Вертопрах [Аделаида Александровна Котовщикова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Аделаида Александровна Котовщикова Вертопрах
Командирша
Тени стали длинными. Море внизу, под горой, лежало огромное, тихое, лимонно-жёлтое. Стволы сосен отсвечивали красным. Сильно пахли цветы табака. На южный посёлок спускался вечер. Пятиклассник Серёжа Глазов, ударом ноги открыв калитку, зашагал по дорожке. Дверь на веранду была открыта. Серёжа вошёл в комнату и с порога огляделся. Вся троица дома. Первоклассница Галка за столом сосредоточенно рисует. На полу, среди разбросанных игрушек, трёхлетняя Таня что-то сердито шепчет кукле, должно быть, бранит за проказы, которые сама же натворила. Санька скрючился на диване, подобрав колени к подбородку и уперев в диван острые локти. Перед ним раскрытая книга, а уши плотно заткнуты пальцами.Приблизившись к дивану, Серёжа потянул Саньку за ухо: — Можно вас на минуточку? Санька дёрнул ногой и вскочил, лопоухий, взъерошенный. — А, это ты? А я думал… Почитать не дают, пристают каждую секунду. — Айда палить из корабельных пушек! — сказал Серёжа. — Нет! — отрезала Галка. — Никуда он не пойдёт. Санька метнул на сестру свирепый взгляд, зажмурился, всем своим видом показывая, что ему на неё уже и смотреть тошно, и заорал: — Спать ложитесь! Накормил вас, так чего ещё? — Кашу ты пригорел, когда разогревал, — беспощадно заявила Галка. — Молоко чуть не убежало. А до мамы, пока не придёт, мы всё равно не ляжем. — Не ляжем до мамы! — подхватила Таня. — Дуры! — завопил Санька. — Она же сегодня в ночь дежурит, утром придёт. Мать Саньки, Галки и Тани работала санитаркой в больнице, километра за два от их посёлка. — Мы сами всё равно не ляжем, — подчёркивая слово «сами», сказала Галка. — И вообще мы, может быть, забоимся одни. — Крупнокалиберными! Сразу из восьми пушек! — соблазнял Серёжа. Санька плюхнулся на диван, обхватил голову руками и застонал. Дивное зрелище представилось ему. По водоёму плавают корабли, — Серёжка здорово наловчился вырезать из дерева. Все корабли оснащены пушками из жестяных трубочек. В трубочки насыпан порох. Вот затлеет шнур и… отскакивай, братва, поживей! Так бабахнет! — А возиться с вашими пушками строго запрещено! — заявила Галка. Санька вскочил: — Нет, не могу больше! Убегу я от вас. Насовсем! Серёжа поглядел на него с любопытством: — Куда же ты убежишь? — Поеду в порт, спрячусь на корабле. В открытом море вылезу. Посреди океана не высадят. Юнгой сделают. — Пятиклассников в юнги не берут, — насмешливо сказала Галка. — И вообще, чтобы стать юнгой, надо юнговую школу кончать. Санька тяжело вздохнул: — Что же мне, всю жизнь тут с вами пропадать? — Нет, Санечка, — рассудительно сказала Галка, — ты не будешь пропадать с нами всю жизнь. Ты потом женишься и будешь отрезанный ломоть. Серёжа покрутил головой: — Н-да! Повезло тебе, Санька, с сеструхой! Такой шустрой поискать, хоть и маленькая. — Он помолчал, не обращая внимания на Галкин презрительный прищур. — Я бы и сам убежал. Да ведь поймают, вернут… — Тебе-то чего бежать? — Санька нахмурился, скрывая зависть. В самом деле, у Серёжки ли не жизнь! Ну, поругают за двойки, за эти корабли. Оба родители живы, не надышатся на Серёжку. А Санькин отец с месяц назад помер. Перед этим болел, лежал в больнице, делали ему две или три операции… Был он механиком ремонтных мастерских. Санька любил забегать к нему на работу, смотреть, как чинит отец тракторы и комбайны. Хорошо они тогда жили, просто распрекрасно. Конечно, теперь маме помогают со всех сторон. Пенсию за отца им платят, школа горячими завтраками и обедами их с Галкой кормит, местком больницы помогает, дядя, отцов брат, деньги прислал. Не голодные, не разутые. Да без батьки-то… так и хватает тоска! И ведь один он, Санька, теперь мужчина в семье. — Не пойдёшь, значит, корабли пускать? — Серёжа поднялся с дивана. — В другой раз пойду, — сквозь зубы ответил Санька.
Дед Трифон
Убежать бы, конечно, можно. В юнги не возьмут, так на какую-нибудь другую работу: коку помогать, картошку почистить, чего-нибудь подать, принести. А если не на корабле, то на автобусе подальше уехать, вылезти на последней остановке у верхней метеостанции, в горы податься. Там к геологам пристать, тоже работа хорошая. А ещё лучше приспособиться к киношникам. На ближних к их посёлку скалах часто идут киносъёмки. Про крымских партизан, как они боролись против фашистских захватчиков. Но как оставить мать? После смерти отца совсем она какая-то растерянная. Подолгу сидит, задумавшись, то ласкает их всех троих, обнимается, то кричит на него, Саньку: «Чтоб по струнке у меня ходил! Нет теперь над тобой твёрдой руки, так ты и рад баловаться? За сестрами приглядывай!» Вот и этих двух пискух не бросишь. Танюшку-рёвушку жалко бывает: несмышлёнка ведь! Обхватит Саньку за ноги маленькими пухлыми руками, трётся пушистой головёнкой: «Са-ня! Дай конфетину!» Галка — вредина, отличница до полной нестерпимости, ни одной четвёрки ещё не было, не говоря уж о тройках. Строгость на себя напускает и знай командует. Но хоть и корчит из себя Галка чуть ли ни директора школы, а как раскроет свои серые глазищи, упрётся задумчивым взглядом невесть в какую даль — так и видно, что всего-то она девчонка, слабосильная и беззащитная… Так что с побегом дело не складывалось. А надоело всё до смерти. Потому что всё-всё то же самое. Школа — это ещё ничего, бывает, узнаешь что-нибудь здорово, интересное. Зато потом… Под вечер, если мать на работе, вместе с Галкой Танюху из детсада приводи, ужином девчонок корми. А убежать не моги, вот как вчера, например, когда его Серёжка звал. Санька раздумывал о своих горестях, а ноги его пылили по дороге, брякали по каменистой тропке. Нарочно дальней дорогой пошёл, в обход, чтобы поразмыслить на свободе, как ему всё ж таки повернуть свою жизнь в хорошую сторону? Когда Санька приплёлся в детсад, детей на игровой площадке под деревьями было уже мало. Только интернатная группа, что и на ночь остаётся, бродила вокруг своей воспитательницы, сидевшей на скамейке. — Что-то ты сегодня запоздал, — сказала Ангелина Ивановна, Танина воспитательница. — Пожури, Саня, сестрёнку! Таня сегодня баловалась за обедом, кисель на себя вылила. Сейчас я тебе фартучек отдам. — Воспитательница ушла в дом. Таня надулась, исподлобья глядя на брата. Саньке польстило, что воспитательница ему, как взрослому, велела дать Тане острастку, и он покачал головой: — Эх ты, Танька-мотанька! Вечно на тебя жалуются. Когда вышли за калитку, Таня потребовала: — Неси меня на спине! — Ещё чего? — Неси! Неси! А то зареву! — Вот как поддам хорошенько, тогда узнаешь! — Санька присел на корточки. Таня живо взобралась к нему на закорки. Будто ишак какой, он прошествовал по тропинке с краю совхозного виноградника. Зелёное, кудрявое от вырезных листьев поле раскинулось по всему склону горы. Под листьями поблескивали тяжёлые тёмно-лиловые с сизым блеском гроздья. Забрехал косматый Шарик, привязанный к столбику у шалаша. Из шалаша вышел сторож, дед Трифон, маленький сутулый старик в нахлобученной кепке, с бородёнкой торчком.— Здорово, ребятня! — сказал дед. — Заходите отдохнуть. Санька влез в шалаш и свалил Таню на лавку у дощатого стола. Дед ткнул Таню корявым пальцем в живот, отчего та хохотнула, уселся рядом с девочкой. Оторвал от лежащей на столе кисти винограда крупную ягодину и положил Тане в рот. Подвинул кисть Саньке: — Угощайся! Санька ел виноград, хмуро поглядывал на Таню: сладкая струйка текла у нее по подбородку и — прямо на платье. Дед заметил Санькин взгляд и вытер Тане рот своим рукавом. Спросил Саньку: — Ну, чего невесёлый? Помолчав, Санька буркнул: — Нету мне, дед, ходу. — Это как же понимать? — А так, что жизнь у меня очень даже скучная. Дед хихикнул. Лукавые морщинки собрались вокруг глаз. — А какого ж тебе веселья требуется? Цирк в наши горы, ясное дело, не прикатывает. А в кино каждую неделю ходишь, а то и по два раза. Учись знай, расти, развивайся! — Он убежать хочет, — с набитым ртом, сразу облившись соком, проговорила Таня. — Молчи, глупая! — прикрикнул Санька и виноградным листом, которых много валялось на столе, стал вытирать Таню. Дед вздохнул: — Жизнь, она, брат, штука сложная. И длинная. Ты свою, считай, только-только начал. Всё у тебя ещё будет, а ты того… кручинишься. Вертопрах ты, Санька. Одно слово — вертопрах! — Это чего такое? — сердито спросил Санька. — Ну… легкомыслия в тебе, значит, много. Санька сгрёб Таню с лавки. — Пошли! Будь здоров, дед Трифон! — Середышечку вашу приду навестить, — пообещал дед. — И виноградцу со своего сада ей принесу. У меня не такой… Хотя, конечно, и этот что надо, урожайные сорта. Но мой-то уж шибко хорош! «Древний дед, — подумал Санька, — может, уж скоро девяносто или сто будет, а тоже прихвастнуть любит. Да ещё обзывается непонятными словами».
Что думала учительница
Очень удивился бы Санька, если б знал, как много о нём думает учительница Наталья Сергеевна. Пока был жив отец Сани Петрова, этот подвижной мальчишка с торчащими ушами никакого беспокойства у Натальи Сергеевны не вызывал. Учится неплохо, балуется в меру. Усердия и усидчивости маловато, ну да это придёт со временем. Но вот у Сани Петрова умер отец. Первые дни мальчик ходил подавленный, замкнутый. Учительница поговорила с ребятами, чтобы не приставали к Петрову. И вдруг мальчишку будто подменили. Он орал и бесился на переменах, влезал на платаны, которых много росло возле школы, и с гиканьем прыгал оттуда, дрался из-за пустяков, задирал и старших ребят. На него жаловались девочки: Петров толкается и насмешничает. — Что с тобой, Саня? — спрашивала Наталья Сергеевна. — Ничего со мной. — Тон у мальчишки был беспечный, но глаза он отводил в сторону. Учительница навестила осиротевшую семью Петровых. Мать, худенькая, нервная, немного суетливая, всплакнула: — Без батьки мы теперь. Боюсь, Сашок от рук бы не отбился. Но не замечаю пока. Помогает, о сестрёнках печётся. Дети-то у меня хорошие, одна мне теперь радость… И вдруг Саня Петров опять изменился. Дня три ходил хмурый, молчаливый, никого не трогал, не задевал. А потом взгляд его стал загадочным, в глазах появился лукавый огонёк. Украдкой наблюдая за своим изменчивым учеником, Наталья Сергеевна не знала, что и думать.Необычайные происшествия
На узких улицах посёлка люди собирались кучками, переговаривались, поглядывая на нависшие над посёлком скалы. Мальчишки с вытаращенными глазами сновали между взрослыми и с наслаждением прислушивались к разговорам. — Понимаете, — словоохотливо объясняла учётчица совхоза Полина Тарасовна, — шла бабушка Груша по-над балочкой. Раным-рано на рассвете, в другой посёлочек пробиралась, чтобы, значит, сына с невесткой до работы застать. И вдруг видит: в балке у ручья человек переодевается. Стянул с себя одёжу и из рюкзака другую тянет. Бабушке сперва ни к чему: туристу какому-нибудь полоумному и в снегопад в голову вступит догола раздеваться… А как отошла бабушка подальше, так и раздумалась: одёжа-то, какую он с себя сдирал, вроде бы и не наша, да он её вдобавок в ручье топил под камнем. Ну и судите сами, кто же это может быть? Не иначе не наш человек!Ребята между собой говорили, что возле их посёлка появился нарушитель границы. Должно быть, доставили его на подводной лодке: балка-то от самого моря тянется. — Санька! Санька! — звала, стоя у калитки, Галка. Он подбежал возбуждённый, с горящими глазами: — Чего тебе? — Мама сейчас на работу уйдёт. И ты ни шагу не ступишь из дому! — Вот ещё! Сама присмотришь за Таней. — А мы боимся, понял? Диверсант ведь! Вдруг сюда забредёт? — Нужны вы диверсанту! А… может, его и не было вовсе? — Как это — не было? Все говорят, даже милиционер дядя Виктор приходил, сказал: «Пограничники извещены». Всё побережье, оно пограничное, ты же знаешь. Галку не переспоришь. Все мальчишки бегали по балкам, искали следы нарушителя. А Санька сидел дома и утирал слёзы. Только забыли про диверсанта, как новый слух взбудоражил ребят. Взрослые почему-то отнеслись к нему равнодушно. Про эту новую необыкновенность Ирка Смирнова прямо на уроке, подняв руку, спросила учительницу: — Наталья Сергеевна, правду говорят, что в лесу видели такую штуку, ни на что не похожую? — Какую штуку? — спросила учительница. Сразу несколько мальчиков попросили: — Можно, я расскажу? Она не сумеет. — Ну, хорошо, Вова Сидоренко, расскажи ты! Вова вскочил. — Видели в лесу, вон там, в горах, — показал он в окно, — такую штуковину. Прозрачная она. И непонятно, какая. Посмотришь, вроде шар, круглая, ещё посмотришь — кубик. Меняется, значит. И пищит, говорит чего-то. А на каком языке — не понять. Учительница засмеялась: — А не пляшет ваша штуковина? Если пищит, то почему бы и не сплясать? Кто-то над вами, ребята, подшутил. — Нет, правда, правда! — заговорили пятиклассники. — Даже из восьмого класса об ней толкуют. Это, наверно, из космоса к нам свалилось, с другой планеты прилетело! Учительница оглядела возбуждённые лица ребят, И заметила: Саня Петров улыбается с хитрецой. А ведь он, кажется, единственный из мальчиков ни слова не выкрикнул насчёт «штуковины». Почему? На него не похоже в стороне оставаться… Неожиданная мысль пришла в голову Натальи Сергеевны…
Жуткая новость
От беготни и лазанья по горным склонам Санька здорово проголодался и с удовольствием предвкушал, как навернёт полную тарелку борща. На верхней ступеньке веранды стояла Галка, по-взрослому скрестив руки на груди. Она смерила Саньку суровым взглядом и произнесла негромко, но отчётливо: — А маму увезли. — Увезли? — с недоумением переспросил Санька. — Куда? — В больницу. — Ка-ак в больни… — от ужаса Санька подавился воздухом, горло у него сжало. — Операцию, наверное, будут делать, — тонким голосом сказала Галка. Помолчала и приказала: — Иди поешь! Ты же бегаешь, как… вертопрах. А к нам дедушка Трифон пришёл пока жить.Шквал
Матери уже сделали операцию. Чувствует себя, говорили, хорошо. Кто-нибудь из женщин посёлка навещал её каждый день. Всё-таки у Саньки нет-нет, да и стискивалось в груди от страха. А вообще жилось ему посвободнее. Днём часа два-три хозяйничала у них в доме Дарья Прокофьевна. Дед Трифон везде хорошенько прибрал, даже полы вымыл и дорожки в садике почистил. Вместе с Галкой он приводил из детсада Танюшку. Дед у них и ночевал, кто-то заменял его в сторожах. Галка милостиво разрешала Саньке: — Ладно уж, беги к своим мальчишкам. А мы с дедушкой… Только как стемнеет, чтобы дома был. Как штык! Галкины приказы Санька не очень-то исполнял. Иной раз возвращался, когда луна успевала подняться высоко. Но в тот страшный вечер луны не было и в помине. Небо завалило тяжёлыми тучами. Порывы тёплого ветра комкали их, разрывали и вдруг выжимали, как тряпку. Тогда сверху проливался короткий дождь. Мальчишки играли в войну на дне глубокой балки, так густо заросшей деревьями, что туда и дождь не проникал. Санька — отважный разведчик — ловко притаился за кустом бересклета. Переждёт сколько надо, и ползёт в расположение врага. Внезапно все деревья застонали, стали клониться. Загудело вокруг. Сквозь сильные пружинистые порывы ветра долетели до Саньки мальчишечьи голоса. Что-то ребята кричали тревожно. Голоса удалялись. Когда Санька вылез из укрытия, никого уже не было. Зато выскочил откуда-то заяц и скачками понёсся по тропинке. Санька засмеялся и хотел пуститься вдогонку, но тут же задохнулся от ветра. Деревья трепало, мотало, раскачивало, всё завывало и будто куда-то неслось. Санька зажмурился и, невольно пригибаясь, побежал по дну балки. Вдруг его ударило мокрым по ногам, он поскользнулся, падая, увидел близко перед глазами бурлящую воду. С трудом Санька вырвался из водоворота, бросился на крутой откос, полез по нему, хватаясь за гнущиеся кусты, натыкаясь на стволы. Совсем близко пронеслась, подскакивая, ломая кусты, огромная каменюка. Да не каменюка — обломок скалы. С плеском эта громадина обвалилась в ручей-поток. Всем телом Санька приник к земле, вцепился пальцами в траву, в какие-то корни, взвизгивая по-щенячьи. Его же чуть не убило! И так стало Саньке страшно, так жаль себя, маму, сестрёнок и всего на свете, что завопил он во всю мочь и, обдирая руки и колени, скачками, как тот заяц, ринулся наверх. Сверху, с края обрыва, сквозь шум ветра, прорвался чей-то крик: — Сюда! Сюда! Замелькал луч фонарика. Чьи-то руки вцепились в Санькины плечи, потащили его, помогли взобраться. Задыхающийся голос произнёс: — Саня! Да это ты?! Я бежала тут по краю, слышу, будто плач… Идём скорей!Санька прижался к учительнице, как к маме своей: — Камень на меня… вот-вот сшибёт… думал — умру… На поселковой улице не так бушевало, хотя и тут свистело и летели над головой, как ошалелые птицы, ветки и листья. — Почему нигде свет не зажигают? — спросил Санька, крепко держась за руку Натальи Сергеевны. — Ведь давно стемнело. — Нет электричества, столбы повалило, провода порвались. Они уже подходили к дому Петровых. Санька обо что-то споткнулся. — Ой, ногу зашиб! Учительница посветила фонариком. На земле валялась… калитка. — Наша! — вскрикнул Санька. — И кусок шифера с крыши вон… О-ой! — закричал он пронзительно: — Их убило, убило! В густом сумраке можно было различить: с одного боку на доме осела крыша, какая-то глыба грузно придавила ступеньки веранды. Вздрагивающим голосом учительница покричала. Никто не отозвался. Санька громко заревел. — Мы сейчас узнаем, узнаем… — Наталья Сергеевна схватила Саньку за плечи, повлекла его через улицу. Сквозь слёзы он заметил: в окнах у Дарьи Прокофьевны мерцает слабый свет. Счастье какое! Едва ступили на крыльцо, навстречу выскочила Галка. Обхватила Саньку двумя руками, заплакала навзрыд: — Санечка! Санечка! Дедушку чуть не убило. Он потащил нас, когда стукнуло по крыше… Нет, раньше! Шарик ведь прибежал с виноградника, завыл. Оползень на наш дом, мы ведь под самой горой. И уже вытащил нас дедушка за калитку. А тут его в спину ка-ак стукнет чем-то. Он… упал. Танька кричит, а уже люди бегут… — Галка заплакала горько-горько. На крыльцо вышли дядька в белом халате и Наталья Сергеевна, она сразу в дом прошла, оставив Саньку с сестрой. — Пришёл в себя, — сказал врач. — Думаю, выживет. Не очень сильно ему попало, но старенький ведь.
Последние комментарии
4 часов 2 минут назад
4 часов 21 минут назад
4 часов 29 минут назад
4 часов 31 минут назад
4 часов 33 минут назад
4 часов 51 минут назад