Премудрость в Ветхом Завете [Сергей Сергеевич Аверинцев] (fb2) читать постранично, страница - 3

Описание Премудрости в девтероканоническом тексте также не уметается в пределы нормального понятия о персонификации: она описывается как тгуепца voepov, «умный дух», — для эллинистического греческого языка термины достаточно ответственные. «Она есть дух умный, святой, единородный, многочастный, топкий, подвижный, проницательный, неоскверненный, ясный, нетленный, влаголюбивый, быстрый, неудержимый, благодетельный, человеколюбивый, незыб­лемый, неколебимый, за всем надзирающий и проходящий все умные, чистые, тончайшие сущности. Ибо Премудрость подвижнее всякого движения, и по причине чистоты своей сквозь все проходит и прони­кает. Ведь она есть дыхание силы Бога и чистое излияние славы Все­держителя; потому ничто оскверненное не войдет в нее. Ведь она есть отблеск вечного света и незамутненное зеркало энергии Бога, и образ благости Его. Будучи одна, она может все, и, пребывая в самой себе, все обновляет, и, перехода сообразно поколениям в праведные души, при­готовляет друзей Бога и пророков» (Прем. 7:22-27).

После известной книги Гельмера Рингрена «Word and Wisdom» (Лунд, 1947) многократно обсуждался вопрос: можно ли говорить о «гппостазировании» Премудрости в Книге Притчей?

Нам представляется, что вопрос поставлен не вполне коррект­но. Отнюдь не желая играть словами, спросим, однако, в ответ: как выразить понятие «гипостазирования», хотя бы приблизительно или описательно, на еврейском языке Книги Притчей? Мы не смог­ли бы передать это понятие даже па греческом языке девтероканони-ческих авторов.

Вопрос о словесном выражении — не праздный; стабильный ста­тус термина может отставать от осознания проблемы, но борьба за термин начинается с этим осознанием. Вспомним, с каким напряжением, ломая семантическую инерцию, преобразуя прежний смысл слова, христианская догматическая мысль IV века творила термин для передачи нужного ему понятия «ипостаси». Как и вооб­ще в античном бытовом и философском узусе, так и в Сентуагинте (например, Прем. 16:21), слово иттботаоц еще чрезвычайно далеко от своего будущего христианско-доктриналыюго значения. Термин «лицо» в своем «персопалистском», фплософско-теологическом смыс­ле тоже чужд библейскому обиходу — обороты вроде «пред лицом» или «лицом к лицу» имеют в виду нечто совсем, совсем иное. «Персоналистская» терминология в тринитарных спорах («Единый Бог в Трех Лицах») долго представляла затруднения — потому и потребовался термин «ипостась».

Воздержимся при разговоре о Книге Притчей от вопросов: «ги­постазируется» Премудрость или нет, «ипостась» она или не «ипос­тась», «лицо» или «не лицо». Ограничимся внутрилитературной кон­статацией: если она и не «лицо», она — «персонаж», подлежащий изучению в качестве такового. Она — больше, чем метафора, больше, чем «фигура речи». Будем говорить просто о «фигуре», имея на гра­нице умственного поля зрения христианский термин praefiguratio («прообразованне»).

Мы не будем обсуждать и возможных языческих прототипов Премудрости в Книге Притчей. Упомянем дискуссии, вызванные по­пытками проследить историю архетипического образа бопши муд­рости и вина в шумерских, аккадских, ханапейскпх и финикийских традициях: W. F. Albright. The Goddess of Life and Wisdom. «American Journal of Semitic Languages» 33, 1919-1920, p. 258-294; id., Wisdom in Israel and in the Ancient Near East, «Vetus Testamentum» Supplement, Leiden, 1955, p. 1-45. В поисках параллелей обращались также к еги­петскому культу Маат и зороастрийскнм представлениям о Спепта-Майнью; не были забыты и политеистические пережитки в культе Яхве, открыто сохранявшиеся некоторое время у иудеев в Египте, дерзнувших устроить собственный Храм. Новейший обзор этих теорий можно найти, например, у Клавдии В. Кэмп (С. V. Camp. Wisdom and the Feminine in the Book of Proverbs. «Bible and Literature Series» II. Columbia Univ. Press, 1985).

Наличие некоторых общих черт у библейской Премудрости и различных языческих вариантов того, что Карл Густав Юнг назвал бы женственным Архетипом, совершенно очевидно; было бы очень трудно, пожалуй, невозможно вообразить себе полное отсутствие сходства. Что касается генетических связей с той или иной конкрет­ной языческой традицией, здесь, во-первых, слишком мало можно твердо доказать или хотя бы твердо опровергнуть, а во-вторых, кон­текст библейского монотеизма, в рамках которого неизменно высту­пает библейская Премудрость, сообщает каждой ее черте функцию, немыслимую в контексте любой языческой мифологии. В широкой перспективе развития библейской веры нужно осознать: с опреде­ленного исторического момента не синкретическое веяние, не раз­мывание принципа монотеизма, но. напротив, прогрессирующая ра­дикализация этого принципа, все более углубляемая доктрина о трансцендентности Бога как Творца, отличного от Творения, требо­вала особых терминов и образов, передающих пограничную реаль­ность: с одной стороны, имманентное действие трансцендентного Бога, с другой стороны, особо привилегированное Творение,