Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Когда-то мой юный дядя работал в геологической партии, в песках Кызылкум. И понадобилось сходить в соседний поселок, не дожидаясь машины.
Кругом был тихий-тихий песок и маленькие тихие кустики верблюжьей колючки. Дядя шел себе и шел, полагая, что ноги выведут. А ноги рассудили иначе – попросту увели в сторону.
Обычная история. Всегда одна нога пошустрее, опережает другую. А дядя тогда не знал, у какой ноги какой характер, – и долго петлял по пустыне.
В конце концов увидал три пальмы и водокачку, где черный паровоз заправлялся водой, и понял, что заблудился. Отчаявшись, пополз на четвереньках. И вероятно, руки уравняли ноги. Путь выпрямился, хотя к тому времени был так ужасно искривлен, что дядя выполз обратно к палаточному лагерю.
– Понавязал узлов, бедолага? – встретил его начальник экспедиции, уже собиравший людей на поиски.
– Ничего не вязал, – ответил разгоряченный песками дядя. Он стыдился неразумности ног и возвращения на четвереньках. И не подозревал, что «связать узел» означает просто заблудиться, вернуться, напетляв, на прежнее место.
На другой день прилетел вертолет для аэрофотосъемки. И дядя как-то вдруг понял, что его, дядино, место, конечно, в небе, а не в песках. Когда вертолет набрал высоту, дядя увидел весь свой замысловатый путь, сохранившийся посреди барханов и неприметной верблюжьей колючки.
– Коровий узел! – крикнул пилот.
Дядя было обиделся. А пилот достал веревку и завязал узел, очень похожий по рисунку на след в пустыне.
– Коровьим узлом привязываю вертолет к столбу на случай песчаной бури, – пояснил он. – Простой узел. Вот если б ты чертил на песке «баранью ногу» или «южный крест», дня три бродил бы.
Дядя был поражен. «Наверное, – думал юный дядя, – так уж устроен человек. Вяжет узлы там и сям, когда надо и когда не надо. Завяжет и не знает, как распутать»…
С тех-то пор дядя и собирает узлы.
– Гляди, какое богатство! – встречает меня на пороге.
С потолка и дверных притолок, с лампочек и со множества специальных гвоздей свисают веревки, на которых понавязано узлов. И у каждого свое название. И каждому свое назначение.
Узлы шахтерские и курьерские, докерские и бурлацкие, мельничные и пожарные, пиратские и боцманские, скорняжные и охотничьи, хирургические и морские. Здесь и акулий узел и щучий, змеиный и верблюжий, устричный и черепаший. Есть даже родильный, которым пупки завязывают. А на почетном месте в красном углу – «мартышкина цепочка» и «кошачья лапа», «травяная петля» и «мокрый полуштык».
Дядя собрал и выучил наизусть сотни узлов.
– Да это, брат, малая часть известных человечеству, – вздыхает дядя. – Недавно освоил узелковое письмо! Однако не знаю, с кем переписываться.
Но уж если кому-то надобно надежно упаковать вещи, завязать галстук или просто красивый бант – пожалуйста, к дяде!
Однажды в доме случился пожар. Мигом дядя сплел узелковую лестницу и спускал людей из окон, покуда не подоспели пожарные.
Когда я прихожу в гости, дядя обязательно разложит на столе веревки.
– Беседочный узел! – веревка мелькает в его руках. Дядя закрывает глаза, как пианист-виртуоз, и отворачивается, чтобы я не думал, будто подглядывает. Раз-два, и на веревке узел с плавной петлей.
– Король узлов! – любуется дядя. – Ему пять тысяч лет, еще древние египтяне вязали, когда пирамиды строили, – любую тяжесть выдержит.
Он откладывает беседочный в сторону и, высоко подняв две веревки, объявляет:
– Кинжальный! – пальцы пробегают, перепрыгивают друг через друга, и веревки соединяются в одну, с узелком посередине. Дядя тянет за концы – узел трепещет, покряхтывает, играет мускулами, но сидит на месте.
– Прямой! – хватает дядя следующую веревку. – Древние греки называли его геракловым. Вот так он завязывал на груди львиную шкуру! – Поглаживает прямой гераклов узел и счастливо улыбается.
– Да, седая история, – говорю я. – Кому они сейчас нужны?
Дядя слова не может вымолвить и завязывает от волнения пару невероятно крупных узлов, напоминающих головы древних мыслителей.
– Да как же! – говорит, чуть успокоившись. – Куда ни плюнь, всюду узлы. Все вяжут. В прямом и переносном смысле. И если честно, наш мир – один громадный узел из трех веревок, затянутый Создателем! Божий узел, который хоть и прост, а не распутать…
Он протягивает мне веревочку:
– Ну-ка, порадуй, завяжи что-нибудь, для души.
Я отнекиваюсь, а потом-таки завязываю кое-как единственный, который знаю, – милый узелочек с виду.
– Бабий! – хватается дядя за сердце. – Предательский! – Он тянет веревку за концы, и узел вертится, сползает.
– Одни беды из-за бабьих узлов! – рычит дядя, швыряет веревку и топчет, как змею. – Им только платки подвязывать. Да хоть рифовый покажи, которым шнурки на ботинках, – умоляет он.
Я охотно поднимаю ногу в ботинке с «молнией». Дядя безнадежно вздыхает и переходит к собранию кактусов.
– Понюхай, – сует в нос лохматое чудовище с черным смердящим цветком на макушке. – Ну, в полноздри!
Я вежливо нюхаю, киваю и думаю про себя… Где же, думаю, в каких заповедных лугах бегает сейчас, пасется мой конек? Доберусь ли до него когда-нибудь? Признаю ли в нем своего?
И еще думаю – уж не дядя ли мой конек? Эдакий генерал вообще – от кактусов, узлов и жизни. Все о нем знаю. И где бы ни был, куда бы ни пришел, о нем рассказываю, вроде сплетничаю. Узлы вяжу, как говорят в народе.
Последние комментарии
1 час 58 минут назад
2 часов 1 минута назад
2 часов 13 минут назад
2 часов 15 минут назад
2 часов 29 минут назад
2 часов 46 минут назад