Неотразимый [Мэри Бэлоу] (fb2) читать онлайн

Мэри Бэлоу Неотразимый

Глава 1

Путешественника, въезжающего в Лондон, невольно охватывает волнующее чувство радостного предвкушения, хотя вначале его путь пролегает по грязным и узким улочкам окраины, словно стиснутым старыми уродливыми строениями. Подобное зрелище может повергнуть в уныние даже самого непоколебимого оптимиста. Однако вскоре он оказывался в Мейфэре с его роскошными особняками по обе стороны широких и нарядных улиц, где царила оживленная сутолока многочисленных экипажей и хорошо одетых пешеходов. Взгляд приезжего жадно впитывал эти признаки бурлящей жизни большого города, которая обещала ему непрестанную череду всевозможных занятий и развлечений на все время его пребывания в столице.

Еще приятнее было попасть в Лондон в начале весеннего сезона, когда туда устремлялось все высшее общество страны. Принято было думать, что совершается это для того, чтобы мужская его часть могла занять места в обеих палатах парламента и приступить к решению важнейших вопросов жизни нации. Но, говоря откровенно, это лишь отчасти служило причиной – точнее, предлогом – всеобщего паломничества. На самом деле весенний Лондон привлекал великосветский бомонд возможностью широко и со вкусом повеселиться. Его ждала головокружительная вереница балов, приемов, концертов, завтраков на лоне природы, приемов в саду, не говоря уже о посещении театров, развлекательных парков, о пеших и конных прогулках в великолепном Гайд-парке или об экскурсиях по городу, например в Тауэр, или даже просто об удовольствии побродить по магазинам на Бонд-стрит или Оксфорд-стрит. А если к тому же гостям столицы везло, она встречала их сияющими солнечными лучами! Тогда все невзгоды долгих, нудных путешествий окупались сторицей.

Путешествие наших героев из Йоркшира было утомительным. Все время с сумрачного неба сыпал мелкий дождь. Дороги размыло, экипажи продвигались по ней с трудом. Как бы человек ни жаждал окончания путешествия, с грязью на дорогах не поспоришь! Но хотя утро было мрачным, к полудню развеялось и на небе засияло солнце.

– Натаниель, неужели это действительно Лондон? – с благоговейным восторгом спросила мисс Джорджина Гаскойн, прильнувшая к окошку кареты.

Возможно, вопрос прозвучал глупо, поскольку путешественники давно уже знали, что приближаются к столице, которую невозможно было спутать с какой-нибудь деревней, но сэр Натаниель Гаскойн воспринял его скорее как риторический и снисходительно улыбнулся сестре. Девушке уже исполнилось двадцать лет, но до сих пор ее жизнь ограничивалась их йоркширским поместьем и ближайшими окрестностями.

– В самом деле Лондон, Джорджи. Мы уже почти приехали.

– Должна сказать, что выглядит он весьма грязным и неприветливым, – сухо заметила молодая леди, занимавшая место рядом с Джорджиной. Она сидела, строго выпрямившись, и неприязненно поглядывала в окно.

Мисс Лавиния Бергланд, кузина Джорджины и Натаниеля по материнской линии, была подопечной Натаниеля, хотя ей уже исполнилось двадцать четыре года, а ему был только тридцать один. В глубине души он частенько называл Лавинию наказанием свыше, безуспешно гадая, за что оно ему ниспослано. Второй эпитет, которым она наградила Лондон, прекрасно подходил для описания ее характера. Натаниель тяжело вздохнул.

– Ничего, ты изменишь свое мнение, когда мы доберемся до Мейфэра, – терпеливо заверил он кузину.

– О, Лавиния! – воскликнула Джорджина, не отрываясь от окна. – Ты только посмотри на людей и на эти здания!

– Да уж, вижу, что улицы не золотом вымощены, – с насмешкой ответила Лавиния. – Но ведь мы еще не доехали до Мейфэра. Потерпи, Джорджина, нельзя же так скоро разочаровываться!

Натаниель недовольно поморщился: кузине не откажешь в язвительности.

– Я никак не могу поверить, что мы действительно в Лондоне! – продолжала оживленно щебетать Джорджина. – Знаешь, Натаниель, я ведь думала, что ты пошутил над нами, когда сразу после Рождества предложил эту поездку. Как ты думаешь, мы получим много приглашений? Дома ты у нас влиятельная персона, но здесь, увы, всего лишь баронет.

– Успокойся, Джорджи, я состоятельный джентльмен, обладающий собственным поместьем, и этого достаточно, чтобы нас приглашали на все светские мероприятия. К концу сезона я непременно подберу вам обеим подходящих мужей, даже и не сомневайтесь. Да и Маргарет обязательно мне поможет.

Их старшая сестра Маргарет была замужем за бароном Кеттерли. Вместе с мужем она собиралась приехать в Лондон специально для того, чтобы опекать и сопровождать при выходах в свет свою младшую сестру и кузину, двух последних девушек их семейства, остававшихся пока незамужними. Всего их было шесть, включая Лавинию. Две сестры вышли замуж еще до того, как два года назад заболевший отец вызвал Натаниеля домой. Тот давно не был на родине. Сначала служил офицером в кавалерии Веллингтона, участвовал в войне с Испанией и Португалией, затем в сражении при Ватерлоо, а после, продав свой офицерский патент, еще несколько лет наслаждался светской жизнью, вместе с друзьями по полку предаваясь всем мыслимым и немыслимым сумасбродствам.

Без особого желания Натаниель все же возвратился домой, всего через три месяца похоронил отца и превратился в английского сквайра, вплотную занявшись поместьем, которое за последние несколько лет из-за болезни отца пришло в упадок. Ему удалось выдать замуж еще двух сестер, и при нем остались лишь Джорджина и Лавиния. После Рождества Маргарет предложила весной отвезти обеих девушек в Лондон, на великую ярмарку невест, и, поразмыслив, он согласился.

Его соблазняла мысль выдать замуж двух оставшихся родственниц, после чего он наконец получит дом в безраздельное пользование. Одной из главных причин решения Натаниеля взяться за это хлопотливое дело было его страстное желание сбежать из дома, который буквально кишел женщинами. Не то чтобы он не любил сестер, но есть же предел человеческому терпению! Он и представить себе не мог, что проведет несколько лучших лет своей жизни, устраивая браки своих сестер да в придачу еще и Лавинии.

– Знаешь, Натаниель, – вдруг уныло сказала Джорджина, – здесь наверняка будет множество дам, гораздо интереснее и… моложе меня. Так что вряд ли у меня будет много поклонников.

– Значит, тебе необходимо именно много поклонников, Джорджи? – с улыбкой подмигнув сестре, поинтересовался Натаниель. – А одного, который был бы богатым и красивым, который полюбил бы тебя и понравился бы тебе, было бы недостаточно, верно я понимаю?

Выражение тревоги исчезло с лица девушки, и она от души рассмеялась:

– Нет, нет! Такого мне вполне хватило бы и одного!

Джорджина, как подозревал ее брат, однажды уже пережила любовную драму. Их младшая сестра Элеонор вышла замуж почти год назад. Ее мужем стал красивый молодой человеке приличным состоянием, который снял поместье недалеко от Боувуда за несколько месяцев до возвращения туда Натаниеля и сначала ухаживал за Джорджиной. Но Джорджи, с ее отзывчивой и преданной душой, часто оставалась дома, вместо того чтобы посещать с сестрами приемы и другие развлечения. Она не хотела покидать больного отца, которому всегда становилось хуже, когда его дочери собирались выйти в свет. И в результате ее ухажер обратил внимание на Элеонор, с которой мог чаще встречаться в обществе.

Двадцать лет, пожалуй, уже достаточно зрелый возраст для девушки, чтобы начать выезжать в свет. Но не слишком – тем более для Джорджины с се неброской красотой и мягким нравом. Кроме того, у нее будет более чем приличное приданое. Так что Натаниель не особенно тревожился за ее будущее. Но что касается Лавинии…

– Нечего на меня так смотреть, Нат, – сказала Лавиния, как только он перевел на нее взгляд. – Я же не отказалась от поездки. Скажу даже, что охотно на нее согласилась, потому что хотела увидеть Лондон и посетить все здешние галереи и музеи. Я даже признала, что будет нелишним одеться у модистки, которая, вероятно, знает свое ремесло – во всяком случае, Маргарет всегда отзывается о ней с похвалой. И конечно, любопытно побывать на балах, чтобы посмотреть на все безрассудства и глупости человеческой натуры, представленной ее самыми богатыми и привилегированными членами. Но ничто не заставит меня – я предупреждаю, ничто! – участвовать в ярмарке невест. Благодарю покорно, но я не выставляюсь на продажу!

Натаниель только вздохнул про себя: да уж, Лавинию никак не назовешь серой мышкой. Ее красота приводила в изумление. Она была ошеломляюще красива, что было поразительно, так как в детстве она отличалась копной ярко-рыжих, цвета морковки, волос; в ранней юности, еще до отъезда Натаниеля из дома, она вымахала в высокую тощую девицу с довольно резкими манерами, к тому же лицо ее отнюдь не красили веснушки и зубы, казавшиеся слишком крупными для ее худого лица. Но, вернувшись домой, он нашел, что цвет ее волос загадочным образом трансформировался и они стали напоминать блеск пламени, что веснушек нет и в помине, что зубы, крепкие, белые и ровные, теперь великолепно сочетаются с чертами лица и только усиливают его очарование, а формы ее тела пришли в великолепную пропорцию с ростом.

Она упорно – а ей было уже двадцать четыре года – отказывала практически каждому подходящему, а также и не очень подходящему жениху из ближайшей округи Боувуда, не говоря уже о приезжих, которые по той или иной причине оказывались в их краях и потом уже мечтали только о том, чтобы вернуться домой с рыжеволосой невестой.

Лавиния всегда заявляла, что не намерена выходить замуж никогда и ни за кого. Натаниель начинал ей верить, отчего будущее представлялось ему унылым и безрадостным.

– Не стоит так убиваться, Нат, – сказала она ему. – Ты моментально избавишься от меня, стоит тебе решиться и пренебречь условиями отцовского завещания и выдать мне мое наследство. Слава Богу, мне уже двадцать четыре!

– Лавиния! – Джорджина укоризненно покачала головой: будучи образцово воспитанной леди, она не любила, чтобы люди всуе произносили имя Божье, тем более никогда не делала этого сама.

– Повторяю, двадцать четыре года – а я не имею права воспользоваться своим наследством, пока не выйду замуж или пока мне не исполнится тридцать лет! – возмущенно продолжала Лавиния. – И как только отец додумался включить в завещание такое условие? Просто средневековье какое-то!

В душе Натаниель разделял ее возмущение, но изменить завещание было не в его силах. И хотя он мог устроить так, чтобы кузина жила в собственном доме где-нибудь неподалеку (о чем она всегда мечтала) и под его надзором (а вот мысль об этом вряд ли могла казаться ей привлекательной), он предпочитал видеть ее замужем за человеком, который смог бы с ней поладить и, даст Бог, принести хоть немного счастья. Она не была счастлива, бедная Лавиния.

В этот момент Джорджина ахнула, не дав ему ответить, хотя, по правде, он не мог возразить кузине ничего нового, и опять привлекла их внимание к виду из окна.

– Смотрите! Смотрите! – вскричала она. – О, Натаниель!

В порыве восторга она прижала руки к груди и во все глаза смотрела на улицы и здания Мейфэра, как будто они действительно были облицованы золотом.

– Должна признать, Лондон хорошеет с каждым шагом, – сменив гнев на милость, произнесла Лавиния.

От полноты нахлынувших чувств Натаниель прерывисто вздохнул. Жизнь в деревне казалась ему довольно приятной, хотя он этого никак не ожидал, но до чего же хорошо снова оказаться в городе! И хотя сестра и кузина считали, что он приехал сюда с единственной целью – вывести их в свет и найти им мужей, девушки были правы только отчасти.

Дело в том, что три его ближайших друга тоже собирались в Лондон и прислали ему письмо, приглашая к ним присоединиться. Все они служили офицерами кавалерии в одном полку, их дружба окрепла на полях сражений, их сплотило свойственное всем четверым стремление находить светлые моменты в жизни, несмотря на все опасности и трудности военного быта, и жить в полную силу – будь то на поле боя или за его пределами. Один из сослуживцев прозвал их Четырьмя Всадниками Апокалипсиса за их способность мгновенно оказываться в том месте, где шел самый тяжелый бой. После Ватерлоо они вместе покинули армию и несколько месяцев бурно отмечали тот невероятный и радостный факт, что уцелели в столь кровопролитном сражении.

Двое из друзей, Кеннет Вудфолл, граф Хавсрфорд, и Рекс Адамс, виконт Роули, теперь уже были женаты и каждый имел по сыну. Оба большую часть года проводили в своих поместьях, Кен в Корнуолле, Рекс в Кенте. Иден Уэнделл, барон Пелем, оставался холостым и вел довольно беспорядочный образ жизни. Единственный из четверки друзей, он не испытывал желания остепениться, по-прежнему охваченный неуемной жаждой жизни и стремлением ухватить любую радость, которую она могла предложить – страсть, поначалу полностью подчинившая себе их всех после войны.

Натаниель не виделся с однополчанами почти два года, но, переписываясь, они поддерживали тесные дружеские связи. Узнав, что трое его друзей намерены провести весну в Лондоне, Натаниель, не долго думая, решил присоединиться к ним, тем более что уже размышлял над предложением Маргарет.

И существовала еще одна причина его приезда в столицу. Здесь надо сказать, что он испытывал непреодолимое отвращение к женитьбе, хотя в ближайших окрестностях его поместья проживали несколько вполне достойных молодых леди, а среди его родственниц нашлась бы не одна страстная любительница устраивать браки. Да и сама Маргарет открыто заявила, что в Лондоне намерена не только подобрать женихов для Джорджи и Лавинии, но и подыскать невесту брату.

Однако последние два года, которые он, не стремясь к этому, невольно провел почти исключительно в женском обществе, заставили его страстно мечтать о том времени, когда дом станет принадлежать ему одному, когда он сможет свободно распоряжаться собой и своим временем, когда он сам будет решать, одеться ли с утра или весь день бродить по дому в халате, когда никто не станет приходить в ужас от того, что он положил ноги в сапогах на стол в его же собственной библиотеке или на роскошный диван в гостиной, и так далее. Он мечтал о том дне, когда сможет зайти в любую из комнат дома, не озираясь в страхе увидеть новую вышитую гладью или тамбуром салфеточку, украсившую стол, спинку дивана или подлокотники кресла. Он мечтал о том времени, когда сможет впустить в дом одну из своих любимых собак.

Понятно, что у него не было ни малейшего желания навязать себе на шею вместо сестер и кузины супругу, от которой он уже не избавится до конца своих дней, а она будет самовластно распоряжаться в его доме якобы для его же комфорта. Натаниель желал оставаться холостяком по крайней мере еще достаточное количество лет. Он еще успеет жениться, когда ему будет за сорок, если к этому времени его допечет ощущение вины, что он даже не попытался обеспечить Боувуд наследником.

Решительно настроенный против брака, он между тем чувствовал почти непреодолимую потребность в женщине. Временами Натаниель изумлялся и даже пугался, когда соображал, что почти два года у него не было ни единой связи. И это притом, что во время военной службы он, как и любой нормальный мужчина, вовсе не был пуританином, а скорее наоборот – и он, и Рекс, и Кеннет с Иденом никогда не испытывали недостатка в партнершах. А месяцы после Ватерлоо – это же была одна бесконечная оргия! Впрочем, наверное, все-таки несколько ночей он тогда пропустил, чтобы отоспаться. А может, и нет.

В деревне практически невозможно было удовлетворить его совершенно естественные мужские потребности без того, чтобы при этом не оказаться опутанным супружескими узами. Другое дело Лондон! Нет, разумеется, прежде всего он должен позаботиться о Джорджи и Лавинии. Но ему не обязательно быть при них неотлучно. Существуют всевозможные светские обязанности, предназначенные только для дам, к тому же девушек будет постоянно сопровождать неутомимая Маргарет. Кроме того, по ночам он тоже будет свободен, за исключением тех случаев, когда дают бал… хотя балы в сезоне устраиваются довольно часто, с унынием сообразил он.

И все же Натаниель намеревался как можно плодотворнее использовать представившуюся возможность. Можно не сомневаться, что в этом ему охотно поможет всезнающий Иден. Нет, что ни говорите, а замечательно опять оказаться в Лондоне!

Экипаж остановился перед высоким красивым зданием на Аппер-Брук-стрит, которое Натаниель снял на весь сезон. Дом находился в одном из самых роскошных уголков Мейфэра, недалеко от Парк-лейн и самого Гайд-парка.

Молодой человек выскочил из кареты, не дожидаясь, пока кучер опустит лесенку, и, запрокинув голову, с удовлетворением осмотрел внушительный фасад особняка. Обычно, когда ему приходилось наезжать в Лондон, он снимал скромную холостяцкую квартиру, но поскольку на этот раз с ним приехали леди, без дома было не обойтись. После долгого пребывания в карете он с наслаждением потянулся, размял ноги и полной грудью вдохнул свежий воздух. Затем обернулся, чтобы помочь дамам выйти из кареты.

Ранним утром следующего дня София Армитидж в одиночестве сидела за секретером в гостиной своего дома на Слоан-террас, изучая столбик цифр, аккуратно выписанных на листке бумаги, и машинально поглаживая себя по подбородку гусиным пером. Ее обутая в домашнюю туфельку нога касалась спины собаки, которая уютно посапывала под столом.

Что ж, подвела она итог размышлениям, денег вроде достаточно и нет необходимости прибегать к жалким сбережениям. Самые крупные счета – за уголь и свечи – оплачены неделю назад. О жалованье для трех слуг можно не беспокоиться: оно поступало из правительственной дотации. И к счастью, сам дом был ее собственным владением – подарком того же правительства. Так что она попытается как-нибудь растянуть полученную неделю назад пенсию на три месяца – из этих денег и были оплачены счета за уголь и свечи – и погасить этот новый долг.

А значит, она не сможет купить себе ни новое вечернее платье, ни даже новые полуботинки. Не говоря уже о том хорошеньком капоре, который София только позавчера присмотрела в витрине магазина на Оксфорд-стрит, когда прогуливалась со своей подругой Гертрудой.

Долг! На какое-то мгновение у нее сжалось сердце, и она едва не поддалась панике, но, сделав глубокий вдох, заставила себя сосредоточиться на практических вопросах.

Без капора вполне можно обойтись, к тому же для нее он был бы слишком экстравагантным. А вот платье…

София Армитидж тяжело вздохнула. Последний раз она купила себе вечернее платье два года назад! Да и оно, заказанное специально для того, чтобы быть представленной в Карлтон-Хаусс самому регенту принцу Уэльскому, было мрачного темно-синего цвета и далеко не самого модного фасона. Хотя к тому времени срок ее траура по мужу, Уолтеру Армитиджу, уже истек, ей казалось, что церемония представления требует крайней сдержанности в туалете. С тех пор она и носит то платье.

София так надеялась в этом году сменить его на новое! Ее часто приглашали, однако она под любыми благовидными предлогами неизменно отказывалась от посещения самых блестящих приемов. Но в этом году ей непременно придется появиться хотя бы на некоторых из них. Дело в том, что в Лондон прибыл со своей семьей виконт Эдвин Хоутон, брат ее покойного мужа. Его дочь Сара, которой исполнилось восемнадцать, должна была начать выезжать в свет. Он и его жена Беатрис очень надеялись подыскать ей жениха за предстоящий сезон. Они были не очень богаты и вряд ли смогли бы позволить себе провести в Лондоне еще один сезон в будущем году.

Но ограниченные средства не мешали им проявлять искреннюю заботу о Софии. Несмотря на то что отец Софии был всего лишь торговцем углем, хотя и богатым, и в свое время отец Уолтера противился женитьбе своего сына на ней, Эдвин и Беатрис с самого начала относились к девушке с большой симпатией и очень ее поддерживали после смерти Уолтера, даже приглашали жить у них в доме и предлагали денежную помощь. Сейчас они просили Софию, чтобы она посещала с ними все самые заметные светские мероприятия.

София понимала, что в их желании появляться в свете в ее обществе была и некоторая доля практического расчета, который она охотно им прощала. Их заинтересованность в Софии заключалась в следующем. Ее покойный муж, майор Уолтер Армитидж, который служил офицером кавалерии всю войну с Португалией и Испанией и всегда был лишь исполнительным и скромным солдатом, в битве при Ватерлоо неожиданно проявил небывалую отвагу, стоившую ему жизни. Он спас нескольких офицеров высокого ранга, в том числе самого герцога Веллингтона, после чего спешился и ринулся в самую гущу битвы на выручку к молоденькому лейтенанту, потерявшему коня. Увы, оба погибли. После боя нашли труп Уолтера – уже окоченевшими руками он обхватил тело юноши, по всей видимости, пытаясь оттащить его в безопасное место.

Имя Уолтера Армитиджа было упомянуто в военных донесениях лично герцогом Веллингтоном. Смерть героя, пытавшегося спасти молодого лейтенанта, поразила воображение самого великодушного из джентльменов – принца Уэльского, и через год майор Армитидж был удостоен посмертной награды. В Карлтон-Хаус пригласили его вдову, которая доказала свою преданность мужу, постоянно сопровождая его во время военной кампании на Апеннинском полуострове и при Ватерлоо. Такая необыкновенная женщина, потерявшая мужа-героя, ни в чем не должна нуждаться, заявил во время ее представления принц Уэльский. Софии пожаловали скромный домик в одном из славных пригородов Лондона и за счет правительства предоставили троих слуг. Кроме того, ей назначили пенсию, хотя и небольшую, но обеспечивавшую независимость от деверя и ее родного брата, который после смерти отца унаследовал его торговлю.

Сам Уолтер почти ничего не оставил своей вдове. Значительное приданое Софии, из-за которого он и решил на ней жениться – хотя она знала, что Уолтер был к ней искренне привязан, – потихоньку растаяло за годы их совместной жизни.

В течение года после знаменательного появления Софии в Карлтон-Хаусе жизнь казалась ей довольно приятной. Это событие вызвало всеобщий интерес, о нем писали во всех лондонских газетах и даже в нескольких провинциальных. В отсутствие самого Уолтера София неожиданно стала национальной героиней. Будучи всего лишь дочерью простого купца и вдовой младшего сына виконта, то есть довольно незначительной по происхождению персоной, она неожиданно приобрела широкую славу. Устраивая очередной прием, каждый вельможа стремился заручиться ее согласием посетить его, чтобы затем похвастаться, что среди его гостей была знаменитая миссис София Армитидж. Постепенно София привыкла рассказывать о жизни офицерской жены, кочующей вместе с полком мужа по полям сражений.

А в прошлом году, когда, казалось, ее слава немного потускнела, неожиданно она воссияла с новым блеском: в Лондон прибыл лейтенант Борис Пинтер, младший сын графа Хардкасла и однополчанин Уолтера, который, кстати, не слишком его жаловал, и начал повсюду рассказывать о том, как, рискуя жизнью, Уолтер спас его, бывшего тогда простым прапорщиком и подвергшегося смертельной опасности по собственной беспечности и неопытности.

Общество было очаровано новой героической историей, и его роман с вдовой Уолтера Армитиджа возобновился с прежней пылкостью.

А вскоре Софии представили первый из «долгов», как она привыкла называть их про себя. Она была достаточно наивна, чтобы считать, что он и будет последним. Но через месяц с нее потребовали уплатить еще большую сумму. София надеялась, что уж на этом все наверняка закончится, и за зиму, когда от «кредитора» не последовало новых заявлений, надежда эта окрепла.

Но вчера он снова дал о себе знать и в очередной раз увеличил сумму выплаты. София провела бессонную ночь, расхаживая по спальне, и постепенно осознала, что ее беззаботная жизнь кончилась – и, вероятно, навсегда. Надеяться было не на что, она не представляла, как можно урезонить вымогателя.

София понимала, что ей придется платить по «долгам». Она понимала, что в этом деле затронуты не только ее интересы. Но где достать деньги? Ее скудных сбережений надолго не хватит. А что потом?

Положив перо, она склонила голову и крепко зажмурилась, пытаясь прогнать начинавшееся головокружение… Что ж, видимо, придется жить одним днем, ничего не планируя на будущее. Если чему-то она и научилась за время странствий с армией, то именно этому – день прожит, и слава Богу! Что там день – порой люди радовались, что им удалось прожить всего час, а то и какие-то минуты.

Холодный нос колли уткнулся в ее ладонь, она погладила собаку по голове и грустно улыбнулась.

– Ну что ж, Лесси, хорошо, – пробормотала она, как будто отвечая на замечание собаки, – решено: живем с тобой одним днем. Хотя, выражаясь словами Уолтера, и попала же я в переделку!

Лесси подтолкнула руку хозяйки, требуя, чтобы ей почесали под подбородком. В эту минуту дверь гостиной распахнулась, и София подняла голову, заставив себя бодро улыбаться.

– Ах, тетушка София, – оживленно затараторила Сара Армитидж, – я больше ни минуточки не могу лежать в постели! Какое счастье, что вы уже проснулись. Ой, Лесси, отстань, глупышка! Твои клыки и мое муслиновое платье несовместимы. Знаете, тетушка, сегодня утром мама повезет меня на последнюю примерку к портнихе, а днем мы поедем кататься в коляске. Нас повезет папа, он говорит, что здесь принято в определенные часы кататься в парке.

– И ты, конечно, ждешь не дождешься, когда после примерки вернешься домой, чтобы поскорее начать развлекаться, – шутливо закончила за нее София, быстро спрятав бумагу с цифрами в потайной ящичек в глубине секретера.

Накануне Сара была так возбуждена поездкой в Лондон, где должны были осуществиться ее мечты, что София предложила ей пройтись пешком до Слоан-террас, чтобы немного успокоиться, и остаться у нее на ночь. Девушка с радостью согласилась, но сейчас, конечно, боялась что-нибудь упустить. Уже совсем скоро – всего через три вечера – начнутся ее выезды в свет, которых она ждет с таким нетерпением, и откроются они грандиозным балом, который давала леди Шелби.

– Может, после завтрака мы пройдемся через парк, погуляем, а потом я провожу тебя до дома? – предложила София. – В этот ранний час в парке будет мало народа, и он покажется тебе таким же прелестным, как и накануне. Лесси, нечего носиться по комнате и визжать! Сначала мы позавтракаем, так что и не надейся вытащить меня на прогулку до этого.

София направилась с девушкой в столовую, а за ними радостно понеслась Лесси, потому что хозяйка неосторожно произнесла при ней слово «погуляем».

«Ах, если бы вернуть мои восемнадцать лет, чтобы вся жизнь была еще впереди», – думала София, с завистью поглядывая на племянницу. Не то чтобы сама она была уже старухой – ей всего-то двадцать восемь лет… Впрочем, временами ей кажется, что все сто. Десять лет, прошедшие после ее свадьбы, были не такими уж легкими, хотя она и не любила жаловаться. Но как раз сейчас, когда она достигла определенной степени независимости, обзавелась друзьями и так надеялась вести скромную и спокойную жизнь… появились эти долги!

Как было бы приятно, рассуждала она с непривычной жалостью к себе, купить новое платье, уложить волосы по последней моде! И пусть она не такая уж красавица и даже не очень хорошенькая, по крайней мере она знала бы, что выглядит ухоженной и элегантной. Она никогда не причисляла себя к женщинам, которых можно было назвать кокетливыми или пикантными. Лишь в ранней юности ей удалось убедить себя, что по сравнению с некоторыми девушками она довольно привлекательна.

«А в действительности я некрасивая, низкорослая и плохо одетая вдова, – наставительно напомнила себе София, – пребывающая в унизительном состоянии жалости к себе». Отметая грустные мысли, она решительно мотнула головой и весело заговорила с Сарой, нарочно не обращая внимания на сидящую рядом с ее стулом Лесси, которая шумно дышала и не сводила глаз с хозяйки.

Глава 2

Войдя в особняк на Аппер-Брук-стрит, Натаниель обнаружил, что его друзья уже в Лондоне. Его ждала, записка, подписанная Рексом от имени всех товарищей, в которой ему предлагалось, если он прибудет в столицу, как планировалось, на следующий день рано утром встретиться с ними в Гайд-парке и покататься верхом.

Проснувшись рано утром и сладко потягиваясь, Натаниель подошел к окну, отдернул шторы и с радостью убедился, что погода обещает быть ясной. На небе не было ни облачка, и легкий теплый ветерок играл свежей листвой деревьев. Он прошел в туалетную комнату и звонком вызвал камердинера помочь ему одеться.

В парке он оказался первым, впрочем, друзья не заставили себя долго ждать. Сразу начались крепкие рукопожатия, могучие похлопывания по спине, грубоватые шутки и радостный хохот. Нет более надежной дружбы, чем длительная дружба мужчин, в который раз подумалось Натаниелю, мужчин, не один год деливших друг с другом все тяготы и опасности военных походов, вместе встретивших победу и вместе вступивших в почти забытую, новую для них жизнь без кровавых сражений. Такие узы связывают людей до смертного конца.

Да уж, просто великолепно снова оказаться в городе, хотя этим ранним ясным утром Гайд-парк вовсе не выглядел типично городским уголком. При взгляде на его просторные зеленые лужайки с прихотливым узором пересекающихся тропинок, с купами могучих деревьев, под которыми паслись изящные лани и в кронах которых неумолчно щебетали стаи птиц, посетитель легко мог представить себя в парке какого-нибудь обширного загородного поместья. И все-таки в самой атмосфере Гайд-парка было нечто неуловимое, позволявшее ощущать, что вы находитесь в центре самого делового, самого большого и самого динамично развивающегося города в мире. Некая энергия, невидимый ток, который Натаниель накануне ощутил существом, въехав на улицы Лондона!

Выплеснув в эмоциях радость встречи, некоторое время друзья мчались галопом, обмениваясь лишь отрывистыми замечаниями, давая лошадям размяться, для чего отпустили поводья, но, как водится, невинная верховая прогулка незаметно перешла в состязание и закончилась еще большим весельем.

– Ну что, какова ставка? Победителю по сотне гиней с каждого, верно? – спросил запыхавшийся Иден, выигравший скачку.

– Приятно помечтать о таком выигрыше, верно, Иден? – весело подколол его Натаниель.

– Иден, ты стартовал, будучи впереди меня на добрый корпус с половиной, – заметил Кеннет, – а опередил меня только на корпус. Так что, насколько я понимаю, победа за мной. Мне не послышалось, речь действительно шла о сотне гиней с каждого?

– Нат, до тебя уже доходили слухи, что все корнуоллцы немного сумасшедшие? – подмигнул Рекс. – Я начинаю думать, что это не просто слухи. Очевидно, так на них сказывается влияние свежего морского воздуха. Раньше Кен пребывал в таком же здравом рассудке, как и мы все.

– Так ли уж все? – съехидничал Иден. – Что-то ты подозрительно много болтаешь, Рекс.

Они направились к выходу из парка более спокойным аллюром, наслаждаясь окрестностями и обществом друг друга.

– Ну, Нат, – заговорил вскоре Рекс, – как тебе понравилась роль почтенного деревенского сквайра, которую ты исполнял последние два года?

– Это напоминает мне старую притчу о том, как поспорили чугунок с котелком, – засмеялся Иден, выразительно приподняв бровь. – Сам-то ты, Рекс, только-только сбежал из Стрэттон-парка.

– Но у Рекса по крайней мере есть извинения – он уже давно остепенился, – усмехнулся Кеннет, – как и я, разумеется. Но нужно заметить, что Рекс был более занят. Мы с Мойрой можем похвастаться только одним сыном, тогда как Рекс… Хотя, может статься, у него и не будет двух сыновей – ведь второй ребенок вполне может оказаться девочкой. Пока еще ничего не известно, верно? И сколько остается ждать, Рекс? Четыре или пять месяцев?

– Скорее пять. – Рекс иронично усмехнулся. – Кэтрин убедила себя, что благодаря платьям свободного покроя с высокой талией ее положение будет почти незаметно. Надеюсь, вы не позволите себе отпустить в ее присутствии какую-нибудь грубую шутку на этот счет.

– Это ты, Нат, способен на грубости? – шутливо вознегодовал Иден. – А ты, Кен, любишь отпустить соленую шутку? Рекс, но ты не смотришь на меня! С чего бы это? Тогда как именно я – воплощенная скромность и воспитанность! – Вздохнув, он переменил тему: – Подумать только, всего три года назад мы еще сражались под Ватерлоо и мечтали о том, что будем делать потом, если, конечно, выживем.

– И совершили полную перемену курса – наслаждение двадцать четыре часа в сутки! – сказал Натаниель. – Мы решили испробовать все пороки, известные мужчинам. Признайся, Иден, мы неплохо погуляли. Клянусь, мы не просыхали месяцев шесть, если не больше.

– После пережитого напряжения и опасностей нам необходимо было разрядиться, – заметил Кеннет. – Но кажется, мы довольно скоро обнаружили, что удовольствие ради удовольствия быстро приедается.

– Кен, ты, конечно, говоришь о себе? – с нарочитой ленцой протянул Иден. – Сдается мне, что я единственный из всех сдержал клятву. Да вот еще Нат по уши завяз в своих женщинах.

– Черт побери! – рассмеялся Рекс. – Да каждый мужчина только мечтать об этом может.

– К сожалению, я говорю не просто о женщинах, Рекс, – сказал Иден, – а про родственниц. Про его сестер, кузин, тетушек, бабушек и прабабушек… Их у него наберется не один десяток. А ведь я предупреждал тебя, верно, Нат? Два года назад, когда ты упрямо твердил, что возвращаешься домой, я предсказывал, что тебя ожидает. Только представь себе, Рекс, целую кучу незамужних и замужних сестер да еще постоянно живущих в его доме кузин. Нет, дружище, это не мечта, а сущий кошмар для любого мужчины!

– Стоит тебе в очередной раз упомянуть о моих родственницах, как их количество стремительно возрастает, – смеясь, сделал ему замечание Натаниель. – А у меня всего пять сестер, Иден, и к моему возвращению две из них уже были замужем. И только одна кузина, которая постоянно живет с нами, хотя, должен признаться, порой она одна стоит тридцати! Кроме того, мне уже удалось пристроить Эдвину и Элеонор. Так что остались только Джорджина и Лавиния, поэтому на данный сезон в Лондоне у меня большие надежды.

– А как насчет тебя самого, Нат? – поинтересовался Кент. – Когда пристроишь всех своих девиц, возьмешь себе жену? Ты и для этого приехал в Лондон? Может, нам с Мойрой подыскать тебе женушку, а? Имей в виду, я очень ловко справляюсь с ролью свата! Согласен помогать, Рекс? – Он с озорством подмигнул товарищу.

Иден театрально застонал.

– Нат, они нам завидуют, – сказал он. – При всем моем уважении к Мойре и Кэтрин их мужья никак не могут смириться с тем, что мы все еще ходим в холостяках. Так что держись, дружище!

Но Нат только снисходительно усмехнулся:

– Друзья, вы видите перед собой убежденного противника брака. Супружеские оковы не для меня, благодарю покорно!

Нарушив благодатную тишину парка, Иден издал торжествующий вопль, который непременно вызвал бы укоризненные замечания гуляющих – к счастью, в этот ранний час было практически безлюдно. Не очень далеко от них куда-то спешил рабочий, только что мимо прошла горничная, прогуливая хозяйскую собаку ростом почти с себя, да по дорожке им навстречу медленно двигались две женщины, тоже с собакой.

– Но, Нат, надеюсь, ты не давал обета воздержания?! – с шутливой тревогой поинтересовался Иден. – А то у меня есть для тебя на примете несколько таких… м-м-м… штучек, о которых ты и представления не имеешь. Рекс и Кен теперь не в счет, так что остаемся только мы с тобой. Начнем сегодня же вечером. Пока ты в Лондоне, к чему терять понапрасну хоть одну ночь? Поэтому, старина, постарайся днем вздремнуть: чтобы к вечеру быть свеженьким, тебе понадобится весь твой пыл!

– Господи! – театрально простонал Рекс. – Кен, да были ли мы с тобой когда-нибудь такими молодыми и ненасытными?

– Были, были, Рекс, – успокоил друга Кеннет тоном убеленного сединами старца. – Только с тех пор прошло много-много лет. Правда, я все же припоминаю время, когда респектабельный образ жизни представлялся нам чем-то вроде чумы. А разговоры о единобрачии приводили в ужас!

«Отлично, – подумал Натаниель, – значит, сегодня вечером! Иден прав, нечего попусту терять время». Однако у него немало хлопот, которые невозможно сбросить со счетов. Начиная с сегодняшнего дня и в течение нескольких следующих он должен нанести визиты во все нужные дома и оставить там свою карточку, поставив хозяев в известность о своем прибытии. Завтра должны приехать Маргарет с Джоном, и тогда начнется настоящая суматоха по приготовлению Джорджины и Лавинии к выходу в свет. Он должен будет появляться вместе с женщинами, повсюду их сопровождать. Натаниель и не думал пренебрегать своими семейными обязанностями, без оглядки бросившись в водоворот наслаждений, как это было два года назад и после чего в душе у него осталось странное ощущение пустоты и неудовлетворенности. Нет, нет! Теперь он сэр Натаниель Гаскойн, баронет, сознающий свой долг перед сестрой и кузиной.

Вместе с тем наверняка у него найдется несколько относительно свободных дней. Он не обязан сопровождать женщин к модисткам, портнихам и обувщику. Ему придется только оплачивать их счета. Так что у него будет возможность развлечься – например, покататься верхом в парке с друзьями, вот как сегодня, посетить клуб «Уайтс», съездить на скачки. И к женщинам. В Боувуде его плотские потребности находились под негласным запретом, теперь же от них нельзя отмахиваться. В будущем, решил он, нужно почаще наведываться в город, два года – слишком длительный срок воздержания.

Натаниель целиком ушел в свои мысли. А тем временем две дамы, медленно шедшие им навстречу, и их черный с белым колли, то и дело бросавшийся в сторону от дорожки, что-то вынюхивая в траве, но ни на минуту не терявший женщин из виду, значительно приблизились к четверке друзей, и Иден тихонько присвистнул.

– Боже, Нат, да это же бриллиант чистейшей воды! – проговорил он, наклоняясь к другу. – видишь? Да если бы я приехал на ярмарку невест…

Действительно, более молодая и высокая леди была очень элегантна и хороша собой: на ней было превосходного покроя платье для прогулок с высокой талией изумительного небесно-голубого цвета, что идеально подходило к ее светлым, как лен, волосам и свежему личику. Леди была очень юной, кажется, даже моложе Джорджины..

– Но ты приехал не на ярмарку, – твердо отрезал Натаниель. – А если бы и так, то нашел бы себе занятие получше, чем выкрадывать младенцев прямо из колыбели.

Иден усмехнулся.

Но тут вдруг Кеннет воскликнул так громко и радостно, что его могли услышать леди:

– Бог мой! Друзья, вы только посмотрите, кто это! Остальные пригляделись к дамам повнимательнее.

Леди, сопровождавшая юную девушку, была старше и выглядела не так элегантно, как ее компаньонка. Но именно при взгляде на эту даму глаза мужчин неожиданно загорелись – они смотрели на нее с одинаковым удивлением и восторгом.

– Софи! – вскричал Рекс. – Господи, как же это замечательно!

– Софи Армитидж! – с восторгом вторил другу Иден. – Черт побери, как же я рад вас видеть!

Кеннет сдернул с себя бобровую шляпу и ослепительно улыбнулся:

– Нет слов, чтобы выразить удовольствие от встречи с вами, дорогая Софи!

– Софи, дорогая! – Натаниель нагнулся и протянул ей правую руку. – Какая приятная неожиданность встретить друга в первое же утро в Лондоне, где ты не был два года! Вы прекрасно выглядите.

Она пожала ему руку – ее рукопожатие было твердым, как у мужчины, живо вспомнилось Натаниелю, – и приветствовала каждого из друзей искренней и теплой улыбкой.

– Четверо Всадников! – сказала София. – И все вместе и такие же красивые и веселые, как будто и не было этих трех лет! Впрочем, сейчас еще раннее утро, и, может, все это мне только снится?! – Она засмеялась. – Сара, ты видишь здесь четверых всадников? Четверых самых прекрасных разбойников Англии? Или они мне пригрезились? – С этими словами она обменялась с каждым из молодых людей теплым рукопожатием.

Дорогая Софи! Она была с ними во время войны на полуострове. Они дружили с ее мужем, а она повсюду ездила с ним, более выносливая и неунывающая, чем большинство мужчин. Она безропотно заботилась о своем муже, принимая под свое крыло и его товарищей-офицеров, лечила их раны, чинила и чистила их мундиры, пришивала оторвавшиеся пуговицы, хотя у каждого на то были свои денщики и ординарцы. Ее руки были постоянно заняты какой-нибудь работой, пока она прислушивалась к праздной болтовне мужчин, всегда понимая их настроение. Иногда она даже кормила их обедом, тогда как другие офицерские жены считали это унизительным для себя. А сами офицеры пускались на разные уловки, чтобы получить приглашение к столу Уолтера Армитиджа.

Странно, подумал Натаниель, улыбаясь и искренне радуясь встрече с ней, странно, что он с друзьями никогда не думали о Софи, как о других женщинах в полку. Они не считали ее хрупкой и нежной, а следовательно, нуждающейся в их галантности. Хотя прибывшая с мужем на полуостров Софи была небольшого росточка и еще очень молоденькая, чтобы возбудить в них мужской инстинкт защитника и покровителя, она всегда казалась им скорее товарищем, чем просто женщиной, и рядом с ней они чувствовали себя легко и непринужденно. Казалось, даже Армитидж относился к ней скорее по-дружески, нежели как супруг. Хотя кто знает, какие у них были отношения, когда они оставались одни в очередной квартире для постоя.

Бедняжке Софи довелось выслушать от них множество историй, от которых другие леди наверняка упали бы в обморок, к тому же рассказанных таким грубым языком, что только усиливало их вульгарный смысл. Она ни разу не поморщилась, ни разу не упрекнула их, как и ее муж. Мужчинам и в голову не приходило смягчить свой лексикон или изменить темы разговора в ее присутствии. Не потому, что они ее не уважали, просто они смотрели на нее как на равного себе товарища.

Софи любили все. Возможно, потому, что Софи тоже всех любила. Трудно было бы найти более жизнерадостного и доброжелательного человека. И сейчас она поднимала к ним свое милое лицо, на котором сияла прежняя спокойная и веселая улыбка, как в старые времена, хотя вот уже три года, как она вдовела. Как и прежде, одета она была небрежно и без изысканности, и из-под оборок ее капора выбивались непокорные пряди каштановых волос. Черт побери, как же приятно снова ее увидеть!

– Мы достаточно настоящие, чтобы заорать, если вы вздумаете нас ущипнуть, дорогая Софи. Как и вы, слава Богу! – сказал Натаниель. – Вы все еще купаетесь в отблесках славы Уолтера? – Он сопозданием сообразил, что, кажется, ляпнул чепуху. Может, она так глубоко скорбит о муже, что ей не до его славы? Но почему-то трудно было представить себе Софи, поникшую от горя – тем более по прошествии трех лет.

– Да, действительно купаюсь, – с улыбкой отвечала она. – Я думала, что через пару недель после приема в Карлтон-Хаусе люди о нем забудут, но вот прошло уже почти два года, а люди все еще вспоминают, каким он был героем. Для меня по-прежнему открыты все двери, хотя я выхожу в свет крайне редко. А теперь вот в Лондон приехали со своими родителями Сара и Льюис, и их повсюду будут принимать с уважением, потому что они племянники Уолтера. Это так приятно! Уверена, Уолтер был бы этим растроган и обрадован. – И ее глаза весело сверкнули.

– Героя и героиню, Софи, все любят и уважают, – сказал Натаниель.

– Уолтер действительно порадовался бы за вас, Софи, – поддержал его Кеннет. – А что это вы говорили насчет редких выходов? Я вижу, вы по-прежнему разборчивы.

София рассмеялась, затем посерьезнела.

– Ах, простите, – сказала она, оборачиваясь к юной леди, смущенно прятавшейся за ее спиной. – Позвольте мне представить вам мою племянницу, точнее, племянницу Уолтера. Сара Армитидж, дочь виконта Хоутона, прибыла провести здесь сезон вместе с родителями и с братом. А это, Сара, четверо друзей твоего дядюшки Уолтера.

Она представила ей каждого из мужчин, на что порозовевшая от смущения девушка приседала в реверансах. Да, ей не больше восемнадцати, определил Натаниель.

– Ну, ваши лошади уже застоялись, – деловито заговорила София после того, как друзья почтительно раскланялись с ее племянницей, бросая на нее восхищенные взгляды, – пожалуй, и вы сами тоже. Да и моя собака еще не все деревья здесь обнюхала. Было очень приятно снова с вами увидеться. Надеюсь, вы приятно проведете время в городе. Всего вам доброго!

– Но мы непременно должны еще раз встретиться! – воскликнул Рекс. – Не можем же мы опять потерять вас, Софи, после того как наконец нашли. – Послезавтра вечером мы с женой приглашаем друзей в Роули-Хаус. Надеюсь, вы тоже придете. Правда? Если желаете, я попрошу жену прислать вам официальное приглашение.

– Ах да, вы же женаты! – София ласково улыбнулась ему. – Я слышала об этом. Никогда бы не подумала, Рекс, что вы первым остепенитесь, а вот поди ж ты! Что ж, леди Роули счастливая женщина, коль скоро имеет такого красивого и очаровательного мужа, хотя хотелось бы надеяться, что у нее достаточно сильный характер – ее муж еще и отъявленный проказник! Я не забыла ваши выходки. – Глаза ее опять озорно сверкнули, и она погрозила ему пальцем.

– Ну, Софи, – проговорил он, притворяясь испуганным, – я буду вынужден аннулировать свое приглашение, если вы намерены довести до сведения Кэтрин некоторые эпизоды из моего прошлого.

– У вас есть свой экипаж, Софи? – спросил Иден. – Если нет, я буду рад заехать за вами и проводить в Роули-Хаус.

– Вот экипаж правительство почему-то забыло мне подарить! – София засмеялась. – Если бы Уолтер спас жизнь самому принцу Уэльскому, тогда, может… Но, бедный Уолтер, его нет с нами, чтобы оценить эту шутку, а она наверняка пришлась бы ему по вкусу. Спасибо, Иден, это было бы очень мило с вашей стороны.

– А потом я доставлю вас домой, – предложил Натаниель. – Поверьте, дорогая моя, это доставит мне огромное удовольствие.

Софи еще раз улыбнулась каждому из друзей, после чего решительно подхватила племянницу под руку и зашагала прочь. Она нисколько не изменилась, оставалась такой же скромной и независимой, никому не навязывая свое общество. Это они всегда довольно бесцеремонно надоедали Софи, не задумываясь о том, что, возможно, она предпочла бы больше времени проводить наедине с мужем.

– Я стыжусь самого себя, – признался Рекс, когда четверо друзей пустили лошадей шагом. – Помню, я читал все газеты о чествовании бедного Армитиджа – признаюсь, читал и посмеивался. Можно было подумать, что остальные британские солдаты только и делали, что искали, где бы спрятаться, и не думали вступать в бой, и лишь один Армитидж, подобно мстительному ангелу с блестящей шпагой и сверкающими очами, да со своими рыжими усами – хотя о них нигде не упоминалось – спас нацию от несчастных лягушатников, которых привело на поля сражений корсиканское чудовище. Статьи о подвиге Уолтера, как я отчетливо вспоминаю, были буквально переполнены этими и им подобными выражениями. Впрочем, уверен, что Софи тоже смеялась над ними – она обладает очень тонким чувством юмора, что дано далеко не каждой женщине, да и не каждому мужчине. Так или иначе, помнится, я читал, что ей подарили домик. Но мне и в голову не приходило заглянуть к ней, когда я бывал здесь.

– Мне тоже, Рекс, – подхватил Иден, – хотя за два года я бывал в Лондоне гораздо чаще вас. И до сих пор я ни разу с ней не встретился. Ах, старушка Софи! Она была отличным товарищем. Я рад, что ты пригласил ее в Роули-Хаус.

– Я хочу, чтобы она познакомилась с Кэтрин, – сказал Рекс. – Думаю, они понравятся друг другу. И Мойре тоже, Кен.

Натаниель обратил внимание, что с лиц его друзей не сходят блаженные улыбки. А кто бы на их месте не улыбался – катаясь верхом в такое прекрасное утро в замечательном парке да еще с самыми близкими друзьями? Но именно встреча с Софи привела их в такое радостное и умиротворенное состояние. Как всегда, исходившая от нее непоколебимая жизнерадостность словно освещала все вокруг, хотя, возможно, друзья не совсем осознавали, почему у них на душе стало еще радостнее. Молодец, Рекс, догадался пригласить Софи к себе, где они смогут спокойно посидеть и повспоминать былое.

Натаниель однажды решился написать Софи по случаю посмертного чествования Уолтера и получил от нее очень вежливый ответ, который показался ему слишком сдержанным. После этого он больше не стал ей писать. Он был холост и подумал, что теперь она тоже одинока и ей, возможно, неловко ему писать. Но все эти годы он не забывал Софи – как, очевидно, забыли его товарищи: друзья, с которыми ты так крепко дружил во время войны, порой довольно легко забываются. Он даже намеревался вместе с Джорджиной и Лавинией навестить ее, но не был уверен, сможет ли застать ее в городе, по-прежнему ли она живет в подаренном ей правительством доме. И теперь он от души радовался, что связь с Софи не утеряна и что они снова встретятся.

Но эта встреча состоится только через два вечера. А тем временем в его распоряжении остаются еще сегодняшний и завтрашний вечера, и он рассчитывал сполна насладиться жизнью. Поскольку Натаниель целых два года не был в столице, он решил, что будет разумнее предоставить выбор места и способа развлечения Идену. Вполне вероятно, что публичные дома, которые он раньше посещал, по-прежнему процветают да еще с теми же девушками. Но у Идена должны быть более свежие сведения, и уж он-то не подведет.

Невероятно приятно было ощущать волны сладостного предвкушения предстоящего вечера. И Натаниель решительно отказывался воспринимать свои ожидания как степенный деревенский джентльмен, в которого он превратился. Он отказывался подвергать сомнениям нравственность человека, покупающего проститутку на ночь. Он намерен доставить себе удовольствие, и нечего тут рассуждать.

Черт побери, но до этого еще далеко, ждать придется невыносимо долго!

– Ну что, друзья? Позавтракаем в «Уайтсе»? – предложил Иден. – Почитаем утренние газеты, а потом, может, заглянем в боксерский салон Джексона? Все как в старые добрые времена?

– Не совсем, приятель, – возразил Кеннет. – Мойра снимет мне голову, если я буду отсутствовать все утро. Мы собирались привести Джеми поиграть и побегать в парке, пока здесь не слишком много народу.

– Мы с ним скучные женатые люди, Иден, – смеясь, сказал Рекс. – Когда-нибудь ты тоже вольешься в наши ряды и поймешь, в чем тут соль.

Иден нарочито содрогнулся от ужаса.

– Премного благодарен, дружище, – сказал он, – но уж нет! А ты, Нат, тоже намерен вернуться к неисчислимому сонму своих сестер?

– Мне не надо возвращаться ни к сестре, ни к кузине, – успокоил его Натаниель. – После утомительного путешествия обе намерены проспать до полудня. Так что, дружище, веди меня в «Уайтс»!

«Какое восхитительное утро меня ждет», – подумал он. Натаниель не сомневался, что отлично повеселится до своего возвращения в Боувуд. Он намеревался как следует насладиться всем, что могут предложить ему столица и высший свет… не забывая и о дамах полусвета.

Глава 3

София добралась до дома. Она чувствовала себя совершенно подавленной и измученной, мечтая только о том, чтобы побыть в одиночестве. Но куда там! Ее поджидал один из слуг, Сэмюел, и ей пришлось собрать все силы, чтобы улыбнуться и выслушать его. У прислуги выработалось обыкновение обращаться к ней со всеми хозяйственными и личными проблемами, хотя они и сами отлично с ними справлялись. Оставалось предположить, что они не могли обойтись без одобрения своих поступков хозяйкой, которую очень уважали. На этот раз возникла проблема с угольщиком: он привез им столько угля, что его хватило бы на зимний месяц, хотя на дворе стоял уже апрель. Миссис Армитидж будет приятно узнать, что Сэмюел твердо отказал ему и даже сделал выговор.

– Вы поступили совершенно правильно, Сэмюел, – успокоила его София. – Так что в следующий раз он уже подумает, прежде чем сразу везти уголь.

– Да, мэм, – сказал он, почтительно кланяясь. – Приказать принести вам чай наверх, в гостиную?

– Да, хорошо, благодарю вас, – с улыбкой ответила она. – Заодно попросите, чтобы туда же принесли и еду для Лесси, а то она, видимо, считает себя слишком благородной дамой, чтобы есть на кухне.

– Да, мэм. – Сэмюел позволил себе понимающе усмехнуться.

Но даже после того, как София сняла капор и разделась, кое-как привела прическу в порядок и поднялась в гостиную, она все равно должна была держать себя в руках, так как появилась с подносом Памела и стала многословно объяснять, что чашка миссис Армитидж, предназначавшаяся для утреннего чая, к несчастью, выскользнула из собственных рук Памелы на пол кухни и вдребезги разбилась.

– И представляете, мэм, повар за это накричал на меня, что вот, мол, теперь у него вычтут из жалованья за разбитую чашку и все по моей вине, мэм! – волнуясь, тараторила ее безотказная служанка. – Хотя я совсем не виновата. Если бы Сэмюел не заорал так неожиданно на угольщика, который хотел пролезть мимо него со своим мешком, будь он неладен, поверьте, мэм, я бы не уронила чашку. Мне так жалко, мэм!

– А мы возьмем и обвиним во всем угольщика, – весело улыбаясь, подбодрила ее София. – Хотя не думаю, что мы сможем вычесть стоимость чашки из его жалованья… Ну ничего, эта чашка тоже очень симпатичная, даже лучше разбитой.

– Да, мэм, – Памела сделала реверанс, – но мне действительно жаль той чашки.

– Успокойтесь и забудьте о ней. – София уже изнемогала от желания остаться наедине со своими мыслями.

Как только за горничной закрылась дверь, София поставила на пол тарелку с едой для собаки, налила себе чаю в чашку с грубым зелено-золотистым узором, заменившую ее изящную фарфоровую чашечку с рисунком из бутонов роз, потом уселась в кресло и закрыла глаза. Наконец-то одна!

София вновь переживала прошедшее утро. Сара, разумеется, пришла в восторг, познакомившись с Четырьмя Всадниками. Это понятно – любая встреча с новым джентльменом приводила девушку в волнение, ведь для нее общение с незнакомыми людьми было в новинку, а до восемнадцатого дня рождения, который отметили сразу после Рождества, ее мир был ограничен стенами родного дома. На каждого мужчину она смотрела как на предполагаемого поклонника. При всем том ее восхищение четверкой друзей было совершенно оправданно. Все они без исключения были чрезвычайно привлекательными мужчинами. Женщины в Испании и Португалии, независимо от возраста, социального и семейного положения, частенько развлекались спорами о том, кто из четырех офицеров самый красивый. Кеннет был самым высоким – впрочем, все они были выше среднего роста, – выделялся очень светлыми волосами и резкими чертами мужественного лица. Рекса природа наградила иссиня-черными блестящими волосами, чарующими темными глазами и неотразимым обаянием. Иден в совершенстве владел искусством соблазнения женщин своими голубыми глазами в густых темных ресницах и бесшабашным отношением к жизни. Натаниель Гаскойн привлекал мягким задумчивым взглядом серых глаз со слегка нависшими веками и замечательной улыбкой. Как заметила жена одного полковника, стоит на него взглянуть, как сразу представляешь его голову на подушке – естественно, рядом с собой. Как и София, каждая находила одного из них наиболее привлекательным, что не мешало им влюбляться одновременно во всех четверых.

Молодые люди были полны энергии, юмора и дерзкой отваги. Со своими ординарцами они всегда оказывались в самой гуще сражения, считали бесчестным посылать младших по званию солдат на опасное задание, чтобы не рисковать самим, и всегда первыми бросались в атаку. Если возникала опасность на чужом участке боя, они не задумываясь неслись туда на выручку. Их командир так же часто устраивал им разносы, как и поздравлял. Он любил говаривать: «Ваше счастье, что вы офицеры, а не низшие чины, – то же самое они говорили и друг другу, – иначе не слезали бы с бревна для порки за неподчинение приказам».

Именно Уолтер впервые назвал их Четырьмя Всадниками Апокалипсиса. Была своеобразная ирония в том, что именно Уолтер так отличился при Ватерлоо, хотя и не был трусом. Но он был человеком без воображения, который воевал по правилам, был преданным и исполнительным солдатом, но не более того.

Не приходилось сомневаться, что при Ватерлоо было множество случаев героизма солдат, подобно проявленному Уолтером. Просто он оказался в нужный момент в нужном месте – если главное значение придавать славе. Или, наоборот, не в тот момент и не в том месте – если прежде всего думать о своей жизни. И вот Уолтер погиб, а Четверо Всадников выжили.

При всем своем восторге от знакомства с ними Сара была крайне разочарована, узнав, что двое из них уже женаты, а двое остальных, пожалуй, слишком стары для нее.

– Ну и что? – надула она губки. – Зато взрослые джентльмены гораздо красивее, тетя София, и с ними интереснее разговаривать. А у молодых обязательно все лицо в прыщиках!

София только усмехнулась. Она бы и не подумала представить четверым друзьям свою племянницу, если бы не была уверена, что они будут любоваться ею не больше, чем просто красивым цветком. При их богатом жизненном, а тем более сексуальном опыте, когда на полуострове им приходилось буквально отбиваться от дерзких знойных красоток, их не заинтересует столь юная и неискушенная девушка.

Проводив племянницу в дом своего деверя на Портленд-плейс, София отказалась остаться на второй завтрак: она стремилась поскорее оказаться дома и разобраться в своих впечатлениях от неожиданной утренней встречи.

София откинула голову на спинку кресла. Прошлое подошло так близко, как будто это было вчера… казалось, оно никогда ее не оставит. Все время, пока они беседовали, она искренне – в самом деле искренне радуясь встрече, невольно думала про себя: «Как бы они смотрели на меня, если бы все знали? С отвращением? С презрением? Или с жалостью?» И понимала, что ответы на эти вопросы имеют для нее огромное значение. Несмотря на то что она не виделась с ними целых три года и, возможно, после предстоящего вечера у Рекса больше никогда не увидится.

Да, огромное значение.

София могла убедить себя, что соглашается оплачивать эти «долги» – почему она все время их так называет? – ради других: ради Эдвина и его семьи, ради своего брата и его семьи. И это правда. Но она должна делать это и ради себя. Она не смогла бы вынести…

Когда София смотрела на красивых и мужественных всадников, разговаривала с ними и смеялась, ее охватило ощущение полнейшей безопасности и защищенности. Но нет, они не могли бы защитить ее, дать ей покой. Напротив…

Увы, у нее появилась еще одна тайна, которой она не могла сними поделиться. Были у нее и другие тайны, всегда были и, видимо, будут. Это стало неотъемлемой, скрытой частью ее жизни. И эту горькую ношу она должна нести одна, никого не обременяя.

И все-таки, пока София была с ними, у нее возникла иллюзия защищенности. По опыту она знала, что это не только иллюзия. Уолтера нельзя было назвать невнимательным мужем, но несколько раз ей приходилось без Уолтера, который отсутствовал по долгу службы, срочно покидать временное пристанище из-за приближения неприятеля. И каждый раз, когда ей больше всего требовалась помощь, один или несколько друзей непременно оказывались рядом и сопровождали ее, стараясь показать ей смешную сторону отнюдь не курьезных ситуаций.

Вспомнив один забавный случай, она невольно улыбнулась. Однажды во время весенней распутицы, спасаясь от приближавшегося неприятеля, ей с Натанислем пришлось бешено скакать верхом по морю жидкой грязи. Лошадь се поскользнулась и рухнула, и София упала прямо в это отвратительное месиво, к счастью, ничего себе не сломав, зато с ног до головы вымазавшись в грязи. Но Натаниель с хохотом выдернул ее из жижи, усадил перед собой и крепко удерживал в кольце своих рук, запачкав алую куртку мундира.

– А знаете, Софи, – сообщил он, – в Лондоне и в Париже дамы используют грязь, чтобы улучшить цвет лица. Они много отдали бы за то, чтобы выглядеть подобно вам.

Она от души рассмеялась и попробовала стереть грязь с лица испачканной перчаткой. Тогда Натаниель вытащил свой носовой платок и передал ей.

– Значит, к концу дня я безумно похорошею, – сказала она. – И Уолтер меня не узнает и отречется от меня.

– Не беспокойтесь, Софи, – успокоил он ее, – тогда мы заберем вас к себе. Занятие вам найдется. Например, нужно будет как следует почистить мой мундир, когда он высохнет.

Она снова засмеялась и при всем физическом дискомфорте после падения почувствовала себя спокойно и уютно, хотя знала, что буквально по пятам их преследуют французские войска, так что им предстояла такая же быстрая и рискованная скачка. Вскоре появились и Кеннет с Иденом. Кеннет помог подняться ее лошади и повел ее рядом с собой в поводу.

София открыла глаза и взяла чашку и молочник. У нее пересохло в горле, и она с удовольствием сделала несколько глотков. Да, приятно было снова их увидеть. Она испытала бы настоящее счастье, если бы не вчерашний «долг». А теперь – теперь она колебалась, стоит ли ей идти на вечер, который устраивает для друзей Рекс в своем Роули-Хаусе, снова с ними встречаться и знакомиться с женами Рекса и Кеннета. Хватит ли у нее смелости?

Вместе с тем перспектива провести вечер в теплых воспоминаниях о трудном, но счастливом прошлом была слишком соблазнительной. Кроме того, они договорились, что за ней заедет Иден, а она не знает, где он остановился, и не сможет послать ему записку с просьбой не заезжать.

Наконец София твердо решила пойти на встречу с фронтовыми друзьями. А пока ей предстояло оплатить это новое требование, этот «долг» – и надеяться, что на нем все закончится. Ах нет, вряд ли – наверняка это будет продолжаться еще многие годы. Невозможно предугадать, сколько еще последует таких писем, сколько ей придется платить. И где она найдет средства…

– Знаешь, Лесси, – сказала она, обращаясь к собаке, которая закончила есть и улеглась у ее ног, – будь Уолтер жив, я с удовольствием сама свернула бы ему шею. Ты, кажется, поражена?

Если и так, то Лесси никак не отреагировала на замечание хозяйки.

– Я сыграла свою роль до конца, – продолжала София, – хотя это было нелегко, поверь мне, Лесси. – Она тихо засмеялась. – Ничего себе итог семилетней супружеской жизни! Может, с моей стороны было слишком наивным ожидать, чтобы и Уолтер безупречно выполнил нашу договоренность? Наверное. Что эти мужчины понимают в самоотречении? Хорошо, что ты у меня самка, хотя, может, скоро я изменю свое мнение, когда ты принесешь мне целую кучу щенков.

А вообще, с некоторым замешательством призналась она себе, на самом деле ей вовсе не хотелось, чтобы Уолтер все еще был жив.

– Слава Богу, что у меня есть ты, Лесси, – с грустным юмором сказала она. – Ты придаешь респектабельность дурной привычке разговаривать с самой собой.

Следующие несколько дней выдались для Натаниеля невероятно хлопотливыми. Он наносил бесчисленные визиты, сообщая о своем приезде в город и – что очень важно – о приезде своей сестры и кузины, которым нужно было получить приглашения на все самые блестящие приемы и балы сезона. В конце концов, он был всего лишь баронетом, как напомнила ему Джорджина. Обладай он более высоким титулом, новость о его прибытии в Лондон распространилась бы мгновенно. Впрочем, он действительно был очень богат и владел крупным поместьем, так что обе девушки получат достаточно солидное приданое.

Среди этих визитов одни были приятнее других – хотя, может, и не самые необходимые с точки зрения получения приглашений. Нои в этих домах он встречался с нужными людьми. Так, он навестил жен своих товарищей исключительно из симпатии к ним. Затем в день приезда Маргарет заехал к ней, захватив с собой Джорд-жину и Лавинию, после чего ему пришлось сопровождать девушек в магазины на Бонд-стрит. Лорд Кеттерли, муж сестры, предусмотрительно ретировался в свой клуб и должен был появиться только к обеду. А потом Лавиния попросила отвезти ее в библиотеку Хукхэмс, чтобы получить там абонемент. А Джорджина вдруг вспомнила, что одна ее подруга просила ее сразу же по приезде в Лондон посетить магазины на Оксфорд-стрит – а она уже пропустила целых два дня. «Дорогой Натаниель, ты не будешь против…»

Но вскоре начали поступать приглашения на всевозможные приемы и были назначены дни посещения разных модисток, чтобы женщины успели подготовиться соответственно будущей программе, особенно для представления при дворе. Маргарет заявила, что освобождает брата от обязанности присутствовать при этом, хотя он может сопровождать их до городского дома Кеттерли после каждого посещения модисток, конечно, если будет так добр…

Так что у Натаниеля оставалось немного времени для интересующих его мужских занятий. И жизнь в городе после деревенской размеренности и тишины представлялась ему очень утомительной.

Наверное, днем он не настолько уставал бы, если бы высыпался ночью. Но по ночам он бывал так же занят, как и днем. Хотя вопреки ожиданиям он не мог сказать, чтобы проведенные в публичном доме ночи доставили ему огромное удовольствие. Иден действительно сумел выбрать для своего друга одно из лучших заведений и самую хорошую девушку. Возможно, даже слишком хорошую. Натаниель был настолько ошеломлен ее жарким натиском, что выпустил из-под контроля реакцию своего тела, позволив ей всего за пару часов трижды довести его до бурного извержения. Почувствовав себя совершенно пресыщенным, он ушел, как только набрался сил, хотя заплатил за всю ночь, и девушка уже проявляла нетерпение, стремясь вознаградить его за каждое пенни. Какое наслаждение, призналась она ему грудным голосом после первого же раза, оказаться в постели с молодым и красивым джентльменом.

Проведя наконец ночь с женщиной, Натаниель испытал огромное облегчение, и не меньшее – когда покинул и ее, и само заведение. У него было ощущение, что он запачкался, хотя из уважения к слугам он не последовал своему первому инстинкту – поспешить домой и потребовать принести в комнату воду – в три-то часа утра! Вместо этого он присоединился к игрокам, так как знал, что Иден собирался пойти играть после короткого свидания в борделе.

Друзья делали небольшие ставки, забирали свои скромные выигрыши и умеренно пили, больше предпочитая беседовать, испытывая радость от встречи друг с другом. Они разошлись по домам, когда солнце давно уже встало.

А потом, накануне приема в Роули-Хаусе, оба направились в театр, где в ложе Рекса встретились с ним и с Кэтрин, а также с Кеннетом и Мойрой. Еще днем, за обедом в «Уайтсе» Натан иель признался Идену, что и думать не может о новом посещении публичного дома. Он предпочитает нанять себе любовницу на сезон, устроить ее где-нибудь на квартире, чтобы посещать в свободное время. Мысль о том, чтобы каждую ночь ложиться в постель с новой девушкой, потеряла свою привлекательность еще во времена той знаменитой оргии, в которую друзья превратили свою жизнь после Ватерлоо. Иден посмеялся над ним и предложил пойти в театр, а потом заглянуть в игорный зал. Наверняка кто-нибудь из танцовщиц понравится Нату, и если повезет, хотя бы одна из них окажется без покровителя. Сам Иден отказался от постоянной женщины с тех пор, как с таким трудом отделался от своей последней любовницы, с которой провел целый год.

– Черт его знает, Нат! Понимаешь, у меня появилась какая-то ответственность за эту девицу, – смущенно признался он. – И когда я надумал уйти от нее, у меня возникло чувство, как будто я собрался бросить жену. И только по счастливой случайности я узнал, что эта хитрая бестия подрабатывает на стороне со старым Риддингсом. Он уже такой дряхлый и по возрасту, и от развратной жизни, что просто удивительно, как он еще на что-то способен, а может, и нет, но расплачивался он с ней щедро – бриллиантами! Насколько я знаю, он продолжает ее содержать, а Нелл, конечно, с ним не так тяжело, как приходилось со мной. – Он усмехнулся. – Нет, больше я в эти игры не играю. Мой новый девиз – никакой связи, какой бы она ни была. Меня прекрасно устраивает встреча на один раз.

Действительно, среди танцовщиц оказалось немало хорошеньких, особенно одна красотка – высокая, стройная, с темно-рыжими волосами и очень длинными ногами. После представления Иден с Натаниелем зашли в игорный зал, предварительно дождавшись момента, когда их друзья с женами уселись в карету Рекса, и нарочито громко объявив, что сами они направляются в «Уайтс». Остепенившиеся друзья только понимающе подмигнули друг другу, не желая ироническим замечанием задеть щепетильность своих супруг. Из игорного зала молодые люди прямиком проследовали за кулисы. Кое-кто из танцовщиц освободился, хотя некоторые из них уже болтали с будущими ухажерами. Среди них была и длинноногая девица, и хотя она казалась скучающей, когда Иден и Натаниель присоединились к группе окружавших ее джентльменов, при виде двух стройных красавцев она заметно встрепенулась. Натаниель с удивлением обнаружил, что после длительного перерыва довольно быстро обрел прежнее искусство обольщения, позволившее ему без труда отделаться от противников, ранее занявших поле боя, так что вскоре он оказался наедине с девушкой.

При ближайшем рассмотрении она оказалась очень хорошенькой и соблазнительной. У нее были полные сочные губы, зовущие к поцелуям, соблазнительное тело, которое хотелось медленно раздевать, и такие длинные ноги, что любой мужчина с вожделением представлял себе, как они обовьются вокруг него. Она была чистоплотной, от нее пахло чем-то очень приятным. Говорила без ошибок, так что и речь ее не вызывала раздражения. Провести с ней ночь наверняка стоило дорого, но Натаниель мог себе это позволить. Танцовщица могла бы удовлетворить все его желания в предстоящие месяцы.

После получасовой беседы Натаниель взял руку девушки и поднес было ее к губам, одарив своей самой очаровательной улыбкой, – и вдруг словно увидел себя со стороны. Что он делает?! Зачем пытается оживить постыдное прошлое, от которого намеренно и с радостью отказался несколько лет назад?

Он вежливо пожелал танцовщице приятной ночи и покинул ее.

– Она тебе отказала, Нат?! – спросил Иден, когда они вышли из театра. – Поверить не могу! Она же пожирала тебя глазами. Или у нее уже есть покровитель, который может расправиться с ней за неверность? Да, дружище, тебе здорово не повезло. Попытаемся еще разок завтра, после вечера у Рекса. Черт, но я могу поклясться…

– Я не стал ее приглашать, – сухо признался Ната-ниель.

– Что?! – Друг недоверчиво уставился на него. – Нат, да я сам едва перед ней устоял, хотя она, конечно, рассчитывала не на одну ночь. Ты бы хоть дал мне знать, что она тебя не интересует, тогда я бы сам попытался.

– Нет, она мне очень понравилась, – сказал Натаниель. – Но… До тех пор, пока… Ну, просто… Ладно, не обращай внимания.

– Да в чем дело-то? – Иден никак не мог понять товарища.

– Вероятно, у нее нет выбора, – задумчиво сказал Натаниель. – Наверное, она приехала в Лондон, мечтая стать великой актрисой. А вместо этого оказалась одной из танцовщиц кордебалета, на чье жалованье и прожить-то нельзя. И вот бедняжка вынуждена искать себе дополнительный заработок.

– Бедняжка?! – Иден не верил своим ушам. – Послушай, Нат, дружище, я никогда не видел тебя в деле, но отлично помню, с каким пресыщенным видом выползали женщины из твоей спальни. Да любая из них по одному твоему знаку и без денег ринулась бы обратно к тебе в постель! Может, ты вообразил, что разучился обращаться с девушками, живя в деревне? Ну-ка скажи, Ева вчера жаловалась? Или выглядела скучной? Или уклонялась от твоих ласк?

– Да пойми ты, эти девушки нуждаются в деньгах, – сказал Натаниель, – а мы всего лишь удовлетворяем свою похоть. И я неуверен в том, что это равноценный обмен, Иден. Похоже, у меня пробудилась совесть. Во всяком случае, не думаю, что смогу теперь встречаться с подобными женщинами.

– Ах, черт побери! – сокрушенно воскликнул Иден. – Тогда, бедный мой друг, тебе нужно жениться.

Натаниель поморщился:

– Вряд ли. Потребность в женщине – недостаточно веская причина для брака, ты не находишь?

Он заметил, что они уже приближаются к «Уайтсу». Отлично. Вот она, надежная гавань для мужчины. И наверняка вечер опять закончится игрой в карты.

– Тогда почему же, по-твоему, мужчины женятся? – спросил Иден. – Разве существует еще какая-нибудь причина?

Натаниель пожал плечами, тогда как его друг усмехнулся.

– Возможно, – сказал он. – Хотя сейчас ни одной не могу придумать. Лично я не женюсь, Иден. Не могу себе представить, чтобы одна и та же женщина вела мое хозяйство и руководила мной в ближайшие лет сорок. Конечно, я не собираюсь стать монахом. Здесь должно быть какое-то другое решение. Может, завести любовный роман? Кажется, это довольно распространено, верно? Роман на равных правах, что скажешь?

– С замужней женщиной? – спросил Иден. – Нет, Нат, я бы тебе не советовал. Выстрел из пистолета на заре очень вреден для здоровья.

– Что ты, я и не говорю про замужнюю, – твердо возразил Натаниель. – Да и вообще это только идея, Иден.

– И определенно не с юной девственницей, – продолжал размышлять Иден. – Разъяренный отец так же способен разрядить в тебя пистолет, как и оскорбленный муж. И что еще хуже – он запросто может вынудить тебя жениться… Значит, остается какая-нибудь симпатичная и достаточно энергичная вдовушка. Найти такую не составит труда. А там достаточно будет мило ей улыбнуться и дождаться, когда она подаст знак, что принимает приглашение. Послушай, Нат, а правда, нужно будет попробовать. Право, меня уже привлекает необходимость посещать балы, а прежде она только тоску на меня нагоняла. Господи, я едва дождусь начала сезона! А тем временем подумаю, кто бы это могла быть. Вдовушек, должно быть, тысячи – хотя нам нужна именно хорошенькая и энергичная. Уж на этом я настаиваю.

Натаниель рассмеялся. И тем не менее теперь, когда они с Иденом обсудили идею, она показалась ему не лишенной привлекательности. Связь на равных. Удовлетворение для обоих. Никто никого не использует. Звучит очень прилично и достойно мужчины. Его обескуражило отвращение, которое он испытал, общаясь с танцовщицей. Но он знал, что никогда больше не заставит себя войти в публичный дом. И кроме того, Натаниель определенно не был готов – если вообще когда-нибудь сможет – за кем-то ухаживать. Да, такая связь была бы идеальным вариантом. Хотя он не разделял оптимизма Идена насчет того, что ему представится огромный выбор.

Ну и не важно, решил он. Он будет наслаждаться обществом друзей и не забывать, что все-таки первостепенная причина его приезда в Лондон – ввести Джорджину и Лавинию в великосветское общество и найти им мужей.

В конце концов, после перерыва в два года у него была женщина, и он убедился в своих способностях. Повеселев, Натаниель энергично зашагал по направлению к «Уайтсу».

Глава 4

Невзирая на все грустные размышления, София с нетерпением ожидала вечера в Роули-Хаусе. Пересмотрев свой небогатый набор платьев, подходящих для такого случая, она не удержалась от огорченного вздоха, в который раз убедившись, что среди них не было ни одного нового или хотя бы соответствующего последней моде. Но что толку попусту расстраиваться? Все равно она уже не откажется от приглашения!

София не сомневалась, что Рекса не шокирует ее скромный и немодный наряд, впрочем, как и остальных друзей. Да и когда она выглядела иначе? В Испании и Португалии она придавала больше значения практичности одежды, нежели ее изяществу. И Уолтер одинаково добродушно относился бы к ней, будь она одета в шелка или в рубище. Он просто не обращал на это внимания. Для него она всегда оставалась просто «старушкой Софи».

Да, нечего понапрасну бередить душу: как ни крути, сколько ни представляй себя в роскошных нарядах, красавицей ей не бывать…

Для Четырех Всадников она по-прежнему была старушкой Софи. А вот леди Хаверфорд и леди Роули наверняка и хороши собой, и одеты элегантно.

– И рядом с ними я, Лесси, представляешь?! – Она вдруг рассмеялась, обратившись к собаке, которая в нарушение правил разлеглась на ее кровати.

Отбросив бесполезные сожаления, София начала спокойно и деловито готовиться к вечеру в Роули-Хаусе, хотя и не удержалась от недовольной гримасы, глядя в зеркало, когда набросила на себя темно-зеленое шелковое платье, которое Уолтер купил ей для бала у герцогини Ричмонд в Брюсселе, еще до Ватерлоо, с неизбежной ниткой жемчуга на шее, ее единственным сколько-нибудь стоящим украшением. Она долго возилась с прической, пытаясь уложить густые упрямые пряди темно-каштановых кудрей хотя бы в какое-то подобие приличной прически, но не слишком в этом преуспела и махнула рукой на эту безнадежную затею. Насколько она заметила, в последнее время в моду входили более короткие волосы. Она и сама подумывала подстричься, но что, если ее волосы и тогда останутся такими же непокорными? Во всяком случае, сейчас ей удалось кое-как справиться с ними и уложить узлом на затылке.

София с жалостью изучала свое отражение в зеркале. Глядя на нее, никто и не подумает, что ее отец был состоятельным человеком, что Уолтер взял ее в жены главным образом из-за ее приданого – также как она вышла за него прежде всего потому, что хотела себе в мужья достойного и приличного человека.

Во всяком случае, Уолтер был не лишен своеобразной гордости и действительно оказался приличным человеком. После некоторой, скажем, конфронтации с отцом Софии сразу после свадьбы он заявил, что намерен содержать жену самостоятельно, только на свое офицерское жалованье и не примет от него никакой помощи. И сдержал свое слово. Что бы там ни было, но Софии никогда не приходилось страдать ни от голода, ни от холода, ни от одиночества.

– Ах, Уолтер! – вздохнула она, коснувшись жемчужин ожерелья, его единственного подарка. Затем решительно отвернулась от зеркала и подхватила с кровати свою парадную шаль и ридикюль. В любую минуту может приехать Иден, который окинет ее взором своих голубых глаз и широко улыбнется: он увидит перед собой прежнюю старушку Софи.

Ничего, на свете есть вещи и похуже, чем быть старушкой Софи и верной подругой Четырех Всадников Апокалипсиса. Ей не терпелось поскорее снова их увидеть, поговорить с ними и познакомиться с их женами. Покинув свою надежную гавань, она медленно спускалась по лестнице, грустно рассуждая, почему это с возрастом красивые мужчины становятся еще привлекательнее. Это несправедливо по отношению к женщинам, совершенно несправедливо.

А ей уже двадцать восемь… Когда успело пролететь время? Когда прошла ее юность? Что ждет ее впереди? Особенно теперь, когда…

София одернула себя. Ведь она решила жить одним днем! А сегодня ее ждет вечер в Роули-Хаусе.

Натаниель оставил дома сестру и кузину, пребывавших в лихорадочном ожидании, Джорджина определенно находилась в этом состоянии, что касается Лавинии, то она считала ниже своего достоинства проявлять подобные чувства. Кузина сидела, склонившись над книгой, взятой из библиотеки, по всей видимости, целиком поглощенная чтением. Но, как подозревал Натаниель, даже она испытывала волнение перед своим первым балом в Лондоне. Завтра для них начнется наконец сезон. А пока его самого ожидал приятный вечер – он отдохнет и пообщается с друзьями.

Он предупредил Идена, что намерен вернуться домой пораньше, чтобы выспаться. Прошли те времена, когда ему достаточно было двух-трех часов сна, чтобы восстановить силы. Но перед сегодняшним вечером он чувствовал себя свежим и отдохнувшим и, прибыв в Роули-Хаус, с радостью обнаружил там только знакомые лица. Кроме его самого, Идена и Кена с Мойрой, Рекс и Кэтрин пригласили еще несколько общих знакомых и родственников, включая Клода Адамса с женой, брата-близнеца Рекса, которого с трудом можно было отличить от самого Рекса; сестру Рекса Дафну, леди Бэрд, с мужем лордом Клейтоном; и Гарри, виконта Перри, младшего брата Кэтрин. Разумеется, там была и Софи, как всегда не блиставшая элегантностью туалета и изяществом прически, но необычайно милая и привычная. Как только Рекс ввел Софию в гостиную и представил ее своей жене Кэтрин, та взяла ее за руку и повела знакомиться с присутствующими. К ним присоединилась Мойра, и вместе они обошли гостиную, беседуя с каждым, и наконец оказались около Кеннета, Идена и Натаниеля.

– Ну, Софи, – сказал Кеннет, – наша судьба в ваших руках, по крайней мере моя и Рекса. Какими историями из нашей юности вы жаждете поделиться с Мойрой и Кэтрин?

– О, я вовсе не горю таким желанием, – засмеялась она. – Мне не хотелось бы нагонять скуку на общество, а что может быть скучнее рассказов о том, какими образцами респектабельности, честности и рассудительности вы с Рексом всегда были?

Все рассмеялись.

– Тем более что у меня самой не было и тени сомнения на этот счет! – нежно взглянув на мужа, заметила Мойра.

– Но уж об Идене и о Натаниеле вы наверняка можете поведать нам какие-нибудь интересные истории, – сказала Кэтрин. – Вы должны нас побаловать ими, Софи. Кстати, вас, наверное, зовут София, просто эти мужчины позволяют себе называть вас уменьшительным именем?

– Для своих друзей я Софи, – тепло улыбнувшись ей, ответила София. – И я надеюсь, что нахожусь среди друзей.

– Значит, и мы будем называть вас Софи, – весело заключила Кэтрин. – После встречи с вами Рекс за завтраком только о вас и говорил. Я восхищаюсь тем, что вы последовали за своим супругом на полуостров, мужественно перенося все тяготы и опасности войны. Право, расскажите нам об этом времени. Или это вас смущает? Или вам постоянно досаждают просьбами поделиться своим жизненным опытом и вам уже надоело рассказывать об одном и том же?

– Вовсе нет, – добродушно возразила Софи. – Только вы должны будете вовремя остановить меня, когда вам наскучит меня слушать. Вот кстати, вы не слышали историю о том, как Натаниель, Иден и Кеннет спасли меня и мою лошадь, вытащив нас из ямы, наполненной жидкой грязью?

Мужчины весело переглянулись, вспомнив этот эпизод.

– Да уж, когда вы встали, Софи, на вас живого места не было. Из-под грязи виднелись только белки ваших глаз, – сказал Иден. – Хотя я и в этом не очень уверен.

– А алый мундир Ната безвозвратно погиб, – добавил Кеннет.

– Ошибаетесь, – поспешил возразить Натаниель. – Софи как следует вычистила его после того, как он высох, так что мундир еще мне послужил.

Только Софи, подумалось ему, могла начать с истории, выставлявшей ее в столь невыгодном свете. Он живо вспомнил тот инцидент – какой скользкой и липкой грязью она была покрыта, когда он поднимал и усаживал ее на лошадь перед собой. Но прежде всего ему вспомнился ее беззаботный смех в ту минуту, тогда как любая другая женщина на ее месте устроила бы форменную истерику.

Софи не успела закончить свой рассказ, когда к ним присоединился Рекс, и целый час однополчане припоминали различные эпизоды из прошлого, не щадя друг друга и покатываясь со смеху. Смех Софи был таким же искренним и сердечным, как и веселье остальных. Через некоторое время Кэтрин и Мойру позвали к пианино, чтобы они аккомпанировали какой-то даме, пожелавшей спеть.

Только когда они удалились, Натаниель заметил контраст между ними и Софи. Помимо того, что жены его приятелей были выше ее ростом, обе были очень изысканно одеты, а их волосы были тщательно уложены по последней моде. Но недостаток элегантности никогда не мешал друзьям любить Софи. Она и не нуждалась во внешних украшениях.

Однако сейчас Натаниель вдруг задумался, почему все-таки Софи одевается так скромно, чтобы не сказать плохо? Может, просто потому, что совершенно не заботится о своей наружности? Или получает слишком маленькую пенсию? А может, Уолтер оставил после себя какие-нибудь долги? Но вроде бы Армитидж никогда не отличался бесшабашностью и не позволял себе делать карточные долги. Кроме того, у него был старший брат – виконт Хоутон, который непременно оплатил бы долги покойного.

Ничего не надумав и решив, что это не его дело, Натаниель вернулся к участию в обшей беседе. Софи может выглядеть, как ей угодно, все равно она необычайно мила и исключительно приятна в общении.

У Натаниеля было отличное настроение. Ни он, ни его товарищи по полку никогда не стали бы приукрашивать военное время и утверждать, что это были счастливые годы. Именно такой взгляд на вещи и заставил друзей подать в отставку после Ватерлоо. Но они провели на войне много лет и никогда ни до нее, ни после не сознавали настолько отчетливо, что в любой момент их жизнь может оборваться. Однако и на войне им доводилось переживать радостные события или, напротив, вовсе не радостные, к которым они предпочитали относиться с юмором и о которых не без юмора вспоминали теперь.

И ведь именно те годы, проведенные вместе, положили начало их испытанной дружбе, которую они и праздновали сегодня вечером. Жизнь была бы намного беднее, если бы Натаниель не повстречался с Иденом, Кеном или Рексом. И конечно, с Софи. Странно, но с Софи у них сложились более товарищеские и простые отношения, чем с Уолтером. Казалось, из его однополчан никто не мог сказать, что хорошо его знает. Он был молчаливым и довольно замкнутым, хотя при этом и не лишенным добродушного юмора. А что касается Софи, то она всегда была ему верной и преданной женой.

– Ну что, Нат, – спросил наконецРекс, – когда же ты всерьез займешься подысканием мужей своим сестрам?

– Надеюсь, это будет скорее заботой Маргарет, чем моей, – вздохнув, сказал тот. – А вообще-то все начинается завтра вечером, на балу у Шелби. Меня заверили, что это будет самый многочисленный прием сезона. Разумеется, мне придется сопровождать девушек. Иден обещал танцевать с обеими.

– При строжайшем условии, что Нат этим не воспользуется и не заставит меня жениться на одной из его родственниц, – с усмешкой заявил Иден.

– Да кому нужен такой зять, как ты, Иден? – насмешливо выгнув бровь, заметил Кеннет.

– Одна из моих сестер еще незамужняя, – обернувшись к Софи, пояснил Натаниель, – а также кузина, которая находится под моей опекой. Я привез их в Лондон, чтобы поскорее подыскать им мужей.

– Нашего Ната приручили, Софи, – сообщил Рекс. – Вы могли бы себе это представить?

– Но ты еще не все знаешь, Рекс! – Иден выразительно подмигнул другу. – Вообрази, Нат прибыл в город после двух лет заточения в деревне, буквально задыхаясь от желания поскорее вкусить радостей жизни, которые предоставляет свобода, и тем не менее после всего одной ночи – а должен вам сообщить, что объект для его удовольствия был подобран не кем-нибудь, а лично мной! – он заявил, что его понятия совести, религии и чего-то там еще несовместимы с идеей эксплуатировать…

– Иден! – резко одернул его Натаниель – Здесь леди!

– Чепуха! – засмеялся Иден. – Софи не… То есть, разумеется, она леди. Но кроме того, и наш славный друг, верно, старушка? Признайтесь, я вас оскорбил?

– Нет, конечно, – весело ответила она. – В свое время я понаслышалась и не такого!

– Ну а я все же против обсуждения моих сексуальных похождений в присутствии дамы, Иден, – глубоко задетый, заявил Натаниель. – Приношу мои извинения, Софи.

– А знаете, Софи, вы могли бы нажить целое состояние, если бы захотели его шантажировать, – с усмешкой подсказал ей Кеннет.

Добродушная улыбка слетела с губ Софи.

– А вот это уже отнюдь не забавная шутка, Кеннет, – строго заметила она. – Натаниелю не за что было извиняться, но ваши извинения я готова выслушать!

Пока растерявшийся Кеннет под дружные насмешки Идена и Рекса извинялся перед Софией, сохранявшей неприступный вид, Натаниель с любопытством уставился на нее. Он совершенно забыл об этой черте ее характера. При своем постоянном добродушии порой она удивляла друзей, строго отчитывая их за какие-либо промахи и требуя извинений. Ему запомнился случай, когда в ее присутствии они насмехались над одним офицером их полка, которому жена наставила рога с его же командиром, к которому он долго подлизывался, мечтая получить повышение в чине. И Софи таким же суровым тоном как и сейчас, заявила им: нет ничего смешного в супружеской измене и в страданиях их несчастного сослуживца. И тогда, поняв свою бестактность, они искренне извинились перед ней.

Их маленькая группа разделилась, когда всех пригласили к ужину. К Софи подошел брат-близнец Рекса, чтобы проводить ее к столу, и она заявила, что по отношению к остальному человечеству просто несправедливо, чтобы на свете жили до такой степени похожие друг на друга красивые мужчины. Натаниель предложил руку Дафне, которая приняла ее, дружески ему улыбнувшись.

– Как приятно снова увидеться с вами, – сказала она. – Вы привезли на сезон своих сестер? Думаю, они вне себя от волнения.

– Ах, и не говорите! – ответил он. – Но слухи о количестве моих родственниц сильно преувеличены, кажется, по вине этого насмешника Идена. На самом деле со мной прибыли всего одна сестра и одна кузина. Завтра вечером я повезу их на бал к Шелби.

– Прекрасно, – сказала Дафна. – Я присмотрю за ними и пошлю к ним лорда Клейтона, если одной из них вдруг будет угрожать опасность оказаться без кавалера.

– Благодарю вас.

Дафна засмеялась, но Натаниель знал, что она сдержит слово.

Вскоре после ужина гости стали разъезжаться, так как на ночь не планировалось никакого дополнительного развлечения. Очевидно, Кэтрин и Рекс решили обставить этот вечер просто как встречу старых друзей, предоставив им возможность всласть наговориться.

Натаниель усадил Софи в свой экипаж задолго до полуночи, чему был очень рад. Он немного устал и хотел как следует выспаться перед предстоящим балом. Заняв свое место в карете, он зевнул и лишь потом спохватился, что ведет себя неприлично. Он порой и раньше забывал вести себя в обществе Софи, как с любой другой дамой.

– Вы устали, – мягко заметила она.

– Немного. – Он взял ее руку и продел под свой локоть. – Жизнь в городе гораздо утомительнее, чем в сельской местности. А вы живете здесь круглый год?

– Да, – сказала она, – но видите ли, я далеко не каждый вечер посещаю балы или приемы. Я веду довольно размеренный образ жизни.

– В самом деле? – Он вгляделся в нее в сумраке экипажа. – Скажите, Софи, вам бывает одиноко? Вы очень тоскуете по Уолтеру? Хотя, простите, это глупый вопрос. Разумеется, вам его недостает. Он же был вашим мужем.

– Да. – Она улыбнулась. – Хотя, признаться, я не очень скучаю по семейной жизни. В свое время я сделала довольно грустное открытие, что за семь лет супружества между нами все уже сказано и по сути говорить нам друг с другом не о чем. А что касается моей теперешней жизни, то я не одинока. У меня есть друзья, которые не дают мне скучать.

– Приятно это слышать, – порадовался за нее Натаниель. – Я ожидал, что вы станете жить у Хоутона или с семьей вашего брата. Но разумеется, когда у вас появился домик в пригороде, на который раскошелилось правительство после чествования Уолтера… Надо думать, он вас вполне устраивает, если вы прожили в нем все эти годы?

– О, я так благодарна за этот дом, что трудно выразить словами! – сказала она. – Это значит, Натаниель, что я имею возможность жить независимо и от своего деверя, и от брата. Мне очень повезло. Видите ли, я не смогла бы жить одна на те средства, которые оставил мне Уолтер.

Значит, она еще и гордая женщина, подумал молодой человек. Зависимости от своих, насколько ему было известно, богатых родственников она предпочла скромное, но самостоятельное существование.

Экипаж остановился. Как же быстро они доехали до ее дома! Натаниель испытывал приятную усталость и подавил очередной зевок.

– Пригласите меня на чашку чая? – улыбаясь, спросил он.

– Да ведь вы засыпаете на ходу! – засмеялась она.

– Я слишком устал, чтобы ехать спать, – сказал он. – Попотчуйте меня чаем и беседой, а потом я пройдусь к себе пешком и засну раньше, чем голова моя коснется подушки.

– Ну, вы всегда были ненормальным, – пошутила София и засмеялась. – Ну что ж, тогда идемте. Хотя я посоветовала бы вам выпить не чай, а шоколад. Чай, как и кофе, возбуждает человека, не дает ему уснуть.

– Неужели? Благодарю за совет. В следующий раз, когда буду мучиться бессонницей, непременно об этом вспомню.

«Должно быть, я и в самом деле ненормальный», – отпустив экипаж, думал он, направляясь за Софией в дом. Он слышал, как она велела слуге, открывшему им дверь, принести наверх шоколад, а потом идти спать. Она сама запрет дверь после того, как уйдет сэр Натаниель, сказала Софи слуге.

София проводила Натаниеля в гостиную, которая соответствовала его ожиданиям – она была небольшой, уютной, убранной со вкусом и без пестрого множества безделушек, обычно украшающих комнаты дам.

– У вас очень мило, Софи, – сказал он, когда она нагнулась погладить собаку, которая при ее появлении вскочила со своего коврика у камина и радостно завиляла хвостом.

– Спасибо. – Она улыбнулась. – Я с таким удовольствием обставляла собственный дом после того, как столько лет вынуждена была переезжать с одной постоялой квартиры на другую, стараясь не обзаводиться лишними вещами. Удивительно приятно жить на одном месте.

– Да, в самом деле, – согласился он. – Знаете, я вернулся домой только потому, что отец был слишком болен, чтобы без меня управлять поместьем – в свое время я для того и купил себе офицерский патент, чтобы избавиться от утомительного занятия домашним хозяйством. Но вы правы. Превосходно чувствовать себя хозяином в собственном доме, окруженным привычными тебе вещами.

– Даже странно, – сказала она, водя пальцем по орнаменту фарфоровой чашки, – как быстро привыкаешь к новому образу жизни. Я не согласилась бы жить по-старому, даже если бы могла. А вы, Натаниель?

– Нет, – быстро сказал он. – Безусловно, приятно предаваться воспоминаниям, приятно возобновить старую дружбу, но мне нравится та жизнь, которую я сейчас веду.

Они понимающе улыбнулись друг другу, и София указала ему на стоящее поодаль кресло, вмещавшее двоих. Собака, удовлетворенно вздохнув, вернулась на свое место у камина.

– Я с удовольствием познакомилась и с Кэтрин, и с Мойрой, – заговорила София. – Они мне очень понравились, в них нет ни тени жеманства и самодовольства. Мне было очень приятно, что обе предложили называть себя дружески, по имени. И я их одобряю.

– За что, собственно? – поинтересовался Натаниель. – Впрочем, и та и другая очень красивы.

– Главное, каждая из них обладает сильным характером, – возразила она. – Во всяком случае, так мне показалось после нашего короткого знакомства. А Кеннет и Рекс, безусловно, нуждаются в сильных женщинах, да и все вы.

Натаниель улыбнулся.

– Вы видели нас в самые неблагоприятные для нас моменты, Софи, – сказал он. – Мне даже стыдно вспоминать об этом.

– Что верно, то верно. Но кроме того, и в самые для вас славные мгновения, не забывайте об этом! Расскажите-ка мне лучше о ваших сестрах, Натаниель. Кажется, у вас их несколько?

Слуга принес шоколад, и София налила чашку Ната-ниелю и подала ему в кресло.

– Садитесь рядом, – попросил ее Натаниель. – У меня слишком устали глаза, чтобы смотреть на вас с такого расстояния. Да, у меня пять сестер и кузина Лавиния, которая одна стоит пятерых.

– Лавиния! Она доставляет вам много хлопот? Бедный Натаниель!

– Она даже думать отказывается о том, что пора найти себе мужа.

– О Боже!

– А ее отец, то есть мой дядя, оказался настолько безрассудным, что внес в завещание пункт, по которому она сможет распоряжаться своим наследством только в возрасте тридцати лет.

– Вот уж действительно безрассудно! Что ж, надеюсь, она не настолько юная и вам не придется опекать ее еще много лет.

– Да, ей уже двадцать четыре года, но мне последующие шесть лет представляются целой вечностью, Софи. У этой девушки буквально по каждому вопросу существует собственное мнение!

– Я не удивилась бы, – проговорила София, – если бы Лавиния возмутилась, услышав, что ее называют девушкой. Это действительно так, Натаниель, или вы просто оговорились? Вероятно, она очень умна, если ей хватает смелости рассуждать самостоятельно. Хотелось бы мне с ней познакомиться.

– У вас будет эта возможность. – Натаниель усмехнулся. – Я сейчас вспомнил, Софи, вашу способность так мягко делать замечание, что человек даже не очень понимает, что ему делают выговор.

– Я никому не устраиваю выговоров, – сказала она, подняв брови, – у меня нет на это права.

– Но Лавиния действительно не выносит, когда ее называют девушкой.

София пригубила шоколад из своей чашки, чтобы спрятать улыбку.

– Постараюсь больше не называть ее так, – пообещал он. – Но вы просили меня рассказать о сестрах.

Натаниель рассказал ей о сестрах, а она – о своей жизни после Ватерлоо. Она с большим юмором описала прием в Карлтон-Хаусе – в основном представляя в забавном свете собственную персону. Особенно он развеселился, слушая ее описание тюрбана, который она водрузила на только что вымытые и потому особенно непослушные кудри. От души хохоча, он живо представил их решимость вырваться из сдерживающих их шпилек и отчаянные попытки Софии вернуть локоны на надлежащее место.

– Уолтеру очень польстило бы чествование, – вздохнула она, отставляя пустую чашку на столик рядом с креслом. – Я часто думаю, понимал ли он, какой героический поступок совершает и кого спасает? Неужели он узнал герцога Веллингтона? Интересно, осознаёт ли человек в пылу сражения свою отвагу? Как вы думаете, Натаниель?

– Думаю, не совсем. Скорее, в этот момент он действует под влиянием порыва. Желание выручить друга или товарища приходит совершенно инстинктивно. В жаркой схватке с неприятелем для рационального мышления просто нет времени.

– Я бы подумала, – возразила Софи, – что инстинкт выжить и убежать не менее силен, разве не так?

– Да, но только до начала сражения. Собственно, и в любое другое время. Чем больше сражений у человека за плечами, тем сильнее его желание выжить. Но не тогда, когда битва уже начинается. Человеку не терпится услышать канонаду, чтобы чувство страха уступило место другим чувствам.

Ему пора было уходить, он и так слишком засиделся. Пожалуй, он провел здесь не меньше часа. Но ему было тепло, уютно и опять хотелось спать. И еще что-то особенно приятное успокаивало его. Натаниель бессознательно ощущал это. Слегка наклонившись к Софии, он глубоко вдохнул воздух.

– Ну конечно, это ваши духи! – воскликнул он. – Вы всегда ими пользуетесь, Софи. Я ни от кого не слышал такого дивного запаха.

– Но я не пользуюсь духами, вы ощущаете запах мыла.

– Тогда вам стоило бы поделиться своим секретом с другими женщинами! – воскликнул Натаниель. – Это самый привлекательный аромат, который я когда-либо вдыхал.

Они снова дружелюбно улыбнулись друг другу, только на этот раз что-то произошло. Мгновенная пауза… Встреча взглядами… Внезапное замешательство… Внезапное, совершенно неожиданное сексуальное напряжение.

Он отвел от нее взгляд и в полном смущении отвернулся, чтобы поставить чашку на столик со своей стороны кресла. Потом опять обернулся к Софии, собираясь поблагодарить ее за шоколад и пожелать ей спокойной ночи. Но она вдруг положила свою руку на лацкан его сюртука и, не глядя на него, стала слегка его поглаживать, и наконец ее рука остановилась у его сердца. Натаниель едва ощущал ее прикосновение, едва дышал.

У него пересохли губы. Он боялся вспугнуть ее. Нужно было что-нибудь сказать, начать двигаться, встать на ноги. Вместо этого он наклонился к ней, мгновение помедлил, давая Софи возможность изменить ситуацию, затем закрыл глаза и нашел ее губы своими. У него кружилась голова. Он ожидал, что она отпрянет. Несколько секунд ее губы оставались неподвижными, потом она слегка ответила на его поцелуй.

Не веря собственной смелости (или наглости?), он обвел кончиком языка контур ее мягких сомкнутых губ, слегка надавил в разделяющую их линию и, когда София раскрыла губы, неуверенно, как будто не совсем понимая, чего он просит, скользнул в глубь ее рта и машинально повернул ее голову так, чтобы она легла на спинку кресла.

Это был долгий и глубокий интимный поцелуй. Натаниель невольно застонал и поднял голову, чтобы взглянуть на Софи. Она ответила ему взглядом, смысл которого он не мог понять. Она не пыталась оттолкнуть его или сама отодвинуться, а только все так же пристально смотрела на него. Напряжение не уменьшалось, а, напротив, возрастало.

– Вы собираетесь дать мне пощечину? – осторожно спросил Натаниель. – Или… Или приглашаете меня к себе в постель?

– Нет, я не намерена давать вам пощечину, – невозмутимо возразила она, продолжая пристально вглядываться в его лицо.

Он напряженно ждал.

– Я приглашаю вас в постель, – тем же ровным голосом медленно произнесла она через несколько мгновений.

Он поднялся и протянул к ней руки. Она серьезно взглянула на них и, чуть помедлив, вложила в них свои.

Глава 5

Итак, она осмелилась сказать это: «Я приглашаю вас в постель».

Высказала наконец то, о чем так давно мечтала. Порой влечение к Натаниелю становилось настолько сильным, что доставляло ей душевную боль. Очень приятно и ничуть не грешно поддаться очарованию красивого мужчины и немного влюбиться в него, даже если он женат. София испытывала эту легкую влюбленность в каждого из четверых друзей. Но иногда смутно подозревала – никогда не позволяя себе смелости всерьез думать об этом, – что по отношению к Натаниелю это было нечто большее, нежели простое увлечение. Иначе почему при мысли о нем у нее так болезненно сжималось сердце?

И за эти три года, в течение которых она не встречалась со старыми друзьями, Натаниель постоянно присутствовал в ее воспоминаниях, чего не скажешь об остальных. Натаниеля невозможно было забыть. София неожиданно вспомнила, что до сих пор хранит его единственное письмо – хотя обычно после прочтения писем избавлялась от них.

Она намеревалась вступить с Натаниелем в интимные отношения, то есть совершить греховный поступок. Но ведь это не будет грехом прелюбодеяния – при своих нравственных принципах она и помыслить не могла об измене мужу, даже если бы ей суждено было прожить с Уолтером до глубокой старости. Но желать интимной связи с Натаниелем не такой уж страшный грех, и она его совершит: это никому не причинит горя – разве только ей самой.

Молодые люди направились в спальню Софии, и она со страхом думала о том, как станет при нем раздеваться. Но все оказалось совсем не так, как она себе представляла. Натаниель сам начал бережно и умело освобождать ее от одежд, сопровождая этот волнующий процесс бесчисленными поцелуями. Обнажив ее груди, он нежно погладил сосок, и все тело Софи пронзил острый прилив желания.

Непослушными от волнения пальцами она помогала ему расстегивать пуговицы сюртука и рубашки, но крайне смутилась, бросив случайный взгляд на красноречивую выпуклость, приподнявшую эластичную ткань панталон внизу живота, и поспешно убрала руки, предоставив ему самому освободиться от этой части костюма.

Через несколько мгновений они окажутся в ее постели. Впрочем, даже сейчас одного ее слова было бы достаточно, чтобы все прекратить, как бы жестоко и оскорбительно это ни было по отношению к Натаниелю. Но София не желала останавливаться на полпути. Сколько же времени прошло с тех пор, как она в последний раз была близка с мужчиной, – не один год, а долгие годы! И те моменты оставили по себе воспоминания, ставшие для Софии поистине ужасающими.

Невольно содрогнувшись от этих воспоминаний, она едва не оттолкнула от себя Натаниеля, но он так сильно и в то же время нежно прижимал к себе ее уже обнаженное тело, что у нее дрогнуло сердце. Он опять нашел ее губы и проник ей в рот языком. Она и представить себе не могла, чтобы это было так упоительно. Инстинктивно она провела по его языку своим, и он опять застонал – как после их первого поцелуя внизу.

По вырвавшемуся у него стону София вдруг поняла, что желанна ему, и все ее существо преисполнилось благодарности: ей впервые довелось изведать это сладостное ощущение, тогда как она уже почти уверилась в том, что ей не дано вызвать у мужчины вожделение, скорее наоборот.

– Отведи меня в свою постель, Софи, – прошептал он ей на ухо.

И она мягко высвободилась из его объятий, сняла и аккуратно сложила покрывало и только потом легла на спину и протянула к нему руки – как ни поразительно, совершенно не стесняясь своей наготы, хотя до сих пор ни разу наедине с мужчиной не обнажалась полностью и давно уже утратила уверенность в собственной привлекательности.

А сейчас она и думать об этом не думала, а, напротив, смело и с восхищением смотрела на его обнаженное тело, когда он шагнул к кровати: он был совершенством во всех отношениях, и шрамы от старых ран только добавляли мужественности его красоте. И он хотел ее. Это было очевидно. Она была возбуждена их совместным желанием.

«Я не погасила свечи, – она, когда он лег на нее сверху и, с мягкой настойчивостью нажимая своими коленями, принудил ее раздвинуть свои и принять его в свое тепло. – Ах, да не все ли равно!»

– Иди ко мне! – Она порывисто обняла его.

– Софи… – Он начал жарко целовать ее, шепча ее имя между поцелуями. – Я не должен спешить, чтобы доставить тебе удовольствие… Но я изнемогаю от желания, я хочу тебя… сейчас же. Останови меня, если ты еще не готова.

Не готова?! Да она сгорала от готовности! Годами она мечтала о подобном мгновении…

– Я тоже хочу… тебя, – прерывисто дыша, прошептала она, глядя прямо в его прекрасные глаза с чуть нависающими по уголкам веками. – Я готова. – Даже сейчас она не осмеливалась верить своим ощущениям: он хочет ее! О Господи, он действительно ее хочет!

Не дав ей договорить, Натаниель сильным толчком вошел в нее, и в мозгу у нее словно что-то взорвалось от шока – он оказался таким горячим, и твердым, и большим, заставляя ее внутреннюю мускулатуру растягиваться, чтобы целиком принять его.

Это Натаниель, вдруг поймала она себя на мысли. Милостивый Боже, Натаниель! И он у нее в постели, в ее теле! Она тесно прижалась к нему, подавив инстинктивное желание своего тела отодвинуться, так ей было больно поначалу – но и упоительно. Сильно сжав его по бокам коленями, она застонала.

– Ты хочешь меня, Софи? – осипшим голосом прошептал он, не отнимая своих губ от ее. – Как и я тебя?

София призналась, что умирает от желания.

– Тогда давай насладимся каждым мгновением, – сказал он. – Пусть это будет нашим пиршеством.

Она не совсем поняла, что он имеет в виду. По своему жалкому опыту София знала, что им остались только быстрые конвульсивные движения. Пусть бы этот сладостный момент их неподвижного слияния длился как можно дольше, целую вечность…

Он медленно вышел из нее, и она не удержалась от разочарованного вздоха, но тут же взяла себя в руки. Ничего, она навсегда запомнит этот момент близости, который станет ее самым драгоценным воспоминанием.

Но вот он опять медленно вошел в нее и так же медленно вышел. Она распростерлась под ним, с удивлением прислушиваясь к зарождению медленного ритма, чувствуя нарастающий комфорт влажности внутри себя. Матрац поскрипывал под ними. Она и не представляла, что этот скрип может быть таким эротичным. И что размеренные медленные движения могут так возбуждать. Натаниель назвал их слияние пиршеством. Пусть же так оно и будет! Она оперлась пятками на кровать, приподняла бедра, чтобы лучше чувствовать его, и начала двигаться вместе с ним.

Слитые воедино, они довольно долго поднимались и опускались – тела их разгорячились, стали влажными, а дыхание участилось. Все усиливающееся желание стало доставлять ей нестерпимую боль, но она не позволяла себе терять сознание. София жаждала познать это новое для нее состояние, жаждала испытать каждое мгновение невероятной, восхитительной близости с мужчиной, которым был сам Натаниель. Это именно с ним она лежит сейчас, восторженно напоминала она себе, с ним занимается любовью, свободно отдаваясь ему всем своим существом. И чувствует себя женщиной. Женщиной! Женственной. Нормальной. Невероятное чувство, потому что он нашел ее желанной.

Постепенно проникновения в глубь ее тела становились все мощнее и глубже, а ритм ускорился и вдруг сразу оборвался, когда Натаниель обхватил ее ягодицы и крепко прижал к себе. София почувствовала горячее извержение его семени, когда он судорожно вздохнул у ее щеки, а затем ослабил свой вес.

– Ах, хорошо! – пробормотал он. – Замечательно!

Это произнес мужчина, обладающий куда ббльшим сексуальным опытом, чем София, – и она поверила его признанию, сама чувствуя себя на верху блаженства от впервые изведанного наслаждения.

Оба были разгорячены и тяжело дышали. Ее тело еще гудело от неопределенной боли и желания. Но сознание, что она переживает одно из тех кратких мгновений, которые так редко случаются в жизни, наполняло ее ощущением полного и совершенного счастья.

Натаниель улегся рядом с ней на спину, бросив одну руку на лицо и закрыв глаза. Она слышала, как успокаивалось его дыхание и все тише становилось биение ее сердца, отдававшееся в ушах. Он уйдет, думала она, еще до того, как вспыхнет и погаснет последняя свеча. И возможно, завтра пожалеет о случившемся, а может, и она тоже. Но сейчас каждая клеточка ее тела радовалась и торжествовала. А потом, когда он уйдет, она будет вновь переживать это невероятное чудо их близости. Она не даст постели чувствовать себя опустевшей после его ухода. Она ляжет на то место, где лежал он, и станет согревать его теплом своего тела, упиваясь оставшимся после Натанисля ароматом, в котором смешались запахи мускусного одеколона, которым он пользовался, и его тела. Этот аромат она будет долго помнить даже после того, как он окончательно выветрится.

И главное, она не допустит, чтобы ее мучило чувство вины, ни за что!

Глубоко вздохнув, Натаниель натянул на себя одеяло, просунул руку ей под шею, прижал к себе, поцеловал в макушку и поплотнее укрыл обоих. А потом мгновенно заснул – она поняла это по его размеренному дыханию.

У Софии больно сжалось сердце и к горлу подступили слезы, но, опасаясь разбудить его, после чего он мог сразу уйти, она закусила губы и заставила себя ровно и глубоко вдыхать ни с чем не сравнимое ароматное тепло его тела. Она не станет спать – разве можно упустить и эти благословенные мгновения, когда он так безмятежно спит рядом с ней.

Кто знает, может, он останется на всю ночь.

Как же мало она знала о том, какими могут быть любовь и супружество, сколько тепла и нежности может быть в отношениях между мужчиной и женщиной. Сегодня ночью для нее почти каждый момент был открытием – как будто она была девственницей. Да практически так оно и было!

Спустя некоторое время Натаниель проснулся, ощущая тепло и уют постели, чувствуя себя отдохнувшим, хотя было еще темно. Но это была не его кровать, а рядом с ним лежала какая-то женщина. Сначала он не мог вспомнить, кто она такая, но это продолжалось недолго. Женщина подняла голову с его груди и взглянула на него. В комнате было достаточно света, чтобы различить ее лицо.

Софи!

С ее вечно непокорными локонами, в беспорядке обрамлявшими лицо и спускавшимися на плечи и спину – одна его рука была у нее под головой и запуталась в них, – она выглядела незнакомкой. Настолько она была женственной и прекрасной. Правда, Натаниель никогда не считал ее лишенной женственности. Просто он прежде и не думал о ней как о женщине, ведь она была замужем.

Софи молча смотрела на него. Господи, он занимался любовью с Софи Армитидж! И вновь Натаниеля поразила удивительная женственность всего ее облика.

– Наверное, я слишком злоупотребил твоим гостеприимством? – спросил он.

– Нет, – только и сказала она.

На какой-то момент, глядя на нее, он почти вообразил, что это вовсе не Софи. Ему и в голову не приходила фантазия заниматься с ней любовью. Никогда. У него были строгие правила не покушаться на замужних женщин. Она всегда была для него просто другом. Хотя и очень дорогим, пришлось ему признать.

Свободной рукой он провел по ее телу. Какая гладкая шелковистая кожа! Небольшие груди, хотя не слишком маленькие. Соски грудей были напряжены. Он потер один сосок, потом нежно стиснул его. Она закрыла глаза и закусила губы. Он нагнул голову, взял сосок в рот и втянул его внутрь, при этом нежно поглаживая языком. София застонала и вцепилась пальцами в его волосы.

У нее были точеные талия и бедра и приятной округлости ягодицы. Прежде он не замечал, что она так хорошо сложена. Вероятно, из-за одежды, которая всегда была немодной и темного цвета, что ей совсем не шло. Впрочем, Натаниель никогда критически не оценивал ее внешность. Она была для него очень дорогим человеком, но только как друг.

Какие у нее нежные, стройные бедра! Он приник к ее губам и осторожно просунул руку между бедрами, исследуя ее. Она была соблазнительно горячей и влажной. Легко и ритмично он стал касаться определенного местечка, пока у нее не вырвался судорожный вздох. Тогда он проник во влажную глубину двумя пальцами и медленными движениями начал ласкать ее, чувствуя, как она загорается.

– Пригласи меня опять к себе, Софи, – прошептал он.

– Иди ко мне, – учащенно дыша, произнесла она.

Он чувствовал себя как во сне и все же возблагодарил судьбу зато, что при жизни Уолтера не сознавал всей силы ее привлекательности.

Убрав руку и по-прежнему лежа на боку, он закинул ее ногу себе на бедро и одним толчком глубоко проник в ее влажность, с силой прижимая к себе.

– О! – как будто удивленно простонала она от наслаждения.

Натаниель опять медленно горячил ее, чтобы они могли в полной мере вкусить сладость физического ощущения близости друг с другом.

– Может ли быть что-нибудь лучше? – спросил он ее. Она только покачала запрокинутой головой в облаке спутанных влажных волос, прерывисто дыша сквозь стиснутые зубы.

Он обратил внимание, что, как и в первый раз, она движется в такт ему, наслаждаясь вместе с ним. Интересно, она так же удивлена тем, что оказалась с ним в постели? Стремясь продлить обоюдное удовольствие, он сдерживал себя как можно дольше, прежде чем крепко сжать ее и извергнуться глубоко внутри ее.

Когда они успокоились, он нежно погладил ее ногу и снял со своего бедра, но остался в том же положении. Должно быть, сейчас уже очень поздно – или очень рано. Когда он оторвется от нее, он сможет встать, чтобы уйти. Но ему не хотелось уходить, потому что ему было тепло и уютно там, где он был, и Натаниель опять задремывал.

Но не только поэтому.

Разумеется, он сознавал, что все произошедшее с ним в ее доме было наяву, а вовсе ему не пригрезилось. Но ему досаждала неприятная мысль, что, лишь покинув ее и оказавшись на свежем воздухе, он окончательно придет в себя. И Натаниель страшился этого момента и старался его отдалить.

Пока он находился здесь, он мог убедить себя, что они были просто мужчина и женщина, которые решили вместе провести эту ночь, предаваясь сексуальному наслаждению, и, несомненно, оба получили от этого эксперимента огромное удовольствие. Но проблема в том, что она была не просто женщиной, а Софи.

Он не совсем представлял себе, как они будут чувствовать себя утром. Но подозревал, что жизнь его станет намного сложнее, чем прежде, до того, как он попросил Софи пригласить его на чашку чая. Неужели он и впрямь сошел с ума, если действительно думал, что, оказавшись наедине с ней ночью, будет по-прежнему воспринимать ее только как старого друга? А что станет с ней? Вдруг она сочтет, что он предал их дружбу? Натаниель невольно вздрогнул.

Он приподнял ее лицо и начал медленно покрывать его поцелуями. Ее теплые губы в ответ целовали его.

– Хочешь спать? – спросил он.

– М-м…

– Сейчас я выйду из тебя, – предупредил он, с сожалением делая это, – и оденусь. Тогда ты накинешь халат, выпустишь меня из дома и вернешься в постель, пока она не остыла. Ты уснешь раньше, чем я сверну за угол.

София молча смотрела, как он одевается в темноте, потом встала и подошла к гардеробу, чтобы достать шерстяной халат. А у нее красивое тело, подумал он, следя за ней, пока она одевалась и завязывала пояс халата. Пышным его не назовешь, но смотреть на нее очень приятно. И эти роскошные, буйно вьющиеся волосы, которые спускаются ниже талии. Она зажгла свечу, проводила его вниз и потихоньку отодвинула засов наружной двери. Затем повернулась и молча взглянула на него.

– Спокойной ночи, Софи. – Он погладил ее по щеке. – И спасибо тебе.

– Спокойной ночи, Натаниель, – сказала она, и ее голос прозвучал, как голос прежней Софи, невозмутимо, бодро и деловито. – Надеюсь, у твоих сестры и кузины все будет хорошо. Только помни, что не стоит называть Лавинию девушкой.

– Да, мэм.

Он улыбнулся ей, но она не улыбнулась ему в ответ.

Начиная испытывать неловкость, Натаниель не поцеловал ее на прощание. Он вышел, глубоко вдохнул по-утреннему холодный воздух и быстро зашагал прочь, ни разу не оглянувшись.

В самом деле, какой холод! Черт побери, что же он натворил!

Виконт Хоутон, его жена и дочь долго уговаривали Софию отправиться с ними на бал к Шелби. Наконец Сара прямо заявила, что просто умрет, если тетя София откажется.

И София сдалась. Она решила надеть свое лучшее платье из синего шелка – то, в котором была на приеме в Карлтон-Хаусе. Оно вполне послужит ей еще годик, а может, и дольше. Но вот новые перчатки просто необходимо купить. Старые, уже протертые до прозрачности на кончиках пальцев, недавно совсем порвались, да еще на таком месте, где не поставишь незаметную штопку.

Поэтому утром она собиралась пойти в магазин. София решила зайти за Гертрудой, чтобы та составила ей компанию. Хотя больше всего ей хотелось оставаться в одиночестве дома, она знала, что прогулка на свежем воздухе успокоит ее, стоит только заставить себя выйти на улицу. А непрерывная болтовня Герти, всегда остроумная и интересная, по-своему развлечет ее.

Но когда уже одетая она спускалась вниз, натягивая перчатку, слуга открыл кому-то входную дверь. У нее уже не оставалось времени скрыться в комнате. Увидев визитера, она улыбнулась своей обычной веселой улыбкой:

– Доброе утро, Натаниель.

Он был безупречно одет – голубой облегающий сюртук превосходного покроя, наверняка от Вестона, еще более узкие белоснежные панталоны и сверкающие ботфорты, украшенные белыми кисточками. Он выглядел потрясающе элегантным. Несомненно, это был один из Четырех Всадников Апокалипсиса, этих богоподобных офицеров, которых она втайне обожала, как и все женщины армии Веллингтона.

Прошедшая ночь также казалась совершенно неправдоподобной. Особенно теперь, когда она снова увидела его при свете дня. По его взгляду она поняла, что и он никак не может отделаться от ощущения нереальности произошедшего.

– Софи! – Он поклонился. – Вы собираетесь выйти?

– Ничего, это можно отложить, – сказала она. – Не угодно ли подняться? Сэмюел, будьте так любезны, принесите нам кофе.

– Нет, нет! – Натаниель поднял руку. – Не надо, благодарю вас. Я только что позавтракал, но я был бы вам благодарен, Софи, если бы вы уделили мне несколько минут для разговора.

София не была уверена, ожидала ли сегодня его визита. Скорее она его боялась. Возможно, подсознательное желание избежать встречи с ним и придало ей сил решиться на этот утренний выход. Какое отвращение, должно быть, испытал он сегодня утром, вспоминая, с кем провел ночь, думала она. Вероятно, не меньшее, чем она сама. Ей следовало помнить о своем положении почтенной вдовы и о том, что они с Натаниелем всегда были только друзьями без малейшего намека на флирт. Порядочная женщина сразу должна была сообразить, к чему может привести приглашение на чашку чая в столь поздний час, и с достоинством отказать ему.

Но София не желала себе лгать. Она нисколько не жалела о прошедшей ночи. Ее не мучило чувство вины: в конце концов, ее личная жизнь никого не касается. Она повела его наверх, по дороге стягивая перчатки и развязывая ленты капора. В гостиной София положила их на маленький столик.

– Садитесь, прошу вас, – сказала она, указывая на вчерашнее кресло, где они сидели рядом, и только потом спохватилась.

Но, не замечая ее смущения, Натаниель подошел к окну и остановился там, глядя на улицу. Сцепленные за спиной руки подрагивали. У нее мучительно заныло сердце. Выйди она пятью минутами раньше…

– Мне нет оправдания, Софи, – после некоторого молчания заговорил он. – И любых извинений с моей стороны было бы недостаточно.

Неужели он действительно сожалеет о происшедшем? Да, видимо, сожалеет, но София надеялась, что он хотя бы не скажет об этом. Женщине так нужна хоть какая-то иллюзия, хотя бы одна-единственная за всю жизнь. Не так уж это много…

– Вам нет нужды извиняться, – сказала она, усаживаясь на стул, который вчера был слишком далек от кресла, чтобы он мог ее видеть.

Опустив голову, Натаниель тяжело вздохнул.

– Вы окажете мне честь выйти за меня замуж? – спросил он.

– О нет! – София живо вскочила и, не раздумывая, подошла к нему и положила руку ему на плечо. – Нет, Натаниель, в этом нет необходимости, поверьте мне.

Он не обернулся. Она убрала руку и прижала ее ко рту, заглушая стон.

– Но я соблазнил вас, – сказал он.

– Как ужасно вы называете то, что произошло между нами! – сказала она, огромным усилием воли заставляя себя держаться как обычно. – Вы не совершили ничего предосудительного. Я нахожу, что это было достаточно приятным.

«Достаточно приятным»! Да это было самым потрясающим и счастливым событием за всю ее жизнь!

– Я думала, что и вы такого же мнения. Признаться, не ожидала, что сегодня вы будете так терзаться угрызениями совести.

Натаниель обернулся посмотреть на нее, и, увидев его лицо без единой кровинки, она ободряюще улыбнулась ему.

– Ведь вы мой друг, Софи, – сказал он. – И жена Уолтера. Я и подумать не мог, что способен так непочтительно отнестись к вам.

– Разве друзья не могут иной раз оказаться вместе в постели? – беспечно спросила она, вовсе не ожидая его ответа. – И я не жена Уолтера, Натаниель, а его вдова. Я вдова уже почти три года. Так что это не было прелюбодеянием. Или соблазнением, которого вы так испугались. Если помните, я сама вас пригласила.

– Вы так спокойно и практично рассуждаете, – сказал он. – Впрочем, мне стоило догадаться, что вы именно так все и воспримете. А я опасался, что застану вас глубоко расстроенной и оскорбленной.

Она улыбнулась.

– Какая глупость! – сказала София. – Видите ли, я не женщина свободных нравов, и то, что произошло вчера, в моей жизни случилось впервые. Но я не чувствую себя ни оскорбленной, ни даже просто расстроенной. С какой стати? Это было приятным, даже очень приятным, но отнюдь не катастрофическим событием, после которого необходимо делать предложение и поспешно жениться. – «О, Натаниель, Натаниель!»

– Вы в этом уверены, Софи? – Он испытующе смотрел ей в глаза.

Как только он задал этот вопрос, она поняла, что вопреки всему отчаянно надеялась, что он попросит ее стать его женой, на самом деле желая этого. Как это глупо и наивно с ее стороны!

– Ну разумеется! – Она рассмеялась. – И вряд ли вам когда-либо приходила в голову мысль жениться на мне, Натаниель. А у меня вообще нет намерения выходить замуж за кого бы то ни было. У меня остались воспоминания об Уолтере, этот дом, моя пенсия и круг моих друзей. Так что я совершенно счастлива.

– Я не знаю человека, столь же искреннего и добродушного, как вы, Софи, – сказал он, наклонив голову набок и продолжая пристально ее разглядывать. – Вы действительно довольны своей жизнью?

– Да, – кивнула она, конечно.

Его бледность уступила место обычному цвету лица. Он не умел притворяться. Слишком заметно было испытанное им чувство облегчения.

– Тогда я не буду докучать вам моим предложением, – уже бодрее сказал он. – Но случившееся не отразится на нашей дружбе, правда, Софи? Не хотелось бы думать, что при следующей встрече между нами возникнет неловкость.

– А почему она должна возникнуть? – спросила она. – Мы же сделали все по собственному желанию. Мы с вами свободные, взрослые люди, Натаниель. Нет такого закона, по которому мужчина и женщина перестают быть друзьями после того, как спали друг с другом. Как в таком случае существовали бы браки?

В первый раз он улыбнулся. Своей медленной замечательной улыбкой, которая поработила стольких женщин.

– Если вы так считаете… – Он взглянул на ее перчатки и капор, брошенные на столик. – Могу я сопровождать вас туда, куда вы направляетесь?

Она помедлила. Ей очень хотелось остаться одной, но если она откажет ему, это создаст ту неловкость, которую она только что отмела как вещь, совершенно невозможную между ними.

– Благодарю вас, – сказала она. – Я иду к подруге, которая живет здесь неподалеку, всего через две улицы. Буду благодарна вам, если вы меня проводите.

Она опять надела капор и стала завязывать ленты, повернувшись к нему спиной. И вдруг ей показалась непереносимой мысль, что все закончилось, не успев начаться – ее сказочное сближение с мужчиной, о котором она столько лет и так мучительно-страстно мечтала. Все кончено.

Одна ночь – одна замечательная ночь! – на это она и не надеялась. Но оказалось, что ей этого мало! Было венцом глупости и наивности считать, что одна эта ночь сможет принести ей покой, удовлетворить ее мечтания. Одна ночь с ним – это хуже, чем ни одной.

Повернувшись к нему со своей обычной улыбкой, она взяла его под руку:

– Я готова.

Глава 6

Однако по дороге к Гертруде оба – и София, и Натаниель – чувствовали, что прежняя непринужденность отношений уступила место некоторой скованности и смущению. Они шли почти молча, не зная, о чем говорить, что раньше и представить было невозможно. С отчаяния Натаниель уцепился за спасительную тему погоды – он заметил, что сегодня небо затянуто облаками, что стало холоднее, чем вчера, хотя, слава Богу, сухо, да и ветра почти нет. Не имея возражений против столь точного описания, София только изредка поддакивала ему.

Натаниель только теперь обратил внимание на ее маленький рост – она едва доставала ему до плеча, так что он не мог видеть ее лица, скрытого под полями скромного капора из практичной темной ткани. Он ощущал легкую тяжесть ее руки на своей, но было очень странно видеть своего старого друга Софи, вспоминать, как безмятежно и бережно отнеслась она к нему сегодня утром, и вместе с тем сознавать, что с этой женщиной он провел почти всю прошлую ночь. В его сознании эТи два образа совмещались с трудом.

Ночью, едва очутившись на улице, он сразу же решил, что утром непременно должен вернуться к Софи и выполнить долг чести истинного джентльмена. Нет сомнений, что эта ночь доставила ему небывалое наслаждение и что как женщина Софи понравилась ему больше, чем любая из его прежних женщин. Но мысль о том, что он обязан на ней жениться и как можно скорее, угнетала его, и он проклинал свою неосмотрительность. Но иного выхода из создавшейся ситуации не видел.

Спасибо еще, что Софи отнеслась ко всему со свойственным ей добродушным здравомыслием. Это было очень приятно, сказала она. Милая Софи! Он мог почувствовать себя задетым, если бы не испытывал небывалого облегчения. Очень приятно. Она призналась, что впервые после замужества решилась на подобные отношения с мужчиной, и он ей верил. И она находила это всего лишь очень приятным?!

– А вы изменились, – неожиданно сказала София.

– Вы находите? И в чем же?

– Вы повзрослели, – пояснила она, – как Рекс и Кеннет. А вот Иден – нет, пока еще он по-прежнему мальчишка.

– Потому что я стал степенным сельским сквайром, да, Софи? Потому что возложил на себя обязанность сопровождать своих родственниц во время приемов?

– Нет, – улыбнувшись, возразила она, – потому что больше не считаете приличным платить женщинам за их услуги.

О черт! Как это в характере Софи так просто и прямо напомнить ему о том неприятном моменте на вечере у Рекса.

– Мне следовало бы бросить перчатку в лицо Идена, – заявил он. – Во время войны – это простительно, но в светской гостиной он не имел права говорить подобные вещи в вашем присутствии, Софи.

– Но вы ведь действительно не готовыжениться, разве не так?

Он невольно поморщился, но она не могла этого видеть.

– Я бы с радостью… – начал он.

– О да, я понимаю, – сказала она. – Вы человек чести, Натаниель. Разумеется, вы готовы были жениться на мне, поскольку считали, что обесчестили меня. Но на самом деле вы еще не готовы начать супружескую жизнь, да?

Уж не хочет ли Софи, чтобы он ее убедил? Натаниель не мог этому поверить. Он попытался заглянуть ей в лицо, но она не поднимала головы.

– Итак, вы не хотите жениться, – продолжала она, – и вместе с тем не можете заставить себя пользоваться услугами продажных женщин.

Он остановился.

– Не понимаю, к чему вы клоните, Софи? – требовательно спросил он.

Она подняла на него взгляд и выглядела при этом настолько привычно, что ему невольно подумалось, уж не спит ли он.

– Я знаю, что не отличаюсь красотой, – сказала она, – и даже просто какой-то особой привлекательностью, но надеюсь, все же не полностью ее лишена. Во всяком случае, кажется, вчера ночью вы нашли во мне кое-какие достоинства… И вам, как и мне, доставили удовольствие те несколько часов… Я не ошибаюсь? – При этом она впервые покраснела.

Натаниель не стал делать вид, что не понял ее.

– Софи! – Он нагнулся пониже. – Вы предлагаете себя мне в любовницы?

– Нет, Натаниель, – спокойно возразила она. – Ведь любовница – это содержанка, а я имею собственные средства. Но я нашла это приятным, и, полагаю, вы тоже, поэтому…

– Да? – Он в ожидании поднял брови, машинально отметив, что, к счастью, прохожих нет.

Она не решилась сказать это сразу, но затем взяла себя в руки.

– Вы проведете в городе несколько месяцев и, разумеется, будете очень заняты. Впрочем, как и я. Но время от времени… Может, это и не очень плохая идея… Я так же, как и вы, Натаниель, не стремлюсь к браку. Но… но я обыкновенная женщина с обыкновенными женскими желаниями. По временам я испытываю потребность близости с мужчиной… Не настолько сильную, чтобы искать себе любовника. Но… Но если бы вы пожелали… Если бы это могло решить вашу собственную проблему…

Неожиданно Натаниель все понял, хотя она так и не смогла закончить фразу. За всегда улыбчивым спокойствием Софи не так просто было увидеть более глубокие чувства. Но ведь он сам спросил ее вчера, испытывает ли она желание, жажду страсти, и она призналась, что испытывает, и подтвердила это всей пылкостью ласки.

– Дорогая моя, – проникновенно сказал он, взяв ее за руку. – Вы так тоскуете об Уолтере! А мы… А мы подшучивали над его посмертной славой. Простите нас, мы вели себя так жестоко и бесчувственно. Простите нас!

Ничего на это не ответив, София продолжала пристально смотреть ему в глаза.

– Значит, мы будем встречаться? – спросила она. С некоторым удивлением Натаниель осознал, что хочет этого. Да ведь это были бы именно те отношения между равными по положению партнерами, которых он так добивался, но не очень надеялся найти. Он будет встречаться с другом, с женщиной, которая нравится, которую он уважает и находит привлекательной. Такие отношения каждому будут приятны – при этом он улыбнулся в душе. Он надеялся, что оба найдут их более чем просто приятными. И при этом ни его, ни ее самолюбие и достоинство не будут ущемлены.

– Прошлой ночью нам было хорошо, Софи, – сказал он.

– Да, – кивнула она.

– И это, безусловно, нужно повторить. – Натаниель улыбнулся ей.

– Да.

Неожиданно у него стало легко и спокойно на душе, он искренне рассмеялся, и она ответила ему своей обычной веселой улыбкой.

– Софи, вам не откажешь в отваге! Вы намерены совратить меня. И давно вы это задумали?

– Право, это и для меня самой получилось неожиданно, – призналась София. – Но может, я принуждаю вас к поступку, о котором вы потом пожалеете? И вам нужно время поразмыслить?

– А вам?

Она покачала головой.

Он думал о симпатичной и полной сил молодой вдове Уолтера – и о женщине, которая вчера была с ним, разделяя его наслаждение. Софи – милая и такая сильная. Трудно было поверить, что эта соблазнительная женщина постоянно находилась рядом с ним во время войны на полуострове, а он видел в ней только друга. Впрочем, может, то было к лучшему: ведь был живее муж.

– Софи, – прочувствованно сказал Натаниель, – надеюсь, вы окажете мне честь, взяв меня в любовники.

На мгновение она прикрыла глаза и закусила губу. Затем снова стала прежней милой Софи. В тот же момент он заметил приближающихся издалека пешеходов.

– Дом Гертруды совсем близко. – Она указала рукой вперед. Они молча дошли до него, он постучал в дверь и дождался, когда откроет слуга, затем поклонился Софи и попрощался с ней.

– Спасибо, Натаниель, что вы меня проводили, – сказала она и скрылась за дверью.

Он задумчиво постоял, глядя на закрытую дверь, потом опомнился и поспешил прочь.

– А, это вы, София! Очень хорошо выглядите, – любезно сказала Беатриса, виконтесса Хоутон. – Кажется, это то платье, которое вы надевали на прием в Карлтон-Хаусе?

«Должно быть, это платье стало известно всей Британии», – с усмешкой подумала София. Сама Беатриса выглядела в высшей степени изысканно в новом темно-розовом платье и в тюрбане, точно такого же цвета. Она была уже полностью одета для бала. Экипаж только что привез Софию, которая отказалась от приглашения на обед под предлогом, что у них и без нее будет много хлопот и волнений.

Сара была воплощением юности и красоты в обязательном для юной девушки белом платье, сшитом с изящной простотой, что позволяло ее внешности говорить самой за себя. София сразу поняла, что фасон платья был выбран Беатрисой. Сара покружилась перед теткой, демонстрируя ей свой наряд, а потом бросилась ее обнимать.

– Ну, как ты его находишь? – наивно спросила она. – Ты тоже считаешь, что я буду самой очаровательной леди на балу? А то вон Льюис только подшучивает надо мной.

Льюис, такой же белокурый и стройный, как сестра, разве только более широкоплечий, усмехнулся:

– Знаешь, Сара, если ты покажешься мне самой очаровательной леди на балу – значит, у меня что-то с глазами. Хотя должен признать, ты очень хорошенькая.

Сара с притворным стоном воздела глаза к потолку.

– Братья, – со смехом заметила София, – имеют обыкновение говорить жестокую правду своим сестрам. Ты невероятно хороша, дорогая, и в то же время очень мила.

Льюис захохотал, а Сара весело засмеялась, и зарождающаяся было ссора погасла.

– Это ваше платье, София, всегда было элегантным, – сказал ее деверь, подавая Беатрис меховую пелерину и помогая всем подготовиться к отъезду. – Но новое платье помогло бы вам опять оказаться самой модной женщиной. Би с Сарой несколько дней втолковывали мне, что сейчас считается самым писком моды. Не согласитесь ли вы пойти с ними, когда они в очередной раз поедут к модистке? Уверяю вас, мне ничего не стоит оплатить одно лишнее платье.

– Действительно, София, – вмешалась Беатрис, – вам очень пойдет бледно-голубое платье из какой-нибудь легкой ткани, ведь впереди лето. О, пойдемте с нами! Это будет так весело, правда, Сара?

София улыбнулась им.

– Если мы сейчас же не направимся к двери, Эдвин раскричится на кого-нибудь. У меня действительно есть все платья, которые мне нужны. И темные платья намного практичнее светлых. А что касается более легкой ткани на лето, Беатрис, разве я могу быть такой легкомысленной при нашем климате?

Льюис предложил ей руку, и она приняла ее, с одобрением отметив различные оттенки светло-серого с белым в его костюме. Не одна юная леди на балу озаботится тем, чтобы быть ему представленной. И к счастью, теория Сары о наружности молодых людей не оправдывалась на примере ее брата – хотя ему был всего двадцать один год, у него на лице не было ни единого прыщика.

– Некоторые люди, – заметил Эдвин, сопровождая свою жену и дочь в холл и кивком приказав слугам открыть входную дверь, – упрямы, как знаменитый осел из поговорки.

– А некоторые, – весело подхватила София, с помощью Льюиса усаживаясь в карету, – вечно благодарны судьбе за то, что имеют средства на независимую жизнь. – И она улыбнулась Эдвину, усевшемуся на скамейке напротив, чтобы показать ему, что не имела в виду ничего оскорбительного для него под этими словами.

И сразу же пожалела, что упомянула о своей независимости, лишний раз вспомнив, насколько она хрупкая. Она только что оплатила новый долг – но почему она не решается называть вещи своими именами, даже про себя? Она удовлетворила последнее требование шантажиста – вот правильное определение! Но каких трудов стоит ей скрывать все это от семьи деверя! Она уже трижды уступала этим требованиям и понимала, что все глубже увязает в черной яме, откуда нет выхода. Однако как она поступит с очередным требованием? Больше у нее не осталось денег…

Живи одним днем!

– А меня пригласят танцевать? – с испугом спросила Сара. – Мама, а что, если меня никто не пригласит?

– На первый танец тебя пригласит молодой Уитингсфорд, – напомнил ей Эдвин.

Но у Сары только недовольно вытянулось лицо. София поняла, что молодой Уитингсфорд был всего лишь соседом и в представлении Сары не мог быть соискателем ее руки. А может, к тому же у бедняги прыщавое лицо.

– Успокойся, у тебя будет много приглашений, – сказала Беатрис. – Все будут знать, что ты племянница Уолтера, ведь с нами тетя София.

Сара во все глаза уставилась на тетушку.

– Как ты думаешь, тетя София, – спросила она, – пригласят меня танцевать лорд Пелем и сэр Натаниель Гаскойн? Они наверняка подойдут засвидетельствовать тебе свое почтение. А потом вспомнят, что были мне представлены. Они будут со мной танцевать?

– В тот день после вашей прогулки в парке Сара весь день только о них и говорила, – усмехнулся Эдвин. – Они подходящие молодые люди, София? Я не спрашиваю, респектабельные ли они, раз вы считаете для себя возможным быть с ними знакомой и даже представить их Саре.

– Оба не женаты, если вы это имеете в виду, – ответила Сара, – и оба, насколько мне известно, довольно состоятельные люди. И конечно, очень хороши собой. Впрочем, не сомневаюсь, что уж об этом-то Сара не преминула упомянуть!

– Самые красивые мужчины в Лондоне! – пробормотал Льюис. – Или во всей Англии, Сара? Или даже в Европе? Или в мире?

– По-моему, я только сказала, что они красивые, – с достоинством возразила Сара. – Нечего подсмеиваться над каждой моей фразой, Льюис.

– Они молоды, София? – спросила Беатриса.

– Каждому что-то около тридцати.

– Хороший возраст, – ответил Эдвин.

Беатриса улыбнулась:

– Теперь остается только надеяться, чтобы они тоже присутствовали на балу, раз уж мы убедились, что они подходящие молодые люди во всех отношениях. Ты представишь им нас с Эдвином, София?

– Конечно, – сказала София, – если они будут там. Она знала, что они собирались на бал.

– Ну что ж, – заключил Эдвин с довольной улыбкой, – после бала удачно пристроим Сару, и мы с тобой, дорогая, сможем вернуться к более уютной жизни за городом.

– Папа! – встревоженно воскликнула Сара, которая не всегда распознавала тонкую шутку. – За один вечер ничего не устроишь. Мы не можем сразу же уехать домой.

Беатрис рассмеялась и успокаивающе похлопала ее по руке.

Натаниель должен будет приехать на бал с сестрой и кузиной, между тем размышляла София. Возможно, он не захочет знакомить их с ней. Теперь, когда она была его… нет, не была! Ни в коем случае! Она и не собиралась думать о себе в таком унизительном смысле. Но даже при этом ему могло показаться не совсем удобным представить Софи своим родственницам или просить ее представить его своим. Она действительно не знала, как ведутся такие дела. Но ведь он уже знаком с Сарой. Станет ли он с ней танцевать? И захотят ли Эдвин и Беатрис заманивать его в качестве жениха для своей дочери?

Мысль об этом казалась нелепой и вместе с тем ужасающей. Натаниель был гораздо старше Сары и по возрасту, и по жизненному опыту. Кроме того, он не собирался жениться. Но даже если бы и думал об этом, то вряд ли совесть позволила ему выбрать в жены племянницу своей любовницы.

София поняла, что в ней говорят ревность и чувство собственницы. И неуверенность в своей способности удержать его интерес к себе. Ее возмущала недооценка собственной личности. Для этого не было оснований, но хотя теперь она знала, что ей нечего сомневаться в себе, ее самоуважению нанесен был удар, когда она была молода и впечатлительна. Трудно было восстановить веру в себя, которая была утеряна, точнее, украдена.

«Прошлой ночью нам было хорошо, Софи. Это непременно нужно будет повторить».

Натаниель говорил то, что думает, и она должна ему верить, убеждала себя София. Она может предложить ему ровно столько же, сколько и он ей, и должна помнить об этом.

– А может, тетя Софи, – продолжала болтать Сара, – лорд Пелем и сэр Натаниель будут танцевать с тобой. Уверена, в этом не будет ничего удивительного.

– Вы и в самом деле знаменитая особа, София, – сказал Эдвин, подмигнув ей.

София засмеялась:

– Ах, годы, когда я танцевала весь вечер напролет, давно в прошлом. Меня вполне устроит, если я найду какой-нибудь укромный уголок, откуда смогу следить за торжеством Сары и Льюиса.

На полковых балах она не пропускала ни одного танца. Но это не давало ей повода быть самонадеянной. Дело заключалось в том, что джентльменов, естественно, было гораздо больше, чем дам. Ни одна женщина не оставалась без приглашения. Но каждый из Четырех Всадников обязательно танцевал с Софи, тогда как других женщин они приглашали не всегда. В таких случаях она чувствовала себя такой молодой, привлекательной и возбужденной. Но увы, балы устраивались крайне редко!

Хорошо было бы сегодня потанцевать… Но вряд ли Натаниель решится ее пригласить, скорее всего им придется держаться подальше друг от друга. Она надеялась, что ей хватит самообладания спокойно представить Натаниеля Эдвину и Беатрисе. И они всерьез уверяли друг друга, что между ними не может быть никакой неловкости! Она страшилась увидеться с ним в обществе.

Придет ли он к ней после бала? Или завтра? Или больше никогда не появится? Прошлой ночью это случилось для обоих совершенно неожиданно. Сегодня утром любовные отношения с ним казались Софии возможными, но сейчас ее одолевали сомнения. Она вдруг с ужасом подумала, что никогда больше они не посмеют заговорить на эту тему… А тем временем карета замедлила ход, затем остановилась в конце длинного ряда экипажей, и далеко впереди видны были сверкающие драгоценностями наряды гостей, выходивших из своих карет.

Все, чего она достигла сегодня утром, с горечью подумалось Софии – хотя сама прошедшая ночь сделала это неизбежным, – это потеряла друга. Одного из самых дорогих ей друзей, несмотря на то что до этой недели она не виделась с ним три года и получила от него одно-единственное письмо, которое бережно хранила.

Сара непрерывно что-то нервно щебетала, а остальные осматривали свои наряды, готовясь появиться у парадного входа в особняк Шелби. Карета немного продвинулась вперед.

Усаживаясь рядом с Джорджиной в карете, Натаниель смотрел на нее с сердечным восторгом. На сестре было, как и положено, белое шелковое платье, отделанное изящными кружевами, в затейливо уложенные белокурые волосы была вплетена белая ленточка, и она буквально сияла от взволнованного ожидания. Только пальчики ее слегка дрожали в руке брата.

Больше всех сестер он любил Джорджину, хотя ни единой душе не признался бы в этом. Он горячо желал ей успеха в этот вечер, как и в предстоящие недели, и нервничал так же, как, по его мнению, волновалась и сестра. Дальнейшие ее слова тут же подтвердили его подозрения.

– Натаниель, – прошептала она в надежде, что сидящие напротив Маргарет и Лавиния ее не услышат, – ты совершенно уверен, что я не выгляжу немного вульгарно?

Вероятно, она возражала Маргарет и модистке по поводу слишком низкого выреза бального платья. Судя по всему, победили они, убедив девушку в том, что покрой ее наряда отнюдь не грешит против требований моды.

Лавиния, насколько мог разглядеть Натаниель в сумерках внутри кареты, со свойственным ей равнодушием с отсутствующим видом посматривала вокруг. Маргарет хотела что-то сказать, но он остановил ее жестом руки.

– Я совершенно, абсолютно в этом уверен, дорогая Джорджи, – сказал он. – Ты выглядишь просто прелестно. И я буду очень удивлен, если Маргарет придется заботиться о том, чтобы найти тебе партнера для танцев.

– Первый танец со мной будет танцевать лорд Пелем, – сказала Джорджи на, – но, конечно, только потому, что ты его попросил.

– Даже и не думал, поверь мне, – искренне заверил сестру Натаниель.

Иден сам решил заехать к девушкам еще днем и зарезервировать за собой право на танец с каждой из них. Его внимание, безусловно, сослужит им хорошую службу. Иден был бароном, которого в высшем свете все знали и любили.

– Лорд Пелем был настолько добр, что на второй танец пригласил Лавинию, – заметила Маргарет, – но она ему отказала.

Как будто нужно было об этом напоминать!

– Это произошло в моем присутствии, Мэг, – зловеще сказал Натаниель. – Никогда еще я не испытывал такого огорчения. Я объяснил Лавинии, что нельзя отказывать в приглашении на танец, если для этого нет веских оснований…

– Они у меня были, – прервала его Лавиния. – Я так и сказала тебе, Нат, когда ты отвел меня в сторону, чтобы отчитать.

– Таких как, например, если ты не представлена джентльмену, приглашающему тебя, или если у тебя нет в карточке свободного места для записи его имени, – продолжал он, как будто его не прерывали, и невольно повышая голос, как это часто бывало во время разговора с кузиной. – Но ты уже была представлена лорду Пелему, одному из моих ближайших друзей, лично мной, Лавиния, в моей собственной гостиной, и твоя бальная карточка была еще пустой.

– Я сообщила ему, что он не обязан проявлять ко мне снисхождение, – сказала она, глядя на его сестру, как будто самого его не существовало. – Барон держался так покровительственно, Маргарет, что сразу было видно – решил оказать услугу Нату. Пригласит танцевать этих неуклюжих деревенских девчонок, а они тут же потеряют голову от счастья, что им оказали внимание. У него такие голубые глаза, Маргарет, – ты его видела? – и он совершенно уверен в том, что любая девушка, до которой он снизойдет, будет чувствовать себя польщенной.

– Я знакома с лордом Пелемом, – сказала Маргарет, – и нахожу его красивым, франтоватым и очаровательным джентльменом. И очень достойным, разумеется.

– Тогда я наверняка неправильно поступила, – с напускным простодушием сказала Лавиния. – Если бы я знала, Маргарет, что он достойный, я обязательно приняла бы его приглашение и танцевала бы с ним, а завтра он пришел бы к Нату и сделал бы мне предложение, и все тревоги Ната остались бы позади. И разумеется, я бы счастливо прожила с ним всю свою жизнь.

Она не была бы Лавинией, если бы вместо того, чтобы раздраженно раскраснеться после своей саркастической тирады, ослепительно не улыбнулась Натаниелю. Он поднял брови и рассеянно похлопал Джорджи ну по руке. Похоже, ему придется нелегко, но иного он и не ожидал. Вот и платье Лавиния выбрала себе ярко-бирюзового цвета, что было совершенно недопустимо для молодой леди, впервые выходящей в свет. Белое дело, может быть, бледно-палевое. Но ярко-бирюзовое? Даже Маргарет с модисткой, объединив усилия, не сумели добиться, чтобы Лавиния пошла на уступку. Она упорно напоминала им, что ей уже двадцать четыре года. Им удалось только отговорить ее от появления на самом главном балу открывающегося сезона в алом шелковом платье.

– Ну, что касается твоей подопечной, Нат, – сказал сегодня днем Иден перед уходом, – то се уже много лет назад нужно было выпороть как следует, чтобы она попридержала норов. Думаю, ты и сам понимаешь, что теперь уже поздно. Такую взрослую девицу уже не отшлепаешь. Да, жаль мне того беднягу, который решится взять ее в жены и всю жизнь за завтраком выслушивать ее колкости.

Натаниель тяжело вздохнул.

– Боюсь, Иден, ты только что обрисовал мое будущее на шесть ближайших лет. Какой мужчина в здравом рассудке выберет ее в жены, даже если бы она в открытую не заявляла, что не желает выходить замуж.

– А ты не можешь сослать ее в монастырь? – предложил Иден. – Хотя нет, не те времена. А жаль!

Но время от времени при всем ее высокомерии в Лавинии проявлялись черты, общие для всех женщин. Их карета постепенно замедлила ход, а затем и вовсе остановилась в конце длинной очереди экипажей, прежде чем оказаться перед покрытыми коврами тротуаром и ступенями лестницы, ведущей к парадному подъезду особняка Шелби на Гросвенор-сквер. Лавиния раскрыла веер и начала энергично обмахивать им лицо, хотя вечер был далеко нежарким.

Она нервничала. Отлично. Ей пойдет на пользу, если за весь вечер к ней никто не подойдет, мстительно подумал Натаниель. Хотя сам он обязательно поведет ее на первый танец. И ему придется представить ей своих друзей и знакомых, с которыми она еще не встречалась. Хоть бы она не повторила своей нелепой выходки и не заявила кому-нибудь еще, что обойдется и без его снисхождения. Но если она себе это позволит, ничего не поделаешь. Тогда завтра же Натаниель отправит ее домой, пусть сидит с Эдвиной, его второй старшей сестрой, в доме ее мужа, священника, и ждет, пока не вернется домой ее опекун. Вряд ли это ей понравится. Она считает преподобного Валентайна Скотта, мужа Эдвины, самым скучным и самодовольным человеком, а Валентайн, в свою очередь, находит, что она должна побольше времени проводить в благочестивых размышлениях и почаще участвовать в благотворительных мероприятиях. Одно неверное движение сегодня вечером, решил Натаниель, глядя на кузину, и он даст ей понять о последствиях ее непочтительного отношения к его друзьям.

– Забавно, Нат, – сказала она, неожиданно прекратив нервные взмахи веером, – что нам приходилось вести войну с Наполеоном Бонапартом. Если бы у кого-нибудь хватило ума усадить его напротив тебя, чтобы ты мог вот так пожирать его взглядом, бедняга попросту свернул бы свой лагерь и подобру-поздорову убрался к себе на Корсику.

– Но ты у нас, – холодно заметил Натаниель, – сделана из более крепкого материала.

Лавиния очаровательно улыбнулась ему, заставив вспомнить о своей поразительной красоте – порой он совершенно об этом забывал.

– Нат, тебе так идет гнев! – продолжала она. – Я делаю тебе услугу, имей в виду. Смею сказать, все женщины, которые будут на балу, независимо оттого, замужние они или нет, достанут из своего арсенала все оружие в попытке привлечь к себе такой суровый взгляд. Уверена, что ты найдешь себе жену раньше, чем Джорджина мужа, а ей уж точно не придется тратить на это много времени.

Эта речь, цель которой была еще больше разозлить Натаниеля, только напомнила ему об одной конкретной леди, которая была замужем, но овдовела и которая тоже намеревалась посетить этот бал. Ему до сих пор казалось невероятным, что она предложила ему карт-бланш и он ее принял. Ах, Софи, кто бы мог подумать, что она способна на такую дерзость! При мысли о встрече с ней Натаниель испытывал смешанные чувства смущения и нетерпения.

– Что ж, во всяком случае, это его успокоило, – сказала Лавиния, заставивего вернуться к настоящему, пока их карета понемногу продвигалась вперед. – Ты мечтаешь о будущей невесте, Нат?

– На самом деле, Лавиния, я мечтал о дне твоей свадьбы и о том счастье, которое это событие принесет лично мне. – Подняв бровь, он улыбнулся ей.

Она ответила улыбкой, выглядя при этом по-настоящему довольной, и опять принялась энергично обмахиваться веером. Выглянув в окно кареты, он заметил, что уже виден красный ковер на тротуаре. Карета перед ними выгрузила целую группу гостей, и освободившийся лакей на запятках занял в ней место.

Почему-то, подумал Натаниель, несмотря на тысячи причин расстраиваться, будучи официальным опекуном Лавинии, было положительно невозможно ее не любить.

Он отвернулся от окна и улыбкой подбодрил Джорджину, с удивлением отметив, что из обеих девушек она выглядит более спокойной.

Глава 7

Как все-таки приятно оказаться на первом балу сезона, признала в душе София, стоя вместе со своими родственниками и оглядывая шумную толпу гостей в роскошных туалетах, сверкающих драгоценностями. Она определенно чувствовала себя бедной тетушкой, хотя ее вовсе не игнорировали. Множество людей приветствовали ее почтительными поклонами, с ней заговаривали, что было необычайно лестно. Видимо, прием в Карлтон-Хаусе, после которого прошло уже два года, не забыли. Впрочем, с грустным юмором подумала София, не будь на ней знаменитого платья, никто бы ее и не узнал.

Рекс, Кеннет и их жены прибыли раньше ее и сейчас составляли со своими друзьями и знакомыми большую группу в другом конце бального зала. Через несколько минут она заметила и Идена. Этот разбойник магнетизировал своими голубыми глазами наиболее привлекательных девушек, проходивших мимо, отчего бедняжки смущались и начинали усиленно обмахивать веерами порозовевшие лица.

С сильно бьющимся от волнения сердцем София внимательно оглядывала непрестанно движущуюся толпу гостей, но не находила Натаниеля. Возможно, он приедет позже, но пока его определенно не было. А может, он и вовсе не приедет. Она постаралась успокоиться.

Затем она заметила, как в зале появился Натаниель с тремя леди, в дверях к ним присоединился еще один джентльмен и взял под руку ту, что была постарше. Должно быть, это были сестры Натаниеля, муж старшей сестры и кузина, догадалась София и заставила себя отвести взгляд в сторону. Сегодня он был главой семейства, ответственным за первый выход в свет своих подопечных. Но она чувствовала, что вся дрожит и едва дышит, как молоденькая девушка в период своего первого увлечения. Смешно! Натаниель выглядел сегодня исключительно красивым – впрочем, разве только сегодня? Тогда как большинство джентльменов были одеты в черные вечерние костюмы, на нем был светло-голубой сюртук с серебристым жилетом, белые чулки и серые бриджи. И он улыбался. Ах, эта его улыбка! У скольких женщин дрогнуло сердце при виде его улыбки!

Скоро должен был начаться первый танец. Сама она, конечно, не танцевала – и вообще не надеялась сегодня танцевать, – но с улыбкой следила, как молодой мистер Уитингсфорд повел Сару, с гордостью заметив, что ее племянница выглядит гораздо эффектнее многих очаровательных леди. Наверняка она будет иметь успех, хотя теперь София поняла, почему она не одобряла своего первого партнера. Он был очень юн, по-мальчишески тонок и неловок, и, увы, лицо бедняги было покрыто многочисленными прыщиками. Но с возрастом они без следа исчезнут, а Саре следовало бы помнить о том, что он был наследником немалого состояния и баронского титула.

София увидела, что Иден танцует с одной из родственниц Натаниеля, кажется, с его сестрой. Она казалась слишком взволнованной и застенчивой, кроме того, слишком скромно одетой, чтобы быть его кузиной. А вот та, что скользит в паре с Натаниелем, определенно его кузина. Стройная и высокая, она отличалась гордой осанкой и была чрезвычайно хороша, особенно ей шли роскошные волосы пламенно-рыжего цвета. И этот смелый туалет ярко-бирюзового цвета! Но ведь ей уже двадцать четыре года. София по достоинству оценила ее решение не пытаться казаться молоденькой девушкой.

София старалась не смотреть в их сторону. Боялась встретиться с его взглядом. И при этом с болью сознавала – возмущаясь тем, что придает этому факту такое большое значение, – как ужасно мрачно выглядит ее платье. Она всего на четыре года старше его кузины, но чувствовала себя едва ли не столетней черепахой.

После окончания первого танца к ним приблизился Иден и с улыбкой поклонился Софии и Саре.

– Софи, – сказал он, – вы не окажете мне честь представить меня вашим родственникам?

Она с удовольствием выполнила его просьбу, заодно представив ему и Льюиса, и с улыбкой слушала, как они стали вспоминать Уолтера. Довольная, она ожидала, когда он пригласит на танец Сару. Если она пройдет хотя бы один танец в паре с таким джентльменом, как Иден, это привлечет к ней внимание остальных молодых людей. А Сара с обожанием смотрела на ее старого друга. Но когда пары начали выстраиваться в цепочку для второго танца, Иден обратился к Софии.

– Потанцуете со мной, София? – спросил он. – В армии вы были самой замечательной танцовщицей.

– Если мне не изменяет память, Иден, – сказала невероятно обрадованная София, – за неимением дам мне просто не с кем было соперничать.

Она подала ему руку.

– И с разрешения вашей матушки, мисс Армитидж, – сказал Иден, поклонившись Саре, – может, вы согласитесь записать за мной следующий танец?

Сияя улыбкой, Сара присела в реверансе. Плюмаж на тюрбане Беатрис одобрительно качнулся.

– Вы положительно осчастливили Сару, – сказала ему София, пока они занимали свое место в цепочке других пар. – Но помните, Иден, насколько она молода и неопытна.

Он усмехнулся:

– Хорошо, мэм. Софи, дорогая, кажется, я пригласил ее танцевать, а не целоваться и тискаться в каком-то темном углу.

– Рада это слышать, – засмеялась вместе с ним София и в следующую минуту всем своим существом отдалась радостному ритму сельского танца с его энергичными па и стремительными поворотами.

– А знаете, Софи, – сказал он в один из коротких интервалов, когда они оказались рядом, – сегодня утром меня образцово отчитали по вашей милости, когда я по простоте сердечной вздумал нанести визит другу. Нат был оскорблен тем, что я сказал в тот вечер в вашем присутствии.

– Ну, все вы говорили вещи и похуже, когда мы были на войне, – ответила она. – Ничего, не так уж я чувствительна – у меня достаточно толстая кожа.

– Именно так я и заявил Нату, – обрадовался Иден и тут же смутился. – То есть не о том, что у вас толстая кожа, Софи, а насчет вашего добродушия и чувства юмора. Но мне строжайшим образом было велено искренне и серьезно извиниться перед вами, что я и исполняю. И хотя временами я допускаю бестактность, я вовсе не хотел бы показаться по отношению к вам непочтительным. – Он опять усмехнулся. – Дело в том, Софи, что Нат стал слишком щепетильным во всем, что касается респектабельности.

– Это происходит оттого, что у него уже имеются семейные обязанности. Вы же, Иден, этого еще не испытали. – Она рассмеялась, когда тот комически вздрогнул от показного ужаса. – Я принимаю ваши извинения.

Их разъединила очередная фигура танца.

– Я чувствую определенные обязательства перед Натом, – сказал Иден, когда они вновь сблизились. – Уверен, что мне стоит выступить в роли свата, Софи.

– Тогда помоги нам всем, Господи, – вздохнула она.

– Я намерен его сосватать, – сказал Иден. – Нет, речь, конечно, не идет о том, чтобы найти ему невесту. А вы об этом подумали, да, Софи? Женить беднягу было бы против моих принципов. Кроме того, Нат сам признается, что у него в доме было столько женщин, что одних воспоминаний об этом кошмаре ему хватит до конца дней. Нет, я имел в виду подобрать ему… О Боже, кажется, мне опять придется извиняться! – Он засмеялся и без малейшего смущения уставился на нее голубыми глазами.

– Ваш намек абсолютно прозрачен, – сказала ему София перед окончанием фигуры танца с разными партнерами.

Значит, с удивлением поняла она, Натаниель не рассказал ему о прошедшей ночи. По опыту она знала, что мужчины любят между собой обсуждать свои любовные победы. Она бы этого не перенесла… Но конечно, Натаниель ничего подобного не сделал. Он был слишком благороден.

– А вы не знаете подходящей женщины, Софи? – спросил ее Иден через несколько минут. – У вас должны быть знакомые женщины подходящего возраста и семейного положения. Конечно, это должна быть респектабельная особа, к тому же хорошенькая и очень живая.

– Если вы в данном случае ожидаете моей помощи, Иден, – язвительно сказала София, – то у вас определенно не все в порядке с головой. Вот уж увольте. Почему бы нам не поговорить о погоде?

Он засмеялся, и их снова развели другие партнеры.

Против ее ожидания, по окончании танца он не проводил ее к родственникам, а повел туда, где находились Кеннет с Мойрой и Рекс с Кэтрин, вокруг которых собрались брат и сестра Рекса со своими супругами и брат Кэтрин. София предпочла бы вернуться к Беатрис. Но слава Богу, Натаниеля среди них не было.

– Софи, мы заезжали к вам сегодня утром, – сказала Мойра, – правда, Кэтрин? Мы хотели вытащить вас с собой в магазины, чтобы купить какие-нибудь пустяки, но не застали вас дома.

Сэмюел не сказал Софии, что к ней заезжали другие визитеры. Какое счастье, что они не приехали, когда она была наедине с Натаниелем. Одна мысль о том, что они едва не столкнулись, бросила ее в жар. Что бы они подумали?

– Софи, вы не желаете танцевать со мной кадриль? – спросил Кеннет. – Или вы уже обещали этот танец кому-то другому?

– Какая глупость! – сказала она. – Разумеется, нет.

– Софи, – пояснил Рекс окружавшим его друзьям и родственникам, поигрывая лорнетом, – всегда была самой тщеславной дамой в нашем окружении. «Какая глупость! Разумеется, нет!» – Он очень похоже имитировал ее голос и интонацию.

Все рассмеялись, а сама Софи смутилась.

– Благодарю вас, Кеннет, – сказала она, – с удовольствием принимаю ваше приглашение.

Какое счастье! Она будет танцевать два раза подряд – с самыми красивыми джентльменами из присутствующих на балу. Только бы волосы не растрепались окончательно! Кеннет церемонно поклонился и протянул ей руку.

Но кадриль оказалась для нее не последним танцем. После кадрили Кеннет проводил ее к своей группе, потому что их с улыбкой подозвала Мойра, танцевавшая до этого с Клодом Адамсом. Она хотела договориться о поездке в магазины на послезавтра днем – по утрам, пояснила она, они с Кеннетом занимаются тем, что развлекают сына. А потом Софию пригласил Рекс, и она вышла танцевать с ним еще один народный танец.

– Я снова чувствую себя молодой и легкомысленной! – запыхавшись, призналась она ему, когда они вместе прошли два круга.

– Но вы и в самом деле молоды, Софи, – сказал Рекс. – По-моему, вы моложе меня, а я, уверяю вас, не чувствую себя постаревшим, несмотря на то что женат и имею сына. Но вот легкомысленной вы, Софи, никогда не были. Да и как можно было быть легкомысленной во время войны, не так ли? Вероятно, теперь для вас наступило это время. Время, когда вы можете наслаждаться жизнью! – И он весело подмигнул ей.

Неужели Натаниель рассказал обо всем ему? Нет, он не мог так поступить с ней.

Рекс также проводил ее после танца к своей группе, как будто она принадлежала к их кругу, и остальные сердечно ее приветствовали, как будто так оно и было. Занятая оживленным разговором, София надеялась, что ни мистер Адаме, ни сэр Клейтон Бэрд, ни виконт Перри не сочтут своей обязанностью пригласить ее. Это выглядело бы нарочитой опекой, и она почувствовала бы себя униженной. Но она была спасена от этого унижения.

– Все-таки забавно видеть Ната в роли преданного брата, – с усмешкой заметил Кеннет, поглядывая через плечо Софии.

Она внутренне сжалась, сообразив, что, видимо, он приближается. Оглянувшись, она действительно увидела Натаниеля, который вел под руки двух девушек.

Знал ли он, что застанет ее в этой группе гостей? Как это все неловко – хотя София не могла себе объяснить, почему испытывает такое смущение. Ей хотелось скрыться, вернуться к своим родственникам, но было уже поздно.

Натаниель заметил Софи почти сразу после своего появления на балу. Но она его не видела, во всяком случае, сначала ему так показалось. Спустя некоторое время он понял, что она намеренно его избегала. Но почему? Может, она передумала? Что ж, вполне допустимо. А может, просто испытывала чувство неловкости и не хотела встречаться с ним в обществе после событий прошедшей ночи и их договоренности, состоявшейся сегодня утром. Она была со своей семьей, точнее, с семьей Уолтера. Скорее всего она не хотела, чтобы они что-либо заподозрили. И Натаниелю это представлялось самым правдоподобным оправданием ее поведения.

Он и сам ожидал, что при виде ее испытает чувство неловкости и смущения, но этого не произошло. Она выглядела такой знакомой и милой – не как недавняя любовница, а как Софи Армитидж. Издали ему показалось, что на ней черное платье, но нет, оно оказалось мрачного темно-синего цвета. Его высокий квадратный вырез на груди и свободные рукава по локоть были совершенно несовременными, но разве когда-нибудь он видел Софи, одетую модно? Ее буйно вьющиеся волосы были старательно стянуты в узел на затылке, но, как всегда, пышные кудри выбились из прически, образовав ореол вокруг ее головки. И она улыбалась своей спокойной и безмятежной улыбкой.

Прошедшая ночь вновь показалась ему чем-то фантастическим, пока он не вспомнил, как эти тяжелые спутанные волнистые пряди спускались на плечи и спину. И ее полузакрытые от страсти глаза. И гладкую стройность ее тела.

О, Софи! Как-то Натаниелю показали любопытную картину, на которой была изображена ваза – когда человек менял фокус зрения, ваза исчезала и вместо нее виделись профили двух человеческих лиц. После этого ему ни разу не удалось видеть оба изображения одновременно. Он видел или лица, или вазу. Его видение Софи в этот вечер было похоже на то ощущение. Он видел Софи, своего дорогого друга, при виде которой теплело на сердце, а губы невольно растягивались в улыбке. И он видел, чувствовал и обонял свою вчерашнюю любовницу, и знал наверняка, что хочет продолжения этой связи. Но ему трудно было видеть обеих женщин в одно и то же время.

После того как Натаниель окончательно понял, что Софи избегает даже смотреть в его сторону, он решил взять дело в свои руки. Если он, единственный из Четырех Всадников, даже не засвидетельствует ей своего почтения, это всеми будет замечено и. напротив, привлечет внимание к ним обоим. Кроме того, он на самом деле хотел поговорить с ней и, воспользовавшись случаем, осуществить свое давнее желание представить ей Джорджину и Лавинию. Джорджине она понравится, он был уверен. И вот в перерыве между танцами он предложил руку своим дамам и направился с ними к группе, где Софи стояла рядом с Кеном, Рексом, Иденом и их окружением.

Друзья уже были знакомы с его сестрой и Лавинией. Рекс и Кеннете супругами заезжали к ним сегодня днем, сразу после ухода Идена. Более того, Рекс и Кен станцевали по одному танцу с каждой из девушек. Натаниель с облегчением убедился, что Лавиния не решилась отказать ни тому, ни другому.

Когда Натаниель со своими подопечными подошел поближе, их шумно и радостно приветствовали и сразу завязался оживленный разговор. Кэтрин взяла на себя обязанность представить Джорджину и Лавинию своему брату и родственникам Рекса. Видимо, она решила, что с Софией они уже знакомы.

Наконец Натаниель с улыбкой повернулся к ней. Если она и была смущена, то не подала виду. Она держалась очень уверенно и спокойно, не пытаясь вылезти вперед и не прячась за спинами других.

– Здравствуйте, Софи. Как вам на балу, нравится?

– О да! – заверила она его. – Признаться, я не рассчитывала сегодня танцевать, но меня приглашали три раза подряд – и не кто-нибудь, а трое Всадников. Должна сказать, что мой вечер – весь мой сезон – проходит с незаслуженным успехом, – закончила она с веселой насмешкой над собой.

Как это в духе Софи, тепло подумал Натаниель.

– Могу я иметь честь представить вам свою сестру и кузину? – спросил он.

– Да, прошу вас.

– Моя кузина, Лавиния Бергленд, – сказал он. – И моя сестра Джорджина.

София посмотрела на каждую и одарила их приветливой улыбкой.

– Миссис София Армитидж, – продолжал Натаниель, – мой очень дорогой друг, которая была на войне в Испании, Португалии и Бельгии со своим мужем и с нами. К несчастью, при Ватерлоо он погиб, но перед смертью успел совершить героический поступок.

– Какое это несчастье для вас, миссис Армитидж, – приседая в реверансе, сказала Джорджина.

– Вы следовали за полком, в котором служил ваш супруг, миссис Армитидж? – живо заинтересовалась Лавиния. – Как это великолепно! Как я вам завидую!

– Прошу вас называть меня Софи, – попросила София. – Да, полагаю, мне можно позавидовать. Мне повезло в том, что я провела с мужем чуть ли не каждый день своего краткого замужества.

– Софи! – Лавиния протянула ей правую руку и по-мужски пожала ее. – Очень рада с вами познакомиться. Я уверена, что полюблю вас. Как удачно, что вы оказались другом Ната. Значит, мы с вами еще увидимся и мне будет с кем поговорить.

Софи рассмеялась:

– Надеюсь, я не обману ваших ожиданий.

– Но только, Софи, никогда не приглашайте ее на прогулку или в походы по магазинам, – лениво произнес Иден, как всегда, когда он намеревался задеть кого-либо. – Иначе она обвинит вас в желании оказать ей снисхождение и одарит вас взглядом, исполненным такого презрения, что вы не будете знать, куда деваться.

«Да, Иден сегодня язвителен», – подумал Натаниель. Но кто станет его винить? Лавиния была с ним непростительно груба.

Лавиния метнула на Идена точно такой взгляд, который он только что описал, а затем чарующе улыбнулась Софии:

– На самом деле, Софи, с вами я с удовольствием пойду и на прогулку, и в магазины. Впрочем, лучше на прогулку, чтобы мы могли спокойно поговорить. А магазины нагоняют на меня невыносимую скуку. Я попрошу Ната на днях проводить меня к вашему дому – он знает, где вы живете? – а оттуда мы уже вместе отправимся на прогулку. Вы не возражаете?

– Конечно, нет, – ответила София.

Натаниель заметил, что при этом она мельком взглянула на него. Лавинии никогда и в голову не придет подождать приглашения и задуматься, является ли взаимным ее желание дружить. Но надо принимать во внимание, что у Лавинии не так много подруг: большинство женщин ей кажутся глупыми пустышками.

Оркестр снова заиграл.

– Мисс Джорджина, – поклонился Джорджине молодой виконт Перри, брат Кэтрин. – Могу я пригласить вас выпить лимонада? Это вальс, а вы, я думаю, вряд ли его танцуете.

Натаниель невольно подумал, что Перри – наследник графа Пэкстона. К тому же он был богатым, представительным юношей, несомненно, привлекательным, на взгляд девушек. Покраснев, Джорджи присела в реверансе и подала ему руку. К счастью, ей удивительно шли смущение и румянец на юном лице. Натаниель поймал взгляд Кэтрин. Приподняв одну бровь, она незаметно улыбнулась ему.

– Неужели этот смешной рассказ правдив? – спросила Лавиния, ни к кому персонально не обращаясь. – И девушка не смеет танцевать вальс, пока не получит разрешения каких-то старых драконов?

– Хорошо еще, что никто из этих драконов вас не слышит, – сказал Иден, – а то вам пришлось бы впервые танцевать вальс в день вашего восьмидесятилетия. Нат намерен вальсировать с Софи. А вам, мисс Бергленд, я предлагаю направиться со мной к столу с закусками, ато, кажется, вас никто не собирается приглашать.

Натаниель бросил на друга удивленный взгляд. Должно быть, Иден на самом деле чувствует себя оскорбленным, раз позволяет себе говорить с леди без обычного для него шарма. Понятно, ему было отказано в довольно грубой форме, однако… К еще большему удивлению Натаниеля, Лавиния приняла предложенную им руку без единой колкости.

Натаниель обернулся к Софии. Иден угадал его желание. И это обязательно должен быть вальс, лучшего он и придумать бы не мог.

– Было бы странно, Софи, – сказал он, – если бы вы не станцевали еще один танец с четвертым из Всадников, таким образом завершив квартет. Вы не откажете мне, дорогая?

– Напротив, я очень рада, – кивнула она и положила руку на его локоть.

Музыка уже играла вступление. Так какую же Софи он видит сейчас перед собой, спрашивал себя Натаниель, легко обнимая ее за талию – удивительно, почему он никогда не замечал, какая у нее соблазнительно тонкая талия, – и принимая другую ее руку. Он вдыхал ее духи, точнее, знакомый аромат мыла.

Положив руку ему на плечо, София улыбнулась. Спокойной и веселой улыбкой, свойственной Софи Армитидж. А в своих объятиях Натаниель ощущал гибкое тело своей вчерашней любовницы.

Глава 8

До того мгновения, как перед началом вальса София оказалась в объятиях Натаниеля, ее одолевал целый вихрь тревожных сомнений, так что, внешне держась беззаботно и спокойно, она лишь усилием воли заставляла себя поддерживать непринужденную беседу. На самом деле ее волновал вопрос, не заметил ли кто-нибудь из знакомых ее смущения, когда Натаниель приблизился к их кружку, не выдала ли она своего замешательства, когда ее представили его родственницам, правильно ли она поступила, сразу отозвавшись на неожиданное предложение Лавинии дружить. Но больше всего она испытывала досаду за то, что видела себя в роли то ли любовницы, то ли падшей женщины, что было одинаково унизительно. Какая чушь! «Ты рассуждаешь, как типичная кумушка из среднего сословия», – сказал бы Уолтер. Но София действительно принадлежала среднему сословию!

Но, положив руку на плечо Натаниелю и ощутив тепло его руки у себя на талии, она мгновенно позабыла обо всех своих сомнениях и помнила лишь о том, что только этой ночью, меньше двадцати четырех часов назад, они лежали рядом обнаженные и занимались любовью. София подняла голову. Глаза Натаниеля с чуть нависшими веками, которые придавали его взгляду такое неотразимое очарование, с легкой улыбкой смотрели на нее.

– Все было прилично? – спросила она.

– Так вы из-за этого волновались? – в свою очередь поинтересовался Натаниель. – Софи, неужели вы считаете себя содержанкой?

– Нет, конечно, нет.

И это правда, твердо заявила она себе, никакая она не содержанка, и хватит об этом!

– Тогда почему же вы думаете, что вам неприлично познакомиться с моими сестрой и кузиной? А мне быть представленным вашей племяннице? Софи, дорогая моя, то, что мы делаем наедине с вами и по обоюдному согласию, никого, кроме нас, не касается.

София тоже так считала, но все тревожилась, права ли она.

Затем музыка заиграла вальс, и на какое-то время она забыла обо всем, кроме восхитительного наслаждения от быстрого и согласованного движения с ним, от упоения вальсировать с ним – единственным для нее мужчиной на свете. На балах, которые устраивались в полку, вальсов не играли – это был слишком новый и еще осуждаемый в свете танец. Она чувствовала, что его тело разгорячилось, хотя они не соприкасались, вдыхала его одеколон, двигаясь с ним в одном ритме, – и ее щеки вспыхнули горячим румянцем при воспоминании о другом, чувственном, танце, которому совсем недавно предавались их тела.

Она сошла с ума, это точно, подумала Софи. Как она переживет конец их отношений, который неизбежно наступит с окончанием сезона? Но после вчерашней ночи разве хватит у нее сил вообще от них отказаться? Робко подняв на него взгляд, она увидела, что он по-прежнему с легкой улыбкой смотрит на нее.

– Софи, вы рождены, чтобы танцевать!

Странные слова. Она не спросила его, что он имеет в виду. Но вдруг почувствовала себя удивительно женственной. Она так редко испытывала это ощущение. София вспомнила дни своей юности, короткий период ухаживания Уолтера – ей было всего восемнадцать лет. Он не отличался особой красотой или обаянием, но ей нравился его грубовато-добродушный юмор. В то время София еще казалась себе довольно симпатичной и привлекательной. Выйдя за него замуж, София была совершенно счастлива: она стала семейной женщиной, скоро у них появятся дети, и ее жизнь будет наполнена заботами о любимом муже и детях. О чем еще могла мечтать молодая, неискушенная девушка!

Но прошло немного времени – слишком мало, по правде говоря, – как она утратила уверенность в своей красоте и очаровании. И быстро смирилась с тем, что она «старушка» и «славный парень» для Уолтера и «добрая старая Софи» для Четырех Всадников и других офицеров ее полка, хотя теперь, когда она об этом подумала, ей казалось, что Натаниель никогда именно так ее не называл.

Улыбнувшись в ответ Натаниелю, она снова отдалась волшебному кружению в вальсе. Ей и раньше приходилось вальсировать, но ничего подобного она никогда не испытывала: ей казалось, что она танцует во сне, на радуге, или на облаках, или среди звезд – как часто София слышала эти затасканные сравнения, но сейчас они казались ей совершенно точно соответствующими ее ощущениям.

Вальс заканчивался, и София оглядела зал, чтобы навсегда запомнить этот несравненный вечер. Бросив взгляд через плечо Натаниеля, она вся похолодела и тут же сбилась с ритма. Не ожидавший этого Натаниель наступил на ее туфельку. Она вздрогнула от боли, и он на мгновение прижал ее к себе.

– Софи, дорогая! – воскликнул он, остановившись и испуганно глядя на нее. – Простите меня! Какой я неловкий! Вам очень больно?

– Нет, нет, – не помня себя от волнения проговорила она, растерянно ища выход из положения. – Нет, это я виновата. Не волнуйтесь, все в порядке.

– Да нет, я же вижу. Пойдемте встанем у окна. Случайно, я не переломал вам пальчики?

– Нет, нет, что вы!

Она закусила губы, чувствуя себя так, как будто у нее сломано все, что только возможно, – и украдкой взглянула в сторону высоких дверей. Того человека там не было. Может быть, он лишь на минутку зашел в бальный зал и уже ушел? Или ей только показалось, что она его увидела? Но нет, не показалось: ведь она встретилась с ним взглядом.

– Позвольте, я найду вам свободный стул, – предложил обеспокоенный Натаниель.

– Нет! – София схватила его за руку. – Нет, давайте дотанцуем вальс.

Он наклонился пониже и внимательно посмотрел на нее:

– В чем дело? Вы ведь перестали танцевать? Безусловно, по моей вине – я считаю серьезным проступком наступить партнерше на ногу. Но что произошло, Софи?

И опять у нее возникла иллюзия защищенности. Она представила, что все ему рассказывает, после чего его обеспокоенный, заботливый взгляд вдруг становится презрительным. Нет, она не сможет этого перенести!

– Ничего не случилось, Натаниель, – улыбнувшись, сказала она. – Просто в первый момент мне было очень больно, но все уже прошло. Давайте же танцевать.

– Я могу прийти к вам сегодня ночью? – спросил он, по-прежнему нагнувшись поближе к ее лицу.

У Софии радостно забилось сердце.

– Около полуночи, хорошо? Слуги уже уйдут спать, и я буду ждать вас.

– Но может, вы предпочитаете встретиться в другом месте? – предложил он. – Я могу снять дом.

– Нет, – поспешно возразила она, – это было бы нестерпимо.

– Да, – согласился он, – безусловно. Но мне не хочется, чтобы из-за меня у вас возникли затруднения со слугами.

– Они ничего не узнают, Натаниель. Но даже если и узнают, я сама себе хозяйка!

– Да, Софи. И думаю, вы всегда ею были.

Еще одно странное высказывание, внушавшее Софии уверенность в себе, и достаточно справедливое. Она всегда или, во всяком случае, почти всегда была независимой. И будет такой же, хотя ей было чего опасаться в ближайшие месяцы. Финансового краха или разоблачения. Расставания с Натаниелем по окончании сезона. Пустоты и сознания своей никчемности, которые станут после этого сущностью ее жизни.

– Давайте же танцевать, – решительно сказала она и положила руку ему на плечо.

После вальса Натаниель проводил Софи к ее родственникам. Ему следовало раньше засвидетельствовать почтение Саре, поскольку он уже был ей представлен. А вместе с тем его бы представили и ее родителям. Ведь Хоутон – брат Уолтера Армитиджа, так что ему следовало познакомиться с этим человеком. Не было причин держаться от него в стороне лишь потому, что между ним и Софи возникла интимная связь, хотя мысль об этом все еще казалась Натаниелю странной. Он весь день убеждал себя в том, что они не совершили ничего аморального и неприличного – нужно лишь соблюдать осторожность.

Поэтому он уверенно проводил Софи, поклонился и улыбнулся мисс Саре Армитидж, сделав комплимент ее наружности, после чего его представили родителям и брату девушки. В Хоутоне замечалось лишь отдаленное сходство с крупным и грубоватым Уолтером. Он выглядел утонченным светским джентльменом. Несколько минут все говорили об Уолтере, а затем, поскольку все это время мисс Армитидж не сводила восхищенного взгляда с Натаниеля и ее возможные партнеры могли подумать, что таковой у нее уже есть, он вынужден был пригласить ее на танец.

В душе ему не очень этого хотелось, тем более что девушка смотрела на него тем особенным взглядом, который он помнил еще со времени возвращения в мирную жизнь после Ватерлоо, когда они с друзьями быстро догадались, что к ним относятся как к потенциальным женихам. Натаниель забыл и думать об этом. Поскольку он приехал в Лондон с целью как можно скорее устроить семейную жизнь Джорджины и Лавинии, ему и в голову не приходило, что как дочери, так и их матери могут смотреть на него как на будущего мужа.

Именно так и смотрела на него мисс Сара Армитидж. И пристальный взгляд ее матери говорил о том же, когда он вел девушку в танце. И хотя юная мисс Армитидж была очень хороша собой, Натаниель решил разговаривать с ней как можно меньше – к счастью, сложные фигуры танца препятствовали пространному разговору – и ограничить свои замечания безопасными темами. Но судьба была против него. Это был заключительный танец перед ужином, и ему пришлось предложить девушке руку, проводить ее в зал и обеспечить ей место за столом рядом с собой. Как воспитанный джентльмен, он должен был занимать девушку разговором и уделять ей всяческое внимание.

Должно быть, сэр Натаниель ужасно храбрый, говорила Сара. Он просто обязан рассказать ей о своих героических поступках во время сражений. Не может быть, чтобы дядя Уолтер был единственным отважным офицером. Натаниель предпочел развлечь ее несколькими забавными инцидентами, которые ему вспомнились. В частности о том, как майор Хэнли, заядлый спортсмен, выехал со своими собаками и несколькими друзьями на охоту, которая оказалась настолько удачной, что после этого они поскакали к лагерю с торжествующими криками и воплями, и не подумав утихомирить лаявших собак. Их полковник, который спал после обильного обеда, сбрызнутого солидным количеством спиртного, проснулся в страшном испуге и, решив, что их атакуют французы, стал выкрикивать бессвязные команды, отчего весь лагерь пришел в полное смятение.

– Но французы и не думали атаковать? – после паузы спросила мисс Армитидж, встревоженно глядя на него.

Он мягко улыбнулся ей:

– Нет, и не думали. Это были всего лишь майор Хэнли со своими собаками и друзьями.

– О! Ему не следовало поднимать такой шум, не так ли? Ведь он мог встревожить французские войска, если бы они были близко. И тогда вы, и дядя Уолтер… и все остальные оказались бы в страшной опасности.

– Вы совершенно правы, – сказал он, решив перевести разговор на шляпки или что-нибудь в этом роде, что ей более близко и понятно. – Дело в том, что майору Хэнли устроили серьезный выговор, так что он полностью раскаялся и больше подобного не повторял. – Натаниель хотел было добавить, что с этого момента полковник зарекся пить, но боялся, что девушка подумает, что ее разыгрывают.

– И тетушка Софи тоже оказалась бы в опасности, – подумав, добавила Сара.

– Но с ней был ее муж, который ее оберегал, – сказал он. – И мы, неженатые офицеры, тоже всегда заботились о женщинах, как и должен делать любой джентльмен. Софи была нашей всеобщей любимицей. И мы всегда заботились о ней, тем более если ваш дядюшка был в дозоре.

– Я уверена, сэр Натаниель, – сказала Сара, с обожанием устремив на него взгляд, – что рядом с вами она чувствовала себя в полной безопасности!

Улыбнувшись девушке, он осмотрел комнату, чтобы найти Софи. Он увидел ее сидящей рядом с виконтессой Хоутон по другую сторону стола в некотором отдалении от себя. И в этот момент какой-то джентльмен подошел к ней сзади и тронул ее за плечо. Она обернулась взглянуть на него со своей обычной улыбкой, и… вдруг что-то произошло. Нет, она по-прежнему улыбалась, заговорила с ним, потом выслушала его и повернулась к Беатрис, очевидно, представляя ей этого джентльмена.

Что-то было не так. Натаниелю вспомнился момент, когда она внезапно прекратила танцевать, из-за чего он случайно наступил ей на ногу. Софи явно была в смятении, но потом все отрицала. Что-то определенно произошло. Может, она неожиданно увидела человека, который был ей почему-либо неприятен?

Натаниель не мог разглядеть мужчину, пока тот не повернулся в профиль, чтобы поклониться виконтессе Хоутон. Его лицо показалось Натаниелю знакомым, хотя он никак не мог вспомнить, кто это. А потом вдруг вспомнил – удивительно, как он мог его забыть? Мужчина был уже не в мундире, вероятно, поэтому выглядел совершенно иначе. Это же Пинтер, лейтенант Борис Пинтер! Всегда настороженный, стремившийся выслужиться перед командирами даже за счет своих товарищей-офицеров, под предлогом соблюдения дисциплины обращавшийся в высшей степени жестоко с низшими чинами. Пинтера мало кто любил, зато ненавидели очень многие. Он единственный из знакомых офицеров Натаниеля с нескрываемым удовольствием наблюдал порку солдат, а также не скрывал своей зависти к тем офицерам, которых повысили в ранге.

Как-то раз Уолтер Армитидж выступил против его продвижения по причине, которая осталась для всех тайной, и сумел отстоять свою точку зрения. Пинтер так и не дослужился до капитана. Очевидно, у него не было средств приобрести себе этот чин, хотя его отец был графом.

И этот самый Пинтер сейчас разговаривает с Софи, улыбается ей, и его представляют жене брата Уолтера! Натаниель нахмурился. И теперь только заметил, что было не так – улыбающееся лицо Софи было смертельно бледным. Встревоженный Натаниель хотел было подняться, но в этот момент появился Льюис Армитидж и загородил собой Софи. Он стал усаживаться напротив Сары.

– А, Льюис! – оживленно защебетала та. – Представляешь, сэр Натаниель рассказал мне невероятную историю про нападение французов, про охотничьих собак и про спящих полковников. Это просто ужас!

Молодой Армитидж усмехнулся:

– Надеюсь, сэр, вы не включили в свой рассказ кровавые подробности? Чего доброго, бедняжку Сару по ночам начнут мучить кошмары.

– Я бы никогда не простил себе подобной жестокости, – ответил Натаниель.

– Какой ты глупый, Льюис! – обиженно надула губки мисс Армитидж. – Сэр Натаниель просто развлекал меня. Но если говорить серьезно, я бы просто умерла от страха, если бы мне пришлось быть на войне, как тете Софи.

Слегка изменив положение, чтобы лучше видеть происходящее на другом конце стола, Натаниель с облегчением увидел, что на помощь Софи пришли Кен и Иден. Они стояли по обе стороны Пинтера, непринужденно улыбались и беседовали то с ним, то с ней. Вероятно, они тоже заметили ее смятение.

– Сэр, – слегка покраснев, сказал молодой Армитидж, – не могли бы вы оказать мне честь и после ужина представить меня той молодой леди в белом, которую вы сопровождаете… кажется, это ваша сестра? С вашего разрешения я хотел бы пригласить ее на танец.

Натаниель внимательно посмотрел на юношу. Ему двадцать один – двадцать два, не больше. Очень похож на сестру – такой же белокурый и стройный, но, кажется, более рассудительный – хотя ей не откажешь в определенном обаянии. Армитидж должен унаследовать титул виконта и его имение, может, и не очень богатое, но определенно солидное. Правда, он спрашивает не о разрешении жениться на Джорджине, а только о танце с ней, но все равно Натаниель чувствовал серьезную ответственность за вывод сестры в свет. Он не может допустить, чтобы она завела нежелательные знакомства.

– Я провожу мисс Армитидж после ужина к матери, – ответил Натаниель молодому человеку, – а потом с удовольствием познакомлю вас со своими родственницами.

– Благодарю вас, сэр.

Мойра вдруг встала из-за стола, подошла к Кеннету, затем они с Софи направились к выходу, взяв ее под руки. Они о чем-то разговаривали и смеялись. На освободившееся место рядом с виконтессой Хоутон опустился Иден и начал занимать ее разговором. С неопределенной улыбкой, блуждающей по тонким губам, Пинтер поглядывал по сторонам. На одно мгновение, перед тем как Льюис Армитидж пошевелился и снова скрыл его из виду, его взгляд встретился со взглядом Натаниеля.

Что ж, пусть знает, что хотя война закончилась, а Уолтер погиб, но Софи оставалась другом четверых офицеров, которые будут ее охранять и защищать от таких наглых субъектов, как Пинтер. Какое имеет значение, что Натаниель стал ее любовником – его друзья никогда об этом не узнают. И любому из них можно доверить ее безопасность.

Уж не Пинтера ли она заметила, когда вальсировала с ним? Но почему, лишь увидев его, она сбилась с такта и перестала танцевать, а потом все отрицала? Было бы понятнее, если бы она просто брезгливо поморщилась и сказала бы Натаниелю: «Никогда не догадаешься, кого я увидела!» Он сразу бы понял и разделил бы ее отвращение при виде этого скользкого типа – ведь они оба его прекрасно знали.

И почему она представила Пинтера виконтессе Хоутон, пусть даже тот попросил ее об этом! Достаточно было бы просто холодно кивнуть ему и отвернуться. Он понял бы значение такого приема и в будущем не решился бы ее побеспокоить.

Если бы беспокоился о своем благополучии.

А мисс Армитидж, с удивлением обнаружил Натаниель, в это время с малейшими подробностями описывала капор, который мама помогла ей выбрать сегодня утром. Это был самый очаровательный капор, который можно себе представить, и, безусловно, стоил немалых денег.

– Но папа может не согласиться с тобой, Сара, когда ему на стол положат счет за твой капор, – заметил Льюис, насмешливо усмехнувшись.

– Вот уж нет! – с достоинством возразила та. – Папа сказал, что не пожалеет никаких расходов, чтобы представить меня этой весной в самом выгодном свете.

Затем Натаниеля опять отвлекли: какой-то молодой человек дотронулся до плеча Льюиса Армитиджа и тихо заговорил с ним, но его можно было расслышать.

– Могу я рассчитывать, что ты представишь меня своей сестре, Армитидж?

Это был молодой виконт Перри, младший брат Кэтрин, тот самый, который увел Джорджину пить лимонад, когда начался вальс. Он и Армитидж были почти ровесниками и, очевидно, были знакомы. Армитидж представил друг другу сестру и виконта Перри, после чего тот занял место рядом с мисс Армитидж. Натаниель с любопытством отметил, что она смотрела на молодого человека с таким же восторгом, как недавно на него самого. Все-таки этой юной леди не откажешь в здравом смысле. Приехав в Лондон с целью найти себе мужа, она на первом же балу к каждому мужчине относилась как к возможному соискателю ее руки.

Она может найти человека гораздо хуже Перри. Но и Джорджина не застрахована от ошибок!

Эти хлопоты со сватовством способны довести человека до головной боли! Натаниель тяжело вздохнул и обратился мыслями к предстоящему свиданию с Софи. Софи сказала, чтобы он пришел в полночь – значит, ждать еще целые сутки! Да это же целая вечность.

– Опирайтесь на мою руку, Софи, не стесняйтесь, – сказал Кеннет. – В бальном зале будет прохладнее. Мы сейчас же найдем для вас место посидеть.

– Вы не потеряете сознание, Софи? – заботливо спросила Мойра, которая перестала деланно улыбаться, как только они вышли из зала, где ужинали. – Кеннет может вас отнести.

– Что за чепуха! – сказала София, овладев собой. – Но все равно благодарю вас, за столом было очень душно. Как это глупо с моей стороны. Я ни разу не падала в обморок. – Она неуверенно засмеялась.

– Ничего подобного, – возразила Мойра. – Я сидела рядом с Рексом, Клейтоном и Клариссой. Рекс увидел рядом с вами этого мужчину и пробормотал что-то такое, чем вогнал меня в краску, а потом быстро поднялся из-за стола. Но Кеннет и Иден отреагировали быстрее. Кто это был?

– Бывший лейтенант, крайне неприятный тип, – объяснил жене Кеннет. – В полку мы все, почти без исключения, перессорились с ним, но особенно грубо он относился к Уолтеру Армитиджу, потому что Уолтер – с согласия еще нескольких наших товарищей – не допустил его к повышению в чине, чего он так жаждал. Софи, он не имел права заговаривать с вами. На его счастье, в зале было слишком много народа, иначе один из нас дал бы ему пощечину.

– Право, мне уже лучше, – сказала София. – Но я на самом деле почувствовала себя плохо только из-за духоты. Я не придаю слишком большого значения знакам внимания со стороны лейтенанта Пинтера. – Она едва преодолела дрожь, вспомнив, как повернулась и обнаружила у себя на плече его руку.

– Но было очевидно, Софи, что вам это неприятно, – возразил Кеннет. – И в этом нет ничего удивительного. Этот подлец застал вас врасплох и вынудил представить себя невестке Уолтера. Все-таки следовало бы съездить наглецу по физиономии!

– Пожалуйста, не беспокойтесь, ничего страшного не произошло, – уверяла его София.

– Ну вот, вы уже слегка порозовели. – Мойра успокаивающе похлопала ее но руке. – Бедняжка Софи! Вы виделись с ним после кончины вашего мужа?

– Да, – подтвердила София после едва заметного замешательства и улыбнулась. – Полагаю, моя слава из-за него не поблекнет. В прошлом году именно он появился в свете и начал всем и каждому рассказывать, как Уолтер рисковал своей жизнью, чтобы спасти его, когда он был еще простым солдатом, а Уолтер уже майором. Он даже выставил себя в довольно жалком виде, чтобы Уолтер предстал перед всеми в самом выгодном свете. – Она судорожно вздохнула. – Это было очень любезно с его стороны. – София заставила себя похвалить Пинтера, хотя отлично знала, почему он повсюду распространял такую явную ложь.

– Черт побери! – пробормотал Кеннет. – Так это был Пинтер, Софи? Но почему он считает себя вправе заговаривать с вами в обществе, когда ему вздумается?

– Не так уж часто я появляюсь в высшем свете, Кеннет, – сказала София. – Мне по душе очень скромный и тихий образ жизни. Прошу вас, не поднимайте шума из того, что произошло. В самом деле, здесь нет ничего особенного.

– Вы уж слишком незлобивы, Софи, – возмутился он. – Отныне мы будем оберегать вас, будьте уверены. Больше он не станет вам докучать.

– Имейте в виду, Софи, у вас целых четыре защитника! – засмеялась Мойра. – Натаниель тоже хотел встать из-за стола в тот же момент, что и Рекс. Я сама это видела.

– Четыре Всадника Апокалипсиса в качестве моих преданных рыцарей, – весело проговорила София. – Чего еще может желать женщина?

– Вот это сила воли! – восхитился Кеннет. – Софи, вы еще хотите присесть? Хотя выглядите уже намного лучше.

Они прогуливались по бальному залу, где только начали собираться после ужина отдельные группы гостей.

– Мне уже совсем хорошо, – сказала София, отпуская их руки. – Я вам очень признательна. Какое счастье иметь таких верных друзей!

– Если он снова начнет вам докучать, когда нас не будет рядом, обязательно дайте знать и один из нас нанесет визит мистеру Борису Пинтеру. А может, мы предпочтем сделать это вчетвером. И тогда уж он утихомирится раз и навсегда!

София с трудом заставила себя засмеяться. Она нисколько не сомневалась, что уже на следующее утро Борис Пинтер не замедлит явиться к ней домой с очередным письмом в кармане. И назначит новую цену, основательно повысив ее за перенесенное им сегодня унижение. Как, чем она с ним расплатится? Она глубоко вздохнула, стараясь не поддаваться отчаянию.

– А вон и Беатрис с Иденом возвращаются, – беспечно заметила София. – Пойду ей навстречу. Еще раз благодарю вас.

Она улыбнулась и направилась к родственнице.

Значит, Натаниель тоже хотел броситься ей на помощь, думала она. Ах, хорошо бы он пришел к ней сегодня же вечером. Но бал закончится очень поздно, а до завтрашней ночи еще целая вечность. Нет, она не станет об этом думать.

Иден улыбался, испытующе глядя на нее своими пронзительными голубыми глазами.

– Софи, вы уже окончательно пришли в себя?

– Да, благодарю вас, – безмятежно ответила она. – Досадное недоразумение.

Беатрис обернулась, ожидая, когда к ней подойдет Сара, которую сопровождал под руку Натаниель, за ними следовал Льюис.

– Если когда-нибудь вам понадобится пара кулаков, чтобы защитить вас, Софи, – сказал Иден ей на ухо, – имейте в виду, мои всегда к вашим услугам.

– Спасибо, – засмеялась она, – но уверяю вас, мне стало плохо только из-за духоты.

Кажется, он поверил ей не больше Кеннета.

Глава 9

Наутро Натаниель встал очень рано и отправился кататься верхом в парк, но успел вернуться к завтраку, застав за столом своих сестру и кузину.

Как и следовало ожидать, Джорджина светилась радостью при воспоминании о вчерашнем бале. Задолго до окончания вечера ее бальная карточка была заполнена именами джентльменов, пожелавших с ней танцевать. На первый танец ее пригласил виконт Перри, а на второй – виконт Роули, который пообещал пригласить ее как-нибудь к себе домой, где она сможет поиграть с его маленьким сынишкой. И хотя Джорджина обожала детей, естественно, ее больше радовала мысль о своем успехе на балу. Узнав же, что двое из вчерашних партнеров утром прислали ей букеты цветов, от восторга она так растерялась, что не знала, что и сказать. А днем ее ожидала восхитительная прогулка в коляске по Гайд-парку с благородным мистером Льюисом Армитиджем! Словом, этим утром счастье буквально переполняло ее, и Натаниель искренне радовался за любимую сестру.

Разумеется, с Лавинией все было иначе. У нее тоже были партнеры для каждого танца, за исключением второго – Маргарет дала ей ясно понять, что поскольку она без веских причин отказала лорду Пелему, она не может танцевать этот танец с кем-либо другим. Но ее красота привлекла множество кавалеров, из которых некоторые, безусловно, могли бы составить ей очень подходящую партию. Сегодня ей прислали целых три роскошных букета. Но все это она воспринимала как достойную презрения чепуху.

– Наверняка они посылают цветы каждой леди, с которой накануне танцевали, – небрежно заметила она. – Думаю, им просто некуда девать деньги.

И, беспечно отмахнувшись от трех перспективных соискателей ее руки – один из них приглашал ее сегодня на прогулку в Гайд-парке, но она отказалась, – Лавиния перевела разговор на другую тему.

– Сегодня днем я намерена заехать к Софи, – объявила она. – Надеюсь, мы пойдем погулять в парк, и у нас будет о чем поговорить – во всяком случае, разговор будет более интересный и содержательный, чем можно ожидать от любого джентльмена, с которым я вчера танцевала. Ты проводишь меня к ней, Нат? Натаниель недоуменно поднял брови.

– А не лучше ли послать ей записку и предложить какой-нибудь другой день? Она может быть занята или мы просто не застанем ее дома.

– Ну что ж, – сказала Лавиния, – тогда мы просто вернемся домой, зато подышим воздухом и покатаемся. Она разрешила мне зайти к ней.

«Все-таки Софи слишком добра и уступчива», – подумал Натаниель, со вздохом вставая из-за стола. Он не пожелал бы спустить Лавинию и на своего заклятого врага, а на Софи – тем более. Но в душе он и сам хотел ее повидать. Правда, Натаниель собирался встретиться с ней вечером, но ему не терпелось убедиться, что она окончательно оправилась после вчерашнего инцидента. Утром Кен рассказал ему, что Софи не придала значения навязчивому вниманию Пинтера, что причиной своего дурного состояния она считает духоту в зале для ужина, и признался, что никто из друзей ей не верит. Натаниель согласился с ним. Еще Кен добавил, что годом раньше Пинтер распространял в свете слухи о какой-то истории с eго спасением, которая увеличивала славу Уолтера, а заодно и его собственную. Это могло бы объяснить, почему Софи не поставила его на место, как он того заслуживал. Несомненно, она чувствует себя обязанной ему.

На самом деле она ничем не была ему обязана. Рекс выяснил, что во время войны на полуострове Пинтер вовсе не был простым солдатом: он прибыл туда уже в чине лейтенанта. И никому из друзей-однополчан не было известно о случае его спасения Уолтером. По свойственной Пинтеру манере он просто воспользовался удобным случаем, чтобы примазаться к чужой славе.

– Тогда возьмем фиакр до Слоан-террас, – сказал Натаниель Лавинии. – Если не застанем Софи дома, вернемся домой пешком, так что ты сможешь вдоволь погулять и подышать свежим воздухом.

Она очаровательно улыбнулась ему:

– Если ты думаешь испугать меня этим, Нат, тебя ждет разочарование. Конечно, прогулка обратно состоится в твоем обществе, что несколько уменьшает удовольствие, но, думаю, и ты, и я как-нибудь это переживем.

– Вероятно, – сказал он, бросая на стол салфетку. – Одного часа тебе хватит на сборы?

– Этого более чем достаточно, – дружелюбно ответила она. – А тебе, Нат?

Он давно уже покорился ее решимости оставлять за собой последнее слово в перепалке. Поэтому только насупился и оставил комнату.

Через полтора часа они прибыли на Слоан-террас. Оставив Лавинию в фиакре, Натаниель направился к дому, чтобы узнать, дома ли София и может ли их принять. Но не успел он подняться на первую ступеньку лестницы, как дверь открылась, и он с удивлением увидел, что из дома выходит Борис Пинтер, элегантный, самоуверенный и даже красивый. Он ослепительно улыбался, выставляя напоказ крупные белые зубы.

Черт побери! Натаниель невольно стиснул набалдашник трости.

– А, майор Гаскойн! – сказал Пинтер, ухмыляясь. – Вы тоже решили навестить нашу очаровательную Софи?

– Пинтер? – холодно наклонив голову, словно не доверяя своим глазам, произнес Натаниель.

Он хотел было осведомиться, что тот здесь делает и с какой стати позволяет себе столь фамильярно называть вдову офицера, но сдержался. Сначала необходимо поговорить с Софи. Вполне возможно, что она отказалась его принять и выставила вон.

– Вы найдете, что она, как всегда, восхитительна, – развязно продолжал Пинтер.

Натаниель поймал ручку монокля и лениво поднес его к глазам.

– В самом деле? – бесстрастно произнес он и отвер-.нулся, чтобы передать ожидавшему дворецкому свою карточку. – Узнайте у миссис Армитидж, сможет ли она принять мисс Бергленд и сэра Натаниеля Гаскойна, – сказал он, заходя в дом.

Он не стал дожидаться, когда Пинтер уйдет. Во время сегодняшней верховой прогулки Кен сказал, что они непременно нанесут визит этому субъекту, если выяснится, что он имел наглость опять надоедать Софи своим вниманием. «Нагрянем к нему вчетвером», – предвкушая удовольствие, прищелкнул языком Кент. «Лично мне это доставит особенное удовольствие, – подумал Натаниель. – И если придется поработать кулаками, я первым задам трепку нахалу».

Появился дворецкий и сообщил, что миссис Армитидж с радостью примет визитеров.

Лавиния посмеивалась от удовольствия, когда Натаниель подошел к экипажу, чтобы помочь ей выйти.

– Не в моих правилах хвалить тебя, Нат, но это было великолепное представление! По-моему, ты совершенно заморозил его своим презрением. Каким же смертельным оружием может оказаться обыкновенный монокль! Да кто он такой?

– Тебе ни к чему это знать, – сказал Натаниель. София с радушной улыбкой встретила их вдверях гостиной и протянула руки навстречу девушке:

– Вы пришли! Как я рада вас видеть, Лавиния! – Она выглядела веселой и спокойной, как обычно. – А я была одна, – говорила она, – и мне так хотелось с кем-нибудь пойти погулять. Сегодня такая замечательная погода! Я даже хотела пойти с горничной, но она ленива и утверждает, что ей довольно прогулок от кухни до своей спальни на верхнем этаже. Лесси, успокойся! Не смей пачкать лапами такое прелестное платье!

– О, какой очаровательный пес! – воскликнула Лавиния, потрепав собаку по настороженно поднятым ушам. – Ах нет, это же Лесси! Значит, ты девочка, и такая милая! А можно, она пойдет с нами?

– А вы попробуйте ее оставить! – засмеялась София, бросив на Натаниеля настороженный взгляд, который не остался незамеченным.

Понятно, она гадала, видел ли он выходящего от нее Пинтера, и надеялась, что нет. Во всяком случае, Натаниель именно так истолковал ее не совсем естественное оживление, ее ложь и нежелание открыто смотреть на него.

– Значит, вы не заняты, Софи? – спросил он. – И я могу смело оставить Лавинию на ваше попечение?

– На ее попечение?! – вспыхнула Лавиния. – Нат, мне двадцать четыре года, а Софи еще нет восьмидесяти! Кажется, ты мог бы просто сказать, что оставляешь нас в обществе друг друга!

Теперь, когда Софи повернулась к нему, ее улыбка была более естественной и веселой.

– Вы должны признать, Натаниель, что она права! Но пойдемте же. Нам, трем женщинам – Лесси, Лавинии и мне, – предстоит приятная прогулка. Имейте в виду, друг мой, меня заверили, что в парке бандиты встречаются крайне редко.

Эти женщины положительно объединились против него в заговоре и открыто над ним издеваются. Даже Лесси радостно прыгала вокруг них, не обращая на него ни малейшего внимания. Натаниель усмехнулся, а потом не удержался и расхохотался, глядя на эту троицу, сразу нашедшую общий язык.

– Возвращайтесь с Лавинией на чай, Софи, – предложил он. – Сегодня будут Рекс с Кэтрин и Маргарет с Джоном. А потом я доставлю вас домой в экипаже.

– Может быть, благодарю, – сказала Софи. – Мне нужно подняться наверх за капором, Лавиния. Я сейчас вернусь.

Его отпустили. Покинув дом, он уселся в фиакр и велел кучеру отвезти его в клуб.

Почему Софи не хотела, чтобы он знал о приходе Пинтера? Может, она действительно отказалась его принять? А может, боялась, что Натаниель устроит сцену, как вчера это сделал Кен? Но если Пинтер имеет наглость появляться в ее доме, то самое время задать ему перцу, причем сделать это нужно веско и убедительно, иначе такой человек, как Пинтер, ничего не поймет.

Натаниель решил сегодня же вечером поговорить об этом с Софи: есть веши, с которыми она не должна справляться самостоятельно. Да, но Софи чертовски независима!

Итак, сегодня вечером! Он закрыл глаза. Во время утренней верховой прогулки Иден уговаривал Натаниеля быть его партнером за карточным столом сегодня вечером и только насмешливо усмехнулся, когда тот начал просить друга дать ему как следует выспаться после вчерашнего бала.

Натаниель едва верил самому себе! Он с нетерпением дожидался встречи с Софи, стремясь поскорее снова остаться с ней наедине. Он тихонько засмеялся. Нужно надеяться, его аппетиты несколько умерятся к тому времени, когда настанет время возвращаться в Боувуд.

София решила не ходить на чай, хотя и проводила Лавинию до дома Натаниеля на Аппер-Брук-стрит и испытывала искушение остаться. Но, подумав, предпочла до вечера отдохнуть дома. Спустившись с лестницы, она прикрепила поводок Лесси к ошейнику, затем выпрямилась и улыбнулась Лавинии:

– Мы так приятно провели время, Лавиния. Я буду с нетерпением ждать нашего похода в библиотеку. Договорились, пойдемте завтра же, хорошо?

– Да, конечно! – горячо заверила ее Лавиния. – Вы не представляете, Софи, до чего я стосковалась по людям, с которыми есть о чем поговорить. Надеюсь, я не слишком много беру на себя, как считает Нат.

– Я тоже очень довольна нашим знакомством, дорогая Лавиния, – улыбнулась София. – Да, да, Лесси, я понимаю, тебе скучно стоять на одном месте. Сейчас пойдем. Итак, до завтра, моя дорогая!

И она быстро пошла прочь. У нее были кое-какие дела, и она решила покончить с ними немедленно, иначе на душе у нее не будет покоя. Она получила бы истинное наслаждение от долгой прогулки и интересной беседы с Лавинией, если бы ее не тревожила мысль о долге. Вместе с тем София уже достаточно привыкла к этой постоянной тревоге и сумела извлечь из общения со своей новой знакомой хоть какое-то удовольствие. Девушка пробудила в ней настоящую симпатию и интерес. София чувствовала, что только что приобрела подругу, которая может стать для нее очень близкой, если их дружбе суждено будет развиваться.

Правда, ей показалось немного странным, что Лавиния так ею восторгается за то, что она участвовала в походе вместе с полком мужа, перенося выпавшие на ее долю тяготы и лишения военного быта, не раз подвергая свою жизнь серьезной опасности. Так же ее восхищало то, что теперь София предпочитает оставаться независимой, хотя вполне могла бы жить у своих родственников.

– И все это вы совершили, не достигнув и тридцати лет! – завистливо вздохнула девушка.

Это казалось Софии странным, потому что сама она в девичестве мечтала только о замужестве и материнстве, как и все юные леди ее окружения. Только благодаря стечению обстоятельств у нее сложился вполне определенный характер и развилась сила воли, давшие ей возможность жить самостоятельно, – но ведь это может очень скоро кончиться, с внезапным отчаянием подумала София. Очнувшись от своих размышлений, она вовремя оттащила за поводок Лесси, которая едва не попала под пышную карету, запряженную четверкой сытых лошадей.

– Сидеть! – скомандовала она, и Лесси села рядом, высунув длинный розовый языки тяжело дыша, тогда как карета с грохотом пронеслась мимо.

Лавиния вовсе не испытывала ненависти ко всему мужскому полу, несмотря на убийственно язвительные замечания по поводу некоторых джентльменов, пытавшихся ухаживать за ней накануне вечером. Она даже призналась Софии, что мечтает однажды встретить одного-единственного мужчину, с которым она сможет слиться душой и телом – она имела обыкновение высказываться очень смело. Но, объяснила Лавиния, этот человек должен понимать, что, будучи женщиной, прежде всего, и это самое главное, – она личность.

– Порой, Софи, – сказала девушка совершенно искренне и без малейшего признака самомнения, – я думаю, какое проклятие быть красивой женщиной. Особенно если ты рыжеволосая. Считается, что женщина с такими рыжими, как у меня, волосами должна обладать сильной волей и бешеным темпераментом, но вы не можете себе представить перлы остроумия, которыми блистают иные джентльмены, и их гнусные замечания по поводу того, что им, возможно, придется погасить это пламя! Им грезится, что я жду не дождусь спасительного прихода некоего мужчины, который сумеет меня приручить.

– Хотя вы ждете всего лишь такого мужчину, – сказала София, – который найдет в себе мужество позволить вам быть самой собой.

– Вот именно! – Лавиния даже остановилась на тропинке и схватила Софию за руку, радостно улыбаясь ей. – О, Софи, именно этого я и жду, и ни один, абсолютно ни один человек до сих пор этого не понимает. Ах, как я вас люблю!

Но от приятных воспоминаний о прогулке и об умном, интересном разговоре с кузиной Натаниеля Софию отвлекали тревожные размышления.

Видел ли Натаниель, как Борис Пинтер покидает ее дом? Сначала она решила, что если бы он его видел, то непременно сразу сказал бы ей об этом. Но чем больше она думала, тем больше приходила к заключению, что между уходом Пинтера и приходом Натаниеля и Лавинии прошло слишком мало времени. Значит, они встретились у ее дверей. Тем не менее Натаниель ни словом об этом не упомянул. А она так глупо ему солгала, сказав, что была одна и скучала.

Что, если он заговорит об этом вечером? Разумеется, визит Пинтера его не касается. На любой его вопрос она может сказать ему что захочет или вообще не отвечать. Но она не хочет больше лгать, не хочет, чтобы он думал, что у нее есть от него тайны – она вслух рассмеялась, а потом смущенно огляделась, не заметили ли это прохожие на улице. Как будто у нее нет этой тайны!

Дело в том, что сегодняшний визит Пинтера не был для нее неожиданностью. Более того, она бы очень удивилась, если бы он не появился. И цена тоже не слишком ее поразила, хотя у нее ослабели колени, когда он ее назвал.

– И где, по-вашему, я смогу найти такие деньги? – невольно вырвался у нее вопрос.

От шантажиста не дождешься сочувствия, и она давно уже решила никогда и ни о чем его не просить, не показывать ему своей слабости.

– Как, Софи? – воскликнул он, показывая в улыбке свои крупные белоснежные зубы – ей всегда казалось, что они вот-вот превратятся в клыки. – У вас есть деверь, который владеет имением в Гемпшире, и брат, хотя и не джентльмен, но, говорят, достаточно богатый, чтобы только на карманные деньги приобрести весь Гемпшир. Может, настало время призвать одного из них на помощь вдове Уолтера?

А во время войны он обращался к ним с Уолтером «сэр» и «мэм» и при этом обязан был отдать честь или почтительно поклониться.

Она посмотрела на него с холодным презрением. Такой момент, конечно, может наступить – точнее, обязательно наступит, – но только когда она окажется в совершенно беспомощном положении. А это произойдет уже в следующий раз, внятно произнес ее внутренний голос. Но она не станет вовлекать Томаса в это грязное дело, к которому он не имеет отношения, если только у нее не будет иного выхода, а мысль рассказать обо всем Эдвину казалась ей просто чудовищной.

– Я тут случайно нашел еще одно письмо, Софи, – сказал Борис Пинтер, доставая его из кармана. – Оказывается, завалилось за ящик, а я-то думал, что уже вернул вам все письма. Можно только ужаснуться, когда подумаешь, что я мог его оставить в комнате, где его легко обнаружил бы новый жилец! Ведь он мог бы решить, что обязан предать это письмо гласности, не так ли? Вы действительно хотите приобрести все его письма, Софи, как последнюю память о старине Уолтере?

Он всегда приносил с собой по одному письму, передавал его в руки Софии и неотступно следил, чтобы она не уничтожила письмо до того, как заплатит. Первое письмо она прочла с начала до конца. Сомнений не было – оно было написано рукой Уолтера. Она испытала странное облегчение, не найдя в нем вульгарных выражений или шокирующих деталей. Только глубокую, романтичную нежность – она и не подозревала, что Уолтер способен на нечто, даже отдаленно имеющее отношение к поэтичности. Из содержания письмабыло непреложно ясно, что Уолтер был страстно, безответно влюблен. Она взглянула на имя, указанное в начале письма, на подпись Уолтера внизу. Последовавшие затем письма она уже не читала, а только бегло просматривала, чтобы убедиться, что это очередное письмо, написанное Уолтером.

– Я всегда питал глубокое уважение к старине Уолтеру, – в первый же свой визит заявил Борис Пинтер и с тех пор постоянно это повторял, – и к вам, Софи. Я знал, что вы не захотите, чтобы это письмо попало в чужие руки, поэтому принес его прямо к вам. В свете невероятной отваги его последнего поступка и благодарного поклонения всей нации было бы очень печально, если бы вдруг стало известно, что последние два года перед смертью он был… гм… изменял своей супруге.

Каждый раз он произносил одну и ту же речь, ухитряясь не упустить ни одного слова.

– Вы получите деньги, – сегодня утром сказала ему Софи. – Вы сказали, в течение одной недели? Вы получите их гораздо раньше, а сейчас уходите.

– Вы не предложите мне чашку чаю, Софи? Хотя я вас понимаю: узнать, что Уолтер предпочел вас кому-то другому, причем далеко не такому красивому, как вы. Можно только удивляться его дурному вкусу. Вы, конечно, отдаете себе отчет, что Четыре Всадника Апокалипсиса, как называл их старина Уолтер, вряд ли выразят вам сочувствие, если хоть одним глазом увидят такое письмо?

– Уходите немедленно, – тихо повторила она.

И через каких-нибудь пять минут, а может, и меньше в гостиной появился Сэмюел с карточкой Натаниеля и с просьбой принять его с Лавинией!

Они могли разминуться только чудом.

София нашла наконец ювелирную лавку, которую искала, привязала Лесси к столбику у двери и вошла в нее. Сначала она думала пойти в ломбард, но отказалась от этой идеи по двум соображениям. В ломбарде ей вряд ли предложили бы приличную сумму, кроме того, не стоило тешить себя напрасными надеждами: у нее не будет возможности выкупить жемчуг в будущем. Нет, его необходимо продать.

Через десять минут она вышла из магазина, отвязала нетерпеливо прыгавшую Лесси и кратчайшим путем направилась домой.

– Ну, Лесси, – оживленно спросила она собаку, когда они оказались на знакомых улицах в районе ее дома и она сняла поводок, – что же нам сказать Беатрис и Саре, да вообще кому бы то ни было, когда заметят, что на мне нет ожерелья, и спросят, где оно? Что я порвала нить и отдала ожерелье в починку? А сколько нужно времени, чтобы собрать жемчужины вместе? Что потеряла его, куда-то засунула и не могу найти? А долго ли обыскать мой дом с чердака до подвала? Что я забыла его надеть? Или что оно мне надоело? И я отдала его поносить Гертруде. Бедная моя Гертруда!

Лесси ничего не смогла ей посоветовать. Она была занята тем, что обнюхивала следы у чьей-то двери. София терпеливо дождалась ее, потом опять двинулась к дому.

– И как мне объяснить это? – тихо произнесла она, стягивая левую перчатку и чуть ли не с отвращением глядя на светлую, незагоревшую полоску у основания безымянного пальца, оставленную кольцом, которое она ни разу не снимала со дня свадьбы – до сегодняшнего дня. Как же она была наивна! Она думала, что получит за жемчуг гораздо больше. Рассчитывала, что у нее даже останется немного денег после оплаты нового требования. Но денег, которые она получила и за ожерелье, и за кольцо, только-только хватало на его покрытие.

Что ж, решила София, кто бы ее ни спросил, она просто скажет, что спустя три года настало время оставить позади и свой брак, и воспоминания о нем. Хотя нет, это прозвучит слишком бессердечно. Тогда она может сказать, что на нее накатывают болезненные воспоминания об Уолтере каждый раз, когда она видит это кольцо. Но такое заявление может показаться неприлично вызывающим.

Хватит ломать себе голову – она придумает, что ответить, когда ее спросят. Главное, сейчас она располагает требуемой суммой. Правда, больше у нее ничего не осталось, кроме каких-то пустяков, чтобы дотянуть до получения очередной пенсии. Но ее наверняка будет мало, чтобы расплатиться за очередное письмо.

Сколько же всего этих писем? Она и думать не думала, что Уолтер способен на такие обильные и красноречивые душевные излияния, с которыми он признавался в своей глубокой любви. София сильно закусила губы, пережидая, когда боль отпустит сердце… Но это означало, что Уолтера как следует не знали ни она, ни другие люди из его окружения. У нее самой не возникло ни тени подозрения о его любовной связи, хотя из писем было понятно, что она развивалась в течение двух лет до его гибели – в течение тех самых двух тяжелых лет, когда она со своей стороны так тщательно соблюдала условия их с Уолтером соглашения.

Она даже чувствовала легкую вину из-за увлеченности Четырьмя Всадниками, которую разделяли с ней почти все жены военных. А тайная любовь к Натаниелю Гаскойну определенно ее тревожила, хотя она запрещала себе называть это любовью и строго следила за своим поведением, не допуская с ним ни малейшего кокетства.

И оказалось, что все это время Уолтер сгорал от безответной страсти, которую изливал в своих письмах. И что его чувственная страсть превратилась в навязчивую идею, может, оттого, что он не мог ее удовлетворить, он ни на минуту не забывал о предмете своей любви, а между тем таскал за собой Софи, свою верную старушку, куда бы ни перемещалась армия Веллингтона.

– Иногда, Лесси, – обратилась София к собаке, которая трусцой бежала впереди нее и без напоминания поднялась на свою лестницу, – кажется, меня так распирает от злости, что я вот-вот взорвусь. Уф! Ну вот, все прошло. Больше нельзя так волноваться, Софи, держи себя в руках! – И она приветливо улыбнулась Сэмюелу, который открыл ей дверь, гадая, слышал ли он, как она разговаривала сама с собой на крыльце.

Но какой бы порой заманчивой ни казалась Софии мысль о вечном забвении, когда ее перестали бы мучить все тревоги, София страстно хотела жить.

Сопровождаемая задыхающейся Лесси, она легко взбежала по лестнице, на ходу развязывая ленты капора, радуясь, что сможет расплатиться за последнее письмо. В прошлом году Пинтер принес всего два письма, в этом году – уже два. Может, он распределил их по годам, скажем, по два письма в год. Тогда она может рассчитывать на спокойную жизнь в течение нескольких недель или даже месяцев. Вряд ли он появился бы так скоро со вторым письмом, если бы вчера вечером его не разозлили друзья Софии.

Итак, некоторое время она сможет жить, как если бы была совершенно свободна, жить одним днем. И ей есть чего ждать, о чем мечтать – сегодня вечером придет Натаниель! Она боялась, что ее будет угнетать чувство вины, потому что, казалось, в их связи было что-то порочное. Но с какой стороны на нее ни посмотри, суть их связи не нарушала никаких законов морали. Всю свою юность она вела себя в полном соответствии с этими законами, что бы ни происходило в ее семейной жизни, по праву пользуясь репутацией респектабельной замужней особы.

А вот счастья в ее жизни почти и не было.

И только та, первая ночь, которую она провела с Натаниелем, была исполнена всепоглощающей, незабываемой радости. И сегодня ее ожидает такая же фантастическая ночь. София решила не заглядывать вперед – кончится весна, и ей придется пережить тоску расставания с Натаниелем.

Счастье всегда было мимолетным. Человек узнает об этом по своему жизненному опыту. Невозможно удержать его на всю жизнь. Больше София не станет отказываться даже от самой малой радости, которую предложит ей жизнь. «Жить одним днем!» – вот ее новый девиз.

Глава 10

Все-таки Натаниель испытывал какое-то замешательство. Раньше у него бывали любовницы, которых он навещал у них на квартире. И при этом не чувствовал ни малейшей неловкости. Он приходил к ним с единственной целью, и ни он, ни его партнерши ничего больше не ожидали от этих встреч.

Другое дело – Софи. Для него она была не любовницей, а другом. Ночью она сама впустила его в дом, не дожидаясь, пока он постучит. К удивлению Натаниеля, она была не в строгом платье, а в халате свободного покроя, в разрезе которого виднелась ночная сорочка, а ее пышные волосы волной падали на спину, хотя на затылке были схвачены ленточкой. Но на его приветствие она ответила своей обычной спокойной улыбкой и стала подниматься наверх, освещая лестницу одной свечой.

Натаниель не решился поцеловать ее в щеку: ему показалось, что и она этого не ожидает. Он думал, что на первой площадке она остановится и пригласит его в гостиную, но она продолжала подниматься и привела его в свою спальню. Ее собака, дремавшая на коврике у камина, в знак приветствия несколько раз повиляла хвостом, очевидно, не возражая против его присутствия. Этой колли не видать приза ни в качестве сторожевой собаки, ни в качестве пастушьей – она впустит в дверь и самого волка.

На туалетном столике горела еще одна свеча – Софи поставила рядом свою. Покрывало было аккуратно свернуто и лежало в стороне. Сцена была тщательно подготовлена.

В первое его посещение этой неловкости не было – все произошло так неожиданно. Но на этот раз они договорились о встрече. И Натаниелю было чертовски неловко. Он не знал, вовлечь ли Софи в пустяковый разговор или сразу приступить к делу. После встречи внизу они не обменялись ни одним словом.

– По-моему, мы поступаем неправильно, Софи, – сказал он, проведя рукой по волосам, после того как снял шляпу, поставил трость и сбросил плащ. В его улыбке проскользнуло сожаление.

– Значит, ты предпочитаешь уйти? – спросила она совершенно спокойно. – Можешь это сделать, Натаниель, я не стану возражать.

Она подумала, что он ее не хочет.

Он взял Софи за руку и притянул к себе. Она невозмутимо наблюдала за ним. Он развязал ленту, сдерживавшую массу ее волос, и бросил ее на пол.

– Мне трудно относиться к тебе только как к женщине, которую я хочу, – пояснил он, – хотя я действительно очень тебя хочу. Прежде всего я вижу в тебе Софи – женщину, которую я много лет любил и уважал.

Она просветлела лицом, приникла к его груди и глубоко, облегченно вздохнула. От ее густых, упругих локонов исходил приятный аромат, очевидно, она вымыла их своим любимым мылом.

Сегодня она казалась Натаниелю особенно красивой. И дело не только в отпущенных на свободу роскошных волосах. Наконец Натаниель сообразил, в чем дело. Халат ее был светло-голубым, ночная рубашка под ним – белой. Светлые тона совершенно преобразили ее, она стала выглядеть нежной и очень женственной. Не то чтобы она была вовсе лишена женственности, но…

Он нагнул голову и потерся щекой о ее макушку, а руки положил ей на плечи.

– Чего тебе хочется? Сразу лечь в постель? Так сказать, приступить к делу? – грубовато выразился Натаниель, скрывая свое замешательство.

Сам он не был уверен, что сможет сразу «приступить к делу», если она ответит утвердительно. Пожалуй, он был смущен больше прежнего.

Она подняла голову и посмотрела на него.

– Мы допустили какую-то ошибку, да? – спросила она тем деловитым и практичным тоном, который был ему так знаком. – Я думала, все будет как в ту ночь. Но нет, все не так. Я не хочу, чтобы ты ушел.

Он тоже не хотел уходить, хотя был не настолько возбужден, чтобы заняться с ней любовью. Черт побери, она же ему не любовница!

Он коснулся ее губ своими. Она не ответила, но и не отвернулась.

– Тогда давай просто полежим, хорошо? – предложил он. – Для взаимоотношений такого рода, как наши, не существует правил, ты согласна? Мы же не обязаны сразу заняться любовью.

– Нет, не обязаны. – Она прикусила губу. – Значит, ты не собираешься уходить, Натаниель? И ты остаешься не потому, что я этого не хочу?

– Давай приляжем, – сказал Натаниель, шутливо поцеловав ее в кончик носа. – Я задую свечи и кое-что сброшу с себя.

В этом есть что-то странное и смешное, подумал Натаниель, стягивая с себя узкие панталоны и задувая свечи. София сняла халат, и они улеглись в кровать. Лежа рядом и держа друг друга за руку, они были похожи на смущенных новобрачных. У камина глубоко вздохнула во сне Лесси.

– Расскажи мне, как ты провела день, – сказал он и тут же пожалел, что начал именно с этой просьбы. Теперь она подумает, что он интересуется визитом Пинтера. Уж об этом он мог спросить и позже.

Но Софи заговорила о прогулке в парке с Лавинией – сама Лавиния по возвращении домой только сказала, что за все пребывание в городе это был самый замечательный день, – и призналась, что его кузина ей очень понравилась.

– А у меня, Софи, было такое ощущение, что я тебе ее навязал, – признался Натаниель. – Мне казалось, она не из тех любезных компаньонок, с кем было бы приятно провести целый день.

– Но она просто удивительная, чудесная девушка! – совершенно искренне возразила София. – Я очень рада, что познакомилась с ней, и надеюсь, наше знакомство перерастет в дружбу. У нас с ней разница в возрасте всего четыре года, представляешь? И как выяснилось, наши взгляды на жизнь во многом сходятся.

– Скажи, Софи, – начал он, машинально похлопывая ее по руке, – что мне с ней делать? Ей уже двадцать четыре, возраст для замужества вот-вот пройдет, а она и слышать не желает о браке. Признаюсь, отчасти я забочусь и о самом себе – не знаю, как я вынесу ее еще шесть лет! Но все-таки прежде всего меня волнует ее судьба. Сможет ли она стать счастливой, если так и не выйдет замуж? Остаться в старых девах – незавидный удел для женщины, а при ее данных в этом нет нужды. Она благородного происхождения, богата и хороша собой для сделки – прости за выражение. Я забылся.

– Что тебе с ней делать, Натаниель? А тебе и не нужно что-то делать. Лавиния – взрослая и умная девушка. Она знает, что ей нужно в жизни. Пока что она не может этого осуществить, потому что отец лишил ее права распоряжаться своим наследством, но она знает. Может, тебе просто довериться ей?

– Довериться и разрешить ей отвергнуть все респектабельные предложения, пока во всей Англии не останется ни одного неженатого мужчины, который мог бы за нее посвататься?

София тихо засмеялась.

– Да, если придется.

– И что же это за совет? – сокрушенно спросил Натаниель.

– Думаю, достаточно мудрый совет, – сказала София. – Большинство девушек ко времени своего совершеннолетия мечтают только о том, чтобы выйти замуж, завести детей и жить своим домом. По-моему, такова твоя сестра Джорджина. Рискну предсказать, что еще до Рождества она очень удачно выйдет замуж. И я была такой же. Встретила Уолтера, он сделал мне предложение, я его приняла, и мне казалось, что в восемнадцать лет я достигла всего, что нужно для счастья. Но существует и другой тип женщин, которые чувствуют, что в жизни должны быть вещи и поважнее, чем супружество с первым же мужчиной, который сделал предложение, или хоть с сотым. Такова Лавиния. Доверься ей, предоставь ей самой решать свою судьбу.

Совет был настолько разумным, что странно, как это он сам до такого не додумался. Но разве можно довериться Лавинии? Да ведь она сделает себя несчастной на всю жизнь, если предоставить ее самой себе. Вместе с тем он уважал мнение Софии. Однако в ее рассуждениях ему послышалось нечто, что отвлекло его от проблем Лавинии. Он лег на бок, подпер голову рукой и посмотрел на Софи – глаза его уже привыкли к сгущающейся темноте.

– Бедная Софи, – сказал он. – Ты думала, что у тебя впереди долгая и счастливая жизнь с Уолтером, а вместо этого вы прожили вместе… Сколько? Шесть или семь лет?

– Семь.

– И детей у вас не было. – До сих пор он никогда об этом не думал. Он погладил завитки у нее на виске. – Ты хотела иметь детей?

– Сначала да, но мы не могли себе этого позволить при той походной жизни, а было очень важно, чтобы я всегда была рядом с Уолтером.

И вдруг его осенило. Правду сказать, эта мысль все время мелькала у него в подсознании еще с первой ночи их близости.

– Следовательно, тебе известен способ предохраняться от детей?

– Жены военных знают десятки способов, – с улыбкой ответила она, – хотя при нормальных обстоятельствах большинство из них не признались бы в этом даже под пытками.

– Мне не хотелось бы наградить тебя ребенком.

– Этого не случится. – Она спокойно встретила его изучающий взгляд.

– Но если я это сделаю, Софи, ты должна будешь выйти за меня замуж, нравится тебе это или нет. И я не потерплю никаких возражений.

– Говорю тебе, этого не произойдет.

Тогда он задумался над тем, почему она снова не вышла замуж после смерти Уолтера, почему сказала ему, что вообще не хочет замуж. Значит, ее мечты восемнадцатилетней давности развеялись за следующие десять лет? И больше она не мечтает о семейной жизни с мужем и детьми? Или она не рассчитывает на осуществление мечты теперь, когда Уолтера больше нет? Она считала невозможным родить ребенка за время своего брака с Уолтером, потому что ей было важно постоянно находиться рядом с ним. Не жалеет ли она теперь, что у нее нет хотя бы одного ребенка?

Но Натаниель не решался спросить об этом. Это был слишком личный вопрос, и он не имел права задавать его. В конце концов, он был только ее другом и временным любовником.

Он наклонился и поцеловал ее, сначала легко, не уверенный, что она уже готова к близости. Но ее губы стали податливыми и слегка приоткрылись навстречу ему. Он скользнул языком в глубь ее рта. Она коснулась его языка своим, и он почувствовал, как стремительно возросло его возбуждение.

– Наверное, стоит окончательно освободиться от одежды, – сказал он.

– Да.

София помогала ему снять с нее ночную рубашку, приподняв сначала бедра, а потом руки. Потом он и сам разделся.

Чувство неловкости совершенно исчезло. Они разговаривали почти полчаса, и Натаниелю все казалось, что потом они будут смущаться еще больше. Но нет! Казалось совершенно естественным, что теперь они повернулись друг к другу и начали игру, которая должна была принести обоим сексуальное удовольствие.

Правда, София мало что знала о самой игре. Он не видел в этом ничего странного – респектабельная замужняя женщина не должна очень в этом разбираться, даже если пробыла замужем семь лет. Мужчина и не думает учить жену, как получать или доставлять удовольствие. В конце концов, супружеская постель рассматривается мужьями лишь как место для зачатия детей. И как правило, развлекаются мужчины где-нибудь в другом месте. Но постель Софи не была использована для зачатия детей – Уолтер умер раньше, чем они успели обзавестись постоянным жилищем. А сам Уолтер определенно не страдал избытком фантазии.

Да что это он все про Уолтера?! Он вообше не был настроен думать о чем-либо в настоящий момент. Нежно и горячо Натаниель ласкал ее тело. Вскоре по ее напрягшимся соскам, тихим вздохам и влажности между бедер он понял, что ей очень приятно. Сегодня он не будет требовательным, не будет ее смущать, решил он. Он научит ее в следующий раз, как доставить обоим острое наслаждение.

– Ты готова меня принять? – наконец спросил он, касаясь ее рта губами.

Раздвинув нежные складки кончиками пальцев, он слегка ввел палец и почувствовал, как она сжала его.

– Ты хочешь меня, Софи? Здесь? Чтобы я вошел в тебя?

– Да.

Она пошевелилась под ним, без уговоров раздвинула бедра, когда он лег сверху, и обвила его ногами. Прижавшись к нему покрепче, она потерлась затвердевшими сосками о его грудь. Глаза ее были закрыты, а губы приоткрылись в нетерпении момента слияния.

В это мгновение Натаниель понял, что дает ей больше, чем удовольствие. Он возбуждает в ней желание и жажду. Он видел, как многие женщины симулируют это. В данном случае все было непритворным, настоящим. Резким толчком он проник в ее влажную глубину, не отрывая взгляда от ее лица. Застонав, она запрокинула голову на подушке.

Софи, дорогая Софи!

Натаниель хотел ласкать ее медленно и долго, как и раньше, чтобы дать ей как можно дольше насладиться, прежде чем выплеснуть свою энергию. Но вдруг понял, что она вот-вот достигнет высшей точки – если он слегка ей поможет. Однако для этого он недостаточно ее знал.

Ритм его движений был глубоким и энергичным, она всем телом поддерживала его, исступленно гладя по спине, но желанный момент все не наступал, а он не знал, как ей помочь. И вдруг сообразил.

Просунув руку между их тесно слившимися телами, Натаниель нащупал у нее определенную точку и слегка ее погладил.

Агония наступила мгновенно. София выкрикивала его имя и содрогалась под ним, полностью потеряв над собой контроль. Он прижимал ее всем своим весом, оставаясь в ее нежном тепле, крепко стиснув ей руки и щекой прижавшись к ее душистым волосам.

«И это Софи? – спрашивал он себя. – Неужели это Софи?»

Колли фыркала и жалобно скулила рядом с кроватью.

Когда София успокоилась, расслабилась и задремала, он приподнялся на руках и вскоре достиг собственного более тихого, но в высшей степени удовлетворившего его освобождения. Перед тем как лечь рядом, он взглянул ей в лицо и увидел, что она смотрит на него сонными глазами.

– Софи! – Он поднес ее руку к губам. – Тебе было хорошо?

Она ответила ему тем, что уютно уткнулась лицом в его плечо и опять заснула.

Осторожно, чтобы ее не потревожить, он приподнял одной рукой и ногой одеяло и прикрыл ее. Нет, это целиком отличалось от того, чего он ожидал от их отношений. Соответственно своему возрасту и настоящему положению респектабельного сельского джентльмена, обремененного семейными обязанностями, он ожидал спокойной любовной связи, не столько страстной, сколько приносящей уютное и обоюдное удовлетворение. Тем более в отношениях с Софи.

Когда он думал, что Софи не способна на глубокую страсть? После первой их ночи или раньше? Так или иначе, именно с этим убеждением он пришел к ней сегодня. Да, его тянуло к ней, он хотел ее, но такого взрыва страсти не предвидел. Больше того, он и не был уверен, что хотел его. В нем было что-то тревожное и даже пугающее. Что-то незнакомое. Рассуждая таким образом, Натаниель чувствовал, что все его тело словно гудит от испытанного удовлетворения. Он повернулся к ней лицом и поцеловал ее в макушку. Не просыпаясь, она чуть сжала его пальцы и придвинулась к нему, что-то тихо и довольно пробормотав.

Собака опять ретировалась на коврик, где улеглась и вздохнула чуть ли не в унисон с хозяйкой.

Хорошо, думал Натаниель, просто лежать вот так, расслабленным и сонным, после спокойного разговора и после того, как ты достиг столь полного удовлетворения… со своим другом – он слегка улыбнулся. Натаниель чувствовал такой душевный покой, какого не знал много месяцев, а может, и лет. Вот только это было совсем не то, чего он ожидал. Между ними на самом деле возникли определенные отношения. И мысль об этом слегка тревожила его. Но он слишком устал и чувствовал себя слишком удовлетворенным, чтобы копаться в своих мыслях. Он подумает об этом завтра.

– Поди сюда, Софи.

Это не было приказом, хотя он протянул к ней руку, а скорее просьбой.

Пока он одевался, она тоже надела ночную рубашку и халат, не успев еще связать волосы лентой, они так и остались спадать по спине густыми спутанными прядями. Натаниель же снова выглядел безукоризненно свежим и слегка отчужденным, как будто не провел с ней в постели большую часть ночи.

Он стоял у окна спальни, уже полностью одетый, хотя всего несколько минут назад они опять наслаждались близостью – он привел ее к наслаждению медленно и искусно. Софи не очень хорошо поняла, что произошло. Это было в тысячу раз лучше, чем можно было вообразить, но вспоминала об этом со смущением. Что он о ней подумал? Кажется, она совершенно потеряла над собой контроль. Он намерен поговорить именно об этом или просто хочет поцеловать на прощание? София терялась в догадках.

Подойдя к нему, она взяла его за руку, подняла к нему лицо и улыбнулась. Они не стали зажигать свечи, хотя было еще темно, но она прекрасно видела его лицо. Он смотрел на нее своими неподражаемыми глазами.

– Софи, – сказал он, – расскажи мне о вчерашнем визите Бориса Пинтера.

Ах! У нее все сжалось внутри. Значит, он его видел! Ну конечно! Могло ли быть иначе? И зачем только она солгала? В этом не было необходимости.

– Ах, ты об этом! – Она засмеялась. – Он пришел засвидетельствовать свое почтение. Время от времени он это делает, но никогда не задерживается, я даже чаем его не угощаю.

– Но почему ты вообще его принимаешь? Она удивленно подняла брови.

– Ты считаешь себя обязанной принимать его из-за того, что в прошлом году он так нелепо лгал, чтобы еще больше прославить Уолтера? Но пойми, Софи, он сделал это только ради того, чтобы проникнуть в высший свет!

– Ты говоришь, ложь?

– Да, когда Пинтер приехал на полуостров, он уже был лейтенантом, Софи, а не прапорщиком.

Этого она не знала.

– Следовательно, Уолтер спас лейтенанта Пинтера, а не прапорщика Пинтера, – спокойно отметила Софи. – Какое это имеет значение?

– А то, что ты ничем ему не обязана! Он никогда не был приятным типом, а на Уолтера положительно имел зуб. Ты должна держаться от него подальше и уж тем более не принимать его дома. Вчера Кен сказал тебе, и совершенно верно, что любой из нас четверых защитит тебя в любое время, если Пинтер станет тебе досаждать. Мы с удовольствием защитим тебя, а особенно я.

«Защита» Кеннета стоила ей обручального кольца. Без нее цена за очередное письмо не была бы такой высокой. А в следующий раз он назначит еще более высокую цену – такую, что она не сможет ее заплатить.

Она высвободила свою руку.

– И с каких это пор, Натаниель, ты взял на себя право руководить моими поступками? Указывать мне, кого я могу принимать в своем доме, а кого нет? Уж не считаешь ли ты меня своей содержанкой, хотя раньше отрицал это? Я не твоя содержанка и не родственница, чтобы ты мог отдавать мне распоряжения, которые я обязана исполнять немедленно и беспрекословно! Не слишком ли много ты на себя берешь?

Она никогда не выходила из себя, ни разу, ни с кем не разговаривала таким возмущенным тоном. Слыша свой ледяной голос, она прекрасно понимала, что происходит. Ужасная злость, бурлившая в ней, находит выход. И под ударом оказался Натаниель, который хотел только защитить ее. Испугавшись последствий своего взрыва, она даже надеялась, что он начнет возражать ей. Но он не стал этого делать.

Он слегка склонил голову и испытующе посмотрел ей в лицо, затем на стиснутые в кулаки руки.

– Разумеется, ты совершенно права, Софи, – сказал он, и в голосе его не было ни злости, ни высокомерия, ни дрожи от оскорбленного самолюбия. – Я прошу простить меня, Софи. Ты простишь?

Она кивнула и на мгновение закрыла глаза. Вся ее злость мгновенно улетучилась.

– Я не считаю тебя своей содержанкой, Софи, – тихо сказал он. – Вот почему я… я не мог заниматься с тобой любовью, когда впервые пришел сюда. Ты мой друг и моя возлюбленная.

Черт его побери! Она хотела, чтобы между ними завязалась настоящая ссора, но что она может противопоставить этому рассудительному спокойному тону? Сейчас же ей хотелось только приникнуть к нему и спрятать лицо у него на груди. Иногда независимость может показаться слишком тяжелым бременем, а нежное участие порой может принести облегчение гораздо быстрее, чем злость или высокомерие.

София улыбнулась ему.

– Ты можешь мне кое-что обещать? – спросил он ее. Она пожала плечами.

– Обещай обратиться ко мне, если тебе что-нибудь понадобится. Обещай, что не будешь слишком гордой и самостоятельной, чтобы попросить о помощи.

– Это целых два обещания, – резонно заметила она.

– Но ты обещаешь? – настаивал он.

«Не можешь ли ты одолжить мне довольно крупную сумму денег, чтобы выкупить любовные письма Уолтера, которые он писал одному человеку? Разумеется, при том условии, что я верну тебе все до последнего пенни, хотя бы мне на это понадобилось лет шестьдесят».

– Софи? – У него дрогнул голос. – Ты не можешь сделать ради моего спокойствия даже такую малость? Если предпочитаешь, можешь обратиться к Кену, Рексу или Идену. Но обязательно к одному из нас, Софи.

– Тебе нечего тревожиться за меня, Натаниель, – сказала она. – Обещаю, что обращусь к тебе в любом случае, если буду считать, что ты сможешь мне помочь. Это тебя устраивает?

Он взял ее руки и крепко стиснул их.

– Ты хитрый лисенок, Софи. По существу ты ничего мне не обещаешь. Ты хотела бы, чтобы наша договоренность продолжалась?

– А ты? – еле выговорила она, вся заледенев от страха потерять его.

– Да. – Он наклонился к ней. – Но не давай мне забыть, Софи, что это отношения равных партнеров, а значит, я ничего не могу сделать без твоего согласия. Так могу я прийти к тебе еще раз?

– Да! – Она улыбнулась. – Это так приятно, Натаниель. Я хотела бы продолжить наши отношения.

– Хорошо.

Он поцеловал ее. Через несколько минут она проводила его вниз, за ними плелась сонная Лесси. Он потихоньку отодвинул засов.

– Спокойной ночи, Софи, – сказал он, прежде чем открыть дверь. – И благодарю тебя, дорогая.

– Я благодарю тебя, Натаниель.

Она видела при свете, падавшем в открытую дверь, его замечательную улыбку.

– И тебе спокойной ночи, Лесси, – сказал он. Потом она закрыла за ним дверь и, стараясь не шуметь, потихоньку заперла се на засов.

– Скорее назад, Лесси! – позвала она.

Скорее опять в постель, чтобы удержать его тепло и запах, чтобы снова пережить все события этой ночи – и не только физические ощущения.

Забравшись на кровать, София легла на то место, где лежал Натаниель, накрылась с головой, не переставая думать, что вряд ли решилась бы предложить ему встречаться, если бы знала, что это будут не просто встречи для удовлетворения требований плоти. Без них она как-нибудь прожила бы – ведь жила же она без всего этого всю свою жизнь, кроме той страшной недели после свадьбы.

Но сегодня между ними появилось нечто более значительное. Они лежали рядом, взявшись за руки, и просто разговаривали как друзья. А потом, после замечательного слияния, несколько часов спали рядом. Кажется, она и во сне чувствовала его уютное теплое тело.

«И у тебя нет детей. А ты хотела их иметь?»

Почему-то именно эти слова все время вспоминались ей. Да, детей у нее нет. Хотела ли она их иметь? Не очень – при тех обстоятельствах. Она так безжалостно подавляла в себе женские инстинкты, что практически забыла о смысле жизни женщины. А сейчас? Хотела бы она сейчас иметь детей? Ей только двадцать восемь. Порой она забывала, что еще молода.

«Если от меня у тебя будет ребенок, Софи, ты должна будешь выйти за меня замуж, нравится тебе это или нет. Я не потерплю никаких возражений».

О, Натаниель! Сердце у нее разрывалось от боли.

Лесси вспрыгнула на кровать и положила голову ей на ноги. Но Софи не прогнала ее, как обычно. Ей было так уютно чувствовать тепло любимой собаки!

Глава 11

– Жалко, Нат, что тебя там не было, – сказал в заключение Иден после того, как долго потчевал друзей рассказом о прошедшей накануне игре в карты.

Оказывается, один молодой лорд, недавно исключенный из Оксфорда за то, что тактично называли «необузданностью», проиграл огромное состояние, которое – к счастью для его кошелька и к несчастью для его чести – он только должен был унаследовать. Его оттаскали за уши, во всяком случае, так уверял Иден. А затем другой юный лорд – в этом году Лондон буквально кишит ими! – вызвал на дуэль старика Кроуфорда за тон, в каком тот отозвался о куртизанке в два раза старше юноши. Кроуфорд только смерил молодого человека с ног до головы презрительным взглядом и предложил отшлепать его по попке, после чего отослать к мамочке. Дуэль была предотвращена.

– Да уж, Иден, – засмеялся Натаниель, – похоже, я пропустил поистине утонченное развлечение. Рекс с Кеннетом наверняка пожалели, что уже женаты или, во всяком случае, что не могут пригласить своих жен на собрание столь изысканных особ.

– Только подумать, Кен, чего мы оказались лишены! – с шутливым отчаянием проговорил Рекс. – И все, что нам выпало взамен этого, – вечер у Клода с музыкой и разговорами!

– И не забудь упомянуть, Рекс, и с картами, – напомнил ему Кеннет. – Я вернулся домой на полкроны беднее, а твоя жена на ту же сумму разбогатела.

– И еще выиграла шиллинг у Клейтона, – добавил Рекс. – Сегодня утром мы с ней очень богаты!

Друзья в полном составе опять выехали на верховую прогулку в Гайд-парке. У них это стало чем-то вроде ритуала, которым они встречали утро каждого дня. Сегодня небо было затянуто облаками, и в воздухе ощущалась сильная влажность, как всегда перед дождем, но все единодушно считали, что при любой погоде прогулка на свежем воздухе является необходимой прелюдией, с которой должен начинаться день.

– Если мне будет позволено вернуться к тому, с чего я начал, – Иден, – есть если вы уже закончили острить на мой счет… – В ответ ему все только усмехнулись. – Так вот, Нат, в городе появилась леди Галлис.

– Какая леди? – Натаниель поднял брови. Рекс присвистнул.

– Бывшая мисс Мария Дарт, Нат! Неужели забыл? До Ватерлоо, а потом тоже…

– Это такая… с грудью? – Натаниель, играя бровями.

– И еще с бедрами, ногами и щиколотками, – засмеялся Рекс. – Не говоря уже о губах и глазах.

– Дарт из «Купидона»? – спросил Кеннет. – Согласитесь, что если бы мы участвовали в этой ярмарке невест, то все влюбились бы в нее по уши, передрались бы и больше уже не дружили бы.

– Да, конечно, теперь вспомнил, – засмеялся Натаниель. – Она вышла замуж за старого Галлиса с его миллионами и подагрой.

– Надгробие старика Галлиса уже год как украшает церковный двор, – сказал Иден, – а наша Мария, дорогой мой Нат, теперь богатая вдовушка с бойкими глазками.

– И эти глазки вчера тебя не заметили, Иден?! – Кеннет с сокрушенным видом покачал головой. – Старина, тебе нужно срочно отполировать свои голубые глаза. Должно быть, ты разучился обращаться с женщинами.

– Да будет тебе известно, – снисходительно сообщил ему Иден, – леди удостоила меня чести поцеловать ей ручку и вести с ней беседу. Она кокетничала вовсю, разве только прямо не предложила мне проводить ее в ее же спальню. Но увы! Она дала ясно понять, что имеет в виду отношения, которые продлятся лишь до начала лета, когда она намерена отбыть на континент. Скажу вам, я испытал сильнейший соблазн, поскольку предстоял определенный период для связи, а леди обладает захватывающим шармом, чтобы не сказать больше. Но я не настроен рисковать. Кроме того, у Гарриет появилась новая девушка, к которой я думаю подкатиться.

– На самом деле, Нат, – подцепил Идена Рекс, – думаю, леди его попросту отвергла.

– Не хотелось бы это признавать, Рекс, – поддержал его Натаниель, – но, думаю, ты прав.

– Черт побери! – воскликнул Иден, покраснев от возмущения. – Нат, а я-то пытаюсь тебе сказать, что я замолвил о тебе словечко! Я все время говорил о тебе, рассказывал ей, сколько времени ты вынужден тратить на своих родственниц, что у тебя совершенно не остается времени на себя. Чем еще можно завоевать горячее сочувствие женщины?

– Это звучит довольно любопытно, – заметил Кеннет. – Охотно верю, что Иден действительно постарался пристроить тебя, Нат, хотя, разумеется, он не имел в виду брак.

– И она помнит тебя, Нат, – многозначительно сказал Иден. – Стоило мне заговорить о тебе, как она положила ручку мне на рукав и спросила: «Лорд Пелем? Это не тот молодой человек… с глазами?»

Все, включая Натаниеля, расхохотались. Иден очень похоже подражал ее хрипловатому контральто.

– «И это у него такая… очаровательная улыбка?» – продолжал Иден. – Обрати внимание на паузу, Нат! И с каким придыханием она произнесла последние слова! Ты все понял?

– Что ж, Нат, кажется, ты уже пристроен, – сказал Кеннет после очередного взрыва хохота. – Мадам только того и ждет, чтобы ее заняли до конца сезона. К тому же ее изящные ручки полны всякого добра. Не говоря уже о выразительных паузах.

– Имей в виду, Нат, тебе достанется самое выгодное, – поучительно проговорил Рекс. – Три-четыре года назад она потребовала бы обручальное кольцо и огромное состояние. А сейчас ее можно заполучить только на время и всего лишь ценой твоих глаз и… очаровательной улыбки. Черт побери, я не сумел передать ее придыхание. Но куда мне до Идена!

– Сегодня вечером, Нат, она намерена посетить суаре у миссис Лебланк, – торжествующе сказал Иден. – Я намекнул ей, что ты тоже там будешь.

– С Джорджиной и Лавинией, – сухо сказал Натаниель. – Не говоря уже о Маргарет и женах Кеннета и Рекса и… Софи.

– Если ты не способен тайно поухаживать за любовницей под носом у всего общества, – разочарованно вздохнул Иден, – значит, последние два года печально изменили тебя. Раньше, стоило тебе только захотеть, ты уговорил бы ее, уложил в постель и завел с ней связь так, что даже мы ничего бы об этом не знали.

– Кажется, дождь и в самом деле начинается, – сказал Натаниель, вытягивая руку и подставляя ладонь кверху. – Кстати, я вот заговорил о Софи и вспомнил, что между ней и Пинтером происходит что-то странное.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что он снова ей навязывается?! – возмутился Кеннет. – Ничто не может мне доставить такого удовольствия, как небольшой разговорчике этим субъектом. Я жалею, что не сделал этого позавчера. Но я хотел как можно скорее вывести Софи из зала.

– Вчера днем, когда я приехал к Софи с Лавинией, он как раз выходил от нее, – сказал Натаниель.

– Вот это да! – Ке. ннет выглядел озадаченным, а лица друзей сразу стали серьезными. – Надеюсь, она выгнала его, наградив пощечиной?

– Вовсе нет, – с горечью возразил Натаниель. – Она холодно меня выслушала, когда я спросил, что он здесь делал, и стоило мне сказать ей, что она не должна его принимать, как она откровенно рассердилась.

– Софи? – недоверчиво переспросил Рекс. – Рассердилась? Никогда не видел ее по-настоящему сердитой.

– Но тут она действительно рассердилась, – сказал Натаниель. – И заявила мне – разумеется, совершенно справедливо, – что я не имею права указывать ей, кого она вправе принимать у себя в доме.

– Что за черт! – недоумевая, воскликнул Иден. – Она согласилась на визит Пинтера, Нат? На балу у Шелби она побледнела так, что чуть не потеряла сознание, поэтому мы с Кеном и бросились ей на помощь.

– Она даже не сказала мне, зачем он приходил, – продолжал Натаниель – Сказала только, что он хотел засвидетельствовать ей свое почтение, как делал и до этого раза, и что не остался на чай.

– Что у него на уме? – спросил Кеннет. – Может, он хочет погреться в лучах ее славы? Хотя в этом году она слегка потускнела. К тому же отец Пинтера граф, так что он и без Софи вхож в светские салоны. Да ведь Софи не богата, верно? Во всяком случае, по ней этого не скажешь. Так что же нужно от нее этому негодяю?

– Что бы это ни было, – заявил Рекс, – долго ему этого добиваться не придется. Хотя мы и не сидели рядом с ней, но заметили, какой эффект на нее произвело его появление позавчера вечером. Определенно он ей не нравится – что только делает честь ее вкусу. Когда мы нанесем визит бывшему лейтенанту Пинтеру? Может, попробуем сегодня? Мне не хотелось бы тратить ни минуты.

– Я с тобой, Рекс, – угрюмо сказал Иден. – Пора дать понять этому хаму, что у Софи есть верные друзья.

– Нет, – сказал Натаниель. – Этого нельзя делать, во всяком случае, не таким способом, как бы мне этого ни хотелось. Пинтер не сделал ничего предосудительного на балу у Шелби, по крайней мере открыто. Да, вчера его приняли на Слоан-террас, как и меня с Лавинией, но ведь он не ворвался туда силой. И Софи не жаловалась на его визит. Мы не имеем права действовать от ее имени и являться к Пинтеру с требованием, чтобы он держался от нее подальше.

– Вообще-то, Нат, – заметил Иден, – я могу так же действовать от своего имени, как и от имени Софи.

– Она никогда не простит нам вмешательства в ее личные дела, – возразил Натаниель. – Мы не имеем на это права.

– Черт! – пробормотал в замешательстве Рекс.

– Тогда зачем ты об этом заговорил, Нат? – спросил Кеннет.

Натаниель с досадой вспомнил утреннюю сцену в спальне Софи. Ему приходилось и раньше видеть ее раздраженной. В конце концов, она была человеком, а человеку свойственны эмоции. Но никогда он не видел ее разозленной. А сегодня утром она была в таком состоянии – хотя ни разу не повысила голоса и не пустила в ход сжатые кулачки. Ее злость явно не соответствовала предлогу. Только потому, что он проявил заботу о ней? Только потому, что он неосторожно изложил свой совет в форме приказа? Конечно, он был не прав – он понял это с первого же ее слова и искренне перед ней извинился.

Но она была не просто возмущена, она была в ярости.

Софи – и в ярости?

Натаниель недоуменно покачал головой.

– Здесь что-то не так, – задумчиво сказал он. – Она была… испугана? Может, и правда за ее злостью прятался испуг? Не знаю, что там такое, но определенно что-то есть.

Но может, ее злость была вызвана тем, что он выбрал для своего требования не то время? Он вздумал повелевать ею сразу же после того, как провел с ней ночь. Как будто она стала принадлежать ему душой и телом. Разумеется, у него этого и в мыслях не было, но он понимал, что его поведение можно расценить и так.

– Черт побери, – снова пробормотал Рекс. – Стоит ли нам цепляться к Пинтеру? В конце концов, Софи независимая женщина. Мы не встречались с ней три года и лишь недавно возобновили знакомство. Как и мы, она жила своей жизнью. Она сказала Нату, чтобы он не лез не в свое дело. Тогда и всем нам следует оставить ее в покое. Да и Пинтер, по существу, всегда был не больше чем пронырливым подлизой, верно я говорю? Если Софи готова его терпеть, какое право мы имеем возражать?

– Но, Рекс, ты забываешь о том, что произошло позавчера вечером, – напомнил ему Кеннет. – Она не просто побледнела. Она так тяжело опиралась на руки нам с Мойрой, что пришлось чуть ли не нести ее. И я уверен, что она не потеряла сознание только благодаря своей исключительной силе воли.

– Черт! – опять вырвалось у Рекса.

– Но что может заставить такую женщину, как Софи, потерять сознание? – размышлял вслух Иден.

– Только страх, – мрачно констатировал Натаниель.

– Черт побери, Нат! – возразил Иден. – Тогда она должна была половину войны пролежать в глубоком обмороке.

– Существуют страхи разного свойства, – сказал Натаниель. – Не только физический страх.

– Что ты предполагаешь? – спросил Кеннет.

– Ничего. – Натаниель покачал головой. – Подумать только, этот подлец называл ее просто Софи, милой и очаровательной. Это было на ее крыльце, когда он выходил, а я только приехал – к счастью, Лавиния оставалась в фиакре, пока я выяснял, принимает ли Софи. Не помните, на полуострове Пинтер когда-нибудь называл ее по имени?

– Чтобы лейтенант назвал жену майора по имени? – сказал Рекс. – Никогда!

– Но почему она приняла его на следующий же день после того, как при виде его едва не лишилась чувств? – спросил Натаниель. – А потом впала в ярость, когда я предложил нашу помощь, чтобы ее защитить?

– Может, она так самоутверждается? – сказал Кеннет и самже ответил на свой вопрос: – Нет, не может быть. Ведь во время войны она всегда принимала нашу помощь, как и мы ее. И мы знали, что нами двигала истинная дружба, а не снисходительное участие или убежденность в том, что она слабее нас и не может справиться со всеми жизненными проблемами без мужской помощи. Значит, что-то там происходит, верно, Нат?

– И при этом нечто такое, что мы не можем решить самым очевидным и удовлетворительным путем, – добавил Рекс. – Я бы с наслаждением задал трепку Пинтеру. Как он вообще смеет поднимать взгляд на Софи?

– Думаю, нам нужно последить за ними, насколько мы сможем это сделать, не оскорбляя независимости Софи, – предложил Натаниель. – Мы должны выяснить, почему она его боится, хотя ни в чем нам не признается. То есть если она действительно его боится.

– Но это именно так, Нат, – заверил его Кеннет. – Не так-то просто напугать Софи, но позавчера она была действительно испугана. И при этом все равно вчера впустила его в свой дом!

– Сегодня она собиралась прийти к миссис Лебланк? – спросил Иден. – Интересно, будет ли там Пинтер? Я буду держаться поближе к ней. Рекс и Кен, вы будете развлекать своих жен, а Нат у вас под носом ухаживать за вдовушкой, только вы ничего не заметите… Да, еще ему нужно будет сопровождать своих родственниц. Так что предоставьте мне заботу о Софи. Может быть, я буду брать ее с собой в ближайшее время. И это вовсе не так обременительно – трудно представить себе общество человека более приятного и близкого по духу, чем наша Софи, хотя она и не самая выдающаяся красавица.

Натаниель было вскипел, но предпочел не компрометировать Софи резким замечанием другу и промолчал. Он сомневался, что поступил верно, рассказав друзьям о Пинтере. Ему казалось, будто он предал Софи. В конце концов, то, что она делает у себя дома, никого не касается. Но Кен был прав. Ее реакция на появление Пинтера у Шелби была вызвана не простой антипатией. И ее злость этой ночью была не просто возмущением. Определенно здесь что-то крылось. И казалось вполне естественным, что с этим затруднением он обратился к друзьям. К тому же они были и ее друзьями. И это дело касалось их дружбы, не имея никакого отношения к тому факту, что Софи стала его любовницей.

За исключением того, признался он себе, что этот факт вызвал в нем еще большее желание защитить ее. И безумное беспокойство за нее. Если она не желает довериться любовнику – значит, здесь определенно что-то неладно. Он учитывал еще один факт, о котором не мог рассказать друзьям – иначе раскрылось бы, что вчера он дважды появлялся у нее в доме. В его первый приход она сделала вид, что Пинтер не заходил к ней, – значит не хотела, чтобы Натаниель об этом знал.

– Поедем в клуб, Нат? – спросил его Иден. – Позавтракаем?

– Не сегодня, – отказался Натаниель. – Мне уже сообщили, что после завтрака я должен буду проводить Лавинию к Софи – они собираются в библиотеку. А потом мне нужно будет отвезти Джорджину в Роули-Хаус. Кажется, она хочет навестить некоего мастера Питера Адамса.

– Ах да! – сказал Рекс. – Мой сынишка будет в восторге, что у него появилась еще одна поклонница. В городе их у него уже множество. Он так радуется, когда к нему в детскую заглядывают брат или сестра, только это случается всего несколько раз в месяц.

Разговор перешел на другие темы, но Натаниель был доволен – хотя и несколько обеспокоен – тем, что у него есть союзники, поддерживающие его решение защитить Софи от того, кто лишает ее обычного безмятежного спокойствия.

София не собиралась присутствовать на суаре миссис Лебланк. Даже в самый расцвет ее славы она посещала лишь несколько избранных развлечений сезона. И хотя она понимала, что на этот год из-за выхода в свет Сары все будет иначе, она не намеревалась повсюду их сопровождать. Возможно, она будет принимать одно приглашение в неделю, думала она, да и то было слишком. А суаре устраивалось всего через два дня после бала у Шелби.

Но она уступила просьбе подруги. Во время посещения библиотеки Лавиния буквально умоляла ее побывать на суаре, иначе ей предстоит безнадежно скучный вечер.

Софии приятно было сознавать, что кому-то необходимо ее общество, причем не в качестве золовки или тетушки, а в качестве друга. Они с Лавинией выяснили, что их литературные вкусы удивительно совпадают. Обе любили книги об истории, о путешествиях и об искусстве. Обе любили современные повести, избегая эффектных готических романов, которыми увлекались многие из их знакомых леди. Обеим нравилась поэзия, хотя София любила Блейка, Уордсуорта и Байрона, а Лавиния предпочитала Поупа и Мильтона. Они провели утро в увлекательном разговоре, не раз находя повод вдоволь посмеяться.

А позже днем Мойра и Кэтрин, которые заехали, чтобы вытащить Софию в магазины, выразили свое разочарование, узнав, что она вряд ли пойдет на суаре. Она положительно должна изменить свое решение, уверяли они Софию. Теперь, когда они ее узнали, им очень хотелось познакомиться с ней поближе.

Но был и еще один соблазн. Там будет и Натаниель. Казалось бы, тем более она должна была отказаться от приглашения. Из трех последних ночей две они провели вместе. Она вальсировала с ним на балу, вчера днем он заходил к ней с визитом, хотя пробыл недолго. Она должна быть очень осторожна, чтобы не злоупотребить этими отношениями. Ей нужно быть тем более осторожной, чтобы не вызвать ни малейших подозрений на этот счет у его друзей и общих знакомых.

Но София столько лет тайно его любила. И сейчас они стали наконец любовниками – всего на одну весну ее жизни. И к своей тревоге, она обнаружила, что жаждет хотя бы только просто увидеть его. Даже если они не окажутся рядом во время суаре, даже если она только издали увидит его и не услышит его голоса… Даже это было бы лучше, чем вообще его не видеть.

Во всяком случае, так она себя уверяла.

Она надела темно-зеленое платье, в котором была в Роули-Хаусе, – это было ее второе нарядное платье. Определенно ей нельзя больше поддаваться искушению и часто посещать приемы, с тоской думала она, глядя на свое отражение в зеркале. Ведь у нее всего два платья, да и те немодные и уже поношенные. К тому же теперь у нее нет ожерелья, которое могло бы оживить наряд. Она поднесла руку к горлу – без жемчуга она чувствовала себя голой.

Разумеется, это было первое, что заметила Беатрис, когда они прибыли к миссис Лебланк, прислуга унесла их плащи, и они вошли в гостиную.

– Софи, дорогая! – воскликнула она в ту минуту, когда к ним пробирались Рекс с Кэтрин и с улыбающимся издали виконтом Перри – конечно, он улыбался Саре. – Ты забыла свой жемчуг!

– И правда! – сказала София, дотрагиваясь до шеи и делая растерянный вид. – О Боже!

Действительно о Боже – что она скажет в следующий раз?

– О, Софи! – В голосе Беатрис на этот раз слышался настоящий ужас. – И обручальное кольцо!

– О! – София испуганно уставилась на свою руку. Казалось, блестящий след от кольца был более заметен, чем само кольцо. – Ну, Би, надеюсь, больше этого никто не заметит. Слава Богу, что я хоть платье не забыла надеть… А, Рекс, скажите-ка мне, вам понравился капор, который днем купила себе Кэтрин? Я обещала пустить в ход свое влияние, если вы станете его критиковать. По-моему, он как будто специально сшит для Кэтрин. Невозможно носить его так изящно, как это делает она.

– Ваше влияние, Софи? – с усмешкой сказал Рекс. – Так это вы уговорили ее купить капор?

– Конечно, – призналась она.

– Тогда я должен благодарить вас, – сказал он, поднося к губам ее руку, и взглянул на нее смеющимися глазами. – Капор только воздает должное той, чью головку он теперь украшает.

Как приятно знать, подумала София, что Рекс встретился с Кэтрин, которая была во всех отношениях достойной его. Рекс всегда был самым отъявленным бузотером в их компании, который при помощи своего обаяния добивался всего, чего или кого желал. Но чтобы добиться Кэтрин, ему пришлось, как подозревала София, проявить свои самые неотразимые способности, и в результате можно было утверждать, что он удачно и счастливо женился.

Казалось, про ее ожерелье и обручальное кольцо все забыли. И она не жалела, что пришла. Здесь присутствовали ее самые близкие друзья. Сегодня она заплатила свой долг и вечером может спокойно отдохнуть. Может, Натаниель даже… Нет, она не должна ожидать, чтобы он приходил каждую ночь. Но это и не важно. Воспоминаний о прошедшей ночи было достаточно, чтобы жить ими ближайшие несколько дней. Ее ждут несколько недель свободы, в течение которых она намерена сполна насладиться этой сказочной весной, хотя отлично знает, что беззаботное существование долго не продлится. Скоро появятся новые письма…

А пока сегодня вечером и в ближайшее время она будет просто веселиться и радоваться.

«Жить одним днем».

Сегодня Натаниель появился в темно-зеленом сюртуке с серебристой отделкой и в светло-серых панталонах. Войдя в гостиную, она сразу его заметила, хотя и не смотрела прямо на него.

София настроилась провести вечер беззаботно, но и весело.

Глава 12

Леди Галлис определенно считала, что выполнила свой долг перед обществом и теперь имеет полное право развлекаться. В возрасте двадцати лет она вышла замуж – вернее, ее выдали замуж, если более точно определить эту сделку, думал Натаниель, – за невероятно богатого лорда Галлиса, старше ее в три раза. Он наслаждался своим браком чуть больше года и за это время не утратил своего восхищения молодой женушкой. Он оставил ей все, что не было закреплено за его наследником.

И теперь, все еще очень молодая и цветущая, она искала личного удовлетворения. Она искала себе не нового мужа, догадывался и сам Натаниель, даже если бы Иден и не сказал ему этого, а лишь любовника, с которым могла бы приятно провести время до своего путешествия на континент, которое должно было начаться летом.

Накануне вечером Иден великолепно справился с возложенными им на себя обязанностями свата. На суаре у миссис Лебланк леди ловко повернула дело так, что оказалась в небольшой группе гостей, среди которых был и Натаниель, уже освободившийся от своих родственниц: Джорджину молодой Льюис Армитидж пригласил присоединиться к компании, собравшейся вокруг фортепьяно, а Лавиния, не снизойдя до объяснений, прямиком направилась к Софи. Маргарет, которой не нужно было в данный момент присматривать за своими подопечными, воспользовалась случаем и оживленно разговаривала со своими знакомыми дамами.

И в результате Натаниель оказался наедине с вдовой, так как вскоре члены их маленькой группы разбрелись кто куда. По его мнению, леди Галлис всегда знала, чего хочет и как этого добиться. Она была исключительно хороша, хотя определение «хороша» было довольно банально, чтобы описать ее прелести. Она была необыкновенно чувственна. Вместе с тем она обладала кое-каким умением поддерживать разговор, что уравновешивало эффект от ее физического присутствия. Она была не просто хорошенькая штучка.

Иден выполнял свое обещание, заметил Натаниель. Он был с Софи и Лавинией, хотя последняя не давала ему усомниться в нежелательности его присутствия. Что-то в Идене вызывало у Лавинии неприкрытую враждебность. Возможно, она чувствовала, что он не воспринимает всерьез отношения с женщинами, хотя и любит пускать в ход свойственное ему обаяние и, конечно, свои неотразимые голубые глаза. Да, он был из тех мужчин, которые могли вызвать у нее только раздражение.

Леди Галлис принялась оживленно расспрашивать Натаниеля об Испании, которая была первым пунктом назначения в предстоявшем ей путешествии. Разумеется, она была достаточно умна, чтобы понимать, что страна в условиях войны разительно отличается от той же страны в мирное время. Он машинально отвечал на ее вопросы, мысленно блуждая далеко от нее.

Если ради того, чтобы находиться рядом с Софи, Иден согласился терпеть гневные нападки Лавинии и отказаться от общества более покладистых светских красавиц, на это должна быть веская причина. И эта причина заключалась не только в присутствии на суаре Бориса Пинтера. Сам Натаниель его не видел, но в доме были три смежных зала, заполненных множеством гостей. Рекс и Кен вместе с женами направились в музыкальный салон рядом с гостиной, но через некоторое время вернулись в гостиную и заняли позицию недалеко от Софи. Они не входили в ее группу, но находились поблизости. Натаниель вовремя кивнул и улыбнулся на замечание леди Галлис по поводу дискомфорта во время путешествия. Если бы она могла поставить собственный дом на колеса и таким образом разъезжать по миру – тут она тоже улыбнулась, – она была бы совершенно счастлива. Да, Пинтер был здесь. И его друзья старались помешать ему приблизиться к Софи и испортить ей вечер, как на балу у Шелби. Может, ему тоже…

– Пойдемте нагоним вон тот поднос, – предложил он своей даме, указывая на слугу, стоявшего неподалеку, – чтобы я смог поменять ваш бокал. Здесь довольно жарко, вы не находите?

Она приняла предложенную им руку, причем длинными ухоженными ноготками касалась тыльной стороны его ладони. Маневрируя в толпе, он подошел ближе к Софи, надеясь, что она ничего не заподозрит. Она может рассердиться, если догадается, что находится под покровительством Четырех Всадников.

Как только она вошла со своими родственниками в гостиную, он заметил, что на ней нет жемчужного ожерелья. Оно не было дорогим, и обычно Натаниель его даже не замечал. Но его отсутствие сразу же бросилось ему в глаза: без ожерелья ее темно-зеленое старое платье казалось еще мрачнее, а шея оголенной. Он не сразу вспомнил, что она обычно носила, затем мысленно представил себе ее и сообразил, что это была одна нитка жемчуга. Насколько он помнил, жемчуг был на ней всегда, на любом светском мероприятия.

А сегодня она появилась без него.

Натаниель нарочно стал искать на ее руке обручальное кольцо, хотя на таком расстоянии это было нелегко. Но в прошлую ночь его не было у нее на руке. Тогда он подумал, что она сняла его из уважения к нему. И он не стал бы его высматривать, если бы не заметил исчезновение жемчуга. А теперь он пытался увидеть это кольцо, хотя заранее был уверен, что его тоже нет.

Происходило что-то непонятное, и он был уверен, что не проявляет необычной подозрительности при обычных обстоятельствах.

Леди Галлис не убирала своей руки даже тогда, когда он забрал у нее пустой бокал и заменил его полным. Она словно машинально касалась пальцами его ладони, осведомляясь своим низким, хрипловатым голосом, который он успел забыть за прошедшие годы, как может офицер кавалерии, который вел такую бурную жизнь, удовлетворяться тем, что сопровождает своих родственниц на светские мероприятия. Леди неуклонно двигалась к своей цели.

Вдруг ему пришло в голову, что случись эта встреча всего несколько дней назад, он был бы в полном восторге. Она воплощала в себе все, что он в то время мечтал найти – богатая и независимая женщина, заинтересованная лишь в кратковременной связи, очень красивая, в высшей степени страстная и проявлявшая к нему лестный интерес.

– Но помимо этого, разумеется, существуют еще мой клуб, верховые прогулки и мои друзья, не говоря уже о развлечениях, где я могу побеседовать с приятными мне людьми и без родственников, – добродушно улыбнувшись, говорил он леди Галлис, совершенно забыв о том, какое действие производит на женщин его улыбка.

Леди Галлис просияла от комплимента.

Черт бы побрал этого Идена!

Хотя его возмущение другом было не совсем справедливым. Сегодняшнюю ночь Натаниель мог провести в постели этой женщины. И если бы ей понравился, у него была бы партнерша на всю весну – а пока что ему не доводилось слышать ни одной жалобы на свои способности. Он нисколько не сомневался, что был бы страстным и приятным любовником. И ему пришлось бы благодарить Идена. Подумав об этом, он посмотрел на Идена, который ответил ему многозначительным подмигиванием. И Кеннет, встав за спину Мойры, выразительно поднял брови и выпятил губы.

Провались они пропадом, они его одобряют, даже Кен!

А самому Натаниелю сейчас нужно было бы испытывать сожаление, что он так поздно встретился с леди Галлис. Случись это немного раньше, и между ним и Софи не возникло бы никакой связи. Он издали посмотрел на Софи, тогда как леди Галлис спрашивала, был ли он в этом году в Кью-Гарденз, и если нет, уверяла она, этого удовольствия ни в коем случае нельзя пропустить – конечно, в обществе человека, который способен оценить такую красоту.

Внешнее сравнение Софи с леди Галлис было, конечно, не в пользу первой, поскольку роскошный туалет этой весь сверкал драгоценностями, как и ее светлые волосы, что говорило само за себя. Софи же Натаниель впервые увидел в подходящих для нее светлых тонах одежды только в последний раз в ее спальне. В светлом халате и с распущенными почти до колен волосами она была очень хороша. А без всякой одежды – настоящая красавица. И она, безусловно, нравилась Натаниелю своей манерой держаться дружелюбно и с достоинством, никогда не унижаясь до кокетства в противоположность даме, пальчики которой в данный момент щекотали его ладонь. И что касается любовных отношений, то Софи доказала, что способна на поразительно сильную страстность.

Он улыбнулся леди Галлис и сказал, что обязательно постарается выбрать время и посетить Кью-Гарденз до своего возвращения домой на лето – если, конечно, позволят расписание светских раутов и погода.

До него донесся смех Идена, к которому дружно присоединились Софи и Лавиния, и он пожалел, что не стоит в их кружке. Он предпочел бы сейчас вдыхать тонкий аромат мыла Софи и любоваться выбившимися на волю ее упругими шелковистыми локонами. Ему приятнее было бы слышать ее спокойный голос и речи без малейшего признака легкомысленного флирта. С ней он мог не взвешивать каждое свое слово и каждую улыбку, чтобы, не дай Бог, не внушить партнерше ложное впечатление.

И если ему суждено провести ночь с какой-либо женщиной, он бы предпочел это сделать с Софи. Подумав об их последнем свидании, он с удивлением обнаружил, что с таким же удовольствием вспоминает те полчаса, когда они просто лежали рядом, сплетясь пальцами рук, и спокойно разговаривали.

Любовная связь с Софи приносила ему не меньший душевный комфорт, чем сексуальное наслаждение. Он не надеялся найти оба эти удовольствия в кровати одной женщины. Но это случилось, и в ту ночь он понял, что между ними зародились гораздо более серьезные и сложные отношения, чем он думал. Сейчас эта мысль не принесла ему той тревоги, которую он испытал в ту минуту.

В Софи было что-то особенное. И он, как и его друзья, это сознавал. Это нечто, трудно определимое, отличило ее от жен других офицеров, притягивало Четверых Всадников, постепенно они подружились с ней и единодушно приняли ее под свое крыло, хотя Уолтер так и не стал им близким другом. И в новых отношениях между Софи и Натаниелем тоже чувствовалось что-то неуловимо своеобразное, что он затруднялся определить.

Вдруг он встретился с Софи взглядами, и они обменялись едва заметными улыбками. Не покажется ли он ей слишком назойливым, если придет к ней сегодня ночью, раздумывал Натаниель. Нужно постараться за вечер улучить хоть минутку и спросить ее разрешения, только при этом непременно напомнить, что она вправе ему отказать. Но он надеялся, что она согласится его принять.

– Сегодня я приехала без своей компаньонки, – между тем говорила леди Галлис, – хотя этого требуют приличия. Она была моей гувернанткой, но давно уже состарилась, оглохла и очень быстро устает. Я заверила ее, что буду в полной безопасности, и уговорила ее лечь пораньше. Вообразите, когда она спит, ее пушками не разбудишь! – Она засмеялась. – Но вряд ли на улицах Мейфэра мне стоит чего-либо опасаться, когда после вечера я буду возвращаться домой одна в карете, не правда ли, сэр? У меня и кучер, и лакей – сильные мужчины.

«Как она ловко загнала меня в угол!» – удивленно подумал Натаниель.

– Я уверен, что моя сестра с мужем будут рады доставить домой моих подопечных, а мне доставит огромное удовольствие, мэм, для обеспечения вашей полной безопасности быть вашим спутником, с вашего разрешения, – галантно ответил он.

– Вы очень любезны, – сказала она и незаметно пожала ему руку.

Но в этот момент внимание его было отвлечено. В распахнутых дверях между гостиной и музыкальным салоном появился Борис Пинтер. Он постоял там несколько мгновений, оглядывая толпу и оценивая ситуацию с самодовольной улыбкой на тонких губах.

Натаниель высвободил руку из игривых пальчиков дамы, взял ее за талию и начал энергично и решительно проталкиваться в сторону Софи, Лавинии и Идена.

Решительно настроенная развлекаться, София пребывала в отличном расположении духа. К тому же на этот раз она была избавлена от доставлявшей ей мало удовольствия необходимости дефилировать по залам, чтобы поздороваться и обменяться несколькими словами с той или иной группой светских знакомых. Правда, внешне она вела себя при этом совершенно непринужденно, но в душе ей никогда не нравилась эта процедура. Она всегда опасалась – и не была уверена, что это лишь плод ее воображения, – что члены какой-то отдельно стоящей компании вовсе не жаждут ее общества и лишь из приличия так радушно ее приветствуют. Разумеется, это было полной нелепицей, и Софии просто не следовало придавать слишком большого значения обыкновенному светскому ритуалу.

Но сегодня все сложилось так, что она могла спокойно оставаться на том же месте, которое вместе с родственниками заняла через несколько минут после появления в гостиной. Почти сразу же к ним подлетел сияющий виконт Перри и куда-то увлек Сару с разрешения ее родителей. Казалось, между молодыми людьми уже возникла взаимная симпатия. Беатрис с Эдвином обменялись понимающими улыбками и решили пока пройтись по всем трем залам, чтобы посмотреть, кто из знакомых здесь присутствует. Не успели они отойти, как Софией тут же завладела пробившаяся сквозь толпу гостей Лавиния, которой не терпелось сообщить, что по рекомендации подруги она прочла несколько стихотворений Блейка и пришла от них в полный восторг.

А затем к ним присоединился Иден и начал рассказывать довольно неприличную историю о том, как накануне вечером в его присутствии чудом была предотврашена дуэль в игорном зале. Во всяком случае, София заподозрила в этой истории нечто непристойное, поскольку ей казалось маловероятным, что причиной ссоры стало нелестное замечание, сделанное старшим по возрасту джентльменом о матери какого-то юноши, – вероятно, Иден преподносил им отредактированную версию случившегося. Во время войны Иден не особенно стеснял себя и живописал различные случаи со всеми их откровенными и порой непристойными деталями. Но сегодня он вел себя наилучшим образом – разумеется, принимая во внимание присутствие Лавинии, у которой, впрочем, его рассказ не вызвал интереса.

– Это так лестно, лорд Пелем, – язвительно проговорила она, очаровательно улыбаясь Идену, – когда тебя принимают за слабоумную. Правда, Софи? Скажите, милорд, была ли по крайней мере эта… так называемая мать достойна ссоры?

Иден только усмехнулся и напомнил ей, что существуют определенные вещи, которыми настоящая леди не должна интересоваться или хотя бы сделать вид, что не интересуется.

– В таком случае позвольте вас спросить, милорд, – сказала Лавиния, одаривая его еще более чарующей улыбкой, – не пожелаете ли вы назвать меня при Нате ненастоящей леди?

– О черт, нисколько! – воскликнул пораженный Иден. – Нат отлично владеет шпагой. Но разве я посмел бы назвать вас ненастоящей леди? А, Софи? Что-то у меня последнее время стало плоховато с памятью. Никак не припомню, чтобы я допустил столь возмутительную бестактность. Но если случайно мои слова можно было истолковать подобным образом, то я великодушно прошу вашего прощения, мэм.

Они еще несколько минут обменивались такого рода любезностями, и Софии показалось, что молодые люди находят взаимное удовольствие в стремлении как можно больнее уколоть своего противника, и она стала с интересом к ним приглядываться. Но со стороны создавалось впечатление, что они относятся друг к другу с полной неприязненностью.

Пинтера здесь нет, решила София, тщательно исследовав толпу в гостиной. Так что она может позволить себе полностью расслабиться и предоставить вечеру развиваться своим путем. Однако она не могла не заметить Натаниеля в обществе леди Галлис, по-видимому, очень увлеченных друг другом. Сначала они стояли в кружке общих знакомых, но вскоре оказались наедине, а через некоторое время даже касались друг друга. Он держал ее под руку, но обостренный ревностью взгляд Софии отметил, что леди с невинным видом запустила свои пальчики под край рукава Натаниеля и исподволь шаловливо водит ими по его запястью.

Леди Галлис была красивой и богатой вдовой и славилась в свете репутацией кокетки. Разумеется, ее средства и положение в обществе не позволяли желающим вслух подвергать сомнению ее респектабельность. Сегодня всем было понятно, как если бы в зале появился мажордом и объявил об этом своим зычным голосом: леди Галлис взяла под обстрел Натаниеля. И надо признать, что вместе они выглядели поразительно красивой парой.

– По-моему, – заговорил Иден на ухо Софи, улучив момент, когда Лавиния отвлеклась, чтобы поздороваться со знакомой дамой, – наш Нат попался, Софи.

– А вы, Иден, выглядите подозрительно довольным собой, – заметила она. – Уж не вы ли все это подстроили?

– Ну конечно! – Он озорно усмехнулся ей. – Я исключительно ловкий сват, Софи. К вашим услугам, мэм. Кого мне подобрать для вас?

– Вам, мой дорогой Иден, – сказала она, легонько стукнув его по руке сложенным веером, – следовало бы заняться своими манерами и своими делами.

– Но, Софи! – сказал он, комично представляясь искренне огорченным. – Ведь счастье моих друзей и есть мое дело. А разве вы мне не друг?

К счастью, в этот момент Лавиния повернулась к ним.

София отчаянно ревновала, презирая себя за это. Как она может конкурировать с леди Галлис? Абсолютно никак, и глупо даже об этом думать. У нее нет никаких прав на Натаниеля, и чем скорее она выбросит из головы все иллюзии на этот счет, тем будет лучше.

И, продолжая отчитывать себя, приводя все новые аргументы, она случайно взглянула на арку, соединяющую гостиную и музыкальный салон, и замерла.

Как она ошибалась, решив, что раз Пинтера нет в гостиной, значит, он не пришел. Борис стоял в арке, глядя прямо на нее, и самодовольно и насмешливо улыбался. А потом осмотрел стоящих вокруг нее людей. Рядом с ней находился Иден, но по какому-то неудачному совпадению обстоятельств неподалеку остановились Кеннет и Рекс. И всего несколько минут назад к ним подошел Натаниель под руку с леди Галлис.

Пинтер не замедлит все это заметить и придет в ярость, а что хуже всего, еще подумает, что она нарочно собрала друзей в качестве своих защитников. Неужели ему кажется, что она способна на такую глупость? Эти мысли вихрем пронеслись в голове Софии под бешеный стук ее сердца.

А затем оно замерло, когда Натаниель, выбрав для этого самый неподходящий момент, подошел ближе к ее группе, чтобы представить ее членам леди Галлис.

«Уходите! – хотела крикнуть София Идену и Натаниелю. – Отойдите подальше! – готова была она закричать Рексу и Кеннету. – Я не вынесу его злобы!» Ведь она так рассчитывала на несколько недель свободы!

Продолжая улыбаться и что-то любезно отвечать леди Галлис, она видела, как Борис Пинтер ленивой походкой приближается к ним. Иден и Натаниель, как им казалось, незаметно заняли места по обе стороны от Софии, уверенные, что могут ее защитить.

Значит, они заранее обо всем договорились! Черт побери Натаниеля! Черт побери их всех! Они ничего не понимают!

Натаниель продолжал участвовать в светской болтовне, прислушиваясь, как леди Галлис с очаровательным снисхождением сделала комплимент Лавинии по поводу ее внешности и спросила, получила ли она уже приглашение в «Олмакс».

Он от души надеялся, что Софи не догадается об их намерении оберегать ее от Пинтера. Остановившиеся поодаль Рекс и Кен готовы были в любую минуту присоединиться к их кружку. Но в данный момент в этом не было необходимости. Натаниель не сомневался, что Пинтер поймет намек и воздержится от намерения расстроить Софи.

Но Пинтер намека не понял. И друзья Софи не могли помешать ему иначе, как со скандалом изгнать, что неизбежно привлекло бы к ней внимание всего общества.

– Софи! – Пинтер поклонился ей, одарив своей ослепительной улыбкой. – Сожалею, что ваши старые друзья меня опередили. – Он взял ее левую руку, посмотрел на безымянный палец и приложился губами как раз к тому месту, где обычно блестело ее обручальное кольцо. Да, убедился Натаниель, у нее действительно нет кольца.

– Мистер Пинтер, – произнесла она своим обычным спокойным тоном.

– Пинтер! – надменно протянул Иден, медленно поднося к глазам монокль. – Вы как раз тот человек, который знает, где найти карточные столы. Пойдемте, вы мне покажете.

Но Бориса Пинтера не так-то просто было отвлечь от его цели.

– Софи, – сказал он, опуская, но не освобождая ее руки, – вы, как всегда, в кругу самых близких вам людей. Некоторые из них наши общие знакомые. Но среди них одна молодая леди, которой я не знаю. Вы не представите меня ей? – Он повернулся и посмотрел на Лавинию.

На мгновение взгляды Натаниеля и Софии встретились. Она… улыбалась! Да, улыбалась своей обычной невозмутимой улыбкой. Она была окружена друзьями, каждый из которых готов был пролить кровь ради нее. Она должна понимать, что они специально собрались вокруг нее, чтобы защитить ее от знаков внимания со стороны такой одиозной личности, как Пинтер, и легко могла поставить его на место, не привлекая к себе всеобщего внимания. Но вместо этого она улыбалась и даже протянула руку в сторону Лавинии. В следующее мгновение она представит их друг другу, и этот негодяй сможет претендовать на знакомство с Лавинией!

Ну уж нет!

– Извините нас, – резко вмешался Натаниель, хватая Лавинию за руку. – Леди Галлис! Софи! – Он поклонился обеим дамам. – Мы должны поспешить к моей сестре и ее мужу.

Он увлек Лавинию прочь, пройдя всего в нескольких дюймах от Рекса с Кеннетом, которые наверняка все слышали.

Натаниель сознавал, что поставил Софию в унизительное положение своим поступком, который не остался незамеченным: казалось, все гости из окружения Рекса и Кеннета повернулись ему вслед. Но он еще был слишком ослеплен яростью, чтобы придавать этому значение.

Лавиния попыталась выдернуть у него свою руку, когда они оказались почти у арки, соединяющей два зала.

– Нат! – возмущенно воскликнула она. – Сию же минуту отпусти меня! Что случилось? Кто этот человек, если ты посмел поступить с ним так недопустимо грубо? И нечего говорить мне, как вчера, что я не должна его знать. Кто он такой?

Он глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

– Его зовут Борис Пинтер, он сын графа Хардкасла. И друг Софии Армитидж. Но ты, Лавиния, не должна иметь с ним ничего общего. Ты поняла? И отныне – ничего общего с миссис Армитидж. Имей в виду, это приказ.

– Нет. – Ей наконец удалось высвободить руку, когда они вошли в музыкальный салон. – Не будь до такой степени смешным. И если ты рассчитываешь перейти от этого смертоубийственного взгляда к действиям, открыто предупреждаю тебя: я не намерена покорно принимать это.

Смысл ее слов проник через облако ярости, которое, казалось, целиком помутило его разум. Натаниель облизнул пересохшие губы, крепко сцепил за спиной руки и еще раз как следует вздохнул, прежде чем решился снова заговорить:

– Я еще никогда не применял силу против женщин, Лавиния. И не думал начинать с тебя. А мой взгляд… Прости мне его – он не на тебя был направлен.

– Тогда против кого? – спросила она. – Против мистера Пинтера? Или против Софи?

Закрыв на мгновение глаза, Натаниель попытался обуздать кипевшие в нем страсти. А почему, собственно, он так взбесился? Да, Пинтер всегда был отвратительным субъектом и вряд ли сильно изменился за эти несколько лет. Но ведь Софи – свободная и независимая женщина. Она вольна дружить с кем угодно… Но почему именно с Пинтером? И почему она не хотела, чтобы он знал о вчерашнем визите Пинтера, а потом будто бы не придавала его посещениям никакого значения? А сейчас она улыбалась ему и собиралась представить племянницу Натаниеля, даже не подумав спросить его разрешения.

Сегодня в ней не было никаких признаков страха – может, друзья все это вообразили во время того инцидента у Шелби? Сегодня она вела себя совершенно так же, как обычно, – спокойно и уверенно.

Может, он просто сожалел о том, что завел связь с женщиной, у которой настолько дурной вкус, что она могла дружить с человеком вроде Пинтера, к которому ее собственный муж относился с таким отвращением.

– Возможно, против меня самого, Лавиния, – ответил он наконец на ее вопрос. – Давай найдем Маргарет.

– Я хочу, – заявила Лавиния, пристально глядя на него, – узнать побольше о мистере Пинтере. Но кажется, ты не собираешься это сделать, да? По-твоему, я всего лишь светская барышня, которую не следует посвящать в двусмысленные ситуации. Мистер Пинтер – сын графа и вместе с тем обладает довольно привлекательной внешностью. И при этом ты проявил по отношению к нему и к Софи непростительную грубость только из-за того, что он попросил познакомить нас. Нат, уж не ревнуешь ли ты к нему?

– Ревную?! – Он ошеломленно посмотрел на нее. – Я ревную? К Пинтеру? А почему, скажи на милость, я должен к нему ревновать?

– Да нет, тебе действительно нечего к нему ревновать, – нахмурив брови, сказала она. – Ты же очень красивый, Нат, уверяю тебя. И можешь привлечь любую женщину, которую только пожелаешь. Ты же не думаешь, что я не заметила, как кокетничала с тобой леди Галлис? А Софи, к сожалению, не та женщина, которая может вызвать твою ревность. Но ведь она мой друг, а ее друзья – мои друзья.

– Прошу, – отрывисто сказал он, предлагая Лавинии руку. – Я вижу Маргарет вон там, за фортепьяно.

Она приняла его руку без возражений, но ее губы упрямо сжались.

Он уже начинал жалеть, что вообще приехал из Боувуда, или о том, что в первое же утро пребывания в Лондоне поехал в Гайд-парк. Лучше бы он не встречался вновь с Софи. Или хотя бы не стал ее любовником. И что его заставило пойти на такой опрометчивый шаг? Подумать только, стал любовником Софи!

А теперь он чувствовал себя ответственным за нее. Неужели ему мало других женщин, за которых он несет ответственность?

Глава 13

Софию охватило полное смятение от глубочайшего унижения и сознания своей вины. Ведь она едва не допустила грубую бестактность, без согласия Натаниеля решив представить Бориса Пинтера ею кузине. Но чтобы лишний раз не раздражать Пинтера, ибо слишком хорошо знала, что за этим последовало бы, она, не рассуждая, готова была выполнить его просьбу, точно так же, как поступила на балу у Шелби, когда познакомила с ним Беатрис.

Но взбешенный Натаниель схватил Лавинию за руку, холодно поклонился и ясно дал понять Пинтеру, что не считает приличным оказывать ему такое одолжение. Его выходка привлекла внимание и соседней группы, которую составляли Рекс и Кеннет со своими женами. Словом, свидетелями ее унижения стало достаточно много народа.

Как она ненавидела в этот момент Натаниеля!

Но еще больше злилась на себя.

Неужели она дошла до того, что стала в его руках безвольной марионеткой и всю жизнь будет беспрекословно ему подчиняться?

Все эти горькие мысли вихрем пронеслись у неё в голове, но, внешне не теряя самообладания, она улыбнулась и протянула руку Борису Пинтеру:

– Сэр, не будете ли вы так любезны, чтобы проводить меня в комнату с закусками?

Она слегка поклонилась в сторону леди Галлис и Идена, который пристально смотрел на нес, но не сделал попытки вмешаться.

Пинтер учтиво предложил ей свою руку.

– Софи, – сказал он, когда они покинули гостиную и, миновав три зала, заполненные оживленными и веселыми гостями, оказались на широкой лестничной площадке, – мне кажется, наши общие знакомые недолюбливают меня.

– Довольно! – резко заявила она. – Если вы, сэр, намерены и дальше играть роль кошки, то меня решительно не устраивает роль мышки. Больше я в эту игру не играю!

– Вы предпочитаете другую роль, Софи? – усмехаясь, сказал он. – Роль женщины, отверженной и презираемой всей нацией?

Не так уж он преувеличивает, отдавала себе отчет София. Но она решилась бы на этот риск, если бы в случае обнародования любовных писем Уолтера пострадала лишь она одна. Но она обязана была помнить о Саре, о Льюисе, об Эдвине и Беатрисе и, конечно, о своем брате Томасе, который тоже не останется в стороне, если разразится скандал. Успешное развитие его торговли напрямую зависело от сохранения доброй репутации. А у него трое детишек, и сейчас они с женой ждут очередного прибавления семейства.

– Я позволила себе стать вашей жертвой, – медленно заговорила она, – и уже заплатила за четыре письма. Насколько я понимаю, в вашем распоряжении остается еще несколько писем, за которые вы потребуете оплату. Но вам этого мало! Вы повсюду преследуете меня. Прошу вас объяснить, сэр, с какой целью вы это делаете?

– Что ж, Софи, мне доставит удовольствие ответить на ваш вопрос, – с мстительной усмешкой, заявил Пин-тер. – Поступив в кавалерию, я, как и все молодые офицеры, мечтал о том, чтобы отличиться при выполнении воинского долга и добиться быстрого повышения по службе. Должен признаться, что у нас с отцом не самые теплые отношения и он приобрел мне патент на звание прапорщика только затем, чтобы избавиться от меня, решительно отказавшись заплатить за более высокий чин. Довольно странно для родного отца, вы не находите?.. Так или иначе, все шло согласно моему плану до тех пор, пока, будучи уже лейтенантом, я не стал добиваться чина капитана. И вот тут ваш муж воспротивился моему повышению исключительно из-за своей неприязни ко мне. А вскоре война закончилась, и мне пришлось выйти в отставку всего лишь в чине лейтенанта.

– Но это вопрос взаимоотношений между вами и Уолтером, точнее, между вами и армией, – возразила София. – И не имеет ко мне никакого отношения.

– Да, но Уолтера уже нет, зато вы, Софи, дочь простого торговца углем, вдруг стали фавориткой общества. И любимицей этих баловней фортуны, Четырех Всадников Апокалипсиса. По-моему, вы ставите перед собой далеко идущие цели. Ведь и Пелем, и Гаскойн – холостяки и при этом оба имеют дворянские титулы. Так что, выйдя замуж за одного из них, вы сразу подниметесь еще на одну ступеньку в высшем обществе – и это при вашем-то происхождении!

«О, Натаниель!»

– Какая чушь! – насмешливо сказала она, но отлично все поняла.

Он жаждал отомстить за свою несостоявшуюся военную карьеру и вместе с тем рассчитывал вытянуть из нее побольше денег. И не колеблясь разрушит и ее жизнь, и дружеские отношения с дорогими для нее людьми.

Неужели у нее будет отнята и эта замечательная весна? София не могла забыть, каким ледяным стал взгляд Натаниеля после того, как он с недоумением посмотрел ей в глаза и понял, что она намерена выполнить наглую просьбу Бориса Пинтера и представить его Лавинии. А ведь всего за несколько минут до этого они переглянулись издали и еле заметно улыбнулись друг другу. У него был дружеский и даже нежный взгляд.

И теперь все это будет разрушено. Нет, не будет – это уже разрушено.

– Я поняла вас, сэр, – по возможности равнодушно произнесла она. – Следовательно, я должна держаться в стороне от своих друзей, не посещать светские мероприятия. Ведь вы этого добиваетесь? И что же вы станете делать, если я пренебрегу вашим предупреждением? Огласите содержание этих писем? Да, конечно, разразится грандиозный скандал, но на этом ваша власть надо мной утратит силу. И что же вы предпочтете?

– Мне доставит огромное удовлетворение любая из двух возможностей, Софи, – самодовольно признался он. – Так что это вам предстоит сделать выбор: или расстаться со своими друзьями, или стать героиней скандальной истории.

Она ему поверила и даже догадалась, что на самом деле он намерен доставить себе двойное удовлетворение: сначала выгребет у нее все деньги, какие только она сможет наскрести сама, а потом начнет брать у родственников Уолтера и у своего брата, после чего он все равно опубликует эти письма и опозорит их всех. Общество не простит, что его так долго дурачили.

– Я сейчас ухожу, сэр, – сказала она. – Но на вашем месте я бы не очень торопилась. Ваше развлечение может окончиться слишком скоро. Ведь со временем скандалы забываются. И вам придется подыскать себе что-то новое – или кого-нибудь другого, – чтобы снова получать удовольствие тем способом, который вам так по душе.

– Софи, – сказал он, беря ее за руку и склоняясь над ней, но не целуя на этот раз. – Признаю, вы стоящий противник, Уолтер вас определенно не заслуживал. Хотя, наверное, когда ваши ручки были запачканы сажей, вы не позволяли себе быть такой вспыльчивой, не так ли?

– До свидания, сэр, – с нарочитой улыбкой кивнула она Пинтеру, заметив появившихся на площадке людей, и направилась в гостиную.

Она пробиралась сквозь толпу с единственной целью – поскорее найти Беатрис и под предлогом головной боли попросить отправить ее домой. Но вдруг остановилась и вся передернулась от возмущения – ну нет, она не станет праздновать труса.

Неподалеку от себя она видела беседующих друг с другом Кеннета и Мойру. Чуть позднее заметила Натаниеля, который снова был с леди Галлис и, наклонившись пониже, прислушивался к тому, что та говорила. Он улыбался ей своей чудной улыбкой! И через несколько минут они быстро направились к выходу. До конца вечера они так и не вернулись.

Что ж, София знала, что их связь долго не протянется. Правда, она надеялась хотя бы на несколько месяцев. Но вместе с тем не жалела, что все так быстро закончилось. С самого начала она понимала, что затеяла игру с огнем, что впереди ее ждет только разочарование. Она никогда себя не обманывала и не считала, что ее увлеченность Натаниелем через несколько месяцев тесных отношений перерастет во взаимную любовь. Скорее все будет наоборот.

Но ведь у нее оставались для воспоминаний две необыкновенные ночи, которые она провела с Натаниелем. И даже лучше, что только две – так ей легче будет не чувствовать себя покинутой и осиротевшей.

Как ни пыталась приободрить себя София, на душе у нее было муторно.

На следующее утро Натаниель не поехал на обычную верховую прогулку в парке со своими друзьями. Он лег всего за час до того времени, когда обычно вставал, убедив себя, что ему необходимо поспать, но заснуть не смог.

Большую часть ночи он провел, бродя по улицам. Он мог бы пойти к Софи, как и думал в начале вечера. Или провести несколькочасов в постели леди Галлис – он проводил ее до дома, но отказался от приглашения войти под тем предлогом, что не желал компрометировать ее перед слугами. Она не скрыла своего разочарования, что польстило его мужскому самолюбию, но ничего не смогла возразить на его доводы. У Натаниеля оставалась возможность вернуться на раут и найти Идена и еще кое-каких знакомых, которые имели привычку проводить в гостях всю ночь и возвращаться домой только к рассвету.

В конце концов, он мог просто пойти домой и лечь спать.

Но, взволнованный событиями вечера, он предпочел быструю ходьбу по пустынным ночным улицам, и подвернись ему под руку какой-нибудь разбойник, он с наслаждением отколотил бы его тростью, вымещая на нем все свое раздражение.

Он чувствовал себя раздраженным, потому что связь с Софи развивалась вовсе не так, как он ожидал. После нескольких лет забот о целой куче родственниц и строгого воздержания он приехал в Лондон с целью выдать замуж Джорджину и Лавинию и с мечтой удовлетворить свои естественные потребности. С самого Рождества он так ждал наступления весны!

После первой интимной встречи с Софи, когда он с удивлением узнал, что далеко ей не безразличен, ему казалось, что она идеально подходит для той короткой, но уютной и многообещающей связи, которую он себе представлял. Тем более что, по-видимому, их интересы в этом отношении совпадали.

Но Софи очень изменилась. При том, что внешне она оставалась такой же милой и простой в обращении, у нее развились новые черты характера: она стала более независимой и нетерпимой к советам друзей. Разумеется, это не было удивительным, поскольку три года, которые они не виделись, она вела самостоятельный образ жизни. Но у нее появилась какая-то тайна – в этом Натаниель не сомневался, – в которую она не хотела его посвящать.

Раньше Софи так легко и с такой сердечной благодарностью принимала помощь четверых друзей, словно понимала стремление мужчин баловать и оберегать женщин. И сейчас они с готовностью встали бы на ее защиту, но она не пожелала принять помощь ни его друзей, ни самого Натаниеля. И это чрезвычайно осложнило их отношения, лишив их чего-то светлого и радостного. А он-то ехал в Лондон с надеждой отдохнуть здесь и душой, и телом!

Он вспоминал о проведенных с Софи двух ночах; о том, как ему было уютно и спокойно просто лежать с ней рядом и обсуждать свои проблемы, зная, что она отнесется к ним со свойственными ей доброжелательностью и здравым смыслом; о том, какая глубина страсти скрывалась, оказывается, под ее обычной сдержанностью; о том остром физическом наслаждении, которое с ней переживал. Вспомнил он и о своих сомнениях, которые посетили его после второго свидания с Софи, когда он опасался, что их связь становится не такой уж простой и ни к чему не обязывающей.

Но он и не подозревал, что между ними возможна столь резкая конфронтация, проявившаяся накануне вечером. По каким-то своим причинам – Господи, неужели для нее было так важно утвердить свою независимость? – она пренебрегла мнением всех своих друзей. Она же видела, что они находились рядом, так что могла просто проигнорировать появление Пинтера, чем легко поставила бы его на место. Будучи трусом по натуре, после этого он не решился бы навязывать ей свое общество. Но Софи предпочла продемонстрировать им, что заслужила право выбирать себе друзей.

У Натаниеля не стало легче на душе от того, что он признавал за ней это право, потому что за промелькнувшую как во сне неделю их связи он уже беспокоился о ней, как и о своих родственницах, как о женщине, которая нуждается в его защите и опеке.

Итак, между ними все кончено, пришел Натаниель к неизбежному выводу. Кончено, не успев начаться. И лучше бы ничего и не начиналось. Любовная связь между друзьями практически всегда обречена на неудачу. Дружба и плотские утехи – слишком разные вещи, чтобы их смешивать. Разве только в браке, но это совсем другое дело. Да и не жену же он искал!

Да, да, все кончено. Единственное, что ему не удалось для себя определить за эту бессонную ночь, – это должен ли он нанести ей визит и сообщить о своем решении или предоставить событиям развиваться своим чередом.

В своем отчаянии и раздражении Натаниель даже подумывал, не завести ли интрижку с леди Галлис. Уж с ней-то не будет никаких проблем, здесь заранее все ясно, к тому же она далеко не глупа и очень хороша. Они уже договорились через два дня поехать полюбоваться Кью-Гарденз. А потом он уложит ее в постель. Наверное, будет лучше снять дом. Она не захочет постоянно принимать его у себя, хотя вчера вечером и пригласила его зайти. Да и для него это было бы нежелательным. Хотя он не собирался афишировать свою связь, все равно скоро о ней узнал бы весь свет, а это не та известность, к которой он стремился. Те дни давно уже прошли.

Он беспокойно ворочался в кровати, упорно пытаясь заснуть, хотя комнату уже заливал солнечный свет. Но его возбужденный мозг не находил покоя, принося ему все новые тревожные образы. Он видел перед собой руку Софи со светлой полоской на безымянном пальце, где раньше всегда поблескивало ее скромное обручальное кольцо. И ее шею, словно ставшую голой без жемчужного ожерелья. Теперь у нее нет ни жемчуга, ни кольца. Это можно было объяснить тысячью причин, но какое ему дело?

И до самой Софи ему тоже дела не было.

Натаниель заставлял себя думать о леди Галлис, представить себе…

Наконец, сорвав с себя одеяло, он встал и, раздраженно дернув за шнур, вызвал камердинера.

В эту ночь София так и не смогла заснуть, хотя заставила себя пролежать в кровати целых два часа. Наконец она встала и свернулась калачиком в кресле у камина. Она просто не могла спать на этой кровати – во всяком случае, сегодня ночью. Ей казалось, что от подушки исходит слабый запах Натаниеля, и она переворачивалась на живот, чтобы зарыться в нее лицом, потом снова начинала вертеться, не находя себе места, злясь на себя и на весь белый свет.

Ее возмущало ощущение собственной беспомощности, боязнь в любой момент попасть в ловушку, расставленную коварным Пинтером. Она должна что-то предпринять. Но что именно? Что она может противопоставить наглому шантажу? Вчера она в гневе готова была отказаться и дальше быть безвольной жертвой Бориса Пинтера и считать себя свободной от его власти, предоставив ему поступать как угодно.

Да, но Сара выглядела такой молодой, невинной и счастливой рядом с виконтом Перри…

Но все-таки кое-что она могла сделать. Слава Богу, она уже не в Испании, то время давно прошло. Теперь она другой человек. Три года она жила самостоятельно, ни от кого не зависела и сама решала свои проблемы. Неужели ее старые друзья этого не понимают? Значит, пришло время, чтобы они осознали это наконец.

Как она была рада, что встретилась с ними! Ей казалось, что вернулись прежние времена и рядом с ней снова будут эти верные и такие славные молодые люди. Но нет, именно из-за их готовности постоянно ее оберегать жизнь стала куда более сложной и несчастной.

В то злосчастное утро она встретилась с ними в парке, когда гуляла с Сарой. Интересно, каждое ли утро они туда выезжают? Пожалуй, да. Кажется, об этом упомянул кто-то из гостей в Роули-Хаусе. Будет очень удачно, если она застанет там сразу всю четверку друзей; а главное, необходимо это сделать как можно скорее. И тогда она сможет как-то наладить свою жизнь.

Может быть, хотя бы на время у нее снова появится иллюзия свободы… до тех пор, пока он не «обнаружит» очередное письмо. И тогда ей придется взглянуть действительности в лицо и понять, что у нее нет ни денег, ни чего-нибудь для продажи, чтобы заплатить ему.

Но это будет позднее, потом, вот тогда она и будет искать выход. А пока будет жить одним днем!

И вот, дождавшись наступления утра, София отправилась в парк, взяв с собой обрадованную Лесси. Сэмюел предложил позвать Памелу для сопровождения и укоризненно покачал головой, когда София отказалась, но, в конце концов, слуги ей не указ, и она сама знает, что делает, мрачно подумала она про себя, выйдя на улицу.

Больше получаса она расхаживала по парку, прежде чем увидела быстро приближающиеся верхом знакомые фигуры всадников, но только троих. Кто же из них отсутствует, гадала София, только бы не Натаниель. Ей не хотелось говорить с ним отдельно.

Но не было именно Натаниеля. Казалось, судьба настроена против нее.

Разумеется, друзья еще издали ее заметили и теперь приближались, весело и приветливо улыбаясь, как будто вчерашнего вечера и не было. Что ж, возможно, в отличие от нее для них этот инцидент и не имел столь огромного значения. Но это ее не остановит.

– Софи! – воскликнул Кеннет, в то время как Лесси радостно металась около всадников, как будто нашла потерянных друзей. – утро! И сегодня оно действительно доброе – видите, для разнообразия и солнышко выглянуло!

– Вы совсем одна, Софи? – спросил Рекс, посматривая по сторонам, словно ожидал, что из-за ближайших деревьев покажется ее горничная.

– Как видите, Софи, – усмехнулся Иден, подъезжая ближе, – мы все на месте, за исключением Ната. Даже вы пришли на раннюю прогулку. И вы, конечно, поможете нам его подцепить. Понимаете, вчера после вечера он поехал провожать леди Галлис! – И он подмигнул Софии.

– А Софи, разумеется, много потеряла бы, если бы ты утаил от нее эти сведения, – холодно заметил Рекс. – Надеюсь, ты не намерен поделиться этой новостью с Кэтрин.

– Ничего, наша Софи сделана из более прочного материала, – отмахнулся от него Иден. – Должен же я похвастаться своими способностями свата перед человеком, который в состоянии их оценить.

«Какие они довольные и беспечные», – думала Софи, без улыбки глядя на всадников.

– Мы давно уже не на войне, Иден, – наконец заговорила она. – И я давно уже не жена Уолтера, не ваша старая добрая подружка Софи. Те времена давно прошли, и я была бы вам очень признательна, если бы вы помнили об этом.

Кеннет усмехнулся, а Иден положительно растерялся.

– Послушайте, Софи! Мне… Я крайне сожалею… Прошу вас извинить меня! Я думал, вам понравится шутка.

– Но она мне не понравилась, – сказала она. – Также как мне не нравится ваша склонность относиться ко мне как к человеку, который не может самостоятельно жить, иметь свой образ мыслей и выбирать себе друзей. – Она переводила взгляд с одного на другого, и радостные улыбки на их лицах уступили место серьезному и слегка недоумевающему выражению. – И я не потерплю непрошеного вмешательства в свою жизнь.

– Очевидно, вы имеете в виду вчерашний вечер, – после неловкого молчания решился сказать Рекс. – Но, Софи, мы просто не хотели повторения того, что произошло у Шелби. Не хотели, чтобы он вас напугал.

– О чем вы говорите?! Я ничуть не испугалась, – возмущенно возразила она. – В зале, где мы ужинали, было очень душно, поэтому я едва не потеряла сознание. А мистер Пинтер – мой друг. Я знаю, на войне его никто из вас не любил, включая Уолтера. Но я – это я, Софи, и мне он нравится. Я выбрала его себе в друзья, и вчера вечером меня крайне возмутило ваше поведение, когда вы и не подумали скрывать, что считаете себя моими телохранителями, и специально собрались вокруг меня, чтобы держать его на дистанции. Я этого не потерплю.

– Но, Софи… – начал было Иден, но она стегнула его яростным взглядом.

– Я этого не потерплю! – непримиримым тоном повторила она. – Если уж мне приходится выбирать между вами и мистером Пинтером, то я выбираю его. Он ничем меня не оскорбил, зато вы оскорбляете постоянно. Может быть, из лучших соображений, но вы обошлись со мной как с ребенком. Нет, хуже чем |пг с ребенком. Вы думаете, Иден, что мне нравятся ваши грубые замечания, что я всего лишь ваша приятельница. Это не так. Я женщина, и мне свойственна такая же чувствительность, как Кэтрин, Мойре и другим леди. Может, я и не леди, но у меня такие же чувства, как и у них.

– Софи, – огорченно начал Иден, – дорогая моя…

– Я вам не дорогая Софи, – сказала она. – Я для вас никто, Иден. Также и для всех вас. Неплохо было бы вам это запомнить. Когда-то мы были с вами друзьями, и я с радостью встретилась с вами снова. Мне доставил истинное удовольствие вечер воспоминаний о прежних временах в вашем доме, Рекс. Я благодарна и вам, и Кеннету за то, что вы познакомили меня со своими женами. Но времена меняются. И я больше не желаю иметь дело ни с одним из вас.

Они пораженно смотрели на нее, видимо, думая, что она в истерике, и не зная, чего от нее ожидать дальше.

Первым пришел в себя Кеннет. Он коснулся полей шляпы и учтиво поклонился ей.

– Примите мои глубочайшие извинения, Софи. И позвольте пожелать вам доброго утра.

Двое остальных друзей пробормотали что-то в этом же роде и поскакали прочь. Никто из них, к счастью, не обернулся, иначе они увидели бы, что София стояла как вкопанная и вся дрожала, оглушенная взрывом собственного раздражения.

Устремившись в парк на розыски молодых людей, она намеревалась положить конец дружеским отношениям с ними в своей обычной спокойной и рассудительной манере. Но не таким образом! У нее и в мыслях не было отчитывать Идсна за вульгарные шутки или обвинять их в том, что они относятся к ней не так, как к леди. Но ведь она и сама никогда не считала себя знатной леди. Казалось, сегодня слова вылетали сами собой из ее уст. И вместо того чтобы спокойно распрощаться, она с ними поссорилась, оскорбив всех и каждого!

Теперь она навеки их потеряла, с отчаянием думала она, пытаясь унять дрожь. Ее охватила невыразимая горечь утраты. Неизвестно, что хуже – вот это безнадежное состояние или огромное унижение, которое она перенесла вчера? Но Софии еще предстоял разговор с Натаниелем. Как-то пройдет этот разговор и что он ей принесет? Как плохо, что сегодня его не оказалось среди товарищей!

Он был у леди Галлис, провел ночь у нее в постели, занимаясь с ней любовью, как только позавчера ночью занимался с ней самой. Было ужасно это сознавать и не только из-за мучительной ревности, которую эти мысли вызывали – к ее унижению, она испытывала ревность, – но и потому, что этот факт лишал ее достоинства, превращая всего лишь в одну из женщин, с которыми Натаниель развлекается в Лондоне.

За сравнительно короткий период пребывания в городе он уже успел провести ночь в публичном доме, две ночи с Софией и одну ночь с леди Галлис.

А она-то думала, что в этих совместно проведенных с ним ночах было что-то замечательное, что-то особенное! София со стыдом вспомнила, как сама предложила ему встречаться всю эту весну. Как же он, должно быть, смеялся над своей легкой победой!

Она ненавидела и его, и себя. Но своим поведением возмущалась еще больше. Неужели она до сих пор не поняла, что мечты о счастье – не для нее? Она слишком бесцветна и неинтересна, слишком заурядна и не способна вызвать страсть мужчины. И лишена женственности! Отдавая в этом отчет, она вместе с тем ненавидела себя за недооценку собственной личности.

И надо же, чтобы, мечтая о мужчине, она выбрала себе настоящего распутника. Да он никогда и не был иным. Неужели она не видела этого в годы, проведенные на войне?

Итак, она выполнила то, что задумала совершить утром. Можно не сомневаться, что Натаниелю будет передано каждое ее слово, и больше она может об этом не беспокоиться.

Но нет! Как ни странно, в ссоре с друзьями оскорбленная душа Софии находила удивительное удовлетворение. И еще большее наслаждение она думала испытать, когда бросит презрительный вызов в лицо Натаниелю. София до сих пор видела его холодные глаза, пронизывающие ее вчера вечером, после чего он так бесцеремонно оттащил Лавинию, оставив ее в глупейшем и унизительном положении.

«Натаниель, как ты мог так поступить со мной?»

София решительно направилась в сторону Аппер-Брук-стрит.

Глава 14

Пребывая в отвратительном настроении после бессонной и тревожной ночи, Натаниель спустился к раннему завтраку, равнодушно посмотрел на накрытый стол и стал раздумывать, не отправиться ли в клуб почитать утренние газеты. Нет, не хотелось. Тогда, может, он застанет там кого-нибудь из знакомых, хотя бы Идена. Нет, с Иденом он не был настроен встречаться – он начнет донимать его расспросами насчет вчерашнего вечера и интересоваться, чем закончилось провожание леди Галлис.

Прекрасное утро, машинально отметил он, стоя у окна маленькой гостиной, отличное для верховой прогулки в парке. Надо было поехать, все равно он не смог заснуть. Но видеться с друзьями ему тоже не хотелось. Они потребовали бы объяснений того, что произошло вчера вечером, и обязательно завели бы разговор о Софи.

А что толку о ней говорить?

– Да, в чем дело? – обернулся Натаниель, когда дворецкий вошел в гостиную и смущенно покашлял, привлекая его внимание.

– К вам пришла леди, – сказал дворецкий. – Без сопровождения, сэр. Я спросил, не желает ли она поговорить с молодыми леди, хотя они еще спят, но она сказала, сэр, что хотела бы повидаться с вами.

Леди? Одна, без сопровождения? Леди Галлис? Но она не позволила бы себе настолько пренебречь приличиями и проявить в нем большую заинтересованность, чем он в ней.

– Но леди назвала свое имя? – спросил он.

– Миссис Армитидж, сэр, – сообщил дворецкий. Софи?!

– Благодарю вас, – сказал Натаниель. – Я сейчас приду. Проводите ее пока в салон для гостей.

– Да, сэр. – Дворецкий поклонился и ретировался.

Софи?! Что за черт! Натаниель недоумевающе нахмурился. А он-то ломал голову, нужно ли поговорить с ней, чтобы положить решительный конец их отношениям. Своим приходом она освободила его от сомнений, но почему решилась прийти к нему – к тому же в такой ранний час и без сопровождения? Может, у нее что-то случилось? Может, первоначальная догадка друзей была верной, и ее поведение вчера и в тот вечер на балу у Шелби было продиктовано страхом? И в конце концов она решила прибегнуть к их помощи!

Он быстро зашагал в комнату для гостей.

София стояла в середине гостиной лицом к двери, сняв и положив капор на стул. Как обычно, она была аккуратно и скромно одета в практичное платье для прогулок синего цвета, ее волосы, как всегда, немного выбились из прически. Но вместе с тем в ней появилось что-то новое – сегодня она вовсе не выглядела безмятежной и веселой, напротив, казалась настроенной решительно и даже воинственно.

Она невероятно хороша, подумал Натаниель, не отрывая от Софи взгляда и машинально нагибаясь и почесывая за ухом Лесси, которая лениво подошла к нему поздороваться, размахивая хвостом.

– Софи! – сказал он. – Вызвать для вас горничную?

– Нет, не надо.

– Вы пришли к Лавинии? – спросил он. – Тогда, боюсь, вы пришли слишком рано.

– Нет!

Это повторное отрицание прозвучало как объявление войны. Уж не намерена ли она с ним поссориться? Натаниель был заинтригован.

– Тогда в чем же дело? – спросил он, сделав несколько шагов в ее сторону и сцепив руки за спиной. – Чем могу вам служить, Софи?

Он прислушивался к своим словам с каким-то удивлением. Разве он только что не решил порвать с ней? Но что бы там ни было, она оставалась для него дорогим другом.

– Я полагаю, – сказала она, вздернув голову и всем своим видом выражая враждебность, – что должна перед вами извиниться. Мне не следовало представлять вашу кузину мистеру Пинтеру, а нужно было переадресовать его просьбу вам.

Вчерашний инцидент, который так возмутил Натаниеля и стал причиной бессонной ночи, во время которой он решил расстаться с Софи, теперь, когда она о нем заговорила, показался таким тривиальным, что Натаниель растерялся.

– Иногда, – примирительно заговорил он, – обстоятельства застают нас врасплох и не дают времени сообразить, как лучше поступить. Вот и я привлек к вам внимание своим поступком, тогда как мог просто что-нибудь сказать. Но считая Пинтера неподходящим для Лавинии знакомством, я и не подумал это сделать.

– Значит, вы принимаете мои извинения? – спросила она, сильно покраснев.

– Разумеется, – сказал он. – Но примете ли вы мои?

Он хотел было протянуть ей руку. Потом они бы поцеловались, и вся история ее знакомства с Пинтером, которая его вовсе не касается, была бы на время забыта. И в конце концов этот сезон не оказался бы для него таким неудачным.

– Нет, ваши я не принимаю, – сдержанно возразила она.

Он поднял брови и только сильнее сжал руки за спиной.

– Натаниель, кажется, вы считаете меня своей собственностью. Так же, как Джорджину и Лавинию. Возможно, в их случае такая точка зрения отчасти оправданна, но лишь отчасти. Они вам не принадлежат, а только временно, по тем или иным причинам находятся под вашей опекой. Но они самостоятельные люди, личности. И я тоже личность. Но только потому, что я женщина и… и была с вами близка, вы считаете меня своей, существом, за которое вы несете ответственность. Вы считаете, что можете выбирать мне друзей, отвергая тех, кого вы не одобряете. Я никогда не давала вам права распоряжаться своей жизнью. Я не дала его вам одновременно с моим телом – я дала вам только свое тело. Вы воспротивились выраженным мной желаниям.

Ему казалось, будто его хлещут кнутом.

– Я хотел только защитить вас, Софи, – сказал он. – Как и все мы.

– Защитить? От мистера Пинтера? Но он мой друг. И вчера вечером его подвергли сильному унижению. Я не могу обвинять вас в том, что вы увели Лавинию. Правильно или нет, но вы действовали, исходя из своих представлений об ответственности за нее. Но я упрекаю вас за то, что вы оказались рядом со мной. Вы были крайне заинтересованы разговором с леди Галлис до того момента, когда в гостиную вошел мистер Пинтер, вот и оставались бы на своем месте. Я не просила ни вас, ни Идена, ни Рекса и ни Кеннета окружать меня защитной стеной.

Разумеется, Софи права, думал Натаниель, они слишком много на себя взяли. Но ведь из лучших побуждений, которые были гораздо сильнее, чем простая неприязнь к Пинтеру. Все они были свидетелями ее реакции на его появление у Шелби, а сам Натаниель видел еще больше. Видел, как во время вальса она сбилась с такта и настолько растерялась, что он случайно наступил ей на ногу. При виде Пинтера она пришла в ужас, а не просто была раздосадована его появлением. Разве все это было преувеличенной интерпретацией ее поведения?

Натаниель решительно не верил, что Пинтер был ее другом. Но не имел права с ней спорить. Если она не желала рассказать ему всю правду, что ж, это было ее право.

– Нет, не просили. Простите нас за заботу о вас, Софи.

– Ваша забота причинила мне глубокое разочарование.

– Софи. – Он внимательно всматривался в ее лицо, думая о том, что всю ночь был поглощен своей злостью и обидой на нее, но ни разу не подумал о том, что поставил ее в унизительное положение. – Больше этого не случится, дорогая моя.

– Разумеется, не случится! Я только что в парке так и заявила вашим друзьям.

– Вы виделись с ними?

– Да, и сказала им то же, что говорю теперь вам. Я больше не потерплю вмешательства в свою жизнь от любого из вас четверых. Я больше не желаю поддерживать с вами дружбу и даже просто знакомство.

Он не сразу уразумел смысл ее слов. Ему понадобилось на это несколько секунд, в течение которых он неотрывно смотрел ей в лицо и заметил, как на мгновение она отвела глаза, а затем снова устремила на него спокойный и твердый взгляд.

– Нам надо было удовлетвориться той, первой нашей встречей в парке, когда я была там с Сарой. Мне не нужно было принимать приглашение в Роули-Хаус, тем более приглашать вас к себе домой. Это было ошибкой. Все было ошибкой.

Ночью ему тоже так казалось. Он почувствовал невыразимую тяжесть на сердце.

– Наша дружба – дело прошлое, – продолжала София. – Она расцвела при определенных обстоятельствах и в то время была для нас очень нужной и ценной. Такой она и останется в нашей памяти. Но с тех пор прошло много времени, все мы изменились, каждый из нас жил своей жизнью – отдельной и совершенно отличной от жизни других. Я не могу ввести вас в мою жизнь и не позволю вам попытаться ввести меня в вашу жизнь. Возвращайтесь к леди Галлис, Натаниель. Она может предложить вам все, что вам нужно, и гораздо лучше моего.

– Возвращаться к ней? – Он нахмурился.

– Я знаю, где вы провели эту ночь, – сказала она и опять вспыхнула. – И по вашему лицу видно, что вы провели бессонную ночь. Но это не важно. У меня нет к вам претензий, и я отказываюсь от любых скромных притязаний, которые имела. Я желаю вам блага. Прощайте, желаю вам доброго утра.

Колли, почувствовав, что визит заканчивается, вскочила с коврика у камина и оживленно замахала хвостом. Софи наклонилась, чтобы взять свой капор.

– Софи, дружбу так просто не убить, – сказал Натаниель. – Вы можете впредь держаться в стороне от меня и от моих знакомых, не замечать, когда встретите, продолжать жить своей жизнью без моего вмешательства и без моей заботы о вас – понимаете, у нас с вами разное представление о том, что произошло с Пинтером. Можете вести себя так, как будто мы никогда и не были друзьями. Но знайте – это остается навсегда: забота, привязанность, приподнятое настроение при одном виде друга. Если это и конец нашей дружбы, то только как результат односторонне принятого вами решения.

Вместе с тем, думал Натаниель, она высказала лишь то, что он сам собирался ей сказать – но так и не сказал бы, понял он теперь, глядя на нее.

– К черту вас, Натаниель! – вскричала она, поразив его и грубостью, и ненавистью, прозвучавшими в ее голосе. В ее глазах неожиданно сверкнули слезы. – К черту вас! Вы не можете держать меня в цепях, так решили опутать меня шелковыми нитями! Я не потерплю этого. О нет, ни за что!

Она стала дрожащими пальцами завязывать ленты капора.

Колли просительно подвывала, стоя у дверей и колотя по полу хвостом.

– Вы позволите проводить вас до дома? – тихо спросил он, отводя взгляд в сторону, чтобы ее не смущать.

– Нет! – отрезала она. – Нет, благодарю вас. Я больше не хочу иметь с вами ничего общего, сэр.

Они должны были вместе все обдумать и принять это решение расстаться. Но вдруг он с тревогой осознал, что не может смириться с мыслью о жизни без Софи. Три года он ни разу не попытался ни увидеться с ней, ни навести о ней справки – за исключением ее одного-единственного письма в ответ на его.

– Только не надо так расстраиваться, – сказал он, поднимая ее руку и целуя ее. – Я не стану с вами спорить, но если вам понадобится моя помощь, Софи, я всегда здесь.

Она выдернула у него руку, подхватила подол платья и пронеслась мимо. Он не повернулся посмотреть ей вслед, а только слушал, как дверь распахнулась, как когти собаки стучали по мраморному полу холла, а затем дверь за Софи закрылась и в доме воцарилась тишина.

Они даже не попрощались.

И он поцеловал ее левую руку – на которой так и не было кольца.

Иден один отправился завтракать в клуб. Но мог бы и не ходить, мрачно подумал он, покидая его через час. Есть ему не хотелось, и Ната он там не застал. Настроение у него могло бы немного улучшиться, если бы он стал расспрашивать Ната о его успехе с леди Галлис, но тогда ему пришлось бы рассказать другу о встрече в парке с Софи, которая так огорчила и даже обескуражила их всех.

Софи вела себя до такой степени необычно, оставив их с ощущением, что их выпороли и отчитали, как школьников. Черт побери, ведь они только хотели ей помочь, потому что любили ее, а Уолтера уже нет в живых!

Иден зашел в клуб после возвращения домой. На этот раз он с удовольствием прошелся через парк пешком. Быстрая ходьба могла помочь ему развеять дурное настроение. Он раздумывал, не зайти ли ему на Аппер-Брук-стрит, чтобы узнать, вернулся ли уже Нат. Было бы действительно интересно, если его еще нет дома. Впрочем, вряд ли – Нат стал таким респектабельным, да с ним еще молодые родственницы, которых нужно срочно выдать замуж – хотя только Богу известно, кто выберет себе в жены язвительную девицу с огненно-рыжими волосами!

Вдруг он озадаченно вгляделся вдаль и от удивления остановился. Вот уж легка на помине… На пути в парки в нем самом было несколько прохожих. Но один человек обращал на себя внимание – точнее, это была женщина. Во-первых, привлекала внимание ее размашистая мужская походка, хотя во всей ее внешности не было ничего мужского. Во-вторых, она была одна, совершенно одна. С ней не было ни провожатого, ни компаньонки, ни горничной, ни лакея. А в-третьих, это была Лавиния Бергланд, или он готов съесть свою шляпу.

Иден изменил направление и ускорил шаги. Он хотел пересечь ей дорогу, и они действительно едва не столкнулись, поскольку она так торопилась, что не смотрела по сторонам. Она вздрогнула и резко остановилась, когда рядом с ней оказался Иден, который снял шляпу и с насмешкой ей поклонился.

– Ах, это вы?

– Это действительно я, – согласился он. – Посоветую вам, мэм, не так торопиться, чтобы вас могла догнать горничная.

– А вам бы я посоветовала, милорд, не пытаться выставлять себя в смешном виде, – парировала Лавиния.

– Понятно, но это было бы так скучно. Насколько я понял, горничной при вас и не было?

– Чтобы она пыхтела рядом? Разумеется, нет. Мне двадцать четыре года, милорд, так что я вполне могу разгуливать одна! Позвольте пожелать вам доброго утра. Мне нужно идти своей дорогой и некогда болтать.

Казалось, она готова была пройти сквозь него, но когда стало ясно, что он не двинется с места, она надменно подняла брови и сердито уставилась на Идена.

– Пропустите меня, – сказала она.

– Непременно! Могу я узнать, мисс Бергланд, куда вы держите путь?

– Вас это совершенно не касается, милорд.

– Тогда посмею предположить, что это Аппер-Брук-стрит. Я и сам почти было решился идти туда. Возьмите меня под руку, мэм.

Лавиния шла в противоположную от Аппер-Брук-стрит сторону.

– Ну, понятно, если я дальше пойду одна, меня съедят волки, да? Лорд Пелем, я направляюсь не домой, а к Софи.

– Полагаю, – скрывая удивление, сказал Иден, – Нат пожелал вам доброго пути?

Особенно после того, как только накануне оттащил ее от Софи и Пинтера. Лавиния поморщилась.

– Сегодня утром Нат выглядел так, как будто не сомкнул глаз, – сказала она, к огромному удовлетворению Идена, – и настроение у него соответствующее. Не успела я упомянуть имя Софи, как он заорал на меня, но я намерена с ней встретиться.

– Разумно ли это? Кажется, вчера любому было понятно, что Нат считает неподходящим для вас иметь знакомство с… с другом Софи.

– Но я иду нанести визит не мистеру Пинтеру, а Софи. Моему другу, сэр. И что Нат может мне сказать в этой связи?

– Гм… Дайте подумать. Что-нибудь еще?

С досадой и насмешкой она прищелкнула языком.

– Я не намерена прерывать мое знакомство с Софи только потому, что Нат повел себя в отношении мистера Пинтера нетактично. Вы намерены простоять здесь все утро, милорд? Если да, то я найду себе другую тропинку. Если, конечно, вы не намерены удерживать меня силой. Но должна вас предупредить, что в таком случае я стану кричать, и очень громко!

Иден не сомневался, что она выполнит свою угрозу. И при иных обстоятельствах он с удовольствием испытал бы ее. Но только не сейчас. У него было два выхода. Он мог схватить ее за руку и силой заставить вернуться домой, к Нату, а мог проводить ее до дома Софи. Интересно узнать, как Софи намерена поступить со своими друзьями женского пола – мисс Бергланд, Кэтрин, Мойрой. Он элегантно поклонился Лавинии и предложил ей свою руку.

– Может, нам лучше согласиться на компромисс? Я готов проводить вас до дома Софи.

Немного подумав, Лавиния коротко кивнула, поблагодарила его за предложение и взяла его под руку.

– Насколько я понимаю, милорд, вы не меньше Ната недолюбливаете мистера Пинтера? – через некоторое время спросила она.

– Мы знали его во время войны на полуострове, – пояснил он. – Он был лейтенантом – на два ранга ниже нас и Уолтера Армитиджа. Уолтер, то есть муж Софи, воспрепятствовал его производству в капитанское звание по какой-то причине. Нужно ли говорить, что после этого Пинтер не питал любви к Уолтеру Армитиджу?

– О Господи! Все мальчишеские игры. Война – это игра для буйных мальчишек, которые еще не повзрослели.

– Именно так, благодарю за комплимент.

Ната можно смело канонизировать, подумал Иден. Будь она его подопечной, он давным-давно задал бы ей хорошую трепку и выбил у нее из головы эту возмутительную привычку к самостоятельности мышления. И не потому, что одобрял порку женщин, но эта рыжая бестия знала, как побольнее задеть мужское самолюбие.

Интересно, раздумывал он, приближаясь к дому на Слоан-террас, примет ли Софи Лавинию Бергланд? Он погуляет неподалеку и посмотрит, хотя, конечно, сам не станет добиваться приема. Софи достаточно ясно дала понять свое желание не видеться со старыми друзьями.

Но не прошло и минуты, как дворецкий ушел к Софи с карточкой Лавинии, как он уже вернулся и пригласил ее следовать за ним. Иден поклонился и хотел было попрощаться с девушкой, но она стала подниматься по лестнице, не оглянувшись на него.

Что ж, успокаивал себя Иден, снова надевая шляпу, ведь он сам навязался ей в провожатые.

Добравшись до дома, Софи упала на кровать и дала полную волю слезам, испытывая к себе невыразимую жалость. Но уже через полчаса заставила себя подняться, умылась холодной водой и криво улыбнулась, глядя в зеркало на свои покрасневшие глаза.

Ничего, конец света еще не наступил. Во всяком случае, пока.

Меньше чем неделю назад, если не считать тревоги по поводу требований заплатить за очередное письмо, жизнь ее текла легко и спокойно. Конечно, эта тревога представляла серьезную угрозу ее спокойствию, но она достаточно счастливо жила без своих старых друзей. И без Натаниеля.

Она опять будет счастлива. В ее друзьях и в тех мероприятиях, которые она по-прежнему будет посещать, нет ничего такого, что возбуждает ненависть ее врага. Вчера вечером она окончательно убедилась в намерении Пинтера лишить ее как средств к существованию, так и общества старых преданных друзей, с которыми она видится в высшем свете.

Что ж, она еще жива и намерена жить дальше.

«Нельзя так просто убить дружбу… Они остаются навеки – забота, привязанность, приподнятое настроение при одном лишь взгляде на друга».

Софи возмущенно нахмурилась. Остальные проявили себя настоящими джентльменами, дав ей выговориться, после чего просто поклонились на прощание и уехали. Однако Натаниель отказался принять ее отречение от дружбы, но не рассердился и не стал ее переубеждать. Он поступил еще хуже. Он вел себя вежливо, мягко и с большим достоинством. Неужели у Натаниеля действительно поднималось настроение лишь при одном ее виде?

Сегодня она ненавидела его за те самые качества, за которые любила. Не сознавая этого раньше, теперь она видела, что из четверых друзей он был наименее эгоистичным и заботился о ней с большей искренностью. Может, именно это и привлекло к нему Софию, именно поэтому она его и полюбила, тогда как в остальных была всего лишь влюблена.

Нет, больше она не станет о них думать. Сегодня она освободилась от одного осложнения своей жизни и должна жить дальше с вытекающими отсюда несчастьем и одиночеством. Но она не позволит себе падать духом.

Известие о том, что Лавиния находится внизу и хочет ее видеть, показалось Софии совсем не ко времени, но она не могла не принять девушку. Кроме того, она испытала прилив удовольствия, что Лавиния пришла оттуда, из того элегантного и благородного особняка на Аппер-Брук-стрит, где остановился Натаниель. А может быть, отчаянно надеялась София, Лавиния принесла от него весточку.

Когда Лавиния показалась на пороге гостиной, София приветствовала ее сердечным рукопожатием.

– Вероятно, ваш визит – тайна, и, надеюсь, у вас не будет из-за него огорчений.

– Представьте, лорд Пелем набросился на меня, примчавшись через весь парк, как настоящий кавалерист, стоило ему увидеть, что я иду к вам без компаньонки, – смеясь, рассказывала Лавиния. – Я заявила ему, что закачу громкую сцену, если он попытается утащить меня домой силой. А, это ты, Лесси, очень хорошо, моя девочка. Ну, успокойся, давай я тебя поглажу. – Она потрепала собаку по голове, и та, довольная, ретировалась обратно на свой коврик перед камином. – Тогда лорд Пелем испугался и взялся проводить меня до вашего дома. Так что если Нату захочется кого-то отчитать, то это будет лорд Пелем.

Она весело улыбнулась. София рассмеялась:

– Лавиния, вы прелесть! И как мне приятно вас видеть. Пойдемте присядем, и я попрошу принести нам чаю.

– Благодарю вас, – сказала Лавиния, снимая капор и кладя его рядом. – А теперь вы должны мне рассказать о вашей дружбе с мистером Пинтером. Он действительно очень хорош собой, не правда ли? Насколько я понимаю, Нат и его товарищи, как и ваш муж, недолюбливали его, потому что он был ниже их рангом и они считали его выскочкой. Мужчины могут вести себя в таких делах очень по-мальчишески, я так и сказала лорду Пелему. Ему это нисколько не понравилось – у него становится восхитительно заносчивый вид, когда задевают его мужское самолюбие. Впрочем, я хотела только сказать вам, Софи, что если мистер Пинтер вам друг, значит, он и мой друг, и вы можете представить его мне в любое угодное для вас время.

– О Боже! – сказала, присаживаясь, Софи. – На самом деле мне не хотелось бы этого делать, Лавиния. Дело в том, что он мне вовсе не друг.

– Вот как? – Лавиния уселась напротив и подалась вперед с огоньком интереса в живых глазах.

Не следовало ей этого говорить, с опозданием подумала София, но как она могла отговорить Лавинию от неповиновения Натаниелю в вопросе знакомства с Борисом Пинтером, когда он был прав во всех отношениях? Что она могла сказать?

Она улыбнулась:

– Мистер Пинтер не истинный джентльмен. Несмотря на привлекательную внешность, он отличается крайне неприятными особенностями личности, которые скорее отталкивают, нежели привлекают. Возможно, я чувствую к нему некоторую жалость. А может, просто вчера мне захотелось отстоять свое мнение перед Иденом и Натаниелем, которые подошли поближе, чтобы помешать мистеру Пинтеру выразить мне свое почтение, и перед Рексом и Кеннетом, которые с той же целью нарочно оказались рядом. Я слишком долго была независимой, чтобы меня радовала перспектива быть взятой под крылышко мужчинами.

Лавинию, кажется, это объяснение удовлетворило.

– Мужчины такие ужасные, – сказала она. – На вашем месте я собрала бы вместе этих четверых друзей и устроила бы им выговор. Хотелось бы мне при этом присутствовать! – И она рассмеялась.

– Это я уже сделала, – сказала София. – Я пошла еще дальше, Лавиния. – Все равно девушка об этом скоро узнает. – Я порвала сними дружеские отношения. Сказала им, что больше не желаю иметь с ними ничего общего.

Лавиния недоумевающе смотрела на нее.

– Так что не думаю, чтобы Нат одобрил продолжение наших с вами отношений, – сказала София и сделала глоток чаю, который только что принесли. – И вы не должны чувствовать себя обязанной передо мной. В конце концов, он ваш опекун и останется им или до вашего замужества, или до того дня, когда вам исполнится тридцать лет – а это значит, еще шесть лет.

– Вы окончательно с ними порвали? – сказала Лавиния, как будто не слышала последней фразы. – Но, Софи, ведь они вас любят. И вы их тоже. И как бы властно они себя ни вели – во всяком случае, Натаниель и лорд Пелем, двух других я знаю недостаточно, – они не… Что ж, я… То есть я уверена, что они исходили из лучших побуждений. Впрочем, это, конечно, не мое дело. Давайте поговорим о чем-нибудь другом, не возражаете?

– Я читаю сейчас «Потерянный рай» Мильтона, – с готовностью переменила тему София. – Это очень тяжело, но вы совершенно правы, Лавиния, это стоит читать.

– Бедный Мильтон не понимал, какого замечательного героя он представил в образе Сатаны, – заметила Лавиния.

– Самого настоящего мятежника! Меня не удивляет, Лавиния, что вы ему сочувствуете.

Они продолжали и дальше с интересом болтать. София в душе беспокоилась, не появится ли Борис Пинтер, но надеялась, что он немного выждет, прежде чем предъявить ей очередное письмо. Одержанная им победа должна доставить ему удовольствие по меньшей мере на несколько дней.

И все время, пока она разговаривала с Лавинией, ее не оставляла подспудная мысль: неужели действительно у Натаниеля поднимается настроение, стоит ему только ее увидеть? А у нее самой?

Глава 15

Кажется, приезд в Лондон оправдывался достижением по меньшей мере одной цели, спустя неделю думал Натаниель. Сам он готов был хоть сейчас вернуться в Боувуд, поскольку на душе у него было невесело и ему было не до светских развлечений, несмотря на радость общения со старыми друзьями. Но Джорджина была положительно счастлива.

В столице ей нравилось решительно все – знаменитые достопримечательности, музеи и галереи, магазины, парки, бесконечные балы и приемы. К тому же вокруг нее образовался кружок поклонников, трое из которых проявляли к ней самый серьезный интерес. Любимая сестра Натаниеля наконец расцвела и стала очень красивой и очаровательной молодой леди.

Из всех своих ухажеров Джорджина отдавала явное предпочтение юному Льюису Армитиджу. Это был приятный молодой человек, достойный во всех отношениях. Натаниель ничем не препятствовал растущему увлечению, хотя предпочел бы, чтобы здесь не было никакой связи с Софи. Он не виделся с ней с того дня, когда она посетила его на Аппер-Брук-стрит, и заметил ее отсутствие на двух последних балах. Но если Джорджи и Армитидж свяжут свои судьбы, рано или поздно Натаниелю придется с ней встретиться. Он не хотел ее видеть.

София действительно прервала вес отношения с Рексом, Кеном и Иденом, как и с ним самим. Когда к ней с визитом заехали Кэтрин и Мойра, она отказалась их принять.

Натаниель начал жалеть, что они вообще встретились. Она испортила ему сезон в Лондоне, которого он ждал с таким нетерпением. Теперь он уделял внимание леди Галлис, которая не затрагивала его душу и не вызывала опасений за будущее. На прошедшей неделе они танцевали на двух балах, ездили кататься в Кью-Гарденз и на прогулку в Гайд-парке. На этой неделе он должен был обедать у нее и по ее приглашению вместе со своими друзьями посетить театр. Но от физической близости с ней Натаниель старательно уклонялся, хотя она предлагала ему себя едва ли не в открытую. Казалось, что леди начинает раздражать та крайняя щепетильность, с которой он оберегал ее репутацию.

Тем временем его друзья были убеждены, что любовная интрига между Натаниелем и леди Галлис уже завязалась и успешно развивается. Им доставляло огромное удовольствие поддеватьего двусмысленными шутками – каждый раз, когда он присоединялся к ним для верховой прогулки в парке, они выражали невероятное удивление и принимались гадать, рано или поздно он встал. Он не мешал им строить предположения – за ними было легче скрывать тоску и душевные страдания после разлуки с Софи.

Лавиния осталась единственной, с кем она поддерживала дружеские отношения.Лавиния призналась своему кузену, что в то же утро, когда к нему приходила Софи, после завтрака она решила навестить подругу и отправилась к ней без компаньонки. Только намного позже он узнал от Идена, что большую часть пути до Слоан-террас Лавиния проделала в его сопровождении. Он догадывался, что она не упомянула об этом, желая защитить его от гнева своего опекуна.

Но Натаниель не стал устраивать из-за этого скандала, хотя заметил, что она могла бы взять с собой хотя бы горничную. Он начинал понимать, что Лавиния уже далеко не ребенок и не намерена вести себя в соответствии с принятыми нормами, если они ее не устраивали. Спустя всего две недели после своего выхода в свет она могла бы повсюду появляться в сопровождении целой свиты ухажеров и при желании сразу же выскочила бы замуж.

Но этого желания Лавиния как раз и не проявляла, считая чуть ли не всех представителей мужской половины высшего общества недалекими и самонадеянными. С небрежным доброжелательством она относилась к тем поклонникам, которые питали на ее счет серьезные намерения; надменно отмахнулась от нескольких ухажеров высокого положения, которые не скрывали снисходительного к ней отношения; с издевательским юмором отделывалась от тех, кто пытался заявить на нее права, и… на каждом шагу ссорилась с Иденом, который не оставался в долгу.

Иногда это задевало Натаниеля, хотя в глубине души ему казалось, что они могли бы стать интересной парой. И хотя его отношение к своей подопечной претерпело кое-какие изменения в лучшую сторону, он с тоской думал о том, что будет связан с ней еще шесть лет до ее тридцатилетия.

В конце концов неизбежная встреча Натаниеля и Софи произошла. Хоутоны устраивали вечер для близких людей, на котором предполагалось послушать музыку и поиграть в карты. Натаниель понял, что он причислен к этому кругу из-за интереса Льюиса Армитиджа к Джорджине, так же как Рекс – из-за интереса виконта Перри к Саре Армитидж, и Рекс с Кэтрин тоже были приглашены.

И разумеется, там оказалась и Софи, которая выглядела, как всегда, спокойной и веселой и вела себя так, как будто на вечере и не было людей, с которыми она разорвала отношения.

Натаниель не мог не поглядывать в сторону Софи. Он посидел немного за карточным столом, хотя никогда картами не увлекался, некоторое время провел у фортепьяно, где молодые люди пели под аккомпанемент друг друга. Все это время Софи сидела в дальнем углу гостиной, занятая беседой с пожилыми леди. Натаниеля невероятно раздражало то, что она причисляла себя к этим старухам. Тот факт, что в действительности его вовсе не касается, с кем она сидит и что делает, только вызывал у него еще большую досаду и раздражение.

Вскоре к ней подошла Лавиния, и его раздражение утроилось. Уж не потому ли Софи продолжает с ней дружбу, чтобы задеть его, поскольку он унизил ее, не дав Софи представить своей кузине Пинтера? Он надеялся, что Софи все-таки не проигнорировала его запрет и не познакомила их друг с другом. Хотя по зрелом размышлении он уже не так опасался этого знакомства, как в первый раз: Лавинии нельзя было отказать в здравомыслии, так что вряд ли Пинтеру удалось бы увлечь ее внешним шармом, за которым скрывалась его грязная натура.

Натаниелю пришлось выйти из гостиной на несколько минут за носовым платком, который он забыл в плаще. В освещенном только двумя канделябрами холле было пусто и сумрачно. Как раз в тот момент, когда он возвращался в гостиную, оттуда вышла какая-то женщина, видимо, направляясь в дамскую комнату. Он остановился в последнюю минуту, чтобы избежать столкновения. Женщина тоже остановилась и, вздрогнув, посмотрела на него.

– Софи! – тихо произнес Натаниель.

Он сразу заметил, какими огромными стали ее глаза на похудевшем лице, окруженном, как всегда, облаком выбившихся из прически вьющихся локонов.

Она не отвечала, только молча пристально смотрела на него, как будто была не в состоянии говорить и двигаться. А он так растерялся, что не мог придумать, что еще сказать. Натаниель уловил тонкий запах ее мыла и вдруг понял, почему не может изгнать из своей души Софи и позволить занять это место леди Галлис.

Он все еще чувствовал сильнейшее влечение к Софи Армитидж.

Он поцеловал бы ее, позднее со смущением думал он, если бы ему не помешали – или не спасли бы его – два момента, которые случились буквально через несколько секунд после их внезапной встречи. Она заговорила, ив тот же момент за ее спиной он уловил чье-то движение.

– Простите меня, сэр, – ровным спокойным голосом сказала Софи.

Рядом с ней оказалась Лавиния.

– Прошу меня извинить, – сказал он, отступая в сторону, чтобы пропустить дам.

Всего несколько секунд прошло между их столкновением и тем моментом, когда она заговорила. Несколько секунд вечности, которые, он надеялся, показались двум леди обычными и незначительными.

Пора уже, решительно думал он, войдя в гостиную и направляясь к зовущей его к карточному столу леди Хоутон, давно пора уступить леди Галлис и стать ее любовником. Если уж она не способна заглушить его тоску по ласкам Софи, значит, тогда его случай совершенно безнадежен.

Утром следующего дня Натаниель сидел в кабинете и читал доклад своего стюарда, только что доставленный из Боувуда, когда в кабинет вошла вставшая необычно рано Лавиния, предварительно постучавшись, но не дожидаясь ответа. Удивленно глядя на нее, он встал, но кузина жестом предложила ему сесть и сама без разрешения уселась напротив него у письменного стола.

– Хорошо, что ты уже вернулся с прогулки в парке, но еще не ушел из дома. По утрам, Натаниель, тебя трудно застать дома.

– Если бы я знал, Лавиния, что мое отсутствие тебя огорчает, – сказал он, опускаясь в кресло, – я постарался бы почаще быть с тобой.

– Боже упаси! – воскликнула она, состроив презрительную гримаску.

Натаниель едва удержался, чтобы не выразить свое искреннее согласие.

– Чем могу быть тебе полезным? – спросил он, откидываясь на спинку кресла.

– Я беспокоюсь насчет Софи, – сказала она.

Это было типично для Лавинии – она никогда не тратила время на пустые разговоры, а сразу приступала к делу.

Но некоторые темы для беседы были нежелательны для Натаниеля, и в том числе разговоры о Софи.

– В самом деле? – вежливо и бесстрастно проговорил он. – Боюсь, однако, что я больше не являюсь знакомым миссис Армитидж и, следовательно, не могу обсуждать с тобой этот вопрос.

– Нат, – насмешливо укорила кузена Лавиния, – не будь смешным!

Он только поднял брови.

– «Миссис Армитидж»! – сказала она, передразнивая его. – Имей хотя бы великодушие называть ее Софи.

Он вспомнил, что при последней встрече Софи показалась ему похудевшей, а глаза – лихорадочно блестящими.

– Так почему же ты беспокоишься? – спросил он.

– Вчера вечером она вела себя так, как будто там не было ни тебя, ни Кэтрин, ни лорда Роули, – сказала Лавиния. – Когда она едва не столкнулась с тобой, выходя из гостиной, то назвала тебя «сэр», как ты ее сейчас «миссис Армитидж», и потом не пожелала говорить на эту тему, хотя я пыталась превратить все в шутку. Она просто сменила тему. Я чего-то не знаю, Нат? Ты поступил с ней очень непочтительно, когда буквально оттащил меня от нее. Она дружит с человеком, который тебе не нравится. Но почему этот инцидент сыгралтакое громадное значение, что она прервала всякие отношения с тобой и с твоими друзьями? Ведь она так вас любила.

Натаниель вздохнул.

– Иногда небольшой инцидент представляет собой лишь верхушку огромного подводного айсберга, Лавиния. Думаю, тебе не стоит из-за этого переживать. Ведь я не мешаю тебе поддерживать с ней дружеские отношения.

– Нат! – Она наклонилась над столом и уперлась в него ладонями. – Не смей относиться ко мне как к несмышленому ребенку!

– Если бы я так к тебе относился, я бы давно отослал тебя в Боувуд… Может быть, она предпочитает нам Пинтера.

– Но он ей даже не нравится. Она сама в этом призналась, когда я предложила ей влюбой момент нас познакомить. Она так и сказала, что он ей не друг.

Натаниель поставил локти на подлокотники кресла и подпер подбородок рукой. Он так и думал, но Софи не позволила ни ему, ни его друзьям узнать причины ее поведения.

– Тогда, возможно, она решила преподать нам урок. В тот вечер мы пытались защитить ее от него, хотя она достаточно ясно дала мне понять, что не мое дело указывать ей, с кем она может дружить. Тем не менее мы попытались вмешаться, и это привело ее в ярость. Одна ты могла бы повести себя так же независимо и непримиримо. – Он грустно улыбнулся Лавинии.

Но она хмуро уставилась на свои руки.

– Нат, я могла бы понять и даже одобрить ее возмущение тобой, – сказала она. – Я даже предложила ей отчитать тебя, но она сказала, что уже сделала это. Но полностью прервать все отношения, и даже с Мойрой и Кэтрин?! И она так несчастна, Нат.

– Несчастна?

Скрывая волнение, он осторожно перевел дыхание.

– Вчера вечером она улыбалась и разговаривала так, как будто была в прекрасном настроении, – сказала Лавиния. – Но при этом так старалась не смотреть ни на кого из вас, что было ясно, какой она чувствует себя несчастной и одинокой. Какую власть имеет над ней этот мистер Пинтер?

Вот! Наконец-то подыскано точное слово, которое определяет ту мысль, которую он с друзьями нащупал в разговоре, но испуганно отбросил в сторону. Пинтер определенно имел какую-то власть над Софи. Натаниель посмотрел на Лавинию, и в первый раз он увидел в ней человека, равного себе, который очень тревожится об их общем друге и желает ему помочь.

– Не знаю, Лавиния, – признался он.

– Но как нам это выяснить?

– У меня нет на это права. Она не хочет, чтобы я знал.

– Возможно, – задумчиво проговорила она. – Может, ей запретили прибегнуть к вашей помощи.

Он закрыл глаза и опустил голову на руки. Иногда и эта мысль приходила ему в голову, но он не был в этом уверен.

– Вы с ней друзья, Нат, – сказала Лавиния, – такие же, как и мы с ней. Ты знаешь ее дольше, и я знаю, что ты ее любишь. Больше, чем все остальные.

Он открыл глаза и посмотрел ей в лицо, недовольно сжав губы. Она видит слишком много. Но на этот раз он не испытал на нее раздражения.

– Значит, ты думаешь, он ей угрожает? Не слишком ли все это мелодраматично, не преувеличиваешь ли ты, Лавиния?

– Когда три дня назад я заходила к ней – успокойся, Нат, на этот раз меня провожала горничная! – внизу кто-то постучал в дверь. Она ужасно побледнела, вскочила на ноги, бросилась к окну и заявила, что должна отослать меня в свою гардеробную, как если бы было слишком поздно выпроводить меня так, чтобы меня не видели. Но не успела она вытолкнуть меня из комнаты – она буквально подталкивала меня, Нат! – как пришел дворецкий и объявил, что пришла ее подруга Гертруда. Мы все стали пить чай, но ни я, ни Софи больше не упоминали об этом странном инциденте. Нат, кого она боялась увидеть?

Вряд ли на этот вопрос требовался ответ.

– Может, она не хотела тебя обидеть и представлять меня ему? – спросила Лавиния.

– Но не слишком ли возбужденно она действовала, пытаясь вытолкнуть тебя из комнаты?

– Нат, мы должны ей помочь!

– Мы? – Он внимательно посмотрел на нее и остановил ее, подняв руку, когда она хотела ему ответить. – Да, мы вместе, Лавиния. Извини, что я хотел исключить тебя из нашего союза. И спасибо, что ты пришла ко мне. Ты заставила меня взглянуть в лицо фактам, что я избегал делать больше недели. Софи остается моим другом, даже если она меня таковым не считает.

– Но ты действительно ей друг, – Лавиния, усаживаясь опять. – Расскажи мне о мистере Пинтере, Нат. Не только о том, что во время войны вы находили его неприятным офицером. Расскажи мне все, что тебе о нем известно.

Наверняка он не стал бы все это рассказывать своим сестрам, подумал он, глядя на Лавинию. Но Лавиния совершенно иная – на нее можно положиться. И он оказал ей доверие.

– Мы замечали, что он наслаждался своей властью, – начал он рассказывать, – и пользовался ею с особой жестокостью. Казалось, большую часть времени он тратил на то, чтобы подловить своих солдат на мелких, незначительных проступках, чтобы потом можно было их наказать.

– Каким образом?

– Чаще всего поркой. Это целый церемониал: все остальные солдаты выстраиваются на плацу и наблюдают за экзекуцией. Провинившегося раздевают и привязывают к козлам, после чего стегают кнутом по спине. Мы все ненавидели эту процедуру.

– За исключением мистера Пинтера?

Он кивнул. Кеннет однажды сказал, что Пинтер получает сексуальное наслаждение, наблюдая за истязанием. Натаниель не собирался сообщать об этом Лавинии, но она в этом и не нуждалась.

– Я бы сказала, что этим он заменял себе проституток.

Он вскочил на ноги, в гневе сверкнув глазами.

– Лавиния!

– Нат, – упрямо заявила она, – не смеши меня! Лучше скажи, а проституток он тоже любил навещать?

Он опустился в кресло и полуотвернулся от нее.

– Я не намерен продолжать этот разговор.

– Извини меня, понимаю, я тебя смутила. Но могу поручиться, что к проституткам он был холоден. Хотя, Нат, мне кажется, нам нужно узнать о нем как можно больше. Я спрошу у лорда Пелема. Разумеется, он тоже станет фыркать и говорить колкости, пожалуй, опять скажет мне, что я не настоящая леди, но, может, он больше помнит об этом субъекте. Хотя и того, что ты сказал, достаточно, чтобы понять, что это за человек.

– Лавиния, прошу тебя, предоставь это мне. Бедный Иден и так уже считает, что тебя нужно было пороть еще в детстве.

– Думаю, сам он так и поступил бы на твоем месте, – с бесстрастным видом заявила Лавиния. – Я полагаю, что порка встряхивает мозги и по этой причине девочка вырастает в послушную, благовоспитанную и легкомысленную девицу. Как это удобно для мужчин!

– Хотя ты все же можешь кое-что для меня сделать, – сказал он, постукивая пальцами по столу. Он не знал, откуда у него появилась эта мысль, но должно быть, она уже давно формировалась в его подсознании. – Ты можешь пойти со мной, чтобы купить ожерелье и обручальное кольцо.

Первое, что вчера бросилось ему в глаза, когда он увидел Софи, это что у нее по-прежнему нет ни жемчуга, ни кольца.

– Как, Нат? – удивилась Лавиния и с подозрением посмотрела на него. – Я и не знала, что тебя интересуют подобные вещи.

– У Софи исчезли ее ожерелье и кольцо. До прошлой недели я ни разу не видел ее без обручального кольца, и она всегда появлялась в свете со своим ожерельем из жемчуга. Но на суаре она вдруг пришла без них. – Кольца на ней уже не было накануне ночью, но понятно, что он об этом умолчал.

– Может, она их потеряла? Или их украли?

– Или она заложила вещи в ломбард.

Ум его отказывался произнести окончательный приговор, но сейчас у него в мозгу отчетливо прозвучало это отвратительное слово: «шантаж».

Но что могла Софи сделать такого, чтобы стать жертвой шантажа?

– И ты хочешь попытаться найти их? – спросила Лавиния.

– Это может оказаться напрасным трудом, – признал Натаниель. – Имей в виду, Лавиния, мы с тобой должны выглядеть разорившимися, поскольку нам придется заглядывать в ломбарды или в скупочные ювелирные магазины, где торговцы скупают драгоценности, чтобы потом их продать. Но сначала ломбарды – я не думаю, чтобы она продала свое обручальное кольцо. Разумеется, я могу пойти и один.

Но Лавиния вся просияла и раскраснелась от оказанного ей доверия. Глаза ее блестели, когда она склонилась к нему через стол.

– О, дорогой Нат, – заговорила она. – Я так обожаю тебя, моя любовь, что взяла бы тебя без ожерелья и без обручального кольца. И конечно, я прощу тебя за то, что ты проиграл наше состояние. Я уверена, что больше ты никогда этого не сделаешь. Сила моей любви превратит тебя в благородного джентльмена! Он усмехнулся:

– Ты ужасная озорница! Но имей в виду, тебе придется играть эту роль несколько дней, и даже при этом мы можем ничего не найти.

– Для тебя, дорогой, – сказала она, выразительно хлопая ресницами, – все, что угодно. – Она вдруг сменила тон и стала выглядеть по-прежнему серьезно и деловито. – И ради Софи тоже.

Но черт побери, подумал Натаниель, он и понятия не имел, как сможет помочь Софи с вызволением ее вещей. Это только докажет им, что Софи отчаянно нуждалась в деньгах.

К тому же она запретила ему вмешиваться в ее дела.

Кроме нескольких прогулок в парке с Лесси в такое время дня, когда она не должна была встретиться со знакомыми, двух-трех встреч с Гертрудой да пары визитов Лавинии, София почти две недели провела дома в одиночестве – не считая, конечно, вечера у Хоутонов.

Планировался тихий уютный вечер с близкими друзьями, поэтому она могла позволить себе принять приглашение, тем более что об этом очень просила Беатрис. И поступила неосмотрительно, так как совершенно забыла о Саре и Льюисе и об их избранниках и, следовательно, не ожидала увидеть там кого-либо из Четырех Всадников.

И таким же наивным было ожидание Софи, что ей придется просто немного поскучать. Тогда как вечер оказался положительно ужасным. Рекс старательно ее избегал, очевидно, не желая смущать. Несколько раз на нее издали грустно поглядывала Кэтрин. А Натаниель… Даже через пять дней она вздрагивала от боли, вспоминая, как они неожиданно столкнулись друг с другом и ей оставалось сделать лишь один шаг, чтобы спрятать лицо у него на груди, вдыхать его теплый и милый запах.

Но она знала – как-то раз она видела в парке всех четверых друзей, но они ее не заметили и со смехом перебрасывались многозначительными шутками, – что он больше недели провел в обществе леди Галлис.

Казалось, всего этого было недостаточно, чтобы сделать ее несчастной. Очевидно, Пинтер за ней следил, с отвращением думала София, и узнал, что она выходила в свет, каким бы скромным ни был тот прием, и виделась с Рексом и Натаниелем. Во всяком случае, она сделала такой вывод, так как всего через два дня ей принесли записку от Пинтера. А может, это было обыкновенным совпадением… Так или иначе, но он сообщал, что «нашел» еще одно письмо, и выражал уверенность в том, что «дорогая Софи» – он продолжал вести эту издевательскую игру, изображая заботливого друга, – не хотела бы, чтобы оно попало в чужие руки. Сумма, которую он запросил, буквально ошеломила Софию, которая дня три никак не могла прийти в себя.

Однако постепенно острота потрясения сгладилась и мозг Софии лихорадочно заработал в поисках выхода. Она сидела у себя в гостиной и поглаживала Лесси, которая улеглась ей на колени. Тепло собаки и ее довольные вздохи действовали умиротворяюще на угнетенную Софию.

Она видела несколько вариантов достать денег. Во-первых, можно просто пропустить назначенный Пинтером срок уплаты, который наступит через одиннадцать дней, и посмотреть, что он предпримет. Но это было бы слишком опасно, и София не могла пойти на такой риск. Во-вторых, можно попытаться продать дом. Но София не знала, имеет ли на это право. Он был подарен ей правительством, но неизвестно, на каких условиях. Разумеется, это можно выяснить, но если она решится на продажу дома, то придется действовать незамедлительно. И в-третьих, она может обратиться к Эдвину или к Томасу – сначала лучше к Эдвину, – обо всем им рассказать и предоставить им принять необходимые меры. В конце концов ей все равно придется это сделать, но ей претила мысль обременить их своей тайной и пониманием того, что влюбой момент эта тайна может стать достоянием публичной огласки.

И вместе с тем каким было бы облегчением, если бы она смогла разделить с другими эту тяжкую ношу!

София закрыла глаза, не обращая внимания на то, что Лесси тычется ей в руку своим холодным и влажным носом, требуя, чтобы хозяйка продолжала ее почесывать. Если она продаст свой дом, она может потерять и право на пенсию. А вместе с ними – свою независимость, потому что ей придется жить у Эдвина и Беатрисы или у Томаса и Анны. И все-таки нужно попытаться продать дом. Когда решение наконец сформировалось, ее вдруг пробрал нервный озноб.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказала она.

Вошел дворецкий с карточкой на подносе.

Она взяла ее, прочитала имя и в волнении прижала карточку к груди. Что ж, если за ее домом следит шпион, ему будет о чем доложить.

– Сэмюел, скажите сэру Натаниелю Гаскойну, чтобы он ушел. Что меня дома нет и больше никогда не будет. И если он появится снова, не трудитесь подниматься по лестнице, а сразу откажите ему.

– Да, мэм, – сказал он и значительно ухмыльнулся.

Она часто раздумывала, знают ли слуги о том, что Натаниель провел у нее в спальне две ночи. Что ж, вполне возможно: в доме трудно что-либо скрыть от своих слуг.

– Сэмюел! – крикнула она ему вслед, когда он уже закрыл за собой дверь.

Лесси испуганно соскочила с ее коленей и бросилась к своему надежному убежищу у камина.

– Да, мэм? – Сэмюел просунул голову в дверь.

– Проводите его наверх.

– Слушаю, мэм.

Его ухмылка сменилась удовлетворенной улыбкой.

Да, конечно, они обо всем знали.

Но что она сделала? Зачем позволила ему подняться?

Глава 16

В этот день с самого утра было холодно и темно от туч, которые заволокли все небо и грозили разразиться дождем. Поэтому София приказала разжечь в гостиной камин. В ожидании Натаниеля она встала перед огнем, протянув к нему руки. Войдя в гостиную, Натаниель остановился и молча смотрел на нее, пока слуга не ретировался. Легкое муслиновое платье, выцветшее, но приятной светлой расцветки, облегало фигуру Софии, которая явно стала тоньше. Лесси подошла и приветливо ткнулась ему в руку, он слегка потрепал ее по ушам.

– Софи!

Она не повернулась к нему.

– Кажется, я уже сказала вам, сэр, что больше не желаю иметь с вами ничего общего.

Однако приняла его!

– Софи, – снова тихо позвал Натаниель.

Он пытался воспринимать ее как всегда – как храбрую, деловитую и уютную, жизнерадостную жену Уолтера Армитиджа, просто как друга. Но не мог. Он уже не был в состоянии смотреть на нее объективно. Для него она стала дорогой и очаровательной женщиной, чья прелесть таилась в основном в ее прямой и искренней натуре.

– Если у вас есть что сообщить мне, – сухо сказала София, – говорите и сразу уходите. Но если вам нечего произнести, кроме моего имени, то зачем вы вообще пришли?

– Почему все это произошло, Софи? – спросил он, сделав несколько шагов вперед.

– Что это? – Она наконец повернулась к нему лицом, но избегала смотреть ему в глаза. – Не понимаю вас, сэр. Объяснитесь.

– Почему вы отвергли своих друзей, которые заботились о вас? Почему отвернулись от меня? Мы были с вами возлюбленными.

Ее бледное, осунувшееся лицо вспыхнуло румянцем.

– Вряд ли. Две ночи я была только вашей партнершей по сексу. Вы всех таких женщин называете своими возлюбленными?

– Нет! – Он безуспешно пытался поймать ее взгляд. – Нет, Софи, только вас. Почему вы от нас отвернулись?

– Потому что вы вмешивались в мою жизнь, – нахмурясь, сказала она. – Потому что вы сделали меня несчастной.

Несчастной! Имела ли она в виду всех четверых? Или только его в качестве своего любовника? Но сейчас не это было важно.

– Неужели забота о друге и стремление помочь ему и защитить может считаться вмешательством и быть так жестоко наказанной? Ваши друзья тоже несчастны, Софи, как и я сам.

На мгновение их глаза встретились, но она тут же перевела взгляд на огонь в камине.

– Простите, но не думаю, что моя скромная особа для кого бы то ни было из вас еще имеет значение. Я желала бы, чтобы вы ушли.

– Это он приказал вам порвать с нами отношения? – спросил Натаниель.

Она круто обернулась, и в ее глазах мелькнул ужас.

– Что?!

– Или вы просто боитесь, что наше общество злит его и он может заставить страдать вас еще больше? – Натаниель пристально наблюдал за выражением ее лица. Она постепенно овладевала собой. Лоб ее разгладился, глаза стали бесстрастными.

– Кто этот загадочный «он»? – спросила она. – Уж не мистер ли Пинтер? Вы все еще намерены изображать его в роли какого-то подлеца, Натаниель? Может, мне уговорить его одеться в черное домино, надеть маску и в таком зловещем виде бродить вокруг моего дома? Вероятно, тогда вы будете полностью удовлетворены. Ах нет, пусть он лучше меня похитит и упрячет в какую-нибудь темную пещеру, чтобы вы, Четверо Всадников Апокалипсиса, могли прискакать мне на помощь и убить его.

Она презрительно усмехнулась, тогда как он только молча смотрел на нее.

– Какую же власть он имеет над вами, Софи? – спросил он наконец.

Она сделала нетерпеливый жест.

– Он вас шантажирует? – предположил он.

– Нет! – Она опять сверкнула на него глазами. – Уходите отсюда, Натаниель. Немедленно!

– Но что вы сделали, Софи? Что могли вы совершить настолько ужасное, что позволили ему взять над собой эту власть?

Закрыв глаза, она глубоко вздохнула.

– Глупец! О глупец! – тихо сказала она. – Подите прочь, оставьте меня.

– Доверьтесь же мне, Софи. Позвольте мне помочь вам. Мне безразлично, была ли это какая-нибудь любовная связь или мелкая кража, поверьте, мне все равно. Позвольте мне разделить с вами эту тяжкую ношу и помочь вам.

Когда она открыла глаза, в них блестели слезы.

– Нет сомнений, вы человек огромной доброты, но у вас слишком живое воображение.

– Тогда почему же вы разорвали нашу дружбу и положили конец нашей с вами договоренности?

– Потому что это было ошибкой, – сказала она, сморгнув слезы. – Посмотрите на себя, Натаниель, посмотрите на себя в зеркало. А потом взгляните на меня, – она слегка улыбнулась, – и на леди Галлис.

– Вы думаете, что я был с ней близок? Она отвернула голову.

– Мне это безразлично, это меня не касается, Натаниель. И вы сами тоже мне безразличны.

– И всегда был безразличен?.. – полувопросительно произнес он.

У нее вырвался тихий короткий возглас, потом она равнодушно пожала плечами.

– Я ошиблась. Очевидно, я не создана для случайных интрижек и для связи без обязательств. Простите меня, это ведь от меня исходило предложение. Но я себя недостаточно знала. А сейчас я хотела бы, чтобы вы оставили меня. Прошу вас.

И все-таки они перешли к разговорам на личную тему, на что Натаниель даже не рассчитывал.

– Я видел вас, – сказал он, – и видел леди Галлис. И предпочел вас, Софи.

Она невольно улыбнулась, как будто ей приятно было это признание, но тут же приняла насмешливый вид.

– У вас поразительно дурной вкус, сэр, – с горечью сказала она.

– Софи, прошу вас, позвольте мне вам помочь! Скажите мне, каким образом он приобрел на вас такое влияние, и я положу этому конец. И это не пустое хвастовство. Такие люди, как Пинтер, на поверку оказываются подлыми трусами и сдаются при первой же угрозе.

– Боюсь, Натаниель, вам придется привыкнуть к мысли, что я дружу с человеком, который не нравился ни Уолтеру, ни вам. И что когда вы оскорбляете его, тем самым вы наносите оскорбление и мне. Если вы не можете смириться с тем, что я предпочла его вам, значит, вы слишком самоуверенны. Но это уже не мое дело. А сейчас я попросила бы вас уйти. Не заставляйте меня вызвать Сэмюела и приказать ему выпроводить вас.

– Не беспокойтесь, не заставлю, – сказал он. – Ему не придется этого делать. Я уйду сам. Однако сначала я хочу передать вам вот это.

Он достал из внутреннего кармана небольшой сверток и протянул его Софи.

Она настороженно посмотрела на него:

– Нет, не надо никаких подарков. Благодарю вас, но не надо.

– Возьмите! – Он не убирал протянутой руки. – Это ваши вещи.

Она подошла ближе и осторожно взяла в руки маленькую квадратную коробочку, как будто боялась, что она взорвется у нее в руках. Затем сняла бумажную упаковку и подняла крышку коробочки.

Натаниель наблюдал, как она изумленно вглядывалась в свое обручальное кольцо, вокруг которого лежало жемчужное ожерелье. Она так побледнела, что кровь отлила даже от ее губ.

– Где вы это достали? – прошептала она, не отрывая взгляда от содержимого коробки.

– У ювелира, которому вы их продали.

Он и Лавиния целых три дня обходили одну за другой все ссудные лавки, кроме тех, что расположены в самых грязных трушобах, и наконец наткнулись на лавку этого ювелира.

Губы Софи дрогнули, но она не сразу смогла заговорить.

– Напрасно вы это сделали, – сказала она наконец. – Я продала их, потому что больше не хотела их носить.

– Нет, Софи, вам меня не провести. – Он шагнул к ней, взял ее безжизненную холодную руку и надел обручальное кольцо на безымянный палец. – Я не могу заставить вас довериться мне и принять мою помощь. Но не нужно мне лгать. Это бесполезно, дорогая.

Он поднес ее руку к губам.

И тогда у нее вырвались громкие неловкие рыдания. Коробка с ожерельем выпала у нес из рук, и она припала лицом к его груди. Натаниель крепко прижал ее к себе, тихонько поглаживая по спине.

Он думал о том, как часто ему доводилось убивать людей во время войны. Лица некоторых он успевал разглядеть, и они до сих пор снились ему по ночам. Ему припомнилось одно утро, уже в Англии, когда он присутствовал еще при одном убийстве, на этот раз на дуэли. Убийство было совершено Рексом, хотя трое его друзей были рядом с ним и одобряли его решение, – Натаниелю пришлось держать его противника под прицелом своего пистолета после того, как тот выстрелил раньше сигнала к началу дуэли и ранил Рекса в правую руку. Не одна женщина стала жертвой насилия убитого, в их числе была и Кэтрин. В тот раз Натаниель решил, что это будет последнее убийство, в котором он принимает участие, и с тех пор забросил охоту в своем поместье. Война научила его ценить жизнь, кому бы она ни принадлежала.

Но Бориса Пинтера он готов был убить и сделает это, не терзая свою душу сомнениями, нет ли другого способа избавиться от него. Он готов был убить Пинтера ради Софи.

Натаниель нашел ее губы, влажные и соленые от слез, желая лишь утешить ее, но, прижимаясь к нему всем своим трепещущим телом, она порывисто и страстно ответила на его поцелуй. Как ни трудно ему было, но он обуздал себя, понимая, что в любой момент сюда могут войти слуги.

Он откинул голову назад.

– Софи, позволь мне прийти сегодня ночью, – попросил он. – Понимаешь, видимо, я тоже не создан для случайной связи. – Он не был уверен в том, какой именно смысл она вкладывала в эти слова, знал только, что хочет ее и не только в постели. Без Софи ему было одиноко и пусто.

Она отодвинулась от него, отвернулась, достала носовой платок и вытерла глаза.

– Хорошо, – проговорила она, не глядя на него, и наклонилась, чтобы поднять с пола ожерелье и коробку.

– Я не стану упоминать о том человеке, Софи, пока ты сама этого не сделаешь. Но знай, что я всегда рядом, всегда готов выслушать тебя и помочь. Если тебе нужны деньги… Кстати, почему ты не обратилась ко мне? Но впредь знай, что ты смело можешь это сделать, что у тебя всегда есть выход. Ну, все, больше я ничего не скажу. Так я приду сегодня вечером?

– Да, я буду ждать тебя.

– Спасибо, – сказал он и без лишних слов вышел. По дороге домой он не сомневался, что связал себя словом, от чего ему уже никогда не освободиться. Впрочем, может, он этого и не захочет. Эта мысль приводила его в полную растерянность. Неужели он так плохо себя знал?

В этот же вечер в своем доме на Ганновер-сквер леди Хонимер давала бал. Одеваясь для бала, Натаниель решил, что уйдет пораньше, а Джорджина и Лавиния могут оставаться до конца, так как о них позаботятся и проводят домой Маргарет с Джоном.

При обычных обстоятельствах Лавиния с удовольствием покинула бы бал вместе с кузеном. Несмотря на то что она находила определенное удовольствие втанцах, по ее мнению, сезон был слишком перегружен светскими развлечениями. Накануне она навестила Софию и во время разговора призналась ей, что положительно устала повсюду видеть одни и те же глупые лица, слышать все те же избитые остроты и терпеть пошлые комплименты. Неужели у мужчин не может возникнуть хотя бы одна разумная мысль? Развивая эту тему, они с Софи очень развеселились, и, глядя на умное оживленное лицо подруги, Лавиния с сожалением отметила, что последнее время та перестала появляться на приемах…

Но именно в этот вечер Лавиния с радостью попрощалась с Натаниелем, убедившись, что его товарищи остаются. Зная их привязанность друг к другу, она опасалась, что они уйдут вместе с ее кузеном. Наблюдательная Лавиния не упустила из внимания отсутствие на балу леди Галлис. И ей показалось, что ранний уход Натаниеля как-то с этим связан.

В предыдущую среду на вечере в «Олмаксе» ей разрешили танцевать вальс. Еще со своего первого бала испытывающая самое глубокое презрение к странному правилу и десятки раз грозившая нарушить его и выйти на вальс, не спрашивая разрешения, она из принципа чувствовала себя обязанной отказаться танцевать его после данного ей разрешения. Но сегодня она решила обязательно танцевать вальс – последний танец перед ужином.

Перед вальсом Лавиния нашла Идена, который стоял в группе, почти исключительно состоящей из джентльменов, что могло смутить кого угодно, только не ее. Она похлопала его по руке своим веером, чтобы привлечь его внимание. Иден обернулся, и его брови удивленно подскочили. Лавиния находила, что ему очень идет высокомерный вид, и если он рассчитывал запугать ее этим, его ждало разочарование.

– Мне разрешили станцевать вальс, – она ему, по обыкновению не тратя времени на околичности.

– Что вы говорите?! – Он взялся за ручку монокля и слегка повернулся к ней. – От всего сердца поздравляю вас, мисс Бергланд.

– Следующий танец будет вальс.

– Очевидно. – Он почти поднес к глазам монокль.

– И я хочу танцевать его с вами.

Если бы мужчины знали, как монокль увеличивает один глаз, оставляя другой до смешного крошечным, подумала Лавиния, они никогда бы к нему не прибегали.

– В самом деле? – сказал он. – Вы оказываете мне снисхождение, мэм? Опасаетесь, что я не подыщу себе партнершу?

– Господи, до чего же нелепыми могут быть эти мужчины! – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Ну что, вам приятно чувствовать себя отомщенным?

– Мне это в высшей степени лестно, мэм, – произнес Иден нарочито скучающим тоном. – Мисс Бергланд, не окажете ли вы мне часть танцевать с вами вальс?

– Если вы умеете его танцевать и не оттопчете мне ноги, – снисходительно ответила она.

– Гм… – Он отпустил монокль, который повис на ленте, и предложил ей руку. – Разве ваши ножки такие уж большие, что на них легко наступить? Видите ли, я достаточно хорошо воспитан, чтобы их рассматривать.

Но он ни разу не оступился. Напротив, когда он кружил ее в вальсе, так что перед глазами ее в чудесном калейдоскопе мелькали разноцветные наряды дам и сверкающие драгоценности, у нее возникло ощущение, что она вовсе не касается пола. Если бы она знала, что он так замечательно вальсирует, она никогда не отказалась бы танцевать с ним на первом балу сезона. А впрочем, нет – он вел себя слишком снисходительно, уверенный, что один только взгляд его голубых глаз способен навеки ее пленить.

Да, глаза у него были удивительно голубые и проникновенные, но какое это имеет значение?

– Позвольте мне проводить вас на ужин, – сказал он по окончании танца, который пролетел слишком быстро. – Или вы намерены продемонстрировать свою независимость и предпочтете сами выбрать себе место?

– Я не голодна, – заявила она, беря его под руку. – Лучше проводите меня в сад.

Он опять удивленно вскинул брови, и его рука сама собой потянулась к моноклю.

– Мы чувствуем себя влюбленными, мисс Бергланд?

– Не берусь ответить за вас, милорд, но я – определенно нет. Просто мне необходимо с вами поговорить.

– Ах, вот в чем дело. Любопытно!

В освещенном фонарями саду повсюду были установлены скамьи для отдыха. Было довольно прохладно, зато пустынно: гости явно проголодались после танцев, в которых они провели половину вечера, и дружно устремились за столы.

– Я хочу узнать побольше о мистере Пинтере, – сказала Л авиния, как только они вышли в сад.

– На вашем месте я не стал бы им интересоваться, – осторожно посоветовал Иден. – Бедного Ната хватит апоплексический удар, если он узнает, что ваш интерес к нему не угас.

– Не будьте таким нудным. Вам известно, что он шантажирует Софи?

Он замедлил шаги и некоторое время молчал, обдумывая ее слова.

– Вы это наверняка знаете? Значит, она вам открылась? Она не сказала об этом Нату, когда сегодня днем он вернул ей ожерелье и кольцо. Но все равно лучше вам в это не ввязываться. Дело может принять неприятный оборот.

Лавиния презрительно усмехнулась:

– Я провела с Натом целых три дня, изображая по уши влюбленную в него невесту, которая готова его простить, хотя он проиграл семейное состояние и не может купить мне новое кольцо и подарок на свадьбу. И в качестве вознаграждения за мои труды меня стоило бы произвести в святую или по крайней мере ввести меня в курс дела. Но я никогда не мечтала стать святой – в первый же век мне надоело бы таскать на голове нимб и бренчать на арфе.

– Нат не говорил нам, что вы ему помогали.

– Но это так. Так расскажите же мне все, что вам известно о мистере Пинтере.

– Чтобы вызвать у вас еще большее негодование? Но это невозможно – дальше уже некуда ехать. Нат готов убить этого ублю… – Тут лорд Пелем закашлялся. – Мы не хотим видеть, как его за это повесят. И если вы имеете на него влияние, постарайтесь отговорить его от этой идеи. Хотя, наверное, я напрасно к вам обращаюсь.

– Нат рассказал мне о жестокости мистера Пинтера, – сказала она. – О том, как он не упускал ни малейшего промаха со стороны своих солдат, за что посылал их на порку, наблюдая за ней с огромным наслаждением.

– Гм… – пробормотал Иден.

– Нат ужасно смутился, когда я предположила, что мистер Пинтер предпочитал устраивать для себя эти спектакли, чем воспользоваться проституткой.

Тут лорда Пелема одолел настоящий приступ кашля.

– Я бесконечно вам благодарен, – проговорил он, когда приступ прошел, – что вы завели меня в темную часть парка. Вероятно, кто-то распустил злобный слух, уверяя, что вы леди?

– Оставьте глупые шутки! Так вы думаете, это действительно так? Что он… со странностями?

– Думаю, вряд ли… – чопорно заговорил лорд Пелем, но Лавиния не обратила на это внимания.

– Да, да, – нетерпеливо сказала она. – Но как вы не понимаете? Шантажисту нельзя просто пригрозить пальцем и сказать ему, чтобы он бросил это дело и вел себя хорошо. И не стоит останавливать его убийством, за которое можно оказаться на виселице, как вы сказали. Единственный способ покончить с ним – это действовать его же оружием.

– То есть? – спросил Иден, останавливаясь и поворачиваясь к ней лицом, хотя они не могли хорошо видеть друг друга, поскольку находились под деревьями, куда не проникал свет от фонарей.

– Это значит, что мы должны найти в его прошлом такие факты, которые он предпочел бы скрывать.

– То есть шантажировать его?

– Конечно! А о чем же еще я говорю! Если он еще раз посмеет нагнать страху на Софи – хотя я положительно представить себе не могу, что она могла такого сделать, – но если он посмеет даже подумать об этом, тогда мы должны рассказать о нем всем и каждому. Но сначала мы предупредим его о том, какие последствия могут иметь его поступки.

– Боже мой! – воскликнул он. – Но вы настоящая фурия!

– Да, когда дело касается защиты моих друзей, – согласилась она. – Если мистер Пинтер действительно получает удовольствие – точнее, особый сорт удовольствия, – когда наблюдает за поркой обнаженных людей, и если у нас будет достаточно доказательств, чтобы это его встревожило, только тогда мы можем положить конец его травле Софи. Так мы приступим к этому?

– Мы? – растерянно спросил он.

– Да, мы, – твердо заявила она. – То есть вы и я. Нат немедленно отошлет меня в Боувуд, стоит мне только заикнуться об этом.

– Нет, мисс Бергланд, – так же решительно отрезал он. – Мы – это я, Рекс, Нат и Кен. Но я нахожу вашу мысль отличной, и, признаться, мне стыдно, что мы сами об этом не подумали. Не очень-то сообразительными мы оказались.

– Ну, хорошо, – подумав, уступила Лавиния. – Но только при условии, что я обо всем получу полный отчет. И не вздумайте заявить мне, что подробности не предназначены для утонченного слуха леди.

– Точнее, для вашего слуха? – сказал он, поднимая монокль и вставляя его в глаз, забыв о том, что они находятся в темном саду. – Осмелюсь сказать, что ваши ушки сделаны из железа.

Лавиния улыбнулась ему:

– Уверена, вы с друзьями спасете Софи. Не хотелось бы мне оказаться на месте мистера Пинтера. Думаю, когда вы вчетвером навалитесь на него, это будет стоящее зрелище.

И они усмехнулись друг другу в непривычном единодушии.

– Полагаю, – заговорил он, – если я возьму на себя смелость поцеловать вас, след ваших пальчиков отчетливо запечатлеется на моей несчастной физиономии, после чего я уже не решусь вернуться в бальный зал?

Она задумчиво посмотрела на него:

– Вы действительно желаете меня поцеловать?

– Эта мысль только что меня озарила, – признался он. – Так я буду вознагражден вашей ладошкой?

Она снова обдумала его предложение, не торопясь с ответом.

– Отнюдь, – сказала она наконец.

– Ах! – вырвалось у него, он нагнулся и прижался к ее рту губами, но почти сразу же поднял голову. – Ну, это просто детские шалости, – пробормотал он, обвивая руками ее стан. – Если уж мы решились это сделать – а по общему умопомешательству похоже, что так и есть, – по крайней мере сделаем это как полагается.

И он поцеловал ее, как полагается. Через некоторое время Лавиния откинула голову назад и серьезно посмотрела на него:

– А что, все джентльмены целуют вот таким образом? То есть открывая при этом губы?

– Понятия не имею, – удивленно пробормотал он. – Я никогда за другими не подсматривал. Но данный конкретный джентльмен целуется именно таким образом. Вы возражаете?

– Ваш поцелуй вызвал у меня внутри какие-то странные ощущения, – сообщила Лавиния.

– Боже праведный! – простонал он. – Мисс Бергланд, случайно, это не первый ли ваш поцелуй? В вашем возрасте?

– О, вам не удастся меня смутить и заставить сочинять, что я уже счет поцелуям потеряла. Просто до сих пор я никогда не хотела, чтобы меня поцеловали, поэтому и не целовалась.

– Значит, на этот раз вам этого захотелось? – вкрадчиво поинтересовался Иден.

Ей не очень хотелось сделать это разоблачающее признание, но она сама разрешила ему поцеловать себя.

– Я полагала, что у вас достаточно много опыта, и если уж раз в жизни узнать, что такое поцелуй, то лучше испытать его с человеком, который знает толк в этом деле.

– Понятно. Не попробовать ли нам повторить этот опыт? Может, на этот раз вам удастся преодолеть смущение, и вы тоже попытаетесь раскрыть губы.

Она последовала его совету. И если в первый раз подумала, что внутри у нее возникли странные ощущения, то теперь ей было вообще не до осмысления своих ощущений.

– Еще несколько таких поцелуев, – сказал он через некоторое время,при этом она заметила, что его рука ловко выскальзывает из-под низкого декольте, – и мне придется завтра же явиться к Нату с официальным визитом. Уверен, мы оба этого нисколько не желаем.

– И как только вам в голову пришла эта дикая мысль! – согласилась она и на всякий случай осмотрела свой туалет.

– Завтра, когда мы поедем кататься в Гайд-парк, – сказал Иден, – я посоветуюсь с друзьями об этом… о другом деле. И может быть, сообща что-нибудь придумаем.

– Никаких «может быть»! – решительно заявила она, беря его под руку и направляясь с ним в бальный зал, – из дверей в сад начали выходить гости, а оркестранты уже снова настраивали свои инструменты. – Вы просто обязаны что-то придумать. Софи – наш общий друг. Так что извольте потрудиться.

– Слушаю, мэм, – покорно произнес он.

Глава 17

София приказала натаскать воды в туалетную комнату, намылилась мылом, запах которого так нравился Натаниелю, и целых полчаса нежилась в глубокой кадке. Тем же мылом она вымыла голову, дала волосам как следует просохнуть, а потом долго расчесывала их, пока они не стали блестеть. Она выбрала свою самую красивую ночную рубашку; халат же у нее был один-единственный.

Она с грустью подумала, что готовится к приходу Натаниеля, как невеста к приходу жениха, но эта мысль не заставила ее отказаться от встречи. После его ухода она уселась в кресло с Лесси на коленях и погрузилась в раздумье. Сначала она недоумевала, что заставило ее внезапно согласиться принять Натаниеля, и, не найдя ответа, она набросала записку, в которой просила его больше никогда к ней не приходить.

Затем взглянула на себя словно со стороны, стараясь понять, какой она стала. В некотором смысле она была жертвой с самого начала семейной жизни, но тогда она сумела как-то приспособиться к необычным обстоятельствами и даже извлечь из них пользу. Тяжелые военные годы в Испании, Португалии, а затем во Франции и в Бельгии не прошли для нее бесследно. У нее появились друзья, она набралась жизненного опыта, приобрела закалку и силу воли, ее чувство собственного достоинства сильно развилось, окружающие любили ее и уважали.

После смерти Уолтера она вкусила сладость настоящей свободы, и тут подоспел неожиданный дар правительства в виде домика и пенсии. Она словно начала жить заново, обзавелась новыми друзьями и была по-своему счастлива, ведя спокойный, безмятежный образ жизни.

И кем же стала она теперь? Она превратилась в жалкое запуганное существо, боится выйти из дома, боится даже выглянуть из окна, в страхе увидеть Бориса Пинтера или его шпионов, следящих за ее домом. Она избегает посещать любые развлечения, особенно приемы в высшем обществе. Боится гулять в парке, чтобы ее соглядатаи не подсмотрели, что она встречается там с людьми, с которыми не должна видеться. Вздрагивает от каждого стука в парадную дверь.

Она без объяснений прекратила почти все сношения с семьей Уолтера, поставив их в тупик и даже вызвав их заслуженную обиду, особенно со стороны Сары. Только вчера София отказалась идти с ними на прием, по случаю хорошей погоды устроенный в парке. И с бесконечной горечью она положила конец знакомству с четырьмя молодыми людьми, дружбой которых так дорожила, и только что зародившимся дружеским отношениям с их женами. Принесла в жертву любовную связь, благодаря которой эта весна могла бы стать для нее временем незабываемого счастья. И все это для того, чтобы оставаться презренной марионеткой отъявленного подлеца. Чтобы постоянно находиться под гнетом мучительного и безысходного страха…

Но почему на ее голову свалилось такое несчастье? Разве она его заслужила?

Вовсе нет, просто Уолтер предал ее, нарушив их договоренность, которую она строго соблюдала. Вот почему!

И вот ее жизнь разрушена, а вскоре может быть разрушена и жизнь семьи Эдвина, как и семьи Томаса. А что последует за этими катастрофами? Громкий скандал и потеря уважения общества? В этом можно не сомневаться.

Но разрушена не только ее жизнь, вдруг осознала София, невольно улыбнувшись, когда Лесси лизнула ее в щеку. Уничтожена сама ее личность! Ее унизили, лишили чувства собственного достоинства, без которого человек перестает быть человеком, превратили в жалкое ничто!

Но она не допустит, чтобы это продолжалось. В интересах своих близких и знакомых просто не имеет права допустить это. С самого начала истории с Пинтером она все думала, до какой степени сможет его терпеть, опасаясь, что навечно стала игрушкой в его руках. Но оказалось, всему есть предел, и она понимала, что он наступил именно сейчас – она отказывается и дальше подчиняться власти Пинтера, отказывается деградировать еще больше.

Так она сидела, погруженная в эти безрадостные мысли, давно уже пропустив время пить чай. У нее родился план из трех пунктов. Сначала она выяснит, может ли продать дом, и если да, то сразу же приступит к его продаже. Во-вторых, нужно слазить на чердак и найти там коробки, в которых до сих пор хранятся кое-какие вещи Уолтера. И в-третьих, она проведет с Натаниелем последнюю ночь, которая будет незабываемой. Да, незабываемой! И последней.

Затем она попросила натаскать в туалетную комнату горячей воды…

В отличие от второго свидания с Натаниелем в этот вечер она чувствовала себя более уверенно, хотя вся трепетала от радостного возбуждения. Вскоре после одиннадцати она была уже готова к встрече с ним и, не в силах усидеть на месте, стала расхаживать из комнаты в комнату, поминутно выглядывая в окно и неустанно расчесывая волосы, чтобы занять руки.

Лесси устала таскаться за хозяйкой и вспрыгнула на запрещенное сиденье. Положив голову на передние лапы, она взглянула на Софию, словно ожидая команды спрыгнуть вниз, но ее не последовало, и она закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Нет, я вижу, полночь никогда не настанет! – нетерпеливо воскликнула София.

Но Натаниель появился на целых семь минут раньше! Она легко сбежала вниз и нетерпеливо, но осторожно отодвинула засов.

– Ты пришел раньше!

– Неужели?

Войдя в дом, он снял шляпу и наклонился, чтобы поцеловать ее.

– Мне нужно было дождаться на улице, пока не пробьет двенадцать?

Она улыбнулась ему, до краев наполненная счастьем и восторгом.

– Конечно, нет! Я тоже давно уже приготовилась и ждала тебя.

– Правда, Софи? – Он взял у нее свечу и поднял ее повыше. – Ты выглядишь такой счастливой. Это оттого, что рада меня видеть?

– Да! – Она счастливо улыбнулась ему и стала подниматься по лестнице. – Очень рада!

Сегодня она не будет притворяться безразличной. Эта ночь принадлежит ей, и она возьмет от нее все, что только возможно. В первый раз за всю жизнь она решила быть настоящей эгоисткой.

Когда они поднялись в спальню, Натаниель поставил свечу на туалетный столик, взглянул на Лесси, которая приветственно помахала ему хвостом, и повернулся к Софии. Возможно, он ожидал повторения той ночи, когда оба не знали, с чего начать. Но сегодня она решительно отмела в сторону всякое смущение. Она подошла к нему и начала расстегивать его камзол, потом стащила его с плеч и с рук, пока он неподвижно стоял, наблюдая за ней.

– Ты не надел свой вечерний костюм. Это ведь костюм для верховой езды, я не ошибаюсь?

– Верно.

Она принялась расстегивать пуговицы его жилета.

– Но сегодня был вечер у леди Хонимер. Разве ты не был на нем?

– Был.

Она бросила жилет на пол поверх камзола, потом вытянула из штанов полы его рубашки и развязала шейный платок.

– Значит, ты не остался на балу до конца? Ей пришлось дотянуться до его шеи, чтобы распутать платок.

– У меня было кое-что поприятнее, – улыбнулся На-таниель.

Итак, он отправился домой и переоделся в утренний костюм для верховой езды. Неужели он собирается остаться на всю ночь, с надеждой подумала София. Уже миновала полночь, время неумолимо бежит вперед, но она не станет об этом думать.

Он поднял руки, помогая ей стащить рубашку через голову. Она бросила ее на жилет и прижалась лицом к его груди. От него слабо пахло одеколоном.

– Софи! – Он взял ее за руки и слегка отодвинул, оглядывая ее своими замечательными глазами. – Ты так прекрасна!

– О! – Она смущенно засмеялась. – Это очень мило с твоей стороны, Натаниель, но ты можешь этого не говорить. Я знаю, что далеко не так уж хороша. Но… – Она прикоснулась пальцами к его губам, не давая ему что-то сказать. – Но все равно благодарна тебе за эти слова. Каждой женщине нужно услышать их хоть раз в жизни. Благодаря тебе я стала чувствовать себя почти красавицей.

Она всегда, всю свою жизнь будет помнить его слова, будет помнить этот взгляд, с восхищением устремленный на нее.

Но он продолжал пытливо всматриваться в ее глаза.

– Кажется, я только сегодня кое-что понял. Когда-то… Не знаю, когда именно, может, в самом начале жизни ты убедила себя в том, что некрасива. И поэтому решила скрывать свою красоту от себя самой и от людей. Ты делала это очень умело – подбирая себе одежду тех цветов и фасонов, которые тебе не очень подходили, выбрав определенную манеру обращения с людьми. Если бы еще неделю назад меня спросили о твоей внешности, я описал бы тебя как приятную на вид женщину, но не очень красивую. А сегодня днем ты сказала мне: «Посмотри на себя в зеркало, а потом на меня и на леди Галлис». Ты имела в виду, что я найду ее гораздо красивее тебя. И я понял, что ты всегда заставляла меня смотреть на себя так же, как ты воспринимаешь себя.

Он не совсем угадал. Когда-то София находила себя довольно хорошенькой, а порой даже красавицей. Но потом она вышла замуж за Уолтера и…

Она прикусила губу, ей захотелось опять спрятать лицо у него на груди.

– Знаешь, Софи, тебе нужно всегда носить только вот такие светлые платья, как это. И не нужно скрывать свои роскошные волосы, собирая их в тугой узел, а напротив, ты смело можешь гордиться ими. И улыбаться тебе нужно всегда так, как ты улыбнулась мне сегодня, открывая дверь. Ты действительно одна из самых красивых женщин среди моих знакомых – может, даже самая красивая, но ведь я не могу судить о тебе беспристрастно.

Она всегда твердила себе, что красота не имеет значения. И действительно была в этом убеждена. Она считала, что гораздо важнее быть порядочным и доброжелательным человеком, иметь друзей, которые тебя любят. Она пыталась уверить себя, что лучше быть старушкой Софи, чем ослепительной красавицей.

Но как же замечательно было услышать, что Ната-ниелю она кажется чуть ли не самой красивой женщиной на свете. Она радостно улыбнулась ему:

– Спасибо, Натаниель. Я так тебе благодарна!

– Неужели Уолтер никогда тебе этого не говорил? Она на мгновение помрачнела. Уолтер! Он избегал даже касаться ее.

Натаниель обнял ее своими сильными руками и притянул к себе.

– Прости, дорогая, – сказал он и потерся подбородком о ее волосы. – Прости меня. Не мое дело говорить о твоем браке. Пожалуйста, прости меня.

Но она не желала портить эту ночь неприятными воспоминаниями. Подняв лицо, она опять просияла улыбкой.

– Не хочу думать об Уолтере. Хочу думать только о тебе, о тебе одном!

– Софи, ах, Софи, я так по тебе скучал! – Он шутливо коснулся кончиком своего носа ее.

София обвила его шею руками, и он стал осыпать ее горячими поцелуями, а она всем существом впитывала наслаждение от его ласки. Эта ночь будет ночью любви!

– Софи! – несколько минут сказал он. – Мыс тобой так хотим друг друга! Давай разденемся до конца и ляжем, хорошо? Давай займемся любовью.

– Да! – сказала она, открепляя бант с воротника ночной сорочки. Ей казалось, что стоит ей двинуться, и она расплеснет переполнявшее ее счастье. – Давай займемся любовью!

На улице уже занимался рассвет. В это время года он начинался раньше, но все равно скоро пора уходить, с сожалением подумал Натаниель. Как было бы приятно опять заснуть рядом с Софи, чтобы ее голова лежала на его руке, и чувствовать у себя на груди ее руку. А потом вместе проснуться, может быть, снова заняться любовью, после чего встать, позавтракать вдвоем и вместе решить, что они будут делать днем.

Открыв глаза, он уставился взглядом в потолок.

Это была та часть ночи, проведенной с женшиной, когда обычно он чувствовал уют и нежелание покидать теплую постель, но вместе с тем ему не терпелось поскорее уйти, глубоко вдохнуть свежий утренний воздух, бодрой походкой направиться домой, где он снова почувствует себя свободным и ничем не связанным. Обычно ему и в голову не приходило позавтракать и затем провести целый день со своей партнершей по сексу. Но видимо, слово «обычно» уже для него неприменимо. Ночь, подобная прошедшей, не была обычной для Натаниеля. И даже при его опыте была неповторимой.

В эту ночь они почти не спали. Снова и снова они погружались в волны наслаждения – то обуянные бурной страстью, то охваченные невыразимой нежностью, то доставляя друг другу тихое и глубокое удовлетворение. Они продолжали познавать друг друга, дарили каждый себя и принимали от другого щедрые дары любви. Истомленные, они восстанавливали силы в объятиях друг друга. Они были одним, неразделимым надвое существом.

И Натаниелю казалось невероятной мысль расстаться с ней в конце сезона. Он не стал отмахиваться от этой мысли, а начал рассматривать со всех точек зрения. Да, он вовсе не был уверен, что сможет расстаться с Софи.

Наклонившись, он поцеловал ее в губы. Она открыла сонные глаза и улыбнулась ему:

– Я заснула? Как же это со мной случилось?

– Мне пора идти, – шепнул он.

Но она подвинулась ближе и еще сильнее обняла его.

– Нет, еще нет. Еще слишком рано!

– Должно быть, я сделал тебе больно, – сказал он. – Боюсь, я был слишком ненасытным.

– Не очень, – сказала она. – Я чувствую себя… там… прекрасно. Там, где ты был… Немного больно и чувствительно, но еще хочу тебя. Иди ко мне опять.

Она говорила – и говорила всю ночь – совсем не похоже на Софи, которую он знал. Нисколько не смущаясь, она подсказала ему, как лучше доставить ей наслаждение. И так же прямо спросила, каким образом она может доставить наслаждение ему, и делала все, что он предлагал, совершенно не стесняясь тех интимных ласк, просить о которых у него не хватило сил отказаться.

Он считал, что правильно угадал, как она таилась от окружающих. Их маленькая и внешне столь милая Софи, их веселый неунывающий друг Софи оказалась красивой, изящной и страстной в любви женщиной.

Натаниель был поражен своим открытием.

– Если ты так настаиваешь, – не выдержал он соблазна.

Он лег на нее и глубоко скользнул в ее теплую влажность, тогда как она обвилась вокруг него и страстно прижалась.

– Если можно, Софи, я приду к тебе завтра ночью – или уже сегодня? – но только не уверен, что смогу доставить тебе такое же удовольствие. Пожалуй, силы мои временно иссякли. – Он усмехнулся и обрушился на нее всем своим весом.

Но София не была настроена на нежную любовь. Напрягая внутренние мускулы, она усиливала свое желание и стонала при каждом его толчке. Она быстро достигла агонии, а потом лежала спокойно и расслабленно, пока он сам не достиг высшей точки наслаждения.

А она, подумалось ему, захочет ли она расстаться с ним в конце весны? Может, ему просто повезло, что он встретился со страстной женщиной, которая давно изголодалась по сексу? Или именно он будил в Софи эту страсть и нежность?

Одно было ему совершенно ясно. У нее с Уолтером был хороший брак, они всегда казались довольными друг другом, но, возможно, в этом-то и ключ к пониманию всего. Софи была создана для гораздо большего, чем быть просто довольной. Кроме того, Натаниель всегда считал невозможным знать, какие отношения связывают супругов, когда они остаются один на один.

Видимо, все-таки их брак был не очень удачным.

– Гм… – пробормотал он, когда осознал, что, расслабившись, придавил ее всем своим весом. – Бедная моя Софи. Нужно было меня оттолкнуть.

Но когда он попытался приподняться, она еще сильнее притянула его к себе.

– Не вставай, подожди. Мне нравится чувствовать тебя всего.

Вздохнув, он опять расслабился. Но заметил, что она по-прежнему напряжена и прижимается к нему, как будто решилась никогда его не отпускать.

Может, она не захочет отпустить его с окончанием сезона. А он и не станет возражать. Возможно, это будет их общим желанием, как и все, что происходило между ними этой ночью.

Он поцеловал ее и улыбнулся, прежде чем встать.

– Не хочется уходить, – признался он, – но пора. А то придется поздороваться с Сэмюелом.

Когда через десять минут она провожала его до выхода, ему показалось, что у нее на глазах блеснули слезинки. Но она все равно улыбалась той сияющей улыбкой, которую сегодня он впервые увидел на ее лице.

– Спасибо, Натаниель, я так тебе благодарна! Знаешь, я всегда любила тебя больше всех. Всегда!

Поцеловав ее на прощание, он быстро зашагал по направлению к дому, а ее слова все звучали у него в ушах. Любила больше всех? Кого она имела в виду? Больше Кена, Идена и Рекса? Больше Уолтера? Или всех мужчин? Она любила его больше всех. Но как любила? Как женщина любит мужчину или как друга?

А она всегда была для него только дорогим другом. Как ей удавалось так долго все скрывать? Почему он с самого начала не разглядел в ней женщины, которая станет для него важнее любой другой женщины, любого другого человека, станет ему такой же близкой, как биение собственного сердца? Неужели именно так и чувствует себя мужчина, влюбленный в женщину, смущенно спрашивал он себя. Неужели он полюбил Софи? А она – любит ли его она?

Сможет ли он жить без нее? Это серьезный вопрос. А сможет ли он жить без воздуха? Сможет ли жить, если перестанет биться его сердце? Сможет ли он жить без Софи?

– Я бы посоветовал Нату скрывать глаза под полями шляпы, – Кеннет. – Они у него красные от бессонницы.

– Вопрос в том, Кен, – подхватил Рекс, – считает ли леди, что его глаза кажутся больше, чем обычно, когда они находятся в ее будуаре?

– Леди, по вине которой его глаза стали такими, вероятно, считает, – сказал Кеннет, и они засмеялись, как будто невероятно удачно сострили.

– Можно только надеяться, – вступил Иден, направляя свою лошадь поближе, чтобы не упустить ни слова из разговора, – что сегодня утром леди Галлис тоже не будет выставлять напоказ такое украшение. Ей это так же не пойдет, как не идет нашему Нату.

– Можно также надеяться, – засмеялся Рекс, – что, кроме нас, никто не придал большого значения тому факту, что леди Галлис не почтила своим присутствием вчерашний бал, тогда как Нат ушел с него неприлично рано.

– Но каждый, без сомнения, так же порадовался, как и мы, – сказал Кеннет. – Правда, только не Мойра. Она считает, Нат, что тебе пора позаботиться о самом себе, а не только о своих родственницах. И мне пришлось ей напомнить, что ты не ищешь себе жену. А она заявила, что тебе должно быть стыдно, в твоем-то возрасте. – Он усмехнулся.

– Интересно, – наконец подал голос Натаниель, любуясь деревьями и тоскуя по родным краям, – все ли в городе страдают этой математической болезнью? Все ли пытаются сложить два и два, но неизменно получают пять?

Его друзья прыснули от хохота.

– Защищаешь репутацию женщины, Нат? – спросил Иден. – Старина, мы единодушно считаем, что у тебя безупречный вкус. – Он покашлял. – Но посмею себе напомнить, что именно я выбрал для тебя эту леди.

– Не бойся, Иден, – сказал Нат, – ты получишь за это награду на небесах.

– У меня есть мысль, как мы можем помочь Софи, – сказал Иден, круто меняя тему, как это было ему свойственно. – Правда, это не столько моя идея, сколько идея твоей кузины, Нат. Она загнала меня вчера в угол и лишила ужина. Но у нее появилась чертовски удачная мысль.

– У меня мысль получше, – угрюмо отозвался Натаниель. – Я намерен затеять ссору с этим негодяем и принудить его вызвать меня на дуэль. Как мы это сделали для Рекса, когда дело касалось Копли. Я намерен убить его, и это будет единственное убийство в моей жизни, которое доставит мне удовольствие.

– Даже и не думай об этом, Нат, – горячо возразил Рекс. – Помню, я тоже весь кипел от ярости и нисколько не жалею, что застрелил Копли, вместо того чтобы пустить пулю в воздух. Ведь я собирался это сделать, если бы он не выстрелил раньше сигнала. Но он до сих пор снится мне и, наверное, всегда будет сниться. И до сих пор это убийство еще гнетет мою душу, хотя я знаю, что воздал ему должное. Пинтер виновен в шантаже, что отвратительно само по себе. Но это не такое страшное преступление, как преступление Копли. Кроме того, я сделал это ради моей жены. А Софи нам всего лишь друг.

Натаниель упрямо сжал губы.

– И все равно я убью его. – Он повернулся к Идену: – А что там придумала Лавиния? Не стоило мне вовлекать ее в это дело. Правда, ты знаешь, она помогла мне найти ожерелье и кольцо Софи. Лавинии очень трудно в чем-либо отказать, и именно Софи заставила меня понять, что не стоит ей отказывать только потому, что она женщина.

– Лавиния считает, что нам, в свою очередь, нужно шантажировать Пинтера, – сказал Иден.

Кеннет и Рекс засмеялись.

– Как? Угрозой, что Нат четвертует его, если он не оставит в покое Софи? – поинтересовался Кеннет. – Хотя это может сработать. Вы когда-нибудь видели офицера, который командует солдатами, прячась у них за спиной? Этот негодяй определенно жалкий трус. А тут и самый смелый человек дрогнет, стоит ему представить себе Ната, охваченного гневом.

– Но черт, что же такого могла сделать Софи? – задался Рекс вопросом. – Невозможно представить, чтобы Софи совершила какое-то преступление, из-за чего стала жертвой шантажиста.

Натаниель все время думал об этом. Ответ смотрел им в лицо, но казался таким же невероятным, как их первое предположение.

– Может, это сделала не она, – неуверенно предположил он, – а Уолтер?

– Уолтер? – недоверчиво переспросил Иден. – Да где ты видел более трезвого, исполнительного и до такой степени лишенного воображения офицера, чем Армитидж? Он не признал бы искушения, даже если бы столкнулся с ним нос к носу.

– Но разве это более невероятно представить, чем Софи, совершающую преступление? – спросил Нат.

– Не знаю, для меня все это настоящая тайна, – пожал плечами Иден и развернул лошадь в сторону выезда из парка. Все последовали за ним. – Но шантажировать Пинтера, чтобы он потел и дрожал от страха, кажется мне более справедливым наказанием, не то что угроза Ната расправиться с ним. Признаюсь, мисс Бергланд заставила меня покраснеть до самых ушей, когда высказала убеждение, что Пинтер получал сексуальное удовлетворение от наблюдения за наказанием кнутом.

– Черт, о чем она только думает! – Натаниель был шокирован. – Она так и сказала, Иден? Вслух?

– Но она права, – сказал Иден. – Мы же с вами знали об этом. Помню, Кен не раз заговаривал о его подленькой страстишке. Вопрос в том, сможем ли мы собрать достаточно доказательств этой мерзости, чтобы он испугался, когда мы заявим, что намерены предать их огласке?

– А какие еще нужны доказательства? – спросил Нат. – Я из одного этого могу состряпать довольно колоритную историю. Стоит ее немного приукрасить и добавить несколько выразительных намеков, как она станет отлично уравновешиваться с тем, что сделали Софи или Уолтер.

– Но найдутся еще кое-какие факты, – с явной неохотой заговорил Кеннет, который до этого хранил молчание, и все обернулись в его сторону. – Однажды мне пожаловался один рекрут, сказал, что Пинтер преследует его, то есть предлагает ему вступить с ним в сексуальные отношения.

Все замолчали, пораженные этой новостью.

– Я поговорил с Пинтером, – продолжал Кеннет, – и сказал, что рекрут, видно, не так его понял и парня стоило бы выпороть за такое возмутительное недопонимание офицера, но будет лучше на первый раз простить его и дать ему шанс искупить свою вину. Мне это казалось единственным способом спасти беднягу от наказания за обычно надуманный проступок.

– И ты не написал об этом рапорт? – спросил Рекс.

– На Пинтера? Нет. И в школе, и в армии мне попадались такие ребята. Несмотря на существующий закон, я никогда не испытывал к ним ненависти и не считал, что их нужно выгнать или преследовать, если только они не лезут ко мне самому или к моим подчиненным. Я всегда думал, что они так созданы, и тут уж ничего не поделаешь. А то, что Пинтер был к тому же мерзким негодяем, не казалось мне достаточным основанием, чтобы написать на него рапорт.

– Тогда он попался, – с мрачным удовлетворением сказал Натаниель. – Ему от нас не отвертеться – это серьезное преступление.

– Думаю, ты прав, – согласился Иден.

– И мы сможем спасти Софи, понравится это ей или нет, – Рекс. – ей и не обязательно знать, что это дело наших рук, верно? Пусть себе думает, что у негодяя наконец проснулась совесть. Интересно, заговорит ли она снова с нами когда-нибудь?

– Можешь быть уверен, он запугал ее, приказав ей держаться от нас подальше, – сказал Иден. – Особенно в свете того, о чем ты сейчас рассказал, Кен. Он знает, что тебе о нем известно, во всяком случае, у него есть причины это подозревать, а мы дружим между собой и чертовски любим Софи. А когда мы объясним ему его положение и он оставит ее в покое, думаю, она поймет, что снова может с нами видеться. Милая, добрая старушка Софи! Придется нам немного подождать, чтобы она не сразу догадалась о нашем «вмешательстве в ее жизнь». Но еще до окончания сезона мы сможем снова приглашать ее в гости.

– Нам нужно как следует продумать, как вразумить Пинтера, – предложил Кеннет. – Может, договоримся на послезавтрашнее утро? Сегодня я набросаю заявление, и мы его подпишем. Я сделаю несколько копий, чтобы у каждого был свой экземпляр. Нужно, чтобы до него дошло, что ему придется избавиться от нас четверых, если он думает продолжать мучить людей, как Софи.

– Я найду другие способы как следует убедить его в этом, – сказал Натаниель. – Я не доставлю себе удовольствия убить негодяя, но испорчу ему физиономию, это уж наверняка!

– Может, лучше предоставить это мне, Нат? – со смешком сказал Иден. – Леди Галлис может не понравиться твое разбитое лицо.

– А лучше всего бросить жребий, – сказал Кеннет. – Нечего вам двоим присваивать себе удовольствие рассчитаться с ним.

– Если вы все намерены к нему идти, – сказал Натаниель, – тогда вам придется стоять и ждать своей очереди. Это будет ему наказанием за Софи, и я намерен сделать это сам. Как сделал это Рекс ради Кэтрин.

Он пришпорил лошадь и послал ее галопом, оставив друзей изумленно смотреть ему вслед.

Глава 18

Несмотря на почти бессонную ночь, Софи чувствовала себя бодрой и энергичной и провела утро в бурной деятельности.

Она не стала ложиться после ухода Натаниеля, а оделась потеплее, принимая во внимание утренний холодок, и отправилась с Лесси гулять в парке, где провела довольно много времени в быстрой ходьбе. Она даже поиграла с собакой: бросала ей палку, которую та ловила, потом отнимала ее и убегала, а собака гналась за ней, возбужденно лая. Потом она стала дразнить собаку, поднимала палку как можно выше и заманчиво размахивала ею над своей головой, а собака подпрыгивала и весело лаяла. И опять далеко зашвырнула палку, и игра началась заново.

Вернувшись домой, Софи с аппетитом позавтракала и разговорилась с Сэмюелом, который пожаловался ей на растушую боль под ногтем на ноге. Миссис Армитидж и не догадывается, какие муки день за днем он скрывает за внешним спокойствием, сообщил он. София предложила ему несколько способов лечения, а затем, критически взглянув на его башмаки, посоветовала попробовать носить не такие узкие в мыске. Протопав с армией чуть ли не полконтинента, она достаточно нагляделась на разные мозоли и нарывы и врастающие ногти… О да, спасибо, она не против еще одной чашки кофе.

Написав несколько писем за своим секретером, она опять вышла на улицу. Сначала она посетила адвоката, с которым ей уже приходилось иметь дело. Она передала ему право вести дело о продаже своего дома, обсудила с ним еще один вопрос и покинула его, совершенно уверенная, что он выполнит все ее указания. Она же не станет ни волноваться, ни даже думать о том, что сделала.

Впрочем, думать об этом она все равно будет. Да и как не думать? Она давно уже свыклась с мыслью, что остаток своей жизни проведет на Слоан-террас, что ее вполне устраивало, как и ее жизнь, пусть и с ограниченными средствами, но приятная и достойная. Ей всего двадцать восемь лет, но она уже может жить так же комфортно и спокойно, как женщина средних лет.

Сейчас ей казалось невероятным, что она думала удовлетвориться спокойной жизнью. Она еще так молода! И она найдет чем заняться, а главное, она вольна это выбирать. Да, вольна. И кроме того, она красива. В это утро она чувствовала себя красивой, больше того, она знала это. Так сказал ей Натаниель, и то же самое она прочитала в его взгляде.

После визита к адвокату она не сразу вернулась домой, а отправилась бродить по магазинам. В кошельке у нее денег было мало, и в ближайшее время рассчитывать на прибавление не приходилось. Поэтому, полюбовавшись на разложенные в витринах ювелирных лавок браслеты, ожерелья и серьги, она проходила мимо. Она восхищалась разнообразными капорами, веерами, ридикюлями и зонтиками, но удовлетворялась только их созерцанием. Но не смогла устоять перед выставленным в окне швеи платьем, сшитым для заказчицы, которая передумала его брать, и поэтому оно теперь продавалось, догадалась Софи. Казалось, оно было меньше ее размера. Фасон был очень простым, а сшито оно было из легкого ситца светло-голубого цвета.

Она вошла в лавку. Примерив платье, она нашла, что оно действительно меньше ее обычной одежды – за время странствий с армией она привыкла носить платья свободного покроя, что было удобнее. Это же платье эффектно ложилось в складки над ее грудью и вокруг бедер, подчеркивая женственность ее хорошо сложенной фигуры, хотя и не слишком пышной. В нем София выглядела юной и прелестной, как сказала ей помощница портнихи.

София с волнением расплатилась за платье, понимая, что сделала покупку не по средствам. Но покидая лавку со свертком под мышкой, она не испытывала ни страха, ни чувства вины, а лишь настоящий восторг. Теперь у нее было хоть одно симпатичное платье. У нее едва не испортилось настроение, когда она вспомнила, что Натаниель не увидит ее в обновке, но затем она улыбнулась и пошла еще медленнее, подставляя лицо ярким лучам солнца.

Она ни от кого не зависит и сама знает себе цену, уверенно размышляла София по дороге. Она поедет в Глостершир, где родилась и выросла, где до сих пор еще живет ее брат со своей семьей, и там начнет совершенно новую жизнь. Со временем, может, она даже выйдет замуж. Непременно найдется мужчина, которому она понравится – ведь она красивая женщина. А может, еще успеет родить ребенка. Она столько лет приучала себя даже не мечтать об этом.

Вернувшись домой, она передала сверток Памеле и велела выгладить платье, захватила одну из коробок с вещами Уолтера, которую накануне нашла на чердаке, в гостиную и просидела там довольно долго, старательно чистя пистолет. Изредка ей приходилось делать это и раньше. Уолтер, как и большинство солдат, предпочитал сам чистить свое оружие, и она всегда с брезгливостью дотрагивалась до пистолетов, вспоминая, что они сделаны для убийства людей. Но время от времени она помогала ему и отлично помнила, как это делается.

Занятая чисткой оружия, она сочиняла в уме письма, которые ей предстояло написать. Письмо Томасу, в котором она сообщит, что продает свой дом и через несколько недель вернется в Глостершир. Письмо Борису Пинтеру, в котором назначит ему встречу у него дома на завтрашнее утро, если он будет любезен ее принять. Она постарается написать это письмо таким образом, чтобы оно было вежливым и вместе с тем не слишком смелым. И письмо Натаниелю. Но она никак не могла сочинить в уме даже его начало.

И нисколько не легче оказалось написать это письмо, уже сидя за секретером, закончив письма двум первым адресатам. Весь пол вокруг был усеян скомканными листами бумаги, а она все сидела и рассеянно водила пером по губам. Наконец у нее получилось короткое и решительное письмо, на котором она решила остановиться.

«Дорогой Натаниель, – писала она, – я должна еще раз поблагодарить тебя за ту доброту, которую ты ко мне проявил».

«Доброта» казалась не тем словом, особенно в отношении вчерашней ночи, но она никак не могла придумать более подходящее.

«Ты сказал, что хочешь прийти сегодня ночью. Прошу тебя, не приходи. Умоляю, больше никогда не приходи ко мне. Я не желаю тебе зла и всегда буду с любовью вспоминать о тебе. Но пожалуйста, не приходи. Твой друг София».

Короткое письмо, думала Софи, перечитывая его, испытывая желание скомкать его и тоже швырнуть на пол, короткое и вместе с тем с постоянными повторами. Но пусть так и останется. Ей действительно больше нечего сказать, а то, что она все время повторяется, только сильнее убедит его, что она действительно не хочет, чтобы он пришел.

Она действительно этого не хотела. Она понимала, что сегодня утром проснулась с ощущением какой-то непонятной эйфории, что сегодня ею владеет порыв отказаться от всей своей прежней жизни. Понимала так же, что будет тяжело страдать, когда придет в себя. Но вместе с тем осознавала, что за прошедшие сутки навсегда изменилась к лучшему. Она обрела уверенность в себе как личность и как женщина – и конечно, в последнем ей очень помог Натаниель.

Она бесконечно, невыразимо его любила. И воспоминания о прошедшей ночи – не только о страсти и о нежности, но и о настоящей радости – наверняка навеки останутся в ее душе. Но она поняла, что ни в ком не нуждается, в том числе и в нем, что сможет и без него прожить жизнь. Она научится жить снова, снова будет радоваться жизни – без Натаниеля. И конечно, незачем оставаться в городе до конца сезона, чтобы просто продлить их отношения, которые неизбежно оборвутся с окончанием сезона – ведь она сама это предложила! – ничего хорошего это ей не даст, только боль и лишние переживания.

Она запечатала письма, вызвала Сэмюела и, пока не передумала, велела ему срочно разнести их по адресам. Затем попросила принести ей чай. И она уселась в своем любимом кресле напротив камина, с довольной Лесси у ног, чай ее остывал, а она держала в руках предмет, который нашла в коробке с пистолетом Уолтера. Она сама решительно спрятала эту вещицу в коробку с вещами Уолтера, хотя она ему не принадлежала. Это была вещь, о которой она почти забыла, хотя сразу стала искать в коробке, как только ее открыла.

Она разгладила свернутый льняной носовой платок и обвела пальцем контур вышитого гладью инициала в одном уголке. Потом поднесла платок к лицу. От него исходил слабый запах лаванды, так как она выстирала его и хранила среди высушенных цветков лаванды после того, как Натаниель Гаскойн дал ей этот платок, чтобы она вытерла лицо, в тот самый день, когда он вытащил ее из жидкой слякоти.

Про себя она все время притворялась, что собирается вернуть ему платок, но только каждый раз забывает. На самом же деле она ужасно боялась, что он вспомнит о платке и попросит его вернуть. Время от времени она перекладывала платок в свой саквояж, чтобы могла прижать его к лицу, как делала это сейчас. И все это время она убеждала себя, что только немного влюблена в него, как и в трех его друзей, как влюблены в них все женщины их полка.

Ах, сколько же лжи она наговорила себе за все эти годы! По сути дела, она всегда была оплетена какими-то условностями, никогда не знала подлинной свободы. Но теперь она решилась наконец сбросить все путы и стать по-настоящему свободной. Она вспомнила о пистолете, аккуратно завернутом в белую тряпку и уложенном в коробку, и испытала приступ неуверенности. И подумала о письме Натаниелю, которое уже в пути. Нет, нет, ее ничто не остановит, и она станет свободной! Закрыв глаза, она потерлась щекой о мягкий лен платка с инициалом Натаниеля в уголке.

Натаниель провел этот день в бесконечных хлопотах, хотя считал каждую минуту, оставшуюся до ночи. Несмотря на почти бессонную ночь, он вернулся с прогулки в Гайд-парке полным энергии и бодрости. Бессонница по такой причине, думал он, легко взлетая к себе наверх, чтобы переодеться к завтраку, не дает человеку того утомления, как бессонница по другим причинам. Он внимательно рассмотрел в зеркале свои глаза. Конечно, друзья преувеличивали – они у него вовсе не покраснели.

Утром он обещал Лавинии проводить ее в библиотеку. По дороге туда он радовался прекрасной погоде и едва мог дождаться полуночи, хотя и не ждал повторения прошлой ночи. На такое у них обоих просто не хватит сил. Но просто лежать рядом с Софи, обнимать и целовать ее, разговаривать с ней и – лучше всего – заснуть с ней рядом, а потом проснуться и видеть ее так же рядом с собой. Он с трудом скрывал свое нетерпение.

– Сегодня ты выглядишь очень довольным, – заметила Лавиния, возвращая его к настоящему.

Он горячо надеялся, что она не умеет читать мысли.

– Да ведь погода такая замечательная! – выкрутился Натаниель. – Скажи, тебе понравился вчерашний бал?

Она покраснела. Лавиния – и покраснела?! Его интерес и надежды ожили на мгновение, пока он не вспомнил, что произошло на этом балу.

– Очень понравилось, спасибо.

– Иден сказал мне, что ты заставила покраснеть его до самых корней волос.

– О? – Краска залила ей даже шею.

Натаниель порадовался, что она не вовсе лишена совести.

– Ты не должна была загонять его в угол. В конце концов, вы с ним почти незнакомы.

– Ее взор сверкнул гневом.

– Я должна была знать, что он обязательно об этом проболтается! Самовлюбленный идиот!

– Но вряд ли он этого заслуживает, Лавиния, – удивленно возразил Натаниель. – Он с готовностью признался, что это была не его идея.

– В самом деле? – колко бросила она, а потом остановилась и недоумевающе воззрилась на опекуна: – Нат, о чем мы говорим?

– Разумеется, о твоем предложении, что нам нужно лечить Пинтера его же собственным лекарством, – сказал он, не понимая ее. – А ты думала, о чем?

– Ни о чем, – небрежно сказала Лавиния. – Да, мы говорили с ним об этом. И ясно, что этот способ самый простой и очевидный. Вероятно, мистер Пинтер не может заниматься этим с женщинами, и поэтому…

– Замолчи немедленно! – поспешно сказал Натаниель, оглядываясь в опасении, что ее могли услышать прохожие. – Я предпочел бы, чтобы ты обратилась ко мне, а не смущала беднягу Идена.

– Ты бы отправил меня домой, чтобы сначала я научилась себя вести как настоящая леди.

– Нет, Лавиния, не отправил бы. – Он коснулся лежащей на его локте ее руки. – За последние несколько дней, Лавиния, я кое-что понял. Я по-прежнему надеюсь, что до окончания сезона ты встретишь человека, которого полюбишь и станешь достаточно уважать для того, чтобы выйти за него замуж. Но если этого не случится, мы вернёмся на лето в Боувуд и вместе обсудим, что будет для тебя лучше и вместе с тем дало бы мне возможность как-то выполнять возложенные на меня обязанности твоего опекуна. Попробуем найти взаимоприемлемое решение. Например, коттедж в деревне или в поместье, не очень далеко, чтобы я не беспокоился о тебе, но и не очень близко, чтобы ты чувствовала себя независимой. Может, со временем я приучусь не заходить к тебе чаще двух-трех раз в день. – Он улыбнулся ей.

Склонив голову набок, она некоторое время изучала его лицо, а потом неожиданно бросилась ему на шею и звонко поцеловала в щеку.

– Нат! – воскликнула она. – О, Нат! Я всегда знала, что ты можешь быть милым, если только постараешься.

– Но послушай! – пробормотал он, совершенно смущенный. Пожилой джентльмен на другой стороне улицы широко ему ухмыльнулся. – Пойдем, Лавиния, нечего нам тут стоять!

Они пошли дальше, чувствуя себя друзьями, а не просто родственниками. Наверняка она мечтала о том, чтобы начать жить самостоятельно, думал он. Как и он о блаженной жизни в доме, где не будет женщин. Хотя и пытался себе представить, каково ему будет в Боувуде, если там появится Софи. Он представлял ее себе в каждой комнате по очереди и в своей спальне, в своей кровати. В детской – склонившейся над колыбелью. В парке – идущей рядом с ним, а впереди бежали ее колли с его собаками и спотыкался едва начавший ходить малыш, останавливающийся на каждом шагу, чтобы сорвать цветок маргаритки.

С ним происходит нечто странное, подумал он, уловив опасное направлений своих мечтаний. Но самое странное было то, что при этом он нисколько не встревожился. Так продолжался этот день, занятый еще и пикником. В кабинете его ждали письма, сообщил ему дворецкий, когда они с Лавинией вернулись домой, но сегодня ему было не до писем. Доклады из Боувуда и что-то там еще вполне могут подождать. Джорджина выберет из этой кипы приглашения, которые во множестве поступают каждый день, и унесет их к себе наверх.

День был во всех отношениях удачный для пикника, а сельский стиль Ричмонд-парка подходил для него еще лучше. Вероятно, именно этот сельский пейзаж особенно настраивал участников пикника на романтический лад, а может быть, то, что произошло днем, все равно было неизбежным. Целый час перед чаем и полчаса после чая Джорджина гуляла с Льюисом Армитиджем по травянистой дорожке под могучими дубами.

А они не очень-то скрываются, подумал Натаниель, может, ему стоит как-то отвлечь их друг от друга. Но поленился и ничего не предпринял. К тому же они не позволяли себе ни на минуту скрыться из виду, и, по всей видимости, им было вместе очень комфортно, а может, и немного больше, чем только комфортно.

Он понял это по реакции Джорджины, когда они вернулись домой после пикника и он спросил, как ей понравилось в парке. Они с Джорджиной остались одни. Лавиния поднялась к себе переодеться. В ответ Джорджина бросилась ему на шею – за сегодняшний день уже вторая молодая леди удостаивала его этой чести. Нет, третья – рано утром Софи сделала то же самое.

– О, Натаниель! – воскликнула девушка со слезами счастья на сияющих глазах. – Я так счастлива!

– Правда, Джорджи? – спросил он, испытав легкое смущение. – Полагаю, виной томуЛьюис Армитидж? Он что-нибудь тебе сказал?

Она прелестно порозовела.

– Как он мог, если еще не переговорил с тобой?

– Верно, – согласился он, и они с сестрой усмехнулись друг другу. Значит, они с Армитиджем понимают правила приличия.

– Лорд Перри попросил разрешения нанести визит сегодня вечером лорду Хоутону, – сказала она. – Думаю, он будет просить руки Сары. И Льюис… то есть мистер Армитидж говорит, что нужно дать его родителям день-два, чтобы после этого они успели прийти в себя.

– Понятно.

– Но все равно я такая счастливая!

– Тогда я тоже рад за тебя, – сказал он, целуя сестру в лоб. – Буду ждать его визита на следующей неделе.

Она ликующе улыбнулась и побежала к себе наверх.

Сколько осталось до полуночи? Глядя ей вслед, он достал часы. Пять вечера, значит, еще семь часов. Целая вечность.Точнее, семь часов без семи минут. Вчера он пришел раньше, и она не возражала. Сегодня она тоже не станет возражать.

Все равно оставалась целая вечность.

В этот вечер он был приглашен на обед к леди Галлис, а затем в театр с ее маленьким кружком знакомых, вспомнил Натаниель. К счастью, накануне она прислала записку, в которой просила у него извинения и сообщала, что приглашена за город на несколько дней. Может, они встретятся как-нибудь в другой раз?

Натаниель догадался, что его упорное нежелание вступить с ней в связь стало ее раздражать, и она решила прекратить их знакомство, сделав это легко и просто, без всяких осложнений.

Он мог пойти на концерт, куда собирались отправиться Джорджина и Лавиния в сопровождении Маргарет и Джона, но для разнообразия предпочел остаться дома. Он проведет вечер в библиотеке, усядется поудобнее и будет читать. Может, даже немного вздремнет. Хотя вряд ли предстоящая ночь будет такой же бессонной и утомительной, как прошедшая, но все равно ему предстоит трата энергии и спать придется не так уж много.

Проводив семью и настроившись провести спокойный вечер, он вспомнил, что в кабинете его ждут письма. Он прочтет их утром, решил он. Но утром он собирался с друзьями навестить Пинтера – Иден нашел его адрес, а Кеннет уже переслал Натаниелю копию их заявления против Пинтера. Прочитав это заявление, Натаниель подумал, что Кену следовало стать политиком: уж он-то точно знал, как превратить обыкновенную грязь в отталкивающую мерзость.

Тогда он займется письмами завтра днем, решил Натаниель, найдя нужную страницу в книге. Но завтра днем он обещал повести Джорджи и Лавинию в Тауэр, если, конечно, позволит погода. Лавиния хотела посмотреть оружие, а Джорджину интересовали драгоценности Короны. К тому же завтра придет очередная почта.

Он со вздохом встал. Если повезет, лениво думал он, направляясь в кабинет, сегодня не будет писем из Боувуда или каких-либо других, которые требуют времени и внимания. Он вслух зевнул. Днем он не чувствовал себя таким уставшим, но сейчас засыпал на ходу.

Из Боувуда письма не было. Довольный, он забрал пачку писем с собой в библиотеку и поудобнее устроился в кресле.

Здесь были два счета за расходы Джорджины и Лавинии на прошлой неделе, оба от модисток. Письмо от Эдвины из дома священника в Боувуде, написанное ее торопливым почерком, когда строки налезают одна на другую, так что ничего невозможно понять. И когда он попытался разобрать несколько строк, он нашел письмо таким же скучным, как и проповеди ее мужа. Целых пятнадцать минут он честно заставлял себя прочитать это письмо до конца, убедившись, что его первое впечатление было верным.

Было еще одно письмо. Он распечатал его и прочел. И уронил себе на колени, а сам откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

Это она тоже написала потому, что боится Пинтера?

Вчера она его не боялась. И Пинтер не мог узнать об их свидании, если только постоянно не следил за ее домом, что, конечно, даже ему в голову не приходит.

Тогда почему же? Если не из-за страха, то почему?

Потому что она его не хочет?

Вчера она его хотела.

«Должна еще раз поблагодарить тебя за ту доброту, что ты ко мне проявил».

Это все равно что дать ему пощечину. Она имела в виду все то, что было вчера ночью? Или благодарит его за то, что он вернул ей жемчуг и кольцо?

«Я всегда буду с любовью вспоминать о тебе».

О, Софи… Письмо было так похоже на нее – спокойное, практичное, бодрое. Почему-то перед ним опять встал образ их доброй подруги Софи – скромной, немодно одетой, слегка растрепанной жены Уолтера.

Он не мог связать это письмо с представлением о вчерашней живой и страстной любовнице.

Может, она просто хотела провести с ним эту ночь, чтобы потом о ней вспоминать? Неужели она еще утром, провожая его, знала, что напишет это письмо? Неужели она просто использовала его – как он когда-то использовал бессчетное количество женщин?

Он вынудил себя признать, что тогда в ее поступке была бы какая-то справедливость.

Но не Софи, Софи не могла так цинично его использовать!

Они с друзьями решили, что скроют от нее свой визит к Пинтеру, намеченный на завтра. Она узнает, что освободилась от него, но не будет знать, что это они, и в том числе он, приложили к этому руку. И следовательно, у него не будет предлога, чтобы навестить ее.

Значит, они не встретятся больше, если только случайно.

Но он уж постарается, чтобы этого не случилось. Если Джорджина официально будет помолвлена в течение следующей недели, она пожелает поехать домой, чтобы подготовиться к свадьбе. И они смогут все вместе вернуться в Боувуд. Вряд ли Лавиния будет возражать, если ее увезут раньше окончания сезона.

А если Джорджина предпочтет остаться в Лондоне с Маргарет, тогда он поедет в Боувуд с Лавинией и они начнут подыскивать для нее коттедж где-нибудь неподалеку. Она с удовольствием поедет, особенно теперь, когда он пообещал ей это.

Он сам с радостью уедет из Лондона и вернется в спасительную тишину Боувуда.

Софи, думал он, внезапно поняв, что теперь ему не надо отдыхать, поскольку ему не для чего и не для кого отдыхать. «Ах, Софи, любовь моя! Было так приятно мечтать о тебе. Я думал, что ты тоже мечтаешь о нашей совместной жизни. До чего же я глуп и наивен!»

И он остался лежать в кресле, закрыв глаза. Ему больше нечего было делать.

Глава 19

Борис Пинтер снимал квартиру на втором этаже дома на Бари-стрит, за Сент-Джеймс-стрит. София пришла туда утром, пешком и без сопровождения. Эти факты не могли внушить доверия открывшему ей дверь слуге, а также женщине, которая вышла из комнаты на лестничной площадке – очевидно, это была хозяйка квартиры. Но Софи старательно оделась и набросила на себя просторный плащ, который носила на полуострове и который выглядел несколько старомодным. С холодным достоинством отрекомендовавшись миссис Софией Армитидж, вдовой майора Уолтера Армитиджа, она заявила, что пришла с визитом к лейтенанту Борису Пинтеру.

София машинально отметила, что, услышав ее имя, оба встрепенулись и наперебой бросились за ней ухаживать. Хозяйка лично проводила ее на второй этаж, постучала в дверь квартиры и дождалась, пока на стук ответит слуга Пинтера.

Через несколько секунд камердинер сообщил, что миссис Армитидж ожидают. Он распахнул перед ней дверь, и София вошла внутрь. У нее так колотилось сердце, что казалось, это слышно окружающим. Она отклонила приглашение камердинера снять свой плащ, пояснив, что задержится недолго. Он проводил ее в гостиную – большую квадратную комнату с громоздкой мебелью и темными шторами – и на какое-то время оставил одну.

Она стояла сбоку от двери, когда та опять открылась. Лучше было бы пройти в комнату и остановиться у окна или у камина – Софии было неприятно находиться вблизи Пинтера. Но она не хотела, чтобы он оказался между ней и дверью.

– А, Софи, дорогая! – сказал он, закрывая за собой дверь. – Как приятно было узнать, что вы собираетесь меня навестить – и гораздо раньше, чем я думал. Но кажется, вы пришли одна, даже без горничной?

Он выглядит довольно эффектно, бесстрастно отметила София: на нем был отличного покроя сюртук, черные волосы тщательно причесаны, на лице любезная улыбка. Незнакомый с ним человек, пожалуй, нашел бы его очаровательным.

– Но вы не отвечаете, – он. – Не угодно ли присесть? – Он указал на кушетку.

– Нет, благодарю вас, – сказала она. – Где письмо?

– Здесь! – Он похлопал себя по груди. – Но вы не желаете прочитать его, Софи? Не хотите доставлять себе страдание? Разумеется, вы сможете на него взглянуть, если не доверяете мне и желаете удостовериться в его подлинности. Не хотелось бы выглядеть невежливым, но деньги при вас?

Говоря все это, он медленно прошел к окну и уселся на низкий стул, хотя она стояла. Разумеется, намеренно непочтительный ход.

– Нет, – сказала она.

Он удивленно поднял брови, перекинул одну ногу через колено другой и покачал.

– Вот как? – вкрадчиво произнес он. – Нет денег, Софи? Но вы ведь пришли за письмом? И что же вы можете предложить мне взамен? Свою не слишком прелестную особу? Боюсь, для меня это будет стоить меньше, чем оторванный от письма уголок. – И он чарующе улыбнулся ей, оскалив свои белоснежные зубы.

Вот тогда она осознала то, что должна была понять гораздо раньше – причину, по которой Уолтер остановил его продвижение, причину, по которой он страстно ненавидел Уолтера и всех, кто был с ним в близких отношениях, причину его решимости использовать эти письма, чтобы добиться их уничтожения.

Негодяи, как правило, не рождаются с черным сердцем. Большинство из них имеют какое-либо оправдание для своих поступков, какими бы отвратительными они ни были. Она поняла движущие им мотивы.

– Я хочу получить все оставшиеся письма, – сказала она. – Все до последнего. Цена очень простая: я получаю их в обмен на вашу жизнь.

Улыбка застыла на его лице.

– Ну-с, дорогая моя Софи, – весело спросил он, – и где же ваше оружие?

– Здесь.

Она вынула из одного из больших карманов на внутренней стороне плаща блестящий пистолет Уолтера и, крепко стиснув рукоятку обеими руками, нацелилась в грудь Пинтера.

Она понимала, что существует одно затруднение. При нем было только одно письмо. Остальные находились в другой комнате. Ей придется пойти туда с ним, не спуская с него нацеленного оружия. А где-то рядом находится его атлетически сложенный камердинер. Она предвидела это, но так и не придумала способ, чтобы облегчить свою задачу.

Ей оставалось держаться твердо и уверенно, не отступая от своего решения стать свободной ни на йоту.

Он еще шире улыбнулся, снова покачивая ногой.

– Господи, Софи, я просто восхищаюсь вами! Но лучше вам отвести оружие в сторону, пока я не забрал его у вас. Вы можете вынудить меня отправить вас домой с несколькими синяками, которые в будущем будут служить вам напоминанием, чтобы больше вы не вздумали попусту занимать мое время.

– Вы забываете, Пинтер, что я не обычная женщина. Семь лет я участвовала в военных походах. Я видела сражения и смерть. Я пользовалась оружием, умею с ним обращаться. И меня не тошнит при мысли пролить кровь. Если вы считаете, что я блефую, можете подойти сюда и попробовать вырвать у меня пистоль. Но получите только дырку в груди. А теперь отдайте мне сначала это письмо – то, что при вас. Бросьте его ко мне по полу.

Он все еще выглядел спокойным и наглым. Но София, пристально наблюдая за ним, видела капельки пота, выступившие у него на лбу и на верхней губе. Пожав плечами, он достал письмо и швырнул его по ковру к ее ногам.

– Я могу себе позволить немного пойти у вас на поводу, – сказал он. – Должен признаться, Софи, все это представляется мне весьма забавным. Это, конечно, последнее письмо. Думаю, на этот раз я могу проявить великодушие и позволить вам получить его бесплатно. Ну а теперь давайте пожмем друг другу руку?

Он начал вставать.

– Сидеть! – приказала она. Усмехнувшись, он сел и сложил руки на груди.

– Сейчас мы с вами пойдем за остальными письмами. Я прекрасно понимаю, что вы попытаетесь скрыть одно или два письма, чтобы и дальше продолжать свою игру. Но прежде всего мне хотелось бы кое-что вам сказать. Мне надоело скрывать эту тайну. Я написала письмо и сняла с него семь копий, которые вчера вручила своему адвокату. Ему даны указания немедленно отправить эти копии по моей инструкции в случае моей смерти или необъяснимого исчезновения. Я дам ему эти инструкции, как только вы снова попытаетесь меня шантажировать или как только вы опубликуете одно из этих писем. И это, мистер Пинтер, вовсе не блеф.

– Но скандал все равно разразится, моя дорогая, – сказал он, не убирая насмешливого оскала.

– Да, – согласилась она. – И думаю, мой брат, виконт Хоутон, сэр Натаниель Гаскойн, лорд Пелем, виконт Роули и граф Хаверфорд пожелают выяснить, кто же является автором этого скандала. В тот день я не хотела бы оказаться на вашем месте, мистер Пинтер. Для вас было бы лучше, если бы я пристрелила вас прямо сейчас!

Она не зря считала его трусливым подлецом. Внешне он не изменил ни позы, ни манеры поведения, но явно занервничал. Теперь уже он не покачивал ногой, а дергал. Глаза его бегали по сторонам в поисках способа отвлечь ее или обезоружить. Капли пота начали стекать ему в глаза и падать на галстук.

– До сих пор, Софи, вы предпочитали тщательно скрывать это от всех. Я не верю, что вы написали это письмо.

– Может, вы и правы. Очень может быть. Но вы не можете знать это наверняка, пока не проверите, верно? Блеф это или нет? Вы думаете, что с сегодняшнего дня сможете спать спокойно? – Она мрачно улыбнулась, ни на минуту не выпуская его из виду. – Так как, мистер Пинтер, я блефую или нет?

– Послушайте, Софи, мне кажется, мы можем спокойно все это обсудить.

– Сейчас же встаньте и поднимите руки так, чтобы я их видела. Я сердита, мистер Пинтер. Мной владеет не страстный гнев, а, как видите, холодная ярость. Думаю, меня даже порадует, если вы подадите мне повод выстрелить в вас. И лучше вам быть осторожным и не искушать меня. Встаньте!

Нужно было потренироваться, подумала она. Она устала держать тяжелый пистолет в вытянутых руках. И дело еще далеко не окончено. Она призывала на помощь всю свою волю, как делала это в самых трудных обстоятельствах на войне.

И как раз в тот момент, когда он встал и поднял руки вверх, случилось нечто совершенно неожиданное. Кто-то начал стучать в наружную дверь. Он опять усмехнулся ей:

– Это немного неудачно для вас, Софи.

– Не двигайтесь с места! – Она не отводила от него взгляд.

Если ей повезет, это окажется какой-нибудь торговец, с которым камердинер и сам справится. Ну а если нет… Этот случай не был ею предусмотрен.

За дверью послышались голоса, не один, а сразу несколько. Люди были уже внутри дома. София постаралась не терять присутствия духа. Взгляд Бориса Пинтера опять судорожно забегал по комнате. Улыбка стала несколько увереннее.

Дверь распахнулась.

– Это Софи! – закричал Кеннет. – У нее оружие.

– Не делай этого, Софи! – крикнул Рекс. – Не стреляй!

– Опусти пистолет, Софи, – мягко сказал ей Иден. – У тебя нет причины воспользоваться им, хотя он и заслуживает смерти.

– Что ж, – сказал Борис Пинтер, опустив руки, – я вижу, все Четыре Всадника Апокалипсиса пришли на помощь своей даме. – Но его любезный тон был лишь отчаянной бравадой. В глазах его плескался настоящий страх, чего не было до этого момента, как с досадой заметила София.

– Поднимите руки вверх! – приказала она и испытала удовольствие, когда он поспешно задрал их кверху. Что ж, по крайней мере она сумела выставить его в смешном свете.

А затем в поле ее зрения оказался Натаниель, и от неожиданности ее рука дрогнула, и дуло оружия оказалось направленным прямо ему в грудь.

– Дайте мне оружие, Софи, – сказал он, протянув руку.

– Осторожно, Нат, – предостерег друга Иден. – Она может не сознавать, что делает.

– Он этого не стоит. – Натаниель шагнул к Софи. – Он не стоит того, чтобы всю оставшуюся жизнь вы винили себя в убийстве и видели его в снах. Поверьте мне, любовь моя. Я знаю, о чем говорю. Отдайте мне оружие.

София не стала ждать унижения, чтобы пистолет забрали из ее онемевших рук, и опустила его во внутренний карман.

– Вряд ли незаряженное оружие может быть опасным, – заметила она, – разве только для нервов. В комнате кто-то громко вздохнул с явным облегчением.

– Она сумасшедшая, говорю вам, – забормотал Пинтер. – Я возвращал ей кое-какие письма Уолтера, думая, что она пожелает их сохранить. К несчастью, они оказались любовными письмами, которые старина Уолтер писал кому-то другому, какой-то женщине, и Софи пришла в ярость. Она вылила на меня свою злость, видимо, потому, что Уолтера уже нет в живых.

– Побереги слова, Пинтер, – сказал Кеннет. – Они тебе еще пригодятся. С вами все в порядке, Софи?

Она не отрываясь смотрела в глаза Натаниеля, стоящего от нее всего в нескольких футах, чувствуя, как дрожат у нее колени, и испытывая невероятное облегчение, которое старалась скрыть. При этом она даже не задумывалась о том, как они здесь оказались.

– Я могла бы и сама с ним справиться, – заявила София.

– Мы в этом и не сомневаемся, – согласился Натаниель. – Но друзья всегда должны держаться рядом, Софи. И вы наш друг, нравится вам это или нет.

– Значит, вы действительно решились это сделать, Софи? – Пинтер усмехнулся, на этот раз далеко не весело. – Не только заготовили письмо, но обо всем им рассказали?

– Это то письмо, Софи? – спросил Кеннет, поднимая его с пола.

– Да.

– Их должно быть еще несколько?

– Да.

– Не успеет истечь несколько минут, как они станут вашими, – сказал Кеннет.

– Они и так стали бы моими, даже если бы вы не пришли, – сказала она, не сводя глаз с Натаниеля.

Что им известно? Но какое это теперь имеет значение? Скоро она сможет не подвергаться муке видеть его, да и остальных. Она исчезнет.

– Софи! – Натаниель оказался рядом и, обняв, привлек ее к себе.

Она почувствовала, как его губы коснулись ее щеки. Только в этот момент она поняла, что вся дрожит.

– Пусть кто-нибудь отвезет ее домой, – обратился Натаниель к друзьям.

– Нет! – Она вскинула голову, но протест ее прозвучал слабо.

Почему он сам не отвезет ее домой?

– Пойдемте, Софи, – после минутной паузы сказал Рекс.

Казалось, никто из друзей не хотел уходить, чтобы не пропустить того, что здесь должно произойти. Но что именно? Зачем они пришли? Что они собираются сделать с Борисом Пинтером? Неужели они не дали ей убить его – хотя она не смогла бы это сделать незаряженным оружием – только для того, чтобы самим получить от этого удовлетворение?

Знали ли они обо всем?

– Пойдемте, Софи, – повторил Рекс. – Кэтрин находится в Роули-Хаусе вместе с Мойрой и Дафной. Позвольте мне отвезти вас к ним.

Натаниель освободил Софию, и Рекс твердо обнял ее за плечи.

– Идемте, – сказал он. – Вам больше нечего бояться. Вы и сами могли это сделать – это стало ясно, как только мы вошли. Но позвольте покончить с этим делом вашим друзьям.

«Покончить с делом». Он не пояснил, каким образом, но ей это было безразлично. Теперь безразлично. Если пока еще они ничего не знают, вскоре узнают. Но ей и это было безразлично. Для нее имело значение только то, что все это позади, что она станет свободной – и всего через несколько дней у нее начнется новая жизнь, которую она с таким восторгом рисовала себе вчера.

«Этот восторг вернется, я просто очень устала», – думала София, позволяя Рексу увести себя из комнаты Бориса Пинтера, затем вниз и на улицу к ожидающему экипажу. Она расстроилась от того, что ей помешали самой завоевать себе свободу, и вместе с тем испытывала громадное облегчение.

Рекс помог ей усесться, занял место рядом с ней, и экипаж тут же тронулся с места. София откинула голову назад и закрыла глаза.

– А что там будет? – спросила она.

– Они достанут оставшиеся письма, – сказал Рекс, – привезут их вам в Роули-Хаус, и на этом ваши мучения закончатся. Друзья должны держаться вместе, Софи. Когда несколько лет назад мне нужно было уладить некий вопрос чести, эти три парня стояли рядом со мной, как сегодня рядом с вами находились все мы, четверо. Их поддержка значила для меня очень много.

Она слегка улыбнулась, не открывая глаз.

– Я поняла вас, Рекс. И больше не буду обвинять вас во вмешательстве в мою жизнь. А что еще там произойдет?

– Он будет наказан, – чуть помедлив, сказал Рекс.

– Трое против одного? – Ей казалось, что это не очень честно.

– Нет, один против одного. Каждый из нас хотел оказаться на этом месте, мы даже собирались бросить жребий. Но Нат не захотел и слышать об этом. Но ведь я тоже и думать не мог, чтобы тогда, несколько лет назад, кто-нибудь занял мое место – я мстил за зло, причиненное Кэтрин.

Софи открыла глаза и взглянула на него. В ответ он спокойно посмотрел в ее глаза. Тогда она вспомнила, что Натаниель обнял ее и поцеловал – при всех. И назвал ее своей любовью.

«Поверь мне, любовь моя».

Она опять закрыла глаза.

– А теперь, Пинтер, – отрывисто сказал Кеннет, когда внизу захлопнулись двери за Рексом и Софией, – пожалуйте сюда остальные письма.

Борис Пинтер засмеялся:

– А оно только одно и было. Я отдал ей письмо, а она, видно, так разъярилась, узнав, что это было за письмо, что почему-то решила, что я угрожаю ей. Вы знаете женщин с их богатым воображением – особенно если они обнаруживают, что их муж развлекался на стороне.

Кеннет пересек комнату и остановился вплотную к Борису Пинтеру, угрожающе нависая над ним с высоты своего роста.

– Думаю, вы не поняли, что это приказ, лейтенант, – сказал он. – Не хотелось бы повышать голоса, поскольку мы не на плацу. Я буду вас сопровождать, пока вы будете доставать письма. Понятно?

– Да, сэр. – Пинтер резко сменил приятельский тон на угодливое заискивание подчиненного. Когда Кеннет встал сбоку и указал ему на дверь, он быстро прошел в соседнюю комнату.

Оставшись одни, Натаниель и Иден переглянулись.

– Черт побери, она выглядела великолепно! – воскликнул Иден. – Кто бы мог подумать, что пистолет не заряжен? Лично я – нисколько.

– Поможешь мне передвинуть мебель? – предложил Натаниель, и они отодвинули к стенам несколько стульев и небольшие столики, занимавшие центр комнаты.

– Нат, я ничего не понимаю! – сказал Иден, когда они вместе переставили диван. – Поцелуй в щеку?! «Любовь моя»?!

Натаниель оценивающе осматривал освободившееся место. Так будет хорошо. Он стоял спиной ко всем и испугался при виде оружия, направленного прямо на него, и при мысли о том, что могло случиться с Софи, если бы Пинтер вырвал у нее пистолет до их прихода. На несколько минут он забыл, что они с Софи не одни в комнате.

– Ты поэтому не дал одному из нас шанс сделать это? – спросил Иден, указывая на пустое пространство.

Натаниель молча посмотрел на него.

– Софи? – заинтригованно спросил Иден. – Значит, Софи, Нат? А вовсе не леди Галлис?

Но в этот момент вернулись Кеннет и Пинтер. Кен нес груду писем, которых на взгляд казалось восемь или десять, по внешнему виду похожих на первое.

– Старина Уолтер был малый не промах! – искренне воскликнул Пинтер.

– Майор Армитидж, – сурово поправил его Иден, – отныне и во веки веков не будет упоминаться ни в ваших разговорах, лейтенант, ни в письмах. Как и эти письма и все, что с ними связано. Мы не требуем, чтобы вы дали честное слово, поскольку, откровенно говоря, не верим вам на слово. Скажем только, что, если вы не подчинитесь этому требованию, вам придется крепко пострадать. Я не спрашиваю, поняли ли вы меня.

– Это… это угроза… сэр? – запинаясь, пробормотал Пинтер.

– Именно, – холодно подтвердил Иден. – А также обещание. Так-то! – Он достал из внутреннего кармана пальто свернутый лист бумаги, который бросил на один из столов, отодвинутых к стене. – Это заявление, Пинтер, которое будет опубликовано, если до конца своих дней вы не станете вести себя как хороший мальчик. Здесь описываются некоторые факты, подтверждающие ваши необычные сексуальные вкусы.

Пинтер заметно побледнел.

– Все это ложь, – заявил он.

– В самом деле? – сухо спросил Иден. – Но ведь это не имеет значения, не так ли? И заявление никогда не будет опубликовано, вы согласны? – рявкнул он так, что даже Натаниель вздрогнул.

– Да, сэр. – Вся бравада Пинтера исчезла, как они и думали. Но не полностью, надеялся Натаниель.

– Кстати, – небрежно заметил Иден, – имеется несколько копий этого документа. Каждый из нас оставил себе по одной. Мы не обладаем достаточной властью, чтобы приговорить вас к изгнанию, Пинтер, но настоятельно рекомендуем покинуть эту страну на год или на десять лет. Понятно?

– Да, сэр! – сказал Пинтер.

– Отлично, – кивнул Иден. – Нат, теперь твой черед.

Пинтер уже несколько минут нервно посматривал в его сторону. Натаниель спокойно снимал с себя пальто, жилет и засучивал рукава рубашки.

– Вы не умрете, Пинтер, – обнадежил он его по-приятельски, – разве только от страха, конечно. И вас не привяжут, что вас, очевидно, разочарует, поскольку для вас это было любимой формой наказания. Можете избавиться от лишней одежды, чтобы не сковывать движений – я дам вам время, – а потом можете сколько угодно пользоваться своими кулаками. Я же буду пользоваться своими.

Пинтер отшатнулся.

– Вы получили письма, – сказал он. – И мое обещание молчать. Я даже уеду из страны. Ради чего все это?

– Ради чего? – Натаниель поднял брови. – Это ради миссис Армитидж, Пинтер. Ради нашего друга. У вас есть одна минута на приготовления. После этого или мы будем с вами драться, или вы будете подвергнуты наказанию. Выбирайте сами, мне все равно.

– Вас здесь трое! – взвизгнул Пинтер.

– Но к счастью для вас, Пинтер, – сказал Натаниель, – мы люди чести. Если вам удастся избежать наказания, послав меня в нокаут, майор лорд Пелем и майор лорд Хаверфорд пальцем вас не тронут. – Он улыбнулся. – Осталось тридцать секунд.

Вероятно, Борис Пинтер решил, что у него есть шанс победить, или был слишком испуган, чтобы трусливо предпочесть наказание. Или просто не понимал, что имеет дело с порядочным джентльменом, который не станет добивать его, если собьет с ног.

Так или иначе, он довольно долго выстоял против атак Натаниеля. Хотя это вовсе не было борьбой равных по силе противников. Один раз он нанес довольно ощутимый удар Натаниелю в плечо, а после второго удара у того из угла рта потекла кровь. Остальные удары или не причинили Натаниелю вреда, или вовсе миновали его.

Сам же Пинтер к тому моменту, когда он упал, полностью потерял сознание от сокрушительного удара снизу в подбородок, из его разбитого носа струилась кровь, а веко над глазом наливалось густой синевой, к тому же он потерял два передних зуба. А под рубашкой все его тело кверху от пояса было покрыто синяками.

Натаниель расслабил пальцы и с сожалением посмотрел на разбитые суставы. Он только что заметил, что в дверях показались камердинер Пинтера, хозяйка квартиры и слуга, впустивший их в дом.

– Если вы его камердинер, – сказал Натаниель, пригвоздив человека взглядом, – принесите воды и окатите своего хозяина.

Камердинер бросился исполнять приказание.

– Вот моя карточка. – Кеннет протянул ее хозяйке. – Если ваша мебель пострадала, можете прислать мне счет.

– Но мой ковер испорчен кровью! – воскликнула хозяйка, не обращая внимания на распростершегося на нем человека.

– Да, мэм, – невозмутимо подтвердил Кеннет, – так оно и есть. Нат, ты уже оделся? Будьте здоровы, мэм.

– Ты несколько раз промахнулся, Нат, – сокрушенно укорил друга Иден, когда они вышли на улицу. – Потому что давно не практиковался и немного заржавел. Ты пропустил удар прямо в лицо. Я чуть не сгорел от стыда.

– Должен же он принести Софи какой-нибудь трофей, – пошутил Кеннет. – Нат, старина, ты ничего не хочешь нам сказать? Не желаешь немного облегчить свою совесть?

– Иди ты к черту, – посоветовал ему Натаниель, промокнув угол рта платком.

– Насколько я понимаю, Кен, – Иден, – Галлис так же невинна, как в день своего появления на свет Божий. И бела, как только что выпавший снег. Нат просто водил нас за нос.

– И ты можешь убираться с ним заодно! – сказал Натаниель.

Глава 20

Кэтрин, Мойра и Дафна, леди Бейрд, играли с детьми в утренней комнате в Роули-Хаусе. Но игра была сразу прервана, когда дверь открылась.

– Рекс! – сказала Кэтрин, торопясь ему навстречу, и вдруг остановилась. – И Софи?!

Юный Питер Адамс поковылял к папе, протягивая ручонки, чтобы тот поднял его и дал ему возможность поделиться какими-то новостями, которые он лепетал на языке, понятном только его родителям. Маленькая Эми Бейрд подошла к Рексу и стала дергать кисточку на его ботфорте, чтобы обратить на себя внимание своего дяди. Джеми Вудфолл, забыв, что он уже большой мальчик, сначала засунул в рот палец, а потом прислонился к маме и потянулся к ней руками.

София испытывала смущение. Но ее не оставляли без внимания. Кэтрин схватила ее в объятия, засмеялась и посмотрела на свой заметно округлившийся живот.

– Свыкаюсь с мыслью, – сказала она, – что опять вынуждена соблюдать дистанцию. Софи, как приятно снова вас видеть! Мойра, Дафна, посмотрите, кто к нам пришел!

– Здравствуйте, Софи, – сказала Мойра, подхватывая сынишку на руки. – Радость моя, когда все перестанут говорить одновременно, мы спросим у дяди Рекса, где наш папа. Ты это хочешь спросить? Он скоро вернется.

– Эми, дорогая, – в то же самое время говорила Дафна, – у дяди Рекса два уха, но он может слышать только одного человека за один раз. Пусть Питер скажет ему, что он хочет, а потом наступит и твоя очередь. – Но Питер уже не лепетал, а смеялся – он схватил папу за уши и примеривался откусить его нос. – Софи, вы попали в сумасшедший дом!

Если бы в экипаже она была в состоянии рассуждать, подумала Софи, она попросила бы Рекса отвезти ее домой. Почему она позволила ему привезти ее сюда?

– Присаживайтесь, Софи, – сказала Кэтрин, опираясь на ее руку и подводя ее к стулу. – Я попрошу няню забрать детей в детскую и накормить их молоком с печеньем, а нам попрошу принести чай. Уверяю вас, вскоре здесь все утихомирится.

Она очень деликатна, подумала Софи, напряженно сидя на краешке стула и глядя, как няня уводит детей – после того как Питера поставили на ножки, а Рекс присел на корточки, чтобы увидеть новый зуб Эми, предварительно уверив Джеми, что его папа скоро придет и поднимется в детскую, чтобы забрать его домой.

– Мы все ужасно тревожились, – сказала Мойра, переводя взгляд с Рекса на Софию, – боялись, как бы чего не случилось. Где Кеннет? Где Натаниель и Иден? А Софи? Как вы об этом узнали? Мы собирались все тщательно от вас скрывать.

– Софи нас опередила, – сообщил Рекс. – Она уже целилась в Пинтера из пистолета, когда мы пришли.

Дафна ахнула, а Кэтрин испуганно зажала рот рукой.

– Господь с вами, Софи! – воскликнула Мойра. – Вы молодец! Хотя, надеюсь, он не был заряжен.

– Не был, – подтвердила София.

– О, женщины! – Рекс покачал головой. – Неужели вы не понимаете, как опасно направлять незаряженное оружие на негодяя?

– Но это вопрос принципа! – возразила Мойра. – Я очень рада, Софи, что вы оказались там первой и всем доказали, что не являетесь безропотной жертвой. А теперь расскажите нам обо всем, что там произошло. И если рассказывать предпочитаешь ты, Рекс, то не вздумай угощать нас отредактированной версией. В случае чего тебя поправит Софи.

– Мне страшно неловко, дорогие Мойра и Кэтрин, – призналась София, не поднимая глаз, – ведь я отказалась принять вас, хотя вы поняли, что я была дома. Я устроила сцену Рексу и его друзьям за то, что они вмешиваются в мою жизнь, и прервала с ними отношения. И все равно вы продолжали помогать мне. И сейчас вы так добры ко мне. Мне так стыдно!

– О, Софи! – сказала Кэтрин. – Мы все понимаем. И я рада, что сегодня вы отправились к мистеру Пинтеру, хотя это было очень рискованно. Если бы вы там не оказались, мы ни словом не обмолвились бы, почему шантажист вдруг оставил вас в покое, и постарались бы подольше с вами не встречаться, чтобы вы не заподозрили о нашем вмешательстве. Но мы не переставали считать себя вашими друзьями, правда, Рекс?

– Разумеется, – сказал Рекс, – и никогда не перестанем. А вот и чай! Думаю, Софи с удовольствием выпьет чашку.

– А где Кеннет? И все остальные? – не успокаивалась Мойра.

Рекс начал рассказывать о том, что произошло на Бари-стрит. Софи приняла предложенную ей чашку и сделала глоток горячего чая.

Итак, они собирались наказать Бориса Пинтера, а исполнить это решил Натаниель, но не с помощью ружья или шпаги, а голыми руками. Не для того, чтобы вернуть письма – она не сомневалась, что одного присутствия мужчин было достаточно, чтобы отнять их у Пинтера. Но ради нее – из-за того, что Пинтер заставил ее страдать.

Натаниель мстил за нее, за Софи!

И Натаниель узнает правду, как и все они. Когда они вернутся сюда, она сразу это поймет.

Она поймет это по лицу Натаниеля.

Ей следовало поехать домой. Нужно было поблагодарить Рекса, передать через него остальным благодарность за все, что они для нее сделали, и вернуться домой.

А что, если Борис Пинтер покалечит его? София не сомневалась, что борьба велась честно. Это было не наказание, а поединок, в котором Натаниель мог так же пострадать, как и мистер Пинтер.

У нее задрожали руки, и она поспешно отставила чашку.

– Все позади, Софи, – подбодрила ее Дафна. – Но что за ужас вы перенесли!

– Да, – с трудом улыбнулась Софи. – Просто мне повезло, что у меня такие замечательные и верные друзья.

– А вы знаете, – обратилась к ней Кэтрин, – что Гарри, мой брат Гарри, виконт Перри, должен сегодня утром нанести визит вашему деверю? Правда, мы совершенно не догадываемся, по какому именно поводу. Может, просто в воздухе так пахнет весной!

Сара? Выйдет замуж за такого прекрасного и милого молодого человека, за лорда Перри? И так скоро? Но ведь они еще слишком молоды! Или это она чувствует себя ужасно старой?

– О! Нет, я не знала, – сказала Софи. – И тоже ни о чем не догадываюсь. – Она засмеялась. – Но если для Сары хоть какое-то значение имеет одобрение тетушки, тогда я всем сердцем одобряю ее выбор.

Дамы заговорили на другие темы, пока шум за дверями не возвестил о прибытии новых гостей, и лишь тогда они поняли, в каком напряжении провели эти полчаса. Мойра и Рекс вскочили и бросились к дверям, Кэтрин и Дафна нетерпеливо подались вперед, оставаясь на месте, а Софи вжалась в кресло и с силой вцепилась в подлокотники.

Все заговорили одновременно. Мойра оказалась в объятиях Кеннета и почему-то заплакала. Рекс с притворным возмущением спрашивал у Натаниеля, не кровь ли у него около рта или это следы давно прошедшей лихорадки. Иден рассуждал о том, как вредно влияет на способность человека к самозащите длительное отсутствие упражнений. Натаниель посылал его к чертям, не боясь показаться однообразным. Кэтрин требовала рассказать, что же все-таки произошло.

Затем Натаниель покинул столпившихся у дверей друзей и, приблизившись к Софи, остановился перед ней. Он протянул ей руку, и она вложила свою руку в его.

– Софи, – сказал он, – все позади, дорогая моя. Больше он не будет вам докучать, и информация, которой он располагал, никогда не будет опубликована. Я даю вам в этом мое слово и слово моих товарищей.

– Благодарю вас, – сказала она, и когда он поднес ее руку к губам, она увидела разбитые суставы его пальцев.

К ним подошли Кеннет с Мойрой. В руках он держал пачку писем, которая казалась гораздо толще, чем ожидала София. Здесь было не меньше двенадцати писем – достаточно для того, чтобы полностью разорить и Эдвина, и Томаса, прежде чем одно из них Пинтер использовал бы для шумного скандала.

– Здесь все письма, Софи, – сказал Кеннет. – Включая то, что валялось на полу. И если даже предположить, что он все-таки утаил одно или два письма, могу вас заверить, он никогда не посмеет предать их огласке. Уолтер не зря прозвал нас Четырьмя Всадниками Апокалипсиса.

София с ужасом смотрела на пачку писем.

– В комнате топится камин, – сказал Кеннет. – Хотите, Софи, чтобы я бросил их в огонь, и мы вместе с вами посмотрим, как они будут гореть?

– Да, – сказала она и не отрывая взгляда следила, как он бросил письма в центр камина, как ярко они вспыхнули, а потом превратились в золотисто-коричневый пепел. – Благодарю вас.

– Мы не читали их, Софи, – сказал Иден. – И не знаем, кто была эта женщина, да и знать не желаем. Могу только сказать в связи с этой историей, что у Уолтера был отвратительный вкус, я так и заявил бы ему, если бы он был жив. Больше я ничего не скажу. Он был вашим мужем, и, наверное, вы любили его – но ваш брак нас не касается, не так ли? На этом все. Кэтрин, ты можешь предложить нам не такой обжигающий чай?

Значит, они ни о чем не узнали! Они не читали писем, а Борис Пинтер, очевидно, не рассказал об их содержании. София закрыла глаза и почувствовала гул в ушах и внезапный холод, обдавший ей ноздри.

– Она потеряла сознание, – сказал кто-то вдали. – Нет, уже приходит в себя. Софи, опустите голову пониже… Софи! – Кто-то сильно пригнул ей голову почти до колен. – Пусть кровь отхлынет от головы. – Это был голос Натаниеля.

Кто-то растирал ее холодные руки.

– Бедняжка Софи, – сказала рядом Кэтрин. – Вы испытали такое волнение. Натаниель, отнесите ее наверх в комнату для гостей. Я покажу вам дорогу.

Но Софи подняла голову.

– Нет, – сказала она, – мне уже лучше. Как это нелепо! Мне нужно домой, пожалуйста, отпустите меня. Не могу выразить, как я вам всем благодарна, но сейчас мне нужно ехать домой.

– Конечно, – сказал Рекс. – Я вызову экипаж, а Нат вас проводит.

София даже не удивилась, почему он назвал именно Натаниеля. Ей хотелось только поскорее оказаться дома, где она сможет опять лелеять мечты о новой жизни.

Она свободна, совершенно свободна – и они ничего не узнали. Но вместо того чтобы испытывать эйфорию, она чувствовала себя подавленной. Как непостоянны чувства человека!

Ей нужно быть дома, начать упаковывать вещи. Она должна освободиться от прошлого, от настоящего и с надеждой смотреть в будущее. В сияющее будущее.

Натаниель взял ее руку в свою, а другой прикрывал ее, когда они уселись в экипаж. Время от времени он поглядывал на нее, чтобы убедиться, что она опять не потеряла сознание, но не заговаривал с ней. София напряженно смотрела прямо перед собой.

Как должна чувствовать себя женщина, думал он, обнаружив, что ее муж поддерживал длительную любовную связь с другой женщиной и оставил после себя целую груду любовных писем? И когда на ее душевную рану сыплет соль шантажист, угрожающий предать огласке супружескую неверность ее мужа-героя и ее собственный позор…

Как может пострадать от подобных переживаний ее уверенность в себе, ее чувство собственного достоинства. Может, именно по этой причине она скрывалась за внешней безмятежностью и спокойным дружелюбием?

Но почему она прервала дружбу с ними, вместо того чтобы обратиться к ним за помощью? Стыдилась ли она того, что при всем своем геройстве Уолтер оказался обычным волокитой и достаточно непорядочным, чтобы хранить уличающие его в неверности письма? Натаниель все еще с трудом мог представить себе Уолтера страстно влюбленным и автором любовных писем.

Ему хотелось как-то утешить Софи, но все, что он мог сказать в этом смысле, только ухудшило бы ее состояние. Впрочем, Иден уже сказал ей, что эта тема навсегда закрыта. А Кен сжег все письма.

Почему она написала ему вчера письмо? Потому что намеревалась пойти к Пинтеру сегодня утром и не хотела отвлекаться? Или потому что не хотела продолжения их связи? Потому что воспринимает его не иначе, как своего друга?

Сейчас он не решался спросить ее об этом. После всех событий утра она, должно быть, слишком утомлена. Подумать только, что могло с ней произойти, если бы они вовремя там не оказались! Рано или поздно Пинтеру удалось бы вырвать у нее оружие.

Экипаж остановился около дома на Слоан-террас.

– Я могу войти, Софи? – спросил Натаниель. – Или вы предпочитаете остаться одна?

Он думал, что она захочет остаться одна, но София посмотрела на него таким взглядом, как будто только сейчас вспомнила о его присутствии.

– Заходите, – сказала она.

Когда они оказались у нее в гостиной, она извинилась и вышла. Через несколько минут она вернулась с кувшином воды, с полотенцем и с перекинутым через плечо куском ткани. В одной руке она несла банку с какой-то мазью.

– Садитесь, – сказала она, когда он удивленно посмотрел на нее.

Он подчинился и молча смотрел, как она окунула его руку в теплую воду и начала обмывать тряпочкой сбитые суставы пальцев, касаясь их невероятно бережно, и ни разу не причинила ему сильной боли, хотя суставы обеих рукбыли изрядно покалечены. Промокнув досуха ссадины полотенцем, она смазала их мазью, потом принялась за другую руку.

На ней было платье для прогулок темного цвета, которое, как он теперь знал, было больше ее размера. Волосы были туго затянуты для утреннего визита. Она явно не расчесывала их, покинув квартиру Пинтера. Почти все локоны выбились из ранее гладкого узла на затылке. С бледным сосредоточенным лицом она ухаживала за его руками, не поднимая головы.

Она казалась Натаниелю прекрасной.

Закончив работу, София встала, все так же не глядя на него, забрала все принадлежности и унесла их из комнаты. Он осторожно согнул пальцы, блестящие от мази, боль потихоньку утихала. Когда она вернулась в гостиную, он поднял голову. Она остановилась перед ним – он не догадался встать.

– Спасибо вам, Натаниель, за все, что вы сделали для меня, – сказала она. – Я сожалею, что называла это вмешательством. Только сегодня я осознала, что это было проявлением вашей дружбы. И это настоящее счастье – иметь таких друзей, как вы.

– Софи, вы выйдете за меня замуж?

Она долго смотрела на него – ему эти секунды показались вечностью, – и глаза у нее заблестели от слез. Он едва дышал, понимая, что сейчас вся его жизнь висит на волоске. Но ее ответ стал ему ясен раньше, чем она заговорила. Она медленно покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Благодарю вас, Натаниель, но нет. Через неделю я уеду, я продаю свой дом. Не знаю точно, имею ли на это право, но, кажется, он принадлежит мне без каких-либо оговорок. Я вернусь домой в Глостершир и остановлюсь у брата, пока не закончится сделка по продаже. А потом куплю себе коттедж и начну новую жизнь со старыми знакомыми и друзьями. Думаю, время от времени мне нужно будет приезжать сюда, чтобы окончательно распроститься с прошлым. Но теперь я знаю, что буду счастлива в сельской местности. Я действительно с нетерпением жду отъезда, чтобы все начать заново.

Натаниель с трудом перевел дыхание. До этого момента он не верил, что между ними все кончено, что она просто не хочет его. Она использовала его, пусть не преднамеренно, но теперь это было в прошлом. София уже думала о будущем, в котором ему не было места.

– Что ж, – сказал он, вставая и улыбаясь ей. – Я должен был спросить, Софи, простите меня. Желаю вам всего наилучшего. Желаю вам быть самой счастливой женщиной. Мы можем остаться друзьями?

– Конечно. Ну конечно, Натаниель. Вы всегда будете мне дороги. Вы должны это знать, всегда.

Он продолжал улыбаться, хотя в горле у него стоял комок.

– Да, – сказал он. – Всегда.

Хотя это будет дружба в том смысле, что они всегда будут с теплотой вспоминать друг о друге. Переписываться они не будут и, наверное, больше никогда не увидятся. Во всяком случае, он на это надеялся, чтобы не бередить душу воспоминаниями.

– Тогда я оставлю вас, Софи, – сказал он. – На вашем месте я бы постарался отдохнуть.

– Да, – кивнула она.

– Что ж, – пробормотал он, чувствуя себя крайне неловко, – тогда всего вам доброго.

– До свидания, Натаниель, – сказала она.

Она стояланедалеко от двери, в которую он вышел, не коснувшись ее. Он отпустил экипаж Рекса и пешком направился домой.

На этот раз они действительно попрощались друг с другом.

– Вы собираетесь в Глостершир? – спросила Лавиния, хотя Натаниель еще вчера рассказал всем об этом. – И намерены купить себе коттедж, чтобы вести в деревне идиллическую жизнь?

– Да, – кивнула София.

По всей комнате стояли открытые коробки, куда она складывала свои вещи, книги и содержимое секретера. Лавиния медленно прохаживалась по комнате и рассеянно открывала то одну, то другую книгу.

– Я очень за вас рада, – сказала она. – Но, оказывается, вовсе не завидую вам. Мы с Натом вскоре собираемся вернуться в Боувуд. Джорджина останется здесь с Маргарет и Джоном. Нат хочет устроить меня жить самостоятельно где-нибудь в поместье. Для меня это огромное достижение.

– Я рада, – улыбнулась София, отметив, что сама Лавиния не улыбается. – Но вы уверены, что именно этого хотите? Жизнь в уединении на деле оборачивается одиночеством.

– А вы иногда чувствуете себя одинокой? – озабоченно нахмурив брови, спросила Лавиния.

– Иногда да, – призналась София. – Правда, не так часто, но порой хочется, чтобы, кроме собаки, рядом был еще кто-нибудь, чтобы было с кем поговорить.

Чтобы было с кем лежать ночью, положив голову на его руку, и обсуждать события дня. Чтобы рядом кто-нибудь был, тогда сон приходит быстрее и бывает глубже.

– Я думала, вы счастливы, – по-прежнему хмурясь, сказала Лавиния, – но вы не выглядите счастливой. Вы бледны и, похоже, не спали. Вы уверены, что поступаете правильно?

– О да! – Софи радостно улыбнулась. – Слишком много дел, когда ты решаешься сняться с места и пересечь полстраны. Когда-то мне это ничего не стоило, но с тех пор прошло много лет. Да в те годы у меня было так мало вещей!

– Какими они были? – спросила Лавиния и взяла с подлокотника кресла носовой платок. – Я имею в виду Ната, лорда Хаверфорда и лорда Роули. – Она хотела было положить платок обратно, но передумала и разгладила его на ладони. – И лорда Пелем. Они были совершенно несносными?

– Нет. – София с трудом соображала, что говорит, одержимая желанием вырвать у нее этот платок. – Они были очень храбрыми, бесшабашными, очаровательными и веселыми молодыми людьми и превосходными офицерами. Ихкомандиры частенько приходили от них в отчаяние, но всегда посылали в самые опасные переделки. Солдаты доверяли им и были им очень преданы. А женщины – все жены полковых офицеров – были в них влюблены.

– Они не были… слишком самовлюбленными и самоуверенными? – спросила Лавиния, машинально обводя пальчиком вышитый гладью инициал.

– Им было отчего стать самоуверенными, – сказала София. – В них было столько жизни! Но они никогда не казались самодовольными. Они были самыми верными моими друзьями. Моего отца звали Георг. (На самом деле его имя было Томас.)

– А? – подняла на нее Лавиния рассеянный взгляд.

– Я про платок и про инициал на нем, – сказала София, устыдившись своей глупой лжи.

Лавиния не отдавала себе отчет, что держит в руках этот платок. Зато теперь посмотрела на него другим взглядом.

– О! – вырвалось у нее, и она присела на подлокотник.

София подошла к креслу, взяла платок и положила его в карман передника.

– Думаю, – сказала Лавиния, – мужчины, которые слишком хороши собой, не обязательно бывают самодовольны, правда? Они ведь не могут изменить свою внешность, свою психику и… жизненный опыт.

Она была в странном настроении, какой-то беспокойной. Даже не присела, хотя Софи предложила ей выпить чаю.

– Джорджина влюблена в вашего племянника, – сказала Лавиния, беря в руки китайскую безделушку, которой еще не нашлось места в коробке. – А ваша племянница собирается выйти замуж за виконта Перри. Им не пришлось долго раздумывать, прежде чем на это решиться. Это возможно, Софи? Так мало знать человека и вместе с тем не сомневаться, что он – тот единственный в мире человек, с кем ты хочешь провести всю жизнь. И что жизнь без этого человека будет невыносимо пустой и бессмыоленной. Ведь это невозможно, правда? Хотя они выглядят удивительно счастливыми.

Почему ее так это волнует? София села и более пристально посмотрела на свою гостью.

– Вы кого-то встретили? – мягко спросила она. Лавиния подняла на нее взгляд, вздрогнула и густо покраснела.

– О! – Она засмеялась. – Никого. Я говорила не о себе, а рассуждала теоретически. Софи, существуетли вообще любовь? Чтобы один человек казался частью твоей души? Для меня это звучит полной нелепостью, даже при том, что я всегда мечтала…

София вспомнила бессонную ночь, вспомнила, как Натаниель спросил, выйдет ли она за него замуж. Он сделал это так просто и вместе с тем галантно, потому что жалел ее и чувствовал свою ответственность за нее. Потому что спал с ней. Потому что она ему действительно нравилась. Потому что он был человеком чести. Она вспомнила искушение, которое было хуже любой физической пытки. А ночью она вдруг осознала, что никогда больше ничего не произойдет. Два самых мрачных и безнадежных слова, если их поставить рядом.

«Никогда больше».

– Да, – тихо сказала она, – такая любовь существует.

– И вы ее знали, Софи? – живо спросила Лавиния.

– О да! – сказала София. – Да, знала!

Она вдруг встала и подошла к шнуру от звонка.

– Мне хочется выпить чаю, если вы не возражаете.

– Порой, – со вздохом сказала Лавиния, – мне хотелось бы, чтобы жизнь была намного проще. Вот если бы мы жили, руководствуясь только разумом. Почему нас должны беспокоить какие-то чувства?

– Жизнь была бы очень скучной, – возразила София, – без любви, без дружбы, без радости и надежды и других положительных эмоций.

– Да. – Лавиния усмехнулась и наконец-то уселась. – Я возражаю только против негативных эмоций. Я хочу быть в здравом рассудке, свободной и независимой.

«Но ты влюблена», – подумала София, гадая, в кого она могла влюбиться. Она не могла представить ни одного мужчину, который не ответил бы взаимностью на чувства Лавинии. Однако Лавиния не была готова довериться ей, и София не стала ее расспрашивать.

Принесли чай.

А потом они стали прощаться, и обе расстроились. На следующий день София должна была уехать в Глостершир. Лавиния и Натаниель вскоре отправлялись в Боувуд, в Йоркшир. Женщины договорились переписываться. Но обеим казалось, что вряд ли они когда-нибудь встретятся.

Глава 21

Иногда София с тоской вспоминала о своей размеренной и спокойной жизни на Слоан-террас в Лондоне. Проведенные с тех пор три месяца никак нельзя было назвать спокойными. Продажа дома заняла больше времени, чем онадумала, и хотя теперьу нее были деньги на покупку дома в Глостершире, она еще не подобрала его и жила в семье Томаса.

Теперь же она подумывала, стоит ли вообще покупать себе дом именно здесь. Может, лучше уехать еще дальше, где ее никто не знает, где она действительно могла бы начать новую жизнь. Но перспектива нового переезда несколько пугала ее, и иногда она готова была согласиться на существующие условия.

София откладывала принятие окончательного решения. Ей пришлось присутствовать на свадьбе Сары и виконта Перри, состоявшейся в июле. София приехала, думая провести с Эдвином и Беатрис только две недели, но они уговорили ее остаться, чтобы в августе отправиться в Йоркшир на свадьбу Льюиса с Джорджиной Гаскойн – София вынуждена была уступить им, никто бы не понял ее отказа.

Как она поедет в Йоркшир? Достаточно было встречи с Рексом и Кэтрин. Зажившая было рана снова открылась, особенно когда во время прогулки с беременной Кэтрин та вдруг сказала, что весной они с мужем были уверены, что между Софией и Натаниелем что-то есть.

– Приятно было думать об этом, – смеясь, сказала она. – Нам нравится, что все наши друзья так тесно связаны. И то, что Натаниель дрался из-за вас, казалось нам таким романтичным. Софи, вы буквально потрясли нас, решив начать новую жизнь. Вы счастливы в Глостершире?

Но разве она могла не присутствовать на свадьбе Льюиса? Она не смогла бы представить убедительные причины своего отказа и только обидела бы всех. Кроме Натаниеля. Хотя он прислал ей приглашение, он наверняка рассчитывал, что она пришлет отказ с извинениями.

Но казавшееся безвыходным положение неожиданно разрешилось. Со времени ее отъезда из Лондона Лавиния писала ей каждую неделю. Теперь она жила одна – если не считать слуг – в коттедже, который находился в одной из деревушек Боувуда, и уверяла, что довольна своей жизнью. Она пригласила к себе Софию на время свадьбы. У нее ей будет намного уютнее, уверяла Лавиния, чем останавливаться в доме, где будет полно гостей.

И вот София скрепя сердце отправилась с родственниками в Йоркшир, но, подъезжая к месту назначения, призналась себе, что в душе ей очень хотелось здесь побывать. Ей не терпелось снова встретиться с Лавинией, увидеть деревню, дом и парк. И потом, когда она будет думать о Натаниеле – может, когда-нибудь она перестанет думать о нем каждый день и каждый час, – она сможет представлять окружавшую его обстановку. И конечно, она хотела увидеть его – боялась и вместе с тем страстно хотела увидеть.

Как ей не хватало Лесси – этого теплого, преданного существа. Она оставила собаку в Глостершире, где детишки Томаса окончательно испортят ее своим баловством.

Экипаж обогнул поворот дороги, и далеко впереди показался шпиль церкви. Значит, они уже недалеко? Наверное. Боувуд был ближайшим поместьем на дороге. Она вся замерла от волнения.

– Кажется, впереди какая-то деревня? – спросила проснувшаяся Беатрис и своим вопросом разбудила Эдвина. – Надеюсь, это Боувуд. От этого путешествия у меня ломит все тело! А ты, Софи, как себя чувствуешь? Мне нетерпится поскорее увидеть Льюиса! Как ты думаешь, Эдвин, он нервничает?

– Если и нет, то скоро занервничает, – с усмешкой сказал Эдвин, – как только ты станешь хлопотать вокруг него, напоминая, что он вот-вот станет женихом.

– Интересно, приехали ли уже Сара и Гарри? – сказала Беатрис, не обращая внимания на его намек. – Очень хочется услышать, как они провели медовый месяц в Шотландии и на озерах. Дорогая Сара – мне все еще трудно представить, что она замужняя леди. Виконтесса Перри. Ей повезло, не правда ли, Софи?

София с улыбкой кивнула. Они договорились, что высадят ее у коттеджа Лавинии, после чего сами поедут в Боувуд-Мэнор. Она надеялась, что из-за множества хлопот с гостями вряд ли ей придется до свадьбы увидеться с Натаниелем. В конце концов, он, наверное, тоже не очень жаждет ее видеть.

И все-таки сердце у нее забилось еще сильнее, когда они стали подъезжать.

– Можно прийти в ужас, – сказал Иден, – когда обнаружишь, как может измениться жизнь человека, который не следит за собой. Когда я думаю, Нат, о том, какой мы представляли себе жизнь после армии!

– По сути, мы были еще мальчишками, Иден, – сказал Нат, – хотя уже перешагнули рубеж в двадцать лет и приближались к тридцати. Мы жили в неестественных условиях, из-за чего, с одной стороны, быстро повзрослели, а с другой – не успели возмужать.

– И что хуже всего, Нат, – сказал Иден, – раньше ты никогда не был философом.

До свадьбы Джорджины оставалось всего два дня, и дом был переполнен гостями и дополнительно нанятыми на стороне слугами. Конюшни и каретный сарай были забиты до отказа. И женская часть семейства пребывала в состоянии, граничившем с истерикой, кроме Лавинии, которая мудро оставалась в своем коттедже.

Приехавший накануне Иден сбежал из дома с Натаниелем, чтобы прогуляться по парку.

– За это время Кеннет и Рекс стали уже женатыми людьми, – продолжал Иден, – и Рекс в своем письме, которое пришло сегодня утром, пишет только о детях. Я спрашиваю тебя, Нат, мог ты еще несколько лет назад представить себе, чтобы Рекс написал огромное письмо, где рассказывает о своей тревоге по поводу жены, у которой роды начались на месяц раньше, о том, как он настоял, чтобы остаться с ней в процессе этого долгого тяжелого испытания – это Рекс-то! – о своей идиотской радости оттого, что стал отцом крошечной, но совершенно здоровой девочки, о своем страхе за Кэтрин, пока доктор не заверил его, что ее жизнь вне опасности? И к этому мы пришли?

Натаниель усмехнулся и обернулся, когда они оказались уже на середине огромной лужайки перед домом, чтобы посмотреть на него издали. Он не уставал радоваться от сознания, что наконец находится дома, и эта радость несколько умеряла депрессию и апатию, в которых он пребывал со времени своего возвращения из Лондона.

– По-видимому, так, Иден, – сказал он.

– А ты, Нат! – Иден указал на дом. – Да у нас случился бы сердечный приступ, если бы мы только представили себе всю эту свадебную суматоху и разные домашние заботы. А хозяин всего этого ты!

– Я ведь привозил Джорджину в Лондон в надежде найти ей мужа, – сказал Натаниель, – и мне это удалось – точнее, ей, так что я очень за нее рад.

– И теперь ты останешься в одиночестве, – сказал Иден.

– Да. – Натаниель ожидал, что эта мысль доставит ему удовлетворение, но оно почему-то не приходило.

– Но хуже всего, – сказал Иден с грустью, походившей на грусть Натаниеля, – что, кажется, я тоже сдаюсь.

Натаниель с недоумением посмотрел на друга.

– В прошлом месяце я на две недели ездил домой, – сказал Иден, – точнее, в дом и поместье, наследником которых я стал после смерти отца. Я никогда там не жил. Да и он тоже. Меня погнало туда чистое любопытство. Конечно, большая часть дома заперта, мебель закрыта чехлами. Но экономка, которая живет там всю жизнь и которой, видимо, там очень нравится, содержит дом в чистоте и полном порядке. Да и управляющий, который тоже тамошний старожил, сохраняет все в идеальном состоянии, даже парк. Я, конечно, знал, что достаточно богат, но когда просмотрел бухгалтерские книги, понял, что я настоящий набоб. И все соседи сразу начали устраивать вечера и обеды, относясь ко мне с таким радушием и добротой, как будто я их брат, которого они когда-то потеряли и наконец нашли. Я был чертовски смущен.

– И испытал чертовское искушение? – поинтересовался Натаниель.

– Верно, – согласился Иден. – Что со мной происходит, Нат? Я старею, да?

– Думаю, просто ты повзрослел, как и все мы, – сказал Натаниель. – Ну что, пойдем дальше? – Они стояли и созерцали дом.

– Софи остановилась у твоей кузины, Нат? – спросил Иден. – Может, пойдем и засвидетельствуем свое почтение? Думаю, что и мне нужно навестить мисс Бергланд, хотя голову даю на отсечение, что она станет обвинять меня в снисхождении или скажет, что я зашел только для того, чтобы сказать, какой очаровательный у нее домик, или что-нибудь в этом роде. Я удивлен, что ты не подыскал ей коттедж где-нибудь подальше, чтобы тебе спокойнее жилось, старина.

Хоутоны прибыли днем раньше и оставили Софию в доме у Лавинии. Ему стоило зайти туда накануне вечером, подумал Натаниель, или хотя бы сегодня утром. Но он оправдывал себя тем, что вынужден заботиться о множестве гостей. Он убеждал себя, что Софи так же не жаждет видеть его, как и он ее. Но это было несущественно. Так или иначе, она была его гостьей, поскольку приехала на свадьбу Джорджины со своим племянником. Из вежливости он обязан был нанести ей визит.

Натаниель боялся ее увидеть. Он только начал оправляться после всей этой истории. А теперь ему предстоит начинать все сначала.

– Со времени нашего возвращения из Лондона мы с Лавинией удивительно ладим, – сказал Натаниель, когда они двинулись в сторону деревни. – Ты прав, конечно, нужно нанести визит Софии.

Они шли молча, погрузившись в мрачные размышления. Натаниель был уверен, что Иден в таком же настроении, как и он сам. Было непривычно видеть его молчаливым. Может, они немного встряхнутся, когда приедут Кеннет и Мойра – их ожидали сегодня к вечеру.

Коттедж Лавинии был значительно больше, чем оправдывало его название, и находился чуть в отдалении от самой деревни. Он располагался в большом саду, скорее напоминавшем парк. Раньше дом принадлежал удалившемуся на покой священнику и его супруге, но весной они решили продать его и переехать поближе к остальным родственникам.

Натаниель находил предлоги часто посещать Лавинию. Вчера утром он тоже заходил к ней. И сегодня не пошел бы к ней, если бы не Иден. Он нашел бы себе другое занятие, думал он, когда они с Иденом вошли в ворота и свернули на дорожку, усыпанную гравием, что вела ко входу, и нашел бы извинение за то, что не пришел сегодня. Может, они не застанут подруг дома?

Может быть, Л авиния повела Софию на прогулку или посетить кого-нибудь из деревенских соседей?

Но ему не повезло. Девушки были в розовом кустарнике за домом – молодых людей проводил туда слуга Лавинии. Они сидели на каменной скамье спиной к дому, разговаривали и смеялись, так что не видели гостей, пока те не подошли к ним. Обе женщины подняли взгляд и вздрогнули.

Поклонившись Лавинии, Натаниель перевел взгляд на Софию. Она изменилась, сразу заметил он, отвешивая ей поклон. На ней было светлое муслиновое платье – новое и облегающее фигуру в отличие от прежних, которые только ее скрывали. Наверное, она немного подстригла волосы. Они не стали короткими, но были очаровательно уложены, так что локоны свободно вились вокруг ее лица. Лицо немного округлилось – очевидно, она набрала прежний вес после того, как похудела во время бурных недель в Лондоне. И глаза у нее были огромными и лучистыми.

– Софи, – сказал он, почтительно кланяясь ей, – как поживаете? Как приятно опять вас видеть, дорогая моя. Вы великолепно выглядите.

– Натаниель. – Она наклонила голову, приветствуя его.

Больше она ничего не сказала, а только смотрела на него.

София действительно выглядела прекрасно. Слабая надежда, что она жалеет об их разрыве и выглядит поблекшей и несчастной, тут же умерла. Как он смешон! Неужели он всерьез на это надеялся?

– О, неужели это вы, милорд? – говорила Лавиния Идену.

– Представьте себе, это действительно я, мисс Бергланд, – подтвердил Иден, – оказавшийся в вашей сельской идиллии. Но не бойтесь! Я уйду сразу же, как только поздороваюсь с Софи и проведу с вами положенные полчаса – должны же мы поговорить о погоде и о здоровье наших общих знакомых.

Эти двое обмениваются весьма необычными репликами, подумал Натаниель, вспомнив о них, когда Иден куда более сердечно и вежливо стал здороваться с Софией.

И вот все четверо уселись на скамью. Их окружали розы и множество других цветов, которые наполняли воз-духсвоим ароматом, с чистого неба солнце посылало свои теплые лучи, и они разговаривали, как и обещал Иден. Все были очень любезны и дружелюбны. И улыбались.

Через полчаса Натаниель и Иден стали прощаться. Леди пошли проводить их до ворот, Софи шла с Иденом, Лавиния с Натаниелем. Они распрощались с улыбками, с поклонами и реверансами.

– Ну вот и все, – с таким же облегчением, которое чувствовал Натаниель, сказал Иден. – Надо заметить, она выглядит необычайно хорошо.

– Да, – согласился Натаниель. – Да, очень хорошо. – Он все еще не мог поверить, что Софи так ловко удавалось скрывать свою красоту под неуклюжими платьями и под старомодной прической, как и под сдержанным выражением лица. – На самом деле она просто красавица.

– Я думал, – признался Иден, – что жизнь в деревне покажется ей не очень интересной.

– Да, – со вздохом сказал Натаниель. – Я тоже так думал.

– Я думал, не утратила ли она за это время свой румянец, – сказал Иден.

– Вовсе нет, – сокрушенно сказал Натаниель.

И в самом деле, Софи восхитительно расцвела, хотя, должно быть, ей уже скоро тридцать. Какой же красавицей она была до встречи с Уолтером? Неужели она и раньше была такой? Или это в ней что-то совершенно новое?

Иден усмехнулся:

– Думаю, что я на это надеялся. Есть что-то унизительное в сознании, что ты ничего не значишь для женщины, даже если и не хочешь произвести на нее впечатление.

– Натаниель непроизвольно стиснул руки. О чем это он?

– Она не для тебя, Иден, – натянуто заявил он. – Лучше держись от нее подальше.

– А? – Иден остановился – они только что вышли из деревни и свернули на аллею, ведущую к дому. – Что за черт? Она уже достаточно взрослая, Нат, если бы она меня интересовала, чего вовсе нет. Упаси Боже! У меня еще осталось чувство самосохранения.

– Прости, Иден, – пробормотал Натаниель. – Мы с тобой выглядим жалкими, верно? Чуть не поссорились из-за женщины, которая ясно дала понять, что ей не интересны ни я, ни ты.

Он засмеялся и двинулся дальше. Иден нагнал его, и некоторое время друзья шли молча. Наконец Иден смущенно покашлял.

– Хочу кое-что уточнить, Нат, – начал он. – О ком мы с тобой говорили?

– Как это о ком? – не понял его Натаниель. – О Софи, разумеется.

– А! – сказал Иден. – Ну да, конечно, о ней. Она очень хорошо выглядит, кажется, она что-то сделала со своими волосами.

Что за чертовщина, подумал Натаниель. Уж не говорил ли Иден о Лавинии? Эта мысль могла бы позабавить Натаниеля, если бы он не упрекал себя, что обнаружил перед приятелем свои чувства к Софи.

Как в будущем он сможет заходить к Лавинии, не чувствуя присутствия Софии – даже после ее отъезда? Она побывает и в его доме. И он долго будет хранить следы ее присутствия, возможно, до самой его смерти. Как он все это вынесет?

На следующее утро в коттедж принесли приглашение на чай в Боувуд-Мэнор. София с удовольствием изобрела бы какой-нибудь предлог для отказа, если бы Лавиния не склонялась к решению пойти – это будет просто невежливо, уверяла она.

– Увы, – со вздохом добавила она, – существуют некоторые светские приличия, которыми даже я не могу пренебречь.

С момента приезда Софии она часто вздыхала, особенно после вчерашнего визита мужчин. Обе единодушно одобрили визит джентльменов, находя его похвальной любезностью, хотя если те думают, что общество мужчин необходимо для счастья женщин, то глубоко ошибаются. Но лорд Пелем всегда казался Лавинии самым самодовольным джентльменом, к тому же он придает слишком большое значение очарованию своих голубых глаз. А Нат считает необходимым навещать ее хоть раз в день, чтобы она не совершила какой-нибудь легкомысленный поступок, хотя она и без него не склонна к легкомыслию.

Весь вечер после ухода друзей они уверяли друг друга, что им выпал поистине счастливый жребий жить независимо и без вмешательства мужчин. Во всяком случае, это подразумевалось под их рассуждениями, хотя они и не выражали конкретно эти мысли. Они словно убеждали в этом друг друга, чтобы каждая сама могла в это поверить.

София начала подозревать, что Лавиния питает странную привязанность к Идену, хотя они вечно пикировались друг с другом. Она догадалась, что именно Иден был тем джентльменом, из-за которого Лавиния была так невероятно молчалива и рассеянна во время их последней встречи в Лондоне. Бедняжка Лавиния! Не похоже, чтобы Иден разделял ее чувства. София полагала, что он слишком дорожит своей свободой, чтобы променять ее на жизнь женатого мужчины.

Погода была хорошей, хотя и не такой прекрасной, как вчера, и подруги направились в Боувуд пешком. Но для парка и для дома вовсе не требовались обязательно чистое небо и яркое солнце, чтобы предстать перед Софией во всей своей красоте. В старом ухоженном парке богатая растительность перемежалась с просторными зелеными лужайками. Очевидно, цветочные клумбы располагались позади крепкого и внушительного здания, который красовался на вершине пологого холма. У подножия холма сбоку было озеро, затененное ивами и высокими дубами.

И вся эта прелесть могла принадлежать ей, с тоской подумала София, приближаясь к дому. Она могла бы стать хозяйкой Боувуда.

Их встретила и проводила в гостиную, где был накрыт стол для чая, сестра Натаниеля Маргарет, леди Кеттерли. Софию представили остальным гостям и другим его сестрам. Здесь были, конечно, Эдвин, Беатрис, Сара и Льюис. Прибывшие накануне Мойра и Кеннет подошли к Софии поговорить. Она чувствовала себя далеко не так неловко, как опасалась – до тех пор, пока не появился Натаниель.

Интересно, думал ли он о том, что она могла бы стать хозяйкой Боувуда? Или он забыл о своих двух предложениях выйти за него замуж, поскольку сделал их, чувствуя себя обязанным? Во всяком случае, вчера у Лавинии он вел себя совершенно непринужденно и даже назвал ее «моя дорогая» в своем обычном дружеском тоне.

Натаниель поздоровался с гостями и сразу направился к Софии.

– Софи, вы не хотели бы после чая осмотреть дом? Я еще не успел познакомить с ним Мойру и Кеннета.

Она никогда не решилась бы попросить об этом Натаниеля, заранее зная, что чувствовала бы себя неловко наедине с ним, обходя его дом, который ей так хотелось посмотреть. Но присутствие друзей, безусловно, облегчит ее состояние.

– Спасибо, Натаниель, с удовольствием.

Но Мойра и Кеннет отклонили это приглашение, объяснив, что обещали проводить в дом священника Эдвину и Валентайна. Иден собирался идти вместе с ними.

– Мы пригласим с собой и Лавинию, если она захочет, – сказала Мойра. – Мне хотелось бы посмотреть на ее коттедж. По словам Маргарет, он очень живописный.

– О, – поспешно сказала София, – тогда, может, мне пойти с вами?

– Я думаю, Софи, – с усмешкой заметил Кеннет, – Нат повесит нос, если мы все его покинем. Вы должны остаться и выразить свое полное восхищение домом. А мы познакомимся с ним позднее, Нат. – Он подмигнул другу.

София недовольно посмотрела на Натаниеля.

– А потом я провожу вас к Лавинии, Софи, – сказал Натаниель. – Прошу вас, останьтесь.

В самом деле, он держит себя легко и просто, заметила София. Но с чего она решила, что их бывшая связь заставит его смущаться? Он давно уже о ней забыл или просто отнес эти воспоминания к разряду несущественных. Не может же он помнить всех женщин, с которыми был близок.

Что за дурацкая и унизительная мысль!

– Благодарю вас, – сказала она.

– Отлично проделано, Кен, – говорил приятелю Иден, когда вся компания шла к деревне. Преподобный Валентайн и Эдвин шли впереди. – Думаю, они ничего не заподозрили.

– Спасибо Мойре, – усмехнулся Кеннет. – Она куда сообразительнее меня. Но оставить их наедине, когда в доме куча гостей, было не так-то просто.

– Но, по правде говоря, я не очень надеюсь на какой-то результат, – признался Иден, – если только не заставить ее почувствовать то же, что чувствует он. А это кажется мне сомнительным. Наша Софи слишком простодушна, чтобы поддаться соблазну романтической обстановки: прекрасный старый дом, уединенность с его молодым хозяином, ну и все такое…

– С молодым хозяином дома, – уточнила Мойра, – который так хорош собой и обладает очаровательной, поистине неотразимой улыбкой! Любая женщина способна это оценить.

– Так ты находишь его неотразимым, Мойра? – ревниво поинтересовался Кеннет.

Вздохнув, она воздела взгляд к небу.

– Разумеется, речь идет о тех леди, которые еще не поддались власти еще большего шарма!

– То-то же! – довольно пробормотал он, и они усмехнулись друг другу.

– Простите меня, – резко заговорила Лавиния, – но мне кажется, что меня вовлекли в какой-то заговор. Уж не пытаетесь ли вы свести Ната и Софи?

Иден вздохнул.

– Мне следовало предупредить вас, – обратился он к Кеннету и Мойре, – не говорить об этом в компании. Мужчины, с точки зрения мисс Бергланд, созданы лишь для того, чтобы угнетать женщин. А поскольку Нат годами досаждал ей в качестве ее опекуна, а Софи ей друг, она, без сомнения, будет крайне возмущена идеей устроить их брак.

– А лично вас, лорд Пелем, эта идея возмущает? – спросила Лавиния. – Так почему же она должна казаться возмутительной мне – только потому, что я женщина? К чему выставлять себя в таком нелепом свете!

Мойра рассмеялась:

– Ты сам на это напросился, Иден. Браво, Лавиния!

– А вообще, – заметила Лавиния, – Нат действительно нравится Софи. И думаю, не просто нравится.

– Правда? – хором воскликнули Кеннет с Иденом.

– Во всяком случае, вчерашний его визит ее чрезвычайно смутил, – сообщила Лавиния.

– С чего бы Софи смущаться, когда ее навещает друг? – недоумевающе нахмурился Кеннет. – Но вы говорите, приход Ната заставил ее растеряться?

– Даже если это так, то делать на этом основании вывод, что он нравится Софи, достаточно опрометчиво, – возразил Иден.

– Может быть! – с намеком усмехнулась Лавиния. – Но у меня есть и более красноречивое доказательство: она хранит у себя носовой платок Ната!

– Господи! – Иден с насмешкой хлопнул себя по лбу ладонью. – Вот уж действительно веское доказательство. Что еще нужно? Она хранит его носовой платок!

– Не обращайте на него внимания, Лавиния, – смеясь, сказала Мойра. – Он дурно воспитан. Расскажите-ка нам обо всем поподробнее.

– Я зашла к ней в Лондоне как раз перед ее отъездом в Глостершир, – сказала Лавиния. – Почти все вещи были уже упакованы, но на ручке кресла лежал этот платок. По рассеянности я взяла его и расправила на ладони, даже не глядя на него, но тут вдруг Софи сообщила мне, что ее отца звали Георг. Она указала на уголок платка, где вышита гладью буква «Г». Однако своеобразное начертание этой буквы показалось мне очень знакомым. Я вспомнила, что таким же инициалом помечены все носовые платки Ната и он же выгравирован на его кольце. Следовательно, это был платок Ната. Само по себе это могло и не иметь большого значения. Но зачем ей было сочинять историю о своем отце, почему, не успела я положить платок на место, она тут же схватила его и спрятала в карман?

– В самом деле, почему? – спросил Кеннет.

– Следовательно, у Ната есть какая-то надежда, – задумчиво проговорил Иден, потом спохватился и с обычной насмешливостью воскликнул: – Кен, дружище, что же с нами происходит?! Мы стали сватами!

– Софи и Нат! – проговорил Кеннет, недоверчиво качая головой. – Никак не могу в это поверить.

– А мне кажется, они будут отличной парой, – восторженно возразила Мойра. – В их натурах есть нечто общее: оба такие доброжелательные и мягкие.

– И Софи действительно прекрасно выглядит, – добавил Иден. – Вчера Нат обратил на это внимание, и сегодня я присмотрелся к ней повнимательнее. Можно сказать, она переживает второй расцвет.

– Восхитительно тонкое наблюдение! – язвительно заметила Лавиния. – Женщине всего двадцать восемь лет, но если хорошо выглядит, значит, переживает второй расцвет.

– Вот если бы я сказал «третий расцвет», – заметил Иден, – тогда, согласен, может, это звучало бы оскорбительно.

Лавиния только пренебрежительно усмехнулась.

Глава 22

– Признаться, мне так неловко, Натаниель, – сказала София, когда они вышли из гостиной.

– Но почему? – Он предложил ей руку.

– Из-за всего этого. – София взяла его под руку и с грустным видом пожала плечами. – Из-за того, что сочла себя обязанной приехать сюда. Из-за того, что ты чувствовал себя вынужденным пригласить меня. Из-за того, что сейчас мы оказались наедине.

– Софи, – огорченно сказал он, направляясь с ней вниз по лестнице, чтобы начать экскурсию с первого этажа дома, – неужели нам не удалось избежать этой нелепой стесненности? Ну почему ты должна чувствовать себя неловко? Когда-то мы были близкими друзьями, и ведь с тех пор ничего не изменилось, верно? И мы с тобой остаемся просто хорошими друзьями. Разве это так уж невозможно?

– Да нет, конечно. – София улыбнулась ему, с болью думая, что когда-то их связывала не только дружба. – По правде говоря, Беатрис и Эдвин очень обиделись бы, если бы я не поехала с ними, да и Льюис тоже расстроился бы. И мне очень хотелось увидеть Сару после ее возвращения из свадебного путешествия. Они с Гарри выглядят такими счастливыми, правда?

– Еще какими счастливыми! – Он открыл дверь и знаком отослал слугу, который заторопился навстречу им. – Это библиотека – мое личное владение и моя самая любимая комната.

Это была большая комната, три стены которой занимали полки с книгами, а всю середину дубовый письменный стол больших размеров, заваленный бумагами, заставленный разнообразными чернильницами и стаканчиками с перьями. В камине были сложены дрова, которые в любую минуту можно было зажечь; по обе стороны от него стояли удобные кожаные кресла. Комната была внушительной и вместе с тем уютной, хотя и обставленной по-мужски.

Значит, это его любимая комната, думала София, оставив руку Натаниеля и шагнув вперед. Здесь он проводит много времени – в одиночестве. Сидит здесь по вечерам и читает. Она коснулась спинки того кресла, которое казалось более истертым, рядом с ним на маленьком столике лежала книжка. Она взяла ее посмотреть.

– «Путь пилигрима»? – сказала она.

– Да. – Натаниель наблюдал за ней, стоя у двери. – Я давно хотел ее прочитать, но все как-то не получалось.

Здесь он сидит и работает, думала она, подходя к столу и проводя рукой по его поверхности. Читает полученные письма и сам их пишет – всем своим друзьям: Кеннету, Рексу, Идену и тем, с которыми она не знакома. Она ему тоже друг, как он только что сказал, но никогда он не напишет ей здесь письма и не прочтет ее письмо.

Высокие окна выходили на пологую поляну с редкими деревьями, которая спускалась к озеру. Вот здесь он стоит и смотрит в окно, когда ему нужно обдумать какое-нибудь дело или просто хочется отдохнуть.

– Замечательная у тебя комната, – сказала она.

– Да.

Она заметила, что он остановился у высоких дверей и внимательно за ней наблюдал. Видимо, он намеревался только заглянуть в библиотеку, после чего отправиться дальше, иначе им придется потратить на осмотр дома целый день. Она повернулась к нему и улыбнулась.

– Теперь я покажу тебе музыкальный салон, – сказал он.

Когда после осмотра музыкального салона они оказались в оранжерее и любовались тропическими растениями, которые зимой, должно быть, казались раем, он неожиданно спросил ее:

– Софи, тебе не показалось, что Лавиния в хорошем настроении?

– О! – Она улыбнулась ему. – Можешь за нее не беспокоиться, Натаниель. Ей уже почти двадцать пять, и она наконец-то устроилась так, как всегда мечтала.

Он кивнул и задал очередной неожиданный вопрос:

– Однако, полагаю, вчерашний визит Идена ее раздосадовал?

София изучающе посмотрела на него.

– Даже вызвал у нее раздражение, – уточнила она и понимающе улыбнулась.

– Гм… – Он тоже улыбнулся. – Это был бы самый невероятный брак.

– Это, конечно, преувеличение, – сказала София. – Но, боюсь, Лавинии предстоят страдания, хотя она не из тех женщин, которые способны предаваться отчаянию. Она превосходно владеет своими чувствами. Но Иден еще не готов остепениться, и сомневаюсь, созреет ли когда-нибудь для этого.

– Но я заметил, что он теряет свое знаменитое хладнокровие и даже взволнован, – подчеркнул Натаниель. – Мне кажется, Лавиния ему очень нравится, но он всячески сопротивляется своим чувствам.

– Да ведь и Лавиния ведет себя точно так же!

– Может, им стоит слегка помочь? – предположил он. – Подтолкнуть их в нужном направлении?

Если в ближайшие дни я подговорю Кена оставить Идена наедине с Лавинией, ты согласишься не сопровождать ее, Софи?

Она удивилась, а потом засмеялась.

– И ты – ее строгий кузен и опекун – сговариваешься оставить ее без сопровождения?

– Что ж, признаться, я все еще намерен избавиться от нее, пусть даже с помощью небольшой хитрости, до того как ей исполнится тридцать лет.

– Не волнуйся, я соглашусь оставить ее без своего надзора, – заверила его София. – И если ты помнишь, я никогда не навязывала ей свое общество. Да и с какой стати! Ведь я старше ее всего на четыре года.

Они заговорщицки переглянулись, и София в первый раз за весь день почувствовала себя легко и свободно. Наверное, лучше совсем забыть об их прошедшей связи. Тогда они снова могут стать просто друзьями сватами своих друзей. Впрочем, София не очень рассчитывала на то, что их план даст желаемые результаты. Если оставить Лавинию наедине с Иденом, они вполне могут серьезно поссориться и больше не захотят видеться друг с другом. Но это уж их дело. А их друзьям следует попытаться дать им понять, что они могут стать мужем и женой.

Только через полчаса София и Натаниель добрались до галереи, которая тянулась во весь фасад дома на верхнем этаже, с низкими окнами в каждом конце. Вся галерея была пронизана лучами заходящего солнца, пока они переходили от портрета к портрету, и Натаниель рассказывал Софии о своих предках.

Особенно ее очаровал семейный портрет, на котором были изображены родители Натаниеля, он сам в юном возрасте, его сестры, а самая младшая, Элеонор, в младенческом чепчике, сидела на коленях у матери.

– Должно быть, у вас была счастливая семья, – заметила она.

Натаниель стоял в горделивой позе рядом с расположившимся в кресле отцом и улыбался. Уже тогда его улыбка была необыкновенно пленительной.

– Это правда. Но, помню, мне не нравилось, что у мамы одна за другой рождаются только девочки, мои сестры.

– Но наконец-то твои последние сестры вот-вот будут устроены, – сказала она, – и ты обретешь спокойствие и независимость. И женщины больше не будут путаться у тебя под ногами. Ты должен быть очень счастлив.

– Да, конечно. Софи, а ты счастлива?

Хотя это был вполне невинный вопрос, между ними вновь возникла напряженность.

– Конечно, – слишком поспешно сказала она.

– Ты уже устроилась в своем новом доме? Опиши мне дом, я хочу как следует представить его себе.

– Нет, пока нет, – сказала она, отворачиваясь от последнего в галерее портрета. – Пока что я живу у Томаса. Я… я еще не присмотрела себе дом. Кроме того, возможно, я перееду в другое место, где буду чувствовать себя более независимой, может, в Бристоль или в Бат. Не знаю, пока не решила.

– Ты… ты не жалеешь о том, что случилось в Лондоне? Она решительно покачала головой и направилась к окну в конце галереи. Действительно, за домом были разбиты яркие цветники, перемежающиеся лужайками с расставленными на них скамьями.

– Софи, – тихо сказал он.

Он приблизился к ней почти вплотную. Она вся съежилась и вдруг произнесла то, о чем и думать не думала, что никогда не собиралась поверить ни единой душе.

– Мне нужно кое-что сказать вам. Относительно тех писем.

Последовало молчание. Если он сейчас не заговорит, подумала София, она не посмеет продолжать, а значит, так и не испытает облегчения от признания, которого, как она сейчас поняла, так жаждала ее измученная душа.

– Ты говоришь про те письма, которые сжег Кен? – наконец спросил Натаниель. – Но тебе ничего и не нужно говорить, Софи. Никто из нас их не читал. И мне безразлично, кто была та женщина. Меня задевает только тот факт, что Уолтер тебя оскорбил. Может, то, что его нет в живых, к лучшему для всех нас.

– Они были написаны не женщине, – сказала она, закрыв глаза и низко опустив голову.

На этот раз молчание казалось еще более долгим.

– Это был лейтенант Ричард Калдер, – сказала она. – Я его не знаю. Может, вы знаете или помните это имя.

– Это тот самый человек, которого он пытался спасти и при этом сам погиб. – Натаниель старался говорить как можно спокойнее.

– Какая ирония судьбы! – усмехнулась она, но тон ее был серьезным. – Уолтер был посмертно награжден, а мне пожалованы дом и пенсия – за то, что он проявил отчаянный героизм при спасении младшего по званию офицера – своего любовника.

– Софи!

Ей не следовало обременять его этой постыдной историей. Она могла только до глубины души смутить его. Больше того, вызвать у него брезгливое отвращение. Именно этого она и боялась, когда ее шантажировал Борис Пинтер. Но сейчас это почему-то уже не имело такого значения. Она почувствовала сильнейшее желание поведать ему правду.

– Я ничего об этом не знала, Натаниель, – сказала она. – Оказывается, он писал эти письма на протяжении двух лет и выражал в них свою глубокую страсть, что подтверждало их физическую близость. Но Уолтер вел себя очень скрытно, так что я ничего не заподозрила. Правда, ему приходилось все скрывать. Его бы разжаловали, если бы все это вышло наружу. А ведь это преступление. За это могли бы и повесить, верно?

– Да.

– Если бы лейтенант Калдер был так же скрытен, я никогда бы об этом не узнала. И Борис Пинтер тоже. Но после его смерти стали разбирать его вещи и среди них нашли эти письма, которые он хранил.

– О, Софи! – сочувственно пробормотал Натаниель. Она изо всех сил уцепилась за подоконник обеими руками.

– Должно быть, вас он тоже любил. Возможно…

– Но я не знала о… о его вкусах. Да и как я могла узнать? Он женился на мне, когда мне было восемнадцать лет. Я была наивной, неопытной девушкой и мечтала счастливо прожить с ним всю жизнь. Он вовсе не был жестоким. Не думаю, что, он намеренно причинил бы мне боль. Мне кажется, он решил жениться, чтобы выглядеть солидным и респектабельным человеком. А кроме того, он надеялся убедить себя в том, что… Ну, что он нормальный мужчина. Он… Я… О, Натаниель! – Она закрыла лицо руками. – В нашу брачную ночь… после того… он бросился к ширме… и его вырвало!

Она услышала за своей спиной постукивание его ботфортов по паркетному полу, когда он отошел от нее. И вся замерла от ужаса содеянного. То, что она вдруг рассказала ему об этих интимных кошмарных подробностях, для нее самой было полной неожиданностью. Как у нее все это вырвалось? И кого она посвятила в эту мерзость – самого Натаниеля?!

Она слышала, как он вновь приблизился и остановился у нее за спиной, но не смела посмотреть на него.

– А теперь расскажи мне обо всем, – мягко предложил Натаниель. – Расскажи мне все, о чем тебе хочется сказать, Софи. Не забывай, я твой друг.

Некоторое время она не могла говорить, а только с силой прикусила губу, чтобы остановить подкативший комок рыданий. Никогда и никто не говорил ей таких драгоценных слов!

– После того как прошла неделя… таких вот отношений… я попросила, чтобы он отправил меня к моим родителям, – наконец заговорила она. – Вот тогда он и признался мне во всем и умолял меня остаться с ним. Я не могла вынести мысль о том, чтобы вернуться домой, где все будут считать, что я ему не подошла. И тогда мы заключили с ним сделку. Мы договорились, что будем жить как муж и жена – чтобы так думали все окружающие, а на деле будем просто товарищами. Мыдалидруг другу обещание, что сдержим клятву, данную в церкви, будем верны друг другу и не будем вступать в связь с другими. Я выполнила свое обещание. И была уверена, что он выполнял свое… пока ко мне не явился Борис Пинтер с этими письмами.

И опять оба надолго замолчали.

– Значит, – наконец заговорил он, – после первой недели твоего замужества, когда тебе было восемнадцать лет, у тебя никого не было… до меня?

– Нет. – Она отрицательно качнула головой.

– И полагаю, именно после этой первой недели ты и начала скрываться?

– Что?

София по-прежнему смотрела в окно и видела прогуливающихся среди цветников Джорджину и Льюиса. Молодые людидержались за руки и выглядели такими юными и невинными, очевидно, ожидая долгой и счастливой жизни друг с другом после завтрашней церемонии в церкви. София всей душой молилась, чтобы их ожидания оправдались.

– Именно с того момента ты стала носить одежду, которая тебе не подходила, и приобрела сдержанные и доброжелательные манеры пожилой особы?

Именно тогда, Софи, ты стала от всех таить свою красивую внешность и женственность? И даже от себя самой?

– Разум мне подсказывал, что Уолтера не могла ввести в искушение даже самая красивая женщина. Он объяснил мне – и я ему поверила, – что он так же естественно начал с юных лет восхищаться мужчинами и желать их, как другие мужчины – женщин. Он начал этим заниматься не из чувства противоречия и не потому, что у меня были какие-то недостатки. Просто он был так создан, вот и все. Я не могла его ненавидеть, Натаниель. Но… но я чувствовала себя такой… неподходящей. Я думала, что если я была бы хоть немного красивее или чуть более опытной… Он избегал даже касаться меня.

– Это чертовски несправедливо! – сказал Натаниель, удивив ее как резкостью выражения, так и гневом, с которым он его произнес. – Несправедливо, что из-за него страдать пришлось тебе, Софи! Почему ты просто не рассмеялась в лицо Пинтеру и не послала его ко всем чертям? И почему не обратилась к нам, когда мы встретились этой весной?

Наконец она нашла в себе силы повернуться к нему. Лицо его окаменело, как, бывало, после сражения, когда он смотрел на убитых и раненых солдат, и было очень бледным.

– Уолтер был моим мужем, Натаниель, – сказала она. – И он был достойным человеком – да, был, несмотря на измену мне. И был хорошим офицером, который честно исполнял свой долг. Он храбро сражался, хотя и не был таким блестящим военным, как вы четверо. По странной прихоти судьбы он достиг великой славы после своей смерти – но ведь он действительно спас герцога Веллингтона и других выдающихся офицеров. И он действительно отдал свою жизнь в попытке спасти товарища. Разразился бы страшный скандал, если бы их тайна вышла наружу. И его позор пережил бы его славу. Его имя повсюду произносили бы с отвращением и презрением.

– Но при всем том он предал тебя, – напомнил Натаниель.

– Это не было бы для меня оправданием, если бы я отказалась скрывать его тайну. Кроме того, я должна была подумать о своих близких, о том, чтобы не скомпрометировать их репутацию. Эдвин и Беатрис – добрые и порядочные люди, они не заслужили позора. Сара только что вступила в удачный брак, но разве она смогла бы это сделать, если бы разразился скандал! Льюис уже завтра станет мужем твоей сестры – этого счастья он тоже был бы лишен. Дело моего брата процветает, и я очень рада, потому что ему нужно содержать четырех детей. Он мог бы разориться, если бы стала известна его родственная связь с таким преступником. И о себе я тоже не забывала. – По ее губам скользнула улыбка. – Как хорошо обладать независимостью и добрым именем!

– Но, Софи, почему же ты не рассказала об этом хотя бы нам? Мы гораздо раньше сумели бы избавить тебя от этих мучений.

– Я не хотела, чтобы вы об этом знали. Для меня, Натаниель, вы были богами – поверь, я почти не преувеличиваю. Все вы были для меня дорогими людьми, особенно ты. Я и подумать не могла о том, чтобы увидеть отвращение у тебя на лице…

– Софи, дорогая моя Софи, неужели ты так плохо представляешь себе сущность дружеских отношений?

– Хранить тайну, никому не доверять свои переживания – стало для меня второй натурой. С восемнадцати лет я оказалась предоставленной самой себе и сама должна была решать, как поступать. Пойми, я вовсе не жалуюсь. Напротив, думаю, что в каком-то отношении это дало мне определенную закалку, развило мою волю, чего при других обстоятельствах могло бы и не быть. Но я всегда очень дорожила своими близкими друзьями.

Я не виделась с вами три года. Но всегда хранила, как великую драгоценность, то письмо, которое ты прислал мне после моего представления в Карлтон-Хаусе. И когда в то утро я встретилась с вами в парке – я внезапно поняла, что ты… что не забыла тебя. И даже если бы расстались и не встречались бы еще три года, я не хотела потерять твое расположение и дружбу.

– И тем не менее ты приказала нам убираться ко всем чертям – разумеется, в более подходящих для леди выражениях.

– Я знаю, почему Борис Пинтер так ненавидел Уолтера и почему Уолтер воспрепятствовал его продвижению вчине.

– Да. – Натаниель поднял руку. – Нужно не так уж много воображения, чтобы это понять, не так ли? Софи, я благодарю тебя за доверие, за то, что ты обо всем мне рассказала. Я понимаю, что все, что ты подавляла в себе все эти годы, сейчас проявляется. И понимаю, что ты не решилась бы довериться никому, кроме особенно близкого тебе друга. Поверь, я это очень ценю.

– И ты меня ненавидишь? – Из глаз Софи брызнули слезы, как ни старалась она их сдержать. – Тебе отвратительна мысль о том, что Джорджина выйдет замуж за Льюиса, племянника Уолтера?

– Льюис – это Льюис, – сказал он. – Я смотрю на него как на молодого человека, которому удалось завоевать любовь моей сестры и который достаточно достоин и приятен, чтобы получить мое одобрение. Я рад за них обоих. А ты, Софи? Думаю, ты знаешь, какие чувства я к тебе питаю. Уж во всяком случае, не ненависть. Но я вижу, тебе дурно… Позволь мне поддержать тебя.

О чем он говорит? Нет, откуда ей знать, какие чувства он к ней испытывает. О чем он? Впрочем, не важно… Он прав – всю ее вдруг пронизала невыносимая слабость. Она неуверенно шагнула к нему, позволила ему обвить свой стан и притянуть к себе. Потом ее голова упала ему на грудь, и она ощутила такой знакомый и милый запах его одеколона. На данный момент он был ее дорогим другом, и ей было этого достаточно.

– Я не хотела обременять вас своими признаниями, – через некоторое время произнесла она.

– Это вовсе не обременение, а привилегия.

– Натаниель. – Подняв голову, она посмотрела на его прекрасное лицо. – Ты самый добрый человек в мире!

Он нагнулся и поцеловал ее в губы.

Она отпрянула, когда он снова поднял голову, чувствуя себя совершенно опустошенной и вместе с тем полностью умиротворенной после своего признания.

– Мне нужно выйти на воздух, – сказала она. – Я хотела бы пройтись пешком до коттеджа Лавинии. Ты не станешь возражать, если я пойду туда одна?

Он внимательно всматривался в ее глаза.

– Нет, если ты этого хочешь.

– Да, хочу. – Она с сожалением улыбнулась. – А тебе, Натаниель, еще нужно приготовиться к завтрашней свадьбе. Я и так отняла у тебя слишком много времени. Надеюсь, все пройдет хорошо, впрочем, я даже в этом уверена.

– Когда здесь четыре сестры, не считая самой Джорджины, и при этом каждая заявляет, что является тонким знатоком свадебных церемоний, как это может пройти плохо?

Они улыбнулись друг другу, затем она решительно повернулась и направилась назад по галерее, оставив его стоять на месте.

Если бы она не ушла, он мог бы снова ее поцеловать и, чего доброго, снова предложил бы ей выйти за него замуж, на этот раз подталкиваемый глубоким сочувствием – как она могла думать, что Натаниель воспримет ее откровения с отвращением?

Если бы он сделал ей предложение, она могла бы допустить слабость и на этот раз согласиться. София чуть ли не бегом спустилась по лестнице и оказалась под сияющим солнцем – облака плыли высоко в небе. Она видела его дом, еще раз с ним увиделась, доверила ему свои самые интимные переживания и ощутила сильную нежность его рук.

И поняла, как он ей нужен.

Нет, не нужен, думала она, чувствуя на лице ласковое солнечное тепло и быстро спускаясь с холма в сторону деревни. Никто ей не нужен. И она любила его слишком глубоко, чтобы обременять собой.

До завтра нужно будет как следует успокоиться и настроиться соответственно свадебному дню. Она зашагала быстрее с улыбкой на губах. Не сознавая того, она рассуждала и выглядела как старушка Софи.

На следующий день солнце сияло вовсю и, как выразилась Маргарет, не собиралось сделать передышку. День свадьбы и сам по себе был освещен счастьем новобрачных и радостью за них родственников и друзей. И брачная церемония, и свадебный завтрак прошли с блеском, доставив полное удовлетворение всем, кто занимался хлопотами. Джорджина прощалась со всеми на террасе и сквозь слезы призналась, что так волновалась, что даже не заметила, какая была погода.

– Спасибо тебе, спасибо тебе за все! – горячо говорила она Натаниелю, крепко обнимая его. – Ты самый замечательный брат на свете. Ах, Натаниель, я так счастлива!

– Хорошо, что ты мне это сказала, а то по твоему виду я не смог бы догадаться, – улыбнулся он. – Ну а теперь поезжай, и счастливого вам пути!

– Ах, как бы я хотела, чтобы ты тоже нашел свое счастье!

А затем она уселась в карету рядом с Льюисом, выглянула в окошко и стала махать всем рукой, улыбаясь и плача одновременно, когда экипаж тронулся с места. Половина гостей собрались на террасе, чтобы проводить молодоженов. Все смеялись, шумно разговаривали, а кое-кто и плакал – в частности лорд Хоутон и леди Перри, ее дочь и сестры Натаниеля. И если уж говорить честно, он и сам не удержался и немного всплакнул. Когда карета исчезла из виду, он повернулся, собираясь вернуться в дом.

– Может, немного пройдемся? – подмигнув ему, спросил Кен. – Иден уже согласился со мной, что в ближайшие несколько часов в дом лучше не заходить. Должен сказать, для него это непривычная сентиментальность.

– Свадьба – дело такое, что и самого твердого мужчину в состоянии растрогать, – пробурчал Иден.

Натаниель заметил, что Мойра пошла вперед под руку с Лавинией и Софи. Значит, она тоже посвящена в этот заговор. Иден и Лавиния держались настолько отдаленно, насколько позволяли обстоятельства. То же касалось и Натаниеля с Софией.

Он тосковал по ней. Вчера он успокаивал себя тем, что, раз она ему доверилась, значит, он не совсем для нее безразличен. Ведь она не обязана была это делать – они еще в Лондоне заявили ей, что вся история Уолтера и его увлечения – закрытая страница. И он вспоминал, как она сказала ему: «Вы все были мне очень дороги, особенно ты, Натаниель». Он помнил, что в Лондоне она тоже призналась, что любила его всегда больше других.

Вчера ситуация казалась ему обещающей. А сегодня она предпочитала держаться от него на расстоянии. Но и он тоже не делал попыток приблизиться, опасаясь, что всего одно неловкое слово или движение могут разрушить его надежды, и на этот раз окончательно. Порой лучше питаться надеждой, как это ни трудно.

Они медленно шли к лесу у подножия холма, к его тихому уюту и желанной тени, которая хранила прохладу на тропинках, протоптанных между деревьями. Лавиния шла с Кеннетом, Иден с Софией, Натаниель с Мойрой.

– Пора, – сказала Мойра дрожащим от возбуждения голосом. – Это отличное место, Натаниель.

Он старательно откашлялся.

– Послушайте! – окликнул он идущих впереди друзей. – Я хочу показать Мойре и Кену беседку, что внизу у озера. И Софи тоже еще ее не видела. А ты уже был там, Иден. Может, вам с Лавинией идти дальше, а мы вас потом нагоним?

– Отличная мысль! – поддержал его Кеннет, пожалуй, слишком восторженным тоном. – Это же не займет у нас много времени.

– Я согласна, – отозвалась София. – Маргарет говорила мне, чтобы я не упустила случай полюбоваться этой беседкой.

Как ни странно, их план удался. Лавиния и Иден зашагали к лесу, сохраняя между собой расстояние, тогда как четверо заговорщиков стали спускаться к озеру.

– Если они не дойдут до драки, – сказал Натаниель, – то только потому, что идут на слишком почтительном расстоянии, чтобы наносить оскорбления друг другу.

Все засмеялись.

– О Боже! – сказала Мойра, останавливаясь и хватаясь за голову.

– В чем дело? – спросил обеспокоенный Кеннет, обнимая жену за талию.

– Голова! Так заболела… Боюсь, это от жары.

– Да ведь ты никогда не могла находиться под солнцем и пяти минут. Подожди, я сбегаю за твоим зонтиком.

– Ничего, мне достаточно будет посидеть пять минут в прохладе дома. Я одна вернусь, а ты иди дальше, Кеннет.

– И не подумаю, – наотрез отказался Кеннет. – Обопрись о мою руку, вот так. Нат, мы скоро вернемся. А вы пока идите к озеру.

У Мойры ноги подгибались от слабости, а Кеннет был сама предупредительность – во всяком случае, так казалось со спины. На самом деле они втихомолку смеялись.

– Я чувствую себя настоящей грешницей, – сказала Мойра. – Ах, Кеннет, а вдруг из нашей проделки ничего не получится! Как будет жалко. Но Иден с такой готовностью пошел на то, чтобы оставить Натаниеля наедине с Софи, а Натаниель – Идена с Лавинией! Нет, можно подумать, что мы родились для того, чтобы устраивать браки.

– Но если все получится, как задумано, любовь моя, – со вздохом сказал Кеннет, – нам придется поехать еще на две свадьбы. И нам некого будет винить в этом, кроме самих себя. Мы и так уже должны съездить в Кент, чтобы посмотреть на новорожденную дочку Рекса и узнать, как он перенес эти переживания. Как ты думаешь, мы когда-нибудь вернемся в свой Корнуолл?

– Зато после долгого отсутствия начинаешь еще больше ценить родной дом, – сказала она.

– А когда вернемся, нужно будет серьезно поработать, чтобы получить по меньшей мере второго малыша. Имей в виду, я тебя предупредил!

– Гм… Это звучит многообещающе. Да, если нам предстоят еще две свадьбы, остается только надеяться, что и Натаниель, и Иден проявят одинаковое нетерпение и постараются поскорее получить лицензию на брак.

– А может, стоит намекнуть им на это… совершенно невинным путем, как-нибудь между прочим, – предложил Кеннет, и они рассмеялись.

– Не забывай покачиваться! – через несколько шагов напомнил жене Кен. – На всякий случай, хотя они вряд ли смотрят нам вслед.

Мойра выразительно покачнулась.

Глава 23

– Что ж, – заговорила наконец Лавиния после того, как они с Иденом какое-то время шли молча, держась друг от друга на почтительном расстоянии, – могу только сказать, что сегодня получилось лучше, чем вчера. Вчера точно ничего не вышло. Софи вернулась в коттедж спокойная и веселая. И за весь вечер ни разу не упомянула о Натаниеле.

– А это обнадеживающий знак? – спросил Иден. Лавиния подняла глаза к небу.

– Очевидно, вы исходите из убеждения, что женщины – взбалмошные создания, поэтому часто сами себе противоречат?

– Должен признаться, это довольно нервирует. Никогда не знаешь, чего ожидать от женщины.

– Может, если бы мужчины были более искренними, и женщинам не было бы нужды так поступать.

Они продолжали идти вперед, вынужденные сократить расстояние между собой до двух футов, когда дорожка сузилась. В лесу царили восхитительная прохлада и благодатная тишина.

– Следовательно, нам лучше всегда говорить открыто, рискуя заработать звонкую оплеуху? – поинтересовался Иден.

– Кажется, вы опасаетесь, что подобное может случиться с вами, лорд Пелем. Возможно ли, чтобы вы утратили так свойственную вам уверенность в своей способности очаровывать женщин?

– Возможно другое, – осторожно сказал он, поглядывая на нее сбоку, – а именно что у меня имеются кое-какие не очень приличные мысли, которые ни одна настоящая леди не пожелала бы выслушать.

– О Боже, прости мне эти приступы негодования! – приложив руку к груди, воскликнула Лавиния. – Но я забыла… Кажется, сэр, мы с вами уже установили, что я ненастоящая леди. Во всяком случае, вы уже не однажды дали мне это понять.

– Разве? – Он поднял брови и коснулся ленточки монокля. – Неужели я позволил себе настолько неджентльменский поступок?

– Полагаю, вы настолько же не джентльмен, насколько я не леди.

– Боже, даже не верится! Сегодня мы с вами прямо высказываем свое мнение. Так вы довольны своей ролью деревенской старой девы?

Она насмешливо взглянула на него:

– А вы довольны своей ролью светского холостяка?

– Туше! – Он повертел монокль на ленточке и осмотрелся вокруг: – Это место как будто создано для флирта, не правда ли?

– О, безусловно, – согласилась она. – Господь Бог создал все эти деревья и поляны исключительно для этой цели.

– Постыдно нарушать планы Всемогущего. Теперь уже Лавиния искоса посмотрела на него.

– Скоро нас нагонит Нат, – сказала она. – Он наставит вам синяков, если застанет вас на шесть дюймов ближе ко мне.

– О, не думаю! То есть я хочу сказать, что он не скоро еще нас нагонит. Он будет слишком занят Софи. И на вашем месте я бы не очень ждал быстрого появления Кена и Мойры. Они нарочно оставили нас с вами наедине. Это был двойной заговор. Они думали, что я ни о чем не догадаюсь, но уж своих-то друзей я вижу насквозь.

Лавиния остановилась и возмущенно воззрилась на него.

– Значит, они специально оставили нас наедине? – с негодованием переспросила она.

– Ну да, – сказал он. – Вам следовало бы приучить себя смущаться не так сильно. Вот теперь лицо у вас стало таким же, как и волосы.

– Я вовсе не смущена, сэр! – Она метнула на него гневный взгляд. – Я в бешенстве. Кто это придумал оставить меня с вами наедине?

– Очевидно, Кен и Нат, – сказал он. – Ну и, конечно, Мойра. Все это затеяно не без ее участия. Больше того, может, этот план принадлежит полностью ей одной. Интересно, под каким предлогом ей удалось заставить Кена вернуться домой?

– В таком случае, – Лавиния едва дышала от возмущения, – в таком случае, сэр, я возвращаюсь в свой коттедж. И предлагаю вам тоже вернуться в дом. До свидания.

– Лавиния, – сказал он и поднял к глазу монокль.

– Не припоминаю, сэр, чтобы я давала вам право называть меня по имени!

– Пользуясь вашим же выражением, скажу лишь: «Постарайтесь не быть смешной, Лавиния», – лениво протянул он.

– Ну и ну! – только и смогла она сказать. Казалось, девушка забыла, что уже распрощалась с ним и теперь могла быстро уйти. Ведь он не удерживал ее силой.

– Вот именно, – сказал он. – Если наши друзья, включая вашего опекуна, считают, что мы можем составить пару, не кажется ли вам, что мы должны более внимательно обдумать этот вопрос? Например, попытаться выяснить, что навело их на эту мысль?

– Я скорее составила бы пару с жабой! – отрезала Лавиния.

Он пожевал губами, обдумывая ее слова.

– Честно говоря, сомневаюсь, – сказал он наконец. – Полагаю, вы хотели бы, чтобы вас убедили.

– Можете полагать все, что вам угодно, сэр. А я завтра серьезно поговорю с Натом.

– Поцелуйте меня, – неожиданно попросил Иден.

Лавиния хотела что-то сказать, но передумала.

– Зачем? – настороженно спросила она.

– Потому что я мечтаю об этом с того, последнего раза, – признался он, – потому что если завтра я уеду, не обговорив с вами одно дело, ваш образ будет меня преследовать всю жизнь. Потому что вы – единственная женщина в мире, которая приручила меня. И если кому-то и суждено приручить вас, то, подозреваю, это буду я. Потому что я лю… О черт, я и так сказал слишком много. Поцелуйте же меня!

– И скольким же женщинам вы произносили эту речь? – спросила она, прищурив глаза.

– Одной, только вам.

– Я вам не дикое животное, чтобы меня приручать.

– Я тоже, – сказал он. – Вы намерены меня поцеловать?

– Не знаю.

– В чем вы так не уверены? – Он сделал шаг к ней, она отступила на шаг назад, затем спохватилась, шагнула вперед, так что они оказались почти лицом к лицу.

– Я не доверяю вам – потом вы станете насмехаться надо мной за то, что я попала в западню. Если вы хотите целоваться, тогда сами меня поцелуйте.

Он исполнил ее желание. А затем, когда они оторвались друг от друга, чтобы не задохнуться, снова приник к ее губам.

А потом, когда чуть позднее они откинули головы и посмотрели друг на друга так, словно хотели удостовериться в том, что это именно они, она поцеловала его.

– Вот это другое дело, – сказал Иден, когда они снова смогли дышать. – Теперь вы не скажете, что безразличны ко мне.

– Это был обыкновенный поцелуй, – дрожащим голосом произнесла она.

– Нет уж, Лавиния! Я неплохо разбираюсь в таких делах. Это необыкновенный поцелуй. Вы готовы уехать завтра со мной и никогда уже сюда не возвращаться?

Она не сводила с него изумленного взгляда.

– Я и сам не могу свыкнуться с этой мыслью, – признался он. – Я с ужасом думаю о том, что должен буду вернуться в свое поместье, в котором впервые оказался всего месяц назад, и устроить там дом. У меня возникла еще более головокружительная идея привезти туда жену и остепениться всерьез – и даже, если поможет Бог, устроить в собственном доме детскую. И я сделаю это, если вы поедете со мной. Помогите мне все это устроить.

– Как смешно! – проговорила Лавиния без обычного пыла.

– Да, – не стал он спорить, а просто снова ее поцеловал. – Ну что ж, – сказал он наконец. – Мы перейдем к делу или так и будем стоять да целоваться?

– О, – сказала она, – мы перейдем к делу, милорд. Только не надейтесь, что я буду вам покорной женой.

– Покорной женой? – произнес он с отвращением. – Что за ужасная мысль! Я ожидаю… Нет, я настаиваю хотя бы на одной ссоре в день. Начинать будем за завтраком. И назови меня Иденом.

– Иден, – сказала она.

– Какая покорная у меня жена! – Он усмехнулся и заглушил ее возражения поцелуем. – А теперь, думаю, нам пора спуститься к озеру и посмотреть, не закончили ли свое свидание Нат и Софи. Если они уже освободились, пожалуй, я намекну Нату, что завтра утром явлюсь к нему в библиотеку с официальным визитом. Думаю, он будет так ошеломлен, что лишится дара речи.

– Иден, – сказала Лавиния, придержав его, когда он двинулся с места, – скажи мне это.

– Что? – Он сделал недовольную гримасу.

– То, что ты еще не сказал. Скажи. Я хочу это услышать.

– Ты все-таки решила настоять на своем, – нахмурившись, заметил он.

Лавиния ослепительно улыбнулась.

– Боже! – воскликнул он. – Не делай этого слишком часто, пока мы не встанем рядом перед алтарем – или не ляжем в постель для новобрачных. С меня достаточно. А теперь посмотрим, как это получится. – Он откашлялся. – Значит, начинаем. Я тебя люблю. Ты это хотела услышать? Надеюсь, я не напрасно прошел через эти мучения только для того, чтобы узнать, что тебе нужно было услышать совершенно другое.

– Нет, именно это, Иден. Это звучало великолепно. Можешь повторять это каждый день после того, как мы поженимся, чтобы твой язык привык к этой фразе – лучше каждое утро за завтраком. Я тоже тебя люблю.

– Несправедливо, – возмутился он. – Ты это так легко выговорила!

Лавиния положила голову ему на плечо, и он обнял ее за талию.

– Да, легко, – засмеялась Лавиния. – Очень легко. Знаешь, Иден, я всегда боялась любви. И никогда не мечтала просто выйти замуж, как этого хотят почти все женщины. Я жила в мире поэтических грез, мечтала о настоящей, глубокой любви. Наше чувство будет настоящим, оно должно быть таким. Скажи мне сейчас, что это не так, и мы с тобой расстанемся и дальше пойдем каждый своим путем. Только никогда не возвращайся, даже чтобы увидеться с Натом. Если ты сейчас уйдешь, то уходи навсегда.

Иден долго держал ее в своих объятиях и ничего не говорил.

– Вот сейчас ты действительно заставила меня растрогаться, – наконец признался он. – Для меня это тоже настоящее чувство, Лавиния. Я никогда не думал, что такое может произойти со мной. И даже не хотел этого. Не думай, что я вообразил свою любовь, потому что решил завести жену. Я никогда и не хотел жениться. Да, мое чувство к тебе настоящее, подлинное. Я очень тебя люблю.

– Я знала, – сказала она, уткнувшись в его плечо, – что заставлю тебя повторить это, если постараюсь.

Они рассмеялись. Но оба понимали, что ее слова шли от самого сердца, и так же понимали, что Иден не променял бы свою свободу ни на что иное, кроме глубокой и верной любви.

– Пойдем попробуем найти Ната, – сказал он.

– Хорошо. – Она отодвинулась и разгладила платье, потом робко посмотрела на него. – Неужели это ты? И все это я проделала с тобой?

– Это я, – подтвердил Иден смущенно, предлагая ей опереться на его руку. – Нужно будет как можно скорее разделаться с нашей свадьбой. Ты еще ничего не знаешь, дорогая моя, об интимных вещах. Ну вот, я так и знал, что опять заставлю тебя краснеть.

– М-да, попал в собственную ловушку, – пробормотал себе под нос Натаниель.

– Что? – обернулась к нему София, смотревшая вслед Кеннету и Мойре.

– Да нет, это я так просто… Пойдем, я покажу тебе озеро и беседку. Это мой самый любимый уголок в парке. Там можно и поплавать, и покататься на лодке. А еще мне очень нравится просто сидеть в беседке, смотреть на воду и о чем-нибудь мечтать.

Они приближались к берегу озера, затененному свисавшими над водой гибкими ветвями ив.

– Да, здесь действительно очень красиво, – согласилась София. – У тебя замечательный дом и поместье, Натаниель.

И отныне Боувуд будет принадлежать только ему. Он так ждал этого дня, мечтал о полной свободе. Но сегодня достижение мечты казалось ему бесплодной победой.

И он боялся надеяться.

– А вон и беседка! – Натаниель указал вправо, на небольшое строение из серого камня в стиле греческого храма, окруженное колоннами и украшенное резным фронтоном. – Не правда ли, есть что-то смехотворно-помпезное в том, что этот величественный архитектурный стиль приложен к столь незначительному по размеру сооружению? Недаром такие беседки называют «глупостями».

– Но она очаровательно смотрится на фоне озера и деревьев, – с улыбкой сказала София.

Натаниель повел Софию к беседке. От дома ее целиком скрывал холм, густо поросший деревьями. А с каменной скамьи внутри беседки были видны только берег, гладь озера и лес за ним, так что человек чувствовал себя здесь в уединении.

София вошла внутрь беседки и присела на скамью. Натаниель остановился снаружи, заложив руки за спину, и смотрел на Софи, откровенно любуясь ею. Она тем временем с восхищенной улыбкой осматривалась вокруг, отметив расставленные вдоль низких каменных стен беседки вьющиеся и ярко цветущие растения в горшках.

– Софи, дорогая моя, – сказал Натаниель, – ты замечательно выглядишь. Тебе удивительно идет это светлое платье, и, кажется, ты немного подстригла волосы и теперь иначе их укладываешь. Хотя должен признаться, мне очень нравилось, когда они такой роскошной густой массой спадали ниже талии.

Она на минутку повернулась к нему и улыбнулась.

– И ты немного поправилась, – сказал он и смущенно засмеялся. – Вообще-то для женщины это не комплимент, но тебе это очень идет.

И снова по губам Софии пробежала легкая улыбка, и она перевела взгляд на озеро.

– Замечательная была свадьба, не правда ли? – проговорила она. – Джорджина выглядела такой красивой и счастливой. Ты должен радоваться за нее. И наконец-то все праздничные хлопоты остались позади.

– Да, завтра к этому времени уже разъедутся почти все гости. А через несколько дней Боувуд будет принадлежать мне одному.

– Наверное, думать об этом очень приятно.

– Софи, – он прислонился к одной из колонн, – скажи, ты счастлива? Тебе в самом деле так хочется уехать в Глостершир или в любое другое место, где тебя никто не знает, и начать новую жизнь?

– Конечно, – не оборачиваясь, проговорила она. Тот же вопрос и тот же ответ, которыми они обменялись вчера.

– А ты знаешь, зачем я привел тебя сюда? И почему вчера познакомил со всем домом?

Она настороженно повернула к нему голову, но промолчала.

– Честно говоря, я не хотел, чтобы ты приезжала. И послал тебе приглашение, зная, что ради своих родственников ты сочтешь себя обязанной его принять. Но в глубине души надеялся, что ты найдешь какой-нибудь удобный предлог и откажешься.

София стремительно поднялась со скамьи.

– Мне не хотелось видеть тебя у Лавинии, приглашать тебя вчера на чай, я не хотел даже, чтобы ты входила в дом.

– Дай мне уйти, – сказала София. – Мне нужно возвращаться к Лавинии и упаковать свои вещи. Эдвин намерен уехать завтра с самого утра.

Она шагнула к выходу, но он не двинулся с места.

– Но когда ты здесь оказалась, я понял, что все это время думал о тебе. И мне захотелось, чтобы весь дом наполнился воспоминаниями о твоем посещении, чтобы после отъезда твой образ представал передо мной в каждой комнате, в каждом его уголке. В библиотеке ты коснулась спинки моего кресла, провела рукой по моему столу, стояла у окна и любовалась открывающимся оттуда видом. Эти картины будут вечно жить в моей памяти.

София снова опустилась на скамью.

– Мне захотелось привести тебя в эту беседку, чтобы потом я мог садиться на то место, где сегодня сидела ты, и представлять, что ты все еще здесь.

– Натаниель, пожалуйста…

– Да, да, я понимаю. Я веду себя не очень благородно, отягощая твою душу своими признаниями. Я буду чувствовать себя виноватым, зная, что расстроил тебя. Но кажется, мне будет еще хуже, если позволю тебе уехать, так и не признавшись, что всегда буду благодарен тебе за то, что ты все-таки приехала.

Низко опустив голову, София молчала, но он заметил, как на ее сложенные на коленях руки упала слеза, затем другая. Она поспешно смахнула слезы со щеки. Нагнувшись, чтобы не удариться о низкий дверной проем, Натаниель шагнул в волшебную полутьму беседки, наполненную игрой света и тени от отраженного озерной гладью солнечного света, пронизанную ароматом цветов, в котором преобладал запах душистого табака.

– Я тебя огорчил… Прости меня. – Он поставил ногу на край скамьи и оперся о колено рукой, близко склонившись к Софии.

– Натаниель… Что ты хочешь мне сказать… всем этим?

– Что я тебя люблю!

– В тебе говорят всего лишь сочувствие, жалость, давняя привязанность, – с горечью сказала София. – Подумай о том, кто я такая, Натаниель. Я дочь простого торговца углем и сестра такого же торговца. Я никогда не отличалась ни красотой, ни элегантностью, ни остроумием. Тогда как ты… У тебя есть все – родовитость, богатство, имение, элегантность, шарм, красивая внешность. Ты можешь иметь… Разве ты не замечал, как на тебя смотрят женщины… леди? Очень красивые женщины, равные тебе по положению.

Наконец он решился, положил руку ей на плечо и начал ласково ее поглаживать.

– Софи, тебе причинили страшный вред, – заговорил он. – Жаль, что я не встретил тебя, когда тебе было всего восемнадцать лет. Я нашел бы в тебе красивую девушку, с наивным восторгом ожидающую от жизни только прекрасного. Я нашел бы в тебе девушку, которая верит, что у нее есть все, чтобы отдать это человеку, который ее полюбит. И уже тогда я бы понял, какую бесценную драгоценность я нашел. А может, и нет, может, тогда мне не хватало бы жизненного опыта и я не смог бы все это оценить. И может быть, тебе тоже нужно было перенести все те страдания, которые выпали потом на твою долю. Доверься самой себе, доверься любви. Может статься, ты так и не сможешь меня полюбить. Что же делать? Но я уверен, что когда-нибудь найдется человек, который будет тебя достоин, и ты полюбишь его. Я желаю тебе этого от всей души.

Она коснулась его руки, которая лежала у нее на плече.

– Натаниель, – проговорила она голосом, звенящим от сдерживаемых слез. – Мне нужно кое-что сказать тебе… Нечто, что покажется тебе неприятным и обременительным… Хотя я поклялась себе, что никогда тебе об этом не скажу. О, прости меня, Натаниель!

Он поднял ее лицо и долго смотрел в подернутые слезами глаза.

– Софи? – прошептал он.

– Я говорила, что знаю, как… этому помешать… говорила, что этого никогда не произойдет. Но в ту, последнюю ночь – я знала, что она будет нашей последней ночью, – я решила, что это будет самая замечательная ночь за всю мою жизнь. Так оно и было… Но я… я забыла о… практических мерах. Натаниель…

Он не дал ей договорить, приникнув к ее губам своими. – Господи! – выдохнул он. – Господи, Софи! Ты ждешь ребенка?

– Это не имеет значения, – торопливо заговорила она. – Я поеду куда-нибудь, где могу сказать, что я вдова достойного человека. Ты не думай, я очень рада будущему ребенку и действительно очень счастлива, потому что на всю жизнь у меня останутся незабываемые воспоминания. Но что ты делаешь?!

Натаниель подхватил ее на руки и вышел с ней из беседки на солнечный свет. Там он усадил ее на берег, затененный низко склонившимися ивами, в уютном местечке дальнего уголка сада, где воздух был напоен ароматами трав и цветов, согретыми мягким августовским солнцем, где неумолчно гомонили птицы и стрекотали насекомые. Сам же встал рядом и устремил взгляд за озеро.

– Я хочу кое-что знать, – сказал он. – Теперь ты, конечно, выйдешь за меня замуж, как только я получу лицензию. Я сказал, когда у нас завязались интимные отношения в Лондоне, что ты станешь моей женой, если у тебя будет ребенок. Но я хочу знать о твоих чувствах ко мне. Мне нужно это знать. Скажи мне правду, умоляю, Софи!

Она долго молчала. С замиранием сердца он ждал ее ответа, понимая, что она будет с ним честной и откровенной. Вместе с тем он знал, что Софи чужда эгоистичность, знал, что у нее особое к нему отношение, и поэтому она постарается найти слова, чтобы как можно меньше его ранить.

– Я помню, как впервые тебя увидела, – наконец заговорила она. – Это было на вечере в Лиссабоне, который давал полковник Портер. Уолтер представил меня всем офицерам. Я подумала, что из них Кеннет, Рекс и Иден – самые красивые и обаятельные. Ты в это время стоял ко мне спиной и с кем-то разговаривал. Но когда Уолтер произнес твое имя, ты обернулся, поклонился мне, когда он представил нас друг другу, и улыбнулся. Наверняка тебе говорили, что перед твоей улыбкой невозможно устоять. В тот же момент и на всю жизнь ты покорил мое сердце, с тех пор оно принадлежит тебе. Однажды ты одолжил мне свой платок, и я оставила его у себя. Я хранила его между веточками лаванды и часто доставала, чтобы посмотреть на него и прижать его к лицу. Это было, как ты понимаешь, изменой по отношению к Уолтеру. После его смерти я спрятала платок подальше. Я думала, что больше никогда тебя не увижу. Я думала, что всю жизнь мне придется только с тоской вспоминать о тебе, пока два года назад не получила твое письмо, а этой весной не встретилась с тобой в Гайд-парке.

Натаниель обернулся и пристально посмотрел на Софию, которая ответила ему открытым взглядом.

– Я пыталась убедить себя, – продолжала она, – что любовная связь с тобой поможет избавиться от наваждения. Но наверное, с самого начала понимала, что, решившись на нее, я тем самым полностью переверну свою прежде такую спокойную и размеренную жизнь. Я боялась сюда приехать, Натаниель, боялась увидеть тебя. Хотя с первого же момента приезда бережно собирала каждую крупицу впечатлений, чтобы потом всю жизнь представлять тебя в той обстановке, в которой ты живешь. И нарочно дотрагивалась до изголовья твоего кресла, до стола, за которым ты работаешь. Я сидела в беседке, где сидел ты, и смотрела на озеро, которым ты так часто любуешься.

Его лицо осветилось медленной счастливой улыбкой, и он протянул ей руки:

– Иди ко мне, любовь моя.

Она подала ему руку, он помог ей встать и притянул к себе. Потом положил руки на ее талию и провел вниз по телу, глядя ей в лицо. Под руками чувствовалось легкое округление ее живота. Он провел руками выше, коснулся ее грудей. Они стали полнее, тяжелее: им предстоит вскармливать его сына.

Наконец она мягко, мечтательно улыбнулась:

– Хорошо, что тебе понравилась моя полнота. Боюсь, я поправлюсь еще больше.

– О да, мне она очень понравилась, – радостно смеясь, заверил он Софи. – И эта реакция меня ужасает. Что такого я тебе сделал?

– Ты дал мне возможность снова почувствовать себя женщиной, – серьезно ответила она. – Желанной, даже красивой женщиной. Много лет назад благодаря тебе я могла мечтать, и эти мечты скрашивали мою неудачную серую жизнь. А сейчас эта мечта стала реальностью. Ты помог мне избавиться от ощущения своей никчемности, от пустоты… Я очень тебя люблю, Натаниель! Но ты действительно любишь меня, а не…

Он крепко ее поцеловал.

– У меня такое ощущение, Софи, что на твое выздоровление уйдет уйма времени, потому что ты еще долго будешь в себе сомневаться. Но я стану твоим целителем, любовь моя, а мои поцелуи будут лекарством, которое ты должна будешь принимать каждый раз, когда в тебе проснутся сомнения. – Он опять поцеловал ее. – Я люблю тебя.

Она обняла его за шею и засмеялась, когда он поднял ее на руки и закружил вокруг себя, что было довольно опрометчиво: они стояли у самого края воды. Он вторил ее радостному смеху.

Неподалеку послышалось чье-то деликатное покашливание.

– Мы не прервали что-нибудь… э… важное? – спросил Иден.

Натаниель с интересом отметил, что он держит за руку Лавинию и что их пальцы тесно переплетены.

– Когда мужчина и женщина уединяются в отдаленном месте, – сухо сказал Натаниель, – вряд ли они ждут чьего-либо появления.

– Вот именно. – Иден усмехнулся. – Имейте в виду, Софи, у вас целых два свидетеля. На вашем месте я бы потребовал, чтобы Нат сделал вас честной женщиной.

– Она никогда и не была бесчестной, – нахмурился Натаниель. – Кстати, Иден, позволь тебе напомнить, что молодая леди, которую ты так бесцеремонно схватил за руку, является мой подопечной! Иден продолжал беспечно усмехаться.

– Я знаю. Слушай, Нат, может, я и опережаю события, но что, если нам сэкономить время и силы и одновременно сыграть две свадьбы? Скажем, в течение одной недели?

– Что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь просил у меня руки Лавинии, – сдержанно заметил Натаниель.

– Нат! – Лавиния покраснела, что прежде с ней случалось крайне редко. – Постарайся не быть таким смешным.

– Я тоже не слышал, чтобы ты просил руки Софи, – сказал Иден. – В качестве ее друга я, кажется, имею право спросить об этом. Итак, Софи, он просил вас стать его женой? Должным образом, стоя на коленях?

– Но вы, Иден, не опускались на колено! – с укором заметила Лавиния.

– Я не привык выставлять себя на посмешище. Так как же, Софи?

– Знаете что, Иден, – улыбнулась она и погрозила ему пальцем, – занимайтесь-ка лучше своими делами.

Стоя рядом с Софи, Натаниель обнял ее за талию.

– Как ты думаешь, разрешить ему взять Лавинию в жены? – спросил он у нее. – И может, правда имеет смысл устроить сразу две свадьбы? Тогда наши родственники могут оставаться здесь, вместо того чтобы снова тащиться сюда через несколько месяцев. Мы попросим твоего брата срочно приехать к нам… Да! Он же может захватить с собой Лесси, ведь она наверняка у них, а вы с ней так соскучились друг по другу… И пригласим кого-нибудь из членов семьи Идена, про которую он почти не рассказывает. Кеннет с Мойрой, наверное, останутся, хотя могу себе представить, как они мечтают поскорее вернуться к себе в Корнуолл. Но им придется остаться – ведь так или иначе, а наши свадьбы – прямой результат их происков! Что скажешь, любовь моя? София и Лавиния улыбнулись друг другу.

– Я согласна, – сказала София и прислонилась головой к его плечу. – Да, да, да! – И она мягко засмеялась.

– Я думаю, Лавиния, – сказал Иден, – наше присутствие здесь совершенно излишне. Мы помешали им целоваться. Может, нам потихоньку удалиться и пойти посмотреть, оправилась ли Мойра от боли в ноге, когда растянула лодыжку, или от головной боли, или что там она напридумывала, чтобы оставить нас наедине?

– Солнечный удар, – подсказал Натаниель.

– Какой ужас! – Иден увлек Лавинию прочь.

– Знаешь, я не очень уверен на их счет, – поделился Натаниель с Софией своими сомнениями.

– А тебе и не нужно об этом думать, – сказала она, обнимая его. – У них своя жизиь, Натаниель, как и у нас. Пора тебе перестать беспокоиться о людях, которые уже достаточно взрослые, чтобы самим позаботиться о своем будущем.

– Верно! Скоро у меня появятся новые существа, о которых я стану заботиться, во всяком случае, хоть один крошечный и беспомощный человечек. Может, это будет дочка, как ты думаешь?

– Да поможет ей Бог! У нее будет слишком заботливый отец, – засмеялась София. – А может, у нас родится сын, и тогда ты передашь ему свою улыбку.

Они оба счастливо рассмеялись, потом затихли, задумавшись о чуде открывшейся им любви, которую они разделяли, долгое время не зная об этом, и будут делить всю оставшуюся жизнь.

Они потянулись друг к другу, и их уста слились в поцелуе.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23