Миг ожидания [Анна Николаевна Петрова] (fb2) читать онлайн

Анна Петрова Миг ожидания

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи.

Антон слышал эту фразу пятнадцатый раз за последние полчаса. Час пик. Поезд уехал, и Антон присел на скамью на «Красносельской», где он отсчитывал поезда.

Скрип тормозов очередного состава заставил его выпрямиться и снова начать крутить головой, словно охотничий пес. Он медленно повернул голову влево, замер на несколько секунд и повернул вправо.

– Вам помочь? – голос молодой девушки заставил вздрогнуть Антона. Он повернулся к ней и отрицательно покачал головой:

– Спасибо, все в порядке.

Девушка немного задержалась около него и деловито застучала каблуками в сторону выхода. Поезд за это время уже уехал, и уже следующий гнал на него ледяной воздух из тоннеля.

Придерживая воротник рукой, Антон потянул носом воздух. Все-таки осенью в метро комфортнее, чем летом. Нет этой какофонии запахов, сливающихся в смрад. Зато как сладко разливаются нотки свежести с примесью влажных листьев и любимых рельсов.

– Привет, ба! – звонкая девчонка вприпрыжку бежала по светлым плиткам.

– Здравствуй, дорогая! – нежно. И, чуть строже, но также бархатно, – Аккуратнее, здесь лучше не бегать!

Антон улыбнулся и прикрыл глаза. Мимо гремели шумные подростки, им вслед ворчливо скрипела старушка, мужчина в годах окучивал свою даму, обдавая ближайшее окружение едва ощутимым амбре. Дама смущенно хихикала.

Антон услышал очередной поезд, встрепенулся и спросил у выходящих время.

– Восемнадцать сорок, молодой человек. Лучшее время, чтобы отправиться домой и обнять близких.

Женский визг и последовавший за этим хлопок заглушили вежливое «спасибо» Антона.

***

Кира всей душой презирала конечные станции. Эта «просьба освободить вагоны» нагоняла на нее ощущение несвободы и мелко дребезжащее где-то в затылке раздражение. Поэтому Кира гораздо чаще ездила по кольцевой ветке, чем на самом деле было нужно. Тут ее окутывало ощущение спокойствия и бесконечности. Иногда даже казалось, что это не круг вовсе, а перевернутая набок восьмерка. И Кира ехала-ехала-ехала по ней. Даже если ей попадался полупустой вагон, где все сбились в один конец, а на противоположной стороне храпит бездомный. Или, скажем, очередная фифа на бегу разлила кофе, и теперь все оставляют липкие следы. Кира все равно предпочитала кольцо любым другим веткам. Разве что родная станция, куда она спускалась еще малышкой, держа маму за руку, не вызывала отторжения. Обычно спокойствие от тепла маминой руки смешивалось со страхом. Потому что: «Кира, не смей отпускать маму, ты точно попадешь под поезд! Кира, не беги! КИРА!». Брр. До сих пор страшно подходить к краю платформы.

Казалось бы, взрослая женщина, состоятельная. Укладку вот сегодня сделала, просто так. Захотелось быть красивой. Можно было давно пересесть на авто, но что-то необъяснимое тянуло ее в подземное царство. Кира верила в судьбу и знаки, поэтому продолжала повиноваться чутью.

После долгой дороги от «Белорусской» до «Комсомольской» (по большому кругу, конечно же!), Кира перешла на свою ветку и двинулась к дому. Уже через минуту она почувствовала на себе чей-то взгляд.

***

Евгения Петровна Трефилова держалась за поручень и мерно покачивалась в такт вагону. Мысли ее были чуть дальше по ветке метро – именно там ее дочь девять лет назад познакомилась с этим прохиндеем. За прохиндея дочь знаменитого педиатра выскочила замуж через месяц, а еще через два он сбежал в неизвестном направлении с фамильным кольцом Трефиловых в кармане. Зятя-месячника невозможно было терпеть с самого начала. Бегал своими хитрыми масляными глазенками туда-сюда. Плел что-то романтичное невесте. «Я за тебя умру», или как там пелось в той песне? Дочь во всей этой ситуации тоже вызывала раздражение. Слепая что ли, в самом деле? Плелась за ним на все эти свидания при луне. Ну что за чушь! Как врач, Евгения Петровна верила в реакции организма, в гормоны и витамины, но никак не в любовь с первого взгляда. Да еще в человека, у которого из положительного только группа крови. Как разведенная женщина, Евгения Петровна верила в себя и не верила в мужчин. Потому что они врут. Так странно, что приверженцу доказательной медицины достаточно лишь одной причины, чтобы разувериться в мужской половине человечества. А заодно и в части женской – в тех, кто этим глупым самцам верил. Зато Евгения Петровна безгранично любила внучку, которая родилась спустя год после того легкомысленного знакомства. И сегодня их очередные совместные выходные! Сейчас она уже идет из школы и скоро спустится в метро навстречу любимой бабуле! Можно будет рассказывать ей сказки, жевать резиновый мармелад, шуршать в парке листьями и объяснять, что у нее есть настоящая любящая бабушка, а с родителями ей просто не повезло.

Евгения Петровна в волнении потерла ладони друг о друга и начала тихонько приплясывать, входя в рассинхрон с вагоном.

***

Сергей Луш, на работе Сам Сергеич, в молодости и в кругу Лошак, обожал женщин. Женщины его вырастили – мама и бабушка баловали своего мальчика изо всех сил. В школе девчонки с легкостью позволяли списать домашку, он улыбался и таскал им портфели. В юности Лошак окончательно превратился в дамского угодника. Девушки в его обществе неизбежно таяли и оставляли мокрые лужицы. Сергей находил собеседниц в кафе, в спортзале, в парках и автобусах. Но больше всего он любил знакомиться в метро. Ну а что? В окна смотреть не на что, можно рассматривать попутчиц, выбирать самую неприступную на вид и приступать. И Лошак приступал. Смотрел, словно вспоминал, где же видел эту девушку. Быстро отводил взгляд, когда ловил встречный. Потом «смелел» и начинал смотреть прямо в глаза. Включал свою очаровательную улыбку и деликатно приближался к фаворитке. Подбирал слова, жесты и манеры. Он подыскивал ключик. В связке, так сказать, отмычек, у Сергея было сотни полторы вариаций.

Повзрослевший Лошак сообразил, что взаимное обожание с женским полом – это то, что нужно. И, на волне всеобщего предпринимательского порыва, открыл женский уходовый салон. Он сам придумал такую формулировку, чем страшно гордился. «Ухаживать за женщинами сплошное удовольствие, почему не сделать это делом моей жизни? И ведь ухаживать за ухоженной женщиной приятно вдвойне!», говорил он. Коллектив был, конечно, женский. «Смотри, Сам Сергеич идет!», – шептались они. Женщины в его обществе расцветали, а в салоне превращались в истинных леди. Бизнес шел в гору.

В свои «кругленькие» 55 Сам Сергеич вышел из офиса с улыбкой и пакетом подарков. Посмотрел на свою «тойоту» задумчиво, пошевелил желтые листья ногой и вдруг расхотел ехать на машине. Прогулялся до метро, спустился на «Лубянку» и сел в поезд. Напротив сидело трое: пухленькая блондинка лет сорока, старик и девушка лет семнадцати.

«А миленькая! Как знал!», – подумал Сергей и принялся смотреть на блондинку. Та смотрела на экран телефона. Спустя пару станций блондинка встала и, не заметив своего воздыхателя, вышла из вагона. Сергей опешил: «Это что я? Растерял хватку?». Целый прогон он не мог прийти в себя. Но, сделав простой вывод: «Не может быть! Это сбой!», он принялся шарить глазами по заходящим пассажирам. «Гляди-ка! Какая!», – взгляд его наткнулся на ухоженную женщину, и заскользил снизу вверх. Крокодиловые туфли застенчиво открывали тонкие щиколотки. Шоколадное пальто, свободно расстегнувшись, показывало миру безупречный брючный костюм цвета крем-брюле. Аккуратно уложенные русые волосы чуть отливали серебром, обрамляя тонкую шею.

Женщина стояла, гордо выпрямив спину, ни на кого не глядя.

Сергей решил зайти с козырей и обнажил самую обаятельную свою улыбку.

***

У Ивана Степановича был важный день. Он возвращался из центра города, где купил цветы и шампанское. Три красные розы в цветочном на Чистых прудах, как пятьдесят лет тому назад. На первом этаже его собственного дома по иронии судьбы открыли магазин цветов, но Иван Степанович не нарушал свои традиции. Он встал утром, зачесал ото лба назад богатую каштановую волну. Тем же гребнем без одного зуба разгладил сплошь белую бороду по груди. Включил радио, с серьезным лицом выслушал новости и арию из оперы «Князь Игорь». Достал из шкафа серый костюм в полоску. Стрелки на брюках все еще – обрежешься. Раньше, конечно, на совесть делали. Оделся, поправил галстук и вышел из дома.

Маршрут Иван Степанович мог бы пройти с закрытыми глазами, если бы не треклятые самокаты и эти, уткнутые в телефон. Вот уж кто как слепые котята. Он-то ходил здесь еще в 70-е, когда посвободнее было. А теперь снуют и снуют. Тогда он надевал такой же костюм, ехал на автобусе и метро на работу, а вечером покупал розы. Всегда красные, высокие, но не громоздкие. И «Советское», конечно. Ничего не надо было больше. Иван Степанович бережно нес свои покупки – он поднимал над головой цветы, чтобы их не примяли, и боком штурмовал вагон на станции «Кировская». Выныривал из вагона на своей, отряхивался, как мокрый пес, и, снова красивый, отправлялся к своей Ясноглазой. Супруга встречала его, как после долгой разлуки. Светила на него голубыми глазами, улыбалась так, что Иван рассыпался на тысячу крошечных сияющих Ванек. Он, своими серыми так не умел, конечно. Только восхищался:

– Ну что за время, Ясная моя!

– Лучшее время, чтобы обнять тебя, – супруга смеялась и обхватывала его тонкими

ручками.

Прикрыв дверь коммуналки, она тянула его за собой. За маленьким заставленным столом на тесной кухоньке они встречали первую годовщину их знакомства. Отмечали вдвоем, тихо, почти молча. Только ухнуло шампанское, их бокалы встретились, и голубоватое сияние глаз захлестнуло Ивана теплой волной.

Иван Степанович ехал в поезде, уткнувшись взглядом в свою седую бороду. Перед родной «Красносельской» он поднял голову и засобирался к выходу.

***

Панкратов, Тришкин и Абышев – «трое из ларца», как звали их в школе, возвращались с экскурсии вместе со своими одноклассниками. Они смотрели новую экспозицию в Пушкинском музее. Ну как смотрели. Тришкин, конечно, смотрел, только в окно. Беззастенчиво зевая во весь рот. В этот рот и попал бумажный шарик, метко запущенный Панкратовым. Пока Тришкин пытался откашляться, одновременно решая, куда бы пнуть Панкратова, Абышев соорудил на голове статуи подобие рогов из пальцев и представлял ее всем проходящим как Панкратия Тришкина. Проходящие знакомились с Панкратием и восхищались его прической, по неграмотности не понимая, что это рога. Панкратов и Тришкин обступили его с двух сторон, заставив спешно прервать инсталляцию и ретироваться. Спустя три часа экскурсии подростков отправили домой.

Они высыпали на своей станции из вагона метро, и Тришкин, издав клич индейца Чероки, выхватил портфель Панкратова и запустил его по платформе. Портфель оказался отличным снарядом. Масса несла его вперед, пока не встретилось препятствие – крокодиловые туфли. Крокодиловые туфли тоже незамедлительно поехали.

***

Ровно в 18:40 10 октября Кира грациозно взмахнула руками, падая на край платформы «Красносельская». Сергей Сергеевич Луш не сразу понял, что произошло, и выпустил локоть своей спутницы. Она, теряя грацию и изящество, издала такой визг, что Сам Сергеич почувствовал вибрацию своих барабанных перепонок. Сзади раздался звук, смахивающий на выстрел, Сергей подтянул Киру к себе, укрывая своим телом: «Тихо, милая, тихо…».

Ровно в 18:40 Иван Степанович вздрогнул от женского крика и выпустил из рук бутылку шампанского, которая грохнула так, что окружающие вжали головы в плечи.

Ровно в 18:40 Евгения Петровна Трефилова метнулась в сторону происшествия и спустя минуту возникла в центре событий.

Внушительная дама в пальто, в полах которого путалась мелкая второклассница, Евгения Петровна провозгласила, что она врач и готова оказать помощь. Потрясла за плечо старика, но тот уже оправился и нежно прижимал к себе розы: «Уберёг!». Обернулась к Кире – она уже зарылась в плечо Сам Сергеича и не желала отрываться. Сам Сергеич гладил ее по волосам и втихаря сиял.

Евгения Петровна бросила взгляд на последнего претендента на помощь. Рядом сидел бледный молодой человек, уставясь в одну точку.

– Вы в порядке?

Ровно в 18:40 Антон понял, что сегодня необычный день.

Он приходил на станцию несколько раз в неделю, сидел, бывало, по полдня, впитывая жизнь. Дома не было ничего. Тут было всё. Встречи и расставания, трагедии и рутина, звонкий хохот и тихие всхлипывания.

Взять того же Тришкина. Он как-то шел с девочкой из кино и цитировал слова поэта о весне. Красиво! Но если он появлялся в числе знаменитой троицы, то имя ему было – Соловей Разбойник, не иначе.

Или Кира. Ее духи ни с чем не спутаешь. От вагона отходит быстро, зато потом восстанавливает статус – идет степенно, каблуками стучит. Красивая, видно. И всегда одна.

А вот Иван Степанович – оплот стабильности. От него веет уютом, надежностью и старым шкафом. Спрашивать у него время – особое удовольствие. Жива ли его Ясноглазая?

Евгению Петровну Антон слегка побаивался. Ее громогласный голос разносился по платформе, заполняя пространство и заставляя выпрямить спину.

Когда прозвучал визг, полный ужаса, Антон сразу понял, кто это. Хлопок прозвучал совсем близко, и запах игристого наполнил его ноздри. Антон не успел испугаться и только навострил слух. Всхлипы и тяжелое дыхание смешались с суетой, кто-то бежал по лестнице.

– Тихо, милая, тихо…

– Я врач!

– Уберёг!

Антон тихо вздохнул и снова заулыбался.

– Вы в порядке?

– В полном.

Парень медленно поднялся со скамьи, вытянул перед собой белую трость, сделал два шага вперед и сгреб Евгению Петровну вместе с внучкой в объятья. Евгения Петровна замерла.

– Который сейчас час? – вдруг спросил Антон.

– Без пятнадцати семь, – сдавленно прозвучало откуда-то сверху.

– Знаете, это лучшее время, чтобы обнять своих близких!

Антон отпустил руки и направился к выходу.

А Евгения Петровна еще долго стояла на платформе с гулко бьющимся сердцем и притихшей второклассницей рядом.