Комната воды [Кристофер Фаулер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Кристофер Фаулер Комната воды

Посвящается Кэт, призывнику женской вспомогательной службы ВВС, кассиру на бегах борзых, судебному секретарю, сборщику налогов, работнику благотворительной организации, критику, матери, другу, – потому что история есть у каждого.


От автора

Самые странные факты в этой книге по существу самые правдивые, но, начни я их здесь перечислять, вы, боюсь, были бы слишком хорошо подготовлены к предстоящему чтению. В то же время любой, кто интересуется такими эзотерическими материями, может без особого труда навести справки и найти подтверждение этим фактам.

Я хотел бы особо поблагодарить моего бесстрашного агента Мэнди Литл за бесконечную поддержку, поощрение и энтузиазм. Огромное спасибо и моему редактору Саймону Тейлору, настоящему джентльмену и человеку слова, и всей команде «Трансуорлда», обеспечившей безопасное возвращение Брайанта и Мэя.

Спасибо Ричарду за миллион разных вещей, в особенности за чувство юмора и готовность слушать, Джиму за умение находить блестящие решения, Салли за упорядочение моей жизни. Спасибо всем, у кого хватило храбрости посетить своеобразные, хотя и временами неблагополучные места, где я читал отрывки из этой книги, в особенности Мэгги, Саймону, Майку, Саре, Эндрю, Мартину, Грэму, Мишель, Поппи и Эмбер.


Весьма ненаучная карта омраченной преступлениями местности, сделанная мистером Брайантом.

Дом – это имя, это слово, и очень сильное; оно сильнее, чем самое могучее заклинание; слова такой силы не произносил еще ни один колдун, и ни один дух на него не отзывался.

Чарлз Диккенс. Мартин Чезлвит

Чуть-чуть воды, и мы уже чисты.

Шекспир. Макбет

1 Погода меняется

Артур Брайант окинул взглядом Лондон и вспомнил…

Слепящее сияние солнца окутывало Тауэрский мост за каменными пустырями, тлеющими после бомбежек. Парусная баржа входила в лондонскую заводь с грузом пальмовых косточек. Ее пыльные красные паруса обвисли в полуденном зное, когда она медленно проплыла мимо Бродвейского дока в Лаймхаусе, точно фелюга на Ниле. Лошади молочника шли рысью по опустевшей набережной Темзы, позвякивая пустыми бидонами. Дети плавали у причалов возле собора Святого Павла, пока их сварливые мамаши, выйдя на крыльцо, проветривали затхлые комнаты. Артур чувствовал запах конского навоза и табака, луговой травы, реки. Когда-то весь мир существовал в едином ритме.

Видение дрогнуло и исчезло, уступив место солнечным вспышкам, отраженным герметичными стеклянными коридорами нового города.

Старик в распускающемся коричневом шарфе ждал, пока подтянется остальная часть группы. Был субботний полдень, самое начало октября, и предстояла скорая расплата за тринадцать недель лондонской жары. Ветер уже поменял направление, прошив гладь реки пунктиром серых гусиных пупырышек. Над шпилем собора Святого Павла раскидистые белые облака потемнели, приобретя оттенок полинявших в стирке носков. На смену изнуряющей жаре пришел прохладный бриз, усиливающийся в тени. Перемена погоды подорвала стойкость экскурсантов – от группы осталась лишь жалкая горстка, хотя к ним и присоединились четверо растерянно-вежливых японских школьников, решивших, что попали на «Экскурсию Джека-потрошителя». Когда все наконец собрались, пожилой гид приступил к последней части экскурсии.

– Леди и джентльмены… – Артур Брайант произнес эти слова без тени сомнения в их справедливости. – Не могли бы вы подойти ко мне чуть ближе? – Он повысил голос, когда мимо прогрохотала череда красных автобусов. – Сейчас мы находимся на мосту Блэкфрайарз, бывшем мосту Питта. – («Побольше жестикулируй, – сказал он себе. – Это поможет удержать их внимание».) – Мосты – это тропинки через огромные пропасти, в данном случае – через пропасть, отделяющую богатую северную часть города, – («Показать рукой на север»), – от более бедной южной. У кого-нибудь есть купюра евро? Если вы посмотрите на нее, то увидите мост, универсальный символ единения и мощи.

Он сделал паузу – не ради эффекта, а чтобы отдышаться. У Брайанта не было особой надобности подрабатывать гидом. Его обязанностей детектива в Отделе аномальных преступлений хватило бы и человеку вдвое моложе, чтобы работать допоздна. Но ему нравилось общение с ни в чем не повинной публикой: большая часть из тех, кого он встречал по долгу основной службы, была под подозрением. Рассказывая о своем городе незнакомцам, он успокаивался и даже начинал лучше разбираться в себе самом.

Брайант потуже затянул древний шарф и решил отступить от текста экскурсии. Какого черта! Последняя группа в этом сезоне – и почему-то совершенно на него не реагирует…

– По словам Дизраэли, – провозгласил он, – Лондон – это народ, а не город. Как говаривал Конан Дойл, это «та гигантская выгребная яма, куда неизбежно стекаются бездельники со всей империи». «Нет более тоскливого зрелища на земле, чем Лондон дождливым воскресным днем» – это слова Де Квинси. Выбирайте, что вам больше по душе. Лондон – один из величайших перекрестков человечества, нигде в мире вы не найдете такого количества языков, религий и газет. Мы делимся на племена по возрасту, богатству, классу, религии, вкусу и индивидуальным особенностям, и это разнообразие порождает уважение.

Два члена группы закивали и повторили слово «разнообразие», словно студенты языковых курсов на Оксфорд-стрит.

«М-да, тяжелый случай, – подумал Брайант. – Полцарства за чашку чая».

– Главная особенность Лондона – отсутствие формы. В каждом из тридцати трех его районов есть зоны повышенной активности, своего рода вены, по которым струится жизнь, но никакой заметной иерархии не прослеживается, и связи между районами необъяснимо тесны. Лондонцы обладают крайне отчетливым чувством дома, а посему гораздо важнее то, где вы живете, чем то, кем вы являетесь.

Сам Брайант жил главным образом в собственной голове. «Помни о фактах, – наставлял он себя, – они любят факты».

– У нас шесть королевских парков, сто шестьдесят театров, восемь тысяч шестьсот ресторанов, триста музеев и примерно тридцать тысяч магазинов. Каждый день фиксируется более трех с половиной тысяч правонарушений. Бедность и богатство живут бок о бок, иногда на одной и той же улице. Бомбежки опустошили трущобы и положили начало социальному заселению, разрушая вековые классовые барьеры, превращая их идею в нечто загадочное и вечно меняющееся. Лондон поистине непостижим.

Брайант перевел взгляд со своей не по погоде одетой публики на бурлящую коричневую реку. Юные японцы, заскучавшие и замерзшие, принялись фотографировать мусорные урны. Один из юнцов слушал плеер.

– Город жестокости и доброты, глупости и излишеств, крайностей и парадоксов, – продолжал Брайант, повысив голос. – Почти половина всех путешествий по столице совершается пешком. Город стекла, стали, воды и плоти больше не пахнет пивом и кирпичом – он пахнет мочой и машинами. – Брайант ткнул тростью с серебряным набалдашником в небо. – Арки палладианской архитектуры[1] Лондона поднимаются и изгибаются в светской гармонии. Стеклянные стены отражают влажные мостовые в благозвучных каскадах дождя. – Он уже не обращался к группе, а просто озвучивал свои мысли. – Мы приближаемся к зиме, когда вялый плод погружается в танатомимесис, состояние, которое так похоже на смерть. Но город не умирает, а лишь погружается в спячку. Холодный речной воздух ослабляет его дыхание, а вот те лондонцы, что сидят по домам, измученные простудой и однообразием домашних дел, наконец-то приходят в себя и снова обретают силу. Лондон и его жители – паразиты, пойманные в ловушку постоянно развивающегося симбиоза. По ночам местное население сбрасывает защитный панцирь благообразия и выкатывается на улицы, бахвалясь и бранясь. Тут-то на сцену выходит старый Лондон, и пляшущие пьяные скелеты покидают кладбища предместий, наполняя робкие сердца ужасом.

Теперь даже самые выносливые слушатели были озадачены. Они перешептывались между собой и качали головами, ведь их гид довольно сильно отклонился от темы «Прогулка по историческим местам вдоль Темзы». Юные японцы сдались и отстали от группы. Кто-то из экскурсантов довольно громко заметил:

– В прошлый раз эта экскурсия была куда лучше. Мы заходили в кафе.

А Брайант все равно гнул свою линию:

– Лондон больше не тяготится грузом своего прошлого. Остался лишь слабый отзвук легендарных событий. О, я могу показать вам балюстрады, колонны и орнаменты, места, представляющие религиозный или политический интерес, улицы, где происходили великие события, но, честно говоря, все это без толку. Мы ведь все равно не можем представить себе жизнь наших предшественников. Наша видимая история почти не оставляет следа, как граффити, стертые с портлендского камня. В последнее время Лондон преобразился как никогда, и каждый, кто вырастает здесь, становится частью человеческой истории города.

Брайант полностью утратил доверие слушателей. Недовольные и растерянные, они обменивались возмущенными комментариями.

– На сегодня наш тур окончен, – поспешно добавил гид. – Я даже не спрашиваю, есть ли у вас вопросы, – вы оказались поистине ужасающей группой.

Он решил не заикаться о чаевых, поскольку сбитые с толку экскурсанты, ворча и дрожа на ветру, уже потянулись через мост.

Брайант бросил взгляд на скопище гигантских жилых домов, строящихся у самой реки. Вокруг них, словно огромные богомолы, сгрудились желтые стальные краны. После стольких лет службы Брайант безошибочно чувствовал приближение перемен. Очередная команда боссов захватывала набережную Темзы, вытесняя оттуда очередную порцию населения. Интересно, как скоро это спровоцирует новые формы насилия?

«До чего же быстро все меняется, – подумал он. – Пройдет немного времени, и город изменится до неузнаваемости. Как же я тогда буду в нем разбираться?»

Он поднял воротник, проходя мимо скейтбордистов, катающихся возле парковки на южном берегу Темзы. Их доски отскакивали от бетонных аркад с громыханием поездов, переходящих на другой путь. Дети всегда найдут способ освоить заброшенное пространство. Брайант вышел на солнце и зашагал к речной ограде, разглядывая меняющиеся контуры Темзы.

«Почти ничего не осталось от воспоминаний детства».

«Савой», собор Святого Павла, шпиль церкви Святой Бригитты, несколько памятников пониже, обнесенных частоколом международных банков, однотипных, как пачки сигарет. Город отрекся от всего, кроме денег. Даже река на себя не похожа. Суда и баржи, коммерчески нежизнеспособные, оставили после себя аорту с бесполезной коричневой водой. В конце концов останутся одни только громадные отели, одинаковые на всем пространстве от Чикаго до Бангкока.

Как всегда, лондонцам удавалось высмеять гигантские новые строения и так приблизить их к человеку. Мост «Лезвие света», соединяющий собор Святого Павла с Бэнксайдом, окрестили Трясучим мостом.[2] Здание «Суисс Ре»[3] метко прозвали Фаллоимитатором еще задолго до окончания строительства. Раньше имена означали привязанность, и носить их полагалось, как цеховые цвета. Теперь старые опознавательные знаки Лондона, от финансовых учреждений до зданий рынков, исчезают из поля зрения, как выцветающие гербы на знаменах.

«Я хожу этим маршрутом больше полувека», – подумал Брайант, давая дорогу стае горластой ребятни. В фойе Фестивал-Холла играл мексиканский оркестр. Люди стояли в очереди, чтобы попасть на представление, о котором возвещали длинные разноцветные флаги. Брайант вспомнил, какое одиночество охватывало его, когда он шел по пустым черным улицам послевоенного Лондона. Теперь было просто невозможно чувствовать себя одиноким, а как раз этого ему и не хватало.

Брайант нащупал в кармане связку ключей. Сержант Лонгбрайт говорила, что, возможно, выйдет сегодня на работу – подготовиться к понедельнику. Сам он вообще предпочитал трудиться в неурочное время, когда телефоны наконец замолкали и можно было раскладывать бумаги прямо на полу, не рискуя рассердить сослуживцев. Он мог присоединиться к Дженис, собраться с мыслями, выкурить трубку и подготовиться к новому делу. Для женщины, только что вышедшей в отставку, Лонгбрайт проявляла удивительное рвение.

В прошлом месяце Отдел аномальных преступлений – точнее говоря, то, что от него осталось, – был засунут в две кривые каморки над парикмахерской Сида Смита в Кэмден-Тауне, а в старых помещениях устроили ремонт. К переезду сотрудников отдела подтолкнул чудовищный взрыв, разрушивший здание изнутри и уничтоживший папки с делами за много лет. Воцарившийся хаос больно ударил по Брайанту – детектив в буквальном смысле слова жил на работе. Пожар погубил всю его коллекцию редких книг и артефактов. Хуже того, пострадала и его профессиональная гордость. Сколько стыда испытал Брайант, когда его сочли погибшим! По крайней мере, они обнаружили издавна затаившегося убийцу, хотя их методология и оказалась совершенно аномальной.

Впрочем, в их отделе сроду не было ничего нормального. Отдел аномальных преступлений был организован во время войны в порядке эксперимента, чтобы расследовать дела, с которыми больше никто не мог – да и не пытался – справиться. Эти детективы прославились умением разрешать проблемы, щекотливые с политической или общественной точки зрения, используя при этом нетрадиционные и порой сомнительные методы. Иные офицеры городской полиции, более строго следующие уставу, на дух не переносили коллег из Отдела аномальных преступлений, но рядовые сотрудники считали их живыми легендами хотя бы потому, что они упорно отказывались от продвижения по службе, желая оставаться в ранге простых детективов.

По замусоренным ступеням Брайант поднялся на мост Ватерлоо и поймал такси. Тринадцать недель удушливой летней жары прошли без капли дождя, но теперь тепло уходило из желтых лондонских кирпичей, и усиливающийся бриз дышал влагой. Осенний холод, крадущийся по реке, чреват ревматизмом и новыми вспышками гриппа. У Брайанта уже заломило суставы. Единственный способ не думать о болячках – с головой уйти в работу.

Достав из кармана свою любимую оловянную фляжку, детектив глотнул шерри-бренди. Он слишком много думает, оставаясь один. Джон Мэй – единственный, кто может его успокоить и умерить растущую панику. Их более чем полувековое партнерство чем-то похоже на старую радиопередачу. Лысая голова слегка мотнулась над старомодным шарфом: Брайант пообещал себе, что и думать забудет об отставке. От одной мысли об этом ему делалось худо. Когда отдел вернется в свое старое помещение, Брайант займет свой стол рядом с Джоном и Дженис и будет тянуть эту лямку до самой смерти. В конце концов, именно там он по-настоящему нужен. Важно показать, что он еще справляется со своей работой. А больше ему в этой жизни делать нечего.

2 Первая осенняя смерть

– Брайант, я пришел именно к тебе, – сказал Бенджамин Сингх, – потому что ты можешь быть на редкость назойливым.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Артур, набивая свою изогнутую трубку смесью «Олд-Холборна» и листьев эвкалипта.

– Я хочу сказать, что ты умеешь наседать на людей и добиваться своего. Не доверяю я обычным полицейским. Они невнимательны и самодовольны. Я рад, что ты все еще здесь. Мне-то казалось, что ты уже на пенсии. Ты ведь давным-давно достиг пенсионного возраста.

Брайант смерил посетителя недобрым взглядом. Мистер Сингх то и дело прикладывал платок к щекам. Он не плакал – это был всего лишь жест уважения к покойной. С минуту он молча осматривал помещение, а затем спросил:

– Извини, вас что, ограбили?

– Да нет. – Брайант потушил спичку и шумно затянулся трубкой. – В отделе был пожар. Точнее, сперва взрыв, а потом пожар. Ремонт все еще идет, так что у нас не было времени разобрать вещи. Вообще-то мы открываемся в десять, а сейчас еще только девять. Сегодня здесь будет черт знает что – придут маляры, плотники и начальство в придачу. В туалете нет пола. Парни из охраны труда сказали, что снимают с себя всякую ответственность, если мы останемся здесь, но мы просто не можем тесниться в каморках над парикмахерской. Вдобавок ко всему я еще и сам переезжаю, и все мои носки куда-то запропастились. Прошу тебя, продолжай.

– Может, нам стоит самим посмотреть на сестру мистера Сингха? – вставила слово сержант Лонгбрайт.

– Дженис, они не станут трогать тело, пока я им не скажу, – отрезал Брайант.

Лонгбрайт не решалась оспаривать методы Артура. Неспособность Отдела аномальных преступлений вести дела традиционным способом была на удивление хорошо задокументирована. Отчаявшись взять работу Брайанта и его коллег под надлежащий контроль, министерство внутренних дел решило вывести их из состава городской полиции и передать в ведение не просто секретной, но прямо-таки загадочной службы МИ-7. У этого решения могли быть свои плюсы: детективам уже не пришлось бы платить огромные деньги за использование оборудования или биться с городской полицией за годовой бюджет, и вопрос о старых демаркационных линиях наконец-то решился бы. Однако сотрудникам отдела пришлось бы подчиняться сменяющимся правительствам, а в таком случае очень легко пасть жертвой личной неприязни. Брайанту и его напарнику Джону Мэю отводилось полгода, чтобы обеспечить успешную работу обновленного отдела или же подготовить себе смену, ведь они оба – о чем им всякий раз напоминали – давно уже достигли предписанного законом пенсионного возраста. Шли разговоры и о том, чтобы насовсем закрыть отдел, но, судя по количеству возникающих в последний момент отсрочек, в лабиринтах Уайтхолла у них явно завелся ангел-хранитель.

– Я не успел переодеться. – Бенджамин Сингх показал на свою одежду, чувствуя заметную неловкость из-за того, что на нем были полосатая безрукавка, коричневые брюки и фиолетовая рубашка. – Я посещаю мою сестру, Рут, каждый понедельник, чтобы сделать у нее уборку, – пояснил он. – Она уже очень старая, и ей тяжело поднимать пылесос. Как только я открыл входную дверь, сразу же понял – что-то не так. Она сидела на стуле в подвальном этаже, одетая для похода в магазин, и это само по себе странно, ведь она знает, что покупками всегда занимаюсь я. Рут только составляет список. Ее тело уже остыло.

– Ты меня, конечно, извини, но я не понимаю, почему ты сразу же не вызвал «скорую», – сказал Брайант. Он вспомнил, что в новом офисе нельзя курить, и потушил трубку, не дожидаясь жалоб Лонгбрайт.

– Она была мертва, Артур, – мертва, а не больна. Полицейский участок Кентиш-Тауна всего в трех улицах от ее дома, я пошел туда и встретился с дежурным сержантом, но мне не понравилось его отношение – он тоже посоветовал мне вызвать «скорую», – вот я и приехал сюда.

– Бен, ты же знаешь, что мы больше не берем дела «с улицы», – запротестовал Брайант. – Теперь они должны приходить к нам по соответствующим каналам.

– Но когда я нашел ее, у меня тут же возникла мысль…

– Артур, вообще-то этот разговор полагается записывать, – перебила Лонгбрайт. – С сегодняшнего дня мы должны четко придерживаться устава.

Брайант порылся в картонной коробке, стоящей у его ног, и извлек оттуда видавший виды диктофон.

– На, возьми, – он протянул его Дженис, – попробуй сама. У меня он почему-то не записывает. Наверно, я что-то не так делаю.

Фирменный беспомощный взгляд Брайанта излучал невинность, но с Лонгбрайт такие трюки не проходили: слишком хорошо она изучила способность шефа вызывать неисправности в простейшем оборудовании. Брайанту больше не позволялось даже приближаться к компьютерам – из-за размагничивающего эффекта, который он оказывал на чувствительные приборы. Его заявка на посещение компьютерных курсов вот уже в шестой раз была отклонена начальством из опасения, что он вызовет катастрофу государственного масштаба, если получит доступ к отделу информационных технологий полиции. О способности Брайанта ловить своей «тарелкой» старые выпуски передачи «Воскресный вечер в лондонском „Палладиуме“» рассказывали с восхищением, но рассчитывать, что «Фортеан таймс»[4] объяснит этот феномен, не приходилось.

– Ладно, пора нам взглянуть на твою сестру, – сказал Артур, с усилием поднимаясь со стула.

Медлительный, замотанный шарфом, упрямый до грубости, близорукий и дряхлый, Брайант казался еще более растрепанным, чем обычно, по причине происходящих в его жизни потрясений. Седые волосы полукругом вздымались у него над висками, словно бы он дотрагивался до шаров генератора статического электричества в Музее науки. И все же в его поблекших синих глазах таился дух столь же твердый и колючий, как почва зимой. Об Артуре говорили, что его независимость граничит с раздражительностью, а индивидуализм – с чудаковатостью, и такая характеристика была довольно точна. Что касается его энергичного напарника Джона Мэя, то этот привлекательный пожилой мужчина, на три года младше Брайанта, обладал ощутимой харизмой, отличался современными взглядами и природной коммуникабельностью. А Брайант был одиночкой, знающим и скрытным, с умом уклончивым и лукавым – в противовес уравновешенному мышлению Мэя.

– Слушай, Дженис, когда Джон наконец соблаговолит появиться, не могла бы ты направить его к нам? Где мы, кстати, будем?

– Балаклава-стрит, дом пять, – сообщил Бенджамин. – Это между Инкерман-роуд и Альма-стрит.

– А, значит, дом твоей сестры был выстроен в тысяча восемьсот пятидесятые. Тогда появилась масса названий в честь сражений Крымской войны. Городские советы Викторианской эпохи просто обожали такие жесты.

Брайант знал исторические факты вроде этого, но, увы, не помнил ничего из происшедшего за последние двадцать лет. Современность была спецификой его напарника. Джон Мэй помнил все дни рождения, а Артур Брайант с трудом запоминал имена. Природное обаяние Мэя обезоруживало самых ярых противников, а Брайант мог и монахиню вывести из себя. У Джона были подруги и родственники, вечеринки и друзья, а у Артура – его работа. Мэй улыбался в лучах восходящего солнца, а Брайант щурился и отступал в темноту. Каждая соответствующая выпуклость и впадина в их характерах свидетельствовала о симбиозе, возникшем у них за долгие годы. Они были пригнаны друг к другу, как детали старой мозаики.

Подождав, пока Брайант выйдет из кабинета, Лонгбрайт открыла все окна, чтобы выветрить удушающий запах краски. Затем она принялась распаковывать новые компьютеры, радуясь, что старик может снова занять себя работой; в последний месяц он всех доводил до белого каления, ведя себя как больной ребенок в дождливый день.

Внезапное намерение Артура переехать стало для всех неожиданностью. Более того, он решил покинуть свою хозяйку – женщину, более чем сорок лет терпевшую его ужасное поведение. Альма Сорроубридж была потрясена и задета решением жильца оставить ее в Баттерси – он в одиночестве переезжал в помещение бывшей фабрики зубных протезов в Чок-Фарм. Открывая коробки и разматывая шнуры, Лонгбрайт размышляла о мотивах Брайанта. Возможно, Артур чувствовал, что жить ему осталось недолго, и хотел отдалиться от тех, кто ему близок. Как ни странно, его дряхлость возрастала, когда он оказывался вдали от смерти. И наоборот, ничто так не помогало ему сконцентрироваться, как близость к недавней трагедии. Самые чудовищные события словно бы снимали с него бремя лет.

Поймав себя на том, что напевает во время работы, Лонгбрайт снова почувствовала себя счастливой.


– Значит, вы с мистером Мэем все еще заведуете Отделом аномальных преступлений? – завел разговор мистер Сингх, ведя свой маленький синий «ниссан» от Морнингтон-Кресент до Кентиш-Тауна.

Брайант передал отделу свой «мини-купер», ржавый реликт шестидесятых годов, с вечно барахлящими электрическими цепями, и, поскольку машина нуждалась в починке, детективу приходилось добираться на попутках. Что ж, по крайней мере, пешеходы Северного Лондона наконец-то вздохнули спокойно.

– Да, но теперь у нас уже не те задачи, что были раньше, когда ты с нами работал, – откликнулся Брайант. – Теперь мы занимаемся проблемными убийствами, расследованиями темных дел, случаями, которые могут посеять панику среди населения, вызвать всеобщее беспокойство и страх. Нам достается самое сложное – то, до чего у прохиндеев из городской полиции просто не доходят руки. Они ведь слишком заняты своими отчетами, и им совсем не нужны расследования, на которые уходят долгие месяцы и которые не дают при этом явных результатов. У них же теперь таблицы рейтингов.

– То есть ваше дело – облегчить жизнь обычной полиции?

– Думаю, такова их точка зрения. Правда, некоторые наши расследования завершились удачно, но ведь заранее никогда не знаешь, чем дело кончится.

Брайант не жаловался. Пока все остальные пытались модернизировать свою деятельность, чтобы правоохранительная система работала, как автострада высшего класса, Отдел аномальных преступлений оставался ненадежной, но важной старой трассой, которую никто не решался закрыть, и инспектору это нравилось.

– Сожалею, что именно ты обнаружил тело сестры.

– Дело даже не в том, что она умерла, – сам понимаешь, это должно было случиться. Что-то не так, вот увидишь.

– А вообще как живешь?

– Обе мои дочки наконец вышли замуж. Говорил я им: «Не связывайтесь с индусами – нарожаете детей, и не видать вам карьеры», но они меня не послушались, так что, боюсь, больше ученых в моей семье не будет. Я ушел из Британской библиотеки, когда она переместилась в Кингз-Кросс, но все еще читаю лекции о языческих культах. – (Однажды Бенджамин снабдил отдел информацией, позволившей им выявить корнуоллский культ демонопоклонников.) – Знаешь, я уговаривал Рут переехать ко мне, но она была слишком независимой. Наши отношения никогда не ладились. Я хотел, чтобы она носила при себе такое устройство… ну, знаешь, пейджер. Она отказалась, и вот к чему это привело.

На сей раз Брайант заметил, что платок Бенджамина и в самом деле намок.

Маленький «ниссан» свернул за угол и остановился.

Балаклава-стрит оказалась удивительным местом. Начнем с того, что она была мощеной; лишь несколько таких мостовых уцелели после недавнего нашествия застройщиков, и только руководство ЕЭС смогло помешать лондонским муниципалитетам расправиться с оставшимися улицами. Мостовая была выложена гладкими плитами, по которым приятно прокатиться на роликах, и изгибалась таким образом, что улица имела вид тупика. Автомобилисты редко использовали Балаклава-стрит для объездных маневров, да и пешеходы попадались не часто, так что над шиферными крышами воцарился особый покой. Такая тишина бывает в отдаленных закоулках Лондона, когда шум транспорта приглушен до отдаленного гула, а к шелесту высоких платанов добавляется птичья трель. Прислушавшись, можно вычленить еле слышный звук проносящихся поездов глубокого метро, в остальном же только многочисленные припаркованные авто свидетельствуют о том, что на дворе двадцать первый век.

Брайант открыл дверцу «ниссана» и выбрался наружу с помощью ненавистной трости, купленной ему Мэем на прошлый день рождения. Он заметил, что на улице все еще стоят старинные газовые фонари, хотя и давно уже приспособленные под электричество. Балаклава-стрит состояла из десяти домов желтого кирпича, типовой, стенка к стенке, застройки, по пять на каждой стороне. Один ряд домов заканчивался викторианской школой, преобразованной в центр обучения взрослых, другой – высохшим пустырем, упиравшимся в парковку магазина стройтоваров и захламленную столярную мастерскую. Получившийся в итоге треугольник был этаким темным уголком, где подростки могли днем играть в футбол, а вечером купить дозу.

На этом конце улицы, за террасами, кто-то выволок наружу старый диван, сломанный телевизор и пару расшатанных стульев, устроив таким образом гостиную на свежем воздухе. Стены школы были щедро украшены граффити и шаблонной руганью, подписанной аббревиатурой КПТО («Кто прочел, тот осел»). За углом располагались мастерская по ремонту фургонов, приют и высотный дом с просторными квартирами. Два разных мира граничили, не соприкасаясь.

Мистер Сингх прилепил к лобовому стеклу знак инвалида.

– Я вынужден этим пользоваться, – пояснил он. – Весь Кэмден поделен на зоны, и эти обнаглевшие мерзавцы могут запросто эвакуировать мою машину. Никакого уважения к приличному образованному человеку. Сильно сомневаюсь, что сами они хоть где-то учились.

Брайант едва заметно улыбнулся: с их последней встречи прошло уже двадцать лет, а Бенджамин по-прежнему путал культуру и коммерцию.

– Дом пять, говоришь? – Брайант махнул тростью в сторону запущенного садика перед домом.

Хотя улица казалась сравнительно благополучной, она явно знавала лучшие времена. Белые крылечки, подоконники и ограды, пристроенные, вероятно, в 1900-е годы, разрушались, но их никто не ремонтировал. Дома были трехэтажные – два этажа над улицей и один подвальный. Начинал накрапывать дождь, и ступеньки крылец стали скользкими. В возрасте Брайанта на такое обращаешь внимание.

У Бенджамина возникла заминка с ключами. Понятное дело, он очень волновался, возвращаясь в дом сестры. В темной прихожей Брайант приметил затхлые следы сырости.

– Ничего не трогай, – предостерег он Сингха. – По идее, я не должен был пропускать тебя вперед, но… в общем, методы нашего отдела все еще отличаются от общепринятых.

Он щелкнул выключателем – никакого результата.

– У сестры отключили электричество после того, как она отказалась оплачивать счет, – объяснил мистер Сингх. – В последнее время она не то чтобы страдала слабоумием, но с ней стало тяжеловато. Конечно, мы росли при свете масляных ламп, потому что они навевали нашей бабушке воспоминания о счастливом индийском детстве. Но в подвальном этаже дома всегда темно, и лестница ненадежная. Погоди, есть свечи.

Он потряс коробкой со свечами и зажег две из них.

Брайант понял сомнения Бенджамина, когда приятели стали спускаться вниз.

– Ты что, обнаружил ее внизу?

– В том-то и загвоздка, сам увидишь.

Мистер Сингх шагнул в темный дверной проем слева от кухни. Увидеть ванную комнату такого размера Брайант никак не ожидал: непропорционально просторная, она занимала большую часть подвального этажа. А вот сама хозяйка оказалась крошечной, тощей и высохшей, как мертвый воробей. Она сидела на высоком дубовом стуле, ноги в ботинках едва касались пола, голова была откинута на вышитую подушку, прикрепленную к спинке стула, руки лежали на коленях, соприкасаясь ладонями. Эта поза выглядела достаточно удобной, как будто старая леди просто уронила голову назад и умерла, но выбор места не казался Артуру естественным. Рядом не было ни скамеечки, ни стола, чтобы поставить лампу, ни нормального окна. Стул скорее подходил для того, чтобы бросить на него одежду, нежели для сидения. Рут Сингх оделась для выхода на улицу. На ней даже был шарф.

– Видишь, что-то не так, – сказал ее брат, неуклюже поворачиваясь в дверном проеме. – Как-то неестественно. На нее это не похоже.

– Может, она спустилась за чем-нибудь, у нее прихватило сердце, и она присела на минутку, чтобы отдышаться?

– Ничего подобного. Сердце у Рут было в полном порядке.

«Так вот почему ты пришел ко мне, – подумал Брайант. – Ты не можешь смириться с мыслью, что сестра просто села и умерла».

– Возможно, тебя это удивит, – мягко сказал он, – смерть часто наступает в совершенно незначительный момент, когда человек совсем не готов.

Подойдя к телу старой женщины, инспектор заметил, что ее лодыжки распухли и посинели. Значит, кровь уже опустилась. По-видимому, Рут Сингх просидела здесь несколько часов, возможно и всю ночь.

– Отопления здесь нет?

– Очень долго держалась теплая погода. Зимой Рут использовала тепловой аккумулятор. О господи…

Брайант взглянул на бывшего коллегу:

– Ступай к выходу и глотни свежего воздуха. Думаю, тебе следует подождать на улице, пока я ее осмотрю. Вообще-то это не моя работа, ты же знаешь. Мне еще и влетит за то, что лезу не в свое дело.

В комнате было достаточно холодно, чтобы замедлить процессы в организме мисс Сингх. Брайант знал, что ему придется пригласить Джайлза Кершо, их нового судмедэксперта, для установления точного времени смерти. Ковер под ботинками умершей казался влажным.

– Никого больше не осталось, только мы, – пробормотал мистер Сингх, которому явно не хотелось выходить. – Рут так и не вышла замуж – за ней многие ухаживали, но она была слишком разборчива. Родители стыдились, что она такая требовательная и независимая – настоящая англичанка. Сестра у меня сильная женщина, а вот дочери – нет. Теперь поколения больше не учатся друг у друга. Все наперекосяк.

Он грустно покачал головой, медленно закрывая за собой дверь.

В комнате было так тихо, что, казалось, даже пылинки в воздухе застыли. Артур сделал вдох и осторожно выдохнул, повернув голову. Жидкий свет просачивался сквозь узкое темное окно возле потолка. Быть может, некогда оно служило для вентиляции, но позднее его замазали несколькими слоями краски.

С виду могло показаться, что Рут Сингх умерла перед телевизором, но ведь находилась она в ванной, да и положение ее ног было странным. О сердечном приступе речи тоже не шло – она сидела, аккуратно сложив руки на коленях. Что-то было не так. Брайант рассеянно коснулся основания ее черепа, слегка взъерошив ореол седых волос. Вздохнув, он достал из кармана небольшой пакет и извлек оттуда пару антистатических резиновых перчаток. Он автоматически проделал необходимые операции: посмотрел, потрогал, ощупал, послушал. Ни движения сердца, ни бедренного или шейного пульса, ни двустороннего расширения в затуманенных глазах. Кожа руки не побелела, когда он надавил на нее; она была холодной, но не влажной. Поднеся свечу поближе, инспектор осторожно взял покойницу за шею и попытался приподнять ее голову. Окоченение было заметным, но еще не полным. По предварительным прикидкам, миссис Сингх была мертва от восьми до двенадцати часов, то есть умерла она между половиной шестого и половиной десятого вечера в воскресенье. Кершо сумеет установить точное время смерти.

Когда Брайант попробовал убрать руку, ему пришлось приподнять тело миссис Сингх. Подушка выскользнула, и старая женщина свалилась набок. «В следующий раз я подожду судмедэксперта», – пообещал себе детектив, пытаясь вернуть тело в изначальную позицию, но прежде, чем он смог это сделать, покойница плюнула в него. Точнее говоря, изрядное количество воды вылилось у нее изо рта на его плащ.

Брайант вытерся, а потом аккуратно раздвинул ее губы. Две золотые коронки, никаких протезов, здоровый язык, а вот в горле полно коричневатой жидкости. Стоило детективу убрать руку, как вода полилась из уголка рта. До того момента Брайант полагал, что ковер намок из-за предсмертного недержания у женщины, однако одежда оказалась сухой. Он тщательно осмотрел стул, заглянул и под него, но не обнаружил следов выскользнувшей чашки или какого-то иного источника воды. Детектив взял из шкафчика стакан для зубных щеток и поднес его к подбородку женщины, чтобы собрать как можно больше жидкости. Он обследовал ее рот и ноздри в поисках едва заметной пены, обычно возникающей из воды, воздуха и слизи, которые смешиваются в дыхательных путях во время удушения. Колеблющийся свет не позволял как следует видеть.

– Да ты с ума сошел, – пробормотал Брайант. – Она одевается, потом топится, а затем садится на стул и умирает, и все это в уютной обстановке собственного дома.

Детектив неуверенно поднялся на ноги, содрогаясь из-за того, что нужно предупредить Бенджамина о предстоящем вскрытии.

Задержавшись в передней, Брайант попробовал представить себе жизнь Рут Сингх. Признаков богатства не наблюдалось – только самые простые удобства. Коричнево-красный аксминстерский ковер, горка с мелкой медной утварью, две унылые репродукции индийских пейзажей, несколько вульгарных крашеных фотографий славного имперского прошлого, скверная репродукция с картины Констебла, фарфоровый сервиз фабрики Веджвуд (так ни разу и не использованный), керамические игрушки, тарелки с принцессой Дианой – сорочья коллекция предметов, представляющих две культуры. Брайант смутно припомнил, что, по словам Бенджамина, их семья никогда не была в Индии. Рут Сингх на два-три года старше брата; возможно, она хранила переданные ей по наследству воспоминания о родине с помощью этих репродукций. Она ценила налаженный быт. Так что же нарушило привычный ход вещей? «Смерть, – сказал себе детектив, – пусть не жестокая, но все-таки неестественная».

А снаружи лето неумолимо шло на убыль, и усилившийся ветер пригнал темную флотилию облаков.

3 Трудовые будни

К полудню понедельника все уже выглядело так, словно бы и не было потрясений прошлого месяца: десять ящиков разгружены, девять коробок открыты, восемь телефонов звонят, семеро сотрудников подают жалобы, шесть столов на разных стадиях сборки, пять стульев повреждены, четыре дела отложены, трое рабочих стучат молотками, два компьютера сломались, и один кот заперт в шкафу с документами (при этом ключ пропал). Посреди всего этого хаоса Артур Брайант сидел за своим столом с сияющим видом, словно бы и не покидал насиженного места.

– Все проще некуда, Дженис, – объяснял он сбитой с толку и раздраженной Лонгбрайт. – В основании новой структуры отдела будут два назначенных мной детектива-констебля. Первый – Колин Бимсли, огромный, двадцать два несчастья, но к работе относится с непробиваемым оптимизмом, а в пару к нему я подобрал Миру Мангешкар – она побывала во многих притонах Южного Лондона, и теперь у нее молниеносная реакция, а также неистощимые запасы цинизма и сарказма. Это Джон, будь он неладен, передал мне их резюме. Они займут соседний кабинет.

– Ладно, поняла. – Лонгбрайт приходилось записывать при помощи синего карандаша для глаз, поскольку ни одной ручки она не нашла.

– Так, над этими двоими я ставлю еще одну новую парочку – хитроумного молодого офицера по имени Дэн Бэнбери, который будет отвечать за обследование места преступления и за всякую технику, и сердитого тупицу Джайлза Кершо – с ним мы уже обменялись любезностями сегодня утром. Кершо спустили нам сверху взамен нашего старого коронера, Освальда Финча, и он будет нашим, цитирую, «судебно-медицинским патологоанатомом и специалистом по социологическому обеспечению» – понятия не имею, что это значит, но в любом случае буду настаивать на том, чтобы в особых случаях нам давали Освальда. Слушай, а что, Джон до сих пор не объявился? Он сидел со мной на всех интервью и должен все это знать.

– Придет – никуда не денется.

– Пятым сотрудником отдела будет, конечно же, твоя славная персона, ушедшая, по всеобщему мнению, на пенсию, но на данный момент находящаяся в свободном полете. Я согласен взять тебя на возобновляемый трехмесячный контракт, каковой позволит тебе продолжить работу с твоими старейшими и дражайшими друзьями, а именно Джоном и мною, соответственно шестым и седьмым сотрудниками отдела.

– Благодарю за доверие, – с оттенком сарказма сказала Лонгбрайт.

– Само собой, мы по-прежнему будем питать к тебе непростительную слабость – не только потому, что ты напоминаешь нам Аву Гарднер[5] и всегда можешь угостить рюмочкой доброго старого… чая, но и потому, что ты единственная, кто способен поддерживать в этом логове хотя бы видимость порядка. И наконец, восьмым, и последним членом нашего коллектива так и останется на редкость нерешительный Раймонд Лэнд, бедолага-язвенник, вынужденный еще год исполнять у нас обязанности начальника, пока его не переведут в отдел уличного движения или мелких преступлений, причем желательно на один из Карибских островов, где напрягов меньше, а погода лучше. Получается шесть мужчин и две женщины, чья задача – разгребать дела, до которых ни одна душа в Лондоне не дотронется и палкой. Команда так себе, но при необходимости можно привлечь кого-то со стороны.

Лонгбрайт мгновенно представила себе этих «кого-то»: пестрое сборище отставных горе-профессоров, сбрендивших историков, альтернативных терапевтов, некромантов, анархистов, душеспасителей, клубных вышибал, медиумов, ясновидцев и уличных шарлатанов (многие из них водят компанию с известными преступниками), готовых сотрудничать с полицией в расчете на оплату наличными. Они ненадежны, дороги и лишь изредка полезны.

Кершо высунул голову из-за неокрашенного дверного косяка.

– В ваше отсутствие останки двух тел были доставлены в морг на Бейхем-стрит, – объяснил он высоким надменным голосом, опротивевшим Брайанту меньше чем за час общения. – Один – небелый мужчина примерно сорока пяти-пятидесяти лет, множественные ранения в живот, другой – белый, транссексуал, готовый к операции по смене пола – мужского на женский, около девятнадцати лет, повреждения горла, характерные для удушения, много болтал по дороге, но в больнице скончался. Полиция Кэмдена и слышать о них не хочет.

– Надеюсь, это не наш случай? – с ходу вступил в разговор Джон Мэй, вплывая со свернутой под мышкой газетой.

– Где, черт возьми, тебя носило? – призвал его к ответу Брайант.

– Я был здесь, – пожал плечами Кершо.

– Да я не к тебе обращаюсь. К нему.

Брайант указал на своего напарника, а тот тем временем проскользнул за стол, на ходу разворачивая газету и бегло просматривая страницы «Культура и искусство».

– В любом случае ты должен был постучаться, перед тем как войти, – не скрывая раздражения, обратился Брайант к Кершо.

– Бросьте, дружище, у вас же нет двери. Так вы выслушаете меня или нет?

– Пожалуй, да, но для тебя, приятель, я мистер Брайант. Джон, ты помнишь Джайлза Кершо, судмедэксперта, которого ты решил ввести в наш веселый кружок? По-моему, хорошо бы всем представиться друг другу. Если французы позволяют себе роскошь приветственных поцелуев, то с нас хватит и простого английского рукопожатия. Так где ты был?

– Задержался по личным обстоятельствам, потом расскажу, – с улыбкой ответил Мэй, и это означало, что он провел ночь с женщиной, каковой обычай Брайант считал нелепым, а возможно, и опасным в ихвозрасте.

– Согласно отчету дежурного, их подобрали около пяти утра в Кэмден-Тауне, – продолжил Кершо. – Кстати, ты никогда не задумывался, почему так много убийств, связанных с транссексуалами?

– Нет, а почему? – спросил Брайант, выдвигая ящики стола и с шумом в них роясь.

– Да я не знаю – думал, может, ты знаешь.

– Явный статус жертвы провоцирует у преступника желание подчинить ее себе и привлекает сексуальных садистов – почитай Крафт-Эбинга,[6] это же все-таки не нейрохирургия. Те двое скорее всего погибли в пьяной потасовке. Полиция Северного Лондона завалена делами, а потому коллеги поспешили подсунуть нам излишек, хотя по новым правилам они не должны этого делать. Я не работаю с обычными смертельными случаями, это унизительно… Ключ должен быть где-то здесь.

– Что потеряли? – обратился Мэй к Лонгбрайт.

– Мистер Брайант подобрал еще одного кота. – Сержант закатила густо накрашенные глаза. – Он собирался отвести его к ветеринару.

– Мы должны освободить его, пока он не задохнулся. – Брайант вытряхнул ящик над столом, повсюду разбросав мусор. – Я назвал его Криппен,[7] поскольку того рыжего кота, который исчез, предварительно убив птичку, звали Лукан.[8]

– Не везет тебе с животными, Артур. Взять хотя бы твоего попугая. Ну скажи на милость, как могло случиться, что кот оказался заперт в шкафу?

– Я думал, там он спокойно переждет мое отсутствие. Я же не знал, что шкаф сам защелкивается.

– Между прочим, Раймонд по-прежнему в соседней комнате. – Лонгбрайт указала на дверь.

У Раймонда Лэнда была аллергия на кошек. Кроме того, он уже один раз споткнулся о кошачий туалет и чуть не свалился с лестницы, а потому теперь подозревал, что другие что-то от него прячут.

– Если он начнет чихать, я скажу ему, что это свежая краска, – нашелся Артур.

Он обнаружил крошечного черно-белого котишку в этот уик-энд – несчастное создание запихнули в мешок для мусора и вышвырнули на Чалкот-роуд в Кэмдене. Детектив спрятал кота за пазухой и принес на работу с твердым намерением побороть его мрачный пессимизм по отношению к людям. Увы, худшие опасения Криппена подтвердились. В довершение всех бед прибыли двое с ксероксом и принялись распаковывать его прямо посредине комнаты, из-за чего всем остальным пришлось распластаться по свежевыкрашенным стенам. Из шкафа Брайанта донесся жалобный кошачий вой.

– Как насчет чая? – поинтересовался Джон Мэй, бросая плащ в угол. – Кстати, доктор отпустил тебя на волю после того удара по башке?

Во время последнего расследования Брайант получил ушиб головы.

– Он дал мне прочитать пару глазных таблиц. Я выдержал экзамен на «отлично».

– Ты-то? Обычно ты и дырки в кольце не видишь.

– А я запасся шпаргалками. Вот, смотри. – Артур протянул напарнику уменьшенные копии таблиц.

– И тебе это сошло с рук?

– Нет, он заметил, что я подглядываю, и выписал мне новые очки для чтения. Ну как?

Он надел очки, и его глаза превратились в две огромные голубые луны.

– Ого, ты в них вылитый Реджинальд Кристи. Его ведь так звали, этого отравителя? Правда, ты постарше… Но почему такая холодрыга? Еще вчера было лето, а сегодня, того и гляди, пойдет град.

– Во-первых, у нас еще нет обогревателей, во-вторых, мы не можем закрывать окна, чтобы не задохнуться от краски, в-третьих, до этого года лето в Лондоне существовало исключительно в виде пилотного проекта. Пора бы и самому это знать – все-таки живешь здесь уже добрую сотню лет.

Брайант взял у Лонгбрайт горячую кружку, поболтал в ней ножом для бумаги и передал чай напарнику.

– Ты уж извини, но чай из пакетика – мы еще не успели запастись хорошей заваркой. У туалета нет двери, а еще нам не хватает пары столов и… куска потолка. Да, и электричество все время замыкает. Нечего на меня смотреть – я и пальцем ничего не тронул. Так, уже почти полтретьего. И ты хочешь сказать, что все это время был с женщиной? Лучше бы делом занялся.

– Вообще-то я был у врача, и он погнал меня на флюорографию. Просидел в очереди черт знает сколько. Хотел тебе позвонить, когда отстрелялся, но твой мобильник не отвечал.

– И не ответит. Он был мокрый, и я попытался высушить его в тостере Дженис. Тостер и мобильник… как бы это сказать… стали единым целым, образовав некий прибор, представляющий научный интерес в качестве новой механической формы жизни, но совершенно бесполезный как средство связи. Кершо, можешь валить отсюда, мы с напарником справимся.

– Но что мне сказать людям с Бейхем-стрит? – спросил Кершо с едва заметным отчаянием.

– Скажи им, что вы с Бэнбери наведаетесь к ним после того, как побываете на месте преступления. Предоставьте им такой отчет, какой они больше всего любят, – километры голых фактов и никаких выводов. Правда, вам и так ничего не светит, ведь там наверняка уже потопталась дюжина тупоголовых кэмденских зануд. Да, берегись Финча – он кусается.

Мэй оторвался от газеты:

– Кстати, это уже третий мобильник, загубленный тобой в этом году, не считая того, которого ты лишился, когда в отделе был взрыв.

– Разве? Знаешь, вообще-то мне нравятся видеотелефоны. И почему никто еще не придумал для них общее имя или хотя бы сокращенное родовое название? Я-то думал, английский народ славится изобретательностью, но, боюсь, Америка не даст нам спокойно спать, если дело касается выдумывания брендов. Дженис, а у нас нет печенья? Только не «Хобнобз» – крошки под протез забиваются.

На улицах возле станции метро «Морнингтон-Кресент» царила непривычная для понедельника тишина. Если бы вы проходили мимо и заглянули в сводчатые окна второго этажа над входом в метро, отделанные отреставрированными коричнево-красными плитками, то заметили бы силуэты Артура Брайанта и Джона Мэя за мутным серым стеклом. Напарники сидели под названием станции – Брайант под буквой «Н», Мэй, откинувшись на сиденье, под «С», – и их очертания были такими же четкими, как у кукол балийского театра.

– Расскажи Джону о своей старушке, – предложила Лонгбрайт.

– О какой еще старушке? – откликнулся Мэй. – Неужели я пропустил что-то интересное?

– Помнишь парня по имени Бенджамин Сингх? О! Брайант нашел ключи и выпустил травмированного Криппена на волю. Подобрать котенку менее подходящее имя было просто невозможно.

– Специалист по английской оккультной литературе и языческой мифологии. Несколько раз консультировал меня в восьмидесятые годы. Сегодня утром умерла его сестра, вот он и приехал.

Раздался грохот – это детектив-констебль Бимсли едва не вышел в окно вместе с целым штабелем папок. Вздрогнули все, кроме Брайанта, чья глухота была на редкость избирательной.

– Он хотел, чтобы на нее посмотрели те, кому он доверяет, вот я с ним и поехал. – Артур похлопал себя по карманам в поисках спичек. – Ей было под восемьдесят. Тело найдено в подвальном этаже, на очень жестком высоком стуле, и в горле полно воды. Я дал Бэнбери образец жидкости и теперь жду информации от малыша Кершо, но пока это похоже на сухое утопление.

– А что это такое? – навострил уши Бимсли.

– В легких воды нет, смерть вследствие ларингоспазма – сжатия дыхательного горла. Случай редкий, но не исключительный, – не задумываясь бросил Мэй.

– Трудность в том, что в этой ситуации причины смерти недоказуемы. Большинство людей тонут случайно, зачастую по причине опьянения. От шока человек делает глубокий вдох, и легкие надуваются, как воздушные шары. На затылке покойной незначительный ушиб, и я не склонен думать, что это след старой травмы.

Игнорируя только что установленные таблички «Не курить», Брайант пошарил в кармане и достал трубку. Он попробовал было ее зажечь, но Лонгбрайт, недовольно цокнув, выхватила трубку у него изо рта.

– Надо, чтобы Освальд взглянул на тело.

– Неудивительно, что у Кершо на тебя зуб, – заметил Мэй. – Освальд Финч на пенсии, и ты не можешь прибегать к его услугам через голову нового парня.

– Я могу делать все, что считаю нужным, – напомнил ему Брайант. – Ну как доверять тому, чье имя похоже на чих? Впрочем, я собирался использовать и Кершо, но ведь именно Финч специалист по утопленникам. Ты же знаешь, какое у него чутье на такие смерти. По его свидетельству, в дыхательных путях покойной нет слизи, нет и следов того, что жертва пыталась дышать, легкие не расширены, а в носу нет лопнувших сосудов. Он собирается ее вскрыть сегодня, но сомневается, что найдет в сердечных желудочках двухатомные частицы, поскольку судорога случилась мгновенно.

– Может, женщина утонула в ванне?

– Возможно, вот только когда мы нашли ее, она сидела на стуле, причем была абсолютно сухой, полностью одетой и готовой к выходу. Конечно, она могла бы утонуть и в сантиметре воды, если бы не сумела подняться из ванны, но ведь не на стуле же!

– У погибшей были опухшие лодыжки и босые ноги? – внезапно спросил Мэй.

– Лодыжки – да, но она была в ботинках – таких старушечьих, с шершавыми подошвами.

– Я-то уж подумал о ножной ванне – ну, ты знаешь этих старушек… А пол мокрый?

– Да, немного. На паркете ковер.

– Ты не догадался спросить мистера Сингха, не передвигал ли он что-нибудь?

– Извини, Джон, я упустил этот момент. Сейчас же ему позвоню. – Он повернулся к Лонгбрайт. – Почему это все телефоны подключены, кроме моего?

– Позволь тебе напомнить, – парировала Дженис, – что дело миссис Сингх едва ли подпадает под нашу юрисдикцию.

– Я помню основополагающий принцип нашего отдела, Дженис, – «Облегчать работу городской полиции, беря на себя те дела, которые слишком трудны или слишком деликатны, чтобы решать их традиционными методами». Городские полицейские едва ли найдут время, чтобы заняться этим делом, не так ли? Разве что бросят беглый взгляд. И потом, другой работы у меня сейчас нет – не считая, конечно, выпотрошенных пьяниц.

У Брайанта была довольно неприятная манера не придавать значения тому, что он называл «обычными преступлениями». Он переводил взгляд с одного коллеги на другого с выражением такого ребяческого энтузиазма, что и Лонгбрайт, и Мэю хотелось его отшлепать, хотя они и понимали, что он просто рад вернуться на старое место. Сегодня он пребывал в постоянном возбуждении. Десятилетиями он и его напарник распределяли между собой обязанности в соответствии с индивидуальными особенностями каждого. Мэй следовал твердым правилам городской полиции, тщательно закладывая фундамент расследования, выявляя наиболее очевидные и логически оправданные зацепки, беседуя с членами семей, ища свидетелей, выслеживая убийц, заметая следы и гордясь своей основательностью. Он был хорошо подкован технически, поскольку ему нравилось работать с новыми технологиями, и наблюдателен, поскольку любил общаться с людьми. Артуру общительность свойственна не была. Он предпочитал работать в одиночестве, внезапно отклоняясь от избранного пути, следуя обходными путями и действуя под влиянием минуты, идя на поводу у неожиданных мозговых импульсов. Таким образом, Брайанту доставалась тяжелая умственная работа, а Мэю – физическая.

– Ну же, – подзадорил Брайант напарника, – неужели тебе совсем неинтересно?

– Отчего же, интересно, – откликнулся Джон. – Но мы не можем ради этого случая забросить ту уйму дел, которую свалил на нас Раймонд.

Артур хотел оставить за собой последнее слово:

– Ладно. А я собрался поработать сегодня допоздна. Моя новая кухня еще недоделана, а сантехник ведет себя как наследник дома Романовых – согласился прийти только в среду. А тебя, Дженис, ждут дома, так что иди. До завтра тебе здесь делать нечего.

И правда, в большинстве компьютеров еще не были установлены программы, а уцелевшее после взрыва оборудование все еще лежало в коробках.

– Иэн сказал, что бросит меня, если я буду дежурить, как раньше, – вздохнула детектив-сержант. – Но и от меня должен быть прок, так что я задержусь ненадолго, пока вы оба здесь, – наведу порядок. – Она оглядела наполовину окрашенную комнату. – Как все-таки приятно вернуться на старое место.

– Отлично – поможешь мне распаковать справочники. С моей спиной я не могу заниматься физической работой. – Брайант хлопнул рукой по столу. – Одолжи-ка мне свой телефон. Обещаю его не сломать.

– Нет, сломаешь. А я думала, ты лишился всех своих книг, – заметила Лонгбрайт, изучая форзац «Колдовства в веках». – Не иначе, украл это из библиотеки.

– Мейл с пометкой «срочно», – объявила Мира Мангешкар, заглядывая в кабинет и счищая с себя свежую краску. – Вы что-нибудь слышали об алабамском священнике из «правых христиан», чьи ноги были найдены в мешке для мусора за Кэмден-Стейблз?

– Его фамилия Баттеруорт? – уточнил Брайант.

Мангешкар резко отпрянула, чтобы заглянуть в свой компьютер.

– Нет, Хендерсон.

– Ах да, я перепутал его с баптистом, чье туловище нашли в мешке для мусора возле «Сейнсбери».

– Министерство внутренних дел хочет, чтобы представитель отдела поехал туда сегодня же. Разгневанные республиканцы обрывают телефоны в Вестминстере – хорошего мало.

– А, Артур, Джон. – Раймонд Лэнд протиснулся за спиной Мангешкар и приветствовал их с откровенно фальшивым дружелюбием, сошедшим на нет, когда ему пришлось пробираться мимо частично собранного ксерокса. – Рад вас обоих видеть. Министр внутренних дел хотел бы с вами завтра перемолвиться. Его крайне огорчило, что вы грубо обошлись с его зятем.

– Понятия не имею, о чем вы говорите, – заверил Брайант начальника. – Какой еще, к черту, зять?

– Ваш новенький, Джайлз Кершо. Вероятно, вы отказываетесь от его услуг.

– Его зять?! Не может быть. Какая подстава… А ведь этот тип мне сразу не понравился. Quel crapaud.[9]

– Что ж, я уверен, вы используете ваши легендарные дипломатические способности, чтобы все утрясти, – ухмыльнулся Лэнд. – Не буду вас задерживать – у вас наверняка масса работы.

Он повернулся, чтобы уйти, но… наступил на кошачий хвост. Один из рабочих, устанавливающих перегородку в кабинете, уронил дисковую пилу. Она загрохотала по полу, до смерти всех перепугав.

Так начиналась рабочая неделя в Отделе аномальных преступлений на Морнингтон-Кресент.

4 Открывая двери

К утру вторника от слепящего сияния долгого сухого лета осталось одно воспоминание: температура упала, а полупрозрачная оболочка дождя окутала город серебристой прохладой. Потрескавшаяся земля между камнями мостовой размягчилась. С машин и листьев смыло бледную лондонскую пыль. Внутренние сады домов утратили опаленную серую сухость, приобретя насыщенный, влажный зелено-бурый оттенок. Воздух был настолько влажным, что древесина распрямлялась, а известняк оседал, и дома с удовольствием возвращались в привычное для них состояние сырости. Дождь просачивался сквозь потрескавшийся бетон, в самую глубь неровных залежей лондонской глины, сквозь гравий, гальку и танетский[10] песок, сквозь беспредельную толщу мела, вплоть до кремнистой сердцевины и окаменелых слоев, покрывающих корой низину, образованную шестью великими холмами города.

Работающие лондонцы едва ли заметили это магическое преображение. Детективу-констеблю Бимсли и детективу-сержанту Лонгбрайт потребовалось совсем немного времени, чтобы собрать информацию о десяти домах по Балаклава-стрит и строениях, примыкающих к дому миссис Сингх. Лонгбрайт решила поработать на выезде, поскольку ее стол все еще находился в процессе сборки: в комплекте оказалось слишком мало креплений. Покуда ее коллеги дружески пререкались, Дженис вооружилась разработанным по последнему слову техники электронным блокнотом Мэя и поспешила на улицу. Ей по-прежнему нравилось работать вне офиса, поскольку она нуждалась в общении с людьми, а физическая активность поддерживала ее в тонусе. Между тем дождь очищал кислотный городской воздух, возвращая ему первозданную свежесть.

Лонгбрайт и раньше работала с обладателем бычьей шеи констеблем Бимсли, и его общество ей нравилось. Он был необыкновенно способным офицером, хотя и очень неуклюжим, с плохой координацией и неверным ощущением пространства, но при этом не лишенным своеобразной грации падающего дерева. Эти черты Бимсли сразу же расположили к нему Лонгбрайт. Под его бейсбольной кепкой почти наверняка скрывался синяк.

Дженис пришло в голову, что у всех, кто в конце концов оказывался в одной упряжке с Брайантом и Мэем, был какой-нибудь физический или умственный недостаток, мешавший им нормально сотрудничать с коллегами из других отделов. Освальд Финч, к примеру, служил патологоанатомом со дня основания отдела. Он не был строгим приверженцем устава, доверял своему природному чутью, был рассудочен, осторожен и склонен слегка занижать ожидаемый эффект, но никто, кроме Брайанта, не хотел иметь с ним дела, потому что Финч походил на викторианского плакальщика и от него за версту несло дешевым лосьоном, с помощью которого он пытался заглушить зловоние смерти.

– А та последняя женщина, Колин, – неужели было необходимо выслушивать ее рассказы о походе за покупками? – спросила Лонгбрайт, так и не познавшая радостей шопинг-терапии, поскольку всегда была на мели. Большая часть ее одежды, приобретенная в магазинах для экономных женщин, была еще шестидесятых годов и придавала сержанту вид потасканной старлетки. Умная и жесткая, Лонгбрайт отпугивала мужчин откровенной чувственностью, которую так и не научилась обуздывать.

– Их нужно выслушивать до конца, сержант. Этому научил меня мистер Брайант. Самую важную информацию получаешь, когда они думают, что ты уже закончил снимать показания.

– Ладно, но этим домом займусь я – попробую разделаться с ним побыстрее.

Лонгбрайт поставила галочку возле девятого дома и поднялась по ступенькам следующего здания. Блокнот Мэя превращал написанный от руки текст в электронный документ и отправлял его на компьютер Мэя для дальнейшей обработки.

– Мне нравится эта улица – какая-то она уютная и старомодная, – заметил Бимсли, отряхивая дождевую влагу с ворота куртки. – Точно как старый дом моей бабушки в Дептфорде – до того, как его снесли. Муниципалитет счел его трущобой только потому, что туалет был во дворе, но бабушке в том доме все равно жилось лучше. А тут странная нумерация, да? На одной стороне тридцатые и сороковые номера, на другой – с третьего по седьмой.

– Одна сторона, вероятно, была продолжением другой улицы, а вот противоположную сторону достроили позднее, и нумерацию стали вести заново. Это не такая уж и редкость. – Лонгбрайт позвонила в дверь дома номер сорок три. – Сколько хозяев нам не удалось повидать?

– Пока отсутствуют только трое, что не так уж плохо.

– А это потому, что они домовладельцы «второй ступени».

– Что ты имеешь в виду?

– Сперва люди обычно приобретают в собственность квартиру, верно? Это как бы первая ступень. А вот такие дома покупают уже после того, как продали то, первое жилье. Здешний садик напоминает о детстве, но комнаты слишком малы, лучше всего подходят паре с одним малышом: муж делает карьеру, а жена сидит дома с ребенком. А уже потом – «третья ступень», когда покупается дом побольше, на случай прибавления в семействе.

– Думаешь, жена не работает? – усомнился Бимсли.

– Когда как. Здесь живут ирландцы-католики, а они не особенно жалуют приходящих нянь.

– И откуда тебе все это известно, Дженис?

– А как иначе? Надо знать местные порядки. Мы же детективы.

Дверь открылась, и опрятная блондинка лет под тридцать холодно улыбнулась незваным гостям. В ожидании объяснений она тщательно вытерла руки о потертые джинсы. Из глубины дома доносился звук телевизора, – должно быть, маленький ребенок смотрел мультики.

Лонгбрайт указала на ламинированное удостоверение, прикрепленное к ее куртке.

– Извините за беспокойство. Мы обходим дома по этой улице и опрашиваем всех, кто был знаком с пожилой дамой из дома номер пять, покойной миссис Рут Сингх.

– Я и не знала, что она скончалась.

– Не могли бы вы сказать мне свое имя, для отчета?

– Миссис Уилтон. Тамсин Уилтон. Мой муж Оливер Уилтон. А когда она умерла?

– В воскресенье вечером. Вы были дома?

– Да, но я ничего не слышала и не видела.

Лонгбрайт мысленно отметила: тот тип женщин, которые хоть и знакомы со своими соседями, но никогда с ними не общаются. Врожденное чувство классового барьера, неявное, но твердое, не позволяет им сближаться с другими людьми.

– Не было ли на улице незнакомых машин? Может, кто-то бродил возле ее дома между восьмью и десятью?

– Насколько мне известно, нет.

– А если вы спросите мужа?

– Не думаю, что он мог бы…

Лонгбрайт заглянула в блокнот.

– Вчера вечером он чинил свою машину, не так ли?

Это замечание явно задело миссис Уилтон.

– Да будет вам известно, это моя машина. И он всего лишь очистил ее от листвы и освободил багажник.

– А сегодня он дома?

– Сегодня – рабочий день, и он на работе.

Миссис Уилтон смотрела на Лонгбрайт, словно бы дивясь ее глупости. Если таким образом она хотела отпугнуть сержанта, то этот номер не прошел. Под эффектным внешним обликом Дженис – в точности как у многочисленных звезд старых фильмов, служивших ей образцом для подражания, – скрывалась шкура носорога. Она протянула блондинке визитку с координатами отдела:

– Вы можете позвонить мне по этому номеру – звонок для вас бесплатный – или отправить нам мейл, если вы или ваш муж что-то вспомните.

– А мистер Брайант тоже ходил по домам, когда был моложе? – спросил Бимсли, направляясь к следующему дому.

– Он и до сих пор ходит иногда, хотя ему необходимо пользоваться палкой. Джон купил ему красивую трость с серебряным набалдашником в магазине «Джеймс Смит и сыновья» на Нью-Оксфорд-стрит, и теперь Артуру уже не отвертеться. Он очень хорошо опрашивает свидетелей на местах благодаря прекрасному знанию этих краев. Конечно, он невыносимо груб с людьми, но они с этим мирятся из уважения к его летам. И потом, он ведь не нарочно – просто так получается. Раньше вежливость была одним из величайших орудий закона. Мы побеждали противника улыбкой. Теперь за это могут и пристрелить. Ладно, перейдем к следующему свидетелю.

Они позвонили в дверь дома номер четыре и представились робкой египтянке Фатиме Карнеши, живущей с мужем Омаром, железнодорожным охранником, в настоящее время несущим караул на станции метро «Арчуэй». По-видимому, Фатима привезла с собой в Англию египетские традиции: поскольку она старалась не выходить из дому, то редко встречала соседей, да и тщательное выполнение домашних обязанностей не оставляло ей времени на общение. Пару раз она видела миссис Сингх в саду, но они не разговаривали. Лонгбрайт смекнула: вероятно, муж миссис Карнеши предпочитает покорных, зависимых женщин. Дженис допускала важность домоседства в иерархии египетского брака, однако ежедневное столкновение со столь разными культурами требовало внимания к мелочам.

Дверь дома номер шесть, расположенного на другой стороне, открыла женщина с ядовито-зеленой косметической маской на лице и с полотенцем на голове.

– Простите, но это единственное средство от похмелья, – объяснила она резким, сильным голосом. – Вы из полиции, верно? Ходите по домам, но при этом не похожи на «Свидетелей Иеговы». Если я вас впущу, вы затопчете мне весь пол, да? Я как раз жду одного типа, чтобы покрыл мне лаком паркет в коридоре, а на нем остаются следы. Я Хизер Аллен. – Приглашая их в дом, она протянула руку для приветствия, но тут же отдернула ее и стала дуть на ногти. – У вас чудесный лак, мне кажется, я еще не видела такого оттенка.

– Его перестали выпускать в пятидесятые, – призналась Лонгбрайт, пряча руки. – Приходится специально заказывать у театральных поставщиков.

Это был первый случай, когда на лак обратили внимание.

– Как необычно! Что вам предложить? Полагаю, вы не пьете на службе, а у этого малого, судя по его виду, нос еще не дорос. – (Теперь Бимсли пришла очередь конфузиться.) – Я плохо знала старую леди – вы ведь о ней всех расспрашиваете? Правда, пару раз я оказывала ей услуги. Сама она из дому не выходила. Ее брат купил ей такую маленькую моторизованную штуку вроде коляски, но она ею не пользовалась. Не знаю почему – скорость этой коляски не превышает восьми миль в час.

Уловив в щебетании женщины призвук истерии, Лонгбрайт мысленно сделала еще одну заметку: эта проводит слишком много времени в одиночестве и хочет показать окружающим, что у нее все тип-топ.

– Когда вы в последний раз оказывали ей услугу?

Хизер Аллен на мгновение задумалась, заправляя блестящий каштановый локон под полотенце.

– Перед уик-эндом – кажется, в пятницу – она сказала, что ей нужен хлеб.

– Как?

– Что значит – как? – встревожилась миссис Аллен.

– Как она могла вам это сказать? Вы к ней заходили?

– О нет, что вы… Просто был хороший день, и она стояла у задней двери.

– Неужели она больше ничего не говорила? Только попросила вас купить хлеба?

– Нет, хотя… нет, точно нет. Нет-нет. Я уверена, она больше ничего не говорила.

Лонгбрайт что-то почувствовала:

– Не говорила ли она, к примеру, что чем-то обеспокоена? Может, ее что-то тяготило?

– Ну, это как сказать…

Миссис Аллен стала незаметно теснить гостей к выходу. Лонгбрайт отступила, отмечая про себя склонность хозяйки к агрессии.

– То есть? – обратилась сержант к миссис Аллен.

– В общем, было три письма. Полагаю, вам о них уже рассказали.

– Может, вы мне расскажете?

– Но это меня совсем не касается. – Явно паникуя, хозяйка заговорила на повышенных тонах.

– Все, что вы скажете, будет сохранено в строжайшем секрете, – заверил ее Бимсли.

– Это казалось таким ребячеством – не ей, конечно же… В ее почтовый ящик подбросили какие-то расистские письма. Вроде бы времена таких писем прошли…

– Откуда вы об этом узнали?

– Понятия не имею. Может, она сама мне сказала, а может, кто из соседей, а вот когда – не помню. Я этих писем не видела.

– Она знала, кто их писал?

– Не думаю. То есть у нее вообще не было знакомых.

– Надеюсь, вы сообщите нам, если всплывут какие-то подробности.

Лонгбрайт достала еще одну визитку, хотя и была совершенно уверена, что миссис Аллен не позвонит. У иных людей недоверие к полиции – род инстинкта, с которым не справиться при всем желании. И все-таки Дженис нравилось заглядывать в дома к очевидцам. Например, дизайн этого жилища был слишком спокойным и безликим, в особенности для женщины, предпочитающей леопардовую расцветку.

– Ну же, поторапливайся, – подстегнула Лонгбрайт напарника, когда они снова вышли под дождь. – Пора назад, в офис. Время заметок и зарисовок.

– Но я не делаю зарисовок. А заметки вроде бы по твоей части.

– Мистер Брайант хочет посмотреть, на что способен ты.

– Но у меня жуткий почерк, – запротестовал Бимсли, едва не налетев на дерево.

– Та же проблема была у Джеймса Джойса. Ничего, справишься.


Артур Брайант знал Лондон слишком хорошо.

Он был специалистом в этой области еще с детства, поскольку здесь сходилось так много притягательных и таинственных тем. Спустя годы Брайант оказался хранилищем бесполезной информации. Он помнил, что случилось в «Слепом нищем» (Малыш Ронни Крей убил Большого Джорджа Корнелла тремя выстрелами в голову) и где лысеющий Джек Маквити по прозвищу Шляпа был найден мертвым в своем «форде-зефир» (Сейнт-Меричерч-стрит, Родерхайт), помнил, как владелец «Маркса и Спенсера» уцелел после покушения, устроенного Карлосом Шакалом в Куинс-Гроув (пуля отскочила у него от зубов), и где пекут недурные пироги с патокой («Оранжерея», Кенсингтон-Палас). Он знал, что Махатма Ганди останавливался в Боу, Карл Маркс – на Дин-стрит, Форд Мэдокс Браун[11] – в Кентиш-Тауне, знал, что на Освальда Мозли[12] однажды напали на Ридли-роуд еще до того, как там открылся рынок, что в Ноттинг-Хилле когда-то был ипподром, что лондонский дельфинарий в семидесятые годы находился на Оксфорд-стрит и что рыбная палатка Толстяка Айзекса все еще работает в Олдгите. По какой-то причине Брайант помнил и то, что квартира Джона Стида из «Мстителей» на самом деле располагалась в Дьючесс-Мьюз, W1. Увы, проку от всех этих знаний было не много, – напротив, он только кренился под их грузом.

Но Брайант не чувствовал усталости, хотя уже близилась полночь. Порой ему случалось вздремнуть днем, но он почти никогда не ложился раньше двух часов ночи, а вставал всегда в шесть утра. С возрастом пришла бессонница; он не мог спать – боялся покинуть этот мир, не совершив напоследок ничего значительного.

Лонгбрайт распечатала опросы жителей Балаклава-стрит со своей электронной штуковины и предусмотрительно оставила экземпляр распечатки на столе Брайанта, зная, что он будет работать в ночь. И Артур в долгу не остался: утром на новом столе Дженис лежала розовая роза – ее любимый сорт, носящий имя певицы пятидесятых Альмы Коган.

Брайант изучал имена в списке, массируя мешки под глазами. Опрошены семь жильцов из десяти плюс два человека в саду за домом плюс заявление от брата, при этом никаких незнакомцев или необычных происшествий в воскресенье вечером – ситуация близка к тупиковой. У старой дамы не было ни друзей, ни, по-видимому, врагов, если не считать автора расистских писем, – впрочем, о нем упомянула одна только миссис Аллен. Финч уже осмотрел тело и не обнаружил ничего подозрительного, кроме ушиба на затылке, слишком незначительного, чтобы вызвать какой-либо серьезный эффект, и большого количества мутной воды в горле – явно не из чистого лондонского водопровода, но из какого-то грязного источника, который они надеялись установить в ходе экспертизы. Но что же это могло быть? Ей влили это в горло насильно? Дождевая вода? Но зачем? Брайант зажег трубку, виновато косясь на табличку «Не курить», с умыслом прикрепленную над его столом, и попытался представить, что же все-таки могло произойти.

Предположим…

Предположим, Бенджамин Сингх обнаружил, что сестра утонула в ванне. С маленькими детьми такое случается с тягостной регулярностью, а старики часто ведут себя как дети. Ванная располагалась внизу, в одном ряду с кухней и столовой, ниже уровня дороги со стороны фасада, но на одном уровне с внутренним садиком. Что если Бенджамин зашел в дом, спустился по лестнице и, испугавшись при виде мертвого тела, достал сестру из ванны, одел ее, усадил на стул? От испуга и горя люди порой ведут себя странно. Возможно, Сингх был слишком растерян, чтобы признаться в своем поступке. Но нет – на коже остались бы следы. Предположим, Рут Сингх была наверху и парила опухшие ноги, а потом спустилась вниз, чтобы вылить воду из ванночки для ног, – она могла поскользнуться, удариться головой о ступеньки и, в результате довольно странного падения, захлебнуться в ванночке. Брату, само собой, не хотелось, чтобы ее нашли в таком положении. Возможно, он взял ванночку, вылил из нее воду и отнес ее на место. А умолчал он об этом, поскольку знал: у него могут быть неприятности из-за того, что он самовольно переместил тело.

Эта версия была маловероятной, но не лишенной смысла. Дело в том, что, обыскивая дом по совету Мэя, Бимсли обнаружил такую ванночку внизу – в шкафу. Финч уже отметил, что дело не стоит выносить на суд присяжных, поскольку те ограничены тремя вариантами приговора: внезапная смерть, убийство или признание наличия преступления без установления преступника Брайант хотел было спросить совета у Мэя, но передумал. «Ты слишком рассчитываешь на Джона, – одернул он себя. – Он тебя младше, и у него есть жизнь помимо отдела, а у тебя нет. Ты слишком стар, чтобы работать, но не хочешь в этом признаться». Но пенсия означала, что ему придется сидеть дома, глядя, как жизнь проносится за окном, время от времени выползать на шумную улицу и принуждать к разговору равнодушных молодых продавцов или, не приведи господь, выслушивать, как его ровесники перечисляют свои болячки. У него нет ни детей, ни близких родственников, ни сбережений – ничего, кроме работы. Женщины, которых Артур любил, умерли. Свою обожаемую невесту Натали он тоже давно потерял. Он восхищался энтузиазмом молодых, их энергией и свободой, но они редко платили ему дружбой. Молодые практикуют неосознанное предубеждение против стариков, поскольку весь мир уже давно помешался на юности. Люди старшего возраста раздражают их, наскучивают им, не соответствуют неистовому ритму их собственной жизни. В англоязычных странах стариков не уважают, ведь те просто занимают место под солнцем.

Брайант чувствовал, что в его возрасте удовлетворения следует искать в добрых делах – например, в преподавании, – но как можно обучить интуиции? Интуиция говорила ему, что с миссис Сингх произошло нечто ужасное, но у него не было никаких доказательств, а значит, не было и дела. Сегодня вечером сотрудница муниципалитета Кэмдена, занимающаяся конфликтами на расовой почве, навестила мистера Сингха. Она хотела выяснить, действительно ли его сестра получала анонимные письма или становилась объектом других оскорблений по расовому признаку. Бенджамин позвонил Брайанту в состоянии глубокой подавленности. Если бы такие письма и существовали, Рут бы их сожгла и сама бы сгорела от стыда. О таких вещах нельзя говорить муниципалитету Кэмдена; неужели Брайант не понимает, что есть дела сугубо личные? Они с сестрой прожили в Англии всю жизнь, это их родина, – так с какой стати кому-то могло прийти в голову, что они не такие, как все?

Благодаря своей прославленной глухоте к переживаниям пострадавших, Брайант заработал устойчивую репутацию грубияна, однако при необходимости мог проявить не только сдержанность, но и тонкость. Сингх и Брайант, два почти ровесника со сходными убеждениями, проболтали около получаса, и под конец Артур пригласил Бенджамина на лекцию по современному язычеству, которая должна была состояться в новой Британской библиотеке на следующей неделе. Необъяснимой кончины Рут Сингх они больше не касались.

Одна мысль не давала Брайанту покоя: старая дама почти никогда не выходила из дому, – так почему же на ней была верхняя одежда? И если она добровольно проглотила какое-то вещество, то как Бенджамин отнесется к тому, что его ближайшая родственница покончила с собой?

Двери домов на Балаклава-стрит были плотно заперты. Брайанту предстояло их взломать.

5 Шанс

Третья ссора за три дня.

Калли Оуэн знала, почему так происходит, но ничего не могла поделать. Она вытащила еще один пластиковый пакет из зубцов бегущей ленты и уложила в него оставшиеся продукты, аккуратно поместив яйца поверх остального. У входа в «Сомерфилд» расхаживал Пол. Он курил – было видно, как колечки дыма выплывают из-под капюшона его куртки. Вообще-то Пол человек спокойный, но ситуация доконала и его.

Проведя восемь месяцев в тесной квартирке в Суисс-Коттедже, они поссорились с домовладельцем: тот повысил квартплату, но при этом не мог сделать самый элементарный ремонт. Отстаивая свои права квартиросъемщиков, Калли и Пол попросили муниципалитет выступить посредником, и спор разрешился в их пользу. В результате хозяин, приятный в других отношениях грек-киприот с целым рядом владений в Грин-лейнз, попросил освободить квартиру в течение месяца, объяснив, что ему необходимо отремонтировать дом и перепланировать квартиры. Пол отказывался платить за жилье, считая, что хозяин нарушает условия контракта. Калли просто хотела сменить квартиру. Последний их спор был о том, куда им переехать и вообще оставаться ли вместе.

Пол резким движением выбросил окурок на тротуар и вошел в магазин, чтобы помочь Калли с сумками. В супермаркетах он испытывал приступы клаустрофобии и заметно мрачнел, а потому, зайдя в магазин хотя бы на минуту, не мог обойтись без угрюмой сентенции.

– Ты ведь знаешь, если мы переедем поближе, она будет заходить к нам каждые пять минут, – пробурчал он. – И сейчас-то хорошего мало – все эти «Я просто пробегала мимо». Разве у нее есть знакомые в нашем районе?

Мать Калли жила в квартирке за Холлоуэй-роуд. Ей не нравилось, что дочь связала свою судьбу с таким человеком, как Пол, – ее не устраивало ни его свободное расписание, ни сама работа, которая была ей непонятна. Впрочем, она посещала Калли, не столько беспокоясь о благополучии дочери, сколько из желания скрасить собственное одиночество.

– Пол, давай не будем об этом, ладно? Нам нужно купить квартиру, пустить корни. Хватит переезжать с места на место. Три квартиры за четыре года – дошло до того, что мне уже лень распаковать вещи. А уж идея с Кингз-Кроссом…

– Жилье в Кингз-Кроссе могло быстро вырасти в цене.

– Ну да, а пока мы бы входили в собственный дом, спотыкаясь о наркоманов.

– Брось, Калли, приличную квартиру в этом районе нам не потянуть. Ты же знаешь, остается только переехать на окраину.

«А вот теперь главное – не говорить о его безответственности, – приказала она себе. – Лучше перевести разговор на ожидание автобуса».

– Ты просто ни за что не хочешь остепениться, – услышала она собственный голос. – Думаешь, что уже никогда не сможешь сделать все то, о чем мечтал в восемнадцать лет.

– Чушь собачья. Мы собираемся завести ребенка – тебе этого мало?

Ребенок… Калли покраснела и опустила голову. Она знала, что в какой-то момент ей придется выложить все начистоту. И зачем она только сказала ему, что беременна? Что могло послужить ей оправданием? Конечно, у нее действительно была задержка, к тому же они поужинали в ресторане, чего уже давно не случалось, она выпила слишком много вина, а Пол вспоминал о своем отце с таким восхищением, что Калли восприняла это как шифрованный сигнал о готовности к отцовству. Охваченная минутной эйфорией, она сказала Полу, что тест на беременность дал положительный результат. Калли была готова стать матерью, они с Полом все равно бы занялись любовью на днях, и она бы действительно забеременела. Оба хотели маленького, и ей оставалось только претворить их общую мечту в жизнь. Чувствуя, что Пол готов, хотя он и не говорил этого вслух, Калли перестала предохраняться и просчитала благоприятное время. Она выбрала позу, максимально способствующую зачатию, и их занятия любовью приобрели интригующий привкус необходимости.

Но Калли так и не зачала. Время шло, и она все глубже увязала во лжи. Раньше она и представить себе не могла, что равнодушие Пола к гинекологическим вопросам окажется ей на руку. К счастью, ему все было едино – что матка, что материнская плата компьютера. И то и другое от слова «мать». Он и так считал ее мечтательницей, фантазеркой, а теперь был бы вправе назвать лгуньей.

– Вот и прекрасно, что нам еще нужно? – Пол поставил сумки и плотнее натянул капюшон, поскольку дождь усилился. – Ага, опять очередь на автобус. Ненавижу эту чертову страну – дождь, дорожные работы, эта чертова некомпетентность, у всех такой жалкий вид, мечутся между магазином и пабом как заведенные, а теперь еще и лето кончилось, так что впереди целые месяцы чертова дождя.

Калли едва не сказала: «Так что же ты не отправился путешествовать, когда была такая возможность?» – но на этот раз слова не успели сорваться у нее с губ. Она знала: он жалеет, что ему пришлось пойти на работу сразу же по окончании школы (его брат предпочел поездить по свету), а теперь история с ребенком оборачивалась против Калли, играя роль ловушки и усиливая отчужденность между ними.

Вернувшись в свою квартиру на четвертом этаже, они уткнулись в новый замок. Взбешенный, Пол отправился выяснять отношения с хозяином, а Калли в окружении сумок уселась на мрачную лестничную площадку, пытаясь не терять самообладания. Ссора между Полом и домовладельцем разгоралась, и пришлось вызвать полицию.

Калли не понимала, почему все так быстро пошло насмарку. Она неплохо зарабатывала как модель, но после двадцати пяти найти работу стало труднее – в этом бизнесе дискриминация по возрасту особенно ощутима, – и вскоре ее уже приглашали не в модные журналы, а только в каталоги. Пол работал в отделе поиска артистов одной фирмы звукозаписи, переживающей не лучшие времена. Время суперклубов и знаменитых ди-джеев миновало, и он мог запросто лишиться места. Все стало куда сложнее, чем было, когда они только встретились, и Калли очень не нравилось, как это влияет на их отношения. В жизни постепенно возникали все новые сложности, у Калли и Пола оставалось все меньше маленьких радостей, и они все реже смеялись. Пол на два года младше и приобрел неприятную привычку обращаться с Калли как с более взрослой женщиной, ожидая, что она будет решать его проблемы.

Вечером в то самое воскресенье, когда их выставили из квартиры, молодые люди перебрались к брату Пола в Эджвер. После двух недель, в течение которых им приходилось спать на дорогом и неудобном дизайнерском кожаном диване, а Пол периодически погружался в молчаливое оцепенение, Калли решила взять ситуацию в свои руки, пока между ними не случилось непоправимое. Она отправилась за советом к старой школьной подруге. Хизер Аллен чокнутая, все это знали, но она честолюбива, предприимчива, и у нее всегда есть идеи. К тому же на ее счету хороший дом и выгодный брак; одним словом, не самая плохая мысль прибегнуть к ее помощи.


– Кто умер? – спросила Калли, следуя за Хизер в холл дома номер шесть по Балаклава-стрит.

– А, катафалк. Цветов маловато, да? – Хизер выглянула в дверь. – Досадно. Я еще подумала – что там за шум? Умерла старая дама из соседнего дома. Честно говоря, мы ее почти не видели. Она не выходила из дому. Продукты ей приносил брат, тоже далеко не мальчик. Пойдем на кухню, я тут кое-что испекла.

Калли было трудно представить, как ее школьная подруга хлопочет по хозяйству, но она покорно пошла за ней.

– В общем, я решила заняться готовкой из-за всех этих чертовых кулинарных программ по телику, но мне так и не удалось сделать все по рецепту. Какой-то крутой шеф-повар, кокни, метался по кухне, отсыпая и отливая всякую всячину в мерные кружки, а у меня не нашлось и половины необходимых ингредиентов – пришлось их чем-то заменять, потом он уже совсем развеселился и начал жонглировать сковородками над большим огнем, чем окончательно сбил меня с толку. Скажу я тебе, этот повар меня достал. Правда, задница у него что надо. Можешь попробовать, но за последствия не ручаюсь. – Она отпихнула в сторону противень с плоским, почерневшим шоколадным бисквитом и разорвала обертку чизкейка из «Уэйтроуза». – Не садись там, возьми табуретку, а то вся будешьв кошачьей шерсти. Клео как-то умудряется оставлять белые волосы на темных предметах и наоборот – единственный ее талант. Наследство от Джорджа. Бог ты мой, ну и худющая же ты! Сидишь на диете или у тебя булимия? Наверно, все еще работаешь моделью?

– Должна была работать сегодня, но взяла выходной по болезни, – призналась Калли. – Я не часто этим занимаюсь – Бог свидетель, как нам нужны деньги, но в последнее время я дошла до точки и просто не могла себя заставить пять часов позировать в термобелье, улыбаясь как идиотка. Они сказали, что я могу сделать это в понедельник. Нас выставили из Суисс-Коттеджа.

– Из этой жуткой плюгавой квартиренки? Наконец-то – поздравляю!

Хизер, по-видимому, никогда не думала, что говорит. Она включила чайник, вытащила из холодильника молоко и, что было более странно, сахар и принялась споласкивать чашки. Думая о подруге, Калли всегда представляла ее за тремя или четырьмя занятиями одновременно. Кухня была настолько ослепительно чистой, что казалась студией для съемок кулинарной передачи. Хизер обладала нервной энергией того типа, что вызывает усталость у окружающих. В ней скопилось слишком много неизрасходованных сил. Присущий ей дух соперничества отличает женщин, которых никогда не принимали всерьез. В конечном счете ее неистовый энтузиазм немного подавлял других.

– Я согласилась снять эту квартиру с Полом только потому, что она рядом с его работой. К сожалению, у домовладельца оказались другие планы. Теперь мы спим в гостиной Нила, и, кажется, я начинаю раздражать его подругу. По утрам она первым делом врывается на кухню, гремит там посудой и шумно вздыхает. И потом, мне неприятно, как Нил косится на мои ноги.

– Итак, Пол. – Хизер постучала малиновыми ногтями по разделочному столику, поджидая, пока закипит чайник. – Здорово, конечно, что у него есть ты. Он ведь не способен долго удерживаться на одном месте, да? Слишком невелик объем внимания. Забавно, как это женщины всегда заглядывают далеко вперед, а мужчины еле-еле фокусируются на том, что произойдет в течение суток.

Между Хизер и Полом существовала давняя взаимная антипатия. Именно по этой причине подруги не виделись последние два года.

– Если ты так хочешь, чтобы у вас с Полом все срослось, почему бы тебе не купить какую-нибудь квартиру и не покончить с этим? – Хизер налила чай, разложила печенье, выложила подставки для чашек и вымыла раковину. – Лучшее, что мы с Джорджем когда-либо сделали, – купили этот дом.

– Как он, кстати?

– О, – Хизер только махнула рукой, – работает без передышки, заколачивает бешеные бабки, но слишком много ездит, чтобы получать от них удовольствие, да и у меня одна радость – болтаться с приятельницами. Когда слишком часто бываешь в «Харви Николз», персонал начинает посматривать на тебя с жалостью. Впрочем, могло быть и хуже, если бы Джордж все время играл в гольф.

– А где он сейчас?

– Уехал в Ванкувер на неделю. Спросил, что оттуда привезти. Я сказала: «Ванкувер? Можешь не беспокоиться». Общаемся мы теперь в основном по мейлу. Послушай, вы купите квартиру, и все устаканится. Переезды ужасно раздражают, в особенности такие частые…

– Я сказала ему, что беременна.

Если Хизер и удивилась, то виду не подала.

– А это не так?

– Нет, мы говорили об этом раньше, а тут пошли в итальянский ресторан в Кентиш-Тауне…

– «Хлеб и вино»? Такой симпатичный, с гирляндами чеснока?

– Я заказала бутылку «Соава» и немного увлеклась. Я думала, мы действительно попробуем, но он переел и просто хотел спать. Я слишком долго скрывала от него правду, и теперь он ждет, когда я начну таскаться к доктору. На самом деле он не хочет ребенка – говорит, что хочет, но я по глазам вижу, что нет. Он считает, что это свяжет ему руки и он уже никогда не поездит по свету, как Нил, и теперь ему придется повзрослеть, и я не знаю – все идет прахом…

– Ты ничего не изменишь в своей жизни, пока будешь спать на чужом диване, – сказала Хизер. – Это первое, с чего нужно начать.

– Тебе так повезло с этим домом. Мощеная улица – прямо как в черно-белом фильме пятидесятых годов.

– Знаю. Вся эта старина малость липовая, но у нас действительно есть молочник, мальчик с газетами, точильщик ножей, старьевщик, а летом еще и фургоны с мороженым. Мужчины возятся со своими машинами на улице, раздевшись до пояса и вспоминая детство. Женщина в доме напротив до сих пор моет крыльцо. Иногда по утрам кажется, что мимо вот-вот пройдет Норман Уиздом[13] со стремянкой. У нас даже есть собственный нищий – настоящий старый бродяга, хромой и бородатый, а не один из этих литовцев со спальными мешками. И ты не поверишь, как тут все дешево! Городской шик, понимаешь ли, куда лучшее капиталовложение, чем какая-нибудь квартирка в Кенсингтоне, а у нас еще есть домик в Норфолке, правда, я не езжу туда одна – кому интересно торчать там на фоне голого пейзажа? Гуляешь до посинения, и больше ничего. Правда, здесь мы зажаты между двумя кошмарными муниципальными домами, да и школ приличных нет, хотя я и не собираюсь заводить ребенка. Зато здесь тихо, и у всех садики. Не совсем рай, конечно, – вон сколько разбойных нападений у метро.

Хизер поставила кружку.

– Знаешь, а почему бы тебе не купить старухин дом? Ты же всегда хотела дом с садом. Думаю, его сейчас выставят на продажу, и какой-нибудь застройщик с руками оторвет. Она жила там много лет, так что, наверно, понадобится серьезный ремонт, что и хорошо – не будут заламывать цену.

– А разве туда не вселится ее брат?

– Сомневаюсь, что он горит желанием карабкаться по лестнице. Эти дома довольно маленькие, зато трехэтажные.

Калли не позволяла себе предаваться фантазиям.

– Что толку мечтать об этом доме? Все равно он мне не по карману.

– Ты не можешь об этом судить, не зная цены.

Взгляд у Хизер был решительный и слегка безумный – Калли помнила его еще со школьных дней. Он всегда сигнализировал о том, что подруга увлеклась решением чьей-либо проблемы.

– Знаешь что, я сама спрошу. В конце концов, я знаю брата. Надо посмотреть, здесь ли он.

– Хизер, он хоронит сестру. Нельзя досаждать человеку в такой день.

– Тебе когда-нибудь приходило в голову, что шанс упускать нельзя? Мы не спросим – спросят другие. Давай, не будь размазней.

– Не могу, это же похороны. Так нельзя.

– Слушай, я просто выражу ему соболезнования и спрошу, собирается ли он въезжать в ее дом, а ты подожди здесь.

Как всегда, Хизер была заводилой. Так уж повелось с тех пор, как им исполнилось одиннадцать и девять. Когда Хизер обвинили в том, что она таскает безделушки из шкафа, Калли взяла вину на себя и так никому и не призналась. Пока Хизер перебегала через трассу и прогуливалась по железнодорожным путям, Калли покорно топталась у обочины или плелась рядом с путями, поджав губы и опустив глаза. Дьявольски изворотливая, Хизер играла со старшими мальчиками в ужасные игры, а Калли, обладавшая ангельским сердцем, была до невозможности правдива. Мужчины и деньги развели их в разные стороны, но, возможно, настало время снова стать подругами.


Калли сидела на кухне и ждала. В доме было невероятно тихо. Подойдя к окну, она увидела, что на улице никого нет, кроме мужчины и женщины из похоронного бюро, – спокойные и неподвижные, одетые в аккуратные черные костюмы и цилиндры с лентами, они походили на шахматные фигуры. Они повидали тысячу похорон, и в их старательной меланхолии, столь не соответствующей современному городу, ощущалась какая-то старомодная грация.

Было невероятно тихо и спокойно. Даже хмурые облака над крышами, казалось, остановили свой бег. Неужели все это меньше чем в трех милях от Пикадилли-Серкус? Сквозь забрызганное дождем стекло Калли видела башню «Бритиш-Телекома», хотя ее верхушка спряталась за тучей. Трудно себе представить, что еще уцелели такие вот послевоенные уголки, как этот. Темные домики. Тихие прохладные комнаты. Тикающие часы. Оседающая пыль. Полированная мебель. Время, повернутое вспять, к скуке детства. Дома хороши, но не лишены некоторой назойливости, словно бы им не терпелось предъявить миру какое-то полузабытое воспоминание. Здесь было что-то успокаивающее, но чувствовалось, что оно должно быть предано забвению: преходящий парадокс, доказывающий только одно: пути назад нет.

Калли опустила занавеску. Хлопнула входная дверь. С довольной улыбкой вошла Хизер:

– Я же говорила: не спросишь – не узнаешь. – Она взяла Калли за руку. – Его зовут Бен Сингх. Звучит как персонаж из «Острова сокровищ», да? Он единственный родственник старухи и намерен продать дом. Он не собирается на этом наживаться – наоборот, хочет продать его как можно быстрее, пусть даже по цене, ниже рыночной. – Она подавила радостный возглас. – Я уверена, ты сможешь сюда переехать, Калли. Дом будет твоим. Наконец-то обретешь независимость. Представляешь, собственный дом?

Калли подумала о темных окнах и дверях, за которыми умерла старая женщина, и ответила подруге неуверенной улыбкой.

6 В воду с головой

– Не понимаю, откуда у вас номер моего мобильника?

Поставив бокал на барную стойку, Пол Фарроу стал разглядывать двух мужчин, примостившихся на высоких стульях перед ним. Они назвались Гарретом и Моссом, что звучало как название старого мюзик-холльного номера, хотя на самом деле они занимались недвижимостью. Из них получилась отличная парочка, что-то вроде современной версии викторианских пивных кружек-тоби: серые костюмы, склеротические щечки, редеющие светлые волосы, небрежно повязанные розовые галстуки, животики, выпирающие между пуговицами одинаковых рубашек в голубую полоску. Более крупный «тоби», Гаррет, носил кольца из золотых монет. Что и говорить, такой облик доверия не вызывал. Пол был одет в рваные джинсы «Дизель» и черный свитер – регалии простого технаря, к которому люди в запонках относятся с пренебрежением. Словом, они были обречены стать врагами еще до того, как один из них открыл рот.

– Прежде я неоднократно имел дело с мистером Сингхом, – сказал Гаррет. – Конечно же, собственность вроде той, что принадлежала сестре мистера Сингха, высоко ценится в этом районе из-за близости к новой железнодорожной ветке, идущей от вокзала Кингз-Кросс. Связь с Европой нас крайне интересует.

– Выходит, мистер Сингх предложил вам сделку?

Пол потеребил нитку сандаловых бус на запястье, продолжая рассматривать собеседников. Они ему ужасно не нравились.

– Не совсем. – Гаррет поерзал на стуле, соображая, как представить факты в наиболее приглядном виде. – Я старался объяснить ему, как важно для него извлечь максимальную финансовую выгоду из полученного им наследства, а тут услышал, что вы ведете с ним переговоры…

– Не слишком ли агрессивная у вас тактика, а?

– Действуем на опережение, приятель.

Пол прихлебывал купленное ими пиво, думая про бесплатный сыр в мышеловке.

– А вам он продавать не хочет, да?

Тут вмешался Мосс. Он, вероятно, вспотел, хотя в пабе «Ананас» на Левертон-стрит было холодно. Барменша Тереза то и дело на них поглядывала: умение предвидеть ссору приходит к бармену с опытом.

– Послушай, сынок, мы в самом разгаре деликатных переговоров с мистером Сингхом, и нам бы меньше всего хотелось, чтобы ты их расстроил.

– Извините, но я так и не понял, чем занимаетесь вы, – резко ответил Пол, направив на Мосса указательный палец. – Вы ведь не служите в его конторе, но при этом работаете вместе с ним – это как?

– Я застройщик, – с гордостью объявил Мосс, хотя с таким же успехом мог признаться, что совращает малолетних. – Мистер Сингх получит хорошие деньги, если продаст недвижимость когда нужно, а главное, кому нужно.

– То есть вам. И сколько же квартир вы собираетесь устроить в доме его сестры?

– Мы еще не решили. Но это будут апартаменты для директоров фирм – знаешь, буковые полы, серебристосерые кухни, мансарды. В десяти минутах от Кингз-Кросса, в паре часов от Европы. Кэмден-Таун скупает все, на что удастся наложить лапу. Золотая лихорадка. Большие деньги, сынок.

– Но мистер Сингх не хочет продавать вам дом. Или я чего-то не понял?

Гаррет переложил спичечный коробок на пачку сигарет, лежавшую возле бокала с пивом.

– Продаст. Он уезжает в Австралию.

– Не вижу связи.

– Его старшая дочь живет в Брисбене. Он хочет быть с ней, поскольку со дня на день она ждет близнецов, вот он и торопится с продажей.

– Так за чем же дело стало?

– Мистер Сингх здорово продешевит, если продаст дом в его нынешнем состоянии.

Разговор начал утомлять Пола. Он смотрел на стайку дубовых листьев, кувыркавшихся за окном паба, побитых дождем и ветром. Где-то воздух был теплым и благоухал ароматами моря – где-то, но не в этом полушарии…

– Кажется, я начинаю понимать. В настоящее время рынок замер, и ветка от Кингз-Кросса будет строиться еще долгие годы, но если вы купите недвижимость сейчас и запустите туда вашего приятеля, чтобы он установил там встроенные светильники и ванны класса люкс, то сделаете состояние, когда из Европы наконец хлынут большие шишки.

– Едва ли мы сделаем состояние на одном доме, мистер Фарроу. Это капля в море, пока мы не начнем масштабную реконструкцию во всем районе. Но дом номер пять по Балаклава-стрит мог бы стать пилотным проектом – моделью для остальной недвижимости в округе.

– Слушайте, все это пустые рассуждения, поскольку Сингх уже согласился продать дом моей девушке. Она ему понравилась.

– Но вы еще ничего не подписали, – улыбнулся Гаррет. – Насколько мне известно, все еще на стадии обсуждения. Я мог бы компенсировать вам неудобства, вызванные необходимостью подыскивать другое жилье…

– Конечно – из ваших собственных каталогов, причем цену вы поднимете на сумму, равную сумме взятки.

Гаррет достал из портфеля белый конверт и положил его на стойку бара.

– Знаешь, парень, мы бизнесмены, а не комедийные гангстеры, так что это всего лишь компенсация – обычное для нашего бизнеса дело, тебе, видать, непонятное. Можешь считать это платой за то, что подготовил нам почву.

– Но я и пальцем не пошевелил.

– Твоя девушка говорила с мистером Сингхом и завела разговор о продаже. Она проложила нам дорогу. Получается, вы поработали на нас, и мы хотим оплатить ваши услуги. Все, что от вас требуется, – это оформить собственность на наше имя.

– Ну, мужики, вы даете! – изумленно покачал головой Пол. – Оглянитесь вокруг. – Он провел рукой по гладкой поверхности стойки. – Сколько, по-вашему, этому пабу лет?

Гаррет и Мосс недоуменно переглянулись.

– Не знаю, – сказал Гаррет. – Гарнитура вроде старинная – может, год тысяча восемьсот семидесятый?

– Пару лет назад строительная компания попыталась снести этот паб и построить здесь офисное здание. Местные жители подняли такой шум, что муниципалитету пришлось включить бар в список охраняемых объектов, и застройщик остался с носом. Теперь паб – самое популярное место в районе. Его завсегдатаям такие, как вы, поперек горла. Странно, что вас вообще сюда пустили, – видно, сигнализация «против подонков» не сработала.

– Муниципалитет не возьмет под защиту дом Сингха, мистер Фарроу. – Гаррет убрал конверт, а вместе с ним и улыбку с лица. – На Балаклава-стрит нет ничего стоящего – скверные дома, прогнившие полы. Вам придется менять проводку, сантехнику, крышу, проводить гидроизоляцию. Это встанет в кругленькую сумму. Дом нужно снести и построить на его месте новый, но муниципалитет Кэмдена не выдаст разрешения на реконструкцию – если, конечно, как следует не подмазать. Словом, вы только что упустили выгодную сделку.

– Но вы-то чего переживаете? – Пол встал, собираясь уходить. Он рвался на свежий воздух, и в этом плане его устраивали даже улицы Северного Лондона. – Спасибо за пиво.


– Речная вода, – раздраженно повторил Освальд Финч. – Какая часть этого словосочетания тебе непонятна?

– Жертву обнаружили на стуле, а не выловили из Темзы, – ответил Брайант. – Откуда взялась речная вода?

– А ты, часом, не знаешь, какое самое распространенное орудие убийства в Англии? Отвертка. Ты хоть раз притаскивал мне человека, убитого отверткой? Нет, я вечно получаю человеческие жертвоприношения, расчлененку в мешках для мусора и отравленных ядом кураре. Мог бы хоть раз подкинуть мне работенку попроще. Нормальное признание вины: «Он пошел на меня, и я его ударил». Простое нападение без отягчающих обстоятельств тебя не устраивает?

Брайант оглядел унылые зеленые стены морга на Бейхем-стрит. Длинные газосветные лампы жужжали над головой, как эхо давнего сотрясения мозга. Это полицейское здание (бывшая викторианская школа) пока что успешно противостояло модернизации. По потолку проходили гремучие стальные вытяжные трубы, призванные уменьшить отвратительный запах химикатов, но Смерть явно облюбовала это помещение и могла бы даже почитывать здесь газетку. Хладнокровие Финча, склонившегося над полиэтиленовым покрытием, словно скорбный топор, добавляло мрачности происходящему.

– Из какой реки эта вода? – прервал молчание Артур. – Когда нам вернут образец?

– Его уже вернули. Твой парень, Кершо, принес его пару минут назад. Кстати, он мне даже нравится. По-моему, он знает, что делает, и в этом его приятное отличие от тебя.

– Странно, раньше тебе никто не нравился. Ты не замечал, что у фруктовых жвачек начисто пропал вкус с тех пор, как в них перестали добавлять искусственные ароматизаторы? – Брайант протянул коллеге упаковку. – Не стоит мне их жевать – к протезам прилипают. Но где же старушка?

– Я убрал миссис Сингх. Не стоит унижать ее, выставляя напоказ в этой комнате. Ты заметил, какой тут свет? Прямо как в «Макдональдсе».

– И запах такой же. Вы что, мясо жарили?

– Да вот, вчера вечером застукал своего помощника за поеданием донер-кебаба. Я предупредил его, что за такие привычки нам может крепко влететь. Это же стерильная зона, хотя я уже сбился со счета, сколько раз находил твои таблетки от кашля в мешках с телами. В моей базе данных по токсикологии нет противоядия от леденцов. А вот и твой мистер Кершо.

Брайант был изумлен. Новичок явно пришелся Освальду Финчу по душе. Возможно, старик знал о влиятельных покровителях Кершо, хотя в столь преклонном возрасте едва ли мог надеяться на продвижение по службе. Глазастый и белокурый, в очках и мятой одежде, с непослушным вихром на лбу, длинный и худой, как бенгальская свеча, Кершо казался осовремененной версией Финча. Он похлопал по обернутому в полиэтилен листку с анализом и ухмыльнулся, напомнив Брайанту его самого в двадцатилетнем возрасте.

– В общем, это не совсем яд, – сказал он, – но здесь достаточно дряни, чтобы вызвать у жертвы сильную боль в желудке, если бы, конечно, это туда попало. Немного ртути и свинца, разные вредные нитраты и множество любопытных бактерий – например, криптоспоридии, шныряющие в мертвой воде и сдерживаемые только низкими температурами. Такой вот «суп из чудовищ».

Он передал анализ Финчу, чтобы тот прочитал гистограммы.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Финч, глядя поверх очков.

Брайант улыбнулся:

– Полагаю, мистер Кершо имеет в виду название знаменитой карикатуры, напечатанной в тысяча восемьсот двадцать восьмом году и посвященной лондонским водопроводным компаниям. На карикатуре изображено, как перепуганная женщина роняет чашку с чаем, рассмотрев каплю лондонской воды и обнаружив там полчища отвратительных тварей. В то время люди пили воду из Темзы, которая была чудовищно загрязнена экскрементами и гниющими трупами животных.

– Именно, – энергично кивая, подтвердил Джайлз.

– Хочешь сказать, это вода из Темзы? – спросил Финч.

– Так точно.

Брайант заметил, что совпадает с парнем во мнении.

– Бактерии, живущие в мертвой воде?

– Да.

– Но вода в Темзе не мертвая. Далеко не мертвая.

– Простите, возможно, я выразился неясно. Это действительно вода из Темзы, но невероятно застоявшаяся.

– Должно быть, она ужасна на вкус?

– Имей совесть, – возмутился Финч, – откуда ему это знать?

– О, просто отвратительна, – откликнулся Кершо, довольный, что знает ответ на вопрос. Он повернулся к Освальду. – Естественно, я провел вкусовой тест, дабы убедиться, не могла ли жертва выпить воду по ошибке, но это маловероятно. – Он поправил очки на носу. – Мы с мистером Бэнбери проверили содержимое ее чайника – я допускал мысль, что миссис Сингх каким-то образом наполнила его из грязного источника, – но нет, это чистейшая вода из лондонского водопровода, с меньшим количеством микроэлементов, чем в иной бутилированной воде.

– Тогда я не могу себе представить, что эта вода делала у нее во рту, – сказал Артур, предлагая Джайлзу фруктовую жвачку.

– Но ты и должен это выяснить, не так ли? – сердито заметил Финч, раздраженный маневрами Брайанта и Кершо. – Между тем должен вам сообщить, что нас ожидает признание наличия преступления без установления преступника.

– И какова же причина смерти?

– Остановка сердца.

– Это я знаю… – начал Артур.

– Но я говорю, простая остановка сердца. Без всякой причины.

– Причина должна быть.

– Но ее нет, – настаивал Финч. – Внезапно умереть может каждый и когда угодно, хотя в определенном возрасте люди более уязвимы, в особенности в младенчестве и старости. – Патологоанатом прищурился, глядя на Брайанта. – Так что будь начеку.

– Жертва была в какой-то стрессовой ситуации, – сказал Брайант, задумчиво жуя. – Неудивительно – с водой-то во рту. И вот здесь мы можем сделать самую большую ошибку.

– Это какую же? – поинтересовался Кершо.

– Если будем настаивать на логическом объяснении. – Брайант натянул на уши бесформенную шляпу. – Может, покойница просто умом тронулась. Мы знаем о ее душевном здоровье с чужих слов. В больнице «Роял-Фри» куда-то затеряли историю ее болезни.


Сегодня она была очень красива – на фоне мерцающей реки, со светло-русыми волосами, подстриженными до уровня обнаженных белых плеч.

– Не понимаю, – сказал Пол, с виноватым видом садясь за стол. – Мы никогда не ходим в такие рестораны.

Гигантская стеклянная стена башни «Оксо» открывала участок беспокойной реки. Темноту взрезали бело-голубые вспышки – это сварщики работали в ночную смену. Новый город из стали и стекла вырастал на глазах.

– Почему бы и нет, если мы можем себе это позволить, – успокоила его Калли. – И потом, у нас есть поводы для праздника.

– Поводы? – Пол изумленно поднял брови. – Даже не один?

Она стала загибать пальцы:

– Во – первых, ты спровадил злобных воротил с закрученными усами, и теперь они официально отказались от своих притязаний на этот дом.

– А ты откуда знаешь?

– Днем звонил мистер Сингх. У него был разговор то ли с Гарретом, то ли с Моссом, точно не помню. Судя по всему, они решили, что возни слишком много, и теперь умывают руки. Во-вторых…

– Как, неужели они вот так просто сдались?

– Может, ты внушил им чувство вины. Может, они нашли другую старую больную женщину, сидящую на золотой жиле еще ближе к вокзалу. Но самое важное – у меня есть деньги, и я покупаю для нас дом.

– Но как, откуда?

– О, это одна из тех мелочей, которые мы никогда не обсуждали. – Таинственно улыбаясь, Калли откинулась на стуле, пока официант наливал вино. – Не часто я об этом говорю, но – спасибо тебе, Господи, за маму-актрису. Я ведь стала рекламировать детскую одежду еще до того, как научилась ходить. Я снималась для каталогов все то время, что училась в школе. Мама называла это деньгами на черный день. Тебе не кажется, что он наступил?

– Да, но…

– Наконец-то я могу потратить их с толком. Представляешь, Дуррит и Прохвост задумали перепланировать этот дом и втиснуть туда даже не две, а четыре квартиры? Видимо, собирались подкупить каких-нибудь муниципалов, чтобы те разрешили им пристроить еще один этаж, но при этом не собирались платить мистеру Сингху до тех пор, пока не получат разрешения. Само собой, ему не светит ждать месяцами, пока они будут болтаться там с архитекторами и строителями. Он хочет всего лишь быть с дочерью и внуками. Есть и другая причина, по которой он торопится избавиться от дома. Этот дом, Пол, вызывает у него тягостные воспоминания, ведь там умерла его сестра. Мистер Сингх говорит, она получала гнусные расистские письма и очень из-за них переживала. Он не хочет даже переступать порог этого дома, и кто его осудит? Я согласна иметь дело с его адвокатом, а значит, он может уехать, когда пожелает. У меня достаточно наличных для задатка, и я сама разберусь с закладной, но мне потребуется твоя помощь, чтобы оплатить необходимые работы. Мы это осилим, Пол.

– Я еще даже не видел дома. И потом, моя работа висит на волоске. Со дня на день меня могут выкинуть…

– Там есть свободная комната и сад.

Он понял ее по-своему:

– Ты права, нам нужна комната для ребенка. – Пол поднял бокал. – Это еще один повод для праздника, верно?

– Да, это повод для праздника.

– Тогда у меня есть тост. – Он внимательно на нее посмотрел. – За ребенка.

– За ребенка. – Калли подняла бокал, стараясь избегать его взгляда.

– Ты ведь не беременна?

Она посмотрела ему в глаза:

– Нет.

– Так зачем ты сказала, что беременна?

Пол не рассердился. Калли поймала себя на том, что ей неприятно его явное облегчение.

– Я не… я не хотела… – Слова застряли у нее во рту.

– Это не важно. – Он потянулся к ней и накрыл ее ладони своими. Видимо, он наконец-то принял решение. – Понимаешь? Не важ-но.

– Пол…

Появившийся с закусками официант скромно ждал в стороне. Остальные посетители ресторана наблюдали за поцелуем, но, будучи британцами, делали вид, что ничего не происходит. За окном первый шквал дождя прошивал поверхность реки.

7 Сухим из воды

– Ты не понимаешь, каково это, и я не знаю, как тебе объяснить, – проговорила Эйприл и дрожащими руками зажгла потухшую сигарету. Ее пепельница, украденная из ресторана «Мишлен», за полчаса наполнилась окурками «Силк кат». Это была единственная неряшливая вещь в комнате, вся обстановка которой напоминала о более счастливых днях. – Знаю, что Артур хотел как лучше, но я просто не могу этого сделать.

– Я пытаюсь понять, – сказал Мэй. – Можно, я тебе помогу?

Она мотнула головой, словно эта мысль показалась ей нелепой:

– Как? Что ты можешь сделать? Ты же ничего не знаешь.

Тусклая челка почти закрыла ее лицо. Вид у нее был более здоровый, чем Джон ожидал, но встревоженная сутулость вошла у девушки в привычку. Внучка так долго оставалась в тени своего прошлого, что казалось, могла растаять даже от незначительной порции дневного света.

– Эйприл, я всю свою жизнь проработал в полиции и всякого навидался. По моему опыту…

– В том-то и дело, что это не из твоего опыта. Эту проблему не решить с помощью ареста. – Ее голос был тонким и надтреснутым, как весенний лед. – Ты всегда отличался отменным здоровьем, ты считаешь себя непобедимым, к тому же вашему поколению невдомек, как это человек вдруг начинает распадаться, а ведь все не так просто.

– Я знаю, тебе пришлось нелегко…

– Почему ты говоришь об этом так, словно все осталось в прошлом? Мне по-прежнему тяжело. Я хочу работать. Хочу стоять под бескрайним голубым небом. Хочу проходить мимо людей на улице, не испытывая страха. Но когда я открываю дверь, мир накатывает на меня, как прилив.

Девушка закрыла глаза рукой. Он вспомнил, какими яркими были ее метиленово-синие зрачки в детстве. Теперь они казались порядком полинявшими.

Агорафобия стала последней из бед, свалившихся на Эйприл, остро переживавшую смерть матери. Внучка Джона Мэя заболела вскоре после того, как умерла его дочь Элизабет. Годы терапии не оказали на нее почти никакого эффекта. Джон любил ее с отчаянием человека, повидавшего слишком много смертей, но чувствовал в ее сердце болезненную пустоту, которую никому не под силу заполнить. Погибшие братья и сестры, умершие родители, тайные жестокости детей, слишком тесно связанных друг с другом, – семью Мэя постигло столько несчастий, что было трудно не поверить в какую-то несчастливую звезду, преследующую их и несущую им горе и беды.

Три месяца назад, видя явные признаки улучшения и заручившись положительным отзывом доктора, Артур Брайант предложил Эйприл участвовать в новой учебной программе правоохранительных органов. Главная ассоциация офицеров полиции приглашала непрофессионалов поучаствовать вместе с детективами в тренинге, целью которого было преодолеть разрыв между полицией и населением. Такая программа казалась идеальным способом защитить Эйприл, не лишая ее при этом возможности снова обрести некоторую независимость, но у нее начался рецидив, и она снова уединилась среди теней своей чистой, но унылой квартиры.

– Ты же знаешь, никому из нас не нравится, что ты живешь здесь в одиночестве, Эйприл.

Холлоуэй-роуд представляла собой отгороженный от остального мира коридор, полный пабов и недолговечных магазинчиков, торгующих причудливой смесью пластмассовых контейнеров и чехлов для мобильников; слишком многие в этом районе вели жизнь «второго сорта».

– Дедушка, я совсем не зарабатываю. У меня нет денег на другую квартиру.

– Тебе нужно нормальное жилье, настоящий дом, безопасный и светлый. Я же говорил, что помогу тебе материально, – но прошу, не называй меня дедушкой.

– А ты намерен вечно оставаться молодым только потому, что Артур на три года младше и не скрывает своего возраста? Какая уверенность в себе! Ты всегда знал, кем хочешь быть, а вот у меня не было об этом ни малейшего представления. – Потушив сигарету, Эйприл на мгновение задумалась. – Иногда я боюсь, что просто не смогу существовать за порогом этой квартиры. Кажется, как только я выйду на улицу, сразу же растворюсь в воздухе.

Полицейские наблюдательны поневоле. Мэй заметил, что квартира отражает душевное состояние хозяйки, – неподвижно-аккуратные стопки стерилизованной посуды, вилки, в идеальном порядке развешанные на штативе для сушки. Здесь Эйприл могла управлять своим окружением, а там, снаружи, ее подкарауливал пугающий до тошноты беспорядок. Внучке Мэя было всего двадцать три, но душевная травма оказалась слишком глубокой, и девушка опасалась, что так и не сможет прийти в себя. В детстве Эйприл была необузданной, хулиганистой, шумной, неопрятной – этакое дитя природы. Поглядывая на отполированные полки с книгами, расставленными корешок к корешку, на коврики и полотенца, жесткие от чрезмерной стирки, Мэй не находил и следа непослушной девчонки, которую так любил. Проблема осложнялась тем, что не подлежала обсуждению. Смерть матери Эйприл была запретной темой; разговор о ней потребовал бы признания вины, а это могло бы разрушить существующее между ними шаткое доверие. Возможно, придет время, когда погружение в прошлое окажет врачующее действие, но пока деду и внучке приходилось старательно обходить события ужасной ночи, пролегавшие между ними, словно разверстая шахта.

– Артур убежден, что в нашем отделе ты будешь прекрасным офицером по связям. Он считает тебя очень восприимчивой молодой особой. По его мнению, далеко не всему можно научить – что-то должно быть заложено в самом человеке. Он бы не стал предлагать для этой программы тебя, не будь он уверен, что ты справишься.

Эйприл подняла глаза, словно бы увидела его только сейчас, и на мгновение Мэю показалось, что он мог бы склонить ее на свою сторону.

– Дядя Артур. – На ее лице мелькнула тень улыбки. – Я помню аромат его трубки. После его посещений я часто находила под подушкой конфеты, а в доме еще долго пахло эвкалиптом.

Брайант всегда верил в Эйприл, даже в самые тяжелые периоды. Он настоял на том, чтобы она побывала у одной из его старейших подруг, Мэгги Эрмитедж, главы Колдовского собрания святого Иакова-старшего, знавшей толк в человеческой природе не меньше, чем в белой магии. Мэгги накрыла своими ладонями ладони Эйприл, после чего сказала Брайанту, что девушка боится потерять самоконтроль и что ей необходимо как можно скорее поверить в себя. Колдунья предупреждала, что, утратив эту веру, человек легко становится добычей могущественных сил – возможно, дьявольских. Так Мэгги подтолкнула Брайанта и Мэя к решительным действиям, и детективы сговорились вывести любимую внучку в широкий мир.

– Но ты хотя бы подумаешь над этим? Мы готовы вводить тебя в курс дела постепенно. Сначала можешь работать на полставки, потом, если дела пойдут, мы возьмем тебя в команду. У тебя появятся новые друзья.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. – Эйприл постучала по пачке очередной сигаретой. – Дженис сказала, что вы расследуете убийство.

Мэй с облегчением переменил тему:

– В том-то и штука, что это не похоже на убийство. Артур решил помочь старому приятелю, но лучше бы он этого не делал. Мы не знаем ни мотива убийства, ни причины смерти, у нас нет ни отпечатков пальцев, ни других зацепок – ничего.

В девушке проснулось любопытство.

– Ты всегда говорил, что каждый убийца оставляет следы.

– Да, но, к несчастью, все в этом доме покрыто толстым слоем пыли. Я надеялся, что мы сможем изучить микроволокна, проведя лазерное сканирование пола, но шансы что-нибудь найти невелики, а анализ обойдется недешево. Если Раймонд Лэнд узнает, на что Артур готов пойти ради друзей, он придет в ярость. Ладно, по крайней мере, мы снова вернулись в родные стены.

Эйприл улыбнулась:

– Наверное, ты тоже побаиваешься открытого пространства. Это вообще очень английская черта – привязанность к знакомым местам. Жертва жила в Кентиш-Тауне, да? Кстати, ты знаешь, что в среде уличных банд его называют К-Таун? Это потому, что на главной улице дети охотятся за лотерейными билетами. Наркодилеры продают кетамин,[14] заворачивая его в эти билеты. Представляешь, дети вдыхают порошок прямо с ладони и никто не обращает на них внимания. Местные называют это кошачьим валиумом.

– Откуда ты все это знаешь? Ты же не выходишь из дому.

– Нет, но у меня есть друзья.

– Видишь, какую пользу ты могла бы нам принести? Мы с Артуром совсем потеряли связь с внешним миром. У него, правда, есть осведомители среди бродяг и других асоциальных элементов, но вряд ли те, кто занимается телепатией на панели или в мусорном баке, могут служить ценными источниками информации. Просто подумай над нашим предложением, Эйприл, – это все, о чем мы просим.

– Понимаю. Обещаю подумать.

Ее внимание уже отвлекли шелковистые белые розы на подоконнике. Она тут же бросилась выстраивать их в один ряд, словно карандаши, и едва прореагировала на молчаливый уход дедушки.


– Она права, это очень английская черта – поменьше выходить из дому, – произнес Брайант, вешая над заваленным бумагами столом бангкокскую колотушку для изгнания духов. – Мой отец гордился этим домоседством, носил его как кокарду. «Снимай куртку, ничего хорошего тебя на улице не ждет»; «Ни за что бы не согласился жить в стране, где нету „Мармита“»;[15] «Кажется, пойдет дождь, – посидим-ка дома». Если бы не война, отец так бы и не встретился с людьми из других стран, хотя, конечно, ему приходилось их убивать. До тысяча девятьсот сорокового средняя английская семья не уезжала из дому дальше чем на девять миль. Многие не бывали за пределами своей улицы. А теперь посмотри на нас: не можем усидеть на одном месте дольше двух минут. Эйприл выправится, вот увидишь. Всему свое время – не нужно на нее давить.

Артур вынул из своего шкафа молоток для колки ирисок и прибил изображение тасманийского псоглавого демона рядом с завязанной узлом веревкой из человеческих волос, попавшей сюда с китобойного судна. Каминную полку Брайант украсил тибетской диковиной – оправленным в серебро черепом, в чьих глазницах, точно отполированные бельма, поблескивали два лунных камня. Следом явились несколько экземпляров «Восточноанглийского трактата о мирской магии», сборник эссе Г. К. Честертона и распространяемый частным образом том под названием «Садоводческие секреты жены викария». Вскоре ослепительно новый кабинет Брайанта напоминал эзотерический сельский музей.

– Нация торговцев. – Саркастически усмехаясь, Артур взял со стола письмо. – Жадные мелкие собственники.

– Что на сей раз? – вяло отозвался Джон, неохотно отрываясь от экрана компьютера. Постоянные монологи напарника служили своего рода звуковым фоном их офисной жизни.

– Да эти риелторы, Гаррет и Мосс. Опять принялись за старое. На Балаклава-стрит им поживиться не удалось, так теперь они преследуют какого-то божьего одуванчика с соседней улицы. За отсутствием других подозреваемых по делу Сингха я бегло просмотрел досье этих типов. Куча жалоб от местных жителей, пара исковых заявлений, дошедших до суда, но никаких обвинений так и не предъявлено.

– Надеюсь, ты не лазил в мой компьютер? – осторожно спросил Мэй.

– Ты не поверишь, но информация водится не только в интернете. Я всего лишь переговорил с другими жертвами этих проходимцев.

Брайант снова уселся на стул. Хотя радиатор обдавал его ноги раскаленным воздухом, на нем было больше одежды, чем обычно. «Рубашка, свитер, пиджак, пальто и этот мерзкий шарф, который он отказывается выбросить, – дивился Мэй. – Шарф связала для него Альма, и он не в силах с ним расстаться». Бедная квартирная хозяйка была в отчаянии из-за того, что Артур отказался от ее услуг, а Джон никак не мог набраться смелости поговорить об этом с напарником.

– Само собой, Лондон всегда кишмя кишел такими типами, – продолжал Брайант. – На редкость себялюбивый город. Веками корабли, груженные сокровищами со всего света, входили в Темзу, но две трети их грузов так и не покидали пределы доков. При всей нашей хваленой честности, мы – нация отъявленных воров. Я слышал истории о фабрикантах, которые во время бомбежек весьма неохотно отпускали рабочих в убежища, поскольку боялись, что упадет производительность труда. Они до последнего момента отказывались включать сирены, якобы радея за экономическое выживание города.

– Какая трогательная наивность, Артур! Гаррет и Мосс обязаны быть корыстолюбцами и лицемерами уже в силу своей деятельности, но нельзя же всех мазать одной краской.

Если Мэй тяготел к практицизму, то Брайант был скорее романтик, и только благодаря взаимному уважению детективов это различие шло на пользу их партнерству.

– Взять хотя бы твоего мистера Сингха – он ведь сдержал обещание и продал дом молодой леди, не так ли? Разве ты не говорил, что он даже позволил ей въехать еще до завершения сделки?

– Он жалеет ее из-за того, что ей приходится спать на узком диване. Бенджамин – джентльмен старой закваски. Он действовал вопреки моему совету, но, надо отдать ему должное, он способен отличить кукушку от ястреба. Бен сразу видит честного человека, и это большая удача для девушки. В наши дни овцы сплошь и рядом попадают в пасть к волкам.

– Девушке удалось увести дом у Гаррета и Мосса, – заметил Мэй. – Возможно, она не такая святая невинность, какой кажется.

– Что ж, теперь уже нет таких четких нравственных границ, как раньше, – проворчал Брайант. – Ужасная испорченность. Лучшее, что можно сделать, – это следовать личному профессиональному кодексу.

– У меня в голове не укладывается, Артур, как человек столь широких взглядов, может быть таким скрытым викторианцем. Дай тебе волю, полицейские до сих пор щеголяли бы в «первом номере».

По торжественным случаям сотрудники городской полиции Лондона должны были надевать «первый номер» – униформу № 1, – состоявшую из мундира с высоким воротником, тяжелого ремня и накидки. Этот викторианский наряд был изъят из обихода только в 1971 году.

– Ничего подобного. Викторианцы – гнусные лицемеры, но их представления о порядке мне нравятся.

– Не забывай, что ты потомственный пролетарий. В те времена ты был бы чернорабочим.

– Ну и холодина же тут! Между прочим, я в двух футболках, – пожаловался Брайант. – Видишь? – Расстегнув пиджак и кардиган, он продемонстрировал майку с девизом «Не доверяй никому младше семидесяти». – Всегда был мерзляком. Ладно, где я могу покурить?

– Я тебе уже говорил – на пожарном выходе. Но я бы на твоем месте не стал – дождь идет.

– Мне надо подумать. Я обеспокоен решением по поводу Рут Сингх.

Поскольку расследование завершилось вердиктом коронера о наличии преступления без установления преступника, не было причин продолжать следствие, и дело без лишней шумихи закрыли. Поручив своему адвокату последние формальности по передаче недвижимости, Бенджамин Сингх торопился в Брисбен, чтобы воссоединиться с семьей дочери.

– Рано или поздно тебе придется покончить с этим делом. Помнишь, что сказал Кершо?

Молодой судмедэксперт весьма находчиво объяснил, почему во рту у миссис Сингх оказалась вода. По его предположению, пожилая дама могла вдохнуть пыль, содержащую осадок речной воды, а мокрота, возникшая в легких во время приступа кашля, преобразовала эту пыль в жидкость. Эта версия была не менее правдоподобной, чем другие, за исключением того, что основывалась она на количестве воды, но не учитывала ее вязкости.

– Знаешь, чертовски странно, что за пятьдесят лет службы я ни с чем подобным не сталкивался. Я знаю, что при определенных погодных условиях ветер приносит в Лондон пески Сахары, и мы с Бэнбери долго и нудно обсуждали формирование пылевых структур в городской среде, но я никогда не слышал, чтобы человек случайно вдохнул фрагмент морского дна.

– Артур, нельзя из всего делать загадку. Естественная смерть тоже бывает странной. Иногда сердце просто останавливается без всякой видимой причины. Вспомни о СВС.

Действительно, причины синдрома внезапной смерти пока не выяснены, – в частности, неизвестно, почему жертвами этого синдрома так часто становятся молодые мужчины с отменным здоровьем.

– Итак, ты полагаешь, что какие-то вещи следует считать необъяснимыми?

– В наши дни все так запутано – ты же сам говорил.

– Ну что ж. – Брайант вернулся к своим ящикам лишь для того, чтобы взглянуть на Мэя поверх очков для чтения. – По-твоему, я должен распрощаться с этим делом?

– Артур, бога ради… – Мэй в раздражении посмотрел на друга. – По словам Дженис, никто ничего не видел, никто не входил и не выходил, никто не навещал миссис Сингх за день до случившегося, она была совершенно одна. Все это запротоколировано, и ты знаешь точно, кто побывал там после обнаружения тела, потому что я показывал тебе подробный отчет. Что еще?

– Выходит, ты не знаешь, что в воскресенье вечером к ней вдверь постучался мужчина, – победоносно объявил Брайант. – Среднего роста, одетый в какое-то необычное старомодное пальто. Видели, как он разговаривал с Рут Сингх на пороге ее дома.

– Кто тебе это сказал? Ты что, опять превысил служебные полномочия?

– Я всего лишь послал Колина Бимсли опросить оставшихся соседей. Это же не выходит за пределы моих полномочий, правда? Кроме того, нам нужно загружать сотрудников работой, чтобы они не попали в когти городской полиции. Этот так называемый кэмденский убийца с мешком для мусора работает слишком близко от Вестминстера. А иначе с какой стати Скотленд-Ярд давал бы телевизионные брифинги каждые пять минут? На Лэнда будут нажимать, чтобы он предоставлял людей в их распоряжение, а ты знаешь, как легко он сдается. Мы ведь так долго и упорно боролись за наших сотрудников – если мы их потеряем, то уже не сможем вернуть. Запомни – мы больше не подчиняемся городской полиции, так что, если мы сможем загружать отдел в вечернюю смену и при этом вести строгий учет занятости, враг к нам не сунется.

– А что еще выяснил Бимсли?

– По сути дела, это все. Среди опрошенных оказался телевизионный продюсер по фамилии Эйвери. Он как раз возвращался домой с покупками и видел, как миссис Сингх беседовала с незнакомцем на пороге своего дома.

– Может, это кто-то из соседей?

– Возможно – Эйвери затруднился ответить. Да и что ему, собственно, было приглядываться?

– Боже мой, Артур, ты думаешь, этого достаточно? Подумаешь – странно одетый незнакомец. Кстати, а почему Эйвери запомнил его наряд?

– Он подумал, что человек одет не по сезону. Как раз в воскресенье погода испортилась – несколько часов шел проливной дождь, – напомнил Брайант. – Эйвери был на другой стороне улицы и не мог как следует разглядеть незнакомца – к тому же очень трудно сосредоточиться, когда спешишь домой с жареным цыпленком под мышкой, – но, по крайней мере, все это произошло незадолго до смерти Рут Сингх.

– Итак, только мы определились с вердиктом, как у тебя появился подозреваемый. Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что мы не можем продолжать это расследование?

– Конечно, – заверил Брайант. – Я нарушаю все правила, оно того не стоит, мы подотчетны вышестоящим органам, не дай бог, Раймонд Лэнд узнает. – Он похлопал себя по карманам в поисках трубки, раскрошенных леденцов и спичек. – Не беспокойся, я твердо уяснил, что дело «официально» закрыто.

Услышав кавычки в голосе напарника, Мэй пошел на попятную:

– Артур, подожди! Вернись!

Однако избирательная глухота Брайанта снова оградила его от всех звуков, кроме песни из первого акта «Гондольеров»,[16] которую он напевал, торопясь на свободу – к пожарному выходу.

Мэй подошел к окну и, прочертив на запотевшем стекле прозрачную арку, посмотрел на озаренную огнями улицу. Он должен был придумать, как максимально занять сотрудников отдела, чтобы начальство городской полиции не позарилось на их одаренную новую команду. К счастью, решение не заставило себя долго ждать.

8 Выпуская пары

– С вятые угодники, какая мерзость! – В руках у Миры Мангешкар оказались впечатляющего размера подштанники «уай-франт» с пейслийским узором.[17] – Ну кто же выбрасывает свои штаны в мусорный бак? И это лучшее, что придумал для нас Мэй, чтобы мы не ишачили на городскую полицию?

Внимательно изучая содержимое бака, она извлекла остатки семейного фруктового пирога от «Маркса и Спенсера», несколько рыбьих голов, сломанную вставную челюсть нежно-розового цвета и лифчик с чашечками, набитыми бисквитным тестом.

– Да уж, давно у меня не было такого дерьмового задания…

Мангешкар и Бимсли ползали на коленях во внутреннем саду дома в Белсайз-Парк, копаясь во внутренностях примерно полудюжины мусорных контейнеров. В обычной ситуации было бы необходимо доставить мусор в мешках в специальное место, ведь часть отходов могла оказать ся опасной для здоровья, но непроницаемые перчатки «микромеш»,[18] разработанные Бэнбери, прошли проверку на прочность, хотя в них и мерзли руки. Было уже около часу ночи, но Мангешкар и Бимсли работали в счет следующей смены, чтобы избегнуть лап городской полиции.

– Передай-ка фонарик, мой что-то гаснет. – Бимсли взял в руки пустую банку и принюхался. – Ух ты, фуа гра, причем из гусиной, а не из утиной печенки. А прежде мне попалась большая бутыль «Вдовы Клико». Клиент живет на широкую ногу.

Мира задумчиво прищурилась:

– А ведь Артур Брайант велел тебе допросить оставшихся очевидцев на Балаклава-стрит потому, что брат погибшей – его приятель. Выходит, его друзья могут рассчитывать на особое отношение.

– Да брось ты, Мира. Не пойму, чего ты на него взъелась? Больше послать было некого, к тому же я не против, если дежурство только к этому и сводится. Я расспросил всех трех оставшихся соседей, и один из них сообщил мне, что у Рут Сингх в тот вечер был гость. Значит, хорошо, что я довел опрос до конца. Как говорится, такая информация может привести и к аресту.

– Ну да, конечно, как же!..

– Молодец, Мира, – тройное утверждение, за которым кроется активное отрицание. Ты здорово преуспела в родном языке.

– Можно подумать, ты мой учитель грамматики! Тоже мне, умник выискался! – Присев на корточки, Мира подняла на лоб белую маску из полистирола, а затем с кислым видом вывалила остатки зловонного содержимого бака на траву. – Мне уже начинает казаться, что я зря перевелась в этот отдел.

– А Брайант считает, что такие задания помогают вырабатывать характер, – подбодрил ее Бимсли. – Уж если он за что взялся, то начатого не бросит. Даже если дело «глухарь» и его закрывают, он все равно не отступится и обязательно найдет что-нибудь новенькое. Поговаривают, они с Мэем так и не согласились на официальное повышение, потому что по-прежнему хотят заниматься такой вот черной работой.

– Сказать по совести, я привыкла к нормальной субординации, командному духу, брифингам – словом, к методичной работе, без всяких там гнусных неожиданностей. Вместо этого приходится ползать на коленях и рыться в мусоре. Я даже толком не знаю, что мы тут ищем.

– Надо внимательнее слушать мистера Мэя. У одного из его ученых коллег из Музея Лондона ни с того ни с сего завелись деньжата. Наверно, у мистера Мэя есть причины полагать, что дело нечисто. Ученые обычно на мели, так откуда у этого парня деньги на фуа гра?

– Ну, значит, парень немного подрабатывает на стороне и получает черным налом. В налоговую декларацию такие доходы не вносят. А Мэй небось решил, что мы тут откопаем платежные ведомости?

Переминаясь с ноги на ногу, Бимсли взглянул на Миру:

– А ты ведь из Гринвича, да?

– Да, я работала в Гринвиче, Нью-Кроссе, Дептфорде, Пекеме – в общем, по всему Южному Лондону. Незабываемые места, если любишь спорить с полицейскими из отдела борьбы с наркотиками и иметь дело с многочисленными группировками, которые в самой жуткой разборке не забывают о своем «кодексе». Но ничего более интересного, чем пулевые и ножевые ранения, там не попадается.

– И что заставило тебя перейти в Отдел аномальных преступлений?

– Я хотела расследовать преступления с мотивами, а не клубную поножовщину типа «он на меня косо посмотрел». Я слышала, как местные трепались об этом отделе, кляли его почем зря. Вот я и решила попытать счастья.

– У Брайанта и Мэя много знакомых. У них куча врагов и горстка друзей. Джон – отличный мужик, а вот с Артуром надо быть начеку.

– То есть?

Бимсли на мгновение задумался.

– Двадцать лет они искали какого-то психа, именовавшего себя «вампиром с Лестер-Сквер». Брайант слишком увлекся этим расследованием. Говорят, он надоумил Джона использовать собственную дочь как приманку. Что-то не сработало, и она погибла.

– Господи Иисусе… И как же они друг друга не возненавидели?

– Понятия не имею. Кажется, никто не знает, как все было на самом деле. Может, только Лонгбрайт, но она держит язык за зубами. – Колин хлопнул в ладоши. – Слушай, вот-вот пойдет дождь – давай-ка закругляться.

Они молча принялись за работу. Темнота сгущалась, и их волосы и одежда стали влажными от призрачного тумана, стелющегося по траве шелковыми нитями.

– Но результатов твоего опроса недостаточно, чтобы расследование дела Рут Сингх продолжалось после оглашения вердикта, – сказала Мира. – Ни серьезных улик, ни подозреваемых, а свидетельства друзей, родственников и соседей вообще под вопросом.

– Да. Думаю, Брайант расстроился.

– Почему?

Светя фонариком, Бимсли заглянул на самое дно последнего мешка.

– А он хочет подобрать ключ ко всем загадкам жизни. Почему люди умирают, отчего становятся дурными, где источник зла. Но проку от этого мало, ведь истинных причин не узнать. Мы не можем добраться до самой сути. А вот Мэй не ищет потайных смыслов – он работает с тем, что видно глазу.

– И какой из методов ты предпочитаешь? – спросила Мира.

Колин пожал плечами:

– Мы ведь представители закона, верно? Значит, надо принимать жизнь как она есть, а иначе свихнешься.

– Ницше сказал: «Фактов не существует, есть только их трактовки». Если ты считаешь, что правосудие можно отмерять простой бинарной системой, то, значит, снимаешь с себя всякую моральную ответственность.

Проницательные карие глаза Миры смотрели спокойно и беспощадно.

– Слушай, я знаю, что хорошо, а что плохо, но я не собираюсь лезть на рожон и яриться из-за недостижимости идеала.

– Но человек по природе своей стремится постичь окружающий мир, пусть даже это влечет за собой новые вопросы. Как сказал Ницше, «каждое слово – предрассудок».

– Да что ты? – Терпение Бимсли было на исходе. – А у Ницше ничего не написано о том, сумеем ли мы с тобой сдержаться и не поубивать друг друга?

– Он писал, что дружба между мужчиной и женщиной возможна в том случае, если они считают друг друга непривлекательными. Значит, мы станем отличными товарищами.

– Зато вы с Брайантом будете гореть на костре взаимной любви. Впрочем, извини – упоминание об огне неуместно, ведь он умудрился спалить собственный отдел.

– Как это случилось?

– Долгая история. Скажи спасибо, что отдел вообще не прикрыли.

Когда Мира подняла глаза от мусорной кучи, ее лицо расплылось в неожиданной улыбке.

– Ты считаешь, ответов не найти? А это, по-твоему, что?

И она торжествующе потрясла перед Бимсли промокшим листком бумаги.


– Если вы сейчас же не спуститесь, это кончится плачевно, – предупредила Альма Сорроубридж.

В свои золотые деньки квартирная хозяйка Брайанта, уроженка Антигуа, была пышной и налитой, точно плоды хлебного дерева, но теперь стала усыхать. Пригладив седые кудряшки и сложив руки на груди, она сердито наблюдала, как Брайант балансирует на верхней ступеньке стремянки, стуча палкой по книжным полкам.

– Я знаю, что она здесь, – упорствовал Артур. – Как вы не понимаете? Если бы в вас была хоть капля доброты, вы помогли бы мне ее найти.

– В моем возрасте не лазят на стремянку, – заявила Альма. – Я все-таки квартирная хозяйка, а не гимнастка. К тому же я не обязана с вами нянчиться, раз уж вы решили, что я недостаточно хороша, чтобы перебраться с вами в хорошенькую новую квартирку.

– Вам бы там не понравилось, Альма. Я бы не назвал ее хорошенькой. Мне нужно место, где я мог бы сосредоточиться, скромное и простое, как монашеская келья.

– Как, а ваши безделушки?! – возмущенно воскликнула Альма. – Куда же вы их дели?

– Между прочим, это произведения искусства, и я отвез их в офис на место утраченных.

– Понятно… Бедный Джон… Я даже не знаю, что вы ищете, а уж тем более, почему вы спрятали это в таком неподходящем месте.

– Вот она! – Брайант достал с полки какую-то куклу и рукавом смахнул с нее пыль. – Помогите мне спуститься.

Альма держала стремянку, пока Артур спускался. В руках у него была крошечная копия его самого, сделанная из ткани и на удивление точная: как и на его твидовом пиджаке, у нее отсутствовала одна пуговица.

– Это шаманская кукла. Один из моих недругов сделал ее и прислал мне. Я должен хранить ее здесь, в потайном месте, чтобы с ней ничего не случилось. В ней частичка моей души, и, если ей будет плохо, пострадаю и я.

Пожилая дама презрительно фыркнула:

– Разве можно верить в такие вещи, мистер Брайант?

– Вообще-то я и не верю, но, видите ли, он был мерзкий тип, и это я засадил его в тюрьму, так что предпочитаю не рисковать. Положу куклу в новый сейф. Если бы вы помогли мне со сборами, мне бы не пришлось за ней возвращаться.

Альма не переставала удивляться неблагодарности Брайанта. Большую часть жизни она посвятила тому, чтобы окружить его уютом. Она осталась ему верна и тогда, когда он покинул ее любимую квартиру в Баттерси, где на потолке кухни колыхались отраженные речной водой солнечные блики, и перебрался в обшарпанную, мрачную обитель в Чок-Фарм, где, по словам Джона Мэя, всегда царил мрак, а по окнам спальни скользили трухлявые лапы мертвых платанов. Эта особого рода любовь заставляла старушку мириться с дурным обращением даже сейчас. Попробовал бы кто: нибудь другой говорить с ней таким тоном…

– Нате, можете хорошенько ее рассмотреть. – Обнажив в улыбке нескладные фальшивые зубы, Брайант протянул ей куклу.

Альма сделала недовольную гримасу, но куклу все-таки взяла.

– Но почему он дал ее вам? Мог бы просто оторвать ей голову.

– А он не собирался мне вредить, – беспечно пояснил Артур. – Он хотел при первой же возможности обратиться в медкомиссию с просьбой о досрочном освобождении, а поскольку я был единственным, кто досконально изучил факты его дела, он обеспечил себя своего рода страховкой – ведь с помощью такой куклы можно как навлечь беду, так и предотвратить ее.

– Хорошо, что хоть Джон не верит в эту чепуху. – Старая женщина осторожно вернула куклу владельцу.

– Знаете, я уже много лет хотел вас спросить… – Брайант спустился с лестницы и оказался с Альмой лицом к лицу. – Почему вы не называете меня по имени? У меня же есть христианское имя. Вот Джона вы всегда звали Джоном.

Старушка вздохнула. Все дело в уважении, но она была не готова ему об этом сказать.

– Ничего христианского в вас, мистер Брайант, нет. Будь вы христианином, вы бы не тратили все свое время на то, о чем приличные люди предпочитают не думать. Вы бы ходили со мной в церковь.

– Спасибо, Альма, но не поздновато ли мне вставать на путь исправления?

– Наш пастор считает, что покаяться никогда не поздно. – Она смерила его подозрительным взглядом. – Хотя в вашем лице он нашел бы достойного противника.

– Вы обязательно должны навестить меня в Чок-Фарм.

– Нет уж, благодарю покорно. – Она плотнее сложила руки на груди, стараясь не показать истинных чувств. – Я только начала привыкать обходиться без вас.


Он присел на склон Примроуз-Хилл, между круглыми светильниками, озаряющими лужайки блестящей изумрудной травы, и принялся ворожить.

– Что-то поднимается на поверхность, – сказал он Мэю, сгорбившись и засунув руки глубже в карманы. – Вредные пары. Ты знаешь, как у меня возникают эти чувства. Смерть такая сильная штука, что ее присутствие ощущает любой восприимчивый человек, оказавшийся от нее в непосредственной близости.

– Бедный ты засранец. Рождение тоже сильная штука – почему же ты не чувствуешь, как рождаются дети? Нездоровый у тебя ум. Эти твои предчувствия – пора бы уже знать, что они не всегда говорят о чем-то дурном. Мы ведь можем предотвратить злодейство.

– Не в этот раз, Джон, – возразил Брайант, плотнее закутываясь в потрепанный бурый плащ.

– Что ж, спасибо, что предупредили, мистер Оракул. И чем же это вызвано?

– Точно не знаю. Возможно, прогнозом погоды. Обещают грозы. Как водится, мрачные события в Лондоне связаны с долгими периодами низкого давления и высокой влажностью воздуха.

– Кончай заливать.

– Я и не думал.

– Ну, тогда хватит уже верить в дурные предзнаменования, – сказал Мэй, поднимаясь. – Пойдем, я куплю тебе пинту биттера в «Голове королевы и артишоке». Может, хоть сегодня не случится ничего дурного, и тебе нечем будет поживиться.

9 Вода течет

Ни один объект в Лондоне не находится там, где ожидаешь. Темза то и дело изгибается не в ту сторону. «Око Лондона»[19] вращается, как ему заблагорассудится. Башня Кэнери-уорф[20] дергается из стороны в сторону, словно стрелка компаса. Здания к северу от реки внезапно появляются на юге, и наоборот. Когда идешь по улицам Лондона, кажется, что город колеблется и меняет свою форму, подобно амебе. Калли не верила своей удаче, когда ей наконец удалось определить собственное местонахождение. Ей захотелось тут же отметить это место булавкой на карте. Примостившись на гребне крыши, она всматривалась в горизонт.

– Дом выходит на восток и на запад, – крикнула она вниз.

– А это хорошо? – спросил Пол. Стоя у окна узкой мансарды, он пытался влезть в свитер.

– Это значит, что утром освещена передняя часть дома, а на закате – задняя.

– В каком состоянии шиферные плиты?

Она посмотрела под ноги.

– Часть из них сломана. И водосточный желоб тоже.

– Такое впечатление, что дождь просачивается в дом. Верно, она лет тридцать ничего не ремонтировала. Мы могли бы провести здесь исследование, если бы ты так не спешила.

– Мало-помалу мы все приведем в порядок.

Калли было непросто объяснить Полу, почему собственный дом настолько для нее важен. Пол так часто мечтал о том, чтобы вволю попутешествовать, что ее желание пустить корни казалось странным.

– Да, здесь мы в тесном кольце окружения, – задумчиво произнесла она.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Отсюда видны бесконечные ряды викторианских домов. Глядя на них, думаешь, что жители должны многое знать друг о друге. И как это мы все умудряемся жить такими разными жизнями?

– Ладно, спускайся – машина уже здесь.

Брат Пола привез их одежду. Калли была потрясена, увидев, как легко ее мир можно упаковать в несколько ящиков. Она подозревала, что Полу это даже нравилось. Он вовсе не хотел обрастать скарбом. Раньше она не сопротивлялась, но теперь все изменилось. В этом доме было нечто, из-за чего хотелось задернуть занавески и никогда не выходить.

Калли нравилось залезать на крышу, ощущать на лице первые капли вечернего дождя, смотреть вниз на десять садов – пять возле домов на ее стороне Балаклава-стрит и еще пять со стороны соседней улицы, – вместе образующих густо засаженный парк, разделенный полосками забора и низкими кирпичными стенами. Она различала деревья – рябину, дикую вишню, мелколистный лайм, падуб, лесную яблоню, лондонский платан, граб, – несколько прудов, сараев, бельевых веревок, горстку гномов. Сады скрывали тайную жизнь окрестностей. Дети больше не играли на улицах, но сады оставались безопасными, находясь под защитой выстроенных в один ряд крепостей. Калли знала: она будет часто подниматься сюда летними ночами, как кошка, что забирается на дерево, чтобы лучше исследовать свою территорию.

– Пахнет сыростью, – принюхался Нил. – Надо будет как следует повозиться. – Он взялся за уголок обоев на стене коридора и приподнял его, а затем провел пальцем по крошащейся серой штукатурке. – Все это придется ободрать.

– Пока это нас устраивает, – сказала Калли, прилаживая обои таким жестом, словно хотела защитить их от Нила.

Брат Пола работал в Сити, в одной из компаний мобильной связи, и хотел вечно оставаться двадцатипятилетним, хотя ему было уже тридцать с небольшим. Он обращался со своими подружками в точности как с машинами, заменяя их более новыми моделями, когда они наматывали определенное количество миль.

– Ну все, последняя коробка, – объявил он Калли. – Совсем немного вещей. Чем вы собираетесь меблировать комнаты?

– Самосборной мебелью – пока не сможем позволить себе что-нибудь получше.

– Она должна быть плоско упакована, иначе не пролезет в этот коридор.

У самого Нила квартира была гигантская, но из-за открытой планировки каждый гость оказывался помехой на пути.

В благодарность за помощь Пол пригласил брата в паб, и Калли провела свой первый вечер на новом месте в одиночестве. Ковры были в ужасном состоянии. Она пропылесосила их, как только могла, а потом принялась отмывать кухонные шкафы. Пластмассовые ведра с водой и дезинфицирующим средством придали дому более жилой вид. Понятно, что старая дама вовсе не специально так запустила свое жилище, просто сама она явно не могла поддерживать чистоту. Хорошо еще, что электричество снова включилось, хотя оно и не достигало всех частей дома. Доисторическая проводка явно нуждалась в замене.

Снаружи то и дело слышался шум: то забарабанит дождь в саду, то листья ракитника шлепнутся на пожелтевшую и протекающую крышу веранды. Не было тишины и в самом доме: контрольная лампочка системы центрального отопления перегорела с таким хлопком, что Калли подпрыгнула, трубы тикали с постоянством старинных часов, а половицы скрипели, точно палуба галеона. В подвальном этаже не работали выключатели, а прибираться с фонарем было невозможно.

Дом умершей женщины: чашки и блюдца со стершимся рисунком, один ящик набит разрозненными вилками и ложками, другой – проволокой, пакетами, устаревшими штепселями, просроченными талонами на скидку и резиновыми крючками для кухонных полотенец, отвалившимися еще в семидесятых. Чужие запахи в шкафах – пакетики кардамона, можжевельника, муки для кексов, неизбежно липкие и пахучие пятна от пролитых жидкостей. Ржавые Г-образные отметины на старом линолеуме в тех местах, где стояло нечто тяжелое и железное.

В половине одиннадцатого Калли присела в холле первого этажа, чтобы распаковать белье и горстку щербатых фарфоровых безделушек, некогда принадлежавших ее бабушке. На улице было неестественно тихо, и вдруг она что-то услышала. Отложив в сторону стопку простыней, она встала и прислушалась.

Звук бегущей воды.

Несмолкающий шум дождя, потоки воды, спешащие по водосточным желобам, засасываемые в цинковые воронки, мчащиеся по пластмассовым трубам, стекающие в канализацию. Журчание неумолимо усиливалось.

Калли поднялась по лестнице на второй этаж и зашла во вторую спальню. Света здесь не было. Отсыревшее дерево оконной рамы разбухло настолько, что окно не открывалось. Здесь журчание слышалось не столь явственно, значит, дело не в сломанной водосточной трубе. Прихватив из холла фонарик, Калли включила его и отважилась спуститься в цокольный этаж. Она подумала, что нужно будет убрать перегородки и отремонтировать застекленную веранду, чтобы сделать дом более светлым.

Ванная была несуразно большой для этого дома. Калли предположила, что ее переделали из гостиной, но что за гостиная с одним-единственным крошечным окном, расположенным под самым потолком и зарешеченным? Это окно больше напоминало люк, странным образом оказавшийся на уровне мостовой.

Теперь Калли слышала звук довольно отчетливо – где-то текла, а точнее, хлестала вода. Казалось, шум доносится справа, из-за стены примыкающего дома. Она еще не встречалась с этими соседями, только знала от Хизер, что их зовут Омар и Фатима. И зачем же они подняли такой шум? По-видимому, соседи открыли даже не один кран, а все сразу. Звук был глубокий и мощный. В сочетании с барабанной дробью дождя этот водопад создавал в доме ощущение всемирного потопа.

Калли осветила фонариком ванную, о чем сразу пожалела. Сантехника оказалась дешевой, а стены выкрашены в мрачный оттенок авокадо, модный в семидесятые. Но сама ванна белая, эмалированная и, возможно, даже на ножках – «лапы с когтями» во французском стиле смотрятся неплохо, если их отчистить. Увы, вся нижняя часть ванны была обита покоробленными деревянными панелями. Калли тут же подумала о родительском доме и вспомнила, с каким маниакальным упорством этими уродливыми панелями обивали балюстрады, раковины, двери – все, что носило след викторианского стиля. Возможно, дом переделывали не меньше дюжины владельцев, причем каждый слой краски свидетельствовал не только о моде той или иной эпохи, но и об индивидуальном вкусе хозяина.

В заднем кармане у Калли все еще лежал швейцарский складной нож, которым она вскрывала коробки с вещами. По-турецки сидя на холодном паркете, она открутила шесть хромированных болтов, державших переднюю панель, а потом засунула лезвие под ее основание. Под давлением та заскрипела, треснула и отошла. Потянув панель, чтобы окончательно ее отодрать, Калли в ужасе обнаружила, что выпустила из сумрачного укрытия сотни крошечных коричневых пауков. Напуганные светом фонаря, они бросились во все стороны – побежали по ногам женщины, по полу, по стенам. Калли вскочила на ноги и стала с омерзением отряхиваться, пытаясь вытрясти пауков из одежды, чувствуя их укусы повсюду, даже там, куда насекомые не забрались.

Ей в голову пришла удачная мысль скинуть джинсы, но еще лучше было разогнать пауков ярким светом. Она бросилась под защиту голых лампочек в холле, позабыв о назойливом шуме воды. «Вот что значит иметь дом, – подумала Калли. – Потребуется время, чтобы привыкнуть».

10 Наш человек под землей

Мэю вдруг послышались странные звуки, что-то вроде «Все девчонки и мальчишки очень любят „Овалтин“…[21]». Но, конечно же, ему померещилось, ведь эту радиорекламу перестали крутить еще до Второй мировой войны. Джон покосился на новый мобильник, лежащий на столе Брайанта, и тут до него дошло, что музыка доносится именно оттуда. Артур и сам мурлыкал эту песенку, суетливо расставляя книги на каминной полке. Спустя столько лет он все еще не утратил способности сводить напарника с ума. Как, черт побери, ему это удавалось? Точнее говоря, как он умудрялся заманивать на современную технику радиоволны из прошлого?

– Ты ничего такого не слышишь? – осторожно спросил Мэй.

– Я думал, – ответил Брайант, по традиции оставив без ответа простейший вопрос. – Этот тип, твой приятель, он что, продает свои услуги? – Он нетерпеливо покопался в чаше своей трубки, но, заметив над головой Джона табличку «Не курить», неохотно засунул вересковую подругу в верхний карман. – Научная информация – ценный товар, а в Музее Лондона вряд ли хорошо платят. Не стоит завидовать другу из-за того, что он подрабатывает на стороне.

– Да с чего ты взял, что я ему завидую? И в мыслях не было, – сказал Мэй. Между тем Лонгбрайт расчистила место на столе и поставила две кружки крепкого индийского чая. – Город бы просто не выжил без теневой экономики. И этот тип мне вовсе не друг. Не люблю я его – напыщенный зануда. Я просто хочу выяснить, что он задумал.

– Даже такой дурак, как Раймонд Лэнд, и то сообразит, что если какой-то музейный работник заимел кучу денег, совсем не обязательно посылать двух новых сотрудников рыться у него в помойке. Может, он выиграл на скачках или подрабатывает таксистом?

– Между прочим, Раймонд у себя в кабинете, – предупредила Лонгбрайт. – Его гольф отменился из-за дождя. Не дай бог услышит, как ты о нем отзываешься.

Мэй подождал, пока сержант вернется к себе в кабинет, и продолжил:

– Артур, ты не понял.

– Так объясни.

– Гарета Гринвуда я знаю уже много лет. Странно, что ты с ним не встречался, ведь он тоже водит экскурсии – «Поздние викторианцы» по пятницам, «Лондонский порт» в первое воскресенье месяца, утром. Вы наверняка с ним пересекались.

– Да этих гидов сотни, причем половина – неофициальные, – проворчал Брайант. – Что я, по-твоему, должен всех знать? Давай дальше.

– В общем, Гринвуд – блестящий ученый, у него степень магистра по новой истории. Моника, его жена, забила тревогу – позвонила мне пару дней назад и сказала, что он получил заказ от некоего посетителя музея. Тот платит Гринвуду приличную сумму за оказание какой-то незаконной услуги – часть авансом, часть по выполнении работы. Видимо, это еще и очень опасно: на прошлой неделе Гарет составил завещание.

– А откуда она все это знает?

– Он типичный ученый – рассеянный, не от мира сего. Когда он за работой, то его ничем не отвлечешь – хоть из пушки пали. В прошлую пятницу Моника высадила мужа у станции метро «Барбикан», а потом заметила, что он оставил в машине кое-какие бумаги. Она пошла за ним и увидела его в обществе какого-то скользкого типа. Незнакомец протянул Гарету пачки записей и начал объяснять суть его задачи. Понимаешь, Гринвуд и раньше попадал в истории. В первый раз он не был виноват, вляпался по наивности. Дело в том, что друг одного из покровителей музея предложил ему редкий образец лондонской скульптуры. Гарет явно не проверил происхождение вещи – иначе бы он знал, что она украдена. Городская скульптура никогда не была под строгим учетом, а совсем недавно на черном рынке коллекционеров как раз начали продавать крупные вещи. Статуя оказалась одной из двух граций, больше века простоявших на Хейверсток-Хилл. Представь себе, Гринвуд каждый день проходил мимо скульптуры по дороге к метро и не узнал ее, когда ее предложили музею. Его коллеги проявили сочувствие и сделали что могли. Самых благонамеренных исследователей нередко вовлекают в мошенничество, шантаж и воровство. Что бы мы ни думали о человеческих качествах Гринвуда, он был и остается одним из лучших лондонских экспертов, и будет ужасно, если он снова попадет впросак. Он наотрез отказался обсуждать новую работу с женой, вот она и забеспокоилась.

– И поэтому ты отправил Миру и Колина рыться в его мусорных баках? Пойми, Джон, ты развязываешь Раймонду Лэнду руки, чтобы он мог сдать нас министерству. Почему бы тебе просто не поговорить с Гринвудом?

– Это невозможно, – с явным смущением ответил Мэй. – Мы ведь с ним вроде как соперничали, и, знаешь, он все еще на меня сердится.

– Нет, не знаю. В чем вы соперничали?

– Ну… та дама, на которой он женился. Видишь ли, я первым начал с ней встречаться и как раз собирался с ней порвать, а тут она познакомилась с Гаретом… В общем, мы ничего ему не говорили о наших отношениях, а потом он сам обо всем узнал… в неподходящий момент.

– Погоди-ка, так весь сыр-бор из-за женщины? – Брайант с трудом сдерживал смех. – Вечно у тебя шашни с замужними дамами. И когда было дело?

– В июне семьдесят восьмого.

Тут Артур не смог больше сдерживаться и громко расхохотался:

– Больше двадцати пяти лет назад! И ты хочешь сказать, он до сих пор точит на тебя зуб?

– Ученые способны, как ты выражаешься, точить зуб до самой смерти. Они по природе своей одержимы. Ладно, Артур, не так уж мы тут и надрываемся. Я просто хотел загрузить Мангешкар и Бимсли работой. Сам понимаешь: если у нас мало дел, городская полиция повадится брать наших людей, а если это случится, отдел закроют навсегда.

– Чепуха. Зачем тогда было в рекордные сроки ремонтировать здание?

– Это произошло бы в любом случае, ведь здание – ценная собственность полиции. Ты, кстати, слышал о новомодном полицейском магазине, который хотят здесь открыть?

– О каком еще магазине?

– О, это одна из любимых идей министерства – районный клуб, где офицеры в штатском могли бы общаться с местными жителями. Тут продавались бы товары по лицензии городской полиции – например, детские игрушки. В общем, начальство хочет устроить здесь что-то вроде полицейского Диснейшопа, и они непременно добьются своего, как только вытряхнут нас отсюда.

– Раймонд был недоволен, что я взялся за дело Рут Сингх, – напомнил Брайант, – так что нам не с руки заниматься твоим исследователем…

– Артур, это отняло всего несколько минут, причем Мира кое-что нашла. Смотри. – Он разгладил скомканные чеки. – Гринвуд только что потратил несколько сотен фунтов на альпинистское снаряжение – по последнему слову техники.

– Допустим, он решил полазить по горам.

– Не будь идиотом – ему за шестьдесят, и у него хронический бронхит.

– Ну, тогда я не знаю. И зачем тебе в это впутываться?

– Повторяю для тупых: Гарет обладает узкоспециальными знаниями. Ценными знаниями, которые можно использовать в дурных целях.

– А я-то думал, он историк.

– Да, но он специалист в очень любопытной области. Сфера его интересов – реки, а точнее, подземные реки Лондона.

Наконец-то Мэю удалось заинтриговать Брайанта.

– Это другое дело. Подземные реки до сих пор пролегают в важных районах города. Например, под Букингемским дворцом и даже под зданием парламента.

– Неужели? Я думал, все они давно пересохли.

– Ничего подобного. Конечно, эта тема – идеальный повод для пересудов и ложных догадок. Тут и вправду много неясного: во-первых, у нас нет точных сведений о размерах, расположении и количестве лондонских рек, во-вторых, мы не многое можем видеть собственными глазами и у нас нет возможности сравнить то, что было раньше, с тем, что сейчас. В результате остается только отслеживать грязные ручейки воды, пробивающиеся между сточными отверстиями, и пятна жижи на пустырях.

– Так зачем вообще этим заниматься?

– Затем, что русла рек предопределили очертания наших улиц в той же степени, что и древние изгороди. Всей своей структурой Лондон обязан рекам. Они артерии, вокруг которых нарастала плоть.

– Но откуда ты все это знаешь? – спросил изумленный Мэй.

– Я разрабатывал надземную экскурсию по маршруту Каунтерс-Крик. Теперь там проходит железнодорожная ветка от Кенсал-Грин до Олимпии, Эрлз-Корта и Темзы. Мы довольно подробно изучили эту тему, но потом отказались от своего замысла – слишком уж трудно переводить группы через заграждения. Знаешь, река Вестборн выходит на поверхность как Серпентайн. Многие старые речные русла перемешались с викторианской канализационной системой. Тебе не кажется, что в невидимых частях города есть что-то непреодолимо волшебное? Все эти крыши, сточные трубы, опечатанные здания – мысль о том, что с ними карта города изменилась бы до неузнаваемости и на ней возникли бы доселе невиданные пейзажи…

– Полностью с тобой согласен. Но объясни мне, если от этих странных рек ничего не осталось, то зачем кто-то платит моему бывшему сопернику за сведения о них?

– А разве я сказал, что ничего не осталось? Многие из них были заложены кирпичом. Самая известная из них река Флит – она брала свое начало в Хэмпстед-Хите, текла к югу через Кентиш-Таун, отклонялась от нас к Сент-Панкрасу, потом к Клеркенуэллу и Холборну, а затем к Темзе через Брайдуэлл. Ее также называли Хоул-Буэн, что значит «ручей в лощине». Говорили, что Флит сперва переходит в ручей, потом в канаву и, наконец, в сточное отверстие. Смитфилдские мясники[22] сбрасывали туда остовы коров, веками реку использовали для сброса мусора и нечистот – неудивительно, что она заилилась и стала серьезно угрожать здоровью людей. Думаю, Флит заложили кирпичом в начале девятнадцатого века, но вот в чем штука: многие реки уходили под землю в разных местах, и для них были сделаны кирпичные туннели, но это вовсе не значит, что все они пересыхали. Взять, к примеру, Тач-Брук – он до сих пор пролегает под парковками и общественными зданиями в Вестминстере. Мальчишкой я часто спускался с виадука и гулял у протока, который вытекал из-под набережной Миллбэнк и впадал в Темзу. О таких речках нельзя забывать при ведении подземных работ, ведь они могут размыть любую стройку.

Мэй достал из шкафа какие-то бумаги и бросил их на стол:

– Это я получил от Моники. Без сомнений, Гринвуд – «наш человек под землей». В свое время он составил карту всех этих рек. Смотри, это только половина списка!

Брайант пробежал глазами перечень знакомых названий. Вестборн, Парс-Крик, Родинг, Слейд, Тайберн, Мэйз-Брук, Хогзмилл, Крейн, Пек, Рейвензборн, Хэкни-Брук, Фокон, Эффра, Некинджер, Уолбрук, Уондл, десятки мелких притоков.

– Они текут из Хэмпстеда в Актон, а также в Бромли и Баркинг, – пояснил Мэй.

– А чего бы ты хотел? Город расположен в бассейне, а потому вся вода уходит вниз, – отчеканил Брайант тоном учителя, говорящего с невнимательным учеником.

Лондон, словно сеткой, испещрен руслами рек, причем зачастую они пролегают вблизи важных объектов, а иногда и прямо под ними. Некоторые из них сообщаются с канализацией и таким образом непосредственно связаны с государственными зданиями.

– Вот чеки на снаряжение, уже купленное Гринвудом. Она нашла их у него в пиджаке.

Брайант достал очки и начал изучать бумажки.

– Так, это снаряжение не для подъема, а для спуска. Смотри: фонари большой мощности, высокие сапоги, зажимы для труб, и никаких веревок. А вот чек из аптеки – на лекарство от крысиных укусов. Кажется, некто нанял Гринвуда, чтобы тот отправился к руслу подземной реки с какой-то сомнительной целью – возможно, чтобы нарушить границу частных владений.

– Думаешь, они собираются сделать подкоп под Банк Англии или что-то в этом роде? Не слишком ли устаревший способ в эпоху компьютерных систем безопасности?

– Джон, способ нельзя считать устаревшим только потому, что к нему пару лет никто не прибегал. Сам посуди: кто-то разыскивает эксперта с подмоченной репутацией и предлагает ему предприятие, для которого требуются страховочные ремни и утяжеленные сапоги. Я не утверждаю, что твой рогоносец имеет хоть какое-то представление об истинных намерениях заказчика, но раз он скрывает это от жены, значит, понимает, что затея опасная.

– Я собирался предъявить ему улики и, что ли, по-дружески предупредить… – начал было Мэй.

– Ты сам говорил, что он тебе не друг, так с чего ему следовать твоему совету? Кроме того, у меня есть предложение получше.

– Какое? – встревоженно спросил Мэй.

– Мы выясним, что он задумал, и остановим его. Это же явная угроза общественной безопасности. Раймонду придется санкционировать расследование.

– Артур, прошу тебя, не создавай проблем. Сейчас нам это ни к чему. Надо строго следовать уставу.

Слезящиеся голубые глаза Брайанта расширились от наивного возмущения.

– Ты меня удивляешь, Джон. Когда это я создавал проблемы?

11 Тайные недра

Калли очистила и загрунтовала входную дверь, прежде чем нанести на нее яркий сине-фиолетовый лак. Она уже перекрасила стены в спальне и сменила занавески на окнах. И все же, хотя многое было сделано, ей казалось, что впереди еще непочатый край. Работа по дому давалась с трудом, ведь собственного жилья у нее не было с тех пор, как разошлись родители. Скорчившись на полу прихожей, Калли пыталась захлопнуть крышку банки с краской так, чтобы не пораниться. В эту минуту на пороге появилась нагруженная пакетами Хизер.

– Ну, как успехи? – спросила она, заглядывая в дом. – А почему Пол тебе не помогает?

– Его вызвали в Манчестер, – объяснила Калли. – У него как раз решается вопрос с работой. Я хотела бы закончить с дверью, пока снова не пошел дождь. Тучи сгущаются, того и гляди, хлынет.

– Впрочем, толку от него не много. Он ведь, кажется, мало что смыслит в хозяйстве? – Хизер была тщательно накрашена, одета в нарядный черный костюм и туфли на каблуках. Она всегда одевалась как на парад, даже если просто шла в магазин. – Но ты такая молодец – все делаешь сама. Вот я бы даже не знала, с чего и начать.

– Да я в безвыходном положении – все деньги ушли на покупку дома. Мне новую сантехнику не на что купить, не то что оплатить ремонт. Бог знает, что нас ждет, если Пола уволят.

– И все-таки, милочка, вложение в недвижимость – правильный выбор. Ты только посмотри, что творится с пенсиями! Джордж потерял в «Ллойде»[23] кучу денег – хорошо еще, что у него теперь собственный бизнес. Кстати, ты уже знаешь о завтрашней вечеринке?

– Да, от соседей из дома сорок три – они бросили мне приглашение в почтовый ящик. – Калли с усилием выпрямилась. – Надеюсь, они не из-за нас это устраивают?

– Нет, у них сыну десять лет, и Тамсин решила, что неплохо бы собрать соседей, а заодно и вы со всеми познакомитесь.

– А что они за люди?

– О, учились в частных школах и малость скучноватые, но вполне дружелюбные и доброжелательные. Общаются в основном через сына – они на нем помешаны, что и понятно, поскольку она больше не может иметь детей. Надо отдать им должное, они всегда заносят нам молоко, если нас нет дома. Мальчика зовут Брюэр[24] – странное имя, но в наши дни все выпендриваются с именами кто во что горазд.

– Что-то Джорджа не видно.

– Он в Монреале. Терпеть не могу, когда он ездит в их канадское представительство – вечно привозит мне комплекты из джемпера с шарфом. Это если не забудет, а то и просто прихватит в аэропорту какой-нибудь платок. Неужели кто-то это носит? Он вернется в пятницу, но уже через три дня у него торговая выставка в Нью-Йорке. Мой тебе совет – не вздумай выходить замуж за успешного бизнесмена, если не хочешь все время быть одна. Ладно, приходи ко мне ужинать – у меня охотничьи колбаски с пюре, горчицей и луковой подливкой.

Калли отодвинула на лоб косынку, мазнув себя синей краской.

– Спасибо, но я хочу домыть стены в гостиной. Представляешь, свет у нас только в трех комнатах. Где бы найти приличного недорогого электрика?

– Тебе повезло – как раз такой живет в доме номер три, наш самородок Эллиот Коупленд. Вообще-то он плотник, но при этом мастер на все руки. Возможно, он тоже будет у Оливера и Тамсин завтра вечером. Угости его выпивкой, и он наверняка все сделает по дешевке.

– Тогда мне точно придется туда пойти. – Калли встала и завернула кисти в тряпку. – Надеюсь, Пол успеет вернуться.

Хизер уже собиралась идти, но кое-что вспомнила:

– Да, ты случайно не видела Клео у себя в саду? Ей нельзя выходить из дому. Она за весь день не притронулась к еде.

– Нет, но я посмотрю, нет ли ее там. – Какое-то время назад Калли видела, как кошка Хизер мелькнула в листве внутреннего сада.

Калли спустилась в подвал, вымыла кисти в раковине и выложила их сушиться на газету, а потом приготовила чай и решила пойти в ванную. С помощью специального средства она попыталась очистить старинный медный душ от многолетнего известкового налета, но ничего не вышло – лондонская вода славится своей жесткостью. Калли разделась, ступила на холодный паркет и приладила фонарик к потолку. Из-за слишком крутого наклона стоять в ванне было опасно, но лучше уж это, чем лежать в теплой воде. Вот Пол мог отмокать здесь часами, но Калли…

И тут она снова услышала этот звук.

На сей раз он шел не с правой стороны, а, по-видимому, прямо из-под пола. Калли полагала, что дом стоит на твердом бетонном фундаменте, – значит, этокакой-то акустический трюк. Ей пока не удалось заполучить копию плана дома, возможно, из-за того, что оригинал куда-то запропастился. Хотя ванная и, располагалась ниже уровня дороги, никакой особой влажности здесь не ощущалось, однако шум воды вызывал беспокойство.

Прижав ладони к холодной штукатурке стены, Калли попробовала вслушаться в неровный ритм жизни, протекающей между кирпичами. Теперь она явственно слышала, как хлещет вода, падая и ударяясь о какую-то искусственную запруду. Холодные кончики пальцев Калли чувствовали слабый импульс этого потока, этой вены, в завораживающем ритме выбрасывающей сточную воду в тайные недра города.

Нагнувшись, молодая женщина заглянула под ванну. Несмотря на то что она уже обрызгала это мрачное место дезинфицирующим средством, несколько ворсистых коричневых клубков – паучьи гнезда – по-прежнему лежали возле ножек ванны.

Ноги Калли были покрыты пупырышками, которые чесались от прикосновения. Они появились, когда она обнаружила пауков. Интересно, это просто следы от укусов или еще и крошечные жала?

Она сказала себе, что ванная преобразится благодаря новой краске, штукатурке и лампам, но до поры до времени решила не слишком задерживаться в душе.


– Половицы скрипят, в трубах что-то свистит и хлопает – ты еще никогда не жила в таком старом доме. У тебя то, что доктора называют гиперактивным воображением: ты творческая натура, даже чересчур, а Пол в отъезде…

Роняя фразы, полные намеков на неуравновешенность дочери и ее неприспособленность к жизни, мать Калли словно развешивала у всех на виду нижнее белье. Хелен Оуэн любила дочь, но не настолько, чтобы быть к ней менее жестокой.

– Я отлично справляюсь, – парировала Калли. – Вижу, ты хочешь сказать, что я выбрала не лучшее время, чтобы купить дом, но кто мог знать, что подвернется такой случай? Хозяйка умерла внезапно.

– Дорогая, все это не так. Не забывай, что мы должны следить за своим здоровьем и уменьшать стресс. Я думаю, тебе следует спросить себя, действительно ли Пол заботится о твоем благополучии. У него проблемы с работой, он не способен держать себя в руках, а теперь еще и свалил на тебя всю тяжесть переезда, причем в дом, который, как я понимаю, совсем не предназначен для жизни…

– Мне надо идти, мам. Я потом тебе позвоню.

Калли знала, что лучше не разговаривать с матерью в такую минуту. Хелен была одна, в дурном расположении духа, да к тому же, по-видимому, выпивала.

До отхода ко сну еще многое оставалось сделать. Калли надела джинсы и вышла во двор. Влажные кусты поникли, как переваренный шпинат или водоросли в заброшенном пруду. Тропинка к маленькому газону так заросла, что Калли пришлось расчищать себе дорогу кухонным ножом. Вдруг она услышала кошачий вопль, удивительно похожий на крик человека. Где-то в зарослях вьюнка она приметила пестрое тельце Клео. Зверек извивался и корчился, пытаясь освободиться.

Продираться сквозь вьюн было непросто. Когда Калли наконец прикоснулась к кошке, та выскользнула, взвизгнув от боли. В ту же минуту Калли запнулась о сломанную пластмассовую крышку от сточного отверстия и упала на кучу мокрых вьюнков. Поднимаясь, она с удивлением заметила кровь на левой руке. Тем временем кошка перестала корчиться и лежала под кустом на боку. Даже в пасмурном предвечернем освещении Калли смогла разглядеть на тельце Клео несколько маленьких, но глубоких порезов, напоминающих ножевые ранения.

– Ну же, детка, дай я тебе помогу. – Калли потянулась к кошке и осторожно приподняла ее.

Кошка легонько шлепнула женщину лапами, и стало видно, что левая задняя лапка зверька почти отрезана. Порванные сухожилия поблескивали жемчужной белизной. Порезы были и на мордочке Клео.

Пытаясь нащупать среди темных клубков растений опору для ног, Калли поняла, что бедняжка умирает. Может быть, она стала жертвой лис? Те всегда наведывались в город, чтобы обчищать помойки, но с каких пор они охотятся на кошек? Несчастная Клео была в грязи и крови. Казалось, она подверглась нападению некоего существа, выбравшегося на поверхность из глубин сырой земли.

Когда Калли удалось окончательно освободить кошку из пут, та была мертва. Женщина обернулась, чтобы посмотреть на дом, – в окнах было темно, кирпичная кладка поблекла за пеленой дождя. Дом словно отгородился от своей хозяйки в тяжелую для нее минуту.

12 Вниз по реке

– Ты уверен, что можешь продолжать путь? – спросил встревоженный Мэй.

Брайант тяжело дышал и был вынужден некоторое время постоять, прислонившись к ограде.

– Не волнуйся, со мной все в порядке, – ответил он, отмахиваясь от вопросов о своем здоровье. – Если я не забываю принимать синие таблетки, то чувствую себя намного лучше.

– И какая же от них польза?

– Они ослабляют побочные эффекты от желтых… Так, по-моему, он что-то напутал. Я-то думал, что река Ли где-то за Ромфордской дорогой.

Детективы следовали за Гаретом Гринвудом вдоль по Фаррингдон-роуд почти по пятам, надеясь, что из-за плотной стены дождя он их не заметит. Им встретилась закусочная, которая, судя по рекламе на запотевших окнах, была все еще ориентирована на обслуживание рабочего класса, однако по большей части район населяли интеллектуалы, обитатели переоборудованных лофтов.[25] Впереди – у развилки, где Фаррингдон-лейн ответвлялась от Фаррингдон-роуд, – тощим клином высилось питейное заведение «Бетси Тротвуд». Спрятавшись под навесом паба, Брайант и Мэй пронаблюдали, как Гринвуд сложил зонтик и зашагал в направлении станции метро возле Клеркенуэлла.

– Флит – по-прежнему самая известная из лондонских рек, – сказал Брайант, когда они снова вышли под дождь. – Но то, что от нее осталось, находится вдалеке от финансовых учреждений города, а значит, Гринвуд не собирается грабить банк. Я довольно подробно изучал утраченные реки – весьма занимательная тема. Множество притоков впадали во Флит по мере того, как она текла на юг, и самыми значительными были те два, что протекали по обеим сторонам Парламент-Хилл-филдз, чтобы встретиться в Кэмден-Тауне. За этим слиянием река в половодье достигала шестидесяти пяти футов в ширину, а в районе Холборнского виадука расширялась настолько, что могла быть судоходной. Итак, у Гринвуда нет никакого снаряжения. Ты уверен, что встреча назначена на сегодняшнее утро?

– Так он сказал Монике. Она позвонила мне вчера вечером, едва он отправился в паб.

Выйдя из автобуса на Роузбери-авеню, Гринвуд прошел так близко от детективов, что им пришлось спрятаться под зонтиками. Невысокий и плотный, с желтовато-седой гривой, ученый вполне мог бы сойти за старого рокера; у него и костюм был подходящий – джинсы, заправленные в высокие коричневые ботинки. Он быстро зашагал по мокрому тротуару, но вскоре дал преследователям фору, остановившись, чтобы полюбоваться какой-то вещицей в окне мебельного магазина.

– В Средние века вдоль Флита было вырыто множество колодцев, – продолжил Брайант. – Хоули-Уэлл, Бэгнидж-Уэллз, Клеркс-Уэлл, Сент-Клементе-Уэлл – здесь добывали воду из подземных источников, а посему в этих местах возникали монастыри и водолечебницы. Кстати, часть источников сохранилась до сих пор. Например, воду из Сэдлерз-Уэллз продают в бутылках – у нее особый привкус, но в общем пить можно. Вот, послушай. – Он достал из кармана замаранный листок бумаги. – «Приди ко мне, моя любовь, я по тебе скучаю. Мы в Бэгнидж-Уэллз, моя любовь, с тобой напьемся чаю». Песенка подмастерья.

– Так ты хочешь сказать, Флит все еще существует? – спросил Мэй. – Ты вроде говорил, что он заилился и его заложили кирпичом.

– Да, но, по-видимому, не весь – колодцы-то остались, а вода, как известно, везде дырочку найдет. Когда мы строим кирпичные дамбы, реки просто текут в обход. Местами Флит пролегал на глубине тридцати футов под землей. Протекал он и под Риджентс-каналом – тот очень мелкий.

– А почему ты говоришь об этом в прошедшем времени?

– Может, я и не прав. Знаешь, уровень подземных вод Лондона быстро повышается. Сады опять заболачиваются. В такой период некоторые из старых рек неизбежно дадут о себе знать. Это уже случалось в прошлом. Флит существовал бы и сегодня, если бы мясники Истчипа веками не сбрасывали в него коровьи кишки. Кстати, внутренности животных называли «пудингом». Отсюда и Пудинг-лейн – место, где начался Великий лондонский пожар. Слыша это название, люди думают о десерте, а зря, ведь речь идет о зловонной требухе. Ты еще видишь Гринвуда?

– Он направляется в сторону Тернмилл-стрит.

– Вот видишь – «Тернмилл». Здесь было несколько водяных мельниц.[26] Этот район часто упоминается у Диккенса. Сэффрон-Хилл служил пристанищем для Феджина и его пропащих мальчишек.

– Погоди-ка, он остановился. Что-то ищет.

Объект их слежки с минуту помедлил, внимательно изучая листок бумаги, а затем сунул бумажку в карман и снова зашагал вперед.

– Знаешь, сейчас мы совсем недалеко от места, где Флит переходил в канаву, – сказал Брайант, тыча палкой в сторону канализационных труб. – Реку заложили на участке от моста Холборн до таверны «Панч». Сегодня здесь сточная труба, и к ней, по-видимому, все еще можно добраться через арку туннеля за Сент-Брайдз, но ее содержимое просто стекает в Темзу, и все. И что бы такое могло его здесь заинтересовать?

Гринвуд снова остановился. На сей раз он стоял на странном отрезке улицы между модными ресторанами и заброшенными домами. Человек, вышедший ему навстречу из-под навеса книжного магазина, показался Мэю знакомым. Высокий и стройный, с длинной шеей, элегантно одетый, по происхождению, возможно, эфиоп. Он и Гринвуд обменялись парой слов, а их следующий шаг оказался таким быстрым, что детективы чуть не упустили их из виду. Они вошли в дверь, вырубленную в деревянной перегородке, закрывавшей проход между домами – очень узкий, в руку шириной.

Мэй первым достиг двери, но к тому моменту она уже закрылась. Он приложил ухо к заграждению и прислушался, а потом ловко вскрыл автоматический замок. Проход был завален пивной и молочной тарой. Кирпичные стены позеленели от мха.

– Смотри, – показал Брайант, – речная сырость. Чувствуешь запах? Гадость. Старая грязь.

Гринвуд и его сообщник, должно быть, проследовали до конца прохода, поскольку единственная дверь по дороге была забаррикадирована ящиками и мотками проволоки. Коридор упирался в маленькую мрачную площадь, увенчанную эдвардианской каменной аркой. Некогда здесь была конюшня, ныне заброшенная и замусоренная, со всеми следами запустения и использования не по назначению. Дальше стояло здание в романском стиле – крепкая постройка с маленькими окнами, возможно склад. В стене были широкая деревянная дверь и два узких окна с тусклыми армированными стеклами, но Мэй вдруг лишился способности открывать замки и не сумел преодолеть преграду. Каждое окно было поделено на двенадцать частей, и ломать такую конструкцию было бы делом шумным и долгим. Обернувшись, Мэй увидел, что его напарник запутался в каких-то ржавых железках. Он понял, что пора уходить.

– Ладно, Артур, их уже и след простыл. Давай-ка лучше попробуем опознать загадочного незнакомца.

– Но как? – спросил Брайант, с трудом отдирая пальто от проволочной ограды. – Черт, теперь в моем прекрасном каракуле дырки.

– Я сделал телефоном полдюжины фотографий с приличным увеличением, – объяснил Мэй. – Они уже отправлены на мой компьютер, и теперь я попрошу Бимсли скачать их и обработать.

– Боже всемогущий, эти новые технологии как с цепи сорвались.

– Все средства хороши, чтобы помешать коллеге загубить собственную карьеру, – парировал Джон, беря Артура под руку. – Пора возвращаться.


Хизер Аллен чинно всплакнула, но быстро взяла себя в руки и дала согласие на то, чтобы Калли похоронила кошку в своем саду. Рыть могилу в саду Хизер было нельзя, ведь это повредило бы отделку, собственноручно выполненную Джорджем.

– Не понимаю, кто мог так ужасно поступить с безобидным созданием?

Хизер сложила руки на груди, довольно сносно изображая траур, а сама наблюдала, как подруга берет лопату и начинает копать ямку в том месте, где когда-то была клумба.

Калли хотела верить, что Хизер любила свою кошку. Школьная подруга произнесла на эту тему вполне убедительный монолог, рассказывая, как избавила зверька от жалкого существования возле железнодорожной станции, где бедняжке приходилось питаться объедками, как месяцами завоевывала кошачье доверие и как таскала с собой Клео на бессмысленную службу (в течение года Хизер удалось продержаться в некой пиар-конторе), спрятав ее за пазухой шерстяной кофты, чтобы та могла слышать биение хозяйкиного сердца. Но все это звучало фальшиво – начать с того, что Хизер никогда бы не надела такой простой и домашней вещи, как шерстяная кофта.

Когда Калли закончила копать яму, пошел дождь – изморось, которая брала измором, повергая во мрак стены соседних домов и наклоняя к земле ветви деревьев. К тому моменту, когда Калли зарыла могилу, обе промокли до нитки. Однако выбора не было: Калли не хотелось оставлять кошку в полиэтиленовом мешке до улучшения погоды, а представить себе Хизер с лопатой в холеных руках она просто не могла. Подруга обожала руководить другими, но сама была абсолютно беспомощна в быту. Как она призналась, недавняя потеря мобильника временно обрекла ее на полное бездействие.

Расчистив место вокруг маленькой могилы, Калли заметила, что возле сточного отверстия лежит какое-то существо. Членистое, кремового цвета, оно больше всего походило на большого рака.

– Боже мой, это еще что?

Она отскочила назад, едва не запутавшись во вьюнках.

Хизер нагнулась вперед, чтобы посмотреть, в чем дело, и взвизгнула от ужаса:

– Оно в крови! Что это?!

– Погоди, я где-то видела рабочие перчатки. – Сходив за перчатками, Калли наклонилась и приподняла существо за хвост. – Наверно, это какая-то разновидность рака, хотя он и слишком крупный.

Они встревоженно смотрели на странное животное, опасаясь, что оно вдруг вернется к жизни.

– Но как это характерно для Джорджа – у меня беда, а его нет рядом, – сердито объявила Хизер. – Он вечно в отлучке, когда нужен. Все приходится делать самой – и это тоже!

– Дорогая, тебе не нужно ничего делать. – Калли пыталась говорить мягко, потому что иначе с такими женщинами, как Хизер, нельзя. – Посмотри, какие огромные у него клешни. Как думаешь, может, у них с кошкой было что-то вроде битвы за территорию?

– Похоже на то, – вздохнула Хизер. – Но ради всего святого – как он тут оказался?


– Вы совершенно правы, это рак, – подтвердил Джайлз Кершо.

Калли решила воспользоваться телефоном на визитке, оставленной сержантом Лонгбрайт, и ее тут же попросили доставить находку в отдел. Кершо перевернул мертвого рака и сравнил его с изображениями на экране компьютера.

– Мне редко приходится иметь дело с животными, так что попрошу вас проявить терпение. Итак, в базе данных больше сотни экземпляров, но это… – он прокрутил изображение в окне, – по-видимому, турецкий рак. Они невероятно агрессивны. Водятся в лондонских каналах. Гм…

Калли заглянула Джайлзу через плечо, пытаясь прочесть текст на экране.

– Они вытесняют более слабых британских раков и захватывают места их питания. Полагаю, своим бледным окрасом они обязаны недостатку солнечного света и питательных веществ в воде, а также избытку токсинов. Но этот крупнее обычного. Странно, что он напал на кошку. Может, кто-то вытеснил его с привычных мест?

– Кошка была совсем маленькой и, возможно, напала первой, – пояснила Калли. – Но ведь их могло быть больше, не так ли? А как вообще он оказался в саду?

– О, раки могут передвигаться по земле, если их к этому вынудить. То же самое делают и домашние черепахи. Они загрязняют пруды настолько, что те становятся необитаемы, а потом отправляются на поиски нового сада с водой. Но мне кажется, рядом с вашим домом есть сточное отверстие. Например, многие из притоков Риджентс-канала связаны с канализацией домов посредством старых сточных труб.

– Хотите сказать, он вылез из канализации?

– Это наиболее правдоподобное объяснение.

Калли вспомнила пластмассовую крышку, сорванную со сточного отверстия. «Сперва пауки, теперь беспозвоночные, – подумала она. – Что-то будет дальше?»

– Хорошо, что вы его принесли, – бодро сказал Кершо. – Трудно представить, что здесь есть какая-то связь со смертью старой дамы, но именно к таким странностям Брайант и Мэй особенно внимательны в своих расследованиях. Может, они решат, что миссис Сингх была насмерть закусана ракообразными. Я покажу им этого красавца, как только они вернутся. Но мой вам совет: если найдете еще раков, не вздумайте тушить их под майонезом – они крайне ядовиты.

«Какой он странный», – думала Калли, покидая здание станции «Морнингтон-Кресент». Удивили ее и размеры полицейского участка, ютящегося над входом в станцию метро. Странным казалось все: женщина-сержант, похожая на кинозвезду былых времен, пугливые, нервные и всклокоченные молодые сотрудники в мятой одежде (словно только что из постели), живописный беспорядок, царящий повсюду, следы, ведущие к секретной лаборатории, частично уложенные полы. Неужели Отдел аномальных преступлений мог официально представлять закон?

Подходя к плохо освещенному переулку, соединявшему Альма-стрит с Балаклава-стрит, Калли поймала себя на мысли, что район начинает казаться уютным и знакомым. На старом месте жительства она привыкла к компаниям беспутных детей, которые выводили ее из себя, то и дело запуская сигнализацию, но здесь можно было расслабиться, – правда, порой возникало ощущение, что дома, стоящие нерушимой стеной, за тобой наблюдают.

Выходя из переулка, Калли заметила оборванную темную фигуру: незнакомый мужчина поспешно переходил на другую сторону, словно кто-то обратил его в бегство. Она на мгновение остановилась, чтобы оглядеться: ряд домов с шелушащейся белой краской, замызганными ступенями и неработающими дымовыми трубами, похожими на оранжевые молочные бидоны; черные ограды с острыми навершиями; гортензии и живые изгороди; зеленые пластмассовые горшки с увядшими хризантемами на подоконниках; задняя часть католической начальной школы; желто-оранжевые лампы, просвечивающие сквозь ветви запущенных платанов. Калли снова увидела того мужчину – он стоял неподвижно, как изваяние, в углубленном дверном проеме самого дальнего дома, наблюдая за ней, и она не могла пройти мимо, не остановившись.

– У вас все в порядке? – спросила она. – Может, вам помочь?

Когда она заговорила, незнакомец сделал шаг вперед и спустился с крыльца ей навстречу. Калли увидела карие глаза и грязно-белую бороду. В следующую секунду он уже заковылял в сторону переулка прихрамывающей, но быстрой походкой, и она вспомнила слова Хизер: «У нас даже есть собственный нищий – настоящий старый бродяга, хромой и бородатый, а не один из этих литовцев со спальными мешками». Эта встреча не особенно взволновала Калли, и все же ей было любопытно, о чем думал хромой, оглядывая улицу с порога дома.


– Наверно, я должен испытывать облегчение, – сказал Пол, открывая бутылку «Бекс» и откидываясь на спинку дивана. – Теперь хоть знаю, на каком я свете.

Он получил плату за два месяца и предупреждение об увольнении. Компания, где ему светило такое блестящее будущее, оказалась на пороге ликвидации.

Калли хотела поговорить о деньгах на новую проводку, но почувствовала, что момент для этого не самый подходящий.

– Чем ты хочешь заняться? – мягко спросила она.

– Одного я никак не пойму – наняли меня выискивать новаторскую музыку, а сами, как только их слегка приперло, сразу же вернулись к старому материалу, к проверенному барахлу, чтобы упаковать его в новую обертку и спокойно пропихивать в рекламные агентства. Суперклубы сдохли, новые группы – дерьмо, и вся индустрия летит к чертям. Все скачивают музыку из интернета, кому нужны диски? Короче, если мы собираемся здесь жить, мне придется начать все заново.

– Что значит – если мы собираемся здесь жить? – спросила Калли. – Я вложила в этот дом все до последнего пенни. Мы вместе приняли это решение, так куда нам еще переезжать?

Последовавшее молчание обеспокоило ее больше, чем мог обеспокоить какой бы то ни было ответ. Она знала, что Полу переезд казался скорее прощанием с его старой жизнью, нежели началом новой.

У телевизора не было антенны, программы он принимал скверно, но Пол все равно пялился в экран, открыв уже третью бутылку пива. Вздохнув, Калли спустилась вниз и с усердием занялась встроенными шкафами. Благодаря лампе с батарейным питанием ванная выглядела немного уютнее, а дезинфицирующее средство окончательно победило пауков под ванной. Комната по-прежнему казалась слишком большой по сравнению с кухней, к тому же Калли не нравилось, что та ниже уровня улицы, но Бенджамин Сингх объяснил ей, что эта часть подвального этажа некогда служила угольным складом. Калли попыталась представить себе грохотание угля в лотке, подсобку с каменным полом и наружные коммуникации, однако история дома была бесследно уничтожена его сменявшимися владельцами.

Калли не принимала близко к сердцу мысль о том, что миссис Сингх скончалась дома при невыясненных обстоятельствах. Молодая женщина считала себя практичной и не подверженной слишком активным всплескам воображения. И все же здесь было нечто…

Освещая лампой разные участки ванной, Калли заметила на дальней стене под крошечным окном пятно сырости – коричневатое, по форме отдаленно схожее с Африкой, оно явно расползалось по стене. Возможно, оно было здесь и раньше, но она увидела его впервые. Кирпичная кладка на ощупь оказалась сухой. Быть может, угольная пыль настолько пропитала стены, что проступила через краску и известку, подобно асбестовому налету, накапливающемуся в легких?

Наверное, Калли слишком много на себя взвалила. Пол приуныл и никак ей не помогал. Позднее, лежа с головной болью в холодной, темной спальне, она размышляла, действительно ли они правильно поступили. Недвижимость связала их крепче любого ребенка. Конечно же, Рут Сингх добровольно заточила себя в этом доме, но Калли не могла допустить, чтобы с ними произошло то же самое.

13 Все в сборе

– Мы нашл и досье на клиента Гринвуда, – торжествующе объявил Мэй, входя в комнату через пустой дверной проем.

Брайант пил чай с двумя рабочими – они установили в холле плитку, чтобы разогревать еду.

– Ну и в чем загвоздка с твоим рогоносцем? – бросил он.

Плотники посмотрели на Мэя с живым интересом. Они явно получали удовольствие от общения с Брайантом и расположились здесь со всеми удобствами, надеясь, по мнению Мэя, растянуть работу до Рождества.

– Ты меня очень обяжешь, если не будешь его так называть, – отрезал Джон.

Ему было неловко обсуждать личные дела в присутствии посторонних. А вот Артура такая откровенность не смущала, он всегда вел себя так, словно они наедине.

– Извини, просто я заинтригован этой историей, вот и все. Ты же знаешь, мне самому никогда не везло в любовных делах.

– Брось, все не так плохо. Неужели забыл ту девицу в шестьдесят восьмом?

– Вот именно. Единственный человек во всем Лондоне, кто не занимался сексом в шестьдесят восьмом, был мой дядя Уолтер – его как раз подключили к аппарату искусственного дыхания. Беда в том, что я слишком часто остаюсь в одиночестве. Боюсь, в моем поведении появились странности – в последнее время.

– Ничего подобного. Ты всегда отвратительно вел себя с людьми.

– Знал бы ты, как это тяжело, – пожаловался Брайант, пытаясь вызвать сочувствие напарника. – Ты хоть представляешь, каким одиноким чувствует себя человек, мыслящий не так, как все остальные? Порой кажется, что ты один-одинешенек… как котенок. – Он показал на Криппена – тот сидел, повернувшись к ним спиной и напряженно разглядывая пятно на плинтусе. – Посмотри на него – в голове пустота, разве что невнятные соображения о рыбе и радиаторах. Возможно, он кастрирован, а значит, лишен воли к жизни. Неудивительно, что между нами есть нечто общее. Так что не говори со мной о любви – давай лучше поглядим, на что способны твои электронные штуковины.

Мэй подождал, пока вальяжные рабочие удалились, и пригласил Дэна Бэнбери, чтобы тот объяснил коллеге весь процесс.

– В общем, снимки, сделанные при помощи технологии «Bluetooth», сравнительно плохого качества – освещение неважное, – начал Бэнбери, тыча в экран компьютера. – Но этот телефон уникален тем, что он делает микропоследовательные снимки с трех разных позиций. А поскольку в основе электронных изображений лежит шифр, преобразованный в пиксели, можно запустить обратный процесс с помощью программы, которая заполняет пробелы в восприятии. Отсюда совсем нетрудно создать каркасную модель трехмерного изображения, замещая отсутствующие пиксели схожими текстурами и цветами, позаимствованными из окружающих плоскоетей. Вот так создается полноценный образ. Это значит, что шансы опознать клиента увеличиваются более чем в сто раз, поскольку мы можем проверять базу данных практически под любым углом.

– Я ничего не понял из того, о чем ты толкуешь, – предупредил Брайант, – но продолжай, это жутко интересно.

– Короче, я сопоставил снимки с изображениями всех, кто есть в нашей системе, – это преступники из каталога нашего отдела, пациенты психиатрических клиник, а также осужденные из центральной базы данных городской полиции. Проблема в том…

– Так и знал, что без изъяна не обойдется, – проворчал Артур.

– …что мы, само собой, имеем дело только с совершенными преступлениями, – продолжал Дэн. – Еще не изобретена такая программа, которая позволила бы опознавать тех, кто только собирается нарушить закон. Что поделать, я не Кассандра.

Он визгливо захохотал. Брайант посмотрел на него как на безумца. Бэнбери неловко откашлялся, а потом ткнул в файл на экране:

– И все-таки мы нашли информацию. Вот он, ваш тип. Джексон Убеда, пятьдесят один год, три раза привлекался за мошенничество, пара взломов с проникновением, один случай тяжких телесных повреждений, любит драться и выдавать себя за банкрота, как правило, исчезает, крупно задолжав инвесторам. Ваш ученый…

– Гарет Гринвуд.

– …Гринвуд, вполне может не знать об этих обстоятельствах, хотя в прошлом Убеду неоднократно разоблачали в финансовых газетах.

– Так чего же этому типу нужно от эксперта по подземным рекам? – поинтересовался Артур, подбираясь поближе к компьютеру.

– Это мы и должны выяснить, – сказал Джон, сбрасывая с клавиатуры рассеянно блуждающую руку напарника.

– Не беспокойтесь, мистер Мэй, – улыбнулся Бэнбери. – Действует принцип защиты от дурака.

– Да как ты смеешь! – воскликнул оскорбленный Брайант.

– Он хочет сказать, что даже ты это не сломаешь, – объяснил Мэй. – Лонгбрайт отвлекает от нас городскую полицию, помогая им в деле «кэмденского убийцы с мешком для мусора», а это значит, что мы с Бимсли свободны и можем поехать в Клеркенуэлл, чтобы хорошенько все разведать. Нам нужен код, чтобы войти, но если придется действовать быстро, то пожарные всегда могут взломать дверь под тем предлогом, что заблокированный проход представляет опасность для здоровья людей.

– В отличие от тебя, врывающегося без ордера на арест, – фыркнул Артур. – Думаешь, я стану тебя удерживать? Ничего подобного – бери Бимсли и проваливай, а я сегодня вечером занят. Есть одно дельце.

– И что бы это могло быть? – недоверчиво спросил Джон.

– Я получил приглашение, – ответил Брайант. – Иду на коктейль.


Обстановку вечера трудно было назвать уютной. Хозяева нервничали, гости были подозрительны и охотно вступали в пререкания. Это обстоятельство играло на руку Брайанту, ведь напряженная атмосфера провоцирует людей на ошибки. Гости собрались в анфиладе комнат на первом этаже дома сорок три по Балаклава-стрит, принадлежащего Тамсин, Оливеру и Брюэру Уилтон, якобы с целью отпраздновать день рождения мальчика и познакомиться с новой соседкой, но на самом деле все втайне надеялись узнать подробности смерти Рут Сингх.

– А вот и мистер Брайант, – представил коллегу мистер Сингх. – Сегодня я прощаюсь со старым другом.

Если Бенджамин и был недоволен результатами расследования по делу сестры, он сумел это скрыть, представляя полицейского обществу.

– Так вы и есть тот детектив? Как интересно! – сказала Лорен Кейн, густо накрашенная блондинка, по-видимому моделировавшая собственные туалеты путем отказа от стратегически важных пуговиц. – А это Марк, мой партнер.

Одутловатый мужчина лет тридцати пяти в тесной полосатой рубашке подошел к Брайанту вплотную и энергично пожал ему руку. Артур терпеть не мог физических контактов такого рода, а потому машинально и незаметно вытер пальцы о пиджак.

– Марк Гаррет, – представился агент по недвижимости. – Я в доме номер семь – это в самом конце Балаклава-стрит. Самые большие дома именно там, на севере улицы, потому что форма участков продиктована линией переулка за ними. Понятия не имею, почему так вышло. Так делили недвижимость в середине девятнадцатого века.

– Не обращайте внимания на его профессиональную болтовню, он же риелтор, – пояснила Лорен. – Знаете, как Марк развлекается в выходные? Разглядывает карту картографического управления, высматривая участки земли для покупки. Он изучил район вдоль и поперек. – Произнесено это было с явным неодобрением.

– Когда вы покидаете нас, Бенджамин? – поинтересовался Гаррет, не стараясь быть вежливым: после продажи дома миссис Сингх в их отношениях четко обозначилась враждебность.

– Завтра, и ничуть о том не жалею, – ответил мистер Сингх. – С этим городом меня уже ничто не связывает.

– Пожалуйста, приберегите ваши рассуждения на тему «эта страна катится в тартарары» для другой аудитории, – сказал Гаррет, рассчитывая на одобрение своей подруги и не получая его. – Мы знаем, что вы думаете об окружающих.

– Здесь больше не безопасно, мистер Гаррет, и вам это известно. Вы продаете недвижимость в округе, но никогда не предупреждаете покупателей о том, как здесь опасно. – Он продолжал, несмотря на протесты агента. – За шесть недель в Кэмдене произошло шесть жестоких преступлений – не случайно главную улицу называют «улицей убийц».

– Вы начитались таблоидов, Бен, к тому же убивают в основном подростки – у них война за территорию.

– По-вашему, беспокоиться не о чем? Полицейские слишком заняты борьбой уличных банд, и потому у них нет времени бороться с хулиганами и взломщиками. При этом новые дома вырастают на каждом пустыре. Вы с вашими друзьями из муниципалитета подталкиваете людей к тому, чтобы селиться друг у друга на голове. И с каждым днем это становится все хуже. Почему бы вам не разбить парк или хотя бы не посадить деревья?

– Да на кой мне ваш парк? – возмутился Гаррет. – Слушайте, я ведь не отвечаю за весь район. Я всего лишь зарабатываю деньги, и, если бы я не расширял клиентуру, меня было бы трудно назвать хорошим бизнесменом, правда?

– Моя сестра боялась выходить из дому, – сказал Бенджамин. – Кто-то посылал ей…

– Послушайте, никто в глаза не видел этих так называемых расистских писем, которые она получала.

– Это потому, что я их сжег, как поступил бы на моем месте любой порядочный человек.

– Сожалею, что она умерла, но мы-то здесь ни при чем, верно?

Улики были уничтожены, а значит, в споре никто не мог победить. Отойдя в сторону, Брайант оказался рядом с незнакомцами. Светская беседа никогда не была его коньком, но, поскольку смерть Рут Сингх так и оставалась для него загадкой, он надеялся встретить на этой вечеринке людей, возможно знающих о ней больше, чем они рассказали следствию. Артур изучал гостей, по-птичьи острым взглядом высматривая любопытные детали, как вдруг лысеющий херувим похлопал его по плечу.

– Думаете, в смерти миссис Сингх есть что-то странное? – спросил он, сунув Брайанту унизанную кольцами руку так, что тот был вынужден ее пожать. – Я хочу сказать, с чего бы еще детективу понадобилось сюда приходить?

– Но мы же не всегда находимся при исполнении, мистер…

– Эйвери. Можете звать меня Джейком. Это Аарон, мой партнер.

«Он имеет в виду партнера по бизнесу или партнера?» – спросил себя Артур и, приняв во внимание легкую манерность в поведении Эйвери, выбрал последнее.

– Простите меня, но это в точности как с учителями, – продолжал Джейк. – Знаете, как странно бывало в детстве встретить в супермаркете учителя и вдруг осознать, что он тоже человек? Кстати, Аарон учитель – работает в начальной школе на соседней улице.

– Должно быть, это очень удобно, – обратился Брайант к Аарону. – Скажите, что вы думаете о нынешних детях?

– Меня все об этом спрашивают, – ответил Аарон, – как будто с детьми могли произойти внезапные метаморфозы, но по ученикам моей возрастной группы я этого не вижу. Они по-прежнему играют и сбиваются в компании, выбирают лидеров и боготворят любимых героев, задирают других или сами становятся жертвами травли. Мои ученики еще маленькие, так что я не испытываю тех трудностей, что возникают с ребятами повзрослее. В моем классе вы никогда не увидите детей старше десяти лет. Конечно, малыши слишком много смотрят телевизор. Они знают всех персонажей своих любимых передач, но не могут вспомнить имена людей, которых встретили на улице.

– Вероятно, они не понимают, в чем разница.

– Уверяю вас, они прекрасно все понимают, – возразил Аарон. – Им просто не хочется сделать над собой усилие. Детям присуща некоторая жестокость, им явно не хватает чувства. Убежден, что в этом плане они совсем не изменились. Но как только им исполняется десять, словно какой-то выключатель щелкает у них внутри: они мгновенно учатся управлять собой и лицемерить. Безусловно, это механизм выживания – возможно, необходимое оружие, когда ты вынужден передвигаться по округе с пустыми карманами.

Откровенность Аарона подвигла Брайанта на дальнейшие расспросы.

– Есть ли среди ваших учеников дети с этой улицы? – спросил он, подумывая, имеет ли смысл опросить кого-то из них.

Современные школьники Артуру не нравились; мотивы их поведения казались ему темными и неясными. С каждым поколением дети становились все более пустыми и чужими, возможно, потому, что он виделся им невероятной развалиной.

– Мы католическая начальная школа для детей из простых семей, мистер Брайант. Дома в округе предназначались для ирландских рабочих, строивших железную дорогу, и потомки многих из них так здесь и живут. Район поделен между традиционно обитавшими здесь представителями рабочего класса и новыми жителями из среднего класса.

– Интересно, как вы их различаете? – полюбопытствовал Брайант.

– У семей из среднего класса никогда нет бабушки, живущей по соседству. Они терпеть не могут, чтобы о них думали как об экономических мигрантах, хотя именно таковыми являются – селятся в развивающихся районах и тихо поджидают прибыли, ноя из-за отсутствия на главной улице магазинов экологических продуктов.

– А сын Уилтонов тоже учится у вас?

– Что вы, Брюэр ходит в частную школу в Белсайз-Парк. А вот то семейство, – он указал на вест-индскую чету с двумя празднично одетыми детьми, – отправило своих детей в англиканскую школу, куда записываются за три года. И у рабочих-католиков религия по-прежнему играет определенную роль в выборе образования.

– Вы меня удивляете, – признался Артур.

Мысленно он поставил галочку в списке лиц, опрошенных Лонгбрайт: «Рэндалл и Кайла Эйсон, дети Кэссиди и Мэдисон». Вид у Рэндалла был беспокойный, – казалось, он хочет уйти. Малыши едва не засыпали от скуки.

Пол узнал агента по недвижимости, как только вошел в комнату, и сразу же понял, почему Гаррет так быстро сориентировался насчет дома номер пять, – он просто жил на той же улице. Неудивительно, что его взбесила неудача с приобретением дома. Гаррет так хорошо представлял себе стоимость этой недвижимости – можно было считать, что он злоупотребил инсайдерской информацией.

– Этот жирный тип – тот самый, что пытался вытеснить нас с территории, – шепнул Пол Калли. – И где только риелторы покупают такие рубашки? Видно, ими торгует специальный магазин.

Тем временем мистер Сингх не оставлял Гаррета в покое:

– Я слышал, вы собираетесь приобрести пустырь напротив магазина. Только не говорите мне, что планируете втиснуть туда еще один дом.

– Я никогда не сообщал о намерении купить землю. – Гаррет смял и поставил на пол пивную банку; его хамский жест не остался незамеченным. – Никто даже не знает, кому эта земля принадлежит.

– Но вы прекрасно знаете старика, который там живет, – настаивал Сингх.

– Какого старика? – вставил Брайант.

Сегодня он надел слуховой аппарат – не потому, что действительно в нем нуждался, а потому, что тот в равной степени усиливал все звуки, и можно было прислушиваться к нескольким разговорам одновременно.

– Один бродяга – он иногда спит на пустыре, – пояснил рослый египтянин, присоединившийся к беседе. – Омар Карнеши. Мы с женой Фатимой живем в доме номер четыре. – (Брайанту пришлось выдержать еще одно влажное рукопожатие.) – Если вы купите землю, ему негде будет жить.

– Что за дьявол, почему все на меня накинулись? – пожаловался Гаррет своей смущенной подруге. – С чего это вдруг меня записали в главные злодеи? Слушай, мужик, никто не может претендовать на эту землю, раз уж застройщики положили на нее глаз, так что отвяжись от меня и разбирайся с ними сам.

Лорен быстро сунула ему в руку новую банку.

Тамсин беззвучно призвала мужа смешивать коктейли и подливать гостям, указав на множество бокалов разного калибра. Она знала, что следовало кого-то нанять для приготовления канапе, но ее смущало, что в сравнительно небольшом доме это может показаться претенциозным. Они приберегут ресторанное обслуживание для Норфолка – например, для рождественского вечера, – где официанты смогут незаметно появляться из кухни. Тамсин никогда бы не сказала об этом вслух, но она терпеть не могла находиться в окружении греков, африканцев и ирландцев-католиков, не говоря уже о шайках черных подростков, хохочущих во всю глотку и вопящих на непонятном сленге. Оливер выбрал себе роль обманутого социалиста и отказывался купить дом в Ислингтоне, поскольку там живет Тони Блэр. Кентиш-Таун представлялся ему куда более «настоящим», хотя он вечно всем рассказывал, как в пятницу вечером он добирается до Норфолка два часа.

– Кажется, все и впрямь ополчились на мистера Гаррета, – заметил Брайант, надеясь тем самым подлить масла в огонь.

– Полагаю, он комплексует из-за недостатка образования, – язвительно откликнулась Тамсин.

Она бы никогда так не поступила, если бы не выпила изрядную порцию успокаивающего нервы «Ламбруско» еще до начала вечеринки.

Артур не был наделен даром общения, но чувствовал, когда женщине хочется поболтать. Он попытался вообразить, что сказал бы на его месте Мэй, чтобы развязать ей язык.

– Должно быть, у вас свои счеты со всеми в округе, – неуклюже обронил он.

– Это на редкость космополитичный район, – ответила хозяйка, словно пропустив его слова мимо ушей. – Вот Эллиот, строитель, – он живет в доме номер три, разведен, много пьет, вы всегда найдете его за углом в пабе «Джордж», а вот Барбара и Чарли, раньше они жили в доме номер тридцать семь, где теперь поселились эфиопы. Чарли водит фургон и побывал за решеткой – представьте себе, за двоеженство. Она медсестра в больнице «Роял-Фри». Они переехали в Эджвер, но мы не могли их не пригласить, потому что Барбара присматривала за Брюэром, когда он болел пневмонией…

– Вы и вправду всех знаете, – подначивал ее Брайант.

Тамсин принялась загибать пальцы:

– О да, в доме номер четыре коммуна – там живут студенты-медики. Они очень вежливые и держатся особняком, да еще и фокусы показывают, что весьма симпатично, но иногда нам приходится делать им замечания насчет их музыки – не столько из-за громкости, сколько по части текстов. Остальные – англичане или иностранцы, причем последних, на мой взгляд, всегда труднее понять. Взять хотя бы обитателей дома номер четыре, Омара и Фатиму: она невероятно любезна, а он нелюдим, и это еще мягко сказано. Эфиопы из дома тридцать семь вроде бы славные, но никогда ни с кем не разговаривают; женщины ходят в платках, а летом из дома доносятся необычные кулинарные запахи. Эйсоны живут в доме тридцать девять, но не общаются с соседями, Джейком и Аароном, поскольку они благочестивые христиане и не одобряют образа жизни наших голубков. Калли и Пол только что въехали, а в следующем доме живет Хизер Аллен – вон та, в костюме от «Шанель», – но мы почти не видим ее мужа Джорджа, потому что он всегда в разъездах. По-видимому, она много плачет, когда он за границей, – Лорен слышит ее плач через вентиляционную решетку в стене, соединяющей их дома. Они очень любят друг друга, но кто знает, зачем он ездит в Оттаву или еще куда-то. Хизер работала в пиар-компании, но ее уволили за взятку, причем она думает, что никто об этом не знает.

– А с миссис Сингх кто-нибудь дружил? – спросил Артур.

– Мы ее совсем не видели, потому что она не выходила из дому. Пожалуй, все мы немного виноваты. – Миссис Уилтон поправила свои украшения и вдруг показалась Брайанту усталой. – Я хочу, чтобы все общались, – призналась она, – но меня смущает, что Джейк и Эллиот забились в угол и что-то обсуждают там вот уже двадцать минут, а ведь они друг друга на дух не переносят. Джейк не общается с Марком Гарретом, поскольку тот, очевидно, ляпнул своей подруге что-то оскорбительное про геев, а она тут же разболтала Аарону, с которым ходит в один спортзал. Омар продал нам кухонную мебель, но ящики застревают, а Оливер не может себя заставить пожаловаться ему, ведь они друзья. Да уж, мой муж не любит поднимать шум. Марк Гаррет приобрел магазин, принадлежавший семье Омара, и пообещал, что будет внимателен при поиске покупателя, а сам сдал его под букмекерскую контору. В результате на главной улице у нас уже четыре тотализатора и две сауны, но ни одной булочной, из-за чего мне пришлось купить печку для хлеба. Все так сложно. Мне нужно выпить.

Брюэр бродил среди гостей в наушниках, вцепившись в «Геймбой». Оливер попытался отобрать у него игрушку, хотя гости вежливо заступались за ребенка.

– Толстый, рыжий, да еще и учится в частной школе, – пробурчал Гаррет у него за спиной, – маленький засранец.

– А вы,должно быть, Калли и Пол? – с улыбкой обратилась к гостям Тамсин. – Это Брюэр – он хочет сказать, что очень рад вас видеть.

«Пусть парень сам за себя говорит, – подумал Пол. – Ему ведь уже десять».

– Надеюсь, вы привыкаете к нашей улочке. Оливер сказал, что вам пришлось бросить все силы на то, чтобы привести дом в порядок.

– Так и есть, – подтвердила Калли. – Просто пока у нас нет денег, чтобы довести дело до конца.

Тамсин еле удержалась от недовольной гримасы при упоминании о финансовых затруднениях.

– Что ж, на это потребуется время, – неопределенно заметила она, уходя от неприятной темы. – Попробуйте бриоши, Оливер их обожает. Пришлось ехать за ними на другой конец города.

– Слетелись на выпивку, как бабочки на огонь, – с горечью промолвил Бенджамин Сингх. – Это невероятно, правда, Артур? Никого из них не оказалось рядом, когда моей сестре требовалась помощь. Рут очень редко видела ближайших соседей – как она могла с ними разговаривать? Эта Аллен ведет себя слишком навязчиво, зато египтянки не видно и не слышно. Британцы часто негодуют из-за того, что в Индии до сих пор сохранилась кастовая система, но лучше бы они посмотрели на себя.

Взглядом мизантропа Брайант окинул людей, столпившихся в гостиной с таким видом, словно им очень весело. «Как мало между ними общего, – подумал он, – кроме стремления вырваться наверх и желания превратить этот лондонский уголок в поселок городского типа. Они с нетерпением ждут, когда здесь появятся магазины деликатесов и дизайнерской оптики, и мечтают, чтобы местный шинный заводик превратился в фешенебельные апартаменты. Тогда они убедятся, что уголок преображен, и перестанут стыдиться своего почтового адреса. Пятьдесят лет назад на улицах было невозможно дышать от смога и рабочие умирали от легочных заболеваний. Но нынешние люди не понимают своего счастья и становятся еще более неугомонными, чем раньше…»

Реки общения, текущие по комнате, то накатывая, то отступая, были полны темных подводных течений, водоворотов старой вражды, запахов дурных чувств. Бенджамин прав: никто из присутствующих не упоминал Рут, словно ее никогда и не было на свете.

«Возможно, ты делаешь из мухи слона, – одернул себя Брайант. – Сегодня ты видишь Бена в последний раз. Он решил обо всем забыть. Пора и тебе поступить так же».

14 Египтяне

Больше всего Джона Мэя беспокоило расположение здания.

Когда он был еще подростком, его предостерегали от посещения закопченных пабов и домов с плохой репутацией, теснившихся вдоль улиц, идущих от набережной. Район между рекой и железной дорогой был традиционно обрамлен беднейшими зданиями. Здесь селились рабочие – строители туннелей и прокладчики путей, матросы с лихтеров Темзы, угольщики и докеры, их женщины – прачки и фабричные работницы. Слишком бедны были эти люди, слишком скученно жили, чтобы хоть одна субботняя ночь обошлась у них без пьяной драки. Бедняки селились в низине, богачи на холмах – этот закон действовал во многих крупных городах мира. На уровне Темзы начинался подъем – город шел вверх, от Шутер-Хилла и Хрустального дворца на юге к Хэмпстед-Хиту и Дворцу королевы Александры на севере. Преступность сползала вниз, к фундаменту, подчиняясь силе притяжения, точно клоакальные воды, впадающие в утраченные лондонские реки.

Мэй едва не отменил всю операцию, когда Бимсли снова грохнулся, споткнувшись об очередной мусорный бачок. Парень был старательным сотрудником, но явно унаследовал от отца плохую координацию. В Отделе аномальных преступлений были свои династии: в свое время здесь работали и мать Дженис Лонгбрайт, и Бимсли-старший. Если работа не особенно подчиняется четким правилам, приходится сотрудничать с теми, кому доверяешь.

В желтушной тьме, претендовавшей на звание лондонской ночи, Артур не сумел проделать свой фокус с автоматическим замком, и коллегам пришлось перелезать через стену, в каковом упражнении Джон продемонстрировал неожиданную прыть. Хотя шел уже одиннадцатый час, на улицах было полно народу, но никого, по-видимому, не интересовало, чем занимаются детективы. Благодаря световому загрязнению, отраженному нижней границей облаков, они могли кое-что видеть, пробираясь сквозь горы мусора.

Добравшись до конца коридора, Мэй и Бимсли пересекли маленькую площадь и, протиснувшись сквозь облицованный багровой плиткой промежуток между зданиями, оказались на мощенном кирпичом полу между двумя уцелевшими стенами склада.

– Вот и ответ на вопрос Артура, – сказал Джон. – Он говорил мне, что каждый фут Флита был нанесен на карту и исследован, что ничего не изведанного не осталось. Но, судя по его картам, здешним домам по меньшей мере лет сто пятьдесят. Таким образом, разрушая вот этот склад, кто-то пытается расчистить путь к Флиту, закрытый в течение полутора веков.

– Так что же мы тогда ищем? – спросил Колин, неуклюже обходя груду кирпичей, с которой только что сиганула крыса.

– Понятия не имею. Возможно, нам следует идти на звук текущей воды.

– Я слышу только шум транспорта на Фаррингдон-Роуд.

– Иди за мной.

Мэй осторожно продвинулся к краю внутренней стены, выкрашенной зеленой краской того казенного оттенка, что повсеместно использовался учреждениями в 1930-е годы. Между задней стеной и следующим зданием обнаружился узкий зазор.

– Пойдешь первым? – предложил Мэй.

– Не уверен, что пролезу, – предупредил Бимсли.

Он опасался не того, что мог там найти, а облупившихся плиток: на нем был приличный пиджак, ведь позднее Колин собирался на встречу с друзьями в одном из пабов Вест-Энда.

– Нам нужно выяснить, какое задание поручено Гринвуду, – пояснил Мэй. – Не думай, что мы делаем это из любезности к Артуру, – скорее, мы стараемся преодолеть наше отставание от злоумышленников в реакции.

– Очень смешно, – хмыкнул Бимсли, протискиваясь между стенами.

«Борьба с отставанием в реакции» была тренингом, который управление городской полиции уже давно навязывало своим подчиненным, а потому стала объектом бесчисленных насмешек. Теория предвосхищения преступлений и их предотвращения совсем не нова и не очень-то успешна, но Отделу аномальных преступлений она вполне подходила. «По крайней мере, – подумал Мэй, – мы должны смоделировать ситуацию, возникшую между человеком, обвиняемым в мошенничестве, и ученым, легко поддающимся обману».

– Интересно, могу ли я рассчитывать на аванс? – спросил Бимсли. – Я на мели.

– Ничего удивительного, сынок, – ответил Мэй, – ты ведь младший сотрудник.

– Да, но я работаю сверхурочно.

– Я позабочусь об этом, если что-нибудь найдешь.

Джон посветил фонарем перед собой. Облицовка была покрыта затвердевшей слизью – такую можно видеть на берегу реки при отливе.

– Думаю, ты можешь смело туда спускаться, – подбодрил Мэй констебля. – Вот тебе мой «Валиант».

Бимсли взял фонарь.

– Если я испорчу свои шмотки, – пробурчал он, – подам жалобу.

Он старался не касаться стен, но ему это не удалось – особенно после того, как что-то скользкое с писком пробежало по его ногам. Он запачкал ладонь зеленой плесенью.

– Что там справа от тебя? – спросил его Джон. – Прямо под ногами.

Бимсли опустил «Валиант».

– Ничего не вижу, – откликнулся он.

Мэй различал бледный замковый камень арки, а также камень, именуемый клинчатым кирпичом и являющийся частью изогнутого карниза, почти целиком скрытого камнями и хламом.

– Слушай, ты не мог бы слегка разгрести там мусор?

Морщась, Колин запустил руки в кучу хлама и вытащил оттуда сгнивший матрас. Ему понадобилось несколько минут, чтобы убрать деревянные панели и груды кирпича, загромождавшие верхушку подземной арки. Под аркой обнаружился лаз, перекрытый железными прутьями, расстояние между которыми, как мог видеть Бимсли, равнялось шести дюймам. Констебль посветил фонарем.

– Кажется, здесь глубокий подпол, – заметил он. – Без специальных инструментов туда не пробраться.

– Если мы не можем этого сделать, значит, и Гринвуду это не удалось. Наверно, пока они еще только разрушили стену склада. Выходит, мы поспели вовремя.

– Да, но вовремя для чего? – Вглядываясь вниз, Бимсли прижался лицом к ржавым прутьям.

– Ничего не видно?

– Не-а.

– Тогда пошли. – Мэй стал пробираться сквозь завалы мусора.

– Погодите-ка, – окликнул его Бимсли, нагнувшись так низко, как только позволял зазор. – Ну и вонь! По-моему, я вижу…

Констебль повернулся, осветив фонарем промежуток между стенами, но старший по званию уже исчез из виду. Направив луч на прутья, Колин сумел разглядеть изогнутую кирпичную стену с пробивающейся растительностью. На самом дне, под глубоко уходящей каменной грядой, поблескивала серебряная полоска.

– Кажется, там вода, если именно это вас… Мистер Мэй?

Кружок света опустился ниже, высвечивая еще кое-что. Придвинувшись поближе, Бимсли обнаружил, что крепление одного из прутьев ослабло, – покачнувшись в своем бетонном основании, прут опустился на несколько дюймов вниз. Подергав его еще с минуту, констебль смог убрать его совсем. Образовавшееся отверстие позволяло Колину просунуть внутрь голову и плечо. Он снова поднял «Валиант».

Внезапно луч фонаря осветил какой-то предмет у стены – горсть деревянных бусин, нанизанных на кожаный шнурок. Прильнув что было сил к прутьям, Бимсли с трудом дотянулся до находки.

Но теперь над браслетом зажглись два световых блика, похожие на небольшие золотые монеты, яркие и плоские. Едва успев сообразить, что это глаза, Колин услышал гортанный собачий рык.

Животное кинулось на человека прежде, чем тот успел высвободиться из отверстия. Оно бросилось на него, брызжа слюной, и его челюсти отчаянно сомкнулись на плече констебля, прокусывая материю и вонзаясь в плотную подкладку. Пиджак треснул, Колин завопил и повалился наземь, а ротвейлер рванулся наружу, но застрял, высунувшись наполовину. Извиваясь, пес рвался то вперед, то назад, его задние лапы болтались в воздухе, а потом он вильнул вбок и упал на дно своей глубокой темницы.

Неверным шагом пробираясь по коридору на выход, Бимсли слышал бешеный лай ротвейлера – обезумевшее от заточения животное снова пыталось выбраться наверх…

Оказавшись на улице, Бимсли принялся охать над своим пиджаком.

– Проклятая тварь… там ведь должен быть еще один вход! – Приладив надорванный кусок ткани, он вспомнил о браслете. – Может, хоть это обеспечит мне аванс?

– Не знаю… дай-ка взглянуть. – Мэй поднес браслет к свету и осторожно понюхал.

«Сандаловое дерево, – подумал он, – santalum album, популярное и дешевое украшение для тех, кто встал на тропу хиппи. Приторный запах сохранялся годами». В центре висел плоский костяной медальон с прихотливым рисунком – его невозможно было разобрать без очков для чтения, оставленных в отделе. Опустив браслет в карман, Джон зашагал прочь в сопровождении прихрамывающего Бимсли, который по-прежнему направлялся в сторону Вест-Энда, оплакивая испорченный костюм.


– Малыш получил встряску, но теперь он в порядке, – рассказывал Мэй напарнику следующим утром. – К счастью, собака только оцарапала ему кожу, но я на всякий случай велел ему сделать укол от столбняка, а сам он намерен взыскать с нас за пиджак. Как думаешь, это Гринвуд посадил туда пса? Если так, то я могу натравить на него общество защиты животных.

– Нет, не стоит. – Брайан восседал на стопке энциклопедий, прошнуровывая связку геодезических карт. – Не хочу его спугнуть. Посмотри-ка сюда. – Он указал мотком тесьмы в дальний угол карты. – Синяя линия – это Флит. Речка впадает в Темзу, протекая по кирпичному туннелю прямо под мостом Блэкфрайарз, в том самом месте, где семнадцатого июня тысяча девятьсот восемьдесят второго года обнаружили тело Роберто Кальви. Если помнишь, он был крупным банкиром и вдобавок состоял в итальянской масонской ложе «П-два». Его нашли повешенным под мостом – пожалуй, самое невероятное из лондонских самоубийств. Кальви растратил кучу денег в качестве главы «Банко Амброзиано», что-то вроде одного миллиарда двухсот миллионов. Деньги были перекачаны на другие нужды и укрыты от наблюдающего органа в Ватикане. Мост Блэкфрайарз исторически связан с масонами, и похоже, что убийцы банкира хотели оставить предупреждение другим, хотя полиция официально признала это самоубийством. В девяносто втором году, под давлением общественности, требовавшей дополнительного расследования, труп Кальви эксгумировали и обнаружили явные признаки насильственной смерти. Пять лет спустя римская прокуратура выдвинула обвинения против четырех мафиози, состоявших в «Банде Мальяна», – с этими ребятами шутки плохи. Гипотеза о том, что Ватикан нанял киллеров, дабы наказать своего казнокрада, неприемлема для истинно верующих, но кажется правдоподобной нам, грешным.

– Ты меня восхищаешь, – изумленно произнес Мэй. – И это при том, что ты не помнишь своего пин-кода или куда положил очки.

– Но это работа, – парировал Артур, надевая очки для чтения. – Кстати, я тут еще кое-что почитал о подземных реках. Известно ли тебе, что в тысяча девятьсот девятом году в мюзик-холле «Ипподром» на Чаринг-Кросс-роуд было поставлено водное шоу «Арктика»? Устроители сделали искусственные айсберги и поместили в огромный резервуар пятнадцать белых медведей. Угадай, откуда они брали воду? Из Крэнборна, древней реки, протекающей прямо под зданием мюзик-холла. Кроме того, мы знаем, что под театром «Палас» есть артезианский колодец – ты ведь чуть не свалился туда однажды. Видимо, выходы к рекам есть в самых разных частях Лондона. – Поправив очки, Брайант заглянул в книгу в кожаном переплете. – «До тысяча девятьсот шестидесятого года в саду дома номер двадцать по Куин-Сквер, Блумсбери, находились люк и лестница, ведущие к каменным туннелям реки, которая зовется „Источник дьявола“». И таких примеров десятки. Неудивительно, что Убеде пришлось нанять эксперта вроде Гринвуда, чтобы тот указывал ему путь.

– У меня тоже кое-что есть. – Порывшись в кармане, Мэй извлек сломанный сандаловый браслет. – Это находка Бимсли. Я подумал, ты захочешь на него взглянуть.

Брайант принюхался и слегка отпрянул:

– Эта вещица наверняка с Кэмденского рынка. Где ты ее раздобыл?

– Наш бесстрашный детектив-констебль нашел ее у канализационного отверстия за секунду до того, как на него напала собака. Там должен быть еще один вход, но мы не смогли его найти. Я воспользовался твоим советом и поручил Бимсли опасную работу.

– Хорошо. Ты ведь знаешь, что тебе не следует напрягаться, – напомнил Артур. – Рано или поздно приходится вести себя в соответствии с возрастом.

– Если бы я это делал, то меня было бы не вытащить из кресла. Может, находка пустяковая, но я, пожалуй, пошлю ее Бэнбери – посмотрим, что он скажет.

– Дай-ка я сперва хорошенько ее рассмотрю.

Настольная лампа Брайанта позволила кое-что увидеть на медальоне, но для более внимательного изучения требовалось особое освещение. Вытащив из-под стола лупу с подсветкой, детектив поместил браслет под увеличительное стекло и начал его пристально разглядывать.

– О, да тут, кажется, фаллос.

– Что-то я не заметил. Ты уверен? – с явным удивлением спросил Мэй.

– Вполне. Он плохо виден. – Брайант накрыл медальон листком бумаги и заштриховал бумагу карандашом, обрисовывая рельеф. – Теперь видишь? – Он поднял листок. – Но это не просто фаллос. Я видел такой раньше.

На лице у него была загадочная улыбка, внушавшая Джону благоговейный страх, говорившая: «Я знаю кое-что, чего ты не знаешь».

– Ну не тяни. Тебе же не терпится мне рассказать.

– Взгляни на нижнюю часть медальона. Этот фаллос изображен отдельно от тела. У него есть крылья – видишь? Высокие цветы на заднем плане – листья лотоса. А те, другие, переплетенные с ними, – папирус.

– И что все это значит?

– Цветок лотоса и папирус – символы Верхнего и Нижнего Египта. Когда они связаны таким образом, возникает новое значение, символизирующее мощь и единство. Это широко распространенные символы, в особенности когда их используют в сочетании со знаками воды. Реки играли огромную роль в египетской мифологии, потому что воды Нила являлись источником жизни. Но фаллос… – Брайант задумчиво почесал небритый подбородок. – По Плутарху, Осириса убил его собственный брат, злобный Сет. Он обманом заманил Осириса в саркофаг, затем отправил саркофаг в открытое море, а впоследствии разделил труп на четырнадцать кусков и разбросал их по Нилу. Исида и ее сестра Нефтида нашли все части тела, кроме проглоченного крокодилом фаллоса, и предали их земле. Так они дали Осирису новую жизнь: он стал судьей и правителем подземного мира. Потому-то фаллос Осириса почитают как могущественный символ плодородия и возрождения.

– Очень интересно. Но разве это как-то связано с Гринвудом?

– Это браслет Осириса, на котором смерть изображена в облике мужчины, а возрождение – в женском обличье. Рисунок мог символизировать уход солнца и приход луны или иные великие перемены. Куда интереснее символика полета: в эпоху Тюдоров крылатый фаллос был талисманом проституток Южного Лондона, особенно тех, кто работал у реки между Блэкфрайарз и Ламбетом.

– Разве браслет старый?

– Нет, вероятно, он сделан недавно. Такими штуковинами торгуют по всему Верхнему Нилу. Символика изображения явно связана с местом, где оно было найдено. Ни шнурок, ни застежка не повреждены, а значит, браслет не могли обронить случайно.

– Тогда почему же его там оставили?

– Думаю, Джон, мы сможем это выяснить. Древние верования живут вечно. Подвал или фундамент каждого лондонского здания, мостовая каждого переулка таят в себе какой-нибудь символ. Более сложный вопрос – кто положил туда браслет. Надо бы поздравить Бимсли с находкой. – Артур приколол браслет к стене у себя над столом. – Пока вы с ним были на выезде, мы с Мирой тоже проводили расследование. Разрушенное здание, в которое вы вторглись, некогда было штаб-квартирой часовой фабрики Каролсона, а фабрика, в свою очередь, приобрела его у скрипичного мастера. Известно, что скрипки изготавливались по этому адресу еще в тысяча восемьсот тридцать пятом году, и это наводит на мысль, что здание должно быть в списке охраняемых объектов, хотя его и не видно с улицы. Но Мира обратилась в муниципалитет и выяснила: снос дома ведется на законных основаниях. Участок только что куплен компанией-застройщиком, и даже если Джексон Убеда в этом участвует, его имя вряд ли числится в списке сотрудников компании. Все, что нам теперь остается, – ждать, пока Гринвуд снова туда придет.

– Допустим, он знает, как пробраться в сохранившийся туннель Флита, – предположил Мэй. – По твоим словам, туннель не проходит ни под одним из важных зданий на пути к Темзе, но ты можешь ошибаться. За Ладгейт-Серкус есть один скромный банк – новый, с тонированными стеклами и решетками на окнах, – он как раз занимается денежными переводами с Верхнего Нила. Пожалуй, Артур, твоя первая мысль не была такой уж идиотской. Джексон Убеда родился в Теннесси, но, согласно его досье, по происхождению он египтянин.

– Думаешь, он собирается заглянуть к старому другу?

– Или врагу. – Джон помог напарнику собрать карты. – У нас, конечно же, нет ни малейшей улики, значит, нам остается надеяться только на то, что Гринвуд решит заняться спелеологией, а мы при этом сможем держать его на мушке.

– У меня есть идея получше, – сказал Брайант. – Дженис, ты не заглянешь к нам на минутку?

– Когда они наконец установят в твоем кабинете дверь, ты уже не сможешь мною помыкать, – откликнулась Лонгбрайт. – Ну, чего тебе?

– Скажи, у тебя есть дорогие украшения?

– На мою-то зарплату? Не смеши меня.

– Тогда, может, мы позаимствуем на пару часов кое-что из вещдоков?

– Меня чуть не уволили в прошлый раз, когда мы покусились на вещдоки. Что у тебя за блажь?

– Хочу, чтобы ты примерно на полчаса стала богатой египтянкой.


Сержант Лонгбрайт разгладила юбку и подумала, не переборщила ли она с гримом. Она знала, что немолодые замужние дамы в Каире одеваются так же, как их товарки по всему Средиземноморью, – очки от солнца в золотой оправе и свободные яркие пиджаки, – но сейчас она ощущала себя помесью Клеопатры с Далидой.[27] Ее шею украшало броское изумрудное колье, извлеченное Брайантом из запечатанного пакета с вещдоками к полному ужасу Кершо. Приемная «Компании финансовых услуг Верхнего Нила» представляла собой холодный мраморный саркофаг. Дженис примостилась между композициями из засушенных цветов, словно осиротевшая родственница в ожидании выноса тела.

Она записалась на прием к менеджеру, мсье Эдуарду Ассаду, сообщив, что хочет перевести деньги из городка возле суданской границы на счет в Лондоне. Она надеялась, что мсье Ассад предпочтет говорить по-английски, а не по-французски или арабски. Чтобы попасть в здание, Лонгбрайт пришлось пройти через металлодетектор и предъявить сумку для осмотра в соответствии с правилами банковской практики в Каире. Мэй особенно интересовался хранилищем, и Дженис ломала голову, как бы вывести разговор на эту тему. Тут как раз вошел Ассад.

Он согласился встретиться с Лонгбрайт, чтобы лично заверить ее: «Компания финансовых услуг Верхнего Нила» – надежный и разумный выбор для женщины со средствами. Маленький и до смешного аккуратный, от глянцевой черной тонзуры до свежевычищенных оксфордских туфель, Ассад приветствовал ее сердечным рукопожатием и провел в боковую комнату, декорированную малиновыми гобеленами и напольными подушками.

– Не исключено, что я также захочу передать вам на хранение несколько ценных вещей, – сказала Дженис, заметив появление серебряного подноса с мятным чаем. – Возможно ли это?

– Мы, безусловно, можем это устроить, – пообещал Ассад, руководя чайным ритуалом.

– Мне дали понять, что у вас есть тайник прямо в здании.

– Боюсь, вас неправильно информировали, мадам. Мы главным образом занимаемся электронными переводами, но, если вы пожелаете, мы могли бы связаться с дочерней компанией, которая предоставила бы вам место в надежном хранилище.

– Благодарю вас.

Лонгбрайт забеспокоилась, не нарушила ли она этикета общения, слишком быстро перейдя к обсуждению деловых вопросов. Как и Брайант, она не была сильна в светской беседе.

– Мне вас рекомендовал один старый друг, мистер Джексон Убеда. Полагаю, он ваш клиент?

– Уверен, вы сами оцените то обстоятельство, что мы не раскрываем имена клиентов.

Поведение мсье Ассада стало чуть менее любезным. Дженис поняла, что вызвала у него подозрения. Возможно, его встревожило упоминание имени Убеды. Тем не менее она решила слегка надавить:

– Но ведь у вас наверняка есть какие-нибудь подземные хранилища?

– К сожалению, нет. Подземные этажи вот уже много лет как засыпаны. По-видимому, возникли определенные проблемы из-за сырости.

– Конечно, ведь рядом с вами протекает старая река.

– Насколько мне известно, да. – Мсье Ассад явно терял терпение. – Полагаю, вы бы хотели видеть нашего администратора – он снабдит вас всей документацией, необходимой для открытия счета. – Набрав номер телефона, он в ожидании ответа прикрыл трубку рукой. – У нас множество друзей и клиентов в Асуане – уверен, наши услуги покажутся вам неоценимыми.


«Черт, неловко получилось, – думала Дженис, поджидая автобус на Фаррингдон-стрит. – Он видел меня насквозь». Впрочем, ее куда больше смущало, что у здания нет подвальных помещений. Это означало, что Брайант шел по ложному следу и расследование нельзя продолжать, поскольку оно не было официально санкционировано начальством. Как только городская полиция оставит их отдел в покое, Раймонд Лэнд не преминет поручить им ряд новых дел, и у них просто не останется времени на оказание дружеских любезностей.

«Сначала Рут Сингх, а теперь еще и это, – рассуждала сержант. – Наши доблестные рыцари вернулись к работе всего пару недель назад и уже вовлекли всех в рискованную авантюру». Конечно же, она будет на стороне Брайанта и Мэя, что бы ни случилось; это долг по отношению к старым друзьям, пусть даже с годами у них испортился характер. И все же Лонгбрайт гадала, как долго сумеют они следовать по своему извилистому пути, оставаясь при этом неподотчетными руководству. Министерство внутренних дел требовало результатов, и последствия провала пришлось бы расхлебывать всему отделу.

15 Созерцая реку

Она постепенно привыкала к этому звуку.

Когда она выключила горячий кран, шум бегущей воды не прекратился, но теперь журчание и бульканье доносились откуда-то из-под пола. Калли пыталась понять, в каком направлении течет вода, но ей не удавалось определить расстояние, отделявшее ее от шума. На вечере у Уилтонов она улучила момент, чтобы пообщаться с Эллиотом Коуплендом и посетовать на проблемы с проводкой в цокольном этаже. Он согласился посмотреть, в чем дело, но пока ничего путного не сделал, и она по-прежнему пользовалась лампочкой на батарейках. Пол отправился в паб с Джейком Эйвери, телепродюсером, живущим через дорогу, надеясь что-нибудь разузнать о возможной работе, а Калли пришлось заняться стиркой в доисторической стиральной машине Рут Сингх.

Дом начал вызывать у нее тревогу.

Вездесущий шум воды, пятно сырости, расползающееся по стене, и, видимо, непобедимые пауки – это все были еще мелочи. Калли могла обходиться без электричества до тех пор, пока не появится надежный мастер. Даже похороны кошки Хизер не слишком ее расстроили. По крыше барабанил дождь, в трубах щелкало и потрескивало, расшатанные половицы скрипели, как корабельнал палуба. Оконные рамы, так долго остававшиеся сухими, разбухли от сырости и отказывались открываться. Но в этих стенах было нечто, куда менее осязаемое и куда более пугающее.

Порой Калли казалось, что за ней кто-то следит, молча наблюдая, как она ходит по цокольному этажу. Она не чувствовала этого в гостиной или в спальне, хотя окна именно этих комнат выходили на другие дома. Нет, здесь явно творилось неладное, хотя спертый воздух уже выветрился и обстановка стала меняться. Это было всего лишь смутное ощущение, но Калли научилась прислушиваться к такого рода предчувствиям. Она не могла ни определить это чувство для себя, ни объяснить его Полу, имевшему привычку нетерпеливо отмахиваться от подобных вещей. С его точки зрения, она просто еще не привыкла жить в собственном доме. Впрочем, куда более оскорбительным было его предположение о том, что комната, где недавно умерла женщина, всегда будет источником своего рода женской истерии.

Кроме того, возникла еще одна странность, которую Калли определяла как Присутствие. Вернувшись из гостей пару дней назад, она явственно ощутила, что в доме кто-то побывал. Никаких заметных перестановок не было, но ей показалось, что кое-какие предметы на кухне расставлены иначе, словно она смотрела на них под другим углом, словно ядовитый воздух запертых комнат обладал калейдоскопическим эффектом, заставляя пыль тихонько перемещаться и располагаться в иной последовательности, уподобляясь перегруппированным хромосомам.

У Калли с Полом вышла еще одна ссора по поводу денег, на сей раз из-за того, что Пол потратил часть своего выходного пособия на лэптоп, хотя уговор был копить деньги на ремонт дома. Так серьезно они еще никогда не ссорились – даже в те времена, когда спали на диване у Нила. Казалось, дом выкачивал из них счастье и оно утекало куда-то вниз, под холодный пол ванной.

В двадцать минут двенадцатого Калли услышала, как поворачивается ключ во входной двери, и вышла в прихожую, где Пол с усилием стаскивал с себя куртку.

– Я думал, ты уже спишь. – Тщетные попытки четко артикулировать выдавали в нем человека, явно перебравшего. – Пойдем в гостиную – есть разговор.

Он тянул ее за собой, пока она не села на диван рядом с ним.

– Я давно хотел с тобой поговорить.

– Пол, ты пьян.

– Я просто немного выпил. Я только что о тебе думал и могу сказать: ты несчастлива.

– Давай отложим это до утра.

– Если бы… – он повысил голос, – если бы у нас были деньги в банке… приличная сумма, чтобы хватило на новый дом.

– Что ты имеешь в виду?

– Я ходил в паб с этим… как его… Джейком… он едет во Францию… летать на дельтаплане…

– Но при чем тут деньги? Он предложил тебе работу? Пол потер ладонью глаз, стараясь сосредоточиться.

– У Джейка в фирме нет ничего подходящего для меня. Он хочет, чтобы я поехал с ним, – ты же помнишь, я занимался…

– Но этим не заработаешь, – сказала Калли. – Пойдем, я уложу тебя в постель.

– Я сам справлюсь. – Он встал, пошатываясь. – Оглянись вокруг. Мы заслуживаем большего… Джейк говорил с тем типом, на вечеринке…

Когда они поднялись по лестнице, она скрестила руки на груди и пристально поглядела на него:

– Я не понимаю. Какой еще тип?

– Подожди, мне надо сообразить. Дай я хоть разденусь.

Калли терпеливо ждала, пока Пол устроился на своей стороне покатой кровати, позаимствованной у ее матери.

– Ну этот… строитель… Эллиот… он знает, как можно заработать, но есть еще один тип, который знает…

Конец фразы утонул в подушке.

– Какой тип? Что он знает, Пол? Я ничего не поняла.

Она прекрасно изучила его поведение после нескольких кружек пива. Вскоре он отключится и наутро забудет, о чем говорил.

– Надо уезжать с этой улицы, Кал, – пробормотал он, погружаясь в сон. – Здесь небезопасно…

Калли наблюдала, как блестящие капли дождя скользят по стеклу, и думала, что ей теперь делать. Пол уже посапывал, оставив ее в одиночестве – с мыслью о том, что, хотя ничего страшного не произошло, что-то все-таки было неладно.


– Что, по-твоему, он делает?

Мэй всматривался в забрызганное дождем ветровое стекло в поисках огней по ту сторону дороги, но нижние ветви платанов закрывали вид. Брайант настоял, чтобы они поставили машину в окружавший стоянку подлесок, – так он надеялся спрятаться от Гринвуда.

– Исследует еще одну подземную реку.

– Откуда ты знаешь? Только не говори мне, что у тебя с ним телепатическая связь.

– Ну что ты. – Брайант выковырял из пачки леденец со вкусом лимонного шербета, бросил его в рот и плотнее укрылся защитным панцирем пальто. – Мои гипотезы основаны на конкретных фактах – вот, пожалуйста.

Он достал из-за пазухи сложенный фрагмент карты и ткнул в нее.

– Не понимаю! – в замешательстве воскликнул Мэй. – Впервые за столько лет ты не втягиваешь в это дело хиромантов, медиумов, колдунов, друидов или еще кого-то из твоих «узких специалистов». А я-то думал, мы хотя бы наймем одного из тех, кто ищет подземную воду с помощью ивового прута. Но ты, кажется, вполне доволен собой и готов ждать самого худшего.

– Кстати, насчет лозоходцев – неплохая мысль. А я-то думал, тебе нравится, когда я такой – рассудительный и спокойный.

Было слышно, как леденец стукнулся о вставные зубы.

– Нравится, но уже начинает действовать на нервы.

– Видишь ли, у меня не так много гипотез. Сначала я предположил, что твой приятель абсолютно чист, просто некий изворотливый мошенник или даже вор обманом втягивает его в криминал. Но теперь мне пришло в голову, что Гринвуд и сам готов нарушить закон, чтобы оказать кому-то нелегальную услугу.

– С чего ты взял, что его действия противозаконны? – поинтересовался Джон.

– По сведениям Миры, он не запрашивал разрешения войти на участок и не обращался в водное управление Лондона, которое ведает доступом к подземным водам. Ты говорил мне, что мистер Гринвуд был обычным кабинетным ученым без гроша в кармане, пока не связался с преступниками. Мне кажется, сейчас у него что-то вроде переходного периода. Кто знает, каким он теперь станет? Люди уходят бог знает в какие темные миры, и бывает, их оттуда уже не вернуть.

– Гм… – пожал плечами Мэй.

Тут они увидели Гринвуда – в желтой строительной каске, обмотанный веревкой, он спешил через пустырь, таща за собой египтянина. В следующее мгновение пара скользнула под заколоченную досками железнодорожную арку.

– Посмотри вокруг. Знаешь, где мы находимся? – спросил напарника Брайант.

Мэй огляделся:

– На юге от моста Воксхолл. Одно из тех мест, куда не ступала нога туриста. Ничья земля.

– «И в зелени садов Воксхолл приятно отдохнуть». Полюбуйся на эту забетонированную клоаку. А ведь когда-то, до тысяча восемьсот шестидесятого года, в этих местах располагались сады Воксхолл. Почти двести лет здесь щебетали птицы и благоухали цветы, и, заметь, это был городской парк, открытый для всех. Тут были прекрасные фонтаны, иллюминация, великолепные итальянские колоннады, китайский павильон, устраивались полеты на воздушном шаре. А в центре всего этого – первоклассный концертный зал среди листвы, украшенной гирляндами разноцветных фонариков.

Лимонный леденец хрустнул на зубах Артура со звуком, похожим на выстрел. Мэй наблюдал, как грузовики, чадя, тряслись по дороге с односторонним движением.

– Не может быть.

– Хогарт писал здесь «Четыре времени дня». Уолпол и Диккенс, принцы, послы и министры ужинали в изящных беседках. Два века счастья и удовольствия, – вздохнул Брайант. – В конце концов популярность садов привела к нарушению общественного порядка, и по аллеям расставили смотрителей. Входная плата снизилась, содержание садов ухудшилось, пунш начали разбавлять, кухня стала скверной. Начались драки и разбой. Концертный зал развалился, и вскоре вообще ничего не осталось. Теперь посмотри вокруг. Почему темная сторона человеческой натуры в конце концов берет верх над светлой? Почему прекрасное всегда гибнет? Взгляни, каких страшилищ понастроили себе бездушные богачи – десятки высоченных башен по всему берегу Темзы, этакие трущобы будущего.

– Тут уж ничего не попишешь, Артур. Деньги к деньгам. Надо с ироничным смирением относиться к тому, что мы не в силах изменить.

– На редкость бредовая мысль. – Брайант всегда отдавал предпочтение удовольствиям прошлого, тогда как Мэя влекли перспективы будущего. – Я могу тебе сказать, что делает Гринвуд. Он следует по течению Эффры.

– Эффры?

– Это еще одна из так называемых утраченных лондонских рек. Он только что вошел в здание, построенное над рекой в самом конце девятнадцатого века.

– Сначала Флит, теперь эта. Как они связаны?

– Вопрос резонный. Возможно, что-то заставило его отказаться от затеи с Флитом. Вот, смотри. – Артур развернул карту и разложил ее на приборной доске запотевшего «мини-купера». – Судя по всему, все подземные реки Лондона стекают в Темзу, а что касается Эффры, то она течет с юга на север, через Херн-Хилл, Брикстон, Стокуэлл и Кеннингтон прямо сюда, в Воксхолл. В исторических книгах ее называют речкой, но, вероятно, она была достаточно широка, чтобы и король Кнут, и королева Елизавета Первая могли плавать по ней на корабле. Если учесть, что этих монарших особ разделяло добрых пятьсот лет, то исток у Эффры явно был мощный. По ней Елизавета отправлялась в гости к сэру Уолтеру Рэли. Как и с большинством других рек, теперь от Эффры осталась только горстка заболоченных прудов, пара грязных ручейков и заложенные кирпичом сточные отверстия. Интересно, что Гринвуд побывал в устьях обеих рек, где, возможно, еще сохранилась викторианская канализация.

– Если он не собирается грабить банк, какого черта ему тогда нужно? – спросил Мэй. – Может, он ищет что-то в самом туннеле?

– Провалиться мне на этом месте, если я знаю. Идем пиво пить.

– А поесть? Я умираю с голоду, – пожаловался Джон.

– Я не собираюсь потакать твоей страсти к магазинной куре-гриль. Лучше зайдем в бар наверху ресторана «Юнион Джек» – съедим по карри, выпьем хорошего пивка. Мы сможем следить за Гринвудом и оттуда.

– А что если Раймонд Лэнд позвонит? – встревожился Мэй. – Небось захочет знать, где мы.

– Да я Раймонда вожу за нос как хочу, – подбодрил напарника Брайант. – Его папаша торговал заливным угрем на Кейбл-стрит, а ты считаешь, он такой умный, что сможет меня раскусить?

– Ладно, но придется все бросить, если Гринвуд оттуда выйдет. И если, черт подери, при нем будет что-то, чего не было, когда он заходил в эту арку, я его арестую.

– Отличная мысль, – одобрил Брайант.

Ему всегда удавалось настоять на своем.

16 Призраки

В доме кто-то побывал. Калли не сомневалась, что перед уходом закрыла дверь гостиной. Ослабев от страха, она стояла в темной прихожей и вглядывалась в дюймовую щель между дверью и косяком.

– Кто здесь?

Тишина. А чего она ожидала? Что вор себя выдаст? В последние дни в воздухе явно чувствовался горький запах сырости, как будто влажный туман, висевший над серой улицей, каким-то образом проник в дом. Калли прошлась по комнатам и убедилась, что и чердачное окно, и подвальная дверь в сад по-прежнему заперты. Окна тоже были заперты, а других способов проникнуть в дом просто не было.

Проверяя ванную, Калли заметила, что странное коричневое пятно на стене за ночь высохло и исчезло. Все это выглядело загадочно. Она снова подошла к гостиной и широко распахнула дверь. Внутри ничего не изменилось. На полосах, оставленных на ковре пылесосом, не было никаких следов.

Калли решила, что дверь, возможно, открылась из-за сквозняка, но это не объясняло запаха пота. У нее появлялись новые поводы для беспокойства. Крутой виток нижней лестницы, всегда погруженный во мрак. Ветви мертвой глицинии, которые стучали и скребли по стеклу, вызывая в памяти детскую книжку про ведьм. Хуже всего была большая ванная: непроницаемая для тепла и света, она плодила в своих влажных недрах коричневых пауков и покрывалась невероятными пятнами плесени, разраставшимися, подобно опухолям, только для того, чтобы высохнуть и исчезнуть прежде, чем Калли успеет кому-нибудь доказать, что она их не выдумала.

Поскольку теперь дождь лил почти без остановки, дом отсырел. Простыни и одеяла были влажными на ощупь. На половицах и оконных рамах шелушился лак. Штукатурка под отклеивающимися обоями стала мягкой и крошилась. Калли понимала, что Пол ей не верит. Не верила ей и Хизер – она повадилась забегать на кофе, причем само собой разумелось, что хозяйка должна ей прислуживать. Калли отвела подругу в подвал, чтобы та послушала шум бегущей воды, но та уверяла, что ничего не слышит, и даже предполагала, что сознание Калли играет с ней шутки.

Калли хотела взять напрокат сушильные аппараты и выкрасить все белой краской, чтобы в доме стало светло и тепло, но на значительные перемены денег у нее не было. Из-за ежемесячных выплат по закладной приходилось жестко экономить, а они, судя по документам, вскоре должны были повыситься. Что если Калли зря последовала совету подруги? Хизер не страдала от безденежья даже в школьные годы. Она сняла свою первую квартиру на площади прямо возле Кингз-роуд, а будущего мужа встретила – подумать только! – на матче по поло. Они с Джорджем ходили в дорогие рестораны, на уик-энд ездили в Париж или Рим, даже не думая о состоянии своих банковских счетов…

Прямо посредине ванной лежало скомканное белое полотенце. Калли отлично помнила, что перед уходом повесила его, аккуратно сложив, на вешалку возле ванны. Пол снова уехал в Манчестер. Он обещал ей, что попробует выбить себе прибавку к выходному пособию, но пока только тратил полученные деньги. Она хотела поговорить с ним, но его мобильник вот уже несколько часов был выключен. Почему? Чем он там занят? Всякий раз, когда они проводили вместе больше трех дней, они ссорились, и все же она скучала по его неуместным вспышкам восторга, по наивной тяге к юношеской свободе. В отсутствие Пола ей было здесь еще труднее, как будто дом только и ждал, чтобы навалиться на нее всей тяжестью необычной атмосферы, которую Пол хоть как-то разбавлял своей безмятежностью.

Кран в ванной задрожал и лязгнул, когда Калли повернула его. Она как раз собиралась мыть голову, когда по дому гулко разнесся стук дверного кольца.

Увидев, что хозяйка в халате, Джейк Эйвери рассыпался в извинениях.

– Вечно я выдергиваю людей из ванной, – сказал он. – Надо было, конечно, позвонить, но я не знаю вашего номера.

– Так я вам его дам, – пообещала она, впуская его в дом. – По телевизору ничего нет, вот я и решила помыть голову. Сейчас заварю чай.

Джейк неуклюже примостился на одной из разномастных табуреток и огляделся:

– А здесь стало намного уютнее.

– Спасибо. Приходится все делать самой – от Пола в быту мало толку.

– Вам надо бы нанять Эллиота из дома три. Он на все руки мастер, когда не пьет. Он перекрасил нам дом и сделал новую проводку, а теперь приводит в порядок передний двор строительного магазина в конце улицы. Знаете тот пустырь, к которому подбирался старина Гаррет? Теперь там будет парковка.

– Не думаю, что мистера Коупленда заинтересует мое предложение. Я хотела бы снести пару стен, чтобы комнаты не выглядели такими викторианскими.

– Да, Пол говорил о ваших планах.

– Вот как? – «Лучше бы он со мной поговорил», – подумала Калли. – Вчера вечером вы с ним устроили нечто вроде попойки.

– Да, немного перебрали. Извините. – Похоже, он не особо раскаивался. – Я тут подумал, что мало общаюсь с соседями. Все мы так много работаем, что просто не остается времени на общение дома. Понимаете, я, перечисляю деньги благотворительным фондам, о которых толком ничего не знаю, но у меня нет сил заглянуть к людям из соседнего дома. Это не дело, правда? Пол рассказал мне, как вы с ним познакомились. Довольно-таки романтично.

– Полу нравится придавать пикантность каждой истории. Не верьте всему, что он говорит.

В действительности они познакомились на аттракционах в Блэкхите, где провели двадцать минут в вагоне вышедшего из строя «поезда с привидениями». Калли сидела там с подругой Даниеллой, обсуждая, стоит ли им рискнуть и выйти из вагона в зеленоватый мрак. Вдруг от кладбищенской панорамы отделилась фигура Пола, и девушки завизжали от страха. Радость этого воспоминания была омрачена, потому что месяц спустя Даниелла погибла – ее сбил торговый фургон, когда она поздно вечером ехала домой на велосипеде. Водителя так и не нашли. Если вдуматься, то каждую клеточку городской карты пятнали следы скрытых трагедий.

– И о чем это мужчины так долго беседуют?

– О, дайте нам любую тему, и мы растянем разговор до закрытия паба. – Джейк взял чашку.

«Не часто встретишь такого упитанного гомосексуалиста, – подумала Калли. – Приятное лицо, манеры – он явно умеет ладить с людьми».

– Просто Пол вдруг заинтересовался дельтапланами.

– А,это. Ничего такого. Я всего лишь рассказал ему, как мы с Аароном во Франции летали на дельтаплане, и он захотел как-нибудь поехать с нами.

– Сколько вы уже вместе?

– Одиннадцать лет – хотите верьте, хотите нет.

– Да, мало кто из моих друзей может похвастаться таким сроком.

– Мы заключили сделку. Я сказал, что убью его, если он от меня уйдет, и с тех пор никаких проблем.

– Кстати, – Калли старалась говорить непринужденно, – что там насчет планов подзаработать?

– О, ничего особенного, информация даже не из первых рук, так, сорока на хвосте принесла… – Внезапно Джейк стал похож на маленького мальчика, пойманного на краже конфет. – Не хочу никого из нас унижать пересказом нетрезвых разговоров, но я просто предложил Полу денег взаймы. Он говорил, что сейчас у вас туго с наличными.

При мысли о том, что ее материальное положение обсуждается едва ли не с первым встречным, Калли не на шутку возмутилась:

– Мы справимся. Просто сейчас слишком много навалилось – проводка, сантехника, цокольный этаж надо осушить и заново оштукатурить, крышу починить. И я не знаю, сколько еще смогу терпеть эти обои тридцатилетней давности.

Она показала на розовато-лиловый огуречный узор.

– Понимаю, о чем вы. Старомодность, лишенная шика.

– А у вас бывают проблемы с водой?

– Какого рода?

– Прорванные трубы.

– Нет, но протечки есть. Думаю, в душе мы викторианцы – тратим массу времени на борьбу с дождем, но он все равно находит дорогу в наши дома. – Джейк допил чай и встал, собираясь идти. – Знаете, мне пора. Остались кое-какие дела. – Похоже, он не решался ей о чем-то сказать, но, поколебавшись, все-таки отважился. – Это касается Рут Сингх. Когда полицейские нас опрашивали, я не сказал им всей правды. Я боялся кому-нибудь навредить, а теперь мучаюсь.

– Что вы им сказали? – спросила Калли.

– Это о том, кто навещал Рут вечером накануне ее смерти. Я как раз остановился и разыскивал по карманам ключи, когда заметил, что кто-то звонит в дверь этого дома. Рут явно узнала посетителя, но я не слышал, о чем они говорили. Я сказал констеблю, что не знаю этого человека. На нем была шляпа и длинный черный плащ – я хорошо запомнил. По работе мне приходится следить за тем, чтобы в кадре не было путаницы с одеждой, так что я внимателен к таким вещам. Так вот, я увидел этот плащ в одной из спален на вечере у Оливера и Тамсин.

– Вы хотите сказать, это плащ Оливера?

– Нет, одного из гостей. – Джейк явно переживал. – Но ведь это не значит, что ему что-то известно о смерти Рут, правда?

– Кого вы имеете в виду?

– Ну… Марка Гаррета. Плащ старый – даже странно, что он такой надел, – при этом рукава были пусты. То есть он, по-видимому, просто накинул его на плечи, чтобы выбежать в дождь.

– Откуда вы знаете, что это плащ Гаррета?

– Понимаете, я так удивился, наткнувшись на него в спальне Уилтонов, что проверил ярлычок. Метка с именем Гаррета была пришита к внутренней стороне воротничка – кто теперь помечает одежду подобным образом? Допускаю, что есть еще такие плащи, но тот был какой-то странной длины, и в спальне я видел такой же. Я считаю, полиция должна об этом знать, даже если я и ошибаюсь.

– Вам самому будет лучше, если вы об этом расскажете, – промолвила Калли, а сама подумала: «Боже мой, Гаррет так хотел купить этот дом, а теперь оказалось, что он заходил к хозяйке накануне ее смерти».


Когда на следующий день Лонгбрайт позвонила в дверь Гаррета, хозяин открыл ей с возмущенным и нетерпеливым видом человека, которого оторвали от футбола.

– Понятия не имею, о чем вы. Стал бы я куда-то бегать, накинув плащ! На что вы намекаете?

– Вы могли взять его у подруги, – предположила детектив-сержант, – чтобы, например, вынести мусор. Шел сильный дождь. Возможно, вы забыли…

– Женщина, вы что, за идиота меня держите? У меня очень успешный бизнес – как бы я мог столь многого достичь, если бы страдал провалами в памяти? Я знаю, где я был, и я не заходил к миссис Сингх перед ее смертью – ни по какому гребаному поводу.

– Тогда не могли бы вы заглянуть в гардероб вашей подруги? Возможно, она по ошибке убрала плащ туда.

– И возможно, кто-то хочет повесить на меня смерть старой дуры. – Лицо Гаррета покраснело, он повысил голос, видимо желая, чтобы соседи слышали. – Люди на этой улице должны сами разбираться в своих гребаных Делах. Слушайте, ну какое мне вообще дело до старухи? Весь этот сброд – индусы, китайцы, африканцы, – либералы поучают нас, что мы должны быть одним большим сообществом, должны объединяться, но на черта это мне? Что они сделали для меня? Да ни хрена они не сделали. Я англичанин, это мой дом, а всякие ублюдки тут ни при чем.

«Один из них либо ошибается, либо лжет», – подумала Лонгбрайт, когда дверь захлопнулась у нее перед носом. Дженис не могла настаивать на обыске без ордера и понимала, что вряд ли его получит. Больше никто из гостей Уилтонов не видел Гаррета в плаще, так что приходилось выбирать между свидетельством телепродюсера и заверениями риэлтера. Поскольку эти люди порядком друг друга недолюбливали, возникало предположение, что Эйвери хочет навлечь на Гаррета неприятности. «Сейчас мы ничего не можем с этим поделать. Надеюсь, Артур сумеем потратить рабочее время с большей пользой».

Подняв воротник пальто, Лонгбрайт направилась ко входу в метро. Она обожала работать на Брайанта и Мэя так же, как в свое время ее мать. Они поддерживали ее в самых трудных ситуациях, однако теперь приходилось признать, что оба постарели. Дженис понимала, что только работа спасает их от старческого маразма, но, если Раймонд Лэнд не сможет сделать так, чтобы отдел занимался делами высокого уровня, их просто закроют, и это станет концом для всех.

«Скоро что-то выяснится, – думала Дженис, глядя на бушующий мрак над крышами домов. – Обязательно вы яснится».

17 Измены

Она всегда будет помнить, как странно начинался тот день.

Экзотический рассвет насыщенного изумрудного оттенка был испорчен тусклыми силуэтами облаков, этих огромных грузовых кораблей, везущих свежие запасы дождя. К полудню стемнело настолько, что ей пришлось зажечь лампы в прихожей и – за неимением других дел – ждать звонка.

Хизер сразу же поняла, что звонит Джордж. Куда бы он ни поехал, у них была система, позволявшая обходить разницу во времени. Уехав на запад, он не звонил раньше часа. Если же он был на востоке, то выходил на связь, когда она завтракала. Его нисколько не утомляло ожидание в аэропортах или поздние ужины в полупустых гостиницах. Похоже, Джордж сознательно выбрал работу, несовместимую с домашним уютом. Он встречался с производителями в филиалах компании по всему миру, но Хизер часто думала, что он мог бы поручить эти обязанности кому-то другому и занять руководящую должность в Лондоне. Может быть, как и в случае с другом Калли, проблема была в том, что он не путешествовал по окончании учебы; может, он воображал, что под его пиджаком и галстуком скрывается турист с рюкзаком, привыкший созерцать рассвет с горных вершин и бродить по морскому побережью. Правда, он бывал в тех местах, куда бы никакой студент не поехал.

В тот день Джордж позвонил в неурочный час, сразу же нарушив установленный порядок. Он звонил всего лишь из Парижа – пустяковое расстояние, – но что-то было не так.

Судя по цифрам на дисплее телефона, он говорил с Хизер не больше четырех минут. Этого едва бы хватило, чтобы сварить яйцо, а уж для обсуждения развода… Вот уже год, как она предчувствовала, что дело к этому клонится. Если сложить дни, проведенные супругами вместе, получалось чуть больше трех месяцев за целый год. И все-таки это был тяжелый удар. Джордж пропел литанию виноватого мужчины: «Это я, а не ты… Ты ни в чем не виновата… Мне нужно переосмыслить свою жизнь… Я стою у тебя на пути… Я не могу требовать, чтобы ты меня ждала». Все это звучало так фальшиво, что Хизер поняла: здесь был кто-то третий – более молодая версия ее самой, наверняка живущая в Париже, куда он так зачастил в последнее время. Он собирался не переосмыслять свою жизнь, а повторить ее с более наивной особой. Хизер злило, что Джордж принял решение, не посоветовавшись с ней. «Пусть другая мирится с его неустойчивым сексуальным влечением, – подумала она. – Пусть другая терпит тяжесть его влажного тела. Надеюсь, это того стоит».

С юных лет Хизер пыталась устроить свою жизнь по образцам модных журналов, что было не так-то просто. При всей ненависти к женщинам, которые целыми днями торчали на спортивных соревнованиях в поисках нужного мужчины, она поступала точно так же: посещала все важные матчи сезона, захаживала в дорогие рестораны и бары Кенсингтона, – пока не встретила Джорджа. Ее желание вести столь специфический образ жизни разлучило их с Калли, чьи честность и простота казались Хизер… гм… нерасчетливыми.

Джордж пообещал ей дом; завтра он переведет его на ее имя, но этим все и ограничится. Она не сомневалась, что он переберется в Париж и поселится там с юным клоном Хизер – самой желанной моделью года. А Хизер вступит в ряды ожесточенных разведенок, чей удел – пить кофе с молоком в многочисленных кафе на Кингз-роуд, рыскать по избранным дизайнерским магазинам, потому что там приятный персонал, обедать с женщинами сходной судьбы, болтать о туфлях и спа, при этом выпивая слишком много вина за ланчем. Но хуже всего то, что попаданием в этот изысканно обставленный лимб Хизер была обязана только самой себе. Она совершила одну непростительную ошибку, и расплачиваться за нее придется до конца жизни.


– Проходи в студию. Хорошо, что зашел, пока мужа нет. А ты на удивление хорошо выглядишь.

Моника Гринвуд повела гостя по тесной квартире, занимающей верхний этаж дома в Белсайз-Парк. Все было битком забито книгами и холстами. Места на полках уже не осталось, и книги в мягкой обложке были уложены в шаткие стопки вдоль и без того узкого коридора, рядом с банками со скипидаром и льняным маслом. Моника почти не изменилась. Хотя сейчас ее белокурые волосы уже не выглядели так натурально, как раньше, она по-прежнему завязывала их в небрежный узел и откидывала назад во время работы над картинами. Зрелость оказала на Монику чудодейственный эффект, придав ее фигуре притягательную пышность. Она отлично смотрелась в джинсах и заляпанной акриловыми красками свободной блузе, вполне естественной для ее возраста и положения. Слишком много воды утекло, чтобы Джон Мэй мог вспомнить, действительно ли он любил эту женщину, но он, безусловно, был очарован ею во времена всеобщей шахтерской забастовки.

Они пили кофе в узкой студии со стенами, покрытыми шелушащейся белой краской.

– Хорошо, что ты по-прежнему рисуешь, – сказал Мэй. – Между прочим, я высматривал выставки с твоим участием.

– Ты бы все равно ничего не нашел, – вздохнула она, снимая ткань с большого холста. – Сейчас я отнюдь не в зените популярности. Я ведь перешла от фигуративной живописи к довольно-таки жесткой абстракции. По-моему, такое нередко случается с наступлением зрелости: начинаешь больше увлекаться состояниями ума, нежели точными изображениями людей и домов.

Мэй осмотрел композицию из витых лазоревых линий, плывущих к темному горизонту.

– Мне нравится. Уже продано?

Моника сдула со лба выбившийся локон:

– Умоляю, Джон, не надо меня баловать. Покупателей пока нет. Ты получишь эту картину, если вытащишь Гарета из беды. Я так рада, что ты еще в силе.

– Боюсь, это не совсем так. Наш отдел вышел из состава городской полиции, но мы по-прежнему занимаемся делами, открытыми для общественности.

– А что случилось с тем забавным человечком, который всем грубил? – спросила Моника. – У него еще трубка была такая вонючая.

– У Артура, тьфу-тьфу-тьфу, все в порядке, – сконфуженно ответил Мэй. – Мы с ним до сих пор напарники.

– Ваша дружба длится дольше многих браков. Разве он не действует тебе на нервы?

– Не знаю, теперь уже трудно сказать. А тебя все еще называют Моной?

– Что ты, меня уже много лет так не зовут. Гарет терпеть не может сокращения. Раз уж я вышла за ученого, пришлось стать респектабельной во всех отношениях. В этой среде стоит только заикнуться, что ты рисуешь, и на тебя уже смотрят свысока: мол, еще одна заскучавшая домохозяйка, думающая, чем бы занять вечер, пока муж работает над важным проектом. Они отняли у меня Га-рета, когда он оступился, – я говорю об истории с той проклятой статуей нереиды. Он должен был вернуть себе их уважение, и они заключили с ним сделку: пообещали допустить его в свое высокое собрание, если он целиком посвятит себя их делам. Он вел себя как надо, вступал в нужные комитеты, работал допоздна, и тогда нас с большой неохотой приняли обратно.

– Если все вошло в колею, почему же он снова влип в историю?

– Само собой, из-за денег. Мне работать нельзя, вот и выживаем на его скудную зарплату. Но, думаю, тут есть кое-что еще. Этот «клиент» разбудил в Гарете тщеславие, уверив его, что больше никто с такой работой не справится, что он лучше всех, что такой шанс бывает раз в жизни, что это большие деньги и все такое. Ты бы видел его после разговоров с этим типом – возбужденный, как мальчишка.

– Но почему ты решила, что речь о чем-то нелегальном?

– Гарет ничего мне не рассказывает, а я его знаю. Он думает, если я выясню, в чем дело, то буду ругать его за то, что он глупо себя ведет. – Она закурила. – Ты еще куришь?

– Нет, давным-давно бросил – врачи не разрешают.

– Так что он, по-твоему, затеял?

– Пока мало что известно, – признался Мэй. – Он исследует остатки утраченных лондонских рек. Пока мы видели его возле трех рек – Флита, Эффры и Уолбрука. Судя по всему, его особенно интересуют те участки, где туннели расширяются и выходят в Темзу.

– Но почему? Это же сфера его интересов, а значит, такого рода исследования наверняка законны.

– Мы рассмотрели самые явные вещи. Например, я предполагал, что муниципалитеты могли отказать Гарету в допуске к закрытым участкам, но, оказывается, он о таком допуске и не просил. Управление Темзы нередко выдает непрофессионалам разрешения на вход в систему в сопровождении своих людей, но нам они сказали, что Гринвуд с ними не связывался. Кроме того, из-за недавних дождей ситуация стала такой опасной, что только опытные рабочие имеют доступ к этим участкам для проведения необходимых работ. Реки проходят под объектами частной собственности или даже через них, а потому мы приватно переговорили с домовладельцами и застройщиками. Но они тоже ничего не знают. Из всего этого следует, что в интересах частного клиента супруг твой действует без официального разрешения. На всех этих участках он сфотографирован.

– Ты говоришь о вторжении на частную территорию или, по меньшей мере, о попытке такого вторжения? Это дойдет до музея – так всегда бывает. Его опять выкинут. Ты не мог бы его остановить?

– Артур хочет знать, что он затеял. Мы решили вмешаться, когда он посягнет на что-то серьезное, а обвинений во вторжении на частную территорию можно избежать, если мы найдем что-нибудь на его клиента.

Моника провела ладонью по волосам:

– Я не могу больше так жить, Джон. Может, я плохая подруга жизни, но я не хочу быть только опорой. Я всерьез подумывала о том, чтобы уйти от него, когда эта история всплыла наружу, словно испытание для меня. Знаю, что несправедливо тебя втягивать, но мне больше не к кому обратиться. Жены ученых не желают меня знать, а старые друзья ушли далеко вперед. Вот я и подумала: может, хоть Джон вспоминает меня добрым словом?

– Ты знаешь, как я к тебе относился, – с улыбкой сказал Мэй.

– Почему же ты меня не удержал?

– Ну что тут скажешь? – Он смутился. – То были времена диско. Всем хотелось продлить молодость, никто не желал заводить семью.

– Это самая хилая отговорка из всех, что я слышала. – Смех Моники остался прежним. – Кстати, когда мы встретились, ты был женат. Что произошло?

– О, это давняя история, – уклончиво ответил Мэй, вставая, чтобы рассмотреть картины.

– Значит, брак распался?

– Да, мы с Джейн развелись. Она… у нее были проблемы со здоровьем. Она заболела. Не физически, понимаешь, а…

Мэй не мог заставить себя докончить фразу. Он не видел особого смысла в том, чтобы возрождать прошлое, – по крайней мере, пока боль тех лет еще не утихла.

– Ты можешь не говорить мне об этом, Джон.

– В том-то и дело – я слишком долго об этом молчал. Я редко обсуждаю свой брак с Артуром, потому что… в общем, у него очень специфический взгляд на эти вещи.

– Речь идет о психическом заболевании, да?

– Тогда мы еще не знали, с чем имеем дело.

– И у вас были дети.

– Да, двое. Сначала родился Алекс, а четыре года спустя Элизабет. Теперь остался один Алекс.

Моника встала, подошла к Джону и легонько приобняла его за плечо:

– Что случилось с твоей дочерью?

Он отвернулся, с трудом подбирая слова:

– Она умерла, и я в этом виноват. В те дни я был намного тщеславнее, видимо чересчур. Алекс женат, живет в Канаде и знать меня не хочет. Элизабет… она родила девочку. Эйприл очень похожа на мать. Она живет в Лондоне, и… у нее все будет хорошо, я уверен. Пока у нее трудности, но мы учимся их преодолевать.

– Бедный Джон, ты не заслужил всего этого…

– Не знаю, – с деланой легкостью сказал Мэй, – но, по-моему, лучше все-таки завести семью – пусть даже и потерять ее потом, – чем жить, как Артур.

– Меня ты никогда не терял, – откликнулась Моника, обхватив его лицо ладонями.


– Ты хочешь сказать, что спал с ней? С женщиной из нашей округи? – крикнула Кайла Эйсон.

– Какого черта ты приплетаешь сюда округу? – рявкнул в ответ Рэндалл. Передняя спальня дома номер тридцать девять была невелика, и Рэндалл не сомневался, что соседи слышат каждое слово. – И вообще, какое это имеет значение? Это было за два года до встречи с тобой.

– Так почему ты рассказал мне только сейчас? Погоди-ка. – Кайла приложила ладонь ко лбу. – Тебе так нравился этот дом, хотя я думала, что для детей он слишком маленький. Ты что, переехал сюда, чтобы снова быть рядом с ней? Ты все еще с ней встречаешься? Господи, она же приходила на праздник к Уилтонам. Считаешь себя добрым христианином, а сам все еще… вожделеешь ее!

– Ну что ты несешь! Конечно же нет, я рассказал тебе, потому что рано или поздно это выплыло бы наружу. Я даже не знал, что она живет на этой улице, пока не встретил ее на вечере. Она заговорила со мной, когда я пошел за водой на кухню. Что я мог сделать?

– Сказать ей, что у тебя счастливый брак.

– Ну конечно, я так и сказал, но такие женщины, как она… в общем, я просто решил тебя предупредить.

– Наверно, она уже растрепала всем соседям. Что, по-твоему, должна я испытывать, зная, что на меня показывают пальцами?

– Я просто хотел быть честным с тобой, – с мольбой в голосе сказал Рэндалл. – Но лучше бы я этого не делал.

– А она была замужем? Вы что, совершили грех прелюбодеяния?

– Нет, она жила одна, работала в оранжерее в Кэмдене. Она поразилась не меньше моего. И никому она не расскажет – зачем ей лишние проблемы?

– Но ты должен был меня предупредить. А теперь она живет с этим ужасным риелтором прямо напротив нас. Ничего не скажешь, удобное совпадение.

– Мы встречались пару раз, Кайла, вот и все. Лорен ничего для меня не значит. Неужели ты думаешь, я бы тебе рассказал, будь это иначе?

В соседней комнате расплакалась маленькая Кэссиди, разбуженная непорядком в доме. Рэндалл выбежал из комнаты, громко хлопнув дверью, оставив жену в тоске и замешательстве.


Калли не отличалась склонностью к слезам, но сейчас ей было трудно их сдержать.

– Мне придется это сделать, Кал. Они не прибавят мне и пенни. Работы у меня нет, сбережений тоже. Здесь я заработка не найду. Что мне еще делать?

Пол расхаживал перед ней в своем распускающемся бирюзовом свитере. Таким рассерженным и сбитым с толку она его еще не видела.

– Что-то должно быть. Как насчет Нила? Неужели у него нет никаких связей?

– Господи, он же продает вазы и подсвечники розничным торговцам. Даже если бы он мне что-то нашел, сколько, по-твоему, я бы там продержался? Я всю жизнь работал в музыкальном бизнесе. Я пережил скандалы с фиксацией цен, внезапный подъем бритпопа, хип-хоп и подростковые группы, но единственная перспективная область рынка – это акустика, а о ней я ничего не знаю.

– Но ты мог бы поучиться.

– На дух не переношу акустические ансамбли. Пойми, я не хочу зарабатывать на хлеб тем, что ненавижу. Пусть это эгоизм, но если я сейчас не использую свой шанс, я всегда буду жалеть, что упустил его. Ты в порядке, у тебя есть дом, работа модели, друзья, разные увлечения. Кроме того, это может пойти на пользу нам обоим. Я же не насовсем.

Полу не терпелось уехать. Он решил воплотить свою мечту и совершить путешествие вокруг света. Он обещал вернуться через полгода, максимум через девять месяцев. Париж, Ницца, Амстердам, Прага, Греция, Россия, Таиланд, Вьетнам, Япония – Пол в подробностях описал Калли свой маршрут. «Интересно, – думала она, – как долго он вынашивал этот план?» Ей хотелось сказать, что он сбегает от своих проблем, что, если он не готов построить с ней дом прямо сейчас, она не собирается его ждать. Но слова замирали у нее на языке.

– Я могла бы поехать с тобой.

Калли не хотела этого предлагать, зная, что он скажет в ответ.

– Я буду работать барменом и диджеем, чтобы покрыть дорожные расходы. А что можешь делать ты? У тебя есть дом – живи и радуйся, ты же всегда этого хотела.

Она обещала себе, что будет говорить с ним рассудительно, но вдруг ее охватила паника.

– Я не знаю… С этим домом что-то не так, и я не понимаю… Когда тебя нет, я становлюсь такой нервной, слышу звук текущей воды, и мне кажется, кто-то тайком пробирается в дом и перекладывает мои вещи…

– Кал, ты просто слишком чувствительна к тому, что здесь умерла старая дама. А шум воды – это просто трубы, проходящие под полом ванной. Куда, по-твоему, утекает вода?

– В саду было это жуткое существо – рак. Можно подумать, мы живем на побережье, а не в центре города.

– Но тебе здесь нравится, и я знаю – ты обживешься. Ты же брала год после учебы, чтобы вволю поездить. Неужели ты не видишь, как мне теперь плохо? Если я подожду еще немного, то состарюсь и умру под этими серыми небесами, так нигде и не побывав. – Пол с усилием разомкнул обвившие его руки. – Я должен, Кал, этот дом убивает то, что у нас есть. Здесь я не чувствую себя дома. Мне пора.

Калли не верилось, что этот же самый человек обещал остаться с ней навсегда. В нем произошли какие-то глубинные перемены. При мысли о том, что Пол так жаждет от нее освободиться, ей хотелось плакать. Она всхлипывала, потому что знала: теперь уже нет возврата к тому, что было между ними раньше, – не случайно же он тогда отключал мобильник, а сейчас у него на шее красовался засос, точно крошечный бледный полумесяц.

18 Дом на Брик-лейн

Артур Брайант поддел ломиком под крышку заплесневелого соснового ящика и сорвал ее, осыпав кабинет на Морнингтон-Кресент градом ржавых гвоздей. Ящик хранился в тайнике под железнодорожной аркой возле Кингз-Кросса, но в последнее время строительные компании начали сносить эти арки, и детективу пришлось искать новое место для своей коллекции. Вот Мэй и предложил другу перенести памятные вещи в отдел: ему было жаль, что Артур столько всего потерял при пожаре, пусть и по собственной вине.

Брайант понимал, что ему навязывают имитацию деятельности, чтобы утихомирить его чересчур активное воображение до того момента, когда Раймонд Лэнд предложит им новое дело. В заскорузлом ящике хранились реликвии, связанные с его величайшими успехами. Артур бережно извлек на свет Ротшильда – изъеденного лишаем абиссинского кота – и поставил его на полку над столом. Два шарика цветного мрамора служили Ротшильду глазами, а вот заднюю лапу, отвалившуюся несколько лет назад, заменить было нечем. Прежде чем стать чучелом, кот водил знакомство с Эдной Уэгстафф, прославленным дептфордским медиумом, которая, увы, и сама давно уже отплыла к другим берегам, где воссоединилась с «командиром эскадрильи Сметуиком» и «Вечерним эхом», ее главными информаторами из потустороннего мира. Большая часть книг Брайанта погибла в огне, а потому он был особенно рад, найдя в ящике потрепанные экземпляры следующих трудов: «Молот ведьм», «Оксфордское пособие по криминологии» (первое издание), «Лондонские чудаки и мошенники» Мэйхью, «Все о ведьмах» Дж. Р. Хензлета, «Паранормальные явления в Веймарской Республике» Дейтлефа, «Сырные блюда для скромного люда» и «Разведение горностаев. Уровень средний» Бреклсона. За книгами следовали предметы, всколыхнувшие давние воспоминания: программка спектакля «Орфей в аду» в театре «Палас», где развернулось действие их с Мэем первого дела; коготь бенгальского тигра, обнаруженного в спальне одного из домов Западного Лондона; бабочка-данаида, ставшая главным козырем в борьбе с эпидемией наркотиков, охватившей Сохо; рунический алфавит – он помог раскрыть одно странное самоубийство. Когда-то Артур записывал свои воспоминания о каждом расследовании в виде отдельной главы, но, зная, что при его жизни они никогда не будут изданы, под завязку начинял их непристойностями и поклепом. Эта очистительная процедура на время ослабляла горечь, которую Брайант испытывал, когда очередной идиот вставлял ему палки в колеса.

Счастливый, как ребенок возле сундука с карнавальными костюмами, Артур аккуратно протирал каждый раритет тряпочкой, с гордостью оглядывая свои полки. Довольный, что ему удалось сделать рабочее место уютнее, он решил познакомиться с новым «Макинтошем» Мэя, для чего вооружился справочником «Интернет для луддитов».

Полчаса спустя пришел Джон. Тишина, царившая в здании, показалась ему зловещей, и он поспешил проведать напарника.

– А, явился наконец, – приветствовал его Артур, отрываясь от экрана лэптопа. – Скажи-ка, что тебе известно о «Страстной голландской межвидовой любви»? Если конкретнее – как от нее избавиться?

– Что ты сделал? – спросил Мэй, боясь услышать ответ. – Сколько раз я просил не трогать мои вещи?

Он с трудом расчистил место для своего кофе из «Старбакса» в хаотичном пейзаже заваленного бумагами стола Брайанта. В последний раз, когда Артур просматривал по интернету файлы полиции, он каким-то образом умудрился взломать систему Московского городского метеобюро и вывесить предупреждение о грядущем резком повышении атмосферного давления. Возникший переполох привел к изменению маршрутов семи авиарейсов, и только после этого ошибку удалось найти и исправить.

– Я пытался найти адрес Амстердамского общества спиритуалистов. Эти люди зачем-то попросили меня сообщить номер моей кредитки, а потом на экране стали выскакивать отвратительные фотографии женщин на скотных дворах. Когда я попытался отозвать номер моей карты «Америкэн экспресс», то почему-то вышел на отель «Паркер Меридьен» в Нью-Йорке, причем на их внутреннюю телефонную систему. Я следовал инструкциям по набору кода, потом все стихло, после чего какой-то человек стал угрожать мне судебным иском. Он говорит, я вывел из строя их коммутатор, а тут еще все эти гнусные картинки с животными. Надеюсь, я хотя бы интернет не сломал.

– Никогда, слышишь, никогда и никому не давай информацию о своей кредитке. – Джон повернул к себе клавиатуру и начал закрывать файлы. – И вообще – пора уже смириться с тем, что есть вещи, которые ты не должен даже пытаться делать. Дай-ка лучше я.

– Я думал, что каким-то образом вызвал электрические помехи. Я не хотел ничего портить.

Старея, Артур все больше напоминал капризное дитя.

– Меня всерьез беспокоит, что твои экскурсы в виртуальный мир могут иметь глобальные последствия. Я не хочу, чтобы ты возился с моим лэптопом. Хватит с меня и того, что я не могу проверять почту дома.

По вине Брайанта личный адрес его напарника загадочным образом оказался занесен в черные списки всех серверов королевства. Джон десятки раз объяснял Артуру принципы работы интернета, но тот каждый раз переводил разговор на другую тему, ударяясь в свои излюбленные рассуждения о том, например, как символ яблока на компьютере «Макинтош» означает способ самоубийства Алана Тьюринга или как Карл Маркс однажды в пьяном виде бил фонари на Тотнем-Корт-роуд (именно там Мэй приобрел компьютерное оборудование).

– А что ты тут до сих пор сидишь? – поинтересовался Джон.

Обещанный отделу тренинг откладывался до прибытия нового оборудования, так пока и не появившегося. Уайман, скользкий и неуловимый сотрудник по связям в министерстве внутренних дел, рассыпался в извинениях. Во времена, когда приходилось ловить мелкие террористические группы, пытавшиеся поразить объекты в Лондоне с помощью американских «Стингеров», экспериментальным образованиям вроде Отдела аномальных преступлений приходилось первыми затягивать пояса.

Сунув руки в карманы, Брайант крутанулся на вращающемся стуле.

– Ноги меня совсем доконали, вот и решил отвлечься – заглянуть в файлы постоянного доступа и проверить, нет ли каких новостей о вампире с Лестер-Сквер.

– Ну и как?

– Голяк. Ни единого звука за несколько месяцев. Так надолго он еще не исчезал.

Брайант неукоснительно продолжал поиски. Хотя след вампира давно уже простыл, он считал своим долгом найти человека, косвенно виновного в том, что семья напарника была разрушена. Отодвинув крышку со стаканчика Джона, Артур плеснул туда бренди из своей фляги.

– Это невозможно пить, если ничего туда не добавить.

– Вообще-то это мой кофе, – заметил Мэй.

– А еще я думал об истории с твоим ученым. Надеюсь, ты поладил с его женой?

Он плеснул в стакан еще немного бренди, невзирая на протесты напарника.

– Э… да, – опешил Джон. – Она звонила мне сегодня утром. Сказала, Гарет сидит дома – изучает карты водного управления.

– Почему бы нам тогда не заглянуть в контору Джексона Убеды?

– Интересно, и что мы ему скажем? Мистер Убеда, нам известно, что вы наняли человека, чтобы незаконно проникать в здания, построенные над устьями забытых рек?

– Я же не говорю, что мы наведаемся туда, когда он там. У меня есть его адрес. – Брайант видел, что Мэй колеблется. – Это в Спитлфилдз. Я туда звонил. Если верить автоответчику, сегодня офис закрыт. Захватим мои старые отмычки.

– Артур, твоя рухлядь не работает с современными замками. К тому же там наверняка стоит сигнализация. Правда, Бэнбери заявляет, что может справиться с самыми распространенными типами…

Брайант знал, что уговорит напарника. Им обоим нужно было убить время.

– Кстати, а где остальные? – спросил Мэй, оглядевшись.

– Я распустил их по домам, чтобы дать рабочим закончить. Сегодня они всю ночь будут стелить полы в туалете. Полагаю, ты в курсе, что поймали кэмденского убийцу с мешком для мусора? Точная идентификация, улики совпадают, свидетели и все такое. Для нас это значит – или пан, или пропал. Либо Раймонд найдет для нас новую работу, либо нас закроют. Пока суд да дело, он велел Мире и Колину проставить печать на оставшихся файлах под руководством Лонгбрайт. Они собираются работать, пока не закончат, так что Дженис пошла в «Кей-эф-си» за набором со скидкой. Будут ужинать без отрыва от производства.

– Если я правильно понял твой намек, у нас нет времени разбираться в намерениях Убеды, – сказал Джон, бросая напарнику шляпу. – Тогда пошли, пока нас никто не видел.


Брайант отступил на мостовую и поднял взгляд на плоскую кирпичную крышу.

– Это сарай, – объявил он.

– То есть как?

– Взгляни на табличку. «Дж. У. Импортс Лтд, пятый этаж». Должно быть, это вон та жестяная хибара на крыше. Прямо Диккенс какой-то. Может, он кур там разводит?

Они стояли в самом центре Брик-лейн, заслоняясь зонтами от брызг, летящих из сломанных водосточных труб. Рядом с ними два юных индийца пытались затащить вешалку с красными кожаными куртками в тесный магазинчик на первом этаже. Давным-давно, в шестнадцатом веке, в этих местах занимались обжигом плитки и кирпича. Запах обожженной плитки пропитал стены домов, но сейчас в воздухе сладко пахло кардамоном и карри. Даже непрерывный дождь не мог рассеять этого благоухания. Доминантой одного конца улицы была пивоварня Трумена, бывший «Черный орел» (ныне – художественная галерея), но, по существу, здесь царила атмосфера индийской общины, безболезненно трансплантированной сюда из далеких южных краев, заменившей методистов, французов-протестантов и евреев, по очереди населявших этот район. Кое-где еще оставались следы прежних обитателей: круглосуточная лавка, где торговали багелями, обветшалая часовня, но теперь здесь в основном обретались индуисты и мусульмане – таксисты, хозяева ресторанов, кафе, галантерейных лавок. Люди были повсюду – даже в этот поздний час, под проливным дождем, они носились по улице с рубашками в полиэтиленовых упаковках, шлепали по лужам с кучей вешалок или снедью в желтых полистирольных коробках.

– Прикрой меня, старина. Это рассчитано только на врезные замки, так что молись, чтобы этот замок не был барабанным.

Мэй просунул титановую петлю сквозь щель в узкой коричневой двери и накинул ее на язык замка. Замок поддался, и через мгновение дверь со щелчком отворилась, впуская незваных гостей в темный коридор.

– Погоди, я зажгу свет.

Ни один из детективов не имел огнестрельного оружия, но оба придавали большое значение осветительным приборам. Вот и сейчас Мэй с гордостью достал из пальто большой фонарь для кинотеатров. Этот «Валиант» с красным колпачком он получил в 1968 году от билетерши в кинотеатре «Эй-би-си» в Блэкхите. Теперь он помнил о ней только одно: она дала ему пощечину примерно на середине фильма «Они пришли ограбить Лас-Вегас».

Луч фонаря осветил коридор, извилистый, точно лабиринт. Сырая коричневая дорожка покрывала прогнившую деревянную лестницу. Ноздри наполнил едкий запах плесени. В доме едва ли что-то изменилось со времен ткачей-гугенотов. Когда детективы пересекли покатую лестничную площадку, на окно обрушился каскад воды, которая стала просачиваться сквозь щелястую раму ручейками табачного цвета.

– По-моему, тут деньгами не пахнет, – заметил Брайант. – Любопытно, как он собирается платить Гринвуду?

– Пожалуй, надо сообщить Дженис, где мы находимся. Я оставил мобильник в машине. А твой где?

– Да никак не припомню, когда звонил в последний раз.

Артур разглядывал обшарпанный потолок, думая, как объяснить напарнику, что снова потерял телефон. Чтобы отвлечь внимание Джона, а заодно сделать передышку во время подъема по мрачной лестнице, он приостановился и отвинтил крышку гравированной оловянной фляги.

– Что-то я после кофе разохотился. На-ка глотни вот этого, подзарядись.

Мэй отхлебнул из фляги и закашлялся:

– Что это за гремучую смесь ты пьешь?

– Греческое шерри-бренди на удивление хорошо идет с рыбой, – сообщил Брайант, забирая флягу. – Конфисковано в кипрском ресторане на Холлоуэй-роуд – они торговали без лицензии, к тому же потолки у них из асбеста. Проходимцы настаивали это пойло в бочке на задворках заведения.

– Не устаю удивляться твоим вкусам.

Чем выше они поднимались, тем сумрачнее становилось.

– Осторожно – прогнившая половица, – предупредил Джон.

– Подожди минуту.

Артур остановился на лестничной площадке, чтобы отдышаться. «Как стыдно, – подумал он, с трудом ловя воздух, обжигающий ему легкие. – Расследование сорвалось из-за того, что жалкий старпер не смог преодолеть пять этажей, не останавливаясь на каждой площадке». Снова взявшись за перила, он последовал за Мэем на следующий этаж. Капитуляция в его планы не входила.

Поскольку ум Брайанта был столь активен, Мэй иногда забывал, что тело партнера дает сбои. Восемь лет назад у Артура случился сердечный приступ – в самый разгар утомительного расследования. Доктор настоятельно рекомендовал ему сократить рабочий день, но тот стал работать даже больше, чем раньше. Правда заключалась в том, что он ненавидел отсутствие четкой структуры, которым неизбежно сопровождалось одиночество. Самые долгие каникулы – две недели – ему пришлось выдержать в восемнадцатилетнем возрасте, и с тех пор он ничего не мог поделать со своей привычкой работать без выходных.

– Не волнуйся, нам не обязательно подниматься вместе, – мягко сказал Мэй. – Если ты хочешь, чтобы я поискал что-то конкретное…

– Хватит меня опекать – мне нужна всего минута. Они ждали вместе, прислушиваясь к шелесту дождя.

Что-то пробежало на крошечных лапках этажом выше.

– Ну вот, только крыс нам не хватало. Хорошо, что я не отпустил тебя одного, Джон.

Когда Брайант наконец поднялся на самый верх, нездоровое тепло разлилось у него от грудины до плеча. Сэм Пелц, доктор их отдела, настаивал, чтобы Брайант занимался на беговом тренажере хотя бы раз в неделю, но оставил его в покое, когда тот уронил в механизм трубочный табак, после чего аппарат пришлось чинить.

Прижав ладонь к ребрам, Брайант почувствовал, как неистово сокращаются сердечные мышцы. Как ни странно, эта проблема возникала только в жарких помещениях. Во влажной холодной среде Артур был вынослив, как лосось в реке. Однако по иронии судьбы он всегда мерз, а потому был вынужден утепляться с риском для здоровья. А вообще он думал, что пожилые люди слишком много думают о болезнях. Старость неизменно сопровождается слабым здоровьем, которое постоянно ухудшается из-за того, что на нем зацикливаются. И все-таки он с облегчением заметил, что лестница кончилась и теперь перед ними лежал только небольшой коридор.

Здесь было всего две двери, обе незапертые. Первая вела в загроможденный кабинет – обстановка этого помещения явно не обновлялась с пятидесятых годов, если не считать старенького компьютера.

– Похоже, мистер Убеда – банкрот, – заключил Мэй, осветив фонарем верхний ящик серого шкафа для документов. – Все это неоплаченные счета и судебные предупреждения. Он просто распихал их по папкам, как будто ему наплевать.

– Он рассчитывает, что прибыль от их с Гринвудом затеи позволит ему выбраться из долгов.

– А что в другой комнате?

– Да просто туалет, – сообщил Артур. – А как нам попасть в курятник?

– Погоди-ка. – Мэй осмотрел потолок. – Тут раздвижная лестница. Где-то должна быть подпорка.

Он нашел ее в углу и вставил в медное кольцо дверцы в потолке. Люк открылся, и оттуда сразу же опустилась стальная лестница.

– Боюсь, с моими ногами не стоит туда лезть, – посетовал Брайант.

– Ничего, я тебе все расскажу.

Мэй поднялся по лестнице и исчез.

– Бог ты мой! – послышался его изумленный вопль. – Ты не поверишь!

Последовала томительная пауза.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Брайант.

– Какая-то молельня. Повсюду статуи – одна и та же фигура, но разной величины. Хорошо бы, ты все-таки поднялся.

– А как я спущусь?

– Но ты лучше меня разбираешься. Впрочем, эту морду я где-то видел…

– Может, покажешь ее мне?

– Вот.

Джон выглянул из люка, вымазанный меловой пылью. Одной рукой он направил луч фонаря на безголовую гипсовую фигуру высотой в фут, а другой показал Артуру ее отбитую голову. Это оказалась голова шакала.

– А, так это Анубис, – мгновенно отреагировал Брайант. – Древнеегипетский бог подземного мира, покровитель покойников и бальзамировщиков, страж города мертвых.

– Здесь таких статуй штук тридцать или сорок. И все до одной сломанные.

– Дай-ка мне эту голову.

Мэй протянул деталь статуи напарнику. Брайант ощупал шакалью морду и длинные заостренные уши.

– Это просто дешевая копия древнего оригинала, – презрительно фыркнул он. – Слишком хорошо сохранилась окраска. Такой густой черный цвет почти не встречается на подлинных фигурах. Обидно. И что, все поломанные? Казалось бы, что ему стоило найти целые копии… Странно. – Он вернул голову Анубиса напарнику. – Египтяне наградили своего бога головой шакала, потому что эти твари рыскали по кладбищам. Жрецы надевали шакальи маски во время процедуры мумификации. Культ Анубиса был необыкновенно популярен. Должно быть, и мистер Убеда из числа его почитателей.

– Знаешь, у меня мурашки по коже, – пробормотал Мэй. – Не люблю я сектантов – никогда не знаешь, что выкинут. Эти пугала повсюду – на полу, на полках. А по стенам развешаны папирусы с их изображениями. Еще тут что-то вроде мумифицированной собаки. Кстати, голова у нее тоже отрезана. На кой черт ему все это барахло, если оно поломанное и никчемное?

Вернувшись в кабинет, Артур заглянул в шкафы.

– Пожалуй, нам лучше уйти, пока хозяин не вернулся, – обратился он к напарнику.

– А что? – спросил Джон. – Какие-то проблемы?

– Скажем так – насчет сектантов я с тобой полностью согласен.

На одной из полок лежал пистолет.

19 На глиняных ногах

Целый день понадобился Эллиоту Коупленду, чтобы разобрать наземное покрытие во дворе строительного магазина и погрузить его в кузов грузовика. Земля под бетонными плитами оказалась влажной и тяжелой, как рождественский пудинг. Глубоко в коричневой лондонской глине Коупленд обнаружил обломки лошадиных костей, сохранившиеся с тех времен, когда в Кентиш-Тауне проходили скачки. Десятки изящно выгнутых белых трубок торчали из грязи, как птичьи ребра, – каждая была брошена там, где ее выкурили. Почва хранит больше секретов, чем кто-либо может удержать в памяти. Дороги наследуют прихотливым очертаниям древних поселений, проходя вдоль их оград и каналов, нося имена их владельцев и охотничьих угодий, их прекрасных дам и кровавых сражений. Ничто не случайно, как может показаться на первый взгляд. Каждый паб занимает определенное место в давней иерархии, несмотря на многочисленные переименования и переделки.

У Эллиота болели руки и спина. Ему было необходимо выпить, но кварта виски, которую он держал в кабине грузовика, уже закончилась. Ладно, по крайней мере, в магазине стройтоваров работают нормальные местные мужики, а не эти приезжие, не способные самостоятельно выкрасить стену в доме. На каком-то этапе Коупленд приобрел репутацию дешевого работника, и теперь стоило ему поднять цены, как все начинали жаловаться. Сегодня ему не помешал бы напарник, но не было денег с ним расплатиться. «И к этому, – думал он, – свелась вся моя жизнь?» Эллиот оканчивал колледж искусств, имея большие замыслы, но, увы, замыслы тогда были у всех… После волнений в Хорнси каждый хотел быть студентом-бунтарем, но все это бунтарство и популярность среди своих оборачивались безработицей в реальной жизни.

Коупленду стукнуло сорок шесть, онбыл разведен, и ему запретили видеться с ребенком, поскольку выход своему безотчетному гневу он находил в пьянстве. Глядя на него, люди видели всего лишь обрюзгшего неудачника с отверткой и малярной кистью. Эллиот думал, что теперь жизнь готовит ему только утраты и разочарование, но ведь никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Вот и он совсем недавно получил еще один шанс. Сейчас важно было вовремя распорядиться ценной информацией, и тогда бы он быстро завоевал уважение окружающих. Правда, ему не стоило говорить с Джейком Эйвери на той вечеринке. Незачем было привлекать внимание стольких людей. Алкоголь вечно делал его болтливым.

Коупленд отогнал грузовик к грязной канаве и выбрался из кабины, думая, как ему поступить. Перед тем как пойти в полицию, он решил немного позабавиться с этими подонками-яппи. Он жил на Балаклава-стрит дольше всех – еще помнил времена, когда дети играли на дороге, а их матери сидели в шезлонгах возле домов, когда здесь еще были собственный паб и рыбные ряды, задолго до того, как стали появляться объявления агентств недвижимости и все эти высокомерные представители среднего класса превратили здешние шумные, тесные гостиные в тихие, утонченные салоны. Теперь вдоль улицы стояли безукоризненные машины, в домах жили невидимые люди, которые возвращались домой поздно вечером, а летом пили вино в саду, тяготея к деревенской жизни того рода, что существовала исключительно в их коллективном воображении, поскольку дух общины, подлинный дух улицы, может быть только там, где шумят и галдят, где не боятся испачкать руки.

Они пригласили его на свой вечер из вежливости; никто не думал, что он примет приглашение всерьез и придет. Но он знает секрет, который их всех удивит, и, возможно, пришло время действовать.


Калли закрыла окна в передней спальне, поскольку дождь намочил ковер. Казалось, нет никакой возможности сопротивляться дождю. Ей не верилось, что Пол уехал. Ящики на его половине хлипкого платяного шкафа были пусты. Он отбыл этим утром на рассвете, бросив пару штанов и несколько футболок в новенький нейлоновый рюкзак. Уже не имело значения, с кем он переспал в Манчестере, – главное, он ей изменил. Эта мысль позволила Калли его отпустить. Если ему суждено было уехать, пусть уезжает сейчас.

Пол пытался оставить ей записку – она обнаружила несколько незавершенных посланий в мусорном ведре на кухне. Калли сделала открытие: оказывается, чтобы вновь обрести себя, мужчине необходимо избавиться от внимания тех, для кого он действительно что-то значил. Сидя на кровати и прислушиваясь к шуму дождя в водосточных трубах, она размышляла, не слишком ли поторопилась, подтолкнув его к созданию семейного очага. Пола привлекала непосредственность, и Калли старалась ее проявлять, но, видимо, он жаждал непосредственности другого рода.

Она пошла в магазин и купила газету. Вернувшись домой, поставила промокший зонтик в коридоре, и на голых половицах сразу же образовалась лужа. Калли покрасила комод в голубой цвет и хотела было ободрать коричнево-красные обои в гостиной, но порезалась скребком. В конце концов она пошла навестить Хизер.

Калли не собиралась рыдать у нее на плече. Сочувствие ей вовсе не шло. Она была слишком зациклена на себе, чтобы огорчаться из-за чьих-то несчастий. Но когда Хизер открыла дверь, ее вид внушал опасения. Она прямо-таки бурлила бесполезной энергией – Калли почти видела, как искрят ее перепутавшиеся нейронные связи. «Да что с ней такое? – подумала Калли. – Она больна?» Калли ожидала увидеть Хизер во всем блеске ее фирменной нервной бравады, но та была в истерике и на грани безумия – ни дать ни взять Офелия. Захлопнув дверь, она вернулась на кухню и стала беспокойно расхаживать взад-вперед.

– Он хочет развестись со мной, – объяснила она, – все у меня отобрать и отдать ей. Ну почему именно в Париже мужчины среднего возраста начинают сходить с ума?

– Погоди, сбавь немного обороты, – попросила Калли. – У Джорджа роман?

– Он дрючит какую-то черноглазую крошку и собирается потратить на нее все деньги – деньги, которые должны принадлежать мне, потому что я сижу и жду, я старею в ожидании, а он тем временем покупает ей побрякушки и угощает обедами в тихих парижских отелях.

Нельзя сказать, что новость была неожиданной. Джордж почти не приезжал в Лондон, не желая оседать в этом промозглом городе, а Хизер явно не обладала теми свойствами, что помогли бы ей удержать мужа.

– Он оставит меня ни с чем.

Ее метания и заламывания рук выглядели слишком нарочитыми и театральными.

– Но у тебя ведь остается дом?

– Ах да, конечно, дом! Дом прекрасный, просто замечательный – красный кирпичный скворечник с протечками, да еще и подешевевший с тех пор, как мы его купили. Я уже предчувствую, какое процветание он мне принесет.

Калли откашлялась.

– Что ж, выходит, мы в похожих ситуациях, – призналась она. – Пол уехал.

Хизер остановилась как вкопанная. На секунду Калли показалось, что та вот-вот расплывется в улыбке. Несчастья друзей всегда поднимали ей настроение.

– Что значит – уехал?

– Ты видела, что с ним творилось, когда его уволили. И потом, он ни разу в жизни не путешествовал – начал работать сразу, как закончил учиться. Теперь вот захотел увидеть мир, а я не могу с ним поехать – не бросать же мне дом и работу?

Это он тебе объяснил? Господи, Калли, нельзя же быть такой доверчивой! Все мужчины так говорят, когда чувствуют, что петля затягивается. Хорошо еще, что вы не поженились. Откуда ты знаешь, что он и вправду отправился в путешествие? Может, встретил другую? Да он просто навешал тебе лапшу на уши.

Калли вспомнила лиловый полумесяц у Пола на шее. След был такой свежий, что он, видимо, еще не успел его заметить.

– Нет, – услышала она собственную ложь, – ему нужна передышка. В сущности, я сама посоветовала ему это сделать. Он много работал и совсем не занимался собой, так что я тоже одобрила его план.

– Врешь. – Удивительно, как быстро приободрилась Хизер. Теперь ей опять было все нипочем. – Ну разве мы не пара? Брошены в самом расцвете сил, – впрочем, я старше, так что ты еще даже не достигла расцвета. Это надо обмыть. – Она распахнула кухонные шкафы и с досадой захлопнула их. – Ничего нет, потому что его чертов винный клуб ничего не прислал. Теперь Джордж вообще не станет оплачивать счета – какой ему смысл, если он все равно уходит.

– У меня есть бутылка джина, – предложила Калли.

– Только не это – бабья погибель, напьемся и будем рыдать друг у друга на груди. Нет, мы заслужили хорошей водки. Пойду в магазин. – Она направилась в гостиную и подняла штору на роликах. – Бог ты мой, хлещет как из ведра.

Калли подошла к подруге и выглянула в окно. Противоположная сторона улицы была наполовину скрыта грязно-белой завесой, и все-таки можно было разглядеть, что кто-то возится на пустыре возле двора строительного магазина.

– Кто это? – спросила Калли.

– Мои очки наверху, но думаю, Эллиот – это его грузовик. – Хизер секунду молча наблюдала за рабочим. Казалось, она чем-то подавлена. – Смотри-ка, там кто-то еще. Похоже…

Калли протерла рукой запотевшее окно. Она увидела расплывчатую и темную фигуру человека, который стоял, согнувшись, за спиной Коупленда и смотрел, как тот работает.

– Понятия не имею, кто это, – сказала Калли. – Хочешь, я сама схожу в магазин? У меня есть зонтик, так что обернусь за пять минут.

– Тогда я хотя бы дам тебе денег.

Хизер все еще смотрела сквозь стекло, испещренное ручейками дождя. Калли успела забыть, какой заряд энергии получала ее старая подруга от несчастий других. Эта черта казалась странной в женщине, нередко проявлявшей большую щедрость. Такие странности уже отдавали шизофренией. Неудивительно, что, испугавшись непредсказуемого поведения Хизер, бедный старый Джордж предпочел вернуться к холостяцкой жизни.

– Может, ты еще купишь хорошего белого вина – сухого, французского? Нам ведь понадобится запивка. И чипсов «Принглз» – простых, без добавок.

«Некоторые вещи остаются неизменными, – подумала Калли, взяв плащ и выходя под проливной дождь. – Она всегда добивается своего, не пошевелив и пальцем, причем так мило, что не придерешься».

Хизер вернулась к окну гостиной и стала вглядываться в пелену дождя, пытаясь понять, что происходит на противоположной стороне улицы.


Упругая почва соскальзывала с лопаты Коупленда, а теперь дождь вообще превратил ее в грязь. Вдалеке гремел гром, индустриальная какофония бушевала над домами, закрученная в клубы болезнетворного тумана. Пока старания Эллиота привели к тому, что он наткнулся на горку желтых викторианских кирпичей, таких же добротных и твердых, как и в тот момент, когда они остывали в форме. Они высоко ценились застройщиками, предлагавшими дома, построенные из вторичного материала, и за них можно было получить неплохие деньги. Были здесь и старые половицы, утратившие свой лак и покоробившиеся от сырости, но все еще годящиеся для перепродажи. Коупленд как раз складывал их в кабину грузовика, когда почувствовал на себе чей-то взгляд – у него даже в затылке засвербело.

Уже почти стемнело, а фонарь на углу так и не зажегся. Коупленд не видел ничего, кроме фигуры молодой женщины, Калли, симпатичной новой соседки, купившей дом номер пять, – она уже почти скрылась за поворотом – и шелестящих высоких кустов, обрамлявших пустырь. Он зашел за грузовик, чтобы еще минут пять покопаться в земле. Трудно было остановиться, ведь он знал, что где-то в глубине его наверняка ждут новые сокровища. Яма, оставшаяся после кирпичей, уже наполнилась густой коричневой жидкостью, словно ее подпитывала какая-то невидимая река. Эллиот хотел спрыгнуть вниз и продолжить раскопки, но боялся, что сапоги завязнут в жиже. Задняя стенка ямы уже начала оседать под напором воды.

Он остановился и посмотрел в сторону кустов. Как раз в этот момент ветви, кем-то раздвинутые, вновь сошлись. Вряд ли это были дети – их и в солнечные-то дни нельзя было оторвать от компьютеров, что уж говорить о таком жутком вечере, как этот. Вдруг что-то мелькнуло в воде – ровно на секунду, чтобы внушить Коупленду надежду. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как спуститься в яму и поработать руками. Ничего вредного в лондонской почве не было, только грязь и камни, много лет пролежавшие во тьме.

Эллиот ничего не видел, но мог бы услышать, если бы только гром не пророкотал в очередной раз. Первый камень шлепнулся во взбаламученную воду со всплеском, недостаточно громким, чтобы отвлечь работягу от поисков мелькнувшего предмета. Он запустил руку поглубже, чувствуя, как маленький металлический предмет выскользнул у него из пальцев. Он нагнулся, пошарил еще, и тут его пальцы обо что-то укололись. Детский значок «Мне десять лет». Коупленд с досадой отбросил его в сторону. Несколькими секундами позже плотная темная земля повалилась на него с быстротой ртути, сползая сверху, как будто весь мир начал рушиться. Выломанные мотыгой бетонные плиты сносили пласты земли, выскальзывая из накренившегося кузова грузовика и набирая убийственную скорость при падении. Один внушительный кусок бетона проломил шею Эллиота сзади, и тот упал лицом в мелкую жижу. От болевого шока он глотнул воздух, но тут ему в рот хлынули скользкие потоки глины и песка, а сверху продолжали падать земля и камни, наваливаясь на него чудовищной лавиной, не давая ему пошевелиться, выдавливая из него жизнь в этом абсурдно механизированном ритуале преждевременных похорон.

В последние секунды в мозгу Эллиота Коупленда пронеслась мысль, что утрамбованные слои глины и грязи, возможно, сохранят его тело и он будет вечно покоиться в лондонской земле, как истинный ее сын.

20 Не верь глазам своим

Артур Брайант стоял на краю пустыря в шляпе с обвисшими полями и мешковатом черном макинтоше, похожий не то на сломанный зонтик, не то на очень дряхлого вампира.

– Нашел что-нибудь? – спросил он.

– Поскольку я даже не представляю, что мы ищем, – откликнулся Джайлз Кершо, – то – ни хрена.

Чрезвычайно отчетливая артикуляция судмедэксперта бесила Брайанта, который получал извращенное удовольствие, заставляя молодого коллегу стоять в грязной канаве под дождем, по пояс в воде.

– Почему бы нам не попросить его прийти снова, когда здесь немного подсохнет? – спросил Джон Мэй.

– Потому что к тому моменту ничего не останется. Оглянись вокруг.

Артур был прав. Дождевая вода текла по пустырю стремительным, неиссякаемым потоком, увлекая щебень к забитому сточному отверстию и образуя там пенистые лужи. Участок напротив строительного магазина у пересечения дорог имел форму неровного треугольника. Эллиот сумел взломать бетон и дегтебетон, а также проникнуть вниз, под слои утрамбованного кирпича, чтобы добраться до самой почвы. Он погрузил в кузов целые пласты земли, что, вероятно, отняло у него весь день; грузовик был заполнен наполовину, когда начал сбрасывать свой груз.

– А вообще-то, как говаривал Блейк, все существует вечно, – заметил Брайант. – Материя подобна опыту, накапливается и сохраняется, пусть даже изменившись до неузнаваемости.

– Сейчас от этого мало проку, старина, – сказал Кершо, зачерпнув лопатой еще одну порцию грязи. – Здесь столько всего строили и перестраивали, что у поверхности сплошной щебень. Настоящая почва начинается где-то на глубине трех футов.

– И все-таки земля хорошая, – возразил Мэй. – Мой садовник говорит – лондонская почва очень богатая.

– Это потому, что здесь полно экскрементов, – объяснил Джайлз. – Дерьмо – лошадиное, коровье, куриное, овечье – и гнилые овощи, прошедшие по пищеварительному тракту людей. Весь город стоит на дерьме. – Он выдернул из земли кирпич и отбросил его в сторону. – И оно уже вот-вот хлынет мне в сапоги.

– Под Кентиш-Тауном этого добра больше, чем под Хэмпстедом или Челси, – сообщил Артур. – На бедные районы всем наплевать, зато в богатых заботятся об окружающей среде. Постоянные социальные встряски приводят к тому, что и землю вечно перетряхивают. Ладно, Кершо, можешь вылезать. Вряд ли ты что-нибудь там найдешь.

Коллеги помогли Джайлзу выбраться из ямы.

Тело Эллиота поместили в мешок и подготовили к отправке в кэмденский морг, а орудие убийства осталось на месте преступления (его заднее колесо зафиксировали), рядом с затопленной ямой, где нашли рабочего. Брайант проверил надежность своих галош и подошел к кабине грузовика. Дверь водителя оказалась настежь открытой. Машина слегка накренилась, но, уж конечно, не настолько, чтобы вывалить весь груз. По всей развороченной земле были разбросаны кирпичи.

– Отпечатки пальцев, – напомнил Кершо. – Не трогайте ручку двери.

– Я не идиот. – Брайант подцепил дверь тростью и заглянул внутрь. – Вот бардак! Повсюду грязь. Кирпичи на полу.

К ним подошел Кершо.

– Похоже, он взял их отсюда. На них та же земля.

– И что, кирпичи приличные? Он мог за них что-нибудь выручить?

– Пожалуй, да. – Джайлз аккуратно забрался на водительское место. – Ну и грязища здесь!

– Как это произошло? – спросил Мэй, обследуя покрытые затвердевшей грязью шины грузовика. – Коупленд работал в яме, ее задняя стенка стала оседать, из-за чего грузовик потерял устойчивость, качнулся влево и вывалил кучу земли с кирпичами?

Артур саркастически фыркнул в знак несогласия.

– А что тогда?

– Даже если бы было достаточно слегка поколебать равновесие машины, чтобы земля посыпалась из ее кузова, это происходило бы достаточно медленно, и парень успел бы выбраться. И потом, посмотри сюда. – Брайант подвел коллег к кузову и стукнул палкой по заднему его борту. – Разве он болтается? Нет, потому что закреплен. Он не может распахнуться только потому, что грузовик накренился, иначе это происходило бы каждый раз, когда машина поднимается по крутому холму. Надо снять защелку, а для этого необходимо поднять кузов.

Он вернулся к кабине.

– Видишь вот это? – Он указал на большую красную кнопку на панели управления. – Даже если предположить, что Коупленд не выключил мотор, кому-то пришлось бы поднять кузов и открыть задний борт. Знаешь, как разгружают такие машины? Пока кузов наклоняется, груз ненадолго задерживается, а потом падает огромной лавиной. Представь себе: Эллиот стоит по пояс в яме, выковыривая ценные кирпичи. Он стоит нагнувшись или отдыхает, опершись на лопату. Какофонии дождя и грома хватает с лихвой, чтобы заглушить звук поднимающегося кузова. Услышав более знакомый шум, Коупленд поднимает голову. Его сапоги увязли в жиже, не давая ему бежать. Бетон и кирпичи обрушиваются на него смертельной стеной. Что и говорить, грязевые оползни то и дело убивают людей. Видел, какая у него рана на шее? Хорошо еще, если все кончилось быстро.

– Ты сам-то понимаешь, что говоришь? – спросил Джон. – По-твоему, кто-то забрался в кабину и нажал на кнопку?

– Да, – подтвердил Брайант.

– Но ее же наверняка надо держать нажатой, пока кузов поднимается, – в целях безопасности. Стоит убрать руку, и поршни опустятся. Уверен, что здесь еще и предупредительный сигнал есть.

– Что ж, проверь, – предложил Брайант.

– Позвольте, я это сделаю – чтобы не стереть отпечатки пальцев. – Кершо потянулся к ключу зажигания и осторожно повернул его. Запустив мотор, он попытался поднять поршни кузова. – Никакого сигнала, – констатировал он. – Может, раньше был… Похоже, эта колымага уже много лет не проходила техосмотра. – Джайлз приметил на полу пустую бутылку виски.

– Но что же заставило его работать в такую грозу? – спросил Мэй.

Напарник не ответил – он уже заковылял прочь под дождем, и его плащ раздувался и опадал, точно крылья плененной летучей мыши.


Кожаный диван Хизер был холодным и скользким, как лягушка. Подруги сидели бок о бок, выслушивая вопросы Мэя. Приближалась полночь. Хизер явно беспокоилась и поглядывала в окно, как будто ожидая снова увидеть происшедшее.

– Хорошо бы нам определиться со временем, – сказал Джон. – Мисс Оуэн, когда вы сегодня зашли к миссис Аллен?

– Наверно, около семи. Я не хожу в гости между половиной восьмого и восьмью – из-за «Улицы Коронации».

– Стыдно сказать, но я тоже смотрю сериалы, – призналась Хизер.

– Мы решили выпить, но дома ничего не оказалось, вот я и предложила сходить в магазин.

– Это случилось, как только вы пришли или чуть позже?

– Позже. Думаю, примерно в двадцать минут восьмого.

Калли была заинтригована: она так привыкла к телевизионным следователям, которые кричат на свидетелей, что неформально-цивилизованная манера Мэя ее почти разочаровала.

– Вы не знали, что мистер Коупленд работает на противоположной стороне улицы?

– Кажется, он находился там со вчерашнего дня, – ответила Хизер. – Впрочем, меня это мало интересует – у Бондини вечно что-нибудь происходит.

– Это правда, я тоже его видела, – поддержала ее Калли.

– Простите, а Бондини – это кто?

– Братья Бондини – хозяева строительного магазина, – объяснила Хизер. – Я выглянула из окна и посочувствовала Эллиоту, что ему приходится работать в дождь.

– С ним был кто-то еще, – добавила Калли.

– Вы узнали этого человека? – спросил Мэй.

– Мне не удалось его разглядеть, – сказала Хизер. – Но это явно был мужчина. Похоже, они спорили.

– Почему вы так решили?

– Не знаю, может, они просто разговаривали, но в их позах было что-то…

– И что случилось потом?

– Я пошла в магазин, – ответила Калли.

– И вы прошли мимо мистера Коупленда?

– Нет, по другой стороне улицы. Его сторона была почти затоплена. Сточные трубы забились.

– И вы не оглянулись на него?

– Кажется, нет. Уже через пару минут я оказалась на другой улице.

– А куда вы ходили?

– Да в супермаркет на углу. Там была небольшая очередь, так что пришлось подождать. Потом я расплатилась и пошла обратно.

– Как вы думаете, сколько времени прошло с момента вашего ухода до вашего возвращения?

Калли вспомнила, как выбирала вино и водку.

– Может, минут десять. Но едва я вернулась на нашу улицу, как поняла – что-то случилось.

– Как вы это поняли?

– Там, где работал Эллиот, теперь была гора земли и камней. Я подумала, что он просто наскоро засыпал яму, но это казалось маловероятным – зачем он тогда ее выкапывал? Помню, я подумала, что он скорее всего вырыл яму, чтобы залить туда бетон или еще что-то – ну, чтобы строительный магазин мог расширить свои владения. Но на всякий случай я решила подойти поближе. Повсюду была грязь, и мне не хотелось портить туфли. И тут я увидела его руку, торчащую из земли…

– Мне жаль, – вероятно, вы пережили ужасные минуты.

– В сущности, нет, – призналась Калли. – Было странное чувство, что все это не по-настоящему.

Мэй удивился такой искренности:

– Миссис Аллен, вы сказали, что видели, как это произошло.

– Я не сидела у окна – так, выглянула несколько раз. Шел очень сильный дождь. Мало что было видно. Потом я заметила, что кузов грузовика поднялся и земля из него вывалилась. Я не знала, что произошло с Эллиотом.

– И вы не вышли, чтобы это выяснить?

– Я была босиком. И потом, с чего мне вдруг выходить? Наверно, я просто предположила, что он закончил работу и сидит в грузовике или просто ушел домой из-за дождя. В общем, ничего другого мне и в голову не пришло.

Хизер сидела, повернувшись к окну и боясь пошевелиться. Если бы собеседники посмотрели ей в глаза, они бы поняли, что она лжет. Она все видела: лавину земли, хлынувшую на несчастного, бетонные блоки, повалившие его сперва на колени, а потом и лицом вниз. Она должна была броситься на помощь, но не могла сдвинуться с места. Зрелище быстро наполняющейся ямы было потрясающим, завораживающим.

Она слышала, как Калли открыла входную дверь и испуганно позвала на помощь. Нет, не могло быть и речи о том, чтобы сказать им правду…

– Итак, мисс Оуэн, вы вернулись сюда… – прервал молчание Джон.

– Я почти бежала, так торопилась.

Мэй обратил внимание, что ковер в гостиной все еще сырой и заляпан грязью.

– Вернемся к человеку, который, по вашим словам, спорил с покойным, – попросил он, замечая, что обе женщины неловко заерзали. – Вы же знаете, мы не такие, как обычные полицейские. Можете говорить все, что хотите. Я не записываю за вами дословно.

– Я его как следует не разглядела, – сказала Хизер.

– Но у вас наверняка есть предположения, кто это.

Ответа не последовало. Никто из женщин не хотел навлечь подозрения на невиновного, но Мэй не сомневался, что сами они кого-то подозревают.

– Послушайте, миссис Аллен, мы не собираемся бежать и кого-то арестовывать, исходя из ваших предположений. К тому же никто не обвинит вас, если вы ошиблись. Мы просто действуем методом исключения. В настоящее время у нас нет свидетельств о том, как этот джентльмен лишился жизни, а потому нам очень трудно узнать правду. Дождь весьма успешно разрушил место преступления. В общем, если у вас есть что нам рассказать, обещаю, что мы отнесемся к вашей информации с крайней осторожностью.

Молчание. Детектив вздохнул:

– Большая часть убийств раскрывается именно благодаря свидетельским показаниям. Не с помощью анализа ДНК или случайно найденных волокон – это все дополнительные факторы. Я вас очень прошу: скажите, кого предположительно вы видели.

Хизер какое-то время грызла ноготь, а потом наконец вынула палец изо рта.

– Думаю, это был Рэндалл Эйсон, – призналась она, поглядев на Калли в расчете на поддержку.

Тем временем стихии за окном, видимо, сговорились по очереди демонстрировать свою силу: едва начал стихать дождь, как с новой силой взревел ветер.

21 Мутные воды

– Нынешние дорожные условия можно охарактеризовать только одним словом – ужасные, – пропищала Хилари, ведущая прогноза погоды на «Скай уан». – В Кенте и Суссексе ожидаются наводнения, а с юго-запада надвигается очередной циклон. Совет от «Автомобильной ассоциации»: если вы собрались куда-то ехать, лучше останьтесь дома.

Внезапно она сложилась пополам и исчезла, поскольку в маленьком, встроенном в стену телевизоре со щелчком пропал сигнал. Освальд Финч с отвращением швырнул телевизионный пульт на свой прозекторский стол:

– Глупая баба! Не могу поверить, что дождь в Англии становится сенсацией.

– А я не могу поверить, что ты все еще здесь, – отозвался Брайант, поглядев на часы.

– Я тоже. Я ведь должен был уйти на пенсию пятнадцать лет назад. – Старый патологоанатом со скрипом поднялся с кресла и пожал Брайанту руку. – Я мог бы проводить остаток дней в рыбацком домике с видом на Ла-Манш. Он уже куплен и оплачен, но чувствую, он уйдет под воду, прежде чем я туда доберусь. Я застрял здесь, и в этом, чтоб тебе пусто было, виноват ты.

– Не знаю, что ты имеешь в виду.

– Ты отлично знаешь, что министерство внутренних дел не может платить молодым лаборантам нормальную зарплату, потому что не в состоянии приобрести для них современное оборудование, а ребятки не могут работать со старьем, вот меня и шантажируют, заставляя остаться.

– Тут курить можно? – спросил Артур, вытаскивая трубку из верхнего кармана.

– Нет, нельзя. Тебе понадобилась моя помощь посреди этой чертовой ночи. Ты прекрасно знаешь, что они согласны прибавлять мне пенсию только в том случае, если я два дня в неделю работаю на тебя. Таким образом, вместо того, чтобы наслаждаться свежим воздухом, я травлюсь формальдегидом и зарабатываю ревматизм, сидя в сыром кэмденском подвале два раза в неделю.

– Я думал, вам дают новое здание. – Брайант с отвращением огляделся.

– О да, – фыркнул Финч. – Правда, мне до этого не дожить. Дело могло бы выгореть, если бы ты не довел всех до белого каления, взорвав собственный кабинет.

Эта часть морга находилась в старом школьном спортзале. Там, куда раньше приходила молодежь Кэмдена, чтобы потренироваться, теперь были только ушедшие души, ждущие, когда их материальную оболочку вскроют для исследования.

– Ладно тебе, старый нытик, сыграем лучше в баскетбол. – Артур показал на стальное кольцо, все еще прибитое к дальней стене.

– В моем возрасте попытка встать со стула уже становится событием олимпийского масштаба. – Финч с тоской покосился на кольцо. – Единственное, что мне теперь по зубам, – это пончики. Помнишь, когда-то я занимался бальными танцами? Сейчас даже туфли не надеть.

– Надеюсь, эта слабость не перекинулась на твои мозги, – довольно грубо вставил Брайант.

– Полагаю, ты здесь по поводу мистера Коупленда, – пропуская мимо ушей последнее замечание, сказал Освальд.

– Это он там в углу? – энергично поинтересовался Артур.

Финч подвел его к блестящему металлическому контейнеру, по форме напоминающему огромную коробку для фаст-фуда.

– Вот что дает мне твое начальство вместо стерильной лаборатории. Эти ящики предназначены для полевых условий и чертовски неудобные. Приходится залезать на табуретку, чтобы взяться за края, а Они вдобавок острые. Смотри.

Брайант забрался наверх вслед за патологоанатомом и заглянул в лоток. Перед ним лицом вниз лежал тучный белый мужчина. Синяки лиловели на его пояснице, как раздавленные цветы. Черный ушиб в складках шеи расцвел рваными малиновыми лепестками.

– Я хотел вскрыть ему шею до твоего прихода, но официанты сверху все время таскают мои инструменты, – пожаловался Освальд. – Вчера они взяли мой резец для черепа, чтобы вскрыть банку маринада. И вообще – почему я здесь один? У меня есть только лаборант на полставки, но нет помощника по вещдокам. Ни записей, ни видео – ничего. Фотографа и свидетеля-полицейского я должен делить с городской полицией, хотя мне и обещали дополнительные ставки. – Он машинально щелкнул труп указательным пальцем. – У патологоанатома времен Джека-потрошителя было куда больше технических возможностей. Должен сказать тебе, Артур, в последние несколько лет у меня заметно поубавилось веры в систему. Когда мы решаем, что какие-то заблудшие души должны быть изолированы от общества, начинается такая тряска, что мы счастливы, если удается найти суд, который согласен упечь их за решетку. Когда доктора проверяют заключенных на предмет пяти основных признаков психических отклонений – расстройство личности, психоз, невроз, нарко- и алкогольная зависимость, – в лучшем случае один из десяти обследуемых может считаться психически здоровым. В тюрьмах сидят более семидесяти тысяч человек, а это значит, что более пяти тысяч из них функционально психотичны. И каждый раз, когда вы ловите очередного преступника, проблем только прибавляется.

– Ты прав, Освальд, нам надо просто оставить их на воле, чтобы поубивали друг друга. Ты видел заголовок в «Кэмден нью джорнал» на этой неделе? «Ямайские хулиганы сожгли малыша». Странно, что матери до сих пор не додумались дежурить у школы в бронированных машинах.

– Твой сарказм ни к чему.

Быстрым движением скальпеля Финч рассек шею Эллиота Коупленда, обнажив травму основания черепа.

– Посмотри-ка сюда. Не правда ли, жуткая трещина? И такая здоровенная. Первый и второй шейные позвонки сломались, передний и задний туберкулы раздробились, значит, удар был слева. Масса разрывов миофибриллы, довольно очевидных. Удар нанесен большим плоским камнем?

– В общем, да, – подтвердил Брайант. – Кроме прочего, там был кусок тротуарной плитки.

– Гм… Полагаю, под тяжестью этого камня он и упал. Нос сломан. Типичный несчастный случай на производстве, разве что у него нет синяков на голенях – то есть приземление было мягким. Он явно работник физического труда, судя по состоянию его рук. Джон позвонил мне и объяснил насчет синяков. Сначала я думал, что покойника убило одним ударом, но это еще до того, как я его почистил. Рот и нос оказались наглухо забиты землей.

– Ничего удивительного. Коупленд упал лицом в яму, заполненную грязью.

– Дело не в этом, старина. Он сделал глубокий вдох уже после удара. Помнишь ужасную трагедию в Аберфане, когда гора угля погребла под собой школу в Уэльсе? Так вот самое чудовищное в этой истории – угольная пыль. Она хлынула, как вода, и те, кто выжил при обрушении школы, задохнулись. Так и здесь. Образовавшие суспензию мелкие частицы сажи, глины, песка, растительных остатков и не подверженных биологическому разложению субстанций вроде гранул полистирола хлынули Коупленду прямо в горло. Он не смог подняться из-за тяжести, придавившей его к земле, а потому захлебнулся. Жуткая смерть, но, по крайней мере, быстрая. Я сделал стандартное обследование внутренних органов: судя по состоянию печени покойного, он был алкоголик, и это ослабило прочность его кровеносных сосудов. Его желудок набит полупереваренной пиццей, высокое содержание соли – пьяницы любят соленое. Я только не понимаю, почему он здесь. Обычно ты вытаскиваешь меня из постели из-за убийств.

– Но это как раз и есть убийство, – сказал Артур, ища, что бы такое съесть. В конце концов он нашел у себя в плаще упаковку конфет «Лав хартс». – Он стоял позади грузовика, сбросившего свой груз. Что-нибудь противоречит этой гипотезе?

– Пожалуй, нет. Разве что… – Освальд с минуту подумал, в растерянности положив руку на восковую спину Эллиота. – Это ведь не очень надежный способ убийства, не правда ли? Здесь нужна гарантия, что жертва стоит именно там, куда преступник рассчитывает нанести удар.

– Я уже думал об этом, – признался Брайант. – Больше всего меня волнует аспект преднамеренности. Насколько нам известно, у него ничего не украдено. Лонгбрайт делала обыск у него дома и уже нашла кошелек. Это убийство не из тех, что планируются заранее. То есть преступление совершил тот, кто поджидал удобного случая нанести Коупленду удар.

– Неблагополучный район, да?

– В общем-то нет. Улица довольно пустынная – не считая местных жителей, по ней мало кто ходит.

– Тогда я бы на твоем месте их и допросил, – сказал Финч, вытирая руки и делая шаг назад, чтобы полюбоваться своей ювелирной работой.


Когда на следующее утро Мэй постучался в дверь Эйсонов, Балаклава-стрит поблекла от тумана.

Гостиная казалась демонстративно вылизанной и явно служила только для приема гостей. Эта старомодная особенность была вполне в духе улицы – и в духе Эйсонов, выходцев из Карибского региона в третьем поколении, почитающих традиции предков. Кайла Эйсон готовила завтрак, пока дети проворно рубились в «Нинтендо», игнорируя приглашения к столу. С приходом детектива атмосфера в доме немного изменилась: дети попритихли, а Кайла углубилась в какое-то занятие на кухне. Мэй заметил, что Рэндалл Эйсон скептически смотрит на появление гостя, но ему было необходимо как можно скорее взять свидетельские показания, к тому же Хизер Аллен уверяла, что видела Эйсона на пустыре.

– Думаете, здесь какая-то связь, да? – спросил Рэндалл. – Между Коуплендом и этой старухой Сингх?

– У нас нет оснований так думать, мистер Рэндалл.

– У нее были индийские корни. Тамсин Уилтон говорила, что ей посылали оскорбительные письма. Вам надо искать расиста, а не тратить время попусту, допрашивая темнокожего.

– Мистер Рэндалл, если вы не в курсе, то через улицу от вас живут египтяне, в соседнем доме – большая эфиопская семья, на противоположной стороне – однополая пара, а в конце улицы – южноафриканские студенты-медики. Такая вот обычная лондонская улица, и, полагаю, вам не следует разыгрывать расовую карту. Мой визит никак не связан с вашим происхождением. Я здесь потому, что один из соседей опознал вас вчера на месте преступления.

Комнату окутало гробовое молчание. Мэй ощутил перепад температуры. «Черт, отупение Брайанта отражается и на мне», – упрекнул он себя.

– Что значит – опознал меня?

– Говорят, вы о чем-то спорили или, по меньшей мере, беседовали с покойным.

– Ложь! Я не обязан это выслушивать. Небось это вам чертов риелтор сказал? Да какое он имеет право наговаривать…

– Будьте рассудительны, мистер Рэндалл, и помогите мне отвести от вас подозрение. Прежде всего, не думайте о том, кто вас видел, – это не играет никакой роли. Если учесть расстояние и погодные условия, станет ясно, что человек мог ошибиться. Вам остается только сказать, где вы были, чтобы опровергнуть его слова.

Когда Эйсон посмотрел на жену, Мэй понял, что он в затруднении.

– В чем дело? – спросил детектив.

– Я был дома. – Еще один быстрый взгляд, как будто Эйсон искал молчаливой поддержки у жены. – Но я с ним говорил.

– Когда он работал под дождем?

– Ну да. Я как раз возвращался домой и увидел, что он копает землю, но мы не спорили. Я только спросил его, почему он работает в такую паршивую погоду.

– И что он ответил?

– Что хозяева строительного магазина приплачивают ему, чтобы он быстрее закончил.


Братья Бондини были одеты в похожие синие спецовки и напоминали итальянских акробатов. Мэй не удивился бы, если бы один из них проделал сальто и приземлился на плечи другого с криком «оп-ля!». Они вышли из магазина, вытирая руки тряпками и неосознанно повторяя движения друг друга.

– Продажа строительных товаров, верно? – прокричал Джон сквозь какофонию молотков.

– Да – и производство.

– И что вы здесь производите?

Бондини № 1 сунул руку за пазуху своей спецовки и достал оттуда сделанную под мрамор шариковую ручку.

– Традиционные ремесла, дружище. Взгляните на колпачок. Видите металлическое кольцо на нем? Это мы делаем.

– Кованые подставки для чайников, – проревел Бондини № 2.

– Рамы для витражей. Ящики для цветов. Трубы для ванных. Садовую мебель. Кучу всего. Зайдем внутрь.

В магазине царила опасная активность. Молодые подмастерья – трое или четверо, трудно было сказать, сколько на самом деле, потому что носились они как угорелые, – в облаках опилок выскакивали из кладовок и выныривали из люков в потолке, груженные лотками с остывающим металлом, острыми как бритва кусками стали, огромными листами стекла, занозистыми сосновыми брусками, сверкающими сверлами и лезвиями. Мэй осторожно продвигался между электропилами и оборудованием для чеканки жести, стараясь не напороться на острие. Мимо проковылял юноша, почти мальчик, – из кое-как перевязанной руки сочилась кровь.

– У нас полно срочных заказов, – объяснил Бондини № 2. – Крупные супермаркеты – размеры прибыли скромные, но мы берем количеством. Эй, Даррен, смотри, что делаешь! – Последнее замечание было адресовано юнцу с выбеленными и заплетенными в косички волосами, склонившемуся над токарным станком. – Вечно у него волосы попадают в станок. Говоришь ему, говоришь…

Станок расщепил древесину, и щепки полетели во все стороны, грозя поранить окружающих. Никто не носил защитных очков и не соблюдал никаких других мер безопасности.

– Почему вы приплачивали Эллиоту Коупленду, чтобы он быстрее закончил? – сквозь грохот прокричал Мэй.

– Вы видели, что там творится? Все перекопано. В четверг нам привезут бетонные сваи, а в субботу – новое оборудование для высекания штампом. Куда мне все это девать? Я и сказал, что заплачу ему за полторы смены.

– Вы расширяете свои владения, – сказал Мэй. – А разрешение у муниципалитета вы получили?

– Не будьте занудой, дедушка, ксивы у меня в порядке. Гребаный муниципалитет – шайка жуликов, а эта территория и так наша, верно? Мы всего лишь превращаем часть пустыря в парковку и расширяем гараж, но почему-то должны платить за это муниципалам. Гребаная кэмденская мафия, «Объединенный банк взяточников». Не смешите. С меня бы в Палермо столько не содрали. Они же все мошенники, верно?

– А с мистером Коуплендом у вас были проблемы? Вы с ним часто разговаривали?

– Не-а, отличный работник. Жена от него ушла – он попивал, но такие парни всегда киряют, верно? Брат считает, что он и тогда набрался.

Только Бондини № 1 открыл рот, как кто-то с грохотом швырнул кусок стекла в мусорное ведро.

– А то! Это как же надо набраться, чтобы вывалить на себя кучу щебня, которую сам же и нарыл, а?

Детектив решил не тратить времени на объяснения, почему Коупленд не мог сам обрушить на себя груз.

– А друзья у него были? Кто-нибудь приходил с ним поболтать?

– Не-а, он был настоящий одиночка. Все по своей бабе тосковал. Никогда его ни с кем не видели.

Оба брата покачали головами.

– Что ж, спасибо, что нашли для меня время, – сказал Мэй. – Я позвоню, если потребуется ваша помощь. – Он остановился у выхода. – А еще кто-нибудь из местных у вас бывает?

Сквозь клубы пара было видно, что братья совещаются.

– Карибский парень в дорогих костюмах, – произнес наконец Бондини № 1. – Он довольно часто сюда заходит.

– Зачем?

– Покупает дерево для полок. И стекло ему нужно было разрезать.

– Не припоминаете, когда он в последний раз приходил?

– Позавчера, что ли? – Братья еще посовещались. – Точно, во вторник.

– Кто-нибудь еще?

Вдыхая запах свежераспиленного дерева, детектив вспомнил о сарае в саду, где его отец работал до войны.

Братья обменялись взглядами – каждый из них ждал, чтобы первым заговорил другой.

– Есть тут один парень, Аарон, еврейчик, – выдал наконец Бондини № 2. – Он живет дальше по улице.

«Партнер Джейка Эйвери», – вспомнил Мэй.

– Он тоже покупал древесину?

– Не-а.

– Тогда зачем он приходил?

Здесь крылось что-то, чего Джон не улавливал. Он бросил взгляд на магазин и вдруг все понял:

– У него тут друг?

– Да, бывает, он заходит к Маршаллу. Эй, Маршалл! – Бондини № 2 явно не одобрял своего подчиненного.

Мэй посмотрел на мускулистого юношу, который поднял голову при упоминании своего имени. «Так, – подумал он, – вода становится еще мутнее». Тут у него зазвонил мобильник.

– Джон, полагаю, тебе надо вернуться как можно скорее, – сказал Брайант. – Твой друг мистер Гринвуд снова начал действовать.

22 Грезы о воде

– Ненавижу ездить с тобой на этом драндулете, – заявил Мэй, встревоженно глядя на ржавый желтый «мини-купер». – Не понимаю, чем тебя не устраивал твой старый «ровер»?

– Он начал сам собой управлять, – загадочно произнес Брайант. – В один прекрасный день механик сказал, что впервые видит машину, провалившую техосмотр по всем пунктам. Он говорил, что просто глазам своим не верит. Тогда-то мне и пришлось пересесть на «Виктора».

«Мини-купер» был приобретен в самый разгар хипповой эпохи: его крышу по-прежнему венчал узор из алых маргариток. Благодаря ядовитой расцветке автомобиль заметно выделялся среди своих товарищей в автопарке на Морнингтон-Кресент. Брайант поддел переднюю дверь зубчатым лезвием сырного ножа, который носил с собой именно для этой цели.

– Ты знаешь, что это холодное оружие?

– И как я могу пустить его в ход? – поинтересовался Брайант. – Угрожая кому-нибудь с помощью кусочка «Дольчелатте»?[28] – Он держал дверцу машины открытой. – Давай, это вполне безопасно.

– Нет уж, спасибо. Ты нас чуть не угробил на днях, когда пытался перехитрить одностороннее движение в Воксхолле.

– Но они все там поменяли и никому не сообщили.

– Помнится, ты выехал на тротуар.

– В наше время поди разбери, где он начинается.

– Обычно это та часть дороги, где идут пешеходы. Нет уж, Артур, сегодня поедем на моей машине.

Мэй вынул ключи, и его блестящий «БМВ» цвета графита призывно пискнул.

– Отлично, мы будем похожи на кэмденских наркодилеров. Я и не думал, что ты пользуешься этой машиной.

– Сегодня – да. А ты не кури вот это в моем автомобиле. – Джон вынул трубку у Артура изо рта и засунул ее к нему в карман. – Так куда мы едем на этот раз?

– Беверли-Брук.

Брайант стал с нарочитой театральностью располагаться в кресле пассажира.

– Речь идет о певице сороковых годов? – поинтересовался Мэй.

– Еще об одной подземной реке. Она протекает от Чима и Ричмонда в Барнз, потом через Рейнз-Парк и огибает Уимблдон-Коммон.

– Путь неблизкий.

– Говоришь как настоящий горожанин.

Детективы почти никогда не покидали Лондон. В пустоватой современной квартире Джона в Сент-Джонс-Вуд царила меланхоличная атмосфера ночного аэропорта. Только в комнате, где стоял компьютер, были следы обитания. В этом плане Мэй жил, как тинейджер.

После городской суматохи Рейнз-Парк выглядел не столько безлюдным, сколько заброшенным. Район казался тихим и заторможенным, словно человек, которого ударили пыльным мешком. Здесь были только ряды кирпичных домов, исписанные граффити магазины и скудные зеленые изгороди.

Они не собирались заезжать так далеко, но Брайант напутал с дорожными указателями.

– Кто-то здорово повозился сгазонокосилками, – заметил он. – Ты только посмотри на эти сады. Рядом с моим домом таких аккуратных квадратных кустов сроду не бывало. Все, что у нас есть, – это облезлые старые платаны с полиэтиленовыми мешками на верхних ветках и дворы, забитые коробками из «Макдональдса».

– Но у тебя никогда не было сада.

– Был – у моей матери в Бетнал-Грин. Мы держали кур в бомбоубежище Андерсона,[29] выращивали настурции, у нас была черепаха. Настоящий сад, где папа мог спокойно разбирать мотоцикл. А здесь все по-другому.

Брайант не ошибся. Здесь даже воздух был чище, – по крайней мере, в нем не клокотали фторуглероды. В Уимблдоне детективы попали в окружение джипов и машин размером с грузовик, на которых колесили зажиточные многодетные семьи, никогда не заезжавшие дальше «Теско» или своих девонширских гнездышек. Значки программы «Сторож соседского дома» на окнах фасадов, никакой уличной активности, кроме как в супермаркете, ни единой души, кроме собачницы – неизменной старушки в шляпке «лакричное ассорти» и перчатках в тон.

– По мнению Лонгбрайт, люди, всю жизнь прожившие на окраине, не знают правил общения, потому что никогда не заговаривают с чужаками, – заметил Брайант.

– Это перебор.

– Не знаю, не знаю. Вот у жителей Балаклава-стрит явные сложности в общении со мной.

– Артур, сложности с тобой возникают у всех. Ты пугаешь людей.

– Чепуха. В последнее время я стал приятным во всех отношениях. Шутка сказать, я почти не злюсь на сотрудников, присланных к нам Стенли, – даже на таких неандертальцев с отвисшей челюстью и слюной изо рта, как Бимсли.

Старший офицер Стенли Марзден был связующим звеном между детективами и правительством. Предполагалось, что он действует беспристрастно, но зарплату ему платило министерство внутренних дел. Все знали, что он играет в бильярд с Раймондом Лэндом, но при этом ходит на матчи «Арсенала» с сержантом Карфаксом, на редкость неприятным офицером городской полиции. Карфаксу четырежды отказывали в повышении, и в своих неудачах он решил обвинить Брайанта. Неудовольствие в полицейских кругах по поводу особого статуса, предоставленного Отделу аномальных преступлений, сохранялось, но в большинстве случаев выручали такт и неистощимое терпение Мэя. Его любили даже враги. А вот Брайанту, напротив, достаточно было снять трубку, чтобы рассердить любого, кто находился на другом конце провода.

По дороге Брайант читал карту с большим трудом, – по его словам, у него от этого болели глаза, и Мэю приходилось то и дело останавливаться, чтобы самому проверить координаты движения.

– А я тут переписывал твои записи. – Брайант достал книжечку в оранжевом переплете из венецианской кожи и передал ее напарнику. – Я подумал, если уж мы должны предоставить Раймонду отчет, пусть он будет хотя бы увлекательным.

Мэй подождал, пока можно будет остановиться на красный свет, и нетерпеливо пролистал страницы.

– Ты не можешь это переписывать, Артур. Это свидетельские показания, а не стихи. – Он бросил на Брайанта недовольный взгляд.

– Я только добавил кое-какие впечатления.

– Будь любезен, держи свои впечатления при себе.

– Но я всего лишь думал о Балаклава-стрит. Сперва утонула старая дама, потом мужчина был погребен заживо. Здесь есть соответствие, правда?

– Артур, что нам делать с этим соответствием, если у нас нет мотива? У погибших ничего не украли. Немотивированные убийства случаются в каждом районе, но когда два из них происходят на одной улице и в один месяц, велик соблазн найти между ними связь. В этом районе распространена уличная преступность, связанная с наркотиками, но это явно другой случай. Я бы признал эти смерти случайными, если бы мог понять, как они произошли. В сущности, что у нас есть? В случае с Эллиотом Коуплендом – свидетель и подозреваемый, но из этого следует только одно: Рэндалл Эйсон, возможно, был на месте преступления. Думаю, эта дамочка, Аллен, на самом деле видела, как погиб Коупленд, но даже не попыталась ему помочь, и ей стыдно в этом признаться. Она решила – пусть тело обнаружит ее подруга, когда будет возвращаться из магазина.

– Возможно, надо снова опросить соседей. Мне все кажется, ты что-то упустил.

– Где это мы, Артур?

– В Барнз-Коммон. Почти на месте.

– Тогда за каким чертом мы проделали такой путь до Рейнз-Парка?

– Не спрашивай меня. Ты же за рулем.

– Но ты указываешь путь. Дай-ка сюда. – Мэй взял карту. – Год издания – тысяча девятьсот пятьдесят восьмой. Ты что, вообще ничего не выбрасываешь?

– А я люблю старые вещи. Это куда лучше, чем жить в квартире, похожей на автосалон.

Напарники пререкались почти машинально, но этот обычай, по крайней мере, способствовал эволюции их взглядов.

«БМВ» с рычанием остановился возле реки. Мэй провел пальцем по карте, проследив, где ручей впадает в реку. Он выглянул из окна. Вдоль реки была установлена низкая бетонная дамба.

– Что ж, кажется, мы на месте, но где же Гринвуд?

– Вон там. – Брайант указал на черный «ягуар», припаркованный возле приземистого дома с заколоченными окнами. – Машина Джексона Убеды.

Это было промышленное здание, викторианская коробка без прикрас – таких в городе великое множество.

Детективам не пришлось долго ждать. Четверть часа спустя Убеда появился на пороге дома в сопровождении Гринвуда. В дверном проеме Мэй успел разглядеть какое-то оборудование для откачки воды. На полу валялись толстые гибкие трубки.

– Да что же они, черт побери, затевают? – громко спросил Джон.

– Возможно, собрались осушить ручей, – предположил Артур.

– Но они уже на четвертой по счету подземной реке. Неужели они пытаются осушить целую систему? Как нам поступить?

– Ты пойдешь и прицепишь свою электронную штуковину, и мы будем ждать. – Брайант поглубже уселся в кресло пассажира, его шляпа съехала вниз и соприкоснулась с воротником, полностью закрыв лицо детектива.

– Знаю, что это глупо, но я представил себе такую картину: подвал Рут наполняется водой, хозяйка тонет, а потом вода исчезает так же внезапно, как появилась. Конечно, когда мы пришли туда, все было сухо, но эта мысль меня не оставляет. Образы, связанные с водой, – отражения наших мечтаний. Например, если человек грезит об озере, значит, он находится с собой в ладу. Если же ему видится бурное море или он мечтает утонуть, это свидетельствует о психологическом дисбалансе. По словам брата, Рут преследовали расистские послания, которые она неизменно уничтожала. Что если она решила лишить себя жизни таким вот странным способом?

Брайант часто поступал именно так, увязывая идеи, увлекавшие его за пределы рационального. Для него прошлое и настоящее, факт и фантазия объединялись непостижимым образом, но порой такие связи можно было обнаружить, следуя заброшенными тропами. Мэй привык иметь дело с беспорядочными мозговыми импульсами напарника, а вот другие коллеги реагировали так, словно им сообщили, что в их работе допустимо колдовство.

Мэй полагался на свои формы колдовства вроде приборов, выданных ему научно-исследовательской командой городской полиции еще до того, как они были официально рекомендованы для использования. Ничто из его арсенала не могло удержать ученого от искушения, зато крошечный приемник системы «Bluetooth», прикрепленный к машине подозреваемого, был способен уловить хотя бы часть разговора. Мэй подождал, пока Убеда с Гринвудом вернутся на фабрику, после чего пошел к их машине, оставив напарника следить за обстановкой. Полчаса спустя Артур и Джон смогли услышать разговор злоумышленников.

– По-моему, пришло время побеседовать с мистером Убедой, – отрывисто сказал Брайант.

– Думаешь, нам надо с ним встретиться?

– Нет, лучше поручить это Лонгбрайт. Привлекательной женщине проще разговорить мужчину средних лет, который водит «ягуар». Привет, Дженис, это ты? – Артур имел привычку кричать, общаясь по мобильнику. – Как насчет того, чтобы принарядиться и кое-что выведать у одного типа? Вообще-то хорошо бы сегодня, потому что мы знаем, где он собирается быть. Надо просто подпоить клиента и немного с ним пококетничать, ладно?

– Это сексизм, – возмутилась Лонгбрайт, – и к тому же провокация уголовного преступления.

– Чушь собачья! Разве ты вспоминаешь о сексизме, когда мужчина приглашает тебя на ужин, а? Ты рассуждаешь о равноправии, но, когда приносят счет, вдруг вспоминаешь о женственности.

– Мне это отвратительно. Я никогда не говорила о равных возможностях.

– Нет?

– Нет, конечно. Я всегда считала, что женщины и должны быть у руля.

– Так ты это сделаешь?

В трубке послышался глубокий вздох:

– А деньги на обмундирование?

– Ладно, но, пожалуйста, не безумствуй.

– И где он сегодня будет?

Артур заглянул в свои записи:

– В стриптиз-клубе на Тотнем-Корт-роуд.


Пришла первая открытка – с амстердамским штемпелем. Само собой разумеется, на ней был запечатлен горбатый мостик над каналом болотного цвета. На об ратной стороне значилось: «Первая остановка в Голландии, а в конце недели лечу в Стамбул. Это ради нас обоих. Надеюсь застать тебя по возвращении. Можешь писать на мой электронный адрес. С любовью, Пол». Текст казался странно обезличенным, совсем не в его стиле. Даже почерк изменился. Калли проверила, высохла ли краска на каминной полке, и поставила туда открытку, гадая, сколько еще таких открыток она получит, каким большим станет расстояние между ними и сколько времени пройдет, прежде чем он вообще перестанет писать.

Дождь в очередной раз придал улице некую бестелесность. Как сказала ведущая прогноза погоды, эта осень обещала стать самой дождливой за всю историю наблюдений. На прошлой неделе шлюзы на Темзе приходилось открывать рекордное количество раз. Что ж, по крайней мере, у Калли была работа: снимки для рекламы мобильных телефонов и средств для мытья пола. Она заметила, что ее имидж начал меняться – вместо привычного образа «соседской девчонки» ей стали предлагать роли «мамочек», – и решила сделать короткую стрижку. Хватало дел и помимо съемок. Дом требовал внимания. Она училась сама разбираться в электропроводке, сантехнике и отделке, но понимала, что со сломанным шифером на крыше ей не справиться. Первый и второй этаж были перекрашены в бодрые цвета, что сделало комнаты светлее, а вот за цокольный этаж и заднюю часть дома Калли еще не принималась. Она нашла под лестницей картонную коробку с предметами, принадлежавшими Рут Сингх, но, поскольку брат покойной уехал, передавать их было некому.

Калли спустилась на кухню и набрала воды в чайник.

После смерти Эллиота Коупленда Хизер стала еще более неуравновешенной и возбудимой. Она явно мучи лась из-за своего тогдашнего бездействия. Неужели в ней заговорила совесть? Калли хотела ее утешить и убедить, что тот случай не должен стать помехой их дружбе. Что касается самой Калли, то образ заживо погребенного не тревожил ее снов. Она не давала волю воображению, к тому же ей уже случалось видеть смерть: ее отец, автокатастрофа, умирающий друг. Хизер была очень нервной и болезненно реагировала на сгущавшийся вокруг нее мрак. Решение Джорджа уйти от нее значительно ухудшило ситуацию. Хизер с готовностью проводила параллели между поведением их партнеров, но Калли не была готова к этаким сестринским посиделкам с причитаниями насчет мужских гормонов. Вероятно, лучше всего им на время расстаться.

Калли стояла у стола, поджидая, пока закипит чайник, и глядя в заднее окно на изморось, а потом отошла поискать печенье. Снова посмотрев в окно, она в ужасе вскрикнула: от стекла отпрянул какой-то человек.

Как долго стоял он в саду, наблюдая за ней? Она побежала к задней двери, нашла ключи, судорожно вставила их в замок и выбежала в сад, слегка задев влажные листья калифорнийской сирени. Человек удалялся, пробираясь к большим кустам в конце сада; прихрамывающая походка придавала ему сходство с моряком, который идет по палубе, качаясь из стороны в сторону. Мгновение спустя кусты перестали колыхаться, и ветки легли на прежние места. Но Калли узнала незнакомца.

Она бросилась назад в дом и стала искать номер телефона, оставленный Мэем.

23 Лонгбрайт выходит в свет

– Я узнала его в лицо, – сказала Калли. – У него глубоко запавшие глаза, и в них видна такая боль! Мне стало его жалко. – Она показала Лонгбрайт, как незваный гость выбрался из ее сада. – Это местный бродяга. Раньше он спал на пустыре, но, похоже, теперь, когда там все перекопано, он больше не может там оставаться. Даже не знаю, где он сейчас.

Лонгбрайт пришлось урезать время шопинга, когда Калли позвонила в отдел. Поскольку молодая женщина была явно расстроена, сержант согласилась заехать на Балаклава-стрит вместо Мэя.

– В округе есть пара ночлежек. Я могу туда обратиться. Вы не знаете ни имени, ни прозвища?

– Нет, но Тамсин Уилтон из дома сорок три должна знать. Она предупреждала меня о нем – сказала, что он безобиден. Он и вправду всего лишь смотрел на меня в окно, но от неожиданности я испугалась.

– Что ж, он был на вашей частной территории, где не имеет права находиться, так что я его проверю. Трудность с большинством ночлежек в том, что они пускают постояльцев только на ночь. Таким образом они выталкивают бездомных обратно на улицу, и те снова попадают в беду.

– Поверьте, я вовсе не хочу навлечь на него беду, – поспешно сказала Калли. – Этот человек давно оказался на улице. Теперь, как я понимаю, он лишился своего места из-за того, что магазин расширяет свои владения. Но он ничего плохого не сделал.

– К сожалению, все не так просто. В среднем бездомные доживают только до сорока двух лет. Каждые пять дней на улицах Лондона прерывается чья-то жизнь.

– И что, их никто не лечит?

– Терапевты не могут их регистрировать. После месяца такой жизни у людей начинаются большие проблемы. А ведь нередко бездомные начинают с того, что ночуют у друзей – на диванах или просто на полу.

– Господи, я сама через это прошла, пока не оказалась здесь, – призналась Калли.

– Тогда вы тем более знаете, как легко можно лишиться крова. Статистика ужасная. Сорок процентов бездомных женщин становятся жертвами сексуального или физического насилия. Нередко достаточно развода, чтобы человек оказался выброшен на улицу. Так что давайте я попробую что-то выяснить об этом типе. Должно быть, он довольно шустрый, если сумел перебраться через стену.

– Вообще-то он калека: мне кажется, у него плохо работает правая сторона – и рука, и нога. Так что я не знаю, как ему это удалось.

Лонгбрайт поняла, о чем идет речь: стена была почти пять футов высотой и покрыта густой темной растительностью. Внутренние сады образовывали оазис из прудов и кустов, разделенных кирпичными стенами и шаткими деревянными заборами. Войти в один из садов можно было только через несколько соседних. Школьная площадка в конце улицы находилась за высокой стеной, за которой начиналась заросшая аллея, куда с улицы было не попасть.

Дженис положила записную книжку в карман. У нее еще оставалось время, чтобы пробежаться по магазинам на Оксфорд-стрит. Она твердо решила заставить Брайанта раскошелиться, раз уж он послал ее в стриптиз-бар.

– У меня для вас есть кое-что еще, – сказала Калли. – Говорили, что миссис Сингх получала угрозы – на расовой почве. Я тут разбирала шкаф под лестницей и вот что нашла. – Порывшись в кармане, она извлекла старую аудиокассету. – Это из ее автоответчика. Я послушала. Там только одно послание, но довольно гнусное. Я подумала, вам это может пригодиться.


«Сегодня, – подумала Дженис Лонгбрайт, – ты будешь Грейс Келли». Повернувшись к зеркалу боком, она втянула живот. «Ладно, пышной сестренкой Грейс Келли». Лонгбрайт было пятьдесят с небольшим, и она унаследовала от матери любовь к кинозвездам прошлого. Вне службы она одевалась нарядно, в качестве образца для подражания выбрав нечто среднее между Авой Гарднер и Джейн Рассел, и была еще чертовски хороша. Когда в свое время она задумалась об актерской профессии, поезд уже ушел, и тогда она по следам матери подалась в полицию. Внутри у Дженис жила актриса, которая могла бы стать звездой, если бы времена были не такие тяжелые.

Лонгбрайт снова покосилась на свой живот и вздохнула.

Она терпеть не могла, когда ее использовали в качестве наживки, и уж тем паче в деле, явно отсутствующем в официальных планах, но сейчас внезапно начала получать от этого извращенное удовольствие. Она купила черное платье – весьма бледную копию оригинального фасона, – раз уж отдел согласился заплатить. Высокие каблуки делали Дженис настоящей каланчой и мешали сколько-нибудь нормально ходить, а потому она решила надеть туфли на низком каблуке. Мэй снабдил ее фотографией Джексона Убеды. Ему нельзя было отказать в определенном городском шарме – смуглая кожа, голова гладко выбрита, чтобы скрыть следы облысения. Возможно, такой мужчина носит запонки.

Лонгбрайт чувствовала себя неуютно, придя в клуб в одиночестве, ведь мужчины находились здесь с одной только целью – приставать к женщинам. Во времена ее матери считалось хорошим тоном, чтобы мужчина возносил женщину на пьедестал; впрочем, истинные намерения никогда не менялись… Фойе клуба было пестрым, как детский рисунок, – ультрафиолет, зебра и розовый неон, – суррогатные изыски для мужчин, не знающих, что такое самоограничение. «Парни, которые сюда приходят, наверняка мечтают работать в небоскребах и водить шикарные машины», – подумала Дженис, незаметно улыбнувшись.

На стальном помосте индустриального вида – он выдавался в зал и чем-то напоминал видеомагнитофон конца восьмидесятых – две зловеще бодрые девицы в латексных трусиках выгибались и извивались перед посетителями. Тут предпочитали женщин определенного толка: пышные волосы, длинные ноги, твердые соски, откровенная сексуальность. Лонгбрайт ожидала увидеть здесь публику, охрипшую от вожделения, опасно-игривую, обрюзгших школьников, скрывающих свои комплексы за напускной бравадой, но с удивлением обнаружила, что многие, в сущности, игнорируют танцовщиц. Офисные работяги сидели тесными компаниями, сняв пиджаки и споря о работе, – пламя их напряженных, но зачастую абсурдных дискуссий разгоралось под воздействием химических стимуляторов. Агрессивное поведение было выведено из главного зала в отдельные кабинеты, где проходили частные мужские вечеринки. Дженис не спешила винить клиентов – девиз «Кто не рискует, тот не пьет шампанского» воцарился повсеместно.

Лонгбрайт сразу поняла, что Убеду не стоит искать возле сцены. Она обратилась к официантке по поводу столика, и та сопроводила ее в отдельный бар на втором этаже. Он сидел в одиночестве и пил нечто с большим количеством листьев. Нужен был предлог, чтобы подойти к нему, не вызывая подозрений, но, устав ломать голову и так ничего оригинального и не придумав, Дженис решила действовать проверенным методом:

– Можно у вас прикурить?

Убеда вынул узкую серебряную зажигалку «Картье» и зажег ее, но тут же удивленно взглянул на Лонгбрайт:

– У вас же нет сигареты.

– А я не курю.

Похоже, он был не очень рад, что она прервала его размышления.

– Тогда что вам нужно?

– Я уже вас видела.

– Неудивительно – я обычно здесь бываю. – Теперь Убеда ее оценил. Она надеялась, что в мягком освещении смотрится неплохо. – А я вас раньше не видел.

– Но я-то вас точно заметила. У нас есть нечто общее – нечто особенное. Позвольте, я куплю вам выпить. – Дженис окликнула барменшу и указала на бокал Убеды. – Повторите, пожалуйста; и мне то же самое. Ого, да тут, кажется, целые заросли.

– Два «золотых мохито».

«Здесь работают только женщины, – отметила про себя Лонгбрайт. – Вероятно, и триста лет назад тут было подобное заведение».

– Кстати, а что это за коктейль?

– Ром, мята, меласса, но вместо содовой вам лучше добавить шампанского.

«Любопытный акцент, – подумала она. – Похож на александрийский. Мертвые глаза. Такой не дрогнет, глядя на чужие страдания».

– Я точно вас знаю, – настойчиво повторила она. – На днях вы были в Британском музее, в египетских залах.

Еще одна подсказка жены Гринвуда. Дженис надеялась, что это сработает.

– Интересно, почему среди стольких посетителей вы выделили меня?

Улыбнувшись, Убеда сверкнул золотыми зубами, словно какой-то пират из Монте-Карло.

– Вас нетрудно выделить. К тому же все остальные мирно пасущиеся туристы. Я за милю вижу того, кто действительно интересуется артефактами.

– Да, я интересуюсь – время от времени, – признал он. – А что вы там делали?

Принесли напитки. Лонгбрайт сделала глоток, затем еще один. Будучи женщиной крупной, она могла перепить многих мужчин, но сейчас помнила об осторожности: все-таки ее собеседник вооружен.

– У меня есть друг, Гарет Гринвуд, он работает в музее, – как бы между делом бросила она. – Мы с ним обедали в ресторане Британского музея, там я вас и увидела.

Теперь он смотрел на нее с осторожностью, обдумывая каждое слово.

– Значит, у нас и вправду есть что-то общее. Он и мой знакомый. Впрочем, вам это наверняка известно.

– Вообще-то нет.

Убеда придвинулся ближе, а потом еще ближе, уже не соблюдая культурное расстояние между ними.

– Что конкретно интересует вас в моих делах, хотел бы я знать… гм… очень бы хотел…

Дженис прочитала в его глазах явное обвинение. Он знал, что кто-то побывал в его конторе, и уже связал ее с этим вторжением.

– Мистер Убеда, буду с вами откровенна. Я знаю, кто вы, потому что вы – фигура известная в кругах торговцев древностями. О вашем интересе к изваяниям Анубиса знают все.

Он пригубил коктейль и улыбнулся:

– Я знаком со всеми дилерами Лондона, Парижа, Нью-Йорка и Каира. Вас я не знаю.

– А вы и не должны. Моя работа – находить потенциальных клиентов, прежде чем они найдут меня.

Нетерпение Убеды грозило перерасти в гнев.

– Вы утверждаете, что у вас есть что-то на продажу. Видно, вы держите меня за простака, которому можно втюхать паршивый обломок камня с иероглифами, контрабандой вывезенный из Долины Царей. В наши дни на черном рынке крутится больше надгробий, чем осталось среди этих известняковых холмов. Мои друзья поддерживают связь с каждой экспедицией, а вы пытаетесь меня убедить, что у вас есть то, чего никто не видел.

Убеда сделал паузу, чтобы закурить. Дженис молча и внимательно наблюдала за ним, зная, что он возобновит свой монолог, – он ведь коллекционер, а представителям этой братии необходимо делиться своей страстью с другими.

– Некрополь Нового царства постоянно разграбляли в течение последних трех с половиной тысяч лет, – продолжил он, – с момента погребения Тутмоса Первого до прибытия Говарда Картера, – шестьдесят две гробницы, и ничего не осталось. Картер был таким же лгуном и жуликом, как все остальные. И что мы теперь имеем? Мернептах, Аменхотеп, Сиптах, Сетнахт, несколько залов с мелкими барельефами, чтобы развлекать праздношатающихся туристов. Древности хорошо продаются, потому что каждый хочет прикоснуться к прошлому, но прошлое теряет всякий смысл, если его растаскивают, стараясь побыстрее продать. Оно лишается цели и жизни. Смысл сохраняется только тогда, когда мифическая сила остается нетронутой. Так что в Фивах нет уже ничего интересного.

– А как насчет пятого участка? – тихо спросила Дженис.

От Брайанта она знала о последних событиях в мире египтологии. В 1994 году американский археолог по имени Кент Уикс обнаружил самую крупную на сегодняшний день гробницу – место захоронения пятидесяти двух сыновей Рамзеса II. Раскопки продолжались по сей день.

– Прошло уже больше десяти лет. Никаких сокровищ там не найдено.

– Но ведь тысячи артефактов, имеющих большую ценность, были извлечены из-под обломков.

Черные глаза сохраняли застывшее выражение.

– Знаете… мне кажется, вы переигрываете.

Лонгбрайт собиралась немного отодвинуть свой стул, но Убеда ее опередил. Молниеносно обвив ее шею рукой, он поддел указательным пальцем золотую цепочку. Дженис почувствовала, как цепочка натянулась. Со стороны могло показаться, что он ее обнимает.

– Забудьте о Фивах, лучше расскажите мне об этом.

Повесить медальон от сандалового браслета на цепочку придумал Артур – он надеялся, что Убеда клюнет на приманку.

– Эта вещь имеет особый смысл для тех из нас, кто готов продолжать поиски, – промолвила Дженис, подумав, что за такую игру заслуживает «Оскара».

Он ослабил хватку и выпустил медальон.

– Семена обновления являются из древних вод. Как быстро мы забываем собственные мифы о мироздании! Взгляните туда. – Он указал на извивающихся в голубоватом сиянии блудниц. – Искусственные удовольствия цивилизации, пришедшей в упадок.

– Так зачем вы сюда приходите?

– Я владелец этого заведения.

«Мне должны были это сказать», – подумала она, внутренне вздрогнув. Неудивительно, что он увяз в долгах. Сколько тысяч квадратных футов приходится ему содержать?

– Значит, вы хотите продать мне Анубиса. Вы интересуетесь этой темой или только ищете выгоду?

– Меня притягивает миф.

– Интересно, чем именно?

– Ритуалами – в особенности такими, как отверзание уст, озеро приношений, взвешивание сердца.

Дженис порадовалась, что запомнила суть священных церемоний, сопровождавших переход умерших к загробной жизни. Отверзание уст возвращало покойнику душу. Анубис взвешивал его сердце на одной чаше весов, положив на другую перо Истины. Если сердце оказывалось тяжелее или легче пера, значит, покойный был грешником, и его сердце отдавали на съедение чудовищу Амт.

– Ну, эти обряды всегда пользовались популярностью у определенной группы покупателей, – презрительно сказал Убеда. – Есть бесчисленное множество других ритуалов, куда менее известных.

– Несомненно. Полагаю, многие из них совершаются до сих пор, и, конечно же, для них нужны подлинные предметы культа.

Это было как поиск нефтяных месторождений, когда исследуют каждый участок, ожидая, что источник вот-вот забьет. Дженис заметила, что в глазах Убеды мелькнул слабый интерес.

– Люди ищут не в тех местах, – уверенно продолжала она. – Вы сами сказали, что главные сокровища Фив рассеяны по свету. Значит, их можно найти где угодно – даже здесь.

Теперь он смотрел на нее не отрываясь. У коллекционеров есть чудесное свойство – к их сердцу всегда можно найти путь.

– Само собой, их должны были хорошенько спрятать. Возможно, где-то под землей. Или под водой.

Она открыла последнюю карту – теперь оставалось ждать его хода.

– Итак, – начал он после паузы, – вы знаете о пяти реках.

– Думаю, мне известно, где находится то, что вы ищете.

Дженис отклонилась от первоначального сценария, но рыба проглотила наживку, а значит, можно было сматывать леску и снимать улов. Убеда открыл рот, чтобы сообщить ей нечто важное, но вдруг увидел кого-то за ее правым плечом и начал вставать.

Она проследила за его взглядом и наткнулась на мсье Эдуарда Ассада, управляющего «Компании финансовых услуг Верхнего Нила». «Только не сейчас, – подумала она. – Только не он». Но младенчески гладкое лицо Ассада уже расплылось в улыбке, и он сказал:

– C'est merveilleux de vous revoir, chère Madame. Je vous croyais repartie en Egypte.[30]Он протянул к ней руки в знак приветствия.

Лонгбрайт хватило беглого взгляда на Убеду, чтобы вскочить со стула, но он снова опередил ее, с удивительным проворством взяв за руку.

– Вы знаете мистера Ассада, – одобрительно заметил он. – Вероятно, у вас неплохо идут дела.

Пока мужчины беседовали по-французски, Дженис сообразила, что появление менеджера может служить подтверждением ее репутации. Она снова села на стул, ожидая паузы в их разговоре.

Спустя четверть часа она шла к выходу из клуба, не решаясь оглянуться. Выйдя за порог, она тут же сняла тесные туфли и понесла их в руке. Таксист, подъехавший на ее сигнал, по-видимому, жаждал общения. Лонгбрайт захотелось выдернуть его из машины через пассажирскую дверь и самой сесть за руль, прежде чем Убеда появится на пороге клуба.

Такси присоединилось к потоку машин, и водитель выключил сигнал, означавший, что он свободен. Дженис пыталась удержать блокнот на колене и делала записи, стараясь не упустить ничего из сказанного, расшифровывая разговор Убеды с Ассадом с помощью своего школьного французского. Позади зажегся зеленый свет, и стая машин нагнала их такси, но паника Лонгбрайт прошла, только когда клуб скрылся из виду.

24 Снимая верхний слой

Джайлз Кершо догнал Артура по дороге к автостоянке отдела.

– О, мистер Брайант, – окликнул он коллегу, перепрыгивая через лужи, длинноногий, в вельветовых брюках в обтяжку. – Хорошо, что я вас поймал. Я звонил, но ваш мобильник не отвечал.

– Это правда, – подтвердил Брайант, возясь с зонтиком. – Что тебе нужно?

– Я по поводу смерти Эллиота Коупленда. Хотел разобрать на части кабину его грузовика, чтобы воссоздать последовательность событий, но полиция Кентиш-Тауна эвакуировала машину с места происшествия, и я не смог затребовать ее обратно… Вы меня слушаете?

– Сегодня четверг, – сказал Артур. – Я опаздываю на вечерние занятия. Ты можешь рассказать мне об этом по дороге?

– Тогда я сделал уменьшенную модель грузовика, следуя вашему совету работать с тем, что под рукой, и, в общем, моя гипотеза оказалась неверной. Дело в том, что я считал все это несчастным случаем. Из-за кирпичей в кабине, понимаете?

– Нет, не понимаю, – ответил Брайант, сражаясь с заржавленной дверью «мини-кулера». – Садись, а то промокнешь до нитки.

Джайлз с благодарностью утрамбовался в крошечную машину, после чего взъерошил свою белокурую шевелюру.

– Коупленд достал из ямы хорошие кирпичи, больше тридцати штук, и сложил их на полу кабины. Он положил кусок полиэтилена на пассажирское сиденье, чтобы оно не запачкалось. Но он знал, что стопка кирпичей может обрушиться, если он внезапно затормозит (это вполне могло произойти в дождь), а потому зафиксировал кирпичи с помощью двух деревянных досок. В общем, он смастерил что-то вроде лотка. Строители часто делают подобные вещи, и те нередко приводят к несчастным случаям. Увидев доски на полу, я сразу представил себе, что могло случиться. Коупленд сложил кирпичи, вышел из кабины и вернулся к работе. После этого грузовик сдвинулся с места из-за потоков грязи, доски сместились и упали, обрушившись под грузом кирпичей. По моим расчетам, они должны были приземлиться на доску управления, нажать злополучную кнопку и удерживать ее. Я считал, что это несчастный случай – из тех, что случаются на стройках по всему миру. Нет таких случаев, которые были бы нормой, – каждый из них является особым стечением обстоятельств.

– Надеюсь, ты не собираешься читать мне лекцию по теории хаоса? – спросил Артур. – Я написал об этом книгу.

– Не сомневаюсь, что вы сведущи в этом вопросе, мистер Брайант…

– Нет, я хочу сказать, что действительно написал об этом книгу. Она, рядом с моим столом, если вдруг захочешь почитать.

– Понимаете, интуиция меня подвела, – признался Кершо. – Я сделал кронштейн, пропорционально его нагрузил и расположил под углом в соответствии с цифровыми фотоснимками, сделанными после происшествия. Даже в уменьшенном масштабе кирпичи не могли бы надавить на кнопку, потому что грузовик уже кренился назад, в сторону ямы, а потому я вполне уверен, что сила притяжения должна была сохранить груз на месте, даже если бы доски были убраны.

– Как сильно надо было толкнуть груз, чтобы он упал вперед?

– Именно этот вопрос я себе и задавал. Ответ – опять же на основании моей модели, – достаточно одного движения указательного пальца. С очень большой долей вероятности можно сказать, что кирпичи обрушил некто, забравшийся в кабину грузовика.

– Такой человек должен знать принципы работы гидравлической системы, не так ли?

– Насколько мне известно, это вовсе не обязательно. Мотор был включен, а на большой красной кнопке светилась белая пиктограмма, изображающая поднятый кузов грузовика. Следовательно, даже ребенок мог бы понять значение этой кнопки и нажать ее. В сущности, это могла быть проделка местных детей, решивших напугать Коупленда. Я переговорил с Дэном, – в конце концов, он отвечает за место преступления, и я наступаю на его больную мозоль, досаждая ему своими гипотезами, – и он согласен со мной в отношении наиболее вероятной последовательности событий.

– Мистер Кершо, чтобы доказать, что преступление умышленное, нужно найти мотив и восстановить ситуацию. Похоже, теперь у нас есть и то и другое.

– Значит, вы увязываете это со смертью Рут Сингх?

– Я бы сказал, что это часть большого плана, но пока я «буду терпеливей терпеливых; молчать буду».[31] Это Лир.

– Король?

– Да уж конечно не Эдвард.[32] Впрочем, слишком много теории и слишком мало доказательств. Необходимы улики, чтобы укрепить эту связь.

– Я не уверен, что понял вас…

– Вода, мой мальчик, вода! Она поднимается из проклятой земли, чтобы поглотить невинных!

Кершо еле успел вывалиться из машины, когда Брайант с треском завел ее и рванул с автостоянки прочь, в дождливую городскую темноту.


Некоторые из жителей Балаклава-стрит явно знали больше, чем соглашались рассказать.

Шторы, двери и толстые кирпичные стены, ставни и жалюзи, чтобы прятаться от света, дождя и других людей, чтобы не впускать к себе тепло, доброту и суровую, холодную правду. Все, что позволяет оставаться в тени. Есть ли что-нибудь более изысканно-злобное, нежели низинная ментальность жителей холодных краев? Англия в дождь, мокрые сады, прохладные комнаты, лондонские обеденные разговоры за пудингом, поданным в желтоватом освещении, приглушенные споры при свечах – янтарных, тихо источающих яд здравомыслия.

«Так не пойдет, – подумала Калли. – Тут и спятить недолго».

Услышав, как хлопнула дверца почтового ящика, молодая женщина подняла открытку с коврика и перевернула ее. Фотография ночного Каира. Снимок выглядел старым и раскрашенным. Высокие здания отелей отражались в широкой речной глади; полоска темного свечения, прошитая светящимися неоновыми блестками. С таким же успехом Калли могла бы рассматривать фотографию ночного Лондона, – правда, кораблей здесь было больше. На обратной стороне она увидела несколько строк, в которых говорилось что-то об изменении планов. Полу хватило наглости добавить, что он по ней скучает. «Так возвращайся домой», – почти вслух сказала она, но тут же подавила свой порыв.

Почему со всеми знакомыми мужчинами такие проблемы? У Пола не хватило духу преодолеть вместе с Калли первые трудности, вероятно, потому, что от него требовалась ответственность. Его брат разговаривал со своей подругой только в тех случаях, когда хотел секса. Муж Хизер променял ее на кого-то помоложе. Хороши были и соседи по улице: Марк Гаррет пребывал в состоянии воинственного опьянения, Рэндалла Эйсона жена обвиняла в неверности (по словам Джейка, жившего за стеной от супругов), Оливер общался с женой только через угрюмого сына, Эллиот, одинокий и замкнутый, нашел свою смерть, унизительную, но, вероятно, неизбежную, в яме с грязной жижей. Все это не делало чести мужчинам двадцать первого века. Правда, оставались еще Омар и Фатима из соседнего дома… Калли слишком мало их знала, чтобы критиковать, но достаточно было встретить Фатиму на улице – сгорбленную, в платке, покорно семенящую в тени мужа, – чтобы посочувствовать ее доле.

Необъятное темное небо превращало Калли в мечтательную школьницу. Ей хотелось, чтобы стены, разделявшие жителей улицы, вмиг растаяли и открыли на всеобщее обозрение их жизни. Было бы здорово, если бы вся эта масса кирпича, гипса, фанеры, штукатурки, бумаги вдруг растворилась в воздухе. Десять домов, по крайней мере двадцать пять человек, по подсчетам Калли, чаще имели дело со своими компьютерами и телевизорами, нежели с соседями, потому что времени было слишком мало, а уверенности в себе – еще меньше.

А что думали о Калли другие? Новенькая, переехавшая в дом номер пять, у нее почти нет мебели, ее кавалер лишился работы и, похоже, слинял, и теперь она смотрит через запотевшее окно гостиной, как жизнь проносится мимо. «Этому надо положить конец», – сказала она себе и бросила открытку в мусорное ведро, зная, что позже достанет ее. Взяв с кровати одеяло, она завернулась в него и, открыв заднюю дверь, уселась на пороге, созерцая потоп. Она всегда любила сияющие облака, пузырьки дождя в клокочущих лужах, молодые листья с капельками воды, корни, пробивающиеся сквозь густые сорняки в поисках пищи. В Лондоне постоянный избыток воды позволяет выжить и вырасти. Солнце только припекает и сушит, из-за него тротуары плавятся, а люди потеют.

Казалось, все воспоминания Калли наполнены водой: магазины с отсыревшими тентами; прохожие – под защитой полиэтиленовых накидок или вымокшие до нитки; школьники, сбившиеся в стаю на автобусной остановке и поглядывающие на ливень из-под навеса; дети, шлепающие по лужам; автобусы, поднимающие фонтаны воды; торговцы рыбой, тянущие свои лотки с грудами камбалы, палтуса и макрели в дождевом рассоле; водовороты на развилках канализации; треснувшие водосточные трубы со мхом, свисающим, точно водоросли; маслянистый блеск каналов; давшие течь железнодорожные арки; грохот воды, под высоким давлением мчащейся сквозь шлюзные ворота в Кэмдене; крупные капли, падающие с огромных дубов в Гринвич-парке; дождь, бомбардирующий переливчатые поверхности заброшенных бассейнов в Брокуэлле и на Парламент-Хилл; лебеди, ищущие укрытия в Клиссолд-парке. А в домах – серо-зеленые пятна протечек, разрастающиеся на обоях, словно опухоли; мокрые спортивные костюмы, висящие на батареях; запотевшие окна; вода, подтекающая под задние двери; бледно-рыжие пятна на потолке – следы от протекающих труб, а еще дождевая канонада на чердаке, отдаленная, но регулярная, как стук часов.

Калли посмотрела сквозь пелену дождя и увидела его – горбатого старика с обезьяньими глазами, карими и внимательными. По словам сержанта Лонгбрайт, бродягу зовут Тейт, – по крайней мере, так его всегда называли. Теперь он снова был здесь, пребывая в ожидании, неся вахту, приближая нечто неизбежное.

«Позвоните, если он появится снова». Она не хотела беспокоить их понапрасну, но они настаивали на том, чтобы она держала с ними связь. И вот Калли снова набрала номер горячей линии, указанный на визитке Отдела аномальных преступлений.


Услышав звонок, Мира Мангешкар оторвалась от шестидесятистраничного текста. Последние два часа она пыталась освоить полицейскую статистику, но домашнее задание давалось ей с трудом. «43 полицейских подразделения. Около 130 000 офицеров в Великобритании, по одному на каждые 400 граждан. 20 000 женщин, только 2500 представляют нацменьшинства». Каждый из пяти участков полиции Лондона был размером с целое подразделение в любом другом городе, но сотрудничество между ними шло туго. «Более 6 миллионов звонков по номеру 999 в год. В Лондоне угоняют по 5000 машин в месяц, причем цифры растут. В Кэмдене самый большой процент самоубийств по Лондону».

Какой смысл заучивать эти цифры, если ничего не можешь с ними поделать? Действовать на опережение, бросать детей в пасть уголовного судопроизводства, смотреть, как они становятся рецидивистами, собирать осколки, утешать новых жертв… Накануне перевода в Отдел аномальных преступлений Мира едва не ушла из полиции и теперь надеялась, что новая работа принесет ей удовлетворение. Старые сотрудники встретили ее радушно – особенно Джон Мэй, неожиданно согласившийся потратить на нее свое драгоценное время, чтобы объяснить нетрадиционную структуру отдела, – но где же интересные расследования? Когда позвонила Калли, Мира сняла трубку и позвала Колина Бимсли – он как раз собирался уходить.

– Ты справишься, Мира. Она уже видела бродягу – надо просто сделать ему предупреждение, узнать, где он живет, и отвести его туда.

– Сынок, не учи меня жить, – крикнула Мангешкар. – Я тут подумала: может, хочешь поехать со мной?

В соседней комнате Бимсли застегнул рубашку и бросил рабочие сапоги в свой шкафчик.

– Ты что, приглашаешь меня на свидание?

– Никаких свиданий, просто подвези меня на своем мотороллере.

– Только если мы потом поужинаем. Я умираю с голоду. Смотри, какая погода, – с неба так и хлещет. Я мог бы тебя подождать, мы бы купили готовую еду и поужинали бы у меня дома…

Мира поняла, к чему он клонит.

– Брось, Колин, ты совсем не в моем вкусе.

«Не в твоем вкусе?» – удивленно повторил он про себя, а потом выглянул из-за двери:

– Я чист, как младенец, добродушен и трогательно одинок. Если ты сама упускаешь такой редкий шанс, может, хотя бы подыщешь мне кого-то?

– Вот это другой разговор. Моей сестре ты понравишься. Она симпатичная и, возможно, согласилась бы с тобой встретиться. Только скажи, и я все устрою. Но должна тебя предупредить: она мусульманка.

– Думаешь, она согласится? Ну и что с того, что она мусульманка?

– А то, что она будет встречаться только с мусульманином, а значит, тебе надо завязывать с пивом, – напутствовала его Мира. – К тому же мусульмане обрезаны, так что тебе, возможно, потребуется небольшая операция.

– Господи, Мира, у тебя какое-то нездоровое чувство юмора.

– А что такое, Колин? Не нравится? Надеюсь, теперь ты понял, как я себя чувствую, когда ты ко мне пристаешь.

– Мне кажется, на тебя дурно повлияли трущобы Южного Лондона. – Колин захлопнул дверцу шкафчика. – Ладно уж, подвезу тебя. Не волнуйся, я ни на что не претендую.


– Это Тейт, он снова в саду, – сказала Калли, открывая входную дверь.

– Он знает, что вы его видели? – переступая порог, спросила Мира.

– Не знаю… не думаю. Он сидит там уже полтора часа, несмотря на дождь. – (Свет в коридоре не горел.) – Мне было легче наблюдать за ним в темноте, – пояснила Калли, проведя Миру к задней двери.

Мангешкар выглянула в сад. Для офицера полиции она была слишком мала ростом, но могла справиться с мужчиной, в два раза ее крупнее.

– Ага, вижу.

Фигуру Тейта можно было различить за большим кустом бузины. Мира сошла по трем ступенькам на маленькую сырую лужайку. Трудно было что-нибудь разглядеть под сенью разросшейся сирени. Сад оказался настолько тесным и густым, что с таким же успехом она могла спуститься в мутную зеленую глубь пруда.

– Мне нужно поговорить с вами, мистер Тейт, – живо сказала она, подняв руки в приветственном жесте. – Пожалуйста, выйдите сюда.

Движение Тейта было таким внезапным, что Мира вздрогнула. Бродяга засуетился, из-за чего куст бузины затрясся, разбрызгивая дождевую воду. Мангешкар меньше всего хотелось пробираться в полутьме сквозь мокрую растительность, но она стала инстинктивно расчищать себе дорогу среди листвы.

Вдруг бездомный стал быстро удаляться, раздвигая и ломая ветки. Мира слышала сильный удар – это его ботинки стукнулись о забор, увидела, как он легко преодолевает преграду, хотя было ясно, что пользуется он только левой рукой и ногой. Либо он родился с этим изъяном, либо получил эту травму давно: он двигался умело и проворно. Она вспомнила о юном наркомане из Северного Пекама: парень лишился ноги после того, как заснул, скорчившись под унитазом в ночном клубе и перекрыв поступление крови. Впоследствии он двигался так, словно нога у него была, – синдром фантома конечности. Ум работает, даже если тело отказывает.

Куртка Миры зацепилась за розовые шипы. Она вырвала рукав из цепких когтей и побежала к забору, который с легкостью перемахнула, продолжая следить за удалявшейся спиной бродяги: он перебирался через следующую преграду, затеяв нечто вроде бега с препятствиями.

Вдруг он отклонился в сторону, перелез через низкую кирпичную стену в самом конце и очутился на узкой аллее, отделявшей Балаклава-стрит от соседней улицы. Мира была всего в нескольких футах от него, пробираясь по его следам, перелезая через преграды и поднимаясь на ноги, но заросшая аллея, представлявшая собой сумрачный коричневый проход, оказалась пуста. Было непонятно, куда он мог подеваться. Она добралась до конца аллеи и вернулась назад. Нигде никаких следов – даже отпечатков ног в топкой грязи.

Мангешкар вернулась к бузине, где прятался бродяга. В глубине куста часть ветвей была выломана, чтобы образовать небольшое убежище, прикрытое листвой. Земля под кустом была плотно утрамбована, в грязи валялись несколько скрученных окурков. Рядом с бузиной обнаружилась зелено-золотая жестяная банка, показавшаяся Мире знакомой. Она подняла ее, осветила карманным фонариком металлическую поверхность и увидела мрачноватое изображение мертвого льва с роем пчел, кормящихся у него из живота. Надпись на банке гласила: «Из силы явилась сладость». Пустая банка светлой патоки фирмы «Тейт-энд-Лайл». Теперь Мира, по крайней мере, знала, откуда пошло прозвище бродяги.

Она заметила дрожащую на пороге Калли. «Мой дом – моя крепость», – горестно подумала она. Мира выросла в одной из высоток за Арчуэем, а потому знала, каково это лежать в постели без сна, тревожно прислушиваясь к малейшему шороху.

– Я не тороплюсь, – сказала Мира, взяв Калли за руку и ведя ее назад в дом. – Мой коллега ждет на улице. Он хотел, чтобы мы с ним поужинали. Что ж, пошлем его за едой.

25 Подводные течения

Раймонд Лэнд поправил галстук, надетый для гольф-клуба, и посмотрелся в металлическую пластину, привинченную к выложенному зеленой плиткой косяку двери, а потом сунул в щель карточку-пропуск. Входя в контору Отдела аномальных преступлений, где еще не закончился ремонт, Лэнд намеревался положить конец слухам, циркулирующим вокруг его подчиненных. Поговаривали, что Брайант и Мэй опять взялись за старое, что они заставляют своих коллег бегать по всему городу в поисках неизвестно чего, что их дурные привычки снова дают о себе знать и могут дурно повлиять на новое поколение сотрудников.

– Какого дьявола ты тут возишься, Лонгбрайт? – спросил Лэнд.

– Я все-таки женщина, сэр, – огрызнулась Дженис.

Она впервые за весь день позволила себе сделать паузу – при том, что начала работать в восемь утра. Ей просто хотелось в последний раз взглянуть на платье, прежде чем оно отправится назад в магазин. Брайант отказался компенсировать его стоимость и потребовал, чтобы она вернула приобретение. А чего еще ждать от человека, в жизни не купившего рубашку дороже чем за десять фунтов? Черный атлас скользил под пальцами Дженис, как имитация подвенечного платья, которого ей, увы, не суждено надеть. Ее многолетний партнер был так предан полиции, что места для женщины в его душе почти не оставалось. Иэну Харгриву отлично жилось в подводных течениях междепартаментской политики, и он предпочитал встречаться с Дженис дважды в неделю после работы, когда оба они были уставшими и раздражительными. Лонгбрайт сидела у него на кухне, поедая китайскую еду прямо из коробки. Сейчас она сердито уставилась на и.о. начальника отдела, словно провоцируя его на конфликт.

Лэнд поспешил дальше по коридору. Среди недавно приобретенного оборудования для криминологической лаборатории он обнаружил Кершо и Бэнбери: они экспериментировали с противнем, полным сырого песка, и игрушечным грузовиком.

– Ну а вы, черт подери, что тут делаете? – поинтересовался шеф.

– Джайлз растолковывает мне физическую динамику смерти от несчастного случая, – без особого успеха попытался объяснить Бэнбери. – Вообще-то это моя территория, но Джайлз меня опередил.

– Так вот чем вы занимаетесь…

– Мистер Брайант подкинул мне идею. Все в порядке, у меня все задокументировано.

– И почему я даже не удивляюсь? – обратился Лэнд к стене, проходя дальше.

По крайней мере, Бимсли – хотя бы с виду – занимался чем-то полезным, изучая столбики цифр на экране компьютера, а вот Мира Мангешкар лежала на полу. Завидев начальника, она проворно вскочила на ноги.

– Простите, сэр, немного йоги – я потянула спину вчера вечером.

– В свободное время или на дежурстве?

– На дежурстве. Преследовала подозрительную личность.

– И как, задержали?

– Нет, сэр. Он просто испарился. В буквальном смысле слова. Звучит неправдоподобно, я знаю, как будто он улетел, но это так.

«Они все с ума посходили, – думал Лэнд. – Это все дело рук Брайанта. Он заразил их своим безумием. Джон все-таки более вменяем. Попробую воззвать к его здравому смыслу».


– Кажется, у нас проблема. – Брайант швырнул папки под стол. – Лэнд хочет, чтобы я к обеду составил отчет о деятельности отдела. Любые блестящие идеи насчет того, чем заполнить столько пустого пространства, приветствуются. Бог ты мой, трудно работать при таком грохоте за окном. Что там творится?

Мэй неспешно приблизился к окну и выглянул на улицу.

– Два запойных скинхеда кидаются пивными банками возле метро, – сообщил он. – Молодая женщина с ребенком орет на своего сожителя и колотит его по голове. Пара муниципальных рабочих курочит тротуар отбойными молотками. Водное управление выдалбливает дыру прямо посредине дороги. А еще два водителя автобуса почем зря клянут светофор. Какой шум конкретно тебя интересует?

– И почему это английские горожане так крикливы? – риторически спросил Артур. – Поезжайте в Париж, Мадрид, Берлин и даже в Рим – там вы не увидите такого поведения. А у нас просто вечный «Переулок джина» Хогарта.[33]

– Артур, раньше ты говорил как сын своего времени. Сейчас можно подумать, что тебе несколько веков.

– А что тебе не нравится? Раньше одним из главных удовольствий пожилого возраста было право отвратительно вести себя по отношению к окружающим. Ты мог говорить что хочешь, и люди прощали тебя из уважения к почтенным летам. А теперь, когда все так носятся со своими эмоциями и открыто заявляют о своих чувствах, мы лишились даже этого удовольствия. Интересно, осталось ли хоть что-нибудь, чего молодежь не узурпировала?

Джону приходилось выслушивать подобные разговоры как минимум раз в неделю. Сам он по-прежнему верил в спасительную силу молодого поколения, несмотря на все филиппики напарника. В то же время Брайант по-своему высоко оценивал столичную молодежь. Некоторым из тех, кто наиболее плодотворно сотрудничал с отделом, не было и двадцати.

Зазвонил телефон: это Лонгбрайт предупреждала их о надвигающемся визите Лэнда.

– Раймонд прознал, что мы используем ресурсы отдела, чтобы разобраться с твоим ученым соперником, – предупредил Брайант. – Он хочет закрыть все дела, в которых мы кровно заинтересованы, чтобы мы занимались только историей с посольством.

– Это то, о чем он рассказывал Дженис? – поинтересовался Мэй. – Один чудак, новый датский консул, кого-то преследовал на Рассел-Сквер в два часа ночи. Уверяет, что погнался за вором. По-моему, это почти так же правдоподобно, как та история с валлийским священником, утверждавшим, что ямайские юноши возле Клапам-Коммон приглашали его в полночь поужинать. Дженис, может, заглянешь к нам?

Детектив-сержант выглянула из соседнего кабинета:

– Больше наряжаться я не собираюсь – платье отправляется назад в магазин, а украшения я уже вернула. С этого дня можете сами проворачивать свои темные делишки.

– Ты точно все мне рассказала?

– Ах, прости, забыла сообщить, что платье оказалось тесновато в подмышках.

– Я оценил твой сарказм. Что ты сказала Раймонду?

– Ничего. Он спрашивал об актах учета рабочего времени. Я знаю, что он с подозрением относится к нашей слежке за Убедой. Что ты собираешься делать?

Мэю удалось сохранить это дело в официальных планах, потому что защита Гринвуда как башковитого правительственного советника вполне подпадала под юрисдикцию отдела. Тем не менее, поскольку никакой явной угрозы над ученым не нависало, а его с виду безобидное эзотерическое хобби никак не вредило репутации коллег, у Мэя не было оснований продолжать наблюдение.

– Слушай, – сказал Брайант, – у меня есть записи Лонгбрайт, сделанные после беседы с Убедой, так почему бы мне этим не заняться в свободное время?

Мэй знал цену этим предложениям помощи; они всегда сопровождались дополнительными условиями, как договоры страхования.

– Что ты хочешь взамен?

– Продолжай опрашивать жителей Балаклава-стрит, ладно? Я им не доверяю.

– Кому в особенности?

– Да всем. Кое-кто знает больше, чем соглашается рассказать. Давай зададим себе пару вопросов. Тейт, бродяга, – почему он наблюдает за девушкой? Должен признаться, я всегда считал изображение на той банке с патокой чертовски странным. Сам подумай: патоку делают из сахара, а не из меда, так при чем тут пчелы? Никому так и не удалось опросить ближайших соседей Рут, Омара и Фатиму, – кажется, я не помню их фамилий, что тоже неправильно. А студенты-медики – что они знают? И то чопорное семейство – Уилтоны тоже должны были что-то видеть. Кроме того, мне нужны фотографии их всех, желательно сделанные без их ведома. Даже убийцы улыбаются, зная, что их фотографируют, а следствию это не нужно.

– Сделаю, что в моих силах…

– Лэнд рыщет по зданию и всех проверяет; скажем прямо, это плохо влияет на раскрываемость. Он не может играть в гольф из-за дождя, но ему совсем не хочется идти домой, где его ждет куча ноющих баб – три кошмарные дочки и отвратительная жена, вот он и околачивается здесь, чтобы и другим жизнь медом не казалась. Обаяния у него не больше, чем у клизмы, общаться он не умеет, так что никто не жаждет с ним выпивать. Как ни крути, у старых собак и то больше перспектив – они хоть могут бегать по парку и кататься в дерьме.

– О, Раймонд, мы как раз о тебе говорили, – поспешно сказал Мэй.

Лэнд стоял на пороге кабинета, дымясь от злости. Брайант украсил пространство вокруг своего рабочего стола в точности как это было до пожара. Статуэтки Гога и Магога; шаманские куклы; его любимый тибетский череп; пахучие книги с оплавленными обложками, насилу вырванные у пламени; благоуханные цветы в глиняном горшке – возможно, корень танниса и уж наверняка марихуана; старинный проигрыватель «Дансетт», со скрипом и подскоками исполняющий «Илию» Мендельсона; залежи бумаг и газетных вырезок и, наконец, недоеденный сэндвич с яйцом и свеклой, венчающий стопку компьютерных дисков без коробок.

– Я полагал, мы договорились, что наши новые офисы будут чистыми и аскетичными, что мы будем избавляться от бумажных завалов, – слабым голосом произнес Лэнд.

Старшие детективы стояли бок о бок, работая против него всей командой, подрывая его уверенность в себе проницательными взглядами.

– Я думал, что, заполучив все это практически новейшее оборудование, вы задумаетесь, как изменить свою методологию. Вместо этого я вижу, что это помещение больше похоже на декорацию для съемок «Синего Питера»,[34] нежели на кабинет Отдела аномальных преступлений. Что ж, надо положить этому конец. Министерство направляет к нам ряд приостановленных дел, которые необходимо довести до конца как можно скорее, а посему я требую, чтобы ваши столы были идеально чисты к началу следующей недели.

– Да ладно тебе, Раймондо, – с улыбкой сказал Брайант, стуча трубкой о край ведра для бумаг и шумно продувая ее. – Ты же знаешь, мы можем справиться с огромной кучей работы. Всему свое время.

Шеф побагровел:

– Думаю, твое время истекло. Для начала я хочу, чтобы ты свернул всю эту историю в Кентиш-Тауне. Тебе хорошо известно, что причиной смерти скорее всего признают несчастный случай. На сегодняшний день ты не нашел никаких значимых улик. Более того, это расследование тебе даже не поручалось.

– Послушай, Раймонд, если грядут какие-то великие изменения в нашей работе – подчеркиваю, в том, как мы всегда работали, – тут Артур заговорщически кивнул на Джона, – тебе следовало бы выдать нам какое-то официальное руководство к действию и заранее предупредить о своих намерениях.

– Артур, я предупредил тебя тридцать лет назад, так что можешь не язвить. Я серьезно говорю – закрытые дела и чистые столы. И трудиться в новом режиме начнете с понедельника.

Лэнд громко хлопнул дверью, надеясь, что произвел внушительное впечатление.

– В кои-то веки в нашем кабинете есть дверь, и вот он уже пытается сорвать ее с петель, – со вздохом заметил Брайант, набивая трубку сухими листьями. – С этой минуты нам придется заметать следы более внимательно.

– Артур, ты должен объяснить, почему ты так уверен, что на Балаклава-стрит что-то происходит.

– Это не так-то просто. – Брайант рухнул в свое кресло и беспечно закурил. – Тот район кажется на редкость заурядным, но в то же время в Лондоне есть подводные течения и субкультуры, о которых нам почти ничего не известно. Есть люди, живущие вне закона. Кто знает, на кого наткнешься? Душевнобольные из лечебницы Святого Луки ходят по улицам, а в глазах у них – демоны. Мне кажется, вся эта история вступает в противоречие с моими представлениями о доме. Угрожая дому человека, некто наносит значительный урон его благосостоянию. У Калли Оуэн не было серьезных трудностей, пока она не переехала туда, – не в ее характере притягивать беду. Теперь она унаследовала плохую карму другого человека, поселившись в доме после убитой женщины. Мы стали свидетелями отклика на какую-то скрытую ситуацию, известную только одному-двум людям. Все это коренится куда более глубоко, чем мы можем вообразить.

– Терпеть не могу, когда ты говоришь загадками, – недовольным тоном сказал Мэй.

– Я вынужден так говорить, потому что и сам не до конца понимаю суть происходящего, но я знаю – ключ где-то рядом. Знаю и другое – будет еще одно покушение на убийство. Тот, кто совершил предыдущие преступления, обрел большую уверенность, потому что мы не смогли подобраться к нему настолько близко, чтобы представлять для него серьезную опасность. Джон, ты сталкивался с таким поведением раньше, не делай вид, что это впервые.

– Как бы то ни было, мы должны оправдать доверие Раймонда, – заявил Мэй. – Нужно начать все заново, Артур, а если у нас не получится, значит, время уходить. Полагаю, тебе не надо объяснять, что произойдет, если кого-то из нас отправят на пенсию.

Брайант не привык выслушивать наставления. Он скептически взирал на Мэя сквозь облако противозаконного дыма, превратившего кабинет в лаймхаусский опиумный притон.

– Пожалуй, ты прав. С незапамятных времен Раймонд был для меня как гвоздь в башмаке, но он всегда воевал за нас. Наверное, нам действительно стоит поменять свои методы. Будь у нас больше людей, я бы прочесал каждый дюйм Балаклава-стрит. Что касается твоего друга Гринвуда, нам бы следовало его задержать, как следует припугнуть, чтоб неповадно было, и на этом поставить точку.

– Так давай попробуем в последний раз. Ты выяснишь, что ищет Гринвуд. Я расспрошу людей с Балаклава-стрит. И надо разыскать Тейта. Должен же кто-то хоть что-нибудь знать. – Он заметил, что на лице напарника мелькнуло болезненное выражение. – Что с тобой?

– Я больше всего боюсь, что нам попался редкий экземпляр – убийца, спрятавшийся у нас под носом.

– Это как раз тот случай, Артур, о котором ты некогда мечтал.

– Больше не мечтаю, – признался Брайант. – Смерть подошла ко мне слишком близко.

Артур ощутил в костях такой холод, с каким не справилось бы и самое сильное тепло. Скоро придет время, когда он перестанет понимать сущность мира, и тогда у него больше не будет цели. Убийства – это задачи: только решая их, можно оставаться в живых. Раскрытие убийств на Балаклава-стрит не только приостановит исполнение приговора, но и продлит им жизнь, станет стимулом к продолжению. Превозмогая усталость, Брайант снова взялся за работу.

26 Навигация

Другой такой библиотеки в Лондоне не было.

Вместо привычных табличек «Романтическая литература», «Самопомощь» и «Сделай сам» тут были «Элевсинские и орфические исследования», «Учение розенкрейцеров» и «Египетская морфология». Хотя книги, собранные здесь, были слишком эзотерическими для того, чтобы их потребляла широкая публика, специалистов это собрание тоже не удовлетворяло, но уже по причине его неполноты.

Большую часть коллекции составляли книги, завещанные человеком по имени Джебедия Хаксли, прадедушкой Дороти Хаксли – нынешней и, возможно, последней хранительницы фондов. По условиям завещания, коллекцию надлежало разрознить, а здание продать – естественно, с согласия последнего здравствующего члена семьи. У Дороти не осталось родных, а самой ей было уже за восемьдесят. Муниципалитету Гринвича не терпелось наложить лапу на небольшой эдвардианский дом красного кирпича, погруженный в неизменный влажный сумрак под сенью бетонной эстакады в юго-восточной части района. Кружащийся на ветру мусор и злобные скейтбордисты отпугивали от этих мест всех, кроме самых мужественных посетителей. Дождевая вода лилась с эстакады на крышу библиотеки, просачивалась сквозь кирпичную кладку, гноила полы и легкими перстами распада взращивала плесень на раздутых от сырости книгах.

Дороти содержала библиотеку вместе со своим помощником, Фрэнком, – нелюдимый и ненадежный, он бы ценен тем, что работал совершенно бесплатно, только из любви к печатному слову, а жил на деньги, унаследованные от тетки. Так немодная литература оказалась на грани выживания, вытесненная в полуразрушенные хранилища и охраняемая последними из могикан-книголюбов.

– «Пять рек преисподней, – громко прочитал Брайант, – отделяли землю бессмертных от царства людей. Существование этих рек служило залогом того, что никто не сможет безнаказанно пересечь границу между мирами». Здесь должна быть картинка. – Он указал на оторванный край листа.

– Увы, случается, что воры вырезают раскрашенные вручную иллюстрации, – объяснила Дороти. – Они помещают их в рамки и продают в букинистических магазинах. У нас нет возможности обеспечить охрану здания.

– Попробую добиться, чтобы вам установили сигнализацию, – сказал Артур, переворачивая поврежденные страницы. – Что ж, мы явно имеем дело с римской мифологией. Странно – клиент вроде бы интересуется египетскими богами, но при этом упомянул о пяти реках.

– Вы же знаете, Артур, в языческих культах все так туманно. В древнеегипетской мифологии реки тоже играют ведущую роль благодаря значению Нила, дарившего жизнь и процветание неплодородным равнинам в центральной части страны.

– Да, но нельзя же смешивать эти две совершенно разные мифологии.

– Это действительно невозможно – для представителей тех цивилизаций, но вы забываете о викторианцах.

– А при чем тут они?

– Ну как же, ведь они присваивали, заимствовали и воровали все, что им нравилось, включая и древние мифы, наиболее соответствовавшие их собственным верованиям. Они переписывали истории цивилизаций, баудлеризируя,[35] адаптируя, подвергая цензуре. В этом викторианцы были не первыми, но, безусловно, самыми настырными. Никто не удивлялся, увидев в зажиточном викторианском доме статуи Ра и Тота бок о бок с Дианой и Венерой. Вот христианские изваяния встречались реже, поскольку относились к действующей религии. Все же прочие верования и мифы о мироздании в основном считались наивными сказками, а потому их культовые изображения использовались в оформлении интерьера. Коллекционеры не имели ничего против объединения богов из разных мифологий.

Брайант наконец нашел страницу, которую искал.

– Итак, у нас есть пять подземных рек: Коцит, река плача; Ахеронт, река скорби; Флегетон, огненная река; Лета, река забвения; Стикс, река ненависти, рока и нерушимых клятв.

– Это так. Река Стикс была дочерью Тетис и Океана и девять раз протекала вокруг Аида. Как и вода Леты, стигийская вода не могла храниться ни в одном кувшине, потому что разъедала любой материал и даже плоть. Только конские копыта могли уцелеть в водах Стикса.

– А разве Фетида не окунала своего сына в Стикс, чтобы сделать его неуязвимым? Кажется, его кожа осталась цела.

– Мифология полна парадоксов, – заметила Дороти. – Так какая река вас особенно интересует?

– Точно не знаю. Наверное, Стикс важнее всех.

– По крайней мере, о Стиксе больше написано. Но и Лета имела огромное значение благодаря вере в реинкарнацию и переселение душ. Те, кто переходил через нее, должны были выпить летейской воды, чтобы забыть о своей прошлой жизни.

– А Коцит и Ахеронт, часом, не одно и то же?

– Нет, хотя обе ассоциируются с горем и стенаниями. Именно через Ахеронт – не через Стикс – Харон переправлял мертвых в Аид. А те несчастные, чьи трупы не удостоились захоронения, были вынуждены вечно бродить по берегам Коцита.

– Дороти, я чувствую, что меня самого затягивает в тихое болото, – признался Артур. – Джон много раз меня об этом предупреждал. Нужно сосредоточиться на главной теме моего расследования.

– И какая же она?

– Интересно, а в наши дни существует какая-нибудь связь между этими реками и Лондоном?

– Викторианцы обожали всему находить объяснение. Полагаю, они возродили идею о том, что пять рек преисподней соответствуют пяти основным забытым рекам Лондона.

– То есть эта идея принадлежала не им?

– Конечно нет. Такое предположение впервые сделали римляне, когда захватили Лондон.

– А в вашем собрании есть другие книги на эту тему?

– Увы, нет, – вздохнула Дороти, – но я знаю людей, которые могли бы вам помочь. Есть целая группа, посвятившая себя поиску утраченных рек преисподней. Я могу вам дать их телефон, но предупреждаю – люди они довольно странные.

– Это как раз в моем духе, – с озорной ухмылкой сказал Брайант.

27 Движение воды

– Погода ни к черту, искренне сокрушался Оливер Уилтон. – Жаль, что вы пропустили занятия Кэмденского молодежного байдарочного клуба.

Джон Мэй терпеливо ждал под ивой, пока Оливер и его жена застегивали желтые непромокаемые плащи с капюшонами. На скамейке неподалеку двое бездомных ссорились из-за банки «Особого крепкого». Еще один бродяга ел колбасный фарш, выковыривая его из банки руками. В канале плавали куски полистирола, выброшенные из коробок от украденных стереосистем. Даже у птиц на деревьях был какой-то онкологический вид.

– Ваш сосед, Джейк Эйвери, сказал, что я найду вас здесь или в собрании христианского братства.

– Мы любим с пользой проводить выходные, – пояснил Оливер, запирая двери клуба. – Местные дети пока еще плохо находят общий язык друг с другом, и мы считаем, что такие занятия, как байдарочный поход, воспитывают у них командный дух.

– А Брюэру нравятся байдарки? – спросил Мэй, улыбаясь угрюмому мальчику, сидящему на корточках у края воды.

– Что вы, ему мы этого не позволяем – вода такая грязная, – ужаснулась Тамсин. – Тут кругом крысиная моча – можно подхватить лептоспироз.

Она взяла мальчика за руку, словно пытаясь защитить его. Мэй подумал, что очень скоро Брюэр не будет с такой легкостью давать ей свою руку.

– Он хочет сказать: «Папочка, пойдем домой, я устал». Правда, малыш? – засюсюкала Тамсин. – Обычно мы проводим выходные в нашем доме в Норфолке, но Оливеру хочется что-то сделать для здешней детворы. – Она попыталась улыбнуться, но получилась гримаса. – Я хотела, чтобы Брюэр рос на природе, но Оливер настоял, чтобы мы жили в городе, пока ребенок не вырастет. – Женщина понизила голос. – В прошлом месяце на этой тропинке изнасиловали медсестру. Медсестру, представляете? Столкнули с велосипеда и затащили в кусты. А полиция сюда и носа не кажет. – Трудно было не заметить отчаяние в глазах Тамсин. Она ненавидела Оливера за то, что он заточил ее в городе. – Сама я родом из Бакингемшира и могу вам сказать, мистер Мэй, что это – не дом, во всяком случае не то, что я привыкла считать домом.

Она повернулась, чтобы увести сына, и Мэю пришлось последовать за ней. Оливер упрямо зашагал вслед за ними; было видно, что он в вечной опале у жены. Дорогу им заградила стая голубей, обедавших чьей-то блевотиной.

– Я вынужден здесь жить из-за работы, – объяснил Уилтон.

– А чем вы занимаетесь? – поинтересовался Мэй.

– Я думал, вы знаете. – Оливер был явно удивлен. – Я в руководстве управления Темзы. Вы себе даже не представляете, сколько воды Лондон теряет каждую неделю из-за протечек. По долгу службы я помогаю их находить и заменять поврежденные трубы. А зачем вы к нам пожаловали?

– Я хотел спросить вас… – он чуть было не произнес имя Коупленда, но почему-то передумал, – о миссис Сингх. Я знаю, что дело считается решенным, по крайней мере с точки зрения начальства, но я подумал, вдруг у вас есть какие-то соображения по этому поводу.

– Интересно, что вы об этом спрашиваете. Я действительно думал о том, что сказал ваш напарник на вечеринке, – что она утонула в собственном доме. У меня забрезжила какая-то мысль на этот счет, но в тот момент я не смог сосредоточиться.

– Вот как? И что же это?

– Наверно, это звучит глупо, но… Дорогая, по-моему, Брюэр устал, не могла бы ты отвести его домой? Я бы хотел пригласить мистера Мэя к себе в офис и кое-что ему показать.

Безобидное стальное здание на Кэнал-уок совсем не походило на штаб-квартиру водного управления. Если не считать охранника, читающего «Сан» в вестибюле, внутри было пустынно.

– Ну что вы, штаб-квартира не здесь! – со смехом воскликнул Оливер. – Это временное место, к тому же расположенное рядом с водой, – тут можно подключать лэптопы и проводить собрания. Работа интересная. Могу вкратце изложить вам историю вопроса, если, конечно, в этом есть необходимость.

– Почему бы и нет? – непринужденно сказал Мэй. – Я никуда не тороплюсь.

Уилтон провел гостя в пустой, декорированный коричнево-красной плиткой офис с типовыми шкафами.

– Итак, все началось с парня по имени Хью Миддлтон, создателя Нью-Ривер – канала, доставляющего воду источников Хартфордшира в Ислингтон. С нашей точки зрения, это был первый в мире проект, включавший в себя весь цикл – от строительства до управления работой канала. Нью-Ривер заработал еще в начале семнадцатого века; кстати, он частично используется и в наши дни. – Он выдвинул стул. – Располагайтесь поудобнее.

Мэй сел.

– Выходит, водное управление Лондона возникло примерно тогда же?

– Мы были необходимы с самого начала. Огромный приток населения из сельских районов увеличил нагрузку на водоснабжение, и в этой ситуации паровой двигатель и чугунные трубы оказались незаменимыми. Конечно же, возросло количество нечистот. Канализации в домах еще не было. Парень по имени Харингтон изобрел первый домашний туалет в тысяча пятьсот девяностых, но новинка не получила широкого применения, потому что не было источника воды для смыва. Полезным новшеством стали и выгребные ямы, но их не слишком часто чистили. Минутку… помнится, это где-то здесь. – Он открыл шкаф и начал листать планы. – Темза была для Лондона главным источником питьевой воды и, между прочим, оставалась довольно чистой до тысяча восьмисотого года и пригодной для рыболовства: в ее коленах водились омар и лосось. К сожалению, этому вскоре пришел конец, поскольку выгребных ям не хватало. Жители стали незаконно подсоединять свои стоки к дренажам и подземным рекам, впадающим в Темзу. Нахлынувшие нечистоты уничтожили всю живность в реке, и она начала источать зловоние. Уверен, вы слышали о «великом смраде» в июне тысяча восемьсот пятьдесят восьмого, когда вонь стала настолько убийственной, что даже в парламенте нельзя было работать. Две тысячи лондонцев успели за неделю погибнуть от эпидемии холеры, прежде чем доктор Джон Сноу выяснил, что болезнь распространяется с водой, и закрыл зараженный источник на Голден-сквер. Кстати, паб «Джон Сноу» на Бродвик-стрит назван в честь бравого доктора.

– Но разве Базалгетте[36] не выступил с планом строительства канализации?

– Он-то выступил, да вот, к несчастью, холера унесла немало жизней, прежде чем Дизраэли[37] согласился внедрить эту систему. Это потрясающий образец инженерного дела, серия каскадов, окружающих город и вымывающих всю грязь. Позже, во время Первой мировой войны, воду начали хлорировать, потом ввели двойную очистку и установили новые стальные трубы.

– А как обстоят дела в наши дни? Куда теперь уходят нечистоты?

– Отходы Северного Лондона отправляются в Стратфорд, на насосную станцию Эбби-Милз, а затем, через выводной коллектор на водоочистную станцию в Бектоне. Нечистоты Южного Лондона уходят в Дептфорд, а оттуда в Пламстед.

– Какова судьба подземных рек?

– Некоторые были превращены в сточные отверстия, но большая их часть плохо поддавалась дренажу после многих веков варварского обращения. Но даже если вы устраиваете на реке запруду, вода все равно собирается и ей необходимо куда-то течь. В домах возникает сырость. Уровень воды поднимается из-за климатических изменений, и старые реки снова пробуждаются. Но необходимость в них окончательно отпала в тысяча девятьсот девяносто четвертом, когда мы открыли подземную кольцевую дорогу, благодаря которой вода огибает улицы Лондона. Это чудо света скрыто от посторонних глаз.

– А дорога достаточно велика, чтобы человек мог туда забраться?

– Вообще-то ее диаметр составляет два с половиной метра, но она довольно просторная. Ни один мегаполис планеты не может похвастаться такой чистой рекой, как Темза, – в ней живут сто двадцать видов рыбы. Мы обслуживаем сорок шесть стран мира. Это чертовски большой бизнес. Я мог бы рассказать вам о нашей программе сжигания ила, но боюсь вас утомить.

«Все к этому идет», – подумал Мэй.

– Мистер Уилтон, вы меня, конечно, извините, но какое отношение все это имеет к миссис Сингх?

– Простите, я немного увлекся. Тамсин не позволяет мне говорить о канализации за обедом, а потому стоит мне встретить человека заинтересованного… О, кажется, нашел. – Уилтон распахнул еще один шкаф и ткнул пальцем в широкий желтый лист, покрытый густым, плохо пропечатанным шрифтом. – Эта карта была выпущена в пятидесятые годы советом Лондонского графства. Она представляет собой последнее более или менее точное описание забытых притоков и стоков Лондона, но здесь кое-чего не хватает, а иные течения изменили свой курс. Их нужно найти, потому что под улицами проложено множество кабелей и туннелей. В Лондоне нет сети воздушных линий передачи. Как отследить то, что постоянно в движении? По правде говоря, мы можем только измерять влажность почвы и надеяться на лучшее. Помните, что произошло в Блэкхите пару лет назад? Дороги просто начали оседать – ни с того ни с сего. – Он провел указательным пальцем по руслу Флита. – Когда реки меняют свое направление, случаются странные вещи, и, если не знать, что под землей река, можно даже поверить в привидения.

– Боюсь, я не совсем понимаю.

– А вы не слышали о локализованных наводнениях, которые возникают ниоткуда и исчезают так же внезапно, как возникли? Взять хотя бы нашумевшую историю тысяча девятьсот двадцатых годов: несколько тяжелых деревянных гробов оказались сняты с пьедесталов в одном из закрытых склепов Южного Лондона. В ту пору уровень воды очень повысился. Река нашла крошечную трещину, устремилась в склеп, сдвинула гробы с места и утекла обратно. Вода ведь движется быстро и порой выбирает очень странные пути. Она может подняться по каменной стене в сухую погоду и образовать мокрое пятно на высоте десяти футов. Поговаривают, что миссис Сингх утонула. Сами понимаете, у меня возникают разные мысли на этот счет.

Уилтон разгладил тот участок карты, где находился его район.

– Видите эту большую угловую площадку? Гастро-паб под названием «В. Р.». Его переименовали в конце девяностых. Раньше он назывался «Веселые рыбаки» – он ведь стоит на Энглерз-лейн.[38] Эта улочка не отмечена на карте как река, но из истории мы знаем, что здесь была популярная купальня. Городской совет засыпал ее примерно в тысяча восемьсот девяностом году. Сейчас мы кое-что обозначим. – Оливер взял синюю ручку и провел перпендикулярно улице кривую пунктирную линию. – Единственный оставшийся приток Флита отмечен здесь, двумя улицами выше. Но, конечно же, он должен быть связан с Энглерз-лейн, ведь реке нужно чем-то подпитываться. Эта связь может осуществляться только через Балаклава-стрит, а точнее, через проулок за внутренними садами на западной стороне улицы, где как раз и жила миссис Сингх. Потом приток пересекает дорогу и спускается вниз, потому что следующее место его появления – Принс-оф-Уэльс-роуд. Это значит, что река протекает непосредственно под домом миссис Сингх.

– Но вы же сказали, что она высохла.

– Я сказал – частично, а другая ее часть была заложена кирпичом, так что реке приходится искать пути, чтобы изменять направление. Не забывайте, что когда-то Флит достигал шестидесяти футов в ширину – здесь, в Кэмден-Тауне, – и впадал в огромный водоем на месте нынешнего Ладгейт-Серкус.

– То есть вы предполагаете, что случился внезапный паводок и река устремилась в подвал миссис Сингх, а потом быстро ушла обратно, не оставив даже мокрого пятна к моменту появления Брайанта и ее брата? Кстати, они пришли на следующее утро. Звучит не очень правдоподобно. И куда могла уйти вода?

– Сюда, в Риджентс-канал в Кэмдене. Известно, что с каналом связаны подземные трубы, проложенные с севера. Мы никогда не исследовали канал настолько, чтобы знать, что там внизу, а половина викторианских карт в шестидесятые годы просто отсутствовала – одно время они пользовались популярностью в качестве настенных гравюр. Лето у нас было на редкость сухое, а осень оказалась необычайно сырой. Подозреваю, что экстремальные погодные условия нарушили герметичность некоторых труб. Это может объяснить и смерть мистера Коупленда. Что если вода вдруг заполнила яму, сдвинула с места его грузовик, а потом ушла так же внезапно?

– Мой напарник детально изучил жилище миссис Сингх. По его словам, если не считать одного-двух странных пятен сырости, дом абсолютно сухой. И по-вашему, десятью часами раньше он мог так наполниться водой, что в нем утонула женщина? Не обессудьте, мистер Уилтон, ваши доводы любопытны, но слегка притянуты за уши.

– Так и знал, что не смогу вас убедить, – со вздохом сказал Оливер, убирая карту в шкаф. – Но, понимаете, я хорошо в этом разбираюсь. Поверьте – движение воды способно поразить воображение.

28 Останки Флита

– Я мистер Брайант. Ты меня помнишь?

Пожилой детектив стоял на крыльце Уилтонов. С полей его расплющенной фетровой шляпы стекала дождевая вода. Встреча Мэя с Оливером Уилтоном, происшедшая накануне, навела Артура на одну интересную мысль.

Брюэр кивнул.

– Вы были у нас на вечере, – пробормотал мальчик, уставясь в пол. Он производил впечатление ребенка, которого редко выпускают на улицу одного.

– Я решил немного поизучать историю вашего района – это нужно для моего расследования – и подумал: а вдруг ты захочешь со мной пойти, если, конечно, не занят? Ну как, составишь мне компанию?

Трудно было сказать, льстит это предложение Брюэру или пугает его. Похоже, перспектива сопровождать полицейского инспектора его привлекала, но удовольствие было омрачено возможной неловкостью из-за того, что его могут увидеть со стариком. Впрочем, это было в любом случае интереснее, чем смотреть, как другие дети тузятся в байдарках.

– Видишь ли, Брюэр, у меня складывается впечатление, что здесь происходит нечто особенное, и помощь мне бы не помешала. Мне нужен кто-то, кто хорошо знает этот район, у кого зоркие глаза и острый слух. Я подумал, ты – подходящая кандидатура.

– Папа на работе. Мама ушла. Мне нельзя выходить, и с чужими разговаривать тоже нельзя, – застенчиво сказал Брюэр.

– Ну разве мы чужие? – беспечно возразил Артур. – Мы с тобой знакомы. Я видел тебя на вечере, видел, как ты за всеми наблюдаешь. Спорим, я могу кое-что о тебе рассказать?

– Не можете.

– Не веришь? Тогда заключим сделку. Если я окажусь прав, ты должен будешь мне помочь – целый день работать со мной в полиции. С твоей мамой я договорюсь. – Брайант прищурил глаза и внимательно посмотрел на мальчика. – Я знаю то, что ты скорее всего никому не говорил: ты терпеть не можешь свое имя. Ты бы очень хотел, чтобы тебя звали по-другому.

Затянувшееся молчание мальчика выдавало его.

– На самом деле это даже не первое твое имя.

Краем глаза Брайант заметил нейлоновый футбольный мешок, висящий в прихожей. На нем были инициалы «Д. Б. У.». Дереком уже вообще никого не называли, а представители среднего класса вряд ли назвали бы свое чадо Даррен или Дейл. Мода на Дэмиенов тоже прошла.

– Твое первое имя – Дэвид, – сказал Брайант, – но что хорошо для Дэвида Бекхэма, недостаточно хорошо для твоего папы. Он наверняка хочет перевести тебя в частную школу, где играют в регби.

Это было сочетание интуиции и здравого смысла. Как выяснилось, Тамсин – вторая жена Оливера, более молодая, чем первая, и куда более амбициозная. Стараясь угодить ей, Уилтон работал на то, чтобы продвинуть их сына по социальной лестнице. У него была приличная должность, он получал хорошие деньги, а на вечере жаловался на низкий уровень местных школ. Наутро после смерти Рут Сингх Брайант видел, как мальчик выходил из дому с футбольными бутсами через плечо.

– Вы говорили с папой.

– Только на вечере, но ни разу – о тебе. Бери куртку, Дэвид, а я пока позвоню твоей маме. В дом заходить не буду, иначе все вам тут залью.

Брюэр немного поколебался. Прогулка с полицейским малопочтенного вида могла быть опасной, к тому же это вряд ли понравилось бы его отцу. Предложение стоило принять разве что из-за последнего обстоятельства. Мальчик во всю прыть помчался по коридору.

Артур знал, что его решение нестандартно, но ему было недостаточно просто опрашивать жителей Балаклава-стрит – требовался более тесный контакт с ними, и поводом для такого контакта вполне могло стать предложение присмотреть за мальчиком.

Несколько минут спустя они уже шлепали по лужам, и Дэвид настолько поборол свою неловкость, что шел бок о бок с инспектором.

– Куда мы идем? – поинтересовался он.

– Сперва мы навестим мою давнюю коллегу – она теперь живет в нескольких улицах отсюда. Она знает об этом районе все.

– Она учительница?

– До некоторой степени, – с улыбкой ответил Брайант. – Она колдунья.


– Как тебе мои новые апартаменты? – не без гордости спросила Мэгги Эрмитедж.

Вход в маленький кирпичный дом девятнадцатого века на Принс-оф-Уэльс-роуд был освещен ослепительно красной неоновой вывеской: «Часовня надежды».

– Я получила этот дом от муниципалитета, когда старые владельцы уехали. Видимо, этот район не внушал им надежды. А мы вот лишились нашего гнездышка над пабом «Конец света» в Кэмден-Тауне.

– Сожалею об этом, – сказал Артур. – Только не говори, что хозяева не одобряли твоих языческих сборищ.

– Вообще-то они сквозь пальцы смотрели на наши ночные песнопения, но им не понравилось, что мы попытались вызвать Вельзевула. Теперь там собираются строить торговую галерею. Ты замечал, что в каждом лондонском здании в конце концов открывают обувной магазин? По-моему, Кэмден уже стал мировой столицей плохой обуви. Да, старые боги плохо сочетаются с новыми деньгами. И все-таки приятно быть в настоящей часовне. Сегодня утром я пыталась освободить это место от церковного влияния, но у меня кончилась соль. Духовная «дезактивация» – не самый простой процесс. Во всех справочниках написано разное. Одни говорят, надо вернуть освященное алтарное облачение в церковь. Другие просто советуют побрызгать краской. Венди, наша органистка, считает, что над алтарем нужно петь гимны с конца, но, по правде сказать, она и с начала их исполняет неважно. Полагаю, мы ослабили очаг истового монотеизма, но от сырости нам не избавиться. А местные пьяницы еще и справляют нужду на крыльце. Может, поэтому христианские храмы так скверно пахнут? А кто твой друг?

– Это Дэвид, в настоящее время – почетный младший офицер полиции. Между прочим, твой сосед.

– Проходите. – Мэгги взяла мальчика за руку. – Ты веришь?

– Во что? – спросил Дэвид.

– В тайные искусства, в утраченную духовность обреченного и заблудшего человечества.

Ребенок посмотрел на нее как на сумасшедшую.

– Но ты хотя бы стараешься быть восприимчивым?

– Не знаю.

– Вероятно, это лучшее, на что мы теперь можем рассчитывать. Идемте же.

Мэгги повела их мимо дубовых скамей мрачного зала в маленький, заваленный бумагами кабинет в задней части дома. Серебряные цепи, иконы и безделушки позвякивали у нее на груди, словно маленькие музыкальные подвески. Глаза женщины становились узкими щелочками, когда она улыбалась, а улыбалась она часто и широко, обнажая крепкие белые зубы. Украшенная браслетами, с черепаховыми гребнями и двумя парами очков в огненно-рыжих волосах, миниатюрная ведьма была нарядной, как новогодняя елка.

– А что за необычный запах? – полюбопытствовал Брайант, принюхиваясь.

– Мой новый травяной фимиам. Чувствуешь лаванду?

– Нет,больше смахивает на горящих муравьев.

– А, это! Да, в стропилах кто-то водится. Я насыпала туда яду, но, кажется, он разъедает древесину. Жалко, что Криппен исчез во время переезда.

– Как странно! Я только что нашел кота по имени Криппен. Во всяком случае, я его так назвал.

– Маленький, черно-белый, мальчик? Левое ухо порвано? Глаза чуть-чуть косят?

– Совершенно верно, – радостно подтвердил Брайант.

– О, милостивая судьба! Ты нашел мое тотемное животное. Это значит, его аура не повреждена.

– Возможно, но к туалету он совсем не приучен. Я тебе его принесу – позже.

Мэгги протянула ему пачку брошюр.

– Мы тут стараемся привлечь новых людей. Если знаешь кого-то, кто интересуется оккультизмом, и при этом у него хорошие руки, нам нужны такие люди, чтобы отремонтировать дом.

Внезапно в комнату ввалился крупный мужчина с бородой.

– Да, я же тут заваривала чай для твоего старого приятеля.

– Артур, дружище! Вот это потрясающий эффект!

Раймонд Киркпатрик, профессор английского, взял руку Брайанта в свою и энергично затряс ее. При взгляде на его высокую сутулую фигуру казалось, что он покрыт легким налетом серой пыли, и при ближайшем рассмотрении это оказалось правдой.

– Я тут помогаю Маргарет разбирать реликварий. Надеялся найти что-нибудь имеющее эпистолярную антикварную ценность, но пока мне попалось только несколько десятков экземпляров «Рэзла»,[39] вероятно припрятанных там хористами.

– Профессор Киркпатрик – один из ведущих экспертов Англии по семантике и криптографии, – объяснил Артур ошарашенному Дэвиду. – Он любит слова.

Детектив решил не рассказывать мальчику о странных обстоятельствах, приведших к позорному изгнанию Киркпатрика из городской полиции. Профессор имел несчастье встречаться с девушкой из Зимбабве, которая была шести футов ростом, но, к стыду и ужасу профессора, оказалась пятнадцатилетней – ее родители подделали документы, желая поскорее выдать дочку замуж. Министерство тут же заклеймило его как педофила и инициировало его увольнение. Хотя дальнейшее расследование показало, что если он в чем и был виновен, то исключительно в неспособности определить возраст на глаз, Киркпатрик не смог вернуться на работу и стал отверженным. Каждый раз, когда Отдел аномальных преступлений обращался к нему за консультацией, Брайант оформлял его под другим именем. Артур терпеть не мог, когда такие мозги пропадали зря.

– Мистер Брайант обычно приносит мне свои палеографические головоломки, чтобы я их расшифровывал, – пояснил Раймонд, – но, увы, его нежелание прибегать к моим услугам в последнее время наводит меня на мысль, что эпоха преступников-эрудитов ушла вместе с тайной закрытой комнаты, чистыми общественными уборными и качественной почтовой службой.

– Думаю, у нас есть кое-что интересное по твоей теме, – сказала Мэгги, разливая имбирный чай. Брайант тем временем отбирал у Дэвида рекламную брошюру. – Джон рассказал мне о человеке, умершем на Балаклава-стрит, и это не стало для меня сюрпризом.

– Да что ты? И почему?

– Потому что там находится участок повышенной пси-активности. Вокруг этого места всегда творились странные вещи.

– Что еще за вещи?

– На протяжении долгого времени селиться там считалось вредным для здоровья из-за дурных испарений, поднимающихся от земли. В пятидесятые жители наблюдали там смог и туман, внезапно возникавшие над сточными отверстиями и так же внезапно исчезавшие. Видите ли, этот участок расположен во впадине. В низине. Некоторые из таких впадин отмечены и на современных картах Лондона, например Мейда-Вейл, а другие забыты, как та, что в Кентиш-Тауне. Район очень старый. Если Кэмден, появившийся позже, а точнее, в тысяча семьсот девяносто первом году, успел обзавестись множеством легенд, привидений, колдунов и убийц, то можете себе представить, сколько мифов успел породить Кентиш-Таун, возникший намного раньше.

– Название происходит от словосочетания «Ken-Ditch», – объяснил Киркпатрик, – что значит «русло водного пути».

– Район, объединенный под своим первоначальным названием с Сент-Панкрасом, существует больше тысячи лет, – отметила Мэгги. – Подумать только – целое тысячелетие губительной атмосферы! Не забывайте, что район вырос вокруг стремительной реки. Вода работала на мельницах и служила для обитателей источником жизненной силы. Многочисленные старинные документы упоминают о «тихом постукивании мельничных жерновов». Теперь мы слышим только завывания полицейских сирен. А река давным-давно замурована под землей.

– Кстати, отец парня работает в водном управлении. Он довольно хорошо осведомлен, – сказал Артур. – Значит, это часть Флита, да?

– Название происходит от саксонского «fleete» или «fleot» – «паводок» или «потоп» – или от англосаксонского «fleotan» – «плавать» или, опять же, «затоплять», – нараспев произнес Киркпатрик.

– Флит уходит на юг, к Риджентс-каналу, но никто не знает точно, где он протекает, – добавила Мэгги. – Неподалеку был водосток, по понятным причинам именовавшийся Фогз-Уэлл.[40] Не поверишь, но он тоже исчез.

– А как дела с моей информацией? – спросил Брайант.

– Твой конспект показался мне слишком приблизительным. – Она заглянула в свои записи. – Году в тысяча восемьсот сороковом землю начали распродавать маленькими аккуратными участками, размеченными по руслам рек и границам лугов. Сорок лет спустя первоначальный план был изменен, и сюда втиснули новые дома и улицы. По информации моего человека в муниципалитете Кэмдена, в тысяча девятьсот шестидесятые местные власти разработали новый план местности, задумав превратить ее в бетонный пустырь с высотными домами. По счастью, этот замысел так и не был воплощен. – Она опустила очки на нос. – По правде сказать, мы столько времени тратим на самосовершенствование – ходим на всякие там курсы самопомощи, в спортзал, пытаемся поддерживать друг с другом осмысленные отношения, – а при этом забываем о других вещах, необходимых для поддержания нашего хрупкого благополучия.

– Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь, Артур, каждый человек тесно связан с местом, где он живет. От этой связи во многом зависят ощущения радости и комфорта. Наши соотечественники установили с пейзажем крепкие психологические связи. Они так мало путешествовали, так прикипали к своему месту, что свой акцент был не только в каждом городе, но буквально на каждой улице. В «Панче» когда-то напечатали знаменитую карикатуру, изображавшую, как два местных жителя кидаются камнями в незнакомца. Да уж, в девятнадцатом веке англичане сильно недолюбливали чужаков. А сегодня наши отношения с пейзажами, зданиями, местами, предметами и чужими людьми отодвинуты на задний план. В детстве у тебя наверняка было место, дарившее тебе ощущение счастья, – ничего особенного, так, залитый солнцем островок травы, где ты мог пинать мяч или читать комиксы. Став взрослым, ты ищешь подобие этого уголка. Сможешь ли ты когда-нибудь его обрести?

– Я люблю запускать змея на Парламент-Хилл, – вклинился в разговор Дэвид. – Там чувствуешь, как вокруг бушует ветер.

– Ну вот, пожалуйста. – Мэгги взъерошила волосы мальчика. – Когда бюрократы радикально изменяют район, они уничтожают важные для него вехи, искажают масштаб и пренебрегают естественным историческим пейзажем. Такая местность быстро становится безнадежной зоной, опасной для жизни и никем не любимой, потому что мы просто не можем испытывать к ней привязанности. Когда реки были заложены, мы потеряли частицу себя самих. Грезы об озерах и реках – это грезы о покое. Неудивительно, что утраченные реки окружены такой мистикой. Нам необходимо верить, что они по-прежнему где-то внизу, под нами, – далекие источники утраченной внутренней гармонии.

– В последнее время с ней это часто бывает, – доверительно сказал Брайанту Киркпатрик. – С тех пор, как она стала проходить гормонально-заместительную терапию. Реки все еще там, глупая ты женщина, просто над старыми туннелями были устроены сточные отверстия. Идея заключалась в том, чтобы убирать крышки во время паводка, – вода просто уходила вниз, не представляя опасности для подвалов местных домов. Думаю, теперь все эти люки заасфальтированы.

– Нет, – возразил Дэвид. – Я даже знаю, где находится один из них. И крышку с него можно снять.

– Может, покажешь его мне? – попросил Брайант.

– Но это секрет.

– Позволь тебе напомнить, что сегодня ты работаешь в полиции, – упрекнул его инспектор.

Тут зазвонил мобильник.

– Это мама, – тоже с оттенком упрека сказал мальчик.

– Дай сюда. – Брайант отобрал у него телефон и ответил сам. – С ним все в порядке, миссис Уилтон, он очень доволен. Нет, конечно же нет. – Он закрыл трубку рукой. – Ты ведь не промок, правда? – Потом опять в телефон: – Нет, что вы, абсолютно сухой, я приведу его через несколько минут. – Он оборвал связь, не дав Тамсин продолжить. – А теперь, Дэвид, пойдем-ка посмотрим на твой секрет.

– Мы идем с тобой, – вмешалась Мэгги. – И попробуй только сказать, что нам нельзя.

Она знала Артура достаточно хорошо, чтобы понять: если он собирается выискивать сточные отверстия, кто-то должен за ним присмотреть.

Компания покончила с чаем и отправилась в путь.

– Чтобы найти свидетельства того, что здесь находится русло реки, можно обойтись и без «волшебной лозы», – провозгласила Мэгги. – Помните, как сухо здесь было, пока не начался дождь? Тогда все придорожные растения засохли, а теперь посмотрите сюда. – Она указала на неровный ряд долговязых ростков, пробивающихся сквозь камни у дороги. – Это эпифиты – они произрастают на других растениях и живут в скоплениях дождевой воды. Но несколько дней назад ничего подобного еще не было, и потом, где растения, на которых они растут? Дэвид, дай мне, пожалуйста, руку.

Остановившись возле котлована, вырытого по распоряжению электроэнергетического управления, они подняли вывороченный булыжник.

– Посмотрите-ка, – сказала Мэгги, указывая на темный липкий мох, облепивший камень с обратной стороны. – Это весьма примитивное растение, живущее исключительно за счет влаги. Значит, не все под мостовой высохло во время жары. Теперь нам надо всего лишь следовать за растениями – они отведут нас к реке. Говорят, проследить за течением лондонских рек можно и по векторам распространения болезней. Если призадуматься, в этом есть свой резон. Причиной респираторных заболеваний становится влажный воздух, а возле канализационных стоков он именно такой. Да и привидения чаще появляются у реки, ведь там нередко тонут дети или самоубийцы находят свою смерть.

– Sorbus Aucuparia, – произнес Киркпатрик, указывая на деревья, охранявшие вход в проулок позади Балаклава-стрит. – Обычно можно встретить Tilia Platyphyllos или Platanus Hispanica. Но это две рябины.

– Славные лондонские рябины, – подхватила Мэгги. – Они выживают, несмотря на ужасное загрязнение и скверную почву, и радуют птиц своими ягодами. Само собой, они тесно связаны с колдовством. Срубив хотя бы одно дерево, можно навлечь на себя несчастье. Я знаю ужасные истории…

– Не забивай мальчугану голову… – прервал ее Киркпатрик.

– Есть одна история, – продолжила колдунья, – происшедшая как раз на твоей улице. Настоящая история с привидением, случившаяся именно там, где ты живешь. – Благодаря природному умению нагнетать интерес, Мэгги без труда привлекла внимание мальчика. – Это случилось задолго до твоего появления на свет, в начале пятидесятых. Один бедный юноша, студент, жил в квартире где-то неподалеку. Он влюбился в местную девушку, работавшую в пекарне возле главной улицы. Несмотря на бедность, молодые люди горячо любили друг друга, и вскоре состоялась их помолвка. Юноша, оказавшийся талантливым акварелистом, пообещал любимой, что они поженятся, как только он сможет продать несколько работ. Но беда в том, что картины он рисовал слишком мрачные. Никто не хотел покупать изображения кладбищ и вурдалаков. Вот и приходилось влюбленным откладывать венчание. Когда это случилось в третий раз, девушка расторгла помолвку и вышла за другого. Сердце студента было разбито. Говорят, он пошел к каналу, набил карманы камнями и утонул в илистой воде. Но тело так и не нашли. Некоторое время спустя люди на твоей улице стали видеть покойного каждый раз, когда шел дождь. Он возникал из-за стены ливня и шел, низко опустив покрытую грязью и нещадно поливаемую дождем голову, точно оплакивал утраченную любовь. Это продолжалось несколько лет, до пятьдесят девятого года, когда подземная река вырвалась из своего туннеля и затопила улицу. Что, по-твоему, произошло?

Зачарованный, Дэвид только мотнул головой.

– Труп юноши показался из воды. Его вынесло на поверхность, потому что свирепые зимние бури изменили направление течений в канале. Когда его тело предали земле, дух его успокоился и больше никогда не появлялся.

– Я не уверен, что мальчику следует рассказывать подобные вещи, – встревоженно сказал Киркпатрик.

– И вообще – нельзя ли поближе к делу? – Брайант раздраженно постукивал палкой по мостовой. – Парень, ну и где обещанный люк?

Дэвид остановился посредине проулка и пяткой попинал грязь.

– Где-то здесь. Дождь размыл землю во многих местах.

Брайант выглянул из-под шляпы, чтобы сориентироваться на местности. Они стояли за стеной сада Калли. Дэвид нагнулся над продолговатой металлической плитой с зазубринами.

– Я не знаю, как она открывается.

– Зато я знаю, – сказал Брайант. – Тут нужен специальный инструмент, в форме буквы «Т», с крюком на конце.

Он вспомнил отчет Миры об исчезновении Тейта. Она заверила его, что бродяга ходит с трудом, а потому просто не мог пробежать заросший проулок до конца. В то же время Тейт был достаточно мал ростом, чтобы спрятаться внутри куста. Что если он спрятался в сточном отверстии и ждал, пока преследователи уйдут? В таком случае предмет, которым он открывал люк, должен быть спрятан где-то поблизости.

Дымка дождя, струящегося в сумраке полудня, заслоняла кусты ежевики, обрамлявшие внутренние сады. Артур достал карманный фонарик и посветил под ноги.

– Дэвид, не мог бы ты нагнуться и достать вон тот металлический прут?

Мальчик присел и извлек заржавленный предмет. Подцепить им крышку люка ничего не стоило. Одно сильное движение – и крышка снята. Фонарь Брайанта осветил большое отверстие внизу площадью по крайней мере четыре квадратных метра; спуститься туда можно было по железной лестнице, приваренной к стене. По-видимому, люк вел в туннель.

– Я могу туда спуститься, – заявил Дэвид. – Запросто.

– Не думаю, что это хорошая мысль, – предостерегла Мэгги. – Я улавливаю подозрительные вибрации.

– Нельзя ли поконкретнее? – поддел ее Раймонд. – Ты ловишь вибрации каждый раз, когда проезжает автобус.

Мэгги склонила голову набок и призадумалась. Вода ручьями стекала у нее по капюшону.

– Я не чувствую ничего плохого, только печаль и утрату. Глубокую тоску.

– Еще бы, – сказал Артур. – Несчастный бездомный должен прятаться в сточном отверстии каждый раз, когда кто-то засекает его в саду. А что еще ты чувствуешь, Маргарет?

Мэгги начала тихонько напевать, приложив ладони ко лбу.

– Не надо ей потакать, – попросил Киркпатрик. – Видно, она хочет получить «Оскара». Улицы Лондона наверняка испускают столько жестоких вибраций, что я не понимаю, как она умудряется дожить до вечера и не взорваться.

Когда они перестали спорить и огляделись, то заметили, что мальчишка исчез.

– Дэвид! – в панике крикнул инспектор. – Дэвид, где ты?

– Все нормально – я тут, внизу.

– Бог ты мой, немедленно поднимайся наверх! Твои родители меня четвертуют.

Брайант посветил фонарем в люк.

– Он точно здесь был, – сообщил мальчик. – У него тут постель из старых газет и пустые коробки из «Кей-эф-си». Ну и вонь.

– Быстро поднимайся наверх, а то что-нибудь подцепишь, – сказал детектив, сознавая, что не может спуститься сам.

– Сейчас, только бросьте мне ваш фонарь.

Было слишком поздно что-либо предпринимать – мальчик уже был внизу.

– Тогда хотя бы дай мне руку, чтобы я тебя не терял, – пробормотал Брайант, с виноватым видом протягивая Дэвиду фонарь.

– Похоже, туннель тянется до самого конца улицы, – сказал мальчик. – Ого, он еще и ответвляется! Пойду посмотрю.

– Ни в коем случае! – рявкнул Брайант, с трудом опускаясь на колени. – Сейчас же вылезай, слышишь? Расследование окончено.

Над люком тут же выросли голова и плечи Дэвида. Он был выпачкан зеленой грязью и крайне возбужден.

– Вот это класс! Можно пройти весь туннель, но, кажется, в конце там железная решетка.

Мэгги и профессор подхватили его под руки и вытащили. Дэвид улыбнулся, внезапно став очень разговорчивым.

– Это вы так расследуете преступления? Я думал, вы только спрашиваете людей про их алиби и всякое такое – ну, как по телику показывают, – а не лазите по туннелям. Я думал, вы просто кричите на подозреваемых в специальных комнатушках, а вы вот чем занимаетесь! Круто. Можно, я завтра опять с вами пойду?

– Если ты проболтаешься об этом своей маме, я засуну тебя в комнатушку и буду на тебя страшно кричать, – пригрозил Брайант. – Идем скорее в часовню – надо тебя почистить, а я пока позвоню миссис Уилтон и скажу, что ты уже в пути.


– Я хотела тебе кое-что прочитать, – сказала Мэгги, когда они сидели на дубовых скамьях в «Часовне надежды» в ожидании, пока Дэвид приведет себя в порядок. Она открыла тяжелую книгу в кожаном переплете. – Вот послушай-ка: «Слово „Флит“ также означает специальную ограниченную территорию, созданную тамплиерами, владевшими землей на Флите у замка Бейнард». Там, кстати, до сих пор существует паб «Замок Бейнард». Представь себе, это священное место. В тысяча шестьсот семьдесят шестом году, когда расширяли ров Флита, подняли на поверхность пятнадцатифутовый слой мусора, оставленный жителями Лондона в эпоху римлян. Серебряные, медные и латунные монеты, два латунных Лара, одна Церера, один Вакх, кинжалы, печати, медали, кресты, бюсты богов и огромное количество охотничьих ножей, причем все одного размера и одной формы. Ты понимаешь, что это всегда было священное место? Больше тысячи лет верующие приходили туда, чтобы приносить дары языческим богам.

– Ты имеешь в виду жертвоприношения? – уточнил Брайант, понизив голос: в комнату как раз вошел мальчик.

– Именно. Хорошо бы узнать, не было ли там человеческих жертвоприношений…

– Но как это связано с событиями последнего времени?

Улыбка Мэгги подразумевала, что колдунья знает куда больше, чем когда-либо согласится сказать.

– Древние религии никогда не умирают окончательно. Они находят новые способы жить в веках. И порой их последователи играют роли, о которых сами не догадываются.

29 Убийцы

– О чем, скажи на милость, ты думал? – воскликнул Джон Мэй. – Ради всего святого, ему же всего десять!

– Ну ладно тебе, Джон, парень отлично провел время. Вспомни, чем мы занимались, когда были детьми. Что плохого, если мальчик хоть ненадолго отвлекся от своей «Плэйстейшн»? С родителями он почти не разговаривает.

– Ты сказал его матери, что приведешь мальчика через десять минут, а не часов. Она все утро на нас орала. И тебе мало, что ты потащил с собой ребенка и позволил ему спуститься в опасное место, – хотя бог знает, что было бы, если бы случилось внезапное наводнение, эти сточные трубы наполняются за секунды, и мальчика могло бы унести, – так ты еще и Киркпатрика взял.

– А что, собственно, такого? – искренне удивился Артур.

– Артур, он зарегистрирован как лицо, совершившее преступление на сексуальной почве! Взять его на прогулку с ребенком, во время дежурства, – ты в своем уме?

Брайант оторопел; эта мысль даже не приходила ему в голову.

– Киркпатрика обманом едва не женили на несовершеннолетней. Суд даже не стал рассматривать его дело. Не моя вина, что они до сих пор хранят у себя компромат на него. Я встретил его случайно, и он пошел с нами. Кстати, и Мэгги тоже.

– Прекрасно – еще и колдунью с собой прихватили.

Мэй стал тереть глаза. Он всегда знал, что присматривать за напарником – это отдельная работа, рассчитанная на полную занятость.

– Но я спросил у его матери разрешения, – жалобно сказал Артур. – Я доставил ребенка домой целым и невредимым.

– Ладно, но представляешь, что было бы, если бы Раймонд узнал? Мы бы летели отсюда ко всем чертям.

– Я тебя понял. В другой раз буду осмотрительнее.

– Другого раза не будет, Артур. Ну что заставило бы тебя отвечать за свои поступки?

– Может, реинкарнация? – Брайант заметил рабочих, заваривающих в углу чай. – А почему они до сих пор тут возятся?

– Что-то с компьютерными кабелями под полом, – объяснил Мэй. – Они повредили их дисковой пилой и теперь не могут уложить половицы обратно, пока электрик не наладит связь.

Джон откинулся в кресле и закрыл глаза. Знакомые детективы из других отделов считали его сумасшедшим из-за того, что он все еще работает с этим старым безумцем. Иногда поведение Брайанта было поистине викторианским. Хорошо еще, что интересы следствия не требовали, чтобы кто-то лез в дымоход, – Артур безусловно запустил бы туда мальчика. Им оставалось только молиться, чтобы Дэвид Брюэр Уилтон не выложил родителям всю правду о прошедшем дне, иначе им бы влетело по пятое число.

По крайней мере, думал Мэй, они смогут закрыть дело до конца недели и с понедельника начать новую жизнь. Он и так расстарался ради Брайанта, исследовав каждую улицу и так ничего и не найдя, потому что искать было явно нечего. Порой обстоятельства, окружавшие тех, кто умер в одиночестве, побуждали Артура видеть в их смерти нечто таинственное. Возможно, он думал о собственной судьбе. Его вспыльчивость помешала ему сблизиться со многими людьми. У него не осталось родственников: Натали, его бывшая невеста и любовь всей жизни, давно умерла, и он так и не смог создать семью. Мало кто тосковал бы по нему, кроме того, он уже устраивал свои похороны в прошлом году, и участники траурной церемонии едва ли порадовались бы «дублю два».

Мэй посмотрел на мокрую улицу возле Морнингтон-Кресент, отметив медленное убывание машин, двигавшихся только по одной стороне. На первый взгляд природа умирания мало изменилась со времен войны. Семьи, как и раньше, собирались у смертного одра, чтобы попрощаться с умирающим; мало кто был по-настоящему готов к этому моменту, и все-таки слишком многие, по мнению Мэя, умирали в одиночестве. Моральные послабления, дарившие семьям свободу, нередко превращали независимость в глубокое, разрушительное одиночество. Были ли молодые пары действительно рады своей свободе, или часть из них втайне тосковала по упорядоченной жизни их дедушек? «Ну вот, что это еще за стариковское занудство? – сказал он себе. – Брось ныть, лучше пригласи Артура на пиво».

– Артур, собирайся, и ты, Дженис, тоже, – окликнул он коллег, – мы идем в «Ананас».


Калли заметила тройку детективов на другом конце переполненного бара: Брайант, в обвисшем шарфе и расплющенной шляпе, Мэй, подтянутый и хорошо одетый, Лонгбрайт, с ее потрясающими волосами в стиле киношной дивы, бронебойной грудью и обильным макияжем.

Они с Хизер Аллен пришли, чтобы выпить с Джейком Эйвери, но он опаздывал уже на пятнадцать минут. Продюсер работал над новой комедией для Би-би-си и предупредил их, что может задержаться, если репетиции затянутся.

– Гляди-ка, эти детективы опять тут как тут, – недовольным тоном сказала Хизер. – И что это они все высматривают?

– Кажется, они живут неподалеку. Может, просто зашли выпить.

– Как же, у таких ничего не бывает просто. Терпеть не могу, когда за мной постоянно наблюдают. Они не имеют права обращаться с нами как с подозреваемыми.

В тяжелые минуты Хизер имела склонность к преувеличениям, а сегодня вертелась как уж на сковородке, грызя ногти и туша недокуренные сигареты.

– Что случилось? – спросила Калли. – Ты прямо комок нервов.

– Днем заявился Джордж и устроил мне скандал из-за условий развода, а потом помчался к своей новой девице в «Лейнзборо». Ты хоть знаешь, сколько там стоит номер? Меня он туда никогда не возил. Что и говорить, Калли, я вышла замуж не по любви. Я знаю, это звучит ужасно, но я хотела защищенности, и вот теперь он так со мной обошелся. И что я, по-твоему, должна делать – тихо глотать слезы? – Она подняла голову и огляделась. – Где этот чертов Джейк? И почему мужчины думают, что женщины всегда готовы их ждать?

– Вероятно, он застрял в пути. Многие улицы затопило.

Хизер не унималась:

– Я не собираюсь здесь торчать ради него. – Она допила томатный сок. – Пойду в тренажерный зал, побегаю немного. – Она надела сумку на плечо. – Скажи этим людям, будь они неладны, чтобы перестали за нами следить.

Заинтригованная, Калли пошла к столику детективов.

– Вот мы и снова встретились, – сказал Мэй, – и на сей раз за столом.

– Вы завсегдатай этого паба?

– Не совсем, но мне нравятся необычные типы, которые тут кучкуются.

– В отличие от необычных типов, опрошенных вами на нашей улице.

– Ну что вы, те совершенно обычные. Помните сержанта Лонгбрайт и моего напарника мистера Брайанта?

– Конечно. – Она пожала им руки. – Спасибо, что прислали тогда офицера. Удалось ли ей что-нибудь выяснить?

– Мы знаем ночлежки, где Тейт зарегистрирован, – пояснил Брайант. – Теперь осталось только ждать, когда он объявится. Вскоре мы рассчитываем его поймать и побеседовать с ним. Надеюсь, он вас больше не побеспокоит.

– Не думаю, что он хотел причинить мне вред, просто я испугалась, когда заметила, что он за мной следит.

– Конечно, это тяжело для молодой женщины, живущей в одиночестве. То есть я хотел сказать – пока ваш друг в отъезде.

Мэй взглядом заставил Артура замолчать.

– Я нормально себя чувствую в пустом доме, – заверила Калли, – разве что из-за дождя бывает тоскливо. Я скучаю по Полу и хочу, чтобы он скорее приехал. Он посылает мне открытки со всей Европы – я просто хочу, чтобы он утолил свою страсть к путешествиям.

Калли было совсем не обязательно упоминать о Поле, но, когда она поняла, что оказалась в компании людей, привыкших слушать, ей вдруг захотелось выговориться. От них исходило что-то такое старомодное и располагающее, словно они были частью закопченного сумрака Кингз-Кросса и Сент-Панкраса, царившего в маневровых парках и бурых пабах, где сидят железнодорожники с кружками биттера. Сержант Лонгбрайт напоминала Аву Гарднер на фотографиях в старых киножурналах. Брайант, конечно же, был душой компании, именно на нем держалось их покосившееся братство. К этой троице можно обратиться со своей бедой. Возможно, когда-то все полицейские были такими.

– Уверена, он вернется к вам, когда дозреет, – сказала Лонгбрайт. – В некоторых мужчинах тлеет огонек, который обязательно должен разгореться, прежде чем потухнуть совсем.

– А мы как раз обсуждали забытые убийства, – неуклюже попытался сменить тему Брайант. – Я вспоминал Тони Манчини – по-настоящему его звали Сесил Ингланд, – по-моему, его незаслуженно забыли, хотя в свое время это была громкая история.

– Загадка брайтонского сундука, – с легким смущением пояснил Мэй.

– Хороший пример того, как опасны бывают скоропалительные выводы, – продолжал Артур. – Любовница Тони, Виолетта, из водевильной артистки сделалась проституткой. Он отправил ее тело к себе домой в сундуке. Власти предположили, что он забил ее насмерть молотком, но, по-видимому, у нее случился перелом черепа, когда она упала с лестницы под воздействием морфина. Манчини признали невиновным. И вдруг десять дней спустя на железнодорожном вокзале Брайтона появился другой сундук с расчлененным телом женщины. Жертву не опознали, убийцу не нашли. Были ли эти случаи связаны? Если бы Отдел аномальных преступлений существовал тогда, смогли бы мы найти новые улики?

Он прихлебывал пиво, и его голубые, слегка безумные глаза мерцали над темной хмельной жидкостью.

– Да, тридцатые были богаты криминальными сенсациями, – подхватил Мэй. – Нравственный снобизм зашкаливал, хотя и меньше, чем в Викторианскую эпоху, так что я бы вспомнил о Джордже Джозефе Смите, убийце «невест в ванной». Он родился в Боу в тысяча восемьсот семьдесят втором году…

– Рядом со мной, – встрял Брайант. – Я из Уайтчепела.

– …большую часть детства провел в исправительном учреждении, и его отличала такая странная душевная пустота, какую можно встретить только у разочарованных юнцов. Сперва он просто сватался к доверчивым женщинам и грабил их, прежде чем бросить, – одну он покинул прямо в Национальной галерее, – а потом решил топить их в цинковой ванне, но его нежелание разнообразить способы убийства привело к тому, что его заподозрили и схватили.

– А вот я всегда сочувствовала Рут Эллис, – сказала Лонгбрайт, выдавливая лимон в коктейль из джина с вермутом. – Случись ее роман с Блейкли чуть раньше, никто из них не повел бы себя таким образом. Если кто из женщин и был жертвой своего времени, так это Эллис. Вы знаете, что она благодарила судью, когда он вынес ей смертный приговор? Даже эшафот казался ей предпочтительнее ее жалкого существования.

– О да, Лондон видел немало интересных смертей, – смаковал Артур. – Вот вы, к примеру, знали, что Питер Пэн бросился под поезд на Слоун-сквер? Питер Ллуэлин Дэвис, усыновленный Дж. М. Барри и ставший прототипом его знаменитого героя, так устал от фанатов, досаждавших ему вопросом, где находится страна Небывалия, что бросился на рельсы под напряжением.

– Это правда?

– Чистая правда, – побожился Брайант.

– А в наши дни попадаются интересные убийцы? 

– Есть кое-кто, – небрежно бросил Артур, – но особого внимания они не заслуживают. Большая часть стоящих дел прошла через наши руки. Конечно, изменились мотивы. Жизнь по-прежнему загоняет людей в угол, но теперь кругом столько денег, что проблемы можно решать другими способами. Разведись, сделай аборт, прими таблетки – позорного клейма уже не будет.

– Наверно, стало легче раскрывать преступления с тех пор, как изобрели анализ ДНК?

– Новые технологии никогда не смогут объяснить поступки отчаявшихся людей, – скептически заметил Брайант. – Между прочим, в Китае отпечатки пальцев использовались для поимки убийц еще в двенадцатом веке.

– А как случилось, что вы заинтересовались убийствами?

– Мой дедушка был одним из первых констеблей, появившихся на месте гибели Марты Тейбрам, – объяснил Артур. – Лето предшествующего года было самым жарким за всю историю. Улицы кишели крысами. И вот в следующем августе начался этот кошмар. Когда дедушка рассказывал, мы просто умирали от страха. На теле Тейбрам было тридцать девять ножевых ранений. Ее нашли в Джордж-Ярде, возле Уайтчепел-Хай-стрит. Видите ли, в наше время о ней обычно забывают. По официальной версии, канонический список жертв открывает Мэри Энн Николс, но дед придерживался другой точки зрения. Сам инспектор Эбберлайн полагал, что убийств было шесть. Другие полицейские считали, что целых девять. Только пять из них являются неоспоримыми. Даже в те времена существовало столько версий насчет Джека-потрошителя, что расследование просто захлебнулось в них. Несколько уцелевших папок с документами, сохраненных городской полицией, были открыты только в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, через много лет после смерти деда, но он всю жизнь пытался раскрыть это дело, и, видимо, я унаследовал его страсть.

– Не могу поверить, что за столько лет нашего знакомства, – не скрывая возмущения, воскликнул Мэй, – ты никогда мне об этом не говорил!

– Есть множество вещей, которых ты обо мне не знаешь, – сварливо ответил Брайант. – Ладно, чья очередь платить?

Так, вчетвером, они сидели в углу за круглым столиком, аккуратно расставив перед собой напитки, и беседовали до позднего вечера.

30 Смертоносные воды

Вот уже много лет Брайанту не случалось проходить Хэттон-Гарден целиком. Он был приятно удивлен, обнаружив, что от дождя район все еще защищают широколистные американские липы – стойкие гибриды, противостоящие разрушительной силе тли и выхлопных газов. Казалось, по этой улице можно прогуливаться и вести интересную беседу. Ювелиры с хозяйским видом стояли на пороге своих магазинов и, укрывшись от дождя под навесами, общались друг с другом через дорогу. В освещенных витринах, словно в распахнутых пиратских сундуках, поблескивали золотые украшения и целые слитки.

Заглядывая в записку Мэгги, Артур проверял номера домов, надеясь, что колдунья не напутала с адресом. Наконец на утопленной в стену двери он увидел потертую латунную табличку с надписью: «Лондонское речное общество».

– Семь к северу, семь к югу, – сказала привлекательная миниатюрная китаянка, обходя инспектора, чтобы вставить ключ в замок и открыть входную дверь.

Он не слышал, как она подошла.

– Простите, что?

– Реки. Разве вы не этим интересуетесь? Люди всегда хотят знать, сколько в Лондоне основных утраченных рек. Не спрашивайте почему, но это их первый вопрос. Простой ответ – четырнадцать, но на самом деле все куда более запутанно. Но так ведь всегда происходит, правда? Я Рейчел Линг. Миссис Хаксли предупредила меня о вашем визите, мистер Брайант. Может быть, зайдем внутрь? – Идя по коридору, девушка зажигала свет. – Извините за холод, центральное отопление еще не включили.

Брайант не ожидал, что окажется в китайском ресторане. Его окружали красные шелковые фонари, волнистые драконы, вырезанные из золотого винила, стулья черного дерева с высокими спинками, круглые столы.

– Я знаю, что вы хотите сказать, – опередила детектива Рейчел. – Об этом все говорят. Видите ли, нам нужно как-то платить по счетам. Конечно, для нашего района больше подходит еврейский ресторан, но моя мама лучше готовит лапшу, чем клецки из мацы, так что этот ресторан еврейско-китайский. Мы делаем отличную кошерную утку. Присаживайтесь, пожалуйста. – Она села за один из больших круглых столов и сплела пальцы, показав красные лакированные ногти, сочетающиеся с интерьером. – Друг Дороти Хаксли – друг нашего общества. Что вас интересует?

– Я заинтригован, – признался Брайант. – Чем вы тут занимаетесь?

– Мы помогаем исследователям и поддерживаем образовательный веб-сайт по географии, религии и мифологии. Все мы бывшие учителя, решившие уйти из традиционной образовательной системы. Мы рекомендуем библиотеку Дороти как ценный источник информации. Позвольте вам кое-что показать.

Она встала, прошла по залу и распахнула две высокие черные двери, за которыми обнаружилось большое помещение без окон, уставленное компьютерами.

– Впечатляет.

– Ну что вы, – возразила китаянка. – Все это устаревшее оборудование. Лондонские фирмы отдают нам старые компьютеры, потому что их уже не продать. Но для наших целей они вполне подходят.

Ее пальцы забегали по клавиатуре, и на экране зажглась картинка – веб-сайт общества; фоном для первой страницы служила фотография Темзы, сделанная с воздуха.

– Дороти говорила, вы отрабатываете гипотезу о том, что пять из утраченных лондонских рек соответствуют пяти мифологическим римским рекам, – сказал Брайант.

– Вот как? – Рейчел улыбнулась. – Вообще-то мы стараемся не выдвигать особых гипотез. Все-таки мы получаем грантовую поддержку от министерства образования, и, хотя это и мизерная сумма, мы должны быть непредвзятыми, чтобы удовлетворять условиям финансирования. Но без некоторого количества предположений не было бы и интереса.

– Мне нравится ваш браслет. – Брайант указал на медальон с Осирисом, висящий у девушки на запястье.

– Спасибо. Это копия викторианского изображения – его часто носили чистильщики канализации. Считалось, что символ обновления приносит удачу, если ты исследуешь речные берега.

– Правда? Хорошо, что сказали.

«Значит, Убеда суеверен. В какие еще приметы он верит?» – подумал Брайант.

– Как я могу вам помочь?

– А к вам приходят люди, которые ищут конкретные притоки?

– Не сказала бы. Лишь немногие участки доступны, к тому же совершать такие экскурсии незаконно в соответствии с актом о предотвращении терроризма: туннели проходят под зданиями особой важности, а значит, вы становитесь нарушителем.

– Меня особенно интересует Флит.

– Он всех интересует, – снова улыбнулась Рейчел. – Это дедушка подземных рек. Некогда он был кристально чистым, но со временем стал ассоциироваться со смертью, регулярно наполняясь трупами животных и младенцев, не говоря уже о пьяницах. Это река поэта – Поуп выбрал ее местом действия «Дунсиады». – У девушки заблестели глаза, когда она стала читать по памяти: – «И бурный Флит, спеша как на пожар, / Нес мертвых псов широкой Темзе в дар»[41] А Свифт написал: «Откуда мчат потоки нечистот, / Любой по их зловонию поймет».[42] Не самый привлекательный образ Лондона, верно?

– Зато его интересно описывать, – ответил Брайант.

«Или быть убитым в непосредственной близости от него», – добавил он про себя.

– Совершенно справедливо. Один из пабов, примыкающих к Флиту, «Красный лев», служил пристанищем Дику Терпину.[43] «Таверну Розы» некогда облюбовал Фальстаф. Река располагалась в низине, а самым красивым и экстравагантным – почти венецианским – ее мостом был Флит-бридж, созданный сэром Кристофером Реном в ее устье.

– Возникают ли у вас какие-то мифологические ассоциации?

Рейчел некоторое время раздумывала, переходя от одного компьютера к другому.

– Полагаю, из всех утраченных рек Лондона Флит больше всего ассоциируется со злом. Его берега населяли проститутки и головорезы. Если человек туда падал, то обычно захлебывался нечистотами. В тысяча восемьсот шестьдесят втором году в реке образовалось столько газа, что с наступлением жары она буквально взорвалась – пробила дыру посреди улицы и обрушила пару домов. Таким образом, если бы мы сопоставляли лондонские реки с римскими реками подземного мира, Флит мог бы соответствовать Флегетону, огненной реке, а может быть, он больше похож на Стикс. Ахеронт, река скорби, вполне соответствует Тайберну – он ведь был дорогой смерти, потому что вел к месту публичной казни, к тайбернской виселице. А викторианцы, путешествуя по Тайберну, могли проплыть под Букингемским дворцом и в этом случае пели «Боже, храни королеву».

Брайант задумался, не ошибся ли, предполагая, что Джексона Убеду интересуют именно мифологические ассоциации. У него мелькнула еще одна идея.

– А какие-то из утраченных рек были связаны с римлянами?

– Я бы назвала Уолбрук – это самая первая из утраченных рек. Она протекала через старый центр Лондона, от Олд-стрит и Мурфилдз до Кэннон-стрит. Известно, что римляне плавали по ней к храму бога Митры, а потому считали ее священной. Проблема в том, что никто по-настоящему не знает, где находился Уолбрук, потому что весь район был влажный и заболоченный, и речные берега плохо обозначены.

– Что за люди посещают ваш веб-сайт? – спросил Брайант, не осмеливаясь нажать ни одну из кнопок.

– Главным образом студенты, а вообще все, кто интересуется историей Лондона. Иногда психи, мечтающие отыскать клад.

Артур насторожился:

– И что такие люди хотели бы найти?

– О, обычные вещи – римские монеты, цепи, гончарные изделия. Честно говоря, порой и у любителей случаются любопытные находки – главным образом у рабочих, строящих новые офисные здания. Несколько месяцев назад как раз была такая история.

– А можно поподробнее?

Рейчел впечатала нужное слово в поле поиска и нажала на кнопку «ввод». На экране развернулась нещадно яркая картинка новостного сайта.

– Вот, пожалуйста. Римская цепь найдена на стройке возле Монумента,[44] причем многие из ее звеньев целые, – весьма необычная находка.

– Почему?

– Мало кто из строительных подрядчиков может копать глубоко под землей, ведь там целый лабиринт туннелей, труб и кабелей. Многие новые здания ставятся на стальные сваи, чтобы не прокладывать глубинный фундамент, что обычно чревато проблемами. И вообще, рабочим повезло, что они наткнулись на артефакты, а не на древнюю архитектуру.

– А это почему?

– Если вы строитель и обнаружили развалины древних зданий, это еще одна головная боль: поскольку строительство ведется по строгому графику, подрядчик потребует от вас в кратчайшие сроки уничтожить находку, пока ее опять не засыпало.

– Это варварство.

– Но надо же когда-то остановиться? В этом городе чем глубже копаешь, тем больше находишь. – Рейчел дала Артуру прочитать статью. – Викторианцы любили нагружать утраченные реки ассоциациями с римской мифологией. Некий граф основал общество, чтобы совершить экспедицию по останкам Флита в поисках «сосуда печалей».

– Что это такое?

– Сосуд в Древнем Египте, очевидно созданный, чтобы заключать в себе все горести, страдания и несчастья человечества. Идея такого сосуда присутствует почти в каждой религии, в каждом языческом культе, но особенно важна для римской мифологии. Если помните, реки преисподней имели свойство разъедать любую вещь, к ним попадавшую, а такой сосуд был единственным предметом, способным уцелеть в смертоносных водах. Нечто вроде ящика Пандоры, который защищал Лондон, пока находился под землей.

– Как по-вашему, это могло быть нечто материальное? Возможно, гончарное изделие или что-то в этом роде?

– Совершенно верно, мистер Брайант. Я думаю, это могла быть глиняная посудина с каким-то символическим наполнением, запечатанная и с выгравированной надписью.

– И что с такой штуковиной делали?

– Да то же, что и всегда. – Китаянка улыбнулась. – Человеческое жертвоприношение – возможно, ребенок, невинный; пускание даров по воде, включая главное приношение; затем долгая нудная церемония, после чего все шли домой и напивались.

– Любопытно. Скажите, а вам не попадался некто по имени Джексон Убеда?

Брайант показал ей фотографию, полученную от Мэя.

– Как странно! Этот человек к нам приходил. Сказал, что родственник графа, основавшего общество. Мы дали ему возможность поискать предполагаемые пути с помощью виртуальной модели. Кажется, он все еще у нас зарегистрирован. – Она застучала по клавишам, ища Убеду в базе данных сайта. – Так и есть, он у нас записан.

– Есть ли какие-то группы людей, которые зарабатывают деньги, спускаясь к подводнымрекам?

– Разве что канализационные рабочие управления Темзы, но их задача – выявлять протечки и заторы, а не искать исторические артефакты. Реки и сточные трубы теперь взаимосвязаны, так что спускаться туда небезопасно из-за угрозы внезапного наводнения. Кроме того, существует несколько запертых решеток безопасности, отделяющих один отрезок от другого, а многие канавы заканчиваются тупиками.

– Предположим, я бы хотел забраться в один из этих туннелей и обследовать его самостоятельно. Что бы вы мне посоветовали?

– Найти эксперта, заплатить ему кучу денег и надеяться, что вас не заметут, – ответила Рейчел.

«Забавно, – подумал Брайант. – Именно так и наняли Гарета Гринвуда».

31 Река всегда найдет путь

Приют для рабочих на Холмс-роуд некогда был маленьким викторианским почтовым отделением – вычурный городской коттедж из рыжего кирпича с витым кремовым декором, созданный в человеческом масштабе, подходившем всем. Теперь пара типовых муниципальных дверей была установлена на главном входе, а окна первого этажа зарешечены. Внутри же слепящие флюоресцентные лампы и отсутствие занавесок придавали дому вид невыносимо тоскливый. Даря такому зданию новую жизнь, муниципалитет чаще всего ограничивался распоряжением покрыть обветшалые стены очередным слоем краски.

Артур Брайант был допущен в небольшой закуток для ожидания и скучал там, пока служащая за стеной из поцарапанного плексигласа проверяла учетную книгу.

– Если вы пришли насчет того, чтобы остановиться у нас больше чем на ночь, вы должны предъявить направление от вашего врача, – выпалила служащая.

– Я не бездомный, а детектив-инспектор, – с упреком ответил Брайант.

Служащая недоверчиво рассматривала его изношенный плащ. Со вздохом досады Артур достал удостоверение и шлепнул им по стеклу.

– Я ищу человека по имени Тейт.

– Вам повезло, – громко объявила она казенным голосом, вероятно подходившим для общения с забулдыгами, но гарантированно раздражавшим всех остальных.

Сотрудница представляла собой тип личности, рожденный для муниципальной службы особого рода: правильная, холодная, законопослушная и закаленная в боях, но на каком-то базовом уровне достаточно порядочная, чтобы проявлять заботу о своих подопечных. Она захлопнула книгу и проверила панель с ключами.

– Тейт снова у нас, хотя обычно предпочитает спать на улице. Он там в любую погоду. Говорит, в помещении у него клаустрофобия.

Брайант сразу понял почему, как только рассмотрел здешние бытовые условия. Тонкие перегородки делили старые сортировочные помещения на четыре, а потом и на восемь частей. Некоторые стенки разграничивали окна и части сине-белого коридора. В каждой каморке находилось место только для односпальной кровати и крошечного фанерного стола. В общей столовой пахло переваренной похлебкой и перепрелой подливкой. На стенах были предупреждения насчет иголок, пожара, депрессии и пропавших людей, а одно, как ни странно, о бальных танцах.

– Сколько времени он у вас? – спросил Брайант.

– Меня перевели сюда из жилищного комитета всего шесть недель назад, – объяснила служащая. – Из всех документов у него только история болезни – проблемы с легкими, как у всех алкоголиков. Пару раз он уже перенес пневмонию, так что следующий раз будет последним. Мы приняли его без документов – впрочем, это обычная практика, – но, видимо, он из местных жителей. Все называют его Тейт, хотя это не его настоящее имя. Он собирает банки от патоки. Слишком безнадежен, чтобы помнить, какое имя ему дали при крещении.

– Сколько Тейту лет?

– Вероятно, под шестьдесят. Трудно определить после того, как человек столько времени провел на улице.

– Могу я его видеть?

– Вы ничего от него не добьетесь. Он не любит разговаривать.

Женщина впустила Брайанта и провела его по коридору второго этажа до конца. Она коротко постучала в дверь и вставила ключ в замок, не дожидаясь ответа.

Тейт сидел на краю постели, сложив руки на коленях и уставившись в запотевшее окно.

– Я вас оставляю, – сказала служащая, а затем, повысив голос, добавила: – Ланч через десять минут, мистер Тейт.

Брайант подождал, пока ее шаги смолкли за вращающимися дверями, а потом тоже повернулся к окну. Обитатель каморки никак не реагировал на присутствие гостя.

– Я мог бы целый день смотреть на лондонскую улицу, – признался Брайант. – Так много разных человеческих типов. А сколько всего происходит – куда больше, чем в прежние дни.

– И вы думаете, это хорошо, да? – сказал человек, сидящий в кровати.

У него оказался неожиданно культурный голос, хотя и явно поблекший за последние годы.

– Нет, просто по-другому. Теперь больше незнакомцев – приходят, уходят. Раньше я знал своих соседей.

– А, вы коп. – Тейт повернулся к Брайанту и стал его разглядывать. – Вам еще нужен этот плащ?

– Да, я к нему привык, – сказал Артур, запахиваясь поплотнее.

– Я так и понял. Вы меня арестуете?

– Ну, нам, конечно, не нравится, что вы забираетесь в частные сады и наблюдаете за их хозяевами, ведь их это беспокоит, – но нет, вы не арестованы. Чем вы занимались?

– Молился. Но будьте осторожны: от неожиданных молитв Бог вздрагивает.[45] – Тейт улыбнулся. Зубов у него не было совсем – необычная для наших дней картина. – Зачем пожаловали?

– Видите ли, мне хотелось побольше о вас узнать. Меня зовут Артур Брайант. Мне сказали, что вы не разговариваете.

– Я не разговариваю с ней. – Бродяга ткнул грязным пальцем в стену.

– Почему же?

– Ей нечего сказать. Сплошные порционные обеды и личная гигиена. У нее в душе ни грана поэзии, которая не была бы вытравлена карболкой.

– Должно быть, вы в этих местах уже давно. Кажется, все вас знают.

– Так легко вы меня не поймаете. Я не обязан отвечать на вопросы.

– Что вы, разве это вопросы? Так, разговор. Мне просто интересно. Скажите, почему вы спали в канализации, если здесь вас ждет уютная теплая постель?

– Там безопаснее.

– А что, вам кто-то угрожает?

– Нет. Пока нет.

– Но думаете, будут?

Молчание. Бродяга снова отвернулся к окну.

– Знаете, погода меняется. Туннели затапливаются. Вы не можете провести там всю зиму.

– Вода всегда найдет способ течь туда, куда ей хочется. Почему бы ей не течь в обход меня?

– Едва ли это возможно.

– Возможно.

– Но каким образом?

– Я знаю каким.

– Понятно.

– Зачем вы пришли?

– Я уже сказал: я слышал об этом районе много интересного. – Брайант сел на кровать рядом с Тейтом. – Эти дома, их обитатели, что оставляют так мало следов своего пребывания, а потом переезжают. Если призадуматься, тут много странного.

– Дома строились для семей тех, кто строил железную дорогу. Маленькие дома линейной застройки для рабочих.

– Я это понял.

– Вот поэтому и никаких украшений, понимаете? Ни лепнины. Ни панелей или фризов. Рабочим не нужно смотреть на красоту.

– Почему вы так думаете?

– А что напоминать им об их низком положении? Если красота им незнакома, они и тосковать по ней не будут.

Слушая Тейта, можно было забыть о его неопределенной внешности и осанке. На мгновение Брайант смог увидеть, каков его собеседник внутри. Он даже задумался, не был ли Тейт учителем.

– Кто вы? – мягко спросил детектив.

– Бедность и старость – ужасное сочетание. – Тейт покачал головой, едва ли слыша Брайанта. – Становишься таким жалким. Твои прошлые свершения забыты. Никто тебе не верит. Твою жизнь топчут чужаки. Ты не можешь объяснить другим, кем ты был.

– Так расскажите мне.

Тейт снова поглядел в окно. На этот раз Артур заметил в его глазах беспокойство.

– Я никто. Выплеснем все это к чертям, выплеснем прошлое, и пусть остается только новое и чистое настоящее.

Брайант решил испробовать другой подход:

– Должно быть, вы очень хорошо знаете окрестные улицы.

– Я знаю улицы, дома и то, что под ними.

– Здесь, кажется, куча историй с привидениями.

– Из-за реки, – согласился бродяга. – Что тут удивительного? Дороги были проложены поверх Cloaca Maxima, сточной канавы Флита, путепровода трупов. Чума и мор. На своем пути к ведьме Кэмден-Тауна река затапливала и гноила основания домов.

– Вы имеете в виду Матушку Красный Чепец?

Брайант вспомнил о пабе с таким названием – он был построен на месте жилища печально знаменитой ведьмы, а впоследствии по-дурацки переименован и загублен. В свое время Ковен св. Иакова-старшего, возглавляемый Мэгги Армитедж, находился на втором этаже именно этого здания.

Голос Тейта ослаб.

– В тысяча восемьсот девятом выпал толстый слой снега, который внезапно растаял под ярким солнцем. Поток Флита, сдерживаемый речными арками, набрал огромную скорость, вырвался и затопил дома бедных. Он всегда топил бедных. – Тейт задумчиво поскреб подбородок. – Раньше у меня была книга об этом. Теперь нет. Здесь нет книг, только журналы о футболе и телепрограммы. Я скучаю по книгам. У меня есть только мои специальные, но они не для чтения. Читать нечего.

– Слушайте, если я принесу вам книги, вы со мной еще поговорите?

На мгновение эта перспектива, казалось, обрадовала Тейта. Затем его глаза подернулись пеленой.

– Слишком поздно. Видите мои бесполезные руки?

Он поднял трясущиеся красные пальцы. Большой палец правой руки был сломан, кость плохо срослась.

– Я в любом случае принесу вам книги, – сказал Брайант, поднимаясь. – Пожалуйста, останьтесь здесь еще на пару дней, чтобы я мог вас найти.

Тейт опять уставился в окно.

– Я все равно не смогу уйти. Дождь не прекратится, пока река снова не найдет путь, – предупредил он. – А тогда будет уже слишком поздно.

32 Бездыханный

В половине второго ночи в Кэмден-Тауне почти так же оживленно, как днем. Многие офисы работают круглые сутки, точно промышленные помещения, оборудованные по последнему слову техники, начиненные звукоинженерами, телеоператорами, студийным персоналом, веб-дизайнерами, художниками, писателями, торгашами, использующими столько электроники, что город становится «горячей точкой» энергосистемы – местом, которое никогда не остывает и не выключается. Незатухающая активность в клубах, барах, пабах, ресторанах и ночных магазинах, неспешное движение транспорта, мусорщики, с грохотом опустошающие помойки, подростки, высматривающие, где бы купить наркотики, и туристы, просто глазеющие, – такие улицы не очистить даже самым сильным дождем. Вместо ведьм здесь теперь заправляют неоготы и попрошайки, а вместо рыбаков, забрасывавших сеть в стремительные ручьи, – дилеры, скороговоркой предлагающие траву и таблетки.

Но стоит уйти с пестрой ленты главной улицы и отправиться на задворки, как сразу же кажется, что переносишься на столетие назад: ивы, обрамляющие калитки из кованого железа, тусклые огни, обозначающие занавешенные окна, угловые фронтоны и разбитые плитки, кривые столбики ограждения, пустые тротуары. Дороги заставлены припаркованными машинами, но в остальном почти не изменились: все еще предательски виляют, провоцируя отчаянные головы на излишний риск. «Лежачие полицейские» и системы одностороннего движения создают дополнительные условия для мошенничества. Зачатки дорог ведут в никуда, обрубки мощеных улиц упираются в железнодорожные пути, каналы и подсобные помещения, закрытые церкви и мокрые сады, оставшиеся на заброшенных кусках земли.

Решив сократить дорогу, Аарон пошел напрямик через лабиринт закоулков. Он здесь родился, так что мог бы найти дорогу вслепую, идя на отдаленный шум магистралей. Легко шагая по переулкам, ведущим в сторону Балаклава-стрит, он мучился угрызениями совести. Аарон знал, что поступает плохо, но не находил в себе сил остановиться. Он думал о способах разрубить этот узел, но теперь было уже слишком поздно, и, как бы он ни поступил, он бы все равно причинил боль одному из тех, кого любит.

Когда Аарон проходил между высокими оградами, увенчанными бутылками с отбитым горлышком, снова пошел дождь. Самое жаркое лето в истории породило сезон побивающих все рекорды гроз. Отдаленные раскаты грома, казалось, предвещали конец света. Свет в доме не горел, значит, Джейк устал дожидаться Аарона и пошел спать. Звук ключа, повернутого в замке, заглушило падение дождевых капель. Аарон поднялся по лестнице, оставив одежду на площадке. В спальне было тихо. Что ж, по крайней мере, выяснение отношений откладывается до утра.

Аарон аккуратно отогнул пуховое одеяло со своей стороны и скользнул в постель. Джейк лежал, повернувшись к партнеру холодным плечом. Ручейки дождя, бегущие по стеклу, отсвечивали на стены, и казалось, что комната плачет. Положив голову на подушку, Аарон прислушался. Он вспоминал события вечера, и ему было стыдно. Подвинувшись ближе к Джейку, он положил руку ему на поясницу, но тот не отреагировал.

Изменение баланса тяжести привело к тому, что правая рука Джейка тяжело опустилась на боковину кровати, а голова оказалась повернутой к Аарону. Даже в темноте тот мог видеть, что с лицом его партнера что-то неладное. Казалось, оно отражает свет уличного фонаря так, словно сделано из гладкой пластмассы, а не из живой плоти.

Аарон отпрянул и ощупью нашел выключатель. Джейк смотрел на него из постели, на месте рта зияло овальное отверстие, волосы прилипли к голове, как после купания. Когда Аарон наконец понял, что перед ним, он громко и страшно закричал.


Брайант сидел на краю высокой латунной кровати, болтая ногами, как ребенок. Слушая собеседника, он зевал и пытался пригладить непослушный венчик волос.

– Нет, конечно же, я рад, что он сперва позвонил тебе. Теперь мы не позволим городской полиции оцепить всю улицу и позировать в мундирах перед газетчиками. Ты же их знаешь – небольшая утечка информации, и они уже выпендриваются в телеинтервью, а их физиономии появляются в «Миррор».

– Мы должны действовать строго по правилам, – предупредил Мэй. – Теперь делу повысят приоритетность, и мы сможем возобновить расследование смерти Рут Сингх, даже если между этими случаями нет связи. Мы окажемся в центре внимания. Теперь у нас нет права на малейшую процессуальную ошибку. Кершо и Бэнбери уже едут. Я зайду за тобой через десять минут. Полагаю, ты еще не лег?

– А вот и не угадал, – огрызнулся Артур. – Я как раз надеялся для разнообразия лечь пораньше и просмотреть свои записи. – Он вел летопись их расследований, но его старые отчеты были написаны от руки и беспорядочны, к тому же отличались неточностью и почти извращенной клеветой. – Хорошо, что теперь Раймонд Лэнд перестанет нас допекать и оставит наконец в покое.

– Наверное, ты хочешь знать, как чувствует себя бедолага, обнаруживший тело своего партнера, – подсказал Джон.

– Уверен, что вы с Лонгбрайт о нем позаботитесь, – отмахнулся Брайант. – А теперь будь любезен, повесь трубку. Я не собираюсь ехать на место преступления в любимой пижаме.

Артур не особенно сочувствовал тем, кто уцелел. Он считал, что выживание в порядке вещей – это своего рода проверка на прочность, каких в жизни великое множество.

Не прошло и двадцати минут, как они с Мэем уже вошли в дом, где произошло убийство. Они надеялись не наделать шуму, но, похоже, жители улицы предвосхищали трагедию. Окна прихожих были освещены. Некоторые обитатели стояли на пороге, пытаясь понять, что произошло.

Сержант Лонгбрайт застала Аарона на кухне: он сидел, накинув на плечи халат и закрыв лицо руками.

– Не знаю, почему мы всегда завариваем чай в тяжелые минуты, это вроде бы так глупо, – сказала она, набирая воду в чайник. – А бренди у вас не найдется?

– Я туда больше не пойду, – выдавил Аарон.

– А вы и не можете. К месту преступления должен быть только один проход, так что с этой минуты лестница перекрыта. Любое перемещение по ней нужно фиксировать.

– Что теперь будет?

– Мы должны сфотографировать и задокументировать все, как оно было в момент вашего появления. Возможно, какие-то предметы мы возьмем на экспертизу. Еще мистер Брайант хотел бы, чтобы вы дали показания сейчас, пока еще ничего не забыли. Человеческий мозг имеет свойство переписывать дурные воспоминания, избавляясь от тяжелых деталей.

Дженис поставила на кухонный стол кружку с густым красноватым чаем и села рядом с Аароном. Ее зрелая сексуальность оказывала ей добрую услугу в тяжелые минуты. Хотелось прижаться к теплой груди Дженис, исповедаться перед ней. Вот и Аарон почувствовал желание объяснить ей, что случилось и почему ему так плохо.

А наверху Бэнбери делал замеры вокруг кровати и фотографировал тело. Джейк Эйвери лежал, наполовину свесившись с кровати, в позе Чаттертона,[46] а его бледная рука касалась пола. Лицо было сплющено и покрыто огненно-красными полосами, рот зиял овальным отверстием.

– Он довольно крепко выпил, – сказал Бэнбери, стоя возле кровати на коленях и щелкая фотоаппаратом. – Эти полосы на его щеках – кровь подступила очень близко к коже. Вроде бы пахнет виски.

– А где орудие убийства? – спросил Мэй, оглядываясь.

– Здесь. – Бэнбери продемонстрировал ему кусок скомканной полиэтиленовой пленки, аккуратно подцепив его большим и указательным пальцами правой руки в перчатке. – Парень снял это с лица Эйвери.

– Ты хочешь сказать, пленка была обернута вокруг его головы? – спросил Мэй.

– Четыре или пять раз. Он не сопротивлялся. Правда, попытался прорвать пленку пальцами, но не смог. Постельное белье почти не смято. Видимо, убийца напал на него во время сна и поймал его на вдохе.

– Асфиксия. – Мэй грустно покачал головой.

– Вообще-то нет. Эта пленка притягивает к себе огромный заряд статического электричества, с чем вам наверняка приходилось сталкиваться, если вы пытались что-нибудь обернуть, будучи не в духе. Судя по кровоизлиянию в носовых путях, пленка заклеила ему нос и рот одновременно. Если человек напуган, он судорожно вдыхает, а в этой ситуации оказалось, что кислород ему перекрыли. Убийца быстро поднимает его голову, обматывает несколько раз, несчастному нужен воздух, но он его не получает. Он сосредоточен только на потребности дышать, реакции становятся замедленными, он не в силах обороняться. Он пил, поэтому пульс высокий, сердце бешено стучит, а у него уже и так коронарный тромбоз – лет на десять раньше обычного, так что несколько секунд, и все кончено.

– Как долго, по-твоему, он уже был мертв? – спросил Брайант, неожиданно чувствуя расположение к новому судмедэксперту. Парень явно отличался усердием.

– О, за пару часов до того, как партнер его нашел, – я наскоро взял ректальную пробу, но более точную информацию смогу предоставить вам чуть позже.

– Убийца какого сорта приходит в дом к своей жертве, вооружившись рулоном пленки? – поинтересовался Мэй.

– Видимо, он нашел орудие уже в доме, – ответил Брайант, почти не раздумывая над вопросом. – Непредумышленное убийство.

– Едва ли. В э том случае преступнику пришлось бы рыскать по дому в поисках пленки, ведь ее обычно держат на кухне. Так или иначе, преступление было спланировано.

– Думаешь? А по мне, так отдает импровизацией. Его лицо было открыто, когда ты сюда вошел?

– В точности как сейчас, мистер. Брайант. Похоже, партнер мистера Эйвери вернулся домой поздно и лег в постель, не включая света, а потом понял – что-то не так. Включив настольную лампу, он увидел пленку, покрывшую лицо Эйвери, и стал срывать ее, пока не сорвал всю, как на его месте поступил бы любой. Я попытаюсь детально проанализировать и этот эпизод, но не стоит, затаив дыхание, ждать сенсации.

– Неудачное выражение, мистер Бэнбери, – запротестовал Мэй.

– Я не хотел никого обидеть, сэр.

– Три, – пробормотал Брайант.

– Сэр?

– Три случая асфиксии за три недели, – пояснил Артур. – Джон, как бы ты прокомментировал вероятность того, что это простое стечение обстоятельств?

В глазах Брайанта блеснул зловещий блеск, который Мэй видел и раньше. Он возникал всякий раз, когда Артур понимал, что столкнулся с неопровержимыми доказательствами весьма неправдоподобного убийства.

33 Подводные течения-2

– Разве это отделение полиции?

Аарон изумленно разглядывал помещение на Морнингтон-Кресент. В отделе не было никого, кроме двух рабочих в соседней комнате: явившись на работу с похмелья, они сидели возле дыры в полу и поедали диетические хлебцы. Криппен привалился к шкафу с документами, раскинув задние лапы и вылизываясь, – похоже, он вовсе не спешил возвращаться к законной владелице.

– Ну что вы, конечно нет, – ответил Мэй. – Это даже не следственный отдел в традиционном понимании. Потому-то я и решил, что это подходящее место для нашего разговора. Здесь вы можете говорить все, что захотите.

– Я не сделал ничего плохого. Мне нечего стыдиться.

Для абсолютно невиновного человека Аарон слишком сильно потел, а вдобавок ерзал на месте и держал руки у рта, что тоже было неосознанным выражением беспокойства. Ему разрешили поспать до рассвета в гостиной, пока в доме дежурил Бимсли.

– Я здесь не для того, чтобы судить вас, Аарон. Убийство вашего партнера повысило статус расследования. Мы прилагаем все усилия, чтобы не допустить прессу, но, если они все-таки найдут лазейку, ваша улица неизбежно станет туристической Меккой. Убийцу мистера Эйвери надо найти прежде, чем это случится. Я знаю, вы давали показания сержанту Лонгбрайт, но я хочу поговорить о ваших передвижениях минувшей ночью. О тех, что вы не упомянули.

– Я его не убивал, если вы об этом. Я готов пройти детектор лжи.

– Устаревшая технология. Подозреваемые обманывают детектор, просто-напросто прикусив язык. На него и раньше-то нельзя было положиться. В наши дни существует электроэнцефалограф – он записывает биотоки мозга.

– И у вас такой есть?

– Нет, конечно. Он слишком дорогой. К тому же мой напарник предпочитает старые психологические методы – навыки невербального общения, изучение жестов и прочее.

Аарон убрал руку ото рта:

– Что вы хотите знать?

– У вас с мистером Эйвери довольно значительная разница в возрасте. Лет двадцать, да?

– Восемнадцать. Но это никогда не имело значения.

– Значит, вы были счастливы? Ни ссор, ни размолвок?

– Я бы так не сказал. Ссоры у всех случаются.

– Расскажите мне о Маршалле, – непринужденно попросил Мэй. – Вы познакомились с ним в магазине братьев Бондини или где-то еще?

Аарон побледнел и вынужден был сесть на руки, чтобы унять их судорожное подергивание.

– Я видел его пару раз, – тихо сказал он. – У стола сломалась ножка, и я принес его в мастерскую при магазине, а Маршалл там был. – Он явно запаниковал. – Вы собираетесь говорить с ним, да? Его родители ничего не знают, думают, он встречается с греческой девушкой, – отец его убьет.

– Когда вы с ним познакомились?

– Всего несколько месяцев назад, но мы не… я хочу сказать, мы виделись всего пару раз. Джейк ничего об этом не знал. Я бы никогда не причинил ему боль, он так хорошо ко мне относился, а теперь…

– Я надеюсь, вы меня извините, но ваш номер под названием «славный малый, сделавший одну маленькую ошибку» со мной не пройдет. Вы виделись с Маршаллом Кефтаполисом больше двадцати раз втайне от вашего партнера. Вот отсюда и начнем.

– Но это было не так часто…

– Аарон, я уже говорил с ним сегодня утром. Вы начали встречаться с Маршаллом пять месяцев назад и, по его словам, несколько раз обещали ему оставить Джейка, но он не верил, что вы когда-нибудь на это решитесь, потому что вы зависели от Эйвери в материальном отношении. Так что давайте будем чуть менее лицемерными насчет вашей невиновности.

Молодой человек придвинулся к столу и уронил голову на руки.

– Из ваших уст это звучит более бессердечно, чем было на самом деле.

– Простое изложение фактов имеет свойство выглядеть бессердечным. Я не сомневаюсь – вас мучит совесть, вы клянете себя за то, что лгали ему о том, куда идете, и что были с другим, когда его постигла мучительная смерть. Знаете, я бы на вашем месте тоже переживал. Потому-то вы и не стали включать свет: боялись разбудить его и услышать неприятные вопросы. Кстати, я официально заявляю, что не считаю вас виновным в убийстве.

– Почему?

– Не знаю, вероятно, потому, что вы сняли одежду в темноте, перед тем как войти в спальню, и даже аккуратно сложили ее, что было непросто. Надо быть сверхъестественно хладнокровным, чтобы поступить так, собираясь убить человека, к которому ты эмоционально привязан. Вы, конечно, могли сложить одежду и после, но с какой целью? Ваши опрометчивые поступки интересуют нас только в том случае, если они проливают свет на убийство мистера Эйвери. Лучшее, что вы можете сделать сейчас, – хорошенько подумать, кто мог причинить ему вред. Может, он с кем-то ссорился? Были у него враги?

– На работе случались трудности, – правда, подробностей я не знаю. А еще он поссорился с Рэндаллом Эйсоном. Они устроили перебранку на теологические темы прямо посреди улицы. Эйсон религиозный активист – человек рожден плодиться и размножаться, Бог создал Адама и Еву, а не Адама и Севу, и прочая заученная ерунда. Он ведет себя так, потому что у него есть дети, но всем известно, что у него была интрижка на стороне.

– То есть как это – всем известно?

– Ну, это же была самая горячая тема на вечере Уилтонов. Лорен, девушка, которая встречается с Марком Гарретом. Судя по всему, у них с Рэндаллом что-то было. Ваш напарник приходил туда, – наверно, он тоже слышал.

– Пусть так, но я сомневаюсь, что мистер Эйсон решил убить мистера Эйвери только потому, что последний не собирался заводить детей. Может, кто-то еще из соседей?

– Тогда, возможно, Гаррет. Он дал Джейку плохой совет по поводу недвижимости.

– Не бог весть что. Еще?

– Однажды Джейк поругался с Хизер – она живет через дорогу.

– Вы знаете, из-за чего?

– Кажется, из-за Стенли Спенсера.

– Вы говорите о художнике? Но чего ради им было ссориться из-за Стенли Спенсера?

– Джейк изучал жизнь Стенли Спенсера, потому что его компания хотела снимать документальный фильм. Хизер работала пиар-менеджером в галерее на Корк-стрит, пока муж ее не бросил, и у нее был какой-то свой взгляд на искусство.

Мэй подумывал, что, может быть, его «человеческий» подход к детективному мышлению менее эффективен, чем излюбленная Брайантом методика побочных версий. Вздохнув, он положил ручку обратно в карман.

– Предположим на минутку, что мистер Эйвери не знал преступника. Вы уверены, что из дома ничего не пропало?

– Абсолютно. Вы видели, как мы живем. Джейк любил минимализм, не терпел ничего лишнего: его бесило, даже если какой-нибудь журнал лежал не на месте. Денег мы дома не держали.

– Вам не кажется необычным, что черный ход был заперт?

– Нет. По обеим сторонам от нас сады, а в конце – заборы.

– Получается, вы не можете придумать ни одной причины…

– …по которой его убили? Нет, конечно, иначе я бы вам сказал, правда?


Детективы отпустили безутешного Аарона, чтобы он сообщил о беде родственникам убитого.

– Я все еще задаю себе вопрос – а вдруг это всего лишь цепь прискорбных совпадений? – признался Мэй. – Какие только трагедии не случаются на среднестатистической улице! Может, это просто один из самых ярких примеров? Старая дама умирает, рабочий погибает от несчастного случая, незваный гость убивает хозяина дома…

– О совпадениях не может быть и речи, – ответил Брайант, насыпая еду в кошачью миску. – Необычные конфигурации лондонских улиц привели к тому, что здесь всегда было много пустырей, а во время бомбежек Лондона их стало еще больше.

– И к чему ты это говоришь?

– Вот ты, Джон, всегда думаешь, что в основе подобных историй лежат любовь и ненависть, а на самом деле – бедность, разочарование и гнев, что как раз напрямую связано с землей. Застройщики поднимают цены на недвижимость, дома растут как грибы после дождя, плотность застройки увеличивается, люди в буквальном смысле переходят друг другу дорогу, личное пространство разрушено, напряжение чревато катастрофой.

Эта песня Брайанта была Мэю так хорошо знакома, что он решился на протест.

– Население Лондона сократилось по сравнению с пятидесятыми, – заметил он.

– Но все оно сосредоточено в нескольких районах. Когда людей слишком много, они пересекаются против воли.

– Эта улица не из бедных, Артур. У каждого есть сад, свое собственное пространство. Ты ищешь связи там, где их нет.

– Я бы согласился с тобой, старина, если бы не две вещи. Во-первых, Джейк Эйвери спал, когда на него напали. Нижняя часть постели почти не тронута, и это наводит меня на мысль, что его застали врасплох. У него даже не было времени, чтобы попытаться оттолкнуть убийцу, не говоря уже о том, чтобы принять вертикальное положение. Во-вторых, преступник знал, что Джейк в постели, потому что поднялся по лестнице уже с рулоном пленки. Следовательно, кто-то вошел в дом с намерением убить хозяина. Эйвери что-то знал о гибели Эллиота Коупленда и Рут Сингх, вот его и заставили замолчать, прежде чем он успел проболтаться.

– Ты этого не знаешь. Его коллеги утверждают, что он весь день провел на студии. Когда, по-твоему, у него могло наступить это ослепительное прозрение?

– Твой тон меня мало заботит. – Порывшись у себя в ящике, Артур начал собирать любимую трубку. – Как мы знаем, вчера вечером он договорился встретиться с Калли Оуэн, но не пришел. Думаю, он собирался ей что-то рассказать, но убийца обошел его на повороте.

– Зачем Эйвери рассказывать ей? Почему не нам?

– Возможно, его открытие имело особую важность для Калли или для ее путешествующего партнера, который в последний раз дал о себе знать из… – Брайант заглянул в свои записи, – Санторини.

– Давай на минуту предположим, что ты прав и что мы имеем дело с эффектом домино: Эллиот Коупленд умирает, унося в могилу тайну гибели Рут Сингх, а Джейк Эйвери умирает, чтобы никто не узнал имя убийцы Эллиота. Все бы хорошо, но у этой гипотезы нет движущей силы – нет мотива. Ни у кого из этих людей не было традиционных семейных уз.

– Ты забываешь, что, по моей гипотезе, нам нужен мотив только для первого убийства, и это может быть что-то ужасно приземленное. Благодаря пленке, полученной от Калли, мы знаем, что Рут Сингх преследовали расисты – если, конечно, полминуты гортанной, едва различимой мерзости можно считать расизмом. Мы знаем, что хотя Марк Гаррет и утверждает обратное, он посещал ее накануне гибели. Предположим, у нее появился враг, некто, нашедший способ лишить ее жизни…

– …сперва затопив ее ванную, а потом быстро спустив всю воду.

– Джон, сарказм тебе не идет.

– А чем тебе не нравится простой удар головой? Миссис Сингх была старой женщиной, и убийце требовалось всего лишь толкнуть ее с лестницы. Зачем нужно из кожи вон лезть, чтобы утопить ее на сухой земле?

– Думаю, нам стоит на время отложить в сторону вопрос «зачем» и сосредоточиться на вопросе «как».

– Хорошо. Как тебе удается вечно увиливать от логических вопросов, которые задал бы любой нормальный человек?

– Я никогда не давал тебе ни малейшего повода считать, что я дружу с логикой. Разве я хоть раз в жизни планировал что-нибудь раньше чем за два часа или бодрствовал на всем протяжении комитетского собрания?

Брайант повернулся к своей полке и начал снимать с нее какие-то пыльные, ветхие книги.

– Не припоминаю такого, – со вздохом ответил Джон. – Если бы ты поступал логично, ты бы остался с Альмой в старой квартире. Она сорок лет стирала твои носки. Любой здравомыслящий человек сказал бы, мол, скатертью дорога, а она, бедная, так переживает, что ты ее бросил. И вряд ли ты найдешь ответ в этих твоих мерзких старых книгах.

– Что ж, я так и знал, что ты это скажешь, – сердито бросил Артур, складывая книги в портфель. – Между прочим, как там твоя внучка? Я думал, ты собирался привести Эйприл сюда, чтобы она нам помогала. Думал, ты наконец обо всем с ней договоришься. Так что разберись сначала со своей семьей.

«Патовая ситуация», – понял Мэй.

– А зачем понадобились книги? – спросил он, изящно отступая.

– Ну, видишь ли, поскольку у нас разделение обязанностей, я решил для разнообразия попробовать твои методы. Что слышно о Гринвуде?

– Мне позвонила Моника и сказала, что Джексон Убеда и ее муж отправляются куда-то вместе завтра вечером и она думает, что Гарет вернется не раньше утра. Похоже, она таким образом намекнула, что будет одна.

– Слава богу, у меня нет твоих забот с женщинами. Какая моральная дилемма! Интересно, какой долг ты выберешь? Утешить неудовлетворенную жену или спасти доброе имя соперника? Надеюсь, ты понимаешь, что теперь отдел не сможет тебе помочь, ведь Раймонд должен отчитываться о каждом нашем шаге Марсдену и прочим господам из министерства.

– Я сообщу тебе о своем решении, – сказал Мэй.

– А я расскажу тебе, что вышло из моей затеи с книгами.

«На нас вот-вот обрушится дамоклов меч, а эти двое ведут себя как соседи по парте, которые локтями закрывают друг от друга свои тетрадки, – подумала Дженис, наблюдая за ними из-за двери. – Они действуют вразнобой, по старинке, а теперь, кажется, у них еще и времени в обрез».

34 Канализация

Брайант выгрузил книги на край постели Тейта.

– Боюсь, они узкоспециальные, – извиняющимся тоном сказал Артур, – но вас могут заинтересовать.

Тейт перевернул первый том и стал подозрительно изучать название. С обложки книги «Опознание тела по зубным слепкам. Том первый: Мосты» на него глядела леденящая душу физиономия.

– Спасибо, – неуверенно поблагодарил он.

Каморка бродяги создавала мучительное впечатление последнего приюта. Когда он упоминал об откровенной нищете домов для рабочих, домов, выстроенных на Балаклава-стрит для бедных, то с таким же успехом мог описывать и это, свое собственное, пристанище. Узловатые руки переворачивали страницы с удивительной деликатностью. На подоконнике над кроватью выстроились в ряд банки от патоки с чахнущей в них геранью. Из коридора доносился неизбывный запах тушеной говядины.

– Я тут подумал – может, мы немного побеседуем? – спросил Брайант.

– Вы хотите что-то узнать, да? Тут ведь еще один…

– Вы слышали?

– Об этом все болтают. А я видел.

– Что значит – видели?

– Ну, вы же меня за это ругаете.

– Вы опять наблюдали? – Артур подался вперед. – Наблюдали за домом?

– Есть одно такое местечко. Там часто сидит дорожный инспектор. Выбегает из своего укрытия и арестовывает машины.

Брайант знал, что у бездомных территориальные привязанности ничуть не слабее, чем у тех, кто живет в домах.

– Где это?

– На пустыре.

– Что же вы видели, мистер Тейт?

– Видел, как выключили свет в спальне сорок первого дома.

– А кто вошел в дом, вы не заметили?

– Нет. Оттуда виден только верхний этаж.

– А что насчет Эллиота Коупленда? Вы видели его накануне гибели?

– Да. Земля его поглотила.

Тейт переворачивал страницы, притворяясь, что разговор ему неинтересен.

– Это очень важно, – настаивал Брайант. – Вы заметили хоть что-нибудь, что помогло бы нам опознать преступника?

Едва он заговорил, хрупкая связь между ними была нарушена. Глаза Тейта затуманились, книга захлопнулась. Артур понял, что надо испробовать другой подход.

– Может быть, вам понравится вот это? – Он потянулся к стопке и щелкнул по обтрепанной мягкой обложке книги, озаглавленной «Исчезнувшие реки Лондона». – Любопытные вещи об этих местах. Здесь даже есть фотография вашего временного приюта в переулке. Правда, когда эту книгу писали, это был не просто переулок. Он назывался Стримсайд-Пат.[47]

У Тейта блеснули глаза.

– Страница двести один, если вам интересно. – Брайант пролистал книгу и раскрыл ее там, где была пометка. Он терпеливо ждал, пока Тейт рассмотрит картинку. – Хотелось бы знать, сколько еще туннелей спрятаны под домами в окрестностях, – вслух размышлял Артур. – По крайней мере три или четыре.

– Семь, – пробормотал Тейт, не думая. – Все забыты.

– Но не вами. Как я понимаю, их воды впадают в Риджентс-канал?

– Только некоторых. Не всех.

– Как же так?

Молчание.

– Я только хочу знать, что случилось. Понимаю, вам больно об этом говорить. Хорошо, есть другие способы. Вы могли бы меня отвести, указать правильный путь. Я знаю, здесь есть какая-то связь с Флитом, но не понимаю ее значения.

– Река. Все началось с реки. У нее есть власть над жизнью людей.

– Может, покажете мне?

– Вы расскажете другим.

– Я буду вынужден, если найду доказательства, имеющие отношение к расследованию, – признался Артур.

– Тогда мы не пойдем.

– Я могу обещать вам анонимность. Никто не узнает, что это вы меня отвели. Ваше участие останется в тайне.

Тейт на минуту задумался.

– А вы раздобудете мне еще книг?

– Обязательно.

– Клянетесь?

– Честью джентльмена.

– Давно я не слышал таких слов. – Тейт выбрался из кровати и достал припрятанный под матрасом молоток. – Это нам понадобится.

– Не понимаю.

– Лето было длинное и жаркое. С шестого июня ни одного дождя, только три недели назад прорвало. Русла рек высохли.

– Вы хотите сказать, по ним стало можно передвигаться? Но я думал, решетки мешают продвижению по туннелям больших объектов, а значит, и людей.

– Большинство решеток ржавые. Некоторых вообще нет. Другие заперты. – Он сунул руку в жестянку и достал оттуда невообразимо грязную связку длинных ключей.

– Вы можете ходить под улицами?

– Мог. Теперь снова пошел дождь. Каналы опять наполнились, но пути еще есть.

Он удивительно быстро вышел из каморки, хотя из-за старых травм его тело было как на испорченных шарнирах. Детектив и бездомный, точно два беглеца, заспешили по лестнице – вниз, на мокрую улицу.

Когда они подошли к проволочной изгороди, отделявшей переулок от Балаклава-стрит, Тейт проскользнул в проем и сделал знак Брайанту. Бродяга остановился над крышкой люка – того самого, куда забирался Брюэр Уилтон.

– Помогите мне.

Тейт нащупал в кустах свой железный прут в форме буквы «Т», и вместе они сняли крышку с люка. С тех пор как Брайант заглядывал сюда в прошлый раз, уровень воды повысился. Откуда-то доносился ровный шум.

– Что это за звуки?

– Шлюз Госпел-Оук сбрасывает воду в резервуар Риджент.

– Но Госпел-Оук на расстоянии полумили отсюда.

– А звук доносится до этих мест.

Тейт встал на колени в грязь и заглянул глубоко в отверстие. После минутного поиска он удовлетворенно хмыкнул, убрал молоток и сильно стукнул по какому-то предмету в люке. Последовал скрипучий металлический звук, и течение воды, видимо, ослабло.

– Что вы сделали? – спросил Брайант.

– Это очевидно. Нельзя туда спускаться, когда полно воды. Я направил течение в другую сторону.

– Вы можете это сделать?

– Проще простого. Спускайтесь.

Брайант нерешительно заглянул в шахту. Теперь вода покрывала цементный пол всего на несколько дюймов, но ступеньки в стене были скользкие.

– Хочу вам кое-что показать.

– Боюсь, как бы меня ноги не подвели.

Пожилой детектив неохотно перебрался через край люка и начал спускаться. И вот они уже стояли вместе на обмелевшем бетонном дне, нагнув головы, чтобы не стукнуться о низкий кирпичный потолок. Смрад гнилой капусты и фекалий тут же наполнил ноздри Артура и пропитал его одежду, но под всем этим чувствовался еще один запах, для детектива неожиданный: сырой призвук зеленой воды Темзы. Температура была ниже, чем над уровнем земли. Включив фонарик Мэя, Брайант увидел пар собственного дыхания.

– Смотрите. – В оливковом сумраке Тейт указал на пару овальных отверстий по обеим сторонам канала. Место слияния оказалось более глубоким; вода пенилась в зловонном водовороте встречных течений. – Дамба принца Уэльского. Надо пройти через шесть ворот, прежде чем дойдешь до резервуара. Закрывать их дольше чем на несколько минут нельзя – слишком велико давление воды. Требуется хорошая логика, чтобы запомнить последовательность ворот и уцелеть.

– Должно быть, водное управление знает, как это делается.

– Так и я знаю.

– Хотите, чтобы мы туда спустились?

– Не сегодня и не с таким прогнозом. Понадобится час с лишним, возможно и все два. Нужны водостойкая одежда и маски. В следующий раз, если хотите узнать причину.

– Причину чего? – не понял Артур. – Что вы имеете в виду?

– Причину всех этих бед. Все началось из-за воды.

Брайанту это место казалось самым негостеприимным из всего, что он мог вообразить. Он недоумевал: неужели бродягу не преследовали кошмары, когда он здесь ночевал?

– Идемте, дождь усиливается. Туннель наполняется очень быстро. Вода течет со стороны Хэмпстеда, сквозь глину и кирпич, тысячи галлонов в считаные секунды. Вас унесет, и поминай как звали.

Тейт начал карабкаться наверх. Он с легкостью выбрался из отверстия и протянул Брайанту изуродованную руку. Теперь эти двое были объединены тайной.

Вернувшись в переулок, бродяга извлек засаленный кусок картона и показал его детективу:

– Вам это понадобится.

На картоне была напечатана выцветшая диаграмма, напоминающая карту метро, а поверх нее – надписи шрифтом «Гельветика», который стал популярным во время войны. Вместо линий метро на карте были притоки рек, обозначенные разными цветами и поименованные. Выходит, Тейт обладал планом канализации. Он ткнул черным пальцем в калиброванную толстую линию:

– Флит. Каждая точка – шлюз. Каждая линия – закрытые ворота.

Брайант достал очки для чтения и бросил беглый взгляд на карту:

– Судя по этой карте, вы не можете пройти дальше Риджентс-канала.

– Да, но можно свернуть в сторону и дойти аж до резервуара Йорк-роуд. Летом было хорошо – я мог ходить там, вооружившись нужными ключами. Но теперь надо избегать встречных течений. Как вы сказали, водное управление знает. У них есть оборудование. Но у меня – все ключи.

– Значит, вы проходили этим путем?

– И не только я.

Сквозь изморось детектив недоверчиво всматривался в обветренное лицо бродяги.

– Кто вы? – тихо спросил он.

Губы Тейта на мгновение растянулись в улыбке, но она тут же исчезла с его лица.

– Я никто, – грустно прошептал он.

35 Человеческая природа

– Похоже, наш убийца использует подземные туннели, – пояснил Брайант, рассеянно укалывая пешеходов спицами своего зонтика, когда они с Мэем лавировали между лужами на Кентиш-Таун-Хай-стрит. – Он проникает в проулок состороны внутренних садов и спускается в подземный водовод, а тот, в свою очередь, проходит под дорогой и соединен со всеми домами на восточной стороне улицы.

– Но для чего нужны такие сложности?

В этот день Мэй плохо ладил с напарником. Артур становился сердитым и настырным каждый раз, когда имел дело со смертью, которую можно было предотвратить. Они с Джоном провели большую часть пятницы с потрясенными жителями Балаклава-стрит. Теперь они оставили Аарона наедине с его виной в обследованном, опустевшем и дактилоскопированном доме, в отсутствие человека, создавшего этот дом. Жизнь, конечно, продолжается, но те, кто недавно пережил смерть близкого человека, обычно видят жестокость повсюду… Брайант испытывал досаду, сознавая, что к происходящему на Балаклава-стрит следовало изначально отнестись со всей серьезностью, и стыд из-за того, что они мало чего добились. Впервые за весь период расследования он выразил какие-то другие чувства, кроме дьявольского энтузиазма. Он собирался мстить – работать больше, чем когда-либо, не обращая внимания на возраст и болезни. Для Джона это означало, что теперь с напарника нельзя спускать глаз.

– Очевидно, для того, чтобы никто не заметил ничего подозрительного на улице. Посмотри, как надежно огорожена Балаклава-стрит, как здесь все просматривается. Если ты обитаешь в этом районе, тебя наверняка опознают. Кстати, Тейт, а возможно, и другие местные жители знают убийцу в лицо. Недаром же Тейт не казался испуганным, когда я с ним заговорил: людей пугает неведомое, безликий незнакомец, нападающий на них без всякой логической причины, потому что он на наркотиках, пьян или просто недоволен жизнью. – Брайант сунул Мэю мятый бумажный пакетик. – Хочешь грушевый леденец?

– Ты рискуешь оказаться на ложном пути, – предупредил Мэй. – Для твоих предположений нет повода. У бездомного целый ворох психических проблем – ты сам говорил. Он ненадежный источник информации. Может, он сам убийца.

– И какой у него мотив? Погоди, мне надо купить колбасок. – Артур затащил друга к мяснику и забарабанил по прилавку. – Эти глостерские пятнистые свежие? По виду не скажешь.

– Самый старый мотив в мире, – настаивал Мэй, пытаясь сосредоточиться. – У них есть то, чего нет у него. Дома, деньги, безопасность.

– Так почему же он ничего не берет? И зачем, скажи на милость, он показывал мне свой путь к бегству? Дайте мне шесть камберлендских и пару почек – получше да пожирнее, дрянных не кладите. – Брайант обернулся к напарнику, обыскивая карманы в поисках денег. – Тейт не может засвечиваться и выдавать свою информацию. Возможно, он боится за собственную жизнь, потому и поделился со мной тем, что ему известно, доверяя нам выяснить остальное. Но он знает больше, чем говорит, а потому и в опасности. Вот и твой эффект домино: каждого, кто обладает каким-то знанием, в свой черед убирают. Может, если бы мистер Буш подписал Киотский протокол, такого бы не случилось.

– Извини, Артур, я уже ничего не понимаю.

– Климатические изменения. За долгое жаркое лето реки высохли, и по туннелям можно было ходить. Теперь под землей сущий ад, потому что во время дождя подземные пути превращаются в ревущие водопады. Ты заметил, что никто не умирал до того, как погода испортилась? Возможно, это потому, что водоводы слишком пересохли, чтобы можно было с их помощью избавиться от улик. Убийца терпеливо дождался, пока снова пошел дождь, позволивший ему в прямом смысле слова смыть все, что связывает его с убийствами. Между прочим, реки всегда для этого использовались. История повторяется.

– Честное слово, Артур, все это звучит очень странно.

Мэй в некотором беспокойстве наблюдал, как мясник разделывается с парой луковицеобразных почек и вытирает окровавленные руки о фартук.

– Я должен придерживаться этой гипотезы, Джон. Так или иначе, все связано с притоками Флита. Не будь реки, не было бы домов. Не будь домов, не было бы убийств. Первая смерть – это ключ: безобидная старая дама убита с помощью воды, из-за воды, как будто убийца замыкал круг, выбирая подходящее наказание для ее преступления. Впрочем, вполне возможно, что мы глубоко заблуждаемся. Надо бы взглянуть на все это в новом свете.

Мясник пробил чек и протянул его Брайанту вместе со сдачей. Пожилой детектив с отвращением пересчитал монеты.

– Это все, что я получаю с десятки? Грабеж среди бела дня. Свиные уши выглядят на тройку с минусом. И вообще – не следует продавать мясо, у которого такой вид, словно животное умерло от старости.

Он схватил полиэтиленовый пакет с мясом и поволок Мэя к выходу.

– И вот еще что. Молодой человек Калли отсутствует уже несколько недель. Что если его стукнули по голове и сбросили в канализацию, а убийца или его сообщник отправляют открытки со всей Европы? А как насчет ближайшей соседки, Хизер? Никто годами не видит ее мужа. Считается, что он в Париже, – а может, его тело плавает где-то под Кингз-Кроссом? А Бенджамин Сингх? Он должен быть в Австралии, но разве он послал кому-нибудь весточку? Сколько всего мужчин пропало на этой улице? Постой-ка, я кое-что забыл. – Он круто повернулся и поспешил к озадаченному мяснику. – А баранина у вас есть? Я бы сделал мясную запеканку.

– Не надо бы тебе так спешить, – посоветовал Мэй. Они шли в отдел пешком, поскольку Бимсли и Бэнбери взяли «ровер», чтобы отвезти улики. – Давай зайдем в кафе, ты хоть немного передохнешь.

Он подтолкнул Артура к греческому кафетерию.

– Два чая, в один побольше сахару, – крикнул Брайант вялой девице за стойкой, поправлявшей свою прическу.

– У нас нет чая, – буркнула девица.

– Не смешите меня, это национальный напиток, почему же его у вас нет?

– Капуччино, латте или эспрессо.

– Но это итальянские напитки, а вы наверняка с Кипра, – не унимался Артур, неохотно отодвигая стул, чтобы пропустить человека с детской коляской. – Вы должны подавать мятный чай или турецкий кофе с гущей в полдюйма толщиной. У них нет чая! Боже милосердный, все, что от вас требуется, – это взять несколько свежих листьев и залить их кипящей водой.

– Пожалуйста, Артур, немного остынь.

Мэй взял его за руку, отвел к столику, а после вернулся заказать латте.

– Ты хоть понимаешь, что, не начни мы следовать за Гринвудом, эта гипотеза никогда бы не пришла нам в голову? – сказал Брайант, когда его друг сел за стол. – Карта лондонского метро известна всем. Почему же карту подземных рек держат в тайне? Кто еще владеет этим знанием? – Он бросил план туннелей на стол между ними. – Город живет по тем же законам, что и его улицы: каждый раз, когда ты думаешь, что разобрался в нем, он ловко от тебя увиливает. Ответ должен быть здесь, в этих пронумерованных линиях…

– Нет, Артур, это не так. Я уже видел тебя таким, и, честно говоря, ты взялся не с того конца, а может, и вообще не за то. Единственный ответ мы можем получить, разговаривая с людьми, а ты не наблюдаешь за ними, не думаешь о человеческой природе.

– Но для этого у меня есть ты.

Мэй вздохнул:

– Взгляни на девушку за стойкой – ты только что на нее накричал. Что ты видишь?

Брайант бросил на девушку беглый взгляд:

– Толстую греческую школьницу, которую надо бы поучить вежливости.

– Попробуй еще раз. Ее зовут Афина, ей около девятнадцати. Она уже замужем, с двумя детьми, а еще у нее есть младшая сестра. Ее отец – хозяин этого кафе, и она работает здесь против воли. Прошлой ночью ее муж напился, у них вышла ссора. Она несчастна, загнана в угол и не понимает, как до такого докатилась.

– Ты обо всем этом узнал, глядя на нее? – спросил Артур с искренним интересом.

– Это нетрудно, – ответил Джон. – У нее обручальное кольцо. Видишь фотографии на стене возле стойки? Семейные снимки, сделанные на Кипре, – мать и отец, сыновей нет. Хозяин дал работу старшей дочери, потому что она нуждается в заработке. Почему? У нее двойня. Парень, прошедший мимо с коляской, назвал ее по имени. Он рыжий, из местных. Такие попадаются сплошь и рядом. Он слишком рано стал отцом и в полном ужасе оттого, что вынужден заботиться не об одной, а о двух маленьких девочках. Парня это страшно злит, и не нужно быть гением, чтобы прочитать разочарование на его лице. Сам он тут работать не хочет, потому что это не мужская работа, к тому же кафе принадлежит ее семье, а значит, он все время с ними ссорился бы. Она работает допоздна, он укладывает детей в кровать и идет в паб. Она поправляет прическу, чтобы закрыть синяк. Сама она вряд ли могла так удариться лицом. Итак, Афина оказалась между Сциллой и Харибдой – между деспотичными родителями и озлобленным мужем, так что ее совсем не беспокоит, что ты пьешь – чай, кофе или крысиный яд.

– Гм… – Брайант задумчиво помешал кофе. – Пожалуй, ты прав. Мне следует уделять людям больше внимания, хотя бы иногда отрываться от книг. Ты знаешь, они ведь мне нравятся – люди. Это со стороны кажется, что нет.

– Я знаю, – мягко сказал Мэй. – У тебя доброе сердце, но ты это тщательно скрываешь. В качестве подозреваемого Аарон ничего не стоит, ты сам видишь. Тейт – самая вероятная из имеющихся кандидатур. Поэтому перво-наперво надо установить за ним наблюдение. Никого не бросали в канализацию, иначе мы бы обнаружили следы в садах или в проулке, но, не спорю, дождь может объяснять нехватку улик. Из орудий убийства у нас только кусок пленки. Надеюсь, ты согласишься, что это неожиданно. Но тебе также придется признать и наличие другой возможности.

– Какой же?

– Расследуя убийства на Балаклава-стрит, ты явно подпал под влияние ситуации с Гринвудом. Ты любишь собирать тайные знания о подземных реках, и вот они уже фигурируют в совершенно ином деле.

– Такая мысль приходила мне в голову, но теперь уже ты должен признать: то, что Балаклава-стрит построена над притоком реки, – чрезвычайно любопытное совпадение. Кстати, что ты решил насчет воскресного вечера?

– Я подумал, что вы с Мангешкар могли бы покараулить Гринвуда и Убеду. Что бы они там ни планировали, нам придется с этим покончить, потому что с понедельника мы любой ценой начинаем новую жизнь. Даже Раймонд согласен, что теперь у нас есть законный повод бросить все силы на Балаклава-стрит. Кроме того, пошли Бимсли в приют, пусть сторожит Тейта. А я отправлюсь к Монике.

– Ну конечно, меня ты посылаешь в холодное, сырое и, возможно, убийственное для мужчины моих лет место, а сам вознамерился поволочиться за женой Гринвуда, – проворчал Артур, клацнув куском сахара о вставные зубы. – Впрочем, я тебя не виню. Ты больше меня нуждаешься в любви и утешении.

Брайант давно уже считал себя человеком слишком странным, чтобы надеяться встретить кого-то, кто его полюбит. Он, конечно, недооценил храбрость и упорство британок, но теперь был убежден, что уже слишком поздно, и находил утешение в работе и дружбе.

– И все-таки, по-моему, было бы лучше, если бы мы вместе следили за Гринвудом. Он тебя знает, – продолжил Брайант.

– Не могу же я быть в двух местах одновременно. А ты не можешь идти со мной к Монике.

– Значит, ты действительно решил за ней поволочиться.

– Артур, глагол «волочиться» давным-давно вышел из употребления. Какой же ты все-таки викторианец!

– Не смей так говорить, просто я не одобряю некоторых современных порядков. Никчемные либералы, мошеннические налоги, соблазнение замужних женщин, продажи по телефону и повальная гамбургеризация оказывают вредное воздействие на умы.

Друзья просидели в кафе до темноты, наблюдая, как дождевые капли проносятся по оконным стеклам, точно миллион серебряных комет.

36 Новый взрыв

Стены коридора были увешаны маленькими серовато-коричневыми картинами. Мэй заметил их еще в прошлое посещение, но здесь было слишком темно, чтобы рассмотреть их в деталях. В настенных бра отсутствовали лампочки.

– Мы никогда не пользуемся бра, – объяснила Моника.

– Но вы же не видите картин.

– Вот именно. Сейчас, подожди минутку. – Она зажгла свечу и подняла ее повыше. – А теперь что скажешь?

Мэй увидел несколько прерафаэлитских этюдов, эскизов и карандашных набросков.

– Не понимаю, – пробормотал он, созерцая медные линии, колеблющиеся в мерцании свечи. – Они прекрасны!

– Мой муж считает их безделками. Он воспринимает прерафаэлитов с точки зрения старой школы, что не позволяет ему видеть красоту идеи под оболочкой искусной формы. Поэтому, упрекая этих художников и меня саму в избытке материализма и сентиментальности, а также в недостатке вкуса, он настаивает, чтобы работы висели в подвале. Стены становятся влажными, и на многих эскизах проступают пятна. Дом, конечно же, не стоит на сигнализации – мы ведь, понятное дело, не хотим быть узниками в собственном жилище, – так что я нашла компромиссное решение, удалив все лампочки. Теперь, если нас ограбят, воры просто не заметят лучшего, что у нас есть. Вот так очередное маленькое сражение заканчивается ничьей.

– Почему ты с ним живешь? – спросил Мэй. – Он ограничивает твою свободу и делает тебя несчастной.

– Бог его знает, но мы точно любим разные вещи. Он – Берлин, Баухаус и брутализм, я – Тернера и Тейт-Британ.[48] Но все не так просто, правда? Дети в самом кошмарном возрасте, их швыряет от невинности к самонадеянности, да так, что я ежедневно трепещу за их жизнь. Коллеги Гарета фактически диктуют ему, как распоряжаться нашими деньгами. Кажется, наши жизненные пути уже ничто не изменит. Помнишь, Джон, то время, когда еще не приходилось каждую секунду быть взрослым? Когда у нас всегда было утро? – Она опустила свечу, и позолоченные рамы снова погрузились во тьму. На ее лице появились крошечные морщины, точно кракелюр на женском портрете. – Теперь кажется, что всегда поздний вечер. Тени собираются, и все самое приятное осталось позади. Гарет ищет то, чего у него никогда не будет: уважения. Я ему помочь не могу, а потому я для него просто обуза, только путаюсь у него под ногами. Он снова окажется в глупом положении или еще хуже: нарушит закон, лишится доброго имени, станет посмешищем. Это убьет его, потому что ничего другого у него в жизни нет.

Вернувшись в студию, Моника включила радиатор и налила виски в высокие бокалы.

– В последнее время он стал неосторожен – разбрасывает книги и карты по всей гостиной. Но я так и не пойму, какова цель его нелепых поисков, а убедить его отказаться от них не могу.

– Я могу рассказать тебе, что знаю сам, – сказал Мэй, – поскольку есть надежда, что сегодня с этим будет покончено. Есть нечто под названием «сосуд печалей» – египетская алебастровая ваза по типу погребальной урны, созданная, чтобы воплощать собой все горести человечества. Она занимает ключевое место в дохристианской мифологии, но в то же время может существовать и в осязаемой форме Святого Грааля.

– Что ж, Гарет из тех, кто готов в это поверить. Он всегда был страстным поклонником Атлантиды. Рассудочный интеллектуал с роковым идеалистическим изъяном – в нашем маленьком кругу такие встречаются сплошь и рядом.

– Убеда полагает, что сосуд в конце концов оказался в нашей стране – был привезен сюда римлянами и брошен в одну из рек, где покрылся илом, а потом спрятался под бетоном, но все еще ждет, чтобы его нашли. Боюсь, утрата доверия – наименьшая из проблем, ожидающих твоего мужа. Те, кто сотрудничал с Убедой в прошлом, имели свойство исчезать, когда он переставал в них нуждаться; по крайней мере, нам не удалось связаться ни с кем из них.

– И он вляпался в такую историю из-за несуществующего предмета?

– Все не так просто. Представь на минуту, что сосуд существует. Это ведь не какой-то непостижимый поиск подлинных фрагментов Креста. Ты можешь сделать углеродный анализ древесины, но при этом не докажешь, что это куски распятия. Керамику трудно копировать, потому что нужна глина из того же месторождения, что и оригинал. Литые металлы легче подделать. Каменные статуи почти все подлинные.

– Как такое может быть?

– Чтобы их подделать, надо приложить слишком много усилий. Иногда наступает момент, когда действительно искусная подделка превращается в оригинал. Но сосуд – керамику – можно датировать с помощью термосвечения, позволяющего измерить дозу природной радиации, полученную глиной со времени обжига. Эту технологию используют только для очень больших объектов, потому что она довольно разрушительна. Но независимо от того, существует интересующий Гарета артефакт или нет, причины его притягательности вполне симпатичны.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сосуд занимает ключевое место в мифологической истории, его происхождение загадочно, и он несет в себе необходимый романтический заряд. Когда эти факторы сочетаются, человеческая природа берет свое и вызывает такой предмет к жизни.

– А ты не думаешь, что Гарет попытается подсунуть Убеде подделку?

– Такого я не предполагаю, но ставки высоки. Что касается выгоды, то рынок предметов искусства удобно устроился прямо за рынком наркотиков и оружия. Трофеи из Ирака появились у европейских и американских дилеров сразу же после ввода войск. Проблема в том, что твой муж очень хочет найти такой предмет. Если бы каким-то чудом ему удалось достичь своей цели сегодня, он попытался бы спрятать это чудо света от других. Столь ценная вещь уже никогда бы не всплыла на поверхность.

– Значит, Гарет в любом случае окажется в дурацком положении, – сказала Моника, осушив бокал, – и ты не в силах его остановить.

– Боюсь, мы не сможем наблюдать за ним после сегодняшней ночи, – согласился Джон. – Но, может, в этом и не будет нужды.

– Что ж, тогда не стоит терять время даром.

Она нежно прикоснулась к его плечу, но не спешила убирать руку. Мэй хотел было ее остановить, но слишком устал поступать правильно, постоянно отдавая предпочтение долгу перед чувствами. В кои-то веки осуждающая физиономия Брайанта не маячила перед ним, чтобы укорить его. Он обвил Монику руками и стал целовать ее, ища тех запретных удовольствий, от которых они оба так силились отказаться.


Это был вопрос преданности – если не Гринвуду или его жене, то уж наверняка Джону. За все годы их совместной работы напарник ни разу не просил об услуге. Самое меньшее, что Брайант мог сделать сегодня, – это довести дело до конца.

В десять вечера Артур и Мира отправились по Паддингтонскому рукаву Гранд-Юнион-канала, дошли до «Маленькой Венеции», где он соединялся с Риджентс-каналом, и проследовали мимо ярких эмалированных ведер и просмоленных веревок на красных и синих экскурсионных судах. Будь у Брайанта побольше энергии, они могли бы, из чистого удовольствия, пойти в обход через кладбище Кенсал-Грин, но Гринвуд с Убедой шли впереди, и детективы не могли себе позволить потерять их из виду.

Мэй убедил Монику положить датчик мужу в карман, чтобы избежать осечек. Устройство принадлежало Бэнбери и размером было с монету в пять пенсов, а батарейки в нем хватало на шесть часов. Они рассчитывали, что этого будет достаточно до самого конца истории с Гринвудом, с которой пора было завязывать: на первый план вышло расследование убийств на Балаклава-стрит, оттеснив спасение репутации ученого.

– Так много внутренних садов, – заметила Мира. – Это целый тайный мир.

Они прошли мимо покатых газонов и ивовых деревьев вблизи старых викторианских вилл. Благодаря постоянному дождю тропинки стали безопаснее: уменьшилась опасность наткнуться на кровопролитное сражение алкоголиков, облюбовавших этот маршрут. Мангешкар посмотрела на крошечный красный огонек приемника, выданного ей Мэем.

– Они направляются к Риджентс-парку и зоопарку. Это ведь не обычный их путь, правда?

– Нет, – подтвердил Артур, останавливаясь возле истекающего водой зеленого моста.

Он оперся на палку, переводя дух. Брызги дождя, барабанящего по поверхности канала, отражались на изогнутом кирпичном потолке пульсирующими искаженными тенями.

– Конечно, они могут пройти и аж до самого Хэкни, но что-то я в этом сомневаюсь. Думаю, они остановятся в Кэмдене.

– Почему вы так думаете?

– Это единственное место, куда впадает любой из западных притоков Флита. С самого начала всей этой экспедиции территория их поиска сужалась. Убеда торопится, а мест для обследования все меньше. Не могла бы ты взять меня под руку? Похоже, здесь скользко.

Они продолжили путь по перекошенным булыжникам и грязным лужам.

– Значит, теперь мы уже отошли от Гранд-Юниона? – спросила Мира.

– О да. Это был главный водный путь между Лондоном и Мидлендз,[49] построенный больше двухсот лет назад и сливающийся с Темзой в Брентфорде. Он обеспечивал доступ к западу. Двадцать лет спустя был открыт Риджентс-канал, чтобы соединить Гранд-Юнион с доками. Этот канал протекает из Паддингтона в Лайм-хаус, прямо через зоопарк. Дюжина шлюзов, два туннеля, неплохие тропинки на всем протяжении канала и несколько забавных домиков возле шлюзных ворот, напоминающих старые железнодорожные станции, разукрашенные цветами. Правда, здесь уже не так безопасно, как раньше.

– Да, я тоже заметила, что Риджентс-канал часто фигурирует в обвинительных документах: здесь то и дело случаются убийства. Всплывшие в канале трупы, изнасилования, пьяная поножовщина. Бродя по этим неосвещенным туннелям, прямо-таки напрашиваешься на неприятности.

– Жаль, – огорчился Брайант, – ведь здесь, где каналы изгибаются и завершаются резервуарами, можно найти весьма приятные архитектурные сюрпризы. В детстве я бегал сюда куда охотнее, чем в королевские парки. Не так многолюдно, только трава и деревья, фабричные задворки и мерцающая зеленая вода. Теперь тут вовсю строят «апартаменты на берегу канала», бок о бок с муниципальными зданиями. Дешевые забегаловки, пошивочные цехи и склады-рефрижераторы должны потесниться перед хорошенькими домиками, чтобы бедняки могли поглазеть на гостиные богачей. Никогда этого не одобрял.

– А на что еще канал может сгодиться?

Миру бесило, что ее начальник тратит столько времени, рассуждая о малопонятных лондонских историях. С ее точки зрения, со славным прошлым города было покончено, все, что оставалось сделать, – это найти применение его останкам.

– Не спорю, баржи непрактичны в нынешних условиях массового производства, но Лондон растет, и, может статься, они снова понадобятся. Дороги, по которым ездили телеги, превратились в шоссе, земля и камень сменились бетоном и сталью, но эти каналы остаются там же, где и всегда.

– Они остановились. – Мира подняла приемник повыше. – Вон там, впереди.

На следующем изгибе детективы оказались среди пунктирной зелени и коричневой сырости: мертвенный свет фонарей просачивался сквозь кусты, росшие на улицах над каналом. Спрятавшись в тени туннеля, они ждали.

– С помощью этой штуки можно что-нибудь услышать?

– Вот, возьмите. – Мира протянула ему наушник.

Брайант прислушался:

– Говорят что-то о кабеле. «Хватит ли нам кабеля?» О, слышу Гринвуда. «Это слишком опасно, – объясняет он Убеде. – Сюда сбегутся люди». Ну почему же я до сих пор не понял, что они собираются делать? Думай, Артур, думай, старый дурак.

Он снова прислушался.

«Ты видишь кого-нибудь поблизости?»

«Нет, но над нами, на уровне улицы, обязательно кто-то появится…»

«И почему это ученые вечно расклеиваются, когда надо действовать?»

«Ты нанимал меня в качестве консультанта, Джексон. Здесь мне делать нечего».

«Ты получишь свои деньги, когда мы достигнем цели – вместе».

«Но я не думал, что ты имел в виду…»

Звук задрожал и сменился треском помех.

Мира прокралась вперед и с минуту понаблюдала. По возвращении она сняла со своей куртки несколько мокрых листьев.

– Идите и посмотрите сами. Они так увлечены своим занятием, что не заметят вас.

Брайант подобрался поближе. Помня совет Мэя насчет человеческой природы, он стал изучать двух мужчин, стоявших перед ним. Он сразу же понял, что один из них обладает властью над другим. Убеда держал ситуацию под контролем; Гринвуд неохотно выполнял его требования, съежившись от холода под вечерней изморосью, сетуя на команды заказчика, потому что был не на шутку испуган.

Тропинка, на которой они стояли, с внутренней стороны проходила под низкой трехцентровой аркой, образующей узкую бетонную дамбу между двумя рукавами солоноватой реки. Арка была зарешечена и только на четыре фута показывалась над уровнем воды.

Гринвуд и Убеда, одетые в водонепроницаемую одежду, склонились в свете маленького фонаря, настолько увлеченные своим занятием, что даже не замечали барочного задника, образованного поблескивающей аркой. Брайанту казалось, что он смотрит на некий архитектурный памятник Атлантиды, почти целиком погруженный в ледяной зеленый сумрак. Было нетрудно вообразить башни и шпили, скрытые под водой. Стена, в которой находился клинчатый камень арки, заканчивалась на странной высоте; должно быть, именно это навело Гринвуда на мысль о существовании еще одного забытого притока Флита. Артуру вспомнилась информация, тщательно записанная Джоном со слов Оливера Уилтона, – о том, как интенсивность стоков, вытекающих в канал, зависела от уровня подземных вод.

Убеда и Гринвуд опустились по грудь в воду. Ученому пришлось идти первым и вдобавок нести над головой моток черной проволоки. Они подошли к арке, а потом Гарет быстро проник внутрь, открыв узкую решетку и отведя ее назад. Убеда ждал снаружи, освещая туннель фонарем. Он держал короткий и толстый металлический трансмиттер, совершенно сухой, с мигающим красным огоньком сверху, и Брайант понял, что он собирается делать. На своем веку детектив видел – и устраивал – достаточно взрывов, чтобы знать, каков может быть результат. Он бросился предупреждать Миру, что любой, даже самый незначительный, взрыв в столь замкнутом пространстве неминуемо превратится в огненный столп и мельчайшие осколки будут разлетаться не менее интенсивно, чем патроны из винтовки. Но было уже слишком поздно.

Гринвуд тоже почуял недоброе и запротестовал. Он решил пойти на попятную и начал выбираться. Ученый сделал шаг навстречу своему покровителю, и на мгновение показалось, что тот не выпускает его из-за решетки. Но проблема была решена несколькими секундами спустя, когда из-под арки донеслось эхо приглушенного гула. Мира и Брайант оба видели вспышку, но смятение замедлило их реакции.

Молодой офицер как раз спешила к туннелю, когда оттуда полетели осколки кирпича, выброшенного наверх столбом сдавленного воздуха. Гринвуд с шумным плеском свалился вниз. Брайант ощутил жгучую боль в левом ухе и понял, что чем-то порезался. Пока облако пыли оседало под действием возобновившегося дождя, Мира бросилась вперед и так двинула Убеде между ног, что он сложился, как шезлонг, и ударился головой о кирпичную кладку. Когда Брайант пришел на помощь тонущему ученому, он понял, что Гринвуд получил серьезную травму. Куском кирпича ему разорвало рот с левой стороны, и оттуда хлестала кровь. Мангешкар оказалась сильнее, чем можно было предположить по виду. Подхватив ученого под мышки, она выволокла его на тропинку.

– Надо вызывать «скорую», – сказал Брайант, едва слыша собственный голос сквозь колокольный звон в барабанных перепонках.

Медицинскому персоналу придется преодолевать крутые берега и ограды, отделяющие тропу вдоль реки от верхней дороги.

– Но сюда им не добраться, – крикнул он коллеге. – Ничего не поделаешь, придется рискнуть и перетащить его наверх.

Мира стояла возле Гринвуда на коленях, пытаясь остановить поток крови, струившийся у него по шее.

– Не нужно, чтобы вы мне помогали, мистер Брайант, у меня достаточно сил, чтобы справиться самой. Просто оставайтесь там с Убедой, пока я не вернусь. Я крепко ему двинула. Кажется, у него сотрясение мозга.

Она подхватила тело Гринвуда и потащила его наверх; брызги его крови пропитывали ее рубашку и куртку. Брайант остался возле преступника.

– Я старый человек, но за мной – сила закона, так что мой вам совет – даже не пытайтесь бежать, – не очень уверенно сказал Убеде Артур, стараясь отдышаться и успокоить бешено стучащее сердце. Он проверил, не захватил ли тот свое оружие, и с облегчением вздохнул, ничего не обнаружив. – Что вы ищете, мне известно. Я хочу знать, где вы раздобыли взрывчатые вещества.

– В этом городе можно достать все, что угодно. – Авантюрист не отрывал взгляда от Брайанта. – Абсолютно все.

Пошатываясь, он встал на ноги, имея при этом наглость улыбаться. Брайант внезапно увидел эту ситуацию со стороны: довольно хилый пожилой человек, стоящий спиной к воде, оказался лицом к лицу с отчаянным и, возможно, безумным хищником. Детективу стало не по себе. Правда, закон на его стороне, да и канал не особенно глубокий, но сейчас Брайант был уже не в той форме, чтобы принять вызов.

– Стойте, где стоите, – предупредил он преступника.

– Если вы знаете, что я ищу, вам наверняка тоже захочется на это взглянуть.

Убеда стал пробираться по раздробленным кирпичам к взорванному входу в туннель. Брайант, спотыкаясь, двинулся за ним, все еще слыша перезвон в левом ухе. Убеда опустился в маслянистую воду и устремился под арку.

– Выбирайтесь оттуда, там небезопасно, – вяло окликнул его детектив, но того уже и след простыл.

Какое-то время были слышны только плеск воды и тихое позвякивание вывернутых кирпичей, но потом вдруг раздался крик, гневный и разочарованный. В ту же секунду Артур понял, что цель Убеды не была достигнута.

Когда коллекционер вернулся, вся его надменность улетучилась, уступив место признанию поражения. Он выбрался из канала, опустился на травянистую набережную и закрыл глаза.

– И вы действительно рассчитывали найти сосуд после стольких веков? – спросил Брайант.

– Вы не понимаете, – ответил Убеда. – Мой прадед знал о его местонахождении. Все свидетельствовало о том, что сосуд отнесло к концу притока. Они перекрыли реки, понаставили стен и решеток. Он говорил, что я смогу его найти именно здесь.

– Алебастровый горшок, слепленный еще до Христа? Вы думаете, он в целости и сохранности? Но как такое возможно?

Убеда открыл глаза и оперся на руку.

– Конечно нет. Вы что, держите меня за полного идиота? Анубис перенес печали из одного сосуда в другой. А иначе как, по-вашему, общество могло существовать столько лет?

Брайанту вспомнились сломанные статуи Анубиса в мансарде Убеды.

– Не понимаю, о чем вы, – признался он.

– Значит, не поймете никогда.

Убеда поднялся с гримасой боли и поковылял в направлении следующей арки, словно провоцируя Артура следовать за ним. Когда Мира подоспела с подкреплением, вода под аркадой снова была гладкой, как зеленое стекло, а Брайант в одиночестве стоял у ее края.

37 Пожар в доме

Детектив-констебль Бимсли продрог до костей.

Он топал сапогами по мостовой, стараясь вернуть ногам чувствительность, и пытался двигать большими пальцами в сырых ледяных носках, но и это не помогало. Даже соски у него онемели. Охлажденная дождевая вода отскакивала от его бритой головы и просачивалась в крошечную щель между шеей и воротником. На другой стороне реки, над пабом в Воксхолле, его приятели гуляют на вечеринке, устроенной русскими бортпроводницами, где наверняка есть девушки с холодными серыми глазами и непроизносимыми именами. Ребята отрываются по полной, хлещут водку и даже не вспоминают о своих обязанностях, а он должен бродить по улице, как самый обычный констебль.

Благодаря яркому освещению приют выглядел таким же гостеприимным, как деревенская гостиница зимой. Бимсли отказывался понимать, зачем ему приходится нести караул в такую ночь. За последние два часа меланхоличные фигуры то и дело подбирались к поцарапанному стеклу окна приемной, чтобы взять талончик в другой приют, поскольку этот был переполнен. Двое из них, пребывавшие, по мнению служащего, «в состоянии острой нужды», все-таки были сюда допущены. Каким бы подавленным Колин себя ни чувствовал, его жизненные обстоятельства не шли ни в какое сравнение с уделом этих беспомощных и, возможно, безнадежных людей. Он ломал голову, уж не наказывает ли его Брайант за какой-то проступок, давая ему такое унизительное задание, и пытался вспомнить, вся ли документация за прошлую неделю заполнена.

Чтобы немного погреться у конвектора возле входа, Бимсли то и дело заглядывал в приют, спрашивая: «Все ли в порядке?» – у скучающего человечка за конторкой. Однако, сколько бы он ни притоптывал ногами и ни хлопал руками, служащему и в голову не пришло предложить ему чаю. Тогда он решил испробовать другую тактику.

– Много народу сегодня? – спросил он.

– Бывало и больше, – процедил клерк. 

– Давно вы тут? – не унимался Бимсли, готовый на все, лишь бы продлить сеанс возле обогревателя.

– Я дежурил по ночам в Хэкни, в центре беженцев на Уистон-роуд. Сплошные камбоджийцы да вьетнамцы, у себя там привыкли жить большими семьями и держать все деньги в одной большой кубышке. Приезжают сюда, а здесь дети сразу же их бросают. Семьи разваливаются, старики не могут платить за квартиру, и их вышвыривают на улицу.

– Наверно, туго приходилось? Надо же за всеми следить.

– Да они повсюду, как тут уследишь? Курды в Финсбери, албанцы в Кингз-Кроссе, ямайцы в Харлздене, колумбийцы к югу от Элефант-энд-Кастла, эфиопы в Хайбери и Тафнел-Парк – пока все бумажки заполнишь, ум за разум зайдет.

– Простите, коллега, что спрашиваю, но зачем вы здесь работаете, если вам это не нравится?

– Мой старик был настоящий расист, а в те времена сюда приезжали только с Карибских островов – маленькие чистенькие школьники, мужья на автобусах, жены в баптистской церкви по воскресеньям. Папаша не понимал, что люди просто ищут место, которое могли бы считать своим домом. Вот я и подумал: если научусь понимать, что кругом творится, то уже никогда не буду как он.

Бимсли не мог не признать справедливость этой позиции. Тут он сообразил, что держит дверь открытой, из-за чего дождь проникает в холл, и неохотно вернулся на улицу. Там он снова погрузился в полусонное состояние, глядя на здание невидящим взглядом. Колеблющийся огонь все еще трепетал в спальне Тейта; Колин предположил, что старик курит, нарушая правила, или разглядывает тени дождя на потолке, а может, читает при свете фонаря после отбоя – близилась полночь.

Если бы констебль внимательнее изучил интерьер приюта, он бы сейчас вспомнил, что на потолке каждой комнаты помещены разбрызгиватели, чтобы предотвращать инциденты, вызванные сочетанием алкоголя и пламени. Если бы он не был так оглушен дождем, он бы вспомнил, что Брайант наказал ему обходить здание каждые пятнадцать минут после того, как переднюю дверь ночлежки запрут (это произошло в одиннадцать часов).

Пламя в каморке Тейта было слишком велико для огня сигареты. Оно подпрыгивало и трепыхалось, перекидываясь на стены. Пожарная сирена не сработала. Когда к Бимсли наконец выбежал служащий, заметивший огонь на своем нечетком, древнем кабельном мониторе, пламя уже вовсю полыхало, овладев стенами из сухой штукатурки с их так называемым огнеупорным покрытием.

После холода ночи Колин сперва не почувствовал обжигающего жара на лестнице, но по мере того, как он продвигался, смолистый дым становился гуще, огонь сильнее, и констебль понял, что ему придется вернуться. Бывшее почтовое отделение было кое-как поделено на узкие каморки, которые полностью не сгорали, зато в них образовывались пузыри едкого газа. Мимо пронеслась причудливо одетая труппа: пижамы и шинели, один бездомный в неоново-желтом махровом покрывале, другой – в халате и вязаном шлеме. Кто-то ползал на четвереньках, ища сумку, где, видимо, были все его пожитки. Не будь ситуация столь отчаянной, Бимсли постыдился бы глядеть на незнакомцев, представших в столь жалком и откровенном виде. Но сейчас, в этом хаосе, он ощутил, что для любого человеческого существа нет ничего стыдного в том, чтобы бороться за жизнь.

Огонь обрабатывал пропитанное дерево и легковоспламеняющиеся покрытия, пока все это не запылало. Бимсли мгновенно почувствовал: каморка Тейта, да и весь коридор были залиты уайт-спиритом. Пластиковый контейнер расплавился и слился с сизалевым напольным ковром. Лампочки лопались, а электрические цепи выгорали. Маслянистый дым накатывал ядовитым приливом.

Семь человек со второго этажа смогли пробиться к пожарному выходу, но здесь ведь было восемь каморок, восемь обитателей. Бимсли распахнул дверь и крикнул, но угарный газ наполнил его легкие и заставил отступить. В груди жгло, из глаз хлынули слезы.

Детектив-констебль храбро выполнил свой долг и был доставлен в больницу «Юниверсити-Колледж» с отравлением угарным газом и небольшими ожогами. Служащий и пожарная бригада пересчитали бездомных по головам. Залитые водой комнаты были пусты.

Почерневший восьмой обитатель, единственный, кто не покинул здание живым, был прикрыт и убран с дороги, прежде чем очевидцы успели понять, что же все-таки произошло.

38 Первичное опознание

– Вас, наверное, интересует, почему на Балаклава-стрит не видно автобусов кабельного телевидения, – со зловещей бодростью сказал Раймонд Лэнд, – нет сенсационных новостей в программе «Лондон сегодня», а журналисты не осаждают пороги тех немногих счастливцев, кто пока еще остался в живых. Тому есть две причины. Большинство пытливых столичных писак жаждут найти связь между футболистами и несовершеннолетними девочками по вызову, следовательно, им пока недосуг увязывать между собой якобы случайные смерти на задворках Северного Лондона. Зато старший офицер Стенли Марзден – надеюсь, вы его помните, ведь на него возложена нелегкая задача быть связующим звеном между вами и министерством, – так вот, мистер Марзден считает, что такие трагедии являются следствием недоработок «народной республики Кэмдена» и что, позволив бедствию разрастись до размеров эпидемии, он будет во всеоружии, чтобы удалить некоторых порядком досадивших ему муниципалов и отправить их в еще менее полезные для здоровья районы.

– И почему он не может говорить нормально? – прошептал Брайант, что-то рисуя в тетрадке, точно заскучавший школьник. – Кстати, с твоим наказанным рогоносцем все будет в порядке. Он проведет какое-то время в больнице, но его секрет в целости и сохранности. И это главное, ведь позор оставляет более заметные шрамы, чем осколки кирпичей.

Лонгбрайт бросила на Артура взгляд, взывающий к тишине. Лэнд днями напролет объяснял расходы отдела в долгих, скучных записках, и главной целью его жизни было унизить любого, кто пренебрежительно относится к документам. В этом плане особенно отличался Брайант: однажды он умудрился написать рапорт чернилами, которые стали невидимыми, оказавшись в более теплом кабинете Лэнда.

– Я не слышу ни слова из того, что ты говоришь. Я оглох, – громко сказал Брайант. – Между прочим, меня сегодня ранили.

– Да, я слышал, что ты опять вляпался в историю со взрывом, – колко заметил Лэнд. – Надеюсь, это не войдет у тебя в привычку? Хочешь повидать доктора Пелца?

– Нет уж, благодарю покорно. Его и так трясет, когда он выписывает мне рецепт. Но, на мой взгляд, дела шли бы намного лучше, будь у нас больше ресурсов.

– В твоем положении нельзя просить об увеличении бюджета. Как бы эта история ни развивалась дальше, она все равно будет только раздражающим прыщом на носу того явления, что именуется проблемой лондонской преступности. Пока мы тут говорим, все силы брошены на борьбу с серьезными уголовниками. Вот у тебя, живущего в своем утонченном мирке, есть хоть малейшее представление о кошмаре, творящемся вокруг последние три года? Ты хоть знаешь, с каким количеством вооруженных банд вынуждена иметь дело городская полиция? Вот, мистер Брайант, у меня для вас есть весьма поучительный, хотя и неполный список. Прямо сейчас наши ребята занимаются бандами «Воровской притон» и «Поцелуй меня в зад» в Харлсдене – шесть погибших и около сотни несмертельных ранений за этот год, – группировки «Священный дым», «Тути Нанг», «Бхатты» и «Канаки» орудуют в Саутхолле, «Парни с Драммонд-стрит» хотят расширять свое влияние в Кэмдене, «Змееголовые», «четырнадцать-К» и «Ву-Шин-Ву» режут друг дружку в Сохо, «Блестящие» и «Огненные лезвия» – в Тотнеме, «Сила с Брик-лейн» и «Команда А» – в Ислингтоне, компании «Степни» и «Хэкни», «Бенгальские тигры», «Бригада Кингсленд», «Парни из гетто», «Парни с Востока», «Компания Файрхаус» и «Бригада картеля» – в Брикстоне, и, может, еще две дюжины имеющих названия – то есть официальных – банд. На каждую этническую группу, девяносто девять процентов которой просто хотят спокойной жизни, приходится один процент самых что ни на есть отъявленных ублюдков. Курды и турки в Грин-лейнз занимаются контрабандой героина, ямайцы делают то же самое в Лэдброук-Гроув, албанцы с Кингз-Кросса держат в своих руках восемьдесят процентов всей городской проституции, «Охотники» угоняют шикарные машины в Кэннинг-Тауне, «Бриндлы» и «Арифы» затевают перестрелки в Бермондси, «Парни из Пекема» лютуют против собственного молодежного крыла в Луишеме, и мы не можем позволить им просто друг друга поубивать, потому что невинные люди могут попасть под перекрестный огонь. Так что давайте смотреть на ситуацию в перспективе, хорошо? Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, кажется, вы ни на йоту не продвинулись в том единственном расследовании, которое должны были закончить к понедельнику.

– Но ты только сейчас, впервые, согласился с тем, что это расследование, – сдержанно возразил Мэй.

– Это потому, что никто из вас не указал мне на связь между смертями.

– На какую связь? – спросил Брайант.

– Да на такую, что это четыре случая удушья. – Лэнд едва не кричал. – Убийца использует один и тот же способ. Ясно как день, и нечего тут на бобах разводить.

– Я бы не сказал, что способ один и тот же, – отмахнулся от предположения шефа Артур. – То есть, конечно, во всех случаях происходила закупорка легких, но в этом нет ничего необычного. Чтобы лишить человека жизни, надо целиться либо в его легкие, либо в мозг, либо в сердце. Одну утопили, другого закопали, третьего задушили, четвертого подожгли, а значит, дело скорее в том… о Раймонд, Раймонд, ты гений! – Глаза Брайанта расширились от возбуждения. – И почему это не приходило мне в голову?

– Что не приходило? – спросил озадаченный Лэнд.

– Не сейчас, будь другом – зайди попозже, когда мы все хорошенько обсудим. – Артур начал в буквальном смысле выпроваживать шефа из комнаты. – Ты уж извини, что мы не палим из пулеметов в твоих головорезов, но зато мы наконец-то сможем продвинуться внашем расследовании. Ну же, иди, тебе пора.

– Я не позволю выпихивать меня из собственного отдела, – слабо сопротивлялся Раймонд…

– Не смеши – этот отдел принадлежит тебе в той же степени, в какой дом номер десять по Даунинг-стрит принадлежит премьер-министру. Я клянусь, что эта проблема будет решена в течение суток, как раз к тому моменту, когда на нас обрушится лавина твоих новых дел. А теперь окажи нам всем услугу и проваливай.

– И все же ты себе слишком многое позволяешь, Артур, – промямлил Лэнд, когда Брайант ногой захлопнул дверь.

– Я дряхлею, Джон, мои мозговые импульсы уже не те, что были раньше. И как я этого раньше не заметил?

– Чего?

– Но теперь это до смешного очевидно. Четыре способа убийства соответствуют четырем стихиям. Рут Сингх – вода. Эллиот Коупленд – земля. Джейк Эйвери – воздух. Тейт – огонь.

– Подожди-подожди, Артур, не строчи как пулемет…

– Значит ли это, что мы имеем дело с чем-то языческим, стихийным? У Лондона всегда были мощные связи с четырьмя стихиями, ты знаешь. Вспомни хотя бы министерство обороны на Хорсгардз-авеню, обрамленное воплощениями стихий: две обнаженные каменные женщины, символы земли и воды. Вначале предполагались еще две фигуры, но бюджет сократили, и от огня с воздухом пришлось отказаться. Но куда больше меня тревожит другое – может быть, все уже кончено? Если убийца успешно довел свою затею до конца, сможем ли мы когда-нибудь узнать правду? Удачливые убийцы знают, где остановиться. Что если он добился своей цели, а мы при этом даже не вышли на след? Думаю, требуется подтверждение от старого нытика. Немедленно идем к Финчу.


– Единственное, что меня устраивает в работе с тобой, Артур, – сказал Освальд Финч, аккуратно откладывая в сторону нечто, по виду напоминавшее часть тела в фольге (на самом деле это был просто сэндвич с печенкой и луком), – это твоя неимоверная старость, благодаря которой у тебя больше не хватает сил, чтобы устраивать мне отвратительные розыгрыши.

Почти полвека Финч оставался мишенью для жестоких шуток Брайанта, а теперь надеялся – как выяснилось, тщетно, – что частичный уход на пенсию его защитит. Только в прошлом месяце кричащая подушка, прикрепленная к шкафу с трупами, чуть не довела его до сердечного приступа.

– Ну, я бы на твоем месте не зарекался, – ухмыльнулся Артур. Обычно он улыбался только в тех случаях, когда слышал о несчастьях других. В результате окружающие не на шутку опасались оскала его нелепых вставных зубов. – Правда, стоит посмотреть на тебя… Ты не так уж плох для старого пердуна. Кстати, сколько тебе лет?

Он наблюдал, как дряхлый патологоанатом, такой бледный и серьезный, что по обеим сторонам его рта навеки пролегли скорбные морщины, выбрался из-за стола и пошел осматривать ящики с трупами. Ежик волос оставался таким же, как в юности, да и грубые костистые руки ничуть не изменились. Даже когда Финчу было лет двадцать, его длинное, с выпирающими скулами, лицо, скрипящие суставы и пропахшая химикатами лабораторная одежда отпугивали от него всех, кроме самых больших оптимистов. Он по-прежнему работал на полставки в центральном морге на Кодрингтон-стрит, но продолжал сотрудничать с рядом маленьких, специализированных отделов городской полиции, так как патологоанатомы младшего поколения ценились выше, а поэтому считалось, что не стоит тратить их юную энергию на эзотерические и бессмысленные дела, расследуемые Отделом аномальных преступлений. Вот у Освальда и не возникало никакого энтузиазма по тому поводу, что воскресным утром ему пришлось тащиться во временный морг на Морнингтон-Кресент.

– Мне восемьдесят четыре, – ответил он Брайанту. – Или восемьдесят три. Мои родители придерживались разных мнений на этот счет.

– В прошлый раз ты что-то говорил о кофе, пролитом на свидетельство о рождении, – напомнил Артур. – Тебе не нужно лгать о своих летах, Освальд, тебя все равно не уволят. Ты уже так давно достиг пенсионного возраста, что никто и не числит тебя в живых. Ну что, наш труп у тебя? Жертва пожара, у нас зарегистрирован под именем Тейт, но его настоящего имени мы не знаем. Возможная причина смерти – задохнулся в дыму.

– Пока что право устанавливать причину смерти остается за мной. Кстати, я думал, что ты пришлешь сюда Кершо. Он мне понравился. Только не говори, что вы уже выгнали его из отдела.

– Как ни странно, он все еще у нас. Я просто стараюсь побольше его загружать. Пока он все еще привыкает к мысли, что нужно работать семь дней в неделю.

Финч с ворчанием боролся с ящиком, а потом все-таки выдвинул его и откинул с трупа глянцевое серое покрытие.

– Мы пока только испытываем его – чертовски хитрое изобретение. Сделано из материала, которым обшивают спутники. Предохраняет от фрагментации в случаях тяжелого поражения кожных покровов.

Тело обуглилось дочерна, точно угли для барбекю. Лишь небольшая часть кожи осталась неповрежденной, а глазницы были пусты. Только ноги почему-то не обгорели, причем, как ни странно, уцелели даже брюки, носки и ботинки.

– Он был бы в более пристойном состоянии, если бы строители надежно изолировали полы. Вечная история: экономят на гвоздях, а потом это оборачивается человеческими жертвами. Хорошо, конечно, покрывать стены огнеупорной резиной, но толку от этого никакого, если оставить полости под ковром, не прибегая к обертывающей изоляции. Защитная пена или стружка дали бы тот же результат. Обитатели ночлежки, ясное дело, притаскивают туда выпивку, как правило крепкие напитки, потому что их проще спрятать, а затем, после пары стаканов, – Финч хлопнул по стальному боку ящика, – хрясь! – роняют бутылку, и жидкость пропитывает половицы. Как ты понимаешь, этого недостаточно, чтобы спровоцировать пожар от упавшей спички, но со временем… впрочем, это смахивает на поджог. Красотка Лонгбрайт сообщила, что повсюду обнаружены остатки уайт-спирита, а значит, кто-то мог разлить его из бутылки. Правда, это не моя специализация, я лучше разбираюсь в покойниках. Кстати, где там моя ковырялка? – Для демонстраций он использовал автомобильную антенну. – Посмотри-ка сюда. – Он просунул антенну сквозь отвисшую челюсть покойника, а затем аккуратно ее вытащил. – Видишь, что на конце?

– Я не захватил очки, – признался Брайант. – А что там?

– Сажа. Сгорание – распространенный вид смерти от несчастного случая, но редкий в качестве метода самоубийства, поскольку это слишком медленно и болезненно, да и убивают таким способом крайне редко, разве что в кино. Мой второй вопрос неизменно таков: была ли жертва жива или мертва, когда начался пожар? Сажа в воздушных путях наводит на мысль, что человек был жив. Я сделал анализ крови – присутствие угарного газа и цианида с обивки кресла подтверждает мое предположение, не говоря уже о том, что кровь имеет цвет пожарной машины, а это верный признак наличия яда. Итак, мы знаем, что он не был смертельно ранен до начала пожара.

– А как насчет этого? – Брайант указал на плечи покойника, на которых было что-то вроде ножевых ранений.

– На самом деле эти разрывы тоже вызваны огнем. Ожоги третьей степени, частичное разрушение кожи, если использовать старую шестибалльную шкалу Глейстера. Ноги остались целы, потому что он упал головой к двери, а ногами к внешней стороне здания – она не горела. Гиперемия, или скопление лейкоцитов – белых клеток крови, посланных, чтобы залечить раны, – вокруг разрывов на руках свидетельствует о том, что бедный засранец с самого начала был мертвецки пьян и покрылся коркой, все еще продолжая дышать.

– Почему у него руки в боксерской позиции? – поинтересовался Артур. – Похож на Генри Купера.[50]

– Его скрючило под влиянием высокой, температуры, – объяснил Финч. – Мускулы имеют свойство собираться со стороны сгиба конечностей.

– А внутренности ты у него осмотрел?

– Конечно. – Финч посмотрел на коллегу как на сумасшедшего. – Я свое дело знаю. Он уже несколько дней ничего не ел, зато его желудок довольно крепко поражен алкоголем. Не печенка – мясное кружево, хоть пальцы сквозь нее просовывай. Надеюсь, твой парень сможет установить точное время пожара.

– Так какова же причина смерти?

– Ну, формально это отравление, но ты можешь сказать, что пожар.

Финч набросил покрытие на труп жестом фокусника, закрывающего своего ассистента волшебным плащом.

– Четыре смерти, четыре стихии. – («И вот здесь след теряется, – подумал Брайант.) – Я обещал Раймонду покончить с этим, но что, черт подери, я знаю?»

– Чайник почти закипел, – сообщил Финч. – Я завариваю «Мадагаскарский ванильный стручок».

– Может, у тебя есть «Пи-джи типс»?

– Нет, я отказался от молочных продуктов в тот год, когда Крис Бонингтон взошел на Эверест.[51] И тебе в твоем возрасте тоже не советую.

– Я не в своем возрасте, – негодующе парировал Брайант. – Я чувствую себя значительно моложе своих лет.

– Это ты так думаешь, – Освальд угрюмо потряс чайным пакетиком над кружкой, – а вот твои внутренности наверняка придерживаются другого мнения.

– Погоди-ка. Ты сказал, что это второй вопрос – была ли жертва мертва или жива. А какой тогда первый?

– Уверен ли я, что передо мной тот, кто должен быть. Смерть удаляет столь многие человеческие характеристики, что даже близкому родственнику порой трудно опознать покойного, а в данном случае родственников нет – ни близких, ни дальних, – так что опираюсь я только на твое довольно расплывчатое описание и на свидетельство работника приюта. Сопоставить габариты покойного с вашими показаниями было нетрудно: не нужно делать поправку на сгорание жира или утрату одежды, потому что у бездомных нет лишнего багажа, так что в этом плане все совпадает.

Брайант с подозрением посмотрел на своего давнего коллегу-противника:

– Но что? Ты ведь хотел сказать «но», не так ли?

– Если честно, то я получил слишком мало положительных результатов, – признался Финч. Вид у него вдруг стал неловкий, почти сконфуженный. – Мы ведь ошиблись с твоими вставными зубами после взрыва в отделе, помнишь?

Брайант фыркнул:

– Так что же ты искал?

– Я проверял признаки, свидетельствующие о долговременной деформации левой стороны тела, тяжелом повреждении тазобедренного сустава и бедра, а потом проверил лучевую и локтевую кости. Ничего необычного, абсолютно нормальные конечности, никаких повреждений связок, видных невооруженным глазом. Шрамы горят не так легко, так что я проверил все тело и на этот предмет. Либо твой бродяга притворялся калекой… хотя ума не приложу зачем. Разве ты не говорил, что он хромал, убегая от тебя?

– Либо?

– Либо перед нами труп другого.

– Но тело совершенно точно из его комнаты.

Освальд не скрывал раздражения:

– Значит, он поменялся комнатами с кем-то еще. Работай головой. Может, и одеждой поменялся, а потом покинул здание. Видно, он не такой идиот, каким ты его считал. Он тебя раскусил и дал деру.

39 Спускаясь вниз

Калли перечитала написанное, а потом выделила и удалила одно предложение. Когда она сделала еще три удаления, от мейла почти ничего не осталось, и она поняла, что отправлять его не будет.

Она даже не знала, проверяет ли Пол свою электронную почту. Возможно, он отправился дальше, на юг, к солнцу, только чтобы затеряться среди путешественников, чья жизнь проходит в попытках обрести себя в пейзажах, не омраченных тенями. Она уже начинала забывать некоторые его черты. Реши он вернуться, она бы прибегла к разработанному ею плану действий, но одно она знала наверняка: между ними уже никогда не будет того, что раньше.

По крайней мере, дом становился более презентабельным. Благодаря свежей краске и новым обоям комнаты стали светлее, а на гонорар за недавний модельный контракт она сможет позволить себе новую кухонную мебель. Электрик составил план размещения галогеновых ламп, который обеспечит цокольный этаж столь необходимым ему светом.

Цокольная ванная по-прежнему требовала внимания, но что-то отбивало у Калли охоту заниматься этим помещением. Сырость жила в углах ванной, как признаки хронического заболевания. Иногда по утрам молодая женщина видела в самых холодных участках пар от собственного дыхания. Пауки вернулись, несмотря на все попытки от них избавиться, а кусок паркета постоянно лоснился от ледяной испарины. Калли решила пользоваться ванной как можно меньше, пока не подвигнет себя на радикальное ее переустройство.

Звонок в дверь заставил хозяйку дома подскочить. Едва она открыла дверь, как в дом ворвалась возбужденная Хизер.

– Он вернулся! – крикнула гостья. – Выгляни в сад, я только что его видела.

– Кто? Старик? – На мгновение Калли почти обрадовалась соседке. По крайней мере, та отвлекала ее от неприятных мыслей.

– Представляешь? Он опять там, где всегда стоит, в этом своем кусте – тебе и впрямь следует его срубить. – Хизер подлетела к окну, выходящему во двор, и протерла стекло. – Дьявол, я его не вижу, но он точно там. Я резала над раковиной лук-шалот и вдруг подняла голову. Выходит, полиция все врет.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Калли, пытаясь разглядеть признаки того, что Тейт вернулся в сад.

– Я сразу же позвонила в Отдел аномальных преступлений, поговорила с сержантом Лонгбрайт. По ее словам, старый бродяга погиб во время пожара в ночлежке. Но если он мертв, у него должен быть близнец – хотя, по-моему, на нем теперь другая одежда. Что же могло случиться?

Калли была удивлена не столько новостями, сколько поведением Хизер. В последнее время той было просто некуда девать свою энергию, и она стала глазами и ушами улицы, подсматривая и подслушивая с истерическим упорством, тревожившим Калли.

– Либо полиция в курсе и зачем-то нам врет, либо он каким-то образом спасся, – продолжала Хизер. – Так или иначе, мы не можем им по-настоящему доверять, понимаешь? Я уверена: за всем стоит этот мерзкий, страшный старик. Возможно, ты в опасности, а эти полицейские и пальцем не пошевелят, чтобы тебе помочь. Словно дожидаются, пока тебя убьют в твоей постели, как бедного Джейка.

– Хизер, возможно, опасность угрожает нам всем.

– Но он в твоем саду, как ты не понимаешь? Ему нужна ты. Почему они ничего не предпринимают, чтобы нас защитить?

– Но что они могут предпринять, если даже не знают, с чем имеют дело? – спросила Калли. – У них нет зацепок. Это все равно что заявить о краже со взломом: никогда не надеешься, что вещи тебе вернут. Я как раз собиралась заварить чай. Составишь мне компанию?

– Мне некогда рассиживаться. – Хизер неохотно оторвалась от окна.

– А к тебе в сад он никогда не заходит?

– Ну, я видела его пару раз, но, кажется, ты его интересуешь куда больше.

– Приятно слышать.

– Прости, я не хотела тебя пугать. Просто все мы попадаем под влияние этих историй. Ты в курсе, что жена Рэндалла Эйсона грозится его оставить? Все говорят, у него была связь на стороне, а ведь он вроде как ярый христианин. Выходит, единственные люди на нашей улице, у кого пока еще стабильные отношения, – это Омар и Фатима, не считая того, что она не может иметь детей, а он жаждет стать отцом. Есть, правда, этот жуткий риелтор, Марк Гаррет, и его подружка, но она, конечно, никогда не выцарапает из него обручальное кольцо, а еще Уилтоны, хотя я бы не удивилась, узнав, что Оливер проматывает деньги. Брюэр сказал ему, что мечтает стать полицейским, а Оливер хотел бы видеть его адвокатом. – Она сделала паузу, чтобы отдышаться. – А от Пола есть новости?

– Нет. Видимо, он исчез с лица земли.

– Мужчины! И что заставляет их вести себя как подростки, едва им стукнет тридцать? Разучились стареть красиво. Куда подевались трубки?

– Мистер Брайант курит трубку.

– Ну, знаешь, всему есть предел. Он такой дряхлый, что годится мне в дедушки. Знаешь, я всерьез убеждена: если бы женщины могли читать карту, сидя за рулем, нужда в мужчинах вообще бы отпала. Ты не думала о том, чтобы переехать?

Вопрос, возникший в хаотичном мыслительном процессе Хизер, застал Калли врасплох.

– Нет, конечно нет. Что за вопрос?

– Просто со всеми этими бедами на улице да с отъездом Пола я подумала, может, ты захочешь перебраться в более симпатичный, спокойный район. Понимаешь, убийца явно живет в этом районе, и он все еще на свободе, правда? Так что трудно сказать, кто может быть в опасности.

– Но ведь ты же сама и посоветовала мне здесь поселиться.

– Да, но это было еще до того, как все испортилось.

– И до того, как от тебя ушел Джордж, – напомнила Калли. – Почему ты не думаешь переезжать?

– О, возможно, я и перееду, когда решится вопрос с разводом. У меня чудесный адвокат – очень симпатичный, еврей, пока еще женатый, но я над этим работаю.

– Хизер, ты чудовище.

– Ты напомнила мне, что сегодня должен заехать Джордж. – Хизер бросила взгляд на часы. – Мне надо вернуться домой – отрепетировать свою арию о жизни в нищете.

Хотя Калли никогда раньше не видела Джорджа, у нее сформировался определенный образ, а потому она была удивлена, увидев, насколько он старше Хизер, когда его черный «мерседес» остановился перед их домом пару часов спустя. Элегантный костюм не мог скрыть, что его владелец явно нездоров: склеротические жилки на его лице ассоциировались у Калли с коронарным тромбозом. Она постаралась отогнать от себя картину того, как он ползает в халате по парижской квартире, и решила сосредоточиться на уборке.

Выгребая из шкафа последние банки с остатками краски, она вспомнила прощальную реплику Хизер – «на свободе» – и попыталась не смотреть в сторону сумрачной ванной.


Ливень, зарядивший в воскресенье с утра, почти не помешал туристам, заполнившим рынки Кэмден-Тауна, но вокруг станции метро «Морнингтон-Кресент» было на удивление спокойно. Дождь барабанил по грабам и боярышнику на Оукли-Сквер, а розовые кусты склонили головы, мечтая о более сносной погоде. Поскольку до объявленного Раймондом Лэндом часа X оставалось около суток, сотрудники отдела особых преступлений сидели за своими столами, уныло разгребая бумаги.

– Кажется, я не по душе мистеру Брайанту, – сказал Джайлз Кершо. – А ведь я изо всех сил старался ему помочь.

– На твоем месте я бы не беспокоился, – утешил Мэй молодого судмедэксперта. – Он со всеми себя так ведет: кажется злобным, пока не познакомишься с ним поближе, а потом видишь, что у него просто трудный характер. Он к тебе привыкнет. Раньше у нас никогда еще не было собственного судмедэксперта. Всем – будь то живое или неодушевленное – занимался Освальд Финч. Артур говорил, что Освальд отвечает за «развалины и другие последствия криминальных действий». В общем, Артур вовсе не хотел тобой пренебрегать. Что тут у тебя?

Кершо аккуратно расстегнул молнию на прозрачном пластиковом мешке, лежащем у него на столе.

– Дэн Бэнбери разбирал тут разные странные вещи, найденные на месте пожара, и передал мне пожитки Тейта. В комнате ничего не осталось, но, судя по всему, там почти ничего и не было, кроме банок от патоки. Я забежал в приют, по-быстрому все осмотреть, и обнаружил, что ящики на первом этаже уцелели. Я попросил разрешения их открыть, но какой-то чинуша, не иначе спец по охране и безопасности труда, отказался дать мне такое разрешение в отсутствие Дэна, и тогда я уговорил одного из пожарных случайно уронить на ящик свой лом.

– О, кажется, Артур тебя скоро полюбит, – с улыбкой сказал Мэй. – Его чувство гражданской ответственности сочетается с такой же нетерпеливостью.

– Тогда, может, его порадуют мои находки. – Кершо извлек из мешка стопку небольших книг в тканом переплете. – По словам служащего, это все, чем владеет Тейт. Он очень заботился о них, о своих «специальных» книгах, а потому договорился со служащими, чтобы книги постоянно хранились в его ящике, – он боялся, что вода доберется и до них. Ему нравилось убеждаться, что с ними все в порядке, каждый раз, когда он там ночевал.

– А ты их уже посмотрел?

– Пока я изучил их только снаружи. Мне надо отчитаться перед Дэном, – как-никак, он отвечает за обследование места преступления.

– Не волнуйся, мы не так строги в плане формальностей. Можно взглянуть?

Первые три тома в голубом тканом переплете были из одной серии и представляли собой весьма избирательную историю английской живописи. Издание увидело свет в 1978 году.

– Печать дешевая, – заметил Мэй. – Бумага скверного качества, а половина цветных иллюстраций плохо подогнана.

На обороте каждого тома была фотография автора, человека лет тридцати, преждевременно осунувшегося, как многие молодые люди, пережившие войну детьми. Четвертая книга оказалась монографией о Стенли Спенсере, вышедшей в 1987 году.

– Необходимо показать это Артуру, – решил Джон. – У него есть один знакомый искусствовед. Книги я верну.

– Думаете, это может пригодиться?

– Любопытная штука – мы думали, Тейт получил свое прозвище в честь патоки. А может, мы ошиблись? Может, он как-то связан с галереей Тейт?

– И что? – Кершо упаковал оставшиеся материалы. – Вы меня, конечно, извините, но принципы вашей работы меня все еще удивляют. Все вы стараетесь избегать очевидных путей. Например, большинство убийц знакомы со своими жертвами. Разве вам не следует опрашивать друзей и родственников, брать у них свидетельские показания?

– Интервью и свидетельскими показаниями занимались Мангешкар и Бимсли, – объяснил Мэй. – Думаю, со стандартными процедурами мы уже разделались. Кстати, вы с Бэнбери так ничего и не нашли на местах преступлений.

– Да, сожалею об этом. Я был уверен, что у Джейка Эйвери мы что-то найдем. Все-таки человека убили в собственной спальне. По словам Дэна, спальня генерирует больше статического электричества, чем любая другая комната, потому что в ней проводят добрую половину суток и в ней много разных поверхностей и покрытий, притягивающих волокна. Но в этом и часть проблемы: избыток материалов из разных источников. Шкаф находится в спальне, значит, через эту комнату прошел каждый предмет одежды. Я не утверждаю, что где-то, среди всех этих волокон, не находится крошечный фрагмент, кожи незнакомца, но пока мы его не нашли. Эдмунд Локар, французский исследователь в области судебно-медицинской экспертизы, говорил, что каждое прикосновение оставляет след. Возможно, это и так, но этот след еще надо прочитать. Мы обнаружили фрагментарные следы ботинок на лестнице, не соответствующие ни одной из пар обуви, найденных в доме, но это все. Мы пылесосом обработали ковер возле края кровати, но там не было ничего сколько-нибудь заметного. Я собираюсь поместить выборку волокон из спальни под оптический микроскоп – нет никакого шанса проверить частицы кожи с лица Эйвери под сканирующим электронным микроскопом, потому что единственный аппарат в нашем районе сдан в ремонт, а очередь на него вселяет ужас. Я все обследовал – двери, подоконники, – ни-че-го. И больше всего меня тревожит, что Балаклава-стрит стала депрессивным участком, – убийства, пожары, исчезнувшие тела и утопления, причем все за один месяц, – а вы с мистером Брайантом при малейшей возможности пускаетесь бродить по самым отдаленным уголкам нашего расследования.

– Ты так это видишь? – спросил Мэй.

– Просто дело в том… в общем, люди из других отделов задают мне вопросы. Смеются надо мной. Не понимают, к чему мы стремимся.

– Ты к этому привыкнешь, – пообещал Мэй. – Со стороны невозможно понять, как мы работаем. Они там слишком зациклены на своих инструкциях и рейтинговых таблицах. Поверь, Балаклава-стрит далеко не самое депрессивное место. Теперь таких «улиц убийств» в Лондоне больше дюжины.

– А как получают статус «улицы убийств»?

– Надо, чтобы за полгода на одной и той же улице произошло шесть убийств. Хэкни, Кентиш-Таун, Пекем и Брикстон неоднократно выигрывали такие титулы. Артур помнит Хэкни, когда это еще был район широких пустых улиц и аккуратных домиков, граничащих с болотами. Теперь тамошние жители швыряют мусор прямо с балконов высотных домов в переулки, где бойко торгуют крэком, а умершие от передозировки лежат у себя в квартирах, пока муниципальные рабочие не придут делать ремонт. Но… – Мэй постучал ручкой по карте, лежащей перед ним, – у преступлений на Балаклава-стрит есть особая черта: они продуманы заранее. На наш взгляд, все это началось случайно, потом переросло в план, а теперь находится в стадии импровизации. Когда человек начинает импровизировать, он часто совершает ошибки. Но мы не можем позволить себе ждать этой ошибки, когда под угрозу поставлены жизни людей.

– И что же вы собираетесь делать?

– Мы с Артуром изучили вопрос под разными углами. Думаю, теперь единственный способ найти ответ – объединить наши усилия.

– Вам нужно поторопиться. Завтра Лэнд собирается дать нам какое-то новое задание и утверждает, что остальные дела он просто заберет. Это значит, что ваши находки достанутся городской полиции и вы уже не сможете возобновить расследование.

– Поверь мне, я прекрасно это знаю. – Мэй бросил оставшиеся свидетельские показания в коробку и запечатал ее. – Причем на карту поставлено не только это. Артур в очередной раз лишился уверенности в себе. Он говорит, что если не сможет разобраться с этим делом вовремя, то он просто недостоин работать в отделе. Тогда это расследование может стать для него последним.

40 Здание на костях

– Проходите, проходите, только осторожно – там скрипки.

Невысокая женщина лет пятидесяти, со стрижкой «паж» и пышной грудью, втиснутой в пыльный черный свитер, провела Артура Брайанта в узкий коридор, каждый фут которого был уставлен музыкальными инструментами.

– Мой сын их ремонтирует. С тех пор как его мастерская была продана и переоборудована под квартиры, он продолжает заниматься ремонтом здесь. Я поставлю чайник. На кухне посвободнее. Там мои владения.

Брайант снял фетровую шляпу и посмотрел, куда бы ее повесить. Его взгляд скользнул по гостиной, оклеенной обоями буйной расцветки и заполненной альтами, виолончелями, скрипками, рулонами клееной фанеры и глыбами канифоли.

Миссис Куинтен выдвинула стул и расчистила место на выцветшем дубовом столе. Это могла бы быть ее территория, но она предпочла загромоздить ее так же, как и все другие части дома. Больше дюжины викторианских молочников с сушеными цветами вносили свою пыльную лепту в атмосферу, и без того способную вызвать астму.

– У нас есть козье молоко. Как вы к нему относитесь?

– Прекрасно, – сказал Брайант, сразу же чувствуя расположение к хозяйке. – Ну и кавардак же у вас. Почти как у меня. Но я уверен, вы знаете, где что лежит.

– Конечно, – пожалуйста, называйте меня Джеки, – а иначе какой смысл иметь дом, если не используешь каждый дюйм его пространства? Тогда ты просто отнимаешь его у других. В своем садике я выращиваю столько овощей, что летом отношу целые сумки в приют на Холмс-роуд. Как я поняла, там был пожар?

– Да, и я пришел к вам отчасти по этому поводу. Извините… – Артур извлек из-под ягодиц помятый нотный лист и стал искать, куда бы его положить.

– Ничего страшного, мы используем обратную сторону, чтобы составлять списки покупок. Кстати, нищие художники нередко рисовали на обратной стороне нотных листков – вам это известно? Правда, вы совсем не обязаны это знать. В том-то и сложность моей работы в местном историческом обществе: вечно приходится рассказывать людям то, что им совершенно неинтересно. Современный мир отделил себя от своей истории, мистер Брайант. Только богатые могут позволить себе роскошь помнить прошлое, а мы далеко не богачи. Что я могу вам рассказать? Боюсь, мы занимаемся только этим районом. В Сомерс-Тауне, Сент-Панкрасе и Кингз-Кроссе свои исторические общества, но все мы еле выживаем. Членов у нас мало, и ни у кого нет свободного времени, чтобы проводить исследования.

Брайант почесал крыло носа и задумался.

– Пока у меня лишь смутные предположения. В окрестностях происходят весьма странные события. Моя задача – изучить каждую малейшую возможность, но пока я мало что понимаю. – Он взял кружку с апельсиновым чаем и доверчиво отхлебнул. – Кажется, в этой ситуации вовсе не нужно искать кого-то с мотивом и возможностями. Вот я и подумал – может, ответ находится в самой земле?

– Боюсь, я вас не совсем понимаю, – призналась миссис Куинтен, присаживаясь напротив.

– Этот район – жертва своего прошлого. Люди селились здесь веками: жили, кормились, боролись и умирали возле речных русел, в сырости и нищете, на болотах и курганах из костей. Вы можете забетонировать все вокруг, но не сумеете изменить характерные особенности здешних мест, если только не выселите старых и не ввезете сюда новых жителей.

– Но именно это и происходит, мистер Брайант. За последние два десятилетия улицы заполнились представителями почти всех народностей мира. Характер города стремительно меняется благодаря возможностям массового передвижения и экономической миграции.

– Но мигранты привозят с собой лишь малую толику культуры, унаследованной ими от предков, – возразил Артур. – Недавние эксперименты показывают, что роль воспитания в жизни человека возрастает по сравнению с ролью природы. Первое правило поведенческой генетики гласит: все свойства человеческой личности передаются по наследству, но большая часть этих свойств не зависит от генов или семей. Дети проводят все меньше времени с родителями, а потому подпадают под влияние сверстников. Город быстро берет их в оборот. Если бы одного брата-близнеца воспитали в Стамбуле, а другого в Лондоне, вы бы не поверили, что они братья, увидев их в возрасте двадцати лет.

– Простите, мистер Брайант, но я и вправду не улавливаю сути ваших высказываний.

– Убийца, миссис Куинтен! – воскликнул Брайант. – При всем желании я не могу высказаться яснее. – В устах Брайанта это прозвучало как извинение. – Три местных жителя и один бродяга умерли, а еще один скрывается. Старая индианка, строитель, телевизионный продюсер, бездомный алкоголик. У них нет совершенно ничего общего – кроме местожительства. Это наводит меня вот на какую мысль: на них напали не за то, кто они есть, а просто потому, что они там жили. Тогда я задался вопросом, что такого особенного в этих местах, кроме избытка воды, а потом подумал – может, в нем и дело? Вода поднимается снизу, обрушивается с небес, пропитывает стены домов. Но если дело и вправду в воде, то какую роль она играет? Вот тут я и пришел к вам, чтобы спросить, нет ли чего такого в ваших архивах, что объясняло бы предпосылки для столь жестокого поведения в этих местах. Бывало ли такое прежде? Может, в прошлый раз, когда улицы затапливались?

– А, теперь поняла, – сказала наконец миссис Куинтен. – Кстати, прошу вас запустить руку в коробку с печеньем, пока я пойду и кое-что поищу.

Джеки вернулась с гигантской папкой газетных вырезок, которую бросила на кухонный стол, подняв густое облако пыли.

– Вы аллергик? Надеюсь, нет. Эта папка долгие годы пролежала на шкафу. – Она отогнула верхнюю обложку, вытерев ее рукавом. – Думаю, вы обнаружите, что все те же три улицы затапливало каждые тридцать лет или около того.

– А когда такое случалось в последний раз? – Брайант вынул очки и расправил вырезки.

– В семьдесят пятом, а до того в сорок втором. Когда Флит перекрыли, это вовсе не помогло предотвратить наводнения. И муниципалитет здесь бессилен. Они думали, что сточные отверстия, добавленные при прокладке нового магистрального водопровода, спасут положение, но один джентльмен с Балаклава-стрит, сотрудник водного управления, считает, что нас ждут новые наводнения.

– Оливер Уилтон, – сказал Брайант. – Вы его знаете?

– Да, он принадлежит к нашему обществу. В прошлом году как раз делал доклад. Он специалист по этой теме. На редкость увлеченный человек. У него есть карты, отображающие точные маршруты затопления. – Миссис Куинтен перевернула страницу и указала на статью, вырезанную из «Кэмден нью джорнал». – Вот, взгляните. Бейхем-стрит, Арчибальд-роуд, Балаклава-стрит. Бейхем-стрит была одной из беднейших во всем Лондоне. Там жил Чарлз Диккенс, когда приехал из Чатема. Было так сыро, что растения пробивались сквозь мостовую и раскалывали камни пополам.

– Когда это было?

– Примерно в тысяча восемьсот двадцать втором. На одном конце улицы располагалось открытое кафе «Красный чепец», названное в честь местной ведьмы. Многие считали, что там обитают духи самой колдуньи и ее приспешниц. По старым фотографиям видно, какими мрачными и неосвещенными были эти улицы. Само собой, в такой нищей местности то и дело происходили драки и убийства. Теперь Бейхем-стрит получше, чем раньше, но там все равно орудуют хулиганы, угонщики машин, наркодилеры, а иногда случаются и убийства, о чем вам, конечно же, хорошо известно. Арчибальд-роуд исчезла во время войны – ее просто разбомбили, – а теперь на ее месте салон автомобилей и риелторская контора. Говорят, до войны там видели призраки, но в те времена это было просто какое-то поветрие, точно люди предчувствовали надвигающиеся беды. Широко сообщалось о сенсационных происшествиях – например, о привидениях в пасторском доме Борли. Понятно, что явления такого рода увеличивали тиражи газет. Смотрите. – Она ткнула в фотографию табачного цвета, на которой был виден повисший в воздухе кирпич. – Сегодня в мистификацию с пасторским домом никто бы уже не поверил. Любители славы подстраивали нелепые трюки, чтобы привлечь к себе внимание, истеричные горничные уверяли, что видят женщин в белом, пожилые джентльмены клялись, что на их глазах роялисты семнадцатого века проходят сквозь стены. Во времена всеобщего переполоха люди бывают на редкость глупыми; они так охотно друг с другом соглашаются. Вероятно, нам стоит обратиться к событиям недавнего времени. Может, это вас заинтересует? – Она аккуратно вынула вырезки из конверта и расправила их. – Железнодорожный рабочий убил жену и детей на Инкерман-стрит, без какой-либо причины, – умер в психиатрической клинике.

– Арестован в октябре семьдесят пятого, – заметил Брайант. – Это время последнего наводнения. А как насчет предыдущего разгула стихии?

– Кажется, у нас нет материалов о нем, зато есть кое-что, относящееся к более раннему периоду. – Она вытащила из кухонного шкафа солидный том в красном кожаном переплете, один из шести. – «Новый и старый Лондон» Уолфорда, возможно, лучшая серия справочников, когда-либо изданных в Лондоне. Вот, пожалуйста: «Гнусное убийство в таверне „Замок“ в тысяча восемьсот пятнадцатом году». Этот маршрут долгие годы пользовался популярностью у разбойников с большой дороги, выезжавших из города через Хэмпстед. К примеру, Дик Терпин нередко останавливал и грабил там кареты. А виновник этого происшествия, некий всадник, по-видимому, сперва угрожал всем клиентам таверны, потом начал в них стрелять, когда они отказались отдать ему деньги и драгоценности. Но самое интересное произошло потом, когда он, судя по всему, утонул при попытке к бегству. Он хотел перейти Флит вброд, но река внезапно поднялась и перекрыла ему путь, когда он был на полдороге. Конь споткнулся и сбросил его в быстрое течение. Труп так и не нашли.

– Миссис Куинтен, при всем желании я не смогу поверить, что призрак утонувшего головореза отправляет на тот свет людей, живущих в двадцать первом веке, – мой напарник просто убьет меня.

– Тогда я не знаю, чем могу быть полезна.

– В любом случае я вам признателен. – Артур попытался улыбнуться. – Мои предположения оказались беспочвенными, но я рад, что выяснил это. – Он уже собирался закрыть том, как вдруг его взгляд скользнул по соседней странице. – «Жизнь и эпоха доктора Уильяма Стакли, знаменитого антиквара». – Детектив пробежал статью глазами и наткнулся на латинскую надпись, украшавшую парадную дверь антиквара:

Я отрадой покоя сыт;

Пребывая в безвестности,

Наслаждаюсь досугами,[52]

Чиндонакс, верховный друид.

Чиндонакс – я встречал это слово раньше в связи с друидскими церемониями.

Брайант решил проверить, остался ли у него запасной мобильник отдела, и с удивлением обнаружил его в кармане пиджака – в целости и сохранности, хотя и с налипшими леденцами «лимонный шербет».

– Мэгги? Надеюсь, у тебя найдется для меня минутка. Наверно, ты как раз вызываешь мертвых жокеев, чтобы они советовали, на какую лошадь поставить?

По воскресеньям белая колдунья часто проводила спиритические сеансы как раз в это время.

– А, ты смотришь соревнования по борьбе. Слушай, ты ведь неплохо разбираешься в друидах, верно? Доктор Уильям Стакли из Кентиш-Тауна, жил возле больницы Эммануэля для слепых… «Чиндонакс, верховный друид» – такие слова были выгравированы у него над входом и, видимо, играли в его жизни важную роль… Добрая женщина, я знал, что ты мне поможешь!

Он послушал еще минуту, а потом отсоединился.

– И что же? – поинтересовалась заинтригованная миссис Куинтен.

– Боюсь, вам это мало что скажет. Но это весьма неожиданно. Спасибо, что уделили мне время, и за чай спасибо, хотя от печенья у меня начинается изжога. Может, еще увидимся. Приятно встретить родственную душу. Вот моя визитка.

Миссис Куинтен в растерянности разглядывала карточку.

– Это билет на аттракционы в Баттерси. Он датирован шестьдесят седьмым годом.

– Извините, это старый плащ. Возьмите другую. – Артур давно уже никого не очаровывал, так что совсем разучился это делать.

– Спасибо, – сказала Джеки, на сей раз получив визитку Отдела аномальных преступлений. – Я тоже надеюсь, что мы еще увидимся.

41 Одинокие души

Стоя перед статуями обнявшихся детей, у которых вместо носов были фаллосы, Моника Гринвуд и Джон Мэй, конечно, старались испытать потрясение, но все-таки скульптор переборщил.

– Мне нравятся сенсации в искусстве, – сказала Моника, – но после того, как потрясение проходит, только и остается, что восхищаться техникой.

Мэй знал, что ему следовало отменить совместный воскресный поход в галерею, но подпал под обаяние Моники и не смог ей отказать. Теперь ему пришлось пообещать Брайанту быть в отделе через час, но тот все равно рвал и метал.

Моника сделала пару шагов, чтобы рассмотреть статую под другим углом.

– Сначала мне нравились новые британские художники. Даже после того, как Рейчел Уайтрид в пятый раз изготовила полые бетонные кубы в попытке показать, что пространство осязаемо, ее работы по-прежнему казались мне свежим веянием в искусстве. Но потом, когда все снова свелось к большим деньгам, мне стало неинтересно. Видимо, в этом все дело: сенсации, как и чувства, умирают. И почему так происходит?

– Никогда не держал тебя за реакционерку из Королевской академии, – поддел ее Мэй.

– А я и не такая. Я не увлекаюсь красивыми и скучными полотнами Тьеполо, но лучше уж неделями смотреть на них, чем на «спиральные» картины Дэмиена Херста. Ты хочешь, чтобы я ушла от мужа?

– Едва ли это подходящая тема для разговора, когда Гринвуд сидит дома с перебинтованной головой, – с упреком сказал Джон.

– Довольно жалкая уловка. А в несчастьях, свалившихся на его голову, он должен винить только себя. Он никогда не изменится. Его волнует лишь одно: чтобы коллеги не узнали.

– И все же меня мучит совесть. Я должен был сам туда пойти и защитить его, а не перекладывать эту миссию на Артура.

– Но что бы это изменило? Теперь у тебя есть улики против Убеды, и ты сможешь предъявить ему обвинение, если он снова вынырнет на поверхность, а Гарет напуган достаточно, чтобы оставить незаконную деятельность, – по крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь снова не разбудит его тщеславие.

Моника откинула локон со лба. В галерее было слишком жарко и светло – не самое подходящее место для романтического свидания.

– Джон, я, конечно, считаю себя современной женщиной, но порой и мне хочется, чтобы решение принимал мужчина. На протяжении всего нашего брака с Гаретом я нянчилась с ним, как с ребенком. Я созрела, чтобы уступить эту роль кому-то другому. Если стараешься всегда поступать правильно, люди в конце концов начинают тебя ненавидеть. Теперь я хочу быть свободной, хочу валять дурака. – Она взяла его руку в свою и крепко сжала. – Ты знаешь, я ушла бы от него ради тебя.

– Моника, я…

– Не говори ничего такого, Джон, о чем впоследствии можешь пожалеть. Я тебя знаю. Ты не умеешь лгать. Ты честный и умный, ты хорошо справляешься со своей работой, в тебе есть шарм. Скажи, зачем ты меня сюда пригласил? Если я знаю тебя достаточно хорошо, то это наверняка как-то связано с твоей службой. Так что давай лучше обсудим этот, менее щекотливый вопрос.

Они вернулись к центру огромного турбинного зала бывшей электростанции на Бэнксайде, а ныне – галереи Тейт-Модерн, где элегантная резиновая скульптура скручивалась и раскручивалась, вытянувшись в пространстве, способном вызвать агорафобию. Мэй открыл рюкзак и вынул оттуда томики по искусству.

– В приюте случился пожар. Книги принадлежат человеку, которого мы подозреваем в поджоге. Если это действительно так, то, возможно, они подскажут нам его мотивы.

– Не сказала бы, что здесь много информации. – Моника заметила скамейку у входа и села на нее, положив книги на колени.

– Артур хочет позвонить своему чудаковатому другу, историку искусства Перегрину Саммерфилду, но я решил сперва обратиться к тебе. Тебе что-нибудь известно о Стенли Спенсере?

– Совсем немного. Имя ему дали в честь аэронавта. Он воевал в Первую мировую войну и был военным художником во Вторую. Жил в Кукеме, у реки, увлекся идеей Воскресения. Картины у него странные, такие наивно-зловещие. Некоторые из них просто раздражают. Наверно, у него было что-то вроде раздвоения личности, и работы его делятся на две четкие группы: реалистические картины и так называемые небесные видения. Стиль у него очень динамичный – это видно даже по репродукциям, – и его композиции пронизаны огромным чувством гармонии, даже если сами персонажи и вызывают раздражение. Вот, пожалуй, и все, что мне о нем известно.

– Тебе не кажется странным, что бездомный таскает с собой такую книгу?

– Нет, а что в этом странного? Возможно, изображение Воскресения действовало на него успокаивающе. Я никогда не видела этих картин. – Она открыла первый из трех томов в голубом переплете. – Напечатан в те времена, когда простые люди проявляли интерес к английскому искусству. Ужасные дешевые репродукции, но, вероятно, не лишенные ценности.

– Почему ты так думаешь?

– Сейчас так мало информации обэтих картинах и скульптурах. Многое просто исчезло. В те времена их совсем не ценили.

Мэй наблюдал, как Моника прикасается к репродукциям пальцами, словно пытаясь прочесть какие-то послания, таящиеся в типографской краске.

– Что еще?

– Художники третьестепенные, но эта коллекция может представлять интерес, потому что между всеми картинами определенно есть связь.

– Правда? Что-то я не заметил.

– Было бы странно, если бы ты заметил, дорогой. Этих картин уже лет пятьдесят никто не видел. Не удивлюсь, если выяснится, что все они погибли или украдены во время Второй мировой. И я уж точно не помню, чтобы их когда-нибудь собирали в такие тома. Некоторые из них отличаются своеобразием, что часто бывает с наивной живописью. Попытка заглянуть в одинокую душу. Художники-любители нередко вырабатывают у себя совершенно особое видение, и оно отчасти компенсирует неумение пользоваться выразительными средствами. Жалко, что второй том подпорчен.

– Покажи-ка.

Моника раскрыла книгу посредине, и Мэй увидел, что ряд страниц вырезан ножом.

– Проверь указатель, – посоветовал он ей.

– Гм… На вырезанных страницах были репродукции картин художника по имени Гилберт Кингдом.

– Слышала о таком?

– Его имя мне ни о чем не говорит, но я дам тебе ссылки на сайты университетов. Возможно, там ты найдешь нужную информацию. – Она достала из сумки блокнот и набросала адреса. – Используй мой пароль. Заканчивай свое расследование, я побуду с мужем, пока он не поправится, а потом, может быть, вернемся к нашему разговору.

42 Таинственные истории

– А, вернулся. «Чиндонакс, верховный друид», – возбужденно затараторил Брайант. – Эта надпись была выгравирована на двери дома Уильяма Стакли в Кентиш-Тауне. – Он подождал реакции, но ее не последовало. – Слушай, я знаю, что это непросто, но, пожалуйста, сосредоточься. Это очень важно.

– Ладно, объясни, в чем дело.

– Оказывается, это отсылка к обнаруженной во Франции урне с такой надписью, в которой, как считалось, был заключен прах верховного друида по имени Чиндонакс, одного из великих магистров Стоунхенджа.

– Откуда ты это узнал? – с некоторым раздражением спросил Мэй.

– Из надежного источника. – Артур потряс линялой книжкой в мягкой обложке, озаглавленной «Большая книга друидических знаний». – Викторианцы верили, что у самой урны была важная цель. Лорд Карнарвон пытался купить ее у французов, но, конечно же, они не согласились ее продать. В то время люди невероятно увлекались египетскими артефактами. Как тебе известно, Карнарвон финансировал Говарда Картера, раскопавшего гробницу юного Тутанхамона, и когда он умер, многие сочли это частью «проклятия». Сторонники Карнарвона полагали, что урна была сделана по образцу куда более раннего сосуда, тайно вывезенного из Египта.

– Подожди, дай я сам угадаю, – загорелся Мэй. – Они думали, что это и был сосуд, заключавший в себе все печали человечества.

– Молодец, в самую точку. Теперь ты понимаешь – сосуд существует, и у нас есть доказательство его связи с Кентиш-Тауном. Спроси меня, что с ним случилось.

– Ты меня зацепил, хотя, боюсь, после я об этом пожалею. Что с ним случилось?

– Урну украли из Лувра спустя два года после неудачной попытки ее купить, – сообщил довольный Брайант. – Французское правительство заподозрило одного из товарищей Карнарвона в том, что он хотел отомстить за смерть лорда, но доказательств у них не было. Следовательно, вполне возможно, что урна осела где-то в этих местах, раз уж Убеда нанял для поисков специалиста по здешним рекам.

– Чудесно, но ни одно из этих обстоятельств ни на йоту не приближает нас к раскрытию убийств.

Джон почувствовал себя старым и усталым. Он ощутил, что Артур снова начал забирать у него жизненную силу.

– Ты в праве так думать, но моя интуиция подсказывает: если мы найдем урну, найдем и убийцу.

– Почему? – Мэй едва не сорвался на крик. – Почему они должны быть связаны? Это два совершенно разных расследования! У нас нет причин – слышишь, никаких причин – предполагать нечто подобное. Пойми: в этом расследовании нет ничего, что основывалось бы на реальных фактах. Если бы ты только знал, как ты меня замучил!

Бледно-голубые глаза Брайанта расширились в детском изумлении.

– Я не хотел.

– Я знаю, Артур. Я плохо сплю в последнее время, вот и все. Мне пора домой. Будем честны: мы не успели завершить расследование в срок. Нас постигла неудача.

– Я тебя отвезу.

– Не обижайся, но твое вождение меня совсем доконает. Лучше сяду на автобус.

– Возможно, ты еще немного задержишься, – сказала Дженис Лонгбрайт, входя без стука. – Какая-то дама хочет тебя видеть, Артур. Некая миссис Куинтен. Говорит, у нее есть для тебя информация.

– Так веди ее сюда. – Брайант неуверенно попытался пригладить непокорный венчик седых волос. – Как я выгляжу?

Он обернулся к Мэю за одобрением, точно школьник, предъявляющий учителю вымытые руки. Джон пожал плечами. Прошло слишком много лет с тех пор, как его напарник в последний раз беспокоился о своей внешности перед появлением женщины.

– Сойдет, – с едва заметной улыбкой сказал он.

– А что смешного?

– Ничего. Вот и твоя дама.

Джеки Куинтен огляделась с явным удовольствием.

– Я представляла себе все иначе. Это не похоже на полицейский участок! – улыбнувшись, воскликнула она. – Как мило! Словно здесь кто-то живет.

– Мы и живем, – заверил Брайант. – Я даже подумываю, не начать ли пользоваться камином.

– Да, настоящего огня не хватает, правда? Было бы здорово. – Джеки поместила свой пышный зад на стул рядом с Брайантом. Она была первой, кто рискнул туда сесть, – это же был стул Мэя. – На нашей улице живет одна дама, муж которой – реставратор карт – связан с Британской библиотекой. Я зашла к ним за шлифовальным станком, и, пока она возилась со стремянкой, я думала о том, что вы мне рассказали – об истории домов и о людях, живших там, – а потом спросила ее, не слышала ли она каких-нибудь рассказов о загадочных событиях, случавшихся в годы наводнений или после них, в особенности о смертях или увечьях. Она вспомнила историю об эксцентричном старике, жившем, как ей кажется, на Балаклава-стрит. В те времена улица была довольно опасной – полицейские дежурили парами. Семьи тех, кто строил железную дорогу, преуспели и сменили скромные дома на более фешенебельные, а сюда вселились семьи победнее. Эти стали сдавать комнаты другим, и начались проблемы из-за перенаселенности и безработицы – вы знаете, как это бывает.

Мэй, просияв, сел на другой стул. Кажется, Брайант наконец-то встретил родную душу.

– Так или иначе, какие-то местные дети вбили себе в голову, что у старика где-то припрятано богатство, и решили его избить, чтобы выяснить, где оно. К несчастью, от побоев он потерял сознание и остался лежать на улице, пока они обшаривали его жилище. Как раз в это время сильные дожди привели к затоплению улиц. Несчастный старик оказался в яме, образовавшейся там, где мостовая провалилась, а когда вода поднялась над забитыми стоками, он утонул. Местные констебли знали этих юнцов – все их знали, – но в те времена жители районов старались решать свои проблемы между собой, поэтому до суда дело не дошло. Со многими домами в Кэмдене, Сомерс-Тауне и Сент-Панкрасе связаны такие истории. Правда, сейчас большая их часть забыта.

Она открыла велосипедную корзинку и, аккуратно развернув обернутый в полиэтилен лист грубого пергамента, положила его перед Брайантом.

– У мужа Дженет есть подробный план местности, составленный еще до войны. Он убьет меня, если узнает, что она опять дала его кому-то посмотреть, так что я не смогу его вам оставить, но мы подумали, что взглянуть на него вам стоит.

Поскольку рядом с Джеки места не было, Мэю пришлось изучать карту вверх ногами, что слегка его раздосадовало.

– Как видите, карта довольно необычная. Думаю, она была задумана как подарок соседу, чтобы тот мог повесить ее на стену, а не как точный план местности. Вот это особенно любопытный момент. – Она провела указательным пальцем по линиям, обозначающим улицы, и остановилась на Балаклава-стрит. – Предположительно, дома на северной стороне улицы были возведены на месте куда более древней постройки – старого монастыря, разрушенного, когда Флит вышел из берегов. Это здание принадлежало секте друидов, и местные жители называли его «Домом, проклятым всеми водами». Смотрите, он отмечен вот тут.

Артур изучал карту. Витая каллиграфия так густо покрывала улицу, что не было возможности определить, где какой дом находится.

– Другое здание именовалось «Домом огня» – никто уже не помнит почему. Оно тоже отмечено.

Брайант рассчитывал увидеть это название на том месте, где теперь стоял приют, и был разочарован, обнаружив его примерно посредине Балаклава-стрит. Но по крайней мере, само это место можно было разглядеть. Артур вытащил из верхнего ящика стола увеличительное стекло и стал разбирать надписи.

– Четыре слева, три справа. Здания остались те же, верно?

– Насколько мне известно, да.

– Тогда я знаю этот дом.

– Какой из них? – спросил Мэй.

– Номер сорок три. «Дом огня» принадлежит Тамсин и Оливеру Уилтонам. Думаю, нам следует незамедлительно направить туда Бимсли.

– Почему?

– Тейт не погиб во время пожара в ночлежке. Мы пока еще не получили результаты экспертизы, но представим на минутку, что за поджогом стоит Тейт. Зная, что за ним следят, он, вероятно, переоделся, поджег приют и скрылся в суматохе. Но это не могло входить в его первоначальный план.

– А что могло?

– Реку снова затопило. Когда такое случалось в прошлом, происходили загадочные преступления. Что если он решил повторить прошлое? Предположим, что «Дом, проклятый всеми водами» – тот самый, где скончалась Рут Сингх. «Дом огня», возможно, не имеет ничего общего с приютом, но Уилтоны могут оказаться в опасности. Если Тейт поджег одно здание, что помешает ему повторить?

– Не понимаю, зачем ему это. Но ты прав, мы больше не можем ждать у моря погоды. – Мэй пригласил в кабинет Лонгбрайт и дал ей указания: – Сделай уменьшенную копию, ладно? – Он протянул ей карту. – А теперь я хочу, чтобы вы с Мангешкар и Бимсли снова отправились на Балаклава-стрит.


Бимсли приехал раньше остальных. Дождь еще усилился по сравнению с предыдущими днями. Вода неслась по булыжникам, пышно пенясь над забитыми стоками. Фасады зданий были влажными от крыш до окон спален, и каждый уступ сочился водой. Бимсли взбежал на крыльцо Уилтонов и постучал дверным молотком, но никто не откликнулся. Констебль сдвинул бейсбольную кепку на затылок и поднял голову, глядя на затуманенные окна.

– Никто не отвечает, – сообщил он Лонгбрайт по телефону. – Может, позвонишь им на мобильные?

Завершив разговор, Бимсли сделал шаг назад и огляделся. Он увидел, что дальше по улице – на пустыре – кто-то прячется в кустах и наблюдает за ним. Из-за дождя констеблю не удавалось отчетливо разглядеть незнакомца, но похоже было, что это Тейт. Когда человек заметил, что Бимсли на него смотрит, он повернулся и заковылял прочь.

– Теперь тебе от меня не уйти, – сказал Бимсли, бросаясь в погоню.

43 Масло и вода

– Чтоб мне провалиться – неужто передо мной столь редкий гость, менее любимый дамами детектив Homunculus Senex Investigatorus? – воскликнул Перегрин Саммерфилд, скребя лицо под огромной рыжей бородой. – Входи, пока соседи тебя не увидели. Извини, что я в пижаме – предпочитаю рисовать прямо в ней из-за всего этого кавардака. – Он пригласил Брайанта в дом взмахом кисти, тут же обрызгав стену бирюзовой краской. Артур заметил, что и потолок пестрел краской. – Как, черт возьми, ты меня отыскал?

– Лилиан сказала, что ты теперь живешь здесь, – пояснил Брайант. – Я напоролся на нее пару недель назад.

– Надеюсь, ты ехал на бульдозере. Ведет себя по-свински, с тех пор как бросила меня. Понимаешь, у меня всего одна картина – маленькая и довольно болезненная работа Вольса,[53] похожая на недопереваренных креветок, – но цены на Баухаус высоки, как никогда, и теперь, когда мы разводимся, она требует, чтобы я отдал эту вещь ей.

– Я понятия не имел, что ты любишь немецкое абстрактное искусство. А что, все чашки грязные? – Брайант прошел на кухню и поставил чайник под воду. Вся посуда на сушилке была покрыта мазками и полузасохшими каплями акриловых красок.

– Теперь я пользуюсь только одноразовыми стаканами – их не надо мыть. Да, смотри на меня и ужасайся, как низко пал некогда могущественный преподаватель искусств. Я не видел тебя после той истории с прерафаэлитской картиной, оскверненной в Национальной галерее. Будь ты неладен, звонишь мне, только когда тебе что-то нужно. – Саммерфилд вытер кисть о верх пижамы. – Что на сей раз?

– Нужна кое-какая информация о художнике. Я вижу, ты снова стал рисовать.

– Ну, после того как графиня Дракула сделала мне ручкой, я отменил занятия и какое-то время вообще не выходил из дому, пока в один прекрасный день мои ученики не заявились и не начали плакаться, что я их бросил. А что мне было делать? Не могу же я вечно болтаться с унылым видом. Кроме того, здесь отличное освещение. Могу сидеть весь день в одних подштанниках, разбрызгивая краску по стенам, если мне этого хочется. Здесь я чувствую себя дома. Я все еще читаю лекции два раза в неделю, а по выходным продаю свои картины на Бейсуотер-роуд. Это, конечно, полное безобразие – закатные пейзажи и собачки для туристов, – зато я зарабатываю себе на хлеб. Кто тебе нужен?

– Ты когда-нибудь слышал о художнике по имени Гилберт Кингдом? – спросил Брайант.

Саммерфилд задумчиво потеребил бороду.

– Давно это было, – сказал он наконец.

– Значит, его имя тебе знакомо?

– Конечно. Великая тайна, этакая «городская легенда». Он был учеником Стенли Спенсера, обладавшего более значительным талантом.

– Почему же я о нем не слышал?

– Потому что он так и не реализовал свой потенциал. Но большинство стоящих историков искусства о нем знают. Кингдома постигла судьба многих гениев. Он был многообещающим студентом в Слейде[54] – Спенсер, конечно, тоже там учился, – потом ему, как и Спенсеру, явилось мистическое откровение. Кингдом избрал своего рода языческий подход к пониманию мира, поделив его на стихии огня и воды. Ему было неинтересно штамповать портреты в золотых рамах для широкой публики; его куда больше занимала непосредственная связь языческих ритуалов с землей. Но даже самый значительный талант в мире не спасет человека, который живет не по моде своего времени. В конце концов он свихнулся и умер в нищете. О нем, кажется, и книг-то нет.

– У меня одна есть, – Артур вынул том из потертого кожаного портфеля. – К сожалению, репродукции его картин отсюда вырезаны.

– А, у меня она тоже есть, – сказал Саммерфилд с нескрываемым удовольствием. – Возможно, это единственное известное мне издание, где воспроизведены его работы. Дай-ка поищу свой экземпляр.

Брайант пил чай и слушал, пока художник производил обыск в гостиной.

– Увы, здесь оторвана обложка, но это то же издание. – Его грубые, вымазанные краской пальцы нетерпеливо перелистывали страницы, пока не наткнулись на иллюстрации, отсутствующие в экземпляре Тейта. Он передал книгу Брайанту.

– Все, что у нас есть, – это манящие остатки его великолепия – две картины в Калифорнии, несколько этюдов и набросков. Как Спенсер изображал Кукем, так Кингдом – Лондон. Он разделил город на четыре части, причем для каждой нашел свою цветовую палитру, плотность и временную шкалу.

– Как он это сделал?

– Видишь ли, есть Лондон «Великого пожара» и – чуть позже, в эпоху индустриальной революции, – город стального пламени, рукотворный ад пульсирующих насосов и громыхающих котлов. Есть город клубящихся нездоровых туманов, росы и обветренных холмов, обиталище тайн, болезней и опасностей. Затем – город воды, где течет большая извилистая река с сотней притоков, пейзаж с мельничными колесами, дождями и паводками. И наконец, город богатой глинистой почвы, где можно найти кости умерших от чумы, – душа и земля, откуда жители города вырастают, как зубы Гидры.

– То есть четыре стихии.

– Совершенно верно. Но такое мышление было немодным во времена, когда набирал силу послевоенный модернизм. Кингдом не сумел найти покровителя и в конце концов нашел смерть в канаве – его насмерть забила шпана – как раз где-то в твоих краях.

Брайант разглядывал картины – незавершенные излияния незаурядного ума, косматые божества, повелевающие землей и небом, пока их съежившиеся прислужники трудятся в крошечных кирпичных домах. Цвета и проработка деталей были потрясающие. Казалось, что это викторианские изображения волшебного царства, перенесенные на большой холст.

– И это все, что он нарисовал?

– В том-то и парадокс. К тем, чьи способности позволяют опережать свое время, слава часто приходит после смерти, но неудачи могут скрыть их творчество от потомков. Чем больше они спешат, оставляя дух своего времени у себя за спиной, тем с большей охотой мир старается их похоронить. Говорили, что Кингдом создал и другие картины, но все они были уничтожены. Правда, никто не знает наверняка.

– Но кто мог взять и уничтожить произведение искусства?

– Дорогой мой наивный друг, у каждого десятилетия свои самопровозглашенные цензоры. Единственным утешением служит лишь то, что время их забывает, а художника помнит. За всю историю человечества никто не вспоминал цензора с уважением. Одних в творчестве Кингдома не устраивал выбор темы. Другим его стиль казался слишком близким к тому, что ассоциировалось с нацистским искусством. Фашизм вступал в силу, времена были смутные, и никто не хотел видеть картину предстоящего освобождения от христианства. В Слейде поговаривали, что Кингдом единственный художник, способный изобразить отсутствующие эпизоды языческого прошлого Англии.

– А что если он сам уничтожил свои работы?

– Вопрос на засыпку. Конечно, не хочется верить в такие вещи, но какое еще объяснение может быть? Он умер нищим, бездомным и одиноким, никем не любимым и всеми забытым. Что и говорить, стаи восторженных учеников его не окружали. Вот почти ничего и не осталось. В то же время он не умер в юном возрасте, как Фирбенк или Бердслей. Они оба много чего успели сделать за свою короткую жизнь.

– Сколько лет было Кингдому, когда он нарвался на шпану?

– Думаю, около сорока – тогда это уже не считалось молодостью. Он пил, голодал и выглядел значительно старше своих лет. Вот, взгляни.

Саммерфилд перевернул страницы и ткнул в черно-белую фотографию худого, болезненного человека в изношенном твидовом костюме. Рядом с ним стоял гладко выбритый и аккуратно подстриженный юноша – как и подозревал Брайант, это был Тейт в юности.

– А это его сын, – подтвердил Саммерфилд.

– Что ты знаешь о мальчике? – спросил Брайант.

– Его звали Эммануэль Кингдом. Ходили слухи, что его страшно потрясла смерть отца и что он поклялся отомстить его убийцам, – но, возможно, это всего лишь романтические домыслы, распространяемые преподавателями искусства. Конечно, у мальчика не было возможности мстить, и я не удивлюсь, если одержимость в конце концов толкнула его на путь, сгубивший Кингдома-старшего.

– Но у тебя есть хоть какие-нибудь сведения о том, что с ним случилось?

– Насколько я помню, он какое-то время работал охранником в галерее Тейт, чтобы быть поближе к полотнам отца. Наверное, ужасно переживал, когда янки купили его работы. С тех пор его след затерялся.

– По-моему, я его нашел.

– Да ты что? – Эта весть очень обрадовала Саммерфилда. – Если бы удалось его найти, он, возможно, рассказал бы что-нибудь о жизни отца. Ты представляешь, как это важно? Информация – деньги, Артур.

– Я должен найти его быстрее, чем ты можешь себе представить, – сообщил Брайант. – Но совсем по другой причине. Боюсь, он связан с ужасными событиями.

– В любом случае был рад тебя вновь повидать, – с улыбкой сказал Саммерфилд. – Кстати, тебе удалось поймать вандала, испортившего картину в Национальной галерее?

– Кажется, да, – рассеянно ответил Артур, надевая плащ.

– Надеюсь, ее сумели отреставрировать. Это же Уотерхаус.[55]

Брайант замер, наполовину вдев руку в рукав.

– Напомни мне.

– Картину нарисовал Уотерхаус, верно? «Фавориты императора Гонория», если мне не изменяет память. Посмотришь на это полотно и забудешь, что он малевал всякие гнусные колдовские картинки вроде «Колдуньи» и «Магического круга». Есть даже секта его последователей, как это тебе нравится?

– Уотерхаус,[56] – повторил пораженный Брайант. – Боже мой, спасибо тебе, Перегрин.

Только после того, как детектив стремительно ушел, Саммерфилд обнаружил его шляпу, брошенную на вазу с кисточками.

44 Буря грядет

В последнее время стопка открыток перестала расти.

Калли снова пересмотрела их и посчитала: оказалось семь. Последняя весточка Пола была из Хорватии. И какого черта его туда понесло? В самые темные часы этих дождливых ночей, когда уже погасли уличные фонари, Калли чувствовала, что Пол перестал быть частью ее мира.

Пару дней назад ей представилось, как он лежит в доме с глиняными стенами, с кровавой повязкой на голове, и пытается объяснить добродушным, но ни слова не понимающим рыбакам, что у него украли паспорт. Сейчас она осознала всю нелепость этой фантазии. Теперь даже на старинных арабских базарах можно найти интернет-кафе. В самом отдаленном уголке Европы отыщется кто-нибудь, кто понимает английский. Если бы с Полом что-то случилось, он бы нашел способ связаться с Калли. Послание было бодрое и слегка отстраненное, как письмо ребенка, пишущего домой просто из чувства долга.

После нескольких часов передышки дождь мстительно обрушился на Северный Лондон. Это был почти тропический ливень: он низвергался с каждой крыши, барабанил по каждому навесу, хлестал из каждого водосточного желоба и лил ручьями с каждого крыльца. Сточные отверстия захлебывались водой, центральную часть улицы по-настоящему затопило. Калли подумывала о том, чтобы выбраться из дому, сесть на поезд и поехать к тете, где можно было переждать разгул стихии. Но что-то удерживало ее дома. Теперь это был ее дом, и она определенно хотела в нем остаться. Она села за кухонный стол с образцами краски для ванной и попробовала сконцентрироваться на работе, но дождь действовал слишком отвлекающе. Решив, что будет проще сосредоточиться на каком-то хозяйственном деле, не требующем умственных затрат, она спустилась в подвал и взяла молот, лежавший там, где она его оставила.

Калли решила убрать часть каминной стены в ванной, чтобы освободить место для полок с полотенцами. Нанять кого-то ей было не по средствам, вот она и взялась за дело собственноручно. Однако, нанеся по стене семь или восемь ударов молотом, она поняла, что ее руки слишком слабы для такой работы. Ей насилу удалось оставить на кирпичной кладке несколько дугообразных вмятин. В ванной не было электрической розетки, но Калли протянула провод из кухни, чтобы слушать радио, и теперь бессмысленный треп диджеев заглушал шум бегущей воды, звучавший так, словно течет она прямо в подвале. Этот неослабевающий звук столько времени не смолкал, что теперь она почти не обращала на него внимания.

Нездоровое серое пятно сырости появилось чуть выше пола и с такой скоростью распространялось по стене, что Калли могла наблюдать за его разрастанием. Как ни странно, на ощупь штукатурка была сухой, как будто имела свойство впитывать влагу. Вероятно, пока придется оставить камин в покое – убрать его можно позднее. Калли возненавидела ванну, потому что оба крана часто застревали – то в закрытом, а то и в открытом на всю мощь состоянии. Сантехник не пришел и на этой неделе.

Теперь Калли решила отодрать кафель за раковиной. Но, повозившись со стеной около получаса, она отложила долото и взяла нож, чтобы срезать старую краску, покрывавшую штукатурку. Краска отошла легко, и работа заспорилась. Калли сильно вспотела, хотя в ванной было очень холодно. Помещение сопротивлялось любой попытке обогрева. Кажется, бытует мнение, что низкие температуры в доме свидетельствуют о присутствии там духов? Калли чувствовала себя в окружении призраков: скорбная тень Рут Сингх; туманные фигуры Эллиота и Джейка; даже Пол – с размытыми и полузабытыми чертами, променявший ее на чужие страны.

В ожидании, пока закипит чайник, она поглядывала сквозь запотевшее стекло. Балаклава-стрит располагалась совсем близко от Пикадилли-Серкус, самопровозглашенного пупа земли, но такая улица вполне могла быть и в английской деревушке. Гул транспорта – это почти всегда низкие, басовые ноты, которые скорее чувствуешь костями, нежели слышишь, но сегодня дождь лился водопадом сквозь густую листву калифорнийской сирени, окутывая дом шумом, напоминающим грохот камнепада. Казалось, ворота шлюзов открылись, чтобы превратить Лондон в затопленный мир призраков Атлантиды.

Вернувшись в ванную, Калли заметила, что пятно на стене расползлось еще больше за те несколько минут, что она провела на кухне. Теперь оно достигло середины стены, превратившись в гноящееся грибовидное облако, и на ощупь стало влажным.

Калли уже собралась взяться за работу с удвоенной силой, как вдруг выключился свет.


– Я думал, он у меня в руках, – сказал Бимсли. – Я вправду мог его схватить, если бы не физданулся, запнувшись о поребрик. Это все ботинки. Мало того что у меня куртка сырая насквозь, так еще и копчиком ударился. – Детектив-констебль вытер глаза и плотнее натянул бейсболку. – Да уж, погодка что надо, – пожаловался он. – Ничего не скажешь – глобальное потепление. Мы тут мокнем днями и ночами, чтобы мамаши могли возить детишек на внедорожниках. А ты как?

– Бывало и суше, – ответила Мира, исподлобья глядя на коллегу.

– Скоро стемнеет. Тейт вряд ли здесь снова объявится. Не знаю, что у него там на уме, но он в курсе, что мы за ним следим. Что-то его спугнуло.

– Что бы это могло быть?

– Допустим, он вернулся в приют за книгами, а их нет. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто их взял. Вот он и дал деру.

Мира глянула на часы:

– Нам еще час дежурить.

– А у меня часы запотели. И потом, Старик заявил, что мы отсюда не уйдем, пока его не поймаем. – Окружающие часто называли Стариком именно Брайанта, хотя он и был всего на три года старше своего напарника.

– Мы могли бы еще раз опросить соседей.

– Представляю, как они обрадуются. Еще пара опросов, и они начнут жаловаться, что мы их достали, – предупредил Бимсли. – Гражданские плачутся, что на улицах не видно полиции, а когда мы к ним приходим, начинают ворчать.

– Брось, Колин, ты прямо как парень из Южного Пекема. Давай просто додежурим до конца.

Бимсли топнул, подняв фонтан брызг.

– Говорю же, сегодня он не появится.

– Почему?

– Из-за дождя. Канализация забита, а значит, его подземные туннели затоплены, и пробраться по ним бродяга не может. – Колин прищурился, вглядываясь сквозь пелену дождя. – Здесь и вправду что-то не так. Я прямо чувствую. Нарушено равновесие Силы. – Бимсли взмахнул воображаемым световым мечом. – В смысле, чего он добивается, притворившись, что умер? У него же есть способ исчезнуть. Почему он его не использовал, пока была такая возможность?

– Когда в Южном Лондоне на одной улице погибают три человека, никто даже не пытается найти между ними связь. Он просто бродяга, а не убийца.

– Мира, он убил одного из своих. Я и раньше таких встречал. Нас – тех, у кого есть крыша над головой, – от него отделяет непреодолимая стена. Почему он дал одному из своих умереть? Видно, Старик что-то важное упустил, а теперь хочет, чтобы мы работали сверхурочно. А мне плевать – как только дежурство кончится, я поеду домой. Посушусь, закажу карри, выпью пива, попялюсь в телик. И вообще – детям спать давно пора.

– Колин, я думала, мы – одна команда. Ты же не бросишь бедных старых Брайанта и Мэя на произвол судьбы, правда? – взмолилась Мира.

– А что мне за это будет?

– Может быть, составлю тебе компанию – насчет карри.

Вдалеке гром скрежетал и гремел с разрушительной силой надвигающейся бури.


– Почему ты не включишь туманоуловитель? – спросил Мэй. – Я ничего не вижу.

– Я бы мог, но, боюсь, сгорят контакты тормозных ламп. Если включить радио, заработает внутреннее освещение.

– Да, с проводами в твоей машине напряженка. – Мэй поерзал на сиденье. – Оно что, набито конским волосом? Лучше бы ты купил себе славненькую маловыпивашку.

– Она бы особенно сгодилась для гонок с преследованием, – парировал Артур.

«Боже мой, надеюсь, этого больше не будет», – подумал Джон, с содроганием вспоминая прошлый раз.

– Какой-то несчастный «мини-купер», – подначивал он напарника.

– Знал бы ты, что у него под капотом.

– Совсем стемнело. Тебя это не удивляет?

– Нет, – ответил Брайант, роясь в бумажном пакете в поисках леденца со вкусом колы. – Это случается каждый вечер.

– Я про то, что фонари не горят. И в домах темно. Смотри, вон они, на Инкерман-роуд. Может, вода затопила подстанцию. Пойду посмотрю.

– А где Лонгбрайт?

– Дженис должна быть в доме сорок три, с Уилтонами. Что-то не видно Миры и Колина. Я сказал им, чтобы держались на виду.

Мэй потянулся за бейсболкой, лежащей на заднем сиденье.

– И обязательно носить такую ужасную кепку? – поинтересовался Брайант. – Она предназначена для человека, раза в четыре тебя моложе.

– Уж не знаю, почему ты такой правоверный тори в отношении моды. – Джон заглянул в зеркало и поправил козырек. – Ты сам-то не Келвин Кляйн.

– Я ношу свою шляпу со времен войны.

– Удивляюсь, как ты в ней еще не утонул, – ты ведь так усох в последнее время. А где она, кстати?

– Наверное, оставил ее у Перегрина, вместе с тростью и перчатками.

– Когда-нибудь я на резинках подвешу их к твоим рукавам. Держи мобильник под рукой – мало ли что. Он хоть при тебе?

– Само собой. – Брайант сунул руку в плащ и в изумлении обнаружил там свою «Нокию»: он уже начал подозревать, что телефон провалился в отделе под разобранные половицы.

– Ты его включил? Конечно нет. – Джон включил мобильник и бросил его Артуру. – Возможно, я задержусь.

И вышел под дождь.


Калли достала из-под раковины фонарь и несколько свечей. Освещенный кругами бледного сияния, дом, казалось, возвращался к своим викторианским корням. Было что-то изящное в том, чтобы нести свет из одного конца дома в другой, выхватывая из темноты именно ту комнату, по которой Калли проходила в данный момент.

В сумеречном саду было теперь светлее, чем в доме. Сияние города отражалось на низких, стремительно движущихся облаках. Стоя в обрамлении окна, Калли увидела Тейта: он снова стоял внутри своего куста. Она сразу же узнала его скособоченную фигуру. Посветив фонарем в окно, она выхватила из темноты испуганное выражение его глаз, а потом осветила фонарем все его тело.

В правой руке Тейт держал нож для резки мяса.

Калли выключила фонарь и бросилась к двери в сад, удостовериться, что она заперта на все замки. Матовая стеклянная панель над ручкой была достаточно широка, чтобы незваный гость мог пробить ее и просунуть руку внутрь. Молодая женщина притащила из кухни стул и придавила им ручку двери, а потом, пригнувшись, побежала к окну. Тейт уже покинул свое укрытие и нагло шагал по саду в направлении дома. Шквал дождя ударил в окно с силой брошенного камня. Калли забыла поставить радиотелефон на базу и стала лихорадочно искать его на кухне.

Когда она снова выглянула в колышущуюся тьму, Тейт в очередной раз исчез.

45 Все четыре дома

Калли не собиралась убегать.

Пусть убегают мужчины на улице, а женщины должны оставаться и сражаться. Это был ее дом – место, частью которого она себя ощущала, и она останется, чтобы его защитить. И чем больше ты следуешь логике, тем меньше поводов для опасений. Она критически оценила свое положение.

Оказалось, что отключен только свет. Телефон работал. Приказав себе дышать медленно и глубоко, Калли прислушалась к звукам – помимо шума реки под ванной и потоков дождя. На этот раз гордость удержала ее от того, чтобы звать на помощь. Тейт был калекой, к тому же тронутым. Она могла дать ему достойный отпор. Конечно, она вряд ли понимала мотивы его действий, но теперь столь многие жители столицы замкнулись в себе, что безумие перестало быть болезнью, поражающей изолированные сообщества людей; оно распространилось на город.

Калли выглянула из окна: Тейта не было. Что за безумную игру он затеял?

Под дверь, ведущую в сад, просачивалась вода. Калли свернула банное полотенце и положила его на порог. Что-то заставило ее вернуться в ванную; она заметила chiaroscuro[57] своего отражения в зеркале при свете одной длинной свечи. «Как сильно я изменилась, – подумала Калли. – Взрослая женщина, которую я почти не знаю». Огонь свечи затрепетал, и в ту же минуту она увидела кое-что еще. Молодой человек с обнаженными белыми плечами смотрел на нее сквозь кирпичную кладку.


Джон Мэй шел по сумрачной улице, пытаясь уворачиваться от водопадов, хлещущих из водосточных труб. Проходя мимо домов, он ставил галочки в уме: номер тридцать семь – эфиопы почти никого не видели; номер тридцать девять – семья Эйсон, раздираемая подозрениями в неверности; номер сорок один – здесь был задушен во сне Джейк Эйвери; номер сорок три – тут, у Тамсин и Оливера Уилтон, сейчас дежурит Лонгбрайт, а их сын, растревоженный ливнем, беспокойно расхаживает по верхним комнатам; номер сорок пять – студенты-медики, дрыхнущие целыми днями. Заболоченный пустырь, где в глинистой городской почве нашли тело Эллиота Коупленда и откуда Тейт некогда наблюдал за происходящим с баррикад из фанеры и картона. Двор строительного магазина, где перед Аароном возник соблазн изменить своему партнеру. Сколько энергии и злобы на одной маленькой улице!

Никаких признаков Бимсли или Мангешкар, но Джон знал, что они где-то поблизости. Он перешел через дорогу и уже собирался идти назад, когда заметил их одинаковые черные бейсболки. Они как раз огибали угол, направляясь к проулку за домами, где провалившаяся дорожка из гравия превратилась в еще один приток.

– Эй, куда это вы поплыли? – окликнул подчиненных детектив.

– Туда, где обычно ошивается Тейт, сэр. Хотели проверить.

Мэй осветил фонарем темный, обрамленный деревьями проулок.

– Там вам делать нечего. Я хочу, чтобы вы зашли в каждый дом и удостоверились, что все в порядке. Выберите себе каждый по стороне. Не знаю как, но он водит нас за нос.

Полицейские разошлись по разным сторонам. Мэй выключил фонарь и отступил к темной стене переулка. «Будем надеяться, что он это слышал, – подумал Джон. – Покараулю здесь, пока он сделает следующий шаг».


Калли шагнула вперед и подняла свечу, но юноша не двигался. Лицо его обрамляли блестящие белокурые локоны, похожие на стружку покрытого лаком дерева. Она поняла, что смотрит на живописное изображение. Раньше она стояла слишком близко к этому месту, чтобы заметить картину, да и электрический свет этому препятствовал. То, что она считала пятнами сырости, оказалось приглушенными красками.

С теперешнего расстояния она явственно различала верхнюю часть тела юноши на фоне витых зеленых ветвей, погруженных в воду. Он покачивался среди волн, его руки не касались тела; он был жертвой какого-то апокалиптического потопа, и мир под ним тоже уходил под воду.

Приблизившись, она стала рассматривать стену во всех подробностях. Нарисованный юноша томился за толстым слоем водоэмульсионной краски, покрывавшей стену. Вооружившись скребком, Калли поддела его острием мягкую краску цвета охры. Три отчетливо видимых слоя поддались, и оттуда на нее с обескураживающей ясностью смотрел один большой глаз.

Теперь она впервые поняла одну вещь. В изначальном плане дома ванная была значительно больше всех остальных комнат. С тех пор многие стены снесли, потолки изменили, камины закрыли; ванную перекрасили, понизили в статусе и в конце концов полузабросили. Шесть больших фанерных панелей закрывали ниши по обеим сторонам камина. Их несколько раз перекрашивали, и со временем державшие их винты скрылись под слоями краски.

В ящике с инструментами, стоявшем возле ванны, Калли нашла отвертку. Соскрести краску с винтов удалось за несколько секунд, но резьба проржавела и отказывалась поддаваться. В гневе и раздражении вырвав два из них, она взялась за долото и стала отдирать доски от кирпичей.

Обмотав боек инструмента мочалкой, она просунула его за первую панель и принялась тянуть ее на себя, пока та не треснула. Спрятанная за ней фреска покрывала всю стену целиком и, возможно, заходила на каминную стену. Часть, которую Калли могла видеть, представляла собой вид из окна на необычную процессию, шествующую по улицам Лондона: скорбь, осуждение, смерть, воскресение. Художник выписал такие детали, как золотая тесьма и пуговицы, и хотя изображение людей и домов было сильно искажено, оно тем не менее учитывало кривизну земли. Верхняя часть одной крылатой фигуры уходила за следующую панель.

Когда Калли поняла, что эту панель можно убрать, не повреждая росписи, она перешла к следующей стене, размышляя, не идет ли фриз по всей комнате. Выбрав случайное место, она аккуратно удалила самое влажное пятно краски. За ним скрывалась голова кричащей молодой негритянки.

Вытащив из шкафа под лестницей стремянку, Калли забралась на нее и осветила потолок. Когда она осторожно поскребла его, то увидела, что прямо над ней разверзлась грозовая туча: выпуклые, блестящие капли дождя, изображенные в перспективе, казалось, падали прямо на того, кто созерцал картину. «Целая комната, – подумала Калли. – Я в жизни не видела ничего подобного».

Шум бегущей под домом воды все усиливался. Женщина попыталась отодвинуть ванну от стены. Судя по длине гибких трубок, прикрепленных к кранам, ванну можно было дотащить до центра комнаты, но она оказалась слишком тяжелой, чтобы сместить ее дальше чем на несколько дюймов. Втиснувшись между ванной и стеной, Калли аккуратно соскребла краску еще с одного участка. На сей раз образ был неотчетлив: то ли рыжеватые гирлянды водорослей или цветов, то ли языки пламени.

Водоэмульсионная краска хлопьями осыпалась с блестящей твердой поверхности невиданной росписи. Почувствовав что-то под ногами, Калли направила луч фонаря вниз и увидела, что пауки вернулись: тысячи пауков, крошечных, коричневых, растревоженных поднимающимся снизу потоком. Она затопала ногами, и полчища насекомых стали разбегаться по полу волнами. Калли снова повернулась к стене.

Она вскоре узнала, что рыжие гирлянды были вовсе не водорослями, а длинными локонами утопленницы, бледной и безмятежной, покачивающейся в глубинах потонувшего зеленого города.

Раздался звонок в дверь – Калли вздрогнула. Позвонили снова. Ей не хотелось оставлять роспись, как будто та могла исчезнуть, если на нее не смотреть, но все-таки пришлось спуститься со стремянки и подняться наверх. Судя по силуэту на стекле, за дверью стоял высокий, широкоплечий мужчина, явно не Тейт. Когда хозяйка открыла дверь, незваный гость вошел внутрь, не дожидаясь приглашения. В его поведении ощущалась явная агрессия. Лицо было повернуто в сторону от бледного уличного освещения.

– И что это ты такое задумала, а? – спросил Рэндалл Эйсон.


– Куда пошел ваш муж? – оглядевшись, спросила Лонгбрайт.

– Не знаю. Этот дождь, – рассеянно ответила Тамсин Уилтон. Беспощадный потоп отвлекал людей от всего остального. – Не понимаю, зачем вы опять здесь.

«Я и сама толком не знаю», – подумала детектив-сержант.

– У мистера Брайанта есть причина полагать, что вас подстерегает опасность, что кто-то может… поджечь ваш дом.

– Поджечь?! Трудно представить, что сегодня можно кого-то поджечь. Света нет. Электрическая компания предупредила нас, что это может случиться. Посмотрите туда. Прямо конец света. Брюэр! – позвала она сына, находившегося наверху. – Перестань носиться, слышишь!

Дженис вернулась к окну в гостиной и потерла стекло рукой, высматривая «мини-купер» Брайанта. По всей видимости, он сидел в машине один. В конце улицы Лонгбрайт увидела Миру: та стояла на крыльце, возможно в очередной раз опрашивая обитателей дома. Что-то странное творилось там, за окном, и сержанту не нравилось быть не у дел.


Порывшись в бардачке, Брайант нашел замшевую салфетку, чтобы вытереть ветровое стекло, но вездесущая вода просачивалась в углах боковых стекол. Детектив хотел быть с напарником, но опасался без палки ступить на скользкие булыжники, так что ему оставалось только сидеть и переживать, испытывая раздражение и досаду. Пытаясь найти что-то полезное, он наткнулся на карту подземных рек, которую Тейт сунул ему в руку. От влаги бумага покоробилась, поэтому Брайант положил ее в одну из книг Тейта, чтобы распрямить и разгладить. Когда он это сделал, у него в затылке вдруг закололо от предчувствия; это ощущение он испытывал много раз.

Карта, книга по искусству. Перетащив портфель на переднее сиденье, он стал искать копию в формате А4, сделанную сержантом Лонгбрайт с карты, предоставленной Джеки Куинтен. Брайанту не хватало света. Он включил радио, чтобы осветить салон машины, и положил рисунок, полученный от Джеки, на карту Тейта. Теперь идея начала принимать форму; все, что он слышал и видел за последние недели, стало выстраиваться в единую картину. Используя «Дом огня» в качестве координаты, он медленно повернул карту, а потом стал изучать ее в подробностях с помощью увеличительного стекла, предназначенного для чтения карты A–Z. Рисунок был с элементами художественного вымысла и с нарушенным масштабом, но контур Балаклава-стрит в точности соответствовал карте Тейта, что позволило Брайанту определить положение домов по отношению к притоку Флита.

Теперь детектив заметил на рисунке то, чего раньше не замечал: два других обозначения – не словесных, а в виде изображений. Одно представляло собой громоздкую неуклюжую фигуру, вырастающую из земли, другое – зловещего херувима, повернутого голым задом и пускающего ветры. То, что Брайант сперва принял за декоративный узор под иллюстрациями, оказалось крошечными каллиграфическими подписями.

– Проклятое зрение, – громко сказал Брайант, поднеся рисунок к глазам. – «Дом поганойземли», «Дом отравленного воздуха».

Детектив посмотрел на другие два здания – «Дом огня» и «Дом, проклятый всеми водами» – и понял, что не только нашел четыре стихии, но и установил четыре участка улицы. Он все еще пытался с максимальной точностью определить координаты домов, как вдруг в салоне вырубился свет. По панели управления струилась вода. Положив карту и рисунок в карман плаща, Артур выбрался из машины навстречу буре.


Рэндалл Эйсон стоял перед Калли; по его сжатым кулакам струилась вода.

– А ну скажи, что ты там наговорила моей жене!

По запаху можно было определить, что он пил ром.

– Я не понимаю, о чем вы. – Калли попыталась от него отодвинуться.

– Не лги мне, женщина! Ты ей сказала, что у меня связь на стороне. Ты развалила мой брак.

– Я этого не делала. Вы что-то крепко напутали, мистер Эйсон, к тому же я вас не приглашала.

Она хотела толкнуть его назад к двери, но опасалась, что он может на нее напасть.

Эйсон снова приблизился к ней. За его спиной дождь ниспадал серебряной мантией.

– Она сказала мне, что ты ей позвонила и наговорила черт знает что. Единственное, чего ты добилась, – это что всем теперь плохо. Я понимаю, что у тебя у самой проблемы в личной жизни, но мой брак – это мое собачье дело.

– Я не говорила с вашей женой ни по телефону, ни при встрече, поймите это, пожалуйста. – Калли отвечала спокойно и четко, думая, как бы поскорее выставить Рэндалла за дверь. – Уверяю вас, я ничего не знаю и не хочу знать о ваших личных делах.

Он сделал еще один шаг вглубь темной прихожей.

– Одно дело, когда женщина несчастна, но, черт подери, какой же у нее жалкий вид, если она хочет, чтобы и другие были несчастны.

– Я хочу, чтобы вы немедленно отсюда убрались! – закричала Калли, вставая между ним и открытой дверью.

– Не раньше, чем ты пойдешь к ней и скажешь, что наврала. Я не уйду, пока не пообещаешь.

– Сколько раз повторять – я ей не звонила! – Калли пихнула его в грудь, но он поднял руки, чтобы оттолкнуть ее.

– Вам нужна помощь? – спросила возникшая на пороге Лонгбрайт.


– Джон, подожди минуту.

Брайант скачками перебрался через затопленную канаву и вцепился в локоть напарника, чтобы не упасть.

– Теперь все сходится. Есть четыре дома. Точнее, были. Это то, что я всегда говорил о лондонских домах: мы снимаем и покупаем их, даже не зная, кто жил в них раньше и кто будет жить после нас. Мы всего лишь хранители. Дело не в том, кто они – Эллиот, Джейк, Рут, – а в том, где они жили. Четыре дома, четыре хозяина, четыре стихии, три смерти, вот я и думал, что должна быть четвертая, – видишь, мой светлый разум всегда в действии, он аккуратно выстраивает факты в цепочку. Но смерть в приюте в этот план не входила. Я делал то, за что ты меня всегда упрекаешь: сопоставлял поведенческие модели с фактами. Он всегда и все знал о домах, в этом нет сомнения, потому что его отец работал там, когда он был еще мальчишкой.

– Речь идет о Тейте?

– Ну конечно, он же на фотографии с отцом. Стремление Тейта сохранить дома переросло в одержимость, а потом и в безумие. Он начал мне об этом рассказывать, когда я говорил с ним в приюте, но я тогда не знал всей истории.

– А я, похоже, и сейчас не знаю, – смущенно признался Джон.


– Все нормально, – сказала Калли и сложила руки так, точно пыталась защититься. Рэндалл отступил назад, в дождь. – Мистер Эйсон как раз собирался уходить.

– Мы заходим в дома и проверяем, все ли нормально, – объяснила Лонгбрайт. – Теперь еще и света нет.

– Я снова его видела, – пробормотала Калли. – Тейта… он был в саду и с ножом. Всего несколько минут назад. Потом исчез. Я собиралась вам позвонить, но тут отключили электричество…

– Положитесь на нас. – Дженис высунулась на улицу и помахала Мангешкар и Бимсли. – Они обследуют ваш сад. Все равно уже промокли до нитки – мокрее не будут. – Кажется, вас жена разыскивает, мистер Эйсон. Шли бы вы лучше домой.

– Спасибо, – сказала Калли, впуская офицеров. – Он просто с цепи сорвался.

– Не волнуйтесь, я с ним управлюсь. – Лонгбрайт ободряюще улыбнулась.

Констебли поспешили вниз и, разбаррикадировав дверь, шагнули в изнуренный непогодой сад.

– Ты заметил, что она дает нам самую скверную работенку? – пожаловалась Мира, поднимаясь по ступенькам на лужайку и освещая фонарем кусты. – Этот мужик прямо призрак хренов. Не пойму, почему мы не можем просто… Погоди-ка… Даже не верится. – Она с улыбкой кивнула Бимсли. – У него здесь только кухонная табуретка. – Она посветила фонарем на черное лакированное сиденье, торчащее из грязной земли под кустом. – Похоже, он тут долго ждал. Не понимаю – чего?

– Может, пока она вернется домой?

– Да обычно он мог понять это по свету в окне. Не сегодня, конечно. И почему он не пришел к ней, когда она его видела? Что за убийца шляется по округе с кухонной табуреткой? – Мира знала, что трогать стул нельзя, но ее заинтересовало, под каким углом он стоял. – Смотри-ка, табуретка повернута даже не к дому. То есть не к ее дому, а к соседнему.

Луч фонаря выхватил из темноты свежие щепки от покрытого плесенью забора. След от пилы указывал на то, что в заборе вырезана доска. Мира стукнула по ней, и та упала.

– Похоже, он устал карабкаться по заборам и решил прорубить себе путь к отступлению! – крикнула она Бимсли. – За мной!


– Не нравится мне, что вы тут одна, – сказала Лонгбрайт, закрывая мобильник, чтобы поговорить с Калли. – Почему бы вам не побыть у соседей, пока не включат свет? Или хотите, я кого-нибудь попрошу сюда прийти?

– Вы знаете, я, честное слово, не хочу никого обременять, – запротестовала Калли. – У меня все нормально, правда.

– Подождите секунду… Мистер Брайант, вы где? Я вас почти не слышу… – Она повернулась к Калли. – О чем вы говорите – я вам через минуту кого-нибудь приведу, и мне будет спокойнее. – Она отошла от двери, разговаривая по телефону. – Помедленнее, я не понимаю, что ты говоришь… Нет, они его до сих пор ищут… Что?..

Она снова вышла под дождь, пытаясь улучшить качество приема. Глядя на залитую водой улицу, она увидела на некотором расстоянии детективов, пытающихся укрыться от ливня.

– Плохая связь, я не слышу ни слова из того, что ты говоришь. Подожди…

Она зашагала по улице, снова оставив Калли одну.

46 Погружение

– Сержант так настаивала, – объяснила Хизер. – Я сказала ей, что буду рада, если ты погостишь у меня, но она хотела, чтобы я пришла и присмотрела за тобой. Как по-твоему, что у них там происходит? Мне она не захотела говорить.

Калли приложила руки к окну, пытаясь увидеть, что происходит в саду, но теперь было темно, и офицеры, по-видимому, исчезли.

– Я испугалась. Тейт был в саду и, кажется, с ножом в руке. Теперь они его ищут. Как думаешь, мы в безопасности?

– Не знаю.

Хизер собиралась уйти из дому, так что просьба сержанта посидеть с соседкой ее вовсе не обрадовала. Ей уже и так пришлось одеваться и делать прическу при свете свечей. Все так беспокоились о Калли, как будто она была беспомощной, а при этом она неплохо со всем справлялась с тех пор, как исчез Пол.

– У тебя вода из-под двери течет. – Хизер показала на промокшие полотенца, сочившиеся водой во мраке прихожей.

– Ничего не поделаешь – остается ждать, пока дождь кончится.

Калли грызла ноготь – ее тревожила особая атмосфера вечера, отдаленные крики, звук шагов, вспышки фонаря в дождливой мгле.

– Калли, я не могу остаться надолго. У меня ужин со старым другом.

– Я просила сержанта, чтобы она тебя не беспокоила, – извиняющимся тоном сказала Калли. – Тут такая странная… Боже мой, ты же еще не знаешь!

– Чего?

– Пойдем за мной, ты не поверишь. Бери второй фонарь.

Она взяла Хизер за руку и повлекла ее по направлению к ванной.

– Что такое? – спросила Хизер с неестественным смешком.

– Смотри.

Калли вошла в ванную и закрыла за ними дверь. Шум бегущей воды был громче обычного. Звук был такой, словно они сидели около шлюза. Калли протянула руку и направила фонарик Хизер на стену.

– Тут какая-то псевдорелигиозная роспись. Мир уходит под воду – пугающе, но очень красиво.

– О господи! – У Хизер буквально отвисла челюсть.

– Я не успела убрать нижние панели – боюсь повредить фреску. Ой, смотри, а вот эта и так болтается. Помоги мне. – Она стала отрывать фанерную доску в углу.

– Нет! – завопила Хизер. – Ты ее разрушишь!

Но Калли уже смогла повернуть доску на единственном оставшемся винте, и за ней обнаружились другие затонувшие фигуры, все с вытянутыми руками, указывающими на пол комнаты.

– Они показывают на реку внизу, – без всякого выражения сказала Хизер.

– А ведь роспись, наверно, ценная? И на потолке тоже. Я даже представить себе не могла, что найду здесь такое.

Лицо Хизер казалось мертвенно-бледным в резком свете фонаря.

– Это мир, каким его видит рыба, – произнесла она. – Ты увидишь искаженную картину улицы, и города, и мировой горизонт. Планета, уничтоженная потопом, который был предсказан. А в центре ты найдешь другие три дома. «Дом отравленного воздуха». «Дом поганой земли». «Дом огня».

– Что с тобой?

– Ну почему ты должна была найти это именно сейчас? – спросила Хизер, протягивая руку за спину Калли и закрывая дверь на защелку.


Брайант остановился посредине улицы. В голове у него кружились образы. Дождь на полу под окном. Скандал Рэндалла Эйсона с женой – обвинения в неверности с обеих сторон. Старомодный плащ, оставленный на кровати Уилтонов. Калли сказала, что Джейк Эйвери договаривался с Полом о каком-то деле в ту ночь, когда они вместе выпивали. Карта, взятая напрокат… шум дождя был у него в голове, как будто он находился под водопадом, и, точно звон в ушах, превращал его мысли в обрывки бреда. Лондон, «город источников и ручьев», бушующий Флит, журчащий Фокон, норовистый Вестборн, ленивый Тайберн, и все они впадают в Темзу…

– В чем дело? – спросил Мэй. – Стоишь здесь, как будто тебя молнией сразило. Давай-ка уведу тебя отсюда, пока ты пневмонию не заработал.

– По-моему, у меня звонит мобильник, – отстранение сказал Брайант.

– Иди-ка сюда. – Мэй похлопал напарника по карманам. – И зачем тебе столько карманов? А зачем тебе казенный телефон, если у тебя есть свой? Знаешь, лучше уж рассеянность, чем клептомания. – Он вытащил у Брайанта «Нокию», отковырял от аппарата несколько леденцов и открыл его. – Дженис? Дорогая, ты где?

– Я вышла на тропу. Мы теперь ищем следы Тейта во внутренних садах. Не думаю, что он собирался угрожать Калли. Никто не приносит табуретку, чтобы сидеть в засаде, и нож тоже. Наверное, он ждал там, потому что хотел понаблюдать за домом и защитить ее. Или он смотрел на другие дома – табуретка повернута в другую сторону.

– Тейт защищает «Комнату воды», – сказал Брайант, закрывая телефон. – Вот почему он никогда не покидал улицу, жил на пустыре, прятался в садах. Но от кого он считал нужным ее защищать? Что там такое? Больше никто не знает про это место, потому что мы получили карту от… я идиот…

– Артур, о чем ты?

– Я прослушал. Джеки Куинтен что-то говорила о карте своих друзей, – бормотал Брайант. – Тогда я еще ничего про это не знал. Она не могла оставить мне рисунок, потому что, как она сказала: «Он убьет меня, если узнает, что я опять дала его кому-то посмотреть». Я не был первым, кто спрашивал здесь о карте.

– Позвони ей.

– У меня нет ее номера. Но она прямо на соседней улице. Мы за минуту обернемся.


Джеки Куинтен была удивлена, увидев на пороге двух промокших пожилых мужчин.

– Может быть, зайдете? – предложила она.

– Мы очень спешим, – сказал Брайант, пытаясь бодро улыбнуться. – Муж вашей подруги Дженет – кому еще он давал эту карту?

– Я об этом упоминала? Это было какое-то время назад – даме из дома номер шесть, Хизер Аллен. Той, которую муж бросил.

– Вы знали об этом?

– Он был здешний бизнесмен, так что об их разводе немало судачили. Он оставил ее ради кого-то помоложе.

– Когда это случилось?

– Да уж года два назад, не меньше.

– Вы нам очень помогли. – Брайант приподнял шляпу, залив все кругом водой.

Детективы бросились назад во тьму.

– Вы уверены, что не хотите зайти и хотя бы высушить брюки? – крикнула им вслед миссис Куинтен.


Хизер стукнула по холодному крану ладонью.

– Приходится это делать, – объяснила она. – Шайбы проржавели. Если бы не эти краны, ничего бы не случилось. Она была старая, руки у нее совсем ослабели.

Калли попыталась понять, что происходит, но боль в висках гудела и усиливалась, когда она пробовала повернуть голову. Ее ударили чем-то из коробки с инструментами, наверное молотком. Крошечные коричневые пауки щекотали ей ноги, так что, видимо, она лежала на боку. Бедро болело, и ей было холодно лежать на паркете. Во рту Калли чувствовала вкус крови.

– Видишь, она не могла закрутить кран. Она боялась, что ванна перельется, и стучала в стену. Когда я только приехала, я сказала ей: если вам срочно понадобится моя помощь, просто постучите в стену. Вот тогда я и услышала стук, схватила плащ, который Марк Гаррет оставил накануне у меня дома, и прибежала на помощь.

Калли видела спину Хизер, нагнувшейся над ванной. Она не могла разобраться с разными звуками у себя в голове: вода внизу, струя из-под крана, влажное гудение в ушах. Хизер выпрямилась и закатала рукава.

– Она была такая старая и хрупкая, точно куколка, и даже не знала, что владеет «Домом воды». Даже не подозревала! Конечно же, стены были перекрашены много лет назад. Дом принадлежал ее брату, так что она не могла его продать, пока была жива. Это вдруг показалось так просто. А теперь все так усложнилось. Эй, ты, вставай.

Она подняла Калли на ноги, а потом наклонила ее над ванной. Хизер устанавливала нормальную температуру не потому, что заботилась о Калли, – она просто опасалась, что та может прийти в себя, если ее окунуть в холодную воду.

«Как это приятно, – подумала Калли. – Как раз то, что мне нужно, чтобы избавиться от боли». Тепло окутало ее правую руку, потом макушку и лицо с одной стороны. Она медленно окуналась, нежно наклоненная к воде. Гул внезапно пропал, и теперь она слышала только однообразный звук погружения. Вода наполнила ее ноздри, отчего Калли закашлялась, а потом стала наполнять ее рот. Ощущение не было неприятным. «Теперь я присоединюсь к людям на стенах, – думала она. – Смогу увидеть то, что видят они. Я посмотрю на мир вместе с ними из глубины реки».

Калли ощутила, как ее голова опускается глубже в воду, и все это было так ясно и спокойно, а изогнутая белая арка ванны внизу была так близко, что ее лицо касалось прохладного керамического дна. Нежное красное облако медленно проплыло у нее перед глазами. «Это просто моя кровь, – поняла она, – из раны у меня на голове, не о чем волноваться».

Уровень воды был недостаточно высок. Горячая струя текла слишком слабо, а теперь и вообще иссякла. Хизер включила холодный кран левой рукой, правой твердо держа Калли за шею. Это слишком затянулось. Она должна была начать сопротивляться. Почему она такая расслабленная? Это ненормальная реакция. Ее горло должно было закрыться, и она должна была начать плеваться водой и бороться за жизнь. Это худшее, что могло случиться. Хизер необходима реакция – иначе Калли не начнет задыхаться и вода не проникнет к ней в легкие.

«Они помогают мне, – думала Калли, – мужчины и женщины на стенах. Они все под водой, и посмотрите, как они спокойны. Воды поднялись и утопили их всех, но в смерти они могут видеть все. Они указывают на реку под домом. Они хотят освободиться из оков жизни, полной правил и порядков и благочестивых христианских уроков. Они хотят, чтобы их унесло водой обратно в древний языческий мир, чтобы они были свободны и могли плавать в широком сером море. И все, чего я теперь хочу, – это чтобы меня унесло вместе с ними. Моя жизнь наверху закончилась. Все, что теперь нужно, – это тихонько дышать и следовать за ними.»

– Почему ты не борешься?! – завопила Хизер.

Но даже когда она пыталась крепче схватить за шею это вялое, тяжелое тело, Хизер чувствовала, как оно ускользает от нее, падает на мокрый пол. Она так долго мечтала о фреске, но теперь выплывшие из темноты белые лица лишали ее мужества, осуждали ее. «Еще несколько секунд, самое большее, – конечно, этого вполне хватит, – говорила она себе, – и тогда весь этот кошмар закончится». Не обращая внимания на подводной голубизны глаза, смотрящие на нее, она еще раз опустила голову жертвы в воду.

Даже в этот решающий момент Калли слышала усиливающийся шум воды вокруг. Одна из свечей на полу погасла и с шипением упала на пол. Вода хлынула из-за кирпичей каминной стены – в том месте, где Калли поработала молотом. Один кирпич зашатался, разбрызгивая по бокам тонкие струи, а потом вылетел из стены и упал на пол.

Остаток камина развалился легко. Хизер в ужасе увидела, что стена воды уже наполовину одолела путь между полом и брешью. Мгновения спустя ледяной поток обрушился на них обеих, отбросив их к дальней стене, когда под напором воды расшатались другие кирпичи. А вокруг служители комнаты воды смотрели вниз, счастливые, что могут встретить свою судьбу, выслушать приговор и искупить вину под всепрощающими водами мира.

47 В преисподнюю

– Тишина, – сказал Мэй, заглядывая в щель латунного почтового ящика. – Но дома кто-то есть.

– Откуда ты знаешь? – Брайант пригнулся, чтобы укрыться под невысоким навесом.

– По всему дому зажженные свечи. Ты бы ведь не ушел, оставив их гореть, правда? – Джон прижал ухо к ящику и прислушался. – Я слышу шум воды.

– Немудрено – она прямо сейчас стекает мне за шиворот, – нетерпеливо пожаловался Артур.

– Нет, я слышу плеск воды внизу. Боже правый, что это за звуки? 

– Река ворвалась в подвал. Придется выломать дверь.

Мэй посмотрел на дверь в некоторой тревоге:

– Не знаю, смогу ли я.

– Брось, дерево старше нас с тобой, вместе взятых, между дверью и стеной резиновая прокладка, а держится она на одном автоматическом замке. Прочь с дороги.

Брайант оттолкнул напарника и занес ботинок, чтобы ударить по двери. Он бы грохнулся затылком с крыльца, если бы Мэй его не подхватил.

– О, ради бога, позвольте мне. Это женская работа, – сказала вынырнувшая из темноты Лонгбрайт.

После третьего удара ее ботинка с металлическим носком дверь распахнулась. Полицейские протиснулись в прихожую и поспешили к лестнице. Посветив фонарями на пол, они увидели, что из-под двери ванной течет вода.


Хизер пыталась удержаться на ногах и добраться до двери, когда бурлящая мутная вода Флита начала заполнять ванную. Пока вода доходила ей только до колена, но пол был слишком скользким, чтобы она могла удержаться на ногах.

Она услышала, как наверху грохнула дверь. Видя, что Калли выскальзывает из ее цепкой руки и погружается в разлившуюся реку, она не испытывала никакой боли от понимания того, что ее подруга утонет. Разве это не лучшее место, чтобы наполнить свои легкие водой, на глазах у бледных трупов тех, кого постигла такая же судьба? Хизер подняла глаза к тихо плывущим фигурам, проступившим на стенах, к бледным телам утонувших служителей, которые приветствовали своих древних богов, и внезапно почувствовала, что рада оставить позади свои собственные мучения. Избавление от тяжкой ноши принесло ей невероятное облегчение. Теперь кто-то другой мог принять на себя груз ответственности.

Хизер едва ли заметила женщину-сержанта, спасшую Калли. Она даже не жаловалась, когда Мэй накинул полотенце ей на плечи. Бремя «Дома воды» и его неограниченная власть над ней начали уходить из ее сердца, снова оставляя ее чистой и свободной, как невинное дитя. Она напряженно улыбалась, переводя взгляд с одного старческого лица на другое и зная, что ничего им не расскажет, потому что рассказывать больше нечего. Они никогда не узнают, через что ей пришлось пройти, а без ее признания они не смогут ничего доказать.

Наконец-то она была в безопасности.

Лонгбрайт положила Калли на лестницу и стала выталкивать грязную воду из ее груди, делая ей искусственное дыхание.

– Она жива! – крикнула детектив-сержант коллегам наверху. – Правда, наглоталась воды. Ей потребуются уколы.

– Джон, оставайся здесь с Дженис. Посмотри, чтобы женщины высохли и согрелись в ожидании «скорой». Встретимся позже. – Брайант поднялся и схватился за перила, неуверенно перебираясь через тело Калли.

– А куда это ты, интересно, собрался? – спросил Мэй.

– Тейт открыл трубу между каналом и домом. Потому-то вода и прорвалась к стене подвального этажа, ведь река Флит течет за ней каждый раз, когда канал – дамба принца Уэльского – в действии. Тейт изменил направление реки. Я иду за ним. – Судя по виду, Брайант не слишком-то этого жаждал.

– Не смеши меня, – сказал Мэй. – Ты этого делать не будешь. Пойдем мы с Бимсли. – Он уже собирался подняться по лестнице, но Брайант поспешил наверх. – Вернись! Ты ни в коем случае не должен спускаться в канализацию в твоем возрасте, с твоими ногами. Даже не думай!

– Это должен быть я. Ты знаешь, что не можешь уследить за ходом моей мысли – она ведь никогда не следует логическим путем. А ты слишком рассудочен.

– А если я тоже буду рассуждать о разной ерунде, ты туда не пойдешь? – с надеждой спросил Джон.

– Ты даже не знаешь, где он, а у меня есть предположение. Кроме того, у меня хватило присутствия духа надеть мои теплые кальсоны, а ты на такое не способен. Я всегда говорил: если что-то с нами случится, мы оба потерпим поражение. Если мы сегодня не поймаем Тейта, у нас не будет ничего. Посмотри, в каком состоянии эта женщина внизу, загляни ей в глаза: ей найдут доктора, который скажет, что она больна и не может предстать перед судом. Ты этого хочешь? Впервые в жизни я неравнодушен, и я иду с тобой.

Понимая, что победить в споре с Брайантом не проще, чем найти табачный магазин на вершине Эвереста, Мэй изящно уступил и последовал за напарником вверх по лестнице. На улице они увидели Бимсли.

– Как насчет того, чтобы подключить к этому Оливера Уилтона? – спросил Джон, когда они направились к проулку. – Он знает, как устроена система.

– Только сверху, – ответил Артур. – Он технический работник, а это совсем другое, чем видеть мир из-под земли. И потом, мы не можем гарантировать ему безопасность. Нам известно, что Тейт внизу, ведь он только что перенаправил течение реки. Систему можно менять, манипулируя клапанами, но как только каналы наполняются водой, река становится слишком мощной, чтобы достать до них, а сейчас у нас самые сильные дожди за тридцать лет. Но я уверен, что есть канал на случай перегрузки – тот, который открывается с помощью высокого напора воды.

– Что ты имеешь в виду?

– Запасной выход. Вероятно, этот уровень паводка воздействует на самые большие каналы. Чем толще труба, тем больше воды через нее проходит, соответственно, тем большее давление она оказывает. Это система перевода с одного пути на другой, и в полную силу, на максимуме возможностей, она работает только раз в несколько десятилетий. Тейт использовал прут, чтобы расчищать себе сухой путь по туннелям, – пояснил Брайант. – Он внес необходимые коррективы, а потом подождал, пока вода поднимется до того уровня, когда перенаправится в крупную шахту. Думаю, как один из побочных эффектов этого действия он рассматривал возможность надавить на стену подвала в доме номер пять. Он объяснил мне этот процесс и даже дал карту, но мы не могли по ней следовать из-за дождя. Он хотел, чтобы я понял.

– Так почему он просто не объяснил тебе, что происходит?

– Вряд ли он способен кому-либо рассказать всю историю целиком – объяснить, почему он там был и что с ним происходило. Сколько времени он прожил на улице? Ты хоть представляешь, что улица делает с человеком?

С одного конца переулок на несколько дюймов ушел под воду, но небольшая возвышенность вокруг люка была практически сухой. Крышка была снята и отброшена. Брайант указал на железный прут, торчащий из поворотной платформы внизу шахты.

– Видите? – прокаркал он. – Он держал этот путь свободным для себя, а теперь спустился вниз, чтобы следовать направленным в другую сторону каналом. Мы его потеряем, если не будем осторожны.

– Сэр, не могли бы вы объяснить, что происходит? – спросил Бимсли, стараясь не потерять равновесия в чавкающей грязи.

– Чуть позже, – пообещал Брайант. – Помоги мне спуститься.

– А вы уверены, что это безопасно?

– Сейчас путь еще открыт. Напор может невероятно возрастать, когда идет сильный дождь, но он и спадает быстро. Есть аварийные стоки, которые открываются, чтобы уменьшить напор. Я больше беспокоюсь о том, что случится, когда дождь перестанет.

– Почему?

– Когда вода спадет, река вернется из аварийного канала перегрузки на свой обычный путь. Значит, меньшие коридоры снова будут затоплены.

– И сколько у нас есть времени? – полюбопытствовал Мэй.

– Трудно сказать. Канал приведет Тейта прямо к резервуару Сент-Панкрас, но, если дождь прекратится, река потечет прежним маршрутом через несколько минут.

– Тогда надо идти поверху.

– Сверху мы не сможем за ним проследить и загубим все дело. Думаю, он хочет, чтобы мы шли по его следам. Нужно же поставить в этом деле точку.

– Тогда я скажу Дженис и Мире, чтобы они шли за нами по земле и держали нас в курсе перемен в погоде.

– Но как мы узнаем, куда ушел Тейт? – спросил Бимсли, неохотно спускаясь в люк, из которого валил пар.

Артур улыбнулся и вытащил карту рек:

– Он оставил нам путеводитель. Идемте же.

Первые два туннеля были сухими и легкопроходимыми, но когда они дошли до третьего, оказалось, что он соединяется с каналом другого притока – того, что нес плавучие острова животного жира из клепаной стальной трубы. Смрад гнилого мяса и нечистот заставил Бимсли извергнуть свой ланч над заблокированным стоком.

– Эти туннели замечательно устроены, – с энтузиазмом заметил Артур. – Посмотрите на металлоконструкции – сегодня вы уже не найдете такой искусной работы. А дизайн? Кто-то не поленился украсить арку, которую никто никогда не увидит, неоклассической гирляндой из лавровых листьев. Вот вам и викторианская гордость.

– Черт подери, здесь такие огромные крысы!

Бимсли подпрыгнул на одной ноге и тут же ударился головой о потолок, вдребезги разбивая сталактиты, когда мимо пронеслось чумазое писклявое существо со спутанной шерстью.

– Не веди себя как ребенок, – сказал Брайант, переворачивая карту. – Джон, пожалуйста, нужно включить все наши фонари.

Они свернули в сторону к паре желтых кирпичных арок, оплетенных узкими черными корнями деревьев.

– Должно быть, мы под Принс-оф-Уэльс-роуд и сейчас направляемся к Риджентс-каналу. Смотрите, вот указатели. – Мэй указал на латунные таблички с названиями туннелей, привинченные к стене, – подземное эхо названий улиц на поверхности.

Луч фонаря Брайанта высветил какие-то тряпки.

– Пальто Тейта. Он хочет, чтобы мы следовали за ним.

– Убейте меня, но я не пойму зачем, – заявил Мэй.

– Да он ждал этого с тех пор, как начались дожди.

– Видно, мистеру Брайанту известно то, что неизвестно нам? – спросил растерянный Колин.

– Мистеру Брайанту всегда известно то, что неизвестно нам, – признал Джон. – После этой экскурсии нам всем придется делать уколы.

– Пускай, зато мы узнаем что-то новое. – Брайант осветил арку туннеля. Под ней проходил более широкий канал, образуя нечто вроде перекрестка магистральной дороги. По нему бежал более мелкий и чистый поток. – Я не очень много вешу. Надеюсь, мы сможем через это перебраться.

– Держись за меня. Бимсли, ты самый тяжелый – иди вперед.

Трио стало переходить канал вброд, держась за руки, но Брайант чуть не свалился. Мэй и детектив-констебль перетащили его на другую сторону, как родители, которые управляются с непослушным ребенком.

– Вы только посмотрите! – Джон указал на стену рядом с ними. – Один из твоих надежных туннелей.

Он стукнул рукой по заклепанной стальной панели, покрытой толстым слоем грязи и прикрепленной у основания к стальной дуге. Конструкция напоминала паводковый шлюз на станции метро. За решеткой наверху уносилась в темноту вода.

– Если река поднимется слишком высоко, она затопит этот туннель, и тогда откроется паводковый сток.

– Некоторые туннели с виду сухие, – заметил Бимсли.

– Сомневаюсь, что мы уже в той части системы, которая предназначена для паводков, – сказал Артур. – Мы узнаем ее, когда увидим.

С этого места у пола появился наклон, и они поняли, что спускаются вниз.

– Кажется, над нами есть аварийный выход, но я его не вижу. – Мэй посветил фонарем вокруг.

– Вон там, – сказал Бимсли, осветив узкий круглый колодец высоко над их головами. – Такое впечатление, что лестница проржавела и разрушилась.

– Это ободряет.

Следуя по карте в направлении резервуара Сент-Панкрас, они свернули в более узкий наклонный туннель с тонкими железными платформами по обеим сторонам.

– Эта часть системы оказалась доступной из-за переключения клапанов в связи с наводнением, – пояснил Брайант. – Присмотритесь хорошенько.

Действительно, на стенах были признаки того, что туннель долгое время находился под водой. Как ни странно, каменный пол был менее скользким, а воздух не таким тяжелым.

– Здесь нечему было гнить, – констатировал Артур. – Вероятно, туннель наполнялся благодаря природному стоку воды из Хэмпстед-Хита и других возвышенностей города. Он недостаточно широк, чтобы справляться с сильным паводком, но для ежедневного использования подходит. Какая искусная работа – каждый камень на своем месте! Прекрасное фацетирование.

Рация Бимсли внезапно затрещала, заставив его вздрогнуть.

– Дождь уже не такой сильный, – сообщила Лонгбрайт. – Вам лучше поискать ближайший выход.

– А мы уже почти пришли, – сказал Брайант, продвигаясь вперед. – Свет не такой плотный.

Он был прав. Бледное болезненное свечение изменило цвет стен перед ними, но когда они приблизились, то обнаружили, что их ждет сеть узких проходов с решетками в конце.

– Надо возвращаться, – решил Джон. – Это явный тупик.

– Любопытно, – пробормотал Артур, видимо не отдавая себе отчета в том, что в любую минуту их может унести потоком. – Надо полагать, Тейт искал здесь нечто скрытое от глаз в течение лет тридцати, и я бы предположил, что это для него самое подходящее место. Туннели максимально наполняются, потом опустошаются, и вода смывает все на своем пути.

– Но его не видно.

– Он должен был оставить какой-то след. Смотрите по сторонам.

– Бимсли, когда кончился дождь?

– Двадцать минут назад, сэр.

– Уровень воды будет спадать. Надо попытаться найти выход. Позвони Лонгбрайт и узнай, где ближайший дренажный колодец, ладно?

Бимсли попробовал позвонить, но приема не было.

– Здесь не ловит. Мы слишком глубоко под землей.

– Значит, мы сами по себе. Я бы не стал рисковать, взбираясь обратно, – тут слишком скользко и круто. Придется идти вперед, – решил Мэй.

– Весьма любопытно, – одобрительно сказал Брайант. – Флит был загублен растущим городом, но его воды все равно текли, пусть это и была лишь часть прежней мощи. А когда наводнение достигало самой высокой отметки, вода искала путь обойти препятствия. Если подумать, система идеально проста. Инженеры знали, что паводки повторяются через определенное количество лет, а потому позволили Флиту возвращаться в прежние берега с помощью самоконтролируемых шлюзов, которые открываются только благодаря напору определенного количества воды. В таких условиях река прокладывает себе путь через все местные туннели, чтобы единым потоком устремиться в Кэмден-Таун и Клеркенуэлл, следуя старым, изведанным маршрутом, прежде чем влиться в Темзу.

– Да, Артур. Как только уровень паводка спадет, а напор ослабнет, вода вернется, и тогда мы, боюсь, окажемся в буквальном смысле слова dans la merde.[58] Так что, может, поторопимся?

– Дай-ка я еще раз загляну в карту. – Брайант поднес карту к фонарю.

– Я что-то слышу! – Встревоженный Бимсли постарался приложить ухо к стене. – Не нравится мне этот звук.

Они осветили фонарями оставшийся позади коридор и увидели, что первая из больших стальных пластин стала со скрежетом поворачиваться на своей дуге, поскольку Флит изменил направление и снова устремился в местные каналы. Детективы заметались, потому что вода стала подниматься.

– Вероятно, сперва вода возвращается с самого высокого шлюза, – предположил Мэй. – Сомневаюсь, что какой-либо один шлюз может справиться со всей массой воды, так что возвращаться она будет порциями, но эффект все равно такой, как от пробитой цистерны. Поток должен нарастить темп, чтобы достичь реки. Нам действительно нужно отсюда выбираться.

– Уже слышно, как вода возвращается! – крикнул Бимсли с оттенком паники в голосе.

– Возможно, звук усиливается, – ободрил его Брайант. – Эхо разносится по всей длине колодца – согласно плану, здесь по левую сторону должен быть дренажный колодец.

Они оказались в очередном тупике, наполненном отходами, скопившимися за последние тридцать лет. Когда они пробирались сквозь нечистоты, мимо пронесся раздувшийся кошачий труп.

– Извините, – пробормотал Артур, заглядывая в план. – Теперь направо – трудно разобраться в масштабе этой карты. Колодец должен быть прямо перед нами.

– Вот он, твой выход, – объявил Джон, останавливаясь. – Но мне почему-то кажется, что через него мы не выберемся.

– Почему ты так думаешь? – спросил Брайант.

Мэй направил фонарь вверх и осветил колодец до самой поверхности земли – до нее было больше тридцати футов.

– Лестницы нет. А иначе добраться до стока нельзя. И обратно мы идти не можем.

Бимсли потер замерзший нос и стал напряженно думать:

– На последнем перекрестке было три коридора. Мы знаем, что два последних заканчиваются тупиками, значит, надо идти к первому.

– Отличная мысль, – сказал Брайант, продираясь сквозь поток нечистот, уже достигший колен. – Вода гораздо теплее, чем я ожидал. Кажется, она поступает из подогретого источника – возможно, из посудомоечных и стиральных машин. Я чувствую мыльный запах.

– Артур, по-моему, надо сосредоточиться на главной проблеме.

Джон потянул напарника назад, к перекрестку. Когда они свернули в единственный оставшийся туннель, шум воды у них за спиной превратился в рев. Не успели они пройти и сотни ярдов, как коридор резко сузился и загнулся.

– Стучите по дереву, – сказал Мэй, пробираясь вперед. – Если этот путь нас не выведет, мы домой не попадем.

Он почти боялся поднять фонарь.

– Ну что? – спросил Артур.

Бимсли посмотрел в направлении луча, который освещал воду, теперь уже дошедшую до бедер. Туннель, по-видимому, вел в более обширное помещение, но попасть туда не было возможности: покрытая коростой решетка из железных прутьев преграждала им путь. Мэй ударил кулаком по металлу, понимая, что сдвинуть его нельзя.

– Выход перегорожен решеткой! – крикнул он.

– Ты можешь ее открыть?

– Думаю, должна быть ручка, но она не с этой стороны.

– Ничего не поделаешь. – Брайант догнал товарищей. – Виноват. Это я заставил вас сюда спуститься.

Стены завибрировали: поток из верхнего туннеля Флита стал прибывать с грохотом электропоезда.

Мэй посветил фонарем в направлении источника звука. Детективы в ужасе увидели, что на них обрушивается огромная зеленоватая стена воды, достигающая потолка туннеля.

48 Блюз резервуара Сент-Панкрас

Брайант первым упал лицом вперед, потому что стоял возле решетки. Бимсли и Мэй последовали его примеру, когда железные прутья за ними, звякнув о каменный потолок, ударились о кирпичную кладку. Хлынувший поток унес всю троицу к огромной решетке в конце туннеля. Вода мгновенно ушла в землю.

– Какой чудесный образчик чертежного мастерства! – бодро провозгласил едва не утонувший Артур, поднимаясь на ноги. – Простая консоль.

– Все живы? – поинтересовался Джон.

– Кажется, я проглотил какую-то пакость, – откашливаясь, пожаловался Колин.

Детективы медленно встали и осмотрелись. Фонари они потеряли в потоке, обращенном вспять, но теперь свет поступал из другого источника. Они поняли, что находятся в огромном соборе, своды которого облицованы гладко отполированными коричневыми плитками.

– Бог ты мой, это как зеркальное отражение железнодорожных арок Кингз-Кросса и Сент-Панкраса, – выдохнул Артур, вытаскивая откуда-то снизу полиэтиленовый пакет из «Сейнзбери» и вытираясь им. – Наверное, они были построены в одно время. – Сводчатый потолок зала уходил в стигийскую тьму. – Резервуар Сент-Панкрас.

Голуби, облюбовавшие высокие железные стропила, пикировали вниз, и их крылья трепетали, как сморщенные страницы старых книг.

– Разве это помещение не наполняется, когда система дает обратный ход?

– Нет, все придумано очень разумно – решетки по краям пола играют роль гигантского стока, поэтому зал остается сухим. Неудивительно, что они выбрали это место, чтобы построить вокзал для поездов, идущих по туннелю под Ла-Маншем, – подземные работы уже наполовину за них сделаны. А, мистер Тейт, точнее, мистер Кингдом, вы ведь сын Гилберта Кингдома, верно? Может быть, объясните, почему вы так хотели привести нас сюда?

– Чтобы показать вам это, – просто ответил тот, показывая на резервуар.

Теперь Артур понял: подземный зал, который он считал заброшенным, был на самом деле населен. Завернутые в одеяла и окруженные коричневыми картонками, здешние обитатели почти сливались с мрачными стенами, но шум бегущей вспять воды потревожил их, и теперь они садились, вставали, потягивались, расправляя затекшие конечности.

– Чтоб мне провалиться! – сказал Бимсли. – Откуда они взялись?

– Хороший вопрос, – ответил Брайант. – Но, по-моему, лучше спросить, куда они отсюда пойдут.

– Резервуар используют все, кто ищет убежища, – люди, лишенные домов, имен, судеб, – объяснил Кингдом. – Во время войны в Сент-Панкрасе прятались дезертиры. Впервые я пришел сюда с отцом тридцать лет назад. Здесь было безопасно и сухо. На этот раз, когда начались дожди, сквозь стены начала просачиваться грязная вода. Сверху текут ядовитые вещества. Стоки резервуара забиты мусором от строительства вокзала наверху. Начался застой. Люди болеют. Пневмония, кишечные инфекции и что похуже.

– Почему бы им не рискнуть и не выбраться на поверхность? – спросил Брайант.

– Там нас ждут полицейские – другие полицейские, те, что в униформе. Все сказали, что вы хороший человек и поможете нам. Я хотел вас попросить тогда, в приюте, но человек в соседней комнате…

– …поджег приют, – продолжил Брайант, – и вы думали, что мы обвиним вас. А что удивительного? Повсюду было огнеопасное вещество.

– Он начал разливать его по всему полу. Это сумасшедший с манией преследования – он думал, что за ним гонится полиция. Он выглянул из окна и увидел вашего констебля. Что мне оставалось делать? Я улучил минуту и сбежал. Этим людям больше никто не поможет.

Он какое-то время стоял в раздумье, глядя на них.

– Помню, когда туннель был затоплен в последний раз, я отчетливо увидел путь прямо в резервуар. Я знал, что вы проводите расследование на улице, проходящей над рекой. За выходом из резервуара наблюдали, поэтому другого пути сюда у вас не оставалось. Мне было нужно, чтобы вы за мной следовали.

– Слушайте, я замерз и промок, нахлебался нечистот со всего Северного Лондона, кажется, проглотил куски протухшей кошки, но так и не понял, какое все это имеет отношение к расследованию, – признался Бимсли. – Я что, круглый дурак?

– Нет, Колин, не круглый, – ответил Артур, глядя на увечного сына того, кто сотворил «Дом воды». – Я думаю, ты поймешь: мы что-то узнали о разнице между жилищем и… домом, – подытожил он.

49 Мистер Брайант объясняет все

Лонгбрайт настояла, чтобы ее недовольные коллеги поехали в больницу «Юниверсити-Колледжа» делать уколы, и оставила их в покое только на том условии, что потом они поедут прямо домой и лягут спать. Конечно же, никто из них условия не выполнил.

В кабинетах над станцией «Морнингтон-Кресент» была тишина. Свет горел только в одной из комнат. Только что настала полночь – близилось утро понедельника, когда отдел должен был начать новую жизнь, – и отопление выключилось. Калли тоже была здесь – она сидела, завернувшись в изъеденную молью искусственную шубу, некогда принадлежавшую еще матери Лонгбрайт.

– Если ты собираешься дымить, открой окно, – предостерег Джон.

– Не могу – рама разбухла от дождя. – Брайант раскурил свою трубку, выпустив завиток душистого дыма. Он достал флягу и налил в бокал немного темно-красного сиропа. – Кто-нибудь хочет шерри-бренди?

– Понятно, почему у тебя выпали зубы. – Мэй раздал всем остальным пиво. – Я так понимаю, ты не удивился, что преступления совершила Хизер Аллен.

– Конечно нет. Даже если человек навлекает на себя меньше всего подозрений, ты все равно немного подозреваешь его именно из-за того, что он совсем не кажется подозрительным. Женщины среди убийц встречаются не часто, но если уж такая появляется, то она может оказаться расчетливее и опаснее любого мужчины. Хизер Аллен давно уже затаила злобу. Полагаю, у нее было для этого немало поводов. Надеюсь, теперь-то ты все понимаешь?

– Нет, – признался Мэй. – Тут мы с Бимсли солидарны.

– Тогда я попытаюсь объяснить – сейчас сделать это проще благодаря Калли, которая дополнила цепочку недостающими звеньями. Пожалуй, на сей раз я буду с удовольствием составлять отчет о расследовании, потому что ответ родился, когда я расследовал слияние трех источников, – можно сказать, шел за притоками туда, где они впадают в реку. Если каких-то деталей мозаики не хватало, я заполнял пробелы догадками, но, бьюсь об заклад, вы увидите, что я не был далек от правды.

Он улыбнулся, демонстрируя свои нелепые протезы:

– Чтобы распутать этот клубок, нам придется вернуться более чем на тридцать лет назад, к Гилберту Кингдому, неоцененному художнику, сумевшему за всю жизнь продать всего две картины. Нация пережила ужасную депрессию, а сразу после этого погрузилась в следующую мировую войну. Теперь, когда ценой мук и лишений достигнут мир, люди понимают, что искусство их не интересует, в особенности такие необычные мифологические картины, созданием которых увлечен Кингдом. Видите ли, художник верит, что мир спасут христиане,отказавшиеся от своей веры, чтобы вернуться к язычеству. Он человек, появившийся на свет не ко времени. Нам повезло, что их с сыном фотография есть в книге, хранящейся у Перегрина Саммерфилда, иначе мы бы в жизни не смогли установить его личность. Итак, жена художника сбежала, оставив на его попечении маленького сына. Когда улицу восстанавливают после бомбежек, за ремонт некоторых из домов берется один застройщик, и Кингдом – возможно, они с застройщиком подружились во время войны – убеждает того позволить ему расписать стены. Он задумал четыре фрески, исходя из физиологии и мифологии этих мест, все еще крепко связанных с их прошлым.

– Думаешь, он видел карту? – спросила Лонгбрайт, выливая свое пиво в большую кружку.

– Кингдом, безусловно, о ней знает или изучает историю района в краеведческих книгах. Он понимает, что дома соответствуют предмету его увлечения. «Дом огня» – монастырь, бросивший вызов католической церкви и сожженный за свои ереси. «Дом поганой земли» – братская могила для умерших от чумы. «Дом отравленного воздуха» – на холме, расположенном слишком близко к дубильной фабрике, где люди часто заболевали. «Дом, проклятый всеми водами» – судя по названию, место, которое затапливалось каждые несколько лет, не так ли? Гилберт Кингдом осматривает улицу и выбирает четыре дома, стоящих в точности на вышеназванных исторических участках, потому что каждый из них, по удивительному совпадению, представляет собой один из четырех элементов.

– Итак, теперь у него есть грандиозный сюжет, – сказал Мэй, – так сказать, повод для уникального художественного высказывания.

– Совершенно верно. Росписи должны стать его высшим достижением и, что еще важнее, поднять цену на дома при сравнительно небольших затратах застройщика. На первый взгляд план отменный – сочетание искусства и коммерции. Он сможет обеспечивать сына, воздвигнет нетленные памятники своим верованиям и соберет урожай наград, достойных великого мастера. Но, увы, в этом плане, как и во многих других, есть изъян.

– Цены на дома в этой местности поднять не удалось, – догадалась Дженис.

– К сожалению, связи района с его прошлым сильны, слишком сильны. Никто не хочет там жить, не говоря уже о том, чтобы приплачивать за прилагающиеся произведения искусства антихристианской направленности. Правительство занято восстановлением страны – не до искусства сейчас! Застройщик обанкротился, и художник, бесплатно живший в одном из домов и потративший на свою работу четыре долгих года, выброшен на улицу вместе с сыном, где погибает жалкой, постыдной смертью от рук местных хулиганов. Жизнь подражает искусству, и его смерть в воде перекликается с темами его творчества.

– Над мальчиком берут опеку… – продолжил Мэй.

– Верно. Он живет у разных опекунов, но никогда не забывает, что случилось с его отцом. Какое-то время он работает в галерее Тейт, только чтобы находиться рядом с одной из двух картин Гилберта, но потом лишается места из-за скандала, устроенного им в связи с продажей картин. У него нет денег, а значит, и права голоса в этом мире. Все его видят, и в то же время он становится невидимым.

– Какая горестная жизнь! – Калли плотнее закуталась в шубу, поудобнее устраиваясь в кресле.

Брайант встал и начал расхаживать по комнате, смакуя возможность четко выстроить факты.

– Идем дальше. Проходит время. Район меняется. Приезжают яппи. Среди них Хизер Аллен, девушка более чем практичная. Она твердо намерена получить от жизни все, чего ей хочется, но жизнь ее разочаровывает. Сперва лопается бизнес ее мужа, потом он оставляет ее ради кого-то помоложе. Она трепещет при мысли о своем крахе и очень беспокоится о внешнем благополучии, а потому решает скрыть тот факт, что теперь она разорена и одинока. Хизер отрицает свой развод и старательно делает вид, что все в порядке. Не удивлюсь, если выяснится, что мужчина, приходивший к ней в дом, – Калли видела его из окна – вовсе не ее муж. Возможно, это старый друг семьи, у которого она надеялась занять денег, или управляющий ее делами, пришедший для не очень-то дружеского разговора. У Хизер Аллен неплохие мозги, но она никак не может устроить свою жизнь. Ее снедает горечь из-за былых неудач, но она собирается взять реванш.

– Она говорила мне, что у нее нет ничего, кроме дома, а его она ненавидит, – вспомнила Калли.

– Потому что он напоминает ей о неудавшемся браке. – Брайант ткнул указательным пальцем в сторону Калли. – Итак, она решает продать дом так дорого, как только можно. Чтобы это сделать, ей сперва нужно привести его в порядок, а денег почти нет. Тогда она прибегает к услугам местного халтурщика, Эллиота Коупленда, и тот начинает обдирать ее подвал. Тогда-то она и обнаруживает роспись.

Артур сделал театральную паузу, глядя на ночную улицу сквозь затуманенное окно.

– В этот момент Хизер делает ошибку, которая разрушит всю ее жизнь. Как человек поверхностный, она умеет создавать видимость. Она знает понемногу о многих вещах, но не очень сведуща в искусстве, хотя работала в галерее и даже помогала устраивать выставку Стенли Спенсера. Наморщив изящный носик, она приказывает рабочему содрать отвратительную штукатурку и окрасить стены заново, и бедный пьяный Эллиот рад угодить клиентке. Как выясняется, Хизер зря так торопилась: как только настенная живопись уничтожена, на глаза Хизер попадается книга, принадлежащая сыну Кингдома. Как она ее нашла? Само собой, ее подкинул хранитель улицы, бессильный и бесправный нищий Тейт – он пытается сберечь наследие отца, но делает все неправильно. Проглядев книгу, брошенную кем-то в ее почтовый ящик, Хизер видит четыре иллюстрации – мифические, эпические картины, созданные художником больших достоинств, но теперь, видимо, утраченные. Тут она, конечно же, узнает свой собственный дом – дом номер шесть по Балаклава-стрит, «Дом воздуха», который она только что закончила ремонтировать, таким образом полностью обесценив. Тейт, само собой, не разрешает ей оставить книгу – он проникает к ней в дом и забирает свою вещь, потому что больше у него ничего нет. Что остается делать Хизер? Все, что у нее есть, – это недвижимость. Она уничтожила единственный путь к спасению и винить в этом должна только себя. Но если немного подумать, она сможет вычислить, где находятся остальные три дома. Что если их подвалы все еще нетронуты и – Господи, помоги – новые хозяева не подозревают о сокровищах, спрятанных в их стенах? Тейт рассчитывает, что она сохранит работы его отца. Вместо этого он случайно создает монстра.

– По-моему, здесь многовато догадок, – заметила Лонгбрайт, допивая пиво.

– Думаю, Дженис, ты поймешь, что я прав, когда будешь ее допрашивать. – Брайант терпеть не мог, когда перебивают. – На чем я остановился? Так вот – Хизер на время берет карту у члена местного исторического сообщества. Она наводит справки, даже пытается поговорить с соседями. И что она обнаруживает? Что «Дом огня», номер сорок три, принадлежащий вновь прибывшим Тамсин и Оливеру Уилтон, был капитально отремонтирован в шестидесятых. Что «Дом земли», номер сорок один, где теперь живет еще один новичок, Джейк Эйвери, был также обновлен несколькими годами позже. Остается только номер пятый, «Дом воды». Именно он, как выясняет Хизер, является ключом ко всем четырем домам. Он объясняет, почему Кингдом избрал стихии в качестве «канала» для своих верований, ведь дом выстроен на реке Флит. Это место, где находился «Дом, проклятый всеми водами», и художник может изгнать из него духов или, точнее, воспеть это в своем искусстве. Согласно книге, в доме находится самая искусная роспись из всех – именно она отняла у Кингдома больше всего времени, именно из-за нее покровитель художника в конце концов потерял в него веру. И это сокровище принадлежит старой даме, живущей там с 1949 года, а значит, она единственная владелица дома с того момента, когда роспись была закончена. Хизер – боец, агрессор, но также и человек, способный планировать. Внезапно она становится лучшей подругой Рут Сингх. Она окружает ее заботой – ходит за покупками, подстригает ей ногти, причесывает ее, но достаточно осторожна, чтобы никто об этом не узнал. Помогая Рут по хозяйству, она тайком спускается в подвал. Представьте себе ее восторг, когда она обнаруживает, что роспись в целости и сохранности. Хотя Рут покрыла ее несколькими слоями краски, она не повреждена. Это будет чудо Лондона, наряду с Лейтон-Хаусом и Дебнем-Холлом. Город полон необычных домов, признанных национальными сокровищами. У Хизер будет богатство и уважение, все, чего она ожидала от своего брака. Старушка вряд ли протянет еще долго – удастся ли Хизер попасть в завещание?

– Как выясняется, это не так-то просто, – добавил Мэй, – потому что у Рут есть брат.

– Действительно, и, хотя он не особенно ею занимается, он все-таки кровный родственник. И все же Хизер без боя не сдается. Вскоре она приглашена, чтобы познакомиться с Бенджамином Сингхом: он признается, что собирается переехать в Австралию, а это значит, что он продаст дом, когда унаследует его. Но только не ей – ему сразу же не понравилась эта жадная, истеричная женщина, которая задает нескромные вопросы о собственности семьи и выдает себя за лучшую подругу Рут. А старушка сильна как бык. Она и до ста лет доживет. Тогда Хизер пробует слегка подорвать ее силы.

– Ты говоришь о расистских посланиях? – Джон подлил всем напитков. – Возможно, Дэн сумеет доказать, что на пленке ее голос.

– Но со старухой все в порядке, – продолжал Артур. – И тут судьба подкидывает Хизер шанс в виде застревающего крана. Она сказала Рут: «Если у вас будут проблемы, просто постучите в стену, и я прибегу». Старая дама собирается принять ванну, но не может выключить кран. В испуге она стучит в стену, и Хизер, всегда озабоченная своей внешностью, набрасывает плащ, оставленный Гарретом у нее дома. Зачем он к ней приходил? Скорее всего – чтобы дать ей совет по поводу недвижимости. Итак, Рут Сингх, облаченная в халат, впускает в дом Хизер – это ее фигуру видел Джейк Эйвери, – и та спускается в ванную, чтобы хорошенько стукнуть по крану. При виде льющейся воды картина становится предельно ясна. Ей дан знак. «Может, я подожду здесь, пока вы принимаете ванну? – предлагает она. – Тогда я смогу включить кран, если захотите добавить горячей воды». Она ждет, и говорит, и ждет, пока старую даму не начинает клонить ко сну. Потом, с гримасой отвращения, Хизер сует руку в мыльную воду, берет Рут за лодыжки и тянет. Она легче перышка и умирает почти беззвучно, ее сердце останавливается в секунду, правда, она слегка ударилась головой о кран. Но вместо того чтобы оставить жертву в ванне, чтобы все выглядело несчастным случаем, Хизер вынуждена спустить воду, ведь полиция может узнать, что Рут не могла сама выключить воду. А если она не умерла? Как это определить? Рут лежит голая в пустой ванне, ее голова прямо под кранами, и тогда Хизер включает холодную воду и открывает рот старой женщины, чтобы знать наверняка. Но тут происходит нечто странное. Сезон дождей начался, и под улицей Тейт проверяет свои ходы, открывая клапаны и шлюзы. Обращенная вспять речная вода грохочет под ванной, словно явившись по зову самого «Дома воды». Она просачивается сквозь трещины в кирпичной кладке и расползается по стенам сырыми пятнами. В какой-то момент она проникает в саму ванную и выплескивается из труб порцией зеленой грязи, которая и попадает в рот покойной. Но, по крайней мере, теперь нет сомнений, что она мертва.

– Значит, Финч прав в своих выводах, – заметил Джон. – Отдадим старику должное.

Брайант хмыкнул и пожевал мундштук трубки:

– Хизер использовала свой шанс, но не сможет купить дом, потому что у нее нет денег. Впрочем, об этом она забеспокоится позже, а пока она вытирает и одевает покойницу, чтобы сбить полицию со следа, не осознавая, что в горле у той по-прежнему полно воды. Это как возиться с куклой. Потом она перелезает через забор в саду и возвращается домой. Но ее заметил Тейт, возникший из люка в переулке. К счастью, он всего лишь безумный старый бродяга. Кто обратит на него внимание? Она первым делом сказала об этом Калли.

Брайант встал за спиной Калли в эффектной, по его представлениям, позе. За окном взвыла полицейская сирена.

– Вот наконец мы и приблизились к вашему, Калли, своевременному появлению. Вы ее школьная подруга: невинная, восприимчивая, нравитесь окружающим и явно благоговеете перед Хизер. Это, конечно, окольный путь, но он вполне может сработать. Хизер убедит вас купить дом. Потом ей будет совсем нетрудно сделать вашу жизнь в доме невыносимой, чтобы вы только и мечтали продать его. К тому моменту Хизер уже продаст свой дом и предложит вам приемлемую цену. На сей раз все идет по плану. Вы с Полом переезжаете в дом Рут и, в соответствии с чаяниями Хизер, чувствуете себя там весьма неуютно. В доме слышатся странные звуки и происходят еще более странные вещи, когда река поднимается и опускается. Хизер начинает нервничать – а вдруг дождь не прекратится? Прогноз неважный. Местность подвержена затоплению; что если подвал зальет и роспись погибнет? Надо действовать быстро, и лучший способ это сделать – избавиться от Пола, которому уже и так не сидится на месте и который только и ждет удобного случая пренебречь своими обязанностями. Хизер наговаривает ему на вас, внушая, что вы нарочно пытались забеременеть, дабы его удержать, и тактика оказывается успешной. Пол уезжает, чтобы «собраться с мыслями», и, надо сказать, это решение вполне своевременно: видели, как они с Джейком Эйвери болтают в местном пабе. А Джейк видел Хизер на пороге дома номер пять за ночь до смерти Рут Сингх. Без Пола вы становитесь одинокой и более беззащитной, чем когдалибо. Хизер бесстыдно вами манипулирует. Кроме того, она понимает, что одна ее большая ошибка не осталась без последствий: на вечере Уилтонов она замечает, как добрый старый Эллиот Коупленд, вечно пьяный, – единственный, кроме Тейта, кто видел роспись в «Доме воздуха», – болтает с Джейком. А что если Джейк что-то рассказал об этом Полу, когда они вместе выпивали? После пары бокалов мужчины становятся очень разговорчивы, и, возможно, Эллиот уже проболтался о странностях, замеченных им в некоторых домах на Балаклава-стрит. Хизер должна что-то предпринять. Если она оставит все как есть, правда о «Доме воды» может всплыть. Эта женщина склонна к уловкам – она уже додумалась захватить на вечеринку старый плащ Гаррета, – ведь она понимает, что клевета и путаница ей на руку. По той же причине она впоследствии звонит Кайле Эйсон и, назвавшись вашим именем, нашептывает той, что у ее мужа интрижка. Между тем ее сильно тревожат две вещи. Кто-нибудь?..

Калли подняла руку:

– Она боится, что я сама обнаружу роспись.

– В самую точку. Вы ведь принялись ремонтировать дом, пусть даже просто из протеста против отъезда Пола. Второй повод для опасений – не ровен час, Эллиот кому-то расскажет о росписи в доме Хизер, о той, которую она заставила его уничтожить. С первым обстоятельством она бороться не может, а вот со вторым – почему бы и нет? Один раз она уже на это решилась – почему не сделать это еще раз? Она ждет удобного случая, и, как ни странно, он ей снова представляется: если в прошлый раз это был застрявший кран в доме Рут Сингх, то на сей раз – халтура Эллиота на пустыре напротив. Хизер сбивает вас со следа, уверяя, что видела из окна кого-то другого, – правда, она действительно могла заметить притаившегося в кустах Тейта, – и дает вам не особенно изобретательное поручение – сходить за выпивкой, а сама бросается под проливной дождь, чтобы посмотреть, что можно предпринять. Там, в опасной близости к нетрезвому Эллиоту, стоит его грузовик. Она заглядывает в кабину, замечает кнопку управления кузовом и, нажав на нее, вываливает кирпичи. Потом бежит домой, чтобы к моменту вашего появления снова чинно сидеть у окна.

– Так вот почему на ковре была лужа, – понял Мэй.

– Хизер вне опасности. Все знают, что Эллиот был пьяницей. Дождь смоет следы преступления. Теперь ей осталось только ждать, когда «Дом воды» приплывет к ней в руки.

– Я действительно была крайне подавлена, – сказала Калли. – Возможно, я и впрямь начала думать о переезде, и меня можно было убедить продать дом Хизер. Мне следовало быть повнимательнее. Господи, как подумаю о наших разговорах, о всех ее оговорках… Она даже кошку свою назвала «наследством от Джорджа», а я ничего не заподозрила. И как я пропускала все это мимо ушей?

– Все делают ошибки, когда импровизируют, – сказал Брайант.

– Возможно, Джейк сказал что-то Полу о том, как можно заработать на доме, но оба они напились, и на следующее утро Пол забыл об этом разговоре, – предположила Калли, взяв у Лонгбрайт еще пива. – Я не приму его, если он вернется. Извините, мистер Брайант, пожалуйста, продолжайте.

– Итак… полагаю, мы можем допустить, что на этом этапе Хизер Аллен уже перестала рассуждать здраво. Она одержима своим планом, и тут в игру вступает эффект домино. Джейк Эйвери намекает ей на какую-то информацию, полученную от Эллиота. Он подозревает Хизер, но ни на что не может решиться. В конце концов он откладывает поход в полицию до утра. Теперь Хизер просто в панике. Она так близка к цели, но все ее старания пойдут прахом, если Джейк заговорит. Следующее обстоятельство – это пока что моя догадка, но, думаю, она подтвердится: Хизер видела Аарона и Маршалла вместе. Она идет в строительный магазин, беседует с Маршаллом и узнает у него кое-что полезное для себя. Джейк часто спорит с Аароном из-за мелочей, – к примеру, тот не запирает дверь в сад. Лихорадочно импровизируя, она использует лазейки, устроенные в заборе Тейтом, чтобы пробраться во внутренний сад Джейка и войти к нему в дом. Проходя через кухню, она обращает внимание на рулон пленки – зачем, когда есть полный ящик ножей? Возможно, она боится крови – все-таки она ни разу не учинила кровопролития. Хизер обнаруживает, что Джейк спит, крепко перед этим выпив. Ей не требуется почти никаких усилий, чтобы его придушить.

Брайант рухнул в кресло за своим столом.

– На этом цепь убийств должна завершиться. Больше никто не знает – и не узнает – правды. То ли по случайности, то ли по злому умыслу она убила троих человек в соответствии с тремя из четырех элементов. Это великий замысел судьбы. Даже земля помогает Хизер. Она чувствует себя непобедимой. Больше никаких проблем быть не может. В этот самый момент обнаруживается еще одно слабое место ее плана. Калли находит роспись. Хизер кажется, что река поднялась, дабы защитить дом и нанести ей, Хизер, поражение. Тогда она воплотит замысел целиком и утопит Калли, превратив ее в одного из персонажей росписи. Но, конечно же, Тейт наблюдает за обоими домами – за домом Калли и, что еще важнее, за домом Хизер. Он твердо решил защитить Калли и спасти творение отца. Но каждый раз, когда он мчится ей на помощь, мы его спугиваем. И все же он возвращается. По крайней мере, сейчас его тяжкий труд принес плоды, и фреска – пусть немного обветшалая и влажная по краям – будет отреставрирована и сохранена для потомков.

– Ей следовало убить Тейта, – заметила Лонгбрайт. – Это бы ее защитило.

– Что ж, у тебя есть все основания быть довольным собой, Артур, – провозгласил Мэй.

– Я мог бы так сказать, если бы нам удалось спасти жизни всех ее жертв, – возразил Брайант. – Но сегодня осталось еще кое-что сделать. – Он встал и плотнее запахнул пальто, позаимствованное у Лонгбрайт, оно было ему явно великовато. – Дженис, ты отвезешь Калли домой, ладно?

– Куда ты направляешься? – поинтересовался Мэй.

– Я должен вернуться в резервуар Сент-Панкрас, а ты идешь со мной. Не волнуйся, на сей раз мы не вымокнем, зато сделаем хоть одно полезное дело.

50 Диаспора

Они воспользовались картой реки, чтобы найти вход, сырой дренажный колодец за складом банных принадлежностей на задворках Кингз-Кросса. Но пройти туда оказалось невозможно, потому что железный люк, закрывающий вход в шахту, был запечатан свежим слоем гудрона. За территорией присматривали ночные строительные рабочие, а потому детективы подъехали к другому известному им колодцу, находящемуся в Йорк-уэй.

Этот путь оказался куда проще: здесь была бетонная лестница, ведущая прямо в резервуар. К сожалению, выход был в центре охраняемого строительного объекта, куда детективы могли попасть, только предъявив санкцию на обыск.

– Строительная компания должна об этом знать, – сказал Брайант, когда они спустились в колодец по лестнице, целой и невредимой. – Это же прямо на их участке.

– Возможно, они еще не получили доступ. Ты же знаешь, как долго страховые документы такого рода проходят подтверждение.

Перед ними раскинулась огромная пещера резервуара. Когда Джон Мэй прошел по облицованному плиткой залу, стены которого сочились водой, по отдаленному тревожному гулу можно было понять, что жители услышали о прибытии чужака.

– Ты знаешь, у нас могут быть серьезные проблемы.

– Когда ты стар, ты можешь себе позволить рисковать, – шепнул Брайант. – Мне кажется извращением, что человек начинает больше беспокоиться о безопасности, когда ему почти нечего терять.

Детективы остановились перед лежащими людьми. Юноша из Восточной Европы в рубашке с капюшоном и джинсах сидел на корточках, охраняя остальных.

– Здесь кто-нибудь говорит по-английски? – спросил Мэй.

– Дэвид Бекхэм, – улыбнулся юноша. – Пош Спайс. Lovely Jubbly.[59]

– Во всем виноват туризм, – вздохнул Артур. – Эти три фразы используют египетские мальчишки, жаждущие, чтобы их наняли в качестве гидов по пирамидам. Не думаю, что его английский чем-то лучше.

Парень огорчился:

– Я Амир. Я смотреть телевизор, говорить английский хороший, больше слов, чем многие английские люди. Я видеть английское телевидение. Absolutely Fabulous.[60]

– А это значит, что ты не знаешь, как пройти паспортный контроль, зато знаешь, кто такая Джоанна Ламли,[61] – проворчал Артур. – Куда катится этот мир?

– Что он сказать? – спросил юнец у Мэя.

– Он не очень-то вежлив, не обращай на него внимания. Сколько вас тут? – Мэй указал на остальных.

– Может, четырнадцать сейчас.

– И дети есть?

– Нет, дети уходить вместе с матерями. Только мужчины остаться. Самому молодому мужчине десять лет.

– Артур, мне надо с тобой переговорить. – Мэй оттащил его в сторонку. – Мы должны сообщить иммиграционной службе. Они позаботятся о мальчике. Сомневаюсь, что у них есть какие-то бумаги или паспорта. Это экономические мигранты, а не политические беженцы. Кроме всего прочего, они могут быть переносчиками болезней.

– Прошу тебя, Джон, не повторяй всякую чушь за истеричными таблоидами. Взгляни на них. Если мы их выдадим, их отправят назад или бросят в лагеря для беженцев. Получится, что мы их предали. Ты хоть представляешь, через что им пришлось пройти, как они рисковали ради того, чтобы попасть сюда, где им приходится жить в канализации?

– Как вы сюда попали? – спросил Мэй мужчин, которые сидели на своих самодельных постелях и смотрели на детективов в униженном молчании.

– Одни на грузовиках, другие на частных судах, – объяснил Амир. – Полиция наблюдать за Дувром, но в Фолкстоуне есть рыбаки. Мы прийти сюда, чтобы встретить другого человека, который нам помочь, но его нет.

– Они сносят все арки и туннели вокруг Кингз-Кросса, строя вокзал «Евростар», и случайно открыли вход в резервуар Сент-Панкрас сверху, – объяснил Артур. – Судя по всему, кто-то предупредил полицию, и теперь на улицах расставлен патруль, а потому эти люди не могут использовать путь, по которому пришли.

– А как насчет канализационного люка возле Балаклава-стрит?

– Подъем слишком крутой, чтобы можно было добраться туда из резервуара, к тому же туннель снова затоплен. На самом деле можно использовать местную дренажную систему между тремя улицами в Кентиш-Тауне или выбраться из резервуара через Йорк-уэй. Но нет никакой возможности провести дюжину людей на огражденную стройку, охраняемую полицейским. Скоро компания начнет разрушать туннели и прокладывать бетонные шахты. Они бы уже давно это сделали, но, вероятно, дождь заставил их повременить. Этим людям нужна наша помощь.

– Мы можем все из-за этого потерять, – предупредил Мэй.

– Зато вытащим их отсюда.

– Не думаю, что это будет сложно. Нам просто нужно на пару минут отвлечь охранника. Дело не в этом, Артур, а в том, есть ли у нас моральное право так поступать. Мы работаем на государство. Представь на минутку, что мы их отпустим и они первым делом кого-нибудь ограбят? Как бы ты их оправдал?

– Я бы не стал их оправдывать, – признал Брайант. – Но если ты слишком долго болтаешься в Сент-Панкрасе, тебя так и так ограбят, кроме того, они не такие дураки, чтобы торчать на виду у полиции. Им придется разделиться и разъехаться по разным частям страны.

Мэй нервно покосился на застывшую в ожидании группу:

– Ты уверен, что другого способа нет?

– Конечно есть, но он обернется еще большими человеческими страданиями. Если тебя волнует проблема морального долга, подумай о том, что нравственный императив, приказывающий нам защищать жизнь, должен преобладать над любыми правилами, установленными сменяющими друг друга политиками. Каждому нужно место, которое он мог бы назвать домом. Этот закон должен быть столь же основополагающим, сколь и закон о свободе слова.

– Артур, нельзя действовать против закона.

– Можно, если закон – дерьмо. Время покажет нашу правоту. Qui vivra verra.[62]

– Ты что, на полном серьезе в это веришь? – удивился Джон.

– Я должен в это верить.

Мэй вздохнул:

– Что ж, если так, то идем.


Они призвали на помощь пару индийских парней из банды с Драммонд-стрит – те иногда выступали в качестве информаторов для отдела. Реализовать отвлекающий маневр не составляло особого труда, но детективам надо было знать наверняка, что охранник стройки купится на их уловку и поможет им остановить «бандитскую разборку». Амир уверял, что они смогут вывести всех на поверхность за пять минут, но им потребуется дополнительное время, чтобы исчезнуть с перекопанных закоулков Кингз-Кросса.

Джон наблюдал, как беженцы собирают завернутые в полиэтилен свертки со всеми своими пожитками – фотографиями, предметами культа, какой-то одеждой – и выстраиваются возле поломанной железной лестницы в дальнем конце резервуара. В их положении им приходилось быть доверчивыми, но в глубине души они вполне могли допускать, что Брайант и Мэй – очередные нечистоплотные посредники, выводящие их наверх для массовой казни. Амир каждому из них что-то объяснил насчет детективов. После этого некоторые подходили к Артуру и Джону и хватали их за руки, бормоча слова благодарности. Мэй неодобрительно покосился на напарника.

Один старик был обмотан длиннющим клетчатым шарфом. Он выглядел как арабский двойник Брайанта. Приблизившись к детективам шаркающей походкой, он протянул им пакет из «Сейнзберис».

– Он говорит, вы хорошие люди, – перевел Амир. – Хочет дарить вам подарок.

Старик улыбнулся, обнажив беззубые розовые десны. Мальчик, сидевший рядом с ним, мог быть его сыном или внуком; лишенный здорового питания, он уже потерял иммунитет юности. Брайанту только и оставалось, что принять пакет и склонить голову в знак благодарности. Он наблюдал, как они гуськом шли к лестнице, терпеливо ожидая своей очереди на подъем, и понял, почему такие люди покорно принимают свою судьбу: они слишком слабы, чтобы сделать что-то другое.

– Подожди! – крикнул Брайант, подзывая Амира и протягивая ему маленькую голубую карточку. – Чуть не забыл. Скажи своим друзьям, чтобы позвонили по этому номеру, когда доберутся до Бирмингема. – На карточке значилось: «Подразделение святого Иакова-старшего: Бирмингемский ковен – владелица Бетти Уэгстафф». – Это дочка очень старого друга. Если нужно, она посодействует вам в получении медицинской помощи.

Детективы наблюдали, как последние из иммигрантов устремляются по лестнице к кусочку коричневого света, оказавшемуся небом над Кингз-Кроссом.

– Двадцать минут, – сказал Мэй, посмотрев на часы. – По идее, этого достаточно, чтобы у них появилось преимущество. Если когда-нибудь такое повторится…

– Ну что ты поднимаешь такой шум из-за того, что помог людям? Радовался бы, что сам не оказался на их месте. Ты ведь знаешь, это могло случиться. Как-никак, ты на четверть иностранец.

– Артур, мой дедушка был из Уэльса, а не из Восточной Европы.

– Это еще хуже. Было время, они добивались автономии. Они могли нас захватить. Понаставили бы блокпостов вдоль Адрианова вала.[63]

Джон фыркнул и заглянул в мешок из «Сейнзберис».

– Дай мне, пожалуйста, фонарь.

Он посветил им внутри, а потом осторожно освободил от полиэтилена щербатую белую вазу в шесть дюймов высотой, покрытую пятнами засохшей грязи.

– Что это? – подозрительно спросил Джон. – Похоже на…

Они стали разглядывать головы Гора и Анубиса, изображенные в черно-золотых тонах вокруг верхушки вазы.

– Египет? Возможно, он нашел это в канале, когда вода высохла.

Брайант нагнулся ниже. На одной стороне были нарисованы ряды иссиня-черных рабов, питающих Нил своими слезами. На другой те же самые рабы переливали реку в вазу того же дизайна, что и эта. Можно было подумать, что это изображение часто повторялось в прошлом.

Мэй прищурился:

– Скажи мне, что не ради этого Убеда с Гринвудом едва себя не угробили. Скажи мне, что это не «Сосуд печалей».

Брайант пробежал по фигурам пальцами, напряженно их разглядывая.

– Нет, это не он, – сказал он наконец. – Хотя тут и есть фигура Анубиса, чья задача – переносить печали из одного сосуда в другой. – Он перевернул вазу и посмотрел ее дно под фонарем. – «Либертиз». Копия, запущенная в массовое производство. Я же говорил тебе, что викторианцы были помешаны на Египте. Думаю, если мы отнесем это Рейчел Линг, она поведает нам о ритуале, предполагавшем, что сосуд бросают в воды Флита, чтобы он защищал и возрождал Лондон. Хоть эта вещь имеет только символическую ценность, она станет отличным сувениром, напоминающим об этой истории. Подарю вазу Гринвуду, когда он пойдет на поправку. Ни он, ни Убеда никогда бы это не нашли, потому что не знали, что Флит меняет направление в периоды наводнений, – а ведь такую информацию они могли получить от обычного сотрудника водного управления, хотя бы от того же Уилтона. Бедный старина Гарет: проклятие интеллекта, не нашедшего практического применения. Пошли наверх – надо подышать нормальным воздухом.

– Но над нами Кингз-Кросс, – напомнил Джон, – а не Гайд-парк.

– Возможно, но сейчас он будет мне так же сладок.

Поднимаясь по лестнице, Артур пропустил одну ступеньку и пошатнулся, отчего ваза выскользнула у него из рук. Он попробовал ее поймать, но не успел и только горестно проследил, как она разлетелась на мелкие кусочки, приземлившись на сырой каменный пол.

Мэй наклонился, пошарил среди керамических черепков и высоко поднял какую-то вещь.

– Знаешь, кажется, мы нашли то, что искал Убеда.

Искусно вырезанный изумрудный Анубис был размером с утиное яйцо. Впоследствии выяснилось, что ему три тысячи лет.

Артур начал хохотать так громко, что едва не свалился с лестницы.

– Дедушка Джейсона Убеды в ритуальных целях поместил его в сосуд, но в своем усердии поклонники культа забыли его достать. Хотел бы я видеть его физиономию после того, как он бросил сосуд в реку, а потом понял, что наделал. Интересно, сколько лет семья Убеды искала это сокровище?

– И что мы собираемся с ним делать? – полюбопытствовал Джон.

– Надо бы вернуть его в Каирский музей, – сказал Артур. – Слишком уж много британцы понатаскали. Ирония судьбы в том, что теперь Убеда пустился в бега и никогда не узнает, что семейный долг выполнен.

– А мне кажется, он бы оставил вещицу себе, разве нет? Возможно, все это потребовалось именно для того, чтобы вернуть ее в надежные руки.

Анубиса и вправду вернули, но сперва – в течение трех восхитительных дней – он стоял на полке над столом Брайанта на Морнингтон-Кресент, где Артур мог наслаждаться им с близкого расстояния. Он был в таком отличном настроении, что Раймонд Лэнд уже решил, что новая страница перевернута. Однако Брайант благополучно избавил его от этой иллюзии, когда сокровище вернулось в Египет.

51 Gezellig

– Альма сказала, что я найду тебя здесь, – промолвил Мэй, устраиваясь рядом с напарником на скамейке у вершины Примроуз-Хилл.

Брайант был закутан в заплатанный коричневый шарф; продавленная фетровая шляпа венчала его голову уже больше пятидесяти лет. Иней на траве выглядел таким же искусственным, как снег на рождественской открытке. Утренняя осенняя дымка окрасила отдаленную городскую панораму в нежно-голубые тона бутонов калифорнийской сирени. Город нежно напевал, заряженный батарейками в виде работающих мужчин и женщин.

– Я знал, что ты ко мне присоединишься. На. – Артур протянул Джону пластиковый стаканчик с чаем. – Я держал для тебя пончик с джемом, но съел его.

Мэй поднял крышку и отхлебнул на пробу.

– Не могу поверить, ты что, принуждаешь свою квартирную хозяйку переехать только ради того, чтобы она за тобой присматривала?

– Я думал, ты именно этого от меня добивался. Все кому не лень сокрушались о том, что она очень расстроена. Джон, главным удовольствием ее жизни всегда было угождать малейшим моим прихотям. Аренда на ее дом в Баттерси кончается, а в моей новой квартире места достаточно. Видимо, квартира больше, чем я ожидал. Альма жаждет переехать туда, где сможет за мной приглядывать. Со своей стороны, я был с ней очень любезен – даже купил ей новый утюг.

Оказалось, что перестроенная мастерская за станцией метро «Чок-Фарм» слишком велика, чтобы Артур мог самостоятельно содержать ее в чистоте, к тому же, хотя он ни за что бы не признался, что ненавидит одиночество, он все-таки жил один, а Альма была одной из нескольких женщин в мире, готовых его выносить.

– Собирался тебе рассказать: Раймонд Лэнд подумывает о расширении отдела после нашего успеха на Балаклава-стрит. Он хочет, чтобы мы расследовали дела по всему югу Англии, а в Манчестере будет основан другой отдел, чтобы заниматься севером. Он прямо светится, когда говорит об этом плане.

– Ничего удивительного. Единственное дело, которое нам запрещают расследовать, приносит кое-какие плоды, и он тут же хочет выдать лицензию и устроить нечто вроде полицейского эквивалента «Старбакса».

– Но ты только подумай, Артур: если бы нам на смену пришла приличная инфраструктура, мы бы наконец вышли на пенсию. – Произнеся эти слова, Мэй понял, что сказал лишнее.

– Он что, действительно считает это расследование успешным? – спросил Брайант с презрительным ворчаньем. – А как насчет Рут Сингх и других погибших на Балаклава-стрит? Со всеми ресурсами в нашем распоряжении нам все-таки не удалось их спасти. Как такое возможно?

– Мы спасли жизнь Калли Оуэн, – возразил Мэй. – И вернули два шедевра благодарным народам.

– Подозреваю, что прекрасные плитки в резервуаре Сент-Панкрас будут просверлены, чтобы сквозь них можно было провести компьютерные кабели. Холодными ночами я вспоминаю наших бездомных. Я справлялся у Бетти: в Бирмингемский ковен еще никто не звонил. Думаешь, мы поступили правильно?

Мэй сунул руки в карманы, любуясь видом.

– Я тебя знаю, Артур. Тебе бы хотелось думать, что они смогут использовать свой шанс и стать хозяевами своей судьбы, а не надеяться на милосердие жестоких офицеров иммиграционной службы.

Обвиненная в убийстве, Хизер Аллен ожидала суда, но хотя детективы выяснили мотив и возможности, их доказательство напрямую зависело от слов ненадежного свидетеля, которого самого подозревали в поджоге. Возможно, иммигранты могли бы поручиться за Тейта, но их и след простыл. Все было точно как предсказывал Брайант: те, кто был по-настоящему важен, бесследно исчезали в городском лабиринте.

– Ты слышал, что парень Калли наконец вернулся? Похоже, он отлично загорел. Она вышвырнула его на улицу – по крайней мере, пока.

– Правильно – он же хотел независимости, – с улыбкой одобрил Мэй. – Наш основной долг – защищать тех, кто в опасности. Бездомные прибывают в столицу каждый день, и вместо того, чтобы дать им приют, мы захлопываем двери у них перед носом. Куда они пойдут, если теперь в резервуаре Сент-Панкрас начнут хозяйничать строители?

Он сел на скамейку и стал изучать холодное голубое небо. В отличие от напарника, Мэй всегда тянулся к свету и пространству.

– Я предпочитаю, чтобы в расследовании сходились концы с концами, – пробурчал Брайант. – Я хочу знать, чем сейчас занимается Убеда, не ищет ли он какой-то новый способ воровать реликвии из Египта. И я хочу получить признание Хизер Аллен – полное подписанное, – желательно удостоверяющее, что я был совершенно прав во всех моих предположениях. Теперь больше нет таких дел, которые нормально открываются и закрываются. Слишком многие смягчающие обстоятельства приходится брать в расчет. Мир стал сложным и многолюдным.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, Артур. А я говорил тебе когда-нибудь, почему я впервые заинтересовался преступлениями?

– Даже если и говорил, я все равно не помню.

– Я был болезненным ребенком и много времени проводил в постели, а потому родители давали мне читать Агату Кристи. Меня стали привлекать необычные преступления. В финале каждой книги кто-нибудь обязательно вставал со словами: «Все очень просто, майор Каррузерс переставил часы священника и вернул плащ леди Суррей-Эссекс,[64] прежде чем спрятать банку карамелизованных персиков в палатке с угощением для праздника». Кристи думала, что пишет о людях обыкновенных, но жизнь ее персонажей была наполнена всевозможными тайными ритуалами, к тому же у них были слуги. Для меня, бедного мальчишки, растущего в Южном Лондоне, все это казалось невероятно экзотичным, и мир был простым местом, полным раскрываемых преступлений.

Брайант кивнул, припоминая:

– Я рос, читая о Фу-Маньчжу, Рэфлзе и Черном Сапере.[65] Эти истории были еще хуже: опиумные притоны Лаймхауса, представители «пятой колонны», краденые алмазные тиары и «благодарность и признательность нации». Само собой, мы практически единственные члены британской полиции, действительно что-то читавшие, и это ставит нас в невыгодные условия. Если ты работаешь на госслужбе, фантазия тебе только мешает.

Мэй допил чай и поставил стакан.

– Полагаю, это достаточная причина, чтобы остаться в отделе. Где еще мы найдем дела, которые не сводятся к пьяным ссорам возле пабов и к стычкам наркоманов, ворующих друг у друга крэк? Богу известно, сколько таких дел мне пришлось провернуть за те два года, пока мы были порознь и работали в обычной полиции. Как же я это ненавидел!

Однажды отдел был распущен по приказу Маргарет Тэтчер, поскольку не смог доказать, что его деятельность прибыльна. Теперь никто не хотел вспоминать это время.

– Что у нас сегодня?

– Ах да, лавина дел от Раймонда. Двое иранских парней нашли анаконду в лавке на Бэнксайде, торгующей жареными курами, – смахивает на войну между соперниками по бизнесу; священник поджег несколько машин в Элефант-энд-Кастле, потому что сатанисты устроили заварушку в фетишистском ночном клубе, открытом рядом с его церковью, – Лонгбрайт уже этим занимается; коллектив проституток Кингз-Кросса жалуется, что новая система одностороннего движения наносит убытки их бизнесу, и грозится обнародовать список клиентов, включающий нескольких членов парламента, – не могли бы мы этим заняться? И конечно же, твоя внучка Эйприл с завтрашнего утра начинает работать с нами в качестве исследователя.

– Может быть, нам стоит пригласить ее на пирог в «Монашку и сломанный компас»? А что там с глухим цирковым лилипутом?

– Он был сутенером нескольких русских танцовщиц, пойманных на стадионе «Кэтфорд» за интересным занятием: они кормили грейхаундов просроченной микстурой от кашля. Лилипута подвесили внутри колокола церкви Св. Марии и держали там, пока от шума у него не разорвало барабанные перепонки. Он требует компенсации от пономарей, которых подкупили, чтобы они оставили дверь колокольни незапертой.

– О, значит, снова трудовые будни.

– Интересно, как это мы всегда притягивали особые дела? Ты помнишь летчика-истребителя во время войны, которого не смогли обвинить в убийстве, потому что обнаружили привязанным к спине коровы в Риджентс-парке?

– Боже правый, я и забыл. Ужасное алиби.

– Ужаснейшее.

– Да. – Мэй взял у Брайанта лакричную палочку и стал ее медленно жевать. – Наверное, все это было не так уж плохо.

– В резервуаре Сент-Панкрас я заметил нечто нацарапанное на стене арки. Эту надпись высветил мой фонарь. Ты знаешь, что значит Gezellig? Слово голландское, одно из тех, у которых нет точного эквивалента в английском языке. Оно означает «удовольствие быть с друзьями». Они смогли достичь bonheur[66] своего счастья, даже в таком ужасающем месте. Они должны найти свой дом.

– Gezellig. Мне нравится. Прямо про нас.

Напарники сидели бок о бок в тишине, а над ними тем временем поднимался золотистый рассвет.

52 Дом

Хизер сидела в пустой белой комнате для интервью, с открытой сумкой у ног и зеркалом в руках, аккуратно подправляя карандашную обводку на губах. Необходимо в любых обстоятельствах сохранять спокойствие и хорошо выглядеть. Даже если тебя и обвинили в убийстве нескольких человек, это еще не значит, что больше не надо за собой следить. И вовсе не нужно закрывать лицо, выходя из отделения полиции, – нет уж, спасибо, лучше и под нажимом демонстрировать изящество и не терять самообладания перед камерами.

Освещение было до смешного ярким; Хизер не сомневалась, что изъяны в ее макияже просматриваются. Казенная мебель… суровые офицеры говорят друг с другом о вчерашней телепередаче так, словно ее здесь и нет. Человека помещают сюда, чтобы он ощутил себя в одиночестве и изоляции. Но на Хизер это не распространялось, потому что она нигде и никогда не чувствовала себя дома – ни с родителями, ни с мужем и уж точно не на Балаклава-стрит. Онемелая пустота образовалась у нее в душе в тот самый момент, когда ее ожидания были обмануты.

Скучные, глупые полицейские, охранники и доктора. Они видят в Хизер только эгоистичную преступницу, а ведь имследовало бы искать разочарованного ребенка, которому так много обещали и так мало дали, – впрочем, она не ждала и не просила сочувствия. Они никогда не поймут, как мало возможностей ей было предложено, а она никогда не позволит им заглянуть к себе внутрь, что бы они с ней ни делали. Истина заключалась в том, что ей ничего не стоило лишить человека жизни. Это совсем другое, чем бросаться на кого-то с ножом в минуту страсти. Никакой страсти не было и в помине – только ноющая боль поражения и слепящая, отупляющая паника.

Хизер бесстрастно разглядывала голые белые стены. Теперь ее жизнь будет протекать в таких вот казенных, принадлежащих государству местах, но это уже не имело значения. Ей было все равно, где она живет, потому что теперь она жила в своей собственной голове.

– Вы могли бы повесить на стены какие-нибудь картины, – надменно произнесла она, не обращаясь ни к кому конкретно. – Вы могли бы слегка украсить эту комнату, сделать ее более обжитой.

И только в тот момент, когда ей никто не ответил, она поняла, что у нее больше никогда не будет дома.


– И что это он рисовал? – спросила Альма Сорроубридж, заглядывая сержанту Лонгбрайт через плечо.

Дамы решили выполнить непосильную задачу – прибраться в кабинете Брайанта, пока он отсутствует, – и обнаружили недописанный холст, стоящий на мольберте под южным окном его нового, похожего на пещеру жилища.

– Похоже, что это аллегорическое изображение конца света, – предположила Дженис, делая шаг назад, чтобы расшифровать хаотичные напластования лилового и зеленого. – А вы как думаете?

Альма фыркнула в знак неопределенного осуждения, а потом водрузила свою тряпку для пыли на рабочий стол Брайанта.

– У этой большой нагой женщины в центре странная фигура.

– Наверно, рисовал по памяти, – усмехнулась Дженис, склонив голову набок.

– Значит, у него начинается Альцгеймер, – сделала вывод Альма и плюнула на тряпку, чтобы задать пыли хорошую трепку.

– Джон решил заняться с ним повторением. Сегодня у обоих свидания. С Моникой Гринвуд и Джеки Куинтен.

– Единственные мальчишки в городе с пенсионными удостоверениями. Мистеру Брайанту никогда не везло с дамами. Его идеи насчет того, как завести разговор с девушкой, сводились к вопросу, не хочет ли она посмотреть, в каком месте ему сделали операцию.

– Бог мой, и что же он им показывал?

– Больницу «Роял-Фри».

Смех женщин можно было услышать даже на улице, где уже проснулись и ярко сияли фонари, освещая все пути к дому.

Примечания

1

От имени Андреа Палладио (1508–1580) – крупнейшего североитальянского зодчего эпохи позднего Возрождения, который значительно повлиял на британскую архитектуру XVII–XVIII вв.

(обратно)

2

Когда этот пешеходный мост открыли в 2000 г., на него хлынуло столько людей, что он стал опасно вибрировать, и пришлось его на несколько дней закрыть, пока не пройдет ажиотаж.

(обратно)

3

Как и вышеупомянутый мост, построено знаменитым архитектором сэром Норманом Фостером (р. 1935).

(обратно)

4

Журнал, посвященный необычным происшествиям и паранормальным явлениям; назван по имени Чарльза Форта (1874–1932), «первого уфолога».

(обратно)

5

Ава Гарднер (1922–1990) – американская кинозвезда.

(обратно)

6

Рихард Крафт-Эбинг (1840–1902) – немецкий психиатр и невропатолог, основоположник клинического анализа паранойи.

(обратно)

7

Хоули Харви Крип пен – лондонский дантист, в 1910 г. убивший и расчленивший свою жену. Бежал с любовницей в Канаду, но был пойман при помощи радиосвязи.

(обратно)

8

Ричард Джон Бингэм, седьмой граф Лукан, бесследно исчез в 1974 г., обвиненный в убийстве няни своих детей.

(обратно)

9

Каков урод (фр.).

(обратно)

10

По названию острова Танет в устье Темзы.

(обратно)

11

Форд Мэдокс Браун (1821–1893) – британский живописец, близкий к прерафаэлитам.

(обратно)

12

Освальд Мозли (Мосли, 1896–1980) – баронет, глава Британского союза фашистов.

(обратно)

13

Норман Уиздом (р. 1915) – знаменитый британский актер-комик, исполнял роль мистера Питкина.

(обратно)

14

Вещество, используемое в медицине как обезболивающее средство, но в больших дозах оказывающее сильное наркотическое воздействие. Имеет множество жаргонных названий, в том числе «К» и «кошачий валиум».

(обратно)

15

Известный бренд – питательная белковая паста; используется для бутербродов и приготовления приправ.

(обратно)

16

«Гондольеры, или Король Баратарии» (1889) – популярная опера У. Гилберта и А. С. Салливена.

(обратно)

17

«Уай-франт» – фирменное название мужского белья компании «Лайл и Скотт». Пейслийский узор – рисунок типа «огурцы», имитирующий узор кашмирской шали; название восходит к шотландскому городу Пейсли, где первоначально выпускались ткани с таким рисунком.

(обратно)

18

Прессовое трикотажное переплетение.

(обратно)

19

Знаменитое колесо обозрения.

(обратно)

20

Административное высотное здание в портовом районе Доклендс.

(обратно)

21

Фирменное название порошка компании «Уандер лимитед», из которого готовили шоколадно-молочный напиток.

(обратно)

22

Смитфилд – оптовый рынок мяса и птицы.

(обратно)

23

«Ллойдз банк» – коммерческий банк, один из крупнейших в Англии.

(обратно)

24

Brewer по-английски «пивовар», а еще так называют английский толковый словарь, первым составителем которого был Э. Брюэр (1870).

(обратно)

25

Loft (англ.) – чердак, верхний этаж.

(обратно)

26

Mill (англ.) – мельница.

(обратно)

27

Далида (Иоланда Кристина Гильотти, 1933–1987) – популярная французская певица итальянского происхождения; родилась в Египте.

(обратно)

28

Сорт нежного сливочного сыра.

(обратно)

29

Семейные бомбоубежища времен Второй мировой войны; по имени министра внутренних дел Джона Андерсона.

(обратно)

30

Как приятно снова видеть вас, дорогая мадам. Я думал, вы уже вернулись в Египет (фр.).

(обратно)

31

Шекспир, «Король Лир», акт III, сц. 2 (перевод О. Сороки).

(обратно)

32

Эдвард Лир (1812–1888) – поэт, наиболее известный автор британского нонсенса.

(обратно)

33

Брайант имеет в виду знаменитую гравюру Уильяма Хогарта «Переулок джина» (1751), бичевавшую повальное пьянство низших классов.

(обратно)

34

Популярное развлекательно-образовательное телешоу для детей от 6 до 14 лет, выходящее с 1958 г.

(обратно)

35

Этот термин – производное от фамилии Томаса Баудлера (1754–1825), печально известного как составитель изуродованного вымарками издания Шекспира.

(обратно)

36

Джозеф Базалгетте (1819–1891) – выдающийся инженер, создатель лондонской канализации.

(обратно)

37

Бенджамин Дизраэли (1804–1881) – лидер Консервативной партии; в 1868 и 1874–1880 гг. – премьер-министр Великобритании, в 1852, 1858–1859, 1866–1868 гг. – министр финансов.

(обратно)

38

Angler (англ.) – рыбак.

(обратно)

39

Британский порнографический журнал.

(обратно)

40

Fog's Well (англ.) – «колодец тумана».

(обратно)

41

В сатирической поэме «Дунсиада» (от англ. dunce – «тупица») Александр Поуп (1688–1744) осмеивал глупость и невежество.

(обратно)

42

Стихотворение Джонатана Свифта (1667–1745) «Ливень в городе» – своеобразная пародия на идиллические «Георгики» Вергилия.

(обратно)

43

Легендарный разбойник первой половины XVIII в.

(обратно)

44

Колонна, воздвигнутая в Сити в 1671–1677 гг. в память о Великом лондонском пожаре.

(обратно)

45

Афоризм из культового сюрреалистического романа «Масрум» (1968) Эрика Такера и Энтони Эрншо.

(обратно)

46

Томас Чаттертон (1752–1770) – британский поэт, отравился в неполные 18 лет; имеется в виду картина Генри Уоллиса «Смерть Чаттертона» (1856).

(обратно)

47

Streamside Path (англ.) – тропа у реки.

(обратно)

48

Коллекция лондонской галереи Тейт, представляющая мастеров XVI–XX вв. (в частности, прерафаэлитов), в отличие от Тейт-Модерн, где собрано искусство XX–XXI вв.

(обратно)

49

Центральные графства Англии.

(обратно)

50

Генри Купер (р. 1934) – легендарный британский боксер-тяжеловес, дважды бился с Мохаммедом Али.

(обратно)

51

Крис Бонингтон (р. 1934) – возглавлял британские экспедиции на Эверест в 1972, 1975 и 1982 гг.

(обратно)

52

Первые три строки – цитата из трагедии Сенеки «Фиест», 393–395 (пер. с лат. С. Ошерова).

(обратно)

53

Вольс (Отто Вольфган Шульце, 1913–1931) – немецкий художник и фотограф, родоначальник «информеля», мастер «психоавтоматического» письма.

(обратно)

54

Слейд-скул, школа Слейда, – художественное училище при Лондонском университете, основанное в 1871 г. и названное в честь филантропа и коллекционера Ф. Слейда.

(обратно)

55

Джон Уильям Уотерхаус (1849–1917) – художник-прерафаэлит.

(обратно)

56

Фамилия Waterhouse («дом воды») напоминает Брайанту о «Доме, проклятом всеми водами» на Балаклава-стрит.

(обратно)

57

Светотень (ит.).

(обратно)

58

Смешаны с грязью (фр). Зд.: по уши в дерьме.

(обратно)

59

Дэвид Бекхэм – британский футболист, слывущий одним из самых модных и желанных мужчин мира. Пош Спайс («шикарная специя») – Виктория Адамс-Бекхэм, его супруга, экс-солистка группы «Спайс герлз». Lovely Jubbly – непереводимая игра слов, которую англичане употребляют, когда узнают хорошие новости или когда им крупно везет; стала популярной благодаря комедийному сериалу «Только дураки и лошади», имеющему тридцатимиллионную аудиторию.

(обратно)

60

«Просто фантастика» (1992) – популярный телесериал о разбитных дамах бальзаковского возраста.

(обратно)

61

Звезда сериала «Просто фантастика», актриса, известная своим юмором, стилем, умом и, не в последнюю очередь, сексуальным голосом.

(обратно)

62

Поживем – увидим (фр.).

(обратно)

63

Римский, или Адрианов, вал – стена, созданная для защиты северных границ Англии от кельтских племен. Построенная по приказу императора Адриана (76–138), она пересекает страну от р. Тайн до р. Солуэй; ее длина 120 км.

(обратно)

64

В оригинале – Lady Home-Counties, т.е. леди из ближайших к Лондону графств, куда входят Кент, Суррей и Эссекс. Вероятно, Джон намекает на почти исчезнувший ныне консервативный, специфически английский колорит, которым славятся произведения Агаты Кристи.

(обратно)

65

Герои популярных приключенческих книг, комиксов и фильмов.

Фу-Маньчжу – вымышленный злодей-китаец, считавшийся одним из главарей лондонского преступного мира.

Рэфлз – взломщик-любитель, герой целой серии повествований, начатой в 1899 г. романом Э. У. Хорнунга.

Черный Сапер – гениальный изобретатель, искусно взламывавший банки Англии.

(обратно)

66

Счастье, благополучие (фр.).

(обратно)

Оглавление

  • От автора
  • 1 Погода меняется
  • 2 Первая осенняя смерть
  • 3 Трудовые будни
  • 4 Открывая двери
  • 5 Шанс
  • 6 В воду с головой
  • 7 Сухим из воды
  • 8 Выпуская пары
  • 9 Вода течет
  • 10 Наш человек под землей
  • 11 Тайные недра
  • 12 Вниз по реке
  • 13 Все в сборе
  • 14 Египтяне
  • 15 Созерцая реку
  • 16 Призраки
  • 17 Измены
  • 18 Дом на Брик-лейн
  • 19 На глиняных ногах
  • 20 Не верь глазам своим
  • 21 Мутные воды
  • 22 Грезы о воде
  • 23 Лонгбрайт выходит в свет
  • 24 Снимая верхний слой
  • 25 Подводные течения
  • 26 Навигация
  • 27 Движение воды
  • 28 Останки Флита
  • 29 Убийцы
  • 30 Смертоносные воды
  • 31 Река всегда найдет путь
  • 32 Бездыханный
  • 33 Подводные течения-2
  • 34 Канализация
  • 35 Человеческая природа
  • 36 Новый взрыв
  • 37 Пожар в доме
  • 38 Первичное опознание
  • 39 Спускаясь вниз
  • 40 Здание на костях
  • 41 Одинокие души
  • 42 Таинственные истории
  • 43 Масло и вода
  • 44 Буря грядет
  • 45 Все четыре дома
  • 46 Погружение
  • 47 В преисподнюю
  • 48 Блюз резервуара Сент-Панкрас
  • 49 Мистер Брайант объясняет все
  • 50 Диаспора
  • 51 Gezellig
  • 52 Дом
  • *** Примечания ***