Дом на дереве [Роналд Фрейм] (fb2) читать постранично

Роналд Фрейм (Ronald Frame) Дом на дереве

Творчество Роналда Фрейма было высоко оценено критиками почти сразу же после того, как появились в печати его первые рассказы: ему было тогда семнадцать лет (сейчас ему за тридцать). За истекшие годы он написал ещё много рассказов, которые печатались в журналах — таких, как «Литерари Ревью» и «Панч», — и вошли в авторские сборники писателя. Литературный критик газеты «Таймс» в рецензии на последний сборник рассказов Фрейма «Долгий выходной с Марселем Прустом» высказал мнение, что он — «один из наших наиболее талантливых молодых писателей».

В своём первом романе «Зимнее путешествие», выпущенном в 1984 году и удостоенном литературной премии, Фрейм продемонстрировал своё умение смотреть на вещи с новой, неожиданной стороны и поразительно ярко передавать настроение и приметы места и времени. Писательница Сузан Хилл обнаруживает в его творчестве «редкую способность наблюдать и тонко передавать общественные нравы и нюансы английской жизни».

Он также остро чувствует подспудную напряжённость в личных отношениях: это ярко проявляется в рассказе «Дом на дереве».

Впервые этот рассказ был опубликован в книге «Введение-8» — антологии рассказов молодых писателей, опубликованной издательством «Фейбер энд Фейбер» в 1983 году.

Они шли вдвоём по улице Дрэйтон-Гарденз. Я увидел их с противоположного тротуара и остановился за деревом, завязывая шнурок на ботинке. Застыв на одной ноге, я с дрожью ждал, пока они пройдут. Они вошли в квартал многоквартирных домов и скрылись из виду.

Я перешёл улицу и, укрывшись за другим деревом, стал вглядываться в окна. В одном из окон на втором или третьем этаже зажёгся свет. Она подошла к балконной двери и выглянула наружу. Он стоял у буфета, смешивая коктейли; мне были видны лишь горлышки батареи бутылок. Он протянул ей стакан, и она взяла его, не поворачиваясь. Может быть, в этот момент он включил музыку, потому что она начала двигать бедрами. Она всё ещё продолжала глядеть на улицу. Могла она меня заметить? Но если она надеялась, что, вглядываясь в улицу, она сможет убедиться, что это и вправду я, то довольно скоро она отказалась от этих попыток. Она резко повернулась на высоких каблуках, так что колыхнулось её свободное шёлковое платье, и возвратилась к той — бог весть какой — семейной жизни, которую они теперь вели, как приручённые дикари, в тихом квартале в центре Челси.

Когда-то, в детстве, мы вместе росли; нас было трое: Алан, Клэр и я. Наверно, Алан, да и Клэр, ставшая его соучастницей, были самыми злыми людьми, которых я когда-либо знал. Были — и остаются. (В те годы, когда всё это произошло, я даже не думал о нас троих как о детях; я и тогда не поддавался распространённому заблуждению о детской невинности. Ребёнок — это тот же взрослый, только без всяких светских манер, — но обладающий прямотой характера, которая с годами исчезает. Эта прямота характера может быть прямо-таки пугающей. В те годы оба они значили для меня не меньше, чем любой взрослый).

Мы жили в маленьком уилтширском городке, где было аббатство, славившееся своей красотой, идеально подходившей для видовых открыток. Отец Алана был старшим партнером в адвокатской конторе, он выступал в суде в Уинчестере. Он слыл человеком острого ума и выигрывал все свои дела (даже, как говорили, в тех случаях, когда у него были точные доказательства виновности его клиента). Единственным делом, которое он в своей жизни проиграл, была его женитьба. Его жена сделала нечто совершенно неслыханное: она от него сбежала. Я слышал, как моя мать и её подруги перемывали ей косточки, обмениваясь всевозможными слухами: кто-то говорил, что беглая мать Алана (или другая женщина, похожая на неё, как две капли воды) работала продавщицей в галантерейном отделе универмага «Харродс»; а коль скоро, как все знали, её мать жила в Хоуве, был ещё слух, что она удрала в соседний Брайтон и там вела беспутную жизнь, так что её имя у нас в городке было покрыто несмываемым позором. Клэр была дочерью священника-помощника настоятеля аббатства; он считался воплощением благопристойности, а его жена-француженка — пухлая коротышка — с чувством играла на рояле Дебюсси на концертах самодеятельности, устраиваемых для сбора средств на починку прохудившейся крыши аббатства. Мой отец был врачом, а моя мать происходила из древней семьи голубых кровей: она воспитывала меня (без особого воодушевления) и принимала участие (не слишком активное) в деятельности Западноанглийского общества по выращиванию лилий; а когда ей было не лень обзвонить своих подруг, она устраивала у нас дома послеполуденные партии в бридж. Всё это имеет значение только для того, чтобы показать, какими мы все трое выросли, какими нас сделала жизнь: Алана — напористым и уверенным, как его отец в зале суда, нетерпеливым, беспринципным и мстительным; Клэр — чувствительной, задумчивой и кроткой,