Мужик [Александр Степанович Яковлев] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Александр Яковлев МУЖИК[1]
Начались дни тяжелых переходов. Утром не знали, где будут в обед и где ночь сночуют. Города, люди, небо, полки, роты, перелески, обозы, мосты, пыль, храмы, выстрелы, орудия (или, как говорили солдаты, урудия), костры, крик, кровь, острый запах пота — все тучей изметнулось, давило мозг и казалось сном. Голодали порой. Порой наедались до дурноты. Пили воду прямо из ручьев: хороши они здесь, — ручьи-то, — светлые, как слезочка; с устатку пьешь — не напьешься. Сражались мало, все больше ходили. Солдаты к вечеру угрюмели от усталости, искали, на ком бы сорвать злобу. — Попадись теперь австрияк, зубом бы заел! Впрочем, это так, больше от истомы походной. К утру отдохнут, подобреют, и опять шутки, смех, — на бронзовых лицах зубы словно огоньки мелькают. — Пильщиков, а ну, расскажи, какой ты сон нынче видел? И все, сколько их есть вокруг — вся полурота, — все посмотрели, улыбаючись, на Пилыцикова. А тот возился у костра — этакий здоровый, в зеленой рубашке без пояса, ворот расстегнут. Возьмет сук в руку толщиной — р-раз! — и сломает о колено и в огонь: нет ему больше удовольствия, как костры разводить. — Ныне, братцы, я в Шиханах был. Будто по своему двору с сыном ходил. А он на меня смотрит этак бочком, глаз-то у него синий да большой такой… К чему бы это? Пильщиков помолчал и, сделав свирепое лицо, дунул в костер — искры столбом полетели. — Беспременно опять получишь крест, — сказал насмешливо кто-то. — Не. Такие сны я часто вижу. А когда крест получить, я будто женился… — Хо-хо-хо! Вот он… От живой-то жены, да опять женился? — Ей-богу. Я и сам удивился. «Я, говорю, женатый уж». А мне говорят: «Не, ты еще раз женись. Одна жена хорошо, а две в беспример лучше». — «Не водится, говорю, у нас так. Мне и одной довольно. Я человек расейский, не татарин какой». Упираюсь так… А они все свое. Так и женили. Утром проснулся — сам смеюсь, думаю, к чему бы это. А потом вдруг ротный бумагу: Пилыцикову крест. А, будь ты неладна. Так оно все занятно. Солдаты зубоскалят. И ни усталости, ни злобы… А труба уже сбор играет: — Готовься! И опять поход, новые места, опять дороги, города, орудия, пыль, крики, выстрелы — усталость. А Пильщиков… ему что, кряжу, делается. Он этакий ровный всегда, хозяйственный, ходит, пытливо посматривая по сторонам, на рощицы, на сады, на домики и нет-нет да свое любимое словцо протянет: — Заня-ятно!.. Протянет вслух и ни к кому не обращаясь. Или вдруг заговорит о том, что на душе у него, и нимало не заботясь, слушают его или нет. — И вот, братцы, чуда какая. Гляди, и церкви наши, и народ по обличаю наш, только говорят, как в рот каши набрали — не поймешь сразу. Особливо церкви. Намедни я зашел в одну, все крестятся по-нашему, иконы наши, бог Салавоф в кунполе нарисован — наш, — этакий же седой да бородатый. «Иже херувима» и та наша. А вот воюем… Чудно! И умолкал. Серыми пытливыми глазами смотрел кругом, задумывался, круто заквашенный, неповоротливый. — Заня-ятно! Раз отряд шел целый день, преследуя уходящего врага. Враг, или, как говорят солдаты, «он», был где-то рядом. Еще не успевали дотлеть костры, зажженные им, еще четко виднелись в дорожной пыли следы кованых сапог, и чудилось порой, что в воздухе носится запах гари и пота, оставленный австрийцами. — Вот-вот «он». К вечеру стало известно, что «он» остановился, может быть готовый завтра дать бой. И, как вода в запруде, стали собираться роты и полки и стеною растекаться по фронту. Рота, где был Пильщиков, расположилась подле леска, огороженного деревянным забором с каменными белыми столбами. В стороне была чистенькая изба с высоким коньком — там поместился сам ротный. Усталые солдаты, радуясь отдыху, живо притащили соломы, сучьев из леса — на разжигу ломали забор, — зажгли огни. Где-то недалеко, вот будто за этим лесом, слышались выстрелы, но они были привычны, как писк комара для лесника, и никто не думал о них. Пильщиков разогревал в котелке кашу. В темнеющем молчаливом воздухе потянуло дымом, и четко слышался треск сучьев в рощице, куда солдаты ходили за дровами. Над дальним лесом догорала зеленоватая заря, и небо было темно-бирюзовое, и на нем уже загорались робкие звезды. Только солдаты поужинали, вдруг из избы толстоусый фельдфебель, тот самый, которого в полку втихомолку звали сазаном: — Ребята, кто нынче в разведку? Так и обомлели все. Вот тебе и отдых. Это после таких-то переходов идти в разведку? Избави, господи! Ноги же у всех подламываются. Притаились все, съежились, и сразу угас смех. Но понимают: надо же кому-нибудь идти. И от этого сознания сердитый мороз побежал по коже. А фельдфебель уже идет от одного костра к другому и все спрашивает: — Ребята, кто в разведку? — Вот Пильщиков, ему надо идти! — сказал кто-то, усмехаясь. — Пильщиков? — переспросил фельдфебель. — А ну, где ты,- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Последние комментарии
5 часов 41 минут назад
5 часов 42 минут назад
11 часов 1 минута назад
14 часов 43 минут назад
15 часов 3 минут назад
15 часов 58 минут назад