Кантата [Николай Журавлев] (fb2) читать онлайн

Николай Журавлёв Кантата

Атлантида.

Мадейр смотрел вниз с вершины высокого холма на ужасающее зрелище. Земля содрогалась каждый раз всё сильнее, трещины, как гигантские змеи, ползли в разные стороны. Из разверзшейся тверди появлялась вода. Море обрушивало весь свой гнев на некогда великое государство атлантов, смывая гигантскими волнами людей, дома, храмы и статуи богов.

Кто прогневался на них: Посейдон или сам Зевс? "А какая теперь разница, – подумал Мадейр, – боги никогда ничего не объясняли человеку. Это люди, будто непослушные дети, должны были каждый раз отчитываться за свои поступки."

– И ведь было чем прогневить Олимп, – атлант посмотрел на небо. – Некогда великое государство стало похоже на одну большую яму с грязью. Народ уже давно не верил в богов, не создавал ничего нового и прекрасного. От созидания перешли к торговле. Продавалось абсолютно всё, даже собственное тело.

От нового толчка Мадейр упал на колени. "Интересно, о чём вспомнят потомки? – подумалось ему. – Чем запомнят атлантов и их гордый город? Будут ли восхвалять в песнях величие и могущество Атлантиды или презирать глубину её падения?"

Атлант поднялся на ноги. Он и не думал бежать, как многие, спасать свою жизнь, пытаться уплыть с гибнущего острова. Зачем? Он заслужил эту кару, бессмысленно прятаться от себя, от того, что сам по собственной воле творил. Надо лишь принять неизбежное наказание. Не бывает поступков без последствий.

*************************************************************

Профессор ****ский поправил очки и продолжил:

– Таким образом, можно быть твёрдо уверенным в существовании государства Атлантида.

Олег кивнул. Нет, его не интересовали исследования профессора исторического факультета. Про себя он уже давно определил его в категорию "искатели сенсаций" – людей, которые готовы нести любую чепуху, лишь бы их имена стали известны. Но должность корреспондента обязывала Олега слушать, кивать и записывать. Слава Богу, что изобрели диктофон.

– Спасибо большое, Андрей Николаевич, – Олег встал и протянул руку для прощального рукопожатия. – Было очень интересно. Как-нибудь зайду на ваши лекции.

Профессор снова поправил очки: "А когда появится статья в журнале?"

– В этом месяце всё расписано, так что не раньше следующего номера. Всего доброго, – Олег убрал диктофон в сумку, развернулся и зашагал в сторону двери.

– Постойте, молодой человек! – окликнул его профессор. – Вот, возьмите от меня на память, на досуге почитаете.

И Андрей Николаевич протянул корреспонденту толстую книгу, на обложке которой было написано: "Атлантида. Величие и гибель острова-государства".

Олег с вежливой улыбкой взял увесистый том: "Спасибо большое, обязательно прочту. Ещё раз до свидания." Журналист поспешил как можно быстрее выйти из аудитории, пока профессор не всучил ему ещё какую-нибудь свою научную лабуду или не начал снова рассуждать об истории.

Подходя к машине, Олег в мыслях клял главного редактора. И зачем ему эта статья про Атлантиду? Они что, выпускают журнал "Удивительное – невероятное"? Пусть подобными "фактами" занимается "жёлтая пресса". Молодой человек достал ключи от авто, нажал на брелок сигнализации, открыл дверь водительского места, кинул книгу и сумку на пассажирское сиденье. "Светке подарю, – подумал Олег, глядя на книгу. – Она любит подобное чтение."

В редакции царило сонное настроение. Девчонки-журналисты вяло стучали по клавишам, чаще отвлекаясь на сообщения по телефону. Часть из них, Олег это знал, работали временно. Девушки устраивались в редакцию штатным корреспондентом, затем, поработав около года, уходили в декрет. Главред понимал это, ругался, но на работу брал, поскольку за тот оклад, что получали журналисты, никто особо трудиться не хотел.

Олег был тем самым исключением из правил. Журналистика ему нравилась. Он любил узнавать что-то новое, не любил сидеть на одном месте и был с детства очень общительным. Скудная зарплата корреспондента компенсировалась двумя вещами: во-первых, помимо основной должности Олег занимался сайтом журнала и отвечал за оформление и нововведения в печатном и электронном вариантах. Для этого пришлось подучиться, но оно того стоило. Во-вторых, Олег жил один, на квартиру, еду и одежду ему хватало. О создании семьи он даже не думал.

Долго задерживаться в редакции Олег не стал. Материал для следующего номера, можно и потянуть немного. У главного редактора молодой корреспондет числился на хорошем счету, поэтому можно было немного отдохнуть. Олег скинул аудиофайл на свой компьютер и поехал домой.

Подъезжая к дому, он вспомнил, что не отдал книгу. "Ладно, – подумал Олег. – Завтра подарю." Он поднялся на лифте на четвёртый этаж, открыл дверь квартиры. Здесь, как и в офисе, царила тишина. Отличалась она только тем, что не прерывалась звуками стука клавиш и пиликаньем телефона, принявшего очередное сообщение. Олег снял куртку и ботинки в коридоре, прошёл на кухню и включил газ под чайником. Тот деловито запыхтел, начиная свою работу по нагреванию жидкости. Олег давно хотел заменить его на электрический, но всё никак руки не доходили.

Переодевшись в домашние штаны и футболку, Олег заварил себе кофе – чай он из принципа не уважал – сделал несколько бутербродов и включил компьютер. Браузер отозвался надписью: "Нет соединения с интернетом". Олег несколько минут пробовал самостоятельно решить проблему, после чего набрал номер провайдера.

– На вашем участке произошёл обрыв сетевого кабеля. Наши специалисты уже устраняют неполадки. Приносим свои извинения, – вежливо объяснила ситуацию девушка-оператор. Надо было чем-то занять вечер. И тут Олег увидел книгу профессора ****ского, которую он принёс вместе с сумкой из машины.

– Почитать ради смеха? – подумал молодой человек, взял книгу и сел в кресло. Открыв на случайной странице, Олег начал читать: "Атланты стали всё чаще предаваться различным увеселениям. Дети и взрослые всё реже обращались к литературе, философии или наукам, и всё чаще искали способ развлечься." Олег закрыл книгу и посмотрел на чёрный экран монитора. Он и сам давно не держал книжку в руках, про науку не вспоминал с университета. Молодой человек усмехнулся. Придут же в голову глупые мысли. Олег закрыл книгу, положил её на стол и взял в руки пульт от телевизора.

На следующий день Олег сидел в наушниках на работе и стучал пальцами по клавиатуре. Сначала он записывал всё, затем из этого выбирал нужное и уж потом начинал мастерить статью. "Атлантида погибла не сразу, – бубнил диктофон голосом ****ского. – Это был медленный процесс. Разврат, жадность, равнодушие медленно вытесняли любовь к искусству и тягу к знаниям у атлантов. Есть мнение, что этот народ был очень высоко развит технически, по сравнению с остальными государствами. В рамках того времени, разумеется. И это развитие атланты использовали не во благо, а как способ получения новых удовольствий. Технологический успех высвобождал много свободного времени для того, чтобы как можно больше предаваться утехам."

Олега похлопали по плечу. Он снял наушники. Рядом стояла Света, та самая, которой он собирался подарить книгу профессора. "А книгу я дома оставил,"– промелькнула мысль в голове у парня.

– Олег, у меня на телефоне чего-то интернет не работает, посмотри, ты же специалист, – попросила Светлана.

– Что, весь интернет не работает? – вспомнил бородатый анекдот Олег.

– Очень смешно, – фыркнула девушка. – Так посмотришь?

– Посмотрю, – кивнул Олег, и Светлана протянула ему телефон.

Проблема решилась за минуту: девушка что-то напортачила в настройках браузера. "Скоро телефоны станут умнее людей, – подумалось Олег. – Уж умнее Светки – точно." И тут запиликал его мобильный. Пришло сообщение. "МЧС России предупреждает… " Штормовое предупреждение. Олег мысленно выругался, выражаться грубо на людях он себе не позволял. Значит, домой на машине не поедешь, дождь, ветер, ещё занесёт в кювет. Но и оставлять транспорт, доставшийся в наследство от рано умершего отца, он не собирался. "Рискну," – решил Олег и надел наушники.

За окном ветер пытался вырвать деревья и столбы, дождь бил крупными каплями по стклу. Олег сидел дома за компьютер и смотрел новую серию сериала. Смотрел, скорее, по привычке, ни персонажи, ни сюжет какого-либо интереса давно не вызывали. До дома Олег добрался абсолютно спокойно, когда он выезжал с работы, дождь только начинался, да и ветер не был сильным. Дома его ждала ещё одна радость – работал интернет.

Сейчас на улице бушевала стихия. Олег поставил сериал на паузу и посмотрел в окно. "Интересно, – подумал он. – А в Атлантиде всё выглядело также?" Некоторое время Олег смотрел в окно, затем снова включил сериал. Об урагане напоминали лишь капли дождя, с силой ударявшие в окно. Но Олегу не было до них никакого дела, как и до ветра, уже вырвавшего пару деревьев с корнем. Он смотрел в монитор, что творилось на улице его не интересовало.

Звонок телефона ранним утром был как сигнал тревоги. Олег взял трубку – звонил главный редактор.

– Олег, на тебе статья про ураган. Дуй в мэрию, спроси про ущерб городу. Затем в городскую больницу, разузнай, есть ли пострадавшие. Задачу понял? – продиктовал разнарядку главред.

– Угу, понял, – ответил Олег и поплёлся на кухню ставить чайник.

Цензурных слов у Олега не было. А те, что были, он вслух говорить не хотел. На его автомобиле лежало дерево. Крыша машины была погнута, стёкла разлетелись по дороге и тротуару. Рядом, не стесняясь в выражениях, возмущался вслух сосед со второго этажа. Его машине тоже "повезло" с деревом. "Похоже, на работу придётся теперь ездить на метро," – подумал Олег. Он не садился в вагон электрички лет с десяти, с тех самых пор, когда его покойный отец купил машину.

Олег стоял, прижатый толпой к дверям. По разговорам стало понятно, что не он один лишился за ночь личного транспорта. Автовладельцы возмущались, обвиняя природу в том, что они лишились своего верного "железного коня". Некоторые предлагали спилить все деревья в городе, ведь от них никакого проку. "И город куполом накрыть, чтобы ветра не было, " – мысленно язвительно прокомментировал подобные заявления Олег. Наконец электричка прибыла к его станции. Олег был рад покинуть тесный вагон. Нет, что ни говорите, а машина – это необходимая роскошь.

Слушать трогательную речь заместителя мэра про огромные убытки, которые понёс город, про возмещение ущерба всем пострадавшим стало тошно со второй минуты. Олег не первый день работал корреспондентом и не вчера на свет вылупился, знал он цену таким обещаниям. Поэтому не стал задерживаться в мэрии и поспешил в городскую больницу.

В приёмном покое было не протолкнуться. В кресле сидела пожилая женщина и плакала. Никто не обращал на неё никакого внимания, все пытались узнать в окне регистратуры, в какой палате находится тот или иной родственник. Горе должно объединять, но здесь Олег увидел другую картину. Каждый старался отпихнуть другого, ругались, переходя на откровенную брань и нецензурную лексику. Шум стоял такой, что Олегу захотелось заткнуть уши ватой. Корреспондент прошёл через толпу к кабинету с табличкой "Заведующий отделением" и постучал в дверь. Трагедии случаются постоянно, а работу делать надо.

Сидя в вагоне метро, Олег задумался. Увиденное в больнице заставило его по-другому посмотреть на последние события. "И Бог с ней, с машиной, – думал парень. – Главное, что жив остался. Хотя машину всё-таки жалко."

Не успев приехать в редакцию, Олег тут же был снова отправлен "в поле". Местные знаменитости устраивали благотворительный вечер для помощи всем пострадавшим от урагана. Олег не любил все эти "гламурные тусовки", но в его профессии приказы сначала выполняют, а потом обсуждают.

В ресторане собрались все более-менее знаменитые и богатые люди в городе. Олег фотографировал женщин в шикарных платьях и мужчин в дорогих костюмах. Взял интервью у нескольких знаменитостей. Все они как один говорили о своей скорби от случившегося, утверждали, что их сердца вместе с родственниками погибших и пострадавших от урагана. "Странно, – думал в такие моменты Олег, – почему же я никого из вас не видел тогда в больнице, если ваши сердца вместе с ними? Болтать – не мешки ворочать." В потверждение его мыслей на сцене появилась певица, у которой он только что брал интервью, и начала говорить о "большой трагедии для всех нас", "взаимопомощи и взаимовыручке", "социальной ответственности"… Дослушивать Олег не стал и вышел из ресторана. Материала для статьи было достаточно, можно ехать в редакцию.

Статья всё никак не получалась. На душе было гадко. Работа, ранее приносившая удовольствие, начала раздражать. Олег чувствовал вину. Но перед кем? Неужели перед теми, кто погиб или получил травмы во время урагана? И чем он провинился? Тем, что ему повезло и он остался цел и невредим? Олег разозлился. Нельзя же всем сопереживать, так никакой жизни не хватит! Совесть и журналистика несовместимы. Для себя он живёт честно, а для остальных… а чужое мнение его не интересует! Олег выдохнул. Надо успокоиться, взять себя в руки. И написать, в конце концов, эту несчастную статью.

Возле дома работала городская служба, убирала поваленные ветром деревья. Олег лишь вздохнул, посмотрев на свою машину. Легче купить новую, но где достать денег? А он столько труда вложил в неё. Взять кредит? Возможно, но перспектива влезть в долг Олега не привлекала. А к машине молодой человек привык, без неё как без рук. Хоть и можно на метро ездить, но в машине привычнее. Да и на метро ездить больше не хотелось. "Видимо, всё же кредит," – мрачно подумал Олег.

"Временные материальные ценности вытесняли ценности духовные. Богатство стало основной мерой значимости человека в обществе. Если атлант не был достаточно богат, его презирали, смеялись над ним. Достаток и известность стали главенствующими целями в жизни обитателей Атлантиды."

Олег закрыл книгу. Что он так увлёкся этой Атлантидой? И ведь книга профессора ****ского была не более, чем фантастикой, его собственными домыслами о быте, культуре и нравах несуществующего народа. Но почему-то Олег снова и снова открывал её, листал, читал некоторые абзацы. Книга как будто что-то меняла в нём, заставляла задуматься над теми вещами, которые ранее казались обыденными.

– Пусть лошадь думает, у неё голова большая, – вспомнил Олег слова, которые любил повторять главный редактор на работе. Этим он хотел лишний раз напомнить, что не надо пытаться искать правду. Задача журналиста – написать статью, задача читателя, соответственно, её прочитать. А думает пускай лошадь, у неё голова большая.

За окном начался дождь. Олег вспомнил вчерашний ураган, вспомнил увиденное в больнице. "Всё прямо как в Атлантиде, – подумал он. – Только в меньших масштабах. А что если это – только репетиция? А вдруг весь мир – это большая Атлантида? "

– Вот до чего доводят книги, – мысленно усмехнулся Олег. – Нет, надо завтра обязательно эту макулатуру Светке отдать, а то тут додумаешься не пойми до чего.

И он включил сериал.

О людях, животных и кошке Альке.

– Да я вам говорю, там что-то скребётся! – продолжала упорствовать Аня. – У нас завелись мыши!

Мышей Аня боялась как огня. И крыс. Даже хомячков не переносила. В общем, всю живность, которая хотя бы отдалённо напоминала грызуна.

Утро в бухгалтерии началось как обычно. Первым пришла Зинаида Фёдоровна, главный бухгалтер. Она всегда была первой на работе, даже директор фирмы Сергей Сергеевич приходил позже. Причиной такому раннему появлению на рабочем месте была острая нелюбовь Зинаиды Фёдоровны опаздывать хотя бы на минуту. И от своих сотрудниц, Ани и Юли, она требовала то же самое. Если одна из девушек приходила хотя бы на пять минут позже, а рабочий день начинался строго в десять утра, ей предстояло, как провинившейся школьнице, стоять перед столом Зинаиды Фёдоровны и объяснять причину опоздания. Пару раз испытав на себе подобную меру воспитания, девушки стали приходить вовремя.

– Какие мыши, Аня? – строго взглянула из-под очков на сотрудницу Зинаида Фёдоровна. – Вечно тебе всякая ерунда мерещится.

– Не мерещится! – возмутилась Аня. – Сами послушайте!

Все замолчали. Юля перестала барабанить пальцами по клавиатуре, набирая отчёт за месяц. Воцарилась тишина, слышно было лишь работу кулеров, защищающих компьютер от перегрева. Вдруг из-под пола раздался тихий писк и кто-то начал царапаться, словно пытаясь выбраться наружу.

– Вот, я вам говорила! – вскрикнула Аня.

– Тихо. Сейчас разберёмся, – спокойным тоном сказала Зинаида Фёдоровна.

Главбух отправилась к кабинету директора. После небольшого разбирательства приняты были следуюшие меры: во-первых, никто никого травить не будет, так как это остановит работу офиса дня на три; во-вторых, никаких котов; и в-третьих, зверя надо изловить и ликвидировать. Это важное и ответственное поручение было дано системному администратору Володе. Надо сказать, что сам Владимир такому заданию не был рад. Но именно он прокладывал сетевой кабель в фирме, не раз спускавшись в подвал, поэтому и было принято такое решение. Ну и сыграл свою роль вопрос директора: "Ты что, не мужик?"

И Володя полез в подвал, предварительно вооружившись длинной шваброй, словно рыцарь мечом против дракона. Задачей-минимумом было найти мышь и выгнать её из подвала. Задача-максимум – ликвидировать объект паники бухгалтерии.

Системный администратор отсутствовал примерно час. За это время из подвала доносились различные звуки: грохот вещей, оставленных "на всякий пожарный", звук падающего тела и нецензурные выражения Володи.

– Стой! Стой, зараза! – Владимиру, похоже, удалось найти цель своей охоты. – Куда!.. Иди-ка сюда…

Через пятнадцать минут сотрудник вылез из подвала весь в пыли и злой. В руках он сжимал что серое.

– Поймал, – спросила Аня, осторожно выглядывая из-за спины Юли. Смотреть подвиг системного администратора собралась вся бухгалтерия.

– Поймал, – хмуро ответил Володя. – На, держи.

И он протянул серый комок Ане.

– Ай, убери эту гадость, – заверещала Аня и тут же сбежала обратно в бухгалтерию. Владимир ехидно ухмылялся, глядя на убегающую девушку: не зря он полез в подвал, хоть какое-то удовольствие.

– Вовк, выкинь ты её, в самом деле, – сказала Юля. И тут серенький комок подал голос: "Миу".

– Крысы не мяукают, – одновременно подумали Юля и Зинаида Фёдоровна. А Владимир аккуратно убрал одну руку, держа пищащий комок другой, чтобы его можно было рассмотреть.

Это был маленький котёнок, величиной с ладонь. Похоже, у него совсем недавно открылись глаза. Котёнок был не полностью серый, рыжие пятна на спине, белые лапки и грудка. Трёхцветная кошка.

– Ой, какая прелесть! – улыбнулась Юля.

– А как она в подвале оказалась? – спросила Зинаида Фёдоровна.

– У нас со строны улицы есть дырки, ведущие в подвал. Всё шеф их никак заделать не может, – объяснил Владимир. – Вот, видимо, кто-то её в эти дырки и подкинул. А она людей услышала, начала скребстись. Ладно, пойду, отнесу обратно на улицу.

И системный администратор пошёл в сторону проходной.

– Стой! – окрикнула его Зинаида Фёдоровна. – Куда ты её выкинешь? Она ещё маленькая, помрёт на улице. Пусть у нас в кабинете живёт, мышей ловить будет.

И главный бухгалтер забрала котёнка из рук Володи.

Аня сидела за своим столом, до сих пор дуясь на Владимира за его глупую шутку. В кабинет зашли Зинаида Фёдоровна и Юля. На плече последней, вцепившись в блузку когтями, сидел котёнок.

– Ой, какая прелесть! – повторила Аня слова своей подруги. – А где вы его нашли?

– А это та самая крыса, которая скреблась здесь – улыбнувшись, ответила Зинаида Фёдоровна. – Ты лучше найди какую-нибудь ненужную коробку.

Очень скоро котёнка поселили в просторной картонной комнате, предварительно переложив из неё все старые бумаги на шкаф. Кошечка была всё ещё напугана и постоянно тихонько пищала: "Миу".

– Она, наверное, голодная, – предположила Аня. – Зинаида Фёдоровна, можно я быстренько до магазина сбегаю, молока куплю?

– Можно, но только быстро, – разрешила главный бухгалтер.

К концу рабочего дня новое жильё кошки, которую с лёгкой руки Юли назвали Алькой, было неплохо обустроено. Из магазина Аня принесла не только молоко, но и небольшую миску, прихватив ещё пачку кошачьего корма. Юля где-то сумела достать тёплый шарф, сделав из него импровизированную постель для котёнка. А Зинаида Фёдоровна, пользуясь своим авторитетом в фирме иаргументом "потому что надо", отняла пластиковый поднос под еду у PR-отдела, накрошила туда бумаги, сделав для Альки туалет. Размеры коробки, в которой раньше находился холодильник, затем бумаги, а теперь и кошка, позволяли всё необходимое оставить внутри "жилого помещния".

Гром грянул под самый конец в виде директора фирмы, заглянувшего в бухгалтерию узнать, как продвигается отчёт за месяц.

– Это что? – спросил Сергей Сергеевич, ткнув пальцем на коробку.

– Ой, помните, сегодня утром крысу ловили? – затрещала Аня. – Так это она. Только это не крыса оказалась, а котёнок, такой милый, да вы сами посмотрите…

– И не собираюсь, – резко прервал её директор. – По правилам в офисе не должно быть никаких животных. Чтобы к концу дня этой живности на рабочем месте не было.

Сергей Сергеевич вышел из кабинета, а бухгалтеры задумались. Выкинуть котёнка на улицу ни у кого рука не поднималась. Отдать? А кому? Забрать себе домой не получалось: у Зинаиды Фёдоровны дома и так собака и две кошки; Юля живёт с мамой, а у неё аллергия на шерсть; Аня замужем, и муж против любого питомца в доме. Решение проблемы пришло минут через десять.

– Ни за что! – в этот раз системный администратор решил стоять насмерть, как солдат перед лицом врага. – Даже и не просите.

– Володенька, ну миленький, – запричитала Аня, – ну что тебе стоит? Шеф к тебе редко заходит, да в серверной спрячешь – там, кроме тебя, вообще никто не бывает. Ну пожааалуйста!

– Владимир, будь мужчиной, выручи женщин! – серьёзным тоном сказала Зинаида Фёдоровна.

– Женщины наглеют, – ответил системный администратор. – Я вас уже сегодня выручил. Хоть бы спасибо сказали.

– Спасибо тебе, Володя, – снова запричитала Аня. – Ну, пожааалуйста…

В конце концов, Владимир сдался. Аккуратно, чтобы не попадаться на глаза директору, коробку перетащили в серверную.

На следующее утро Аня пришла на работу злая. Вчера вечером она старалась убедить мужа взять котёнка домой, однако супруг отказался. Даже серьёзный аргумент: "Или берём кошку, или я с тобой развожусь", не дал никакого результата. Всё закончилось скандалом, и теперь ни Аня, ни её муж друг с другом не разговаривали.

Все последующие дни бухгалтерия и Владимир чувствовали себя так, как будто укрывают партизан у себя дома. Кормили кошку по очереди, чтобы не вызывать подозрений у директора, если один и тот же человек будет постоянно ходить из бухгалтерии в серверную комнату. Потом придумали ещё лучше: утром отдавали еду Владимиру, а тот сам уже кормил кошку.

Первый день "партизанской жизни" Альки чуть не закончился скандалом. Володя напрочь отказывался менять кошке лоток и грозился сдать всю авантюру директору. Пришлось девчонкам из бухгалтерии осторожно заниматься кошачьим туалетом. Помогла в этой ситуации сама Алька. Никто до сих пор не может понять, каким образом кошка выбралась из коробки и оказалась на столе у Володи. Молодой человек и сам не заметил котёнка, пока тот не упал ему на колени. Системный администратор хотел отнести Альку обратно в коробку, а затем пойти в бухгалтерию и высказать там всё, что он о них думает, но кошка внезапно замурлыкала. Котёнок смотрел своими большими голубыми глазами на Володю и тихонько напевал свою кошачью песенку. Владимир вспомнил мультик из своего детства: "Приходишь домой, а она тебе радуется…" С того момента молодой человек сам занимался кошкой и даже сумел каким-то образом вымыть Альку в тазике, взятым у завхоза.

Вскоре весь офис знал про котёнка. Утром все первым делом шли к Володе, чтобы поздороваться с Алькой и оставить ей что-нибудь вкусное. Вначале кошечка боялась таких гостей, но потом привыкла к людям и уже сама лезла к посетителям на руки и там мурлыкала. Из серого комочка она превратилась в пушистый трёхцветный шарик с большими голубыми глазами.

Но тайное всегда становится явным. То ли кто-то проболтался, то ли сознательно доложил, но директор узнал про Альку. В тот же день к нему в кабинет были вызваны Володя и Зинаида Фёдоровна. Директор в категорической форме приказал избавиться от котёнка, иначе он лично выбросит животное на помойку. Вопрос "Что делать с кошкой?" снова повис в воздухе. Аня опять пыталась убедить мужа забрать котёнка к себе, но и эта попытка завершилась скандалом. На тот момент Алька жила в офисе полторы недели, и за это время её пытались пристроить все сотрудники, но безуспешно. Ходили даже разговоры, чтобы всем офисом потребовать оставить котёнка, но дальше слов дело не двинулось.

– Ладно, я её возьму, – решила Зинаида Фёдоровна. – Где трое, там и четвёртый поместиться.

– На вас соседи снова жалобу напишут, – вздохнула Аня. – Опять скандал устраивать дома…

– Не порти себе жизнь, – ответила ей главный бухгалтер. – Не скандаль с мужем. Пусть сегодня кошка переночует, а завтра я снова попробую шефа уговорить. Если не поможет, к себе Альку заберу, пусть соседи жалуются.

Рабочий день подошёл к концу. Зинаида Фёдоровна собрала свои вещи, накинула шаль и закрыла кабинет на ключ. Она всегда уходила самой последней. Проходя мимо кабинета Владимира, главбух увидела, что системный администратор ещё не ушёл домой.

– Он всегда первый с работы убегал, – подумала Зинаида Фёдоровна. – Чего задержался?

Она зашла в кабинет. Володя стоял к ней спиной и что-то дела со своей сумкой. Услышав шаги, молодой человек обернулся. У него в руках была Алька, которую он пытался запихать в сумку, котёнок усердно этому сопротивлялся.

– Ты чего с ней делаешь? – строго спросила Зинаида Фёдоровна.

– А на что похоже? – огрызнулся в ответ Владимир. – Домой её забираю. Если наш шеф – чудак на букву м, то я, лично, пока ещё совесть не потерял.

– Ты же даже против был, когда мы её у тебя оставить пытались, – удивилась женщина.

– Это когда было и неправда, – ответил Володя. – И потом, я почему раньше злой был? Потому что у меня велосипеда не было. А сейчас Алька есть. Да полезай ты, дура!

Владимиру всё же удалось справиться с кошкой. Та тихо пискнула из сумки и, почему-то, замурлыкала.

– Вы домой идёте, Зинаида Фёдоровна? – спросил Владимир. – Мне кабинет закрывать надо.

Выйдя из офиса, Володя приоткрыл сумку, чтобы посмотреть, как там Алька. Кошечка тихо посапывала в сумке. "Пошли домой, дурёха, – усмехнулся молодой человек. – До свидания, Зинаида Фёдоровна." И Владимир зашагал в сторону метро, по дороге закуривая сигарету. Зинаида Фёдоровна некоторое время смотрела ему вслед, затем отправилась в противоположную сторону на автобусную остановку. Дома были некормлены собака и кошки.

Дойдя до метро, Владимир выкинул бычок в урну и стал спускаться под землю. Нет, кошку на улицу он не выкинет, пусть шеф что хочет болтает и приказывает. За полторы недели Володя так привязался к Альке, что она стала для него как родная, ещё одним членом семьи. "Да и дочка давно котёнка просит, – подумал молодой человек. И он снова открыл сумку. Алька сладко сопела, даже шум поездов её не разбудил. Владимир осторожно погладил котёнка. Кошка замурлыкала во сне. Володя улыбнулся, закрыл сумку и зашагал к своей платформе.

Страшный огромный пёс

       Лето медленно вступало в свои права. Пёс Тишка с радостным лаем носился по двору, гоняя голубей и пугая случайных прохожих, решивших сократить свой путь через тропинку, проходившую возле дома 42. Не подумайте, Тишка не был злым, это была молодая собачонка, не более полутора лет лет от роду. Рыжего цвета, с белой грудкой и хвостиком-завитушкой, Тишка появился в семье шестнадцатилетней Нины случайно. Её маме на работе предложили щенка, и та согласилась. Когда Тишку только принесли домой, это был маленький карапуз, смешно перебиравший лапками и громко лающий. Из-за этого громкого лая частенько случались проблемы и ссоры с соседями.

Время шло, Тишка рос и превратился в красивого и умного пса. Так он прекрасно узнавал по запаху, кто пришёл в гости. Стоило только раздаться звонку в дверь, как пёс пулей вылетал в прихожую и быстро принюхивался. Хозяева уже знали: если Тишка скулит – пришёл кто-то из родственников или знакомых, если лает – в коридоре на лестничной клетке стоит незнакомец. Особенно сильно Тишка любил Ирину, подругу Нины, когда-то снимавшую у них комнату. Ирина училась в медицинской академии, у неё в комнате среди вещей на вешалке находился белоснежный медицинский халат с глубокими карманами. Когда Тишка был щенком, Ира нередко носила его в этом кармане. Пёсик не сопротивлялся, наоборот, сладко зевнув, устраивался там спать. Ему не мешал даже тот факт, что, устав от медицинской одежды, Ира вешала халат обратно на крючок. Тишка досматривал сон и самостоятельно выбирался из кармана. Само собой, повзрослев, пёс уже не помещался в него, но по-прежнему любил Иру.

А ещё Тишка был злопамятным. В хорошем смысле злопамятным. Младшие братья Нины любили иногда подразнить собаку. Спрятавшись в ванной, они звали пса. Когда Тишка прибегал, его обливали водой из душа. Но собака не оставалась в долгу: стоило только братьям выйти из ванной, как он тут же с лаем бросался на них, загоняя мальчишек повыше от себя, и не давал спуститься, с грозным рычанием устроившись внизу. Поэтому детские крики: «Мама, забери собаку!» – были не редкость. Приходила мать и уводила пса. Впрочем, долго злиться Тишка не умел, поэтому «процедура воспитания» мальчишек псом проводилась не один раз.

Соседи любили пса, но не все. Лариса Константиновна переехала в дом недавно, но своими жалобами и постоянной руганью с мужем, детьми, своими и чужими, и соседями заработала репутацию склочной и дурной бабы. Общаться с ней ни у кого не было желания. Но особенно новую соседку невзлюбил Тишка. Стоило той только появиться, как пёс, пусть и издалека, начинал лаять в её сторону. Лариса Константиновна не оставалась в долгу и не раз обещала отравить пса. Впрочем, дальше угроз её слова не заходили.

В этот день Нина вернулась из школы чуть пораньше. Тишка, увидев её, с радостным лаем бросился к хозяйке, виляя хвостом. Покрутился и попрыгал возле девочки, потом вернулся к своему занятию: гонять голубей, оккупировавших футбольное поле.

А Нина села на лавочку и подставила лицо солнцу. Была середина мая, солнце светило ярко, на улице щебетали птицы, чирикали и возились в пыли воробьи, слабый ветер колыхал листья деревьев, а от лавочки, которую три дня назад покрасил дворник, ещё пахло свежей краской. Идти домой не хотелось, там были домашние заботы, уроки, а тут тепло, солнечно и где-то во дворе раздавался лай Тишки, ведущего свою битву с голубями.

Тучи сгустились быстро и внезапно. Точнее, туча была одна – Лариса Константиновна. В халате, домашних тапках и с полотенцем, обмотанным вокруг головы, что должно было символизировать сильные страдания женщины из-за головной боли, причиной которой, кто бы мог сомневаться, был лай пса. Лариса Константиновна злобно посмотрела на собаку, а затем заметила и свою «жертву» – девочку Нину. Коршуном набросившись на школьницу, она тут же начала выплёскивать своё недовольство:

– Сколько можно! Твоя собака постоянно лает! У меня сейчас дневной сон, голова болит, и детям тоже надо спать! Утихомирь свою собаку, намордник ей надень, кляп в рот засунь – а то я милицию вызову!

Надо сказать, Нина была девочкой воспитанной, но в этот раз, почему-то, она и сама не понимала почему, ответила довольно резко:

– Спать надо ночью. Что теперь, из-за вас собаке вообще не лаять? Тишка, домой!

И девочка с собакой зашли в подъезд. На прощание Тишка обернулся и один раз громко гавкнул в сторону Ларисы Константиновны.

Был уже вечер, солнце светило не так ярко, как днём, но свет в квартире никто не включал. А кому его включать, если дома были только Нина, разогревавшая суп на газовой конфорке, да Тишка, сидевший возле своей миски и ждавший того же супа. Набегавшись за целый день, пёс сильно проголодался. Братья были ещё в продлёнке, их забирала оттуда мама, возвращавшаяся с работы.

Не думайте, что Тишка целыми днями только и делал, что гонял голубей по двору. О нет, это был очень занятой пёс. Выпустив его рано утром, домой его загоняли либо днём, что было редкость, либо вечером. За весь день Тишка обегал половину города, который он неплохо знал, и возвращался лишь к ужину. Зимой, правда, было много снега, поэтому гулять пёс выходил лишь по необходимости, зато полностью компенсировал этот недостаток летом.

Раздался звонок, Тишка побежал в коридор  и зарычал: на лестничной клетке стоял чужой, пёс не знал его запаха. Нина подошла к двери и спросила: «Кто там?»

– Участковый, на вас жалоба, – ответили с той стороны двери.

Нина щёлкнула задвижкой и открыла дверь, Тишка стоял позади девочки. В квартиру вошёл рослый милиционер, огляделся и остановил взгляд на девочке.

– А ещё кто дома есть? – спросил он, увидев девочку в школьной форме. Переодеться Нина ещё не успела, точнее, не захотела.

– Только я, – ответила девочка, – Мама на работе, придёт поздно, но я ей передам.

– На вас жалоба, – продолжил милиционер, – на собаку, что она громко лает, пугает детей и прохожих. Могу я посмотреть на пса?

– Пожалуйста, – ответила Нина и сделала шаг в сторону. Собака и милиционер уставились друг на друга.

В квартире установилась тишина. Нет, даже не тишина, а та самая гоголевская немая сцена, но только происходило всё не в театре, а в коридоре. Пёс с интересом разглядывал милиционера, а тот, в свою очередь, раздумывал над противоречием, создавшимся прямо сейчас. По заявлению, которое ему написала жительница дома Лариса Константиновна, выходило, что в квартире живёт минимум волкодав, способный перегрызть горло медведю. Тишка на описание монстра, державшего в страхе всю округу, не походил. Пёс еле доставал до середины голени милиционера.

– А у вас нет… другой собаки? – спросил он, как показалось Нине, с какой-то надеждой.

– Нет, только вот – ответила девочка, а Тишка громко гавкнул в подтверждение слов хозяйки.

– Извините, – козырнул милиционер и вышел из квартиры.

Вечером, когда мама с братьями пришли домой, Нина пересказала им всё, что случилось. Матушка очень долго смеялась, а потом пошла в гости к соседке, чтобы рассказать о визите милиционера. Уже через час весь дом хохотал над произошедшим.

Жалоб на пса в милицию больше не поступало.

Грозная доблесть.

Гвозди б делать из этих людей:

Крепче б не было в мире гвоздей.

Н.С. Тихонов

Неприветливо встречал Калинин новых «хозяев». Дома с чёрными провалами окон, где стёкла были выбиты от взрывов, угрюмо смотрели на проезжающие мимо них танки и мотоциклы с колясками. Марширующие солдаты оглядывали свою новую землю и уже чувствовали себя хозяевами на ней. Коротко и грубо звучали приказы командиров на немецком языке. Оставшиеся в городе жители уже знали из сводок по радио, из газет и рассказов тех, кого опалила война, что те, кто пришёл сюда, не знают жалости, пощады и человечности.

А вражеские солдаты уже разгружали машины, расставляли часовых и орудия на свои посты. Им виделись впереди звёзды московского Кремля, и вся русская земля, казалось, скоро будет в их власти.

– Привезу сюда дочь и жену, – думал ефрейтор, глядя на то, как из окон уцелевших домов с опаской, боязно выглядывают головы жителей. Он ещё раз обвёл взглядом площадь и повёл плечом – оно ещё болело. С трудом они вошли в Калинин. Жаркие бои за каждую улицу, части города то и дело переходили из рук в руки. Но они всё же одолели советские войска. «Русские не умеют сражаться. Они все поголовно – трусы», – вспомнил он наставление своего командира. Но слова не сходились с фактами. Только в одном лишь Калинине их армия встретила жёсткое сопротивление. «Нет, – подумал ефрейтор. – Русские умеют сражаться. И хорошо умеют. Не стала бы эта война нашей могилой…» Но солдат тут же отогнал от себя подобные раздумья. Он не должен проявлять подобное малодушие, ни в коем случае нельзя сомневаться в словах фюрера!

Но ефрейтор даже не подозревал, сколько в его мыслях было правды. Калинин не сдался. Он готовился к новому бою.

А немецкие солдаты уже развешивали новые приказы для тех, кто остался в городе. Новые хозяева устанавливали свою власть. Памятник Ленину, находившийся в самом сердце города, был безжалостно скинут. Его место занял чёрный крест с загнутыми углами, символ угнетения и страха. В некогда свободном Калинине вводился комендантский час. Повсюду рыскали вражеские ищейки. Партизанам грозила смертная казнь: некоторых, уже заподозренных в связях с ними, повесили в центре города, прямо на глазах толпы. Людей сгоняли на работы: впрягали в телеги вместо лошадей, заставляли просто так перекладывать солому из одного амбара в другой. Надвигалась зима, в городе не было тепла, одежды, еды – захватчики отобрали всё. Горожане кутались в отрепья, толпились возле жёлоба, где немцы резали скот, в надежде получить хоть какие-то ошмётки. Солдаты прикладами отгоняли жителей. Сжимали от ненависти кулаки мужчины, видя все те зверства, что только начинали творить фашисты в их родном Калинине. Тихо плакали женщины, читая распоряжения оккупантов. Нашлись, впрочем, и те, кто предал свою родину и переметнулся в фашистский лагерь…

А тем временем, во дворе одного из домов встретились Николай Нефёдов и Виктор Пылаев. Николай Нефёдов был секретарём комсомольской организации. Впрочем, сейчас в его кармане лежали документы на фамилию Наумов. Была опасность, что его опознают и сдадут – а с комсомольцами у немцев разговор был короткий – к стенке! И хорошо, если сразу расстреляют, а не начнут пытать, пытаясь вызнать всё, что знает Николай. А то и просто из удовольствия посмотреть на то, как мучается живой человек.

Николай, прихрамывая, шёл по улицам Калинина и смотрел на новый порядок, установленный фашистами. Возле одного дома он остановился, спрятавшись за углом, чтобы не попасться на глаза солдатам: начавшееся задание не могло с самого начала обернуться провалом. Возле входной двери в подъезд солдаты со звериной жестокостью избивали старика прикладами от автоматов. Тот кричал от боли, но палачей, похоже, только раззадоривали его крики. Из дверей на улицу тем временем летели вещи: то ли захватчики проводили очередной обыск, то ли отнимали у старика последнее добро.

– Сволочи! – сжалось в гневе сердце Нефёдова. Помочь, кинуться, раскидать этих людей! Нет, не людей – взбесившееся зверьё, нагло захватившее их родную землю и город. Но что он мог один? Этим и были заняты его мысли. Надо найти тех, кто не испугается сражаться, организовать подполье. Но кого? Он мысленно перебирал имена всех знакомых ему ребят, вспоминая, кто мог остаться в захваченном Калинине. За этими мыслями его и застал Виктор.

– Здравствуй, Николай, – Виктор протянул ему руку.

– Здравствуй, Витя, – Нефёдов пожал руку товарища. – Пойдём отсюда.

– Ты видел, что делают, гады? – в сердцах спросил Пылаев. – А на площади Революции хотят кладбище устроить! Это там-то! Крест свой поганый и виселицы вместо Ленина поставили! Я так думаю: хватит терпеть, надо бить фашистскую сволочь!

Николай внимательно посмотрел на Виктора. «Ещё школьник, – подумал он. – Но этот не подведёт».

– Бить надо, – ответил Нефёдов. – Но без лишней горячки. Вот что… Приходи ко мне вечером, дорогу знаешь. И чтобы никому!

На этом друзья расстались.

Сумерки опускались на Калинин. Николай сидел у себя в квартире, периодически осторожно выглядывая в окно. В городе раздавались выстрелы. Нефёдов волновался: сможет ли Виктор добраться к нему? Не угодит ли в лапы патруля? Не проболтался ли кому? «Нет, – гнал Николай от себя подобные мысли, – я Витьку знаю, наш парень. Этот разобьётся, но поручение выполнит».

В дверь тихонько постучали.

– Кто? – подойдя к выходу, спросил Нефёдов.

– Я.

Голос Виктора Николай узнал. Он открыл дверь, и вместе с Пылаевым в комнату вошли ещё два паренька. Нефёдов оглядел их: судя по всему – ровесники Виктора.

– Я же тебе говорил: никому! – тихим голосом, чтобы не привлекать внимание, сказал Николай.

– Коля, это наши ребята, – отвечал Виктор. – Мы с ними в одной школе учимся. Федька Хохлов и Борька Полев. На них можешь положиться, как на меня!

– Хорошо, – кивнул Нефёдов.

Первая встреча подпольщиков началась. Все сгрудились кругом возле неяркого света керосиновой лампы, разговаривали шёпотом.

– Вот что, – начал Николай, – задача наша здесь – помогать нашим солдатам. Будем добывать разные сведения и вредить фашистам. Сразу спрошу – не струсите?

– Нет – хором ответили трое ребят.

– Вот и отлично, – продолжил Николай. – Итак, вот наши действия. Во-первых, никому обо всём не болтать. Доносчики у врага повсюду. Во-вторых, по городу толпой не ходите – заподозрят и схватят. Если уж что, то и удары терпите. А коли схватят…

Он внимательно посмотрел на ребят. Виктор кивнул сразу, Фёдор и Борис – чуть позже.

– Тогда за дело. Перво-наперво надо раздобыть оружия…

Подпольщики разговаривали ещё какое-то время. И хотя каждому из ребят было только шестнадцать-семнадцать лет (самым старшим был двадцатисемилетний Николай), все они уже чувствовали себя настоящими солдатами, сражающимися за свою Родину. Каждый из них понимал, какой тяжёлый груз и какую огромную ответственность на них возложил весь советский народ.

Весь остальной день прошёл в тревожном ожидании. Виктор был спокоен внешне, но внутри его всего колотило. Сегодня у него и Фёдора первое задание: нужно снять часовых возле химшколы и забрать у часовых оружие. Виктор не один раз перечитывал "Красных дьяволят", мысленно представляя себя рядом с героями книги, готовый сражаться насмерть с врагами. Но то было в мечтах, а теперь всё по-настоящему: настоящие враги в его городе, настоящий нож у него в руке. И убить надо тоже по-настоящему…

Как легко это было в книге, как легко это представлял для себя Пылаев. Но сейчас ему нужно лишить жизни человека… "Человека ли?" – спрашивал он сам себя, вспоминая виселицы и людей на них, вспоминая зверства фашистов…

Ночью он встретился с Федей. Молча кивнув друг другу, они дворами двинулись в сторону школы. Возле здания они спрятались и стали выжидать. Часовые курили возле двери. Одного должен снять Виктор, другого Фёдор. Одна ошибка, один крик или выстрел – и задание провалено. "Не подведи!" – билась, пульсировала мысль в голове у Пылаева. И вот, один часовой пошёл совершать обход вокруг здания. Ребята подождали,пока он не зайдёт за угол, Фёдор коротко кивнул своему товарищу и быстрой тенью метнулся к часовому. Не было даже короткой возни, ни шума, часовой упал на землю. Следующим должен был стать другой, медлить нельзя, он может поднять шум. "Не подведу!" – проговорил про себя Виктор и резко бросился в сторону второго часового. Он прижал ему рот рукой, второй воткнул нож в горло. В глазах немца Пылаев успел заметить сначала удивление, а затем страх. Ребята сняли с мёртвых солдат автоматы, оттащили тела во двор и скинули в канализацию.

Боевое крещение группы подпольщиков состоялось.

Наутро, не досчитавшись двух часовых, фашисты начали показательные казни. Было повешено пару человек "за содействие партизанам", остальных заставили на это смотреть. Немцы обещали любому, кто выдаст подпольщиков, еду и привилегии. Но толпа молчала. Мысленно каждый поддерживал ребят, желая захватчикам, в лучшем случае, провалиться в ад. Не добившись своего, немцы прикладами разогнали толпу с Советской площади.

А подпольщики стали действовать более уверенно. Собирались тайно, по-прежнему у Николая. Совершали налёты, снимали часовых, забирали оружие, устраивали диверсии. После каждого их действия фашисты всё больше свирепели. Казни, обыски, избиения и пытки, казалось, не заканчивались. Ошибкой врага было то, что искали взрослых мужчин и женщин. В головы немцев даже не могла закрасться мысль, что их бьют школьники.

Но уверенность в своих силах ребят однажды чуть было не стоила им жизни. На одной из ночных операций группе пришлось столкнуться с немецким патрулём. Николай тут же открыл по солдатам огонь, велев остальным ребятам уходить. Мальчишки, спрятавшись в развалинах домов, тоже начали отстреливаться. Фашисты отвечали им огнём из автоматического оружия.

– Отходим, – негромко, но чётко приказал Николай, и группа, петляя в тёмных ночных улицах, переулках и домах, отступила. Немецкие солдаты бросились за ними, но буквально сразу же потеряли из виду. Всю ночь искали ребят, но так никого и не нашли. А утром следующего дня снова были обыски, аресты, допросы и пытки.

В один из долгих военных дней подпольщики снова собрались вместе. Встреча началась с рассказа Виктора о том, как их с Фёдором водили на допрос. Ребята пришли на Сенную площадь для разведки – там располагалась немецкая военная часть. Немцы всё ещё не догадывались о личностях подпольщиков, но ребят задержали. Их привели в штаб. За столом сидел немец в хорошо вычищенном мундире и с отвращением смотрел на ребят. На стуле возле стенки сидел худой мужчина в очках. Немец что-то прорычал в его сторону.

– Господин офицер хочет знать, – перевёл мужчина, – что вы делали возле дома?

– Мы голодные… – Пылаев пытался изобразить испуг перед командиром. – Нам бы работы… У вас есть работа?

Мужчина перевёл. Немец снова что-то прорычал.

– Господин офицер говорит, что не верит ни одному вашему слову, – снова перевёл мужчина. – Что вы работаете на партизан.

– Мы ничего не знаем о партизанах, – вступил в разговор Хохлов. – Мы работу ищем…

Мужчина перевёл. Немец посмотрел на ребят волчьим взглядом и заревел: "Lügen! Sie sind Partisanen!"

Но Фёдор и Виктор твердили своё: "Мы не знаем… Нам бы работу…"

Тогда немецкий офицер велел их вышвырнуть вон, и если они ещё раз здесь появятся – расстрелять на месте. Ребят прикладами вытолкали из штаба и отпустили восвояси.

– Больше по двое по улицам не ходить, – выслушав рассказ, решил Николай. – Не привлекать внимания. А теперь к тому, что будем делать дальше.

– Возле химшколы поставили прицеп, – продолжил он. – Я разузнал, в нём гранаты. Хорошая подмога в нашем деле. А где уж их применить – найдём.

– А чего искать, – отвечал Виктор. – На Коммунальной улице стоит около двух десятков грузовых машин. Предлагаю их закидать гранатами. А ещё есть походные кухни. Зададим фашистам перцу!

На том и порешили.

Гранаты ночью из прицепа украли довольно быстро и легко: ребята уже поднаторели на подобных вылазках. Хоть немцы и усилили патрули, поймать подпольщиков до сих пор не могли. А через три дня ночью раздались взрывы – взлетели в воздух машины. Выскочившие на улицу немцы снова не смогли поймать подпольщиков.

      А вскоре одна за другой были взорваны и полевые кухни.

Неуютно стали чувствовать себя немцы в чужом городе. Калинин, казалось бы, захваченный и сломленный, отказался сдаваться врагу и продолжил борьбу с ним. Налёты подпольщиков делали своё дело – фашисты паниковали, боялись. Уже везде чудились им партизаны, в каждом горожанине они видели для себя угрозу, от детей до глубоких стариков. Да и план Гитлера уже в ноябре провести парад на Красной площади провалился – близилось седьмое число, а Москва всё так же оставалась непобеждённой. Немцы распространяли новости о том, что скоро власти большевиков придёт конец, что повсюду распространится режим фюрера. Но горожане лишь с мрачным выражением лиц слушали их агитацию. А ночью у немцев снова гремели взрывы и трещали автоматные очереди – это ребята из группы Нефёдова помогали фашистам быстрее понять, чья же будет власть на советской земле.

А тем временем близилось седьмое ноября – главный праздник для каждого советского гражданина! И у подпольщиков созрел дерзкий план.

Собирались тогда не в доме у Николая. К нему уже несколько раз приходили с обыском, но ничего не нашли. Владимир Андреевич и Прасковья Яковлевна Воробьёвы, у которых и жил Николай, знали о его подпольной деятельности, но немцам не сдавали. Принято было собираться в доме у Кати Шиленкиной, подруги Бориса Полева. Он и привёл её в группу. Пришла девушка не одна, а с двумя подругами: Тамарой Гусевой и Валей Макаровой. Посовещавшись, было решено отправлять девушек на задания по разведке.

И в тот день ребята размышляли: приближалось седьмое ноября.

– Не будет в этом году у нас праздника, – вздохнул Борис. – А ведь до войны как оно было-то… Парад, шары, музыка. Знамя красное.

– Как не будет? – тут же возмутился Николай. – Не бывать такому. Надо сделать, чтобы был он, этот праздник. Не было в нашем городе праздника Октября без красного знамени и не будет!

В тот же вечер решили следующее: в ночь с шестого на седьмое ноября Фёдор и Виктор залезут на крышу педагогического института и вывесят там флаг.

Но пятого ноября в квартиру Катерины заявились фашисты с обыском. Перевернув всё вверх дном, но ничего не найдя, немцы арестовали Пылаева, Хохлова и Полева и увезли в полевую жандармерию.

На следующий день девушек вызвали в гестапо.

На удивление Кати, Тамары и Вали, их встретили весьма вежливо, спокойно провели в кабинет, где также спокойно, без угроз и криков, расспрашивали о Викторе, Фёдоре и Борисе. Но девушки ничего не рассказали о своих соратниках, и их отпустили. А утром легковая машина забрала девчат из дома и отвезла прямо в немецкий штаб

Допрашивали их не там, где Фёдора и Виктора. Да и офицер в этот раз неплохо владел русским языком.

– Мы пригласили вас сюда, – елейным голосом начал он, – чтобы предложить вам работу… Хорошую работу. Вы должны будете… помогать нам. Не бесплатно, конечно. Мы хорошо платим… за хорошую работу.

Он разлил по рюмкам вино и предложил девушкам.

– Ой, не надо, – начали отказываться девушки. – Нам ничего не надо… Вот работу бы…

– Да, работа, – улыбнулся офицер. – Вы должны будете помогать нам выявлять всех, кто ведёт борьбу против великой Германии и фюрера. За это вы будете жить хорошо. Очень хорошо!

– Ой, нет, – затрещали девушки. – Мы не справимся, мы такие трусихи…Нам бы что попроще: постирать, убрать…

Ничего не добившись, немцы отпустили Катю, Тамару и Валю. Отойдя на достаточное расстояние от штаба, девочки решили перевести дух.

– Вот гады! – подвела итог беседы Валентина.– Чего удумали – предателями нас сделать! Не бывать этому.

Катя и Тамара с ней согласились.

А тем временем в застенках полевой жандармерии фашисты допрашивали их друзей. Первым на допрос повели Бориса Полева. Его привели в комнату, где за столом сидел хорошо выбритый немец. Конвоирующие солдаты встали по бокам от Бориса.

– С кем вы связаны, кто давал вам задания? – на чистом русском спросил немец.

– Ни с кем я не связан, – ответил Борис. – Никаких заданий не получал.

Немец кивнул, и тут же стоящие по бокам солдаты начали избивать юношу. Он упал со стула, но фашисты продолжили его бить. Наконец, удары прекратились, его резко подняли и посадили на стул. Голова шумела, перед глазами проплывали красные пятна, со лба капала кровь, а всё тело разрывала адская боль.

– Следующий вопрос, – продолжил немец.– Где вы храните оружие?

– Нету у меня оружия, – ответил Борис.

Немец кивнул. Солдаты снова принялись избивать Бориса. Ему ещё дважды повторили эти вопросы, и каждый раз Полев отвечал одинаково: "Ни с кем не связан. Заданий не получал. Оружия нет". И после его ответов снова били.

Наконец, полуживого, его поволокли в камеру. Солдаты швырнули на пол Бориса и забрали на допрос Виктора. Через какое-то время парня, тоже всего избитого, кинули обратно в подвал. Третьим на допрос отправился Фёдор.

Так продолжалось два дня. Ребят по очереди забирали на допрос и задавали одни и те же вопросы. Затем избивали: кулаками, палками, дубинками. Но мальчишки терпели пытки и издевательства фашистов и ничего не рассказывали врагам. Единственное, что их волновало в те дни: неужели на праздник город останется без красного знамени?

Не знали они, что седьмого ноября фашисты испытывали ярость и страх. На городом развивалось красное знамя! Горожане, глядя на алый флаг, трепещущий от ветра на крыше одного из домов, прятали улыбки, но не могли сдержать слёз. Они тихонько поздравляли друг друга с праздником. Те, кто установил Знамя Революции, ясно давали понять фашистам: вы ещё не победили! И вряд ли победите когда-либо!

А вот Николая Нефёдова занимали другие мысли. Кто это мог сделать? Борис, Фёдор и Виктор в плену. Девочки? Нет, он не посылал их, а вольничать они бы не стали. Напрашивался только один вывод, который Николай считал уж слишком       безумным: в городе действует ещё одна группа. Но кто? Надо выяснить…

А допросы ребят всё продолжались. На третий день Борис не выдержал, набросился на полицая и ударил того по лицу. Бориса долго и жестоко пытали, а потом бросили в одиночную камеру.

А к Татьяне Георгиевне, матери Бориса, пришёл однажды незнакомый человек. Он зашёл в коридор, плотно притворил за собой дверь и негромко произнёс: "Борис в гестапо. За вами идут. Уходите из дома."

– Кто вы? – растерялась Татьяна Георгиевна.

– Я сидел в камере вместе с ним. Он просил передать, чтобы вы забирали сестру и уходили из дома.

После этих слов незнакомец, не прощаясь, ушёл.

После долгих пыток и допросов фашисты отпустили Виктора Пылаева и Фёдора Хохлова. Борис Полев живым из гестапо не вышел…

Группа снова начала действовать, на этот раз с большей осторожностью. А думы ребят занимали лишь мысли об их товарище Борисе: как он? Жив ли? Как помочь ему? Ребята готовы были даже взорвать или пожечь здание жандармерии, но стоит ли рисковать? Поможет ли это Борису? Решили усилить напор на фашистов и продолжать диверсии. Пусть враг увидит: в городе ещё много подпольщиков и их дух не сломлен! Кроме того, Николай сумел связаться с той группой, что вывесила флаг седьмого ноября.

На удивление, ими тоже оказались школьники! И руководил всеми его старый знакомый Василий Павлов. В группу входили Женя Логунов, Юра Иванов, Женя Карпов и Женя Инзер. Николай и Василий решили объединить усилия и провести совместную диверсию.

Но случиться этому было не суждено.

Николай узнал о случившемся от самого Василия. Его группа собралась в квартире у Жени Карпова. Внезапно выпал снег и для операции понадобились белые маскхалаты. Ребята сидели и шили их из оставшихся наволочек.

Немцы нагрянули внезапно. Ребята сами не ожидали такого. Что-то успели спрятать, но сшитые вместе наволочки всё равно нашли. Всех забрали в гестапо, даже мать Жени – Марию Ефимовну.

– Ты-то как спасся? – недоверчиво спросил Николай.

– Не поверишь, – замялся Василий. – Такое дело… Расскажу – не поверишь. Живот у меня скрутило. В туалет вышел. А ты знаешь, он там на улице. Вышел, гляжу – всех ребят ведут под автоматами. Я и сообразить ничего не успел ещё, а мне Мария Ефимовна кричит: "Беги!" Немец её тут же прикладом в лицо, а я развернулся и дал дёру. Только слышу очередь у себя за спиной. Пробежал по дворам, запетлял, слышу – нет погони. Оторвался. А ребят увели…

В живых их больше не увидят. Как и Бориса Полева, всех их зверски замучают в подвалах гестапо.

Ближе к декабрю подпольщики стали замечать, что среди немцев началось какое-то странное движение. Фашисты заметно нервничали и будто готовились куда-то срочно уйти. В головы закрадывались страшные мысли: Москва взята, Гитлер уже в Кремле. Но вскоре ребята узнали истинную причину такого поведения врага: под Москвой разворачивалась крупная наступательная операция! И подпольщикам стало ясно: враг готовится к отступлению.

– Нужно им устроить достойные проводы, – заявил на встрече Николай. Виктор и Фёдор его поддержали.

Ночью 15 декабря они пробрались под самый конец Советской улицы и возле здания городской больницы устроили засаду. Вскоре вдали послышался топот солдатских сапог. Виктор крепче сжал автомат.

– Ну, мы вам дадим гостинцев на последок, – думал Пылаев. – От души угостим, мало не покажется. За всё вы, гады, ответите. За Борьку, за ребят Павловских. За город. За родину, страну нашу ответите! Кровью своей ответите!

А тем временем на дороге показались первые немецкие солдаты. В руках они держали ярко горящие факелы.

– Зачем им это? – не понял Виктор. – Фонари, что ли, кончились?

Но тут же страшная догадка поразила его мысли.

– Да они же поджечь задумали, гады! – и он дал очередь по немецким солдатам. Его поддержали огнём Николай и Фёдор. Немцы закричали, побросали факелы, пытались отстреливаться. Автоматные очереди прорезали ночную тишину. Но подпольщики не останавливались. Вскоре упал последний немец. А ребята стали ждать новую группу отступающих. Всю ночь они держали под обстрелом дорогу, по которой убегали фашисты.

Калинин достойно проводил захватчиков.

16 декабря 1941 года город был освобождён. Радостно и свободно вздохнули его жители. Но радость эта была омрачена памятью, вечной памятью о том, что творили фашисты на родной земле, в любимом Калинине. Не скоро ещё заживут раны, нанесённые страшным, жестоким и бесчеловечным врагом.

Виктор Пылаев, Фёдор Хохлов и Василий Павлов отправятся на фронт. При выполнении боевого задания погибнет Василий Павлов. В 1943 году погибнет Виктор Пылаев. В живых останется лишь Фёдор. После войны он станет работать на Конаковской ГРЭС.

Останки подпольщиков Бориса Полева, Евгения Логунова, Юрия Иванова захоронены в братской могиле Смоленского захоронения в Московском районе в бывшем Калинине, ныне Твери. С ними же похоронен и Виктор Пылаев.

День восьмой

Меня всегда подташнивало во время межпланетных перелётов. Врачи говорили, что это нормальная реакция организма, примерно половина людей испытывает дискомфорт во время прыжка сквозь пси-матрицу.

Открытие межпланетных перелётов стало новой вехой в истории человечества. Возможность тратить на полёт не годы, а часы раскрыла широчайшие возможности в исследовании космоса. Поиск внеземной жизни стал главным вопросом среди учёных. Но пока что, сколько бы планет не посетили корабли-ковчеги, ничего найти не удалось.

Меня же космолёт вёз к не менее важному научному исследованию. Проект «Источник», основанный на полученных от изучения возможностей пси-матрицы данных, мог дать огромный рывок, можно сказать, революцию в научной деятельности. После множества опытов и экспериментов, научных и морально-этических споров был дан зелёный свет на проведение самого масштабного эксперимента в истории человечества.

В миллионах световых лет от Земли, дабы обезопасить нашу планету, было построено Кольцо Эйтерна, по фамилии одного из известнейших исследователей возможностей пси-матрицы. Внутри двух пересекающихся огромных колец находилась сфера, которая являлась активатором процесса. При её запуске начиналось движение во внешних слоях пси-матрицы, в ходе которого создавалась материя в виде раскалённого ядра. В дальнейшем оно начинало остывать, уменьшаясь в размерах, при этом формируя твёрдую внешнюю оболочку. Таким образом, создавалась новая планета.

Я был одним из самых молодых учёных, специализирующимся на свойствах пси-матрицы. Мою докторскую работу «Внешние слои и их влияние на материю» заметил сам профессор Эйтерн и пригласил к участию в проекте «Источник», который он же и возглавлял.

Поборов чувство тошноты, я вышел из стыковочной камеры. Меня уже встречали. Младший научный сотрудник Иван Скалов пожал мне руку и предложил проследовать к каюте.

– Весь руководящий состав на совещании, – сказал он мне. – Назначают дату запуска проекта.

– Разве это не решённый вопрос? – удивился я. Насколько мне было известно, старт проекта «Источник» был назначен через неделю после моего прибытия на станцию «Алго-1».

– Сроки сдвинулись, – пояснил Скалов. – На Земле, как вы знаете, всё больше недовольных нашим исследованием. Многие считают, что науке не следует играть в Бога. Позиции Церкви и её последователей только укрепляются. К власти в Международный совет может прийти Энджело Уинтерс, а он самый главный противник нашего эксперимента. Выборы уже в конце этой недели, его поддерживают многие. Если он войдёт в Совет, то тут же проведёт законопроект о запрете подобных исследований. А это приостановит нашу работу на неопределённый срок, пока документы будут на рассмотрении. Профессор Эйтерн не может такого допустить.

За этой беседой мы подошли к моей каюте. Иван пожелал мне хорошего дня и сказал, что как только совещание закончится, со мной захочет поговорить профессор Эйтерн. Я пожал ему на прощание руку и стал обживаться на новом месте.

Каюта моя была небольшая. Кровать, которая выезжала из стены, с пола поднимался небольшой стол для работы. Справа в стене находился шкаф, в котором висело три комплекта одежды: повседневная и два белоснежных халата. Рядом была ещё одна дверь, за которой находился шкаф с научной литературой по исследованию пси-матрицы. Среди книг обнаружилось несколько изданий за авторством профессора Эйтерна.

Джозеф Эйтерн – легенда в мире науки. Он и его ученики стали первопроходцами в деле исследований пси-матрицы. Именно благодаря их научным изысканиям стали возможны межпланетные перелёты. Именно профессору Эйтерну принадлежит открытие, что пси-матрица распространяется от центра по всей галактике. Он даже вычислил расположение этого центра, но проникнуть в него так и не удалось. Отгороженное от остальной части космоса сильным барьером, ядро пси-матрицы выводило из строя любую технику, которая к нему приближалась. Всё, что удалось на данный момент – это фиксировать его расположение и исходящие от него волны. Но попытки пробраться внутрь барьера продолжались.

Дверь в мою каюту раскрылась. Вошёл профессор Эйтерн и улыбнулся мне. Я тут же вскочил и протянул руку.

– Это огромная честь для меня… – пробормотал я, пожимая руку Джозефа

– Бросьте, молодой человек, – улыбаясь, ответил профессор. – Все мы сейчас находимся на пороге чего-то большего, что даст такой научный прорыв, перед которым померкнут наши имена.

– Да-да, – пробормотал я.

– Я пришёл ввести вас в курс дела, – Эйтерн перестал улыбаться, его лицо сделалось серьёзным. – Я думаю, мой помощник уже рассказал о ситуации вокруг нашего проекта.

– Да, – снова пробормотал я.

– Так вот, не буду темнить, – продолжил профессор. – «Источник» на грани срыва. Церковники требуют отменить проект, они считают, что подобным экспериментом мы навлечём на себя гнев «бога».

Он усмехнулся. Я решил спросить:

– Вы не разделяете их мнения?

– Помилуйте, молодой человек! Кстати, нас так и не представили. Профессор Джозеф Эйтерн.

– Питер Дакуорд, – ответил я.

– Очень приятно. Так вот, Питер. Я учёный, мой бог – наука, и только в этого бога я верю. Средневековые суеверия меня не интересуют, а лишь смешат. Мы продвинулись настолько далеко в развитии технологий и ни на одном этапе не встретили ни малейшего доказательства существования Бога.

Я улыбнулся. Это были слова настоящего учёного, который верил только фактам и научным доказательствам.

– Теперь о насущном , – продолжил Эйтерн. – В силу того, что протесты на Земле усиливаются, а Уинтерс может стать – и станет, поверьте моему слову, – советником, наш проект под угрозой. Мы решили перенести дату запуска Кольца. Он состоится через два дня.

– Нам дали на это разрешение? – удивился я. Только постройку Кольца согласовывали больше года. Ещё год прошёл в дебатах о его запуске.

– У меня есть знакомый в Совете, – объяснил профессор. – Он сказал, что прикроет наш преждевременный запуск. А когда эксперимент завершится успехом, то самый последний скептик будет посрамлён; каждый станет называть произошедшее величайшим достижением человечества.

Казалось, он не допускал даже мысли о том, что что-то может пойти не так. Я тоже был уверен, что проект будет реализован удачно. В конце концов, множество предварительных исследований и испытаний не выявили ничего, что могло бы стать серьёзной помехой для удачного воплощения эксперимента.

Остаток дня меня знакомили с персоналом станции и её устройством. Профессор Эйтерн посчитал необходимым лично ввести меня в курс дела. После очередного, не помню какого по счёту, рукопожатия (имена я уже даже перестал пытаться запомнить), мы пришли на пункт управления.

Огромный иллюминатор открывал вид на Кольцо. Станция находилась на безопасном расстоянии от самого устройства, поэтому оно сейчас казалось маленьким, величиной с ладонь. Но я знал реальные размеры Кольца – оно было в разы больше Юпитера.

– Не правда ли, завораживает? – спросил у меня профессор Эйтерн.

Он был прав. Я не мог оторвать взгляд от маленькой точки сферы, связанной с двумя пересекающимися кольцами. То, о чём я только читал в научных журналах, теперь предстало перед моим взглядом.

Весь следующий день прошёл в предподготовительных испытаниях. Все системы должны были быть отлажены, мы не могли допустить хоть малейшей технической неисправности. Работами руководил лично профессор Эйтерн, он чётко и коротко отдавал команды. Его уверенность в собственных действиях передалась и мне. Я был убеждён, что проект пройдёт без единого сучка, и если ранее во мне и были капли сомнения, то сейчас они полностью исчезли.

И вот настал день запуска. Техники завершили последнюю проверку, и теперь за дело принимались учёные. Профессор Эйтерн выслушал все отчёты и дал команду: «Запустить проект «Источник».

С мест операторов послышались короткие комментарии действий. Всё шло по плану. Я увидел, как зажглись огни на кольцах. Ядро стало светиться, накаляясь изнутри. Вокруг него пространство космоса начало меняться: сначала появились искажения, как при жаре в воздухе, потом чёрная бездна начала менять свой цвет, переливаясь всеми цветами радуги. Это рвались наружу внешние слои пси-матрицы. Меня снова замутило. Чем ярче становились цвета, тем хуже мне становилось. Я старался держаться, но когда цвета стали смешиваться, приобретая ярко-огненный цвет, я потерял сознание.

Меня привёл в чувство наш штатный доктор. Я очнулся, когда он набирал в шприц какой-то жидкости. В носу стоял терпкий запах нашатыря. Двадцать второй век, а медицина всё ещё пользуется старыми проверенными методами. Ко мне подошёл профессор Эйтерн.

– С ним всё в порядке? – спросил он у доктора.

– Да, – ответил тот ему. – Подобные реакции на возмущения пси-матрицы есть у каждого третьего. Сейчас я сделаю небольшой укол, чтобы организм чувствовал себя бодрее, и будет как огурчик.

– Не надо мне никаких уколов, – сказал я, поднимаясь с пола. – Всё в порядке.

Доктор недоверчиво посмотрел на меня, затем, ворча «Ох уж эти учёные», убрал шприц в сумку. Я огляделся и увидел, что ещё несколько человек на станции сидели с заживляющим пластырем. Что ж, утешает, что не я один оказался в такой неприятной ситуации.

Профессор тут же схватил мою руку и стал трясти.

– Поздравляю, Питер! – воскликнул он. – Мы это сделали! Эксперимент проведён успешно!

Я улыбнулся ему в ответ и подошёл к иллюминатору, возле которого уже столпились все учёные. Раскалённый шар ярко светился в космосе. От кольца остались лишь небольшие обломки, которые не спалил выброс из пси-матрицы.

– Сколько ему понадобится времени, чтобы остыть? – спросил я.

– Миллионы лет, – ответил стоящий рядом со мной учёный, кажется, его звали Кристофер.

– Господа! – раздался над всеми нами голос Эйтерна. – Поздравляю вас с удачным завершением проекта! Поверьте, этот день войдёт в историю!

– Ура! – закричали мы все.

– Профессор, вокруг ядра фиксируются колебания пси-матрицы, – сказал один из операторов за пультом наблюдения.

– Остаточные явления, – ответил Эйтерн. – Продолжайте наблюдение. Докладывайте о всех изменениях.

Докладывать пришлось скоро.

– Это невероятно, – профессор был потрясён. Яркое красно-оранжевое ядро потемнело; его поверхность стала напоминать кисель.

– Как быстро происходит процесс? – спросил Эйтерн у оператора.

– За одиннадцать с половиной часов произошло резкое понижение температуры на несколько миллионов градусов, – ответил тот. – По нашим подсчётам, полностью поверхность охладится за 24 часа.

– Один день… – пробормотал профессор. – Это невозможно…

– Сэр, возле объекта наблюдаются сильные колебания пси-матрицы. Мы не можем точно измерить их по шкале, наши приборы просто выходят из строя.

– Продолжайте наблюдение, – ответил профессор, не сводя глаз с остывающей звезды.

Прогнозы оказались верными – твёрдая оболочка планеты была сформирована за один день. Но необычные явления на этом не закончились. Из тех данных, что мы смогли получить, стало ясно – на новой планете формируется атмосфера. На третий день профессор приказал отправить экспедицию. Поскольку возмущения в пси-матрице всё ещё были огромны, пришлось отправлять корабль на обычном двигателе, а не подпространственном. Потратив полтора дня, экспедиция вернулась с шокирующими результатами, привезя с собой не только пробы грунта и воздуха, но и насекомых. В моей голове это не укладывалось. По расчётам, должны были пройти миллионы лет эволюции, прежде чем на планете появится хотя бы одно живое существо. В нашем случае прошло четыре с половиной дня.

На пятый день меня вызвал к себе в каюту профессор Эйтерн.

– Присаживайтесь, Питер, – он указал на два стула, которые выезжали из пола по бокам стола. – Выпьете?

– Спасибо, я не пью, профессор, – ответил я.

– Похвально, – Эйтерн был задумчив. Мне показалось, что он растерян.

– Видите ли, я пригласил вас сюда, – продолжил профессор, – чтобы обсудить одну вещь. Я заинтересовался вашей докторской работой, в ней вы сделали несколько интересных выводов о свойстве пси-матрицы…

Я молчал. Профессор задумчиво поглядел в иллюминатор и сел напротив меня.

– Так вот, – продолжил он разговор. – Все свойства этой материи нам целиком неизвестны. Мы лишь прикоснулись к великой научной тайне. И сейчас нам открылось ещё одно её свойство – создавать жизнь.

Я по прежнему молчал, не понимая, к чему идёт разговор.

– По сути, – задумчиво произнёс профессор, – каждое существо способно к размножению. Даже робот может собрать себе подобного. Но для этого ему нужна материя, первоисточник. Создать жизнь из ничего никто не способен.

– Но «Источник» показал обратное, – я начинал догадываться.

– Да, – кивнул Эйтерн и посмотрел на меня. – Проект прошёл и удачно, и нет. Мы создали новую материю. Но теперь происходит то, что нам не только не понятно, но и не подвластно. Пси-матрица сама, без постороннего вмешательства, создаёт жизнь.

– Как такое возможно, профессор? – спросил я.

– Ускоренный процесс эволюции, – ответил он. – В несколько миллионов раз. Живое существо не может так быстро развиваться, но пси-матрица поддерживает процесс. Каким образом – не ясно. Из-за возмущения в её верхних слоях наши приборы не работают. Похоже, там происходят какие-то процессы, которые мы пока не в силах изучить.

Он замолчал. Потом встал, подошёл к иллюминатору и стал смотреть на звёзды.

– Но я пришёл ещё вот к каким выводам… – проговорил он и развернулся в мою сторону.

– Взгляните на данные, которые удалось добыть, – кивнул профессор на листки, лежащие на столе. Я взял их в руки и принялся читать.

– Но это невозможно! – воскликнул я, закончив чтение.

Профессор кивнул.

– Мне тоже это казалось невозможным, – он снова сел напротив меня. – Но исследования показывают обратно. Различные формы жизни. В том числе и приматы. Некоторые из них очень похожи на предгоминидов.

Я был ошарашен.

– Вы хотите сказать, – спросил я, – что завтра там появятся… люди?

Профессор задумался.

– Не знаю, – ответил он, – будут ли они похожи на нас, но то, что их разум, мышление не будут отличаться это нашего – вполне предполагаю.

Я сидел потрясённый. Профессор смотрел мне прямо в глаза.

– Есть ещё одна мысль, которая терзает меня, – проговорил он. – Питер, посчитайте, сколько времени прошло с запуска Кольца?

– Пять дней, – ответил я.

– На шестой появятся первые разумные существа. Люди, если вам угодно, – подсказал профессор.

Меня поразила страшная догадка.

– Бог создал мир за шесть дней! – вскрикнул я, вскакивая со стула.

Профессор улыбнулся. Я сел на стул, моё сердце бешено колотилось.

– Видите, к каким выводам мы пришли? – он по-прежнему улыбался. – Наука нашла, наконец, того самого Бога. Правда, есть одно «но». Пси-матрица находится в состоянии покоя. Её тревожат из ядра, из-за этого по ней проходят волны. Сейчас мы стали этаким «ядром», нарушив её стабильность настолько, что она начала функционировать.

– Это значит, – сообразил я, – что «пульт управления» пси-матрицей находится в ядре?

– Или само ядро наделено разумом, – сказал Эйтерн.

Я сидел, поражённый догадкой. Бог, в которого верили наши предки, не просто оказался реальностью, человек нашёл его! Это не просто прорыв, это революция в науке!

ЧП случилось на седьмой день. Как и предполагал профессор, на планете появились люди. Внешне они были похожи на нас, только их рост достигал двух с половиной метров. Пси-матрица вернулась в состояние покоя к середине шестого дня, и экспедиция отправилась сделать первые наблюдения. Результаты поразили всех: у людей на планете уже была развита речь, они сбивались в племена и строили себе дома, учились обрабатывать камень, добывать железо и руду.

Профессор Эйтерн писал научный отчёт о результатах эксперимента, как его по громкой связи срочно вызвали на наблюдательный пункт.

– Сэр, у нас проблемы, – докладывал ситуацию старший оператор. – Мы зафиксировали, что ядро пси-матрицы начало движение в нашу сторону.

– Как такое возможно? – спросил профессор.

– Мы не знаем, – ответил оператор. – Но оно движется с огромной скоростью. Нашего месторасположения оно достигнет менее чем за 24 часа.

Мы все понимали, чем это грозит. Энергия барьера ядра пси-матрицы плавила даже самый крепкий металл. Всё живое рядом с ним сгорало моментально.

Я посмотрел на часы.

– Восьмой день… – я бросился к Эйтерну. – Профессор, согласно преданию, на восьмой день Бог уничтожит мир!

Джозеф пристально посмотрел на меня, затем перевёл взгляд на новую планету.

– Срочная эвакуация! – объявил он. – Оставляем станцию, спасаем людей! Соберите все отчёты, которые успеете! Живо!

Мы достигли Земли за два дня. Нас тут же вызвали в Совет. Выслушав наш доклад, верховный советник мрачно взглянул на Эйтерна:

– Как вы можете прокомментировать произошедшее?

– Я могу только добавить, – отвечал профессор, – что мы, похоже, создав возмущение в пси-матрице, заставили ядро двигаться. Если мои предположения верны и оно разумно, то, видимо, ему не понравились наши действия.

– И что вы предлагаете дальше?

– Наблюдение! – воскликнул Эйтерн. – Мы наконец-то нашли разум, разумную жизнь в галактике! Более того, именно она создала нас! Мы стоим на пороге величайшего открытия. Нужно обнародовать информацию, продолжить изучение…

– Боюсь, – прервал его советник, – что скоро будет некому это изучать.

Профессор и все собравшиеся посмотрели на него недоумённым взглядом.

– Связь со станцией пропала сразу, как ядро достигло новой планеты, – объяснил советник. – Мы просканировали то место потом, когда пси-матрица успокоилась. Там ничего нет: ни станции, ни планеты. Пустое пространство.

Он обвёл всех нас взглядом и продолжил:

– Но движение ядра не прекратилось. Теперь оно приближается к Земле. По расчетам, ядро достигнет нашей планеты через 36 часов. И мы не знаем, как его остановить.

– Нужно срочно эвакуировать людей! – закричал я.

– Все одиннадцать миллиардов? – ответил советник. – Это невозможно. Нам физически не успеть построить столько кораблей.

В зале воцарилась тишина. Профессор Эйтерн первый задал вопрос, который крутился на языке у каждого:

– И что же теперь делать?

– Молиться, – ответил советник. – Если это, как вы выразились, «Бог», создатель всего живого в галактике, то нам остаётся надеяться, что он такой же милосердный, как об этом говорит Церковь.

Я вспомнил Библию, которую мне в детстве читала бабушка. Вспомнил Потоп, Вавилонскую башню, Содом и Гоморру. Я сильно сомневался, что Бог будет к нам милосерден.

Ночь накануне.

Место действия – комната Пушкина. Обстановка: письменный стол, два стула. На столе лежит пачка писем, несколько книг, исписанные черновики, чернильница с пером. На заднем плане – слайд с комнатой Пушкина. За столом сидит Пушкин, пишет что-то на листе бумаги.

Заходит его друг. Снимает пальто, кладёт его на ближайший стул. Пушкин его не замечает.

Друг: Александр.

Пушкин не слышит.

Друг: Саша Пушкин.

Пушкин не слышит.

Друг (громко): Саша!

Пушкин поднимает голову, видит своего друга, улыбается.

Пушкин (с улыбкой): А… Прости, задумался. Не заметил, что ты пришёл.

Он подходит к другу, они обнимаются. Пушкин возвращается за стол, берёт перо в руки.

Друг подходит к столу.

Друг: Всё пишешь? Что сейчас?

Пушкин: Посвящение Натали. Только что-то не выходит. Всё никак слова в голову не идут.

Друг: Немудрено. Скажи мне: то, что я слышал  – это правда?

Пушкин: Смотря, что ты слышал. В свете ходит много разных слухов.

Друг: Твоя дуэль с этим французом, Дантесом, – это правда?

Пушкин: Да. Дело чести, знаешь ли.

Друг: Чести? Саша, дело чести? Сколько раз ты вызывал людей на дуэль?

Пушкин: Я не помню, не считал.

Друг: А я посчитал, Саша, посчитал. Больше тридцати раз! Больше тридцати раз! Скажи мне, чего ты добиваешься? Ты не хочешь дожить хотя бы до сорока лет?

Пушкин: Дело не в этом.

Друг: А в чём? В чём, Саша, дело? Что опять? Кто опять тебя оскорбил? Сколько можно: постоянные дуэли! Ты каждый раз ходишь на волоске от смерти!

Пушкин: Ты не поймёшь.

Друг: А ты объясни. Попробуй. Ты пишешь стихи, замечательные стихи – их читают, о них говорят.

Пушкин (хмуро): Я знаю, что о них говорят. Я всё слышу. Не надо об этом.

Друг: Вот как. Слышит он. Опять дуэль. Да сколько ж можно! Вспомни, ты вызвал на дуэль своего родного дядю! И по какому поводу!

Пушкин: Он оскорбил меня.

Друг: Чем? Тем, что отбил у тебя на балу эту Лошакову? И оно того стоило?

Пушкин: Но вспомни, дуэль закончилась примирением.

Друг: Да, тебе везло. Все тридцать раз везло. Сколько ещё ты будешь испытывать судьбу? Не гневи Бога, Саша! Однажды твоя удача может закончиться.

Пушкин: Все мы там будем…

Друг: Вот только ты торопишься впереди всех, хочешь пролезть без очереди! Что, так зажился на этом свете?

Пушкин: Послушай, господа все стреляются и ничего.

Друг: Вот господа пусть и стреляются, коль  им заняться нечем, коли свою жизнь они ценят не больше, чем стоит одна пуля для дуэльного пистолета. Сколько можно, Саша, остановись, твоя гордость тебя погубит.

Пушкин: Я не думаю, что это гордость. Дело чести…

Друг (прерывает): Дело чести это тебе однажды поперёк горла встанет, и что ты тогда будешь делать?

Пушкин: Я так не думаю. Знаешь, что говорит русский человек? Кому суждено утонуть…

Друг (язвительно): …тот и в луже захлебнётся. Знаю. Только вот ты явно

испытываешь свою судьбу на прочность или своего ангела-хранителя. Ты поэт, Саша, ты нужен России!

Пушкин: Я не думаю, что я настолько нужен России.

Друг: Нужен.Все эти мысли, что тебя сейчас обуревают, мимолётны. Ты сам всё увидишь.

Пушкин: Есть и более талантливые люди. Я читал стихи Миши Лермонтова – они весьма и весьма хороши.

Друг: И ты думаешь, что он заменит тебя? Кто заменит тебя, подумай о России!

Пушкин: О России есть кому подумать и без меня. Государь окружил себя довольно умными и рассудительными людьми.

Друг (ухмыляясь): От тебя ли, Саша, я слышу это? Не твои ли были  слова:

Самовластительный злодей,

Тебя, твой трон я ненавижу!

Твою погибель, смерть детей

Со скорой радостью вижу!

Пушкин: Это было давно. Я был глуп и юн. Всё по-другому теперь, всё иначе.

Друг: Да, по-другому. Тебе повезло, что ты не оказался тогда там, на Сенатской площади. Всё могло закончиться действительно иначе.

Пушкин: Да, я не был там. На это были свои причины.

 Друг: Видимо, у тебя очень сильный ангел-хранитель. И Бог хранит тебя. Да, ты был бы там, и чем бы ты закончил? Посмотри на них, посмотри на тех, кто восстал против императора. Что с ними стало? Хотел бы также? Да в лучшем случае твой конец был бы – острог. А то и просто – виселица!

Пушкин: Но они мои друзья. Были и остаются ими. Это справедливо и верно, если бы мы все вместе разделили эту участь.

Друг: Ты и сам немало пострадал. Сколько раз ты был в ссылке? И за что?  Стишки, фельетоны, вольнодумные мысли… Разве этому тебя учили в Царском селе?

Пушкин (усмехается): В Царском селе нас учили кланяться пустому креслу. А потом и императору. А самодержец… Он сидел и откровенно скучал. Разве что церемониальный порядок не позволял ему открыто зевать. А мы… Мы вышли достойными  учениками своих наставников.

Друг: Не юродствуй, тебе это не к лицу. Ладно, ты не хочешь щадить себя, так пощади свой талант!

Пушкин: Мой талант? Я буду рад, если меня будут помнить хотя бы 10 лет.

Друг: А как же твои стихи, Александр? Вот эти вот:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

К нему не зарастёт народная тропа…

Пушкин (подхватывает):

 Вознёсся выше он главою непокорной

Александрийского столпа!

Друг: Вот именно. Это то, о чём я говорил – твоя гордость. Выше Александрийского столпа, выше всех других!

Пушкин: Ни в коем разе, никогда я не ставил себя выше других. И скажи мне, разве гордость – это плохо. Разве человек не должен испытывать гордость за то, что он человек?

Друг: Да, но не когда эта гордость приводит к смерти, причём смерти весьма глупой. Дуэль! Ещё одна! Подумать только! Ну, ладно, хорошо, тебе не жалко себя, подумай о Натали. Как она переживает за всё, что ты натворил! Все эти твои выходки в свете…

Пушкин (в гневе вскакивает с кресла, опрокидывает его): Хватит! (хватает посвящение Натали, комкает в руке, выбрасывает в сторону) Хватит. Не тебе меня этим попрекать. Или ты думаешь, я не знаю, что обо мне говорят в высшем свете? С кем меня сравнивают? Все эти смешки придворных дам за моей спиной? Все эти осуждения? «Ах, Пушкин, он держится при дворе только за счёт своей жены!»,  «О да, Николай известный дамский угодник!»,  «А какая красавица, за кого вышла!», «Подумать только – потомок Арапа!», «А его стихотворения, это же так, баловство, пригодное только услаждать слух глупых дам в салонах». Хватит! Есть такое слово, друг мой – честь…

Друг: Честь? Знаешь ли ты, сколько и какие мерзкие поступки прикрывались этим словом? Что ж, если ты так высоко чтишь свою честь, то зачем решился марать её об этого несчастного французишку Дантеса? Кто он, Саша? Да если бы не Геккер, то его место было бы в придорожных каабах, там бы он и остался, как последний пьяница. В лучшем случае – должность особо приближённого в каком-нибудь полку. И это, ты считаешь, достойно твоей чести?

Пушкин: Ты не понимаешь…

Друг: О, я всё прекрасно понимаю.  Твой друг, Иван Пущин, он приехал к тебе в Михайловское.  Знаешь ли ты, как опасно ему было это делать? За эту встречу он мог и сам попасть в очередную ссылку. К чему вы оба стремитесь? Посмотри на себя, чего ты добился, какой твой чин?

Пушкин (снова встаёт, гневно): Зато ты, я вижу, многого добился! Вон, какой живот отрастил! Хорошо, небось, на царской службе? Не обделён чинами и наградами! А я… Что ты знаешь о моём таланте? Что ты вообще можешь об этом знать? Сколько вопросов, на которых нет ответов: для чего, зачем?  «Пушкин – безумец», – так обо мне говорят в свете. И это ты считаешь недостойным, чтобы отстаивать свою честь?

Друг: Напоминаю, ты отстаивал её уже тридцать раз. И сейчас будешь отстаивать перед тем, кто даже это слово по-русски сказать не может.

Пушкин тяжело вздыхает, смотрит на своего друга, садится на кресло. Друг пододвигает другое кресло к Пушкину, садится, смотрит ему в глаза.

Друг: Александр, умоляю, откажись от дуэли. Не надо. У меня плохое предчувствие. Это всё закончится очень плохо. Зачем это всё; неужели твои стихи, твой талант стоят этого? (видит, что Пушкин его не слушает; встаёт, отходит) Когда назначена дуэль?

Пушкин: Завтра вечером. На Чёрной речке.

Друг: Ну да, излюбленное место наших господ, чтобы свести счёты с жизнью.

Пушкин: Это не совсем так.

Друг: Не совсем так? Александр, ты же русский человек, в Бога веруешь. Неужели ты не знаешь, что церковь приравнивает смерть на дуэли к самоубийству? Тебя просто-напросто похоронят за церковной оградой, даже отпевать не станут! Куда ты торопишься, в ад? Да успеешь, все там будем.

Пушкин долго смотрит на друга, затем берёт чистый листок и начинает писать.

Друг: Конечно, ты меня не послушаешь… Да и никто не сумеет тебя переубедить. Но ты идёшь по самому краю, Саша. Однажды ты сорвёшься вниз…

Пушкин (зачёркивает написанное, смотрит на друга): Что ж, каждому своя судьба.

Друг: А я в это не верю. Каждый человек сам творит свою судьбу (Подходит к книгам, берёт одну из них, листает). Кого ты сейчас читаешь?

Пушкин (тихо): Вот решил перечитать английских, немецких и французских поэтов.

Друг: Опять?! Господи, да когда же вы перестанете им подражать, в особенности, в их судьбе. Как вывосхищались этим Байроном, вспомни! Я был в Англии, я слышал, что нём говорят: это ужасный, отвратительный человек!

Пушкин: Его стихи прекрасны.

Друг (усмехается): Значит, в одном человеке могут совмещаться и ангел, и демон? Гений и злодей?

Пушкин: Нам не понять пути Господни…

Друг: При чём здесь это? Что за глупости ты сейчас говоришь, Саша?

Пушкин: Чужая душа – потёмки…

Друг: Своя – мгла! И ты сейчас плутаешь в этой мгле! Откажись от дуэли!

Пушкин (твёрдо): Не откажусь.

Друг (ехидно): Значит, всё-таки – честь?

Пушкин (яростно): Да, честь! Что наше поколение знает о чести? Что оно может сказать о ней? Ничего! Сплетни, пересуды – это всё что, дело чести? Дуэль… Дуэль – это лишь способ показать, что всё это живо, что всё это не мертво, что честь – не пустое слово.

Друг: Ты уже показал!

Пушкин: Как?

Друг: Стихами!

Пушкин: Этого недостаточно. Стихи… забудутся. Пройдёт время, придут более талантливые, чем я

Друг: Ты хоть сам слышишь, что говоришь? Ты веришь в свои слова?

Пушкин: Я знаю, во что я верю.

Друг видит письма, подходит к столу, берёт их в руки

Друг: Что это?

Пушкин: Письма. От родных. От друзей. Просто со всей России.

Друг (удивлённо): Саша, их же здесь целая пачка…

Пушкин: Да, я не считал. Пятьдесят или около того.

Друг: Пятьдесят? Да его императорское величество получает меньше писем, чем ты!

Пушкин: У императора другие заботы.

Друг: Собирать сплетни да устраивать балы – вот и все его дела.

Пушкин: Ты сейчас говоришь против своего государя.

Друг: Тебе ли меня за это попрекать?

Пушкин молча смотрит куда-то вдаль. Друг подходит к нему, кладёт руку на плечо.

Друг: Даже если всё  закончится хорошо, тебя всё равно направят в новую ссылку. Дантес обласкан при дворе, об этом быстро донесут императору.

 Пушкин: Ничего страшного. Если мне это суждено, то я вынесу всё.

Друг: Я не понимаю тебя, Саша. Ты как будто знаешь, что идёшь на верную гибель, и смирился с этим.

Пушкин: Я, скорее, примирился.

Друг: С кем? С Дантесом?

Пушкин: С собой.

Друг: Александр, ты – безумец…

Пушкин: Все мы немного безумцы в чём-то. Все… немного… безумны…

Друг: Да, но только вот ты у безумцев – предводитель! Я правильно понял, что ты не собираешься отказываться от дуэли?

Пушкин: Чему быть – того не миновать.

Друг: Заладил тоже: «Дело чести, дело чести». Честь сегодня есть – завтра нет.

Пушкин (холодно и твёрдо): Я уже всё тебе сказал (берёт в руки перо и лист). Если тебе больше нечего ответить, то, пожалуйста, уходи.  Я хотел бы заняться текстами.

Друг: Что ты сейчас пишешь?

Пушкин: «Евгений Онегин». Последняя глава, она у меня никак не идёт. Я отказался от этой идеи, но никак не могу выкинуть её из головы.

Друг (садится на стул): Ничего, вернёшься с дуэли и завершишь начатое. Потом напишешь ещё стихи в очередной ссылке… после.

Пушкин (улыбается): Да, так и будет.

Друг берёт пальто, надевает его, уходит. Возле самой двери оборачивается.

Друг: Я буду молиться о том, чтобы всё было хорошо.

Пушкин: Я буду весьма благодарен тебе за это. До встречи.

Друг уходит, Пушкин остаётся один, начинает писать. Бьют часы. Пушкин кладёт перо на стол, начинает одеваться (надевает свой плащ, шляпу), в одновременно декламируя свои стихи:

И долго тем любезен буду я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Уходит.  Слайд сменяется на чёрную речку. Звук выстрела. Слышен крик: «Пушкин ранен!» Затемнение.

Слово о забытом.

сценарий

Москва, 1955 г.

Мария Ильина, женщина 53 лёт, разбирает старый шкаф. Среди старинных книг, в одной из них, она видит потрёпанную тетрадь с надписью на обложке «В начале пути». Она открывает её и начинает читать. За кадром звучит голос автора стихов:

Забудь меня, не вспоминай:

Мои стихи сотрутся из тетради.

Не вспомнят – пусть… Да Бога ради!

Невелика моя печаль.

Пусть благодарные потомки

Восхвалят в будущем иных певцов,

А нам достанутся обломки

И вялые листы с лавровых их венцов.

Не вспоминай, не надо, я прошу!

Так будет меньше горечь расставанья

С тем, кто когда-то к алтарю

Искусства шёл со скромным подаяньем.

Во время чтения камера приближается к написанным в тетради стихам.

Кадр сменяется.

Москва, 1918 г., октябрь. Невысокий дом на одной из улиц. Чердак, заставленный старой мебелью. Стоит стол, одна ножка которого шатается, под неё положили несколько тетрадей. Возле стола стоит два обшарпанных стула. На столе – чернильница, чистые и исписанные листки, книги, старые газеты. Возле окна стоит небольшой буфетный шкаф. В нём стоит две тарелки, одна – с отколотой кромкой. Валяются две вилки и одна ложка. В шкафу также стоят книги. Рядом с одной из стен – кровать, матрас на которой свёрнут. Второй матрас лежит также свёрнутым рядом на полу.

Заходит безымянный поэт, одет в полупальто и шляпу. Снимает верхнюю одежду, бросает пальто на диван, подходит к столу, кладёт на него шляпу. В ворохе бумаг ищет газету. Задевает шляпу, та падает на пол. Поэт поднимает её, кидает в сторону кровати. Шляпа летит мимо, падает на пол. Поэт этого не замечает, продолжает рыться в бумагах и газетах. Наконец, находит нужный ему номер газеты, раскрывает его и подходит к окну, чтобы прочесть.

Поэт: Публикуем отрывок из новой поэмы советского поэта Ивана Непомнящего "Советская Русь"…

Некоторое время читает газету, затем комкает и кидает под кровать.

Поэт:

Поэты есть, а есть и те,

Кто просто рифмами владеет.

И пишет он-то как умеет –

Малоизвестный грамотей!

Входит девушка, Анна. Поэт смотрит на неё и заканчивает декламировать:

И рядом с Пушкиным себя

Он мнит великим и могучим,

На самом деле же от тучи

Он лишь вчерашняя роса!

Анна, не снимая верхней одежды, поднимает шляпу, отряхивает её и кладёт аккуратно на стол, затем подходит к поэту. Он в этот момент роется в бумагах, пытаясь найти чистый лист. Не находит, выдирает один из тетради.

Анна: Ты опять зарос грязью…

Поэт: Ерунда. Тут опять опубликовали этого Непомнящего, черти…

Анна: И как тебе?

Поэт: Бред. Полная околесица, а не стихи. Почему его печатают, скажи мне? Проходимец, а не поэт! Прикрывается советской властью, народом, но прочитав его стихи, народ покроет коммунизм таким матом, что уши завянут.

Поэт берёт ручку и стоя начинает писать на выдранном листке.

Поэт: Напишу письмо к своим, передашь на почту?

Анна: Передам. А деньги?

Поэт пишет на листке: Там, в пальто, во внутреннем кармане…

Анна подходит к кровати, осторожно берёт пальто, начинает искать деньги, не находит. Поэт тем временем заканчивает письмо. Протягивает листок девушке.

Поэт: Вот, держи.

Анна рассеяно, глядя куда-то в сторону: Денег нет…

Поэт отдаёт ей письмо, подходит к шкафу, достаёт из-под одного стакана деньги, кладёт к себе в карман. Анна в это время читает письмо.

Анна: «Дорогая моя мама, всё у меня хорошо. Издатель снова отказал мне в материале, а хозяин требует за аренду. Вышли, пожалуйста…» Опять!

Анна с раздражением смотрит на поэта.

Тот не обращает внимания, садится за стол, закидывает ногу на ногу, берёт в руки перьевую ручку, крутит её в пальцах. Анна берёт стул, аккуратно садится напротив него.

Поэт: Что там в Наркомате? Ссуду дадут?

Анна: Не знаю. Зайдите позже… Рассмотрим… Я уже устала туда ходить… А как там с книгой, с твоим сборником?

Поэт: Я уже её почти закончил.

Анна: Это ты говорил месяц назад.

Поэт улыбается и разводит руками. Анна смотрит на него, потом грустно улыбается.

Поэт: Вот смотри, что мы тут надумали.

Поэт берёт пачку листов, читает: Мы, поэты и писатели, считаем необходимым создание своего собственного союза… Отделённого от всяких критиков и властей… Поскольку искусство нельзя измерить договорами и печатями…

Анна хочет взять со стола несколько листков и прочитать, но поэт перехватывает раньше и начинает быстро писать.

Поэт: И вот так ещё приложим: «Первой задачей видим… образование литературно-издательского отдела… нет, лучше – ордена, как у Есенина… и необходимость широкой и неприкосновенной инициативы… в творческой и технической работе…»

Поэт пишет. Анна в это время начинает перебирать и просматривать листки, лежащие на столе. Подходит к шкафу, достаёт книгу, пролистывает, ставит назад и поворачивается к поэту.

Анна: Ты всё ещё не оставляешь своих попыток. Пойми уже, кто такой Есенин, а кто ты! Не стоит и пытаться. Его знает вся Москва, а тебя? Я устала бессмысленно обивать пороги!

Поэт отвлекается от написания, пристально смотрит на девушку.

Анна подходит и садится на стул.

Анна: Может, пора жить по средствам? Я не прошу тебя бросить сочинительство, но… Не пытаться прыгнуть выше головы?

Поэт: Быть может, стихи – не главное, так? Мы уже об этом говорили. Кстати, раз уж вернулись к земному, ты не могла бы заскочить в магазин? Сегодня у Григорского собрание, буду поздно.

Анна вздыхает, понимая, что ей не удалось переубедить собеседника.

Анна: А деньги?

Поэт: Да, конечно…

      Поэт засовывает руку в карман, смотрит в чердачное окно, встаёт и подходит к нему. Анна, тем временем, наконец забирает листки с манифестом, начинает читать.

Поэт смотрит в окно.

Поэт: Знаешь, мне бы с Лениным встретиться…

Анна отрывается от чтения: Зачем?

Поэт поворачивается к ней.

Поэт: Поговорить с ним! Вот об этом обо всём рассказать!

Поэт указывает на стол, пристально смотрит на девушку. Анна снова начинает читать, берёт то один лист со стола, то другой, что-то кладёт обратно, берёт ручку и что-то дописывает.

Поэт, видя, что его не замечают, резко подходит к столу, переворачивает стул спинкой вперёд, садится на него, кладёт руки крест-накрест на спинку стула. Смотрит в глаза Анны. Девушка снова отрывается от чтения, смотрит на поэта.

Поэт: А вот обо всём этом рассказать! О важности создания собственного совета. Всех вместе собрать, без разделения: поэтов, писателей, художников, скульпторов… Чтобы все, как один, объединённые одной мыслью, одной мечтой – вперёд, к звёздам! Чтобы искусство было не только вечно, чтобы оно над толпой властвовало! Чтобы каждый поэт и художник – герой, ведущий всех к светлому! И в партию бы просил принять. А потом бы стихи свои показал! Про город свой… Про поля наши, про леса, …

Есть древний на Волге один городок,

Где ветвями ива печально качает;

Там первых стихов мне нелёгкий урок

Давался в избушке родимого края.

Там каждый знаком для меня уголок,

И снова обратно зовёт кто-то близкий -

В родимый, знакомый, уютный мирок,

Где рос я когда-то обычным мальчишкой…

Анна кладёт листки на стол.

Анна: Ну и что бы он тебе ответил, как думаешь? Ленин – огромная фигура. Куда ему до нас, до полей, лесов твоих. А уж про стихи – это, конечно, забавно, но чепуха для Ленина.

Поэт вскакивает со стула, опрокидывает его. Анна вздрагивает. Поэт начинает ходить взад вперёд по комнате.

Поэт: Нет, это не чепуха. Для меня это – не чепуха! Для всех нас не ерунда. Ведь и я, и ты, мы же с тобой! Это же всё – наше!.. А, ну его!..

Поэт машет рукой, начинает декламировать:

Я родился в эпоху великих побед,

Народа грозных свершений!

И в сердце моём навеки завет –

Революция, партия, Ленин!

Поэт садится на кровать. Анна встаёт, собирается уходить, потом вспоминает и оборачивается.

Анна: А деньги?

Поэт встаёт, достаёт деньги из кармана брюк, протягивает их девушке. Не отпуская её руки, с улыбкой говорит.

Поэт: Держи! И не жалей их!

Анна тоже улыбается.

Анна: Не буду!

Поэт: Обещаешь?

Анна: Обещаю!

Забирает деньги, уходит. Поэт недолго смотрит ей вслед.

Поэт: Не жалеть… Ни о чём..

Подходит к столу.

Поэт(по дороге):

Никогда не жалеть ни о чём!

Не плакать, не ныть, не сдаваться!

Хватает стакан и ложку, бьёт ложкой по стакану. Начинает читать громко.

Тот, кто жизнью всерьёз увлечён,

Тот навеки должен расстаться

С уныньем и ленью, с хандрой и тоской,

И себя воспитать человеком!

Отбрасывает стакан и ложку, вскакивает на кровать. Читает ещё громче.

Отринем ненужный и глупый покой,

И жалеть не будем об этом!

Поэт садится на кровать, встаёт с неё, подходит окну, видит в нём Анну, которая стоит и пересчитывает деньги, улыбается своим мыслям, на бегу хватает пальто и выбегает на улицу.

Кадр меняется.

Наши дни. В большом зале, где совсем немного народу, заканчивается лекция. На экране слайд "Забытые поэты ушедшей эпохи".

Лектор: И сегодня мы поговорили о забытых поэтах прошлого века. Их имена не звучат в аудиотриях, о них не пишут научные статьи, их не проходят в школе. Но память о себе они сохранили в своих стихах, и мы продолжим рассказывать о неизвестных нам именах в нашем цикле лекций "Забытые поэты ушедшей эпохи". Спасибо за внимание! Мы ждём вас в следующее воскресенье на новой лекции!

Зрители начинают расходиться. Кто-то останавливается поговорить, что-то спрашивает у докладчика, разговоры, но все потихоньку уходят. Лектор выключает экран, ждёт, пока все разойдутся, гасит свет и закрывает зал. Камера показывает тёмное помещение.