Незабудки (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (32) »
--
Незабудки
<i>Светлой памяти моей мамы, Гэты Васильевны Улиной -- заложившей одновременно и то вселенское добро, и то космическое зло, что наполняют сейчас до краев мою смертную душу.
"Я накажу мир за зло, и нечестивых -- за беззакония их, и положу конец высокоумию гордых, и уничижу надменность притеснителей..." (Исаия. 13:11)</i>
<center><h3> I </h3></center>
<img xlink:href="#i-.jpg" border="0" hspace="2" vspace="4" wdth="500" height="370" align="left"/> Незабудки стояли в стакане. Простом стаканчике из толстого стекла с четко выделяющимися гранями, на которых играл свет. Три веточки, всего три. Две смотрели на меня, третья отклонялась в сторону, указывая куда-то далеко, в страну неведомого счастья... Странным казалось лишь то, что стакан был пуст, без капли воды. Но цветы стояли как ни в чем ни бывало, живые и полные соков. И этому не находилось объяснения... Впрочем... Я не успел додумать: раздался грохот, дверь в мою комнату распахнулась и на пороге возникла сестра. -- Соседи говорят, -- визгливо затараторила она. -- Что ты сбежал из больницы и бросил мать умирать одну. Я не ответил. Сказанное было правдой. Иное дело, что причину содеянного мною я не мог объяснить никому. Тем более сестре, с которой никогда не имел душевных отношений. Поэтому я молчал, крепко закусив губу. -- Ничтожество, тряпка и сопляк, -- продолжала она. -- Тебе стоило родиться девчонкой, а не мне. Я закрыл глаза -- и мне показалось, что бранится не она, а умерший несколько лет назад отец. -- Ты никогда ничего не достигнешь. Сдохнешь под забором. Не станешь даже сапожником, как начинал отец. Кошачье дерьмо... В этом году мне исполнилось девятнадцать, но сестра не относилась ко мне всерьез, хотя и была младше меня. Я встал и, по-прежнему ни говоря ни слова, захлопнул дверь перед ее носом. А потом щелкнул задвижкой, приделанной мною еще в позапрошлом году, незадолго до отъезда в столицу. Я не мог больше слушать ее укоров. И сам боялся произнести хоть один звук. Душа моя, убитая и вывернутая наизнанку смертью мамы, была полна слез, смешанных со стеклянными осколками. И любое движение могло расплескать содержимое. Я упорно загонял слезы внутрь себя. С самого утра. Зная, что у меня нет ни одного родного или даже просто близкого существа, перед которым я мог расплакаться, коли тому нашлась причина. И меньше всего я имел желание проявлять свою слабость перед сестрой. Потому что, согласно общепринятым правилам, мужчина должен сносить невзгоды с каменным лицом и стиснув зубы. Единственный человек, который понимал меня, и не стал бы насмехаться, правильно восприняв слезы моего отчаяния, была моя мама. Но мама умерла. Мама умерла. Вскрытая и зашитая обратно под ярким желтым светом прозекторской, она лежала сейчас в морге городской больницы. Облачившись в траур и поджимая губы при одном взгляде на меня, сестра с утра развела бурные хлопоты. Хотя несчастье по-настоящему касалось только меня. Будь жив отец -- он использовал бы повод для очередного безобразного запоя. Сестра никогда не была привязана к маме. Горе обрушилось на меня одного. Придавило. Размазало по земле. И надо собрать силы, чтобы не умереть рядом с нею. У меня закружилась голова. Сестра продолжала выкрикивать из гостиной обидные слова насчет моей трусости. Я отошел подальше от двери и сел на кровать. И только сейчас заметил, что все еще держу в руках незабудки. Точнее не сами незабудки. А мою акварель, изображавшую три цветка в стакане. Рисунок позапрошлого года. Той счастливой поры, когда мама была еще здорова. А я, не сумев сдать очередные экзамены, махнул рукой на школу. И сделался семнадцатилетним свободным художником. Потому что ощущал в себе силу им стать. Я уже не помню обстоятельств, при которых рисовал этот натюрморт. И почему, вопреки привычке все доводить до точки, его не окончил. В стакане с незабудками точно не хватало воды. Я не успел изобразить сложного преломления лучей света в воде и видных под разными углами стеблей. Несомненно, я собирался вернуться к этой работе: я не поставил своей подписи, что означало труд незавершенным. Я забросил эту акварель, хотя, насколько помню, она нравилась маме больше остальных моих картин. И вот сейчас почему-то опять, каким-то странным образом она очутилась в моих руках...
<center><h3> II </h3></center>
<center> 1 </center>
Я до сих пор помню будоражащий угольный запах вокзала. Эхо шагов и чью-то речь, и лязг вагонных буферов, гулко отдающиеся под выгнутыми сводами. И маму... Она тогда уже болела. Доктора не скрывали, что недуг смертелен, хотя и носит безобидное название, ассоциирующееся с закуской к пиву. Я знал, что мама скоро умрет. Она тоже это знала. А я знал, что она знает. И она знала, что я знаю, что она знает... Стоп. Мои мысли поехали куда-то в сторону. А я вспомнил всего-навсего будоражащий угольный
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (32) »
Последние комментарии
11 часов 40 минут назад
15 часов 55 минут назад
18 часов 13 минут назад
20 часов 3 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад