Конторщица 3 [А. Фонд] (fb2) читать онлайн
- Конторщица 3 (а.с. Конторщица -3) 846 Кб, 233с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - А. Фонд
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Конторщица-3
Пролог
От автора. Дорогие читатели! Перед вами третья книга из цикла «Конторщица». Специфика моей работы и жизни предполагает частые разъезды, экспедиции в труднодоступные места, чаще всего без интернета (согласитесь, откуда интернет, к примеру, на Земле Франца-Иосифа, на оленеводческих и китобойных стойбищах или на мелких островах шельфа?). Поэтому быстро писать я могу не всегда. В среднем, буду стараться выкладывать 1 проду в неделю. Иногда, по возможности, это будет чаще, иногда — реже. Ваши лайки и комментарии, любая обратная связь, повышает мотивацию и продуктивность автора. У каждого из нас свои воспоминания о том, как было в СССР. Только вместе мы можем создать самую объективную картину. Ваши советы, воспоминания, рекомендации и комментарии я всегда принимаю с благодарностью. Собственно, всё Приятного чтения!ПРОЛОГ
В дверь позвонили. Назойливый такой, противный, длинный-предлинный звонок. — Лида, открой! — крикнула из кухни Римма Марковна, — А то у меня блины сгорят. Я открыла дверь и глазам не поверила — на пороге стояла «демоническая» Олечка. В руках она держала увесистый сверток. — На! Забирай теперь! — она торопливо ткнула сверток мне и сварливо добавила, злобно скривив лицо, — это ты во всём виновата! Ты! С этими словами она круто развернулась, так что толстая черная коса хищно подпрыгнула и хлестнула по модной джинсовой куртке, и быстро-быстро зацокала каблучками вниз по лестнице. Я с совершенно глупым видом осталась стоять в дверях. И вот что это сейчас было? — Лида, кто там? — Римма Марковна подошла сзади и спросила, — А что это у тебя? — Ольга приходила, — растерянно ответила я, разворачиваясь, — вот, сунула мне это и убежала. Сверток внезапно заплакал и зашевелился. — Ох ты ж божечки мои, — охнула Римма Марковна. Я торопливо раскрыла и обомлела — из как попало перекрученного кокона одеяльца на меня смотрело сморщенное лицо младенца. И лицо это было страшного антрацитово-чёрного цвета. — Что это с ним такое? — окончательно перепугалась Римма Марковна. — Негритёнок, — ошарашенно ответила я… и проснулась. И вот к чему этот сон? Предупреждение? Я села на кровати и посмотрела в окно — весеннее солнышко задорно рассыпало миллионы прыгающих солнечных зайчиков по подоконнику. Середина мая, а деревья уже вовсю зеленые, да и на улице градусов двадцать, не меньше. Я в этом мире уже ровно один год и один месяц. Даже не верится. Что ж, надеюсь 1981 год окажется лучше, чем 1980-й. Хотя бы чтоб без приключений. — Лида, тебе снова кошмары снились? — в комнату заглянула Римма Марковна, — ты кричала опять. Я тут котлеток нажарила, пойдём лучше котлетки поедим. С пюрешечкой, с маринованными огурчиками, как ты любишь. — Сейчас приду. Спасибо, Римма Марковна, — ответила я и вздохнула. Дома я уже с месяц. После того, как Горшков на меня тогда напал и ранил, я остаток осени и всю зиму провалялась в больнице, в тяжелейшем состоянии. Говорят, врачи изо всех сил боролись за меня, но ничего не могли сделать, а потом вдруг я сама очнулась и быстро-быстро пошла на поправку. Уникальный случай. И вот недавно меня отправили домой. На реабилитацию. Сначала планировали в санаторий отправить, но мне не хотелось бросать Римму Марковну и Светку одних. Им и так довелось переволноваться за меня. Тем более, что Римма Марковна сказала, что она мне такую реабилитацию устроит, что всем этим санаториям и не снилось. И вот я уже месяц занимаюсь исключительно тем, что ем, сплю, иногда недолго гуляю во дворе, а в перерывах играю со Светкой в лото или болтаю с Риммой Марковной о всякой ерунде. Живём мы, между прочим, опять на улице Ворошилова. Ещё когда я была в больнице, Римма Марковна вернулась сюда, так как больница была совсем рядом. Кроме того, все Светкины кружки и секции тоже находятся неподалёку. После смерти Валеева её некому стало возить на машине, а общественным транспортом — далеко и долго. Но я подозреваю, что истинная причина заключалась в том, что здесь контингент соседей пришелся Римме Марковне по душе, одни литературные бои с Норой Георгиевной чего только стоят. А там ей было банально скучно. В дверь опять позвонили. Теперь уже реально. Неужели это был вещий сон, и «демоническая» Олечка таки принесла негритёнка? Сейчас я ей задам! Я подхватилась и метнулась к двери, чтобы опередить Римму Марковну. Но вместо негритёнка на пороге стоял Альберт, помощник Ивана Аркадьевича, и широко (но очень уж ехидно) улыбался: — Приветствую, Лидия Степановна. Как твоё самочувствие? — Н-н-нормально, — ответила я, от неожиданности тупо пялясь на него. — Значит, пора ехать в «Монорельс». Прямо сейчас. Иван Аркадьевич прислал за тобой машину. Это ненадолго. Но срочно. Важный разговор будет. Но это оказалось надолго. Если в двух словах — то теперь Иван Аркадьевич стал директором депо "Монорельс», а на своё место он поставил меня. В общем, лучше бы был негритёнок!Глава 1
— Наталья Сергеевна, вызовите ко мне всех работников моего подразделения. Минут через двадцать, пожалуйста, — попросила я секретаря, плотную пергидрольную женщину средних лет, которая заменяла сейчас уехавшую в отпуск Аллочку. Женщина поправила пластмассовые клипсы, пристально взглянула на меня сквозь очки с толстыми стёклами и продолжила меланхолично печатать на машинке. Я спустилась обратно в кабинет. Раньше он принадлежал Ивану Аркадьевичу. Да-да, тот самый полуподвальчик, тот самый кабинет, где не раз вершились судьбы сотрудников депо «Монорельс», и моя в том числе. Иван Аркадьевич переехал теперь в просторный кабинет директора на втором этаже, а мне в наследство оставил свой. Нет, он предлагал и другие варианты, попросторнее, но мне нравилось, что этот полуподвальчик такой вот уединенный и тихий. Вчерашний разговор получился неоднозначным. Иван Аркадьевич и слышать не хотел, что я ещё не готова, что не оправилась после своей болезни и после смерти Валеева, и всё остальное. — А кому мне ещё это поручить, если не тебе? — просто сказал он тогда, и на этом разговор был окончен. Вроде как заставил меня. Но на самом деле, я внутренне сама чего-то эдакого давно хотела. Возвращаться обратно на роль простой конторщицы, пусть даже «и.о. Щуки» — мне уже было скучно. Возможно потому я и затянула процесс реабилитации почти на месяц, убедив врачей (с помощью Симы Васильевны) продлить мне больничный. Я осмотрела кабинет: в наследство мне досталось весь архив, старая мебель, и даже тщедушный полузасохший фикус в кадушке, которая сиротливо примостилась в углу. Алевтина Никитична, конечно, убралась тут по мере понимания — вытерла пыль, вымыла полы и окно, но здесь же надо приводить всё в порядок кардинально, обживаться — в общем, работы ещё и работы. Я взглянула на часы — двадцать минут давно прошло, а народ что-то задерживается. Мда, нерасторопная у Ивана Аркадьевича секретарша. Скорей бы уже Аллочка вернулась из отпуска, но она уехала на экскурсию в Ленинград, а это точно недели полторы-две, не меньше. Иван Аркадьевич, как ушел директором, Аллочку и Альберта с собой забрал. На мой робкий вопрос «а как же я?», ответил — «собирай свою команду сама». Но до тех пор, пока я подберу себе подходящих людей, мы договорились, что месяцок-другой я поработаю с его секретарем. Прошло уже тридцать минут… Тридцать пять… сорок… Да что же это такое! Я выскочила из кабинета и взлетела наверх. Секретарша сидела за столом и всё также меланхолично отстукивала на машинке. — Наталья Сергеевна, вы мою просьбу выполнили? — спросила я, еле сдерживая эмоции. — Какую просьбу? — безразлично пробормотала она, не отрываясь от машинки. — Я просила вызвать ко мне сотрудников, — мощным усилием воли подавила вспыхнувшее раздражение я. — Через двадцать минут. Прошло больше получаса. — Мне сейчас некогда, — равнодушно бросила она и с треском прокрутила каретку. — Не видите разве — я занята. — Но… — Я не ваш секретарь, а Ивана Аркадьевича, — резко отрубила Наталья Сергеевна, мазнув по мне откровенно насмешливым взглядом. — Но Иван Аркадьевич сказал… — Приказа я не видела, — злорадно сообщила она и демонстративно вернулась к печатанию. Мда… теоретически она абсолютно права. Поэтому мне оставалось только взять себя в руки, развернуться и молча уйти. Да, я могу сейчас сходить к Ивану Аркадьевичу, рассказать ему всё, и он ей всыплет по первое число, даже не сомневаюсь в этом, но в результате я получу озлобленную секретаршу, которая продолжит саботировать мои поручения ещё сильнее. Не удивлюсь, если она уже втихушку народ в курилке подговаривает и сплетни разносит. Но и так оставлять хамские выходки нельзя. Ладно, с этой дамочкой разберусь потом. Сейчас у меня более важная цель — нужно пообщаться с моими непосредственными подчиненными, дать им указания. Как обычно, Иван Аркадьевич не стал заморачиваться, официально представлять меня, просто поставил мне задачу, а сам свалил куда-то в Главуправление. Там вроде как заседание важное, дня на четыре. А мне теперь крутись как хочешь. Я задумчиво постояла в коридоре. Мимо меня в сторону отдела кадров прошли три работницы в синих спецовках. На меня они посмотрели с любопытством и моментально зашушукались. Значит, новость по депо «Монорельс» уже разошлась и знают все. Но при этом, мои подчиненные что-то не сильно разбежались зайти пообщаться с новым руководством. Со мной, то есть. А это — очень нехороший звоночек. Ну ладно. Я развернулась и пошла в кабинет к Альберту. — Что? — хохотнул он. — Ну, а что ты хотела, Лидия Степановна? Я Ивану Аркадьевичу говорил, что так оно и будет, но ты же сама его знаешь. Сказал — и всё. А дальше крутись, как хочешь. Я кивнула. — Ладно, помогу, по-дружески, — вдруг заявил Альберт, роясь в бумагах на столе. — Я сейчас сам пробегусь, соберу их всех. Давай только в малом зале? У меня там просто потом совещание тоже. Не хочу туда-сюда бегать. Я кивнула опять. — Там тебя представим и поговорим заодно. Я сам тебя представлю. И приказ где-то должен уже быть готов… — Альберт, наконец, вытащил нужную бумажку из вороха, — а-а-а, вот и он! Но ты мне за это будешь должна… — Что должна Альберт Давидович? — еле сдержалась я, чтобы не скривиться на такой откровенный фортель. — Услугу… — Какую? — Потом узнаешь… как время придёт… — хмыкнул Альберт и мне это сильно не понравилось. Но пришлось соглашаться. Ох, не люблю я «кота в мешке», но с другой стороны, раз пошел открытый саботаж подчинённых — не воспользоваться его помощью было бы глупо. Тем более у Ивана Аркадьевича он теперь второй зам. Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. — Но услуга должна быть равноценная, — всё же сообщила я Альберту, перед тем, как выйти из кабинета (уж очень интересно было увидеть его реакцию). И, судя по нахмуренному лбу, моё замечание ему явно не понравилось. И пусть. Манипулировать собой не дам. Кроме того, нужно проверить — милый Альбертик просто воспользовался моей ситуацией или это его ручонок дело? Примерно через полчаса все собрались в малом зале. Я оглядела своих подчинённых, и картина меня убила. Итак, в моём подчинении теперь находились следующие товарищи: 1) Марлен Иванович Любимкин и Тамара Викторовна Герих — это те люди из комиссии, которые рассматривали щукинскую служебку на меня год назад и хотели меня наказать, изгнать и так далее. 2) Эдуард Иванов (он же Эдичка) — ответственный товарищ, который курировал нашу делегацию на Олимпиаду-80, известный блюститель нравственности, который сурово обличил моё непристойное поведение перед всем коллективом сразу же после того, как я отказалась пойти с ним в ресторан. 3) Щука, она же Капитолина Сидоровна Щукина — моя бывшая начальница, думаю, тут вообще без комментариев. И Швабра, она же Ксения Владимировна Сиюткина, начальница Зои Смирновой, которая мало того, что гнобила её, так ещё и приписывала все её результаты себе. 4) какие-то три малознакомые тётки с постными лицами. Я их в конторе иногда видела, но пересекаться — никогда не пересекалась. И ещё долговязый пожилой мужчина сердитой наружности. Этого вообще впервые вижу. 5) Корнеев Виктор Гаврилович — вредный начальник транспортного цеха, у которого всегда очень трудно было получить подпись на акты списания, Фомин Ираклий — вздорный приемщик на колесно-роликовом участке, и хохотливый Севка — инструментальщик из ремонтного цеха, у которого в голове тарам-барам и ветер. Мда, в общем, коллективчик ещё тот. Все сидели (кроме Севки, тот вроде как дремал) и смотрели на меня примерно с таким видом, как каннибалы острова Буга-буга смотрят на внезапно выброшенного штормом на берег белого моряка. Поэтому, когда Альберт меня в двух словах представил и помахал перед всеми приказом, заготовленную напутственно-мотивирующую речь я решила не провозглашать. Вместо этого посмотрела на них взглядом товарища Сталина, и сухо произнесла: — Слышали все? Вот и прекрасненько. Надеюсь, сработаемся, товарищи, — я ещё раз обвела взглядом притихший электорат, — завтра с утра жду всех по очереди у себя в кабинете с докладами о проделанной работе за год, о результатах и планах на следующий период. Регламент — двадцать минут. Каждому. Будем решать, что дальше делать. А теперь, идите работать, товарищи. Не задерживаю… Я шла домой. Пользуясь служебным положением, удалось выйти чуть раньше. Чтобы скостить путь, я пошла через пустырь напрямик. Люблю ходить сюдой, здесь всегда тихо, спокойно и как-то умиротворительно. Я подставила лицо мягкому весеннему солнышку и улыбнулась — на щеку легкий, пропахший ромашками, ветерок швырнул пушок раннего одуванчика, щекотно. Поздняя весна — моя любимая пора: вроде, как и лето ещё не началось, такой прям жары-жары ещё нету, и всё как-то так радостно, приятно, аж душа поёт. Воздух пропитан ароматами цветов и налитых соком трав, а в воздухе чувствуется предвкушение свободы. Я перешагнула через узенький, в две ладони, ручеёк, который весело побулькивал, пересекая тропинку. От неожиданности большая бурая лягушка отпрыгнула в сторону и сварливо квакнула, ошеломлённо вращая выпуклыми глазами. Раньше здесь ходить было невозможно, но после того, как соседний со стойкой овраг засыпали и высадили там ёлки, средь густо поросшего одуванчиками и лопухами пустыря возникла удобная тропинка. Я шла по ней и размышляла: круговорот последних дней так затянул, что мое то ли «возвращение», то ли «галлюцинация», как-то отошли на второй план. А ведь есть, о чем подумать. Вот взять хотя бы… Мои мысли прервал какой-то посторонний звук — в зарослях гигантских лопухов кто-то громко чихнул. Я прислушалась. Кто-то чихнул второй раз и явственно сказал: «Свинство!». Не удержавшись, я заглянула туда. Каково же было мое удивление — прямо посреди пыльных лопухов сидела моя Светка и хмуро рассматривала огромную ссадину на коленке. — Ты что здесь делаешь? — удивилась я, раздвигая листву. Светка вздрогнула и удручённо посмотрела на меня из-под спутанной чёлки: — От Тольки Куликова прячусь, — наконец, сообщила она, и сорвала большой подорожник. — А что ты с ним не поделила? — Рогатку его сломала и выбросила, пока он в футбол гонял, — показательно грустно вздохнула Светка, но раскаяния в её глазах я не увидела. — Нужно же уважать чужую собственность, — сообщила известную педагогическую мудрость я. — Он из неё по замку из песка стрелял, — привела несокрушимый аргумент Светка и глаза её полыхнули от гнева. — Маринка с Владькой в песочнице замок полдня строили, большой такой получился, а потом их тётя Клава на обед загнала, а Куликов взял из рогатки весь замок расстрелял! Они вернулись — а замка уже нету. Вот разве это справедливо? Кто-то стоил, строил, а Куликов — раз — и расстрелял всё! — А где ты так коленку разнесла? — спросила я, чтобы свернуть с социально опасной темы. — Боевые раны девочку не украшают. Сражения — это удел мужчин. — Да разве это боевые раны? — снисходительно буркнула Светка и поплевав на клейкий ещё подорожник, прилепила его к ссадине на коленке. Но подорожник был слишком большой и моментально отвалился. Светка недовольно покачала головой, приложила его обратно и строго взглянула на меня: — У тебя есть чем привязать? — Надо сначала обработать зеленкой, — забеспокоилась я. — А то ещё инфекцию занесешь. Сейчас заразы всякой хватает. — Вот только не надо усугублять, — рассердилась Светка, — подумаешь, зараза! — Здесь я с тобой категорически не согласна, Светлана, — возразила я, — пошли лучше домой, и там разберемся. В крайнем случае можно же взять не зеленку, а йод. Или лучше даже перекись. Перекисью совсем не больно, так, пошипит немножко и всё. — Я не могу домой, — пожаловалась Светка и поддёрнула бретельку выгоревшего за прошлое лето сарафана, — баба Римма загонит на всякие свои глупости… — Какие ещё глупости? — Да на сольфеджио это, — скривилась Светка и недовольно сдула челку с глаз, — Гаммы, гаммы. А мне некогда гаммы! Я жду Мишку и Саньку со второго подъезда. Надо этому Куликову вделать по уху! Он всегда в это время ходит на молочную кухню сам. Без этих своих… вассалов. Мы его у оврага и перехватим. — А это разве хорошо, втроем на одного нападать? — строго спросила я. — А что, раз Маринке и Владьке всего по четыре, так сразу можно их замок вот так, из рогатки? — огрызнулась Светка и добавила. — Свинство! — Не выражайся, — попеняла я и спросила, — а, собственно, из-за чего весь этот ваш конфликт начался? Изначально, я имею в виду. Ведь это явно не первый такой случай, правда? От такого вопроса Светка удивлённо вскинулась, затем задумалась и кивнула. — Так он меня играть в футбол не берет, — наконец, пожаловалась она и от избытка чувств так пнула ногой комок земли, что от резкого движения лист подорожника опять отвалился, — говорит, бабы в футбол играть не должны, их удел — борщ варить и в куклы играть. — А ты? — А я не хочу в куклы! А борщ варить баба Римма всё равно не пускает, говорит, мала ещё, — надулась Светка, критически посмотрела на подорожник, но прилеплять его обратно не стала, — я хочу в футбол! Тем более сейчас все разъехались и игроков не хватает. Мы же нашим двором против третьедомовцев играем. — А почему он тебя на футбол не берет? — задала наводящий вопрос я, — ты уверена, что только из-за того, что ты девочка? Может, там и другие причины есть, тем более, если игроков у вас не хватает. — Да я гол в прошлый раз пропустила, — прошептала Светка и покраснела, — ну, не люблю я на воротах стоять, а он же меня туда нарошно поставил. А я голы пропускаю. Куликов ругался, а третьедомовцы хвастают, говорят, что я — их человек. Вот меня и не берут больше. — Ну, тогда твоя проблема не в рогатке и явно не в Тольке. Проблема — в тебе, — сообщила я. — Пошли домой, по дороге поговорим. — Как это во мне? — карие глаза Светки от удивления расширились, и она пошла со мной, позабыв обо всем остальном, и даже о предстоящей вендетте. — Если бы ты отлично играла в футбол, то я уверена, Куликов сам бы тебя затащил в свою команду. Ещё бы и упрашивал. — Ну, как умею, — обиделась Светка и принялась яростно расчесывать волдырь от крапивы на руке. — Слабое оправдание. И неубедительное. — Так, а что я сделать могу? — от такой жизненной несправедливости глаза Светки налились слезами. — Значит нужно научиться. И научиться играть хорошо, — ответила я, открывая дверь в подъезд, — или же навсегда забыть о футболе против третьедомовцев и действительно играть в куклы. Я бы тоже некомпетентного человека в команду не стала брать. Сама подумай, зачем мне в команде человек, который не принесет победу? Вот и Куликов также рассуждает. — А что же мне делать, если я не умею!? Вот что?! — Ну, это не беда. Футболистами не рождаются. Можно походить на футбольную секцию, научиться, — посоветовала я, — при Доме пионеров такая есть. Туда сын тёти Зои Смирновой ходит. Если хочешь, я поговорю с тренером. — Баба Римма не одобрит, — с сомнением ответила Светка, разуваясь в коридоре. — Что баба Римма не одобрит? — Римма Марковна вышла из кухни, вытирая руки полотенцем и подозрительно уставилась на нас со Светкой. — Ты где так коленку разбила, горе луковое, а? Опять с этим хулиганом Куликовым, небось, дралась? — Он первый начал! — Римма Марковна, мы всё уже выяснили, — заступилась за Светку я. — Пошли колено зелёнкой намажу. — Не хочу зелёнкой! — яростно запротестовала Светка и спряталась за моей спиной. — Это моё личное колено, и я не позволю его всякой зелёнкой мазать! — Но инфекция… — Мы перекисью сейчас быстренько обработаем, — примирительно сказала я и потащила Светку в ванную. — Мойте руки, лечитесь и быстро обе за стол, — поставила точку в дискуссии Римма Марковна, и, развернувшись, ушла на кухню, откуда давно уже шел одуряюще вкусный аромат овощного рагу с мясом. За столом Римма Марковна опять завела старую песню о том, что скоро лето, а у нас с дачным участком ничего не понятно, и опять придется просидеть в душном городе, а в деревне, мол, свежий воздух, овощи-фрукты. Я как могла отмахивалась, и так сейчас проблем полно, завтра вон денёк ещё тот на работе предстоит, как минимум Ватерлоо. Но Римма Марковна, как заевшая пластинка пошла по второму кругу: — Нам очень нужна летняя дача, Лида, — доказывала она, подкладывая одуряюще вкусное рагу мне на тарелку. — Вот взять хотя бы тех же Роговых со второго подъезда, так они каждое лето дачу снимают. Такая хорошая семья. Ты же знаешь Роговых? Я неопределенно пожала плечами. — У них девочка Надя, — уточнила Римма Марковна. — Хорошая такая, на скрипочке играет. — По кличке Глиста, — ввернула Светка, сосредоточенно выковыривая морковку из рагу. — Не выражайся, Светлана, — одёрнула её баба Римма, — это некрасиво. И не выбрасывай, пожалуйста, морковь. Она полезна для организма. Светка пожала плечами и не ответила, продолжая недовольно раздвигать морковные кусочки по краям тарелки — Ну вот что ты с ней будешь делать? — пожаловалась мне Римма Марковна, глядя на светкину морковную аппликацию, — не слушается совершенно. Вся в мамочку. Я посмотрела на Римму Марковну с таким выражением, мол, сами во всем виноваты. Римма Марковна взгляд поняла и моментально надулась. Дальше ужинали в молчании: Светка дулась на Римму Марковну, Римма Марковна — на меня, а я просто наслаждалась тишиной и покоем. Милый семейный вечер. А вот завтра будет ой.Глава 2
Завтра наступило. И было действительно «ой». В смысле никто не пришел. Представляете? Вот так просто — никто, ни один из двенадцати моих подчиненных, не пришел. Моё вчерашнее распоряжение проигнорировали все. Демонстративно. Я просидела в бывшем кабинете Ивана Аркадьевича почти до десяти. Сама. Это уже даже не звоночек. Это уже колокола. Набат. Ну ладно. Я выглянула в подслеповатое окошко (так как это был полуподвальчик, то видно было лишь ноги проходящих мимо людей до колен, примерно, как в подвальчике у булгаковского Мастера). Сейчас во внутреннем дворе было пусто. Лишь напротив окошка сидел лохматый монорельсовский кот, из-за совершенно бандитской физиономии он носил кличку Пират, и увлечённо вылизывался. На меня Пират не обратил совершенно никакого внимания. Я хмыкнула. Вот представляю, если бы сейчас на этом месте была Лида Горшкова, такая, как она есть — деревенская девушка, получившая образование в виде третьесортного техникума и все время проработавшая простой конторщицей депо «Монорельс» под гнётом Щуки. Вот она бы сейчас точно рыдала и билась в истерике. Кукловод, который всё это затеял, именно на такой результат и рассчитывал. Я говорю «кукловод», потому что не могут двенадцать человек из разных отделов так синхронно между собой спеться. Слишком разный круг интересов и разное отношение ко мне. А значит, мне нужно выявить, кто за всем этим стоит. Ну и заодно взбодрить вверенный мне коллектив. Вы хотели войны? Нате вам! Я же вам не Лидочка, я — Ирина. В последний раз я взглянула на Пирата, смачно потянулась и пододвинула к себе пишущую машинку: «иди-ка сюда, моя прелесть!». Я печатала, печатала, а с моего лица не сходила предвкушающая улыбка: «ну что ж, ребятишки, потанцуем!» Танцевальная фигура номер раз. Примерно через минут двадцать я вошла в бухгалтерию. В руках у меня был свежеотпечатанный список. Бухгалтерия — это отдельная республика на любом предприятии. Государство в государстве. Примерно, как Ватикан в Италии. Близость к деньгам, к святая святым любой организации, придаёт ореол таинственности и делает бухгалтерию «олимпом» местечкового масштаба, местом, где решаются финансовые судьбы простых смертных. Когда я вошла, наша бухгалтерия как раз пила чай. Все восемь баб с разной степенью упитанности дружно сидели, жевали пирожки и оживлённо болтали. Ещё от порога я дважды уловила своё имя, смешки. Ну что ж, этого и следовало ожидать. Дверь я закрыла с демонстративным стуком и голоса враз смолкли. Неприязненные взгляды с любопытством уставились на меня. Некоторые смотрели в открытую агрессивно. Другие — ехидно. Но все — заинтересованно. И я уж постаралась не обмануть ожиданий: — Валентина Акимовна, — сказала я громко от порога и помахала бумажками, — вы, когда чай пить закончите, посмотрите вот этот список, пожалуйста. Оставлю вам на столе. Я положила один листочек ей на стол и продолжила: — Мне нужно знать, какую доплату каждый из этих людей ежемесячно получает за проделанную работу в моём подразделении. Просто впишите цифры от руки, я разберусь. — А зачем это вам? — елейный голос Валентины Акимовны можно было мазать на хлеб. — Команду в моё подразделение набираю, — просто сказала я. — Люди же должны понимать, на какие доплаты они могут рассчитывать. — Но как же…? — оторопела Акимовна и даже не смогла внятно закончить вопрос. По бухгалтерии прошелестел изумлённый вздох. — К сожалению, некоторые товарищи уже не справляются, — грустно развела руками я, — не успевают. Думаю, слишком много работы на каждого из них навалили. Это в корне несправедливо. И ситуацию нужно исправлять, пока не стало слишком поздно. Почему одни должны делать всё за всех, а другие — прохлаждаются? Тем более, нам нужно ковать новые кадры. Вот мы и займемся этим сами, не откладывая, вы согласны? Судя по выражению лица Валентины Акимовны, у неё был другой взгляд на этот вопрос, но она была тёртый калач и своё мнение озвучивать пока не стала. — Я после обеда зайду, заберу, — сказала я, — вы же успеете? Здесь всего двенадцать человек. — А как же Иван Аркадьевич… — попыталась достучаться до моего разума Валентина Акимовна. — Иван Аркадьевич дал мне полную свободу, разве вы не знаете? — пожала плечами я и покинула гостеприимную бухгалтерию, оставив после себя возбужденные голоса. Ню-ню… Танцевальная фигура номер два. Я посмотрела на свои наручные часики и прикинула время. Полчаса должно хватить на всё. Отлично! Я заглянула в кадровый отдел и, перекрикивая царившую там шумную суматоху, позвала: — Зоя! Смирнова! Зайди ко мне через сорок минут. Не опаздывай! Дверь отдела кадров я закрывала уже в полной тишине. Танцевальная фигура номер три. Я вошла в приёмную Ивана Аркадьевича. Заменяющая Аллочку секретарша всё также показательно меня игнорировала. В отсутствие директора она нагло сидела и красила ногти (лак, кстати, был густой, ужасного оранжево-коричневого цвета). — Наталья Сергеевна, — сказала я и положила перед ней второй листочек, — я положу служебную записку, отдайте её, пожалуйста, Ивану Аркадьевичу, когда он вернется и вы будете нести ему документы на подпись. — Что это? — снизошла к ответу Наталья Сергеевна и даже оторвалась от процесса накрашивания ногтей. — Да вот ходатайствую перед директором, чтобы моему секретарю ввести двойной оклад, — сообщила я «по секрету». Глаза Натальи Сергеевны победно сверкнули, но я не дала ей возможности что-то сказать и продолжила: — Тем более Людмила — практикантка и лишние деньги ей не помешают. — Почему Людмила? — упавшим голосом просипела Наталья Сергеевна и мазнула лаком мимо ногтя. — Ваш секретарь сейчас — я. — Ой, Наталья Сергеевна, — я сделала ручкой жест в стиле «уйди, противный», — я же вижу, насколько у вас большая нагрузка! А у меня такая работа, что нужно реагировать быстро. Таких как вчера промедлений допускать нельзя. Людмила молодая, думаю, справится. Тем более за такую зарплату. А за месяц уже решим, кого мне брать постоянным секретарём — её или Чайкину. Лицо Натальи Сергеевны пошло пятнами, она вытаращилась на меня и даже не замечала, как крупные капли лака капают с кисточки ей на пальцы и на свежеотпечатанные документы. Бедняга, теперь придётся всё красить заново. И перепечатывать всё тоже. Я аккуратно закрыла дверь с той стороны и от моей улыбки можно было зажигать звёзды. Танцевальная фигура номер четыре. Я шла по шумному, лязгающему агрегатами депо от ремонтного цеха до дальнего ангара, стараясь не вляпаться в лужи от мазута и масла. Инструментальщики сегодня работали там, соответственно и Севка тоже. Я немного поплутала промеж одинаковых, как однояйцевые близнецы, бетонных коробок и нашла-таки Севку. — Привет, — сказала я, — ты чего это не пришел ко мне утром? Севка мой приход встретил мрачно, без обычного своего дурашливого настроения. Кто б сомневался? — Привет, — буркнул он и принялся откручивать гайку с видом крайне занятого человека, которому лясы с какими-то посторонними бабами точить вообще некогда. — Сева, ответь на пару вопросов, — сказала я. — Лида, я сейчас занят, — сварливым голосом попытался отмазаться он, но эти приколы я и сама хорошо знаю. Поэтому я подтянула поближе к смотровой яме какой-то ящик и устроилась на нём. Отпечатанные листочки с анкетами я положила на коленки и приготовилась писать. — Это быстро, Сева, — ответила я. — Иван Аркадьевич сказал. — Ну давай, что там у тебя, — вздохнул Сева (из ямы-то ему деваться было некуда) и украдкой оглянулся по сторонам, не видит ли кто. Я проанкетировала его за пять минут. На листочке вверху я вывела его фамилию, инициалы, цех и сказала, протягивая ручку: — Распишись здесь вот. — Зачем? — насупился он и вытащил из глубокого кармана, покрытого масляными пятнами и разводами спецовочного комбинезона, разводной ключ. Посмотрел на него, зло сплюнул, сунул обратно. Пошарил в глубине кармана ещё и, наконец, вытащил гаечный, но не тот. Опять сунул руку в карман и пошарился. Наконец, с третьей попытки, искомый ключ таки был найден. — Не знаю, — пожала плечами я, — Иван Аркадьевич хочет посмотреть, кто как работает. Наверное, будет решать, кого оставлять, кого нет. И на перерасчёт доплаты я уже Акимовне списки подала. — Где расписаться? — торопливо спросил он и быстро вытер руки куском ветоши. — Здесь, — я ткнула, куда ставить подпись и, пока он карябал загогулину, с упрёком добавила, — Ты, Севочка, больше так не делай, пожалуйста. Это я просто по дружбе за твоей анкетой побежала лично. А оно мне надо, по цехам за каждым мотаться? В общем, в последний раз я тебя выручаю, больше так делать не буду. — Так что я один такой, что ли?! — возмутился Севка и сунул гаечный ключ обратно в карман, — как все, так и я. — В каком смысле «как все»? — в свою очередь изобразила возмущение я, — только ваши, цеховые, не прошли анкетирование. Остальные все прошли! — Как прошли?! — Севкины уши заалели. — Лично, Сева! Лично! — ответила я, собирая листочки в папку. — Ещё с утра, как я вчера и говорила. — Но Иванов же сказал… — выпалил Севка, покраснел и осёкся. — Что Иванов сказал? Но Севка понял, что сболтнул лишнего и замолчал, надувшись. Он опять начал ковыряться в глубине кармана, тщетно пытаясь с первой попытки выудить нужный инструмент. Уши его пылали, как пионерские костры. — Небось сказал, не ходить сегодня? — понятливо ухмыльнулась я и поднялась уходить. — Сам-то он ещё вчера собеседование прошел, вечером. Ты просто не понимаешь, Сева. Планируется перерасчёт доплат и повышение за счёт тех, кто не справляется. Политика у нас новая теперь. Вот я и должна анкеты предоставить, чтобы доказательная база была. А у тебя трое детей, вот мне тебя жалко и стало. Всё ж как-никак лишняя копейка в семье не помешает. Только никому не говори, пожалуйста, это секреты «сверху», сам понимаешь. А то я ещё и по шее получить за свою доброту могу. Сева пораженно кивнул, а я вышла из ангара. — Лида! Подожди! — заволновался Севка, догоняя меня. — Ну чего ещё? — нетерпеливо спросила я, — времени у меня нет. И так полчаса убила, пока искала тебя. — Слушай, Лида, а Корнеев и Фомин прошли анкеты? — Нет, Севка, — помотала головой я, — и я не собираюсь за каждым бегать. Это только к тебе зашла, чисто по дружбе. Я развернулась и очень неторопливо пошла к выходу, петляя между бетонными коробками. Следует ли говорить, что пока я, перепрыгивая и обходя чёртовы лужи с мазутом, дошла до конторы, анкетирование успели пройти и Корнеев, и Фомин, и все три унылые тётки. Люблю цеховую солидарность трудящихся! Танцевальная фигура номер пять. Я зашла в кабинет к Лактюшкиной. Как обычно, Репетун демонстрировала какие-то кремы и помады, заставив ими весь столик, а остальные наперебой рассматривали и комментировали. Галдеж стоял как в курятнике. — Добрый день, коллеги, — приветливо поздоровалась я и с порога обратилась к Максимовой. — Евдокия Андреевна, ты меня всегда копирками выручаешь, не можешь подарить ещё пару штук? С возвратом, конечно же. Аллочка вернется и отдаст. А то я не знаю, где у неё что хранится. Пока Максимова рылась в ящике стола в поисках копирок, я подошла к столу Репетун и повертела тюбик крема для рук, внимательно рассматривая надписи и срок годности. При этом анкеты с ответами мне очень сильно мешали, поэтому я положила их между кремами чуть веером, так, чтобы всем были видны фамилии. — А лавандовый крем есть? — спросила я. — Римма Марковна любит с лавандой. — С лавандой нету, — с деланным вздохом сожаления ответила Репетун, при этом с любопытством косясь на анкеты, — но есть с ромашкой. Очень хороший. Пока я сосредоточенно рассматривала очень хороший тюбик крема с ромашкой, все остальные успели ознакомиться с перечнем фамилий на анкетах сверху. — А что это у тебя? — с милой улыбочкой и крайне наивным видом спросила Базелюк ткнув сосисочным пальчиком на анкеты. — Это? Да анкеты сотрудников моего подразделения. Кто как работает, кто не работает. — А зачем? — осторожно полюбопытствовала Лактюшкина. — Да хрен его знает, — пожала плечами я, — Ивану Аркадьевичу «сверху» сказали, а он мне поручил. С утра это дурацкое анкетирование провожу. А бедная Валентина Акимовна списки на доплаты поднимает. Ладно, Татьяна Петровна, убедила — возьму-таки крем с ромашкой. Надеюсь, моей Римме Марковне понравится. Она у меня такая, что не угодишь. Прошлый раз «Ланолиновый» ей в «Универмаге» купила, так она не пользуется. Слушай, он же и как ночной тоже подойдет? — Подойдет, — рассеянно кивнула Репетун, переваривая новость про анкетирование. Я расплатилась за крем и торопливо убежала, оставив коллектив в сомнениях и домыслах. Танцевальная фигура номер шесть. На обратном пути я пару минут поговорила с Галкой о том, куда они с мужем хотят едет в отпуск, затем заглянула к Тоне спросить, нет ли у нее лишнего большого горшка, так как надо пересадить доставшийся в наследство фикус, потом внимательно изучила новые объявления, приказы и передовицу на стенде у бухгалтерии. Стоит ли говорить, что пока я, наконец, дошла до полуподвальчика, у дверей моего кабинета уже был полный аншлаг и локальный армагеддон? Швабра переругивалась с Любимкиным и Герих, в то время как Щука держала оборону у двери кабинета от попыток сердитого пожилого мужчины проскользнуть без очереди. Иванов одиноко маялся у дальней стены, уныло потирая свежий бланш на скуле. — Добрый день, товарищи, — приветливо поздоровалась я и открыла дверь в кабинет. — Лидия Степановна! — заверещала Швабра, перекрикивая остальных, — я к вам на анкетирование! С докладом о проделанной работе! — Подождите буквально пару минут, Ксения Владимировна, — ответила я Швабре непреклонным голосом, — я вас сама позову. Сейчас Смирнова где-то должна подойти. Как подойдет, скажите, пусть сразу заходит. Толпа что-то там зашумела, но я уже закрыла дверь. Вот так вам! Зоя Смирнова не опоздала. Ровно через сорок минут после моего приглашения в дверь поскреблись. Я крикнула: — Войдите! — Лидия Степановна, я… — начала она, закрыв дверь, но я перебила: — Ну что ты, Зоя, сразу вот начинаешь? — с радушной улыбкой сказала я и отодвинула машинку в сторону, — мы же с тобой нормально вроде всегда общались. Или мне к тебе теперь тоже нужно обращаться по имени-отчеству? Зоя смутилась, но было видно, что ей это приятно. В общем, мы договорились общаться по имени, как раньше, а если в официальных случаях — по имени-отчеству. — Слушай, — начала я, когда Зоя устроилась с другого конца моего стола, — тут такое дело. Важный вопрос. Зоя подобралась и серьёзно кивнула. — Помнишь, ты рассказывала, что твой сын ходит на футбол? — сказала я. — Владька? — и так огромные зоины глаза от удивления стали ещё больше. — А что? Он что-то натворил? — Да нет же, — успокоила её я, — просто моя Светка решила в футбол научиться. Расскажи мне подробно, кто там тренер, какой график тренировок? Если Зоя и удивилась, то виду особо не подала. Дверь распахнулась и в неё заглянула взволнованная Герих: — Лидия Степановна! Можно я на минуточку? — Не видите, что я разговариваю? — рявкнула я. — Закройте дверь! Дверь моментально закрылась. Я виновато улыбнулась и посмотрела на Зою. В общем, мы с ней обстоятельно обсудили все нюансы футбольных тренировок, цены на кеды, на форму, какой гад завуч из Дома пионеров, потому что ставит тренировки для первоклассников сразу после уроков, и Владька не успевает забежать домой переодеться и приходится футбольную форму с собой в школу таскать, а хранить в Доме пионеров негде. Повозмущались, что скорей бы уже достроили спортивную школу, а то второй год всё обещают, старшеклассники ездят в соседний макрорайон, а вот что маленьким делать. Дверь еще раза два открывалась и в неё заглядывали мои подчиненные в разной степени возбуждённости. Я рыкала и дверь закрывалась. Затем я посоветовалась с Зоей о том, что хочу взять новую практикантку, Людмилу, временно секретаршей (практиканты и стажёры были в её подчинении). Понятно, что сложную работу или «не для разглашения» я ей давать не буду, но вот сбегать позвать кого-то, провести уборку, напечатать рабочий протокол — это она выполнять сможет. Заодно подучится. В общем, проболтали почти час с хвостиком. — Так, уже обед, — сказала я, взглянув на часы, — спасибо тебе, Зоя. Вроде обсудили всё. Значит, Людмилу присылай ко мне завтра прямо с утра, как и договорились. Накрути там её посильнее, чтобы старалась. Я набросила ветровку, схватила сумку. Мы вышли из кабинета с Зоей вместе. Она пошла наверх, а я притормозила у двери кабинета. Любимкин, Иванов, Герих, Швабра, Щука и сердитый мужчина ожидали. Я вытащила ключ и перед ошеломлёнными взорами принялась запирать кабинет. А теперь заключительная танцевальная фигура — «пируэт». — Товарищи! — сказала я строгим голосом, — извините, но сами видите — уже обед. — А как же…?!!! — Как анкетирование? — А доклад? Толпа заволновалась. — Товарищи! Приходите завтра с утра, — немного подумав, наконец, ответила я. — Я в принципе могу послушать ваши доклады с девяти до девяти тридцати. И с десяти до пол-одиннадцатого. Конечно, всех за это время не успею. Троих-четверых — это максимум. Поэтому обсудите график посещения с моим новым секретарём. Это практикантка Людмила. Да вы её знаете. А что с остальными делать — потом, может быть, решим. — А как же это так?! — возмутилась Щука, — нас же шестеро! — Уважаемая Капитолина Сидоровна, — усталым голосом сказала я и потёрла виски, — вам всем было назначено сегодня утром. Я ещё вчера вас всех предупредила. Полдня почти у вас было. Не моя вина, что наши графики не совпадают. — А после обеда можно? — заволновался сердитый мужчина (блин, нужно хоть познакомиться с ним, даже не знаю, кто это). — После обеда я в Главуправление, — со вздохом сообщила я и вышла из полуподвальчика, оставив их переругиваться. А сама пошла домой. Я улыбалась.Глава 3
— Лида, вопрос с летней дачей таки надо решать, — чуть сварливым голосом заявила Римма Марковна, наливая мне полную тарелку рыбного супа с грибами, — нехорошо это сидеть всё лето в городе на раскалённом асфальте. Особенно для ребёнка. Да и ты проболела всю зиму. — Римма Марковна, — я пододвинула к себе баночку с горчицей и принялась намазывать кусочек чёрного хлеба, — а давайте я вас к моим родителям в Красный Маяк отправлю? — Да ты что! — аж закашлялась, подавившись супом Римма Марковна. — С ума сошла?! — Ну там же всё как вы хотите — тихая деревня, мать корову держит, свежее молочко, овощи с грядки… — Ага, и мухи от навоза, и работы с четырёх утра до ночи невпроворот. Знаю я как в селе жить! — замахала руками Римма Марковна. — Не забывай, что Светочка в школу в сентябре пойдёт, нужно предшкольную подготовку правильно спланировать. И сольфеджио ещё! — И где мы такой идеальный дачный посёлок найдём, чтоб без мух от навоза? На Марсе? — неосмотрительно хмыкнула я, за что и поплатилась. Звенящим от еле сдерживаемого негодования голосом мне была прочитана целая лекция. В общем, если в двух словах, то пока я приходила в себя в больнице, у нас в доме созрел целый «дачный заговор». Первыми «ласточками» стали Роговы (это те у которых, как я вспомнила, Надя-Глиста на скрипочке играет). В общем, они в прошлом году сняли в соседней с нашим городом деревне дачу и теперь рассказывали всем желающим, как они замечательно провели время — и овощи-фрукты там у селян, мол, недорого, и парное молочко изумительное, и озеро есть, чтоб купаться и удить рыбу, и лес рядом, чтоб за грибами ходить. И место тихое. И вообще — в Малинках красота распрекрасная. Первой на приманку клюнула Нора Георгиевна. Однако жить в деревне одной ей показалось скучно, поэтому убедить Римму Марковну и остальных соседей в исключительно животворящей пользе свежего деревенского воздуха особого труда не составило. — А как же сольфеджио? — попыталась разыграть главный козырь я. — Так теща у Роговых, Зинаида Ксенофонтовна, в музыкальной школе до пенсии работала. Она как раз сольфеджио и преподавала. Мы уже договорились, она свою Надю всё равно готовит, заодно и Светочка походит. — Постойте, —начала припоминать я, — это не та ли Зинаида Ксенофонтовна, у которой узкое туннельное мышление, и которая неправильно трактует поэзию Мариенгофа? — Это да, — неодобрительно вздохнула Римма Марковна, — но сольфеджио она ведет превосходно! — А на работу я как из этих ваших Малинок попадать буду? — предприняла последнюю попытку воззвать к разуму я, прекрасно понимая, что и эту битву я окончательно проиграла. — Так там рабочая электричка каждый день ходит, — беспечно отмахнулась Римма Марковна, — в пять тридцать утра и в девять вечера. Я застонала. После обеда на работу я не пошла (всё равно Ивана Аркадьевича нету), но и прохлаждаться не стала. У меня ещё была куча всяких важных дел. Перво-наперво я сходила в Дом пионеров, познакомиться с тренером по футболу. Им оказался довольно-таки пожилой дядька с пивным пузиком, по имени Иван Карпович, который никак не мог взять в толк, зачем девочке футбол. — У нас в футбол играют только мальчики, — строго сказал он и посмотрел на меня как на дурочку. — А в каких правилах прописано, что девочкам играть в футбол запрещено? — возразила я. — Но девочки в футбол не играют, — опять привёл «убойный» аргумент Иван Карпович. — Покажите правила, — включила «стерву» я. — Где написано, что у нас, в свободной советской стране, девочкам запрещено играть в футбол? — У нас команда для мальчиков, — наконец, после раздумья, нервно заявил тренер. — Прекрасно, тогда запишите Свету в команду для девочек, — пожала плечами я. — Девочки в футбол не играют, — пошел по второму кругу Иван Карпович. — У нас команда для мальчиков. — Тогда запишите в команду, где играют мальчики, раз для девочек отдельной команды нету! — упёрлась я. В общем, мы переругивались минут десять, но я его, наконец, укачала. Со словами: «Ладно, давайте один разочек попробуем, но за результат я не отвечаю», Иван Карпович сдался. Временно сдался. Вот и хорошо. Как раз времени вполне хватит, чтобы Светка сама убедилась, её эта игра или нет. Затем я сходила в наш ДОСААФ, но как оказалось, обучиться и сдать на водительские права можно прямо у нас на предприятии, в депо «Монорельс». Это была замечательная новость. Плохой новостью было то, что учёба шла уже пару месяцев, скоро экзамен, так что мне придётся ждать нового набора, который у нас аж с октября. Так мне сообщили словоохотливые сотрудники в ДОСААФ. Я хмыкнула — в том, моём мире, я машину водила прекрасно. Вождение сдам, а правила — подучу. Не вопрос. Оставалось ещё решить, как быть со строением автомобиля, но тут уж придётся зубрить или выкручиваться. И второй очень важный вопрос — как мне попасть на учёбу по вождению под конец этой учёбы? Насколько я помнила из моей молодости, в СССР к этому относились серьёзно. Видимо этот вопрос придётся решать силовыми методами (в смысле через Ивана Аркадьевича). Автомобиль мне достался от Валеева. Если Римма Марковна решила, что мы должны жить всё лето в деревне, значит, проще не спорить и жить в деревне, но вот каждый день ездить на работу электричкой в пять тридцать утра — я задолбаюсь. Последним моим делом (и самым важным) стал поход в городскую библиотеку. Я сходила в отдел ГОСТов и заказала большую подборку. Получив через время искомое, остаток дня я провела в читальном зале, впрочем, успела заказать и сделать копии нужных ГОСТов до закрытия. Всё, ребятишки, к следующим нашим позиционным «танцулькам» я вполне готова! Вечером, за ужином, я сообщила семейству две важные новости: — Так, Света, я договорилась — завтра в четыре ноль-ноль ты идёшь на футбол в Дом пионеров, — сказала я, — если, конечно, ты не передумала. Ответом был счастливый визг Светки. — Какой ещё футбол! — всплеснула руками Римма Марковна, — Лида! Ты что такое говоришь?! Она же девочка! Что ты выдумываешь, Лида?! — Это Света так захотела, — пожала плечами я, разрезая отбивную. — Нет! Я не могу этого допустить! — возмутилась Римма Марковна и разразилась длинной-длинной педагогической тирадой. — Тётя Лида, ну скажи ей, — хныкнула Светка и надулась. — Нет, Света, вот не надо на меня так примитивно давить, — покачала головой я, — меня ты убедила, я тебе помогла, с тренером в Доме пионеров договорилась. А с Риммой Марковной уже решай сама. Сможешь и её убедить — пойдёшь, не сможешь — будешь как Глиста эта ваша — только на скрипочке пиликать. — Лида! — донёсся возмущенный голос Риммы Марковны. — Чему ты ребёнка учишь?! Я пожала плечами и сообщила всем ещё одну новость: — Кстати, Римма Марковна, если вы по поводу дачи не передумали, то начинайте подыскивать дом на лето. Только просьба небольшая, идеально, если бы там, на участке, была баня. Ну это так, мои мечты. И собираться придётся вам самой. От меня много помощи не ждите — сами понимаете, новая ответственная работа, я и так ничего не успеваю. Ответом мне стала широкая радостная улыбка Риммы Марковны. Светка же внимание на переезд в деревню не обратила — она вся витала в мечтах о футболе и о том, как она «покажет» этому Куликову. Ну что же, пусть попробует. Честно говоря, я, как и Римма Марковна, как и тренер Иван Карпович, не приветствую такие эксперименты. Не зря за столько времени сложилось устойчивое отношение и гендерный подход к спорту. Это основано на отличиях в нашей физиологии. Да, есть женщины, которые дают сто очков мужчинам в отдельных видах спорта, но это скорее исключения. Кроме того, они потом расплачиваются своим здоровьем. Но сейчас я должна поддержать Светку. Пусть она научится сама делать выводы — подходит ей это или нет, научится принимать поражения и выходить из них с высоко поднятой головой. Я категорически против выращивания детей в жизненной «оранжерее», потом из них получаются одуванчики, которые при первых жизненных оплеухах впадают в депрессию и ломаются. Это неправильно. Поэтому Светка на футбол пойдёт! Не успела я утром прийти в теперь уже мой полуподвальчик, а под дверью меня ждала Людмила, мой новый личный секретарь. Это была деревенская девятнадцатилетняя девушка, чуть неуклюжая, с широким простоватым лицом, и здоровым румянцем на всю щеку. Возложенной на неё миссией она была горда до невозможности, меня же боялась и сильно робела. — Здравствуйте, Лидия Степановна! — завидев меня, звонким голосом воскликнула она и смущённо покраснела. — Здравствуй, Людмила, — чуть удивилась такому напору я, но похвалила. — Рабочий день ещё не начался, а ты уже тут. — Мне Зоя Анатольевна сказала, чтобы я прямо с утра к вам зашла, — сообщила она. — Ну так заходи, — я отперла кабинет. Мы вошли. — Ты график докладов составила? Тебе же передали? — спросила я, раскладывая блокнот и копии ГОСТов. — Ну… я… сперва составила, сначала там Тамара Викторовна и Марлен Иванович с девяти до девяти тридцати, а потом с десяти до пол-одиннадцатого — Ксения Владимировна и Фёдор Кузьмич, — начала старательно отчитываться Людмила, косясь в блокнотик одним глазом. — Но потом пришла Капитолина Сидоровна и велела показать ей график. Я показала, а она кричать сразу начала и сказала, что первая будет она, а потом будет Фёдор Кузьмич, а потом… — Стоп! Людмила, — хлопнула рукой по столу я, — давай сразу договоримся так. Твой начальник — я. Как меня зовут, и кто я такая, надеюсь, ты знаешь? Людмила мучительно покраснела и несмело кивнула. — Прекрасно, — продолжила я. А ты — мой личный секретарь. Я подчёркиваю — личный. Мой. Секретарь. А это значит, что никто, ни Капитолина Сидоровна, ни остальные не имеют права у тебя что-то требовать им показывать, кричать на тебя, а уж тем более менять мой график без моего разрешения. Это понятно? На глаза Людмилы набежали слёзы, но она мужественно кивнула и в этот раз. — Вот и молодец, — примирительно сказала я, — ругать тебя не буду. Но если опять кто-то начнет кричать или что-то требовать — отправляй их прямиком ко мне. Разберёмся. Договорились? — Да… — прошептала Людмила. — Хорошо. А теперь записывай новый график, — ухмыльнулась я, мысленно потирая руки, — первым ко мне на доклад пригласи, пожалуйста, Фёдора Кузьмича. Я уже поняла, что это тот сердитый мужчина. Вот и начнём знакомство с него. — Дальше, — я чуть задумалась. — Вторым я хочу видеть Иванова. Он вчера подходил по поводу графика? — Подходил, — кивнула Людмила, — но там Тамара Викторовна на него так наругалась, что он сразу ушел. И ничего не сказал. — Вот и чудненько, — широко улыбнулась я. — Значит, его вторым сразу и приглашай. А с десяти до пол-одиннадцатого я послушаю доклад Любимкина. И, если успею — то Герих. Хотя это вряд ли. Поняла? Людмила кивнула, записывая. — И не забудь сообщить об этом остальным. Чтобы люди не тратили время и не ждали под кабинетом, — я внутренне ухмыльнулась, представив, как Людмила сейчас придёт сообщить Щуке, что её в графике нету. Моя секретарь с усердным видом записывала в блокнотик. — Дальше… — я заглянула в свои записи, — пока я тут буду собеседования с товарищами проводить, сходи, пожалуйста, к Егорову, он за технику безопасности отвечает, и возьми у него всю информацию по несчастным случаям в производственных цехах. За последние три года давай. Там акты у него должны быть. Или в архиве. В общем, пусть все акты поднимет. Людмила кивнула. — И лучше пусть сам тоже подойдёт, — задумалась я, — скажем, после обеда. Даст мне разъяснения по актам. Я отпустила Людмилу, а сама села планировать. В то, что вверенный мне коллектив удалось усмирить, я не верила ну ни капельки. Это так, временная победа. Даже не победа, а небольшой приоритет. Приоритетик. Скоро ребятишки придут в себя и постараются отдать мне с процентами. Поэтому нужен такой ресурс, на который я смогу опираться в дальнейшей работе. На данный момент этим ресурсом могут выступать только производственные отделы. Рабочий класс у нас рулит. А чтобы цеховики захотели идти за мной в огонь и воду, я должна дать им то, чего у них нету и чего им очень хочется. И начать нужно с малого, сразу всё вываливать нельзя. Вот потому я вчера и прогуляла полдня в библиотеке. Я расчертила страничку на три колонки и, пока не забыла, принялась вносить пункты, когда в дверь постучали. Я глянула на часы — ровно девять ноль-ноль. — Входите, Фёдор Кузьмич! — крикнула я и раскрыла парку с его личным делом. В кабинет степенно, с достоинством, вошел долговязый пожилой мужчина сердитой наружности. Ну что ж, будем знакомиться. — Присаживайтесь, — я радушным жестом указала на стул для посетителей. — Для начала давайте познакомимся. — Кузнецов Фёдор Кузьмич, — проскрипел он, голос у него оказался резкий, неприятный. — Смотрю, Фёдор Кузьмич, вы к нам перевелись недавно, — я указала рукой на личное дело, и мужчина чуть поморщился. — И опыт работы у вас очень даже впечатляет. И на вагоностроительных заводах вы работали, и на локомотивном побывали. Фёдор Кузьмич кивнул и чуть приосанился. — Ого, а последнее место работы — «Днепровагонмаш»! — я быстро перелистала документы личного дела и закрыла папку, — А к нам вы как же, Фёдор Кузьмич? Производственная ссылка? После легендарного «Днепровагонмаша» — к нам в депо «Монорельс»? — Да нет, не ссылка, — морщинистое лицо Фёдора Кузьмича разгладилось, он позволил себе даже усмехнуться, — дочка замуж тут вышла, внучка у меня уже появилась, а там после смерти жены я один был, вот они меня сюда переехать и уговорили. — Аа-а-а-а… тогда понятно, — улыбнулась в ответ я, — ну и как вам наше депо «Монорельс» с высоты, так сказать, производственного полёта и опыта? — Ну, в принципе нормально…, — дипломатично ответил Фёдор Кузьмич, но взгляд его чуть вильнул. — Но не так как хотелось бы…— закончила за него фразу с усмешкой я. Фёдор Кузьмич вздохнул и снова осторожно улыбнулся. Мол, не я это сказал, но так-то ты права. Мы немного поговорили о проблемах ремонта крановых дрезин и о том, что нам, для депо «Монорельс» необходим путевой моторный гайковёрт, и что конвейеры и система рециркуляции у нас устарели, и что персонал надо обучать из своих молодых кадров, что потенциал есть, вот только… В общем, много чего обсудили. Фёдор Кузьмич возглавил отдел метрологии и во всех этих нюансах разбирался преотлично. — Фёдор Кузьмич, — подытожила разговор я. — Думаю, что все ваши предложения нужно учитывать, причём в первую очередь. Давайте поступим таким образом: напишите кратко-ёмко основные мысли по модернизации нашего депо, мы с вами ещё раз всё просмотрим, к примеру, послезавтра, а потом пойдём с этим к Ивану Аркадьевичу… — Я к нему уже подходил… — вздохнул Фёдор Кузьмич с такой грустью, что сразу стало понятно, что именно ответил ему Иван Аркадьевич. — Фёдор Кузьмич, — опять улыбнулась я, — я вас не брошу, мы вдвоём пойдём. И мы его победим, поверьте! — Согласен, — быстро ответил он и расцвёл улыбкой, — но если я впишу моё видение по модернизации учета и поверки контрольно-измерительного оборудования, вы не будете против? Я была только «за» и мы с Фёдором Кузьмичом расстались крайне довольные друг другом. Следующий по графику был ответственный товарищ Иванов Эдуард Александрович. Он же Эдичка. Не успела я о нём подумать, как дверь распахнулась: — Можно? — меня чуть не снесло волной одеколона «Eau Jeune». К сегодняшнему собеседованию ответственный товарищ Эдичка подготовился основательно, сделав упор на старую добрую классику. На нём был темно-серый шерстяной костюм-тройка, застёгнутый, невзирая на почти летнюю жару, на все пуговицы, белая подкрахмаленная рубашка и галстук. Из бокового кармашка на пиджаке кокетливо торчал уголок кипенно-белого платочка. Я невольно восхитилась — во даёт! — Лидочка! Эмм… простите, Лидия Степановна! — позволил себе показательно чуть смутиться товарищ Иванов. — Вы чудесно выглядите! Благодарю, что приняли! При этом он внимательно отслеживал мою реакцию. И я решила не разочаровывать товарища Иванова, раз так подготовился. А вот сейчас мы с тобой поиграем. Тебе понравится. — Присаживайтесь, товарищ Иванов, — я с полуулыбкой кивнула на стул для посетителей и приступила к экзекуции.Глава 4
Товарищ Иванов присел на стул, прилежно сложил ручки на коленках и восхищённо воззрился на меня с видом шестиклассника, которому внезапно показали сиськи. Он был чисто выбрит. В меру печален. Бланш под глазом тщательно замазан тональным кремом. Вот так вот. Я тоже посмотрела на него. Пристально. Внимательно. Примерно, как Чарльз Дарвин на грызуна туко-туко, перед тем, как сделать промеры его задней ноги и поразить этим всё прогрессивное человечество. Смотрела я, впрочем, недолго, минуты две. Пауза затягивалась. Наконец, Иванов заёрзал. — Лидия Степановна! — начал он и вонзил в меня взгляд, изображающий то ль взор, исполненный таинственной печали, то ль чьё-то там очей очарованье. — Подождите, Эдуард Александрович, — чинно ответила я и углубилась в его личное дело. Так. Числится у нас дражайший Эдичка помощником методиста по пропаганде коммунистических идей. Хм. С таким-то окладом! Мда. Это, выходит, типа как библиотекарь, хотя на самом деле — первый отдел. И вот. А это… ого! Да уж. Это отнюдь не Щука и с Лактюшкиной. — А теперь рассказывайте, Эдуард Александрович, — закончив изучать бумаги из папки, более приветливым голосом сказала я, с демонстративным прилежанием сложила ручки перед собой и приготовилась слушать. — Но Лидия Степановна! Я понимаю, что вы всего второй день исполняете эти обязанности. Но вы же должны понимать, что существуют вещи, которые мы не станем обсуждать в этих стенах, — отеческим тоном поучительно сообщил Эдичка и многозначительно посмотрел на лежащее передо мной личное дело. «Эк загнул, подлец», — аж восхитилась я, красиво сформулировал, типа «не суй свой нос куда не надо, а то будет бо-бо», но вслух радушно ответила: — Эдуард Александрович, работа по пропаганде коммунистических идей подразумевает ведь сразу два направления — внешнее и внутреннее, правильно? Эдичка кивнул, чуть напряженно. — Так давайте с вами поговорим о том, о чём можно и нужно говорить в этих стенах. Эдичка опять кивнул, уже с подозрением. — Я имею в виду ту внутреннюю работу, за которую вы получаете остальные 75% заработной платы! Я посмотрела на Эдичку и на его скулах отчётливо проступили красные пятна. — Итак, чем конкретно вы занимались весь этот год? И какие производственные мероприятия планируете посетить? Какие провести? В каких принять участие? — Эммм… — левый глаз Эдички задёргался. — Ладно. Давайте я ещё больше конкретизирую, — улыбнулась я кроткой улыбкой голодной анаконды, — расскажите мне, как у нас, в депо «Монорельс» идёт пропаганда коммунистических идей под вашим непосредственным руководством? Какие показатели? Результаты? Только давайте поквартально, чтобы не углубляться в излишние подробности. — Но я контролирую все мероприятия! — Контроль и отчёты «наверх» относятся к внешней стороне вашей работы, Эдуард Александрович, — покачала головой я, — как вы сами правильно сказали, эти вещи не для этих стен. — Но я сосредоточен на этой работе! Она занимает почти всё моё время! — Вижу-вижу, сколь вы одержимы работой. Только вот плохо, что на остальную работу времени у вас не остаётся… а ведь это целых 75% — выразительно поморщилась я, — помнится совсем недавно, после посещения Олимпиады, вы перепутали сотрудницу из вверенного вашему кураторству коллектива с другой, посторонней, женщиной. Более того, огласили эти непроверенные данные на общем собрании. Прилюдно. — Но Лидия Степановна! — вскричал с видом оскорблённой невинности товарищ Иванов и тут же быстро добавил, с томным придыханием, — Лидочка, милая… Он чуть помедлил, наблюдая за моей реакцией. Я изобразила лёгкое смущение. — Я ревновал! Да, ревновал! Когда мне регулярно сообщали, что Горшкова то ушла с итальянцем, то Горшкову видели с румыном, то Горшкова то, то Горшкова сё — я сходил с ума от ревности! Я страдал! Да! Страдал! — То есть это была маленькая такая личная месть ревнующего мужчины? — с взволнованным видом подсказала я и для убедительности похлопала глазками. — Да! — быстро схватился «за соломинку» Иванов. Моя бровь насмешливо изогнулась и по губам зазмеилась ухмылка. — То есть «нет», я просто… — попытался исправиться Иванов, но я не позволила. — А сколько ещё товарищей из нашего депо пострадали от вашей ревности, злости, гнева, шуток? — мой голос лязгнул металлом. — Сколько ещё непроверенных данных вы вот таким вот образом огласили на общем коллективном собрании? Сколько судеб вы сломали? — Лидочка! — Ой. А что это у вас с лицом? — вдруг резко перевела тему я. — Упал, — уши Эдички вспыхнули и заалели. — Ай-яй-яй, что ж вы так неосторожно-то? — закручинилась я. — Пьёте, что ли? — Лидочка! — Кстати, мне вот тут вдруг шепнули, что вы вчера склоняли к саботажу работников… — Не может быть! Я никогда! Кто мог такое сказать?! — возмутился Иванов, да так искренне, что мне прям чуть не стало его жалко. — Сами подумайте, — пожала я плечами равнодушно. И тут дверь в кабинет с шумом распахнулась и в образовавшийся проём просунулось потное взволнованное лицо Швабры: — Лидия Степановна! Мне сказали, что меня в графике нет! Я пожала плечами, мол, что поделаешь, жизнь — штука несправедливая. — Но как же так! Как так можно?!!! — Ксения Владимировна, вы сейчас предлагаете, выгнать товарища Иванова и провести собеседование с вами? — чуть поморщилась от изумления я. Судя по выражению лица Швабры, именно так она и предлагала. Товарищ Иванов тоже это понял. Потому что вид у него сделался очень кислым. — А почему вы его первым? — предприняла следующую попытку Швабра. — Ксения Владимировна, мы сейчас будем это обсуждать? У вас какие-то сомнения в моей компетенции? Или что? — и добавила, не удержавшись от мелкой пакостливости, — знаете, как в народе говорят, кто первый встал — того и тапки. — Да как же так?! Это же он сам нам говорил, чтобы не приходить! — раненым бизоном взревела Швабра, побагровев от такой явной несправедливости. — А сам пришел первым! — Это я прекрасно знаю, — сочувственно вздохнула я, — коллеги уже всё рассказали. — Неправда! — взвился Иванов, — Это же вы сами, Ксения Владимировна, и предложили, чтобы я переговорил со всеми! — Что?!! — Да! Вы и Капитолина Сидоровна! — мстительно наябедничал Иванов. — Врёте вы всё! — Вы! Инициаторы — вы! — окончательно вышел из себя Иванов. — Как же так? Как можно перекладывать на чужие плечи! — подкинула дровишек в разгорающуюся ссору я и принялась наблюдать дальше. — Товарищ Иванов, что вы себе позволяете?! — между тем взвизгнула Швабра, — Как вы разговариваете со мной?! — Как заслуживаете, товарищ Сиюткина, так и разговариваю! — Иванов! Вы думаете, что раз так, то мы на вас управу не найдём?! Ещё как найдём! И не на таких находили! Пока они не вцепились друг другу в волосы, нужно было их разгонять, но наблюдать за поединком было занятно. Я взглянула на часы — отведённое на собеседование время прошло. Я похлопала в ладоши: — Так!!! Товарищи! Товарищи! Остановитесь! Ноль реакции, аж перья летят. — Да мать вашу так!!!! — я грохнула тяжеленое папье-маше об стол. Мгновенно стало тихо. Вот так. — Товарищи! — жестко сказала я. — Попрошу покинуть мой кабинет. Товарищ Иванов, вы собеседование не прошли. Обсудите с моим секретарем повторное время. Товарищ Сиюткина, подумайте над своими словами. И молитесь, товарищи, чтобы Иван Аркадьевич не узнал о вашем возмутительном поведении. Иванов и Сиюткина молча внимали. — И еще, — мягко улыбнулась я, — товарищ Иванов, подготовьте Красный уголок к проверке. Завтра прямо с утра займусь этим. А теперь — вон отсюда! Оба! Ребятишек сдуло. Я осталась одна. В звенящей после криков тишине. Только пузатые настенные часы монотонно отцокивали время. Я сделала себе чай, села в кресло, с подвыванием потянулась и посмотрела в окно. Красота! Марлен Иванович Любимкин пришел в десять ноль-ноль и с сразу, с порога заявил: — Лидия Степановна! Как я рад! Я безмерно рад, что наше направление теперь возглавляете именно вы! Я всегда говорил, говорю и буду говорить, что лучшая награда для нас, старой гвардии, — это видеть, как молодой специалист, старательно выращенный и обученный нами на производстве, показывает ошеломительные результаты, и тем более становится руководителем! Значит мы поработали хорошо! Есть результат. Спасибо вам! Он с видом глубочайшей признательности прижал ручки к груди, и я аж невольно восхитилась — «во стратег!». Но вслух произнесла с лучистой доброжелательной улыбкой: — Проходите, Марлен Иванович. Присаживайтесь. Любимкин с достоинством прошел в кабинет и сел на стул. Не дав мне открыть рот, он сразу набросился с обличительной речью на нынешнюю молодежь, которая работает в депо «Монорельс», ничем не интересуется, имеет мелковатые мещанские потребности, направленные лишь на получение примитивных сиюминутных удовольствий — вкусно есть, ходить на танцы и, самое отвратительное — прогуливать политинформации по понедельникам. — Да, политинформации прогуливать — нехорошо, — с серьёзным видом поддакнула я, чтобы поддержать разговор. И была награждена еще одной яростной обличительной речью. Любимкин едко и с сарказмом обрисовал ситуацию с подготовкой кадров в депо «Монорельс». И тут уже досталось не только ленивой и прогуливающей политинформации молодёжи, но и мастерам-наставникам, которые доплаты за наставничество получают, а вот результатами не радуют. Более того, эти результаты крайне плачевны. В общем Марлен Иванович крыл, обличал и выводил на чистую воду ещё минут пять. Причём с настолько возмущённым видом, что к нему самому за столь слабую работу и не подкопаешься. Я решила пока не гнобить дедушку. Вчера он тоже не пришел. А сегодня уже задыхается от восторга служить под моим руководством на благо депо «Монорельс». Люблю конформистов. Они всегда почему-то думают, что они самые хитрые и что у них прокатит всегда. Ну-ну. — Плохое качество обучения, молодежь недостаточно квалифицирована… — бубнил Любимкин монотонным голосом в надежде меня укачать, наверное. Но пока дедок вещал, меня вдруг осенила идея. Я поняла, как можно одним выстрелом убить двух зайцев. — Марлен Иванович, — вкрадчиво произнесла я, боясь спугнуть эту прекрасную мысль. — А давайте на примере проверим. Мы же должны определить, чья тут вина, не правда ли? Марлен Иванович прервался на полуслове и ещё не понимая, куда я веду, на всякий случай неуверенно поддакнул. — Какие обучающие курсы для рабочей молодёжи проходят сейчас в депо «Монорельс»? — Так, — Марлен Иванович торопливо полистал замусоленный блокнотик, — вот. Для маляров-штукатуров сейчас группа есть. Ещё у нас по охране труда и по гражданской обороне занятия в сентябре начнутся. Также планируем сигналистов учить. Но это как «сверху» скажут. В июне начинается начитка по монтажу, демонтажу и ремонту путей. Хотя это как повышение квалификации, это не сюда. А что ещё? А вот! Для водителей курс «автодело» идёт. Скоро заканчивается… — Прекрасно! — сказала я. — То, что надо. Кто ведёт курсы для водителей? — Ложкин Юрий Иванович ведёт ПДД, мастер Гашев Иван Михайлович — вождение автомобиля. А по строению автомобиля мы приглашаем… — Стоп! Стоп! — перебила его я, — этого вполне хватит. Я нажала кнопку коммутатора: — Людмила! Пригласи ко мне товарища Ложкина и товарища Гашева. Сейчас. Срочно. Мы ещё поговорили с Любимкиным об организации курсов по общей электротехнике в этом году, когда минут через десять пришли Ложкин и Гашев. Типичные трудяги-мастера, среднего возраста, они были во многом похожи — от спецовочных темно-синих халатов до одинакового перегара. — Проходите, товарищи, — вежливо пригласила я их. — Присаживайтесь. Мы тут с товарищем Любимкиным эффективность работы образовательных курсов определяем. Марлен Иванович, что вы можете сказать об автоделе? — Из 35 человек только 25 сдали, — помусолив странички блокнотика, выдал Любимкин. — То есть эффективность — 72 %! — покачала головой я. — Кошмар. А зарплату вы получаете стопроцентную. Плюс премии. Отсюда вопрос — кто виноват, товарищи? И что делать? — Да мы-то причём? — Они сами учиться не хотят! — Товарищи! — остановила поток возмущения уязвлённых мастеров я. — Вас никто не обвиняет. Пока не обвиняет. Мы с Марленом Ивановичем потому и пригласили вас сюда, чтобы услышать ваше мнение. Правильно я говорю, Марлен Иванович? Дедок с важным видом кивнул. — Что скажете? И минут десять пришлось слушать возмущённые крики. Ложкин и Гашев, перебивая друг друга, и, в нужных местах, подкрепляя великим могучим, вывалили весь накопленный за годы обучения гнев, протест и недовольство. Особо досталось какому-то Воробьеву, из-за которого курсы проходят сразу после окончания рабочего дня, и не все успевают вовремя дойти. — А на выходные вообще всего двое-трое приходят! — И всем насрать! — Товарищи! — подвела первые итоги я, — в общем ситуация сложилась странная. Вы получаете зарплату, проводите курсы, а в результате почти половина не сдаёт. — Так это они! — Лодыри! — Поэтому, товарищи, я думаю, мы должны поступить так, — прервала возмущенные вопли я, — нам нужно провести производственный эксперимент. Вот в нём мы как раз и выявим, кто же конкретно виновен в этой ситуации — плохие учителя или нерадивые ученики. В кабинете стало тихо. — Чтобы не выносить «сор из избы», а то не хотелось бы, чтоб дошло до Ивана Аркадьевича, предлагаю свою кандидатуру на роль ученика. Сделаем так. Вы зачисляете меня сейчас на курс. Я знаю, что он давно идёт, Марлен Иванович говорил, но ради эксперимента мы с вами всё догоним, я думаю. Дальше. Я обучаюсь и сдаю экзамены. Всё по-настоящему. Если я экзамены сдам — значит учителя хорошие, смогли в сжатые сроки обучить новичка, даже женщину. И никто не сможет и слова против никогда сказать. Если не сдам — вот тогда пусть и делают проверку. Идёт? Сначала кивнул Гашев. Чуть помедлив, согласился и Ложкин. Марлен Иванович на всякий случай возражать не стал. Так я попала на водительские курсы даже без помощи Ивана Аркадьевича. Из-за всего этого, наше совещание растянулось и принять Герих я не смогла. Она заглянула и ушла расстроенная. С ворчанием. Ничего, пусть побесится. Итак, подведу первые итоги. Шесть человек цеховиков рады и счастливы, что прошли «собеседование» с новым руководством, то бишь со мной, и будут стараться показать работу. Гадить не будут. Во всяком случае пока не будут. Да и незачем им гадить мне. Тем более, что они поняли, что я могу идти навстречу. А Севка так вообще теперь мой кадр. Дальше. Фёдор Кузьмич Кузнецов полностью на моей стороне. Или хочет так показать. Он человек новый и ему незачем портить со мной отношения. Вчера он не пришел, как мне кажется, просто поддавшись общему «порыву», и чтобы не выделяться из коллектива. Марлен Иванович Любимкин искренне считает, что «уделал» меня и что он теперь ловко манипулирует мной и я ничего не вижу. Пусть пока так считает. Ещё права получить надо, а то ездить всё лето в пять утра на электричке — не мой путь. Потом и с ним разберёмся. Эдуард Александрович Иванов (он же Эдичка) — это будет моя головная боль ещё долгое время. Мне его победить будет ой как непросто, всё-таки Первый отдел. Поэтому нужно, чтобы его победил коллектив. Нужно как-то подтолкнуть. А для этого придётся искать уязвимые места. А пока так и буду балансировать. Вот я только не пойму, зачем он изображает влюблённого дурачка? Какая его цель? Он же ещё с лета, на Олимпиаде, уже нежные чувства вовсю демонстрировал. Причём часто прилюдно. В общем, придётся разбираться. Тамара Викторовна Герих, Капитолина Сидоровна Щукина и Ксения Владимировна Сиюткина. Они мне ещё зададут жару. Дамочки в своё время прошли огонь и воду. С ними просто тоже не будет. Но здесь самый первый шаг — это нужно их разобщить. А для этого одну из них приблизить к себе, подхвалить, чтобы вызвать зависть у остальных. Они перессорятся. Уже будет легче. Они будут интриговать друг против друга, гадить друг другу, а я за это время смогу укрепиться как руководитель и придумаю, что с ними дальше делать. Только вот вопрос — кого из них приближать? Они все три мне ужас как неприятны. Блин, придётся делать с ними углублённые собеседования. А ведь так не хотелось. После обеда пришел Егоров. Был он надут и недоволен: — Горшкова! — с порога набросился он, — это что ещё за проверки? Не успела два дня начальством поработать, а уже архив ей поднимай! Тебе делать нечего! — Ты акты принёс? — не стала пока ставить на место бывшего соратника-собутыльника я. — Принёс, — буркнул Егоров. — Давай сюда. Пока Егоров раскладывал на столе кучки актов несчастных случаев по годам, в дверь без стука заглянула запыхавшаяся Галка: — Лида! Лидия Степановна! — выпалила она, пытаясь отдышаться. — Что случилось? — поморщилась я. — Там, на проходной, тебе из Дома пионеров звонят! Срочно!Глава 5
— Алло! — произнесла я в трубку. — Лидия Степановна? — лязгнуло в глубине трубки (связь была плохая, там постоянно что-то трещало и щёлкало), — ваша Светлана разнесла спортзал, избила двух учеников, заперлась в тренерской и отказывается выходить! У меня нехорошо засосало под ложечкой. — Приезжайте скорее, будем разбираться! — Сейчас буду, — ответила я и положила трубку. Не помню, как я долетела до Дома пионеров. Он располагался на другом конце микрорайона, в старом парке. Пришлось оставить служебную машину и бежать по посыпанной песком дорожке, петляющей между вековыми грабами и ясенями. Каблуки вязли, песок насыпался в туфли, что отнюдь не добавляло мне настроения. Кроме того, я понимала, что мои чулки безнадёжно испорчены. А это были ещё совсем новые чулки! Мысли о Светке я старательно отгоняла, чтобы ещё больше не накручивать себя, и пыталась думать о чулках, но всё равно в голову лезла всякая дичь — то избитая до крови Светка, то изуродованные ученики, то дымящиеся развалины Дома пионеров. Поэтому, когда я, наконец, добежала, я так себя накрутила, что была аки Медуза Горгона. Вся в раздрае, я влетела в старинное здание в стиле ампир. Лязгнула тяжёлая металлическая дверь (и вот как первоклашки и дошкольники с такой дверью справляются? О чем наше РОНО думает?), и я оказалась в просторном мраморном вестибюле. Где-то из-за двери слева доносилась ритмичная музыка и кто-то суровым сержантским голосом произносил: «И-и-и-раз! И-и-и-два! Ногу! Тянем ногу!». Очевидно, танцы. Я покрутила головой — все двери одинаковы. Где спортзал? Кто мне звонил? А с другой стороны, я что, ожидала, что у дверей меня будет встречать делегация? Вдруг одна дверь распахнулась и оттуда выскочило двое вихрастых мальчишек, примерно третьеклассники, в школьной форме и с пионерскими галстуками. У одного в руках была фанерная модель аэроплана с кривовато нарисованной фломастером красной звездой. — Ну Алька, ну дай мне! — возбуждённо выговаривал хозяину аэроплана веснушчатый. — Я два круга только! — негодующе возражал Алька, — ты, главное, катушку не забудь. — Да взял я! Пока они не удалились, я поймала за шкирку того, который с аэропланом, и строго спросила: — Алька! Где кабинет директора? И где спортзал? — Вот там! — махнул рукой Алька, нисколечко не удивившись, что какая-то чужая тётя знает его по имени. Мда. Слава — она такая: у кого аэроплан — тот и герой. Мальчишки унеслись запускать аэроплан, а я отправилась в спортзал, доставать из-под баррикад мою мятежную Светку. В спортзале царила картина в стиле верещагинского «апофеоза войны», только в декорациях от позднего Пикассо: содранный канат алчным питоном обвился вокруг опрокинутого гимнастического козла (очевидно в попытке его додушить), россыпь баскетбольных мячей напоминала апельсиновый сад после урагана, гимнастическая лавка, словно трусливый опоссум, упала на спину вверх ногами и притворилась мёртвой, кегли для эстафеты в тщетной попытке переждать мятеж, словно тараканы, робко позабивались в щели между растасканными по всему залу матами. Венцом этой необузданной инсталляции являлись лыжи, которые крест-на-крест были прикручены скакалками к шведской стенке и, очевидно, символизировали «чёрную метку» или другое, не менее страшное, предупреждение. И это всё моя Светка? Ей же всего шесть с половиной! Мда. В таком случае я больше не удивляюсь, что в уже недалёком будущем появится Техасская Советская Социалистическая республика. Ну ладно, шутки шутками, а разбираться надо. У двери в тренерскую стихийно сгрудилась небольшая кучка людей. Они шумели и пытались выманить Светку. Судя по тому, что полная женщина в очках устало присела на стопку матов, переговоры шли уже долго и явно безрезультатно. — Добрый день, товарищи! — сухо поздоровалась я. — Что здесь происходит и что вы сделали с моим ребёнком? Гомон утих и все воззрились на меня в осуждающем изумлении. — Света! Светочка! — позвала я. Из-за дверей раздалось хныканье (угу-м, доча вся-вся в мамочку-артистку, вишенка от яблоньки, как говорится): — Тётя Лида! Я не виновата! — Выходи. Разберемся, — велела я, попытавшись придать голосу безэмоциональность. — А ты ругаться не будешь? — вовремя проявила чудеса переговорной дипломатии Светка. — Не буду, — клятвенно пообещала я, на всякий случай скрестив пальцы за спиной. — А баба Римма? — интуитивно не повелась на мою уловку Светка. — Не знаю, — попыталась увильнуть я, — сама её спросишь. — Тогда я здесь посижу! — Ты здесь жить будешь? — вздохнула я (ну вот как победить логику шестилетнего ребёнка, который упёрся?). — Да! Я здесь и умру! — последовал пафосный светкин ответ («демоническая» Олечка могла бы гордиться своим отпрыском). — Тогда умирай побыстрее, а то я на работу опаздываю! В ответ раздался оглушительный рёв. — Зачем вы пугаете ребёнка? — возмутилась женщина в очках, но я жестом её остановила, мол, тихо, заткнись. Остальные не вмешивались, стояли небольшой группкой чуть поодаль и, кажется, обсуждали меня. — В общем, Светлана Валеева-Горшкова, у тебя есть два варианта, — торжественно выдвинула ультиматум я, — или ты сейчас же выходишь, и мы постараемся быстро разобраться с ситуацией и вернуться к своим делам, или ты остаешься и умираешь здесь, а я иду на работу. Что выбираешь? Говори только быстрее, мне действительно некогда. Ответом мне было демонстративное молчание. — Ладно, — вздохнула я, — судя по молчанию, ты уже начала там умирать. В гордом одиночестве. Тогда говори быстро завещание, и я иду на работу. Молчание затягивалось. — Ты же не будешь против, если я отдам твой велосипед Куликову? Тебе он всё равно больше не понадобится, а ему в самый раз будет. — У меня нет велосипеда! — раздался хныкающий голос Светки. — Всё так, сейчас нет, — согласилась я, — но ты разве забыла, что мы скоро переезжаем на всё лето в деревню? А там обязательно нужен велосипед. Это тебе здесь Римма Марковна не разрешает гонять, а там будет можно, машин же там нету. Я думала, мы в воскресенье сходим в магазин и купим, но раз ты решила остаться здесь, то значит сходим с Куликовым. Как там его зовут, я забыла — Ваня или Игорь? — Толька его зовут! — дверь с грохотом раскрылась и на пороге появилась зарёванная сопливая Светка с одним болтающимся полуразвязанным бантом и оборванной эмблемой «знание — свет» на рукаве спортивной кофты. — Ты правда купишь мне велосипед? Только мне «Орлёнок», а не «Ласточку», а то и так все мальчишки дразнятся! — Всё зависит от твоего поведения, — я вытащила носовой платок, — сморкайся давай. Пока Светка приходила в себя, я переключилась на педагогов Дома пионеров. Всего их было четверо: полная женщина в очках — директор, старый знакомый и тренер по футболу — Иван Карпович, девушка в строгой блузке — явно какая-то пионервожатая или методист и высокий парень в спортивной форме — тоже, очевидно какой-то тренер. — Как это вы воспитываете ребёнка, Лидия Степановна, что у неё такое поведение? — сразу же прессанула меня буром директор и обвела рукой спортзал. — Кажется, это ваша приёмная дочь? — Так, Светочка, иди-ка ты умойся, а потом поговорим, — я отправила Светку в туалет (не надо ей слышать такие разговоры), а сама развернулась к директрисе: — То есть вы хотите сказать, что шестилетняя девочка в одиночку разгромила спортзал? Судя по поджатым губам директрисы, именно это она и хотела сказать. — А где в таком случае находился тренер? Стоял и наблюдал? Или же специально это всё спровоцировал? — Да что вы такое говорите! — возмутилась директриса. — Она антисоциальна! — воскликнула девушка. — Она дралась с ребятами! — набросился на меня Иван Карпович, — пока она не пришла, у нас такого никогда не было! — А как шестилетняя девочка весом около двадцати килограмм смогла вырвать канат из металлического крюка в потолке, вы мне не объясните? — зло сузила глаза я, — Или же он у вас там так закреплён, что первое неосторожное движение привело к тому, что он оторвался? Так это же нарушение техники безопасности, уважаемые товарищи. Это могло быть ЧП со смертельным исходом. Да-да, а если бы ребенок туда залез и канат оторвался? Там какая высота? Метров пять, да? А вы уверены, что обошлось бы только травмой, а не сломанным позвоночником? — У нас всё по правилам! Это ваша Светлана неконтролируема! — Вы действительно считаете, что у шестилетней девочки хватит сил, чтобы вот это всё одной сделать? — Вы не понимаете, Лидия Степановна… — опять завела пластинку директриса. — Нет, это вы не понимаете, товарищи, — скрипнула зубами я, — если мы сейчас вызовем представителей РОНО, милицию и органы опеки, то как минимум уволят вас — как директора, Ивана Карповича — как тренера, и вашего методиста — за неправильное планирование воспитательной работы! А, может, и посадят. Во всяком случае, условный срок и запрет на образовательную деятельность вам всем точно светит. Девушка ахнула. — Если приедут органы опеки, то сначала встанет вопрос о том, что это вы не справляетесь с воспитанием приемного ребенка, — злорадно ухмыльнулась директриса, но руки её дрожали. — Её нужно забирать в детский дом, пока не поздно! Желательно для особых детей! Вот сука, ну что ж, получай! — Но ещё прежде мы поставим перед органами опеки вопрос, на каком основании педагоги, то есть вы, разглашаете перед ребенком и остальными конфиденциальную информацию об удочерении? А ещё снимем побои. И проверим крепления всех этих спортивных канатов и козлах, которые от одного щелчка падают… Директриса побледнела. В это время вернулась Светка. — Светочка, — улыбнулась я ей и развязала остатки банта, — расскажи, что здесь произошло. Только всё расскажи. — Я пришла, а Иван Карпович поставил меня в шеренгу, а Серёжка толкнул, потому что он раньше там стоял, а Юрка говорит, что я должна в куклы играть. А они засмеялись и стали толкаться и щипать меня за руку. — А ты? — строго спросила директриса. — А я сказала что они как стадо шакалов, — хлюпнула носом Светка и понурилась, — а Юрка меня за косу потянул, сорвал бант и начал по спортзалу с ним бегать, а я его догнала и в ухо ему дала, а потом Петька такой говорит… — Всё ясно, — сказала я, — достаточно, Светочка. Ты всё правильно сделала. А вот у меня вопрос к Ивану Карповичу. А где вы в это время были? Или это при вас мальчики вырывали волосы девочке, толкали её и обзывались? Директриса тоже перевела взгляд на тренера. Он побагровел. — Я отошел за мячом. — А мячи у вас где так далеко хранятся? — ещё больше удивилась я. — В соседнем здании? А до урока подготовить инвентарь нельзя было? — Да в тренерской здесь же и хранятся, — пискнула девушка-методист, носик и глаза у неё подозрительно покраснели. — То есть всего за полминуты дошкольники успели разнести спортзал и избить моего ребёнка, да? Иван Карпович отвернул голову и что-то зло пробормотал себе под нос. — Не мямляйте! Не мямляйте, Иван Карпович! — взорвалась директриса. Я решила поддать жару: — В общем, всё понятно, товарищи. Вызывайте милицию, они сейчас разберутся. А то мне на работу пора. Да и у ребёнка сильная травма, нужно в больницу ехать. Ещё и побои снимать… — Лидия Степановна! — умоляюще протянула ко мне руки директриса. — А, может, договоримся? Ну, действительно, зачем нам топить друг друга? А с Иваном Карповичем я разберусь! Судя по взгляду, который метнула на тренера директриса, кому-то будет очень больно. Я задумалась: можно, конечно, сейчас закусить удила и пойти на принцип. Не сомневаюсь, что смогу снять с работы и директрису, и этого тупого тренера, но что это мне даст? Только славу скандалистки. А оно мне надо? Не надо. Но и прощать всё это тожене следует. Поэтому идеальным вариантом будет взять паузу и подумать, что я с этого могу поиметь. Поэтому вслух я сказала: — Знаете, товарищи, мы все сейчас на нервах, расстроены этой ситуацией. Да и Свете нужно прийти в себя. Всё-таки моральная травма в таком возрасте — это не шутки. Директриса вздрогнула и послала ещё один злой взгляд Ивану Карповичу. — Поэтому я Вас поддержу. Пока поддержу. Давайте поступим так: сейчас возьмём паузу, вы как раз разберётесь в ситуации, накажете виновных и так далее. А, скажем, в субботу я подойду, и мы обсудим, как нам найти компромисс. Подходит? — Конечно, Лидия Степановна, — чуть воспряла духом директриса, — мы до пяти работаем. — Хорошо, я к концу рабочего дня в субботу и подойду, — согласилась я и добавила, — кстати, секция футбола работать будет? И неужели вести так и будет Иван Карпович? — Нн-н-нет-н-н-нет, — замялась директриса и кивнула на молодого в спортивном костюме, — его пока вон Виталий заменит. Так что Светочка пусть смело приходит. И с мальчиками мы работу проведем. Правда же, Мариночка? Мариночка (девушка-методист) с готовностью закивала головой. На том и порешили. Я закинула Светку домой и, еле-еле отмахнувшись от вопросов Риммы Марковны, понеслась обратно на работу. Капец, полдня вот просто так вылетело. А вот на работе меня ожидал сюрприз — в дверях торчала записка от моего секретаря Людмилы: «Лидия Степановна! Вас срочно Иван Аркадьевич вызывает». Мда. Как плохо, что ещё не придумали мобильных телефонов. А вот если бы я, как вчера, пошла в библиотеку? Что-то нужно думать со связью. В бывшем кабинете тов. Д.Д. Бабанова, а нынче Ивана Аркадьевича Карягина, директора депо «Монорельс», было так накурено, что прямо «ой!». — Ты что творишь? — хмуро спросил Иван Аркадьевич и затянулся. — В каком смысле? — не поняла я, пристроилась на стуле, напротив и посмотрела на него. Выглядел Иван Аркадьевич «так себе»: осунувшееся лицо, мешки под глазами, лопнувшие капилляры в глазах. Мда, нелегко ему дается директорство. — Вот полюбуйся! — он выдохнул дым и пододвинул мне три служебные записки, — два дня как работаешь, а уже столько жалоб от коллектива. — Это что? — Интересно, — я попыталась вчитаться, но строчки запрыгали перед глазами. — Ты мне ещё повозникай тут! — рассердился Иван Аркадьевич и нервно затушил сигарету в хрустальную пепельницу. — Отвечай, раз вопрос задал! — Как я могу отвечать, если не знаю, что именно здесь написано? — вздохнула я (когда он в таком вымотанном состоянии, плюс ещё кто-то накрутил его, чего-то добиваться или доказывать нет смысла, это я уже хорошо знала). — А то ты не знаешь, где напортачила?! — Я много где напортачила, нужно понимать, что здесь насочиняли! — Лида! Я не думал, что от тебя будут одни проблемы! — Иван Аркадьевич, я в начальники не просилась, если вы помните! Вы меня из больничного досрочно вытащили и сообщили о великой милости! Перед коллективом не представили, никакой поддержки не было! Бросили как щенка в воду — крутись, мол, Лида, как знаешь! И что мне делать? — Да ты накрутила, я смотрю, хорошо, — Иван Аркадьевич потянулся за новой сигаретой. — А вы знаете, что эти «жалобщики» не пришли, когда я их вызвала? Более того — подбили всех не приходить? — И ты решила устроить террор? — Именно. Террор и диктатуру, — кивнула я, — порядок в депо «Монорельс» должен быть, а не бабские склоки. — Бабские склоки как раз ты устраиваешь, — буркнул Иван Аркадьевич, но уже более спокойным голосом. — А ничего что вы меня вызвали сразу после этих кляуз и весь коллектив это видел и сейчас уже вовсю обсуждает в курилках? — Я же должен разобраться. — А я что теперь должна, Иван Аркадьевич? Вы ведь не их вызвали! Вы меня вызвали! Как после этого я должна ими руководить, если теперь они знают, что стоит им вам пожаловаться и вы меня сразу на ковер? Будут они меня воспринимать? — Не нагнетай, Лида. — Нет, мне совершенно не нравится такой ваш подход! — И что ты предлагаешь? — Доверять хоть немного мне! А их — уволить! — Но я не могу взять их и вот просто так уволить, — покачал головой Иван Аркадьевич, — они и мне в свое время тоже крови попили. Но я же вытерпел. — А я терпеть не собираюсь, — зло ухмыльнулась я и добавила, — Иван Аркадьевич, а если я вам предоставлю повод, вы их уволите? — Ты предоставь сперва, а там посмотрим, — поморщился Иван Аркадьевич, но при этом глянул так, что я поняла, что этот раунд выиграла. Но не успела я порадоваться, как он тут же огорошил: — А что у тебя с сессией? — Не знаю, я в больнице была, если вы помните. — Значит узнай! — рявкнул Иван Аркадьевич и хлопнул ладонью по столу. — Иди работай! Я вышла (впрочем, не забыла захватить все три жалобные кляузы). Мда. Хоть и добилась согласия выгнать их, но настроение всё равно ни к черту. А дома ещё с Риммой Марковной разговор за Светку и футбол предстоит, вот чёрт! Глазами встретилась с Натальей Сергеевной, секретарём. Судя по её довольно блеснувшим глазам — знает или подслушивала. Сейчас новости пойдут гулять по депо. Ну ничего, придёт и твоя очередь.Глава 6
Недолго думая, я отправилась прямиком к Алевтине Никитичне. Ну, а зачем откладывать в долгий ящик? «Куй железо» и всё такое… В общем, минут через шесть я уже сидела у нее в каморке и пила восхитительный компот из сухофруктов. — Я сама груши сушу, — ворчливым голосом сообщила Алевтина Никитична и подсунула мне блюдечко с горкой сахарного печенья, — причём собираю, чтобы именно лесные были, и на соломе сушу их дольками прямо в противне. Они так душистее для компота получаются, чем садовые. Хотя те слаще. Ты, Лида, с печеньем лучше бери, всё ж толку больше. — Нет, спасибо, компот и так вкусный. — Поблагодарила я и взглянула на неё поверх стакана, — Я же вот почему пришла — хочу пожаловаться. Представляете, вызвал меня сегодня Иван Аркадьевич, я такая в кабинет вхожу, а там накурено, пепельницы не помытые, не проветрено, он бедный сидит и дышит этой всей гадостью, аж сосуды в глазах полопались, а наша новая секретарша даже не смотрит — сидит в приёмной, как королева, и только ногти красит да сплетни по конторе собирает. Не знаю, что и делать, меня она ни в грош не ставит, распоряжения мои не выполняет... Боюсь, так его надолго не хватит… — Это которая? — нахмурилась Алевтина Никитична, — Алла же ещё не вернулась? — Наталья Сергеевна, — злорадно наябедничала я и мстительно добавила, — и чай ему не делает. Глаза Алевтины Никитичны полыхнули. Ух! Чую, сейчас кому-то мало не покажется. Очень быстро выпроводив меня вон (компот пришлось допивать залпом), она «чеканным кавалерийским шагом» удалилась наверх. Эх! Хорошо-то как! Сделал гадость — на сердце радость. Вот такая я мстительная. Подавив в себе паскудную мыслишку последовать за Алевтиной Никитичной и посмотреть, кто кого победит, я вернулась в свой полуподвальчик. На столе сиротливой россыпью валялись акты ЧП на производстве. Я ухмыльнулась: «Идите сюда, мои зайчики, ща мамочка вас изучать будет!». Изучала недолго. Не удержалась. В общем, взяла отпечатанный лист с какой-то древней инструкцией и быстро пошла наверх. В приёмной сидела Наталья Сергеевна с заплаканными глазами и красным носом, и дёрганными движениями перетирала свежевымытые чайные чашки. Я положила ей на стол инструкцию и пожелала хорошего дня. Вот так. Домой я шла не спеша. Не потому, что наслаждалась солнечной ясной погодой. А потому что я знала, что сейчас мне предстоит битва почище, чем у готов с римлянами под Маркианополем. И малодушно надеялась, что, пообщавшись со Светкой, Римма Марковна пар уже выпустила и на меня там мало что останется. Не выпустила. — Зачем ты выдумываешь этот футбол?! — рычала Римма Марковна, кивая на зарёванную Светку, которая лила крокодильи слёзы прямо в пюре с сосисками. — Она же девочка! Девочка, Лида! Ей этих драк не надо! Я флегматично пожала плечами и положила себе ещё салату. — Ты посмотри, Лида! Она же вся в синяках пришла! Это как называется?! — Римма Марковна, — подняла глаза от тарелки я и отложила вилку, — ничего страшного не произошло. Света в футбольной группе новенькая, к тому же девочка. Попала в коллектив мальчиков. Логично, что они начали её испытывать на прочность. Она им ответила. И правильно ответила. С директором Дома пионеров мы уже пообщались на эту тему и выяснили всё, что нам надо было. К тому же, во всём виноват тренер, который подстрекал учеников. А Света — молодец, испытание прошла с достоинством. Проявила характер. Никто не обещал, что в жизни всё легко будет. — Лида! — всплеснула руками Римма Марковна и чуть не опрокинула яблочную шарлотку, так что сахарная пудра легким облачком взвилась вверх, — я же не о том! Я пытаюсь тебе донести, что не надо ей этот футбол! Она девочка. Вот пусть на скрипке играет. А если спортом хочет заниматься, так есть же гимнастика, бег, спортивные танцы в конце концов… — Не хочу-у-у-у гимнастику-у-у-у! — заревела паровозом Светка и взобралась на стул с ногами. — Светлана, сядь нормально, — велела я, налила ей стакан молока и вернулась к разговору с Риммой Марковной, — Послушайте, Римма Марковна, нужен или не нужен Светлане футбол — пусть она решает сама… — Да что она ещё понимает! Ребенок же. — Римма Марковна. Прежде всего Света — личность. И если она решила, что ей нужно попробовать именно футбол — пусть пробует. Тем более, что футбол ей нужен, чтобы заработать авторитет во дворе. А ей это важно. Светка счастливо всхлипнула и цапнула с подноса самый большой кусок шарлотки. — Да перед кем там ей авторитет зарабатывать! — не желала сдаваться Римма Марковна, вытирая размазанные Светкой молочные разводы со стола, — Куликов этот, хулиган, да дружки его! Так ты довоспитываешься, что завтра ей пиво пить надо будет, чтоб авторитет доказать! — Не усугубляйте, Римма Марковна, — вяло отмахнулась я и положила ложечку мёда в чай, — Света будет ходить на футбол и точка. Если ей не понравится — тогда другое дело. Тогда бросит и пойдёт на те же танцы. Более того, я в субботу иду в Дом пионеров и намерена вытребовать, чтобы их тренер дважды в неделю ездил в Малинки и обучал детей игре в футбол. Нужно же им там чем-то заниматься! Римма Марковна поджала губы, с тяжким вздохом покачала головой и возражать больше не стала, мол, что тебе доказывать. Дальше пили чай молча. — И, кстати, как продвигаются поиски дома? — нарушила неловкость я. Это была воистину благодатная тема, поэтому следующие полчаса мы слушали как Римма Марковна ездила в дачный посёлок с Роговыми и Норой Георгиевной выбирать жильё на лето. Она как раз приступила к пространному рассказу, какой дом лучше — в одном на всех окнах есть замечательные деревянные ставни, которые можно закрывать от летней жары, зато во втором доме — чудесный сад, но там соседи через забор держат свиней и будут мухи, да и запах опять же, а вот третий дом находится совсем на отшибе, и там есть свой спуск к озеру, а на берегу — банька, но плохо, что неудобно до магазина ходить. — Третий, — сказала я и хотела уточнить, далеко ли колодец. Но уточнить мне не дали — в дверь позвонили. Открывать побежала я, опередив Римму Марковну всего на каких-то полсекунды (всё никак меня не покидает ощущение, что «демоническая» Олечка вот-вот негритёнка притарабанит). Но на пороге стоял и щербато улыбался чуть опухший Петров. — Здарова, Лидок! — меня обдала мощная волна перегара и я поняла, что жизнь таки движется исключительно по спирали. — Привет, привет, Федя, — удивилась я, хоть виду и не подала, — а ты чего это? — Слушай, тут такое дело.., — начал Петров, и я поняла, что он пришёл явно не трёшку до пенсии занимать. — Что случилось опять? — В общем это… надо, чтобы Марковна вернулась на Механизаторов, и то бегом! — Так, давай-ка по порядку, — нахмурилась я, — проходи сперва в дом. Кстати, ты уже ужинал? — И не обедал, и не завтракал ещё! — воодушевлённо отрапортовал Петров, с удовольствием втянув носом запахи с кухни, — Марковна рассольник наварила что ли? — Да нет, сосиски с картошкой. — Сосиски — тоже хорошо, — мечтательно вздохнул Петров, разуваясь в прихожке, — но ты знаешь, Лидка, я часто вспоминаю какой роскошный рассольник она варила на Механизаторов, кисленький такой, с перловочкой, особливо по утрам так хорошо заходил, прямо ух! В общем, когда Петров, за две щеки уплетая сосиски с картошкой, поведал о ситуации, осталось только схватиться за голову: Грубякины, воспользовавшись тем, что две комнаты пустуют (Риммы Марковны и Горшкова), написали куда-надо слезливое письмо, где поведали, как они многодетной семьёй ютятся в крохотной комнатушке, в то время как две комнаты свободны, так как у хозяев есть другое жильё, причём комфортабельное. Ну, примерно в таком духе. В результате грядёт какая-то проверка. Петрову знакомые «шепнули» и он сильно опечалился, что Грубякины следом выживут и его, и решил категорически воспрепятствовать в меру своих сил. — Вот такие вот дела, — вздохнул Петров и положил аж четыре ложки сахара в чай. — Что делать, Лида? — переменилась в лице Римма Марковна и с надеждой посмотрела на меня. — Да, Лидок, что делать? — задумчиво почесал затылок Петров и шумно отхлебнул чаю, отдуваясь. Капец, товарищи! Вот хорошо, что у вас есть такая вот Лида и вы благополучно загрузили меня своими проблемами. Но вслух, конечно же, я сказала совсем другое: — Как что делать? Ответ очевиден. Римма Марковна возвращается в коммуналку. Римма Марковна в ужасе спрятала руки под фартук и отвернулась от меня, уязвлённо надувшись. — Ненадолго! — припечатала я, — на недельку где-то. Грубякиным объявите, что рассорились со мной и я вас выгнала навсегда, мол такая-сякая Горшкова эта. Проверка закончится и сразу вернётесь. — А как же Светочка? — упавшим голосом прошептала Римма Марковна и укоризненно посмотрела на меня. — У неё же кружки, сольфеджио! А тебе водить её некогда будет. — Мда, проблема, — закусила губу я и уставилась в окно невидящим взглядом. — Так пусть и Светку забирает на Механизаторов! — воскликнул Петров и потянул к себе еще кусок шарлотки. — И то правда! — обрадовалась Римма Марковна. — А как же комиссии объяснить, почему она там? — задумалась я. — Дык я Рудольфовну ещё кликну, — весело блеснул глазами Петров, откусил кусок шарлотки и продолжил с набитым ртом. — Она заради комнаты, враз переедет. А комиссии скажем, что она внучку на пару дней в гости взяла, потетешкаться. Чай родная бабушка. Вряд ли комиссия будет смотреть, в какой комнате малявка ночует. — Умничка, Федя! — выдохнула Римма Марковна, с задумчивым видом немного пожевала губами и вдруг решительно полезла в буфет, на самую нижнюю полку. Покопавшись там немного, наконец, достала оттуда чуть запылённую пузатую бутылку домашней наливочки и, протирая её фартуком, заговорщицки подмигнула Петрову: — Будешь? Римма Марковна со Светкой прямо с утра переехали на Механизаторов, а я отправилась на работу, поклявшись, что вечером обязательно заскочу в коммуналку. Причиной было беспокойство Риммы Марковны, чтобы я полноценно поужинала, «а не бутерброды всякие, а то знаю я тебя». На самом же деле она просто опасалась нос-к-носу сталкиваться с Клавдией Брониславовной и Элеонорой Рудольфовной без «силовой» поддержки в виде меня. Ну ладно, это мы можем. Настроение было преотличное, с самого утра я планировала побесить товарища Иванова, поэтому прямиком отправилась в Красный уголок. На самом деле сейчас уголок назывался «Ленинская комната» и представлял собой довольно-таки большое помещение, в котором на стенах висели яркие агитационные стенды с информацией, яростно порицающей мелкособственнические мещанские инстинкты, и заодно указывающей истинный Путь (именно так, с большой буквы) в светлое будущее, а также стандартные портреты членов Политбюро в полном составе. Огромная цветная карта мира была столь огромна, что закрывала часть окна, отчего в комнате было темновато. Застекленный алый щит с вымпелами и грамотами, полученными депо «Монорельс» за различные достижения на пути строительства коммунизма, соседствовал с двумя открытыми шкафами-стеллажами, где пёстрой неразберихой кучковалась спецлитература. Это всё было столь ярким, кричащим, что скромный алебастровый бюстик Ленина на фоне этого идеологического великолепия совсем терялся. На одном из трёх столов сиротливо лежали две перевязанные толстым коричневым шнурком подшивки газет. И над всем этим висел огромный кумачовый плакат с безапелляционно предостерегающей надписью: «Не курить!». Народ из депо по привычке (или в шутку) называл это место — «Красный уголок». — Лидия Степановна! Вы сегодня чудесно выглядите! — бойко завёл старую пластинку товарищ Иванов, совершенно неубедительно изображая Ромео. Сегодня он показался мне каким-то слишком уж возбуждённым, что ли. — Так! Давайте-ка поработаем, товарищ Иванов, — ответила я и сдула пыль с чуть пожелтевшей подшивки газеты «Правда» за 1979 год. — Как скажете, Лидочка, как скажете, — расцвёл улыбкой он и вонзил в меня ещё один страстный взгляд. — Итак, насколько я понимаю, именно это место является центром культурно-просветительской работы и политической подготовки сотрудников депо «Монорельс»? — слегка насмешливо улыбнулась я и провела пальцем по ближайшему столу. На пальце осталась грязь. — Д-да, — запнулся Иванов и уже с лёгкой тревогой посмотрел на мой палец. — И заведуете этим всем, насколько я понимаю, именно вы? — продолжила я, внимательно рассматривая длинный и выразительный след от пальца на пыльной крышке стола. — Я, — с готовностью подтвердил Иванов. — Понятно, — кивнула я, свернула в трубочку одну из неподшитых газет и, встав на цыпочки, стянула нею огромную паутину из-за шкафа. — Лидия Степановна! — побледнел Иванов, косясь на развевающуюся словно парус паутину. — Здесь не успели убраться. Сейчас техничка, Маруся, она за двоих работает, пока вторая на больничном, и не успевает. Так я ей разрешил здесь пока не убираться. — Эдуард Александрович, — равнодушно пожала плечами я, — вопрос не в качестве уборки. Вопрос в посещаемости Ленинской комнаты. На самом деле меня меньше всего волновала посещаемость данного помещения, но с Ивановым нужно было разбираться и ставить его на место. Я подошла к ещё одному бюстику юного Володи Ульянова и сдула облачко пыли с гипсовых кудрей. — Если бы сюда люди ходили, пыли на столах не было бы, — развернулась я к Иванову, — её вообще здесь не было бы. — Они ходят! Постоянно ходят! — прижал руки к груди Иванов. — А вот Марлен Иванович вчера жаловался, что политинформаций по понедельникам нету, — рассеянно заметила я, рассматривая засиженную мухами люстру. — Наветы! — отчаянно закрутил головой Иванов. — Так значит есть политинформации? — изумилась такому коварному вероломству Любимкина я. — Ну, понимаете, Лидия Степановна… эммм-м-м, Лидочка, сейчас у нас не самые лучшие времена, большие заказы, мы работаем не покладая рук, так что не всегда остаётся свободное время… — Вот как, — участливо покачала головой я, — и что, это всё тянется целых три года? — Почему три года? — не понял Иванов. — Да вот по дате последней «свежей» газеты смотрю, — я строго ткнула пальцем в пожелтевшую чуть скукоженную «Правду». — Да это уже прочитанные газеты! — возмутился товарищ Иванов с таким яростно-негодующим видом, что позавидовала бы даже «демоническая» Олечка. — А свежие где? — Так на руках же! — моментально нашёлся Иванов, — рабочие берут и читают. — За три года? — не поверила я, — и что, они все настолько любознательны, что до сих пор перечитывают прошлогодние и позапрошлогодние газеты? — Эм-м-м…, — замялся Иванов, но тут настенные часы пробили время, да так громко, что я чуть не подпрыгнула. Но это было не всё потрясение на сегодня — товарищ Иванов вдруг шагнул ко мне и страстно посмотрел в глаза: — Лидочка, милая, я же ночей не сплю, всё думаю о тебе! Я потерял покой! — Эдуард Александрович, мы не закончили с Красным уголком! — попыталась вернуть его в рабочее русло я. — Лидочка! — не обратил внимания на мой протест Иванов. — Эдуард Александрович! Я задала вам вполне конкретный вопрос и жду ответа. — Да какой может быть ответ, Лида! — как-то слишком громко вскричал Товарищ Иванов, затем бросился ко мне и заключил в свои объятия, я даже трепыхнуться не успела. Хватка была настолько крепкой, что вырваться я не могла. — Отпустите! — прошипела я, вырываясь. — Лидочка! Любовь моя! — продолжал надрываться Иванов. И в этот момент дверь в кабинет распахнулась и на пороге с ошеломлённым видом застыли Герих, Швабра и Щука. Из-за их спин выглядывала Лактюшкина и ещё кто-то.Глава 7
— Это что здесь такое творится?! — вскричала Щука, вне себя от оскорблённых чувств. — Разврат! Прямо на работе! — ахнула Герих, правда слишком уж громко и потому совершенно неубедительно. — Совсем с ума посходили! — Кошмар! Я такого ещё в своей жизни не видела! Чтобы средь бела дня! На работе! Вот так вот осквернять Ленинскую комнату! — злорадно поддакнула Швабра. — Тридцать лет работаю, но такого ещё у нас не было! Товарищ Иванов моментально отстранился от меня и с видом падшего ангела, застуканного на горячем, покаянно склонил голову: — Извините, товарищи, не устоял. Я ведь тоже живой человек, понимаете ли! И если Лидочка… ой, простите, Лидия Степановна, меня так долго мучает — вот я и потерял голову! Готов понести заслуженное наказание... — Да за что наказание?! — всплеснула руками Щука, — у нас в народе недаром говорят: «Сучка не захочет — кобель не вскочит»! — Действительно! — вякнули в унисон бабоньки. Вот дрянь, я тебе это ещё припомню. Если у меня ещё и были какие-то сомнения по поводу Щуки, то сейчас её участь была предрешена. Но я пока хранила молчание. Отстранившись, наблюдала, чем всё это закончится. Тем временем бабоньки совсем раскудахтались: — Надо обсудить это на собрании! Сегодня же собрать коллектив! — Общественное порицание! — До чего дошли! — Прямо в Ленинской комнате! Хоть бы портретов членов ЦК Партии постыдились! Они же смотрят с портретов на это безобразие! — Кошмар! Просто кошмар! Ну, и дальше, примерно в таком духе, хором. Они рвались в бой, кипя праведным негодованием. Товарищ Иванов всё это время изображал низвергнутого искушением в пучину греха ангела. Мол, «невиноватый я, она сама…». Жаль, что пепла для посыпания головы в Красном уголке не было. Понаблюдав минут пять, я решила прекращать этот театр, а то куча работы, а они тут ромашку, блин, устроили. И прекращать надо было самым кардинальным образом: — Ну всё, Эдичка, — сказала я с кротким вздохом, но достаточно громко, чтобы услышали все, включая группу поддержки из коридора, — теперь уже весь коллектив увидел. Придётся тебе на мне жениться. Иначе пришьют аморалку. — Как жениться? — вытаращился на меня Эдичка. — Разврат на рабочем месте, тем более в Ленинской комнате — это не та ситуация, на которую коллектив вот так просто возьмёт и закроет глаза. И оправдание может быть лишь великая любовь. Ты же это мне хотел сказать? — Но жениться… — Пойми, это единственный выход, Эдик! Кроме того, я же в активном поиске мужа. Ты даже не представляешь, какая сложная у меня сейчас ситуация, Эдичка! После первого — Горшкова — у меня огромные долги и бабушка. Он был такой картёжник, что ужас. И всё время проигрывал огромные суммы. И Римму Марковну я вот так взять и бросить не могу. Старушка требует постоянного ухода, я одна уже не справляюсь. А после смерти второго, Валеева, у меня приемный ребенок, абсолютно неуправляемый, вон Дом пионеров разгромил, даже не знаю, что и делать, здесь только крепкая мужская рука нужна… и тоже долги ужасные… ты, может, слышал, он тяжело болел последний год, мы уже всё перепробовали… все средства… поэтому моё замужество — это спасение для меня. Тем более у тебя зарплата вон какая хорошая! И я так рада, что ты решил разделить эту ношу со мной! — Но, Ли-Лидия Степановна… — Я, в принципе, неплохая хозяйка… ну… теоретически…, а ещё люблю устраивать генеральные уборки на выходным. Чтобы всей семьей убираться весь день. Это сближает. Товарищ Иванов икнул. — Хотя есть у меня и небольшой минус, который ты должен знать, Эдуард. — безжалостно продолжила каминг-аут я, — это, чтобы потом между нами не было недопониманий. В общем, признаюсь честно — родители у меня такие деспотичные, прямо ужас. Постоянно ругают и меня, и сестру, и её мужа. Я с ними спорить не решаюсь. Поэтому придётся у них в деревне и садить, и полоть, и копать картошку. Огород-то огромный. Кроме того, мать всегда берет гектара два сахарной свёклы на прополку. Так что тоже придётся помогать. В основном тебе, конечно. У меня здоровье слабое, болею постоянно. — Но я не люблю огороды! — Да там всего два раза весной и два раза летом. Будешь отпуск по кусочкам брать — я с Иваном Аркадьевичем договорюсь, он отпустит. Ей-то уже тяжело, понимаешь? А на выходные мы просто так будем ездить — хозяйство у них большое: две коровы, свиньи — так что работа всегда найдется. Да ты не беспокойся, до Красного Маяка недалеко, всего около часа езды, автобус каждый день в пять утра ходит. — Но, Лидия Степановна… — Римма Марковна, конечно странная, — опять перебила товарища Иванова я. — Но ты к ней со временем привыкнешь. Она в Дворищах всего месяц побыла. Ну ты же знаешь, это спец. богадельня такая. Для стариков, у которых кукуха поехала. Но мы её забрали — жалко же, там уход не такой хороший, как дома. Да и уколы странные дают, у неё от этих уколов совсем характер испортился. — Я не могу жениться, Лидия Степановна!!! — вскричал окончательно расстроенный Эдичка. — Не выйдет, Эдуард, — твёрдым тоном отвергла его малодушие я, — у меня вон куча народа в свидетелях. У нас было? Было! Значит женись! Или я на партсобрание сама тебя вытащу! Посмотрим, как ты будешь перед старшими товарищами оправдываться! И непонятно ещё, как твои начальники сверху отреагируют! Иванов побледнел и совсем сник. А я развернулась к бабонькам, которые смотрели на второй акт Марлезонского балета в моём исполнении либретто, вытаращив глаза. — Спасибо вам, коллеги! — от всего сердца прижала ладони к груди я, — вы даже не представляете, как выручили меня! Теперь уже он не отвертится! Так что большое женское спасибо! — Да что ты выдумываешь, Лидия Степановна? — первой пришла в себя Швабра, — там и не было ничего. Я лично вообще не понимаю, из-за чего весь этот сыр-бор начался? Подумаешь, рядом стояли! Если бы я со всеми, с кем рядом стояла, замуж входила — я бы… и не знаю даже! Остальные бабоньки удивлённо посмотрели на неё, но до них тоже, видимо, начало доходить. — Ерунда какая! — поддакнула Лактюшкина. — Не выдумывайте, Лидия Степановна! — Бывает! — Но вы же сами только что…? — попыталась возмутиться я и удержать призрачное семейное «счастье», но на меня сразу все набросились. — Да мы пошутили! — Да, пошутили! — Шутки у нас такие! В общем, не поддержали бабоньки мой порыв выйти замуж за товарища Иванова лишь на том зыбком и надуманном мною основании, что мы рядом стояли и газеты смотрели. Не повод это, оказывается. Ну что ж, раз не повод — то ладно, кто я такая, чтобы спорить со старшими и более опытными товарищами? Пришлось согласиться. Когда мы уже выходили из Ленинской комнаты я мельком бросила взгляд на «артистов»: Иванов выглядел расстроенным, бабоньки — растерянными. «Надо будет вас слегка взбодрить, ребятишки!» — подумала я, но вслух сказала: — Товарищи! Раз уж мы все здесь собрались, сообщаю, что завтра после обеда я проведу совещание. Те, кто не прошел собеседование со мной, будьте готовы ответить на вопросы завтра. Товарищ Иванов, вас это тоже касается! Я вышла из Ленинской комнаты, сзади остались тихо шушукаться мои подчинённые. Алебастровый бюстик вождя смотрел молча и одобрительно. Ну и хорошо, давно уже Ленинская комната не видела сразу столько народу. Хоть пыль поразгоняют по углам, и то ладно. Пока «заговорщики» получили тактическую передышку и строят новые планы, я, чтобы не терять времени, направилась в цеха депо «Монорельс». Нужно было решить один важный вопрос. Очень важный вопрос, на который я поставила если не всё, то очень многое. Искомый сборочный цех-ангар инструментальщиков теперь нашла почти сразу же, ориентируясь по стойкому запаху солярки и раскалённого металла. Севка копошился, как обычно, на том же месте, но сейчас ему помогали ещё два работника — чумазый дедок с обветренным лицом капитана дальних морей и усатый парень, лет двадцати пяти, в настолько засаленном на коленях комбинезоне, что хотелось его хорошенько отмыть и то срочно. — Здравствуйте, товарищи, — приветливо поздоровалась я, махнув сложенными в трубочку бумагами. Мне ответил разноголосый нестройных хор приветствий. — Лида, что случилось? — после прошлого «прокола» Севка был сама учтивость и даже бросил откручивать большую ржавую гайку от какого-то жуткого на вид древнего агрегата, источающего запах перегорелого машинного масла. — Ищу человека — ответила я, заглядывая в один из актов ЧП, которые предоставил Егоров. — Апроськин Геннадий Васильевич. Кто это и где его искать? — Да что его искать! Вот же он, — удивлённо тыкнул черным от копоти пальцем на парня Севка. — Ты же теперь большой начальник, Лида, что вызвать разве не могла? Парень, услышав свою фамилию, тоже прекратил придерживать ключом болт и поднял серьёзные, какие-то слишком взрослые что ли, глаза на меня. — Отлично! — обрадовалась я, проигнорировав севкину реплику (мне хотелось увидеть этого Апроськина непосредственно в рабочей среде). — Я вас надолго не задержу, товарищ Апроськин. Нужно вам один вопросик задать. Апроськин встревожился, но согласно кивнул. — В прошлом году произошло ЧП, в октябре, — сказала я, развернув акт, — здесь пишут о травме, которую вы получили, «по неосторожности». Меня интересует, что на самом деле произошло? Апроськин вспыхнул и с надеждой посмотрел на Севку. — Да тормоз он у нас, — вздохнул Севка, — мужики роликовый букс налаживали, там горячая посадка подшипника была, кольцо соскользнуло, так он не успел быстро найти разводной ключ, вот два пальца ему и отхватило. Апроськин потупился с виноватым видом. — Хорошо, что хоть не всю руку, — скривился Севка и осуждающе взглянул на красного как рак парня. — А два года назад, был тут такой Никишкин, неплохой парень, так тоже замешкался и пол-ладони кронштейном снесло, как не бывало! Вместе с пальцами. Отдавило в фарш. У этого раздолбая хоть большая половина пальцев осталась, уже хорошо. — Никишкин после этого в деревню свою вернулся, в колхоз, коров пасти, — подал голос чумазый дед, — а червонец мне так и не вернул, гад. — Мужики говорили, спился он из-за этого, молодой же совсем, а вот так, — подал голос Севка, — так что о червонце своём забудь, Михалыч. — Сильно мешает работе ваша травма? — спросила я, делая отметку в блокноте. — Покажи руку! — велел Севка Апроськину. Тот протянул левую руку, испачканную машинным маслом и ржавчиной — на указательном и среднем пальцах не хватало по две фаланги, оставшиеся представляли собой безобразные малоподвижные вздутые утолщения. Мда, особо так не поработаешь, тем более с какой-нибудь тонкой работой. — Ну, наверное, хорошо, что хоть не на правой руке, — осторожно сказала я, чтобы нивелировать неловкость. — Я левша, — впервые подал голос Апроськин. Да уж, не позавидуешь парню. Я еще некоторое время порасспрашивала нюансы того ЧП. Мужики, обрадованные возможностью официально передохнуть, бросили работу, закурили и завалили меня потоком детальной информации о подобных случаях. Я лишь успевала записывать. Обратно возвращалась довольная, с почти полностью исписанным блокнотом, пропахшая запахом горелой смазки. Полтора часа как не бывало, зато нарыла кучу доказательств. М-да, дела. Как раз успела на обед. Решила сходить в столовую. Большая часть народу уже быстренько отобедала, так что очереди не предвидится. Я облюбовала самый дальний столик, сгрузила тарелки и уже предвкушала вкусно и неспешно поесть, как меня окликнули: — Лидия Степановна! Эм-м… Лида, возле тебя не занято? Я подняла глаза от супа харчо — мне улыбалась Зоя Смирнова. Сегодня она была в какой-то вязанной крючком то ли панамке, то ли шляпке. — Садись, — кивнула я, чуть досадуя в душе, что спокойно поразмышлять за едой мне сегодня явно не суждено. — Приятного аппетита, — пожелала Зоя, и я могучим усилием воли проглотила еду, чтобы ответить: — Спасибо. Тебе тоже, — согласилась я (никогда не понимала этот глупый обычай, особенно когда человек жует, а ему приходится благодарить и отвечать). — Ты в курсе, что Валька из планово-хозяйственного двойню родила? — закинула удочку Зоя, ковыряясь в винегрете. Я пожала плечами (честно говоря, даже не представляю, кто эта Валька и мне эта новость как-то пофиг. Ну, раз родила, значит молодец). — Лида! А это правда, что ты за Иванова замуж хочешь? А он не соглашается? Я чуть супом не подавилась: — С чего вдруг? — Да девочки в курилке говорили… — Кто говорил? — сузила глаза я, — конкретно кто? — Да там человек семь было, — задумалась Зоя. — Герих вроде рассказывала. — Что именно рассказывала? — потребовала я подробностей (молодцы, бабоньки, быстро ситуацию по-своему перекрутили. Ну, ладно). — Как ты бегаешь за Ивановым, как ты уговаривала его в Ленинской комнате жениться на тебе, и если бы они не вошли — ты бы его точно оженила, пользуясь служебным положением… — затараторила Зоя, оглянувшись по сторонам, не слышит ли кто, и без перехода выпалила, — слушай, Лидка, я же тебе только добра желаю, понимаю, что без мужика долго выдержать трудно, но ты пойми, этот Иванов — очень плохой вариант! Найди себе лучше кого-нибудь другого! Я не нашлась, что сказать, да Зое и не надо было — она оседлала своего любимого конька: — Ты знаешь, здесь два года назад история одна была, нехорошая, — нагнувшись поближе ко мне, зашептала Зоя, — была у нас учетчица одна, на уборочно-моечном участке работала, Лариска, красивая — страсть. И этот Иванов на неё глаз положил. Домогался её долго очень, а когда она залетела — обвинил её, что она там что-то украла или сломала — не помню уже точно, я в декрете как раз с Лёлькой была, и ей пришлось уволиться и аборт, говорят, она потом сделала. Замуж так и не вышла. Так что держись от него подальше. Гнилой он, сучонок. Я искренне поблагодарила Зою за заботу и предупреждение, а себе зарубку на память поставила. Значит, Иванов у нас — фатальный ролевик-искуситель, а Герих — не гнушается чёрным пиаром. Разубеждать Зою и доказывать, что Герих на меня наговаривает, не стала. Как там говорил великий маэстро Станиславский? «Главное не сказать, а показать!». Хм. А ситуёвина становится всё интереснее и интереснее. После обеда была у себя и делала поточный отчёт, пока меня не вызвал Иван Аркадьевич. Я вошла в приёмную — Наталья Сергеевна сидела тише воды, ниже травы, и регистрировала письма. Увидев меня, выдавила искусственную улыбку: — Добрый день, Лидия Степановна! Вас Иван Аркадьевич ожидает. Проходите, пожалуйста. Милостиво кивнув в ответ, я вошла в кабинет. По сравнению с прошлым разом — небо и земля. Убрано, проветрено, на столе перед Иваном Аркадьевичем исходит паром чашка с горячим чаем и скромно стоит чистая пепельница. Красота! Вот что значит — правильная мотивация персонала. Ай да Алевтина Никитична! — Лида! — сразу заявил хозяин кабинета, — ты отчёт сделала? — Делаю, Иван Аркадьевич. Завтра будет готов, — я уселась напротив него. — Напомни, сроки там какие? — Ещё есть три дня, — улыбнулась я, доставая блокнот, — я заранее хочу сделать. — Ладно, — буркнул Иван Аркадьевич, не поддержав мою улыбку, и пододвинул ко мне листочек в косую линию. — Читай лучше вот это! Я принялась читать — это была накарябанная специально изменённым почерком (или же левой рукой) анонимка на меня. Обычный обличительно-клеветнический текст, с притянутыми за уши «фактами» и вывернутыми наизнанку эпизодами. Немного задело упоминание о «отбившемся от рук» ребёнке, который из-за моего неправильного воспитания уже не поддаётся социализации (это они про мою Светку, суки!) и главное — дважды подчёркнуто было предложение, где Ивану Аркадьевичу неравнодушные люди открывали глаза на то, что у меня нет высшего образования и занимать эту должность я не имею права. — Ты в Институте была? Выяснила, что там у тебя? — спросил Иван Аркадьевич раздражённо, — я тебе прошлый раз говорил. — Нет ещё, — вздохнула я. — Так, а какого хрена ты тянешь? — рявкнул он, — ждешь, когда проверка нагрянет? Как я тебя потом отмажу?! — Хорошо, Иван Аркадьевич, я прямо завтра схожу, — покаялась я. — Замоталась совсем. Новая работа, надо вникать. — Вникай, никто же тебе не мешает, — закурил папиросу Иван Аркадьевич и глянул на меня сквозь облако дыма, — но приоритеты выставлять учись. Сначала — самые важные дела, а по цехам побегать успеешь ещё. «Блин, и тут настучать успели!», — восхитилась я, а вслух сказала: — Да и через неделю у нас профсоюзное собрание. Нам надо с отчётами выступить, — напомнил Иван Аркадьевич. — Так что тоже готовься. — Я помню, — хищно раздула ноздри я, — и готовлюсь. Тщательно. Очень тщательно. Вечером, как и обещала, забежала в коммуналку на Механизаторов — поужинать и при случае пугнуть Клавдию Брониславовну. Времени оставалось совсем немного, нужно было ещё успеть заскочить домой переодеться в джинсы и не опоздать на водительские курсы. Сегодня вечером у меня первое занятие. По привычке, я сначала дёрнула за ручку — дверь оказалась не заперта. Я вошла в полутёмный коридор, наполненный запахами жаренной картошки, дешевого стирального порошка и нафталина, стараясь не наткнуться на складированные старые велосипеды и лыжи, пошла на кухню. Именно оттуда слышались злые возбуждённые голоса. Среди них выделялся дрожащий от ярости голос Риммы Марковны. Кажется, я вовремя.Глава 8
На кухне, воинственно подбоченясь, с видом Аттилы-завоевателя, стояла Римма Марковна, правда в сбитом фартуке и как попало повязанном платке, и мужественно отражала совместные массированные атаки Клавдии Брониславовны и Зинки (еду Римма Марковна всегда готовила исключительно в ситцевом подкрахмаленном платочке, полностью закрывающем волосы, и в фартуке, которые она меняла ежедневно). Судя по растрёпанному виду всех троих, удача улыбалась каждой, но по очереди. Я успела, причём на самом интересном месте. — Вы чего сюда вернулись? Вы здесь не живете! — заорала Зинка, вся аж красная от злости, поддёрнула вытянутые рукава линялой кофты и шарпнула огромное оцинкованное корыто для выварки белья, которое занимало на газовой плите аж три конфорки полностью и четвертую частично. Переполненное корыто опасливо качнулось, пару раз выплеснув грязноватую мыльную воду на плиту. Запахло хлоркой. — Когда захотела — тогда и вернулась! Тебя не спросила! — свысока ответила Римма Марковна, решительно сдвинула корыто в сторону (чуть не опрокинув его при этом), и освободила одну конфорку. — Если вас не было почти год, значит вы тут не живете, — глубокомысленно воткнула ядовитую шпильку в дискуссию Клавдия Брониславовна и неодобрительно поджала и без того узкие губы, глядя на сдвинутое корыто. — Как это я не живу? У меня прописка здесь! В отличие от некоторых! — язвительно бросила непрозрачный намёк Римма Марковна, и Клавдия Брониславовна вспыхнула так, что почти слилась по цвету с плюшем своего нового халата. — Вы здесь не ночуете! — попыталась парировать она, однако это прозвучало крайне неубедительно. — Где хочу там и ночую, я женщина взрослая! Это не ваше собачье дело, где мне ночевать! — фыркнула Римма Марковна и пристроила на освободившейся конфорке свою кастрюльку. — Вот и уходите туда, где ночуете! — опять влезла Зинка, сняла кастрюльку и бахнула её на стол с такой силой, что крышка аж жалобно звякнула. — Не тебе меня посылать! Мою комнату украсть вам не выйдет! Фиг вам! Понятно? Выкусите! — сердито ткнула кукиш Римма Марковна под нос нетолерантным соседкам. — И убери свои немытые грабли от моей кастрюли! — Ой вы посмотрите на неё, она мне будет тут свои перемытые грабли скрючивать! Давно в Дворищах была? — ехидно засмеялась (скорее зашипела) Клавдия Брониславовна. — Зато я четырех мужей не травила! — веско ответила Римма Марковна и её глаза победоносно сверкнули. Я поняла, что если сейчас срочно не вмешаюсь, то они точно снесут дом. — Добрый день, соседи! — громко и отчётливо поздоровалась я. От неожиданности на кухню рухнула оглушительная тишина. Слышно было, как булькает грубякинское бельё. Правда, ненадолго. Секунд на пять. А затем обо мне забыли и понеслось опять, по второму кругу. — Кто травил?! Ты что это врёшь?! — А что не так разве?! — Ложь! — Да всё это знают! — Кто знает? Только ты, сука старая, сплетни распускаешь! — От суки старой слышу! — А ты завидуешь! Саму замуж не брали, так чужому счастью завидуешь! — Не сильно это большое счастье, ежегодно мужей хоронить! Как самка богомола! — Сама ты самка! — Да ты рот закрой! — Свой прикрой! На меня внимания не обращали совершенно, и я не знала, как остановить эту грызню. А тут ещё на кухню вошел слегка поддатый Петров и щедро плеснул маслица в огонь: — Духом сильны, дружбе верны дети великой Советской страны! — проблеял он противным голосом, — Женщины планеты за мир и дружбу! Ура!!! Выпалив этот поучительный лозунг, он подошел к плите и, воспользовавшись, что соседки от неожиданности умолкли, отодвинул корыто ещё дальше и бахнул на освободившуюся конфорку (на которую ранее претендовала кастрюлька) свой чайник, невероятно грязный и закопчённый, с оплавленной по краям крышечкой. Римма Марковна от такой наглости икнула и даже не нашлась сразу, что и сказать. Клавдия Брониславовна и Зинка тоже лишь обалдело вытаращились. — Привет, Лида, — сказал Петров, совершенно не обращая внимания на такую вот их реакцию. — Ты пришла в гости или тоже обратно переезжаешь к нам? Клавдия Брониславовна издала не то сдавленный всхлип, не то писк. — Зашла в гости, — усмехнулась я, — Свету проведать. И Римму Марковну. — Эта твоя Светка разбила нос моему Пашке! — тотчас же налетела на меня Зинка, гневно потрясая кулаками в воздухе. — Не ребенок, а зверёнок! — А нечего большому лбу младших обижать! — моментально взвилась Римма Марковна, которая неистово жаждала взять реванш, но не могла найти, к чему придраться. — Её обидишь! — язвительно цвыркнула Зинка и спряталась за спинуКлавдии Брониславовны, — ни воспитания, ни ума, как и вся семейка! — Так это Горшковых же Светка, — меланхолично заметил Петров и заглянул под крышку кастрюльки Риммы Марковны. — Ты чего это, Марковна, ужин ещё до сих пор не сготовила? Где вкусная и здоровая пища, столь необходимая для каждого советского человека? Чем гостей кормить-то будешь? — Да какое тут сготовишь! — опять взвилась та, — не видишь разве, что эти Грубякины оккупировали всю квартиру. Такая наглость! — Ну да, это они умеют, — согласился Петров и вдруг развернулся и обличительно попенял Клавдии Брониславовне, тыкая в нее пальцем с обкусанным ногтем: — Хинди руси бхай бхай! Клавдия Брониславовна аж позеленела от злости: — Хам! — Но-но! — проворчал Петров, икнул и сообщил, обращаясь уже ко мне: — вот видишь, Лида? Так и живём. До чего же тёмный и бескультурный народ эти Грубякины, ужас! С этими словами он подхватил вскипевший чайник и вышел из кухни, фальшиво напевая, что-то типа: — Слышен на Волге голос янцзы, видят китайцы сиянье Кремля, мы не боимся военной грозы, воля народа сильнее грозы, нашу победу славит земля… Клавдия Брониславовна набрала полную грудь воздуха в попытке сообщить нечто особо нелицеприятное, как вдруг раздался крик: — Тётя Лида! А вот смотри, как я теперь умею! — на кухню заскочила воодушевлённая Светка, и со всей дури пнула футбольный мяч ногой. Мяч взлетел вверх, и, описав небольшую дугу, плюхнулся в корыто для белья, щедро окатив грязной мыльной водой Клавдию Брониславовну вместе с Зинкой. Послышался разноголосый возмущённый вой. Занавес. Через полчаса мы втроём сидели в комнате Риммы Марковны и уплетали бутерброды с докторской колбасой, которую я прикупила по дороге сюда. — И вот, значит, разложила я подушки сушиться на этой лавочке. Как раз солнышко так хорошо жарит. А Зинка как увидела, сразу схватила свои подушки, выскочила во двор, сбросила мои подушки на землю, а свои положила сушиться! — возмущенно жаловалась Римма Марковна. Я чуть не поперхнулась чаем. — Хорошо, что Светочка рядом играла, сразу меня позвала! Умничка ты моя! Этих гадов Грубякиных… — А вы что? — перебила столь непедагогический демарш я. — А я что, смотреть буду? Сбросила её подушки на землю и положила свои обратно! — с победоносным видом гордо сообщила Римма Марковна и долила ещё чаю себе и Светке. — А она? — А они с Клавдией Брониславовной выскочили и как давай вдвоём орать на меня на весь двор. Еле отгавкалась! Такие некультурные женщины, простигосподи. Я взяла чайник, чтобы долить и себе чаю, но воды там было совсем мало. — Пойду ещё чайник поставлю, — вздохнула я. Идти на кухню, где в засаде сидели озверевшие Зинка с Клавдией Брониславовной ужас как не хотелось. Но кипяток был нужен. Они таки не дали возможности Римме Марковне нормально приготовить полноценный ужин, что было воспринято ею как смертельное оскорбление. Так что хоть чай попьём. Я вышла на опустевшую кухню. Набрала из-под крана воды в чайник. На плите тихо кипятилось бельё Грубякиных, озонируя всю квартиру специфическим запахом, однако сейчас злосчастная выварка занимала лишь три конфорки. На четвёртой, отвоёванной Петровым, он разогревал на сковороде слипшиеся сероватые макароны. На кухню зашла Зинка, зло зыркнула на меня исподлобья, и, видимо решив, что это мои макароны жарятся, намеренно повесила на верёвку прямо над плитой старые подштанники Грубякина, из которых скапывала вода. Я не успела даже ахнуть, как вернулся Петров. Он тоже увидел это безобразие, но не сказал ни слова. Дождавшись, когда Зинка уйдёт, забрал свою сковородку и открутил газ посильнее. Мы сели за стол и стали молча наблюдать, как потихоньку подгорает грубякинское исподнее. Отчётливо потянуло дымком. Когда Зинка ворвалась на запах, нижние штаны Грибякина приобрели уже слегка почерневший вид. — Вы почему за собой газ не выключили?! — взвизгнула Зинка, сдёргивая подштанники с верёвки. — Сожгли мне одежду! Да я на суд вам подам! За порчу имущества! — Никто твою одежду не портил, — флегматично зевнул Петров и назидательно добавил, — а не надо над плитой вешать. Это прямое нарушение техники безопасности. Открытый огонь. — А что нельзя было огонь прикрутить? — чуть стушевалась Зинка. — Так ты не сказала, — пожал плечами Петров. — Кто тебя знает, бегаешь, орёшь весь день, может я сейчас газ выключу, так ты опять визг поднимешь, что штаны посушить не даю. Ну тебя в пень! Зинка задумалась, судорожно подыскивая аргументы на отповедь, как внезапно на кухне появился новый персонаж. И это была Элеонора Рудольфовна. Бывшая свекровь Лидочки. Прямо как в песне поётся — то не сильная туча затучилася, а не сильные громы грянули, куде едет собака крымский царь. В общем, примерно как-то так. Наткнувшись на меня взглядом, Элеонора Рудольфовна остолбенела. В буквальном смысле этого слова. Рядом старались не дышать Зинка и Петров, алчно впитывая подробности назревающего скандала. А у меня, как назло, время уже поджимало. — Добрый вечер, Элеонора Рудольфовна, — вежливо поздоровалась я и, воспользовавшись состоянием шока у граждан соседей, быстро поставила чайник на освободившуюся конфорку и вышла из кухни. Отложим дебаты назавтра. На курсы вождения я чуть не опоздала. Но успела. Сейчас я примерно понимала, как чувствовала себя Светка, когда впервые пришла на секцию по футболу в Дом пионеров. Когда я вошла — шум и хохот мгновенно стихли. Десятки устремленных на меня любопытных взглядов, казалось, проникают под кожу, словно личинки носоглоточного овода. Так, что почти явственно ощущается зуд и отвратительное жжение. Я поёжилась. — Добрый день, товарищи, — приветливо-нейтрально сказала я всем присутствующим и кивнула на свободное место возле хмурого парня, примерно лет тридцати. — Не занято? Парень зыркнул на меня из-под кустистых бровей и что-то нечленораздельно то ли буркнул, то ли промычал. Я не расслышала, но переспрашивать не хотелось. Уселась на свободный стул рядом. Если хозяин придёт — пересяду. Свободных мест было мало, кроме этого ещё одно возле окна (но там форточка была открыта и дуло), и первая парта сразу перед мастером-наставником свободна, но там я тоже не хотела, вдруг придётся списывать. В общем, пока так. И да, ученики в этом классе все были мужского пола. Кроме меня. Кабинет, в котором мне предстояло заниматься вместе с этими парнями, представлял собой типичный образчик унылого образовательного пространства восьмидесятых: крашенные темно-зелёной масляной краской стены, стандартные парты, на стенах — плакаты с деталями автомобилей в разрезе, установленные по краям класса моторы и прочие автомобильные агрегаты устрашающего вида. — Вы нам контрольную работу задавать будете? — чуть заискивающе сверкнул белозубой улыбкой сосед с задней парты. Разговоры, возобновившиеся, когда я села за парту, — стихли. — Нет, — ответила я, — учиться с вами буду. — В каком смысле учиться? — не понял парень. — Здесь же водительские курсы. — Я знаю, — спокойно ответила я и достала из сумочки общую тетрадь в зелёной коленкоровой обложке. Продолжить диалог нам помешал приход мастера-наставника. Очевидно, это был приглашённый преподаватель, который обучал строению автомобиля. Он уже был, видимо, оповещён о моём добровольном участии в «эксперименте», потому что кивнул мне и принялся рассказывать: — Итак, продолжим занятие. Записывайте, — по кабинету прошелестел обречённый вздох, зашуршала бумага. — На прошлом занятии мы с вами начали изучать топливный насос высокого давления. Сокращённо ТНВД. Пишем дальше: главная составляющая топливного насоса — плунжерная пара… Я старательно писала, борясь с острым желанием взвыть. Материал был невероятно скучный, словно недосоленный омлет. Вдобавок ко всему в кабинете пахло машинным маслом, несвежими носками моих соседей, пополам с крепким потом (большинство ребят были после смены, и не все успели привести себя в порядок). Меня аж начало подташнивать от всего этого. Тем временем мастер продолжил бубнить монотонным голосом, зачитывая с пожелтевших листов конспекта: — Говоря простым языком, это длинный цилиндр и поршень, близко подогнанные друг под друга с очень маленьким зазором… поэтому, в случае поломки, меняется вся пара целиком... Хотя зря я набирала на мастера. Да, он бубнил примерно половину урока, мы записывали теорию. Но затем он показал нам, как всё это происходит на стенде ТНВД. Это называлось почему-то «настраивать зажигание». Мы все по очереди это делали, а потом запускали движок. И у меня тоже получилось! Когда я ковыряла винт полной нагрузки насоса, сосед с задней парты, удостоверившись, что таки да, я действительно учусь, тихо спросил: — А зачем? — Что зачем? — так же тихо ответила я, продолжая аккуратно крутить какую-то деталь. — Зачем тебе автодело? — Машину водить буду, — пояснила я. — Но женщины не водят машину, — удивился его сосед, усатый детина с лохматой причёской. — А я буду! — Они бы ещё обезьяну учить стали, — прошипел кто-то сзади, и все засмеялись. Мда. Феодализм какой-то… Очевидно, грёбанный Меркурий окончательно вышел из ретроградности, иначе никак не понятно, почему этот отвратительно неспокойный день, всё никак не желал закончиться. В общем, я возвращалась домой, вся в мечтах о горячей ванной и теплой постельке, уже практически дошла до подъезда, когда на освещаемую от фонаря дорогу (время было почти пол-одиннадцатого вечера) упала тень. Я аж вздрогнула. Двор был безлюдным. В это время мои соседи ложились спать рано (и рано, увы, вставали). У меня сердце аж заколотилось от испуга. Но тут из кустов выскочила Лёля, обнюхала меня, приветливо помахала хвостиком и унеслась куда-то по своим делам. Фух, вот это я испугалась (после нападения Горшкова, я как-то стала бояться всяких неожиданностей). — Добрый вечер, Лидия, — послышался знакомый голос и на дорожку вышла моя соседка Нора Георгиевна. — Что это ты так поздно домой возвращаешься? — Добрый вечер, — любезно ответила я, — на вечерних курсах была. — А что за курсы? — полюбопытствовала соседка прокурорским голосом. — Водительские, — вздохнула я, — после смерти мужа осталась машина. А мы сейчас будем в Малинках жить, мне на работу каждый день в пять утра неохота на электричке добираться… — Угум… хорошо, это хорошо… — задумчиво протянула Нора Георгиевна и добавила. — Я тут слышала, что Римма Марковна со Светкой в коммуналку перебрались? — Да, временно, — подавила зевок я. Глаза слипались, так хотелось спать. — Напомни мне адрес, — строго велела Нора Георгиевна. — Нанесу завтра визит им. Говорят, там соседи совсем распоясались… Нужно провести воспитательный процесс. Я со вздохом продиктовала адрес. Чую, завтра совсем жарко будет. А ещё же предстоит пообщаться с бывшей свекровью. — А ты когда с работы возвращаешься? — внезапно спросила соседка. Я ответила. — А ты знаешь, Лида, — решила Нора Георгиевна, — зайди-ка ты после работы домой, лучше вместе пойдём туда. Есть у меня кое-какие мысли. Представив картину — Римма Марковна, Элеонора Рудольфовна, Клавдия Брониславовна, Нора Георгиевна, и плюс Петров с Зинкой, и все на одной кухне — я мысленно взвыла. Но отговаривать соседку не стала. На войне все средства хороши. И не в моем случае разбрасываться союзниками. Подбежала Лёля и тявкнула. Ну вот, даже Лёля согласна. Что и требовалось доказать.Глава 9
Утро нового дня началось с чашечки ароматного кофе и благостной тишины — никто не бегал по квартире в поисках любимого зайца, никто не ворчал и не третировал требованиями позавтракать полезной молочной кашей, а не «этими вот вашими бутербродами». Я забацала себе большой неполезный бутерброд и алчно впилась в него зубами. Жизнь определенно была прекрасна (если не обращать внимания на всякие мелочи). Город только-только просыпался, был ещё сонным и тихим. Прозрачное голубое небо легко пропускало солнечные лучи, которые рассыпались миллиардами солнечных зайчиков, отбиваясь от многочисленных окон пятиэтажек, а утренняя тишина была столь насыщенно звенящей, что даже чириканье двух драчливых воробьёв моментально растворялось в общем потоке и не нарушало покой. Согласно моему плану, первая половина дня была посвящена двум особо важным делам — сперва нужно было сбегать в институт и выяснить, что за дела у меня там творятся. Вторым, ещё более важным мероприятием, было посещение несравненной Веронички Рудольфовны в «Ателье Минбыта» Так сказать, начальный этап моего тайного плана по захвату мира. Сегодня я надела белую рубашку классического покроя (перешитую из мужской, у меня таких было несколько, причем не только белых), винного цвета юбку-карандаш из тонкого вельвета, мазнула по губам персиковым блеском, чуть подвела глаза (совсем чуточку), взглянула в зеркало и осталась вполне довольна собой. После попадания сюда, в жирноватое Лидочкино тельце, я долго и тщетно боролась с любовно нажранным за тридцать лет лишним весом (с переменным успехом, так как еда здесь была вкусная, особенно «батоны за четырнадцать копеек», которые я покупала частенько и любила прямо по дороге отрывать кусочки хрустящей ароматной корочки и лакомиться, что отнюдь не прибавляло мне стройности). А потом я попала в больницу и вес ушел сам собой. Так что теперь я была стройная, как лань. Дела мои в институте были не очень. Точнее плохи дела мои там были. Так как на зимнюю сессию я не явилась, поэтому меня отчислили. В общем, в результате длительных переговоров и потрясаний справкой из больницы, я договорилась, что меня восстановят — более того, мне позволили во время летней сессии сдать и зимнюю. Хотя сперва, конечно, предлагали зачислить меня на курс заново, но терять целый год не хотелось. Я понимала, что сдать две сессии сразу — двенадцать экзаменов и восемь зачётов, будет непросто, тем более у меня ещё сдача на водительские права, но очевидно такая вот у Лидочки карма. Раз полгода «прогуляла», значит сейчас надо догонять. Понятно, что пока примут решение протокольно, пока будет приказ — это всё долго (я хорошо знаю, какая бюрократия в ВУЗах), но уже есть результат, так что Иван Аркадьевич хоть ругаться не будет (эх, если б я знала, как ошибаюсь). «Ателье Минбыта» встретило меня знакомым шиком-блеском в стиле «ай-нэ-нэ». Вероничка Рудольфовна, после того, как я рассказала, что хочу и как надо, поохала, поворчала, но глаза зажглись и она пообещала выполнить все в срок. Отлично. Окрылённая, я примчалась на работу, даже чуть раньше. Только-только устроилась за столом и подготовила машинку, чтобы попечатать, как в дверь поскреблась Людмила: — Лидия Степановна! — смущённо сообщила она (она всё ещё меня стеснялась). — Вас Альберт Давидович просил зайти к нему. Поблагодарив старательную секретаршу, я надавала ей поручений, а сама решила сходить прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. В кабинете Альберта было… эммм… я бы охарактеризовала данный стиль как «умеренно офисно, но зато с галунами и бомбошками». Новый антураж кардинально и с размахом отличался от первоначальной казённой обстановки и тем более от кабинета простого советского чиновника средней руки. «Да уж, не мелочится Альберт Давидович», — подумала я, рассматривая бронзовую скульптуру девушки с щедро увитым виноградными лозами кувшином на мельхиоровой подставке. — Лидия Степановна! — расцвёл улыбкой хозяин кабинета, достал из синей жестяной коробочки мятный леденец, бросил его в рот и аж зажмурился от удовольствия, словно кот, — никак тебя не дождусь. Уже дважды посылал Людмилу, а тебя всё нет и нет на рабочем месте. Поговорить бы надо. Да ты присаживайся. Чай будешь? Могу предложить монпансье. Мятное. Мне из Чехословакии привезли. Он всё это выпалил такой скороговоркой, что оправдаться за «прогул» у меня не было возможности. Поэтому ничего говорить я не стала. Тем более я не в его подчинении. От чая я отказалась, и от мятного монпансье «из Чехословакии» тоже. Впрочем, Альберт Давидович и не настаивал. — Слышал я о происшествии в Красном уголке, — стрельнул в меня всёпонимающим отеческим взглядом Альбертик. — Весь «Монорельс» гудит… Я пожала плечами, мол, что поделаешь, дело житейское, чай уже не пятиклассница, чтобы меня можно было смутить такой вот ерундой. Альбертик чуток сник, не ожидал от меня такого показательного равнодушия, но продолжил дальше. — Я уверен, что на самом деле всё совершенно не так было… — начал он и остановился, сделав нарочитую паузу и заглядывая мне в глаза. — А как? — спросила я с совершенно наивным видом (в эти игры я ведь тоже умею). — Ну… я не думаю, что ты и Иванов… средь бела дня… да ещё и на работе… да ещё и в Красном уголке, — подчеркнул свою позицию Альбертик, — вряд ли ты бы допустила такое. — Ну, почему же, — со вздохом пожала плечами я, — я вдова, свободная женщина, он — холост. Вполне могу себе позволить. — Ой, Лида, не начинай, — рассердился Альбертик (наш разговор явно вышел за рамки срежессированного им сценария и это его капитально подбешивало). — Давай нормально поговорим. — Давай, — согласилась я и всем своим видом продемонстрировала, что готова слушать и говорить с Альбертиком нормально. — Ты же сама прекрасно понимаешь, что Иванов тебя показательно компрометирует. И что всё это с начальницами отделов он разыграл и запустил слухи по «Монорельсу». Более того, мне доподлинно известно, что на данный момент компромат на тебя он собирать продолжает. И, уж поверь, соберёт. Да так, что мало не покажется. Ты это понимаешь? Я неопределённо кивнула, но Альберт удовлетворился, и продолжил: — Ты пойми, Лида, он же на этом не остановится, — горячо заговорил он, чуть подавшись вперёд, — будет тебя подставлять по мелочи до тех пор, пока окончательно не загубит тебе репутацию. А то и подставит по-крупному. Я пригорюнилась и развела руками, мол, всё понимаю, но ничего поделать не могу. — И поэтому я хочу помочь тебе! — выдал Альбертик. Видимо, на моём лице проявилось искреннее изумление, потому что он быстро пояснил: — Ну, мы же с тобой одна команда, и должны быть опорой Ивану Аркадьевичу. А если вокруг нас будут непонятные дела твориться, порочащие репутацию — то это пойдет ему во вред. Я кивнула с согласным видом. «Что же ты мутишь, Альбертик?» — подумала я, однако вслух сказала совсем другое: — Да, конечно. — Ну вот видишь! — обрадовался моей позиции он, — а ты уже столько за три дня нахомутала, что ужас. Теперь разгребать и разгребать! Я показательно тяжко вздохнула, наблюдая, что будет дальше. — В общем, давай поступим так, — рубанул рукой воздух Альбертик, — когда он в следующий раз пригласит тебя в ресторан или куда-то ещё, ты соглашайся. Пойдешь, послушаешь. Когда он предложит замутить аферу — соглашайся сразу. А мы уже подключимся и поймаем его, так сказать «на горячем». — Какую аферу? — уточнила я с непроницаемым лицом. — Думаю, это будет или вопрос с путёвками на курорты, или даже с квартирами. Хотя нет, сперва он что-то помельче возьмёт, чтобы тебя так сказать «прощупать», — хохотнул Альбертик собственной остроте, — так что скорей всего это будут путёвки. И тут мы его возьмём как миленького! Альберт расцвел улыбкой и с видом победителя уставился на меня, мол, смотри женщина, какую мощную стратегию я придумал. Я посмотрела в максимально восхищенным видом. — А потом мы его посадим! — закончил Альберт довольно. — Хорошо, — согласилась я. — Вот и ладушки, вот и отличненько. Тогда жди отмашку. Я вышла из кабинета Альберта с задумчивым видом. То, что парниша ведет свою, двойную игру, было ясно невооруженным глазом. Стоит только мне повестись и сделать вот так, как моя репутация и служба сразу окажется под угрозой. И я вряд ли отмоюсь потом. Надеяться на благородство Альбертика — ха, не смешите мои тапки! То есть молодец парнишка, он этим разыграл двойную карту — моими руками он убирает Иванова, и убирает меня, как соучастника, или же ставит в абсолютно зависимое положение. В общем, эдакий шах, на которых хочется ответить только матом, причём в буквальном смысле этого слова. Значит, нужно искать свой вариант. Такой, чтобы мне выйти сухой из воды, а оба любителя помутить получили по жопе. В общем, решила я переиграть их обоих. Мда, жизнь — сложная штука, а день ведь только начинается. Я не буду рассказывать о собрании, всё прошло неожиданно скушно и муторно. Возможно потому, что Альбертик Давидович лично решил поприсутствовать и мои бабоньки вместе с Ивановым не посмели ерепениться. Ну что ж, это только на руку. К Ивану Аркадьевичу мы с Любимкиным тоже сходили, и даже вполне неплохо побеседовали. Он обещал посодействовать, одно предложение принял сразу, остальные отложил на подумать. Ну, уже хорошо. Настроение от всего этого было не очень, поэтому после работы я решила наплевать на все договоренности с Норой Георгиевной, и сразу прямиком отправилась в коммуналку на Механизаторов. А для Норы Георгиевны что-нибудь потом придумаю. Ну, а если обидится, то так и быть. Впутывать постороннего человека во все эти почти семейные дрязги не хотелось. В квартире царил полумрак и неожиданная благодать. Почти по фэн-шую. Слышно было, как на кухне вполголоса беседуют двое. Тихонько я прошла до кухни и прислушалась: разговаривали Римма Марковна и — неожиданно Лидочкина бывшая свекровь, Элеонора Рудольфовна. — Сугубый моветон! Надеюсь, вы помните, ей тогда Галочка из Бердычева прислала совершенно потрясающие фильдеперсовые чулки? — Не из Бердичева, ну что вы, а из Одессы! А потом Белла предлагала сменять их на живого попугая, которого её отец обучил разговаривать… — Добрый день, — вежливо поздоровалась я, безжалостно прерывая ностальгические воспоминания. — Комиссия не приходила? — Нет ещё, — сказала Римма Марковна. Они сидели за столом и пили чай из старого сервиза Риммы Марковны. С крыжовниковым вареньем. Элеонора Рудольфовна умолкла и посмотрела на меня долгим взглядом. Повисла нехорошая пуза. И тут Римма Марковна, заявила: — Ой, я совсем забыла, у меня же тесто подходит, в комнате, я сейчас, быстренько обмешаю и вернусь. Ты пока присаживайся, Лида, сейчас чай пить будем. И выскочила из кухни, оставив нас наедине. Предательница. Тишина аж зазвенела. Мы сидели, молча пили чай и старались не смотреть друг на друга. Наконец, Элеонора Рудольфовна не выдержала первая: — Ты знаешь, Лидия, — сказала она сухим, чуть дребезжащим голосом, — когда Валерий вспылил и ты попала в больницу, как же я мечтала, что ты умрешь там… Я чуть чаем не захлебнулась. — Но потом я привыкла. — продолжила Элеонора Рудольфовна, внимательно всматриваясь в чашку. — Примирилась. И сейчас я даже рада, что ты жива и вот тут. — Чем же я вам так досадила, Элеонора Рудольфовна, что вы смерти моей хотели? — севшим голосом спросила я. — Как чем? — нахмурилась она. — Ты лишила меня моих детей, Лидия. Ты довела Валерия до нервного срыва. Ты отобрала у Ольги ребенка. Внушила ей глупую эфемерную надежду, и она уехала за тобой. И вот где она сейчас? Уже скоро год, как о ней ни слуху, ни духу. А я осталась одна. Ты знаешь, Лида, как страшно остаться одной на старости лет? Я пораженно молчала. Щеки мои запылали. И тут послышался сердитый голос Риммы Марковны: — А кто вам виноват, Элеонора Рудольфовна, что вы всю жизнь как тая стрекоза «лето красное пропела»? — проворчала она, вытирая испачканные мукой руки фартуком. Элеонора Рудольфовна вздрогнула, но не ответила ничего. — Своих детей вы так воспитали, что они только о своих желаниях думают, а не о матери! — продолжила распаляться Римма Марковна. — И вот что я вам скажу, Элеонора Рудольфовна! Если бы сейчас они остались тут, то поверьте, ни Ольга, ни Валерий вам на старости воду в стаканах подавать не стали бы! От такой отповеди Элеонора Рудольфовна обомлела. — А если не хотите куковать старость в одиночестве, то вот что я вам скажу — вон Светка, ваша внучка единокровная, между прочим, тут, так вы на нее ноль внимания! — Римма Марковна заводилась всё больше. — Занимайтесь внучкой, уделяйте ей время и может быть, что на старости именно она подаст вам этот чёртов стакан воды! Элеонора Рудольфовна не нашлась, что ответить. Губы её тряслись. По морщинистой напудренной щеке сбежала слеза, оставляя после себя темную дорожку. Не знаю, до чего мы бы договорились, как вдруг в дверь позвонили. — Я открою! — из комнаты Грубякиных моментально выплыла Клавдия Брониславовна и помчалась открывать. Меня это изрядно удивило — никогда раньше не замечала за нею такой обходительности. Тем не менее дверь хлопнула и послышались голоса. Незнакомые голоса. Буквально минуты через две на кухню вошли люди. Сразу стало тесно и шумно. Высокий сутулый мужчина с вялым подбородком и рыжеватыми усами и бакенбардами, низенький толстячок в великоватом костюме и с толстой папкой в руках, и дородная женщина с подведенным кроваво-алой помадой ртом, сморщенным в куриную гузку. — Так, а где ваша комната? — задала вопрос женщина Клавдии Брониславовне, не обращая внимания на нас. — И какой там метраж? Та заюлила с заискивающей улыбкой: — Прошу Вас, проходите. Проходите! — рассыпалась она мелким бесом. — Видите, как мы скудно живём? Теснота такая. Это Зинаида, моя дочь, а еще здесь живёт её муж, он ударник соцтруда между прочим, сейчас на смене, а ещё живу я и четверо несовершеннолетних детей Зинаиды. И все мы в одной этой комнатушке ютимся. Ужасные условия. Просто ужасные! Мы переглянулись. — Комиссия, — одними губами прошелестела Римма Марковна и вытянула шею, прислушиваясь. Я уже догадалась. Больше ведь некому. Немного напрягал высокомерный тон представителей власти. Они мало того, что не поздоровались, но даже не представились. Буквально через несколько минут они вышли из грубякинской комнаты, оживлённо переговариваясь. — Так, а вы где конкретно живете? — казённым голосом задала вопрос женщина лидочкиной бывшей свекрови. — В этой вот комнате, — неуверенно махнула рукой Элеонора Рудольфовна. — Но вы здесь не прописаны, Элеонора Рудольфовна, — злорадно подсказала комиссии Клавдия Брониславовна. Толстячок всё записывал. Элеонора Рудольфовна вспыхнула и злобно посмотрела на уже бывшую подругу. — Не прописана, — согласилась она и добавила, — но согласно нашей советской Конституции, дети должны ухаживать за престарелыми родителями. Мое здоровье не в том состоянии, чтобы я могла ухаживать за собой. Поэтому проживаю сейчас у сына. — А сын где? — влез в разговор сутулый. — В больнице он. Временно. Лечится, — Элеонора Рудольфовна неодобрительно мазнула по мне укоризненным взглядом. — Справочку покажите и паспорт с пропиской сына, — потребовал сутулый. — Пожалуйста, секунду, я сейчас принесу, там, в сумочке, — засуетилась Элеонора Рудольфовна, сбегала в комнату и через полсекунды бумажки были уже тут. — Эм… это что, психиатрическая лечебница? — недовольно поморщилась женщина. Толстячок что-то записывал. — Да, мой сын — он творческий человек… с тонкой ранимой душой. Он — музыкант, очень талантливый музыкант… — Давайте ближе к делу, гражданка, — нетерпеливо перебил разошедшуюся Элеонору Рудольфовну сутулый. А я пыталась осмыслить услышанное. Так вот чем закончилось наказание для Горшкова. Вместо Колымы лидочкина бывшая свекровушка спрятала сынулю в психушку. Не удивлюсь, если к тому самому профессору, что лечил прежде Лидочку. Да уж. Кто бы подумал, как жизнь порой возвращается вот таким вот бумерангом. — А вы где живете? — сутулый резко обернулся к Римме Марковне. — Здесь, — гостеприимно распахнула дверь в комнату Римма Марковна. — А вот мой паспорт с пропиской. — Но ваши соседи утверждают, что вы здесь не живете, — влезла в разговор женщина с алым ртом. — А где я живу? На улице? — фыркнула Римма Марковна. Она уже вполне пришла в себя и рвалась в бой. — У Горшковой она живет! — наябедничала Клавдия Брониславовна и показала на меня пальцем. — На улице Ворошилова. В комфортабельной квартире! — Это правда? — сутулый обернулся ко мне. Все затихли. — Да, конечно, — кивнула я. — Римма Марковна жила у меня всё то время, когда я находилась несколько месяцев в больнице. Присматривала за ребенком. Не оставишь же пятилетнего ребенка одного. Но сейчас я выздоровела, и она вернулась обратно к себе. — А между прочим её Света тоже живет здесь! — опять влезла Клавдия Брониславовна и мне захотелось стукнуть её чем-нибудь. — Да, здесь, но это не ваше собачье дело, — отрезала я, и от моей отповеди у Клавдии Брониславовны задёргался глаз. — Да, несколько дней Света поживёт здесь. По просьбе родной бабушки, — я указала на Элеонору Рудольфовну. — Внучка все-таки. Родная кровь. Я не могла отказать. Это было бы негуманно… И тут в дверь опять зазвонили и через секунду раздался громкий, хорошо поставленный голос: — Лидия, ты же обещала за мной зайти! И вообще, что здесь происходит? На пороге кухни стояла возмущённая Нора Георгиевна.Глава 10
Я осторожно обошла кучу щебня и свернула налево, к цехам. Промзона встретила шумом и пылью. Уже дня два, как проводились ремонтные работы. Вроде как косметические. Но известкой заляпали всё, что только можно. Не знаю почему, но всегда считалось, что побелка лучше, хотя её никогда надолго не хватало, и каждый год приходилось поправлять всё заново. И вот по-хозяйски начинали ходить бригады малярш, не обращая внимания, что в цехах своя работа застопорилась, что график ломается, — у них был свой график, более важный. Колючими ершистыми щётками они «выметали» и суровых мужиков-наладчиков, и гогочущих парней-практикантов из нашего ПТУ, и даже вездесущего мосластого кота (вездессущего, ха!) по кличке Шарикоподшипник (сокращенно Шушик), в чьи законные владения они вторглись и который очень ревностно переживал всю эту ситуацию, периодически оглашая окрестности злобными негодующими воплями. Они были везде. Они были как Орда. Как саранча. Как чума. После них оставался тяжёлый известковый дух, который стлался по всему промышленному комплексу, намертво въедаясь в стены и потолок, от которого начинала болеть голова и сжималось горло, а густые меловые следы брызг красовались везде, куда только можно дотянуться. Приходилось следить, чтобы не вступить, не вляпаться, — на чёрных подошвах оставались сухие известковые пятна, которые потом запросто отпечатывались на свежевымытом полу в конторе, повсюду, доводя до истерики тетю Валю, суровую уборщицу, которую боялись все, и даже Алевтина Никитична. Я подошла к ремонтному стойлу и нырнула в «туннель» из драной замызганной рогожки, отделяющей цех от внешнего мира и известковой взвеси. По ушам вмиг захлопали звуки наладки. С противным шуршанием «жя-жя-жя! жя-жя-жя!» — жамкал какой-то агрегат. Едко пахнуло мазутом и скипидаром. Иваныч и Севка оказались на месте. И вместе с молодым прыщеватым рабочим (я вспомнила, он у нас числился запасным помощником мастера) с натугой тянули трос амортизатора от какой-то кривобокой бандурины. Закрепив её поровнее, они подошли ко мне. — Вот, — сообщила я и протянула им пять свертков, — как и договаривались. — Баловство одно, — крякнул Иваныч, принимая свёрток. Но по глазам было видно, что доволен. — Сейчас, — сказал он и ушел в подсобку. — Вечно ты что-нибудь придумаешь, Лида, — покачал головой Севка, но остальные свёртки забрал. — В четвёртую бригаду отдам. Там знают. — Так можно же и вот, товарищу, — кивнула я на помощника, который сконфуженно ковырял заусеницу на пальце. — Кому? Фильке? — весело хмыкнул Севка, — да он же дундук у нас. — Ну зачем ты на человека наговариваешь? — нахмурилась я. — Нехорошо так. Как ни странно, помощник никак не отреагировал, продолжая молча ковыряться. — Дундук, он и есть дундук, — из подсобки вышел Иваныч в новом комбинезоне, еще не обношенном, с заломами на темно-синей ткани, — на прошлой неделе надо было искать «землю» в пятом ангаре. Знаешь же, что это? Я неуверенно кивнула, типа ни «да», ни «нет». — Угу, всё с тобой ясно, — хмыкнул Иваныч, — это когда утечка тока на корпус или еще где-то. А хлопцы ему говорят, землю, мол, будешь искать, так что бери ведро, лопату и вперед в ангар. И этот пенёк послушался, можешь себе представить! Взял ведро и лопату и пошел. В пятый ангар. А там же пол бетонный. А он ходит и землю ищет. С лопатой. Почти час ходил искал. Мужики чуть животы не надорвали… А ты говоришь, ему такое выдать. Неет, не дорос он ещё… Иваныч подошел к стеллажу и усердно принялся рассовывать по карманам гаечные и разводные ключи, какие-то отвертки и прочие инструменты. Закончив разбираться — полюбовался собой. — Эх! Крас-со-тень! — воскликнул он и от нахлынувших эмоций хлопнул себя по карманам. — В таком и жениться не стыдно! Да. А посмотреть было на что. Не зря я тщательно изучала ГОСТы. Мы с Вероничкой Рудольфовной в короткий срок провернули супермасштабную работу. И сейчас спецовочный комбинезон Иваныча был снабжен не как раньше — одним карманом, а сразу двумя, настроченными рядами, карманами-клапанами, да ещё и с отделениями, по пять штук. Как раз под каждый ключ — отдельный карман. — Ох ты ж, мать твою! — от переизбытка чувств Севка издал восторженный полувсхлип-полувздох, и тоже побежал в подсобку наряжаться. Тем временем жамкающий агрегат вдруг заглох. По ушам ударила тишина. — Что там? — спросил Иваныч, не отвлекаясь от рассматривания содержимого карманов. Помощник Филька, которого называли «дундук», метнулся к агрегату и посмотрел: — С-с-схему з-з-замкнуло, — произнёс он, — з-з-заглох, с-с-сука. — Ну так разомкни! — Н-н-не… ща к-к-как ж-ж-жахнет, б-б-боюсь, — покачал головой Филька. — Где вас таких набирают, что приходится всё время одному и тому же учить?! — в сердцах психанул Иваныч, схватил веник (простой веник, которым метут пол) и начал там внутри всё хлестать и охаживать. Буквально через пару мгновений опять послышалось «жя-жя-жя! жя-жя-жя!». Агрегат заработал. — Вот так учишь, учишь, одни двойки, — пожаловался мне Иваныч, — веник же не проводит электричество. Ну, это, чтоб не жахнуло… — Иваныч, давай я потом зайду за отчетом, — торопливо прервала заведшего нудную лекцию мастера и ретировалась в контору. В общем, если-в двух словах, Иваныч, Севка и ещё три мастера должны были работать неделю в новых комбинезонах, а потом мне надо было собрать их отзывы, чтобы испытать опытный образец. Если всё получится (а я уверена, что получится), тогда будем внедрять для всех рабочих. Да. Я решила «сломать» советский ГОСТ. Потому что негоже чтобы все ключи были в одном кармане — их же так долго искать. Из-за таких «мелочей» и теряли молодые парни пальцы, а некоторые становились калеками навсегда. Нет уж. Мы пойдем другим путем. Я опять занырнула под рогожку и оказалась в известковом мире. — Ишь, в начальники как скоренько вылезла, — стеганул в спину громкий шепот. — Непонятно откуда пришла, года даже не поработала и уже как взлетела! — Сучка, — добавила вторая. Я обернулась: две неопрятные малярши примерно моего возраста в ситцевых косынках и замызганных спецовочных халатах недобро рассматривали меня. Заметив мой взгляд, торопливо отвернулись. Неприятно. Настроение упало, я вернулась в контору и направилась к кабинету Лактюшкиной. Надо было уточнить кой-какую рабочую информацию, но главной причиной было то, что у Репетун всегда были всевозможные кремы-помады-духи и прочие милые женские радости, которые она с удовольствием толкала среди коллег и знакомых, имея за это небольшой процент. Буду поднимать себе настроение стихийным шопингом. Я как раз вертела в руках какой-то очень полезный шампунь для волос, от которого, как клятвенно обещала Репетун, волосы аж заколосятся, и прям сильно-сильно. Лидочка сколько-нибудь густой шевелюрой похвастаться особо не могла, да и страсть к химическим завивкам и обесцвечиванию капитально эти волосы угробила. Поэтому шампунь я рассматривала с вполне понятным интересом. Но насладиться мелким шопингом мне не дали. В дверь просунулась голова Зои Смирновой в небесно-голубой косынке «вырвиглаз» и, напрочь игнорируя возмущенные взгляды Репетун, она поманила меня на выход. — Что случилось? — спросила я, когда Зоя вытащила меня в коридор. — Вот! — она протянула мне скрученную в трубочку бумажку. — Твоя речь. — В каком смысле речь? — я развернула листок и вчиталась в написанные зоиным каллиграфическим почерком строчки, — «… и какой размах получила индустриализация во всех отраслях народного хозяйства нашей необъятной страны, какие поистине грандиозные задачи решает партия и советский народ…». — Это что? — подняла глаза на Зою я. — Сегодня в восемь на общем собрании ты скажешь речь. Я знаю, что тебе некогда и вот я написала! — выпалила Зоя с радостным ожиданием похвалы. — Что за собрание? — удивилась я. — Посвященное индустриализации! — разочарованно ответила Зоя, обидевшись на мою реакцию. — Ахренеть, — пробормотала я. Вот собрания мне только и не хватало! Да ещё и речь толкать. Нет, так-то я речи произносить умею. Причём могу жахнуть так, что аудитория растает, но оставаться вечером и тратить время на индустриализацию? Нет, это выше моих сил. Но вслух Зое я сказала: — Я сегодня не могу, Зоя. Так что ты сама её прочитай. — Как?! Почему это?! — на Зою жалко было смотреть. — Понимаешь, мы переехали в деревню. Это далеко от города. Мои соседи сегодня будут ехать туда и меня подвезут. Иначе придётся ждать рабочую электричку до одиннадцати вечера. — Так мы успеем до одиннадцати, — обрадовалась Зоя, — ну, наверное, успеем… постараемся успеть. Я чуть не выругалась. Ну это ж надо быть такой вот. Так-то она девушка неплохая, но вот эти закидоны меня бесят. — Зоя, я не могу, — отрезала я с раздраженным видом. — Никто не может! — зоины глаза налились слезами, — Иванов где-то слинял, Аркадий Давидович на совещании, Щука заболела. Не буду же я Ивана Аркадьевича просить! Вот, кроме тебя, больше некого позвать! — Нет, Зоя. Даже не уговаривай. Мне нужно домой. Да ещё и Римма Марковна целый список насочиняла, нужно успеть по магазинам пробежать. Не могу. — И вот что мне делать?! Что?! — по зоиным щекам скатилась слеза. — Как меня задолбали эти мероприятия! Никто не хочет ходить! Оно мне что, больше всех надо?! — Если я не ошибаюсь, Зоя, то в прошлый раз ты то же самое говорила. Но бросить ты не могла, потому что Швабра. Но я главнее Швабры, так что спокойно бросай. Если она тебя заругает, я ей устрою, что мало не покажется. — Я не могу бросить, — прошептала Зоя. — Почему? — не поняла я. — Идеологическая позиция? — Да какая там позиция! Мне за это доплату сделали. Небольшую, но двадцать пять рублей на дороге, знаешь ли, не валяются! Это тебе повезло выйти за богатенького Валеева, и кучу наследства получить… — взглянув на меня, Зоя осеклась, — ой, прости, Лида, я не хотела… — Из-за двадцати пяти рублей ты готова разорваться с этими мероприятиями? Сидишь тут почти каждый день до ночи?! Не понимаю… — А что тут понимать, — вздохнула Зоя, — после смерти свекрови мой так запил. Чуть побудет нормальным, и опять начинает. Вот и приходится выкручиваться. — Ну так бросай его. — Не могу, — вздохнула Зоя. — Любишь так сильно? — Да что там любить?! — вспыхнула Зоя, — что любила, от этого давно уже ничего не осталось! Вечнопьяная опухшая харя только! Глаза б мои его не видели! — Так в чём дело? — У меня дети, — закусила губу Зоя, — их поднимать надо. — Так ты и так их сама поднимаешь, — удивилась я, — ещё и пьяный нелюбимый муж нервы мотает. — Ты не понимаешь, — опять покачала головой она. — Я не могу так. А что люди скажут? Она круто развернулась и пошла по коридору. А я стояла, смотрела ей вслед и пыталась осознать масштаб трагедии в рамках её мировоззрения. А ведь жизнь-то одна! Хотя в последнее время моя жизнь тоже закрутилась, что ой. Только-только получилось разобраться с комиссией и доказать право на проживание в комнате на Механизаторов (спасибо, кстати, Норе Георгиевне, которая подошла к моменту разборки, шугнула там всех и поставила жирную точку в прениях сторон), как уже через неделю у меня начинаются экзамены на права. А ещё через неделю — сессия в институте. Ну что же, будем сдавать, значит. В эту субботу мы с Риммой Марковной, Светкой, крашеным зелёнкой одноухим зайцем и бесконечными тюками самого-самого необходимого барахла, наконец-то, перебрались на дачу в Малинках. Ну что я скажу. Красота здесь распрекрасная. Небольшой дом, деревянный, но не слишком старый, утопал в чуть запущенном тенистом саду. Яблони, вишни, груша, алыча и даже непонятно зачем посаженный здесь разлогий маньчжурский орех (его орехи разве что бульдозером колоть) — всё это теперь было в нашем полном распоряжении. Двор обильно зарос гусиной лапкой, спорышом и пырейником, так что Светка с удовольствием гоняла по траве босиком — было мягко. Заросли крапивы и топинамбура не мешали, так как жались ближе к забору, правда он был чуть покосившимся, но это совершенно не портило общего пасторального очарования от нашей новой деревенской жизни. Небольшой огородик был засажен картошкой, и хозяева, за умеренную плату разрешили нам её копать. А ещё там были грядки с морковкой, луком и зеленью. Красота, в общем. Но главная красота была в том, что в конце огорода, который располагался на пологом спуске к озеру, находилась русская банька — небольшой деревянный сруб, который можно было топить по белому. Жаль, что дров не было, иначе я бы прямо сегодня же испытала эту прелесть. Но дрова я куплю, это не вопрос. Я окинула довольным взглядом милый пасторальный пейзажик и развернулась к Римме Марковне. Мы сейчас сидели за столом в саду и пили чай из пузатого самовара, который Римма Марковна откопала в сарае ещё прошлый раз и сразу же заявила, что заведет вот такие вот вечерние чаепития, как было принято ещё у её бабушки в былые времена. Ну, а я и не против. — А вот Агриппина Ивановна говорила, что сюда из леса заползают змеи, — озабоченно пожаловалась Римма Марковна, поглядывая на Светку, которая весело прыгала через скакалку. — Светочка любит босиком бегать, как бы не случилось чего. — Агриппина Ивановна, это та женщина, которая дом со свиньями нам сдать хотела? — понятливо хмыкнула я. — Ну что ты говоришь, Лида! Она хорошая женщина и врать не станет, — отрезала Римма Марковна. — До леса далековато, — я навскидку смерила расстояние от бани до леса с другой стороны озера и легкомысленно вернулась к чаепитию: долила пахучий чай с чабрецом и мятой в нарядную чашку из валеевского сервиза, купленного им в Кисловодске, который Римма Марковна нагло отжала уего бывшей супруги Юлии. Отпив глоток, я от удовольствия аж зажмурилась. — И ничего не далековато, — рассердилась такой моей беспечности Римма Марковна, — вот не надо было этот дом брать. Зря я тебя послушалась. Баня, баня! А если змеи будут, то как ты в эту баню ходить будешь? — Ну так давайте енота заведем? — предложила я, добавляя в чашку мёд. — Зачем енота? — поперхнулась чаем Римма Марковна. — Еноты змей уничтожают. Мангусты, кстати, тоже. Но они у нас к сожалению, не водятся. — Выдумаешь еще что! — возмутилась Римма Марковна и притянула к себе блюдо с румяными пышками, — и что я потом с этим енотом делать буду? А зимой его куда? С собой на Ворошилова? А если они расплодятся как кошки?! — Ну тогда давайте пугало поставим, — пожала плечами я. — И как по-твоему пугало поможет от змей? — нахмурилась Римма Марковна, подозревая явный подвох, — ты что выдумываешь?! — Кузьмич, сосед, когда пьяный идет, имеет привычку с пугалом разговаривать, — улыбнулась я, вспомнив как вчера он часа два горячо доказывал соседскому пугалу, как лучше щуку на блесну ловить, — змеи шума боятся, вот и будут уползать… — Лида, я же серьёзно, — покачала головой Римма Марковна, и мохнатый цветочек на её белой батистовой шляпке закачался в такт. Вообще, на даче Римма Марковна вообразила себя «пани», завела чайные церемонии, обеды из нескольких перемен блюд, стала носить затейливо вышитые шляпки и панамы, цветастые дачные платья и вообще, вела себя словно барыня (а ведь раньше в двух халатах ходила). По утрам она завела привычку ходить на соседнюю улицу покупать парное молоко, а вальяжный послеобеденный моцион (два круга вокруг озера) с Норой Георгиевной превращался у них в азартные литературные баталии. Иногда к ним милостиво допускалась и Зинаида Ксенофонтовна (дама с туннельным мышлением, неправильно трактующая поэзию Мариенгофа). — И ещё, Лидия, — Римма Марковна остановила на мне строгий внимательный взгляд, и я напряглась, — завтра будем белить деревья извёсткой. А то я боюсь долгоносика. Опять извёстка! На работе — извёстка, дома — извёстка! Я подавила раздражение и уже готовилась высказать Римме Марковне в ответ всё, что я думаю по поводу такого вот воскресного времяпровождения, как вдруг скрипнула калитка и раздался голос. Мужской: — Добрый день, а Горшковы здесь живут?Глава 11
— Здесь. А что? А вам зачем? — затарахтела Римма Марковна, с жадным любопытством разглядывая нежданного гостя. Визитёр был среднего роста, с чуть тронутой благообразной сединой шевелюрой, с лицом баловня судьбы и какими-то неуловимо то ли барскими, то ли командирскими замашками, примерно за полтинник: видно, что со спортом дружит, однако спортивную фигуру хоть и сохранил, но тяжеловат и даже, можно сказать, приземист. При этом общий вид бодрячком свидетельствовал о сохранившейся молодости духа, как говорится «был ого-го рысаком». А еще был он в хорошем спортивном костюме, где куртка на молнии, да и ткань явно импортная, а не такая как на трикотажных трениках из «Универмага». — Здравствуйте! — хорошо поставленным командным голосом сообщил приветствие он. Именно что не сказал, не поздоровался, а сообщил. Точнее — изволил сообщить. При звуках его голоса захотелось срочно встать, вытянуться в струнку и отдать честь. — Меня зовут Пётр Иванович Будяк, — сухо отрекомендовался он, — я буду вести футбольную секцию для детей из Малинок. Это по вашему заказу, мамзель, как я понимаю? Он окинул меня таким насмешливо-раздраженным взглядом, что Римма Марковна аж икнула. — Добрый вечер, — кивнула я и прищурилась. Вот не люблю таких хамовитых мужланов, которые считают, что весь мир принадлежит им по праву гендера. — Именно так. — Нехорошо, мамзель, продвигать свои дамские капризы, — покачал головой он, — Вам лишь бы выкрутасы свои от скуки ублажить, а педагоги должны выполнять и в такую даль добираться. Попеняв таким вот образом, он решил, что пока с меня достаточно, прошел (точнее промаршировал) и сел на свободный стул. Меня аж передёрнуло. За стол его мы не приглашали. Я уже набрала воздуху для язвительной отповеди, как вмешалась Римма Марковна: — Пётр Иванович, чай будете? Давайте я налью. С чабрецом, — торопливо защебетала она. Будяк снисходительно согласился. — Так это вы наш новый тренер? Вот радость-то какая! А уж детишкам какая радость будет! Попробуйте плюшечку, Пётр Иванович. Плюшки только с пылу с жару, как говорится, — продолжила исполнять оду радости Римма Марковна (ишь ты, аж румянец на щеках появился). — Пожалуй, не откажусь, — чуть подумав, милостиво кивнул Пётр Иванович, даже не повернувшись к ней и продолжил прерванный монолог. — Секции и спортивные кружки должны быть в городе, в местах скопления обучающихся школ. А уж точно не в дачно-курортной зоне, и не по причине скуки отдыхающих дамочек…. — То есть, по-вашему, в летнее время советские дети развиваться не должны, так вы считаете? — раздраженно поинтересовалась я, допивая чай. Пётр Иванович скривился, на скулах заходили желваки: — Я считаю, что каждый гражданин должен знать своё место в соответствии с социальным призванием и нормами высокой морали! И негоже всяким дамочкам решать, где должно внедрять советское воспитание и спорт. Для этого есть соответствующее руководство. — Ну что ж, вы можете отказаться, — пожала плечами я и встала из-за стола, — думаю, и без вас в Доме пионеров нормальные тренера найдутся. Всего доброго! — Этот стон у нас песней зовётся! — рявкнул Будяк осуждающим голосом, — А ведь мы ещё разговор не закончили! Сядьте! — Приказывать своей супруге будете, — отмахнулась я. — Супруга умерла, — вздохнул Пётр Иванович и как-то уж торопливо отхлебнул чаю. — Хороший какой чай. — Так я по старинке завариваю, — моментально зарделась от удовольствия Римма Марковна. — И всегда сразу сливаю первую промывку, так чай лучше раскрывается. А в конце добавляю щепотку соли. Совсем немного, на кончике ножа. Это старинный рецепт. Так ещё моя бабушка когда-то делала. — А вот моя бабушка заварку заливала чуть остывшей водой, тогда аромат значительно сильнее, — сообщил Пётр Иванович и отхлебнул ещё чаю, медленно смакуя новый глоток. — Я так тоже иногда делаю, — согласилась Римма Марковна и подсунула розетку с моим любимым вареньем поближе к нему, — но это только когда мы в городе. Там вода водопроводная, мёртвая, а здесь — родниковая, с кислинкой. — Да, вода имеет большое значение, — откусил большой кусок плюшки Будяк, — помню мы как-то лет пять назад… — Так что там с секцией? — решила вернуть разговор в конструктивное русло я. — Мне в понедельник надо будет поговорить с директором Дома пионеров, чтобы нам другого тренера дали, я правильно вас понимаю? — Нет! На это я согласиться не могу! — буркнул Пётр Иванович, могучим усилием проглотив кусок плюшки (а вот нечего надурняк чужие плюшки подъедать!). — Где этот ваш футболист? Зовите, я хоть гляну, будет из него толк или нет. — Да, конечно, — ответила я спокойным тоном, но в душе предвкушая, как сейчас он увидит нашего «футболиста», — Светочка! Иди сюда! Через секунду Светка прискакала на одной ножке, волоча за собой облитого зеленкой одноухого зайца: — Здрасти! — с видом примерного ребёнка поздоровалась она и от усердия пару раз подпрыгнула, так что небрежно сплетённый веночек из ромашек и пижмы свалился ей на глаза. — Что это? — вытаращился Пётр Иванович на Светку примерно с таким видом, как Чарльз Дарвин после промеров задней ноги пресловутого грызуна туко-туко на Огненной земле на цифры в своём блокнотике. — Свинство! — возмутилась Светка, сорвала веночек и ловко зашвырнула его на забор к соседям, подбив сидящего на заборе молодого петушка, который с горестным воплем свергся вниз, причём к нам во двор. — Светлана! Не ругайся! — строгим голосом влезла Римма Марковна, решив проявить педагогическую бдительность. — Это что ещё такое, я вас спрашиваю, дамочки? — продолжал разоряться Пётр Иванович, перекрикивая так некстати разоравшегося от нанесённой обиды петушка. — Где ваш мальчик? — Это — Светлана, — самым что ни на есть торжественным тоном, которому мог бы позавидовать даже мажордом из Букингемского дворца, представила я обалдевшему тренеру будущую звезду дворового футбола. — Будущий футболист. Будет заниматься у вас в секции. — Девочки не играют в футбол! — рявкнул Пётр Иванович (я уже это где-то слышала). — Баловство какое! Дурь и бабская блажь! Пусть вон в куклы играет! — А это уж не вам решать, Пётр Иванович, во что Свете лучше играть, — отрезала я, — вас пригласили вести футбол для детей из Малинок. Вот и будете вести. А если вы по каким-то внутренним причинам против — мы в понедельник обсудим это с директором Дома… — Да что вы всё заладили! Обсудим, обсудим! — взорвался Пётр Иванович. — Вытащили хрен знамо куда, ещё и девку подсунули! Давайте пацана — я буду вести! В это время Светка, с радостным воплем Чингачгука пробежала за возмущённо орущим петушком уже второй круг вокруг стола, не давая возможности нормально сосредоточиться. — Знаете, говорить так — удел млекопитающих типа моей бывшей начальницы Щукиной, — психанула я, невольно повышая голос, — все остальное человечество, спустившись с пальмы и научившись вытирать зад, давно отказались от мысли, что женщины ничего не могут! — Я из достойной советской семьи и воспитан на консервативных принципах! И к парнокопытным себя не отношу! — возмутился Будяк, — Я уважаю чужие слабости и даже комплексы истерических дамочек! Но ваша Света футболистом не станет! Это говорю вам я! И хватит на меня кричать! — Я не понимаю… — Неужели ваш муж разрешил это безобразие?! — не дав сказать и слова, прорычал Будяк, наливаясь краснотой. — Лидочка вдова, — промурлыкала Римма Марковна. — Уже давно одна. И нет мужского плеча, чтобы посоветоваться. Блин, вот кто просил! Вечно она лезет. Меня накрыло раздражение. — А вам и не надо понимать, — неожиданно успокоившись, сообщил Будяк и даже улыбнулся, — вы красивая женщина и у вас много других достоинств. Поэтому послушайте меня. Из затеи с футболом для Светы ничего путного не выйдет. — Это не вам решать, — нахмурилась я. — Но раз вы так сильно хотите — я готов! — Будяк сцапал ещё одну плюшку, — буду ездить в Малинки трижды в неделю. — Прекрасно, — ответила я. — Вы когда с работы возвращаетесь? — внезапно задал провокационный вопрос Будяк. — Когда как, — уклончиво ответила я, — чаще ночью. Или остаюсь в городе ночевать. — К девяти Лидия возвращается, — моментально заложила меня Римма Марковна, преданно глядя на него. — Её сейчас Роговы подвозят. А утром в пять уезжает на электричке. А в городе всего один раз оставалась ночевать. Да и то, потому что на рынок с утра нужно было сходить. — Я могу подвозить в семь, — тут же сообщил Будяк, подмигнув Римме Марковне, — как раз на вечернюю тренировку успеем. — Но… — За сердце доброе и глаза красивые, — непреклонным голосом продолжил он. — Но я… — Только имейте в виду, кормить меня надо будет хорошо! — довольно осклабился Будяк, а я послала гневный взгляд Римме Марковне (который она проигнорировала самым возмутительным образом). Утро понедельника ознаменовалось замечательным событием. — Ну вот! — я с видом Суворова, доблестно преодолевшего Альпы, вышла из автомобиля и захлопнула дверку. — Что теперь скажете, товарищи? — Это просто немыслимо! — всплеснул руками Марлен Иванович, — кто бы мог подумать! — Стараемся, — степенно кивнул Иван Михайлович, мастер, который вёл вождение автомобиля. — Видели, как Лидия Степановна теперь водит? Ни одной ошибки! Блеск! Наша школа! Ложкин и Елистратов закивали, выражая согласие. — Таким образом, Марлен Иванович, давайте подытожим наш эксперимент? — предложила я, мысленно потирая руки (ещё бы я не водила, у меня же водительский стаж из прошлой жизни лет двадцать, если не больше). Любимкин кивнул (а что ему ещё оставалось делать?). — Итак, всего за три недели я прошла весь обучающий курс автодела под руководством товарищей мастеров-наставников Гашева, Ложкина и Елистратова. Правильно? Любимкин опять кивнул и покосился на стоящих рядом мастеров. — Вождение я сдала на «отлично», да? — Прекрасный результат, мать его, — опять от души похвалил меня Гашев. — Кому скажу — не поверят. Для бабы, так вообще… ой, извините, Лидия Степановна. Я сделала вид, что не всё расслышала и продолжила дальше: — ПДД я сдала на «четвёрку». Но, учитывая, что за три недели сложно идеально выучить весь материал и сдать на «отлично», тем более, что у меня ответственная работа и большая нагрузка, будем считать, что результат тоже очень даже и неплохой. Согласны? — Да, достойный результат, — поддержал меня мастер Ложкин, который вёл ПДД, — у нас две трети ребят ушли на пересдачу. — Остаётся вопрос со строением автомобиля, — осторожно намекнула я и посмотрела на Елистратова. — На стендах вы всё выполняли неплохо, — дипломатично умолчав, что мне дружно помогали и подсказывали всем классом, ответил он. — Думаю, что сами вы чинить автомобиль в любом случае не будете. Поэтому можно вам поставить «зачёт» автоматом. — Спасибо! — расцвела улыбкой я и обернулась к Любимкину, — думаю, Марлен Иванович, как только я получу права на руки, мы с вами пойдём к Ивану Аркадьевичу с подробным отчётом. Сами видите, уровень преподавания у нас достаточно высокий. Обучающиеся тоже стараются. Мне кажется, что причиной неэффективного обучения является организация процесса. И здесь товарищи наставники правы — необходимо менять расписание, время обучения и другие параметры. Правильно я говорю? Гашев, Ложкин и Елистратов одобрительно зашумели. Любимкин скривился, но аргументов против у него не было. А я была рада, что «одним махом пятерых убивахом» — и права вот-вот на руки получу (а то заколебалась я в этой электричке в пять утра ездить), и причину косяков нашла, и Любимкина прижучить хоть немного получится. Но главное — у меня будут водительские права! Тыдымщь! Воодушевлённая, я заглянула к Зое Смирновой и поманила её в коридор. — Слушай, а давай мы сделаем путевку твоим сыновьям в пионерский лагерь, а тебе — в санаторий? Съездишь, отдохнёшь, водички минеральной попьешь? Помолодеешь, похорошеешь? Зоины глаза удивлённо распахнулись. — Можно даже на море санаторий попробовать присмотреть, — продолжила голосом демона-искусителя я. — Не обещаю, что прям в Гагры или в Алушту, но в какую-нибудь Анапу или Евпаторию вполне можно попробовать. Как идея? — Да ты что! — ужаснулась Зоя до такой степени, что аж красные пятна пошли по щекам. — А мужа куда я дену? — А он у тебя маленький? — удивилась я, — сам себе пельменей не сварит? — Он не умеет, — вздохнула Зоя. — Есть захочет — сварит, — отмахнулась я. — А нет, так в столовую сходит. Невелика беда. — А свёкра куда? — У нас социальная служба есть. Можно договориться. Или в больницу положить на время. Кроме того, у тебя муж есть. Вот пусть и займется. Двадцать четыре дня — не так много. Тем более это же его отец, а не твой. — Он не захочет, — несмело возразила Зоя. — Я с Симой Васильевной поговорю, она тебе такой диагноз найдёт, что твой муж сам тебя в санаторий отправит. — Но у меня нет нарядов, — пискнула Зоя, несмело. — Ой, ерунда! — широко улыбнулась я, — сходим к Вероничке Рудольфовне, она поможет с модными выкройками. У тебя машинка есть, сама прекрасно всё прострочишь. А ткань я думаю, найдется. — Ну да, можно же и старый сарафан перешить, — увлеченно замечталась Зоя. — А ещё у меня есть кусок шифона, небесно-голубого цвета. Уже три года лежит. — Вот и прекрасно, — поддержала я. И здесь получился двойной финт — и подруге помогу вырваться хоть ненадолго из замкнутого круга бытовухи, и изолирую её на время из депо «Монорельс». Пусть товарищ Эдичка Иванов останется сам-на сам со злой начальницей (то есть со мной) и не сможет за Зоиными кипучими результатами прятать свою халтуру. А в конце этого прекрасного дня я заскочила в Институт. Вооружившись бегунком и зачёткой, я побегала по кабинетам и умудрилась сдать сразу два зачёта. Честно говоря, повезло, седой старичок, преподаватель кафедры алгебры и методики преподавания математики, куда-то торопился и по общей математике поставил мне «зачёт» махом, не глядя. Второй раз опять повезло: на кафедре спортивных дисциплин полноватая тётка махнула рукой на мой душещипательный рассказ о том, как я проболела всю зиму и черканула вожделенный «зачёт» по физкультуре. Я ликовала. Следующим у меня должен был быть экзамен по методике начального обучения. Как раз через два дня. Я заскочила на кафедру и взяла перечень вопросов у сутулой лаборантки. В глазах зарябило от фамилий партийных деятелей, известнейших педагогов и прочих Ян Амос Коменских. Да уж, здесь зубрить придётся конкретно. Затем, на всякий случай, я заглянула в деканат. Методистка не обманула ожидания: — У вас не пройдена педпрактика, — сообщила она мне, листая толстый гроссбух. — Обычно мы студентов к сессии не допускаем, но за вас звонили из депо «Монорельс», и письмо где-то присылали. А еще… а-а-а вот вижу, есть справка о тяжелой болезни. Поэтому… где же оно? А, вот. Выписка из протокола. Поэтому по вам было принято решение допустить вас к сессии, а практику пройти в сентябре, сразу обе. — Хорошо, — согласилась я, радуясь, что мне пошли навстречу. — Так как на практику к зимней сессии вы не попали, то Маргарита Александровна предложила усложнить задачу. Вы же с ней так договаривались? Я кивнула. — В начале сентября вы направляетесь на две недели в среднюю школу номер шесть, — заглянула в канцелярский журнал методистка. — И хоть у вас начальные классы, но второй предмет — филология. Поэтому классное руководство вы возьмёте в десятом классе. А основным предметом у вас будет русская литература. Там как раз учительница на курсах повышения квалификации будет, вот вы её и замените. У нас всех учителей русского языка и литературы сорвали. Поэтому заменить некем. А практикантам разрешается. И в районо не придется искать замену. Они звонили, просили посодействовать. Я со вздохом согласилась. Не то, чтобы я там боялась или опасалась — держать дисциплину я могу. И мне без разницы — взрослые это или дети. Со старшеклассниками ещё легче работать, чем с маленькими детишками. Просто одно дело прийти на практику, провести один урок под присмотром педагога. И совсем другое дело — вести каждый день по пять–семь уроков, заменяя учительницу И тут меня как током жахнуло: — Простите, вы сказали школа номер шесть? Методистка равнодушно кивнула. — А на какой улице эта школа находится? — Чкалова. — А какой класс у меня будет? — Десятый «Б». Сердце у меня упало. Я вспомнила. Ведь именно в этом классе когда-то учился Жорка.Глава 12
А через два дня пришло письмо от «демонической» Олечки. Но лучше расскажу всё по порядку. В общем, приезжаю я в город (всё ещё на электричке, итить её! Ведь права выдадут лишь на следующей неделе). Время — всего-то шесть утра с небольшим хвостиком. Логично, что я сразу направилась домой, на Ворошилова: сейчас попью кофе, наведу марафет, а возможно и подремать полчасика ещё успею. Как раз небольшой такой релакс перед работой у меня получится. На лавочке у подъезда по обыкновению несли боевое дежурство соседки — старушки-веселушки Клавдия Пантелеймоновна (та, что подарила мне когда-то на новоселье горшок с вонючей гортензией, в которой Римма Марковна души не чаяла и не позволяла мне её выбросить) и Марфа Иннокентьевна. — Лида! — обрадовались они мне. И даже о семечках забыли. Я поздоровалась. После обмена любезностями и выяснения ряда подробностей о том, как проходит дачный отдых у Риммы Марковны и Норы Георгиевны, какие платья они там носят, тщательно сравнив какие цены на молоко и овощи в Малинках и у нас, и прочие, не менее важные и необходимые в хозяйстве вещи, Клавдия Пантелеймоновна сообщила трагическим голосом: — Лида, вчера тебя ждала какая-то женщина. Долго. — Ага. Сидела тут на лавочке, — поддакнула Марфа Иннокентьевна. — Что за женщина? — нахмурилась я (ненавижу вот такие вот сюрпризы. Жизнь показала, что это всё как-то нехорошо заканчивается. Для меня, по крайней мере). — Ну, такая она… не наша… не советская… — задумалась Клавдия Пантелеймоновна и сделала неопределённый жест рукой, — фифа такая. Вся в импортной одежде и очки большущие и чёрные, прости господи. — А клипсы-то какие, с перьями! Срамота одна, — добавила Марфа Иннокентьевна осуждающим голосом и максимально незаметным жестом мелко перекрестилась. Я про себя хмыкнула. Вспомнила, как в мои времена ходил анекдот о Наташе, которая всегда здоровалась с бабушками у подъезда и поэтому считалась у них самой вежливой проституткой. — А что она хотела? — спросила я, пряча улыбку. — Тебя увидеть, — пояснила Клавдия Пантелеймоновна, — а больше ничего выяснить не удалось. — Ну, и ладно, — пожала плечами я и пошла домой. Решила не ломать голову, мало ли кому что от меня надо. Если сильно надо будет — найдёт. В конторе депо «Монорельс» весь день была суета как обычно. Рабочую размеренность нарушил лишь небольшой инцидент со Щукой. Она, по обыкновению, вошла ко мне в кабинет без стука, «чеканным кавалерийским шагом». В открытой двери с жадным любопытством маячили Лактюшкина, Акимовна и Швабра. — Лидия Степановна! — с кривоватой улыбкой Джокера выплюнула моё имя Щука. — У нас все показатели за этот месяц упали. А вот при Иване Аркадьевиче такого никогда не было! При этом вид у неё был как у человека, попавшего в сад с райскими гуриями. Остальные коллеги с алчным интересом прислушивались к разговору (ох, чую, сейчас шепотки поползут по конторе). — Прям все? — уточнила я с деланным равнодушием. — Или, как обычно, только в вашем подразделении, Капитолина Сидоровна? Лицо у Щуки перекосило: — Что вы хотите сказать?! — Ну, я же когда-то у вас работала, — с невинным видом ответила я, перекладывая папки. — И прекрасно помню, как вы частенько в конце месяца завышали статистику. Щука покраснела, воровато оглянулась на остальных, не слышат ли, но главный вопрос таки задала, причём отчётливо громко: — Так что теперь делать, Лидия Степановна? Опять завышать? — А это разве я должна за вас думать? — изумилась я и даже бросила перебирать документы. — У вас есть два варианта, Капитолина Сидоровна: не сдать отчёт и быть уволенной, или же сдать отчёт с дутыми показателями и быть уволенной. Вот и выбирайте. Щука позеленела и выскочила из кабинета, хлопнув дверью. После работы я вернулась домой, на Ворошилова. По дороге лишь заскочила в магазин, прикупила продуктов согласно составленному Риммой Марковной гигантскому списку. Получилось две огромные авоськи. Я их еле-еле тащила, сгибаясь под тяжестью. Сдуру нагребла всё сразу, чтобы дважды не бегать. Блин, хоть уж поскорее права мне выдали, заколебалась я в руках это всё таскать и пешком по магазинам ходить. Кстати, нужно будет завтра после работы обязательно сходить посмотреть в гараж Валеева к машине, я уже два месяца там не была... Мои мысли были бесцеремонно прерваны: у подъезда меня ожидала «та» женщина. То, что она ждёт именно меня, стало ясно с первого взгляда. Вид у женщины, действительно, был донельзя импортный и «не наш». Старушки-веселушки не ошиблись. И дело здесь даже не в экзотическом для нашего города прикиде. Возможно, проявлялось некое превосходство в глазах, какой-то донельзя чванливый апломб, примерно также, очевидно, смотрели солдаты из экспедиции Кука на аборигенов под пальмами, пытаясь выменять у дикарей бриллианты на стеклянные бусики. До тех пор, пока аборигены их не съели, конечно же. Я уже даже отвыкла от таких взглядов. Взглядов, которые бывали у многих нуворишей, стремительно взлетевших «из грязи в князи» в моём прошлом мире. — Добрый день, — первой поздоровалась я, — это вы меня ждёте? — Лидия Горшкова — вы? — вопросом на вопрос ответила женщина, не поздоровавшись, зато смерив меня откровенно оценивающим взглядом. — Я, — ответила я, решив посмотреть, что последует дальше. — Что вы так долго? — нелюбезно обозначила она своё недовольство. — В магазин зашла, — кивнула я на авоськи, которые пришлось поставить на землю: разговор явно обещал затянуться. — Я вам письмо привезла, — сообщила она мне таким тоном, словно молодой альпинист после покорения Эвереста. — Так вы на почте работаете? — не удержалась от лёгкой шпильки я. Женщину передёрнуло. Ну а что, ты, милая, думала. Я же тебе не простой советский человек, открытый в своей наивности. Раз решила укусить — получай ответочку. — Я из Чехословакии привезла, — сообщила она мне величественным тоном и уставилась с ожиданием, что я, наверное, сейчас должна упасть в обморок от переизбытка чувств. — От Кафки? — с максимально наивным видом опять подколола я и даже глазами похлопала для убедительности. — Какой кафки? — не поняла она. — Ну как же, Франц Кафка, «Письма к Фелиции»? Разве нет? Судя по выражению лица этой женщины, «кафку» она если и знала, то только «грефневую». — От Ольги Дворжак, — процедила она неприязненно. Я уже сообразила, что это «демоническая» Олечка и чуток напряглась. Женщина вытащила из модной сумочки чуть примятый конверт и проворчала, протянув его мне: — Обратно я уеду через неделю. Подготовьте ответ. Я зайду в среду, в это же время. — Хорошо, спасибо, — пробормотала я, сгорая от любопытства. Женщина поднялась уходить, и я не удержалась от вопроса: — А своей матери она письмо тоже передала? — Нет, — равнодушно сказала женщина и ушла, не прощаясь. Дома, я, едва сбросив туфли и не переодеваясь, плюхнулась в кресло и аккуратно вскрыла конверт, на котором ничего не было написано. На колени выпал листок, мелко исписанный торопливыми строчками: «Лида!» — гласили прыгающие строчки, — «Люция едет к родственникам, и согласилась передать письмо. Я устроилась хорошо. Вышла замуж и теперь живу в пригороде Праги. Мой муж очень богат и владеет собственной пивоварней. У нас есть слуги и большой дом на семь комнат (а не говенная коммуналка на Механизаторов!). Отдыхать мы ездим в Карловы Вары, на воды. У Томаша своих детей нету и не будет, но он очень хочет семью. Поэтому я решила забрать Светлану. Ей с нами будет лучше. Напиши ответ и передай Люцией. Томаш сказал, что всё устроит, у него есть большие связи, и Светлану можно будет перевезти к нам. От тебя нужно только письменное согласие и её документы. Это много времени не займёт. Готовься. Ольга». Первое время я молча сидела и тупо пялилась на стенку. В голове стало пусто-пусто, зато сердце стучало как отбойный молоток. Я с трудом сглотнула. Руки тряслись. За это время Светка стала мне родной. Я задумалась. И вот как теперь поступить? Год назад «демоническая» Олечка категорически отказалась от ребёнка: я вспомнила первое своё знакомство со Светкой — донельзя замурзанная, в полуспущенных застиранных колготках и байковой кофточке некогда желтого цвета, заляпанной вареньем и кашей, со спутанными до состояния войлока волосенками, где сиротливо болтался полуразвязанный гипюровый бант. В то время Ольга ребенком не занималась вообще и с удовольствием откупилась за «тридцать серебряников». А с другой стороны, она же её родная мать! Возможно, Ольга осознала, что плохо относилась к дочери; прошел год, Ольга, наконец, повзрослела, материнская любовь проснулась. И вот какое я имею право не отдать ей родную дочь? А с третьей стороны, я же обещала Валееву перед его смертью, что выращу Светку, воспитаю, поставлю её на ноги. Да и странный мой сон, где я вернулась обратно и увидела Светку в телевизоре. Вряд ли Ольга сможет воспитать её правильно. А с четвертой стороны, имею ли я право лишать Свету тех возможностей, которые даст ей обеспеченная жизнь в Европе? Совсем скоро здесь наступят лихие девяностые, и я совсем не хочу, чтобы она это проходила и в этом жила. А в-пятых, вдруг меня опять забросит обратно? Уже ведь меня туда-сюда изрядно помотало. И что тогда? Кому эта Светка нужна будет здесь? Римме Марковне? Так сколько ей самой осталось? А что будет потом? Голова шла кругом: вопросы, вопросы… Как же быть?! Как же мне быть?! Я так расстроилась, что передала авоськи Роговыми, которые обычно меня подвозили на дачу в Малинки, а сама осталась дома, отговорившись, что завтра очень важное совещание и я готовлюсь. Римма Марковна, конечно же будет недовольно ворчать, но пусть лучше так, чем я расплачусь при ней. Неприкаянная, потерянная, ходила я из угла в угол. Из угла в угол. Перебирала все пять вариантов. Думала. Рассуждала. Моделировала. А решения не было. Накапала корвалолу. Не помогает. Дрожащей рукой я вытащила из дальнего ящичка полупустую пачку дукатовских папирос, которые когда-то курила Римма Марковна. После появления Светки у нас дома, курить она категорически бросила (хоть курила с войны). Считала, что непедагогично ребёнку дурной пример показывать. Но папиросы не выбросила: иногда использовала их в кладовке или антресолях как средство от моли. Вот мне сейчас и пригодились. На балкон я не пошла — домовитая Римма Марковна заложила его на лето какими-то очень необходимыми в хозяйстве коробочками, кульками, что-то у неё там сушилось, хранилось. Я накинула спортивную кофту (прошел дождик и было сыровато) и вышла во двор. Затянувшись, я сильно закашлялась — я и в той-то жизни курила редко, а Лидочка так вообще (при моей памяти) курила всего один раз. А папиросы были крепкие, настоящий ядрёный табачище. Вторая пошла значительно лучше. Я медленно выдохнула сизоватый дым и тупо смотрела как он тает кверху. — Лидия Степановна! — послышался мужской голос. Я обернулась. На меня удивлённо смотрел сосед Иван Тимофеевич. До памятного нападения Горшкова я подрабатывала у него в газете, вела свою колонку красоты для советских женщин. И мы с ним были очень даже по-хорошему. — Добрый день, Иван Тимофеевич, — кратко улыбнулась я соседу и затянулась снова. — Вы же не курите, — покачал головой сосед. — Не курю, — согласно кивнула я, выпустив струйку дыма. — Так, что случилось, Лидия? — он спросил так проникновенно, что слёзы аж брызнули у меня из глаз. — Я…я… — Успокойтесь и постарайтесь рассказать, — Иван Тимофеевич сел рядышком на скамейке. — Из любой ситуации всегда есть выход. Или решение. А иногда и выход, и решение. — Угум, — хлюпнула я носом. — А папиросу бросьте, — заявил сосед, — дайте-ка её мне. Вот так. Он затушил папиросу об асфальт и бросил в урну. — А теперь рассказывайте. Хлюпая и поминутно сбиваясь, я начала свой грустный рассказ: — Ну и вот, — закончила я, — у меня патовая ситуация. Ольга рано или поздно отберет Светку. — Покажите письмо, — велел Иван Тимофеевич. Я показала. — Лида, вы же взрослая умная женщина, — укоризненно покачал головой сосед, возвращая листок, — вы же понимаете, что, если вы сейчас пойдёте с этим письмом в органы и напишете заявление, то никто у вас никого не отберёт? Тем более за границу. Я скривилась. Теоретически да. Но я-то прекрасно знаю, что буквально через десяток лет страну накроет такая вакханалия, что ой. И Ольга всё равно отберёт Светку. Не сейчас, так потом. И Светка с удовольствием поменяет эти серые страшные времена на уютную сытость Европы. И если я сейчас начну им мешать, то Ольга мне это так потом припомнит, так настроит Светку, что она мне этого больше никогда не простит. И общаться со мной больше не будет. Но вслух я сказала: — Можно и пойти, и написать, но Света, когда вырастет и всё узнает, может не простить мне этого. — Мда… — задумчиво пробормотал Иван Тимофеевич и добавил. — А знаете, Лида, я же прекрасно помню эту Ольгу. Её эти ночные арии доводили до исступления и Нору Георгиевну, и остальных соседей. Они с нею ругались, упрашивали, пытались достучаться до совести. Но она ещё больше пела. Ужасным противным голосом. Громко. Специально фальшивила ещё, чтобы позлить. Да. Я прекрасно знаю этот типаж. Ей-то и дочь, очевидно, нужна лишь для укрепления семьи, видимо не всё там так гладко, как она пишет. Да сами подумайте, Ольга же искренне полагает, что рождена блистать, она любит всю эту мишуру, фейерверки и театральную бутафорию. Сейчас она да, вышла замуж за успешного чешского бюргера. Да, у неё теперь есть дом, доход и слуги. Нам с вами кажется — прекрасная жизнь. Но подумайте только, как же ей при этом скучно! Унылая размеренная жизнь, семейные обеды-ужины. Сами смотрите, вот она пишет, что ездит с супругом отдыхать на Карловы Вары. Это курорт такой. Типа как у нас санаторий. А теперь сами подумайте, интересно экзальтированной девице сидеть на водах и слушать бесконечные разговоры стариков о клистирных трубках? Вот то-то же и оно! Я кивнула, Иван Тимофеевич был абсолютно прав. — Я считаю, что её этот брак продлится ровно до тех пор, пока Ольга в очередной раз не увлечется каким-нибудь смазливым гонщиком или музыкантом, и не умотает с ним в Париж или Амстердам. И что тогда будет со Светой в чужой стране, сами подумайте? Нужна она будет этому бюргеру? Я покачала головой, сосед был прав. — Поэтому, я считаю, что вы должны написать Ольге письмо примерно такого содержания, что, дескать, конечно, Свету я отдам, и уже скоро, но вот сейчас такие-то обстоятельства. Давайте обсудим это чуть позже. Как-то так. Вы же умная, Лида. Придумайте! И я задумалась. А утром, когда я сидела в своём кабинете и писала тезисы речи, которую нужно будет говорить на собрании, произошло ещё одно событие. Дело с этой речью было муторное, но спрыгнуть не получалось никак. Кроме того, как шепнула мне Зоя Смирнова, на собрании будет представитель от соседнего депо, которое находилось в другой области. Поэтому в грязь лицом упасть было никак нельзя. Да и пощекотать нервишки Эдичке и остальным хотелось невыносимо. Поэтому я писала, писала, обдумывала, зачёркивала, опять писала, и так до бесконечности. Пространство вокруг корзины для мусора было уже густо завалено рваной бумагой, а я всё ещё была недовольна результатом. Но вот, наконец, удалось поймать ту самую, правильную мысль. Я торопливо бросилась записывать, как вдруг в дверь постучали. — Лида! — в дверь просунулась голова Галки. — Там тебе звонят. Срочно! — Где звонят? — я мимоходом покосилась на молчащий телефон. — На проходной! — выпалила Галка и скрылась. Чертыхаясь сквозь зубы, я пошла на проходную. Кто это мог быть? Все, кому надо, знают, что у меня свой телефон. Ведомая дурными предчувствиями, я подняла трубку: — Дочь! — в трубке, сквозь треск и щелчки, послышался сердитый голос матери, — ты почему не приезжаешь? — Что случилось? — подавила раздражение я (никак не могу привыкнуть к этим по сути чужим мне людям и уж тем более полюбить их). — Как что?! Картошку полоть надо! — безапелляционным тоном заявила лидочкина мать. — Приезжай на выходных. — На выходных я не могу… — начала объяснять я. — Что значит не могу?! — закричала мать, даже не дослушав. — Попробуй только не приехать! Мне уже людей стыдно! — Но мама… — Разговор окончен! — рявкнула она, — жду в субботу! — Но… — в ответ раздались гудки. Бля! Это же просто какой-то адский ад какой-то! Тратить выходные, нарушать свои планы я не хочу, а не поехать я не могу, иначе выбьюсь из образа «любящей дочери». И вот что делать? Опять воспользоваться помощью Вадика и наложить липовый гипс? Или таки ехать пахать? Я застонала от бессилия.Глава 13
Мда, дела. Прям по классике — «отцы и дети», точнее лидочкина мамашка и Лидочка. И всё это под густым соусом из деревенских традиций и «что люди скажут?». И вот как мне теперь со всей этой тургеневщиной бороться? Я что-то там помнила из Конституции о том, что дети обязаны заботиться о своих родителях, но, блин, не настолько же! Больше всего меня бесило, что «включились» эмоции настоящей Лидочки и я не успела сориентировать и сразу ответить отказом. Раздраженная, я вернулась в кабинет и зашагала из ушла в угол. Не выдержала, со всей дури пнула корзину с мусором. Та взлетела и, описав небольшую дугу, рухнула на пол, скомканные бумажки веером разлетелись по полу. Чертыхаясь, я принялась сметать все на совок. Это что же получается?! Лидочкины родители держат огромные плантации под картошку, каждая соток по десять — тридцать (не помню, или два огорода, или три. Один около дома, и два — возле поля) и все засаживают картошкой. Лидочка и её сестра весь сезон пашут на этих гектарах, затем урожай собирается, продаётся, а деньги поступают лидочкиной сестре. Это я сделала такой вывод, так как, судя по убогой обстановке в коммуналке на Механизаторов, материальной помощи молодая семья Горшковых явно не получала ни от Элеоноры Рудольфовны, ни от родителей Лиды. Вопрос неоднозначный. С одной стороны, лидочкиных родителей жалко — я вспомнила огрубевшие руки матери, осунувшееся лицо её отца, но с другой стороны, получается, я должна отпахать выходные для повышения благосостояния сестры. Той сестры, которая, мягко говоря, к Лидочке относилась просто по-свински, начиная от увода жениха и заканчивая постоянным настраиванием родителей против нее. И это мягко говоря! Моя логика подсказывает, что такую сестру можно (и нужно) слать лесом. Но есть один нюанс — в эти времена как-то ещё не принято было перечить родителям. Если мать сказала, что выходные нужно потратить за прополкой картошки — значит дети бросают всё, едут и пашут все выходные. Без возмущений и цацки-выпецкивания «зоны комфорта». Поэтому спрыгнуть без последствий будет сложно. А мне ой как не надо привлекать к себе излишнего внимания. И так уже Лидочка дважды успела побывать в психушке — я вспомнила шокирующий разговор с профессором и мысленно поёжилась. Но и простоять раком на солнцепеке все выходные мне тоже не улыбается. Банально хочу отоспаться, позагорать, накупаться в речке и отдохнуть. Что-то замоталась совсем. Я сердито плюхнулась в кресло. Решено, не поеду! Потому что не-хо-чу! Считаю, что причина вполне уважительная. И ничего они мне не сделают. Вот только нужно придумать и донести им такую железобетонную отмазку, чтобы они поверили и отстали, а то, кто их тут знает — вот возьмет и припрется мать к Ивану Аркадьевичу с криком вразумить блудное дитятко. Краснеть на товарищеском собрании совсем не хочется. Ну или что тут у них бывает с нарушителями (я до сих пор конкретно так путалась в сложной системе советских общественных поощрений и наказаний). И вообще, с этой родней нужно отношения рвать. Теплоты к ним у меня нет, вон та же Римма Марковна, посторонний Лидочке человек, а ведь стала почти матерью. А родная лидочкина мать — чужая. К тому же, насколько я помню (Римма Марковна как-то проболталась), что, когда я полгода лежала в больнице при смерти, никто из родственников не снизошел приехать проведать. Мать пару раз звонила узнать, как дела (не удивлюсь, если виды на квартиру у нее были), а чтоб так — то нет. Я решительно ткнула в кнопку коммутатора: — Людмила, зайди-ка на минутку! Через пару мгновений появилась запыхавшаяся секретарша. — Людмила, возьми в бухгалтерии свод за предыдущий квартал по командировкам и повышению квалификации. Ты же их предупредила? — Да, Лидия Степановна, — тщательно записывая в блокнотик, преданно пискнула секретарша. — И второе задание — сходи на почту и дай телеграмму, — я черканула пару строчек, протянула Людмиле листок и вытащила из кошелька трёшку. — Это моя личная просьба. — Сделаю, Лидия Степановна! — Людмила сцапала всё и выскочила из кабинета. Я довольно улыбнулась. Ха! Представляю лица родственников, когда они получат мой ответ. На этой оптимистической «волне» я села и махом дописала письмо Ольге. Такого содержания (как и подсказал мне Иван Тимофеевич): «Ольга! Конечно же, как биологическая мать, ты можешь (и даже должна!) забрать Свету. Тем более, раз ты так хорошо устроилась. Но, как честный человек и твоя бывшая родственница, я должна сказать тебе всю правду (чтобы ты потом на меня не обижалась) — есть одна очень важная проблема. Света пошла по характеру в отца, ты же помнишь, какой он был сложный и жесткий человек?! Она играет в футбол, дерется с мальчишками, ругается, и совершенно не хочет никого слушаться. Две недели назад она разгромила спортивный зал в Доме пионеров. Меня вызывали на педсовет, еле-еле удалось разрулить ситуацию и не ставить её на учёт в детскую комнату милиции (но вопрос пока ещё окончательно не закрыт). Поэтому я с удовольствием отдам её тебе обратно. Надеюсь, что твой муж Томаш, имеет достаточно мужества и силы воли, чтобы взять её в руки и перевоспитать. Да и ты, как артистка, тонкий творческий человек, со временем сможешь найти подход к ней. Кроме того, сообщаю, что внешностью Света пошла в тебя. И даже лучше. То есть уже буквально через пару лет она будет просто ошеломительной красавицей. А с таким её необузданным характером я боюсь, что справиться с ней тогда вообще не смогу. Но я уверена, что твой муж Томаш и тогда сможет удержать её от необдуманных поступков и будет воспитывать строго и правильно. Ольга! Я в тебя очень верю. И очень благодарна, что ты решила Свету забрать. У меня прямо гора с плеч. Спасибо тебе большое. Все документы, которые надо, я подготовлю как можно быстрее. с ув. Лидия Горшкова» Ну вот! Надеюсь, прочитав это письмо у «демонической» Олечки хватит ума сделать нужные мне выводы. Держать возле себя подрастающую красотку-дочь и рисковать богатым мужем стареющая Олечка явно не захочет. Ну, а что, Светку я не отдам никому! Но силой запрещать матери пытаться забрать дочь я не могу, могу только вот так, хитростью. Я сидела и тихо наслаждалась будущей победой, как позвонил Василий Егоров, который отвечал за технику безопасности в депо «Монорельс», и, осипшим от переживаний голосом, сообщил о ЧП у наладчиков. — Что случилось? — похолодела я. — Там кому-то руку отрезало! — выпалил Егоров. — Бегу, — выдохнула я в трубку. В цеху было шумно: орал пожилой мастер, в ответ матерился какой-то дядька в засаленном комбинезоне, остальные мужики тоже что-то доказывали на повышенных тонах. Понять что-либо было невозможно. — Что тут случилось? — я увидела в возбуждённой толпе рыжего Севку и дёрнула его за рукав. — Морозову клешню оттяпало! — буркнул он и попытался свалить обратно в толпу. — А конкретнее? — я удержала рукав и не пустила уйти. — Да придурок этот собирал буксу после замены подшипников, набокапорил и получил по пальцам… — рявкнул Севка, — Лида, мне сейчас действительно некогда! Давай потом. — А где Морозов? — Лида, потом! — огрызнулся Севка, — не надо тебе на это смотреть. Идиработай. Он сердито вырвал рукав из моих рук и нырнул в толпу. Я присмотрелась — откуда-то из гущи народа раздавались стоны и жалобные причитания, но рассмотреть не давали люди. Мужики стояли плотно, плечом к плечу. Мне с моим нынешним ростом увидеть хоть что-то было невозможно. Между тем туда уже деловито проталкивались два врача в белых халатах. Увидев, как в толпе появился милиционер, я решила последовать совету Севки и выскользнула из цеха во двор. — Лидия Степановна! — в спину толкнул окрик. — Подожди. Я оглянулась. Меня догонял Иваныч. — Вот. Тут Гашев тебе передал, — он сунул мне в руки сложенный в четверо мятый листок с запиской от мастера, что вёл у меня вождение. — Иваныч, поясни, пожалуйста один момент, — торопливо сунув листок в карман решила воспользоваться я ситуацией. — Хоть ты-то можешь мне объяснить, из-за чего конкретно ему отрезало пальцы? В двух словах хотя бы. — Да буксу он собирал после замены подшипников. — Вздохнул Иваныч, поняв, что я не отстану. — В общем, насколько я понимаю, приложил этот дуралей крышку, вставил болт, вытащил из кармана не тот ключ, потом попытался вытащить нужный из того же кармана, не удержал крышку, в результате чего крышка соскользнула, он пытался её удержать, но не вышло. И вот результат. — А как…? — Ох прицепилась же ты ко мне! — чуть не взвыл Иваныч, но таки принялся обстоятельно объяснять, — там же колесо приводное. Оно состоит из собственно колеса, вала, на котором оно сидит на шпонке, а на концах вала с двух сторон подшипники такие… как бы тебе объяснить… на горячей посадке, в общем. Наружные обоймы подшипников сидят уже в буксах, которые расположены с каждой стороны. Понимаешь? Я не понимала ни слова, но кивнула согласно. — А буксы крепятся к раме вагона... — исчерпывающе продолжил вдаваться в детали Иваныч, — на них, собственно и имеются крышки, которые крепятся к корпусам букс на болтах. Вот её этот дурик и отвинчивал так косоруко, что теперь не будет даже чем в носу поковыряться. — То есть, если бы все эти ключи были по разным карманам, он бы его не перепутал и этого всего бы не случилось? — задумалась я. — Ну так-то ты права, — степенно кивнул Иваныч. — Вот что я тебе скажу, Лида. С этими новыми спецовками ты очень хорошо придумала. Надо в производство для всех вводить. — Иваныч, а ты меня поддержишь? — спросила я. — Тебя теперь все поддержат, — серьёзно сказал Иваныч и вздохнул. — Сама подумай, кому охота без рук жить? Из цехов я возвращалась со смешанными чувствами. Но ясно было одно — нужно срочно менять ГОСТ. И я это должна сделать в ближайшее время. Из-за всей этой суеты я опоздала на машину к Роговым. До электрички ещё было далеко. Поэтому пришлось добираться на перекладных. Часть пути я шла пешком по грунтовой дороге. В результате к даче подходила уставшая и раздражённая. Уже на подходе услышала мужские голоса. Интересно, кто бы это мог быть? Я толкнула калитку, вошла во двор и сильно удивилась. Солнце отбрасывало последние вечерние лучи, которые весело отсвечивали на начищенном до блеска медном самоваре Риммы Марковны, но ещё ярче лучился самодовольством Петр Иванович Будяк, который вольготно расположился в садовой беседке и что-то обстоятельно вещал проникновенным голосом соседу Рогову. — Да нет, щука леску в ноль-пять никогда не перекусит, — степенно рассказывал Будяк. — Даже ноль-четыре можно. — Так это если поводок свежий! — горячился Рогов, размахивая руками, — ты проклянешь все, через каждые две-три пустые поклёвки менять его! Надо сразу ноль-семь брать и всё. — А я тебе говорю — ноль-пять! — возмущённо рявкнул Будяк. — Главное без двойников и тройников. Тогда «глухих» зацепов почти не будет… — Здравствуйте, товарищи, — решила прервать я диспут любителей рыбалки, — а что это у нас тут происходит на ночь глядя? Что это за собрание ихтиологов? — Разговариваем мы, Лидия Степановна, — подхватился Рогов и смущённо добавил, — это я к Римме Марковне на минутку заходил закаточный ключ отдать, а Пётр Иванович сразу спорить начал. Но вы правы, мне уже пора. Хорошего вечера! — Не спорить, а отстаивать верную точку зрения, — проворчал Будяк и укоризненно добавил, обращаясь ко мне, — и вот зачем вы Сергея Сергеевича прогнали? Он сидел в беседке за столом и флегматично точил ножи: «вжих — вжих!». Я поёжилась от зубодробильного скрежета. — Нехорошо это, Лидия Степановна, — между тем продолжил поучать меня Будяк, — мы здесь мирно сидели, разговаривали. А потом пришли вы и недружелюбно прогнали Сергея Сергеевича. Нехорошо это. Не по-соседски. — Вообще-то я пришла к себе домой, — отрезала я холодно. — И желаю спокойно отдохнуть, а не слушать болтовню каких-то посторонних людей. — Всё должно быть в меру, Лидия Степановна. — покачал головой Будяк, — а прогонять соседей — занятие унизительное и жалкое. — Вам, кстати, тоже давно уж пора, Пётр Иванович, — отрезала я, — и я очень надеюсь, что ваш визит ко мне во двор был в последний раз. — Не нужно здесь мной командовать, — возразил Будяк, — очень прошу. — Вы меня не слышите, товарищ Будяк? — психанула я, повышая голос, — до свидания! — У вас критические дни? — совершенно не обращая внимания на мою ярость, продолжил точить нож Будяк, — Обычно, когда у женщин такое, они всегда норовят сказать гадости. Или кричат. Или плачут. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. И терпеть не могу женских истерик. Поэтому если вы не против, давайте будем считать, что я вас просто неудачно подёргал за косички. И вы сейчас же прекратите всё это. Я стояла и только ошалело хлопала глазами. Ну и наглость. — И я ведь так и не понял, за что вы на меня обиделись, Лидия Степановна, — как ни в чём не бывало продолжил Будяк спокойным голосом. — Но в любом случае виноват я. Извините! — Так! — прошипела я, — пошёл вон! Будяк отложил нож, взглянул на меня исподлобья, встал и молча вышел со двора. Вот и славненько. Когда хлопнула калитка, я устремилась в дом. Сейчас у Риммы Марковны будет допрос. В доме было тихо. Я заглянула в большую комнату, там мерно тикали ходики, пахло сухими травами. На раскладном диване спала Светка, укрытая платком Риммы Марковны. Тихо-тихо, на цыпочках, стараясь не разбудить её, я прошла дальше. Римма Марковна нашлась в другой комнате, где она сидела и штопала натянутый на лампочку носок. — Римма Марковна, как это всё понимать? — прошипела я. — Что у нас во дворе делает этот Будяк? — Тише говори! — укоризненно цыкнула на меня она, — Светочка только уснула. Набегалась за день. — Так что он здесь забыл? — Как это что?! Он же занимается футболом с ребятишками! И сегодня тоже, — всплеснула руками она. — А потом, как обычно, поужинать зашел. Начал хлеб резать, а ножи затупились. Вот и решил наточить. — То есть, он уже не один раз у нас ужинает? — свистящим шепотом уточнила я. — Ну да, он же три раза в неделю приезжает в Малинки на футбол, вот и кушает, — бесхитростно ответила Римма Марковна, аккуратно обрезая нитку большими портняжными ножницами, а я аж подскочила от злости. — Римма Марковна, а почему он у нас ужинает? — Так ему нравится, как я готовлю, — с достоинством похвасталась Римма Марковна и даже слегка зарделась. — То есть я пашу на работе как лошадь, стараюсь лишнюю копейку наскрести, и всё это для того, чтобы кормить какого-то чужого мужика? — скрипнула зубами я. — Ну почему сразу чужого? Зачем ты так говоришь, Лида? — пожала плечами Римма Марковна, — Пётр Иванович — тренер Светочки по футболу. Он не чужой. Ты можешь вдеть нитку в иголку, а то я что-то не попаду. — Ну так давайте всех учителей кормить и содержать будем, — максимально язвительно предложила я, продевая нитку в иглу, — Вон Зинаида Ксенофонтовна сольфеджио ведет у Светы. Давайте тогда и её заодно на обеды звать? — Нет, нам не нужна эта глуповатая женщина с туннельным мышлением, — категорически не согласилась Римма Марковна. — А Будяк, значит, нужен? — протянула иголку с ниткой я ей. — Нужен! — воинственно подбоченилась Римма Марковна. — Зачем? — Потому что он — вдовец. И шикарный мужчина. Настоящий! Бывший военный. А ты у нас тоже вдова! — сообщила мне Римма Марковна непреклонным голосом и принялась штопать дальше. — Так что всё просто. Я аж опешила. — Римма Марковна, вы опять эти свои дурацкие интриги начинаете? — проворчала я. — Но, согласись, с Василием Павловичем как всё замечательно получилось, — мечтательно выдохнула Римма Марковна и глаза её затуманились. А я поняла, что мне предстоят очередные Пунические войны. Донельзя раздражённая я зашла в сою комнату и принялась раздеваться. Устала как собака. Сейчас переоденусь, поужинаю и затоплю баньку. Я стянула платье и принялась развешивать его на плечики. Из кармана выпала записка, о которой я совсем забыла. От Гашева. Я подняла и торопливо развернула листок. Неровным почерком мастера-водителя было написано, что для получения водительских прав нужна справка о том, что я не была на учете в психдиспансере. Я чуть не взвыла от бессилия и злости — ведь Лидочка там была! И не один раз, кстати...Глава 14
А утром я вышла в сад. Время было ещё настолько ранее, так что только-только начало светать и даже птички вполне себе ещё сладко дрыхли. И люди дрыхли. И даже ёжики, мать их так, дрыхли. Лишь одна неадекватная лупоглазая стрекоза с треском пронеслась мимо, да ещё я, бедняжка, сиротливо торчала во дворе, так как должна была успеть на первую электричку до города. Так что мне приходилось вставать очень рано. Хоть и каждый раз с боем. Осторожно ступая босыми ногами по бархатистому спорышу и маргариткам, на которых там и сям блестели капельки росы, и они от этого издавали резкий и освежающий запах, я сладко потянулась, и, ёжась от предрассветной сырости, сделала активную пятиминутную разминку. На больше меня обычно не хватало, но вот после такой разминки хоть совесть меня особо не мучила. И вот когда я уже выполняла обязательные бёрпи (четыре раза), откуда-то со стороны забора донёсся глухой звук. Я замерла почти в прыжке и чутко прислушалась: в кустах малины и крыжовника кто-то активно возился. Возможно, опять соседская курица решила насест у меня во дворе устроить. Мне в принципе не жалко, но вот только загадит же всё во дворе. А я этого категорически не люблю. Особенно вступить босой ногой. Да и мухи будут. Поэтому решительным и неотвратимым шагом я ломанулась туда — сейчас я ей задам! Каково же было моё удивление, когда в кустах я обнаружила всклокоченную злую Светку. Закусив сердито губу, она удерживала футбольный мяч на носке левой ноги, сама при этом балансировала на правой. Этот мяч, между прочим, был куплен Риммой Марковной позавчера в городе, тайно от меня. Ну не любила наша боевая старушка признавать свои поражения. Но и допустить, чтобы у нашей Светочки не было своего футбольного мяча — тем более не могла. Я невольно аж залюбовалась: лохматая после сна, в цветастой ситцевой ночнушке с рукавами-фонариками и бантиками по краям (тоже Римма Марковна расстаралась), она упорно повторяла и повторяла упражнение. Не ахти, конечно, у неё это получалось, но она роняла мяч, падала на траву, чертыхалась сквозь зубы, но поднималась обратно и продолжала выполнять всё заново. — Ты что это тут делаешь? — нарушила футбольную идиллию я. — Тренируюсь, — хмуро буркнула Светка и от неожиданности уронила мяч, который покатился в крапиву. — Зачем? — Баланс вырабатываю. Не видишь разве?! — А почему в кустах и почему так рано? — Не хочу, чтобы это свинство Юрка с Санькой видели. Будут потом опять дразниться, — нахмурилась она и принялась веником доставать мяч из крапивы. Судя по тому, что веник был подготовлен заранее, война с крапивой за мяч шла уже не впервой. — Что, Светка, не всё так ладно в датском королевстве? — усмехнулась я и потрепала её за волосы. — Так, может, футбол — не твоё, и тебе стоит попробовать себя в другом виде спорта? — То, что я не перевариваю этот свинский футбол — я и не спорю, — проворчала Светка и ловко увернулась от моей руки. — Но без футбола сейчас никак. Особенно у нас во дворе. Вот и приходится тренироваться. Я аж умилилась. Правда виду не подала. Ибо непедагогично. Вот такой целеустремлённый у меня ребенок растёт. Прирождённый лидер. Ну и как я её отдам этой «демонической» Олечке? Нет, никак. И никогда. Светка — только моя! — Да уж, — посочувствовала я ей с усмешкой. — Тяжела женская доля. — Это да, — согласилась Светка и со вздохом неожиданно мудро добавила, — не судьба, а сплошное свинство! И в данным момент я была с ней вполне солидарна. Общее собрание в депо «Монорельс» перенесли на первую половину дня (в связи с ЧП). Хорошо, что я всегда стараюсь подготовиться заранее. Да и в электричке время было, так что тезисно речь накидала. В большом актовом зале было битком народу. Мы с Иваном Аркадьевичем и Эдичкой вошли, как и полагалось, последними, и заняли места в президиуме за длинным столом, накрытым багровой кумачовой скатертью. Рядышком, но чуть в стороночке, примостился Марлен Иванович. В первых рядах, как водится, чинно сидели конторские служащие: аккуратные, в строгих костюмах или блузах. Отдельной тесной компашкой сидели Швабра, Герих и Щука. Они шушукались и злорадно поглядывали на бледного Егорова. «Галёрку» плотно оккупировала рабочая молодёжь, оттуда поминутно раздавались смешки и шуточки. Они были только со смены, поэтому даже не успели переодеться, что обычно хоть и допускалось, но не приветствовалось. Большинство из ребят я хорошо знала — мы вместе учились на курсах вождения. Рабочие «среднего звена» занимали центральные ряды: малярши, наладчики, электрики и прочий цеховой люд. Я отыскала глазами Иваныча. Севки, гада, нигде не было. Иваныч сидел рядом с Гашевым и ещё одним хмурым мастером. Увидев меня, он сдержанно и с достоинством кивнул. Я в ответ заговорщицки подмигнула. Зоя Смирнова, которая пока крутилась сбоку (как организатор), увидев мой безмолвный диалог с Иванычем, воззрилась на меня с вопросом, мол, что происходит? Я ей кивнула, мол, потом расскажу. Зоя недовольно поморщилась и цыкнула на опоздавшего Севку. Тот влетел запыхавшись, лишь рыжие вихры торчали как обычно и придавали ему какой-то лихой разбойничий вид. Когда все расселись и успокоились, Иван Аркадьевич вышел за трибуну и толкнул яростно-обличительную речь. Я не буду дословно всё пересказывать, ибо она была длинная и местами пафосная, но суть её была в том, что, мол, у нас на работе участились несчастные случаи, что работники, конечно, хорошо, что перевыполняют план. Но вот смотреть нужно за техникой, за механизмами повнимательнее и не допускать преступной халатности, иначе будет то, что вчера произошло с Морозовым, которому по неосторожности отрезало пальцы. Врачи не смогли спасти всю руку, и человек остался практически без половины кисти, что повлекло за собой частичную утрату работоспособности. Ведь что теперь может инвалид, у которого вся его работа была основана на работе рук? Иван Аркадьевич говорил долго и веско. Так, что к концу его речи проняло всех. Затем он подвёл итог: — Товарищи! — сказал он и внимательно обвёл всех взглядом. Он смотрел, как рентген, и под его взглядом все становились серьёзными, даже фоновый шум стих. — Я должен ещё раз подчеркнуть, что в последнее время в связи с возросшими социалистическими обязательствами депо «Монорельс» перед всей нашей советской страной, в связи с тем, что хозяйственные потребности перерастают наши возможности, у нас сложилось некое небрежное и даже наплевательское отношение к технике безопасности! Я должен заявить самым категорическим образом, что мы будем отслеживать и решительно ликвидировать эту безалаберность! Все злостные халтурщики будут сурово наказаны! — закончил он и все, как водится, зааплодировали. Затем за трибуну полез бледный Егоров. Он долго потел, прокашливался, расстёгивал верхнюю пуговицу рубашки и всё никак не мог начать. Наконец, сердобольная Зоя протянула ему стакан с водой. Егоров вцепился в стакан, словно утопающий за соломинку, шумно глотнул воды, опять прокашлялся и выдавил: — Товарищи! Вчера у нас в цехах произошел вопиющий, беспрецедентный случай! — его голос вильнул, и он опять закашлялся. В зале раздались тихие смешки. Егоров вжал голову в плечи и покраснел. Но продолжил: — Товарищ Морозов, выполняя работу по наладке, не смог удержать крышку, которая упала. В результате чего он лишился части руки. Нами проведена разъяснительная профилактическая работа по предупреждению тяжелых несчастных случаев на производстве, но этого недостаточно. К сожалению, такие случаи у нас уже были… — он опять закашлялся. — Человеку руку оттяпало, а он знай разъяснительную работу проводит! — выкрикнул кто-то с «галёрки» злым голосом. — Зато виноватых ищут! — Руководству плевать, а мы без рук потом остаемся! — поддержал ещё кто-то (за спинами было не разглядеть). Послышались опять смешки. Гаденькие такие. Егоров совсем сник и умолк, собираясь, видимо с мыслями. — Это кто у нас там такой умный? — поинтересовался Иван Аркадьевич вроде и спокойным тоном, но в зале моментально наступила мёртвая тишина. Все сидели и втягивали головы в плечи, словно второгодники на контрольной по математике. — Не слышу! — повысил голос Иван Аркадьевич. — Что, только за чужими спинами можешь права качать? Ещё раз повторяю — кто? — Ну я! — послышался тот же голос. — А ты иди сюда «ну я» и тут мне всё в глаза прямо и скажи! — предложил Иван Аркадьевич таким тоном, что народ ещё больше притих. — И пойду! И выступлю! — к сцене нарочито развязной походкой начал пробираться долговязый детина. Заросший щетиной, с мешками под глазами, он весь был какой-то нечистый, неухоженный. «Пьет он, что ли?» — подумала я брезгливо. — Я вот что вам скажу, товарищи! — с вызывающим видом громко начал он. — Представься сначала! — жестко перебил его Иван Аркадьевич, требовательным тоном. — Гриша, — буркнул тот. — Нормально представься, — продолжил настаивать Иван Аркадьевич, — ты не на танцах, а на собрании! — Ну, Григорий Васильевич Наумов. Третья бригада. Мастер-наладчик, — сквозь зубы зло процедил долговязый. — Что же ты, Григорий Васильевич, сейчас бучу-то поднимаешь, а? — строго поинтересовался Иван Аркадьевич. — Если есть какие претензии, всегда же можно прийти ко мне, обсудить… — Да ты, Иван Аркадьевич, как начальником великим стал, к тебе и не пробьешься, — нагло парировал Григорий. — Это раньше ты за народ простой был. А сейчас совсем загордился! — Кхэм, — кашлянул Иван Аркадьевич и на его скулах заходили желваки. — Так я повторю! Вам там сверху на нас, простых работяг, плевать, вот из-за этого мы потом без рук остаемся! Зал зашумел. — Егоров, что ты на это товарищу Наумову скажешь? — задал вопрос Иван Аркадьевич и стиснул карандаш так, что он сломался. Егоров что-то пробормотал. Уши его пылали. Шум в зале начал нарастать. Я поняла, что нужно вмешаться. Сейчас или никогда. — Иван Аркадьевич! Товарищи! — я решительно встала из-за стола. — Мне есть что сказать! Прошу несколько минут. — Давай, — мрачно махнул рукой Иван Аркадьевич. Я вышла за трибуну и осмотрела зал. Да, Григорий подложил знатную свинью под репутацию Ивана Аркадьевича. Не удивлюсь, если здесь задействована чья-то рука, того же Альбертика. То-то его нет на собрании, хотя, казалось бы, именно в его интересах сегодня быть. Народ взбудоражен. Люди возмущены и напуганы. Сложно в таких условиях толкать речь. Тем более, такую речь, от которой многое зависит. Ну ладно. И не с таких передряг выпутывались. — Товарищи! — просто сказала я, — я знаю, как решить эту проблему. В зале стало тихо. — Мы сейчас можем долго, до посинения искать крайних, кивать друг на друга, — тем временем продолжила я, — но главную проблему это ведь не решит. И даже если мы сейчас кого-то назначим виновным. Даже если мы по всей строгости накажем этого человека — делу это не поможет и такие вот ЧП будут происходить и дальше. Мы с товарищем Егоровым подняли всю статистику и вот что вышло. Я сделала глубокий вдох и наткнулась на благодарный взгляд Егорова. — Вот сами смотрите, за последние пять лет в депо «Монорельс» были травмированы по неосторожности или по иным причинам девятнадцать человек. Травмы были разной степени сложности, и тяжелые, и легкие, но тем не менее они были. Девятнадцать человек из полторы тысячи работников! Это одна целых и три десятых процента. Даже этот один процент — это достаточно большая цифра для такого предприятия, как наше депо. Виноват ли товарищ Карягин? Однозначно — нет. Потому что он работает всего полгода, а четыре с половиной года до него директором был товарищ Бабанов. Виноват ли товарищ Егоров? Тоже нет. До него был Мунтяну, а ещё раньше — Кроков. Да вы сами же всё знаете! Так кого тогда наказывать? Где искать виноватых? И главное — а что это нам всем даст? Перестанут происходить несчастные случаи? Не думаю. Поэтому вот что я предлагаю, товарищи… Я сделала большую мхатовскую паузу и обвела глазами аудиторию. Люди сидели, словно бандерлоги перед мудрым Каа, и внимали каждому моему слову, затаив дыхание. — Нами, руководством, совместно с работниками цеха наладчиков, под руководством товарища Степана Ивановича Скворцова, был испробован новый вариант спецодежды. Нового рабочего комбинезона. Как известно, спецодежда для цеховых рабочих заказывается согласно ГОСТУ. Мы сейчас предлагаем и внести изменения в ГОСТ сначала у нас, в депо «Монорельс, затем — по всей стране. Подробности вам сейчас расскажет товарищ Скворцов. В зале стало тихо. На сцену поднялся Иваныч. Он немного пожевал губами и сказал: — Товарищи! Лида… эммм… Лидия Степановна дело говорит. Мы испробовали предложенный нею новый комбинезон с дополнительными карманами. Для каждого ключа, для каждой отвёртки — свой отдельный карман. Никак не перепутаешь. И вот, что я вам скажу! Это удобно. Так гораздо быстрее работать и нет опасности, что перепутаешь или будешь долго копаться. В зале зашумели люди. Я прислушалась. Были согласные, но большинство возмущалось: — Да что за ахинея такая! — Бабская ерунда лезет из всех щелей! — Вздор! — Есть же мобильные поясные сумки для инструмента! С заниженным центром тяжести! Снимаются-надеваются в одно движение! Зачем таскать тяжесть постоянно?! — А я вообще все инструменты раскладываю на брезент или на тряпочку рядом! — А ты сам туда-сюда в яму — из ямы попрыгай весь день к своей тряпочке, балаболка! — Сам ты бабаболка! Иди сюда! — Пётр дело говорит! Ты как из ямы будешь постоянно к своему брезенту с инструментами выпрыгивать? — Потому что незачем из мухи слона делать! Есть такая вещь, как унификация, и одним-двумя ключами можно пол агрегата собрать-разобрать, если не весь! Путаться в двух ключах при наличии избыточного количества карманов и подключать к этому текстильную промышленность — дебилизм какой-то! Ну-ну... — Не какой-то, а бабский! — А ты к нам в цех приходи и сам глянь, сколько у нас всего! Я подождала, пока народ выпустит пар и постучала металлической линейкой по графину: — Товарищи! Прошу тишины! Дайте закончить докладчику! Продолжайте, товарищ Скворцов. Иваныч кивнул и продолжил язвительным тоном: — Вот что вы за люди такие? Вам решение предлагают, а вы тут орете дурниной, как олени во время гона! В зале пошелестел смешок. — Я не буду больше ничего говорить! Не буду убеждать! Сева, заходи! Кликните там его! В этот миг открылась дверь и в актовый зал вошел сияющий, как медный пятак, Севка. Был он в новом комбинезоне. С улыбкой до ушей он прошел через весь зал и вылез на трибуну. — Показ мод какой-то! — проворчал Наумов. Севка не отреагировал на выпад. С видом заправского фокусника, он вытащил из кармана гаечный ключ и положил на стол перед Иваном Аркадьевичем. Затем вытащил другой. Затем — третий. Буквально через пару секунд перед руководством за кумачевым столом материализовалась внушительная горка инструментов. С таинственным видом, Севка подмигнул залу и аккуратно и быстро сложил все инструменты обратно в той же последовательности. В зале зашумели ещё больше. Я опять постучала по графину. — Товарищи! — сказала я, — я понимаю, что сложно принять какие-то новшества. И не осуждаю вас за это. А в этом эксперименте участвовали пять человек. Кто-то на галёрке присвистнул. — Вот эти товарищи, — я кивнула на Иваныча и Севку (Севка аж приосанился), — и трое рабочих из четвертой бригады. Все они результатами остались довольны. Поэтому я сейчас предлагаю поступить так: эксперимент можно продолжить для всех желающих, кто хочет убедиться в его полезности. Или же доказать, что это всё ерунда. Только давайте доказывать аргументированно, а не на эмоциях. Вот как раз те, кто сейчас сомневаются — пусть возьмут и попробуют поработать в таком вот комбинезоне. Если будет неудобно, если это ерунда — вы сами нам об этом скажете, и мы всё отменим. А вдруг как раз будет удобно? Ну так что? Готовы? В зале послышались согласные выкрики. Были и возмущенные, но теперь согласных было больше. Пока народ шумел, я незаметно прошла и села на своё место. Сейчас «минута славы» Иваныча и остальных ребят. Не буду оттягивать на себя внимание. Я налила воды в стакан и начала пить. И в это время ко мне наклонился Эдичка: — Лида, а давай пойдем сегодня в ресторан? Я подавилась водой и закашлялась.Глава 15
— Осторожнее, Лидия Степановна, — хитро усмехнулся Эдичка Иванов, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Нельзя же вот так, под руку, — проворчала я недовольно и отодвинула от греха подальше недопитый стакан. На трибуну как раз вышел Марлен Иванович и принялся занудным голосом что-то скучно вещать. Я особо не прислушивалась, судорожно размышляя над сложившейся ситуацией. — Так что, Лидочка Степановна? Пойдем сходим в ресторан? Музыка, лёгкое вино, приятный разговор, танцы… Да и помириться нам уже давно пора… — Я не могу сегодня, — с деланным вздохом сожаления перебила я. Категорически отказываться не стала, помня о том разговоре с Альбертом, так что «приятный разговор» с тобой, дорогой товарищ Эдичка, нам ещё предстоит. — Хорошо. Тогда давай завтра, — сразу же предложил альтернативу Эдичка. Сдаваться он явно не собирался. — Я в принципе в ближайший месяц не могу, — с подчёркнуто сокрушенным видом покачала головой я, — понимаешь, мы живем сейчас в деревне, вечером я с соседями должна уехать. Иначе придётся на электричке добираться. Тут как раз Марлен Иванович закончил свой доклад и в зале опять заспорили рабочие, на сцену вытолкнули какого-то взъерошенного дедка, тот полез, начал довольно бодро, но затем как-то сник, в зале опять поднялся шум, поэтому нам приходилось говорить чуть громче. Я прислушалась к собранию — ситуация явно выровнялась и шла в нашу пользу. — Зачем же ехать с соседями? — недовольно нахмурился из-за шума Эдичка и заговорщицки мне подмигнув, воодушевлённо продолжил, — ты у нас девочка уже большая, но, если боишься ночевать одна — мы что-нибудь обязательно придумаем. Интересное. Я тебя не брошу, Лида, не переживай... — Нет, не могу я, — продолжала гнуть свою линию я, — у меня ведь ребёнок маленький. Мне нужно вечером быть в деревне. — Это не твой ребёнок, — напомнил Эдичка, — пусть ним старушка твоя занимается. — Это мой ребёнок, — постаралась не показать удивления такой осведомлённостью я, — кроме того, я пообещала Свете, что сегодня мы с ней поиграем в лото. — Давай лучше со мной поиграем, — попытался пошутить Эдичка, — я тебе такое лото покажу, что тебе и не снилось. Обещаю, тебе понравится. — Нет, давай лучше сходим сейчас на обед, а там будет видно, — нашла выход я. Эдичка скривился, как от лимона, он явно рассчитывал на другой исход этого разговора. Но кто ж ему доктор. Если бы не задание Альбертика и моё желание вывести их всех на чистую воду, чёрта с два я тратила бы своё время на этого козла. Ответа Эдички я не расслышала, потому что как раз в это время Иван Аркадьевич подвёл итоги: — Товарищи! — веско сказал он. — Давайте поступим так: из каждой бригады нужно выделить скажем по пять… хотя нет — давайте по восемь человек. Они должны будут носить эти экспериментальные комбинезоны в течении двух недель. Дольше смысла нет. Результаты будем записывать. По прошествии этого времени, соберём рабочее совещание, ответственные товарищи от каждой бригады выскажут своё мнение, и мы примем решение об эффективности или неэффективности данного рацпредложения. Кто «за»? «Против»? «Воздержались»? Итак, все согласны? В зале опять зашумели. Иван Аркадьевич придавил зал тяжелым взглядом, и когда все умолкли, продолжил: — Хорошо. Тогда в протокол предлагаю следующую формулировку — предложение товарища Горшковой принять к сведенью. Обеспечить создание рабочей группы и провести соответствующие испытания. Рекомендовать ответственным исполнителям от каждой бригады направлять информацию по промежуточным результатам эксперимента товарищу Горшковой для анализа и свода. Срок — две недели. Организовать рабочее совещание для подведения итогов. Контроль за исполнением настоящего решения возлагаю на себя. Теперь по второму вопросу: рабочей комиссии по расследованию инцидента продолжить работу. Информировать нас также через две недели. — Ого как старика проняло, — хмыкнул Эдичка, комментируя слова Ивана Аркадьевича. — Вот умеешь ты, Лида, из ничего сделать конфетку и вывернуть всё в свою пользу. — Стараюсь, — скромно ответила я. Собрание было закрыто и мы, под возбуждённые реплики работников, покинули зал. Вот куда в восьмидесятые годы в СССР можно сходить пообедать? Имеется в виду традиционный бизнес-ланч. Нормальных кафешек, как в моё время, ещё нету, с ресторанами — беда, да и не принято обедать по ресторанам (если ты не командировочный, конечно же, хотя и они стремились перекусить демократично, в столовой). Кроме того, рестораны в глубинке функционируют больше в вечернее время. Поэтому нам с Эдичкой пришлось идти обедать в столовую депо «Монорельс» на глазах у всего коллектива. Товарищ Иванов был явно не в восторге, хоть виду старался не подавать. Хорошо, что хоть один из столиков стоял в отдалении (и был предназначен для руководства) и мы смогли хоть условно, но уединиться, отгородившись от любопытных ушей ободранным фикусом. Товарищ Иванов тут же попытался включить джентльмена и всё порывался заплатить за меня. Отбившись от назойливых поползновений на мою независимость, я нагрузила на поднос полборща, тефтельку с гороховым пюре, тертую морковку и компот, и пошла к кассе. Эдичка пристроился следом. Для себя он выбрал наваристую солянку по-домашнему, свиную отбивную с жареной картошкой, сельдь под шубой, две огромные ватрушки и тоже компот. Глянув мельком на его поднос, я скривилась — никогда не понимала коллег, которые обедали салатами с луком, а потом полдня дышали на людей аки дракон. Мы устроились за столиком и, Эдичка, выдержав театральную паузу, сразу взял быка за рога: — Лида, — сказал он, видимо, решив не ходить вокруг да около, — ты работаешь на этой должности недавно, позволь дать тебе небольшой, так сказать, дружеский совет… — Конечно, — лаконически ответила я, с сожалением оторвавшись от вкуснейшего домашнего борща (похоже нормально пообедать он мне не даст). — Лида, ты очень красивая женщина, и я понимаю, как тебе сложно на новой работе, где все только и норовят чтоб подгадить, навредить... — Да уж, — грустно вздохнула я, между тем, активно работая ложкой (сейчас это всё прелюдия, так что пока товарищ Иванов раскачается, я успею хоть борщ доесть). Не успела. — Лида, — опять вздохнул товарищ Иванов и даже отложил вилку, которой он усиленно до этого ковырял селёдку под шубой. — Тебе необходима моя помощь. Нужно сильное мужское плечо. Ты сейчас делаешь очень серьёзные ошибки. Которые потом ой как аукнутся. Заметив мой взгляд, Эдичка чуть смутился и подкорректировал свой спич: — Нет, ты не подумай, ты очень умная, Лида. Грамотная, сведущая. Мало кто из женщин может с тобой сравниться. Я изобразила польщенный вид. — Но вот опыта у тебя из-за молодости пока маловато… — Что ты имеешь в виду? — ледяным тоном перебила его я (просто по психотипу Лидочки в этом месте она должна была обязательно обидеться, поэтому сильно выходить сейчас из образа никак нельзя). — Ну, вот хоть бы те же путёвки, — проникновенно заглядывая мне в глаза, мурлыкающим голосом заговорил Эдичка (это напомнило мне как цыганки на вокзале задуривают бедолагам головы, чтобы выманить все деньги). — Ты понимаешь, что наделала тут массу ошибок? На всякий случай я пожала плечами, мол не очень понимаю, но продолжай. — Распределение путёвок по санаториям и домам отдыха. — И пионерские лагеря для детей сотрудников, — добавила я. — Черт с ними, с лагерями этими, — отмахнулся Эдичка, — пионерские лагеря — это ерунда. Я же тебе сейчас о серьёзных вещах говорю. — Не понимаю, — вздохнула я и, улучив момент, зачерпнула ещё ложку борща. — Насколько мне известно, сейчас поступили путёвки в хорошие санатории и курорты. Но их мало. Всего восемнадцать штук. — Двадцать две, — поправила я, очередной раз удивившись такой осведомлённости. — Нет, Лида, восемнадцать, — покачал головой товарищ Иванов. — Те путёвки, которые по Поволжью — тоже ерунда… — Ну почему ерунда? Там хорошие санатории для лечения почек и желудка. Там вода уникальная. — Вот видишь, Лида, — снисходительно покачал головой Эдичка, — ты совсем не разбираешься. Те, что по лечению — особого значения для нас с тобой не имеют, тем более в те края. Я же с тобой сейчас хочу поговорить об остальных восемнадцати. Тем, которые в Крым, Сочи и Абхазскую автономную республику. — Ещё в Анапу, — уточнила опять я. — В Анапу там всего одна путёвка, в Дом матери и ребёнка, это тоже не интересно. А вот остальные курорты у моря — это мощный ресурс. Ты мне вот скажи, зачем ты Смирновой путёвку в Алушту дала? — Чтобы она отдохнула, — я отложила ложку. Таки покушать не вышло. — Ну так и дала бы ей путевку под Ульяновск, или под Чебоксары. Пусть едет и отдыхает. — Но у нее всё нормально с желудком и почками, — ответила я, — ей в общем отдохнуть надо, нервы ещё неплохо подлечить, на море покупаться, позагорать… — Да какое тебе дело до её желудка и почек! — рассердился на мою непонятливость товарищ Иванов. — Пусть бы сидела в лесу под Чебоксарами и радовалась, что хоть что-нибудь дали! Я промолчала, наблюдая за развитием событий. Мне было интересно, как далеко он готов зайти. — А старичку этому, Гребнёву, ты зачем в Пицунду двойную путёвку дала? Да ещё в «Колхиду»! Ладно ещё Смирнова, ладно, я понимаю, эта хоть крутится около тебя, подружайку изображает, но вот ты мне скажи, Лида, как можно было просрать такую путёвку и отдать её какому-то простому рабочему? — Валерий Маркович со своей женой в комсомольском стройотряде там познакомился, а у них серебряная свадьба скоро, вот они и хотели вспомнить молодость. Да и подлечиться заодно… — На кой тебе его биография! Подлечиться! Зачем ему лечиться? Ему уже шестой десяток! Ему не лечиться, ему к земле привыкать надо! — Он хороший мастер-наладчик, у него Почётная грамота… — Лида! Ты меня слышишь?! Я тебе говорю о другом! О другом! Плохо, что ты сердобольная такая и любой Гребнёв тебе на уши присесть может. Но думать хоть немного надо! Дала бы ему путевку в Удмуртию, пусть сидят там с супругой и вспоминают молодость. — Но он мечтал в Пицунду… — Лида! Послушай меня. Все хотят в Пицунду. И есть люди, которые за такую возможность будут тебе очень благодарны. «Вот же гад!», — невольно восхитилась я, а вслух сказала: — Что за люди? — Это не важно, — воспользовался моей «покладистостью» товарищ Иванов, наклонился ко мне ближе и, обдавая запахом рыбы с луком, жарко зашептал, — сколько у тебя ещё путёвок осталось? Ты мне списочек к концу дня дай, а я с нужными людьми переговорю. Завтра списочек верну. Денежки через три дня пойдут, сможешь себе даже шубу купить. И все хорошо будет… — Но отчётность… — А это уж моя забота, — подмигнул Эдичка. — Так мы договорились? Я зависла, не зная, что ответить, чтобы и не вспугнуть его, и со «списочками» этими не встрять. Хотелось послать его лесом. От разоблачения меня спасла все та же Зоя Смирнова (я сейчас готова была её расцеловать). — Лида! Вот ты где! — она подошла к нашему столику и, не обращая внимания не перекошенное недовольное лицо Эдички, принялась сгружать тарелки с подноса. Воспользовавшись ситуацией, я вернулась к уже остывшему борщу. — Смирнова! — брюзгливо возмутился Иванов, — ты разве не видишь, что здесь занято? — С чего это занято? Ещё два места за столом свободны! — Здесь мы с Лидией Степановной обедаем. — Ну так обедайте! Я вам не мешаю. — Мешаешь… — Ой, товарищ Иванов, перестаньте. Мне нужно с Лидой… эмм.. Степановной поговорить, а она весь день занята. Только и можно в столовой поймать. — Мне тоже нужно поговорить с товарищем Горшковой. — Так говорите! — Без лишних ушей! — А что это за секреты такие?! — Производственные! — Производственные секреты в столовой не обсуждаются! — парировала Зоя и ехидно добавила, зачерпнув ложечкой морковное суфле, — а вот шуры-муры на работе крутить не положено! Если хотите, товарищ Иванов, мы можем на общем собрании этот вопрос обсудить! — Вы сейчас нарываетесь, товарищ Смирнова. — Почему это я нарываюсь, а, товарищ Иванов? Вы же любите все свои личные проблемы на общее собрание выносить! Помнится после Олимпиады… — Товарищ Смирнова! — взвизгнул Эдичка, да так, что в столовой стало тихо и все начали оглядываться в нашу сторону. — Потише, товарищ Иванов, — стервозным голосом парировала Зоя. — А то сейчас опять все сюда набегут и будет, как в Ленинской комнате. Не удержавшись, я фыркнула. Эдичка побагровел, встал, молча собрал свои тарелки на поднос и перешел за другой столик. — Спасибо, — от души поблагодарила я. — Всегда пожалуйста! — ухмыльнулась Зоя. — Я увидела, как этот стервятник тебя обрабатывает и решила помочь подруге. Надеюсь, я не ошиблась? — Ох, Зоя, если бы ты только знала, как сейчас выручила меня, — просияла улыбкой я. — Для того и существуют подруги, — резюмировала Зоя и далее разговор переключился на её предстоящий отдых в Алуште. Домой, в Малинки я добралась рано. Практически сразу после работы. Мне повезло, Роговы спешили — сегодня Зинаида Ксенофонтовна как раз затеяла подвязывать помидоры и велела им не задерживаться. Повозившись по домашним делам, я сидела в беседке в темнеющем саду и отдыхала. За огородами, у пруда, засыпая, шумел лес. Светка давно спала. Римма Марковна хлопотала в доме — она затеяла какое-то невиданное мясо и сейчас занималась маринадом. Завтра к нам должны была прийти Нора Георгиевна и Роговы на ужин, и Римма Марковна хотела поразить всех своими кулинарными талантами. Я сидела в тишине, если не считать того, что ветер шумел в кронах деревьев, и наслаждалась покоем. Как-то так получается, что нечасто мне выпадают такие вот упоительные минуты затишья. Неожиданно скрипнула калитка и тишину нарушил мужской голос: — Добрый вечер, Лидия Степановна. Передо мной стоял Будяк. — Был добрый, — проворчала я недовольно, — а вы разве не уехали, Пётр Иванович? — Нет, я снял на выходные домик неподалёку. Решил отдохнуть тут, порыбачить. Хорошо у вас, в Малинках, покойно. — Ну так отдыхайте, — скривилась я, — сюда вы зачем так поздно пришли? Света уже давно спит. — А я к вам пришёл, Лидия Степановна. Ну вот, ещё один дурак на мою голову. — Зря пришли, — неприветливо ответила я, — я сейчас тоже спать пойду. — Да вот увидеть вас почему-то захотелось, Лидия Степановна… — Не знаю, что вы можете разглядеть в таких сумерках. А я сейчас ухожу спать. — Побудьте еще немного, — попросил он. — Давайте поговорим. — Мне завтра на работу рано вставать, — отрезала я, — электричка в пять утра. — Всего пару минут, — как-то просительно сказал он и сел напротив в беседке. — Погода-то какая нынче, а? Я промолчала. Он меня бесил. Будяк сорвал лист мяты и растер между пальцами: — Чувствуете, какой запах? Я опять промолчала. От пальцев Петра Ивановича шел густой ментоловый дух, соперничая с запахами ночи — пахло тучной землёй и пряным черносмородиновым вином — за день солнце нагревало ягоды смородины так, что они аж млели, источая ароматы. — Почему вы так нелюбезны, Лидия Степановна? — сделал очередной заход Будяк. — Мне кажется, наше знакомство неправильно состоялось, и вы сердитесь. Я продолжала молчать. — А давайте заново перезнакомимся? — внезапно предложил он. — Расскажите о себе. Вы давно без мужа? Ответить я не успела — внезапно, от огорода послышался крик: — Тётя Лида! Тётя Лида! К нам по меже со стороны озера со всех ног несся мальчишка и отчаянно кричал. Я присмотрелась — соседский Пашка, который приезжал к бабушке на каникулы. — Тётя Лида! — опять закричал он, задыхаясь и размазывая слёзы, — там ваша Светка утонула!Глава 16
— Что?! — закричали мы с Будяком одновременно. — На озере! — орал Пашка, — купаться полезла и за корягу зацепилась. Утонула! — Но она же в доме спит… — пролепетала я. — Да нет! Она через окно вылезла, и мы купаться пошли. А она утонула! — разрыдался Пашка. Мы с Будяком подорвались и понеслись к озеру. Пашка бежал сзади и поскуливал от страха. Моё сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Нет! Только не это! Я не могу её потерять! Будяк бежал быстро, ломился прямиком через заросли. Я, как могла, поспевала за ним. На берегу заросшего лесного пруда сгрудилось несколько мальчишек, один из них ходил по берегу и тыкал в воду палкой. Все шумели. Кто-то громко плакал. — Где?! — прорычал Будяк. — Там! — разноголосым хором закричали мальчишки показывая куда-то в центр пальцами. Будяк, не раздеваясь прыгнул в воду, мощными гребками выплыл на середину и нырнул. Секунды, казалось, замерли. Отсчёт шёл со стуком моего сердца. Через миг он вынырнул, с шумом отплёвываясь, громко вдохнув воздух — опять нырнул. Я зажала себе руками рот, чтобы не заорать. Слёзы текли ручьями. Вот он опять вынырнул. Ничего. В моих глазах потемнело и я вырубилась. — Ну что же вы такая, прямо кисейная барышня, — послышался ворчливый голос Будяка и он легонько похлопал меня по щекам. — Просыпайтесь уже. Всё давно закончилось. — С-Светка… — мои зубы застучали. — Зачем вам Светка, когда рядом есть я? Я аж подскочила. — Тише. Тише. Не следует так буквально воспринимать мои фигуральные выражения. — Где Светка? — заорала я, опять пытаясьвскочить. — Да ничего с вашей Светкой не случилось, — проворчал Будяк и уложил меня обратно на влажноватую траву, — вон она, на бережке отдыхает. Я ахнула и попыталась подняться. — Лежите спокойно, мне ещё вас в себя приводить, — буркнул Будяк, и как бы случайно коснулся моей груди. — Вот чем бы я ещё на отдыхе занимался, только порыбачить хотел, и тут на тебе — развлекай всяких истерических барышень. Хотя сиськи ничего так у вас. Мне подходит. — Пустите! — взвизгнула я, отталкивая его руку. — Где мой ребенок? — Да вон ваш ребёнок спокойно себе сидит, ремня ожидает, — совершенно спокойно сообщил Будяк и вдруг повысил голос, обращаясь к толпе ребят. — Правильно, Валеева? Те в ответ недружно загалдели. Наконец, я кое-как поднялась на дрожащие ноги. Под разлогой дикой грушей сгрудились мальчишки и что-то оживлённо обсуждали. Поэтому Светку я и не увидела. Я торопливо пошла туда и чуть не упала, зацепившись ногой за толстый корень, вымытый водой из земли. — Тише говорю, — мощная рука Будяка подхватила меня, не дав упасть на склизкой земле. — Вот где вас таких нежных штампуют? Я промолчала на этот выпад. Все мои мысли занимала Светка. Наконец, я дошла. Мальчишки расступились. На травке, под грушей, сидела мокрая, взъерошенная, злая Светка и пыталась связать обрывком бантика надорванную внизу ночнушку. — Света! — воскликнула я. — Ты живая! Ты как? — Нормально, — буркнула она и отвернулась. — Ремня сейчас или потом получать будем? — вежливо спросил Будяк и мальчишки разом прыснули во все стороны. Мы остались на бережке втроем. — Света! — меня опять затрясло, я кинулась к ней и прижала к своей груди. Слёзы заливали моё лицо, я всё прижимала её к себе и не могла отпустить. От мыслей, что я могла её вот сейчас потерять, меня опять заколотило. — Лучше бы меня так прижала, — ворчливо прокомментировал за спиной Будяк. От злости меня аж отпустила трясучка. — Зачем её было спасать, раз ты её всё равно удушить решила? — поинтересовался Будяк и внезапно для себя я рассмеялась. — Во! Уже лучше, — прокомментировал Будяк. — Спасибо, Пётр Иванович, — наконец-то поблагодарила его я. — Вы спасли мою дочь. — Да не за что, — проворчал Будяк, но по его тону я поняла, что он доволен. — Ты меня сейчас задушишь, — подала голос Светка, пытаясь выпростаться из моих объятий. Я отпустила её и она, глядя на меня серьёзными, блестящими от непролитых слёз глазами, сказала: — А теперь ругайся. Я заслужила. — Во! Правильно! Наш человек! — восхитился Будяк. — Ещё бы ремня и совсем хорошо будет. — Девочек бить нельзя! — возмущённо заявила Светка. — А убегать в окно, купаться ночью в пруду в ночнушке — можно? — А что мне голышом перед мальчишками надо было? — огрызнулась Светка. — Да ты хоть понимаешь, что ты нарушила технику безопасности? — ответил Будяк. — За такое поведение и партбилет на стол положить можно! — У меня нет партбилета, — озадаченно заметила Светка. — И не будет при таком отношении к технике безопасности, к своей жизни и к чувствам матери, — философски заметил Будяк и над прудом повисла тяжелая тишина, разбиваемая только каплями, падающими со Светкиных волос на побеги белокрыльника. — Давайте идти домой, — устало сказала я. — Холодно. Примерно через полчаса мы все уже сидели на кухне в нашем доме, пили обжигающий чай из пузатого самовара и рассказывали приключения под охи и вздохи Риммы Марковны. — Я нырнул до самого дня — ничего нету, — объяснял нам Будяк, кутаясь в безразмерный халат Риммы Марковны (его мокрую одежду она отобрала, обещала постирать, высушить и вернуть обратно завтра) — потом второй раз нырнул — опять мимо. Римма Марковна охнула и от избытка чувств пролила заварку на стол. — Ещё раз нырнул, руками щупаю — он мимоходом скользнул взглядом по моей груди и продолжил, — а и нету ничего! Мои уши заалели. — Пётр Иванович, ещё чаю? — засуетилась Римма Марковна, когда Будяк поставил чашку на стол. — И бараночку вот берите. Они свеженькие. А, может, я всё-таки блинчиков вам пожарю, а? Я быстренько… — Не надо блинчиков! — хором ответили все мы. — А потом я сообразил, что течение там сильное и её течением вниз отнесло, — продолжил Будяк, принимая от Риммы Марковны очередную чашку чая. — Я поплыл туда и точно — наша великая и отважная героиня зацепилась ночнушкой за корягу и не могла выбраться. Светка сердито засопела. — Так что нам всем ещё очень повезло, что там нет нисходящих потоков воды и её не утянуло в омут, — подытожил Будяк и Римма Марковна опять охнула. — Спасибо вам, Пётр Иванович, — в очередной раз поблагодарила его я и решила аккуратненько закруглить застолье. — Поздно уже, а мы тут вас задерживаем своими проблемами. — Ничего страшного. Я на отдыхе, — категорически отмёл мою попытку выпроводить его Будяк, — а вот со Светланой мы ещё не закончили. Да, Валеева? Светка надулась и понурила голову. — Да она же маленькая ещё, — попыталась оправдать её Римма Марковна, — сама перепугалась как. — То есть ночные купания голышом с мужиками — не маленькая, а ремня — маленькая? — удивился Будяк. — Что скажешь, Валеева? — Я не голышом, я в ночнушке была, — отмела грязные инсинуации Светка. — То есть нынче барышням можно сверкать в неглиже перед мужиками? — Я не сверкала! — надулась Светка. — Как это ты не сверкала? — прищурился Будяк и даже чашку отодвинул, — а как тогда прикажешь понимать твою эту выходку? Хотела показать парням, какая ты бесстрашная и героическая? Светка понурилась. — Все примерные девочки там купаться боятся, а я, мол, вот такая вся раскрасавица — легко могу? Я им всем ещё покажу! Да? Светкина голова наклонилась ниже. — Ну и что? Показала им всем? — насмешливо прищурился Будяк, а из Светкиных глаз полились слёзы. — Молчишь? А за свои безрассудные действия отвечать кто будет? — Я буду, — шмыгнула носом Светка. — Хорошо, — согласился Будяк. — Отвечай. — Что отвечать? — плаксивым голосом спросила Светка. — Как ты это всё спланировала? С какой целью? — Пашка сказал, что в нашем пруду на той стороне все боятся купаться, даже взрослые, — торопливо затараторила Светка, — а я сказала, что не боюсь. Мы заспорили… — На что хоть спорили? — перебил Светкины откровения Будяк. — На пять календариков с «Ну, погоди!» и два с «Мишкой Олимпийским», — вздохнула Светка. — Ну хоть какой-то прибыток в семью, и то хлеб, — сдержанно похвалил Будяк, и Светка зарделась. — Мы договорились, что вечером, когда баба Римма будет на кухне, я вылезу в окно и мы туда все пойдём, — продолжила Светка. — А ты завещание куда дела? — внезапно с абсолютно серьёзным видом спросил Будяк, заозиравшись по сторонам. — К-какое ещё завещание? — вытаращилась на него Светка. — Ну обычно, когда идут на смерть, положено же завещание оставлять. А то твоя мама и бабушка потом передерутся за твоё наследство. За календарики… с «Ну, погоди!» которые… Я крепче уцепилась за чашку с чаем, чтобы не расхохотаться. — Я не составила, — опять хлюпнула носом Светка. — То есть, составляя тактику, ты не продумала все возможные варианты исхода событий? Не учла пути отступления? — строгим голосом переспросил Будяк. — Нет, — пискнула Светка. — И что из этого следует? — Что я плохая? — Ответ неверный, — покачал головой Будяк. — Что я глупая? — Опять мимо. — Тогда не знаю. — А вот это верный ответ! — одобрительно сказал Будяк и добавил, — ты ничего не знаешь, матчасть не изучила, и всё равно решила предпринять эту свою выходку, которая закончилась плохо. А могла закончиться вообще очень плохо. Что из этого следует? — Ну… наверное, что мне нужно учиться? — Вот теперь совсем всё верно, — согласился Будяк. — И учиться ты начнешь послезавтра прямо с утра. Для начала — плавать. — А почему послезавтра? — Потому что завтра мы все пойдём расчищать пруд от коряг и зарослей, чтобы больше никаких непослушных девочек никуда не утаскивало течением. — Ура! — пискнула Светка и от избытка чувств стянула носки грубой вязки, которые Римма Марковна напялила на неё после того, как мы её высушили и отмыли. — Не ура, а чтоб завтра к десяти утра вся твоя команда шалопаев стояла на берегу озера с граблями и мешками, готовая на трудовые подвиги! Это понятно? — Понятно, — вздохнула Светка. — И меня не интересует, за какие календарики ты их сумеешь уговорить. Мне важен конечный результат. Это тебе ясно? — Ясно, — согласилась Светка со вздохом. — А носки надень обратно, — покачал головой Будяк, — нельзя обижать бабушку, она о тебе позаботилась, между прочим. В общем, когда Римма Марковна пригласила Будяка на праздничный ужин, аргументов для возражения у меня не нашлось. На работу в депо «Монорельс» я пришла вся вялая и разбитая, в состоянии кабачковой икры. Равнодушно выслушала ахи и охи Зои по поводу её нового гардероба на курорт, апатично сформировала сводку, дописала квартальный отчёт и совершенно не отреагировала на приход Ивана Аркадьевича, который пришел ко мне в кабинет лично. — Лида! — сказал он. — Хотел тебя похвалить за вчерашнее выступление. Ты молодец. Прекрасно разрулила ситуацию. — Спасибо, Иван Аркадьевич, — поблагодарила я. — А когда это ты затеяла с карманами всё это? Егоров сказал, что статистику ты всю подняла, ГОСТы изучила… — Примерно через пару дней, как вы меня на это место поставили, — ответила я. — Молодец, — ещё раз похвалил Иван Аркадьевич меня. — Только ты, если опять идея какая появится — со мной согласовывай. Мне тоже надо быть в курсе. — Так вы заняты были, — вздохнула я. — Я всегда занят, — закурил сигарету он. — Мда… Как давно я здесь не был, в этом кабинете. Провёл здесь столько времени… столько всего тут было… вот время бежит… Я промолчала. — Лида, что у тебя случилось опять? — прищурился Иван Аркадьевич и выпустил дым в открытую форточку. — Ты сама не своя. — Да Светка вчера чуть не утонула, — мои губы затряслись, — если бы тренер по футболу не оказался случайно рядом — не знаю, чем бы всё и закончилось. — Случайно, говоришь? — ухмыльнулся Иван Аркадьевич. — А что за тренер такой у тебя появился? — Не у меня, а у Светки, — я в двух словах рассказала ему всё. — Так значит, Пётр Иванович Будяк? — хитро глянул на меня Иван Аркадьевич. — Знаю такого. Отличный мужик, между прочим. Тоже вдовец. Ты присмотрись к нему, Лида. Он толковый, хоть и немного солдафон с виду, но, между прочим, два высших образования у него имеется. И орден есть. Я мысленно застонала. И этот туда же! Вот мало мне Риммы Марковны!Праздничный ужин происходил у нас в саду. Яблони и вишни печально шелестели над головой, в воздухе витал густой аромат спелых ягод, ночной петунии и мяса, приготовленного по особому рецепту Риммы Марковны. Я так и не поняла, что за праздник выдумала Римма Марковна (как-то неубедительно она аргументировала это всё), но праздновали мы с размахом. Пришли Роговы, Нора Георгиевна и, конечно же, Будяк собственной персоной. Мне он притащил большую охапку бордовых роз, Римме Марковне — лилии, а для Светки — отвёртку, о которой они давно договорились (теперь мне предстояло выяснить, зачем ей отвёртка и что они замышляют). Я пару раз бросила взгляд на Будяка, и что-то он впечатления на меня не произвёл. «–Ну его в пень, значит», — подумала я и продолжила помогать Римме Марковне сервировать стол. На накрытым белоснежной скатертью столе громоздился кисловодский сервиз Валеева, так ловко отбитый в своё время Риммой Марковной у Юльки, ещё какой-то сервиз, причём явно не советского производства, а фужеры, между прочим, были хрустальные (и вот когда она успела? Помнится у меня на Ворошилова точно таких не было. Может, из квартиры Валеева прихватила?). Римма Марковна расстаралась: здесь были мясные и рыбные рулеты, изумительно-нежный рататуй, несколько видов сложных салатов. Апогеем всего этого гастрономического безобразия являлся огромный пирог с ежевикой (И вот где она взяла ежевику? У нас её точно не было. И у соседей тоже). Пока я помогала накрывать на стол, пропустила самое начало традиционной литературной дискуссии. В общем, когда я вошла в сад, Нора Георгиевна как раз доказывала Зинаиде Ксенофонтовне, какие стяжения гласных существуют в каких конкретно среднерусских говорах, и чем они отличаются от всего остального (как-то так, я хоть и учусь на филологическом, но плаваю в этом вопросе, впрочем, как и в переводах Бальмонта). Будяк, который разговаривал с Роговым, внезапно влез в их разговор: — Нора Георгиевна, я вот что хочу спросить у вас, как у филолога… — Я лингвист, — величественно перебила Будяка моя соседка. — Да. Как у лингвиста, — быстро исправился Будяк. — Вот вы можете предложить, что-то более дикое, чем исконно русское словосочетание «да нет»? — Легко, — снисходительно ответила Нора Георгиевна, — на пример, «косил косой косой косой». Все рассмеялись и дамы вернулись к обсуждению ошибок Даля при составлении словаря. Светка, причёсанная, с двумя бантами сидела чуть поодаль и восхищёнными глазами смотрела на Будяка. Отныне у нее появился новый кумир. Я механически помогала, что-то делала, а мысли витали вокруг путёвок на курорты и Эдичкиных слов. Нужно же дать ему ответ. Он сегодня полдня крутился возле моего кабинета. Очевидно, за списочком путёвок приходил. Но сперва у меня долго торчала Зоя Смирнова, затем пришла Людмила, секретарь. А потом вообще — явился Иван Аркадьевич и товарища Иванова как ветром сдуло. Но это сегодня так. А завтра он опять придёт и мне придётся ему что-то отвечать. Я вздохнула: если дам ему списочек — попаду в обойму с ним и окажусь «на прицеле» у Альфреда. Если прогоню его и спрыгну — не выполню «задание» Альфреда и не смогу его поймать «на горячем». А ведь так хочется. Ну вот и что мне теперь делать? Я опять вздохнула, стараясь на людях демонстрировать беззаботное выражение лица, хоть тяжкие думы не давали расслабиться. Как же всё сложно. Вечер продолжался. Мы сидели и мирно беседовали, я уже решила, что всё закончится хорошо, как вдруг по дороге гулко проехала машина. Затем, через несколько минут она вернулась и остановилась возле нас. В вечерней сельской тиши оглушительно громко хлопнули дверцы и от калитки раздался дрожащий от злости голос: — Вот, значит, как?! Приехать родной матери помочь картошку копать — она не может, а гулянки на всё село устраивать — так пожалуйста! Кто все эти люди, Лидия?
Последние комментарии
5 часов 19 минут назад
11 часов 3 минут назад
12 часов 10 минут назад
13 часов 8 минут назад
13 часов 23 минут назад
22 часов 33 минут назад