Наследство из преисподней [Виталий Дмитриевич Гладкий] (fb2) читать онлайн

Виталий Гладкий Наследство из преисподней

Глава 1

Вагон двинулся с места медленно и плавно. "Классный машинист, – подумал я с удовлетворением. – Может, и довезет меня без приключений куда нужно…" Я имел полное право быть довольным, потому что билет мне удалось купить лишь за час до отхода поезда.

Развернув газету, я углубился в чтение, не обращая внимания на соседей по купе. Все газеты, как сговорились, на первые полосы вынесли статьи и комментарии по поводу взрыва в метро. Погибших людей, конечно, очень жалко, но зачем же столько описаний кровавых подробностей?

У наших людей и так нервы на пределе уже в течение последних двадцати лет…

Я не люблю знакомиться в поездах. Совместное путешествие в ограниченном замкнутом пространстве вызывает почти болезненное состояние откровенности, когда незнакомому человеку за час или два извлекаешь из глубины души и выкладываешь самые сокровенные тайны, которые в другое время и при иных обстоятельствах из тебя не вытащили бы и клещами.

А вот этого мне как раз и не хотелось. Потому что все мои откровения могли быть только самым беспардонным враньем, так как по натуре я человек циничный и осторожный, а розовые кущи, некогда произраставшие в моей душе, превратились в сплошные сучья и шипы без единого цветка.

Увы, надежда отсидеться в засаде была тщетной. Мне не повезло – среди попутчиков оказался болтун (из тех, которые являются находкой для шпионов, как говаривали во времена культа личности).

Это был невысокий, крепко сбитый мужичок, настоящий живчик, с румянцем во всю щеку и улыбкой до ушей, которая была намертво приколочена гвоздями к его круглой физиономии.

– Присоединяйтесь, – сказал он, весело скаля зубы, и широким жестом указав на стол, где лежали неизменная "железнодорожная" курица, соленые огурцы, вареные яйца, кусок сала и ржаной хлеб. – А это, чтобы в дороге не икалось…

И живчик, многозначительно подмигнув, достал из своего объемистого сидора – самопальной сумки, на которую пошло не менее двух метров похожего на клеенку синтетического материала в синюю и красную клетку на белом фоне, – литровую бутылку водки.

Ошибаешься, мужик, подумал я скептически. По поверью, икота приключается чаще всего тогда, когда ктото тебя вспоминает, в частности, родные. Но поскольку из близкой родни у меня был только попугай, которого я оставил на попечение соседей, то такая неприятность мне не грозила.

– Спасибо, я сыт. – Мой ответ был уклончив и отменно вежлив.

– А разве я приглашаю вас наедаться до отвала? – искренне удивился живчик. – Вы неправильно меня поняли. Мы всего лишь выпьем за знакомство и слегка закусим – только чтобы дух водочный отбить. Чисто по-русски. Ведь нам еще ехать и ехать, так что нужно стартовать не торопясь. Или вы мусульманин?

– Нет, я хохол.

– О, земеля! – обрадовался живчик. – Отлично. А я думал, ты москаль.

Переход в общении на "ты" осуществился быстро и незаметно; впрочем, если честно, мужик мне понравился, несмотря на его длинный язык.

Есть такие индивидуумы, которые сразу вызывают симпатию. Обычно они открыты, простодушны и считают, что все люди (за редким исключением) честные и порядочные. Короче говоря, меряют собеседников на свой аршин.

– Должен тебя огорчить, – сказал я с иронией. – Я хохол только частично.

– А остальные части?.. – осторожно поинтересовался мой собеседник.

– Тут у меня проблемы. Прапрадед был поляк, прабабушка – гречанка, бабушка – хохлушка, мать – донская казачка, которая почти всю свою жизнь прожила на Украине.

– Не хило… А негров или цыган в твоем роду, случаем, не было? – спросил он, смеясь.

– Намекаешь на мою фотокарточку?

Я был смугл, кудряв и черен, как галка. Уж не знаю, откуда в моей крови появились такие гены, ведь и мать, и отец были русоволосы. Наверное, от прабабушки-гречанки.

– Ну…

– Сие есть большая загадка, – ответил я, тоже улыбаясь. – Об этом неплохо бы поинтересоваться у мамы, но это уже невозможно.

– Почему?

– Мои старики ушли в мир иной.

– Соболезную… – Живчик на мгновение нахмурился и принял скорбный вид. – Извини…

– Не бери в голову. Все там будем. Так что же мы сидим, как засватанные? Наливай.

– О! – радостно воскликнул живчик. – Это по-нашему. Теперь я верю, что ты пусть и не совсем хохол, но казак – точно. Что тоже очень хорошо. Однако для начала давай познакомимся. Антон… – Он протянул мне руку.

Я на мгновение заколебался – сказать правду или соврать? И все-таки я соврал, крепко пожав его квадратную ладонь:

– Меня зовут Вячеслав…

Против истины я погрешил на самую малость – в метрике меня нарекли Мстиславом. Уж не знаю, кому из моих предков пришло в голову дать своему сыну древнерусское имя и по какой причине, но я не очень его любил и праздновал. Оно казалось мне выспренним, чересчур значимым и, соответственно, требовало к себе уважительного отношения, которое должно было выражаться через высокий общественный статус.

Увы, как раз этим я никогда не мог похвастаться.

– Славик, значит… Вот за это мы и выпьем, то есть, за знакомство, – сказал Антон и довольно развязно обратился к еще одному действующему лицу нашей дорожной интермедии, девице с чопорными пуританскими манерами, скромно сидевшей в уголке с книгой в руках: – Не составите нам компанию, дорогуша?

Она внимательно слушала наш треп, делая вид, что увлечена чтением. Едва узрев девушку, я сразу же нашел ей место в своей личной классификации человеческих типов, которая никак не тянула на мировое признание, а тем более – на Нобелевскую премию.

Девице уже перевалило за тридцать, но по всем сопутствующим признакам (мужикам с опытом они достаточно хорошо известны, так что перечислять их не стоит) она еще не состояла в браке и принадлежала, согласно моим псевдонаучным изысканиям, к племени грызунов.

Такие особи сначала усердно грызут гранит науки, чтобы получить высшее образование. Затем с азартом и старательностью вгрызаются в работу, пытаясь отказом от радостей молодости, исполнительностью и повышенной принципиальностью сделать карьеру. А потом, далеко не в юном возрасте, ищут себе достойного мужа-подкаблучника, чтобы грызть его до самой кончины, вымещая на нем злость за свои несбывшиеся мечты и чаяния.

– Нет, – ответила девушка холодно и отчужденно.

При этом на ее лице (кстати, довольно-таки миловидном) промелькнула гримаса, которую можно было истолковать как презрение к грубым неотесанным мужланам, способным лишь хлестать водку и ублажать свое чрево.

– Напрасно, – благодушно сказал Антон, разливая водку по чайным стаканам. – Дезинфекция спиртным для любого человеческого организма большое благо. Это я недавно в журнале вычитал. Научная статья, профессор написал.

Девица не повелась на его наивную попытку продолжить разговор, сидела, уткнувшись носом в книжные страницы. Но Антон был мужик настырный, а потому атаковал ее с другой стороны:

– Если не пьете водку, то у меня есть отличное винцо… – С этими словами он снова нырнул в свой сидор и достал оттуда оплетенную лозой бутыль домашнего вина. – Молдавское, десятилетней выдержки. Старый друг привез. У нас была встреча в Москве. Так что не побрезгуйте, качество продукта и отменный вкус гарантированы.

– Я не пью, – отрезала девушка.

Наверное, она хотела сказать "не пью с разными проходимцами", если судить по выражению ее лица, но сдержалась.

– Вот те раз! – воскликнул Антон с искренним огорчением. – Вы уж извините, но я впервые вижу непьющего человека. Это у вас, милочка, такой принцип или вы природный феномен?

Черт побери! Я присмотрелся к Антону внимательней. А ведь этот сукин сын не так прост, как кажется на первый взгляд…

Его круглая "швейковская" физиономия по-прежнему источала благодушие и непосредственность, но в глубоко посаженных голубых глазках светилась насмешливая ирония вперемешку с сарказмом.

– Феномен, – поспешил я на выручку девице, уже готовой отбрить Антона по полной программе, а заодно рассказать ему в доходчивой форме, что она уже давно не милочка. – Не пора ли нам выпить, дружище? А базар-вокзал оставим на потом.

Она с уничижением посмотрела в мою сторону – как рублем одарила – и опять отгородилась от нас книжным переплетом.

– Давно пора, – весело согласился Антон.

Мы чокнулись стаканами и одним махом их опорожнили. А затем дружно набросились на закуску.

Конечно же, я сказал неправду, когда ответил Антону, что не голоден. Просто я рассчитывал спустя какоето время навестить вагон-ресторан. Но коль уж подвернулась такая щедрая халява, то грех было не попользоваться ею с усердием и наибольшей эффективностью.

– Как сальцо? – спросил Антон с ноткой превосходства в голосе.

– Блеск.

Тут я против истины не погрешил. Розовое на срезе, нежное и ароматное сало было выше всяких похвал. Я был уверен, что такой продукт мог иметь только украинское происхождение; но как получилось, что его везли из России?

– Сам солил, – напыжился Антон.

– В Москве, что ли? – удивился я.

– Ну ты сказал… Конечно, дома.

– Хочешь сказать, что возил сало в Москву на экскурсию?

– Почти так оно и есть, – довольно ухмыльнулся Антон. – Я взял с запасом – чтобы хватило и на обратную дорогу. Пить водку, не закусывая салом, – пустая трата денег и времени, насилие над личностью.

– Ни дня без строчки… – сказал я, возвращая ему улыбку.

– Не понял… Ты о чем?

– О нем, родимом. Так сказал один известный писатель, который настаивал на том, что человек его профессии просто обязан каждый божий день, без выходных и праздников, строчить свои нетленки. А хохол без ежедневной порции сала – уже не хохол.

– В самую точку! – с воодушевлением воскликнул Антон. – Повторим?

– Повторим.

Мы повторили, затем выпили по третьей. Жизнь начала приобретать смысл и становилась светлей и праздничней прямо на глазах.

Девица не выдержала наших гастрономических упражнений и вышла из купе. С верхней полки слышался громкий храп – там обретался еще один наш попутчик, похоже, молодой бизнесмен, которому не удалось достать билет в вагон СВ.

Едва определив свой багаж – небольшую сумку и "дипломат" – в нишу над дверью, он сразу же начал названивать по мобилке своим партнерам, согласовывая цены, количество товара и место встречи.

Все это он проделывал с таким видом, будто находился не в тесном обитаемом купе, а где-нибудь в просторном бунгало на Канарах наедине с природой. Мы для него просто не существовали.

Отзвонившись, он залез на свой чердак и сразу же уснул. Умаялся, сердешный…

– Храпит, падло, – нехорошо скалясь, молвил Антон. – Мешает красиво отдыхать. Может, надавать ему по мордам, чтобы затих часа на два?

Похоже, молодое бизнесдарование вызывало у Антона неприятие.

– Не будь таким кровожадным. У каждого есть свой бзик. Он не виноват, что мамаша родила его с хилыми челюстными мышцами.

– Надо было сызмала их тренировать, – ответил Антон и с удовлетворением потрогал свою челюсть. – Меня в детстве почти каждый день били по бестолковке. И ничего, жив остался. И во сне не храплю.

– Так уж и били? – спросил я с сомнением, окидывая взглядом его крепкую фигуру.

– Ну, не всегда, – осклабился Антон. – Временами. Пока в силу не вошел.

– Думаю, что у него все еще впереди, – рискнул я выступить в качестве пророка, кивком головы указывая на верхнюю полку. – У нас заниматься бизнесом все равно, что ходить по минному полю с завязанными глазами.

– Я тоже на это надеюсь, – живо поддержал меня Антон. – Не люблю таких… борзых и ранних. У него еще молоко на губах не обсохло, а он уже считает себя шибко большой крутизной. Салабон.

– А ты брюзга. Впрочем, и я тоже, как оказалось. Наверное, старость не за горами. Что поделаешь, другое время, другие люди, чуждые нам нравы, которые пропагандируются по телевизору…

– Мало мы их, сук, долбили, – с ненавистью сказал Антон. – Мало!

– Это ты о ком?

– О наших нонешних "друзьях", которые до сих пор, несмотря на клятвенные заверения, так и не выбросили камень из-за пазухи. На контрах им слабо, чтобы там не говорили разные умники, и они теперь лезут к нам через телевизионный экран со своими гребаными ценностями… учителя хреновы.

– А-а, понял… Тебе что, приходилось с ними встречаться накоротке?

– Приходилось… – Антон скрипнул зубами. – Давай выпьем, помянем хороших парней, которые жизней своих не пожалели, чтобы мы не ходили в лакеях у дяди Сэма. Да видать зря.

Я промолчал. А что скажешь? Неумолимое колесо истории повернулось в очередной раз и наше место на его ободе снова оказалось в дорожной грязи.

Мы выпили – медленно, врастяжку – и умолкли, оставшись наедине со своими мыслями. Меня все больше и больше начал интересовать этот мужичок-боровичок.

Только теперь я, наконец, заметил тонкий длинный шрам на его мощной загорелой шее – скорее всего, от удара ножом – и след пулевого ранения на левом предплечье (Антон снял рубаху и остался в полосатой десантной майке).

– По возрасту мы с тобой почти ровесники, – задумчиво сказал спустя какое-то время Антон, пытливо глядя мне в глаза. – Ты, случаем, в Афгане не был?

– Не сподобился, – ответил я как можно хладнокровней.

Я постарался, чтобы на моем лице не дрогнул ни один мускул. Афганскую тему для себя я закрыл давнымдавно и все упоминания о позорной войне, развязанной старыми кремлевскими маразматиками под видом интернациональной помощи, старался пропускать мимо ушей.

Я соврал. Я был на той войне. Но никогда не причислял себя к воинам-интернационалистам, не выставлял напоказ ордена и медали, и не ходил на разные встречи и торжественные мероприятия с патриотическим уклоном. Разве что на кладбище, чтобы помянуть (чаще всего в одиночестве) тех, кого послали, как скотину, на убой во имя надуманных идеалов, замешанных на имперской закваске.

В Афгане воевал другой человек, у которого было мое имя, мое тело и даже мои глупые, наивные мысли, но иная душа. Он мог убить, кого хочешь, не моргнув глазом…

– Что ж, тебе повезло.

– Наверное…

Да уж, мое "везение" в свое время стало притчей во языцех. Мне оно сопутствует постоянно, возможно даже в этой поездке. А потому нужно быть настороже, чтобы не лопухнуться в очередной раз.

– А ты куда едешь? – поинтересовался Антон.

Наверное, он обеспокоился мрачным выражением, которое появилось на моем лице. Все-таки я плохой артист и мне трудно совладать с эмоциями, которые хлынули в голову вместе с воспоминаниями.

Я ответил честно, назвав город, который являлся конечной остановкой. В этом вопросе скрывать мне было нечего.

– В гости или в командировку?

– Ни то, ни другое… – ответил я туманно.

– Значит, отдыхать, – с удовлетворением констатировал Антон. – А что, места у нас классные – сосновый лес, речка, море в трех часах езды… Тачка нужна? Могу подбросить куда надо. У меня, конечно, не "мерс", но тоже на уровне – японец, "ниссан".

– Да-а, машина клевая, не из дешевых.

Антон весело рассмеялся.

– Подозреваешь, что я богатенький Буратино? – спросил он с легкой обидой. – Напрасно. Я эту тачку своими руками собрал из металлолома. Купил ее, разбитую вдребезги, у одного отморозка за гроши, и довел до нужной кондиции. Почти год упирался.

– Завидую людям, у которых такие таланты, – сказал я и тяжело вздохнул. – А у меня руки выросли не из того места, откуда нужно.

– Нашел чему завидовать. Некоторые умудряются прожить всю свою никчемную жизнь, не ударив палец о палец, и при этом едят на серебре, а гадят в золотой унитаз.

– Карма…

– Это что такое?

– Судьба.

– А-а… Ты веришь в судьбу?

– Ничего другого не остается.

– И то верно. Я это понял еще в Афгане. Случай у меня приключился… – На лице Антона появилась гримаса, будто он съел что-то кислое. – Утром нужно было лететь на разведку в горы, а на рассвете, за два часа до посадки в "вертушку", меня положили на операционный стол. Гнойный аппендицит. Никто из моих парней не вернулся… Представляешь, какой-то воспалившийся отросток выступил в роли ангела-хранителя.

Бред!

– Значит, ты еще не все сделал на этой грешной земле.

– Я тоже так решил. Пойдем, покурим…

Мы вышли в тамбур, провожаемые негодующим взглядом девицы, которая читала книгу, примостившись на откидном сидении возле нашего купе. Я любезно кивнул ей, проходя мимо, а Антон лучезарно улыбнулся.

Она независимо фыркнула и опустила голову. Мы с Антоном переглянулись и громко заржали.

Впрочем, девушка этого не услышала, так как в это время мимо нас прогрохотал тяжело груженый товарный состав, заглушивший все звуки.

Курили мы молча, потому что в тамбуре, кроме нас, находились еще три мужика на хорошем подпитии.

Они устроили такой галдеж, что впору было уши затыкать. Перекричать их было невозможно, и мы смирились с вынужденной паузой в нашей беседе.

Неторопливо смоля сигарету, я пытался ответить на вопрос, который задал мне Антон. А и впрямь, зачем я еду в этот город?

Воспоминания захлестнули меня океанической волной и события, длившиеся годы, пронеслись передо мной за считанные секунды…

Глава 2

Я ехал в свой родной город (где не был почти двадцать лет) получать наследство. Событие в жизни любого человека, в принципе, уникальное, не говоря уже обо мне, сироте и горемыке.

Впрочем, все по порядку – если, конечно, можно как-нибудь упорядочить события и неприятности, обрушившиеся на мою бедную голову среди лета.

Во-первых, одно из столичных издательств, с которым я имел несчастье сотрудничать и которое платило мне за воистину рабский труд жалкие гроши, вернуло рукопись моего романа с предложением доработать, поправить, изменить, уточнить, добавить и так далее… а не пошли бы они все!..

Во-вторых, меня бросила очередная пассия. Я понял ее и даже простил. Это надо быть круглой дурой, чтобы делить ложе с мужчиной без прошлого (разговоры о нем были для меня табу) и без обеспеченного будущего – разве может быть светлое грядущее у современного русского писателя, если он не графоман или не хитроумный компилятор, раскрученный средствами массовой информации?

В-третьих, я попал под раздачу слоников, когда после вышеуказанных событий с горя напился в какой-то забегаловке и ввязался в драку, едва не закончившуюся поножовщиной. Подоспевшие на разбор шапок менты, вместо того, чтобы унять набросившихся на меня скопом бритоголовых братков, начали метелить меня – наверное, потому, что я был в этом питейном заведении чужаком.

Конечно, в милиции разобрались, что и к чему (на счастье, дежурный по райотделу оказался почитателем моего скромного таланта), извинились и даже доставили на "козле" домой, но синяки и шишки, полученные в результате близкого знакомства с родной правоохранительной системой, болели недели две. Хорошо хоть ребра не поломали…

Ну и, в-четвертых, мою квартиру пытались обокрасть, что удивило меня до крайности, так как из ценных вещей я имел лишь видавший виды телевизор "Панасоник", кожаную софу и старенький компьютер, исполняющий роль пишущей машинки; за него не дали бы и двадцати баксов.

Вор-домушник, похоже, не знал, что в моей квартире двойная дверь. Первая – наружная – имела непрезентабельный вид: рваная обивка, коричневый дерматин в пятнах сомнительного происхождения и замок, который можно открыть гвоздем.

А вот вторую дверь я поставил по всем современным канонам, вошедшим в нашу жизнь с началом повальной "демократизации" страны. Она была сейфового типа с двумя мудреными патентованными замками.

Если кто-то подумает, что на установку бронированной двери меня подвигла забота о собственной безопасности, тот здорово ошибется. Просто я однажды получил неплохой гонорар и решил, что так будет продолжаться и в дальнейшем, а значит нужно побеспокоиться о сохранности своих будущих "сокровищ".

Увы, мои надежды оказались тщетными. Деньги разбежались быстрее, чем вша, которую посыпали дустом, сиречь, отравой, а бронированная дверь осталась как памятник моей самонадеянной глупости. Тогда, в начале своей творческой карьеры, я еще не знал, что богатый писатель, это такой же нонсенс как честный и порядочный олигарх.

Вора, который ковырялся в замке второй двери, вспугнула соседка. Похоже, унося ноги подобру-поздорову, он испытывал облегчение – замки оказались ему не по зубам. А значит, его уязвленная профессиональная гордость не потерпела чрезмерного урона.

Я же в свою очередь мог похвалить себя за нечаянную предусмотрительность. Ведь вор мог умыкнуть главное мое достояние, о котором я никому не говорил и никогда не показывал – саблю дамасской стали с изогнутым клинком, выкованную великолепным мастером своего дела в шестнадцатом веке. Она была единственным воинским трофеем, вывезенным мною из Афганистана.

Сабля была моим талисманом. Однажды она спасла мне жизнь.

Я прикрывал отход своих товарищей, забаррикадировавшись в убогой мазанке на окраине кишлака, название которого мне так и не довелось узнать. Мой боезапас уже подходил к концу, и я считал каждый выстрел, чтобы последний патрон оставить для себя, когда меня забросали гранатами.

На какое-то время я потерял сознание – скорее от контузии, нежели из-за ран, оказавшихся на поверку осколочными царапинами. А когда очнулся, то оказался в окружении злых и потных бородачей, готовых немедленно сделать мне секир башка, притом в особо жестокой и изощренной форме – как это умеют делать только мусульманские фанатики.

Сабля лежала подо мной. Я нашел ее в этой же мазанке, когда готовил себе баррикаду. Чтобы заложить окна, я разрушил лежанку из дикого камня, и там, в углублении, завернутое в порядком истлевшую парчу, и лежало это древнее сокровище, заключенное в богатые ножны, украшенные бирюзой.

Уж не знаю, зачем я достал ее из тайника. В эти последние минуты моей жизни (я знал, на что шел и не питал никаких иллюзий насчет своего будущего) сабля была нужна мне как зайцу стоп-сигнал.

Достал, скорее всего, по причине совершенно прозаической – я всегда был неравнодушен к древностям, в особенности к холодному оружию. А поэтому сразу определил, что сабля – раритет и что ей просто нет цены.

Если загнать даже самого паршивого кота в угол, он становится смертельно опасным зверем. Так случилось и со мной.

Завидев меня, окровавленного и беспомощного, на полу глинобитном мазанки, душманы утратили бдительность и опустили оружие. Этого мгновения мне вполне хватило, чтобы осознать, где я, что происходит и как действовать дальше.

Я вскочил на ноги, уже сжимая обнаженную саблю в руках. Меня поразило мгновенное безумие, и какое-то время в мазанке были слышны лишь дикие нечеловеческие вопли – как мои, так и "духов" – и свист клинка.

Я сражался на ограниченном пространстве словно берсерк, нимало не заботясь о полученных мною ранах и не испытывая боли.

Никогда бы не поверил, что кровавая схватка не на жизнь, а насмерть, может приносить радостное упоение.

Это было упоение отрешенности – когда душа покинула свое узилище и радуется, увидев новый, прекрасный мир, а почти бесчувственное к боли тело все еще продолжает выполнять свои функции. Так иногда бывает во сне или во время клинической смерти.

Я совершенно не думал, что мне делать и как работать клинком. Сабля порхала сама, как ласточка. Она была настолько остра, что любое мое движение наносило врагам страшные раны.

Не знаю, сколько длилась эта безумная мясорубка – может, минуту, может, две, а возможно и считанные секунды.

Когда ко мне вернулись память и способность хоть что-то соображать, мои противники были мертвы, а я все еще по-волчьи скалил зубы и рычал, как затравленный зверь. Я дошел до такого состояния, что готов был, как японский самурай, вырвать и сожрать печень врага…

Я оказался в расположение полка на рассвете; меня уже не ждали. Как я ухитрился пройти ночью маршрут, на котором и в светлое время суток можно было запросто поломать все кости, одному Богу известно. Это было сродни чуду.

С той поры я с саблей не расставался. По крайней мере, надолго…

Короче говоря, когда почтальон принес мне пакет с бумагами, в которых говорилось о наследстве, я пребывал в состоянии черной меланхолии и на хорошем подпитии. Сначала я подумал, что это чья-нибудь глупая злая шутка и в раздражении зашвырнул бумаги куда подальше.

И только утром следующего дня, протрезвившись, я вдруг вспомнил, откуда мне известно имя и фамилия человека, завещавшего мне свое имущество.

Вспомнил и сразу же остекленел; то есть, стал трезвым, как стеклышко, хотя за минуту до этого меня еще шатало, а в пасмурной голове играл африканский оркестр, сплошь состоявший из барабанов и трещоток.

Зяма Чиблошкин! Друг моей юности, который впоследствии стал моим злейшим врагом. Нет, не может этого быть!

Я встал на карачки и ползал по квартире с полчаса, пока не отыскал пропажу. Оказывается, пакет с копией завещания завалился за софу, где и пребывал все это время, мирно соседствуя с домашними тапочками (которые я потерял полгода назад), лифчиком моей последней пассии (а может, и какой-нибудь из моих прежних подружек), грязными носками, дамским носовым платком с вышитыми инициалами (мне они ни о чем не напоминали, как я ни напрягал свои мозговые извилины), начатой пачкой сигарет "мальборо" и еще каким-то хламом, обросшим пушистой пылью.

Сигареты пришлись очень кстати, и прежде чем приступить к детальному изучению документов, я высмолил две штуки и выпил большую чашку крепкого кофе, стараясь привести себя в состояние, совместимое с нормальной мыслительной деятельностью. Затем я начал читать бумаги.

Это был сущий бред – в моем понятии. Согласно завещанию, мне досталась пятикомнатная квартира в центре города со всей начинкой, двухэтажная дача с участком в два гектара и "конюшня", в которой рыли землю резиновыми копытами пятисотый "мерс", новенькая "ауди" и "волжанка". Не хило… мать твою!

Я перечитал бумаги пять или шесть раз, едва не по складам. Все необходимые подписи и печати были на нужных местах, пакет пришел от солидной конторы, вручили мне его под расписку… В общем, по идее, розыгрышем здесь даже не пахло.

Тогда что это? А может, я нахожусь в алкогольном бредовом забытьи после приличной дозы и меня посетили кошмарные видения?

Я подошел на нетвердых ногах к зеркалу и долго смотрел на себя тупым мутным взглядом законченного идиота. И пришел к выводу, что крупный широкоплечий мужчина с мятой похмельной физиономией неприятного красно-синюшного цвета, мешками под глазами и недельной щетиной на подбородке никак не тянет на графа Монте-Кристо, которому привалила удача в виде клада.

Но и на сон мое состояние как будто не было похожим…

Для того, чтобы в этом удостовериться окончательно, я сначала покривлялся немного, а затем дал себе ладонью пару раз по мордам. Убедившись, что это больно, я в полном отчаянии отправился в ванную, где побрился и принял контрастный душ.

Но даже после водных процедур я все равно ничего не соображал. Зяма Чиблошкин – мой благодетель?

Чтоб я сдох! Легче было поверить в прилет марсиан на землю или в апокалипсис на следующей неделе, нежели в завещание о моем вступлении в наследство, оставленное безвременно усопшим Зямой.

Вообще-то его звали Зенон, и в классном журнале он был записан как Мошкин – по фамилии отца, крупного партийного функционера. Мать Зямы возглавляла областной отдел здравоохранения и носила девичью фамилию Блохина; она почему-то ее не поменяла, когда выходила замуж.

Поэтому тщедушного Зенона школьники дразнили Чиблошкин-Чимошкин. Из-за чего он дрался почти на каждой перемене, в том числе поначалу и со мной.

Надо отдать Зяме должное – он был бесстрашным пацаном и по натуре авантюристом. Редко какое ЧП в школе (а затем, когда Зяма подрос, и в микрорайоне) обходилось без его участия.

И лишь по прошествию многих лет я понял, что таким образом он пытался утвердиться на вершине школьной иерархической лестницы, где парню без характера и сильной воли делать нечего. (Впрочем, то же самое можно сказать и о жизни вообще; если у тебя внутри нет стального стержня, будешь ходить, подогнув плечи, до конца своих дней).

Крепко сдружились мы только в шестом классе. Как ни странно, основой дружбы стала наша совместная страсть к голубям.

В отличие от Зямы, родители которого имели просторную квартиру в самом центре города, я жил на окраине, где голубятни возле пятиэтажных "хрущевок" были не редкость. Их лепили на живую нитку из подручных материалов (коими являлись ящики из-под бутылок и спичек, куски ржавой жести и толь) и выглядели они как грибы-поганки.

Время от времени городские власти сносили этих уродцев, но голубятни, словно головы Змея Горыныча, вырастали снова и даже в большем количестве. В конце концов партайгеноссе, чтобы не рассориться с городскими пролетариями, у которых было всего лишь три хобби – водка, футбол и голуби – приняли мудрое решение не замечать эти архитектурные "украшения" социалистической действительности.

У меня тоже была своя голубятня. Ее подарил мне наш сосед, дед Артюха. Это был еще тот кадр. В гражданскую ему довелось послужить у Махно, Деникина и Петлюры.

На счастье деда Артюхи, о его прошлом никто ничего не узнал, а так уж получилось, что войну он закончил в чине командира эскадрона красных конников Буденного, что и спасло бравого казака от пули чекистов.

Великую Отечественную хитроумный дед Артюха провел, скрываясь в лесах. Воевать за власть, которая отобрала у него и хутор, и землю, и скотину, и семью, сгинувшую где-то в Сибири, у него не было ни малейшего желания.

Но и в услужение к немцам дважды георгиевский кавалер дед Артюха тоже идти не желал…

Дед просидел в лесной глуши более трех лет, совершая вместе с такими же, как он, хитрованами и дезертирами набеги на продовольственные склады фашистов и на погреба крестьян.

А когда, наконец, он решился явиться в соответствующие органы с повинной, то к своему изумлению узнал, что его считают партизаном и что он даже представлен к награде за смелые действия во вражеском тылу.

Так уж вышло, что дед Артюха стал моим наставником. Мои родители все время были в работе, с раннего утра до позднего вечера, и он нянчился со мной до самого моего совершеннолетия, уча уму-разуму.

От него я узнал столько всего, что мне хватило этих познаний на всю жизнь.

Он научил меня профессионально играть в карты, правильно пить водку, чтобы не надираться до положения риз, любить девушек, метко стрелять и драться на саблях (дед Артюха, потомственный казак, был не в силах расстаться с карабином и шашкой, которые у него остались, как память, еще с гражданской войны, и которые он, здорово рискуя, прятал от всех властей), а также привил страсть к голубям.

Но главное заключалось в ином – дед Артюха рассказал правдивую историю нашей страны, которая отличалась от официальной версии как небо от земли. И я ему поверил, поскольку знал, что друзьям он никогда не врет. А из друзей у деда Артюхи к старости остался только я.

Уже к двадцати годам я стал законченным нигилистом, но, благодаря мудрым наставлениям деда Артюхи, никогда не отвязывал язык и ни с кем не делился своими сомнениями и соображениями по поводу "ума, чести и совести эпохи", как тогда выспренно именовали компартию.

Голубятню дед Артюха презентовал в аккурат к моему дню рождения, когда мне исполнилось двенадцать лет.

Она была единственной во всем микрорайоне, имеющей официальный статус, – герою двух войн городское начальство отказать в такой малости не смогло – и являлась одной из немногих, сооруженных по всем правилам и с добротных материалов.

Уже не помню, как Зяма впервые оказался в моих "владениях". Но красавцы-турманы произвели на него неизгладимое впечатление, и он поначалу стал самым ценным моим помощником (чистил голубятню, а главное, добывал полноценный корм, что было не дешево), а затем постепенно превратился в закадычного дружка.

Финал нашей дружбы был оглушительно-зубодробительный.

По окончании школы меня забрали в армию, в десантные войска. Я поступал в институт, но не добрал баллов, и мне, в отличие от Зямы, которого без особых проблем определили в ВУЗ сановные родители, пришлось тянуть армейскую лямку два мучительно длинных года.

Наверное, армейская служба могла быть для меня легче, не оставь я на гражданке свою любовь, одноклассницу Зойку Симонову. Мы даже хотели расписаться в ЗАГСе втайне от ее и моих стариков, чтобы скрепить наши чувства по всем правилам, но меня отговорил от этой дурацкой (как я потом понял) затеи дед Артюха.

"Если любит по-настоящему – будет ждать, – сказал он веско. – Заодно и проверишь бабу на вшивость.

Верная жена для мужика – большое счастье. Ошибешься – будешь маяться со слабой на передок курвой всю жизнь".

Дед как в воду глядел. Не прошло и года, как полноводный ручей писем от Зойки начал потихоньку иссякать, а когда нашу дивизию перебросили в Афганистан, и вовсе усох.

Трудно понять в зрелом возрасте муки неразделенной любви, терзающие молодого пацана. Я из кожи лез, лишь меня отправили в отпуск, но все мои геройства могли оказаться напрасными, не случись ранения, которое я схлопотал под Кандагаром.

Рана была пустяшной, – пуля навылет прошила плечо, не задев кости – но долгожданный отпуск я все-таки получил. И когда приехал в родной город, то попал, что называется, с корабля на бал – Зойка выходила замуж… за моего "сердечного друга" Зяму!

Удар оказался сильным – прямо в сердце. И я ничего другого не смог придумать, как накачаться спиртным до умопомрачения и начистить Зяме хлебальник.

Избиение Чиблошкина и некоторых его гостей, присутствующих на свадебном торжестве, могло закончиться для него весьма печально, но меня вовремя придержали.

А когда к вечеру того же дня я протрезвел, то умные люди посоветовали мне как можно быстрее покинуть город, потому что родители Зямы уже подняли на ноги и милицию, и прокуратуру, и вообще всех, кого только можно было.

Меня вывез из города батя на соседском "жигуле", под покровом темноты, и усадил в вагон поезда на железнодорожной станции, которая находилась за пределами не только нашего района, но и области.

Я был как бревно – ни мыслей, ни чувств, ни каких либо желаний. Перед моими глазами стоял туман, а на душе лежал камень размером с египетскую пирамиду.

Как я добрался до места службы, мне потом вспоминалось с трудом. Почти всю дорогу я пил горькую и время от времени ходил плакать в туалет, а однажды с кем-то подрался и меня забрал военный патруль.

На гарнизонной гауптвахте меня долго держать не стали – всего несколько часов, пока разбирались с моими документами. Наверное, решили, что большего наказания, чем Афган, придумать трудно. К тому же, я имел две боевые награды и не долеченную рану, что поневоле смягчило гарнизонных держиморд.

Когда вышел приказ о демобилизации, я долго раздумывать не стал и записался на сверхсрочную – в родном городе мне делать было нечего. Одна только мысль, что по приезду я встречу Зяму и Зойку приводила меня в бешенство.

В десантуре я не задержался – вскоре меня определили в армейскую элиту, спецназ ГРУ. Наверное, учли мои боевые заслуги и дурацкое бесстрашие. Я буквально лез на рожон, где надо было и где не надо. Видимо, подсознательно я хотел умереть, да только судьба распорядилась по-иному.

По окончании войны я еще добрых полгода шастал по горам Афганистана, выполняя спецзадания. А когда "меченый" Горби развалил армию и спецов моего профиля начали пачками выкидывать в никуда, я без особых сожалений и переживаний сменил форму на гражданский костюм и приехал в Москву – уж не знаю зачем, ведь меня там никто не ждал.

Мне повезло – после долгих и унизительных мытарств я получил не только московскую прописку, но даже однокомнатную квартиру в "спальном" районе. В этом вопросе мне здорово помогли сослуживцы, мой бывший командир, Герой Советского Союза (по окончании Академии генерального штаба он занял высокий пост в столице), а также мое фантастическое упрямство.

О своих скитаниях в поисках работы распространяться не хочется. Через это прошли многие отставники.

Учиться в ВУЗе я тоже не мог из-за отсутствия финансов. А потому перебивался случайными заработками и запоем читал все подряд, лежа на старом продавленном диване, подаренном мне сердобольными соседями.

Наверное, чтение и безысходность и подтолкнули меня заняться литературным трудом. Моя первая повесть об афганской войне прошла "на ура", затем были другие, опубликованные в Воениздате, а потом я начал писать детективные и приключенческие романы, которые поначалу приносили неплохие деньги; по крайней мере, на жизнь мне вполне хватало.

О событиях в родном городе я мало что знал. Родители, продав квартиру, переехали в Подмосковье – поближе ко мне, где купили дом. (Впрочем, долго они не зажились: отец в девяносто четвертом умер от инфаркта, а мать ушла в мир иной спустя два года после его смерти неизвестно от какой болезни; скорее всего, от тоски по бате, которого очень любила). А других постоянных источников информации я не имел.

Но кое-что мне все-таки было известно – в основном из газет и от друзей моих стариков, которые, приезжая в Москву, останавливались на постой у меня из-за дороговизны гостиниц.

Так я узнал, что Зяма сильно разбогател и стал шибко крутым, у Зойки родилась дочь, а в городе развелось мафиозных банд больше, чем у собаки блох.

С годами воспоминания, связанные с моим родным городом, отошли на задний план и стали казаться мне фабулой одного из моих романов, где выдумки было гораздо больше, чем житейской правды. Время все лечит, даже несчастную любовь.

И тут на тебе – завещание Зямы.

Я долго не мог поверить в реальность происходящего. И не будь я на финансовой мели, никакие разумные доводы не заставили бы меня отправиться в это дурацкое путешествие, которое, по моему глубокому убеждению, не могло быть ничем иным, как напрасной потерей времени и средств.

Но голод не тетка, а утопающий хватается и за соломинку. К тому же меня (наверное, с похмелья) вдруг прошибла ностальгия по родным местам, подтвердившая навеянную воспоминаниями мысль, что старость уже не за горами. (Правда, эта блажь прошла уже на следующий день).

Решив, что терять мне все равно нечего, я пошарил по сусекам (то есть, занял на дорогу немного денег у коллег по ремеслу и соседей) и отбыл в заграничный вояж как старый солдат – с минимум личных вещей, огнивом и кисетом махорки (а точнее, дешевой зажигалкой и блоком сигарет)…

Поезд замедлил ход. Приближалась пограничная станция, где на сонных пассажиров уже готовилась наброситься голодная саранча наглых таможенников, способная сожрать что угодно и сколько угодно.

Глава 3

Ступив на перрон, знакомый до сердечной боли, я огляделся по сторонам и скорчил кислую мину. Как же так, приехал богатый наследник, а фанфар и хлеба с солью почему-то не видать?

Увы, группы встречающих товарищей на вокзале не наблюдалось. Да и кто бы мог это сделать? Ведь я никому не говорил, что еду с визитом в родные пенаты.

Впрочем, это обстоятельство меня даже порадовало. Я никогда не любил шумихи вокруг своей скромной персоны, даже когда стал известным писателем, и уж тем более не желал ее в такой интригующей и загадочной ситуации, как получение весьма странного наследства, свалившегося, словно снег на голову.

Сердечно распрощавшись с Антоном, который едва не насильно всучил мне номер своего телефона, написанный на салфетке, я вышел на привокзальную площадь и на какое-то время застыл в полной неподвижности – меня словно хватил столбняк.

Черт возьми, что случилось с городом!? Где кудрявые красавцы каштаны, окружавшие площадь и облицованный коричневым мрамором фонтан в виде огромной резной чаши, установленный более сотни лет назад, куда девались благоухающие клумбы с розами и премиленький, ярко раскрашенный киоск "Горсправки", возле которого парни привокзального микрорайона назначали девушкам свидания?

Все это исчезло, поглощенное бесхозяйственностью и плесенью наживы.

Привокзальная площадь напоминала восточный базар. Лоточники заполнили ее как рыба частый бредень.

Под ногами валялся разнообразный мусор, возле лестницы центрального входа роились попрошайки всех мастей и калибров, в тени чахлого кустарника в окружении разомлевших от жаркого солнца бездомных псов лежал пьяный мужик, а там, где когда-то находился фонтан, высилась куча дикого камня.

Что касается каштанов, то на их месте выросли ларьки и киоски со всякой всячиной. Они стояли плотной стеной и напоминали петлю-удавку, накинутую на уже посеревшую от удушья привокзальную площадь.

Интересно, кому помешал фонтан и куда его девали? Скорее всего, он понравился какому-нибудь большому городскому боссу, который и определил фонтан на свою дачу, а вместо него, для отвода глаз, решил построить нечто капитальное, например подземный сортир с евроотделкой – чтобы денежки ему приносил.

Высказав вполголоса все то, что мне думалось о капитализации общества, притом в совершенно нелитературной форме, я направился к стоянке такси, где меня встретила орава шоферюг самого разного возраста – от двадцатилетних юнцов с пушком на румяных щеках до мужиков пенсионного возраста.

Все они занимались частным извозом и обладали прямо-таки людоедским аппетитом, если судить по их расценкам.

– Сколько?.. – назвав адрес, спросил я у таксиста, усевшись в салон его старой "волжанки".

Мне попался мужик, которому уже стукнуло сорок лет. Он был худым и болезненным с виду, но на его аскетическом лице сияла улыбка.

Почему водила так радовался, я уяснил быстро – когда он назвал сумму. Шофер решил, что деньги у него уже в кармане. Пришлось таксиста разочаровать.

– Братан, – сказал я фамильярно, стараясь сдержать нехорошие слова, вертевшиеся на языке, – мне не нужно ехать в другой город. А до гостиницы всего пять километров, если считать от бампера твоей тачки.

– Значит, вы уже бывали в нашем городе… – Таксист сразу поскучнел.

– Бывал…

Я не стал вдаваться в объяснения, что меня преспокойно можно назвать аборигеном, лишь назвал свою цену, которая сообразовывалась со здравым смыслом. Водила тяжко вздохнул и кротко попросил немного накинуть.

– Бог подаст, – отрезал я грубо, продолжая играть роль крутого; но затем смилостивился: – Ладно, запрягай и поехали, грабитель. Так уж и быть, подкину твоим детишкам на молочишко.

Повеселевший таксист резво вырулил на проезжую часть улицы, и мы взяли курс на центр города. Я смотрел по сторонам и меланхолично улыбался. Из-за интенсивного движения мы еле ползли и часто застревали в пробках, так что времени на созерцание и разные мысли у меня хватало.

А были они большей частью ностальгическими…

Вот уж никогда бы не подумал, что я такой тонкокожий. Прошлое властно вторглось в мою душу, растрепав ее на мочало. Похоже, литературная деятельность превратила меня в сентиментальную размазню, человека, способного горькорыдать на сеансе индийского кино.

Но что поделаешь, когда каждая улочка и почти каждый дом, встречающиеся по пути, были мне хорошо знакомы и памятны. Туда я кого-то провожал, в подъезде того дома я с кем-то целовался (убей Бог, не помню, с кем именно), а вон в том скверике мне пришлось драться не на жизнь, а насмерть, отмахиваясь от целой кодлы пацанов железным прутом…

Было, было, было… Да быльем поросло. Где мои семнадцать лет… Или как там в песне поется? Как жаль, что время нельзя повернуть вспять.

Нет, ничего менять в своей жизни я бы не стал. Кто думает, что можно изменить судьбу, тот, по меньшей мере, наивный человек.

Просто, будь у меня возможность прожить жизнь сначала, мне хотелось бы как можно чаще встречаться со своими стариками, чтобы дослушать их и досказать им то, что не успел за те годы, когда был в армии, когда она жили в двух часах езды от Москвы, а я никак не мог вырваться к ним даже на выходные. И не потому, что был по горло занят делами, а из-за примитивной лени.

Когда мы молоды, нам кажется, что нашим родителям нет сносу и что они, если и не бессмертны, то уж точно будут жить долго-долго. А потому их присутствие рядом с нами кажется таким же естественным, как глоток воды или чистого воздуха.

И лишь когда они уходят в мир иной, ты начинаешь понимать, какие неисчислимые сокровища сердечной доброты и мудрости потеряны для тебя навсегда. Никто и никогда не будет так любить нас, так заботиться о нас, как наши родители…

Гостиница не изменилась ни на йоту. Когда-то она была "центровой" – самой дорогой и престижной в городе.

Но время неумолимо, о чем свидетельствовал фасад гостиницы, облупившийся как недоеденное пасхальное яйцо, и тусклые окна, словно ослепшие от демократических перемен и постоянных мафиозных разборок.

И называлась она по-прежнему – "Юбилейная". В свое время ее построили для приезжих иностранцев и партийной элиты высшего звена.

Однако самых козырных партайгеноссе принимали в обкомовской гостинице, которая не имела ни названия, ни вывески.

Во внутренней отделке она несколько уступала "Юбилейной", зато сервис в ней был – закачаешься; куда там заграничным отелям.

Лозунг "У нас есть все" был выдуман коммунистами именно для таких заведений; в обкомовской гостинице даже проститутки имели знак качества и славились своей красотой и высоким профессионализмом далеко за пределами области.

– Местов нэма, – категорически заявила администратор, симпатичная белокурая дама в черной ажурной кофточке с кружевами, которая больше показывала, нежели скрывала; а показать там было что.

О, Господи! Как, оказывается, я соскучился по нашему малороссийскому суржику! Это такая невообразимая смесь украинского и русского языков, которая может свести с ума даже самого искушенного лингвиста. Это музыка для тех, кто понимает, услада слуха.

– А может, все-таки, что-нибудь найдется? – спросил я весело и сунул даме под нос раскрытый на первой странице паспорт – так, чтобы она увидела мою фамилию.

– Вы шо, глухой!? – разгневалась дама. – Чи можэ читать не умеете? Тут усё написано.

Она ткнула пухлым пальцем в табличку.

– С чтением у меня всегда были проблемы… особенно в первом классе. – Я снова жизнерадостно осклабился. – Здравствуй, Галюня.

Я узнал ее сразу. Это была моя одноклассница Галя Чередник. Она жила через квартал и отличалась веселым нравом, артистичностью и певучестью.

Ей пророчили большое эстрадное будущее, но она выскочила замуж, не дожидаясь окончания школы, и все планы ее родителей пошли коту под хвост.

Со слов своих стариков я знал, что Галя с горем пополам закончила какой-то техникум, а затем уехала вместе с мужем-нефтяником в Тюмень.

Значит, вернулась…

– Здрасьте… – По ее округлившимся от удивления глазам я понял, что она меня не узнает.

И не мудрено – я здорово изменился. Раньше я был весь какой-то беленький, мягкий и пушистый, но жизнь сначала здорово поработала надо мной резцом и топором, а затем закалила в кузнечном горне, и теперь моя смуглая физиономия казалась вырубленной из дикого камня, а некогда пышная шевелюра превратилась в короткую стрижку с первым инеем на висках.

– Извините… мы с вами где-то встречались? – неуверенно спросила Галюня.

– Конечно. И не раз.

Тут она спохватилась и перевела взгляд на мой паспорт, который лежал перед нею.

– Мамочки! – ахнула Галюня. – Стив!?

Меня прозвали Стивом где-то в шестом или седьмом классе. Тогда очень модно было обезьянничать, меняя имена на иностранный манер: Мария – Мэри, Никита – Ник, Михаил – Мишель и так далее.

Когда я начал публиковаться, то решил взять псевдоним. Я не очень верил в свой литературный талант, и мне не хотелось выглядеть в глазах боевых товарищей и знакомых дешевым фраером и бумагомаракой, погнавшимся за сомнительной славой сочинителя бульварных романов.

Потому на обложках своих "шедевров" я значился как Стив Лукин. Так из школьного прозвища и девичьей фамилии мамы у меня получился псевдоним, под которым я пытался укрыться, как в бомбоубежище, от неудач на писательской стезе и от своего прошлого.

– А то кто же, – ответил я, широко улыбаясь.

– Сти-ив… – страстно простонала Галюня, и не успел я глазом моргнуть, как она выбежала из-за стойки и заключила меня в объятия.

Не скажу, что мне были неприятны ее лобзания. Но от Галюни исходил жар, как от железной печкибуржуйки, а потому меня мгновенно прошиб пот; да и тискала она меня так, будто занималась японской борьбой сумо и была в этом деле мастером.

– Галюня, ты меня задушишь…

Выдавив из себя эту фразу, я вырвался из богатырского захвата и по-братски чмокнул ее в щеку; затем, немного подумав, приложился и с другой стороны – на этот раз уже с чувством.

– Так ты найдешь старому другу местечко в этом заповеднике гоблинов? – спросил я, указав широким жестом на изрядно обветшалый интерьер вестибюля гостиницы.

– Конечно, о чем речь! – воскликнула Галюня. – Ты получишь шикарный одноместный номер. Момент…

– Она быстро заполнила формуляр и громко позвала: – Никитична!

Из какой-то каморки шустро выскочила женщина в годах и остановилась перед Галюней в позе моментальной готовности.

– Триста седьмой, – сказала Галюня, вручая ей ключ. – И дывысь, шоб усё было в лучшем виде. Белье поменяй на новое.

Подлаживаясь под меня, она старалась говорить на чистом русском языке. Это у нее получалось неплохо, но иногда в речи все-таки проскальзывали элементы суржика.

– Будет исполнено, Галина Николаевна! – бодро ответила Никитична и бесшумно исчезла – будто ее нечистый прибрал.

– Ты иди, устраивайся и принимай душ, а я зайду к тебе в гости через часок, посидим, поговорим, – замурлыкала Галюня, любовно глядя на меня своими волоокими глазами. – Как же долго мы не виделись…

– Эт точно…

Номер и впрямь был хорош. Его недавно отремонтировали и, похоже, держали в запасе для экстраординарных случаев.

Я плескался в душе не менее получаса, испытывая настоящее блаженство. После поездки по железной дороге у меня всегда появлялось такое ощущение, будто я не мылся как минимум неделю.

Пропитанные потом тысяч пассажиров старые матрацы и подушки, благополучно переехавшие из мрачного социалистического прошлого в светлое капиталистическое будущее, вызывали во мне чувство брезгливости.

Не говоря уже о влажном, местами прохудившемся постельном белье, которое из белого стало серым и пахло погребальным саваном.

Галюня была точна, как коронованная особа. Ровно через час раздался стук в дверь, и в номер сначала въехала тележка с разнообразными закусками и выпивкой, которую толкала юная прелестница в короткой юбке и с потрясающей воображение фигурой, а за нею вплыла и моя старая подружка.

За какие-то шестьдесят минут Галюня преобразилась: она соорудила новую прическу, сделала маникюр и макияж и переоделась в элегантное платье с золотым шитьем, стоившее не меньше, чем русский "народный" автомобиль-уродец "Ока".

В который раз я убедился, что для женщины ничего невозможного нет. Если она чего-то сильно захочет, то горы свернет, а своего добьется. Как Галюня успела за столь короткий промежуток времени сделать столько дел, уму непостижимо.

А если учесть, что ей пришлось смотаться домой за платьем (я почему-то не думал, что такой дорогой наряд она держала в гостинице), то и вовсе ее молниеносность была выше моего понимания.

– Отпад… – Я изобразил высшую степень восхищения. – Галюня, ты просто королева!

– Ой, да ну тебя… – деланно засмущалась Галюня. – Это ты говоришь так, чтобы мне польстить. Ты всегда был дамским угодником.

– Насчет лести ты не права. Вид у тебя просто обалденный. А касаемо того, что я был дамским угодником… уволь, не замечал за собой таких качеств.

– Зато другие замечали…

Галюня лукаво стрельнула глазами.

– Это ты о ком?

Я был сама наивность.

– Не нужно притворяться. Вспомни, что ты говорил мне и как целовал меня в девятом классе, когда мы ходили в турпоход.

– Было… – Я улыбнулся. – И знаешь, не каюсь.

Галюня порозовела и снова смутилась, на это раз вполне искренне. А я мысленно расхохотался и поторопился прикусить язык: зачем Галюне знать, что в тот год я перецеловал почти всех своих одноклассниц.

Так получилось, что для любви я созрел только к шестнадцати годам. До этого времени, в отличие от многих моих сверстников, меня больше волновали голуби и спорт, нежели всякий там ути-пути с девчонками.

Но когда, наконец, во мне проснулось мужское начало, я словно с цепи сорвался. Нет, это не значило, что я начал вести активную половую жизнь. Отнюдь. В те времена по части секса мы были не столь просвещены, как нынешняя молодежь. Просто пришла пора любви, но это естественное для любого нормального человека чувство мы не ассоциировали с постелью и уж тем более со свободными нравами и "Камасутрой".

Я влюблялся во всех подряд и ни в кого конкретно. Мне нравилось общаться с девушками и вести нескончаемые разговоры, полные телячьих нежностей и многозначительных намеков, время от времени прерываемые лобзаниями.

После первого же поцелуя (не помню, с кем, но точно не с Галюней) я вдруг вырос в собственных глазах и стал ощущать себя мужчиной.

Быстро сервировав стол, девушка ушла, на прощанье окинув меня с ног до головы кокетливым взглядом и многообещающе улыбнувшись. Где мои семнадцать…

Я подумал, что повторяюсь в своих мыслях, и решил, что не стоит себя корить. Что поделаешь, меня начала одолевать ностальгия по давно ушедшей юности, которая очнулась от летаргического сна, едва я отправился на родину.

– Давай выпьем за нашу молодость, – предложила Галюня. – Как быстро она прошла…

Оказывается, ее обуревали те же мысли, что и меня.

– Не горюй. Во-первых, мы еще недостаточно стары, чтобы пускать слюни по молодым годам, а вовторых, каждый возраст имеет свои прелести.

– Оказывается, ты оптимист.

– А что еще остается?

Мы дружно рассмеялись, и я открыл бутылку шампанского. Кроме него, на столе был еще и хороший коньяк, но я решил, что память о нашей прекрасной юности достойна самого благородного напитка в мире.

Быстро покончив с шампанским, мы принялись за коньяк. Он разогрел нам кровь, и наш разговор оживился еще больше.

– Ты ешь, ешь, – подсовывала мне разные деликатесы Галюня. – Небось, проголодался с дороги.

– Не так, чтобы очень, но я всегда придерживаюсь главного солдатского правила, а потому от еды никогда не отказываюсь.

– А что это за правило? – полюбопытствовала Галюня.

– У солдата спрашивают "Ты наелся?". Он отвечает "Да". "А еще будешь есть?". "Буду". Так что главное правило солдата – держись подальше от начальства, поближе к кухне и наедайся до отвала, пока есть возможность.

– Да, я помню, ты был солдатом…

Галюня бросила на меня быстрый и, как мне показалось, виноватый взгляд. Похоже, ей была хорошо известна история моей любви к Зойке Симоновой и ее бесславный финал.

– Может, не будем темнить? – сказал я напрямик.

– Ты о чем, Стив?

Галюня опустила глаза.

– Все о том же, – ответил я с наигранным весельем. – Я говорю о ней, треклятой, о любви. Расскажи мне, как там Зойка. Где она, что с ней?

– Тебе как, начать сначала?

Галюня сделалась серьезной и даже отчужденной.

– Сначала мне и самому известно. Да и неинтересно слушать о том, как козырно жил Зяма Чиблошкин со своей женой все эти годы. Я хотел бы знать о недавних событиях… скажем, за последние три-четыре месяца.

– Понятно… – Галюня сумрачно кивнула. – И все же я начну с событий двухгодичной давности.

– Почему?

– А потому, что два года назад Зойка ушла от Зямы.

– Как ушла!?

Я опешил.

– Очень просто. Как это делают все порядочные женщины, которых семейная жизнь достает их до печенок. Взяла чемодан со своими вещами, ребенка – и была такова. Уехала в неизвестном направлении. И с той поры о ней ни слуху, ни духу.

– У Зойки был ребенок?

– Ты удивлен, значит знаешь?..

– Да, кое-что слышал, – вынужден был я признаться.

Действительно, родители мне рассказывали, что Зойкин первенец умер еще в роддоме, и врачи по какой-то причине запретили ей иметь детей.

– Она все-таки решилась рожать, – продолжала Галюня. – Да и Зяма настаивал. Зойка родила в Германии, в какой-то дорогой клинике. У нее девочка, ей семь лет.

– Значит, Зяма жил один…

– Последние полгода.

– А до этого?

– Ну, у него было женщин – не перечесть. Как Зойка ушла, так он словно с ума спрыгнул. Почти каждый день новая.

– А что послужило причиной их развода?

– Официально они не разводились. Зойка просто сбежала. Что касается причин… – Галюня посмотрела на меня долгим серьезным взглядом. – Главной причиной развала их семьи был ты.

– Не понял… – Я глупо захлопал ресницами. – С какой стати? Я не общался ни с Зямой, ни с Зойкой более двадцати лет. Она для меня умерла.

– Не будь таким злопамятным и жестоким.

– Не буду. И тем не менее, это так.

– Все эти годы она продолжала любить тебя, Стив, – проникновенно сказала Галюня.

– Поздно, Маня, пить "Боржоми", когда почки отвалились, – зло сказал я. – Мне ее любовь, как тебе, надеюсь, известно, боком вышла.

– Какие вы, мужики, глупые… Ну ошиблась она по молодости, так что теперь, казнить ее нужно?

– Из-за этой "ошибки" я ходил на грани между жизнью и смертью шесть лет, – сказал я глухо. – Кто бы меня пожалел…

– Прости, Стив, но я говорю то, что думаю.

– Ладно, проехали. Но тогда напрашивается вопрос: а ты откуда знаешь, что у нее было на душе? Я почему-то не думаю, что Зойка выбрала тебя в качестве исповедника. Насколько мне помнится, она не была твоей лучшей подругой.

– Верно, не была. Зато я дружу с Зинкой Шестаковой. Зойка ей открылась, а Зинка мне под большим секретом рассказала. Помнишь ее?

Еще бы не помнить…

Зинка училась в параллельном классе и была еще тем фруктом. Ее предки дружили с родителями Зямы, так как тоже принадлежали к "сливкам" городского бомонда: отец Шестаковой был начальником областного общепита, а мать – директором самого козырного ресторана.

Как выяснилось со временем, именно Зинка поспособствовала женитьбе Зямы на Зойке. Она обладала талантом убеждения и могла заболтать и навешать лапши на уши кому угодно.

– И чем она тебя приворожила? – спросил я насмешливо. – Неужто ввела в высший свет?

– Я бы обиделась, не будь мне известно, что у тебя всегда был ядовитый язычок, – сердито сказала Галюня. – А если честно, то Зинка и впрямь мне помогла.

– Каким образом?

– Ты думаешь на место администратора "Юбилейной" было мало претендентов? Как бы не так! А Зинка составила мне протекцию и теперь я могу жить по-человечески.

– А раньше как жила? По-моему, на нефтепромыслах платят очень даже неплохо.

– Хреново жила, Стив, очень хреново. Муж меня бросил, когда мы были еще в Тюмени, нашел себе… чувырлу крашеную, ноги от ушей растут. Правда, молодую. Приехала я домой – а здесь полный развал.

Предприятия закрываются, цены растут как грибы после дождя, работу найти практически невозможно.

Мрак. Пришлось идти в лоточники, торговать на рынке. Дождь, грязь, снег, мороз на дворе, а ты должна стоять до упора, то есть, с утра и до вечера. Думала, амбец мне придет. Ничего, выжила. А тут Зинка как-то встретилась. Разговорились, вспомнили школу, общих знакомых… Короче говоря, пожалела она меня. Мне даже взятку не пришлось давать, чтобы стать администратором. У нее везде тяги – будь здоров.

– Понятно… – Я закурил, пытаясь собраться с мыслями. – А что случилось с Зямой?

– Значит, тебе и это известно… Дай сигарету.

– Ты куришь?

– Бросила… в очередной раз. Да видно силы воли не хватает.

– Это мне знакомо. Я тоже пытался бросать. Но жизнь такая неприятная штука, которая постоянно преподносит разные нехорошие сюрпризы. Вот и приходится снимать стрессы куревом и водкой.

Галюня хотела что-то сказать, может, возразить, но в это время раздался стук в дверь. Я насторожился.

– Это, скорее всего, Никитична, – успокоила меня Галюня. – Наверное, я кому-то понадобилось.

Действительно, нас побеспокоила Никитична.

– Стив, меня вызывает директор, – объяснилась Галюня, переговорив с Никитичной. – Ты побудь тут без меня немного, я скоро вернусь…

Галюня вышла. Я прилег на кровать и задумался. А что еще оставалось делать, как не предаваться пока бесплодным размышлениям?

Тем более, что голова все равно была пуста, как мир перед началом творения и ни одна толковая мысль не освещала первобытную темень внутри черепной коробки.

Глава 4

Галюня возвратилась, когда я уже начал засыпать. Уж больно ночь у меня выдалась хлопотной и бессонной.

Пересечь две границы – российскую и украинскую, в два и четыре часа ночи – это не фунт изюма.

Антон бубнил под нос, злобно глядя на таможенников: "И где только таких бобиков растят? Шмонают почище, чем в зоне. Славян, своих братьев, наизнанку выворачивают, а перед заграничными буржуями на цырлах ходят. Никакой справедливости…" А я, вторя Антону, мысленно матерился, наблюдая за тем, как потрошат мою полупустую сумку и прощупывают одежду. Наверное, из-за отсутствия у меня большого багажа таможенники заподозрили, что я везу через границу что-то малогабаритное, но очень ценное, возможно даже драгоценные камни или наркотики.

Короче говоря, пообщавшись с украинскими таможенниками, которые, покидая наше купе, не могли скрыть разочарования (увы, их надежды отличиться оказались тщетными), мы с Антоном дружно решили, что ни о каком сне уже не может быть и речи, так как его не было ни в одном глазу, и снова начали бражничать.

Чтобы не тревожить молодое бизнесдарование и девицу, мы перебрались в пустующее купе, где и просидели, что называется, до упора, коротая время в разговорах о политике и других весьма интересных вещах, которые приходят на ум только по пьяни…

– Заждался? – спросила Галюня.

– Конечно, – ответил я и тряхнул головой, прогоняя сонную одурь. – Тяпнем?

– Наливай…

Мы выпили и закусили лимонными дольками, густо посыпанными сахаром.

– Так что там стряслось с Зямой? – напомнил я Галюне на чем остановился наш разговор.

– Темная история… – Она сокрушенно покачала головой. – Никогда бы не подумала, что он на это способен.

Галюня умолкла – видимо, собиралась с мыслями. Я не торопил ее, хотя информация о событиях, связанных с кончиной Зямы, была для меня очень важна.

– И главное, непонятно, зачем он это сделал, – продолжила Галюня. – Фирма у него была солидная, богатая, дела шли хорошо – и нате вам.

– Ты скажи главное – как он погиб? Мне неизвестны обстоятельства его смерти.

– Да? – удивилась Галюня. – А я думала… Повесился Зяма.

– Ни хрена себе…

– Вот и я об этом. С какой стати? Хотя… Не исключено, что он мог повеситься из-за Зойки. Может, тебе неприятно это слышать, но Зяма был от нее без ума. Насколько я знаю, Зойка вертела им, как хотела.

Каждый год за границу ездила по три-четыре раза, наряды такие покупала, что городские модницы от зависти на уши становились. Личный водитель, салоны разные, массаж… а, что я тебе об этом рассказываю!? Ты не женщина, тебе трудно понять, как это здорово.

– По женской части я не эксперт, поэтому верю тебе на слово. А что касается смерти Зямы, то очень сомневаюсь, что у него хватило силы воли сделать такой шаг. Лишить себя жизни может или законченный псих, или очень мужественный человек. Это не так просто, как кажется. Возможно, ему помогли?

– Зинка говорила, что в этом плане все чисто. Его нашли в собственном кабинете, который был замкнут изнутри.

– Зинка?

– У нее есть знакомые в прокуратуре.

– Понятно… А окна?

– Офис Зямы находился на четвертом этаже, все окна были закрыты.

– Классический вариант… – тихо буркнул я себе под нос.

– Что ты сказал?

– Убийство в закрытой комнате. Ладно, ладно, сдаюсь – самоубийство, – поспешил я успокоить Галюню, которая сделала протестующий жест. – Но все равно, как ты сказала, история это темная.

– Куда уж темнее…

– А что случилось с фирмой Зямы?

– Работает. Там теперь управляющий.

– И кто его назначил?

– Так ведь старики Зямы еще в полном здравии. Только живут они в Австрии, там у них поместье.

Приезжали на похороны…

– Что ж, и этот вопрос ясен – Мошкин-старший взял бизнес сына в свои "натруженные" руки. Наши партайгеноссе при любой власти хорошо устраиваются и доживают до ста лет. Редиски: снаружи красные, а внутри какие хочешь – от белого до коричневого и черного. А Зойки на похоронах не было?

– Нет. По крайней мере, ее никто из моих знакомых не видел.

– Даже Зинка?

– И Зинка в том числе.

– Похоже, она и впрямь не оставила адреса…

– Я бы на ее месте тоже не приехала.

На эту реплику я не отреагировал. Зойка и ее проблемы интересовали меня как прошлогодний снег. Но информация, касающаяся Зямы, была весьма перспективной в плане предстоящих юридических процедур по вступлению в наследство.

Мне хотелось еще поспрашивать Галюню, чтобы выведать и другие, более мелкие, детали бытия Зямы Чиблошкина, моего, так сказать, благодетеля, однако я решил укоротить себе язык. Пусть думает, что мой интерес к его семейной жизни и трагической смерти вызван всего лишь ностальгическими воспоминаниями и не более того.

Галюня проторчала у меня часа три. Возможно, наше застолье продолжалось бы до самого вечера, но она, наконец, заметила, что я едва сдерживаюсь, чтобы не уснуть сидя. Все-таки бессонная ночь и возлияния сказывались – чай, мне уже не двадцать и даже не тридцать годков.

Во время службы в спецназе я запросто мог просидеть в засаде без сна и отдыха сутки, а потом еще и совершить марш-бросок с полной выкладкой на десять километров по горной местности. Где мои…

Все, баста! Хватит ныть! Как рекомендуют некоторые врачи, повторяй все время: "Я молод, здоров, силен…" – и никакие таблетки, никакая "Виагра" тебе не будут нужны, и проживешь ты до ста лет в полном здравии.

Их бы устами да медь пить…

– Убери! – приказала мне Галюня, когда я потянул из кармана портмоне, чтобы оплатить счет за наш несколько затянувшийся завтрак; фигуристая краля в мини-юбке предусмотрительно положила бумаженцию с цифирью посреди стола. – Иначе обижусь. Ты мой гость. Дальше объяснять не нужно?

– Не нужно. Я человек понятливый. Но учти, за мной ужин в ресторане. Конечно, не сегодня, может, завтра или послезавтра. Не откажешься?

– Стив, как ты мог так плохо подумать о свободной женщине… – Галюня заразительно рассмеялась. – Пойти с таким мужчиной, как ты, в ресторан – это предел моих желаний.

– Так уж и предел…

Я многозначительно ухмыльнулся.

– У-у ты какой… – Галюня игриво погрозила мне пальцем. – Стив, не буди во мне зверя. Учти, в данный момент у меня нет бой-френда.

– Учту. Галюня, есть одна просьба…

– Ну, что же ты замолчал? Говори, я для тебя все сделаю.

– В принципе, ничего такого… Не говори Зинке, что я в городе. Мне не хочется лишнего шума. А то у этой сороки язык как помело.

– Стив, – с укором сказала Галюня, – по-моему, ты чересчур высокого мнения о собственной персоне.

Даже когда приезжает президент, у нас мало кому это интересно. Сейчас все озабочены в основном личными проблемами. Но раз ты просишь…

Черт побери! Галюня, похоже, не знает, что беседует с одним из лучших (по крайней мере, так утверждает пресса) авторов детективного жанра на просторах СНГ! Вот те раз… А я перышки встопорщил и грудь выпятил.

Значит, Стив Лукин для Галюни никак не ассоциируется с ее одноклассником Мстиславом Войцеховским…

Что ж, это тоже неплохо. Иначе она точно язык отвязала бы. А так, гляди, и сдержит слово.

Галюня ушла, а я нырнул в постель. Мне нужно было поспать хотя бы пару часов.

Рассказ Галюни о жизни и смерти Зямы поставил передо мною столько вопросов, что без тщательного анализа полученной информации двигаться дальше просто не имело смысла. А поэтому я должен был все тщательно обдумать, и желательно на свежую голову.

Проспал я не два, а целых три часа. Похоже, мой внутренний "будильник" начал давать сбои.

Раньше я мог "завести" его на нужное время и проснуться с точностью плюс-минус две минуты от заданного часа. Такое свойство моего организма здорово выручало меня в Афгане. Наверное, "будильник" испортила ненормированная жизнь свободного художника, ведь теперь я редко куда-нибудь спешил.

Открыв глаза, я сладко потянулся и задумался. История с наглой смертью Зямы дурно попахивала, это я чувствовал интуитивно.

Может, собрать свои нехитрые манатки и рвануть когти в столицу-матушку, пока не поздно?

Но деньги, деньги… Как иногда их не хватает, чтобы чувствовать себя нормальным человеком, а не быдлом, которым помыкают все, кому не лень.

Если с завещанием Зямы и впрямь все в порядке, то почему я должен отказываться от жирного куска, который сам в руки лезет? Это, по меньшей мере, глупо.

Конечно, Зяма мне ни друг, ни брат, ни сват, но, как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок и то хорошо. И все же, все же… Что его заставило проявить по отношению ко мне такую сногсшибательную щедрость?

И главное – почему Зяма составил завещание за день до своей смерти? (Теперь я уже знал эту дату со слов Галюни). Спонтанное решение? Покупая веревку, вспомнил наши молодые годы, осознал, какую подлянку мне сделал – и расчувствовался…

Бред! Никогда не поверю, что Зяма был способен на такой поступок.

Он всегда смахивал на змею с ее холодной кровью, но ядовитым жалом – укусит и спрячется в какуюнибудь щель или за спины других. Эта черта его характера в особенности начала проявляться, когда Зяма вышел из подросткового возраста и набрался ума.

Мало того, я не очень верил и в то, что Зяма полез в петлю по своей воле. Такие люди цепляются за жизнь до последнего. И уж тем более маловероятно, что на этот поступок его подвигла несчастная любовь и крушение семьи.

Нет, к юристам идти пока рано, решил я, принимая душ. Отказываться от наследства я не стану, но прежде тщательно разведаю обстановку. А для начала мне нужен надежный источник конфиденциальной информации, которой, конечно же, Галюня не обладала.

Координаты такого источника я знал. Главное, оказался бы он на месте…

Таксист долго плутал по улицам и переулкам окраины, пока, наконец, не нашел нужный адрес. Я попросил его подождать и несколько раз пнул ногой в запертую калитку.

Откуда-то из глубины двора выскочила дворняжка и начала меня усердно облаивать, время от времени с надеждой оглядываясь на входную дверь дома – ждала подкрепления.

Значит, клиент в наличии, решил я, внимательно наблюдая за темными окнами, занавешенными портьерами.

Никакого шевеления…

Тогда я крикнул:

– Чабря, открывай, лешак хренов! Иначе сломаю калитку. Я знаю, ты меня слышишь.

Подействовало. Дверь тихо отворилась (похоже, Чабря смазывал дверные петли каждый день) и на крыльцо вышел нескладный русоволосый мужик с помятым лицом и давно не чесаной шевелюрой. Он был в цветастых "семейных" трусах и майке.

– Кто там шумит? – спросил он неуверенно, вглядываясь в меня с недоуменным видом.

– Своих не узнаешь? Или зажрался?

– Чтоб я сдох… Стив!?

– Нет, не Стив, а его призрак.

– Сти-ив… – Чабря показал мне все свои зубы – большей частью золотые фиксы – и трусцой побежал к калитке. – Пшла!.. – пнул он ногой дворняжку. – Какими судьбами, Стив?

Мы по-дружески обнялись. Чабря тоже был мой одноклассник. Но школу мы заканчивали без него – уж не помню за какие грехи Чабря схлопотал три года ИТК для малолеток.

Из зоны он возвратился мудрым, хитрым и ушлым. Иногда бывает и так. Конечно же, Чабря и не думал покончить со своими преступными наклонностями. Но он выбрал себе весьма специфическую и доходную "профессию" – Чабря стал барыгой, то есть, скупщиком краденного.

Поначалу дела у него шли ни шатко, ни валко. Воры не доверяли молодому барыге. Но у Чабри неожиданно прорезался редкий в преступном мире талант – он научился собирать, классифицировать и копить разнообразную информацию.

У него была даже картотека, где фигурировали почти все мало-мальски состоятельные люди города.

Источники доходов, адреса квартир и дач, номера телефонов и машин, привычки и наклонности, место работы будущих жертв воровского сообщества и многое другое – все это нашло отражение в специфических досье на местных толстосумов и зажиточных обывателей.

Если у вора-домушника не было никаких идей, он шел на поклон к Чабре, который давал ему наколку на стоящее дело. Давал даром, но с одним условием: все похищенное вор обязан был сбывать ему. Постепенно Чабря вошел в авторитет, и с ним начали считаться.

К своему тридцатилетию Чабря уже был состоятельным человеком, но ремесло барыги и наводчика не оставил. Он лишь начал действовать через подставных лиц, которым платил небольшой процент, благо из-за перестройки и последующего развала СССР много людей осталось без работы и без средств к существованию. Так что недостатка в рекрутах, толкающих ворованное, Чабря не ощущал.

Конечно же, Чабря со своими капиталами (я так думаю, что он стал еще богаче) мог нынче совершенно безбоязненно жить на широкую ногу: ездить на "мерседесе", кутить в дорогих ресторанах, отдыхать на Канарах и так далее.

Однако он по-прежнему изображал из себя безработную жертву демократии и жил в скромном частном доме, который остался ему в наследство от бабки.

Говорили, что Чабря все-таки время от времени отрывался по полной программе, но только в других городах; чаще всего в Москве, а также в здравницах черноморского побережья и Прибалтики, где его никто не знал.

Все это рассказал мне во время застолья наш сосед с первого этажа, дядя Гриша, когда я навестил родной город, чтобы помочь родителям с переездом в Подмосковье.

В свое время дядя Гриша был известным "медвежатником", но после того, как спьяну отморозил пальцы на руках, бомбить сейфы он перестал. Однако связи в преступном мире у него остались.

Он и дал мне тогда новый адрес Чабри, уж не знаю зачем, хотя я всего лишь мимоходом поинтересовался, куда подевался мой бывший одноклассник. Дело в том, что мать Чабри (он рос без отца) проживала в доме напротив, а я нечаянно заметил, что в их квартире обретаются другие люди.

Отношения у нас были дружескими с первого класса. Нередко Чабря прятался за мою широкую спину, когда попадался на какой-нибудь мелкой краже, и его начинали за это бить.

Воровал он в основном бутерброды и фрукты из портфелей одноклассников и иногда мелочь. Мне его воровские наклонности тоже не нравилось, но я жалел его, потому что мать Чабри работала уборщицей, имела мизерную зарплату, и он всегда ходил голодный.

– Заходи в дом, – пригласил меня Чабря, снова цыкнув на дворнягу, которая все еще продолжала демонстрировать хозяину свою преданность.

Я вошел в гостиную и огляделся. И не смог удержать возглас восхищения:

– Ни фига себе!

– Нравится?

– Чабря снова выставил напоказ свой золотой запас, облагороженный искусным дантистом и спрятанный во рту.

– Не то слово…

Неказистый с виду дом внутри блистал суперсовременной отделкой. Стены из деревянного полированного бруса, дорогой итальянский камин из мрамора, большая хрустальная люстра, явно антиквариат, паркетный пол…

Что касается мебели и вообще убранства гостиной, то и здесь Чабря не поскупился.

– Хе-хе… Садись, Стив, посидим, выпьем, потолкуем… – Чабря широким жестом указал мне на одно из двух кожаных кресел, разделенных журнальным столиком красного дерева. – Да-а, давненько мы не виделись…

– Думаю, что этот салон предназначен только для высоких гостей, – пошутил я, погружаясь в мягкую глубину кресла.

– Угадал. Всех остальных я принимаю во флигеле.

– А ты все такой же хитрован…

– Так ведь жизнь такая пошла, Стив, что лучше не высовываться. И мафия, и отморозки, и менты, и налоговая инспекция – все хотят сладко есть и мягко спать. Поэтому я предпочитаю быть не одуванчиком, которого видно со всех сторон, а скромной низенькой травкой, спорышем.

– Разумно.

– Какими судьбами в родные края?.. – спросил Чабря, бросив на меня быстрый вороватый взгляд, в котором тонким лучиком вдруг прорезалась подозрительность.

– Чтобы тебя повидать.

– Брось… – расплылся в улыбке Чабря. – Так я тебе и поверил.

– Шучу. Просто мне нужно решить кое-какие проблемы личного характера. А заодно хочу повидаться и со старыми друзьями. Когда еще такой случай выпадет.

– Понятно…

Чабря снова уколол меня острым недоверчивым взглядом, но благоразумно воздержался от дальнейших расспросов; естественно, до поры, до времени.

– Эй! – спохватился он. – Что же мы, так и будем разводить трали-вали посуху да на голодный желудок? Погодь, я сейчас…

Похоже, мои одноклассники сговорились накормить и упоить меня до смерти. Чабря навалил на журнальный столик столько деликатесов, что мне в моей московской жизни хватило бы их как минимум на месяц.

Я не стал возражать против намечающегося пира, хотя и намеревался до вечера сделать еще несколько мелких дел, мудро рассудив, что Чабря не обеднеет, а у меня образуется экономия наличных – судя по обилию закусок и батарее бутылок со спиртным, мне сегодня точно не придется ужинать.

– Что будем пить? – спросил Чабря, а сам машинально потянулся к водке.

Я невольно улыбнулся и ответил:

– Конечно же, беленькую. Под такие козырные харчи заграничное пойло не катит.

– Ну, за встречу! – с торжественным видом провозгласил Чабря, поднимая хрустальный лафитник.

– За встречу…

Мы выпили, и я отдал дань яствам, которые источали такой аппетитно запах, что вызывали у меня слюноотделения как у подопытной собаки академика Павлова. Чабря ел мало и наблюдал за мной с радостным одобрением.

– Так говоришь, приехал по личным делам… – наконец начал он издалека.

– Ну… Мням-мням…

Я заработал челюстями в усиленном режиме.

Мне хотелось вытащить Чабрю из его ракушки, чтобы он раскрылся. Собственно говоря, Чабря намеревался сделать то же самое, но у него не хватило выдержки. Он прямо сгорал от любопытства.

Это стало особенно заметно, когда мы приняли на грудь первые двести грамм водки (кстати, очень хорошей; надо будет поинтересоваться у Чабри, где он ее покупает).

– Давно в городе? – спросил Чабря.

– Давно. С самого утра.

– Кого-нибудь из наших видел?

– Конечно. Галюню. – В этом вопросе я решил не темнить. – Она определила меня в свою богадельню.

– А, знаю, знаю… Галюня в "Юбилейной" масть держит, даже директора под себя подмяла. Так ты там отаборился?

– Умгу…

– С Галюней говорил? – осторожно поинтересовался Чабря.

– Естественно.

Чабря замялся, подыскивая нужные слова. Я решил его выручить, потому что наша словесная дуэль могла продолжаться до бесконечности.

– Ладно, не будем размазывать манную кашу по белому столу, – сказал я, наливая очередную порцию. – Давай помянем Зяму. Насколько я знаю, он первым из нашего класса отправился на небеса.

– Помянем, – охотно согласился Чабря.

Мы выпили, быстро закусили, и я спросил прямо:

– С какой стати Зяма полез в петлю?

– Понятно… – Чабря торжествующе ухмыльнулся.

– Что тебе понятно?

– Ты пришел ко мне только ради того, чтобы узнать, куда подевалась Зойка.

Насчет Зойки я не стал его разуверять; такая версия была идеальным прикрытием моих истинных намерений.

– Ты не совсем прав, – ответил я, закуривая. – Или, скажем так, прав наполовину. Я решил совместить приятное (встречу с тобой) с необходимым. Да, действительно, меня интересует ее судьба.

– Дай пять, – протянул мне руку Чабря. – Спасибо, Стив.

– За что спасибо? – удивился я.

– За твое отношение ко мне. Скажу тебе честно, многие из наших нос воротят при встрече со мной. Они, видите ли, чистенькие, а на мне клеймо.

– А, ты вон про что… Чабря, мне плевать, чем и как ты зарабатываешь себе на жизнь. Все эти моменты посторонние. Мы вспоминаем молодость, когда и я, и ты были другими; такими мы и должны оставаться в нашей памяти.

– Ты прав, Стив. На все сто прав… – От переизбытка чувств на глазах Чабри появились слезы; что ж, и крокодилы иногда плачут. – А что касается Зойки, то в этом вопросе я ничем помочь не могу. Она как сквозь землю провалилась.

– Неужто она даже со своими стариками не общается?

– Насколько я знаю, нет. По крайней мере, напрямую. Ни писем, ни телеграмм, ни телефонных звонков…

А иначе Зяма вычислил бы ее в два счета.

– Странно…

– Ага. Еще как странно. Впрочем, может, я ошибаюсь. А почему бы тебе самому не спросить у Зойкиных родаков где она и что с ней? Думаю, теперь они не станут скрывать ее местонахождение, ведь Зямы уже нет.

– Увы, этот вариант отпадает.

– Почему?

– Не думаю, что Зойкины родители забыли и простили мне шухер, который я устроил на ее свадьбе.

– Да-а, – мечтательно протянул Чабря, – это было клево… Зрелище – закачаешься. Здорово ты их всех погонял.

– А ты что, был там? – спросил я удивленно.

– Нет, меня не приглашали… – Чабря в очередной раз показал свои золотые фиксы; но его улыбка получилась грустной и вымученной. – Знакомые рассказывали…

– Знаешь, я тут немного пораскинул мозгами, и мне кажется, что Зяма умер как-то странно.

– Ага, – невесело ухмыльнулся Чабря. – Совсем странно. Веревку на шею – и всем привет.

– Я не об этом. Зяма был жизнелюб, ты это знаешь. С какой стати ему было лезть в петлю?

– Да мало ли что… Он занимался крупным бизнесом, может, кому задолжал большую сумму. И решил, что лучше самому на себя наложить руки, нежели получить пулю в лоб после того, как разогретым паяльником проверят на прочность его очко. Хотя…

Чабря с сомнением пожал плечами.

– Значит, у тебя тоже есть подозрения…

– В общем-то, есть. Насколько я знаю, дела у Зямы шли хорошо. У него бабок было – не меряно. Крупных бизнесменов в городе человек пять-шесть, и Зяма входил в это число.

– Галюня говорит, что он сильно затосковал по Зойке.

– Не смеши меня! – фыркнул Чабря. – Скорее, он был зол на нее. И не более того. Даже когда они жили вместе, Зяма не пропускал мимо себя ни одной юбки. Это был еще тот конь.

– Ну, одно другому не мешает. Можно до беспамятства любить одну женщину, а спать с другой. Такое бывает сплошь и рядом. Мужик существо общественное. Так ведется издревле.

– По себе судишь?

– Я не женат.

– Значит, мы с тобой два сапога пара, – рассмеялся Чабря.

– А ты почему не женился?

– Работа у меня такая. Женщины не могут держать язык за зубами, а для меня это прямой путь в зону. Но я там уже бывал и мне совсем не хочется повторения.

– И то верно… – Я пытливо заглянул ему в глаза. – Как там твой информационный центр, существует?

– Это ты о чем? – изобразил наивность, с удивлением спросил Чабря.

– Кончай притворяться. Мне нужно досье на Зяму.

– Ну ты даешь… Какое досье?

– Чабря, кончай лепить горбатого. Мне требуется твоя помощь.

Чабря посуровел. Неторопливы пригладив свои вихры, он мрачно спросил:

– Зачем?

– Надо. Объясню позже.

– Стив, ты, случаем, не мент?

Та-ак… Значит, и Чабря не видит во мне писателя Стива Лукина. Обидно, черт побери. Но может это к лучшему?

– Случаем, нет. Не оскорбляй меня ненужными подозрениями. Я что, похож на стукача?

– Да нет вроде…

– Вот на этом и остановимся. Так ты поможешь мне или нет?

– Куда денешься… – Чабря с облегчением ухмыльнулся. – С тобой ссориться – себе дороже. Ты вон какой здоровый, начистишь мне хлебальник по старой дружбе… как в свое время Зяме и придется мне в больничку топать. А тут дел невпроворот. Жди…

И он вышел в другую комнату, плотно закрыв за собой дверь.

Ждать пришлось недолго, чуть больше пяти минут. Я специально засек время, чтобы выяснить, где Чабря держит свою картотеку – вне дома или в тайнике, который устроен в одной из комнат.

Похоже, Чабря держал свои воистину золотые досье под рукой. Это значило, что клиентов у него было много. Вот сукин сын…

Интересно, знают ли правоохранительные органы об это кладези весьма специфической криминальной информации? Вопрос…

– Держи… – Он дал мне компьютерную распечатку. – Здесь то, что тебя интересует.

Ага, значит, Чабря тоже подвержен влиянию технического прогресса, и теперь его картотека хранится в электронном чреве компьютера. Нет, не так, скорее всего она записана на дискеты, а те в свою очередь спрятаны в тайнике. Логично.

– Спасибо, дружище. Но откуда тебе известно, что именно я хотел бы знать?

– Догадаться не трудно. Вот только непонятно, зачем все это нужно человеку, который не служит в органах. Пока непонятно.

– Ты будешь первым, кто об этом узнает, – пообещал я с легким сердцем; брехать – не пахать. – Здесь весь объем информации или кое-что осталось в загашнике?

– Обижаешь… Тут все, что у меня есть. Отдельно Зямой я не занимался. К нему просто нельзя было подобраться – личная охрана, везде сигнализация, прикормленные менты – от рядовых до самого верха…

– Выходит, ты собирал досье на Зяму из любви к искусству.

Чабря рассмеялся.

– Почти что угадал, – ответил он. – Нельзя заранее предвидеть, как аукнется тот или иной факт. Я архивирую все подряд. В конечно итоге нередко бывает так, что даже самая обычная серая курица может снести золотое яичко. Наверное, ты осуждаешь меня в глубине души, но это моя жизнь.

– Да не суди сам, и не судим будешь. Это мое жизненное кредо. Мне нет дела до твоего бизнеса. Только я на твоем месте уже завязал бы с ним. Опасное это дело, Чабря.

– Знаю. И все понимаю. Но уже не могу выскочить из колеи.

– Что ж, каждому свое… – Я пожал плечами. – Наливай, что-то в горле пересохло…

– Кстати, как ты узнал мой адрес? – вдруг встревожено спросил Чабря, когда мы накатили еще по одной.

– Нечаянно. Мне дядя Гриша подсказал. Помнишь его?

– Не ври, он умер год назад.

– Это было давно, когда я перевозил своих стариков в Подмосковье на новое место жительства.

– И ты не забыл?

В голосе Чабри явственно прозвучало сомнение.

– Тут и помнить нечего. Улица Новая, дом сто одиннадцать. Три единицы подряд – что здесь сложного?

Хотя, если честно, я не был уверен,что ты живешь по этому адресу. Сейчас народ с достатком такие хоромы строит, что куда там царским, и не где попало, а в курортных зонах. Поэтому, я не исключал того, что и ты мог отчебучить что-нибудь эдакое…

Я изобразил руками и гримасой величие предполагаемого замысла Чабри.

– Строят, потому что дураки, – сказал Чабря. – На кой ляд мне одному хоромы площадью с футбольное поле? Что я в них буду делать? То-то… Да и светиться мне нельзя… ты знаешь, почему.

– Скажем так – догадываюсь. И не более того. А догадки это еще не факт.

Чабря ухмыльнулся, но тут же посерьезнел и сказал:

– Стив, ты это, распечатку долго при себе не держи. Прочитай, сделай выписки, если тебе это нужно, и сожги. Ладно?

– Понял, сделаю.

– И еще одно – ежели что, на меня не ссылайся. В противном случае я видел тебя последний раз двадцать лет назад и ничего не знаю.

– Об этом ты мог бы мне и не напоминать, – ответил я с укоризной. – Мы уже, чай, не мальчики и в жизни кое-что повидали.

– Ну, извини, но ты сам понимаешь…

Еще бы не понять. Я теперь совершенно не сомневался, что у Чабри есть богатейшее досье на очень многих граждан нашего города.

А кому это понравится? Верно – никому. И если учесть, что услуги киллера у нас стоят недорого… М-да, я бы не хотел очутиться на месте Чабри, даже с его капиталами.

– Слушай, а ты не боишься жить здесь один и без охраны? – спросил я с намеком, когда мы прощались.

Чабря хитро осклабился.

– С чего ты взял, что у меня нет охраны?

– Если ты имеешь ввиду дворнягу, которая бегает по двору…

Я скептически ухмыльнулся.

– Ах, Стив, как же плохо ты знаешь меня… – Он громко щелкнул пальцами и позвал: – Абрек! Ко мне!

Я невольно сделал шаг назад – отворилась неплотно прикрытая дверь прихожей, и в гостиную вошел громадный пес неизвестной мне породы. Он злобно посмотрел на меня налитыми кровью глазами и тихо зарычал, обнажив клыки, которые были впору тигру.

– Ни хрена себе… – прошептал я испуганно. – Чабря, убери этого цербера! У меня душа в пятки ушла.

– Абрек, место!

Пес с гордым видом удалился. А я никак не мог избавиться от внезапного столбняка, сковавшего меня с ног до головы.

– Впечатляет? – смеясь, спросил Чабря.

– Уф-ф… – с трудом выдохнул я воздух, который замерз в легких при виде страшилища в собачьем облике. – Вот это сюрприз… Да, охранник у тебя что надо. Где ты его держишь? По-моему, Абрека не было, когда я входил в дом.

– Ты не заметил его. Так и задумано. Будь на твоем месте какой-нибудь нехороший человек, от него только клочья полетели бы. Абрек обучен брать мертвой хваткой. За горло…

"Это мы учтем… – подумал я, усаживаясь в такси, которое вызвал мне Чабря. – Кто знает, как обернутся мои дела. Может, когда-нибудь придется навестить Чабрю еще раз, но в его отсутствие, чтобы как следует покопаться в его картотеке…" Я очень сомневался, что Чабря дал мне всю информацию по Зяме. Он ошибался, когда говорил, что я плохо его знаю. Чабря всегда оставлял самое ценное для себя.

Глава 5

Я заметил его случайно – когда вошел в холл гостиницы. (Впрочем, вся наша жизнь это один большой Случай). Он сидел в кресле и делал вид, что читает какой-то журнал.

Возможно, я и не обратил бы на него никакого внимания, но вместо того, чтобы проследовать к лестнице и подняться на свой этаж, в задумчивости остановился и некоторое время созерцал вход в гостиничный ресторан.

Дело в том, что я вернулся в "Юбилейную" около восьми вечера, а это было по моим меркам слишком рано для отбоя. Подумав, что мне придется еще часа три торчать у телевизора и смотреть блевотину под названием ток-шоу, я заколебался – идти или не идти в номер? – и обратил свой взор на ярко освещенный зал ресторана, откуда слышалась приятная "живая" музыка в исполнении ансамбля.

Вот тут-то все и случилось.

Я поймал его нечаянный взгляд. Видимо, он не был хорошо обучен своему ремеслу, а может, ему не вбили в башку, что никогда нельзя смотреть на объект наблюдения прямым взглядом, даже поверх журнала. Чужие недобрые глаза человек чует кожей, интуитивно.

Взгляд был как ушат ледяной воды, вылитый на голову. Конечно, в спецназе меня не тренировали выявлять топтунов – ведь я не был офицером и не оканчивал военное училище соответствующего профиля – но мне столько довелось написать детективов на эту тему, что я поневоле начал достаточно хорошо разбираться в таких вопросах.

Это был сотрудник службы наружного наблюдения или топтун, как таких людей называют профессионалы.

Но кто его приставил ко мне – правоохранительные органы или какая-нибудь мафиозная структура?

Нет, даже это не вопрос. Главное заключалось в другом – зачем? На кой ляд кому-то понадобилось наблюдать за человеком, являющимся представителем одной из самых мирных и безобидных профессий? (Впрочем, о том, что я писатель, могли и не знать).

Завещание. Все дело в нем. Иного объяснения столь пристального внимания к своей персоне я не находил.

Но как они смогли так быстро выйти на меня? Неужели Галюня все-таки проболталась Зинке? А та рассказала новость о моем приезде еще кому-то, весьма заинтересованному в прояснении ситуации с завещанием?

Правда, вырисовывался еще один вариант – Чабря. Он вполне мог, пока я ехал в такси, позвонить своим осведомителям, чтобы они взяли меня под наблюдение.

Скорее всего, Чабря не очень надеялся, что я когда-нибудь поведаю ему истинную цель своего приезда в родной город, и он захотел самотужки выяснить, почему меня так сильно заинтересовала смерть Зямы.

Что ж, вполне возможно… На Чабрю это похоже. Сукин сын!

И все же, все же… Интуиция подсказывала мне, что все не так просто, как кажется на первый взгляд. Хотя бы потому, что с виду топтун был профессионалом – эдакий невзрачный, неприметный тип, облик которого трудно запомнить. Обычно таких неброских мужичков спецслужбы и набирают для наружного наблюдения.

Решение я принял быстро. Для начала мне хотелось крепко вбить себе в мозги черты лица топтуна, который снова спрятался за журнал. Авось, придется еще когда-нибудь встретиться.

Я подошел к нему нетвердой походкой с пьяной улыбкой на лице и спросил, доставая сигареты:

– У вас прикурить не найдется?

Наверное, топтун не ожидал такого поворота событий, поэтому на какое-то мгновение растерялся. Но надо отдать ему должное, взял он себя в руки очень быстро.

– Пожалуйста, – сказал он вежливо и протянул мне зажигалку.

Я долго и безуспешно чиркал колесиком зажигалки, изображая человека на хорошем подпитии, пока теряющий терпение топтун не забрал ее у меня и сам не зажег. Теперь я увидел его лицо во всех подробностях.

А так как на зрительную память я никогда не жаловался, то у меня не было сомнений, что облик топтуна запечатлеется в моих мозгах накрепко.

– Спасибо, дружище…

Я попытался галантно раскланяться и едва не свалился на топтуна.

Реакция у него оказалась отменной – он успел подхватить меня на лету. Пока топтун помогал мне принять вертикальное положение, я молниеносным движением успел прощупать его левую подмышку.

– Извини, братан…

Я изобразил смущение и раскаяние.

– Ничего… – буркнул топтун. – С кем не бывает…

Я неуклюже развернулся и поплелся к лифту, лопатками ощущая пронзительный взгляд топтуна. Вот сука!

Не было печали…

Он носил оружие, которое находилось в наплечной кобуре. Этот факт наводил меня на грустные размышления. Похоже, топтун принадлежал к серьезной "конторе" – или государственной, или мафиозной.

Впрочем, в последние годы грань между ними истончилась до толщины волоса. Нынче понять, кто на кого работает, было трудно, если не сказать невозможно.

Я входил в свой номер как в пещеру, где засели душманы. Мое воображение разыгралось настолько, что я весь дрожал словно в лихорадке. Мне казалось, что в номере засада.

И самое главное – за какие-то считанные минуты я стал трезвым до безобразия, хотя мы с Чабрей оприходовали как минимум литр водки (может, и больше; кто считает рюмашки во время застолья?). А это немало, если учесть и мои утренние посиделки с Галюней.

В номере, вопреки моим опасениям, никого не было.

Блин! Это же надо так мандражировать. Я даже вспотел от огромного внутреннего напряжения. Тоже мне бывший спецназовец… Кисейная барышня, интеллигент коцаный.

Я рухнул на постель и тупо уставился в потолок. Постепенно ералаш мыслей утих, и с полного бедлама в голове выкристаллизовалось решение – надо, пока не поздно, рвать отсюда когти. Если с первого дня пребывания в городе прицепили "хвост", притом с пушкой, то что же будет дальше?

А может, меня приняли за кого-то другого? Такое случается. Через какое-то время все разъяснится, и жизнь снова войдет в привычную колею.

Я получу то, за чем приехал, и наконец смогу не думать о хлебе насущном, чтобы года за два написать хорошую книгу… Нет, не детектив, а что-нибудь эдакое… и сам пока не знаю, что именно.

Постепенно успокоившись, я пошел в душ, где и вовсе расслабился и настроил себя на мажорный лад. Все, хватит изображать из себя частного детектива, завтра же пойду в юридическое бюро и займусь официальной частью программы пребывания в городе.

А что касается наружного наблюдения… да и хрен с ним!

Если кому-то делать нечего, пусть забавляется слежкой. Я ни в чем не замаран, никому ничего не должен (по крайней мере, в родном городе), чего мне бояться?

С такими, вполне здравыми, мыслями я включил телевизор, чтобы послушать вечерние новости, и уселся в кресло, закутанный в махровое полотенце. Но едва экран засветился, как меня вдруг пробила одна интересная мысль.

Подскочив, как ужаленный, я бросился к сумке, которую оставил в шкафу. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять – в сумке кто-то рылся. Не знаю почему, но перед тем, как ехать к Чабре, я поставил на сумке специальную метку, использовав для этого собственный волос.

Теперь его не было. С лихорадочной торопливостью рванув "молнию", я облегченно вздохнул – документ, полученный мною из юридической конторы, оказался на месте.

Конечно, это был не оригинал, а копия (оригинал находился у юристов), но все равно, мне не хотелось, чтобы завещание где-то гуляло, пусть и в скопированном виде.

И все-таки документ смотрели. Это мне стало понятно, когда я более внимательно исследовал папку, в которой лежали бумаги.

Она, как и сумка, была на "молнии", которая заедала, и справиться с нею мог лишь я. Тот, кто шмонал мой номер, не смог с нею сладить, и застегнул папку только до половины.

Похоже, на наследство Зямы претендует еще кто-то… И этот "кто-то" весьма могущественный человек в городском масштабе, это и ежу понятно.

Но ведь фирма Зямы – судя по всему, очень богатая фирма – осталась за его семейством? Что значат для Мошкина-старшего достаточно скромная, как по нынешним временам, недвижимость сына и три импортные подержанные тачки?

Вот именно – ничего. Для упакованного по самое некуда бывшего партбосса это копейки. Хотя…

Ведь не секрет, что чем богаче человек, тем он жаднее. Возможно, Мошкина-старшего жаба задавила, и он решил любыми способами вернуть себе нажитое непосильным трудом имущество.

Трудяги, мать их…

Я разозлился. Нет уж, кореша, вам не удастся взять меня на понт! Я заберу то, что мне упало с неба, а там хоть трава не расти.

И мне плевать, какими соображениями руководствовался Зяма, ставя свою подпись под документом, и кто еще претендует на мой кусок пирога.

Возвратившись к телевизору, я проторчал перед ним полтора часа, пытаясь вникнуть в фабулу детективной истории, которую какие-то безмозглые идиоты вытащили на экран. Ее сварганила одна дамочка – скорее всего, во время гриппозного бреда.

Беспомощные и безликие герои, сюжет, похожий на жевательную резинку, тупые диалоги и развязка, которая была понятна уже на десятой минуте просмотра фильма.

Возможно, я чересчур придирчив и ревнив к успехам других, как любой профессиональный литератор. Но нельзя же дерьмо выдавать за конфетку, пусть и в яркой современной обертке.

Злой, как черт, я выключил телевизор, потушил свет и вышел на балкон, чтобы перекурить. Небо было безоблачным, и яркие звезды казались нарисованными на черном холсте. Я вдыхал всей грудью уже остывший воздух и бездумно смотрел на сквер перед гостиницей, где, как это было и в мои годы, гуляла молодежь.

На балконе я пробыл недолго. Меня вдруг пробила подленькая мыслишка, которая явилась неизвестно откуда и впилась в мозги словно пиявка: а что если сейчас за тобой, дружище Стив, наблюдают при помощи прибора ночного видения? Или – что еще хуже – через прицел винтовки с оптическим прицелом?

У меня мороз пошел по коже, и я, не долго думая, шмыгнул, как заяц, обратно в номер. Не зажигая свет, я лег в постель, и постарался выбросить из головы все дурные мысли. Это мне долго не удавалось, но в конце концов физиология сделала свое, и я уснул, словно провалился в бездонную пропасть – еще на лету.

Странное существо человек. По себе знаю. Мне приходилось спать во время артналета, но даже грохот разорвавшихся мин и снарядов не могли разрушить мои сладкие сновидения. Наверное, потому что это была обыденность, помноженная на смертельную усталость, а к такому состоянию на войне привыкаешь быстро и не обращаешь на внешние раздражители ни малейшего внимания.

Однако, бывали и другие случаи, когда стоило в мертвой тишине раздаться тихому шороху, как тут же гдето внутри срабатывал биологический датчик и сон будто рукой снимало. Мистика, да и только…

Я проснулся мгновенно – словно меня ударило электрическим током. Мои глаза еще были закрыты, но я уже знал, что кто-то вошел в номер. Непрошеный гость двигался тихо, как кошка, но мне казалось, что я слышу как бьется его сердце.

Чтобы попасть в помещение, где стояла кровать, ему нужно было пройти узкую прихожую; там находились вмонтированный в стену платьевой шкаф и дверь в туалетную комнату.

Удивительно, но факт: под его ногами даже паркет не скрипел. Скорее всего, он передвигался медленно, как улитка, держась поближе к стене, где дощечки паркета были не расшатаны.

Дальнейшие мои действия были автоматическими. Я не стал раздумывать ни секунды. Да и не смог бы.

Мышцы сократились помимо моей воли, и не успел я опомниться, как очутился возле двери, сжимая в руках свое единственное оружие – подушку.

Тесно прижавшись к стене, я ждал. Не скажу, что я был совершенно спокоен. Скорее наоборот – меня колотило, и я крепко стиснул зубы, чтобы они не выбивали барабанную дробь.

Я поначалу не увидел его, а лишь ощутил движение воздуха, когда он вошел в комнату. А потом на фоне окна, которое было чуть светлее темени, царившей в номере, нарисовалась фигура с вытянутой вперед рукой.

Что ночной визитер держал в ней, мне разглядеть не удалось, но это и не нужно было, потому что я ЗНАЛ.

Когда приходится много и тесно контактировать с разнообразными видами оружия, ты можешь распознать его в любой обстановке. Узнавания проходит на уровне подсознания, по наитию.

Это свойство особенно ярко проявляется в ночном бою на встречных курсах, когда дело доходит до рукопашной. Что держит в руках противник, хрен его знает. И тем не менее ты применяешь именно тот прием или удар, который нужно.

Но это случалось в то время, когда я был молод, полон сил и хорошо тренирован. Годы, проведенные за письменным столом (ладно, пусть так – за компьютером) не добавили мне реакции и здоровья.

Писательское ремесло сжигает не только душу и мозг: оно делает человека рыхлой субстанцией, мало пригодной для больших физических усилий.

А если учесть, что я курил и частенько отдавал должное Бахусу, то можно представить, что осталось от меня прежнего, бравого спецназовца ГРУ.

Я не нашел ничего лучшего, как швырнуть в него подушкой. Нужно сказать, что она мягкостью не отличалась, а потому удар по скуле получился смачным. А затем я вспомнил свое боевое прошлое и обрушился на ночного гостя, стараясь провести захват руки с оружием.

Конечно же, все получилось скверно. Правда, под весом моего тела он упал, но все равно успел два раза нажать на курок. К счастью, пули ушли в сторону, а затем я нашел его руку с пистолетом, и мы покатились по полу, награждая друг друга тумаками.

Нужно сказать, что он был как угорь – сильный и гибкий. Да и удар у него свободной левой рукой оказался будь здоров. Я отвечал лишь изредка, так как все мои помыслы были связаны с пистолетом. Пока я изгалялся в попытках отобрать у него пушку (между прочим, с глушителем), он месил меня по чему попало.

В конце концов я взревел, как раненный тигр (больше от мальчишеское обиды, нежели от боли; меня давно так никто не метелил один на один), собрал все силы и вырвал у него "дуру", которая на прощанье плюнула свинцом возле самого моего уха.

Но это был мой последний успех.

Противник, правую руку которого я едва не вырвал из плеча, зашипел, как змея, затем мяукнул словно кот, а потом нанес мне такой удар, – уж не знаю чем, локтем или кулаком, – что я на секунду (а может, и на две) совершенно потерял ориентацию в пространстве.

Этого времени ему вполне хватило на то, чтобы вскочить на ноги, еще раз пнуть меня в живот и выскочить из номера. Я немного замешкался, пока вставал, а когда выбежал в коридор, он уже был пуст.

Догнать! Но куда он девался? Скорее всего, решил я, неизвестный ретировался по лестнице, так как лифт не работал; а я не мог не услышать движения лифта, потому что он громыхал и скрипел, словно старая телега.

Я бросился к лестнице, но тут же дал задний ход. Представляю, какой фурор я произвел бы, появившись в гостиничном холле перед охранником и дежурным администратором в одних плавках и с пистолетом в руках…

Возвратившись в номер, я первым делом направился в туалетную комнату, где над умывальником висело потускневшее от времени зеркало. Мне хватило одного взгляда на собственную физиономию, чтобы мысленно порадоваться – какой же ты везунчик, Стив!

Мало того, что провидение спасло меня от пули профессионального киллера, так еще и лицо не сильно пострадало. Конечно, голова и скулы побаливали, но все это мелочи, как и несколько небольших ссадин, которые легко маскируются тональным кремом.

Быстро одевшись и спрятав пистолет за пазуху, чтобы чувствовать себя уверенней, я спустился на первый этаж и подошел к охраннику.

Администратора за стойкой не было – видимо, она спала в комнате отдыха. Охранник, дюжий парень с короткой стрижкой, сидел в кресле неподалеку от входа и развлекался тем, что разгадывал кроссворд.

От этих кроссвордов у народа скоро крыша поедет. Раньше на отдыхе или, например, в метро чаще всего коротали время за чтением художественной литературы и периодики.

А теперь, куда ни кинь взгляд, люди мусолят специальные издания с кроссвордами, чайнвордами, сканвордами и прочая. Сплошные эрудиты.

Душа радуется, когда глядишь на одухотворенные лица курортников, бредущих по пляжу с бутылкой виски (пива, вина – в зависимости от вкуса) в одной руке и со сборником кроссвордов в другой.

– Здесь никто не пробегал? – спросил я без предисловия.

– В четыре часа ночи? – охранник посмотрел на свои "котлы" и ухмыльнулся. – А в чем дело?

– Точно не пробегал? – В моем голосе зазвенел металл.

Охранник мгновенно спрятал улыбку и, окинув меня с ног до головы оценивающим взглядом, сухо ответил:

– На ночь входная дверь закрывается на ключ. Для тех, кто припозднился, есть звонок. Нажал на кнопку, предъявил визитку гостиницы или ключи от номера, и гуляй в кровать.

– Спасибо за разъяснение.

Я вежливо кивнул и развернулся с намерением возвратиться в свой номер.

– Может, вы все-таки скажете, что случилось? – раздался голос охранника за спиной.

В его голосе послышались тревожные нотки. Посмотрев на охранника через плечо, я ответил:

– Кошмар приснился. Извините. У меня иногда бывают такие приходы…

С этими словами я подошел к лифту, зашел в кабину и нажал на кнопку с цифрой "7". Я решил проверить все этажи – чтобы душа была спокойной.

Если охранник говорил правду, то киллер или остался в гостинице (он мог еще днем снять номер), или уже покинул ее не через главный вход, а каким-нибудь другим путем. Но каким именно?

Коридоры и лестницы всех этажей были пустынны. Что, собственно говоря, и следовало доказать.

Профессионал заранее готовит себе надежные пути отхода, а также железное алиби. На чем нередко и прокалывается – чересчур хорошо тоже нехорошо.

Все это я знал из книг, но ведь многие писатели детективного жанра очень даже неглупые, талантливые люди, а некоторые работали в правоохранительных органах, и знают предмет своего творчества не понаслышке. Так что этот вывод не домысел.

Проверил я и запасные выходы. Все они были закрыты, а значит, неизвестный никак не мог ретироваться этим путем. Если, конечно, у него не было ключа от двери, ведущей на пожарную лестницу. Что на него похоже – ведь как-то он сумел проникнуть в мой номер.

Не исключено, что киллер имел универсальную отмычку. Нынче такой воровской инструмент можно приобрести едва не легальным путем…

Очутившись в своем номере, я облегченно вздохнул. Только теперь я, наконец, осознал, что смерть в очередной раз промахнулась. Ее коса просвистела в миллиметре над моей головой. И от этого прозрения мои ноги вдруг стали ватными.

Нет, все-таки, я здорово сдал на гражданке… Превратился в элементарного обывателя со всеми вытекающими отсюда реакциями и последствиями. И где-то в глубине души у меня все больше и больше крепло убеждение, что мне совсем не хочется испытать дежа вю.

Какое-то время я бесцельно бродил из угла в угол, предварительно задернув шторы на окнах и включив верхний свет. Меня мучила жажда, и очень хотелось хлобыстнуть стаканчик чего-нибудь покрепче. Нервное напряжение постепенно спадало, и я начинал здраво мыслить.

Жажду я утолил минералкой, которую оставила в холодильнике предусмотрительная Галюня вместе с недоеденными продуктами. А вот спиртное мы оприходовали подчистую. К глубокому моему сожалению.

С вожделением повздыхав и пожурив себя за непредусмотрительность, я занялся осмотром номера.

Все три пули, как по заказу, ничего не сокрушили, не разбили и вообще не оставили заметных следов. Две из них киллер вогнал в постель (даже в темноте, сволочь, прицел держал верный!), а третья застряла в потолке и аккуратная дырочка не бросалась в глаза.

И что я дальше должен делать? Заявить о происшествии в милицию?

Еще чего не хватало! Менты от пули киллера меня не спасут, это и к бабке не ходи, а хлопот наживу себе полон рот.

Да-а, дружище Стив, попал ты… Интересно, кто на меня открыл сезон охоты? Неужели Мошкин-старший?

Жлобяра…

А если не он? Но кто еще может быть заинтересован в получении наследства Зямы? Тот, кому нужны деньги. По самой скромной прикидке квартира, дача и машины тянут тыщ на четыреста. "Зеленью".

Конечно, башли неплохие. Но и не очень, чтоб уж очень. По крайней мере, нанимать киллера, чтобы воспрепятствовать будущему наследнику вступить в права владения имуществом, – это уже явный перебор.

Притом не абы какого киллера, а профессионала высокого класса.

Такие спецы работают за очень большие деньги. А если учесть всю цепочку "заказа", – осведомители, топтуны, прикрытие, транспорт (а все это люди, которым тоже нужно платить по высшей шкале) – то в конечном итоге после выплаты всех налогов из наследства останется пшик.

Мошкин-старший пошел на принцип? Возможно. Но очень сомнительно. Я ему не личный враг, а пацан – по крайней мере, таким он меня помнил.

Зачем прожженному хитрецу все эти опасные приключения, попахивающие большими неприятностями?

Допустим, он хочет оставить все это имущество за собой. Чего проще: его люди любезно встречают меня, предлагают отступного – некую сумму – и все дела. Я бы согласился. Встревать в драку с мафиозными воротилами – себе дороже. Я ведь не дурак.

Нет, по идее, это не партайгеноссе. Мне хочется в это верить. Ах, как хочется! Я не сомневался, что у него остались весьма солидные связи среди власть имущих, благодаря которым меня могут закопать так глубоко, что и собаки не найдут.

Все, хватит себя терзать домыслами? На это есть день. Нужно поспать еще часа три-четыре. Потому что завтра (пардон – уже сегодня), боюсь, мне будет до сна.

Да, но что делать с оружием? Я с любовным трепетом погладил рукоятку пистолета. Все-таки я здорово соскучился по оружию…

А у киллера была машинка что надо – итальянская "беретта" с магазином на тринадцать патронов. Да и глушитель был классный – какая-то новинка. Во время выстрелов я слышал только легкие щелчки.

Выбросить? Нет, брат, это кощунство. Подержав в руках "беретту", я неожиданно впервые за долгие годы почувствовал себя человеком. В моих жилах даже кровь побежала быстрее. Не говоря уже об адреналине, который хлынул во все органы штормовой волной.

Решение первой части нехитрой задачи пришло само по себе. Я собрал гильзы и, предварительно завернув латунные цилиндрики в туалетную бумагу, чтобы они не задержались, спустил их в унитаз.

Но по поводу пистолета мне пришлось пораскинуть мозгами. Где его спрятать? Я облазил весь номер, но места, даже отдаленно похожего на тайник, не нашел.

Тогда я вышел в коридор. Он по-прежнему был пуст. А какой идиот будет слоняться по гостинице в пять утра? Разве что лунатик. (Или киллер, чтоб его машина переехала).

И все-таки я отыскал укромный уголок, где спрятал "беретту", предварительно уничтожив отпечатки своих пальцев и завернув оружие в старую газету, оставленную каким-то постояльцем в прикроватной тумбочке.

Тайником послужил вмонтированный в стену ящик, в котором находился пожарный кран. Там было незаметное на первый взгляд углубление, куда я и засунул свое "сокровище". Вдруг пригодится…

Затем я нырнул в постель и постарался уснуть. Это удалось не сразу, но в конце концов я забылся тревожным сном, полным неясных сновидений, сменяющих друг друга с калейдоскопической быстротой.

Перед тем как лечь в кровать я немного потрудился – устроил возле входной двери примитивное сигнальное устройство. Оно состояло из стула и ящика от тумбочки, на который я поставил пустую стеклянную бутылку из-под минералки. Секрет этого "механизма" был прост, как выеденное яйцо: стоит кому-нибудь слегка приоткрыть дверь, и вся моя нехитрая конструкция с грохотом свалится на пол.

Перед тем, как отключится, я подумал: "Ничего себе денек выдался. Похоже, моя малая родина наконец дождалась своего героя…"

Глава 6

Когда я проснулся, у меня было такое состояние, будто на мне черти ночью горох молотили. Болели не только синяки и ссадины, но и все мышцы.

Кряхтя, как старый дед, я встал и поволокся в душевую. Контрастный душ немного облегчил мои страдания, но я все же решил не ходить в гостиничный буфет. У меня имелись кипятильник, сахар и заварка – джентльменский набор командировочного и холостяка, так что позавтракать я мог и в номере, тем более, что деликатесы от Галюни нужно было срочно ликвидировать, пока они не заплесневели.

Едва я, морщась от боли в нижней челюсти, начал жевать сырокопченую колбасу, нарисовалась и сама Галюня. Она была старшим администратором (практически заместителем директора), а потому работала только в первую смену.

– Ты чего такой кислый? – бодро спросила она, кокетливо крутанувшись на месте – это чтобы я оценил ее новое платье, эффектно подчеркивающее очень даже симпатичную фигуру. – Плохо спалось на новом месте?

– Куда уж хуже… – буркнул я; но тут же, спохватившись, добавил: – Ты угадала. Отвык я от чужих постелей. Старею…

И я попытался широко улыбнуться. Улыбка получилась как у американского президента, когда он вешает лапшу на уши мировому сообществу, рассказывая о своей многотрудной борьбе за мир во всем мире, – лицо деревянное, отмороженное, глаза стеклянные, а зубы словно у щелкунчика.

– Нет, ты явно не в себе, – уже серьезно сказала Галюня. – Стив, что случилось?

Да, чутье у женщин на нестандартные ситуации будь здоров… Вон как пытливо прищурилась моя школьная подруга – как советский разведчик Штирлиц на бокал с немецким пивом.

– Перестань фантазировать, – слабо отмахнулся я куском булки. – Просто вчера я немного не рассчитал своих сил и принял на грудь лошадиную дозу.

– А-а, понятно… – Галюня снова расслабилась.

– Садись, будем пить чай, – указал я на кресло. – Или ты торопишься?

– До обеда я свободна. Шеф на месте, дежурный администратор знает, где я нахожусь…

– Галюня, стоп! – Я умоляюще поднял руки. – Сегодня посиделки с горячительными напитками отменяются. По крайней мере, до вечера. Иначе я не выйду из этого номера до самого отъезда.

– Все вы мужики такие, – смеясь, сказала Галюня. – Как до дела, так сразу в кусты. Хорошо, ограничимся чаем. А может, заказать что-нибудь сладенькое?

– Ликер, например, – буркнул я. – Галюня, я пас. Тут хотя бы бутерброд проглотить. Даже с чаем не лезет.

А заправиться надо, день впереди.

– Ну ладно, ладно, горемычный… – Галюня включила кипятильник. – Нарушаем, гражданин хороший, – сказала она, щелкнув пальцем по стакану. – Нагревательные приборы подобного типа в гостинице запрещены.

– Можешь меня оштрафовать, – ответил я, улыбнувшись.

Галюня подействовала на меня положительно: перестала болеть голова, и немного улучшилось настроение.

Я мучился лишь единственной мыслью – рассказать ей о попытке отправить меня вперед ногами или нет? И в конце концов решил, что пока не стоит.

Ведь в противном случае мне придется рассказать ей многое, и мое "инкогнито" рассыплется в прах, потому что я не очень верил в способность женщин держать язык за зубами. Галюня, конечно, надежный товарищ, это я знал еще в школе, но лучше не вводить ее в искушение.

Однако, что делать с кроватью, в которой застряли две пули? Это была проблема, которая возникла спонтанно. Не до конца оформившаяся мысль впилась в мозг как пиявка, а писательское воображение тут же не замедлило нарисовать интригу с интересным продолжением.

В принципе можно оставить кровать в номере – ведь это не я стрелял, а в меня. Но творческая интуиция мне подсказывала, что неплохо бы кое-кому спутать карты.

– Галюня, можно мне поменять кровать? – спросил я, когда мы закончили чаевничать.

– Конечно. А зачем?

– Какая-то она неудобная… Как двугорбый верблюд. Да еще и скрипит вдобавок.

– То-то ты такой помятый. А я уже грешным делом подумала, не зашла ли к тебе в гости "ночная бабочка". У нас их тут хватает.

– Так ведь это дело администрации бороться с гнусными проявлениями в "Юбилейной" нездоровой буржуазной морали.

– Стив, не прикидывайся наивным.

– Все-все, этот вопрос мы закрыли.

– Что касается кровати, – Галюня встала, – то я сейчас распоряжусь. Действительно, она уже старая. Я дам тебе новую, к нам недавно завезли двадцать штук.

– Как скоро это будет?

– Хочешь лично присутствовать при замене?

– Угадала. В таком деле личный контроль обязателен. Выбор жены и кровати нельзя доверять никому.

– Что верно, то верно. Через двадцать минут новая кровать будет в номере.

– Спасибо, солнышко…

Я с удовольствием чмокнул ее в щеку.

– А вы, оказывается, шалунишка, молодой человек, – шутливо погрозила мне пальцем Галюня. – Нужно заняться вашим воспитанием.

– Это намерение можно охарактеризовать одной фразой – артель "Напрасный труд".

– Ничего, я упрямая. Все, убегаю. Ты что-то там говорил насчет ресторана…

Я взмолился:

– Галюня! Дай мне маленько акклиматизироваться. Есть предложение официальное мероприятие с выходом в свет наметить на послезавтра. Это не идет вразрез с твоими планами?

– Ни в коей мере. Я как старый солдат, всегда готова к бою.

Галюня ушла. А я быстро спустился в холл, где купил в крохотном киоске со всякой всячиной клеящий карандаш.

Возвратившись в номер, я оторвал от обоев небольшой лоскут, вырезал из него заплату нужного размера и аккуратно заклеил пулевое отверстие в потолке. Теперь его можно было заметить, лишь забравшись на стол.

Вскоре два сумрачных мужичка притащили кровать, а в придачу к ней и свежее постельное белье, и я убедился, что она и впрямь куда лучше прежней. Заметив тоскливые взгляды работяг, я проникся сочувствием к этим горемыкам и выдал им небольшую сумму, чтобы они могли похмелиться пивком.

Радостно оживившихся грузчиков словно корова языком слизала. Я заправил кровать и пошел в туалетную комнату бриться. Глядя на себя в зеркало, я думал: "Сработает моя приманка или нет? Прав я в своих умозаключениях или не прав?" Сегодня мне край нужно было идти в нотариальную контору. Пора. Иначе я просто не успею насладиться своей новой ролью злостного частника и даже богача. Замочат меня, гады, как бобика.

Конечно, наследство Зямы здорово попахивало, притом даже не тройным одеколоном, а навозной кучей, если не сказать больше. Это мне уже было ясно.

Но я не мог отступить, позорно бежать с поля боя. Уж такая у меня дурацкая натура. А если учесть, что за победу в схватке мне грозил даже не орден – крашеная жестянка, если посмотреть на это дело прагматически, без идеологической подоплеки, а пуд золота, образно выражаясь, то и вовсе было за что побороться.

Сдав уборщице старое постельное белье и проследив за тем, как она бросила его в общую кучу, я облегченно вздохнул (все, концы в воду!), забрал на всякий случай с собой копии документов на наследство, и покинул гостиницу.

Как я и предполагал, топтун исчез, никто за мной не шел и не следил.

Тем не менее, чувствовал я себя неуютно и передвигался по городу, словно нудист по общественному пляжу. Мне казалось, что все на меня смотрят, притом большинство с неприязнью и угрозой. Очень неприятное чувство.

Его мне привелось испытать (и не раз) во время службы, когда в поиске нужно было пересечь открытый участок местности. Ты идешь (бежишь, ползешь – неважно) и невольно представляешь, что тебя уже взял на мушку снайпер и выжидает момент между двумя порывами ветра – чтобы уложить наверняка.

В общем, когда я добрался до частной нотариальной конторы, приславшей мне документы на наследство, меня можно было цеплять на веревочку для просушки. Я был весь мокрый от пота, а сердце колотилось как заячий хвост.

Контора была солидной: мрамор и никелированный металл снаружи, ковры с абстрактным рисунком на полу и шикарная дорогая мебель внутри, не говоря уже о блондинистой секретарше, словно сбежавшей из конкурса красоты на звание "Мисс мира".

– Вы записаны на прием? – спросила "мисс" с дежурной улыбкой и потянула к себе обычную амбарную книгу, но в красивом переплете.

– Твой босс, лапушка, уже заждался меня, – ответил я с приязнью и тоже улыбнулся.

При этом мои глаза невольно обшарили ее с ног до головы, не особо цепляясь за минимум одежды, которую она надела: лоскут ткани, едва прикрывавший кружевные трусики, был даже меньше, чем мини-юбка, и кофточка, открывающая плечи и удерживающаяся на одних сосках небольшой упругой груди.

– Ваша фамилия? – резко и сухо спросила девушка, ответив мне стеклянным, ничего не выражающим взглядом.

Похоже, я ее не впечатлил. Это меня задело за живое. Я, конечно, не был красавцем, но до сих пор даже такие юные создания отвечали мне приязненно; хотя бы из элементарной вежливости. Видимо, ее босс был большой шишкой в мире сутяжничества и крючкотворства.

– Войцеховский, – ответил я, спрятав улыбку под окаменевшие скулы.

В кукольно-прекрасном лицо секретарши что-то изменилось. Ее голубые глазки вдруг поменяли цвет и на какой-то миг стали свинцово-серыми. На губах "мисс" снова появилась улыбка, но уже не дежурная, а предупредительная.

– Минуту…

Она легко вспорхнула со своего насеста и скрылась за тяжелой дверью, которая стоила не меньше чем новые "жигули".

И почему я не выучился на юриста? А ведь мог бы. После Афгана я имел право поступить в любой вуз страны, за исключением МГУ и еще нескольких, особо престижных.

Но сначала мне было не до учебы, а потом юношеский запал угас, и я поплыл, как и многие, по течению.

Слава Богу, что у меня, в конце концов, прорезался талант, а не то пришлось бы доживать век или в психушке, или в лечебнице для алкоголиков…

– Заходите… пожалуйста. Самуил Абрамович вас ждет.

Секретутка была сама любезность.

Но я даже не посмотрел в ее сторону. Еще чего… Вообще-то она годилась мне в дочери, а детей нужно воспитывать – если уж не ремнем по заднему место, то при помощи морального воздействия. Хотя…

По-моему, современной раскрепощенной молодежи старческое брюзжание, а тем более – различные моралите, до лампочки.

Заведующий (и, наверное, владелец) нотариальной конторой даже вышел из-за стола, чтобы должным образом подчеркнуть радушный прием и свое расположение к моей персоне.

Он был невысок ростом, хорошо упитан и носил жиденькую рыжую бороденку, в которой при желании можно было пересчитать все волоски.

– Как хорошо, что вы приехали! И главное – вовремя! – Он радовался так, будто после долголетней разлуки встретил родного брата. – Ах, как чудесно! Прошу, располагайтесь… – Самуил Абрамович нажал на кнопку громкой связи и сказал: – Виолетта, кофе и все остальное…

"Остальное" мне понравилось. Это был выдержанный армянский коньяк, который вмиг пробудил меня к жизни и позволил на некоторое время расслабиться.

А Самуил Абрамович не умолкал ни на секунду. Хорошо поставленным голосом он трещал, как трещотка, с которой в средние века ходил ночной сторож, время от времени выкликивая: "В Багдаде все спокойно! В Багдаде все спокойно!.." Но, во-первых, в Багдаде сейчас янки, которых взрывают каждый день неблагодарные иракцы, так и не осознавшие великой освободительной миссии дяди Сэма. А во-вторых, на душе у меня кошки скребли, и даже коньяк не смог до конца развеять тревожные мысли. -… А теперь, я думаю, пора перейти к делу, – безо всякой связи с предыдущим монологом сказал Самуил Абрамович. – Я хотел бы видеть ваши документы – извините, так полагается.

Я молча протянул ему паспорт. Внимательно рассмотрев его, Самуил Абрамович вкрадчиво молвил:

– Вам, наверное, известен порядок получения наследства…

– Кое-что об этом слышал, – ответил я и нахмурился.

– Да-да, это как раз самая неприятная статья в законодательстве. Нужно платить налог… – Он назвал весьма приличную сумму. – Оценку имущества мы уже сделали.

– Спасибо за заботу, – ответил я с иронией. – Судя по оценке, мне отвалился дворец падишаха.

– Увы… – развел руками Самуил Абрамович. – На все есть соответствующие нормы и расценки.

– Конечно. Но на данный момент у меня таких денег нет.

– Ах, как скверно… – Самуил Абрамович довольно искусно изобразил смесь отчаяния и сочувствия. – М-да… И что нам теперь делать?

– Вы юрист, вам и решать, – ответил я не без задней мысли.

Самуил Абрамович явно что-то недоговаривал. Создавалось впечатление, что мы на базаре, и он пытается всучить мне залежалый товар по максимальной цене.

Я ошибался. Самуил Абрамович как раз хотел обратного.

– Что касается денег, то это не беда… Еще по стопочке? – спросил он, наливая мне коньяк; сам он почти не пил.

– Можно и по стопочке.

Похоже, Самуил Абрамович решил меня споить, чтобы потом легче было вести со мной переговоры. О чем?

Это вопрос.

Я мысленно расхохотался – чтобы мне напиться в стельку, нужно полведра такого коньяка – и лихо оприходовал очередную стопку.

У Самуила Абрамовича была такая же с виду, изготовленная из светло-коричневого стекла, но с одной интересной особенностью – она имела толстое дно, и в нее влезало раза в два меньше живительной влаги, нежели в мой стопарь. Вот хитрец…

– Вернемся к нашим баранам, Самуил Абрамович, – сказал я развязно и закурил, не спрашивая разрешения. – То есть, к денежкам. Я так понял, у вас есть какое-то деловое предложение.

– А как вы догадались? – радостно заулыбался мой собеседник.

– Самуил Абрамович, я же не мальчик.

– Хе-хе… Конечно, конечно. Дело в том, что согласно завещанию вам принадлежат три машины…

– Будут принадлежать, – поправил я собеседника.

– Пусть так. Если одну из них вы продадите, то вам как раз хватит денег, чтобы оплатить все издержки, связанные с получением наследства.

– Не понимаю… Как я могу продать машину, если она еще на меня не переоформлена?

– Чего проще. Мы составим генеральную доверенность на передачу автомашины некоему лицу – например, мне – вы подпишите ее и сразу же получите деньги. Наличными.

– А как насчет даты составления доверенности и документов на машину, где на данный момент вписана другая фамилия?

– Ну, эти мелочи пусть вас не волнуют. Все неувязки я беру на себя. Главное то, что у вас будет требуемая сумма и даже немного больше… хе-хе, чтобы достойно отметить столь приятное событие.

– Спасибо за совет. Скорее всего, я соглашусь. Но прежде мне хотелось бы посмотреть, что это за наследство, и в каком оно состоянии.

– Это не проблема… – Самуил Абрамович поднял телефонную трубку и вызвал водителя. – Прямо сейчас и поедем. Вы не возражаете?

– Почему я должен возражать? Наоборот – я горю желанием быстрее покончить с формальностями.

Оказалось, что у Самуила Абрамовича, кроме водителя, был еще и телохранитель – угрюмый на виж верзила с пудовыми кулаками. Да и шоферюга, похоже, не только баранку крутил.

Надо будет ему посоветовать немного приподнять наплечную кобуру, чтобы она не выпирала из-под легкой куртки…

А если учесть двух охранников в холле здания, стерегущих вход, и понатыканные везде камеры видеонаблюдения, то фигура Самуила Абрамовича и вовсе приобрела очертания египетского сфинкса.

Похоже, контора приносила ему немалый доход. Это значило, что его вес среди городского бомонда был очень даже солидный.

Квартира была опечатана и закрыта на три очень хитрых замка. Она находилась в доме с консьержем, так что по поводу ее охраны можно было не беспокоиться.

Отворив входную дверь сейфового типа, мы зашли внутрь квартиры. (Блин! Моей квартиры! Ну и дела…) Обилием мебели она не страдала. Наверное, Мошкин-старший решил, что горе – горем, а денежки счет любят.

По отпечаткам на паркетном полу я определил, что из квартиры вывези как минимум два дивана, четыре кресла, несколько шкафов, спальный гарнитур, пианино, а также все ковры.

Кроме того, были сняты со стен и картины. Но все равно кое-что из мебели осталось: кухня (по-моему, итальянская), софа, стол, несколько стульев, прихожая и даже телевизор.

– Мне кажется, здесь кое-чего не хватает, – обратился я к Самуилу Абрамовичу, показав на голые стены и на те места, где стояла мебель.

– В завещании ничего не сказано по поводу мебели и других предметов обстановки, – ответил он несколько суховато.

– Это я знаю. И тем не менее, мне бы хотелось знать, куда все подевалось.

– Мебель вывезена по указанию родителей усопшего, – немного выспренно ответил Самуил Абрамович.

Значит, я был прав в своих умозаключениях – с барахлом подсуетился бывший партайгеноссе. Вот гад…

Все ему мало.

– Едем дальше? –спросил Самуил Абрамович, когда мы закончили с осмотром квартиры.

– Едем…

Дача была не очень, чтоб уж очень. Ее построили на берегу небольшой, но чистой, речушки среди высоких сосен.

Сам участок был огорожен порядком обветшавшим деревянным забором. Скорее всего, Зяма купил не сколько дачу, столько участок под новую застройку. (Интересно, была ли у него еще какая-нибудь недвижимость? Мне почему-то казалось, что Зяма просто не мог ограничиться одной дачей и неплохой, но достаточно тривиальной квартирой. Это на него не похоже.

Он всегда любил шик и большой размах).

Я хорошо помнил эти места. В детстве мы ходили сюда смотреть на партийную и торговую городскую элиту, которая и построила небольшой дачный поселок.

В летний период власть имущие и торгаши часто устраивали совместные гуляния, накрывая при этом на берегу речки весьма недурственные столы.

Мы – то есть голоштанная детвора – всеми правдами и неправдами пробирались на охраняемую милицией территорию спецдач и, глотая голодные слюнки, наблюдали из кустов за поистине валтасаровыми пирами "слуг народа" и их захребетников.

Однажды, когда с продуктами в городе стало совсем худо, пацаны с моей подачи устроили набег на шикарный дастархан с горой деликатесов. Выждав, когда хорошо поддатые дяди и тети пошли купаться, мы, как стая голодных дворняжек, выскочили из зарослей и в один миг опустошили пиршественный стол.

Помню, что мне тогда досталась палка сыровяленой колбасы, приличный кусок буженины, бутылка коньяка и какие-то консервы.

За нами никто не погнался, но с той поры дорога в дачный поселок всякой шантрапе была заказана.

Милиция ловила нас на дальних подступах к спецдачам, и тех, кто постарше, били, а перепуганным до обмоченных штанов малявкам грозили всякими карами.

Поэтому в дачный поселок ходили только самые отчаянные сорвиголовы. Со временем эти походы стали сродни эпическим подвигам и наиболее крутыми пацанами считались те, кто побывал территории спецдач не менее десяти раз.

Скажу, не хвалясь, что и я принадлежал к этой когорте "избранных". Но у меня был свой путь, по которому редко кто мог пройти.

Я подходил к берегу речки с другой стороны, нырял, и, преодолев под водой полста метров, оказывался в камышах на территории дачного поселка.

Обычно я брал с собой двух друзей-погодков. Однако, теперь мы действовали очень скрытно и воровали продукты по-тихому, прямо из холодильников, пока хозяева дач загорали на песчаном пляже.

Как не странно, но нас ни разу не застукали на горячем. Может, потому, что мы не жадничали и брали понемногу, чтобы не было заметно…

Теперь дачный поселок, который разросся как раковая опухоль, был обнесен бетонным забором, а патрулировали его вневедомственная охрана и милиция. Причина такой заботы со стороны властей мне стала понятна, едва за нами закрылись ворота территории – даже не спецдач, а спецзоны.

На месте большинства старых дач выросли новые. Это были скорее коттеджи или виллы в три и четыре этажа. Да, не хило живут местные нувориши…

Что касается теперь уже моей собственности, то она, при всем том, была хорошо ухожена и радовала глаз изобилием цветов. Наверное, когда-то здесь жил ботаник, потому что не только цветы, но и другие растения на дачном участке большей частью относились к экзотическим видам.

Внутренняя обстановка дачи не пострадала от набега живоглота, Мошкина-старшего. Там все осталось в первозданном виде. Конечно, мебель была старая, но добротная (скорее всего, она осталась от прежних хозяев), а что касается камина, то он являл собой настоящий раритет.

Второй этаж (мансарда) пустовал. Судя по нескольким пучкам трав, которые висели под потолком, и сенной трухе на полу раньше здесь находилась сушилка.

Но больше всего меня порадовал капитальный гараж. Он был построен недавно, и конечно же Зямой для своей автоконюшни.

Там действительно находились шестисотый "мерс" в отличном состоянии, почти новая "ауди" и "волжанка", на спидометре которой значился пробег в пятьсот километров.

– Как видите, все машины в целости и сохранности, – с гордостью сказал Самуил Абрамович. – Я позаботился, чтобы дачный участок был под особой охраной. Правда, это мне вылилось в копеечку…

Я сделал вид, что не понял намека. Вот жук! Хочет сделать деньги даже из воздуха. А ху-ху не хо-хо. Мне тоже бабки нужны. Иначе я не приперся бы в свою родную тьмутаракань ни за какие шиши.

– Я так понимаю, вы накинули глазом на "мерседес", – сказал я грубым тоном, как топором отрубил.

– Вы очень проницательны. Это делает вам честь…

На лице Самуила Абрамовича появилась улыбка чеширского кота. Да-а, хитер, курилка… И губа у него не дура. Интересно, на какую сумму он хочет меня обуть при покупке "мерса"?

– Сколько? – спросил я напрямик.

Самуил Абрамович на мгновение замялся, посмотрев в мои хищно прищуренные глаза, но все-таки ответил, назвав просто смехотворную цену.

– Умножьте предложенную вами сумму на три – и по рукам, – сказал я, нахально ухмыляясь.

– Что вы такое говорите!? – изобразил испуг Самуил Абрамович. – Это же сумасшедшие деньги!

"Только не для вас, любезнейший", – подумал я с иронией, но молвил другое:

– Так ведь и машина не подержанные "жигули", а "мерседес", которому от силы два года.

– Нет, нет, это невозможно… – заныл мой собеседник.

Ладно, хрен с тобой, дражайший Самуил Абрамович, твоя взяла. Все равно деньги сейчас нужнее, чем эта железяка цвета "металлик".

Да и "мерс", при наличии красавицы-"ауди", для меня, в принципе, лишний. Хорошая машина, ничего не скажешь, но больно уж дорога в техническом обслуживании. Мне точно не по карману.

– Ладно, только из благодарности, что вы не поленились разыскать меня для получения наследства, я готов уступить треть полученной от умножения суммы. И это все, последний рубеж.

Самуил Абрамович хотел было снова затеять волынку с торгом, но, взглянув на закаменевшие черты моего лица, хмуро кивнул и с горечью в голосе сказал:

– Вы просто разоряете меня… Ладно, где наше не пропадало. Придется отдать последние деньги. Что ж, договорились.

– Вот и ладушки.

Я едва не заржал, глядя на то, как Самуил Абрамович изображает убитого горем человека. Артист…

Наверное, он и впрямь классный юрист, если валяет Ваньку даже в тот момент, когда ему в карман упали почти что с неба как минимум двадцать штук "зеленью".

Спустя полчаса мы уже ехали в направлении города.

Глава 7

С формальностями мы покончили быстро. Остальные вопросы – с инвентарным бюро и ГАИ – Самуил Абрамович взял на себя. Естественно, не бесплатно. Он просто не мог видеть, как из его рук уплывает неплохой куш.

Пришлось мне, скрепив сердце, раскошелиться. Но все равно я был доволен.

Во-первых, у меня осталось вполне достаточно денег, чтобы расплатиться с долгами и безбедно прожить как минимум полгода (даже если я больше ничего не получу), а во-вторых, я был уверен, что Самуил Абрамович со своими связями решит мои проблемы эффективно и в сжатые сроки.

Возвратившись в гостиницу, я первым делом забежал в буфет, где и поужинал, отдав должное превосходной украинской колбасе, поджаренной в микроволновке. Она была, как мне сообщили, изготовлена частником и имела восхитительный вкус.

Запахи чеснока, душистого перца и других специй кружили голову, и тающая во рту колбаса напомнила мне о моем далеком детстве, когда еще была жива бабушка. Она проживала в деревне, и меня отправляли туда на лето.

Зная о моих вкусовых пристрастиях, бабушка первым делом доставала из погреба керамическую макитру, в которой под толстым слоем свиного жира лежали кольца домашней колбасы. А потом начинался пир.

Бабушка ставила на стол крынку холодного цельного молока, и я, с куском колбасы в одной руке и с краюхой еще горячего черного хлеба, испеченного на капустном листе в русской печи, в другой буквально погружался в нирвану.

Это был самый прекрасный момент в моей тогда не очень сытой, но вольготной жизни…

Облизываясь от удовольствия, как сытый кот, я поднялся на свой этаж и уже хотел войти в номер, как вдруг где-то внутри сработала пружина, и прозвенел короткий, но резкий звонок "Тревога! Опасность!" Озадаченный и немного напуганный этим мистическим предупреждением, я застыл возле двери с ключом в руках и отвисшей челюстью.

Что касается опасности, то здесь не нужно было меня предупреждать. Я целый день ходил и оглядывался.

Но кто может быть в номере? Неужели еще один киллер?

А на то, что там кто-то находился, я мог бы заключить пари с кем угодно. Мое предположение было на уровне подсознательных реакций, но я чувствовал всеми фибрами своей души, что от номера исходит какаято угроза.

Она просачивалась наружу через крохотные щели, словно отравляющие газы, и мне на какой-то миг даже стало тяжело дышать.

Нет, ну это уже чересчур! Какая сволочь и за что хочет меня замочить!?

Я не стал испытывать судьбу. Еще не сообразив, что мне делать дальше, я побежал на цыпочках по коридору и спрятался за дверью, которая вела на лестницу. Ковровое покрытие приглушало звук шагов, и я питал надежду, что тот, кто засел в моем номере, меня не услышал.

Лестница была безлюдна. А кто по ней пойдет? Нынче люди стали ленивыми, ноги бить не любят. Да и зачем, если есть лифт.

Так что за дверью я был как в окопе.

Немного отдышавшись и успокоив пульс, я осторожно выглянул в коридор. Мой номер находился метрах в двадцати от меня.

Никакого движения. Что же, будем ждать. Конечно, не исключен вариант, что меня пробила шиза, но, как говорится, береженого Бог бережет. А сидеть в засаде мне не привыкать. Тем более, что у меня в кармане целая пачка сигарет.

Устроившись поудобней – с таким расчетом, чтобы не сильно высовываться и чтобы при этом просматривался кусок коридора возле моего номера – я закурил. Думать совершенно не хотелось, да и мысли были пустыми и никчемными. Я был напуган и сильно зол.

Какое-то время ничего не происходило.

Я терпеливо ждал.

Мне почему-то казалось, что того (или тех), кто засел в номере, должны были предупредить о моем появлении в гостинице. А поскольку я поднялся на свой этаж, но в номере не зашел, это должно было насторожить моих противников.

Они должны что-то предпринять. Должны! И очень скоро. Ведь нынче терпение не в моде и не входит в обязательный перечень добродетелей современных людей. Это раньше можно было сидеть на печи и терпеливо дожидаться светлого будущего.

А сейчас все куда-то спешат, начиная от политиков, готовых за пятьсот дней обустроить Россию и перевести ее на капиталистические рельсы, и заканчивая бандитами и ворами все мастей и рангов, вплоть до так называемых олигархов, старающихся как можно быстрее любыми правдами и неправдами нажить себе капитал и смайнать за бугор.

Ну прямо тебе какой-то вселенский понос, против которого бессильны любые лекарственные средства. За исключением пули…

Увы, я оказался прав. Не прошло и часа, как в коридоре появился некий гражданин.

Сначала он прошелся туда-сюда с глубокомысленным видом (мне пришлось срочно ретироваться на четвертый этаж, когда он подошел к двери, за которой я прятался), а затем этот "мыслитель" направился к моему номеру, в котором и исчез – будто прошел сквозь стену.

Пробыл он там недолго. Наверное, инструктировал своего сообщника (или сообщников). Скорее всего, он был каким-то начальником, судя по его уверенной походке и брезгливо-высокомерному выражению лица.

Такие типы нередко встречаются среди ментов среднего и высшего звена, считающих себя вершителями человеческих судеб.

Впрочем, на просторах СНГ так оно и есть. Нынче правит бал мент "в законе". И попробуй пикнуть против этих "защитников правопорядка" – сожрут с потрохами.

О, времена, о, нравы…

Тип спустился вниз на лифте, а я остался в полной растерянности в своем "окопе". И что мне теперь делать?

В номере засада (какие могут быть в этом сомнения?), внизу меня тоже поджидали. Вызвать наряд милиции?

Это можно, но нежелательно. Мне совсем не хотелось засветиться по полной программе; по крайней мере, до той поры, пока я не получу от Самуила Абрамовича все необходимые документы. Начнется разбирательство, а это такая тягомотина, что и врагу не пожелаешь.

Оставалось два наиболее подходящих варианта: слинять по-тихому (но как, каким образом!?) или перекантоваться до утра в другом номере. Эх, почему сейчас на дежурства не Галюня! Мы бы этот вопрос утрясли мигом.

Но она уже ушла домой, а я остался на растерзание каким-то неизвестным недоброжелателям. Вот незадача…

А может, достать ствол из тайника и разобраться с теми, кто засел в номере, так, как меня учили? При этой мысли я даже зуд ощутил в руках.

Увы, увы… Это, братец, не Афган, а ты уже не спецназовец ГРУ. Что если меня поджидают в номер сотрудники милиции? Это вполне может быть, вспомнил я свои соображения, закончившиеся сменой кровати.

Тогда получится такая катавасия, что мало не покажется.

Блин! Куда не сунешься, везде тупик. Хоть в петлю лезь. Я бы мог, конечно, переночевать и на лестнице, – кто по ней ходит ночью? – но боялся, что мои противники, еще немного подождав безо всякого результата, надумают проверить места, где можно укрыться.

Нет, мне нужно любыми путями пробраться в какой-нибудь номер. Это тоже не ахти какое убежище, но только в том случае, если мне на хвост сели менты.

С какой стати? Впрочем, как говорится, был бы человек, а соответствующая статья, чтобы отправить его на тюремные нары, в уголовном кодексе найдется. До одиннадцати, когда законопослушные граждане должны лежать в постели (то есть, по идее, их не положено беспокоить), еще час, а за это время можно запросто проверить все этажи.

А что если залезть на крышу и попробовать уйти по пожарной лестнице? В поисках сбежавшего киллера я поднимался на верхний этаж и видел там люк в перекрытии, но он был заперт на амбарный замок.

Загоревшись спонтанной идеей, я быстро поднялся по лестнице на последний этаж гостиницы, но меня постигло жестокое разочарование. Чтобы справиться с замком, нужно было иметь или ключ, или качественную отмычку, или кувалду.

Представляю, какой поднялся бы переполох, займись я сокрушением железного монстра подручными средствами…

Удрученный неудачей, я спустился на пятый этаж и, чтобы не торчать на лестнице, решил немного посидеть на диване в уголке для отдыха. Такие холлы, уставленные кадками с декоративными растениями и цветами, были на каждом этаже.

Но в этом, как я успел заметить, не было ни телевизора (а значит, отсутствовали и телеманы, готовые пялиться в ящик с утра до позднего вечера без перерывов), ни верхнего света. Горел только один маломощный плафон, который почти ничего не освещал, потому что его закрывал большой фикус.

Я мягко и неслышно, как существо из породы кошачьих, подошел к дивану и сел. Мне показалось, что он свободен, так как там, где стоял диван, была самая густая тень. И только когда подо мной скрипнули диванные пружины, я почувствовал чье-то присутствие.

Не скажу, что мое сердечко не екнуло. Я едва сдержал кулак, уже готовый обрушиться на голову пока невидимого человека, тоже облюбовавшего диван неизвестно с каких побуждений. Черт побери, что творится с моими нервами!?

– У вас не найдется сигаретка?

Женский голос, раздавшийся рядом, – мои глаза все еще не привыкли к полумраку, и я пока не видел соседку – подействовал на меня как теплый душ на замерзающего человека. Я мгновенно расслабился и обмяк.

Слава тебе Господи… что это не киллер.

– Найдется…

Я достал пачку "мальборо" и чиркнул колесиком зажигалки. Пламя на мгновение вырезало из темноты довольно симпатичное девичье лицо, и я едва не ахнул от изумления.

Мама моя родная! Рядом сидела та самая девица-"грызун", которая ехала со мной в одном купе! И она, оказывается, курит!

Ни фига себе, встреча на Эльбе…

– Вы… здесь кого-то ждете? – запинаясь, неуверенно спросил я, после того, как справился с изумлением.

– Да.

– Не смею спросить, кого именно…

– А вы спросите.

– Считайте, что я это уже сделал.

– Я жду мужчину. Любого, с кем можно провести вечер… только без всяких там глупостей.

Вот теперь я уже не сомневался, что это моя попутчица, а не фантом, принявший ее облик.

– Тогда считайте, что вы уже нашли его.

– Неужели? – Она засмеялась странным скрипучим смехом.

Эй, да ведь она здорово навеселе! Похоже, эта тихоня и грымза, выйдя в свободное плавание, решила отвязаться по полной программе. Что ж, и такие ситуации бывают. Свобода пьянит, сводит с ума, расковывает и подталкивает на поступки, которые никогда не совершишь в здравом рассудке.

– Точно.

– Ну что же, я рада.

– У вас есть программа вечера?

– Скажем так – эскиз программы.

– Я так понимаю, вы хотите, чтобы мы спустились в ресторан…

– Ни в коем случае. Я уже там была. Примитив. Провинция.

– Согласен, – не стал я спорить. – Тогда, может быть, пойдем в мой номер?

Я сделал и первое, и второе предложение не без задней мысли. Мне была хорошо известна противоречивость женщин. Если ты хочешь добиться от женщины какого-то конкретного поступка, предложи ей нечто с точностью до наоборот. И все будет тип-топ.

– Хорошо, пойдем в номер. Только ко мне.

– Как скажете. Слушаюсь и повинуюсь, мадам.

– Мадмуазель, – жестким голосом поправила меня девушка.

– Пардон. Во всем виновата эта темень. Я вас почти не вижу.

– Я тоже не разглядела вас, как следует… А, какая разница! Ну, что же вы сидите? Пойдемте.

Ее номер был на этом же – пятом – этаже. Он оказался похожим на мой, как две капли воды. Вот только ремонтировали его в последний раз за царя Гороха.

Единственным приятным исключением из общего мрачноватого колорита была импортная двуспальная кровать (?), застеленная пестрым шелковым покрывалом.

– Что мы будем пить? – спросила девушка, открывая холодильник.

– Мне все равно.

– И мне тоже…

Она достала бутылку шампанского и коньяк. Поставив бутылки на стол, девушка сделала еще одну ходку к холодильнику и принесла шоколадку, сыр и лимон, уже порезанный на дольки.

– Откройте шампанское, – попросила она.

Я беспрекословно выполнил ее просьбу. Но себе налил коньяк. Он был не ахти какого качества, но на безрыбье и рак рыба.

Девушка опрокинула в рот свой бокал одним махом. Лихо, подумал я. Она что, алкоголичка? Или у нее какие-то личные проблемы, в которых без поллитры не разберешься?

– Вас мучает одиночество? – спросила девушка.

– Вы угадали.

– Ах, как я ненавижу одиночество! Налейте еще…

Второй бокал пошел вдогонку за первым. Я старался не отставать. Мои приключения продолжались, но они имели уже более приятный характер. И главное – я все-таки оказался в относительно безопасном месте.

– Как вас зовут? – спросил я, спохватившись, что мы еще не успели познакомиться.

– Что? А… Илона.

– Стив…

Она безразлично кивнула, углубившись в свои мысли. По-моему, девушка не услышала, что я сказал. И еще одно – она меня не узнала! Интересный экземпляр…

– Вы в командировке? – задал я вопрос, чтобы хоть как-то оживить нашу беседу.

– Можно сказать, что так… – ответила Илона и неожиданно рассердилась. – Черт возьми! – воскликнула она. – Ну почему я такая дура!? Почему мне не везет?

– Извините за нескромность… – начал я осторожно – Но в чем именно вам не везет?

– В любви.

Это слово Илона произнесла с таким выражением, будто в этот момент проглотила порошок горькой хины.

Похоже, мои дорожные наблюдения и выводы в отношении девушки оказались верными.

– Эка невидаль… – Я улыбнулся. – То же самое может заявить добрая половина молодых людей и почти все семейные. Любовь – категория абстрактная. Она как госпожа Удача, у которой волосы растут не по всей голове, а только спереди. Успел схватить ее за этот чубчик – и ты выиграл. Не успел – пеняй сам на себя.

Любовь и удача – это миг.

– Вот я сегодня и пыталась поймать… этот самый миг.

– Я так понимаю, у вас получилось дупель пусто.

– Правильно понимаете. Приперлась, дура, за тридевять земель искать Ивана-царевича, а нашла дурака… и вообще ничтожную личность.

– Даже так… – Признаюсь, я был удивлен. – Неужто вы клюнули на брачное объявление?

– Мой вариант еще хуже. Я познакомилась с ним по Интернету. Ах, какие он письма мне писал, дажи стихи кропал, какими красками расписывал наше совместное будущее… Чмо чаморошное!

– Ну, если он писал стихи, то это значит, что ваш, скажем так, избранник человек не бесталанный.

– Избранник! – фыркнула Илона негодующе. – У рубахи воротник засаленный, на брюках, там где колени, пузыри, волосы не мыты и не чесаны как минимум две недели, а под ногтями грязь. Я сказала ему, чтобы он со своими "талантами" катился к чертям собачьим.

– Не переживайте так сильно. Вы очень симпатичная девушка, у вас все еще впереди.

– Глупости, – сказала она устало. – Нет у меня впереди ничего, кроме работы. И карликового пуделя Элдика.

– Вы любите собак? – Я поторопился сменить тему разговора.

– С чего вы взяли?

– Ну как же, у вас есть пудель…

– А… Есть. Ну и что?

– Как это – что? Нельзя иметь пса и не относиться к нему с любовью. Это аксиома.

– Вы такой наивный… Кто вам сказал, что это мой пудель? Он просто живет в моей квартире. Его оставила подруга… на некоторое время. А сама уехала за границу – и с концами. С той поры она ни разу даже не удосужилась позвонить. Что мне оставалось делать? Выбросить Элдика на улицу? Жалко. Вот я и тяну эту лямку уже второй год. Ненавижу собак!

– По крайней мере, я теперь знаю, что вы добрая самаритянка. А это большой плюс в вашу пользу.

– Вы еще скажите, что моя доброта мне зачтется там…

Илона показала пальцем на потолок.

– Не исключено.

– Да ну вас!

Она махнула рукой, попыталась подняться и едва не грохнулась на пол, но я вовремя подхватил ее подмышки.

– Я х-хочу… – Язык у нее начал заплетаться. – Я хо-чу спа-ать… – сказала девушка, запинаясь.

Когда я уложил Илону в постель, глаза у нее уже были закрыты. Да, видать, она здорово перебрала, хотя поначалу это не было особо заметно.

Раздеть ее, что ли? – подумал я, стоя возле кровати. А ведь фигурка у малышки очень даже ничего… Стоп!

Никаких раздеть. Мне не нужны лишние заботы, их и так вполне достаточно.

Чего доброго, подумает с пьяных глаз, что я хочу ее изнасиловать, поднимет крик, прибегут люди, охрана, и потом объясняй, что помыслы твои были чистыми и бескорыстными, а действия – сугубо нравственными.

Так недолго и статью за изнасилование схлопотать.

Я сел к столу и выпил еще немного – все, что осталось в бутылке. Мысли стали вялыми, сонными и мне захотелось спать. Я посмотрел на часы и сокрушенно вздохнул – всего лишь начало второго. До утра еще ох как много. Я почему-то не сомневался, что те, кто меня поджидают, должны к рассвету убраться восвояси.

Но как же хочется прилечь и вздремнуть… На стульях не уснешь, а кровать занята. Вернее, половина кровати. Может, лечь прямо на пол?

Ну, это уже будет чересчур. Мне только и не хватало сыграть роль бездомного бомжа, который валяется, где попало. Да и годы мои уже не те (не говоря уже о положении в обществе), чтобы грохотать костями на голом полу.

Я снова обратил свой взор на кровать, где лежала, сладко причмокивая во сне, Илона. А ведь кровать широкая, двуспальная, места для двоих вполне достаточно…

А, была, не была! Прилягу с краешку, авось, до утра и перекантуюсь на халяву. Будем надеяться, что сон у Илоны крепкий.

Оставив включенным бра, я потушил верхний свет и нырнул девушке под бочок. Ее пышущее жаром тело на какой-то миг разбудило во мне скабрезные мысли, но бог сна Гипнос не замедлил дать мне под дых и унес меня в свои чертоги, построенные из мягкого лебяжьего пуха.

Глава 8

Проснулся я от того, что меня бесцеремонно спихнули на пол. Я открыл глаза и увидел над собой разгневанный лик Илоны.

– Какой гад лег ко мне в постель!? – свирепо спросила она ничего хорошего не сулящим голосом.

Должен сказать, что в номере царил полумрак, а до кровати свет маломощного бра и вовсе не доставал. Так что наши лица были похожи на маски с нарисованными белками глаз, и узнать их было затруднительно.

– Ша, подружка, пароход уже отчалил, – сказал я бодрым голосом и вскочил на ноги.

Илона резко отпрянула к стене. Похоже, она все еще была под мухой и забыла, где находится.

– Кто… кто вы такой!?

Нужно отдать ей должное – она не стала поднимать крик, как поступила бы на ее месте почти каждая барышня, тем более, холостая и с пуританскими замашками. Я поторопился включить верхний свет.

– Илона, это я Стив.

– Стив? – Она глядела на меня широко открытыми глазами. – Стив… Не помню. Я вас не знаю. И вообще – как вы оказались в моем номере!?

Ага, значит, процесс пошел, как любил говорить наш незабвенный болтун Горби, первый и последний президент СССР, который теперь озвучивает мультфильмы. (Все-таки он нашел свое настоящее призвание).

Локализация места действия произошла, осталось последнее и главное – чтобы она узнала меня.

– Естественным путем – через дверь, – сказал я, приятно улыбаясь. – Вы сами меня пригласили.

– Я… вас… пригласила? – спросила она трагическим шепотом и с расстановкой.

– Да, я забыл сказать, что мы прекрасно провели время, пили шампанское и коньяк… беседовали…

– Господи! – простонала девушка, хватаясь за голову. – Наверное, в тот момент я просто сошла с ума.

– Отнюдь, – возразил я бодрым голосом. – Вы высказывали вполне здравые мысли и суждения. В вашем лице я нашел прекрасного собеседника…

– И собутыльника, – с презрительной миной на раскрасневшемся лице и нотками раскаяния в немного охрипшем голосе перебила меня Илона.

Я поймал ее взгляд – она смотрела в сторону стола, на котором, как гусар и профурсетка, стояли рядышком две пустые бутылки.

– В некотором роде, да. Но это была не примитивная пьянка, а разговор по душам.

– Так я еще и выболтала вам все самое сокровенное…

В глазах Илоны застыл вопрос. Я решил не усугублять ее страдания и соврал:

– Ни в коей мере. Мы говорили на отвлеченные темы.

Она с облегчением вздохнула.

– Это же надо так… – Морщась, Илона потерла виски.

– Бывает, – сказал я философски.

Девушка подняла на меня глаза, присмотрелась и сказала:

– Постойте, постойте, а ведь я с вами где-то встречалась…

– Конечно. Мы встретились пять часов назад.

– Нет, нет, это было раньше…

Вдруг Илона обличающим жестом ткнула в меня пальцем:

– Вспомнила! Вы тот самый пьяница, который кутил всю ночь с омерзительным типом, от которого разило перегаром и чесноком. Да, да, это было в поезде. Вчера. Или позавчера?

– Вы плохо относитесь к людям. У каждого человека есть свои недостатки. Но есть и достоинства.

– Я не намерена устраивать диспуты, – жестко сказала Илона. – Убирайтесь, пока я не устроила большой скандал.

– Но мне некуда пойти. Неужели вы так жестоки, что выбросите меня на улицу среди ночи?

– Вон!

– А как все хорошо начиналось… – сказал я, широко улыбаясь. – Успокойтесь и примите таблетку анальгина. Головную боль как рукой снимет. Спокойной ночи, мадмуазель.

С этими словами я вышел. Уже закрывая за собой дверь, я услышал несколько слов, сказанных мне вдогонку, которые только с большой натяжкой можно было отнести к нормативной лексике. Ну и подарочек кому-то попадется…

Пятый час… "Юбилейная" словно вымерла. Ни шороха, ни скрипа, ни человеческих голосов. Все спят.

Интересно, как там поживают те, что раскинули на меня сеть? Поди, и их сморил предутренний сон…

Что если?.. А почему нет? Эти суки имели наглость выжить меня из моего номера, и я теперь должен слоняться по этажам, как бездомный кот. И что, это так и сойдет моим неизвестным противникам с рук? А болт им с гайкой и солидолом в причинное место!

Меня начала забирать злость. Это же надо – в кои-то веки приехал в родной город, и вместо того, чтобы расслабиться под влиянием ностальгических воспоминаний и предаться житейским утехам, я бегаю, как заяц, от непонятно откуда взявшихся опасностей, а мои и так надорванные нервы вообще скрутились в тугие узлы.

Ноги сами принесли меня к двери моего номера. Я уже просто пенился от злобы. Спецназ я, мать их, или не спецназ!? В коридоре царил полумрак, но я предусмотрительно отключил еще один блок светильников, который находился рядом с моей временной обителью.

Осторожно вставив ключ в замочную скважину, я медленно, по доле миллиметра, начал его поворачивать.

Время замедлило свой бег, и мне показалось, что я вожусь с дверью целую вечность. По спине гулял холодок, а в голове билась, как птица в силках, мысль, вполне здравая для текущего момента: "Интересно, как он будет стрелять – через дверь или когда я открою ее настежь?" Когда, наконец, дверь номера распахнулась, я лежал в коридоре на полу возле порога, готовый в любой момент откатиться в сторону. Как я и предполагал, дверь в спальню была открыта. Все верно – тому (или тем), кто меня ждал, нужен был свободный, без всяких преград, сектор для стрельбы.

Я с невольным облегчением вздохнул – на сером фоне окна, вмещавшего почти всю раннюю зорю, зловещая фигура наемного убийцы не просматривалась. Значит, он или прячется за простенком, или… Хорошо бы!

Я прислушался. Положительно, в номере кто-то был. И этот "кто-то", похоже, кемарил. Он даже временами чуть слышно похрапывал. Но нет ли у него напарника? Это вопрос…

А, была, не была! В конце концов, нужно внести ясность в сплошную загадку, которая опутала меня как спрут своими щупальцами мелкую рыбешку. Я должен знать, с кем имею дело, кто мой противник. Иначе мне каюк.

Я поднялся на ноги и вошел в номер. Я использовал ту же методу, что и киллер – передвигался у самой стены, и тоже черепашьим шагом.

В номере находился всего один человек. Он сидел на кровати и спал, привалившись к стене. Укатали сивкубурку крутые горки…

Мгновенно преодолев разделяющее нас расстояние, я врезал его по челюсти, особо не придерживая руку.

Удар получился что надо. Он хрюкнул и затих.

На всякий случай пощупав у него пульс, я быстро и сноровисто связал ему руки, включил настольную лампу, и начал проверять содержимое карманов, предварительно закрыв дверь номера.

Ол-ла-ла! Я растерянно смотрел на пистолет, который вынул из наплечной кобуры обеспамятевшего "клиента" и корочки, в которых черным по белому было написано, что сей документ принадлежит старшему лейтенанту милиции Ахряпину Леониду Николаевичу. И похоже, удостоверение было не поддельным.

Вот те раз… Приехали, слезайте, здравствуйте, я ваша тетя. И что мне теперь делать с этим снулым ментом?

Какого хрена он забрался в мой номер!?

Ах, как дурно пахнет вся эта история…

На долгие и умные размышления времени было немного. Старлей уже начал приходить в себя, и мне нужно было что-то предпринять, чтобы спасти свою шкуру от ментовских плетей.

Но для начала я еще раз приложился к его мордуленции, чтобы он не мешал мне заниматься важными делами. Мент снова затих.

Я быстро положил удостоверение во внутренний карман куртки (туда, где оно лежало прежде). Что касается пистолета, то здесь вопрос ясен. Зашел в номер, увидел на своей кровати подозрительную харю, приложился, как следует, обезоружил и связал. Подумал, что бандит или грабитель.

Что ж, версия вполне приемлема. И мне нужно будет держаться за нее изо всех сил. Иначе менты замордуют. Как же, тронул их дорогого соратника и друга…

Затем я начал методически обыскивать свой номер, начав от входной двери, слева направо, по часовой стрелке.

Я был наслышан о некоторых методах укрощения строптивых, применявшихся в правоохранительных органах. А долгое присутствие мента в моем номере было более чем подозрительным.

Я нашел закладку в сливном бачке. Похоже, у моих оппонентов не хватило фантазии на предмет обустройства тайника. Или они посчитали, что не нужно особо напрягаться, потому как обыск будут производить свои люди.

В плотном полиэтиленовом пакетике был героин. Думаю, что никак не меньше ста грамм. Круто. Кто-то не пожалел больших денег, чтобы вывести меня из игры.

Впрочем, не исключен вариант, что этот героин всего лишь был пущен на некоторое время в оборот. А потом его изымут, подменив сахарной пудрой или тальком.

Какая сволочь хочет меня подставить!? И почему? Эти мысли роились в моей голове, пока я смывал героин в унитаз. Подождав, пока в сливном отверстии исчезнет пакетик, изрезанный на мелкие кусочки, я тщательно помыл руки и продолжил поиски.

Я не успокоился, пока не прочесал весь номер частым гребнем, и не один, а два раза – для перестраховки.

Больше сюрпризов не наблюдалось. (По крайней мере, мне очень хотелось надеяться, что их уже нет). Я даже проверил кровать, для чего довольно бесцеремонно стряхнул мента на пол.

Мой "клиент" очнулся, когда я закончил осмотр номера. Увидел меня, он что-то промычал. Похоже, мент думал, что сделал это грозно, а на самом деле издал звук, похожий на жалобное блеяние ягненка.

– Не трепыхайся! – сказал я нехорошим тоном. – Иначе урою. Бандюга… Сейчас позвоню, куда надо, пусть с тобой милиция разбирается.

Услышав слово "милиция", он успокоился и расслабился. Только глазами у него остались как у потревоженной змеи – холодные и злобные.

Я позвонил дежурному администратору и объяснил суть дела. Спустя четыре минуты (я специально засек время) в номер влетел мужчина примерно моих лет, а за ним показалось встревоженное женское лицо.

– Что ты с ним сделал!? – рявкнул он на меня, увидев лежащего на полу мента.

– Во-первых, не "ты", а "вы", а во-вторых, – я обернулся к женщине, в которой узнал дежурного администратора, – что это за наглая морда и почему вы не вызвали милицию?

– Это и есть милиция, – дрожащим голосом ответила женщина.

– Предъявите удостоверение, – сказал я решительно, обращаясь к нахалу.

Не обращая на меня никакого внимания, он бросился к своему напарнику, развязал ему руки и ноги, и помог сесть на постель.

– Вы за это ответите, – прошипел он, как рассерженный гусь.

– Повторяю – с кем имею честь? – спросил я намеренно грубо.

Я подошел к нему ближе. Он был низкоросл, и я возвышался над ним как Эйфелевая башня над Парижем.

Но его смутил не мой рост, а пистолет в моих руках, которым я поигрывал с небрежным видом.

Не сводя с меня глаз, он сунул руку в нагрудный карман и достал оттуда свое удостоверение. "Витренко Алексей Петрович, капитан…", прочитал я неторопливо и беззвучно, лишь шевеля губами.

– Спасибо, – поблагодарил я вежливо. – Возьмите пистолет. Я забрал его у этого бандита, который залез в мой номер неизвестно по какой причине.

– Это не бандит! – отрезал капитан.

– Извините – не понял…

– Это наш сотрудник, который выполнял задание.

– В моем номере? – спросил я с иронией. – Без соответствующей санкции, без понятых? Он сидел взаперти! Как он сюда попал? Может, ваш сотрудник работает по совместительству на мафию? Киллером, например. Сейчас это модно.

Я говорил громким голосом и вскоре добился желаемого результата; к моему номеру начали подтягиваться другие постояльцы, разбуженные шумом.

– Не мелите ерунды! – оборвал меня капитан, покосившись на распахнутую входную дверь. – Мы получили информацию, что вы не тот, за кого себя выдаете.

– Какая оперативность… – Я ухмыльнулся. – Все верно – я Карл Маркс и приехал в Украину, чтобы объединить всех пролетариев, оставшихся после демократизации страны.

– Не нужно ерничать, – сказал он, едва сдерживая гнев. – Предъявите свои документы.

– Пожалуйста. – Я протянул ему свой паспорт. – Я уроженец этого города. Вы можете найти массу свидетелей, которые подтвердят этот факт.

– Это еще ничего не значит, – ответил капитан, небрежно пролистав мой документ. – Мы должны обыскать ваш номер.

– А как насчет законности ваших действий? – спросил я не без ехидства. – Между прочим, я гражданин другого государства.

– Можете потом обжаловать мои действия, – отрезал мент.

– Что ж, против лома нет приема… Надеюсь, понятые будут?

– Обязательно… – Капитан хищно осклабился.

Ему пришлось обыскивать номер в гордом одиночестве. Его напарник был никакой. Он попытался встать, но это ему не удалось. Не хрен спать на посту…

Сначала капитан пошарил в моих вещах, затем осмотрел шкафы и тумбочку, а потом разворошил кровать – наверное, чтобы в очередной раз убедиться, что следы от пуль киллера куда-то испарились. Я был уверен, что менты уже исследовали постель едва не с лупой.

Похоже, моя уловка с заменой кровати сработала. Это было видно по лицу капитана, который не мог скрыть разочарования, осматривая постель. Он точно ЗНАЛ, что на ней должны остаться отметины; на ней или гдето поблизости.

Но их не было, и эта загадка, похоже, мучила его всю ночь. А более тщательно присмотреться к потолку капитан не додумался.

Значит, мент работает в связке с киллером. Точнее, с теми, кто меня "заказал". Ах, сука продажная, оборотень паршивый! Жаль, что мы не в Афгане…

Но вот капитан, наконец, направился в туалетную комнату, потащив за собой двух понятых – женщинуадминистратора и одного из постояльцев. Наверное, в душе эта гнида торжествовала, предвкушая радостный миг своей победы. Как же – он практически выполнил наказ пока неизвестного мне кукловода.

Я тоже подошел к двери туалетной комнаты, чтобы посмотреть на спектакль. Конечно же, мент – пардон, мусор – сразу бросился к сливному бачку. Он уже не мог сдержать нетерпения.

Его едва не хватил удар, когда он убедился, что в бачке, кроме коричневатой от ржавчины воды ничего нет.

Капитан еще некоторое время с остолбенелым видом шарил рукой внутри бачка, а затем резко обернулся и посмотрел на меня как дедушка Ленин на буржуазию.

Я ответил ему невинным взглядом, всем своим видом изображая недоумение.

Он понял. Он все понял. Ведь его когда-то неплохо учили. Я знал, что ему сейчас очень хочется спросить, куда я девал пакет с героином, но это значило поломать всю игру.

Но был еще один, очень неприятный для него, аспект проблемы. Я не думаю, что героин ему дали для того, чтобы дорогой наркотик попал в канализацию.

Капитан был за подброшенный "вещдок" в ответе. Интересно, хватит ли у него иудиных сребреников, чтобы покрыть недостачу из личных средств?

– А теперь покиньте номер, – процедил мент сквозь зубы, обращаясь к понятым.

– Не так быстро, капитан, – сказал я решительно.

– Что еще?

Он готов был сожрать меня взглядом.

– Понятые – а я тем более – должны знать, чем закончился обыск. Вы нашли то, что искали?

– Нет!

– А бумага?

– Какая бумага?

– Официальная, с подписями. В которой будут изложены мотивы вашего незаконного вторжения в мой номер и результаты обыска. В двух экземплярах. И один я должен получить на руки.

– Не будет никакой бумаги!

– Напрасно. Вам не кажется, что ваши действия являются международным инцидентом? И если вы думаете, что я спущу все на тормозах, то это большая ошибка. Я вам не жошка и не преступник, чтобы со мной так обращаться.

Один из понятых – постоялец гостиницы – крупный, осанистый мужчина, что-то одобрительно промычал.

Наверное, он испытывал к милиции такую же "любовь", как и я.

– Выйдите вон! – рявкнул мент на понятых, и едва не силком вытолкал их за дверь.

Я отошел немного в сторону, чтобы держать и старлея, и капитана в поле зрения. И я не ошибся в своих предположениях: едва за понятыми закрылась дверь, как старлей бросился на меня с кулаками.

Я не стал его бить, лишь оттолкнул. Старлей улетел от меня как мячик пинг-понга.

– Вижу, что вашему напарнику мало той плюхи, которую он получил, – сказал я, обращаясь к капитану. – Прикажите ему, пусть придержит руки.

– Кто ты такой, черт тебя дери, и что здесь делаешь!? – взревел капитан.

– Если тебя это сильно интересует, скажу. – Я недобро ухмыльнулся. – Я друг безвременно усопшего Мошкина и приехал в город, чтобы получить завещанное мне наследство.

Капитана будто хватили по лбу обухом. От удивления у него глаза едва не выскочили из орбит. Наверное, его не поставили в известность, что я за птица.

Судя по реакции капитана, Мошкин в городском масштабе был козырным тузом…

– Наследство? – Капитан пожевал губами, собираясь с мыслями, а затем спросил: – Вы можете подтвердить свои слова?

Ага, он снова перешел на "вы". Это неплохой для меня знак.

– Чего проще. Позвоните…

Я назвал фамилию Самуила Абрамовича и номер его телефона.

– Он вам подтвердит мое заявление.

Капитан колебался. Он не знал, что ему делать. А связаться по телефону прямо из гостиницы с тем, кто его послал, он, похоже, не мог. Нарушение конспирации…

– Ну как, будем считать, что инцидент исчерпан? – спросил я примирительно.

– Кгм!.. – прокашлялся мент. – В общем… да. – Видимо, он принял какое-то решение. – Извините, мы ошиблись. И еще одно…

Он замялся, подыскивая нужные слова.

– Не волнуйтесь, никаких заявлений с моей стороны не будет, – понял я его безмолвную просьбу. – Ведь не ошибается только тот, кто не работает. Вы просто выполняли свой долг. И вы меня извините, – обернулся я к старлею. – Я думал, что в номер забрался вор.

Какое-то время мы продолжали вести игру, обмениваясь слащавыми улыбками и ничего не значащими фразами, а затем менты ушли, оставив после себя, как мне показалось, запах конюшни.

О героине капитан даже не заикнулся. Он был сбит с толку и хотел получить новые указания на мой счет.

Я открыл дверь на балкон, чтобы проветрить помещение, и почти без сил рухнул на кровать. Да-а, очередная ночка в родном городе выдалась у меня такой, что даже Шахразаде не снилась…

Глава 9

Утром ко мне прибежала встревоженная Галюня. Ей уже доложили о ночном инциденте и она, похоже, ужаснулась, когда ее подчиненная назвала меня главным возмутителем спокойствия.

Собственно говоря, так оно и было. Если, конечно, не считать продажных ментов, отрабатывающих свои грязные мафиозные денежки.

А в том, что на меня навалилась организованная преступность, я почти не сомневался. С таким размахом может действовать только структура, имеющая немалые финансовые возможности.

Конечно, продажные менты в чине старлея и капитана стоят недорого, но если к ним приплюсовать профессионального киллера и наружное наблюдение, то денежки на все эти расходы получатся очень даже приличные.

– Ой, Стив, миленький, шо воны с тобою зробылы!?

Галюня бросилась ко мне как птица, защищающая свое гнездо от врага, и защебетала со скорострельностью авиационной пушки.

Должен сказать, что на своем суррогатном украинско-русском языке она разговаривала лишь со своими подчиненными и гражданами Украины. Так приказало начальство (правда, оно имело ввиду чистый украинский язык).

Но мы с Галюней, как я уже говорил, беседовали на русском. По крайней мере, она старалась не переходить на суржик.

Однако сейчас, на пике взволнованности, Галюня выдавала настоящие перлы славянской словесности.

– Да живой я, живой, – отбрыкивался я от Галюни, которая схватила меня всвои железные объятья, демонстрируя избыток чувств. – Ну подумаешь, познакомился с парой украинских ментов. Эка невидаль.

Они ничем не отличаются от наших, московских. Их делают на один копыл.

– Стив, это же Витренко! Ходячая чума. Его у нас так и кличут – Ветрянка. А с ним еще этот… Ахряпин.

Был бандитом, а стал ментом. Шо воно робыться на белом свете?

– Это называется мимикрия, Галюня. Когда злобные кровожадные твари маскируются под беленьких и пушистых зайчиков. Таких уродов во все времена хватало.

– Что они от тебя хотели?

– Похоже, приняли меня за какого-то мафиозного авторитета, – ответил я, смеясь. – Даже засаду в номере устроили. Только ошибочка у них вышла. Такие вот дела.

Я изо всех сил пытался оградить Галюню от будущих напастей. Ей не нужно было знать о моих проблемах, потому что это знание может быть для нее опасным.

А проблемы вместе с неприятностями сыпались на меня как горох из мешка. И что будет дальше, можно было только предполагать.

– Стив, ты что-то недоговариваешь, – прокурорским тоном сказала Галюня. – Скажи мне правду.

Вот чертовка! Женщину трудно обмануть. У нее на первом месте стоит интуиция, которая нередко подменяет и ум, и образованность. Недаром в аэропортах на заграничных линиях проверку документов осуществляют именно женщины. Они чуют нарушителя за версту.

– А правда такова, что я сейчас голоден, как волк. Пойдем в буфет, позавтракаем.

– Да ну тебя!.. Ты точно ничего такого не отмочил? А то я тебя знаю…

– Галюня, поверь мне, с той поры, на которую ты намекаешь, я сильно изменился. Я стал добропорядочным и законопослушным обывателем, большим любителем мягкого дивана и телевизора. Мне перестали нравиться разные приключения.

– Ну-ну… – буркнула Галюня себе под нос, одарив меня недоверчивым взглядом.

Я весело рассмеялся, обнял ее за плечи, и мы направились в буфет…

Засиживаться в гостинице я не стал. На улице установилась великолепная погода, – и не жарко, и не холодно, а в самый раз – и мне захотелось пройтись, образно выражаясь, по местам моей "боевой и трудовой славы".

Самуил Абрамович все еще возился с документами, о чем и сообщил мне по телефону, когда я позвонил, недовольным голосом присовокупив на ходу выдуманную сентенцию "Быстро только революции делаются", а потому времени у меня было – хоть отбавляй.

Первым делом я решил навестить эскулапа, который лечил Зяму. Я не знал его фамилию, но клиника, где он работал, мне была известна – опять таки со слов Галюни. Зяма Чиблошкин, оказывается, имел личного врача, какое-то медицинское светило со степенью.

Чтобы не искушать судьбу, топая по городу на своих двоих, я вызвал такси. Самое удивительное, но и машина, и водитель оказались знакомыми. Это был тот самый аскетический с виду мужичок, который вез меня с вокзала в первый день моего пребывания в городе.

– А, старый знакомый! – сказал я, усаживаясь на сидение "волжанки". – Как успехи?

– Это вы? – удивился хозяин машины. – Здоровэньки булы! – обрадовано поприветствовал меня таксист.

– Здорово…

Я устроился поудобней – чтобы можно было время от времени посматривать назад. Вдруг там снова висит "хвост".

– Куда ехать? – спросил таксист.

Я назвал адрес, и мы покатили. Оживленный водитель в предвкушении хорошего куша болтал без умолку. Я слушал его вполуха и размышлял о своем.

Мне совсем не нравилась обстановка, которая меня окружала. Но самое хреновое в этой ситуации было то, что я не мог ответить по-взрослому. Ну не будешь же мочить тех самых продажных ментов, что испаскудили мне прошлый вечер и ночь.

А как хотелось бы…

Ладно, все это ненужные эмоции. Оставим их для мемуаров. Или, на худой конец, состряпаю из своих переживаний забойный детектив, благо сюжет романа уже почти вырисовался.

Если, конечно, доживу до того времени, когда смогу сесть за письменный стол…

Что они от меня хотят? Чтобы я отказался от наследства? Так уже поздно, машина запущена и назад ходу нет. А может, им нужно, чтобы я побыстрее слинял в Москву? Могли бы и подождать, тем более, что я веду себя как тихо, как мышь, и никому не собираюсь перебегать дорогу.

Наконец, что за всем этим стоит? И главное – кто? Объявись этот неизвестный кукловод, я, наверное, смог бы с ним договориться. Или, по крайней мере, прояснить ситуации.

А то я сейчас похож на человека с завязанными глазами, бегущего по перекинутому через пропасть мосту без перил, за которым гонится голодный тигр.

Конечно, я мог бы немедленно все бросить и смайнать в столицу-матушку. Но внутри у меня нарастало уже знакомое мне сопротивление. Я всегда не любил, когда на меня давят. А здесь шел такой прессинг, что человек с более хлипкой конституцией – как физической, так и моральной – уже сломался бы.

Нет уж, я попытаюсь доиграть предложенную мне партию до конца…

Больница была из престижных. Раньше в этом здании размещалась общественная организации – кажется, ДОСААФ – но времена переменились и добровольно содействовать армии и флоту уже никто не хочет; только за деньги и желательно за "зеленые".

Здание выкупил некий крутой бизнесмен (а оно было не из дешевых – памятник архитектуры какого-то там века) и основал больничку для таких же упакованных, как и сам. Эти сведения сообщил мне по дороге таксист. Он буквально запенился от злости, когда речь зашла об этом заведении для "новых" хохлов.

Да-а, любит у нас простой народ своих "благодетелей"… Как же, ведь они создают рабочие места.

В чем я и убедился, пока мы ехали по городу. Через каждый километр в нарушение всех пожарных и санитарных норм стояла современная заправка, каждые пятьсот метров блистали заманчивыми вывесками казино и стриптиз-бары и сплошными рядами по сторонам улицы тянулись разные "шопы", "маркеты",

"бистро", "макдональды", "бутики" и прочие заведения подобного рода, тогда как многие промышленные предприятия города не работали.

Короче говоря, спрут капитализма через такие щупальца с присосками высасывал из Украины ее и так не шибко обильные ресурсы и финансы и выбрасывал их большей частью за кордон. Если кто-то думает, что у богатеев болит сердце за свою родину и простой народ, тот или искренне заблуждается, что бывает с простодушными натурами не от мира сего, или он просто идиот.

Чем человек богаче, тем он черствее. Увы, это аксиома. И если встречается среди финансовых воротил и крутых бизнесменов белая ворона с повышенной гражданскою ответственностью и добрым, отзывчивым сердцем, то это скорее приятное исключение, нежели правило…

В регистратуре клиники меня поначалу встретили как дорогого гостя – едва не с распростертыми объятиями. (На что я был согласен без всяких оговорок – меня встретила самая настоящая Наталка-полтавка с темно-русой косой до пояса и глазами как спелые вишни).

Но когда девушка поняла, что я не будущий клиент, а не в меру любопытствующий товарищ, ее энтузиазм мгновенно иссяк, и она на глазах превратилась в красивую буку с лицом мраморной статуи.

– Значит, вы не скажете, кто был лечащим врачом Мошкина? – спросил я, продолжая приветливо улыбаться.

После того, как прозвучало имя Зямы, девушка превратилась не просто в говорящую мраморную статую, а а в обледеневшее каменное изваяние.

– Простите, но я не знаю, кто такой Мошкин.

Она смотрела не на меня, а куда-то в сторону ничего не выражающим взглядом.

– А кто знает?

– И этого я не могу вам сказать.

– Понятно. У вас как в хорошем банке – тайна вкладов гарантируется. А я могу поговорить с вашим главврачом?

– В данный момент он занят.

– И чем же, позвольте полюбопытствовать?

Девушка на миг запнулась, обдумывая ответ, но нашлась быстро:

– Олег Васильевич на операции.

– Которая будет длиться до завтрашнего дня, – подхватил я ее мысль. – А завтра у него прием.

– Вы угадали.

– Радость моя, не пудри мне мозги, – сказал я намеренно грубо. – Я хочу видеть главврача, и я его увижу.

Докладываю, что я как Терминатор – могу проходить сквозь стены.

С этими словами я решительно начал подниматься на второй этаж по лестнице, застеленной красивой ковровой дорожкой.

Но далеко продвинуться мне не дали. Наверное, у "Наталки-полтавки" была кнопка вызова охраны, которая следила за входящими в здание посредством телекамер, потому что на лестничной площадке второго этажа меня встретили двое крепких парней.

– Вы куда? – спросил один из них, недобро прищурившись.

– Мне нужен главврач.

– Он занят.

– Тогда я готов побеседовать с его заместителем.

– Заместитель на вызове.

– Но мне очень нужно поговорить с вашим руководством!

– Запишитесь на прием и ждите своей очереди.

Черт побери! С нашими "новыми" – неважно, хохлами или русскими – не соскучишься. Построили неприступные бастионы, завели цепных псов с "пушками" за пазухой, – хрен к ним достучишься. Что же мне, драться с этими бобиками?

– Может, мне пройти сквозь вас, мальчики… – сказал я как бы в раздумье, окинув недобрым взглядом охранников.

– Попробуй… – угрожающе процедил сквозь зубы тот, что стоял ближе ко мне.

– Да жалко мне вас, молокососов…

Стив, какого хрена!? Нервы сдают? Парни всего лишь выполняют свои служебные обязанности. Ничего личного. И уж тем более – обидного.

Я уже развернулся, чтобы отправиться восвояси, как вдруг раздался чей-то уверенный басовитый голос:

– Что тут случилось?

Подняв голову вверх, я увидел осанистого мужчину в белом халате, который стоял на лестничной площадке, чуть выше охранников.

– Олег Васильевич, товарищ бузит… – виноватым голосом ответил один из охранников.

Главврач! Вот он мне и нужен. Похоже, удача начала поворачиваться ко мне лицом.

– В чем дело, уважаемый? – обратился ко мне главврач с высоты своего насеста.

Я присмотрелся к нему внимательней. Батюшки-светы! Да ведь это мой одноклассник Алик Логвиненко, которого мы прозвали Банан.

Он был из семьи потомственных врачей, живших не бедно. В начальных классах Алик брал с собой в школу бутерброд с колбасой, а не десерт бананы, за что и получил свое фруктовое прозвище.

– Здорово, Банан, – сказал я, широко улыбаясь. – Не узнаешь?

– Не узнаю… – На холеном лице Алика появилось недоуменное, и даже испуганное выражение.

Похоже, Бананом его уже давно никто не называл.

– А ты спустись ниже, может, тогда узнаешь.

– Минуту… – Он наморщил лоб, что должно было означать усиленную работу мысли. – Стив!?

– Ну, наконец-то…

– Стив, чертяка! – Алик расплылся в улыбке. – Вот так встреча… Поднимайся.

Мы обнялись и долго тискали друг друга под виноватыми взглядами охранников. Похоже, у них душа ушла в пятки – как же, они обидели друга самого босса. Кто знает, как он на это посмотрит…

Алик не доверил своей секретарше священнодействовать над сервировкой стола, а сделал все сам. Наверное, из-за уважения к моей персоне. И спустя десять минут мы уже отдавали дань хорошему коньяку и разным деликатесам.

– Еще несколько дней такой шикарной жизни, и я растолстею, – сказал я, треская слабопросоленную семгу.

– Ты о чем?

– Ты третий, кого я встретил из ребят нашего класса, и все кормили меня как на убой.

Я сказал это – и прикусил язык. Идиот! Надо же такое ляпнуть. И так все идет к тому, что меня могут завалить в любой момент. Не хватало мне прихватить на тот свет за компанию и своих приятелей.

– А кто были первые двое? – спросил Алик.

– Галюня и Чабря.

В этом вопросе я решил не темнить, потому как знал, что в нашем городе слухи распространяются быстро.

Нельзя, чтобы Алик посчитал меня лжецом.

Когда-то он был неплохим парнем, и мне хотелось верить, что он таким и остался. Хотя бы потому, что я намеревался разжиться у него конфиденциальной информацией и желал, чтобы он не юлил и не прикидывался валенком.

– Как поживает этот прохиндей?

– По-моему, работает по своей прежней "профессии", – ответил я, улыбаясь.

– Вот жук.

– Как говорили древние, каждому свое. Кстати, мне доложили, что ты на операции.

– А, мелочи… Пару раз скальпелем вжикнул – и готово.

– Я так понимаю, ты кандидат наук…

– Стив, ты плохо обо мне думаешь. Бери выше.

– Неужели тебе удалось защитить докторскую диссертацию?

– А что здесь удивительного? Ты, наверное, забыл, сколько мне лет. Кое-кто в мои годы уже был академиком.

– Поздравляю. Да-а, голова у тебя варит. И руки, похоже, на месте…

– Стив, не кидай мне леща. Говори прямо, что тебе нужно. Я так понимаю, ты пришел сюда не ради воспоминаний о далекой юности, чтобы уронить слезу умиления на моем плече.

– Почему так думаешь?

– Не забывай, в какое время мы живем. Кругом сплошные прагматики. Романтика погибла, пошла ко дну под бременем буржуазных отношений. Когда я работал в Первой городской больнице, мы почти каждую неделю выезжали на природу. А сейчас и машина есть, и денег хватает, и молодых телок валом, но нет желания вырваться из тесного мирка, в котором я верчусь сутками: дом – работа – дом – работа; иногда какая-нибудь презентация или концерт заезжей знаменитости… Мрак. От такой жизни я уже совсем отупел.

– Да, ты прав. Я ехал сюда вовсе не для того, чтобы предаваться ностальгическим воспоминаниям. Мало того – я даже не знал, что ты здесь работаешь.

– Признаюсь – ты меня удивил. Неужели тебя угораздило заболеть? А с виду не скажешь… Нет-нет, помоему, болезнь тут ни при чем. Я угадал?

– На здоровье пока не жалуюсь. Правда, в сырую погоду иногда ноют старые раны. Но это не в счет.

– Тогда колись, с чем пожаловал.

– Алик, я хотел бы встретиться с лечащим врачом Зямы Мошкина.

Мне показалось, что Алик напрягся, будто перед прыжком. У него даже выражение лица изменилось.

– Хм… – хмыкнул мой одноклассник, опуская глаза. – Интересно…

– Что именно?

– Да это я так… А зачем тебе врач?

– Надо поговорить, – ответил я уклончиво.

– Темнишь, Стив, темнишь… Нехорошо. И очень странно. В последнее время имя Мошкина что-то чересчур часто стали вспоминать. Часто и назойливо. А ведь по нему уже давно справили тризну. С чего бы весь этот звон?

– Алик, даю слово, что я все тебе расскажу. Но только тогда, когда сам разберусь с некоторыми странностями, связанными с усопшим Мошкиным. А пока мне нужен его лечащий врач.

– Наверное, хочешь взглянуть на амбулаторную карточку Зямы…

Алик смотрел на меня каким-то странным взглядом, прищурив глаза так, что они превратились в две узкие щелочки.

– Да.

– Опоздал ты, братец, опоздал. Карточку изъяли сотрудники "конторы". Ну, той, что на проспекте Победы.

На проспекте Победы при советской власти располагалось здание КГБ. Теперь эта служба в Украине называлась СБУ.

– Ого, – сказал я удивленно. – "Контора" – это серьезно. Чекисты не размениваются по мелочам. Даже нынешние, пусть и украинские.

– Верно. И я так подумал. А вслед за ними пришли менты, за ментами братва, а теперь ты… И всех вдруг резко заинтересовал несчастный Зяма, который безвременно вознесся на небеса.

Последнюю фразу Алик произнес с иронией, но его глаза оставались серьезными. Я почувствовал себя неуютно под его пристальным взглядом и отделался невразумительным мычанием.

Но Алик неумолимо продолжал:

– А теперь скажи, друг ситцевый, тебе-то какое дело до Зямы? Насколько мне помнится, ты с ним здорово рассорился. Если не сказать больше. Или это тайна?

– Ладно, тебе откроюсь. Надеюсь, что этот разговор останется между нами.

– Стив, – с укоризной сказал Алик, – я ведь врач. А потому просто обязан соблюдать конфиденциальность в своей работе.

И я рассказал ему о завещании Зямы. Но о своих злоключениях в родном городе я не обмолвился даже словом – чтобы не испугать Алика. -… Так что завещание, как ты сам понимаешь, уже никакая не тайна. – Этими словами я закончил свою "исповедь".

– Это понятно, – задумчиво и, как мне показалось, с облегчением сказал Алик. – То есть, в той части, которая касается перечисленного тобой имущества. А как насчет "империи" Мошкина?

– Империи? Ты хочешь сказать фирмы. В моем понятии империя – это что-то колоссальное.

– Чудак человек… – Алик снисходительно улыбнулся. – Впрочем, тебе простительна неосведомленность, ты ведь приезжий и, похоже, не успел, как следует, вникнуть в суть дела. Зяма создал мощную транснациональную корпорацию. Она что, тоже досталась тебе?

– Нет. Ее прибрал к своим рукам Мошкин-старший. Скорее всего, он и был главным компаньоном сына.

– Странно все это… – Алик задумчиво потер подбородок.

– Ага. Еще как странно. Но мне сейчас не хочется вникать в мотивы, которыми руководствовался Зяма, подписывая завещание. Я хочу найти лечащего врача Зямы и спросить у него, не было ли у Мошкина какойнибудь неизлечимой болезни.

– Понятно… – Алик скупо улыбнулся. – Считай, что ты уже нашел его.

И он поднял правую руку, как школьник на уроке, когда рвется к доске.

– Ты!?

– Твое удивление выглядит, по меньшей мере, наивно. Я один из лучших врачей города. Говорю это без ложной скромности, потому что так оно и есть. Так кого должен был взять себе в личные врачи нувориш Зяма, у которого денег куры не клевали? То-то… Тем более, что мы еще и старые друзья.

– Друзья?

– Не цепляйся к словам. Ладно – мы были приятелями. А если начистоту, то это Зяма помог мне организовать частную клинику и дал денег взаймы, чтобы выкупить это здание.

– Алик, я в отпаде. Так это все твое!?

– Теперь уже мое. К счастью, я успел погасить задолженность, пока Зяма был жив. Иначе старый Мошкин попортил бы мне крови. От него уже приходил поверенный. Но я показал ему соответствующие бумаги, и он ушел, несолоно хлебавши.

– Что ж, поздравляю. Здание козырное. Притом, в центре города. У тебя, наверное, лечатся только тугие кошельки?

– В основном, – не очень охотно ответил Алик.

Я не стал больше касаться этой болезненной для него темы и вернул разговор в прежнее русло:

– Так был Зяма болен или нет?

– Что тебе сказать… – Алик налил стопку и выпил, даже не поморщившись. – Не знаю.

– Не понял… Ведь ты был его лечащим врачом. А богатые люди обычно следят за своим здоровьем и проходят обследования не реже чем два раза в год. Не так ли?

– Так… – Алик поморщился, словно съел что-то кислое. – Так он и было до прошлого года. Зяма приходил ко мне почти каждый месяц – то насморк, то ангина, то живот заболит… А затем как отрезало. Я даже звонил ему, напоминал, что не грех бы повстречаться на предмет его драгоценного здоровья. И ни в какую. Он отвечал, что очень занят.

– И ты верил ему?

– Верил, не верил – какая разница? Мое дело предложить. А вообще, у Зямы был крепкий организм. Ну, разве что зубы подкачали… Так это не по моей части.

– Кто делал вскрытие? Уж не ты ли?

– С какой стати? Для этих дел есть патологоанатом.

– Неужто ты не интересовался результатами вскрытия?

Алик посмотрел на меня долгим взглядом и несколько изменившимся голосом спросил:

– Считаешь, что Зяме помогли?

– А что, разве некому было?

– Ну почему же. "Доброжелателей" у него хватало. Да вот только по этой части все чисто. В петлю он полез сам, по своей воле. Доказано.

– Допустим это так. Но должна же быть хоть какая-нибудь причина, подтолкнувшая его на этот шаг?

Только не говори мне, что он повесился из-за своих семейных неурядиц!

– Я и не говорю. Семья у него никогда не была на первом плане. А что касается вскрытия, то я действительно интересовался выводами патологоанатома. И это вполне естественно. Ведь за здоровье Зямы я был в ответе.

– Ну и?..

– В официальном заключении сказано – асфикция. В личной беседе патологоанатом подтвердил результаты вскрытия. И никто на него давления не оказывал.

– Извини, Алик, но я не могу в это поверить. Не могу! Что-то здесь не вяжется. Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю. Ты хочешь сказать, что кто-то мог быть заинтересован именно в таком заключении. Верно?

– Верно.

– Да, такой вариант вполне возможен. Я даже скажу больше. Ситуация казалась настолько очевидной, что при вскрытии не были проведены дорогие и длительные гистологические исследования на предмет обнаружения смертельной болезни. Да и зачем это патологоанатому, у которого всегда работы выше головы? У него другая задача – в максимально сжатые сроки подтвердить или опровергнуть предварительные выводы следствия в части способа умерщвления. Так вот, все внутренние органы Зямы были в норме, что и зафиксировано на бумаге, отравления и физических повреждений на теле тоже не наблюдалось. Естественно, за исключением синяков и ссадин на шее от веревочной петли.

– Если у Зямы была какая-нибудь опасная болезнь, мог ли он об этом узнать помимо тебя?

– Почему нет? Он часто ездил по заграницам, а там диагностические центры не чета нашим. Так что такой вариант исключать нельзя. Но Зяма даже не заикался о чем-то подобном.

– Так какого хрена он в петлю полез!? Объясни мне, темному, ведь ты врач.

– Да, врач. Но только я не пользую психов. У меня другой профиль.

– Но ведь чему-то тебя учили в мединституте, кроме профессии мясника?

– Стив, я мог бы обидеться, но твое высказывание насчет мясника, как я понимаю, шутка.

– Извини… – буркнул я. – Я с этим завещанием совсем запутался. Голова кругом идет. И этот интерес к смерти Зямы со стороны братвы и правоохранительных органов… Дыма без огня не бывает, Алик.

– Какого хрена, Стив!? Послушай добрый совет: бери свое – и чеши в Москву. Тебе такой жирный кусок отвалился за здорово живешь – пальчики оближешь. А ты (мне так кажется) ищешь лишние приключения на свою задницу.

– Может, ты и прав… – Я сокрушенно вздохнул. – Но все же, все же…

– Стив, я тебя не узнаю. Ты стал чересчур интеллигентным. Всякие там колебания, сомнения, терзания, размышления о смысле жизни. Раньше ты был проще. Вернись к своим истокам, наплюй на все и береги свое драгоценное здоровье. Считай, что я выписал тебе рецепт. Подпись – профессор Логвиненко. И печать.

– За рецепт спасибо. Но прежде, чем мы расстанемся, ответь мне еще на один вопрос: был ли у Зямы закадычный друг? Ну, такой, чтобы не разлей вода, душа в душу и по гроб жизни.

– Вот блин! Как волка не корми, а у слона все равно уши больше. До чего же ты упрямая скотина, Стив.

Я, конечно, скажу, но чтобы ты потом не чесал в затылке и не поминал меня нехорошими словами. Есть такой человек. Личность престранная. Анахорет. Да, да, именно так – отшельник в полном смысле этого слова. Зяма к нему часто ездил – как на исповедь. По моим наблюдениям, этот человек имел на Зяму большое влияние.

– Кто он? Я его знаю?

– Его никто не знает. Пришлый человек.

– И где я могу найти этого анахорета?

– Там… – Алик неопределенно махнул рукой.

– То есть?..

– В лесах. Где-то возле Медвежьего брода. У него там изба и хозяйство. Это мне рассказывал Зяма, когда он только познакомился с этим человеком. А потом, сколько я ни спрашивал, Зяма или отмалчивался, или посылал меня подальше. Насколько мне известно, Зяма купил для него возле Медвежьего брода два гектара леса и помог обустроиться. Такие, брат, дела.

– Как зовут этого кореша?

– Забыл. Что-то очень мудреное, кажется, старославянское.

– Сектант?

– А бес его знает…

Мы поговорили еще немного, допили бутылку и расстались. Алик дал мне номер своего мобильного телефона, а я сказал ему, где остановился.

И все-таки, Алик что-то недоговаривал. У меня создалось впечатление, что его настоятельно попросили держать язык на привязи или сотрудники "конторы", или братки. Во время беседы его глаза рассказали мне больше, нежели язык.

Глава 10

К гостинице меня подбросил какой-то левак. Я мог бы пройтись и пешком, но предпочел лишний раз не рисковать. Когда сидишь в машине, кажется, что находишься в маленькой самодвижущейся крепости.

Конечно, все это не более чем самообман. Машина такая же отличная мишень, как и человек. Даже бронированная. А иногда она становится западней. В частности, если машина попадает в пробку.

Тогда вообще хана. Киллер может не торопясь подойти к авто вплотную и перестрелять пассажиров, словно куропаток.

Короче говоря, я понадеялся на свою удачу, которая не оставляла меня с той поры, как мне прислали копию завещания. Наверное, у Зямы и впрямь была легкая рука.

Шутки шутками, но я заметил, что самые большие везунчики – это состоятельные люди. Им все нипочем и всегда везет.

Идет война, простой народ захлебывается в крови и пухнет от голода, а они богатеют. На страну нападает мор, эпидемия, сваливается дефолт – а кошельки нуворишей становятся еще толще и здоровье у них остается отменным. Такое впечатление, что их сам нечистый охраняет.

Галюни на месте не было, хотя рабочее время еще не закончилось. Наверное, решает какие-то проблемы в директорском кабинете, подумал я и тихо прошмыгнул на лестницу.

Если честно, я обрадовался, что не застал свою подружку при исполнении – мне хотелось немного побыть в одиночестве, чтобы привести в порядок мысли и разобраться в той информации, которую мне удалось наковырять за два дня. А с Галюней это было проблематично.

В голове немного шумело после дружеских посиделок с Аликом, и я решил взбодриться под душем. Но прежде чем закрыться в туалетной комнате, я притащил тумбочку в прихожую и подпер входную дверь.

Случайный наблюдатель, конечно, подумал бы, что меня пробила шиза. Средь бела дня – и такие предосторожности.

Но я хорошо знал о таких штуках, сам столько раз описывал в своих романах подобные ситуации. Что стоит киллеру под шум текущей воды открыть отмычкой дверь и вогнать несколько пуль в глупую башку недалекого идиота.

Это я так думал, пока мастырил свою "защиту". А уже под душем, ощущая на теле упругие горячие струйки, я неожиданно поймал себя на мысли, что и впрямь со мной творится что-то неладное.

Я как будто раздвоился: верхняя оболочка, своего рода панцирь, осталась от бравого спецназовца ГРУ, которому море по колено, а само тело принадлежало простому обывателю, который боится любых перемен, и тем более – всяких нестандартных ситуаций, несущих угрозу жизни.

Мне вдруг пришло на ум, что умирать еще рановато, так как обязательно нужно написать роман, задуманный еще зимой, затем отнести в чистку дубленку, потом неплохо бы сделать ремонт квартиры, купить новый кипятильник, наконец, отдать долги…

Господи, что за бред! Двойники вдруг начали ссориться и обзывать друг друга нехорошими словами. Но если "Обыватель" был отменно вежлив и в дискуссии употреблял только парламентские выражения, то "Спецназовец" особо не стеснялся и крыл своего антипода отборной бранью.

"Дерись, сволочь! – орал Спецназовец. – Ты еще не старая рухлядь, которую выбрасывают на помойку за ненадобностью. Объясни всяким штатским, что не нужно наступать гремучей змее на хвост, иначе будет кырдык".

"Позвольте, уважаемый, – возражал Обыватель. – Давайте не будем забывать, что один в поле не воин. Судя по всему, против вас ополчились большие силы. Не усугубляйте ситуацию…" "А не пошел бы ты… сам знаешь куда! – громыхал Спецназовец. – С каких это пор ты начал цепляться за жизнь?" – Стоп! Заткнитесь оба! – заорал я в бешенстве и включил холодную воду. – Дайте мне спокойно поразмыслить.

Голоса умолкли, двойники смиренно растворились друг в дружке. Так-то оно лучше… Умники гребаные…

Самое паршивое в этой истории, что они правы оба. Все как в сказке: "Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь…" В общем, один хрен куда топать. Куда ни кинь, везде клин. Интересно, целятся в наследника Зямы Мошкина или в Мстислава Войцеховского? Вопрос…

Закутавшись после душа в махровую простыню, которую мне отвалила от своих щедрот Галюня, я лег в кровать и начал усиленно изображать мыслительный процесс. Уж не знаю, для кого. В голове все равно был полный мрак.

Но одна мыслишка все-таки проявилась. Если столько разных контор и организаций вдруг резко заинтересовались покойником, значит дело очень серьезное. Но в чем его суть?

По здравому размышлению выходило, что наследство, как таковое, ни при чем. Деньги мне отвалились неплохие, но я почему-то не думал, что украинскую службу безопасности перевели на подножный корм и она сама себе ищет пропитание.

Моя персона тоже не была столь ценной, чтобы на нее спускать всех собак сразу. Ну, написал я несколько романов, в которых мог задеть за живое больших начальников и крутых бизнесменов. Так что с того?

У нас сейчас и не такой компромат льется на головы обалдевших обывателей прямо с телевизионных экранов. И никакой реакции. "Народные" избранники разных мастей плюют на эти обличения с высокой колокольни, не говоря уже о бандитах, которым все до лампочки…

Я уснул неожиданно. И в самый неподходящий момент. Неожиданно мне показалось, что я близок к разгадке столь пристального внимания к усопшему Зяме и ко мне со стороны местных заправил.

Это понимание сложившейся ситуации привиделось мне в образе шара, похожего на мыльный пузырь, который опускался все ниже и ниже. Мне оставалось лишь проникнуть сквозь прозрачную оболочку сферы, чтобы рассмотреть, что находится у нее внутри.

Но шар сначала потускнел, затем по его поверхности появились разноцветные всполохи, от которых голова пошла кругом, а потом он лопнул, и я утонул в кромешной мгле, вылившейся из его вспоротого нутра…

Проснулся я от настойчивого стука в дверь. Я мигом вскочил на ноги и непонимающим взглядом уставился на незнакомую мне обстановку. За окном уже смеркалось, и полутемный гостиничный номер показался мне продолжением сна с его неясными тенями и постоянно меняющими форму предметами.

– Стив! Открывай! Я знаю, ты в номере.

Голос Галюни вернул меня к действительности, и я поторопился к входной двери, где больно ударился о тумбочку, о которой забыл. Втихомолку матерясь от боли, я быстро вернул ее на место и впустил Галюню.

– Ты спав, чи шо? – удивленно спросила она, включая свет.

– Ну… – буркнул я недовольно, потирая ушибленную коленку.

– А про наш уговор забыл?

– Какой уговор?

– Ох уж эти мужики… – Галюня прошлось по комнате с таким расчетом, чтобы я оценил ее парадновыходной костюм. – Сегодня он с тобой шуры-муры крутит, в вечной любви признается, жениться обещает, а завтра уже забыл, как звать. Может, все-таки, вспомнишь, что приглашал меня в ресторан?

– Галюня, прости подлеца… – Я в раскаянии хлопнул ладонью по голове. – Замотался.

– И кто тебя замотал? – насмешливо поинтересовалась Галюня.

– Что за намеки! – Я изобразил обиду.

– Нет, это не намеки… – Галюня посмотрела на меня с укоризной. – Тебя разыскивала какая-то девица.

– Галюня, перестань фантазировать!

– Ну ты нахал… Она всех забодала, выспрашивая о постояльце по имени Стив. Но это имя только мне известно, а потому у нее вышел облом.

– Значит, ты не сдала меня. А ведь могла бы… – сказал я, посмеиваясь.

– Как ты мог такое подумать!? Конечно, нет. Вот только мне непонятно, когда ты успел завести себе подружку? Насколько мне помниться, раньше ты не был таким шустрым.

– Да не знаю я, кто это. Честное пионерское! – Я невинно захлопал ресницами. – Может, какая-нибудь старая знакомая еще со школьных времен.

Конечно же, я сразу понял, о ком идет речь. Меня разыскивала Илона. Зачем?

А фиг его знает. У женщин семь пятниц на неделе. У них настроение и направление мыслей меняется как прогноз погоды. Диктор телевидения с умным видом говорит, что с утра будет дождь, ты берешь, чертыхаясь, зонтик или надеваешь плащ, а на самом деле целый день ярко светит солнце и стоит невыносимая жара.

– Ври больше, – снисходительно сказала Галюня. – Ладно, это твои личные дела. Собирайся, стол уже заказан.

Я снова притворился обиженным, но спорить с Галюней не стал. И спустя полчаса, чисто выбритый и благоухающий дорогим одеколоном, в более-менее приличной одежке и под руку с Галюней, я торжественно входил в ресторан гостиницы.

Как я понял, Галюня этот выход устроила специально. На нас сбежались посмотреть почти все сотрудники гостиницы женского пола. Для этого они даже задержались на работе.

– Ты, случаем, телевидение не заказывала? – спросил я шутливо, усаживаясь за уже частично сервированный столик на двоих.

– Случаем, нет. А надо было.

– Зачем?

– Имею я право на праздник?

– Имеешь. Но я-то здесь причем? Мы пришли поужинать, всего лишь. Скромный дружеский раут.

– Ничего ты не понимаешь… Женщина без мужчины – как человек с одной рукой. И милостыню просить зазорно, и жить невмоготу. К сожалению, я поняла это лишь тогда, когда развелась с мужем. Так что для меня выход в свет с таким шикарным джентльменом, как ты, – большое событие.

– Ты преувеличиваешь мои достоинства…

Наш полушутливый полусерьезный разговор, полный намеков и двусмысленностей, прервал юный халдей, который приветствовал Галюню с большой почтительностью.

Когда он, получив заказ, ушел, я сказал:

– Я вижу, ты пользуешься благосклонностью молоденьких мальчиков…

– Ревнуешь?

– Что ты! Завидую.

– Стив, я не эстрадная примадонна и мне нет смысла ради понта и каких-то эфемерных надежд брать под свое крылышко сосунков. Мне нужен муж (ладно, просто мужчина), с которым есть о чем поговорить и на плечо которого я могла бы опереться в трудную минуту.

– Тогда ты обратилась не по адресу. Я закоренелый холостяк с кучей недостатков, который в лучшем случае может бросить тонущей женщине спасательный круг, и то если он окажется поблизости.

– Не наговаривай на себя. Ты не такой. Я знаю.

– Галюня, я еще хуже, чем представляюсь. Это в тебе говорит память сердца. Ты до сих пор видишь меня таким, каким я был двадцать лет назад.

– Возможно. Но ты все равно меня не переубедишь.

Я рассмеялся и, перегнувшись через стол, с благодарностью поцеловал ей руку. Галюня зарделась и тихо сказала:

– Стив, не буди во мне зверя…

– Все, все! Это лишь продолжение спектакля, режиссером которого являешься ты.

– Ах ты, негодный актеришка! – сердито сказала Галюня. – Уволю за подхалимаж без выходного пособия!

Мы переглянулись и рассмеялись. Тут как раз подоспел официант, и мы предались чревоугодию, не забывая орошать содержимое желудков огненной водой, как когда-то дикари называли спиртное. На этот счет наши вкусы совпали – Галюня и для меня, и для себя заказала коньяк.

Я ел, болтал с Галюней и рассматривал ресторан. Мне он плохо запомнился, потому что я был в нем всего лишь три или четыре раза в глубокой молодости, и то днем, когда какой-то добрый дядя-начальник дал указание организовать в ресторане что-то наподобие кафе-мороженого, но только с утра и до обеда.

Ну, а потом, когда стал старше, дорога в рестораны мне была вообще заказана, так как я никогда не имел достаточного количества личных денег.

Но однажды я все-таки посетил злачное заведение вместе с Зойкой. Это было перед самым выпуском, ранней весной.

Уж не помню, где я закопытил четырнадцать рублей (вернее, если быть точным, четырнадцать рублей и сорок копеек), но в те времена этой суммы было вполне достаточно для скромных посиделок с любимой в недорогом провинциальном кафе или ресторане.

В ресторан "Юбилейной", который считался самыми "центровым", свою подружку я вести не решился, и мы направили стопы в кафе "Вертикаль".

Весь вечер я просидел как на иголках, изображая арифмометр. В моей голове все время роились цифры, складывающиеся в сумму нашего заказа. А вдруг у меня не хватит денег, чтобы расплатиться с официантом!?

В конце концов я совсем обалдел от своих бухгалтерских упражнений и, чтобы снять стресс, ввязался в пьяную драку – нечаянно. Прибыл наряд милиции, драчунов (в том числе и меня) повязали, но мне удалось в последний момент перед посадкой в ментовскую "канарейку" сбежать.

Все это время Зойка смирно сидела за столиком, терпеливо дожидаясь своего непутевого кавалера (мы дрались в вестибюле). Выждав в парке, пока менты не отправились восвояси, я забежал в кафе, не говоря Зойке ни слова, бросил мятые рубли на стол, схватил ее за руку, и пулей вымелся на улицу.

С той поры я начал относиться к питательно-развлекательным учреждениям с некоторой опаской. Если не сказать больше – я не любил рестораны. В них фальшь возведена в норму человеческого общения.

Фальшивая позолота, фальшивые улыбки официантов, фальшивые изъяснения в дружбе и преданности, фальшивая любовь и фальшивые счета, в которых нет ни единой верной цифры. Короче говоря – Содом и Гоморра в современном исполнении.

Интерьер ресторана "Юбилейной" не блистал изысканным стилем и не радовал глаз хрустальным и накрахмаленным изобилием сервировки. Скатерти на столы постелили цветные, что в приличных ресторанах считается дурным тоном, а хрустальными были только вазы для цветов.

Что касается столовых приборов, то они видывали и лучшие времена.

Тем не менее, заказанные Галюней блюда были на высоте. Чувствовалось, что шеф-повар свое дело знает и любит, а директор ресторана не позволяет подопечным воровать продукты больше разумных пределов.

Да и цены оказались вполне приемлемыми, в чем я не преминул убедиться (привычка!), изучив меню тайком от Галюни, когда она на пару минут вышла в дамскую комнату, чтобы поправить прическу, хотя денег у меня было больше, чем достаточно.

– Потанцуем? – предложила Галюня, когда мы слегка захмелели.

– Тебе когда-нибудь приходилось видеть слона в посудной лавке? – спросил я, поднимаясь.

– Нет.

– Тогда увидишь. Ты сейчас идешь с ним танцевать.

Танцевал я и впрямь неважно. Но играли что-то медленное, а потому я смело вышел в круг перед эстрадой, и мы с Галюней начали топтаться на месте, изображая полное слияние душ и тел.

К счастью, Галюня не могла читать мысли. А не то она сильно на меня обиделась бы. Я повелся на ее предложение не без задней мысли. Мне нужно было хорошо осмотреться, а это можно было сделать только с высоты моего роста.

Меня все время не покидало ощущения, что за мной наблюдают. Но кто? И где сидит этот человек?

Я танцевал, "ревизовал" взглядом посетителей ресторана, разделяя их на агнцев и козлищ, и мысленно клеймил себя за маниакальную подозрительность. Кто мог знать, что этим вечером я спущусь в ресторан?

Да никто.

И какой смысл держать меня под наружным наблюдением во время отдыха? Я ведь не империалистический агент (хотя и подданный другого государства), который пришел в ресторан для встречи со связником.

Неожиданно мой взгляд запнулся за один из дальних столиков и встал на якорь. Мать твою!.. Не было печали… Там сидела во всей своей красе моя "подружка" (как выразилась Галюня) Илона.

Почему она до сих пор в гостинице, а не уехала домой? Или у нее не один "компьютерный" возлюбленный, а несколько? Похоже, страдалица решила единым чохом апробировать всех потенциальных женихов, проживающих в городе и его окрестностях.

Я спрятался за Галюню и с трудом дождался, пока закончится танец. Не хватало еще, чтобы Илона заметила меня и подошла к нашему столику выяснять отношения.

А то, что она готова к решительным действиям, было видно по ее лицу. Даже на расстоянии я разглядел уже знакомый лихорадочный блеск в ее глазах и резкие движения, инициированные немалой дозой шампанского.

Вместе с Илоной сидели какие-то два хмыря – скорее всего, из местных – и деваха, которая запросто могла занять в Америке первое место на конкурсе "Мисс Большая Грудь". Да и в Украине она не пасла бы задних по этой части.

– Стив, ты изменился в лице, – сказала Галюня. – Что-то случилось?

Она смотрела на меня с очень серьезным видом. Вот блин! Опять меня подвела неспособность скрывать свои мысли за маской невозмутимости.

– Да. Башка разболелась.

– Наверное, на погоду, – успокоилась Галюня. – У меня тоже иногда бывает… Синоптики обещали ночью дождь.

– Возможно…

Галюня замялась чуток, но, похоже, вопрос рвался с языка, потому она, с вызовом тряхнув головой, спросила:

– Скажи мне, Стив, только честно: зачем ты приехал в наш город?

– Вот те раз… – Я изобразил удивление настолько фальшиво, что сам себе стал противен. – Я ведь тебе уже говорил.

– Ничего ты мне не говорил. Ты отделался общими фразами. А я не стала допытываться.

– Захотелось повидать свою малую родину. Надеюсь, в этом нет ничего зазорного.

– А я думала, мы друзья… – Галюня с обиженным видом поджала ярко накрашенные губы.

– Так оно и есть.

– Сомневаюсь. Ты опять соврал.

Галюня явно что-то недоговаривала. И ее вопрос был отнюдь не проявлением праздного женского любопытства. Это меня встревожило.

Где-то внутри шевельнулся червь раскаяния – уж кому-кому, а Галюне можно довериться. По крайней мере, в той части, которая касается получения наследства. Вскоре об этом (я ничуть не сомневался) заговорит весь город.

– Хорошо, я скажу. Но ты здорово удивишься…

И я в общих чертах, уже второй раз за день, обрисовал ситуацию с наследством Зямы.

– Этого не может быть! – воскликнула Галюня.

– Верно. Не может быть в принципе. И тем не менее, это так. Бумаги уже оформлены, остались лишь коекакие мелочи. Через день-два я официально стану богатеньким Буратино.

– Ничего не понимаю… – Галюня махнула стопку коньяка, как за себя кинула. – Зяма ненавидел тебя лютой ненавистью. Зинка об этом не раз мне говорила. А тут – завещание, наследство… Бред какой-то!

– Если это бред, то ты мне снишься в горячечном сне. И мы пьем не коньяк, а микстуру.

– Берегись, Стив. Зяма никогда и ничего не делал без задней мысли. Пусть и нельзя о покойниках говорить плохо, но он был очень хитрым и коварным человеком. Уж поверь мне.

– Возможно. Но сейчас он лежит в земле и мне плевать на все его хитрости. Как бы там ни было, а факт остается фактом: завещание составил Зяма, притом собственноручно, в здравом уме и в присутствии свидетелей.

– Лучше бы ты отказался от этого наследства…

– Галюня, что ты такое говоришь!? Наверное, считаешь меня богачом. Это совсем не так. Да и кто откажется от манны небесной, которая сама пришла в руки, упала с небес? Хотел бы я посмотреть на такого бессребреника…

– А знаешь ли ты, что тобой интересуются органы? – пригнувшись к столу, свистящим шепотом спросила Галюня.

– Ты имеешь ввиду капитана Витренко?

– Нет. Бери повыше… – Она подняла глаза на потолок.

– "Контора"?

– И "контора", и какой-то майор (фамилию я забыла) из УВД.

– А ты откуда знаешь, что они интересовались моей личностью?

– Кто согласно должности занимается постояльцами? Я. Остальные администраторы выполняют лишь бумажную работу. Потому с меня и спрос в случае чего. Я как политрук в армии – отвечаю не только за порядок во вверенной мне службе, но и за моральный облик сотрудников "Юбилейной" и клиентов.

– Что они спрашивали?

– Много чего. Где родился, где крестился, с кем спишь и на кого смотришь, с кем пьешь и кто к тебе приходит…

– Понятно. А ты им рассказала о ночном инциденте с участием Витренко?

– Конечно. Шила в мешке не утаишь.

– Ну и как?

– Проявили большой интерес. И тот, и другой.

– Думаю, они просили тебя, чтобы ты не распространялась о предмете разговора…

– Естественно… – Галюня независимо фыркнула. – Но будь ты хоть триждышпион, я все равно не побежала бы тебя закладывать. Это для них ты можешь быть врагом, а для меня – никогда. Ты мой одноклассник и старый друг.

– Спасибо, Галюня. Добавить к сказанному тобой мне нечего. Спасибо…

– Только не заплачь от умиления. А разве ты поступил бы по-иному?

Не знаю, Галюня, не знаю, подумал я. Жизнь преподносит такие сюрпризы, что только держись. Никогда не говори никогда…

Подумал, но с подкупающей уверенностью в голосе сказал другое:

– Нет. Я сделал бы точно так же.

– Вот видишь…

Во время нашего с Галюней разговора я продолжал втихомолку наблюдать за столиком Илоны. Он находился далековато, но не настолько, чтобы нельзя было различить действующих лиц, как я уже начал сознавать, новой трагикомедии с участием "компьютерной" невесты.

За столиком Илоны назревал скандал. Она напрочь игнорировала приставания со стороны одного из парней, а тот под влиянием изрядной дозы спиртного все усиливал натиск.

В конце концов его нахальство было "вознаграждено" оплеухой. Похоже, у Илоны рука оказалась слишком тяжелой, потому что парня словно корова языком с креслица смахнула.

Он подхватился злой, как черт, и попытался ответить своей обидчице тем же. Но не тут-то было. С меланхоличной улыбкой на невозмутимом лице, Илона неуловимо быстрым движением схватила со стола бутылку и треснула придурка по башке.

Ну, а дальше пошло сплошное веселье: завизжала грудастая "мисс", бухой в стельку приятель лежащего в нокауте хмыря решил восстановить статус кво и полез к Илоне драться, его схватили под руки ресторанные вышибалы, он начал сопротивляться, стол опрокинулся на соседей, те, не разобравшись, набросились на вышибал…

Короче говоря, спустя считанные секунды после, мягко говоря, неэтичного поступка Илоны в ресторане вовсю бушевала драка с битьем посуды, крушением челюстей и залихватскими криками.

Удивительно, но лишь одна Илона сохранила спокойствие среди этого бедлама.

Некоторое время она продолжала сидеть в своем кресле, словно на необитаемом островке среди бушующего моря, и волны стихии по непонятной прихоти природы обходили ее стороной. А затем встала и деревянной походкой хорошо вышколенного прусского солдата направилась к выходу.

Никто Илону не остановил и не задержал, и она благополучно скрылась за стеклянной дверью ресторана – наверное, поднялась на свой этаж.

Ну и девка…

Драка закончилась так же быстро, как и началась – словно по мановению волшебной палочки. Кого-то вывели, кого-то вынесли, столы и кресла расставили по местам, подобрали битую посуду, подмели, подчистили, и ресторан снова зажил своей разухабистой кабацкой жизнью, которая присуща только славянскому менталитету.

Мне приходилось бывать за рубежом. В тамошних питейных заведениях высокого класса царит благоговейная тишь и благопристойность. Движения халдеев размеренные – как танцевальные па, все приторно вежливы и куртуазны, а если ты, не дай Бог, нечаянно звякнешь ложечкой о чашку с чаем, то на тебя посмотрят как на вражьего сына.

Хвала перестройке, которая открыла миллионам соотечественников ворота на Запад. (Это ее единственное достоинство; пока).

Только благодаря нашим "новым" русским их ресторации, наконец, превратились из храмов примитивного чревоугодия, освященного закосневшими традициями, в яркие ярмарочные балаганы с комнатами смеха, клоунами и свободными нравами, попирающими светский этикет.

Наш с Галюней выход в свет закончился благополучно. В конце концов мы раскрепостились и оторвались по полной программе. Она уехала домой на такси в состоянии полного блаженства (ладно – почти полного), а я буквально вознесся на винных парах к себе в номер.

В этот момент я готов был возлюбить любого ближнего.

Глава 11

Состояние эйфории продолжилось и после душа. Нет, я не был пьян до неприличия, но спиртное сняло стресс, который я испытывал уже вторые сутки.

Я бродил по номеру в одних плавках и мурлыкал под нос навязчивый мотив какой-то песни – из тех, что звучали в ресторане. Мне казалось, что все опасности уже позади, еще день-два – и я отправлюсь в Москву вечерней лошадью, то бишь, на поезде. А может, поеду машиной. У меня теперь их две.

В дверь постучали, когда я доставал из-под стола пачку сигарет, которую нечаянно смахнул на пол. Какоето время я тупо смотрел в сторону входа, соображая, кто бы это мог быть.

Галюня? Она уже дома. Тогда кто? А может, пан Витренко, эта гадюка семибатюшная?

У меня даже руки зачесались, когда я вспомнил его рожу. Ну, заходи, заходи, клиент… Вот сегодня мы с тобой почирикаем по-взрослому… чтобы ты, мусор поганый, хорошим людям не нарушал покой.

Взведенный, как автоматная пружина, я подошел к двери и резким движением распахнул ее настежь. Чтоб я сдох! Вот так компот… Вместо ментовской хари передо мной мягко светился приятный женский лик.

Илона!?

– Я не поздно? – непринужденно спросила она.

– В самый раз, – ответил я и отступил в сторону. – Милости прошу.

Илона проплыла мимо и пришвартовалась возле стола, предварительно водрузив на него две бутылки шампанского. Она что, за альфонса меня держит!?

– Не обижайтесь, – сказала Илона меланхолично, будто подслушав мои мысли. – После полуночи спиртного взять негде, а ресторан работает только до двенадцати. Провинция… Нужно было что-то предпринимать, притом срочно. Я решила, что вы угостите меня в следующий раз.

Ни фига себе заявочка! Мадмуазель рассчитывает на продолжение… Что за молодежь пошла!? Дети компьютерного века. Нажал на кнопку, чик-чирик – и человек готов.

Жених нужен? – пожалуйста, заходите на наш сайт; виртуальная любовь нравится? – нет проблем; колготки порвались? – что за вопрос; шлем заявку по Интернету – и посыльный принесет их в пакетике с бантиком.

Короче говоря, живем как в хорошем зоопарке – на всем готовом. Главное, чтобы народ плодился и размножался и меньше думал о вещах, подрывающих устои государственности – в понимании тех, кто лакает взахлеб из державного корыта.

– Закусить у меня нечем, – предупредил я, торопливо облачаясь в спортивный костюм.

Девушка следила за мной с явным интересом. Наверное, ей нравилось мужское тело – тот самый запретный плод, за которым она поехала за тридевять земель.

– Это не проблема… – Илона сунула руку в карман жакета и достала оттуда плитку шоколада. – Все предусмотрено.

История повторяется? – подумал я. Илона была здорово подшофе. Ну и что? Я не ее родитель и даже не наставник. Интересно, как Илона меня вычислила? Ведь Галюня уверяла, что она не раскрыла мое инкогнито.

– Как вы меня нашли? – спросил я прямо.

А чего темнить и лукавить? Когда к мужчине среди ночи заявляется симпатичная женщина, да еще под мухой, что он должен думать? Верно – никаких посторонних мыслей и мудрых толкований. Все и так предельно ясно.

За исключением одного – как, все-таки, она сумела узнать, в каком номере я живу?

– Это для вас так важно? – небрежным тоном поинтересовалась Илона.

– Допустим.

– Так допустим или вы и впрямь сгораете от любопытства?

– Сгораю.

Она пожала плечами и ответила:

– Ну, если вам это надо… Вы чересчур заметный мужчина. И если гостиничное начальство не пожелало ответить на мои вопросы, то рядовые служащие были ко мне более лояльны.

– Хотите сказать, что вы ко мне неравнодушны?

– Не нужно опошлять момент, – поморщилась Илона. – Это не совсем так.

– Тогда у меня есть всего лишь один вариант – вы нашли во мне родственную душу, то есть, приятного во всех отношениях собутыльника.

– Считайте, как вам заблагорассудится, но пора бы уже открыть бутылку.

– Слушаюсь и повинуюсь, – ответил я галантно и принялся за дело.

Первая бутылка показала дно с потрясающей быстротой. За это время Илона в моих глазах превратилась из симпатяги почти в красотку. Верно говорится, что в принципе нет некрасивых женщин, бывает мало спиртного.

– А почему вы не уехали? – спросил я, закуривая. – По-моему, вопрос с "женихом" у вас решился, притом в кавалерийском темпе. То есть, аллюр три креста.

– Имею я право отдохнуть в провинциальной тишине и без лишних эмоций поразмышлять над своей глупостью!?

Лицо девушки пошло красными пятнами. Он что, и впрямь до сих пор переживает? Или это искусная игра?

– Имеете, – поспешил успокоить я Илону. – Но насчет глупости я с вами не согласен. Вы совсем не тянете на круглую дуру. А ошибиться может каждый, даже академик. Тем более, в личном плане.

– Не нужно меня успокаивать. Я уже далеко не девочка.

– А жаль. Мне бы очень хотелось выступить в роли доброго самаритянина.

– У вас еще будет такая возможность, – сказала Илона и загадочно улыбнулась.

Ну-ну… Подождем-с. Я промолчал, сделав вид, что не понял ее намека.

– А с кем это вы были в ресторане? – вдруг спросила Илона с ревнивыми нотками в голосе.

Надо же! Оказывается, и она меня заметила. Но не подала виду. Железная барышня…

– Как вам сказать…

– Говорите, что угодно, только без уверток.

– Понял. Случайная встреча.

– Не думаю. Ваша дама смотрела на вас глазами влюбленной коровы. С одной встречи так не бывает.

– Ну, в этом деле вы эксперт…

– Не нужно язвить. По крайней мере, могли бы найти себе кого-нибудь помоложе.

– Вся беда в этой проклятой технике. Барахлит, сволочь, и выдает не то, что в натуре, а сплошные фантазии. – Я осклабился. – Ведь не только вы увлекаетесь компьютерными знакомствами…

– А вы злой.

– Не за себя, за родину обидно.

– Извините, я не знала, что эта дама вам так дорога.

– Извиняю. Она моя одноклассница. Мы не виделись двадцать лет.

– Тогда тем более я прошу меня простить за мой глупый язык.

– Ладно, чего там… Выпьем?

– Выпьем…

Вторая бутылка пошла в расход уже медленнее. Сегодня Илона была гораздо трезвее, чем в прошлый раз. Я смотрел на нее и размышлял.

Что ей от меня нужно? Конечно, это дурацкий вопрос в свете того, что я про нее знал и думал. Но все же, все же…

Я действительно не урод и могу произвести нужное впечатление на особей противоположного пола. Даже когда они значительно моложе меня.

Однако, мой шарм ни в коей мере не может сравнится с привлекательностью эстрадных "звезд" и "звездунов" разного калибра, которых осаждают в гостиничных номерах десятки поклонниц.

Может, Илона знает, что я писатель? Тогда ее поведение можно как-то объяснить.

Нет и еще раз нет! Нынче на дворе не семидесятые годы, когда писатель считался человеком с большой буквы и пользовался уважением и почитанием в обществе.

Теперь наш брат в лучшем случае иногда промелькнет на телеэкране в каком-нибудь дурацком шоу, где он выступает в качестве китайского болванчика, который с умным видом кивает головой.

А в худшем ходит в обветшалой одежонке с авоськой в руках за подачками разных благотворительных организаций и кропает мемуары, которые никогда не напечатают и никто не прочтет.

В конце концов, я запутался в своих размышлениях и махнул на все рукой. Пусть идет, как идет. Иногда с виду сложная задачка имеет весьма простое решение. Но для этого нужно иметь хорошие мозги, а они у меня совсем не с математическим уклоном.

– Как насчет кофе? – спросил я Илону.

– Лично я не против, – беззаботно ответила она.

Небольшую банку растворимого кофе мне презентовала Галюня, которая была не в восторге от моего чая.

"Нэхай оцэй бурьян наши ворогы пьють", – сказала она категорично. Я не возражал – чай и впрямь был дерьмовый.

"Новые" русские (а возможно и украинцы) купили на Цейлоне плантации и теперь там не собирают чайный лист, а косят все подряд – как сено для скотины. Потом этот "натурпродукт" уже на родине расфасовывают в шикарные упаковки, и чаи разных названий и сортов в основной своей массе отличаются только ценой, но не вкусом.

Мы выпили кофе. Разговор наш как-то постепенно скомкался и увял. Да и о чем было говорить? Для нас двоих и так все было предельно ясно. Оставалось единственное – чтобы кто-нибудь сделал первый шаг в нужном направлении.

Невольно вздохнув (что поделаешь, такова уж мужицкая судьба – первому лезть на рожон), я подошел к Илоне, поднял ее на руки и без лишних слов положил ее на кровать.

Она не сопротивлялась. Мне даже в какой-то момент показалось, что Илона потеряла сознание, настолько безвольным было ее тело, когда я приступил к процессу раздевания.

Но вскоре все мои сомнения развеялись, превратились в дым от сожженных мизантропических иллюзий.

Этот "грызун" по моей "квалификации", эта мымра такое со мной вытворяла, что к утру я вообще выпал в осадок. У меня ныло все тело, будто по мне проехался каток асфальтоукладчика.

"Стареешь, брат, стареешь…" – думал я совсем некстати. Однако, свой мужской долг исполнял со стойкостью и выдержкой оловянного солдатика.

Тем более, что мне было очень хорошо с Илоной. Она словно вытащила меня из раковины монашеского целибата, где я таился последнее время, и бросила на сковородку сексуальных страстей.

Последней моей мыслью, перед тем как уснуть, было следующее: "А ты, дурочка, боялась. И совсем не больно было…" Я проснулся перед обедом. Илоны со мной рядом не было. Видимо, она ушла, едва я уснул.

Ах, черт! Я подхватился, как ошпаренный, и бросился к двери. Конечно же, она была не заперта на ключ.

Лафа для киллера: заходи, как к себе домой, и делай, что хочешь – хоть режь, хоть стреляй, а можно и удавку на горло.

Какой же я идиот… Правда, не я первый и не я последний. На женщинах ломались даже асы разведки, способные заранее просчитывать и предугадывать действия противника. Женская непредсказуемость может спутать карты в любой игре.

Это только Джеймс Бонд всегда одерживал победы над вражескими агентами в юбке. Наверное, из-за своей самовлюбленности и примитивной тупости, благодаря которой он поступал парадоксально и сбивал всех с толку.

Но Илона тоже хороша. Могла ведь сказать, что уходит. Или она не знает, что существуют гостиничные воры?

Хотя, возможно, Илона решила, что у меня нечего брать. А это так и было на самом деле, ведь остаток денег, полученных от Самуила Абрамовича, я отдал Галюне, чтобы она положила в свой сейф.

На разные расходы я взял две тысячи баксов и хранил их всегда при себе, в застегивающемся на "молнию" кармашке плавок. Так что обворовать меня было достаточно проблематично.

Закрыв входную дверь на ключ и приняв необходимые меры предосторожности, я полез под душ, и спустя полчаса, чисто выбритый и надушенный одеколоном, нарисовался, как ясное солнышко, перед Галюней.

Она сидела в своем крохотном кабинетике и что-то подсчитывала на калькуляторе.

– Я не стала будить тебя с утра пораньше, – бросив взгляд на часы, сказала Галюня, когда мы по-дружески расцеловались. – А надо было.

– Ничего себе утро… – пробормотал я, проследив за ее взглядом – стрелки вот-вот должны были сойтись на цифре "12". – Судя по твоему заявлению, я кому-то понадобился.

– Не раскатывай губу. – Галюня бросила на меня лукавый взгляд. – Это была не женщина.

– Галюня, не томи душу, выкладывай.

– Звонил Самуил Абрамович. Ты зачем-то ему срочно понадобился. А разве в номере телефон не работает?

– Работает. Просто я отключил его перед сном. Терпеть не могу, когда среди ночи какому-нибудь идиоту вздумается поздравить меня с праздником или днем рождения. А у меня таких корешей хватает. Они по ночам работают, а днем спят, поэтому думают, что все ведут ночной образ жизни. Можно я от тебя звякну?

– Мог бы и не спрашивать…

Я набрал номер Самуила Абрамовича и услышал в трубке ангельский голос его секретарши.

– Лапуля, соедини меня с шефом, – сказал я развязно.

– Простите – кто это?

– Самый главный клиент.

– А… – Похоже, она меня узнала. – Соединяю…

Судя по интонациям в голосе, Самуил Абрамович был сильно встревожен.

– Приезжайте немедленно, – сказал он торопливо. – Есть разговор.

– Понял. Буду через полчаса.

Я сразу сообразил, что он не хочет говорить со мной по телефону. Что ж, мудро. При современной технике можно даже мысли подслушать, присоединив человека какому-нибудь электронному дознавателю.

Прежде чем покинуть гостиницу, я забежал в буфет, где съел бутерброд с ветчиной и выпил чашку кофе. И не потому, что сильно проголодался. Дело в том, что после вчерашнего от меня так разило перегаром, что хоть святых выноси.

Самуил Абрамович был непривычно суетлив и, как мне показалось, здорово напуган.

– Знаете, – сказал он, – у меня неприятные для вас новости…

– Грузите, – ответил я с наигранной бодростью. – Мне к неприятностям не привыкать.

– Вам придется еще немного подождать. Оформление документов задерживается.

Он смотрел на меня настолько выразительно, что я понял его без лишних слов. Итак, пошла атака и по этому фронту…

– И как долго мне придется ждать?

– Ну, может, еще два, три дня…

– Это меня устраивает, – сказал я громко и весело – для подслушивающих устройств, если таковые установлены в офисе Самуила Абрамовича. – Отдохну чуток от столичной суеты. Мне спешить некуда.

– Вот и чудесно…

Самуил Абрамович всем своим видом давал мне понять, что аудиенция закончена. Ни фига себе! Такую "новость" он мог сообщить и по телефону. Подумаешь, тайна… Или у него что-то другое на уме?

– До свидания, Самуил Абрамович, – сказал я вежливо и направился к выходу из кабинета.

– Я вас провожу! – подхватился Самуил Абрамович. – Мне как раз нужно…

Самуил Абрамович не договорил, куда именно ему нужно. Похоже, он еще не успел придумать.

Он тормознул меня в крохотном коридорчике. Крепко вцепившись в мой рукав, Самуил Абрамович зашептал мне на ухо:

– Ко мне приходили…

– Кто?

– Очень серьезные люди. Бандиты.

– И настоятельно попросили вас немного потянуть с оформлением документов, – высказал я предположение.

– Да. Простите, но я таки не мог им отказать…

Самуил Абрамович вздрогнул и побледнел. Наверное, вспомнил, как проходили его "переговоры" с бандитами. Ну, блин, времена…

– Кто у них главный? – спросил я тоже шепотом.

– Ой, не знаю.

– Самуил Абрамович, не надо темнить, – сказал я с угрозой. – Иначе можете очутиться между молотом и наковальней. Говорите.

Он немного поколебался, а затем просительно молвил:

– Только чтобы между нами…

– О чем речь. Это в моих интересах.

– Я знаю, вам можно верить. Вы очень положительный человек…

Самуил Абрамович еще с минуту расписывал мои достоинства – вешал мне лапшу на уши. Видимо, он хотел и с этой ситуации что-нибудь откусить для себя. Но я не стал изображать ворону с куском сыра и не поддался на его лесть. Хватит ему и "мерседеса" по бросовой цене.

Поняв, что его номер не удался, Самуил Абрамович тяжело вздохнул и сказал:

– Это люди Грача.

– Не знаю такого.

– О-о, это очень большая фигура. Мафия.

– В провинции каждый прыщ – бугор, и каждый слюнявый отморозок – мафия. Не так страшен черт, как его малюют. Ладно, разберемся…

Самуил Абрамович еще что-то лепетал мне вслед, но я уже его не слушал. Я вспомнил, кто такой Грач.

Он учился в моей школе, но был старше меня года на два. Я с ним почти не сталкивался, – ну, может быть раз или два помахался, когда мы ходили стенка на стенку, – но ребятам от него доставалось.

Грач был здоров, как бык, и дрался по любому поводу. Он уже тогда никого не праздновал и ушел по этапу раньше Чабри. Но не за воровство, а за грабеж с применением огнестрельного оружия.

Потом мне рассказывали (уж не помню, кто), что он и в зоне "отличился" – кого-то убил или покалечил. За это срок ему добавили. Что с ним было дальше, меня не интересовало.

И вот теперь Грач неожиданно всплыл прямо перед носом моей тихоходной хлипкой посудины, как смертельно опасный айсберг. Не было печали…

Ах, как мне не хочется быть "Титаником"!

Глава 12

Мозаика постепенно складывалась в картину. Там и сям зияли дыры, но все равно уже кое-что начало проясняться.

Многое приходилось дорисовывать при помощи воображения, а так как я не страдал этим, пожалуй, главным компонентом писательского ремесла (вторым после таланта), то мне даже казалось, что скоро буду готов ответить на вопрос, с какой стати на меня устроил охоту весь спектр городского "бомонда".

Недоставало всего лишь нескольких штрихов. Весьма существенных штрихов. И я решил броситься в авантюру, которая могла мне дать или очень много, или совсем ничего.

Я вознамерился познакомиться со странным другом Зямы, проживающим у Медвежьего брода. Его след отыскался и в досье, собранном Чабрей.

Там отшельник назывался просто – "хмырь болотный". Больше никаких других сведений о нем не было.

Просто констатация факта – да, есть такой.

Но что могло связывать Зяму Чиблошкина с этим анахоретом? Откуда такая щедрость? Отбить у властей для чужого человека три гектара леса в заповедных угодьях, да еще построить скит (или что-то наподобие) – это вам не хухры-мухры.

На Зяму это не похоже. Он никогда ничего не делал просто так, по доброте душевной, в чем я еще раз убедился, побеседовав с Галюней и Аликом Логвиненко.

Что касается завещания, то я уже почти не сомневался в истинных намерениях Чиблошкина. Похоже, он решил послать мне "подарочек" с того света. Так сказать, прощальный поцелуй из могилы. Он ни на йоту не сомневался, что я клюну на эту наживку.

И оказался прав – жадность победила во мне здравый смысл.

Однако самое хреновое в этой ситуации было следующее – я уже не мог спрыгнуть с телеги, которую взбесившиеся лошади тащили под откос. Мне этого просто не дадут сделать.

Хошь, не хошь, а играй, притом по чужим правилам, с которыми я совершенно незнаком…

Как я понял после разговора с Самуилом Абрамовичем, выбор у меня был скудным – или победить, или умереть. Это и к бабке не ходи. Но, к сожалению, до сих пор я сражался с ветряными мельницами, а истинные мои противники пока пребывали в тени.

И самое главное – я пока не знал, за чем именно идет охота. В том, что некий гражданин Войцеховский всем до лампочки, у меня сомнений практически не осталось. На моем месте мог оказаться любой человек.

Вернее, не любой, а тот, на кого указал бы Зяма.

Он и указал, проявив при этом недюжинное знание человеческой психологии. Похоже, Зяма решил убить одним выстрелом двух зайцев: похоронить навсегда какую-то тайну, а вместе с ней и своего личного врага.

Умно, ничего не скажешь.

Но все равно в моих умозаключениях было несколько серьезных проколов, и я это сознавал.

По какой причине жизнелюб и нувориш Зяма, у которого денег было море и маленький океан, полез в петлю? Решил бросить меня на раскаленную сковородку, чтобы я подольше помучился?

Бред сивой кобылы! Он мог отомстить мне и другим, не менее изощренным, способом, если знал, где я обретаюсь.

Может, на Зяму серьезно "наехали" и у него не выдержали нервы?

Маловероятно – Зяма имел возможность преспокойно смайнать со своими капиталами за бугор. А там завалить даже обычного гражданина не так-то просто, как в нашей родной сторонке, где за сто тысяч баксов все правоохранительные органы моментально станут слепыми, глухими и безрукими.

А если Зяма хотел кого-то прикрыть своей смертью? (Такой оборот тоже нельзя сбрасывать со счетов).

Здесь вариантов много: и Зойку с ребенком, и отца с матерью, и еще Бог знает кого (возможно, человека, обладающего большой властью).

Ну, это уже вообще лежит в области фантазий! Зяма не тот человек, чтобы пожертвовать своей жизнью ради кого-то, пусть даже близкого человека.

Короче говоря, мрак. Ясно, что мне ничего не ясно. Плод, содержащий в себе разгадку, уже созревает, но как мне сорвать его с самой верхотуры?

Нет, я обязательно должен поговорить с отшельником! Это была еще одна тайна Чиблошкина, разгадав которую я мог бы приблизиться к развязке интриги. По крайней мере, я на это очень надеялся.

В гостиницу я возвратился тоже на "леваке". Их сейчас расплодилось столько, что казалось будто они дежурят не только у обочин, но и в проходных дворах. Не успел поднять руку, как машина (чаще всего старенький работяга-"жигуль") словно возникает из воздуха.

Таким макаром подрабатывают многие – те, кто потерял работу, и те, кто отстоял смену. Например, меня до гостиницы вез – страшно сказать! – кандидат каких-то наук, мужик лет пятидесяти с унылым лицом вечного неудачника.

Он не сетовал на свою жизнь, только кратко констатировал, что был полным идиотом, согласившись работать над кандидатской диссертацией.

Я понял, что он этим хотел сказать. Ему надо было бежать вприпрыжку вместе с комсомольскими вожаками, которые, благодаря своей пронырливости и беспринципности в достижении цели, обогнали всех и, сожрав, не подавившись, лучшие куски социалистической собственности, стали олигархами.

А он в это время наивно верил в силу ума и торжество науки, и корпел денно и нощно над формулами и выкладками, отказывая себе и своей семье во всем. Теперь-то он понял, кто нынче является хозяином положения, и сколько стоят его ум и знания на толкучке в базарный день…

Увы, не все так получается, как хочешь. Планировать человек может единственное – времена года, когда после зимы придет весна, затем лето и так далее. Притом практически безошибочно; неделя-другая задержки не в счет. Во вселенском масштабе такая погрешность практически равна нулю.

Но в остальном лучше и не пытаться составлять какие-либо планы. Разнообразные гадатели, вещуны и астрологи, предсказывающие будущее, большей частью шарлатаны.

Лишь некоторые, особо одаренные, попадают в точку, но и то случайно, тем самым подтверждая теорию относительности.

Так и я – думал сделать одно, а течение космической реки, называющейся Карма, в которой барахтается все человечество, потащило меня в другое русло.

У входа в гостиницу меня уже ждали. Их было трое – все здоровенные, коротко остриженные, и с маленькими головами давно вымерших динозавров.

К сожалению, я заметил их слишком поздно, чтобы что-нибудь предпринять, а потому сдался на милость судьбы и решил до поры до времени не брыкаться.

– Слышь, братан, есть дело, – обратился ко мне один из них.

Поскольку все трое были практически на одно лицо, как братья-близнецы, я назвал его Первым.

– Какое дело? – спросил я, спокойно глядя в его крохотные, ничего не выражающие, глаза-пуговки.

– Тебя приглашают в гости. Садись, тачка подана, – показал он на новенький БМВ темно-синего цвета, припаркованный чуть поодаль, возле журнального киоска.

– Должен вас огорчить – сегодня я не собирался ходить по гостям. К тому же у меня нет вечернего фрака с манишкой и алой гвоздикой в петлице.

– Клин, чё гонит этот мурлокатам!? – возмущенно спросил Второй, обращаясь к Первому; похоже, для него я был пустым местом. – Может, дать ему по балде – и дело с концом?

– Не гони волну, Леха, – строго ответил Клин; видимо, среди этой троицы он был главным. – Шеф приказал, чтобы без рук. Так ты пойдешь сам, или тебе нужно приглашение по всей форме? – обратился он ко мне еще раз.

– Ну, если вы настаиваете… – пожал я плечами и неторопливо пошел к БМВ.

А что было делать? Три быка – это не шутка. Тем более, что у двоих были стволы. Это я определил сразу.

Но кто такой шеф? Может, спросить? А зачем? Что мне это даст? Я все равно должен явиться пред его сиятельные очи в любом виде, даже на носилках с переломанными костями.

Этот крайний вариант я прочитал в глазах Третьего. Он был самым сильным среди своих товарищей и самым тупым. С такими экземплярами мне уже приходилось сталкиваться.

Третий был безмозглой скотиной, живым механизмом, не имеющим даже элементарных человеческих эмоций. Для такого типа кого-нибудь убить – что комара прихлопнуть.

Я предпочел не сопротивляться. Тем более, что меня, похоже, не собирались ни калечить, ни мочить. По крайней мере, до поры, до времени. А это уже был хороший шанс выжить.

Ехали мы недолго. Офис босса этой троицы находился недалеко от центра, во Дворце культуры обанкротившегося завода "Эталон".

Только теперь, вместо серого унылого рубища, некогда покрывавшего стены бывшего очага соцкультбыта, здание горделиво козыряло новой юбкой из темно-красного гранита и палевой блузкой с белыми кружевами.

Меня провели мимо колонн, на которых и мне довелось когда-то нацарапать гвоздем свое имя и еще кое-что (нынче они тоже были облицованы гранитом), и я очутился в шикарно отделанном вестибюле.

Там толпился добрый десяток охранников, причем все они были вооружены – в большинстве своем помповыми ружьями, но некоторые имели и пистолеты.

"Они что, – подумал я с невольным беспокойством, – собираются на "стрелку"? А я тогда им зачем?" Провожаемый внимательными взглядами парней, я поднялся в сопровождении Клина по лестнице на второй этаж и очутился в просторной приемной.

Она была воистину министерской. Ее интерьер блистал и поражал дороговизной. Все ясно – я попал в логово той самой мафии, о которой совсем недавно (в разговоре с Самуилом Абрамовичем) отозвался так скептически.

Правильно говорится – не буди лихо, пока оно спит тихо. От многократного повторения этой прописной истины, она ни в коей мере не теряет свою актуальность.

– Проходите, – любезно пригласила меня секретарша, предупредительно распахивая двери кабинета босса.

Как и все в этом здании, она была ослепительно красива и (в этом у меня не было ни малейших сомнений) баснословно дорога. По крайней мере, это сокровище мне точно не по карману.

Если честно, я бы обошел ее десятой дорогой. Красивая женщина – это раритет, на который зарятся многие.

А я с детства не любил толкаться в очередях.

Я вошел, дверь закрылась. Позади немного взволнованно дышал мне в затылок Клин. А на меня из-за огромного письменного стола пристально смотрел изрядно облысевший тип с нехорошими глазами голодного вурдалака.

– Свободен, – сказал он Клину, и тот вышел в приемную, оставив нас наедине.

Вурдалак еще раз окинул меня внимательным взглядом с головы до ног и одобрительно кивнул – наверное, своим мыслям.

– Садись, – указал он на кресло возле его стола. – Тебя не обижали мои мальчики?

– Нет, – коротко ответил я и сел, закинув ногу за ногу.

Словно черепаха, я залез в панцирь хладнокровной невозмутимости и мое лицо (мне хотелось на это надеяться) стало неподвижным и бесстрастным.

Большие начальники (а к ним относили себя и мафиозные боссы) любят подавлять собеседников своей энергетикой и мессианским поведением, отчего людям, незнакомым с такими типами, они кажутся едва не небожителями, взирающими на них с Олимпа.

Но мне эти штучки были хорошо известны, и потуги плешивого хмыря изобразить из себя незаурядную личность пролетели мимо меня, как фанера над Парижем.

– Ты здорово изменился, Стив… – медленно произнес хозяин кабинета, слегка разочарованный моей непробиваемостью.

Опа! Оказывается, мы знакомы. Кто бы это мог быть?

Я присмотрелся – и узнал. Ну конечно же, Грач! Как я мог сразу не заметить его характерную черту – он постоянно двигал ушами, даже когда мышцы лица были неподвижны.

Эта особенность была присуща Грачу с детства. В школе к нему сразу приклеилось прозвище Кролик – ко всему прочему, у него была еще и "заячья" губа. Потом – где-то в пятом или шестом классе – ему сделали операцию, и он избавился от своего физического недостатка.

Но только не от клички. Может, из-за нее он и стал таким жестоким, превратившись сначала в уркагана, а затем в бандита.

Стоило кому-нибудь, забывшись, назвать его Кроликом, как Грач тут же буквально сходил с ума и бросался на неразумного с тем предметом, который в этот момент держал в руках – будь то кирпич, бутылка, железный прут, отвертка или нож.

Его погодки и младшие школьники помнили об этом постоянно и старались не злить Грача, потому что он бил провинившегося смертным боем. Но старшеклассники, узнав об этой его ахиллесовой пяте, часто доводили Грача своими насмешками до безумия.

Он безбоязненно кидался на них с пеной у рта, как бешеный пес, его жестоко избивали, но Грач продолжал сражаться до потери сознания. И лишь когда он, кажется, в седьмом классе, кого-то подрезал, его, наконец, оставили в покое, а обидная кличка Кролик как-то постепенно забылось.

С той поры к нему приклеилось прозвище Грач – сокращение от его фамилии Грачев. Тут он уже не возражал, даже был счастлив. В зоне прозвище закрепилось и стало его кличкой.

Теперь Грач носил густые рыжеватые усы, которые скрывали шрам от операции по удалению "заячьей" губы.

– А ты, Грач, нет, – ответил я холодно.

– Не понял…

Он с недоумением округлил глаза, при этом его уши смешно задвигались, и чисто механически пригладил жидкие волосенки на макушке.

– Ты и раньше пытался быть козырем, а сейчас – тем более. Так в гости не приглашают, – сказал я с неприязнью.

Грач рассмеялся, показав свои желтые лошадиные зубы.

– С чего ты взял, что я пригласил тебя в гости?

– Потому что выкуп платить за меня некому и нечем, если ты умыкнул меня для этой цели.

– Ну уж, нечем… – Он снова осклабился. – Ладно, все это шутки… – Грач встал, вышел из-за стола и подошел ко мне. – Ты действительно приглашен в гости. Извини, что в такой форме, но так было надо.

Почему? Объясню позже. А сейчас – здравствуй, Стив.

И он протянул мне руку. Я ответил ему тем же. А куда денешься?

Наше рукопожатие длилось с полминуты – Грач проверял меня на силу. Вот болван! И как такого козла волна судьбы вынесла на своем гребне в паханы?

Ладонь у Грача была сильной. Казалось, что моя рука попала в тиски. Но я даже виду не подал, что тоже кое-что могу. Пусть думает, что я по силе ему не ровня. Для таких примитивных натур это словно елей на душу.

– Пойдем, – сказал Грач и повел меня в комнату отдыха, дверь которой была замаскирована под встроенный в стену книжный шкаф.

Нет, меня точно решили закормить и упоить до смерти. Стол, который накрыл для меня Грач, был таким шикарным, что у меня захватило дух.

Все было как в лучших ресторанах. От стола исходил не только аппетитный дух, но и какое-то свечение. Что касается спиртных напитков, то для их оценки требовался настоящий гурман.

Увы, я таковым не был, а потому, вместо радостного оживления в мыслях, задался вопросом: зачем все это изобилие? С какой стати Грач устроил мне встречу по высшему разряду?

Или это у него такая метода – прежде, чем отправить человека вперед ногами, нужно его досыта накормить.

Дабы он перед смертью до конца осознал, ЧТО оставляет на этом свете. Прием, который не грех было занести даже в анналы святейшей инквизиции. Такую пытку выдержать очень трудно.

Мы сели, выпили, закусили, потом опять выпили… Все это было проделано большей частью молча, лишь с дежурными фразами типа "Ну, за встречу…", "Ну, за нашу молодость…" и так далее.

Грач все еще зондировал меня глазами, не решаясь перейти к главному, ради чего и был затеян весь этот спектакль с пьянкой и воспоминаниями о далекой юности.

– Ты в гости приехал или как? – наконец осторожно спросил Грач.

– Или как, – ответил я, лучезарно улыбаясь. – У меня не осталось здесь ни родных, ни близких.

– Значит, по личным делам…

– А то ты не знаешь. – Я скептически ухмыльнулся.

Грач уколол меня исподлобья взглядом-буравчиком и сказал:

– Кое-что слышал…

– Кое-что?

– Не придирайся к словам.

Он неодобрительно посмотрел, как я раскуриваю сигарету; наверное, очень заботился о своем драгоценном здоровье.

– Да, я знаю, что Зяма отдал тебе по завещанию квартиру, дачу и три машины, – сказал Грач. – Поздравляю.

– С чем поздравляешь?

– Что значит – с чем? Или ты не рад, что тебе отвалился такой жирный кусок?

– Я привык к аскетическому образу жизни и мне много не надо.

– А сколько тебе надо?

– Для счастья, – добавил я к его фразе. – Ну и вопросы ты задаешь… Как Остап Бендер мелкому мошеннику Шуре Балаганову. Помнишь таких персонажей?

– Академий мы не заканчивали, но кое-что читали, – уклончиво ответил Грач.

– Так вот, мне нужно совсем немного – чтобы под моими ногами киллеры не путались.

– Стив, не говори загадками. Какие киллеры?

– Обычные. Со стволами…

И я вкратце рассказал ему свое приключение, опустив некоторые детали.

Мне показалось, что Грач был здорово удивлен. Он смотрел на меня с недоверчивым видом и жевал ус.

Наверное, так он размышлял.

– Если ты говоришь правду (а какой смысл тебе врать?), то на моей территории завелся "крот", – наконец сказал он подрагивающим от гнева голосом. – Мне бы очень хотелось с ним познакомиться…

– А это не твои люди ходят за мной с первого дня, как я приехал в город?

– Конечно, нет. О том, что ты появился в наших краях, я узнал только вчера, после обеда.

– Спасибо тебе, Грач.

– За что? – искренне удивился он.

– Ну как же – не успел я приехать, а ты уже накрываешь стол, чтобы пообщаться со старым знакомым.

Такое внимание в нынешние времена прагматиков и индивидуалистов дорогого стоит.

Он вперил в меня свои буркалы с таким видом, будто перед ними сидел не я, а враг народа. Конечно же, Грач понял, что я над ним насмехаюсь.

– Стив, перестань паясничать, – злобно буркнул он. – У меня есть к тебе серьезное дело.

– Я так и понял. Звони, – ответил я развязно.

И потушил окурок в тарелке, потому что подручные Грача, зная его нелюбовь к курению, поставить пепельницу не удосужились.

– Стив, я готов заплатить хорошие бабки… – понизив голос, сказал Грач – Извини, не врубаюсь… Ты о чем?

– Не прикидывайся наивным Чебурашкой! Ты знаешь, на какую тему идет базар.

– Как там говорят деловые – век свободы не видать? Так вот, век мне свободы не видать, но я действительно не в курсе.

– Ты хочешь сказать, что Зяма тебе родственник?

– Нет.

– Верно, так оно и есть. Тогда с какой стати его потянуло на благотворительность?

– Придется нанять магистра черной магии, чтобы вызвать призрак Зямы из преисподней, – ответил я раздражительно. – Откуда я могу знать, что ему в тот момент, когда он подписывал бумаги, в башку стукнуло!?

– Но ты ведь приехал.

– Да, приехал. Кто же откажется от дармовых деньжат? Это для тебя двести тысяч баксов – не деньги. А я человек бедный, мне никто лишней копейки в шапку не бросит.

– А ты мои бабки считал? – с нехорошими интонациями в голосе спросил Грач.

– Ну, прости, если я ошибся, причисляя тебя к олигархам. По-моему, сейчас не зазорно быть богатым.

– Да-а, лепишь ты горбатого классно. И где только научился?

Я независимо пожал плечами и сказал:

– Не веришь – не надо. Я не настаиваю. Но говорю тебе честно, как оно есть на самом деле. А ты думай, как хочешь.

– Подумаю, – каменея лицом, чересчур спокойно сказал Грач, вызвав во мне неожиданный озноб. – И тебе тоже стоит подумать.

– О чем?

– Да все о том же – о моем предложении. Оно будет в силе два дня.

– А потом?

– Потом мы снова соберемся вместе и опять… побеседуем. – Грач хищно осклабился.

– Ты хотя бы скажи, что хочешь у меня купить? Гад буду, не знаю, про что идет речь.

– Купить хочу не у тебя, а у наследника Зямы.

– Тогда обращаешься не по адресу. Главный его наследник – старый партайгеноссе Мошкин. Он унаследовал и фирму, и все деньги. Мне достались крохи, мизер, шубейка с барского плеча. Из того, что мне обломилось согласно завещанию, можешь купить у меня все, что угодно.

– Старого пердуна уже прокачали. Он не в курсе. Это точно. Остаешься только ты, братэла.

– Так все-таки, какую вещь я получил от щедрот Зямы, которая может стоить мне жизни? Только не говори, что я преувеличиваю опасность! У меня за плечами добрый кусок жизни, и я прекрасно отдаю себе отчет в том, что твое предложение – отнюдь не шутка. Поэтому, сам понимаешь, мне нет смысла наводить тень на плетень. Тем более, что человек я не жадный. И кстати, чужого никогда не брал.

Грач задумался. Его лицо напоминало холм в летний день – то потемнеет, когда тучка по небу пробежит, то прояснится, когда солнце выглянет.

Наконец, он принял какое-то решение и сказал:

– Все, замнем для ясности. Считай, что я ничего тебе не говорил. Раз не знаешь, о чем идет речь, то и знать тебе это не нужно. Но если ты мне соврал…

Грач вмиг превратился в зверя, одетого в человеческую шкуру. Вот такие у нас нынче крутые бизнесмены – сверху симпатичный барашек, ангел во плоти, душка, а копни глубже, так сразу вылезает наружу нечто аморальное и весьма неприятное с клыками саблезубого тигра и повадками анаконды, готовой проглотить кого угодно и что угодно.

– Грач, я похож на дурика?

– Нет.

– Тогда не нужно лишних слов. Считай, что у меня амнезия, и я напрочь забыл о нашем разговоре. Только есть одно "но"…

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты мне поверил – это хорошо. Я действительно говорю правду. А как насчет других соискателей неизвестного мне "приза"? Думаю, они не успокоятся, пока не вывернут меня наизнанку. Похоже, этот "приз" – очень ценная и нестандартная штука.

– Другие… Ты под этим словом подразумеваешь неизвестного киллера?

– Если бы он был один…

Я уже сообразил, как мне вести свою сольную партию дальше.

– Ну-ну! – насторожился Грач. – Звони дальше. Или опять начнешь крутить хвостом?

От слов Грача за версту разило хамством, но я решил не обращать внимания на стиль его общения.

Вспомнив о бойцах в вестибюле, я умял свою гордость и притворился "конкретным пацаном", готовым идти на любые компромиссы, лишь бы сохранить свою жизнь.

– Дело в том, что меня пытался подставить некий капитан Витренко…

При упоминании этой фамилии по лицу Грача промелькнула тень.

– Затем о моей персоне наводили справки сотрудники "конторы" и УВД. Вот такой получается компот.

Я уж не знаю, что и думать. А тут еще ты…

– Интересно… – Грач задумчиво жевал ус.

– Ага. Еще как интересно… какому-нибудь постороннему человеку. А мне бы получить свой куш согласно завещанию и рвануть отсюда когти. Говорю тебе это, как на духу. Мне чужие разборки ни к чему.

– Спасибо за откровенностью. Давай выпьем по единой, закусим…

– Спасибо, не хочу. У меня почему-то аппетит пропал. Мне пора. Мерси за угощение.

– Ну что же, вольному воля… – Грач встал. – Рад был тебя видеть. Вот номер моего мобильного телефона… – Он дал мне визитку с золотым обрезом – наверное, предназначенную только для особо важных персон. – Ежели найдешь в своем новом хозяйстве что-нибудь странное – звони мне в любое время дня и ночи. Я не поскуплюсь, можешь быть в этом уверенным на все сто.

Мы с деланным радушием распрощались, и уже знакомый мне Клин, который теперь был готов постелиться под мои ноги ковровой дорожкой, вывел меня из бывшего очага культуры на свет ясный.

– Куда вас отвезти? – спросил он предупредительно.

А не пошел бы ты… со своими услугами!

– Я пройдусь. Для моциона…

С этими словами я быстро пошагал по мостовой в сторону центра. Спустя какое-то время, оглянувшись, я увидел Клина, смотревшего мне вслед с недоумением.

Я понял его. Для Клина было дико топать на своих двоих, когда предлагают козырную тачку. Ну и молодежь пошла… Без машины ни шагу.

Я пришел в себя лишь тогда, когда на ходу запрыгнул в трамвай. Он подходил почти к самойгостинице. Это же надо, попасть на такое "рандеву"… Уф-ф! Мафия бессмертна, или как там? Чтоб ей пусто было…

Со стороны я казался себе карасем, который сорвался с крючка.

Глава 13

Ну, блин, и нагрузочка на нервы! Только в гостинице, в своем номере, я, наконец, осознал всю глубину ямины, из которой выбрался.

Мне повезло. Здорово повезло. Грач мне поверил, а потому не замочил. До него все-таки дошло, что я говорю абсолютно искренне и понятия не имею, что от меня требуется. Намерения Грача мне были понятны – он хотел найти с моей помощью НЕЧТО, принадлежавшее Зяме и стоящее больших денег.

А потом… Что будет потом, и дураку понятно. Зароют меня где-нибудь в лесу – и все дела. Единственный светлый лучик во всей этой ситуации – это то, что схоронят меня на родной сторонке. Очень бодрящая мысль…

Но самое скверное заключалось в другом – теперь я уже не могу бросить все к чертям собачьим и сбежать в Москву. Меня и там отыщут. Похоже, это НЕЧТО имеет огромную ценность. Для всех. Неужели Зяма где-то нашел кувшин с живой водой, некий элексир бессмертия?

Что ж, возможно. Тогда следующий вопрос: если это так, почему сам полез в петлю?

Господи, что я несу? Какая вода, какой элексир!? Бред сивой кобылы. Таких вещей в природе не бывает.

Или, если быть сдержанным оптимистом, их еще не нашли.

Но что за вещь имел Зяма, которая вызвала такой огромный интерес у стольких разных людей и организаций? Этих "заинтересованных" субъектов по моим скромным подсчетам было четыре: некая шайка-лейка, спустившая на меня киллера и капитана Витренко, СБУ, УВД и мафиозная группировка Грача.

Не хило…

Мне вспомнилась старинная украинская поговорка, наиболее подходящая к данному моменту – "Не тратьте силы, кум, спускайтесь на дно". Я такой пресс не выдержу. Это точно. И главное – я сном-духом не ведал, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор.

Да ну его все!.. Я посмотрел на окно – уже вечерело. Пойду в кабак и напьюсь, подумал я обречено. Нужно только привести себя в божеский вид и переодеться.

Покидая душевую кабину, я почему-то вспомнил про Илону. Интересно, она уехала домой или до сих пор страдает от неразделенной любви?

Зайти к ней, не зайти… Зайти, не зайти… Эта мысль не давала мне покоя, пока я облачался в джинсы и тенниску (как я успел понять, в ресторан "Юбилейной" можно было идти в демократичной одежде).

Нет, все-таки зайду! Я бодро поднялся на пятый этаж и постучал в дверь ее номера. Тишина. Я еще раз выбил барабанную дробь на полированной древесине – опять ничего. Неужто уехала? И даже не попрощалась. Ах, эти женщины…

Я спустился вниз и уже направил стопы в ресторан, как тут меня словно что-то дернуло изнутри.

Решительно развернувшись, я подошел к дежурному администратору (или администрессе? администраторша звучит вульгарно) и спросил:

– В пятьсот двадцатом жила девушка. Она еще не уехала?

Женщина одним быстрым движением руки поправила прическу, кокетливо улыбнулась и ответила:

– Скорее нет, чем да.

– То есть?

– Ключа на месте не наблюдается.

– Значит, она может быть в номере…

– Или за сотню километров отсюда.

– Вы изъясняетесь загадками. Не проще ли посмотреть ее карточку?

– Не кипятитесь. У нас нередко бывает, что ключи уезжают вместе с постояльцами. Или они оставляют их коридорным. А карточку мы сейчас посмотрим…

Все также мило, и не без кокетства, улыбаясь, администратор (между прочим, симпатичная женщина лет тридцати пяти) быстро нашла карточку Илоны и просмотрела записи.

– Вчера она продлила срок проживания еще на три дня и заплатила наперед. Так что пока она наш клиент.

– Спасибо, – поблагодарил я сумрачно.

– Галина Николаевна просила вас позвонить ей домой, – неожиданно сказала таинственным тоном администратор.

Блин! Теперь я вспомнил, что и эта молодуха была на моих "смотринах", устроенных Галюней в ресторане.

Ну все, с этого момента сплетни начнут размножаться, как мухи-дрозофилы.

Похоже, ко мне все-таки пришла слава. К сожалению, она выбрала для этого самый неподходящий момент.

Чему я не очень удивился – все мои дела всегда шли через пень-колоду.

Я снова поднялся на пятый этаж с твердым намерением во чтобы-то ни стало проникнуть в номер Илоны.

Что-то меня беспокоило. Возможно, нехорошее предчувствие; или я опять начал погружаться в шизоидное состояние.

Что, в общем-то, было не удивительно – все бумагомараки, сиречь, писатели, имеют сдвиг по фазе, потому как любые творческие способности в принципе противоестественны. Я уже не говорю о гениальности.

Человек должен жить простой жизнью, в согласии с окружающей средой, как он и был изначально задуман.

Его дело размножаться, заниматься физическим трудом или охотиться, чтобы прокормить себя и свою семью, в крайнем случае, возводить жилища, потому как пещер на всех не хватает. Но ни в коем случае не мудрствовать, изобретая разные теории, ведущие род человеческий к вырождению и гибели.

На мой настойчивый стук в дверь пятьсот двадцатого номера мне опять ответила тишина. Однако я готов был побиться об заклад, что внутри кто-то есть.

– Илона, открывай! – Приблизив губы к двери, рявкнул я со всей дурью. – Это я, дорогая, Стив.

Ни привета, ни ответа. И тем не менее, тем не менее…

Весь во власти подозрений и дурных мыслей, я бросился к комнате, в которой обретались коридорные. Там находилась женщина в годах с краснощеким лицом сварливой кумушки.

– Здравствуйте! – выдохнул я. – Откройте, пожалуйста, пятьсот двадцатый номер.

– Мням-мням… Вы там живете? – спросила она, невозмутимо жуя булочку с кровяной колбасой.

– Нет. Там живет одна девушка. Она не откликается на стук в дверь. Боюсь, что ей плохо.

– Девушка… Буль-буль-буль… – Коридорная опрокинула в горло пластиковую бутылочку с "пепсиколой". – Не откликается… А может, она не желает с вами говорить?

– Может быть и так, – сказал я раздраженно. – Нужно проверить. Она очень больна, – соврал я, не моргнув глазом. – Вдруг, ей стало плохо. Если она умрет, то в этом будет доля и вашей вины, – пустил я в ход свой последний козырь.

Пардон – предпоследний. Не согласись эта старая курва открыть номер, я бы ее придушил. Не на всю оставшуюся жизнь, а чуть-чуть, ненадолго, – чтобы забрать у нее запасной ключ от номера.

Ей повезло. Она с неохотой кивнула неопрятно причесанной головой с крашеными волосами и встала.

Похоже, только эта коридорная не знала о моих особых отношениях с главным администратором "Юбилейной". Иначе она бежала бы впереди паровоза. При всем том, у Галюни характер крутой.

Ну да ладно, фиг с ней, с этой любительницей кровяной колбасы…

– Девушка, к вам пришли, откройте! – взялась выстукивать и старая грымза.

– Зря стараетесь, – сказал я нетерпеливо. – Доставайте ключ.

– Это незаконно… – недовольно буркнула коридорная, но подчинилась – наверное, вспомнила о "болезни" Илоны.

Дальнейшее произошло настолько неожиданно, что я – каюсь! – едва не дал деру. (Вот только куда – это вопрос). Как только дверь отворилась, из номера, как черт из табакерки, выскочил человек в маске и с пистолетом в руках. Коридорную он сбил с ног, а я шарахнулся в сторону с похвальной быстротой.

Не обращая на нас ни малейшего внимания, человек в маске бросился к лестнице и исчез с нашего поля зрения.

– Шо цэ було!? – трагическим шепотом спросила коридорная, поднимаясь на ноги.

С испугу она перешла на украинский язык.

– Узнаем… – бросил я и ворвался в номер.

Илона лежала на кровати со связанными руками и кляпом во рту. Я освободил ее от пут и брызнул в лицо водой.

Она открыла глаза и, увидев меня, радостно прошептала:

– Сти-ив…

– Что стряслось!? – спросил я, помогая ей сесть.

– Нужно звать милицию! – наконец прорезался нормальный голос у коридорной. – Это вор!

– Нет! – воскликнула Илона. – Не надо никого звать. Я не хочу, чтобы меня допрашивали в милиции.

Иначе я не уеду из этого города до зимы.

– Вам понятно? – спросил я у коридорной. – Барышня не хочет, чтобы эта история получила огласку. – С этими словами я дал ей двадцать долларов. – И чтобы ни гу-гу! – Для большей убедительности я приложил палец к своим губам. – Ничего не было, вам это приснилось. Все ясно?

– Не очень, – буркнула коридорная, с жадным вниманием разглядывая двадцатку, на которой был изображен один из американских президентов. – У нас с этим строго… Могут и с работы вытурить. Надо доложить директору.

Однако! У престарелой дамы аппетит – будь здоров. Для нее и двадцать баксов уже не деньги. Я с решительным видом сунул ей в руки еще десятку и спросил:

– Достаточно, чтобы избавить вас от ненужных воспоминаний?

– Ну-у…

Женщина дрожала от радостного возбуждения, но все еще пыталась изображать недовольство.

– Ладно, коли так, тогда докладывайте, – сказал я с деланным безразличием. – Порядок прежде всего.

Верните деньги… – Я протянул руку.

Крепко зажав доллары в кулаке, коридорная шарахнулась от меня, как от прокаженного.

– Я согласна! – воскликнула она. – Можете не сомневаться, все буде в ажуре.

– Надеюсь. Смотрите – чтобы ни пара с уст. А теперь оставьте нас.

Женщина поторопилась выскочить из номера. Ишь ты, где и прыть взялась…

– Так что тут стряслось? – спросил я, поворачиваясь к Илоне. – Ты в норме?

– Почти… Я хочу выпить. Достань из холодильника бутылку. Нет, не шампанское, – коньяк.

Да, выпить и мне не мешало бы… Я разлил коньяк по стопкам и с удовольствием опорожнил свою. Илона без колебаний последовала моему примеру.

– Еще? – спросил я.

– Еще…

Мы снова отдали должное янтарному напитку. Бледное лицо Илоны постепенно приобретало свою обычную окраску. Я облегченно вздохнул – слава Богу, она жива, здорова и даже не изувечена. По всем признакам в номере явно был не насильник, а потому мой вздох имел под собой весьма серьезную основу.

– Что ему от тебя надо было? – спросил я, когда наши рюмки показали дно. – И вообще – расскажи, как все случилось.

– Я мало что помню. В дверь постучали, мужской голос сообщил, что он гостиничный электрик – мол, нужно заменить неисправную розетку; ну я и открыла. А он меня прямо с порога… Так быстро ударил, что я не успела и глазом моргнуть.

Она потрогала шею и болезненно поморщилась.

– Ну-ка, что там у тебя. Дай посмотрю.

Она безропотно подчинилась, и я увидел небольшой синяк с левой стороны шеи, почти за ухом. Понятно.

Бил профессионал, ребром ладони. Такой удар может вырубить человека надолго, если не навсегда. Все зависит от его силы и точки приложения.

– Он что, ударил сразу? – спросил я с сомнением.

– Ага. Я потеряла сознание… мне так кажется. Я была как в тумане.

– Ну, а что было потом?

– Потом? Я почти ничего не помню.

Она подняла на меня взгляд и, наверное, что-то прочитала в моих глазах.

– Нет, нет, он ничего такого мне не сделал! – по-своему истолковала мой немой вопрос Илона. – Честно.

– Откуда ты знаешь? Ведь ты была без памяти.

– Ты не женщина, тебе этого не понять, – отрезала Илона. – Откуда знаешь, откуда знаешь…

– Все, все, вопрос с повестки дня снимается. В холодильнике есть лед?

– Кажется, есть.

Я быстро соорудил ей холодный компресс на шею. Она была трогательно податлива и терпелива.

Неужели мне удалось проникнуть через ее холостяцкую кожуру? "А если это любовь?" – вспомнил я название какого-то очень старого фильма.

Чур меня! Не нужно путать любовную интрижку с настоящим чувством. И уж тем более я не мог представить рядом с собой Илону.

Я не сомневался, что если она узнает об измене мужа, то хладнокровно зарежет его, как цыпленка. При этом мне вспомнился инцидент в ресторане, когда она без малейшего колебания огрела буяна по голове бутылкой. Могла ведь и убить.

Интересно, чего это она такая тихая сейчас? Ну прямо лапушка. Может, и правду говорят, что женщине время от времени нужна трепка? Тогда она ненадолго превращается в кроткое и слабое создание, – как это и задумал Творец – которое хочется лелеять и любить.

Пока я все это думал, мои глаза осмотрели номер. Похоже, его обыскивали. Притом, особо не церемонясь.

Везде валялись разбросанные вещи, чемодан был открыт, явив миру целую коллекцию нижнего женского белья, а тумбочка лежала на боку.

– Посмотри, не пропало ли у тебя что-нибудь, – предложил я Илоне.

– У меня нет ничего особо ценного. Подай, пожалуйста, мою сумочку. В ней деньги и паспорт.

Документы оказались на месте, чего нельзя было сказать о деньгах. Они испарились. Илона с потерянным видом вертела сумочку в руках, а я делал вид, что ищу содержимое ее кошелька – заглядывал во все укромные уголки и даже под кровать.

– Что мне теперь делать? – жалобно простонала Илона.

– Надо выпить, – сказал я решительно.

Это было самое разумное предложение в данной ситуации.

Мы выпили. Илона даже не стала закусывать, хотя у нас был лимон, порезанный на дольки. Она была такая несчастная, что мое сердце дрогнуло, и во мне проснулся джентльмен. Давно не видались… черт бы тебя побрал, подумал я о нем мельком, но сказал то, что он нашептывал мне на ухо:

– Насчет денег не волнуйся. Все твои расходы я беру на себя.

– Да? – оживилась она.

"Нет!!! – испуганно завопил где-то внутри меня рубаха-парень Стив Войцеховский. – Ты что, с ума сошел!?

Женщине пустить мужика по миру – раз плюнуть".

Но Илоне ответил джентльмен и душка, писатель Стив Лукин:

– Конечно. Держись, лапуля, я с тобой.

Моя последняя фраза была немного напыщенной, и в тоже время жутко попахивала нафталином. Вот идиот, подумал я беспомощно. Снова, дружочек, ты вляпался со своей дурацкой простотой, которая хуже воровства.

– Помоги мне встать, – попросила меня Илона.

Я помог. И даже проводил ее к двери туалетной комнаты. Дальше меня не пустили. Спустя какое-то время Илона появилась умытая и немного посвежевшая. Но на ногах она держалась слабо.

– Я полежу… – сказала она. – Извини, мне не совсем хорошо…

– Может, врача вызвать?

– Еще чего! К завтрашнему утру я оклемаюсь.

– Тебе принести поесть?

– Не надо. Я хочу спать. Ты иди…

– А если тебе вдруг станет плохо?

– Не станет. Я уверена. Это нервы. До меня только сейчас дошло, что могло со мной случиться, если бы не ты… – Она вздрогнула. – Стив, я тебе так благодарна…

Губы Илоны раскрылись, как два алых бутона, и я не сдержался – нагнулся и поцеловал ее. А затем, чтобы не усугублять ситуацию, вымелся из номера, будто за мной гнались.

Поужинав в буфете, – в ресторан идти перехотелось – я возвратился в свой номер и позвонил Галюне, наконец, вспомнив слова ее подчиненной.

– Привет! – сказал я в трубку. – Чем занимаешься?

– Стив! – возопила на другом конце провода Галюня. – Где тебя носит!?

– А в чем дело?

– Я тебя обыскалась.

– Зачем? Чтобы пожелать мне приятных сновидений?

– Перестань шутить! Сегодня снова приходил человек из "конторы". Признайся, что ты натворил?

– Пока ничего. Но все возможно. А гэбисты должны быть начеку. Это у них называется профилактика. И кстати, хватит об этом распространяться по телефону. А то мы тут с тобой болтаем, а дяденька в сером костюмчике где-нибудь сидит и пишет наш разговор на магнитофонную ленту. Так сказать, для истории.

Тебе понятно?

– П-понятно…

Бедная Галюня! На фиг ей такой "подарочек" в лице Стива Войцеховского – старого друга и одноклассника, а ныне постояльца гостиницы? Надо как-то ограничить с нею контакты, иначе и ее могут начать теребить.

– В общем, Галюня, спи спокойно. Завтра встретимся и поговорим.

Все, отбой. Только теперь я почувствовал, что смертельно устал. Запасы адреналина исчерпались, и я ощутил себя старой развалиной. Вдруг разболелась раненная нога, затем начало стучать в виски и зашумело в голове, а потом на плечи будто упал груз весом с полтонны.

У меня все-таки хватило сил, чтобы забаррикадировать входную дверь и вернуться обратно к кровати. Я нырнул в нее, как в омут, и отрубился где-то на самом его донышке, куда не долетали ни звук, ни свет, ни даже сновидения.

Глава 14

Нельзя сказать, что проснулся я бодрым и веселым, хотя погода за окном была по-прежнему летней, – то есть, отличной – а утро проклюнулось и вовсе чудесное.

Я не стал долго залеживаться в кровати, потому что твердо решил отправиться на рандеву с отшельником, который жил возле Медвежьего брода. И сегодня в этом мероприятии мне не должны были помешать никакие причины.

Первым делом я позвонил Самуилу Абрамовичу. Домой. Мне ответил заспанный блеющий голос:

– Святые угодники! Кто это в такую рань?

– С добрым утром! Самуил Абрамович, мне нужна одна из моих машин.

– А, это вы…

Похоже, он узнал меня моментально, потому что сон у него как рукой сняло.

– Зачем вам машина?

– Что за нескромный вопрос? И вообще – имею я право покатать девочек на собственном лимузине или нет!?

– Да, да, имеете, – поторопился ответить Самуил Абрамович. – Но документы…

– Мне они пока не нужны. Вы просто позвоните охране и скажите, что у машин новый хозяин. И сообщите им мои паспортные данные. Кстати, свой "мерс" из гаража вы уже забрали?

– Кгм!.. – с некоторым смущением прокашлялся Самуил Абрамович. – Да, забрал.

– Так мы договорились?

– Я уже звоню…

Телефон сыграл "отбой", а я, быстро побрившись и приняв душ, потопал к Илоне. Несмотря на раннее время – часы показывали начало восьмого – она уже не спала и даже вырядилась по-походному; то есть, на ней были брючный костюм из тонкой джинсовой ткани и сиреневая майка с картинками.

– Как твое здоровье? – спросил я, принюхиваясь; по-моему, от нее попахивало спиртным.

– Отлично, – весело ответила Илона и потянулась за бутылкой. – Выпьешь?

– Рад бы, но не могу.

– Почему?

– Сегодня я должен сесть за руль. А мне уже рассказывали, что если мои земляки, хохлы-гаишники, сцапают водилу с запахом перегара, то пиши пропало. Семь шкур сдерут, без штанов оставят; и не только выдоят, но и вымя оторвут. Тут автоинспекция так и называется – ДАИ. Дояры, хреновы… Поэтому я лучше зайду в буфет и выпью там минералки. Не хочешь пожевать за компанию?

– С удовольствием. Я здорово проголодалась.

– Тогда вперед…

Буфет только открылся, повара еще ничего не успели толком приготовить, а потому нам пришлось довольствоваться сухим пайком – бутербродами и овощным салатом.

Илона уминала за обе щеки харчи со скоростью и производительностью камнедробилки. Глядя на нее, я невольно подумал: "Эге, милочка, с таким аппетитом тебя легче убить, чем прокормить".

– Держи деньги, – достав портмоне, сказал я, когда мы закончили с завтраком. – Здесь сотка "зеленью".

Хватит на обратный билет, на мелкие расходы и хороший обед в вагоне-ресторане.

– Как, мы больше не увидимся? – Илона поскучнела.

– Все зависит от тебя. Сегодня я занят. Мне нужно совершить небольшое путешествие. Если не уедешь, то мы встретимся вечером. Впрочем, я не думаю, что тебя здесь что-то держит…

– Это уж позволь мне решать, – отрезала Илона. – Я поеду с тобой. Мне одной скучно. И вообще – мне спешить некуда. А здесь такие потрясные места… и воздух чистый. Почему не отдохнуть недельку? Что касается денег, то ты не переживай, я отдам. Мне пришлют. И не спорь – я еду!

Вот те раз! Началось…

Говорила мне мама, не связывайся, сынок, с эмансипированными девушками. Для них мужчина – имя прилагательное, седло, на котором есть приятная возможность удобно устроиться и при необходимости можно без особых сожалений выбросить.

Да, да именно седло, а не конь, потому что последний – существо одушевленное. А современные женщины (по крайней мере, многие) признают наличие души только у себе подобных.

Я тяжело вздохнул и сказал:

– Ну, коли так… Вольному воля. Только не обижайся, если у тебя будут неприятности. И не говори, что я об этом не предупреждал. От меня лучше держаться подальше.

– Почему?

– Потому что, когда я родился, мое везение у кого-то гуляло на именинах.

Я не мог рассказать ей всю правду. Потому что и сам не знал ее до конца. Да и зачем? Лишние знания очень обременяют человека, в особенности женщину.

– Я вижу, ты большой любитель говорить образно, – сказала Илона не без ехидства.

– Такая профессия… – буркнул я себе под нос.

– Что ты сказал?

– Ничего. Тебе послышалось.

– Так мы едем или нет?

– А куда тебя денешь? – Я кисло ухмыльнулся. – Едем. Собирайся.

– Я уже…

В этот момент я с некоторой долей обреченности думал: "Пусть едет. Может, отшельник при виде симпатичной молодухи сломается. Гляди, расчувствуется, растает и выложит мне все, как на духу…" Но когда мы уже сидели в такси, которое везло нас за город, к теперь уже моей (ладно – почти моей) даче, мне в голову пришло продолжение этой мысли: "Дурень думкой богатеет".

Охрана встретила меня доброжелательно. Самуил Абрамович выполнил свое обещание и предупредил парней о моем желании. Один комплект ключей от гаража он отдал мне сразу, при первой встрече, так что проблем с воротами у меня не было.

Я решил взять "волгу". На наших дорогах (а я должен был ехать по проселку) капризные импортные тачки ломаются на раз. А мне было жаль СВОЮ "ауди". Я неожиданно почувствовал себя злостным частником, чего раньше со мной не случалось.

Оказывается, человека могут портить не только большие деньги, которые находятся в кармане, но и те, что существуют в его маниакальном воображении…

Подняв капот "волжанки", я от приятной неожиданности присвистнул – ай да Зяма! Из железного чрева машины на меня воззрился мощный импортный двигатель, работающий на дизельном топливе.

Похоже, и ходовую часть "волги" тоже усилили, но я уже не стал лезть под машину, чтобы проверить свое предположение.

Я лишь заполнил бак по горловину (в гараже стояла бочка с качественным дизтопливом) и подкачал колеса.

Кроме того, на всякий случай, я положил в багажник небольшой топор, похожий на индейский томагавк, саперную лопату и полную канистру с горючим. Ведь там, куда мы с Илоной должны были ехать, заправки нас явно не ждали; так же, как и хорошие дороги.

"Волга" шла, как боевая машина пехоты – быстро и мощно. Мотор работал бесшумно, нигде ничего не скрипело и не тарахтело, а встроенный импортный кондиционер приятно охлаждал наши разгоряченные тела – солнце уже вскарабкалось достаточно высоко и начало припекать.

На всякий случай я постарался недолго светиться на автотрассе, и при первом же удобном случае свернул на проселок. Дальше мы ехали мимо бывших колхозных полей, пока не спустились в обширную долину.

За долиной начинались леса. Раньше они подступали к самому городу, но теперь от них там остались лишь приятные воспоминания в виде небольших рощиц и обширного парка на окраине.

– Ах, какая красотища! – восхищалась пейзажами возбужденная Илона.

Похоже, и впрямь наше путешествие пошло ей на пользу. Она вдруг на глазах стала превращаться в обаятельное существо, буквально брызжущее энергией. Это было сродни чуду – видеть, как из невзрачной куколки вдруг вылетел прелестный мотылек.

Нет, нам, мужикам, никогда не понять женщин…

Мне приходилось бывать в районе Медвежьего брода. Но это было очень давно, еще в детстве. Однако, как ни странно, дорогу туда я не забыл. Правда, теперь она виделась мне по-иному, да и детали пейзажа изменились.

Почему брод назывался Медвежьим, про то официальная история умалчивает. В наших краях медведи отродясь не водились. По крайней мере, последние двести лет.

Самым большим зверем у нас считался кабан-секач. В смысле того, что он мог запросто завалить и порвать человека, если тот нечаянно наткнется на стадо диких свиней.

Водились в лесах и лоси, и олени, и волки, и еще какая-то другая живность, но даже бывалые охотники, большие любители приукрасить свои охотничьи подвиги, о медведях и не заикались.

Существовала лишь давняя легенда, еще со времен походов Богдана Хмельницкого, казачьего гетмана Украины, который колошматил польских панов. Тогда наши места и вовсе были дикими, и в них селились пришлые людишки, вечные скитальцы, так называемые бродники, которые по тем или иным причинам старались держаться подальше от общества.

Один из них, по прозвищу или фамилии Медведь, как раз и жил в тех местах, куда мы ехали. Его имя вошло в местные исторические анналы с того момента, когда он показал полковнику Максиму Кривоносу тайную тропу через леса, благодаря чему его казачий полк вышел в тыл польским рейтарам и нанес им сокрушительное поражение.

Что касается брода как такового, то речушку, где нынче жил новый отшельник, и тогда, и сейчас могла курица перейти, не замочив перья.

И все же мы ехали долго, хотя мне казалось, что расстояние до Медвежьего брода невелико. Виною этому были проселочные дороги, которые петляли, как им вздумается. Я ехал и размышлял, что если пройдет сильный дождь, то мы отсюда не выберемся и за двое суток.

От этой неприятной мысли мне становилось не по себе, и я пытался ехать с максимально возможной скоростью, чтобы успеть обернуться до темноты.

Но человек предполагает, а Бог располагает. Когда мы, наконец, добрались до места, солнце уже перешло полуденную черту и начало стремительно, как мне показалось, катиться к закату.

То, что я увидел на берегу речушки, поразило меня до глубины души. Там стояла самая настоящая крепость – высокая (в полтора человеческих роста) изгородь была сооружена из толстых кольев, заостренных вверху, а дом-башню в три этажа сложили из толстых окоренных бревен.

Дом венчала колокольня с куполом, окрашенным в зеленый цвет. Но креста на нем не было. В общем, строение здорово смахивало на старообрядческий скит, совершенно не характерный для Украины.

Судя по накатанной колее, которая упиралась прямо в массивные дубовые ворота, Зяма (а возможно, и не только он) бывал здесь часто. Они были закрыты, но когда я заглушил мотор, за изгородью раздался басовитый собачий лай.

Значит, "скит" обитаем…

Я подошел к воротам поближе и только тогда заметил толстое железное кольцо-молоток, которым следовало бить по врезанной в дерево металлической пластине, чтобы привлечь к себе внимание.

Немного поколебавшись, – может, лучше покричать? – я все-таки взялся за кольцо и несколько раз ударил им по пластине. Звук, раздавшийся в ответ, заставил меня подпрыгнуть на месте – где-то неподалеку, как мне показалось, почти над головой, бухнул самый настоящий колокол. Ни фига себе!

Теперь я не сомневался в том, что хозяин меня услышит. Басовитый голос колокола подымет и мертвого.

Наверное, при ударе замыкались контакты и срабатывала какая-то система, приводившая в движение колокол на колокольне.

Собачий лай усилился. Я насчитал как минимум три собачьи глотки и немного обеспокоился. Если на нас спустят эту свору, то нам с Илоной хана.

Тем более, что за изгородью, судя по басовитости лая, находились отнюдь не дворняги, мелкие шавки, а самые настоящие звери, здоровенные псы – уж не знаю, какой породы, но только не добродушные охотничьи лайки.

Наконец раздался хрипловатый мужской голос и лай прекратился. Похоже, псы были еще и обученными.

Что ж, поглядим на хозяина, благо я уже слышал его шаркающие шаги. Никак, старикашка?

– Кто там? – спросил хозяин лесной обители.

– Мое имя вам ничего не скажет, – ответил я после некоторой заминки; и поспешил добавить: – Я друг…

Зенона.

Блин! Я едва не назвал Мошкина Зямой. Мало того, я еще и соврал, назвав Чиблошкина другом. Чего не сделаешь ради достижения поставленной перед собой цели…

Калитка в воротах бесшумно отворилась, и я увидел настоящего лесовика – невысокого коренастого мужика (деда? нет, он не был совсем стар), лицо которого сплошь покрывала густая неухоженная поросль. Ну прямо тебе древний человек, питекантроп. Он даже немного сутулился.

Но его узкие, близко поставленные глаза светились умом, закачанным в человеческие мозги шприцем двадцатого века. Мало того, в их глубине проглядывало что-то уж больно знакомое – будто оттуда за мной наблюдал совсем другой человек. Где я его видел?

Додумать эту спонтанную мысль я не успел. "Лесовик" не очень дружелюбно спросил:

– По какой надобности… кгм!.. в такую даль?

– Хотелось бы поговорить…

– О чем?

– О безвременной кончине Зенона, – ответил я высоким слогом.

Проняло. "Лесовик" даже смутился, как мне показалось. Он отступил в сторону и пригласил:

– Заходите. Собачек не бойтесь. Они у меня смирные.

Мы вошли на подворье, позади лязгнул засов. Перед нами сидели "смирные" собачки, каждая размером с теленка, и смотрели на нас, плотоядно облизываясь. Наверное, в предвкушении сытного обеда. У меня, если честно, мурашки побежали по коже.

Я покосился на Илону. И едва успел спасти свою нижнюю челюсть, уже готовую от удивления оторваться и упасть на землю. Девушка совершенно безбоязненно смотрела на собак и мило улыбалась. Похоже, она думала, что эти зверюги такие же мирные, как и ее Элдик.

– Сюда, – показал "лесовик" на тропинку, которая вела к флигелю.

Оказывается, за забором, кроме дома-башни (размером примерно пять на пять метров в плане) с колокольней, прятался еще и флигелек, тоже сложенный из бревен. Екологически чистое жилье, веяние нового времени.

Или отзвук прошлого?

Сопровождаемые эскортом из сторожевых псов, мы прошли вслед за отшельником к флигелю и оказались внутри обширной горницы, которая человеку неискушенному могла показаться этнографическим музеем.

Расписные сундуки, явно старинной работы, пузатый латунный самовар, начищенный до блеска, штофы и лафитники зеленого стекла, керамические миски и чашки, потемневшие от времени иконы в красном углу, большинство в серебряных окладах, перед ними зажженная лампадка причудливой формы, вдоль стен широкие лавки, застеленные домоткаными ковриками, под потолком связки сухих трав, источающие потрясающий аромат…

Ну и еще масса других бытовых мелочей, характерных для нашей местности; правда, не сегодняшнего дня, а как минимум столетней давности.

Самовар функционировал и был горяч. В чем мы и убедились, когда отшельник пригласил нас составить ему компанию за обеденным столом.

Ни я, ни Илона отказываться не стали. И не потому, что проголодались. Я прихватил с собой пакет с продуктами и минеральную воду, так что по дороге мы немного перекусили.

Но больно уж аппетитно пах мед в сотах, который хозяин скита поставил на стол в керамической плошке, и свежие шанежки…

Чай был заварен на травах. Более вкусного напитка я еще никогда не пил. От янтарной, обжигающей нёбо, жидкости исходил просто таки невероятный аромат, приправленный дымком от древесных углей.

Чаепитие неожиданно превратилось в праздник души. Особенно после того, как мы попробовали немного терпкий мед. Как оказалось, это был продукт, полученный от диких пчел.

Не хреново мужик устроился, подумал я с легкой завистью. И сразу же примерил, так сказать, кольчужку на себя: эх, сюда бы мой компьютер и мою библиотеку; работай в тишине и спокойствии, сколько влезет.

Никто тебе не позвонит, чтобы сообщить какую-нибудь скверную новость, после которой хочется повеситься, никто не припрется с бутылкой в самый неподходящий час навестить "друга сердешного", а заодно и набраться до положения риз, и наконец, открыв окно, можно всласть надышаться не свинцом из выхлопных труб автомашин, а живым, целительным воздухом лесного приволья.

Сколько глыб я мог бы изваять…

Подумал, и тут же не без скепсиса мысленно рассмеялся над спонтанно возникшим соблазном. Увы, я человек городской, привыкший к теплым сортирам, контрастному душу по утрам и вечерам, и к девочкам, время от времени навещавшим мою холостяцкую обитель. Меня уже трудно переделать в анахорета.

Отшельник пил чай и приглядывался к Илоне, а в особенности ко мне. Я никак не мог найти тему для завязки разговора с выходом на интересующую меня тему, а хозяин скита (может, все-таки обители? или дачи?) не спешил прийти мне на помощь. Он словно забыл, что я сказал ему возле ворот.

Мы обменивались ничего не значащими фразами – большей частью говорили о погоде, о видах на урожай, о лесной флоре и фауне, о том, как правильно заваривать чай и так далее – и не обмолвились ни словом о Зяме, будто разговор о нем был для нас второстепенным.

Однако, это было совсем не так. Отшельник явно был взволнован, хотя и довольно удачно пытался это скрыть. С чего бы?

– Благодарствуем за угощение, – сказал я вежливо по окончании трапезы. – Чай у вас – это что-то потрясающее. Рецепт заварки не дадите?

– Рецепт можно…

Отшельник аккуратно смахнул в ладонь крошки со стола и отправил их себе в рот.

– Да уж больно много тонкостей в этом деле. – Он скупо улыбнулся.

– Это каких же?

– Ну, во-первых, травки надо собирать только в определенное время. Тут важен не только день, но и час.

Потом нужно высушить их по-особому. Затем взять воду ключевую. Ни колодезная, а тем более, из-под крана, не подойдет.

– А та вода, что продается в бутылях?

– Эта еще хуже. Она мертвая.

– Простите, что значит – мертвая?

– Я вижу, вы человек образованный. А потому, наверное, слышали когда-нибудь или читали, что вода заряжена определенной информацией, чаще всего положительно действующей на организм человека. Но это живая вода – та, которая находится в открытых водоемах или залегает глубоко под землей. Если же воду пропускают по трубам, затем подвергают электрохимической обработке, то пользы от нее никакой.

– Но и вреда тоже нет.

– Как сказать… Нужно на все это смотреть в длительной перспективе. Ведь пока никто не проверял, как действует искусственно "облагороженная" вода на организм человека при ее многолетнем потреблении…

Отшельник говорил грамотно, свободно оперирую разнообразными терминами. Видимо, он был хорошо начитан и возможно имел среднетехническое или высшее образование.

То, что человек с институтским образованием живет анахоретом, меня не удивляло. В советские времена многие лучшие люди с дипломами и большими талантами убегали на Крайний Север или работали кочегарами в ЖЭКах.

Так что и для России, и для Украины это явление не есть чем-то из ряда вон выходящим. -… И очень важно, – между тем продолжал отшельник, – чтобы вода кипятилась не в электрическом чайнике, а в самоваре, согреваемая древесными угольями.

– Я давно заметил, что чай из самовара вкуснее обычного – когда вода греется электричеством. Но почему? Ведь уголь не может проникать сквозь металл.

– Уголь – нет. А молекулы, атомы, катионы-анионы – скорее всего, да.

Черт побери! Да он никак по главной своей профессии химик!

Мы уже познакомились, и я знал, что его зовут Сильвестр. У меня было вполне обоснованное подозрение, что это имя служило ему прозвищем, но не будешь же просить у человека паспорт без надлежащих на то оснований. Я ведь не мент при исполнении.

Но, если честно, мне очень хотелось заглянуть в его документы хотя бы одним глазом…

Сильвестр – в переводе с латинского языка – лесной; переносно – дикий, нецивилизованный.

Не сказал он нам, и как его зовут по батюшке. Это обстоятельство меня несколько смущало – все-таки, человек он в годах – но пришлось смириться. Чаще всего я обращался к нему в разговоре просто на "вы", не затрагивая его имени.

Постепенно мы подошли в разговоре и к Зяме. Я видел, что Сильвестр едва сдерживается, чтобы не спросить напрямую с какой стати нас принес нечистый в эту глухомань и почему я так заинтересовался кончиной его благодетеля.

Думаю, что теперь отшельнику без помощи Зямы жить стало гораздо труднее. Сам он вряд ли куда выезжал, так как до обжитых мест было не менее полусотни километров, а посещали его редко (если вообще посещали).

Это я определил по заросшей лесной дороге, которая вела к скиту, и по тому, как Сильвестр бережно обращался с шаньгами. Он отщипывал от них по крохотному кусочку и даже не жевал, а рассасывал хлебный дух во рту.

Похоже, сегодня у него был какой-то праздник, коль он поставил на стол такое лакомство. И я искренне сожалел, что не додумался захватить несколько пакетов муки и пять-шесть буханок хлеба.

– Вы там что-то говорили насчет Зенона… – наконец не выдержал Сильвестр и перескочил на весьма интересующую его тему; и тут же поспешил добавить: – Михайловича?

Ну да, все верно, старого Мошкина кликали Михаилом Ивановичем. Мои школьные дружки, завидев партайгеноссе вместе со своей козырной женой, часто говорили примерно так, используя его инициалы:

"Во, глядите, пошел МИМ со своей МИМозой!" Впрочем, на мима отец Зямы был похож в такой же мере, как бульдозер на бультерьера. Лицо Мошкинастаршего было неподвижно-твердокаменным с холодными проницательными глазами – как у настоящего революционера-народовольца, хоть бюсты из него ваяй. Да, умел он притворяться.

– Я его школьный друг, – ответил я, придав лицу соответствующее выражение скорби и даже горя. – Это такая утрата…

Прости меня, Господи! Конечно, брехать – не пахать, но не в таком же случае. Однако всю правду сказать, конечно, я не мог. Да и не очень рассчитывал получить честные ответы. Что-то в этой истории отношения анахорета с Зямой было странным, я бы даже сказал – книжным, надуманным.

Получалась эдакая душещипательная историйка: некий богатенький Буратино облагодетельствовал нищего папу Карло. Бред! Даже если не смотреть предвзято, везде видится двойное дно. Но что под ним? Это вопрос.

А может, я сгущаю краски? Может, во мне говорит моя неуемная творческая натура, готовая в любую минуту вылепить из мухи слона?

Фиг его знает…

– Да, утрата… – механически повторил лесной житель.

При этом лицо Сильвестра вдруг стало как бы плоским, будто его раскатали в блин на дощечке. Я понял, что это не совсем обман зрения, когда присмотрелся внимательней – отшельник сильно побледнел.

Надо же, так переживать… Похоже, он хороший, порядочный человек, если в состоянии столь долго помнить доброту другого.

– Как вы думаете, почему Зенон решился… на такое? – спросил я осторожно.

Анахорет сумрачно глянул на меня, коротко вздохнул и ответил:

– Не знаю.

"Ой ли? – подумал я. – А вот глаза твои, братец, говорят о другом…" Нужно качать клиента, решил я.

Качать! Может, и удастся его расколоть – в той или иной мере.

– Странная смерть, – сказал я задумчиво.

– Почему? – живо откликнулся Сильвестр.

– У него не было причин умирать. Вполне обеспеченный, сильный, здоровый мужчина – чего еще желать?

Я намеренно не упомянул семейные дела Зямы. Интересно, знает о них отшельник или нет?

– Вы думаете, ему помогли? – остро глядя мне в глаза, спросил лесной житель.

– Есть у меня такое предположение.

– И кто бы мог быть этим… "помощником"?

– Трудно сказать… Я ведь давно не был в родных местах. А те люди, с кем я беседовал на эту тему, то ли и впрямь ничего не знают, то ли темнят.

– Да, возможно темнят… – Сильвестр не спускал с меня глаз. – Кстати, я как-то не спросил… Откуда вам стало известно, что я имею какое-то отношение к Зенону Михайловичу?

– Земля слухами полнится.

– Это верно, – согласился Сильвестр. – А как вы узнали, где я живу?

– Это никакой не секрет. У Зенона были близкие люди, которым он мог довериться. Вот они и рассказали мне, что вы были с ним дружны, и где вас найти.

– Допустим, это правда. Но с чего вы взяли, будто я смогу вам помочь в расследовании причин его смерти? А вы, несомненно, этим занимаетесь.

– Что ж, отдаю должное вашей проницательности… Да, так оно и есть. Я не верю в то, что Зенон покончил жизнь самоубийством.

– Но расследование…

– К чертям собачьим официальное расследование! Мне кажется, они просто не стали глубоко копать, чтобы не получить еще один "висяк" – дело, которое нельзя довести до логического завершения.

– А вам это зачем нужно? Или вы сотрудник милиции?

– Вы не верите в человеческую бескорыстность?

– Ну, я так не сказал…

– Но подумали. Все верно, и я не очень верю. Однако, у меня не тот случай.

– На что вы намекаете?

– Какие тут намеки… Незадолго до смерти Зенон составил завещание, в котором отписал мне свою квартиру, дачу и три машины. Вам не кажется, что для его возраста составлять завещания слишком рано? Не думаю, что он был весьма предусмотрителен и мог предвидеть момент, когда ему станет невмоготу жить на этом свете.

– Завещание!? Как, почему?..

Мне показалось, что Сильвестр был крайне удивлен; я бы даже сказал, что он удивился до неприличия.

Неужели Зяма обещал мой куш ему?

Тогда это очень весело. Получается почти как в романах Агаты Кристи: в одной комнате собираются знакомые и незнакомые леди и джентльмены, чтобы обсудить некоторые спорные вопросы, связанные с наследством имярек. И один из присутствующих (или несколько) неожиданно умирает.

Сейчас я не очень удивился бы, окажись среди наследников Зямы и моя нежданная, негаданная подружка Илона. У меня даже создалось впечатление, что она каким-то образом узнала о моем намерении навестить отшельника в его медвежьей берлоге, а потому приготовилась к путешествию соответствующим образом – надела джинсовый костюм и удобные мягкие туфли на низком каблуке..

Нет и еще раз нет! Что за чушь лезет тебе в голову, господин-товарищ писатель!?

Все-таки большая начитанность нередко уводит человека из мира реалий в мир несбыточных, невероятных фантазий. Что в наш век грубого прагматизма, круто замешанного на цинизме и вседозволенности, делает нормального человека в глазах примитивно мыслящих обывателей полным идиотом, неспособным прокормить ни себя, ни (тем более) свою семью.

Я покосился на Илону. Она сидела тихо, как мышка, и с интересом разглядывала интерьер горницы.

Похоже, наш разговор был ей до лампочки.

– Вот и я пытаюсь это понять, – ответил я почти честно. – То, что Зенон – добрый, честный парень и отличный товарищ… – (Мать твою, Стив, остолоп хренов, ври, да знай меру!) -… мне было давно известно.

Но чтобы проявить ко мне такую щедрость… Кстати, а ведь и вам он здорово помог, – сказал я с наивным видом. – Насколько меня проинформировали.

– Да, помог… – Сильвестр помрачнел и опустил голову. – Чудесный был мальчик… – прошептал он себе под нос.

Я едва расслышал последнюю фразу, так тихо она была сказана. Похоже, он забылся и сказал ее самому себе.

– Но я не это имел ввиду. – Голос Сильвестра окреп. – Просто, он ничего не говорил мне ни о каком завещании.

– А почему он должен был вам это говорить? Или вы его компаньон?

– Избави Бог! – взмахнул руками отшельник и перекрестился на иконы. – Я ничего не смыслю в бизнесе, да и годы мои уже далеко не те.

– Тогда я могу высказать предположение, что вы его исповедник, – сказал я с легкой иронией в голосе.

– Я мог бы и не отвечать… – Сильвестр уколол меня вдруг потяжелевшим взглядом, в котором мелькнула сумасшедшинка религиозного фанатизма. – Но коль вы друг Зенона… Да, я приобщил его к церкви. К истинной церкви. Но никогда не требовал от него исповеди. Человек по моему уразумению должен исповедываться только перед самим господом Богом. Ему посредники в этом деле не нужны.

– Возможно. Но существуютцерковные каноны…

– Перестаньте! Каноны устанавливаются людьми, и не всегда бескорыстно или по Божьему велению.

Исповедник – это провода в небесную канцелярию, если перевести его функциональные обязанности из языка церковного на язык общепринятый. И если провода худые или вообще не туда присоединены, то можно представить, куда попадет чистый душевный порыв человека.

– Хорошо. Давайте оставим схоластические споры. Богу – богово, а кесарю – кесарево. Рассмотрим проблему под другим углом. Может, у Зенона была какая-то неизлечимая болезнь? Он не хотел испытывать большие страдания и…

– Про болезнь мне ничего не известно, – хмурясь, ответил Сильвестр.

– Ну, он мог вам этого и не сказать. Но, возможно, вы замечали какие-нибудь странности в его поведении…

– Нет! – отрезал лесной житель.

Он старался держать себя в руках, но мне показалось, что его уверенность несколько поколебалась. Неужто я прав и Зяма действительно был болен? Но тогда почему вскрытие ничего не показало?

Ха! Не будь наивным, Стив. Ты что, видел протокол?

Но ведь Алик говорил… А можно ли ему верить? Вдруг на него тоже надавали, как на Самуила Абрамовича. И даже не сейчас, а раньше, когда он нечаянно сунул свой нос туда, куда его не просили.

Вот Алик и лепит горбатого, вешая клиентам, интересующимся обстоятельствами смерти Зямы, лапшу на уши. Поди, проверь, правду он говорил мне или врал.

А если проверить? Как? Да очень просто – найти патологоанатома, который делал вскрытие Зямы и побеседовать с ним по душам.

Так он и откроет тебе свою душу… А не попробовать ли отмычку от дяди Сэма? Не думаю, что пока неизвестный мне патологоанатом откажется от энной суммы зеленой "капусты"…

За окнами громыхнуло, и по крыше забарабанил дождь, вскоре перешедший в ливень. Я озабоченно нахмурился – вот незадача. Как теперь выбираться из этой тьмутаракани?

Я посмотрел на Илону. Она откровенно скучала. Ничего, подумал я, скоро тебе станет весело… когда будем выталкивать машину из колдобин, заполненных грязью.

Глава 15

Дождь лил до самого вечера, не переставая. О поездке на машине по раскисшей грунтовке и думать было нечего. Это понял и отшельник, а потому предложил нам переночевать в его обители. А к утру земля подсохнет и тогда можно будет тронуться в обратный путь.

Сильвестр угостил нас ужином и постелил спать на лавках все в том же флигельке. Я бы не сказал, что ужин был чересчур сытным – одна жареная рыбешка и немного грибов, тушеных с луком и лесными ароматными травами, – но червячка все равно мы заморили, а потому отправились на боковую с легким сердцем.

Хозяин скита ушел спать в дом-башню…

Конечно, широкая лавка, пусть и застеленная рядном, совсем не походила на цивилизованную постель, и первое время мы ворочались с боку на бок ежеминутно.

Горницу освещала тлеющая лампадка, наполняя ее таинственными тенями, и мне вдруг показалось, что время повернуло вспять и на дворе, по меньшей мере, шестнадцатый век. Вот сейчас отворится дверь, войдет куренной атаман и скажет, что пора собираться в поход, чтобы пощипать турецкого султана и вернуть с полону ясыр…

Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, и вдруг услышал голос Илоны:

– Стив, ты спишь?

– Нет.

– И я тоже…

"Понял, лапуля…" – ответил я мысленно Илоне. Поднявшись, я взял ее на руки и бережно положил на пол.

Какое-то время в горнице были слышны лишь наша возня и бурное дыхание. Затем снова раздался ее голосок, в котором сквозили виноватые нотки:

– Не могу я… Прости…

– Что с тобой?

– Эти иконы… Они как живые. И глядят…

Я посмотрел на иконостас. Действительно, игра света и тени оживляли лики святых. Для впечатлительного человека это было и впрямь жутковатым зрелищем. Бедная Илона…

Мы снова разбрелись по лавкам. Я был неудовлетворен, а потому немного зол, но старался не подавать виду. Думаю, что Илона тоже чувствовала себя не лучшим образом. И тоже не спала.

Дикий вопль, прозвучавшей в лесной тиши, буквально сбросил меня с лавки. Я так быстро вскочил на ноги, что зацепился за какую-то загогулину и грохнулся на пол. Илона тоже подхватилась, как ошпаренная, и вскричала:

– Что это, Стив!?

– Бля! – Я поднялся и начал тереть ушиб рукой. – Извини, – спохватившись, сказал я Илоне. – Что это может быть?

– Это я у тебя спрашиваю.

Мы прислушались. Тишина. И вдруг вопль раздался снова – жуткий, нечеловеческий. И доносился он, как мне показалось, из дома-башни, где ночевал Сильвестр.

– Туда! – воинственно скомандовала Илона, указав пальцем на темную глыбу дома, смутно виднеющуюся в окне.

И бросилась к двери.

– Не так быстро, милочка, – сказал я, переводя дух. – Не ходи во двор.

Да, этот вопль и у меня все перевернул внутри. Кто бы это мог быть? Сильвестр? Его что, убивают? А если убивают, то уже поздно что-либо предпринимать.

– Почему!? Сильвестр в опасности.

– Если это так, то мы – тем более.

– С какой стати? Неужто ты боишься? Эх, мужики… Все, я пошла. – Илона решительно отодвинула засов и отворила входную дверь.

Я с интересом наблюдал за ее действиями, не имея ни малейшего желания последовать примеру девушки. И оказался прав: со двора раздалось злобное рычанье, и она пулей вернулась обратно.

– Там!.. – Илона ткнула пальцем в направлении двери, которую поторопилась закрыть на засов. – Эти волчары… бр-р-р! Они едва не набросились на меня.

– А мне показалось, что ты не боишься собак.

– Если бы днем…

– Да с дубиной в руках, – продолжил я мысль Илоны. – Вот и я об этом – на дворе ночь и собаки настороже, выполняют свои охранные функции. К ним теперь может подойти только хозяин. Мы тут сидим под живым, весьма надежным, замком. И я не думаю, что Сильвестра убивают. (Ну, разве что у него, кроме нас, есть еще и другие гости). Мимо тех "милых зверушек", что мотаются по двору, и тень в дом не проскользнет.

– Но этот крик…

– Будем считать, что нам все это приснилось. И дождемся утра.

– Вроде тихо…

Илона прислушалась.

– Подозрительно тихо…

Я выглянул в окно, прижавшись щекой к стеклу – чтобы лучше видеть.

Дождь закончился и между туч появился месяц. Он уже шел на убыль и скукожился до тонкого серпа, а потому его свет, изливающийся на подворье, был слаб.

Но и при таком плохом освещении я видел черные фигуры псов, беспокойно мечущихся туда-сюда, а также дом-башню, который по-прежнему стоял как черная скала, не подавая никаких признаков жизни.

Может, Сильвестр уже преставился? А что если он исполняет в этих лесах роль Синей Бороды и в данный момент развлекается в потайной комнате с очередной своей жертвой? Только кто ему поставляет женщин?

Ведь Зямы уже нет.

Да мало ли кто…

Стоп! Опять тебя занесло, дружище. Смотри на вещи проще, без фантазий. И вообще – нужно ждать утра. К тому времени – я на это очень надеялся – все образуется. И мы получим объяснение ночного инцидента.

Нужно дождаться…

Судя по виду Илоны, ночью она почти не спала. Чего не скажешь обо мне. Сон тоже какое-то время не шел ко мне, но сначала я считал слоников, а потом просто приказал себе: "Спи, сволочь! Завтра тебе может быть не до сна…", и тут же уснул, как убитый.

Все-таки солдатская закваска иногда дорогого стоит.

– Выйдем? – спросила она, кивком головы указав на входную дверь.

– А что нам остается делать? – ответил я вопросом на вопрос.

Мы осторожно вышли во двор. Псов нигде не было видно. Прихватив по дороге хворостину, я пошел вокруг дома… и наткнулся на живого и здорового Сильвестра, который кормил собак!

– Как спалось? – спросил он приветливо.

Ну дела… Я смотрел на его невозмутимое лицо, которое было чуть бледнее обычного, и удивлялся. Он что, ничего не слышал!?

– Да в общем… нормально, – ответил я, запинаясь.

Он безразлично кивнул головой и продолжил свое дело. Псы, недобро поглядывая на меня, злобно урчали, но я их не боялся, потому что Сильвестр посадил своих милых "собачек" на цепь.

– Или мне показалось, или так и было на самом деле… – начал я осторожно, внимательно наблюдая за реакциями лесного жителя. – Ночью был какой-то шум. Кто-то кричал, будто его резали.

– Да? – Сильвестр даже не обернулся. – Это бывает. По ночам здесь часто кричит выпь. А у нее голосище – ого-го… Можно испугаться.

– Выпь? – Я почувствовал, что тупею на глазах. – Не исключено…

Я никогда не слышал, как кричит выпь, но мне рассказывали, что у нее и впрямь голосок будь здоров; мертвого поднимет, а если ты еще живой, то тебя кондрашка может хватить. И все же я был уверен, что так орать мог только человек, которому очень больно. Уж я наслышался подобных воплей на войне…

– Спасибо, что приютили нас на ночь, – сказал я, обращаясь к спине Сильвестра. – Пора ехать.

– Нет, нет, без завтрака я вас не отпущу. Минуту…

Мне ничего другого не оставалось, как вернуться вместе с Илоной в горницу и с удовольствием засесть за трапезу. На завтрак нам подали варенье из дикой смородины, сухарики, чай и ядрышки лесного ореха, засахаренные в меду (между прочим, вкуснятина).

Я пил чай и напряженно размышлял. Похоже, моя поездка в эту глушь оказалась напрасной. Я ничего не выяснил, не узнал.

Мало того, я так и не смог задать Сильвестру главный вопрос, который тревожил меня больше всего: что за вещь хапнул мой сердешный "друг" Зяма и у кого, и почему за ней идет такая охота? И еще – где она могла бы храниться? Уж кто-кто, а Сильвестр мог об этом знать.

Кстати, как по мне, так этот скит – самое подходящее место для тайника…

Нет, больше я Сильвестра ни о чем расспрашивать не стану. Пока не буду. Нужно идти с другого конца. В истории его взаимоотношений с Зямой все было странным. А если учесть ночные крики… Выпь! Не надо нам ля-ля…

Мы распрощались вежливо, но без особой сердечности. Пожимая руку Сильвестру, я уже утвердился во мнении, что эта наша встреча – не последняя.

Он это тоже знал. И не мог скрыть тоскливый вопрос, застывший в его глазах – зачем? что тебе еще от меня нужно, парень? Оставь меня в покое. Оставь!

Мне показалось, что за ночь он даже стал меньше ростом и еще больше постарел и сгорбился. Какие тайны скрывает его лохматая поседевшая голова?

Машина завелась с полуоборота, и вскоре скит скрылся за деревьями. Поначалу ехать было легко, так как под колесами шуршал песок. В этой местности оказалось много участков с песчаными грунтами, потому здесь росли сосны и ели.

– Зачем мы сюда приезжали? – вдруг спросила Илона, когда молчание в салоне "волжанки" несколько затянулось.

– На прогулку, – ответил я недовольно, не отрывая взгляд от дороги.

– Ври больше. Ты хотел расколоть этого симпатичного старикана.

– Во-первых, дорогая, он не совсем старикан, а во-вторых, что это у тебя за жаргончик? Расколоть… – Я насмешливо фыркнул. – С чего ты взяла, что у меня были такие нехорошие намерения и зачем мне его колоть?

– Не только я, но и этот дед тебя сразу раскусил, – снисходительно улыбнулась Илона. – Он просто потешался над тобой. И валял ваньку.

– Что-то я этого не замечал.

– Уж поверь мне, как психологу.

– Так ты еще и психолог? А я думал…

Тут я сделал многозначительную паузу.

– Что ты думал? – резко, с вызовом, спросила Илона.

– Вернее, предполагал – что ты работаешь программистом, – уклонился я от прямой конфронтации, хотя меня начала забирать злость.

Она, видите ли, психолог! Сначала бесцеремонно напросилась на поездку, а теперь пытается учить умуразуму. Как-нибудь сами справимся.

– Так все-таки, что ты здесь искал? – не унималась Илона.

– Ответ на главный вопрос, – буркнул я и заложил крутой вираж.

– Какой вопрос?

– А тот, который мы, будучи в лесу, задаем кукушке: "Кукушка, кукушка, сколько лет жизни мне осталось?" Только в нашем с тобой случае, дорогая, не лет, а дней.

– Что за глупости!? – воскликнула Илона. – По-моему, ты несешь чушь.

– Ну да… – Я скептически ухмыльнулся. – Все верно. Что возьмешь с тупого мужика? А ты не задумывалась над таким вопросом: почему это некий вооруженный пистолетом тип ворвался в твой номер, связал тебя и по идее должен был поджарить тебе пятки? Неужели из-за двух-трех сотен украинских тугриков, которые лежали у тебя в кошельке?

– Почему? – тупо спросила Илона.

– А голова тебе зачем? – сказал я намеренно грубо. – Верно – чтобы иногда думать. Ларчик открывается просто – потому что ты имела несчастье встретить на своем жизненном пути некоего типа по имени Стив.

– Ой-ой! – Она скептически фыркнула. – Это же надо – мне повезло познакомиться с Джеймсом Бондом во плоти. Агент 007 вышел на тропу войны. Ты много о себе мнишь.

– Ты в этом уверена?

– Не то слово.

– Тогда не говори потом, что я тебя не предупреждал. – Почувствовав, что немного с безжалостностью переборщил, я немного сбавил тон: – Извини, это все нервы… Но тебе нужно срочно уехать в родные пенаты. Срочно! Первым же поездом. Сделали выезд на природу – и будя. Уезжай. Так будет лучше и для тебя, и для меня.

– Слушай, дядя, я ведь не из пугливых. Ты лучше объясни, в чем дело. А то напустил туману…

– То, что ты еще не пуганая, скорее, минус, нежели плюс. Лучше бояться каждого куста, но выжить, нежели потом, перед долгим путешествием на серые равнины, в последний раз посетовать на свою глупую самонадеянность.

Илона немного помолчала, – наверное, переваривала сказанное мною – затем спросила:

– Если все так серьезно, как ты говоришь, то можешь объяснить мне более внятно, почему из-за тебя я попала в неприятную историю? И что это за история? Неужели она каким-то образом связана с наследством, которое ты получил от умершего друга?

Похоже, Илона слушала мои разговоры с лесным отшельником гораздо внимательнее, нежели мне показалось… Рассказать ей – не рассказать?.. Что от этого изменится? Не знаю, не знаю… Нет, лучше придержать язык за зубами.

Язык самый большой друг и самый страшный враг человека. Это такая бесконтрольная и безалаберная сволочь, что иногда хочется вырвать его с корнем и выбросить псам на съедение. Скольких хороших людей погубил именно язык и скольким еще придется из-за него пострадать.

Я решил придержать язык за зубами. Пусть и до поры, до времени. Пока я не определюсь с некоторыми моментами в наших с Илоной отношениях.

– Я считаю, что он не покончил жизнь самоубийством, а его убили, – сказал я, стараясь говорить ровным голосом. – И пытаюсь найти убийц. Или хотя бы мотивы убийства. А это кому-то очень не нравится. Комуто достаточно сильному в финансовом отношении, чтобы нанять людей, готовых причинить мне и моим приятелям (в том числе и тебе) большие неприятности. Вплоть до… Ну, в общем, понятно.

Мои откровения были правдивы даже не наполовину, а на четверть. Все отрицать было бы глупо, к тому же Илона никак не тянула на круглую дуру, чтобы можно было ее напрочь проигнорировать или обвести вокруг пальца.

Я пошел по другому пути – запустил в ход правдивую ложь. Это самая коварная разновидность лжи, когда внешне все выглядит благопристойно и логично, а внутри все запутано до бесконечности.

Да и кто такая мне Илона, чтобы выворачивать перед нею все свое нутро? Не более, чем случайная попутчица, подружка на час, практически постельная принадлежность. У нас нет взаимных обязательств, и мы ничего друг другу не должны.

Постепенно разговор сошел на нет и мы углубились в свои мысли. Не знаю, о чем думала Илона, но мне в этот момент очень хотелось побыстрее добраться в гостиницу и залезть под горячий душ. Вот такие мы, мужики, примитивные личности…

Через три с половиной часа после нашего старта от ворот скита мы очутились во влажной низменности, и здесь уже пошла потеха. Импортный движок "волжанки" гудел мощно, мягким баском, и до поры до времени мне удавалось продвигаться вперед пусть и не быстро, но более-менее уверенно.

Затем последовал подъем и очередной спуск, перед которым я спасовал. И не потому, что опасался застрять в грязи. Отнюдь.

Самое плохое место внизу – ручей, который из-за сильного дождя вышел из берегов, – можно было преодолеть, бросив в топь, на худой конец, десятка два жердей, благо я догадался захватить топор.

Меня остановило совсем другое обстоятельство. В ручье застрял "джип", вокруг которого суетились парни до боли знакомого вида. У них все было квадратным: и туловища, и головы, и мысли.

С началом "демократизации" страны и ее окрестностей они повылезали из всех щелей, постригли головы под "ноль" – наверное, чтобы разные глупые мысли не скапливались под прической и не мешали творить новую историю – и начали победное шествие.

Правда, шли они не очень долго. Когда их хозяева накопытили деньжат, прибрали к рукам за бесценок разную недвижимость, в том числе заводы, фабрики, банки, нефтяные скважины и прочая, стриженные братки стали им мешать – путались под ногами, портя имидж солидных бизнесменов, заработавших капитал в поте лица своего.

Тогда братков начали пачками сажать в тюрьмы и отстреливать. Так что в двадцать первый век вошли только избранные – самые умные, преданные и жестокие. Им приказали отрастить чубы, одели в приличные костюмы и дали по импортной тачке.

Похоже, как раз такие "джентльмены" пытались вытащить тяжеленного импортного монстра из глубокой промоины, куда он влез по самое днище. Их было пятеро.

– Почему стоим? – спросила Илона.

Наверное, задумавшись, она не смотрела вперед и не видела нежданно выросшей на нашем пути преграды.

– Боюсь, что мы уже приехали, – ответил я и сокрушенно вздохнул.

У меня не было ни малейших сомнений, что эти парни со своим красавцем-"джипом" явились в эту глушь по наши души. Но как их хозяева узнали, в какую сторону я взял курс? Это был вопрос…

– Как это – приехали? – с недоумением воззрилась на меня Илона. – По моим подсчетам, до города еще где-то сто пятьдесят километров. А может, и больше.

– Придвинься ко мне и взгляни туда, – я ткнул пальцем в направлении "джипа".

Я только сейчас вдруг понял, что машину со своего места она не видит, так как "джип" скрывает густая ветка, нависшая над дорогой с правой стороны. Илона наклонилась ко мне, посмотрела вперед и сказала:

– Ну и что? Мы объедем их слева и чуть ниже. Там места посуше и ручей более узкий.

– До чего мне нравятся наивные люди… – сказал я и вздохнул, нацепив на свое и так хмурое лицо кислую мину. – Им легко и радостно жить.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А я уже сказал. Мысленно.

– Желательно, чтобы ты озвучил свои мысли. Я, например, пока ничего не понимаю. Ты боишься этих парней? На кой мы им нужны?

– Люблю бодрячков. И активных оптимистов. Неужели ты думаешь, что эти фраера приехали на такой козырной дорогой тачке за грибами? "Джип" уже исцарапан ветками от колес до крыши. Нет, подружка, эта братва заявилась сюда не для развлечений, а по заданию. То есть, по мою душу. А заодно и твою. Вот потому я и сказал, что мы, похоже, приехали к финишу.

– Разворачивай! – воскликнула Илона, до которой наконец дошел страшный смысл сказанных мною слов. – Быстрее, иначе они нас увидят!

– Быстро только кошки любятся… – запыхтел я, поворачивая вправо-влево рулевое колесо. – Да слепыми родятся…

На нашу беду заднее колесо "волжанки" попало в какую-то рытвину, и машина лишь рычала и раскачивалась со стороны в сторону, но двигаться в нужном направлении и не собиралась. А на этом участке лесной дороге мы могли ехать только вперед или назад, настолько она была узкой.

Развернуться можно было лишь внизу, но там нас ждали неизвестные, и я не думал, что у них по отношению к нам были добрые намерения.

– Ну же, ну!.. – подбадривала то ли меня, то ли машину Илона.

Она крепко вцепилась в мое плечо неожиданно сильными пальцами, и я чувствовал, что ее тело сотрясает нервная дрожь. Похоже, Илона полностью прониклась моей идеей насчет финишной прямой.

Ничто так хорошо не действует на женщину, как гром, который грохочет над самой ее головой. Тогда она вмиг забывает об эмансипации и равенстве полов и норовит быстрее спрятаться мужику под крылышко.

Инстинкт. Тут даже цивилизация бессильна…

Наверное, парни внизу услышали звук мотора нашей машины. До этого "джип" рычал, выбрасывая из-под колес фонтаны грязи, но затем умолк, словно захлебнувшись бензином. Вот тут-то установившаяся на время тишина возле ручья и сослужила нам плохую службу.

Квадратные братки как по команде подняли головы и воззрились в нашу сторону. Поначалу они просто остолбенели. Похоже, не поверили своим глазам. Ну как же – добыча сама припрыгала в ловушку. Ни фига себе удача…

А потом парни бросились бежать вверх по склону, чтобы приблизить нашу долгожданную встречу… черт бы побрал этих уродов!

Движок "волжанки" уже не рычал, а выл, как взбесившийся пес. Я даже взмок, и не столько из-за усилий, которые прилагал, переключая рычаг скоростей и работая педалями, сколько от мысли, что еще немного – и квадратные братки начнут считать мне ребра; ведь они, прежде чем кончить человека, любят немного с ним "развлечься".

Но вот в какой-то момент колесо выскочило из рытвины, и машина рванула назад так прытко, что я едва успевал вертеть баранку, чтобы не врезаться в деревья по обочинам лесной дороги. Братки бежали и что-то орали, а затем раздались выстрелы.

– Вот суки! – выругалась здорово побледневшая Илона. – Волки позорные!

Это было так неожиданно, что я поперхнулся. Ничего себе Дюймовочка, образец скромности и благопристойности… Никогда не перестану удивляться непредсказуемости женщин.

Интересно, где она нахваталась такого сленга? Неужели в кино?

Наконец мы очутились на участке дороги, где деревья росли редко, и мне удалось развернуться. Стрельба сзади продолжалась, но все пули, на наше счастье, пролетали мимо и выше.

– Возвращаемся в скит? – спросила немного успокоенная Илона, когда поворот скрыл от нас братков.

– Нет. Туда нельзя. Иначе мы и сами не спасемся, и подставим по крупному Сильвестра.

– Так что же нам делать!?

Она беспомощно повертела головой.

– То же, что и раньше. Будем отсюда выбираться.

– Как? Кругом лес. А дорога только одна.

– Ошибаешься. Нужно было хорошенько смотреть по сторонам. Лесных дорог здесь много. Вот только знать бы, куда они ведут, в какую сторону…

Мы проехали не менее двух километров, пока я, наконец, не решился свернуть на неприметное ответвление лесной дороги.

По идее, оно вело к бывшим лесоразработкам, а там, насколько я знал, когда-то была приличная насыпная дорога, пересекающая болотистую низменность и тянущаяся до самой автотрассы. Однако, я мог и ошибиться. Но об этом я старался не думать.

И все было бы хорошо, но нас выдавал след от шин "волжанки". Скрыть его мы никак не могли.

Оставалось уповать на наше родимое русское "авось". Авось, пронесет – братки хлопнут ушами и не заметят, куда мы свернули.

Надежда была очень слабой, но она, как известно, умирает последней.

Глава 16

Первым умер наш импортный движок.

Мы не проехали и половины от запланированного расстояния, как он начал чисто по-русски кашлять, чихать, давать сбои, пока, наконец, и вовсе не умолк. Наверное, растерялся, ведь его готовили к езде по шикарным немецким автобанам, а мы загнали его в славянское болото.

Открыв капот, я некоторое время делал вид, будто кое-что смыслю в железках, заполнивших нутро "волжанки", а потом обречено махнул рукой и сказал:

– Все, дорогая, наш конь откинул копыта.

– Что с ним?

– Нет компрессии, – ляпнул я наобум, весьма слабо представляя, что это такое.

– А куда она девалась? – с умным видом, хмуря брови, спросила Илона.

– Наверное, потеряли по дороге, – попробовал я пошутить. – Кочки, рытвины, буераки… Хорошо хоть колеса на месте.

Илона мою шутку приняла всерьез:

– Так, может, вернемся и поищем?

– Поздно. Послушай…

Мы затаили дыхание. Где-то далеко и назойливо, как комариный зуд в спальне среди ночи, гудел мотор автомашины. Звук доносился с той стороны, откуда мы приехали.

Значит, братки вытащили "джип" из хляби и нашли место, где мы свернули с лесной дороги…

– Они… едут за нами? – спросила Илона.

– Кто бы сомневался в этом… – буркнул я. – У них приказ: найти меня живым или мертвым. Второе – возможно, предпочтительней.

– Связалась я с тобой… на свою голову, – с трагическими нотками в голосе сказала Илона.

– Не переживай. О нас потом будут слагать легенды. Как это – они жили недолго, но дружно, и умерли, как герои, в один день и даже один час.

– Ты еще в состоянии шутить!?

– А больше ничего другого не остается. Ладно, подруга, собираем наши пожитки – и вперед. Поедем дальше топтобусом – на своих двоих. Не думаю, что они смогут найти нас в лесу по следам. Тем более, что земля хорошо подсохла – солнце вон уже где…

Из пожитков у нас была лишь дамская сумочка Илоны, моя зажигалка, саперная лопата и топорик.

– Держи, – всучил я девушке топорик.

– Зачем?

– Без поклажи идти не интересно. Ну, а если серьезно, то это наше оружие. Так же, как и лопата. Боюсь, что нам придется топать и топать до обжитых мест. Поэтому береги топор, словно зеницу ока. Он нам еще здорово пригодится.

– Утешил… – буркнула Илона и, запихнув топор в свою сумочку, перекинула ее через плечо.

Она вдруг успокоилась и подобралась, как перед прыжком. Черты ее лица приобрели жесткость, и даже хищность.

А девка ничего, похоже, не размазня… Посмотрим.

Мы оставили низинку, по дну которой петляла заброшенная лесная дорога, и поднялись выше. Здесь и лес был не такой густой, и идти было легче, так как на возвышенностях рос в основном сосняк.

Опавшая хвоя не давала траве пробиться на поверхность, и мы топали, словно по проспекту, застеленному толстым ковровым покрытием светло-коричневого цвета.

Так прошел час, другой, третий…

Илона начала уставать; она все чаще спотыкалась и пыталась отдохнуть, придерживаясь за деревья. Да и я тоже чувствовал, что если не отдохну полчаса, то упаду и больше не встану.

– Все, дорогуша, привал, – скомандовал я и жадно припал к ключу, который пробил в земле глубокую лунку.

Чтобы найти воду, нам пришлось снова спуститься вниз, где уже начинались болотца.

Утолив жажду, мы некоторое время лежали в приятном полузабытьи, каждой клеточкой своих тел ощущая, как свинцовые капли усталости скатываются на землю и исчезают в траве. А затем пришел голод.

Я покосился на Илону. Она лежала на спине с закрытыми глазами, но по тому, как дергался ее кадык, я понял, что и она сглатывает голодную слюну.

– Не мешало бы перекусить, – сказал я как бы про себя.

– Чем!? – простонала Илона, по-прежнему не открывая глаз. – У нас нет даже сухарика.

– А чем Бог подаст.

С этими словами я начал доставать из карманов белые грибы, собранные по дороге.

– Поднимайся, – сказал я Илоне. – Нужно найти сухих дров. Будем готовить скромный обед.

– Это… обед?

Она с кислой миной на лице ткнула пальцем в грибы.

– Хорошо, назовем мою добычу просто едой, – ответил я, нанизывая грибы на прутик. – Поторопись с дровами, если не хочешь умереть голодной смертью. Я тоже немного поброжу вокруг – может, найду еще что-нибудь съедобное.

Увы, оказалось, что колбасы и булки на деревьях не растут, а вороны с куском сыра во рту в места, где мы очутились, не долетают.

Пришлось довольствоваться грибами, которые росли неподалеку; по-моему, это были лисички. С теми, что я подобрал раньше, у нас получилось по два больших шампура грибного шашлыка на брата.

Илона сначала недовольно морщилась, но затем умяла свою порцию с такой скоростью, словно за себя кинула. Я тоже не подкачал. Покончив с трапезой, я закурил, благо у меня была почти полная пачка "мальборо".

– А мне? – требовательно сказала Илона.

– Свои надо иметь, – буркнул я недовольно, однако сигарету ей дал.

Она молча проигнорировала мой отнюдь не джентльменский выпад и с удовольствием затянулась.

– Хорошо-о… – сказала Илона мечтательно.

– Да, хорошо, но будет еще лучше, – поддакнул я не без злорадства. – Нам еще колбаситься здесь как минимум сутки. И то если мы верно выбрали направление.

– Умеешь ты опошлить момент…

– Вот такой я негодяй.

Она посмотрела на меня свысока, как на неразумное дитя, и улыбнулась располагающей материнской улыбкой.

– Стив, не изображай из себя буку, – сказала Илона. – Ты совсем не такой.

– Верно, – согласился я с невольным вздохом. – Я хороший. Но несчастный.

– Почему?

– Раз в жизни выпал фарт подлататься на дармовщину, да и тот с гнильцой. Конечно, за все нужно платить, даже за удачу, но не такую же цену.

– Не хорони себя раньше времени.

– Как мне до сих пор не хватало надежного женского плеча и твоих ценных советов, – сказал я с едкой иронией. – Разве тебе не понятно, что ОНИ не успокоятся, пока не отправят меня вперед ногами? Один в поле не воин. Мне нечего им противопоставить. Я даже сбежать не могу – все равно достанут. Кстати, удивительно, почему они до сих пор вертолет не вызвали? У их хозяев для этого денег хватит.

– И все равно я не понимаю… – задумчиво сказала Илона.

– Что ты не понимаешь?

– С какой стати на тебя спустили целую свору бандитов? Допустим, ты не веришь, что твой другприятель покончил жизнь самоубийством. И предполагаешь, что его убили. Да на здоровье! Предполагай, что хочешь и сколько хочешь. Кто тебе поверит? К тому же, дело закрыто и сдано в архив. По идее, все, точка. Ан, нет. Кому-то не понравился болтун, Фома неверующий, который путается под ногами и мутит воду. Ну и что? За это не убивают, Стив. В худшем случае тебе поломали бы пару ребер.

– У меня как раз тот случай, когда теория не в ладах с практикой, – ответил я уклончиво.

В этот момент я был занят тем, что внимательно вслушивался в лесную разноголосицу. Мне не нравилась большая активность сорок позади нас. Я помнил тот отрезок пути – неглубокую лощину, в которой росли дубы и липы.

Лощина оказалась сорочьим царством. Пестрые непоседливые птицы ругали нас за вторжение в пределы их территории добрых полчаса, пока мы не перевалили через бугор. Они скрежетали так, что в ушах закладывало.

И вот теперь сороки снова устроили концерт. Почему?

Потому! Я вскочил на ноги, как ужаленный. Через сорочий гам пробился приглушенный расстоянием собачий лай.

Ах, сволочи! Они прихватили с собой ищейку. Ну, все, теперь точно приехали. От собаки не уйдешь. Да еще с таким довеском, покосился я на Илону.

Видимо, она тоже услышала лай, потому что вдруг вытянула шею и начала вращать головой как локатором.

– Или я ошибаюсь, или…

Илона не окончила фразу.

– Такую ошибку я бы тебе простил, – сказал я, забрасывая костер землей. – Но боюсь, что тут двух толкований быть не может. Братки на подходе, а с ними песик… чтоб он сдох еще вчера. Поторопись со сборами. Вот теперь начнется настоящая потеха. Танец с волками.

– Но мы не сможем уйти от собаки!

– Попытаемся. Может, нам повезет.

Я окинул критическим взглядом ее джинсовую одежонку и сказал:

– Вот только костюмчик мне твой жалко. Дорогой, наверное?

– Да какая разница!

– И то верно… За мной!

И я бросился бежать вниз – туда, где находилось заболоченное пространство. Илона не отставала.

Очутившись на краю болотца, я первым делом срубил две длинные жерди и одну из них вручил девушке.

– Знаешь, как ходить по болоту? – спросил я, пробуя жердью глубину топкого места.

– Знаю. В детстве я почти каждое лето отдыхала у бабушки на Смоленщине. А там болот хватает.

– Что ж, придется вспомнить детство. Будь внимательна и осторожна, иди за мною след в след. Все понятно?

– Конечно.

– Вот и ладушки. Двинулись…

Мы вошли по щиколотки в грязь и зашлепали по низинке к ручью, который из-за дождя разлился и вышел из берегов. На нашу удачу, болото оказалось не бездонным; скорее всего, это была, как я и предполагал, заболоченная местность, пересыхающая летом.

Вскоре мы добрались до ручья и побрели вниз по течению, время от времени попадая в глубокие промоины.

Илона сдержанно ругалась сквозь зубы – что она говорила, мне не было слышно, но я думаю, ее выражения не отличались высоким стилем.

А я монотонно повторял припев старинной казацкой песни, всплывший из каких-то неведомых генетических глубин "Ма-ру-ся раз, два, три калина, чернявая дивчина, в саду ягоды рвала. Ма-ру-ся раз, два…" Так мы шли часа два, пока я не решил, что пора выбираться на сухое место. По моему мнению, теперь даже самая классная ищейка не смогла бы унюхать наши следы.

– Нужно искать место для ночлега, – сказал я, посмотрев на небо.

– Еще рано, – возразила Илона.

Похоже, она втянулась в походную обстановку и уже не выглядела потерянной и уставшей.

Это было одновременно удивительно (надо же, без соответствующей подготовки – и такая сила духа и воистину мужская выносливость) и обнадеживающе. Ведь ничего нет противней нытиков и слабодушных людей, попавших в экстремальную ситуацию. Они могут потянуть на дно даже самых стойких и выносливых.

– В самый раз, дорогая, – ответил я благодушно. – Нам нужно соорудить шалаш – вдруг пойдет дождь – и приготовить ужин.

– Да-а, подкрепиться не мешает… – мечтательно сказала Илона. – Опять грибная диета?..

– Перефразируя Шекспира, скажу: есть кое-что в природе из съедобного такое, что и не снилось нашим мудрецам-диетологам.

– Что именно?

– Возможно, узнаешь, – ответил я коротко. – Но думаю, что не сегодня. А лучше бы этого никогда не знать. Для начала убери вон с той площадки сухую траву.

Илона подчинилась беспрекословно. К тому времени, когда я нарубил лапника, место под шалаш было готово. Мы соорудили его за полчаса.

– Ну и?.. – спросила Илона, когда наше временное жилище было готово.

– В смысле ням-ням?

Я весело ухмыльнулся.

– Стив, не надо со мной шутить на эту тему. Иначе я ночью перегрызу тебе горло и выпью твою кровь, как вампир.

– Я подозревал, что тебя нужно опасаться. Но не до такой же степени. Ладно, ты убедила меня. Пойдем на охоту.

– Не говори загадками. Какая охота?

– Обычная. Чтобы было что пожевать. Иди за мной…

И я направился к ручью.

Мы построили шалаш на возвышенности, среди молодого ельника – чтобы наше сооружение не так бросалось в глаза. До обрывистого берега ручья было около сотни метров, что создавало определенные неудобства, но повышенная влажность почвы не позволяла расположиться на ночлег поближе к воде.

На берегу я быстро разделся и залез в ручей. Вода была мутной, но теплой. Илона смотрела на меня удивленными глазами.

Мое внимание сразу привлекли глинистые обрывы. Еще с детства я знал, что в них есть норы, в которых прячется разная водяная живность.

Первая же нора принесла мне удачу – огромный синевато-зеленый рак, щелкая клешнями, упал прямо под ноги Илоне.

– Ах!

Илона подскочила на месте от неожиданности.

– Держи его, иначе удерет, – сказал я радостно.

Еще бы не радоваться – теперь я был уверен, что голодными мы спать не ляжем.

– Как держать? – спросила Илона. – Он кусается.

– Сделай из моей рубахи мешок.

Во второй норе мне попался карась, в третьей – еще какая-то рыбешка, четвертая нора оказалась пустой, в пятой я снова наткнулся на колючие рачьи клешни…

Короче говоря, спустя час после начала моей "охоты" Илона едва таскала импровизированный мешок с добычей.

– Все, баста… – Я вылез из воды и по-собачьи отряхнулся. – На ужин хватит. И позавтракать будет чем.

– Не верю своим глазам…

Илона с восхищением заглядывала в "мешок".

– Теперь, надеюсь, ты поняла, для чего нужны мужчины. А то у феминисток мужик что-то среднее между инфузорией туфелькой и амебой.

– Не утрируй.

– Я всего лишь поднимаю проблему.

– Лучше подними свою рубаху с добычей, – смеясь, сказала Илона. – Я не дотащу ее до шалаша.

– Вот так всегда – кто работает, того и погоняют…

Перебрасываясь шутками, мы поднялись вверх по склону, и вскоре возле шалаша загорелся костер. Чтобы его нельзя было заметить, я выкопал ямку и положил туда сухие дрова, которые давали мало дыма. А затем посредине костра пристроил широкий плоский камень, который должен был исполнять роль жаровни.

Спустя еще полчаса выпотрошенная и почищенная рыбешка уже запекалась на камне в окружении красных раков.

– Какая прелесть… – Илона судорожно сглотнула, глядя на нашу "жаровню". – А запах… У-у…

– Налетай, подешевело…

Я ловко переправил испеченную рыбу и десяток раков на большой лист лопуха, служивший нам блюдом.

– Только не очень быстро, – поторопился я с предупреждением. – Карась рыба вкусная, но костистая…

– Соли бы… – сказала Илона, съев одну рыбешку.

– Соль – это белая смерть. Ешь и думай, что ты на диете.

Насытившись, мы улеглись отдыхать прямо возле костра, задумчиво глядя на тлеющие уголья. Чтобы утром не разводить огонь, я положил на камень-жаровню остатки своей добычи и теперь ждал, пока рыба и раки дойдут до нужной кондиции.

Уже стемнело, и на небе проклюнулись звезды. Луна где-то бродила за дальними лесами, потому тени все еще были черными, плотными, без серых полутонов.

Ни говорить, ни думать не хотелось. Казалось, что наступила та самая бесконечность, которая обозначается в математике лежащей ничком восьмеркой.

Скорость и время слились воедино, и мое тело стало длиною в мысль – несколько тысяч световых лет. Одна моя часть была на Земле, а другая… ну, может, на Орионе или просто в созвездии Стрельца.

Это было восхитительное чувство. Атомы и молекулы моего тела пронизывали века и пространство, черные космические дыры были моими глазами, таящими мудрость тысячелетий, кудри шевелил солнечный ветер, а та субстанция, что называется душой, заполняла всю Вселенную.

Глава 17

Наш сон был сном смертельно уставших людей. Мы бодрились, не признаваясь ни себе, ни тем более товарищу по несчастью, что к вечеру уже не осталось никаких сил, но нельзя обмануть собственные нервы и мышцы.

Когда я утром проснулся, то мне очень хотелось позвать кого-нибудь на помощь, чтобы помогли мне разогнуться. Все мое тело казалось закостеневшим, будто ночью я заболел какой-то неведомой науке разновидностью моментального остеохондроза.

Не лучше выглядела и Илона. Правда, она старалась не подавать виду, однако этот выпендреж стоил ей немало усилий.

Да, годы добавляют мудрости (которая приносит мало радости), но лишают человека энергии, а значит и жизненных сил. Я и впрямь казался себе аккумулятором, который забыли поставить на подзарядку.

Позавтракав остатками моего улова, мы замаскировали, как могли, кострище, развалили шалаш и двинулись в путь. Но прежде, чем выйти на маршрут, я нашел самое высокое место на бугре и забрался на сосну, что было отнюдь не легко.

Мне хотелось проверить кое-какие предположения.

Сидя на толстой ветке метрах в десяти над землей – а сердечко-то и впрямь не только стучит, но еще и екает! – я внимательно вглядывался в ту сторону, откуда мы пришли.

Было раннее утро (мы выползли из шалаша едва начало сереть) и солнце только-только вынырнуло из-за горизонта. Вокруг стояла та самая утренняя "тишь да гладь и божья благодать", о которой столько написали поэты.

Да, это действительно красиво. Но мне любоваться природными красотами было недосуг. Я с тревогой высматривал братков, лелея в глубине души надежду, что они повернули обратно.

Увы, моя надежда пошла ко дну, даже не поплавав в открытом море.

Они шли по обеим сторонам долины – маленькие, черные фигурки на зеленом фоне, как вша на платке.

Оказалось, что их больше, нежели я предполагал. Наверное, тем пятерым, что ехали в "джипе", прислали подмогу.

Замысел бандитов был прост и бесхитростен. Когда пес потерял наш след, они поняли, что мы бредем по ручью. А потому братки разделились, чтобы найти место, где мы вышли на сушу.

Мало того, они точно знали, что мы держимся долины, которая должна привести нас к бывшим лесозаготовкам. Это был самый короткий маршрут, который вел в город.

Конечно, можно было свернуть направо или налево. Но тогда нам пришлось бы топать как минимум неделю по лесам и болотам, чтобы добраться до какого-нибудь населенного пункта. И то если повезет.

А без запасов продуктов и соответствующего снаряжения, ни о каком везении не может идти речи.

– Ну, что там? – спросила Илона, когда я спустился вниз.

– Все то же, – ответил я неохотно.

– То есть?..

– Они жили дружно, но недолго… в общем, дальше не стоит продолжать. Это я уже говорил. Если мы что-то не придумаем, нам хана. За нами идут две группы. Сколько там человек, я не смог посчитать.

Далековато.

– Как ты думаешь, они нас догонят?

– Трудно сказать. Все зависит от многих компонентов.

– Каких именно?

– Во-первых, от того, как будут соображать наши головы. Во-вторых, каким образом будет решаться проблема с едой. И в-третьих, как у нас обстоит дело с силой духа. Есть еще кое-что, но это уже не столь несущественно.

– А может, нам лучше сдаться?

– Какие проблемы… – Я пожал плечами. – Ты это сделать можешь. Вольному воля. Но мне такой вариант не подходит. Меня настораживает настырность, с которой бандиты идут за нами. Если они кого-нибудь из нас догонят, то вспомнят все – и мозоли на ногах, и то, что им пришлось спать на голой земле, и комаров, которые кусаются немилосердно. Это если у них есть приказ доставить нас живыми.

– И все равно я не понимаю…

– Что ты не понимаешь?

– В твоих словах одни противоречия.

– Человек соткан из противоречий. Но в данном случае твоя мысль до меня не доходит.

– Знаешь, есть такое выражение – много шума из ничего?

– Слыхали, – ответил я осторожно.

– По твоим словам, за тобой охотятся потому, что ты не принял официальную версию смерти своего друга (или приятеля) и начал собственное рассле6дование. Так?

– Так.

– Тогда скажи, на фига за тобой гоняться по лесам, при этом гробя дорогую технику и изматывая людей, когда можно дождаться, пока ты вернешься в город, и взять тебя тепленьким прямо из постели безо всяких лишних хлопот и расходов. Где логика? Только не говори, что те, кто устроил на тебя охоту, совсем тупые!

– А я и не говорю…

Разговаривая, мы споро отмеряли метры среди лесных зарослей. Мне очень не хотелось снова лезть в ручей и я решил, что нужно хотя бы на часок-другой облегчить себе путь.

Ведь совсем не факт, что ищейка сразу наткнется на наши следы. К тому же, она не может раздвоиться, чтобы рыскать сразу по двум берегам ручья, который постепенно превращался в небольшую речушку.

– Вот потому я думаю, что ты темнишь, – сказала Илона. – Или что-то недоговариваешь.

– Ну, а если это так, что с того?

– Как что!? – возмутилась Илона. – Это твои разборки с бандитами, а не мои. Я тут ни при чем.

– Согласен.

– Нет, вы только посмотрите на него… Он согласен. Почему я должна из-за кого-то страдать!?

– Дорогуша, у тебя что-то с памятью не в порядке.

– Стив, не буди во мне зверя. Ты на что намекаешь?

– Я не намекаю, а говорю прямо. Я не тащил тебя за собой, ты сама напросилась. Мало того, я предупредил, что прогулка на пленэр может быть опасной. Было такое?

Илона не ответила. Хмурясь, она топала позади, стараясь не ломать ветки кустарника, встречающегося подороге, и вообще поменьше следить.

Об этом я попросил ее, едва мы двинулись в путь. Ведь кроме чувствительного собачьего носа есть еще человеческие глаза, и если среди бандитов находится опытный охотник, то нас можно найти и по следам.

Я шел и думал (в который раз): сказать – не сказать, сказать – не сказать… Наконец я решился. А что мне было терять? Я ведь все равно не знал, за чем идет охота.

– Перестань дуться, – строго сказал я Илоне. – Ты, чай, не ребенок. И мы идем в одной связке. Нам нельзя ссориться, иначе наши шансы на выживание будут близки к нулю.

– А я не дуюсь. Я злюсь. Ты водишь меня за нос.

– Понял. Для женщин вранье невыносимо. Они такие большие правдолюбы… Прости подлеца.

– Да ну тебя!..

– Ладно, слушай. Только запомни: после того, как я тебе все расскажу, мы станем словно близнецы, помеченные одним клеймом. Если я останусь в живых, значит, и ты выживешь. Но вдруг меня закопают, то ты будешь лежать рядом. Выбирай.

– Судьба уже сама все выбрала, – не без претензий на высокий слог ответила Илона.

– Ну не надо, не надо вмешивать в эти дела судьбу! – Я недовольно поморщился. – Нельзя все глупости, которую совершает человек, называть судьбой. Это всего лишь шелуха, под которой скрываются зерна истины. Мы много чего наворачиваем вокруг себя, бездумно и бездоказательно сетуя при этом на судьбу.

– С тобой дискутировать – что против ветра плевать, – снова надула губы Илона.

– Вот и не плюй.

Я посмотрел на небо и решительно повернул вниз, к ручью – пора путать следы, чтобы ищейке жизнь медом не казалась.

– Что ж, раз ты так решила… – сказал я после некоторого раздумья. – Слушай…

И я поведал ей всю историю своих взаимоотношений с Зямой, а также высказал некоторые предположения, возникшие у меня после встречи с Грачем.

– Вон даже как, – задумчиво сказала Илона.

В этот момент мы забредали в воду. Ручей уже не был мутным, а потому хорошо просматривалось дно, и идти по воде было легко.

– Да-а, твой друг тебя здорово подставил… – продолжила Илона не без горького ехидства, шлепая по мелководью.

– Зайди в воду глубже, – сказал я приказным тоном. – Иначе на дне останутся хорошо различимые следы.

А что касается моего так называемого "друга"… – Я кисло ухмыльнулся. – Да, похоже, он меня подставил.

Но я на него не обижаюсь. За все нужно платить. Это аксиома. И если я выживу в этой круговерти, то с полным на то основанием скажу, что плата не была чрезмерной. Ну, а если нет… Тогда я буду разбираться с Зямой в ином измерении, где другие критерии в отношении моральных и материальных ценностей.

– Хорошенькое дельце…

Задумавшись, Илона забрела в ручей по пояс, и течение потянуло ее на глубину.

– Дай руку! – попросила девушка, чтобы не нырнуть в воду с головой, так как она нечаянно попала в глубокую промоину. – Спасибо. Ну, хорошо, допустим, он оставил что-то такое ценное, из-за чего и разгорелся весь этот сыр-бор. Но ты-то здесь причем? Приезжий человек, который никоим боком не причастен к делам… – как его? – ах, да, Зенона.

– Думаешь, я не задавал себе этот вопрос?

– И что?

– А ничего. Логику моих преследователей понять трудно, если не сказать – невозможно.

– Я думаю, в этом деле есть какая-то незамеченная тобой тонкость.

– Наверное, есть. Но попробуй разгадай замысел Зямы. Он все обставил в лучших традициях детективного жанра. Зяма построил мне коварную ловушку. Но самое хреновое в этой истории то, что я до сих пор не знаю, как выглядит эта ловушка, чем ее замаскировали и где она находится.

– Мы уже в нее попали, – сердито сказала Илона. – Так что какая разница, как она смотрится извне?

– Твою голову иногда посещают толковые мысли. Верно, теперь нам все это до лампочки. Наша главная задача на данный момент не разгадывать ребусы, а любой ценой сохранить собственные жизни.

– Что весьма проблематично.

– Смотрю на тебя и удивляюсь…

– Чему?

– Твоему хладнокровию. Другая уже померла бы от страха. Или ее покинули бы силы – это часто случается с женщинами в экстремальных ситуациях. А ты держишься как старый солдат, прошедший огонь и воду.

– Твои слова – лучшее подтверждение мужского эгоцентризма. Женщина, по мнению мужчин – не человек. Или, скажем точнее, – не совсем человек.

– Не утрируй. Я не про то говорю. Просто удивляюсь твоей выдержке и отдаю ей должное.

– Наверное, для того, чтобы меня подбодрить.

– И для этого тоже. Потому как все то, что было до сих пор – это цветочки. Ягодки нас ждут впереди.

Сейчас мы выберемся из ручья и резко возьмем вправо. Пойдем лесом.

– Зачем?

– Нас будут искать в долине. Что, в принципе, логично. Во-первых, долина выводит точно к бывшим лесоразработкам, а значит и к старой дороге, во-вторых, здесь течет ручей, то есть вода, без которой нам придется туго. Попробуй в незнакомом лесу найти источник…

– Выходит, нам придется сделать крюк?

– И немалый.

– Но тогда мы сможем выйти в места обжитые не через сутки, как ты обещал, а позже.

– Да, нам придется задержаться. Увы. Но только так мы сможем уйти в отрыв и запутать следы.

– А может, они повернут обратно? – с надеждой спросила Илона. – Ведь сейчас бандиты идут за нами больше по инерции, нежели повинуясь голосу здравого рассудка. Не думаю, что они нашли наши следы.

– Назад они не повернут, чтобы ни случилось. Это я могу гарантировать.

– Откуда такая уверенность?

– Они знают, что мы посетили скит.

– Ну и что с того?

– А то, что этим браткам было приказано во чтобы то ни стало перехватить нас на обратном пути. Но им не повезло, что пошел дождь и их хваленый "джип"-вездеход застрял. В противном случае нам уже вставляли бы во все места раскаленный паяльник.

– Зачем?

– Наивный вопрос… Я мог бы ответить, что из любви к своей бандитской "профессии". Жестокость нужно тренировать так же, как и остальные человеческие качества. Но тут дело в другом – они думают, что тайник находился в ските и мы сейчас несем ЭТО с собой. Или, по крайней мере, куда-то его перепрятали.

Вот и весь сказ. Как говорится, "а ларчик просто открывался".

– Тогда они точно от нас не отстанут.

– Ни при каком раскладе. Эх, сейчас бы снайперскую винтовку с оптикой…

– Или ковер-самолет, – иронично сказала Илона.

– Не люблю прагматиков. Ты что, не веришь в чудеса?

– Нет.

– А напрасно. Если очень сильно захотеть чуда, оно обязательно случится.

– Чушь! – фыркнула Илона. – У тебя что, ум за разум начал заходить? Или ты просто поддерживаешь разговор, чтобы не скучно было отмерять километры?

– Ты меня не поняла. Речь идет о чуде земном, вернее – приземленном. Фантастика и сказки не проходят.

И чудо должно быть изначально добрым, а также не затрагивающим интересы других людей.

– Например?

– За примером ходить далеко не надо. Думай – только усиленно думай! – что мы спасемся, внутренне настраивай себя на это, и поверь мне, так оно и будет.

– Ты низводишь чудо до примитивных желаний. В моем понятии это совсем другое.

– Хочешь жить вечно, быть всегда молодой и владеть большими богатствами?

– А хотя бы. Но я уточню постановку вопроса: хочу жить долго, счастливо и быть богатой.

– Этот вариант возможен. Если только отбросить мечту о богатстве.

– Чем тебе богатство помешало?

– Практически любой очень богатый человек нажил свое состояние нечестным путем. А значит, он обидел большое количество людей – прямо или косвенно. Или одного, двух, трех – неважно скольких.

Поэтому настоящего чуда ему не дождаться. То, что он все же может получить, не более чем обманка, фантом. Который в конечном итоге превратится в монстра и сожрет его вместе с семьей и потомками.

– Что-то я не видела массовых захоронений нуворишей.

– Не надо иронизировать. Все гораздо сложнее, чем тебе кажется. Кроме физической, есть еще моральная смерть. Дети богачей, их внуки, правнуки и так далее вырождаются, становятся уродами, дебилами, наркоманами, алкоголиками, кончают жизнь самоубийством или ведут такой образ жизни, что их никак нельзя назвать нормальными людьми. Это факт. Можешь почитать биографии американских мультимиллионеров.

– Убедил. Но все равно я хочу чуда.

– Чисто женская логика. Единство и борьба противоположностей. Диалектика. Все по Марксу.

– Не путай божий дар с яичницей, – дерзко ответила Илона.

– Интересно, откуда у тебя такая лексика? С виду вполне благовоспитанная барышня, а на самом деле хулиганка. Знаешь, я здорово ошибся, увидев тебя в вагоне.

– И в чем состояла твоя ошибка?

– В том, что моя классификация человеческих типов на это раз дала сбой.

– Надо же… – Илона ехидно хохотнула. – Новый Ломброзо нарисовался. Между прочим, я тоже по отношению к тебе дала маху.

– То есть?..

– Думала, что встретила пьянь-рвань подзаборную, а ты оказался вполне приличным человеком.

– Ну, спасибо на добром слове. Теперь я, окрыленный твоим благорасположением, обязательно выведу тебя из лесу и спасу от бандитов.

– Не говори гоп…

– Между прочим, мечтать не вредно. А если серьезно, то нужно добавить ходу. Мы плетемся, как старые клячи.

– Кстати, я уже проголодалась.

– Тогда внимательно смотри под ноги. Нам теперь придется рассчитывать в основном на подножный корм, сиречь, на грибы и ягоды. Охотиться на какую-либо живность недосуг.

– С чем охотиться, с дубиной?

– А что дубина? Вполне приличное оружие в умелых руках. Наши предки с дубиной на зубров ходили.

Между прочим, у нас есть почти что томагавк – отличный топор. Им можно завалить даже лося.

– Я представляю… -

Илона громко, с вожделением, вздохнула.

– Что именно?

– Поджаренную на свежем свином сале лосятину. И чтобы жаркое было присыпано сверху лучком. Это такая прелесть…

– Не трави душу. А то у меня тоже слюнки потекли. Думай о чем-нибудь другом.

– Пытаюсь. Не получается.

– Ты как солдат из одного пошлого анекдота советских времен.

– Расскажи. Только без… ну сам понимаешь, без чего.

– Понял. Рассказываю с купюрами. Старшина спрашивает "Рядовой Петренко, о чем вы думаете, глядя на кирпич?" Он надеялся, что его подчиненный заведет речь о стройке и тогда можно будет перевести речь на строительство социализма и прочитать всему взводу лекцию об экономике, которая должна быть экономной. А солдатик ему с тоскливым вздохом и отвечает мечтательно: "Все о ней, товарищ старшина, все о ней, об этой самой…" – Фу, как грубо и непристойно!

– Так ведь это и есть солдатский юмор. Грубый, примитивный – да, но бьющий не в бровь, а в глаз…

Мы болтали, а ноги делали свое дело.

Не успели мы оглянуться, как солнце вскарабкалось в самый центр голубого купола, опрокинутого над землей, и начало жечь немилосердно. Очень хотелось пить, – даже больше, чем есть – но вокруг не было и намека на воду.

Поэтому, стиснув зубы и стараясь не думать о животворящей влаге, мы шли и шли, все дальше углубляясь в лесные заросли, которые местами были и вовсе непроходимыми.

Глава 18

Илона рухнула на землю и сказала:

– Все. Я больше не могу. Меня уже ноги не несут.

– Ты права. Мы здорово устали. Поэтому сделаем большой перекур. А заодно и пообедаем, чем Бог послал.

– И что же он нам послал? – спросила Илона с сарказмом. – Десяток червивых грибов?

– Да, грибы, конечно, не очень… – Я перебирал свою грибную добычу. – Но голод не тетка, а маленькие червячки можно в расчет не принимать. Их не так уж и много.

– Фи! – брезгливо поморщилась Илона.

– Кому "фи", а кому обед, – буркнул я, разводя маленький костерок. – Не нравится – не ешь. Но я не буду тащить тебя на закорках, это ты должна уяснить сразу.

– Удивил… – фыркнула Илона. – Я всегда знала, что настоящие мужики повывелись.

– Кто бы спорил, а я не буду. Мало того, женщины их настолько достали, что некоторые представители так называемого сильного пола даже решились на смену пола хирургическим путем. Чтобы таким образом замаскироваться среди вашего брата и не попасть под каток тотальной феминизации общества.

– Где ты учился казуистике?

– Жизнь всему научит. Даже приемам защиты от женской экспансии. Вот ты говоришь, что настоящие мужики повывелись. А кто этому способствовал?

– Уж не женщины ли?

– Ты сама это сказала. Конечно, женщины. Мужчина чувствует себя человеком только в странах Востока.

Но, думаю, чума цивилизации, имеющая женское лицо, скоро и туда доберется. И тогда снова воцарится на земле матриархат. Как там великий русский поэт Некрасов сказал: "Вот только в пору эту прекрасную жить не придется ни мне, ни тебе". И слава Богу. Я, например, не имею ни малейшего желания дожить до такого маразма. Если переврал слова стихотворения, извини – в школе я учился не ахти как.

– Оно и видно. Некрасов говорил это совсем по другому поводу.

– Все, шашлык готов, – решительно прервал я нашу дискуссию. – Кушать подано.

К моему удивлению, Илона безропотно взяла прутик с нанизанными на него грибами и начала уминать их так, что за ушами трещало.

Я хотел сказать "Вот видишь, с червячками даже вкуснее", но вовремя прикусил язык. В конце концов, шути, парень, да знай меру…

Конечно же, после столь легкого, с позволения сказать, обеда наши желудки лишь раззадорились.

Желудочный сок буквально бурлил, требуя добавки; он готов был переварить даже жареные гвозди. Да где их возьмешь?

Оставив Илону бороться с усталостью и голодом в одиночку, я начал нарезать круги по местности, стараясь не сильно удаляться от центра, где находился уже потухший костер. И наткнулся на заросли лесного ореха.

Это была несомненная удача. Фундук имеет большую калорийность, что для нас было просто неоценимо.

Я позвал Илону, и мы с жадностью стали набивать животы сладкими на вкус ядрышками лесного ореха.

Насытившись, мы еще наполнили и карманы – про запас. Довольные и повеселевшие, мы продолжили наш путь, стараясь отыскать ложбины и яры, где могла быть вода.

Но наши поиски не увенчались успехом. И вскоре нас начала мучить жажда. Илона страдала молча, крепко стиснув зубы, а я жевал древесный листок, посылая импульс в мозг, что это огурец или что-то вроде того – короче говоря, овощ с большим содержанием жидкости.

До поры до времени мне удавалось обманывать свои ощущения, однако жаркий день высасывал жидкость через поры кожи, как пиявка, и кровь постепенно начала сгущаться. Нужно было или прилечь в тенечке, чтобы не растрачивать энергию, и ждать прохладной ночи, или срочно найти источник.

– Придется поворачивать к долине, – сказал я нехотя, когда мы присели отдохнуть.

– Да… Там вода… – Илона сумрачно кивнула. – А стоило ли нам давать такой крюк? Бесполезная трата времени и сил.

– Ошибочка вышла, гражданин начальник. Простите. Я все отмерял на свой аршин. И признаюсь, я думал, что мы сможем найти воду по пути. Увы, нам не повезло… Скажу прямо: я могу продержаться без воды еще сутки. Но ты – вряд ли. Вот в чем загвоздка.

– Если ты сможешь, то и я смогу.

– Не надо хорохориться. Должен тебе сказать, что держишься ты молодцом. На удивление. Но на такие жертвы идти глупо. Никто нам не даст гарантий, что спустя сутки мы все-таки наткнемся на какой-нибудь ручей. Ведь мы идем по возвышенности. А вода внизу. Значит, туда нужно и путь держать.

– Но это опасно.

– Еще как опасно. И все же другого выхода у нас нет. Может, нам повезет, и мы зайдем в тыл нашим преследователям. Поменяемся местами. Так на чужом хвосте и доедем куда нужно.

– Надежда на это слабая, согласись.

– Согласен, – ответил я и тяжело вздохнул. – Но все равно без воды нам каюк.

Илона промолчала, однако по выражению ее лица я понял, что она поддерживает мое мнение.

Путь к долине был многотруден. До этого мы шли почти параллельно ей. И сейчас не свернули круто, а стали приближаться к долине как бы по касательной.

Мы боялись, – и небезосновательно – что можем нечаянно наткнуться на наших преследователей. Поэтому шли тихо и если что-то говорили друг другу, то шепотом.

Впрочем, если честно, особого желания заниматься трепом у нас не наблюдалось. От жажды язык словно распух и стал чересчур шершавым, а потому ворочать им было тяжело. Он казался инородной частью тела, которую бездарный хирург пришил на живую нитку.

Наконец мы спустились в долину, и вышли к ручью.

Уже вечерело. Солнце набросило на себя ярко-оранжевую шаль, и свет, который струился сквозь нее на землю, окрасил все вокруг в мягкие красноватые тона. А ручей казался расплавленным металлом, который выливался из невидимой изложницы где-то за горизонтом.

Человек начинает понимать истинную ценность некоторых вещей лишь тогда, когда они исчезают. Так и с водой.

Бежит вода из крана – ну и пусть ее. Эка невидаль. Если происходит авария водопровода, человек начинает чувствовать себя неуютно. Но не более того. Потому как знает, что в магазине за углом есть питьевая вода, и что починка водопровода надолго не затянется.

Но стоит кому-нибудь очутиться в ситуации, похожей на ту, в которую попали мы, как сразу становится очевидной огромная ценность этой животворящей жидкости, безумно щедро расходуемой человеком.

Так же обстоит дело с хлебом, сахаром, солью и даже шмотками. Кто сейчас носит штаны с заплатами?

Верно, никто, только бомжи, и то редко, потому что народ выбрасывает в мусорный ящик вполне добротные, но вышедшие из моды вещи.

Наши люди в основной своей массе уже забыли, что такое настоящая голодная нужда, когда хлебная корка и тканевый лоскут ценились на вес золота. И хорошо, и слава Богу. Потому что такое состояние для человека противоестественно и нестерпимо.

Так думал я, жадно глотая чистую холодную воду. И я, и моя боевая подруга упали ничком прямо в ручей и присосались к нему как теленок к коровьему вымени.

В наши желудки вливалась не вода, а настоящий нектар, напиток древних богов, вызывающий прилив энергии и желание совершить подвиг. То есть, в нашем случае, победить всех врагов и остаться в живых.

Но едва мы оторвались от воды, как тут же наши героические мысли резко поменяли курс и въехали в сугубо практическую колею, ведущую прямиком к накрытому столу. Я даже икнул пару раз, с вожделением вспомнив чем меня угощали Галюня, Чабря и Алик.

– Рыбки бы… – осторожно намекнула на мои рыбацкие "подвиги" Илона.

– Попробуем, – сказал я с сомнением.

В том месте долины, где мы вышли к ручью, обрывистого берега не было, а как еще по-иному можно поймать рыбу голыми руками, если не в норах? Я ведь не человек-амфибия.

Как я и предполагал, ничего существенного добыть мне не удалось, за исключением четверых несчастных раков, каких-то вялых и малоподвижных. Думаю, что они решили добровольно покончить жизнь самоубийством и сдались без сопротивления, даже не пытаясь убежать.

– Это все? – судорожно сглотнув голодную слюну, спросила Илона, глядя на мою, с позволения сказать, добычу.

– Все.

Я сильно замерз, так как нырял в ручей как минимум час, и теперь пытался согреться, растирая тело пучком травы.

– Здесь и на один зуб не хватит.

– Не хватит.

– Без еды мы долго не протянем.

– Не протянем…

– Что ты повторяешь, как попугай!? – разозлилась Илона.

– А я других слов не нахожу.

– Но нужно ведь что-то делать. Без еды нам далеко не уйти.

– Верно. Поэтому придется сходить за колбасой… коль ты настаиваешь.

– Кончай зубоскалить! Сейчас твои шуточки более чем неуместны.

– А я не шучу, – сказал я, надевая рубаху. – Жди, скоро вернусь…

И с этими словами я пошел вдоль берега ручья, раздвигая палкой рогоз.

Долго мне искать не пришлось. Большой и толстый уж решил перед выходом на ночную охоту погреться в последних лучах заходящего солнца, а потому выполз на лысый пригорок.

Поймав его за хвост, я треснул ужа головой о камень и вернулся к Илоне, которая в зарослях разжигала костер.

– Что… это!? – трагическим шепотом спросила она, бледнея на глазах.

– Мясо, – коротко ответил я и начал свежевать свою добычу, не обращая внимания на Илону.

– Ты будешь есть… змею!?

– С огромным аппетитом. Между прочим, это не змея, а уж, притом не очень старый. Он вкуснее своих ядовитых сородичей.

– Бр-р-р! – послышалось в ответ.

Я невесело ухмыльнулся – ах, девочка, глупышка; если прижмет, то ты не только змей будешь трескать, но и такое, что в страшном сне не привидится.

Моя "колбаса" пеклась на угольях значительно дольше, нежели раки, которых быстро умяла Илона. Чтобы не видеть моих гастрономических упражнений, она отошла в сторонку и села ко мне спиной.

Но запах печеного мяса вместе с дымком все-таки до нее долетал, вызывая в мыслях вполне определенные ассоциации.

– Будешь?.. – спросил я, когда уж испекся.

– Нет! – отрезала Илона, не оборачиваясь.

– Напрасно…

С этими словами я приступи к трапезе.

Мясо рептилии было жестковатым, но вполне съедобным (правда, пресноватым на вкус), особенно если в процессе еды представлять, что ты ешь, например, грузинский шашлык или обычную свиную поджарку.

Насытившись, я завернул остатки мяса в листья лопуха (чтобы было чем позавтракать) и приступил к постройке шалаша, так как солнце уже скрылось за горизонтом, и сумерки постепенно сгущались, грозя очень быстро превратиться в темень.

Илона деятельно помогала мне, но молча; наверное, "переваривала" вместе со мной мой ужин.

Когда мы, наконец, заползли внутрь нашего временного жилища и устроились на подстилке с веток и рогоза, Илона осторожно спросила:

– И часто ты так?..

– Ты о чем? – прикинулся я валенком.

– Ну, ешь это…

– Через день. А в выходные и по праздникам пью кровь молоденьких девиц. Не бойся, я же сказал – молоденьких, а значит, девственниц.

– Стив! – Илона гневно заворочалась. – Я не расположена выслушивать разные глупости.

– Оно понятно… Голодный желудок и впрямь не располагает к хорошему настроению. Мне не хочется читать тебе мораль, но зря ты не поела мясца. Завтра твои ноги станут ватными с голодухи и ты будешь садиться отдыхать через каждые сто метров. Вот и прикинь, когда мы выйдем из лесу к людям.

– Но я не могу…

– Сможешь! Хватит дурочку валять. Дело идет о спасении собственной жизни. Иначе мне придется оставить тебя здесь и выбираться в одиночку. Да, помощь потом пришлют, но она может опоздать. Так что выбирай, дорогуша, чет или не чет.

Илона не ответила. Наверное, размышляла над моими словами. Пусть подумает. Это иногда полезно; даже женщине. Я, конечно, перегнул палку, но когда речь идет о выживании, тут не до сантиментов.

Человек должен бороться за свою жизнь до конца, при этом используя все доступные ему средства и возможности, и не брезгуя ничем.

Сон пришел не сразу, несмотря на усталость. У меня даже мелькнула скабрезная мыслишка – а не подкатиться ли под бочок Илоны, чтобы ублажить похотливого беса?

Но она решительно пресекла мои попытки немного расслабиться, – видимо, обиделась на меня уж неизвестно за что – и я, горестно повздыхав, все-таки забылся беспокойным сном, который был больше похож на ночные бдения часового на не очень ответственном посту, когда человек то ли спит, то ли бодрствует вполглаза.

Что-то меня тревожило. Если быть точным, то ожидание беды. Оно не оставляло меня с той поры, как ко мне в номер забрался киллер, то затухая, то разгораясь словно костер на ветру.

Вот и в эту ночь томительное ожидание какой-то напасти угнездилось где-то в подкорке, превратив меня в будильник со взведенной пружиной. Очень неприятное состояние…

Меня разбудил какой-то непонятный звук. Он раздался только раз и я услышал его, будучи сонным, а потому не смог классифицировать. Но звук явно был чужеродным для леса, где мы окопались.

Опасность!!! Я проснулся моментально. Мои рефлексы, притупленные годами и обывательской жизнью, все же сработали, как должно, и я успел схватиться за черенок саперной лопаты, которую положил под боком.

Кто думает, что саперная лопата не более чем шанцевый инструмент, тот здорово ошибается. Есть целая наука обращения с лопатой в ближнем бою. В умелых руках она становится грозным оружием.

Мне приходилось видеть, как невысокого росточка паренек буквально растребушил лопатой за считанные секунды трех "духов", когда дело дошло до рукопашной. В спецназе, где я служил, приемы самозащиты с применением подручных средств, а в особенности саперной лопаты, отрабатывались часами.

Нас синхронно выдернули из шалаша за ноги, как сказочный дед репку. Пальцы, обхватившие мои лодыжки, были железными.

"Здоровый бугай…" – подумал я механически, и когда на меня начала падать черная глыба человеческого тела, все, что я успел сделать, так это выставить перед собой лопату лезвием вперед. Он как-то странно хрюкнул, и в этот же момент меня придавила к земле его минимум семипудовая туша.

Я услышал, как рядом закричала Илона и начал отчаянно извиваться, стараясь сбросить с себя тячжелый груз. На удивление, мой противник не делал никаких попыток вступить со мной в борьбу.

И только когда мне на лицо хлынула теплая, соленая на вкус жидкость, я все понял.

Резким движением сбросив с себя безвольное и сильно отяжелевшее тело, я вскочил на ноги и кинулся к Илоне. Второй клиент уже оседлал девушку и, сидя у нее на спине, вязал ей руки.

Илона глухо мычала, уткнувшись лицом в землю, а ее противник пыхтел как паровоз.

Луна украдкой выглядывала из-за тучи, но мне вполне хватило ее неяркого мерцающего света, чтобы точно определить, куда нанести удар. Руку я не сдерживал, потому как не собирался брать пленников – в этом уже не было никакого ни смысла, ни пользы.

Саперная лопата в очередной раз оправдала свою дурную славу опасного оружия, и противник Илоны с разрубленным пополам черепом упал на землю, даже не охнув. Я не стал терять время на то, чтобы помочь ей подняться на ноги, а быстро отбежал в сторону и спрятался за кусты.

Тихо. Не шевелится ни один листик, ни одна ветка. Даже Илона не делает попыток выкарабкаться из-под лежащего на ней мужика. Наверное, с испуга потеряла сознание. А может, бандит ее оглушил.

Неужели их всего двое? А если нет, то где тогда остальные?

И снова звук – тот, который я услышал сквозь сон. Что это? Я напряг зрение и увидел тень, которая мелькнула поодаль, среди деревьев. Но она была совсем небольшой и никак не могла принадлежать человеку.

Зверь? Непонятно… Нужно разобраться.

Держась поближе к деревьям, я двинулся в ту сторону, крепко сжимая в руках свое безотказное "оружие" ближнего боя. Страха в моей душе не было вовсе. Я вдруг очутился в знакомой до боли обстановке, когда одно неправильное движение означало верную смерть.

В моей голове произошел самый настоящий переворот. То, что я так долго и тщательно скрывал, таил, и от себя и от окружающих меня людей, выползло наружу и оскалило свою клыкастую пасть. Я готов был бить, крушить, рвать на куски что угодно и кого угодно.

Это было выше меня. Откуда-то изнутри выскочил наружу первобытный человек, и вся моя цивилизованность слетела с меня как шелуха с луковицы.

Мне казалось, что это не я, а все мои предки вдруг обрели единство в своей множественности: и скифский лучник, на скаку пронзающий стрелой перса, и славянин-ант, собирающийся в поход на Византию, и русич, сражающийся с тевтонами, и запорожский казак, штурмующий на "чайках" турецкий Трапезунт, и польский шляхтич, схлестнувшийся в бешенной рубке со шведскими рейтарами, и русский казак-пластун, добывающий очередного "Георгия" в разведывательном поиске.

Я был весь наэлектризован и буквально излучал бешеную энергию. Наверное, это почувствовал и объект моих устремлений. Сначала он тихо заскулил, а затем робко тявкнул.

Пес!!! А чтоб его… Я перевел дух и смахнул со лба пот, который заливал глаза. Ну конечно же, это был четвероногий помощник наших преследователей.

Я подошел к нему ближе. Вопреки моим ожиданиям, он оказался маленьким цуциком, скорее всего, дворнягой, но с хорошим нюхом и отменной выучкой.

Подняв голову вверх, песик смотрел на меня весело и доброжелательно, махая хвостом. Я не был для этой безгрешной животины врагом; он всего лишь радовался, что исполнил свой долг и нашел меня, как того желал его хозяин.

– Ах ты, сукин сын…

Я присел на корточки и почесал ему за ухом.

– И что мне теперь с тобой делать?

Пес подпрыгнул и радостно лизнул меня в нос. А затем снова тихо тявкнул, словно предлагая мне свою дружбу и преданность. Вот незадача…

Оставив пса там, где он был – его предусмотрительно (чтобы не разбудил нас раньше времени) привязали к дереву – я возвратился к Илоне. Она уже пришла в себя и даже успела подняться.

– Стив, они… мертвы? – спросила Илона каким-то деревянным голосом.

– Надеюсь. Мне бы не хотелось их добивать.

– Что ты такое говоришь!? Это же люди.

– Перестань… – Я поморщился. – Оставь свои пацифистские воззрения при себе. Мне плевать, кто они – люди или нелюди. Я не трогал их, они первыми начали военные действия. А мне как-то не хочется изображать из себя глупого барана, которого ведут на бойню.

– А может, они не хотели нам сделать ничего плохого.

– Возможно. Но мне некогда было спрашивать, что они надумали. Я даже поначалу не понял, что на меня навалилось. Вообще-то, приличные люди сначала стучат в дверь, и только потом, получив разрешение, входят в жилище. Я не виноват, что этих бугаев не научили этикету.

Илона помолчала, а затем робко спросила:

– Мы так их и оставим?

– Что ты, милая. Мы ведь не какие-нибудь варвары, а цивилизованные люди. Нужно закопать их поглубже и хорошо замаскировать место захоронения. Может, хозяева этих братков подумают, что они утонули в трясине.

Илона еще что-то говорила, но я уже ее не слушал. Нужно было торопиться, чтобы до рассвета покончить с грязной работой.

Тот, который напал на меня, лежал в большой луже крови. Когда я перевернул его на спину, то понял, что лопата почти перерезала ему шею и голова держалась непонятно на чем.

"Эк, тебя угораздило, парнишка… – присмотревшись, подумал я безразлично; здоровяку было не более двадцати семи лет. – Не надо было тебе наниматься в цепные псы мафии, гляди, дожил бы до ста лет".

Пошарив по его карманам, я нашел пачку жевательной резинки, расческу, носовой платок – и все, никаких документов. Он даже не курил. Берег, значит, здоровье…

В другое время и при иных обстоятельствах я бы рассмеялся – судьбу не обманешь и не задобришь. Однако сейчас мне было не до смеха.

Но у него был ствол – паршивенький "макаров". Что пистолет так себе, я понял, едва взяв его в руки.

Человек, который много лет близко общался с оружием, такие вещи определяет на раз.

Второй был безоружен (если не считать охотничьего ножа в ножнах), но когда я начал искать место длля могилы, то нашел прислоненный к дереву карабин Симонова в отличном состоянии с магазином на десять патронов.

Хорошее оружие. У меня даже на душе потеплело. Этот карабин мог достать противника на расстоянии в полтора километра.

Я замаялся, пока вырыл яму нужной глубины. У меня перед глазами даже огненные круги пошли. Мне захотелось лечь в прохладной глубине и немедленно уснуть, плюнув на все, настолько я устал.

Илона все это время отчужденно стояла в сторонке. Что она думала, неизвестно. Наверное, переживала.

Было бы из-за чего… Радоваться нужно, что смерть махнула своей косой да не попала; вжикнула в аккурат над самой головой.

Когда я присыпал трупы землей, уже рассвело, и на землю лег густой туман. Проделав все необходимые маскировочные мероприятия – чтобы даже опытный следопыт не смог быстро найти место захоронения – я подошел к песику и спросил:

– И все-таки, как быть с тобой, друг человека?

– Ты и пса убьешь? – подала голос Илона.

Я поднял голову и глянул в ее сторону. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением, скорее всего, осуждающе.

– Нет, не убью. Отпущу на все четыре стороны, пусть он приведет к нам приятелей этих двоих… – Я кивком головы указал на место захоронения. – Чтобы ты могла расспросить об их истинных намерениях.

– Ты иногда бываешь просто невыносим!

– Бываю. Особенно тогда, когда собеседник говорит глупости.

Илона не нашлась, что ответить, и направилась к ручью, чтобы умыться. Оставив решение судьбы песика до поры до времени, я пошел ей вслед, потому как на меня было страшно смотреть. Лицо я протер пучком травы, но рубаха была основательно залита кровью, которая попала даже на брюки.

Я не стал раздеваться, а бултыхнулся в ручей прямо в одежде. Прохладная вода освежила тело и мысли, и мрачное настроение начало постепенно растворяться, пока не сошло на нет.

Так уж устроен человек; долго предаваться горю он не в состоянии. И это хорошо. Иначе по земле ходили бы одни безумцы, потому что всякие неприятности и беды – вечные спутники человечества.

Возвратившись к шалашу, бодрые и посвежевшие, мы первым делом разобрали свое временное жилище и разбросали еловые ветки, служившие крышей, подальше. А затем вернулись к песику, который на удивление терпеливо ждал решения своей участи.

И тут нам повезло. Уж не знаю, по какому поводу подняв глаза вверх, я неожиданно увидел рюкзак, который висел на соседнем дереве.

Ни ночью, ни на рассвете я его не заметил. Видимо, рюкзак принадлежал хозяину карабина. Этот мужик был постарше здоровяка и, скорее всего, служил у мафии следопытом вместе со своим беспородным цуциком-ищейкой.

В рюкзаке мы нашли небольшой котелок, алюминиевую флягу с водой, две эмалированные "солдатские" кружки, соль в пластмассовом флаконе из-под лекарства, сахар-рафинад, чай, буханку зачерствевшего хлеба, кусок сала, завернутый в холстину, пачку печенья, немного карамели и четыре банки говяжьей тушенки.

Были там и патроны к карабину – в мешочке, а также две ложки и катушка ниток с иголкой. Люблю запасливых людей!

Илона при виде такого "богатства" едва не рехнулась от счастья. Она подпрыгнула на месте несколько раз и тихо завизжала.

– Стив, давай поедим, – предложила она, облизывая губы розовым язычком.

– Не сейчас. Нам нужно уйти с этого места как можно быстрее.

– Я хочу есть! У меня совсем нет сил.

– Держи… – Я всучил ей печенье. – Жуй на ходу. А это тебе, кореш…

С этими словами я бросил песику остатки своего экзотического ужина.

Пес проглотил мясо ужа с потрясающей быстротой. Когда он покончил с трапезой, в его глазах, как на дисплее, высветилась одна единственная фраза: "Теперь ты мой хозяин, приказывай, я все исполню".

– Заберем этого цуцика с собой, – сказал я, отвязывая пса. – Будем держать его на поводке. Это, конечно, глупо – оставлять в живых такого свидетеля. Но у меня на него рука не поднимается. Может, ты его кончишь? Вот ножик. – Я протянул ей охотничий нож следопыта. – Он хорошо наточен, я проверял.

– Ты в своем уме!? – шарахнулась в сторону Илона. – Как ты мог такое мне предложить!?

– Женщины… Когда заходит речь о правах, подавай вам уравниловку, а как дело касается конкретики – так сразу в кусты.

Но Илона не стала со мной дискутировать. Тем более, что с полным ртом это не так просто. Она жевала печенье со скоростью автомата.

Ухмыльнувшись, я приказал песику "Вперед!", и наша компашка начала быстро подниматься по склону к лесному массиву, который казался островом посреди безбрежного туманного моря.

Глава 19

Откровенно говоря, мне было нехорошо. Я бодрился только для того, чтобы Илона не стала паниковать.

Наверное, мне не стоило убивать этих парней.

Но первый погиб, в общем-то, случайно, наткнувшись на саперную лопатку, а второго я грохнул уже по инерции – так меня учили.

Сначала убей, потом думай. Этот девиз нашей группы спецназа в Афгане спас жизни многим моим товарищам.

В рукопашной некогда анализировать свои действия. В ней властвует инстинкт самосохранения, когда все движения совершаются помимо твоей воли по некой программе, вбитой инструкторами в башку на всю оставшуюся жизнь.

Кстати, эта "программа" – самый страшный бич ребят, прошедших "горячие" точки. А в особенности тех, у кого воинская профессия, в переводе с казенного на нормальный язык, значилась как "кровожадный, жестокий убийца из элитного подразделения маньяков".

После демобилизации наступает откат, и тогда многое из того, что ты совершил на войне, кажется совершенно в ином свете.

Ведь убивать людей – это противоестественно. По крайней мере, для человека нашего времени, человека цивилизованного. Кто-то выдерживает этот психологический удар, а кто-то ломается.

Сколько ребят покончили жизнь самоубийством, сколько присели на тюремные нары – не перечесть. Будь прокляты войны и те, кто их развязывают!

Я шел и думал, как мне "повезло" так здорово влипнуть. Теперь для меня светили два варианта – или сесть в тюрьму лет на двадцать, или сдаться на милость мафии, чтобы не доводить дело до суда. Одно дело, когда известного писателя Стива Лукина сразит бандитская пуля, а другое – когда его причислят к уголовникам.

Был еще и третий вариант… Я невольно взглянул через плечо на Илону, которая приканчивала печенье.

Теперь она уже не жевала его, а рассасывала во рту, чтобы подольше растянуть удовольствие.

Знала бы она, о чем я сейчас подумал…

Я поторопился отвернуться и ускорил шаг. Цуцик бежал впереди – насколько позволяла длина поводка – и не делал ни малейшей попытки свернуть в сторону или заупрямиться.

Я был удивлен, настолько хорошо его обучили. Казалось, что пес читает мои мысли. Он шел именно туда, куда и я направлял свои стопы. Мало того, цуцик или не умел лаять, или его так вымуштровали, что он боялся подать голос без команды.

Максимум, на что он мог сподобиться, так это на тихий скулеж. Так он привлекал к себе внимание.

Так вот, что касается третьего варианта. Чтобы выйти сухим из воды, мне следовало немедленно вырыть еще одну яму и положить в нее Илону вместе с цуциком.

А затем вернуться в скит и сжечь его вместе с отшельником. То есть, говоря специфическим языком спецназовцев ГРУ, произвести "зачистку". Мертвые, как известно, свидетельствовать не могут.

Увы, этот вариант запустить в действие я не мог. Несмотря на всю его привлекательность с точки зрения заботы о сохранении собственной жизни.

Меня учили убивать врагов, а не сограждан. И если мне под руку попались два бандита, то это скорее не моя вина, а их беда.

Они поставили себя на одну полку с "духами", а значит, и разговаривать не о чем. Но это с моей точки зрения. А вот что по этому скажет наш самый справедливый и гуманный в мире суд, можно было только гадать. Думаю, что касаемо моей личности, ничего хорошего…

Мы устроили привал примерно через три часа ходьбы. Я хотел уйти как можно дальше от места нашего последнего ночлега. Голод грыз меня изнутри, как взбесившаяся крыса, но я крепился.

Чтобы не думать о нем, я все время жевал очищенные стебли рогоза, которые предусмотрительно захватил с собой. Они были приятными на вкус и давали хоть какую-то работу пищеварительному тракту.

На первый раз я сварил грибную похлебку с тушенкой. Это было настоящее пиршество – горячий супец и хлеб. Такого кайфа я не ловил давно. Парижские рестораны с их изысканными блюдами и не ночевали рядом с пнем, который был столом в нашем пиршестве.

Все познается в сравнении. Воистину, так.

– Как красиво… – Илона лежала на спине, раскинув руки в стороны, и смотрела в небо.

– Да уж… – произнес я "знаменитую" фразу, обсосанную романистами всех мастей и уровней таланта до полного неприличия.

Солнце еще не успело подняться в зенит, и подсвеченным им облака выглядели разноцветными мазками гениального художника-абстракциониста на пронзительно голубом фоне небесного шатра. Легкий ветерок шевелил верхушки деревьев, и казалось, что мы куда-то плывем в большой ладье, повинуясь лишь воле капризного ветра.

Бортами этой ладьи были молодые сосны, а палубой служила узкая поляна с пеньком посредине; наверное, там стояла мачта, потерянная во время какой-нибудь революционной бури. А их в Украине хватало – как в старые, так и в не очень давние времена.

– Не хочется даже двигаться…

Илона повернула голову и посмотрела на меня слегка затуманенным взглядом.

– Придется… – молвил я неохотно.

Я внимательно наблюдал за песиком, который был привязан к колышку, вбитому в землю неподалеку от пня. Он явно беспокоился, не находя себе места. Похоже, цуцика что-то тревожило, о чем свидетельствовали выразительные взгляды, которые он бросал в мою сторону.

– Лежать! Не двигаться и не шуметь! – приказал я Илоне, которая тоже заметила странное поведение нашего сторожа, и потянул к себе карабин.

В дальнем конце поляны послышался треск сухих веток, ломающихся под тяжелой поступью, и нам явился красавец-лось. Мы затаили дыхание. Взгляд бедного цуцика молил: "Ну стреляй же, хозяин, стреляй!", но он не издал ни единого звука.

– Стреляй! – это уже Илона произнесла вслух. – Ну!..

Однако я даже не шелохнулся. Конечно, перед нами была гора очень вкусного мяса, которая моментально сняла бы все наши продовольственные проблемы. Имея килограмм триста лосятины можно бродить по лесам целый месяц.

Но мне, во-первых, было жалко лесного красавца, во-вторых, такое количество мяса нам не нужно и оно просто протухло бы (да мы и не потянули бы его на своих плечах), а в-третьих, выстрел в лесу слышен издалека, что могло усугубить и так нелегкое наше положение.

– Не будь жадиной, – ответил я снисходительно. – Это в тебе говорит не целесообразность, а древние инстинкты.

– Верно…

Илона облегченно вздохнула, словно освобождаясь от какой-то тяжести, и подперла голову кулаком, чтобы удобней было наблюдать за лосем.

– Какой он большой, – сказала она с восхищением.

– Да, матерый зверь. И, наверное, вожак стада. Где-то неподалеку могут быть и его сородичи.

Мы беседовали шепотом, но лось все равно услышал наш разговор. Повернув массивную голову, увенчанную короной великолепных рогов, в нашу сторону, он какое-то время наблюдал за нами, а затем шагнул в заросли и исчез, растворился прямо на наших глазах среди зелени, словно тень от быстро бегущего по небу облака.

– Невероятно! – удивленно воскликнула Илона.

– Что именно?

– Когда он выходил на поляну, его шаги были слышны, а теперь нет. Просто фантом какой-то.

– В тот момент лось еще не чуял нас и был расслаблен. А сейчас он гонит свое семейство подальше от опасности в нашем лице, и ему очень важно поменьше шуметь. Медведь тоже в обычной обстановке ломится сквозь кусты, но когда нужно, он идет как первоклассный разведчик – даже трава не шелестит.

Я мельком взглянул на пса. Он сидел, понуро уставившись в землю, будто был чем-то очень огорчен. Я подозревал, что после случая с лосем в глазах цуцика его новый хозяин начал выглядеть не ахти как.

А вообще пес мне нравился все больше и больше. Похоже, у него и впрямь была гениальная выучка. И мне почему-то казалось, что убитый следопыт не мог быть его хозяином.

Наверное, он взял пса на время у какого-нибудь приятеля-охотника, хорошо зная, что с виду беспородный цуцик на самом деле великолепная ищейка.

Впрочем, у меня уже начали возникать сомнения и по поводу его породы. В этом деле я былне силен, но чем больше я присматривался к песику, тем меньше он напоминал мне дворняжку. Что-то было в нем такое… эдакое… Трудно объяснить, что именно.

Мне почему-то вспомнились книги и фильмы о революции семнадцатого года, когда переодетые дворяне пытались выдавать себя за простолюдинов. У них этот маскарад получался очень плохо, и господ офицеров, а также прочих штатских, матросики ловили пачками и ставили к стенке.

Так и наш цуцик. Его умный, веселый взгляд никак не мог принадлежать беспородной шавке. Хотя и среди простого народа было немало гениев.

Отдохнув, мы снова встали на маршрут, который вел нас как будто в нужном направлении. Раньше я хорошо ориентировался на местности, но сейчас у меня появились некоторые сомнения в своих способностях по этой части.

Наверное, такие же сомнения обуревали и мою боевую подругу. Она спросила:

– Ты уверен, что мы идем туда, куда наметили?

– Тебе ответить честно или соврать, чтобы ты не переживала?

– Лучше соври, если в чем-то сомневаешься.

– Тогда я промолчу.

– Стив, твои девушки не говорили тебе, что к старости ты станешь занудой?

– Я не знакомился с ними настолько близко, чтобы выслушивать такие откровения.

– Ты хочешь сказать, что вел монашеский образ жизни?

В голосе Илоны явственно прозвучало недоверие.

– Обижаете, гражданин начальник. Не совсем так. Я, конечно, мужчина целомудренный…

Мне показалось, что Илона хихикнула. Но я не стал поворачивать голову – она шла сбоку и чуть сзади. -… Однако, не настолько, – продолжал я свою речь. – Дело в том, что с женщинами мне не везет.

Наверное, проклятие рода. Они сбегают от меня максимум через неделю. Так что до откровений дело не доходило.

– Вот, вот. И я об этом. У женщин хорошо развита интуиция, поэтому они заранее знают, можно положиться на своего избранника или нет.

– Тогда почему так много разводов, если женщины с такой ювелирной точностью и предусмотрительностью выбирают себе попутчика по жизни? Ведь не секрет, что инициаторами разводов чаще всего являются жены.

– Дело в том, что мужчины меняются в худшую сторону гораздо быстрее, нежели женщины успевают адаптироваться к их поведению. Наверное, в этом виновата современная цивилизация, которая развивается с потрясающей быстротой.

– Вот что мне нравится в женщинах, так это их способность аргументировать любые глупости, которые они совершают. Сдаюсь, ты победила. Мне нечем крыть. Женщина – идеальное существо, мужчина – атавизм, рудиментарный отросток, от которого нужно избавляться. Верно? А если верно, то позволь спросить, зачем ты искала себе пару?

– Людям свойственно заблуждаться. А женщинам – в особенности. Между прочим, на заблуждениях, которые потом становятся аксиомами, построен мир.

Я хотел возразить, ввязаться в спор, и даже приготовил целую речь, но тут в наши прения ворвался посторонний звук. Я не смог его моментально идентифицировать, но сразу же скомандовал:

– Атас, воздух!

Мы упали на землю и поторопились заползти в густые заросли.

– Что это? – шепотом спросила Илона.

– Велосипед, – ответил я коротко, с тревогой глядя вверх.

– Дурацкая шутка! – обиделась Илона.

– Какая там шутка… – Теперь я уже точно знал происхождение звука. – Над нами летает мотодельтаплан – воздушный велосипед с моторчиком.

– Что ему здесь нужно?

– Хороший вопрос. Отвечать или не надо?

– Не надо, – буркнула Илона. – Все и так предельно ясно. Похоже, нас пытаются найти с воздуха.

– И скорее всего найдут.

– Почему так думаешь?

– Дельтаплан не просто летит по какому-то маршруту, он барражирует. Слышишь – звук его мотора то удаляется, то приближается. Это значит, что он укладывает по курсу широкие стежки, – как швейная машинка – чтобы захватить полосу пошире.

– Нас нельзя заметить сверху. Даже при малой скорости летательного аппарата. Над нами густая крона, да еще кусты…

– Не заставляй меня думать, что ты дилетантка по части электронной техники и все твои россказни о том, какой ты мастер по компьютерам, – байки. Если у этой помеси швейной машинки и велосипеда имеется специальное оборудование, – назовем его для краткости тепловизором – то инфракрасные лучи найдут нас даже в землянке.

– Этого не может быть!

– Почему?

– Такая аппаратура есть только у военных.

– Или у тех, кто может за нее хорошо заплатить. За деньги (тем паче – за большие) у армейских можно арендовать все, что душе угодно. Возможно, за исключением баллистической ракеты, и то только потому, что она одноразового использования, и после запуска ее нельзя вернуть на стартовую позицию. Слышишь, эта тарахтелка приближается к нам. Замри!

Мы притихли и даже затаили дыхание. Вверху, в просветах между ветками, мелькнул характерный абрис мотодельтаплана и унесся дальше. Но не успел я порадоваться, – уф-ф, пронесло… – как воздушный велосипед возвратился и начал кружиться над поляной.

– Вот сволочь! – выругался я сквозь зубы. – Все-таки углядел, циклоп хренов.

– Он же не будет над нами небо коптить до скончания века. Закончится горючее и этот драндулет улетит отсюда, как миленький.

– Твоими бы устами да мед пить…

Я сдвинулся немного в сторону, – туда, где крона над головой была пореже – чтобы рассмотреть мотодельтаплан в деталях.

Я так и знал… Воздушный шпион опустился еще ниже, почти к самым верхушкам деревьев, и автоматная очередь уронила на землю град листьев и мелких веточек. Все верно – за спиной пилота сидел наблюдатель со стволом в руках.

Илона испуганно ахнула. Я успокоил ее:

– Не мечи икру. У них аппаратура и они нас хорошо видят. Но бьют по верхушкам.

– Почему?

– Ждут подкрепления.

– Значит, мы нужны им живыми.

– Выходит на то.

Наш диалог снова прервала короткая очередь; пули прозудели над нашими головами, от чего по моей спине пробежал нехороший холодок.

То, что нас хотят заполучить живыми, это всего лишь наши домыслы, не более того. А пуля – дура, она не всегда летит туда, куда думаешь попасть.

– И что нам дальше делать? – спросила Илона.

Я взглянул на нее и удивился. На ее лица было лишь выражение сосредоточенности – и никаких других эмоций.

А девка точно с характером, подумал я с одобрением. Временами мне даже казалось, что она играет, очень удачно изображая испуг.

Наверное, в моих глазах она хочет выглядеть самой обычной женщиной – слабой и беззащитной. Таких мужики любят. Им нравится выступать в роли покровителей. Но если Илона играет, то не на меня ли она нацелилась?

А что – компьютерный жених оказался пустым номером, деньги на поездку уже потрачены, почему не сделать ход конем и не поймать золотую рыбку в мутном пруду?

Нет, я ни в коем случае не считал себя раритетной личностью, но на роль мужа мог вполне подойти.

Тьху, блин твоей маме! Что за глупости лезут в голову в такой ответственный момент!? Я взял винтовку и решительно передернул затвор.

– Все, баста, – сказал я, наливаясь желчью. – Мне этот бардак уже надоел. Пора клиентов ставить на место. А то они до сих пор считают, что мы зайцы.

– Что ты надумал?

– Смотри…

С этими словами я вышел на поляну, быстро прицелился и нажал на спусковой крючок. Наверное, стрелок, который поливал лес свинцовым дождем, не ожидал моего "выступления", потому что, увидев меня с винтовкой в руках, на какое-то время оцепенел.

Все верно, когда гоняешься со стволом за безоружной дичью – это одно дело, а вот когда у нее в руках оказывается такая "пушка", как карабин Симонова, – совсем другое. Тем более, что снизу бить по летящей цели гораздо удобнее, нежели в движении и сверху по объекту, который находится на земле.

Выстрел оказался удачным, я мог им гордиться – пуля со звучным щелчком, который был слышен даже внизу, попала в бачок с горючим, а он не отличался большими габаритами.

При этом мотодельтаплан едва не завалился на бок, – это среагировал испуганный пилот, который тоже увидел, что я в них целюсь, – но все-таки выровнялся и, резко отвернув в сторону, исчез за деревьями.

Какое-то время мы слышали тарахтение мотора, а потом над лесом воцарилась удивительно приятная тишина.

– Он упал? – почему-то шепотом спросила Илона.

– Будем надеяться, – ответил я зло. – И желательно, чтобы эти два козла гробанулись.

– Я не могла и помыслить, что ты такой кровожадный.

– Будь я кровожадным, пилот уже летал бы в эфире самостоятельно, без своего драндулета. Для нас было бы лучше, чтоб и эти двое бесследно исчезли в лесу. Увы, у меня не хватило мужества и хладнокровия, дабы сократить им дорогу к праотцам.

– Я думала, когда пуля попадает в бак с горючим, то он взрывается…

– Не всегда. В особенности, когда бак изготовлен из алюминия.

– А как долго может лететь мотодельтаплан с пробитым баком?

– Трудно сказать. Но то, что они не упадут, в этом я почти уверен. Думаю, им удастся где-нибудь приземлиться. Я предполагаю, что у них есть НЗ – канистра с горючим. До базы не близко, поэтому они просто обязаны были подстраховаться.

– Но они уже сообщили, кому надо, где мы находимся…

– Несомненно.

– Тогда нужно уходить отсюда.

– Согласен. И не просто уходить пешочком, как на прогулке. Мы сейчас побежим, словно на пожар, изо всех сил. Иначе нам от преследователей не оторваться. Выдюжишь?

– Попробую…

Спустя какое-то время мы уже бежали, особо не выбирая дороги. Настроение у нас было хуже некуда, лишь цуцик, который мчался впереди, был доволен и весел. Ему казалось, что мы вышли на охоту и преследуем какого-то зверя.

Глупая животина не могла знать, что ей не повезло – она примкнула не к охотникам, а к дичи.

Глава 20

Читая в детстве классическую литературу, которую мы проходили по школьной программе, я никак не мог представить себе загнанную лошадь. (Это когда животное в мыле, едва держится на ногах и уже ни на что не годное). Может быть, потому, что близко с лошадьми я общался очень редко, а чистопородных скакунов вообще видел только издалека, через щели в дощатом заборе, окружавшем ипподром, который просуществовал недолго, от силы года два-три.

Потом среди скаковых жеребцов случился какой-то мор, и их всех ликвидировали: одних бросили в скотомогильник, а других отвезли на мясокомбинат, так как в те времена в стране с харчами было худо, а лошадиное мясо считалось у городских татар деликатесом.

Главным моим воспоминанием о лошадях был цыган Чавэла, который ездил на повозке по окраинам города (там, где находился частный сектор) и орал, как оглашенный "Бабы-ы!!! Глина-а-а!!! Бабы, глина!" Он продавал глину для побелки хат; в те времена она была большим дефицитом (собственно говоря, как и все остальное).

Конечно, Чавэла – это не имя, а прозвище; как звали цыгана на самом деле, не знал никто. Да это никого и не интересовало.

Для женщин главным было, чтобы он не сильно задирал цены на свой товар, а для пацанов – чтобы позволил хотя бы погладить свою лошадку, представляющую собой суповой набор без упаковки.

Она была настолько худа, что, казалось, сбежала из анатомического театра. Бедной лошади уже стукнуло много лет; некоторые даже думали, что она могла ходить под седлом у героя гражданской войны Буденного, так как некий остроглазый умник отыскал на ней старое армейское клеймо.

В общем, безымянная, как и ее хозяин, лошадка была любимицей всей детворы, и мы, едва заслышав зычный глас тщедушного с виду и лохматого, как пудель, цыгана, тащили ей фрукты, овощи, пирожки и разные сладости, которые хранили специально для такого случая.

Лошадь принимала подношения не торопясь, с достоинством, а когда съедала дары, то в знак благодарности касалась своими бархатными губами рук или лица счастливого мальчишки, в глазах которого эта старая кляча была писаной красавицей.

Так вот, лишь спустя тридцать лет я понял, что такое загнанная лошадь. Пот лился с меня ручьями, и сердце, бьющееся в груди, как птица в силках, пыталось выскочить наружу; что касается легких, то они, как мне казалось, раскалились докрасна и выталкивали наружу не воздух, а перегретый пар.

Еще десять лет назад такая пробежка по лесу показалась бы мне легкой разминкой. Но сейчас давно не тренированные мышцы сводили судороги, израненные на войне ноги болели и потрескивали в суставах на каждом шагу, словно они были фарфоровыми, а достаточно легкий рюкзак за спиной давил на плечи с такой силой, будто я нес, по меньшей мере, гранитную плиту для своего надгробия (что было бы весьма актуально).

Илона выглядела намного лучше, чем я. Что ж, молодость всегда финиширует первой… К тому же у меня были подозрения, что она, кроме своего компьютерного кафе, посещает еще и спортзал. У нее была упругое тело и хорошо развитый брюшной пресс.

– Все, амбец… – Я упал на землю, словно дохлая рыбина. – Привал…

Илона последовала моему примеру. В отличие от меня, нормальное дыхание у нее восстановилось быстро.

А я еще минуты три дышал как загнанная лошадь, образ которой преследовал меня во время бега.

– Сколько мы отмахали, как ты думаешь? – спросила Илона.

– Если судить по степени усталости, то километров двадцать. А на самом деле не менее пяти.

– Мне кажется, что больше.

– Это тебе так хочется думать. Бежать по пересеченной местности – это не круги нарезать по гаревой дорожке. Здесь метр почему-то длиннее.

– Может быть, спорить не буду… – Она потянулась и зевнула. – Поспать бы часок в холодке…

– Отоспишься в Москве. А пока нам нужно постоянно быть в движении. Особенно в дневное время. Кто знает, какую еще технику могут задействовать наши преследователи.

– Ну ты уже вообще считаешь их едва не инопланетянами, которые имеют специальные сканеры для отслеживания людей на местности с большого расстояния.

– Никогда нельзя недооценивать противника. Речь идет не о сканерах, хотя я не исключаю возможность применения каких-то спецсредств, чтобы засечь наши координаты. Просто они могут вычислить варианты нашего маршрута и посадить несколько групп в засаде. Так что мы и без спецтехники припрыгаем в их сеть.

– Думаешь, их так много?

– Теперь уже уверен. Они хорошо оснащены технически, имеют надежную связь и десятка два бойцов со стволами. Вот такой компот получается.

– Значит, мы… Значит, нам…

– Да, нам крышка. Скорее всего. Если только мы не придумаем что-нибудь оригинальное.

– Что-о!? – не спросила, а простонала Илона.

– Не знаю. Пока не знаю…

Я умолк и задумался. Все выходило на то, что пора рискнуть по крупному. Или грудь в крестах, или голова в кустах.

– Есть вариант… – наконец ответил я на немой вопрос Илоны, которая продолжала смотреть на меня с надеждой. – Эх, был бы я один!

– Что ты имеешь ввиду?

– Нужно идти кратчайшим путем. Возможно, там они нас и не ждут.

– А если ждут?

– Тогда будем прорываться с боем. У нас ведь четвертая часть отделения – ты да я, плюс цуцик. Авось, получится. Но больше плутать по лесу, путая следы, нам нельзя. Мы лишь потеряем силы.

– Но ведь это опасно – идти напролом.

– Еще как опасно. Потому мне и хотелось бы остаться одному. Не будь тебя, я бы давно пошел по жесткому варианту. И плевать на все законы, коль меня эти уроды держат за дичь.

– Я постараюсь не быть тебе обузой.

– Уж постарайся… – буркнул я, доставая флягу с водой. – По глоточку – и побежали. Меняем курс.

Теперь берем направление строго на восток. Солнце держим между лопаток, за спиной.

Мы снова побежали, но уже более размеренно, трусцой. Я старался дышать глубоко и ритмично, и вскоре почувствовал, что понемногу вкатываюсь в так называемую "беговую формулу". Это когда вес груза, тренированность и резерв силы находятся в неком равновесии, предполагающем достаточно длительный период мирного сосуществования.

Короче говоря, я снова был в норме; ну ладно – почти в норме. Пришло второе дыхание, и казалось, что ноги сами несли тело, у которого будто выросли махонькие крылышки – только для руления, а не для полета.

Так мы передвигались по маршруту еще часа два – то бегом, то быстрым шагом. Затем устроили привал.

Варить суп я не стал, лишь вскипятил воду и заварил чай; даже не чай, а чифирь – чтобы хорошо взбодриться.

Пообедали мы бутербродами с салом. Чтобы там ни говорили разные иноверцы, а сало – уникальный продукт. Особенно для хохла. Грамм сто съел с хлебушком – и можешь пахать до упора. Сил хватит. На себе не раз проверял.

А если к сальцу добавить луковицу и запить еду цельным молоком, то с таким запасом можно спокойно держаться хоть целые сутки.

Воды у нас было вдоволь. Мы наткнулись на неглубокую лужу, которую лишь с большой натяжкой можно было назвать озерцом. Вода в ней оказалась прозрачной и чистой, что нас вполне устраивало. Мы даже быстро искупались, чтобы смыть грязь и пот с разгоряченных тел.

Купались мы по очереди – чтобы нас не застали врасплох. Цуцик, словно чувствуя важность момента, тоже нес вахту. Он стоял навытяжку, как старый солдат перед капралом, и внимательно прислушивался к лесной разноголосице.

Потом он тоже искупался – правда, без особого восторга, лишь повинуясь приказу – и получил свою пайку.

Мы сделали ему, как и себе, бутерброд с салом, который пес съел неторопливо, без жадности. Наверное, он понимал, что с продуктами у нас туговато, а потому растягивал удовольствие.

Пообедав, мы пошли дальше. Именно пошли, а не побежали. Теперь нам нужно было беречь силы. К тому же я надеялся, что мы оторвались от преследователей на приличное расстояние.

Что нас ждало впереди, меня особо не волновало. Как-то недосуг предаваться отвлеченным размышлениям, когда под ногами болото, и каждый твой шаг может быть роковым.

Мы вышли к настоящему болоту. Где-то впереди его пересекала насыпная дорога от бывших лесоразработок. Но где она, как ее отыскать? Это был вопрос, на который мы отвечали ногами.

А что поделаешь? Нужно идти. Куда? Прямо. И да обрящет ищущий.

Мы не успели найти дорогу засветло. Сумерки застали нас в таком месте, что лучше о нем не рассказывать.

Признаюсь, я дал маху. Нужно было подготовить место для ночлега заранее. Но мне казалось, что еще немного – и мы окажемся на твердом насыпном грунте.

Увы, моя самонадеянность сослужила нам плохую службу…

И теперь мы стояли по щиколотки в густой зловонной жиже, не имея ни малейшего представления, куда направить свои стопы – ведь солнце уже зашло, а ориентиры впереди постепенно скрывались в туманном мареве. Это, просыпаясь к ночи, начинало дышать болото.

– Ну, и куда нам? – обречено спросила Илона.

– Прямо, – ответил я, пробуя шестом глубину топи впереди.

– И далеко мы так зайдем?

– Не знаю. Увидим.

В этот момент мой взгляд остановился на песике, который, подняв голову, смотрел на меня, как мне показалось, с укоризной. Он словно говорил: "Что ж ты, хозяин, забыл обо мне? Я ведь тоже в команде и тоже кое-что могу".

Впрочем, я мог и ошибиться в чтении собачьих мыслей. Скорее всего, цуцик хотел есть, и его выразительный взгляд выражал совсем другие эмоции.

– А это идея, – высказал я свои соображения вслух.

– Ты о чем?

– Наш четвероногий друг обладает кое-какими способностями, которые могут нам пригодиться.

– Точно! – обрадовалась Илона. – Помню, Элдик…

– О своем псе расскажешь потом, когда выйдем на сухое место. Ну-ка, дружище, вперед! – опускаясь на корточки, обратился я к цуцику. – Ищи! Ищи дорогу! – И легонько подтолкнул его вперед. – Понимаешь – дорогу.

Какое-то время пес недоуменно глядел то меня, то на Илону, пытаясь понять, что нам от него нужно, а затем его, похоже, осенило. Он довольно шустро потащил нас по кочкам, придерживаясь только ему одному известного направления.

Мы шли за ним, как овцы за козлом-вожаком (сам видел в горах Афгана такую картину), не имея ни малейшего представления, куда нас ведет этот пленный цуцик. А что если в лагерь к своим хозяевам? От такой перспективы у меня мурашки побежали по коже.

Стоило так долго ноги по лесу бить…

Примерно через час мы уже карабкались на какую-то возвышенность. Скорее всего, это был островок суши среди болота.

Но на то, чтобы его исследовать, у нас не было сил. Я лишь приласкал цуцика, который от избытка чувств – как же, новый хозяин высказал ему свою благодарность – успел за секунду вылизать мне все лицо.

На островке росли деревья и нашлись дрова. Мне пришлось выкопать яму поглубже и сделать вокруг нее ограждение из веток и травы, потому что в темноте костер виден издалека. А мне очень не хотелось, чтобы нас взяли тепленькими, вытащив из постели среди ночи.

Поставить шалаш мы не смогли – не хватило сил. Да и елового лапника не было для крыши. Так что нам пришлось довольствоваться несколькими охапками травы, чтобы не так жестко было спать.

Однако нас такие неудобства не смутили. Илона улеглась, едва съев свою порцию супа с тушенки. А я еще попил и чаю (это так не к месту проявилась моя интеллигентская сущность), но уснул с кружкой в руках, плюнув на бдительность и осторожность. Все-таки у нас был сторож.

Ночь прошла без приключений, если не считать комаров, которые буквально озверели. Они доставали нас даже через одежду. Воистину, эти кровопийцы – исчадия ада…

Когда мы проснулись, уже рассвело. Илона потянулась и как-то чересчур буднично сказала:

– А ночевали-то мы возле самой дороги…

Я посмотрел туда, куда она показывала, – и глазам своим не поверил. Дорога, к которой мы так стремились, находилась на расстоянии не более тридцати метров от нашего островка!

– Ай да цуцик! – сказал я восхищенно. – Придется выдать ему премию – бутерброд с тушенкой. И одну карамельку.

На скорую руку позавтракав, мы вышли на дорогу и споро потопали по узкой полоске суши, когда-то, еще во времена первых пятилеток, отвоеванной у болота.

Дорогой уже давно не пользовались, она была вся в рытвинах, а местами ее и вовсе покрывала грязь, но все равно это было гораздо лучше, нежели прыгать с кочки на кочку или брести по колени в жирном и липком месиве.

Правда, существовало одно "но", которое мне очень не нравилось – на дороге мы были видны как вша на чистой простыне. По сторонам рос только кустарник, и кое-где небольшие группы чахлых деревьев. Здесь была самая низинка, дно.

В общем, чувствовал я себя очень неуютно и часто поглядывал на небо, опасаясь сюрприза в виде какогонибудь летательного средства.

Вопреки ожиданиям, опасность пришла с другой стороны – по земле. Первым что-то почуял цуцик, который, как обычно, трюхал в авангарде. Он вдруг остановился, поднял нос вверх и по своему обыкновению тихо тявкнул – подал сигнал.

– Замри! – бросил я Илоне и тоже застыл, напряженно вслушиваясь в тишину, царившую на болоте.

Уж не знаю, почему, но над болотом не пролетала ни одна птичка, и даже лягушки молчали – наверное, притомились за ночь. Поэтому шум автомобильного мотора я расслышал сразу. Он надвигался на нас с востока. Кто бы это мог быть?

Идиотский вопрос. Какой нормальный человек поедет по этой мертвой дороге, и за какими шишами?

У меня не было ни малейших сомнений в том, кто пожаловал в эти заболоченные места. Ехали за нами.

Наши преследователи точно знали, что кратчайший путь в город с этого направления – насыпная дорога. И они просто обязаны были его перекрыть.

Значит, к нам приближается боевой дозор на колесах. Хреново. И главное, спрятаться негде. И первое, о чем я подумал, было следующее "Эх, стать бы нам невидимками!".

И тут же воображение услужливо нарисовало, как это должно произойти. Притом в подробностях. Что поделаешь, творческий человек – как дите малое.

Но жесткий прагматик, засевший внутри еще с Афгана, не дал творческой личности убаюкать себя несбыточными чаяниями. Быстро осмотревшись, я скомандовал:

– За мной! Быстрее!

Илона не стала вдаваться в расспросы – что да почему. Мы зашлепали по грязи к чахлым кустикам, растущим в двадцати метрах от дороги. Перспектива снова искупаться в грязи показалась цуцику не очень приятной, и мне пришлось тащить его волоком. Бедный пес едва не задохнулся в своем ошейнике.

– Ложись! – сказал я, когда мы добежали, и плюхнулся в грязь.

– Ты… ты что!?

– Ложись, мать твою!.. – рявкнул я в бешенстве – звук мотора приближался очень быстро. – Да лицо намажь грязью, чтобы не белело.

Илона, наконец, сообразила, зачем нужны грязевые ванны, и быстро исполнила все, что я приказал. Нет, всетаки, девка молодец. В последний момент я испугался, что мне придется ее слегка придушить, чтобы уложить рядышком.

Иногда женщины бывают такими непонятливыми…

– А ты, дружок, – обратился я к цуцику, – если тявкнешь – удавлю. Понял? Молчи, сукин сын, и не трепыхайся.

Я схватился за ошейник. Дрожа всем телом, пес взглянул на меня с укоризной – мол, зачем так грубо, разве я не понимаю – лизнул меня в щеку и начал зорко следить за дорогой. Видимо, он свою задачу понял правильно – мы сидим в засаде на крупную дичь, а значит нужно соблюдать тишину.

Интересно, кто его так натаскал? Неужели тот следопыт, череп которого я раскроил лопатой? Если это так, то страна потеряла талантливейшего спеца по обучению охотничьих собак.

Придется сходить в церковь (если, конечно, выскочу живым из всех передряг) и поставить свечу за упокой души безымянного раба божьего, который распорядился своим талантом не лучшим образом.

Импортная тачка прошла по дороге как легкий танк. Это был американский "хаммер" – широкий, как задница жирного янки, откормленного гамбургерами и чипсами. Тупая, некрасивая машина, очередной бзик "новых" русских и украинцев, которым "мерсы" уже поднадоели. Для армии "хаммер", конечно, годится, но только не для гражданской жизни.

Подождав, пока уродливая лайба не исчезнет вдали, мы встали и побрели к дороге, похожие на болотных чертей. Мне даже смеяться не хотелось, хотя вид у нас был – закачаешься.

– Помыться бы…

Илона беспомощно смотрела на свои грязные руки, которые она пыталась очистить от грязи пучком травы.

– Хорошая идея, – ответил я без воодушевления. – И все же оставим ее на потом.

– Но мы ведь покроемся коркой.

– Вряд ли. Думаю, нам еще придется нырять в грязь.

– Утешил… – беззлобно буркнула Илона.

Мы снова пошли по дороге, внимательно прислушиваясь к звукам, которых, на наше счастье, было не так уж и много. Разве что наша одежда, подсыхая, начала шуршать как низкокачественная туалетная бумага в ограниченном пространстве деревенского сортира.

Вопреки нашим ожиданиям, "хаммер" больше не появился. Наверное, братки решили, что мы не рискнем пойти напрямик через болото. Видимо, у них были ложные сведения о его проходимости, а может, их просто одолела лень, так свойственна славянской душе.

Однажды мой фронтовой приятель рассказывал свое самое кайфовое сновидение на передовой:

"Представляете, мужики, как было здорово! Мне приснилось, что я сплю, и вижу сон, будто лежу дома на кровати и сладко дрыхну".

Шутки шутками, а я представляю, какой стала бы ужасной жизнь, не будь лени. Человек может просто надорваться в вечной пахоте. Это уже видно по японцам, которые слывут трудоголиками. Многие из них, не выдерживая бешеного ритма погони за благополучием, кончают жизнь самоубийством или пополняют ряды душевнобольных.

По моему уразумению, лень – это процесс самосозерцания. И хорошо, если из него выходит самосовершенствование. Но даже если нет, то и это не страшно. В конце концов, и среди работящих пчел для чего-то существуют трутни.

А природу никак нельзя назвать глупой. В природе все устроено четко и целесообразно. Ненужные звенья и ветви в процессе эволюции отбрасываются.

Мы свернули с дороги, едва завидев лес. Чтобы попасть в него, нам пришлось преодолеть с полкилометра заболоченной местности.

Но грязи здесь почти не было, лишь вода и кочки, так что Илона даже умылась. А я не стал этого делать, потому как знал, что впереди нас ждет небольшая речушка.

Следуя по ее течению, мы должны были выйти к окраине города. Ну, а там… Трудно сказать, что будет там.

Лично я вообще не представлял, как выпутаться из сложившейся ситуации, ведь на мне висели два трупа. А может, и больше, вспомнил я мотодельтаплан.

Нет, я не боялся, что меня замучит совесть. Она уже тренированная на это счет. Я опасался лишь одного – что меня сдаст со всеми потрохами Илона. Сейчас она вроде надежный товарищ, а прижмут в ментовке – расколется, как миленькая.

В этом случае мою душу согревала единственная радость, что не попаду в холодную Сибирь. Все-таки в украинских зонах потеплее.

Мы вышли к речушке где-то около четырех часов дня. Есть хотелось так, что в желудке начались колики.

Нужно было найти укромное местечко, чтобы устроить привал, помыться и развести костер.

Харчей у нас осталось всего ничего, но я надеялся, что вскоре мы окажемся где-нибудь вблизи продовольственного магазина, и этот вопрос отпадет сам по себе.

Неожиданно цуцик резко натянул поводок. Он явно что-то почуял и стремился вперед. Пока я размышлял, идти за ним или нет, ноги автоматически делали свое дело, топая вслед за четвероногим поводырем.

Я уже хотел осадить пса, как вдруг и до меня долетел тот запах, который так смутил цуцика. Пахло свежим украинским борщом. Это было как удар под дых. У меня даже ноги подкосились и рот наполнился слюной.

Неужели где-то рядом жилье!?

Надо идти дальше! Посмотрев на Илону, я понял, что она тоже унюхала дивный запах борща. У нее даже глаза загорелись, словно у киношного биоробота.

Мы прошли вдоль речки еще метров двести и наткнулись на загородку из толстой арматурной сетки.

Загородка была достаточно обширной и делилась на двадцать длинных узких секций, которые спускались в реку.

В воде плескались какие-то животные. Присмотревшись, я понял, что это нутрии. Видимо, мы вышли к небольшому фермерскому хозяйству, которое занималось промышленным разведением этих зверьков.

– Придется обойти кругом, – сказал я, попробовав на крепость арматурную сетку, приваренную к металлическим столбам, изготовленным из старых рельс.

– Там дом, – показала Илона.

Дом был скрыт за садом, виднелась лишь верхняя часть крыши. Ветки фруктовых деревьев гнулись от плодов – год выдался урожайным.

– Что ж, будем надеяться, что хозяин – добрый человек, – сказал я с некоторым сомнением.

– Будем… – словно эхо, откликнулась Илона.

Мы пошли вкруговую. Через какое-то время узкая тропинка привела нас в огороженный сад. Калитка была не заперта, а потому нам не пришлось лезть через забор, поверх которого была натянута колючая проволока.

Сад был хорошо ухожен, а между деревьев зеленел самый настоящий английский газон. Похоже, у хозяина руки выросли из того места, что нужно.

Илона не выдержала и, сорвав большое краснобокое яблоко, начала жадно есть. И в это момент раздался мужской голос:

– Руки вверх! Не шевелитесь, иначе стреляю!

"Попались!" – мелькнула неприятная мысль. Это же надо так глупо… Сколько пришлось вытерпеть – и нате вам.

Карабин висел у меня за спиной, так что воспользоваться им я не мог ни в коем случае. Оставался лишь "макаров", который я держал в кармане.

Но вся беда была в том, что я не видел того, кто держал нас на прицеле. А в том, что он не блефует, я совершенно не сомневался. Это я распознал по интонациям. Они были мне очень знакомы.

Интересно, он один или с командой?

– Извините, но мы заблудились, – сказал я миролюбиво, поднимая руки – на всякий случай.

– Путешественники… – Невидимый мужик коротко, но недружелюбно, хохотнул. – С таким "винтом", как у тебя за плечами, только "духов" гонять по горам. А у нас тут они не наблюдаются. Поэтому, придумай что-нибудь поумней.

– Честное слово! – наконец подала голос Илона. – Отпустите нас, мы пойдем…

– Не раньше, чем сложите все свое оружие. И поторопитесь. А то у меня еще много дел на сегодня.

– Кулацкая морда… – свирепея, тихо буркнула Илона.

У мужика слух оказался отменным.

– Но-но! – сказал он с угрозой. – Придержи язык, красотка. И не путай божий дар с яичницей. Кстати, сумочку свою тоже положи на землю. А ты чего ждешь!? – рявкнул он на меня. – И про пистолет не забудь.

Он у тебя в правом кармане.

Блин! Глазастый парниша… Но делать нечего, нужно подчиниться. Мне лишняя дырка в шкуре как-то ни к чему.

– А теперь три шага назад! – скомандовал наш мучитель, когда мы выполнили его требование. – Руки можете опустить…

Он появился, словно из-под земли вырос. Неплохо маскируется, подумал я мельком. Похоже, прошел неплохую школу. И наверное, в Афгане, если вспомнил про "духов". Это жаргонное словечко вырвалось у него автоматически.

– Ну и куда вы собрались… приблуды? – спросил он, нехорошо ухмыляясь.

В руках у "кулацкой морды", как выразилась Илона, была мелкашка. Ружьишко вроде так себе, пугач, но если мелкокалиберные патроны снабжены усиленным пороховым зарядом, то рана может быть смертельной даже на приличном расстоянии.

Я присмотрелся к нему – и едва не ахнул. Вот это встреча!

Конечно же, он меня не узнал. И не мудрено. Я был похож на самого паршивого бомжа, которого можно вообразить и который вывалялся в грязи, будучи пьяным в доску. Не лучше выглядела и моя боевая подруга.

Разве что лицо у нее было почище.

Но он никак не мог поставить знак равенства между козырной фифой, которая крутила пальцы веером, когда ехала в поезде, и замарашкой, грызущей ворованное яблоко из его сада, а потому Илону не узнал.

– Привет, Антон! – сказал я весело. – Давно не виделись.

Глава 21

Если бы сейчас между нами упал с неба зеленый инопланетянин с глазами-фарами, наверное, он не так удивился бы, как моим словам. Его словно обухом хватили по голове.

Да, это был тот самый живчик по имени Антон, бывший воин-интернационалист, с которым я ехал в одном купе. Теперь я вспомнил, как он что-то рассказывал о своем хозяйстве, но тогда мне было все до лампочки, а потому его слова я пропустил мимо ушей.

– Не узнаешь? – спросил я и повернулся в профиль. – А так?

– Чтоб я сдох, глазам не верю… Славик!?

– А кто же еще.

– Мама моя родная… Нет, наверное, я сплю.

Он тряхнул головой, будто прогоняя наваждение, и осторожно пожал мне руку.

– А почему в таком виде?

– Долго рассказывать… – ответил я. – Потом. Так ты в гости нас приглашаешь или нет? Помнится, в поезде ты грозился накрыть стол… и так далее.

– Конечно, приглашаю! – оживился Антон. – Только вам нужно сначала в душ.

– Это для нас первое дело. Кстати, борщом пахнет из твоей кухни?

– Ну… – расплылся в улыбке Антон. – Свежий, только что сварил.

– А жена где?

– Поехала с ребятней стариков проведать. Ее не будет до следующей недели.

– Понятно… Так где тут у тебя душ?

Я с трудом сдерживал себя, чтобы от радости не завизжать по-поросячьи. Какая удача! Воистину так – кто ищет, тот всегда найдет. Удача приходит к тем, кто не надеется на авось, а упорно идет к намеченной цели.

– Топайте за мной, – сказал Антон и пошел впереди, время от времени качая головой – наверное, он так до конца и не пришел в себя от изумления.

Спустя полчаса, чисто вымытые и даже надушенные хозяйским одеколоном, мы уже сидели за столом. Мне Антон презентовал спортивный костюм, а для Илоны нашлось ситцевое платьице его жены, в котором она вдруг стала похожа на героиню из художественного фильма пятидесятых годов. Не хватало лишь косы, уложенной на голове короной.

Костюм был коротковат и тесноват, но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят, тем более, что меня больше интересовал не собственный вид, а то, как выглядел стол.

Антон постарался на славу. Кроме борща с мясом, на столе присутствовали свежие огурцы, помидоры, зеленый лук, молодая, только сваренная, картошка с отбивными, керамическая миска со сметаной, мед, маринованные грибы, обязательное сало, нарезанное тонкими кусочками, крынка с холодным домашним квасом, селедка в стеклянной селедочнице и графин отменного самогона, настоянного на апельсиновых корках.

Это был полный кайф. И не только для нас, оголодалых, но и для тех, кто понимает…

Когда мы немного насытились, Антон осторожно попросил:

– Ты познакомил бы меня со своей подругой…

– А вы уже знакомы, – ответил я весело.

Илона улыбнулась и скромно опустила глаза, в которых прыгали бесенята.

– Извини, не врубился…

Антон захлопал длинными, выгоревшими на солнце ресницами.

– Что-то не припоминаю такого момента.

– Покопайся в памяти. – Я подмигнул Илоне; она скромно опустила глаза.

– Копаюсь. Дупель пусто.

– Я помогу тебе. Это наша попутчица. Московская штучка, которая напрочь проигнорировала твое приглашение принять на грудь и закусить сальцом.

– Слав, я тупею на глазах… – Антон в отчаянии взмахнул руками. – Нет, ну это же надо…

– Теперь ты узнал ее или нет?

– Узнал. Гад буду – узнал! И прошу пардону, – галантно обратился он к Илоне. – Но если бы кто-нибудь сказал мне, что вы явитесь ко мне в таком виде, да еще вдвоем… Если честно, я до сих не верю тому, что вижу.

– Илона…

Моя боевая подруга царственным жестом протянула Антону руку.

– Все, церемоний достаточно, – сказал я, обращаясь к Антону. – Наливай.

– Так это мы мигом… За знакомство!

Меня несло. Я здорово захмелел, что было вполне понятно.

Илона тоже не отставала от меня. Наверное, это здорово для новичка, когда смертельная опасность позади, отступила, пусть и не надолго. Я уже забыл это чувство неимоверного облегчения, когда все видится в розовом цвете и тебе кажется, что настоящая жизнь только начинается.

Забыл… И, если честно, мне бы не хотелось больше его испытывать. Никогда.

– Что с вами случилось? – спросил Антон.

Он долго мялся, пытаясь обтекаемо сформулировать вопрос, но у него ничего не вышло, и Антон влепил его прямо нам в лоб. Он был неглупым человеком. К тому же, война учит многому. В том числе и логическому мышлению.

Если солдат не научится сопоставлять факты и анализировать ситуацию, которая на фронте меняется ежеминутно, он потенциальный покойник.

Где нужно упасть, где отжаться, где затаиться и где пойти в штыковую атаку – все эти решения настоящий солдат должен принимать молниеносно и чаще всего самостоятельно. То есть, его котелок должен не только варить, но еще и варить хорошо.

Антон сопоставил факты и сообразил, что московские гости неспроста бегали по болотам с карабином и пистолетом в руках. Тем более, что Украина – это не бескрайние сибирские просторы. Это там у охотников неучтенного нарезного оружия хватает.

– Случилось…

Я пытливо заглянул Антону в глаза – можно доверять ему или нет?

Можно. А что делать? Нужно ведь на кого-то опереться. На кого? Вот именно – на Госпожу Удачу. Она иногда принимает человеческий облик. Может, Антон и есть та козырная карта, которой мне не хватало?

Я рассказал почти все. За исключением некоторых моментов. В частности, я "запамятовал" пробравшегося в номер киллера и что мне пришлось грохнуть двух особо ретивых преследователей.

Илона исподтишка бросила на меня колючий взгляд, но промолчала.

И правильно сделала. Потому как в противном случае мне пришлось бы решать сложную задачу: ей сразу вырвать язык или немного подождать?

– Да, браток, ты попал под конкретный расклад… – Антон закурил. – У меня есть только один вопрос…

– Какой?

– Откуда у тебя такие познания в работе на местности?

Термин "работа" мне был понятен без объяснений. Невольно вздохнув – ничего не поделаешь, нужно выкладывать карты на стол – я кратко ответил:

– Служил в десанте.

Все-таки мне не хотелось раскрываться до конца. Десант и спецназ ГРУ, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Где?

– В тех же местах, где и тебе пришлось тянуть лямку.

– Ну ты темнила… – Антон ухмыльнулся. – Лапшу в поезде мне на уши вешал…

– Прости и пойми меня. Когда мы вернулись, мне хотелось вытравить из памяти все, что связано с Афганом. Потому я никогда не распространяюсь на эту тему. Она для меня под запретом.

– Да понял я, понял… Мне Афган снился лет пять. Одни кошмары. Но потом все плохое начало забываться, с ребятами встречаюсь…

– Откат бывает разный. Я, например, вычеркнул те годы из памяти.

– Все, все, я закругляюсь. Никаких вопросов на эту тему.

– Давай лучше помянем парней, что не вернулись…

Мы выпили, не чокаясь, помолчали, а затем я сказал:

– Антон, мне нужна твоя помощь.

– Какие проблемы? Мы с тобой братья по оружию. Чтобы ты не говорил, но Афган вытравить из памяти невозможно. Я готов. Если тебе нужны надежные ребята, скажи. Я за сутки могу собрать взвод. Притом, с оружием.

– Взвод – это хорошо… Но я пока не знаю, кто играет главную скрипку в оркестре, который меня заставили слушать и что эти "оркестранты" ищут. Во всей этой истории есть какая-то несообразность, и я никак не могу понять, в чем она заключается.

– Может, это Грач?

– Не думаю. Мы разошлись с ним полюбовно. Он не стал бы устраивать на меня облавную охоту. Грач не тот человек. Он поверил, что я не соврал ему. Да, Грач тоже лицо заинтересованное. Однако я думаю, что за мной шли другие. Как ты любишь говорить, чисто конкретные пацаны.

– Тогда чем я могу тебе помочь?

– Мне нужна база. Твое хозяйство подходит мне на все сто. Во-первых, за городом, во-вторых, рядом лес, в-третьих, у тебя есть тачка… Ну, и так далее.

– Понял. Договорились. Можешь мною располагать.

– Но учти, со мной связываться опасно, как ты, надеюсь, уже понял.

– Я человек понятливый… – Антон мрачно улыбнулся. – Но скажу тебе честно, мне эта мирная жизнь во где сидит. – Он показал на горло. – Сплошная скука. Иногда страсть как хочется тряхнуть стариной и погонять этих стриженых бобиков, которые еще в люльке были и под себя гадили, когда мы родину защищали. Впрочем, что для них родина? Пустой звук. Дойная корова, у которой можно вырвать вымя и отправить на скотобойню к дяде Сэму.

– Учти, никто из твоих соседей и друзей не должен знать, какие у тебя гости. Не говори никому ни слова. Думаю, до приезда твоей семьи я успею управиться. А если нет, то все равно съеду.

– Почему?

– Не прикидывайся наивным. Ты – это одно, а женщина и дети – совсем другое. Если меня тут засекут, могут завалить всех. Вот и кумекай, стоил ли проявлять гостеприимство. Если ответишь отказом, я не обижусь. Честное слово. Найду другой вариант.

– Я два раза не повторяю, – отрезал Антон. – У меня тут не дом, а крепость. Позже покажу, убедишься. Я ведь фермер, а у нас много нехороших людишек. Некоторые норовят украсть все, что плохо лежит, а иные готовы и горло соседу перерезать за то, что он более зажиточный. Меня уже раз судили, и после того я окопался капитально. Мои защитные редуты можно пройти только с танком.

– За что тебя судили?

– Понимаешь, повадились три урода нутрий из загона по ночам таскать. Ну, я и накрыл их как-то под утро. Так они хотели меня маленько ножиками расписать. Вот и пришлось поучить ворюг уму-разуму…

– А зачем тебя потащили на суд? Они ведь в живых остались, как я понимаю.

– Ага, в живых. Только я слегка их помял. Кому руку сломал, кому ногу… А не хрен на чужое зариться!

Ну и, ко всему прочему, у них нашлись влиятельные защитники. Эти трое ведь не себедомой таскали моих зверушек. Будь воры голодными, я бы их понял. Тут неподалеку, на автотрассе, кавказцы шашлычную поставили и решили поживиться на дармовщину. Наняли этих трех махновцев – и вперед. Они платили ворам копейки, а сами имели тысячи.

– Воровали только у тебя?

– Ну что ты… Конечно, нет. Всех хозяев в округе курочили: у кого свинью сопрут, у кого козу или гусей, а однажды и бычка годовалого с подворья увели.

– И что присудили?

Антон помрачнел.

– Едва в зону не попал, – ответил он со злостью. – Я, видите ли, нарушил права человека. А то, что они мои права столько раз нарушали, суду было пофигу.

– Но тебя ведь не посадили.

– Только потому, что я вызвал из Киева классного адвоката – из наших, вместе в Афгане были – и дал судье на лапу больше, чем покровители этих воров. Так что теперь у меня в охране кавказские овчарки.

Если кого-то и загрызут, я тут ни при чем.

– Мудро, – похвалил я Антона. – Значит, если я оставлю у тебя своего песика, он не будет вашей семье в тягость. Ему много еды не надо.

– Этого? – спросил Антон, погладив цуцика, который вертелся под ногами, по голове.

– Других у меня нет.

– Оставляй, о чем базар. Славный малыш…

– Между прочим, это классный охотничий пес, обученный по высшему разряду.

– Отлично. Я часто на охоту хожу, чтобы отвлечься от домашних забот. А где ты его взял?

– Умыкнул у преследователей. Он шел по нашим следам, как по шнурку.

– Тогда его опасно выводить в люди…

– До поры, до времени, пока все не успокоится. А ежели что, скажешь приблудный. Но отпускать его нельзя (да и куда ему деваться? дорогу домой он вряд ли найдет), а усыпить навечно – рука не поднимается.

– После этого я перестал бы тебя уважать, – проворчал Антон, лаская пса; цуцик явно ему нравился.

– Вот-вот, и я об этом. Пес не может отвечать за то, что хозяин у него – сволочь.

– Это точно. Что же мы сидим! – спохватился Антон. – Вам нужно отдохнуть, немного покемарить. Вон у девушки уже глаза слипаются. А я пока займусь хозяйством и приготовлю ужин.

Предложение было дельным. После сытной еды и выпивки тянуло на сон со страшной силой. Поэтому мы не стали упираться и отнекиваться, и вскоре лежали на чистых белоснежных простынях, которые показались мне шелковыми, настолько приятно было ощущать их накрахмаленную свежесть.

Сон упал на нас, как египетская пирамида, и под многопудовой тяжестью, которая не позволяла даже двинуть рукой или ногой, мы уснули, словно умерли.

Антон пытался нас разбудить на ужин, но все его потуги оказались тщетными. Мы от него отбрыкались и проспали до самого утра.

Глава 22

Пробудились мы, едва рассвело. Антон уже был на ногах. Завидев наши сонные физиономии, он весело сказал:

– С добрым утром! Есть предложение искупаться в речке.

Мы не стали возражать. Нужно было прийти в себя, а что в таких случаях может быть лучше купания? По знакомой тропинке, гуськом, мы вслед за Антоном вышли на берег речушки, который скрывали густые вербы, – и невольно ахнули.

Перед нами лежал прекрасный песчаный пляж с тремя разноцветными грибками и миниатюрным домикомраздевалкой, украшенным накладной деревянной резьбой. Чуть поодаль, под деревьями, находился стол и две скамьи. Там же стояла массивная кованая шашлычница с разными завитушками.

– Это я отдыхаю здесь с друзьями, – объяснил Антон. – Речку пришлось углубить, а берега – почистить.

Песка привез, если мне не изменяет память, восемь КАМАЗов. Зато теперь все в лучшем виде. Вода здесь чистая, правда, холодноватая. Много ключей.

Мы разделись и с разбега нырнули в реку. Да, вода и впрямь была не как парное молоко. Зато когда выбрались на берег, в наших жилах бурлила не кровь, а какая-то бешеная жидкость. Мне, например, показалось, что я помолодел как минимум на десять лет.

– А теперь завтракать! – скомандовал Антон.

Его команда была воспринята нами с энтузиазмом. По тропинке мы не шли, а бежали вприпрыжку, весело подшучивая друг над другом.

После обильного завтрака – мне казалось, что у меня живот лопнет от тех вкусных яств, что я в него напихал – мы с Антоном уединились. Я, конечно, верил Илоне, но мало ее знал, а потому испытывал по отношению к ней вполне обоснованные опасения.

Она была всего лишь женщиной – и этим все сказано.

– Мне нужно идти на разведку, – сказал я, закуривая. – Боюсь, что она будет с боем.

– Меня возьмешь? Я готов.

– У тебя будет другая задача. Присмотри за девушкой. У нее характер строптивый, поэтому я опасаюсь, как бы она не выкинула какой-нибудь фортель. И главное – не подпускай ее к телефону.

– Он у меня не работает… уже два дня. Никак ко мне монтер не доедет. Но есть мобила.

– Не показывай мобилку Илоне и уж тем более – не давай пользоваться. Притворись валенком. А будет буянить и качать права… У тебя есть комната под замком?

– Найдем. На худой конец, запру ее в амбаре. Там есть кушетка и много свежего воздуха.

– Значит, задание тебе понятно?

– Обижаешь… Я ведь не совсем тупой, хотя и крестьянин.

– И еще одно – мне нужна тачка. На своих двоих я недалеко уеду.

– Пойдем в гараж…

Пока мы шли, я с интересом рассматривал подворье. Антон не соврал – при желании, он мог держать круговую оборону несколько суток. (Если, конечно, дать ему нормальное оружие и пяток опытных обстрелянных солдат).

Весь двор был обнесен высоким забором, сложенным из дикого камня на цементном растворе. В массивных металлических воротах была калитка с глазком, а под крышей двухэтажного дома я увидел (!) небольшую видеокамеру. Ни фига себе фермер!

– Заметил? – весело подмигнул мне Антон, поймав направление моего взгляда. – У меня четыре таких.

Ты думаешь, как я вас вычислил в саду? Верно – посмотрев на монитор. Все держу под контролем. А это мои звери.

Блин! Едва мы завернули за угол дома, как басовитый собачий лай – почти рев – буквально оглушил меня. Я невольно прижался к стене, потому что загородка с собаками находился от меня в метре. Три злобных чудовища величиной с теленка остервенело бросались на металлическую сетку, служившую передней стенкой вольера.

– Не вырвутся? – спросил я на всякий случай.

– Если вырвутся, лезь на дерево, – посмеиваясь, посоветовал Антон.

– Спасибо на добром слове. Ты можешь заставить их замолчать?

– Нет. Они меня особо не празднуют. У них главный начальник моя жена. Она была им за мамку – и с бутылочки молоком поила, и лечила, когда болели…

– Да-а, не хотел бы я попасть этим зверям на зуб… Ты смотри, чтобы они песика не схавали.

– Будь спок. Днем я запираю их в вольер, а ночью отпускаю. Поэтому на ночь я буду песика брать в дом.

Впрочем, не исключено, что он подружится с моими кавказцами. Кстати, как его зовут?

– Цуцик.

– Не понял…

– Да понимаешь, он почему-то не умеет говорить. А спросить у его хозяина, как зовут песика, я постеснялся.

– Га-га-га… – заржал Антон.

Гараж был высоким и просторным. Там стояли: два трактора – старенький, но хорошо ухоженный, ДТ-75 на гусеничном ходу и колесный "Беларусь"; второй был совсем новый; грузовая "газель", "нива" и красавица "ниссан".

– Жена уехала на своей "девятке", – буднично пояснил Антон, указав на свободное место. – А ты возьмешь "ниссан". На этой тачке можно уйти от любой погони. Резина новая, бак залит под завязку…

– Извини, брат, но я не могу покуситься на святое… – Я заглянул в салон "ниссана", который блистал чистотой. – Если ты не против, мне вполне подойдет "нива". Она на ходу?

– Конечно. У меня вся техника на ходу, – гордо заявил Антон. – Бери "ниву", если хочешь. Она недавно с капремонта, так что движок у нее как зверь.

Мы возвратились к Илоне, которая задумчиво грызла яблоко. Похоже, она очень любила этот фрукт.

– Все, дорогая, мне пора, – сказал я, обнимая ее за плечи. – Я ненадолго отлучусь. Не обижай Антона. И чтобы никаких левых номеров – у него отличная жена и дети. Ты же не хочешь разбить дружную украинскую семью?

– Постой – а я? Ты что, меня с собой не берешь?

– Побудь немного здесь. Я тебя прошу. Если мы будем вышивать по городу вдвоем, то и опасность станет вдвое больше. К тому же, у меня намечаются переговоры, на которых женщинам делать нечего.

– Я не согласна! Я хочу уехать домой! Я не могу торчать в этом болоте! Здесь кругом грязь, грязь!

Почему ты пытаешься меня удержать!?

Я старался быть терпеливым и вежливым, а потому сказал:

– Понимаешь, милая, я уверен, что нас ждут везде. В том числе и на вокзале. Когда попадешься в капкан, тебе конец. Под пытками ты не сможешь сказать им ничего интересного, а значит, тебя будут мучить, пока не умрешь. Такие вот дела.

– Но я…

– Верно – ты здесь ни при чем. Твое дело – сторона. Мы уже об этом говорили. Да вот беда: тебе придется убеждать не меня, а узколобых горилл, у которых есть четкие указания – добыть НЕЧТО любыми способами.

– Хорошо, я останусь…

– Вот и ладушки…

Когда я вывел "ниву" из гаража, Антон спросил:

– А разве оружие ты не берешь?

– Взял бы, да нельзя. Как-нибудь обойдусь подручными средствами. А то если поймают со стволом и вдруг он окажется меченым… Сам понимаешь, какую статью мне могут припаять.

– Что ж тут непонятного…

– И вообще, мне кажется, что и карабин, и "макарова" нужно выбросить в реку подальше от твоего дома.

– Ну нет уж, извини. СКС – это вообще моя мечта. С ним я теперь могу ходить на сохатого. А что касается пистолета, то и он может когда-нибудь пригодиться. У меня есть хороший тайник (нет, не в доме и даже не на моем участке), так что пусть все это добро полежит там.

– Ожидаешь революцию?

– При том вселенском бардаке, который творится не только у нас, но и во всем мире, можно ждать чего угодно и в любое время. Понимаешь, браток, в час "икс" мне будет как-то спокойней, когда в руках окажется надежный ствол.

– И то верно. Бывай… – Я завел мотор.

– Номер моей мобилки не забыл?

– До сих пор память меня не подводила.

– Будем надеяться. Вдруг что-то не получится – звони. Как я уже говорил тебе, у меня есть хороший адвокат…

– Типун тебе на язык!

– Это я на всякий случай.

– Мне бы хотелось пройти дистанцию без случаев. Потому как если я нечаянно споткнусь, то встретимся только на небесах. Увы, такой расклад.

– Зря ты не берешь меня…

– Нет, не зря. Ты свое, солдат, уже отвоевал…

Я вырулил на улицу. Дом Антона оказался самым крайним и самым видным. Остальные хатки были поплоше и стояли на улице не густо. В памяти неожиданно прорезались скудные воспоминания, относящиеся к периоду моего детства.

Когда-то я здесь бывал. И в речке этой купался и ловил раков. Только вот деревенька тогда была гораздо оживленней и многочисленней.

Теперь же многие хаты пустовали, зияя мертвыми окнами-глазницами. Что касается асфальта, то по нему словно били из гранатометов – он был весь в неглубоких воронках и рытвинах.

До автотрассы я добирался почти час, так как ехал с черепашьей скоростью. Ну, а дальше я уже добавил газу и держал стрелку спидометра на цифре "100". Антон рассказал мне, где можно ждать встречи с автоинспекторами и как ее избежать, а потому я не расслаблялся, был очень внимателен и не сводил глаз с дороги.

Въехав в город, я облегченно вздохнул. Уж где-где, а здесь автоинспекторов днем с огнем не сыщешь. Что им делать в городе? Самые "хлебные" места на трассе. Там есть, где им развернуться во всю "доильную" ширь.

Я ехал к Алику. Мне нужно было кое-что уточнить. Но первым делом я посетил промтоварный магазин и купил себе новую одежду – джинсы, рубаху, легкую курточку, туфли и носки, так как те шмотки, что были на мне во время одиссеи по лесам и болотам, пришли в негодность.

Припарковав "ниву" неподалеку от бывшего здания ДОСААФ, в котором теперь находилась частная клиника одноклассника и переодевшись в салоне машины, я зашел в телефонную будку, набрал номер личного телефона Логвиненко и бодро сказал:

– Алло! Алик? Привет.

– Привет, – довольно сухо ответил Алик. – Кто это?

– Вот те раз… Не узнаешь?

– Нет, не узнаю.

Это понятно. Алик никогда не слышал мой голос по телефону. А я знал, что телефонная трубка немного искажает звук, тем более то старье, что было у меня в руках.

– Алик, это Стив.

– Уф-ф… – Алик облегченно вздохнул. – Ну ты меня напугал…

– Почему?

– Я думал, что звонят с налоговой инспекции.

– А они разве знают твой личный номер?

– Этим кровососам известно все. Что ты хотел?

– Нужно встретиться, Алик.

– Нет проблем. Давай завтра… скажем, в четырнадцать. Могу уделить тебе час – полтора. Или, если хочешь, встретимся позже, вечером, чтобы нас время не лимитировало. Сходим в кабак, посидим…

– Мне нужно сегодня, и как можно скорее.

– Прежняя проблема?.. – догадался Алик.

– Да.

– Ладно. Жду тебя через час. Устраивает?

– Вполне.

– До встречи… – И он положил трубку.

"До встречи…" – повторил я машинально и возвратился к машине. Забравшись в салон, я закурил и стал ждать. С того места, где я припарковал "ниву", мне был хорошо виден вход в клинику. Похоже, сегодня у него было немного работы, потому что на стоянке возле здания я насчитал всего четыре машины, в том числе и "вольво" Алика.

Время тянулось томительно долго. А если я ошибся? Если он чист, как стеклышко? Зачем я тогда теряю время, устраивая ему проверку?

Ну не может старый приятель быть стукачом, не может! Тем более такой положительный, хорошо воспитанный человек, как Алик, из интеллигентной семьи. Зачем ему меня закладывать?

Может, еще как может… Стукач – это или призвание, или заразная болезнь, привитая тоталитарным общественным строем, а затем подкрепленная денежными инъекциями, к которым прибегают современные криминальные структуры.

Я сокрушенно вздохнул, глядя на две машины, набитые под завязку братками. Они резко затормозили возле клиники, после чего трое крепких парней исчезли внутри здания, а остальные размялись пару минут на свежем воздухе и снова спрятались за тонированными стеклами салонов импортных тачек.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Теперь понятно, кто навел на мой след цуцика вместе с братвой.

А я еще сомневался, даже думал грешным делом, что сам Сильвестр стукнул по мобилке знакомым браткам, дабы они разобрались со мной по полной программе, чтобы его незваный гость не совал свой нос, куда не надо.

Такой вариант всплыл, когда я размышлял над причинами, побудившими бегать за мной по лесам и болотам целую свору бультерьеров в человеческом обличье. Он был маловероятен, но чем черт не шутит…

Я завел мотор и неторопливо поехал мимо клиники Алика. Мои глаза намертво зафиксировали в памяти номера машин с братками.

Они не могли меня видеть, так как Антон наклеил на стекла "нивы" специальную темную пленку, сэкономив таким образом энную сумму денег, потому что настоящее тонирование обошлось бы ему значительно дороже.

Теперь я знал, что мне делать дальше…

На следующий телефон-автомат я наткнулся через два квартала. Там же нашелся и мусорный ящик, куда я выбросил свою пришедшую в негодность одежду.

Первый звонок я сделал Самуилу Абрамовичу. Он снова начал лепетать мне что-то про трудности, связанные с оформлением документов – как я понял, работал на публику, небезосновательно опасаясь, что телефон прослушивают, – но я перебил его:

– Самуил Абрамович, это ваши проблемы. Я требую, что вы ускорили процесс. Это первое. А второе, я думаю, для вас гораздо приятнее первого.

– И что это такое? – с подозрением спросил Самуил Абрамович.

– Я хочу продать квартиру и дачу. И просто-таки настаиваю, чтобы этим вопросом занялись лично вы.

Понятное дело, не бесплатно.

– Что вы, какие деньги!? – с деланным возмущением воскликнул Самуил Абрамович. – Вы мой клиент и я просто обязан вам помогать в решении таких проблем.

– Вот и ладушки. Надеюсь, мы поняли друг друга. Время – деньги. Этим все сказано.

– Как приятно иметь дело с высокообразованным и умным молодым человеком… – завел свою любимую волынку Самуил Абрамович.

Но я его прервал:

– Дифирамбы потом. Результат мне нужен уже сегодня, уважаемый Самуил Абрамович, но я готов подождать еще сутки. Всего хорошего! – И дал "отбой".

Теперь я был уверен, что он не станет тянуть с оформлением документов, так как ему замаячил впереди еще один хороший куш. И Самуил Абрамович постарается его не упустить.

Затем я позвонил в гостиницу.

– Стив! – возопила на другом конце провода Галюня. – Где ты пропадаешь!? Я вся как на иголках сижу.

А тебя нет и нет.

– Галюня, все в норме. Я жив, здоров, чего и тебе желаю. А что касается моего отсутствия в гостинице, то это я могу описать одним словом – ситуация. Вопросы есть?

– Есть.

– Потом.

– Поняла…

Галюня начала отвечать по-солдатски четко и немногословно. Видимо, в кабинет вошел кто-то посторонний, притом имеющий высокий статус, иначе другого клиента, поплоше, Галюня вытолкала бы взашей.

– Мной интересовались? – спросил я на всякий случай.

– Да.

– Первые или вторые?

Под "первыми" я подразумевал правоохранительные органы, а под "вторыми" – братков.

– И третьи, – быстро ответила Галюня.

– Ого!

– Вот именно. Все, извини, мне некогда. Звони.

– Обязательно.

В трубке раздалось "би-би-би…" Похоже, к Галюне заявились товарищи в погонах. А может, я сгущаю краски? Но то, что они снова проявили повышенное внимание к моей скромной персоне, это несомненно. Кстати, а кого Галюня поставила под третьим номером?

Вопрос…

Последний звонок я сделал в змеиное логово, возглавляемое ползучим гадом с птичьей кличкой Грач. Это был рискованный ход, но крайне необходимый.

Без поддержки, пусть и такой весьма сомнительной, и даже опасной (впрочем, мой родной город превратился для меня в сплошное минное поле с разными смертельными сюрпризами и ловушками), мне дальше не продвинуться.

Тормознут меня где-нибудь в лесочке и закопают в ямке, а спустя некоторое время вырастет на этом месте дерево, скорее всего, дуб. Почему дуб? А потому, что лишь имея дубовую башку можно было позариться на богатые дары врага и заглотнуть крючок с наживкой до прямой кишки.

Увы, назад хода нет. Или, в конце концов, я сяду лет на десять, или получу контрольный выстрел в голову.

Третий вариант почему-то не просматривался. А может, я просто не хотел его замечать. Чтобы не смущать себя несбыточными чаяниями.

– Кто звонит?

Голос Грача в трубке показался мне омерзительно холодным, словно я прикоснулся к замороженному трупу.

– Стив, – коротко ответил я.

– Понял… Есть новости?

– Да. Нужно встретиться.

– Я готов. Когда?

– Прямо сейчас.

– Хорошо. Приезжай в мой офис.

– Нет. Нужна нейтральная территория. И желательно, чтобы ты не притащил за собой "хвоста".

– Это сложнее… – Грач задумался. – Помнишь нашу "Площадку"? – спросил он спустя минуту.

– Еще бы не помнить…

– Я буду там где-то часа через полтора. Если задержусь – подожди.

– Договорились…

"Площадкой" назывался бывший летний театр в городском парке. Он уже на моей памяти пришел в негодность.

Время его расцвета – пятидесятые годы – сменилось безвременьем застоя, когда всему народу все было до лампочки. Поэтому и сцену, и "ракушку", исполняющую роль задника, красили и подновляли все реже и реже.

В конце концов дерево, из которого был построен театр, сгнило, кирпичный забор частично развалился, а на его уцелевших участках некие смельчаки написали целую энциклопедию народной мудрости. Там были и короткие анекдоты, и матерные афоризмы, и меткие характеристики членов политбюро, и шаржи на городских боссов, и даже – о, ужас! – пасквили на всесильный КГБ.

Надписи регулярно – к праздникам – закрашивались, но они, словно по волшебству, снова появлялись на тех же местах. Поговаривали, что к этому делу приложило руку ЦРУ – для дискредитации социалистического строя, но я точно знал, что это не так.

Дело в том, что оставить свой "автограф" на заборе считалось высоким шиком среди городской босоты.

Пацаны предполагали, что менты и гэбэшники могут вести наблюдение за летним театром, поэтому на такое "дело" шли самые отчаянные и быстрые на ногу, а тексты им придумывали те, кто поумней.

Впрочем, даже самые тупые находили, что сказать своим правителям и вообще всему миру. Их лозунги отличались краткостью, афористичностью и доходчивостью.

Каюсь, но я тоже приложил руку к этому "чистописанию". Уж не помню теперь, что я там накалякал, но когда поставил точку и рванул на ход, кровь в моих жилах просто бурлила от переизбытка адреналина.

А вообще в городском парке возле "Площадки" собирались "дуэлянты". Это было место, где выясняли отношения сам на сам. Правда, по окончании "дуэли" в сражение нередко вступали и "секунданты". Но то уже были издержки процесса…

В парк я приехал сразу же после звонка. Я лишь остановился на пару минут возле киоска, где купил закурить и литровую бутылку "кока-колы" – чтобы легче было время коротать.

Но прежде, поставив машину на платную стоянку неподалеку от парка, я разведал окружающую обстановку.

Это для того, чтобы в случае каких-либо осложнений, знать, в какую сторону рвать когти и где прятаться.

Военная привычка, которая вошла в плоть и кровь…

Грач опоздал на целый час. Я уже замаялся считать ворон и смолить сигареты.

Его прибытие сопровождалось знамением – неожиданно на солнце набежала туча, грянул гром и… Нет, дождь не пошел. Вскоре лик светила очистился до полной ясности и засиял пуще прежнего.

Это природное явление посеяло в моей душе зерна тревоги, которые вскоре проросли ростками дискомфорта и даже страха, что сильно меня озадачило. С чего бы?

Но Грач к знамению отнесся безразлично. Он лишь кивнул, и тут же ему дали зонтик.

Конечно же, Грач приехал не один. Сколько его телохранителей шуршало по кустам парка, сказать было трудно. Я видел только четверых, стоявших поодаль с оружием наготове. Каждый из них держал свой сектор обстрела – это я понимал и без объяснений.

– Ну, что там у тебя? – грубо спросил Грач, не ответив на мое приветствие.

Руку он тоже мне не подал, и я тихо, с облегчением, вздохнул. Подержишься за дерьмо, весь день будет от тебя вонять, никакое мыло, даже очень дорогое и душистое, не поможет убрать этот запах.

По крайней мере, из подсознания.

– Скажи, это твои люди меня преследовали?

– Где?

– На природе.

– Стив, не мели чепуху! Мы с тобой уже разобрались, у нас есть уговор, зачем мне его нарушать? У меня других проблем хватает.

– Понял. Это первое. И второе – мне нужно знать, кому принадлежат эти машины…

Я дал ему клочок бумажки, где были написаны номера двух импортных автомобилей, которые привезли к клинике Алика Логвиненко братву.

– Это касается той самой проблемы? – остро взглянул на меня Грач.

– Впрямую.

– Момент…

Грач позвонил по мобилке и продиктовал кому-то без лишних объяснений номера.

Понятное дело, собеседником бандита был какой-то крупный милицейский чин. Ну почему человек такая продажная тварь!? Для многих честь, совесть, порядочность – пустой звук. Их не пугает даже ад в потустороннем мире за совершенные грехи, обещанный разными религиями.

Миром правит Большая Ложь, которая сжирает у человека все самое лучшее, что дано ему от рождения.

Если глаза – зеркало души, то стоит посмотреть в глаза ребенка, чтобы понять какую чистую безгрешную душу дал нам Господь.

Что имеем, не храним, потерявши – плачем…

Грач ждал ответ минуты две, не выпуская из рук мобильник. Все это время он нервно ходил туда-сюда на крохотном асфальтированном пятачке возле "площадки", где мы устроили наше рандеву. Похоже, у него и впрямь были какие-то серьезные проблемы.

Наконец телефон выдал музыкальную фразу, Грач резко остановился, выслушал, что ему было сказано, обернулся ко мне и сказал:

– Это машины Джабраила.

– Не знаю такого.

– Зато мне он хорошо известен…

На лице Грача появилась мрачная улыбка, похожая на звериный оскал.

– Вот его братва и гонялась за мной по лесу трое суток, чтобы сделать мне, как я понял, секир башка.

Ну, а по какой причине они это делали, думаю, объяснять не надо.

– Значит, и Джабраил вступил в игру…

– Что за игра?

– Если я скажу, в чем она заключается, то мне придется тут же тебя убить.

– Не хило… Короче говоря, как я понял, в этой игре мне предназначена роль болвана, которого пинают все, кому не лень. А если я дам сдачи?

Грач смотрел на меня, не отвечая, с минуту. При этом у него был очень нехороший взгляд. Но я выдержал его, чувствуя, что меня начинает забирать злость.

Что этот мафиозный козел возомнил о себе!? Наверное, представляет себя неприкасаемым, вершителем человеческих судеб.

Заблуждаешься, хрен с бугра. Если мне захочется тебя убрать, то не помогут ни бронированный "мерс", ни толпа охранников, ни вилла, превращенная в крепость.

Наверное, Грач что-то прочитал в моих глазах. И это "что-то" ему очень не понравилось. Но он сделал правильный вывод.

– Не злись, – сказал Грач миролюбиво. – Поверь, я не желаю тебе зла. И очень благодарен за информацию.

Теперь мне понятно, откуда ветер дует. Ничего, разберемся…

Он хотел сказать еще что-то, но вдруг пошатнулся – вернее, его отбросила назад какая-то неведомая сила – и рухнул на землю.

Повинуясь инстинкту, выработанному годами армейской службы, я упал рядом с ним, и только когда очутился на земле, увидел, что из Груди бьет фонтан крови. Все, амбец, понял я; пуля вошла точно в сердце.

Прозрение пришло ко мне мгновенно, едва я увидел направленные на себя стволы телохранителей Грача.

Потрясенные увиденным, они уже готовы были по запарке сделать из меня решето, посчитав виновным в гибели своего босса.

– Колесо обозрения! – закричал я не своим голосом. – Снайпер!

Не люблю иметь дело с непрофессионалами. Они не сразу поняли, о чем я говорю, а потому некоторое время бестолково топтались на месте, глядя на колесо обозрения, которое уже давно не вращалось и стало памятником городского соцкультбыта.

Я на карачках – по-собачьи – подбежал к ближайшему дереву, спрятался за него, встал на ноги и лишь тогда, осторожно высунув голову из-за древесного ствола, посмотрел в ту же сторону, что и охранники Грача.

С того места, где минуту назад стояли мы с Грачем, виднелась только верхняя часть колеса, не более четверти. И теперь я увидел там черную фигурку человека, который спускался вниз по канату.

За плечами у него виднелась винтовка. Наверное, она была снайперской, с оптикой и глушителем, потому что звук выстрела я не слышал.

Временный столбняк закончился, и телохранители начали беспорядочно поливать колесо свинцом, благо было из чего – двое имели пистолеты, а их товарищи держали в руках автоматы АКС-74У с откидными прикладами.

Естественно, в снайпера никто не попал (эта модификация "калашникова" прицельно – прицельно! – бьет на 400 метров, тогда как до верхушки колеса расстояние было, как мне показалось, больше), и он скрылся с наших глаз за верхушками деревьев.

Наконец, старший из телохранителей Грача врубился в ситуацию и отдал приказ остальным по переносному переговорному устройству, чтобы они как можно быстрее окружили площадку с аттракционами, где находилось и колесо обозрения.

Выдав в конце разговора трехэтажный мат, он взмахом руки позвал двух своих подчиненных за собой, и они нырнули в буйные заросли сирени, которые окружали почивший в летаргическом сне летний театр.

Четвертый остался с Грачем и начал названивать в "Скорую", хотя понимал, что это дело безнадежное, потому что пульс не прощупывался. Я в некоторой растерянности стоял за деревом, напряженно размышляя над классическим вопросом "Быть или не быть?" В конце концов я решил, что лучше потихоньку слинять отсюда, чтобы меня не затаскали по допросам и не всучили подписку о невыезде. Эти телохранители могли и не знать мою персону, потому как в первый раз к Грачу я был доставлен другими "быками".

К тому же, я сомневался, что они отвяжут языки перед ментами. Не исключено, что у Грача есть наследник, который болтунам может зашить рты по живому, притом цыганской иголкой.

А не пора ли мне сделать ноги?

Этот вопрос еще звучал в голове, а я уже бежал по парку. Только я вышел не через главный вход, а пролез сквозь дыру в заборе. Так будет верней. Мне лишние глаза ни к чему.

"Нива" была на месте, оживления, обычного спутника всех покушений, пока не наблюдалось, поэтому я спокойно вырулил на проезжую часть улицы и покатил, куда глаза глядят.

Когда я оставил за спиной три квартала, навстречу мне промчались две милицейские машины с мигалками, а за ними автобус с омоновцами.

Все, пошла потеха… Интересно, кто такой Джабраил?

Глава 23

Улица Новая, где жил Чабря, к кому я направился с очередным дружеским визитом, была чуть новей, нежели развалины древней Трои. Интересно, по Новой когда-нибудь проезжал "народный избранник" – городской голова?

Думаю, что вряд ли. За большими заботами – как бы переправить львиную часть бюджетных средств в собственный карман – таким "народным" трибунам недосуг якшаться с теми, кто сдуру отдал за них свои голоса.

Важные от порученного им большого дела, мэры в окружении многочисленной охраны катят на своих "мерсах" и БМВ по центральным улицам городов, где блистают витрины и вывески их личных магазинов, казино и прочих денежных заведений.

Им до лампочки, что мусор не вывозится месяцами, что водопровод и канализация не действуют, дороги не ремонтируются, а отопление функционирует только с наступление теплых дней весны.

Мысленно и с наслаждением представляя, что сделал бы с городским головой, попадись он мне в руки, я осторожно объезжал проломы в асфальте, стараясь не столкнуться с другими машинами. Когда я затормозил неподалеку от дома Чабри (с таким расчетом, чтобы он не смог увидеть "ниву"), с меня от напряжения в три ручья лил пот.

На этот раз Чабря впустил меня в дом гораздо быстрее, чем в наше первое свидание. Сегодня он был одет как лондонский денди – в хорошо отглаженных брюках, свежей рубахе и клетчатом приталенном пиджачке, навевающем разные нехорошие мысли.

Ему не хватало лишь пенсне, чтобы походить на одного литературного героя.

– Ты куда-то собрался? – спросил я, когда мы вошли в дом.

– Нет.

– А почему в парадном прикиде?

– Ну как же – такой дорогой гость…

– Прошлый раз ты этого "дорогого гостя" в подштанниках встречал.

– Хе-хе… Так ведь тогда я не знал, кого судьбина привела на мой порог.

– А теперь, выходит, знаешь. Тогда расскажи мне, кто я такой. Детские и юношеские годы в своем докладе можешь опустить.

– Все хохмишь… Нынче в городе о тебе только и разговоры. Ты стал почти знаменитостью.

– Даже так?

Признаюсь, я был неприятно удивлен.

– Ага. Вот я и подумал, что нужно ждать тебя с минуты на минуту.

– Горишь желанием оказать мне помощь?

– Скорее, наоборот. Хочу предупредить, чтобы ты больше у меня не появлялся. Тем более – неожиданно, без предупреждения.

– Понял. Приму к сведению. А пока расскажи, что там за шухер в городе и по какой причине ты празднуешь труса.

– Стив, я не трус, но мне нравится жить тихо и никому не мешать. А из-за знакомства с тобой, как я уже понял, у меня могут быть большие неприятности.

– Говоришь, нравиться жить тихо… – Я через силу улыбнулся. – А как же твои досье? Они могут сильно заинтересовать как органы, так и некоторых штатских товарищей с большими возможностями и солидными связями.

Чабря ответил мне волчьим взглядом исподлобья.

– Не трожь того, что не нужно трогать, – ответил он глухо.

– Даже в мыслях не было. Твои проблемы – это твои проблемы. Каждый строит жизнь по своему уразумению.

Я выразительно посмотрел на пустой стол, но Чабря даже не дернулся. Похоже, сегодня у его гостеприимства случился выходной день.

Да, пожевать что-нибудь не мешало бы… после всех моих перипетий. Ладно, перебьемся.

– Что тебе на этот раз нужно? – прямо спросил Чабря.

– Слова не мальчика, а мужа. Во-первых, ответь на вопрос, который я уже задал.

– Тебя ищет и братва, и отморозки, и менты. По какой причине, не знаю. За твою голову обещана приличная сумма. Что ты успел натворить за такой короткий срок?

– И сколько за меня дают? – Вопрос Чабри я проигнорировал.

– Десять штук "зеленью".

– За живого или мертвого?

– Тебя хотят видеть только живым.

– А кассир-то кто?

– Дед Пихто. Вопросы ты задаешь – не соскучишься.

– И все-таки, где бы я мог получить деньги за свою голову? Хотя, если честно, я обижен. Мне думалось, что я стою дороже. Похоже, я заблуждался.

– Что, пойдешь сдаваться?

– А почему бы и не сдаться за такие бабки? Заработать десять тысяч баксов за пять минут – классная шабашка. Нужно всего лишь взять себя за уши и привести по неизвестному пока адресу. Так куда мне нужно явиться, а, Чабря?

– Стив, ты или дурак или очень опасная личность. Такими вещами не шутят. У нас город небольшой, это тебе не Москва, сразу вычислят, где ты мыкаешься.

– Адрес, Чабря, адрес!

Чабря посмотрел мне в глаза – и невольно отшатнулся. Что он в них прочел, одному Богу известно…

– Бар "Ретро". Бармен Никита…

– Понял. Спасибо. Кстати, опиши его внешность.

– Здоровый бугай, светловолосый. Коротко остриженный, потому что плешивый; так он маскирует свою лысину. На левой щеке родимое пятно в виде кляксы. Нос перебит – он был боксером, но звезд с неба по спортивной части не хватал.

– На кого этот Никита работает?

– Не могу сказать. Не знаю. Но то, что он связан с мафией, – это точно.

– Далась вам эта мафия… – буркнул я. – Все смешалось в доме Облонских… Я бы назвал это явление в соответствии с нынешними веяниями в бизнесе как ООКО – общество с ограниченной криминальной ответственностью. И бандитское общество в наличии, и криминала в нем хватает, а вот ответственность за это или ограниченная, или вообще никакой.

– Какая ответственность!? Знаешь, кто теперь "крышует" бизнес?

– Догадываюсь…

Я похлопал себя ладонью по плечу, как по погону.

– Вот и я об этом – менты. – Лицо Чабри выразило сложную гамму противоречивых чувств. – А кто их посадит? Ворон ворону глаз не выклюет. Это нашего брата, шушеру, рвут на части и срока такие за мелочевку дают, будто за терроризм. Показатели свои поднимают.

– Ладно, лирику оставим романтикам. А мы с тобой прагматики. У меня есть еще один вопрос – кто такой Джабраил?

Лицо Чабри начало бледнеть. Он ответил вопросом на вопрос:

– Ты и с ним поцапался?

– Я вообще ни с кем не ссорился. Это на меня какая-то сволочь возвела напраслину. Что касается Джабраила, то сия личность для меня новая в городе. Что-то я не припоминаю это имя. Впрочем, возможно я забыл.

– Он приехал в город лет десять назад, – хмуро сказал Чабря. – По национальности чечен или ингуш.

– Ну, это понятно. Как и то, что Джабраил возглавляет ОПГ – организованную преступную группировку, выражаясь казенным языком. Но для меня главное, что он за человек, где находится его штаб-квартира, кто на него работает… и так далее. Думаю, в твоей картотеке есть ответы на эти вопросы.

– Что ты приклеился к моей картотеке! – с неожиданной истеричностью воскликнул Чабря. – Ее у меня нет, запомни это на будущее. И уж тем более я не собираю сведения о таких людях как Джабраил. У меня другой круг интересов.

– Кто бы спорил… Но о Джабраиле ты все-таки расскажи. Чисто по дружески. И я сваливаю.

– Хочешь сказать, что больше никогда ко мне не придешь? – с недоверием и надеждой спросил Чабря.

– Если только ты не позовешь.

– Честно?

– Зуб даю.

– Ну хорошо, так и быть, расскажу тебе все, что знаю о Джабраиле…

На этот раз Чабря не стал прибегать к помощи компьютера. Скорее всего, он вообще куда-то его девал из опасений, что к нему могут прийти те, которые устроили на меня охоту.

Но память у него была хорошей, и он вывалил целую кучу самых разнообразных сведений о Джабраиле и его братве, которая по составу была интернациональной. В нее входили и чеченцы, и русские, и украинцы и даже два татарина, как высчитал Чабря.

Наверное, как раз с ними он и был на короткой ноге…

– Спасибо, дружище. И прощай, – сказал я, поднимаясь. – Рад был узнать, что ты в полном здравии и дела у тебя идут – лучше не придумаешь. Но позволь дать тебе один совет.

– Нужны мне твои советы, как собаке пятая нога, – пробурчал Чабря.

– И все-таки. Я не могу быть по отношению к тебе неблагодарным. – Я подошел к нему вплотную и заглянул в глаза. – Бросай ты свое грязное дело. И вали отсюда куда подальше. Бабок у тебя – я в этом уверен – хватит на две жизни. Одну, считай, ты уже прожил. Начни другую. Купи хороший дом или квартиру, заведи покладистую жену, замастырь пару ребятишек, тебе еще не поздно. И живи как человек.

– Например, так, как ты, – с иронией сказал Чабря.

– А хотя бы.

– Нет уж, уволь. За мной, по крайней мере, бегают только продажные менты. Им сотку-другую "зелени" подкинул – и ты уже чист, словно стеклышко. А от Джабраила, как в твоем случае, так просто не отлепишься.

– Мое дело прокукарекать… Бывай.

И я вышел, сопровождаемый грозным урчанием Абрека. На это раз пес не прятался в своей комнатушке, а науськанный Чабрей дежурил в прихожей – на всякий случай. Ну и зверюга…

Я сел в "ниву" и посмотрел на часы. До вечера еще далековато… А мне край нужно где-нибудь перехватить Алика Логвиненко. Но где? В его офисе показываться нельзя, это понятно. Даже если люди Джабраила уехали, они могли оставить засаду.

Напроситься на ужин? Хорошая идея. Главное, поесть дадут. Да вот только потом может быть несварение желудка…

Оставалось последнее – превратиться в филера. Что я и сделал, когда возвратился к клинике Алика.

Осмотревшись, я вздохнул с облегчением – его "вольво" была на месте. А машины с братками испарились.

Наверное, они срочно понадобились в другом месте – чтобы кому-нибудь ребра поломать или шею свернуть.

Ждать мне пришлось недолго. Я даже немного удивился, – почему Алик так рано уходит с работы? – завидев одноклассника, который в сопровождении охраны шел к своей машине. Но потом мое удивление сменилось легкой завистью – рядом с ним шла такая симпатичная краля, что у меня слюнки потекли.

М-да… Приходится в очередной раз сожалеть о том, что я выбрал не ту профессию.

У Алика был личный шофер. И наверное, по совместительству, телохранитель. Габаритами водила не впечатлял, – он предупредительно выскочил из салона машины, чтобы открыть шефу дверку, – но, похоже, был вооружен.

"Вольво" взяла с места весьма резво, и я едва успел вклиниться в поток машин, чтобы совсем не потерять ее из виду. Не будь светофоров, мне бы никогда не удалось догнать Алика на своей тачке, являющейся наследием тяжелого социалистического прошлого.

Вот если бы мы ехали по бездорожью…

Но бездорожье нам не грозило, несмотря на то, что Алик явно держал курс за город. Куда? Этот вопрос прояснился, когда мы, миновав окраину, свернули направо и въехали в лес. Там находилось отличное питейное заведение, которое посещали в основном те, кто не хотел светиться.

Ресторан был построен еще в застойные времена не без содействия со стороны первого секретаря обкома партии. Он был не стар и любвеобилен, а потому нередко приезжал сюда со своими пассиями и друзьями, чтобы хорошо кутнуть. На чем и погорел, когда в верхах решили, что он слишком много взял себе власти и самостоятельности.

Первому инкриминировали порочащие честь коммуниста связи, и не только с девицами сомнительного поведения, но и с торгашами, у которых всегда рыло в пуху, и быстренько спровадили его… в Киев, на должность министра какой-то промышленности.

Ценными кадрами тогда не разбрасывались…

Внешне ресторан практически не претерпел никаких изменений. Его лишь слегка подмарафетили снаружи и покрыли крышу финской металлочерепицей красного цвета.

Алик выбрал себе отдельный кабинет на воздухе. Сбоку от ресторана высоким плетнем была огорожена небольшая территория, типа открытой веранды, где столами служили огромные пеньки, а лавками – окоренные и лакированные бревна.

На вбитых в землю кольях плетня висели керамические кувшины, макитры и горшки, а вход в веранду – два резных деревянных столба, увенчанные перекладиной с языческим орнаментом, – украшал вышитый украинский рушник.

Имелись в наличии на веранде и несколько кабинок, закрытых от нескромных глаз все тем же плетнем, украшенным густой ширмой из вьющихся растений. В одном из таких "кабинетов" и окопался Алик со своей юной красоткой, которая годилась ему в дочери.

Мне немного подфартило – водитель остался сторожить машину на стоянке перед рестораном. Дело оставалось за малым – мне нужно было каким-то образом выманить Алика в лес, притом так, чтобы этого не увидел его шофер.

Задачка…

"Ниву" я загнал в заросли неподалеку от ресторана и стал мыкаться среди деревьев туда-сюда, в надежде найти выход из положения, испытывая при этом жестокие муки голода. К сожалению, у меня не хватило ума зайти в гастроном, когда я ехал от Чабри, и купить хотя бы кусок колбасы и булку.

А теперь мои ноздри жадно впитывали запахи ресторанной кухни, вызывая в желудке спазмы и нездоровое брожение.

Может, зайти в ресторан и поговорить с Аликом прямо там? Нельзя. Он пошлет меня куда подальше, и я уйду, как оплеванный. В ресторане я заметил несколько вышибал, да еще водитель со стволом… нет, силы чересчур неравны.

Неожиданно мне попался на глаза туалет типа сортир, как назвал его персонаж одного комедийного фильма.

Конечно, туалет был гораздо цивилизованней своего предшественника, построенного вместе с рестораном, в чем я и убедился, не постеснявшись заглянуть в этот благоухающий освежителем уголок для отправления естественных потребностей.

Туалет перестроили, отделав импортным кафелем, его кабинки, так же, как и унитазы, блистали явно не нашенской чистотой, а из крана умывальника – фантастика! – текла горячая вода.

Что ни говори, а нарождающийся капитализм все-таки несет народу пусть и не богатство, но привычку к европейскому комфорту – точно.

Это была идеальная ловушка. Я почему-то не думал, что Алик забежал в ресторан на минутку. А значит, через какое-то время ему приспичит по-маленькому. Житейское дело…

Устраивая засаду возле туалета, я едва сдерживал нервный смех, рвущийся изнутри. Черт побери! Ничто так часто не повторяется в жизни, как сюжетные линии литературных произведений и кинофильмов. Парадокс?

Ничего подобного. Просто мастер пера умеет аккумулировать ситуации, выстраивая из множественности одну единственную, которая идеально подходит ко многим случаям. Вот и я сейчас сидел в кустах возле туалета как великий актер Папанов в кинофильме "Бриллиантовая рука".

Задушив в зародыше приступ истерического смеха, я приготовился ждать. Одна радость – при всем том, туалетные запахи перебивали кухонные ароматы, и мне уже не так сильно хотелось есть.

Алик решил навестить отхожее место через полтора часа. На мою удачу, мужское отделение пустовало, поэтому я быстро зашел внутрь туалета и тихо подкрался к Алику со спины; он в это время справлял малуюнужду в писсуар.

– Не шевелись, – сказал я на ухо остепененному медицинскому светильнику, который стал, образно выражаясь, стучальником – это если объединить слова "стучать" и "начальник". – И застегни ширинку, иначе всех баб распугаешь.

Для большей убедительности, чтобы он был покладистым, я приставил ему к спине отвертку, которую нашел в бардачке "нивы".

– Стив!?.. Ты что, с ума сошел!? – возопил Алик.

Но оборачиваться не стал; наверное, сразу и безоговорочно поверил, что в руках у меня ствол.

– Не ори. Тебя никто не услышит. А если все-таки услышат и прибегут на помощь, я с огромным удовольствием нажму на спусковой крючок. Я не убью тебя, можешь быть спокойным по этому поводу. Я лишь постараюсь попасть в хребет. Ты, как врач и хирург, должен знать, что из этого получится.

– Я не понимаю…

Алик невольно дернулся и я тут же поспешил его предупредить:

– Только без глупостей! Хочу тебе напомнить, что я служил в десанте. Так что всякие там штучки у тебя не пройдут. Пулю ты получишь в любом случае. А теперь выходи из туалета. Есть серьезный разговор… без свидетелей.

Алик заткнулся, обмяк и покорно поплелся впереди меня. Вскоре мы оказались возле "нивы". Я усадил его на сидение рядом с собой, и вскоре мы были в пяти километрах от лесного ресторана.

Я привез Алика в давно заброшенный гранитный карьер. Мне это место пришло на ум потому, что отсюда шло много дорог и дорожек. Все они поросли травой, но я хорошо знал, куда ведет каждая.

Когда-то городские пацаны играли здесь в "войну". В том числе я и Алик Логвиненко. Поэтому, когда он понял, где мы находимся, его холеное лицо стало белым, как мел. Он решил, что я привез его сюда для ликвидации.

Знает кошка, чье сало съела…

– Стив, ты, наверное, не в себе… – начал Алик, когда мы вышли из машины.

– Это ты определил как доктор? Или как человек с раздвоенным языком?

Я стоял напротив него, демонстративно засунув правую руку в карман – продолжал делать вид, что имею пистолет.

– Нет, ну бред, чистый бред! – У Алика дрожали губы, когда он это говорил. – Ты обвиняешь меня во лжи?

– Все, хватит ломать комедию! Ты здорово меня разочаровал, Банан. Нельзя считать человека лохом только потому, что он не доктор околовсяческих наук. Ты вложил меня по самое некуда. Помолчи! Я все видел и все знаю. Думаю, что приятельские отношения с Джабраилом не принесут тебе ничего хорошего.

– Ты… знаешь!?

– Чудак человек… Мы взрослые люди, Банан. У каждого из нас за плечами есть жизненный опыт. Пока ты резал трупы в анатомичке, я делал то же самое с живыми людьми. Поэтому и я в какой-то мере хирург.

Вот только мои "пациенты" почему-то никогда не выздоравливали. Так вот, прежде чем провести операцию, я просвечивал человека своим личным рентгеном. Увы, Банан, у тебя раковая опухоль доносительства.

– Можно я сяду? – спросил Алик; похоже, его не держали ноги.

– Садись, – ответил я.

Алик сел на гранитную глыбу в ржавых прожилках. Сам я остался стоять – так было проще следить за местностью и за Аликом. Я не боялся его, хотя он был достаточно крепким мужиком. Просто мне не хотелось калечить своего старого приятеля без особой нужды.

Что касается местности, представляющей собой обширную котловину с обрывами, ямами и небольшим озером посредине, то она дышала спокойствием и умиротворенностью. Паводки нанесли в карьер ила, в котором преобладал чернозем, и теперь дно котловины было изумрудно-зеленым от густой травы.

По берегам озера росли ивы и еще какие-то деревья – я уже подзабыл, как они называются. А гранитные обрывы живописно украшали разные вьющиеся растения; некоторые из них цвели. В общем, место было уютным и по-своему красивым.

– Зачем ты сюда меня привез, Стив? – спросил Алик.

Судя по румянцу на щеках, он постепенно начал приходить в себя.

– Я уже говорил тебе – нам нужно поговорить. Чтобы мы могли расставить акценты в наших отношениях.

Для этого нужен покой и никаких свидетелей.

– А разве мой офис для этих дел не подходит?

– Алик, – сказал я укоризненно, – не заставляй меня думать, что ты не только стукач, но еще и тупой.

– Нет, у тебя точно крыша поехала… – Алик изобразил благородный гнев. – Как ты смеешь называть меня стукачом!?

– Знаешь, я человек терпеливый, но мне недосуг смотреть на комедию, которую ты пытаешься ломать.

Алик, я уже знаю многое. Но не все. Поэтому ответь – только честно! – на мои вопросы и ты свободен, как ветер.

Он попытался сказать еще что-то, но я перебил его:

– А ежели начнешь упрямиться или лапшу на уши вешать, пеняй сам на себя. Для начала я прострелю тебе коленные чашечки, – это чтобы клиент стал более разговорчивым и правдивым; как хирургу, тебе известно, что это очень больно – а после, даже если мы найдем общий язык, пристрелю тебя, как паршивого пса.

Выбирай. И позволь тебе напомнить, что я служил не в стройбате. Нас хорошо учили, в том числе и методике допроса пленных.

– Спрашивай… – угрюмо буркнул Алик.

Похоже, я убедил его.

– Что связывает тебя с Джабраилом?

– Страх, – коротко ответил он.

– Уточни, пожалуйста. И желательно ближе к теме.

– Он пришел ко мне со своими бандитами и сказал, что если я не дам на тебя наводку, то мне хана. Я не мог ему не поверить. Вот и весь сказ.

– А откуда он узнал, что мы с тобой знакомы?

Алик заколебался, но все-таки ответил:

– Я сам сказал ему об этом.

– Понятно… А у меня из головы не выходил вопрос – с какой стати при первой нашей встрече ты настаивал, чтобы я убрался из города как можно быстрее? Ну, спасибо. Теперь я кое-что понимаю. Выходит, ты еще не совсем потерянный для общества человек.

– Я хотел тебе, дураку, спасти жизнь, – резко сказал Алик.

– Еще раз повторяю – премного благодарен. Я это учту. А теперь скажи мне вот что: кого ты ждал, когда я пришел к тебе в первый раз?

Вопрос был, что называется, на засыпку. Это я понял по кислой мине, которая появилась на лице Алика.

Похоже, воспоминания были не очень приятными.

– Да, я ждал… – буркнул Алик, не поднимая головы. – Но откуда тебе это известно?

– От верблюда. Как я уже сказал, меня кое-чему научили.

Алик ответил мне долгим взглядом, снова вперил глаза в землю и сказал:

– Неделю назад Джабраил предупредил меня, что ко мне может явиться некий человек…

– Имя?

– Не знаю. По-моему, и Джабраил не знал, потому как даже не сказал, как он выглядит. Просто человек.

Скажем так – таинственный незнакомец. И он будет расспрашивать моих подчиненных, а возможно, и меня, о Зяме. Если так случится, я должен об этом немедленно сообщить Джабраилу. Лично. В случае неповиновения он пообещал мне то же, что и ты сейчас, но в более крутом варианте.

– Интересно… И что именно?

– Хочешь узнать про новинки в этом деле? – не удержавшись от шутки, скептически спросил Алик.

– Почему бы нет. Век живи, век учись.

– И то верно… Джабраил сказал, что сдерет с меня кожу. Притом с живого, и не абы как, а полосами.

– Это они могут… – молвил я туманно.

Но Алик понял меня и сумрачно кивнул.

– Твое появление в моем офисе я никак не связал с наказом Джабраила. (Хотя потом у меня появились некоторые сомнения, скажу честно). Поэтому я и не доложил ему о том, что в городе объявился небезызвестный Стив Войцеховский.

– О, даже так… С каких это пор я стал знаменитостью в городском масштабе?

– С тех самых, когда слегка "повеселился" на свадьбе Зямы. Долгое время о тебе слагали едва не легенды.

– И ты, конечно, позавидовал мне…

– Естественно. Встречаешь кого-нибудь из наших, в том числе девчат, и начинается… Все разговоры только о тебе. Так было лет пять – семь, не меньше. Обидно, понимаешь…

– Понятно. Однако, вернемся к нашим баранам. Расскажи, почему ты все-таки вложил меня по самое не балуй своему корешу Джабраилу?

– Мне он в такой же мере кореш, как тебе американский президент друг, товарищ и брат, – зло парировал Алик. – Просто он позвонил и в очень дипломатичной форме напомнил о нашем уговоре. Это случилось вечером того же дня, когда мы с тобой устроили маленький дружеский сабантуй.

– И что он говорил?

– Да, в общем, ничего особенного. Просто вежливо – чересчур вежливо – поинтересовался, почему я не доложил ему о твоем интересе к персоне Зямы.

– А как он об этом узнал?

– У него везде уши. В том числе и в моей клинике.

– Ясно. И что ты ему ответил?

– Я? У меня душа в пятки ушла. Я вдруг понял, что почти ничего о тебе не знаю. Мне пришлось ему долго и сбивчиво объяснять, что давно с тобой знаком, что ты и Зяма – мои одноклассники, а потому твой интерес к нему вполне естественен…

– О наследстве доложил?

– Понятное дело… Это ведь не секрет.

– И все же секрет, но глупого Полишинеля – о котором не знают разве что слепоглухонемые… Короче говоря, когда я тебе позвонил, ты решил, что лучше быть от греха подальше. Что для тебя Стив Войцеховский? Всего лишь воспоминание о глубокой юности, фантом. И после недолгой внутренней борьбы уважаемый доктор решает примкнуть к многочисленному племени стукачей и доносчиков разных мастей. С чем вас, любезный, и поздравляю.

– Тебе легко так говорить, – огрызнулся Алик. – Ты побудешь в городе неделю-другую, получишь наследство – и адью. А мне здесь жить. И почти каждый день встречаться с такими как Джабраил. Своя рубаха ближе к телу, Стив. Между прочим, он и не думал тебя убивать. В этом я уверен.

– Ладно, замнем для ясности. А теперь вернемся к Зяме. Так все-таки, был он смертельно болен или нет? Ты должен об этом знать.

– Ну не знаю я, не знаю, хоть режь меня! Мне кажется, что нет. Правда, он в последнее время был бледнее обычного, но это объяснимо – Зяма работал сутками. Я удивлялся его работоспособности. Он словно хотел кому-то что-то доказать. Нет, все-таки, нет – у Зямы было отменное здоровье.

– Не верю я тебе, Банан, не верю. Гад буду, ты что-то скрываешь. Ну да ладно, я узнал все, что мне необходимо. А потому не советую после этого разговора спешить на доклад к Джабраилу. Ведь я могу тоже кое-что ему порассказать. Притом с некой долей фантазии. И вот тогда тебе точно будет крышка. Дай сюда свою мобилку.

Алик молча достал из кармана изящный аппаратик и отдал его мне.

– Дорогая и модная вещь, – сказал я уважительно; и хряпнул мобилкой о камень, да так, что от нее полетели одни пластмассовые брызги.

– Ты что делаешь, зараза!? – возопил Алик. – Это новая модель с цифровой видеокамерой! Гад ты, Стив, ну, гад…

– Да, брат, здорово ты изменился… Душа у тебя стала с гнильцой, уж извини за прямоту. Ты теперь вылитый злостный частник, мироед. Мобилку он пожалел… А вот человека тебе, притом старого приятеля, было не жалко. Он, видите ли, думал, что Джабраил меня не замочит… Ха-ха. Все это побасенки для нищих разумом. Ладно, Банан, гуляй, пока тебя какая-нибудь стриженная обезьяна не схряпает. Пока…

С этими словами я направился к машине.

– Эй! – крикнул Алик. – Ты что, меня здесь оставляешь?

– До города недалеко, дорогу ты знаешь. Тебе полезно немного растрясти жирок. Заодно вспомнишь нашу молодость и поразмыслишь, как жить дальше. Может, чего и надумаешь. Мне кажется, ты еще не совсем конченый.

– Стив, не шути так нехорошо. Здесь теперь опасно. В округе бегают стаи бродячих собак, да и люди сейчас не те, что раньше. Довези меня хотя бы до окраины.

– Чтобы тебе не было страшно, возьми мое "оружие". – С этими словами я достал из кармана отвертку и бросил ее под ноги Алику. – И выломай дубину. Тогда тебе никто не будет страшен. Ты еще вполне способен постоять за себя.

– Так у тебя не было пистолета? – спросил Алик, меняясь в лице.

– Откуда? С собой я привез только зубную щетку, бритвенный прибор и смену белья, а на городском рынке стволами не торгуют.

– Ах ты, сволочь… Сволочь! Взял меня на понт. Нет, ну какой негодяй? Да я тебя сейчас… урою!

Алик схватил отвертку и в бешенстве побежал к машине. Он всегда был непоследователен в своих поступках.

Рассмеявшись, я помахал ему рукой и дал газ. "Нива" басовито заурчала и споро начала преодолевать подъем. Оглянувшись, я увидел, что Алик все еще бежал следом, размахивал руками и выкрикивал какие-то слова.

Я почему-то был уверен, что их не найдешь ни в одном толковом словаре, не говоря уже о популярной медицинской энциклопедии.

Ох уж эта современная интеллигенция…

Глава 24

Говорят, что преступника тянет на место совершенного им преступления, а людей рисковых манят к себе со страшной силой неведомые опасности, встреча с которыми может грозить им гибелью. Так получилось и со мной.

Мне вдруг захотелось познакомиться поближе с барменом Никитой, который в любой момент готов был заплатить за меня десять тысяч долларов. Интересно, кто его "спонсор"?

Этот вопрос, как мне казалось, не был главным. Я уже и так знал достаточно много и понял, откуда дует ветер, но какая-то болезненная тяга к приключениям, развившаяся за последние дни помимо моей воли, подталкивала меня на дурацкие поступки, сопряженные с огромным риском.

Я должен посетить бар "Ретро"! Идея воткнулась в мозги как гвоздь, мешая думать о чем-либо другом. Для очистки совести я некоторое время сопротивлялся этому наваждению, а затем махнул рукой и решил – рискну! Вдруг выужу что-нибудь интересное.

Но прежде чем выйти в люди, мне нужно было подготовиться. Я совершенно не сомневался, что мои внешние данные в устном описании уже размножены по всему городу, притом в более чем достаточном количестве.

Кроме того, я предполагал, что у тех, кто меня так активно разыскивает, имеются и мои фотки. (При этом я вспомнил топтунов, дежуривших в гостинице; при современной технике сделать снимок, не привлекая внимание объекта, – раз плюнуть).

Взвесив все "за" и "против", я махнул рукой на разумные доводы и порулил на улицу Советскую. Там когда-то проживал один очень интересный человек, и я надеялся, что он не поменял адрес, был жив и в добром здравии.

Улица оказалась совсем не Советской. Ее переименовали в Нэзалэжну, то есть, Независимую. От кого?

Наверное, от городского коммунального хозяйства, потому что по ней бурлила целая река сточных вод.

Наверное, где-то прорвало канализацию, но я так и не увидел ни слесарей, ни какой-либо техники.

Дом стоял не возле дороги, а в глубине квартала, и мне пришлось немного поплутать среди зданий и припаркованных как попало легковушек. Поднявшись на второй этаж, я долго нажимал на кнопку дверного звонка, чувствуя, как мои надежды постепенно тают, словно снег весной.

Но вот за дверью что-то зашебуршало, зашевелилось, и немного хриплый мужской голос спросил:

– Кого там нелегкая принесла? Если из ЖЭКа по поводу квартплаты, то пошли все на хрен. Я уже сказал, что как только получу пенсию, так сразу и заплачу.

– Иван Игнатьевич, не ругайтесь. Открывайте, я свой.

– Все свои давно уже на погосте, – ворчливо заметил хозяин квартиры. – Ты кто?

– Вы Войцеховских еще не забыли? Я их сын.

– Постой, постой… Славка!?

– Ну, а кто же еще.

– Ах ты, башибузук…

Брякнула цепочка, загремел засов и на пороге появился седой невысокий старичок, похожий на гнома.

Подслеповато щурясь, он некоторое время вглядывался мне в лицо, затем с удовлетворением кивнул и сказал – наверное, самому себе:

– Узнаю. Точно он. Только сильно повзрослел. А глаза остались прежние – шальные.

– Иван Игнатьевич, вы еще долго будете держать меня под дверью?

– Заходи, хлопчик, заходи. Дай я тебя расцелую. Как давно мы не виделись…

Мы обнялись. Дед даже прослезился. Если честно, я тоже размяк. С Иваном Игнатьевичем были связаны мои самые яркие детские воспоминания.

Он работал гримером в театре. И жил по соседству. В какой-то период моей юной жизни я пристрастился к разным зрелищам. Дело в том, что в театре шли не только постановки местных артистов, но и приезжих, даже из Москвы и Киева.

Однако чаще всего театральную сцену предоставляли под более массовые мероприятия – такие, как выступления разных ансамблей, рок-групп и прочих представителей зарождающейся поп-культуры.

Вот тут-то и приходил на помощь Иван Игнатьевич, доставая дефицитные билеты левыми, обходными, путями.

А когда это не удавалось, – все-таки он не был настолько большой шишкой в театре, которому могли позволить такие привилегии – Иван Игнатьевич втихомолку пускал нас, пацанов, за кулисы, и мы наслаждались зрелищем, так сказать, изнутри, что было весьма интересно и поучительно.

– Я тут кое-что принес… – показал я Ивану Игнатьевичу пластиковый пакет со снедью и выпивкой. – Надо бы отметить нашу встречу.

Я был голоден, как волк, а потому, едва въехав в город, первым делом зашел в гастроном, и отоварился продуктами и спиртным.

– Тогда пойдем на кухню.

Квартирка у него была не ахти какая – двухкомнатная, малогабаритная. И мебель, и ковры помнили лучшие времена, и тем не менее, все блистало идеальной чистотой. Казалось, что в комнатах нет ни пылинки. Точно такой же порядок был и на кухне.

Иван Игнатьевич быстро накрыл на стол, и мы выпили по рюмашке коньяка. Я плюнул на правила дорожного движения, решив, что мне все равно нельзя попадаться гаишникам в руки; а если они, в конце концов, меня выловят, то хуже все равно не будет. К тому же, и прав на вождение автомобиля у меня не было.

– Ты, я вижу, разбогател, хлопчик, – окинув стол хозяйским глазом, сказал Иван Игнатьевич, когда мы приняли на грудь по второй рюмашке.

Мне показалось, что он сказал это с осуждением. Поэтому я поторопился ответить:

– Нет, просто сильно проголодался. К тому же, я шел в гости.

– Хих-хих… – доброжелательно рассмеялся Иван Игнатьевич. – Хлопчик, сейчас в гости просто так никто не ходит. Это раньше было… – На его загорелом лице появилось мечтательное выражение. – Мы все жили как одна большая семья.

– Верно, – не стал я возражать. – Вы правы – я пришел к вам по делу.

– Вот видишь… – Иван Игнатьевич погрустнел.

– Но поверьте, встреча с вами для меня как глоток живой молодящей воды, возвративший меня в детство.

Честное слово!

– Не помню, чтобы ты был подлизой. Значит, говоришь правду. Спасибо тебе, хлопчик. Для нас, стариков, доброе слово иногда лучше всякого лекарства. Так что там у тебя?

– Мне нужно срочно изменить внешность. Не навсегда, – поспешил я добавить к сказанному, потому что у Ивана Игнатьевича глаза округлились от удивления.

– Ага, понял. Ты хочешь, чтобы я загримировал тебя под женщину. – Глаза Ивана Игнатьевича лукаво блеснули. – Нынче это модно. Как включишь телевизор, так на экране или "голубые", или мужики в женских шмотках. Куда мы катимся?

– К матриархату, Иван Игнатьевич.

– Нет, к бардаку и погибели. Скоро рожать будет некому. Все стали извращенцами, и мужики, и бабы.

Ты женат?

– Увы…

– Больной али как?

– Нет, с этим все в норме. И ориентация у меня стандартная. Не получилась семейная жизнь…

– Вот видишь, что выходит. Одни не хотят, другие не могут, а кто-то и хочет, и может, но не получается.

В итоге белая раса лет через сто полностью вымрет.

– Извините, Иван Игнатьевич, но у меня болит голова за сегодняшний день.

– Ах, да-да-да… Давай еще по маленькой и займемся делом…

Спустя полчаса я сидел перед трюмо, а Иван Игнатьевич колдовал над большой коробкой от телевизора, где он держал свои прибамбасы.

– Сохранил, понимаешь… уж не знаю, зачем, – говорил он, доставая из коробки парики, усы, бороды, какие-то коробочки, щеточки, баночки, тюбики и еще фиг знает что. – Год назад пригласили пару недель поработать – кто-то в отпуск ушел или заболел – так я немного обновил свой ассортимент. – Иван Игнатьевич ухмыльнулся. – Даже на старости лет не могу избавиться от советской привычки прибирать рукам все, что плохо лежит.

– Хотите, чтобы я отпустил вам грехи? Считайте, что вы уже чисты перед Богом и совестью как стеклышко. Что такое грошовая коробка грима или старый парик в сравнении с теми миллиардами, которые украли у народа олигархи-демократы? Да вы просто святой на фоне бандитов, казнокрадов и некоторых нардепов, которые хуже самых грязных проституток.

– Утешил старика, утешил… – Иван Игнатьевич заулыбался. – Ну-с, начнем. Ты, хлопчик, черненький и кучерявый, поэтому сделаем тебя слегка блондинистым. Борода будет чересчур – в глаза бросается, а вот усы – в самый раз. Брови… Брови осветлим.

– Ну, нет уж… Иван Игнатьевич, я ведь не буду все время ходить в гриме. Что ж мне, потом придется их снова красить?

– Тогда крепись, будем брови клеить. Неприятная процедура, особенно когда захочешь от них избавиться.

– Семь бед, один ответ. Начинайте…

Иван Игнатьевич работал над моей внешностью почти час. Наверное, он мог бы выполнить работу быстрее, но старик увлекся и по ходу дела прочитал мне целую лекцию по своей профессии. Я слушал, что он говорил, с большим вниманием. Слушал и запоминал. Вдруг когда пригодится.

Наконец Иван Игнатьевич закончил причесывать парик и с удовлетворением сказал:

– А теперь смотри.

Я подвинулся поближе к зеркалу – и в изумлении открыл рот. Фрагментарно мне удавалось время от времени подсмотреть, что делал Иван Игнатьевич, но в комплексе как-то не получалось.

И теперь, когда из глубины зеркала на меня воззрился незнакомый усатый блондин, который казался моложе меня лет на десять, я был поражен до глубины души.

– Да-а… – протянул я, осторожно касаясь рыжеватых усов. – Ни в сказке рассказать, ни пером описать.

Искусство – великая сила.

– Ну-ка, примерь очки. Это "хамелеоны", но стекла обычные, без диоптры. Они еще больше изменят твою внешность.

Мы в очередной раз выпили – теперь уже на дорожку, а когда прощались, я достал из кармана двести баксов и положил их на стол.

– Только без обид, Иван Игнатьевич, и без возражений, – сказал я, предупредительно подняв руку. – Вы помогли мне, я вам. У вас, как я понял, проблемы с ЖЭКом. Расплатитесь с этими живоглотами, а не то вас на старости лет родное государство выбросит на улицу.

– Это точно. – Глаза старика увлажнились. – Государство у нас – куда уж роднее… Спасибо тебе, хлопчик.

И не только за деньги. Я как будто вернулся в семидесятые годы. Я очень рад, что хоть кому-то понадобился. Спасибо, Слава…

Мы тепло попрощались, при этом Иван Игнатьевич всучил мне все необходимое для работы гримера. Вдруг еще пригодится, сказал он заботливо.

В бар "Ретро" я ехал со всеми предосторожностями. Наверное, объявили план "Перехват" (или что-то подобное) в связи с убийством Грача, и город вдруг показался мне летним лагерем для милицейских сборов.

Менты торчали на каждом перекрестке, и чтобы добраться туда, куда нужно, мне пришлось вспомнить юные годы, когда я знал городские улицы и переулки как свои пять пальцев.

Я всегда балдел от показухи, которую разыгрывает милицейское начальство в связи с заказными убийствами.

Чтобы поймать киллеров, город нужно закрывать как можно раньше, максимум через пять-десять минут после того, как свершилось преступления. Только тогда можно рассчитывать на быстрый и положительный эффект спецмероприятий.

А общеизвестный план "Перехват" (в названии могут быть варианты) чаще всего вступает в действие спустя час, а то и несколько часов после ЧП.

Наверное, в правоохранительных органах считают, что убийцы по окончании дела сразу же едут на "засвеченных" машинах в кабак, чтобы пропить свой гонорар, или вызывающе болтаются по улицам, пытаясь насладиться последним мигом свободы перед неизбежным долгим заточением.

Бар "Ретро" был построен недавно и представлял собой хреновую копию старинного английского паба, сиречь пивнушки. Его соорудили в самом центре, в исторической части города.

С темно-зеленой крышей, окрашенный в красный цвет, бар смотрелся на фоне светлых, недавно отремонтированных зданий, сооруженных по проектам выдающихся архитекторов прошлого как кусок собачьего дерьма на свежем снегу.

Интересно, сколько "зелени" отвалили городскому голове и главному архитектору за то, чтобы заполучить их подписи на документах, разрешающих постройку этого безобразия на самом видном и любимом жителями города месте?

Несмотря на дороговизну, народу в баре было под завязку. Хотел бы я знать, как люди клепают деньги? В особенности молодежь, основные посетители бара.

Тут пашешь, пашешь днем, а нередко и ночью, без выходных и праздников, отрываясь от компьютера лишь на несколько часов, и в итоге получаешь такой мизер, что людям стыдно в глаза смотреть, когда они спрашивают о суммах гонораров. Московский дворник, и тот зарабатывает больше…

Никиту я заметил сразу. Барменов оказалось двое; второй был симпатичней Никиты и постоянно заигрывал с девушками.

Похоже, Никита был за старшего. Он выглядел серьезным и сосредоточенным, а его улыбка могла обмануть разве что в дупель пьяного. Нехорошо он улыбался, словно делал большое одолжение клиенту. Неужто Никита исполнял роль подсадной утки, пока меня не поймают?

Как будто нет – работает он вполне профессионально…

Я выбрал столик в самом темном месте бара, и тут же возле меня появилась официантка – юное, воздушное создание, ни на миг не снимающее с миловидного личика лучезарное выражение, словно оно было приклеено. Девушка улыбалась во весь рот даже во время разговора, что у меня никогда не получалось.

Я заказал коньяк, лимон и кофе. Внутри бар тоже особо не впечатлял, разве что стойка была выполнена из мореного дуба очень даже неплохим мастером. Бармен Никита стрельнул в мою сторону глазами – как сфотографировал – и сразу же утратил ко мне всякий интерес.

Оно понятно – я и сам себя не узнавал. А уж тем более бармен, скорее всего, получивший лишь описание моей внешности. Не думаю, что ему дали мое изображение; он был всего лишь передаточным звеном в длинной цепи мафиозных подручных.

И что мне теперь делать? Вопрос, как не крути, стал ребром. Может, повторить трюк, который я исполнил на пару с Аликом Логвиненко?

А что – умыкну бармена, отвезу в укромное место и задам ему несколько вопросов, может, и с пристрастием. Не станет отвечать? Тогда размажу его по асфальту.

Надоела мне вся эта бодяга, спасу нет…

Я напряженно размышлял, потягивая коньяк, и разглядывал клиентов бара. Похоже, сюда приходили только двадцатилетние и моложе, поэтому на их фоне я выглядел если не дедом, то заматеревшим холостяком – точно.

Как я сообразил, от пренебрежительного отношения к моей персоне, которое бытует в среде молодежи к старшему поколению, меня спасал только грим. Спасибо тебе еще раз, Иван Игнатьевич…

И еще один нюанс – в этом баре я не заметил девиц легкого поведения. Вернее, они тут, скорее всего, были, но не при деле. Иначе на одинокого клиента путаны набросились бы сразу, как мухи на мед.

Видимо, кто-то держит бар "Ретро" в ежовых рукавицах, не допуская никаких нарушений общественного порядка. Кто и почему? Первая часть вопроса для меня неразрешима, а вот вторая…

Блин! О чем я думаю!? На кой ляд мне нужны все эти загадки? Сейчас главное совсем другое.

Во-первых, как я, наконец, понял, в город должен был прибыть гонец. И встречать его следовало Зяме. Но Чиблошкин не ко времени опрокинулся, чем нарушил планы неких господ, затеявших какую-то очень серьезную комбинацию.

Но самое интересное – похоже, они не знали, кто этот гонец. Он был инкогнито. Сразу напрашивается вопрос: почему им не сообщили ни день прибытия гонца в город, ни как его зовут, ни что он представляет собой внешне?

Это могло быть только в том случае, когда гонец являлся курьером и вез с собой какую-то очень ценную вещь. Не ту ли, которую все так рьяно разыскивают? Но что эта вещь собой представляет?

А хрен его знает!

Ладно, идем дальше. Из-за внезапной смерти Зямы господа-затейники с курьером встретиться не смогли.

Это почти факт. (А Зяма явно работал с ними в одной упряжке). Тогда почему оставшиеся в живых господа не связались с контрагентами – хозяевами курьера? Всего один разговор по телефону – и проблема решена.

Ан, нет. Что-то не состыковалось. Что именно? А что тут гадать, налицо чистая дедукция. Не зря ведь я когда-то зачитывался приключениями Шерлока Холмса.

Курьер не приехал. С ним случилась какая-то неприятность. Возможно, его умыкнули конкуренты. Или он все-таки прибыл в город, но не может по какой-то причине найти нужную связь, так как Зямы уже нет?

Почему тогда он не позвонит своим хозяевам? Трудно сказать. Тут вариантов много.

Похоже, ему не дали номер телефона для связи, чтобы в случае поимки курьера с грузом правоохранительные органы не вышли на тех, кто его послал. Скорее всего, у курьера было охранение – это и ежу понятно. Большие ценности без вооруженного сопровождения не отправляют. Вот сопровождающие как раз и имели номер контактного телефона.

Можно взять, к примеру, еще один вариант – люди, охранявшие в дороге курьера, были задержаны или убиты. Курьер не в состоянии связаться с теми, кому предназначена посылка, так как у него строгий приказ выйти на контакт только с Зямой, и не может убраться из города, потому что без охраны это смертельно опасно. Все, круг замкнулся.

Чушь собачья! Никакая это не дедукция, а домыслы дилетанта.

Ладно, пусть так. Тогда почему Джабраил дал Алику и сотрудникам его клиники наказ немедленно сообщать ему о любом незнакомце, который будет интересоваться Зямой Чиблошкиным?

Неужели со смертью моего бывшего одноклассника, как я и подозревал, не все чисто, и в петлю его засунули люди Джабраила?

Джабраил мог работать в одной команде с Зямой, потом они что-то не поделили – такое часто случается среди наших бизнесменов, особенно тех, кто делает свой бизнес на крови – и итогом ссоры явилась намыленная веревка на шее Чиблошкина.

Естественно, Джабраил опасался, что партнеры Зямы не поверят официальной версии и начнут собственное расследование, потому и принял предупредительные меры.

А каким боком прилепить ко всей этой истории конкурента Джабраила, убиенного Грача? Выходит, две соперничающие бандитские группировки ищут одно и то же, но с разных концов.

Стоп! Дружище Стив, кажись, ты все перевернул с ног на голову. История с гонцом более-менее правдоподобна. Но он не вез какую-то ценность, чтобы отдать Зяме, а хотел ее ЗАБРАТЬ. И возможно, не бесплатно.

То есть, гонец мог быть не просто курьером, а кассиром. И при нем находилась очень большая сумма денег.

Понятное дело – "зеленью".

Это возможно. Такой поворот ситуации объясняет многое. Получается, что утеряны и деньги, и вещь, за которую должны были заплатить.

Поэтому икру мечут не только местные мафиозо, – еще бы! сколько дармовых бабок лежит где-то в тайнике, плюс какая-то ценная вещь – но также их контрагенты с другого города, а может, и с другой страны.

Ладно, допустим я прав. Но тогда с какой стати на меня навешали всех собак?

За время моего пребывания в городе уже можно определить, что некий московский гость Мстислав Войцеховский не имеет никакого отношения к гешефту, затеянному местными воротилами с такой же босотой (моя личная трансформация слова босс), как и сами, но только из дальних краев.

И тем не менее, меня продолжают прессовать. Наверное, я кажусь им единственным козырем в этой уже почти проигранной игре. Но почему, почему!?

И самое главное: с какой стати меня решили убить сразу по приезду в город? Неужели у монстра, который насел на меня, правая рука не знает, что делает левая?

Неожиданно мое внимание привлек мужчина, который подошел к стойке бара и что-то сказал Никите. Я глазам своим не поверил – это был Чабря! Что ему здесь нужно?

Никита кивнул, продолжая работать, и головой показал на дверь служебного хода. Чабря воровато оглянулся и неторопливо пошел в указанном барменом направлении. Дверь за ним закрылась, а я все еще никак не мог переварить увиденное.

Наверное, со стороны я был похож на рыбину, которую волной выбросило на берег. Только большим усилием воли я закрыл рот и сосредоточился.

Конечно же, Чабря пришел в бар "Ретро" неспроста. В этом я был уверен на все сто. Может, у него тут какие-то дела, связанные с перепродажей краденного?

Сомнительно. Бар центровой, здесь все под контролем. Бармен зарабатывает здесь очень даже неплохо, а потому вряд ли станет связываться с ворованной мелочевкой. К тому же Чабря достаточно хорошо известная органам личность, и засветиться на пару с ним означает для бармена потерю денежного места – хозяину бара ненадежные люди не нужны.

Пока я размышлял над поведением Чабри, Никита выполнил очередной заказ и тоже скрылся за дверью служебного хода. Ни секунды не раздумывая, я встал и последовал за ним. На меня никто не обратил внимания, даже второй бармен, который в этот момент разговаривал с двумя юнцами.

За дверью я обнаружил узкий полутемный коридорчик и еще одну, неплотно прикрытую, дверь, откуда доносились голоса. Я приблизился к ней и осторожно заглянул в щель.

Комната оказалась ярко освещенной кладовой посуды. Там, кроме стеллажей, находился и небольшой столик, возле которого сидели Чабря и Никита. Говорил мой бывший одноклассник: -… Мне нужны гарантии.

– Даю слово, – отвечал Никита.

– Хе-хе… Парнишка, я уже прожил на этом свете полжизни. Лучшая гарантия – это деньги. Бабульки.

Твое слово не больше, чем сотрясение воздуха. И не потому, что я не верю тебе. Просто, времена сейчас смутные. Сегодня ты есть, а завтра… В общем, половину сейчас, а остальные – когда его поймают.

– Не борзей, Чабря. Иначе… Сказано, завтра – значит, завтра. Выкладывай, что там у тебя.

– Никак, ты угрожаешь мне? – Чабря недобро рассмеялся. – Пацан… Если со мной что-нибудь случится, вашу шоблу грязной метлой выметут из города. Ты, наверное, забыл, с кем дело имеешь. И еще одно: я пришел помочь вам, а не собачиться.

– Я должен позвонить боссу, – после небольшой паузы угрюмо сказал Никита.

– Звони, чего там…

Я уже хотел возвратиться в бар, но тут увидел, что Никита достал из кармана мобильный телефон, и притормозил.

– Алло! Это я…

Никита говорил негромко, повернувшись к Чабре спиной; то есть, став лицом к двери. Поэтому мне было слышно каждое его слово. -… Чабре известен номер тачки, на которой этот фраер катается по городу. Да… Да… Он просит половину сейчас, остальные – когда будет все в ажуре. Не соглашается. Нет. Ну, вы же знаете… Да. Значит, вы даете добро? Понял… Понял… До свидания.

Бармен обернулся к Чабре и сказал:

– Босс согласен. Деньги привезут через полчаса. В общем, все, как договаривались. Но он также просил передать, что если ты попытаешься кинуть нас, то можешь сразу заказывать себе гроб. И не поможет тебе тогда никто, в том числе и твои деловые. Усек?

– Принеси мне чего-нибудь выпить и закусить, – вместо ответа попросил Чабря. – Я подожду деньги здесь.

– Боишься, чтобы тебя не засекли?

В голосе бармена прозвучало презрение.

– Поживешь с мое, будешь ворон на заборе бояться, – спокойно парировал Чабря.

Никита еще что-то сказал, но я уже его не слушал. Мне все было предельно ясно. Я быстро покинул коридорчик, расплатился с официанткой и вышел на улицу.

Я был вне себя от бешенства – Чабря, сволочь, меня продал!

Как он узнал номер "нивы"? Здесь было три варианта: или он сам проследил, куда я направился после визита к нему, или номер запомнили соседи, а возможно у Чабри есть охрана из криминальной шпаны, которая ему и доложила, на чем я езжу.

Как бы там ни было, но вскоре бандитам будет известно, кто хозяин машины. А это значит…

Я невольно вздрогнул – Илона и Антон в опасности! У меня не было сомнений, что босс Никиты узнает имя владельца "нивы" в течение часа, потому что среди автоинспекторов у него, конечно же, есть свои люди.

Ну, а потом босс пошлет к Антону своих бандарлогов и хорошего порядочного человека распнут, как Спасителя. Увы, во все времена человеческой истории хватало своих Понтиев Пилатов и безвинных жертв.

Что делать, что делать!? Возвратиться в "крепость" Антона и вместе с ним принять бой! Умирать, так с музыкой.

А что если?.. Интересный вариант! Терять мне все равно нечего…

Я решительно направился на поиски телефона-автомата, который оказался буквально в двух шагах от бара "Ретро". Телефонную чип-карту я предусмотрительно купил заранее.

– Алло, Антон, это ты?

– А кто же еще, – раздался недовольный голос бывшего воина-интернационалиста.

– У вас что-то стряслось? – спросил я встревожено.

– Ну…

– Что значит – ну?

– Твоя баба сбежала. Вот зараза!

– Как сбежала!?

– Молча. Обула меня, старого козла, в лапти, как захотела…

Далее послышались несколько образных, но непечатных выражений.

– Ты можешь толком объяснить, как все было?

– А что тут объяснять? Мне пришла в голову дурацкая мысль показать ей "ниссан", она в полном восхищении попросила порулить, и когда я вышел из машины, чтобы уступить ей водительское место, эта хитрая сучка включила скорость, нажала на педаль газа – и была такова. Вот и весь сказ. Нет, ну ты видел когда-нибудь такого глупого осла, как я!?

– Да, видел. Недавно. Когда смотрел на себя в зеркало. Не переживай, "ниссан" тебе может уже и не понадобится.

– Не понял… Это почему?

– Одна подлая сволочь записала номер твоей "нивы", на которой я езжу по городу. Вскоре мафия будет знать имя хозяина машины. Дальше продолжать?

– Не надо. Ты приедешь? Вдвоем сподручней отмахиваться.

– Тебе нужно уходить, притом срочно.

– Куда? – Голос Антона вдруг стал тихим и каким-то усталым. – У меня дом, хозяйство… жена скоро приедет, дети…

– Прости, но я предупреждал тебя…

– Брось. Ты ни в чем не виноват передо мной. От судьбы не сбежишь. В общем, поступай, как знаешь, а я буду держать оборону.

– Тогда вот что – немедленно звони в ГАИ и сообщи, что твою "ниву" угнали… еще вчера вечером. Как это было, придумай сам. Понял, о чем я?

– Понял. Сделаю.

– И держись за эту версию руками и зубами. Ничего не видел, никого не знаю, я бедный крестьянин… ну и тому подобное.

– А ты как?

– За меня не беспокойся. Теперь я просто жажду провести разведку боем. Или грудь в крестах, или голова в кустах. У меня просто нет другого выхода.

– Удачи, Слав…

– Спасибо, Антон. Ты настоящий друг. До встречи.

– Я так понял, ты еще не потерял надежду победить всех своих тайных и явных врагов.

– Конечно. И никогда прежде не терял. Иначе из Афгана на родину вместо меня прибыл бы "груз 200".

На этом наши переговоры закончились. Мне нужно было торопиться. Спонтанный замысел акции, который родился у меня возле бара "Ретро", уже приобрел в моей голове зримые очертания.

Ждать пришлось недолго. Возле бара резко затормозил "фольксваген" и крепенький парнишка в легкой куртке, покинув ее салон, быстро направился к входной двери.

Я почему-то был уверен, что это именно тот человек, который был мне нужен. По времени все совпадало – прошло чуть более получаса после разговора Никиты со своим боссом.

Я вошел в бар, немного опередив парня. Мне уже было известно, что за входной дверью находится узкий тамбур длиной около трех метров, где едва могут разминуться два человека. Света, который пробивался сквозь внутренние витражные двери, явно не хватало, и в тамбуре царил полумрак.

Едва парень зашел в тамбур, как тут же получил по башке монтировкой; я нашел ее в инструментальном ящике "нивы".

Он отрубился мгновенно. Я подхватил бесчувственное тело и осторожно опустил его на пол – чтобы не шуметь.

Пакет с пятью тысячами долларов – эти иудины тридцать сребреников, предназначенные для Чабри, – долго искать не пришлось. Он был у парня за пазухой, в нагрудном кармане. Там же был и пистолет в наплечной кобуре, но трогать его я не стал.

Пощупав пульс и убедившись, что парень жив, только потерял сознание, я вышел наружу и неторопливо пошел прочь от бара – мне не хотелось привлекать к своей персоне пристальное внимание водителя "фольксвагена", который мог наблюдать за входом в "Ретро".

Лишь свернув за угол, я припустил изо всех ног. Мне было немного не по себе. Это же надо – известный писатель Стив Лукин, один из лучших мастеров детективного жанра в России, выступает в роли грабителя!

С ума сойти…

Уже сидя в салоне "нивы", которая ехала по главному проспекту города, я вдруг начал хохотать как безумец.

Черт побери! Чтобы заработать пять штук "зеленью", я должен упираться рогами в компьютер как минимум два года. А тут всего лишь один удар по кумполу – и денежки в кармане.

Может, все-таки, поменять профессию?

Глава 25

Мотор гудел ровно, я ехал неизвестно куда, но уже не по центральным улицам, а по хитро сплетенным переулкам окраины. Наконец я нашел укромное местечко и остановился, чтобы в спокойной обстановке перекурить и обмозговать ситуацию.

Я очень надеялся, что моя акция сработает, как должно.

Во-первых, без денег Чабря ничего не скажет, а еще пять штук босс Никиты не захочет выбрасывать на ветер. По крайней мере, они начнут торговаться, что даст мне выигрыш во времени.

Во-вторых, я просто мечтал, чтобы подозрение в нападении на парня, который доставил в бар "Ретро" деньги, пало на Чабрю и его деловых корешей.

А что, вариант классный: Чабря почти наверняка знал, что у Никиты таких денег быть не может, потому их должны доставить в бар нарочным, где его и поджидали грабители. Босс Никиты, если он неглупый человек, не сможет отмести с порога такую вероятность.

И начнется разбор полетов.

Хорошо бы… Но мне-то что дальше делать? Меня обложили красными флажками, как волка на облавной охоте, и пока не зароют в землю, не успокоятся. Это точно, и к бабке не ходи.

Чтобы выжить, я должен сделать немыслимое – найти ту штуковину, из-за которой разгорелся весь сыр-бор.

Но как это сделать без поддержки? Моя надежда на Грача рухнула, расстрелянная снайпером. Куда теперь направить свои стопы и к кому?

Бред… Чистый бред. Или кошмарный сон. Вот еще немного, еще чуть-чуть – и я проснусь в поезде, который везет меня на Украину, в родные места, а на соседней полке тихо посапывает Антон и ему снится что-то приятное, потому что он улыбается во сне.

Увы, это не сон. Это кошмар наяву. До этих пор я действовал словно заведенная механическая игрушка. Но теперь весь завод вышел, и я лишь конвульсивно подергивал конечностями, пытаясь сделать хотя бы еще один шаг.

А тут еще бегство Илоны…

Она что, совсем дурочка!? Поймают – а это как пить дать – и начнут тянуть из нее жилы. Ведь ей, после наших совместных блужданий по лесам и болотам, никто не поверит, что она со мной не связана и не замешана в истории, о которой и я не знаю ровным счетом ничего. Так, одни догадки…

Придется ей расколоться и про тех двух мужиков, которых я завалил и закопал в лесу. Человек под пыткой расскажет все, что знает, и даже больше.

Вот и появятся тогда у меня кровники, и придется мне бодаться с ними до скончания века. (Это если удастся смайнать из города на своих двоих и в вертикальном положении).

В общем, жизнь пошла – не соскучишься. Сплошные сюжеты для детективных романов. Исполнилась мечта идиота – в последнее время, умаявшись за письменным столом до полного отупения, я грезил вырваться даже к черту на кулички и поучаствовать хоть в каком-нибудь пустяшномделе.

Вот и поучаствовал…

Верно говорится, что все личные беды и неприятности мы создаем сами себе. Судьба только корректирует наши дурацкие поступки, чтобы мы не пришли к финишу жизни раньше положенного срока…

Я завел мотор и вырулил на проезжую часть дороги. Она была точно такая же грязная и в выбоинах, как дорога в стране дураков, ведущая на поле чудес, из рисованного мультфильма "Золотой ключик". Ах, родина, как много в этом слове…

Мой путь лежал к Галюне. Мне край нужно было кое о чем ее расспросить. Предупредить старую подружку о своем приезде я не мог, – не исключено, что телефон Галюни уже поставили на прослушивание – поэтому решил, что лучше заявиться внезапно.

А еще мне хотелось снять грим в цивилизованной обстановке – без привычки он сильно тяготил меня – и чтобы Галюня рассказала последние новости.

"Ниву" я припарковал среди доброго десятка таких же социалистических монстриков на колесах, только более ржавых и битых.

Вряд ли какой-нибудь автомобильный вор в своем уме мог позариться на этот металлолом, поэтому хозяева "копеек", "шестерок" и "москвичей" или ленились ставить машины в гараж, или – что более вероятно – вообще его не имели. А место на платной стоянке им было не по карману.

Прежде чем зайти в нужный подъезд, я некоторое время сидел на скамейке возле детской песочницы – делал вид, что наслаждаюсь отличным тихим вечером и звездами, которые словно бриллианты чистой воды празднично мерцали на черном бархате небосвода.

По моим наблюдениям ничего подозрительного вокруг дома не наблюдалось. Конечно, я мог и ошибаться – если топтуны настоящие профессионалы, вычислить их очень трудно, особенно такому дилетанту, как я.

К дому я направился прогулочным шагом, беззаботно мурлыча под нос легкомысленный мотивчик. Мне хотелось думать, что со стороны я кажусь гулякой, который возвратился домой от любовницы к законной жене.

Ему страсть как не хочется очутиться в опостылевшей квартире, где его ждет толстая супруженция в засаленном халате, он все еще витает в эмпиреях, вспоминая шелковую кожу прелестницы, ее восхитительный запах и не растраченный юный пыл.

Я вызвал лифт, но не поехал в нем, а, нажав кнопку предпоследнего – восьмого – этажа, отправил его вверх порожняком. Сам же быстро поднялся на следующий лестничный пролет и притаился, стал невидимым, благо это было несложно, так как здесь не горел свет.

Я предполагал, что в случае наружного наблюдения за Галюней топтун просто обязан проверить, куда я направился, в какую квартиру. А значит, он вот-вот должен зайти в подъезд.

Но никто не появился. Подождав десять минут – больше из упрямства, нежели по необходимости – я преодолел еще два лестничных пролета и нажал на кнопку звонка Галюниной квартиры.

– Кто там? – раздался ее голос, для моего слуха непривычно резкий и решительный.

– Сантехника вызывали? – спросил я, изменив голос.

– Какого сантехника?

– У меня наряд… вот, посмотрите… – Я демонстративно начал рыться в карманах. – Квартиру под вами квартиру может затопить. Где-то горячую воду прорвало.

– У меня все нормально, – настаивала Галюня, по-прежнему не открывая дверь.

Молодец, подружка, осторожничает. Все верно – времена сейчас смутные.

– Тогда я пошел. Пусть льет, хрен с ним. Скажу, что не пустили в квартиру. Будете сами разбираться со своими соседями.

– Эй, куда? Стой! – Звякнула цепочка и дверь отворилась. – Заходите. Только обувь нужно снять. А то знаю я вас…

Галюня была в пестром халате и пушистых домашних тапочках, передками которых были игрушечные кошачьи мордочки. Она по-прежнему меня не узнавала.

– Обувь можно… – Я снял туфли.

– А где ваши инструменты? – с подозрением спросила Галюня.

Молодец, подружка, наблюдательная. Только зажигание у тебя, увы, позднее. Все, девушка, не уберечь тебе свою невинность. Слесарь-прохиндей страшнее маньяка.

– А сто грамм для сугреву души и поднятия жизненного тонуса у вас не найдется? – продолжал я ломать комедию, напрочь проигнорировав ее вопрос. – Работаю вторую смену, совсем умаялся…

Прихожая у Галюни была большая, а плафон – наверное, ради экономии – еле-еле теплился, поэтому я пока был не узнанным. Что касается голоса, то я разговаривал словно кастрат – тонким, дребезжащим дискантом.

– Нет, вы только посмотрите на этого работягу… – Галюня, выставив свой немалый бюст вперед, начала выдавливать меня за дверь. – Иди ты, знаешь куда!? Сто грамм ему нужно. А двести не хочешь? Ну, нахал…

У меня такие номера не проходят. Я сейчас сама зайду к соседям и посмотрю, что там у них за беда.

– Хорошо, как скажете…

Этого я и добивался. Мне нужно было выманить Галюню на лестницу, потому что в квартире могли быть установлены микрофоны.

– Привет, подруга, – сказал я своим натуральным голосом, когда мы спустились этажом ниже. – Не пугайся, это я, Стив.

– Ик!.. Ик!.. – Галюня вытаращилась на меня как на привидение; она не могла сказать и слова, только икала.

Я похлопал ладонью по спине Галюни и улыбнулся. Наверное, улыбка показалась ей знакомой, потому что Галюню наконец прорвало:

– Шоб мне лопнуть, очам своим не верю…

– Говори тише, – поторопился я предупредить Галюню. – Нам нужно побеседовать наедине, чтобы не было длинных ушей.

– Усы…

Галюня все еще смотрела на меня, как завороженная; она протянула руку и коснулась рыжеватой щетины, приклеенной под носом.

– И усы, и парик – все бутафорское, – сказал я нетерпеливо. – Очнись, Галюня.

– Побеседовать… А почему не в моей квартире?

– Потому что там могут быть "клопы".

– Чур тебя! У меня такой гадости никогда не было.

– Я имею ввиду миниатюрные микрофоны для подслушивания разговоров.

– А кто их мог поставить?

– Кто угодно. И хлопцы с "конторы", и менты, и братки…

– Но зачем?

– Не везет тебе, Галюня, на мужиков, хоть тресни. Даже если это старые друзья. Весь переполох из-за меня, подружка.

– Это я уже давно поняла… – Галюня сосредоточенно размышляла, нахмурив густые брови. – Может, ты и прав… Пойдем со мной, есть вариант.

Мы поднялись на шестой этаж и зашли в квартиру, хозяйка которой оказалась подругой Галюни. Она тоже жила одна, но гораздо беднее, нежели моя одноклассница.

– Ядвига, побудь у меня часок-другой, – сказала Галюня. – Ходи по комнатам, песни пой, танцуй, включай телевизор и музыку… – в общем, изображай присутствие хозяйки. Если кто-то позвонит и спросит меня, скажи, что я в ванной, подойти не могу и спроси, что передать. Там у меня есть выпивка и закуска, так что развлекайся. Я потом к тебе присоединюсь.

Что сказать Ядвиге, мы согласовали, пока шли по лестнице.

Подруга Галюни совершенно не удивилась столь странной просьбе; мало того – она не задала ни одного вопроса. У меня даже создалось такое впечатление, что моя одноклассница подобные трюки устраивала и раньше.

Ядвига кокетливо сделала мне ручкой, дверь за ней закрылась, и я остался наедине с Галюней. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга – я испытующе, а моя подруга с удивлением и даже восхищением, что было совсем не к месту.

А затем Галюня подошла к книжным полкам, нашла там какую-то книгу и обозвала меня нехорошим словом, но почему-то радостным голосом:

– Гад ты… Стив Лукин.

Посмотрев на обложку, я покаянно опустил голову. Это было единственное издание одного из моих ранних романов с фотографией, полученной пиратским способом.

Как обычно, я отказался от засветки моей личности на обложке, но у того издательства был свой принцип, они подослали ко мне папарацци, который ухитрился снять меня в каком-то кабаке.

Рожа у меня тогда была – не соскучишься. Вылитый бандит, притом на хорошем подпитии.

Я пытался качать права, но как вернуть тираж, который уже в продаже? В общем, плюнул я на это издательство и ушел в другое.

А книжечка – вот она. Неопровержимая улика.

– Я бы рассказал, Галюня… но позже, – сказал я, обнимая ее за плечи. – Извини, никак не привыкну к славе.

Последняя фраза была шуткой. Но Галюня восприняла ее всерьез. Все-таки приятно иногда чувствовать себя приближенным к сонму незаурядных творческих личностей. Чертовски приятно.

– Сти-ив! – простонала в экстазе Галюня. – Ты один из моих любимых авторов. Нет – самый любимый!

У меня есть почти полная подборка твоих романов. Подпишешь?

– Всенепременно. Для тебя – что угодно.

– А Ядвиге?..

– И Ядвиге подпишу. И всем городским ментам и гэбистам, лишь бы отпустили меня на все четыре стороны живым и здоровым. Хочу на волю, в пампасы!

– Но ведь тебя ни в чем не обвиняют! Можешь спокойно заниматься своими делами.

– А ты откуда знаешь?

– В гостиницу снова приходил мужик из "конторы". Он и рассказал мне, что ты известный писатель и не имеешь никакого отношения к криминалу. Знаешь, я такое испытала облегчение… Когда он ушел, я даже всплакнула от радости. Они все выяснили и хотят с тобой всего лишь побеседовать.

– То есть, человек из "конторы" просил, чтобы ты привела меня к ним как козла на веревочке.

– Ну, не совсем так…

– Не будем уточнять формулировки. Смысл от этого не изменится.

– Ладно, допустим. И что ты на это ответишь?

– Галюня, любая власть имеет привычку мягко стелить, да вот только спать почему-то приходится на этой постели жестковато. Не верю я им. И вообще никому не верю.

– И мне тоже?

– Ты – совсем другое дело. Тебя я верю. Что касается "конторы", то я могу пойти с ними на контакт только тогда, когда у меня будут не пустые руки. Иначе они могут тормознуть меня до выяснения всех обстоятельств дела, и будешь передачи носить мне в СИЗО года два, потому как больше некому.

– Чем ты занимаешься, Стив? Только не говори, что оформлением документов на наследство! Я ведь не дурочка, я все вижу и понимаю.

– Хорошо, скажу. Теперь это уже не секрет. Я ищу то, что спрятал Зяма. Какую-то вещь, которая вдруг резко всем понадобилась и о которой я не имею ни малейшего представления. Он устроил мне отличную ловушку, куда я припрыгал как глупый воробей. Все считают, что я знаю, где лежит эта штуковина. Черт бы их побрал! А ты была права – Зяма действительно ничего не делал без задней мысли и никогда не упускал свою личную выгоду. Как я уже понял, он прислал мне подарочек с того света. Уж не знаю, как это у него получилось – вольно или невольно, по задумке или спонтанно – однако эффект вышел потрясающий. Не исключен вариант, что вскоре к нему могу присоединиться и я.

– Стив! Не говори глупости!

– Галюня, это не глупости, а констатация факта. Меня обложили со всех сторон – и бандиты, и менты, и "контора". Похоже, у них сейчас соревнование – кто быстрее добежит до финиша, чтобы получить мою голову в качестве приза. А я должен спрятаться за щитом, который где-то припрятал мой "благодетель" Зяма. Все, как в компьютерной игре. – Мне вдруг вспомнилась Илону. – Только нельзя перезагрузиться и начать ее сначала.

– Это ужасно, – прошептала Галюня, прижав кулаки к груди.

– Все верно, ничего хорошего… Так дураков и учат. Правильно говорится – не раскрывай роток на чужой кусок. А я губы раскатал… Ну ладно, что-нибудь да получится. У меня есть к тебе один вопрос…

Мы сидели возле круглого стола. Посреди него стояла бронзовая статуэтка, изображающая полуобнаженного человека, пытающегося укротить Пегаса. Наверное, это был мой коллега-неудачник по писательскому цеху, которого покинуло вдохновение.

Похоже, статуэтка была самой ценной вещью в квартире Ядвиги…

– Ты должна бы знать о скандале, связанном с матерью Чиблошкина. Ведь Блохины были вашими соседями и твои родители, конечно же, не раз обсуждали перипетии неприглядной истории с замужеством Зяминой мамаши.

– А тебе откуда об этом известно? – удивилась Галюня.

– Вспомнил. Где-то, что-то, когда-то слышал… Но все это как в тумане. Годы…

– Я тоже не все помню. Говорили, что у матери Зямы была большая любовь с каким-то студентоммедиком. Но он был из простой бедной семьи, а потому родители отдали ее за другого, богатого, то есть, за Мошкина-старшего, так как его отец служил в НКВД и хорошо нажился во время борьбы с "врагами народа" – разные там реквизиции, контрибуции…

– А что сталось с тем студентом?

– Рассказывали, что парень пытался покончить жизнь самоубийством, – порезал вены на руках – но его спасли. Он даже закончил мединститут.

– И где этот человек теперь?

– Откуда мне знать?

– Понятно…

История повторяется, подумал я с горечью. Старый Мошкин отбил невесту у одного бедолаги, а его сынок – у другого. Яблоко от яблони недалеко падает…

– Как ты думаешь, мать Зямы любила своего мужа?

– А полегче у тебя вопросов нет?

– Нет. И все-таки?

– Насколько я помню ее, она всегда была холодна как лед. Неважно с кем – с мужем, сыном, с пациентами, соседями… Такой человек.

– Или последствие психологической травмы, связанной с несчастным замужеством.

– Может быть. Тут тебе, как писателю, и карты в руки. Я никогда особо не интересовалась семьей Зямы.

Надеюсь, ты понимаешь, по какой причине.

– Еще бы… Партайгеноссе никого не пускали в свой ближний круг.

– А зачем тебе эти сведения?

– Не знаю. Пока иду на голой интуиции. Так говоришь, тот студент-медик хотел покончить жизнь самоубийством?

– Да.

– Практика суицида говорит, что сия напасть передается по наследству…

Я потер виски, стараясь сосредоточиться; внезапно возникшая идея была туманна и бесформенна.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Если это так, то почему Мошкин-старший до сих пор не залез в петлю? По идее, он должен был идти первым номером, а не Зяма.

– Скажешь такое… – фыркнула Галюня. – Жизнь – не индийское кино. И не детективный роман.

– Верно. Но только со знаком минус. В жизни, Галюня, бывают такие сюжеты, что куда там книжным.

Поверь профессионалу пера.

– И все равно я не пойму, куда ты клонишь.

– Мне и самому это неизвестно… – Рассмеявшись, я встал. – Я должен снять грим. А то, мне кажется, он немного смущает тебя.

– Как ты догадался? Действительно, я разговариваю с тобой словно с чужим незнакомым мужчиной.

– Оно и видно. У тебя глаза до сих пор испуганные. Чистое полотенце у твоей подруги найдется?

– Конечно. Минуту… – Галюня начала копаться в ящике платьевого шкафа. – Держи. Пока ты будешь мыться, я спущусь в свою квартиру. Проверю, что там и как. За двадцать минут управишься?

– Что ты, милая. Я старый солдат. Мне хватит и пяти.

– Тогда я вернусь через десять минут. Закрой входную дверь на засов.

Галюня ушла. Я быстро снял парик и отклеил усы, а затем залез под душ. К приходу Галюни я был как новая копейка.

– Ну как я тебе? – Я приосанился.

Галюня рассмеялась и ответила:

– С годами ты не меняешься. Задавака и дамский угодник.

– Спасибо на добром слове.

– Я тут пожевать тебе собрала. – Галюня поставила посреди стола сплетенную из лозы корзинку, содержимое которой было закрыто вышитой льняной салфеткой. – Ты, наверное, проголодался?

– У-у-у… – простонал я с вожделением. – Проголодался – это не то слово. Я готов съесть жареного быка, хотя и поужинал. Воздух родины и большая нервная нагрузка действуют на меня как аппетитные капли. У тебя там все спокойно?

– Да. Только Ядвига заскучала и немного буянит. Она как выпьет, без компании не может.

Спустя несколько минут я уже уписывал за обе щеки подогретые в микроволновке куриные окорочка с кетчупом, запивая еду виноградным соком домашнего приготовления. Оказывается, у Галюни была "фазенда" с виноградником и садом. Для души, как выразилась моя подружка.

Шел двенадцатый час ночи.

Глава 26

Я уехал от Галюни в половине первого. Мне нужно было торопиться. За время, которое я провел у Галюни, моя уверенность в том, что противостояние Джабраила и Чабри закончится победой последнего и что он не расколется, даже если за него примутся по-настоящему, здорово поколебалась.

Короче говоря, я пытался выдать желаемое за действительное. Так бывает со многими большими начальниками, когда они выступают перед народом, о которых можно сказать словами одного из моих учителей – "брешет и сам себе верит".

У меня уже не было сомнений в том, что Чабря занимает достаточно высокую ступень на иерархической лестнице воровского сообщества, несмотря на то, что он по милицейскому ведомству числился как барыга.

Это я сообразил после того, как покинул бар "Ретро".

Будь он простым скупщиком краденого, Джабраил (а я почему-то был уверен, что именно он является главным боссом Никиты) не стал бы платить Чабре ни копья. Или бросил бы ему сотню-другую баксов, чтобы не сильно обижать.

Но Джабраил поступил по-иному. Он сдержал обещание. Притом авансом. Значит с Чабрей не все так просто. Похоже, за ним и впрямь стоит немалая сила, с которой даже бандит Джабраил вынужден считаться.

Все это так, если бы не одно "но". По всему было видно, что вещь, спрятанная Зямой, стоила дороже мира между мафиозными группировками, дороже крови, которая может быть за нее пролита.

Впрочем, бандитов, а так же как реформаторов и революционеров разного толка, кровь в борьбе за власть никогда не останавливала. Даже если ее было чересчур много – река и маленький океан.

В конце концов, что это за вещь, будь она неладна!?

Думай, Стив, думай… Ты ведь башковитый парень, у тебя неплохо развиты интуиция и воображения. И жизненного опыта хватает, чтобы разобраться в ситуации. Думай!

Это явно не деньги. Какая-то драгоценность баснословной цены? Смешно – в наших краях где-то находится бриллиант… скажем, величиной с орех. Бред!

Но даже если это похоже на правду – с известной натяжкой, то почему так активно ведут себя спецслужбы?

Конечно, "контора" тоже не прочь отыскать подобный раритет, однако ее рвение в этом деле весьма подозрительно.

Ладно, пойдем дальше. Может, это какие-то документы? Ну, например, некий народный умелец изобрел вечный двигатель (что при нынешних ценах на энергоносители принесет частным лицам или государству миллиарды долларов), а Зяма сумел выцыганить у него чертежи.

Не исключено. Тогда в эту схему вписываются и спецслужбы, и мафия, и курьер-кассир с большой суммой денег, возможно, от зарубежных господ капиталистов, и даже личный враг Зямы Мошкина, некий Мстислав Войцеховский, которого олигарх провинциального разлива решил под шумок утянуть с собой в могилу.

Все это так. Но вот беда – вечный двигатель невозможен в принципе. Это доказано много раз.

И опять белка бегает внутри колеса. И снова я стою на перепутье в полной прострации, не зная, с какой стороны подступиться к проблеме, готовой похоронить меня заживо. Состояние полного бессилья перед неведомой опасностью и раздражало, и пугало.

Что предпринять? Где искать союзников? Как доказать всем заинтересованным сторонам, что я понятия не имею о той вещи, которую они ищут?

Эти вопросы мучили меня до самого дома Антона. Я был настолько заведенный, что мне даже спать не хотелось, несмотря на позднее время.

Подъезжать к воротам я не стал. В последнее время я стал маниакально подозрителен. Оставив "ниву" метров за двести от жилища Антона, я пошел пешком.

Идти было нелегко, потому что на бывшую деревеньку, которая теперь стала даже не поселком, а дальней окраиной города, легла такая густая темень, что хоть глаз выколи.

По мере продвижения вперед где-то внутри меня нарастало ощущение опасности. Ею было насыщено даже звездное небо над головой.

Я принюхался – и поморщился. В обычно чистом и свежем воздухе отвратительно пахло выхлопными газами от дешевого бензина марки А-76. Откуда?

Дальше я шел, прижимаясь к забору. И уже когда был рядом с воротами Антона, у меня под сердцем словно кольнуло. Опоздал!!!

Там стояли две машины – иномарка и милицейский "козел". Калитка была открыта, но собак, которых Антон обычно выпускал на ночь, не наблюдалось. Наверное, он ждал меня…

Пока я напряженно размышлял, что делать дальше, на улицу вышли двое. Один из них сначала обошел вокруг "козла", пиная колеса ногой – проверял, не пробита ли шина, а затем закурил.

Огонек спички на мгновение выхватил из темноты мужское лицо, и я почувствовал, как у меня мгновенно вспотели ладони. Это был уже знакомый мне мент – старлей Ахряпин. А рядом с ним стоял… ну конечно же, капитан Витренко или Ветрянка.

Значит, драки не было. Антон сдался без боя. И понятно, почему – бандиты пустили в качестве передового отряда двух представителей власти. Антон, конечно, мог подозревать подвох, но собачиться с ментами ему было ни к чему.

Он фермер, человек местный, а потому зависимый от всякой сволочи в погонах и без…

Перекурив, Ахряпин сел за руль, Витренко примостился рядом, и "козел", воняя некачественным бензином, попрыгал в сторону трассы. Мавр сделал свое дело, мавр может удалиться…

Чтобы меня не заметили, я упал в высокую траву и поднялся лишь тогда, когда шум мотора затих вдалеке. Я потихоньку двинулся вперед, сожалея, что у меня нет даже отвертки. А в том, что приехавшие на импортной тачке бандиты вооружены, у меня не было ни малейшего сомнения.

Марку машины – БМВ – я определил, когда полз на брюхе к передней двери салона, в котором находился водитель, а заодно и часовой, который должен был следить за обстановкой снаружи дома.

В том, что шофер в салоне, я убедился, подержав какое-то время ладонь на кузове машины. Просидеть в полной неподвижности даже пять минут весьма сложно. А качественные пружины БМВ отзывались на каждое движение водителя, тем более, что вес у него явно был немалый.

Чтобы войти в дом, мне нужно было каким-то образом избавиться от этого соглядатая. К тому же, не исключено, что он вооружен. А это совсем плохо.

Может, резко открыть переднюю дверку, вытащить водителя на дорогу, а затем треснуть его чем-нибудь тяжелым по башке? Я пошарил вокруг себя и сразу же нашел увесистый камень. Отлично!

Тяжело вздохнув, я мысленно дал отбой своему намерению. Ничего отличного в этой ситуации не было.

Даже если мне удастся свершить задуманное, водитель успеет заорать, и тогда мои шансы выручить Антона из беды станут близкими к нулю.

Будучи на грани отчаяния, я прозевал важный для меня момент – водитель сам вышел из машины! Зачем ему это понадобилось, я понял лишь тогда, когда что-то зажурчало.

Все понятно – даже король для отправления естественных потребностей должен покидать свой трон…

Я появился за его спиной словно тень, что при полном безлунии казалось невероятным. Он так и не понял, почему острое удовольствие от облегчения мочевого пузыря превратилось в острую боль, которая почти мгновенно потушила сознание.

Мне трудно было найти в темноте нужную точку на квадратной башке водителя, чтобы только оглушить его, поэтому я треснул камнем наобум и посильней. Он мягко опустился на землю – я поддержал его, чтобы он не наделал шуму – и затих, уткнувшись лицом в свою лужу.

Пистолет у него был, притом неплохой, правда, тяжеловатый и устаревший, – АПС с магазином на двадцать патронов. Но мне было наплевать на его мелкие недостатки. Убедившись, что магазин полон, я почувствовал себя едва ли не былинным героем – если и не Ильей Муромцем, то Добрыней Никитичем точно.

Связав руки бесчувственного водителя его же брючным ремнем, ноги – ремешками от наплечной кобуры и воткнув ему в рот кляп, я быстро зашел на подворье и решительно направился к дому, сжимая в руках пистолет.

Бандиты проявили удивительную беспечность, понадеявшись всего лишь на одного часового. Все двери в доме были распахнуты настежь, и никто не охранял вход в дом.

Впрочем, заниматься охраной здоровым бугаям было недосуг. Все они сбежались в горницу, чтобы насладиться любимым зрелищем всех подонков и садистов – пыткой Антона.

Он лежал, привязанный к столу, и отрешенно смотрел в потолок. Похоже, мой добрый приятель уже попрощался с жизнью и готовился встретить смерть, как подобает мужчине и солдату – без истерики и лишних телодвижений.

Ближе всего к Антону стоял человек кавказской наружности (уж не Джабраил ли?). Он держал в руках нагретый утюг.

– Ты скажи нам, где его искать, и тогда мы расстанемся как хорошие люди, – говорил кавказец с легким акцентом.

– Я не знаю, где он, – угрюмо отвечал Антон. – Уехал.

– Вах, какой упрямый! Тебе будет больно, и ты все скажешь. Хочешь, поспорим?

– Зачем спорить? Я с тобой согласен. Но врать мне нельзя, вы ведь все равно проверите, а честно ответить не могу, так как понятия не имею, куда он направился.

– Честный… – Кавказец хищно ухмыльнулся, обернувшись к остальным бандитам. – Люблю честных.

Но я тебе не верю. Ты врешь, чтобы выручить друга. Это хорошо. Это похвально. Так должен поступать настоящий джигит. Поэтому я не буду больше тебя уговаривать. Сказанное под пыткой – это не предательство. Можешь быть спокойным…

С этими словами он положил на живот Антона лист писчей бумаги, а на него поставил утюг. Я стоял за дверью в коридорчике и видел, как вздулись жилы на шее Антона, и его лицо мгновенно стало кирпичнокрасным.

Но он даже не застонал.

Медлить было нельзя ни секунды. Резким ударом ноги пнув бандита, который находился на моем пути, под зад, я влетел в комнату и заорал дурным голосом:

– На пол!!! Все на пол! Руки за голову! Лежать! Лежать, стреляю!!!

Эффект от моего появления был потрясающим. Бандиты – их, вместе с кавказцем, было четверо – рухнули на пол, как подкошенные.

Похоже, им уже приходилось встречаться с ОМОНОм или СОБРом, поэтому они не питали никаких иллюзий на счет гуманизма и обходительности парней из спецподразделений. А бандиты явно причислили меня к служителям правопорядка.

Только кавказец оказался человеком понятливым и быстро соображающим. Но лучше бы он оказался тупым тугодумом…

Кавказец был вооружен израильским автоматом "узи". И что хорошего наши доморощенные мафиози нашли в этой спринцовке? Часто заклинивает, греется, после чего не стреляет, а плюется свинцом, и не дай Бог, когда он готов к стрельбе, уронить его на землю.

Тогда всем окружающим хана – и своим, и чужим. Эта маленькая коварная сволочь пуляет от удара и одиночными выстрелами, и очередями. И чаще всего попадает, чего не скажешь, когда пытаешься бить из нее прицельно.

Кавказец молниеносно развернулся и попытался срезать меня одной очередью. Но я опередил его. АПС дернулся два раза, и в груди моего противника появились две аккуратные дырочки – для верности, чтобы, случаем, не ожил в самый неподходящий момент.

Его отбросило назад, и он упал, но все же успел нажать на спусковой крючок "узи". Пули впились в стену рядом с дверью.

У меня в душе все оборвалось. А если бы кавказцу повезло, и очередь прошла немного левее…

Стараясь об этом не думать, и не выпуская из виду "быков", покорно уткнувшихся носами в пол, я подбежал к Антону.

– Ты? – Мне показалось, что он не очень и удивился. – Сними с меня это проклятый утюг! Греется…

Я выполнил его просьбу и вскоре Антон был на ногах. Подняв с пола "узи" кавказца, он ледяным голосом деловито сказал:

– Сейчас я этих сук буду кончать. Выйди, если не хочешь смотреть.

– Стены забрызгаешь кровью, – ответил я рассудительно, стараясь быть как можно спокойней. -Придется белить, красить, клеить новые обои… Зачем тебе лишние хлопоты? Да и жена твоя скоро приедет, а в доме бардак.

– И то верно… – Антон быстро и сноровисто разоружил лежавших на полу бандитов. – Есть предложение утопить их на хрен в болоте. Там они пролежат до Страшного суда, и никто их не найдет. На дворе темно, народ спит, поэтому все будет шито-крыто. Поможешь?

– А что, предложение дельное…

– Мужики, не надо! – наконец прорвало одного из "быков". – Мы люди подневольные, нам приказали!

– Заткни пасть, урод! – Антон ударил его ногой по ребрам, да так сильно, что у бандита внутри что-то екнуло. – Тебя никто не спрашивает. Ты знал, на что подписываешься, и нечего теперь целку из себя корчить.

Антон нашел веревку, мы связали наших пленников и вывели во двор. Кавказца пришлось тащить ногами вперед – он был мертв.

Блин! Еще один жмурик на моей совести. А я так прилежно ходил в церковь, чтобы замолить свои афганские грехи… Вот и замолил.

Придется в преисподней париться в одном котле вместе с Зямой. Или богатым там тоже созданы комфортные условия?

А что, возможно. Они вон столько церквей понастроили на украденные у народа деньги. Гляди, и зачтется им сей "подвиг" на том свете. Бедные, как обычно, будут в смоле кипеть, а богатых пристроят истопниками.

– Ну что, пойдем? – совершенно серьезно спросил Антон, вооружившись до зубов.

– Не торопись. У тебя, я знаю, разных клетушек хватает. Верно?

– Хватает. Я строил их для нутрий, поэтому прочность и надежность могу гарантировать.

– Посадим этих гавриков до поры до времени под замок, пусть подумают о смысле жизни, чтобы потом поздно не было.

– Зачем?

– Ты еще не врубился?

– Нет.

– Вам когда нужно выходить на связь? – спросил я одного из бандитов, белобрысого и с виду более смышленого, нежели остальные. – Только говори правду! Это твой шанс остаться в живых. Возможно, единственный.

– Через каждый час, – глухо ответил тот, бросив на меня взгляд, в котором засветилась надежда.

– Кто ваш босс?

Бандит заколебался и тут же получил от Антона оплеуху.

– Ты что, с-сучара, оглох!? – злобно прошипел Антон.

– Джабраил… – опустив голову, нехотя буркнул бандит.

Двое товарищей белобрысого посмотрела на него как на покойника. Они уже успели осмыслить происходящее и готовы были глазами съесть меня и Антона сырыми, без хлеба и соли.

Поздно, братцы, поезд ушел. Нужно было не косить от армии, а послужить год-другой в Чечне. Может, чему-то и научились бы. Парней, которые прошли "горячие" точки, на понт взять трудно.

– Понятно. – Я кинул взгляд на часы. – Похоже, время… Где аппарат?

– У него…

Бандит кивком головы указал на лежащего неподалеку кавказца.

Увидев, что я колеблюсь, Антон запустил руку за пазуху кавказца и достал из внутреннего кармана мобильный телефон. Вернее, то, что от него осталось – одна из пуль превратила мобилку в бракованный детский конструктор, измазанный кровью.

– У меня есть другой аппарат, – не сдавался Антон.

– Я знаю. Но толку от него никакого.

– Почему?

– А потому, что на дисплее мобилки Джабраила появится номер твоего телефона. И он сразу поймет, что дело неладно. Ведь его земеля, – я кивком головы указал на кавказца, – уже лапти сушит, и подключиться к нашей игре не сможет.

– Извини, забыл…

– Если они вовремя не позвонят, возможно, дежурный по "штабу" Джабраила (или он сам) и не придаст этому большого значения. Сам знаешь, что аккумуляторы мобилок имеют паршивое свойство садиться, притом тогда, когда этого совсем не ждешь. А найти телефон-автомат в твоих палестинах не легче, чем в пустыне оазис с водой.

– Тут ты попал не в бровь, а в глаз. Ну, а что нам с этими козлами делать?

Я облегченно вздохнул. Русский человек отходчив, даже если он хохол.

– В сарай их, к твоим нутриям, – ответил я.

– Пошевеливайтесь! – Антон потащил за собой связанных одной веревкой бандитов, как когда-то белые колонизаторы водили колонны черных рабов.

Определив и того, что я оглоушил камнем, к свои дружкам и загнав бандитский БМВ в гараж, мы с Антоном затеяли военный совет.

– Надо было собак выпустить, – сказал Антон, смазывая ожог от утюга гусиным жиром.

– Хватит того, что они сторожат наших пленников.

– Но они могли бы предупредить нас в случае чего.

– Тебе жалко своих псов?

– Спрашиваешь… Они мне как родные дети.

– Вот поэтому пусть посидят взаперти. Если сюда заявятся люди Джабраила, то первым делом они перестреляют собак.

– И то верно…

Я нагнулся и погладил цуцика, который сидел возле моих ног и глядел на меня радостно-удивленными глазами. Если выживу, и вся эта эпопея закончится благополучно, подумал я, обязательно заберу его в Москву. Мне казалось, что я знаю этого песика много лет и мы хорошие друзья.

Антон и я сидели за столом друг против друга, а между нами стояла сулея с домашним виноградным вином.

Мы затребовали ее единогласно.

Он все никак не мог прийти в себя после "беседы" с ментами, которые послужили бандитам отмычкой, а я заливал горечь в душе, возникающую у меня всякий раз, когда на моем счету появлялся очередной жмурик.

Раньше я таким тонкокожим не был…

– Менты били тебя? – спросил я осторожно.

– Били, суки, – угрюмо сказал Антон. – Приковали наручниками к трубе и обработали по всем правилам.

Целили в основном по печени и почкам. Жаль, что они уехали раньше. Вот их я точно живыми отсюда не выпустил бы.

– Это они проводили предварительную подготовку. Чтобы ты стал более сговорчивым.

– Все равно я их достану, – мстительно сказал Антон. – Хрен они от меня спрячутся.

– Достанешь… если нас раньше не замочат.

– Что делать будем? – выпив стакан вина, спросил Антон.

– Не знаю. Склоняюсь к мысли, что нужно вызывать правоохранительные органы. Только боюсь, что сюда опять приедут капитан Витренко и старлей Ахряпин.

– Хочешь сказать, что это те, кто меня?..

– Именно. Как раз они тебя и месили.

– Ты с ними тоже знаком? – продолжал удивляться мой новый приятель.

– Мне повезло. В тот момент было чересчур много свидетелей, поэтому я отделался только легким испугом.

– Значит, и у тебя есть на них большой зуб, – с удовлетворением констатировал Антон.

– Угу. Готов присоединиться к твоему крестовому походу супротив продажных ментов.

Мы не очень весело рассмеялись. Похоже, начало действовать вино. Нужно не перебрать. Иначе нас могут взять голыми руками. Хотя… Чтобы упасть на четыре кости, я должен выпить как минимум две такие сулеи.

– Может, мы самостоятельно решим вопрос, без посторонних? – испытующе посмотрел на меня Антон.

– Если бы не менты…

– Да, это верно. Тут ты ошибся.

– Не понял… Я что, должен был их грохнуть?

– А почему бы нет?

– Ну, во-первых, я не знал, что тут происходит…

– Мог бы догадаться, – перебил меня Антон.

– Мог бы. Но все равно в тот момент, когда я увидел ментов возле твоих ворот, у меня на них рука не поднялась бы. Понимаешь, отвык я уже от войны. Мне жалко даже таких продажных тварей.

– Что-то не очень похоже, – проворчал Антон.

– В свое оправдание могу лишь сказать, что у меня иногда бывают приступы дэжа вю.

– Объясни, что это такое и с чем его едят. Увы, языкам я не обучен.

– Это когда тебе кажется, что с тобой уже происходило нечто подобное раньше, может даже в другой жизни.

– А знаешь, я испытывал нечто подобное, – оживился Антон. – Я даже думал, не поехала ли у меня крыша.

– Чем больше я живу, тем крепче во мне становится уверенность, что люди безумны изначально. Так что самые нормальные среди нас – это сумасшедшие. В основной своей массе они безвредны и мешают жить только своим близким родственникам. Я не имею ввиду садистов, маньяков, тиранов и некоторых философов с их теориями о переустройстве мира. По моему мнению, все эти отщепенцы прибыли на землю из других миров.

– Может, тебе хватит пить?

– Как скажешь.

– И все-таки, что нам делать?

– Звонить в СБУ.

– В службу безопасности? А что мы им скажем? И вообще – на хрен мы нужны гэбистам? Они наш звонок переадресуют в райотдел милиции, оттуда сначала приедет наряд, а затем опер и следователь – это когда мы предъявим им жмурика – и начнется такая бодяга… А чтобы мы никуда не делись, нас посадят в кутузку. Кто тогда будет охранять мой дом, кормить нутрий, свиней, кур?

– Попросишь соседей.

– Тогда от моего хозяйства останутся рожки и ножки. Мои соседи в состоянии пропить мавзолей Ильича, притом максимум за неделю. Очень работоспособный народ.

– Антон, все, что ты сейчас говоришь, это мудовые рыдания. У нас просто нет иного выхода, как идти официальным путем. Шила в мешке не утаишь. Нужно выходить из тени. А там будет видно. Жмурик мой, а потому я все возьму на себя. Они пришли в твой дом, они напали на тебя, пытали – за что тебя судить? Так что можешь успокоиться, твои нутрии не пострадают.

– Тебе не стыдно?

Антон смотрел на меня с укоризной.

– Ни капельки. Только я не понял смысл твоего вопроса.

– Ты спас меня от пытки, может даже смерти, и теперь хочешь в СИЗО париться? Не выйдет! Ты правильно сказал – они пришли в мой дом и с оружием. Я имею полное право на защиту. Так что ответ перед судом мне держать, а твое дело – сторона. Жмурика я запишу на свой счет, уж извини. Не спорь со мной – я сказал! Поможешь мне с адвокатом; ты, я вижу, человек грамотный.

Я сокрушенно вздохнул и не стал спорить с Антоном. Мне уже довелось убедиться, что его не переупрямишь.

– Что ж, буду звонить в СБУ, – сказал я спустя какое-то время.

– Возьми телефонный справочник, – сумрачно сказал Антон. – Там есть номер дежурного.

Он дал мне свою мобилку, я позвонил, мне ответили.

– Мне нужен Шабля Александр Николаевич, – сказал я в трубку. – Это срочно.

У Антона от удивления округлились глаза.

Уходя от Галюни, я записал данные сотрудника службы безопасности, который хотел со мной побеседовать и номер его рабочего телефона. К сожалению, на дворе стояла ночь, и связаться с ним можно было только через дежурного по управлению.

– Нет, дело до утра не потерпит, – раздраженно ответил я дежурному, который напомнил мне о времени суток. – Александр Николаевич потом вам лично это подтвердит. Вопрос касается национальной безопасности, – добавил я для понта, чтобы у дежурного шарики в голове быстрее закрутились.

Подействовало. Попросив, чтобы я перезвонил через пять минут, дежурный дал "отбой". Я понял, что он хочет сначала сам переговорить с Шаблей. Все это время Антон не сводил с меня сильно посуровевших глаз.

Пришлось во избежание недоразумений объяснить ему, откуда мне известна фамилия сотрудника "конторы". Антон немного успокоился, но сомнения так и не покинули его душу.

Дежурный вышел на связь спустя семь минут. Он дал мне номер домашнего телефона Шабли и я сразу же позвонил.

– Здравствуйте, Александр Николаевич, это Войцеховский, – сказал я неожиданно охрипшим голосом.

– У вас проблемы?

– И очень большие…

Я вкратце объяснил ему, где нахожусь, и что произошло.

– Нам нужно подкрепление. Иначе моя встреча с вами может состояться только на том свете.

– Два часа продержитесь? Надеюсь, вы понимаете, что не все так просто…

– Понимаю. Если повезет, продержимся. Но только не сообщайте в милицию!

– Почему?

– На то есть причины. Потом объясню.

– Договорились. Ждите…

Я выключил мобилку и поднял глаза на Антона. Он ждал объяснений. Что ж, Антон имел право знать все.

Или почти все.

И я рассказал…

Глава 27

Они заявились в четвертом часу. Мы с Антоном, поработав в поте лица над укреплением нашей позиции, засели на втором этаже и дежурили, не выпуская из рук бинокль.

К сожалению, машинка была обычной, армейской, поэтому в темноте мы мало что могли различить.

Слабыми помощниками были и видеокамеры – по той же причине.

Будь нашим противником спецназ ГРУ, мы уже летали бы в эфире без крылышек. (Это в крайнем случае – если бы поступил такой приказ). Деревья, кустарники, многочисленные постройки были прекрасными укрытиями для того, чтобы незаметно проникнуть на подворье.

А дальше – дело техники. Несколько гранат с шумовым и слепящим глаза эффектом, вслед им слезоточивый газ, и рыдающие от полного бессилья "объекты", глухие и незрячие, выползают на свет ясный с поднятыми руками. Или их выводят.

Но бандиты особо не таились. Оставив машины – мы насчитали четыре штуки – там же, где и я оставил "ниву" Антона (очень удобное место), они двинулись к дому, стараясь охватить его со всех сторон.

– Человек двадцать, – сказал Антон. – И все со стволами.

– Боишься?

– Не так, чтобы очень… Дом жалко. Сожгут ведь, суки.

Последнюю фразу он сказал с сомнением. Наверное, Антон все еще не верил в возможный трагический исход нашего мероприятия.

– Будем тушить.

– Ага…

К осаде мы приготовились обстоятельно: натаскали в дом воды, чтобы потушить возможные возгорания, окна-бойницы на втором этаже закрыли мешками с комбикормом, окна первого этажа забили досками изнутри, а входные двери забаррикадировали.

Кроме того, все светильники и прожектора, освещающие подворье, Антон подключил на один пульт, который находился на втором этаже дома. В данный момент лампы не горели.

У нас была только одна беда – малый запас патронов. Поэтому мы договорились бить наших врагов только наверняка.

– Ничего, – успокаивал и меня, и себя Антон, – перейдем на подножный корм. Будем брать "орехи" у тех, кого положим.

Он не сомневался, что "жмуриков" будет много. Я не разделял его оптимизм, но помалкивал. Хорошо, если Джабраил прислал команду необстрелянных отморозков. А вдруг у него для таких дел есть профи? Тогда совсем худо.

По теням, которые мелькали там и сям, мы видели, что команда Джабраила заканчивает окружение и скоро пойдет на штурм. Надо отдать ему (или тому, кто командует этими бандитами) должное – он был очень осторожен. Другой на его месте бросился бы в атаку с места в карьер.

Интересно, что они думают о сложившейся ситуации? Загадка. Я бы и сам оказался в тупике. Дом не освещен, ворота заперты, машины и его людей нигде нет, только псы в вольере время от времени подают голос. Мрак и жуть.

На это мы с Антоном и надеялись. Если в душе бойца неуверенность, то она запросто может смениться страхом. А это уже мандраж во всей своей неприглядности, который заканчивается паникой и бегством.

– А что если это спецназ или ОМОН?

Антон высказал вслух дельную мысль, которая и меня начала мучить.

– Не думаю. Шабля обещал позвонить…

– И все равно перед тем, как начать пальбу, нужно хорошо присмотреться. На всякий случай.

– Нужно. А что это даст? Они могут быть в камуфляже. Теперь так одеваются все, кому не лень – от вневедомственной охраны до рыболовов и охотников. Братки тоже большие любители поносить армейскую форму.

– В общем, что будет, то и будет, – подытожил наш "диспут" Антон. – Посмотрим по ходу пьесы.

– И я так считаю…

Наконец они полезли через забор. Нужно сказать, что бандиты (если мы с Антоном не ошиблись в своих предположениях) проделали это достаточно ловко и быстро. Похоже, молодежь, хорошие спортсмены. Ах, как не хочется их убивать! Проклятая жизнь…

– Врубай! – приказал я Антону.

Он кивнул и включил освещение подворья. Яркий свет на какое-то время ослепил нападавших и дал нам возможность присмотреться к ним и спросить:

– Кто вы такие и что вам здесь нужно? – прокричал Антон в форточку.

Ответом ему была автоматная очередь; похоже, у какого-то салаги не выдержали нервы.

– Пугни, – сказал я Антону.

Он выставил в окно "узи" и несколько раз, не целясь, выстрелил поверх голов бандитов. Они бросились обратно к забору, и через минуту-другую подворье опустело.

Похоже, перед нами и впрямь были необстрелянные пацаны. За то время, что они преодолевали забор, их можно было перещелкать, как глупых куропаток. Неужели вся команда Джабраила состоит из непуганыхидиотов?

Мои иллюзии развеялись быстро. Раздался выстрел, и одна лампочка погасла. Значит, у их старшого голова варит…

– Туши свет! – крикнул я Антону.

Но он и сам сообразил это сделать. Подворье снова погрузилось во тьму.

– Как ты думаешь, кто они? – спросил Антон.

– Склоняюсь к мысли, что бандиты.

– Мне кажется, ты прав.

– Посмотрим, что они дальше предпримут. Им ведь нельзя тут долго возиться.

– Будь это ОМОН, они уже включили бы громкоговоритель, чтобы сделать предложение, от которого трудно отказаться.

– Верно, – ответил я. – Так, по идее, и должно быть. Но на практике случаются и отступления от правил.

Антон хотел еще что-то сказать, но тут на дом обрушился настоящий свинцовый шквал. Бандиты ударили по окнам из всех видов оружия.

Мы с Антоном упали на пол, закрыв головы руками, потому что пули, залетающие в наши "бойницы", крошили штукатурку на потолке, и она сыпалась вниз как град.

Бандиты пошли на штурм дома под прикрытием огня. Разумно. Но до поры до времени. Чтобы проникнуть внутрь дома, нужно было проделать брешь в стене или выбить окно, а лучше дверь. Но это была еще та задачка.

Выждав момент, когда стрельба пошла на убыль – оружие ведь нужно время от времени перезаряжать – мы с Антоном включили фонари на подворье и сделали несколько выстрелов. Затем снова все погрузилось во тьму.

– Попал? – спросил он, с завистью глядя на мой СКС.

– Пытался, – ответил я туманно.

– А я пулял в белый свет, как в копеечку. На авось. Эта клизма работает как поливалка. Целишься в одно место, а попадаешь в другое. Окон жалко, – без всякой связи с предыдущими рассуждениями, перешел он на другую тему. – Я всего лишь год назад сделал новую столярку. Теперь окна годятся только на дрова.

– Не переживай. Будем живы, я убытки возмещу.

– Тогда мне придется хорошо постараться, чтобы тебя не кокнули.

– Старайся…

Наступило обманчивое затишье. Я прильнул к окулярам бинокля – и обомлел. Вот сволочи! Уже немного посветлело, и я увидел, как в сторону дома направлена балда ручного гранатомета.

– Ложись! – заорал я и дернул Антона за рукав.

Старому солдату такую команду дважды повторять не нужно. Мы синхронно упали на пол. Взрыв гранаты заставил задрожать пол и стены. Я облегченно вздохнул – хорошо, что били не по второму этажу. Иначе нам бы вышел кирдык.

– Я вниз! – крикнул Антон и как-то странно зевнул, широко открыв рот; он вел себя так, будто его контузило.

– Давай. Теперь все понятно. Пришла пора целиться точнее. Пора объяснить клиентам почем пуд лиха.

А то они нас не уважают.

– Ничего, разберемся… – Антон скрипнул зубами.

Он почернел от ярости. Таким я не видел его никогда. Мне стало понятно, что в нем взбугрился злостный частник, который за свое добро кому хочешь горло перегрызет и даже не поморщится.

Я снова выглянул в окно. Бандиты опять полезли на подворье, но никто не стрелял. Наверное, они решили, что мы напуганы в достаточной мере, и что нас можно взять голыми руками.

Включив свет на подворье, я начал бить их на выбор. Один, второй, третий… Судя по крикам раненных, я стрелять еще не разучился. Но радоваться своей меткости мне было недосуг.

Меня захватила динамика боя и понесла, как бурная река. В такие минуты ни о чем другом не думаешь, только о том, как бы точнее прицелиться и сделать максимальное число выстрелов, пока враг не опомнился.

Бандиты метались по подворью, как крысы. Некоторые из них хотели прорваться внутрь дома через выбитую взрывом дверь, но там их встретил Антон.

"Узи" застрекотал, как швейная машинка, и я лишь косо ухмыльнулся – с близкого расстояния этот израильский гавкунчик может положить взвод. Напрасно Антон на него бочку катил. Конечно, наш "калашников" был бы предпочтительней, да где его возьмешь?

Я снова щелкнул переключателем, и на подворье вместе с темнотой обрушилась тишина. Даже собаки на какое-то время умолкли.

– Ты жив? – спросил я, опускаясь по лестнице на первый этаж.

– Как будто…

Антон хмуро рассматривал автомат. Затем, зло сплюнув, бросил его на пол.

– Все, отстрелялся. Заклинил, зараза.

– Не переживай. Держи, – всучил я Антону СКС. – Прикрой меня.

– Ты куда!? – всполошился Антон.

– Хочу заняться мародерством. Я быстро…

Я перелез через остатки баррикады, разметанной взрывом, лег на землю и по-пластунски пополз к темнеющим на светло-серых плитах двора телам убитых бандитов. Мое сердечко, конечно, екало, но я пересилил себя и продолжал двигаться вперед.

Во мне теплилась надежда, что у бандитов нет прибора ночного видения, и что никто из них не додумался забраться на высокое дерево, растущее на противоположной стороне улицы. В противном случае я за свою жизнь не дам и ломаного гроша.

Но все обошлось. Я возвратился в нашу "крепость" с двумя пистолетами, шестью полными магазинами к ним и гранатой. Неплохо… для начала.

Возможно, те, кого я уложил, были вооружены лучше, но к ним ползти я побоялся.

– Это все? – разочарованно спросил Антон.

– Увы. Наверное, автоматы есть только у группы прикрытия.

– Что дальше будем делать?

– У тебя подпол есть?

– А как же.

– Спрячемся там.

– Зачем? Это опасно. Нас могут гранатами забросать.

– Не так скоро. Сейчас они подсчитывают потери, а спустя какое-то время врежут по дому из гранатометов. Могу зуб дать, что так оно и будет. Тебе не нужно рассказывать, что от гранатомета за стенкой не спрячешься. Нужен окоп. Или подвал.

– Тогда не будем терять время…

Едва мы закрыли за собой крышку люка, которая прикрывала лаз, как три сильных взрыва один за другим потрясли дом до основания.

– Бля!.. – Осатаневший Антон ругался матерно как сапожник. – Урою всех!!! Суки поганые!

– Все, выходим! – скомандовал я негромко.

Антон опередил меня и выскочил из подвала первым. Он и впрямь готов был кусаться, как волкодав. Я понимал Антона: строил, работал сутками, последние жилы мотал из себя, чтобы сделать все, как надо, чтобы красиво было, а тут пришли какие-то тупоголовые злобные уроды и в один миг разрушили весь его налаженный быт.

И где-то в глубине моей души маленькими, но острыми, коготками царапалась вина. Моя личная вина. Я и только я был виноват в том, что сейчас творилось в доме Антона. Но изменить что-либо, а тем более повернуть время вспять, я уже был не в силах…

Мы с Антоном немного опоздали с выходом на поверхность. На этот раз атака была подготовлена по всем канонам воинского мастерства. Видимо, у бандитов все-таки был человек, понюхавший пороху.

Едва отгремели взрывы, как бандиты хлынули к дому изо всех щелей и укрытий. Когда мы покидали подвал, первая штурмовая группа уже разобрала небольшой завал возле входной двери и ворвалась в дом.

Отбросив в сторону мало подходящий для ближнего боя СКС (к сожалению, он был без штыка), я выхватил пистолет, но выстрелить успел только раз. Кто-то наскочил на меня сбоку, и тяжелый удар выбил из моих рук АПС.

Понимая, что в сером неверном свете раннего утра мне уже его не отыскать, я выхватил нож и ударил наобум, с разворота. Рядом затравлено рычал Антон; похоже, и он работал клинком. Когда идет рукопашная, да еще в темноте, огнестрельное оружие опасно не только для врагов, но и для своих.

Когда-то схватки с применением холодного оружия были моим коньком, на котором я выезжал не раз. Нас учил работать с клинками разных видов и модификаций великолепный специалист по филиппинскому бою на ножах, мужик в возрасте, можно сказать, зубр.

Но прошли годы, и, конечно же, многое забылось. Да и реакция у меня была уже далеко не та, что прежде.

Поэтому первый и второй мои выпады ножом пропали впустую, и я достал своего противника только с третьей попытки.

Я не стал ждать, пока он упадет. То, что он остался стоять на ногах после моего разящего выпада, для меня было не в новинку.

Парень уже был мертв, но сигнал о смерти в его мозг еще не поступил. Вот такая это страшная штука, бой на ножах с использованием филиппинского стиля. За секунду я успел нанести ему три раны, одна из которых была смертельной.

Ну, а дальше все понеслось под откос. Мы с Антоном дрались, как сумасшедшие, а враги все прибывали и прибывали.

Меня уже легко ранили раза два, а может, и три, – точно сосчитать было недосуг – но я продолжал отмахиваться, словно заведенный, хотя дыхалка начала сдавать, не выдерживая огромной нагрузки, и я подсознательно готовился сложить лапки на груди.

А куда денешься?

И вдруг в ритме боя что-то изменилось. Сначала за забором затрещали автоматные очереди, а затем заработал пулемет. Это был ПКМ; мне ли его не узнать? Я таскал эту железяку на своем горбу почти год. И когда избавился от нее, поменяв воинскую "специальность", то первым делом напился от радости до чертиков.

Потом приток противников уменьшился, и мы с Антоном вывалились во двор. Дальше драка продолжалась по инерции – против нас было трое – пока в распахнутые ворота не повалили парни в масках и бронежилетах. Неужели прибыло обещанное гэбистом подкрепление?

Додумать эту мысль я не успел. Кто-то врезал меня дрыном по спине, и я улетел, как Карлсон, только без моторчика, чтобы приземлиться на какие-то ящики возле забора.

Последний кадр для меня уже немого кино, который я увидел, прежде чем потерять сознание, запечатлелся в моих мозгах с такой четкостью, словно был выжжен каленым железом. Здоровенный бык, бросив дубину, выхватил пистолет и прицелился в мою сторону.

Не знаю, в кого он намеревался стрелять. Но это ему не удалось. В поле моего зрения возникла Илона – Илона!? – в камуфляжном костюме, и срезала его одним выстрелом, что называется, влет.

Ее появление, да еще в таком виде, было настолько неожиданным и невероятным, что я подумал: "Все, Стив, ты пришел к финишу. Это предсмертный бред".

А потом я провалился в темный и глубокий колодец. Поначалу мне еще были слышны выстрелы и крики, но затем они сменились шумом и свистом, словно я был авиабомбой, сброшенной с бомбардировщика.

На дно колодца я упал уже без сознания.

Глава 28

Я открыл глаза и обнаружил, что все вокруг было белым-бело. Значит, я уже ТАМ? Но почему тогда вместо райских ароматов в нос шибанул запах больницы? Не распознать его было нельзя, так как мне пришлось четыре раза валяться в госпитале.

– Где я? – Мой голос показался мне чужим.

Интересно, к кому я обращаюсь с этим вопросом? Вокруг ни души. Но мне ответили:

– Пока еще на грешной земле.

Я повернул голову… и увидел Илону! Она сидела на стульчике возле кровати, на которой я лежал, и, как мне показалось, хитро улыбалась.

– Меня сильно покарябало? – спросил я, лишь бы что-то сказать.

В этот момент меня переклинило, и в голове образовался полный вакуум – ни единой толковой мысли.

– Не очень. Несколько порезов и неглубоких ножевых ран, а также сильный ушиб.

– Понятно… А почему я потерял сознание?

– Как сказал доктор, от сильного перенапряжения. Годы…

В ее глазах запрыгали смешинки. Ничего, поживешь с мое, вот тогда и посмеешься…

– А что с Антоном?

– Он в полном здравии. Получил всего лишь пару царапин. Сейчас занимается восстановлением порушенного хозяйства. Ехать в госпиталь категорически отказался.

Я немного поколебался, но затем все-таки спросил:

– Там, во дворе… это была ты?

– Сомневаешься?

– Есть немного. Я думал, что брежу.

Она рассмеялась и сказала:

– Между прочим, ты мой должник. Я спасла тебе жизнь.

– Если намекаешь, что я обязан на тебе жениться, то лучше сразу меня добей, чтобы мы потом вместе не мучились долгие годы.

– Я могла бы на тебя обидеться, но знаю, что шутишь. А это уже хорошо. Значит, идешь на поправку.

– За то, что выручила, спасибо. Хотя я считаю, что ты всего лишь отдала свой долг. Но как ты оказалась возле дома Антона? И где взяла пистолет?

– А ты до сих пор ничего не понял?

– Что я должен понимать?

– Эх, мужики, мужики… Мните себя пупом земли, а элементарных вещей не улавливаете. Думаешь, мы с тобой встретились случайно?

– Хочешь сказать…

– Именно. Ты невольно стал участником спецоперации. Я вела тебя, начиная с поезда.

Меня будто током ударило. Я на мгновение прикрыл глаза, чтобы упорядочить мятущиеся мысли. Теперь все стало на свои места. В один момент на меня снизошло прозрение.

– Колись, подруга, – сказал я, глядя на Илону с укоризной. – Баш на баш – ты сплетешь мне историйку, а я принесу на тарелочке с голубой каемкой то, что ищет ваша "контора".

– Ты… знаешь!?

– Скажем так – догадываюсь. Рассказывай, я жду. Хватит секретов. Или твое начальство не дало тебе "добро" на доверительный разговор со мной?

Илона замялась, и я поспешил ей на выручку:

– Можешь говорить не все, а лишь то, что касается наших с тобой приключений.

– Ладно. Только это не для прессы.

– Я буду нем, как печка, – ответил я словами одного из действующих лиц кинофильма "Гусарская баллада".

– Мы получили информацию, что некий гражданин везет чек на очень крупную сумму для того, чтобы приобрести в твоем родном городе некую вещь, являющуюся секретом государственной важности и представляющую большую опасность для людей.

– Весьма обтекаемо, но понятно, – сказал я, ухмыляясь. – И главное – не придерешься. Ты сказала и много (для посвященных), и совсем ничего – для дилетантов.

– Он должен был выкупить заранее заказанный билет на поезд и сесть в тот вагон и на то место, где ехал ты.

– Вот такое мое везение, – сказал я с горечью. – А почему он не выкупил билет?

– Тогда мы еще не знали, что курьеру здорово не повезло. Вместе со своей охраной он сел именно в тот вагон московского метро, который взорвали террористы. Пока собирали курьера по кусочкам и выясняли его личность, мы с тобой уже отмеряли километры до Украины.

– Вот так компот… – Я был поражен до глубины души удивительным стечением обстоятельств. – И пока мы ехали в поезде, спецы вашей "конторы" на основании данных моего паспорта, записанных в билете, выяснили, что Мстислав Войцеховский давно знаком с Зеноном Мошкиным, который выступал в роли продавца, как ты сказала, суперсекретной вещи. Верно?

– Да, именно так и было. Мы здорово обрадовались – пасьянс сошелся. Курьер (то бишь, ты) был у нас на поводке, и дело оставалось за малым – найти преемника Зенона Мошкина и изъять вещь, за которой приехал господин Войцеховский.

– Вот тогда ты и прыгнула ко мне в постель, – сказал я с невольным восхищением. – Все было проделано в классическом стиле. Ты отличный оперативник, дорогуша.

– А разве тебе было неприятно со мной? – с обидой спросила Илона.

Ох, эти женщины…

– Я так не сказал. А когда ты поняла, что я не тот, кто вам нужен?

– Во время наших странствий по лесам и болотам.

– Открой мне еще одну "страшную" тайну – пистолет все время был при тебе?

– А ты как думаешь?

– Правильно думаю. Я еще удивлялся, почему твоя сумочка такая тяжелая. А заглянуть в нее постеснялся. Джентльмен…

Последнее слово я произнес с сарказмом.

– Извини, я не могла открыть тебе свои карты. Оставались кое-какие сомнения. Кстати… – Она порылась в сумочке и достала оттуда фотографию. – Узнаешь?

С глянцевого картона на меня внимательным взглядом уставился молодой человек с неестественно светлыми, скорее всего, серыми, глазами; похоже, это была увеличенная фотокарточка из паспорта.

– Нет.

– Помнишь того парня, который ехал вместе с нами в купе?

– Теперь припоминаю.

Я и впрямь вспомнил – это был тот самый молодой бизнесмен, который безбожно храпел всю ночь.

– А чем он так заинтересовал вашу "контору"? – спросил я, возвращая фото Илоне.

– Это тот самый киллер, который в гостинице едва не отправил тебя на тот свет.

– Не может быть!

– Еще как может. Он уже у нас и дает показания.

– Он что, был приставлен ко мне с самой Москвы?

– Будь это так, тебя в родной город привезли бы в деревянном макинтоше. Нет, все дело случая.

Джабраил срочно вызвал "спеца", он купил билет в той же кассе вокзала, что и ты, притом за час до отправки поезда, и прохрапел всю ночь, даже не подозревая, что его "клиент" едет вместе с ним.

– Вот так компот…

– Когда мы об этом ему рассказали, он за голову схватился. Интересный тип…

– Почему Джабраил хотел меня убить?

– Не тебя, а курьера. Каким-то образом он узнал о сделке и решил потянуть одеяло на себя. (Впрочем, как оказалось, – вспомни Грача – сделка была тайной только для правоохранительных органов).

– Но чтобы он выигрывал, ликвидировав курьера?

– Время. Джабраил надеялся найти то, что спрятал Зяма, и выступить вместо него. Он боялся, что товар уйдет раньше, нежели он свяжется с нужными людьми. К слову, Джабраил не знал, что курьер едет с чеком на предъявителя. Он думал, что приезжий всего лишь переговорщик, который должен договориться о цене и других проблемах, связанных с покупкой вещи.

– Не проще ли было похитить меня?

– Нет. Джабраил думал, что ты под охраной. А ему никак нельзя было засветиться в этом деле. Он небезосновательно полагал, что вся эта история уже под контролем службы безопасности.

– А с какой стати был убит Грач? И почему киллер не сделал второй попытки отправить меня вперед ногами?

– Все очень просто. На следующий день после неудачного покушения у Джабраила появилась информация, что ты не просто курьер, а НАСЛЕДНИК. Это меняло весь его план. Он сообразил, что через тебя можно оперативно выйти на покупателей вещи. Поэтому Джабраил послал в гостиницу капитана Витренко и старлея Ахряпина, которые должны были взять тебя с поличным как наркокурьера. Дальше, надеюсь, тебе все ясно – чтобы не сесть надолго в тюрьму, ты указываешь тайник с вещью, а Джабраил с твоей помощью совершает сделку. Возможно, тебе отвалился бы неплохой куш.

– Жаль, что мне так и не довелось повстречаться с Джабраилом в нормальной обстановке…

– Тебе мало наследства?

– Денег никто не бывает много.

– Жадина… Надо заняться твоим воспитание вплотную. – Илона ласково хлопнула меня ладошкой по щеке. – Теперь касательно Грача. Джабраил решил, что Грач его опередил, и вы приехали в парк для заключения соглашения. Его люди подслушали твой разговор с Грачем, и Джабраил послал снайпера.

– Я так понимаю, Джабраил тоже в кутузке…

– Естественно. Он забыл хорошее правило – не лезь туда, куда тебя не просят. В особенности, когда это касается дел государственной важности.

– "Поет"?..

– Понемногу. Но думаю, что украинские коллеги заставят его не только "петь", но и танцевать.

Джабраил – это их проблема.

– А что с тем фраером, который ворвался в твой номер и спеленал тебя?

– Стив, я тебя не узнаю. Неужели ты ни о чем не догадываешься? – Илона лукаво ухмыльнулась.

– Бегая вместе с тобой по лесам, я совсем отупел.

– Это постановка. Трюк. Мне нужно было вызвать в тебе жалость к бедной девушке и вполне естественное желание сильной личности помогать слабым. Задумка сработала, как должно, – я могла следовать за тобой везде, не вызывая при этом с твоей стороны никаких подозрений. Роль бандита сыграл наш сотрудник, который прибыл в город раньше меня.

– Вот и верь после этого женщинам. Я к ней с дорогой душой, а она – сапогами по лучшим моим чувствам…

– Только не надо притворяться казанской сиротой. Знаю я тебя.

– Хорошо, не буду. Интересно, почему курьер не въехал в Украину машиной?

– Во-первых, он был гражданином другого государства. А во-вторых, ему нельзя было светиться и идти на контакт со своими соплеменниками, которые проживают в Москве. Он хотел затеряться в толпе, и это ему почти удалось.

– Я так понимаю, сумма в чеке была сногсшибательной…

– Да. Чек мы нашли.

– И, наверное, оприходовали. – Я с пониманием ухмыльнулся. – Видимо, Зяма не захотел связываться с наличкой. К тому же, с чеком путешествовать гораздо безопасней, нежели с мешком баксов. А я, кстати, полагал, что курьер вез чемодан денег. Значит, ошибся.

– Все это, конечно, хорошо, – внезапно нахмурилась Илона. – Но мы так и не отыскали то, из-за чего заварилась вся эта каша. Увы, свое задание я не выполнила.

– Если пообещаешь мне еще одну ночь любви, я помогу тебе. Получишь повышение по службе и орден.

Сразу предупреждаю – я в наградах не нуждаюсь. У меня этих железок и так вполне достаточно.

– Стив… – Илона посмотрела на меня с укоризной. – И тебе не стыдно предлагать такое человеку при исполнении?

– Ни капельки. Так мы договорились?

– Куда денешься…

Илона изобразила неземную печаль и страдание; по-моему, она выбрала не ту профессию; ей самое место на театральных подмостках.

– Это, конечно шантаж, – сказала она с деланной грустью. – Но я существо слабое, беззащитное…

Ладно, договорились – мы встретимся для интима тогда, когда ты выздоровеешь.

– Я уже почти здоров. Не люблю откладывать такие приятные события на потом.

Сбросив одеяло, я сел и свесил ноги с кровати. В голове немного шумело, тело и руки были перебинтованы в нескольких местах, но чувствовал я себя неплохо.

– Пусть принесут мне какую-нибудь одежонку, – попросил я Илону. – А также нам нужна машина и спецкоманда СБУ. Время не терпит.

– Ты это серьезно? – удивилась Илона.

– Вполне. Поторопись. Нас могут опередить.

Последний аргумент подхлестнул Илону почище кнута. Она уже знала, что я слов на ветер не бросаю. И спустя час (я еще успел быстро перекусить и выпить сто грамм спирта – для бодрости) мы уже ехали в служебной "волжанке" с затемненными стеклами, направляясь к центральному городскому кладбищу.

Позади пылил микроавтобус, под завязку набитый командой Шабли.

Я, конечно, был ему благодарен за выручку, но предпочитал держаться подальше от этого миляги. Какую спецслужбу представляет Илона, я пока не знал, а спрашивать такие вещи неэтично. Мне лишь было известно, что она подданная России.

Перед выездом я сделал звонок Галюне, которая обрадовалась до поросячьего визга. В городе уже бродили разные слухи о сражении возле дома Антона, и она своим сверхъестественным женским чутьем сразу определила, что без меня там не обошлось.

Я задал ей несколько вопросов, на которые она, немного подумав, ответила положительно. Это были последние кусочки смальты на моей палитре умозаключений, после чего мозаичная картина событий в моем воображении приобрела законченный вид.

Могила Зямы находилась на самом козырном месте, где хоронили в основном бандитов и бизнесменов, жертв заказных убийств. Она представляла собой высокую – не менее трех метров – стелу, внутри которой был насквозь прорезан крест, и массивной надгробной плиты.

Все это кладбищенское великолепие стоило немалых денег, и было выполнено из черного полированного гранита или мрамора, а может, из какого-то другого камня – в минералогии я не был силен.

А вот этого человека встретить здесь я не ожидал…

У могилы Зямы находился столик для поминальных церемоний и возле него сидел Сильвестр. Сверху надгробной плиты лежал букет полевых цветов, а на столе стояли полупустая бутылка водки и пластмассовый стаканчик. Закуской Сильвестру служили краюха черного хлеба, соль и зеленый лук.

Я посмотрел на его большие, натруженные руки и печально кивнул, соглашаясь со своими выводами. На запястьях хорошо были видны светлые полосы шрамов – Сильвестр пытался покончить жизнь самоубийством, вскрыв себе вены.

– Вы уверены? – спросил меня Шабля.

Он был невысок, круглолиц и коренаст. Такого встретишь в толпе и сразу же забудешь. Обычный человек, без особых примет. Вот только глаза у Шабли были чересчур умны и проницательны, чтобы можно было причислить его к разряду среднестатистических граждан.

– На девяносто девять процентов, – ответил я. – Сейчас мы кое-что уточним…

С этими словами я направился к Сильвестру, который с отрешенным видом смотрел на стелу.

– Вы положили ЭТО ему в могилу? – Я приступил к делу сразу, без подготовки.

Сильвестр обернулся ко мне и безо всякой связи с моим вопросом молвил:

– Пришел попрощаться… Все, мои земные дела закончены. Мне пора к нему…

– Что за болезнь была у Зенона? – спросил я Сильвестра без обиняков.

На удивление, он не стал отнекиваться и отделываться общими фразами.

– Лейкемия, – коротко ответил Сильвестр.

– Это с вашей подачи патологоанатом, который производил вскрытия Зенона, не написал о болезни в своем заключении?

– Да. Мы когда-то вместе работали.

– Теперь мне все предельно ясно. Спасибо. Осталось последнее – чтобы вы ответили на главный вопрос.

Сильвестр с пониманием кивнул.

– Контейнер хранился у меня в тайнике, – сказал он. – Когда Зенон умер, и я узнал, какая была у него болезнь, мне сразу же пришла в голову мысль захоронить контейнер вместе с ним.

– Вы знали, что в этом контейнере?

– Догадался. Потом.

– Спасибо вам, – поблагодарил я Сильвестра и опустил глаза, чувствуя себя неловко. – Извините, но сейчас будут вскрывать могилу…

– Я знаю. Мне приснился сон…

Мы с Илоной переглянулись, я подал знак, и бригада землекопов приступила к работе. К этому времени подчиненные Шабли оцепили всю центральную часть кладбища.

Примерно через час землекопы извлекли из могилы металлический ящик-контейнер. Он был сделан из нержавеющей стали. Открутив винты и сняв крышку, мы увидели внутри контейнера небольшой чемоданчик размером с обычный "дипломат".

К тому времени землекопов услали отдыхать и возле могилы остались лишь я, Илона и Шабля. Сильвестр, едва рабочие начали снимать надгробную плиту, незаметно исчез, оставив на столе недопитую бутылку водки.

Шабля достал из кармана импортный дозиметр и, старательно скрывая вполне объяснимое волнение, включил его, опустив внутрь контейнера.

– Ну, что там? – спросила Илона, заглядывая ему через плечо.

От возбуждения ее било мелкой дрожью.

– Есть! Это то, что мы искали, – радостно ответил гэбист.

– Слава тебе Господи…

Илона опустилась на скамейку, словно ее не держали ноги.

Мне не нужно было объяснять, какую вещь пытался толкнуть Зяма. Я как-то забыл, что в нашем городе при советской власти находился закрытый завод-институт, где проектировались и изготавливались разные смертоносные штучки.

В свое время там работал и Зяма, притом на руководящей должности (благодаря связям Мошкинастаршего), – ведь он был инженером-электронщиком.

Теперь заводские корпуса лежат в руинах, так как все оборудование и металлические фермы перекрытий шустрые людишки давно сдали в металлолом, а сотрудники завода-института, опытнейшие инженерыконструкторы, проектировщики современной военной техники, торгуют на рынке салом, помидорами и заграничными презервативами.

Перед нами лежала легендарное изделие, за которым охотились и разведки всего мира, и террористы разных мастей и вероисповеданий, – малогабаритное ядерное взрывное устройство, которым можно запросто уничтожить город со стотысячным населением.

Надо будет спросить Илону, сколько за него собирались заплатить и кто…

Наш с Илоной прощальный вечер затянулся до самого утра. Она уезжала первой, сопровождая столь драгоценную и смертоносную находку. Мне еще нужно было уладить кое-какие дела с правосудием, потому что больно уж много трупов насчитали на подворье Антона.

Правда, Шабля и командир группы спецназа пообещали записать жмуриков на свой счет, но я привык считать денежки, когда они лежат в моем кармане.

Поживем – увидим…

Взрывное устройство уже обезвредили спецы, прибывшие из Москвы, но мне не хотелось бы находиться вместе с ним не только в одном вагоне, но даже на расстоянии ста километров, о чем я Илоне и сказал, узнав, что ей предстоит в ближайшем будущем.

– Служба, – коротко ответила она.

– ФСБ? – наконец решился я нарушить "табу".

– Мы с тобой сотрудники одной "конторы", – сказала она, улыбаясь. – Только ты бывший, а я действующий. Но специальности у нас разные.

– Тогда давай за это выпьем.

– Погоди… – Она придержала мою руку, которая потянулась к бутылке. – Ты лучше расскажи, пока трезв, как ты догадался, где спрятан контейнер? И вообще – как тебе удалось распутать эту историю?

– Во-первых, ты уже знаешь, что я писатель детективного жанра. У меня башка работает как раз в этом направлении. Интриги, тайны, туго закрученные сюжеты – мой хлеб.

– Это понятно. А во-вторых?

– Зяма узнал, что смертельно болен, и решил не дожидаться страшного конца. Возможно, он еще поборолся бы, но его подкосили семейные неурядицы. И наверное, ему стало известно, что им заинтересовалось СБУ в связи с ядерным чемоданчиком. История с контейнером темная и пока не до конца раскрученная. Думаю, что Зяме со всеми его деньгами мог светить приличный срок за такие дела. Ну и, ко всему прочему, Зяма был шокирован известием, что его настоящим отцом был не Мошкин-старший, а Сильвестр. А это, знаешь ли, очень сильный удар по нервам.

– Что!? Сильвестр – отец Мошкина? Не может быть!

– Это давняя история. Мать Зямы, когда училась в мединституте, любила сокурсника. Это был Сильвестр.

Но выйти за него замуж ей не позволили и отдали за Мошкина. Она к тому времени уже забеременела, однако этот факт ей как-то удалось от мужа утаить. Несчастный Сильвестр пытался покончить жизнь самоубийством и вскрыл себе вены. Но коллеги-медики спасли его. Он окончил мединститут, некоторое время работал в городской больнице, а затем надолго исчез.

– Не могу поверить…

– И я не мог, хотя при первой встрече с Сильвестром мне показалось, будто я с ним уже знаком или когда-то виделся. Зяма очень похож на него… И лишь потом я обратил внимание на одну любопытную особенность в поведении Сильвестра и Зямы, ставящую их на одну полку – склонность к суициду, которая обычно передается из поколения в поколение. К тому времени я уже знал историю любви матери Зямы и пока еще неизвестного мне студента. Связать концы было не так уж и сложно, в особенности, когда я увидел руки Сильвестра и убедился, что он и Зяма – практически одно лицо.

– Интересно, от кого Зяма узнал, что его отец – Сильвестр?

– Скорее всего, от самого Сильвестра.

– Шутишь…

– Нисколько. Сильвестр, судя по всему, так и не женился. Но ему, конечно же, было известно, что его подружка вышла замуж беременной. Сильвестр наблюдал, как Зяма рос и все больше убеждался, что он – его отпрыск. Но в то время Сильвестр не мог предъявить права на сына – Мошкин сжил бы его со свету. А возможно, об этом Сильвестра настоятельно попросила мать Зямы.

– А почему он сейчас открылся своему сыну?

– Не знаю. Возможно, чтобы поддержать его в горе. История повторилась: и от Сильвестра ушла любимая девушка, и от Зямы сбежала жена, в которой он души не чаял. Два одиночества нашли друг друга.

– Возможно.

– Поначалу все шло неплохо, Зяма даже скит для Сильвестра построил, но свою боль он так до конца и не сумел превозмочь. Его можно понять… А когда он узнал о болезни, тут у него вообще планку сорвало.

– Но даже в таком состоянии он думал о мести…

– Да, задумка у него была шикарная. В моем лице Зяма нашел громоотвод, на который можно было свалить все свои беды и неприятности. Но мне, можно сказать, здорово повезло. У меня, к счастью, образовался дополнительный ангел-хранитель… – Я чмокнул раскрасневшуюся Илону в щечку. – И не один, – вспомнил я Антона. – Приеду в Москву, схожу в церковь и поставлю свечу за ваше здравие.

– Все это понятно. Но все-таки, ответь мне на вопрос: как ты догадался, что контейнер спрятан в могиле?

– Я позвонил школьной подруге и поинтересовался, обрисовав наружность Сильвестра, был ли такой человек на похоронах Зямы. Она ответила утвердительно. Мало того, оказалось, что Сильвестр лично выкопал ему последнее пристанище, чем вызвал недовольство кладбищенских гробокопателей, лишившихся хорошего заработка. Но отец, как близкий родственник, не может копать могилу сыну. А ведь Сильвестр, как тебе известно, ударился в религию. Значит, причина, побудившая его нарушить церковные каноны, должна быть очень веской. И еще – когда мы посетили Сильвестра, он держался чересчур спокойно для человека, которому есть что скрывать и у которого в доме тайник с таким страшным содержимым. К тому же, я уверен, что он раскусил меня сразу, но виду не подал. Никакой реакции, что показалось мне очень странным. Как человек, изведавший много горя и повидавший жизнь, Сильвестр сумел сдержать свои эмоции, хотя наше присутствие в ските было ему неприятно. Надеюсь, это ты заметила. А я уверен, что Зенон не мог не сказать ему, кого он винит в своих семейных неурядицах.

– Это только твои предположения.

– Они близки к истине. Давно известно, что лучший хранитель тайн – это могила. А Сильвестр очень даже неглупый и образованный человек.

– Хорошо бы с ним пообщаться.

– Помечтай…

"Пообщаться" с Сильвестром хотел и Шабля. Но когда он приехал к скиту, то застал на его месте только головешки. Наверное, когда горела обитель, Сильвестр был рядом, потому что лесной массив не пострадал.

Сам отшельник исчез, испарился, будто его и не было.

– А кто кричал в ските? – спросила Илона. – Помнишь – ночью.

– Нечистая сила. Шучу. Возможно, Сильвестр страдает падучей. При эпилепсии человек нередко бьется в конвульсиях и вопит не своим голосом. Но это только мои догадки. Возможно, они обретут свое логическое обоснование в моем новом романе.

– Будешь писать книгу об этих событиях?

– Непременно! Кто мне запретит? Такой сюжет грех не использовать. Вот только твое настоящее имя мне так и не удалось узнать, потому что паспорт у тебя – в этом я уверен – липовый. И думаю, что не узнаю его никогда.

– Правильно мыслите, господин литератор… – Илона улыбнулась. – Есть предложение выпить за тех, кто "в поле". Поддерживаешь?

– За это выпить можно. И даже нужно, хотя за границей я не служил. Это, наверное, по твоей части. Но хочу тебе сказать, дорогая, что скоро утро. А работы у меня – непочатый край…

Рассмеявшись, мы потянулись друг к другу и заворковали, словно два голубка. Рассвет упал под ноги наших шальных невзнузданных коней, и мы, тесно прижавшись друг к дружке, помчались в юдоль плотской любви, о которой так много написано и про которую никто ничего толком не знает.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28