Он купил его после того, как прочел интервью, опубликованное к моменту выхода диска, в 1998 году. В своих ответах Башун^[6] упоминал о недавнем разрыве и попытке строительства новой жизни, когда голова еще полна мыслями о предыдущей. Ему понравился образ, а не песни.

Песни не сразу.

«Военное воображение» не спешило навязываться. Каждый отрывок требовал своего события, своего ключевого момента.

«Никакой скорый» всплыл воскресным осенним вечером, в один из тех вечеров ожидания, когда отсутствие столь ощутимо, что превращается в присутствие.

Эта песня, история о неиспользованных возможностях, навсегда связана с долгими-предолгими минутами, остановившими свой бег в полумраке подъезда на другой стороне тонущей в дождевых потоках улицы.

Минуты поисков там, куда вообще нельзя заглядывать.

Вглядываться в то, что вне пределов видимости, — проклятый рефлекс, вторая натура — и вызывать в себе чувство вины за собственную ложь. Становиться двуличным, чтобы выявить обман. Лгать, чтобы обнаружить истину, ранить себя и убить.

Прежде чем перейти на следующую дорожку, плеер сделал паузу. Фантастическая машинка, настоящая цифровая революция на марше. Прочный, легкий, менее прожорливый по части энергии, чем классический аппарат, флеш-память вмещает гораздо больше музыки, чем аудиокассета. Полезная вещь, когда находишься вдали от всего. Незаменимый, когда есть ограничения в весе и размерах.

Он не открыл глаз, но пошевелился, чтобы ухватить свой MP3 плеер в нагрудном кармане, под лохмотьями ткани, ощущая онемение всех членов и боль в суставах. Бедный спецназ, холод и дерьмовая экипировка. Ему навязали ее, чтобы запутать следы. Даже жратва у него была тамошняя. Хорошо еще, не обязательно разбираться в кириллице, — и так можно учуять, как эта дрянь воняет. Достоинство, присущее боевому рациону всех армий на свете.

Несмотря ни на что, ему было хорошо. Таких безумцев, как он, любителей жить на обочине реального, регламентированного мира, не много. Тех, что живут лишь для того, чтобы вторгаться на любые запретные, опасные территории, к которым лучше бы вообще не приближаться. Без вопросов. Тех, кто готов заплатить за это полную цену. Заплатить неудобствами, болью, смертью: возможной, вероятной и всегда окутанной тайной. Быстро забытой. По первости мысль о том, что он может незаметно исчезнуть, его немного беспокоила. Вообразить, что он вот так отправится во враждебное и удаленное место и никто из близких об этом не узнает… Потом, со временем, тревога ушла. Вместе с близкими.

Он вдохнул тяжелый, сырой воздух своего земляного укрытия. Своего убежища, своей зоны. Это царство, где он оживал, вновь делало его тем диким, ловким и скрытным зверем, чье имя он уже давно считал своим.

В данный момент все сосредоточилось в левом ухе, с его электростатической тишиной. Это квазиотсутствие звука, что всегда предшествует слову, приказу, а порой и смерти. Жизнь. Смерть. Справа — жизнь; слева — смерть. Справа, слева — было от чего задуматься об этом бессознательном разделении. Линкс^[7] улыбнулся. Не сейчас.

Теперь он наконец открыл глаза, но не увидел ничего, лишь кромешную черноту своего тайника. Несколько секунд спустя он сумел разглядеть стрелки часов, тоже русских. Светящиеся значки циферблата с трудом пробивались сквозь тьму. Время приближалось. Предстояло выйти, чтобы осмотреться.

Камуфляжная форма сковывала движения, Линкс с трудом развернулся в своей норе, ощупью нашел оружие и начал выпрямляться. Вскоре его голова коснулась плотного слоя земли и древесины, и ему пришлось упереться затылком, чтобы расчистить проход. За последние два дня доски разбухли от ливневых дождей, а верхний слой почвы стал более вязким.

Свежий ветер принес снаружи ароматы подлеска, и они сразу заглушили все остальные запахи. Линкс глубоко вдохнул, чтобы насладиться ими, глаза его тем временем привыкали к относительно светлой ночи. Всего один миг неподвижности, внимательного прислушивания, затем он выкарабкался из своего логова и осторожно пополз между стволами, чтобы рассмотреть равнину снизу.

Несколько минут Линкс медленно полз, затем осмотрелся и подавил зевок. После продолжительного бодрствования в холоде и сырости он чувствовал какую-то разбитость, так что скоро ему придется принять дозу вирджила, чтобы взбодриться. Последнюю, если все пойдет хорошо.

Вдалеке, над ущельями, через