Два кубика счастья [Дмитрий Шаров] (fb2) читать онлайн

Глава 1

Сколько себя помню всегда вижу один и тот же сон. Вот и сегодняшняя ночь не стала исключением. Вновь какие-то непонятные силуэты, лица, которые меня разглядывают, что-то записывают на белоснежных листах, переговариваются между собой. Странный, весьма странный сон. Я уже пробовал обращаться к врачам по поводу всего этого, но они лишь разводили руками.

- Принимайте успокоительные на ночь — говорили они механическим, будто заученным голосом.

Я лежу как будто в мыльном пузыре или в какой-то капсуле. Яркий свет буквально слепит, заставляет крепко зажмуриться. Но я отчего-то не просыпаюсь после этого. Сновидение не проходит, не сменяется другим. Мне вообще кроме этого ничего больше не снится да и никогда не снилось, и это меня очень сильно волнует и пугает.

Проснувшись, наблюдаю за окном серый рассвет. Чуть слышно тарабанит дождь. Ветер пахнул свежестью в лицо через приоткрытую форточку, заставил невольно вздрогнуть.

Камилла уже готовит что-то вкусненькое на кухне. Слышно, как шкварчит на сковородке, как негромко играет радио, что-то попсовое. Она такое любит.

Нужно вставать, а то опоздаю на работу. Не люблю опаздывать. Если честно, то и работу свою не люблю, но что поделать. Даже не задумывался, когда учился в колледже, что моя специальность окажется такой нудной. Рутина просто пожирает меня изнутри. Хочется глотка свежего воздуха, но кругом обязанности, правила, законы...

- Уже проснулся, Оу?

- Да, Ками. Сейчас встаю.

На ощупь нахожу тапочки. Делаю усилие, ещё одно и я полностью на ногах. Потягиваюсь.

- Что на завтрак?

Я и так знаю, но спрашиваю, скорее просто по привычке.

- Омлет.

Камилла просто превосходно его готовит. Она вообще у меня большая умничка. Повезло мне с ней что и говорить. И что она во мне нашла, в простом бухгалтере? Я презираю свою профессию, считаю её женской. Но Камилла так не считает, всегда поддерживает меня, просит не брать всякое в голову. Это отгоняет ненадолго тревожные мысли.

Прохожу в крошечную кухню, плюхаюсь на стул.

- Как спалось?

- Хорошо. А ты? Опять это снилось?

Я уже много раз пожалел о том, что рассказал ей про свой странный сон. Я её напугал, я это вижу. Я неоднократно пытался обратить всё в шутку, но Камилла хорошо распознает мою ложь. Да и лгать я умею плохо. Это такое же искусство, которое не всем даётся.

- Сегодня почти ничего не снилось.

Ками видит что я лгу, но предпочитает тактично промолчать. Кладёт передо мной тарелку с омлетом, наливает в чашку крепкий кофе без сахара, как я люблю. Смотрит на меня немного грустно, но при этом улыбается одними глазами.

- Ешь.

Омлет горячий. Я пытаюсь остудить его, но у меня это плохо получается.

Камилла определённо хочет мне что-то сказать, но всё ждёт, не решается.

Я кидаю на неё вопросительный взгляд. Она делает вид, будто не замечает его, лишь немного убавляет радио.

- Ты хочешь мне о чём-то сказать?

Она молча кивает, поправляет причёску рукой, перебирает пальцами по столу.

- Вечером. Узнаешь об этом вечером.

- А почему не сейчас?

- Тебе нужно настроится на рабочий лад, а эта новость может выбить тебя из колеи.

- Ты уже выбила меня из колеи. Что-то стряслось, Ками? У нас долги?

Финансовыми делами в нашей семье всегда заправляла Камилла. Так уж повелось, а я и не особо возражал, если быть честным.

- Всё нормально. Нам пока хватает, но деньги ведь не бывают лишними, правильно?

Так и знал! Всё дело в деньгах. Я пододвигаю кофе поближе к себе, делаю небольшой глоток, обжигаюсь.

- Ты права. Лучше поговорить об этом вечером. Ты же знаешь, что всё образуется. Мы вместе что-нибудь придумаем. Люди могут очень многое, если только вместе.

Снова эта лукавая улыбка в её глазах. Помню, когда я впервые её встретил и увидел эти настежь распахнутые глаза, то напрочь потерял голову. Даже забыл на мгновение куда шёл. Лучше бы мне они снились. Я бы непрочь в них тонуть снова и снова.

Кидаю взгляд на часы, доедаю последний кусок омлета. Есть ещё четверть часа. Не спеша допиваю кофе, устремляю взгляд в окно. Там по прежнему хмуро. Дождь кидает косые лучи, шумит недовольно, просит пустить внутрь, видимо погреться, чтобы после обратиться в пар.

- Не задержишься сегодня?

- Да не должен. Спасибо за завтрак. Всё было очень вкусно.

Вместо ответа та же улыбка.

Встаю, ленивым шагом направляюсь в уборную. Холодная вода приятно колет лицо, зажмуриваюсь, снова набираю в ладони воды. Она стекает между пальцев, словно спасается бегством.

В зеркале ловлю своё отражение. Скверно выгляжу, будто уже все сорок, хотя мне только тридцать три. Провожу рукой по щетине. Камилла всегда любит об неё тереться своей щекой. Я с ней кажусь ей таким смешным, напоминаю кого-то из детства. Но кого именно она не может вспомнить .

Уже за порогом ловлю её поцелуй на прощание.

- До вечера, Оу.

- Пока.

За мной мягко закрывается дверь, еле слышен её смех внутри квартиры. Новость определённо хорошая, она почти что этого не скрывает. Я уже, разумеется, обо всём догадался. Интересно, кто у нас будет?

***

- Может не стоило так спешить?

- Всё нормально. Он уже морально готов. Не забудьте увеличить вечернюю дозу.

Люди в халатах что-то записывают, суетятся. В центре зала, в огромной стеклянной капсуле, лежит человек, пациент. Он без сознания, но все жизненные показатели у него в норме. Об этом свидетельствуют многочисленные данные, бегущими строками, графиками, схемами, отображаемые на нескольких мониторах по соседству. Ещё слышен какой-то непонятный гул. Он неизменно сопровождает пациента, когда тот ненадолго приходит в сознание...

***

Ещё один скучный рабочий день выпит до дна практически залпом. Дождь давно прекратился, но октябрьский вечер принёс прохладу. Я кутаясь в ветровку, ищу глазами цветочный магазин. Розы будут слишком банальными сегодня. Нужно что-то необычное, праздничное, под стать новости. У нас будет ребёнок! Мне сейчас трудно переварить это, осознать до конца. Это всегда так неожиданно и радостно. Ребёнок, маленький комочек, который будет походить на меня и одновременно на Камиллу. Всё же пускай будет больше на маму. Она куда красивее меня, невзрачного и низкорослого. Мальчик или девочка? Я больше хочу мальчика, но против девочки возражать не стану. Но всё-таки было бы здорово, если бы родился сын. Так, нужно взять себя в руки и успокоиться. Я должен предстать перед Камиллой ни о чём не догадывающимся. Её это порадует. Не стоит портить эту приятную игру.

Покупаю цветы, не беру сдачи, не сегодня. Два квартала до дома проносится словно в дымке, неоновые огни реклам слепят, в лужах отражения хмурых прохожих, куда-то спешащих. И я вместе с ними спешу, вливаюсь ненадолго в поток, крепко сжимаю купленный букет. Хоть бы сын. Ненавязчивая мысль становится приятным наваждением.

У подъезда отчего-то останавливаюсь, перевожу дыхание, собираюсь с мыслями. Так, я ничего не знаю, ни о чём не догадываюсь. Новость должна ошеломить меня, заставить впасть в ступор. Нужно сыграть эту роль непревзойдённо.

Перед лифтом снова останавливаюсь, палец направлен на кнопку вызова, но я не могу унять дрожь в руке, снова перевожу дыхание, пытаюсь расслабиться. Не думал, что так буду нервничать. У меня же всё на лице написано! А может к чёрту весь этот театр?

***

- С полом ребёнка определились?

- Да, пусть будет мальчик. Новоиспечённый отец так этого хочет. Пусть порадуется. Инъекция уже готова?

- Да, всё готово. Ждём ваших указаний.

- Хорошо. Праздник не заставит себя ждать.

Эхо последних слов поглощает гул. На спокойном лице пациента замирает улыбка.

Глава 2

 Я всё-таки не стал разыгрывать спектакль, а прямо в лоб, с порога, спросил кто у нас будет.

- Догадался всё-таки — немного пожурила меня Камилла.

Лукавая улыбка пробежала по её лицу, замерла, отразилась в настежь распахнутых глазах.

- Не мудрено. Так кто же будет? Не тяни!

- Мальчик.

- Вот здорово! Я так хотел сына. А срок какой?

- Уже 13 недель.

- Выходит больше трёх месяцев. Мне стоило догадаться. А по тебе и не скажешь вовсе.

Немного растерявшись и совсем о них забыв, я протягиваю Камилле цветы, целую.

Камилла вновь улыбается, деловито проходит на кухню, ставит греть ужин, а цветы отправляет в вазу, добавляет в неё воды и щепотку сахара.

- Ещё не думала над именем?

- Как-то нет. А тебе какое имя нравится?

- Даже не знаю.

- Я бы предложила имя Роберт в честь моего дедушки.

Никогда не видел Камиллу такой счастливой. Даже когда делал ей предложение. Но тогда она как-то не воспринимала меня всерьёз. Впрочем, она иногда по-прежнему так делает. Я для неё ребёнок, просто очень большой. Она этого и не скрывает. Искренность так подкупает.

- А мне нравится имя Дмитрий — прерываю я свои размышления.

- Дедушку так звали?

- Нет, просто имя нравится.

Камилла снова улыбается, ставит передо мной тарелку с подогретым ужином, чуть слышно включает радио.

- Дети любят музыку.

Я киваю в знак согласия, начинаю поглощать ужин. От пережитого волнения во мне просыпается сильный аппетит.

- Как на работе дела?

- Всё хорошо — отвечаю я. Да и как может быть иначе? Особенно сейчас, когда уже совсем скоро я стану папой.

***

Снова тот же сон, знакомая капсула, яркий свет, неизменный гул. Пальцы бегают по холодному стеклу, словно ищут лазейку, небольшую трещину, путь к свободе. Ничего такого не находят, но искать не перестают. Я вижу своё размытое отражение в этой, уже привычной мною, зеркальной глади, пытаюсь сфокусировать зрение, но отражение от этого не становится чётче. Делаю глубокий вдох, закрываю глаза, снова открываю. Сквозь гул прорывается человеческая речь, но слов, по привычке, я разобрать не могу. В голове непонятная тяжесть — не повернуть. В мышцах сильнейшая слабость, только пальцы продолжают бегать по стеклу. И всё очень правдоподобно, все ощущения, звуки, даже больничный запах. Таким, по крайней мере, я могу его охарактеризовать. От яркого света мне приходиться постоянно жмуриться. Я вот-вот ожидаю что проснусь, но это не происходит.

***

- Пациент проснулся. Разрешите ввести снотворное?

- Нет. Пусть понаблюдает пока, осмотрится. Я думаю, что он скоро будет готов.

- Извините, но по-моему мы торопимся.

- Вовсе нет. Он вполне уже может осознать, а главное - принять. А сейчас пусть пока наблюдает за всем, что здесь происходит. Пусть думает, что это всё лишь дурной сон, плод его разыгравшегося воображения. Счастье в неведении.

***

Опять это бормотание где-то рядом. Что они говорят? Они обсуждают меня или просто говорят о праздных вещах? Разве сон не должен подчиняться мне? Разве не я должен в нём быть на главных ролях? А у меня сейчас такое чувство, что я всего лишь забытая кем-то декорация, с которой просто не знают что делать - то ли выбросить, то ли ещё что, вот она и лежит, пылиться в углу. Так, нужно успокоиться и взять себя в руки. Просто расслабься и постарайся ни о чём не думать, постарайся проснуться. Я медленно закрывая глаза, перестаю бегать пальцами по стеклу, стараюсь не думать. Этот странный гул то нарастает, то вновь затихает, как будто где-то вдали пролетает самолёт. Он мне мешает сосредоточиться. Я резко открываю глаза...

***

...Я дома, в своей постели. Рядом мило сопит Камилла. Бросаю взгляд в сторону на часы: почти три. Нужно ещё поспать, а то не высплюсь и буду клевать носом на работе, а это не мыслимо. Нельзя допускать просчётов, иначе мигом вылечу. А деньги сейчас нам как никогда будут нужны.

Камилла слегка ворочается, поправляет подушку, чтобы было удобнее, затихает.

Я пялюсь в окно. По небу величественно бежит луна, мигают звёзды, горят несколько окон в доме напротив. Стоит почти осязаемая тишина. Всё лучше, чем этот противный гул во сне. Вспомнились отчего-то строки какого-то горе-поэта:

''Люблю я ночь: там нет людей.

Там звёзды - одеяло, а луна - постель.

Там тишина, там сонм идей''.

Идей в голове сейчас не было никаких. Мне нужно либо искать подработку, либо попытаться добиться повышения по службе. Я уже давно мечу в главные бухгалтеры, но всё пока остаётся только желанием. Да и если честно судить, то я слишком ленив, чтобы достичь какой-либо значимой цели. Начальник и так меня не воспринимает серьёзно, а узнав о том, что я хочу повышение, просто рассмеётся мне в лицо. И, скорее всего, правильно сделает. Но что-то нужно делать, что-то придумать. К слову, я давно играю в лотереи, но пока ни чем особенным похвастаться не могу. Да, выигрываю почти каждый раз, но всё по мелочи. Разве что совсем малость окупаю стоимость самих билетов, но в целом остаюсь при своём. Камилла тоже довольна азартна и разделяет это моё увлечение. Везёт ей не больше чем мне, а может даже ещё меньше. Удача - капризный ребёнок, который забавляется тем, что улыбается вам, а в следующий миг, ничего не объяснив, убегает прочь.

Утром меня разбудила яркое солнце, которое пробивалось через чуть задвинутые шторы. Камилла уже по привычке встала и что-то готовила на кухне. Я посмотрел на часы — через 5 минут должен будет сработать будильник. Радует одно, что завтра выходные. Можно будет не думать о работе, о предстоящих хлопотах и всецело посвятить время себе.

Как же всё-таки назвать сына?

***

- Может в этот раз пусть начальник даст ему хорошую премию или сделаем выигрыш крупнее?

- Не возражаю. Скоро ему откроется правда, так пусть сейчас празднует. Ребёнка проверили?

- Да, без отклонений. Будет здоровым и хорошеньким.

- Отлично. Отец на него не нарадуется.

- Вы думаете он справится? Он примет правду? Как он с этим будет дальше жить?

- Справится. Со временем мы всё способны принять. Мне тоже было тяжело на первых порах.

- Это да. Я неделю лежал в полубытьи после того, как всё узнал, не в силах даже думать.

Оба, не сговариваясь, бросили взгляд на стеклянную капсулу, в которой, подключённый ко многим датчикам и проводам, лежал Оу.

***

- Оу, зайди в кабинет к начальнику. Он срочно вызывает тебя — обратилась ко мне моя коллега Марта, когда я, после обеденного перерыва, зашёл в бухгалтерскую.

Лифт, два этажа вверх, догадки, предположения, тупой взгляд в никуда. Чёрная дверь, робкий стук, жуткое волнение, словно перед экзаменом или на первом свидании.

- Входите.

Захожу. За столом, как обычно, сидит наш тучный шеф Леонис. Бритая голова, дурацкие очки, пивной животик, серый пиджак — вот краткое его описание.

Шлёпает пухлыми губами, смотрит поверх очков:

- Должен поздравить тебя. Ребёнок — это огромное событие в жизни каждого.

- Спасибо — только и нахожу что ответить.

Новость известная одному становится достоянием всех. Это даже не удивляет.

- Отпуск я тебе пока дать не смогу, но всё же держи этот конверт.

Я догадываюсь что в нём, но задаю дежурный вопрос, хотя бы из приличия:

- Что там?

- Твоя премия. Ты хорошо поработал этим летом.

Я работал как обычно, ничего выдающегося, но спорить с начальством сейчас не собираюсь. Ему виднее.

Беру конверт со стола, благодарю, встаю, медленным шагом направляюсь к двери.

Уже в дверях слышу:

- Оу, я тут подумываю над тем, чтобы поставить тебя на должность главного бухгалтера. Как ты на это смотришь? Не подведёшь?

Конец рабочего дня, морось, улицы, свет фар, ветер, гул прохожих, витрины, киоск, лотерейные билеты, проулок, подъезд, три пролёта, входная дверь, ключ.

- Камилла, я дома. У меня для тебя хорошая новость.

Камилла отрывается от вечернего телешоу, поправляет волосы, с любопытством смотрит на меня.

- Мне дали премию, а ещё, уже со следующего месяца, я буду работать в должности главного бухгалтера. Представляешь?

- Это же здорово, Оу.

- Да, сплошь хорошие новости.

- Может это наш будущий малыш притягивает удачу? Как думаешь?

Вместо ответа достаю лотерейные билеты, бросаю их на журнальный столик.

- Как знать, может и в лотерее нам повезёт?

- Повезёт — лукаво улыбается Камилла и кивает. Обязательно повезёт.

Глава 3

Утро выходного дня выдалось пасмурным и дождливым. Холодный воздух из приоткрытой форточки заставлял зябнуть и искать скомканное одеяло, но вместе с тем давал хороший повод понежиться в кровати подольше. Камилла была жаворонком и мои долгие пребывания утром по выходным в постели не разделяла да и не понимала.

- Хватит лежать. Так ты и до пролежней долежишься — шутила она.

Я ей всегда нравился таким: домашним, уютным и тёплым. Видимо этим и отличаются родные люди от всех остальных.

Камилла выглядывает из кухни, смотрит на меня, улыбается:

- Вставай, соня! Завтрак почти готов. Через полчаса начнётся розыгрыш лотереи, не забыл?

Как же забыл? Я несколько часов не мог уснуть и всё думал о том, куда бы потратить выигрыш, если всё-таки удача улыбнётся нам. На джекпот конечно не стоило и надеяться, но на основной приз вполне можно рассчитывать. Тем более в свете всех последних удач, которые приятной волной накатывали на мысли. Конечно же, это всё так, размышления, не более. Выиграть бы хоть что-то.

***

- Забавно на него смотреть. Ей богу, как ребёнок!

- Когда мы счастливы, то очень похожи на детей. И только жизнь упорно заставляет нас взрослеть.

- Да, с этим не поспоришь. Не слишком ли мы ему потакаем?

- Нет, вовсе нет. У счастья не бывает предела.

***

Когда я зачеркнул последний номер в своём лотерейном билете и телеведущая назвала мне сумму выигрыша — я обомлел. В ту секунду я испытывал парализующий шок. К этому невозможно быть готовым морально. Это только кажется, что выиграв крупную сумму денег победитель кричит от восторга, всё время по-дурацки улыбается, обнимает всех, благодарит бога, радуется. Нет, на самом деле человек просто впадает в ступор не в силах ничего вымолвить или каким-либо жестом показать свою радость от выигрыша.

- Оу, мы выиграли?

Я лишь утвердительно чуть кивнул головой.

- Быть не может. Это же огромные деньги!

- Ну, не совсем огромные - уже придя в себя констатировал я. Но их с лихвой хватит на новое жильё для нас - более просторное и поближе к центру. Да и на малыша останется. Ему же столько всего будет нужно купить.

- Оу, тебе не кажется, что такого просто не может быть. Это просто немыслимо, чтобы так везло. И я не только про лотерею.

- Какая разница что это. Не отказываться же от подарков судьбы.

- А цена?

- Какая цена? - не понял я.

- Ну, у всего должна быть своя цена.

- Глупости всё это. Люди просто не хотят мириться с тем, что мир несправедлив. Вот и придумывают всякие правила бумеранга или про то, что за счастье нужно будет заплатить. Да, нам просто везёт, чертовски везёт, но это не значит, что жизнь обязательно предъявит нам счёт. Ты слишком заморачиваешься.

- Очень хочется верить, что ты прав, Оу. Очень хочется верить.

***

- Разбудите его ровно в полночь. Я хочу с ним немного поговорить. Думаю, что он уже готов к встрече.

- Как скажите, Риц.

***

Я всё лежал, слушал дождь и думал о событиях сегодняшнего дня. Камилла мило посапывала под боком. Это очень успокаивало. Вкрадчивая мысль, что Камилла может быть права, наводила на всякого рода другие мысли. Действительно, не может так вести сразу и на всех фронтах: на работе повышение, Камилла беременна мальчиком, о котором я так мечтал, ещё этот большой выигрыш в лотерею. Насколько же огромной может оказаться цена? Что меня ждёт? Может долгая и мучительная смерть, потеря близких, вечные муки ада? Но я же не просил об этом?! Нет же, как раз-таки просил, но не думал, что всё выйдет по моему и так просто. Берегись своих желаний — как сказал кто-то. А, всё это не более чем бред. Не нужно быть таким сентиментальным. Тоже мне. Надо спать. Завтра на работу.

Я закрыл глаза и попытался ни о чём не думать. Выходило плохо. То ли дождь мешал, то ли что, но сон всё не шёл. Захотелось пить. Я тихонько встал, чтобы не разбудить Камиллу и на ощупь двинулся к кухне. На кухонный стол кидала отражение луна. В доме напротив в нескольких окнах горел свет. Я тихонько открыл кран с холодной водой и подставил под упругую струю свой стеклянный бокал. Я жадно сделал несколько глотков и снова глянул в окно. Дождь всё не утихал. Из приоткрытой форточки в кухню проникала свежесть. Этот воздух пьянил, хотелось отчего-то туда, на улицу, просто погулять под спрятавшимися звёздами. В семейной жизни так остро не достаёт романтики.

Я вернулся обратно в спальню и тихонько прилёг на кровать. Совершенно незаметно на меня всей своей тяжестью навалился сон.

***

И снова, уже в который раз, эта чёртова капсула. Невыносимо яркий свет, странный гул, провода, которыми утыкано моё тело, экраны с графиками и диаграммами — всё как всегда.

- Оу, вы слышите меня?

Что это? Мне показалось или я слышал своё имя? Меня кто-то звал? Я пытаюсь сфокусировать зрение, но оно из-за яркого света лишь слепым пятном выхватывает уже ставшие привычными, но оттого более невыносимыми образы. В голове тяжесть, так что повернуть её на звук я даже не пытаюсь. Разве могут быть настолько реальными сны?

- Оу, не бойтесь. Я знаю, что вы меня слышите. Это не галлюцинации. Всё, что с вами здесь происходит реально.

Откуда он знает моё имя? Ах, да, это же всё-таки мой сон. Он что-то говорил про реальность? Кто он? Я вижу лишь силуэт, но разобрать черты его лица не могу.

- Я старший врач этого экипажа. Меня зовут Кальман Риц.

Он со мной разговаривает? Какого ещё экипажа? Мать вашу, что со мной происходит?!

- У пациента резко подскочил пульс и артериальное давление. Продолжать беседу дальше становится небезопасным. Разрешите ввести два кубика снотворного?

Ещё один голос, но на этот раз женский. Что это за консилиум врачей собрался вокруг меня? Мне и вправду пора принимать успокоительные. Я слишком перенервничал с этим выигрышем.

- Дайте мне пару секунд. Оу, вы находитесь на космическом корабле ''Фаэтон''. Больше того, вы были рождены здесь.

Что несёт этот свихнувшийся доктор? Какой чёрт возьми космический корабль? Нужно постараться проснуться. Я хочу ущипнуть себя, но руки не слушаются. В мышцах сильнейшая слабость.

- Разрешите ввести снотворное, Кальман. Жизненные показатели пациента растут и приближаются к жёлтой зоне. У него может случиться нервный срыв.

- Хорошо. Вырубайте его. Я ошибался. Он ещё не готов.

Отголоски фразы растворились в непрекращающемся ни на секунду гуле, образы застелила пелена, я погрузился во тьму.

***

- Оу, ты в порядке? Дыши глубже. Вот так. Что стряслось? Опять этот кошмар?

Камилла, один за другим, засыпала меня вопросами, смотрела на меня с беспокойством, тихонько трясла за плечо. Я видимо напугал её, неосознанно резко вскочив с кровати.

- Опять — только и нашёл что ответить я.

- Надо посетить врача. Это уже не смешно.

- Я знаю. Ты ложись, а я сделаю себе кофе на кухне да почитаю что-нибудь. Посплю прямо там, на диванчике. Он вполне себе уютный. Не беспокойся за меня. Я в норме.

Я видел по глазам Камиллы как она была испугана, верно ещё больше моего. Я поцеловал её и почти одновременно выключил свет, который она включила как только я проснулся. С журнального столика я взял на ощупь книгу и поплёлся на кухню.

Половина второго ночи. В электрический чайник я набрал немного воды, вскипятил её, в чашку засыпал пару ложек растворимого кофе. В голове стояла какая-то пелена: мысли приходили, но тут же исчезали. Что сегодня мне снилось? Со мной разговаривал какой-то врач. Он говорил что-то про космический корабль, что я на нём родился. Разве это нормально для сна?

Я включил настольную лампу и пробовал читать — куда там. Со мной определённо происходит что-то неладное. Я слышал, что псих никогда не будет подвергать сомнению то, что он психически совершенно здоров. Раз я сомневаюсь в этом, значит точно не псих. Но что тогда со мной? Может это и есть та пресловутая цена, о которой мне так настойчиво твердила Камилла?

Я почти не спал в эту ночь. Засыпал ненадолго, но почти сразу же просыпался. Ближе к рассвету мне всё же удалось уснуть. Сновидений я не видел, лишь слышал где-то далеко, вернее сказать очень-очень далеко, протяжный гул.

Глава 4

Прошло около четырёх месяцев с последних событий того кошмарного сна. Я до сих пор боюсь засыпать и опять увидеть что-то похожее. Иногда мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Но больше, слава богу, ничего подобного мне не снилось. Да, временами в сновидение врывался этот надоедливый гул, иногда вспышки света разрезали тьму, а иногда, как мне казалось, я различал среди все этого человеческий голос. Но вот такого, поразительно живого и яркого сна, больше не было.

Посещение мною врача ничего особенного не дало. Мне снова прописали какие-то успокоительные, послали на МРТ головного мозга, взяли анализы. И ничего конкретного так и не сказали.

- Оу, ты меня очень пугаешь временами — сказала мне как-то Камилла вечером, после того, как я пришёл с работы домой.

- Всё хорошо, дорогая. Не переживай за меня. Мне уже гораздо лучше. Не забывай, тебе сейчас не стоит волноваться.

У Камиллы уже явственно проступал живот. Малыш периодически напоминал о себе. Камилла просто сияла от счастья, когда он бултыхал внутри неё ножкой или ручкой. Ещё совсем крохотный, но такой целеустремлённый. Не могу уже дождаться его появления на свет. Камилла честно призналась мне, что немного побаивается родов, точнее той боли, что связана с ними. Но разве боль, какой бы сильной она ни была, - высокая цена в сравнении с тем счастьем, что принесёт он ей, когда родиться? Она у меня боец. Не устаю твердить, что мне с ней очень повезло.

***

- Как поживает наш счастливый отец?

- Вроде неплохо. Переживает за жену и предстоящие роды.

- Ладно, пусть пока вкушает прелести отцовства. Рождение ребёнка - большое событие в жизни каждого.

Кальман Риц ещё долго молча стоял в своём неизменном белом халате и наблюдал за капсулой, в которой безмятежным сном, с едва проступающей на лице улыбкой, спал Оу.

***

День родов пришёлся на понедельник — самый трудный рабочий день. Я ожидал появление первенца со дня на день, так как супруга уже находилась под наблюдением врачей в роддоме, но звонок оттуда всё равно выбил меня из колеи.

- У вашей жены начались схватки. Её из общей палаты перевозят в родильный блок. Приезжайте скорее — сообщил мне кто-то из медперсонала женским голосом.

- Как она? Всё хорошо? Ничего не нужно? Как малыш?

Но все мои вопросы были адресованы в никуда, так как на том конце трубку спешно бросили.

Я вышел из офиса и окунулся в солнечное, но холодное утро апреля. Ещё не было и одиннадцати. Леонис отпустил меня на всю неделю, вручив правда кое-какие отчёты, которые мне необходимо было просмотреть дома и утвердить как главному бухгалтеру. Но сейчас глупо думать о работе. Камилла вот-вот родит мне сына, Роберта, как мы уже вместе решили его назвать. Никогда я не испытывал ничего подобного.

Дорога до роддома спешно пронеслась перед глазами. Я не мог собраться с мыслями, в голове был какой-то туман, хотелось кричать, куда-то бежать, лишь бы только не ждать. Как же невыносимо было просто стоять под окнами, когда ты не в силах был помочь, хотя бы поддержать морально, взять за руку и сказать что-то тёплое, обнадёживающее!

Прошла казалось целая вечность. Я уже успел сделать несколько десятков кругов вокруг белоснежного здания. Возле меня всё преобразилось - стало эфемерным, нереальным и чужим. Казалось, я слышал оклик, но он был адресован не мне. Где-то на втором этаже мелькнул возле окна женский силуэт, но эта не могла быть Камилла, так как она должна сейчас находиться на третьем.

- Идиот! Какой же я идиот! Я забыл про цветы! - выкрикнул я что было сил так громко, что случайные прохожие обернулись в мою сторону. Я лишь пробубнил какие-то извинения и пулей устремился к ближайшему цветочному киоску.

Я не стал церемониться и потребовал у продавца самый большой букет цветов, какой был в этом небольшом магазинчике. Молодая девушка протянула мне роскошный букет алых роз (кажется их было 99 штук) и уже хотела было вернуть сдачу, но я, уже по привычке, от неё отмахнулся и сразу же выбежал обратно на улицу.

Букет здорово загораживал мне видимость. Я то и дело отклонял его в сторону, чтобы разглядеть, что находится впереди. Наверное я представлял собой довольно забавное зрелище, но я тогда не думал о том, как выгляжу со стороны. Единственное, что я боялся, так это того, что Камилла подойдёт к окну с новорожденным сыном, а меня в это время не будет внизу. Мне почему-то думалось, что это плохая примета, которая может навлечь на нашу семью всякого рода неприятности. Я было хотел ещё больше ускорить шаг, но боялся, что цветы просто посыпятся на дорогу. Лишь бы не опоздать, лишь бы успеть, лишь бы...

***

- Кальман Риц, докладываю. Программа успешных родов активирована. Малыш абсолютно здоров. Рост — 51 см. Вес — 3 кг 400 гр.

- Хорошо. Спасибо.

А после, Кальман, как бы про себя обронил:

- Теперь ему ещё тяжелее будет отказаться от своих иллюзий.

***

Мне хотелось плакать от счастья! Трудно передать то, что я тогда чувствовал. Это было похоже на самый сладкий сон, что я видел. Знал бы тогда я, как окажусь недалёк от истины.

Когда я увидел Камиллу, которая с трудом могла улыбаться от бессилия, но по её глазам легко можно было прочесть как она была счастлива в этот момент, - я испытал похожую радость и невольно заулыбался. Букет цветов так и норовил выпасть из моих, вдруг ставшими непослушными, рук и я то и дело вновь цеплялся за него вспотевшими от волнения пальцами, словно искал в нём опоры.

Когда же, совсем ненадолго, Камилла поднесла малыша к окну — я обомлел. Конечно, я практически не разглядел его тогда, даже личика, но он мне показался самым красивым ребёнком на свете. Он громко кричал и хватал ручками воздух, прямо как я, ставший таким непомерно тяжёлым, букет роз. Я был настолько счастлив в ту минуту, что даже не заметил, как по щекам потекли слёзы. Я, взрослый мужик, стоял и плакал. Но мне это, конечно, было простительно. Просто счастье рвалось тогда наружу не в силах уместиться в моём сердце. Пожалуй и само слово счастье здесь будет звучать не очень уместно. То, что я испытывал, было больше, чем просто счастье. Но люди ещё не придумали этому чувству название. Возможно и никогда не придумают. Оно, пожалуй, будет даже лучше. Глупо искать слова тому, что даже сердце и разум постичь не в силах.

***

Через два дня Камиллу с Робертом выписывали из роддома.

Я стоял у главного входа родильного дома с неизменным букетом цветов (на этот раз он был ещё больше предыдущего) и ждал, когда наконец увижу своего сына воочию. Я кажется ушёл в свои мысли, так как заметил Камиллу и малыша, когда те уже спускались со ступенек.

- Привет — нежным и тихим голос обратилась ко мне Камилла. — Роберт, познакомься со своим папой.

Когда я взял сына на руки и смог как следует разглядеть его, я испытал похожие сильные чувства, которые испытывал тогда, когда увидел его впервые через окно роддома. Плакать на этот раз я не стал, но улыбался во всю ширину рта. Малыш казался мне невесомым и в тоже время очень тяжёлым. Я вдруг осознал, насколько это большая ответственность — иметь своего ребёнка. Сколько всего будет нужно сделать для него: поставить на ноги, вырастить, выучить, воспитать. Сделать всё возможное, чтобы его жизнь была полна радости, счастья и любви. Я как будто сбросил с себя оковы прежней несерьёзности, детскости и впервые посмотрел на мир глазами взрослого — глазами отца.

***

- Он просто не наглядится на своего сына. А ведь он в точности его копия, правда, Кальман?

Кальман Риц лишь утвердительно кивнул. Общаться с доктором Желони у него сейчас не было никакого желания. Он очень сильно переживал за Оу, как тот перенесёт предстоящую встречу с ним. Может и не стоит вовсе его будить? Разве каждый из нас не заслуживает пусть мнимого, но счастья?

Кальман, неслышной поступью, подошёл к капсуле, где безмятежным сном спал новоиспечённый отец. Однажды он и сам прошёл через это. У него там тоже осталась семья: Барбара, и две маленькие дочки — Kристи и Шалло. Да, это была всего лишь программа, жутко реальная, но всё же программа. Всё, на поверку, оказалось ненастоящим. А жестокая правда здесь, на борту ''Фаэтона'', среди немногочисленного персонала корабля и множества капсул, в которых спят, под мерным гулом работающего квази-ионного двигателя, такие же счастливые люди, как Оу.

Глава 5

- Папа!

Это больше было похоже на ''Пяпя'', но мне всё равно было безумно приятно. Мой сынок тянет ко мне ручки, улыбается и произносит это заветное ''Папа''. Наверное глупо описывать то, что многие и так пережили. Это непохоже ни на что в этой жизни. Как будто ты сам, твоё продолжение и твоя половинка воплотились вместе в этом крохотном существе. Что это, если не апогей всякого счастья?

Трудно сказать, когда ко мне пришёл опыт отцовства. Мне кажется, что он всегда был при мне. Просто настал тот момент, когда я стал нуждаться в нём и он мне открылся. Извне нет такого опыта, который бы не находился в нас самих.

- Он хочет есть. Покорми его.

Камилла смущённо улыбается, берёт Роберта на руки, подносит к груди. Я поспешно отправляюсь на кухню. Камилла стесняется кормить малыша грудью при мне. Я её понимаю и потому не протестую против этого.

За окном поздняя осень. Колкий дождь тарабанит по крыше. Ветер гонит пожухлую листву по асфальту изредка кидая горсти пыли и влаги в лица прохожих. Вчерашнее бабье лето сменилось зябкой прохладой, напомнило о себе осенним послевкусием. Я всегда любил такую погоду. Было в ней что-то для меня очень близкое.

Хотелось спать. Ночью хорошо выспаться не давал Роберт. Он кричал так, что, казалось, проснётся и глухой. Но, со временем, мы привыкли к этим крикам. Камилла и вовсе с улыбкой подбегала к кроватке Роберта на ходу включая свет: ''Кто это здесь раскричался? Кто это маме с папой спать не даёт?''

Ей так шла роль мамы. Казалось, что вся её прежняя жизнь была одной лишь подготовкой к этому призванию — быть мамой.

Камилла зашла на кухню, бросила на меня чуть усталый взгляд.

- Поел и почти сразу уснул. Чай будешь?

- Угу. Зелёный, без сахара.

Камилла прошла к плите, зажгла конфорку, поставила чайник на огонь.

- Как там у тебя с отпуском?

- Леонис обещал дать неделю. Вот закрою квартальный отчёт и можно будет отдохнуть.

Камилла посмотрела в окно, поймала взглядом нити дождя, невольно поёжилась.

- Честно сказать, я и не думала, что с маленьким ребёнком будет столько хлопот. На себя почти времени не остаётся. Я уже и забыла, когда в последний раз посещала парикмахера.

- Похоже, тебе самой отпуск необходим не меньше, чем мне — улыбаюсь я.

Камилла улыбается в ответ усталой, но счастливой улыбкой.

***

- Я хочу ещё раз поговорить с ним.

- Но, Кальман, вы не забыли, что было в прошлый раз? Эта беседа чуть не привела его к нервному срыву. Он ещё не готов.

- Он никогда не будет готов принять правду, если мы и дальше будем продолжать слащать пилюлю!

- Дайте ему время. Несколько месяцев.

- Я ему дал достаточно времени. У нас и так проблемы в нехватке персонала. Или может быть мне напомнить, как мало тех, кто предпочитает эту унылую реальность забвению счастливого сна? Сегодня же вечером разбудите его. Это не обсуждается.

- Как скажите. Возможно вы и правы.

Ассистент задумчиво посмотрел на высокую фигуру главного врача.

- А вы сами, Кальман? Как тяжело дался вам этот выбор?

Кальман не спешил с ответом. Казалось, что он сосредоточенно рассматривает показания приборов жизнедеятельности спавших, то и дело сверяя эти показания с отмеченными в журнале. Спустя минуту он ответил хриплым, не по возрасту старым, не своим привычным голосом.

- Это было самым трудным решением в моей жизни. У меня там осталась семья. Они снятся мне каждую ночь. Каждый ночь я засыпаю с мыслями о них и с ними же просыпаюсь. Порою мне кажется, что я сделал неправильный выбор. Там у меня было всё, о чём можно мечтать человеку. Сейчас бы я проводил время в компании моей замечательной жены Барбары, воспитывал бы двух прекрасных дочерей. В этом куда больше смысла, чем в ежедневном осмотре спящих и последующей беседы, в которой я просто рушу их мир. ''Здравствуйте, я доктор Кальман Риц. Вы находитесь на борту космического корабля ''Фаэтон''. А тот мир, где вы до этого жили — всего лишь программа. Он ненастоящий. Не хотите ли отказаться от него в обмен на унылую и однообразную жизнь на этой огромной посудине? Нет? Ну и замечательно''. После этих откровенных бесед я становлюсь противен сам себе.

- Простите, доктор. Я не хотел задеть ваши чувства.

- Ничего страшного. Этот выбор необходим каждому из нас. Однажды перед тобой раскинуться две дороги. По одной будет идти легко и приятно, а по другой — тяжело, невыносимо, одиноко. Казалось, здесь выбор очевиден. Только дурак пойдёт по более сложному пути. Но и такие находятся. Они бредут сквозь мрак, сквозь боль потерь, сквозь разрушение своих же иллюзий и таких понятных сердцу желаний. Бредут молча, стиснув зубы, боясь однажды остановиться и закричать. И тот крик будет пострашнее всего, что когда-либо приходилось слышать человеческому уху. Их не купить и не прикормить простым человеческим счастьем. А идут они по этому пути лишь с одной единственной целью: найти настоящего себя в этом сумасшедшем мире.

- А вы нашли себя, Кальман?

- Нашёл. Иначе я бы сейчас спал среди тысяч других. Кто-то ведь должен делать мою работу. Кто-то ведь должен вести человечество к новому рассвету. Кто-то ведь должен...

- Это не обязательно могли быть вы.

- Знаю, знаю. Но всем своим нутром я чувствую, что именно здесь моё место. И это не глупое самомнение и даже не благородная жертва. Это то место, где мне необходимо быть, где я и должен находиться, где я имею счастье (или глупость) познакомиться с самим собой.

Ассистент с нескрываемым восхищением посмотрел в серые глаза старшего врача и только укрепился в своём выборе, точно таком же, который однажды предстоит сделать всем членам экипажа ''Фаэтона''. Да и всем нам без исключения.

***

У меня долго не получалось уснуть в ту ночь. Я ворочался с боку на бок, несколько раз вставал смотрел как там спит Роберт, а потом шёл на кухню попить воды.

Дождь и не думал прекращаться, стучал по крыше, о чём-то пел в унисон с ветром.

В голову лезли всякие мысли. Одни из них были тревожные, другие — напротив, приятные, захватывающие целиком. Я почему-то стал думать и о дочери. Маленькая копия Камиллы с небольшими моими штрихами. Ну и красавицей бы была она! Я представил её так ярко, так живо, что отчего-то даже испугался этого образа. Нужно поговорить об этом с Камиллой. Думаю, она не будет против второго ребёнка. Разве можно быть против детей?

И всё же одна особенно тревожная мысль не выходила из головы, попискивала комариком, напоминала о себе чем-то прохладным и не очень приятным. Тот до жути реалистичный сон. Я на борту космического корабля, со мной разговаривает какой-то доктор. Кажется, его зовут то ли Кольцман, то ли Кульман. А фамилия у него, как фешенебельный отель в Париже. Может на отпуск махнуть в Париж? А как же Роберт? Он ведь ещё такой кроха. Ему будет тяжело перенести такое путешествие. Но в будущем, как-нибудь, обязательно нужно побывать там.

Как будто само сознание защищало меня от тревожных мыслей, заставляло переключаться на что-то более приятное.

А ещё в том сне этот свихнувшийся доктор говорил, что я был рожден на космическом корабле. Как это вообще возможно? Сейчас 21-й век на дворе. Люди только-только начали осваивать ближайшие планеты, запускать спутники, научные зонды. Ни о каком космическом туризме речь пока и не идёт. Мы лишь подходим к этому. Получается, мне снилась какая-то интерпретация будущего. Не моего конечно, а моего воображения по тому как это будущее может выглядеть. Странно, но в последнее время я не смотрел никакой фантастики и не читал ни о чём подобном. У меня просто на это времени не остаётся с моей работой и воспитанием ребёнка. Так почему же я вижу один и тот же сон, который завязан на космической тематике? Что за причуды моего подсознания? Результаты МРТ ничего аномального не показали, так почему же...

Роберт проснулся. Кричит, плачет, дрыгаем ручками. Мои глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы их хорошо разглядеть. Надо вставать. Но только я было собрался это делать, как меня уже опередила Камилла. Она быстро подошла к ребёнку, посмотрела на него с улыбкой, потрогала его — сухой ли. Дала соску и он почти сразу успокоился.

Камилла не перестаёт меня удивлять. Чуть Роберт даёт о себе знать как Камилла оказывается тут как тут. Связь ребёнка между матерью просто поразительна. Казалось, она упреждает его желания, понимает то, что он ей хочет сказать. И эта связь останется на всю жизнь. Пожалуй, самая прочная связь из всех существующих.

Завтра выходной. Не так страшно, что я опять не высплюсь. Доктор, космический корабль, капсула, яркий свет, гул. Эти слова вихрем кружатся в моём мозгу, зудят почти до осязаемой боли, заглушают шум дождя. И всё же что это со мной? Почему я вижу один и тот же сон? Почему он так реален?

Дождь всё продолжал свою ночную симфонию, когда меня в свои цепкие объятия заключил Морфей.

Глава 6

- Он просыпается, Кальман.

- Спасибо.

Опять я слышу у себя в голове чью-то беседу. Опять этот свет, ненавистное стекло — весь этот кошмар воочию. Да сколько это может продолжаться?!

- Оу, вы меня слышите? Это снова я.

Старый человек в медицинском халате наседает надо мной, с интересом разглядывает меня сквозь невообразимо тонкую плёнку стекла.

- Прошу вас, не пугайтесь. Это не кошмарный сон.

Кальман обернулся к ассистентам.

- Показатели в норме?

- Да, доктор. Немного учащён пульс.

- Хорошо.

Кальман вновь повернулся ко мне. Я мотал головой из стороны в сторону и усиленно тёр глаза.

- Я напомню вам, что меня зовут Кальман Риц. Я главный врач этого экипажа.

- Я уже это слышал — с какой-то злобой выплюнул я в ответ. - Объясните мне, что чёрт возьми происходит?!

- Произошла катастрофа планетарного масштаба спровоцируемая третьей мировой войной. Земля стала больше не пригодна для жизни. Выжило всего лишь пару сотен тысяч человек. Несколько сот тысяч относительно восьми миллиардов. Чудовищные потери.

- Я не верю. Это бред.

- Нет, это правда. Да и зачем мневрать?

- И что дальше? Куда мы летим?

- Ищем новый дом. Планету пригодную для жизни. Наш флот, помимо ''Фаэтона'', составляет около пятнадцати кораблей. Мы блуждаем в космосе уже больше тридцати лет.

- Тридцать лет? Я родился на этом корабле?

- Да.

- Чёрт! Сейчас же должен быть двадцать первый век! Разве корабли способны пребывать в космосе так долго?

- Техника не стоит на месте. У вас в программе двадцать первый век, а на деле сейчас уже двадцать третий. 2229-й год, если быть точным.

- 2229-й?

- Именно. Если бы катастрофа произошла немного раньше, боюсь, человечество бы погибло полностью.

- Вы что-то упомянули про программы. Я не понимаю.

- Ваша жена Камилла и сын Роберт — ненастоящие. Весь ваш мир — это написанная нашими программистами программа. Она очень реальна, потому что с помощью особого чипа подключается непосредственно в мозг. Человеческим организмом она не отторгается и вообще воспринимает как что-то своё. Человеческий мозг до нельзя легко обмануть.

- Не может быть!

Не осознавая, я, со всей силой на какую был способен, треснул кулаком по стеклу. Тончайшая плёнка задрожала, но удар выдержала.

- Перестаньте, Оу. Не время для истерик. Вы же не хотите, чтобы вас вновь усыпили.

Кальман задумался на секунду и невольно засмеялся над своими же словами.

- Что смешного? Разве это всё может выглядеть смешным?

- Извините. Я скорее смеюсь над собой, чем над вами.

Только сейчас я обратил внимание, что рядом со мной есть другие капсулы, где тоже спали люди. От увиденного я пришёл в ужас.

- Зачем всё это?

- Вы имеете ввиду все эти капсулы?

- Да. Зачем нас в них держат?

- Чтобы у вас была хоть какая-то жизнь помимо стен этого корабля. Не у всех людей выдерживает психика. По сути этот корабль ничто иное, как огромная тюрьма бороздящая космос. А там у вас есть какая-никакая жизнь, свой дом, семья...

- Вы понимаете, что это просто жестоко! - невольно закричал я и сам испугался своего голоса.

- Понимаю. Прекрасно понимаю. Я и сам стоял перед таким же выбором.

- Перед каким выбором?

- Продолжать спать дальше или смирить с настоящим.

Кальман как-то весь съёжился, его ясные глаза несколько помутнели.

- Вам тоже предстоит сделать этот выбор, Оу. Либо мы усыпим вас и больше не станем будить, если только на это не возникнет какая-то острая необходимость, либо вовсе отключим вас от датчиков и вы станете жить на корабле вместе с нами — остальными членами экипажа. Продумайте хорошенько, прежде чем сделать выбор.

- Но как я теперь буду там жить помня всё это?

- Вы ничего не будете помнить. Мы введём вам специальное средство, которое отключит все ваши воспоминания касательно происходящего здесь, на борту ''Фаэтона''.

- Но я ведь помню там...

- Вы воспринимаете это всё как странный сон. Небольшие погрешности в программе. Наши программисты уже работают над этим. Скоро вы и не вспомните всего этого... кошмара. Да, пожалуй, это самое лучшее название всему, что здесь происходит.

- Но почему тогда вы сами здесь?

- Кто-то ведь должен быть по другую сторону, верно? Мне так же нелегко дался этот выбор. Я верю, что мы найдём новый дом и сможем всё построить заново.

- Дело ваше, только меня сюда не вмешивайте. Кто вас просил будить меня? Оставили бы всё как есть. Я бы жил себя спокойно со своей семьей...

У меня невольно появилась дрожь в голосе. Это было унизительно, но ничего с собой я поделать не мог. Мой привычный мир вывернули наизнанку и швырнули мне в лицо. Как и всегда обходятся с правдой - швыряют её прямо в лицо.

- Камилла, Роберт, Леонис — они все...

- Это всё программа - закончил за меня Кальман. - Технологии шагнули далеко вперёд. Иллюзию не отличишь от настоящего.

Я вопросительно бросил взгляд на плёнку стекла. Кальман утвердительно кивнул и что-то нажал на панели капсулы. Стекло тут же исчезло.

- Добро пожаловать на борт ''Фаэтона''. Разрешите устроить мне небольшую экскурсию?

- А много тех, кто отказывается от прежнего мира? - спросил я игнорирую заданный мне столь любезно вопрос.

- Очень мало. Между пугающей действительностью и счастливым забвением выбирают последнее. Я не тороплю вас с выбором. Подумайте хорошенько. Но один раз выбрав — уже ничего не вернёшь.

Я подошёл к стеклу иллюминатора за которым открывался бездонный космос. Зрелище было потрясно красивым и в тоже время ужасающим. Словно стоишь где-то возле обрыва. Что-то тянет тебя вниз, но инстинкт самосохранения начеку и потому ты отступаешь назад.

- Я не верю вам.

- Что?

- Я не верю вам — сказал я уже громче.

- Но ведь это глупость! Вы же сами всё видите...

- Я не верю вам! - уже кричал я.

- Успокойтесь! Прошу вас, успокойтесь!

- Я не верю вам!

- Два кубика Овуларола. И показания активности головного мозга за последние несколько минут ко мне в каюту. Да не сидите вы сиднем! - обратился Кальман к своим незадачливым коллегам.

Медперсонал кинулся выполнять поручения доктора, пока я истошно кричал:

- Я не верю вам! Я не верю вам!

А может это был и вовсе не мой крик?

***

- Милый, проснись! Тише, родной.

- А? Что?

- Ты кричал и разбудил Роберта. Тебе опять снился этот кошмар?

- Прости. В голове какая-то пелена. Я тебя сильно напугал?

- Достаточно. Ты весь вспотел.

- Который час?

- Почти три часа ночи. Может вызовем скорую?

- Зачем?

- Не знаю. Приедут, дадут тебе какое-нибудь успокоительное...

- Мне не нужно успокоительное!

- Не кричи, пожалуйста. Ты разбудишь соседей.

- А ты не общайся со мной, будто я какой-то там псих!

- Да я вовсе...

- Довольно. Я пойду на кухню. Полежу на диванчике и сделаю себе кофе. Чуть погодя отправлюсь на рыбалку.

- Рыбалку? Ты же никогда не рыбачил. У тебя даже удочки нет.

- Мне нужно просто побыть одному. Это тебе ясно?

- Оу, тебе необходимо обратиться к врачам. Неужели ты сам не замечаешь, что становишься агрессивным? Я переживаю за тебя!

На глаза у Камиллы выступили слёзы.

- Со мной всё хорошо - уже спокойным голос произнёс я.- Ложись спать. Извини, что напугал.

Я поцеловал Камиллу в солёные губы и отправился на кухню.

***

Хмурый рассвет я встретил уже в пути. Моя старенькая ''Тойота'' мерно плыла по дороге. Я как будто задыхался в машине и потому хотел уже быстрее оказаться на реке.

У нас за городом располагалась небольшая речка. Я любил там бывать, когда особенно сильно доставала городская суета.

Это всё не просто сон — твердил я себе. То, что я там ощутил, было реальным. Таким же реальным как и то, что я сейчас сижу за рулем машины и веду её по дороге. Это не может быть программой. Не может быть программа настолько реальной. Есть же какие-то границы за которые не может выйти прогресс. Ладно, допустим всё окружение может быть программным кодом, но Камилла с Робертом да и просто случайные люди... Нет, это бред. Видно я и вправду помешался. Возможно, я начал путать сон с явью. Камилла права. Мне нужно посетить врача.

Пока я ехал, в лобовое стекло машины стучал дождь, а в моей голове пронзительным гулом отдавался чей-то крик:

- Я не верю вам! Я не верю вам!

Глава 7

Мне назначили более сильные и дорогие препараты. От них меня всё время тянуло в сон. В голове немного мутило и, как мне казалось, даже зрение ухудшилось. Но сны ушли. Даже самые обычные. Одна сплошная завеса тьмы и ничего больше. Засыпаешь ночью, закрыв глаза, темнота, открываешь их — утро. Словно какой-нибудь слепой. Но даже слепые видят сны. И всё же так лучше. Так гораздо проще забыть обо всём, что происходило со мной страшного последнее время.

Роберту уже стукнуло два года. Он всё больше становился похож на Камиллу, чем на меня. О втором ребёнке мы пока не думали и не спешили с этим. Камилла боялась, что стресс, связанный с рождением второго ребёнка, пусть даже и приятный, может спровоцировать вновь эти чудовищные видения или сны.

В одно прекрасное утро, Камилла как-то спросила меня, по обыкновению.

- Как спалось?

- Замечательно.

- Никаких снов?

- Нет. Ничего.

- Может тогда попросишь у врача таблетку от храпа?

- Что? Я не храплю.

- Храпишь.

- Перестань. Я не старик какой. Да и с носом у меня всё нормально. Переломов никаких не было. Я не могу храпеть.

- Ну хорошо. Пусть ты и не храпишь, но сопишь. В точности как Роберт. Оу, похоже это у вас семейное.

И Камилла вновь засмеялась тем жизнерадостным смехом, от которого приятные мурашки счастья поползли по моей коже, преобразовались в невольную улыбку.

В этот же день был выходной и я отправился к реке, сославшись на недостаток свежего воздуха в городе и красивых видов природы. Когда я уже подъехал к реке, погода вдруг резко испортилась и закапал дождь. Я остался в машине и просто монотонно слушал стук дождя по лобовому стеклу и крыше кузова ''Тойоты''. Незаметно для себя самого я погрузился в сон.

- Оу.

Через несколько секунд меня вновь позвал чей-то знакомый, как мне показалось, голос.

- Оу.

Сквозь темноту сна врывались крапинки мутно-молочного света. Мерный стук дождя сменил еле слышный рокот чего-то тяжелого.

- Оу!

На этот раз голос был отчётливый, словно находился где-то совсем рядом со мной, и всё зовёт не переставая.

- Оу!

Я резко проснулся и открыл глаза.

В лобовое стекло передо мной по-прежнему стучал дождь. В салоне чуть слышно играло радио. Что-то из ретро. На приборной панели, из стороны в сторону, мотал головой игрушечный пёс.

Я бросил взгляд на наручные часы — почти три. Я проспал больше часа и пора было возвращаться домой, к своим жене и сыну.

В сознание ворвалось воспоминание о тревожном сне и голосе, зовущем меня сквозь тьму. Кто мог звать меня? Вновь этот доктор Кальман? Может всё, что он говорил мне — правда? А мой мозг, как последний дурак хватается за спасительную соломинку, не желая признавать и смириться с неизбежным. Получается, что сон — реальность, а реальность — сон. Кажется, я слышал где-то о чём таком. Но что, если реальности, в привычном нами понимании, вовсе не существует, а есть только видение происходящего сквозь очень маленькую замочную скважину? Что там, по другую сторону, в тени которой и наблюдаешь происходящее? Что, если можно взять и обернуться, хотя бы на миг оторвавшись от ставшей уже надоедливой картины мира? Нам лень даже чуточку повертеть головой, вперив свой взор в импровизированное оконце, имея при этом возможность заглянуть немного влево или вправо, поинтересоваться, что спрятано чуть выше, а что - немного ниже, - насколько вообще позволит эта всеобъемлющая бездна. Разве не глупо довольствоваться одной точкой обзора, которая, словно труба, вытянута только прямо перед собой? А может пойти ещё дальше, и просто взять и открыть эту чёртову дверь?! Но нет. Это было бы слишком вопиющим и очень глупым поступком. Довольно и того, что уже имеется. Разве это само по себе не счастье, иметь возможность смотреть в замочную скважину? За одно это стоит бороться со всем миром, любовно стирая сухой тряпочкой влажный след узора, оставленный на ней пальцем. И даже думать не сметь, что имеется что-то ещё, возможно куда более грандиозное по красоте зрелище. И оно прямо позади тебя — стоит лишь обернуться.

Последняя мысль отчего-то приобрела буквальные очертания, и я быстро обернулся на заднее стекло. По стеклу, не спеша, дорожками, бежал дождь. За смогом ничего нельзя было разглядеть вдали. Остовы голых деревьев выглядели устрашающе, заунывно о чём-то шептались, тревожимые слабым ветром.

Внезапно, почти ослепляя, вспыхнули жёлтым светом два огня. Шурша гравием, к моей машине подъехала зелёная ''Пежо'' и остановилась аккурат рядом со мной, немного левее. Из машины вышел долговязый человек в дорогом пальто и уверенным шагом направился ко мне.

- Огоньку не найдётся? - постучал в боковое переднее окно незнакомец. Приоткрыв его, в салон тут же ворвались нотки дорогого парфюма. Я бросил быстрый взгляд на лицо незнакомца и буквально осел в своей машине. В коленях появилась дрожь, пальцы нервно, безотчётно, постукивали по рулю.

- Узнали?

- Вы? Что вы здесь делаете?

- Вот решил навестить ваш мир. На корабле разговор особо не клеился. Вы начинали нервничать, кричать. Приходилось вас усыплять. А здесь привычная вам обстановка, свежий воздух и нет этого надоедливого гула квази-ионного двигателя.

- Как вы здесь оказались, Кальман?

- Подключился к вашей ячейке сна. Это было совершенно нетрудно.

- Допустим. Но зачем вы здесь? Мне кажется, что наш разговор окончен. Я принял для себя выбор. Да, пусть всё окружающее меня — программа, но это всё же лучше, чем жить там...

- Это ваше право — нетерпеливо перебил меня Кальман. Я здесь не чтобы вас убедить, а чтобы просто поговорить по душам.

- О чём же?

- О вас, разумеется.

Раздался телефонный звонок. На дисплее старенькой ''Нокии'' высветилась надпись ''Жена''.

- Да, Камилла.

- Я волновалась. Ты ещё долго будешь на реке?

- Нет. Я собираюсь обратно. Только вот...

Я бросил вопросительный взгляд на Кальмана. Тот замахал головой, как бы прося не упоминать о нём.

- Только что? Что-то случилось?

- Всё в порядке. Машина заглохла, но теперь всё работает. Я скоро буду, дорогая. Не переживай. Целую.

- Возвращайся скорее, Оу. Люблю тебя.

Я отложил телефон в сторону и уставился на Кальмана. Только сейчас я понял, что неучтиво держать человека снаружи в дождь, не приглашая его сесть в машину. Но разве учтиво было врываться в мою реальность?

- Так что вы там хотели мне сказать? - с небольшим раздражением спросил я. - Можете сесть в машину, если хотите.

- Спасибо, но мне и здесь комфортно. Дождь всё равно ненастоящий.

- Вам виднее.

- Уже ничего. Я думаю, что вам здесь будет куда лучше. Не волнуйтесь, больше вас не потревожат. Только если возникнет на то острая необходимость.

- Например?

- Мы будем нуждаться в персонале.

- Я простой бухгалтер и вряд ли смогу пригодиться вам. Я не инженер и космос для меня темень. Не говоря уже о медицине.

Кальман самодовольно улыбнулся. В его улыбке было что-то отталкивающее. Мне хотелось поскорее распрощаться с ним и попасть уже домой.

- Что-то ещё?

- Нет. Это всё. Извините за беспокойство. Всего доброго и приятного.

Кальман вновь улыбнулся. Подставил левую ладонь дождю.

- Хотя, это больше в нашей компетенции, если вы не забыли, Оу.

- Не забыл. Но надеюсь я больше ни о чём таком не вспомню. И вам удачи.

Кальман повернулся было ко мне спиной, но тут меня чёрт дернул его остановить.

- А вы, док? Неужели вам не хочется навестить свою семью? Кажется, вы говорили, что у вас она есть. Там. То есть, я хочу сказать здесь. Ну и сложно всё это! - в сердцах скомкал я последнюю фразу.

В глазах Кальмана зажёгся неприятный блеск. Он повернулся было ко мне, но тут же вернулся на исходную.

- Я бы не хотел об этом говорить. Мне, разумеется, больно вспоминать их. Но ещё больнее будет, если я вздумаю навестить их. Это всё не больше, чем программа.

- Тогда я думаю, вы меня понимаете.

- Ещё как понимаю. Очень хорошо понимаю. Но я должен был вам предложить. Это одно из моих обязательств — предлагать людям заведомо проигрышный вариант.

- А Камилла? Её звонок - дело рук ваших программистов? Или как они теперь называются?

- Вовсе нет. Программа написанна людьми, но совершенно автономна. Если скажете о чём-то таком любому находящемуся здесь человеку, то вас, скорее всего, сочтут психом.

- Если уже не сочли - зло процедил сквозь зубы я.

Кальман в последний раз посмотрел на меня, вздохнул и быстро направился к своему ''Пежо''.

Я видел, как зажигаются передние фары машины доктора, как та сдаёт немного назад, а потом, сначала медленно, затем набирая обороты, исчезает в дымке, по, кажущимся бесконечным, полотну дороги.

Я ехал, слушал радио, врубив то на полную катушку, и думал о том, что весь этот кошмар для меня закончился. Теперь можно жить спокойно, всецело посвятить себя семье и работе. И больше никаких дурацких сновидений, гула, медперсонала, тонкого, но такого прочного стекла моей капсулы, таких же спящих вокруг, этого самодовольного доктора, - всей этой космической тюрьмы, в которую невольно был заточён мой разум.

Глава 8

Кальман Риц стоял на капитанском мостике и неотрывно следил за огромной безжизненной (как показали дроиды-сканеры) планетой. В одной руке у него была чашка с зелёным чаем, к которому он так и не притронулся. Капитан корабля, Шервуд Рубен, устало бросил взгляд на старшего врача.

- Вас что-то тревожит, Кальман? Вы на себя не похожи.

Кальмана этот вопрос, казалось, вывел из прострации смутных мыслей. В его взоре проявилась ясность. Глаза несколько поблестели.

- Я беспокоюсь за успех нашей экспедиции. Каждый раз мы натыкаемся лишь на бесплодные шарообразные пустыни. Даже если запустить механизм терраморфинга уйдут сотни лет, чтобы климат планеты пришёл в хоть какое-то подобие приемлемых для жизни условий. У нас просто нет такого времени. Мы скорее вымрем, чем добьёмся желаемого. Вы ведь не хуже меня знаете, Шервуд, что для создания колонии необходимо минимум несколько тысяч человек половозрелого возраста и с хорошими показателями жизнеспособности. Попросту нужны здоровые люди. И не столько физически, сколько психически. А пока мы находимся на борту, работаем со множеством механизмов, то мы невольно облучаемся. ДНК новорождённых претерпел изменения уже на 16%! Если дела и дальше будут прогрессировать подобными темпами, то колонию будут строить уже мутанты, а не люди. Вы ведь обратили внимание, что у каждого из старожил экипажа наблюдается лёгкая, и на первый взгляд совершенно незаметная, форма гигоцефалии. Мозг увеличивается в размерах, но взамен уменьшаются конечности. Мы, если выражаться прямо, мутируем. И я совершенно не знаю как с этим бороться. Меня ничему подобному не учили в медицинском институте. Да ещё с пациентами нянчиться, которые живут в придуманном нами мире и не хотят верить в реальный здешний мир безграничного космоса!

- Кальман, почему бы вам не пойти к себе в каюту и выспаться хорошенько? Вы устали не меньше моего.

- Да, пожалуй я так и поступлю. Извините, что сорвался.

- Ничего. Нам всем нужен длительный отдых, иначе всего этого просто не вынести.

Кальман уже покидал отсек, как его окликнул Шервуд.

- А что вы думаете по поводу войны, доктор? Есть шанс, что человечество больше не совершит подобной глупости?

- Хотелось бы верить в успех нашей миссии - несколько пространно начал Кальман. - От этого зависит всё. Проснувшиеся, когда мы общаемся с ними, понятия не имеют, что такое война. В их мире этого феномена нет. Это то малое, что мы можем заложить в них во избежание будущих катастроф. Но, возможно, на уровне подсознания тяга убивать себе подобных сохраняется. Спит себе до поры до времени в латентном состоянии. А потом...

- Значит — нет.

- Боюсь, что нет. Наше дело — попробовать. Дать себе ещё один шанс.

- Впервые мне по-настоящему стыдно за человека, Кальман.

- Мне тоже, Шервуд. И нисколько за то, что он уже успел натворить, сколько за то, что ещё натворит.

***

В последнее время мне на ум приходило это странное слово ''Война''. Я помнил тот диалог с доктором, когда он спрашивал меня, что я думаю обо всём этом, пытался доходчиво объяснить значение этого слова. Я его тогда не понял. Это всё было мне чуждо, незнакомо, и как следствие, совершенно непонятно.

- Вы слышите меня, Оу? Как самочувствие?

У меня тогда жутко болела голова, но я тактично соврал, что чувствую себя хорошо.

- Я бы хотел поговорить с вами о том, что разрушило наш дом — планету Земля.

Я с интересом уставился на доктора Кальмана, ожидая продолжения.

- Вам ведь незнакомо такое понятие как ''Война?''

- Нет. А что это? -спросил я.

- Трудно будет вот так сходу всё объяснить. Если вкратце, то это когда одни люди убивают других, преследуя какие-то цели, чаще всего низменные и несущественные.

- Но разве это мыслимо? Зачем убивать себе подобных, если и так человек смертен?

- Хороший вопрос, Оу. Возможно потому, что человек смертен, и происходит подобное. Но всё же главный катализатор войны — страх. Именно страх заставляет нас убивать. Именно страх ослепляет разум.

- Но разве человеку не должно бояться чего-то более могущественного, нежели он сам, стихии например?

Доктор Кальман как-то невесело усмехнулся.

- Оу, человек ничего так не боится, как самого себя.

- Но откуда тогда возникает этот страх? - допытывался я.

- Это мы и хотим узнать — удручённо произнёс доктор.

- А почему просто не решить проблему путём диалога? Зачем тогда люди вообще научились говорить?

На этот раз Кальман засмеялся каким-то диким, непохожим ни на что, смехом. Верно, так смеялись наши первобытные предки, когда ещё само понятие война находилось в зачаточном состоянии.

- Диалог — это последнее, к чему прибегают люди для решения своих проблем. Двум людям имеющим полярные взгляды на жизнь будет тесно даже на просторах безграничной вселенной. Всего только двум. Что тогда говорить о миллиардном их количестве.

Сейчас, уже по прошествии какого-то времени, я всё продолжаю думать над словами доктора. Неужели мы так боимся себя? Неужели мы способны уничтожать себе подобных только потому, что у них другие взгляды на этот мир? Неужели убивая, мы думаем, что таким образом проблемы решаются сами собой? Неужели мир, где нет войны, это и мир, где нет человека?

***

Что со мной? Я вдруг стал проваливаться в небытие. Как будто секунду назад работал, печатал, и вдруг темнота, а потом яркий свет, гул. Секунда, другая, и я снова за своим рабочим местом. Спешно хватаюсь за чашку с кофе, как будто ищу поддержки в ней. И снова темнота, снова яркий свет, тонкая плёнка стекла. Раньше переход происходил только во сне, но теперь...

Хватаю телефон, набираю Камиллу, подношу к уху. Гудок, гудок, ещё гудок. Пальцы всё сильнее сжимают трубку.

- Оу...

...слышу я, но в то же мгновение на мир опускается чёрная простыня.

***

Кальман Риц просматривал отчёты, в которых сообщались параметры и всевозможные характеристики очередной планеты, которая могла бы послужить новым домом для человечества, когда в его каюту постучали. На пороге стояла медсестра Амелия Дэкиле.

- Извините, если отвлекаю. У пациента Оу резко ухудшились показатели жизнеспособности. Мы никак не можем его стабилизировать. Кажется, что он мечется между программой и явью. Он то засыпает, то, как будто, приходит в себя.

- Я сейчас. Отключите пока его от программы.

- Будет сделано, доктор.

Когда Кальман Риц подошёл к капсуле, в которой лежал Оу, тот пришёл в себя и несколько щурился от яркого света. Доктор попросил его выключить.

- Оу, вы слышите меня? Это Кальман.

- Да. Я снова здесь? Почему вы разбудили меня?

- Ну, вы хотя бы признаёте это реальностью — усмехнулся Кальман. - Мы вас не будили. Вы сами проснулись.

- Как это?

- Не знаю. Вы первый, кто смог сделать что-то подобное. Похоже, у вас выработался иммунитет на препараты, которые обеспечивают вживление индивида в программу.

- И что теперь?

- Не знаю, право. Нужны тесты, анализы, время. Вы, главное, не нервничайте. У вас и так пульс скачет.

- Я смогу вернуться к семье?

- На этот вопрос я также пока не могу ответить. Будьте готовы ко всему. Добро пожаловать на борт ''Фаэтона''.

Глава 9

Я почти всё время проводил в капитанской рубке, не в силах оторвать взгляда от бескрайней красоты космоса. Ещё с детства я очень любил смотреть на звёзды, но видеть космос через окно иллюминатора — это совсем другое дело. Будто твой самый фантастический сон вдруг оказывается былью, и ты спешишь раствориться в нём, пока не пришло злосчастное время пробуждения.

Я регулярно проходил какие-то тесты. У меня брали анализы, проводили полное сканирование головного мозга, даже искали причину во внутренних органах, но ни к чему так и не пришли. Отчего мой организм стал вдруг отторгать снотворное — непонятно. Кальман пару раз, как бы невзначай, намекал мне, что может так случиться, что я больше не вернусь к той другой жизни. Мысль о том, что возможно я больше никогда не увижу и не смогу обнять Камиллу и Роберта (пусть даже это всё было чёртовой программой!) не давала мне покоя. И только в созерцании космоса я находил какой-то покой, который верно находили наши далёкие предки, и будут, надеюсь что будут, находить и наши потомки.

Когда меня вызвали на очередное обследование, то я, набравшись смелости, спросил у Кальмана, скучает ли он по своей прежней жизни. Кальман ответил не сразу, лишь подарил мне взгляд, полный досады и какой-то затенённой тревоги. Мне вдруг стало не по себе.

- Разумеется, я скучаю. И до сих пор взвешиваю в мыслях своё решение.

- А что вы пережили, когда узнали о том, что прошлая ваша жизнь — всего лишь программа?

- Что я пережил? Такое не выразить словами. Это был удар в самое сокровенное. Но, подспудно, я догадывался о чём-то таком.

- Что вы имеете ввиду? У вас тоже были провалы?

- Нет. Такого как у вас у меня не было. Я бы и сейчас мог вернуться к прежней моей семье, и меня был поняли. Но экипаж зависит от меня. Каждый из нас зависит от другого. Именно эта нить и держит нас, не даёт сорваться в пучину страшных мыслей. Я имею ввиду то, что подсознательно я догадывался о чём-то таком. Вспомните свои сновидения, Оу. Вы видите какую-то картину, место действия, вокруг вас есть люди, они разговаривают и словно живут своей жизнью. Как будто им совершенно нет до вас дела. Будто вы один из элементов декора. Но вот вы просыпаетесь, и сон тут же уходит в небытие. Возможно, что он никогда больше вам и не приснится. А уж тем более никто из других людей его не увидит, потому что этот сон был лишь для вас. А что, если провести параллели сна с реальностью? Что, если и действительность у каждого своя? Огромное, может даже бесконечное множество действительностей, которые просто пересекаются, словно лучи, пока в свете лишь одного, каждый, вы и я, созерцаем этот мир. Ведь почти что для всех остальных, мы не больше, чем элемент декора в этой реальности.

- Это всё слишком сложно, доктор. И я в это не верю, уж простите.

- Я вовсе не призываю вас мне верить. Я просто поделился своими соображениями.

Я принялся изучать потолок, от которого шло равномерное голубое свечение. Доктор Кальман, казалось, совсем не испытывал неловкости, в связи с наступившей паузой. Он увлечёно изучал показатели компьютера.

- Ну что там? - осторожно спросил я.

- Пока ничего положительного для вас. Нужны ещё тесты, больше данных. Только так, всё тщательно взвесив и обмозговав, можно придти к какому-то рациональному решению. Я не хочу ставить вашу жизнь под удар.

- Что это значит?

- Может так случиться — начал Кальман, поправляя очки — что ваш организм не справится с регулярными дозами снотворного. Оно вас может попросту убить. Но, если вы всё же захотите обратно, в чём вас, разумеется, можно понять, то, к счастью, или к несчастью, это вы уж решите для себя сами, путь обратно, то есть возвращение сюда вам будет закрыт навсегда. Вы станете заложником программы.

- Пусть так. Меня это мало волнует. А я буду помнить вас, я имею виду всё это, этот корабль?

- Да. Корректировка памяти в ваших обстоятельствах весьма чревата. Можно повредить нейронную сеть, которая и так, находясь регулярно под воздействием микрочастотных импульсов...

- Доктор, а можно яснее?

- Воздействие на память может губительно отразится на вашем здоровье, Оу. Вы будете помнить всё, в том числе и наш с вами диалог.

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох, выдохнул.

Помнить всё это. А как с этим жить? Как жить с тем, зная, что всё вокруг тебя — программа, а на самом деле ты лежишь в капсуле на борту космического корабля?! Я и не представлял. Можно конечно попытаться заставить себя не думать об этом. Я по крайне мере постараюсь...

- Оу, вы слышите меня?

- Простите, я задумался.

- Я понимаю, что вам сейчас очень сложно. Это не простой выбор. Выбирать между личным счастьем и возможным будущим всего человечества. Обдумайте всё хорошенько.

Я снова закрыл глаза и погрузился в какое-то забытье.

***

- Что показали результаты тестов Оу?

- Боюсь, нам не удастся его стабилизировать впредь, доктор. Либо мы подключаем его к программе навсегда, оставляя нетронутой память, либо он остаётся с нами. Лишний человек на борту не помешает - как бы невзначай заметила девушка.

- Спасибо, Амелия. Выбор остаётся за ним. Не будем его тревожить пока. Ему и так сейчас несладко.

Кальман Риц направился к себе несвойственной ему тяжёлой поступью.

***

Четыре дня прошло, как я уже на борту ''Фаэтона''. Мои худшие опасения подтвердились.У меня выработался иммунитет к препарату, и потому, если я вновь захочу подключиться к программе, то воздействие будет проводиться напрямую, с помощью микрочипа, вживлённого... Нечего и думать об этом. Я нужен им. Экипаж явно испытывает недостаток в людях. Но там у меня остались родные! Как же это жестоко!

Я лежу в своей каюте и стараюсь ни о чём не думать. Я стараюсь отложить этот роковой выбор на как можно более поздний срок. Я твержу себе, что выбора, как такового и нет, что всё предопределено моими чувствами. И только разум, этот хитрый, безжалостный манипулятор человеческих судеб, холодно, шепотком, от которого немеют пальцы рук, произносит то, от чего выворачивает наизнанку — ты слабак. Ты слабак, потому что ставишь личное счастье превыше долга. Ты слабак, потому что поддаешься веяниям чувств, этих тёплых волн, которые только и ждут, когда ты пойдёшь ко дну. Ты слабак, потому что не хочешь признаться в этом хотя бы самому себе. Ты слабак. Ты слабак. Ты слабак!

Я поднялся с постели, не в силах больше терпеть наваждение этих мыслей. Холодный и липкий пот стекал ручейком по моей коже, вдруг покрывшейся мурашками. В этот самый момент я не винил никого, но ненавидел (люто ненавидел!) себя.

Глава 10

Кажется, утомлённый переживаниями, я уснул.

Мне снилась Камилла. Она что-то говорила мне, но я не мог разобрать что именно. Я не мог отвести от неё взгляда, от её чарующей улыбки, от бегущих волнами волос. Она была так обворожительна, что мне тут же захотелось обнять её и не выпускать больше. Плевать, кем меня там будут считать. Я хочу только одного — быть рядом со своей семьёй.

Потом я увидел Роберта, который лежал в колыбели и смешно дрыгал ножками и ручками. Когда я подошёл к нему поближе, он улыбнулся и вдруг отчётливо произнёс:

- Папа!

- Сынок! - отвечал я ему в порыве необъяснимой радости. Меня словно устремило на ту вершину, которое зовётся не иначе, как раем. - Сынок, Роберт, я люблю тебя!

- Папа!

А потом всё поддёрнулось туманом. Сновидение оборвалось. Я проснулся.

На лбу у меня выступила испарина, верхняя одежда покрылась холодным потом.

Я стоял в душевой ''Фаэтона'' и старался ни о чём не думать, будто надеялся, что холодная вода смоет с меня все тяжёлые мысли, избавит от выбора. Будущее человечества или личное счастье — это то, из чего просто нельзя сделать правильный выбор. Что бы я не выбрал, это казалось мне одной большой глупостью.

И всё же, уже сегодня мне нужно было дать свой ответ. Либо меня подключат к программе, к моей семье, где я снова обрету покой и счастье, но только с маленькой поправкой, что буду помнить и знать, что всё окружающее меня — программа. Но разве я не найду в себе силы с этим примириться? Разве имеет хоть что-то значение во всё этом, кроме моей семьи? А может пойти по другому пути, дать ещё один шанс человечеству. Но, право же. Сколько можно. Меня чуть не вырвало после того, как доктор Кальман посвятил меня в краткую историю человечества. И ни один, ни один, даже самый благополучный период его истории, не обходился без войн! Я силился понять что к чему. Отчего они поступают так, а не иначе. Разве для людей они сами не должны быть единственно верной ценностью? Что ими движет? Разве в войнах обретается счастье? Никто не знал ответов. Сами люди их не знали. Получается, я должен дать шанс тому, что заранее обречено на провал. Все их высокие стремления, благородные цели не более, как перерыв, отдушина перед предстоящей войной.

Они начнут её внезапно и яростно, начнут, даже не задумываясь о причинах и целях войны. А потом, в своём величие победителей, будут упиваться собственной глупостью, упорно провозглашая ей (войне) гимны и песни, прикрываясь торжественной мишурой мира, добра, доблести и человеческой храбрости! Но разве жить в мире — не подлинная храбрость?! Искать выход путём диалога, а не силы. На что же ещё нам дана человеческая речь и слух, как не для того, чтобы говорить и слышать друг друга? Разве в прощение не большая сила, чем в покорении городов и целых народов? Не бывает победителей над другими, потому мы как все истинные победы одерживаются только над собой, над своими страхами, недостатками и слабостями. Убивать себе подобных — слабость, если не самый страшный позор. Так отчего люди из века в век, их эпохи в эпоху, переходя из одной цивилизации в другую незыблемо встают на этот тупиковый путь войны? Разве отсутствие войны, не есть счастье, а потому, напрашивается один вывод: человек и счастье — суть несовместимы. Нас тошнит от него; нам нужна какая-то цель, какой-то подвиг, и чтобы неизменно с реками крови, чтобы ещё раз доказать только одно — счастье нам чуждо. Для людей война всегда останется удобным оправданием их собственного существования.

Я вышел из своей каюты и направился к капитанскому мостику. Оттуда открывался просто потрясающий вид на всё великолепие космоса. От него веяло холодом, но в тоже время он тянул к себе, заставлял внутреннего ребёнка, который неизменно живёт в нас на протяжении всей жизни, ликовать, прыгать, кричать. Это зрелище было сродни самому потрясающему сну, который можно рассмотреть во всех подробностях, и который не ускользает от тебя в дымке, который не предаёт тебя пробуждением.

Вечером я должен вынести свой вердикт. Я знаю и прекрасно понимаю, что экипаж нуждается во мне. Мне бы и самому хотелось каждый день любоваться космосом, неизведанными планетами. Боже, да я о таком и мечтать не смел! С семьей всё было проще, без потрясений, без внутренних коллизий. Живи себе, работай, процветай. Будущее само укажет дорогу, само направит на единственно верный путь, чтобы не было и тени мысли о то, что ты пошёл куда-то не туда. Все дороги ведут к себе же. Одни приводят нас к счастью и успеху, другие, напротив, тянут на дно, засасывают подобно топям. И у всех них нет какой-либо благой или, напротив, дурной цели. Они пытаются провести нас к себе состоявшемуся, наполнить нас жизненный путь неким смыслом, которого мы, увы, боюсь, никогда не поймём. Они всего лишь подготовительный этап перед...

- Оу, вы уже решили как поступите?

Я обернулся и увидел стоявшего возле меня Кальмана Рица. Он казался мне немного выше чем обычно, каким-то исполином. В его глазах горел холодный огонь. Высокий покатый лоб был испещрён морщинами. Выглядел он уставшим и явно сонным. В одной руке он держал кружку с кофе.

- Ещё пока нет, но вечером, как мы и договаривались, я вынесу своё решение.

- Хорошо. Позвольте заметить, Оу, я нисколько вас не пытаюсь склонить на свою сторону. Это решение сугубо ваше и я, ка все члены экипажа ''Фаэтона'' примем его с должным уважением. Я только прошу вас всё взвесить как следует, прежде чем его озвучивать.

- Я понял. Я всё обдумаю как следуют.

Кальман поймал мой взгляд, который блуждал по его чашке с кофе, и предложил мне сей напиток. Я с благодарностью принял его предложение.

Не помню, сколько времени мы молча простояли на капитанском мостике не сводя взгляда с бескрайнего космоса. Когда я вернулся к себе в каюту, было уже пять часов дня. Сейчас я подкреплюсь синтетической (на удивление вкусной) пищей, немного отдохну, тщательно взвесив все доводы в пользу того или иного решения, и, наконец, вынесу свой вердикт. Может быть ещё оттого нам даются непросто любые сложные решения в нашей жизни, что мы, сами того не осознавая, не хотим нести ответственности за возможный ошибочный выбор? Нам проще переложить эту ответственность хоть на кого-то, хоть даже на незнакомого нам человека, чтобы тот дал совет, решил за нас, как нам быть. Лишь бы не оставаться с этим выбором наедине с собой. Лишь бы не делать уверенных шагов прямо в пропасть. Лишь бы знать, что всё не напрасно.

Лишь бы знать...

Глава 11

Наступил вечер.

Я вышел из своей каюты и твёрдой поступью направился к капитанскому мостику, где меня должен был ждать Кальман, чтобы выслушать моё решение.

Должен признаться, и, думаю, это очевидно, выбор дался мне непросто. Очень даже непросто. В последние часы чаши весов склонялись то в одну, то в другую сторону и мучимый этими измышлениями я ненадолго засыпал, но тут же просыпался. Собраться с мыслями мешала головная боль и рокот двигателя ''Фаэтона''. (Бог мой, я до сих пор не верю, что нахожусь на космическом корабле вместе с уцелевшими после ядерной войны, которые ищут новый дом под названием Будущее). И всё же я нашел в себе силы придти к тому самому решению, о котором, как я надеялся (пусть и слепо надеялся!), никогда не пожалею. В нашей непростой жизни порой нужно принимать те решения, которые лишают тебя почвы под ногами и обрекают на долгое и затяжное падение. Хотя бы с той целью, чтобы научиться летать. Я очень хотел этому научиться — летать. Я часто, когда смотрел на небо, там, где сейчас Камилла с Робертом, ловил себя на мысли, что мечтаю обернуться птицей или даже ангелом, который бы парил там, в вышине, среди кучерявых облаков и прекрасных звёзд. Ветер бы в точности угадывал мои намерения и подхватывал меня в своём вихре. Это было бы замечательно. Но у всего в этом мире есть своя цена. Однажды тебе приходится платить по счетам. И самый дорогой ценник у простого счастья.

Когда я уже подходил к мостику, ноги вдруг подвели меня и я оступился. Я никогда не был суеверным, но принял это за плохой знак. Может я всё-таки где-то ошибся в своих доводах? Может весы, на которых были взвешены два пути моей судьбы, и вовсе были сломаны? Может есть третий путь, доселе невидимый среди мрака ночного неба и слишком яркого сияния звёзд? Что, если я заблуждаюсь? Что, если...

Мне казалось, что у меня начали трястись руки. Это паника. Я сейчас ни в чём не был уверен. Решение, что было принято мною ранее, всего лишь фикция, попытка снять с себя ту ношу, которая давила на меня, грозила превратить в маленькую точку. И сделав выбор, я сбросил с себя этот груз и наконец смог вздохнуть полной грудью. Но воздух тот был отравлен сомнениями — этими демонами, которые терзают вновь и вновь, от которых очень трудно избавиться, которые, очень часто после своего ухода, оставляют сожаление — этот, ещё более тяжкий груз.

Кальман стоял ко мне спиной, о чём-то оживлённо беседуя со штурманом. В углу, над какими-то чертежами, сидел помощник капитана. Самого капитана видно не было — должно быть отдыхает в своей каюте.

Я снова оступился, почувствовав необыкновенную усталость. Ноги перестали слушать и стали словно ватные. Такое бывает, когда просыпаешься ночью и чувствуешь, что онемела рука или нога. Крайне неприятное ощущение. Голова перестала болеть, но немного кружилась. Сейчас мне хотелось лишь одного — забыться крепким сном и ни о чём не думать.

Кальман, видимо услышав мои шаги, обернулся. Он извинился перед штурманом и быстрым шагом направился ко мне.

- Неважно выглядите, Оу. Ничего не болит?

- Я в норме — соврал я.

- Вы уже приняли решение? Может вам лучше хорошенько выспаться, а уже тогда завтра вернуться к этому. Сейчас, как мне кажется, вы неспособны мыслить полноценно.

Я было ухватился за эту спасительную идею, но тут же её отбросил. Вряд ли я смогу уснуть, только ещё больше стану себя изводить. Нет. Нужно всё решить здесь и сразу.

- Я вполне отдаю отчёт в своём выборе.

- Хорошо. Рад это слышать. И что же вы выбрали, Оу?

Кальман и сам выглядел неважно. Кажется, он постарел. В его волосах появилось больше седых прядей, а морщины только яснее проступили на его овальном лице. В глазах была какая-то обречённость, словно он уже давно свыкся с мыслью, что всё, чего бы не коснулся человек — напрасно. Он не способен изменить ход привычных вещей. А то, на что он воздействует, не имеет, в сущности, никакого значения. Выживет человечество или погибнет — кого это волнует кроме них самих? И для кого это хоть мало-мальски важно?

Я мешкал с ответом. Губы у меня дрожали, язык отказывался слушаться, словно налившись свинцом. Я отчётливо ощутил привкус горечи во рту. Нужно было озвучить своё решение, но у меня не получалось. Я силился сделать это и не мог.

- Оу, так что вы решили? Вы возвращаетесь в программу к жене и сыну или всё-таки остаётесь с нами?

- Я...

- Оу?

- Я решил, что...

После того, как моё решение было озвучено, Кальман посмотрел на меня как-то странно, но нашёл в себе силы улыбнуться.

- Это чертовски правильный выбор, Оу. Чертовски правильный.

***

- Роберт, вставай, а то опоздаешь в школу. Завтрак уже готов.

Камилла склонилась над кроватью и поцеловала сына. Тот открыл глаза и улыбнулся.

В кухню, через открытое настежь окно, врывался солнечный свет. Стояли летние погожие деньки. С улицы был слышен птичий перезвон и гул автомобилей.

- Мама — обратился Роберт к матери, садясь за стол — мне сегодня такой странный сон приснился.

- Ты сначала съешь кашу, а потом расскажешь о своём сне. Договорились?

Но Роберт, казалось не слышал мать, и тут же принялся наспех рассказывать то, что ему приснилось.

Уже позже, когда Камилла добиралась на работу в вагоне метро, она попыталась собрать воедино всё то, о чём ей рассказывал сын. Космический корабль, какой-то взрослый и незнакомый человек, глазами которого, как будто, Роберт и видел всё происходящее кругом. Он видел далёкие планеты и яркие звёзды, туманности и чёрные дыры. Видел так отчётливо, что, казалось, это было реальностью.

- Это просто странный сон, Роберт — сказала ему тогда Камилла. - Не бери в голову. Всем людям снятся подобные сны — странные и ни на что не похожие.

Но сейчас, смотря невидящим взглядом в окна вагона метро, ей так не показалось. Отчего-то она чувствовала, что это не простой сон, что это что-то очень важное. Но она никак не могла понять, что именно в нём важно.

- Это просто странный сон, Роберт — сказала ему тогда Камилла. - Не бери в голову.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11