Фундаментальные вещи [Тициано Скарпа] (fb2) читать постранично

Тициано Скарпа
Фундаментальные вещи^[1]

1

ТВОЯ мама пошла прогуляться. С момента твоего рождения она впервые отходит от тебя так далеко. Мы остались дома одни, ты и я. Ты заплакал. Я взял тебя на руки, побаюкал, но ты продолжал реветь. Я ходил взад-вперед по коридору, держал тебя одной рукой, а другой гладил по головке, напевая при этом что-то вроде колыбельной. Все без толку. Ты голосил еще громче. Уткнулся мордашкой в мое плечо и оглушал меня.

— Что такое, маленький мой?

Я говорил с тобой, чтобы ты непрерывно слышал звук моего голоса. Я менял тембр голоса, поскольку колыбельная не возымела никакого действия. Я шептал тебе на ушко:

— Что такое?

Я уже начал думать, что это из-за меня. Может, я что-то не так делаю, ну, не знаю, неправильно тебя держу. Мне еще нужно наловчиться.

Через какое-то время я позвонил твоей маме и специально поднес трубку к твоей роташке, пока ты кричал.

— Слышишь? — спросил я у Сильваны.

— Уже иду, — сказала она.

И часа не выдержали друг без друга.

Я подождал. Я не знал, что делать. Ты по-прежнему ревел. Тогда я аккуратно положил тебя животом вверх на кухонный стол. У тебя было багровое личико, глазки исчезли в складках, ручонки скрючились. Я уставился на тебя, не понимая, как из такого крошечного тельца могут вылетать такие громкие и резкие звуки.

Я стянул с себя свитер. Расстегнул рубашку, снял ее. Скинул заодно майку и остался голым по пояс. Снова взял тебя на руки и поднес к груди, опустив чуть ниже.

Никаких инструкций тебе не понадобилось. Твои малюсенькие губки сами начали поиск. Проторили себе дорожку по коже, в волосах, чуть не выщипав их. Было немного щекотно. Отыскали сосок (не знаю, как ты понял, что это сосок: мой сосок такой маленький.) Начали методично сосать. Твои щеки двигались сами по себе. Они выполняли процедуру, известную несколько миллионов лет. Но на сей раз что-то не сработало. Ты нахмурил лоб. Не мог поверить, что краник уже пересох. Ухватился пальцами за волосы на моей груди и потянул. Принялся сосать сильнее, с жадностью. Мне стало больно.

Извини, но тебе следует как можно скорее понять, что молоко пойдет не из каждого соска, к которому ты присосешься. Лучше усвоить это сразу.

— Извини, малыш, — произнес я уже вслух. Кто знает, сколько раз, начиная с этого дня, я не смогу дать тебе того, в чем ты нуждаешься.

Ты самозабвенно продолжал сосать, пожалуй, еще ненасытнее. Наверное, я внутренне содрогнулся и скорчил гримасу.

— Неплохо бы и мне это усвоить, — пробормотал я.

Не знаю, кто из нас двоих уступил первым. В какой-то момент ты оторвался от моей груди. Закинул голову и завопил что было мочи. Я глянул на грудь: сосок немного покраснел. Я его потер. Услышал шум за дверью, в замочной скважине повернулся ключ. Я рванулся, схватил одежду и едва успел зайти с тобой на руках в ванную. Я осмотрел твои губы. На какое-то мгновение мне показалось, что они измазаны моей кровью.

2

Сынок, я потратил очень много времени, чтобы понять одну простую вещь: взрослые не говорили мне правды. До меня это дошло лет в четырнадцать. Именно в этом возрасте я осознал, что они не говорили мне, как в действительности обстоят дела. Не потому что взрослые были плохими. Просто они не могли.

Знаешь, ведь отец в детстве не отведет тебя в сторонку и не скажет: "Ума не приложу, как мы дотянем в этот раз до конца месяца". И математичка не признается тебе с легким сердцем: "Я не вызвала твоего соседа по парте, потому что втюрилась в него".

Что такое любовь, что такое власть. Что такое деньги, болезнь, смерть. Взрослые скрывали от меня правду о важных вещах. Я взялся за перо, чтобы не совершить той же ошибки. И еще потому, что вряд ли сумел бы сказать тебе все это с глазу на глаз.

Так-то вот.

Я купил эту тетрадь для тебя. Не смотри на почерк, главное — смысл тех слов, с которыми я к тебе обращаюсь.

(Хотя нет, главное как раз почерк. Главное не смысл, а то, что в нем отразился мой порыв и что одно уже не отделить от другого.)

Взрослые думали, что мир рухнет, если они будут честными до конца. Я смотрел на мир вокруг себя, и он мне не нравился (откровенно говоря, мой внутренний мир мне тоже не нравился). Я видел, что и взрослым он не нравится. И я не понимал, почему они его защищают (ведь не говорить о том, каков он на самом деле, означало защищать его). Они молчали, или говорили о другом. В основном о футболе.

Мне было четырнадцать лет. Я ненавидел их. Всех. И отца тоже.

(Ну вот, начать-то я начал, но совершенно не представляю, что из этого выйдет. Ума не приложу, в какой манере тебе писать. Постараюсь не городить лишнего, чтобы особо не утомлять. От мата тебя начнет коробить. А без него ты решишь, что я притворщик. Стану заигрывать, примешь меня за подхалима. А не стану и примусь описывать все от и до — помрешь

со скуки. Заговорю по душам — хуже не придумаешь! Через слово буду кривляться и паясничать. Либо рассмешу,