Адская училка [Бальтазар Блуд] (fb2) читать онлайн

Бальтазар Блуд Адская училка

Вместо пролога

Взойдёт поганое семя Шаддата,

И будет царство плача, воя и скрежета зубовного,

И первенцы будут иссечены и поделены, аки лишний скот.

Головы достанутся царям, самозваным и нечестивым,

Потроха – богам старым, идолищам многим и ложным,

Сердца – богам новым, Иисусу и Фудифолу Фудису,

Тайные же уды достанутся Дьяволу.

Протопоп Киприан Ядрига, «Норная Проповедь».

Глава 1

– Миха, смотри сюда. Хватит тупить, погляди!

– Отстань, Толстый…

– Ты дурак! Смотри сюда, поц! Зацени немедленно!

Михаил Сомов по прозвищу "Сом" и Изя Куккенцукер по прозвищу "Толстый" бездельничают перед подъездом. В руках у Толстого телефон – он снова и снова тычет мобильником в нос другу. Наконец, Миха отрывается от бутылки с пивом и вглядывается в экран.

Ролик снят из рук вон плохо. Шум, гам, пол, потолок. Внезапно, в фокусе оказывается мощная задница, обтянутая узкой юбкой. Массивные округлости упруго покачиваются, проверяя ткань на прочность. Миха разглядывает роскошные формы. Скептически морщится.

– Ну, жопа. Ну да, жопа что надо. И чья же? Погоди, это не твоя мамка у плиты? Пиздец, Толстый, ну зачем? Тебе не стыдно? Ебанутый извращенец. Без обид, ты реально больной на всю голову.

– Где ты видишь плиту, придурок? Тупой гой! Гляди, фикус, доска, Щедрин! Это наша новая училка. Вместо Павловны. Ты кое-что пропустил, прогульщик сраный. Ага? Залип? Залип, блядь? То-то же! Просто грандиозные булки. Я чуть не спалился. Вован и Рыжий спалились, она их выставила. У Паши Сопли сел телефон, несчастный дрочила бегал и ныл, чтобы скинули ролик. Отныне зови меня Федерико Феллини. На, цени.

Миха меняется в лице, берёт мобильник и запускает ролик заново. Затем хлопает Толстого по плечу.

– Вот так дела. Пора учиться. Завтра экономика какой парой?

– Третей. Да, Миша. Давно пора. Хуй ты у меня спишешь на экзамене.

– Да ладно, Толстый, я сам сдам…

– Хуй ты сдашь! Сразу в армию, прямо с крыльца. Какого ты вообще делаешь в одиннадцатом классе? Сом, серьёзно, ты же тупой. Ну как так, Cом?

– Ладно, заебал, не накаркай… давай, до завтра…

– Давай, Сом.

Толстый поднимает с лавки скрипичный футляр, протирает очки, идёт к своему подъезду. Миха не глядя кидает пустую пивную бутылку через плечо. Снаряд попадает прямо в урну. Раздаётся звон бьющегося стекла. В ту же секунду распахивается окно на втором этаже, оттуда высовывается сморщенная старуха. Протяжный истошный вой заполняет весь двор.

– Со-о-о-о-ооомов, ирод! А если дети будут играть?!! Бандит растёт!!! Бандит, ёб твою, Сомов!!! Весь в папашу!!! А если дети туда полезут?!! Если де-е-е-ти-и-и-и-полезу-у-у-у-ут!!?

– Сдрасьте, баб Вера.

Не обращая внимания на соседку, Миха сморкается и прижимает к двери таблетку домофона.

***

Раз в тысячу лет случается чудо вселенского масштаба: Михаил Сомов готовится к занятиям задолго до начала урока. Он забирается за последнюю парту. Вываливает на стол разрисованные учебники и мятые тетради.

В классе странная атмосфера. Девчонки хлопают глазами, кривится, перешептываются, недоуменно крутят головами. Что-то случилось. Пятна на Солнце. Изменение магнитных полей. Сбой в движении мирового эфира. Засранцы и недоросли не обращают внимания на лучшую половину одиннадцатого-Б класса. После вчерашнего дефиле перед доской – юные умы устремились в иные области.

Начинается томительное ожидание. Вован многозначительно переглядывается с Рыжим. Пашка Сопля проверяет зарядку телефона. Разговоры в классе стихают. Сом рассеянно барабанит зажигалкой по парте.

Толстый встает, шагает в дальний конец классной комнаты. Кладёт другу руку на плечо. Его голос спокоен и торжественен. Он вещает, словно Моисей перед сомневающимся племенем.

– Спокуха. До звонка ещё семь минут.

– Послушай, Изя, – Миха обращается к товарищу почти официально, – Павловны точно не будет?

– Не бзди. Я заходил в учительскую. Cегодня порнохаб с доставкой на дом. Не бзди и верь!

Минута тянется за минутой. Наконец, в коридоре раздаётся энергичное цоканье. Дверь в класс открывается одновременно со звонком. И Миха наконец-то понимает причину всеобщего ажиотажа. Зажигалка выскальзывает из рук двоечника. Его сердце замирает, дыхание перехватывает

В класс залетает высокая широкоплечая дама.

В ней как минимум два метра роста – и большая часть приходится на ноги модельных пропорций. Мощные бедра двигаются в такт громкому цоканью каблуков. Походка энергична и напориста, словно она идёт по подиуму, а не по затёртому школьному паркету. Раздаются дружные вздохи, приглушенные возгласы восторга и удивления.

Новой преподавательнице лет тридцать, но её окружает аура матёрого, чертовски матёрого педагога! Она меньше всего похожа на вчерашнюю выпускницу пединститута, что робеет и краснеет перед сборищем неучей.

На училке строгий синий костюм. Юбка едва доходит до середины бёдер, туго обтягивает внушительные формы. Полы пиджака распахнуты – потому как запахнуть их попросту невозможно! Парни из одиннадцатого-Б теряют дыхание от чертовски эффектного зрелища!

Первое, что видит Сом – это могучая, величественная, грандиозная грудь под белоснежной сорочкой. С каждым шагом бюст упруго вздрагивает, излучая в пространство невыносимое эротическое напряжение. Ряд пуговиц с трудом удерживает натянутую ткань – кажется, они вот-вот отлетят! Отлетят с такой страшной силой, что проделают дыру во лбу кого-нибудь из учеников!

Училка садиться, кидает на стол папку с бумагами. Она выпрямляется – и Миха чувствует шум в ушах.

Даже с последней парты можно различить очертания массивных сосков под плотной тканью бюстгальтера. Массивных и твёрдых – словно крупнокалиберные пули, нацеленные Михе прямо в лицо. Гул в ушах нарастает. Пропеллеры бомбардировщиков ревут над школой. Секс-бомба сброшена – и класс ждёт участь Хиросимы! Ошеломлённый двоечник моргает и трясёт патлами, пытается справиться с приступом головокружения.

Господь и Иисус Христос!!!

Неужели это правда?!!

Неужели так бывает?!!

Миха пытается себя ущипнуть. Удостовериться, что он сейчас в школе, а не в одном из тех самых снов! Он слышит, как через три парты громко сопит Толстый. Этот звук выводит Сома из оцепенения. Он лихорадочно вытирает покрасневшее лицо – и рефлекторно приподнимается на стуле, дабы получше разглядеть великолепные формы.

Дикие вещи творятся в голове Михаила Сомова. Удивление, восторг, ненормальное возбуждение – и, самое странное, его переполняет чувство благодарности к преподавательнице экономики, старой карге Павловне. Ах, Павловна! Как же славно, что ты отравилась курицей! Как же славно, что тебе на замену явилось существо из самых жарких мечтаний, самых влажных снов! Ах, милая, милая, бесконечно милая Павловна, да продлится неделями твоя диарея, счастья тебе и долгих лет!

***

– Здравствуйте, ребята! Вижу, в классе новые лица. Представлюсь для тех, с кем мы вчера не познакомились. Специально для прогульщиков: меня зовут Нона Викторовна Иванчук. Я буду заменять Елизавету Павловну. Возможно, до самого конца четверти. Так, где журнал? Кто дежурный? Где классный журнал?!

Ангельская музыка достигает ушей Михи. Смысл слов остаётся за кадром. Чарующие звуки затягивают его в бездонный розовый омут. Всё его внимание сосредоточенно на пленительных движениях, содроганиях и колыханиях натянутой блузки. Такого не отрыть в интернете! Такого не отыскать на порнохабе! Что за великолепные формы! Словно два баскетбольных мяча пытаются вырваться из плена и покатиться к его ногам! Экая роскошь! Экое волшебство!

– Так, первая парта – в учительскую, за журналом! А пока, еще раз для прогульщиков – внимание на доску. Нона – с одним «Н». Берём ручки и переписываем моё ФИО.

Нона Викторовна разворачивается к классу спиной. И скрипит мелом, старательно выводя своё имя и фамилию.

В этот момент Сом понимает, насколько бездарен Толстый как оператор. То, что казалось впечатляющим на тридцатисекундном ролике – оказалось в миллион раз прекрасней.

Фигура училки – классические песочные часы. Широкие плечи, тонкая талия, роскошный и мощный зад. Ткань юбки обтягивает круглые массивные ягодицы, разделяет их глубокой траншеей. Вид сзади подавляет любую мыслительную активность. Упругие мячи вызывают одно лишь желание: вцепиться в них что есть силы! Вцепится так сильно, как только возможно! Челюсть Михи покидает пределы лица. На изрисованную парту падает капля слюны.

Если бы Миха имел способности к поэзии – он бы отыскал самые восторженные слова, чтобы описать впечатления от новой училки. Но сейчас в его уме роятся лишь незатейливые эпитеты и такие же незатейливые планы.

«Ух ты, епты»,

«Пиздец, жара»,

«Бывает же такое»,

«Это на самом деле?»,

«Сто килограмм ебли»,

«Баскетбольные мячи»,

«Колоссальная задница»,

«Орех – всем орехам орех»,

«Безбожно высокая богиня»,

«Только бы продержаться до конца пары»,

«Зарыться бы в эти сиськи – и присосаться! Присосаться и умереть!».

Толстый оборачивается, многозначительно кивает другу, показывает большой палец. Затем складывает руки в молитвенном жесте – и поднимает глаза к потолку, благодарит своего еврейского бога за волшебное зрелище.

В классе слышится сопение, кряхтение, сдавленное покашливание. Юные засранцы краснеют, потеют, и дружно таращатся на грандиозную задницу. Девичья половина тоже краснеет, чувствуя, как воздух в классной комнате отравляют гормональные выбросы невиданной силы.

На долю секунды Миха выныривает из розового тумана. И наконец-то разглядывает лицо Ноны Викторовны. На вид, горячей красотке нет и тридцати. Очки в массивной пластиковой оправе. Томный блеск голубых глаз. Алые, полные, чувственные губы.

Матовый блеск помады становится точкой невозвращения. В воспалённом мозгу Михи вспыхивает яркая и отчётливая сцена – его член проваливается в рот новой училке! Проваливается вместе с яйцами, целиком, полностью, без остатка! Хлюпанье, сопение, причмокивание – и струи спермы бьют из её губ, из её носа, заполняют классную комнату, смывают со стен портреты русских классиков, выдавливают окна родной школы, обрушиваются на мостовую кипящими водопадами!!!

Как назло, в эту самую секунду горячая бестия у классной доски сладострастно зевает, аккуратно прикрыв рот.

Эротическое напряжение невиданной силы раздавливает двоечника и прогульщика!

Миха попадает под удар не один. Тень Эроса накрывает весь класс. Выбивает воздух из лёгких. Перемещает всю кровь из верхних частей тела в нижние. В таких условиях невозможно учиться. Невозможно мыслить. Невозможно дышать и существовать!

***

Нона Викторовна чувствует себя весьма комфортно среди всеобщего сопения и слюноотделения. Или не замечает восторженных и похотливых взглядов – или не обращает на них внимание. Она сидит за учительским столом, повернувшись к классу вполоборота и закинув ногу за ногу. Пиджак повешен на спинку стула. Классный журнал лежит на мощных бедрах. Длинный розовый ноготь медленно ползёт по списку учеников. Голос училки звучит расслабленно и даже вальяжно.

– Так, ребята. Открываем учебники. На чём вы остановились? Кто расскажет? Почему никто не поднимает руку? Ладно, начнём с отличников. Изя Куккенцукер – к доске!

Тот краснеет, бледнеет, затем снова краснеет, затем снова бледнеет. Палец Ноны Викторовны нетерпеливо указывает на Толстого – а тот всё так же изображает хамелеона.

– Изя Куккенцукер! Ну-ка быстро к доске!

Несчастный Толстый вцепляется пальцами в парту, пытается опустить школьную сумку себе на колени, дабы скрыть эрекцию невообразимой силы! И всё так же сидит, стиснув зубы и в очередной раз покраснев до кончиков ушей!

– Куккенцукер!!! К доске!!! Сколько раз повторять?!!

Едва ли народ Моисея претерпевал подобные испытания со времён рабства египетского! В голосе училки слышится грохот колесниц и лязг цепей! Толстый отчётливо понимает – наступила новая эра. Нона Викторовна будет править железной рукой! Как и всегда, находчивый еврейский ум находит единственный путь к спасению. Толстый разлепляет губы и начинает мямлить.

– Нона Викторовна… простите, я… я не могу…

– Что это значит? Изя? Что за глупости?!!

– Нона Викторовна, у меня нога затекла… смертельно затекла нога! Господи, как же больно!!! Дайте мне пять минут… пять минут, Нона Викторовна!!!

Толстый хитёр и умен – никто не будет ждать, пока он придет в норму и доковыляет до доски. Расчёт оказывается верен.

– Изя, тебе нужно в медпункт? Ты в норме? Ты бледный какой-то. Нет, погоди, ты красный какой-то.

– Всё в порядке, Нона Викторовна, всё в порядке… просто дайте мне полчаса… такое часто бывает… у меня и справка есть… я на следующее занятие принесу… ну, знаете, повышенный сахар… простите ещё раз, Нона Викторовна…

Толстый умело заговаривает зубы. Туча над его головой исчезает. Но училка продолжает тиранию. В этот раз ноготь останавливается напротив Паши Сопли. Кажется, у этой дамы любовь к букве «К».

– Кривопустов! К доске!

Паша Сопля круглый отличник. Но, в отличие от Толстого, лишён способности складно врать. И у него нет смелости, чтобы ослушаться. Паша трясётся, медленно отрывает зад от стула. Поворачивается к училке спиной – и, обречённо согнувшись, боком идёт к доске, словно крабик, выброшенный из морской пучины.

– Кривопустов, ну-ка не горбись! Отвечай, какие бывают типы экономических систем? Вы эту тему успели пройти с Елизаветой Павловной?

– Мме… ммм… эээ… ммээ… мэээ-э-э-э…

Паша Сопля жалобно блеет. Едва ли во всей школе есть человек, знающий предмет лучше. Но он мычит, беспомощно хлопает губами и испуганно озирается. Наконец, не помня себя от ужаса, Паша забывает о своей главной проблеме. И растерянно поворачивается к училке.

В эту секунду, Паша Сопля получает новую кличку.

Отныне и навеки, его зовут Паша Хрен-До-Колен.

Кажется, что несчастный ученик засунул швабру в брюки. Или отрастил третью ногу. И она вот-вот превратит его портки в облако разорванного тряпья. Стояк титанических масштабов пытается пробить ткань, пронзить пространство и время!

Башня из дымящейся плоти вот-вот обрушится и на училку, и на весь класс!

Раздаётся хихиканье, дружное и гадкое. Девки из класса не понимают величия момента. Не чувствуют Силы и Правды в этой сверхъестественной демонстрации мужественности. То, что в любой нормальной культуре стало бы предметом восхищения и даже поклонения – становится объектом для осмеяния, мишенью для самых глупых шуток. Забыв о всяком милосердии, вредные сучки потешаются над злополучным школьником.

У мужской половины одиннадцатого-Б замирают сердца.

Каждый знает – он в любую секунду взойдёт на эшафот. Окажется на месте несчастного.

Все взоры устремлены на Нону Викторовну. Училка смотрит на Пашу Соплю поверх очков, не меняясь в лице. Холодный взгляд голубых глаз прикован к трещащей мотне. Тучи сгущаются. В воздухе попахивает грозой. Все ждут кровавой расправы. Ждут, что вот-вот грянет гром! Но вместо воя, крика, ругани, сцен смущения и негодования – раздаётся спокойный голос Ноны Викторовны.

– Кривопустов, выйди из класса. И приведи себя в порядок.

Она говорит таким тоном, словно не происходит ничего выходящего из ряда вон. Словно командует отрыть форточку и проветрить комнату. Почему то кажется, что в её голосе звучат… нотки одобрения? Засранцы из одиннадцатого-Б недоуменно переглядываются. Что училка имеет в виду? Паша Сопля может «привести себя в порядок» одним лишь способом!

– Ну-ка тишина в классе! Что за балаган вы устроили? Так, открываем учебники на сто двадцатой странице.

Нона Викторовна восстанавливает дисциплину.

Паша выползает из классной комнаты.

Бессовестные девчонки затыкаются.

Смешки стихают.

Кажется, всё что могло случиться страшного – уже случилось. Остаётся лишь глазеть, пускать слюни, и давать волю фантазии.

Но не тут-то было. Нона Викторовна наваливается грудью на стол, и начинает читать что-то из учебника. Учительский стол жалобно хрустит. Грандиозные формы упруго деформируются, едва не продавливая столешницу. Несколько верхних пуговиц расстёгнуты – и классу открывается безбожно горячий вид на ложбинку между пленительными полушариями.

Воздух ионизируется и уплотняется, проводя электрические импульсы от десятка перегретых членов. Носы краснеют, реагируя на избыток эндорфина и окситоцина. Штаны трещат. Зубы скрипят. Каждый думает лишь об одном. Каждый мечтает погрузиться между умопомрачительных округлостей Ноны Викторовны – и устроить липкий салют.

***

Урок пролетает незаметно. Ещё никогда экономическая наука не была источником такого наслаждения, такого томления, и такого животного ужаса.

После пары Сом вприпрыжку бежит на улицу, спеша сделать глоток воздуха. Перед его мысленным взором всё еще двигаются лучшие части Ноны Викторовны. Через пару минут со школьного крыльца спускается Толстый. Его руки дрожат, рубаха мокрая насквозь, ноги заплетаются. Изя выглядит так, словно выбрался из рук гестаповских палачей. Словно его затолкали на беговую дорожку, и пытались загнать до смерти под дулом автомата.

Они останавливаются у забора. И просто молчат. Молчат, смотрят друг на друга, и тупо улыбаются. Наконец, Миха подаёт сигнал.

– Толстый, когда следующая экономика?

– Через пять дней. В понедельник. Вторая пара.

– Как думаешь, Павловна скоро очухается?

Толстый мрачнеет. Он вырос в религиозной семье ортодоксальных евреев. Но до сих пор относился к вере без должного усердия. Но сегодня он будет молиться. Истово молиться о том, чтобы Павловна как можно дольше отдыхала от бестолочей и недорослей. Он пытается верить в лучшее – и утешает друга.

– Сом, пиздец ты озабоченный. Ты же слышал, замена до конца четверти.

На лицах друзей снова расплываются тупые похотливые улыбки. Они молча разворачиваются. И спешат по домам – приводить себя в порядок.

Перед самым подъездом, Михаил Сомов поднимает лицо к небу. Рассеяно наблюдает за движением облаков. Миха понимает – его жизнь уже не будет прежней. Ни его, ни Толстого, ни Паши Сопли. Мир изменился. Происходит что-то странное. Что-то неправильное. И при этом – бесконечно притягательное.

Интуиция не подводит. Но предчувствие открывает лишь часть правды.

В Десятой Общеобразовательной Школе города Кривограда происходит нечто кошмарное.

Глава 2

Михаил Сомов второй день сидит за компом. У него важное дело.

Рядом с монитором громоздятся упаковки салфеток. С другой стороны – грязные лотки от дешевой лапши, банки из под газировки, пустые пивные бутылки. Час за часом он сосредоточенно просматривает хентайные имиджборды и читает гадкую порнографическую белиберду. Увы, паскудные картинки и ещё более паскудные тексты не помогают справиться с наваждением, развеять жгучий образ чёртовой училки.

Комната двоечника пропиталось запахом курева, травки, дешевого пива. Миха живёт один. Матери он даже не помнит.

Его папаша ещё в молодости начал карьеру альфонса, и даже был судим за двоеженство. Год назад он ушел к какой-то богатой тётке. У Михи идеальные отношения с отцом. Уже месяца три рожа гнусного брачного афериста не показывается на горизонте. Зато на карточку регулярно падают деньги. Старый сукин кот весьма одарён по дамской части. Кажется, его промысел приносит неплохие дивиденды.

Сом хмурится и наклоняется к монитору. Он пытается изгнать Нону Викторовну из головы. Он действует решительно, всеми силами – и углубляется в удивительно всратую мангу про пердящих членодевок.

Миха морщится, кривится, но стойко читает страницу за страницей. Он думает, что чтиво для законченных извращенцев поможет переключиться. Увы, все усилия тщетны. Миха материться себе под нос, пытается отыскать что-то позабористей – и в этот момент, раздаётся трель мобильника.

На связи одноклассница Ленка Казакова. Приятная во всех отношениях девица, к которой Миха регулярно и безуспешно подкатывает.

– Приве-е-е-е-ет, Сом. Чё как?

– Привет, да всё в норме…

– Слушай, Сом, такое дело… не хочешь съездить со мной в торговый центр? Тебе батя денег прислал? Не хочешь… ну там… проехаться, погулять? Ну, короче, пиво, мороженное?

В другой момент, Миха выпрыгнул бы из штанов от радости. Такое не предлагают каждый день! Так начинаются истории великой любви! Но сейчас – его романтические устремления направленны не туда, куда следует. Голос юного балбеса полностью лишен энтузиазма.

– Ленчик, да я комп чиню. Прикинь, комп сломался. А у меня учёба типа… учёба на компе. Давай в другой раз как-нибудь.

Повисает напряженная пауза. Затем из телефона вырывается разъярённое шипение. Кажется, Ленка не в духе.

– Что ты мелешь Сом?!! Какая учёба?!! Мы едем или нет?!!

– Не, сорян…

– Вот же конченный! Дрочишь на училку, вместе с остальными?!! Вот же мудак!!! Сука, даже не пиши мне в контакт!!! Нахер из друзяшек!!! Я тебя в игнор добавлю, тупой пиздюк!!!

Раздаются гудки. Миха растерянно хмыкает, затем снова утыкается в экран. По какой-то странной причине, гневные речи не находят отклика в его сердце. Проходит десять минут – и мобильник снова начинает трястись и дребезжать. Раздаётся тот-же разгневанный голос.

– Сом, ты чё, берега потерял?!! Хера ты не перезваниваешь, тупой чёрт? Ты вообще уже?!! Хера не перезваниваешь?!!

– Ну э… ну… эээ… а фиги перезванивать… ты злая какая-то…

– Михаил Сомов! Слушай внимательно: иди-ка ты на хуй!!!

Раздаётся звук удара, треск, грохот. И снова гудки. Миха не успевает врубиться, за что ему досталось – как телефон звонит в третий раз. Вместо разъярённой одноклассницы, он слышит взволнованный голос Толстого.

– Открывай дверь. Буду через три минуты.

***

Толстый редко тусуется у друга. Родители Изи Куккенцукера дают отпрыску дрозда каждый раз, когда от того несёт табаком. Слава Богу, запах травы неизвестен этим интеллигентным людям. В берлоге Сома трудно не провонять чёрт знает чем.

Раздаётся нетерпеливый стук в дверь. Изя сбрасывает обувь. Заходит в квартиру. Вместо приветствия, делает театральный жест и изрекает:

– Ты сейчас рухнешь! Погоди-ка, Сом, воючий ты поц! Давай проветрим.

Не дожидаясь ответа, Толстый шагает к окну, распахивает раму. По пути замечает картинку на мониторе – дикая мешанина из членов, сисек, и схематично нарисованного пердежа. Толстый хмыкает. Внимательно изучает произведение съехавшего азиатского художника. Затем поворачивается к Сому.

– Недурно, недурно. Я всегда знал, что ты человек высокой культуры. Теперь слушай сюда. Мне звонила новая училка! Ага, блядь? Не ожидал? Прикинь?!

– Да что ты несешь?

– Без шуток! Врубайся. Я сижу с маман и папан за обеденным столом. Звонит мобила. Я беру трубку без всякой задней мысли. А там… барабанная дробь… наша новая экономичка! Прикинь, прямо за столом! У меня аж всё подн… кхм, ладно.

– Хватит гнать.

– Завидуй, мой ревнивый друг! Пока ты тут марионовался, дрочила, я душевно общался с Ноной Викторовной. Слушай тему. Она звонит такая и говорит – дескать, Паша Сопля не появился в школе. Бери своего неумного друга, и сходите к нему. Проведайте товарища.

– Ты реально гонишь. Она бы предкам позвонила, а не однокласснику.

– Говорю, как есть! Одевайся, сходим к бедолаге. Тут дураку понятно, после фокуса со шлангом, девки довели его своими тупыми смехуёчками. Паша Сопля – нежная душа. Проведаем, потом отчитаемся училке. Наверняка, у неё ещё куча заданий для Изиамина Куккенцукера… хе-хе-хе… кхм… ты врубился, Сом? Ты понял, о чём я? У неё же есть мой телефон. Следишь за моей мыслью?

– Слюни подотри, упоротый… ладно, идём.

***

Миха и Изя стоят перед дверью одноклассника. Сом мнётся и думает об упущенных возможностях. Какого чёрта он не отправился с Ленкой? Что за наваждение? Как такое могло случиться? Вместо того, чтобы проводить время с девкой – он припёрся черт знает к кому! Чёрт знает зачем! Просто короткое замыкание в голове!

Изя решительно стучит. Дверь открывается. На пороге показывается пухлая тётка в халате и бигудях. Из комнаты вкусно пахнет борщом. Толстый решительно рапортует.

– Роза Сергеевна! Мы к Паше Сопл… кхм… можно зайти? Паша, говорят, приболел? Мы проведать. От лица всего класса, так сказать.

Тётка кивает, распахивает дверь.

– Он в спальне. Пашеньке нездоровиться. Нервный срыв. Экзамены скоро – дозубрился, бедный. Хоть бы гулял, паразит. Так нет, днями сидит, днями. Вы только там не шумите.

Через минуту Толстый и Миха оказываются рядом с болящим. В комнате темно. На софе, из кучи подушек и простыней, торчит бледный нос. Толстый прикрывает дверь, включает ночник, подсаживается к больному, и отечески шепчет.

– Слышь, Сопля, ты в норме? Хули разлёгся посреди дня?

Нос исчезает, через некоторое время над одеялом появляется бледное лицо Паши. Он дрожит и немного заикается.

– П-п-привет, пацаны…

– Ну? Живой? Давай, ёб твою, вставай. Мамка твоя волнуется. Хули ты приуныл? Хер забей на девок, можно подумать, тебя раньше мало заёбывали. Хули ты приуныл, я спрашиваю?

– Т-т-олстый, ты о чём?

– О твоём выступлении перед доской. Не парься, всё же в норме. Все мы как бы… хм… прореагировали… кхм… Нона Викторовна справлялась о твоём здоровье. Ты же в порядке? Какого ты тут прикидываешься? Давай, херов Обломов, воспрянь и пой!

Услышав имя новой училки, Паша Сопля выбирается из-под одеяла. Он в дурацкой розовой пижаме с единорогами. Закрывает лицо руками, и начинает медленно раскачиваться. Толстый переглядывается с Михой. Затем толкает друга локтем. Миха понимает – теперь его очередь рассказывать, что всё в норме. Сом делает, что может.

– Пашка, да перестань киснуть. Ты вообще красава. Мужик! Кукан-Великан! Мужик, бля! Так держать!

Бледный как полотно Паша убирает руки от лица. Затем пристально смотрит на одноклассников. Его губы трясутся. Наконец, он собирает волю в кулак – и выпаливает.

– Парни. Я вам кое-что расскажу. Только обещайте, что не растреплете. Сом, с тобой всё в норме, ты кремень чувак. А ты Толстый – поклянись мамкой, что не распиздишь. Жопой своей еврейской поклянись. Просто побожись, что не распиздишь.

– Да что за глупости? Рассказывай уже.

– Побожись, Толстый.

– Клянусь! Клянусь, ёб твою! Херли ты тумана напустил?! Давай уже, выкладывай!

Паша Сопля снова начинает раскачивается, сцепив пальцы в замок. Собравшись с духом, он начинает.

– Давайте только без ржача. И без тупых шуток. Ты понял, Толстый? Миха, въеби ему, если он начнёт ржать или глумиться. Короче, слушайте. Помните тот позор ебучий, когда меня вызвали к доске? Просто ёбаный стыд. Так вот… я дождался звонка. Когда все свинтили – пошел в класс за своим барахлом. А она… ну, училка… сидит там и что-то пишет. Меня прям закачало, знаете, ну… неудобно, все дела. Она даже не смотрит. Говорит спокойно так – Кривопустов, зайди в учительскую после пар. Я спокойно собрал шмотки и свалил.

– Так она тебя не зажала? Не сцапала за брандспойт? А я то-надеялся!

– Заткнись, Толстый. Придурок, блядь. Слушайте дальше. После пар иду в учительскую. Она одна в кабинете. Захожу. Она такая говорит – дескать, Кривопустов, всё в норме, не нервничай, это естественно для молодого человека. И тон у неё такой, ну знаете… короче, меня аж потряхивает. Смотрю на эти сиськи арбузные – и меня ещё сильнее трясёт. Вообще ненормальные какие-то ощущения. Ну, вы понимаете? П-п-понимаете, о чём я? Хули ты лыбишься, Толстый?!

– Чувак, да успокойся. Мы всё понимаем. Ну? А дальше?!

– А дальше… она говорит, ладно, свободен. И даёт мне ведро, и…

– Какое, блядь, ведро?!!

– Ну, пластиковое мусорное ведро. Такое, в сеточку. Говорит, техничка перепутала, это не из кабинета ведро. Отнеси его в учительский туалет в левом крыле. Ну, где сейчас ремонт. Я думаю – фиг знает, может это такая воспитательная мера… фиг знает… беру, короче, ведро. Несу в толчёк. Только захожу, и сразу слышу – клац! Кто-то замкнул дверь снаружи. Я подёргал, подёргал… потом, думаю, ладно. Только два часа, может, кто из учителей спустится и откроет. А если нет – у меня телефон, кому-нибудь позвоню…

– И сколько там просидел?

– Не в этом дело. Я стою такой и тут – бац, вижу свет! Из кабинки свет. Открываю – а там в стене дыра. Дыра в гипсокартоне. Ну, между учительским мужским и дамским туалетом. А из дыры… как бы течёт розовый свет… или фиолетовый? Я туда заглянул – а там уже темно. И мне… как бы описать, чтобы вы поняли. Знаете, на меня нашло какое-то, ну, как-бы затмение. Короче, ладно. Я спустил штаны. И засунул хер в дыру. И мне кто-то отсосал. С той стороны кто-то отсосал.

– Чего-о-о-оо!? Хули ты несёшь, эротоман ебучий?!!

– Клянусь, так и было. Я в конце чуть в обморок не упал. Это было просто… просто пиздец. У меня аж ноги отнялись. А теперь думаю… а что, если это не девка, а педофил? Ну, педофил, знаете, как в новостях?

Толстый и Сом переглядываются – и начинают ржать. Затем хором набрасываются на товарища.

– Паша, ты порнухи пересмотрел? Ты же ёбнулся, понимаешь? Какая дырка?! Какой педофил, идиот, тебе восемнадцать лет!!!

– Ну… ладно, не педофил. Может, просто гомик. Трудовик похож на гомика. Сами подумайте, кто еще такими делами занимается? Это пиздец, парни… я как из окна посмотрю в сторону школы, так меня трясти начинает…

Толстый встаёт. Хлопает Сома по плечу.

– Всё с тобой ясно. Ты, конечно, мудак. Мы нервничаем. Мамка твоя нервничает. Нона Викторовна нервничает. Все думают – вдруг, что серьёзное. Нахер тебя и твою смехопанараму!

– Пацаны, погодите… я серьёзно… вы не поняли, это не прикол…

– Мы-то всё поняли. Сука, юморист-самоучка. На хер ты вообще придумал эту зашкварную историю? Ладно, валим. Отдыхай дальше. Тоже мне, невеста трудовика, ёб твою дивизию.

Не обращая внимания на протесты, Толстый и Миха покидают тёмную опочивальню. Уже на пороге, перед самой дверью, Толстый обращается к матери одноклассника.

– Роза Сергеевна! Это знаете, не душевное. Сыну бы вашему клизму поставить. Да побольше. У него, стыдно сказать, запор. Ваш Паша – чистейшей души человек. Скорее лопнет, чем в таком признается. Странные понятия у него. Стеснительный парень, понимаете?

Тётка в бигудях убегает на кухню.

И возвращается с пригоршней конфет.

***

Вечером того же дня Миха снова сидит перед монитором. Раскачивается на стуле, глядя в потолок. Тупые россказни Паши Сопли не выходят из головы.

Сом понимает – это выдумка. Весьма и весьма глупая выдумка. Но вот беда, часть этих бредней посвящена их знакомой красотке. Это она выбила зубрилу из колеи? Училка поселилась в его фантазиях? Жгучий образ вызвал эротоманский бред? Совершенно точно, Пашка бредит наяву. Чёртов лунатик. А он не лучше – разве следовало посылать Ленку? Вроде, Толстый в норме. Но кто его знает?

Похоже, новая училка подействовала на них как валерианка на кота. Сом барабанит по столу. Всего полтора часа на парах – и уже третий день, все его мысли крутятся вокруг этой… этой… этой великолепной, роскошной, бесподобной сучки! Его день начинается со стояка и мыслей о следующем уроки экономики – и заканчивается тем же!

– Твою же мать!

Миха выплёвывает крепкое слово. Закрывает кучу окон с порнухой – и открывает поиск. Набивает фамилию училки и номер школы. Через пять минут – находит её страничку в соцсетях. Всего пять фотографий. И, к сожалению, все крайне, крайне приличные. Тупая фотка с цветами. Тупая фотка на фоне школьной доски. Тупая фотка за рулём. Очередная тупая фотка – Нона Викторовна излучает эротические эманации, улыбаясь в камеру и потрясая каким-то педагогическим дипломом.

Сом берёт перерыв, изучает фотки и пускает слюни ровно десять минут. Но затем, снова возвращается к делу. Внимательно исследует страничку. Всего несколько друзей. В основном – учительский состав из его школы. Наконец, он обнаруживает кое-что странное.

Странице всего две недели.

Все фотографии сделаны несколько дней назад.

Ни данных об образовании. Ни адреса. Ничего!

Чёртова красотка – человек без истории!?

Миха проводит в поисковике остаток вечера. И ничего не находит. Он не знает, о чём и думать. Человек без социального следа в двадцать-первом веке? Серьёзно? Разве такое бывает? Возможно, её прошлую страницу увели? Или взломали поклонники?

Через полчаса напряженных раздумий, Сом начинает мыслить категориями упоротой хентайной манги. Ах, как бы было славно найти любительскую порнуху с этой дамой! О, что за великолепные истории, где ученики шантажируют училку! А она яростно отсасывает похотливым школярам на каждой перемене, пуская по пять членов за каждую щеку! В какой-то момент маховик эротоманских фантазий раскручивается сверх всякой меры – и отрывается от земли. Сом подпрыгивает на стуле. Летит в душ, спуская на ходу шорты.

Шум воды заглушает отборная матершина – Миха с ужасом обнаруживает, что оказался с Пашей Соплёй на одной волне!

Глава 3

Десятая школа возведена на пепелище. На фундаменте старой деревянной школы, сгоревшей в далёких семидесятых. С тех пор прошел не один десяток лет – но когда солнце нагревает землю, в классных комнатах и коридорах чувствуется неуловимый запах гари. Напоминание о скорбных днях Кривограда.

Весной семьдесят девятого года дым от горящих торфяных болот накрыл заводы и многоэтажки. Ядовитое белое облако поднялось над лесом. И затмило дневной свет. Языки пламени побежали через огороды и железнодорожные насыпи. Военные инженеры встали на защиту Второго Пищевого Реактора и химзаводов на берегах реки Курнявки. Выкопали рвы, соорудили насосную станцию, взорвали пласты раскалённой земли над залежами торфяного кокса. Пожарные и солдаты сделали всё возможное, чтобы не подпустить огонь к городу.

Казалось, угроза миновала. Лучи солнца пробили пелену смога и гари. И тогда – случилось страшное. В самом центре города вспыхнула церковь семнадцатого века, построенная ещё волжскими поселенцами. Затем – школа, дом культуры, здание райсовета. Более сорока человек пропали без вести. Завалы разгребали неделями, но тела так и не нашли.

Фотографии пропавших хранятся в местном краеведческом музее. Рядом со снимками обугленных крестов на заброшенном лесном кладбище. Суеверные пенсионерки до сих пор шепчутся о вмешательстве злых сил.

Каждую весну в левом крыле школы начинается очередной ремонт. Областные власти снова и снова выделяют бюджет на эту затею. Злые языки говорят, что масляные рожи просто-напросто отмывают деньги.

Но есть и другая версия. Каждый раз, когда школьный сторож напивается – он рассказывает странную историю. Дескать, ремонт делают из года в год, на протяжении тридцати лет. С одной лишь целью – заглушить запах гари вонью красок и растворителей. И не дать бесам учуять школяров.

***

Почти неделю Миха предвкушает погружение в розовый пар. Не проходит и часа, чтобы он не думал о новой училке. Желание, любопытство, восхищение, и даже страх – он окончательно увяз в эротоманских фантазиях и конспирологических теориях собственного сочинения.

Миха просто-напросто влип.

Влип, как муха в варенье.

Наконец, наступает долгожданный день. День гнева и скорби для прекрасной половины одиннадцатого-Б – и пир для парней. Пир косых взглядов, праздник напряженного сопения, карнавал неконтролируемых стояков!

Сом наугад заталкивает в рюкзак несколько книжек. Достаёт из-под кровати затёртые тетради, что пылятся еще с шестого класса. И отправляется учиться.

По пути он встречает Толстого. Завязывается джентльменская беседа о сиськах и задницах. Затем – о дерзких и наивных планах на лучшие части Ноны Викторовны. Если бы почтенная мамаша Изи Куккенцукера услышала хотя-бы малую часть этой болтовни – её бы хватил инфаркт. Ничего не поделать: храм знаний осквернён и разрушен. Отныне это лужайка для сатурналий, алтарь Изиды, бесконечная сосисочная вечеринка – и один чёрт знает, что ещё.

Толстый всю дорогу без умолку болтает. Все его речи о том, как было бы здорово сцедить цистерну майонеза на задний двор Ноны Викторовны. Перед школьным крыльцом он затыкается. И переходит к свежим новостям.

– Сом, слышал новость? Завуч исчез.

– Да и хер с ним.

– Серьёзно, вчера менты были. Опрашивали публику из учительской. Говорят, если не найдут за три дня – будут официально объявлять поиск. Прикинь?

– Толстый, ладно. Я отскочу. Надо с Ленкой перетереть.

– Пиздуй, Ромео.

Изя исчезает в вестибюле.

Миха направляется к прокуренной беседке в дальнем конце школьного двора.

***

Лена Казакова, дежурная любовь Сомова, тусуется с подружками. Половина девок клацает в телефоне, другая половина пускает дым. Сом намеревается извиниться и объясниться перед своей пассией. Он не утратил связь с реальностью. Можно сколько угодно фантазировать, но фантазии останутся фантазиями. Шансы зажать Ленку не особо высоки. Но их нельзя не рассматривать. Миха растягивает рожу в заискивающей улыбке. Подходит к стайке девчат. И пытается выяснить, как сильно упали его акции.

– Бонжур, дамы… бонжур, Ленчик. Можно тебя на пять секунд?

Ленка молча поворачивается к Сому спиной. И продолжает ковыряться в телефоне, словно его и нет.

– Ёб твою дивизию, килька ебучая… – ласково думает Миха.

Увы, обиженная девчонка в своём праве. Сом интуитивно понимает, что самая выигрышная стратегия – извинения и рассказы о любви перед её подругами. Раскаивающийся кавалер – вот лучший способ поднять самооценку ветреной кокетки, вызвать зависть у её подруг, и всё из этой оперы. Сом не читал Мопасана и Стендаля, не имел большого опыта с дамами, зато понимает интуитивно, как работаю механизмы девичьей души. Расчёт верен. И план хорош. Ложь, лесть, и восхищение.

– Ленчик, ну перестань. Понимаешь, были дела… комп сгорел. Реально, пламя, дым, искры. Пиздец просто, сколько дыма. Клянусь, так и было. Я сижу весь в ахуе, всё горит, кругом дым – и ты звонишь. Ну не сердись. Ну чё ты, кисуля? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Ну перестань, кисуля. Я только о тебе думаю двадцать четыре часа в сутки. Ну же, кисуля? Кисуля? Ну, кисуля? Уже пиздую за цветами, на крыльях любви. Ну же, кисуля? Ну, Ленчик, кисуля?

Девки начинают хихикать и ржать. Миха чешет в меру своих способностей. Но в его лирических посланиях лишь холодный расчёт. Он брешет и переигрывает. Ленка чует фальшь. Вместо того, чтобы сменить гнев на милость – она начинает перегреваться. Поворачивается к Сому. И вываливает на него весь яд, скопившийся за последнюю неделю.

– Хватит пиздеть. Хватит, блядь, пиздеть. Я знаю, о ком ты думаешь. О ком вы все думаете, кретины. Весь класс – одни дрочилы. Как же вы все заебали! Как же ты заебал! Пошел ты, Сом!

– Ну не кипятись, кисуля…

– На хуй! Беги в класс, мудила! Беги, пускай слюни на эту корову!

– Кисуля, ну ты вообще. Ты что, ревнуешь к училке? Серьёзно? Кисуля, это даже звучит глупо. Просто по-ебанутому звучит. Только послушай себя, кисуля…

– Что?!! Кого ревную?!! Тебя?!! Ну-ка пошел на хуй отсюда!!! Даже не подходи ко мне!!! Дрочуны, блядь!!! Сборище дрочил!!! Тупой гад, блядь!!!

– Перестань, кисуля, нормально же общались…

Ленка краснеет от гнева и обиды. Сжимает кулаки и чуть ли не прыгает на месте. Девки перестают ржать. Осуждающе пялятся на Сома. Все без исключения парни переключились на горячую училку – и несчастные сучки остались без внимания. Воистину, игнорирование – худшая форма оскорбления. Миха понимает, что здесь делать нечего.

– Ладно, ладно… приятного дня, дамы… спасибо, что уделили время… было очень приятно пообщаться. Пока, кисуля. Я позвоню. Только бери трубку, не будь мандой. Пардон, случайно вырвалось, это не в твой адрес… я хотел сказать, возьми трубку, пожалуйста. Ладно, кисуля? Хорошо, кисуля?

Сом пятится назад, мямля «кисуля, кисуля, кисуля».

Затем разворачивается и ускоряет шаг. До коллективного рандеву с Ноной Викторовной еще полчаса. Перед уроком надо кое-что проверить. После – уже не получится. Все мысли будут лишь о том, как добежать домой и задать удаву трёпку.

***

Сом спешит на третий этаж. Бодрой походкой направляется в левое крыло здания. Минует коридор, залепленный распечатками с надписью «Окрашено». Вдоль стен стоят заляпанные леса. На электрическом щите жгут из толстой проволоки, свинцовая пломба, и такая же распечатка – «Не открывать!!!». Сейчас полдень, но в помещении темно. Окна выходят на теневую сторону. Лучи солнца теряются в кронах тополей. Строителей не видно. Вроде бы они работают вечерами, когда ученики расходятся по домам.

Миха проходит мимо запертых классных комнат. Останавливается перед надписью «Только для преподавательского состава». Под надписью две двери – на одной трафарет человечка в шляпе. На другой – буква «Ж».

Он хочет удостовериться, что история Паши Сопли рождена больной фантазией. Удостовериться и выкинуть глупые бредни из головы. Сом открывает дверь в мужской санузел. Нашаривает выключатель. Щелкает. Свет не включается. Он заходит, но не отпускает ручку. Застывает на несколько секунд, не решаясь затворить за собой дверь. Из желтого окна льётся тусклый свет. В сотне метров отсюда – чёртова куча народу. Носятся по коридорам, болтают, протирают зады за партами. Обычная школьная суета. А здесь тихо. И даже жутко.

Сом идет вдоль кабинок. И сразу находит улику. Останавливается напротив второй двери от выхода. Над сантехническим выводом – белое пятно на некрашеном гипсокартоне. Он прикладывает к пятну указательный палец. Чувствует влагу от свежей шпатлёвки. Дыру недавно замазали. Это ничего не доказывает. И это ничего не опровергает. Просто дырка в стене. Юный сыщик встряхивает головой, бормочет себе под нос.

– Херов Пуаро, твою мать… тупая идея… ладно, хрен с вами…

Пытливый ум охватывает странная тревога. И вместе с этим – Миха чувствует себя дураком. Как можно всерьёз думать о болтовне Паши Сопли? Хорошо, что Толстый не знает о расследовании. Это бы дало повод для тупых шуток на год вперёд.

Миха вздыхает, хлопает дверью – и спешит к делам насущным.

***

– Казакова! Так, где Казакова? Нет? Пропуск!

– Иванова! Кто знает, где Иванова?! Отсутствует?

– Астахова?! Жилина?! Гусева?! Пропуск! Пропуск! Пропуск! Кто мне скажет, что здесь происходит? Никто не скажет?

Нона Викторовна читает фамилии из журнала. В классе полно пустых стульев. Девки просто-напросто не явились на урок. Не только профурсетки из Ленкиной компании – но и почти все остальные. Неслыханная наглость, самый настоящий саботаж! Возможно, им надоело смотреть, как с высунутых языков капает слюна. Возможно, окаменевшие члены одноклассников создают биологическую угрозу. Возможно, экономическая наука плохо влияет на самооценку.

Остатки одиннадцатого-Б ждут скандала, бури, грома и молнии. Но училка не показывает недовольства или возмущения. Не спешит устраивать панику из-за бунта на корабле, бежать в учительскую, вызывать в школу табун предков. Она дочитывает список, даже не отмечая отсутствующих. И оглядывает класс поверхочков со странной улыбкой, задерживая взгляд на каждом ученике. Это выглядит так, будто заботливый фермер считает своих кроликов, выбирая тушку пожирней.

– Так, мальчики. Плохая новость – кое-кто собрался сорвать урок. Хорошая новость – сегодня занимаемся в узком кругу. Зорина и Дорохова! А вы почему здесь?

Училка обращается к девчонкам, что не участвуют во всеобщей забастовке. Штрейкбрехеров всего двое.

Вика Зорина – легкоатлетка, призёр соревнований по метанию копья и звезда настольного пинг-понга. Совершенно незамутнённая девица, далёкая от интриг, амурных дел, жестов коллективного неповиновения, курева на переменах, и прочей ерунды. Она непонимающе смотрит в сторону доски. На её лице отражается напряженная работа мысли. Наконец, Зорина врубается. Открывает дневник. Читает расписание, затем рапортует.

– Нона Викторовна, так третья пара же. Экономика в двенадцатом кабинете. Всё правильно.

– Молодец, Зорина. Хоть кто-то не отвлекается от учёбы. Дорохова, а с тобой что не так?

– А я не тусуюсь с этими тупыми сучками. Пошли они в жопу.

– Следи за языком, Дорохова!

Жанна Дорохова – худая и вечно хмурая девка, обладательница коллекции маек с лейблами блэк-метал команд. Искренне считает всех одноклассников идиотами и конформистами. Характер скверный. Социальные навыки скверные. Манеры ещё более скверные. Называет Сома не иначе как «сраный упырь», Пашу Соплю «сраный мелкий упырь», Толстого «сраный еврейский упырь». Покупает траву у того же узбека, у которого отоваривается Миха.

Пока училка разбирается со списком учеников, Миха и Толстый пожирают роскошную бестию глазами. И возносятся на седьмое небо от счастья.

Похоже, Нона Викторовна решила окончательно добить класс. Она явилась в дьявольски-узких джинсах. Настолько узких, что вот-вот ворвётся полиция нравов, и арестует её за растление всех и каждого.

Словно этого мало – баскетбольные мячи с трудом удерживает тонкая кофта, под которой отчетливо выделяется бюстгальтер. Верхняя часть груди не помещается в чашечки. Упругая плоть сопротивляется оковам, пытается выбраться на свет божий. С каждым вздохом училки, температура в классе поднимается на несколько градусов. Наконец, раздаётся её голос, обещающий миллион лет блаженства.

– Сегодня тест. Проверим ваши знания. Кто дежурный? Дежурный, раздай задания! Ладно, сидите. Я сама раздам.

Горячая бестия потрясает стопкой распечаток. Затем встаёт – и шествует вдоль парт, кидая на столы листки с тестами. Обтянутая джинсой роскошная задница плывёт мимо счастливцев с алыми ушами. Праздник приходит в каждый дом!

Наконец, черёд Михаила Сомова. Заботливая учительница доходит до последней парты. Над лицом Сома нависает грандиозный бюст. Училка наклоняется, и опускает листок перед оцепеневшим двоечником. Упругая грудь на секунду прижимается к его плечу. Миха слышит удар откуда-то снизу – это его член пытается разнести казнённое имущество в пух и прах! Разломить парту надвое!

Нона Викторовна стучит ногтем по распечатке.

– Так, Сомов, ты у нас отстающий? Внимательно изучи каждый пункт. Понятно? Не спеши чёркать.

Училка разворачивается – и Миха внимательно изучает единственный пункт, который имеет значение. В метре от счастливого засранца покачивается и удаляется грандиозная задница. Он пялится на роскошные булки с такой адовой силой, с таким жаром, с такой самоотдачей, что его взгляд способен испарить ткань, словно мегаватный лазер.

Минута идёт за минутой. Никто и не думает ставить галочки в тесте. Роковая красотка безбожно терзает аудиторию. Происходит кое-что странное, неправильное – и замечательное. Урок экономики превращается в череду дьявольских испытаний.

Нона Викторовна подходит к доске.

Берёт мел.

И тут же его роняет!

Поворачивается к классу спиной. Медленно наклоняется. Тянется к белому прямоугольнику, оттопыривая упругий круглую задницу. На джинсах не видно следов от белья. Ткань натягивается, вонзается в эту красоту, и разделяет мощные булки. Массивная, безбожно прекрасная жопа затягивает взгляды, умы и души, словно чёрная дыра!

Здесь совершается преступление!!!

***

В течение урока голубоглазая бестия роняет мел ровно семь раз.

Некоторые засранцы решают заснять представление на телефон. Украдкой возятся с мобильниками. По какой-то странной причине, Нона Викторовна их не замечает. И никого не выгоняет из класса. От полноты ощущений, у одного из учеников случается астматический приступ. Он не спешит в медпункт, боясь пропустить главное зрелище в своей жизни.

Пара близится к концу. Сом чувствует себя так, словно его полтора часа запекали в духовке. Внезапно, ему в лоб прилетает бумажный шарик. Миха наконец-то обращает внимание на Толстого. Толстый кивает на двух девчонок, оставшихся в классе.

Юлька Зорина катает по столу карандаш и проверяет тест. Кажется, она не чувствует, что солнце вот-вот упадёт на землю, моря вскипят, а горы обратятся в пепел.

Зато Дорохова выглядит словно рак из скороварки. Она неотрывно пялится на училку. И ёрзает, нервно поправляя ярко-синие крашеные патлы.

Толстый многозначительно подмигивает Михе. Но тому нет дела до этих сигналов. Есть зрелище куда более занимательное, чем худосочная лесбуха-металистка. В руке Ноны Викторовны её очки. Дужка касается приоткрытых пухлых губ. Сом на долю секунды встречается с томным взглядом голубых глаз. И понимает, что сейчас взорвётся! Превратится в облако из фарша и кипящей спермы!

Звонок раздаётся за секунду до катастрофы.

– Дежурный, собрать тесты! Молодцы, отлично поработали. Жарковато сегодня, да, ребята?

Измочаленные школяры даже не понимают, о какой работе и о каких тестах идёт речь. Нона Викторовна чертовски права – сегодня действительно жарко.

Ученики отрывают от стульев взмокшие зады. Поворачиваются лицом к выходу, спиной к училке. Крабьей походкой медленно выползают из классной комнаты. Миха пытается совершить этот манёвр вместе со всеми. В этот момент, раздаётся гром среди ясного неба.

– Куккенцукер!

– Сомов!

– Задержитесь.

Дьявольское создание опускается в учительское кресло, закидывает ногу за ногу – и начинает возню с бумагами. Сом и Толстый недоуменно переглядываются. В их головах бурлит коктейль из смущения, растерянности, надежды – и кадров из самых грязных порнофильмов.

Последний ученик выходит из класса, бросая на оставшихся взгляд, полный чёрной зависти. Нона Викторовна отрывается от бумаг. Расслабленно откидывается на спинку кресла. От этого движения могучий бюст создаёт сейсмическую волну.

– Сомов, закрой дверь. Оба – идите сюда.

Толстый и Сом вскакивают как по команде. И всё так же боком передвигаются по классу, едва не переворачивая парты стояками. Охотница за мелом или не замечает этого безобразия, или входит в положение.

– Сядьте напротив. Давайте, юноши, за первую парту.

Глава 4

Миха и Толстый сидят перед учительским столом. Они смущены, растеряны, и чертовски взбудоражены. Похотливые засранцы чувствуют иррациональную надежду, что сегодня им повезёт. Но даже не представляют, как такое может случиться. В перегретых головах крутится бесконечный порноролик. Бесконечный калейдоскоп из бюстов, задниц, томных вздохов, сочных поцелуев и водопадов спермы. Каждая секунда рядом с роскошной бестией добавляет новые сцены в этот кукольный театр.

Время идёт. Голубоглазая красотка улыбается и молчит. Школяры не решаются поднять глаза на роскошные формы. И не решаются спросить, какого черта они здесь делают. Толстый неотрывно пялится в окно. Сом косится на портрет Чехова. Молчание затягивается. Наконец, Ноне Викторовне надоедает тратить своё время. Она ставит локти на стол, наклоняется к ученикам. И томным голосом произносит одно лишь слово.

– Итак?

Толстый и Миха открывают рты. Замирают, не зная, как быть и что делать. Каша в головах начинает закипать. Мельница низменных фантазий крутится со сверхзвуковой скоростью. Они переглядываются. За долю секунду между похотливыми засранцами происходит напряженный мысленный диалог.

Что «итак»?!

Что, чёрт возьми, значит «итак»?!!

После фокусов с мелом невозможно взять, и сказать «итак» без всякой задней мысли!

Это вызов!

Это сигнал!

Это приглашение!

«Итак» не может быть просто так!

Нет никаких сомнений – Нона Викторовна жаждет любви! Жаждет здесь и сейчас! Столько плоти, столько страсти, столько упругой мощи! Совершенно точно – чертова бестия желает всего и сразу! Умопомрачительная, роскошная, горячая тридцатилетняя сука хочет трахнуть сразу двоих юных засранцев! Хочет так сильно, что весь день крутит задом! «Итак» – это не намёк! Это настойчивое и ясное требование! Требование немедленно подключить шланги! Немедленно врубить насосы! Немедленно заправить баки! Завалить похотливую красотку на учительский стол! Вцепиться в бёдра! Впиться в бюст! Вгрызться в задницу! Погрузиться в манду! Ворваться в жопу! Затолкать в рот два члена разом! Засунуть в неё всё, что только можно засунуть! Рубикон перейден! Осталось лишь набраться смелости, сорвать портки и прыгнуть с хером наперевес! Осталось лишь решиться!

Эрос трубит в золотой рог, взывая к героям!!!

Это испытание!!!

Испытание духа!!!

Испытание мужественности!!!

Кто первый соберёт волю в кулак, переступит смущение, забудет о приличиях, отринет правила – и возьмётся за эти грандиозные округлости?!!

Миха и Толстый теряют связь с реальностью. Их телепатическое общение затягивается. Нона Викторовна подаётся вперёд, расплющивая бюстом классный журнал. На полных чувственных губах играет странная улыбка. Она оценивающе разглядывает своих учеников. Проходит миллион лет, и беспощадная бестия снова забрасывает удочку.

– Итак, юноши?

Толстый впадает в ещё более глубокий ступор. Зато у Сома перегорает предохранитель. Он с отсутствующим выражением поворачивается к училке. И, словно лунатик, медленно тянет руку через стол. Он на полном серьёзе собирается проверить упругость груди Ноны Викторовны! Просто-напросто сцапать её за бюст!

Училка бросает на Михаила Сомова холодный взгляд. Её голос спокоен, словно ничего не происходит. Словно класс не объят розовым туманом и адским пламенем.

– Сомов, зачем тебе классный журнал? Ты сегодня дежурный? Я сама отнесу в учительскую. Итак – вы были у Паши Кривопустова? Он здоров? Почему прогуливает?

Миха замирает, словно соляной столб. И так же медленно тянет клешню обратно. В его взгляде появляются проблески мысли. Пальцы всё ещё делают хватательные движения – а он понимает, что окончательно выжил из ума. Перед мысленным взором появляется газетный заголовок. «Скандал в Кривограде. Выпускник сексуально атаковал учительницу старших классов. Преступник взят под стражу. Общественность требует максимального срока для омерзительного извращенца. Президент произносит речь о глубоком кризисе системы образования». Миха холодеет от ужаса. Господь и Иисус Христос! Он едва не совершил непоправимое!!!

Рядом воскресает Толстый. На лице Изи застыло выражение обиды. Смертельной обиды. Дикие надежды рухнули. И погребли под собой несчастного засранца. Зато его речевые центры снова работают.

– Конечно… конечно, Нона Викторовна… в тот же день сходили. Он в норме. Всё нормально у Паши Сопли… я хотел сказать, у Кривопустова.

– Перестань называть товарища этим словом. Очень некрасиво. Павла не было ровно три дня. Ни на одном уроке. Что случилось? Вы точно у него были?

Миха рад, что Толстый не потерял способность чесать языком. Сам он не в состоянии вымолвить и слова. Пусть Изя разбирается с тупой историей про дыру. На то и дан могучий еврейский ум. Пусть сочиняет. Пусть отдувается.

– Ну он… как-бы… эээ… ему, как бы… психологически нездоровиться.

– Куккенцукер, хватит мямлить. Он болен? Справка есть от врача?

– Да не болен Сопля… извините. Да не болен Пашка. У него… ну… он переучился просто. Зубрил, зубрил, зубрил – и приехал. Дозубрился. Экзаменационная лихорадка, понимаете…

– Это не повод пропускать занятия. Ты чего-то не договариваешь. Изя Куккенцукер, я по глазам вижу. Перестань немедленно мямлить. Ещё раз спрашиваю – что с Павлом?!

Толстый пугается требовательного тона, грозного покачивания могучей груди. И начинает колоться.

– У него неврастения. Навязчивые идеи. У него, Нона Викторовна, страх перед педофилами. Ну, типа фобия такая. Клинический педофильский испуг.

– Что это значит? Куккенцукер, ну-ка смотри мне в глаза!

– Ну, он зашуган. В смысле, напуган. Говорит, дескать, в учительском туалете… ну… где ремонт… его схватил кто-то… кхм… кхм… эмм… кхм… эмм… за детородный орган. Простите, Нона Викторовна. Вот говорю как есть. Извините, пожалуйста.

Миха понимает – снова творится что-то неладное. Училка реагирует на речи Толстого странным образом. Она не возмущается. И не продолжает расспросы. Голубоглазая бестия кивает с уже знакомой улыбкой. Словно так и должно быть. Её улыбку трудно прочитать. Одобрение? Или… откровенный флирт? Нет, нет, нет! Прочь эти мысли! Прочь, пока рука снова не потянулась через стол! Не начала действовать отдельно от мозга!

Нона Викторовна смотрит на учеников поверх очков. Её голос звучит совершенно официально.

– Будем надеяться, Павел придёт в норму до конца недели. Что касается этой глупой истории – не берите в голову, ребята. Видимо, переутомление. Учительский состав Десятой Школы – педагоги с безупречной репутацией. Здесь нет и не может быть половых извращенцев. Сегодня в час дня прогуляйтесь в санузел на третьем этаже. И сами в этом убедитесь. Спасибо, что навестили Павла. Передавайте ему мой привет. И пожелание скорейшего выздоровления. А теперь – свободны! Давайте, юноши, не опаздывайте на следующий урок.

Училка встаёт. Берет журнал. Удаляется из классной комнаты, цокая каблуками и энергично качая бёдрами.

Толстый тяжело вздыхает. Сом слышит его рассеянный голос.

– Пиздец… просто пиздец. Пиздец без конца и края. Миха, ты там в штаны не спустил, дрочила? Всё, на хер пары, я домой. Господи, вот это жопа… вот это жара…

Сом оторопело молчит. Толстый кое-что пропустил мимо ушей.

Час дня. Третий этаж. Учительский санузел.

Это фигура речи?

Или… место и время?

***

Экономику прогуляли почти все девчонки.

Пары после экономики прогуляли почти все парни.

Лишь Михаил Сомов, главный лоботряс одиннадцатого-Б класса, остался в стенах родной школы. Он сидит в беседке за спортивной площадкой. Смотрит, как на экране мобильника призывно качаются ягодицы Ноны Викторовны.

Какой-то анонимус, дай бог ему здоровья, создал телеграмм-канал. Джентльменский клуб, посвященный экономической науке. Озорники из Десятой Школы закинули туда целых пять роликов. Виды со спины сняты трясущимися руками. Эти материалы не отличаются качеством и разнообразием. Миха с досадой вздыхает. Такая задница заслуживает самой лучшей камеры, самого лучшего света.

Он пытается понять, какого чёрта у всего класса едет крыша. Нет, у всей школы! Ладно, это простой вопрос. Причина очевидна. Но почему крыша едет так сильно?

Вопрос второй и главный – что означают недавно сказанные слова?

Место и время?

Время и место?

Миха смотрит на часы каждые пять секунд. Толстый не придал значения напутствию Ноны Викторовны. И свалил домой. Миха чувствует нужду перетереть с другом, открыть свои мысли. Но он знает, что услышит. В воображении звучит ехидный голос со стереотипным еврейским акцентом – «Обсуди это с Пашей Соплей. А потом сочините гимн для союза тупых пиздюков! Бред! Бред! Бред! Тупые фантазии заразны! Чувак, ты официально упорот!!!».

Он мысленно посылает Толстого на хер. В конце концов, это займёт пять минут. Разве проблема – почувствовать себя дураком второй раз за день?

***

Миха проверяет сигнал и зарядку на телефоне. Если техничка или какой-то шутник закроют дверь в санузел – он позвонит сторожу, директору школы, в пожарку, в милицию, в газовую службу, в роскосмос – куда угодно. Он не собирается торчать здесь часами. Тупые, бесконечно тупые опасения.

Он заходит в дверь с силуэтом в шляпе. Часы на мобильнике показывают ровно час. Пунктуальность – качество настоящего джентльмена.

Сом достаёт зажигалку. Вытаскивает из пачки сигарету. Замечает мерцание датчика пожарной сигнализации. Недовольно хмыкает. Шагает вдоль пластиковых дверей. Толкает ручку.

Пусто.

Пусто.

И здесь пусто.

Нона Викторовна не соврала. Действительно, никаких извращенцев. Миха шутит в уме, улыбается, и идёт на выход. Остаётся кабинка с пятном штукатурки на стене. Дверца со скрипом открывается. Миха вздрагивает. И роняет сигарету.

В стене зияет дыра.

Дыра из мутных эскапад Паши Сопли. Слишком узкая, чтобы просунуть голову. Кто-то здесь недавно побывал. Кто-то расковырял штукатурку и гипсокартон. Мало того – прямо над дырой появился неприличный рисунок. Мужской половой хер, нарисованный быстрым росчерком мела. Точно такой, как малолетняя шпана рисует в учебниках и на партах.

Под рисунком стрелка.

Стрелка указывает на дыру.

Сом пятится, думая, что дверь вот-вот защёлкнется! Прыгает к выходу, хватает ручку – и оказывается в коридоре! Его сердце бьется, на лбу выступает пот. В следующую секунду он уже материться на чём свет стоит. Дожили: Михаил Сомов пугается наскальных рисунков. Он оглядывается, и заходит обратно. Закрывается изнутри на защёлку. И снова оказывается перед дырой. Миха глупо себя чувствует. Но вместе с этим – он ощущает странное, ненормальное возбуждение.

Он наклоняется, осторожно заглядывает. На той стороне темно. Затем собирается с духом. Осторожно стучит по гипсокартону.

– Бонжур? Там кто-нибудь есть?

Разумеется, он не получает ответа.

Но в следующую секунду – раздаётся такой же тихий стук!!!

У Михи останавливается сердце. И снова начинает биться, со скоростью миллион ударов в минуту. Кровь моментально приливает к лицу. Он наконец-то понимает, что здесь происходит! Он читал о таком в упоротой хентайной манге! Читал сотни раз!

На него обрушивается страшный, судьбоносный вопрос – кто на той стороне?! Гомик или не гомик?!! Нет, нет, нет! Это не может быть гомик! Паша Сопля почувствовал бы моржовые усы трудовика. Там должна быть девка. Просто обязана! Наверняка, какая то профурсетка разнообразит свою личную жизнь. Возможно – его одноклассница! Или стеснительная отличница-недотрога! Или надменная сучка из Ленкиной тусовки!

Миха разрывается между тревожными сомнениями и желанием приключений. В другое время, благоразумие могло бы восторжествовать. Увы, после урока экономики – бес оказывается сильнее ангела. Похотливый засранец трясётся от неконтролируемого стояка.

Но Михаил Сомов не теряет разум.

Его моральные принципы твёрже самой твёрдой стали.

Он решает поговорить с дырой. Заходит в кабинку. Закрывает за собой дверь. Наклоняется. И, всматриваясь в темноту, начинает приглушенно шептать.

– Кисуля? Ты там? Скажи, кисуля, ты ведь девушка? Ты же не мужик? Знаю, знаю, не хочешь, чтобы узнали по голосу. Пожалуйста, стукни два раза, если девушка. Окей? А если мужик – без обид, не обижайся, братан, я не по этим делам. Но я всё понимаю. Я пиздец какой толерантный человек. Кисуля, если ты мужик – вообще не стучи! Лады? Давай, братан, только без обмана! Я тебя прошу, как нормальный мужик нормального мужика, не надо вот знаешь… ну… прятаться под дамской личиной. Окей? Договорились? Только не стучи, братюня! Договорились, братан?

Раздаётся громкий, настойчивый, нетерпеливый стук!

Затем ещё раз!

И ещё!

Сом решается. Медлить попросту невозможно – хер стоит со страшной сатанинской силой. Он проверяет, закрыта ли дверь в кабинку. Дрожащими руками расстёгивает ремень. Спускает брюки вместе с бельём. Поколебавшись долю секунды, решительно шагает к дыре. И погружает свой банан во тьму.

Счастливый засранец трясётся от предвкушения и полноты чувств. В этот раз – Судьба поворачивается к нему лицом.

Без всяких прелюдий, без всяких реверансов, крепкие пальцы берутся за основание члена! Стискивают яйца вместе со стволом – и затягивают в дыру! Сом вскрикивает, теряет равновесие, едва не втыкается лбом в гипсокартон! Он хватается за стенки кабинки, рефлекторно пытается вырваться – но не тут-то было! Кто-то держит его муде железной хваткой! Миха едва не верещит от ужаса!

Он слышит громкий и смачный плевок.

Чувствует, как слюна обжигает его ствол!

Крик превращается в стон. Член встречается с горячей плотью. Что-то упругое и быстрое скользит по вздувшимся венам. Снова раздаются плевки. Язык и пальцы размазывают кипящую слюну, увлажняют ствол до самых яиц. Сом чувствует, как тяжелое дыхание достигает его кожи. Окна и потолок плывут перед глазами. Неестественно длинный язык обвивается вокруг члена, словно змея. Но Миха слишком взбудоражен, чтобы заподозрить неладное.

Губы обхватывают каменную головку. С причмокиванием принимают гостя. И сразу начинают двигаться. Ритмично, уверенно, ускоряясь с каждой секундой. Жадный рот вбирает перегретую плоть. Вздыбленный член счастливого засранца проваливается в тугое пульсирующее кольцо. Проваливается глубже и глубже.

Это не похоже на нежные игры.

Это не похоже на сладострастные затеи любовников.

За перегородкой раздаётся громкое настойчивое хлюпанье. Таинственная незнакомка отсасывает жадно и напористо. Она не ласкает – но умело стимулирует член, постоянно увеличивает темп. Пытается как можно скорее получить свой белковый коктейль. Просто-напросто доит шокированного двоечника ртом!

В голове у Сома абсолютная пустота. Шок уходит на второй план. Он возносится на седьмое небо. Растворяется в громких влажных звуках. Увы, это не может продолжаться бесконечно. Слишком много впечатлений после урока экономики. Слишком умелая барышня по ту сторону дыры.

Самые счастливые тридцать секунд его жизни проносятся, как один миг.

Юный джентльмен мычит и хрипит, словно собрался на тот свет.

Тугая и мощная струя бьёт в глотку проголодавшейся даме. Ноги кавалера подкашиваются. Задницу сводит судорогой. Но членососка за стеной даже не думает бросать своё дело. Кольцо тугих губ крепко держит пульсирующий шланг, не выпуская слюну и семя. Она ухитряется глотать – и одновременно массирует брандспойт губами, стараясь высосать как можно больше спермы. Сколько опыта! Сколько таланта! Сколько усердия!

Миха плывёт. Держится за стену. Конвульсивно спускает порцию за порцией, опустошает яйца в жадный рот. Наконец, гейзер иссякает. Движения губ замедляются. Причмокивающие звуки стихают. Ненасытное создание обсасывает член, собирает губами последние капли семени. И выпускает кавалера из плена, даже не поцеловав на прощание.

Сом оказывается в тишине и полной прострации. Он с трудом находит силы отшагнуть от дыры. Хер блестит от слюны. Миха пытается отдышаться. И натянуть брюки дрожащими руками.

***

Он шагает к выходу. Отпирает дверь. Плетётся на ватных ногах, держась за стену. Бредёт с блаженной улыбкой. Приключения еще предстоит осмыслить и пережить. А сейчас – он чувствует лишь звенящую пустоту в яйцах и голове. Но впереди ещё одно испытание. Почти выйдя из коридора, он слышит, как за спиной хлопает дверь. Дверь учительского санузла.

И раздаётся… знакомое цоканье каблуков?!

Михаил Сомов замирает, как кролик перед удавом. Он не решается оглянуться.

Шаги приближаются.

Цок. Цок. Цок.

Эхо отражается от стен и усиливает звук. Ближе и ближе. Миха забывает, как дышать.

Цоканье совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки.

Нона Викторовна проходит мимо. Своей обычной походкой, энергичной и целеустремлённой, качая бёдрами и ягодицами. В руке блестит зеркальце из косметички. Тюбик увлажняющей помады скользит по губам. Она на ходу занимается собой, даже не обращая внимания на застывшего ученика. Миха улавливает шлейф тяжелого мускусного запаха. Через десяток шагов раздаётся металлический щелчок. Косметичка закрывается. Цоканье отдаляется и затихает.

Факты. Речи. Истории. Намёки. Образы. Не надо быть Шерлоком. Мозаика складывается сама собой. Только есть проблема. Некоторые ответы не могут быть правдой. Это очередное помутнение разума. Это очередной слой розового тумана. Миха пытается справиться с шумом в голове. Но сделать это совсем не просто.

Глава 5

Михаила Сомова трудно заподозрить в любви к знаниям. Физика, химия, математика, любая точная дисциплина – погружают его в тоску. Гуманитарные науки взывают крепкий и долгий сон, близкий к летаргическому.

У нормальных, приличных людей, школьная программа выветривается из головы, как только в руках оказывается свидетельство о среднем образовании. Михаил Сомов не таков. Он с малых лет оберегает ум от постылого, скучного и ненужного.

Да, он не хватает с неба звёзд. Его можно назвать балбесом, неучем, говнюком, мудаком и пиздюком.

Но нельзя назвать дураком.

Миха слишком рано стал самостоятельным. В те редкие и счастливые часы, когда он не был предоставлен самому себе, им занималась не любящая мать – а бесконечная череда папашиных подруг, поклонниц и любовниц. Никто не мыл его задницу на постоянной основе. Никто не запихивал кашу. Никто не говорил, когда ложиться спать. Никто не заставлял делать уроки. Необходимость найти себе еду, туалетную бумагу, занятие и развлечение – вот что сформировало ментальную сферу этого юноши. Каким-то чудом он не засунул пальцы в розетку. Не выпал из окна. И даже ухитрился ни разу не остаться на второй год.

Этот парень умеет связывать одно с другим. Он способен к наблюдению, анализу, осмыслению, и даже пониманию. Логический аппарат Михаила Сомова закалён сериалами, боевиками, игрой в приставку, дешевым палп-фикшеном, дешевой эротикой, дешевыми триллерами, дешевыми детективными романами, и тому подобным дерьмом. Он понимает механизмы, которые управляют миром и человеком.

Разумеется, понимает лишь в тех случаях, когда дело не касается его самого.

***

Миха пережил приключения в санузле с менее травмирующими последствиями, чем Паша Сопля. Он не пытается спрятаться под одеялом. И не боится выглядывать в окно. Само-собой, экскурсия в умелый и настойчивый рот не прошла бесследно. Счастливый засранец чертовски доволен собой. Однако, сбит с толку, растерян, и полностью дезориентирован.

Любой на его месте скакал бы от восторга, и восторженно напевал – «Спасибо, Господи, ибо мне отсосали!».

Сом думает в ином ключе. Он не благодарит, но вопрошает – «Господи, ответь! Пошли мне знак! Неужели я действительно накормил Нону Викторовну спермой? И какие шансы сделать это ещё раз? А потом снова, снова и снова?! Возможно ли это?! Не нахожусь ли я в прекрасном сне?! И есть ли способ оставаться здесь как можно дольше?!!».

Миха лежит на кровати, закрыв глаза. На его животе пепельница. В руке сигарета. Кольца табачного дыма медленно поднимаются к потолку. Он думает. Он пытается разложить всё по полочкам, проникнуть в ситуацию лезвием дедукции.

Факт первый.

История Паши Сопли подтвердилась. Значит, он не единственный старшеклассник, осчастливленный таинственной дырой.

Факт второй.

У Ноны Викторовны шикарная задница. А бюст просто… просто… ладно, это не относится к делу.

Факт третий.

Задержав парней после урока, она выразилась предельно точно. «Прогуляйтесь и убедитесь». Она не обращалась к кому-то персонально. Это было сказано для всех. Значит, ненасытная похотливая сука рассчитывала на двоих кавалеров? Неужели чёртова училка именно это имела в виду?!

Факт четвёртый.

Как только хлюпающие звуки утихли, роскошная бестия предстала перед обслуженным счастливцем. Она не стала скрываться. Не стала ждать, пока Миха уберётся из левого крыла. Значит, она пожелала, чтобы её увидели.

Но зачем?

Есть только один ответ. Училка дала понять, что за стеной была именно она.

Еще раз – но зачем?

И снова единственный ответ. Она рассчитывает на продолжение банкета! Она обожает принимать члены в глотку, пробовать учеников на вкус! Обожает так сильно, что занялась этим сразу, как только появилась в школе! Следовательно, если вывалить перед ней хозяйство – порочная дама тут же исполнит фокус с глотанием шпаги, истекая слюной и хлопая в ладоши от восторга!

Увы, последнее – далеко не факт. Возможно, вся эта история – не более, чем последовательность случайных и чертовски удачных совпадений. Возможно, на той стороне было два человека. И они даже не подозревали о существовании друг друга. Разве следует отбрасывать такую вероятность? Ведь это реальность, сраная реальность, а не постылый хентай или кино на порнохабе!

Миха утирает лоб, вспотев от раздумий. Усилия такого рода провоцирует стояк и сжигает миллион калорий в час. Чёрт подери, как же быть? Как с этим разобраться? Как узнать отношение Ноны Викторовны к белковой диете? И как тактично, по-джентльменски, предложить ей новое вливание протеинового коктейля?

И самый, самый, самый главный вопрос – что предпринять? Как совершить расследование, и не попасть на первую полосу газет?

Он вздыхает. Запускает руку под кровать. Шарит в пыли, пытаясь найти какой-нибудь учебник. Пора собираться в школу. Сейчас не время прогуливать. Надо отыскать ответы. Надо найти членососку под прикрытием!

***

Миха сидит в беседке за спортплощадкой. Он нуждается в совете. Необходим консилиум. Но Толстого ещё предстоит убедить, что Паша Сопля не лжец и не больной фантазёр. Это будет непросто. Сейчас есть лишь один человек, способный дать совет. Человек опытный и компетентный в подобных вопросах. Сом включает мобильник. И набирает телефон папаши.

Абонент берёт трубку. Раздаётся давно забытый голос, приятный мужской баритон. Вместо приветствий, слышен громкий шёпот.

– Я перезвоню, сынок. Не трать деньги, это дальняя связь. Я в Баден-Бадене, с пани Возняк. Сейчас перезвоню.

Из мобилы летят гудки. Миха морщится. Похоже, его предок вышел на международный уровень. Только подумать, сучий пёс окучивает какую-то полячку. И, как обычно, брешет. Хорошо, если он перезвонит на тридцатилетней юбилей своего отпрыска. В конце-концов, Михаил Сомов – издержки профессии Авдея Сомова. Он же Витольд Бауэр. Он же Эльдар Бланж. Он же Эдуард Приходящий. У старого пижона много творческих псевдонимов.

Однако, Сом слишком жесток к отцу. Телефон тренькает ровно через десять минут.

– Сын, чего хотел? Опять деньги не зачислились?

– Да нет, всё пришло. Всё в норме.

– А что случилось? Погоди, ты не болен? Квартира в порядке? Ты не затопил первый этаж, сынок?!! Не устроил пожар?!!

– Да всё в норме, говорю же. Мне нужен… ну… совет.

– Миша! Мишенька! Только не говори, что вляпался в дерьмо! Что ты натворил?! Какую статью тебе шьют?! Назови номер статьи! Что ты… ладно… ладно… главное, не паникуй, сынок! Я знал, что это случится, рано или поздно. Крепись, Миша, ты сын своего отца, с этим ничего не поделать. Вот тебе мой совет – запомни его хорошенько! Ничего не говори ментам! Вообще ничего не говори! Ни ментам, ни следаку, ни госадвокату! И ничего не подписывай!!! Ты имеешь право на собственного адвоката!!! Мы найдем тебе лучшего!!! Я привлеку Кройцмана!!! У Кройцмана перед нами моральный долг, я полгода жил с его тетушкой, с этой сварливой старой сукой!!! Только ничего не говори и не подписывай!!!

– Нет же! Хватит! Всё в норме! Я никуда не встрял!

– А… ладно… понятно. Чего сразу не сказал? Так зачем ты звонишь?

– Нужен совет. По твоей части. Слушай… эмм… как… ну… завладеть вниманием женщины? Которая, ну… старше тебя? Ну, в смысле… ты понял?

На том конце трубки повисает пауза. В этот раз, в голосе звучит гордость за отпрыска.

– Михаил, сынок, ты молодец! Молодец, парень! Я перезвоню. Мне надо присесть, взять нож для сигар, пепельницу. Это долгий разговор. Пять минут, сын, я перезвоню.

Как и обещано, через пять минут звонят из Баден-Бадена. Советчик на том конце провода начинает лекцию.

– Запомни, сын – всегда начинай со страстных, восторженных взглядов! Демонстрируй самое искреннее томление, желание и восхищение! Репетируй перед зеркалом. Если не хочешь выглядеть нелепо – упражняйся перед зеркалом каждое утро. Позы, взгляды и жесты должны быть доведены до автоматизма, иначе они выглядят глупо, нелепо, и, всего хуже, неискренно. Помни, женщина страшна в своём желании воздать за фальшивые восторги! Запомни это! Искренность, сынок! Научись изображать искренность! Нет, погоди – давай сразу о главном. Прежде чем мы начнём – есть важный момент. Убедись, что у старухи нет официального опекуна, который может изменить её завещание. Убедись, сынок, иначе есть риск, что все твои старания пойдут прахом! Убедись, что эта проблема не помешает последней – и величайшей любви всей её жизни!!!

– Это пиз… кхм. Спасибо. Слушай, давай. Мне пора на занятия. Потом созвонимся.

– И обзаведись доверенным нотариусом! Нотариус – твой лучший друг, когда дело касается наследства!!! Хороший нотариус – половина дела! Помни, сы…

Миха сбрасывает звонок. Перед глазами всплывает сумеречный образ – Сомов Старший в красном халате, с розой в зубах, и в окружении похотливых сморщенных старушек. Миха кривится и выключает телефон. Папаша охренеть, как помог.

Увы, родителей не выбирают.

***

Миха весь день торчит в школе. Действует, точно Штирлиц в самом сердце Абвера. Он фотографирует расписание пар по экономике. На переменах слоняется по школе и пытается обнаружить Нону Викторовну. Однако, как только на горизонте показывается роковой силуэт – он тут же смывается, даже не задумываясь о следующем шаге. Сом попросту не знает, с чего начать расследование.

Метания и суета занимают весь учебный день. По дороге домой, Миха решается обсудить свои мысли с Толстым. Он начинает издалека. Очень издалека.

– Толстый, слушай тему. Как думаешь, Нона Викторовна хочет нас трахнуть? Потрахаться в два ствола? Ну, знаешь, один в жопу, другой в рот?

– Разумеется, хочет. Что за тупой вопрос? Как можно нас не хотеть?

От Толстого ускользает суть и смысл. Изя тут же начинает упражняться на тему, как он засадит роскошной училке, и какая роль достанется Михе в этом предприятии. Сому ничего не остаётся, как поддакивать. Он делает ещё одну попытку.

– Чувак, ну серьезно? Просто представь. Просто допусти такую возможность. Ну, бля, в порядке мысленного эксперимента? Сам посуди, ведь чего только не бывает на свете?

Изя Куккенцукер мечтательно вздыхает. Увы, этот парень слишком рационален, слишком прагматичен, слишком умён, чтобы рассматривать такую вероятность на полном серьёзе.

– Сом, знаешь, есть старая еврейская поговорка: дурак растёт без дождя. Но я понимаю, о чём ты. Понимаю прекрасно, чувак! Смотри только, сильно не увлекайся. Уже есть один Паша Сопля. Второго наш дружный отряд не заслуживает. Лады, чувак? Но на всякий случай – всё же купи себе пижаму с единорогами!

– Ладно, заебал, хватит… у тебя вообще ноль фантазии…

Миха затыкается. Решает не закидывать удочку в очередной раз. Плохие новости. Кажется, придётся действовать в одиночку. Они молча идут к серым многоэтажкам. Перед самым домом, Толстый хлопает друга по плечу.

– Хули ты киснешь? Завтра пир для глаз! Для души и глаз, ёб твою! Возрадуйся, чувак! Давай, Сом, не кисни, хуев лунатик!

Остаток дня Михаил Сомов курит и глядит в потолок. Он пытается не киснуть. На самом деле пытается. Увы, человеческую природу не изменить – получив малое, непременно захочешь большего. Вечером он бежит к банкомату. А после – на пятачок, к знакомому узбеку. Ближе к ночи табачную вонь разбавляет запах травы. Наконец, волшебный дым помогает родить целую кучу идей, одна лучше другой.

Некоторые идеи кажутся не такими уж и дурацкими.

Глава 6

Новый день.

Новый урок экономики.

Новое испытание для умов, сердец, и нижнего белья.

Звонок. Эффектное появление. Вздохи. Восторги. Осторожные взгляды. Спрятанные под книгами мобильники. Высунутые языки. Слюни и сопение. Всё идёт по накатанному сценарию. Девчонки прогуливают занятия. Парни путешествуют среди звёзд, каждый на своей ракете. Всё как обычно – но не для Михаила Сомова.

Он неотрывно следит за училкой. Ждёт намёка. Ждёт улыбки, жеста, взгляда, адресованного ему лично. Ждёт чего угодно. Что-то должно подсказать следующий шаг!

Спектакль начинается на пятой минуте урока. Нона Викторовна отвлекается от экономической теории. Захлопывает учебник. Оглядывает класс поверх очков «этим-самым» взглядом. И изрекает:

– Парни, вам не жарко?

Не дожидаясь ответа, открывает форточку возле учительского стола. Это не выглядит попыткой соблазнить всех и каждого. Ничего не предвещает беды. Однако, проходит ещё пять минут – и томная дама начинает демонстративно обмахиваться тетрадью. В её голосе появляются коварные нотки.

– Следовало одеться полегче. Вот так погода. Как писал поэт – весна вступила в свои права. Уже градусов тридцать? Нет? Кажется, все сорок. Просто невыносимая жара.

Нона Викторовна решает охладиться. И расстегивает верхнюю пуговицу на своей блузке. Словно в замедленном кино, расстёгивает ещё одну. В классе повисает гробовая тишина. За следующие десять минут дьявольская фурия справляется с шестью пуговицами. Изнывающим зрителям открывается верхняя часть груди – и манящая ложбинка между упругими холмами. Мало того, коварная училка берёт тетрадь и обмахивается, словно веером. Бюст покачивается в такт быстрым движениям. Ветер колышет лёгкую ткань, делая невыносимое зрелище ещё более невыносимым! Врата ада с грохотом распахиваются! Выпускают клубы сернистого дыма и всех бесов разом!

Ад и чад вторгается в души. В помещении слышно потрескивание брюк.

Миха понимает – всё это неспроста. Чёрт возьми, неспроста! Он ждёт, что Нона Викторовна пошлёт ему воздушный поцелуй! Возьмёт в рот дужку очков – и сладострастно подмигнёт! Совершит что-то эдакое! Даст чёртов знак!

Увы, вместо точечных ударов, роскошная бестия устраивает ковровые бомбардировки. Делает неучам одолжение: облокачивается на локти, наваливается грудью на стол, кладёт перед собой учебник. Читает из книги вслух – и не поднимает глаз от страниц. Даёт насладится зрелищем всем без исключения. Позволяет перегретым засранцам сделать пару-тройку удачных кадров на телефон. Сом млеет вместе с классом. Но в то же время – он раздосадован и обескуражен.

Неужели у Ноны Викторовны нет любимчиков?

Неужели за стеной трудился кто-то другой?!

***

После звонка ракообразные медленно выползают из классной комнаты. Переглядываются, собираются в кучки, отдуваются, делятся впечатлениями, трясут телефонами. И расползаются. Среди них нет Михаила Сомова. Он все ещё в классе.

Миха набрался смелости и задержался. Увы, ему не хватает решимости, чтобы начать разговор. Он просто стоит возле доски. Переминается с ноги на ногу. Наконец, Нона Викторовна отрывается от своих занятий. Бросает на ученика вопросительный взгляд.

– Сомов? Ты чего-то хотел?

Уши двоечника горят. Миха пытается совладать с собой, восстановить дар речи. Он хочет лишь одного – снять штаны, запрыгнуть на учительский стол, и заставить эту бестию дышать носом. Но вот беда, подобные желания не так-то просто изложить в пристойном виде. Титаническим усилием воли, он разлепляет уста.

– Нона Викторовна, вам… требуется помощь?

– Ты о чём, Сомов?

– Ну… что-нибудь отнести… куда-нибудь. Ведро там. Или что-нибудь проверить… кхм… где-нибудь.

– Нет, спасибо.

Фигуристая красотка отвечает просто и в лоб, без всяких фокусов, без всякого томления. И снова утыкается в журнал. У Михи пересыхает во рту. Чертовка холодна, как лёд! Холодна и беспощадна! Или… он опять вообразил себе чёрт знает что! Всё же, это был сон! Счастливый и недолгий сон! Он чувствует себя полным идиотом. Но понимает – решиться в следующий раз будет в тысячу раз труднее. Надо что-то предпринять. Надо идти до конца!

– Знаете, Нона Викторовна, я ну… всегда готов вам помочь… ну… кхм… вообще с чем угодно. Ну, знаете. Как бы… ну…

– Искренне рада. Спасибо, Сомов. Не опоздай на урок.

Училка отвечает дежурным тоном, не отрываясь от своих дел и не глядя на Миху. Он отчаивается. Все старания напрасны. Все надежды разрушены. Он идиот, идиот, идиот, миллион раз идиот! Но отступать нельзя! Ещё одна попытка! Ещё одно усилие! Нет смысла робеть и тушеваться – ведь уже невозможно стать большим идиотом, чем он есть!

– Нона Викторовна, я… я… я… ну… хотел бы вас, ну, того… как-то поддержать… ну… эм… эээ… принять участие, понимаете, в личном плане… подать руку помощи… там… ну, я не знаю… если надо там, ну, пристроиться, в смысле, приделать полку… или вам лично, ну, например, комод… или шкаф передвинуть… что-то такое, понимаете, всегда рад....

Михил Сомов понимает, что несёт полную пургу, безобразную и бессмысленную.

И сразу понимает кое-что ещё. Бессвязные тупые послания достигли адресата!

Училка отрывается от тетрадей и журналов. Поворачивается к нему в кресле. Забрасывает ногу за ногу. И наконец-то смотрит на ученика. Миха пытается не отвести глаза, выдержать оценивающий, пристальный, и даже жуткий взгляд. Неужели сбивчивые речи задели таинственные романтические струны? Неужели получилось!?

Его ждёт очередной провал – глаза сами опускаются ниже. Прилипают к упругим сферам, словно муха к липучке. Миха теряется, тушуется, и смущается сверх всякой меры. Вместо того, чтобы выставить наглеца из класса – горячая бестия продолжает играть в гляделки. Разглядывает ученика, словно удав кролика. Кажется, она о чём-то раздумывает. Принимает какое-то решение.

Наконец, появляется хищная улыбка. Нона Викторовна снимает очки. Невыносимо эротично проводит по губам пластиковой дужкой. Её взгляд смягчается. В голосе звучат новые, таинственные нотки.

– Шкаф не помешало бы передвинуть.

– Что? Что?!! А… конечно, конечно, Нона Викторовна, я всегда готов подвигать. Извините, в смысле, ну, передвинуть.

– Такая культура. Такая забота. Михаил, вижу, ты воспитанный парень. Хоть и двоечник. Молодец, Сомов!

– Я?… да, конечно… разумеется…

Училка запускает руку в кожаное портмоне. Выуживает бумажный прямоугольник. Пишет что-то – и протягивает Сому. Миха чувствует, как сердце вновь бьется! Это визитка. Визитка, чёрт возьми!

– Я недавно переехала в ваш город. Было бы очень кстати помочь со шкафом. Сегодня, часов в семь вечера. Вот только шкаф весьма тяжелый. Позови с собой кого-то из парней, чтобы не надорваться.

– Это ещё зачем такое… кхм… а… ну да, конечно…

– Семь вечера, Сомов. А теперь – марш учиться.

Палец с розовым ногтем указывает на дверь. Сом разворачивается кругом – и марширует к выходу. Закрывая дверь, он снова встречается взглядом с горячей красоткой. Михе кажется, что роскошная дама улыбается с самым многообещающим видом.

***

На визитке адрес, выведенный каллиграфическим почерком. Улица Щорса. Дом десять.

Старая купеческая дача, построенная в конце восемнадцатого века. Исторический памятник архитектуры.

Откуда у обычнойучилки средства, чтобы купить такие хоромы? Может быть, снимает с кем-то вскладчину? Или… живёт у любовника? Или вместе с богатыми родителями?! Неважно. Это не главное. Сом трясётся от предвкушения. Пытается справиться с нервами. Чуть ли не грызёт ногти.

Кажется, всё сходится.

Всё, абсолютно всё!

Неужели свершилось?

Неужели сегодня наступит первый день нового мира?

Радость омрачают слова о подмоге. Что, если действительно придётся таскать купеческую мебель, огромные, помпезные деревянные короба из вяза или дуба? Есть только один человек, которого можно взять на задание. К сожалению, это Изя Куккенцукер – чёртов прагматик, чёртов скептик, истинный сын своего народа.

Миха приглашает Толстого в свою берлогу. И начинает его обрабатывать.

– Слушай чувак, такое дело… ты вечером свободен? Тебя предки не загрузили на остаток дня? Ну там, скрипичный класс, синагога, мытьё посуды?

– Что ты мутишь? Колись, у тебя на роже написано, что что-то мутишь. Выкладывай, поц!

– Только давай без лишнего пиздежа Окей? Окей, я спрашиваю? Меня сегодня Нона Викторовна попросила… ну… лично попросила об одолжении. Чтобы мы нанесли ей визит. И там ну… помогли с расстановкой мебели. Задача для настоящих мужиков, понимаешь?

Толстый набирает воздуха, чтобы выложить свои мысли по поводу товарища и его фантазий. В этот момент Сом вытаскивает из кармана визитку. И передаёт другу. Толстый осекается.

– Бля, ты серьёзно?

– Серьезней некуда. Давай, Толстый, готовность номер один. Два часа на сборы. Приходи в сознание, мой свой обрезанный хер, и поехали к Ноне Викторовне.

– Ты опять за своё? Сом, ты же ёбнутый. Не, погоди, серьёзно думаешь, что тебе отломиться? Реально, ёбнутый! Чувак, это уже не смешно. Алло, есть кто дома?

– Хватит пургу нести. Ничего я не думаю. Просто приедем, ну… поможем. Чай попьём, как интеллигентные люди. Пообщаемся там. Хера ты паникуешь? Хера ты кипятишься, Толстый? Можно подумать, херовая идея, потусить с училкой. Ты в деле или нет?

– Безнадёжный ты дрочила! Я вижу, о чём ты думаешь. У тебя же слюни текут, тупая ты обезьяна. Кому ты заливаешь? Ладно, ладно, хватит рожу хмурить. Я в деле, чувак. Конечно, я в деле.

***

Купеческая дача выглядит весьма загадочно. И даже тревожно. Зелёная патина на чугунных пиках забора. Стены из тёмного кирпича, заплетённые диким виноградом. Под окнами – заросли высохшего чертополоха. Из сада раздаются крики воронья. Гости не соответствуют духу этого места. Они не похожи на байронических джентльменов в цилиндрах и длинных плащах. У них нет серебряных черепов на тростях. Нет и самих тростей.

Толстый держит коробку с тортом.

В руках у Сома – букет из пяти алых роз.

Изя Куккенцукер пытался объяснить другу, что это неуместно, глупо, и даже пошло. Увы, безрезультатно. Миха вооружился фраерским набором дешевого ловеласа. Он хорошо помнит повадки своего отца, блистательного Авдея Сомова. Красивые жесты – вот что открывает дорогу к сердцам и роскошным задницам! Алый – символ любви и страсти!

Толстый вежливо и тактично намекает другу, что получив от дамы приглашение, некрасиво задерживаться.

– Блядь, Сом, хули ты примёрз? Заебал, поц! Давай, ёб твою, постучись!

– Постучи сам, у меня же видишь, цветы…

– Ты это затеял! А теперь ссышь?! Ссышь, чёртов гой?! Давай, будь мужиком! Сукаблядь, стучи уже!

Миха решается сделать последний шаг. Берётся за кольцо в зубах бронзовой головы чёрта. Раздаётся гулкий и громкий звук ударов. Через минуту из дома доносится шум открывающейся двери. Джентльмены переглядываются. Кажется, сейчас выползет карлик-горбун с гремящей связкой ключей, и зашипит – «госпожа вас ожида-а-а-а-ает».

Калитка со скрипом открывается. Толстый паникует. Инстинктивно отшагивает. Но Миха хватает его локоть. Назад дороги нет.

Хозяйка дома лично встречает гостей.

Парни едва не выпускают дары из рук. Сто килограмм ада и зноя упакованы в чёрный шелковый халат, подвязанный тонким шнуром. Ткань едва доходит до середины бедер. И едва смыкается на высокой груди. Прямо на уровне глаз Изи Куккенцукера отчётливо выделяются контуры сосков, массивных, и, кажется, напряженных. В голове Сома и Толстого одновременно взрывается один и тот же вопрос – есть ли что-то под этим нарядом? Есть ли что-то ещё?!

– Добрый вечер, юноши.

– Сдрастье, Нона Викторовна… это вам… мы же ну… не могли, ну… явиться с пустыми руками.

– Как мило. Нет-нет, не подумайте, я серьёзно. На самом деле очень мило. Погодите-ка. Почему вас всего двое? Почему не взяли кого-то ещё? Например, Кривопустова. Очень приятный молодой человек.

Толстый и Миха растерянно переглядываются. Кажется, шкаф успел вырасти до титанических размеров. Разумеется, если речь идёт о шкафе. Изя подаёт голос, пытаясь справиться с неловкостью.

– Паша Соп… в смысле, Паша так и не пришел в норму. Неврастения. Нона Викторовна, я же вам рассказывал.

По лицу красотки пробегает тень сожаления. Через секунду на губах вновь появляется приветливая улыбка.

– Чего же вы стоите как вкопанные? Прошу, входите.

Нона Викторовна делает шаг навстречу ученикам, и придерживает дверь. Гости протискиваются в калитку, едва не задевая щеками бюст хозяйки. Она ведёт гостей в дом. Шагает перед парнями. Исполняет дежурный фокус с покачивающимися бёдрами и ягодицами. Короткий халат придаёт этому трюку особую остроту.

В доме царит запустение. С потолка свисают комья паутины. Свечам в потемневших канделябрах столько же лет, сколько выцветшим обоям. Окна затянуло диким виноградом. Стёкла едва пропускают свет вечернего солнца. На стенах пыльные картины: сцены войны и охоты.

Если бы Миха и Толстый не были так увлечены разглядыванием задницы хозяйки дома – они бы обнаружили кое-что занимательное. Сюжеты картин далеки от пасторальных полотен в местном краеведческом музее. Гусары распиливают французского офицера на орудийном лафете, наматывают его кишки на барабан. Волки насилуют румяных крестьянок. Обезглавленный старец в рубище спускается с эшафота, держа в вытянутой руке собственную отрубленную голову. В жуткой галерее царствуют три цвета. Серый цвет дыма и сумеречного неба. Желтоватые оттенки обнаженной кожи. Багровая мешанина из растерзанной плоти, деформированных тел, и окровавленной земли.

Пальцы с розовыми ногтями толкают резную дверь с облезшими вензелями.

– Прошу, располагайтесь. Секунду, принесу чашки и нож.

Сом и Миха вползают в зал. Половину стены занимает огромный камин. Рядом с камином фрагменты разломанной мебели. Решетки и заслонки покрыты толстым слоем сажи. Посреди комнаты небольшой мраморный столик. Рядом со столом длинный полосатый диван и высокое старое кресло. Наконец, гости разглядывают помпезный шкаф – не такой уж и огромный, чтобы приводить сюда половину класса.

Юные засранцы падают на диван. Недоумённо оглядываются. Они ждали чаепитие на тесной кухне – но оказались в декорациях к костюмированному фильму с вампирами, оборотнями, и чёрт знает, с кем ещё.

Хозяйка дома возвращается к гостями. В её руках широкий поднос, блюдца и чашки. Она режет торт перед визитёрами. Наклоняется – и парни судорожно сглатывают от вида нависающей над столом массивной груди. Нона Викторовна наливает чай. Протягивает Сому и Толстому по блюдцу с угощением.

Еще не сказано и слова.

Голодные взгляды ещё не прилипли к прорехам в чёрном шелке.

Но страшное уже случается!

Случается в первые же минуты визита!

Нона Викторовна наклоняется перед Толстым.... и выпускает из рук блюдце с тортом! Фарфоровый диск переворачивается в воздухе. Падает гостю прямо на ширинку! Брюки покрываются месивом из крема, коржей и крошек! Через долю секунду раздаётся решительный и громкий голос хозяйки!

– Ах, как неловко! Как неудобно! Мои извинения! Изя, не двигайся! Сиди и не двигайся, я сейчас уберу! Только попробуй двинуться!

Нона Викторовна хватает салфетку. Опускается перед пострадавшим на корточки. Отлепляет перевёрнутое блюдце от портков. И начинает энергично обрабатывать пах ученика салфеткой! Халат сползает, обнажает плечи. Грудь открывается почти до самых сосков. Упругие сферы эротично покачиваются в такт ладони на брюках.

Шокированный Толстый замирает с открытым ртом и поднятыми руками! Он едва не теряет сознание от избытка чувств! Изя боится смотреть вниз – но против природы не попрешь! Пять секунд трясок и протираний – и его штаны уже атакованы с двух сторон! Миха смотрит на происходящее, открыв рот вместе с товарищем!

Наконец, Нона Викторовна понимает, что портки ученика не спасти. А возможно, это лишь предлог. Возможно, коварная бестия желает полюбоваться на еврейские ляжки. Она решительно встаёт. Парни слышат новую команду.

– Куккенцукер! Снимай штаны!

– Что? Что… что… а? Что?!!

– Снимай брюки! Надо закинуть в машинку и просушить. Займет не больше часа. Ну-ка снимай, кому я сказала?! Изя Куккенцукер, немедленно снять штаны!

Глава 7

Толстый выкатывает глаза. Бледнеет, трясётся, безмолвно шевелит губами. И подчинятся. Вскакивает с дивана, лихорадочно расстёгивает ремень, стягивает портки. Застывает по стойке смирно. Прикрывает дрожащими ладонями идиотские кремовые трусы.

Хозяйка дома сгребает его манатки. И вылетает из зала. Толстый всё так же стоит, трясётся, и хлопает глазами. Миха понимает – вечер вот-вот лишится романтического томления. Началась суета. Началась полная херня! Он громко шепчет другу, пытаясь вывести его из ступора.

– Сядь! Толстый, блядь! Хера ты вскочил с хером наперевес? Садись уже!

– Какого хуя?!! Миша!!! Что это такое, Миша?!! Какого хуя?!! Где мои брюки?!!

– Сядь и заткнись! И спрячь свой кукан! Поставь тарелку сверху! Что ты творишь, придурок?! Ты же всё испортишь! Веди себя прилично, иначе мы вылетим отсюда!

– Вот и хорошо!!! Вот и хорошо, Миша!!! Я хочу домой!!!

– Ну-ка, блядь, не ной! Хули ты сопишь? Только, блядь, попробуй заныть! Сделай нормальное лицо! Толстый, пожалуйста! Просто сядь и покушай!

Губы Изи трясутся. Он выглядит напугано и растерянно. Однако, Миха знает, как привести друга в чувство. Слова о еде помогают справиться с потрясением. Толстый опускает зад на диван. Пытаясь успокоиться, кладёт себе в тарелку сразу три куска торта. И начинает сосредоточенно поедать кремовые розочки.

***

Блеклые солнечные зайчики исчезают со стен. В углах сгущается темнота. Толстый ёжится, но продолжает уминать торт. Миха чувствует, как по полу струятся потоки холодного и сырого воздуха. Он оглядывается – нигде не видно ни ламп, ни выключателей. Взгляд натыкается на пыльный портрет. Страшная, раздувшаяся, бородатая рожа. Рядом бледная дама с высокой причёской. Бывшие обитатели купеческого дома?

Раздаётся скрип двери. В зале появляется Нона Викторовна. В её руке подсвечник с горящими свечами.

– Изя, ещё раз мои извинения. Твои брюки будут в полном порядке. А сейчас – давайте пить чай.

Гостеприимная хозяйка идёт вдоль стен, зажигает свечи в почерневших канделябрах. Подходит к куче мебели возле камина. Кладёт ладони на древний комод – и без видимых усилий разрывает его на две половинки. Точно так, как ребёнок рвёт лист бумаги! Треск, щепки, пыль! Нона Викторовна всё так же любезно улыбается – а в её руках трещат и разлетаются толстые дубовые доски. Искорёженный антиквариат отправляется в камин. Хозяйка подносит свечу.

Языки пламени начинают пожирать вензеля и резные фигуры. Отблески огня пляшут по блеклым обоям, шёлку и коже. Толстый перестаёт жевать. Недоуменно протирает глаза. Вопросительно смотрит на друга.

Сом чувствует, знает – с училкой происходит что-то неладное.

***

– Нона Викторовна, а куда этот шкаф… ну, двигать?

Пытаясь совладать с неловкостью, Миха затевает светскую беседу. Училка даже не притронулась к угощению. Она расселась в кресле напротив гостей, вытянув безбожно-длинные ноги. Её обнаженные ступни касаются дивана, на котором ёрзают юные повесы. За спиной красотки полыхает камин, похожий на запасной вход в местный филиал ада.

– Не стоит перенапрягаться. Вдвоём не получится. А я вам не помощник. Женщинам не следует таскать мебель. Найму грузчиков с первой зарплаты.

– Конечно, конечно… конечно, не следует, Нона Викторовна… ну, погодите, мы с Изей… ну… сейчас попытаемся…

– Спасибо за заботу, юноши. Как ваш учитель, я не позволю вам надорваться. Пейте чай.

Миха берёт чашку. Он пытается развить беседу.

– Нона Викторовна, кстати, хотел сказать… очень крутой дом.

– Это дом купца Пичугина. Вы наверняка слышали его фамилию? Можно сказать, один из выдающихся граждан Кривограда. Он построил здание торговой палаты. И Пичугинские склады. И здание нового театра. Вы знаете его историю?

– Да вроде, что-то вроде помню… на самом деле, кхм, нет… первый раз слышу.

– Ну как же так? Стыдись, Михаил Сомов. Как можно не знать историю собственного города? Стыд и срам! Только послушайте – прекрасная история. Супруга Елисея Пичугина изменила ему в этом самом доме. Он застал её вместе с учителем французского языка. Возможно, в этой самой комнате. Купец тут же сошёл с ума. Пичугин вырвал и съел сердце супруги. Затем убил и съел несчастного француза. А после – съёл конюха. Затем повара-китайца. Пичугин отправился в город, и съел звезду Волжского Театра Оперетты, прекрасную Анну Фольдгольц. Представьте себе, юноши – съел полностью. Остались только балетные пуанты.

Миха и Толстый наблюдают за странной метаморфозой. Всегда сдержанная и собранная Нона Викторовна начинает меняться. Взгляд роскошной красотки затуманивается. Она откидывается в кресле, проводит кончиками ногтей по своему бедру. Кажется, история про съеденную балерину доставляет ей странное, но дьявольски яркое удовольствие.

Гостеприимная хозяйка томно облизывает влажные губы. И продолжает развлекать гостей.

– Пичугин вернулся в дом. И тем же вечером затащил сюда нескольких прохожих. Как вы думаете, юноши, что он сделал? Правильно, убил их и съел. Сначала лица. Затем потроха. Затем всё остальное. Вскоре сюда явился городовой, вместе с жандармами и пожарниками. Они выпустили в Пичугина три дюжины пуль, прежде чем смогли вытащить из дома. Купец умудрился откусить и проглотить голову одного из жандармов. Пожарные изломали об него багры. А после разобрали забор и забили купца чугунными прутами. Превратили в ком из мяса и потрохов. Вбили в землю кости и плоть. Это случилось в саду. В трёх десятках метрах отсюда. Если выглянуть в окно, можно увидеть прореху в чугунной ограде. Ах, какая славная история! Как же я обожаю исторические факты!

Толстый подаёт голос.

– Пиздец, вот жесть… Простите. Простите, пожалуйста, Нона Викторовна. Случайно вырвалось. Даже не думал, что вы так хорошо знаете историю Кривограда. Слушал бы и слушал. Это очень, очень, познавательно.

Миха изо всех сил пихает Толстого локтем в рёбра. Он не желает, чтобы томный вечер прекратился из-за бескультурных выходок. Чёртов Изя!

Нона Викторовна пропускает плохое слово мимо ушей. На её лице блуждает улыбка – странная, рассеянная, и даже мечтательная. Она кивает Толстому.

– Разумеется, Куккенцукер. Рада, что ты интересуешься историей родного края. Вы не представляете, сколько подобных историй случилось в Кривограде. Знали, что в семнадцатом веке здесь был скит староверов? Совсем рядом, в лесах к северу от города. Слышали когда-нибудь имя Агапия Стратилата? Лесной старец Стратилат – знаете о нём? Он целых десять лет просидел в яме посреди болот, молясь и наставляя учеников. Его называли святым. Именно он создал «Ересь Стратилата». Митрополит обратился к императрице, к самой Екатерине Великой, дабы она расправилась с раскольником. Гвардейцы вытащили старца из норы. Но не повезли в Москву, на церковный суд. Его вздёрнули на ближайшем дереве. В яме нашли кости сорока человек. Представляете, юноши, какая прелесть? Он создал секту – и годами питался собственной паствой. Говорят, старец умер не сразу. Корчился в петле неделями, а столичные попы жгли ладан, пытаясь изгнать беса. Только представьте – сожрал сорок человек. Чудесно, правда, ребята?

– Да, Нона Викторовна, очень чудесно. Шикарная история.

Рассказы училки странным образом действуют на саму училку. Массивный бюст ритмично покачивается в такт тяжелому дыханию. Соски пытаются пронзить шёлк. На лице появляется румянец. Язык то и дело увлажняет пересохшие губы.

Михаил Сомов чувствует, как по спине бегут мурашки.

Эти грандиозные ягодицы, эти величественные груди, эти железобетонные бёдра – почему-то вселяют страх. Чёрный шелковый халат, на два размера меньше, чем следует – заставляет чувствовать странную, сумеречную тревогу.

И в то же время – вся эта роскошь излучает эротическое напряжение невиданной силы. Просто чёртовы протуберанцы невыносимого зноя! Розовая радиация парализует мысленную активность, ворует кровь у мозга, у рук, у ног – и перекачивает в член! Влечёт свет чужих звёзд, дурманит шёпот забытого бога, сжимают муде незримые щупальца из тёмных глубин Шаддата! И торт не лезет в рот! И чай не согревает душу! И нет сил одолеть адское томление! И нет никакой возможности противостоять наваждению!

Толстый желает лишь спасения.

Но Миха ждёт своего часа.

Ждёт, когда блистательная фурия подмигнёт, позовёт, поманит!

Он верит, истово верит в триумф затеи с цветами и тортом!

***

Нона Викторовна увлечённо щебечет. Её речи сильно отличаются от сухих и сдержанных нотаций, что проливают свет на экономическую науку. Она рассказывает с жестом, с выражением, с томительным закатыванием глаз, со вздохами, ахами, и даже с игрой бровей.

Училка великолепно владеет историческим материалом. Однако, содержание её рассказов делается всё кровавей. О таком не узнаешь в краеведческом музее.

Экскурс в прошлое Кривограда мрачен и тревожен. Сектанты. Преступники. Безумцы. Свихнувшиеся преступники. Безумные сектанты. И у всех одинаковые гастрономические увлечения. Суп из вяленых голов. Винегрет из младенцев. Холодец из вывернутых наизнанку монашек. Михе и Толстому начинает казаться, будто Кривоград стоит на людских костях, обглоданных поколениями каннибалов. Они понимают – это городские легенды. Слишком жутко. Слишком неправдоподобно. Ни одна история не обходится без фантастических деталей.

Одновременно с погружением в прошлое города, происходит кое-что ещё. С каждым съеденным лицом, с каждым вырванным сердцем – роскошные формы нагреваются сильней и сильней. Глаза распалённой бестии блестят. Ноздри раздуваются. Взгляд чаще и чаще останавливается на голых ляжках Толстого.

***

Кровавая Луна восходит над городом. Кровавый фарш заклинивает жернова кровавых историй. Кровавое томление достигает апогея!

Ногти красотки впиваются в подлокотники кресла. Грудь часто и тяжело вздымается. Она наклоняется вперёд, словно пантера перед броском. Шелковый халат сползает с широких плеч, медленно открывая волнующие округлости.

В её взгляде лишь голод. Дикий, неконтролируемый голод!

Миха с ужасом и восторгом понимает – сейчас небеса разверзнуться! Сейчас розовые молнии испепелят стены и потолок! Сейчас из камина выскочит Дьявол! Точка невозвращения достигнута, грядёт эра дикого, страшного – и прекрасного!

За окном звучит раскат грома!

Палец с розовым ногтем указывает на бельё Толстого!

Купеческий дом содрогается от хриплого рыка Ноны Викторовны!

– Куккенцукер! Что это такое?!!

Толстый подскакивает, вскрикивает от ужаса и неожиданности. Бледнеет, начинает трястись, едва не лишается чувств. Пытается отстоять последний бастион приличий, закрывает стояк ладонями. Но беспощадная фурия не унимается.

– Изя! Ах ты, поросёнок! Только поглядите – и здесь крем от торта! В стирку! В стирку немедленно! Куккенцукер! Убрать руки!

Ком застревает в глотке у Михаила Сомова. Он превращается в свидетеля то ли тревожного фарса, то ли кровавой драмы.

Несчастный Толстый впадает в ступор, и всё так же защищает своё достоинство. Но голодная бестия шлёпает его по рукам! Шмяк, шмяк, шмяк – и клешни Толстого отрываются от члена. Он поднимает руки в жесте полной капитуляции. Замирает в нелепой позе, словно пленный белогвардеец с древнего плаката. И зажмуривается изо всех сил, боясь даже взглянуть на хозяйку дома.

Раскрасневшееся лицо училки наклоняется к паху ученика. Её губы приоткрыты. Её глаза излучают инфернальный огонь! Пальцы с розовыми ногтями впиваются в бельё! Дёргают так сильно, что клочья ткани летят в разные стороны!

Обрезанный член вырывается на волю!

Звонко и громко шлёпает Нону Викторовну по щеке!

Красотка с размётанными волосами даже не думает оскорбляться. Не собирается давать ученику урок хороших манер. Вместо этого – она открывает рот. Ловит губами окаменевший ствол. И тут же одевается на него лицом! Всасывает сильно и глубоко, вбирает полностью! Через мгновение – её нос упирается в лобок счастливого засраца! Яйца гостя расплющиваются о подбородок голодной фурии!

Толстый издаёт странный и протяжный звук, что-то среднее между плачем и зовом на помощь! Не обращая внимания на дикие спецэффекты, Нона Викторовна начинает ритмично качать головой. Увы, пространства для манёвра недостаточно. Она пропускает ладони под задницу Толстого – и рывком поднимает его с дивана! Несчастный юноша визжит, сопит, закрывает лицо руками! Розовые когти впиваются в ягодицы Изи Куккенцукера! Роскошная бестия выгибается, оттопыривает зад, ритмично толкает кавалера навстречу собственной глотке! Двигается всем корпусом, беспощадно отсасывая обрезанный член!

Миха вскакивает, держась за сердце!

Вот оно!

Вот он, триумф его планов, надежд и чаяний!

Вот он, долгожданный приз!

Стой, сердце, стой!

Не время медлить!

Не время осторожничать!

Путаясь в собственных брюках, Сом решительно шагает навстречу грандиозным ягодицам! Роскошная шевелюра медленно двигается, ягодицы покачиваются в такт яростным усилиям отсасывающей дамы. Миха впитывает волшебные образы – и пытается не смотреть всхлипывающего Толстого, дабы не изгадить прекрасный момент! Юный засранец замирает на долю секунды – и находит в себе силы, чтобы сделать следующий шаг! Ведь всё уже произошло! Всё уже случилось! Отринув страх, он берётся за края шелкового халата. И медленно, медленно, пытаясь справиться с биением сердца, поднимает вверх!

Ему открывается мощная задница самых пленительных пропорций! О, где же поэт, что воспоёт всё это великолепие!? О, храм упругих наслаждений! О, круглые врата души! О, таинственный, пленительный, волшебный сверхсветовой лифт, ведущий прямо к Престолу Господнему! О, награда для решительного! О, трофей для смелого!!!

Сом забывает обо всём на свете – и хватает свой раздувшийся кукан. Клешни юного засранца опускаются на упругие ягодицы. Он решительно прижимается к горячей розовой плоти. Проводит членом по дорожке между анусом и пухлыми губами! Нажимает на сочные лепестки, закрывающие вход!

В эту секунду – ему на плечо опускается Дьявол. Наклоняется к уху. И начинает громко шептать – на сантиметр выше! Сегодня твой день и час! Ты царь мира! Ты король галактики! Засади ей в зад! Засади в задницу! Когда ещё представиться случай отсодомировать собственную училку?! Это станет самым главным, самым прекрасным воспоминанием о юности и школьных годах! Засади Ноне Викторовне прямо в зад, ибо пришло твоё время!!!

На другом плече – хор ангелов с контрабасами, саксофонами и губными гармошками. Сцену освещают золотые нимбы. Тысячеголосое пение льётся в самую душу. Рефрен звучит в такт ударам сердца. В манду! Будь добросердечен и милосерден! В манду, ибо Господь ненавидит жопотрах! В манду, ибо дьявольскими соблазнами вымощена дорога в пекло! В манду, ибо Бог умер за твои грехи! В манду! В манду! В манду!!!

Михаил Сомов болтается между ангелом и бесом. Доводы Дьявола кажутся более весомыми. Он внимает голосу врага рода человеческого. И теряет драгоценные секунды.

Не переставая доить Толстого губами, роскошная членососка заводит руку назад – и больно шлёпает Миху по бедру!

Однако, кавалер слишком возбуждён. Сом не обращает внимания на протесты. Цель близка и план ясен – когда, если не сейчас?! Юный паскудник пытается пристыковаться! Ладони решительно обхватывают талию красотки! Головка члена упирается в кольцо ануса! Задыхаясь от похоти и восторга, Миха идёт на приступ!

Увы, вместо того, чтобы принять гостя – дама стискивает ягодицы. Слышится недовольное мычание, затем хлюпанье. Обрезанный член ненадолго покидает настойчивый рот.

Нона Викторовна оборачивается. Её губы блестят. Нитка смазки соединяет измочаленный хер Толстого и уголок рта ненасытной чертовки. Не прекращая слизывать влагу с еврейского ствола, она бросает на Миху строгий взгляд. Язык ненадолго расстаётся с членом. Массируя яйца прямо перед лицом, преподаватель начинает отчитывать ученика. Тон Ноны Викторовны строг и суров, будто она распекает провинившегося школяра перед классом.

– Сомов, убери руки! Что ты себе позволяешь? Прекрати немедленно! Я приму твою сперму в рот. Жди своей очереди. Так, ну-ка убрал руки от члена! Не вздумай кончить мне на спину! Михаил Сомов, ты хорошо меня пон…

Строгий ментор не успевает договорить. Толстый проходит через тернии и жернова – и достигает Града Небесного! Вскрикивает, как раненный олень! Член перед носом красотки извергается со страшной силой! Упругая струя выстреливает училке прямо в лицо! Порция спермы разбивается о щёку! Мутные капли летят на высокую грудь!

Голодная фурия бросается на бьющийся шланг, ловит его губами. Начинает жадно пить из источника жизни. Ногти до крови впиваются в ягодицы Изи Куккенцукера. Красотка яростно ласкает член и одновременно глотает сперму. Миха словно загипнотизированный смотрит, как Нона Викторовна сосредоточенно сосёт, втягивает щёки, качает губами навстречу судорожным толчкам. Наконец, многострадальный Изя всхлипывает в последний раз. И без чувств падает на диван.

Ненасытная членососка переключается на следующую жертву. Не вставая с колен, разворачивается к Сому лицом. Шелковый халат спущен до пояса. Капли спермы блестят на роскошной груди. Крупные розовые соски призывно покачиваются. Дама плотоядно облизывается. Неестественно длинный язык собирает семя с губ и щек.

Ладонь двигается по волнующим сферам, размазывает влагу, опускается между широких бедер. Розовый ноготь стучит по полу. Звучит отрывистая команда.

– Сомов, подойти. Стань сюда.

Счастливец шагает навстречу призывно открытым губам. Ладони ложатся на его ягодицы, стискивают и притягивают жертву. Доильный аппарат обхватывает разгорячённую плоть. Миха отправляется в волшебную страну сопения, трепета, стонов, хрипов, раскалённых трезубцев, грохочущих цепей и кипящей смолы.

***

Пока удачливые школяры гостят у ненасытной дамы – менее удачливые джентльмены несут вахту.

На обочине федеральной трассы, в тридцати километрах от поворота на Кривоград, припаркован чёрный фургон. Внутри – ничем не примечательный человек в бейсболке. Он пьет кофе. Перед ним стена из мониторов. Человек в бейсболке анализирует информацию с дронов визуального наблюдения. Вглядывается в поток данных. Отмечает фотографии, сделанные с высоты трёх километров. Подключается к шифрованному каналу. И начинает рапорт.

– Абигор Семь. Двое гражданских вошли на территорию объекта «Карнивиан». Предаю данные. Установите личности.

Человек откидывается в кресле. Отхлебывает из чашки с символом молота на фоне солнца. Прилипает к экранам. Снова щёлкает рацией.

– Абигор Десять. Проанализируйте сценарий присоединения. Коллеги, с вас выпивка. Кажется, у нас есть, с чем работать.

Глава 8

Триумф Михаила Сомова был славен, но недолог.

В одиннадцать часов вечера гостеприимная красотка закончила с его лучшей частью. Нона Викторовна сделала последний глоток, заботливо облизала член, вытерла губы, набросила на плечи шелковый халат, вальяжно шлепнула гостя по заднице – и выдала непреклонное «Юноши, вам пора».

Как и любой настоящий джентльмен, сделав дело, Миха попытался задержаться. Попить чаю. Развлечь даму беседой. Поговорить о погоде. О истории родного края. Об архитектуре и бывших обитателях купеческого дома. Затем снова почувствовать, как роскошным бюст прижимается к ляжкам. Снова оказаться в плену настойчивых губ. Миха надеялся, что среди мрака, пыли, паутины и старых картин, снова восторжествует Эрос. Надеялся услышать что-то в духе – «Ах, скорее подавайте сюда свои члены, мои милые новые друзья, ибо я желаю добавки».

Пока Толстый притворялся мёртвым, Сом набрался смелости и проявил себя с лучшей стороны. Сделал даме несколько неуклюжих комплиментов. Выразил надежду на продолжение банкета. И оказался перед дверью, бубня – «Cпасибо за гостеприимство, уважаемая Нона Викторовна, спасибо, почаще зовите пить чай, искренне рад, спасибо вам огромное, с нетерпением жду новой встречи».

Наградой за красноречие стала улыбка хозяйки дома – улыбка скорее вежливая, чем многообещающая. Она вручила Изе Куккенцукеру брюки. Вызвала такси. И выпроводила гостей без долгих прощаний и лишних разговоров.

По пути домой, Толстый принялся страдать, стенать, сопеть, и изображать из себя жертву сексуального насилия. Миха успокоил товарища затрещиной и добрым словом. Что поделать, мощный ум этого парня плохо справляется с явлениями, выходящими за рамки правильного, привычного и предсказуемого. Толстому требуется время, чтобы понять, как ему повезло.

Машина с желтыми шашечками остановилась перед обшарпанной многоэтажкой. Изя нетвёрдой походкой поплелся к подъезду. Сом расплатился – и взлетел в свою берлогу. Он разделся. Зашел в санузел. Облокотился об раковину. Приблизил нос к зеркалу. Тупо улыбаясь, начал разглядывать своё отражение.

И, наконец, пытаясь дать выход самому искреннему восторгу, завопил что есть силы!

– Да! Да, блядь! Да! Да! Да! Красава! Просто красава!!! Красава, ёб твою мать!!! Да, сучара!!!

Радость. Гордость. Эйфория. Радужные планы на задницу училки. Надежда… нет, нет, не надежда – но предвкушение! Предвкушение и ожидание неизбежного! Мир прекрасен! Жизнь прекрасна! Нона Викторовна прекрасна! Будущее прекрасно!!!

И ничего не предвещает беды.

***

Семь утра.

Новый и прекрасный день!

Миха собирается на учёбу в приподнятом настроении. Чистит зубы. Умывается. Готовит яичницу. Сияет от радости и мычит под нос куплеты собственного сочинения.

– Турум-турум… славься, Сомов Михаил… пурум-пум-пум… круглых задниц повелитель… и училок господин… да, именно так, сучары… пурум-пум-пум…

Сом не прекращает тупо улыбаться. Неделю назад десятая общеобразовательная школа казалась местом крайне скучным, и даже неприятным. Зато сегодня – он спешит туда, словно заядлый театрал на открытие нового сезона. Его ждёт представление. А потом, если всё сложится – одна из главных ролей! Кажется, всё уже сложилось!

За окном слышен шум. Миха подходит к занавескам. Выглядывает во двор. Под домом паркуются грузовики с длинными тентованными будками. Человек в жёлтом дождевике машет руками, подаёт сигналы водителю. На боках машин свежая синяя надпись – «Переезд. Трезвые Грузчики».

Миха снимает сковороду. Начинает уплетать завтрак. Во время трапезы раздаётся стук в дверь.

Сом морщится, бросает вилку. Подходит к двери. Заглядывает в глазок. На пороге топчется какой-то мужик. В одной руке пакет с эмблемой логистической компании. В другой – файл с документами. Сом не спешит открывать.

– Кого там хер с утра принёс… вы к кому? Алле, уважаемый, вы к кому?!

– Михаил Сомов здесь живёт? Заказная бандероль!

– Секунду, открываю…

Сом пытается врубиться, кто и что мог ему прислать. Папаша? Нет, совершенно, нет. Это не в его стиле. Чёрт знает. Какая-то ошибка? Озадаченный школяр открывает дверь

И понимает – это была плохая идея.

Чертовски плохая идея!

Вдоль стен и соседских дверей, ниже и выше по лестнице – столпились фигуры в длинных желтых дождевиках. За каким-то дьяволом, они держатся подальше от дверного глазка! Что за херня здесь твориться?!!

Миха дёргает дверь на себя, пытается закрыться!

Посыльный хватается за ручку – и рвёт на себя с такой силой, что дверь распахивается! Сом едва не вылетает на лестничную площадку! Несколько человек в мгновение ока хватают его за руки, за ноги, отрывают от пола – и заносят в квартиру!

В следующую секунду Михаил Сомов уже прижат к полу. Кто-то выкручивает руки и сводит за спиной. Он слышит щелчок, чувствует холод на запястьях. Ладонь в толстой резиновой перчатке зажимает ему нос! Миха пытается завизжать, закричать, сделать глоток воздуха – и в ту же секунду его рот затыкает резиновый кляп! Еще секунда – и на голове оказывается непрозрачный чёрный мешок!

Ошеломлённый Миха инстинктивно пытается ползти по полу!

– Лежать! Не двигаться!!!

Команда сопровождается чувствительным тычком под рёбра. Кто-то хватает его за волосы, прижимает лицом к линолеуму. Сом затихает, пытаясь дышать носом.

Единственная мысль пульсирует у него в голове – это похищение!

Это ёбаное похищение!!!

Однако, его никуда не тащат. И даже не поднимают с пола. Слышен звук шагов. Как минимум шесть человек входят в квартиру. Что-то заносят. Что-то длинное и громоздкое. Они замыкают дверь изнутри. Слышен шелест пластика. Металлическое клацанье. Визитёры молчат – и с чем-то возятся. Минута идёт за минутой. Сом едва живой от ужаса! Самые чёрные, самые страшные мысли крутятся у него в голове!

Это бандиты?!! Без всяких сомнений, здесь происходит сраный криминал! Сейчас ему вставят паяльник в задницу! И будут там шурудить, пока он не подпишет дарственную на квартиру! Других вариантов нет! Больше здесь нет ничего ценного!

Через десять минут его подхватывают под руки. Снимают мешок с головы.

Миха жмурится от яркого света. Вся комната затянута прозрачной плёнкой. Под дождевиками визитёров – костюмы химической защиты. На головах маски. Точно такие, как в фильмах про зомби-апокалипсис. Шланги, баллоны, и зеркальные стёкла вместо прорезей для глаз. Прямо посреди комнаты – алюминиевый каркас. Прозрачный куб, обтянутый той же плёнкой. Внутри штатив с монитором. Напротив монитора стул. Кто-то толкает Миху в спину.

– Внутрь. Быстро на стул!

Миха понимает – ему конец.

Это операционная.

Все эти люди – похитители органов! Они явились, дабы вырезать селезёнку, или что там вырезают!? А после – расчленят и вынесут труп! Не помня себя от страха, он пятится от целлофанового кокона. Его снова хватают за руки, за ноги, отрывают от пола – и через секунду, дрожащий зад оказывается напротив монитора.

Сом озирается, пытаясь обнаружить пилы и зажимы. Но рядом нет медицинской техники. Раздаётся громкий писк. Экран включается. На экране – человек в фуражке и погонах.

Миха одновременно чувствует и облегчение, и тревогу. Это форма майора милиции!

***

Из динамиков под монитором раздаётся громкий голос.

– Михаил Сомов, ай-яй-яй. Яблоко от яблони недалеко падает. Но ты сумел папашу переплюнуть. Переплюнул с запасом.

Кто-то расстёгивает зажим кляпа. Миха выплёвывает шарик с противным резиновым вкусом. Майор на экране приветливо улыбается. Достаёт удостоверение – и тычет им в камеру. Миха успевает прочесть – «особый» и «специальный».

– Майор Сечинов, особый отдел. Михаил Сомов, на основании решения суда, у вас произведён обыск. Ознакомьтесь и подпишите протокол изъятия.

Одна из фигур в химзащитном костюме толкает Михе под нос шариковую ручку и лист бумаги. Сом берёт документ дрожащими пальцами. Пытается прочесть мелкий неразборчивый почерк. Вспоминает папашин совет. И начинает вопить.

– Что здесь происходит?!! Вы кто?!!

– Мы полиция, гражданин Сомов. Особый отдел.

– А… а… что вам надо?!!

– Сомов Михаил Авдеевич, вы подозреваетесь в сбыте наркотиков в особо крупных размерах, в хранении оружия, в распространении запрещённой порнографии, в террористической деятельности и организации заговора с целью свержения конституционного строя.

Миха чувствует, как у него темнеет в глазах. Из всего услышанного, он понимает только слова о наркотиках. Сколько ему светит, если нашли треть коробка, недавно купленные у узбека?!! Это потянет на штраф?! Или… или… или на срок?! Сом пытается успокоиться – и объясниться.

– Это для личного пользования. Для личного! Там хрен да ни хрена травы. Мне нужен адвокат! Я имею право на адвоката!!!

Майор кивает. Его рожа расплывается в елейной улыбке.

– Разумеется, гражданин Сомов. Имеешь право. Адвокат тебе понадобится. Давай пройдемся по списку. Улика за номером один. Пакет с белым порошком, предположительно героин или мефедрон, два килограмма. Улика номер два. Пистолет ТТ со спиленными номерами. Улика номер три. Семьсот грамм пластифицированной взрывчатки. Улика номер четыре. Кустарное взрывное устройство. Улика номер пять. Содержание жесткого диска компьютера – запрещённая порнография и список покупателей запрещённой порнографии. Улика номер шесть. Четыре мегабайта переписки из шифрованного канала под названием «Пора Хуйнуть По Кремлю». Собрался по Кремлю хуйнуть, сучёнок? Собрался переворот устроить, гад? Ну-ка, смотри на экран, падла! На экран смотреть! По Кремлю, блядь?!! Я тебе хуйну, бессовестная блядина! Улика номер семь. Два обреза карабина «Сайга» со спиленными номерами. Улика номер восемь. Разнокалиберные боеприпасы для стрелкового оружия. Улика номер девять. Содержание жесткого диска компьютера – схемы для изготовления кустарного взрывчатого устройства. Улика номер де…

В начале этой речи Миха чувствует ужас. К середине повествования он начинает удивляться. Происходит что-то странное. Что-то сюрреалистическое. Майор даже не вспомнил про его пол-коробка с травой! Какие пистолеты?! Какие бомбы?! Какие два килограмма запрещённой порнухи?! Что за безумие здесь твориться?! Сом таращит глаза на экран. И подаёт голос.

– Вы что… шьете мне всё и сразу? Как так? Как такое вообще может быть? И почему вы на экране? Почему вы на экране а остальные в химзащите?!!

– Гражданин Сомов, тебя это больше всего интересует? Ты не понимаешь, что влип? Не понимаешь, сучёнок? Ладно, объясню, раз любопытно. Костюмы и пленка – чтобы не оставить биологический след. Завтра здесь будет следственная группа. Криминалисты, кинологи. Мы всю вашу шайку выведем на чистую воду. Только подумать, хуйнуть по Кремлю он собрался! Эх ты, Сомов! Паскуда ты неблагодарная, а не гражданин!

– Какую шайку?!! Какие кинологи?!!

– Террористическую, разумеется. Пойдешь аж по десяти статьям. Ты уже совершеннолетний, никаких скидок. От пяти до двенадцати за каждую. Зря ты с запрещённой порнухой связался. Большой просчёт. На общий режим пойдешь, Сомов. Жопа твоя будет словно колодец.

– Это не я!!! Это не моё!!! Вы же сами знаете!!!

– В суде расскажешь. Не хочешь изъятие подписать? Ладно. Твоё право. Давайте, ребята. Выводим его.

Несколько запакованных в резину громил хватают Миху за плечи, за руки и за ноги. Но не ведут на выход, а просто-напросто начинают трясти. Сом решает, что продажные менты решили закрыть все висяки разом! Хотят сделать его козлом отпущения! Он вопит от ужаса, прощаясь с жизнью!

– Нет!!! Нет!!! Су-у-у-у-укииии!!! Не-е-е-е-е-ееееет!!!

Ладонь в резиновой перчатке закрывает рот. Миха захлёбывается рыданиями и пытается укусить легавого за палец. Несильно получает под дых. Кряхтит и отплёвывается, согнувшись на пополам. И снова оказывается на стуле. Майор понимающе кивает с экрана. В этот раз в его голосе слышится участие и отеческая забота.

– Как печально. Такой молодой – и уже по уши в криминале. Статьи одна хуже другой. Эх ты, Сомов, вся жизнь насмарку! Скажи-ка вот что, Сомов – ты в Бога веришь?

Задержанный всхлипывает. Захлёбывается соплями. И узнает о себе кое-что новое. Михаил Сомов – не из тех людей, что теряют способность мыслить и действовать, когда случается реальное дерьмо. Страх разгоняет процессы на верхнем этаже, заставляет думать, перебирать варианты, искать пути к спасению. Миха понимает – майору что-то от него нужно. Иначе и быть не может. Иначе весь этот фарс попросту не имеет смысла. Он пытается подыграть оборотню в погонах.

– Верую! Верую! Верую!!!

– Серьёзно? Это хорошо, Сомов. Это плюс. Ну-ка, прочти молитву какую-нибудь?

– Конечно, один момент… иже…иже еси… эээ… эээ… понеже есмь… дальше не помню… сейчас, секунду… иже… иже…

– Так ты у нас безбожник? Ладно, Сомов. Ладно, ничего не поделать. А родину любишь? Любишь родину, паскуда? Любишь Россиюшку, гад? Что на счёт Россиюшки? Родину любишь, блядина бессовестная?

– Люблю! Конечно, люблю!!!

– Готов поработать на благо отчизны? На благо отечества?

– Что надо сделать?! Я всех сдам, кто банчит травой! Всех, кого знаю! Всех троих!

– Погоди, Сомов, не о том речь. Слушай внимательно. Ты сейчас на распутье. У тебя в жизни лишь два пути. Путь первый – суд, тюрьма, хер в жопе. И не один. Слышишь, Сомов, не один хер. Ты парень приятный, симпатичный. Такого в тюрьме сразу замуж выдадут. И путь второй – послужить Россиюшке. Сделать кое-что правильное. Хочешь поступить правильно, гражданин Сомов?

– Очень хочу поступить правильно, товарищ майор!

– Я тебе, Сомов, верю. Видишь, мы с тобой общаемся десять минут – а я уже тебе верю. Потому что ты хороший, неиспорченный русский парень. Знаешь, вот смотрю на тебя – и чувствую, что ты стал мне как сын. Как родной, практически. Давай-ка к делу, сынок. Тебе известна гражданка Нона Викторовна Иванчук?

Глава 9

Вечеринка на квартире Михаила Сомова продолжается. Вместо гостей – громилы в желтых дождевиках и костюмах химзащиты. Вместо подарков – рулоны пластиковой плёнки и контейнеры с непонятным оборудованием.

Посередине комнаты возвышается конструкция из алюминиевых штативов, матов звукоизоляции, и всё той же прозрачной плёнки. Кокон больше похож на произведение авангардиста, чем на камеру для защиты от биологических угроз.

Внутри – сам виновник торжества. Миха обливается потом. Ёрзает на стуле. Разминает ладони в браслетах. Пялится на экран и пытается понять, как быть и что делать. На мониторе майор Сеченов, его новый лучший друг. Допрос ведётся в тёплых, и даже отеческих интонациях.

– Как давно ты знаком с гражданкой Ноной Викторовной Иванчук?

– Ну… неделю… или две недели… или дней двадцать. С тех пор, как Павловна отравилась. Вот… она заменила экономичку… вот, с тех пор и знаком…

– Вы общались частным образом? Вы лично общались? В неформальной обстановке?

– Кхм… ну да, общались.

– Миша, сынок, эта женщина упоминала Шаддат? Давай, Сомов, напряги память. Это очень важно.

– Нет… вроде нет…

– Ты не помогаешь, Миша. Совсем не помогаешь. В тюрьму захотел, сучёнок? А ну-ка, смотреть на меня! Что она говорила про Шаддат?!!

– Да вроде ничего не говорила…

– Смотри на экран, блядина! В камеру смотри! В глаза мне смотри, сучий потрох!!! Что она говорила про Шаддат?!! И вкаком контексте?!! Ты у меня в семьдесят лет выйдешь!!! До седых волос будешь зону топтать!!! По яйцам не получал, сука?!! Коллеги, доставайте электроды!!! Доставайте тиски для мудей!!! Скотина!!! Мерзавец!!! Я тебе устрою «ничего не говорила», сучья морда!!! Ты, сучёнок, враг собственной родины!!! Хуйнуть по Кремлю он захотел!!! Я тебе залуплюсь на Россиюшку!!! Вспоминай про Шаддат, гнида!!! Вспоминай немедленно, блядина террористическая!!!

– Да ничего не говорила!!! Клянусь! Я это слово впервые слышу!!! Клянусь!!! Клянусь!!!

– Чего ты так нервничаешь, Миша? Не надо кричать. Успокойся, сынок. Я тебе верю. Только посмотрите на него. Я из кожи вон лезу, пытаюсь вытащить тебя, дурака, из криминальной трясины. И вот, что получаю взамен. Как тебе не стыдно, Миша, говно ты бессовестное? Где твоя человеческая благодарность? Давай ещё раз, по-хорошему. Может, ты просто позабыл? Постарайся вспомнить. Что ты слышал про Шаддат? Эта женщина упоминала врата или двери?

Душевная беседа продолжается минут двадцать. Майор то угрожает подвесить задержанного за муде, то строит из себя заботливого родителя. В итоге, стороны приходят к согласию, что Михаил Сомов действительно ни черта не знает. Следователь меняет тему.

– Сомов, у вас был половой контакт?

– Н… нет… у кого у нас?

– У тебя и гражданки Иванчук. Давай, не тушуйся, сынок. Был половой акт?

Миха краснеет, смущается, отводит глаза от монитора. Такое не спрашивают просто так. Он понимает, что чёртов следак уже знает ответ. Сом пытается лавировать между страхом и джентльменскими установками.

– А как это относится… ну, к делу?

– Сынок, почему нельзя по-хорошему? Тебя не бьют, не обкалывают, пытаются спасти от тюрьмы – а ты сидишь и мямлишь. Почему так? Почему так, мать твою ёб?! Где твоя совесть?! Ах ты, сучёнок!!! Ах ты, сопляк неблагодарный!!! Был половой акт, падла?!!

– По взаимному согласию! По взаимному!!!

– Молодец, Сомов. Видишь, правду говорить легко и приятно. Значит, ты с этой женщиной на короткой ноге? Часто общаетесь в неформальной обстановке?

– Ну… да, скорее всего…

– Это славно. Это хорошо. Прекрасная новость, Миша. Есть вариант не доводить дело до суда.

– Спасибо, товарищ майор! Спасибо вам огромное!

– Искупление не происходит само собой. Это награда за дело. Я бы даже сказал, за подвиг. Понимаешь, сынок? За подвиг! Тебе поручена миссия государственного значения. Большая честь! Я тебе искренне завидую. Готов поработать на благо родины? Защитить Россиюшку? Чтобы, понимаешь, Россиюшка защитила тебя?

– Готов, товарищ майор!

***

Один из гостей Михаила Сомова забирается в кокон. Ставит между задержанным и монитором раскладной пластиковый стол. Опускает на стол контейнер, открывает крышку. Выкладывает перед Михой три небольших пластиковых цилиндра, размером не больше зажигалки или тюбика от губной помады.

Майор на экране приступает к инструктажу.

– Миша, слушай внимательно. Завтра ты пойдешь в школу. Окажешься рядом с гражданкой Иванчук. Она проявит к тебе сексуальный интерес. Ты направишь на неё инъектор – и нажмешь кнопку. Направишь на голову, это важно. Понял, сынок? В голову!

– Какой инъектор?!!

Громила в костюме химзащиты подносит к носу Сома один из цилиндров. Нажимает на кнопку. Раздаётся тихий хлопок. В крышку стола втыкается небольшой дротик с прозрачной колбой. По пластику расплывается лужица вязкой жидкости.

– Это что такое? Это зачем?!

– Сынок, это транквилизатор. Твоя училка – опасный террорист. Ты должен её обезвредить. Как только дротик воткнётся – просто выходи из школы. Остальным мы займёмся. Это твоя единственная возможность избежать суда. Мало того – мы тебя наградим. Деньгами наградим, понимаешь? Большими деньгами. Более того – орден дадим! За заслуги перед отечеством! Отправим тебя, Михаил, учиться по большому блату, в престижный вуз! Уважаемым человеком станешь, чиновником! Не пойдешь по кривой дорожке, как твой позорный папаша. Мы тебе, Миша, сделаем такую путёвку в жизнь, о какой другие и мечтать боятся. Один день, сынок, и совсем другая жизнь начнётся! Сегодня ты шпана – а завтра депутат!

Сом пытается осмыслить информацию и грандиозные перспективы. Первое мало похоже на правду – с какого хрена Нона Викторовна заделалась террористом? Второе внушает ещё меньше доверия. Однако, он не пытается спорить. Он тянет время, чтобы разобраться в хитросплетении вранья, правды, и обещаний.

– Ну да, я понял… слушайте… товарищ майор, разрешите обратиться… а чего вы, ну… сами не обезвредите? Ну там… знаете, снайпер… чпок, и готово?

Вместо очередной порции ругани, воплей, угроз и обвинений в попытке «хуйнуть по Кремлю», майор улыбается и понимающе кивает.

– Видишь, Миша, ты умный парень. Умный ты парень, правильные вопросы задаёшь! Потому и верю, чувствую – все дороги в жизни тебе открыты! Потому и хочу уберечь тебя от тюрьмы! С этой гражданкой есть проблема – она чувствует запах. Как собака. Даже лучше собаки. За километр может учуять. Террористка помнит мой запах. И запах моих сотрудников. Поэтому ребята в химзащите. Поэтому мы всё запаковали. Чтобы не оставить на тебе след. Понимаешь, сынок?

– Да как такое может быть?!!

– Может, сынок. Может и бывает. Ещё вопросы? Давай, Миша, спрашивай, не стесняйся.

Сом затыкается. Экая порция чуши! Он знает, что мент просто-напросто издевается. Но не решается перечить, и переходит к следующему вопросу.

– А что Нона Викторовна натворила?

– Это закрытая информация. Государственная тайна.

– Окей… понятно, понятно…

Минута идёт за минутой. Человек на экране разжёвывает детали операции. Затем проверяет, усвоил ли их задержанный. План прост и даже глуп. Приблизиться к Ноне Викторовне с членом наперевес. Направить на неё инъектор в разгар романтической затеи. Нажать на кнопку. Выйти из здания. В плане есть и странности – всё должно произойти на территории десятой общеобразовательной школы.

Миха лихорадочно соображает, как быть и что делать. Наконец, он находит слабое звено в сценарии Майора. И снова подаёт голос.

– Разрешите ещё раз обратиться… вы говорите, ну… что она проявит ко мне… ну, как бы это сказать прилично… сексуальный интерес? А что, если не проявит? Ну, сами подумайте, в стенах школы… кроме того, мы как бы нерегулярно общаемся…

– Проявит. Очень сильно проявит. Вот этим, Миша, мы сейчас и займёмся. Не бойся, совершенно безболезненная процедура. Зато потом все девки твои будут Главное, не бойся! Ребята, начинаем присоединение!

***

До сего момента ситуация развивалась по дикому, но предсказуемому сценарию. Миха понимает – его взяли в оборот. Подброшенные улики, угрозы, шантаж. Печальная, но обычная история. Возможно, это операция настоящих спецслужб. И они действуют с самыми благородными целями. Возможно, какие-то оборотни в погонах мутят свои тёмные дела. Так или иначе, Михаил Сомов чертовски напуган. Визитёры находят способ напугать его ещё больше.

Громила в желтом дождевике ставит на стол ещё один контейнер. Начинает доставать предметы, пугающие до остановки сердца.

Богато инкрустированная шкатулка. Кажется, золотая. Блестящий желтый метал украшен жемчугами и старославянской вязью. На крышке эмаль с рисунком бородатого старца в ризе. Его руки сложенны в молитвенном жесте.

Полуторалитровая бутыль пепси-колы.

Ещё одна такая же бутылка. Но без этикетки. Внутри прозрачная жидкость.

Воронка с длинной трубкой.

Миха чувствует, как сердце ускоряет ход. Что за тревожная медицинская приблуда? Это устройство для клизмования? Или зонд для искусственного кормления! Сукины дети собираются его пытать! Но зачем?! И почему сейчас?!! Ведь они уже перешли от криков к инструкциям!!!

Следующий предмет укрепляет его подозрения. На столе появляется обычный кухонный миксер.

Сом лихорадочно соображает, услышат ли соседи крик, если завопить «Помогите, убивают». Нет, лучше «Пожар, пожар»! Что, чёрт возьми, здесь творится?!! Из контейнера появляется последний предмет. Миха облегчённо вздыхает. Кажется, всё это – часть представления. Грязная психологическая атака. Вот же суки!

Рука в толстой резиновой перчатке держит прозрачный сосуд. Внутри – пульсирующая структура из комьев плоти и красных нитей. Объект живёт своей жизнью. Пускает пузыри, шевелит тонкими щупальцами, вертится вокруг оси. Это медуза? Деформированный орган? Силиконовая кукла, реквизит для фильмов ужасов? Какая-то уродливая хрень из кунст-камеры?

Миха не понимает – плакать иди смеяться. Что за детский сад? Его что, пытаются напугать этой поделкой? Словно в ответ на незаданный вопрос, субстанция в колбе начинает уплотняться. Из багрового месива что-то лезет. Тёмное пятно превращается в опутанный сеткой сосудов шар, чуть меньше куриного яйца. И прижимается к стеклу. Сом чувствует позыв к тошноте.

Это глаз.

Эта мерзость на него смотрит.

Тревожную тишину прерывает ласковый голос майора.

– Всё в порядке, сынок. Ты в хороших руках. Делай, что скажет отец Феофан.

***

Экран мигает. Вместо майора – на мониторе оказывается священник. Самый настоящий поп, с чёрной окладистой бородой и густыми бровями.

Страшен его взгляд, тяжелый и сумрачный!

Миха моргает, трясёт головой. Пытается дотянуться до своей задницы – и ущипнуть как следует. Это сон. Это тупой сюрреалистический сон. Вот единственный ответ. Это сон, иначе и быть не может.

– Не бойся, раб божий Михаил. Всё в руках всевышнего. Знай – смерти нет!

Миха кивает. И снова изо всех сил щипает свой зад.

– Символ веры знаешь?

– Чего, батюшка?

– Олух! Срамно не знать. Ну-ка, отрок, повторяй за мной. И да воскреснет бог! И да расточатся врази его! И да бежат от лица его ненавидящие его! Яко исчезает дым, да исчезнут!

– И да воскреснет бог… и… что расточится?! Что тут вообще творится?!!

Следующие пять минут Михаил Сомов чувствует себя актёром из театра абсурда. Поп на экране произносит слова молитвы. А он их повторяет. Когда поток из странных формул заканчивается, священник обращается к парням в химзащите.

– Снимите наручники. Теперь крестись троекратно.

Раздаётся щелчок браслетов. Сом разминает руки. Осеняет себя крестным знамением, но делает что-то неправильно. Батюшка морщится и терпеливо даёт указания.

– Сначала лоб. Потом пуп. Потом налево. Потом направо. Да не то лево, окаянный! От меня лево, бестолковый отрок! Тремя перстами крестись, а не дулею. Заново! Вот, теперь правильно, теперь хорошо. Ещё два раза. Слава тебе, Господи, не прошло и года. Оденьте наручники. С богом, ребята. Начинайте.

Громила суетиться над столом. Открывает шкатулку. Внутри – человеческий палец, чёрный и высохший. Секунда – и он отправляется в миксер. Банка с отвратительной медузой оказывается над миксером. Вращая тошнотворным глазом, странное существо оказывается там-же. Нити и щупальца опутывают палец мертвеца, пытаются отодрать желтый ноготь от мумифицированной плоти. Сом смотрит за ловкой работой бармена, вытаращив глаза от ужаса и удивления. Тот останавливается. Обращается к экрану.

– Отец Феофан, пепси или святая вода?

– Болтай поровну. Стакан водицы, стакан шипучки.

В ёмкость добавляется жидкость из каждой бутылки. Багровая гадость пытается выбраться, выпускает десятки то-ли нитей, то-ли щупалец. Но миксер закрывается. Раздаётся рёв электромотора. Несколько секунд – и смесь превращается в однородную розовую массу. Специалист по коктейлям осторожно снимает ёмкость. И подносит к губам Михаила Сомова.

Грозный поповский бас сотрясает пластиковый кокон!

– А теперь – причастись, отрок! Пей сам, или зальём! Пей, и не вздумай выблевать! Пей до дна!

Рука в резиновой перчатке заботливо гладит затылок несчастного. Розовая жижа пузыриться перед его носом. Сом забывает о приличиях, договорённостях, и начинает вопить как резанный.

– Нет!!! Нет!!! Хватит!!! За что?!! Нет, пожалуйста, не-е-е-е-ет!!!

Картинка на мониторе разделяется пополам. Слева – майор! Справа – батюшка! Они по очереди орут на задержанного!

– Пей, падла!!! Пей, блядина!!! По этапу пойдешь!!! С последними пидорами будешь чалиться!!!

– Пей, отрок!!! Пей и не страшись, ибо Господь рядом!!!

Пальцы зажимают нос. Ещё один громила просовывает ложку между зубов. Миха пытается укусить треклятого палача, но легавые не зря едят свой хлеб. На язык несчастному льётся жуткий коктейль. Через пару секунд он понимает – на вкус не так уж и дерьмово. Кто бы мог подумать, весьма недурно! Пытаясь поскорей закончить дикую пытку, он глотает газированное розовое пойло.

На экране снова батюшка. Шевелит бровями и бородой, читает то-ли молитву, то-ли заклинание. Динамики под монитором трясутся, пронзая пол и потолок низкочастотными вибрациями. Страшен густой поповский бас!

– Похуханье перемеже, чуде ангела понеже, из медвежьего уда льётся желтая вода, чёрным черевом набдети коли плищут сучьи дети, ворожеям гноем бжеть, пороками сладко еть…

Свет чужих звёзд отделяет кости от мяса. Рвёт и заново создаёт нейронные связи. Реальность разлетается на тысячу осколков. Михаил Сомов погружается в образы иного мира.

Черное небо. Черная земля. Пульсирующие гирлянды жил и потрохов. Титанические конструкции из переплетённых ребер. Позвоночники вместо горных хребтов. Хоботы, щупальца, жабры, зубы нерождённых сверхсуществ. Гигантские черви грызут застывшую лимфу. Вечные сердца бьются у подножия зиккуратов. Вечные машины создают жизнь и поглощают смерть. Посланники Абзудипа стерегут разрушенную морбо-структуру. Сжимают клетку из мембран и тессерактов. Сдерживают месиво живой и мёртвой плоти. Магробиус нагревает Меч. Дарбо вращает Веретено. Фудис-Фудис Фудифол наполняет Чашу. Супергнездо грызёт Призму и плетёт Сеть. Их усилия тщетны: багровые башни восстают из Полуплотных Пространств, опутывают костяные мегалиты, запускают механизмы синтеза. Комья протоплазматического вещества сливаются в сверхмассивные шары. Отрываются от пуповины. Устремляются в космос. Сталкиваются с осколками комет. Багровая слизь лижет золотые диски. Растворяет знаки и начертания. В этом мире не осталось слов. Здесь умер бог. Но часть его пытается воскреснуть. Пытается создать новую жизнь, обрести душу и разум. Пытается покинуть собственное кладбище. Покинуть Шаддат.

– Крестом! Крестом по роже! Ещё раз!!!

Миха приходит в себя от поповского рёва. По щекам шлепают чем-то холодным. Он разлепляет глаза. Перед лицом – распятье в резиновой клешне легавого. Сом захлёбывается блевотиной и снова теряет сознание. Заваливается на бок, падает вместе со стулом. Его подхватывают чьи-то руки. Последнее, что он слышит – торжественный голос батюшки.

– Слава тебе, Господи! Присоединили почти без греха.

***

Миха очнулся в собственной постели. И едва не зарыдал от радости – это сон! Всё это сон! Наконец-то он выбрался из цепких лап кошмара!

Ликование продлилось ровно пять минут. Гости оставили протокол изъятия на кухонном столе. Рядом с пригоршней пластиковых цилиндров. И инструкцией из четырёх пунктов.

Школа. Училка. Член. Инъектор.

Глава 10

Нечастый, несчастный, несчастный Михаил Сомов!

Он разбит, растерян, раздавлен. Он пытается лавировать между Сциллой вожделения и Харибдой страха – и принимает удары с обеих сторон. Принимает все копья, все клинки, все стрелы. Эрос впивается в глотку Фобоса. Фобос выкручивает яйца буйному купидону. Юный повеса мечется между молотом и наковальней! Сверху обрушивается задница неописуемой красоты! Снизу подпирает ментовская фуражка!

Нона Викторовна не может быть преступником!

А если и так – Россиюшка пережила и половцев, и печенегов!

Государство Росийское сможет пережить атаку на члены парней из одиннадцатого-Б!

Кто и когда запретил хватать за яйца из личной симпатии?! Училка отсасывает по зову сердца – и в этом нет никакого криминала! Напротив, замечательному педагогу следует вручить грамоту, орден, поставить памятник, отлить в бронзе её грандиозные формы! Но страх требует совершить подлость. Страх заставляет нанести удар в спину.

Тюремная роба кажется реальной перспективой. Но похоть взывает к подвигу!

Михаил Сомов чувствует, как двигаются панели ветхой хрущёвки. Как смыкаются стены, заключая его в холодный колодец. Как уменьшаются окна, воруя дневной свет. Он пытается сопротивляться голосу здравого смысла. Голосу настойчивому, громкому, неумолимому.

Этот голос твердит снова и снова – делай, что говорят. Делай, что должно. Ты молод. Глуп. Беден. Никчёмен. Ничтожен. Песчинка, неразличимая в серой массе таких же песчинок. Никто не встанет за твоей спиной. Никто не будет свидетельствовать в твою пользу. У тебя нет мохнатой ладони. И нет билета на фестиваль тихих рукопожатий. И нет своего веника в сауне для попов и майоров. Никто не поднимет шум, когда тебя протащат сквозь тернии и жернова. Совесть и джентльменские принципы заставляют думать, что выбор есть. Но это самообман. Выбор сделан за тебя: подчинись, ибо нельзя не подчиниться.

Наконец, в самую чёрную минуту отчаяния – приходит озарение.

Рассудительный школяр решает действовать сообразно заветам персидского мудреца. Вернее, бездействовать. Он не станет рассказывать училке о визите парней в дождевиках. И не будет гоняться за ней по всей школе, стреляя отравленными дротиками. Он постарается изобрести порцию вранья для майора. И как можно дольше протянуть время.

Пусть всё идёт своим чередом.

Пусть умрёт или осёл, или Тимур.

Отличный план, которому не суждено сбыться.

***

Впервые в жизни Миха прогулял по уважительной причине. Он тусовался с запакованными в резину парнями. Смаковал волшебную микстуру. А после – думал, дрожал и блевал.

Не самое весёлое времяпровождение. Смятение. Головокружение. Страх. В памяти остались фрагменты багрового сна, сумеречные образы иного мира. Миха понимает, что это галлюцинация, плохой трип. Сукины дети пытались пошатнуть его психику – иначе, как объяснить бессмысленное насилие? Однако же, знание не делает открытки из Шаддата менее пугающими.

Бессонная ночь.

Долгожданный рассвет.

Новый день.

Новое начало.

Миха наблюдает, как лучи солнца ползут по подоконнику – и верит, что проблемы рассосутся сами собой. Верит, что ему снова отломится! Ночные страхи сменяются наивными надеждами. Экономика – единственная дисциплина, интересующая пытливый юный ум. Окрылённый эротоманскими фантазиями, он собирает рюкзак. Плеер, тетради, огрызок карандаша, огрызок линейки, жвачка, маркер для рисования на парте. И громадная пачка презервативов.

Сом тупо улыбается. Пересчитывает цветастые пластиковые упаковки. Кажется, межу ним и Ноной Викторовной проскочила искра! Возраст – не помеха для симпатии между интеллигентными людьми! Кто знает, какие приключения принесёт новый день?!

В последнюю очередь – в нагрудный карман рубахи опускается пластмассовый цилиндр. Шпионская хреновина с порцией транквилизатора. Миха не собирается строить из себя ниндзю. Это страховка на тот случай, если он в очередной раз встретит друзей попа и майора. Следует быть во всеоружии, когда придёт время врать.

***

В школе поджидает тревожное открытие.

Место Толстого пустует.

Его никто не видел. Ни сегодня. Ни вчера. Ни позавчера.

Сом падает за парту. Вынимает мобильник. В очередной раз набирает друга. Вызов проходит – но на проводе его мамаша. Слышны те же встревоженные интонации, что и во время визита к Паше Сопле.

– Миша, это вы? Миша, скажите, мой сын не пил?!!

– Сдрасьте, Сара Абрамовна. Можно Изю? Он что, телефон дома забыл?

– Михаил, я вас спрашиваю – вы с ним выпивали?!! Выпивали напару?!! Что случилось?!! Где вы гуляли три дня назад?!!

– Сара Абрамовна, да ничего не случилось… с чего бы мы бухали… да, а где он?

– В синагоге! Второй день ходит к ребе. Беседует с утра до вечера. Нам звонил Бен Хаим. Спрашивал, нет ли проблем с наркотиками! Миша, что произошло?!! Михаил, отвечайте честно, что стряслось с Изиамином?!!

– Всё с ним в норме, Сара Абрамовна… он же любит, ну, беседовать. Извините, я на занятиях. Передайте, чтобы набрал.

Миха сбрасывает вызов. Пытается себя развеселить. Пытается выдумать какую-нибудь шутку про Толстого, про его внезапную тягу к религиозному знанию и сокровищам еврейской мудрости. Но самодельная комедия не помогает – тревога лишь усиливается. Друг слишком долго не выходит на связь. Что случилось? Толстый скис после приключений с тортом? Или что-то произошло после? Что-то дерьмовое? Неужели снова майор и поп?!

***

Раздаётся звонок. Открывается дверь в класс. Толстый покидает думы Михаила Сомова так же быстро, как воздух покидает лопнувший шарик. Пространство перед школьной доской превращается в сцену – и на подмостки всходит объект вожделения всех без исключения юных эротоманов. Бюст и задница Ноны Викторовны занимают всё доступное ментальное пространство.

О, томительные мгновения!

О, безмолвные обещания!

О, сладостные образы!

Бейся, сердце!

Гони кровь к мудям и ланитам!

Пузырись!

Пузырись!

Пузырись!

Пузырись, розовая патока предвкушения!

Пузырись снова и снова!

Сомов помышляет о многом. И рассчитывает на всякое. Увы, маховик надежд и томлений не успевает набрать скорость и оторваться от грешной земли.

Преподавательница идет к учительскому столу. Делает пару шагов – и обычное бесстрастное выражение исчезает, словно его и не было. Распрекрасный лик Ноны Викторовны превращается в гневную маску. Раздаётся громкое цоканье каблуков. Красотка подбегает к окну. Распахивает раму. Высовывается на улицу. И начинает принюхиваться.

Школяры удивлённо переглядываются. А Миха с ужасом наблюдает, как училка жадно втягивает весенний воздух. Сом знает, чувствует – всё опять идёт кувырком! Этот день не закончится ничем хорошим!!!

Словно в подтверждения его мыслей – встревоженная бестия поворачивается к классу. Тень падает на её лицо. Что-то нехорошее происходит с училкой, всегда собранной, всегда сдержанной. Даже с последней парты можно разглядеть, как раздуваются её ноздри. Как она нюхает воздух, словно гончая, взявшая след кролика. Розовые ногти громко барабанят по столу. Грандиозный бюст нависает над классом. Откуда-то сверху слышится голос Ноны Викторовны. В её словах чувствуется… неодобрение? Упрёк? Гнев?!

– Чем здесь пахнет, юноши? Чем здесь пахнет, я вас спрашиваю?

Каблуки цокают в проходе между партами. Нона Викторовна наклоняется к Рыжему. Учительский нос чуть ли не втыкается в ухо оторопевшего школяра. Она с шумом вдыхает. Замирает на пару секунд – и двигается к следующей парте.

– Чем пахнет? У кого-нибудь есть идеи?

Мощная грудь упирается в плечо очередного школяра. И никто не чернеет от зависти. Эротическое напряжение сменяется чем-то иным. Чем-то тёмным, вязким, пугающим. Вован пытается что-то сказать, когда училка нюхает его причёску. Но ничто не нарушает тишину. Он слишком испуган, чтобы пошевелиться. За окном – прекрасный солнечный день. На улице торжествует весна. А здесь, при свете дня, ледяной сквозняк проникает в портки и души.

Сом не успевает помыслить о побеге. Училка смотрит прямо на него. Её зубы сжимаются, желваки ходят на румяных скулах. Она просто стоит, смотрит – и нюхает воздух. Тревожная сцена длиться с минуту. Звучит нетерпеливый и грозный голос.

– Пары отменяются. Все – вон из класса.

Школяры не знают, то-ли досадовать, то-ли радоваться. Дружно отрывают зады от стульев. Устремляются к выходу. Сом пытается совершить такой же маневр. Плетется к двери на ватных ногах.

И случается страшное. Нона Викторовна решительно шагает ему навстречу. Крепкие пальцы стискивают локоть испуганного засранца!

– Сомов, ты останешься. Нужно поднять стулья. Одиннадцатый-Б! Очистить помещение! Быстрее!

Грозная красотка просто-напросто стоит перед Михой. Держит за руку и буравит взглядом. Сому остаётся лишь прятать глаза и переминаться с ноги на ногу. Последний ученик покидает класс. Голубоглазая бестия отпускает жертву. Берёт стул. И подпирает им дверную ручку! Дергает несколько раз! Проверяет, надежно ли закрыта классная комната!

Миха начинает нервничать.

Чертовски сильно нервничать.

***

Воздух уплотняется. Тяжелый взгляд обрушивается на сконфуженного выпускника. Михе кажется, что голубые зрачки училки начинают чернеть.

– Откуда этот запах? Михаил Сомов, чем от тебя пахнет?

– Какой запах? Ничем не пахнет вроде… ну да, краска… или там… олифа… ну, стройка же…

Сом мямлит – и вспомянет россказни майора. Неужели его слова не были чушью? Нона Викторовна действительно взяла недавних гостей? Унюхала отряд мудил в химзащите?! Как это скажется на их… на их… отношениях?! Миха боится майора, боится бородатого попа, боится грозного взгляда училки – и при этом, думает лишь о романтических затеях! Юный эротоман получает ответ на незаданный вопрос. Раздумья прерываются знакомой командой.

– Сомов. Снимай штаны.

– Я?!! Прямо здесь?!!

– Немедленно снять штаны!!!

Стекла в окнах дребезжат от звукового удара! Десятая образовательная школа сотрясается от яростного рыка Ноны Викторовны! Она приближается к ученику! На ходу снимает пиджак! Расстёгивает белоснежную блузку, дабы уберечь гардероб от водопадов спермы! В её взгляде кипят ярость и голод!

Миха объят ужасом – но его член восстаёт со страшной силой!

Щупальца бьют в золотые диски. Транспланарная вибрация пронзает плотный и полуплотный мир. Кокон снова рвётся. Прутья клетки снова смещаются. Бастионы Абзудипа снова трещат по швам. Некротическая энергия проникает сквозь щели в морбо-структуре, стирает различия между бытием и не-бытием. Останки Создателя соединяются с созданием. Багровый свет льётся в кровоточащий тоннель между Шаддатом и миром людей. Багровый свет сочится из окон родной школы. Вместо тополей – суставчатые колонны, канаты жил и сосудов. Вместо скамеек и тротуаров – бесформенное месиво костей и плоти. Вместо прохожих – наборы булькающих органов, распухших мозгов, трехгранных игл, дёргающихся хоботов, пульсирующих глаз. За окном – мир на пороге метаморфозы. Реальность морбо-компромисса.

Кошмарные видения длятся не дольше секунды.

И оставляют после себя понимание. Понимание обрушивается на Михаила Сомова!

Нона Викторовна учуяла не легавых! Она чувствует запах дряни, которую в него залили! Похотливая бестия непременно проявит интерес – вот о чём говорил майор! Вот что с ним сотворили проклятые сукины дети! Благодаря молитвам и адскому пойлу – жадная до членов фурия лишилась разума, потеряла всякую осторожность!

Это история о мёде и пчёлах!

Неужто пришел его день и час! Неужели ему отсосут прямо перед школьной доской? Прямо перед портретами Чехова и Достоевского? Прямо напротив глобуса на учительском столе?!! Cлишком прекрасно, чтобы быть правдой! Лишь одно не вызывает сомнений – на хер рассказы о террористах!!! На хер дротики и транквилизаторы!!! На хер легавых и их тупую миссию!!! Он не за этим явился в школу!!!

Михаил Сомов не успевает подумать, что жизнь налаживается. Что всё не так уж и плохо. Нона Викторовна взбудоражена до предела. Она не желает ждать, пока ученик закончит галлюцинировать, сопеть, осмысливать жизнь, и наконец-то достанет свой детородный орган.

Разъярённая бестия прыгает на несчастного!

Врезается в него, словно скоростной поезд!

Хватает кавалера за бёдра, отрывает от земли – и швыряет на парту!

Пол и потолок содрогаются от удара! Пальцы с розовыми ногтями вцепляются в ремень, рвут вместе с портками! Классную комнату заполняет грохот и треск! Стальной кукан покидает убежище! Багровая шишка звонко лупит училку по губам! Миха задыхается от неожиданности и восторга! На свою беду, он приподнимает голову, дабы увидеть, как пухлые губы атакуют его член!

И попадает в липкие сети ужаса!

Лицо Ноны Викторовны изменяется. Деформируется странным образом. Скулы заостряются. Зрачки чернеют. Челюсти распахиваются неестественно широко, обнажая жуткие треугольные резцы. Изо рта лезет толстый, гибкий, невообразимо длинный язык. Заливая слюной бёдра двоечника, он плотно обвивает член. Обвивает и стискивает! Кошмарная пасть опускается на торчащий ствол. Вбирает полностью, без всяких игр и прелюдий. Словно этого мало – губы прижимаются к мудям. Двигаются, всасывая шары шокированного кавалера! Яйца погружаются вслед за членом, исчезают в жуткой пасти!

Сом изо всех сил зажмуривается. Начинает тихо скулить. Это трип. Это снова галлюцинация, иначе и быть не может!

Распалённая дьяволица берётся за дело – и Миха проваливается в чёрную дыру. Красотка атакует напряженную плоть. Методично массирует ствол губами. Сминает хер языком. Пускает гостя глубоко в глотку. Раздаётся громкое хлюпанье…

И ещё более громкий стук в дверь!!!

Сом приподнимается на локтях, едва не теряя рассудок от ужаса и похоти! Стук усиливается, сливается с причмокиванием и сопением! Кто-то ломится в класс!!! Миха пытается воззвать к рассудку съехавшей бестии!!!

– Нона Викторовна!!! Пожалуйста!!! Там кто-то есть!!!

Он боится не за себя. Как и любой джентльмен, он не может допустить, чтобы Нона Викторовна оказалась в щекотливом положении. Её не должны застать с членом во рту! Это совершенно неприемлемо! Приличия – не пустой звук для Михаила Сомова!

– Нет!!! Нет, пожалуйста, не сейчас!!!

Миха перебивается с шепота на крик! Вцепляется в причёску хлюпающей бестии, пытается оторвать её лицо от члена! Усилия тщетны, ибо силы неравны. Розовые ногти до крови впиваются в бёдра двоечника! Губы и язык двигаются с удвоенной силой! Слюни летят в разные стороны! Жадный рот неумолимо доит окаменевший шланг! В дверь бьют с такой силой, что в классной комнате дрожат стёкла!!!

Очередной удар – и стул вылетает из-под ручки!

В помещение забегает парочка встревоженных педагогов! Высокий и круглый толстяк, директор десятой общеобразовательной школы собственной персоной! Из-за его спины выглядывают усы трудовика!

Они замирают, словно соляные столбы. Застывают с открытыми ртами и расширенными зрачками. Миха лихорадочно ёрзает по парте, пытаясь освободиться. Увы, в этот кошмарный момент Нону Викторовну меньше всего заботят приличия. Её волнует лишь забор генетического материала из яиц ученика! Не отвлекаясь на визитёров, она яростно отсасывает! Отсасывает с таким энтузиазмом, с таким усердием, словно от этого зависит судьба человечества! Нос красотки расплющивается о лобок кавалера! Подбородок втыкается под его мудями! Грандиозная задница качается в такт напористым движениям!

Миха сгорает от стыда и ужаса. Пытается не смотреть на незванных гостей. Это кошмар! Это конец! Это газетные заголовки! Надо что-то делать! Надо срочно что-то предпринять! Руководствуясь скорее инстинктом, чем здравым смыслом, он наматывает волосы дамы на кулаки – и пытается оторвать её лицо от своей лучшей части!

Со стороны его судорожные усилия выглядят очень, очень, очень нехорошо.

Со стороны и не разобрать, кто здесь жертва, а кто хищник!

Директор десятой школы выходит из ступора. Вместо того, чтобы повести себя как приличный гражданин, покинуть место преступления, и явиться через несколько минут – он начинает шуметь.

– Сомов!!! Немедленно прекрати!!! Так нельзя!!! Нельзя!!! Ах ты, подлец!!! Хватит!!! Что же ты творишь?!! Что же ты делаешь, сучёнок?!! Отпусти её, мерзавец!!!

Дурной пример заразителен. Из-за спины директора показываются усы трудовика. Над Кривоградом и городскими окрестностями летят его истошные вопли.

– Милиция!

– Милиция!!!

– Милиция-я-я-я-я!!!

Педагоги переходят от слов к делу. Бросаются к парте, на которой распластан голозадый кавалер. Трудовик энергично шлёпает Миху по рукам. Директор обхватывает талию Ноны Викторовны, пытается вырвать насилуемую даму из лап юного насильника!

Миха лежит на парте в позе умирающего галла. Стонет, держится за пышную причёску, и изо всех сил зажмуривает глаза! Просто зажмуривается, желая возвести преграду между собой и творящимся адом!

В самый неподходящий момент – несчастный засранец сдаёт позиции. Агрессивные ласки оказываются сильнее воплей, шока, стыда и дикой суеты. Он содрогается, дергается в конвульсиях – и кончает со страшной силой! В мычании Ноны Викторовны появляются одобряющие нотки. Щёки заботливого педагога раздуваются, но ни одна капля не покидает жадный рот. Язык двигается вокруг пульсирующего ствола, губы крепко сжимают добычу. Не обращая внимания на вопли коллег, красотка отсасывает с ещё большим усердием, с ещё большим напором!

Но тряска мешает глотать!

Незваные гости стараются изгадить праздник любви!

Вопя и призывая милицию, директор и трудовик пытаются оттащить красотку от члена! Изо всех сил дёргают даму за талию! Пытаются спасти коллегу, спасти любой ценой! Ошеломлённая бестия разъярённо хрипит, поперхнувшись порцией спермы! Плотные белые потоки бьют из носа и уголков рта! Заливают парту! Окатывают грудь дамы и бёдра кавалера!

К несчастью для себя, Сом открывает глаза.

И усваивает главный урок в своей жизни. В любой, самой страшной, самой дикой, самой дерьмовой ситуации – всё может стать ещё хуже.

Хуже самых гнусных прогнозов.

Хуже самых тревожных ожиданий.

Взгляд разъярённой бестии встречается с взглядом ошеломлённого школяра. Извергающийся болт с хлюпаньем выскакивает из губ Нона Викторовны. Изо рта рвётся пузырящийся поток слюны и семени. Дикая картина придаёт энтузиазма – Михаил Сомов извергается так сильно, что его задницу сводит судорога! Извергается прямо в лицо педагогу! Выстрелы спермы разбиваются о нос и раскрасневшиеся щёки училки!

Но вместо того, чтобы припасть к кипящему фонтану – она разворачивается с душераздирающим воплем. В этом звуке нет ничего нормального. Ничего человеческого.

Руки с растопыренными пальцами летят навстречу директору десятой школы. Розовые ногти входят в его голову. Выдавливают глаза. Погружаются в глазницы. Сминают кости и мягкие ткани. Потоки крови бьют училке в лицо, смывают слюни и сперму. Раздаётся мерзкий, громкий, влажный хруст. Голова директора лопается, разваливается на части, словно переспелый арбуз. Фрагменты черепа разлетаются по классной комнате. Потоки крови окатывают пол и потолок. Куски мозга прилипают к доске, и медленно сползают, оставляя след из багровой слизи.

Побледневший трудовик пятится и визжит. Пальцы училки смыкаются на его шее. Звук рвущейся плоти сменяет истерические вопли. Под усами открывается дыра с рваными краями. Кровавые пузыри лезут наружу. Трахея и нижняя челюсть отделяются от несчастного – и летят через весь класс. Зубы училки впиваются в обезображенную голову. Ноги трудовика отрываются от пола, туфли слетают от дикой тряски. Нона Викторовна треплет окровавленное тело, словно бультерьер, поймавший голубя. Багровая взвесь заполняет всё пространство. Гирлянды кишок и горячего фарша разлетаются в стороны, покрывают стены, мебель, пол и потолок.

Окровавленное лицо поворачивается к Михаилу Сомову.

В руке у Ноны Викторовна кусок щеки с фрагментами усов.

Она не перестаёт жевать. И при этом… снова тянется к его члену!!!

Миха слышит собственный вопль.

Пальцы сами лезут в карман рубахи. Нащупывают пластиковый цилиндр. Щелчок – и дротик впивается в запястье окровавленной бестии.

Последнее, что видит Миха – как Нона Викторовна осуждающе качает головой. Как вонзает зубы себе в предплечье. Как трещат кости и рвётся кожа. Она перегрызает и отрывает собственную руку вместе с торчащим дротиком. Бросает дергающуюся конечность на учительский стол. Тёмная жижа заливает классный журнал. Пузырится, собираясь в дымящуюся лужу.

Сом снова зажмуривается. Он не желает смотреть, как багровый свет растворяет мироздание. Ужас и предчувствие неминуемой смерти парализуют несчастного выпускника. Он уверен, что комья мозгов и пятна крови на костюме училки – последний образ в его недолгой жизни.

Он не знает, что фестиваль мокрых маек только начался. Не знает, что лишь приоткрыл альбом с почтовыми марками из Шаддата.

Глава 11

– Уважаемая Нона Викторовна, не убивайте меня, пожалуйста!!! Пожалуйста, уважаемая Нона Викторовна!!! Пожалуйста, не убивайте!!!

Михаил Сомов звучит как переигрывающий трагический актёр. В такие моменты трудно быть красноречивым. Трудно отыскать нужные слова, выбрать правильный тон, придать вес своим воззваниям.

Он скользит задницей по окровавленной парте, прикрывая ладонями торчащий член. Пытается отсрочить погружение в темноту. Пытается избежать растворения в безмолвии. Несчастным школяром овладевает одна-единственная мысль. Одно лишь слово бьётся в его голове.

И это слово – смерть.

Багровые кляксы сливаются в пульсирующую пелену.

Покрытый мозгами и кровью бюст неумолимо приближается.

Вся жизнь проносится перед внутренним взором одинадцатиклассника. Редкие встречи с отцом. Минуты гнева. Минуты радости. Весенний гром. Распускающиеся почки на кривых берёзах. Вкус шаурмы. Свист чайника. Дурманящий запах травы из солнечного Узбекистана. Развевающиеся на ветру юбки. Кокетливые улыбки. Жирный белый кот загребает своё дерьмо на клумбе перед подъездом. Загорелые ляжки. Дырка в стене школьного санузла. Пляжные зонты. Растаявшие шарики мороженного. Список несделанного. Перечень недостигнутого. Глупые желания. Глупые амбиции. Глупые поступки. Миха чувствует, как истончается ткань времени. Чувствует биение самой жизни – увы, навсегда утраченной!

Улыбка кошмарной бестии похожа на акулий оскал. Ровные ряды треугольных зубов. Окровавленные губы. Дикий, нечеловеческий взгляд. Багровый силуэт надвигается на замершего школяра. Мощная грудь оказывается прямо перед его носом. Из разорванного предплечья хлещет горячая жижа. Кисть другой руки сжимает ком из мяса и усов, когда-то украшавших лицо трудовика.

Дрожащий Миха пытается вдохнуть, набрать воздуха, выкрикнуть очередное «Пожалуйста, Нона Викторовна!!!». Глотку стискивают ледяные щупальца ужаса. Ужас проникает в самое сердце. Парализует душу и разум. Он не может вымолвить и слова.

Это конец его истории.

Это конец всему.

Сом зажмуривается изо всех сил. Собирается с силами – и издаёт пронзительный предсмертный вопль! Вопль ужаса и отчаяния!

Он слишком торопится с драматическими жестами. Чудовище делает шаг в сторону. Направляется к окну. Едва живой от страха засранец слышит знакомый голос. Невероятно пленительный – и невероятно жуткий.

– Михаил, подумайте о своём поведении, неблагодарный молодой человек.

Официальный тон сменяется клокочущей яростью.

– Я с тобой не закончила, Сомов!!!

Конец фразы раздаётся одновременно с треском деревянной рамы, звуком бьющегося стекла. Миха успевает открыть глаза – и увидеть облако осколков.

Нона Викторовна выпрыгивает с третьего этажа, прямо через окно.

Секунда – и раздаётся удар! Высокие каблуки входят в асфальт! Полуголая окровавленная фурия даже не замедляется. Она несётся к школьному забору. В один прыжок перемахивает высокие железные стойки, словно чёртов Спайдермен. Ещё секунда – и Нона Викторовна исчезает в тени серых высоток.

***

Рука на учительском столе шевелит пальцами. Кулак судорожно сжимается, хватает воздух. Вот и всё, что осталось после эффектного исчезновения. Кругом размётана бесформенная кровавая масса, когда-то бывшая педагогами. Ливер, кости, конечности. Разводы коричневого смузи. Комья багрового пюре. Трудно разобрать, где трудовик, а где директор. Не самое приятное зрелище.

– Еб твою мать… ёб же ж твою мать… нет, нет, нет, ёб твою мать… нет, всё это не взаправду… как же так… ёб твою мать, как же так…

Сому не удаётся справиться с шоком. Он трясётся, бормочет ругательства себе под нос. Отрывает зад от парты. Пытается натянуть и застегнуть брюки, но пальцы не слушаются. Кроссовки едут по кровавой луже. Кишки обматываются вокруг лодыжки. Миха пытается выбраться из этой мерзости, отбросить дымящиеся внутренности. Делает шаг, поскальзывается, и с воем падает прямо в месиво из плоти и потрохов!

Он барахтается в кровавой каше, вопя от страха и отвращения. Пытается подняться, но руки разъезжаются, пальцы скользят по липкой жиже. В ладонь впиваются фрагменты челюсти, осколки зубов пробивают кожу. Пред самым носом катится вырванный глаз. Несчастный школяр инстинктивно отдёргивает руку – и снова плюхается в тёплую жижу!

Удар о паркет возвращает Михаила Сомова к реальности. Он затыкается. Судорожно вцепляется в край парты, поднимается, оказывается на своих двоих. Пропитанная кровью одежда липнет к телу. Школьная доска похожа на инсталляцию авангардиста, что кидает в полотно мясной фарш. Класс превратился в скотобойню. На языке чувствуется мерзкий металлический вкус.

– Ёб же твою мать… еб твою маа-а-а-а-а-ть!!!

Ужас снова звенит ледяными оковами. Кажется, жизни ничего не угрожает. Кажется, Нона Викторовна закончила свою смену. Но что делать со всем этим дерьмом?!

Это же сраный криминал!

Сраное двойное убийство, зверское и кошмарное, с целым возом отягчающих обстоятельств!

Бежать? Ждать, когда на горизонте покажутся мигалки? Как быть и что делать?

Сом топчется в луже крови, взвешивая «за» и «против». Он проходится по списку плохих идей – и останавливается на самой хреновой. Миха вспоминает наказ майора. Выстрелить дротиком. Затем покинуть школу. Так тому и быть.

Кроссовки чавкают, встречаясь с фрагментами растерзанных педагогов. Поскальзываясь и пачкая кровью парты, насмерть перепуганный школяр пробирается к выходу. Пытается не смотреть на пол, борется с рвотными позывами. Пальцы оставляют багровые разводы на дверной ручке. Миха выглядывает в коридор. Странное дело, публика ещё не собралась на крики и вопли.

Миха бежит к лестнице. За ним тянется вереница кровавых следов. Раздаётся звонок, гомон учеников, скрип парт и стульев. Миха ускоряется, теряя голову от страха. Ему кажется, что двери десятой школы закроются перед самым носом. Всё его существо стремится оказаться как можно дальше от вырванных глаз и раздавленных черепов!

Он несётся навстречу солнцу и свету!

Несется так быстро, словно за ним гонится Дьявол!

***

Миха приходит в себя от звуков взволнованного голоса. Интеллигентного вида прохожий машет ладонью перед самым носом одиннадцатиклассника.

– Эй, парень! Ты в порядке?

– Да… всё в норме… всё путём…

Это мало похоже на правду. Миха бредёт по тротуару рядом с проезжей частью, не помня себя от шока и ужаса. Школяр в окровавленной одежде превратился в аттракцион для зевак. Недоросли трясут мобильниками, снимают его на телефоны. Какая-то женщина начинает голосить. Кто-то звонит в скорую. Разгневанная старуха с авоськой преграждает путь, грозит пальцем и почему-то взывает к совести.

– Да как тебе не стыдно? Да как тебя земля носит!? Ах ты, наркоман проклятый! Поглядите, люди добрые! Обколются и ябут друг друга в жопу! Ябут до кровавого поноса! Прямо в центре города! Ах ты, бессовестная скотина малолетняя!

– Отъебись, бабка…отъебись от меня…

– Ах ты, паршивец! Ах ты, морда наркоманская! Куда смотрят родители?! Люди добрые, держите наркомана! Держите его, граждане! Звоните в милицию!!!

Сом затравленно озирается. Пытается снова бежать, но дыхание перехватывает. Голова начинает кружиться, в ушах раздаётся оглушительный стук сердца. Его сил хватает лишь на тихий, едва слышимый шепот.

– Ёб вашу мать… ёб твою мать, бабка, пожалуйста, отъебись…

Улица плывёт перед глазами. Силуэты прохожих неестественно вытягиваются. Голоса сливаются в монотонный гул. Гул переходит в звон. Миха понимает, что вот-вот упадёт в обморок. Опускается на колени, чтобы не приложиться лбом о тротуарную плитку.

Сквозь гневные речи пробивается громкий визг тормозов. Сом поднимает голову.

Фургон с надписью «трезвые грузчики» съезжает с проезжей части. Колёса переваливаются через бордюр. Старуха едва успевает отскочить, тут же начинает вопить и бить авоськой по капоту. Двери с грохотом распахиваются. Словно горох из рваного мешка, оттуда высыпают знакомые ребята в желтых дождевиках. Расталкивают зевак, вприпрыжку несутся к Михаилу Сомову. И повторяют дежурный фокус. Хватают школяра за руки и за ноги. Отрывают от земли. Тащат в фургон.

Миха слышит отрывистые команды.

– Быстрее! Вырубайте его! Пакуйте в ящик!

К лицу выпускника прижимается прозрачная сфера. В нос бьёт смесь кислорода и чёрт знает, чего ещё. Сом пытается отвернуться, задержать дыхание, хватает легавого за полу дождевика. Через секунду его пальцы разжимаются. Рука бессильно повисает. Небо и асфальт скручиваются в спираль, собираются в одну точку. Здоровый наркотический сон приходит на смену суете и кошмарам.

Фургон обдаёт зевак клубами бензинового дыма. Разворачивается через сплошную полосу. И скрывается в потоке, лавируя между сигналящими автомобилями.

Глава 12

Пары наркотического эфира выдергивают Михаила Сомова из объятий кошмара. И погружают в кошмар иного рода.

Его преследует скачущая по клумбам красотка. Снова алый серпантин. Снова брызги томатной пасты. Грандиозный бюст прижимается к оледеневшим ляжкам. Циклопический насос втягивает изжёванную ткань сновидения. Школяр проваливается в распахнутый рот Ноны Викторовны. Падает навстречу щупальцам и мандибулам, шестерням и дымящимся трубам. Парит над зиккуратами и ранами в чёрной земле.

Тоннель.

Дверь.

Вход.

Михаил Сомов наблюдает баталию между чужой реальностью и останками чужого бога. Создание заменяет Создателя и совершает акт творения. Обитатели полуплотного мира разгоняют космо-червей до субсветовых скоростей, торпедируют кристаллические бастионы, рвут мембраны, спутывают грани и вершины тессерактов. Стражи Абзудипа пытаются отсрочить Уплотнение, не допустить генезис после генезиса. Магробиус рассекает вещество звёзд, фрагментирует ближайшие области космоса. Дарбо зашивает дыры. Фудис-Фудис Фудифол опрокидывает Чашу, создаёт жизнь, ведёт в бой легионы Контрплоти. Супергнездо растягивает пространство и сжимает время. Но силы неравны, исход битвы между сверхсуществами и воющим мясом предрешён. Инерция продавливает бесконечные тела сквозь бреши в морбо-структуре. Кости цементируют мост через пустоту. Багровая слизь смывает с рельс осколки реальности. Великая стройка близится к завершению. Скоро откроется новая линия скоростного метрополитена. Билеты проданы. Багаж упакован.

Сквозь пелену морока, Миха разбирает название маршрута: Шаддат – Кривоград.

Он растворяется в сумеречных образах. Вещий сон полон откровений. В эпоху вавилонских царей сквозь тоннель между мирами проникал лишь свет. Во времена Калигулы римляне приняли первые дары Шаддата. Теофилакты сожгли Адама, первого нерождённого человека, сотканного из кусков воющего мяса. Пражские каббалисты пожирали пожирателей, желая призвать Дьявола и овладеть тайнами алхимии. Белокурые немки из Лебенсборна совокуплялись с Полужидкими Посланниками, дабы создать новое арийское племя.

Ужасы из прошлого – ничто, по сравнению с ужасами из будущего. Скоро кровоточащая межпространственная кишка раздуется от нескончаемого потока живой и мёртвой плоти.

Скоро Шаддат изольётся в мир людей.

***

Миха просыпается от собственного крика. И встречается с новым кошмаром, новым испытанием – его окружает непроглядная тьма. Вокруг лишь мрак, тряска и ровный гул. Школяр пытается встать – и бьется лбом в пластик. Шарит руками. Словно слепец, ощупывает окружающее пространство. Кругом гладкие холодные стены.

Он заключён в каком-то пенале!

Он заперт в пластмассовом гробу!

Не помня себя от ужаса, выпускник начинает колотить ногами в пластик, и выть так сильно, что закладывает уши.

– Выпустите меня! Суки!!! Су-у-укии-и-и-и-и-и-ииии!!! Выпустите, суу-ки-и-и-и-и!!!

Откуда-то сверху бьёт яркий свет. Крыша пластикового ящика с грохотом открывается. Над Михаилом Сомовым – знакомые рожи. Знакомые кислородные баллоны, зеркальные стёкла и жёлтая резина. Недоброй памяти друзья попа и майора.

Миха инстинктивно прижимается ко дну ящика – но его бесцеремонно вытряхивают на свет божий. Сом замечает в кулаке громилы огромный инъектор самого зловещего вида. Над стальной иглой – склянка с ядовито-зелёной жижей. Миха понимает, кому предназначен этот сюрприз. И снова начинает вопить, не помня себя от страха.

– Нет!!! Не надо!!! Не-е-е-е-ет!!!

– Прекратить истерику! Хватит кричать, это успокоительное! Стабилизируйте его!

– Нет!!! Н-м-м-м-фм!!! Мфммф!!!

Рука в толстой перчатке зажимает рот, ещё одна рука хватает за шиворот. Запакованные в резину садисты сгибают пленника в кочеру. К ягодице школяра прижимается ледяной металл. Раздаётся щелчок. Миха сопит, мычит, рыдает – и получает инъекцию какой-то дряни.

***

Через пять минут после пробуждения Михаил Сомов сидит на перевёрнутом пластиковом ящике. Потирает задницу и хмуро разглядывает похитителей. Странное дело – он всё еще жив. Укол помог прийти в себя. Сердце не пытается выскочить из груди. Воспоминания о кровавой бане теряют цвет. Сумеречные образы из снов погружаются в чёрные глубины памяти – и затаиваются, дожидаясь своего часа.

Сом наконец-то восстанавливает связь с реальностью. И оценивает обстановку. Его похитили. Он всё ещё в фургоне. Фургон двигается. Его куда-то везут.

На скамьях вдоль стен – шесть человек. Что-то странное в их обмундировании. Странное и даже дурацкое. Бронированные стаканы ботинок. Щитки на голенях из чёрного кевлара. На поясах, рядом с кобурами и фильтрами противогазов – тесаки в массивных ножнах. Из-под желтой резины выглядывают кольчужные юбки. У одного из похитителей на бедре покачивается топор, похожий на индейский томагавк. Из-за спины торчит ствол пушки особо крупного калибра, с огромным квадратным пламегасителем. У другого – тяжелая испанская кираса одета поверх костюма химзащиты! Грубые сварные швы. Полосы с длинными стальными шипами. Кевларовые наручи и кованые рондели.

Миха моргает, думая, что снова отправился в край галлюцинаций и сновидений. С каких пор легавые рядятся как выжившие из ума реконструкторы? Какого чёрта он делает на этом фестивале косплея?

Словно отвечая на незаданный вопрос, один из громил подносит к носу школяра планшет. Миха успевает заметить символ на заставке. Молот и солнце.

Экран мигает. Перед Михаилом Сомовым предстаёт его новый лучший друг. Рожа под ментовской фуражкой улыбается во все тридцать два зуба. Майор чем-то чертовски доволен. Он даже не пытается хмурить брови и строить грозную физиономию.

– Как выспался, Миша?

***

Допрос обходится без воспоминаний об уликах и тёмных пятнах на биографии Михаила Сомова. И даже без обвинений в попытках «хуйнуть по Кремлю». Майора мало интересуют детали кровавого двойного убийства, совершенного в стенах десятой общеобразовательной школы. Он желает знать лишь подробности рандеву с преподавательницей экономики.

В этот раз никто не кричит. Никто не угрожает тюрьмой. Мент пытается выглядеть дружелюбно. И даже шутит в меру своих способностей.

– Ну что, Сомов? Задал перцу? Наладил личную жизнь?

– Ну… ну да… вы же знаете, что случилось? Ну, с нашим директором и Валерием Павловичем?

– Конечно, знаю. Не беспокойся, это несущественно. Ты молодец, Миша. Большой молодец! Я как тебя увидел, так сразу понял – это наш парень! Этот парень не подведёт! Этот парень – самый настоящий боец, прямо-таки ждёт своего часа, чтобы встать на защиту Россиюшки! Я тобой горжусь, Михаил! Теперь о главном. Ты попал ей в голову?

– Что значит «несущественно»?! Там же… там же…

– Давай об этом позже поговорим. Хорошо, Миша? Если тебе нужна психологическая помощь – ты только скажи. А сейчас сосредоточься на моём вопросе. Ты попал или нет?

– Ну да… конечно попал… прямо в лоб.

– Ты же не сочиняешь? Ну-ка, друг мой дорогой, посмотри мне в глаза? Попал или нет? Ничего страшного, если не попал. Давай, ещё раз, только честно – попал в голову? Ты точно видел, как дротик воткнулся?

– Честно попал, товарищ Майор. Честное слово. Прямо вот сюда, между бровей.

Интуиция не подводит Михаила Сомова. Он говорит то, что майор желает услышать. Химия работает, укол в задницу играет против похитителей – Миха не чувствует страха или нервозности. Он не запинается, не прячет глаза. Его враньё выглядит весьма натурально.

Майор расспрашивает о побеге через окно. Затем снова начинает выяснять, соврал ли школяр о дротике в учительской голове. После переключается на Шаддат, осведомляется о дверях, вратах, туннелях, и прочей малопонятной белиберде. Его вопросы пробуждают образы из недавних кошмаров. Миха молчит о видениях. Не потому, что ему есть, что скрывать. Но потому, что не желает казаться двинутым.

Допрос завершается патетической и даже возвышенной речью о Россиюшке, о Подвиге, о Долге, и о невероятных благах, которые Родина вот-вот обрушит на голову похищенного юнца. Сомов не позволяет лапше повиснуть на ушах. Однако же, наивный школяр думает, что фургон рано или поздно остановится – и он отправится по своим делам. Майор развеивает его фантазии.

– Сынок, ты хорошо себя чувствуешь?

– Нормально. Вроде всё окей. А как быть… разрешите вопрос, товарищ майор, ну… с делами в школе? Это же… извиняюсь за выражение, криминал самый настоящий…

– Это дело десятое. Не зацикливайся, мы всё уладим. Голова не кружится?

– Нет, не кружится…

– Молодец! Так держать, Михаил! Ты у нас настоящий боец! А теперь – последняя миссия, так сказать, перед путёвкой в новую жизнь!

– Какое ещё задание?!! Какая миссия?!! Товарищ майор, был же уговор!!! Уговор же!!!

– Миша, успокойся, здесь только твои друзья. Ничего серьёзного, простая формальность. Чисто медицинский вопрос. Ты должен прогуляться по городу. Просто прогуляться, понимаешь? А мы последим – что у тебя с пульсом, что с сердцем. В норме ли ты после пережитого стресса. Потом снимем браслет – и всё, конец истории, друг мой дорогой. Снимем датчик – и получишь свой счастливый билет. Эх, молодость, молодость, прекрасная пора! Как я тебе, Миша, завидую!

– Какой ещё датчик?!!

Вместо ответа, на экране появляется палец майора. И указывает вниз.

Сом опускает взгляд. Обнаруживает, что на нём футболка с двуглавым российским орлом. И чужие джинсы. Штанина закатана – а его лодыжка стиснута массивным браслетом. На литом пластике мигает красная лампочка. Это не медицинский прибор! Это устройство слежения! Точно такое, как в сериалах про копов!

Он наконец-то вспоминает, что несколько часов назад был насквозь пропитан кровью педагогов. Пропитан с ног до головы! Прежде чем затолкать в ящик – черти в резине его раздели! Оттёрли! Облачили в чистые шмотки! Они видели его жопу! И… и… и трогали! Ёбаный стыд! Стыд и срам!

Пока Миха тоскует из-за вторжения в личное пространство, майор начинает инструктаж.

– Дайте ему карту. Сейчас восемь утра. В полдевятого будет автобус. Едешь в центр. Гуляешь по городу до восьми вечера. Центральная площадь, Красный Пищевик, улица Малиновского, площадь у театра Пичугина, улица Завойского, краеведческий музей, и через два квартала – дом-музей Грижбовского. Смотри, здесь, здесь и здесь, в границах красного маркера. Ровно к десяти часам возвращается обратно, к дачному кооперативу. Встречаемся здесь, квадрат четыре-десять на карте, место отмечено красным флажком. Всё запомнил?

– Какой автобус? Какой дачный?

***

Майор терпеливо объясняет. Раз за разом разжевывает инструкции. Его указания напоминают программу туристической экскурсии. Ничего сложного. Ничего опасного, тревожного, или криминального. Дождаться автобуса на остановке возле дачного посёлка. Отправится в центр. Провести весь день в городе. Поглазеть на достопримечательности. Заглянуть в музей. Покушать в торговом центре. Отметиться возле памятника Ленину. К вечеру явиться в начальную точку маршрута – и получить сраную медаль.

Сом ощущает иррациональность происходящего. Но просто кивает головой. Он думает лишь о том, чтобы выйти из фургона. И не угодить в пластиковый ящик. Кажется, его не закопают на краю болота. И не засунут в кутузку. Разумеется, майор врёт. Ряженым парням с тесаками и кислородными баллонами плевать на медицинские нюансы. Всё это – часть какого-то дурацкого плана. Осталось понять, какова его роль этой затее.

Машина останавливается. Двери фургона распахиваются, впуская свежий весенний воздух. Один из громил протягивает карту Кривограда, разрисованную маркером. Затем мобильник, старые советские механические часы, и несколько купюр. Увидев деньги, Миха чувствует, как камень падает с сердца. Эти мудаки всё же его отпускают?!

Из динамиков планшета несётся заботливый отеческий голос.

– Главное, Миша, не нервничай. Медицинская формальность. Нас всех трясут, всех проверяют – не причинён ли вред здоровью гражданских? Главное дело уже сделано. Ты обезвредил террористку. Ты уже выполнил долг перед отечеством. Только знаешь, как бывает в нашей нелёгкой работе? В серьёзной заварушке – без сучка, без задоринки. А вот на ерунде много хороших парней погорело. Смотри, не опоздай вернуться. Не разочаруй меня напоследок.

– Конечно, я всё понимаю, товарищ майор…

– Выше нос, Сомов, будущий ты мой депутат! Я ещё спляшу на твоей свадьбе! Так, пора выдвигаться. Вопросы есть?

Школяр всерьёз задумывается. Проходит минута. Затем ещё одна. Громила в костюме химзащиты терпеливо держит плашнет. Майор улыбается и ласково смотрит с экрана. То-ли по причине инъекции с успокоительным, то-ли благодаря свойствам собственного ума, Миха наконец-то формулирует действительно важный вопрос.

– А где батюшка?

Майор меняется в лице, но сдерживается, пропускает эту глупость мимо ушей.

– Ладно, за дело. Часы одень. И следи за временем.

***

Миха выбирается из фургона. Ему кажется, что рука в резиновой перчатке снова схватит за шиворот – и вернёт в темноту. Что он снова окажется в пластиковом ящике. К счастью, ничего не происходит. Он делает шаг. Затем еще один. Отходит от машины на полсотни метров и оборачивается.

Возле грузовика суетятся его похитители. Вытаскивают ящики, разматывают маскировочные сети, проверяют оружие, клацают магазинами и затворами пушек, набрасывают поверх доспехов камуфляжные плащи-палатки. Они похожи на великовозрастных пионеров, не наигравшихся в зарницу. Однако, у этих засранцев не самые дешевые игрушки. На траве появляются длинные кассеты с ровными рядами ячеек. Крышки щелкают, из пластиковых сот бесшумно поднимаются стайки микромашин. Дроны растворяется в весеннем небе.

В кармане звонит мобильник.

– Проверка связи. Миша, шевелись, сынок! Вперёд и с песней!

– Да, да, уже иду…

Миха ускоряет шаг.

Пятна камуфляжа скрываются за деревьями. Колея ведёт через разрыв в лесополосе. На горизонте виднеются трубы заводов на берегу Курнявки. Школяр выходит на просёлочную дорогу.

Слева – торфяное болото. Заросли кустов и чахлые берёзы, веники осоки, шапки багульника, струпья лишайников на кривых стволах. Вот и всё, что смогло вырасти на месте сгоревшего и затопленного леса. Бескрайние топи и трясины опоясывают северную окраину города.

Справа – ржавый щит с гордой надписью «Элитный дачный посёлок Жабий Зов».

За щитом – покосившиеся домики. Упавшие изгороди. Лужи с ряской в подвальных ямах недостроенных коттеджей. Огороды заросли камышом. Дощатые сортиры погрузились в землю. Грунтовая вода подступила к дороге. Здесь давно никто не живёт. Советские мелиораторы отвоевали у болот гектары плодородной земли. А теперь болото возвращает аннексированные территории. Сырость, гниль, стрекозы, пустые оконные рамы. Плохое место. Одно из десятков плохих мест на карте Кривограда.

Сом выходит к остановке. Кирпичная кладка съедена ядовито-зелёной плесенью. Расписание маршрутов проржавело так сильно, что цифры невозможно разобрать. Через десяток минут – над колеей появляться автобус, воняющий бензином Пазик, такой же обшарпанный, как и вся округа.

Почти все места свободны. Из пассажиров – тётка с грибным лукошком и старик бомжеватого вида. Миха садится у окна. За стеклом медленно ползут кучи и прогалины. Ему не даёт покоя дерьмовая мысль. Друзья майора устроили делянку на болотах, точно джентльмены из рассказов Пришвина. Они наблюдают, собирают информацию, или что-то расследуют? Или охотятся? Если второе верно – он играет роль наживки, подсадной утки. Кто же тогда трофей? И какого хрена этот трофей делает в центре города? И каким чёртом он должен оказаться на болотах?

Михаил Сомов выплёвывает матерное слово. Закрывает глаза. Его ум тут же атакует пленительный образ Ноны Викторовны.

Глава 13

Забыв о тревогах, Михаил Сомов путешествует в краю сладостных воспоминаний и эротических фантазий. Перед его мысленным взором проносятся чувственные, прекрасные, пленительные образы. Бюст, огромный и упругий. Задница, упругая и огромная. Томное сопение, жадное причмокивание, брызги спермы на щеках училки, мозги из раздавленной головы… ах ты, чёрт возьми! А вот это совсем некстати!

Экскурсия на склад воспоминаний безвозвратно испоганена.

Сом вздрагивает, разлепляет глаза, трёт виски. И возвращается к реальности.

За стеклом мелькают просмолённые столбы. Двухэтажные бараки. Покосившиеся водонапорные башни. Обросшие мхом развалины, кучи камней и полусгнивших досок. Копоть, сажа, ржавая колючая проволока поверх кирпичных стен. Грязь сменяется пылью. Бензиновая вонь выдавливает ароматы болот.

Автобус ползёт сквозь пласты русской истории. С каждым километром памятников довоенной эпохи становится меньше и меньше. За окном вырастают ряды пятиэтажек. Хрущёвки, трубы котельных, ряды одинаковых гаражей. Серые стены. Тёмно-серые провалы окон. Светло-серые швы между панелями.

В царстве серых прямоугольников лишь два цветных пятна – зелень тополей и граффити на бетонных заборах.

Какой-то засранец решил одарить горожан плодами искусства. И не пожалел денег на баллончики с краской. Талант художника с блеском пошел на говно. Полуразрушенную стену украшает голый человек с громадным эрегированным членом. Его рот открыт – оттуда, вместе с кровавой блевотиной, вылетают уши, глаза, и отрезанные пальцы. В одной руке – вилка. В другой – ложка.

Вязь багровых знаков складывается в меланхолическое послание: «Я ебал Кривоград».

Миха с трудом распутывает очередной узор из букв: «Я ебусь, когда ем».

Он отводит взгляд. В стенах родной школы случилось что-то похожее. Слишком свежие, слишком травматичные воспоминания.

***

Через десять минут картинка за окном меняется. Серые фасады и грязные лужи исчезают. Пазик вторгается в край прекрасного, богатого и славного. Исторический центр города – смесь лихого купеческого шика и сталинского ампира. Память о людях, что умели производить впечатление. Здесь есть, на что посмотреть.

Обнаженные нимфы на фасаде городского театра. Величественные колонны Дворца Работников Пищевой Промышленности. Позеленевшие от времени жабы и караси над чугунными фонтанами.

Барельефы на стенах Дома Профсоюзов – винтовки, микроскопы, реторы, рычаги, знамёна. Мужественные подбородки красноармейцев. Стальные бицепсы рабочих. Высокие лбы учёных. Гранитные груди целеустремлённых советских женщин.

Итальянец Жакомо Фагоцци вылепил ангелов над балконами одного из доходных домов Пичугина. Весь второй этаж занимал бордель с калмычками, алтайками, и дочерями ссыльных. Именно с этих балконов Елисей Пичугин метал в прохожих бутылки от шампанского.

Шик царской эпохи соседствует с шиком из новейшей истории. Золотые звёзды на витражах нового райсовета, громадные хрустальные люстры, позолоченные гербы и колосья. Тяжелый, избыточный, помпезный декор. Старое здание сгорело в пожаре семидесятых. Желая утереть нос столичным гостям, местные партийные власти построили на том же месте целый дворец, обмазанный сусальным золотом.

На центральной площади горожан приветствует вождь мирового пролетариата.

Кривоградский Ильич не похож на Ильича из любого другого советского города. Он не воздевает длань к небу. Он не указывает на горизонт.

Десятиметровый Ленин держит открытую книгу, том без названия. Возможно, это «Капитал» Маркса. Возможно, «Есть, чтобы жить» Абобы Мпонго. Или «Общая Теория Потустороннего» Ремидия Варагинского. Скорее всего, это «Введение в Морбо-Космологию», главный труд Бориса Грижбовского, выдающегося советского физика.

Умный, пронзительный, оценивающий взгляд Владимира Ильича устремлён в другой конец площади. Там возвышается второй главный городской монумент. Не такая высокая, но почти такая же внушительная скульптурная группа под гордым названием «Красный Пищевик».

Обнаженный чугунный атлет держит над головой огромный котёл. Под его ногами машины, насосы, манометры и шланги. В основании постамента высечен жизнеутверждающий девиз – «Слава советским учёным и работникам пищевой промышленности!». Эти парни приехали в Кривоград сразу после войны. Возвели дома, заводы, корпуса лабораторий. И заслужили память о своём подвиге.

За спиной Красного Пищевика, на другом берегу Курнявки, над цехами и трубами химических производств – чернеет бронированный монолит Второго Пищевого Реактора.

Первый Пищевой Реактор взорвался в пятьдесят восьмом, засыпав город слоем искусственного белкового мяса. Но уже в шестидесятом году – состоялся прорыв. На стыке органической химии, молекулярной биологии, и физики высоких энергий – появилась новое знание. В те далекие дни весь мир обсуждал блистательный триумф советской науки. Вместе с передовой технологией родились новые и смелые амбиции высшего партийного руководства. Через несколько лет в Кривограде состоялся не менее блистательный триумф советской социальной инженерии, о котором известно лишь избранным. Да и те желают забыть о былых свершениях, избавиться от ночных кошмаров. К несчастью, фарш невозможно провернуть назад.

Михаил Сомов бредёт мимо ботинок Ильича, уткнувшись в выданный майором телефон. Выпускник знает о родном крае ровно столько, сколько и любой горожанин без допуска к государственной тайне.

Его знания следует структурировать – и записать на цветных картонках.

***

Восточнее Червегорска, западнее Сталинских Грязей, раскинулся бескрайний Чёрный Тухлец.

Мутные воды огибают редкие островки твёрдой земли. Кости желтеют над маревом вязкого тумана. Песнь выпи летит над упавшими соснами. Здесь, в сердце Чёрнотухлецкого Заповедника, среди торфяных болот, бобровых плотин и затопленных лесов, прячется исток полноводной реки Курнявки – единственной судоходной артерии, что связывает Уд-Слюнявскую Впадину с соседними областями.

В самом центре Впадины, лежит болотная жемчужина России – славный город Кривоград.

Город ссыльной знати и охотников за Жабьим Золотом.

Город артельщиков и торговцев торфом.

Город раскольников и клеймёных воров.

Город учёных и первопроходцев.

***

История людей, населявших Уд-Слюнявскую Впадину, начинается в ямах на месте кострищ и стоянок.

Заболоченная земля неохотно расстаётся с артефактами Курняво-Усермяцкой культуры. Масштабные археологические изыскания затруднены из-за особенностей ландшафта. Однако, в этих краях хватило материала для защиты сотен диссертаций, для десятков научных работ в области археологии и антропологии.

Ожерелья из человеческих пальцев, костяные статуэтки Червя-Прародителя, котлы для варки жаб, керамика для маринования жаб, глиняные жабьи свистульки, берестяные лари для жабьего порошка, бронзовые иглы, бронзовые фаллосы, такие же бронзовые диски с чеканными изображениями людей, звёзд, и, разумеется, жаб. Предметы быта, кости и украшения датированы первым тысячелетием до нашей эры. Артефакты из Курняво-Усермяцкого наследия экспонируются в столичных музеях. Менее ценные экспонаты выставлены в местном краеведческом музее.

Увы, многие бронзовые предметы стали добычей кладоискателей, чёрных копателей, и прочих околокриминальных элементов.

В две тысячи двадцатом году анонимный коллекционер приобрёл на Рижском аукционе «Усермяцкий Серп» – ритуальное оружие из бронзы, костяных фрагментов и шлифованных человеческих зубов. Несмотря на негодование в археологическом сообществе, артефакт бесследно исчез. По сей день неизвестно, является ли подделкой этот выдающийся образец древнего ремесла.

***

В семнадцатом веке в Уд-Слюнявской Впадине было основано новое поселение.

Беглые раскольники укрылись от Престола Московского среди болот и топей. Желая огородить свой мир от ереси Никона, они отыскали твёрдую землю, место для старой веры и нового дома. Но не смогли огородить собственные умы.

За несколько десятков лет христианские обряды изменились до неузнаваемости. Второе поколение изолированной общины молилось Червю и Жабе Христовой, практиковало каннибализм и близкородственные связи. Именно эти люди изобрели ритуал «Причастия тремя водицами – водицей сладкой, водицей святой, и водицей болотной».

Современные исследователи полагают, что причиной массовых нейро-дегенеративных изменений стал торфяной газ с высоким содержанием метана и фосфористого водорода.

Однако, скит рос и процветал. В областях за пределами Уд-Слюнявской Впадины начали исчезать крестьяне. Кто-то примыкал к Болотному Согласию. Кто-то воодушевлялся «Ересью Стратилата» – и нёс слово лесного старца по деревням и весям. Кто-то превращался в кучу обглоданных костей.

В правление Екатерины Второй на болота пришла гвардия. Солдаты построили форт, порт, казармы, склады на берегу Курнявки. Наладили корабельное сообщение с соседними губерниями. Долгие три года шла война. Долгие три года солдаты поднимали на штыки болотных жителей, многие из которых потеряли человеческий облик.

Наконец, гвардейцы отыскали и вздёрнули Агапия Стратилата, бессменного лидера Болотного Согласия. Вместе со смертью старца закончилась и Уд-Слюнявская вольница.

***

Вот и появился город. Вышел из мутной воды, словно пузырь. И принялся раздуваться от несчастий человеческих.

Вот и поплыли корабли с ссыльными и арестованными. Рваные ноздри. Рубцы от плетей. Кандалы и колодки. Уральские казаки и заводские крестьяне, астраханцы, нижегородцы, башкиры, калмыки и чуваши.

Вот и закончилось Пугачёвское Восстание – но не иссяк поток кораблей.

Покинуть город возможно лишь через порт, кругом топи да болота. А все, кто знал тайные тропы – милостью императрицы Екатерины покоятся под слоем ила. Не найти лучшего места для тюрьмы и ссылки. Многие прибыли под кнутом. Но были и те, кто явился за рублем, желая начать дело или намыть Жабьего Золота.

В конце семнадцатого века Курнявка превращается в торговую артерию – вверх по реке поднимаются ссыльные, хлеб, зерно и брага. Вниз по течению сплавляются брикеты прессованного торфа, бочки земляного масла, сушеный рыжий гриб, редкие аптекарские травы, и даже золотой песок в заплечных мешках удачливых старателей.

Восемнадцатый век – век кривоградских Торфяных Королей. Так жители обеих столиц презрительно называют здешнее купечество.

А местная аристократия то ли в шутку, то ли всерьёз называет свой город Болотным Парижем. В это же время в Кривоград прибывают немецкие инженеры и итальянские архитекторы. Начинается строительство театра, церквей, фонтанов, каменных домов и увеселительных заведений.

***

Астраханский торговец Фёдор Сухомах вёл дела с кривоградскими купцами больше двадцати лет, единолично поставляя свечи, сукно и чай.

Но в его письмах, городу посвящена лишь одна строчка.

«Во храмах черно, яко во свинарне, и смрадно, яко в питейной. Лес плох, дорог, еден жуком. Нет здесь Христа и жабий шум над водой витает. Блядво костляво. Солонина кисла.»

***

Карамзин в «Московском Журнале» описывает местных жителей как деятельных и неунывающих сынов России.

«Подлый и бесноватый люд. Ссыльные живут в одних домах со многими девками, вместе пьянствуют, блудят, ругают Бога и Государя. В каждый год изобретают новую мерзость. В первый год царствования императора Александра купцы с челядью нарядились скоморохами, сняли с управы губернские гербы, заперли и сожгли в бане коллежского асессора. После, по благословению местного духовенства, подняли и носили по городу срамной штандарт: семеро бобров бьют и ябут оскалившееся злого волка. В следующий год завешивали образа, мазали лбы печной сажей, славили червя и жабу. Оголялись на площадях при всем народе. Вставляли дудки в зады и дудели в них всем скопом. Торфяной магнат купец первой гильдии Елисей Пичугин возвёл перед театром охапку срамных удов из струганого дерева, а после нарядился бобром, прыгнул в лохань с варёными раками и едва не утонул, а после в той лохани прилюдно блудил с ссыльными воровками. Жители Кривограда страшатся людоедских сказок и боятся ночами выходить из домов. Потакая глупым страхам, вооружают дворовых людей топорами и кистенями. Немецкий доктор Штальмфоф пишет, что причины многих безумств и злодеяний берутся из застойной воды и болотных миазмов.»

***

Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин посвятил Кривограду чудесные, восторженные строки.

Стоит град чёрный, непристойный,

Сокрыт за облаком зловонья,

Лохань для жабьего говна,

За грех нам Господом дана.

***

Отгремела речь с броневика.

Штык вошел в буржуйскую задницу.

Ветры революции так и не всколыхнули тухлую воду. Новая власть вспомнила о Кривограде лишь к двадцать четвёртому году. В город явились парни в будёновках. Раскулачили остатки купечества. Водрузили над театром красное знамя. Кого-то расстреляли. Кого-то приставили к делу, кого-то к ружью.

В звенящих тридцатых горожане ждали, что на месте старых бараков появится трудовой лагерь. Но советы не стали поддерживать царскую традицию. Великие стройки шли на Транссибирской магистрали, на Амуре, на берегах Беломоро-Балтийского канала. Москве не было дела до болот и торфяных брикетов.

Между двумя войнами, город жил серой провинциальной жизнью. Пустел, чах, зарастал камышом.

Вторая Мировая Война не изменила облик местных улиц. Ни бомб, ни выстрелов, ни сирен. Мужчины ушли на фронт, остались лишь бабы и дети. Пристань опустела. Вплоть до сорок седьмого года местное население пробавлялось рыбалкой, огородом, грибами и ягодами.

***

В сорок восьмом году окрестности содрогнулись от рёва экскаваторов и ударов копра. Черный Тухлец рассекли насыпные дороги. Уд-Слюнявскую Впадину накрыла большая стройка.

Москва готовит плацдарм для Кривоградского Проекта.

В Червегорске строится цементный завод. По Курнявке идут баржи со стальным прокатом. Над речным портом поднимаются грузовые краны. В город высаживается десант из строителей, инженеров и мелиораторов. Они укрепляют грунты, осушают болота, роют каналы, возводят склады и бараки.

Ещё через год на берегах Курнявки вырастают скелеты заводов. В городе появляются целые районы, обнесённые рядами колючей проволоки. Там работают учёные из закрытых НИИ. Недалеко от города строится бетонная взлётная полоса. Рядом расквартировывают дивизию охранения. Суда на воздушной подушке катаются по болотам, автоматчики патрулируют городские окрестности, стерегут государственную тайну, пугают грибников, обыскивают припозднившихся алкоголиков.

Кривоград полнится слухами. Кто-то утверждает, что советские учёные строят ракету для путешествия на Марс. Кто-то говорит, что здесь будут производить лягушачьи консервы для торговли с Францией.

Через несколько лет взрывается Первый Пищевой Реактор. А после – успешно запускается второй. Советы объявляют на весь мир, что вот-вот решат проблему голода в планетарном масштабе. Увы, эта инициатива не получает развития. Кремль вынужден сосредоточиться на действительно важных делах.

К девяностым годам в городе живёт и работает свыше пятидесяти тысяч человек. Все они становятся частью Кривоградского Проекта. Лишь сотня учёных, чиновников, военных и гражданских специалистов – знают, в чём они участвуют.

***

В кабинетах местных чиновников обновился декор. Раньше над просиженными креслами висел портрет генсека. Теперь висит портрет президента.

Новая Россиюшка унаследовала Кривоградский Проект от Советского Союза. И замерла, не зная, как быть с великими начинаниями. Бросать опасно. Продолжать ещё опасней. Нельзя остановить Машину Грижбовского. Нельзя забыть о воющем кошмаре, что обитает внутри Второго Пищевого Реактора. Нельзя допустить, чтобы гости города остались без завтрака, обеда и ужина.

Зато можно надеяться, что проблемы отправятся в отдалённое будущее. Что не изгадят рейтинги перед выборами. Что не заставят избирателей грустить, ругать власть, и фонтанировать кровавым дерьмом из разорванных животов.

По данным переписи две тысячи двадцатого года, в городе осталось меньше четверти жителей.

***

Миха топчется перед деревянным бараком. На углу висит мемориальная доска: «Здесь жил и работал выдающийся советский физик Борис Грижбовский». Ниже выбиты годы жизни.

Сом смотрит на экран мобильника. Это последний пункт культурной программы. Но еще только полдень. Придётся шляться по городу несколько часов. Миха тяжело вздыхает.

– Эй, пацан… чем от тебя пахнет? Бля, вкусно пахнет. Как тебя зовут, пацан?

За спиной раздаётся сиплый, прокуренный мужской голос. Миха бледнеет как полотно. Рядом покачивается низенький сморщенный мужичок в грязной затёртой куртке. Его нос похож на железнодорожный фонарь. Лицо загорело до оттенков сапожного крема. На голове копна бесцветных волос, немытых и нечёсаных.

– Отвали, папаша.

– Хули ты кипешуешь, пацан? Ладно, не кипешуй…

Мужик делает кислую рожу. Разворачивается. И шагает по своим делам.

Сом пятится, не выпуская из вида удаляющуюся фигуру. Он испуган до чёртиков. Он уже слышал этот вопрос. Тот день не закончился ничем хорошим.

Глава 14

Дребезжащий вентилятор выдавливает из кухни вонь горелого масла. Потоки тёплого воздуха раскачивают липкие ленты. Мухи совершают променад на истёртых столешницах. Зудят под ржавыми подносами. Катают хлебные крошки. Щупают хоботками застывший жир.

Чад, плесень, обвалившаяся штукатурка, патина и паутина. Тёмные залы бывшей Тринадцатой Столовой. Место силы кривоградского общепита.

Именно здесь перед советскими гражданами предстала Первая Котлета. Первый ком синтетического мяса, рождённый внутри пищевого реактора. Именно здесь партийные боссы уверовали в новую науку. Грандиозные планы. Великие начинания. Кошмарные вызовы. Плохой конец.

Теперь здесь пирожковая.

На вывеске новое название, гордое и звучное: «У Сурена».

Заведение нескоро получит мишленовскую звезду. Раз в месяц санитарные врачи тревожат тараканов, пересчитывают крыс, выуживают из стряпни мушиное дерьмо. Грозятся закрыть едальню. Косятся на ящик под кассой. Радушный хозяин мусолит банкноты, обнимается с проверяющими. И продолжает кормить гостей.

Тут столуются работяги из порта, таксисты, школяры, студенты. Едоки без лишнего стольника. Здесь подают кулебяку из кислой капусты. Беляши и пончики. Ливерные пирожки и застывшее время. То же меню, что и в пятидесятых. Тот же жизнеутверждающий девиз на ленте из алого кумача. Те же занавески.

За полвека добавилась одна-единственная деталь. Между репродукцией Шишкина и портретом Ильича – появился огромный плазменный телевизор.

***

Михаил Сомов тянет чай. Глотает жареное тесто. Шлепает по столу салфеткой. Пытается отвоевать пространство у докучливых крылатых тварей. Смотрит на часы. И обращается к хозяину заведения.

– Сурен, можно пульт?

– Ай, нет, Миша-джан. Зачем музыку переключать?

– Да ладно, всё равно никого нет. Слушайте, у нас в школе… ну… происшествие. Ничего не слышали? Сурен, ну дайте новости посмотреть!

Пожилой армянин протягивает гостю пульт. Кнопки липкие, как и всё окружающее пространство. На экране телевизора дрожит заставка местного телевидения. Ведущий в неизменном сером пиджаке читает с листа.

– Здравствуйте, дорогие телезрители. В Кривограде два часа дня. Ещё раз о шокирующем инциденте в Десятой Общеобразовательной Школе. Директор и один из преподавателей доставлены в Червегорский военный госпиталь. Острое пищевое отравление. Предположительно, стафилококковая инфекция. Среди учащихся случаи отравлений не выявлены. В настоящее время занятия приостановлены. В школе ведутся санитарные мероприятия. Глава министерства образования Кривоградской области вылетел из Сталинских Грязей. Расследование проходит под прямым контролем городской администрации.

Серый пиджак сменяется видеорядом. Знакомые окна. Толпы учеников. Всеобщее ликование из-за отмены занятий. Сотрудники МЧС, чиновники из местной администрации, ёмкости с хлоркой. На школьном стадионе приземляется военный транспортный вертолёт. Мужчины в камуфляже выносят из школы закрытые носилки. Кто-то держит капельницу. Кто-то волочит чёрные пластиковые мешки.

– Другие новости. Граждане без определенного места жительства устроили массовую драку в районе порта. При задержании нарушителей общественного порядка, сотруднику полиции откусили нос. Врачи и пациенты кривоградского психоневрологического диспансера объявили совместную забастовку, и требуют у городских властей начать строительство парка аттракционов. Депутат местного самоуправления обвинён в развратных действиях по отношению к государственной символике. Жители Рабочего Микрорайона жалуются на жаб. Водитель маршрутного такси госпитализирован после попытки самосожжения. Метеостанции Уд-Слюнявской впадины регистрируют повышенную концентрацию болотного газа. Сохраняется высокая пожароопасность. Региональное отделение МЧС рекомендует воздержаться от посещения лесоболотных массивов. Новая мутация энцефалитных клеще…

Возмущённый голос Сурена заглушает бубнёж из телевизора. Хозяин мушиного погоста в сердцах швыряет мокрое полотенце. Яростно трясёт пальцем, обращается к единственному гостю.

– Ай, бляди! Слушай, зачем тебе хлорка! Какие глупости! Какой там стафилококк-шмафилококк, я его маму ебал! Котлетный фарш воруют, потом от мокрого хлеба заворот кишок! Был человек, а теперь нет, погубили учителя! Бандит на бандите! Ээээ-э-э-э-э-э, Миша-джан, такой город был! Сюда Кобзон приезжал! Всё украли! Всё обосрали! Ай, бляди бессовестные!

Ливерный пирожок едва не выскакивает обратно. Михаил Сомов обливается чаем, прикрывает рот салфеткой. К знакомой смеси удивления и недоумения добавляется страх. Сом пытается осмыслить происходящее.

Чья-то невидимая рука жонглирует вертолётами, серыми пиджаками и камерами журналистов.

Кто-то пытается скрыть кровавое двойное убийство в стенах родной школы.

За этим стоят Поп и Майор?

Или иная сила, незримая и могущественная? Сила, что крутит шестерёнки государственного аппарата, направляет полицейских, чиновников и военных. Что происходит с этим городом? Куда подевалась Нона Викторовна? И главный вопрос – что, чёрт возьми, он тут делает? На кой хрен его отправили таскаться по площадям и центральным улицам?!!

Миха забывает жевать. Школяром овладевают тревожные раздумья. Однако, испытания для нерв и желудка только начинаются.

В окне показывается тень. Сом поворачивается к занавескам. К стеклу прижимаются грязные ладони и красный нос. Черная от синьки рожа заглядывает в пирожковую с улицы. Выцветшие глаза таращатся прямо на Сомова.

***

Тот самый мужик!

Тот самый бомжеватый алкаш, любитель нюхать выпускников!

Школяр вскакивает, едва не завопив от ужаса. Сморщенная морда исчезает. Через секунду, на пороге блеваловки появляется новый гость.

Мятый мужик держит руки в карманах. Потрескавшиеся губы расходятся в довольной улыбке. Обнажают неровный ряд чёрных зубов. Довольно щурясь, тип в грязной куртке идёт между столов. Нюхает воздух. Даже не обращает внимания на мух, что садятся ему прямо на лицо. Приближается к Сомову. Бормочет приветствия.

– Бля, пацан, ёб твою, вот так приятная встреча. Вот так неожиданность, ебана, пахучий ты мой. Слышь, пацан, дело есть. Давай, выйдем на воздух. Подышим, бля, покурим. Ёбанаврот, хули ты вскочил? Не кипешуй, докушай пирожок. Эй, пацан, ну ты чё? Стой, бля, куда намылился!?

– Уважаемый, отъебись. Отъебись от меня!

– Ты чё, пацан? Хули ты шумишь? Ебана, не ссы, всё путём, иди-ка сюда…

Муха путешествует по щеке. Заползает прямо в нос, изрезанный сеткой багровых сосудов. Мужик в грязной куртке даже не морщится. Сом на голову выше странного бродяги. Но по какой-то причине – он чувствует самый настоящий ужас. Больше всего на свете он желает убраться подальше от черных зубов и выцветшей шевелюры. Выпускник холодеет и пятится.

Бормочущий тип с неожиданной прытью наклоняется, падает животом на столешницу! Алюминиевые тарелки летят в разные стороны! Грязные ладони тянутся к школяру! Пальцы с расслоившимися ногтями хватают за рукав!

Этот манёвр становиться точкой невозвращения. Забыв о приличиях, Миха с воем отскакивает. Перепрыгивает через соседний стол, опрокидывает стулья, несётся к выходу! Позади раздаётся дружный дуэт!

– Ээээ-э-э-э-э-э?! Тут не хулиганьте! Ээ-э-э, ты куда, Миша-джан!?

– Хули ты носишься, пацан?! Хули ты скачешь?! Иди сюда-а-а-а, бля! Иди сюда-а-а-а-а, сука, падла рваная!!!

За спиной слышится грохот, топот, звон падающей посуды. Миха выбегает из переулка. Несётся на пятой скорости, пока сердце не начинает выпрыгивать из груди. Задыхается. Оглядывается. И снова бежит.

***

Сом чувствует, чувствует задницей, чувствует всем своим существом, что едва не попал в очередную дерьмовую историю.

И удивляется этому чувству. Он едва не обделался от страха! Неужели после общения с Попом и Майором, после кровавой бани в классе – на свете остались вещи, способные его напугать? Следовало просто-напросто дать по зубам ёбаному бомжаре! Въебать емукак следует!

Отложив самокопание на потом, он быстрым шагом направляется к автобусной остановке. На сегодня хватит Кривограда. Надо вернуться к громилам в жёлтых дождевиках. Надо просто-напросто пережить и забыть этот день. Однако, до шести часов еще есть время. Сом наклоняется. Щупает браслет на лодыжке. И делает единственное заключение, которое можно сделать.

– Господи! Это пиздец!

Следующие два часа он катается по городу на автобусе. Пересаживается с маршрута на маршрут. Вглядывается в прохожих, боясь увидеть грязную куртку и красный нос.

***

В назначенный час Михаил Сомов выбирается из асфальтовых джунглей. Оставляет за спиной монументы советской эпохи и пережаренные пирожки. Садится на рейс «Центральная площадь – Дачный».

Всё тот же пазик везет школяра на рандеву с прорезиненными громилами. Весело тарахтит мотор, поскрипывают рессоры, щебень стучит в колёсных арках. На задних местах цедит пиво сонная компашка. Над бритыми головами носится бессвязный убаюкивающий матерок. Сом глядит в окно, предаётся тихой русской грусти.

Путешествие из пыли в грязь проходит без неожиданностей. Автобус подъезжает к полуразрушенной остановке. Круг замыкается. Миха расплачивается, спрыгивает на траву, направляется к посадке.

Он вдыхает болотную вонь – и отдаётся наивным надеждам. Хочет верить, что встретит новый день в своей постели. Что Майор сдержит слово. Снимет дурацкий браслет. И, наконец, оставит его в покое.

Возможно, всё обойдется.

Ведь никто не произнёс слово «убийство».

Усы трудовика спрятали в пластиковом мешке.

Голова директора школы улетела на вертолёте.

Возможно, его не будут таскать по допросам и очным ставкам. Ему останется лишь справиться с воспоминаниями. Одолеть наваждение. Забыть о багровой каше на школьной доске. Забыть, как ненасытный рот втягивает хер вместе с яйцами. Он найдет силы переступить ненормальную тягу к Ноне Викторовне. Он восстановит связь с реальностью. Он вернётся к привычной жизни.

Как только Михаил Сомов окончательно раскисает – судьба наносит очередной удар.

***

Визг тормозов заглушает лягушачий концерт.

Сом оборачивается – и на его шевелюре появляется ещё одна седая прядь.

Возле остановки тормозит автомобиль. Зелёные жигули, покрытые грязью и ржавчиной. Дверь со скрежетом открывается. Из облака табачного дыма показывается раздутый багровый нос. Водитель в грязной куртке выскакивает из машины. Бежит к замершему от ужаса выпускнику. Щелкает чёрными зубами. Тянет руки. Над лесополосой повисает дикий крик, полный злобы и радости.

– Съебать решил?! Я тебе съебу, пахучий хуила!!!

Миха пятится на ватных ногах. Спотыкается, кубарём летит в траву! Переворачивается, несётся прочь на четвереньках, словно испуганный орангутанг! Не помня себя от страха, с воем удирает от жуткого бомжары!

– Стоять, блядь!!! Ах ты, ёбаный ты на хуй!!! Стой, пидор!!!

Сомов вот-вот получит разряд по лёгкой атлетике – он бежит, как настоящий чемпион! Адреналин соединяется с метановой тягой, и поднимает школяра над землёй! Но рёв за спиной звучит всё ближе и ближе! Всё громче и громче!

В вопящем от ужаса школяре просыпаются навыки, доставшиеся от пещерных людей. Откуда-то из спинного мозга приходит точный, ясный сигнал – на прямой он рано или поздно встретится с чёрными зубами и сизым носом. Забытый первобытный инстинкт ведёт беглеца в лесополосу.

Миха закрывает лицо – и с разбегу врезается в кусты!

Несётся сквозь зелёную мешанину. Цепляется за ветки. Падает. Вскакивает. Снова падает. Снова вскакивает. Дерево впивается в щёку, оставляет кровавую полосу на предплечье. Сом не чувствует боли. Только леденящий душу ужас. Только иррациональный, интуитивный, липкий страх за собственную жизнь.

Преследователь отстаёт. Но Миха всё еще слышит треск сучьев и неразборчивые угрозы. Матерные крики переходят в нечеловеческий яростный вой. Испуганные вороны снимаются с деревьев. Черная стая взмывает над жидким лесом. Сом замирает. Прижимается спиной к тёмному стволу. Изо всех сил стискивает зубы. Старается сжаться, исчезнуть, слиться с мокрым мхом. Его руки трясутся. Его яйца превращаются в ледяные горошины. Треск и матюки доносятся из зеленой пелены. Раздаются то справа, то слева.

– Выходи, пахучий пидор!!! Я чувствую твой запах, ёбаный поросёнок!!! Иди сюда, сука, хуже будет!!! Пацан!!! Падла ссыкливая!!! Где ты, глупый хуй?!! Пацан, блядь!!! Эй, паца-а-а-ан?!!

Миха дрожит как осиновый лист. Но не теряет способность действовать. И не собирается дожидаться близкого знакомства. Медленно опускается на четвереньки. Ощупывает землю, пытаясь не наступить на сучок или ветку. Пытается убраться подальше от беснующегося психопата.

Он не успевает заползти в терновый куст.

Прямо перед носом у школяра, из зарослей высовывается обтянутая резиной голова!

Миха успевает заметить блеск кирасы и собственное отражение в стёклах противогаза. Ничего не соображая, он просто-напросто падает на задницу. Вцепляется во влажную землю, пытается отползти. Через долю секунды его нос втыкается в прелую листву. К губам прижимается тактическая перчатка. Чьи-то пальцы хватают за волосы, отрывают лицо от земли. Рожа в противогазе наклоняется. Подносит палец к фильтру. Миха судорожно кивает.

Рядом появляются фигуры, запакованные в сталь и кевлар. Бойцы обмениваются жестами. Готовят топоры, тесаки, сапёрные лопатки. Проверяют давление в баллонах с горючей смесью. Щелкают предохранителями крупнокалиберных пушек.

Пригнувшись и вцепившись в свои игрушки, головорезы беззвучно двигаются между деревьями. Разбиваются цепью. Крадутся навстречу источнику матерных воплей.

Глядя на спины громил, Михаил Сомов оправляется от шока. Дикий, ненормальный, физиологический страх отступает, уходит на второй план. Спасён. Наконец-то спасён! Вместе с радостью, к нему приходит понимание.

Это утиная охота.

А он – чёртова подсадная утка!

Глава 15

На окраине дачного посёлка, между болотом и пыльной дорогой, в тени кривых деревьев – начинается новый акт кровавой драмы. Актёры пудрят щёки, натягивают парики, передергивают затворы. Раздаётся третий звонок. Статист в кевларовой броне хватает Михаила Сомова за шиворот. И усаживает на место в первом ряду.

Сцену заполняет треск ломающихся веток. Потоки матерной ругани. Угрозы. Крики. И, наконец, зелёный занавес расходится в стороны. Перед Михой предстаёт синеносый оборванец. В трясущегося школяра упирается мутный взгляд. В этом взгляде нет ничего человеческого. Ничего осмысленного.

Лесополосу заполняет торжествующий вопль!

Без всяких затей, без лишних слов, не обращая внимания на парней с пушками – преследователь бросается на Миху!

Громилы в кольчугах стреляют без команды. Дюжина стволов выплёвывает огонь и грохот. Пули входят в дергающееся тело, словно монеты в свинку-копилку. Потоки свинца рвут мясо, дробят кости, превращают голову в месиво из багровых комьев. Над рядами черных зубов открываются глубокие алые колодцы. Водопад из крови и фрагментов черепа окатывает грязную куртку. Мерзкая рожа расходится в стороны, расползается, разваливается на дольки, словно огромный мандарин.

Сомов прижимает ладони к ушам, ползёт на заднице, пытается покинуть карнавал томатного пюре. Но над ним возвышается бронированный стрелок. Одной рукой держит школяра за шиворот, в другой трясётся автомат, выплёвывая свинцовые пилюли навстречу гостю.

На свою беду, Миха отрывает взгляд от ботинок с кевларовыми стаканами. Поднимает голову. Решается взглянуть на синеносого преследователя. В облаке пороховых газов дергается и тает пугало из окровавленного пластилина. Миха в один момент разживается целой охапкой картинок, которые будут всплывать в ночных кошмарах до скончания века.

Человеческое лицо исчезло. Превратилось в изжеванный малиновый пудинг. Разрывные пули заставили бомжару похудеть на несколько килограммов, вырвали и разбросали потроха по сухой листве. По какой-то странной, немыслимой, невозможной причине – он не спешит отправляться на тот свет, верхом на свинцовых струях.

Антропоморфная фигура качается из стороны в сторону. Содрогается от баллистических ударов. Но всё ещё переставляет ноги. Бардовая клякса сползла с полотна свихнувшегося импрессиониста. Пообедала своим создателем. И пожелала добавки. Шаг за шагом, она приближается к веселой компании с пушками и тесаками.

Это не человек.

И не труп человека, оживший по воле злых богов.

Это существо из областей за пределами существования.

Кусок воющего мяса выбрался из Шаддата. Эволюционировал, забрался внутрь какого-то бедолаги. Нарастил кости и плоть. Получил способность водить жигули, носить дерматиновые куртки, сморкаться и материться. А теперь, ведомый голодом – он спешит познакомиться с Михаилом Сомовым!

Миха не успевает лишиться чувств, укрыться от кошмаров под пологом забвения. События развиваются слишком быстро. Друзья попа и майора владеют ситуацией. Они знают, с чем имеют дело. Они вооружены планом, методом и инструментом. Запакованные в резину боевики приготовили культурную программу для вечернего рандеву. Сом слышит отрывистую команду.

– Первое звено – вперёд!

От группы стрелков отделяется несколько громил. Бронированные дуболомы бегут навстречу аляповой конструкции из лоскутов мяса. Выстрелы крупнокалиберных дробовиков звучат одновременно. Колени человекоподобного существа превращаются в облако из кровавых ошметков и осколков кости. Жуткая фигура наконец-то останавливается, начинает медленно оседать на землю.

– Второе звено – приступить к разделению!

Блестит сталь. Топоры и тесаки покидают ножны!

Прорезиненные громилы бросаются на дергающуюся конструкцию из человеческой плоти. С уханьем и гиканьем, молотят клинками извивающийся ужас! Обступают, прижимают к земле – и начинают рубить конечности! Миха видит, как над потоками кровавых брызг взлетают отсеченные пальцы и уши. Как парни в костюмах химзащиты отрезают ноги от бьющегося тела. Как окружающее пространство заливают струи багрового фарша.

В этот момент – полурасчленённое существо вносит диссонанс в слаженную командную работу.

Изрубленный корпус рывком поднимается над землёй, ерзая на кровавых обрубках.

Суповой набор пытается покинуть кастрюлю!

Рука выпотрошенного существа входит в собственную грудную клетку. Выламывает ребро. И молниеносным движением втыкает острую кость в брюхо одному из бойцов.

Тот отшагивает, зажав рану. Хрипит и пятится. Падет на колени. Заваливается на траву. К нему подскакивает один из бойцов, жонглирует аптечкой и инъектором. Хватает раненного за шиворот, тянет сквозь заросли. Остальные бойцы завершают дело. Через минуту – на мокрой листве остаётся лишь дёргающийся корпус, лишенный головы и конечностей.

– Брат Филарет! Приступить к экстракции!!!

Один из бойцов ставит ботинок на искорёженный человеческий остов, склоняется над кучей мяса. В его руках прибор, похожий на огромный пылесос. Вместо мешка для мусора – прозрачная колба. Толстый металлический щуп входит в дергающиеся останки, извивается, пульсирует, нащупывает цель. Раздаётся оглушительный вой насоса. Секунда – и в колбе оказывается розовая медуза. Тонкие нити липнут к стеклу. Из клубка вен и багровых пузырей выходит мутный глаз. Человеческий глаз, присоединенный к громадной кроваво-красной амёбе.

На Михаила Сомова обрушиваются воспоминания.

Он уже видел подобную мерзость.

Более того – он её съел. Проглотил в виде смузи, вместе с колой и святой водицей.

Миха теряет способность удивляться или испытывать отвращение. Сил несчастного школяра хватает лишь на то, чтобы не обделаться от ужаса, и не выблевать собственные потроха. Но самое страшное ещё впереди.

***

Сквозь пыхтение закованных в броню расчленителей прорывается истошный женский голос.

– Батюшки!!! Господи Иисусе!!! Вы кто такие?!! Что это вы делаете?!! Что же вы делаете, ребята?!!

Сом поворачивается на крик.

На краю опушки, в тридцати метрах от кучи изрубленного мяса – пожилая тётка с грибным лукошком. Она разглядывает лужи алого кетчупа. Замечает отсеченные конечности, комки малинового варенья на зазубренных клинках, и багровые разводы на костюмах химзащиты.

Несчастная пенсионерка понимает – она оказалась не в том месте и не в то время. Её лицо белеет. Корзинка выпадает из рук. Опята высыпаются на грязные резиновые сапоги. Закрыв рот ладонями и выпучив глаза, тётка начинает медленно пятиться. Громилы замирают над горой расчлененки. Безмолвно пялятся на любительницу тихой охоты. Немая сцена длится пару секунд.

А после – злая Судьба находит ещё один способ ужаснуть Михаила Сомова.

Без всякой команды, мерзавец в противогазе выхватывает пистолет. Щелкает предохранителем. Яркая вспышка, звуковая волна – и пенсионерка летит в кусты, разбрызгивая мозги из дыры во лбу.

Тело не успевает упасть – а перед Михаилом Сомова уже пульсируют огромные алые буквы. Буквы складываются в слова. И эти слова убивают последние остатки оптимизма. Последнюю надежду забыть о майоре, попе, и резиновых коллегах дружной парочки.

Они мочат свидетелей.

Мочат без раздумий и промедлений.

Чем бы бронированные пидоры не занимались – они на самом деле мочат свидетелей!!!

***

Вооруженные до зубов бойцы и пленный школяр выбираются из лесополки. Через несколько минут они выходят к грузовику.

Миха набирается смелости, и, пытаясь перебороть дрожь в голосе, обращается к ближайшему громиле. Он мобилизуют всю свою волю, дабы не зарыдать от ужаса в самый неподходящий момент. Его речи звучат вежливо, разумно, и даже официально.

– Господа, надеюсь, был вам полезен… очень рад, очень рад содействовать. Готов помочь в любое время. Искренне рад. Спасибо огромное! А сейчас… с вашего позволения… я на автобус, пока не стемнело окончательно. До приятной встречи…

Вместо ответа – палец громилы показывает на грузовик. Сомову ничего не остаётся, кроме как переминаться с ноги на ногу рядом с машиной.

Его караулит ублюдок в броне и резине. Кажется, он не собирается палить в напуганного школяра. Но и не торопится в очередной раз рассказывать о подвигах во имя Россиюшки, депутатском мандате, и прочих благодеяниях, что обещаны выпускнику. Он просто стоит, держа ладонь на кобуре.

Михаил Сомов погружается в пучины отчаяния и страха. Воспоминания пятнадцатиминутной давности смешиваются с мыслями о грядущем – и эта смесь чернее ночи. Больше всего на свете Миха желает дать стрекача. И бежать, бежать сломя голову, пока не достигнет самого центра Уд-Слюнявской Впадины. Однако, он не потерял связь с реальностью. У него есть основания полагать, что похитители отреагируют на подобный маневр не руганью, но стрельбой.

Миха понимает – ребята в химзащите выкидывают фокус со стрельбой и расчленением не в первый раз.

Возможно, даже не в десятый.

Без всяких сомнений – у этих засранцев есть протокол. Никто не суетится. Никто не тянет папироску, облокотившись о колесо. Каждый занят своим делом. Одни снимают с грузовика маскировочные сети. Другие – направляются обратно в лесополосу, держа тяжелые канистры.

Через пару минут, Сом превращается в свидетеля очередного злодеяния. Над деревьями поднимается столб густого чёрного дыма. Ветер приносит запах гари и химической дряни. Друзья майора подожгли лес.

Чтобы уничтожить улики?

Чтобы скрыть следы собственного присутствия?

***

Сом не успевает изобрести ещё какую-нибудь причину. Резиновый дуболом выуживает знакомый планшет. Но вместо того, чтобы развернуть экраном к школяру – втыкает в ухо наушник. И начинает рапорт.

– Объект не появился. Интерес объекта к биологическому следу не подтверждён. Вместо объекта – спровоцирован обычный пожиратель, предположительно С-тип. Экстракция проведена успешно. Есть потери среди личного состава. Брат Пётр ранен в брюшную полость. Состояние не критическое. Есть потери среди гражданских. Предположительно, местная жительница. Ликвидирована как свидетель. Пацан избежал контакта с пожирателем. Он выжил, став свидетелем операции. Какие распоряжения на его счёт?

Многострадальная душа Михаила Сомова снова уходит в пятки. К несчастью, он не потерял способность анализировать ситуацию.

Чёртовы мудаки не только выглядят как выжившие из ума реконструкторы – они ещё и называют друг друга братьями! Вот только игры и игрушки проклятых задротов совсем на другом уровне! Это сраная секта, а не спецотряд армии, полиции, или внутренних войск!

И, всего хуже, сукин сын даже не пытается скрыть содержание переговоров! Значит, в этом нет нужды! Значит, он уже сделал своё дело!

Сердце школяра превращается в кусок самого холодного льда. И готовится выйти из задницы. В который раз за последнюю неделю, его охватывает предчувствие скорой и неминуемой смерти. Повинуясь инстинктам, Миха пятится к лесу.

– Куда намылился, пацан?

Хрип из противогаза заставляет Сомова застыть на месте. В нём сражаются два желания – бежать и толкать бессмысленные речи. Второе желание побеждает.

– Я ничего не скажу!!! Я ничего не видел!!! Клянусь, вообще ничего! Клянусь! Клянусь!!!

– Тише, пацан. Полезай в машину. Брат Фёдор, дай ему успокоительного. Пацан, у тебя шок. Сейчас полегчает. Всё в норме. Всё уже закончилось. Если будешь орать – поедешь в ящике. Ты меня понимаешь?

Миха затыкается, энергично кивает. Камень падает с души. Кажется, он еще нужен майору. Нужен для какого-нибудь плана, безумного и исключительно кровавого. Рядом оказывается один из «братьев», в его руках аптечка. Сом показывает ему большой палец, пытается улыбаться, бормочет «я в норме, я в норме». Тот выуживает фонарик, без лишних сантиментов берёт одинадцатиклассника за подбородок, светит фонариком в зрачки. А после – вытряхивает таблетку, подносит к самому носу. Сомов покорно проглатывает пилюлю. Забирается в грузовик. Садиться на скамью. Сжимает колени ладонями. Рядом рассаживаются парни в броне. Раздаётся звук мотора.

Даже парализованный страхом, даже в минуты, когда все силы организма направлены на удержание собственного дерьма – Сом пытается думать. Пытается изобрести план побега. Увы, все его построения сводятся к трём пунктам.

Не нервировать похитителей.

Не делать лишних движений.

Ждать и надеяться, что Судьба, эта бессердечная сука с огромным окровавленным членом, не приготовила новое испытание для его задницы.

Разумеется, его надежды тщетны. Михаил Сомов намертво прилип к шведскому столу, где в каждом блюде – лишь ужас и смерть.

***

Машина трясётся по просёлочной дороге. В салоне душно. Ноздри режет запах химической дряни, которой «братья» смывали кровь с резиновых костюмов. Минута идёт за минутой. Колёса оказываются на асфальте, тряска заканчивается. Миха пытается понять, куда его везут. Они вернулись в город? Или направляются в промышленный район на берегу Курнявки?

Раздумья прерывает встревоженный голос похитителя, который сторожил пленника, и до сих пор не вынул наушники.

– Брат Филарет! На базе что-то происходит! Возможно, красный код!!!

– Связь на громкую!

Палец тычет в планшет. Кузов грузовика заполняет шум радиоэфира. Где-то на заднем плане раздаются хлопки. Сом понимает – это выстрелы! Ответственный за связь боец срывает противогаз, прижимается губами к серому пластику, начинает кричать в микрофон.

– Серафим-два! Серафим-два! Доложить ситуацию! Кто на связи?! Что у вас происходит?! Серафим-два, приём!?

Стук и скрежет.

Звуки тяжелых шагов.

Грохот хлопающих дверей.

Раскаты автоматных очередей.

Громила не перестаёт щупать эфир позывными, пытается пробиться к своим коллегам. Или товарищам по оружию?Или просто-напросто подельникам?

– Серафим-два, приём!!! Приём!!! Серафим-два, это красный код?!! Подтвердите красный код!!!

Наконец, сквозь шум и грохот слышится чей-то крик.

– Подтверждаю!!! База атакована!!! Эта сука здесь!!! Эта сука нас атаковала!!! Повторяю, база атако… нет! Нет!!! Нее-е-е-ет!!! Изыди, сатана!!! Нее-е-ет!!! Изыди, во имя гос… аааааааааааа-а-а-а не-е-е-е-е-е-еееет!!!

Снова звучат выстрелы. В этот раз – совсем близко. Человеческий голос переходит в высокочастотный визг, полный боли и отчаяния. Вопль обрывается на самой высокой ноте. Раздаётся звук удара, затем жуткий треск. Связь рвётся. В кузове грузовика повисает тревожная тишина.

Ещё один упакованный в резину боец стягивает противогаз.

Звучит его голос, спокойный и собранный.

– Объект на заводе. Она пытается нас переиграть. Подготовиться к огневому контакту. Колем по восемь кубов рамирезола и по три куба кардиопротектора. Уповайте на Всевышнего, братья, и колите без страха. Сегодня мы достанем эту тварь!

Громила выуживает из разгрузки инъектор. Вставляет прозрачную капсулу. Прижимает стальное сопло к шее.

Размашисто крестится – и взбадривает себя зарядом тактических стимуляторов. Затем повторяет процедуру. И ещё раз, для пущей уверенности. Его «братья» занимаются тем же самым.

Ударная доза химии не идёт на пользу всем и каждому. Кто-то начинает мычать и биться затылком о кузов. Кто-то хватается за сердце, пытается разодрать резиновые одежды. Ещё один боец падает между скамейками, судорожно стучит ногами, блюёт себе прямо в противогаз. За стёклами маски бурлит и плещется содержимое желудка. Сидящие рядом боевики рвут резиновый хобот, держат челюсть, пытаются вставить в глотку прозрачную трубку. Лежащий боец хрипит, выпускает из ноздрей красно-коричневую жижу. Снова мелькают аптечки и иньекторы. Кто-то отделяет от тела бронированную пластину, вспарывает слои резины и камуфляжа. Кто-то пускает в ход дефибриллятор.

Миха чувствует, как спина и ладони покрываются холодным потом.

Он катается с отрядом вооруженных до зубов качков, насмерть обдолбанных какой-то дрянью! И эта развесёлая компания опять собирается жечь, резать, и палить из всех стволов! Ёбаные кровожадные наркоманы!

Над стонами, кряхтеньем, зубовным скрежетом, звяканьем затворов и звуками рвоты – летят торжественные речи.

– Возрадуйтесь, братья, ибо близок час святого дела! Свет да одолеет тьму!

Глава 16

Солнце опускается за громаду Второго Пищевого Реактора.

Сумерки расползаются по Кривограду.

Под звуки молитв и плеск блевотины, Михаил Сомов и его новые друзья путешествуют из кошмара в кошмар.

Полосы электрического света выхватывают из темноты резиновые туши, зловонные лужи на полу, остекленевшие глаза за пластиком кислородных масок. Иглы, клинки, вороненые стволы. Охотники за воющим мясом теребят свои фраерские наборы. Воздух пропитан кислятиной и предвкушением. Предвкушением кровавой суеты. Предвкушением скорой смерти. Ужас давит, душит, цементирует несчастного школяра.

Миха пытается противостоять страху. Набирается храбрости и подаёт голос. Начинает ныть, глядя на громилу, похожего на командира шайки обдолбанных боевиков. По какой-то нелепой причине, он вспоминает об обещаниях, договорах, подвигах, и прочих глупостях.

– Разрешите обратиться… Майор же говорил, что, ну, это последнее задание, а потом…

Вместо ответа, прорезиненная клешня с немыслимой скоростью хватает школяра за ухо. Сом не успевает завопить от боли. В щёку упирается ствол пистолета!

Миха чувствует запах гари и оружейного масла – и, в который раз за этот проклятый день, едва не обделывается от страха. Он знает, чувствует – съехавший торчёк пальнет в него. Пальнет без всякой причины. Пальнет, даже не задумываясь!

Из фильтра маски вырывается хрип, отдаленно напоминающий человеческую речь.

– Брат Феофан? Пацана снова в ящик?

– Нет, нет. Берём на завод, пустим сопляка за забор. Возможно, объект его унюхает. И отреагирует, высунется. Такой сценарий всё ещё возможен. Брат Иаков, держи пацана рядом. Ты в порядке, брат Иаков? Пошло по жилам? Потекло, забурлило?

У Сома хватает ума не прерывать наркоманскую беседу новой протестующей речью. Он прижимается спиной к тенту. Что есть силы тянет руки вверх. Словно мало угроз, словно мало пушки перед носом – бронированный мерзавец делает неприятную поездку ещё более неприятной. Металлическое рыло поднимается, открывая искусанные губы. Громила шипит прямо в лицо Сомову, стуча зубами и разбрасывая слюни.

– Только пикни, вышибу мозги на хуй. Господом клянусь, откроешь рот – сразу в лоб. Понял, сучёнок? В лоб, сразу на хуй, прямо вот сюда. Понял? Ни единого звука, сучий, блядь, греховодник. Понял, блядь? Понял, блядь? Понял, блядь?!!

Ствол врезается в скулу. Оружие дрожит в руках боевика. Дрожит ещё сильнее, чем Михаил Сомов.

***

Через пять минут грузовик останавливается. Брезентовый полог распахивается, впуская порцию свежего воздуха. Пленника хватают за шиворот. Выкидывают из кузова. Подельники Попа и Майора рассыпаются вокруг грузовика. Щупают окрестности лучами целеуказателей. Прилаживают на лбы приборы ночного виденья. Вытряхивают комья блевотины из фильтров противогазов. Бойцы вытаскивают знакомые ящики. Раздаются хлопки, над пластиковыми сотами взмывают стрекочущие микромашины.

Миха провожает взглядом стайку дронов. Украдкой осматривается. Под ногами – разбитая дорога. Из трещин в асфальтовой коросте поднимаются островки травы. Дорожное полотно петляет сквозь свалку строительного мусора. Все окружающее пространство завалено бесформенными блоками из серого бетона. Чахлый кустарник, снопы ржавой арматуры, груды колотого кирпича. Впереди – забор из такого же серого бетона, увенчанный кольцами колючей проволоки. За забором возвышается четырёхэтажное здание. На фасаде темнеет барельеф с мужчиной в спецовке. Напоминание о великой стройке, о славных днях Кривограда. В руках трудяги лопата. Вместо головы – бесформенное ржавое пятно. За зданием виднеются остовы сушилок и элеваторов.

Сомов наконец-то понимает – его привезли в старую промзону на левом берегу Курнявки. Это завод сыпучих материалов. Предприятие ударного социалистического труда, закрытое в далёких девяностых. Новая волна страха накрывает несчастного пленника. Руки начинают мелко дрожать. Слишком много впечатлений за один день. Слишком много дерьма, большая часть которого просто не укладывается в голове. Но юный ум пытается справиться с шоком. Пытается задавать вопросы.

Прорезиненные мудаки устроили здесь что-то вроде командного пункта?

Или просто тусуются на зассаных развалинах, как и положено торчкам?

Миха пресыщается сумеречным индустриальным ландшафтом. Переводит взгляд на своих похитителей. Несколько боевиков склонились над защищенным ноутбуком. На экране – пляска серых и рыжих пятен. Оператор дронов шевелит джойстиком, сосредоточенно бубнит себе под нос.

– Прилегающая территория – чисто. Перехожу в режим теплового сканирования. КПП – четыре тела. Блок один – чисто. Блок два – чисто. Первый этаж заводской конторы – шесть тел. Второй этаж – два тела. Третий этаж – полтора тела. Четвертый этаж. Два тела. Секунду. Есть движение! Подтверждаю перемещение на четвёртом этаже!

Громила выдергивает ствол, экзальтированно потрясает пистолетом, и начинает орать изо всех сил.

– Подтверждаю огневой контакт! Три комбатанта забаррикадировались в кабинете! Объект внутри! Четвёртый этаж, левое крыло! Она зачищает здание, этаж за этажом! Вперёд, братья! Достанем эту суку!!!

Вооруженные ублюдки бросаются к заводским воротам. Михаил Сомов делает отсутствующее лицо и разворачивается в противоположную сторону. Подзатыльник прилетает вместе с командой.

– Вперед, пацан! Не отставать!!! Вперёд, блядь твою мать!!!

Ствол пистолета касается взмокшего лба – и Миха бежит за бравым отрядом, придерживая штаны и стуча зубами. Позади школяра скачет один из «братьев», не отрывая взгляд от пленника.

Перед бетонным забором происходит заминка. Ворота заводского КПП закрыты изнутри. Боевики лепят на сталь колбаски из пластида. Сомов затравленно озирается.

Прямо перед ним – железный щит. На щите выцветая надпись – «Въезд по пропускам. Частная собственность. Территория охраняется вооруженной о…». Чтению мешает темная горизонтальная полоса. Сом поднимает взгляд. Над выкрашенной плоскостью болтается противогаз, точно такой, как у его похитителей. Из резинового хобота течет вязкая жижа, похожая на малиновое варенье. Из-под маски лезут разводы той же дряни. Миха вглядывается – и обнаруживает в своём сердце области, ещё не заполненные кошмаром.

Это оторванная голова. Голова в противогазе, одетая на ржавое полотно, точно долька апельсина на край стакана. Сомов забывает об осторожности. Тычет плацем в котлету из мяса и резины. Зажмуривается, воет, пытается протестовать.

– Гля… глядите… гля… я не пойду… нет, пожалуйста, нет, нет…

Вместо ответа – за спиной раздаётся грохот. Ослепительная вспышка съедает тени. Направленный взрыв высаживает петли. Стальные створки падают в облако пыли. Первое, что видит Михаил Сомов на территории завода сыпучих материалов – это человеческая нога, лежащая в луже свежей крови.

***

В четырехэтажном здании заводской конторы два подъезда.

Тактический сценарий очевиден и прост – зажать противника на последнем этаже и залить свинцом.

Бойцы не теряют времени. Отряд делится на две группы и бросается ко входам, даже не думая о маскировке. Приставленный к школяру охранник хватает подопечного за шиворот. Тянет за собой по лестнице. Несколько секунд – и одинадцатиклассник попадает с корабля на бал. Прижимается к стене на лестничной площадке третьего этажа. Сопит, таращит глаза от ужаса, пытается отдышаться.

Перед ним – широкие спины громил. Позади – оператор дронов клацает на своём ноутбуке. Пара малюток проносится над головами боевиков, залетает в дверной проём. Сом слышит отрывистые команды.

– Чисто! Двигаемся! Чисто! Двигаемся! Чисто!

Команда продвигается уверенным гусиным шагом. Лучи целеуказателей пляшут по дверям и стенам. Сумерки сгущаются с каждой секундой. Миха и его новые знакомые оказываются на четвертом этаже.

Когда-то здесь размещалась заводская бухгалтерия. Часть зала захламлена: груды изломанной мебели, шкафы и столешницы, цветочные горшки, покрытые слоем пыли грамоты. В другом конце зала – аккуратные прямоугольники полиуретановых лежаков, печка, стопки алюминиевых тарелок, баллоны с пропаном. Возле окна тренога. На треноге зрительная труба. Прорезиненные дуболомы обустроили зону отдыха в турецком стиле, не хватает лишь кальяна и груды подушек. Миха понимает – веселая компания жила на заводе не день и не два, точно сраные сквоттеры.

– Чисто! Двигаемся! Чисто! Дви… контакт! Контакт!!!

Грохот автоматических очередей заполняет зал!

Громилы из первого звена падают на бетон, укатываются в стороны. Остальные бойцы рассыпаются вдоль стен, ищут укрытие. Михаила Сомова снова хватают за шиворот и куда-то тянут. Он не успевает понять, что происходит – как пол содрогается от оглушительного взрыва! С потолка срываются струи бетонной крошки, зал исчезает в клубах пыли!

Сомов приседает, стискивает голову руками— и обречённо воет, ожидая нового акта кровавого представления. Но стрельба смолкает так же внезапно, как и началась. Оператор дронов колотит по клавишам, пытается восстановить связь с летающими игрушками. Заем стучит пальцем по ларингофону, громко шепчет в микрофон.

– Отставить! Оставить гранаты! Брат Феофан, доложи ситуацию! Команда два, приём?!! Приём, как слышно, приём?!!

Над прорезиненными удальцами повисает напряженная тишина.

***

Ноутбук падает в пыль. Координатор поворачивается к остальным головорезам.

– Дроны потеряны. Визуального контакта нет. Радиоканал пуст. Думаю, эту суку взорвали. Наверняка, у нас есть жертвы. Готовьте ревиталайзеры. Работаем наощупь! Двигаемся вперёд, братья!

Вооруженные до зубов засранцы не успевают выполнить команду. В дальнем конце зала раздаются отчётливые звуки шагов. Стволы вскидываются одновременно. Сквозь клубы пыли проступает размытый силуэт. Это человек. Человек в броне поверх костюма химзащиты. Он медленно двигается к группе бойцов.

– Не стрелять! Брат Феофан? Где остальные?!

Шаги приближаются. В движениях выжившего что-то странное. Что-то ненормальное. Он подпрыгивает вверх и вниз, словно тряпичная кукла на верёвочках.

– Брат Феофан? Что происходит? Брат Феофан, это ты? Что с тобой?! Стой! Стоять!!! Внимание… огонь только по моей команде!!!

Тревога в голосе похитителя не предвещает ничего хорошего. Миха опускается на корточки. Затем на четвереньки. Никто не обращает внимания на его манёвры, все взгляды прикованы к движущейся фигуре. Каким-то шестым чувством, Сом понимает – это третий звонок. Представление вот-вот начнётся.

***

Человек выходит из облака пыли. На голове нет противогаза. Лицо запрокинуто. Кольчуга на шее разорвана. Вместо трахеи – широкая кровоточащая рана.

Время превращается в липкую слизь. Из ада поднимается тележка с фастфудом. Повар в алом фартуке протирает тарелки жирной салфеткой. Вываливает перед публикой свежеприготовленное угощение. Горячий салат из ужаса, смерти, и свинцовых желудей.

Челюсти мертвеца разъезжаются в стороны.

Выламывая зубы, изо рта выходит ствол крупнокалиберной автоматической винтовки.

Тело отрывается от пола. Летит к группе бойцов, бьётся в воздухе, изрыгая потоки огня и экспансивных противопехотных пуль!

Парни в противогазах падают как кегли. Взрываются. Рвутся на части. Переходят из твёрдого состояния в газообразное. Превращаются в кляксы, лужи и облака багровой взвеси. Тактическая формация тает, словно первый снег под струёй мочи. Сомов прижимается к бетонному полу, ползёт как ящерица, скользит по комьям теплого фарша. Его одежда моментально вымокает от потоков чужой крови.

Рядом проносится… Господи, Иисусе, стой, сердце, стой!!!

Рядом проносится фигура в спортивном адидасовском костюме. Знакомая фигура. Россыпи дымящихся гильз падают на пол рядом с когда-то белыми кроссовками. Михаил Сомов видит грандиозную задницу, сотрясаемую отдачей. Вид со спины не оставляет сомнений.

Нона Викторовна Иванчук собственной персоной!!!

Педагог из десятой школы держит перед собой тело. Держит за ремень, одной рукой, без видимых усилий. Прикрывается окровавленным трупом, словно щитом. И расстреливает боевиков в утор, через амбразуру в черепе мертвеца!

Не переставая палить, бестия пинает труп под зад!

Тело с застрявшей в башке винтовкой пролетает над Михой, с грохотом врезается в стену. Но звуки стрельбы не стихают – двое или трое выживших боевиков успевают укрыться за горами хлама. Тактическая наркота делает своё дело – залитые кровью бойцы даже не думают отступать, перегруппировываться, или зализывать раны! Они заливают противника ответным огнём!

Увы, их битва уже проиграна. Дама в адидасовском костюме добирается до стрелков с невероятной скоростью. Противогазы превращаются в багровые комья. Куски брони, резины и человеческих тел летят в разные стороны. То, что несколько секунд назад двигалось, дышало, и помышляло о подвигах – становится суповым набором из потрохов, костей и бесформенных алых сгустков.

Звуки боя стихают.

Тишину нарушает лишь хриплое дыхание учительницы экономики – и звук капающей с потолка крови.

***

Михаил Сомов застывает за кучей разбитой мебели, перестаёт двигаться, дышать и существовать. Однако же, Нонна Викторовна не спешит вытаскивать школяра из укрытия и проверять домашнее задание. Она наклоняется над одним из бойцов. До Сома доносится дикий нечеловеческий вопль, полный боли и отчаяния! Крик раздаётся за криком!

Эти звуки становятся сигналом к бегству. Несчастный выпускник преодолевает паралич, наконец-то решается сделать ноги. Не переставая трястись, он выглядывает из-под пыльной столешницы – и превращается в свидетеля очередного кошмарного аттракциона.

Последний выживший боец сидит на бетонном полу, прислонившись спиной к стене. Нона Викторовна рядом. Училка сжимает в кулаке клубок потрохов, вылезших из разорванного живота громилы. Тыкает в нос стонущему бедолаге его же кишкой. И ведёт с ним беседу.

– Где серп? Где танк? Что происходит в Червегорске? Что ты знаешь? Где хранилище биоматериалов? Скажи, что тебе известно – и умрёшь быстро. Ещё раз – где серп? Где танк? Ты был в Червегорске? Где хранилище воющего мяса?

– Сука… сука, изыди… Господи, иду к тебе…

– Никаких «Господи»! Говори, мерзавец! Ты хоть что-то знаешь? Сколько людей «Ордена Зари» в городе? Где танк? Где серп? Был в Червегорске, собака? Говори, был или нет? Говори, или я твоим же дерьмом тебя накормлю!

– Верую во единого Господа… верую во Спасителя… хуй тебе, Сатана!

Нона Викторовна теряет такт и терпение. Её ладонь медленно погружается в брюхо несчастного. Тот кривится, дёргается, стонет… а затем случается странное. На побледневшем лице появляется торжествующая улыбка. Из губ бьют багровые потоки. Раненый подаётся вперед – и выплёвывает окровавленный кусок мяса прямо на грудь мучительницы.

Последний выживший откусил себе язык, дабы не предать братьев! Дабы с честью закончить путь земной! Дабы отправиться в мир горний под песнь ангелов и рёв труб Воинства Господнего!

Крепкая вера и тактические наркотики – вот фундамент мученического подвига!

Раздосадованная подвижническими фокусами бестия вскакивает. Хватает бойца за волосы. И впечатывает затылком в бетон с такой нечеловеческой силой, что фрагменты лица и скальпа отделяются от черепа. Голова с хрустом лопается. Ещё одна багровая клякса украшает стену. Тело заваливается вбок, словно мешок с дерьмом. На изуродованных губах застывает кривая улыбка.

Михаил Сомов зажимает собственный рот ладонью. И ползёт под стол, прочь от багровых разводов, разорванных потрохов, и кошмарных зрелищ. Вместе с животным ужасом – он переживает самое настоящее религиозное откровение.

Скорее всего, Бог существует.

Ведь если существует Дьявол – значит, существует и Бог?

А Дьявол существует. Совершенно точно, существует без всяких сомнений. В бухгалтерии заброшенного завода полным-полно этому доказательств.

У школяра не остаётся времени, чтобы задуматься о покупке свечей и ладана. Приходит его очередь лезть в колодец с кошмарами. Он слышит знакомый голос. Слышит сигнал, предвещающий остановку мира, конец всего и вся.

– Сомов, вылезай из-под стола. Хватит там трястись. Так, куда? Куда собрался? Стой! Михаил Сомов, юноша, немедленно прекратите бегать!

Глава 17

Михаил Сомов выпрыгивает из-под стола. Пробегает несколько метров. Запинается об оторванную конечность. Падает плашмя, прямо в лужу крови. Снова встаёт. Снова цепляется за фрагменты растерзанных бойцов. С воем втыкается носом в мягкую и тёплую кучу потрохов. Наконец, ему надоедает кувыркаться среди обезображенных трупов. Он опускается на живот – и по-пластунски ползёт к лестнице.

Перед глазами выпускника стоят вспышки выстрелов и фонтаны багровой жижи. Всё его существо трепещет от ужаса. К этому сумеречному ощущению примешивается странная, иррациональная надежда. Потоки крови растворили способность трезво оценивать ситуацию. Он надеется сбежать от кровожадной училки.

Нона Викторовна идет в пяти шагах от своего ученика. И пытается его увещевать.

– Сомов, перестань валяться по полу. Что ты делаешь? Что за детский сад? Вставай, хватит ерундой заниматься. Михаил Сомов, ну что вы устраиваете, молодой человек? Хватит ползать, вставай уже.

Призывы проносятся мимо ушей.

Миха сосредоточенно сопит, игнорирует речи педагога, и пытается уползти от неё подальше.

Нона Викторовна неодобрительно вздыхает. Хватает школяра за воротник, рывком отрывает от пола. Сом оказывается в вертикальном положении – и тут же начинает вопить как резаный. Без всяких прелюдий, он вываливает на даму в окровавленном адидасовском костюме историю своих злоключений.

– Я больше не буду!!! Меня заставили!!! Заставили!!! Не убивайте меня, пожалуйста, уважаемая Нона Викторовна!!! Меня похитили и заставили!!! Я не буду больше!!! Пожалуйста, нет!!! Не-е-е-е-е-ет!!!

– Хватит кричать, Сомов. Успокойся, у тебя шок.

– Меня заставили!!! Пожалуйста, нет!!! Нет!!! Я слишком молод, чтобы умирать!!! Клянусь, я больше не буду!!! Только не убивайте!!! Нет!!! Нет!!! Не надо!!! Не надо!!! Не надо!!! Не надо!!!

– Никто не собирается тебя убивать. Что ты несешь? Сомов, приди в себя немедленно.

– Нет… нет… нее-е-е-е-ее-е-е-ет!!! Я не виноват!!! Пидор в фуражке меня заставил!!! Всё придумал пидор и гад в фуражке!!! Меня использовали!!! Клянусь!!! Я больше не буду!!! Мент с попом меня использовали!!! Я не буду больше, клянусь, честное слово!!! Простите меня, Христа ради-и-и-и-и!!!

Раздаётся звонкая оплеуха. Нона Викторовна пытается вернуть воющего охламона в сознание парой хороших пощечин. Тот шмыгает носом, всхлипывает, выдаёт порцию соплей. И наконец-то затыкается. Глаза Михаила Сомова перестают бегать по сторонам. Зрачки сужаются. Во взгляде появляется работа мысли.

На щеке одинадцатиклассника расплывается алый отпечаток ладони.

Нона Викторовна щёлкает ногтями перед мокрым носом.

– Михаил, всё в норме. Ты ведь не ранен? Подумать не могла, что проклятые мерзавцы потащат тебя на завод. Алло, Сомов? Следи за пальцем. Сколько пальцев я показываю? За пальцем следи, я сказала! Внимание на палец!

– Я… кгхм… эмм… эээ… а.... один.

– В глазах не двоится? Вот и хорошо. Вот и славно. Значит, всё в полном порядке. Сомов, нам предстоит серьёзный разговор. Давай без криков и рыданий. Вытирай сопли. Закончил с соплями?

– Ммэээ… угу, закончил…

Миха кивает. Поддакивает. Переминается с ноги на ногу. Стирает с лица сопли и пыль. Он всё ещё боится за свою жизнь. И до чёртиков боится собеседницу. Нона Викторовна пытается рассеять страхи речами. Это работает – насколько, насколько могут работать речи бесчеловечного убийцы, с ног до головы покрытого кровью своих жертв. Сом вспоминает, как недавно стрелял в преподавательницу экономики дротиками. Как она растерзала собственных коллег. Как монстр в человеческом обличии отгрыз собственную руку. Однако, сейчас конечности Ноны Викторовны на месте. Галлюцинация? Наваждение? Сумасшествие? Глаза его обманули? Неужели он рехнулся?

Свет полной Луны освещает беззаботную улыбку Ноны Викторовны. Сом думает лишь о том, чтобы убраться подальше от растерзанных тел. Однако, бестия в спортивном костюме не спешит покидать бухгалтерию заброшенного завода.

– Сомов, всё уже позади. Между прочим, тебя кое-кто спас от чёртовых гангстеров. Что надо сказать, неблагодарный поросёнок?

– Спасибо большое, Нона Викторовна, очень признателен… искренне рад, огромное вам спасибо…

– Теперь о главном. Признавайся, Сомов – чем это от тебя пахнет?

Залитая кровью фигура медленно приближается к дрожащему выпускнику. Тот инстинктивно пятится. Педагог решительно хватает ученика за плечи. Миха оказывается зажат между стеной и мощным бюстом.

– Япочувствовала это странное амбре с другого конца города. Надо сказать, весьма привлекательный запах. Чем ты надушился? Что это такое? Чертовски приятный запах.

В голосе Ноны Викторовны появляются странные нотки. Странные, неправильные, и совершенно неуместные. Миху снова колотит дрожь. О чём только думает это кровожадная фурия? Как такое может быть?! Прямо сейчас?! Прямо здесь, рядом с кучей трупов?! Прямо на месте преступления, после серии бесчеловечных убийств?!! Неужели это происходит на самом деле?!!

Нетерпеливые речи окровавленной бестии подтверждают самые худшие опасения.

– Сомов, почему ты так пахнешь? Скажи-ка, ты ведь не ранен? Твоим яйцам не досталось? Твоё хозяйство в порядке? Твой член на месте? Хватит трястись! Тебе нужно немного любви. Прямо сейчас, чтобы справиться со стрессом. А мне нужна твоя сперма. Только не вздумай вопить. Никаких соплей, Сомов, и никакого нытья. Веди себя как мужчина!

***

Близится конец мира.

Близится конец человека и человечества.

Черная энергия Шаддата сводит с ума злую старуху, что зовётся Судьбой.

Она хватает Эроса за голубиные крылья. Ловит Танатоса за ноздри. И заталкивает в кухонный комбайн. Добавляет щепоть дерьма. Высыпает ложку отчаяния. Втыкает вилку в розетку. Превращает вечных соперников в багровую пену. А затем – поливает полную Луну месивом из любви и смерти.

Холодный синий свет пробивается сквозь разбитые стёкла. Нона Викторовна предстаёт во всей красе. Потерявшая голову дама пытается расстегнуть окровавленный спортивный костюм. Заклинившая молния не поддаётся – и она без всяких затей рвёт на себе одежду. Тряпьё летит в стену. Миха вскрикивает, тараща глаза. Но, в кои-то веки, не на грандиозный бюст, нет!

Под ключицами, в шее, в животе окровавленной красотки – зияют дыры. Оттуда сочится тёмная жижа. Бронированные «братья» успели поделиться с Ноной Викторовной пригоршней свинца. По какой-то причине, огнестрельные ранения не препятствует самым противоестественным желаниям.

Училка тянется к брюкам юноши, напирает на жертву бюстом!

А тот – тычет пальцем в раны и испуганно тараторит.

– Нона Викторовна!!! Вы в порядке? Глядите!!! Вы же помираете, Нона Викторовна!!! Вам надо в больницу!!!

Подстреленная бестия опускает взгляд. Раздраженно машет ладонью, точно разглядела пятно кетчупа на новой сорочке. В её голосе лишь нетерпение.

– Сомов, не отвлекайся! Почему ты ещё в брюках?!

Миха подпрыгивает от страха, когда его ремень лопается, а пуговицы из мотни стреляют в стену! Ногти училки вонзаются в ягодицы школяра, возвращают его на землю. Сом вращает глазами, зажимает рот ладонью, и боится даже пикнуть. Боится, что его муде вот-вот вот отделится от тела, а сам он превратится в багровое пятно на потолке! До недавних пор Нона Викторовна была источником самых пленительных томлений, самых жарких фантазий. Теперь всё изменилось: к яйцам несчастного школяра тянется передвижной генератор ужаса и смерти. Безумная бестия опускается на колени перед дрожащим оболтусом, инспектирует его лучшую часть. Увы, кондиции Михаила Сомова в высшей степени неудовлетворительны – ужас и размётанные по окрестностям трупы совсем не помогают с романтическими затеями!

Сом боится взглянуть вниз, боится смотреть по сторонам. Он изо всех сил зажмуривается – и тут-же вскрикивает от сильного шлепка ладонью по бедру. Откуда-то снизу раздаётся недовольный и раздраженный голос Ноны Викторовны.

– Что это такое, юноша?! Почему у тебя ещё не стоит? Как тебе не стыдно!? Ах ты, неблагодарной поросёнок! Ну-ка, немедленно сосредоточься! Сомов, будь мужиком! Возьми меня за волосы и сосредоточься! Давай, подвигай бёдрами!

Выжившая из ума фурия хватает Миху за руки, прижимает его ладони к своей причёске. И тут-же проделывает уже знакомый Сому фокус со шпагой. Одним решительным движением втягивает его член в рот, втягивает без остатка! Нос училки втыкается в лобок трясущегося школяра! Дьявольский насос начинает выкачивать из мудей душу! Миха хватается за волосы просто чтобы не упасть, просто чтобы не грохуться на окровавленный бетон!

И в эту секунду – несчастный выпускник узнаёт о мире кое-что новое.

Хер существует отдельно от человека!

Отдельно от души и тела!

Нет числа ужасам и кошмарам, пережитым за этот долгий день. Нет никакой возможности помышлять о плотских утехах. Голова трещит. Сердце выпрыгивает из груди. Дух мечется, пытаясь справиться с грузом пережитого.

Но кукан бьётся от радости и восторга!

Пульсирует, раздувается, ширится, пухнет, крепнет, заполняет настойчивый рот, прыгает на языке, подпирает щёку! В сердце или в мудях обитает душа человеческая?! В голове или в пещеристом теле живёт человеческий дух?! Довольное мычание Ноны Викторовны прерывает патетическое вопрошание. Беспощадный монстр заливает слюной окрестности, терзает ногтями многострадальную задницу Михаила Сомова, ритмично качает головой, бьёт носом в лобок, давит яйца подбородком, принимает окаменевшую балду прямо в глотку! Эхо разносит клёкот, бульканье и сопение по окровавленным коридорам заброшенного завода!

За три минуты Михаил Сомов перешагивает миллионы лет эволюции, переживает немыслимую метаморфозу. Из трясущегося беглеца, из насмерть перепуганного насекомого – он превращается в титана, способного смыть большую часть Кривограда потоками спермы.

Вцепившись в роскошную шевелюру, он судорожно двигается навстречу жадному рту! Он выпускает из ноздрей трубный зов! А из мудей – стремительную реку белковой смеси! Щёки взмыленной фурии едва не лопаются от напора! Безумная дама захлёбывается, не успевая глотать раскалённые потоки! До крови впивается ногтями в задницу кавалера, дабы не сорваться с брандспойта!

Сомов не видит, как зрачки училки испускают алое свечение. Не чувствует, как неестественно длинный язык двигается по яйцам, собирая потёки семени. Не замечает, как пулевые отверстия на бледной коже затягиваются рубцовой тканью – и бесследно исчезают, словно их и не было.

Он всхлипывает.

Измождёно закатывает глаза.

И оставляет мир до лучших времён, если таковым суждено наступить.

***

Гремят, дымят, скрипят машины реальности. Жгут, молотят, дробят Михаила Сомова, наматывают на золотые свёрла. Пережевывают, уминают, протягивают через Сети Супергнезда и транспланарные мембраны. Выдавливают в полуплотную морбо-инвольтированную каверну. В этот раз полотно вещего сна не цепляется за вершины зиккуратов. Здесь нет океанов воющего мяса, некротических колоссов, и прочих ужасов Шаддата. Путешественник остаётся в пределах суперструктуры. Проваливается в ближайший слой инобытия. Области тонкого мира уплотняются вокруг креста православного. Вокруг души древней, грозной и праведной!

Летит Михаил Сомов сквозь облака над родной Россиюшкой!

Парит над крестными ходами и белокаменными храмами!

Слышит колокольный перезвон и звонкую песнь петуха!

А вот и бескрайняя Уд-Слюнявская впадина. Вокруг, куда ни глянь – топь да болото. Над топью остров. Посреди острова деревянная церковь.

Из церкви выходит плечистый, высокий, кряжистый мужик в поповском облачении. Несёт в кулаке странное орудие: серп из зелёной бронзы. Вместо точёной кромки – ряд человеческих зубов. Сбрасывает батюшка одежды. Остаётся в чём мать родила.

Подходит к болоту. Троекратно осеняет крёстным знамением заросли ракитника. Шлёпает по зелёной жиже удом могучим и громадным. С угрозой и жестом читает символ веры.

Бурлит гнилая вода. Шевелится грязь, выпускает тучи желтого газа. То тут, то там, поднимаются из болота бесовские рожи. Лезут из трясины опутанные водорослями бабы, тянут руки, хохочут, хлопают по тухлой тине арбузными титьками, выблёвывают пиявок и лягушек. Трясут ржавыми баграми распухшие и позеленевшие мужики. Булькают комья из голов, скачут над водой узлы из языков, вращаются клубки из рыбьей чешуи и змеиной кожи. Нет числа мерзкой погани! Страшна и зелена нечисть! То ли синеносые пьяницы, то ли посиневшие утопленники. То ли грибы, то ли гробы. Вот оно, богомерзкое блядво, что приняло поганые дары Шаддата. Вот оно, антихристово племя, что плюнуло в святые елеи и причастилось воющим мясом. Вот она, паства Агапия Стратилата, лжепророка и архизлодея!

Шагает батюшка вдоль берега. Хватает кого за патлы, кого за рога, кого за хвост – и на твердь земную выбрасывает.

Болотных баб удом уязвляет. Болотных мужиков поколачивает. Потерявшую человеческий облик нечисть потрошит серпом, словно рыбёшку. Дробит кулаком рёбра, сокрушает удом зубы, вынимает потроха из животов, мозги из голов, выдавливает глаза в туесок, развешивает требуху на кустах багульника.

Закончив труды, батюшка приветствует Михаила Сомова открытой пятернёй.

На руке не хватает безымянного пальца.

Звучит голос, мудрый и грозный.

– Не убоись греха, отрок. Кал и гной есмь человек: с сим живёт и умирает, с сим алкает духа святаго и животворящего. С сим прибывает в Боге и без Бога, со всем замыслом своим, блудным и лукавым. Не убоись греха, раб божий Михаил, но во грехе укрепись и из греха восстань!

Борец с нечистью стирает с тела грязь, кровь и слизь. Расчёсывает бороду. Снимает с уда водоросли и костяную крошку. Вновь облачается в поповские одеяния. Ткань видения истончается. Вода и земля сливаются в бесформенную зеленую массу. Но голос батюшки по-прежнему твёрд, тяжёл и крепок.

– Знай и помни имя мое: Киприан Ядрига. Обрящи усермяцкий серп. Отведай честных моих мощей. Сим родишься, аки булат из пламени. Родишься для правды Христовой и дела Фудифолова!

Глава 18

В сумеречном потоке плывут едва-различимые формы. Крест. Бронзовый серп с подпиленными человеческими зубами. Круг, колесо, пуговица, пентакль, глаз птицы, узор на монете, огромный багровый кукан, мёд и малафья, бьющаяся на простынях девка, ларец для мощей.

Бытие внутри небытия. Обитель Киприана Ядриги. Отделенный от тела дух наполнил морбо-каверну прижизненными страстями. Небесные угодья искривились вокруг души грозной и яростной. Грязь из усермяцких болот залила райские кущи.

Протопоп умер и был забыт.

Но не смог упокоиться. Не смог оставить дело великое и праведное.

Отец Киприан отыскал дорогу к сверхсуществам из чужой реальности. Присягнул Фудифолу Фудису. Встал плечом к плечу с посланниками Абзудипа. Обратил духовное копьё на мерзости Шаддата. С той поры ищет Киприан Ядрига спасения для человека. Ищет способ перерубить пуповину, что связала детей бога живого и бога мёртвого.

Лезет поп из могилы обратно в мир. Вторгается во сны, в хмельные видения, в горячечный бред.

Ищет сердце, что вместит непомерную мощь – и руку, что возьмёт серп.

***

Громадная мосластая ладонь сминает образы в бесформенный ком. Бородатый протопоп зачерпывает жмень болотной грязи. Мечет комья вонючей жижи в полуплотный горизонт. Затыкает транспланарные ходы. Восстанавливает симметрию морбо-каверны. Сотворяет Иисусову молитву. Отделяет прошлое от настоящего.

Реальность врывается в норы и пустоты.

Подхватывает Михаила Сомова. Вышвыривает из лабиринтов мира горнего.

Миха приходит в сознание на мятых простынях, в обнимку с подушкой. Он воскресает – и тут же закрывает глаза, желая вернуться в край блаженного небытия.

Он не в состоянии отличить сновидение от путешествия на верхние этажи Суперструктуры. Но священник из семнадцатого века сумел оставить след. И даже борозду. Перед глазами стоит церковь на болотах. В голове звенит имя Киприана Ядриги.

Взгляд фокусируется. Сом различает стайку гипсовых купидонов. Голозадые засранцы тянутся к виноградным гроздьям. Их лица темны от свечной копоти. Это не очередное видение. Это лепнина на потолке. Морок окончательно рассеивается. Недолгая передышка между кошмаром и кошмаром закончилась.

В первую минуту нового дня на школяра обрушиваются воспоминания о недавних злоключениях.

Стрельба, кровь, смерть. Стрельба, кровь, смерть. Стрельба, кровь, смерть.

Кровь, кровь, кровь, и стальные пальцы на оледеневших яйцах. Эхо разносит по этажу громкое причмокивание. Лунный свет освещает внутренности разорванных мертвецов. Сопя от ужаса, Михаил Сомов капитулирует перед безумной красоткой. И расстаётся с генетическим материалом. Нона Викторовна выпускает измочаленный член. Облизывает губы с миной самого ненормального удовольствия. Берёт трясущегося парня под локоть. Выводит из здания. Тянет к машине. Выуживает канистру из багажника вишневой девятки. Канистру и кусок мыла в обертке с рисунком улыбающегося зайца. И просто-напросто моет руки. Намыливает и смывает, намыливает и смывает. Это выглядит слишком обыденно. Слишком нормально. Миха теряет голову, начинает голосить. Нона Викторовна трясёт ученика, даёт пощечину, что-то говорит. Истерзанный выпускник не разбирает слов. Он смотрит на её руки. Конечности отличаются. На правой руке виден загар и остатки маникюра. Кожа на левой руке гладкая и розовая, как на заднице у младенца. Предплечье иссечено багровыми рубцами. Следами человеческих зубов. Миха понимает – он не свихнулся. Это на самом деле случилось. Тогда, в классе – училка отгрызла собственную руку. А потом отрастила новую. Отрастила новую ёбаную руку в тот же день.

Жуткие образы окончательно развеивают сонную одурь. Миха вскакивает с простыней. Его прошибает холодный пот. Он знает, где оказался. Он уже здесь был. Старый купеческий дом, бывшее жилище торфяного магната Елисея Пичугина. Резиденция знойной училки. Прошлый визит закончился хорошо, и даже прекрасно. Но сейчас, жуткий старый дом – последнее место, где Миха желал бы оказаться.

Сом помнит, как сюда попал. После резни на заброшенном заводе, Нона Викторовна доставила школяра в своё жилище. Отвезла на раздолбанной девятке. Кажется, древняя колымага похожа на тачку исчезнувшего завуча. Он тоже превратился в кровавый бесформенный ком? Лучше об этом не думать. Лучше не думать об этом дерьме. Училка рулила под какую-то дурацкую попсу из автомобильного радио. Словно ничего не случилось. Словно всё в порядке. Словно она… человек?

Сом издаёт приглушенный стон. Зажимает рот ладонью. Затравленно озирается.

Он жив.

И, кажется, невредим. Первая хорошая новость за три дня. Три дня, длиною в целую жизнь.

А вот и новость дерьмовая – он очутился в логове кровожадной бестии. В этот раз без цветов, торта, романтических устремлений и надежд на хороший исход.

***

Миха спрыгивает с высокого ложа. И обнаруживает, что браслет на лодыжке исчез. А сам он абсолютно голый. Сомов шарит возле кровати, надеясь отыскать брюки или бельё. Поиски ничего не приносят.

Он с опаской подходит к двери. Полотно украшено искусной резьбой. Сатиры, нимфы, и неизменные виноградные лозы. Миха выплёвывает крепкое слово. Пятится назад, прочь от рогатых деревянных морд.

Сомов пытается оценить ситуацию. Пытается не поддаваться страху. Он заперт в одной из спален купеческого дома. Предрассветная луна освещает сад за окнами. Через витые чугунные решетки виднеются яблони и вишни. Недоброй памяти торфяной магнат Елисей Пичугин пожелал огородиться от Кривограда. Или огородить Кривоград от себя. Так или иначе, через окно не выбраться.

Самые чёрные, самые ужасные мысли роятся в голове Михаила Сомова. Перегруженный кошмарами ум ищет путь к спасению. Миха погружается в кисель из тревог и планов, один тупее другого. Добыть огонь трением и устроить пожар. Отбиться от Ноны Викторовны подсвечником. Приволочь комод к двери и забаррикадироваться, ибо рано или поздно кошмарная фурия придёт его убивать!

Через час на выцветших обоях появляются солнечные зайчики.

Рассвет, вечный спутник надежды, возвращает способность ясно мыслить.

Миха понимает – если бы хозяйка дома желала его растерзать, то сделала бы это ещё ночью. Да, нельзя сбрасывать со счетов недоступные уму побуждения, желания, ритуалы в духе «ни дня без убийства». Но есть основания полагать, что Ноне Викторовне более приятен живой ученик, чем убийство как таковое. Ведь между ними возникла симпатия. Вознилко что-то неуловимое, эфемерное, романтическое… между ними есть взаимность, есть совершенно точно, есть, что-то искреннее, глубокое, чувственное… еще тогда, на уроке, в самый первый день, между ними проскочила искра… виват, любви волшебный сон, сердца забились в унисон, и бесконечный серый день объяла розовая тень, и страсть прорвалась сквозь гранит упругих чресел и ланит… и… и… и ёб твою мать!!! Дурацкие, дурацкие, трижды дурацкие фантазии!!!

Сом обреченно вздыхает. Закрывает лицо ладонями. О чем он только думает? Наваждение, чистой воды наваждение. Что твориться на его верхнем этаже? И это после всего, что он пережил?

Нона Викторовна – дьявол во плоти.

Убийца, маньяк, садист, расчленитель, потрошитель в юбке.

Сперма и кровища – вот полный список интересов съехавшей бестии!

Безумной училке есть дело лишь до его мудей. Свирепая членососка обожает принимать хер в глотку – вот единственная причина, по которой он ещё дышит! Однако же, и это не точно!

Ещё через час комнату заполняет яркий солнечный свет.

Несчастный узник торчит перед окном. Обреченно наблюдает за городской суетой. Всего в сорока метрах, за чугунным забором – исторический центр Кривограда. Ничего не подозревающие горожане занимаются обычными делами. Живут, дышат, клацают в телефонах, куда-то спешат. Больше всего на свете Миха желает оказаться на этой улице, среди этих людей – и бежать, бежать, бежать, сверкая голой задницей, бежать как дальше от Ноны Викторовны и её чудовищных затей!

Через пару часов метаний, терзаний, страхов и обид на судьбу – Миха решается подойти к двери. Он твёрдо знает, что заперт. Он желает в этом удостовериться. А после заглянуть в замочную скважину. Он берется за потемневшую бронзовую ручку. Раздаётся сухой щелчок. Дверь открывается.

***

Миха сбрасывает цепи ужаса. Решается на побег. Он выбирается из опочивальни. Крадётся на цыпочках по тёмному коридору. Сом позаботился о том, чтобы выйти на улицу в приличном виде. Вокруг его бедер намотана наволочка от подушки.

Со старых портретов глазеют бывшие обитатели дома. Покрытые кракелюром лица сочатся неодобрением. Паркет предательски скрипит.

В конце коридора дверь. Где-то за ней путь к выходу, к свету, к свободе, к избавлению! Но на полу перед дверью – светлое пятно. Если память не помутилась – там гостиная. Миха прижимается спиной к стене, двигается со скоростью пять метров в день. Боясь дышать, заглядывает в дверной проём.

И его сердце останавливается.

На диване восседает Нона Викторовна.

Дьявол облачен в знакомый чёрный халат. Напротив хозяйки дома столик. На столике косметичка. У ног убийцы пошлейшие тапочки, розовые и пушистые. Она красит ногти. Макает кисточку в пузырёк, стряхивает, сосредоточенно кладёт алый лак. Словно и не было кровавой суеты. Словно и не вылетали потроха из животов, глаза из голов, сердца из грудей. Обыденное переплетается с кошмарным – и разум отказывается воспринимать эту связь.

Беспощадная машина насилия и смерти на секунду отрывается от своих занятий. Приветливо кивает. И возвращается к пузырьку с лаком. Звучит голос, спокойный и громкий.

– Сомов, ты проспал завтрак. Туалет справа по коридору. Умывайся, одевайся. Через полчаса будем обедать.

Эти простые слова становятся источником ужаса такого плотного, такого чёрного, такого густого, что Миха едва не лишается чувств. Стены и потолок плывут перед глазами. Несчастный впивается в притолоку побелевшими пальцами. Хватает воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Пытается не рухнуть на паркет, сопит, мычит, выпускает из глотки нечленораздельное блеяние, обозначающее «доброе утро». А после, не отрывая взгляда от грозной фигуры, шагает на негнущихся ногах мимо гостиной.

Надежда на спасение обратилась в пепел и дым.

***

В уборной поджидает новое открытие. По облупленной изразцовой плитке ползут трубы из белого пластика. Древний санфаянс соседствует со стиральной машинкой. Рядом сушилка. На сушилке развешана чистая одежда.

Миха смотрит на свои штаны и майку. Протирает глаза. Мотает головой. И снова смотрит на портки, точно баран на новые ворота.

Вчера Нона Викторовна начиняла свинцом каких-то вояк. Ковырялась в потрохах. Распыляла багровую жижу. Он до сих пор слышит эхо выстрелов, стоны умирающих, звук ломающихся костей. Той же ночью, вместо того, чтобы покинуть бойню – она набросилась на его член. А после… устроила стирку? Это безумие. Это наваждение. У маньяков-расчленителей не может быть стиральных машинок. Это за гранью понимания.

Юный бедолага загружается не тем, чем следует. На смену страху приходит неизбежный вопрос – как сильна его связь с реальностью? Кажется, не особо сильна. Он свихнулся. Вот ответ. Возможно, упал со стула. Ударился головой. Впал в кому – и сейчас галлюцинирует на больничной койке. Возможно, его мозги доедает рак. В конце концов, он мог чем-то упороться. Есть масса причин – но нет сомнений, всё это рождено нездоровым умом. Ему следует проснуться. Очнуться, выбраться из сетей кошмара!

– Сомов, ты там застрял? Мой руки! Обед!

Миха подпрыгивает на месте. Крик из коридора торпедирует конструкции на тему иллюзорности всего и вся. Он спешит натянуть брюки и майку. У него рождается очередной безупречный план – тупо запереться в туалете, и кричать, пока прохожие не вызовут ментов. По какой-то немыслимой причине, Нона Викторовна ведёт себя как заботливая тётушка. Это не к добру. Совершенно точно, это не к добру!

***

В трапезной светло. У одной стены – изразцовая печь и горы изломанной мебели. У другой – буфет. На полках ряды тарелок с золотыми вензелями. Такая же тарелка перед Михой. Рядом чашка с чаем и незатейливый обед: бутерброды с маслом и сыром. Бывший владелец дома держал повара-француза и целый штат обслуги. Новая хозяйка довольствуется малым.

Миха сидит как на иглах, боясь поднять взгляд. Напротив, за тем же столом – гостеприимная дама. Миха пытается жевать, но кусок не лезет в горло. Наконец, Ноне Викторовне надоедает рассматривать свои ногти. Она отодвигает нетронутый чай в сторону. И обращается к гостю.

– Странно. Запах не исчез. Ладно, давай с этим повременим. Ну что, Сомов? Не хочешь рассказать, как ты докатился до такой жизни?

– Что… что… я?!!

– Хватит делать невинный вид. Молодой человек, что вы позавчера устроили в классе? Просто отвратительное поведение. Как тебе не стыдно палить в своего педагога отравленными дротиками? Не стыдно, Сомов? Чье это дурное влияние? Ну-ка, смотри мне в глаза! Кто тебя надоумил? Как ты связался с мерзавцами из Ордена Зари?

– Кто связался… какого ордена? Простите, пожалуйста, Нона Викторовна, пожалуйста, не уби…

– Хватит! Михаил, ты уже здоровый лоб. Хватит мямлить. Возьми себя в руки немедленно! Ты говорил про попа и майора. Давай-ка ещё раз, с самого начала.

Миха не спешит включаться в беседу. Он высыпает на стол пригоршню оправданий. И тут же исполняет старю песню – нытьё и мольбы, мольбы и нытьё. Нона Викторовна страдальчески закатывает глаза, нетерпеливо стучит ногтями по столешнице. Однако же, Сом не спешит переключаться на другой материал.

Коварная бестия меняет тактику. Делает вид, что ей жарко. Обмахивается ладонью настолько фальшиво, насколько это возможно. Берется за полы халата. Кокетливо подмигивает. Приспускает с плеч тонкую чёрную ткань. Гостю открывается вид на верхнюю часть роскошного бюста. Увы, кавалер слишком напуган. Вчерашние котлеты из потрохов и костей мешают переключиться на волнительные образы. Училка придвигается к столу. В её голосе звучат непривычно-мягкие нотки.

– Перестань, тебе ничего не грозит. Михаил, представь, что у нас свидание. Нет, у нас на самом деле свидание. Ну же, выше нос! Ты же такой бойкий парень, такой настойчивый кавалер, просто прелесть. Давай, не стесняйся, положи руку мне на… Сомов! Да не дёргайся ты так! Ладно, ладно. Успокойся, всё хорошо. А теперь расскажи, спокойно и без истерик.

Это срабатывает.

Сом начинает говорить.

Он рассказывает о незваных гостях. О подброшенных уликах, угрозах и обещаниях. О странном ритуале, о пепси-коле, святой воде, высушенном пальце и гадком существе в миксере. О своих злоключениях в городе и на болотах. Он рассказывает всё, что знает. А пробелы в знаниях заполняет пространными измышлениями, теориями и фантазиями. Нона Викторовна улыбается и кивает.

Когда история подходит к моменту, где Михаила Сомова поят странной жижей – на лице училки появляется тень. Маска гнева и возмущения. Она начинает комментировать сбивчивый рассказ ученика.

– Так вот откуда запах. Мерзавцы! Я так и думала, так и знала! Но всё же – какие мерзавцы! Неужели они выкрали мощи Ядриги? Только подумать, как эти сволочи решились?!

Миха затыкается, услышав знакомое имя. Вспоминает, где его услышал. Начинает тереть виски, раскачиваться на стуле. Вновь пытается провести ревизию связей с реальностью. Нона Викторовна придвигается к ученику. Кладёт руку ему на бедро. На этот раз в её голосе слышится участие. И неподдельное сожаление.

– Сомов, не переживай. Не бойся, я не злюсь. Бездушные скоты тебя заставили. Ладно, всё это пустяки. Михаил, допивай чай. Есть плохие новости. Тебе следует кое-что узнать. Крепись, Сомов. Крепись и будь мужиком. Ты пережил присоединение!

Глава 19

Михаил Сомов превратился в заложника неразрешимого парадокса. Кровожадная красотка – источник нечеловеческого, животного ужаса. И она же – источник зноя невиданной силы, такого же животного притяжения. Бьется загнанный в угол ум, трепещет сердце, леденеет душа. Чаши весов двигаются со скоростью вентилятора. Череп перевешивает розу. Роза перевешивает череп. Рано или поздно, Сомову придётся разбираться с дихотомией смертельного и чувственного. А сейчас, в светлой купеческой трапезной, косясь на упругости и округлости – он забывает об угрозах реальных и сверхъестественных.

– Куда присоединение?

– Не «куда», а «к чему».

Нона Викторовна выглядит несколько растерянной. В голову бестолкового юноши предстоит вложить слишком сумеречное знание. Она размышляет, с чего начать, как избежать истерики и неразберихи. Наконец, училка решительно встаёт. Нависает над кухонным столом. Заглядывает гостю в глаза. Пытается оценить его психические и ментальные кондиции.

– Сомов, нам предстоит долгий разговор. Долгий и сложный. Ты уже в норме? Закончил со страхами и прочими глупостями?

– Ну… эээ… ммм…

– Хватит мычать! Да или нет?! Ладно, это безнадёжно. Идём наверх. За мной.

Хозяйка и гость отправляются на мансарду старого дома. Судьба улыбается школяру – первой по винтовой лестнице поднимается Нона Викторовна. Сладостные, томительные, восхитительные мгновения!

Несколько секунд, пятьдесят ступеней – и, о чудо, Михаил Сомов перестаёт бледнеть и начинает краснеть.

***

Пространство под крышей забито картонными коробками и стопками книг. На тяжелом дубовом столе груды коммутационного оборудования. Рядом ноутбук и небольшая серверная стойка. Напротив – доска с огромной картой Уд-Слюнявской Впадины. Кривоград, Червегорск, Сталинские Грязи. Кнопки. Нити. Красные круги. Распечатки и фотографии. Желтые листки с рукописными пометками. Миха теряет дар речи. Чердак выглядит как логово детектива из старых фильмов. Он бы меньше удивился, если бы их встретила живая мумия или пляшущий скелет.

Хозяйка дома приземляется в кресло. Указывает гостю на такое же драное кресло напротив. Закидывает ногу за ногу, покачивает розовым тапочком. Увы, у неё нет готовой лекции для случая Михаила Сомова.

Нона Викторовна что-то вспоминает. Вскакивает, роется в коробках. Протягивает школяру пару книг.

– Сомов, бери. Литература для домашнего чтения. Потом изучишь самостоятельно. Если будут вопросы – записывай, мы их разберём. Так-так. Надо сообразить, с чего начать. Дай мне пару минут.

Миха принимает и разглядывает древнюю макулатуру. Первая – замусоленная церковная брошюра прямиком из девяностых. На обложке изображены стайки ангелов. Крылатые посланники дудят в золотые трубы. Славянская вязь складывается в название – «Деяния и духовное наследие Киприана-Заступника». Миха вздрагивает, едва не роняет книжицу. Снова протопоп из кошмарного сна. Снова Киприан Ядрига.

Второй том выглядит гораздо солиднее. Увесистый кирпич 1950 года издания. Издательство академии наук СССР. «Введение в Морбо-Космологию». Автор – Назар Грижбовский. Кто-то недавно реставрировал книгу. Хороший кожаный переплёт, бархатная закладка, латунные уголки. Сомов морщит лоб. И, наконец, вспоминает, где слышал эту фамилию. Вернее видел. В городе как минимум три мемориальных доски с упоминанием академика Грижбовского.

***

– Так, Сомов, слушай внимательно. Представь, что людоеды, вампиры, суккубы – существуют на самом деле. Ах ты, пропасть! Понятно, что людоеды существуют. В Полинезии, например. Или в Новой Гвинее. Но вампиры и суккубы тоже существуют. Прими это как данность. Понятно?

– Окей, да, я понял. Ну да, существуют.

– Сомов?! Что значит «ну да»?! Ты следишь за тем, что я говорю?!!

– Да, конечно, Нона Викторовна, всё очень понятно рассказываете…

– Нет, это никуда не годится. Ты вообще способен воспринимать информацию? Сконцентрируйся немедленно! Это тебе не экономика! Это важные, крайне важные вещи!!!

Миха перестаёт трандеть, и отвечает серией кивков. Нона Викторовна раздражается – большей частью потому, что не имеет и понятия, как донести до бестолкового юноши сумеречные и тревожные материи, с которыми ему предстоит соприкоснуться. Она делает очередную попытку.

– Сомов, слушай внимательно. В мире существуют люди, питающиеся плотью других людей. Они называются пожирателями второго типа. Если упрощённо – людоеды едят мясо. Вампиры пьют только кровь. Условно говоря, суккубы – питаются человеческой спермой. Они не просто так появились в фольклоре и литературной традиции. Они существуют. Так, с этим разобрались?

От истории про подателей спермы слушатель меняется в лице и розовеет. Училка же развивает тему.

– Пожиратели второго типа появляются, когда человек вступает в контакт с воющим мясом. Так называется особый биологический агент. Воющее мясо берётся из Шаддата. Это… это… как бы тебе объяснить… ладно, пропустим, это сложно и второстепенно. С этим тоже разобрались? Есть вопросы? Нет? Хорошо.

Нона Викторовна делает драматическую паузу.

Указывает на школяра розовым ногтем.

И выпаливает главную новость.

– Ты, Сомов, вступил в контакт с воющим мясом. Сволочи из ордена совершили ритуал. И ты выжил. Следовательно, ты превратился в пожирателя второго типа. Знаю, такое непросто принять. Но всё же, будь мужиком, давай без обмороков и истерик. Ты не первый и не последний, кто через это прошел. Сомов, ты норме?

– Ну окей, ладно. Да, в норме…

Миха сидит в кресле, кивает, и совершенно не врубается в речи красотки напротив.

Училка теряет терпение. Она наивно полагала, что Михаил Сомов мужественно примет свою судьбу. Однако же, способность ученика к познанию переоценена. Нона Викторовна титаническим усилием подавляет желание растерзать юного балбеса – и продолжает рассказывать всё, что ему следует знать.

Её рассказ следует избавить от сопения, мычания и вожделенных взглядов Михаила Сомова. Затем структурировать и привести к виду конспекта.

===========================

Конспект первый

Орден Зари

===========================

Орден Зари – тайная военизированная организация, чья история начинается в средневековой Европе, при дворе «Аптекаря Дьявола», римского папы Александра Шестого.

По благословлению самого папы, кардинал Понцио Мазаччи проводит опыты с воющим мясом. Изучает запретные арабские книги, лично допрашивает колдунов, пытается присоединить посланников Шаддата к младенцам, девственницам, умирающим старикам, и даже к ослам.

Мазаччи испытывает постоянную нужду в материалах для бесчеловечных опытов. Кардинал собирает отряд из кондотьеров и доверенных священников, чьей миссией становится поиск воющего мяса, похищение людей, тайные сделки с восточными мистиками и алхимиками. Вскоре пытливый римский деятель овладевает невиданным доселе знанием. Становится одним из немногих людей в Европе, кто понимает, что из себя представляют дары Шаддата.

После падения Дома Борждия, папа Юлий Второй обвиняет кардинала и его людей в ереси, убийствах, разбое, содомии, и, разумеется, в служении Люциферу.

Понцио бежит из Рима. Но не бросает своё дело. Предприимчивый кардинал торгует чудодейственными эликсирами и снадобьями, обещает европейским монархам вечную жизнь и исцеление от любых недугов.

Вскоре после изгнания из Папской Области, Мазаччи привозит в Париж бессмертную говорящую голову, живущую в мёде. Кошмарный дар приводит в ужас Франциска Первого и его двор. Кардинал утверждает, что прозрел и изучил промысел князей ада. Что обитатели преисподней готовят почву для пришествия Антихриста. Обращается к королям и монархам, говорит о слепости Святого Престола, взывает «иссечь и обрушить престол Сатаны».

План срабатывает. К кардиналу присоединяются отпрыски благородных семейств, рыцари и состоятельные покровители. Ложь, золото, и неугасимое пламя религиозного рвения делают Понцио Мазаччи первым магистром «Ордена Зари». Так начинается незримая война, крестовый поход за тайным знанием, который продлится долгих пять веков.

К началу двадцатого века Орден полностью монополизирует мировой рынок воющего мяса. Его клиенты – фармакологические и биотехнологические корпорации, арабские шейхи, американские миллиардеры, китайские целители, израильские оккультисты, частные военные компании и правительства суверенных государств.

Оперативники, офицеры, и даже региональные магистры «Ордена Зари» считают себя прямыми наследниками крестоносцев. Борцами с мировым злом. Щитом человечества. Одни искренне верят в святую миссию, и готовы без раздумий сложить голову во имя великих целей. Другие лишь поддерживают и умножают героическую риторику. Однако, цели и методы «Ордена Зари» не изменились за пять веков.

Зато изменился масштаб. Орден превратился в теневой преступный синдикат, опутавший паутиной всю планету.

===========================

Конспект второй

Киприан Ядрига

===========================

В семнадцатом веке в Уд-Слюнявской Впадине появляется скит староверов. Лидер Болотного Согласия, старец Агапий Стратилат, изобретает ритуал «причастия тремя водицами». С этой поры, в скиту массово практикуется присоединение воющего мяса, каннибализм, близкородственные связи и человеческие жертвоприношения.

Для расследования ересей Стратилата, Московская Патриархия отсылает в Уд-Слюнявскую Впадину протопопа Киприана Ядригу. Через год митрополит получает отчёт отца Киприана. И тут же вызывает его обратно, на синодальное судилище.

Вместо того, чтобы бороться с ересью болотников – протопоп изобрёл ересь ещё более дикую!

Киприан утверждает, что с Чёрной Звезды явился новый бог, «дружок Христов» по имени Фудис Фудис Фудифол. Что собирается заручиться помощью оккультного союзника, и избавить мир от «цепей плоти новой и нечестивой».

Из войска, присланного императрицей для войны с раскольниками, в Москву идут дурные вести. Дескать, протопоп Киприан обезумел и пугает солдат. В одиночку потрошит банды староверов, «ходит по болотной воде аки посуху, носит гнилой серп, режет головы живым и усопшим, провозглашает содом и смерть».

Генерал Гнидоядов пишет: «спешит болотная сволочь на запах Ядриги, аки племя мушиное на говна. А тот в великом гневе мужиков топит и побивает, безустанно девок и баб удом сокрушает».

Наконец, благодаря усилиям протопопа, солдаты отыскивают и вешают Агапия Статилата. Болотному Согласию приходит конец. Однако, буйный поп не спешит возвращаться в первопрестольную. Он копает землянку около полковой часовни, затворяется и ложится во гроб. Через сорок дней, следуя наказу протопопа, солдаты откапывают его нору. И находят Кипиана Ядригу, мёртвого, но нетленного. Не слезло мясо с костей, не тронул червь лица грозного и страшного, стоит над бездыханной плотью благоухающий дух!

Так состоялось обретение мощей Киприана-Заступника.

Когда на месте заставы возник город, мощи перенесли в первый Кривоградский каменный храм.

===========================

Конспект третий

Кривоградский Проект

===========================

Соединенные Штаты, Китай, Великобритания, Германия, Индия, Турция, Израиль, и даже Польша – имеют собственные проекты по использованию пожирателей в военных целях. Секретные исследовательские группы, закрытые институты, финансируемые на деньги налогоплательщиков корпоративные проекты. Сокрытая от общественности индустрия осваивает новые технологии, производит сверх-эффективные медикаменты, создаёт кошмарное био-оружие, изучает пределы возможностей человека и воющего мяса.

Советский Союз не был исключением.

Амбиции Партии простирались куда дальше, чем супер-солдат или лекарство от старости.

На закрытом заседании девятнадцатого съезда КПСС было принято решение сделать из пожирателей образцовых советских граждан. Вооружить их учением Ленина. Воспитать при помощи коммунистического метода. Дать им возможность участвовать в социалистическом строительстве, защищать Родину, выполнять интернациональный долг. Не по принуждению – но по зову сердца, с полным и ясным пониманием великой гуманистической миссии советского человека, с осознанием его безраздельного и бесконечного морального превосходства.

В 1954 году это решение изменило вектор Кривоградского Проекта. Площадка для военных исследований превратилась в полигон для социального эксперимента. Партийному руководству предстояло понять – смогут ли пожиратели сосуществовать с обычными советскими гражданами.

Успешный запуск Второго Пищевого Реактора решил проблему с питанием пожирателей. Была проведена всесоюзная перепись симбионтов человека и воющего мяса. Наиболее сознательные и благонадёжные отправились в Кривогдад. Волки и овцы оказались на одних улицах, в одних домах и цехах. И, слава советским учёным, смогли сосуществовать.

Не без трений. Не без проблем. Не без неизбежного сокращения овечьего поголовья.

Однако, благодаря достижениям научного коммунизма – стена вокруг монстра крепла с каждым годом. Эксперимент продлился почти тридцать лет. И, в конце восьмидесятых, приблизился к триумфальному завершению. Из угрозы для человечества – пожиратели превратились в локомотив коммунистического строительства.

А потом СССР исчез.

Исчез образ великой цели. Исчезла жажда великого свершения. Исчезла гордость за превосходство над своей тёмной природой в прошлом, настоящем и будущем.

Исчезла цепь, удерживающая монстра из Шаддата внутри целеустремлённого, сильного, морально-безупречного нового советского гражданина.

На улицах Кривограда раздался волчий вой.

***

– Тебе всё понятно, Сомов?

– Да, да, спасибо, всё очень понятно…

Миха трёт глаза с отсутствующим видом. Если бы не знойный образ Ноны Викторовны и недавние злоключения – рассказ вызвал бы приступ летаргии. Исключительно из вежливости, Сомов пытается проявить заинтересованность.

– А можно вопрос?

– Конечно, Сомов.

– Нона Викторовна, так поп помер или нет? Или просто, ну, рубанулся в гробу?

Красотка мрачнеет. Ей хочется думать, что Сомов воспринял хоть что-то из её повествования. Ведь это касается его существования. Это вопросы жизни и смерти!

– Скорее да, чем нет. Да, наверняка умер. Сомов, ты понимаешь, что стал пожирателем?

– Эмм… ээ… ну да, конечно…

– Сомов!!! Слушай внимательно! Ты прошел через ритуал причастия тремя водицами. Без всяких сомнений, теперь ты пожиратель. Более того – я уверена, вместе с воющим мясом скоты из Ордена скормили тебе палец Киприана Ядриги. Ты всё понял?

– Палец того попика с болот? Серьёзно? Фу, блядь! Фу, на хуй такое… Простите, Нона Викторовна, я не хотел, случайно вырвалось…

– Сомов, следи за языком! Молодой человек, где ваша культура?!

– Простите, я больше не буду.

Нона Викторовна начинает закипать. Но не утрачивает надежду достучаться до юного засранца.

– Пойми, теперь каждый пожиратель в Кривограде чувствует твой запах. И я чувствую. Но уже могу себя сдерживать. Тогда, в школе – от этого запаха случилось помутнение, полная потеря контроля. Та же история, что описана в «Деяниях Киприана Ядриги». Во время ритуала ты получил часть его… силы? Способности? Значит, с любым пожирателем произойдет то же самое. Полная потеря облика человеческого. И ты, Сомов, окажешься в центре этого процесса. Вот же скоты! Вот же проклятые мерзавцы! Это моя вина. Только моя вина!

– Да перестаньте, Нона Викторовна, не волнуйтесь, вы не при чём, всё нормально…

Лицо училки снова перекашивает гневная гримаса. Миха едва не подскакивает, видя, как губы хозяйки дома растягиваются в жутком оскале.

– Эти скоты пытались до меня добраться. Сделали приманку из моего ученика! Скоты! Какие же скоты! Я вырву их сердца, сожру глаза каждого ублюдка из Ордена… нет, нет, давай успокоимся. Сомов, только попробуй сейчас заныть. Хватит разговоров. Ты же хочешь, чтобы я тебе отсосала? Ты ведь думаешь об этом с самого утра? Скажи, что хочешь! Скажи немедленно, Сомов! Только попробуй заныть, и я тебя затолкаю в стиральную машинку! Хватит глазами хлопать, снимай брюки!!!

Глава 20

Переживи благоразумный человек то, что пережил Михаил Сомов – и он сделал бы выводы. Уверился в нерушимой причинно-следственной связи между членом в глотке Ноны Викторовны и смертью.

Член в глотке – и кровавая баня в классной комнате.

Ужасающая резня на заброшенном заводе – и член в глотке.

За членом в глотке следует неизбежная смерть.

За смертью следует неизбежный член в глотке.

Примеров достаточно. Надо полагать, их будет больше. Смерть, член в глотке, смерть, член в глотке, и далее, и далее, и далее, без перерывов и остановок. В закольцованной цепи меняется лишь порядок звеньев.

Фантазии о благоразумном человеке пусты и напрасны. Михаил Сомов не таков. Он не желает разбираться с сумеречной последовательностью. Он отказывается связывать одно с другим. Истории о пожирателях пролетели мимо ушей. Страхи растворились в ядовитом сиропе вожделения.

***

– Сомов! Тебе дважды повторять?!

Рёв нетерпеливой красотки сотрясает чердак старого дома. Трепеща и перегреваясь, Миха повинуется. Спускает портки – и, не медля, отправляется в плавание навстречу алым губам и упругим округлостям. Эротическое напряжение невиданной силы выдавливает мозги и глаза, ломает двери, испаряет пол и потолок, сминает стены купеческого дома. Словно лунатик, Миха двигается навстречу машине для отделения души от тела. Шагает на негнущихся ногах, держа дрожащей рукой восставший хер!

– Вот так, без паники и истерик. Молодой человек, вы не безнадёжны. Славно! Молодец, Сомов!

В голосе хозяйкидома слышится одобрение. И что-то ещё. Что-то новое, манящее, нетерпеливое.

Молотый палец Киприана Ядриги делает своё дело. Благоухание чудодейственных мощей возводит фундамент для неконтролируемых страстей, цементирует дикие желания. Вот он, щит и меч грозного протопопа. Вот она, малая часть великой силы, что принята школяром через причастие тремя водицами. Но не к добру эта сила, не к торжеству, не к подвигу.

Отныне и вовек – горе Михаилу Сомову!

Или сожрут – или высосут!

***

Роскошная бестия отступает от привычного сценария. Не набрасывается на лучшую часть бледного юноши, не спешит проглатывать молодецкий кукан вместе с мудями. На алых губах блуждает то-ли улыбка, то-ли оскал. Шелковый халат падает на пол. Пальцы двигаются по мощной груди. Алые ногти впиваются в соски. Крастока разводит плечи, наклоняется вперед – и начинает заниматься собственным бюстом. Нетерпеливо гладит, сжимает, качает, мнёт, работает с упругими мячами, точно звезда взрослого кино перед камерой. Её голос звучит почти по-человечески. Почти так, как и должен звучать в такой романтический момент.

– Сомов, не стой столбом. Хочешь потрогать? Хочешь их сжать? Стиснуть изо всех сил? Начинай уже вести себя как приличный кавалер. Не бойся, давай, сделай мне комплимент!

– Ммм… эээ… ммм-э-э-э…

– Перестань мычать. И убери руки от члена. Не вздумай кончить на портьеры или ещё куда! Ну же, Сомов, я жду!

Несчастный Миха! Он растерян, подавлен, смущен, дезориентирован. Он готов разрушить лепнину на потолке струями спермы. За что, почему, за какие грехи даны эти испытания? В нём умирают последние частицы разумного начала, исчезает последняя связь с миром. Сом зажмуривается, вытягивается по струнке, и восклицает так громко, как только может.

– Отличные сиськи, Нона Викторовна!

–Серьёзно?!! Да что ты несешь?!! Сомов, что ты себе позволяешь?!! Нет, это никуда не годится! Плохо, очень плохо! Черт возьми, опять этот проклятый запах! Ладно, ладно! Скажи, что хочешь войти мне в рот. Ты же хочешь, Сомов? Хочешь трахнуть меня в рот? Прямо в горло? Хочешь, чтобы я тебе отсосала? Скажи об этом. Потребуй, понимаешь меня? Не испытывайте моё терпение, молодой человек! Ну же, говори!

Распалённая бестия пускается во все тяжкие. Лишь Дьявол знает, что творится у неё в голове. Одно точно: таинственные флуктуации мощей Ядриги стали причиной новых и странных желаний. К неудовольствию Ноны Викторовны, Миха не спешит вносить свою лепту. Грозный командный голос училки пугает ученика. Он краснеет, держит руки по швам, и скорее мямлит, чем требует.

– Будьте добры, Нона Викторовна, отсосите, пожалуйста, если можно…

– Ты и верно болван, Сомов. Проклятые ублюдки из ордена. Скоты. Мерзавцы! Почему они провели ритуал именно с тобой? Ладно, иди сюда. Положи мне руки на голову. Возьми меня за волосы! Делай, как я говорю!

Миха закапывается в пышную причёску. Но даже не помышляет о том, чтобы устроить яростное вторжение в жадный рот. Красотка злится, возмущается, выражает решительное неодобрение. Затем теряет надежду на понимание, впивается ногтями в тощие ягодицы, упирается носом в лобковую кость, и за десять секунд отправляет школяра на седьмое небо.

Она получает свою порцию спермы – вместе с такой же порцией разочарования.

***

На заднице Михаила Сомова краснеют отметины от ногтей. Он стоит перед креслом. В кресле располагается его главная надежда и его главный страх. Нона Викторовна держится за хер ученика, и методично слизывает с мудей остатки протеинового коктейля.

Лицо выпускника расслабленно и отрешено. Взгляд устремлён в пустоту. Вместе с содержанием яиц, его ненадолго оставили мирские тревоги. Миха вязнет в вопросах прикладной философии. В краткий миг ясномыслия ум отделяет плотское от духовного, насущное от второстепенного, фундаментальное от трансцендентального.

Находятся ли череп и роза в разных пластах бытия?

Или существуют вместе, как единое целое?

Что есть любовь?

Что есть человек?

Есть ли способ вернуться?

Есть ли способ прервать вояж сквозь бескрайний розовый космос?

И есть ли причина возвращаться? Куда? Для чего? Есть ли ответ? Будет ли? Возможен ли? Как часто выпадает шанс отказаться от рационального, забыть о важном и правильном? И прожить свой век, снова и снова погружая член в глотку неотразимой красотке, хладнокровной убийце, бесконечно кошмарному существу. Нет, он не утратил разум. Он знает – этот век продлится недолго. Пусть месяц. Пусть неделю. Пусть день. Он прошел сквозь нечеловеческий ужас и пройдёт снова, ибо будущее подобно прошлому. Член в глотке и смерть неотделимы друг от друга. Вот основополагающий принцип всего, что происходит рядом с Ноной Викторовной. Против силы смерти в садах нет лекарств. Растворение в вечной весне будет быстрым и совершится в любой миг. Но разве есть возможность его избежать? Разве возможно отказаться? Как отвернуться от этих глаз и губ? От грандиозных титек? От задницы немыслимой красоты? Как поступить с собственным сердцем?

Звонкий шлепок по заднице возвращает Миху на землю.

– Сомов? Ты чего завис? Ты в порядке?

Миха смотрит вниз. Смотрит на свой член, на влажные губы, на озадаченное лицо Ноны Викторовны. Он рассеяно улыбается. Ветер тупой надежды приносит ответ. Это единственный верный путь. Это его судьба!

***

За принятием члена в глотку следует чаепитие.

За чаепитием следует беседа.

Разговоры не касаются городских тайн, козней «Ордена Зари», и прочих действительно важных предметов. Вместо того, чтобы подготовить подопечного к грядущим ужасам, несчастьям, лишениям, красотка досадует и взывает к его мужественности.

Нона Викторовна стучит ногтем по кухонному столу, обращается к нерадивому кавалеру, с плохо скрываемым раздражением.

– Сомов, у тебя есть девушка?

– Нет… ну… нет, конечно нет. Нона Викторовна, честное слово, я свободен. Я как-бы полностью открыт для любви, для новых отношений…

– Ты это о чём? Погоди, ты неверно понял. Я к тому, что тебе надо идти навстречу женщине. Тебе следует немедленно повзрослеть. Понял меня? Сомов! Ты понимаешь? Понял, о чём я? Нет? Не понял? Какого чёрта, Сомов?! Прекрати тупить немедленно, это раздражает!!!

– Да, да, конечно, всё понял…

Миха кивает, мнётся, однако же, набирается храбрости и пытается прощупать почву.

– А можно вопрос? Что будет дальше?

– В каком смысле, Сомов?

– Ну, с нами?

– Хватит трястись. Всё будет в порядке. Погостишь у меня пару дней. Завтра приедет доктор, обследует тебя. Выдаст справку о том, что ты пожиратель. Затем поедем в городскую администрацию, сделаем тебе допуск ко Второму Пищевому Реактору. Затем разберёмся, как быть с твоим запахом. От него надо срочно избавиться. Иначе я… иначе ты не избежишь опасных знакомств. И всё. Не вижу никаких проблем. Всё будет в полном порядке.

– А… а как же вы?

– Я вернусь к преподаванию. Военные уже разобрались с инцидентом в классе. Не тушуйся, Сомов. Ты еще успеешь заслужить четвёрку по экономике.

Наконец-то Сом отвлекается от амурных тем. Он замирает, едва не обливается чаем. Миха не верит своим ушам.

– Как это, вернётесь? А как же менты? Я хотел сказать, полиция? Они точно возьмут меня за задницу, возьмут в оборот, сначала как свидетеля… заранее извиняюсь за выражение, Нона Викторовна, там же… там же… это же настоящий криминал!

Училка страдальчески вздыхает. Кидает на ученика укоризненный взгляд.

– Сомов, ты вообще слушал, о чем я рассказывала? Молодой человек, поймите уже – это Кривоград. Да, два трупа. Да, ничего приятного. Я оправила объяснительную генералу и в седьмой отдел. Дураку понятно, что вина целиком и полностью на "Ордене Зари". Всё, инцидент исчерпан. Пора жить дальше.

– Какому генералу?!

Вместо ответа, Нона Викторовна показывает на карту.

– Вон там, рядом с бетонной взлётной полосой – военный городок. Специальная охранная часть под командованием генерала Сречина. Местные вояки. В теории, они должны защищать Кривоградский Проект от любого нежелательного присутствия. На деле эти бездельники просто-напросто сидят на морбо-трансполяторе, драят свои вертолёты, получают зарплаты и замазывают глаза московскому начальству. Да, ещё занимаются урегулированием несчастных случаев с гражданскими. Спасибо и на том.

– Ага, понятно, понятно… несчастных случаев… секунду, на чём они сидят?

Училка раздражённо машет.

– Сомов, не забивай голову. Всё это такая ерунда, право слово. Вот тебе кое-что о Сречине и его людях. Представь себе – боевики «Орден Зари» угнали у этих болванок танк! Можешь представить такую дикость? Как из военной части можно угнать танк?! И где его можно спрятать?! Как там твой член себя чувствует? Готов к новым свершениям? Да? Нет? Ладно. Есть ещё вопросы?

Миха идёт ва-банк. Выпаливает вырос, который его по-настоящему интересует.

– Нона Викторовна, можно узнать… как вас зовут? Ну, на самом деле?

– Что значит «на самом деле»? Сомов, что у тебя в голове? Так и зовут – Нона Викторовна Иванчук. Я взяла фамилию мужа.

***

Миха едва не слетает со стула. Слова о муже производят куда большее впечатление, чем истории про советских учёных, поповские мощи и козни тайных обществ. У Сома не укладывается в голове – как такое может быть? Кто этот счастливый засранец? Кто сподобился? Кто сумел?!!

– Как это? Вы серьёзно?! Вы что, замужем?!!

– Уже нет. Я была замужем дважды. Мой первый муж был депутатом. А второй – бизнесменом. Он и купил этот дом. Увы, оба моих супруга скончались в расцвете сил. Притом, второй скончался совершенно не вовремя. Этот подлец меня провел. У меня до сих пор нет доступа к половине счетов! Ты не представляешь, сколько нервов, денег и времени я потратила на адвокатов! Ладно, Сомов, это скучная история. А моя девичья фамилия – Грижбовская.

– Нона Викторовна, примите мои искренние соболезнования… погодите… я где-то слышал про Грижбовских… притом, совсем недавно…

– Верно. Академик Назар Грижбовский – мой дед. Он был одним из первых лиц в Кривоградском Проекте. «Морбо-Космология» – его главный труд. Прочти эту книгу для общего развития.

– А почему вы… ну… как бы это сказать…

Нона Викторовна опирается локтем на стол. Проводит несколько секунд в раздумьях. Затем подмигивает юному воздыхателю. И отвечает на незаданный вопрос.

– Видишь ли, Сомов, в четырнадцать лет у меня обнаружили острый лейкоз. Пересадка костного мозга, терапия, бесконечные больницы. Мало весёлого. Врачи обещали целых два года жизни. Но уже через пару месяцев я оказалась на пороге смерти. Тогда старик решился на эксперимент. Нам было нечего терять. Воющее мясо превратилось в последнюю надежду. Так я стала пожирателем второго класса. Как видишь, академики не зря едят свой хлеб. Прошло почти двадцать лет – и я всё еще нахожу в себе силы гоняться за мерзавцами из «Ордена Зари». Да ещё и преподавать экономику вам, сборищу балбесов.

Миха таращится на даму напротив. Замолкает, опускает глаза к чашке, и погружается в раздумья о черепе и розе.

***

Вчера Михаил Сомов терял сознание от кошмарных образов. Кричал, выл и рыдал. Скользил по окровавленным потрохам. Терял связь с реальностью. С великим трудом удерживался от того, чтобы не покинуть землю на реактивной тяге из собственного дерьма. В конце концов, вчера он прощался с жизнью.

А сегодня юный засранец строит планы на роскошную училку. Он близок к тому, чтобы предложить руку и сердце, смотаться в загс, устроить свадьбу в пирожковой у Сурена, и всё из этой оперы. Он точно знает, что несколько экскурсий в ненасытный рот прекрасной дамы открыли дорогу к её сердцу. Миха фантазирует о взаимной симпатии, что расцвела в ту секунду, когда яйца впервые расплющились о подбородок. Он помышляет о близости между людьми. И даже о великой любви, которая искупает всю кровь, весь ужас, все страдания, которая избавляет человека от цепей кошмара и отправляет в прекрасный благоухающий сад. И там, среди роз и гортензий, влюблённые обмениваются розовыми соплями, трахаются как кролики, и, взявшись за руки, наслаждаются пением свирели.

Он думает, что любовь создаст волшебную структуру из единения душ и бесконечного трахания. И этот конструкт чудесным образом отменит неизбежное. Избавит судьбу от чёрной вуали. Отведёт указующий перст фатума. Сотрёт дату с могильной плиты. Порвёт нерушимую связь между членом в глотке и смертью. И тогда – член в глотке восторжествует, а смерть отступит, потерпев крах.

Миха тешит себя надеждой, что Багровая Эра закончилась, что племя людское вступило в Розовый Век.

Наивный и несчастный Сомов!

Глава 21

Михаил Сомов гостит в доме на краю ада.

Вместо предсмертных криков – разговоры за кухонным столом.

Вместо крупнокалиберных винтовок – бутерброды и вензеля на старом фарфоре.

Альянс кукана и сердца захватывает остатки земель, принадлежащих разуму. Сомов маринуется в вареве из страхов, самых честных намерений, глупых надежд, и ещё более глупых планов. С каждым часом он меньше и меньше помышляет о побеге. Юный повеса вязнет, бесповоротно вязнет в болоте сердечной привязанности.

В обществе прекрасной дамы время летит незаметно. Ровно в полночь хозяйка дома заканчивает развлекать гостя и собирается ко сну. Миха на полном серьёзе полагает, что между ним и Ноной Викторовной расцвело чувство, и потому он будет призван в спальню.

К великой досаде, романтические устремления терпят крах. Бесцеремонная красотка уже вторглась на заправку, уже получила свою порцию. Она не спешит делать намёки, подавать сигналы, хватать школяра за яйца и утаскивать в купеческую опочивальню. Сомов же слишком напуган, слишком дезориентирован, чтобы взять быка за рога и проявить лучшие джентльменские качества. Будем снисходительны к несчастному школяру – ибо кровавая суета ещё не успела выветриться из его головы.

Его утешением становится простая и славная мысль – целый день прошел без багровых фонтанов, оторванных конечностей, и расплющенных черепов. И этот факт воодушевляет, взывает к робкой надежде на бесконечную вереницу таких же дней.

Но закончится томный вечер.

И закончится ночь.

И надежды снова обратятся в пыль.

***

– Сомов!!! Подъем!!!

Одновременно с первыми лучами Солнца на Миху обрушивается звуковая волна нечеловеческой силы. Он слетает с кровати. Вытягивается по стойке смирно. И, прикрывая ладонями утренний стояк, вперивается в баскетбольные мячи осоловевшим после беспокойного сна взглядом.

Нона Викторовна при полном параде. На белоснежной сорочке трещат пуговицы. Бедра стискивает строгая чёрная юбка. Высокие каблуки звонко бьют в паркет. Она выглядит строго, собранно, формально – и абсолютно роскошно.

Сквозь сонную одурь, Миха понимает: училка нарядилась для официального мероприятия. Она собралась сделать ему официальное предложение? Предложение руки и сердца? Как же неловко. Как мужчина, как джентльмен, он должен был сделать шаг навстречу первым. Купить кольцо. Купить и преподнести ёбаное кольцо! Неужели их союз начнётся без фокуса с кольцом? Неужели прямо сейчас, прямо с утра пораньше, ему отломится… отломится… официально отломится? Господи, Господи, Господи, спасибо, Господи, и слава тебе!!!

Мятая физиономия школяра растягивается в тупой улыбке.

Балансируя между сном и новым днём, он думает хрен знает, о чём. И хрен знает, чем.

– Сомов, что за дурацкая гримаса?!! Сегодня важный день, немедленно сделай нормальное лицо!!! Быстро умываться и одеваться!!! Бегом!!!

Миха частично восстанавливает связь с реальностью. И плетётся в санузел.

Через тридцать минут он уже похож на приличного человека. Чистая одежда, насупленный лоб, выражение растерянности и недоумения, легкая дрожь в руках. Гость и хозяйка дома снова на кухне. Миха греет руки чашкой. Нона Викторовна качает перед его носом пальцем, и снова проговаривает план на ближайшие часы.

– После обеда приедет врач. Специалист из первой городской больницы. Она должна освидетельствовать тебя как пожирателя. И выдать справку. Постарайся произвести приятное впечатление. Сомов, ты понял? Ты хорошо расслышал, Сомов?! Хорошее впечатление, еще раз повторяю. Только попробуй выматериться или позволить себе какую-нибудь бестактность. Ты всё понял? Только вздумай!

– Да, да… конечно… ну перестаньте, Нона Викторовна… можно подумать, я совсем уже, как этот, ну… вы так говорите, словно я полнейший чёрт… это даже как-то обидно…

– И не вздумай мямлить перед врачом!!! Если что-то спросит – отвечай честно, ясно и чётко. Если тебя врач не освидетельствует – отправишься за справкой к Сречину. А нам не надо к Сречину. Понятно? Постарайся выглядеть приличным интеллигентным молодым человеком Сделай над собой усилие, ты же нормальный парень, Сомов!

– Нона Викторовна, а справка… разрешите вопрос… а зачем мне справка?

Строгая красотка наклоняется к школяру.

– Для пропуска. Как только будет справка – отправимся в городскую администрацию. Разберемся с формальностями. Занесем тебя в социальную программу. Тебе необходим допуск во Второй Пищевой Реактор. Сомов, пойми, тебе придётся питаться. Сознательно питаться, контролируя этот процесс. Так, снова дурацкое лицо? Что я сказала по поводу приличного вида?! Сомов, сделай нормальное лицо!!! Я сказа…

Хозяйка дома замолкает на середине фразы. На долю секунды, на её лице проскальзывает странное, расслабленное, отсутствующее выражение. Рот медленно растягивается в диком оскале. Верхняя губа двигается вместе с носом – и в этих движениях нет ничего человеческого. Ноздри раздуваются, с шумом втягивают воздух.

Сом роняет чайное блюдце, в ужасе отшатывается от стола!

Но тут же вспоминает слова училки о ритуале, о запахе, о воздействии, о Ядриге, и о прочих малопонятных вещах. Вот что с ним сделали громилы из Ордена Зари! Она чувствует его запах! Вот что имел в виду Майор, говоря «все девки будут твои!». Нона Викторовна чувствует эманации его мужественности – и не имеет сил им противостоять! Вот оно! Вот как это работает!

Ужас смешивается с ненормальным возбуждением! Сейчас бесподобная фурия прыгнет, сорвёт с него одежду – и отсосёт!

Отсосёт без всякой пощады! Отсосёт, как сатана!

Краснея и воодушевлённо сопя, Сом вскакивает с табуретки!

Хватается за резинку трико! Спускает портки! Вываливает восставший член!

Раскидывает руки, запрокидывает голову, зажмуривается – и смиряется со своей долей!

***

Через минуту Сомов открывает глаза.

И обнаруживает, что звериный оскал сменился недоумением. И даже изумлением. Нона Викторовна смотрит на него поверх очков, тяжелым, чертовски тяжелым взглядом. Она желает что-то сказать. Но это не слова гнева. И не слова возмущения. И даже не слова укоризны.

Скорее всего, это слова искреннего сочувствия.

Немая сцена длится миллион лет. Наконец, Нона Викторовна бесшумно встаёт. Прижимает палец к губам. И направляется к окну. Портьерная ткань приоткрывается на несколько миллиметров. Застыв у стены, хозяйка дома вглядывается в щель. Оборачивается к Сомову. Он впервые слышит, как из пленительных губ выходит шепот.

– Тихо. Подними штаны. Быстро иди сюда.

Миха бледнеет, розовеет, краснеет, принимает свекольную окраску – и подчиняется, не зная, о чём и думать.

– Смотри.

Алый ноготь указывает на щель. Сом наклоняется. Выглядывает в окно, холодея от неловкости и самых диких, самых дурацких предположений.

За оградой купеческого дома, прямо перед калиткой, маячит цыганка. Женщина лет сорока, в пёстром платке и таком же пёстром платье. В одной руке целлофановый пакет. Другой рукой держится за ограду. Она раскачивается, словно в трансе. Что-то бормочет. Смуглое лицо лезет между чугунных прутьев. Она сосредоточенно водит носом, нюхая воздух.

Миха недоуменно оглядывается на хозяйку дома. И делает ещё одно сумеречное открытие: впервые замечает у Ноны Викторовны признаки тревоги. Тревога тут-же ему передаётся. Спина и ладони покрываются липким холодным потом. Шепот училки делает всё еще хуже.

– Это пожиратель второго типа. Она почувствовала твой запах. Ты понимаешь, насколько серьезна твоя ситуация? Проклятые скоты из Ордена сделали из тебя приманку для каждого Кривоградского пожирателя. Всё в точности, как я предполагала.

– И… и что теперь? Она хочет у меня… ну, простите за выражение, отсосать? Ладно, что уж тут поделать… вы же знаете, я принципиально против.... Нона Викторовна, я ведь только к вам питаю искреннюю и глубокую симпатию…

– Сомов, иногда мне кажется, что ты замедлился в развитии. Что ты несёшь? Что вообще у тебя в голове? Она желает тебя сожрать. Как и девяносто девять из ста пожирателей второго типа. Не выходи из комнаты. Я узнаю, насколько плохи дела.

***

Миха прилипает к портьерам.

Перед калиткой Нона Викторовна. За забором тётка в пёстром платье.

Хозяйка и визитёр беседуют сквозь решетку из чугунных прутьев. Сомов не слышит слов. Но прекрасно видит, как цыганка кривится, стучит зубами, роняет слюну. Её руки, смуглые, с длинными желтыми ногтями, похожи на птичьи лапы. Пальцы постоянно двигаются. Дергают ручку калитки. Сжимаются на прутьях, словно пробуя их на прочность. Цыганка трясётся, раскачивается, тараторит. На тёмном лице сверкают белки глаз. Она что-то доказывает хозяйке дома? Или о чём-то просит?

Наконец, стороны договариваются.

Цыганка отходит от калитки. Делает несколько шагов в сторону тротуара. Останавливается, как вкопанная. Топчется на месте, переминается с ноги на ногу. Оборачивается. И снова бросается к калитке! Сквозь закрытое окно до Сомова доносится её возмущённый визг.

– Проститутка!!! Похотливая блядь!!! Впусти, Христа ради!!! Жадная сука!!! Жадная свинья!!! Открой, Христа ради!!! Открывай, жадная блядь!!! Иисус завещал делиться!!! Иисус завещал!!!

Смуглая тётка в пёстром платье бьется, верещит, громыхает калиткой. Не унимается, изливает на хозяйку дома отборную ругань, умоляет, просит, требует впустить.

Миха с содроганием сердца предвкушает скорую и кровавую расправу над незваной гостьей. Он на полном серьёзе полагает, что Нона Викторовна оденет визжащую бабу на забор, или оторвёт голову, или выкинет еще какой фокус в том же духе.

Однако, она просто-напросто уходит. Пятится от калитки ко входу в дом, не поворачиваясь к цыганке спиной.

***

Через минуту училка снова рядом с учеником. Её голос встревожен. Вместо того, чтобы успокаивать Миху, рассказывать, что ничего страшного не произойдет – она раздаёт краткие и точные команды.

– Дуй на кухню. Собирай все ножи. И неси в прихожую. Мне надо переодеться. Эта безмозглая скотина потеряла контроль. Она нарушит правила. Полезет в дом. Быстро за ножами! Бегом!!!

Через несколько секунд Миха уже скачет по кухне, гремит ящиками, хлопает створками буфета. В его руках эмалированная кастрюля. В кастрюле громыхает столовая и поварская утварь всех размеров и калибров, от мельхиоровой лопатки для масла, до огромного зазубренного поварского тесака. Миха трясётся, дрожит, задаётся вопросом «как жить-то дальше?» – и бежит в прихожую, держа кастрюлю перед собой.

Хозяйка дома уже там. Стоит перед дверью, прильнув к глазку. Вместо строгого официального наряда – на ней знакомый спортивным костюм. На рукавах темнеют неотстиранные пятна. Сомов вздрагивает. Кровь или мозги! В этом костюме она потрошила громил на заводе! Это боевой прикид Ноны Викторовны!

Училка хватает кастрюлю. Раскладывает ножи на стойке для обуви. Накрывает какими-то шмотками. Затем обращается к ученику.

– Сомов, чего бы ты не увидел, что бы не случилось – не поддавайся панике. Просто слушай мой голос. И выполняй то, что я говорю. Надо управиться как можно быстрее – после обеда здесь будет врач! Всё это очень некстати! Совершенно не вовремя!!!

Нона Викторовна раздраженно качает головой. Собирает волосы в пучок, связывает их резинкой.

– Так, Сомов. Иди в конец коридора. Просто стой там. Я открою дверь – и беспардонная сволочь сразу на тебя кинется. А я зайду со спины.

– В смысле, кинется? При всём уважении, а есть другой план?!

– Делай, что говорю! Сейчас не время для глупостей! Сомов!!! Немедленно стань где я сказала!!!

– Окей, окей, уже иду… погодите, дайте мне что-нибудь…

Миха на негнущихся ногах шагает к обувной стойке. Хватает нож. Нона Викторовна похлопывает ученика по плечу. В её голосе звучит одобрение.

– Молодец, Сомов. Аккуратно, не порежься. Займи своё место. И ничего не бойся.

Дама в спортивном костюме прижимается к стене возле входа. В её руке блестит массивный поварской нож. Берется за затертую ручку из желтого металла. И замирает. Боясь дышать и смотреть на дверь, замирает и Сомов.

С улицы слышны неразборчивые крики цыганки. Гостья взывает к Иисусу. Вопит о справедливости. Крайне негативно характеризует моральные качества Ноны Викторовны. Щедро осыпает хозяйку купеческого дома отборной матерной бранью. Через пару минут сквозь ругань и визг пробивается лязг калитки.

Нона Викторовна ждёт именно этого момента. Она подмигивает своему юному воздыхателю – и распахивает дверь.

***

В дверях показывается силуэт в косынке и пёстром платье. На смуглом лице выделяются глаза, белки скрыты под сеткой лопнувших сосудов. Кожа изрезана глубокими морщинами.

Горбясь и тряся целлофановым кульком, цыганка лезет в дом. И тут же замечает бледного как полотно Михаила Сомова. Осторожно, неторопливо, словно боясь спугнуть добычу, цыганка идёт к школяру, протянув открытую ладонь. Её рот постоянно двигается – оттуда, вместе с потоками слюны и блеском золотых зубов, лезет монотонная гипнотизирующая мантра.

– Ай, молодой, ай, красивый, не бойся, мальчик, дай я тебе погадаю, иди сюда, золотой, ай, милый, вижу, большая любовь тебе суждена, ай, молодой, золотой, эште, эште, дай тетя Петша тебе погадает, дай погадаю, молодой, красивый, эште-эште, мэре-мэхмэр, не бойся, мой золотой, ясно вижу, счастье тебя ждёт, мэре-эште…

Цыганка бормочет, шуршит кульком, пялится прямо в глаза. Слова сливаются в неразличимый гул. Сомов чувствует, как пол уходит из-под ног. Его накрывает приступ странного головокружения. Платье цыганки превращается в набор ярких пятен. Коридор начинает вращаться, словно картинка в калейдоскопе. Миха пятится, держится за стену, пытается не грохнуться. Трясёт головой, изо всех сил зажмуривается, пытаясь не поддаться наваждению.

Поток заклинаний прерывается оглушительным визгом, воплем боли и негодования!

Секунда – и визг переходит в шипение и громкое бульканье!

Морок моментально развеивается. Позади сгорбленной фигуры вырастает силуэт в спортивном костюме. Из шеи цыганки вылетает петля алой жижи. Следом, из расползающегося в стороны горла, выходит широкое лезвие кухонного ножа.

Нона Викторовна держит гостью за волосы. И, не отворачиваясь от летящих в лицо кровавых брызг, методично отрезает ей голову. Пилит трахею. Рассекает жилы. Вращает ножом, огибает лезвием хребет, словно мастер-обвальщик на скотобойне. Кровь хлещет как из брандспойта, раскрашивает пол, стены, потолок, Нону Викторовну, Сомова – и даже сам воздух наполняется багровым туманом.

Миха прижимает к губам ладонь. Борется с позывами к тошноте. Пытается не смотреть на дикую сцену. Однако, чаша с кошмарами лишь наклонилась. Её ещё предстоит испить.

***

Раздаётся влажный, мясистый хруст!

Волосы остаются в кулаке Ноны Викторовны вместе со скальпом!

Цыганка с ножом в шее рвётся вперед. Рвётся к школяру. Наполовину отрубленная голова раскачивается над кровавым фонтаном. Лишенный кожи череп мотается из стороны в сторону, словно помпон на детской шапке.

У Сома остаётся один лишь вариант – одновременно и блевануть, и обделаться. Но он ничего не успевает. Инстинктивно пятится, падает, отползает на заднице. Рассеяно наблюдает, как неестественно толстые жёлтые ногти летят ему прямо в лицо.

Сквозь багровую пелену доносится удивлённый возглас педагога из десятой школы. К счастью, Нона Викторовна привычна к неожиданностям во время расчленения. Эту даму легко вывести из себя, но трудно удивить. Она прыгает на бегущее тело. Полотно кухонного ножа проносится сквозь мясо и кости.

Рука цыганки достигает несчастного выпускника. И приземляется на его трико.

Из обрубка хлещет алая каша. Пальцы судорожно двигаются, пытаются вцепиться в портки. Сом с воем вскакивает – и, потеряв голову от страха, изо всех сил пинает отрубленную конечность. Коридор заполняется звоном разбитого стекла. Когтистая лапа улетает куда-то в сад.

Миха снова оказывается внутри кошмарного сна. Внутри багрового наваждения. Он с ужасом наблюдает, как училка работает ножом. Держит за ногу бьющееся тело, методично режет сухожилия. Она разделывает гостью точными, привычными движениями, точно как домохозяйка разделывает курицу для супа. Дурная, дикая, совершенно неуместная мысль рождается в затуманенной голове несчастного одиннадцатиклассника. В жопу кольцо. Фартук. Следует подарить ей непромокаемый фартук. Нона Викторовна будет рада фартуку.

Сомов не собирается помогать в мокром и нелёгком деле расчленения. Но дама в окровавленном костюме и сама недурно справляется. Она волочет бьющееся тело в ванную комнату. Изрезанная плоть живёт странной, ненормальной жизнью. Пытается встать, опереться на пол стопами, ладонью, обрубком руки. Но тут же падает, украшая стены и паркет кровавыми кляксами. Челюсти щёлкают в бессильной злобе. Свет люстры отражается от голого черепа.

Дверь в санузел захлопывается. Миха стоит посреди коридора. Просто стоит и дрожит, как осиновый лист. Через минуту Нона Викторова выходит, утирает лоб, берет с обувной стойки оставшиеся ножи – и возвращается к занятию, о котором Сом старается не думать.

Еще через минуту дверь открывается. Миха слышит голос взмыленной красотки.

– Сомов! Дуй на кухню. Неси сюда тазы, кастрюли, всё, что есть! И прихвати трёхлитровую банку. Скорей! Надо убрать этот кавардак до визита врача!

Миха снова бежит на кухню. Начинает громыхать мисками и плошками. Он пропитан самым чёрным, самым густым ужасом. Он чувствует себя поварёнком. Его до чёртиков пугает и влечёт повар. Но, совершенно точно, он не желает ничего знать ни о рецептах, ни о самой стряпне.

Глава 22

Ванна на треть заполнена кровью.

В крови шевелятся отрубленные конечности. Барахтаются куски мяса. Пульсируют размотанные потроха.

Нона Викторовна склонилась над багровым месивом. В одной руке трехлитровая банка. Другая рука шарит в кошмарном суповом наборе. Она пытается найти сувенир из Шаддата. Сгусток воющей плоти, якорь морбо-аберраций, источник ненормальной, немыслимой жизни.

Поиски ничего не приносят. Возможно, педагог из десятой школы слишком увлеклась занятиями с ножом, и превратила искомое в винегрет. Возможно, за долгие годы некротическая медуза изменилась, стала частью какого-нибудь органа. С лица Ноны Викторовны не сходит выражение досады и крайнего раздражения.

Наконец, она оставляет поиски. И переходит к уборке. Выуживает шевелящиеся куски, складывает в миски и кастрюли. В конце концов, ей надоедает делать всю работу самой. Нона Викторовна утирает лоб рукавом, отрывается от ковыряния в расчлененном трупе, распахивает дверь – и купеческий дом оглашается громогласным рёвом.

– Сомов!!! Быстро иди сюда!!!

На входе в санузел показывается Михаил Сомов, бледный и несчастный. Его взгляд скользит по разводам на кафеле, опускается к нарезке из мозгов, глазам в пластиковой мыльнице, и прочим экспонатам любительского анатомического театра. Пары секунд хватает, чтобы пресытиться. Миха складывается в три погибели, хватается за живот, и блюёт прямо на порог. Нона Викторовна тяжело вздыхает. Осуждающе качает головой. Пытается утешить своего поклонника добрым словом.

– Ну же Сомов! Не будь свинюшкой, блюй в другую сторону! Всё? Закончил? Возьми пакет. Носи в кармане пакет для таких случаев.

Следующие полчаса Миха проводит под дверью санузла. Нона Викторовна подаёт кастрюли – слава богу, закрытые. Кровь отправляется в слив. Зубы и костяная крошка летят в канализацию. Всё остальное превращается в набор из кастрюль, банок и горшков, обмотанных скотчем.

Залитая кровью бестия и её компаньон волокут кухонную утварь в сад. Нона Викторовна заходит в сарай. Раздаётся металлический грохот. Она возвращается с лопатой. И вручает Михе садовый инструмент.

– Копай здесь, под вишней. Я пойду переоденусь. Приведу себя в порядок.

– Эмм… ага, окей… а вы… а есть вторая лопата?

– Ты на что намекаешь?!! Молодой человек, вы меня разочаровываете. Это не женское занятие, у меня маникюр. Копай, Сомов, ты же мужик! И давай в темпе, у нас еще куча дел!

***

Миха ковыряет землю без всякого энтузиазма, то и дело оглядываясь на емкости с мясом. Одна из кастрюль покачивается, гремит крышкой, норовит перевернуться. В другое время Сомов прыгал бы от ужаса, пытаясь покинуть планету на метановой тяге. Но сейчас его сил хватает лишь на то, чтобы рассеяно материться себе под нос.

Еще вчера спокойное мирное существование казалось возможным. Обычная жизнь, без ежесекундного кошмара, насилия и смерти. И вот, наступил новый день. На старых купеческих часах пробило десять часов утра. И он уже соучастник убийства с кучей отягчающих обстоятельств. Первая порция кровавого дерьма съедена. Что будет на обед? Что будет вечером? Что будет ночью? И что будет следующим утром, если он доживёт, если откроет глаза?

– Пиздец, просто пиздец, пиздец без конца и края… Господи, за что? За что мне, Господи, весь этот пиздец?

Сом ненадолго отвлекается от рытья, пытается утешиться патетическим вопрошанием. Тяжело вздыхает, смахивает слезу, сморкается – и снова копает. На смену терзаниям приходит прострация. Михаил Сомов близок к точке, за которой нет страхов, нет тревог, нет надежд, а есть лишь апатия и отупение всех без исключения чувств.

Лопата бьёт в что-то твёрдое.

Миха сопит, старается, потеет, но штык не лезет в землю.

Он наклоняется. Нащупывает что-то круглое и плотное. Хватается за камень, пытается выдернуть, выкинуть из ямы. Твердый предмет поддаётся. Опутанная корнями находка предстаёт во всей красе. Миха замирает, набирает воздуха – а затем, словно персонаж шекспировской трагедии, произносит то единственное, что возможно произнести.

– Ёбаный пиздец. Опять ёбаный пиздец!

Он держит человеческий череп. Грязный, набитый землёй, без зубов и нижней челюсти. На макушке свежий пролом от лопаты. Из глазниц торчат древесные корни. Миха вертит череп. И понимает – это ответ высших сил. Вот чем Господь отвечает на его воззвания, на его планы, на его надежды.

Из дома выходит Нона Викторовна. Залитый кровью костюм исчез. На ней снова учительские очки и утренний наряд.

Миха пялится на хозяйку дома. Пялится на череп. Пялится на горшки и кастрюли. Тяжелые, сумеречные мысли ворочаются у него в голове. Нет сомнений – знойную красотку интересуют лишь три вещи. Члены. Убийства. Собственный внешний вид.

– Сомов, где ты это взял? Неужели выкопал?

Вместо ответа, Миха поднимает череп над головой. Потрясает им в безмолвном патетическом жесте. Протягивает роскошной даме, словно укоряя, словно говоря – вот он, плод твоих деяний. Вот свидетельство твоих преступлений!

– Хватит трясти этой дрянью! Этому черепу уже лет сто! Наверняка, одна из жертв купца Пичугина! Немедленно закапывай обратно!

– Как скажете, Нона Викторовна.

– Сомов, о чём ты там фантазируешь? Повторяю, это не имеет ко мне отношения!

– Окей, окей…

В голосе перемазанного землёй и кровью одиннадцатиклассника нет страха. Лишь мрачная обреченность.

***

Утренний визитёр находит последнее пристанище в саду. В разобранном виде, на полуметровой глубине, рядом с остальными гостями купеческого дома. Нона Викторовна распорядилась пересадить на земляной холмик огромный куст крыжовника – и Миха окончательно изодрал и без того грязную одежду.

Обед проходит в десятке метров от свежей могилы. Хозяйка купеческого дома оставила идею оттереть стены и потолок, скрыть следы кровавого убийства. Она решила встретить врачей в тени вишневых деревьев.

Стол в деревянной беседке покрыт кружевной скатертью. На скатерти чайный фарфор, блюдо с печеньем, тарелки с нарезанной колбасой, ваза с конфетами, и огромный пузатый самовар. Вид Михаила Сомова полностью соответствует пикнику в чеховском стиле – на нем остатки гардероба прежних хозяев, шикарное тряпьё по последней моде столетней давности. Он выглядит помпезно и нелепо. Для полного шика недостаёт лишь трости и цилиндра.

Нона Викторовна в двадцатый раз предостерегает подопечного от того, чтобы разочаровать комиссию из первой городской больницы.

– Ни одного матерного слова. Никакого мычания. Я всё понимаю, с утра пораньше вся эта суета, все эти заботы. Но, повторяю еще раз – веди себя прилично! Обещаю, иначе ты узнаешь меня с плохой стороны!

Миха кивает и раскачивается в плетёном кресле.

Роскошная дама и её воздыхатель пьют чай.

***

Сквозь заросший чугунный забор слышится звук тормозов. Перед домом останавливается машина скорой помощи с выключенными мигалками. Хозяйка дома спешит к калитке.

Нона Викторовна ведёт к столу пожилую даму в белом халате. Врач похожа на сову – круглая, плотная, с дряблыми щеками и крючковатым носом. На голове огромный шар седых волос. Желтые глаза подслеповато смотрят сквозь массивные круглые очки.

Помня о приличиях, Сомов встаёт из-за стола. И его душа уходит в пятки – сова прибыла не одна! За ней, возвышаясь над женщинами и забором, шагает мужик в таком же белом халате, громадный и жуткий. За два метра ростом. И такой же ширины, абсолютно квадратный, с толстенными руками и шеей. На носу, на щеках, на бритой голове – темнеют многочисленные рваные шрамы. Левое ухо откушено. Большую часть лица занимает огромная квадратная челюсть.

Хозяйка сердечно приветствует гостей.

– Алла Афанасьевна, как же я рада вас видеть! Добрый день, Борис. Прошу к столу! Прошу покорно извинить, не могу пригласить в дом. Стыдно сказать, прорвала канализация. Старое здание, то одно, то другое. Присаживайтесь, дорогие мои.

Пожилая тётка опускается за стол. Её спутник с трудом втискивается в кресло. Миха замечает татуировку на огромном кулаке – череп и цифра семь. Изо лба черепа торчит медицинский шприц. Тревожный образ не предвещает ничего хорошего!

– Алла Афанасьевна, это Михаил. Михаил Сомов. Балбесы из военной части привлекали Мишу для тестирования, но потеряли его дело. Бедный мальчик остался без доступа к Пищевому Реактору! Нам приходится проходить заново все согласования. Только подумайте! Я не представляю, чем занимается Сречин и его солдатня. Потерять дело, просто неслыханно!

Нона Викторовна врёт убедительно и артистично. Сова отхлёбывает чай, грызёт печенье, кивает с понимающим видом. Страшный мужик сидит с непроницаемым лицом, даже не прикасаясь к угощению. Пожилая дама отставляет кружку. И включается в беседу.

– Нона, не кипятитесь. Обычное дело, новое поколение, карьеристы и исключительные дураки. При Брежневе такого бардака не было. Ах, какое было время! Знаете, Нона, недавно вспоминала вашего деда, академика Грижбовского. Помню, сразу после выпуска, меня с девчатами из института направили в Кривоград. И вот, мы, молодые комсомолки, прибываем на речной вокзал. А на пирсе – сам Грижбовский, в белоснежном костюме, с огромным букетом. А потом, после ресторана, мы всей компанией отправились в гостиницу «Ударник». Ах, Грижбовский! Какой был мужчина! Статный, высокий, голубоглазый, идейный коммунист, настоящий энтузиаст, настоящий учёный! Не то что эти постные рожи! Ах, молодость, молодость… ладно, где медкарта?

– Утеряна вместе с делом.

– А полис? Нона, дайте полис этого мальчика.

– Тоже утерян.

– А где паспорт? Где карта социального учёта пожирателя?

– Карта на восстановлении. А паспорт… Сомов, где твой паспорт? Как ты мог забыть паспорт? Какая безответственность! Как же неудобно! Алла Афанасьевна, прошу вас, помогите разобраться со справкой, а остальное мы сами, сами!

Миха понимает – это беседа старых знакомых. С его души падает камень. Возможно, в ближайшие полчаса ничего страшного не случится.

***

Сомов высовывает язык. Задирает одежду, даёт ощупать живот и послушать сердцебиение. Жмурится, когда доктор светит в глаза странным зелёным фонариком. Осмотр занимает не дольше пяти минут. Наконец, врач озвучивает вердикт.

– Собирайтесь, Михаил. Едем в первую городскую больницу. Я не наблюдаю явных следов присоединения. Вас надо полностью обследовать.

Нона Викторовна мрачнеет. А Миха бледнеет – едва он выйдет за забор, как вокруг соберутся все без исключения кривоградские пожиратели, с вилками, ложками и тарелками. Он слышит взволнованные речи училки.

– Алла Афанасьевна! Как это – нет признаков? Как такое может быть?

– Это нормальная практика. Ах, Нона, если бы всё было так просто! Я оформлю его в больницу. В отделении есть спектрограф, есть аппарат инвазивнго морбо-тунелирования. Если присоединение состоялось – следы найдутся.

– Скажите, а можно как-то форсировать обследование?

– Нона, не волнуйтесь, всё будет в порядке с вашим подопечным. Три-четыре дня – и получите свою справку.

– Может быть, есть еще какие-то тесты? Пожалуйста, Алла Афанасьевна, гляньте еще разок!

Вместо ответа, сова качает головой. Пакует фонендоскоп в докторский саквояж. И тянется к вазе с печеньем. В следующую секунду – Миха и Нона Викторовна одновременно вздрагивают. Впервые с начала визита, страшный мужик подаёт голос.

– Полевой тест по Зильберману.

Пожилой медработник начинает раздраженно отчитывать коллегу.

– Борис, перестаньте. Слушать не желаю о этих ваших штучках. Это не тот случай! Вы не в седьмом отделе! Не забывайте, вы в первую очередь медик!

– Так точно.

Громила в медицинском халате не собирается спорить. Но слова уже произнесены. Нона Викторовна принимается выяснять, что и как. Ей меньше всего на свете хочется спровоцировать парад пожирателей под окнами главной городской больницы. Переговоры с врачами не занимают много времени. Сова заявляет, что не несёт никакой ответственности – и доверяет тестирование своему квадратному коллеге.

***

Над столом повисает молчание.

Покрытый шрамами специалист вытаскивает из саквояжа пузырёк со спиртом. Берёт со стола вилку. И начинает её протирать. Сомов интуитивно чувствует – дело принимает дурной оборот. Страшный мужик укрепляет его предчувствие.

– Снимай штаны. Поворачивайся задом.

– Подождите… одну секунду… это еще зачем? Нона Викторовна, что здесь происходит!?

– Сомов! Ну что за детский сад? Замолчи немедленно, не позорь меня и себя!

Миха мешкает, мнётся, озирается, помышляет о бегстве – а после обреченно спускает брюки и заголяет зад. Ему кажется, что самое страшное уже позади. Что этот день не принесёт новых кошмаров и новых открытий. Но когда за спиной раздаётся голос страшного мужика – его прошибает холодный пот.

– Будет немногонеприятно.

В следующую секунду из глаз брызжут слёзы! Из носа летят сопли! Миха вопит от неожиданности и резкой боли! Школяр судорожно оборачивается – и видит, что из его ягодицы торчит вилка!

Это зрелище становится точкой невозвращения. Сомов начинает голосить, как резанный.

– Ёёёооооооо-о-о-о-о-обаный-в-р-о-о-о-о-о-от!!! Что же вы делаете-е-е-е-е!!?

Нона Викторовна подскакивает к ученику, держит его за плечи, дабы тот не перепрыгнул через забор, не дал стрекача, словно подстреленный заяц.

– Всё в порядке! Тише, Сомов, тише!!!

Не теряя времени даром, страшный мужик берется за вилку – и выдергивает мельхиоровые зубья из задницы несчастного одиннадцатиклассника. Наклоняется. Внимательно осматривает кровоточащую рану. Через тридцать секунд он обращается к своей коллеге, которая сидит и цедит чай в прикуску с печеньем, словно ничего не происходит.

– Тест положительный. Подтверждаю регенерацию. Два из десяти по шкале Зильбермана. Это пожиратель.

Сова отставляет кружку. Вытаскивает из саквояжа пластиковый файл с желтыми типографскими формулярами. И начинает их заполнять.

***

Нона Викторовна болтает с пожилой врачихой. Та предаётся воспоминаниям, травит истории времён далёкой молодости, вспоминает блистательного Грижбовского. Рядом с самоваром оказывается бутылка коньяка. Дамы недурно проводят время, улыбаются и даже хохочут. На столе лежит исписанный листок с больничной печатью. Садист в медицинском халате сидит рядом с коллегой, игнорируя угощение. Кажется, ему скучно.

Миха за тем же столом – но не сидит, а стоит.

Его брюки приспущены. Над тканью белеет полоса лейкопластыря. В одной руке Сомова кружка. В другой блюдце. Фарфор дрожит и тихо звенит.

Чаепитие и болтовня затягиваются до самого вечера.

Глава 23

Солнце и Луна встречаются над старыми вишнями. Отражаются в стёклах «Газели» с красным крестом на капоте. Сад погружается в сумерки. Пение цикад заглушает дамскую болтовню.

Нона Викторовна прощается с докторшей, разомлевшей от чая и коньяка. У калитки прощание затягивается. Снова воспоминания. Снова похвалы в адрес выпечки. Снова Грижбовский. Квадратный громила деликатно берёт коллегу под локоть. Помогает залезть в машину. Скорая выплевывает облако дыма. Медики покидают гостеприимный дом.

Хозяйка возвращается к столу в прекрасном расположении духа. Падает в кресло, закидывает ногу за ногу, наливает коньяк в чайную чашку – и отчитывает своего протеже.

– Вот она, настоящая интеллигенция. А тебе, Сомов, должно быть стыдно. Было крайне, крайне неудобно из-за твоей отвратительной выходки! Ладно. Дело сделано. При всём твоём бескультурном поведении, при всей твоей несдержанности, у нас есть справка. Алла Афанасьевна – приятнейшая женщина!

– Извините, случайно вырвалось. Я больше не буду.

Миха отвечает без всякой вовлеченности. Даже не пытается изображать сожаление или раскаяние. Он стоит столбом, переминается с ноги на ногу, и косится на заросли шиповника. Там, между кустов, цепляясь ногтями за землю, медленно ползёт отрубленная человеческая рука.

Жуткое, сюрреалистическое, кошмарное зрелище – однако же, зритель пресытился и утратил способность ужасаться. Он просто-напросто надеется, что конечность заползёт в кусты. Что ему не придётся снова махать лопатой, снова пересаживать крыжовник.

Сомов ощупывает раненую задницу. Провожает взглядом напоминание об утреннем визитёре. И переживает очередной онтологический кризис. Что-то случилось. Что-то произошло. Живое потеряло отличия от мёртвого. Смерть превратилась в безделицу, в рутину. Обыденное бесповоротно слилось с кошмарным. Перед обедом расчленение. В обед – ревизия старых костей. После обеда – сонливая возня с чайными блюдцами, разговоры о пустом и приятном.

Мир держится на трёх левиафанах, плывущих в океане крови.

Первого зовут «Ужас».

Второго – «Любовь».

Третьего – «Предчувствие Неминуемого». Или «Избавление»? или «Принятие»? Или «Временное Помутнение»? Или, всё-таки, «Надежда»? Нет, нет, нет. Следует отыскать силы, взглянуть правде в глаза. Третьего кита зовут «Ёбаная Смерть, Скорая и Неизбежная».

***

– Сомов, на что ты уставился? Как там твой зад? Неужели так больно? Перестань делать страдальческий вид, будь мужиком!

– Всё просто прекрасно… хотел вот… хотел спросить…

Миха лихорадочно думает, о чём бы он хотел спросить. Хитрец не желает, чтобы училка заметила движение в кустах – и вручила ему лопату.

– Нона Викторовна, а кто эти люди? Ну, этот… лысый чёрт со шрамами?

– Это Борис из седьмого отдела. Я ведь рассказывала, как всё устроено? Нет? Ладно. Болваны из военной части должны защищать город от внешних угроз. Ты на своём примере испытал, как они справляются. Орден Зари беспрепятственно похищает горожан. Прямо в черте города, при свете дня. Дожили!

Нона Викторовна возмущенно звенит мельхиоровой ложкой. Отхлёбывает – и продолжает.

– От внутренних угроз Кривоград защищает седьмой отдел. Если кто-то из пожирателей теряет контроль – это их забота. Я имею в виду, теряет контроль без уважительной причины. Из-за собственных преступных наклонностей. Ты понял? Не надо на меня так смотреть. Сомов, что я говорила о нормальном лице?!

– Простите, извините еще раз, я ничего такого не думал…

– Ты когда-нибудь был на старом городском кладбище? Видел забор с черепами на улице Василевского? До революции там был морг и крематорий. Когда болото подступило к могилам – кладбище перестали использовать. В здании морга разместился приют для душевнобольных. А в шестидесятых открылся специальный неврологический диспансер. Сейчас там штаб-квартира седьмого отдела. Приятные ребята. Почти все – бывшие санитары из заведений похожего профиля.

Сом неуклюже изображает заинтересованность.

– А врачиха? Ваша знакомая?

– Алла Афанасьевна – глава диагностического отделения первой городской больницы. Между прочим, заслуженный врач Российской Федерации, доктор наук. Лет сорок назад, мой дед состоял с ней в романтических отношениях. Кажется, непродолжительных. Кстати, о романтике. Сомов, что ты сегодня утром пытался продемонстрировать? Как ты сподобился вывалить своё хозяйство? На пороге пожиратель – а ты размахиваешь членом! Это как понимать? Это что такое?!

Михе ничего не остаётся, как сопеть, краснеть, и изобретать оправдания.

– Ну, я думал… я думал…

– Да, молодой человек, я слушаю?

– Я… я… мне показалось, вы в настроении… ну, для… кхм… ну, вы понимаете, мы же уже не раз… и как-бы даже не два раза… Нона Викторовна, я ведь со всей душой… и с большим уважением! Вы же знаете, какое я к вам питаю огромное уважение и глубокую искреннюю симпатию…

Училка занимается любимым делом – после убийств и выжимания яиц. Гвоздит бормочущего повесу строгим взглядом. И неясно, то ли она на самом деле не одобряет произошедшие, то ли издевается над школяром самым садистским образом. Блестит металл очков. И металл звучит в голосе. Бессердечная дама не выдаёт себя ни тоном, ни выражением, ни жестом. Что же делает это кошмарное существо? Исследует намерения? Смеётся над надеждами? Апеллирует к мужественности?!

– Так-так, Сомов. Вот так новость. Значит, ты решил, что я твоя подружка?

– Что вы, что вы, Нона Викторовна, конечно же нет…

– Нет? Какая жалость. Какое разочарование.

– Простите, я хотел сказать – да, разумеется, конечно! Конечно!!!

– Сомов! Хватит мямлить. Так да или нет?!

***

И пробил час. Восходит месяц. Бурлит раствор любовной смеси. В который раз дыханье розы питает ткань скабрезной прозы. Душа поэта жаждет дела – твердей, пещеристое тело! Забудь о погребальной песне. Ликуй и вой, Ядриги крестник. Пронзи сомнений тёмный пласт, и знай: лишь сердце не предаст! Кукан лишь истиной плюёт! Зовёт и манит страстный рот! Ты человек, но стал едой – предначертание разбей елдой! Заклинь! Заклинь! Заклинь мудями неумолимые часы судьбы! Возьмись за каменный вертел! Доверься сердцу – и будь смел!

***

Кому посвящены эти возвышенные строки, эти прекрасные лирические откровения?

Конечно же, Михаилу Сомову. Восемнадцатилетнему повесе. Балбесу. Лентяю. Двоечнику. Мямле.

Да, он не обладает выдающимися волевыми качествами. Да, у него нет способностей к преодолению и превозможению. Злая судьба целую неделю пропускала его через тернии и жернова. Он пропитался кошмарами. Видел кровь. Видел смерть. Видел, как протуберанцы невыразимого ужаса сокрушают ткань реальности. Но всё же – он не растворился в багровом желе.

Да, человек слаб.

Но в темноте разгорается свеча!

Вспыхивает искра русского духа, зажигает ядрёные газы!

В душе Сомова, в его генетическом коде – жива дикая, иррациональная, посконная русская удаль!

Когда близок конец пути мирского, когда иссякли надежды, когда исход предрешен – тогда и проявляется это качество, необъяснимое и прекрасное. Революционер смеётся в лицо расстрельной команде. Поэт восходит на эшафот и ударяет по струнам. А Миха – стискивает зубы, сжимает кулаки, шагает навстречу Ноне Викторовне.

И его голос почти не дрожит!

***

– Уважаемая Нона Викторовна, я давно хотел сказать, вернее, должен был… должен был признаться… сделать признание… вернее, предложение… Нона Викторовна!!! Станьте дамой моего сердца! Ну, в высоком смысле! Дадим шанс глубокому и искреннему чувству, что вспыхнуло между нами! Давайте встречаться!!!

Галантные речи соответствуют галантному образу. Избранница Сомова изумлённо кривит бровь. Однако, кавалер даже не думает падать на колено, и покорно дожидаться ответа. Горение русского газа слишком сильно! Плотина разлетается вдребезги! Бурлящая, клокочущая удаль сносит деревни и города!

Сомов подскакивает к сидящей в кресле даме. И, дабы показать всю серьёзность своих намерений – без лишних церемоний хватает её за бюст! Стискивает упругие шары! Мнёт и сжимает формы под белоснежной тканью!

– Сомов!?

Бесстрастное менторское выражение исчезает. В голосе училки сквозит удивление и беспокойство за несчастного юношу. Нона Викторовна не успевает возмутиться. Она на полном серьёзе полагает, что Михаил Сомов съехал. Повредился рассудком. Дал ёбу. Окончательно и бесповоротно обрубил все связи с реальностью. Ей только предстоит узнать, что из пепла, из праха, из кровавой пены – родился настоящий джентльмен, страстный и настойчивый!

– Я самый преданный и искренний поклонник ваших… ваших… ваш преданный поклонник! В высоком, в самом высоком смысле! Простите мне эти нелепости! Простите, ибо я сгораю и трепещу!!! Я восхищён и повержен!!! Будьте моей девушкой, пожалуйста, Нона Викторовна!!!

Миху уже не остановить. Школяр выкрикивает сердечные признания и фрагменты из русских классиков. В его перегретой голове пульсируют воззвания неизвестного поэта, – Будь смел! Будь смел! Будь смел!

Поэту вторит запертый в морбо-каверне дух Киприана Ядриги, – Не убоись греха! Не убоись греха! Не убоись греха!

– Сомов!!? Что за фокусы!!? Что это на тебя нашло!!?

Распоясавшемуся засранцу кажется, что в возгласе его пассии звучит одобрение. Тому есть все основания – ведь его голова всё еще присоединена к телу. Ведь он всё еще дышит, всё еще существует! Вторая клешня оказывается рядом с первой. Сомов безраздельно владеет бюстом Ноны Викторовны, сотрясает и яростно мнет упругие формы! Пытается расстегнуть блузку! Пытается нырнуть носом между пленительных округлостей!

– Ох, Сомов! Какого черта!!? Боже мой, неужели ты не безнадёжен!!? Аккуратней, не оторви пуговицы!!!

Вместо того, чтобы превратить поклонника в облако кровавой взвеси – роскошная красотка заражается его энтузиазмом! Отвечает на его притязания! О, чудо из чудес! Вот оно, торжество Любви! Торжество любви в самом рафинированном, самом поэтичном проявлении!

Красотка помогает кавалеру справиться с одеждой. Перед счастливцем предстают могучие, прекрасные, грандиозные баскетбольные мячи. Дрожа от собственной смелости, Миха покрывает кожу поцелуями, впивается губами в твердый сосок. И понимает, что делает всё правильно! Впервые в жизни – делает всё правильно! Он чувствует, как пальцы Ноны Викторовны быстро и умело расстегивают его ширинку!

Вот он, его ответ!

Вот оно, робкое «да»!

Портки летят на траву!

Юбка трещит вместе с бельём!

Миха хватает красотку за бёдра, приподнимает, решительно разводит!

Всё его существо, весь его дух кристаллизовался вокруг одной лишь мысли – пришел день и час!

Завтрашний день принесёт смерть, ужас, отчаяние – неважно! Ведь жизнь удалась! Наконец-то он засадит училке! Прямо здесь, в саду купеческого дома! Рядом с самоваром и фарфоровыми чашками! Наконец-то задаст жару этой бесподобной бестии! Прямо в манду! По самые яйца! В манду, в манду, и еще раз в манду! Именно так – и никак иначе! Именно в манду!!!

Наполеоновский план даёт осечку в самый романтический момент.

Плетёное садовое кресло не выдерживает напора. И опрокидывается на траву, вместе с полуобнаженной красоткой и дымящимся от вожделения кавалером. Подлокотник цепляется за скатерть. Раздаётся звон посуды. Самовар летит в одну сторону, чашки в другую.

Сом оказывается сверху. Его голова зажата между упругими полушариями. Но ни звон, ни пар – ничего не отвлекает джентльмена от дела. Он работает задницей, скользит восставшем членом по бедру, по лобку, трясётся и пыхтит, словно заводной кролик! Пытается пристыковаться! Пытается насадить даму на кукан!

И в этот чарующий момент – его оглушает рёв Ноны Викторовны!

– Нет! Не туда!!! Слезь!!!

– Нона Викторовна, я же… я… мы же…

– Хватит болтать! Сомов, войди мне в рот немедленно. Сядь мне на лицо. Быстрее. Дай мне член! Оттрахай моё лицо!!!

Всё возвращается на круги своя. Ярость. Голод. Нетерпение. И никакой романтики.

Оглушенный Ромео выдёргивает лицо из плена грандиозных округлостей. Пытается удержать в кулаке свой восставший хер. Пусть так! Пусть не в манду! Пусть не сейчас! Дама не отвергает кавалера – лишь потворствует своим вкусам. Придётся отложить завоевание. И довольствоваться тем малым, что посылает Судьба. Главное – смерть ещё не занесла топор над его взмыленной шеей! Михаил Сомов ещё в деле! Ещё в седле! Ещё успеет себя показать!

***

Миха трясёт членом над поверженным самоваром и разбитыми блюдцами. Отодвигает упавшее кресло. Его взору открывается зрелище, разгоняющее пульс до запредельных значений.

Прямо у ног, в окружении фарфоровых чашек, на траве лежит прекрасная дама. Сорочка расстегнута. Громадный бюст с такими же громадными сосками открыт лунному свету. Увы, на любование и восторги нет времени. Нона Викторовна приподнимает голову. Сверкая глазами, подгоняет ученика.

– Подай подушку с кресла! Я долго буду ждать? Иди сюда!

Поролоновая подушка оказывается под головой распалённой бестии. Роскошная грудь расплющивается о задницу Михаила Сомова. Счастливец сидит над лицом красотки. Окаменевший член упирается в щёку педагога из десятой школы. Нона Викторовна запрокидывает голову, открывает рот, плотоядно облизывается. Приподнимает языком лучшую часть своего ученика. Игриво шлепает кавалера по уцелевшей ягодице. Не дожидаясь, пока бестолковый оболтус поймёт намёк – снова командует. Снова нетерпеливо сверкает глазами.

– Сомов, подвигай задницей. Давай, прямо в горло. Ну же, не разочаровывай меня. Хватит нежничать, начинай, глубоко и ритмично!

Миха подчиняется. Упирается руками в землю. Стискивает дрожащими пальцами пучки травы. Касается алых губ. Погружается в гостеприимный рот. Двигается по горячему языку. Счастливый засранец берётся за работу. Млея от возбуждения и сокрушаясь о своей доле – начинает двигать бёдрами. Старается угодить требовательной даме. Изо всех сил таранит её лицо! Пытается упереться членом в заднюю стенку глотки! Снизу раздаётся хлюпанье, влажное причмокивание, шлепки яиц о подбородок!

Потерявшая голову фурия хватает кавалера за ягодицы. Нетерпеливо толкает навстречу тугому колодцу. Ногти впиваются в многострадальную задницу. Михаил Сомов сдерживает крик. Стискивает зубы – и терпит!

Снова терпит!

Терпит и потакает самым тёмным, самым противоестественным страстям!

Он пытается не смотреть на свежую могилу под кустом крыжовника. И старается изо всех сил. Загоняет бур как можно глубже! Как можно дальше! Нос красотки втыкается в лобковую кость! Прекрасные формы упруго сотрясается в такт размашистым ударам! Подушка вжимается в землю!

Миха старается во имя любви!

Его наградой становится тяжелые грудные стоны. Нона Викторовна сладострастно мычит. Что творится в голове у этой женщины, этого монстра? Громкие звуки летят над садом. Отражаются от тёмных стёкол в окнах купеческого дома. Заглушают шорох из зарослей шиповника.

Эрос берёт реванш? Вонзает нож в спину Танатосу? Насмехается над смертью?

Или Танатос торжествует? Низводит прекрасные порывы души до вопросов питания, пищеварения? До обыденного, постылого, бездуховного? До привычки? До ритуала? До обычной заправки перед новым явлением кошмарного? Перед новым актом кровавого? Новым триумфом смерти?

Череп или роза?

Роза или череп?

Стоны прерываются клёкотом, бульканьем, и плотными белыми струями из ноздрей Ноны Викторовны. Кавалер со страшной силой наполняет баки. Ногти входят в худосочную задницу.

Ночь разрезает истошный вой Михаила Сомова.

Глава 24

Вечер закончился признаниями, криками, стонами, и настойчивыми требованиями новых порций спермы. Желая угодить, Миха лез из кожи вон. Терпел, сопел, стискивал зубы, исследовал собственные пределы в деле липком и прекрасном, пока не рухнул на траву, словно обессиленный марафонский бегун.

Ночь прошла в беспамятстве.

Ранним утром Миха снова набрался храбрости и наглости. И направился к двери хозяйской опочивальни, желая понять, как далеко он продвинулся в завоевании дамского сердца. Однако, не смог перемолвится с красоткой и словом.

Всё утро Нона Викторовна провела с мобильником. Что-то кому-то доказывала, с кем-то ругалась, требовала, и даже угрожала скорой и неминуемой расправой. Из обрывков бесед Миха узнал, что она общалась с неким ростовщиком, неким чиновником, и неким начальником из некоего института.

После переговоров на повышенных тонах, Нона Викторовна заявила, что ещё до обеда Сомов будет избавлен от главной и единственной проблемы – запаха. Чарующего аромата, который рано или поздно соберёт всех кривоградских пожирателей под окнами купеческого дома.

Хозяйка проинструктировала школяра на случай, если перед калиткой появятся ценители рагу из человечины. И покинула дом, пообещав вернуться ровно через час, вместе со средством от всех бед.

***

Миха заперт на мансарде.

Сидит у окна и предаётся унынию.

На подоконнике – бинокль и мобильник. Время от времени он отрывается от разглядывания кустов шиповника. И таращится на огромный железный ящик, когда-то украшавший кабинет советского бюрократа. Неизвестно, как получилось заволочь огромный несгораемый шкаф на мансарду. Наверняка, не обошлось без подъемного крана.

Если на горизонте возникнут новые гости – у Сомова есть простой и надёжный план. Позвонить Ноне Викторовне. Забраться в сейф. Запереться изнутри. И молиться, чтобы обшарпанное хранилище для облигаций устояло перед зубами, когтями, пинками, и чёрт знает, чем ещё.

Впервые за много дней, Миха остался наедине с невесёлыми раздумьями.

Он пробавляется размышлениями о превратностях любви, вечными вопросами о черепе и розе. Не выдумав ничего нового, он переходит к материям действительно важным. Рассказы Ноны Викторовны с трудом укладываются в голове. Одно дело – верить собственным глазам. Другое дело – осмыслить и понять. Какого чёрта вчерашняя комиссия назначила его пожирателем? Совершенно точно, он не испытывает никакой тяги к человеческому мясу. Или крови. Тем более, к членам и сперме – Господи, упаси!

Сом горестно вздыхает. Желая чем-то себя занять, прикладывается к биноклю. Увы, за окном нет ничего занимательного. Он ковыряется в мобильнике – но в трубке вбит один лишь контакт. Номер кровожадной бестии, на тот случай, если вокруг дома соберётся компания с солью, перцем, и кастрюлями.

У Михи есть ещё одно средство от тоски и безделья – подарок его пассии. «Введение в Морбо-Космологию», труд академика Грижбовского, деда Ноны Викторовны. Сом кладёт на подоконник увесистый том. Пролистывает в поисках картинок. Морщится от бесконечных столбцов с формулами и графиками. Открывает наугад. Начинает читать.

***

…исследуя постулаты проф. Твердищева, мы неизбежно уверяемся в ошибочности «Протопирог-Гипотезы», равно как и в ошибочности Второй Теоремы Курцфогеля. Бессистемные феноменологические эксперименты с М-аббераторами привели к тому, что загнивающая научная мысль капиталистической Америки деградировала до махрового оккультизма, и всерьёз рассматривает влияние конгломерата транспланарных сверхсуществ, так называемых «М-богов», на базовые взаимодействия в рамках доступной нам физической модели пространства-времени. Этот абсурдный вывод базируется на массовом реактивном психозе научной группы Курцфогеля, а именно – на полной тождественности бреда и галлюцинаций двух сотен сотрудников Дартмутского Физического Университета. Падкая до сенсаций капиталистическая пресса возводит коллективные психопатические проявления в ранг религиозных откровений, раздувает и муссирует тему «Вторжения Мёртвого Бога» наравне с антинаучными вымыслами о снежном человеке и летающих тарелках. Заокеанские спекуляции вокруг опытов с М-аббераторами не должны сказаться на энтузиазме советских учёных в отношении принципиально-нового свода научных знаний, морбо-теории, призванной…

***

– Вот так пиздец. Интерес собачий.

Сомов рассеянно бубнит под нос. Прикладывается к биноклю. Вздыхает – и снова шуршит листами. Снова наугад открывает страницу для чтения.

***

…результаты устойчивы, однозначны и воспроизводимы. Опыты с супер-дублированием ШМПРЦ-инжектируемых биологических материалов демонстрируют ряд явлений, нарушающих фундаментальный принцип сохранения массы и энергии. На графике номер сорок отображены спорадические пики роста массы образцов, как изолированных, так и в процессе контаминации. Объяснить феномен супер-дублирования в рамках общепринятых биологических или физических моделей не представляется возможным. В настоящее время среди ведущих советских учёных популярно мнение, что прирост массы объясняется «выдавливанием» или «истечением» биологически-активного агента из условного морбо-пространства. Постулирование в рамках морбо-теории основывается лишь на фактическом материале, теоретическую базу только предстоит создать. Метод всё еще интуитивен. Однако, уже сегодня открываются самые широкие перспективы для использования нового знания в советском народном хозяйстве и коммунистическом строительстве…

***

– Что за ёб твою мать? Кто кого куда выдавливает? Не-е-ет, на хуй эту дуристику…

Миха решительно захлопывает том. Вместо того, чтобы пропитаться гением Грижбовского, узнать о блистательном прорыве советской науки, о великих амбициях и свершениях – он битый час киснет, нервничает, паникует, пялится в окно.

Наконец, за забором раздаётся звук тормозов.

Перед домом останавливается вишневая девятка.

Узник смахивает предательскую слезу радости. Училка хлопает дверью. Опускает на диван блестящий металлический кейс. Заметив на подоконнике «Морбо-Космологию», Нона Викторовна удивлённо вскидывает бровь. В её голосе звучит одобрение, редкое и неподдельное.

– Сомов, неужели ты действительно не безнадёжен? И что ты узнал? Ну-ка, поделись?

– Кхм… ну… узнал, что ваш дед умнейший человек, умнейший и достойнейший человек, бескомпромиссный боец научного фронта, так сказать, самоотверженный исследователь на переднем крае науки…

Миха импровизирует. Нона Викторовна в кои-то веки принимает его враньё за чистую монету, и награждает оболтуса ласковой улыбкой.

***

Учитель и ученик воссоединяются после недолгой разлуки. Они снова за кухонным столом. На столе открытый кейс. Внутри – кассеты из противоударного пластика. В кассетах ровные ряды прозрачных флаконов. Хозяйка дома выдергивает один из пузырьков, торжествующе им потрясает. А после протягивает своему протеже.

Школяр принимает и разглядывает стеклянный флакон. На пожелтевшей этикетке изображена огромная муха. Верхом на мухе сидит улыбающийся азиат в халате и тюбетейке. Над тюбетейкой развивается кумачовый флаг. На флаге ядовито-зелёная надпись: «Свежесть Кокчетава». Под большими буквами бегут буквы маленькие: «1969, Казахская ССР, Ордена Трудового Красного Знамени Опытная Парфюмерная Фабрика № 13».

Миха переводит вопрошающий взгляд на даму напротив. Та нетерпеливо объясняет.

– Казахстанский тройной одеколон. Тактическое средство для подавления запаха. Натуральный продукт – вытяжка из желёз хлопковой мухи. Утраченная технология, настоящий раритет. Ты не представляешь, чего стоило выбить этот кейс. Теперь давай, лей на голову. Cомов! Чего ждём? Быстро лей!

Ничего не остаётся, как подчиниться. Миха бормочет слова благодарности, встряхивает флакон. Кухню заполняет странный запах, резкий, плотный, тошнотворно-сладкий. А в следующую секунду исчезает без следа. Нона Викторовна нюхает воздух. Нюхает початый флакон. Без всяких церемоний берёт Миху за шиворот, тянет к себе через стол, нюхает его причёску. Затем удовлетворённо кивает.

– Поздравляю, Сомов. Эта гадость работает. Запомни сегодняшнее число. Сегодня у тебя второй день рождения. А сейчас собирайся, едем в администрацию. И возьми флакон в карман. Отныне и впредь – даже не думай расставаться с этой дрянью! Душиться утром, в обед и вечером!

***

Через пару часов Сом и Нона Викторовна уже на третьем этаже городской управы. Сидят перед серой дверью, из-за которой доносятся громкие прения. Какие-то граждане спорят с чиновником на тему детских площадок, скамеек, и машин с песком. От таблички перед кабинетом веет канцелярией и смертельной скукой.

============================================

Сухоносов У. Г.

Зам. Главы Кривоградской Администрации по Социальному Развитию

============================================

Миха слабо понимает, какого черта они здесь делают. Пожиратели и песочницы слабо укладываются у него в голове. Одно не соотносится с другим. Он ожидал, что вопросы жизни и смерти будут сопряжены с тайной, с секретностью, и даже с некоторым пафосом. По крайней мере, не будут решаться при свете дня, на приёме у местного бюрократа, в порядке общей очереди.

Дверь открывается. Из кабинета выползает банда тёток пенсионного возраста. Их взгляды излучают крайнюю степень негодования. Перед самым выходом, одна из женщин оборачивается. Складывает пальцы в дулю, плюёт на неё, и показывает кабинетному сидельцу. Неприличный жест сопровождается такой же неприличной сентенцией.

– Хрен вам, Ульян Гаврилович, а не голоса членов домоуправления!

Дамы идут к лифтам и громко переговариваются. Разносят местное чиновничество в пух и прах, не стесняясь самых площадных выражений. Наконец, шумная делегация покидает этаж. Через пару минут, дверь снова открывается. Оттуда показывается замученная девица в пиджаке мышиного цвета. Корридор оглашается её писком.

– Следующий! Есть еще инициативные группы? Нет? Слава богу. Граждане, кто следующий?!

Нона Викторовна хватает Сомова под локоть и тянет за собой в кабинет. Они проносятся мимо секретаря. Не дожидаясь приглашения, училка падает в кресло перед столом чиновника. Указывает Сомову на стул.

Напротив гостей – огромный портрет президента. Над президентом – золочёный орёл и герб Кривограда. Слева – трехцветный флаг. Справа – еще один флаг, с апатичным медведем и надписью «Единая Россия». Под всем этим великолепием восседает тучный мужчина лет пятидесяти в дорогом пиджаке, клацает в телефоне, и даже не смотрит на вошедших. Однако же, приветствует их самым елейным голосом.

– Одну секундочку, дорогие мои земляки! Дайте мне одну секунду. Ага. Вот так. Ага. Итак, мои дорогие, я вас слу…

Чиновник поднимает голову – и встречается взглядом с Ноной Викторовной. Его лицо искажает гримаса страдания, словно от невыносимой боли или душераздирающего отчаяния!

Он изо всех сил бьёт по кнопкам на селекторе. Миха слышит, как щелкает замок двери. Голова наполняется высокочастотным писком. Телефон в руке чиновника моментально гаснет. Сом понимает, что хозяин кабинета врубил систему электронного подавления. Оказывается, такое бывает не только в кино!

Странности не кончаются. Хозяин кабинета выпрыгивает из кресла. Поворачивается лицом к портрету президента, спиной к посетителям. Изо всех сил зажимает ушам ладонями. Вместо приветствий – от потолка и стен отражается громкая скороговорка.

– Что бы не случилось, это не в моей компетенции! Обращаетесь к Сречину! Что бы не случилось, это не в моей компетенции! Обращаетесь к Сречину! Что бы не случилось, это не в моей компетенции! Обращаетесь к Сречину!

Миха чувствует себя не в своей тарелке. Он до чертиков боится, что вот-вот станет свидетелем очередного криминала. А еще хуже – участником. Однако же, Нона Викторовна сидит в кресле закинув ногу за ногу. И со скучающим видом рассматривает собственный маникюр.

Чиновник оборачивается. Видит, что посетители всё еще в кабинете – и в его выступление добавляются новые куплеты.

– Пожалуйста, уважаемая госпожа Иванчук, ничего не говорите! Я не желаю ничего знать! Пожалуйста, все вопросы – по линии Сречина! Это не в моей компетенции! Повторяю, не в моей! Пожалуйста, обращайтесь к Сречину! Приятного дня, дорогие мои земляки, был рад вашему визиту!!!

Спутница Сомова вздыхает. С отсутствующим видом отрывается от ногтей, и разглядывает портрет президента.

Чиновник голосит и голосит. Пытается донести до посетителей, что они явились не по адресу. Минут через пять, поняв, что роскошная дама и долговязый юнец даже не собираются покидать кабинет – он, как ни в чём ни бывало, опускается в кресло. Откашливается. Поправляет галстук. Протирает очки. И начинает говорить. В его голосе звучат укоряющие интонации. Без всяких прелюдий, он нападает на Нону Викторовну.

– Вам, госпожа Иванчук, должно быть стыдно сюда являться. После всего, что вы устроили! Немыслимо! Убить действующего директора школы, заслуженного педагога Российской Федерации! В преддверии выборов, когда все силы Администрации направленны на улучшение общественно-политической ситуации – мы получаем от вас очередной подарок! Два трупа! Море крови! Четырнадцать свидетелей!

Нона Викторовна отмахивается с благодушным видом, словно её журят за опоздание на чаепитие.

– Драгоценный наш Ульян Гаврилович! Вы просматривали мой отчёт? Это целиком и полностью вина «Ордена Зари». А теперь к делу. Моему ученику нужен доступ во Второй Пищевой Реактор. Он новоприсоединенный пожиратель. Вот справка.

Чиновник даже не смотрит на бланк с синей печатью. Сухоносов – обладатель десятого дана в системной бюрократии. Девиз его школы кунг-фу – «как бы чего не вышло». Его коронная техника – «уклонение от любой ответственности». Он изображает удивление, недоумение, возмущение. И снова обрушивается на даму напротив.

– Госпожа Иванчук, это переходит все границы! Вам мало убийств в общеобразовательном учреждении!? Вы взялись присоединять воющее мясо к собственным ученикам?! Пожалуйста, обращайтесь к Сречину! Ваши действия за гранью любых моральных норм! Ваша ситуация вне моей компетенции!

– Перестаньте, Ульян Гаврилович. Ну что вы такое говорите? Присоединение устроил «Орден Зари». Я лишь пытаюсь облегчить ситуацию. Направить юношу, понимаете? Направить, как учитель, как педагог.

– Орден! Снова орден! У вас на всё один ответ! Я вам ничего не подпишу! Слышите? Ничего и никогда! Пожалуйста, работайте по этому вопросу со Сречиным!!!

***

Перепалка набирает обороты.

Училка взывает к ответственности и необходимости.

Чиновник мастерски парирует, ловко управляясь с категориями из области закона и морали.

Миха бледнеет, ёрзает на стуле, косится на дверь. Дни, проведённые с Ноной Викторовной, научили его, что любая суета, любое недопонимание, любой шум – непременно заканчиваются разматыванием потрохов. Однако же, шум и гам стихают. Роскошная дама применяет тактику, уже знакомую Сомову по урокам экономики. Она ставит локоть на стол чиновника и наклоняется, демонстрируя волнующий разрез. Совершенно некстати, Миха ощущает железобетонный стояк. А коварная бестия обращается к Сухоносову самым игривым тоном.

– Дорогой мой Ульян Гаврилович, ну зачем вы снова о Сречине? Вы же знаете, с военными невозможно достичь взаимопонимания, найти общий язык. Генерал Сречин – совершенно бесчувственный, неинтеллигентный человек. Кстати, шикарно выглядите. Очень импозантно смотритесь в этом своём пиджаке.

Увы, стрелянного воробья на мякине не проведёшь. Сухоносов перестаёт вопить, но в его голосе появляются стальные нотки.

– Госпожа Иванчук! Ваши женские штучки со мной не пройдут – я единоросс! Я в Единой России с две тысячи второго года! Я принципиальный, убеждённый единоросс!

Снова доводы.

Снова аргументы.

Снова прения на повышенных тонах.

Миха сопит, нервничает, холодеет – и твёрдо знает, что с минуты на минуту трехцветный флаг покроется кровавой кашей.

Глава 25

Сухоносов был стоек, последователен, неумолим.

И потому продержался минут десять, пока Нона Викторовна не нанесла удар ниже пояса. Разъярённая покровительница Сомова пообещала чиновнику «писать, стучать, дёргать и теребить по партийной линии, пока вы не взвоете». А еще «всеми силами саботировать ваше очередное переизбрание».

Взвесив зло меньшее и зло большее, серый пиджак взялся за работу. Секретарь распечатала бланк. Сухоносов отпер сейф. Достал печати. Не переставая возмущаться, принялся шлёпать по документам. Оттиск с двуглавым орлом. Оттиск с гербом Кривограда. Оттиск со словом великим и громогласным – «Утверждено».

Покончив с подписями, чиновник разродился напутствием для Сомова.

– Итак, комиссия в моём лице рассмотрела ваше обращение, и, руководствуясь положениями протокола об организации спецпитания для отдельных категорий граждан Российской Федерации, проживающих на территории Кривоградской Области, постановила… ладно, пропустим официальную часть. Держите своё постановление. Но знайте, молодой человек – гражданка Иванчук вас до добра не доведёт! Как вас только угораздило? Нет, нет, не отвечайте. Просто фигура речи, ничего не желаю знать. А вы, госпожа Иванчук, забудьте дорогу к моему кабинету, пожалуйста, убедительно вас прошу. До свида… нет, нет! Давайте уже распрощаемся, раз и навсегда!

Через пять минут Сом и его спутница оказались на парковке.

Именно тогда, обернувшись на серую громадину Кривоградской Администрации, Миха впервые почувствовал, что с родным городом происходит что-то… ненормальное? Неправильное?

Последние дни он плыл по течению, боясь думать о том, какого чёрта творит Нона Викторовна. И кто она такая. Монстр? Убийца? Человек? Красотка с милой сердцу диетой? Обладательница самой прекрасной задницы на планете? Словно мало было тревог, словно мало злоключений – выбравшись из кровавой мясорубки, он стал частью странной рутины. Объектом непонятных медицинских, канцелярских, и бюрократических процедур. Врачи. Чиновники. Вилка в заднице. Справки. Постановления. Печати. Подписи. Зачем? Почему? Доколе?

Миха не смог связать все нити.

И даже не пожелал найти их концы.

Ведь у него был план действий. Полагаться на Нону Викторовну. Делать то, что она говорит. Поменьше размышлять, и надеяться, что роза перевесит череп.

Но Миха понял – в Кривограде есть люди, которые знают о пожирателях. Более того, они не бегают по улицам, вопя от ужаса. И не пытаются покинуть город. Сомов почувствовал, почувствовал спинным мозгом – что-то тёмное прячется за фасадами больниц. За дверями городской управы. За бетонными заборами лабораторий и химических производств.

Интуиция не подвела. Тем же вечером Миха попал на главный кривоградский аттракцион.

***

Бежевая девятка катит по мосту через Курнявку.

Нона Викторовна за рулём. Вопреки обыкновению, училка не крутит автомобильное радио, пытаясь найти мелодию повеселей. Кажется, блистательная дама в дурном расположении духа.

Михаил Сомов на пассажирском сидении. Он пялится на виды Курнявки. Через паутину стальных тросов проступает свинцовое зеркало воды. Ржавая пена лижет закованный в бетон левый берег. Он никогда не пересекал этот мост. Как и большинство жителей города.

Взгляд школяра цепляется за градирни, громадные чаны и ректификационные колонны. В небе над химическими производствами желтый дым соединяется с белым паром. Ветер приносит резкий запах аммиака.

Позади – Кривоград.

Впереди – шлагбаум КПП перед въездом в промзону.

Над лесом дымящих труб нависает монолит Второго Пищевого Реактора.

Машина останавливается на парковке перед КПП. Сомов видит, как охранник в военной форме кому-то звонит, проверяя номер автомобиля. Подходит к машине. Нона Викторовна трясёт печатями. Охранник изучает бумаги. Снова прижимает к уху трубку допотопного дискового телефона. Наконец, шлагбаум открывается.

Девятка въезжает во двор, больше похожий на бетонный колодец. Небольшая парковка – и несколько стальных дверей в рост человека. Перед дверями трётся пять или шесть человек. Это не охранники. Обычная очередь, словно перед киоском с куревом. Виды за шлагбаумом мало похожи на заводскую проходную. Миха недоумённо озирается. И слышит голос спутницы.

– Сомов, давай, душись. Не жалей одеколона. И сходи к этим ребятам. Спроси, который час.

– Нона Викторовна, сейчас ровно половина пятого. Глядите, в телефоне же…

– Делай, что я говорю. Компания у ворот – пожиратели. Если они учуют твой запах – будет время что-то предпринять. Если нет – значит, всё в порядке, химия работает.

– Как пожиратели? Вы серьёзно!!?

– Сомов, хватит время тратить. Эта дрянь работает. Надушись как следует и не дрейфь. Вперёд!

Легче сказать, чем сделать. Миха бледнеет и шарит по карманам. Нона Викторовна заставила его взять с собой аж три флакона мушиной вытяжки. Но перепуганный школяр напрочь забыл, куда их засунул. Наконец, училка теряет терпение. Достаёт пузырёк с прозрачной жижей из нагрудного кармана подопечного. Льёт ему на причёску. Открывает пассажирскую дверь – и без всяких церемоний толкает Миху в плечо. Тот выбирается из салона.

Миха бредёт на ватных ногах к группе серых фигур. То и дело оглядывается. Нона Викторовна показывает большой палец – но выражение лица училки нельзя назвать беззаботным. Сомов доверяется. Доверяется снова. Есть ли межу ним и училкой чувства? Есть ли симпатия?

Одно совершенно точно – Нона Викторовна не желает ему зла. Миха верит в эти свои построения. Истово верит.

Потому как больше верить не во что.

***

Тусовка в тени Второго Пищевого Реактора не похожа на слет тёмный сил. Ни рогов, ни клыков, ни хвостов. У железных ворот трутся самые обычные горожане, ничем не примечательные обыватели. Плотная тётка с клетчатой сумкой. Старик в бушлате и армейской ушанке. Двое мужиков бомжеватого вида курят и мирно беседуют. На их брюках пятна грязи. Единственное цветное пятно – молодая девчонка в розовом дождевике самого вырвиглазного оттенка. Она жуёт резинку, надувает пузыри, слушает плеер, и чуть заметно качается в такт музыке.

Сом приближается к компании. Его ноги ватные от ужаса. Однако же, его вера крепка. Он пытается не шаркать и не спотыкаться. И постоянно думает о расстоянии между собой и Ноной Викторовной. Наконец, Сом замирает в пяти шагах от компании.

Один из бомжеватого вида мужиков оглядывается. Пялится на школяра мутным взглядом. Принюхивается. И со свистом втягивает ноздрями воздух. Глядя на людоедские проявления, Миха вспоминает гонки с препятствиями по лесу. Напуганный до потери пульса выпускник собирается поставить новый рекорд десятой школы по бегу.

Однако, вместо того, чтобы достать из карманов нож и вилку – мужик выплёвывает бычок. Берет новую сигарету. Вертит в пальцах, нюхает, снова вертит и снова нюхает. Замирает с недоумённым выражением. И с досадой обращается к приятелю.

– Боря, хуйню ты купил. Это «Марка» или что? Что за хуиный запах? Что это, на хуй, такое? Ну-ка подкури.

Курильщики снова начинают дымить. Компания всё так же топчется. И чего-то ждёт. Миха набирается храбрости. Подаёт голос, обращаясь к тучной женщине.

– Вы не… эээ… подскажите, который час?

Тётка сверяется с запястьем. Механически отвечает без всякого выражения.

– Почти пять.

Мужик с сигаретой снова поворачивается к Сомову.

– Новенький? Я тебя раньше не видел. Что, впервые тут?

Сомов хочет дать понять кровожадным монстрам, что он вовсе не лёгкая добыча. Что у него есть прикрытие, могучее и прекрасное.

– Как-бы, да… впервые. Только я не один. Меня привезли. Вон, в девятке, если что…

Помятый тип даже не слушает. Он начинает болтать. В речах нет угрозы. Скорее – сочувствие. И даже понимание.

– Вот и молодец. Тут нехуй стесняться. Поддержка – хорошее дело. Я, помню, с мамашей своей престарелой пришёл. В самый первый раз, знаешь, ну его на хуй, как это бывает. Так что смотри, не охуей по-первой. И не обожрись. Я, помню, неделями только пил и думал, пил и думал. Знаешь, пацан, вот эта мысль, сама злоебучая мысль покоя не даёт. Блядь, ну как это так? Сидишь и думаешь – да ну, на хуй, я же русский человек. Мы же все, на хуй, нормальные русские люди, а не хуй знает, что. А потом сидишь, сидишь, думаешь, и один хуй сюда возвращаешься. Сам подумай, ну а хули делать? Хули делать-то? Вот он, где пиздец-то самый настоящий. Ты не раскисай, сейчас легче. Сейчас психологи, хуёлоги, полный, блядь, сервис. Хочешь – варёное. Хочешь – жареное. Зелёный горошек, майонез, вся хуйня, всё ради человека. Раньше такого не было. Раньше было так – бери, на хуй, что дают, и радуйся. Так что не ссы, всё путём. Человек, это такой, на хуй, хитрый пидор, который ко всему привыкает. Сама натура человеческая такая. И ты привыкнешь. Всё стерпится. Всё срастётся. Тебе надо покурить, успокоиться. Есть курево? Боря, дай пацану сигарету. На, на хуй, затянись.

Сом курит.

Поддакивает.

Пытается уловить нить повествования.

Мужик делится наблюдениями о судьбе и природе человеческой. Рассказывает, что жить на свете не так уж и плохо. Второй курильщик кивает словам дужка-товарища, и пускает дым.

Миха понимает, что парфюмерия из Кокчетава сработала. Зато он совершенно не понимает, о чём твердит новый знакомый. И не понимает, какого хрена Нона Викторовна его сюда привезла. Он выслушивает еще одну порцию похмельной мудрости. Прощается с красноречивым забулдыгой. И шагает обратно, к вишнёвой девятке.

***

Небо над промзоной затягивает тучами. На стёклахавтомобиля конденсируется влага.

Сом желает ответов. И его время приходит. Нона Викторовна наконец-то посвящает ученика в свои планы. Она показывает на тёмную махину Второго Пищевого Реактора.

– Смотри, Сомов. Там, внутри, под бронекуполом – Машина Грижбовского. Наследие моего деда. Фундамент Кривоградского проекта. Столовая для пожирателей, решение главной проблемы нашего города. Вот благодаря чему мы сосуществуем.

Роскошная дама вздыхает. Миху снова охватывает липкий страх. Он даже не предполагал, что Нона Викторовна способна на ахи и вздохи! Что происходит!?

Училка продолжает лекцию.

– Бери документы. Не запачкай. Не вынимай из файла. Сегодня твой звёздный час, Сомов. Иди к воротам. И жди, когда они откроются. Тебе пора начать питаться. Иначе рано или поздно потеряешь контроль. Итак, Сомов – сегодня ты возвращаешься к нормальной жизни. С чем тебя и поздравляю. Главное – не забывай об одеколоне.

Объяснения не помогают. Миха начинает паниковать.

– В смысле, питаться? Я как-бы не голоден. Вы это к чему, Нона Викторовна?

– Сомов, не нервничай. Доверься инстинктам, ощущениям. Ты сам поймешь, что делать. Внутри есть психологи. Ты в хороших руках.

– А как же вы!?

– У меня нет допуска. Мне он не нужен. Я сделала этический выбор между кровью, плотью и спермой. Погоди-ка, Сомов. Ты тоже подумываешь о питании спермой?

– Нет, нет, господи, пиздец, какой зашквар! Пардон, я хотел сказать, что я… кхм. Простите, Нона Викторвна, если невежливо прозвучало. А причём тут кровь? Вы же знаете, я не испытываю тяги, ну… к расчленёнке.

Училка хлопает Сомова по плечу. В её голосе появляется некоторое томление. Коварная дама так и не придумала иных способов приободрить школяра.

– Ты пожиратель. Ты должен питаться, чтобы сохранять контроль. Всего три варианта – сперма, плоть, кровь. Ты должен встретиться со своей природой. Доверься инстинкту. Когда всё закончится, бери такси и дуй ко мне. Расскажешь, как прошло. А я, так и быть, найду способ тебя утешить. Ты понял, о чём я? Мы думаем об одном и том же? Да, Сомов? Вот так и рождается взаимопонимание. А теперь – вперёд!

***

Дождь усиливается. Смывает в Курнявку взвесь химического дерьма. Запах ацетона исчезает. Ему на смену приходит вонь сырой плесени. Вонь гнили и застоявшейся болотной воды. Словно кто-то забыл запереть дверь огромного погреба.

Сомов топчется у ворот вместе с остальной скучающей публикой. Переминается с ноги на ногу, теребит файлик с документами, щупает в кармане флакон с мушиной вытяжкой. Прокуренный мужик снова бубнит о человеческой природе. Миха снова курит чужую сигарету, и пытается понять хоть что-то из бессвязных речей.

Нона Викторовна послала воздушный поцелуй сквозь стекло автомобиля.

И унеслась по своим делам.

Оставила его наедине с… чем? С болтливыми курильщиками? Со Вторым Пищевым Реактором? С вопросами? Он знает, чувствует – ответы здесь. Внутри громады из железобетона. За тяжёлыми стальными воротами.

Однако, Миха не чувствует воодушевления. Впервые за много дней он остался один. Лишился патронажа кровожадной бестии. Блистательной женщины. Бесчеловечного существа. Роза взывала к сердцу и питала надежду. Череп был источником ужаса – но и стеной, отделяющей от ужаса. Отныне, он может рассчитывать лишь на распечатки из администрации. И печати с гербом Кривограда. Достаточно ли печати, чтобы не быть убитым, растерзанным, съеденным? Надежен ли одеколон из солнечного Кокчетава?

Тревоги и мысли о счастливом воссоединении с Ноной Викторовной – вот и всё, что осталось у Сомова.

Раздумья прерывает звук электрического звонка. Над воротами загорается зелёная лампа. Двери со скрипом отворяются. Из норы в бетонной стене выходят люди. Десять или двенадцать человек. Обычные горожане, ничем не примечательные. Цветные куртки, дамские шляпы, зонты и резиновые сапоги. Процессия молча бредёт к выходу из каменного колодца.

– Наконец-то, ёб твою мать. Заебали, блядь, людей под дождём мариновать. Пошли, пацан. Наша очередь.

Прокуренный мужик щелкает пальцами. Бычок летит в лужу. Серые фигуры шагают навстречу тусклому свету.

И Миха шагает вместе со всеми.

Глава 26

Миха бредёт по длинной бетонной кишке.

Под ногами – металлическая решетка. Над головой – ряды тусклых светильников. Шаги новых знакомых отражаются от стен. Они идут сквозь шлюзы, открытые многотонные двери. Сервоприводы и стальные пробки, точно такие, как в бомбоубежище. Где-то впереди, метрах в тридцати, пятно яркого желтого света.

Через минуту процессия попадает в светлый зал с высоким потолком.

На выходе из кишки визитёров встречает охрана. Парни в серой униформе без опознавательных знаков. Миха не замечает оружия – лишь рации и планшеты. Каждый вошедший суёт охране блестящую пластиковую карту. Это мало – напротив лиц оказывается громоздкий сканнер. Раздаётся писк. Зажигается зелёная лампочка. После проверки граждане направляется в один из круглых ходов. Над норой горит надпись – «Столовая».

Выпускник суёт охраннику файл с документами. Тот внимательно изучает печати. Сверяется с планшетом.

– Михаил Сомов? Да, всё верно. Нас уведомили. Информирую о том, что вы находитесь на режимном объекте. Видеосъёмка и фотография запрещены. И повлекут уголовную ответственность. Разглашение любой информации о Кривоградском предприятии специального питания запрещена. И повлечёт уголовную ответственность. После получения «социальной карты пожирателя» вы будете дополнительно проинструктированы. Прижмите большой палец для отпечатка. Распишитесь в ознакомлении.

Тип в униформе подносит планшет к носу Сомова. Тот успевает прочесть лишь огромное слово «Секретно». Всё остальные параграфы набраны нечитаемым мелким шрифтом. Миха слишком растерян, чтобы вдаваться в детали и качать права. Отступать поздно. Он давит экран, берёт стилус, оставляет аккуратную закорючку.

– Ожидайте. К вам выйдет специалист.

Миха ожидает. Щурится от яркого электрического света. Разглядывает местные интерьеры. Зал напоминает станцию метрополитена – не хватает лишь рельс. Круглые железные двери, решетки воздуховодов, громадные люстры с сотнями ламп. В центре зала бронзовая статуя. Уменьшенная копия «Красного Пищевика» – точно такого, как на главной городской площади.

Стены выложены мозаиками. Колотая разноцветная плитка складывается в лозунги и пафосные аллегории на тему социалистического строительства. Огромный герб Советского Союза. Величественный профиль Ильича. Флаги, трубы химзаводов, шестерни и рычаги, цветы и кумачовые ленты.

Сом изучает пёстрые мозаики. Читает послания, оставленные в далёких пятидесятых.

Поеданию граждан СССР – дружное социалистическое «Нет!»

Житель Кривограда, помни – ты коммунист.

Советский гражданин – твой соратник и товарищ.

Равнение на Ильича!

Миха морщит лоб, пытаясь осмыслить первую строку послания. Это наказ читающему или поэтический образ?

Пытаясь найти подсказку, переходит к очередной фреске, очередному шедевру в стиле индустриального реализма. Неизвестный художник дал жару, запечатлев самые прекрасные, самые пронзительные образы грохочущей эпохи. Рабочий с молотом. Крестьянин со снопом пшеницы. Пограничник с овчаркой. Велосипед. Трактор. Ракета. Над всем этим великолепием – неизменный Владимир Ильич простирает сияющую длань. В другой руке вождя пролетариата чернеет бронзовая скрижаль. Наставление для современников. Послание для грядущих поколений.

Крестьянин нивы Родины пашет,

Солдат на страже мирного дела,

На переднем краю индустрии нашей —

Рабочий с учёным доят Вечное Тело!

Завет Ильича держи в виду:

Советский гражданин – судьбы избранник.

Слава социалистическому труду!

Вперёд, пищевик-ударник!

Сом читает стихи еще раз, думая, что ошибся. Но всё верно. Школяр озадаченно бубнит под нос, комментирует поэтическое наследие минувшей эпохи.

– Какое ещё, ёб твою мать, тело?

Нет ответа. И нет предположений. Зато он слышит собственное имя.

– Михаил Сомов! Добро пожаловать, дорогой вы наш человек!

***

Лысеющий толстяк в белом халате трясёт руку одиннадцатиклассника. Мягкое, заботливое рукопожатие. Выверенный успокаивающий жест.

– Добрый вечер, юноша. Я ваш гид. И психолог-наставник. Николай Иванович Долденко, очень приятно. Вот визитка, звоните в любое время дня и ночи. Вы, я так понимаю, протеже госпожи Иванчук? Экий везунчик, право слово. Замечательная женщина. Прекрасный педагог!

– Добрый вечер, а… разрешите спросить… а почему психолог? Я же, ну, нормальный.

– Разумеется, нормальный. Здесь все нормальные. Это формальность, так сказать, дежурная забота о психическом здоровье особых гражданах нашего города. Михаил, я пришел помочь. Я буду рядом в трудную минуту. А теперь – о главном! Идёмте, вам полагается небольшая экскурсия.

Толстяк в белом халате берёт Миху под локоть. Ведёт к лифту. Через минуту они оказываются над цехами. Идут по длинному мостику. Сом заглядывает сквозь смотровые стёкла. Внизу – конвейеры, переплетения труб, блоки технологического оборудования из блестящей пищевой стали. Гид ведёт экскурсию. Его речи тревожны и непонятны.

– Главное, что вы должны знать, Михаил – вашу пищу нельзя назвать мыслящим человеческим существом. Это высокоорганизованный биологический конструкт. Но всё еще не человек. Потому как человечность определяется лишь сознанием, и ничем другим. По большему счёту, в нашем меню то же самое, что курица или поросёнок. Чем раньше вы это поймете, чем раньше усвоите эту простую мысль – тем лучше для вашего психического здоровья.

Тип в белом халате делает паузу. Миха кивает с понимающим видом.

– В пятидесятых годах академик Грижбовский создал Вечное Тело, неиссякаемый источник пищи для советских граждан. Нашу главную достопримечательность традиционно называют Машиной Грижбовского. Я против такого названия. Кроме Грижбовского над проектом работали десятки химиков, биофизиков и хирургов. Когда начался Кривоградский проект, партийное руководство забыло о котлетах. Вечное Тело начали использовать для кормления наших особых горожан. Таких как вы, Михаил.

Рассказчик поправляет очки. Показывает на производственные линии за стеклом.

– Здесь цех очистки. Там цех сушки и грануляции. На основе грибковой культуры Оседакс Фуглур производится питательное сырьё, богатое полипептидами, протеинами и аминокислотами. Раньше мы выращивали плесень в городских очистных отстойниках. В последние годы заражаем болота и получаем субстрат из фильтрата. Слева – автоматизированная обогатительная линия. Здесь в смесь добавляют неорганические элементы для строительства человеческого тела. Фосфор, кальций, магний, и всё остальное. Видите, розовые кубики в бункере? Это уже готовый гранулят. В пятидесятых годах линия производила не более полутора тонн в день. Но после реконструкции в восемьдесят седьмом году – мы подняли выход до четырёх тонн! Идёмте дальше.

Рассказ провожатого лишён системы. От описаний техпроцесса он перескакивает на фундаментальные явления.

– Машина Грижбовского создана из воющего мяса и конгломерата человеческих органов. По сути, это пожиратель первого класса. Вы знаете о различиях между классами, Михаил? Госпожа Иванчук вам объясняла? Да? Нет? Ладно, слушайте. Второй класс – это человек, ставший пожирателем. Как правило, в результате присоединения. Это ваш случай. Первый же класс – воющее мясо, ставшее человеком. Или чем-то иным, отличным от человека. Я бы сказал больше, но увы, не моё направление. Вы поняли, в общих чертах?

Миха понимает только одно – на хер различия.

На хер пожирателей.

Больше всего на свете он хочет свалить. И от толстяка. И от сумеречных достижений пищевой индустрии. Свалить как можно дальше от этого странного места. Он пытается не выказывать беспокойства. Но провожатый всё замечает.

– Теперь поняли, Михаил!? Потому вам и нужен психолог. Просто жизненно нужен! Принятие себя, принятие необходимого – первый шаг к крепкому психическому здоровью! Как вы себя чувствуете? Тремор? Глобус истерикус? С дыханием всё в порядке? Дать таблетку?

– Нет, спасибо. Я в норме. Мы ещё долго будем, ну, ходить?

Толстяк ласково улыбается. И показывает на дверь в самом конце мостика.

– Почти на месте. Вот цель нашей экскурсии – просмотровая площадка. Если почувствуете дезориентацию, головокружение, тошноту – не скрывайте. Это нормально, я рядом. Может, заранее таблеточку? Михаил, я вам настоятельно рекомендую принять таблетку. Бензодиазепины – главное достижение фармакологии. Глупо его отвергать. Глупо и вредно!

– Нет, давайте без таблеток…

Миха не доверяет провожатому. Не доверяет химии. И совершенно напрасно. Лошадиная доза успокоительного – единственное, что могло бы помочь школяру.

***

Комната для любования внутренностями Второго Пищевого Реактора невелика. Десять на десять метров. В комнате темно. Вместо стены – панели из бронестекла. Перед стеклом ряды складных кресел, точно таких, как в старых кинотеатрах. Гид делает приглашающий жест. Зовёт разделить зрелище.

Миха подходит. Тут же отшатывается с возгласом отвращения. Снова прилипает к стеклу. Пытается понять. Пытается осмыслить то, что он видит.

В центре цеха пульсирует громадный ком.

Двигается. Дышит. Существует.

Тело – и нагромождение тел.

Крюки, тросы, цепи. Поддерживающие металлоконструкции. Воронки для засыпки гранулята. Шланги для откачки дерьма. Каскады охладителей. Рубцы и кровоточащие раны. Инжекторы и электроды. Пузыри жира. Паутины сухожилий. Бесформенные наросты мозгового вещества. Микротурбины и гидравлические молоты. Переплетения проводов. Дуговые разряды между трясущимися конечностями. Стоны и шепот. Струи багрово-коричневой жижи. Каскады немигающих глаз. Пар от трасс с жидким азотом. Пар от дыхания сотен ртов.

Руки сжимают руки. Головы грызут головы. Биение распухших сердец синхронизирует движение челюстей. Эволюционный предел белкового вещества. Оскорбление, брошенное в лицо богу. Многотонный ком искореженной, растянутой, деформированной человеческой плоти.

Живой ли?

Мёртвой ли?

Что заставляет рты открываться?

Что заставляет вращаться сотни глаз?

Что выталкивает слизь из сфинктеров?

Нервный импульс или электрический разряд?

Это существо, этот биотехнологический конструкт, эта машина – действительно создана гением Грижбовского? Это плод советской технологии, опередившей время на тысячи лет? Как человек осмелился связать, соединить, сцементировать кости и ткани воющим мясом? Человек ли осмелился дать жизнь кошмару? Или кошмар был выдавлен из области бытия, недоступной человеку? Это научный прорыв – или откровение? Воплощенное откровение из Шаддата. Опухоль на теле реальности. Источник метастаз, проникших в тела и души жителей Кривограда.

Это причина?

Это следствие?

Это послание?

Это посланник?

Михаил Сомов смотрит на гору мяса.

Гора мяса смотрит на Михаила Сомова.

***

Рты начинают открываться и закрываться. Сухожилия рвутся. Откусанные языки шлёпаются на бетонный пол. Брызги крови прилипают к цепям и шлангам. Коричнево-багровая слизь заливает конвейер.

То тут, то там, из кома вырастают конечности, кричащие человеческие головы, раздутые тоннели потрохов. Насосы ревут, пичкая немыслимый организм литрами функциональных регуляторов. Винтовые турбины разматывают мышечные узлы, рвут соединительные ткани, погружают буры-инъёкторы внутрь кома из плоти. Манипуляторы пляшут над новообразованиями. Лучи рубинового лазера проходят сквозь черепа, кости и опухоли. Лишнее мясо падает в кровавый бассейн под Машиной Грижбовского. Люди в касках и резиновых сапогах суетятся с лопатами, сгребают дымящийся фарш, закидывают в чаны на погрузчиках.

Из десятков глоток рвётся вой. Бронестекло дрожит, низкочастотные вибрации пронизывают пол. Слова мало жути, словно остались области, не заполненные кошмаром – Миха слышит восторженный голос провожатого.

– Оно воет! Воет! Аве, Фудифол! Аве! Вой, вой, завывай, завывай! Смотрите, Михаил! Вот-вот начнётся! Вот оно, таинство! Вот он, триумф советской и российской научной мысли!!!

Сом в ужасе оглядывается на толстяка. Тот неотрывно пялится на воющее багровое месиво. И закидывает себе в рот таблетки, одну за другой, словно конфеты. В голосе Долденко звучат визгливые ноты самого настоящего, самого искреннего религиозного экстаза.

– Аве, Фудифол Фудис! Да соединится душа с плотью!!! Жизнь да снизойдет в мир!!! Узрите, юноша!!!

Из воющего существа что-то лезет. Окровавленная кишка. Гигантский пенис. Слизкий хобот. Плюхается в бассейн с кровью. И начинает сокращаться, словно дождевой червь циклопических пропорций. Люди в касках тянут огромную кишку баграми. Поднимают, помещают на движущийся конвейер.

Хобот выплёвывает куски мяса.

Миха попросту не в силах оторваться от дикого зрелища. Ужас гипнотизирует, сокрушает, завладевает всем его существом. На свою беду, Сом различает детали. И понимает, что падает на конвейерную ленту.

Это младенцы.

Это ёбаные человеческие младенцы.

Машина Грижбовского рождает пропитание для пожирателей!!!

***

Толстяк в белом халате не соврал. У Михаила Сомова начинается приступ тошноты, головокружения, и самой чёрной истерии.

Он сползает по стеклу. Он видит, как работники в резиновых костюмах копошатся у конвейера. Смывают с воющих младенцев кровь и слизь. Закидывают тела в кастрюли, увозят на алюминиевых тележках. Пакуют в контейнеры с колотым льдом. Окатывают паром, отправляют в цех полуфабрикатов.

Некоторых младенцев разделывают здесь же, на широких железных столах. Пилят слайсером, нарезают на тонкие куски, словно колбасу в супермаркете. Наборы розовой плоти взвешивают и укладывают в пластиковые лотки. Лотки отправляются в машину для вакуумной упаковки.

Миха давится блевотиной.

Выплёвывает завтрак на стекло. Пытается встать, поняться с колен.

Провожатый рядом. Толстяк переходит от литургических песнопений к очередной лекции.

– В биологическом смысле – это человек, рождённый не-человеком. Искусственный сосуд для души. Единственная подходящая вам синтезированная еда. Примите это знание, Михаил. Примите, дабы избежать морально-этических дилемм при питании. Будем пониматься? Давайте, медленно, аккуратно. Вот таблеточка, таблетка, вот ещё одна, дорогой вы мой человек. Принимайте таблеточку. И идёмте в столовую.

Михаил Сомов утирает губы. Вместо плача и истерик – он делится наблюдениями. Просто-напросто констатирует факты.

– Николай Иванович, вы же ёбнутый. Просто напрочь отбитый. Вы же все тут абсолютно ёбнутые. Отебитесь от меня, гады. Отъебитесь! Ааа-аа-а-а-а-а-а-а-бля-я-я-я-ядь!!!

Не переставая истошно выть, Миха вскакивает. Толстяк не обращает внимания на ругань, твердит о таблетках самым добрым и елейным голосом. Сом отталкивает специалиста в белом халате. Дёргает дверь! Несётся к лифту! Изо всех сил лупит по кнопке!

Через минуту он уже внизу. В руках охраны. Распластан и прижат к полу.

Миха размазывает сопли по кафельной плитке.

Пытается не обделаться от страха.

Тем временем, лифт едет вверх. Доставляет психолога в зал с мозаиками. Где-то над головой ошеломленного выпускника снова раздаётся елейный голос.

– Михаил, ну как же так? Всё понимаю, всё знаю, не извиняйтесь. Неужели не чувствуете позывов к питанию? Давайте послезавтра ещё раз попробуем. С таблеточкой, только с таблеточкой. Всё нормально, Михаил, не переживайте. Не вы первый, не вы последний. Визитку мою не потеряли? Потеряли? Нет проблем, вот ещё одна.

Закончив с визитёром, добряк обращается к парням в униформе.

– Ребята, что же вы делаете, право слово? Немедленно поднимите нашего гостя. Проявите дружелюбие, парню и так непросто! Давайте, проводите его. Михаил, передавайте мой пламенный привет госпоже Иванчук. Жду вас с нетерпением!

***

Ночь и дождь. Гром и молния.

Миха дрожит на заднем сидении такси.

Охранники вывели его из бетонной норы. Проводили к шлагбауму КПП. Затем, по настоянию заботливого толстяка, парень в униформе перевёз гостя через мост. Доставил на стоянку бомбил и таксистов. Всю дорогу Миха думал, что ему пальнут в лоб. А тело выкинут в Курнявку, прямо с моста. Он так и не смог поверить в добрые намерения людей, что работают в тени Второго Пищевого Реактора.

Сом сжимает в руке мобильник.

Пялится на номер Ноны Викторовны. Просто сидит. И просто смотрит. Таксист поворачивается к клиенту.

– Парень, ну что? Куда едем-то?

Миха принимает непростое решение.

Вместо адреса купеческого дома – он называет свой собственный адрес.

Глава 27

В третьем часу ночи такси подъезжает к панельной многоэтажке. Сом расплачивается. Поднимается на этаж. Толкает дверь с драной обивкой.

Квартира не заперта. Мерзавцам из «Ордена Зари» нет дела до жизни школяра. Тем более, до сохранности его барахла. Миха садится на кровать. Шарит по карманам. Выкладывает на стол телефон и два флакона мушиной вытяжки. Третий где-то потерялся. Закрывает лицо руками. Раскачивается. Вполголоса материться. Он вязнет. Бесповоротно вязнет в собственных страхах.

Миху окружает темнота.

Темнота за окном. Темнота в углах комнаты. Темнота в собственном сердце.

Больше всего на свете он хочет позвонить Ноне Викторовне. Вызвать тачку. Вернуться в купеческий дом. Почувствовать, что рядом человек… человек ли? Пусть так. Женщина, знающая о Кривограде, знающая об ужасе. Сом желает заполнить ум обычными тупыми фантазиями. Череп, роза, свадьба. А потом провалиться в ненасытный рот. Скрыться от реальности. Убежать от собственной памяти. Выбросить из головы мысли о прошлом, настоящем, будущем.

Миха собирает волю в кулак. И не отрывает задницу от кровати. Он знает – близость приведёт к смерти. Единственный способ возвести стену между собой и смертью – держаться как можно дальше от сумеречной и роскошной дамы.

Рядом с Ноной Викторовной он утратит последние крохи рационального. Растворится в розовом тумане. И неизбежно встретит очередной ёбаный самосвал, полный дерьма, крови и смерти. Рано или поздно он запрыгнет в кузов. Умрёт, лишится рассудка, растворится в кошмаре. Это вопрос времени. Только лишь времени.

Мысли не мальчика, но мужа.

Страх отделяет голову от кукана и сердца. Надолго ли?

Сом льёт на голову порцию одеколона. Выключает телефон. Падает на кровать.

Он не может думать. И не может заснуть. Шок препятствует забытию. Михе кажется, что ком из плоти выбрался из-под бронекупола. Вытек из железобетонного саркофага. И, прямо сейчас – ползёт по улицам Кривограда, швыряя младенцев в окна домов. Держит путь к тополиной аллее под его окнами.

Новая мысль, во сто крат страшнее и гаже, вытряхивает Миху из кровати.

Чиновники. Медики. Люди из промзоны. Военные, о которых говорила Нона Викторовна. Кто ещё? Сколько людей знает о происходящем? Сколько участвует в кровавом безумии? Выдаёт разрешения. Охраняет. Кормит. Режет. Это длится целых полвека. И, самый главный вопрос – зачем? Какого хера? Какого хера и зачем?

– Как же так? Зачем это всё, ёбаные гады? Ёбаный Кривоград!!!

Глас вопрощающий растворяется в темноте. Знания рождают печаль. Вопросы без ответов сгущают ужас бытия. Школяр бросается к холодильнику. Дрожащими руками открывает бутылку портвейна. Хлещет дешевое пойло прямо из горла. Морщит нос, пытается отдышаться – и снова заливается алкоголем. Пытается торпедировать собственный ум. Пытается отключиться от всего этого дерьма.

План срабатывает.

Сом проваливается в небытие.

И отправляется в болота небесные.

***

Сквозь хмель, сквозь сон, сквозь морок – крадётся в мир душа мудрая и яростная. Расталкивает ангелов божьих, гремит гуслями, хлещет Словом Фудифоловым. Топчет сапожищами райские угодья. Марает сладостную благодать илом да грязью. Рвёт мембраны. Сверлит норы. Выедает ходы.

Рвётся к делу транспланарный стревец, обитатель гнойного морбо-пузыря, неугомонный протопоп Киприан Ядрига!

Летит над тополями!

Льётся в серую многоэтажку!

Опускается на грешную землю. Ловит отрока за патлы. Вытряхивает душу. Тянет за собой.

Бросает Михаила Сомова в мутную жижу, опускает в хляби и топи. Визжит глупый отрок, тонет, кричит, хватается за осот, пугает жаб. Прощается с миром плотным и полуплотным. Но из гнилой водицы выходит ком земли. Над землёй поднимается деревянный храм. Вспыхивают свечи из жира болотных девок. Дымят в кадиле бороды греховодников, принявших дары Шаддата.

Из рыбьих костей, из поганых грибов, из чешуи и плесени – разрастается иконостас. Чёрные доски, да золотые оклады! На каждой иконе – Киприан Ядрига. Присягает Фудифолу Фудису. Ниспровергает собаку и лжепророка Агапия Стратилата. Осеняет мир дланью о трёх перстах.

Трёт Миха глаза. Трёт, да понять не может. Где же пальцы?

Был вещий сон. И было откровение – протопоп о четырёх перстах. Чего же сейчас о трёх? Куда опять палец подевал?

Инобытие сочится елеем и сукровицей. Под образами пухнет тухлая тень. Из тени выходит отец Киприан. Голый. Страшный. Косматый. На пузе гусли. На шее – крест и трещотка из костей. На восставший срамной уд – надет глазницею человеческий череп, до блеска выеденный червём.

Пускается Киприан Ядрига в круговую. Пляшет вокруг Михаила Сомова. Гремит костями, терзает гусли трёхпалой лапою. Пляшет, да припевает.

Один перст – черну-бабу манить да еть,

Два перста – чобы гузном не тлеть,

Три перста – кривых да лихих терзать,

А полна рука – чобы серп держать!

Рвёт Ядрига струны на гуслях! Рвёт с шеи костяную трещотку! Колотит костью по черепу на уду громадном! Трах-тарарах! Ходит ходуном деревянная церковь! Трясутся образа! Кипит болото! Закрывают лица ангелы божьи, зажимают уши, с плачем летят прочь, отчаявшись избавить небесные угодья от Ада, Чада, и Человека!

***

Гул и звон возвращают школяра на грешную землю. Сом пытается вцепиться в полог хмельного сна. Отсрочить встречу с собственной памятью. Пытается не думать о поездке через Курнявку, о промзоне, о столовой, о Машине Грижбовского – и, самое главное, о внучке проклятого Грижбовского, блистательной Ноне Викторовне.

Из окна льются гулкие удары. Заполняют черепную коробку. Вышвыривает остатки сна. Миха встаёт, подходит к занавескам. Щурится от яркого света.

Над улицей гремит колокольный перезвон. Сомов никогда в жизни не заглядывал в церковный календарь. Но он понимает – это не сигнал о конце времён. Просто очередной религиозный праздник. Миху охватывает странное чувство. Надежда? Предвкушение? Иррациональная тяга к чему-то большему, чем он сам? Что-то манит, тянет, зовёт навстречу Солнцу, воздуху, звону колоколов. Школяр растерянно материться, пытается совладать с духовной нуждой, внезапной и неистовой.

Он мнётся, борется с дикими позывами, и, в конце концов, решается выйти из дома.

На улице жара. Но Миха отыскивает старую спортивную куртку с капюшоном. Ему кажется, что за ним следят. Громилы «Ордена зари». Люди из промзоны. Шпионы городской администраци. Паранойя – вечный спутник страха.

Перед дверью выпускник поливает шевелюру кокчетавским раствором. Затем кое-что вспоминает. Возвращается. Опускает зад перед компьютером. Пинает кнопку.

В соцсетях пара сообщений с интервалом в три дня. Душевные послания от Толстого.

«Как оно, в Сталинских Грязях? Училку видел? Колись, заправил вялого? В школе полнейший пиздец. Включи телефон, счастливый уёбок.»

«Хули ты оффлайн?»

Миха трёт виски. Кто-то успел создать прикрытие. Кто-то объяснил в школе, почему одиннадцатиклассника нет в городе. Скорее всего – Нона Викторовна и здесь успела. Хера он забыл в Сталинских Грязях?

Снова эта женщина. Снова мысли о неизбежном. Запасы мушиного экстракта остались в купеческом доме. Рано или поздно ему придётся встретится с кровожадной бестией. Сом мнётся, вздыхает, набирается сил – и включает телефон, выданный заботливой училкой. Один-единственный пропущенный звонок. Одно-единственное сообщение.

«Звонил Долденко. Отвратительное поведение. Быстро ко мне!»

Экран снова гаснет. Миха убирает трубку в карман. Нона Викторовна заблуждается. Ему не место в столовой под Вторым Пищевым Реактором. Он никакой не пожиратель. Совершенно точно, его не прельщает плоть, кровь, и, тем более, бесконечная вереница членов!

– Надо пройтись. Просто пройтись, ёб твою мать… подышать воздухом.

Сказано – сделано. Миха покидает душную обитель. Шагает навстречу колокольному звону.

***

Ноги сами несут Михаила Сомова к цели.

Он переходит улицу. И видит пробку. Десятки машин. Сотни людей.

Старухи. Старики. Приличного вида горожане в костюмах и галстуках. Казаки. Мамаши волочат скучающих детей. В воздухе пахнет ладаном. Над толпой знамёна с ликами святых, хоругви, запрестольные кресты и образа, пасхальные фонари на золочёных палках. Впереди – служители в чёрных и золотых одеждах. В руках у предводителя шествия золочёный ларец. Кто-то неразборчиво басит. Крёстный ход подхватывает торжественный молитвенный гимн.

К лицу школяра приливает кровь.

Его тянет к ларцу с нечеловеческой силой! Тянет, точно козла к капусте!

Миха трясёт головой. Борется с наваждением. Отвешивает себе звонкую пощечину. Это помогает. Желая сориентироваться в обстановке, он обращается к старухе с заплаканными глазами.

– Простите, а что за праздник?

Старушка шепчет, словно боясь заглушить хор.

– Великий праздник! Обретение частицы мощей Киприана-Заступника. Наш святой, наш, Кривоградский, родной, единственный. Моли обо мне, отче Киприан, бо бе плоть грешна и немощна, моли во избавление от греха телеснаго и душевнаго, моли о…

– Погодите, погодите. А что в ларце?

– Как такое не знать? Парень, ты крещёный? Небось, сидит днями за компьютером бесовским, да умножает грех! А во храм божий и носа не суёт! Стыд и срам! Тьфу, пропащий! Ну-ка, перекрестись!

Сом придаёт лицу приятное выражение. Троекратно крестится. К счастью для самого себя, он не совершает позорных ошибок. Телеконференция с попом из «Ордена Зари» прошла не зря. Тем временем бабка показывает класс, реальное духовное рвение – крестится с такой скоростью, что потоки воздуха развивают её седые космы. Переводит дыхание. И отвечает.

– Перст в ларце. Светлый перст Киприанов. Слава тебе, Господи, аллилуйя!

Школяр отпрыгивает от старухи в самых растрёпанных чувствах. Старая деревянная церковь поднимается над чёрными водами памяти. В голове звучит лягушачья песнь. Перед глазами стоят пляски Киприана Ядриги.

***

Миха смешивается с толпой.

Бредёт, сам не зная, куда и зачем.

Впереди – синие мундиры. Бородатые джентльмены косплеят казаков. Несут на палках портреты царя. Сквозь гомон толпы раздаются степенные и благочинные речи. Обвешанный орденами атаман беседует с войском.

– Хватит языками чесать. Яшка Клаузнер – нормальный мужик, хоть и с прожидью. Принципиальный мужик. Помните, когда эти сволочи из Новомихайловского храма пытались присвоить честные мощи – он так и сказал, дескать, хуй вам, собаки бездуховные. Хуй вам, сволота! Не для того батюшка Егорий три года пороги оббивал, Москве кланялся. Быть персту в нашей церкви, и нигде больше! А месяцем раньше мы пошли в баню – я, Мишка, Мишкин сын, и Клаузнер. Так у него хуй, вы не представляете, криво обрезан. Как бы наискосок. Половину залупы видно. Мишкин сын смеётся. Спрашивает, дескать, ты наполовину иудей или наполовину христианин? А Клазузнер стоит в углу, и хуй мылит, значит, мылит хуй, а в глазах у него, знаете, такая вот благородная грусть… погодите-ка. Это что за бесовщина!?

Крёстный ход занимает всю проезжую часть. Вместо того, чтобы разделить народное ликование – какой-то бессовестный автомобилист восстаёт против дела благого и славного. Давит на гудок! Мало того, высовывается из кабины. Начинает верещать, словно потерпевший.

– Дайте проехать! Заебали своим некрокультом! Я на работу опаздываю!!! Проехать дайте!!!

Ряженые спешат воздать бездуховной скотине. Бородач-орденоносец подскакивает и охаживает мерзавца портретом государя. Другой боец казачьего войска вцепляется в волосы, тянет автомобилиста из машины. Тот бьёт по газам. Пытается объехать процессию. Врезается в фонарь. Битые стёкла, бабий визг, крики, матерная ругань. Часть процессии обступает аварию, снимает потасовку на мобильные телефоны. Но крёстный ход не замедляется.

Гусеница из людей ползёт ко вратам Войсковой церкви, первого Кривоградского каменного храма. Весело звонят колокола. Весело играют солнечные зайчики на хоругвях. Вот она, радость людская! Вот оно, счастье для души и сердца!

Лишь один человек избегает сладостного трепета – Михаил Сомов.

Все его мысли лишь о ларце.

***

Перед положением во храм, раку опускают на каменную брусчатку.

Ларец готов к народному целованию.

Без суеты, без толкотни, без лишней спешки – из крёстного хода вытекает тонкий людской ручеек. Один за другим, горожане прикладываются к стеклянной крышке, крестятся, и, светясь от радости, возводят очи к небу.

Всё чувствуют, все знают – здесь свершается великое дело!

После долгих мытарств, честные мощи первого и единственного Кривоградского святого наконец-то вернулись в Усермяцкую Впадину. Пусть и малая часть, пусть всего один перст – однако же, Кипиран-Заступник снова здесь! Носится над толпой, аки дух святой над водою! Радуется вместе с народом! Готовится залететь во храм божий, да там и обосноваться на веки вечные!

Миха трясётся и потеет. Он в той же очереди. Дышит казачку в спину. И сам себе удивляется. Что он здесь делает? Что за чудная страсть? Что за наваждение? Может быть, истерзанный кошмарами ум ищет метафизического утешения? Возводит подпорки, дабы не рухнуть, дабы остаться в целости? Пусть так! Надо бы протереть стекло. Незаметно протереть, дабы не оскорбить верующих, не задеть религиозных чувств. Надо, надо протереть, поцеловать, перекреститься! Вдруг поможет? Вдруг успокоится сердце и разум? Ведь не зря собралось столько народу. Ведь не зря заняли проезжую часть. Ведь не зря звонит колокол!

Час идёт за часом. Солнце в зените. Миха на грани обморока. С каждым шагом к заветному ларцу школяра сильней и сильней обуревают самые странные, самые дикие желания.

Наконец, его очередь прикладываться к мощам. Сом натягивает капюшон. Какая-то бабка шепчет – сними шапку. Он отвечает, что это не шапка. И, словно во сне, идёт к ларцу.

Чёрный мумифицированный палец покоится на алой подушке, окруженный камнями, жемчугами, золотым шитьём. Такой же палец Миха слопал по настоянию попа и майора. Проглотил вместе с колой и воющим мясом. А теперь он просто смотрит. Пялится через стекло на потрескавшийся ноготь Кипирана Ядриги. Вяленый перст манит, пленяет, гипнотизирует.

Кто-то спешит занять место для поцелуев.

Кто-то трясёт плечо.

– Парень, ты в порядке? Вставай, не задерживай очередь!

Миха мало понимает, что происходит. Он вспоминает слова Ноны Викторовны. Слова об инстинктах. Училка была права. Это дерьмо работает. Это дерьмо диктует. Это дерьмо перехватывает контроль.

Трясущиеся пальцы поднимают золочёную крышку.

Хватают палец мертвеца.

Отправляют в рот.

Над Кривоградом повисает крик такой силы, что его слышно в самых дальних концах города! Кто-то крестится! Кто-то вопит! Кто-то падает в обморок! Кто-то трясёт телефоном, старается заснять немыслимое!

Михаил Сомов сосредоточенно работает челюстями. Жуёт и глотает мумифицированную плоть. Двумя руками натягивает капюшон на лицо, заголяя спину. Тошнота исчезает. Исчезает дрожь в ладонях. Исчезает страх.

Сукины дети из «Ордена Зари» желали создать приманку. Но создали надежду. Надежду для человека и человечества. Сосуд, вместивший то, что осталось после сделки Киприана Ядриги и Фудифола Фудиса. Сила за гранью измерения и понимания нашла новый ход в реальность. Новый способ противостоять Шаддату. Преемственность – вот подходящее слово.

Школяр несётся сквозь толпу. Уклоняется от летящих в лицо крестов, кулаков, и золочёных образов. Удирает от пузатых попов. Сбивает с ног казачков. Перепрыгивает через бабок. Оставляет суету и рёв за спиной. Наконец, Миха останавливается.

И едва не лопается от Знания.

Он действительно пожиратель.

Пожиратель мощей!!!

===========================

Конец первого тома

===========================

Оглавление

Вместо пролога

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27