Картина [Николай Владимирович Коляда] (fb2) читать постранично, страница - 2

(Крутит ручку маленького радио, которое на столе напротив него стоит.) Какой пьяный, нафлоконился своей червивки уже… Уже и на массу давит, старый… Прям укатайка с ним. Портит вот впечатление о русском народе перед иностранными гостями, как не стыдно, ай-яй-яй. Вы на него — ноль. Не все русские одинаковы. (Пауза.) Ой, стучит кто?

Прижалась к Вьетнамцу. Молчат. Смотрит Вьетнамцу в глаза, улыбается.

Нет, показалось… Какой вы худенький… Как у вас сердце бьется. Прям как у моего котенка, когда его носом совать в наделанное надо. Худенький вы, так бы и накормила. (Пауза, смотрит Вьетнамцу в глаза, улыбается.) А у вас девушка есть там? Нету? А почему вы на русской не женитесь? Русские девушки, да и женщины тоже, очень ценятся в мире, я слыхала, за красоту и покладистый характер и норов. Нет? (Вьетнамец трясёт головой.) Ну вот, видите, и вы тоже слыхали это, а он говорит — вы не понимаете по-нашему. Я вот думаю, что русский язык все народы мира понимают, он простой и понятный, и его быстро все начинают понимать. Так? А вы нам не могли бы приглашение туда сделать? Я из-за дочки, чтобы мир ей показать, в общем-то, хотелось. Как вас зовут? Наверное, как-нибудь так вот: Тянь? Да? У всех вьетнамцев такие вот имена? Тянь, да?

ДЕВОЧКА. (Раскладывает вилки на столе вьетнамцу и старику.) Это — тебе, это- ему, это — папи, это — снова тебе, это снова ему, это — снова папи. (Матери.) А тебе — нет.

БАБЁНКА. Тихо ты, дрянь чертова.

ДЕВОЧКА. Тянь-дрянь, тянь-дрянь.

БАБЁНКА. Заткнись, сказала. (Вьетнамцу.) Это доча моя. Доча, не балуй, сейчас шишига, бабайка придёт, ну, как ты себя ведёшь? У нас международный разговор, прием, можно сказать, мы про дружбу между народами, а ты? Поняла? Значит, Тянь? Ой, как хорошо. Надо же, до чего хорошо. Тянь, да? Тянь…

Старик проснулся, вскочил, бегает по пельменной, машет руками.

СТАРИК. Уходите отсюдова, я один досторожу! Забирай её, его и иди с ним спать.

БАБЁНКА. Да что вы меня со всеми всю ночь ложите. Спите ложитесь, давайте, сами! Спал ведь уже, нет — вскочил!

СТАРИК. Да я же вижу, что он тебе понравился — ну и иди с ним, я один буду!

БАБЁНКА. Ну, понравился. А вам-то? Он худой, жалко его. По-русскому не говорит, но понимает. Я бы его пожалела, погладила. Покормила бы.

ДЕВОЧКА. Кто тут сидит, того люблю, кладите в парту по рублю. Ну, клади? (Толкает Старика в бок.) Понял, нет, клади?!

СТАРИК. (Сел, оглядывается.)Какие дуры все бабы, ну, дуры. Сразу спать с кем ни попадя. Да ты коленку-то не сразу открывай, томи мужика-то, томи, тогда он будет к тебе прилипчивей, слышишь? А тебе надо сразу чтоб сношаться как потные грызуны.

БАБЁНКА. Да хватит вам, бессовестный, такие вещи перед иностранцами про меня, не слушайте его, Тянь.

ДЕВОЧКА. (Машет руками перед носом Старика.) Оса, оса — хвать тебя за волоса!..

СТАРИК. (Тычет пальцем во Вьетнамца.) Смотри на него, смотри. Зырит и зырит. Глаза фарцуют, аж дырки во мне делает. Ненавидит меня. Это что такое?

ДЕВОЧКА. (Машет руками перед носом Старика.) Муха, муха — хвать тебя за ухо!..

СТАРИК. Да я тут уже вон сколько сторожу, слышишь? И всегда был порядок. Свет выключу, на стол лягу и всё, спи до утра, а теперь что?! Сегодня — вот такое вот. Я спать не могу, будто кто в бок толкает. Он на меня смотрит всё время, будто зажарить хочет, картина эта вот, её повесили ещё, смотрит на меня, зырит. Ты слышишь, нет?

Повернули головы, смотрят все четверо на картину. Молчат. Кипит вода в баке.

БАБЁНКА. Нет. Душевная картина. Ребёночек маленький, маленький, вокруг головы — ареал, и у мамы — ареал, и старичок этот с ареалом тоже. Прям как про нас. Я, вы, детка моя. (Хихикнула.) А там дальше горы, тихо-тихо, спокойно и просто люди живут, маленькие такие деревеньки, в домиках маленьких таких огонь горит на полу, они рыбу варят или кашу. И у всех такие лица хорошие-хорошие, простые, чистые, добрые. А?

МОЛЧАНИЕ.

СТАРИК. Ты чего завыдумляла? Ты чего попосбирываешь?

БАБЁНКА. Да так. Помечтала вот. Подумала, а что там дальше на этой картине? А нельзя? (Пауза.) Я говорю: как про нас будто нарисовано.

СТАРИК. Про нас, да. Только этого там нету. Хоть там его, слава Богу, нету! Везде они, пройти нельзя! Понаехали на нашу Родину! И даже сторожить дали вьетнамца! Да что такое, русскому человеку не пройти! Чернота одна кругом.

БАБЁНКА. (Вяжет.) С чёрными противно. Знаю. Я знаю. Я их взвешиваю весами на улице. У меня весы есть, выйду и вешаю всех за деньги, на улице. Возле «цэгэ». Пока милиции нету — можно всех повешать. И всё время разные подходят люди. И они, кавказцы, всё время любят вешаться. А почему не знаю. И разные грязные предложения делают при этом.

СТАРИК. Когда?

БАБЁНКА. Я говорю: у меня трое детей, а они, когда вешаются — делают грязные предложения. Простите, Тянь.

МОЛЧАНИЕ.

СТАРИК. Да он не вьетнамец, говорю. Глазки сплюснуты, а так — наш. Выглядит как наш. Вор он, наводчик ли, шпион вьетнамский. Не боишься сама-то? Нас всех заколют сейчас,