Грешный ангел [Линда Лаел Миллер] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Линда Лаел Миллер Грешный ангел
Посвящается Ирэн Гудман – доверенному лицу и другу – с благодарностью за помощь при написании романа.
ПРОЛОГ
Нортридж, территория Вашингтона. Апрель 1886 Спотыкаясь, девочка бежала мимо лачуг из толя, пряди темных растрепанных волос падали на ее заплаканное, лицо, от рыданий у нее стиснуло горло. Одна лачуга стояла поодаль, от других, ближе к зеленоватой бурлящей реке. Добежав до этой лачуги, девочка запнулась о стесанный ногами порожек из рамы, служивший крыльцом, и влетела в крохотную, тускло освещенную комнату. – Бабушка! – воскликнула она, всхлипывая от боли и обиды. Эта единственная здесь комната, не превышавшая двенадцати футов, была без окна, так что сюда не проникали лучи весеннего солнца. Бабушка стояла возле кухонной плиты, втиснутой между узкой кроватью и еще более узкой кушеткой, на шею, выбившись из—под зачесанных волос, упала седая прядь. Гудок сталеплавильного завода на вершине холма, перекрыв другие звуки, возвестил полдень – Бонни Фитцпатрик следовало бы прийти из школы лишь через три часа. Бабушка была доброй, но терпеть не могла непослушания, и сейчас поджала губы. – Детка! Почему ты сбежала с уроков, да еще неслась так, словно сам дьявол гнался за тобой? Старуха, замолчав, быстро и истово перекрестилась. Бонни, смутившись, опустила глаза. Двойняшки Макерсон рады—радешеньки, доведя Бонни до того, что ей пришлось убежать. Теперь ее наверняка ждут неприятности: не только с учителем, но и с бабушкой, а возможно и с отцом, когда он вернется с работы. Ко всему прочему ей придется вернуться в школу и встретиться с этими избалованными задаваками, дочками заводского управляющего, издевавшимися над ней. – Ну? – голос бабушки звучал не слишком сердито, но и не ласково. Поморщившись, она оставила деревянную ложку в кастрюле, села на шаткую кровать, где они с Бонни спали, и похлопала огрубевшей от работы рукой по одеялу. Бонни покорно присела рядом с бабушкой, чувствуя раскаяние и гнев. – Двойняшки Макерсон обозвали меня глупой гусыней, – жалобно проговорила она. – Сказали, что я – пустое место и потому всегда буду жить в Лоскутном городке. Бонни боялась наказания: такие разговоры в семье не поощряли, но вдруг она почувствовала на плечах бабушкину руку, тонкую и сильную. – Помни, что ты дочь Ирландии, Бонни! Этим можно гордиться! Не так ли? – сказала бабушка. Бонни уже испытала столько несправедливостей, что ее вера в справедливость этих слов если и не рухнула окончательно, то основательно пошатнулась. Какой толк быть дочерью Ирландии, если твое платье такое старое, что на нем не различишь уже ни рисунка, ни цвета? Что толку в этом, если туфли так жмут, что хромаешь, как калека? – Бонни Фитцпатрик, отвечай честно и прямо, – потребовала бабушка. – Может, Макерсоны правы, – со вздохом отозвалась Бонни. В комнате воцарилась напряженная тишина, и Бонни напряглась, ожидая звонкой оплеухи, когда бабушка повернула ее лицом к себе и подняла руку. Но рука бабушки внезапно опустилась на передник, а ее светло—голубые глаза сверкнули озорным огоньком, не свойственным почти никому из членов гордой семьи Фитцпатрик. – Кажется, овечка, я никогда не говорила тебе о твоем рождении, – сказала она, и ее ирландский акцент, почти исчезнувший благодаря времени и собственным усилиям, появился вновь. Фиалковые затуманенные слезами глаза Бонни расширились, густые длинные ресницы поднялись, и она откинула с лица прядь каштановых волос. – Разве в этот день произошло что—то особенное? – прошептала она, надеясь, что так оно и было. Бабушка важно кивнула и, понизив голос, начала рассказывать: – Действительно, сам Господь был при твоем рождении, Бонни. ОН взял тебя в свои всесильные руки. Ты была маленьким невинным агнцем. ОН улыбнулся и показал тебя ОТЦУ своему, и ЕГО прекрасное лицо засветилось от радости. Вот так это и было. – Бабушка замолчала, снова перекрестилась, закрыла глаза и, беззвучно шевеля губами, стала читать молитву. «Смотри сюда, ОТЕЦ, – сказал ОН. – Разве она не самый прекрасный ребенок?» Бонни едва дышала. – Рассказывай дальше, пожалуйста, – попросила она. Сердце у нее учащенно забилось, когда она представила себе эту величественную картину. – Это правда, – повторила бабушка, еще раз перекрестившись, и пошла к плите, где кипела похлебка, запах которой несколько заглушил другие запахи Лоскутного городка. Через некоторое время она добавила, искоса взглянув на внучку: – Ты сейчас пойдешь обратно в школу, Бонни Фитцпатрик, и не будешь больше огорчать Господа. ОН думает о тебе и обратит тебя на путь истинный. Крепкие маленькие ножки Бонни чуть—чуть дрожали, когда она встала. Бонни пригладила спутанные волосы, выпрямилась и посмотрела в полутьме на бабушку. – Это одна из твоих сказок, бабушка? – Я видела ЕГО здесь своими глазами, – твердо сказала бабушка. – Теперь уходи и не воображай, что сможешь болтаться без дела, ни я, ни Бог больше не потерпим ничего подобного. Предвкушая грядущее блаженство, Бонни покорно пошла по привычной дороге мимо лачуг, отхожих мест и помоек. Соседи с любопытством смотрели ей вслед. С этого дня жизнь Бонни Фитцпатрик изменилась. Ее душу согрела глубокая радость, которую ничто не могло омрачить. Унижение от того, что она живет в Лоскутном городке и носит безобразные ситцевые платья, проходило, как только Бонни вспоминала о том, как Сам Господь показывал ее ОТЦУ Своему. Бонни уже не обижалась на двойняшек Макерсон, как ни старались они ее задеть, поэтому они оставили ее в покое. По—прежнему приставал к ней только Форбс Даррент, мальчишка, который жил через две лачуги от Фитцпатриков. Он потешался над историей Бонни и прозвал ее Ангелом. Так стали называть ее и другие – сначала из—за легенды о ее рождении, а потом потому, что Бонни стала красавицей, каких никто не видывал в Нортридже, не говоря уж о Лоскутном городке. Ее кротость не трогала Форбса, и он терзал ее безжалостно, пока новоявленный Голиаф не встал на ее защиту. Когда Бонни исполнилось семнадцать, ее заметил Элай Мак Катчен, наследник владельца сталеплавильного завода в Нортридже – главы империи, простиравшейся от одного побережья до другого. Высокий, широкоплечий, волевой Элай с золотисто—русыми волосами и янтарными глазами, унаследованными от деда, показался Бонни почти совершенством. Это заблуждение впоследствии дорого ей обошлось. Все молодые дамы в городе пришли в ярость оттого, что Элай Мак Катчен, которого ждало блестящее будущее, так увлекся Бонни. – Выскочка, зазнавшаяся замарашка, вот кто она такая, – злословили они за чашкой чая, обмахиваясь изящными веерами. – Как это Джошуа, дед Элая, такой уважаемый человек, мог допустить столь нелепую связь? Мужчины, напротив завидовали Элаю. – Удачливый прохвост, – судачили они за пивом и покером. Джошуа, покоренный красотой и душевными качествами Бонни, от всего сердца одобрил помолвку, обманув тем самым надежды обывателей. Его не смущало скромное приданое Бонни: он тоже когда—то был бедняком. Что из того? Он любил внука и видел, что Бонни Фитцпатрик даст ему счастье. Радуясь любой удаче Элая, как своей собственной, Джошуа в ознаменование помолвки внука построил двухэтажный магазин и подарил его Джеку Фитцпатрику. Фитцпатрик, одну половину жизни голодавший, а в другую наделавший долгов, не мог поверить, что замужество единственной дочери принесет ему такое богатство, и ликовал от радости. После церемонии, проходившей в благоуханном саду Мак Катченов, Джек малость перебрал и расчувствовался. Он плакал и сетовал на то, что ни его мать, ни жена Маргарет Энн не дожили до такого дня. Пережив тяжкую боль утраты после смерти жены, он редко вспоминал о ней, но неожиданный поворот судьбы разбередил его рану. Как печально, что эта святая женщина не видит, что ее дочь выходит замуж за такого прекрасного парня как Элай Мак Катчен. Теперь весь мир у ее ног. А сам Джек – хозяин магазина, заваленного товарами, и на вывеске красуется его имя. Разве на это не стоит посмотреть! От такой радости прослезится каждый добрый человек, а уж заплакав, конечно, плеснет немного в стакан, не так ли? Когда наступила ночь, свадьба закончилась, и новобрачные ушли в свою спальню, только один человек в Нортридже был более пьян, чем Джек Фитцпатрик. Молодой Форбс Даррент напился, впервые почувствовав, что значит разбитое сердце. Элай бережно уложил ее на кровать, затем разделся и встал на колени. Его сильные руки медленно скользили по обнаженным бедрам Бонни, поглаживая и лаская их. Он ласкал ее груди, стройную талию и атласный живот с таким восхищенным изумлением, словно видел все это впервые, а не занимался с ней любовью тысячу раз в самых неожиданных, порой совсем неподходящих местах. – О, Бонни, – вырвалось у него, когда он раздвинул ее колени и взял за талию, – как ты нужна мне… как я хочу тебя…. Бонни знала, что скоро испытает наслаждение, но как она перенесет его после столь долгого ожидания? Она прошептала слова, которые, наверное, уже не сорвутся с ее губ: – Я твоя, Элай. Возьми меня…Часть первая Опозоренный ангел
Глава 1
«…блистательная маленькая война…» Спокейн, окруженный пшеничными полями, остался далеко позади. Паровоз с шумом тащил вагоны вдоль берега бурной реки Колумбии, поднимаясь все выше, к восточной части штата Вашингтон. Усталая от дороги, перепачканная паровозной сажей, Бонни Мак Катчен впала в отчаяние. Ее темные волосы спутались и промокли от пота, от одежды несло табаком и паровозной гарью. Дорожный костюм из голубого сукна и накидка, отороченная черным бисером, измялись, а шляпа запылилась. Сквозь грязное окно вагона Бонни видела, как быстро несутся воды реки. Беря начало высоко в горах Канады, Колумбия пересекает территорию Вашингтона и на протяжении трехсот миль образует естественную границу между этим штатом и Орегоном. До того, как здесь проложили железную дорогу, опасную реку с ее порогами, перекатами и водоворотами отважно бороздили пароходы, но теперь, в 1898 году, эти большие суда отошли в прошлое. Мощная река, не укрощенная человеком, с ревом несла в океан огромные массы воды. Бонни вздохнула. Мистер Теодор Рузвельт, частый гость за их столом в Нью-Йорке, всегда утверждал, что нация должна уделять больше внимания защите рек и сохранять девственные земли. Такие ресурсы, настаивал Рузвельт, пока еще богатые и многочисленные, нельзя считать неисчерпаемыми. Бонни не возражала ему, однако сейчас, когда поезд безжалостно увозил ее оттого, что было для нее дороже всего в жизни, воспоминания о Рузвельте вызвали у нее раздражение. Если бы не его радикальные взгляды на события в Испании, ей, возможно, не пришлось бы покинуть Нью-Йорк, а Элаю – отправиться воевать на Кубу. Газеты писали, что там, на покрытых джунглями островах, где тучами летают москиты, испанцы творят неслыханные злодеяния над «простодушными» туземцами. Бонни попыталась успокоиться. Пока она не возьмет себя в руки, ей не следует думать ни о Кубе, ни о том, где теперь Элай. Чтобы отвлечься. Бонни стала украдкой разглядывать пассажиров. По другую сторону прохода сидел мужчина, уткнувшись в помятую и, видимо, старую газету «Нью-Йорк Джорнел», издаваемую мистером Херстом. Семья из четырех человек, расположившаяся напротив, решила размяться, поднявшись, они направились к узкому проходу. Бонни наблюдала за этими странными людьми. Мужчина и мальчик, оба огненно—рыжие, были одеты в дешевые костюмы. Рисунок и расцветка накинутых на них пледов резали глаз и вызывали недоумение. Женщина с золотистыми, тщательно завитыми волосами была в потрепанном платье из розовой тафты. Девочка, на вид лет двенадцати, разительно отличалась от других членов этой необычной семьи. Очень хорошенькая, с блестящими каштановыми волосами, падающими на спину, зелеными глазами и свежей кожей. Она была в простеньком коричневом платье, немного помятом, но чистом и опрятном. Когда семья вернулась и уселась на свои места, покрытые сажей, Бонни поймала ее взгляд: в нем сквозило такое одиночество, не свойственное этому возрасту, что Бонни стало не по себе. Помрачнев, Бонни отвела глаза. – Это актеры, – вдруг негромко и снисходительно произнес мужской голос. Бонни увидела, что читавший газету мужчина поднялся и направляется к ней: высокий, хорошо сложенный, голубоглазый, с каштановыми волосами и такими же усами. На нем были дорогой серый костюм и шелковая сорочка. Золотая цепочка от часов, подрагивающая при ходьбе, придавала ему уверенный и респектабельный вид. Даже не попросив разрешения, он сел рядом с Бонни и сложил газету. От него приятно пахло кастильским мылом и мятой. – Актеры? – тихо переспросила Бонни. Она всегда восхищалась актерами и любила театр, но горько пожалела об этом в тот день, когда в ее жизни произошла трагедия. Незнакомец кивнул, и озорная искорка сверкнула в его глазах: – Думаю, их пригласил в Нортридж театр «Помпеи». Обычно приглашают всю труппу, но, конечно, бывают и исключения. Все это было так интересно Бонни, что она, пренебрегая приличиями, решила вступить в разговор с незнакомцем, столь бесцеремонно подсевшим к ней. Она еще раз украдкой взглянула на семейство актеров и перевела удивленные фиалковые глаза на своего соседа. – Боже мой! Нортридж, должно быть, разросся и процветает. Когда я жила там, никакого театра, конечно, не было. Мужчина улыбнулся, обнажив на редкость белые зубы. – Театр создан за счет благотворительности «Общества самоусовершенствования», которое открыло и библиотеку, а по четвергам устраивает вечера поэзии. Вдруг Бонни вспомнила, как в детстве ее тянуло к книгам. После того, как Бонни научилась читать, у нее была лишь одна книга – потрепанный экземпляр «Читателя» Мак Гаффи, пока она не познакомилась с мисс Джиноа Мак Катчен, что изменило к лучшему всю ее жизнь. – Я родилась и выросла в Нортридже, – сказала она, слегка нахмурившись, и вцепилась в сиденье, чтобы сохранить равновесие: вагон дернулся на повороте. – Не помню, чтобы встречала вас прежде, мистер… – Хатчисон. Вебб Хатчисон. – Затем он добавил с грубоватой галантностью: – Я живу в Нортридже всего несколько лет. Мне не повезло: окажись я там раньше, я бы наверняка встретил вас. Бонни покраснела и опустила глаза, на мгновение, забыв о своей трагедии, она сейчас переживала из—за ничтожного пустяка: ее лучшие перчатки за время поездки пришли в такой вид, что придется покупать новые. Молчание затянулось. Хатчисон ждал, когда она назовет свое имя. Бонни не хотелось этого делать: любой, кто хоть немного знает Нортридж, сразу обо всем догадается. В городе хорошо помнят деда Элая Джошуа Мак Катчена, построившего плавильный завод, да и сестру Элая Джиноа многие знают. Однако ее приезд едва ли надолго останется тайной. К тому же трудно лгать такому открытому человеку. – Я Бонни Мак Катчен, – сказала она. Хатчисон тотчас выпрямился, потеряв интерес не только к газете, но и ко всему остальному. – Жена Элая? Бонни кивнула, перевела дыхание и отвела глаза. Ее охватило чувство такого щемящего одиночества, словно весь мир превратился в пустыню, ей хотелось зарыдать, как в тот холодный декабрьский вечер, когда они с Элаем стояли у могилки своего маленького сына, каждый по—своему переживая страшное горе. Они ехали с кладбища впереди траурного кортежа, плюмажи из черных перьев мерно колыхались на головах лошадей. С этого дня Элай не прикасался к Бонни. Хатчисон кашлянул, оторвав Бонни от воспоминаний, и многозначительно ткнул пальцем в заголовок газеты. – Что вы думаете об этой войне с Испанией? – спросил он, чуть повысив голос. Бонни внутренне сжалась. Ее попутчик, сам о том не подозревая, коснулся столь мучительной для нее темы, как и смерть ребенка. Ей стоило больших усилий не вздрогнуть, не закрыть лицо руками, не зарыдать. Сквозь тусклую призму настоящего она увидела прошлое: отчужденность в глазах Элая, сообщившего, что он со своим другом Тедди Рузвельтом собирается на Кубу. Если ей что-нибудь понадобится, холодно добавил он, пусть свяжется с Сэтом Кэллаханом, его адвокатом. – Мне нужен ты! – чуть не вскрикнула Бонни, но вовремя сдержалась. Гордость заставила ее взять себя в руки. Она лишь сухо заметила, что Элай – не солдат. Но ее деланность и логика ничего не изменили. Бонни зажмурилась, и видения исчезли. Поняв, что Хатчисон ждет ответа, она вздохнула. – Испанцы выразили желание избежать вооруженного конфликта, – сказала она. – Мистер Мак-Кинли доложил об этом Конгрессу, но Конгресс настаивает на военных действиях не только на Кубе, но и на Филиппинах. Лицо Вебба Хатчисона осталось совершенно бесстрастным, на нем не дрогнул ни один мускул. – Они потопили Майна, – мягко напомнил он. – Это не доказано, – горячо возразила она. – Знаете, возможно, испанская армия и не несет ответственности за эту трагедию – взрыв в гавани Гаваны в середине февраля, когда погибло двести шестьдесят моряков. Воцарилось напряженное молчание, оба были так подавлены, словно все это произошло у них на глазах. – Общественное мнение требует возмездия, – заговорил Хатчисон. Бонни бросила презрительный взгляд на его газету и поморщилась. – Общественное мнение, – заметила она, – это выдумка таких людей, как Херст и Пулитцер. Она замолчала и стала раздраженно теребить перчатки. – Два дня назад наши моряки полностью разгромили испанский флот в Манильской бухте. Разве это не возмездие? – Мистер Хатчисон вздохнул, погладил усы и отвернулся. Возможно, он прятал улыбку: мужчины уверены в своем превосходстве над женщинами, когда речь заходит о политике. Несколько месяцев назад, когда Бонни попыталась высказаться по поводу кризиса между Испанией и Америкой, Элай лишь рассмеялся и махнул рукой. Она оторвалась от воспоминаний, когда гудок паровоза оповестил пассажиров, что поезд скоро прибывает в Нортридж. Хатчисон был все так же невозмутим, лишь едва заметная улыбка мелькнула у него на губах, когда он обратился к Бонни: – А вы хорошо разбираетесь в политике, миссис Мак Катчен. Позвольте узнать, надолго ли вы в Нортридж? Бонни старалась держаться спокойно, хотя щеки ее пылали, а сердце учащенно билось при мысли о том, какие слухи поползут по городу, когда станет известно ее нынешнее положение. – Я буду здесь жить, – ответила она. – А почему вы спросили? Хатчисон смутился. – Симпатия к испанцам едва ли поможет вам завести здесь друзей, – заметил он. – «К черту Испанию!» – вот девиз Нортриджа. Поезд, подобно бегуну на финишной прямой, набирал скорость. В поисках опоры Бонни вцепилась в мускулистое колено Вебба, но, вскрикнув, тут же отдернула руку. Хатчисон еле удержался от смеха. – Мои читатели с интересом узнают, что вы намерены остаться в Нортридже, – сказал он. Бонни внезапно отпрянула от него – так, словно увидела шипящую змею. – Ваши читатели? Он с нарочитой скромностью улыбнулся. – Я издаю «Нортриджские Новости», – пояснил Вебб, – и хотел бы напечатать короткую статью… Выражение ужаса на лице Бонни заставило его замолчать. Она вдруг подумала, что Хатчисону уже все известно, а этот разговор он затеял, чтобы получить материал для своей статьи. Если это так, можно не сомневаться, что тираж газеты увеличится в несколько раз. Она представила себе заголовок: «Выскочка из Лоскутного городка поставлена на место». Дамы Нортриджа прочтут и начнут злорадствовать: наконец-то девчонка Джека Фитцпатрика получила по заслугам: ребенок умер, а муж выгнал. – Нет, – тихо и твердо произнесла она, – обо мне статьи не будет. Хатчисон промолчал, и Бонни вновь повернулась к окну, пристально вглядываясь в проплывающие мимо жалкие городские предместья. Город тянулся от подножия бывшего вулкана до реки Колумбии. Паром на конной тяге, знакомый Бонни с детства, к ее великой радости все еще действовал. Сколько раз, заплатив пенни перевозчику, она стояла на палубе и представляла себе, что это не бурная Колумбия, а бескрайнее море, сама же она принцесса пиратов. Ощущая речную прохладу, она воображала, что слышит блеяние овец, которых гонят на рынок. Несмотря на усилившийся стук колес, Бонни услышала, как Хатчисон деликатно заметил: – На вокзале меня ждет коляска. Буду рад отвезти вас на виллу Мак Катченов. До дома Джиноа было около мили, это не смущало Бонни, если бы не багаж. Видит Бог, она взяла совсем немного, но и с этим трудно справиться такой усталой женщине. Бонни никто не встречал, правда она дала Джиноа телеграмму, но не указала дату приезда. – Вы очень любезны, – сказала она, приняв его предложение. – Благодарю вас. Пока Вебб занимался ее багажом, Бонни стояла на обшарпанной платформе недалеко от паровоза, окутанная клубами пара. Несмотря на дурные предчувствия, сейчас она была рада, что вернулась в Нортридж. В Нью-Йорке, постоянно помня о своем прошлом, Бонни чувствовала себя чужой: Золушка рядом с принцем Элаем. Здесь она будет прежней Бонни, ничего другого от нее не ждут. Приободрившись, она подумала о том, растет ли еще аспарагус вдоль узкоколейки за Лоскутным городком, и о том, кто теперь живет в лачуге, где прошло ее детство. Она надеялась, что непрактичность отца не загубила его бизнеса. Интересно, будет ли разыскивать ее Элай, узнав, что она сбежала из Нью-Йорка. На вокзале царила суета, вызванная приходом поезда. Из специального вагона выгружали скот с коротко спиленными рогами, а затем по дощатому настилу перегоняли в загон, примыкающий к платной конюшне возле здания вокзала. Перепуганные животные мычали, а погонщики громко и смачно ругались. Размалеванные, вычурно одетые женщины жаловались на отсутствие клиентов, семья актеров, как потерянная, слонялась по перрону. Наконец, подкатил Вебб Хатчисон в симпатичной, хотя и скромной коляске. Пожитки Бонни уместились в закутке за сиденьем. Разодетые женщины с явным интересом наблюдали, как издатель газеты «Нортриджские Новости» усаживает неизвестную даму в свою коляску. – Танцы все еще за доллар, душка Вебб, – крикнула рыженькая. – Приходи вечером в «Медный ястреб» и спроси Дороти. Вебб ухмыльнулся, слегка покраснел и резко дернул вожжи. Крепкая гнедая рванула, и коляска тронулась. Бонни высунулась из коляски, желая еще раз взглянуть на этих женщин. – Вы им нравитесь, – простодушно заметила она, чувствуя облегчение оттого, что они уже не в поезде. Вебб засмеялся. – Платные партнерши для танцев, «шарманки». Им нравится любой, у кого есть доллар в кармане, – ответил он. Шарманки! Чтобы еще раз взглянуть на них, Бонни так высунулась из коляски, что если бы Хатчисон не схватил ее за плечо, она упала бы на дорогу. Бонни вспыхнула, заметив искорки смеха в глазах Вебба. Ей очень хотелось расспросить его о «шарманках». Продают они себя так же, как и свои танцы? Правда ли, что некоторые из них наживают огромные состояния, удачно выходят замуж и участвуют в респектабельном бизнесе? Но с Веббом Хатчисоном Бонни, конечно, не могла говорить об этом, лучше уж при первом удобном случае она задаст эти вопросы Джиноа. Знакомая кирпичная труба по—прежнему возвышалась над заводом, но рядом с Лоскутным городком появилось красивое здание. Ближе к центру были тюрьма, банк и издательство Вебба. По дороге, покрытой опилками и конским навозом, двигались груженые телеги и фургоны. На одной стороне находилась столярная мастерская, на другой – новое, подозрительно заманчивое заведение, на фасаде которого красовалась вывеска: «У ЭРЛИНЫ». – Что это? – спросила Бонни. Казалось, Веббу не слишком понравился этот вопрос: он смущенно кашлянул. – Меблированные комнаты. Кстати, я живу здесь, но надеюсь вскоре построить дом. – Конечно, – поспешно согласилась Бонни, ее вовсе не интересовало, где живет Вебб. Теперь, оказавшись в родном городе, Бонни хотела взглянуть на магазин отца. Неприятно, конечно, что она не увидит там Джека Фитцпатрика – еще один повод для сплетен. Отец поспешно уехал в Ирландию через год после ее замужества, хотя он и завернул в Нью-Йорк, чтобы попрощаться с единственной дочерью, но ничего ей не объяснил. Он передал ей свое дело и отбыл в Лондон пароходом. С этого дня Бонни его не видела. Как-то от него пришло загадочное неграмотное письмо Джек Фитцпатрик, храни его Господь, плохо умел читать и писать. Он сообщал, что нашел работу в одном из баров Дублина, и напоминал Бонни, что магазин теперь принадлежит ей. Хотя состояние отца и его странное поведение очень встревожили Бонни, она не сказала об этом Элаю, который, в отличие от покойного деда, не слишком благоволил к тестю и наверняка объяснил бы все пристрастием Джека к ирландскому виски. Из гордости она тайком от мужа предприняла кое-какие шаги, чтобы обеспечить отца хотя бы на первое время. – Миссис Мак Катчен? Бонни вздрогнула, с болью почувствовав, что сейчас она за три тысячи миль от своего прежнего дома, одинокая и без денег. Она с трудом улыбнулась. – Извините, я задумалась. – Мне показалось, что вы, ну, как бы это сказать – несчастливы, что ли, – заметил Вебб с искренним участием. – Что с вами? Бонни быстро отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. – Я хотела попросить вас, – с трудом проговорила она, – отвезти меня в магазин моего отца, если это не трудно. – Вашего отца, что? – спросил Вебб таким тоном, что Бонни быстро повернулась к нему. Они подъехали к главной улице Нортриджа, и Вебб остановился, пропуская груженный лесом фургон. – Я говорю о магазине моего отца, – сказала Бонни, почему—то смутившись. – Это вниз по дороге, за отелем «Союз». Вебб молча отвел от нее глаза, когда фургон проехал, он, все так же молча, направил лошадь к отелю. За красивым современным зданием отеля находился маленький двухэтажный домик, которым когда—то так гордился Джек Фитцпатрик. За несколько лет он пришел в плачевный вид. Когда—то белая краска облупилась, окна стали грязными, рамы потрескались, а вместо прекрасной вывески с именем отца висела безобразная табличка с неряшливой надписью: «Универсальный магазин компании Мак Катчен». – Компания Мак Катчен! – воскликнула Бонни и, подобрав юбки, хотела выскочить из коляски. Хатчисон снова схватил ее за плечо. – Бонни, подождите… У Бонни не было сил сопротивляться: ее трясло, и слезы, которые она так долго сдерживала, хлынули из глаз и потекли по щекам. – Подлец! Скотина, чопорный самодовольный индюк! Он украл мой магазин! Опешив оттого, что Бонни заговорила, как обитательница Лоскутного городка, Вебб беспомощно спросил: – О чем вы говорите? – Этот магазин принадлежит мне, вот, о чем я говорю! И если Элай, Его высочество Мак Катчен думает, что это сойдет ему с рук… Вебб нахмурился. – Похоже, что сошло, – спокойно заметил он. – Миссис Мак Катчен, позвольте отвезти вас к мисс Джиноа. Вы устали и перенервничали. Бонни смахнула слезы. Вебб Хатчисон и так слишком много узнал о ней, да и прохожие начали останавливаться, поглядывая на нее с явным интересом. – Да, пожалуйста, отвезите меня к Джиноа. Вебб ловко развернул коляску, и вскоре они оказались на тихой зеленой улице, где стояло несколько домов. Вскоре они подъехали к знакомым железным воротам в низком кирпичном заборе, лошади зацокали по выложенной булыжником дорожке. Бонни с удовольствием отметила, что дом совсем не изменился за время ее отсутствия. Его белые башенки, кирпичные стены и длинные изящные веранды успокаивали ее одним своим видом. В саду благоухала сирень, и Бонни с наслаждением вдыхала ее аромат. В двери был глазок из матового стекла в виде лебедя. Не успела коляска остановиться, как дверь распахнулась. Пока Вебб занимался лошадью, Джиноа Мак Катчен выбежала из дома с раскрасневшимся лицом. Джиноа было под сорок – она родилась семью годами раньше Элая. Ее нельзя было назвать хорошенькой: длинное лицо, грубоватые черты, жидкие, хотя и волнистые волосы того же золотистого оттенка, что и у брата. Когда они заблестели в лучах солнца, у Бонни перехватило дыхание. Джиноа помогла Бонни выйти из коляски и крепко обняла ее худыми руками. Слезы радости показались в ее светло—голубых глазах, опушенных редкими ресницами. – Ты должно быть измучилась? Как доехала? Я скажу Марте, чтобы принесла лимонаду. Вы составите нам компанию, Вебб? Вебб чуть заметно улыбнулся, как, впрочем, и Бонни. Не зря Элай говаривал, что отрывистая речь сестры напоминает язык телеграфа. – Спасибо, но я спешу в издательство, – ответил Вебб и, поправив мятую шляпу, вынул из коляски багаж Бонни. Пухлая служанка и подросток взяли у него два чемодана и перевязанную бечевкой коробку и унесли в дом. Поблагодарив Вебба, Бонни и Джиноа смотрели, как он выехал за ворота. – Ты голодна? – спросила Джиноа. Бонни покачала головой. – Погуляем немного, Джиноа, – может быть, спустимся к пруду? Джиноа кивнула, и, взявшись за руки, они отправились к поблескивающей за ивами воде. Две красивые маленькие лодки, сделанные в форме лебедей, покачивались у деревянных мостков. Женщины сели на мраморную скамейку в тени, обдуваемые легким ветерком. Джиноа нарушила молчание. – Почему ты оставила Элая, Бонни? – спросила она. – Все это так внезапно, поспешно… Бонни сняла перчатки и поправила шляпу. Избегая подробностей, она рассказала, как Кайли в начале декабря простудился, как простуда перешла в пневмонию, от которой ребенок и умер. Бонни умолчала, однако, о том, что когда ребенок умирал, она смотрела в театре водевиль. Об этом она не могла ни вспоминать, ни говорить. – Элай винил в случившемся меня, – мрачно закончила она, глядя, как вода плещется о мостки. – Он ушел жить в свой клуб на следующий день после похорон, Джиноа, и я думаю, что у него есть дама. Бонни умолкла и вздохнула. Худшее, как считала Бонни, случилось потом. – Он ушел на войну, Джиноа, отправился на Кубу вместе с мистером Рузвельтом. Джиноа прижала руку к сердцу и побледнела. После смерти деда и отъезда родителей в Африку, кроме Элая у нее не осталось никого, и Бонни всей душой жалела ее. – Элай – не солдат, – встревожено сказала Джиноа, не сразу оправившись от шока. Бонни взяла ее за руку. – Да, он не солдат, но очень сильный человек, и я уверена, что с ним ничего не случится. – Она вдруг вспомнила, как бесцеремонно Элай завладел ее магазином. Отныне только гнев будет поддерживать ее и заглушит ее страхи. Поэтому Бонни цеплялась за это недостойное чувство и разжигала его всякий раз, как оно угасало. Скоро это вошло в привычку.Глава 2
Американо, хотя и совсем ослабевший, был крупным красивым мужчиной с золотистыми волосами, и Консолате Торес нравилось прикасаться к нему. Когда не было работы в кантине дяди Томаса, она суетилась в своей комнатке, где больной метался в бреду на узкой кровати. Она протирала влажным полотенцем его горячее от лихорадки тело, нашептывая молитвы Пресвятой Деве Марии. Консолата оставляла больного лишь тогда, когда ей приходилось обслуживать посетителей кантины, или, отправляясь молиться о выздоровлении сеньора в маленькую каменную церковь через дорогу. Прятать незнакомца было небезопасно: в Сантьяго де Куба всё еще шли бои, и испанцы, найдя здесь американо, конечно убили бы его. Консолата вздохнула, намочила полотенце в уже нагревшейся воде, отжала его сильными руками и снова принялась протирать красивого американо. Он провел здесь два дня в беспамятстве, страдая от желтой лихорадки. Вернувшись из Гаваны, дядя Томас придет в ярость из—за того, что его племянница спрятала этого солдата. «Она всех подвергает опасности, – скажет он. Ни свечи, ни молитвы не спасут от гнева испанцев, если они обнаружат его». За свои семнадцать лет Консолата не раз видела, что бывает с теми, кто разозлит испанцев. Эдмондо, друг дяди, назвал их захватчиками – и на его правой руке осталось всего два пальца. Нахмурившись, она подняла руку американо – сильную, загорелую и такую безвольную, покрытую мягкими рыжеватыми волосами. Такие же мягкие волосы, слипшиеся от пота, покрывали его широкую грудь, руки и ноги. На безымянном пальце американо было золотое обручальное кольцо. Он вновь начал метаться в бреду. – Бонни, – простонал он, – Бонни. Консолата закусила губу, прося у Богородицы прощения за ненависть, которую испытывала к этой Боните. Осторожно и нежно она вновь вытерла его воспаленное лицо. – Бонни, – хрипло, в забытьи, произнес мужчина. Слезы заволокли глаза Консолаты. Она встала с колен, стройная, с черными длинными волосами. Ее хорошенькое личико многих привлекало в кантину. Поставив тазик на пол, она потянулась к пиджаку, висевшему на спинке стула. Консолата знала, что в одном кармане лежит бумажник с испанской и иностранной валютой, но деньги ее не интересовали. Ее волновали бумаги, в которых было написано труднопроизносимое имя американо, а также и тех, кого следовало известить о его болезни. Она положила бумаги в карман юбки и, откинув со лба мужчины прядь волос, вышла из комнаты, бесшумно ступая. Кантина была пуста: из—за сиесты посетители появятся позже, когда спадет нестерпимый зной. Улица тоже была безлюдна: все обитатели долины Сьера—Маэстра попрятались от невыносимой жары. Казалось, от зноя горело во рту. Консолата постояла, глядя, как танцуют в бухте солнечные блики. Из-за отвесных скал, выступавших из воды, к Сантьяго де Куба нельзя было подойти с моря, на самой же высокой скале стоял Кастилья дель Морро, мрачный форт, воздвигнутый в XIV веке. Консолата, прикрыв рукой глаза от солнца, взглянула на укрепления и молча прокляла тех, кто затевает войны. Горячая пыль обжигала босые ноги. Наконец она перешла дорогу и скользнула в прохладный сумрак церкви. Преклонив колени перед Спасителем и Богородицей, Консолата поднялась и пошла, искать падре. Падре, как и ее больной, был молодым американо, но свободно владел испанским. Рыжеволосый, с насмешливыми голубыми глазами, он улыбнулся Консолате, хотя она нарушила его полуденный отдых. – В Канзасе есть сиеста? – простодушно спросила она, оттягивая момент, когда придется открыть ужасную тайну. Падре, завидев Консолату, снял ноги со стола, кашлянул, затем рассмеялся. – Нет, дитя мое, в Канзасе ее нет, и в этом все несчастье. Что привело тебя сюда в самый зной? Консолата, не зная, что ответить, вынула бумаги и протянула священнику. Падре быстро просмотрел бумаги. – Боже! – воскликнул он. – Консолата, ты знаешь этого человека? Откуда у тебя, его бумаги? Консолата опустила голову. – Он пришел в кантину два дня назад. У него лихорадка… Падре казался встревоженным. – Где дядя, Консолата? – Дядя Томас в Гаване. Вернувшись, он очень рассердится. Священник что—то пробормотал по-английски и решительно поднялся. Поняв, что он хочет увидеть американо, Консолата повела его в кантину. Больной прерывисто дышал. – Объясни, Бога ради, как ты смогла втащить наверх такого крупного мужчину? – спросил священник, склонившись над больным и положив ладонь на его горячий лоб. Консолата объяснила, что американо держался на ногах, хотя и плохо, но с ее помощью все же поднялся сюда. – Тебе надо было сразу прийти ко мне, – мягко упрекнул ее падре, но посмотрел на нее с пониманием. – Положение очень опасное, и не только для синьора Мак Катчена, но и для вас с дядей. Консолата кивнула. – Ты никому не говорила о нем? – Только вам, – ответила Консолата. – Хорошо. Когда стемнеет, мы с тобой перенесем его в церковь. Я сообщу о нем американским властям и попрошу у них помощи. С тех пор, как красивый незнакомец оказался в ее комнате, Консолату тревожили непривычные мысли и чувства. Она раздела его, протирала полотенцем и ненавидела женщину, которую он звал в бреду, хотя не знала ее. Она сложила руки и склонила голову. – Падре, я совершила грех? Священник из Канзаса ласково погладил ее по голове. – Нет дитя, доброта – не грех. Дядя Консолаты рассудил иначе, когда, вернувшись из Гаваны, узнал, что племянница прячет в своей комнате больного американо. В этот вечер, когда в кантине было полно испанских солдат, разъяренный и перепуганный Томас угрожал Консолате, что выдаст ее и больного, который все еще не приходил в сознание. Между тем ни от падре, ни от американских властей не было никаких известий.Глава 3
Бонни вошла в отцовский магазин и отмахнулась от мухи, назойливо жужжавшей возле уха. В нос ударил запах залежавшихся товаров и гнили. На звон маленького колокольчика никто не ответил. Преодолевая тошноту, мучившую ее последнее время, Бонни подняла голову и увидела, в какое состояние пришел магазин. Лестницы, ведущие на второй этаж, были завалены мусором, перила поломаны. Покатые короба, встроенные в стену, оказались открытыми, и, даже не заглядывая в них, Бонни поняла, что здесь поселились не только жучки, мыши частенько делали набеги на муку и сахар. Большая кофемолка на столе покрылась толстым слоем пыли, картофель и лук в корзинах проросли и сгнили. Фотографии в рамках на стенах были засижены мухами. Зайдя сюда последний раз, она видела чистые окна. Теперь снаружи они были загажены птичьим пометом, а изнутри потускнели от табачного дыма. На полках – пыль, добротный деревянный пол засыпан опилками и чем—то запачкан, чем именно, Бонни предпочла не выяснять. Подойдя к прилавку, Бонни заметила, что бочка для огурцов открыта, но то, что в ней плавало, нимало не походило на огурец. Бонни едва сдержала тошноту и закрыла глаза, поняв, что это размокшая сигара. Не успела она перевести дыхание, как услышала сзади ворчливый голос: – Вам помочь, миссис? Бонни обернулась, прижав руки к груди, и увидела маленькую, неопрятного вида женщину с больными глазами. – Нет, спасибо. То есть я хотела сказать: да… – Соберитесь с мыслями, милочка, – прокаркала карга, теребя клок седых волос на подбородке, – вам, что-нибудь надо, или нет? Бонни вздохнула. – Видимо, вы работаете у Мак Катченов? – В общем-то, да, но деньги я получаю от мистера Форбса Даррента. – Старуха подозрительно оглядела нарядную одежду Бонни. – Здесь не часто увидишь леди. Кстати, кто вы такая? – Можно ли мне повидать мистера Даррента? – спросила Бонни. – О, вам нужна работа танцовщицы, мне следовало бы догадаться по вашему виду. Мистер Даррент бывает в основном в «Медном Ястребе», здесь он появляется редко. Вдобавок к тошноте у Бонни разболелась и голова. – Какая разница, – сказала она, решив уйти. Теперь Она поняла хоть отчасти, почему Джиноа избегала разговоров о магазине. – Такая милашка, как вы, может неплохо заработать в «Медном Ястребе»! – крикнула ей вдогонку старуха. Звонок тренькнул, когда Бонни захлопнула дверь. Лицо у нее пылало от гнева, ничего не замечая, она почти бежала по улице. Бонни знала, конечно, что Форбс Даррент управляет заводом и шахтами в Нортридже – его заметил, вытащил из Лоскутного городка и обучил всем премудростям сам Джошуа Мак Катчен. Тогда Бонни не сомневалась, что старик сделал правильный выбор. Но теперь, увидев, в какое состояние Форбс привел магазин, она усомнилась в его деловых качествах. Достигнув подножия холма, Бонни повернула направо, миновала приемную начальника полиции и здание суда, напоминавшее очертаниями средневековую постройку. Она торопливо прошла мимо издательства Вебба Хатчисона, надеясь избежать встречи с ним, она стремилась встретиться с Форбсом поскорее, пока ее гнев не остыл. Она должна серьезно поговорить с ним. «Медный Ястреб» находился неподалеку от Лоскутного городка. В огромном здании из белого известняка были бар и танцевальный зал. Окна верхнего и нижнего этажей были занавешены тяжелыми шторами из голубого бархата, отделанными кистями и золотой лентой, к массивным входным дверям вела лестница из серого мрамора. На верхней ступеньке красовался ястреб из начищенной меди. Разгневанная тем, что вся эта роскошь соседствует с лачугами из толя, с отсутствием элементарных удобств и вопиющей нищетой, Бонни взлетела по лестнице и вошла в «Медный Ястреб». Вестибюль вполне можно было назвать роскошным. Пол покрывал персидский ковер, на второй этаж вела широкая лестница, внизу, сбоку от лестницы стояли массивные часы в деревянном корпусе. Бонни предпочла не думать о том, какие сцены происходят на верхнем этаже. В салоне справа, прекрасно оформленном, с резным из красного дерева баром, стояла дюжина круглых столиков. В зеркалах отражались дорогие картины. Танцевальный зал был не меньше тех, что она видела в Нью-Йорке: эстрада отделана голубым бархатом, стены – зеркальными панелями и медной фурнитурой. Все еще негодуя на то, что рядом с «Медным Ястребом» люди прозябают в нищете, Бонни невольно поддалась обаянию этой роскоши. Она вдруг представила себе, как кружится на этом сверкающем дубовом полу в объятиях Элая в одном из великолепных платьев, оставшихся в Нью-Йорке. Как бы он смотрелся здесь во фраке, «облегающем его сильную красивую фигуру! – Сейчас нам не нужны танцовщицы, – услышала она женский голос. Бонни обернулась и замерла. Позади нее стояла одна из тех нарядных женщин, которых она видела на вокзале в день приезда – та самая рыженькая, что заигрывала с Веббом. Бонни приосанилась. – Я не за этим пришла сюда. Меня зовут миссис Мак Катчен, и я хочу немедленно видеть мистера Даррента. Рыженькая в коротеньком голубом халатике, смутилась. – Миссис… Боже!… Форбс! – Она метнулась к лестнице и крикнула наверх: – Форбс! Юркий маленький человечек, похожий на каргу из магазина, с красным от возлияний лицом, появился на лестнице. – Тише, Дотти! Мистер Даррент работает. Дотти указала на Бонни. – Это миссис Мак Катчен, слышишь, Уолтер? Миссис Мак Катчен. Уолтер побледнел и, повернувшись, исчез. Через некоторое время он, уже более подтянутый, появился вновь и предложил проводить Бонни в кабинет Даррента. Итак, Ангел снова здесь. Форбс Даррент посмотрел на свое отражение в стекле на крышке стела, поправил галстук и улыбнулся. Его светло-каштановые волосы были аккуратно уложены, лицо – чисто выбрито, а темные глаза – непроницаемы. Он закрыл папки и уселся на стул в тот момент, когда Бонни вошла в кабинет. Годы, проведенные вдали от Нортриджа, преобразили ее. Бонни всегда была красавицей, но теперь она стала зрелой женщиной, к тому же такой обаятельной, что Форбс поразился. Ее формы казались столь совершенными, что Форбс, залюбовавшись, с дерзкой неторопливостью скользил по ним взглядом. Он мог бы нажить состояние, если бы Бонни согласилась работать«шарманкой». Фиалковые глаза с иссиня-черными ресницами, были огромными. Темные густые волосы волнами падали на спину и плечи, оттеняя матовую белизну лица. Форбс помнил, как эти локоны блестят на солнце. – Сиди, Форбс, – сухо сказала Бонни, – ты никогда не был джентльменом. Форбс засмеялся. – Я никогда и не выдавал себя за джентльмена, не так ли, Ангел? – Он указал на мягкий стул напротив стола: – Садись. Аромат ее духов распространился по комнате, окончательно заворожив Форбса. – Я не хочу садиться, Форбс. Я ненадолго. Полная грудь Бонни соблазнительно вздымалась в такт ее дыханию под элегантным, ослепительно белым платьем. – Ты уберешься из моего магазина, мистер Даррент. Даю тебе на это двадцать четыре часа. Форбс потянулся за сигаретой в стеклянной коробке и закурил. – А что, если я откажусь, Ангел? – Пожалуйста, не называй меня так, – Бонни выпрямилась и тряхнула головой. – Ты примешь мои условия, потому что магазин – мой, и мы оба знаем об этом. Форбс не мог понять, что заставило жену одного из самых богатых людей Америки потребовать эту развалюху. Может, эта сказочная история с женитьбой богатейшего промышленника на принцессе Лоскутного городка обернулась не такой уж идиллией? Форбс почувствовал удовлетворение. Значит, все совсем не так, как кажется и, если Бонни Мак Катчен впала в немилость, из этого можно извлечь пользу. Конечно же, доходов от этого жалкого магазинчика не хватит, чтобы удовлетворить ее запросы. Он вздохнул. Сейчас самое время подняться из-за стола, но его учтивость едва ли будет принята благосклонно. – После вашей свадьбы – кстати, прими мои искренние поздравления – все твое имущество, в том числе и магазин, перешло к Элаю. Прискорбно, но факт. Щеки Бонни зарделись нежным румянцем. «Боже, – подумал Форбс, – повезло же этому сукиному сыну Элаю». – Это не ответ, Форбс Даррент, – холодно произнесла Бонни. Форбс ухмыльнулся, затем, помрачнел. Все эти годы до него доходили кое-какие слухи, и он знал, что маленький сын Бонни умер прошлой зимой. Такое пришибло бы многих женщин, но Бонни не пала духом, и он восхищался ее стойкостью. Кроме того, вполне вероятно, что она вернулась в Нортридж с ведома Элая, и Форбс рискует вызвать недовольство могущественного и, возможно, снисходительного супруга. – Магазин, конечно, твой, – сказал Форбс, прикидывая разные варианты. «Если Бонни здесь без ведома Элая, если он выгнал ее, то птичка попалась, муж, вряд ли станет выручать ее. С магазином она, конечно, прогорит: просто не сумеет с этим справиться. Когда это случится, Ангелу придется искать другие способы существования, вот тогда можно предложить ей танцевать в «Медном Ястребе». Словно прочитав его мысли, Бонни одарила его взглядом, способным прожечь шкуру носорога, и вылетела из кабинета, оставив Форбса наедине с его мыслями. Он поднялся, прошел в соседнюю комнату – ликерную и налил себе двойную порцию бренди. Спиртное еще сильнее разбередило рану, открывшуюся после встречи с Бонни, и он отчетливо вспомнил ту страшную для него ночь, когда Бонни стала женой Элая. Несмотря на это Форбс улыбнулся. Бонни здесь, а Мак Катчена – нет. Если бы его хозяин и благодетель, к которому он не испытывал ни малейшей признательности, был в Нортридже, он первым узнал бы об этом. Так что, возможно, Бонни для него еще не потеряна. Он снова сел за стол и стал составлять перечень шелков, которые больше всего подошли бы Бонни. Наметанный взгляд Форбса уже определил ее размеры. Покончив с перечнем, он откинулся на стуле и заложил руки за голову. Надо непременно постараться, чтобы затея Ангела с магазином провалилась. Вот и все.Глава 4
Бонни сбежала. Элай пытался привыкнуть к этой мысли, но все в этом доме, где когда-то звенел ее смех, раздавался ее голос, то веселый, то грустный, непрерывно и болезненно напоминало ему о Бонни. Он болен, ему нужен уход, а жены нет. Сэт Кэллахан, поверенный и близкий друг Элая, отнесся к случившемуся однозначно: только из-за Элая Бонни улетела, как испуганная птичка. Разве не сам он покинул ее после смерти Кайли? Разве он не искал утешения у случайных женщин, хотя так и не нашел его? Разве не он отправился на войну, не считаясь с чувствами Бонни? Теперь-то Элай понял, что после смерти сына был неизменно подавлен, раздражен и даже не пытался сдерживать вспышек гнева. Он закрыл глаза, пытаясь прогнать воспоминания, и крепко вцепился в поручни инвалидной коляски. К ней он был прикован после возвращения в Штаты. До этого Элай почти полгода пролежал в госпитале на Кубе. Как ни старался Элай, он не мог не думать о Кайли, и все еще чувствовал на своем плече тепло и тяжесть детского тела, словно воочию видел его предсмертную дрожь. Элай открыл глаза – видения исчезли: перед ним были привычные предметы, характерные для комнаты больного: тазик, – графин с ледяной водой, книги, журналы и стул, на котором, таращась на него, дежурила проклятая сиделка. Врачи сказали, что если он и выживет после желтой лихорадки, то выздоровление наступит очень нескоро. Единственное утешение – это пожизненный иммунитет к этой страшной болезни. Мысли снова вернулись к Бонни. Почему она не возвращается? Ее место здесь, возле больного мужа, а не там, за три тысячи миль, в Нортридже, где ей нечем заняться. Элай вздохнул и подъехал к маленькому столику возле окна. Взяв последнее, длинное и бестолковое письмо от Джиноа, он снова перечитал его. Элая встревожили какие-то туманные намеки на то, что с Бонни не все ладно. Да! Он поступил с Бонни плохо, но любит ее больше, чем предполагал, а потому готов предоставить ей свободу, если она этого пожелает. Но если Бонни наделает глупостей… Элай скомкал и швырнул письмо – оно угодило в фотографию, сделанную летом на Острове Огня в год смерти Кайли. На ней были все трое: он, Бонни и сын. Горечь утраты вновь охватила Элая. Он очень обрадовался, когда открылась дверь и с шумом вошел Сэт Кэллахан. Маленький, с темными бакенбардами, в очках с золотой оправой, Сэт был одет как всегда с иголочки. Подмышкой он зажал толстый пакет, перевязанный бечевкой. – Добрый день, – сказал он, слегка кивнув. Сэт всегда был вежлив. Элай, напротив, этим не отличался. – Как, черт подери, ты разгуливаешь в такую жару в накрахмаленном галстуке? – раздраженно спросил он. Сэт возился с пакетом. – Это не твоя забота. Прочитай-ка вот эти бумаги. Нахмурившись, Элай размотал бечевку и сорвал обертку. Обнаружив связку писем от жителей Нортриджа, он улыбнулся. – А, доброжелатели. Можно положиться на их информацию. Члены «Общества Самоусовершенствования» составили отчет о поведении Бонни на двенадцати страницах, двадцать семь человек поставили под ним свои подписи. Все обвинения сводились к тому, что женщине в положении Бонни Мак Катчен неприлично жить одной в магазине и принимать у себя неженатых мужчин, таких как Вебб Хатчисон и Форбс Даррент. Страницы, запущенные в сторону бюро, зашелестели в воздухе. – Что, черт возьми, означают слова «ее положение»? – спросил он вспыхнувшего и взволнованного Сэта, который отошел подальше, готовый спасаться бегством. – Прочти остальные, – предложил Сэт. Элай прочел другие письма. Многие не имели отношения к Бонни, рабочие плавильного завода жаловались на низкую зарплату и плохие условие труда. Кое, в каких письмах о Бонни только упоминали, но – фраза «в ее положении» фигурировала и в них. Одно письмо было от врача. Он сообщал, что ему причитается пятьдесят шесть долларов за услуги, оказанные Бонни. То, о чем Элай боялся даже думать, в этом письме просматривалось явно. Бонни беременна. Как может она оставаться в Нортридже, зная, что значит для них обоих второй ребенок? Объяснение существует только одно, но Элай был не в состоянии принять его. Ребенок не от него. Вскрикнув от боли и ярости, Элай сбросил с колен все бумаги, кроме толстого конверта. В нем, возможно, новости похуже. – Видимо, мы совершили ошибку, – заметил Сэт, – назначив Даррента управлять предприятиями Мак Катченов. Я наводил справки: он злоупотребляет властью, и рабочие презирают его. У Элая болели голова и живот. – Неужели ты думаешь, что меня сейчас волнует, чем занимается этот мерзавец? – Элай, ты же читаешь письма рабочих. Ради Бога, подумай! Пахнет забастовкой! – Плевать! – Элай… – Я хочу развестись с женой! – крикнул Элай, поймав взгляд Сэта. Сэт вспыхнул и посмотрел на конверт в руке Элая. – Боюсь, что ты опоздал, – сказал он. – Что?! Теребя высокий воротничок рубашки, Сэт бочком подобрался к двери спальни, открыл ее и стал на пороге. – Миссис Мак Катчен уже развелась с тобой. Ошарашенный Элай молча смотрел, как двигается кадык Сэта, словно пытаясь выбраться из тесного воротничка. Затем, вспомнив письмо врача и сопоставив факты, взвыл и начал крушить все, что попалось под руку. Он опрокинул мебель, сбросил лампы, разбил кувшин, зеркала и даже окна. Только фотография, снятая на Острове Огня перед самым «концом света», осталась невредимой. В начале октября Элай отбыл в Европу. Он посетил Англию, Шотландию, Францию, Италию, Германию и Бельгию, задерживаясь подолгу в каждой стране и постепенно восстанавливая здоровье и силы. Весь год телеграммы от Сэта сообщали, что Форбс Даррент разваливает одно за другим предприятия Нортриджа. Весной 1900 года Элай счел более невозможным оставаться в стороне от дел компании. Он тосковал по Бонни и боялся встречи с ней. Поскольку Бонни не была уже его женой, Элай решил, что может просто не замечать ее. Когда Элай сошел с корабля в Нью-Йорке, его встретил Сэт и очень скоро доказал ему, что на этот счет он явно заблуждается.Глава 5
– Где, черт подери, Форбс? – прошипела Дотти, стоявшая рядом с Бонни на мраморной ступеньке «Медного Ястреба». Вдали раздался пронзительный гудок паровоза, поезд, прибывающий в четыре пятнадцать, огибая последний поворот реки, – приближался к городу. Почему-то этот звук, слившись с тихим гудением телеграфных проводов, словно наэлектризовал весенний воздух. Бонни посмотрела на Минельду Снидер и ее бригаду, вооруженную топориками, и постаралась компанейски улыбнуться. – Не знаю, – сказала она, еле шевеля губами, – но кто-то должен его найти, и побыстрее. Дотти повернулась и, быстро взмахнув рукой, отправила Элеонору на поиски Форбса. Теперь, как наскоро подсчитала Бонни, они выставили около дюжины накрашенных и надушенных «бойцов» против агрессивной «армии», толпившейся за Минельдой. – Прочь с дороги! – с вызовом крикнула миссис Снидер, почетный член «Общества Самоусовершенствования», презрительно оглядев платье Бонни из зеленого шелка с отделкой из перьев на груди. Бонни загородила дорогу и натянуто улыбнулась. – Будем благоразумны, Минельда… – Не смей обращаться ко мне по имени, бесстыжая тварь! Терпение Бонни иссякало. Она смутно догадывалась, что собирается толпа зевак, мужчин и подростков, которые и пальцем не шевельнут, если дело дойдет до столкновения. Капельки пота выступили у нее на лбу. «Боже милостивый, не слишком ли жарко для апрельского вечера?» Она перевела дыхание и начала снова. – А это по-христиански, миссис Снидер, угрожать невинным людям… Слово «невинным» Бонни выбрала явно неудачно, но поняла это слишком поздно. Толпа горожанок, вооруженных палками и топориками, пришла в еще большее возбуждение. – Невинным! – взвизгнула мисс Лавиния Кэссиди, работающая трижды в неделю по вечерам в городской библиотеке и мечтавшая, как знали все, что какой-нибудь смазливый работяга бросит свои грешные привычки и женится на ней. Бонни могла бы попытаться сказать, что она и несколько других женщин, собравшихся вокруг нее, только танцуют с мужчинами, не позволяя себе ничего большего, но знала, что это ни к чему не приведет. Эти озлобленные жены, матери, возлюбленные были убеждены в другом, и ничто, кроме чуда, не могло разубедить их. – Это нарушение закона, – проговорила Бонни, отходя в сторону и моля Бога, чтобы Элеонора нашла Форбса до того, как начнут крушить частную собственность. – Сейчас, леди, если вы не разойдетесь по домам… – Пестрая толпа загудела, как растревоженный улей, и Бонни закрыла глаза, проклиная себя за то, что опять сказала не то. Минельда Снидер взмахнула над головой топориком, призывая своих сподвижниц подкрепить действием праведный гнев. – Это гнездо греха и разврата не должно уцелеть! Прочь с дороги, Бонни Мак Катчен, ты и другие шлюхи! Женщины ринулись вперед. Бонни столкнули со ступеньки, кровавый туман застлал ей глаза. Затем напали на Дотти и остальных – к восторгу многочисленных зрителей началась свалка. Бонни бросилась к Минельде и с неожиданной силой вырвала топорик из ее рук. Бросив его на землю, она так толкнула миссис Снидер, что та не удержалась на ногах и упала навзничь. Разъяренная, путаясь в длинных юбках, Минельда все же поднялась и с воплем вцепилась грязными руками в волосы Бонни. Ударив ее кулаком в подбородок, Бонни заставила ее отцепиться, и уже собиралась ударить ее еще раз, когда рука, твердая как подкова, обхватила ее за талию с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Бонни испугалась и обмякла. Минельда Снидер показала ей язык и прошипела: – Сейчас тебе воздастся за грехи твои, крашенная потаскушка! Угроза вернула ей силы, она брыкалась, барахталась и ругалась, но ослабить железную хватку так и не смогла. Бонни попыталась взглянуть на своего мучителя, но он так прижал ее к себе, что она не могла повернуть голову. Штурм «Медного Ястреба» продолжался, и Минельда, несмотря на царапины на лице и перепачканную одежду, высоко держала голову. Она глупо улыбалась, и ее глубоко сидящие глаза светились радостью. – Конечно, Господь покарает тебя за все, что ты сделала, Бонни Мак Катчен. Одна только Бонни расслышала гневный голос: – Господь, – произнес Элай Мак Катчен, – подождет своей очереди. Бонни затрепетала. – О, нет! – выдохнула она. – О, да! – возразил ее бывший муж. Только теперь прибыл Форбс с охранниками и начальником полиции. Мужчины начали разгонять женщин, швыряющихся грязью и таскающих друг друга за волосы. Но Бонни уже не думала ни о чем, кроме этого могучего тела, к которому была прижата с такой силой. – Отпусти меня, – с трудом проговорила она, пытаясь овладеть собой, – сейчас же! Ее требование не было выполнено, но рука, сжимавшая ее, ослабла настолько, что Бонни смогла повернуть голову и взглянуть в лицо Элая. Для этого ей понадобилось собрать все свое мужество. – Черт меня подери, если в моих руках не сам мэр Нортриджа, – процедил сквозь зубы Элай, словно не замечая, что половина населения города столпилась на этой жалкой, загаженной навозом улице. – Кто бы мог подумать, что на столь почетный пост назначат шлюху! Страх Бонни перешел в ярость, отравлявшую ее, как змеиный яд. Она попыталась высвободить руки, но они оказались плотно прижатыми к ее бокам. – Я не шлюха! – крикнула она. – В таком случае я не пресвитерианка, – съязвила Минельда Снидер. Бонни извивалась, хрипя, как загнанный зверь, и мечтая о мести, но освободиться не могла. И вдруг она увидела избавителя: добрые глаза, большие очки, темные бакенбарды и потрепанный саквояж в руках. Бонни узнала Сэта Кэллахана. – Отпусти миссис Мак Катчен, Элай, – рассудительно сказал он, – не надо сцен. Рука Элая рефлекторно сжалась, затем ослабла. Внезапно освободившись, Бонни потеряла равновесие и упала на колени. Взбешенная, испуганная и уничтоженная, она набрала пригоршни грязи и, поднявшись на ноги, запустила ею в Элая. Воспользовавшись минутой замешательства, она подхватила разорванные юбки и пустилась бежать. Элай легко догнал ее и, схватив под мышку, как куль с мукой, прижал к бедру и потащил к «Медному Ястребу». – Отпусти меня! – взмолилась Бонни, опасаясь за свою жизнь. Элай ввалился в вестибюль и направился к лестнице, ни сопротивление, ни мольбы Бонни не остановили его. Он стал подниматься по лестнице, Сэт, едва поспевавший за ним, присоединился к просьбам Бонни. Белые и розовые квадраты ковровой дорожки, покрывавшей лестницу, мелькали в глазах Бонни, как картинки в проекторе. – Элай, – взмолилась она, когда они оказались наверху, – прошу тебя, поставь меня на ноги! Через несколько секунд Элай был возле кабинета Форбса. Вместо ответа Бонни услышала шум отворяемой двери. Бонни закрыла глаза: это были личные апартаменты Даррента, и она не знала, что предстанет перед ними. – Элай! – воскликнул Кэллахан с горячностью. – Пожалуйста, выслушай меня! – Позже, – отрезал Элай, хлопнув дверью перед лицом Кэллахана. Затем щелкнул замок. Бонни открыла глаза. Еще по дороге сюда она почувствовала боль в животе. Чуть помедлив, Элай ввалился в роскошную ванную комнату. Перехватив Бонни поперек тела, он нагнулся над ванной, заткнул сливное отверстие и, не выпуская Бонни, открыл кран с горячей водой. Бонни охватил ужас: он хочет сварить ее заживо! Она стала бороться со своим мучителем, сердце так отчаянно билось, что она не могла даже кричать. Кто-то ломился в дверь так, что она трещала. – Элай! – послышался голос Кэллахана, и дверная ручка задребезжала. – Черт возьми, открой дверь, или я позову шерифа! Я не шучу! – Я тоже, – отозвался Элай, удерживая Бонни. Он добавил в ванну холодную воду. – Ступай и приведи начальника полиции – здесь нет шерифа. Скажи, что я купаю жену: ей это очень нужно, – Он замолчал, затем мрачно засмеялся. – Готов поспорить, я знаю, чью сторону он примет, Сэт! – Я тебе не жена, – храбро заявила Бонни. – Прошу последний раз, Элай, дай мне уйти! – Что ты говоришь, дорогая? – спросил он и, пощупав воду, опустил Бонни в ванну прямо в одежде. Вода покрыла ей лицо, попала в ноздри. Бонни фыркала и отплевывалась, разъяренная, как тигрица. Ее брани позавидовала бы любая обитательница Лоскутного городка, но дамы из «Общества Самоусовершенствования» несомненно упали бы в обморок. Элай вздохнул, когда, наконец, высадили дверь. Он отступил от края ванны и скрестил руки на груди. Его прекрасный костюм, к радости Бонни, был перепачкан, глаза смотрели насмешливо, хотя он едва сдерживал ярость. – Ты уже приняла ванну, дорогая? – мягко спросил он, когда Форбс, Кэллахан и начальник полиции, толкаясь, протиснулись в ванную, где и застыли с открытыми ртами, словно комедийные персонажи. К Бонни тем временем полностью вернулось самообладание. Она, как ракета в День Независимости, выскочила из ванны, с ее волос и одежды струилась вода, все лицо было запачкано размазанной косметикой. Неважно, как она выглядит: в этот момент Бонни желала одного – разорвать Элая собственными руками. Она направилась к нему и произнесла низким зловещим голосом: – Ты самовлюбленный, гнусный… вор. Ты украл магазин… Элай стоял спокойно, не выказывая даже смущения, но на его красивых губах появилась такая злобная ухмылка, что мужчины, опустив глаза, попятились к двери. Быстро оглядевшись, Бонни схватила половую щетку. Это оружие так и замелькало у нее в руках. Размахнувшись, она ударила Элая в грудь – брызги полетели во все стороны, но это не волновало вымокшую насквозь Бонни. Однако Элай стиснул зубы, и в его глазах снова вспыхнула ярость. Одним движением руки он вырвал у Бонни щетку и отшвырнул ее с такой силой, что она разлетелась, ударившись о стену. Наступила зловещая тишина. Бонни и Элай стояли, глядя друг на друга и не желая отступить ни на дюйм. Форбс, видимо, самый смелый из мужчин, осторожно приблизился к мощному Элаю. Он улыбнулся Бонни одними глазами, потом посмотрел на ее противника. – Мистер Мак Катчен, я хотел бы уладить это э… э… дело. – Вы уже и так много сделали, – ответил Элай, не отводя глаз от Бонни. – Не обманывайте себя, Даррент. Я этого никогда не забуду. Форбс вздрогнул, однако он редко терял самообладание, и скоро к нему вернулся обычный апломб. – Вы, кажется, неправильно оцениваете ситуацию, Элай… мистер Мак Катчен. Бонни… миссис Мак Катчен – танцовщица, а не э… э… – Шлюха? – закончил за него Элай с оскорбительной ясностью. Лишившись половой щетки, Бонни пнула бывшего мужа в голень. Он взвыл от боли. В эту минуту Бонни прошмыгнула мимо Элая и Форбса и выскочила из кабинета. Она влетела в зал, насквозь мокрая, в хлюпающих туфлях, и спустилась по задней лестнице на кухню. Здесь Бонни остановилась, чтобы перевести дыхание и подумать. Поварихи, официантки и прислуга изумленно смотрели на нее. Появиться на улице в таком виде она не могла, но пребывание в «Медном Ястребе» грозило ей смертельной опасностью. Возможность встретиться с Элаем, пока он не опомнится, ужасала ее. Бонни стояла возле кухонного стола, дрожа от холода, страха и злости, и пыталась все обдумать. Если ей удастся добраться до издательства и Вебба Хатчинсона, она сможет считать себя в безопасности. – Если Форбс или кто-то другой придет сюда, – пролепетала Бонни сквозь клацающие зубы, – вы меня не видели. Понимаете? Вы меня не видели! Встревоженная шумом наверху, Бонни выскочила через заднюю дверь и обогнула здание. Минельда и ее «батальон» удалились, на улицах было обычное для этого времени дня оживление. Бонни собралась с духом и, крадучись, поспешила вниз по улице к издательству Вебба. – Надеюсь, ты понимаешь, – холодно заметил Сэт Кэллахан, – что выставил себя полным дураком? – Я выпью за это, – вставила Джиноа, поднимая бокал и глядя на Элая раскосыми глазами. Элай окинул взглядом такую знакомую гостиную. Сейчас она казалась загроможденной дрезденскими безделушками, чехлами, портьерами, восковыми фруктами на подносах и занавесками с кисточками. Ему захотелось широко развести руками и освободить немного места. – Почему ты не сказала мне, что Бонни была… танцует в «Медном Ястребе»? Явно наслаждаясь ситуацией, Джиноа смаковала вино. – Ты не спрашивал. Элай стиснул бокал с бренди, чуть не раздавив его. – Ты моя сестра, и это твой долг… Джиноа вскочила, вспыхнув от возмущения. – Как ты смеешь говорить со мной о долге, Элай Мак Катчен! Ты пережил трагедию, потеряв Кайли, но все, что ты делал после этого, вряд ли заслуживает восхищения, не так ли? Ты оттолкнул Бонни вместо того, чтобы поддержать ее, и зачем-то отправился на эту глупую войну, где тебе нечего было делать! Но мало того, ты стал путешествовать по Европе, пренебрегая своим долгом перед Бонни и перед компанией своего деда! – Вот, вот, – поддакнул Сэт, почти осушив свой бокал и почувствовав прилив смелости. Его глаза блестели от восхищения, когда он наблюдал за Джиноа. Элай был захвачен врасплох: многое из того, что сказала сестра, было правдой, хотя он и не желал признаться в этом. Пока он обдумывал ответ, в гостиной послышался нетерпеливый плач ребенка. Возле вышитых бисером и украшенных кисточками портьер стояла прелестная няня, плачущий ребенок цеплялся за ее юбку. Няня обратилась к Джиноа: – Извините, мисс, но маленькая Розмари немного возбуждена, думаю, следует уложить ее спать пораньше, хотя… Элай, поставив бокал, встретил взгляд золотисто-карих глаз девочки, которая внезапно перестала плакать. Ее волосы были такого же цвета, как у него и Джиноа. В душе Элая вдруг что-то перевернулось. – Боже! Ребенок Бонни! Краем глаза Элай заметил, как кивнула сестра: – Да. – Я забыл… – его голос замер. Это была ложь, он никогда не забывал об этом, ни на миг. Его терзало сомнение, его ли это ребенок, и он даже не смел надеяться… – Поразительное сходство, – заметил Сэт, – просто невероятное, не так ли, мисс Мак Катчен? – Да, редкое, – согласилась Джиноа и обратилась к няне: – Можешь уложить ее сейчас, Кэтти, но смотри, чтобы миссис Мак Катчен не узнала об этом. Ты знаешь, как она относится к распорядку… Кэтти, хорошенькая темноволосая девушка, приняла строгий вид, совершенно не вязавшийся с нею, кивнула и улыбнулась. Оба, Элай и ребенок, запротестовали одновременно: девочка заплакала, а Элай воскликнул: – Подождите! Джиноа коснулась его руки. – Потом, Элай, – мягко сказала она, – вы с Роз еще успеете познакомиться. Охваченный противоречивыми чувствами – радостью и горечью, – Элай все же повиновался и, опустившись на стул, автоматически взял пустой бокал. Сэт, добродушно взглянув на друга, наполнил его бокал вином.* * *
Вебба в издательстве не было, а Бонни не могла его ждать. Поймав, наконец, мальчишку с выпученными глазами, она отправила его в «Медный Ястреб» с запиской к Форбсу. Вместо того чтобы прислать ответ, Форбс явился сам, его карие глаза светились насмешливым сочувствием, когда он разглядывал мокрую и потрепанную одежду Бонни, ее распухшее лицо и спутанные волосы. – О, Ангел, похоже, ты попала в беду, не так ли? Бонни вздохнула, озябшая, жалкая, глубоко пристыженная. Мнение Форбса для нее, конечно, не имеет ровно никакого значения, но если не обманывать себя, мнение Элая – совсем другое дело. – Думаю, что я прогорела, – сказала она. Форбс молча вытащил сигарету из внутреннего кармана пиджака и, прислонившись к косяку двери, закурил. – Элай Мак Катчен – единственный человек, с которым я не могу связываться, – проговорил он с несвойственной ему прямотой. – Но никто в «Медном Ястребе» не управится с делами лучше, чем ты. Ведь вы развелись с ним, не так ли? Бонни оформила развод импульсивно, рассердившись, что Элай ушел на войну, отнял у нее магазин и довел его до плачевного состояния. Она вновь пожалела об этом и, как всегда, подумала, что поспешила. – Элай Мак Катчен не имеет права распоряжаться мною, Форбс, – заявила она, вскинув испачканный подбородок. – Впрочем, как и любой другой. – Зато у него есть кое-какие права на меня, Ангел, – ответил Форбс с отсутствующим видом. – Ему не нравится, как ты управляешь заводом, – заметила Бонни. – Но поскольку мы оба в беде, нам следует поддерживать друг друга. Форбс засмеялся. Боец по натуре, он только приветствовал бы этот скандал, не будь в нем замешана Бонни. – Значит, ты признаешь, что попала в беду, да? Бонни понурилась и кивнула. Она подумала о дочери, о магазине, о положении, которое занимала в Нортридже (как-никак мэр!) и почувствовала прилив решимости. – Я не дам Элаю запугать себя, Форбс. У меня есть причины бороться с ним, и я буду бороться, клянусь Богом! Форбс в сомнении покачал головой. – Ты разве забыла, кто такой Элай, Бонни? Мы имеем дело не с жалким кочегаром или лесорубом, знай же, твой бывший муж – человек, подобный Вандербильду, Рокфеллеру и Астору. – Я с ними встречалась, – фыркнула Бонни, забыв в этот момент, как не вяжутся эти слова с ее нынешним жалким видом. – Они люди как люди. Злобно ухмыльнувшись, Форбс обнажил свои красивые зубы. – Ну, Ангел, если ты вступаешь в игру, то и я тоже. Мы выступаем против льва, вот так-то! Несмотря на серьезность ситуации, Бонни рассмеялась. Гордо, как королева, она прошла мимо Форбса и направилась вниз по улице к «Медному Ястребу». – Почему ты никогда не говорил, что у тебя такая роскошная ванная? – спросила она. – Честное слово, просто грех не сказать об этом, Форбс Даррент! Форбс казался безмерно счастливым, когда, догнав ее, пошел рядом с ней. – Это мой единственный грех, душа моя. Бонни внезапно охватила дрожь, но вовсе не потому, что она промокла. Она поняла: Форбс совершенно прав, Элай – один из самых могущественных людей Америки. Если его гнев не остынет и в нем не проснется доброта, он может сокрушить не только Форбса, но и ее, Бонни. Дотти Терстон принесла Бонни платье и помогла ей привести в порядок прическу, в ее глазах светилась легкая зависть. – Форбс еще никому не разрешал пользоваться своей ванной, – сказала она вполголоса, так как танцзал уже заполнялся шахтерами, отпускающими соленые шуточки, рабочими и овцеводами. Вскоре заиграет оркестр, и начнутся танцы. Бонни вдруг почувствовала, что боится этого вечера, как никогда прежде. «Ты же знаешь, что это от перенапряжения», – убеждала она себя, с беспокойством оглядывая толпу грубых мужчин, ожидающих первых тактов музыки, чтобы во время танцев ощутить близость женщины. – Не знаю, как это ты решилась бросить такого мужчину, – болтала, подбоченившись, Дотти. Она, как и Бонни, разглядывала собравшихся. – Элай Мак Катчен – мечта любой женщины, да к тому же у него куча денег. К счастью, заиграла музыка, и Бонни не пришлось отвечать. Она танцевала сначала с Тимом Римером, работавшим десятником на заводе, затем с Джимом Снидером, мужем Минельды. Во время вальса Джим обычно крепко прижимал к себе партнершу, а так как пока были одни вальсы, Бонни стоило немалого труда держать его на расстоянии. – Я слышал, Минельда сегодня малость распустила руки, – заметил он, прижимая к себе Бонни все теснее. – Да, – ответила Бонни, вспоминая поднятый топорик и не слишком справедливую ненависть Минельды, – мы поговорили. – Я постоянно внушаю ей, чтобы сидела дома и занималась хозяйством, но она не слушает. – Да, – рассеянно отозвалась Бонни, разглядывая через его плечо танцующую публику. Наконец музыка кончилась, Бонни с облегчением вздохнула и, обернувшись, увидела рубашку Элая Мак Катчена. Она перевела взгляд от элегантной бриллиантовой булавки на галстуке к чисто выбритому подбородку. Золотисто-карие глаза посмотрели на нее, Элай схватил ее руку и всыпал на ладонь столько входных жетонов, что, не поместившись на ней, медяшки посыпались на пол. Увидев бесстрастное лицо Элая, Бонни ощутила себя в еще большей опасности, чем раньше, когда шла сюда с Форбсом. Хуже всего то, что она любит этого человека, который так легко может уничтожить ее. Музыка вновь заиграла, и Бонни, не думая об упавших на пол жетонах, оказалась в объятиях Элая. Танцуя с ним, она наблюдала за выражением лица Элая, чтобы угадать его настроение, но не могла прочесть на нем ровно ничего. Весь этот вечер Бонни танцевала только с Элаем, и никто не осмелился возражать. В полночь оркестр перестал играть, и волшебство кончилось. Элай накинул на плечи Бонни светло-голубую накидку – воспоминание о лучших днях в Нью-Йорке – и увлек ее вниз к ожидающему на улице экипажу. – Ты должна кое-что объяснить мне, – сказал он, когда они поехали.Глава 6
Бонни была не готова к объяснениям. Она сидела, оцепенев, на краешке сиденья, покрытого дорогой тканью, и куталась в свою накидку от апрельской прохлады. Весь вечер она была под обаянием чар Элая, но теперь они рассеялись. Элай в раздражении откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди. Его лицо, повернутое к окну, было в тени, но Бонни различала жесткие очертания подбородка. – Моя дочь, – начал он, – Розмари – моя дочь? Бонни вспомнила свое унижение на улице днем, то, как грубо окунул ее Элай в ванну, и как она в мокрой одежде бежала в издательство Вебба. Она вспомнила о страданиях, пережитых ею, когда Элай обвинил ее в смерти Кайли. Он предал, унизил и, в сущности, бросил ее. – Вполне возможно, дорогой, – мягко ответила Бонни. Она скорее почувствовала, чем заметила взгляд Элая. Наступила напряженная тишина. Колеса экипажа забуксовали на скользкой после вчерашнего дождя дороге. Бонни нарушила молчание. – Куда мы едем? Элай медлил с ответом, видимо, решая, что сказать. Наконец, он ответил: – К твоему магазину, конечно. Правда ли, что ты с моей дочерью живешь там наверху? От слов «с моей дочерью», произнесенных с особым нажимом, Бонни вскипела. Как оскорбительно, что он сомневался в этом! – Мы с Роз действительно живем наверху, – сказала она с достоинством. – А ты хочешь опять завладеть магазином? – Судя по тому, что я слышал, он того не стоит, – тотчас откликнулся Элай, явно стремясь уколоть ее. Бонни подавила обиду. Сначала она надеялась, что магазин будет процветать, это было бы большой удачей, но, увы, торговля приносила одни убытки, как и предупреждали ее Форбс и даже Джиноа. Только из чистого упрямства Бонни каждое утро открывала двери магазина и с чувством глубокого разочарования закрывала их вечером, чтобы отправиться в танцзал «Медного Ястреба». Слишком гордая, чтобы просить помощи у Джиноа или Элая, Бонни зарабатывала на жизнь танцами. – Я не подозревала, – отпарировала она, – что воры так разборчивы. Экипаж поднимался вверх по дороге, ведущей к центру. – Я не крал твоего магазина, Бонни. Бонни почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. – Возможно, ты не сам сделал это, – с вызовом произнесла она. – Что значит, сам или не сам. Черт побери, я не знаю, о чем ты говоришь? – А вот о чем, мистер Мак Катчен. Вернувшись два года назад в Нортридж, я нашла магазин отца в самом плачевном виде. Притом над дверью была вывеска «Магазин компании Мак Катчен». Уличный фонарь бросил слабый свет на лицо Элая. Он вцепился руками в сиденье, чтобы от рывка экипажа не упасть на Бонни. – Ты говоришь так, словно твой дорогой и почтенный папаша построил этот магазин сам. Но если ты помнишь, его подарил ему мой дед к нашей свадьбе. – Мак Катчены дали – Мак Катчены взяли, ты это хочешь сказать? Только сейчас экипаж выехал на ровную дорогу и повернул к магазину, где уже ждали Кэтти и Розмари. – О Боже, с тобой невозможно разговаривать! – воскликнул Элай, – это совсем не то, что я имел в виду. Я просто пытаюсь понять, почему ты так вцепилась в него…. – Тебе и не понять этого, – прошептала Бонни с отчаянием. Экипаж остановился. Кучер Джиноа соскочил с облучка, открыл дверь и помог Бонни выйти. Окинув взглядом, магазин и увидев яркий свет, падающий из окон верхнего этажа, Бонни все же испытала удовлетворение. Возвращаясь сюда, она всегда заходила к спящей Розмари, обменивалась несколькими словами с Кэтти и выпивала чашку чая. Какое счастье, что, наконец, закончились унижения и страхи этого ужасного дня! Возле экипажа все еще стоял Элай. Вдруг он тихо сказал: – Бонни… Она против воли обернулась. Как хорошо, что в темноте не видно ни ее усталости, ни убожества магазина. – Заходи, пожалуйста, – почти прошептала она. Но Элай, чуть помешкав, сел в элегантный экипаж сестры и уехал. Бонни обогнула фасад и, поднявшись по задней лестнице, оказалась на кухне. Кэтти с толстой книжкой в руках, увидев хозяйку, оторвалась от нее и улыбнулась. – Все сделано, мэм. Я поставила чайник, но думаю, что вам, может быть, лучше поскорее лечь. Бонни небрежно бросила накидку, внезапно вспомнив, как она впервые увидела Кэтти Руан. Это было в вагоне, в тот далекий день, когда она приехала в Нортридж, Кэтти была из той самой семьи актеров, которые собирались выступать в театре «Помпеи». Когда ее родители снова собрались в дорогу, Кэтти отказалась ехать с ними и в один прекрасный день попросила Джиноа помочь ей найти работу. Почувствовав к ней симпатию, Джиноа взяла ее в дом. Когда родилась Розмари, Кэтти стала ее няней. Половину жалованья ей все еще платила Джиноа, это задевало гордость Бонни, но пока было неизбежно. Бонни налила себе чай, не обратив внимания на замечание Кэтти. – Как Роз? Она съела ужин? Кэтти, как показалось Бонни, была немного смущена. – Она в порядке, мэм, она поужинала. И… – Кэтти опустила свои прекрасные зеленые глаза. – Ее кормил отец, мэм, – призналась она. – Роз сегодня встретилась с ним, и я не знала, как поступить. Бонни села за кухонный стол, грея руки о чашку с чаем. – Все хорошо, Кэтти, – мягко сказала она, – полагаю, это было неизбежно. – Ведь он не знал о Роз, правда? – спросила Кэтти, отводя глаза и улыбаясь краешком рта. Бонни подумала, что Элай, кормящий годовалого ребенка, должно быть, выглядел забавно, но это не развеселило ее, она почувствовала раздражение. – Знал, – ответила она, не пояснив, что Элай не считал себя отцом Роз. Кэтти смутилась и покраснела. Несмотря на некоторый сценический опыт, она не умела притворяться и сейчас жалела, что упомянула об Элае. – Я пойду спать, – сказала она, – думаю, мисс Роз проснется рано. Бонни поставила чашку на поднос и подошла к окнам, выходящим на улицу. Несколько мужчин слонялись по улице, и даже в темноте было видно, что они нетвердо держатся на ногах. Время от времени Бонни пробирал озноб. Она знала, что эти мужчины рабочие сталеплавильного завода, судя по их разговорам, они недовольны зарплатой и условиями. Вскоре после приезда Бонни в Нортридж распространились слухи о забастовке, рассказывали об отдельных случаях неповиновения рабочих, но Форбс оказался умелым управляющим и сумел всех успокоить. Сейчас поговаривали, что активисты вновь проводят тайные собрания. Возможно, все это и заставило Элая вернуться в Нортридж. Бонни взяла лампу и пошла в спальню, которую разделяла с Розмари, опасаясь последствий конфликта между рабочими и администрацией. Осторожно держа лампу, она загляделась на спящую дочь. Свернувшись в кроватке, Роз казалась херувимом с золотистыми волосами и розовыми щечками. Вид спящего ребенка так заворожил Бонни, что она забыла обо всех неприятностях этого мучительного дня. Поставив лампу на стол возле кроватки, Бонни наклонилась поцеловать Розмари. Нехотя отойдя от ребенка, Бонни налила в таз воды, чтобы умыться. В эту ночь она даже не взглянула в маленькое зеркало, висящее над бюро. Она вынула шпильки, и пышные волосы упали ей на плечи. Бонни еще раз взглянула на спящую дочь и впервые подумала, что Элай может предъявить права на Розмари и отнять у нее ребенка. Из всех опасностей, подстерегавших Бонни, эта была самой страшной. Дрожа, она стянула с себя платье и надела длинную фланелевую ночную рубашку. Снова поцеловав Роз, она легла в постель. Бонни размышляла о том, что Элай мог бы сделать для ребенка то, что было не в ее силах, и страх Бонни, все нарастая, стал невыносимым. Теплое одеяло уже не согревало ее. Элай спал плохо: все в старом доме напоминало ему о прошлом, о родителях, он вновь ощутил горечь утраты. Ему уже тридцать три, но он до сих пор не понимает, как могли они оставить детей и отправиться в Африку кого-то спасать. Но страшнее всего для Элая была мысль о Бонни. Его преследовало видение молоденькой, веселой, не уверенной в себе Бойни, его невесты. Утром, умывшись и одевшись, Элай вышел из дома. Он постоял у пруда, швыряя камешки в воду. Ему казалось, будто дед его находится рядом. Значит, он все еще не убежал от ночных призраков, но присутствие Джошуа его не смущало. Мысль его вернулась к тому дню, когда его родители объявили, что желают уйти от всего «мирского». Тогда он тоже стоял здесь, ему было десять лет, и он был потрясен до глубины души. К нему подошел Джошуа. – Это печальный день для Мак Катченов, мальчик, – сказал Джошуа, – не стесняйся, плачь, если хочешь. Я знаю, что тебе надо поплакать. Но Элай держал себя в руках. – Эти камешки не прыгают по воде, они сразу идут ко дну, – вот все, что ответил он деду. Джошуа нагнулся и поискал плоский камешек. Когда он протянул его внуку, у Элая хлынули слезы, и мальчик бросился в объятия деда. Элай с трудом заставил себя вернуться в настоящее: перед глазами все еще стоял дед. Он обрадовался, увидев неподалеку Джиноа. Она смотрела на Элая со смешанным чувством любви и жалости. Сестра и брат молчали. Несмотря на различие характеров, их связывала взаимная любовь. Элай заговорил первым: – Если ты собираешься снова сказать мне, что мне следовало быть здесь, Джиноа… Так как он умолк, Джиноа подошла к нему и взяла брата за руку: – Ты дома, и это – самое главное. – Она глубоко задумалась, затем сказала: – Что ты собираешься делать, Элай? Я имею в виду проблемы на сталеплавильном. Элай устал. Приехав вчера, он полночи танцевал с Бонни, вернувшись, домой, страдал оттого, что потерял ее. Прежде, чем принять решение относительно завода, он должен поговорить с рабочими, Сэтом и Форбсом Даррентом. Кроме того, ему надо посетить завод и проверить бумаги. – Сэт предупредил меня насчет Даррента, – заметил Элай, так и не ответив на вопрос Джиноа. – Я никогда не могла понять, почему дедушка доверял этому человеку, – спокойно сказала Джиноа, пристально глядя на сверкающую воду. – Ведь он говорил, что Форбс – хапуга. Вспомнив, как Бонни обвинила его в краже магазина, Элай почувствовал холодную ненависть к Форбсу Дарренту. Этот жалкий, но столь дорогой для Бонни магазин, присвоил, конечно же, Форбс, Элай не имел никакого понятия об этом. – Дед частенько говорил мне, что за Форбсом надо присматривать. Я не слушал его тогда, занятый другими делами. – То есть дедушка не доверял Форбсу? – глаза Джиноа округлились. – Он говорил мне, что Форбс быстро соображает, но весьма ненадежен. Думаю, тщательная проверка конторских книг компании докажет, что Форбс на редкость изобретателен, – ухмыльнулся Элай. – Мне следовало что-то предпринять, – с сожалением сказала Джиноа. – Я знала, что Форбс живет не по средствам. Ведь на зарплату не построишь салун «Медный Ястреб» и прочее! Элай снова помрачнел, вспомнив салун и женщину, которая танцевала каждый вечер за долларовые жетоны. Мысль, что любой мерзавец с долларом в кармане может прижимать Бонни к себе, была невыносимой. Он купил все ее танцы прошлой ночью, но это не решало проблемы. – Пришло время доказать, что златокудрый мальчик, любимец деда, не только проедает наследство, но и достаточно умен, чтобы извлечь из него прибыль. – Уверена, что ты уволишь его, – сказала Джиноа. Элай запустил камешек в пруд. – Возможно, мне придется вышвырнуть Даррента. Думаю, он полагает, что ситуация с Бонни не позволит мне слишком интересоваться заводом. Джиноа возмутилась. – Элай, ты должен отнестись к этому серьезно! Этот человек ворует у нас много лет, поговаривают, будто он нанимает громил, чтобы изгонять людей из союза и тех рабочих, которые их поддерживают. Элай бросил в пруд еще один камешек. – Ответственность за этот проклятый беспорядок лежит на мне, и я все исправлю. Но на это нужно время. – Надеюсь, что ты не слишком опоздал, – проговорила Джиноа и, подхватив юбки, пошла к дому. Минельда Снидер вошла в магазин с явной неохотой. Несмотря на уличную стычку с этой женщиной накануне, Бонни почувствовала симпатию к ней. Как утверждал Форбс, именно те, кто проповедует смирение и кротость, привели в упадок ее торговлю. – Доброе утро, миссис Снидер. С волосами, собранными в пучок на голове, в скромном сатиновом платье и без косметики, Бонни нимало не походила на «шарманку» из «Медного Ястреба». Ради Минельды и себя самой она приняла добропорядочный вид. – Доброе утро, миссис Мак Катчен, – с состраданием ответила Минельда, увидев Розмари на высоком стуле возле прилавка. Девочка возилась с потрепанной куклой. ЛицоМинельды затуманилось печалью. – Чем могу служить? – дружелюбно спросила Бонни, не желая задеть самолюбия Минельды. – Я зашла по поводу моего счета, – сказала Минельда, озабоченно оглядываясь. Она хотела убедиться, что никто из членов «Общества самоусовершенствования» не видит ее здесь. – Я не смогу заплатить на этой неделе, но моей малышке нужно что-нибудь от кашля. Бонни сняла с полки бутылку и молча протянула ее Минельде. То, что Минельда после вчерашнего появилась в магазине средь бела дня, свидетельствовало об ее отчаянном положении. Минельда схватила бутылку, вздохнула и, все еще глядя в сторону, сердито сказала: – Моему Джиму следовало бы поберечь деньги: говорят, будет забастовка, сбережений у нас – кот наплакал, а он тратит половину дневного заработка, чтобы потанцевать с красивой женщиной. Колкость задела Бонни, впрочем, на это и рассчитывала Минельда. Однако Бонни не возразила: в этих словах была горькая правда. Плохо, что Джим Снидер тратит на это деньги, плохо и то, что Бонни зарабатывает на его глупости. Бонни не сказала: «До свиданья», когда Минельда повернулась и поспешила из магазина. Почти тотчас вошел Вебб Хатчисон, симпатичный, в хорошем костюме, широкополой шляпе, с ухоженными усами. Он снял шляпу, взглянул в окно, отметив про себя прыть Минельды, и, наконец, повернулся к Бонни. – Кажется, вчера я пропустил генеральное сражение на подступах к «Медному Ястребу». – В вас говорит газетчик, Вебб Хатчисон, – заметила Бонни, делая вид, что выравнивает бутылки с соком на полке. Она чувствовала, что Вебб очень близко и их разделяет только прилавок. – Я так же слышал, что ваш муж в городе. Бонни смутилась и, чтобы скрыть это, вновь занялась бутылками. – Мой бывший муж, – поправила она. Вебб терпеливо вздохнул. Терпение было его отличительной чертой. – Разве вы не запишете все, что Минельда взяла в кредит? Перемещение бутылок прекратилось. Плечи Бонни поникли, и она опустила голову. – Я буду весьма благодарна, мистер Хатчисон, если вы позволите мне самой разобраться в моих делах. Минельде было нужно лекарство, но денег у нее нет. – Конечно, – спокойно ответил Вебб, – но только вчера она собиралась изрубать вас топором. Бонни повернулась и глазами полными слез взглянула на Вебба. – У нее были бы деньги, если бы ее муж не танцевал со мной. Вебб, который стоял, облокотившись на прилавок, выпрямился и отступил на шаг. – Мы уже говорили на эту тему раньше, Бонни. Несмотря на симпатию к вам, я не скажу, что быть «шарманкой» хорошо. Роз очень любила Вебба, который не упускал случая понянчиться с ней. Она надула губки и протянула к нему свои пухлые ручки. Ее смех усилил в Бонни чувство вины перед Минельдой, ибо она подумала о ее маленькой девочке. Зоя была больна, и ей было нужно лекарство. Отец же не мог купить его, тратя деньги в «Медном Ястребе». Вебб, посмеявшись над проделками Роз, ловко взял ее со стула и поднял высоко над головой. Повизгивая от восторга, она развела ручки, как крылья. В этот момент вошел Элай. Его золотисто-карие глаза потемнели, когда он увидел эту сцену, но прежде чем Элай успел что-либо сказать, Розмари радостно закричала: – Папа, папа! Напряжение на лице Элая сменилось восхищенной улыбкой. – Привет, принцесса, – сказал он, протянув к ней руки. Вебб тут же отдал ребенка, и Бонни увидела грусть в его глазах. Он не скрывал, что хочет жениться на Бонни и удочерить Розмари. Встреча с Элаем была для Вебба неожиданным ударом. Сделав над собой усилие, Бонни представила мужчин друг другу. Вебб кивнул и протянул руку Элаю. Вспомнив Кайли и то, как непринужденно вел себя с ним Элай, Бонни почувствовала боль. Разве она могла забыть, как дети тянутся к этому человеку. При первой же возможности Вебб извинился и ушел. Несмотря на протесты Розмари Элай усадил ее на стул. Пока он возился с ней, она стащила с него шляпу и теперь, нацепив ее на себя, почти исчезла под ней. Элай рассмеялся, но голос его звучал серьезно, когда он обратился к Бонни. – Полагаю, что главная цель мистера Хатчисона – избавить тебя от всего этого? Бонни пыталась понять, в каком настроении Элай, но это ей не удалось. Его слова не были колкими, но это не означало, что следующие не изничтожат ее. – Едва ли главная цель жизни мистера Хатчисона – жениться на мне. Издание газеты очень увлекает его. Элай навалился на прилавок, и, хотя в его поведении не было ничего угрожающего, Бонни отступила на шаг. – Ты намерена выйти замуж за Хатчисона, Бонни? Бонни прислонилась к полке с лекарствами. – Почему тебя беспокоит, выйду ли я замуж за Вебба? Элай не шевельнулся, но Бонни почувствовала, как в нем что-то изменилось. – Для меня главное в мире – эта маленькая девочка… Твои решения, а пока они не отличались разумностью, повлияют на Роз. Как ни старалась Бонни сохранить спокойствие, она почувствовала, что кровь приливает к ее лицу. Дрожащим голосом она ответила: – Роз у меня всегда на первом месте, Элай, всегда. – Даже когда ты танцуешь в «Медном Ястребе»? Бонни затрепетала. – Представь себе, даже тогда. Чтобы растить ребенка, нужны деньги. – Это не оправдание. Чеки, которые посылал тебе Сэт последние два года, составляли значительную сумму, но ты их вернула. Кроме того, Джиноа сделала бы для тебя все, но ты не принимала ее помощи, если не считать нескольких долларов время от времени. Посмотри правде в глаза! Виной всему, дорогая, твоя проклятая ирландская гордость… Из-за нее ты плюешь на деньги Мак Катченов и поступаешь по-своему. Будь я проклят, если позволю тебе протащить свою дочь через этот ад! Роз, почувствовав разлад между взрослыми, запищала и выбралась из-под шляпы Элая. Кэтти, всегда бывшая на чеку, спустилась вниз, приговаривая: – Сюда, сюда, ты просто хочешь кушать, правда? Роз зарыдала, когда Кэтти сняла ее со стула и понесла наверх, она даже не взглянула на Бонни и Элая. Они постояли молча, затем Элай поднял шляпу и хлопнул ею по бедру. – Я повторяю свой вопрос, Бонни: ты намерена выйти замуж за Вебба, или нет? Бонни не любила Вебба, да простит ее Господь. Только Элай Мак Катчен был в ее сердце. Но люди нередко вступают в брак не по любви и живут счастливо. Любовь и уважение Вебба, надежда с его помощью начать новую жизнь и решить многие проблемы – все это внезапно показалось Бонни заманчивым. Едва ли Элай сможет отнять у нее Роз, если она выйдет замуж за такого уважаемого человека, как Вебб. Тогда ей больше не придется быть «шарманкой», мэром и содержать магазин. – Да, возможно, я выйду за Вебба, – сказала она. Когда Бонни подняла глаза, Элая уже не было.Глава 7
В здании плавильного завода было шумно и душно. Грязный пар клубами вырывался из охладителей с таким громким шипением, что люди не слышали друг друга, горны полыхали ярким пламенем. Сгорбленные от тяжелой работы люди склонились над лентой конвейера, ползущей от дробилки. Они отделяли свинцовую руду от пустой породы. Подростки, почти голые, в одних коротких штанах, присматривали за ржавыми тигелями с расплавленным свинцом, снимая накипь длинными стальными лопатками. «Ненавижу это место», – подумал Элай. Сэт семенил, справа от него, слева уверенно шагал Форбс Даррент. Наконец, они вошли в маленькую контору, и чудовищный шум немного затих, когда закрылась тяжелая дверь. Сэт вытащил платок из кармана пиджака и вытер лоб и шею, оттянув жесткий высокий воротничок. – Господи, это место – сущий ад! Элай посмотрел на Форбса, подумав, что Сэт прав. Завод не только походил на ад, но и был адом. Видимо, здесь обитал и свой дьявол. – Плавка металла, – заметил Форбс, разводя руками, чистыми и белыми, – всегда была грязным процессом. Эти люди знают это, поверьте мне, и они довольны работой. Элай прислонился спиной к краю стола, заваленного бумагами и конторскими книгами, и скрестил руки на груди. Форбс не врал, и, кроме того, что здесь работают подростки, Элай пока не мог ни к чему придраться. Однако он чувствовал, что здесь назревает что-то погорячее содержимого горнов и тигелей. Джиноа и Сэт не ошиблись: здесь пахло бедой. – Эти подростки возле тигелей… Сколько им лет? Форбс пожал плечами. – Десять, двенадцать, четырнадцать, а что? Элай обменялся взглядами с Сэтом и постарался сдержаться. От недавней стычки с Бонни и самоуверенности Даррента его нервы были на пределе. – Я не хочу, чтобы они здесь работали. Они должны ходить в школу, а не рисковать жизнью возле тигелей. Форбс рискнул возразить: – Многие из них содержат сестер и братьев, а также овдовевших матерей. Вы хотите, чтобы я велел им учить арифметику и правописание, пока их семьи умирают с голоду? – Надо улучшить технику безопасности, – порывисто предложил Сэт. Он побагровел и явно нуждался в свежем воздухе. – Ведь если один из этих мальчишек упадет в расплавленный металл, вся ответственность ляжет на нас. Элай содрогнулся, представив себе эту картину. Но Форбс лишь невозмутимо улыбнулся. – Риск есть всегда, – сказал он. – Эти подростки кормят голодные рты и не ждут, что с ними будут нянчиться. – Я хочу, чтобы их убрали от тигелей и горнов, – оборвал его Элай. Его низкий и ровный голос был хорошо слышен, несмотря на шум, сотрясающий стены конторы. – Пусть они подметают, моют полы или разносят письма – все, что угодно, за ту же плату, но держите их подальше от горячего металла. Форбс открыл, было, рот, намереваясь возразить, но тотчас закрыл его. Многое из того, что Элай собирался сказать Форбсу Дарренту, могло пока подождать. – Мистер Кэллахан хотел бы просмотреть отчеты компании… – начал он, но дверь конторы вдруг широко распахнулась. Тощая, черная от сажи фигура, стояла в дверном проеме, на зловеще мерцающем красном фоне. – Мистер Даррент, – прохрипел человек, – произошел несчастный случай, тяжелый… – Где? – быстро спросил Элай. Белки глаз рабочего казались ослепительно белыми на лице, покрытом копотью. – На наружных путях, стенки вагона с рудой не выдержали. Майк Фэрли раздавлен камнями… – За врачом послала? – резко спросил Форбс, оттесняя рабочего, чтобы протиснуться в дверь. Проходя мимо тигелей к железнодорожным путям, Элай схватил одного из подростков, заставил его бросить лопатку и идти впереди. Тот спотыкался от растерянности. Оказавшись на воздухе, таком чистом и прохладном после завода, Элай отпустил мальчика, коротко бросив ему: – Жди! – и устремился туда, где собралась возбужденная толпа. Деревянные стенки вагона развалились, и руда, предназначенная для дробилки, каскадом хлынула на землю, засыпав, по меньшей мере, одного рабочего. Забыв про Форбса и Сэта, Элай раздвинул толпу и помог разобрать завал. Можно было не спешить: Майк Фэрли был мертв. Один из рабочих, подняв окровавленные останки Фэрли, плакал в яростном отчаянии. – Мой мальчик! О, Боже, мой, мальчик! Сэт, появившийся возле Элая, казался встревоженным и больным. – Почему для перевозки руды используют деревянные вагоны? – возмущался он. – Нужны металлические, если дерево не выдерживает. Эти слова вывели Элая из шока. Он бросил мрачный взгляд на вагон, подошел к Форбсу, схватил его за грудки и швырнул на растоптанный шлак.* * *
Мальчик вошел в магазин в тот самый момент, когда Бонни собиралась закрывать его. Копоть и грязь плавильного завода покрывала лицо мальчика и его одежду, из которой он явно вырос. Бонни улыбнулась, развязывая на спине тесемки своего рабочего передника. Зачем бы он ни пришел, это едва ли надолго. – Что ты хочешь? – Мистер Мак Катчен прислал меня сюда… Он сильно избил мистера Даррента прямо на заводском дворе… Майка Фэрли завалила руда… Я больше не буду работать у тигеля, мистер Мак Катчен велел мне идти сюда перебирать картошку и все остальное… Улыбка Бонни исчезла, она всплеснула руками. – Подожди, я что-то не пойму. Скажи медленнее и вразумительнее. – Майк Фэрли мертв. Почти тонна руды вывалилась на него на путях. Мне сказали идти сюда работать за те же деньги, что и на заводе… В этот момент влетела Кэтти, вернувшаяся из библиотеки с книгами в руках. – Мэм, это ужасно! На заводе несчастный случай: погиб муж Сьюзен Фэрли – и сейчас у нее преждевременные роды. Бонни тотчас вспомнила Сьюзен Фэрли, застенчивую стройную блондинку, живущую в лачуге Лоскутного городка. Когда бы миссис Фэрли ни приходила в магазин, она внимательно рассматривала выставленные продукты и галантерею, но покупала лишь картошку или лук. Бонни с болью подумала, что самой необычной покупкой Сьюзен были засахаренные лимоны. Они стоили ровно пенни. – Я пойду в дом Фэрли, посмотрю, чем помочь, – сказала она Кэтти. – Пожалуйста, присмотри за Роз и закрой хорошенько магазин, прежде чем примешься за книгу. Грязная рука мальчика вцепилась в рукав Бонни. – Прошу прощения, мэм, а как насчет работы? Что, во имя всех Святых, имел в виду Элай, посылая этого несчастного подростка «перебирать картошку» в магазин, где иногда по целым дням никто ничего не покупает? Что же ей делать? – Ты должен помыться, если хочешь работать в магазине, – сказала она и вышла на улицу. Всей душой, желая помочь Сьюзен Фэрли, она поспешила вниз по склону холма в Лоскутный городок. Здесь, как всегда, было непривлекательно: лачуги казались особенно грязными в лучах апрельского солнца, дороги покрывал мусор, от помоек и уличных уборных шла невыносимая вонь. Бонни узнала жилище Фэрли по толпе женщин возле него. Они тихо переговаривались и качали головами. – Ее превосходительство мэр, – сказала одна, оглядев Бонни с ног до головы. – Не трожь ее, Джесси, – вмешалась другая. – Было время, когда мои дети остались бы голодными, не предоставь она кредит в своем магазине. – Как, черт возьми, она пролезла в мэры? – спросила третья, когда Бонни пробралась к лачуге и решительно вошла в нее. Комнатушка Фэрли была невероятно мала, здесь помещались лишь крошечная плита, стол и кровать. Одежда была разбросана, и Бонни показалось, будто мышь выглянула из дырки пятифунтового мешка с мукой, стоявшего среди убогой посуды и кастрюль на единственной полке. Она сразу увидела Сьюзен и женщину, которая была возле нее – Джиноа. Сестра Элая, державшая Сьюзен за руку, едва успела взглянуть на Бонни. Роженица издала дикий крик. – Наконец хоть кто-то, от кого будет толк, – сказала Джиноа. – Бонни, набери воды и поставь на огонь. Этот ребенок появится на свет, как бы там ни было. Бонни засучила рукава, взяла с полки два самых больших чайника и вышла. Толпа расступилась, некоторые пошли следом за ней и ждали, пока она набирала воду. – У Сьюзен будет все нормально? – спросила та, что прежде вступилась за Бонни. – Что теперь у нее может быть нормально? – возразила другая, не дав Бонни ответить. – Она потеряла мужа, который заботился о ней, и никакие нарядные леди, как бы они ни возились с ней, не смогут ей помочь. – Да! Беды не миновать, попомните мои слова! – сказала третья. – Ребята из Союза поднимут шум, и наши мужчины объявят забастовку. Тогда все будем голодать! Бонни уныло пошла с водой назад. Золовка разожгла огонь в плите, но так как стоял апрель, дров под рукой было мало. Пока Сьюзен корчилась на кровати, Бонни подошла к двери и властно сказала собравшимся: – Нужны дрова для плиты. Пожалуйста, принесите все, что найдете. Часть женщин поспешила к реке, надеясь отыскать на берегу сломанные ветки, кору и куски плавника, которые приносила Колумбия. Весной, когда в горах тают снега, поднявшаяся река с корнем вырывает деревья и иногда выбрасывает их на берег. – Джиноа, – мягко спросила Бонни, взяв тазик с водой и протирая бледное лицо Сьюзен, – как ты здесь оказалась? – Я могу задать тебе тот же вопрос, Бонни Мак Катчен, – Джиноа печально улыбнулась. – Может, мне величать тебя мэром? – Ты слышала, что говорила та женщина, да? – спросила Бонни. – И не вмешалась? – Я знаю, ты можешь постоять за себя. Кроме того, когда я приехала сюда, эти женщины обозвали меня костлявой старой девой. И даже похуже. Я все же надеюсь, что они не изуродовали мой экипаж. Бонни усмехнулась, несмотря на трагизм ситуации. Она не заметила элегантного экипажа Джиноа на улице, но не очень удивилась, встретив золовку в хижине Лоскутного городка. Мисс Мак Катчен часто навещала бедняков, хотя многие семьи гордо отказывались от «благотворительности». Сьюзен начала дико метаться на кровати, призывая мужа. Бонни и Джиноа с трудом успокоили ее. Роды молодой вдовы продолжались несколько часов. Только на закате родился мальчик. Он был слишком мал, чтобы выжить – это не оставляло сомнений. Но Джиноа не могла примириться с этим. – Бонни, помнишь, я рассказывала тебе, какой крошечной была мама, когда родилась? Повивальная бабка положила ее в коробку из-под ботинок и согревала в теплой печи. Бонни задумчиво кивнула. Они вымыли ребенка и завернули в яркий плед Джиноа, самое теплое, что нашли, но ребенок посинел от холода. – Стоит постараться, не так ли, малыш? – сказала Бонни, вспомнив, что рассказала ей бабушка давным-давно о ее рождении. Даже теперь этот рассказ все еще вдохновлял Бонни. «Он взял тебя в свои сильные руки. Он…» Она знала, конечно, что бабушка, таким образом, утверждала: каждая жизнь драгоценна для Бога, и поэтому надо ею дорожить. Бонни взяла на руки маленькое создание, ее глаза вспыхнули, и она отчетливо представила себе, как Галилеянин показывает его Отцу Своему и лицо Его сияет гордой радостью. Джиноа, очень добрая, все понимающая, потрепала Бонни по плечу. – Мы возьмем бедного малыша в мой дом и сделаем все возможное, чтобы спасти его, – мягко сказала она. Ее взгляд задержался на обездоленной женщине, лежавшей без сознания на узкой кровати в темной маленькой лачуге. – Я только не знаю, доброта ли это? Его жизнь будет нелегкой. Бонни, помолчав, ответила: – Легкой жизни не бывает, не так ли, Джиноа? Золовка вздохнула. – Ты права, конечно, – начала она, но прежде, чем успела закончить, за дверью послышалась возня, и высокий человек с взъерошенными седыми волосами, в грязной одежде, вошел в лачугу в сопровождении подавленного Элая. – Это Джек Фэрли, – сказал Элай. – Сегодня погиб его сын. Фэрли протиснулся ближе к кровати, где лежала Сьюзен, на его лице, застывшем от безысходного горя, проявился слабый интерес. – Ребенок? – спросил он надтреснутым голосом. Бонни осторожно показала ему внука и быстро завернула в плед. Нельзя было оставлять бедное маленькое создание на сквозняке. – Очень мал, – сказал Фэрли. Джиноа выпрямилась, красивое платье было в пятнах, волосы растрепаны, но ее врожденного благородства нельзя было не заметить. – Мистер Фэрли, есть надежда, что ваш внук выживет, если ему обеспечит хороший уход. Сьюзен тоже нужно тепло и хорошее питание, чтобы поправиться. Я хочу взять их к себе и обеспечить всем необходимым. – К вам в дом, мэм? – с недоверием спросил мистер Фэрли. – Почему вы хотите это сделать? Джиноа бросила взгляд на Элая и решительно ответила: – Я Мак Катчен, а значит, несу ответственность за происшедшую трагедию. Элай повернулся и вышел из дома, Бонни последовала за ним, все еще держа на руках ребенка Фэрли. Она едва поспевала за Элаем, он шел быстрыми широкими шагами, направляясь к реке по склону, покрытому вытоптанной травой. – Элай! – запыхавшись, крикнула она. Он остановился, и даже при слабом свете она заметила, как напряглись его плечи, но к Бонни он не повернулся. От влаги и грязи у Бонни промокли и замерзли ноги, но сейчас она почти не замечала этого. – Элай, то, что произошло сегодня, ужасно, но это не твоя вина. Широкие плечи чуть расслабились, но Элай все еще стоял спиной к ней. – Река поднимается, – сказал он после долгого молчания. Бонни всей душой разделяла его боль. – Элай Мак Катчен, повернись и взгляни на меня! – попросила она. Медленно и с усилием, как человек убитый горем, Элай повернулся. В наступающей темноте Бонни заметила странный блеск в его золотисто-карих глазах. – О Боже, Бонни, – выдохнул он, проведя рукой по растрепанным волосам. – Как я мог этого не замечать? Как мог не замечать этого мой дед? Бонни поняла, что он говорит о страшных условиях на заводе и в Лоскутном городке, где приходилось жить стольким рабочим. – Прошлое нельзя изменить, Элай, – мягко сказала она, – поэтому бессмысленно страдать из-за этого. – Бонни! – послышался голос Джиноа, – лучше не держать ребенка на ночном воздухе! Закусив губу, Бонни пошла обратно, хлюпая по грязи своими промокшими туфлями. Подойдя к экипажу, возле которого стояла Джиноа, Бонни отдала ребенка золовке. Сьюзен и мистер Фэрли уже сидели в экипаже. – Как великодушно с твоей стороны позаботиться о Сьюзен, Джиноа, – сказала Бонни. Джиноа с отчаянием оглядела Лоскутный городок. – Я хотела бы помочь им всем, – ответила она, садясь в экипаж. Бонни мучительно ощущала присутствие Элая, даже не оглядываясь, она знала, что он стоит позади нее, чуть справа. – Тебе надо пойти домой, – сказала она, прерывая невыносимое молчание. – Я переживу это, – отозвался Элай низким измученным голосом. – Ты что, не идешь сегодня в «Медный Ястреб»? В окнах за промасленной бумагой, заменяющей в этих лачугах стекла, замерцали лампы, обычно даже здесь перед наступлением темноты слышался смех детворы, играющей на улице в ожидании ужина. Но в этот вечер повсюду царила гнетущая тишина, доносились лишь шипение кастрюль на плитах, да гул ревущей реки. Ощущая одиночество и пустоту, Бонни вздохнула и пошла прочь, не в силах больше говорить с Элаем. Он направился следом за ней. – Прости, – сказал он. Бонни украдкой взглянула на него. Она не помнила, извинялся ли перед ней Элай когда-либо прежде, и это показалось ей странным. Она решила отвлечь его от тяжелых мыслей. – На что похожа Куба, Элай? Был ли ты «пешим всадником»? – спросила она и, заметив, что се юбки волочатся по грязи и глине, грациозно приподняла их. Элай невесело усмехнулся. Бонни видела, что он совершенно опустошен и душу его гложет тоска. От этого сердце у нее болезненно сжалось. – Выражение «пеший всадник» не совсем точное. Мы взяли холм Сан Хуан, хотя Военное министерство не потрудилось обеспечить нас лошадьми. Испанцы немного постреляли, затем побросали ружья и убежали, с тех пор я думаю, что их погубила скорее наша глупость, чем храбрость. – Полагаю, все это идеи мистера Рузвельта, – фыркнула Бонни. Она помнила, как этот человек убедил Элая сражаться на Кубе, и не сомневалась, что никогда этого не забудет. Наконец-то смех Элая зазвучал по-прежнему, казалось, что он приходит в себя. – Тедди был в своем амплуа, – сказал он с некоторым восхищением. – Боже, если бы ты видела и слышала его! – Если я никогда не увижу мистера Теодора Рузвельта, – отрезала Бонни, – я это переживу. Лоскутный городок остался позади, они подошли к «Медному Ястребу». Элай внезапно рванулся в сторону, схватил Бонни за руку, прижал ее к себе и потащил в густую тень, падающую от стены дома. Твердая, как камень, грудь Элая прижала ее к стене. Не успела Бонни опомниться, как Элай приник к ее губам и языком заставил их разжаться. Волна желания захлестнула Бонни, она ослабела. Поцелуй любого мужчины, включая Вебба Хатчисона, она сочла бы оскорблением, но это был Элай. Два года она тосковала по его объятиям, поцелуям, но действительность превзошла все ожидания! Ее сжигала такая страсть, что Бонни боялась растаять, как свечка. Элай оторвал от нее губы, но все еще прижимал Бонни к стене «Медного Ястреба», хотя спина ее ощущала холод, но внутри все горело, словно от палящих лучей солнца. Она боролась с собой, пытаясь перевести дыхание. Внезапно Элай уперся в стену руками. – Я не знаю, что на меня нашло, Бонни, прости. Два извинения в течение нескольких минут! Бонни была удивлена, он задел ее самолюбие: она ожидала совсем другого. На нее нахлынули воспоминания о бурных проявлениях его страсти в те годы, которые они провели вместе. Бывало, они занимались любовью и в менее подходящих местах. – Я тоже не знаю, что на тебя нашло! – бросила Бонни и, вынырнув из-под рук Элая, быстро пошла прочь. Элай не преследовал ее, это было и хорошо, и плохо. В ней всколыхнулось все пережитое, и чувство к этому невыносимо самоуверенному человеку сейчас угнетало ее. Торопливо поднявшись по мраморным ступенькам, Бонни дернула ручку двери. Дверь оказалась заперта. Закрыть заведение было совсем не в духе Форбса, и, хотя Бонни втайне надеялась, что ей не придется танцевать в этот вечер, она испытывала недоумение. Бонни постучала в дверь. Не получив ответа, она подошла к одному из окон и заглянула в него. Штора была наполовину спущена, и Бонни не могла ничего разглядеть. Вдруг кто-то ущипнул ее за ягодицу. Испуганно вскрикнув, Бонни отскочила от окна, рассерженная и удивленная. Сзади стоял Элай с самым невинным видом. – Искушение, – заметил он, – оказалось непреодолимым. Конечно, день у Элая выдался трудный, но ущипнуть себя Бонни не могла позволить никому, включая своего бывшего мужа. Она подняла руку, собираясь влепить ему звонкую пощечину, но Элай благоразумно отступил. – Убирайся, Элай, – прошипела Бонни, уже забыв о поцелуе и своих недавних чувствах к нему, – мне надо на работу. – Танцев сегодня не будет, – ответил Элай, – Форбсу немного досталось после сегодняшнего несчастного случая, и сейчас он, видимо, зализывает раны. У Бонни расширились глаза: она вдруг вспомнила мальчишку, который прибежал в магазин сообщить о несчастном случае с Фэрли. Он как будто сказал, что Мак Катчен избил мистера Даррента. – Элай, ты не… – Боюсь, что да. – Ты просто зверь! Разве насилие что-нибудь решает? – Бонни снова кинулась к двери и забарабанила в нее кулаками. Элай мрачно ухмыльнулся. – Спроси об этом даму, которая пнула меня в голень, ударила щеткой и пыталась дать пощечину, – и все это в течение сорока девяти часов. – Дотти! – взвыла Бонни, забарабанив в дверь еще сильнее, – открой дверь! Лаура, одна из новых девушек, открыла дверь и осторожно выглянула. Увидев Элая, она испугалась и попыталась закрыть ее, но не успела. Бонни опередила ее. – Где Форбс? – решительно спросила она у бедной Лауры, которая, прерывисто дыша, теребила темные волосы и не сводила глаз с Элая. Наконец, она ответила, что Форбс чувствует себя плохо. Метнув сердитый взгляд на Элая, Бонни вошла в вестибюль, быстро поднялась по лестнице и направилась через зал к апартаментам, куда ее так бесцеремонно внесли два дня назад. Она постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Форбс лежал на софе возле окна в элегантной гостиной, его правый глаз так распух, что не открывался. Он был в брюках и пижамной куртке, Дотти взбивала подушки у него за спиной. – Ангел, – лукаво сказал Форбс, посмотрев на нее здоровым глазом, – мне придется обходиться без тебя. Бонни удивилась. – Что ты имеешь в виду? – Ты уволена, – ответил он. Почувствовав облегчение и обиду, она повернулась, вышла из комнаты и помчалась искать того, кто лишил ее работы. Пинки, пощечины и удары щеткой просто детские шалости в сравнении с тем, что она собиралась сделать с Элаем Мак Катченом сейчас.Глава 8
Хотя в комнатах никого не было, на кухонном столе горела лампа, под которой лежала записка. Кэтти ушла к Джиноа и, конечно, взяла с собой Розмари. Никаких объяснений, но к чему они, если Бонни отлично знала, как привлекают Кэтти большая библиотека Джиноа, а также огромные запасы домашнего печенья и пирожков. Но самое главное – граммофон, который Кэтти особенно любила и могла часами, если ей позволяли, крутить его ручку. А пластинки на разные голоса хрипели: «Веди добрый свет», «Ты всегда красив для отца» и прочие «шедевры». Хотя Бонни рассердилась, что Кэтти оставила горящую лампу, и была расстроена событиями сегодняшнего дня и потерей работы по вине Элая, ее порадовала возможность побыть одной. Съев легкий ужин, она согрела воду, чтобы помыться. В ее комнатах, в отличие от апартаментов Форбса и Джиноа, не было такой роскоши, как ванна и водопровод. Бонни притащила из чулана на кухню большую лохань и бросила в нее розовые кристаллы. Когда вода нагрелась, она пошла в спальню, разделась, накинула голубой халат, распустила волосы и стала расчесывать их. Потом заплела косу и вернулась на кухню. Три больших чайника, наполненные доверху, уже кипели. Бонни вылила их один за другим в лохань. Розовые кристаллы растаяли, и нежный аромат фиалки наполнил кухню. Бонни добавила в лохань холодной воды, попробовала ее пальцем, бросила халат на спинку стула и с блаженством погрузилась в воду. Закрыв глаза и затаив дыхание, она наслаждалась теплом и ароматом. Сейчас Бонни не думала ни о неприятностях и испытаниях прошедшего дня, ни о том, что Кэтти и Розмари наверняка будут обузой для Джиноа, занятой Сьюзен Фэрли и ее ребенком. Она почти забыла о том, что потеряла работу, которая ей очень нужна, и об Элае Мак Катчене. Но вдруг Элай вошел на кухню, нагло уставившись на обнаженное, порозовевшее от теплой воды тело Бонни. – Тебе следовало бы запирать двери на ночь. Онемев от изумления, Бонни смотрела на него и не верила своим глазам. Придя в себя, она потянулась за халатом, но Элай предупредил ее и отодвинул стул. Потом сел на стул верхом и прижал к себе халат. Бонни глубже погрузилась в воду и прикрыла руками груди. – Убирайся, – решительно сказала она и закрыла глаза, надеясь, что он уйдет. – Прекрасная мечтательница, – насмешливо проговорил Элай, – ты действительно думаешь, что я уйду? – Я надеюсь, что ты собираешься уйти. Ты непристойно ведешь себя, ворвался сюда и… – Гм… Гм. Услышав эти нечленораздельные звуки, Бонни открыла глаза. Вода остывала, и Бонни казалось, что сердце ее вот-вот остановится, хотя кровь горячо пульсировала у нее в висках. – Да есть ли у тебя совесть? Что подумают Кэтти и Розмари? Элай улыбнулся. – Тебе давно пора понять, что совести у меня нет, а Кэтти и Розмари ничего не подумают, поскольку их здесь нет. Я только что видел их у Джиноа. Бонни сдерживалась изо всех сил. Элай явно старался разозлить ее, но он будет разочарован, если она сохранит спокойствие. – Если уж ты можешь вести себя, как джентльмен, дай мне хотя бы халат. Я замерзла. – Тебе холодно? – с притворным участием спросил он. Элай встал, отодвинув при этом стул еще дальше. Взяв с плиты чайники, он наполнил их и поставил на огонь. Пока Бонни наблюдала за ним, ее бывший муж вернулся, снова уселся на стул верхом и ухватился руками за спинку. – Скоро будет много горячей воды, дорогая. Бонни думала об одном: хоть бы этой теплой воды хватило для того, чтобы утопиться. Ей не приходило в голову ничего, кроме того, чтобы выскочить из лохани и в чем мать родила убежать в спальню. – Зачем ты все это делаешь? – жалобно спросила она. Элай словно не слышал ее вопроса: он вздохнул, глядя куда-то отсутствующим взглядом. Тишину нарушали лишь клокотание закипающей воды и оживление на улице: люди расходились по домам после спектакля в театре «Помпеи». – Помнишь тот вечер, когда слуги разошлись… шел дождь и мы… Бонни вспомнила и, покраснев, переместилась в лохани. Она села, скрестив ноги, но все еще прикрывала груди руками. Ее бросило в жар при воспоминании о том наслаждении, которое она испытала в тот вечер. – Элай Мак Катчен, ты негодяй! Я знаю, к чему ты клонишь, и требую, чтобы ты немедленно оставил меня в покое! Элай тихо рассмеялся, его глаза, казалось, были устремлены в далекое прошлое, подбородок упирался в ладонь. – Ах да, там было очень тепло, в каждой зале по камину и медвежьи шкуры на полу. Бонни бросило в жар. Нащупав в воде губку, она запустила ею в Элая, уже не помня себя от ярости и отчаяния. Однако она промахнулась, и это вызвало смех у ее мучителя. Бонни во всем винила себя. Почему, войдя в дом, она не заперла дверь? Почему позволила себе забыть, как искусно умеет Элай возбуждать ее? С первой ночи после их свадьбы он пробуждал в ней самые пылкие желания одним жестом, даже, одним словом. Хотя бы он не напомнил ей о том эпизоде в экипаже, когда они возвращались с обеда у Асторов. Увы! Бонни вспомнила об этом сама. Ее тело трепетало, груди тяжело вздымались: она безумно хотела Элая. – О Боже! – воскликнула она, уткнувшись подбородком в колени. Элай возился у плиты, проверяя, закипела ли вода в чайниках. – Готово! – провозгласил он и, взяв чайник, понес его к лохани. – Подвинься, – сказал он, – я не хочу ошпарить тебя. Бонни подвинулась, и над лоханью поднялось облако пара. – Элай, пожалуйста, если ты сейчас же… – Еще воды? Голову… э… бедра вверх! Струи горячей воды словно ласкали Бонни. До боли страстное желание охватило ее. Элай, причинявший ей такие муки, чувствовал себя хозяином положения. Он нагнулся, поднял губку и выжал ее прямо над полом, словно не заметив того, как тщательно он вымыт. Потом приблизился к Бонни. Он медлил, неторопливо засучивая рукава, и Бонни поняла, что сражение проиграно. Единственный в мире мужчина, способный склонить Бонни к греху и пользующийся этим при каждом удобном случае, стоял сейчас возле лохани с губкой в руках. Бонни закрыла глаза и прижалась затылком к краю лохани, ее сильные руки безвольно опустились в горячую воду. Она почувствовала, как его рука спустилась по ее бедру. Губка заскользила по левой груди Бонни, медленно приближаясь к соску. У Бонни перехватило дыхание, когда губка коснулась соска. – Никогда прежде мне не приходилось мыть мэра, – заметил Элай, намыливая правую грудь Бонни, – скажи, пожалуйста, как тебя избрали? Бонни открыла глаза и собралась, было вылезать, когда рука Элая, скользнула в воду, раздвинула ее ноги, и ловкие сильные пальцы оказались между ними. Вместо протеста у Бонни вырвался протяжный стон. Элай засмеялся и продолжал работать пальцами даже тогда, когда другой рукой обмакнул губку и выжал ее, смывая мыло с груди. – Ты что-то сказала? – насмешливо спросил он. Колени подогнулись и широко раздвинулись, хотя она и пыталась держать их сжатыми. – О-о-о.! – вырвалось у нее. – Можешь рассказать, как тебя избирали, потом, – уступил Элай, – сейчас ты страстно желаешь удовлетворения. Бонни и в самом деле желала этого, ибо была здоровой молодой женщиной, два года не знавшей мужчину. Поэтому ее желание было исступленным: для Бонни уже не существовало ни приличий, ни доводов рассудка. Почувствовав на груди дыхание Элая она изогнулась, невнятно повторяя: – Да… о… да… Ее мокрые руки вцепились в плечи Элая, потом обхватили голову, а когда его губы приникли к соску, слегка покусывая его, она содрогнулась. Его пальцы продолжали ласкать ее между бедрами, все больше распаляя ее. Бонни бесстыдно поднимала и опускала бедра, отзываясь на ласки его пальцев, проникших внутрь. Потом Элай покрывал поцелуями ее грудь, шею, уши. Вода выплескивалась фонтаном через край лохани. Вдруг Бонни пронзительно вскрикнула, приподнялась, затем со вздохом облегчения погрузилась в воду. Она дрожала, когда Элай вынул ее из воды и взял на руки. Бонни склонила голову ему на плечо, как делала прежде. Он, казалось, не замечал, что его брюки и рубашка промокли насквозь, и только шепотом спросил: – Кровать, Бонни? Где кровать? Все еще слабая от пережитого наслаждения, Бонни сказала, куда идти. Он очень мягко положил ее поперек кровати и, сняв полотенце, висящее над комодом, стал нежно вытирать Бонни. Он быстро сбросил с себя одежду и стал на колени. Он ласкал ее груди, стройную талию и атласный живот так, словно видел все это впервые, а не занимался любовью с нею тысячу раз в самых неожиданных, порой совсем не подходящих, местах. – О Бонни, – вырвалось у него, когда он раздвинул ее колени и, положив руки на поясницу, подвинул ее немного вперед, подготавливая к новому наслаждению, – как ты была нужна мне! Как я хотел тебя! Бонни дрожала, когда Элай развел влажные завитушки у нее между ногами и стал ласкать то, что открылось его взгляду. – Сладкая ты моя, – сказал он, его голос, гортанный и хрипловатый, словно взывал к той Бонни, которая принадлежала только ему, и которую он мог любить или бросать, когда захочет. Услышав всхлипывания Бонни, он пустил в ход свои чары. – Помнишь ресторан в Ньюпорте? – спросил он, – у нас был отдельный кабинет и я целовал тебя… так, нет, вот так… Бонни затрепетала от поцелуя, ее пальцы неистово вцепились в волосы Элая, и из горла вырвался низкий вопль, казалось, не менявшийся с самого сотворения Евы. Он сильными руками схватил ее груди, лаская и теребя соски, пока их розовые кончики не набухли. Несмотря на страстность и опытность Элая, оргазм у Бонни наступал медленно, пока в любовную игру не вовлекался каждый нерв, каждая частица ее тела. Когда же наконец, пришло удовлетворение, Бонни почувствовала и пресыщение. Тогда Элай лег рядом, и она гладила его широкую грудь, ожидая, когда восстановится его дыхание и расслабится низ живота. Несмотря на дважды пережитую кульминацию, Бонни все еще чувствовала себя неудовлетворенной. Она хотела вновь испытать экстаз, хотела, чтобы Элай вновь овладел ею. Бонни прошептала слова, которые, как она думала, никогда уже не сорвутся с ее губ: – Я хочу тебя, Элай. Возьми меня… Бонни почувствовала, как его грудь затряслась от смеха. – Ты всегда была настойчивой, – сказал он, но к ее удивлению, сел рядом вместо того, чтобы лечь на нее. Выражение тревоги в глазах Бонни еще больше развеселило Элая. – Не беспокойся, любимая, – сказал он. – Я очень хочу тебя. Но если я сейчас лягу на тебя, то, вероятно, никогда уже не встану. – Элай помолчал и, полюбовавшись на Бонни, восхищенно кивнул головой. – Иди сюда, – позвал он. Она подвинулась, чтобы встать перед ним, и он снова начал ласкать ее. Наконец Элай посадил Бонни к себе на колени, широко раздвинул ее ноги, и вошел в нее с той нежностью, которая всегда отличала его любовные игры. До каких бы пределов не доходила их страсть, он никогда не делал ей больно. Их крики слились, когда Бонни стала приподниматься и опускаться на коленях Элая, подчиняясь движениям его рук и бедер. Он целовал ее груди, губы, лаская лицо, плечи и живот. Она резко задвигалась, стремясь к кульминации, и удовлетворение было таким полным, что Бонни упала в изнеможении. Они отдыхали и любили друг друга. И снова отдыхали, пока не наступила глубокая ночь. Тогда Бонни заснула, прижавшись к Элаю, обессиленная и счастливая. Светало, но Элай не спал. В окно он видел звезды, мерцающие, как серебряные огоньки. Постепенно они потускнели, и Элай провел ладонью по глазам, стыдясь своих слез, хотя Бонни спала и не могла видеть их. Он не должен был приезжать в Нортридж, даже из-за Розмари и этого проклятого завода. После этой ночи он, возможно, никогда не сможет относиться к Бонни по-джентельменски. Она прижалась к нему во сне, нежная и душистая, и его передернуло от боли, когда он подумал, что Бонни – одна из женщин Даррента, торгующих собой. Элай не верил, что в «Медном Ястребе» она только танцует, хотя, видит Бог, он больше всего хотел верить в это. Слезы все лились из его глаз. Элай осторожно встал с кровати, нашел свои вещи и медленно оделся. Он долго смотрел на Бонни с горечью в душе, в лунном свете Элай отчетливо видел контуры ее фигуры, блестящие волосы, длинные ресницы. Боль, которую испытывал Элай, была несравнима ни с чем, что он переживал прежде. Он вспомнил, кем прежде была Бонни. Она отдалась ему так же, как отдалась бы любому, кто заплатил бы ей. Ее неистовое сопротивление – обычный прием, часть ремесла, как и возгласы счастья, мольба и умение удовлетворять любые его капризы. Она никогда не вела себя так во время замужества, да он и не просил об этом. Так, где же Бонни научилась этому? Эта загадка потрясла Элая до глубины души. Внезапно решившись, он вытащил из бумажника крупную банкноту, положил ее на ночной столик и вышел из спальни. Бонни просыпалась медленно, потягиваясь сладко, как кошка. Она поняла, что Элая уже нет в постели, но не придала этому значения, так как знала, что он встает рано. Возможно, он куда-то спешил. Привычные утренние звуки доносились из кухни: позвякивание крышек, плеск воды. Бонни села на кровати, зевнула, прикрыв рот рукой, и улыбнулась, услышав, как Кэтти поет «Возьми меня домой к маме». Розмари, маленькая, пухлая, вбежала в спальню с радостным криком, забралась в кровать и примостилась возле Бонни. Наконец-то наступили те драгоценные минуты, когда Бонни Мак Катчен чувствовала себя счастливой. Ночь она провела с самым дорогим для нее мужчиной, который с неистовой страстью любил ее. Сейчас, этим ярким солнечным утром, она могла поиграть с дочуркой. О, как легко быть доверчивой, когда жизнь, до краев наполненная любовью, кажется такой приятной. Аромат свежесваренного кофе наполнил комнату, и Бонни, увидев свой халат, брошенный возле кровати, потянулась за ним. Она улыбалась, завязывая пояс, но улыбка мгновенно исчезла, когда она заметила под лампой свернутую банкноту. Сначала Бонни не могла понять, что это значит. Элай был щедр, часто оставлял Бонни чек, уходя на работу. Она села на край кровати и опустила руки на колени, сердце защемило от дурного предчувствия. Она взяла банкноту дрожащими пальцами: пятьдесят долларов! Почувствовав дурноту, Бонни закрыла глаза и судорожно вздохнула. Элай был не из тех мужей, которые оставляют по утрам наличные своим избалованным женам на безделушки или билеты в театр. Ей вдруг открылась страшная правда: Элай теперь чужой, и пятьдесят долларов – плата за услуги. Банкнота, выскользнув из пальцев, упала на пол. Бонни поднялась с кровати, пересекла комнату и закрыла дверь, чтобы заглушить смех Роз и пение Кэтти. Слезы струились по щекам Бонни, пока она умывалась, одевалась и причесывалась, но она не проронила ни звука. Когда она присоединилась к Розмари и Кэтти на кухне, ее глаза, красные и опухшие, были уже сухими. Бонни не хотелось, есть, она выпила только кофе, пока Роз и Кэтти ели яйца и тосты. Она не замечала встревоженных взглядов Кэтти и уклончиво отвечала на ее вопросы. Когда завтрак закончился, Бонни прошла в спальню и подняла банкноту с коврика, решив вернуть ее законному владельцу. – Пожалуйста, оставь эти тарелки, – сказала Бонни, вернувшись на кухню и застав Кэтти по локти в горячей воде, – я займусь ими сама. Мне надо выполнить одно поручение, но это не займет много времени. Смущенная и заинтригованная Кэтти вытерла руки о передник. – Что-нибудь случилось, мэм? Бонни не могла сказать ей правду, но боялась, что, поддавшись отчаянию, сделает это. – Япопросила бы тебя открыть магазин, – сказала она, отводя глаза. К счастью, Кэтти не проявила настойчивости: – Мы с Роз присмотрим за магазином. Можете не торопиться. – Спасибо, – сказала Бонни и вышла. «Слишком многолюдно на улицах для рабочего дня», – рассеянно отметила она, направляясь к дому Джиноа. Она заметила что-то еще необычное, но не могла понять, что именно. Не думая об этом, Бонни подошла к воротам Мак Катченов и направилась к дому. Элай стоял на широкой веранде, оживленно, хотя и негромко разговаривая с Сэтом Кэллаханом. Увидев Бонни, Сэт тепло поздоровался с ней. Их отношения всегда носили формально-дружеский характер. Взгляд Бонни приковался к Элаю и его тарелке с тушеной картошкой. Ей казалось, что еда задымится от ее взгляда. Хотя Элай был совершенно спокоен и молчал, Сэт кашлянул и поспешил в дом, закрыв за собой дверь. Бонни, потная от возбуждения, со скомканной в руке банкнотой, придерживая юбки, поднялась по ступенькам. Она решительно приблизилась к Элаю и встала перед ним, подняв голову, чтобы взглянуть ему в глаза. Элай упорно смотрел в сторону. Его челюсти были сжаты, в золотисто-карих глазах горел недобрый огонь, но Бонни поняла, что первым он не заговорит. – Доброе утро, – сказала Бонни, – завтракаешь? Элай взглянул на тарелку и сглотнул, хотя во рту у него ничего не было с той минуты, как он увидел Бонни. Точным движением Бонни воткнула свернутую в трубочку банкноту в середину его тарелки. – Съешь это, мистер Мак Катчен, вместе с завтраком. Элай открыл было рот, но тотчас закрыл его. Впервые за всю свою жизнь он лишился дара речи. Бонни улыбнулась, взглянула на тарелку, из которой торчала банкнота, как свечка в праздничном пироге, и ткнула тарелку ему в грудь. Затем она гордо повернулась, спустилась по ступенькам и направилась к выходу. На веранде зазвенела вдребезги разбитая тарелка. Не успела Бонни отойти, как Элай догнал ее, схватил за руку и повернул к себе. Его белоснежная рубашка была перепачкана. – Отпусти сейчас же мою руку, мерзавец, – прошипела Бонни сквозь зубы. Еще миг – и она потеряет контроль над собой. Пальцы Элая сначала сжались, но потом он отпустил ее руку. Что-то похожее на стыд мелькнуло в его глазах и тут же исчезло. – Я мало заплатил тебе, Ангел? – холодно спросил он. – Я, кажется, не поскупился. Кровь прилила к лицу Бонни и она слегка покачнулась. Элай, увернувшись от пощечины, сжал ее запястье. – Как ты жесток, – выдохнула она, глядя ему в лицо горящими глазами, – примитивно и грубо жесток. У тебя нет сердца, и мне жаль тебя! Эти слова, несомненно, причинили Элаю боль, и он освободил запястье Бонни, медленно разжав пальцы. Когда она повернулась и пошла прочь, он окликнул ее, но она не остановилась и даже не оглянулась.Часть вторая Мстящий ангел
Глава 9
Бонни была на полпути к магазину, когда поняла, что прежде удивило ее на улице. Заводская дробилка – источник постоянного шума – молчала, и оглушительный рев горнов тоже прекратился. Она остановилась и взглянула на кирпичную трубу, черную на фоне голубого весеннего неба. Дыма, всегда валившего клубами, не было. Значит, это все же произошло! Организаторы из Союза добились своего. Завод прекратил работу. Бонни закусила губу и пошла дальше, погруженная в свои мысли. Она относилась к забастовке неоднозначно. Хотя претензии рабочих к компании Мак Катченов были вполне обоснованными, мало кто из них мог просуществовать без зарплаты. Голод и недовольство сделают жизнь в Лоскутном городке не просто жалкой, но невыносимой. Бонни перешла дорогу и направилась к магазину. Толпа мужчин и женщин собралась перед театром «Помпеи». Многих Бонни знала, но были и незнакомые. Грузный человек с рябым лицом и темными мешками под глазами обратился к собравшимся со ступенек театра. Он не производил приятного впечатления, но голос у него был громкий, и Бонни слышала его даже с противоположной стороны улицы. – Больше нельзя закрывать глаза на трагедии, подобные вчерашней, – заявил оратор. – Человек мертв, леди и джентльмены. Майк Фэрли мертв! Заметив в толпе Вебба Хатчисона с ручкой и блокнотом, Бонни подошла к нему. – Это забастовка, не так ли? – спросила она. Вебб быстро писал. – Что-то в этом роде, – ответил он. – Половина людей все еще желают работать. В толпе раздались возгласы, но Бонни продолжала смотреть на незнакомца, стоящего на ступеньках театра «Помпеи». – Ваши собратья решили, что с них хватит, – продолжал он, – компания Мак Катчен набивает свою мошну за ваш счет. Ваши кровь и пот делают хозяев богаче, а что имеете вы? Лачуги, нищету! – По крайней мере, у нас есть еда, – крикнул человек, которого Бонни не видела, – вернее была, пока мы не клюнули на вашу удочку! – Я буду там к началу своей смены! – воскликнул другой. – У меня семья, которую надо кормить! Третий поддержал его, но другие, видимо, не соглашались с ними. Рябой поднял руки, призывая к тишине. – Забастовка будет! Она уже началась. Если кто-то не поддержит ее, это приведет к насилию и кровопролитию! Мы можем избежать этого, только поддерживая друг друга! Бонни закрыла глаза. Она читала о забастовках в других городах и знала, что многие люди погибают, если не могут договориться. Вспомнив, что она мэр Нортриджа и обязана поддерживать порядок, Бонни оставила Вебба, протиснулась через толпу, поднялась по ступенькам и стала рядом с оратором из Союза. Рябой залез на перевернутую коробку, и это дало ему преимущество в росте, хотя, как заметила Бонни, он был намного ниже ее. – Пожалуйста, спуститесь вниз, – попросила она, когда женщины и среди них Минельда Снидер зашептались, подходя к трибуне. Оратор в замешательстве слез с коробки, и Бонни заняла его место. Она высоко подняла голову, хотя вся дрожала. – Я обращаюсь к вам, – храбро начала она, – как ваш мэр. Наступила тишина, но вскоре женщины начали переговариваться, а мужчины приглушенно смеяться. – Я признаю, что мое назначение на этот пост не отвечает традициям… – Это так, Ангел, – доброжелательно крикнул один из ее постоянных партнеров по танцам, – городской совет в полном составе перепился в ту ночь, и тебя выбрали вместо Хейли, в пику своим женам и остальным бабам города! – У меня нет иллюзий по этому поводу, – ответила Бонни чуть дрожащим голосом. – Тем не менее, я была избрана и принесла присягу. Если вы только выслушаете… – Женщины в этом штате даже не голосуют, – вмешался кто-то, почувствовав, что задето его мужское самолюбие. – Ты на самом деле вовсе не мэр, Бонни, так что отправляйся в танцзал «Медного Ястреба» – там твое место! – Я мэр, – настаивала Бонни, гордо подняв голову. Ее глаза горели. – Если вы не назначите другие выборы, я останусь мэром до ноября. Сейчас перестаньте болтать о «Медном Ястребе» и о том, что женщины не имеют права голоса в этом отсталом штате, и послушайте меня! – Скажи им, Ангел! – крикнул Джим Снидер, тут же получивший за это локтем в бок от Минельды. Вебб, голубые глаза которого выражали удовольствие и восхищение, одобрительно кивнул. Бонни вздохнула. – Ваши обвинения в адрес компаний Мак Катченов – справедливы, но вы должны проявить осмотрительность. – Толпа зашумела, и мэр Нортриджа подождала, когда наступит тишина. – Забастовка опасна. Мужчины получат увечья, может, будут убиты. Женщины и дети останутся голодными и без крова. Почему бы вам не встретиться с мистером Мак Катченом, пока он здесь, и не попытаться договориться с ним? Он многим пренебрегает, согласна с вами, но он разумный человек… – Тебе следовало бы знать, кто такой Мак Катчен! – съязвила одна из женщин, стоявших впереди. Бонни сразу узнала в ней мисс Уилден Сиверс, учительницу. Бонни удержалась от соблазна напомнить при всех мисс Сивере о ее неоплаченных счетах за товары и закончила свою первую и возможно последнюю речь в качестве мэра. – Пожалуйста, не позволяйте нескольким смутьянам и чужакам принимать решения за вас! Встретьтесь с мистером Мак Катченом и выскажите ему недовольство, как разумные люди. Зачем навлекать на себя беду, голод и смерть, если можно избежать этого? Толпа вяло зааплодировала, хлопал и Вебб и еще несколько мужчин. Женщины стояли с каменными лицами. Они ненавидели Бонни за то, что она танцевала с их мужьями, осмеливалась называть себя мэром, а к тому же напомнила им, что они не имеют права голоса. Бонни слезла с коробки и, миновав толпу, направилась в свой магазин в сопровождении Вебба Хатчисона. Роз весело играла с куклой, подаренной Джиноа. Кэтти, стоя за прилавком, читала, тогда как обтрепанный подросток прилежно мыл пол. Бонни растерянно смотрела на него, пока не узнала в нем мальчишку, присланного Элаем «перебирать картошку». Она так и не спросила бывшего мужа, почему он столь странно поступил, и покраснела, вспомнив, что помешало ей сделать это. – Как тебя зовут? – спросила Бонни. – Тат, – бойко ответил мальчик с широкой улыбкой. Умытый, он казался вполне симпатичным, хотя был худ и несколько развязен. – Тат О'Бейнон, – поправился он. Кэтти хихикнула, прикрывшись книгой. – У тебя прекрасное имя, – сказала Бонни, решив приободрить его. Он был очень молод, а она знала по себе, что значат надежды на лучшее для подростка из Лоскутного городка. – Возможно, мистер Мак Катчен сказал, сколько тебе должны платить? Боюсь, мы не так уж процветаем, как может показаться. Тат покраснел от смешка Кэтти, но повел себя с врожденным достоинством. Он расправил плечи и провел рукой по лохматым рыжим волосам с медным отливом. – Мистер Мак Катчен сказал, что я буду числиться за компанией, поэтому, скорее всего, он станет платить мне сам. Бонни не хотела иметь никаких дел с Элаем Мак Катченом, но у нее не хватило духу отправить Тата О'Бейнона восвояси. Он, очевидно, возлагал большие надежды на эту работу и, потеряв ее, может оказаться на улице. – Очень хорошо, – сказала она, – тогда вымой передние окна, когда закончишь с полами. Кэтти, мне нужна твоя помощь со счетами. Вебб, о котором Бонни совершенно забыла, кашлянул. Смутившись, Бонни повернулась к нему. – Вебб! Было там что-нибудь… Этот бесконечно терпеливый человек улыбнулся. – Мне придется провести этот день в издательстве, но я хотел бы узнать, не согласитесь ли вы с Роз поехать завтра на пикник за реку. – Сердце Бонни сжалось от боли, хотя она улыбалась. Если она примет приглашение Вебба, чего ей очень хотелось, он может неправильно это понять. Он давно собирался показать ей дом, который стоит за рекой, на своей земле. Конечно, Вебб надеется, что в один прекрасный день она станет хозяйкой этого дома. Это обстоятельство смущало ее, но Бонни любила пикники на природе, кроме того, ей просто необходимо хоть немного отвлечься. Возможно, ей удастся серьезно поговорить с Веббом и определить свои планы. – Я с удовольствием поеду, – мягко сказала она. Радость Вебба еще больше смутила Бонни. Почему она не может полюбить этого человека, стать его женой, растить его детей? Она была бы счастлива с ним, и женщины Нортриджа изменили бы отношение к ней, ведь Вебб Хатчисон пользовался большим уважением в городе. Бонни, закусив губу, наблюдала, как Вебб вышел из магазина и отправился в свое допотопное издательство. «О, полюбить бы этого человека, а не Элая, который ее презирает!» К концу дня результаты ревизии в магазине вызвали у Бонни сильную головную боль. Она привыкла в это время бывать в танцзале «Медного Ястреба» и сейчас, когда Форбс уволил ее, она чувствовала себя не у дел. Горькие мысли не покидали ее даже тогда, когда она кормила и укладывала спать Розмари. Кэтти, как обычно, сидела за кухонным столом, уткнувшись в книгу. В отличие от многих других девушек, она не увлекалась французскими романами и стихами, Кэтти интересовалась философией, наукой, политикой и религией. Кэтти хотела, как она часто говорила, дойти до всего своим умом. Бонни вспомнила, как и она в юности стремилась к идеалам, и ей стало еще грустнее. – Почему бы вам не пойти сегодня в театр «Помпеи»? – спросила Кэтти. – У вас такой вид, словно вы проглотили какую-то гадость. Бонни с трудом улыбнулась. Она любила театр, особенно в Нью-Йорке, где она так часто оставалась одна. Теперь она бывала в театре редко за неимением времени и денег. Счета в плачевном состоянии, Бонни потеряла работу в «Медном Ястребе», значит, настало время жесткой экономии, а не развлечений. – Я не могу. Сейчас не до того, Кэтти. Если волнения на заводе не прекратятся в ближайшее время, наши немногие покупатели не смогут нам платить. – Они и так не платят, – весело возразила Кэтти, – пойдите, посмотрите акробатов, миссис Мак Катчен. Там будет фокусник, с которым мы когда-то выступали в одном цирке, и клоун. Бонни с тоской подумала о вечере в театре «Помпеи». Она могла бы немного посмеяться, порадоваться и даже пролить несколько слезинок, но уж никак не из-за Элая Мак Катчена. – Не сомневайтесь, – настаивала Кэтти, – всего десять центов. Разве это деньги! Уверена, что вы можете потратить их. Джиноа не даст нам умереть с голоду. Бонни резко встряхнула кухонное полотенце и повесила его на вешалку. – Мы не можем зависеть от Джиноа, Кэтти. Во всяком случае, Розмари и я. – Я обидела вас, да? – печально спросила Кэтти, обхватив чашку ладонями. – Я не это имела в виду, миссис Мак Катчен. Я, правда, не хотела. – Я знаю, – тихо сказала Бонни. – Через открытые окна кухни до нее доносились звуки музыки из театра, они словно звали ее. – Мне хотелось бы пойти туда, – сказала она. Кэтти вновь углубилась в чтение, но Бонни знала, что девушка все слышит и замечает малейшее движение Роз. Чувствуя себя очень одинокой, Бонни понимала, что не уснет в комнате, где Элай так нежно занимался с ней любовью и затем отшвырнул, как шлюху. Она спустилась вниз и достала монетку из кассы. Оправив платье, она проверила, в порядке ли лицо и волосы, посмотрев в зеркальце для бритья. Затем сказала Кэтти: – Если я понадоблюсь, я буду в театре. Голос Кэтти прозвенел, как колокольчик: – Приятного вечера, мэм. Держитесь подальше от хулиганов, когда будете возвращаться. Бонни улыбнулась и вышла, заперев дверь. Для такой молодой девушки, а Кэтти всего четырнадцать, в ней слишком развито чувство долга. Представление уже началось, Бонни, купив билет, нашла место в зале, села и решила забыть хотя бы на короткое время все свои горести. Она увидела фокусника, о котором говорила Кэтти, шесть удивительно умных собак и несколько медлительного канатоходца. Она всплакнула, когда громадная женщина спела «В тени старой яблони», посмеялась над анекдотами, рассказанными невзрачным молодым человеком по имени Уильям Филдс. Довольная проведенным временем, Бонни возвращалась домой в хорошем настроении. Возле магазина она заметила знакомый экипаж Джиноа. Золовка сидела на кухне, попивая чай и болтая с Кэтти, которая, увидев Бонни, неопределенно улыбнулась, захлопнула книгу и исчезла в своей комнате. – Видела ли ты более смышленого ребенка, чем Кэтти? – спросила Бонни, предчувствуя какую-то неприятность и желая отсрочить момент, когда узнает о ней. Во взгляде Джиноа светились доброта и тревога. – Кажется, я знаю кое-кого, кто тоже был смышлен не по годам, – сказала она. Бонни села за стол и налила себе чай, готовясь к неприятным известиям. Джиноа казалась бледнее и изможденнее, чем обычно. Не в ее привычках было наносить визит в столь поздний час. – Ребенок Фэрли? – спросила Бонни. Слезы наполнили светло-голубые глаза, поблескивая на жидких ресницах. – Бонни, со Сьюзен и ребенком все хорошо. Я здесь, потому что… Из-за Элая… Сердце Бонни замерло, потом учащенно забилось. – Что-нибудь случилось? – Нет, – быстро проговорила Джиноа, положив ладонь на дрожащую руку Бонни. – Элай здоров. – Она помедлила, затем продолжала. – Бонни, он собирается забрать у тебя Роз, если сможет. Он говорил самые ужасные вещи и заставил бедного Кэллахана собрать бумаги, чтобы объявить тебе… э-э… обвинить тебя в плохом влиянии… «Плохое влияние». Бонни не сомневалась, что Элай использовал более сильное выражение, но Джиноа боится оскорбить ее, а к тому же очень испугана. – Он действительно ненавидит меня, – тихо сказала она скорее себе, чем Джиноа. – Боже, он хочет отобрать у меня ребенка! – Мы с Кэллаханом старались урезонить его, Бонни, – поспешно сказала Джиноа. – Элай не желает ничего слушать. Бонни поднялась со стула, как во сне, подошла к раковине и встала там спиной к Джиноа, корчась от боли. – Я не могу потерять ребенка. Элай не может так поступить. Джиноа промолчала, да и о чем сейчас говорить. Через несколько минут она встала, подошла к Бонни и положила руку ей на плечо. Ушла она, даже не попрощавшись. Бонни почти не спала ночью, она была во власти кошмаров. Потрясенная, разбитая, она пыталась что-нибудь придумать для себя и Роз, но в душе понимала, что у нее нет ни малейшего шанса выиграть борьбу с Элаем, если он обратится к закону. Какой судья примет ее сторону? Вебб прибыл спозаранку в своей коляске и с пакетом провизии для пикника, приготовленным Эрлиной Кэлб, его хозяйкой. Бонни вдруг подумала, как это Эрлина Кэлб, женщина со столь же сомнительной репутацией, согласилась выполнить его просьбу. Ходили слухи, что Эрлина имеет виды на Вебба, изредка встречаясь с Бонни, она весьма недвусмысленно давала ей это понять. При всем том Вебб хранил неколебимую верность Бонни. – Боже, – пробормотал он, увидев ее, – ты выглядишь так, словно месяц не спала. Ты в порядке? Бонни не могла ему ничего объяснить, по крайней мере, сейчас. Еще будет время сказать ему ужасную правду, когда они укроются от «жадных» глаз Нортриджа. Она покачала головой и с помощью Вебба забралась в коляску. Он осторожно посадил Розмари к ней на колени и, взяв в руки вожжи, развернул лошадей. Они ждали, пока маленький паром перевезет их на другой берег Колумбии. Бонни, наконец, заговорила: – Вода поднялась. – Ничего страшного, – сказал Вебб, когда крепкий паром из цельных бревен приблизился к берегу. Вебб въехал на него, улыбнувшись старому седому паромщику. Хэм Фенвик уже прочитал новую статью в «Нортриджских новостях». Взмахнув газетой, он проговорил: – Вот здесь, на первой странице вы пишете о том, чтобы кой-кому «наступить на мозоли», Вебб. – Он вежливо кивнул Бонни и дал знак своему помощнику на другом берегу, что можно начинать переправу. Вебб ухмыльнулся. – Как твои мозоли? Я не наступил на них? – На мои – нет, – ответил Хэм, – но эти парни из Союза взвоют и засуетятся. Бонни так сильно прижала к себе Розмари, что та запротестовала, и Бонни пришлось ослабить объятия. Серо-зеленая вода бурлила вокруг парома, захлестывая палубу, но так как ни Вебб, ни Хэм не выказывали признаков беспокойства, то и Бонни не волновалась. Она прислушалась к их разговору, но тоже пожалела об этом. – Нервишки у вас шалят, Хатчисон, – заметил Хэм, прислонившись спиной к ограждению и скрестив руки. Крученые веревки, протянувшиеся с одного берега на другой, натягивались над ними всякий раз, когда паром сносило течением. Оно было таким сильным, что паром могло унести в океан, если бы веревки не выдержали. Вебб беспокоился не за себя, а за Бонни, но сделал вид, что не услышал слов Хэма, и, повернувшись к Роз, потрепал ее по плечу. – Ну, надо же, не боитесь ни Союза, ни Элая Мак Катчена! – удивленно воскликнул Хэм. Вебб побледнел, на скулах заходили желваки. – Почему я должен бояться Элая Мак Катчена? – спросил он таким тоном, что Бонни испугалась бы, если бы его слова относились к ней. Хэм сплюнул через плечо и сказал: – Все знают, что Ангел – его женщина. – Бонни захлестнула такая ярость, что она почувствовала дурноту. Она не выносила, когда ее называли Ангелом, и у нее темнело в глазах, если о ней говорили, как о женщине Элая. Однако она сдержалась. – Хэм, – твердо сказала она, – ты ошибаешься. Ухмылка Хэма стала еще шире, но исчезла, как только он увидел угрозу во взгляде Вебба. Он отвернулся и начал подавать на берег ненужные сигналы. – Мне очень неприятно, – тихо сказал Вебб, робко взяв Бонни за руку. Она не отдернула руку. – Мне тоже, Вебб. Бонни почувствовала облегчение, когда паром, наконец, причалил и коляска Вебба выехала на берег. Дорога была скользкой и узкой, но Вебб легко преодолел ее, и вскоре повернул лошадь на север, к тому участку земли, который купил еще до приезда Бонни в Нортридж. Он занимался строительством дома, когда ему удавалось выкроить время. Бонни думала, что все уже закончено, и дом готов к приему жены. Бонни мрачно смотрела по сторонам. – Улыбнись, – попросил ее Вебб, внезапно заметив красивую белую лошадь, стоявшую над невысоким обрывом у реки. – О, Вебб, – прошептала Бонни, – как прекрасно! Она увидела, как он обрадовался, и ей стало стыдно. Он дернул вожжи, лошадь пошла быстрее, и вскоре они свернули на тропинку, ведущую к дому. Бонни затаила дыхание, когда они въехали на лужайку перед домом. На окнах были зеленые ставни, возле крыльца – качели, где хозяин с женой могли сидеть по вечерам, глядя на реку. За рекой виднелся Нортридж. У Бонни сжало горло. – Ты сделал все отлично, Вебб, – с трудом сказала она. Вебб снял Роз с колен матери, поставил ее на землю, потом помог выйти Бонни. Взяв ее за руку, он повел Бонни вдоль стены дома на заднюю часть участка. Растений здесь еще не было, но земля предназначалась для сада и огорода. Бонни вдруг захотелось остаться с Веббом навсегда, выращивать цветы и фрукты в этом саду. Тихая радость охватила ее при мысли о том, как она будет сажать, поливать, срезать цветы и ставить их в вазы, как будет собирать, и запасать на долгую зиму для всей семьи помидоры, морковь и горох. Эти мечты показались ей прекрасными, хотя она понимала, что это не для нее. – Не хочешь ли осмотреть дом? – ласково спросил Вебб. Бонни знала, что ей едва ли понравятся эти тщательно спланированные комнаты, но отказать Веббу не могла. – С удовольствием, – сказала она, взяв Роз за руку. Вебб взял девочку за другую руку, и Розмари радостно засеменила ножками. Они поднялись по ступенькам и вошли в просторную кухню, еще не покрашенную, без линолеума на полу. Однако шкафы уже стояли. Их стеклянные дверцы сверкали чистотой. Плита оказалась больше, чем у Джиноа, с печкой для подогрева наверху и красивым медным ящиком для дров сбоку. Здесь пахло свежим деревом, и Бонни представила себе, как она поджаривает ломтики хлеба, готовит еду, заваривает кофе для усталого мужа. Роз смеялась, глядя, как искажает ее личико блестящая хромированная часть плиты. Бонни, осматривая раковину со сверкающими кранами, не удержалась и открыла их. – О, Вебб, водопровод!!! Вебб, обрадованный и гордый, скромно заметил: – За домом вырыт колодец… Окно-фонарь очень украшало столовую, куда они зашли после кухни. Этажом ниже была светлая гостиная с видом на реку и Нортридж. Камин из красного кирпича служил скорее украшением, так как в полу были решетки, свидетельствующие о том, что в доме есть центральное отопление. Примыкающий к гостиной кабинет тянулся вдоль всей передней стены дома. Несмотря на множество книжных полок, здесь тоже было светло. – Я могу работать здесь, – смущенно сказал Вебб, – а если кому-нибудь захочется почитать или шить… Бонни отвела глаза. Наверху были четыре спальни. В самой большой из них, примыкающей к фасаду, был камин со встроенными по бокам книжными полками. В этом маленьком раю оказались еще ванная комната, унитаз со сливом, горячая и холодная вода, и огромная ванна. – Мы могли бы быть счастливы в этом доме, Бонни, – робко проговорил Вебб. Бонни усомнилась, что выходить замуж можно только по любви. – Конечно, – сказала она.Глава 10
Элай был в смятении и раздражении. Он провел несколько часов за закрытыми дверями в «Медном Ястребе», споря с представителями Союза и их верными последователями, но добился очень немногого. Сейчас, зайдя на кухню Джиноа, он проклинал себя, неудивительно, что он ничего не достиг в этих переговорах: его мысли были заняты только Бонни. Она стала для него наваждением. Джиноа, нагнувшись к открытой дверце духовки, с чем-то возилась. Элай всплеснул руками, и бумаги, которые он принес с собрания, разлетелись по кухне. Это были записи Сэта о ситуации на заводе. – Боже! – гаркнул Элай, и младенец, лежавший в коробке, испуганно запищал. Элай выхватил коробку с ребенком из духовки. – Джиноа, ты что, рехнулась!? Серо-голубые глаза Джиноа расширились, потом заискрились смехом. – Отдай ребенка, Элай, – сказала она серьезно и мягко. Элай отступил, держа ребенка, и с недоверием уставился на сестру. Та протянула к нему руки. – Элай, – терпеливо повторила она, – ребенок… Элай в ужасе смотрел на сестру. Как мог ее рассудок, прежде столь ясный, повредиться до такой степени за несколько лет? Он предположил, что виной всему одиночество. Отступив еще на шаг, Элай налетел на Сэта. Тот, ворча, собирал бумаги, разлетевшиеся по полу. – Что здесь происходит? – раздраженно спросил Сэт, поблескивая очками и переводя взгляд с Джиноа на Элая. – Это, – взорвался Элай, крепко держа коробку и расправляя плечи, – именно то, что я хотел бы узнать! Клянусь всеми святыми, Сэт, едва я вошел сюда, как увидел, что моя родная сестра собирается зажарить этого младенца, как молочного поросенка! Джиноа разразилась смехом, и к ней, на удивление Элая, присоединился Сэт. Он выпрямился, забыв о бумагах, и осторожно забрал коробку из рук Элая. Джиноа взяла ребенка, ее костлявые плечи все еще тряслись от смеха. Она закутала малыша в полотенце, заменявшее одеяло. – Сюда, сюда, малыш, – нежно сказала она, ставя коробку в духовку. Элай, рванулся было вперед, но его удержал Сэт. – Элай, успокойся… – Успокоиться?! – взвыл Элай, пытаясь оттолкнуть друга и спасти ребенка. Сэт схватил Элая за плечи, на удивление крепко. – Послушай меня, болван! Твоя сестра не собирается жарить младенца. Он родился преждевременно и его надо постоянно держать в тепле. Элай закрыл глаза, чувствуя себя полным дураком. Воспоминания о той ночи, когда умер сын, вновь нахлынули на него, и он покачнулся, как от удара. Горе, которое, его никогда не покидало, сейчас ослепило его. Он закрыл лицо руками. – Это Кайли, – тихо объяснил Сэт Джиноа и вышел. Элай напрягся, почувствовав у себя на плече руку Джиноа. – Я очень огорчена, – мягко сказала сестра. Элай несколько раз глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь. – Я слишком много думаю о прошлом, – печально сказал он, – прошло уже больше двух лет. Пальцы Джиноа перебирали мышцы его плеча, заставляя их расслабиться. – Со смертью единственного ребенка трудно примириться, Элай. Если бы не Розмари, Бонни едва ли смогла бы оправиться. Элай опустил руки. Он все еще чувствовал, как несправедлива смерть Кайли, хотя боль уже отступила. Он вздрогнул, опасаясь, что боль вернется, такая же невыносимая, как всегда. Джиноа придвинула к Элаю стул и взяла его руку в свои. – Я никогда не прощу себе, – тихо сказала она, – что не приехала в Нью-Йорк, когда Сэт известил меня о смерти Кайли. Тогда я была нужна и тебе и Бонни. – Нам никто не мог помочь, Джиноа, – сказал Элай. – А Бонни оправилась весьма быстро, как я понимаю. – С Бонни происходило то же, что и с тобой, – возразила Джиноа. – Ее душа надорвана. Когда я вижу, как вы терзаете друг друга, мне становится очень горько. Элай посмотрел на сестру. – О чем ты говоришь, – сказал он. – Я не терзаю Бонни. – Терзаешь, – настаивала Джиноа. – А Бонни терзает тебя. Бога ради, Элай, и ради себя самого, посмотри правде в глаза! Элай подумал о том, какая пропасть возникла между ним и Бонни в ту страшную ночь, и поморщился. Она пришла к нему, потрясенная потерей ребенка, а он отвернулся от нее. – В чем же, правда, Джиноа? В том, что мой сын мертв? В том, что я никогда уже не увижу его? – слезы опять выступили у него на глазах. Элай подавил их. – Поверь мне, это проклятье преследует меня, я не знаю ни минуты покоя. – Твой сын, – Джиноа помедлила, – ведь это и сын Бонни. Ее потеря так же велика, как и твоя, разве это не так? Казалось, потолок обрушился на Элая, он отшвырнул стул и в ярости вскочил на ноги. – О, достаточно! – крикнул он и широкими шагами пошел к двери. Но Джиноа схватила его за руку. – Иди к Бонни, – умоляла она брата, – скажи ей, что страдаешь и выслушай ее. Это единственный способ покончить с ужасом прошлого. Единственный! Элай чуть не вышиб дверь, так он стремился уйти. Боль вернулась, и ему казалось, что она сокрушит его. Он вырвал руку и сквозь зубы сказал: – Во имя Бога, Джиноа, позволь мне быть… Джиноа последовала за ним, плача от жалости к нему. – Не убегай, позволь себе выплакаться, – просила она. – Разве ты не видишь, что растравляешь душу, держа эту боль внутри? – Там нет боли, – отрезал Элай и бросился к пруду. – Давно Элай в таком состоянии? – спросила упавшая духом Джиноа, когда Сэт Кэллахан вернулся на кухню и стал собирать бумаги. – С того самого дня, – мрачно ответил тот. – Элай – человек вулканического темперамента, но, держа всех в напряжении, он никогда не доходит до крайности. Сэт привел в порядок бумаги и, выравнивая листы, постукивал ими о крышку стола. – Уверен, Элай боится, что, если он сломается, ему уже не прийти в норму. Проблема, конечно, забирает всю его энергию, но она у него огромная. – Сэт помолчал. – Его задача – не перейти опасную грань. Чем неуступчивее Элай, тем опаснее ситуация. – А сейчас этот завод… Сэт вздохнул. – Да, и Бонни… Джиноа вынула платок и вытерла глаза. – Да, Бонни. Чем мы можем помочь им? Сэт снял очки и потер близорукие глаза. – Боюсь, что сделать мы можем очень мало. Молю Бога, чтобы Бонни оказалась рядом с Элаем, если он дойдет до точки. Она очень нужна ему. Джиноа вздрогнула. – Мне кажется, что все рушится прямо на глазах, мистер Кэллахан. Бонни сильная, очень сильная, но за ее напускной храбростью таится такое же глубокое отчаяние, как и у Элая. Не уверена, что у нее хватит сил ему помочь. Кэллахан вздохнул и надел очки. – Возможно, вы правы, дорогая, – сказал он задумчиво. – Да поможет нам Бог!* * *
Вебб и Бонни сидели на одеяле, расстеленном на земле. Розмари мирно посапывала возле них. Удрученная Бонни убрала оставшуюся еду в пакет. Вебб коснулся пальцем ее подбородка. – Бонни, – нежно сказал он, – посмотри на меня. Бонни вздрогнула и подняла глаза на милое и доброе лицо Вебба. Ей так хотелось любить его, но она не могла ничего с собой поделать. Ее душа тянулась к Элаю Мак Катчену тем сильнее, чем больше она этому противилась. – Ты не любишь меня, – проговорил Вебб. Бонни смущенно кивнула. – Не так, как жена должна любить мужа, Вебб. Они помолчали. Розмари заворочалась во сне, и Вебб, успокаивая, погладил ее по спине. – Ты все еще любишь Элая, – сказал он. – Вопреки здравому смыслу, – призналась она. Ее переполняли боль, страх и отчаяние, – Он ненавидит меня, он хочет отнять у меня Розмари. – Элай сам сказал тебе об этом? – с тревогой спросил Вебб. – Нет, мне сказала Джиноа. – Бонни поняла, что более не может сдерживаться, слезы потекли по ее лицу. – Я умру без Роз. Она все, что у меня есть. Роз захныкала, и Вебб погладил ее спутанные волосы. – Ты не потеряешь ее, Бонни. Я не допущу, чтобы это произошло. – Ты не сможешь этому помешать, – сказала Бонни, вытирая слезы. – Элай добьется своего: у него деньги, власть, влияние… – А он знает, – что Розмари – его дочь? Вопрос Вебба удивил Бонни. – Да. – Не сказать ли нам, что она моя дочь? Ты можешь выйти за меня замуж, и мы объявим всем, что ребенок мой. Глаза Бонни расширились, хотя это уже приходило ей в голову. – Ты готов сделать это? Ты готов сказать, что Роз… ты хочешь жениться на мне, зная, что я тебя не люблю? Голубые глаза Вебба потемнели от боли. – Любовь может прийти, Бонни… когда-нибудь. По-разному бывает, ты же знаешь. Пораженная Бонни опустила голову. В этой ситуации Вебб – спасение для нее, к тому же он надежный и поистине удивительный человек. Но Вебб заслуживает гораздо большего, чем Бонни может дать ему. – А если я обману твои ожидания? Вдруг… вдруг я никогда не забуду Элая? – Я хочу использовать свой шанс. Выходи за меня замуж! Позволь мне доказать, что я могу сделать тебя счастливой! Бонни потянулась к нему и схватила его за руки. – Вебб, подумай хоть раз о себе! А что, если я не дам тебе счастья? А что, если я стану ненавистна тебе? – Я никогда не смогу ненавидеть тебя. С реки дул холодный ветер, и Бонни знобило. Небо заволокло тучами, внезапно потемнело и пошел дождь. Разговор прервался. Бонни и Вебб начали быстро собирать вещи. Пока Бонни заканчивала с пакетом, Вебб разбудил Роз и поспешил с ней в дом. Они сидели в комнате, надеясь, что дождь перестанет, но он все лил и лил. – Если не хочешь застрять здесь, – сказал Вебб, – нам лучше сейчас тронуться. Бонни взглянула на потолок – прямо над ней была спальня Вебба. Хотя возможность выйти замуж за Вебба привлекала Бонни, мысль о том, чтобы лечь с ним в постель, до сих пор не приходила ей в голову. Как же она об этом не подумала? Она вспыхнула, заметив, что Вебб смотрит на нее так, словно прочитал ее мысли. – Поехали, – решительно сказала она. – Жаль, – ответил Вебб с добродушным разочарованием, укутал Роз в свое пальто и выскочил во двор. Дорога между тем превратилась в месиво и была еле различима из-за проливного дождя. Когда они добрались до перевоза, Хэм с помощником уже снимали упряжь с лошадей, которые должны были тянуть паром. – Вода, будь она проклята, слишком сильно поднялась! – бросил старик. – Придется вам ждать до утра. Взглянув на Вебба, Бонни поняла, что это его обрадовало. Он с трудом подавлял улыбку. – Хэм Фенвик! – крикнула Бонни, стараясь перекрыть шум дождя. – Ты должен перевезти нас через реку сейчас же! – Нет, мэм! – прокричал Хэм. Вебб выглядел чертовски довольным. Значит, и вправду все мужчины одинаковы. – Мы утонем, если попытаемся переправиться, Бонни! – Но, Вебб, подумай, какие пойдут сплетни! – воскликнула Бонни. Роз, испугавшись, заплакала. Вебб взял у Бонни девочку и стал успокаивать ее. – Тебя раньше не очень беспокоили сплетни, не так ли? – спросил он. Их перепалка привела в восторг Хэма. – Кого… ее? Хотел бы я увидеть Мак Катчена, когда он услышит об этом! – То, что мы задумали, станет от этого даже правдоподобнее, – убеждал ее Вебб. Хэм навострил уши, стараясь расслышать их разговор. – Мы можем даже сказать, что тайно женаты уже несколько месяцев. – Вебб! – воскликнула Бонни. Вебб похлопал ее по плечу. – Ничего, дорогая, успокойся, посуди сама, ведь мы не можем переправиться через реку без парома, не так ли? – Вниз по реке есть мост, – возразила Бонни. – Десятью милями ниже, – уточнил Вебб. – Бонни, мы никогда туда не доберемся. Темнеет, туда трудно добраться даже в хорошую погоду. Подумай, во что сейчас превратилась дорога. Бонни пристально смотрела на Вебба, думая, не угнать ли лодку. – Подумай о Роз, – сказал Вебб, и Бонни тотчас опомнилась. Посмеиваясь, Вебб повернул коляску к дому.«Это ночь сюрпризов», – подумал Форбс Даррент. Он никак не ожидал, что Мак Катчен почтит посещением «Медный Ястреб» после того, что произошло. Однако он здесь и хлещет виски так, словно хочет развести костер в желудке. Форбс мог бы сказать ему по горькому опыту, что виски не лечит от горя, но зачем? Пусть Мак Катчен сам убедится, что от чар Ангела избавиться нельзя. Следующим сюрпризом была Эрлина Кэлб, она пробиралась к Форбсу. Даже женщина с такой сомнительной репутацией едва ли придет сюда без дела одна. Форбс разглядывал ее, пока она приближалась: сложена неплохо, интересно, какова она в постели? – Эрлина, – кивнул он. Она осмотрела его распухшее лицо с кровоподтеками и улыбнулась. Наполнив стакан Мак Катчена, Форбс повернулся к Эрлине. Она пристально разглядывала все вокруг. – Чем могу быть полезен? – спросил Форбс. – Я ищу Бонни Мак Катчен. В салуне воцарилась тишина. Уголком распухшего глаза Форбс увидел, как Элай застыл со стаканом в руке. – Ангел здесь больше не работает, – сдержанно заметил Форбс. – Она не Ангел, и мы оба об этом знаем. Форбс пожал плечами. – А что Вебб Хатчисон? Был он здесь вечером? Форбс кинул взгляд на Элая, отметив, что тот слушает. – К сожалению, Вебб не завсегдатай. Я не знаю, где он. – Возможно, этого вы не знаете, – согласилась Эрлина, – но вам всегда известно, где Бонни и что она делает. Не пытайтесь отрицать это. – Я этого не отрицаю, – ответил Форбс. – Я вез Вебба и миссис Мак Катчен через реку утром, – вставил молодой Велт Фенвик, сидящий возле бильярдного стола. – Думаю, они там застряли, на ночь из-за дождя. Беспокоиться не о чем: Вебб построил там прекрасный дом – и они будут в безопасности и тепле. Форбс закрыл глаза и перевел дыхание. Открыв их, он увидел, как Эрлина запустила в голову Вэлта бильярдным шаром. Бедняга увернулся, и, метнувшись в сторону, налетел на Элая Мак Катчена. Элай схватил бедолагу за грудки и почти оторвал от пола. – Где находится этот «прекрасный» дом? Форбс вышел из-за стойки. Нельзя допускать драки. Поскольку он не управляет уже предприятиями Мак Катченов, «Медный Ястреб» – единственный источник его дохода. Однако он не знал, что делать с Элаем и этим парнем, которого тот чуть не задушил. Его выручил сухопарый маленький адвокат Кэллахан, покинув свое место у бара, он вытянул шею, заглянул в лицо патрона и внушительно сказал: – Элай, этого более чем достаточно. Элай ослабил хватку и швырнул Вэлта на бильярдный стол. Форбс болезненно поморщился, подумав, во что обойдется замена суконного покрытия. – Где это? – спросил Элай, в упор глядя на Форбса. – Где – что? Элай приблизился, его вид не предвещал ничего хорошего. – Дом Вебба, идиот! – Две мили на север от перевоза, – вмешалась Эрлина, – но вам ни за что не переправиться через реку в такую погоду. «Я бы не стал этого утверждать», – подумал Форбс, стараясь сохранять невозмутимость. Прогремел гром, Элай Мак Катчен повернулся и широкими шагами направился к двери. Адвокат швырнул банкноту на стойку и побежал за ним. Ради спасения Ангела Форбс надеялся, что ни один «сукин сын» не предложит им лодку.
Дом был сухим и теплым. Вебб зажег все лампы. Они поужинали тем, что осталось от пикника, и разожгли яркий огонь в камине. Роз уютно спала в углу. Вебб устроил ее на меховой шкуре и укрыл своим пальто. Бонни чувствовала себя неуверенно. «Я пропала», думала она, глядя на языки огня в камине. Вебб только что вернулся из конюшни, насквозь мокрый. Он засмеялся, усевшись рядом с Бонни перед огнем. – Смешно, – сказал он, – Ангел заботится о своей репутации. – У меня есть, тем не менее, моральные устои. Вебб ухмыльнулся и целомудренно чмокнул ее в нос. – А если честно? Тебя волнуют не сплетни, а то, чего, как тебе кажется, я жду от тебя, – Вебб тяжело вздохнул, – Ничего такого, что бы противоречило твоим желаниям, успокойся. Бонни, конечно, знала, что Вебб никогда не воспользуется ее беспомощностью, но все же волновалась. – А вдруг дождь будет лить несколько дней, Вебб? – с беспокойством спросила она, глядя на огонь. Вебб вынул из пакета последний номер своей газеты и протянул ей. – Тогда я построю ковчег. Почитай газету, Бонни, пока я поищу что-нибудь, из чего можно соорудить постели. Бонни не хотела спать, но ей надо было отвлечься. Она раскрыла последний выпуск «Нортриджских новостей» и подвинулась ближе к огню. Статья Вебба о событиях на заводе сразу же бросилась ей в глаза, и она стала читать с все возрастающим интересом. Хэм Фенвик был прав, сказав, что кое-кому статья «отдавит мозоли». Зная, что Вебб человек мягкий и осторожный, Бонни всегда поражалась смелости его статей. Это был беспощадный обвинительный акт чужакам, вызвавшим беспорядки на заводе в своих интересах. Статья призывала рабочих Нортриджа дать Элаю Мак Катчену шанс исправить вред, причиненный этими беспорядками. Если он откажется удовлетворить их требования, не повысит зарплату и не улучшит условий труда и жизни, тогда и только тогда следует объявить забастовку. Бонни задумчиво смотрела на огонь, когда Вебб вернулся с ворохом рабочей одежды. Из нее он устроил вполне сносную постель на полу перед камином. – Боюсь, лучше этого я ничего не могу предложить, – сказал он, – в следующий раз, когда вы приедете сюда, я возьму побольше еды и одеяла. Бонни думала только о статье. – Вебб, Хэм прав. Ребята из Союза не поблагодарят тебя за эту статью. – Я и не жду от них благодарности. Подняв колени, она уткнулась в них подбородком. – Честно говоря, меня удивляет, что ты вступился за Элая. Ты всегда критиковал действия администрации, то, как она управляет заводом, и первый выступил в газете по поводу условий жизни рабочих в Лоскутном городке. Вебб вздохнул и, тревожно взглянув на Бонни, снял промокшую куртку. Только сейчас она заметила, что он дрожит от холода. – Я не друг Элая Мак Катчена, Бонни. Он знает все о Лоскутном городке и о заводе и, тем не менее, приятно проводит время. – И все же ты защищаешь его, Вебб. – Бонни взяла пальто и накинула его на плечи Вебба. – Я не защищаю Мак Катчена, – возразил Вебб, – я только стараюсь избежать больших неприятностей. Если он намерен исправить положение, город должен дать ему этот шанс. Надеюсь, что будет еще не слишком поздно. Бонни снова уткнулась подбородком в колени. Она подумала о тех, кто уже принял участие в забастовке, и по ее спине пробежал холодок. – Отчасти я виню себя, – призналась она, – по крайней мере, за условия жизни в Лоскутном городке… Бонни задумалась. – Никто не знает лучше, чем я, каково там жить. Я могла бы заставить Элая кое-что изменить. – Тогда ты была молода, а теперь ты не можешь повлиять на Элая. Бонни хотелось плакать, но она сдержалась. – Было время, когда я имела большое влияние на Элая, Вебб. Он очень меня любил. До… до… Вебб робко коснулся ее руки. – Пока не умер ваш ребенок? Бонни быстро взглянула на спящую Розмари, словно желая убедиться, что она в безопасности. – Все пошло прахом после этого. Элай упрекал меня, знаешь..? Вебб кивнул и чуть крепче сжал руку Бонни. – Знаю. Бонни задрожала от этих воспоминаний. – Я думала, что это пройдет, что это горе заставляет его так поступать. Но с той минуты все становилось хуже и хуже, покане развалилось окончательно. Элай сбежал, я – тоже… – Но были же моменты, когда вы могли сблизиться? Ни с одним человеком Бонни не стала бы говорить об этом, но Вебб был ее другом. Он всегда ее понимал. – Элай ушел из дому на другой день после похорон. Я знаю, что у него была, по крайней мере, одна женщина. Я… я отчаялась вернуть его… – Тебе не нужно рассказывать об этом мне, Бонни. – Мне необходимо с кем-то поделиться, Вебб… Мне так надо с кем-то поделиться! Вебб обнял ее сильной рукой и привлек к себе. Бонни знала, как трудно ему выслушать все, что она расскажет, но остановиться уже не могла. – Перед самым отъездом Элая на Кубу, я позвонила ему в клуб… Я просила его… о! Вебб! Я умоляла его прийти домой. Я думала, мы сможем поговорить… Вебб молча ждал, когда она продолжит. – Я вцепилась в него, Вебб… Я так боялась, была в таком горе. – И он занялся с тобой любовью? – мрачно спросил Вебб. Бонни бросило в жар, и слезы навернулись ей на глаза. – Да, Вебб. Я никогда не видела его таким… он рвал на мне одежду так, словно ненавидит меня. Бонни чувствовала, как в нем закипает ярость. – Он причинил тебе… боль? – О да! Но это не то, о чем ты думаешь. Это была не физическая боль, Вебб! Бонни с содроганием вспомнила тот вечер в роскошных комнатах, где когда-то была так счастлива с мужем. Элай унижал ее, заставляя принимать самые постыдные позы, а затем бросил ее. – Он презирал меня, Вебб, он был так холоден. Так ужасно холоден. – Все это уже в прошлом, – сказал Вебб после долгого молчания, – я знаю, тебе было больно, но это теперь позади. Бонни подумала о недавней ночи, проведенной с Элаем. В ту ночь она забыла все: боль, оскорбления – и отдалась ему с такой готовностью, с какой отдаются только распутные женщины. А утром нашла ту проклятую пятидесятидолларовую бумажку. Мало того, Бонни не могла поручиться и сейчас, что, если Элай поманит ее, она не побежит к нему. Она вздохнула. – Это прошло, – повторил Вебб. Милый порядочный Вебб! Хоть бы он оказался прав!
Глава 11
Голова у Элая разламывалась от боли, и жидкий свет, проникающий через окна спальни, раздражал глаза. Он натянул на себя одеяло и застонал. – Я не помню даже, сколько выпил… так трещит голова, так мне плохо, – пробормотал он из-под одеяла. Голос Сэта донесся откуда-то снизу. – Ты не помнишь, как я ударил тебя по голове бутылкой? Элай медленно спустил одеяло и попытался разглядеть человека, который называл себя его другом. – Что? – Ты дошел до точки и собирался переплыть Колумбию. Я должен был что-то сделать. Элай застонал от боли, когда он нащупал на затылке шишку величиной с орех. – Ты мог бы вразумить меня как-нибудь иначе, – заметил он. – С таким же успехом я мог бы попытаться вразумить пень. Вставай и одевайся! Нам предстоит встреча с деятелями из Союза. – То есть вразумлять пень, – вздохнул Элай, уставившись в потолок. – Мы занимались этим вчера, ты не забыл? – Да, и сегодня тоже этим займемся. А если придется, займемся этим и завтра. – Разговоры ничего не решат, Сэт. Нам надо действовать. – Что ты предлагаешь? – Эти бедолаги из Лоскутного городка, должно быть, по колено в воде после вчерашнего шторма. Вытащим их оттуда. Сэт присвистнул. – И поместим их сюда, Элай, в гостиную твоей сестры. Элай промолчал, понимая резонность этого возражения. – Достань немного леса и начинай строить те новые домики, о которых мы говорили, на той полосе земли, к югу от города. Нужны канализация и душ, а также место для детских площадок… – Могу ли я взять помощника, или мне заниматься всем этим самому по утрам? Несмотря на болящую шишку и терзающую его мысль о том, что Бонни провела ночь с другим мужчиной, Элай засмеялся. – Найми помощника. Элай попытался сесть, но, застонав, упал на подушку. – Так чем ты меня ударил? Сэт усмехнулся и, не ответив, вышел из комнаты. Прошло немало времени, пока Элай смог выбраться из постели. Умыться и одеться тоже оказалось нелегко, когда он сошел вниз, настроение у него было скверное. Джиноа опять возилась с младенцем. Она улыбнулась брату, не обратив внимания на его хмурый вид. – Ты пропустил завтрак, – заметила она. – Ничего удивительного, – проворчал Элай, открывая буфет и заглядывая в него. Найдя кувшин молока, он стал пить прямо из горла, словно назло сестре. Только сейчас Элай заметил миниатюрное создание, которое сидело за столом, кутаясь в одеяло. – Не обращай внимания на резкость моего брата, Сьюзен, – сказала Джиноа, – у него не самые лучшие манеры. – Проклятье! – прогремел Элай, хлопнув дверцей буфета. Сначала Бонни отправляется на другой берег реки провести ночь с какой-то «чернильницей», затем Сэт бьет его по голове бутылкой, а теперь его унижает родная сестра. – Черт побери! – еще раз рявкнул он. Женщина в одеяле вздрогнула. – Ничего, Сьюзен, – ласково сказала Джиноа, – пей чай и не бойся Элая. У него грозный вид, но он вполне безобиден. – Безобиден, – пробормотал Элай, вылетая из кухни. Он покажет, насколько он безобиден, когда Бонни и ее любовник попадутся ему в руки. Пятью минутами позже Элай появился в ресторане отеля «Союз» и заказал завтрак. Его стол стоял возле окна, из которого открывался отличный вид на улицу. Если кто-нибудь появится возле магазина Бонни, он сразу же заметит. Шишка на макушке не испортила ему аппетита. Элай съел две порции окорока, четыре яйца и шесть бисквитов к тому моменту, когда заляпанная глиной коляска остановилась у магазина. С помощью возлюбленного, Бонни выбралась из нее, держа на руках Розмари. Она измученно улыбнулась и покачала головой в ответ на слова Хатчисона. Элай бросил деньги на стол и, широко шагая, выскочил на залитую солнцем улицу. – Папа! – закричала Розмари, протягивая к нему руки. Оба, Бонни и ее обожатель, замерли. Бонни вцепилась в ребенка и отступила на шаг, но Хатчисон повернулся и встал перед Элаем, не выказывая никакого страха. Розмари вырывалась и кричала: – Папа, папа! Бонни поспешно открыла дверь и исчезла внутри. Одежда Хатчисона вымокла от дождя, и волосы прилипли к голове. Несмотря на это, он держался с обычным своим достоинством, за что Элай уважал его. – Может, поговорим? – предложил Элай. Любопытные прохожие начали останавливаться, делая вид, что рассматривают товары, выставленные в витрине магазина. – Не здесь, – ответил Вебб, – пойдемте в отель. Я хотел бы выпить горячего кофе. У Элая непроизвольно сжались кулаки, но он взял себя в руки. – Как угодно.* * *
– Если не перестанешь вопить «папа», юная леди, – прошипела Бонни, грозя пальцем Розмари, – я надаю тебе шлепков и все на этом закончится, понимаешь – шлепков! Кэтти, всегда миролюбивая, поспешила заинтересовать девочку овсяной кашей. – Нет, нет, наша Роз не хочет шлепков, она сейчас будет есть кашу. Она очень хорошая девочка! – Она – Мак Катчен, – отрезала Бонни. Ее волосы растрепались, одежда была измята, и ей ничего так не хотелось, как помыться в горячей воде и лечь в постель. Но она не могла позволить себе этого, так как Элай и Вебб, возможно, уже сцепились на улице. Она должна разнять их, пока дело не зашло слишком далеко. Бонни выбежала на улицу и убедилась, что их там нет. Она оглядела улицу, приглаживая волосы. – Боже, куда же делись эти идиоты? – Она должна найти их! Тат О'Бейнон деловито подметал тротуар, и Бонни трижды пришлось обратиться к нему, прежде чем он неохотно поглядел на нее. – Ты видел здесь Мак Катчена и мистера Хатчисона, Тат? Тат покраснел и смутился. Ясно, он уже слышал, что миссис Мак Катчен провела ночь за рекой с мистером Хатчисоном. Возможно, уже во всем Нортридже не найдется человека, который не знает эту сенсационную новость. – Да, мэм. Бонни еле удержалась, чтобы не топнуть ногой. – Где? – прошипела она. Тат указал на отель «Союз» и вновь принялся за работу. Войти в отель в таком плачевном виде при столь неважной репутации, а теперь и вовсе испорченной, казалось Бонни самым трудным делом в ее жизни, но выхода у нее не было. Официантки и посетители сверлили ее глазами, когда она пересекала просторный зал. Вебб и Элай сидели за столиком возле окна, пристально глядя друг на друга, перед ними стояли чашки с дымящимся кофе. Они увидели Бонни почти одновременно и оба почтительно встали. Элай казался таким взвинченным, что Бонни хотелось залезть под стол, когда он окинул ее взглядом, фиксирующим каждую складку на ее одежде. – Если вы устроите здесь сцену, – выдохнула она, когда Вебб предложил ей стул, – я убью вас обоих. Ясно? – Отлично, – отозвался Элай. – Мы разберемся во всем, – твердо сказал Вебб, – как разумные взрослые люди. – Мечтатель, – вздохнула Бонни. – Я только что говорил мистеру Мак Катчену про наш дом, – сообщил Вебб. Взглянув на Элая, Бонни встревожилась. – Наш дом? – переспросила она, моля Бога, чтобы Вебб не начал распространяться о планах, которые они обсуждали ночью. – Да, именно так, – подтвердил Вебб, сияя. Он протянул, было руку, чтобы коснуться Бонни, но тут же отдернул ее, заметив взгляд Элая. – Мы с Бонни решили отныне не скрывать наших истинных отношений. Элай потянулся за столовым ножом, и Бонни замерла. Но он только поиграл им. – После вчерашней ночи, – угрожающе начал Элай, не глядя ни на Вебба, ни на Бонни, – нет никаких сомнений в характере ваших отношений. Бонни вспыхнула. Решение выйти замуж за Вебба далось ей не легко: они говорили об этом всю ночь. Но она не ожидала, что почувствует стыд. Страх – да. Ужас – да. Но не стыд. – Элай… В его золотисто-карих глазах таились угроза и глубокая боль. Бонни следовало покончить с этой ложью раз и навсегда, – пока Вебб не лишил ее этой возможности. – По причинам, известным только нам, мы с Бонни думали, что пока лучше держать наши отношения в тайне. Дело в том, что фактически мы уже давно стали мужем и женой. Только Бонни знала, что кроется за сдержанностью Элая. Он был уничтожен. – Как давно? – спросил он. – Два года, – добродушно ответил Вебб. Бонни не сказала бы ничего, даже если бы от этого зависела ее жизнь. – Два года, – повторил Элай, и, спустя мгновение, их глаза встретились. Она знала, о чем он думает. Он вспоминал ночь, когда купал Бонни, а потом занимался с нею любовью. Он не забыл о ее страсти. Если бы не пятидесятидолларовая банкнота, Бонни закричала бы, что Вебб лжет. Стул Элая заскрипел, когда он поднялся. Вебб гоже встал. – Два года, – рассеянно проговорил Элай, но когда он посмотрел на Вебба, казалось, сверкнула молния. – Бедный обманутый болван, – тихо сказал он, повернулся и вышел. Бонни закрыла лицо руками. Она чувствовала себя на грани обморока. – Другого пути не было, – мягко сказал Вебб. Бонни не сразу решилась заговорить: – Уходи, Вебб, сейчас же уходи. – По крайней мере, позволь мне проводить тебя… – Ты уже достаточно натворил! Мы оба достаточно натворили! Уходи, я сама доберусь до магазина. Вебб нехотя ушел, спустя несколько минут Бонни встала и, словно в забытьи, миновала зал, маленький холл и вышла на улицу. Она то ли поднялась, то ли вползла, этого Бонни не помнила, по лестнице, добралась до спальни и рухнула на кровать.– Чушь, – быстро сказала Джиноа, отрываясь от приглашений, которые писала за столом в задней зале. – Если бы Бонни и Вебб поженились, я бы знала об этом. Весь город судачил бы об этом. Почему-то Элай был удивительно спокоен. – Какой смысл так обманывать? – спросил он, облокотившись на каминную решетку и видя в зеркале над ней не себя, а Бонни, ее лицо, возбужденное от любовных ласк. Его поразил ответ Джиноа. – Ты заставил их лгать, Элай, в этом есть и моя вина. – Что? – взвился Элай. – Ты собираешься забрать Розмари, – напомнила ему сестра, – Бонни должна была сделать все, чтобы предотвратить это. – Ты сказала ей? – Конечно, ведь Бонни – моя ближайшая подруга. – А я твой брат! Джиноа закрыла глаза, но когда открыла их, они горели. – Да, Элай, ты мой брат, и я очень тебя люблю. Но то, что ты хотел сделать, такая жестокость, что я должна была предупредить Бонни. – Жестокость? Да подумала ли ты, что я должен защитить свою дочь? – Тебе незачем защищать Розмари, будь честен хотя бы с собой. Ты хотел причинить боль Бонни из-за Кайли, из-за того, что она не стала ждать, пока ты вернешься с Кубы. Элай опустил голову. Как ни хотелось ему, он не мог возразить сестре. Он беспокоился о Розмари, но так и не нашел времени, чтобы поближе познакомиться с ней. – Они говорят, что Хатчисон – отец Роз, – сказал он в отчаянии. – Конечно, говорят. Они и должны это говорить, кто же иначе поверит, что они женаты все это время. Ужасная мысль овладела Элаем. Бонни чувствовала себя одинокой и испуганной, вернувшись в Нортридж. Может, она обратилась к Хатчисону за помощью? Может быть? Джиноа покачала головой, угадав, о чем думает брат. – Не будь дураком, Элай! Ты же знаешь, что ребенок – твой. У Розмари твои глаза, твои волосы и, к сожалению, твой характер. Элай вспомнил, как вырывалась Роз из рук матери возле магазина, как кричала: «Папа». Да, она – его дочь. Все верно. Он улыбнулся. – Элай, – подозрительно спросила Джиноа, – что ты собираешься делать? Видимо, сейчас она уже не могла угадать его мысли. – Ничего, – ответил Элай, – совсем ничего. – Но… – У меня есть работа, Джиноа, я обязан ею заниматься. – Он сунул руки в карманы, впервые за долгое время, почувствовав себя лучше. Даже бисер и кисточки на портьерах – постоянный источник его раздражения – на этот раз оставили его равнодушным. – Элай! Он остановился у самой двери. – Ты занята здесь по горло, – в раздумье сказал он, – с этой молодой вдовой и ее ребенком. Мы с Сэтом снимем комнаты в отеле «Союз». Бисер на портьерах заколыхался, когда Джиноа бросилась за братом. – Отель «Союз»… Чепуха!.. Элай, твой дом здесь! Элай наклонил голову и поцеловал Джиноа в нахмуренный лоб. – Я пришлю кого-нибудь за вещами. – Не понимаю, Элай, если ты рассердился на меня… – огорченно проговорила сестра. Элай засмеялся. – Я не рассердился. Просто пришло время взяться за ум и устроить свою жизнь. Чтобы сделать это, я должен что-то предпринять. Глаза Джиноа расширились. – Ты хочешь быть возле Бонни, – выпалила она на одном дыхании. – Отчасти так, – ответил он, повернулся и вышел из дома. На закате, когда вторая смена прорывалась через плотные цепи пикетчиков у ворот завода, среди рабочих был и Элай, одетый, как все, с пакетом еды в руках. Работа оказалась труднее, чем предполагал Элай, он пристроился у одного из горнов и бросал лопатой уголь в раскаленную топку, пока не взмок и не заныли мускулы. Все тайком наблюдали за ним, копошась возле тигелей, охладителей и сортируя руду. Когда раздался гудок, возвещавший обеденный перерыв, рабочие сгорали от любопытства. Взяв сэндвич грязной рукой, Элай заставил себя есть. Все, конечно, уверены, что он вот-вот сломается. Он должен доказать им, что этого не произойдет. Когда двенадцатичасовая смена закончилась, Элай настолько выдохся, что еле передвигал ноги. Он все же отметился, надел куртку и прорвался сквозь строй пикетчиков. Сэт поджидал его у ворот на коляске, но Элай сделал вид, что не замечает его. Остальные добираются домой на «своих двоих», он поступит так же. Глаза слипались от усталости, когда он дотащился до отеля. Не умываясь и даже не сняв одежду, он рухнул на кровать и заснул мертвым сном. Через несколько часов Элай проснулся от ноющей боли в суставах. Бормоча проклятия, он выбрался из кровати, доковылял до ванной комнаты и напустил в ванну такую горячую воду, что поднялись клубы пара. Стиснув зубы, он погрузился в обжигающую воду, решив вытерпеть любую пытку, лишь бы расслабились натруженные мышцы. Послышался осторожный стук в дверь. – Убирайся, Сэт, – простонал Элай. – У меня бренди, – заискивающе сказал Сэт, – с доставкой. Двойная доза. Элай сменил гнев на милость. – Заходи. Сэт принес бренди в прозрачном бокале и протянул Элаю. – Безумец, – добродушно проговорил он. – Это я уже слышал, – ответил Элай, сделав несколько глотков, – скоро ли мне возвращаться в эту преисподнюю? Сэт вынул из жилетного кармана часы и взглянул на них, подняв брови. Его очки так запотели от пара, что пришлось сдвинуть их на лоб, чтобы разглядеть циферблат. – Около двух часов, хотя пойдешь ты туда, или нет, вопрос весьма спорный. – Я должен идти, – мрачно сказал Элай. – Почему? – Потому что люди не будут мне доверять, пока не убедятся, что я могу делать то же самое, что каждый день делают они. Разве ты не понимаешь? Для них я – избалованный внук Джошуа. Они знают, что у меня много денег и до вчерашнего дня я ни разу не запачкал рук. Сэт вздохнул. – Я тебя понимаю. – Хорошо, – сказал Элай, – это меня радует. Действительно, радует. А сейчас убирайся отсюда и дай мне умереть с достоинством, прошу тебя. Когда Сэт ушел, Элай покончил с бренди, вылез из ванны и вернулся в комнату. Горничная будет клясть его, на чем свет стоит, когда увидит, во что превратил он идеально белую ванну, впрочем, какое ему до этого дело. Мышцы по-прежнему ныли, когда Элай, сменив одежду, надел ботинки и спустился по лестнице, захватив пакет с едой. Он поел жареных цыплят в буфете и вскоре был возле завода, пробираясь вместе с другими, работающими во вторую смену, мимо орущих забастовщиков. Эта ночь была еще хуже предыдущей. Духота казалась более нестерпимой и каждая лопата с углем вызывала боль в пояснице, но он не бросал работу до самого гудка. Сегодня он даже не мог заставить себя есть, хотя пища была нужна ему не меньше, чем отдых. Кусок застревал в горле, но Элай не сдавался, зная, что заболеет, если хоть что-нибудь не проглотит. – Поешьте, мистер Мак Катчен, – сказал парень, работавший у соседнего горна, – никто не продержится двенадцать часов, если не подбросить в глотку немного топлива. Элай положил сэндвич в пакет. Его доброжелатель, перепачканный сажей, походил на негра, и Элай знал, что и сам выглядит не лучше. – Как тебя зовут? – Бенджамин Роллинс. – Давно здесь работаешь? – Больше пяти лет, думаю. Начал десятилетним, – с гордостью ответил Роллинс. – Десятилетним, – пробормотал Элай. В десять он пускал кораблики в пруду позади дедовского дома. – Да, сэр. Поначалу смотрел за тигелями, но я оказался сильным и шустрым, поэтому меня вскоре перевели к горну. Оплата вдвое выше. Элай только кивнул, не в силах продолжать разговор. Он взглянул на свои почерневшие руки в волдырях и печально улыбнулся, вспомнил слова деда, что нельзя требовать от рабочих того, чего не можешь сделать сам. – Кое-кто удивляется, зачем это вам, мистер Мак Катчен? – спросил Роллинс, его глаза не отрывались от пакета Элая, – Богатые люди, как вы, не стоят с лопатой у топки. Элай молча протянул ему сэндвич. Чем больше люди удивляются тому, что он работает наравне со всеми, тем лучше. – Ну, если вы не хотите есть, – белки сверкнули на черном лице Роллинса. Он схватил сэндвич, протянутый Элаем, и запихнул его в рот. В шесть часов утра, когда Элай вновь вышел на свет Божий, он с изумлением увидел, что Бонни ждет его у ворот. Она была очень свежей и хорошенькой в своем платье в розовую и белую клетку, ее волосы блестели под лучами солнца. Элаю захотелось броситься к ней и заключить ее в объятия. – Ты что, спятил? – шепотом спросила она, приноравливаясь к его шагам. Каждое движение отзывалось в нем болью, но будь он проклят, если позволит Бонни догадаться об этом. – Ты не можешь заниматься такой работой! – Благодарю за участие, – ответил Элай, – твой муж знает, что ты здесь? Бонни закусила губу и опустила голову, и Элай почувствовал мучительную нежность к ней, заметив шелковистые пряди волос, упавшие ей на шею. Ему так хотелось поцеловать ее! – Элай… Он старался скрыть свою радость. – Да, миссис Хатчисон? Бонни остановилась и, прищурив глаза, взглянула в вымазанное сажей лицо Элая. Десятки людей с любопытством смотрели на них. – Строительства жилья для рабочих вполне достаточно, Элай. Возможны и другие уступки. Но ты не обязан приносить себя в жертву из-за того, что богат. – Я и не приношу себя в жертву, Бонни, – возразил Элай, – мне не безразличны эти люди, и я хочу, чтобы они знали об этом. – Взгляни на себя! Ты так измучен, что еле держишься на ногах. Боже, как ты перепачкан! Это что – забота? – Она вздохнула. – Я скажу тебе, что это такое, Элай Мак Катчен – это безумие! Элай пошел по дороге: на них смотрели рабочие, и у него все болело. – Мне кажется, что твое присутствие здесь неуместно. – Я не дам и… Меня не волнует, уместно это, или нет! Кто-то должен просветить твою чугунную голову, прежде чем ты угробишь себя! Он ухмыльнулся. – Если вы беспокоитесь о моем здоровье, миссис Хатчисон… – Не смей так называть меня! – Это же твое новое имя, не так ли? Ее прекрасные глаза округлились и сверкнули. – Да! Да, грубиян! Рабочие обогнали их, многие продолжали оглядываться. Элай понизил голос. – Ты не упомянула о муже в ту ночь, когда мы занимались любовью. Может, у тебя такая привычка: путаться с другими за спиной у Хатчисона, Бонни? Она влепила ему пощечину, но тотчас отдернула запачканную сажей руку. Ее глаза стали почти черными, а щеки пунцовыми. Элай шел не спеша и задумчиво улыбаясь. Он покачал головой, будто вспомнив о чем-то. – Я, видно, старомоден. Мне не понравилось бы, если бы моя жена позволяла другим мужчинам купать себя. Бонни хотела возразить, но потеряла голову от злости. Как она могла выкрутиться, не сказав ему о том, что все это ложь? А такое признание было бы для Элая целительным бальзамом. Больше всего Элаю хотелось затащить Бонни в кусты и долго заниматься с ней любовью. – Ты так же вопишь в постели с Веббом, как и со мной? – съязвил он. – Воплю? – Бонни остановилась, чтобы не упасть. – Да, – цинично повторил Элай, – вопишь? – Я… нет! – Но ты же вопила, когда была со мной. И говорила такое, что мне неловко и повторить. Казалось, покраснеть больше было невозможно, но Бонни покраснела. Издав сдавленный крик, она подхватила юбки и побежала к магазину. За спиной у нее раздавался язвительный смех Элая.
Глава 12
– Не думаю, что Элай верит в эту выдумку, – сказала Бонни Веббу, как только он вошел в магазин. – И тебе тоже доброе утро, – вымученно ответил он, и устало облокотился на прилавок. Бонни посмотрела на свою руку, вымазанную о щеку Элая, и нахмурилась. Зачем она сделала эту глупость – подошла к нему? Ей следовало бы знать, как он глух к доводам разума. – Этот чурбан… Вебб с шумом выдохнул: – Бонни! Бонни поморщилась и плечи ее поникли: – Прости, ты что-то хочешь? Вебб выпрямился, и в его голубых глазах появился упрек. – Я хочу жениться на тебе, хочу, чтобы выдумка стала правдой. Их брак казался таким заманчивым два дня назад, когда они обсуждали все это. Но теперь выяснилось, что она тогда многого не учла, главное – своей непреодолимой любви к Элаю, причинившему ей столько боли. Вдруг он попытается снова ее соблазнить? Устоит ли она? Никто другой ей не опасен, но Элай… Допустим, она выйдет замуж за Вебба, а потом предаст его? Вебб этого не переживет! А Розмари! Разве можно заставить ее жить во лжи, убедив девочку, что ее отец Вебб, а не Элай? Ведь она уже зовет его папой. Бонни не допускала и мысли о том, чтобы потерять дочь, но и обманывать ее не хотела. Но если они осуществят этот безумный план, ей придется лгать Розмари, как и всем прочим. – О, Вебб, я не знаю, что делать, – призналась она, едва решаясь взглянуть на него. Воспоминания о ночи, проведенной с Элаем, жгли ее. Что сказал бы Вебб, узнав об этом? Желал бы он и тогда, чтобы она стала его женой? – Я думал, мы уже решили, что делать, – мягко сказал Вебб. Бонни подняла шторы на окнах и вытерла сажу с ладони. – Мы не можем жить во лжи, Вебб. Мы не можем сказать Роз, что ты ее отец. Это дурно. – Я буду ей хорошим отцом. Бонни знала, что это правда: она видела, как нежен Вебб с Роз, как терпелив, заботлив и добр. Да, он будет хорошим отцом, и он будет с Роз всегда. Если Элай заберет ребенка, он почти наверняка переложит заботы о ней на нянек и гувернанток, а сам будет уделять ей мало времени. А когда она станет старше, он отошлет ее в частную школу: богатые именно так воспитывают своих детей. – Я не уверена, что смогу стать такой женой, которая тебе нужна, – проговорила Бонни, надеясь, что Вебб поймет ее правильно. Но Вебб не понял того, что крылось за этими словами. – Я не могу ждать вечно, – грустно сказал он и, надев шляпу, вышел. Бонни, очень подавленная, занялась обычными делами. Теперь, когда она не танцевала в «Медном Ястребе», денег почти не было. Скоро она не сможет содержать магазин, тогда ей придется выйти за Вебба хотя бы для того, чтобы не умереть с голоду. Она была погружена в эти безотрадные мысли, когда в магазин вошел улыбающийся Сэт Кэллахан. Бонни испугалась. Может Кэллахан пришел предъявить документы, связанные с дальнейшей судьбой Роз. – Ты пришел поговорить о моей дочери? Сэт вынул платок, вытер лоб и шею. Бонни знала эту привычку Сэта, который потел и зимой и летом, так как очень тепло одевался. – Я здесь по другим делам, миссис Мак Катчен. Вы слышали, полагаю, что Лоскутный городок решено снести? Бонни знала, что на южной окраине города строят новые дома: в таком месте, как Нортридж, такие новости распространяются быстро. – Да, слышала. Не слишком ли поздно, как ты думаешь? Сэт снял очки и протер их платком. – Может, и так, но лучше поздно, чем никогда. Я хотел бы кое-что заказать, миссис Мак Катчен: краску, гвозди, инструменты, арматуру и прочее. Все, кроме леса. Бонни открыла рот. Этими товарами так давно никто не интересовался, что она не сразу поняла, о чем идет речь. – У вас есть каталоги? – спросил Сэт. – Боюсь, нужных нам материалов у вас окажется маловато. Бонни вынула из-под прилавка стопку каталогов, и Сэт тут же начал их просматривать. – Карандаш и бумагу, если можно, – попросил Сэт, углубившись в каталоги. Как только Бонни дала ему карандаш и бумагу, Сэт начал делать какие-то пометки. – В домиках будет водопровод? – удивилась Бонни, заглянув в его пометки. Адвокат продолжал писать. – О да. Мы хотим провести и электричество, хотя нам едва ли удастся скоро создать достаточные источники питания в этих отдаленных районах. Бонни оживилась. – Это твоя идея или Элая? – Строительство домиков – затея Элая, – ответил Сэт. Он оторвался от бумаг, и в глазах его сверкнуло озорство. – Однако он не давал мне указаний, где приобретать нужные материалы. Бонни была готова расцеловать Сэта за то, что он выбрал ее магазин. Он дал ей первый реальный шанс заняться бизнесом по-настоящему. – Спасибо, Сэт. Я очень ценю это. – Конечно, вам понадобятся средства, – сказал Сэт, обрадованный благодарностью Бонни. – Едва ли поставщики пожелают предоставить кредит на такую сумму. «Насчет поставщиков, – подумала Бонни, – сказано, пожалуй, слабовато. Они уже по горло сыты ее неоплаченными счетами». Вспомнив еще об одном возможном препятствии, Бонни нахмурилась. – Элай, возможно, будет недоволен, – предупредила она Сэта. – Элай вам не враг, миссис Мак Катчен. – Сэт наконец оторвался от списка. – Знаю, временами он ведет себя враждебно, но я не ошибаюсь. Слова Сэта почти убедили Бонни, но она не могла полностью полагаться на его мнение. Она знала наверняка, что Элай ее презирает. Пятидесятидолларовая банкнота доказала это неопровержимо, а если он и бывал иногда добр, то лишь потому, что чего-то от нее хотел. Молчание, по-видимому, встревожило Сэта, он снял очки и начал тщательно протирать их. – Элай – не только мой патрон, миссис Мак Катчен, – он мой друг. И я очень хочу, чтобы он был в добром здравии. Бонни забеспокоилась. – Ты имеешь в виду непосильную работу на заводе? – Я уверен, что Элай привыкнет и вполне справится с ней. Он сильный, как бык. Но меня беспокоит его душевное состояние. – Душевное состояние? – Он никак не может примириться со смертью Кайли и до сих пор глубоко страдает, и это отражается на его здоровье. Любое упоминание о Кайли ранило Бонни, она тоже все еще оплакивала его, но все же у нее есть Розмари, и это огромное утешение. Элай же очень одинок. – Элай никогда не плачет, – сказала она, – я знаю, он глубоко страдает, но никогда не плачет. – Да, – Сэт смутился, почувствовав себя неловко. Возможно, он решил, что сказал лишнее и подвел друга. – Миссис Мак Катчен, можно ли мне взять эти каталоги в отель? Для оформления заказа понадобится много времени. Бонни обрадовалась возможности переменить тему и отвлечься от воспоминаний о прошлом. Ее очень встревожили слова Сэта о душевном состоянии Элая. – Не могу отказать столь почтенному клиенту, – пошутила она. Сэт сложил каталоги. – О да, я совсем забыл. Мисс Джиноа просила передать вам это. – Он вынул из пиджака яркий голубой конверт. – Она устраивает в следующую субботу загородный пикник и надеется, что вы придете. – Пикник? – Как может Джиноа устраивать пикник, когда вокруг все рушится! Бонни взяла конверт и сломала восковую печать. – Желаю удачи, миссис Мак Катчен, – сказал Сэт, выходя. Бонни подняла глаза от приглашения. – И тебе удачи, Сэт. И большое, большое спасибо! Сэт покраснел. – Пока не за что, – ответил он. Бонни принялась за работу, весело напевая. Она протирала полки и с удовлетворением думала о своей предприимчивости. Ей необходимо пополнить запасы и, возможно, расширить продажу женской одежды. Члены «Общества самоусовершенствования», давно бойкотирующие ее магазин, не устоят перед соблазном взглянуть на новые модели одежды. Все шло как обычно: Бонни работала и мечтала, Тат мыл витрины, а Кэтти вышла погулять с Розмари. Не успела за Кэтти закрыться дверь, как Тат заметил: – Эта Кэтти толковая. Я спросил, как она обходится без школы, и она сказала, что знает больше учителей. Протирая тряпкой банки с компотами, Бонни улыбнулась. – Кэтти очень любознательная. Будь у нее время, она не отрывалась бы от книг. – Она читает слишком много, – недовольно сказал Тат, – удивительно, как она до сих пор не ослепла. – Ага, – произнесла Бонни. – Что с тобой, Тат? Ты тоже хочешь чему-нибудь научиться? Тат поразмыслил, затем вновь занялся витриной. – Не знаю, мэм, но скажу, что хотел бы быть таким, как мистер Мак Катчен, или мистер Хатчисон, или хотя бы как Форбс Даррент. Лучше зарабатывать головой, а не стоять у тигеля или бросать лопатой уголь. Бонни задумалась. «Элай живет, как все, родившиеся в богатых семьях, Форбсу Дарренту вряд ли стоит подражать, но Вебб достоин восхищения». – Ты мог бы спросить мистера Хатчисона, не нужен ли ему ученик. Возможно, он согласится учить тебя. Тат просиял, но вдруг лицо его вытянулось. – Я не слишком хорошо читаю, а пишу еще хуже. Как же мне научиться писать статьи? – В газете работают люди разных профессий. Например, наборщики. Мы с Кэтти могли бы помочь тебе научиться хорошо, читать и писать. Тат выбрался из витрины, чуть не раздавив при этом соломенную шляпу, и его лицо озарилось надеждой. – Думаю, мисс Кэтти придется по нраву газетчик, не так ли? Бонни едва сдержала улыбку, но сказала очень серьезно: – Тат, ты можешь стать журналистом, если, любишь эту работу, а не для того, чтобы понравиться девушке. – Можно мне пойти к мистеру Хатчисону прямо сейчас? Пожалуйста, мэм? Я хорошо помыл витрины и… – Конечно, иди, Тат. Когда увидишь Вебба… мистера Хатчисона, пожалуйста, передай, что я приглашаю его на ужин к шести часам, если ему это удобно. Тат пригладил волосы и рванулся к двери. – Да, мэм, я все передам. Спасибо! Бонни вздохнула, размышляя, не обрекла ли Тата на горькое разочарование, возбудив в нем несбыточные надежды. Вебба считали прижимистым, он издавал газету сам и не исключено, что он откажется от помощника из соображений экономии. Бонни вздрогнула, услышав, как звякнул колокольчик. Подняв глаза, она увидела Эрлину Кэлб. Эрлина сдавала комнаты только мужчинам, поэтому горожане Нортриджа считали ее немногим лучше «шарманок» из «Медного Ястреба». У Эрлины были хорошая фигура, роскошные каштановые волосы и круглые зеленые глаза с пушистыми ресницами. Бонни удивлялась, что такая привлекательная и относительно молодая женщина не замужем. – Чем могу служить? – спросила Бонни. Эрлина, к которой общественное мнение относилось чуть благосклоннее, чем к Бонни, никогда не покупала в магазине ничего, дороже пакетика булавок. – Весь город трезвонит, что вы с Веббом Хатчисоном тайно поженились, – прогремела она, надвигаясь на Бонни так угрожающе, что той хотелось спрятаться под прилавок. – Если трезвонят в городе, какой же это секрет? – проговорила Бонни. Ее разозлило, что с ней разговаривают таким тоном, да еще в ее собственном магазине. – Так это правда? – спросила Эрлина, срывая перчатки и словно готовясь к кулачному бою. Бонни не знала, что ответить. – Ну… – Конечно, сплетники в восторге: тут и ваша тайная свадьба, и ночь, которую вы с Веббом провели за рекой… – Эрлина помедлила и перевела дыхание. – Ты увиваешься вокруг мужчины, который принадлежит мне, Бонни Мак Катчен, и мне это не нравится! – Как может Вебб принадлежать тебе, если он женился на мне? – Бонни осторожно выбирала выражения, все еще не называя Вебба своим мужем. – Я скажу, почему он принадлежит мне, – прошипела Эрлина, наклонившись так, что ее большие груди легли на прилавок, – Он спит со мной уже три года – вот почему! Бонни была шокирована, хотя и не слишком удивлена. В конце концов Вебб – нормальный здоровый мужчина, и у него есть потребности, которых Бонни, видимо, никогда не удовлетворит. – Ох… – выдохнула она. – Думаешь, ты нужна Веббу? Нет, Ангел, ты ошибаешься. Может, Нортридж и верит, что вы с моим Веббом поженились, но уж я-то знаю, кто задирает твои юбки! Это Мак Катчен, а ну-ка, скажи правду. Сейчас же! Щеки Бонни пылали от ярости. – Вон из моего магазина, тварь, убирайся, пока я не вышвырнула тебя! – Для этого надо быть чуточку повыше миссис Мак Катчен, а ты росточком не вышла! Бонни уже выходила из-за прилавка, собираясь дать Эрлине достойный отпор, как вдруг увидела Элая, стоявшего в дверях. По его ухмылке Бонни поняла, что он слышал слова Эрлины. Она почувствовала такое унижение, что, похолодев, остановилась. Эрлина была сейчас – сама добродетель. Она не спеша, натягивала перчатки, внимательно разглядывая внушительную фигуру Элая. Даже в рабочей одежде и распахнутой на груди рубашке он все же выглядел как столичный житель, несомненно, принадлежащий к высшему обществу. – Когда вам надоест жить в отеле, – вкрадчиво проговорила Эрлина, – милости прошу ко мне в пансион. – Взглянув на Бонни, она добавила. – Уютно, как дома. Я умею ухаживать за мужчинами. Глаза Элая смеялись. – Я обдумаю ваше приглашение, мэм, – сказал он, кивнув. Удовлетворенная Эрлина ушла, высоко подняв голову. – У тебя дар наживать врагов, миссис Хатчисон, – заметил Элай, когда они остались вдвоем. Бонни прижала руки к горящим щекам. – Грубиянка! Она ревнует Вебба ко мне, вот и все! Элай подошел к прилавку и наставительно произнес: – Похоже, муж так же верен обетам, как и ты. Бонни никак не могла сказать, что верна Веббу, кто-кто, а уж Элай знал об этом. Но она не знала, лжет ли Эрлина, утверждая, что близка с Хатчисоном. Все сплелось в тугой узел. – Если вы зашли ко мне по делу, мистер Мак Катчен, я готова выслушать вас. Но если вы хотите дразнить меня… – Все дело в материалах, которые Сэт собирается заказать для домиков. Бонни, напугавшись, что сейчас рухнет и эта надежда, вцепилась в прилавок. – Слушаю… – Ты так побледнела, что вряд ли слышишь меня. Боишься, что я отменю заказ, не так ли? Бонни судорожно вздохнула: если он сделает это, она разорена. Элай бывает очень жестоким, вполне возможно, что он хочет уничтожить ее. – Да, – призналась она. – Ну, так не беспокойтесь, миссис Хатчисон. Все остается по-прежнему, но с одним условием. Бонни затаила дыхание. – Конечно, должно быть условие. Остается надеяться, что выполнимое. – Ты не станешь впутывать мою дочь в ту ложь, которую сочинили вы с Веббом! – Л…ложь… Элай горько усмехнулся и покачал головой. – Клянусь Богом, ты никогда не уймешься… Хатчисон тебе такой же муж, как и мне, и мы оба знаем это. Ты можешь болтать любой вздор, но не смей говорить маленькой девочке ничего, кроме правды, иначе ты очень пожалеешь об этом. Поняла? – Я вообще не понимаю о чем ты говоришь! – Ты прекрасно меня понимаешь, врунишка. Тебе нравится доводить меня до безумия, вот и все! Я подумал: может, выпороть тебя прямо сейчас. – Жаль, что тебе в голову приходят такие мысли. Но если ты дотронешься до меня, я тебя… я тебя… Элай неторопливо расстегнул пуговицы на манжетах, закатал рукава. – То – что? – спокойно спросил он. – Я пожалуюсь начальнику полиции! – И он обвинит меня в том, что я выпорол мэра? Ужасно! Должно быть беспрецедентное обвинение! Не смеши меня, Бонни. Между тем Элай подбирался к прилавку, было, похоже, что он намерен выполнить свою угрозу. Бонни потеряла голову от ярости и страха, однако поняла, что не стоит подливать масла в огонь. – Ты же всегда считал, что нельзя бить женщин, – пролепетала она. – Я считаю, что нельзя ставить им синяки под глазами или ломать кости, – уточнил Элай, приближаясь, – но я готов оставить рубцы на твоей… – Элай, Бонни! – Джиноа впорхнула в магазин, шелестя юбками и в самом радужном настроении, – как приятно видеть, что вы мирно беседуете! Совсем как в старые добрые времена! Бонни закрыла глаза и вознесла благодарность небесам. Когда она решилась открыть их, то веселые искорки в глазах Элая сказали ей лучше всяких слов, что он только дразнил ее. Кивнув Джиноа, он повернулся и вышел. Джиноа сияла. – Вы такая прелестная пара! Жаль, что Элай должен спешить… – В самом деле? – Бонни с трудом улыбнулась, – он теперь работает на заводе, знаешь? Радость Джиноа испарилась. – Да, знаю. Бонни очень хотелось проявить гостеприимство. Овладев собой, она любезно спросила: – Не выпьешь ли со мной чашку чая? Я как раз собираюсь закрывать магазин. – Очень жаль, но я спешу на почту. Ты будешь на пикнике? Бонни с готовностью ответила: – Конечно, буду, Джиноа. – Великолепно! Ну, побегу… Да, я забыла: Кэтти и Роз у меня. Они наслаждаются, слушая граммофон, и я не удивлюсь, если они весь вечер проведут со мной. Бонни кивнула. – Пожалуйста, отправь их домой в своем экипаже. Я не хочу, чтобы они шли пешком в темноте. – Разумеется, Бонни, как ты могла подумать, что я поступлю иначе? – Прости, – сказала Бонни, – был такой трудный день, я плохо соображаю. – Бедняжка, – пробормотала Джиноа, – у тебя такая тяжелая работа! – С этими словами мисс Мак Катчен поспешно удалилась. Бонни опустила шторы и закрыла дверь. После стычки с Элаем и Эрлиной Кэлб ей хотелось побыть одной. Бонни заглянула в буфет. Должно быть, она поступила опрометчиво, пригласив Вебба поужинать, но ей хотелось поговорить, особенно после встречи с Элаем. Элай, конечно, пошутил, сделав вид, что намерен выпороть Бонни, но был предельно серьезен, предупредив ее насчет Розмари. Он не сказал, что собирается забрать у нее Роз – что ж, пока утешает и это. Бонни налила в чайник воды и поставила его на плиту. Если Элай не отнимет Розмари, ей незачем выходить замуж за Вебба. Когда пробило шесть, послышался стук в заднюю дверь, и Бонни улыбнулась, подумав о пунктуальности Вебба. – Входи! – сказала она. Вебб, бледный и немного растерянный, предложил: – Поужинаем в отеле? Ты весь день работала, зачем тебе заниматься хозяйством. Как часто Бонни уговаривала себя полюбить Вебба! Кто еще так внимателен и добр к ней? Вспомнив, как Элай угрожал высечь ее, она вспыхнула. – Замечательная идея, Вебб! – сказала она. Спускаясь по лестнице, она подумала о Тате… – У тебя был сегодня молодой мистер О'Бейнон? Вебб улыбался, помогая Бонни спускаться по лестнице. – Да, я взял его на работу. Мне нужен помощник. Бонни обрадовалась. Значит, день прошел не так уж плохо! Приходил Сэт с заказом на материалы, а Тат нашел работу, которая обеспечит ему приличное существование. Сидя с Веббом в ресторане, Бонни рассказала ему о предложении Сэта. Но Вебба это не обрадовало. Он нахмурился. – Когда мы поженимся, ты оставишь эту работу. Ты понимаешь это, Бонни? Бонни понимала, но ее раздражало, что Вебб решает это за нее. Мог бы, по крайней мере, порадоваться. Она молча развернула салфетку. Поняв, что допустил бестактность, Вебб вздохнул и взял ее за руку. – Бонни, извини. Удивительно, что ты получила такой крупный заказ. Конечно, я рад за тебя. – Что же тебя тревожит? – мягко спросила Бонни, ее холодности как не бывало. – Вы с Хэмом оказались правы насчет той статьи против Союза, мне начали угрожать, Бонни. – Угрозы? – испуганно спросила она. – Письма, – уточнил Вебб, – конечно, анонимные. Я боюсь не за себя, но в некоторых из них угрожают и тебе. Они требуют, чтобы я написал опровержение. – Ты же не сделаешь этого, не так ли? Вебб с тревогой смотрел на Бонни. Как трудно сказать ему, что она не сможет стать его женой! Очень трудно! Вебб вздохнул. – Я не могу идти на попятную, Бонни. Мак Катчен делает все, чтобы исправить положение, и я хочу сообщить об этом в следующем выпуске. Но если что-нибудь произойдет с тобой… – Ничего со мной не случится, Вебб. Я умею постоять за себя. – Все равно я беспокоюсь за тебя и Роз. Бонни, я думаю, нам лучше отложить свадьбу на несколько недель – пока страсти не улягутся, пока не начнут строить эти домики и забастовка не кончится. Бонни почувствовала облегчение. Теперь необязательно отказывать Веббу сейчас: она может не спешить с этим. – Эрлина Кэлб была у меня сегодня, – сказала она, усмехнувшись. Вебб выронил чашку.Глава 13
Форбс налил бренди себе и Мак Катчену. Дождь стучал в окна кабинета, и вода в реке поднималась. За прошедшую зиму выпало много снега, и Форбс представлял себе, как тают на вершинах гор снега, переполняя притоки Колумбии. Форбс вдруг пожалел, что «Медный Ястреб» построен слишком близко к реке, да еще и в низине. Подав Мак Катчену бокал, он сел за свой стол. Форбс не понимал, чего хочет от него Элай. Женщину? Информацию о Бонни? Что? Он ждал. Мак Катчен выглядел неплохо. Вот только руки были вволдырях и ожогах. Даже в рабочей одежде он сохранял свой независимый вид. – Мне нужна ваша помощь, Даррент, – сказал он, поглядев на бокал. Форбс откинулся на спинку стула и мысленно улыбнулся. – Какого рода? – тихо осведомился он. Мак Катчен пронзил его взглядом. – Я хочу, чтобы вы снова управляли заводом. «Итак, эта работа оказалась не по зубам мистеру Мак Катчену – тяжеловата», – подумал Форбс. Мак Катчен залпом выпил бренди и поставил бокал на стол. – Согласны ли вы принять мое предложение? Форбс сделал вид, что размышляет. «Конечно, ему нужен доход, который обещает ему должность управляющего. Правда, он мог бы неплохо прожить и на выручку от «Медного Ястреба», но у него есть определенная цель. Достичь ее можно только вкладывая средства, а для этого нужен солидный банковский счет компании Мак Катчен». – Что же повлияло на ваше решение? – спросил он. – Мне показалось, что вам не по вкусу мои методы. – Да, это так, но у Сэта нет времени для этой работы, у меня тоже. Пройдут месяцы, пока я найду кого-нибудь другого, поэтому я предоставлю вам еще один шанс и дам большую зарплату, если вы согласитесь. Форбс почувствовал раздражение. – Почему я должен выручать вас, мистер Катчен, если вы собираетесь искать мне замену? Элай улыбнулся. – Я не буду искать никого другого, если вы справитесь с этой работой, Даррент. Теперь, если все будет делаться правильно, я буду снисходительнее к вам, так же, как и Сэт. Заметьте также, я не обратил внимания на те неточности, которые Сэт обнаружил в ваших отчетах. Они достаточно серьезны, чтобы упечь вас в тюрьму. «Тюрьма? – Форбс перевел дыхание. – Ну, нет! Это ему не подходит». Мак Катчен развел руками. – Я готов простить вам грешки, Даррент. Мы можем начать все заново. Теперь предложение выглядело иначе. Оно было сделано честно и даже великодушно. – С чего мне начать? – спросил Форбс. – Встретьтесь с забастовщиками. Дайте понять, что любой рабочий вправе рассчитывать на свое место, независимо от того, работает он, или бастует. Я хочу, чтобы вы напечатали и распространили распоряжение о том, что отныне на заводе – три смены вместо двух. Каждый будет работать по восемь часов, но получать столько же. Форбс открыл рот. – Это же финансовое самоубийство! – возразил он. Мак Катчен поднялся. – Не думаю. Прибыль, полученная нами за последние пять лет – огромная. Мы можем позволить себе уделить кое-что и рабочим. Мы потеряем больше, если забастовка продлится. – А как насчет создания Союза на заводе? Мак Катчен вздохнул. – Если люди хотят этого, я не буду им препятствовать. Но я не желаю субсидировать эту организацию. Будьте уверены: рабочие поймут, что взносы они будут отчислять ребятам из Союза из своего кармана, а не из моего. – Вы не намерены повышать зарплату? – Я решил вместо этого пойти на другие уступки: бесплатно построить домики и сократить рабочий день. На сегодня это все, что я намерен сделать. Форбс понял, что компания и так пошла на многое. В конце концов, можно было нанять китайцев вместо тех, кто бастует, и выколачивать еще большие прибыли. Однако сейчас ему не следует спорить. – Очень хорошо, – сказал он, кивнув головой. Мак Катчен задержался в дверях. – Помните женщину, которая приходила в салун тогда ночью… Ту, что содержит меблированные комнаты? – Эрлина? – Да, какие у нее права на Вебба Хатчисона? Форбс пожал плечами… – Она – хозяйка пансиона и, возможно, спит с ним. – Я удивлен, что Бонни закрыла на это глаза, собираясь, как говорят, выйти замуж за Хатчисона. Форбс засмеялся. – Я слыхал, что Ангел – не жена Хатчисона и никогда не была ею. Вебб не разрешил бы жене, кем бы она ни была, работать «шарманкой». В этом я не сомневаюсь. – Понял, – сказал Мак Катчен с еле заметной улыбкой. Он повернулся и вышел. Дождливая погода, возможно, повлияла бы на настроение Бонни, не будь она так занята длинным списком заказов, принесенным Сэтом. Даже за вычетом платежей по просроченным счетам и транспортных расходов прибыль Бонни будет достаточно велика. Для экономии времени она решила съездить в Спокейн и лично встретиться с поставщиками вместо того, чтобы отправить заказ почтой. Сэт рассеянно кивнул. – Я сделал все, чтобы необходимые материалы попали в список, – сказал он деловым тоном, наблюдая, как Бонни, в который уже раз, листает бумаги. – Однако, в операциях такого масштаба изменения неизбежны, поэтому придется что-то включать по ходу дела. Бонни положила бумаги, стараясь казаться спокойной, хотя ей хотелось прыгать и кричать от радости. – Конечно, – согласилась она. – Кстати, мне хотелось бы знать, где вы найдете рабочих для строительства? – Часть наймем на стороне, – сказал Сэт, – но поскольку мистер Мак Катчен сокращает рабочий день с двенадцати часов до восьми, многие, вероятно, захотят подработать в свободное время. Сознавая его правоту, Бонни надеялась, что некоторым семьям теперь удастся рассчитаться с ней. Возможно, кроме продуктов, повысится спрос на трикотаж, галантерею и хозяйственные товары. – Прекрасная идея, Сэт. – Да? – Сэт брызгая слюной от возбуждения. – Пойдете на собрание в субботу вечером? – Собрание? – удивилась Бонни. – Мистер Мак Катчен снимает для этого театр «Помпеи», – сообщил Сэт. – Конечно, приду, я же – мэр города. – При упоминании об этом Сэт вспыхнул, словно Бонни поведала ему интимный секрет. – Да, хорошо… будьте здоровы, миссис Мак Катчен. – Всего хорошего, Сэт! Как только Сэт ушел, Бонни закрыла магазин и заперла дверь. – Кэтти! – позвала она. Кэтти спустилась по лестнице. – Да, мэм? – Я уезжаю в Спокейн по делам и хотела бы, чтобы вы с Розмари побыли у Джиноа до моего возвращения. Кэтти любила бывать в роскошном доме Джиноа и просияла. – Надолго ли вы, мэм? – Два-три дня – самое большее… я должна вернуться к субботе. – А как быть с магазином? Вы не хотите, чтобы я торговала вместо вас? – В этом нет необходимости, но я оставлю записку в окне, указав, где тебя найти, если кому-то понадобится лекарство, или что-нибудь срочное. Кэтти кивнула и поспешила за Розмари. Бонни уложила в чемодан платье и нижнее белье, прикидывая, во что обойдется поездка в Спокейн и пребывание там. Сэт открыл ей крупный счет в банке для оплаты заказанных товаров, но эти деньги, конечно, пойдут поставщикам. Проверив кассу, она обнаружила, что все наличные деньги – это семь долларов и четырнадцать центов. Придется ограничить себя в питании и снять номер в самом дешевом отеле, так как проезд туда и обратно обойдется в половину этой суммы. Впрочем, Бонни это не смущало. Ей представился великолепный шанс, и, если нужно, она будет голодать и спать на вокзале, но его не упустит. Как и следовало ожидать, узнав о причине поездки, Джиноа одобрила ее решение и не только согласилась взять Кэтти и Розмари к себе, но предложила приехать за Бонни в своем экипаже и доставить ее на вокзал. Перед самой посадкой Джиноа вложила ей в руку двадцатидолларовую банкноту. Бонни пыталась протестовать, но та и слышать ничего не хотела. – Вернешь, когда разбогатеешь, – сказала она, помогая Бонни подняться в вагон. Слезы благодарности выступили на глазах Бонни. Когда Нортридж остался далеко, позади, Бонни заметила одинокого пассажира в конце вагона. Его лицо закрывала газета, но Бонни тотчас узнала его. Она не могла не узнать эти сильные, покрытые золотистыми волосами руки. – Ты выслеживаешь меня? – спросила она, когда кондуктор, забрав билеты, исчез в соседнем вагоне. Газета медленно опустилась. Элай широко улыбнулся. – Откуда я мог знать, что ты будешь в этом поезде? – резонно возразил он. – Полагаю, Джиноа сообщила тебе. Элай улыбнулся еще шире и хлопнул газетой по колену. – Не заблуждайся, Бонни. У меня дела в Спокейне, и они никак не связаны с тобой. Спорить с ним было бесполезно. Закусив губу, Бонни отвернулась и стала смотреть в окно на плывущие мимо деревья и реку. Дождь немного утих, а река бурлила. Бонни с тревогой подумала об обитателях Лоскутного городка. Они жили близко к реке, впрочем, как и многие другие в городе. Издательство Вебба немедленно смоет, если река выйдет из берегов. Бонни вздрогнула. В этот момент к ней подсел Элай. Она не повернулась, когда он окликнул ее. Возможно, если она не будет замечать его, он уберется на свое место и оставит ее в покое. Помолчав, Элай сказал: – Я солгал. Бонни так изумилась, что тотчас повернулась к нему. – Что? – У меня нет дел в Спокейне, – признался Элай. Бонни не знала, что ответить. Она чувствовала себя так же, как и тогда, когда впервые оказалась с ним наедине. Ее охватили тревога и напряженное ожидание. – Ты узнал от Джиноа? – Нет, ты сказала Сэту, а он мне. Бонни не могла сердиться на Сэта, особенно сейчас, когда он спас ее от неминуемого краха. Она опустила глаза. – Не порть мне настроение, Элай, – мягко попросила она, – пожалуйста. – Я хочу поговорить с тобой наедине, чтобы никого не было поблизости: ни Сэта, ни Джиноа, ни Вебба Хатчисона. Кстати, знаешь ли ты, что Форбсу известно о тебе все: где ты и что ты делаешь? Бонни вспомнила ту ночь, когда к ней на кухню явился Элай, и вспыхнула. Не дай Бог, чтобы Форбс или кто-то другой узнал об этом. – Мы с Форбсом вместе росли. Другие мальчишки любили ловить пауков или играть в шарики, но Форбс был занят только одним: подсматривал за мной. – Не могу осуждать его за это, – пробормотал Элай. – Думаешь, теперь он этого не делает? Бонни невольно улыбнулась. – Форбса трудно понять. Что-то Элаю явно не понравилось, он нахмурился. – Я думаю, этот прохвост не прочь жениться на тебе. – Возможно. Форбс не раз делал мне предложение, но, кажется, давно понял, что нам не суждено быть вместе. – Конечно, ведь ты принадлежишь Веббу! Бонни почувствовала, что краснеет. – Так вот, Элай, если ты будешь донимать меня Веббом, я просто выйду на следующей остановке. – Ведь ты не жена Вебба, не так ли? – настаивал Элай. Сейчас в его голосе не было издевки, напротив, Бонни поняла, что он страдает. Бонни вздохнула. Она не умела лгать, а эта ложь была для нее особенно неприятна. – Да, я не жена Вебба. Радость Элая вызвала у нее раздражение. – Но это не значит, что я не хочу выйти за него замуж, – быстро добавила Бонни, – он просил моей руки, и я, возможно, отвечу согласием. – Почему? – Почему? – разозлившись, повторила Бонни. – Да потому, что Вебб Хатчисон – прекрасный человек, добрый и честный! Он сможет обеспечить нам с Роз нормальную жизнь. Упоминание о Роз было ошибкой. Бонни сразу поняла это. Глаза Элая сузились, в них снова загорелся недобрый огонь. – Ты не любишь его, – отрезал он. – Откуда ты знаешь? – Неужели этот напыщенный осел думает, что он единственный, кого она может любить? Если так, он, конечно, прав, но Бонни ни за что не даст ему этого понять. Никогда! – Мы с Веббом нравимся друг другу. Элай несколько сник и нахмурился. – Нравитесь друг другу, – пробормотал он. Бонни решила подлить масла в огонь. – Ты спрашивал меня на днях, воплю ли я с Веббом в постели, как и с тобой. Да, точно так же. Я не только воплю, я вою! Она услышала, как кашлянул кондуктор. Бонни смутилась: ей не приходило в голову, что кто-то может услышать ее слова. Когда же она научится держать язык за зубами? Когда? Элай засмеялся и покачал головой, словно удивляясь смущению Бонни. – Следующая остановка – Колвил, – объявил кондуктор, в котором Бонни узнала мужа одной дамы из «Общества самоусовершенствования». Стоит ему передать жене слова Бонни, как поползут новые слухи. Бонни не могла взглянуть на Элая. – Я ненавижу тебя, – бросила она, когда они вновь остались одни. – Мы это проверим. Бонни посмотрела, нет ли поблизости кондуктора. Убедившись, что вагон пуст, она пробормотала: – То, что я тебе сказала, правда. Вебб доводит меня до неистовства своим пылом. Элай поднялся, явно уверенный, что Бонни лжет. Он не выказывал ни злости, ни ревности. Элая не было несколько минут, но когда он вернулся, в его глазах светился опасный огонек. Он сел рядом с Бонни и сжал ее лицо руками, заставив смотреть ему в глаза. – Так кто же, Ангел, доводит тебя до неистовства своим пылом? Его губы приблизились к ее губам. Она хотела сопротивляться, но думала только об Элае. Дрожь прошла по ее телу, соски набухли. – Ты не посмеешь… кондуктор… Мы скоро будем в Колвиле… Элай засмеялся, и Бонни почувствовала на своих губах его дыхание. – Мы не доедем до Колвила в ближайшие полчаса, – ответил он, – а о кондукторе не беспокойся. Я дал ему денег, чтобы он здесь не появлялся. Элай приник к ее губам и положил руку ей на грудь. Бонни чувствовала, как набухают соски под его ладонью, но вырваться не могла. Она застонала, перестав сопротивляться. Он целовал и ласкал ее, пока Бонни не стала отвечать на его ласки. Слегка покусывая ее губы, Элай расстегнул ворот ее платья и засунул руку в лифчик. Другой рукой он задирал юбки. Бонни дрожала. Что, если кондуктор вернется? Что, если поезд неожиданно остановится? «Я не могу допустить этого, здесь, в вагоне!» Но тело Бонни противилось рассудку. Оно жаждало ласк Элая и хотело еще большего. – О! – простонала она, почувствовав, как палец Элая оттянул резинку трусиков, – о нет! – О да! – сказал Элай, вновь прильнув, к ее губам, его рука скользнула в трусики. – Я хочу обладать тобой, Бонни, сейчас, здесь, немедленно! – Ты не можешь… Ты не должен… о-ох! Элай засмеялся, продолжая ласкать Бонни. Она постаралась сдвинуть бедра. – Мы одни, Бонни, – шептал Элай, – ты, я и наша страсть. Бонни отстранилась от него, жадно глотая воздух. Его пальцы доводили ее до безумия. – Элай, пожалуйста, остановись. Я обманула тебя, я не занималась этим с Веббом… правда. Элай наклонил голову и, как ребенок, припал к ее соску. Бонни зажала рот рукой, чтобы сдержать восторженный крик. Ее колени невольно раздвинулись. Она была в лихорадочном возбуждении и, оказавшись у него на коленях, широко раздвинула ноги. Он сорвал с Бонни трусики и расстегнул брюки. Больше она не могла сопротивляться. С подавленным криком она впустила его в себя. В этот момент Элай застонал. Он запрокинул голову и закрыл глаза, его руки твердо держали ее бедра. Бонни чувствовала, как напрягаются мышцы его шеи, ей уже не было стыдно, она думала только о том, как отчаянно любит этого человека. Они долго занимались любовью, но вдруг вагон покачнулся от внезапного рывка. Это привело их к мгновенной кульминации. Почувствовав пресыщение и глубокий стыд, Бонни попыталась освободиться от Элая, но он крепко держал ее. – Останься, – сказал он, – пожалуйста, останься. Его руки легли на плечи Бонни. Элай обнажил её до пояса, снял лифчик. И снова дрожь наслаждения прошла по телу Бонни, когда он начал ласкать ее обнаженные груди. – Кондуктор… – пролепетала она. – Не тревожься, Бонни, он и близко не подойдет к этому вагону, даже, если здесь вспыхнет пожар. Бонни подумала, что это ее пожирает пламя, когда Элай прикасается к ней. – Откинься, Бонни, я хочу тебя. Бонни забыла обо всем. Запрокинув голову и, подавшись вперед, она, как кошка, заурчала от удовольствия, когда Элай припал губами сначала к одному соску, потом к другому. Он делал это нежно, внимательно наблюдая за ней. Войдя в нее, Элай постепенно ускорял движения, доставляя ей все большее наслаждение. Экстаз оказался настолько сильным, что Бонни громко застонала. Элай, казалось, совсем обессилел. Бонни, вполне удовлетворенная, решила, однако, возбудить его, как это делал с ней он. Она расстегнула его рубашку, запустила руку в плотные волосы и стала растирать кожу кончиками пальцев. Он смотрел на нее помутневшими глазами и застонал, когда она нагнулась и, опустив лицо к его бедрам, взяла в рот снова напрягшуюся плоть. Спина Элая выгнулась, а тело содрогнулось – он испытал экстаз. Его руки сжали обнаженные груди Бонни, и он расслабился. Бонни поднялась, надела лифчик и разорванные трусики. Хорошо, если резинка выдержит, и они не свалятся. Элай сел, тяжело дыша. Наслаждаясь победой, Бонни потрепала его по плечу и застегнула его брюки. Она вспомнила, как прежде они занимались любовью в местах еще менее подходящих для этого, чем железнодорожный вагон. Они, впрочем, ни разу не попались, но риск, что это может произойти, всегда был. Опасность придавала их любовным играм особую прелесть. Только это, с грустью подумала Бонни, не изменилось и теперь. Она испытывала чувство сладкой истомы, в душе не было ни стыда, ни сожаления. Бонни боялась одного – чтобы Элай не испортил этого какой-нибудь резкостью или, хуже того, не попытался вновь предложить ей деньги. Она почувствовала, как рука Элая коснулась ее подбородка, и повернулась к нему. – Побудь со мной в Спокейне, Бонни, – попросил он. – Если ты проведешь с Хатчисоном всю оставшуюся жизнь, удели мне хотя бы несколько дней! Бонни услышала в его словах глубокую печаль. Казалось, гордость его была сломлена. Может ли быть, что она так нужна Элаю, как убеждал ее Сэт? Возможно ли, что он все еще любит ее? Бонни сомневалась в этом. У нее были все основания полагать, что Элай просто пользуется ею. Но она, несомненно, любила его, страстно желала его ласк, к нему стремились ее тела и душа. – Только не называй меня шлюхой и не плати мне за любовь, Элай, – предупредила она. – И не делай из меня посмешище, когда мы вернемся в Нортридж. Элай поднял руку, и слабая улыбка заиграла на его губах. – Клянусь, Бонни! Когда мы вернемся в Нортридж, все будет по-прежнему. Бонни сильно сомневалась, что хочет этого, обещание Элая огорчило ее, лишило надежды. Но она кивнула, пообещав разделить с Элаем постель, поскольку знала, что он все равно принудит ее к этому. Так она хотя бы сможет сделать вид, что уступила ему.Глава 14
Отель оказался роскошным: холл с цветами в горшках, красивая кожаная мебель. Огромные хрустальные люстры с рожками в виде подсвечников свисали с высокого потолка, заливая ярким светом пышные персидские ковры. У Бонни перехватило дыхание от этой роскоши: вернувшись в Нортридж, она уже забыла, что такое бывает. Она с изумлением разглядывала холл, пока Элай разговаривал с портье, но вдруг поняла, что уже не принадлежит к тем, для кого предназначены такие отели. Держа в руке потрепанный чемодан, Бонни чувствовала укоры совести. Она больше не жена Элая Мак Катчена «перед Богом и людьми», но, тем не менее, занималась с ним любовью в вагоне и приехала с ним в этот отель. Что с ней случилось? Где же ее принципы, идеалы, мораль? Бонни уже была готова уйти из отеля и найти гостиницу попроще, когда появившийся Элай взял ее нежно, но твердо под руку. Его глаза после выпитого виски сияли оживлением и радостью. Это покорило ее, хотя он пока не сказал ни слова. Вопреки всему она опять почувствовала себя его женою. Здравый смысл Бонни не мог противостоять ее чувствам и желаниям. – Поклянись, что никому не расскажешь, – робко попросила она. Элай поднял брови. – Сохраню все в тайне, пока ты этого желаешь! Давай поднимемся в номер, устроимся, а затем поищем приличный ресторан. Я умираю с голоду. Услышав смех Элая, Бонни с облегчением вздохнула. Взяв Бонни под руку, он повел ее к лифту. – Не думаешь ли ты, любовь моя, что я собираюсь затащить тебя в кровать, как только мы войдем в номер? Бонни с опаской разглядывала лифт: она не любила эти новшества. Она чувствовала бы себя увереннее, если бы дверь была сплошной, но здесь оказалась металлическая решетка, лязгнувшая, когда ее открыл лифтер. – Нет, – солгала Бонни, надеясь, что лифтер знает свое дело, – не думаю. Элай молча ухмыльнулся. Когда они поднялись на верхний этаж и оказались перед дверью номера, он спросил: – Хочешь, чтобы нам подали ужин сюда? Бонни возмущенно взглянула на него, уловив намек, однако его слова доставили ей удовлетворение. – Едва ли мы сможем пойти в приличное заведение, – сказала она, – у меня нет подходящей одежды. – А ведь ты – хозяйка магазина в Нортридже, – заметил Элай, отпирая дверь номера и пропуская Бонни вперед. Изысканность номера ошеломила ее. На голубой ковер падали лучи заходящего солнца. Две софы кремового цвета и небольшой камин дополняли убранство комнаты. Бонни и не предполагала, что здесь, у подножья Южной горы в Спокейне, можно увидеть такую прекрасную комнату. Разве что в богатых особняках. В номере были ванная комната с огромной ванной из серого мрамора, небольшой будуар и спальня, отделанная красным и бледно-розовым шелком. Кровать блестела, а простыни – Бонни из любопытства отвернула край розового покрывала – оказались из шелка. Застенчиво, как невеста, Бонни поправила покрывало и вернулась в гостиную. Элай только что отпустил коридорного, который принес его вещи. Он улыбнулся, увидев ее пунцовые щеки. – Надеюсь, комнаты тебе понравились, дорогая? – Да, – призналась Бонни, пытаясь держаться спокойно. – Бонни, – Элай нежно сжал ее ладони, – я только дразнил тебя, когда говорил про кровать. Я к тебе не прикоснусь, пока ты сама этого не захочешь. – Так зачем же ты отправился со мной? – спросила Бонни, сердясь на Элая и еще больше на себя. – Зачем ты занимался любовью со мной в… в вагоне? И зачем заставил ехать сюда? Элай засмеялся и поцеловал ее в нос. – Разве я заставлял тебя, Бонни? Разве только я виноват в том, что произошло в поезде? Бонни и не винила его, хотя, конечно, он затеял все это. Говоря по правде, она желала этого так же, как и он, если не больше. – Даже не верится, что мы на это решились, – пробормотала она. – Это были цветочки по сравнению с… Бонни заставила Элая замолчать, быстро прижав палец к губам. Даже через перчатку его губы обожгли Бонни, и она быстро отдернула руку. – Неблагородно с вашей стороны, сэр, – сказала она с упреком, – напоминать мне о моем легкомыслии. – Бонни на всякий случай отступила от Элая. – Я очень голодна, – добавила она, – можно ли где-нибудь перекусить? Они пообедали при свечах в огромном ресторане. – Почти, как в старые времена, – заметил Элай, глядя на нее поверх бокала, – иногда мне хочется вернуть дни медового месяца. – Это невозможно, – отозвалась Бонни, жалея о том, что они поженились. Она будет осуждена на вечные муки, если не научится управлять своими чувствами. Но возможно ли это, если речь идет об Элае? Этот человек позволял себе с Бонни любые вольности – и все сходило ему с рук. Однажды он довел ее до экстаза в ложе театра, во время оперы, ловко работая пальцами и говоря о любви такое, что при всем желании не назовешь приличным. Бонни покраснела при одном воспоминании об этом. Элай, заметив ее смущение, промолчал и улыбнулся. – Не хочешь ли пойти в театр или куда-нибудь еще? – спросил он, когда они пообедали. – Еще рано. Бонни предпочла бы остаться наедине с бывшим мужем, хотя она и ругала себя за то, что так легко поддается его чарам. Вот потому-то после той памятной ночи он и оставил ей деньги в оплату за услуги. Возможно, она заслужила этого, как заслуживает презрения к себе после каждой случайной встречи с Элаем. – Я наведаюсь к поставщикам завтра, – сказала Бонни, – мне лучше немного отдохнуть. Элай не возразил ей, хотя ни он, ни Бонни не верили в этот отдых. Оплатив счет, Элай предложил Бонни руку. Им было легко изображать женатую пару из высшего общества. В какой-то миг Бонни забыла обо всем: о разводе, бегстве в Нортридж, о «Медном Ястребе», о злосчастном магазине. Казалось, этого никогда и не было. Они молча поднялись на лифте, не замечая лифтера, который сразу понял, что эти двое любят друг друга, и улыбнулся при мысли, что есть еще романтика на свете. Бонни очень устала, поэтому любезность Элая особенно обрадовала ее. – Я могу подышать свежим воздухом, – предложил он, – а ты устраивайся поудобнее и постарайся отдохнуть. «Отдохнуть»? Да разве она может отдыхать без него? Если он пожелает заняться любовью прямо здесь на полу, она не станет протестовать. – Ты не сердишься? Элай провел пальцем по ее носу. – Нет, не сержусь. Я хочу убить время, Бонни, пока не наступит ночь. Трепет охватил усталое тело Бонни. Ноги ее еще болели после вагона, разорванные трусики еле держались на бедрах, но она уже готова была снова отдаться Элаю. Она тоже ждет ночи, и то, что тогда произойдет, останется в ее памяти на всю жизнь. Не ответив, Бонни повернулась и пошла в ванную комнату. Она закрыла дверь и включила воду. «О, по части выдержки и умения держаться – ты настоящий образец для подражания», – сказала она себе. Никто бы не поверил, глядя, как Бонни нежится в этой роскошной ванне, что ею овладели сомнения. Бонни беспокоило, что она не догадалась достать из чемодана банное полотенце. Беды в этом, конечно, не было, так как ванная комната примыкала к спальне. Приняв ванну, а это заняло немало времени, Бонни завернулась в гостиничное полотенце и шмыгнула в спальню. Если бы она знала, что Элай уже там, она еще посидела бы в ванне. Он стоял возле кровати, расстегивая запонки. Увидев шампанское в ведерке со льдом на столике у кровати, она затрепетала. – К… как погулял? – с трудом спросила она, покраснев от того, что большая часть ее тела не прикрыта полотенцем, а с волос капает вода. Элай улыбнулся и бросил запонки на столик. Они мелодично зазвенели, ударившись о ведерко со льдом. Бонни затаила дыхание, плотнее заворачиваясь в полотенце. Она почувствовала озноб, хотя в спальне было тепло. – Залезай скорее под одеяло, а то простудишься, – сказал он. В этот момент оба они подумали о Кайли. Боль появилась в глазах Элая, но он заставил себя улыбнуться и подошел к Бонни. Сняв с нее мокрое полотенце, он посадил ее на кровать и укутал простыней. Бросив мокрое полотенце, Элай взял запотевшую бутылку шампанского из ведерка. Хлопнула пробка, и благородный напиток запенился в хрустальных бокалах. Элай протянул бокал Бонни, в его блестящих глазах вспыхивали искорки, когда он смотрел на ее лицо, взъерошенные волосы, обнаженные плечи. Бонни натянула простыню повыше, стыдясь своей наготы и понимая, насколько это нелепо. Элай улыбнулся и поднял бокал. – За нас, любовь моя! Может быть, мы никогда не забудем эту ночь! Бонни не сомневалась, что надолго запомнит эту ночь. Когда-нибудь, мучаясь от бессонницы, она вспомнит эти часы и заплачет от любви к Элаю. Горло сдавили рыдания, и слезы навернулись на глаза, когда Бонни подняла бокал. Уже не смущаясь, она наблюдала, как Элай разделся и погасил свет. Через окно струился серебряный свет луны. Бонни внезапно ощутила странную легкость, к чертям Нортридж, «Общество самоусовершенствования» и все проблемы! Сегодня она жена Элая Мак Катчена и имеет право на его ласки, страсть и все, что подарит ей судьба. Она не сопротивлялась, когда Элай, взяв ее за талию, поднял и посадил на край кровати, а сам опустился перед ней на колени. Бонни дрожала от еле сдерживаемого желания, когда он стал гладить ее бедра, живот, спину, прикосновения его рук лучше всяких слов обещали ей наслаждение. Груди Бонни набухли, соски стали твердыми, но Элай их не трогал. Она застонала, когда его руки, скользнув по животу, легли на ее бедра, заставляя их раздвинуться. Внезапно пальцы Элая легко прошлись сначала по одной груди, затем по другой. Бонни запрокинула голову так, что ее влажные волосы щекотали поясницу, и выгнула спину, словно прося о ласках. Элай ласкал ее набухшие соски, он то сжимал их пальцами, то гладил, то припадал к ним губами, возбуждая ее желание. Вдруг рука его скользнула между ее бедер, отыскивая источник наивысшего наслаждения. Когда, наконец, пальцы Элая достигли желанной цели, у Бонни вырвался стон. Она выгнулась еще сильнее, когда Элай ввел пальцы внутрь и начал доводить ее до экстаза. Бонни вцепилась ему в волосы с бесстыдством дикарки, для которой нет ничего кроме животных инстинктов, из ее горла вырывались хриплые нечленораздельные звуки. Наконец, испытав экстаз, она отпустила его волосы. Полное наслаждение Бонни получит только тогда, когда в нее войдет Элай и наполнит ее собою. Она опрокинулась на кровать, увлекая за собой Элая и с восторгом ощущая тяжесть его тела. Элай проник в нее одним движением. Ее ноги обвились вокруг его бедер, а руки стиснули его плечи. Он приподнимался и опускался, тогда, как Бонни металась под ним, как в бреду, издавая отчаянные, бессмысленные стоны. – Хорошо, Бонни, – прошептал Элай, уже не владея собой, – хорошо, Бонни, я дам тебе то, чего ты просишь… Бонни резко выгнулась навстречу его последнему рывку, из ее горла вырвался стон, она содрогнулась и обмякла. Элай, тяжело дыша, бросился на кровать рядом с Бонни, положив голову на ее покусанные груди и закинув ногу ей на бедро. – Это, – съехидничала она, – обойдется тебе еще в пятьдесят долларов. Элай засмеялся и слегка шлепнул ее. Ему понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя. Похоже, Элай решил вознаградить себя за трехлетнюю разлуку с Бонни, без передышки вовлекая ее в новые любовные игры. Он протер полотенцем, смоченным в шампанском, себя и Бонни, затем стряхнул с пальцев капли вина на ее полные груди. Когда Элай начал их слизывать, Бонни опять не устояла. Когда Бонни проснулась на следующее утро, было еще рано, Элай, широко раскинувшись, спал глубоким спокойным сном. Она осторожно выбралась из кровати, щеки ее горели. Бонни хотелось освежиться. Стараясь не шуметь, она наполнила ванну. Ей предстояли важные дела, и едва ли она выполнит хоть одно из них, если Элай решит вновь заняться с ней любовью. Бонни опустилась в воду, стараясь не думать о своем распутном поведении, когда дверь открылась, вошел голый Элай и весело забрался к ней в ванну. Щеки Бонни вспыхнули, сердце бешено забилось. – Не трогай меня, Элай Мак Катчен, – вскрикнула она, – мне нужно работать. – Конечно, нужно, – вкрадчиво сказал он. Его низкий голос возбуждал ее, как хорошее вино. Затем он поднял Бонни и усадил к себе на колени. – Я имела в виду, Элай… – завопила она, упираясь в его широкие плечи, но он закрыл ей рот поцелуем. Минутой позже руки Бонни были уже на затылке Элая, пальцы ее погрузились в его роскошные золотисто-каштановые волосы. Бонни обошла поставщиков, переходя из одной конторы в другую и размещая заказы. Оптовики, сама любезность, из кожи вон лезли, предлагая свои услуги. Они таращили глаза при виде сумм, которые выкладывала Бонни. Казалось, что-то в ней их настораживало. Она боялась, что это связано с Элаем. Покончив с делами, Бонни решила перекусить в скромном кафе, потом купила маленькие подарки Кэтти, Джиноа и Роз. Итак, Нортридж существует, с грустью подумала Бонни, спускаясь с небес на землю. Вопреки всему она все еще чувствовала себя женой Элая. Был уже вечер, когда она, вернувшись в номер, увидела, что он пуст. Усталая после ночи и беготни по городу, она была непрочь побыть в одиночестве. Бонни сняла шляпу, распустила волосы и расчесалась. Затем, зевая, разделась и легла вздремнуть. Ночью, почувствовав, что ей холодно, Бонни натянула на себя одеяло и легла на спину. – М-м, – промурлыкала она, когда теплые руки стали ласкать ее. Все еще не просыпаясь, Бонни потянулась и что-то пробормотала. Когда сильная мужская рука нежно взяла ее за запястье, Бонни открыла глаза. Она задрожала от удовольствия, почувствовав как Элай приник губами к одному из ее набухших сосков, а его рука скользнула вниз по ее бедру. Ее сосок набухал от этих влажных теплых губ, бедра поддавались навстречу нежным, ищущим движениям пальцев, и она вновь растворилась в сладостном ожидании. Приняв ванну и завернувшись в вафельное полотенце, Бонни забралась с ногами на софу и наблюдала, как коридорный вкатывает тележку с обедом в номер. Молодой человек ни разу не взглянул на Бонни, даже когда она дала ему чаевые, оставленные для него Элаем. Но все же она обрадовалась, когда он ушел. В ванной с шумом купался Элай, напевая во весь голос, он так плескался, что Бонни боялась, как бы вода не хлынула в номер. Веселость Элая испортила ей настроение, и она раздраженно грызла ноготь. Бонни встала и, шлепая босыми ногами, пошла к тележке, подняв крышку, она увидела сочную жареную говядину, тщательно нарезанную и розовую в середине. На столике оказались тушеные овощи и картофельное пюре. Бонни почувствовала голод. – Элай, – крикнула она, – обед подали! Она положила на тарелку столько еды, словно собиралась кормить заводского рабочего. Она уже ела, когда появился Элай в роскошном халате из голубого бархата. Он усмехнулся, увидев, как мало осталось в судках после набега Бонни, и положил все, что осталось, себе на тарелку. – Что ты заказала на десерт? – спросил он, взглянув на единственный не тронутый судок. Бонни пожала плечами. Съев почти все мясо, морковь, бобы и половину картошки, она чувствовала апатию. Элай поднял брови… – Раз уж ты уничтожила почти весь обед, надеюсь ты проявишь любезность и закажешь что-нибудь на десерт. Бонни вспыхнула и вскочила с софы, чтобы заглянуть в последний судок. В нем оказалась не еда, а маленькая чудесная шкатулка с ангелом на крышке. Фиалковые глаза изумленно взглянули на Элая и вновь опустились на шкатулку. Дрожащей рукой Бонни отодвинула крохотную защелку и откинула крышку. Нежные звуки колокольчиков наполнили комнату, как приветствие из лучшего мира. Бонни осторожно подняла музыкальную шкатулку. Ее глаза округлились, когда через прозрачное дно она увидела, как работает миниатюрный механизм. В Нью-Йорке у Бонни были прелестные вещицы, подарки Элая, но она не взяла их с собой, и с тех пор она не видела ничего подобного. Сейчас ей хотелось разрыдаться от воспоминаний, но она сдержалась. – Это плата за услуги, как и в тот раз? – спросила Бонни. «О Боже, если это так, она умрет, сразу умрет». Сузившиеся глаза Элая смотрели сердито, а не насмешливо. – Это подарок, – сказал он, и злость, прозвучавшая в его голосе, нарушила очарование неземной мелодии. Этот тон был хуже пощечины, но, не желая расставаться со шкатулкой, Бонни прижала ее к себе, повернулась и быстро пошла в спальню. Она заперла дверь, но Элай, войдя через ванную комнату, разделся и лег. Бонни последовала его примеру. В эту ночь они занимались любовью более утонченно, руководствуясь скорее рассудком, чем страстью. Поэтому у Бонни были все основания считать себя грешницей. Воспоминания о том, как они, потные и возбужденные, терзали друг друга, искусственно возбуждая желание, тяжелым грузом легли ей на плечи, когда настали тяжелые времена.Глава 15
В ресторане было людно: постояльцы завтракали. Несмотря на шум и суету, а также и на то, что напротив нее сидел Элай Мак Катчен, Бонни чувствовала себя очень одинокой. – Давай обсудим, – сдержанно сказал Элай, – как лучше вернуться в Нортридж, вместе или врозь. Бонни было трудно примириться с действительностью. Сон кончился. Вообще-то он кончился еще в позапрошлую ночь, когда между ними возникла какая-то отчужденность. – Думаю, нам следует вернуться разными поездами, – ответила Бонни, – я – сегодняшним, а ты завтра – утренним. Так мы оба успеем на собрание в субботу, а сплетен будет меньше. Элай понурился, в его глазах была печаль. Он попытался улыбнуться. – Сэт сказал, будто ты идешь на собрание из-за того, что ты мэр. Лицо Бонни вспыхнуло. Итак, разговор вернулся к Нортриджу. Элай напоминает ей о том, о чем Бонни предпочла бы забыть: о временах, когда она была «шарманкой», о борьбе за возвращение магазина, о ее мнимом замужестве. Бонни вдруг словно опомнилась. За все это время она ни разу не подумала ни о Веббе, ни о его предложении. И уж совсем непонятно было, почему Элай не спросил ее о той дождливой ночи, которую она провела с Хатчисоном. – Закрой рот, дорогая, – усмехнулся Элай. – Ты даже не спросил меня про ту ночь на другом берегу реки… Элай помедлил, отпил кофе. – Зачем? Я и так знаю, что между вами не произошло… ничего. Бонни почувствовала облегчение и досаду. Хорошо, что Элай верит в ее порядочность, но не думает ли он, что ее никто не желает? Откуда у него такая уверенность? Элай тихо сказал: – Ты отдалась мне в вагоне, забыв про осторожность, Бонни. Ты не отказалась поселиться вместе со мной в отеле. Это, как и многое другое, сказало мне, что ты, вернее мы, долгое время вели затворническую жизнь. Ты нужна мне так же, как и я, тебе, а этого не было бы, если бы ты спала с другим. Бонни промолчала. – Не выходи замуж на Хатчисона, Бонни, – внезапно проговорил Элай, – ты не будешь с ним счастлива. Бонни не призналась Элаю, что теперь, когда угроза потерять Роз миновала, она и не думает выходить за Вебба. – Я в этом не уверена, – игриво возразила она, – думаю, Вебб способен сделать женщину счастливой. Он надежный, солидный и, кроме того, интересный. В лице Элая что-то дрогнуло, и он немного побледнел. – Что значит «надежный»? Поясни. – Что бы ни случилось, Вебб останется верен мне. Никакие страдания не толкнут его в объятия другой женщины. И он никогда не отправится очертя голову на какую-то дурацкую войну, бросив меня на произвол судьбы. Упрек попал в точку, но Элай сохранил самообладание. – Хатчисон будет верен, как комнатная собачка, это точно, – спокойно сказал он, – но вспомни наслаждение, которое мы испытали, Бонни. С ним у тебя такого не будет никогда. – Откуда ты знаешь? – Я знаю человеческую натуру и знаю тебя. Тебе нужны страсть и возбуждение. Хатчисон порядочен, но он не доставит тебе наслаждения в постели, потому что ему и в голову не придет, что ты жаждешь этого. Жены таких людей относятся к сексу, как к супружеской обязанности, Бонни, и мужья от них ничего другого не требуют. – Он помолчал и вздохнул. – Клянусь преисподней, ты будешь счастливее с Даррентом, чем с этим тружеником пера. Бонни взяла сумочку и встала. – Я не желаю больше слушать ни единого слова. Элай схватил ее за руку и усадил. – Ради Бога, Бонни, забудь о прошлом и выслушай меня. – Я не хочу больше слушать! – повторила Бонни. – Ты оскорбляешь человека, которого я… человека, которого я… – Человека, которого ты любишь, Бонни! Человека, с которым ты хочешь связать судьбу! Ты хочешь чувствовать себя в безопасности, хочешь, чтобы тебя уважали, но ты заплатишь за это очень дорого, Бонни? Ты погубишь себя! Бонни задрожала. Испытывая такие же сомнения по поводу брака с Веббом Хатчисоном, она не могла признаться даже себе в том, что Элай прав. Она не могла сказать ему, что решила не выходить замуж, хотя это сразу изменило бы все. – Дай мне уйти, – прошептала она. Пальцы Элая медленно разжались. – Хатчисон – хороший человек, Бонни, но серый. Твои любовные игры нужны ему не больше, чем ребенку, который рождается от любовных игр. Он будет шокирован, если ты намекнешь ему на что-то другое. – Вебб – пылкий любовник. Стала бы Эрлина Кэлб так ревновать его ко мне, если бы он не у… удовлетворял ее? – Он считает Эрлину шлюхой, Бонни. Говорят, она любит повозиться в высокой траве. Но заметь, он не собирается жениться на ней, только пользуется ею. Бонни встала, на этот раз Элай не пытался удерживать ее. – Я возвращаюсь сейчас же в Нортридж, – сказала она, – и буду благодарна, если ты уедешь отсюда завтра. Элай кивнул. – Хорошо. Зачем Хатчисону знать, что я проводил время в постели с «дамой его сердца», пока он в поте лица корпел над газетой. Он был бы крайне разочарован. Ошарашенная Бонни даже не рассердилась. – Но ведь ты не скажешь ему, ты же обещал мне… – Я дал слово и сдержу его, Бонни. Я никому не расскажу, что мы были вместе, но кое-кто и сам догадается. А сейчас я хотел бы проводить тебя на вокзал. Они пошли пешком, так как вокзал был недалеко. Бонни злилась на Элая и чувствовала, что уже во второй раз расстается с ним. Ей было горько. Будущее казалось ей неопределенным. Выйдет она снова замуж, или нет, – в душе останется пустота. Стоя на перроне, Бонни размышляла, что бы сказать на прощание Элаю, когда он наклонился к ней и поцеловал. – Увидимся в Нортридже. Бонни поняла, что он имеет в виду, и радостный трепет охватил ее тело. Она повернулась и вошла в вагон. Поезд был так переполнен, что Бонни с трудом нашла место. «Ничего, – подумала она, – многие едут до Колвила». Там было несколько лесопилок, где можно было найти работу. Бонни предалась воспоминаниям о последних днях. Крайне удивленная тем, что в Колвиле никто не вышел, Бонни украдкой взглянула на попутчиков. В основном, это были мужчины. Они играли в карты, наполняя вагон клубами табачного дыма, но не походили на рабочих с лесопилок. Судя по костюмам, довольно дешевым, и котелкам, это были горожане, ехавшие, видимо, издалека. Должно быть, они направлялись в Нортридж. Что нужно им в таком маленьком городе? Бонни вдруг осенило: да это же люди из Союза, профессиональные смутьяны! Один из них уже поглядывал на свободное место возле Бонни. К счастью, маленькая блондинка, пробиравшаяся по проходу, успела занять его раньше. Бонни с облегчением вздохнула. На нее смотрели темные, бархатистые глаза. – Я чуть не опоздала на поезд, – тяжело дыша, сказала молодая женщина. Бонни подумала об огромном вонючем самце, который подбирался к ней, и содрогнулась. – Слаба Богу, что успели, – ответила она, когда поезд тронулся. – Я Элизабет Симмонс, – бойко представилась блондинка, положив на колени журнал. Она была в серой фланелевой юбке и светлой кофте. На вид она казалась ровесницей Бонни. – А как вас зовут? Бонни подумала, что эта женщина найдет в ней сейчас приятную спутницу. Но едва Элизабет Симмонс доберется до Нортриджа и попадет в поле зрения членов «Общества самоусовершенствования», ей сразу же скажут, кто такая Бонни Мак Катчен. Неохотно назвав свое имя, Бонни упомянула, что она – владелица единственного в Нортридже универсального магазина. – Восхитительно! Женщина занимается бизнесом! – воскликнула Элизабет, восхищенная этим. – А я учительница, поэтому мне едва хватает на жизнь. Конечно, многого можно добиться с моей профессией, был бы шанс. Бонни не знала, что наняли новую учительницу для маленькой, занимающей всего одну комнату, школы Нортриджа, и очень удивилась, поскольку учебный год подходил к концу. – А кто же пригласил вас на работу? – спросила она. Элизабет тепло улыбнулась, показав белые красивые зубки. – Мисс Джиноа Мак Катчен, должно быть, ваша родственница? – Она… моя золовка. Брови Элизабет удивленно поднялись и опустились. – Я буду преподавать в старших классах летом… в Нортридже проблемы с грамотностью, судя по тому, что пишет мисс Мак Катчен. Осенью мисс Мак Катченсобирается открыть новую школу для детей рабочих плавильного завода. Она, видимо, сочтет, что срок обучения очень невелик. Бонни обрадовалась этому, хотя ее немного задело, что Джиноа не поделилась с ней своими планами. – Прекрасная идея, – горячо сказала она, – дети из Лоскутного городка считаются гражданами второго сорта. – Вы имеете в виду тех, кто работает на заводе? Бонни кивнула головой. – Так или иначе, с заводом связано все, но есть некая иерархия. Боссы, служащие и прочие живут в собственных домах, – старая обида на миг затуманила ей глаза. – Они смотрят свысока на тех, кто живет в Лоскутном городке. – Лоскутный городок? Мисс Мак Катчен не упоминала о нем в своих письмах. – Это не то место, каким кто-либо, особенно семья Мак Катченов, может гордиться. – Бонни вздохнула, почувствовав и себя посторонней в этой семье. Сейчас, после всего пережитого, Нортридж и его обитатели стали для нее реальностью, а время, проведенное в Спокейне, – фантазией. Она коснулась носком туфли чемодана, в котором лежала музыкальная шкатулка, – неопровержимое доказательство того, что Элай два дня и две ночи жил с ней как муж с женой. – Честно говоря, – добавила она, – Мак Катчены не жалеют усилий, чтобы изменить все к лучшему. Мужчина впереди, в костюме цвета хаки с запыленным котелком на голове, повернулся и взглянул на Бонни. Его маленькие, как бусинки, глазки гневно впились в нее. Она испугалась, но, когда он отвернулся, громко сказала: – Проблемы Нортриджа можно разрешить без вмешательства чужаков. Мужчина из Союза насторожился, но промолчал, и в вагоне воцарилась тишина. – Вечно я говорю невпопад, – сказала Бонни Элизабет. Элизабет засмеялась. – Вы говорите прямо, а я люблю это качество в людях. Очень удачно, что мы едем вместе. Не будь вас, я бы вышла из этого поезда. – Она поморщилась. – А этот невыносимый запах! – Да, тянет откуда-то, – согласилась Бонни, заметив, как побагровели уши сидящего впереди мужчины. После этого Бонни и ее попутчица болтали о моде, обсуждали жизнь в Нортридже, восхищались смелостью мисс Мак Катчен, решившей улучшить местную систему образования. В Нортридже Бонни предстояло расстаться с Элизабет Симмонс, которая показалась ей надежным другом. Она вновь окунулась в тусклую повседневную жизнь. Не было ни дорогого отеля, ни изысканных ресторанных блюд, ни сладостного трепета, который охватывал ее при виде Элая Мак Катчена. Но она была счастлива увидеть Розмари, о которой очень соскучилась, рада поболтать с Джиноа, с ней придется соблюдать осторожность, умалчивая о том, что произошло в Спокейне. Кэтти, конечно же, сообщит ей обо всем, что произошло за время ее отсутствия. Обстановка в Нортридже была напряженной, Бонни почувствовала это, едва выйдя из вагона. Вода в реке сильно поднялась, небо по-прежнему покрывали свинцовые тучи. Самуил, сын кухарки Джиноа, ждал в экипаже Элизабет, но Бонни отказалась ехать с ними. Ей хотелось собраться с мыслями и все обдумать. – Не смог бы ты привезти Розмари и Кэтти в магазин, когда освободишься? – спросила Бонни у Самуила. Самуил кивнул. – Да, мэм, я так и сделаю. Бонни не знала, что скрывалось за глуповатой ухмылкой Самуила, но не слишком беспокоилась по этому поводу. Ей не избежать сплетен, поскольку они с Элаем уехали из города на одном поезде. Она отправилась домой, не спеша, поднимаясь по склону холма. Широкий тротуар был скользким от глины, деревянный настил блестел, омытый недавним дождем. Бонни взглянула на бурлящую реку: она не предвещала ничего доброго. Вдруг Бонни заметила, как коляска Вебба Хатчисона, спустившись с холма, направилась к ней. Едва увидев Вебба, Бонни сразу же поняла, что он все знает. Но, что бы он ни думал, это, несомненно, не хуже того, что было на самом деле. – Здравствуй, Вебб, – с трудом проговорила она и услышала холодный ответ: – Садись! Бонни чувствовала себя такой виноватой, что поставила чемодан и взобралась на сидение. Вебб не проронил ни слова, пока они ехали, однако довез ее и ждал, пока она открывала дверь. В темной кухне стоял затхлый, нежилой запах, и Бонни быстро открыла окно, чтобы проветрить помещение. Вебб сел за стол, значит, он собирался остаться. Бонни бросила в плиту газеты, добавила щепок, развела огонь и налила воды в чайник. Между тем, она ни разу не взглянула на Вебба. – Ты могла бы предупредить меня, что уезжаешь, – тихо сказал он, поняв, что Бонни не заговорит первая. Бонни заварила чай, так и не глядя на Вебба. – Поскольку я не твоя жена, Вебб Хатчисон, – сказала она, не повышая голоса, – мне не обязательно отчитываться тебе в своих действиях. – Проклятье! – взорвался Вебб и с такой силой ударил по крышке стола, что Бонни чуть не выронила чайник. – Все, кому не лень, болтают о том, что ты ездила с Мак Катченом в Спокейн…! Бонни пристально посмотрела в голубые глаза Вебба. – Это не твое дело, Вебб. Вебб вспыхнул. – Господи, Бонни, разве это не мое дело, если ты… если ты отдалась Мак Катчену! Бонни держалась спокойно, хотя злилась не меньше, чем Вебб. Может, даже больше. Она готова была разбить чайник об его голову. – Отдалась Элаю, – ехидно заметила она, – так же, как тебе Эрлина Кэлб. Ты это имел в виду? – Пусть все катится к черту! – вышел из себя Вебб. – Он вскочил со стула. – Я все-таки мужчина, это другое дело! – Так, значит, другое дело? – злобно переспросила она. Вебб снова сел на стул и взъерошил волосы. – Конечно, это кажется несправедливым, – признался он. Бонни отвернулась и поставила чайник на полку. – Разве в этом дело? Задыхаясь, Вебб спросил: – Так ты была с Мак Катченом? – Я не говорила этого, – ответила Бонни. Помоги ей, Господи, но она не может признаться в этом, хотя не мешало бы осадить Вебба. Чайник закипел, она заварила чай и села рядом с Веббом. Оба молчали. Утаив от него мучительную правду, Бонни сделала вид, что об Элае и не вспоминали. – В поезде ехало столько людей из Союза, Вебб, – сказала она. – Я видел их, – Вебб вздохнул, так и не притронувшись к чаю. Сейчас ему надо было предложить что-нибудь покрепче. – Держись от них подальше, Бонни. Бонни выпрямилась. – Я не боюсь этой шайки хулиганов, которая собирается бесчинствовать в городе. Вебб взглянул в лицо Бонни, прищурившись. – Ты чертовски упряма! Иногда мне хочется тебя отшлепать. Даже если бы он обозвал ее, Бонни не так оскорбилась бы, тем более что он говорил вполне серьезно. – Сам Бог тебя не спасет, только попробуй! Вебб откинулся на спинку стула. – Я никогда не уповаю на небеса, Бонни. Я привык полагаться только на себя. При этих словах Бонни окончательно вышла из себя. – Только тронь меня, Вебб Хатчисон, и я выцарапаю тебе глаза. Скоро Бонни увидела, что зашла слишком далеко. Она хотела извиниться, но было уже поздно. Вебб бросился к ней, и в следующий момент она уже лежала на полу. Бонни начала извиваться, но Вебб придавил ее ноги своим коленом так, что она не могла пошевельнуться. – Вебб! – отчаянно завопила Бонни. – Ты не имеешь права так поступать! – Знаю, – прохрипел Вебб, – однако, поступаю… В этот самый момент в дверях появились Кэтти и Розмари. – Мистер Хатчисон, не надо, пожалуйста, не надо! – крикнула Кэтти. Вебб вздохнул и отпустил Бонни. Она поднялась, пересекла кухню и встала, прижавшись к раковине. – Я, пожалуй, пойду, – проговорил Вебб. – Думаю, это будет лучше всего, – отозвалась Бонни. Когда за Веббом закрылась дверь, Бонни повернулась к Кэтти, та была в ужасе. – Пока я жива, никогда не говори об этом ни слова, Катрин Руан. Слышишь? Этого не было! – Да, мэм, – пролепетала Кэтти. Бонни занялась чемоданом и с трудом, открыла его. Музыкальная шкатулка, подарок Элая, была наверху, завернутая в одну из ее нижних юбок. Бонни осторожно развернула ее. – Какая прелесть, мэм! – воскликнула Кэтти в восхищении. – У этого ангела такие же темные волосы, как у вас! Бонни вздрогнула. Ангел! Конечно! Она ждала от Элая любого подвоха, но этого не заметила. Вот как он намекнул на те дни, вернее ночи, когда она была «шарманкой» и ее звали Ангелом! Бонни поставила шкатулку, более всего, желая уничтожить ее. Потом вручила Розмари тряпичную куклу, а Кэтти – флакончик духов. Обе пришли в восторг, совсем забыв о том, что случилось незадолго до этого. На следующий день, когда поезд из Спокейна прибыл в Нортридж, Розмари выдала унизительную тайну Бонни.Глава 16
Вечер был прохладным и темным, небо заволокло тучами. Бонни развела огонь, и он уютно потрескивал в печке. К тому же она зажгла несколько керосиновых ламп. Пока Кэтти читала, примостившись на бочке из-под маринада, а Роз играла на полу с новой куклой, Бонни освобождала заднюю кладовую для материалов, заказанных Сэтом. Заслышав треньканье дверного колокольчика, она поправила волосы и вышла встретить посетителя. На пороге стоял Элай. Увидев, чем занята Роз, он покачал головой. Оглянувшись, Бонни все поняла, Роз безжалостно шлепала куклу. Элай с осуждением посмотрел на Бонни. – Так вот как ты воспитываешь мою дочь? – с возмущением спросил он. Не успела Бонни ответить, как Кэтти, захлопнув книгу, вступилась за девочку. – Миссис Мак Катчен не причем. Роз изображает то, что видела вчера, правда, дорогая? Розмари, бросив куклу, засеменила к Элаю, который тут же взял ее на руки. Он улыбнулся Роз и обнял ее, но очень холодно посмотрел на Бонни. – Кэтти, поднимись наверх! – попросила Бонни. Девушка замешкалась: – Взять ли мне Роз, мэм? Подумав о том, какой вопль поднимет Роз, если ее разлучат с отцом, Бонни ответила: – Не надо. Кэтти поднялась по лестнице. – Что же такое видела Роз? – подозрительно спросил Элай. Бонни прикусила губу, не желая признаться в том, что произошло, вернее, могло произойти. Впрочем, она понимала, что, промолчав, укрепит подозрения Элая, и они снова поссорятся. Наконец она проговорила: – Вебб вышел из себя и… от… Элай побелел. – Что он сделал, Бонни? Если он поднял руку на мою дочь, я… – он остановился. – Погоди-ка, Хатчисон отшлепал не Роз, не так ли? Тебя?! – Ничего такого не было, – прошептала Бонни, побагровев. – Кэтти появилась очень вовремя, и он сразу опомнился. А ты, Элай, ничуть не лучше его. Вспомни, как ты собирался сделать то же самое! – Ты защищаешь Хатчисона? – Конечно, нет, – сказала Бонни, – я ни за что не простила бы его, если бы не была уверена, что он не желал причинить мне ничего дурного. Элай усмехнулся. – Вот как? – Он осторожно поставил Роз на ноги, и она отправилась к своей кукле. Бонни вздохнула. Она думала об этом всю ночь, но до сих пор не верила, что такое могло произойти. Вдруг Элай рассмеялся. – Как же ты умудрилась вывести беднягу из себя? Посмотрев Элаю в глаза, Бонни сказала: – Думаю, виной тому сплетни, которые здесь распустили о нас с тобой. К тому же, он посоветовал мне держаться подальше от смутьянов из Союза, а я начала его дразнить. Элай не выказал никакого злорадства. – Знаешь, пожалуй, я сочувствую ему, но вместе с тем мне хочется сломать ему шею. Все-таки, я дам ему понять, что если он впредь выкинет что-нибудь в этом духе, я убью его. Элай говорил так серьезно, что Бонни стало страшно. – Одумайся, Элай, ты вел бы себя на его месте точно также. Элай покачал головой. – Неужели ты будешь после этого поддерживать отношения с Хатчисоном? Заставишь его немного пострадать, а потом простишь? – Я же простила тебя, – заметила Бонни, зная, что говорит чистую правду. – Очень великодушно с твоей стороны, – с издевкой сказал он, – но я здесь не затем, чтобы говорить о Хатчинсоне… Я пришел сказать, что перебираюсь из отеля в пансион Эрлины. – Эрлины? – Бонни хотелось чем-нибудь в него запустить, но она почти спокойно проговорила: – Меня не касается, где ты будешь жить. – Ты, конечно, права, дорогая, но я хочу, чтобы ты знала, где меня искать, если я понадоблюсь Роз. – Он прикоснулся к шляпе, и, немного поболтав с Роз, ушел. Бонни чувствовала, что все ее надежды рухнули. Слова Элая возбудили в ней дикую ревность, но она не могла дать воли своим чувствам. Между тем то, что у Эрлины живет Вебб, не вызывало у Бонни никаких эмоций. Ее не трогало даже то, что Вебб спит с Эрлиной, но если Элай станет путаться с этой женщиной… Бонни пнула ногой бочку из-под маринада и вскрикнула – хотя и не от того, что ушибла пальцы. Роз удивленно взглянула на нее. – Никогда не влюбляйся, – сказала она дочери, погрозив ей пальцем. Роз ответила лукавой улыбкой, настолько похожей на отцовскую, что у Бонни защемило сердце. Позвав Кэтти, Бонни пошла в кладовку. Вебб появился с букетом фиалок в руке, когда она уже закрывала магазин, с видом кающегося грешника. На улице шел сильный дождь, и Вебб насквозь промок. Бонни покачала головой. Она не могла плохо относиться к этому человеку, который столько раз дружески поддерживал ее. Она приняла цветы, собранные наверняка на берегу Колумбии, и попросила Кэтти поставить их в воду. – Извини, Бонни, за вчерашнее, – начал Вебб, снимая мокрое пальто, – ты простишь меня? – Не могу, – отрезала Бонни, но тут же вспомнила, что сама дразнила Вебба. – Хорошо, я прощу тебя. Бедняга Вебб так обрадовался, что Бонни стало искренне жаль его. Ей было бы легче, если бы он злился по-прежнему, даже назвал бы ее «дьявольским отродьем» и порвал бы с ней отношения. Сварив кофе, Бонни налила чашку Веббу в знак примирения. – Как ты думаешь, этот дождь когда-нибудь кончится? – спросила она, чтобы завязать разговор. Вебб пожал плечами. – Я подумаю, не перебраться ли мне в более высокое место, – сказал он. Бонни подумала об опасности, которой река угрожала Лоскутному городку, и содрогнулась. Но здесь, в кухне, было так тепло и уютно, что она быстро забыла об этом. – Перебирайся сюда, если хочешь. Здесь достаточно места. – Я подумаю об этом. – Вебб чихнул, бедняга уже простудился: он дрожал всем телом. – Если что-нибудь случится с оборудованием, я разорен. Бонни вспомнила о мужчинах из Союза, прибывших в город вчерашним поездом, и спросила. – У тебя были еще какие-нибудь неприятности из-за твоей статьи? – Все успокоилось, – ответил он, но Бонни заметила, что он отвел глаза. – Забастовка еще не кончилась? Вебб придвинулся к маленькой печке. – Половина еще бастует. Лидеры Союза говорят, что новые домики и короткий рабочий день, обещанные Мак Катчен, – просто уловка. Они утверждают, что Элай мешает им создать организацию и как только он избавится от Союза, все будет по-прежнему. – Почему же рабочие не верят ему? – возмутилась Бонни. – Элай действительно собирается построить домики, Вебб. Я знаю это точно, поскольку получила заказ на краску, гвозди, трубы и прочее. Вебб дрожал так, что Бонни послала Кэтти за теплым одеялом. Вебб продолжал: – Многие не верят, что домики построят, и ждут, что Элай вышвырнет их на улицу за участие в забастовке. Вебб завернулся в одеяло, принесенное Кэтти, и сел вплотную к печурке, протянув к ней ноги. – Это люди из Союза показались мне озлобленными, – сказала Бонни. – Странно, что никто из них до сих пор не появился здесь, – заметил Вебб, – они все остановились рядом, в отеле. «Должно быть, из-за этого Элай и хочет перебраться к Эрлине», – подумала Бонни. Она, разумеется, не спросила Вебба, примет ли Эрлина нового постояльца. «Она наверняка всполошится из-за простуды Вебба», – решила Бонни, не испытав при этом ни малейшей ревности. – Мне не хотелось бы обслуживать таких клиентов, – наконец откликнулась она. В этот момент в магазин, влетела маленькая, закутанная в плащ женщина. Когда она откинула капюшон, Бонни узнала в ней Элизабет Симмонс. – Надеюсь, у вас найдется горячий чай? – спросила она, весело улыбаясь. Охотно согласившись выпить кофе, Элизабет защебетала: – У меня целый список, пожалуйста, не отпускайте меня без покупок. «Значит, – подумала Бонни, – мисс Симмонс еще не посетили члены «Общества самоусовершенствования». – Вы остановились у Джиноа? Элизабет явно наслаждалась теплом, кофе и вниманием Вебба. – Да, там очень приятно, много книг, граммофон. – А как Сьюзен и ребенок? – с искренним интересом спросила Бонни. Она очень жалела малыша и его несчастную мать. – Мисс Джиноа говорит, что ребенок растет не по дням, а по часам, – с радостью ответила Элизабет. – Она уже не держит его в духовке. Вебб вытаращил глаза. – В духовке? – переспросил он. Бонни улыбнулась и положила руку ему на плечо. – Недоношенному ребенку нужно постоянное тепло, – пояснила она. Элизабет рассмеялась. – Джиноа рассказала мне, как однажды ее брат поднял страшный шум из-за этого ребенка, решив, что она собирается испечь его в духовке. Упоминание об Элае испортило Бонни настроение. Ее мысли постоянно возвращались к Спокейну, и сейчас она пыталась представить себе, что думает Элай об Элизабет и как к ней относится. Мисс Симмонс была привлекательна и свободна. Элай – тоже. Почувствовав укол ревности, Бонни поняла: ей уже не хочется, чтобы эта живая веселая женщина стала ее подругой. Покончив с кофе, Элизабет вынула из сумочки свой список и протянула его Бонни. Бонни смутилась. – Может, вам еще не рассказали… в городе? Элизабет понимающе улыбнулась. – Да, кое-что. Меня уже приглашали на чаепития, но Джиноа рассказала мне, как они относятся к вам, Бонни, и я не хочу с ними встречаться. Как это нелепо – ездить за покупками в такой далекий Колвил, – чтобы только не покупать у вас! Бонни никак не ожидала этого и приободрилась. Впрочем, уже не раз бывало, что приезжавшие в город дамы относились к ней дружелюбно до тех пор, пока за них не принималось «Общество самоусовершенствования». – А знаете ли вы, что я была «шарманкой» в «Медном Ястребе»? Краем глаз Бонни заметила, как покраснел Вебб. Однако Элизабет и ухом не повела. – Да, Джиноа сказала мне и об этом. Простите, можно я загляну в мой листок? Кажется, я забыла вписать шпильки и чернила. Бонни вернула ей список и стала подбирать товары. Кое-что Элизабет находила сама. – Вам следовало бы отплатить этой публике той же монетой, – весело сказала она, пока Бонни подсчитывала сумму. Поняв, что Элизабет говорит о членах «Общества самоусовершенствования», Бонни спросила: – А как же мне это сделать? Элизабет быстро огляделась. – Нет ли у вас большого листа бумаги и куска цветного мела? Бонни оторвала широкую полосу от рулона оберточной бумаги и достала кусок синего мела. Расстелив лист на прилавке, Элизабет, склонилась над ним. Она рисовала большие буквы и раскрашивала их мелом. Закончив работу, Элизабет протянула лист Бонни. На нем было написано: «Члены «Общества Самоусовершенствования» в этом магазине не обслуживаются». Вебб широко улыбнулся, но Бонни была сбита с толку. Она смотрела на бумагу и думала: «Какой толк отгонять покупателей, которые и так поклялись, что их ноги не будет в этом магазине?» Однако Элизабет понесла плакат к переднему окну и разместила его там. Она даже выскочила наружу без плаща, чтобы взглянуть, как смотрится плакат с улицы, и вернулась очень довольная. – Представляю, как взбесятся эти старые надутые куклы! Бонни так и не поняла ее затею. – Я не знаю, что… Элизабет надела капюшон своего ярко-красного плаща и собрала покупки. – Подождите, Бонни, чуть-чуть подождите. – С этими словами учительница вышла, исчезнув в серой пелене дождя. Закрыв магазин, Бонни опустила ставни и заперла двери. Кэтти готовила ужин, а Роз уснула, прижимая к себе куклу. – Не останешься ли поужинать, Вебб? – спросила Бонни, перестав думать об Элизабет и ее плакате. – Кэтти приготовила цыплят и запекла в тесте яблоки. Вебб выглядел совсем больным: его нос и глаза покраснели, и он продолжал дрожать даже в одеяле. – Я не хотел бы беспокоить… Бонни взяла на руки спящую Роз. – Какое же беспокойство? Я не могу отпустить тебя в такой холодный вечер без горячей пищи. Мы же с тобой друзья. Вебб поднялся, закутанный в одеяло, он, несмотря на свой высокий рост, напоминал сейчас ребенка. – Эрлина, наверное, все приготовила… – начал он, но, заметив, как посмотрела на него Бонни, замолчал. – Ты готов заболеть, лишь бы не огорчить Эрлину, – холодно сказала Бонни. Вебб обрадовался. – Уж не ревнуешь ли ты? Бонни и в самом деле ревновала, но не его к Эрлине – ее беспокоил Элай. – Впрочем, решай сам, – бросила она через плечо, – мне все равно. Вебб остался. Цыплята в соусе и яблоки в тесте были великолепны, все ели с удовольствием. Розмари спала в своем детском стульчике. Поужинав, Бонни отнесла девочку в кроватку. Когда она вернулась на кухню, Кэтти грела воду для мытья посуды, а Вебб убирал со стола. Это почему-то растрогало Бонни. Несмотря на вчерашний инцидент с Веббом, она знала, что нет на свете более мягкого человека. Как было бы все-таки хорошо выйти за него замуж и присматривать за домом и садом. Но когда дело доходило до любви, рассудок не повиновался Бонни. Она сняла с вешалки полотенце и стала вытирать посуду, Вебб блаженствовал, потягивая кофе. Покончив с посудой, Кэтти бросила на Бонни вопросительный взгляд. Зная, что девушке хочется почитать, Бонни отпустила ее. Уходя, Кэтти встревожено посмотрела на Вебба. Бонни налила себе кофе и села напротив Вебба. На столе горела керосиновая лампа, освещая комнату мерцающим светом. – Из-за того, что я наделал вчера вечером, между нами все изменилось, не так ли? Сейчас было очень легко воспользоваться случаем и сказать, что она порывает с ним отношения. Но она слишком хорошо относилась к Веббу, поэтому сказала только одно: – Я не уверена, что наш договор был честным. – Значит, ты не выйдешь за меня? – без околичностей спросил Вебб, чихая. Это позволило ей уклониться от ответа. – Дорогой, ты сильно простудился. – Я не намерен говорить о простуде, – возразил он. – Скажи, выйдешь ли ты за меня замуж, Бонни? – Странно, что ты все еще хочешь этого после всех сплетен о моей поездке Спокейн. – Бонни пыталась, заставить себя сказать ему правду. Если даже она причинит ему боль, он все же сможет оставить ее и найти женщину, достойную его любви. Скомкав платок, Вебб сунул его в карман. – Не удивляйся, – сказал он, глядя в глаза Бонни, – мое отношение к тебе не изменилось бы, если бы даже я застал тебя с Мак Катченом. Бонни стало стыдно. «Скажи ему правду, – требовал ее внутренний голос, – скажи сейчас же!» Но она не могла. – Вебб, это ужасно! Таким мужем, как ты, будет гордиться любая женщина. Где же твоя гордость? Он не сводил с нее глаз. – Рядом с тобой я теряю гордость. Я готов опуститься перед тобой на колени. Бонни сжала руки, в горле застрял комок. – Не говори так, – прошептала она, – я не стою этого, да никто не стоит. Вебб поднялся и надел мокрое пальто. – Я люблю тебя, – сказал он, поцеловал ее и ушел. Бонни положила голову на руки, стараясь не расплакаться. Как все это тяжело! Она так хотела полюбить Вебба Хатчисона, а вместе с тем молит Бога, чтобы он нашел другую. – Все слишком запуталось, да, мэм? – мягко спросила Кэтти. Подняв голову, Бонни увидела, что девушка заваривает чай. – Да, Кэтти, так оно и есть. – Пока вас не было, все сплетничали наперебой, – сказала Кэтти. Всем своим видом она выражала возмущение. – Эти старые курицы… И они еще хотят улучшить нравы! Они только мешают всему хорошему, что делают мисс Джиноа, Элай Мак Катчен и вы, мэм. – Я пока ничего не сделала, – огорченно вздохнула Бонни. – С нищетой Лоскутного городка, возможно, было бы покончено, если бы я не думала только о себе и своей свадьбе с Элаем Мак Катченом. Ей было так мало дела до бедняков, когда она щеголяла в нарядных платьях, ела изысканную пищу, бездумно тратила деньги! Почему она тогда не потребовала, чтобы Элай помог обитателям Лоскутного городка? Может, Бог в наказание за это– и забрал у нее Кайли? – Вы всем помогали, – заявила Кэтти, – вы никому не отказывали ни в лекарствах, ни в продуктах, даже если вам не платили. – Это все не то, Кэтти, – вздохнула Бонни, внезапно почувствовав себя старой и усталой, – я забыла об этих людях, когда вышла замуж за Элая, я предала их. – Но ведь от вас ничего не зависело! Сейчас Бонни с горечью думала об упущенных возможностях. – Тогда я могла потребовать от Элая, чтобы он сделал Лоскутный городок пригодным для жилья. Я могла настоять… – Вряд ли он послушал бы вас, – мягко возразила Кэтти, – он просто успокоил бы вас и все осталось бы по-прежнему. Слова Кэтти вселили в Бонни сомнения. – Не знаю, – призналась она. Дождь барабанил по окнам и крыше, словно хотел ворваться в дом и все затопить. Сверкнула молния, осветив кухню зловещим светом. – Мистер Мак Катчен – прекрасный человек, – серьезно заметила Кэтти, – но он только мужчина. А мужчина редко слушается женщину, если речь идет о практических делах. Ваш муж ничего не изменил бы в Лоскутном городке, что бы вы ни говорили. Бонни поставила на стол чайник и две чашки. – Возможно, – согласилась она, – но я ведь даже не попыталась. Вот что меня беспокоит, Кэтти. Кэтти разлила в чашки чай. – Нельзя ни вернуть, ни изменить прошлого, мэм. Так не мучайте себя понапрасну. Придя в спальню, Бонни достала музыкальную шкатулку и открыла крышку. Незнакомая мелодия зазвучала в темноте, и Бонни затосковала о том времени, которое ушло безвозвратно, о чудесном сне, которого, может никогда, и не было.Глава 17
Хотя большая часть горожан уже побывала на двухчасовой службе в Первой Пресвитерианской церкви или на мессе в соборе Святого Иуды, театр «Помпеи» был переполнен в этот субботний вечер. Люди пришли встретиться с Элаем Мак Катченом. Руководители Союза сидели на галерке и стояли в проходах. Как мэр Нортриджа, Бонни сидела на сцене с Элаем, Сэтом и Форбсом. Форбс, восстановленный в правах управляющего, выглядел лучше, кровоподтеки на лице почти прошли. Женщины взирали на Бонни с явной враждебностью, давая понять, что они считают ее липовым мэром, с чем спорить не приходилось. Но ее появление на сцене еще больше обозлило их. Увидев Элая, подходящего к президиуму, Бонни ощутила неуверенность. Пост мэра был чистой видимостью, даже когда его занимал мужчина, а назначение Бонни – пьяной шуткой городского Совета. По какому праву она сидит здесь? Что она скажет, если Элай, Сэт или Форбс не заговорят первыми? Хотя Элай заговорил очень спокойно, часть аудитории приняла его с нескрываемой враждебностью. Он пообещал построить для каждой семьи домик и сократить рабочий день, сказал, что каждый сможет выкупить домик, если пожелает, и таким образом обеспечит свою старость. Услышав это, зал оживился, такая гарантия была неслыханным делом для людей, привыкших зарабатывать на жизнь собственным горбом. Один из членов Союза, с изрытым оспой лицом, тот, что выступал перед театром «Помпеи» несколько дней назад, прервал Элая, крикнув: – А что будет, когда вы вытесните Союз из Нортриджа? Накажете ли вы людей, которые выступали против вас и не отберете ли у них все, что обещаете сегодня? По залу прошел ропот: многие были уверены, что их выкинут на улицу, как только покончат с Союзом. Элай повысил голос, чтобы перекрыть шум, но говорил по-прежнему спокойно. – Я ничего не имею против Союза, мистер Деннинг, как уже неоднократно сообщал вам. Люди вольны создать организацию, но я не намерен оплачивать расходы на нее. Я обещал построить домики и сократить рабочий день. Джиноа, сидевшая в третьем ряду, поднялась и посмотрела на Сэта Кэллахана, словно надеясь найти в нем поддержку. Элизабет, сидевшая рядом с ней, тоже поднялась. – Есть еще одна уступка, которую я намерена сделать, как одна из держательниц акций компании Мак Катчен, – сестра Элая говорила отчетливо, хотя ее голос немного дрожал, – мы открываем школу только для рабочих и их детей. – Для рабочих, мисс Мак Катчен? – спросил мистер Деннинг, заметив, как Джиноа боится аудитории, и, надеясь извлечь из этого выгоду. Джиноа выпрямилась и твердо посмотрела на него. В этот момент Бонни восхищалась ею больше, чем когда-либо прежде. – Некоторые из вас, – начала Джиноа, – возможно, захотят научиться читать и писать. Мисс Симмонс и я поможем вам в этом. Бонни заметила, что женщины заинтересовались этим больше, чем мужчины. Женщины явно хотели спросить, могут ли они посещать школу, но стеснялись спросить об этом. Тогда заговорила Бонни. – А как вы решили с женами рабочих, Мак Катчен, они тоже могут учиться? Джиноа вспыхнула. – Конечно, – ответила она и с облегчением села на место. Все зашумели: рабочие и их жены спорили. Некоторые зажиточные дамы, конечно, получившие образование, всем своим видом выказывали неодобрение. Форбс внезапно поднялся. – Какого черта вы обсуждаете? – рявкнул он. – Компания берет вас на работу, несмотря на ваше участие в забастовке, дает вам жилье, даже согласна учить вас грамоте! Один из рабочих крикнул: – Один пинок мы уже получили, Даррент: это то, что ты снова управляешь заводом. По залу прошел гул одобрения: особенно злорадствовали члены Союза и их сторонники. Элай заметил: – Мистер Даррент будет снова управлять заводом, это так. Но под наблюдением – моим или мистера Кэллахана. Он будет отвечать за все. – Откуда нам знать, что вы не такой же ловкач, как он, мистер Мак Катчен, – продолжал рабочий, – простите, что я так говорю, но вы никогда не думали о нас, в отличие от вашего деда. Глаза всей аудитории впились в Элая. Удар попал в цель. После смерти деда Элай мало интересовался жизнью рабочих. То, что предприятия Мак Катченов расползлись далеко за пределы Нортриджа и тоже требовали внимания, не оправдывало его равнодушия к делам завода. Вновь раздался голос Элая. – Признаю, что не занимался всем этим, но сейчас я не намерен оправдываться. Пока я остаюсь в Нортридже, но когда уеду, не забуду о вас, даю вам слово. – Что толку от вашего слова, мистер Мак Катчен, – возразил Деннинг. – У этих людей нет причин верить, что вы позаботитесь о них в будущем, поскольку вы не делали этого раньше. Им нужен Союз! Члены Союза в костюмах и котелках шумно поддержали его, как и некоторые рабочие. Элай спокойно ждал, когда уляжется шум. – Повторяю, мистер Деннинг, я не возражаю, чтобы рабочие вступили в вашу организацию, меня это не интересует. Вы можете спокойно вербовать новых членов. Вебб пробрался к сцене. – Разве вы не видите, что люди их Союза не думают о ваших правах? – воскликнул он. – Они хотят одного – набить карманы вашими взносами. Что может быть лучше, чем короткий рабочий день и чистый сухой дом, где можно жить, не только пока работаешь, но и в старости? Ради вас самих и ваших семей возвращайтесь на работу, пока есть такая возможность! Бонни почувствовала тревогу, взглянув на лица тех, кого Деннинг привез себе на подмогу. Вебб взбесил их еще больше, чем Элай. Слова «пока есть такая возможность» вызвали новый взрыв. Элай поднял руку, пытаясь успокоить толпу, но прежде, чем он успел что-либо сказать, Деннинг с вызовом выкрикнул: – Итак, компания Мак Катчен предъявила ультиматум: забастовщиков выкинут на улицу, если они не приступят к работе. – Завод работает в половину своей мощности, – ответил Элай, – но у забастовщиков есть еще семьдесят два часа, чтобы приступить к работе. Те, кто не сделает этого, будут заменены другими. – При этих словах жены забастовщиков побледнели, а их мужья взволновались. Деннинг и его люди были в ярости. – Семьдесят два часа, – повторил Элай, покинул сцену и вернулся на свое место. – Что делает на сцене Бонни Мак Катчен, вот что я хотела бы знать, – раздался вызывающий женский голос. Бонни пожалела, что не сидит с Джиноа и Элизабет, но уходить было уже нельзя. Ее колени подгибались, когда она встала и поднялась на сцену. – Я – гражданка Нортриджа, – твердо сказала она, – и ваш мэр, избранный законным путем! Я понимаю, это не дает мне никаких преимуществ перед вами, но мой долг вынуждает меня… – Долг! – завопила другая женщина. Бонни ее не знала. – Послушайте только, Ангел говорит о долге! Все засмеялись, что очень смутило Бонни. Элай направился к ней, пристально глядя в зал. – Не прерывайте меня и выслушайте! – крикнула Бонни, охваченная негодованием. – Важно не то, что вы обо мне думаете. Главное – ваши судьбы и судьбы ваших семей! Во имя здравого смысла, остановитесь и подумайте о том, что предлагает вам мистер Мак Катчен! Неужели люди из Союза так задурманили ваши головы, что вы откажетесь от того, чего так долго ждали? – Она замолчала, переводя дыхание. Бонни не решалась взглянуть на Элая, но видела восхищение на лице Вебба, все еще стоявшего перед сценой. – Вы думаете, эти люди из Союза заботятся о том, что будет с вами? Им нужны только ваши деньги! Если это не так, почему они не говорят, что предложения Мак Катчена прекрасны? Вы же разумные люди, подумайте сами! Бонни повернулась и села между Элаем и Форбсом. Форбс незаметно пожал ее руку. Собрание закончилось внезапно, и все, кроме Элая и Бонни, высыпали на улицу, оживленно переговариваясь. Бонни сидела на сцене, чувствуя себя вконец измотанной. – Бонни? Она даже не подняла глаза, хотя Элай говорил очень ласково. Элай нагнулся и взял ее за руки. – Я вела себя, как дура, – сказала она. – Нет! Слезы покатились по щекам Бонни, но она даже не пыталась смахнуть их. – Почему я веду себя, как дура? – проговорила она. – Ведь я вовсе не мэр и не имею никакого права выступать. Элай взял ее за подбородок и вытер ей слезы. – Ты хочешь перемен, Бонни… Что ж, в этом ничего плохого. – Когда у меня была реальная возможность что-то изменить, я даже не попыталась это сделать. Он вздохнул. – Я и сам жалею об этом, Бонни. Но мы не можем вернуть прошлого. От его слов Бонни стало очень грустно. Она жалела о том, что не пыталась раньше повлиять на Элая, чтобы изменить жизнь людей к лучшему. Но сейчас он говорил о них самих. Он не допускал возможности, что они когда-нибудь найдут пути друг к другу. Хотя Бонни казалось, что она примирилась с этим, сейчас она поняла: надежда все еще жила в ней. Только теперь она лишилась ее. – Как печален этот мир, – грустно сказала она, спустилась со сцены и вышла на улицу. Понедельник был таким же мрачным, как и воскресенье, и Бонни отсиживалась в магазине, как раненый зверь в берлоге. Жаркий огонь в печурке и зажженные лампы не улучшали ее настроения. Несмотря на ненастье, на улице толпился народ. Многие останавливались и читали объявление, приклеенное Элизабет в витрине. Бонни до сих пор не уничтожила его только из-за апатии, овладевшей ею. Было уже за полдень, когда миссис Сильвестра Кирк, президент «Общества самоусовершенствования», явилась в магазин во главе мрачной и промокшей делегации. – Я хотела бы узнать смысл этого непонятного объявления, – произнесла она с вызовом. Ноздри ее раздувались, подбородок дрожал, на седеющие волосы был надвинут капюшон, на плечи накинут плед. Бонни внезапно развеселилась. Она улыбнулась с наигранной приветливостью, хотя активная вражда этих женщин попортила ей немало крови. – Объявление? – переспросила она. – О, вы имеете в виду то, что в витрине? – Да, – раздраженно подтвердила миссис Кирк, – верно ли то, что я прочитала? Вы не хотите обслуживать членов нашего Общества? Бонни вдруг поняла, почему Элизабет написала это объявление. Это оказалось так просто! Как же она сама не додумалась до этого? – Наглая выходка! – пробормотала одна из женщин. Миссис Кирк подняла руку, как генерал, призывающий отряд к порядку. – Значит, вы намерены пренебрегать членами нашего уважаемого Общества? Бонни все улыбалась. – Это не пренебрежение. Я просто запрещаю вашим членам пользоваться моим магазином. – Ну и ну, – заметила одна из воительниц, – какая чушь! – Конечно, – продолжала Бонни, вспомнив, как унизили ее вчера на собрании, – весьма спорно, миссис Кирк, можно ли назвать ваше Общество «уважаемым»? Вы называете себя членами «Общества самоусовершенствования», а занимаетесь только тем, что разносите сплетни. Миссис Кирк побагровела. – Это ложь! Мы делаем многое, чтобы улучшить жизнь в городе. – Что же вы делаете? – с издевкой спросила Бонни. – Мы организовали продажу хлеба, – ответила Минельда Снидер, выступая вперед и злобно глядя на Бонни. – Мы купили на вырученные деньги ризы для церкви! – Не уверена, что это богоугодное дело, поскольку многие дети сидят без ужина в Лоскутном городке. – Мы никому еще ни в чем не отказывали, – прогремела миссис Кирк, оставив тему о ризах и голодных детях. – За исключением пищи, – заметила Бонни. Миссис Кирк подошла к полкам в конце магазина и взяла банку гигиенического порошка. Затем, топая так, что задрожал пол, протопала к прилавку. – Я настаиваю, чтобы вы продали мне это! – рявкнула она. Ее сообщницы последовали ее примеру. Они хотели купить булавки, рис, кофе – и не принимали отказа. Это их право – делать покупки в магазинах: они американские граждане! Бонни взяла у них деньги, ликуя от радости. Затея Элизабет прекрасно сработала! Вечером дождь, перешел в шторм. Всю неделю Бонни была занята, каждый день прибывали материалы: краска, гвозди, трубы и прочее. Все, даже бастующие, нанимались в свободное время строить домики. Когда истекли семьдесят два часа, обозначенные в ультиматуме Элая, к большому неудовольствию Деннинга и его приспешников, все как один вернулись на завод. Однако не все шло гладко. Некоторые по-прежнему боялись, что компания отомстит им, как только работа возобновится, но многих не покидала надежда. Бонни осаждали посетители. Ей, правда, пока не предложили вступить в «Общество самоусовершенствования», но бойкот прекратился. Члены общества не проявляли к ней особого расположения, но, делая покупки, платили наличными, а этого для Бонни было вполне достаточно. В пятницу в магазин зашел Элай и сделал еще один заказ для строительства. Он был в рабочей одежде, хотя ушел с завода. Но теперь он принимал участие в строительстве домиков. Впервые за долгое время у Бонни появились деньги. Она рано закрыла магазин и поспешила в ателье, ей нужно было переделать одно из платьев для вечеринки, которую устраивала Джиноа. На обратном пути она столкнулась с Татом О'Бейноном, веселым, здоровым и перепачканным чернилами. С такой гордостью, словно он сам издавал газету, Тат протянул Бонни экземпляр «Нортриджских Новостей». – Мистер Хатчисон велел мне отдать это вам, – выпалил он, – никто, кроме вас, еще не видел ее. Бонни стало не по себе, когда она раскрыла газету. Вебб написал еще одну резкую статью о Союзе, где называл Деннинга и его людей вымогателями и поздравлял рабочих с окончанием забастовки. Там же была еще одна статья, в которой Вебб выступил в защиту Бонни как мэра города. Вебб характеризовал ее как яркую политическую фигуру. «Боже правый, – бормотала она, – это звучит так, словно на меня снизошла благодать». Кэтти радостно объявила, что все они приглашены на ужин к Джиноа. Видно, у мисс Мак Катчен есть какая-то новость, которая не может ждать до вечеринки, назначенной на завтра. Заинтригованная Бонни размышляла: уж не имеет ли Джиноа видов на Сэта. От Бонни не ускользнули взгляды, которые бросала ее золовка на адвоката во время митинга в театре «Помпеи». Может ли быть, что старая дева решила выйти замуж? Бонни улыбнулась при этой мысли, одевая Роз для предстоящего вечера. Джиноа прислала за ними экипаж и ждала их на веранде с сияющим лицом. Бонни, держа на руках Розмари, сгорала от любопытства. Забрав племянницу, Джиноа воскликнула: – О, Бонни, я купила телефон и Сэт уже устанавливает его! Бонни была разочарована. «Неужели это единственная новость?» Однако, она сказала: – Телефон? Но здесь же нет телефонной сети. – Пустяки! – отозвалась Джиноа, взволнованная явно не тем, что стала первой обладательницей телефона в Нортридже, – когда появится сеть, я буду, готова к этому. Они вошли в дом, Джиноа сияла. – Джиноа Мак Катчен, что у тебя на уме? – с любопытством спросила Бонни. Золовка промолчала, но выразительно взглянула на Сэта, возившегося на полу с инструментами, инструкциями и мотками проводов. Он что-то озабоченно бормотал, совсем не походя на влюбленного. Бонни коснулась плеча золовки. – Ты что-то скрываешь, не так ли? – Ближайшая сеть – за сотню миль! – воскликнул Сэт, покрытый испариной. Джиноа лукаво засмеялась. – Считай, что так, – согласилась она. Они прошли в залу, где Сьюзен Фэрли и Элизабет болтали за чаем. Сьюзен, оправившаяся после родов, но все еще оплакивающая мужа, улыбнулась Бонни. – Я заплачу по вашим счетам, как только поправлюсь, – сказала молодая вдова. Бонни сняла плащ и села рядом со Сьюзен. – Не беспокойтесь об этом, главное – восстанавливайте силы. – Сьюзен хочет найти работу домоправительницы, когда поправится, – сообщила Элизабет так важно, словно Сьюзен собиралась баллотироваться в Сенат или стать капитаном океанского корабля. Сьюзен была по-прежнему худая и бледная, что было особенно заметно в ее черном платье. – Жаль, что в детстве я не посещала школу. Моя сестра закончила ее, и теперь она машинистка, – сказала Сьюзен. Бонни почему-то было смешно, когда говорили о машинистках: для нее это звучало странно. – Так вы не хотите стать домоправительницей? – спросила она. Никто в Нортридже кроме Джиноа не держал прислугу, а Джиноа дорожила своей расторопной Мартой, так что устроиться было довольно трудно. – Я бы не возражала, – призналась Сьюзен, и ее глаза, устремленные на дверь, засветились, – работать у настоящего джентльмена. Бонни проследила за ее взглядом и вспыхнула, увидев Элая в отличном костюме, чистого и красивого. «Только через мой труп, Сьюзен Фэрли», – подумала она, решив завтра же познакомить хорошенькую вдову с Веббом. Сьюзен вполне могла увлечь Вебба, как и любого мужчину, склонного жениться. Все внимание Элая было поглощено Розмари, которая кинулась к нему, и смело забралась к нему на руки. Любовь к девочке светилась в его лице, Бонни была тронута и встревожена: если Элай привяжется к девочке, он может отобрать ее. Когда он вышел через французские двери, ведущие в сад, Бонни почти сразу последовала за ним, убеждая себя, что ею движет только родительская любовь. Элай и Роз были уже на берегу пруда и любовались лодками, плескавшимися у причала. Бонни знала, что лодки когда-то подарил Элай и Джиноа их дед. – Кататься! Кататься! – кричала Розмари, указывая пухлой ручонкой на лодки. У Бонни душаушла в пятки. Элай засмеялся. Не замечая Бонни, он понес Роз к воде: – Твоя тетя хочет, чтобы ты поскорее поужинала. – Элай вгляделся в одну из лодок, – Что это? Роз тоже посмотрела туда и закричала от восторга. – Кукла! – воскликнула она, – кукла! Элай нагнулся и вынул из лодки большую куклу с золотистыми локонами и закрывающимися глазами. На ней было нарядное розовое платье, отделанное серебряной нитью. Роз задыхалась от радости, когда Элай дал ей куклу. Вдруг он заметил Бонни. – Ты избалуешь девочку, – сказала Бонни. – Это сущий пустяк, мне просто хотелось порадовать мою дочь. Бонни, готовая расплакаться, через силу улыбнулась. – Она без ума от кукол. Где ты купил такую прелесть? – В Спокейне, – ответил Элай, лаская глазами Бонни, – у меня был свободный день, помнишь? – Как тебе живется у Эрлины? – спросила она и сразу же пожалела, что заговорила на такую неприятную тему. – Нормально, – ответил Элай, – еда хорошая, а с Веббом Хатчисоном мы ладим. – Бонни заметила, что он чем-то опечален.Глава 18
– Молись, чтобы не было дождя, – сказала Джиноа Бонни, когда они вешали китайские фонарики на одну из веревок, натянутых на заднем дворе. Бонни укрепила оранжевый фонарик и улыбнулась, спускаясь со стремянки и передвигая ее немного вперед. Джиноа нашла работу для всех. Сьюзен и Элизабет устанавливали на траве проволочные ворота для крокета, а Элай и Сэт выносили во двор стулья и столы. – Не беспокойся, – отозвалась Бонни, вновь залезая на стремянку и прикрепляя еще один фонарик, – сегодня хороший закат. Джиноа посмотрела на небо. – Не так уж он хорош. Да и вода в реке слишком высока для этого времени года. Все были обеспокоены тем, что вода в Колумбии сильно поднялась. Если интенсивное таяние снегов на вершинах гор продолжится и пройдет хоть еще один сильный дождь… Бонни отогнала дурное предчувствие. – Давай надеяться на лучшее, – сказала она, – завтра ты устраиваешь вечеринку, и она должна быть великолепной. Джиноа казалась взволнованной, хотя, увидев Сэта, застенчиво улыбнулась. Бонни снова передвинула стремянку, а Джиноа подала ей другой фонарик, на этот раз ярко-голубой. – У меня странное предчувствие, – заметила Джиноа. Бонни, стараясь сохранить равновесие, вешала фонарик. – Что за предчувствие? Джиноа вздохнула. – Ешьте, пейте, и будем веселиться, – процитировала она, – ибо завтра всех ждет смерть. Бонни замерла, держа руки над головой и уставилась на золовку. – Боже, Джиноа, откуда такая мрачность? Ты здорова? Не ответив, та протянула ей другой фонарик. К вечеру приготовления были закончены: китайские фонарики повешены, столы расставлены, ворота для крокета укреплены в траве. Бонни присоединилась к разговору, который завязался в большей из двух гостиных. Удрученная мрачным настроением золовки, она никак не могла сосредоточиться. Наконец, она пошла наверх, чтобы приготовить все для спящей Роз и забрать ее домой. Бонни не заметила, когда Элай покинул гостиную, но, войдя в комнату, она увидела его возле Роз. Он наблюдал за спящей дочерью. – Не разбуди ее, – сказал он, когда Бонни брала девочку на руки. Розмари обвила руками шею новой куклы. Что-то вроде предчувствия Джиноа зашевелилось в душе Бонни. – Нам пора домой, – прошептала она. Элай взглянул в лицо Бонни. – Куда – домой? Где твой дом, Бонни? Бонни подошла к окну и отдернула занавеску. В темноте не было видно реки, но Бонни чувствовала ее зловещую близость. – Иногда, – вздохнула она, – я думаю, что в жизни вообще нет постоянного пристанища. Мы порхаем, как мотыльки, то здесь, то там, но, может быть, у нас и не будет настоящего дома, пока мы не вернемся к Богу. В темноте мерцали огоньки – освещенные окна домов Нортриджа. – У тебя сегодня философское настроение, – тихо заметил Элай, – что-нибудь не так? «Все не так», – хотела сказать Бонни, но промолчала. Она отвернулась от окна и, решив не думать больше о реке, спросила: – Это была твоя комната в детстве? Элай удивился. – Разве ты не помнишь? Мы провели здесь нашу первую брачную ночь. Бонни помнила, и воспоминания не потускнели со временем. Она была невинна, ей было страшно, и она хотела Элая. Он занимался с ней любовью так нежно, что страх скоро исчез. – Ты проявил тогда доброту и чуткость, – сказала она. – Я любил тебя. – Эти слова прозвучали так, словно объясняли все. – Как странно, что ты вообще заметил меня. Элай подошел к ней и взял ее за руки. – Увидеть тебя – значит полюбить. Думаю, что и Хатчисон, и Даррент согласятся со мной. Его близость сейчас пугала ее: она не хотела вновь оказаться во власти его чар. Поэтому Бонни резко переменила разговор. – Ты заметил, как Джиноа смотрит на Сэта? Как по-твоему, я принимаю желаемое за действительное, или она любит его? Руки Элая скользили по ее обнаженным плечам – о, зачем она надела такое открытое платье? – Сэт и Джиноа были когда-то близки. Они даже помолвлены. В комнате было прохладно, но Бонни стало жарко, руки Элая продолжали ласкать ее. – Помолвлены? Что же произошло? – спросила она. – Дед не одобрил их союз. Он отослал Джиноа в Европу, и тем самым добился своего. Бонни знала и любила деда Элая, своего благодетеля, но сейчас почувствовала возмущение. Как могла бы сложиться жизнь Джиноа, если бы старик не вмешался, не посчитавшись с ее чувствами. Она вздохнула. – Кажется, Джиноа собиралась сегодня нам всем что-то сказать. Элай улыбнулся, заметив, как она чувствительна к его прикосновениям. – Разве? Останься сегодня со мною, Бонни! – В этом доме? Да ты с ума сошел! Элай наклонился и коснулся ее губ, словно пробуя их на вкус. Бонни поняла, что у нее нет ни сил, ни желания сопротивляться. – В этом доме много кроватей, Бонни, – сказал он, – одна из них в самом низу, там никто не бывает. – Нет, – прошептала Бонни, хотя и тело и душа ее говорили: «да!» Элай обнял ее и привлек к себе. Его губы приникли к ее губам. – Раз так, предупреждаю тебя: не приходи завтра на вечеринку, если не хочешь, чтобы я затащил тебя в дом и занялся с тобой любовью. – Ты не посмеешь! – Бонни облизнула губы, предвкушая поцелуй. – Посмею! – ответил он и поцеловал ее так, что Бонни задрожала и у нее подогнулись колени. В комнате темнело: лишь слабый лунный свет пробивался в окна. Элай расстегнул корсет Бонни. Он обнажил ее груди и начал ласкать их. Бонни не могла выговорить ни слова, она замерла, чувствуя только его прикосновения. – Запомни, я сделаю это, – прошептал он, имея в виду завтрашний день. Элай наклонился и облизал ее сосок. – Завтра будет и это, – добавил он, обжигая грудь Бонни своим дыханием. В это время он занялся другой ее грудью, и Бонни охватило неодолимое желание отдаться ему немедленно. Она забыла, что в доме она не одна, забыла даже о Роз, но Элай все помнил. Внезапно он надел на нее лифчик и застегнул платье. – Завтра! – повторил он, как клятву. Бонни изумилась, краска бросилась ей в лицо. Она смотрела на Элая и не находила слов. – Если только ты не передумаешь и не останешься со мной сегодня. – Ни за что, – прошептала Бонни, разозленная тем, что Элай только поиграл с ней. Он такой же самоуверенный, как и его дед. – Не сегодня и не завтра, – отрезала она. Элай засмеялся и взял на руки Роз вместе с куклой. Если бы он не держал ребенка, Бонни разбила бы об его голову китайский поднос. – Запомни, что я сказала, Элай, – тихо проговорила она, когда он направился к лестнице, держа на руках спящую Роз, – я приду на вечеринку – никто не может помешать мне, но ты меня и пальцем не коснешься. Элай улыбнулся. – Поживем – увидим. Он проводил Бонни в экипаж. Она была рада, что с ней Кэтти, так как Элая едва ли остановила бы спящая Роз. Когда они прибыли, Элай отнес Роз на руках в кроватку, Бонни, стоя рядом, осторожно раздела девочку и накрыла одеялом. – Ты можешь идти, – прошептала она, – с тебя хватит на эту ночь. Элай вышел из спальни. Бонни проводила его до кухни и, услышав его шаги на лестнице, закрыла дверь. «Ну и нервы у этого человека», – подумала она, пытаясь заглушить гневом неудовлетворенное желание. Усталая Кэтти уже ушла в свою комнату. Бонни тоже решила уснуть и забыть о том, что говорил ей Элай. «Я не подпущу его к себе», – поклялась Бонни не слишком уверенно. Бонни разделась в темноте. Ее груди набухли и знакомый жар ожидания пронизывал все тело. – Будь ты проклят, Элай Мак Катчен, – прошептала она, откидывая покрывало и забираясь в кровать. В эту ночь Бонни спала очень плохо.Сияло солнце, когда Бонни с Кэтти и Розмари приехала к Джиноа. У ворот уже стояли коляски и пролетки. Их было очень много, и мальчишки ставили мелом на них номера, чтобы знать, кому какой экипаж принадлежит. – Мисс Мак Катчен, должно быть, собрала у себя весь Нортридж, – заметила Кэтти, когда они вошли во двор. Она радовалась, как радуются все девочки, оказавшись на веселом празднике. Все было готово к приему гостей: разноцветные фонарики раскачивал легкий ветерок. Одни гости были в элегантных костюмах, другие – из Лоскутного городка – в ситцевых и сатиновых платьях. Бонни, чтобы не выделяться, одела не самое нарядное платье. Специально для детей пригласили клоуна из бродячего цирка, и Кэтти с Розмари пошли посмотреть на него. Девочка не хотела ехать сюда, чтобы не расставаться с новой куклой. Джиноа казалась очень привлекательной в своем ярком платье, волосы были тщательно уложены, а на губах – помада. – Я так рада, что ты пришла! – воскликнула она. Бонни подумывала, не остаться ли дома, напуганная тем, что Элай сказал накануне, но, в конце концов решила, что такие праздники бывают редко и жаль этим пренебречь. К тому же, если она останется в магазине, Элай наверняка нагрянет туда. Джиноа взяла ее за руку. – Поговори, пожалуйста, с мистером Кэллаханом, – тихо попросила она. Бонни, знакомая с Сэтом много лет, покорно пошла за Джиноа по лужайке. – Помоги мне отвлечь его, – прошептала Джиноа, – эта нахальная Ева Фишер флиртует с ним с тех пор, как приехала. – Если ты считаешь Еву нахальной, – возразила Бонни, – зачем ты пригласила ее? – Тсс! – Джиноа, подняв указательный палец, увлекала Бонни за собой. – Сэт, разве Бонни сегодня не великолепна? Выражение голубых глаз Сэта сказало Бонни, что тактика Джиноа не удивляет его. Он поздоровался с Бонни и поцеловал ей руку. Джиноа незаметно оттеснила Еву Фишер к столам с закуской, и Бонни вдруг вспомнила о каком-то важном сообщении, которого ее золовка так и не сделала. – Приятно, когда тобой интересуются, – заметил Сэт, польщенный вниманием Джиноа. Бонни улыбнулась и серьезно сказала: – Хорошенько подумай, Сэт. Джиноа – особенная женщина, было бы жестоко шутить с ее чувствами. Сэт покраснел. «Мужчина есть мужчина, – подумала Бонни, – даже этот рад, что кто-то считает его способным шутить со старой девой». – Не сомневайтесь, миссис Мак Катчен, – простодушно сказал он, – что я питаю к Джиноа величайшее уважение. Заинтересовавшись игрой в крокет, Бонни извинилась и пошла смотреть. Элизабет Симмонс, скромная, но привлекательная, в черной кофте и белой юбке, училась играть под руководством Форбса Даррента. Форбс казался сегодня вполне симпатичным в черных брюках и белом свитере. Сейчас он стоял позади Элизабет, обучая ее игре. Вдруг она увидела Элая, стоя возле Эрлины Кэлб, он что-то объяснял ей насчет крокета. Игра сразу потеряла для Бонни всякую привлекательность. Элай, должно быть, почувствовал ее взгляд, так как тут же обернулся. Этот негодяй ей даже подмигнул. Бонни отправилась искать Вебба. Не найдя его среди гостей, она пошла смотреть на клоуна, который с большим мастерством демонстрировал свое искусство: он бросал в воздух не менее шести мячей, тогда как седьмой вертелся на кончике его носа. Розмари и другие дети были в восторге. Что же касается Бонни, она подумала: не такова ли и ее жизнь, разве ей не приходится проявлять бесконечную ловкость, чтобы свести концы с концами. Она повернулась и увидела перед собой Элая. – Удели часок изучению премудростей крокета, – попросил он. Сердце у Бонни дрогнуло, но держалась она спокойно. – Я умею играть в крокет, – сказала она, – но если бы и не умела, не стала бы учиться у тебя. Элай улыбнулся, но Бонни знала, что ему невесело. Она вспомнила, что говорил Сэт Кэллахан о душевном состоянии Элая и о том, как его исцелить. Но Бонни понимала, что пока это невозможно. – Помнишь, что я сказал тебе прошлой ночью? Бонни вскинула подбородок. – Да? Элай казался смущенным, и это сердило Бонни больше, чем его настойчивость. – Почему-то с тобой я всегда поступаю не так, как надо, забывая о том, что ты уже не моя жена. Бонни понимала Элая. Разум говорил и ей, что между ними все кончено, но тело и душа отказывались смириться с этим. Она вдруг вспомнила строку из Писания: «Что Бог соединил воедино…» Бонни открыла было рот, но не успела она заговорить, как появился Тат О'Бейнон и закричал: – Мэм, мистер Мак Катчен, кто-то должен помочь! Элай схватил растерянного парня за плечи и мягко встряхнул его. – Успокойся, мальчик, и скажи, в чем дело? Щеки Тата горели. – Кто-то оглушил мистера Хатчисона, но я уверен, что он жив. Колени Бонни задрожали, и она едва удержалась на ногах. – Боже! – выдохнула она в ужасе. – Где он? – спокойно спросил Элай. – В издательстве! – крикнул Тат в полном отчаянии. – А кругом опрокинутые станки! Элай ринулся к выходу: Бонни поспешила за ним. Когда она добежала до ворот, Элай уже вскочил на лошадь. – Я был уверен, что ты присоединишься ко мне, – сказал Элай протянув ей руку. Бонни села позади него. – Держись! – крикнул Элай, пуская лошадь в галоп. Бонни ухватилась за его пояс, Бонни никогда не была наездницей, но сейчас не испытывала страха. Скорее добраться до Вебба – вот что нужно. Вспомнив его дом и сад, она чуть не разрыдалась. – Боже! – молчаливо молила она, когда они скакали через город, – помоги Веббу жениться и завести детей. Он так хочет иметь семью. Остановив лошадь, Элай спешился и опустил Бонни на землю. Дверь издательства была распахнута настежь, Элай бросился внутрь. – Хатчисон! – крикнул он. Бонни хотела последовать за ним, но в ужасе остановилась. Станки были опрокинуты, шрифт разбросан, стены залиты чернилами. Элай склонился над Веббом, распростертым на полу. – Жив? – еле выговорила Бонни. Элай кивнул: – Едва жив. Тат, видимо, оповестил о происшедшем гостей Джиноа, один за другим подъезжали экипажи. Отойдя от двери, Бонни опустилась на колени возле Вебба. Его лицо было залито кровью и так изуродовано, что она с трудом узнала Вебба. Одежда тоже была в крови. Бонни убрала волосы со лба Вебба, слезы хлынули из ее глаз и потекли по щекам. – Вебб, Вебб – это Бонни… Ты меня слышишь? Вебб застонал и пошевелился, но глаз не открыл. Только сейчас гости Джиноа хлынули в комнату. Пришел доктор Ковэн, и Элай отступил, пропуская его. Бонни все так же стояла на коленях, не замечая ни доктора, ни Элая. Она с горечью думала о мечтах и надеждах Вебба. Вдруг у нее мелькнула мысль: может, она все-таки любит его? Пожилой, раздражительный, но очень знающий доктор Ковэн склонился, чтобы осмотреть Вебба, он ощупал грудь, руки, ноги, определяя, нет ли переломов. – Очень плох? – спросил кто-то из присутствующих. – Мы можем потерять его, если не позаботимся о нем, – ответил доктор, взглянув на Бонни. «Веббу нужен хороший уход» – поняла она. – Перенесите его ко мне, – тотчас сказала Бонни. – Как я знаю, – мягко возразил доктор, – Вебб живет у Эрлины. – Я не хочу, чтобы он был там, – сказала Бонни, с трудом поднимаясь на ноги. Ее лучшее платье было перепачкано кровью и чернилами. Ну, что ж: с прошлым покончено, покончено со всем, кроме Элая, но и с ним ее почти ничего не связывало. – Перенесите Вебба ко мне в магазин. Бонни направилась к выходу, протискиваясь через толпу. На улице она остановилась, жадно вдыхая речной воздух. – Бонни! Она знала, что это голос Элая, знала, что он рядом, но взглянуть на него не могла, делая отчаянные усилия, чтобы удержаться на ногах. – Все это из-за тебя, – сказала она, – ты слишком долго не замечая того, что происходит в Нортридже. Если бы Вебб не встал на твою защиту… – Бонни, это не так, – мягко сказал Элай. – Помоги им, Элай, – сказала она, кивнув в сторону издательства, – помоги им перенести Вебба ко мне. Вскоре Элай и несколько других мужчин внесли Вебба и осторожно подняли его по лестнице. Бонни провела их в спальню. Тихо стонущего Вебба положили на кровать Бонни. – Позвольте мне позаботиться о нем, – сказала Бонни доктору. – Вам придется выйти, – отозвался Ковэн, – а я займусь им и перевяжу его. Элай, останьтесь здесь и помогите мне. – Я тоже хочу помочь, – проговорила Бонни. Доктор Ковэн не любил возражений. – Делайте то, что я сказал. – Но… – Выйдите! – приказал доктор. Бонни вышла, как и мужчины, которые принесли Вебба. Возмущенная тем, что ее так бесцеремонно выставили, Бонни пошла на кухню и поставила чайник. Разводя огонь, она бормотала слова, которые и в Лоскутном городке не считались приличными. Потянувшись за желтым чайником для заварки, Бонни вдруг вспомнила, как чуть не разбила его о голову Вебба, и слезы хлынули из, ее глаз. Голос Элая заставил ее вздрогнуть. – Доктору нужно что-нибудь для перевязки: простыня или что-нибудь в этом роде. Элай вышел, а Бонни все стояла посреди кухни, горько сожалея о том, что она не вышла замуж за Вебба. Многое было бы по-другому, если бы она не водила его за нос, мечтая о несбыточной любви. Вспомнив о том, что недавно пережила с Элаем, Бонни содрогнулась от душевной муки. Возможно, наказанием за ее грехи станет смерть. Смерть Вебба!
Последние комментарии
5 часов 20 минут назад
5 часов 40 минут назад
6 часов 6 минут назад
6 часов 10 минут назад
15 часов 40 минут назад
15 часов 44 минут назад