Ловушка у Чилганьи [Станислав Михайлович Олефир] (fb2) читать постранично

С. М. Олефир ЛОВУШКА У ЧИЛГАНЬИ

Чилганья

В ручье снова заплескало. Словно утка полощет крылья или небольшой зверек бегает по воде. Поплескалось и смолкло, только родничок: тириль-тириль-тириль…

Поднимаюсь на локти и всматриваюсь в тайгу. Скорее бы рассвет. Еще вчера даже не предполагал, что попаду на Чилганью. До конца отпуска целая неделя, но вдруг заявляется Шурыга и без предисловий говорит:

— Завтра с Чилганьи снимаются лесозаготовители, нужно принять все их хозяйство: дизель, сварочный аппарат, горючее. Там хорошие покосы, с весны поставим механизированное звено. Пока терпит погода, постараемся подготовить для людей какое-нибудь жилье. Ну и, само собой, столовую, навес, баню. Да гляди, чтобы сегодня же выехал, а то рыбаки без хозяйского глаза все быстро расшаманят. Даю под твое начало Федора, а повезет Толик Логинов. Он уже и машину готовит.

Федора я немного знаю — очень худой мужик с жиденькой бородкой и свежим шрамом на носу. При разговоре часто дергает шеей, словно иначе не может вытолкнуть застрявшие в горле слова. Еще у Федора нет половины левого уха. Он напускает на это место прическу, но и на голове у него не густо, поэтому ополовиненное ухо все время вылезает наружу.

Федор недавно приехал в совхоз и попал в нашу бригаду. Наверняка Шурыга не мог подыскать ему жилье и постарался при первой же возможности отправить в тайгу.

…Переселяться решили в два захода. Сначала уеду я с вещами, инструментом и продуктами, а дня через два-три прибудет и Федор. В столярке для нас мастерят двери, окна, щиты для столов, так что ему придется задержаться.

К обеду загрузились и выехали в сторону Чилганьи. Едем, песню про старого Карапета поем, вспоминаем всякие случаи. Когда же до лесозаготовителей оставалось километра три, Толик вдруг резко затормозил у нависшего над глубоким оврагом мостика, посидел минуту с закрытыми глазами, затем сердито проговорил:

— Выгружайся, приехали! Я все думал, чего это они так раздобрились? И дизель, и сварочный аппарат — все совхозу передали. А они просто вывезти все это не смогли. Гады, хотя бы ограждение какое-нибудь поставили. Еще немного, — и загремели бы.

Только теперь я заметил, что второй половины мостика, собственно, нет. Недавнее половодье размыло откос и обрушило целый пролет на камни…

Делать нечего. Сгрузили вещи прямо на дорогу и распрощались. Завтра начну перетаскивать все это к лесозаготовительному участку. Добро бы справиться за неделю.

Я разжег костер. Сразу стало уютней. Чуть посидел, затем отыскал фонарик и тихонько направился вдоль ручья. Лучик достает до неглубокого дна. Под водой качаются длинные водоросли. Иногда между ними проносятся черные юркие рыбки.

Впереди что-то плеснуло, и полукружья волн добежали до моих ног. Перевожу фонарик и замечаю большую рыбу. Она застыла, втиснувшись между двух огромных валунов. Это мальма. Наклоняюсь и пробую коснуться ее спины ладонью. Мальма вздрогнула, разметала нити водорослей и унеслась в темноту.

Тушу фонарик и прямо через кусты иду к своему, горящему у дороги костру. Он дышит теплом, поигрывает синеватыми живчиками. Подкладываю сухих веток и забираюсь в матрац. Интересно, что готовит мне завтрашний день?

Разбудили меня куропатки. Ночевавший на сопке старый куропач привел стаю к голубичному болоту и очень удивился, когда увидел рядом со своими владениями невесть откуда взявшийся холм из одежды, всевозможных узлов, мешков, ящиков и матрацев. Птицы вышли на дорогу и принялись обсуждать взволновавшее их событие: «Кок-кок-ко-ол! Кэ-э! Кэ-э! Кок!» Я высунулся из-под матраца, куропатки удивились еще больше, да так и застыли с вытянутыми во всю длину шеями. Куропач стоял на белеющем у обочины камне, а члены его стаи выстроились в цепочку на оставленной бульдозером бровке. Я сказал птицам: «Привет!» Старый куропач спрыгнул с камня и сделал ко мне несколько осторожных шажков. Усыпанная белыми пестринами шея петуха все время дергалась, вместе с нею плясала и голова. Вверх-вниз, вверх-вниз. Споткнувшись о лежащую поперек колеи ветку, куропач остановился и удивленно, отчетливо спросил:

— Кто-кто?

— А тебе какое дело, Бульон Супович? — ответил я куропачу. — В кастрюлю захотел, что ли?

Куропач присел, развернулся и со всех ног бросился в голубичник. Следом, путаясь в траве, устремился и его выводок.

Придерживаясь руками за стебли растущего по откосу вейника, взбираюсь наверх. Вдоль обрыва проложена широкая тропа. В каком-то метре от нее под невысокой корявой лиственницей постель из свежих веток. С наслаждением растягиваюсь на ней. Здесь ничуть не хуже, чем на моих матрацах. Переворачиваюсь на живот, и в нос ударяет запах псины. Вернее, не псины, а чего-то очень похожего. Настороженно оглядываюсь и только сейчас обращаю внимание, что рядом с лежанкой нет кострища. К тому же на стоящем у изголовья дереве целы все веточки. Не тронуты они и на соседних деревьях.