Птицы [Владимир Торин] (fb2) читать онлайн

Владимир Торин Птицы

Глава 1 Финч

Снег. Он идет, как незнакомец. Казалось бы, совсем рядом — руку протянуть и коснешься, и все же он так далеко — за окном. Снег будто манит… манит пальцем: выйди, забирайся ко мне под пальто, пойдем со мной.

Мальчику одиннадцати лет по имени Финч нестерпимо хотелось выйти прямо через это покрытое изморозью круглое окно и исчезнуть, уйти со снегом. Но он не мог. Он был наказан. А наказали его за то же, что он делал и сейчас: думал о своем и не слушал того, кто не любит, когда его не слушают.

На партах тускло горели газовые лампы, но все равно в классе было темно.

Финч сидел в последнем ряду, почти под самым потолком — места учеников поднимались ступенями, в то время как учительский стол тонул во мраке в глубине помещения. Там, внизу, едва заметно шевелилось нечто, кажущееся бесформенным, грубым и древним.

В классе было жутко… жутко сонно.

На учительском столе тикали часы, порой кто-то приглушенно кашлял, скрипели перья чернильных ручек. Что-то хриплым голосом бормотало существо, грузно расхаживающее у доски, ну а Финч все глядел в окно.

Снег окутал собой все — в этом городе он шел всегда. Внизу, у здания школы, проходила аллея с двумя рядами скрюченных деревьев, побелевших и простуженных. Фонари на чугунных столбах еще не зажгли, и до того, как они задорно загорятся по одному, оставалось совсем немного. Ни прохожих, ни экипажей на мостовой видно не было. Город словно вымер. Будто заснул, убаюканный тишиной и покоем зимнего дня.

Финч глядел на эту меланхоличную картину в белых тонах, и глаза его слипались. Он уже и сам почти заснул, когда за окном вдруг что-то начало происходить.

На аллее появился человек с черным зонтиком. Он походил на размытое чернильное пятно в своем смоляном пальто и цилиндре. Мужчина озирался по сторонам, словно не понимал, где оказался. Финч не видел, откуда он пришел и мог бы поклясться, что всего мгновение назад никого на аллее не было — он даже поймал себя на нелепой мысли: «А что если этот человек просто вдруг выбрался из падающего снега?»

Мужчина между тем прекратил оглядываться и присел на скамейку. Но в тот же миг, как он ее коснулся… исчез, рассыпавшись снегом, а на том месте, где он только что находился, остались лишь несколько нахохлившихся черных ворон.

Финч вздрогнул. Сонливость как рукой сняло.

Он пригляделся: никаких следов джентльмена в цилиндре — лишь птицы на скамейке бродят туда-сюда и раскрывают клювы, что-то крича.

Мальчик перевел взгляд на одноклассников: может, кто-то из них видел то же, что и он? — но кругом были лишь грустные затылки склоненных над тетрадями голов. И как в такое время можно что-то писать?! Как можно не замечать, что происходит что-то странное?!

Но никто не замечал. Никому не было дела.

Финч снова поглядел в окно, но даже ворон больше не было. Лишь, как и мгновение назад, падал этот бесконечный снег…

— Вы все поняли, мистер Финч? — раздался надтреснутый голос от доски.

— Я ничего не понял, — пробормотал Финч. — Куда он исчез?

— Что вы сказали?

Финч встрепенулся:

— Ничего, мадам. Я вас внимательно слушаю…

— Тогда, надеюсь, вы готовы вместе со всеми перейти к заключительному параграфу…

Ветер выл в дымоходах, эхо от него долетало в класс на третьем этаже школы и сливалось с монотонным бормотанием карги в огромных круглых очках с выпуклыми стеклами. Карга стояла, сгорбившись у черной грифельной доски, и указывала на что-то резной указкой. Ее сухие потрескавшиеся губы медленно шевелились, а сморщенное застывшее лицо белело в потемках и издалека казалось, что оно висит в воздухе отдельно от тела.

Карга провела указкой по доске, очевидно, намереваясь процарапать в ней прореху и надеясь, что из раны потечет кровь. Она сморщила клювообразный нос, принюхиваясь.

Порой Финч думал, что в этом дряхлом существе каргу видит только он. На остальных же наказанных миссис Оул, учительница по «Странным числам», нагоняла лишь свою престарелую тоску.

— Ойт — это десятичная мера снега, — говорила миссис Оул, — которую забирает один ковш для переработки в гремпинах. В одном ойте — десять нилей. В одном ниле — десять клаптингов. Вы записываете, мистер Финч?

— Да-да, мадам.

Финч торопливо макнул ручку в чернильницу и кривобоко вывел:

«10 клаптингов».

При этом на странице осталась жирная уродливая клякса.

— Вы ведь знаете, что вы безнадежны, мистер Финч? — спросила миссис Оул, словно увидев неаккуратно растекшееся пятно, которое затянуло часть записей.

Финч молчал. Он это знал, однако ничего не мог поделать со своей рассеянностью. Дедушка говорил, что рассеянность — признак необычного ума и живой фантазии. А учителя говорили, что Финч просто отсталый. Так как Финч до сих пор не замечал у себя признаков необычного ума и не представлял, какое он имеет отношение к живой фантазии, то был склонен согласиться с мнением учителей.

«Не зря меня вечно наказывают, — думал он. — Кажется, я и правда отсталый»…

За что же наказали Финча на этот раз?

Что ж, если бы время можно было отмотать назад, примерно на полтора часа, то это по-прежнему был бы класс «Странных чисел» миссис Оул.

Финч, щуплый мальчишка с взлохмаченными синими волосами, подпирающий костлявой кистью лоб сидел там же, у окна. Он и не думал записывать то, что рассказывала миссис Оул, — вместо этого он хмурился, глядя на самый ненавистный для него в этом классе затылок.

— Мерзкая-премерзкая, гадкая-прегадкая, сопливая-пресопливая… — шептал он себе под нос, с презрением и досадой наблюдая поверх голов одноклассников за девочкой, сидящей через две парты от него.

Финчу эта девочка не нравилась до такой степени, до какой только одна вредная самовлюбленная зазнайка может не нравиться мальчишке, который считается самым большим чудаком в классе. То есть, она ему крайне не нравилась.

К таким, как она, любимчикам, учителя обычно относятся, как к своего рода маленьким заместителям. «Карликовые заместители», — называл их про себя Финч. Такие важные персоны всегда мнят о себе невесть что: как будто им сам господин директор школы предписал вместе с формой носить задранный нос и поджатые губки. А эта мисс Джей в особенности! Всюду лезет со своими знаниями и, как назло, неизменно отвечает на все вопросы учителей на «Н.О.», то есть «На Отлично», да еще с таким видом, как будто вызубрила всю «Энциклопедию Болестуса Брауна» наизусть. И при этом еще мнит себя самой большой красавицей в школе, несмотря на веснушки, курносый нос и два рыжих хвостика, глядя на которые вечно боишься обжечься.

А ее имя! А-ра-бел-ла! Футы-нуты… Вон Финч — просто Финч, и ничего, не пропадает. А тут, видите ли, «мисс Арабелла Джей, первая леди класса». Смешно просто. Сидит, сложив перед собой на парте ручки, с ровной, как в «Большом сборнике школьных правил», спиной, будто ее отходили по ней кочергой, и едва не дрожит вся — готовится ответить на еще не заданный учительницей вопрос. Вот было бы забавно…

— Мистер Финч, позвольте спросить, чем это вы занимаетесь?

В мальчика вонзился взгляд двух совиных глаз, округленный стеклами очков в роговой оправе. Будь у взгляда когти, Финчу в этот миг стало бы невыносимо больно.

Три десятка шей, полупридушенных узкими белыми воротничками и черными галстуками, повернулись к нему так синхронно и резко, словно каждый из учеников в одночасье получил крепкую пощечину.

Весь класс замер и уставился на Финча. Кто-то позволил себе чуть заметную усмешку: Финча не любили, и теперь его ждали неприятности — какие именно и за что еще никто не знал, но все уже были в предвкушении. Хуже всего, что и мисс Джей глядела на него, следила за появившимся в его глазах страхом, как злорадный зритель в цирке глядит на спотыкающегося канатоходца.

— Мне повторить свой вопрос, мистер Финч? — пролязгала металлическим голосом миссис Оул. — Чем вы занимаетесь, когда должны слушать то, что я рассказываю?!

Учительница сидела за своим громоздким дубовым столом на стуле с высокой резной спинкой. Позади чернела доска, на которой, словно приговор неучам, были выведены формулы и даже целые предложения из Странных чисел; на столе выстроились колонны учебников, словарей и энциклопедий числительных законов. Всем своим видом миссис Оул сейчас напоминала судью, только без парика — хотя в последнем Финч не был уверен.

«Чем я занимаюсь, когда должен слушать ее?!»

Неужели эта миссис Оул, раз она учитель и вся из себя такая умная, не может догадаться сама, что он сидит и молча ненавидит Арабеллу Джей? Это же очевидно! Что миссис Оул ему сделает? Он ей не по зубам! И пусть весь класс знает, что он ее не боится, как все эти трусы и любимчики! Он ей все сейчас выскажет! Все, что думает! Об этом будут говорить месяц!

— Ничем, мадам, — едва слышно прошепелявил Финч, опустив взгляд в парту и нещадно краснея.

Бо́льшим болваном Финч сегодня себя еще не чувствовал. К тому же и мисс Джей, он был уверен, глядела сейчас на него со своим коронным презрением и, должно быть, маленькая лицемерка, даже показывала ему язык, пока миссис Оул не видит.

— Вы выполнили ваше домашнее задание на «Е.У.»! — продолжала возмущаться миссис Оул — на ее учительском ритуальном языке «Е.У.» означало «Едва Удовлетворительно». — И теперь еще позволяете себе меня не слушать и спать на уроке?! Вы заслужили наказание, мистер Финч. Сегодня останетесь после занятий. И только попробуйте сейчас поморщиться или вздохнуть — будет хуже. Еще хуже, чем в прошлый раз. Вам все ясно?

— Д-да…

— Не слышу вас, мистер Финч!

— Да, мадам.

…Вот так Финч и оказался на дополнительном часу «Странных чисел», на котором он и увидел в окне появившегося из ниоткуда и таким же непонятным образом исчезнувшего человека с зонтиком. Кто это был? Что он делал там, на аллее? Искал кого-то? От кого-то бежал? Или просто прогуливался? А может… может, его и вовсе не было?

Финч вздохнул. Кажется, ему все просто привиделось — почти-почти приснилось: когда ты едва не засыпаешь в темном классе под монотонное бормотание о числах, еще и не такое увидишь. Ну еще бы! Так ведь не бывает, чтобы человек вышел из снега и превратился в птиц.

Откуда Финчу в тот момент было знать, что сегодняшний день еще готовился преподнести ему кое-что необычное, немного удивительного и совсем чуть-чуть необъяснимого…

Часы на учительском столе издали характерное «дзынь», предупреждающее о том, что урок закончится через минуту. Финч вздрогнул и принялся поспешно переписывать в тетрадь формулы с доски: было важно успеть законспектировать как можно больше, иначе дедушка не сможет ему дома все разъяснить и помочь с домашним заданием. Мальчик и думать забыл о странном происшествии за окном, которому стал свидетелем.

Когда ударил колокол, а эхо от него расползлось по школьным коридорам и узким лестницам, Финч все еще лихорадочно переписывал расчеты угла падения снега в зависимости от силы и направления ветра и еще что-то столь же сложное, скучное и неинтересное. Он пропускал числа и целые строки, надеясь, что не ключевые, сокращал, как мог, но, к сожалению, стенографирование было не его сильной стороной.

Когда Финч, наконец, занес в тетрадь последнее Странное число, в классе уже никого не осталось, кроме него и осуждающего взгляда застывшей за своим столом миссис Оул.

Финч поспешно закрыл тетрадь и чернильницу и заправил ручку с баночкой под специальные ремешки в портфеле; в одно из отделений отправилась и тетрадь.

— Вы забыли высушить записи промокательной бумагой, мистер Финч, — сказала миссис Оул своим неизменным укоряющим тоном. — Этого стоило ожидать.

Финч огорчился: его и так плохо разборчивые записи из-за размазанных чернил сейчас, вероятно, стали и вовсе нечитаемыми. Придется половину угадывать. Может, дедушка знает что-то из темы «Странные числа и снежные фабрики гремпинов»?

Промакивать уже расплывшиеся чернила было поздно, и Финч, подхватив портфель, выбрался из-за парты и вприпрыжку потопал вниз по лесенке прохода между рядами.

— Вы ничего не забыли, мистер Финч?

Миссис Оул всегда будто только и ждала момента, когда он ошибется, чтобы поймать его на промахе и раздуть из этого целую историю или как минимум озвучить парочку оскорблений. А Финч, в свою очередь, был из тех, кто не упустит случая предоставить ей такую возможность.

Вот и сейчас он обернулся и с досадой отметил, что лампа, встроенная в его парту, до сих пор горит.

С тщательно скрытым тяжелым вздохом Финч вернулся на свое место и, нащупав под партой вентиль на трубе, крутанул его — огонек с легким хлопком погас.

Разобравшись с лампой, Финч осторожно двинулся по потемневшему проходу между рядами парт, во все глаза глядя под ноги: было бы ужасно сейчас споткнуться и кубарем покатиться прямо к столу учительницы.

Без происшествий спустившись и пробормотав «До свидания, мадам», Финч направился к двери. Он уже почти покинул класс, когда миссис Оул его окликнула:

— Мистер Финч!

Финч замер и обернулся. Учительница глядела на него тяжелым, как колокол, взглядом.

«Ну вот, — с тоской подумал Финч. — Сейчас начнется…»

И началось:

— Вы только поглядите на себя.

— Целиком не получится, — храбро ответил мальчик. — Нужно зеркало.

Миссис Оул приподняла бровь и сцепила толстые когтистые пальцы.

— Если бы вы не были отсталым, — сказала учительница, — я бы наказала вас за дерзость. Но, видимо, вы действительно понимаете все лишь буквально. Поэтому я разъясню вам! Вы должны выглядеть, как ученик школы «Фьорити»!

— Но я и так выгляжу, мадам!

Это была правда: как и все мальчики в школе, Финч носил узкий темно-серый пиджачок, клетчатые черные бриджи, шерстяные гольфы, рубашку с удушливым воротником, черный галстук и ботинки на кнопках. Он не понимал упреков учительницы.

Тем не менее, у нее был заготовлен их целый список:

— Вы должны быть причесаны! Всегда! С пробором налево, как принято для мальчиков школы «Фьорити»! Ваши манжеты и ваш воротничок все в коричневых пятнах от пароутюга! На гольфе дыра! Башмаки не начищены! На ваших пальцах, губах и щеке — чернила. Вы постоянно грызете ручку — это отвратительная привычка! Отсталые дети, к вашему сведению, тоже должны выглядеть, как достойные ученики школы «Фьорити», если они хотят оставаться учениками школы «Фьорити»! Ну, или в вашем случае, если этого хочет ваш дед, мистер Фергин. Вам все ясно?

— Да.

— И вы не должны отвечать взрослым «да» или «нет». Это невежливо. Вы должны отвечать, как эхо: «Ясно, мадам».

— А если мне будет не ясно?

— Вы свободны, мистер Финч.

Под пристальным взглядом миссис Оул, Финч понуро развернулся и толкнул дверь. Он чувствовал себя просто отвратительно. Финч ненавидел эту злобную старую женщину. Ему казалось, что она специально к нему придирается, будто мстит за что-то. Это было несправедливо! И нечестно! «Вы должны быть причесаны!» Еще с расческой возиться! И какой смысл причесываться, если все равно потом все лохматится?

Покинув класс, Финч быстро прошел по пустому коридору, спустился по главной школьной лестнице и, зайдя в гардероб, протянул автоматону-гардеробщику номерок. Старый механоид заскрипел и заскрежетал, словно раздумывая, отдавать ли мальчику его одежду, после чего все же смилостивился и потопал к вешалкам. Вскоре Финч уже натягивал свое пальто, шапку и перчатки. Обернув шею шарфом и попрощавшись с автоматоном, он направился к выходу из школы. Спохватился. Вернулся в гардероб за забытым портфелем, после чего наконец покинул свое самое нелюбимое место на свете.

Предстояла дорога домой…

* * *

Финч брел по аллее в сторону трамвайной станции, согнувшись под тяжестью портфеля на спине.

Снег шел, как и всегда. Сейчас он падал большими ленивыми хлопьями.

Хоть и было не так уж и холодно, мальчика мучил озноб. Он прокрадывался по его коже, как вор. Нет, как целая стая воров. Ноги в башмаках быстро замерзли. А еще эта проклятая дыра в гольфе! Поскорее бы добраться до станции…

Деревья скрипели на ветру. На аллее никого не было, на скамейках громоздились сугробы и…

Слева раздался хрип. Финч повернул голову и в первый миг решил, что глядит на странного и довольно уродливого снеговика. На скамейке сидело толстое и голое существо с белой кожей — складки этой его кожи свисали с круглого брюха на тонкие коленки. Лицо было не менее странным и пугающим: черные глаза, длинный нос-клюв, и лишь где-то в глубине под ним угадывалась прорезь рта.

Финч даже споткнулся и на мгновение потерял из виду жуткое существо. Поднял взгляд и…

Никого там больше не было. Лишь большой ком снега будто бы вырастал из скамейки.

— Как же так?! — со смесью удивления и разочарования прошептал мальчик. — Куда оно подевалось?

Подевалось? А было ли оно там вообще?

«Почему мне сегодня постоянно видится что-то непонятное?! Сперва человек, превратившийся в птиц. Теперь вот это!»

Финч яростно потер глаза. После чего бросил недоверчивый взгляд на скамейку — никого.

«Померещилось?»

Хотелось верить, что да. И все же как-то уж слишком часто ему стали «мерещиться» разные вещи. Ладно еще, если бы он не увидел никаких подробностей, но он успел рассмотреть пугающее существо как следует. Оно было таким реальным… Эта гладкая обвисшая кожа, этот тяжелый нависающий нос и непроглядная чернота круглых глазок! Такое нарочно не придумаешь! А уж он, с его отсутствующей фантазией, точно не смог бы.

Финч почувствовал, что озноб усилился, и поежился в своем пальто. Сняв перчатку, он приложил ладонь ко лбу. Тот был раскален, как радиатор теплофора.

— Кажется, я заболел, — пробормотал мальчик.

«Я простыл, и у меня жар — с облегчением подумал Финч. — Это все объясняет… Никаких странных чудаков с зонтиками и носатых толстяков. Это просто я странный. Нужно поскорее вернуться домой. Дедушка приготовит горячий обед и заварит желудевый чай…»

Финч вспомнил, что дедушка обещал ему конфету из жестяной коробки на каминной полке, если он получит за домашнее задание хотя бы «Едва Удовлетворительно». Что ж, дело было сделано.

«Но ему нельзя говорить, что я заболел, — мысленно добавил Финч. — А то заставит пить рыбий жир и есть мерзкий лекарственный воск!»

Финч ускорил шаг. Нужно было попасть на трамвай как можно скорее. Пока ему не привиделось еще что-то жуткое и странное…

…Трамвайная станция представляла собой высокое здание из бурого кирпича с большими прямоугольными окнами, из которых на снег лились клетчатые полосы теплого рыжего света. Над входной дверью висела вывеска:

«Трамвайная станция „Докери“. Счастливого пути».

Как только Финч подошел к станции, автоматон в вишневой форме Трамвайного ведомства услужливо открыл двери и пропустил его.

Финч потоптался на включившейся тепло-решетке у порога, стряхивая снег с ботинок, и шагнул внутрь.

Его тут же обдало теплом, и он буквально утонул в шуме разговоров, смехе и музыке, раздающейся из бронзовых рупоров, развешанных над дверями по обе стороны прохода. Здесь, в отличие от пустынной аллеи, было людно. Кругом горели лампы.

Внутри станция «Докери» представляла собой нечто, напоминающее небольшой крытый бульвар или, скорее, пассаж. Стеклянная крыша возвышалась высоко над головой, через нее было видно хмурое небо — одна за другой на гладкой поверхности умирали снежинки: снег на крыше станции не задерживался из-за горячих труб, проходящих под карнизами, и каминов в самом здании.

По сторонам ведущего к платформе прохода размещались: книжная лавка, шляпное ателье, чемоданный магазинчик, цирюльня, мастерская по ремонту автоматонов, отделение городской почты и кафе «Вильнич», за столиками в котором всегда сидели важные джентльмены в деловых костюмах и дамы в красивых платьях с беличьими воротниками.

Финч побрел к платформе. Ему было запрещено куда-либо заходить, да и вообще бродить по станции. А если задуматься: что ему там было делать, в этих лавках? Денег у него никогда не бывало, а стоять и глазеть на витрины — только душу травить, как говорил дедушка. Финч ощущал, что его душа и без того достаточно отравлена — ядом миссис Оул, подкравшейся простудой и прочими невзгодами. Поэтому он, как и всегда, просто шел на свой трамвай, не глядя по сторонам и при этом стараясь не натолкнуться на кого-нибудь из прохожих. Сожалел он лишь об окошке под вывеской «Кондитерская Трутти», из которого по всей станции расползался волшебный запах свежеиспеченных сахарных крендельков…

Шедший мимо мужчина задел Финча, едва не сбив его с ног, и как ни в чем не бывало продолжил путь. Мальчик остановился и негодующе поглядел ему вслед, потирая ушиб.

Грубый мистер в черном пальто и шляпе-котелке спешно отдалялся. Словно почувствовав, что на него глядят, он обернулся, одарив Финча кривой улыбкой и не менее кривым взглядом. В улыбке блеснул металлом зуб. Выражение лица незнакомца было зловредным и угрожающим, да и в целом он выглядел, как личность, не заслуживающая не то, что доверия, но даже приветствия — того и гляди рукав оттяпает.

Мужчина отвернулся и пошагал в сторону газетного киоска.

«Мерзкий тип», — подумал Финч и продолжил путь. Вскоре он оказался на платформе.

Здесь было холоднее, чем у лавок: ветер задувал и заносил снег в проемы, через которые трамваи попадали на станцию. Рельсовые пути вылезали будто прямо из холодного зимнего дня и в него же уходили на другом краю платформы.

Трамвая еще не было. Финч бросил взгляд на станционные часы. Один циферблат показывал общее время (без двенадцати минут четыре), на другом значилось оставшееся время до прибытия трамвая (ровно двенадцать минут).

Оглядевшись по сторонам в поисках констебля или станционного смотрителя, мальчик выбрал свободное место на ближайшей скамейке и быстро на нее уселся. Детям запрещалось сидеть на скамейках на станции — они были предназначены для почтенных джентльменов и дам — в общем, всяких-разных взрослых, но только не для детей. Разумеется, дети часто нарушали это правило.

От скуки Финч стал наблюдать за жизнью станции. На платформе сейчас было не очень много народу — всего пара стариков, читающих газеты. По другую сторону от путей, куда можно было добраться по мосткам, проходящим у стены над трамвайными проемами, люди буквально толпились: направление в сторону центра города было более популярным, чем в сторону Горри, где жил Финч.

В дальнем конце платформы располагалась билетная касса, к окошку которой выстроилась небольшая очередь, там же стоял пожилой усатый станционный смотритель — он с кем-то говорил и громко, от души, хохотал. Под столбом с часами вместе со своей табуреточкой и стулом для клиентов разместился натиральщик башмаков в фартуке. Работы у него сейчас хватало.

Как, впрочем, и у огромного человека в темно-синей форме и высоком шлеме с кокардой. Констебль держал за шиворот невысокого мужчину, трепыхающегося у него в руках, словно свежепойманная рыба. «Рыба» болтала руками по сторонам, изо всех сил пытаясь извернуться и куснуть констебля за пальцы.

— Пусти! Пусти! — верещал человечек, привлекая к себе заинтересованные взгляды.

Финч с удивлением узнал в пойманном неприятного типа с металлическим зубом, который его толкнул.

Констебль был непреклонен:

— Ну да! — пробасил он. — Щас! Вот прям взял и пустил! — Он повернул голову к недоуменным свидетелям этой драмы или, учитывая злобные и в то же время комичные гримасы пойманного, скорее, трагикомедии. — Соблюдайте спокойствие! Жулик пойман! Возвращайтесь к своим делам!

— А что он сделал, сэр? — спросила старушка с клюкой, подлетевшая к месту происшествия с резвостью пожарной кареты, торопящейся на пожар. По ее вдохновленному сморщенному лицу было видно, что она жаждет подробностей, сплетен и чуть ли не свежих городских легенд. — Пытался испортить часы? Или хотел пробраться в трамвай без билета? Или намеревался подменить заголовки в газетах?

— Крался и выглядел подозрительным.

— Гм…

Старушка была так разочарована, как будто ей кто-то сообщил о том, что пятичасовые чаепития навсегда отменяются. Она-то, небось, надеялась, что жулик собирался подложить кому-нибудь в чай бомбу или как минимум украсть станционный колокол. Она огорченно махнула рукой и отправилась по своим делам.

— Пусти! — все верещал жулик под треск воротника собственного пальто. — Я ничего не делал!

— Соврешь об этом господину начальнику станции.

Констебль подтащил арестованного к полицейской будке, сплошь обклеенной плакатами с изображениями разыскиваемых лиц, затолкал его внутрь и последовал за ним. Со звуком захлопнувшейся двери станция снова зажила своей привычной жизнью. О происшествии все будто мгновенно забыли.

Финч не знал, что и думать. С одной стороны, он был рад, что толкнувший его мерзкий человек получил по заслугам. Но с другой — он боялся даже представить себе, что с ним сделают констебли. Может, мистер в котелке и выглядел подозрительно, у него были металлический зуб и зловредная усмешка, но это ведь еще не значит, что он заслужил оказаться в цепких лапах безжалостной полиции. Вспомнить только, какие жуткие истории ходили о людях в темно-синей форме! Все дети боятся констеблей — и не зря. Хотя дедушка говорит, что они не страшные, а просто строгие…

Его мысли прервал удар колокола. Из медных вещателей над скамьями раздалось: «Внимание, пассажиры! Трамвай подходит к станции!»

И в самом деле — еще издалека послышались стук колес и грохот работающих механизмов. Вскоре, сопровождая свое появление трескучим звонком и клубами пара, сквозь проем на станцию заполз трамвай — темно-красный вагон с локомотивной рубкой, тремя дверьми-гармошками и рядом иллюминаторов по бокам.

Пыхтя дымом из трубы и скрежеща тормозами, вагон замедлился и вскоре замер у платформы. Двери открылись, из них на станцию сошло несколько человек, среди которых и кондуктор в фуражке и с компостером на ремне. Кондуктор зажег папиретку, запыхтел ею и споро начал пробивать билеты подошедших пассажиров.

Финч поднялся со скамейки и встал в очередь. Когда дело дошло до него, он протянул кондуктору свой школьный билет. Трамвайщик засунул его в пасть компостера и нажал на рычажок. Билет вернулся в руки мальчика еще более надгрызенным. Скоро на нем и вовсе не останется живого места.

— Это предпоследняя поездка, — сказал кондуктор. — Вам следует обновить школьный билет, юный мистер.

— Да, сэр. — Финч кивнул и вошел в вагон.

Здесь было теплее, чем на станции — работали теплофоры. Салон вагона был обит темным деревом, над проходом висели лампы, у иллюминаторов располагались сдвоенные сиденья. В вагоне было дымно: некоторые пассажиры курили, пряча лица за газетами. С передовиц скалился какой-то важный джентльмен. Большие буквы заголовка саркастично восклицали:

«СЕРЬЕЗНО?!»

«КТО БЫ МОГ ПОДУМАТЬ?!»

Сняв со спины портфель, Финч занял свободное место. Ждать оставалось еще около пяти минут: это была узловая станция — на таких трамваи ожидают пассажиров.

Финч прислонился лбом к стеклу иллюминатора и выглянул наружу. Станция продолжала жить своей жизнью, не замечая, что его там больше нет, что он будто бы растаял и исчез, как снежинка на теплой стеклянной крыше.

Угрюмо ползущий взгляд мальчика вдруг остановился на двери полицейской будки. Рядом с ней стоял тот самый, только что пойманный, жулик! Как ни в чем не бывало он озирался, словно кого-то искал, и потирал руки одна о другую, согревая их.

«Неужели его отпустили? Так быстро? А как же констебль?! Как же все те ужасы полиции, о которых рассказывают?!»

Жулик уставился на трамвай, его взгляд пробежался по иллюминаторам, осматривая их, и вдруг замер, встретившись со взглядом Финча. Уже знакомая зловредная усмешка появилась на губах этого типа, блеснул металлический зуб.

Финч отпрянул от иллюминатора и взмолился про себя, чтобы трамвай поскорее тронулся.

Как назло, трамваю еще было стоять и стоять, а жулик размашистым вальяжным шагом двинулся по платформе. Остановившись у передних дверей, он протянул билет кондуктору. После чего, получив прокомпостированный билетик обратно, приподнял в ложном почтении котелок, одарил трамвайного служащего своей фирменной усмешкой и нырнул в вагон.

К огорчению и испугу Финча, он уселся не куда-нибудь, а на соседнее сиденье — несмотря на то, что в вагоне было множество пустых мест.

«Да что он прицепился?!» — с тревогой подумал Финч и уставился в иллюминатор, боясь повернуться к соседу. Мальчик буквально чувствовал эту отвратительную усмешку рядом с собой, и она, он был уверен, ничего хорошего ему не сулила.

Пахло от незнакомца тоже весьма скверно: смесью дешевого табака и «Висельного джина», самого непритязательного пойла, которое можно достать в городе и от которого горло сводит, как от удавки. Так говорила миссис Поуп, консьержка дома, в котором жил Финч. От нее пахло примерно так же, как от этого неприятного типа.

Запах усилился, и Финч понял, что незнакомец наклонился к нему. Мальчику стало страшно. Лишь мучительным усилием воли он заставил себя не повернуться.

— Слышишь, коротышка, — злобно прошептал тип с соседнего кресла, — я знаю, что это ты меня заложил флику.

Финч обернулся к нему и бросил перепуганный взгляд по сторонам в поисках хоть кого-то, кто смог бы ему помочь. Но пассажиры были слишком заняты своими делами, и вряд ли от них стоило ожидать помощи. Уж точно не от выглядевшей слегка сумасшедшей старухи с какой-то сложной оптической системой на лице, похожей на очки с выдвижными трубами и множеством линз.

Испуг Финча развеселил типа на соседнем сиденье.

— Да шучу я, коротышка, — усмехнулся он и добродушно, как ему казалось, а на деле достаточно болезненно ткнул мальчика локтем в бок. — Не трясись так, а то зубы стучат, прямо как голодные дети в приюте ложками по столу, ожидая обеда.

Финч понял, что бить его, скорее всего, не будут, и снова отвернулся. Он глядел на дверцу полицейской будки: вот-вот она откроется, и появится констебль. Он большой и сильный. Он схватит этого… этого жулика.

Но жулик, казалось, не боялся чьего бы то ни было появления. Он извлек из внутреннего кармана пальто фляжку, отпил из нее, поморщился и решил продолжить «беседу»:

— Домой со школы? — спросил незнакомец, придвинувшись еще ближе к Финчу. — Волочишь портфель, набитый знаниями? Ха-ха…

Мальчик подумал, что если будет игнорировать этого типа, то тому скоро наскучит, и он отвяжется. Но незнакомец пока что решил не отвязываться и пустился в пространные рассуждения:

— Школа… кхм… я ее бросил, — сказал он доверительно, будто не замечая, что Финч не хочет поддерживать разговор. Другой на его месте точно бы оскорбился, но такие люди, мальчик был уверен, просто не умеют испытывать неловкость. — Унылое местечко эта школа — ничему по-настоящему важному там не научат. К примеру, таким жизненно-необходимым вещам, как подсунуть болвану-кондуктору недействительный билет, или как запутать дурака-констебля, или как подкладывать расфуфыренным высокомерным джентльменам свиней, а их важным дамам — дохлых крыс.

С платформы раздался голос из вещателей: «Пассажиры! Пассажиры! Трамвай отходит!»

— Ух ты! — тут же прокомментировал сосед Финча. — Эта развалюха, наконец, трогается! Совсем не заставила себя ждать!

В вагон вернулся кондуктор. Он уселся в свое кресло возле рубки машиниста, закинул ногу на ногу и раскрыл газету. Двери-гармошки с шипением закрылись, механизмы в рубке перешли с сонного хода на рабочий, трамвай качнулся и пополз. Станция с ее светом и теплом, будто страница книги, перелистнулась на холодный город, кривые деревья и снег.

— Эй, почтенный! — через полвагона обратился к кондуктору сосед Финча. — Мост Шелли, когда там у нас?

— Через две станции, — ответил кондуктор, даже не подняв взгляд от газеты.

«Неужели? — с потаенной радостью подумал Финч. — Неужели этот тип сходит с трамвая на три станции раньше меня? Это значит, что он не увяжется за мной до самого дома. Но как вытерпеть его целых две станции?»

— Ты видал? — незнакомец тем временем снова ткнул Финча локтем и кивнул на кондуктора. — Какой занятой! Как будто там что-то печатают, в этих газетенках, кроме мусора. Подумаешь… Тебя как звать, коротышка? — Мальчик проигнорировал, но незнакомец не смутился: — Меня все зовут Кэттли. А тебя как?

Финч продолжал глядеть в окно, делая вид, что никак его не зовут.

— Кажется, у тебя что-то с ушами, — недобро заметил мистер Кэттли. — Да и в целом как-то ты неважно выглядишь. Бледный. Синяки под глазами. Не заболел, часом?

Мальчик молча протер рукавом запотевший иллюминатор.

Трамвай свернул на узкую запруженную улицу, вдоль которой выстроились хмурые дома с синими крышами. Рокот и клаксонирование экипажей, а также фырканье их труб проникали и в вагон. В облаках дыма и пара по мостовой медленно ползли «троффы» со складными крышами-гармошками, месили снег своими здоровенными колесами черные «флеппины» — громоздкие общественные экипажи на шесть пассажиров. Над дорогой, ловко минуя скопление паровых колесных экипажей, прошел шагающий «нефф», похожий на переевшую рыбу на механических ногах. Мимо, жужжа винтами, пронесся «кнопф», двухместный аэростат, дымящий, как сотня курильщиков. Он пролетел совсем близко от трамвая — прорезал снегопад и скрылся.

Скрашивая дорогу в школу или домой, Финч всегда наблюдал за всеми этими экипажами, а также за людьми, которые мелькали в их окнах. Он представлял себе, куда именно едет, шагает или летит та или иная махина, и придумывал, кто сидит внутри — пытался разгадать, что у пассажиров на уме, и ему становилось не так беспросветно скучно, как всегда.

Однако сейчас Финч никак не мог отвлечься. Все его мысли были заняты этим непредсказуемым мистером Кэттли, который сидел рядом и который в любой момент мог выкинуть какой-нибудь пренеприятный фокус.

Очевидно, отложив фокусы на потом, мистер Кэттли с деланным пониманием поинтересовался:

— Папочка с мамочкой запретили разговаривать с незнакомцами?

— Дедушка запретил, — машинально уточнил Финч, поглядев на ухмыляющегося типа.

— Попался! — радостно сообщил сосед.

Финч нахмурился и отвернулся к окну.

— Значит, ты с дедушкой живешь? — спросил мистер Кэттли.

— Да, — зачем-то ответил мальчик, хоть и собирался молчать.

— Мои папочка с мамочкой тоже сбежали, когда я был коротышкой, вроде тебя.

Финч возмущенно уставился на этого наглого человека в котелке.

— Мои родители не сбежали… Они… они… — мальчик запнулся и замолчал. Почему-то он считал важным ответить этому мерзкому типу, защитить своих родителей, и все же не смог договорить.

— Сиротка, значит? — бесцеремонно уточнил мистер Кэттли. — Хм. Да ты не расстраивайся! Без них всяко лучше! Никто не нудит, тростью не лупит, не ворчит постоянно. Дедушка твой как? Злобный хрыч, или жить можно?

— Дедушка хороший.

— Повезло. Только в школу заставляет ходить и носить дурацкую форму.

Финч промолчал, и мистер Кэттли продолжил:

— Врет, небось, что это важно. Что без этого никак. А ты на меня погляди! Беззаботен! Великолепен! Успешен!

Финч мог бы согласиться только с первым. Беззаботности мистера Кэттли позавидовала бы и кошка, лениво разлегшаяся в корзинке у камина и с заранее раскрытой пастью ожидающая новую делегацию мышей.

Мистер Кэттли продолжил:

— Дедушка твой боится, что ты узнаешь ужасную тайну: ты только время впустую тратишь на эту учебу, на задания всякие домашние. Можешь поверить, он тебе многого не рассказывает…

— Дедушка мне все рассказывает! — с вызовом заявил Финч. Он и не заметил, как встрял в разговор, в котором не собирался принимать участия. Должно быть, втягивание в разговоры наивных школьников тоже было особым умением мистера Кэттли, которому в школах не обучают. — Он никогда не врет! Он на войне был!

На мерзкого типа в котелке довод мальчика произвел не слишком сильное впечатление:

— Фу ты, ну ты! Аж на войне? — презрительно скривился он. — И у него нет никаких секретов? У всех есть грязные тайны.

— У дедушки нет.

— И у него нет никаких запертых шкафов, ящиков стола или дверей в квартире, куда тебе запрещено соваться?

Финч уже собирался ответить, что нет, но вдруг сник. Он вспомнил о дверце старого гардероба в спальне дедушки. Та всегда была заперта на ключ. Мальчик спросил однажды дедушку, что же там хранится, а тот ответил, что — дивная коллекция носов любопытных детей, которые совали их, куда не просят. Тогда Финчу было пять лет, и он поверил дедушке, очень испугался и старался больше не думать об этой дверце. Теперь же он понимал, что вряд ли там действительно хранились аккуратненько сложенные и дотошно подписанные детские носы.

По молчанию Финча мистер Кэттли сразу же все понял.

— Ха-ха-ха. — Он даже обхватил себя за плечи, должно быть, чтобы не лопнуть со смеха. — Так я и думал! Чтоб ты знал, все ото всех что-то да скрывают. Бывает так, что все буквально всё скрывают ото всех. Особенно от детей. Дети глупые — так считается. Они не умеют держать язык за зубами. На них нельзя полагаться, и в головах у них одни опилки. У тебя как с этим обстоит? Тоже любишь поболтать? — Мистер Кэттли с сомнением поглядел на мальчика. — Хотя о чем это я! Таких молчунов еще поискать. О чем мы говорили?

— Не знаю. О секретах?

— Точно! — Хлопнул себя по колену мистер Кэттли. От штанины поднялось облачко пыли. — А что твои родители? Думаешь, у них не было от тебя секретов?

— Не знаю, — отстраненно сказал мальчик. — Дедушка говорит, они были хорошими и честными.

Мистер Кэттли тут же нашелся с ответом:

— Выходит, ты их не помнишь, и не знаешь, правда ли это. А сказать можно все, что угодно!

— Я верю, что они были хорошие! — вскинулся Финч, повернувшись к этому мерзкому типу так резко, что тот даже вздрогнул.

— Ладно-ладно! — Мистер Кэттли поднял руки, будто опасаясь, что мальчик его сейчас укусит. — Спокойнее! Вам в школе не выдают намордники? Очень зря. Чуть не кинулся… Так что́ твой честный-пречестный дедушка говорит тебе о папочке с мамочкой? Ну, куда они… фьюить? Или вернее, как они… фьюить?!

Финч незряче уставился перед собой. Он и не заметил, как вещатели над дверями что-то пробубнили. Трамвай остановился и открыл двери, выпустил двух пассажиров, впустил одного, закрыл двери и двинулся дальше.

Он думал о том, как же так вышло, что он обсуждает своих папу и маму с этим отвратительным человеком. Он их вообще ни с кем не обсуждает, даже с дедушкой. А этот жулик мистер Кэттли вот так запросто умудрился заставить его завести речь о родителях. Будто крючки забрасывал, как при ловле снежных рыб. А он, Финч, и попался.

— Да не бойся ты так! — добродушно проговорил жулик. — Мы ж с тобой старые друзья! Ну так?

— Дедушка сказал, была снежная буря. Они не успели…

Интерес мистера Кэттли мгновенно иссяк.

— Где-то я уже подобное слышал, — совершенно равнодушно сказал он. — А, ну точно! В сиротском приюте «Грауэнс». Там родители каждого несчастного коротышки, кого из них ни спроси, исчезли в страшной-ужасной снежной буре. Но не у каждого так обстоит на самом деле, если ты понимаешь, о чем я.

— Не понимаю.

Мистер Кэттли нацепил на себя утомленный вид, но тем не менее пояснил:

— Почти у всех сирот их история начинается с одних и тех же занудных слов: «Была снежная буря. Они пошли в лавку за печеньем и не успели вернуться…» Но очень часто их папочки в итоге отыскиваются в пабе, а мамочки — замужем за каким-то хмырем и с кучей новых, более удавшихся деток. Прямо как мои родители. Но я тоже врал про снежную бурю. Так что наверняка дедушка твой — врун.

— Нет! — воскликнул Финч. — Сами вы врун!

— И весьма хороший, — растянул губы в самой широкой улыбке, на которую, видимо, был способен, мистер Кэттли. — И горжусь этим.

— Дедушка говорит, что обманывать плохо!

Мистер Кэттли начал шарить в карманах пальто. Финч испуганно подумал, что этот отвратительный человек ищет револьвер, чтобы застрелить его. Нет! Использовать револьвер было бы слишком шумно. Он ищет нож! Точно! Ткнуть мальчишку ножом и прислонить к окну, сойти себе просто на своей станции и поминай как звали.

Наконец, мистер Кэттли прекратил свой поиск и извлек из кармана подпорченный ржавчиной портсигар. Открыв его, он достал полосатую папиретку, чиркнул длинной спичкой и закурил. Табак был хуже некуда. От едкого дыма на глаза наворачивались слезы. Финч тут же закашлялся.

«Он хочет отравить меня?» — подумал он.

Но мистер Кэттли не собирался никого травить — по крайней мере, в данную секунду. Он ударился в рассуждения:

— Обман — это плохо только в глазах тех, кто в нем не преуспевает. Либо тех, кто не хочет, чтобы этот нужный и полезный инструмент использовали против них. Либо и тех, и других. Обман помогает в моменты, когда уже ничто не поможет. Обман открывает двери, решает затруднения. Обман спасал мою шкуру множество раз.

— Но если я знаю, что вы врун, то вам не верю, и ваш обман не сработает, — заметил мальчик.

— Хорошо, — невозмутимо кивнул мистер Кэттли. — Что из того, что я тебе рассказал за все время нашей увлекательной беседы, было ложью?

Финч только открыл рот, чтобы ответить, но… тут же вынужденно его захлопнул. Каждое утверждение этого человека было сказано так простодушно и беззаботно, что не было смысла сомневаться в его словах. И несмотря ни на что, тот запросто мог все время врать, изобретать на ходу истории про приют, про своих родителей и прочее. Может, его звали даже не Кэттли.

Мистер Кэттли продолжил мысли мальчика:

— А все потому, что я не дал тебе поводов считать, что я обманываю.

Финч был совершенно сбит с толку:

— Так вы не обманывали? Все было правдой?

— Да, — ответил мистер Кэттли. — Или нет. А ты никак не можешь проверить. В этом есть своя прелесть, согласись. Буквально каждое мое утверждение может оказаться ложью, но при этом равнозначно и правдой тоже может быть. Ты к чему склоняешься?

— Я… я не знаю. Вам ведь нет смысла обманывать?

— Действительно. — Мистер Кэттли выразительно поглядел на мальчика. — Зачем бы мне это было нужно?

В его глазах промелькнул коварный блеск, и Финч едва не вжался в иллюминатор.

— Гм… да чего ты такой пугливый? Мы просто миленько разговариваем.

Разговор походил на что угодно, но ничего «милого» в нем точно не было. Тон, манеры, выражение лица и взгляд мистера Кэттли заставляли думать, что онпросто потешается над Финчем.

Еще одна станция осталась позади. Но мальчик снова этого не заметил.

— А как вы от того констебля отделались? — спросил он. Его это действительно интересовало.

— Все дело в моем любимом обмане, — без затей признался мистер Кэттли. — Я ему шепнул кое-что, а он и поверил. Вот ты мне можешь сказать, почему врать плохо? И не надо про твоего этого дедушку. Просто ответь.

— Потому что… э-э-э… — мальчик задумался. — Могут побить, когда узнают, что ты соврал.

— Это значит, что попадаться на обмане — плохо. А не сам обман.

— Ну тогда… ну тогда… Ложь вредит людям…

— Как это? — с искренним удивлением спросил мистер Кэттли.

— Ну… Когда я обманываю, мне ведь верят. И они… они потом делают что-то из-за того, что я сказал. Но это была неправда.

Мистер Кэттли фыркнул.

— А ты, коротышка, явно не блещешь в классе Риторики. Но я тебя понял, хотя это было совсем непросто. И ты все равно не прав. Злоупотребляя их наивностью и доверием, я делаю их умнее. В итоге. А издержки… Ну так это ведь жизнь, верно? Кто-то всегда остается в выигрыше, а кто-то довольствуется пустым карманом. Так почему не быть в числе первых?

Финч не мог ответить. Он знал, что мистер Кэттли говорит плохие вещи. Но он не мог объяснить, что в них плохого. Не мог ни с чем спорить. Все звучало очень убедительно.

— Ложь бывает красивая и сложная, — продолжал мистер Кэттли. — Качественная ложь — произведение искусства и исключительно творческий процесс. По-настоящему хорошим лжецом стать трудно. Нужны годы практики и фантазия.

— У меня нет фантазии, — признался Финч.

— Это грустно.

— Да. Я просто отсталый.

Мистер Кэттли удивленно изогнул бровь.

— Почему это? Я как-то не заметил.

— Так говорят.

— Кто говорит? Дедушка?

— Нет. Все другие. Особенно учителя.

— Все другие — тупицы и идиоты, — безапелляционно заявил мистер Кэттли. — Особенно учителя. Учителя вообще — те еще монстры. Был у меня в приюте один учитель, мистер Кворкин. Я один раз видел, как он ел глаза одного из сирот.

Финч содрогнулся, живо представив себе это кошмарное зрелище.

— Как это ел? — шепотом спросил он.

— Схватил за голову и как будто целовал глаза бедного коротышки. Но когда целуют, не жуют. И кровь не течет.

Финч даже не успел как следует испугаться, когда вдруг понял:

— Вы сейчас врете?

— Кто знает… — задумчиво ответил мистер Кэттли, и эта его отстраненная задумчивость показалась Финчу очень жуткой.

«Станция „Мост Шелли. Шелли“», — сообщили вещатели, и трамвай начал замедляться.

Мистер Кэттли вскочил, словно внезапно обнаружил канцелярскую кнопку на своем сиденье.

— Моя станция, — сказал он и подмигнул. — Приятно было поболтать. До встречи, коротышка.

Мистер Кэттли развернулся и размашистым шагом пошагал к передней площадке, скорее, оскорбительно, чем почтительно, кивнул кондуктору, после чего соскочил с подножки в снег.

Финч очень понадеялся, что упомянутой встречи никогда в его жизни не случится.

* * *

Прорезая снег, трамвай громыхал по мосту Шелли. Под ним располагался сам Шелли, небольшой район, выстроенный на холмах. В нескольких футах от ограждения моста располагались покатые черепичные крыши, окутанные каминным дымом, который выползал из кирпичных дымоходов. На шпилях неспешно крутились чаши анемометров. В чердачном окне одного из домов прыгала собака. Она лаяла вслед трамваю, будто провожая его гневными ругательствами.

В иное время Финч, вероятно, как-нибудь отреагировал бы — может, даже показал бы этой псине язык, но сейчас он ее даже не заметил, глубоко уйдя в свои мысли. Он думал о словах мистера Кэттли. Думал про обман, про школу, про приют, про дедушку и про родителей…

Финч так задумался, что сперва даже не заметил, как трамвай преодолел мост Шелли и оказался в Горри, среди тесных квартальчиков и неказистых домишек.

Рупоры-вещатели ожили. Из них посыпался треск и потекло шипение. Пассажиры оторвались от газет и недоуменно задрали головы — трамвай еще не добрался до станции, значит, это было не объявление о прибытии.

Скрипучий голос заговорил: «Внимание, пассажиры! Метеорологическая станция из Бруберри передает, что ожидается очередная снежная буря. Предупреждение! Предупреждение! Через шесть дней! Ожидается снежная буря! Будьте готовы и следуйте установленным инструкциям!»

Финч вздохнул. Он посмотрел на прочих пассажиров. Все без исключения выглядели раздосадованными и мрачными. Ну еще бы: все дела отменять из-за бури!

— Лишний повод Горбисту или Уолшшам набить карманы, — сердито сказал кто-то из пассажиров.

— Да-да… — ответили ему.

Что ж, вот, кто сейчас, должно быть, ждал снежную бурю с нетерпением, так это упомянутые личности, которых буря должна была лишь обогатить. Господин Горбист и семейство Уолшшей владели компаниями по добыче и переработке снега. Самые важные люди в городе, они летали на своих собственных частных дирижаблях, ходили в дорогие рестораны, и о них часто писали в газетах.

В классе Финча училась Уиллаби Уолшш, одна из самых нелюбимых то ли племянниц, то ли внучек старого господина Уолшша, сосланная в школу «Фьорити» за какую-то провинность и вынужденная учиться вместе с такими, как Финч. В классе все презирали Уиллаби за богатство ее семьи, а еще потому что она была толстухой. Миссис Оул и другие учителя иногда говорили, что она так и умрет толстой и никем не любимой. Одноклассников Финча это весьма забавляло.

Трамвай подошел к очередной станции. А за ней вскоре и к следующей, а Финч все думал о снежной буре. Дедушка всегда пек имбирное печенье во время бури и пытался не подавать виду, но от Финча не могло укрыться, что он в эти дни становится печальным и рассеянным. Впрочем, не он один…

Снежные бури, накрывающие город своим колючим пуховым одеялом, длились по несколько дней. В такое время жизнь повсеместно останавливалась, все дома запирались. Город оказывался во власти ужасной метели — находиться в такое время на улице было верной смертью.

Сказать по правде, жители города боялись не только снега, но еще тех, кто якобы с ним приходил. Злые языки поговаривали о тварях, выжидающих в метелях и питающихся людьми, но никто никогда этих тварей не видел. Самые ярые выдумщики заверяли, будто слышали смех в ветре и видели жутких уродливых существ, ползающих по стенам домов и скребущих в штормовые ставни когтями. И хоть мало, кто верил этим россказням, в каждую бурю неизменно кто-то пропадал — не успевал добраться домой, терялся, замерзал насмерть и исчезал. Об этих несчастных потом писали на передовице газет всю неделю после того, как все заканчивалось.

Город пережидал ненастье, ветер постепенно стихал, и метель умирала — снегопад на короткое время почти прекращался. Тогда открывались люки и решетки канализационных сборников, и снег уходил под землю, где располагались гремпины — цеха по переработке. Автоматоны-уборщики выезжали на улицы и расчищали тротуары и мостовые, освобождали дома и их жителей из снежного плена. Постепенно жизнь снова возвращалась в норму. До следующего подобного предупреждения о приближающейся снежной напасти.

Последняя буря была почти три с половиной месяца назад и длилась ровно неделю. И вот в трамвае все принялись гадать, сколько продлится новая. Кто-то без особой радости в голосе сообщил, что наконец появится возможность дочитать книгу, еще кто-то достал из кармана блокнот и взялся составлять список покупок, чтобы пополнить запасы, а молодая мисс, сидевшая перед Финчем, посетовала на то, что спектакль в театре «Карди-Бра», на который она возлагала особые надежды, отменят.

Финч в общей нервозности, поселившейся в трамвае, участия не принимал, да и к тому же вагон наконец подошел к его станции. Сквозь запотевший иллюминатор он уже видел свой квартал: нестройный ряд домов с темно-зелеными крышами.

«Станция „Трум. Горри“», — сообщили вещатели, а затем трамвай остановился и с шипением раскрыл двери.

Финч со вздохом поднялся и направился к выходу.

Станция «Трум» была совсем крошечной. Над лаконичной платформой нависал небольшой кованый навес, множество раз залатанный, — под ним размещались одинокая скамейка да будка станционного смотрителя, старого мистера Перри. Часы с единственным циферблатом всегда отставали, стекло в них треснуло. Тепло-решетки на краю платформы пребывали в плачевном состоянии и вечно забивались или ломались.

Вот и сейчас, стоило лишь Финчу сойти с подножки, как он увидел мистера Перри в длинной шинели и съехавшей набок фуражке, ковырявшего что-то в медных конусах в глубине рычащего и фыркающего напольного радиатора. В руке старик держал механический ключ, при этом сам он раскраснелся и пыхтел, как паровоз.

— Добрый день, мистер Перри, — поздоровался Финч. — Снова чините решетку?

— О! Здравствуй, Финч, — отозвался станционный смотритель, подняв взгляд. — Уже третий раз за день забилась, проклятая. Один мистер не смог струсить снег, можешь поверить? А где это видано, чтобы в трамвай заходили с башмаками в снегу!

— Но у трамваев ведь есть свои тепло-решетки, — заметил Финч.

Мистер Перри был очень стар и при этом старательно не замечал происходящих кругом изменений. Он до сих пор искренне считал, что все городские автоматоны работают на пару, а уж об электриситете, который Уолшши добывают в гремпинах и которым питается весь центр города, он и слыхом не слыхивал.

— Ты что, Финч?! — махнул рукой старик. — Чтобы в трамваях стояли тепло-решетки?! Все ж на нас держится, на станционщиках… Этим трамвайщикам всегда на порядок было чихнуть и размазать.

— Да, вы говорили, мистер Перри, — не стал спорить Финч. Смотритель частенько жаловался на своих заклятых врагов — ленивых трамвайщиков, которые, мол, только то и делают, что колесят себе по рельсам и бед не знают. — Хорошего дня, мистер Перри.

— Передавай привет дедушке, — пробормотал старик и, подкрутив седые усы, снова склонился над решеткой. — Где-то тут был вентиль, похожий на ухо…

…Дом № 17 был потерян среди таких же старых и понурых домов улицы Трум. Семь этажей, темно-зеленая черепичная крыша, горбатые дымоходы, каминные и кухонные трубы, а также флюгер в виде часовой стрелки да круглое чердачное окно. Точно такой же дом, как № 16 или № 18.

Его бы совсем ничто не отличало, если бы не старый ржавый дирижабль на заднем дворе. На памяти Финча, эта сплошь облепленная снегом штуковина всегда там стояла, привалившись к кирпичной стене, будто прилегла отдохнуть и затем забыла, как подняться обратно. Финч не помнил, чтобы дирижабль когда-то взлетал или подавал хоть какие-либо признаки жизни. Если, конечно, не считать признаком жизни мистера Хэмма, старого сумасшедшего пьяницу, который квартировал внутри и клятвенно заверял всех, что его «Дженни» немало повидала во время войны, совершила множество опасных полетов и пережила бессчетное количество приключений. Разумеется, ему никто не верил. Стоило только взглянуть на «Дженни», напоминающую огромный сугроб, или понюхать самого мистера Хэмма…

Финч медленно брел к дому и, глядя на него, в очередной раз вспомнил, почему ему не нравится Горри. Он считал, что здесь живут одни только злые и несчастные люди. Время на этих улочках будто бы замерло, как во время снежной бури, — а на самой Трум вообще никогда ничего не происходило.

Жизнь в здешних крошечных квартирках была невероятно скучной и монотонной, день повторялся за днем, и порой было трудно понять, наступило ли уже сегодня или все еще тянется вчера. Да и люди, что обретались в Горри, соответствовали такой жизни: занудные, мелочные и мелкие, никого здесь ничто не заботило. Финч отчаянно не хотел вырасти и превратиться в кого-нибудь из местных взрослых: безликих, хмурых, почти всю жизнь просыпающих и просыпающихся, только лишь чтобы сделать какие-то унылые неважные дела, а затем снова лечь спать.

Если бы кто-нибудь спросил мнения Финча, он предпочел бы жить где-нибудь в другом месте. Но где именно, он не смог бы ответить. Тот же Шелли пугал его своими шумом, старыми мостами, которые могли в любой момент упасть на голову, да людьми, вроде мистера Кэттли, которые сходят там на станции. Ну а других районов он по сути и не знал… Как это ни грустно признавать, его место было в Горри, а его судьбой было здесь состариться и умереть, если скука или тоска не задушат его быстрее…

Вот и дом № 17. Он нависал над улицей, будто был готов завалиться. Вечер вступал в свои права, и некоторые окна уже светились.

Окно комнаты Финча было темным — конечно, он ведь здесь, внизу, еще не вернулся из школы. Рядом располагалось окно их кухни. Там сейчас был дедушка — как обычно, готовил обед и…

Окно кухни не светилось. Неужели дедушка заснул в своем кресле за газетой? Такое с ним в последнее время случалось все чаще…

Финчу оставалось перейти узкую мостовую, по которой ездил разве что крошечный старенький «трофф» мистера Дьюи, их почтальона, когда он увидел то, что заставило его поморщиться.

— Только тебя не хватало, — проворчал Финч и пригнулся.

Из-за угла соседнего дома показалась невысокая, но очень важная фигура.

На мисс Арабелле Джей было рыжевато-коричневое пальто. Ее рыжую шапку с длинными ушами-завязками, которые она, как всякая примерная девочка, завязывала под подбородком, было видно за полквартала.

Судя по коричневому бумажному пакету из лавки «Мередит Момм», который она прижимала к груди, как невероятное сокровище, мама посылала ее за покупками.

К невероятной досаде Финча, Арабелла была его соседкой и жила в том же доме, что и он, но этажом ниже. Зная гнусные повадки этой девчонки, мальчик предположил, что, пока он был наказан в классе миссис Оул, она уже успела сделать все уроки и даже пообедать. Финч всегда презирал таких исполнительных и прилежных воображал. Вот сейчас он ей отомстит за то, что из-за нее его наказали, ведь это именно ее он ненавидел, когда заметила учительница.

Финч наклонился к земле и взял в руки немного снега. Слепив снежок и как следует прицелившись, он швырнул его прямо в важно вышагивающую фигуру в рыжей шапке.

Снежок пролетел над мостовой и врезался Арабелле Джей в лицо.

Коварное нападение стало для девочки полнейшей неожиданностью. Сама она, к сожалению Финча, не упала, но пакет все же выронила. Из него вывалилось и рассыпалось по снегу с полдюжины рыб, трепыхая хвостами и плавниками. Пользуясь шансом, рыбки стали расползаться по снегу прочь.

Девочка вытерла ладошкой налипший на глаза снег и увидела Финча. Разумеется, она мгновенно все поняла.

— Финч! — закричала Арабелла. — Ненавижу тебя! Ненавижу!

Она наклонилась и принялась собирать убегающую рыбу обратно в пакет. А Финч, весьма довольный собой, тем временем пронесся через узкую проезжую часть и нырнул в свой подъезд.

В подъезде дома № 17, как и всегда, было мрачно и неуютно: лампы приглушенно горели лишь над входной дверью да над решеткой лифта, в то время как лестница на этажи тонула во тьме.

Стоило Финчу переступить порог подъезда, как под его ногами заработала тепло-решетка. Мальчик потоптался, чтобы поскорее струсить снег.

— Добрый день, миссис Поуп! — поздоровался он с совершенно лысой немолодой женщиной, чье сморщенное лицо проглядывало в полукруглом окошке.

Консьержка не ответила. Она была очень занята — полировала свои жуткие длиннющие ногти пилочкой. Рядом развалилась ее лысая кошка Мо. Мо была лысой не потому, что являлась представительницей какой-нибудь экстравагантной породы — она просто была плешивой, как и ее хозяйка.

— Добрый день, мистер Поуп! — Финч поприветствовал мужчину, сидевшего на стуле у лифта. Тот читал газету и не собирался отрываться от чтения, только чтобы ответить на приветствие какого-то мальчишки.

Мистер Поуп служил в их доме лифтером. У него не было своих домашних питомцев, кроме Мо и миссис Поуп.

Финч направился к лестнице — ездить на лифте могли только взрослые, а склочной консьержке было только повод дай напомнить, что: «Дети ходят пешком!»

Мальчик не прошел и пары шагов, как его остановили:

— Еще раз! — раздалось визгливое из окошка. — Я вижу снег на башмаке!

Консьержка была просто помешана на чистоте в подъезде, и, если кто-то наносил снег с улицы, у нее случался приступ человеконенавистничества, который мог затянуться на целый месяц. Она и без того была крайне злобной особой, а в эти периоды становилась и вовсе невыносимой, превращаясь в настоящего тирана дома № 17.

Спорить с ней было бесполезно, и Финч нехотя вернулся ко входу — он прекрасно помнил, как она едва не оторвала ему уши, когда он занес снег в прошлый раз.

Тепло-решетка включилась, мальчик потоптался на ней, удостоверился, что все растаяло и высохло, а затем сорвался с места и ринулся к лестнице, пока Арабелла не вернулась и не устроила ему трепку за снежок. Свой побег Финч не считал чем-то постыдным или малодушным, ведь, случись драка, силы были бы не равны, и он получил бы как следует — девчонки очень опасны в своей ярости.

Финч уже преодолел один темный пролет, когда хлопнула входная дверь, и с первого этажа донесся крик:

— Где он?!

— Ноги, мисс Джей! — раздался ответный крик консьержки.

Финч рассмеялся. Причем намеренно громко, чтобы Арабелла услышала.

— Ты мне ответишь за это, Финч!

Мальчик не стал дожидаться, когда эта вредная девчонка воплотит свою угрозу в жизнь, и побежал вверх по лестнице.

* * *

Тревожное предчувствие. Это такое состояние, когда поворачиваешь ключ в замочной скважине, открываешь дверь, переступаешь через порог и откуда-то уже знаешь, что тебя ждет что-то очень неприятное. И никаких рупоров-вещателей не нужно. Ты просто откуда-то это знаешь. Внутри словно все повисает, образуется пустота, и что-то там, откуда-то со дна тебя, твердит: «Еще немного… подожди…»

Вот и у Финча появилось подобное предчувствие. Радость от маленькой мести Арабелле иссякла, словно ее и не бывало.

В квартире было темно и холодно. Лампа над зеркалом в прихожей не горела.

Финч посмотрел на вешалку. На ней угадывались очертания коричневого дедушкиного пальто; на крючок был надет котелок в тон пальто. Также рядом висел клетчатый шарф, без которого дедушка никогда никуда не выходил. Мальчик опустил взгляд — на стойке для обуви стояли темно-коричневые башмаки. Значит, дедушка точно дома.

Но почему тогда он никак не отреагировал на щелчок замка и скрип двери? Неужели он так крепко заснул?

А еще… почему же так холодно?

— Деда! — позвал Финч. — Я дома!

Он снял портфель со спины, повесил пальто, шарф и шапку на вешалку, стянул башмаки и направился в гостиную. Недоброе предчувствие усилилось: что-то стряслось. Дедушка был старым, часто болел, и Финч очень боялся того, что может обнаружить…

В гостиной, как и во всей квартире, было темно.

Беспокойство немного отступило. С одной стороны, мальчик не увидел дедушку, молчаливым и мертвенно-бледным, со съехавшими с носа очками. Но с другой… он вообще дедушку не увидел.

— Деда! — позвал Финч. — Ты где?

Лишь тишина в ответ. Даже напольные часы в углу не тикали. Маятник висел по центру с видом удачливого самоубийцы. Вероятно, дедушка забыл подтянуть гирьки, и часы остановились. Кресло, в котором дедушка обычно разбирал свою коллекцию почтовых марок с дирижаблями, пустовало, на нем лишь лежал аккуратно сложенный клетчатый плед. Рядом стоял круглый столик с радиофором, бронзовый рог которого угрюмо глядел в пол. Камин был закрыт решеткой и, судя по всему, вообще с утра не зажигался.

— Деда!

В кухне была та же картина: пусто, темно и мрачно. Дедушки не было и здесь. Печка погашена. Никакого обеда. Дедушка не мог не приготовить обед! Такого никогда не случалось. Он всегда говорил, что пропускать обед вредно для душевного равновесия. Неужели он так давно ушел?

«Но он ведь не ушел, — напомнил себе мальчик. — Его одежда — на вешалке!»

Неприятные подозрения Финча окрепли, когда он вошел в коридор. Дверь дедушкиной комнаты была приоткрыта. Мальчик испуганно направился прямо к ней.

— Деда?

Финч толкнул дверь и сразу же понял, почему в квартире так холодно.

Окно в комнате дедушки было распахнуто настежь. Снег залетал в него и падал на ковер. У подоконника сгрудился уже довольно приличный сугроб.

«Почему окно открыто?»

Кровать дедушки была застелена. Самого его в спальне не оказалось.

Финч пересек комнату и поспешил закрыть окно. Он взялся за ручку и уже потянул было створку на себя, когда увидел вдруг кое-что странное. На карнизе с той стороны окна в снегу отпечатался след башмака. След вел из квартиры.

Финч сперва даже не понял, что видит. Все это казалось просто абсурдным. Кому нужно выходить через окно на пятом этаже? Да и зачем?..

Мальчик вздрогнул от собственной ужасной догадки. Он перегнулся через подоконник и выглянул в окно. Внизу не было ничего необычного. Задний двор, огороженный ветхой кирпичной стеной. Разбитый фонарь на столбе. Сугробы, протоптанная дорожка от калитки, ведущая к черному ходу в дом, да развалюха-дирижабль «Дженни», из трубы которой поднимался одинокий дымок; единственный очищенный от снега иллюминатор горел теплым рыжим светом: мистер Хэмм был дома.

И никакого следа под окнами. Никаких занесенных снегом очертаний лежащего внизу дедушки.

Финч с облегчением вздохнул и пообещал себе спросить у дедушки, что это за странный след и почему окно открыто, — только бы его найти сперва.

Он закрыл окно, задвинул щеколду и направился к выходу из спальни, но не успел сделать и двух шагов, как вдруг увидел то, что заставило его встать на месте.

Дверца большого и тяжелого, как сотня беспокойных сердец, гардероба дедушки, которая всегда была заперта, — именно та, за которой должны были храниться носы любопытных детей, сейчас была открыта!

Финч впервые увидел содержимое шкафа. На вешалках висели старые костюмы: черный фрак, шинель, которую дедушка надевал в самые лютые морозы, багровая военная форма. Внутренние ящики были выдвинуты, как будто кто-то в спешке что-то доставал из них или искал там что-то.

Финч подошел и заглянул внутрь — все они были пусты. Мальчик задвинул ящики один за другим. И вдруг услышал, как в нижнем что-то перекатилось и глухо стукнулось о заднюю стенку. Он вновь открыл его и обнаружил на дне изогнутый бронзовый рычажок с черной резной ручкой на конце. На ручке было выгравировано: «Штейн и Фонни». С разочарованием Финч понял, что это всего лишь запасная ручка для завода радиофора из гостиной. «Штейн и Фонни» — так называлась фабрика, выпускающая механизмы для прослушивания радиопередач.

Финч вернул ручку на место, задвинул ящик и вышел из комнаты. Ничего не понимая, он заглянул в свою спальню — там на кровати лежала книжка «Семнадцать мертвых кукол», которую дедушка взял для него в библиотеке и которую Финч читал перед сном.

Это было уже совсем не смешно.

Он обыскал всю квартиру. Заглянул даже в чулан в прихожей. По всем признакам дедушка просто не мог не быть дома, но все дело как раз заключалось в том, что его там не было.

Вывод напрашивался неутешительный: дедушка пропал.

Глава 2 Рыбий хвост, фотокарточка и гадкий обман

Старые лестницы в старых домах между собой похожи, и в то же время в каждой из них есть что-то свое, уникальное. Вот и лестница в доме № 17 на улице Трум, как две капли, походила на прочие лестницы в других домах, но в ней все же ощущалось что-то исключительно странное и необычное.

Если приглядеться, на некоторых ступенях можно было различить полустертые следы башмаков — черные, как будто выжженные (миссис Поуп никак не могла их оттереть), еще на каждом пролете на стене висели сломанные часы с погнутыми стрелками — зачем они тут и кто их сломал, Финч не знал, но дедушка говорил, что это случилось в тот момент, когда старый домовладелец покинул дом. А еще здесь висел запах — очень странный сладковатый запах, но что его издает, мальчик так и не выяснил, хоть не один раз, вооружившись собственным носом и твердой уверенностью раскрыть тайну непонятного запаха, исследовал всю лестницу вдоль и поперек.

Сейчас, впрочем, Финча не заботили ни выжженные следы, ни часы с погнутыми стрелками, ни даже запах. Он прятался. Прятался на лестнице. И то, что свет здесь не горел, было ему на руку.

Финч замер и, набрав в легкие побольше воздуха, осторожно выглянул на первый этаж.

Негромко мурлыкало радио: заунывная мелодия порой прерывалась трескучими помехами. В полукруглом окошке, как и всегда, поблескивала лысина консьержки. Злые колючие глазки миссис Поуп тонули в фиолетовых тенях, тонкие губы были также обильно нафиолечены, да и в пудре эта женщина явно не знала меры: издалека ее можно было принять за весьма экстравагантный труп. Выражение сморщенного лица миссис Поуп заставляло думать, что она унюхала нечто мерзкое, хотя на самом деле она просто сосредоточилась.

Консьержка была занята своим излюбленным делом: подравнивала длинные ногти пилочкой. Порой она отвлекалась на то, чтобы стукнуть по радиофору, когда мелодия превращалась в трескучие помехи, и на то, чтобы одарить развалившуюся на стойке Мо каким-нибудь глубокомысленным замечанием. Кошка отвечала ей своим коронным презрением, попросту игнорируя как хозяйку, так и весь окружающий мир в целом.

Возле решетки лифта стоял пустой стул, на котором лежала газета, грустная и одинокая без своего извечного спутника мистера Поупа. Лифтер был сейчас очень занят…

Финч покивал — все прошло по плану, все, как он задумал и… подстроил.

А ведь еще полчаса назад он и представить не мог, что решится на подобное…

…Полчаса назад Финч, обхватив себя за плечи, бродил по своей темной и пустой квартире, не в силах найти себе места. Мальчик пытался думать, но думалось с трудом — как будто он вручную заводил огромные шестерни в башенных часах. Очень ржавые шестерни.

Все его мысли сейчас были о таинственном исчезновении дедушки.

Тревога, которая мучила Финча с самого возвращения из школы, лишь усилилась. Он понимал, что такой человек, как Корнелиус Фергин, его дедушка, который всегда дотошно следует распорядку дня, не мог просто выйти прогуляться и забыть о времени. Нет. Что-то случилось. Что-то плохое… Иначе дедушка сейчас был бы здесь — кряхтя накладывал бы ему на тарелку кашу с грибными фрикадельками и, как обычно, интересовался бы успехами Финча, а Финч рассказывал бы ему об этой мерзкой Арабелле Джей, о строгой миссис Оул или о подозрительном мистере Кэттли из трамвая. Хотя о последнем, наверное, все же не стоило упоминать: дедушка вряд ли был бы рад узнать, что Финч заговорил с незнакомцем, еще и со столь откровенно злодейским.

«Дедушка просто куда-то вышел, — навязчиво лезло в голову. — У него появились дела. Ничего в этом нет странного. Может, он просто пошел в лавку? Точно, всего лишь пошел в лавку! Вдруг у нас закончились грибы для фрикаделек? Или хлеб? Или чай?»

Конечно же, ни в какую лавку дедушка не пошел. Финч в этом был уверен, как бы ни пытался себя убедить в обратном. За газетой дедушка также отправиться не мог, ведь сегодняшняя газета лежала тут же — на столике у радиофора. Что тогда? Больше дедушкиных дел Финч представить себе не мог. Корнелиус Фергин был домоседом и разве что порой ходил на бульвар Разбитое Сердце кормить птиц. Но делал он это редко, да и то по утрам.

«Ну почему я такой отсталый?!» — злясь на себя, думал Финч. Как ни пытался, он просто не мог придумать еще варианты, куда дедушка мог отправиться. Может, по причине его, Финча, отсутствующей фантазии, а может, из-за того, что было не так уж и много мест, куда дедушка мог пойти, и…

Финч замер посреди гостиной и принялся обзывать себя самыми дрянными словами, которые знал. Ну конечно! Конечно же, дедушка был в доме! Более того, в единственном месте в этом доме, в котором он мог провести не один час, помимо их собственной квартиры, разумеется.

Финч бросился в прихожую, натянул башмаки и выскочил за дверь. Мчась вверх по лестнице, он пытался сдержать охватившую его радость. Он почти-почти нашел дедушку! Конечно же, тот был у своего лучшего друга, мистера Франки, который жил этажом выше. Дедушка часто к нему захаживал, они играли в карты, а если точнее, в «Трольридж», обсуждали газетные статьи, с теплом вспоминали былые времена и осуждали нынешние.

Мистер Франки был затворником и никуда из квартиры не выходил. Продукты ему доставляли из лавки, почту и газеты приносил мистер Дьюи, почтальон. Все это оставляли консьержке, а та уже переправляла посылки к двери квартиры мистера Франки через своего супруга-лифтера. Финчу дедушкин друг казался окончательно и бесповоротно сбрендившим, но дедушка очень ценил Конрада Франки и постоянно рассказывал внуку о его причудах. А рассказать было о чем: старый затворник страдал вяло текущей манией преследования и ко всем относился с исключительно болезненным подозрением. Он то и дело устраивал окружающим допросы, требовал пароли, а порой и вовсе дергал посетителей за бороды и усы, в попытках удостовериться, что те — не накладные. Как-то дедушка сказал, что мистер Франки ущипнул его за щеку — старому чудаку пришло в голову, что под видом друга к нему явился некто, напяливший его кожу, как костюм.

Надеясь, что на этот раз обойдется без щипков, Финч подошел к зеленой двери под бронзовой цифрой «16» и потянул за цепочку звонка. Вслед прозвучавшему из квартиры перезвону колокольчиков раздались шаркающие шаги.

— Кто там? — спросили раздраженным голосом из-за двери.

— Мистер Франки! — позвал мальчик. — Откройте, это я, Финч!

— Какой еще Финч? — недружелюбно прохрипели с той стороны. — Не знаю никаких Финчей.

— Как это? — удивился Финч. — Я же внук мистера Фергина, вашего друга! — и тут мальчик вспомнил, что ему был выдан личный пароль: — Рыбий хвост.

Один за другим щелкнули несколько замков, и дверь чуть приоткрылась. В образовавшейся щели показались недобрый глаз под косматой бровью и клочок встопорщенной седой бороды. Также мальчик различил воротник вишневого шлафрока с красными пуговицами.

— А, это ты, Финч, — проворчал мистер Франки. — Что сразу не сказал?

— Простите, сэр, — не стал спорить со стариком Финч. — А дедушка у вас?

— Что?

— Ну, мой дедушка, мистер Фергин. Он сейчас у вас?

— Нет тут твоего деда. Вчера играли. Он продулся знатно. А сегодня не заходил еще — видать, обиду затаил или придумывает, как бы отыграться…

Финч потрясенно застыл. Он так надеялся, что дедушка здесь — более того, он сам себя в этом уже настолько убедил, что сейчас просто отказывался верить.

— Но я… я думал…

— Передай от меня деду, что если он не хочет в следующий раз снова продуть, то пусть придумает что-то получше, чем собирать «мотыльков». «Трольридж» — это не бридж, и тут, если будешь зевать, все карты с «мотыльками» вылетят. Передашь?

Финч неуверенно кивнул.

— Вот и славно, — добавил старик. — Рыбий хвост… хм…

Сказав это, мистер Франки наделил мальчика подозрительным взглядом и закрыл дверь.

Финч какое-то время еще стоял, сверля ее взглядом, а затем развернулся и понуро поплелся обратно.

Переступив порог своей темной и холодной квартиры, он даже поежился от того, как там было угрюмо и неуютно. Требовалось исправить это как можно скорее.

Финч на ощупь забрался в чулан. Нашарив в темноте вентили на теплофорных и газовых трубах, он открутил их. После этого повернул колесико под плафоном лампы в прихожей. Чиркнула искра, и свет загорелся. Меньше, чем через минуту, загорелась лампа и в гостиной.

В квартире постепенно становилось теплее, но только не на душе у Финча. Он вернулся к тому, с чего начал. В доме дедушки нет — помимо мистера Франки, тот ни с кем из соседей не общался. А это значило, что дедушка и правда куда-то пошел, видимо, переодевшись во что-то, что хранил в гардеробе. Варианта было всего два: он либо спустился вниз и покинул дом № 17, как и обычно, через дверь, либо… что ж, прежде, чем рассматривать другой, совершенно абсурдный, вариант, нужно было проверить первый.

«Нужно убедиться», — подумал Финч и поймал себя на мерзком ощущении — он как будто взял в рот ком пыли.

Убедиться можно было только одним, крайне неприятным, способом: спросить у человека, который знает в доме № 17 все и обо всех и неусыпно следит за каждым шагом жильцов. Если дедушка выходил из дома, она должна знать…

…Прежде, чем спуститься на первый этаж, Финч кое-что взял из кухни, а затем вернулся на шестой. Но уже не к мистеру Франки. Подойдя к лифту и приставив ухо к холодной решетке, он прислушался. Кабинка, как он и полагал, стояла внизу.

Для его плана было бы логичнее подняться на последний, седьмой этаж, но Финч не решился — детям появляться там запрещалось. Под крышей располагались квартиры самых важных жильцов дома, а те считали, что присутствие детей на их этаже недопустимо. Однажды Финч из любопытства все-таки поднялся на седьмой этаж. Признаться, его ждало разочарование — ничего хоть сколько-нибудь интересного он там не обнаружил: решетка лифта, черная низкая дверца, ведущая на чердак, и двери трех квартир.

В одной из тех квартир, к слову, жила мадам Клара, самая строгая и грозная женщина из всех, которых знал Финч. Она была няней — смотрела за чужими младенцами и при этом состояла в каком-то дальнем родстве с домовладельцем господином Борганом. Мадам пользовалась уважением всех жильцов, даже консьержка лебезила перед ней, как будто та — верховный судья. Финч боялся мадам Клару, а еще она казалась ему… в общем, она была очень-очень красивой.

Подумав о мадам Кларе, Финч проглотил вставший в горле ком: сейчас встретиться с ней ему хотелось меньше всего…

Финч дернул рычажок. Внизу, рядом со стулом мистера Поупа, должен был зазвенеть колокольчик, вызывая лифт на шестой этаж. Как мальчик ни вслушивался, колокольчика он не услышал, но зато прекрасно разобрал кряхтение мистера Поупа, пронесшееся через весь дом и прекрасно демонстрирующее, как лифтера утомили этим звонком.

Финч бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени. На первом этаже он оказался примерно в то же время, как мистер Поуп неторопливо зашел в лифт, закрыл за собой решетку, дверцу и крутанул рычаг управления противовесами. Машина заработала, большие катушки закрутились, наматывая тросы, и кабинка с лязганьем поползла вверх.

В подъезде на первом этаже остались лишь консьержка и ее кошка. Финч избавился от лифтера не просто так. Его дело требовало осторожного подхода, и лишние свидетели, а в особенности хмурый подозрительный взгляд поверх газеты, ему могли только помешать.

Стоило лифту отползти на второй этаж, мальчик выбрался из своего укрытия и, нацепив на себя невинный вид, подошел к окошку консьержки. Миссис Поуп выстрелила в него хмурым взглядом, после чего вновь вернулась к пилочке, ногтям, самолюбованию и презрению к окружающим.

— Миссис Поуп, я тут принес кое-что для Мо, — начал мальчик.

И консьержка, и кошка одинаково недоверчиво прищурились.

Финчу вдруг показалось, что его затею раскусили. Он уже был в пол-оборота от того, чтобы ринуться прочь, как тут ему совершенно неожиданно почему-то вдруг представился жулик мистер Кэттли, ободряюще ему подмигивающий.

— Вот. — Мальчик достал из кармана сверток и развернул коричневую бумагу. — Хвостик ушастой рыбы. Мо ведь их так любит. Мо, ты хочешь хвостик ушастой рыбы?

Кошка лениво поглядела на хвостик, вытянула лапу и уставилась выжидающе: мол, клади давай, или я еще должна вставать и тянуться за ним?

Финч послушался и опустил в лапу рыбий хвост. Тот был обнюхан, пристально изучен, после чего отправился в пасть. Раздался звук, напоминающий перезвон шестеренок, — фирменное ленивое мурчание Мо затянуло весь первый этаж.

Мальчик протянул руку, намереваясь погладить кошку, но та гневно зашипела. Через силу заставив себя оставаться на месте, он собрался с духом и начал:

— Миссис Поуп, я хотел спросить, а вы случайно не видели моего дедушку?

— Я не слежу за чужими дедушками, — последовал мгновенный ответ.

Это была ложь. Консьержка именно что следила — в этом доме никто и шагу ступить не мог без ее ведома. Время от времени она напоминала тому или иному жильцу (хотя об этом и так никто не забывал), что господин Борган прежде, чем отбыть в свое путешествие около десяти лет назад, оставил ей ключи и попросил заботиться о доме, что фактически сделало ее тут главной.

— Я вернулся из школы, а его нет, — пояснил Финч. — Вот я и хотел…

— И почему все кругом считают, будто я — это справочное бюро? — пробурчала себе под нос миссис Поуп.

— Вот я и хотел спросить, не выходил ли он куда-то? Вы ведь все видите…

— Мистер Фергин никуда не выходил с утра, — задумчиво проговорила миссис Поуп, и в ней вдруг будто что-то перемкнуло: она заинтересовалась. — Ты говоришь, что его нет дома? Он куда-то пропал?

Нечто в ее взгляде Финчу очень не понравилось. Не сразу он понял, что это была алчность. Консьержка и ее муж только и ждали, чтобы кто-то из жильцов скончался, чтобы потом можно было наложить лапы на опустевшую квартиру и сдать ее кому-то, кто хорошо заплатит. Однажды Финч краем уха услышал обрывок разговора дедушки и мистера Франки. Дедушкин друг жаловался, что «эта лысая дрянь» пыталась его отравить — прислала ему ядовитую рыбу вместо той, что он заказывал в лавке, чтобы, вне всяких сомнений, избавиться от него и поселить в его квартире «каких-то хмырей из Краекк или еще откуда».

Финч так и представил себе, как эта отвратительная женщина расхаживает по их с дедушкой уютной квартирке и измеряет стены и дверные проемы.

— Мистер Фергин куда-то пропал? — повторила консьержка.

— Не то чтобы…

— Исчез? — Она почесала кривыми острыми ногтями лысую макушку: «Хр, хр, хр».

— Не совсем, я думаю…

— Мне вызвать мистера Додджа? — спросила консьержка скорее себя, чем мальчика, размышляя вслух и будто бы взвешивая шансы, насколько все же старик с пятого этажа пропал и не отыщутся ли у него вдруг какие-нибудь наследнички. Разумеется, Финча в расчет она не брала.

— Нет! — взмолился мальчик. — Не нужно!

Финч уже пожалел, что вообще решил сунуться к этой злобной женщине. Кто мог знать, что она так оживится. Еще и констебля грозится позвать! А хуже мистера Додджа, который просто ненавидит детей, и придумать ничего нельзя.

Но как оказалось, вполне себе можно:

— Если твой единственный опекун исчез, — заметила миссис Поуп, — я должна вызвать клерков из приюта «Грауэнс». Такой порядок…

«Только не это! — с ужасом подумал Финч. — Только не приют!»

В горле пересохло, а руки задрожали. Будь здесь мистер Кэттли, он бы осуждающе покачал головой.

— Нет, что вы! — отчаянно заверил Финч. — Он никуда не исчез!

— Но ты сам сказал… — протянула консьержка.

— Его просто нет в квартире, — поспешно пояснил Финч. — Вот я и подумал, что он выходил, а вы могли его видеть.

— Я не видела. Ты уверен, что не нужно вызвать клерков из приюта?

— Уверен!

— Знаешь, я все-таки сообщу констеблю, а он свяжется с приютом.

— Зачем?! — воскликнул Финч. — Мой дедушка никуда не исчезал!

— Гм.

Финч понял, что если сейчас он скажет что-то не то или как-то не так отреагирует, печальный исход неминуем: его отправят в приют, он не сможет найти дедушку, а эта лысая миссис Поуп завладеет их квартирой. Этого никак нельзя было допустить.

Он заставил себя успокоиться. Спорить с миссис Поуп было бессмысленно, ведь ей никто не указ, она здесь главная и считает, что дети, эти маленькие вредители и грязнули, — просто досадное недоразумение, которое можно лишь какое-то время терпеть. Ей лучше знать, что и как в этом доме устроено и как здесь все должно происходить. Она все видит, ничто от нее не ускользнет.

Да, переубеждать консьержку не имело смысла, но другое дело, если она переубедит сама себя.

Стараясь унять дрожь в голосе, Финч рассудительно уточнил:

— Вы же сами сказали, что мой дедушка никуда сегодня не выходил с самого утра, правильно, миссис Поуп?

— Разумеется. Я бы заметила, — важно сказала она.

— И через черный ход он тоже не мог выйти, так ведь? — Мальчик кивнул на дверь в глубине подъезда. — Хотя, возможно, вы могли и не заметить…

— Я бы заметила, — процедила консьержка. — Я все замечаю!

Миссис Поуп уже и сама все поняла. Она действительно не видела, чтобы этот деланно вежливый, занудный Фергин сегодня куда-то выходил из дома после того, как вернулся, проводив этого раздражающего мальчишку на трамвай в школу.

— Значит, дедушка все еще где-то здесь, — добавил Финч и нервно хихикнул: — Не выбрался же он через окно… хи-хи… — Финч сделал вид, словно его осенило. — Ой! Наверное, дедушка зашел к мистеру Франки. Точно! И как я сразу не подумал! Они же часто играют в «Трольридж».

Консьержка выглядела разочарованной, огорченной и раздраженной. Весьма раздраженной.

— Тогда зачем ты морочишь мне голову? — Она положила пилочку на столик рядом с книгой учета посетителей дома и поднялась на ноги.

— Простите, мэм, — испуганно проговорил Финч. — Я просто не подумал.

— Не подумал он! — Консьержка угрожающе склонилась к окошку и просунула сквозь него свою голову, будто намереваясь вцепиться в Финча зубами. Мальчик отшатнулся. — Да знаешь, сколько терпения нужно, чтобы…

Уже почти свершившаяся казнь Финча вдруг прервалась. Громыхнула кабинка лифта. Решетка со скрежетом отъехала вбок, дверь открылась, и из-за нее вывалился запыхавшийся мистер Поуп. Финч удивился: это как же возможно в лифте-то запыхаться?

Ответ не заставил себя долго ждать: от страха и нервного возбуждения.

— Цисси! — Мистер Поуп подскочил к окошку. Руки его тряслись. — Я так и знал!

Консьержка недовольно переключила свое внимание с мальчишки на супруга.

— Что ты знал?

— В нашем доме поселился невидимка! — Лифтер едва ли не подпрыгивал на месте от страха.

— Что?! — миссис Поуп подняла бровь. — Барри, ты, видимо, просто перебрал сиропа от кашля, вот тебе и мерещится…

— Я говорю тебе, он вызвал лифт! — стоял на своем мистер Поуп. — Это был невидимка!

— Это был никакой не невидимка!

— Это был он!

— Нет, не был!

— Нет, был!

Более удачную возможность для спасения представить было сложно, и Финч поспешил ею воспользоваться. Он начал осторожно пятиться, а когда до лестницы оставалась всего пара шагов, опрометью бросился наверх.

Последним, что он услышал, было:

— И с чего ты взял, что лифт вызвал невидимка?

— Уж я-то с первого взгляда могу различить невидимку! Не сомневайся!..

* * *

Вернувшись в квартиру, Финч зажег свет в спальне дедушки и выглянул в окно.

У него оставалась последняя зацепка — странный след в снегу на подоконнике. Вернее, он думал, что оставалась. Конечно, Финч понимал, что тайна отпечатка ноги не раскроется, если просто смотреть на него и пытаться протереть взглядом, но он надеялся, что что-то упустил. Вдруг он узнает форму башмака, который его оставил, вдруг на подошве есть какой-то необычный узор, по которому он распознает этот башмак среди тысяч других башмаков, заполонивших город.

И вот он глядит, а следа-то и след простыл! Подоконник был полностью заметен снегом. Отпечаток ноги исчез, будто его и не бывало. Словно он просто примерещился, как и прочие странные вещи, которые Финч, как ему казалось, сегодня видел.

«Только такой болван, как ты, мог потерять такую важную вещь, как след чьей-то ноги на карнизе пятого этажа! — укорил себя Финч. — Как ты мог не рассмотреть его сразу во всех подробностях?! Это же было так просто! Он был у тебя под носом! Как же так?!»

Мальчик стоял у окна и глядел на черноту за ним. На снег, падающий, как рассыпавшиеся в крошево надежды. Он больше не знал, что делать. Дедушку Финч так и не нашел. Оставалось надеяться, что тот сам появится. Просто придет, укроет его одеялом и присядет на край кровати. А он проснется и увидит дедушку. И очень обрадуется. А тот скажет: «Ты просто не представляешь, Финч, что случилось!» И он все ему расскажет. И это будет действительно удивительная история. И она будет захватывающей, там будут интриги и приключения, а еще она будет жуткой, но ему не будет страшно, ведь все уже позади.

Финч опустил взгляд… ему стало горько и тошно.

«А что если дедушка никогда не вернется? Может, он, как этот слабый одинокий огонек внизу, забыт где-то, заметаемый снегом, всеми покинутый, никому не нужный и…»

Финч вдруг оборвал свои упаднические мысли. Их место тут же заняла другая: «Огонек в снегу! Внизу… Во дворе…»

Мальчика посетило очередное тревожное предчувствие. Но с ним пришла и решимость. Он кое-что придумал. План созрел мгновенно.

Финч побежал на кухню, немного покопался в бронзовом холодильном шкафу, после чего ринулся в прихожую. Надел башмаки, шапку, шарф и пальто. И был таков.

Лестницу он преодолел бегом, и между третьим и вторым этажами в темноте едва не сломал ногу. Но сейчас ни мнимый, ни подлинный перелом ноги не могли его остановить. И правда — остановило его кое-что другое. Пострашнее перелома.

Стоило Финчу спрыгнуть с последней ступеньки, как его окликнули:

— И куда это мы так резво направляемся? — хмуро спросила консьержка.

Финч остановился и показал ей бумажный сверток, который держал в руках.

— У нас тут осталось от обеда немного, — сказал он. — Несу мистеру Хэмму.

— Мистер Хэмм, — презрительно скривилась миссис Поуп. — Если бы не строгий наказ господина Боргана терпеть этого пьянчугу, я бы давно сдала его в утиль вместе с его развалюхой. Мистер Фергин отыскался?

— Да, мэм! — соврал Финч — мистер Кэттли мог бы им гордиться. — Он был у мистера Франки — они играли в «Трольридж», и дедушка проиграл: он пытался собрать «мотыльков», но ничего не вышло. А еще дедушка показывал мистеру Франки свою новую почтовую марку с дирижаблем. Это просто чудесная марка, мэм! Вы знаете, мой дедушка собирает марки и он очень ценит…

— Как будто мне есть какое-то дело, — утомленно перебила консьержка. — Не толпиться! Иди, куда шел!

Уговаривать Финча не пришлось. Скользнув мимо лифта и спящего на стуле, укрывшегося газетой мистера Поупа, мальчик повернул ручку двери черного хода и вышел во двор. Оказавшись под открытым небом, он перевел дыхание.

Сердце немного успокоилось, и Финч направился по узкой дорожке, протоптанной в снегу и ведущей к кованой калитке. Но до нее он не дошел и свернул к огромному сугробу, который занимал всю западную часть двора. Из сугроба торчала оконечность бурой от ржавчины и пыхтящей дымом трубы. Из круглого окошка тек теплый уютный свет, красиво подкрашивая рыжим падающие снежинки.

Финч поглядел в иллюминатор — за ним что-то двигалось. Что-то, вероятно, готовилось ко сну.

Мальчик постучал.

— Никого нет дома! — раздался глухой голос, в котором проскальзывали испуганные нотки.

— Мистер Хэмм! — Финч встал на носочки и придвинул лицо к окошку, пытаясь разглядеть внутри хозяина. — Это Финч, внук мистера Фергина! Я принес вам кое-что!

К иллюминатору приблизилась здоровенная фигура, и к стеклу опустилось нечто бесформенное с огромными круглыми… глазами?

В следующее мгновение посудина вздрогнула, и овальная дверь, натужно заскрежетав, отворилась. На пороге стоял пухлый старик в бордовом твидовом костюме и в больших лётных очках на глазах. У него были широкое морщинистое лицо, мясистый нос и красные с проседью бакенбарды. Несло от старого штурмана традиционно крепкой угольной настойкой.

— Добрый вечер, мистер Хэмм! — поздоровался Финч.

— Здравствуй, Финч из двенадцатой квартиры! — обрадованно пророкотал старик. — Заходи, заходи скорее — тепло выходит!

И он отошел в сторону, пропуская мальчика.

Финч забрался в брюхо дирижабля.

Здесь и правда было тепло. А еще темно и невероятно тесно. Вдоль бортов тянулись батареи труб. Узкий проход упирался в рубку управления. Большой обзорный иллюминатор залепил снег, старое штурманское кресло, установленное на поворотном механизме, покосилось. Проклепанный люк в низком потолке весь проржавел, а на ведущих к нему скобах, приваренных к борту, висела паутина — по трапу явно никто давно не поднимался. Оболочка, сейчас, наверное, пустовала, и в ней обретались лишь крысы или еще какая нечисть.

В дирижабле был дикий беспорядок. Если бы Финч позволил себе такой в комнате, дедушка лишил бы его сладкого на… да на всю жизнь! Повсюду стояли пустые бутылки, в углу выстроилась пирамида ржавых консервных банок. В хвосте дирижабля расположился лежак, крытый никак не менее дюжиной рваных одеял. Рядом с ним стояла печка-толстобрюшка — из ее бока торчала железная труба, выходящая на улицу. Чугунная заслонка была открыта, в топке весело пылал огонь.

Возле печки примостились ящики, заполненные пожелтевшими от времени картами и старыми газетами.

— Можешь там устроиться. — Мистер Хэмм указал Финчу на один из ящиков, на боку которого чернела полустертая трафаретная надпись: «Военное аэровоздушное ведомство».

Финч сел на ящик и с любопытством уставился на стоявшую рядом причудливую металлическую штуковину вытянутой формы, с острым носиком и четырьмя похожими на закрылки стабилизаторами, образующими хвост. Дедушка показывал Финчу такие штуковины на старых фотокарточках.

— Она рабочая? — спросил мальчик.

— Конечно, — усмехнулся мистер Хэмм и стукнул по бомбе своим здоровенным кулаком. — Других не держим!

Глядя на вросшего всем телом в ящик мальчика, старик рассмеялся. Взрыв все на наступал, и Финч отмер: разумеется, бомба была нерабочей, как и все в этом дирижабле.

— Эта лысая дрянь все еще там? — спросил мистер Хэмм и уселся в обтянутое потрескавшейся кожей штурманское кресло. Под ним оно покосилось еще сильнее.

— Вы о кошке? — уточнил мальчик. — Или о миссис Поуп?

— Ах да, есть же еще эта кошка, — проворчал старик. — Но я имел в виду склочную тетку.

— Куда ж она денется? — веско заметил Финч.

— Все норовит от меня избавиться, — Мистер Хэмм попытался состроить негодующую мину, но из-за нелепых здоровенных очков гримаса получилась скорее забавной. — И от «Дженни» моей. Эта тетка постоянно исходит пеной, как старый кофейник, стоит ей меня увидеть! Но она ничего не может поделать: мне сам капитан Борган позволил здесь обосноваться. Пусть эта мерзкая Поуп подавится своей злобой.

Мистер Хэмм выглядел потерянным и удрученным, и Финч попытался его утешить:

— Я вам принес кое-что. — Мальчик протянул старику сверток. — Тут немного еловой каши и пара заячьих котлет. Но оно все остыло.

Мистер Хэмм оживился:

— Старый солдат неприхотлив, парень! К тому же у старого солдата есть печка!

Он с трудом вытащился из кресла и, на ходу разворачивая пакет, потопал к печке. Достав из-под кровати металлическую миску на проволоке, старик вывернул в нее содержимое пакета, смешав и кашу, и котлеты.

— Хороший человек твой дед, — сказал мистер Хэмм, повесив миску в печку на крючок. — Передал вот мне ужин. Старые солдаты должны держаться вместе. Я никак в толк не возьму, зачем он якшается с этим Конрадом Франки из шестнадцатой квартиры, ведь тот даже не воевал! Отсиживался, небось, в подвале, когда бомбили город.

— Дедушка говорит, что мистер Франки — хороший. Он сказал, что тот… э-э-э… воевал по-другому.

— Ха! — на весь дирижабль гаркнул мистер Хэмм. Кажется, слова Финча задели его за живое. — Скажешь тоже! Воевал по-другому! «По-другому» — это как? Дед тебе не рассказывал, как тогда все было? Конечно, рассказывал! А Франки проворачивал какие-то темные делишки во время войны, вот сейчас и прячется в своей квартирке — носа не кажет: боится, что припомнят ему. От своей же тени дрожит…

Мистер Хэмм помешал кашу ложкой, которая сама напоминала ветерана войны.

— Вот мы воевали взаправду, — продолжил старик, отвернувшись от печки и уставившись в пустоту перед собой. — Не верится, что уже полтора десятка лет прошло. Жуткое было время, нда-а… Но тогда все сходу понимали, кто чего стоит. Вот дед твой — храбрец! Геройски воевал! И капитан Борган… Лучшие люди. Не чета каким-то Франки и прочим. А эта лысая кошатница Поуп все ищет повод меня выдворить, но у нее ничего не выйдет. Как же ее корежило и корчило, когда капитан велел ей оставить в покое старика Хэмма. Вот что такое черная неблагодарность! Ей невдомек, что двух «серебряных воронов» за так просто не дают! Зато капитан Борган помнит, за что нас с «Дженни» ими наградили.

Финч молча глядел на старика. У того дрожали руки и подергивалась щека — война въелась в его лицо глубокими морщинами и старыми шрамами.

Дедушка редко заговаривал о войне. Для него эта тема была столь же болезненной, как и исчезновение родителей Финча. А мистер Хэмм… Все говорили, что он просто спятивший пьяница, но сейчас перед мальчиком предстал очень одинокий человек, у которого больше ничего не осталось, кроме воспоминаний и старого нелетающего дирижабля. Он выглядел опустошенным и несчастным, многое пережившим и давно разучившимся переживать новое. Время для него словно остановилось.

И это отразилось на его миске. Из нее раздалось шипение, и по дирижаблю пополз мерзкий запах.

— Кажется, каша подгорает, — сказал Финч, и это вырвало старого штурмана из его воспоминаний.

Мистер Хэмм достал миску из печки и принялся за ужин, попутно продолжая бормотать:

— Да, капитан Борган… Лучший из всех людей. Храбрый, честный, умный. Благодаря таким, как он, мы и выиграли войну…

Никто никогда не слушал этого старика. Все просто проходили мимо, старательно делая вид, что ни его дирижабля, ни его самого просто не существует. Раньше Финч тоже не часто заговаривал с ним — порой приносил еду, которую передавал дедушка, и сразу же поспешно сбегал, чтобы мистер Хэмм не пристал к нему со скучными россказнями о былых временах. Сейчас ему было стыдно.

Мистер Хэмм подул на кашу в ложке и отправил ее в рот. Проглотив, продолжил:

— Иногда он ко мне заглядывает. Я всегда рад его видеть. Ну еще бы: столько пережили вместе. Вспоминаем за бутылочкой «Угольшика» свист пуль, взрывы бомб да рокот винтов.

— Простите, — удивился Финч. — Кто к вам заглядывает?

— Так капитан Борган же!

Финч сперва решил, что ослышался, но быстро все понял. Он различил едва заметные искорки сумасшествия в глазах за круглыми стеклами лётных очков.

— Но сэр, он ведь отправился в путешествие! — тем не менее возразил мальчик. — Больше десяти лет назад!

— Ха! Скажешь тоже, путешествие! Нет, он все еще тут. Хранит старика. Ты ведь не знаешь его, да?

— Он уехал, когда я был совсем маленьким.

Мистер Хэмм оставил слова Финча без внимания и, оторвавшись от ужина, принялся копошиться в стоящих у кровати коробках.

— Есть тут у меня кое-что… Где же она?.. А, вот! Нашел!

Достав из коробки старую коричневую фотокарточку, он протянул ее Финчу. На фотокарточке был изображен небольшой изящный дирижабль с размашистой надписью «Дженнигль» и двумя трафаретными вороньими головами на борту. Подумать только, этот красивый аэростат и эта развалюха, засыпанная снегом, внутри которой Финч сейчас сидел, были одним и тем же судном!

Перед дирижаблем стояли двое. Одним из них был сам мистер Хэмм в своих лётных очках: штурман выглядел моложе, но трезвее упрямо выглядеть не желал. Он обнимал за плечо высокого молодого человека в черном мундире с двумя рядами блестящих пуговиц и в плаще. Внизу стояла подпись: «Уирджилл Хэмм и капитан Тристан Моротт Борган».

Финч прежде никогда не видел хозяина дома № 17. Тристан Борган был довольно красив и напоминал какого-то книжного героя: узкое белоснежное лицо, орлиный нос, черные глаза, тонкие губы и длинные смоляные волосы, развивающиеся на невидимом ветру.

— Очень печальный… — одними губами проговорил Финч, но мистер Хэмм услышал.

— Печальный, да, — угрюмо сказал старый штурман. — Он никогда не смеялся. Как потерял Камиллу, будто потерял и вкус к жизни.

— Камиллу?

— Его жену, — пояснил старик. — Прелестная была женщина. Из таких, которые во снах снятся. Добрая. Веселая. Улыбчивая. С огромными бездонными глазами. Просто чудо, хоть и с одной ручкой всего лишь. Капитан ее так любил… Он был человеком, который не мог принимать удары судьбы и не считал нужным с ними мириться… он был таким… настоящим…

— Сэр, вы плачете?

Мистер Хэмм вздрогнул и, подняв очки на лоб, протер глаза рукавом.

— Не обращай внимания! Это воспоминания лезут наружу. Старому солдату такое простительно. Мы воевали за право плакать, когда захочется.

— Вы сказали «был», — напомнил Финч. — Капитан ни в каком не путешествии, да?

— Эй! — неожиданно резко и зло воскликнул мистер Хэмм. — Я просто оговорился, парень! Просто оговорился!

Старый механик так же быстро успокоился и продолжил перебирать ложкой кашу — кажется, он искал в миске закопанный клад. А затем вдруг поднял на мальчика настороженный взгляд и прищурился.

— Так ты просто решил навестить старика, или зашел по делу какому? Прежде, помнится, ты сюда не забирался.

Финч закусил губу. Отправляясь к мистеру Хэмму, он придумывал, как расспросить его так, чтобы тот ничего не понял, и вдруг поймал себя на мысли, что нужно просто рассказать старому штурману все, как есть. Мистер Хэмм не выдаст его, он не пойдет звать констебля и уж точно не станет сообщать в приют.

— Я пришел узнать у вас кое-что, мистер Хэмм, — осторожно начал мальчик. — Только пообещайте, что никому не скажете!

— Зачем это? — с подозрением покосился на него старик.

— Пообещайте! — потребовал Финч. — Иначе все будет очень плохо! Меня заберут в приют и…

Старик нахмурился.

— В приют? Что стряслось, парень?

— Дедушка куда-то пропал, — сказал Финч.

— Как это пропал?

— Я пришел из школы, а его нет. И в доме его нет. Там было окно открыто, в его комнате. И след на подоконнике, как будто кто-то выбрался из окна. Вот я и пришел спросить, вы не видели дедушку сегодня? Он никуда не выходил? Может, вы видели, как кто-то… выбрался из нашего окна? Или подлетал к нему?

— Подлетал?

— На какой-нибудь летающей штуковине. Вроде «кнопффа».

— Не было здесь никаких «кнопффов». И возле окон я никого не видел.

Финч огорчился. Еще одна зацепка ни к чему не привела. Ему начало казаться, что он ни за что не отыщет дедушку.

«Я точно отсталый! — с горечью подумал Финч. — Совсем отсталый! Правильно все говорят!»

Мистер Хэмм меж тем продолжал:

— И дедушку твоего сегодня я тоже не видел. Нехорошо, что он пропал. Странно это. Он ведь никогда никуда не пропадал раньше. Надежный, как полковые часы. Может, это как-то связано с тем… Черным?

— С кем? — Финч подобрался.

— С Черным, — повторил мистер Хэмм. — Ну, с Человеком в черном.

— Какой еще Человек в черном? — со все возрастающей тревогой прошептал Финч.

— Сюда приходил мрачный тип в цилиндре и черном пальто с воротником из перьев, как у вороны. У него еще была трость, какие таскают с собой важные господа. В первый раз он заявился с неделю назад. Они с твоим дедом вышли из дома во двор, спорили. Человек в черном что-то требовал от мистера Фергина и, как мне показалось, угрожал. Я думал вмешаться, но не успел: заметив меня, чужак поспешно удалился. В переулке за калиткой его ждал экипаж — из этих, пятиколесных, двухэтажный.

— «Фроббин», — подсказал Финч.

— Да. Черный «фроббин».

— Вы сказали, что он заявился в «первый раз». Человек в черном приходил снова?

— Да, два дня назад. Я было уже собрался отправиться на послеобеденный сон, но как тут уснешь, с этими чужими ссорами под окнами. Дедушка твой говорил Человеку в черном, чтобы тот убирался прочь, что его ответ — тот же и что он уже забыл, как это делается. Как-то так… А Человек в черном все твердил такое слово чудное… как бишь его? — мистер Хэмм задумчиво почесал подбородок. — «Хелленкопф» или «Гелленкопф», или… да, «Гелленкопф». В войну много карт приходилось расшифровывать, и чаще всего они были на вражьем языке. Вот и наловчился запоминать такие, похожие на ругательства и чихание, слова.

— И что было потом? — взволнованно проговорил Финч. — Человек в черном сказал, что это такое?

— Нет. Он только твердил, что «Гелленкопф» не станет ждать. Но мистер Фергин сказал ему, что уже все решил. Чужак ругался, говорил, что еще вернется, а потом прошел по дорожке, вышел из калитки, сел в свой «фроббин» и укатил. Больше он не появлялся. Неприятный тип. Не из тех, кто просто так, случайно прогуливаясь, может заявиться к тебе на порог. Вот я и подумал сейчас: вдруг это как-то связано с тем, что твой дед пропал.

— А сегодня Человек в черном не приходил?

— Нет. Хотя… кто его знает: я весь день сегодня носа на улицу не высовывал.

— Может, вы помните что-то еще из разговора дедушки с этим чужаком? Хоть что-то?

Старик на миг задумался, а затем покачал головой:

— Нет, прости. Больше ничего не помню.

Финч огорченно покусывал губу: ничего и не подумало проясняться. Наоборот, все только запутывалось. Человек в черном, какой-то Гелленкопф (или это не имя, а какое-то название?). Финчу снова вспомнился разговор в трамвае по пути из школы домой.

«У дедушки есть тайны», — угрюмо подумал он. Скорее всего, мистер Хэмм был прав: исчезновение дедушки связано с этим Человеком в черном.

Финч понял, что больше ничего у старого штурмана не узнает, и поднялся на ноги.

— Спасибо, мистер Хэмм. Вы мне очень помогли, — сказал он. Отчасти это была правда.

— Уже уходишь? — с сожалением спросил старик.

— Да, я должен найти дедушку. Я должен…

«…спасти его», — додумал мальчик.

Мистер Хэмм поднялся и, подойдя к двери, повернул запорный вентиль.

— Надеюсь, все обойдется, и ты найдешь деда.

Он открыл дверь, и Финч, кивнув ему, выбрался под снег.

Поежившись от холода, мальчик побрел по дорожке к дому. Мысли, чувства, эмоции, подозрения — все это перемешалось в его голове и напоминало кашу в миске старого штурмана.

Когда он уже положил руку на витую ручку двери черного хода, мистер Хэмм окликнул его:

— Эй, Финч! Я вспомнил еще кое-что…

Финч взволнованно обернулся.

— Что, мистер Хэмм?

Старик, замерший на фоне овального дверного проема, из которого во двор тек рыжий свет печки, выглядел зловеще.

— Твой дед и Человек в черном что-то говорили о следующей снежной буре.

* * *

Финч сушил ноги на тепло-решетке уже почти десять минут.

Первые три минуты вызывали у миссис Поуп удивленное одобрение, в течение следующих трех в ней поселилось сомнение. А последние четыре она уже откровенно злилась. Мальчишка что-то задумал. Или просто решил над ней поиздеваться.

— Что ты задумал? — раздраженно спросила консьержка. — Какую-то шалость? Что ты там топчешься?

— Ничего, мэм!

На самом деле Финч не стал вдруг чистюлей и приверженцем соблюдения порядка. Конечно же, он замышлял шалость. Или, вернее, кое-что похуже. Ему срочно требовалось заглянуть в книгу учета посетителей дома, которую вела консьержка. Толстая тетрадь в зеленой кожаной обложке с тиснением «Дом № 17» всегда лежала на стойке у полукруглого окошка, под брюхом у костлявой Мо, и своей когтистой рукой миссис Поуп заносила туда всех, кто переступал порог дома.

Финчу нужно было узнать, что это за Человек в черном, который приходил к дедушке. Вот он и топтался на тепло-решетке, пытаясь придумать, как проскользнуть незамеченным мимо недремлющего ока миссис Поуп и хотя бы на минутку завладеть тетрадью.

Финч понимал, что счастливого стечения обстоятельств, при котором ему позволили бы заглянуть в список посетителей, ждать бессмысленно. А о том, чтобы самому открыть книгу в присутствии консьержки, не могло быть и речи. Единственное, что оставалось, это дождаться, пока книга окажется без присмотра, но с этим были трудности: миссис Поуп почти никогда никуда не уходила. Да и если она вдруг собралась бы прогуляться, что делать с Мо и мистером Поупом? Само собой, требовалось отвлечь и их тоже…

Эта мысль как раз обустраивалась в голове Финча, когда терпение миссис Поуп наконец лопнуло.

— Раз ничего не задумал, то пошел вон! — взвизгнула консьержка и ткнула когтистым пальцем в сторону лестницы.

Финч угрюмо потопал в указанном направлении. У самой лестницы он обернулся и, поцарапавшись о колючий взгляд консьержки, шагнул на первую ступеньку. Замер. Снова обернулся. Уперся, как в стену, во все тот же взгляд, после чего решил больше не испытывать судьбу и в самом деле направился к себе на пятый этаж.

«Да, так просто книгу не заполучить, — думал он на ходу, подчас выныривая из темноты пролетов в одинокие лужицы света на этажах. — Нужно придумать план. Как же их отвлечь?.. Это должно быть что-то неожиданное, что-то… громкое. Чтобы они все подскочили! И понеслись проверять, что же это там такое, оставили книгу без внимания и… Постойте-ка, а это что там такое?»

Последнее уже относилось к странным звукам, которые раздавались со следующего лестничного пролета. «Странными звуками» были подвывания на одной ноте и трагические всхлипы. Кто-то плакал.

Финч на цыпочках поднялся и украдкой выглянул из-за угла.

На ступеньках сидела девочка. Длинная корчащаяся тень, выползала из-под нее и врастала во тьму лестницы, как щупальце. Плечи девочки сотрясались. Два рыжих хвостика топорщились и напоминали трубы, из которых вот-вот повалит дым.

— Арабелла? — позвал Финч.

Девочка подняла заплаканные глаза. Знакомое острое личико было умыто мрачной тенью. Стоило Арабелле увидеть Финча, ее лицо исказилось, но уже от гнева.

— Что тебе нужно?! — воскликнула она. — Убирайся!

Арабелла снова уткнулась лицом в коленки.

«Неужели это все из-за снежка? — подумал Финч. — Мать отругала ее за высыпавшуюся из пакета рыбу?»

Ему стало стыдно. А еще очень неловко.

Арабелла его совсем не стеснялась — продолжала плакать. Ее тонкие плечи дрожали, а рыжая голова трусилась и напоминала огонек свечи на сквозняке.

«Нужно что-то сделать, — подумал Финч. — Но что? Подойди к ней, не трусь! Что? Если такой храбрый, сам и подходи!»

Финч поймал себя на том, что спорит сам с собой и решил, что его заразил сумасшествием мистер Хэмм. Дедушка говорил, что некоторые виды безумия передаются по воздуху. Но тем не менее, просто стоять и смотреть, как Арабелла плачет, было нельзя — с каждой новой секундой бездействия Финч чувствовал себя все хуже. Он будто подглядывал в замочную скважину в двери, за которой происходило что-то гадкое и неправильное.

И хоть Финч знал, что приближаться к плачущим девочкам опасно, он подошел.

— Прости за тот снежок… — промямлил он, краснея. — Глупо вышло. Это была просто шутка.

Она никак не отреагировала, будто его и вовсе не было рядом. Снова это ее коронное высокомерие, не иначе!

Финч разозлился:

«Вот глупая девчонка! И чего она так разревелась?!»

Глядя на Арабеллу, он понимал, что злится вовсе не на нее, а на себя — на свою беспомощность.

«Что бы сделал дедушка? — спросил себя Финч. — Дал бы ей платок? Но у меня нет платка! Что еще? Напоил бы ее горячим желудевым чаем? Но пока заварится чай, пройдет целая вечность! Еще что-то? Наверное, он сказал бы ей, что плачут только глупые плаксы? Нет, он бы так не сказал, да к тому же тогда буря сразу усилится!»

За неимением лучшего варианта, Финч озвучил то, что вертелось у него на языке:

— Я не думал, что ты так разревешься из-за простого снежка…

— Отстань от меня! — взвизгнула Арабелла, не поднимая головы. — Убирайся! Ненавижу тебя!

Да уж… Вышло не очень. В утешении плачущих девочек Финч был не силен.

Казалось, ни один из великих ученых просто еще не изобрел правильных слов или поступков, чтобы это рыжее существо перестало плакать. А хотя, если подумать, то почему он в принципе должен ее утешать?! И вообще, ему стоит сейчас торжествовать! Нужно рассмеяться и пройти мимо! И сказать: «Так тебе и надо!» А что, она заслужила. Она же его злейший враг! Наглый, высокомерный, дрожащий и такой несчастный… злейший враг…

Финч изо всех сил сопротивлялся мысли, что вовсе не ненавидит Арабеллу Джей, а наоборот. Именно поэтому он всегда при случае поддевает ее, именно поэтому он бросил в нее снежок.

«Что бы я сделал, не будь я мной?..»

Финч подошел к ней, протянул руку и осторожно коснулся ее плеча.

— Я больше не буду, — сказал он. — Не плачь…

Арабелла вскочила на ноги. Ее лицо багровело, как раскаленная печка. Взгляд пылал, слезы блестели на щеках, а курносый нос, казалось, был вздернут еще сильнее, чем обычно.

Финч отшатнулся, но она не стала кричать или бить его.

Арабелла сделала кое-что непредсказуемое — она просто плюнула в него. После чего показала язык, развернулась и убежала.

Хлопнула дверь ее квартиры.

Финч был потрясен. Еще бы! Чтобы этот энциклопедический образец понятия «примерный ребенок» сделал что-то из того, что взрослые называют «неприличным» и «грубым»?! Он ни за что бы не поверил, если бы сам не стал жертвой ее нападения.

Финч стоял и глядел ей вслед и не мог пошевелиться. Будучи мальчишкой, он смог по достоинству оценить поступок этой паиньки. Бывшей паиньки! В том-то и дело, что она только что повела себя, как нормальный, в его понимании, человек, а не как веснушчатый автоматон, тонко настроенный лишь на обучение, соблюдение правил, получение хороших отметок и на то, чтобы быть послушным.

«Если бы она не была такой злюкой, — подумал он, — мы могли бы подружиться».

И тут Финч будто очнулся от сна. Ему вспомнились слова мистера Си из семнадцатой квартиры: «Женщинам не нужна дружба, Финч, запомни это. Им подавай только счет! Иначе почему, стоит тебе что-то сказать, они тут же принимаются вопить в кафе: „Счет, пожалуйста!“?»

Финч не совсем понимал, что именно имел в виду мистер Си, или, как называл его дедушка, Мистер Вечно Разбитое Сердце, но общую суть он уловил. Дружбы со злюкой Арабеллой Джей из девятой квартиры не выйдет.

— Но почему она все-таки плакала? — прошептал он.

Финч вдруг подумал, что дело здесь отнюдь не в том дурацком снежке.

* * *

Финч лежал в своей кровати и глядел в окно на идущий снег.

Часы на письменном столе показывали десять часов и три минуты вечера. В это время Финч всегда переодевался в пижаму, забирался в постель и читал книжку, но сейчас ни о какой книжке, понятное дело, речи идти не могло.

Финч уже не просто переживал за дедушку, а по-настоящему боялся.

Человек в черном, о котором рассказал мистер Хэмм, представал в его воображении мрачным размытым пятном. Этот тип приходил, чтобы заставить дедушку что-то сделать. Но дедушка отказывался, и он… он забрал его, похитил!

Финч отчетливо представил себе, как Человек в черном бьет дедушку по голове тростью, и тот падает без сознания. Тогда Человек в черном связывает дедушку, засовывает его в мешок, после чего заталкивает в багажный кофр черного «фроббина» и увозит, увозит все дальше от дома…

В груди у Финча закололо, на глаза навернулись слезы.

«Может, все-таки сообщить констеблю? Может, он найдет дедушку?»

Финч тут же одернул себя. Никто из тех, кто знал мистера Додджа, ни за что не доверил бы ему ни свою, ни чужую — вообще ничью жизнь. Жизнь…

«А может, Человек в черном дедушку уже…» — пришла в голову мальчику ужасная мысль, но тут неожиданно появилась другая — довольно разумная: «Если Человеку в черном что-то нужно от дедушки, значит, дедушка должен быть жив. Мертвецы не выполняют никаких заданий…»

Финч не понимал, что Человеку в черном от дедушки могло понадобиться. Корнелиус Фергин ведь был простым портным, шил штаны и жилетки, пришивал пуговицы. Ему что, новый костюм понадобился?

А может быть, все не так просто и…

«И дедушка твой — врун… — Финчу вспомнились слова мистера Кэттли. — Все ото всех что-то скрывают…»

— Нет! — воскликнул Финч. — Я найду дедушку и докажу, что он мне не врал…

Конечно, в нем говорил дух противоречия. Он и сам понимал, что дедушка что-то скрывал. Скрывал что-то важное — то, что, вероятно, и стало причиной его исчезновения. И все же смириться с этой мыслью он не хотел.

Следующим шагом в его поисках было добыть книгу учета посетителей дома. Оставалось придумать надежный способ, как отвлечь консьержку.

— Что бы сделал мистер Кэттли? — спросил себя Финч.

Вот уж жулик из трамвая, будь он на месте Финча, уже давно заполучил бы книгу. Что бы он сделал? Конечно же, солгал бы. Он придумал бы какой-нибудь омерзительный гадкий обман, который заставил бы миссис Поуп подскочить на стуле так, словно стул под ней вдруг загорелся. Мистер Кэттли сыграл бы на ее страхах. А чего миссис Поуп боится на самом деле?

В памяти Финча внезапно всплыла старая фотокарточка, которую показывал ему мистер Хэмм. И обман неожиданно выстроился в его воображении за одно мгновение. О, это была действительно гадкая ложь — мистер Кэттли смог бы оценить ее по-достоинству.

«Я скажу ей, что увидел через окно, как к дому подъехал „трофф“, и из него вышел высокий черноволосый человек в мундире и плаще. Скажу, что, кажется, это капитан Борган! Что он вернулся!»

Подобное известие уж точно заставит миссис Поуп выскочить на улицу. Перепуганная до смерти, а ей есть, чего бояться, она побежит встречать капитана, оставив книгу без присмотра. Ну а от мистера Поупа избавиться можно уже проверенным способом.

Конечно, план сплошь зиял дырами. Мог подняться шум, кто-то мог не вовремя спуститься на первый этаж или появиться с улицы… К тому же у стойки все еще оставалась бы Мо. Но кошки — вот удача! — не умеют разговаривать и докладывать своим хозяйкам о различных маленьких пронырах. Максимум, на что Мо способна, это зашипеть и попытаться его поцарапать или укусить. Но уж с кошкой он точно справится…

Это был не идеальный план… Да что там! На самом деле это был просто ужасный план. Страшно подумать, как ему влетит, когда выяснится, что никакой капитан Борган и не думал возвращаться — подобного потрясения и издевательства над своими нервами миссис Поуп ему ни за что не простит. Финч это понимал, но ждать больше не мог.

Дедушке точно не понравилось бы то, что он задумал. Как и все взрослые, он считал, что в десять часов вечера дети должны отправляться спать, а не заниматься различными рискованными и сомнительными делами. И уж точно они не должны врать, но…

— Но дедушки здесь нет, — напомнил себе Финч. — В том-то и дело.

Он выбрался из кровати и побежал в прихожую. Прямо поверх пижамы натянул пальто. Всунув ноги в башмаки, Финч выскользнул из квартиры и бросился по лестнице наверх, и теперь путь его лежал не куда-нибудь, а прямиком на седьмой этаж. Он затеял очень опасную игру, и запрет туда подниматься его сейчас не особо волновал. А польза меж тем была очевидной — он мог выиграть время в целый этаж.

Оказавшись на месте, Финч не раздумывая подбежал к лифту. Он уже схватился за рычажок вызова лифтера, приготовился…

— Я надеюсь, ты все продумал, — раздался холодный голос за спиной.

Мальчик вздрогнул и обернулся.

Перед ним стояла Она. Обитательница квартиры № 21. Длинное узкое пальто, из-под которого проглядывали подол платья и туфельки на каблуке, бархатные перчатки и шляпка с широкими полями и вуалью. Вуаль не могла скрыть точеное лицо, выделяющиеся, словно кровь на снегу, алые губы и большие черные глаза.

Эта женщина была будто иностранкой. Или вообще не человеком. Она носила сложную непроизносимую фамилию, поэтому все называли ее просто мадам Клара.

Мадам Клара опиралась на ручку своей неизменной спутницы — детской коляски. У этой черной, как смоль, коляски были три колеса: два больших по бокам, и одно поменьше — сзади. Складной гармошечный капор походил на обглоданный чьими-то зубами зонт. Из-под него не раздавалось ни звука.

Младенцы мадам Клары никогда не кричали и не плакали. И только по едва различимой порой из клубка пеленок в глубине коляски возне, можно было понять, что там вообще кто-то есть.

«Мои младенцы прекрасно воспитаны — они не вопят, мешая окружающим», — как-то сказала мадам Клара. Финч подозревал, что ее младенцы воспитаны намного лучше, чем он сам. Как минимум у них нет привычки стоять с разинутым ртом и выпученными глазами, как заклинивший автоматон.

Мадам Клара решила прервать затянувшееся молчание:

— Слова́, — сказала она. — Это то, благодаря чему ты сейчас можешь попытаться выкрутиться.

Финч, красный с головы до ног, попытался ответить что-то умное и хоть чуточку вразумительное, но смог выжать из себя только:

— Мадам?

— Неплохое начало, — с холодной иронией одобрила мадам. — Итак. Я надеюсь, ты все продумал.

— Не все, — зачем-то признался Финч. Он не понимал, как можно врать этой женщине.

— То есть ты не можешь объяснить, что делаешь на седьмом этаже, — подытожила мадам Клара. — Ты ведь не живешь здесь, верно? — Она задумчиво поглядела на двери соседних квартир. — Я раньше не замечала, чтобы у мистера Драммина или мадам Флёрхаунд были дети. Тебя завели недавно?

— Мне почти двенадцать лет!

— «Почти» не является «уже»… — сказала она. — Когда-нибудь ты поймешь всю важность этой разницы.

Финч не ответил, продолжая смотреть на нее во все глаза и испытывая при этом одновременно недюжинный страх и ни с чем не сравнимое восхищение. Он понимал, что его ждет наказание за то, что ошивался на запретном этаже, но был согласен понести его. Даже если она решит убить его, то пусть! Ей можно.

— Ты так и будешь меня рассматривать? — спросила мадам Клара, отчего Финч покраснел еще сильнее и опустил взгляд. — Предлагаю тебе, наконец, уже сделать то, что ты собирался.

Финч удивился. Он поглядел на свою руку, все еще сжимающую рычажок вызова лифтера.

— Мне потянуть? — не веря, спросил он.

Мадам Клара не ответила — на ее губах появилась едва заметная улыбка.

Финч неуверенно потянул рычажок и бросил тревожный взгляд на лестницу. Внизу, вероятно, мистер Поуп проснулся и начал кряхтеть. А это значит, что скоро он заберется в лифт и прибудет сюда.

— Ты собрался куда-то зачем-то бежать? — спросила мадам Клара, пристально глядя на Финча. — Не стоит. Жди, пока мистер Поуп не приведет лифт.

— Ждать, мадам?

— Ты пойдешь со мной, — просто сказала она.

— Хорошо, мадам, — ответил Финч.

Почему-то у него в голове даже не возникло мыслей, вроде «Зачем?» и «Куда?»

Они молчали, мадам все глядела на Финча, Финч же нашаривал башмаком несуществующий люк под ногами, куда можно было бы провалиться от невероятного смущения.

Вскоре снизу раздался нарастающий гул. Приближался лифт.

Финч отошел от решетки, уступая мадам место. Та подкатила коляску и, отметив его поступок, одобрительно кивнула.

Кабинка скрежетнула, останавливаясь. В окошке дверцы показалось взмокшее лицо лифтера. Увидев мадам Клару, он мгновенно встрепенулся, подтянулся, в попытке куда-то деть свой расплывшийся над штанами живот, и зарделся еще пуще Финча.

— Мое почтение, мадам. — Мистер Поуп сложил створки дверцы, отодвинул решетку и пропустил мадам Клару.

Финч нерешительно двинулся следом, но лифтер преградил ему путь.

— Дети ходят пешком! — гаркнул он и ткнул толстым коротким пальцем в сторону лестницы.

— Этот юный мистер меня сопровождает, мистер Поуп, — сказала мадам Клара.

Мистер Поуп поморщился, но спорить не посмел.

— Как скажете, мадам, — промямлил он с таким видом, будто Финч ему не просто испортил замечательное путешествие в компании мадам Клары длиной в семь этажей, а испоганил всю жизнь.

Дождавшись, когда Финч зайдет в кабинку, мистер Поуп закрыл дверцу и задвинул решетку. После чего повернулся к стенке лифта, на которой была установлена бронзовая панель с отметками этажей, и перевел рычажок в ее центре на отметку «I».

В тот же миг где-то внизу, в подвале, заработала паровая машина, тросы стали наматываться на барабаны, и кабинка, легонько качнувшись, тронулась с места.

Финч ехал в лифте дома № 17 впервые. Он часто представлял себе, как разъезжает на нем туда-сюда по этажам, и в его воображении это было настоящим приключением. На деле же все оказалось куда менее захватывающим.

Кабинка была очень старой: лак на деревянных панелях облупился, на обитых темно-зеленой тканью стенках темнели уродливые пятна. Даже казавшиеся снаружи красивыми и яркими бронзовые элементы отделки в действительности были тусклыми и затертыми. Над головой чадила лампа и, помимо прочего, за спиной стоял мистер Поуп, от которого разило немытостью, табаком и сиропом от кашля.

— Первый этаж, — уныло сообщил мистер Поуп, когда кабинка замедлила ход, дрогнула и остановилась.

Лифтер открыл дверцу и решетку, и мадам Клара выкатила коляску. Финч вышел следом.

Их встретила суетящаяся возле лифта и едва ли не подпрыгивающая на месте консьержка, — миссис Поуп, надеясь на чаевые, часто выбиралась из своей комнатушки, когда лифт вызывали на седьмой этаж.

— О, мадам Клара! Какая приятная неожиданность! Собираетесь на прогулку? Как это мило! И…

И тут ее взгляд наткнулся на Финча. Улыбка мгновенно сползла с фиолетовых губ миссис Поуп.

— Он сопровождает мадам, — унылым голосом пожаловался супруге мистер Поуп. — Мадам позволила ему ехать в лифте.

— Ко… конечно! — Консьержка проглотила застрявший в горле ком размером с дом № 17. — Мадам вольна выбирать себе любых сопровождающих. Даже… даже детей.

Мадам Клара, не обращая внимания на показное лизоблюдство и скрытый страх миссис Поуп, покатила коляску к выходу. Финч поплелся за ней.

Консьержка не отставала, прыгая вокруг, как блоха.

— Мадам Клара! — щебетала она. — Мадам Клара! Я хотела узнать, были ли какие-то вести, может быть, письма? Ну, я имею в виду, от господина Боргана?

— Никаких писем, миссис Поуп, — не поворачивая головы, ответила мадам Клара.

— Какая жалость! — наигранно воскликнула консьержка.

Конечно же, это была откровенная ложь. Для нее отсутствие вестей от хозяина дома означало лишь отсутствие инструкций, требований или каких-либо пожеланий касательно ее обязанностей. Она очень боялась, что кто-то из неблагодарных жильцов накрапал господину Боргану пару-тройку жалоб на нее, а еще она втайне надеялась, что он никогда не вернется из своего путешествия.

— Хорошей вам прогулки, мадам! — воскликнула миссис Поуп вслед мадам Кларе.

Когда входная дверь закрылась за обитательницей двадцать первой квартиры и сопровождавшим ее мальчишкой, консьержка успокоилась и танцующей походкой направилась в свою комнатушку с полукруглым окошком.

Мадам Клара и Финч тем временем прошли по дорожке и свернули налево, направляясь вглубь Горри.

Большинство стоявших вдоль улицы фонарей на столбах не горели. Снег к ночи усилился.

Финч вдруг подумал, что ему сейчас должно быть холодно, но он почему-то не ощущал знакомых признаков замерзания. Дедушка говорил, что такое бывает, когда лихорадит: либо тебе холодно, когда совсем не холодно, либо жарко в то время, как все кутаются в шарфы и дуют на озябшие руки. Он потрогал лоб — ну, конечно! У него был жар. Может быть, из-за пережитых за день волнений, может, он все-таки заболел, а может, из-за идущей рядом великолепной и в то же время жуткой мадам Клары.

— Куда мы идем? — спросил Финч. Голос его дрогнул.

— Увидишь, — ответила мадам Клара. — И да будет тебе известно, воспитанные дети не спрашивают «Куда», они просто следуют за взрослыми.

— А почему вы взяли меня с собой?

Она повернула к нему голову:

— Мне показалось, что ты готов совершить какую-то глупость, и тебе нужно помешать ее совершить. К тому же мне пригодится твоя помощь.

— Помощь? — поразился мальчик. — Моя?

Она кивнула.

— Но в чем? — спросил Финч.

Мадам Клара покачала головой, и он понял, что это тоже относится к ее «увидишь».

Мог ли в тот момент Финч знать, что впереди его ждет самая необычная и невероятная ночь в его жизни?

Глава 3 Бульвар Разбитое Сердце

Снег хрустел под ногами и колесами коляски. Снежинки оседали на взлохмаченных синих волосах и садились на нос, отчего постоянно приходилось их стряхивать.

Финч, в пальто поверх пижамы и в башмаках на босу ногу, и мадам Клара, в пальто и шляпке с вуалью, благодаря которым она напоминала ожившую тень, шли по ночному Горри.

Для мадам в этом не было ничего необычного — она всегда выходила на прогулку с младенцем незадолго до полуночи. Что же касается мальчика, то буквально все, что сейчас происходило, казалось ему совершенно странным и исключительно невероятным. Причем настолько, что напоминало сон.

В какой-то момент Финч всерьез задумался: «Может, на самом деле я сейчас сплю в своей кровати?»

Он до сих пор не верил, что мадам Клара, с которой он до этого не перебросился и парой слов, не просто заговорила с ним, а взяла с собой на прогулку. Не стоило забывать и об остальном…

Почему эта женщина не потребовала наказать его за проникновение на седьмой этаж? Почему не пожаловалась консьержке? Она говорила, что ей пригодится его помощь, но в чем он мог ей помочь? Это все было очень подозрительно, ведь она явно даже не знала, как его зовут!

Финч решил это исправить:

— Меня зовут Финч, — сказал он. — Я из двенадцатой квартиры.

— Мое имя Клара Шпигельрабераух, — ответила мадам Клара. — Я — из двадцатьпервой.

— Очень рад знакомству, мадам Шпи… Шпиги… мадам Клара.

— Я также рада знакомству, — ответила спутница.

Дойдя до конца улицы Трум, они вошли в улицу-трубу, проложенную внутри дома. Шаги и скрип коляски расходились по ней гулом. Одинокий фонарь, висящий под сводами, освещал покатые кирпичные стены, закрытые на ночь двери и ставни лавок и проложенные над мостовой трубы. Впереди виднелся проем — за ним сплошным занавесом шел снег.

Финч поежился: там располагалось то, что дедушка называл «старым недобрым Горри». Мальчику запрещалось туда ходить: старый недобрый Горри был битком набит мрачными личностями с дурными намерениями, которые, стоит тебе только зазеваться, поймают тебя в свои сети — и поминай, как звали. Отчего-то Финч представлял себе, что все тамошние типы ходят повсюду с сачками, которыми ловят зевающих детей. Вряд ли так обстояло на самом деле, но все же от одной мысли, что они сейчас туда направляются, Финча пробрало. И это не укрылось от его спутницы.

— Со мной тебе нечего бояться, Финч из двенадцатой квартиры, — сказала мадам Клара.

— Я не боюсь, — ответил мальчик и смущенно добавил: — Может, у вас есть ножницы?

— Что? Ножницы?

— Чтобы разрезать сачок, если меня кто-то поймает.

Мадам Клара фыркнула.

— В моем присутствии никто никого не ловит сачками, потому что это — проявление дурного тона и плохих манер.

Финч с облегчением вздохнул. Он понял, что мадам Клара пошутила, и все же страх и правда ушел.

— Дедушка говорит, что этому городу не хватает манер.

— Он прав.

— Дедушка вас очень уважает.

— Это взаимно. Мистер Фергин — настоящий джентльмен. Всегда снимает шляпу в моем присутствии и придерживает дверь. Но самое главное — он никогда не вторгается в мою приватность и не льстит, в надежде, что я похвалю его перед господином Борганом, в отличие от… прочих.

Финч понял, кого именно имела в виду мадам Клара.

— Дедушка говорил, что вы дальняя родственница капитана Боргана.

Мадам Клара помедлила с ответом, словно раздумывая, стоит ли делиться подобным с мальчишкой.

— Это не так, — наконец сказала она. — Но мы с ним знакомы еще с тех пор, как он был ребенком и жил далеко отсюда.

— А где? — полюбопытствовал Финч.

— В таком месте, куда лучше не попадать.

Было нечто очень зловещее в том, как она это сказала. Будто взяла нож и отрезала фразу, чтобы поскорее забыть о ней.

— А вы знаете, где он сейчас? — спросил Финч. — Я про его путешествие…

Она чуть заметно дернула головой, и мальчик понял, что дальше допытываться не стоит.

На самом деле Финч хотел спросить у мадам Клары кое-что другое — вовсе не о капитане Боргане, — но все никак не мог решиться. Помимо того, что он просто не знал, как к этому подвести, он боялся того, как она воспримет его вопрос. Взрослым Финч не доверял — порой они вели себя хуже детей и от них можно было ожидать чего угодно. И все же эта женщина была не просто каким-то взрослым — она была мадам Кларой и вела себя совершенно не по-детски, а скорее, как королева, которой принадлежит весь мир, и никто, к слову, совершенно не против.

«Ну давай же! — подбадривал себя Финч. — Она не разозлится… наверное».

Несмотря на все свои сомнения, он хотел верить, что, раз эта женщина его не наказала и не выдала, хотя, вероятно, догадывалась, что он задумал, он может с ней поделиться. Конечно, не всем, а в общих чертах. Вдруг она чем-то поможет. Или хотя бы что-то посоветует.

— Можно задать вопрос, мадам? — неуверенно начал Финч.

— Можно, — позволила спутница.

Они вышли из улицы-трубы и оказались на Грейсберри, главной улице Горри. Несмотря на позднее время, здесь было довольно людно и шумно. Вдоль тесно стоящих домов горели фонари, лениво помигивали семафоры на горбатых столбах. Светящиеся окна напоминали Финчу почтовые марки, аккуратненько разложенные в дедушкином альбоме-кляссере.

Возле красной двери паба под вывеской «Бардакк» дебоширила пьяная компания недружелюбных с виду мужчин, но, как только коляска мадам Клары с ними поравнялась, они все, как один, замерли, кто-то даже вытащил свой кулак из зубов товарища, а шляпы-котелки тут же покинули головы, приподнятые в почтительном приветствии.

Но лишь стоило няне с коляской и мальчишке пройти, как все вернулось на круги своя — только еще более шумно, зло и ожесточенно. Кажется, в драке принимал участие даже пабный автоматон, в чьи обязанности входило открывать и закрывать двери для посетителей. Выглядел механический человек таким же пьяным, как и прочие завсегдатаи — видимо, он перебрал с машинным маслом.

До дебоширов никому не было дела, а в «Фонаре констебля», темно-синей будке полицейского поста на перекрестке, даже свет не горел. Зато из него раздавался оглушительный храп в три глотки.

— Слишком затянувшееся молчание, — сказала мадам Клара. — Вероятно, это значит, что ты хочешь поделиться каким-то секретом и боишься, что я восприму твою тайну как-то неверно. Не бойся: я всегда воспринимаю чужие тайны верно. Как, впрочем, и все остальное.

— Это не совсем тайна, — признался Финч. — Мне нужен совет…

Она кивнула, и Финч решился:

— Что бы вы cделали, если бы кто-то из ваших близких пропал, а взрослым… в смысле, другим людям нельзя было бы об этом рассказать? — протараторил он на одном дыхании. — Особенно полицейским и…

— Что? — Мадам Клара вдруг остановилась и пронзила его взглядом из-под вуали. — Еще кто-то пропал? Кто?

— Как это «еще кто-то»? — поразился Финч.

Мадам Клара выглядела взволнованной. Казалось, даже несколько испуганной.

— Невежливо отвечать вопросом на вопрос, Финч из двенадцатой квартиры, — строго сказала она. — Кто пропал?

Финч понял, что не может не ответить. Что-то внутри вдруг просто захотело взять и предать его — выложить все как есть. Ему стало любопытно, существует ли в этом мире хоть кто-то, на кого не действует пронзительный взгляд мадам Клары.

— Мой дедушка, — выдавил он, ожидая бури.

Что ж, если у бури было мертвенное выражение лица, лишенное даже тени каких-нибудь эмоций, то это была именно она. Вуаль чуть подрагивала на ветру. Из-под нее на Финча будто глядела статуя — холодное каменное изваяние, которое кто-то зачем-то обрядил в черное.

— Когда? — спросила мадам Клара, и Финч готов был поклясться, что губы ее не шевельнулись, а с ним говорил сам ветер.

— Сегодня, — ответил мальчик. — Я пришел из школы, а его нет. И он до сих пор не вернулся.

— Ты уверен, что он просто не ушел куда-то?

— Я уверен… мне кажется… он точно пропал. Я боюсь, что случилось что-то плохое, и никому не могу рассказать.

— Поэтому ты решил найти его сам, я правильно понимаю?

Финч кивнул, ожидая, что мадам Клара сейчас скажет, чтобы он не дурил и предоставил взрослым найти дедушку. Но вместо этого она отвернулась и снова покатила коляску по улице. Мальчик поспешил за ней.

— Люди пропадают время от времени, — сказала она. — Чаще всего они рано или поздно отыскиваются. Ты спросил, как бы я поступила, если бы пропал кто-то из моих близких? Это же очевидно. Я бы сделала то же, что, вероятно, делал ты, когда я поймала тебя у лифта. Искала бы. Но ты прав: нашему констеблю мистеру Додджу нет смысла сообщать об исчезновении. А его помощник, младший констебль Перкинс, боится своего старшего коллегу, и он ничего не сделает у того за спиной. Ну а что касается остальных… гм… взрослых, то единственное, на что они способны, это создавать суету и шум — они не помогут. Ты предоставлен самому себе.

Они свернули в какой-то неприметный переулок. Финч, сбитый с толку от всего услышанного, брел рядом с коляской, уставившись под ноги. Мадам поглядела на него.

— Ты удивлен, что я не стала озвучивать тебе занудный список нотаций? — спросила она. — Удивлен, что не сказала, будто ты должен сидеть безвылазно дома и ничего не делать? Но если ты говоришь, что никому нельзя рассказывать о пропаже твоего дедушки, то, видимо, никому не доверяешь. И не зря. Если ты сообщишь в полицию, мистер Доддж вызовет клерков из приюта — никто не позволит тебе жить в квартире одному, в то время как твой единственный опекун пропал. На твоем месте я постаралась бы подобного избежать, и не столько потому, что приют «Грауэнс» — ужасное место, сколько потому, что нельзя быть уверенным, что констебли всерьез возьмутся за поиск, а не просто подошьют дело о пропаже в папочку, а саму папочку поставят на полку. Это твой дед — и ты имеешь право беспокоиться за него, имеешь право искать его. Вероятно, ты ждешь, что я стану что-то тебе запрещать, но я не буду этого делать. Я и не должна — ты не мой воспитанник. К тому же, насколько я поняла, ты знаешь, с чего начать поиски, ведь вряд ли ты совершенно случайно вдруг забрел на мой этаж.

Это было просто поразительно. Финч никогда не говорил с таким умным взрослым. Мадам понимала его, она не спорила с очевидными вещами, слепо полагаясь на вещи, на которые полагаются прочие взрослые: на собственные важность и значимость. Она не считала, что он не справится, что он — всего лишь глупый ребенок, чья единственная забота — слушаться.

«Как жаль, что она не была моей няней, — с тоской подумал Финч. — Может, тогда я и не вышел бы таким отсталым…»

— Вы сказали, что пропал еще кто-то, — напомнил Финч. — Кто? Он живет в нашем доме? Я его знаю?

Мадам Клара покачала головой.

— Я понимаю твое любопытство, Финч из двенадцатой квартиры, но те, кто пропал, никак не связаны с исчезновением мистера Фергина. К тому же я знаю, где они… где они будут.

Младенец в коляске зашевелился, и няня изящным жестом провела пальцем по свисающим из-под капора серебряным колокольчикам-звездочкам. Раздался мягкий перезвон, и ребенок вновь затих.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала мадам Клара. — Ты хочешь сейчас поделиться со мной тем, что задумал, но, прошу тебя, не стоит. Я догадываюсь, что твой план подразумевает нарушение правил, различные уловки и много-много обмана, а я против этого. Я не могу тебя осуждать, пока я ничего не знаю. И пусть так и остается. К тому же я ничем не смогла бы тебе помочь: я ведь не констебль, не частный сыщик и даже не газетчик, а просто няня. Ты понимаешь меня?

Финч хмуро молчал. Он не понимал. Она была кем угодно, но точно не «просто няней». А еще он всерьез огорчился — мадам Клара верно все сказала: он хотел попросить ее о помощи. Уж кто бы мог с легкостью потребовать у миссис Поуп книгу учета посетителей дома, так это она. Он так и представлял себе, как грозная мадам Клара указывает пальцем на эту книгу, и трясущаяся всем своим тощим телом миссис Поуп вынужденно вручает ее Финчу, а он быстренько находит там Человека в черном…

Финч так глубоко ушел в свои мысли, что совершенно не глядел по сторонам. А стоило бы, ведь он оказался в совершенно чудно́м месте.

Впрочем, его ненаблюдательность длилась недолго, ведь даже для самых рассеянных личностей вдруг наступает момент, когда они начинают понимать, что что-то идет не так. Вот и Финч вдруг поймал себя на подобном ощущении. И огляделся.

В первое мгновение он решил, что они оказались на странной-престранной улице, в кирпичном тротуаре которой были пробиты ряды окон: с рамами, стеклами, подоконниками и выступами карнизов. Мимо вдаль ползла труба водостока. И только когда мадам Клара остановилась у преградившей путь для ее коляски трубы пневмопочты, закрепленной на кованых опорах, он осознал, что они идут вверх по стене дома. Поднимаются, как ни в чем не бывало, по вертикальной стене фасада!

Что за гремлинское наваждение?!

Финч замер и пошатнулся. Ему показалось, что, сто́ит сделать хоть шаг, он тут же оторвется от стены и рухнет вниз с высоты… тротуар, гидранты на нем, заснеженные камни мостовой уже были на расстоянии двух этажей! А Финч стоял на стене и, несмотря на это, почему-то и не думал падать.

Мадам Клара тем временем наклонила коляску на себя, перевалила оторвавшиеся передние колеса через трубу пневмопочты, переправила ее полностью, а после и сама перешагнула.

— Ты идешь, Финч из двенадцатой квартиры? — спросила она, не оборачиваясь, и мальчик кивнул. Было в ее тоне что-то, что просто не позволяло оставаться на месте, но что важнее — убеждало, что все происходящее в порядке вещей. В ее порядке вещей.

И тут он все понял:

«Да я же сплю! Это просто сон! На самом деле я вернулся от мистера Хэмма, забрался в постель и сам не заметил, как уснул! А мне приснилось, что я побежал на седьмой этаж и встретил мадам Клару…»

Это все объясняло, и тем не менее сон был невероятно реальным.

Финч через силу оторвал одну ногу от стены, затем другую, сделал шаг… Должно быть, со стороны он сейчас выглядел весьма комично: с таким же успехом он мог пытаться не упасть и не улететь в небо, идя по обычному тротуару. Финч хихикнул. Страх окончательно ушел.

Финч побежал догонять мадам Клару, перебрался через трубу, но все же присел и схватился за нее руками. Так — на всякий случай.

Удивительно было смотреть, как снег идет не сверху, падая, как всегда, а медленно и плавно проносится мимо, летит навстречу, попадает на лицо и грудь. Финчу приходилось постоянно стирать его с щек, в то время как мадам Клара для снега будто и не существовала — она поднималась по стене, а ее пальто и шляпа были столь же черны, как и в тот миг, когда няня и мальчик вышли из подъезда дома № 17.

— Мадам… — Финч был одновременно и в восторге, и в смятении. — Мадам, это просто великолепно!

— Ты о чем? — удивилась мадам Клара.

— Как мы идем и не падаем!

Мадам поглядела на него со снисхождением и некоторой жалостью:

— Удивительно, что тебя в твои одиннадцать лет приводят в восхищение такие вещи, — саркастично заметила она. — Идти и не падать. Чудеса просто…

Он хотел было ей все объяснить, но затем передумал. Да и какая разница, ведь кругом действительно творились сплошные чудеса!

Они шли по простенку между рядами окон. Некоторые были закрыты ставнями, но в других горел свет. Финч заглянул в ближайшее светящееся окно. Это было очень странно: он словно склонился над открытым люком.

В перевернутой набок комнате сидели на диване старик и старуха. У женщины на коленях стояла большая банка с вареньем, которое старуха ела ложкой. Старик читал газету. Рядом на стуле устроился заводной автоматон — невероятно быстро и уверенно он вязал что-то на спицах. Никто из них не замечал мальчишку, наблюдавшего за ними через окно двумя расширенными от удивления глазами.

— Не отставай, Финч из двенадцатой квартиры! — Голос мадам Клары вывел Финча из созерцательного оцепенения. Он бросил последний взгляд в окно и поспешил за женщиной и ее коляской.

Таким образом они прошли пять этажей, миновали мансарду; за ее большим шестиугольным окном молодая девушка с белыми, почти прозрачными волосами, играла на виолонтубе. Она размеренно водила смычком по струнам, и из четырех раструбов, вмонтированных в корпус инструмента, в снежную ночь текла едва слышная мягкая, убаюкивающая мелодия.

Финч и мадам Клара не задержались и здесь. Впереди был обрыв, за которым разливалось чернотой исходящее снегом ночное небо. Край обрыва оказался всего-навсего ступенчатым карнизом, опоясывающим кровлю, наподобие картинной рамы. Они перебрались через него, перешагнули через желоб водостока, как через простой порог, и оказались на крыше.

Мадам Клара покатила коляску по заснеженной черепице, оставляя на ней в снегу три тонкие полосы от колес и дорожку следов туфелек на каблуках. Финч же, как мог, пытался не поскользнуться. Он обернулся и увидел, что крыша обрывается всего в нескольких футах позади. Там, далеко внизу, простиралась улица, где все было обычно и нормально. Где люди ходили, как всегда, и чаще всего не падали.

«Ну почему это всего лишь сон?» — с тоской подумал Финч — он и мечтать не смел о подобном приключении наяву.

Вскоре мальчик и женщина с коляской, наконец, снова оказались в привычном для Финча положении — вышли на площадку крыши, из которой, словно деревья, росли кирпичные дымоходы и разномастные трубы. Небо снова было там, где ему и положено, — над головой, а снег шел сверху.

Они двинулись по площадке в сторону противоположного края дома.

— Стоять! — раздался пронзительный и резкий, как дверной скрип, голос.

Мадам Клара остановилась. Финч последовал ее примеру, испуганно выглядывая в темноте окликнувшего их человека.

— Ни шагу дальше! — добавил все тот же голос.

Из темноты у большой кирпичной трубы выступил мужчина в костюме.

Сперва Финчу показалось, что он одет в черное, но когда незнакомец подошел ближе, стало видно, что костюм имеет слегка фиолетовый оттенок, похож на саму ночь и весь испещрен снежинками. Самым странным было то, что снежинки эти, сползая по полам пальто, высоко поднятому воротнику и цилиндру, не падали на незнакомца — снег невероятным живым узором шел прямо в ткани костюма.

Однако вовсе не причудливая одежда больше всего поразила и даже испугала мальчика, а лицо незнакомца — его молочно-белая кожа, огромный свисающий нос, кривая прорезь рта и два непроглядно-черных глаза.

Финч уже видел такое лицо! Сидевшее на скамейке у школы толстое существо выглядело точно так же! Только этот незнакомец был не в пример стройнее, а еще от него разило опасностью.

В вытянутой руке он сжимал револьвер, нацеленный прямо на мадам Клару.

Няня, впрочем, не выглядела даже чуточку испуганной. Она сказала своим обычным холодным тоном:

— Здравствуй, Кэрри.

Финча этот Кэрри будто бы и вовсе не замечал. Либо не считал его хоть какой-то угрозой. По правде, сам Финч тоже себя угрозой не считал.

— Клара… — голос существа с револьвером на миг дрогнул, но незнакомец тут же взял себя в руки: — Я знаю, зачем ты здесь.

— Неужели?

— Ты не сможешь мне помешать.

— Я и не пытаюсь, — заверила его мадам Клара.

Незнакомец покачал головой и сузил тяжелые белые веки. Он мог выстрелить в любое мгновение, но мадам Клара по-прежнему сохраняла свое неизменное спокойствие. Вот только на этот раз оно почему-то Финчу не передалось. Он боялся — и намного сильнее, чем когда понял, что идет вверх по стене. Его сон все отчетливее начал напоминать кошмар. Помимо прочего, мальчика мучили вопросы: что это за существо? О чем они говорят с мадам Кларой? А еще: где, интересно, шьют такие… живые костюмы?

— Я ведь знаю, что ты не поддерживаешь его решение, — процедил Кэрри. В отличие от мадам Клары, он выглядел напряженным, и, это не смотря на то, что напротив него стояли всего лишь женщина с коляской и мальчишка.

— Я не поддерживаю его нынешние методы, — мрачно уточнила мадам Клара. — Не тому я его учила. Воспитанные дети так себя не…

— Дети?.. — презрительно поморщился Кэрри. — Он давно не ребенок. Мы все давно не дети, о чем ты, видимо, постоянно забываешь.

— Нет, я помню, — совершенно безэмоционально сказала мадам Клара.

— Ты нам не мать, Клара, — проскрежетал Кэрри.

— И это я помню.

— Тогда как ты можешь нам указывать?

Она подошла чуть ближе, и существо в костюме цвета снежной ночи взвело курок. Финч замер от ужаса. Сейчас он выстрелит!

Но мадам Клара не боялась.

— Я не указываю, — сказала она; в ее голосе появились ласковые нотки, будто она пыталась успокоить Кэрри. — Всего лишь прошу. Остановись. Он сам пожалеет об отданном приказе. Но будет уже поздно.

То, что ответил ей на это Кэрри, испугало и взволновало Финча так сильно, что он едва не дернулся, отчего, следовательно, едва не схлопотал пулю:

— Одноглазый Корвиус прочитал в своих Нитях, что Гелленкопф схватит беглецов. Я должен его опередить.

«Что?! — пораженно подумал Финч. — Гелленкопф? Это же то самое имя, которое назвал мистер Хэмм! То, которое он услышал от Человека в черном! Этого просто не может быть! И что это за беглецы, которых схватит Гелленкопф?»

Кэрри продолжал:

— Они нарушили запрет. Они сбежали. Я выслежу их. Мы не можем допустить, чтобы они попали в лапы к Гелленкопфу.

— И поэтому ты убьешь их?

Мадам Клара с головы до ног представляла сейчас собой угрюмое осуждение. Если бы его жертвой стал Финч, то от Финча, наверное, не осталось бы и следа. Но Кэрри явно подобным было не пронять.

— Одноглазый никогда не ошибается, — сказало существо в костюме цвета снежной ночи. — Нельзя допустить, чтобы они рассказали Гелленкопфу, где спрятано его…

— И поэтому ты убьешь их? — глухо повторила мадам Клара.

— Думаешь, мне самому не больно от того, что я должен сделать? — хрипло ответил Кэрри. — Но это мой долг и моя работа. Выслеживать и отлавливать. Я найду их, как нахожу всех. И я повторяю: ты не сможешь мне помешать.

Мадам Клара опустила голову. Она поняла, что ни в чем не переубедит этого упрямца.

— Я же сказала, что не стану, — тихо проговорила она.

— Тогда зачем ты пришла?

— Мы просто гуляли с твоим сыном, и я решила привезти его повидаться с тобой.

— Он там? — Существо в костюме снежной ночи покосилось на коляску. — Внутри?

Она кивнула.

— Ты можешь подойти и взять его, подержать немного. — И тут мадам Клара снова нацепила на себя прежнюю мадам Клару — строгую и властную. — Только прежде тебе придется убрать оружие. Никаких детей и револьверов вместе.

Кэрри неожиданно послушался. Он кивнул, спрятал оружие и подошел к коляске. Мадам Клара склонилась над ней и, что-то негромко проворчав, вытащила наружу продолговатый сверток, из которого торчал совсем не человеческий белый заостренный нос. Няня передала сверток.

Существо в костюме цвета снежной ночи приняло его осторожно и неуверенно, будто боялось как-то повредить или просто не знало, что с ним делать.

— Ну здравствуй, — едва слышно прошептал Кэрри. Его черные глаза заблестели, когда он взглянул на ребенка. — Как у тебя дела? Клара хорошо заботится о тебе? Конечно, хорошо… Это же Клара. Она любит детей… Она хорошая. Хоть она и думает, что дети навсегда остаются детьми…

Ребенок заплакал. Финч отшатнулся — ему мучительно захотелось заткнуть уши пальцами. Обычный плач младенцев можно, не кривя душой, назвать мерзким, отвратительным звуком, но то, что раздалось из свертка… Как будто сверло медленно вкручивалось в голову кота. Это был жуткий визг.

— Мне пора, Клара, — сказал Кэрри и протянул ребенка няне.

Стоило младенцу оказаться у нее на руках, он тут же замолчал.

— Не делай этого, — сказала мадам Клара, и Финч впервые услышал в ее голосе неприкрытую мольбу. И это испугало его больше всего.

Носатое существо поглядело на нее и покачало головой. Не сказав больше ни слова, оно развернулось и побежало — прямиком к краю крыши. Одним махом Кэрри перелетел через карниз и просто исчез — превратился в снег, смешавшись с прочими снежинками.

Финч все еще пытался разглядеть этого Кэрри, но его там уже не было. Костюм цвета снежной ночи стал обычной снежной ночью. Как и тот, кто был в него одет.

Мадам Клара издала нечто наподобие неодобрительного «гм», положила ребенка обратно в коляску и покатила ее прочь, к дальнему краю дома.

Финч пошел за ней.

— Кто это был? — спросил он.

— Это был Кэрри, — задумчиво сказала няня.

— А кто он?

— Он охотник. Кэрри ведь говорил о том, чем занимается, — разве ты не слушал?

— Я имел в виду: что он такое? — уточнил мальчик. — Он же не человек, да?

— Не стоит допытываться, — резко сказала мадам Клара, и Финч понял, что и правда не стоит. Няня выглядела расстроенной и злой. Того и гляди сломает коляску — так крепко она вцепилась в ручку.

Тем не менее любопытство Финча всегда проигрывало его инстинкту самосохранения. Поэтому его язык сам спросил:

— Он собирается кого-то убить?

Она взглянула на него так, словно вдруг забыла, кто он такой.

— Может, сказать кому-то? — продолжил Финч испуганно. — Сказать полицейским?

Мадам Клара отвернулась.

— Полиция не сможет остановить Кэрри. Никто не сможет. Но я попытаюсь. Как и в случае с твоим дедушкой, ни на кого нельзя полагаться, кроме себя. Только я могу их спасти.

— Кого?

Мадам Клара заскрежетала зубами. Ее бледный профиль под вуалью выглядел словно посеревшим от долгой болезни. Под видимым Финчу глазом мадам прорисовался глубокий черный круг.

— А кто такой Гелленкопф? — спросил он.

— Нечто недоброе, — сказала мадам Клара едва слышно. — Нечто из прошлого…

Вдаваться в подробности она явно не собиралась, да и вообще, няня сейчас пребывала явно не в самых лучших чувствах.

Финч собирался спросить ее, куда они направляются дальше, ведь было ясно, что не домой. Он совсем забыл о том, что воспитанные дети о таком не спрашивают, а просто следуют за взрослыми. Но мадам Клара предвосхитила его вопрос:

— В «Часы», — сказала она. — Мы идем в «Часы».

— Внутрь часов? — уточнил Финч.

— Не совсем.

— Не буду вас расспрашивать, — вздохнул мальчик. — Все равно увижу, когда дойдем.

Мадам Клара одобрительно кивнула.

* * *

Финч наконец-то узнал, зачем мадам Клара из двадцать первой квартиры взяла его с собой.

Он был восхищен, поражен, сбит с толку и испуган всем, чему стал свидетелем за время их совместной прогулки, но «помощь», которую няня от него ждала, его несколько разочаровала.

— Затем рычаг управления второй шестерней, — сказала мадам Клара, и ее голос эхом разлетелся по темному помещению. — Опустить вниз, затем поднять вверх, а потом снова опустить вниз.

Финч кивнул и проделал все, что было велено. Он стоял у огромного механизма, состоящего из зубчатых колес, пружин, маятников, храповиков и цепей. Вот уже минут двадцать он выполнял инструкции мадам Клары, которые казались ему совершенно бессмысленными и непоследовательными.

В какой-то момент он недовольно пробурчал себе под нос:

— Она ведь сказала, что мы идем не внутрь часов, а где мы, по ее мнению, находимся?

И верно, мальчик и женщина с коляской находились сейчас внутри комнаты управления башенными часами на заброшенном здании суда Горри.

— Хорошо, — кивнула мадам Клара, когда Финч справился с рычагом. — Теперь ручка натяжения средней пружины.

— Мадам, было бы проще, если бы вы сказали, что я делаю, — запыхавшись, промямлил Финч.

— Не стало бы.

— А я думаю, стало! — упрямо проканючил Финч.

— Как будет угодно, — неожиданно согласилась мадам Клара. — Ты переводишь время назад. Возвращаешь стрелки на без одной минуты полночь. Теперь ты знаешь, что делаешь. Выполняй.

Финч глянул на нее раздраженно. Она поймала его. Разумеется, он ничего не понимал в работе часовых механизмов, и прояснение финальной задачи никак не помогало ее выполнить.

— Я так и думала, — с ноткой самодовольства прокомментировала хмурые брови и поджатые губы Финча мадам Клара. — Теперь нужно переключить цепь с барабана основного хода на барабан попятного.

— На барабан попятного, — проворчал Финч.

Мадам Кларе не было дело до его недовольства. Словно опытный механик-часовщик, она продолжала руководить своим маленьким рабочим гремлином:

— Теперь вставь рычаг в разъем на барабане и крути его против часовой стрелки, — велела она. — Пока я не скажу «Достаточно!»

Финч все сделал и принялся крутить рычаг. Огромные стрелки на башне медленно поползли по кругу в обратном направлении. Мальчик подумал, что если у этого явления и был какой-нибудь случайный свидетель внизу, на улице, или в одном из ближайших домов, то от такого зрелища он непременно должен был спятить.

Мадам Клара подкатила коляску к циферблату и начала пристально следить за движением стрелок.

В какой-то момент она вскинула руку и воскликнула:

— Достаточно!

Финч отпустил рычаг и подошел к мадам. Та не шевелилась и глядела в прорези цифр на падающий снег.

— А чего мы ждем? — спросил мальчик. — Что должно произойти?

— Сейчас часы будут бить.

— Но мы же оглохнем! — возмутился Финч. — Или сюда сбежится куча народа узнать, почему полночь бьет второй раз.

— Гляди, — только и сказала мадам Клара.

С затаенным дыханием Финч проследил, как минутная стрелка сдвинулась. Он зажал уши ладонями, но оглушающего звона не последовало. Стрелки лишь соединились в верхней точке, и…

И в тот же миг раздался негромкий щелчок, за ним еще один и еще, будто размыкались замки. Весь циферблат пришел в движение. На глазах у пораженного Финча он отсоединился от главной оси, вышел из рамы и медленно повернулся на огромных петлях, открываясь наружу, как простое окно.

В часовой комнате тут же завыл ветер, в нее забрался снег. Но мальчик этого даже не заметил — он смотрел на нечто совсем уж странное. И все никак не мог оторвать взгляд.

К ним по воздуху плыл небольшой продолговатый трамвайный вагон, ползущий под протянутым к часовой башне тросом. В его бортах светились иллюминаторы, спереди располагалось большое окно рубки управления. Внутри кто-то находился.

— Он идет к часам! — ошарашенно проговорил мальчик.

Мадам Клара издала утомленный вздох, вызванный его недогадливостью.

— Это не часы, Финч из двенадцатой квартиры, — сказала она. — Это станция «Часы». Станция на пути следования подвесного трамвая.

Финч прежде и подумать не мог, что в их городе курсируют подвесные трамваи, — да и дедушка о таком никогда не рассказывал.

Под восхищенным взглядом мальчика, вагончик подплыл к зданию, завернул на своем тросе у стены и остановился напротив круглого проема. С шипением двери раздвинулись в стороны.

Мадам Клара закатила коляску внутрь, после чего сама зашла следом и обернулась. Финч по-прежнему стоял в часовой комнате и глазел на подвесной трамвай.

— Это крайне невежливо, — сказала мадам Клара, — задерживать график движения, садясь на станции с такими большими часами.

Мальчик кивнул и поспешил за своей спутницей, испугавшись, что трамвай может уехать, отползти… отчалить?.. без него.

Финч вошел в вагончик, и двери за ним тут же закрылись. Из вещателя у рубки трамвайщика раздалось: «Следующая станция — „Задутая Свеча“».

«Ух ты! — восхитился Финч. — Как в настоящем трамвае!»

Но уже в следующее мгновение от его восхищения не осталось и следа. Чтобы забыть обо всем на свете, ему хватило лишь бросить взгляд на тех, кто плыл по небу над городом вместе с ним и мадам Кларой.

В вагоне было несколько пассажиров, и все они являлись обладателями белой кожи, длинных носов, черных глаз и ртов, напоминающих трещины. Они были одеты в костюмы и цилиндры, на головах дам длинными острыми булавками крепились шляпки. И все они совершенно не обращали внимания ни на Финча, ни на мадам Клару. Кто-то читал газету, кто-то о чем-то беззаботно сплетничал с соседом, а кто-то и вовсе, казалось, спал под мерное, едва ощутимое покачивание вагончика.

Финч заставил себя не пугаться и не выглядеть странным, ведь его, чего доброго, тут же заметят и съедят, а в том, что его могут съесть он почему-то нисколько не сомневался. Спотыкаясь на каждом шагу и дрожа всем телом, он направился к резной лавке, на которой, придерживая коляску за ручку, уже с удобством устроилась мадам Клара.

Мальчик опустился рядом.

Сиденья здесь располагались вдоль бортов и глядели друг на друга, а не в сторону движения, как в обычном трамвае.

Напротив Финча сидела девочка. Он понял, что это девочка по тому, что существо было в клетчатом платье. Эта девочка сверлила его своими немигающими черными глазами, трещина рта искажалась в гримасе. Финчу стало еще больше не по себе.

— Что ей нужно? — шепотом спросил он у мадам Клары.

Та поглядела на девочку, потом на Финча.

— Видимо, ты ей понравился, — с ноткой коварства в голосе сказала няня. — Посмотри, как она тебе мило улыбается.

Финч бросил взгляд на девочку и вздрогнул: в трещине рта показались острые треугольные зубки.

— Ничего не мило, — пробубнил он. — И вообще я хочу знать, что это за… за…

Няня прервала его:

— Я бы на твоем месте не называла их «что». Некоторые из них весьма обидчивы, а свои обиды помнят десятилетиями.

— Хорошо, — не стал спорить Финч. — Но кто они такие?

— Жители города, — просто ответила няня. — Такие же, как я и ты.

Ну вот, она снова скрытничала. Сперва он пытался с этим мириться, будучи благодарен ей за то, что она вообще взяла его с собой. Но теперь, после всего произошедшего, ему требовались хоть какие-то ответы. И «хоть какие-то» означало «только правдивые». Слишком много вопросов накопилось в его голове. Она была готова расколоться, как жареный каштан на печной решетке.

— Нет. Не такие же, — Финч оскорбленно надулся. — Было глупо брать меня с собой и ничего не рассказывать.

— Ты хочешь сказать, что я глупая? — подняла бровь мадам Клара.

Финч мгновенно понял, что именно ляпнул, и испугался.

— Нет! Что вы! — попытался он оправдаться. — Я просто хотел сказать, что это странно.

Мадам Клара глядела на него, как на крошечное недальновидное насекомое, которое само усердно заползает к ней под каблук. Кажется, сейчас она была готова его раздавить, а потом и вовсе съесть.

— Кхм… — она то ли усмехнулась, то ли выразила таким образом сомнение. — Ты прав. Это странно. И даже жестоко с моей стороны. Пытка любопытством немного не в моем вкусе. Так что тебя интересует?

Финч не верил своим ушам. Она все расскажет? И даже не станет отпираться и скрытничать?! На всякий случай он решил не радоваться раньше времени.

— Что это за существа? — спросил он для начала.

— Это не-птицы, — последовал странный ответ.

— Да, я вижу, что это не птицы.

— Нет, они и есть не-птицы, — пояснила мадам Клара. — Они так зовутся.

— А почему?

— А почему ты зовешься «мальчиком»?

— Не знаю, — Финч задумался — действительно, почему? — Я не сильно похож на девочку.

— И не поспоришь. Девочки намного сообразительнее.

Финч был слишком взволнован, чтобы обижаться. К тому же он был согласен: девочки сообразительнее. Но зато злее.

Из вещателя у рубки раздался хриплый голос: «Станция „Задутая Свеча“».

Финч выглянул в иллюминатор и обнаружил, что они подлетают к старому неработающему маяку на границе Горри и Гротвей. Это была высокая башня из серого кирпича, торчавшая над тесно застроенными кварталами кривым зубом.

Подвесной трамвай не стал опускаться к земле. Он двигался прямиком к панорамному окну метеорологической рубки. Вскоре вагон остановился у смотровой площадки. Двери открылись, и в трамвай вошло престарелое существо не-птица. Оно было сгорблено, опиралось на клюку и носило шаль. На его огромном сморщенном носу сидели круглые очки.

— Почему никто не проверяет билеты? — спросил мальчик скорее себя, чем няню.

— Их здесь нет, — тем не менее ответила та. — Проезд бесплатный.

— Как это? — Финч привык, что ничего не бывает бесплатно. И отсутствие билетов его поразило намного больше, чем подвесная трамвайная дорога, о которой он никогда не знал, и даже чем жуткие носатые монстры, одетые в костюмы и занимающиеся своими рутинными делами, будто так и надо, словно им позволяется быть нормальными и… обычными.

Прозвучало оповещение: «Следующая станция — „Чужое Безмолвие“», — и трамвайчик двинулся дальше.

«И названия станций у них странные», — подумал Финч.

— Их не волнует, что с ними едут люди? — спросил он, пытаясь выискать среди пассажиров хотя бы один подозрительный или угрожающий взгляд. Но всем было слишком все равно. Если не считать зубастую девочку. Страх чуть отступил, и Финч понял, что она и правда ему улыбается…

— Ну, думаю, они полагают, — ответила мадам Клара, — что ты тоже маленькая не-птица, с какой-то целью принявшая облик человека.

Финч не знал, как ему на это реагировать. С одной стороны, ему очень хотелось обладать способностью принимать другой облик и временами прекращать быть Финчем. Но с другой… если бы его мнением интересовались, он предпочел бы превращаться во что-нибудь менее… уродливое и отталкивающее, чем не-птица.

— А куда они все едут? — спросил он.

— По своим делам, — ответила мадам Клара. — Не только же у мистера Финча из двенадцатой квартиры бывают дела, верно?

— А откуда они здесь взялись?

— Я не понимаю твоего вопроса.

— Ну, все эти не-птицы. В городе.

— Они здесь живут, — укоризненно ответила мадам Клара. Кажется, Финч начинал ее утомлять. — И жили задолго до твоего рождения. Задолго до того, как здесь обосновались люди. Предвосхищая твой следующий «совершенно неожиданный» вопрос, не знал ты о них, поскольку ты не слишком-то внимателен, а они хорошо берегут свое инкогнито.

— Что такое «инкогнито»?

— Это когда кто-то скрывает свою настоящую личность.

— Так я и думал.

— Не сомневаюсь.

— А выглядите сомнительно.

Видимо, Финч собирался сказать «сомневающейся», но и сам не уловил разницу. Зато мадам Клара уловила:

— Не груби.

— Не буду.

— И молчи.

— Ладно, буду.

— Финч!

— Все, я молчу!

— Финч!

И Финч замолчал. Он повернулся к девочке не-птице, сидящей через проход, и показал ей язык. Та мгновенно насупилась. А Финчу было не стыдно. Он был доволен: пусть девочки и сообразительнее, зато обидеть их проще простого.

Финч уставился в иллюминатор. Сквозь падающий снег он видел спящий город. Они проплывали над незнакомыми улицами и скверами. Он никогда не был в Гротвей. Единственное, что, как ему казалось, здесь было таким же, как в Горри, это снег да мелькающие огоньки окон.

Следующая станция не заставила себя ждать.

«Чужое Безмолвие», — проскрипел голос из вещателя, и трамвай, облетев вокруг очередного здания с башенкой и часами, пополз к ближайшему дому.

Не прошло и минуты, как вагон вышел на один уровень с его крышей и двинулся над ней, едва не царапая черепицу днищем и зигзагами огибая дымоходы. По обе стороны его пути расположились ветхие чердаки и птичники. Возле одного из таких птичников он и встал. Двери разошлись и выпустили троих пассажиров: девочку с места напротив, а также, судя по всему, ее папу и маму. Девочка напоследок обернулась и показала Финчу язык — тонкий и черный. Он непроизвольно улыбнулся.

Двери закрылись. Трамвайщик сообщил: «Следующая станция — „Бульвар Разбитое Сердце“».

Вагончик тронулся, а Финч прильнул к иллюминатору. Это название он знал: на бульвар Разбитое Сердце дедушка ходил кормить птиц. Хотелось верить, что просто птиц. Там когда-то располагалась станция, с которой дирижабли с солдатами отправлялись на войну, и у дедушки с этим местом было связано множество воспоминаний. Станции той давно не было, но он говорил, что ему нравится тишина, которая властвует на бульваре. Никто, мол, не пытается пристать с беседой или влезть в душу. По его словам, там вообще редко можно было встретить прохожих.

Мадам Клара заметила, что Финч оживился.

— Что случилось? — спросила она.

— Этот бульвар. Я о нем знаю.

— Что ты о нем знаешь?

— Что там тихо, и никто не пытается влезть в душу.

Мадам Клара помолчала. Если бы Финч поглядел на нее сейчас, то успел бы заметить легкую тень улыбки на ее губах. По-настоящему она никогда не улыбалась.

— Это наша станция, — сказала мадам Клара. — Нам скоро выходить. Смотри внимательнее. — Она кивнула на иллюминатор. — Он вот-вот появится.

«Вот-вот» для Финча превратилось в томительное ожидание длиной почти в пять минут. Но зрелище того и правда стоило.

Кварталы, сплошь застроенные домами, в какой-то миг расступились, и показалась широкая аллея, засаженная деревьями. Вот только самым поразительным были отнюдь не деревья, а здешние фонари. Светящиеся красноватые клубы на чугунных столбах выстраивались, наподобие звезд в созвездии, и образовывали рисунок. Финч уже видел это изображение. В школе, в учебнике по препарированию и анатомированию. Это было человеческое сердце. Сердце, в котором центральный ряд деревьев прочерчивал изогнутую трещину. Вид был изумителен, и Финч в полной мере оценил то, чего лишен любой, кто глядят на все это снизу. Да они даже не представляют, что там на самом деле!

Вагончик плавно спустился и замер у начала бульвара.

Под хриплое «Бульвар Разбитое Сердце» мальчик и женщина с коляской прошли через раскрывшиеся двери. Оставив их у ржавой кованой вывески, подвесной трамвай прополз несколько ярдов вдоль земли, после чего начал вновь подниматься по тросу. Вскоре он исчез, словно его и не бывало.

Мадам Клара и Финч вошли под арку и двинулись по аллее.

У входа на бульвар стояла небольшая будочка, в которой темнели очертания автоматона-дворника. Выглядел механоид весьма непритязательно: на нем было залатанное пальто, на ржавой голове набекрень сидел мятый цилиндр. Треснувшие глаза-лампы автоматона не горели, а в груди его зияла чернотой замочная скважина — ключик отсутствовал. Скрюченными пальцами латунный дворник сжимал ручку механического снегоуборщика.

Между тем уборка аллее точно не помешала бы: деревья и пустые скамейки тонули в снегу, да и дорожку замело основательно — ноги Финча утопали по щиколотку…

Няня с коляской и мальчик шли по узкой протоптанной тропинке мимо фонарей и пустых скамеек, возле каждой из которых стояли тумбочки-аудиогазеты: бронзовые бутоны раструбов походили на причудливые снежные фигуры. Багровые пятна света от фонарей вблизи вовсе не выглядели уютными и притягательными — они напоминали подрагивающие сгустки крови.

— Мадам… — начал было Финч.

— Не сейчас, — оборвала его мадам Клара. — Мы почти пришли.

«Интересно, куда, — подумал Финч. — Здесь же ничего нет. Здесь совсем никого…»

И тут он увидел. В центре бульвара стояли большие часы: стрелки на них замерли на полуночи, а маятник завис без движения. На скамейке под часами сидели двое. Мужчина и женщина. Оба были одеты в черное. С первого взгляда Финч понял, что эти двое — не-птицы: они не скрывали свои длинные носы, острые подбородки и черные глаза. Путаные смоляные волосы женщина собрала на затылке, в прическу были вплетены (или росли в ней?) вороньи перья. На голове мужчины темнела «труба» цилиндра.

Учитывая, что не-птицы были покрыты снегом, словно покрывалом, сидели они здесь, видимо, уже довольно давно. Мужчина набросил на плечи спутницы свое пальто и обнимал ее рукой. Но та все равно дрожала от холода.

Услышав хруст снега под ногами и скрип колес коляски, они встрепенулись и оглянулись. На лицах не-птиц промелькнул страх, но увидев тех, кто к ним приближался, они успокоились.

— О, Клара! — обрадованно воскликнула женщина и поднялась на ноги.

— Как хорошо, что ты пришла! — последовал ее примеру мужчина. Он встал рядом со спутницей и снова ее обнял. — Мы уже и не надеялись…

Лица не-птиц были печальными, изможденными, в каждой черточке проглядывала тревога. Финч вдруг поймалсебя на мысли, что эти существа не кажутся ему отвратительными, или даже уродливыми. Они выглядели испуганными и жалкими.

Мадам Клара подкатила коляску к скамейке.

— Почему не надеялись? — спросила она возмущенно. — Как я могла бросить вас?

— Мистер Карран думал, что ты не будешь противиться общему решению, — сказала женщина и потерлась своим длинным носом о белую щеку мужчины.

— Тогда мистер Карран непроходимый болван, — заметила мадам Клара.

Не-птицы рассмеялись. Их смех походил на скрип деревьев на ветру.

— А кто этот славный мальчик? — спросила женщина, глядя на Финча.

Упомянутый мальчик оторопел от неожиданности. За все время прогулки с мадам Кларой, если не считать девочку из подвесного трамвая, на него впервые обратили внимание.

— Финч из двенадцатой квартиры, — словно нехотя, ответила мадам Клара.

— Здравствуй, Финч из двенадцатой квартиры, — сказала незнакомая женщина.

— Здравствуйте, — смущенно ответил Финч.

— Это мистер Карран и мисс Коллн, — представила мадам Клара не-птиц.

— Из двенадцатой квартиры… — задумчиво проговорил мистер Карран. — Из двенадцатой квартиры…

Он будто пытался что-то вспомнить, а мисс Коллн склонилась к Финчу, во все глаза разглядывая его волосы. Мальчик уловил исходящий от нее запах — он не мог его назвать, но, по ощущениям, эта женщина не-птица головокружительно пахла затаенным ожиданием, тоской, сожалениями перед упущенным вчерашним и страхом грядущего.

— Какой красивый и необычный цвет, — сказала она.

Финч непроизвольно коснулся волос. Красивым он их цвет не считал. Да и никто не считал. Помнится, его даже не хотели брать в школу из-за синих волос, но дедушке все же как-то удалось уговорить господина директора. Когда Финч был совсем маленьким, он опустошил флакон одного из дедушкиных лекарств, приняв его за сладкий сироп, — оттого его волосы и стали синими.

Он уже раскрыл было рот, чтобы рассказать об этом мисс Коллн, но мадам Клара бросила на него резкий взгляд, и его рот захлопнулся сам собой.

— Я пришла вас предупредить, — сказала она.

— Он уже спустил Кэрри с цепи? — Мистер Карран нахмурился и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Этого стоило ожидать.

Финч замер, боясь сделать вдох. Это ведь именно за ними послали Кэрри! О них он говорил на крыше!

Мальчик вдруг подумал, что отчаянно не хочет, чтобы Кэрри настиг их. Они выглядели такими добрыми и несчастными и в то же время, как бы противоречиво это ни было, счастливыми и влюбленными. Он отчетливо представил себе тела этих двоих в окровавленном снегу и почувствовал, как в глазах защипало.

— Он ищет вас, — тем временем сказала мадам Клара. — И то, когда он нападет на ваш след — лишь вопрос времени.

— Пусть только попадется мне! — зарычал мистер Карран. — Я отрежу ему нос, а самого сброшу в пропасть!

Мадам Клара покачала головой. Даже Финч видел, что несмотря на свои гневные слова, мужчина был испуган, хоть и пытался не показать этого перед спутницей. Та же, в свою очередь, выглядела испуганной неприкрыто. Она крепко сжимала обеими руками кисть мистера Каррана, словно птица древесную ветку.

— Что же вы наделали, милые мои, — с непередаваемой жалостью в голосе сказала мадам Клара.

— Мы просто хотели быть вместе, — печально ответила мисс Коллн. — Скрывать наши чувства больше было нельзя.

Лицо мистера Каррана презрительно исказилось:

— Риввин пытался украсть мисс Коллн, — сказал он.

— Но у него ничего не вышло, — с совершенно детской радостью добавила мисс Коллн. — Меня так просто не… не украсть. Я сломала ему нос. Теперь он не такой красавчик.

Мадам Клара выглядела недовольной и строгой. Еще более строгой, чем всегда.

— Вы украли сердца, — хмуро сказала она.

Мисс Коллн достала из черной бархатной сумки большую банку, и Финч вздрогнул: банка была наполовину заполнена снегом, и в нем лежали два настоящих человеческих сердца, похожие на уродливые розоватые плоды.

— Они наши, — сказала женщина. — Они принадлежат нам, мы забрали свое…

— Кэрри придет за вами и отберет их. — Мадам Клара отвернулась, словно ей было противно глядеть на сердца. — Но вам стоит опасаться не только его. Вы теперь сами по себе, а это значит, что вы — легкая добыча для Птицелова.

Финч отметил, как обе не-птицы разом вздрогнули от упоминания этого Птицелова.

— Мы были осторожны, Клара, — сказал он.

— Очень осторожны, — добавила она.

— Те, кого он освежевал, тоже были осторожны, — неумолимо сказала мадам Клара. — Он хитер. И коварен. Он умеет ждать. — И безжалостно добавила: — Вы дрожите? Вы не зря дрожите.

Они и правда дрожали. Мистер Карран в жилетке и рубашке и вовсе трясся всем телом. А лицо мисс Коллн приобрело нездоровый синий оттенок.

— Постойте-ка! — мадам Клара сорвала с руки перчатку и прикоснулась к кисти мисс Коллн. — Вы дрожите не от страха! Но… как? Как вы можете мерзнуть?

— Нам так холодно, Клара, — прошептала озябшими губами мисс Коллн. — Ты можешь нас согреть?

Мадам Клара вздрогнула. Финч это увидел отчетливо. Она даже пошатнулась, как будто что-то внезапно осознала. Что-то ужасное и непоправимое.

— Н-нет, — проговорила она. — Я не могу.

И тут случилось то, чего не ожидала ни мадам Клара, ни не-птицы.

— Вы можете спрятаться у нас, — сказал Финч.

Все трое повернули к нему головы. А он продолжил:

— У нас дома. Мы там живем с дедушкой. Он не был бы против. Вы можете пожить в моей комнате. У нас не очень много места, но зато там тепло. И вы согреетесь. А еще должно быть что-то съедобное. Вы едите обычную еду? — Он поглядел на няню. — Мадам Клара, не-птицы едят обычную еду? Что? Почему вы так на меня смотрите?

Мадам Клара не моргала. В ее взгляде читалось что-то совершенно новое, нечто незнакомое. Гордость. В эту секунду она будто бы испытывала невероятную гордость, глядя на мальчика. Кажется, она даже почувствовала сожаление, что не была его няней.

Но мрачность вернулась к ней буквально в следующую же секунду.

— К сожалению, им там не скрыться, — сказала она. — Кэрри или Птицелов найдут их на улице Трум. Им требуется особое укрытие.

Финчу стало обидно из-за того, что он не может помочь этим несчастным существам.

— Ты очень добрый, Финч из двенадцатой квартиры, — ласково сказала мисс Коллн. — Твоя мама должна тобой гордиться.

— И отец тоже, — добавил мистер Карран. — Ты очень храбрый молодой человек, Финч из двенадцатой квартиры. Жаль, что ты не можешь нам помочь.

Финчу было так грустно, что он даже не стал их поправлять касательно своих родителей. Мальчик угрюмо уставился себе под ноги: никакой он не храбрый, и не добрый, а бессмысленный.

— Есть одно место, — сказала вдруг мадам Клара. Она словно пришла к какому-то решению. Очень тяжелому для нее решению. — Я знаю, где вы будете в безопасности.

— Мы знали! — радостно воскликнула мисс Коллн. — Знали, что ты что-нибудь придумаешь, Клара!

— Мы в долгу перед тобой, Клара, — сказал мистер Карран.

— Вот адрес, — сказала няня. — Запомните его как следует.

Склонившись к уху мистера Каррана, она зашептала. Тот удивленно поглядел на нее, но кивнул.

— Мы доверяем тебе, Клара.

— Да. Доверяем.

— Больше нельзя терять время, — сказала няня. — Отправляйтесь скорее.

Мисс Коллн и мистер Карран, невзирая на бурное возмущение и плохо прикрытое смущение мадам Клары, по очереди обняли ее.

— Спасибо и тебе. — Мистер Карран протянул Финчу руку, и тот пожал ее. Его кожа была на удивление мягкой и теплой.

— У меня кое-что есть для тебя, — сказала мисс Коллн, глядя на Финча, а затем вырвала из волос длинное черное перо.

Она протянула перо мальчику, и тот осторожно его взял. Оно оказалось обжигающе горячим.

— Спасибо, мисс Коллн, — сказал Финч.

Мисс Коллн склонилась к мальчику и легонько погладила пальцами его щеку. От этого прикосновения Финч вдруг почувствовал, что его сейчас разорвет на куски. И просто развеет по ветру, вместе со снежинками.

— Торопитесь! — сказала мадам Клара.

Они кивнули на прощание и побрели прочь.

Финч глядел им вслед. Не-птицы не оборачивались. Просто шли себе вдаль по бульвару. Мистер Карран обнимал хрупкую мисс Коллн, кутавшуюся в его пальто. Та положила голову ему на плечо. Вскоре они исчезли в ночи и непрестанно идущем снеге.

Мальчик ощутил, как заболело сердце. И это, наверное, было весьма к месту, ведь не зря они с мадам Кларой были на бульваре Разбитое Сердце.

Няня положила руку ему на плечо. Он поглядел на нее.

— Пора домой, — сказала она. — Пора домой, Финч из двенадцатой квартиры.

Глава 4 Мелочи из карманов пальто

Финчу снилось, что его что-то ест. Это что-то отреза́ло от него ножом кусочек за кусочком, аккуратненько, подцепляло кусочки Финча вилкой и отправляло их себе в пасть. А он лежал на тарелке и вопил, и с каждой минутой его становилось все меньше.

Нож мерзко скрипнул по тарелке…

Финч проснулся и почувствовал, что живот свело от голода: в последний раз он ел вчера, еще на школьном обеде, а после возвращения домой у него во рту не было ни крошки. Нужно заглянуть в холодильный шкаф — там должно быть что-нибудь съедобное.

Он зевнул, потер глаза и вдруг понял, что сжимает что-то в руке.

Раскрыв ладонь, Финч увидел длинное черное перо. Откуда оно взялось? Мальчик покосился на подушку и задумался: «Может, я как-то его случайно вытащил во сне?» То, что это слишком странное перо для набивки, его нисколько не смутило.

Финч поглядел в окно. За окном было утро. Мимо дома что-то проехало, лязгая и скрежеща. Кто-то гудел в клаксон.

«А когда я заснул? — спросил себя Финч. — После похода к мистеру Хэмму? Да, точно — было уже поздно. Я столкнулся на лестнице с этой плаксивой Арабеллой, потом вернулся сюда, надел пижаму, лег в постель и… Наверное, тогда-то я и заснул».

На душе было тяжко и неспокойно. Как будто ночью что-то произошло — что-то очень важное. Также Финча посетило ощущение, что он стал обладателем какой-то тайны. Вот только какой?

Финч попытался вспомнить свой сон. Кажется, он куда-то шел, с кем-то говорил и, кажется, там были часы… или трамвай?..

Нет, не вспомнить!

Финч бросил взгляд на дверь комнаты.

— Деда?! — позвал он на всякий случай.

Ответа не последовало.

«Значит, не приснилось, — с тоской подумал мальчик. — Его нет. Если бы он вернулся, то разбудил бы меня и…»

— О нет!

Финч резко поднялся и сел в кровати. Проспал! Дедушка не разбудил его в школу, как делал это всегда! Что же теперь будет?!

Посмотрев на часы, Финч с облегчением вздохнул: если он поторопится, то еще успеет на трамвай и тогда почти-почти не опоздает.

И тут Финч кое-что вспомнил и замер от охватившего его ужаса. Домашнее задание! Он даже не доставал тетради из портфеля!

— Вряд ли мне поверят, что я не сделал уроки, потому что мой дедушка похищен неизвестным Человеком в черном, — уныло проговорил Финч. — Миссис Оул точно продержит меня еще час в наказание. Может, не идти в школу? Ведь такое творится…

Хуже всего было то, что, если приплюсовать к наказанию миссис Оул дополнительные часы от пяти других учителей, выйдет приличный срок заключения в темных школьных классах. Да даже узники в тюрьме «Кардхен» не подвергаются таким мучениям и лишениям!

Финч гневно сжал зубы: о чем он вообще думает! Дедушка пропал! Какое еще домашнее задание?! Какая еще школа?! Тратить время на эти глупости вместо того, чтобы искать дедушку?! Нет уж!

И тут его посетила очень неприятная мысль: «Я не могу остаться дома. Если я не поеду в школу, как обычно, миссис Поуп что-то заподозрит. Вдруг она решит проверить, что происходит? Она узнает, что дедушки нет, и вызовет клерков из приюта!»

— Да и что я смогу сделать, если останусь дома? — проворчал Финч. — Глупо ждать, что у миссис Поуп случится сердечный приступ, и она оставит свою книгу без присмотра.

Что ж, кажется, и правда ничего иного, кроме, как ехать в эту унылую школу, не оставалось…

Выбравшись из постели, Финч побежал собираться. Вскоре он уже надел школьную форму, башмаки и пальто. Засунув в портфель коричневый пакет с лепешками, оставшимися от вчерашнего завтрака, он уже взялся было за дверную ручку, когда вдруг вспомнил: «Школьный билет заканчивается — еще одна поездка, и все!»

Финч похвалил свою память: если бы он забыл о билете, после занятий и наказаний ему пришлось бы обратно идти пешком, а это было бы просто ужасно и к тому же непередаваемо долго. Конечно, еще оставался вариант пробраться в вагон, по примеру мистера Кэттли, обведя кондуктора вокруг пальца, но Финч себя не обманывал — умений жулика из Шелли у него не было. В лучшем случае его просто отодрали бы за уши на глазах у всех, а в худшем сдали бы тамошнему громиле-констеблю.

Финч покосился на дедушкино пальто, висящее на вешалке. Дедушка частенько говорил ему, чтобы он сам взял деньги в кармане, когда отправлял его в лавку за покупками.

— Деда, я возьму у тебя немного денег! — сообщил пустой квартире Финч, как будто дедушка мог услышать. — У меня осталась всего одна поездка непробитая!

Денег в кармане пальто не обнаружилось. Вместо них там были какие-то бумажки и несколько пилюль. Одна из находок представляла собой кассовый счет из «Стекольной компании Тэррити», свидетельствующий о покупке двух линз марки «Бриленз-14/34». В первой строке счета зияли дырочки, складывающиеся в пробитую дату покупки — число, стоявшее на ней, было позавчерашним. Внизу чернела пропечатанная стоимость — две сотни фунтов. Финч выпучил глаза и перечитал сумму. Со второго раза меньше она не стала.

«Ого! — подумал мальчик. — Целые две сотни за какие-то линзы! Откуда у дедушки вообще такие деньги?»

Следующими тщательному изучению подверглись скомканные коричневые бумажки, которые на деле оказались обертками от пружин. На каждой стоял штамп:

«Пружинная фабрика Нюберга».

«Пружины? У нас что-то сломалось? Но дедушка ведь не умеет чинить механические штуковины! Зачем ему пружины?»

Еще оставалась упомянутая россыпь круглых и плоских кремовых пилюль. На каждой была прорезана закорючка «SI». Пилюли эти совсем не походили на те, которые дедушка принимал от мигрени.

Все эти предметы были очень странными, вызывали вопросы и вместе с тем вели к неутешительному выводу: дедушка действительно что-то скрывал.

Финч решил обыскать прочие карманы пальто — вдруг обнаружится еще что-нибудь интересное. В другом кармане он нашел всего лишь странной формы булавку в виде серебряного глаза и бордовую денежную купюру. Хотя, развернув последнюю и прочитав стоявшую на ней цифру, мальчик понял, что «всего лишь» к ней точно не подходило. Он глядел на целых сто фунтов.

— Ух ты! — восторженно прошептал Финч — таких деньжищ он никогда прежде в руках не держал.

Впрочем, восторг быстро отступил, и его место заняли подозрения. Дедушка получал пенсию, но она была раза в три меньше, чем сто фунтов, а что уж говорить о линзах за две сотни — он не мог их себе позволить.

«Нужно узнать, что это за линзы, зачем дедушке пружины и от чего помогают эти пилюли!»

Школа отменялась…

Финч засунул все находки в карман своего пальто, опрометью бросился в гостиную и открыл дверцы книжного шкафа — где-то здесь дедушка хранил карту города.

Немного пошарив по полкам, мальчик обнаружил конверт карты между «Словарем сложных слов» и «Энциклопедией Болестуса Брауна». Финч поспешно развернул его и пробежал взглядом по вычерченным районам, улицам, мостам и паркам города. К его огорчению, там не были указаны ни лавки, ни фабрики, ни даже аптеки. Что ж, придется узнавать все самому. Финч сложил карту и спрятал ее в портфель.

Выйдя из квартиры и заперев дверь, он оглянулся и задрал голову. Гудел, приближаясь, лифт — мистер Поуп кого-то спускал. Финч понесся вниз по лестнице, пытаясь обогнать кабинку. Он так часто делал: это было чем-то вроде игры — бега наперегонки.

Оказавшись на первом этаже, он протопал мимо окна консьержки, бросил быстрый взгляд на книгу учета посетителей дома, мысленно утешил себя: «Потом!» — и направился к выходу.

— Доброе утро, миссис Поуп! — воскликнул он на ходу.

Консьержка на его приветствие отреагировала странно. Обычно она игнорировала не заслуживающего внимания ребенка, но на этот раз вскочила со стула и просунула свою лысую голову через окошко.

— Эй ты! Мальчишка! — взвизгнула миссис Поуп, вызвав раздраженное шевеление ушей у лежащей тут же Мо. — А ну, стой!

Финч испуганно замер и обернулся.

— Быстро признавайся, куда это ты ее вчера сопровождал! — требовательно спросиламиссис Поуп.

— Кого, мэм? — не понял Финч.

— Не прикидывайся дурачком! Сам знаешь кого!

— Не знаю, мэм! Честно!

Губы консьержки расползлись в злобной улыбке. Ее глаза под полуприкрытыми фиолетовыми веками выражали крайнюю степень неприязни. Если бы Финч сейчас рухнул замертво, она, несомненно, была бы несказанно рада и, возможно, по такому случаю даже наградила бы себя дополнительной чашечкой утреннего какао.

— Уж я-то знаю, — сквозь зубы процедила она, — что, когда дети говорят «Честно!», ни о какой честности речи идти не может! А ты еще смеешь стоять тут и нагло врать мне прямо в глаза! Никак в толк не возьму, как ты смог втереться к ней в доверие. Но знай, что меня не проведешь. Я за тобой пристально слежу. А теперь брысь отсюда!

Ничего не понимая, Финч толкнул входную дверь и вышел на улицу. Миссис Поуп никогда не отличалась добротой и приветливостью, но это было совсем уж несправедливо. И что она прицепилась к нему с утра пораньше? Понапридумывала, что он кого-то сопровождал… Может, она забыла принять свои успокоительные пилюли? Или просто не выспалась?

Искать ответы на эти вопросы он не стал, а просто пошагал вдоль дома. Снегопад, в сравнении с вчерашним вечером, усилился. К нему присоединился довольно злой ветер. Ветер, наверное, тоже не выспался.

Отойдя от входной двери примерно на два десятка шагов, Финч развернулся и пошел вверх по стене дома в сторону крыши. Вернее, он попытался. Поставил ногу на кирпичный цоколь, сделал шаг и рухнул в сугроб. Не отчаиваясь, он поднялся, отряхнулся и попытался снова…

Дверь дома открылась, и из подъезда вышла Арабелла Джей. Рыжевато-коричневое пальто и два горбика на голове, где под вязаной рыжей шапкой прятались хвостики, делали ее похожей на вставшую на задние лапы лисицу с портфелем на спине.

Девочка увидела Финча.

«И что это он делает?» — удивленно подумала она.

Финч ее не замечал, и лишь раз за разом, как заведенный, продолжал свои нелепые попытки забраться по стене дома.

Арабелла посчитала, что это идеальный момент для мести. Она наклонилась и, взяв в руки немного снега, принялась лепить снежок.

Дверь дома снова открылась, и на улицу вышел, на ходу застегивая черное в тонкую белую полоску пальто, неприятного вида мужчина. В тени под низко надвинутым на глаза котелком блестели снующие по сторонам цепкие глаза. Обладатель бегающего взгляда хмурился и раздраженно жевал губами, отчего его тонкие усики ходили ходуном.

Увидев его, Арабелла испуганно выронила снежок. Мужчина подскочил к девочке и схватил ее за воротник пальто.

— Ты что тут выжидаешь, маленькая дрянь? — прошипел он ей в самое лицо. — Шпионишь за мной?

— Нет, сэр… я… я просто… — едва не плача, ответила Арабелла.

— А ну, не смей реветь, — мужчина с силой дернул ее за воротник. — И нечего здесь ошиваться. В школу! Бегом! И только посмей принести оттуда плохие отметки! Ты же не хочешь разочаровывать свою мать? Если она будет разочарована, то и я буду разочарован. Ты меня поняла? Говори, маленькая дрянь!

— Д-да, сэр, — залепетала Арабелла.

— Вот и славно. — Мужчина разжал пальцы, и девочка бросилась прочь, боясь оглянуться.

Арабелла выскочила на мостовую. Она была так испугана и так торопилась убежать поскорее, что не заметила приближающийся и пыхтящий дымом из выхлопных труб «трофф» молочника мистера Герри.

Увидев выскочившую вдруг прямо ему под колеса рыжую фигурку, мистер Герри лихорадочно загудел в клаксон и дернул рычаг. Глядя на стремительно приближающийся самоходный экипаж, Арабелла замерла посреди мостовой — она будто окоченела.

«Трофф» с диким визгом и скрежетом затормозил. Его радиаторную решетку и девочку разделял какой-то фут.

Пожилой мистер Герри склонился над рычагом, тяжело дыша: кажется, у него прихватило сердце.

Арабелла отмерла и помчалась к трамвайной станции.

— Почти-почти, — усмехнулся мужчина с тонкими усиками. — Ну, может, в следующий раз.

Что-то насвистывая себе под нос, он развернулся и направился вниз по улице.

Пронзительные гудки вывели Финча из его странного оцепенения. Он вдруг осознал, что пытается сделать, обозвал себя «совсем спятившим» и помчался вглубь Горри.

* * *

Ржавый автоматон, скрипя, как взволнованное сердце, открыл большие дубовые двери и впустил мальчика в темное, наполненное мушиным жужжанием помещение. Из прорези рта механоида выполз билетик с номером. Финч взял картонку и поморщился — на ней значилось:

«18».

В справочном бюро, или, как гласила вывеска над входом, «Адресной конторе Горри», было довольно людно.

Небольшой зал упирался в конторскую стойку, за которой на высоком стуле сидела женщина в очках. За ее спиной темнели ряды картотечных шкафов с какими-то обозначениями на сотнях одинаковых ящичков. К стойке выстроилась очередь зевающих жителей Горри, кое-кто из посетителей расположился за столами у стены, на которой висел большой план города, — джентльмены и дамы что-то записывали в блокноты, то и дело сверяясь с планом.

Приклеившись к очереди, Финч достал из портфеля химический карандаш и чистую тетрадь, приготовил свои находки. Заглянув за стоявших спереди людей, он с тоской прикинул, что доберется до стойки никак не раньше, чем через полторы-две вечности.

Часы на стене словно забыли о том, что им надо идти, а женщина-клерк явно никуда не торопилась, и вместе с ней были вынуждены не торопиться все прочие.

Время от времени открывались двери, впуская новых посетителей, гудела решетка теплофора, очищая обувь входящих от снега, и очередь удлиняла хвост. Стучали клавиши печатного механизма — женщина за стойкой вбивала данные, которые сообщали ей посетители. Изредка над головой раздавался трескучий голос, озвучивающий номер дождавшегося счастливчика, что казалось Финчу совершенно излишним, поскольку очередь и так продвигалась. Он не понимал, зачем вообще нужны билетики с номерами и оповещение. Кажется, именно это дедушка называл унылым, как ком пыли под кроватью, словом «бюрократия».

От скуки Финч начал разглядывать людей, сидевших за столами. Старик в пенсне с механической собачонкой, устроившейся у его ног, обложился какими-то томами и, ежесекундно кашляя, переписывал что-то в пухлую тетрадь. Две дамы в шляпках с перьями, похожие, как сестры, спорили друг с другом и гневно тыкали пальцами в план города — кажется, они пытались решить, в какой именно театр им стоит пойти. Хмурый джентльмен с вислыми усами скреб пером ручки по донышку чернильницы, не замечая, что там ничего не осталось, — рядом с ним стоял небольшой кофейный варитель — тот сонно гудел и трясся, закипая. Похожий на клерка мужчина набивал записи на карманной печатной машинке, из которой, все удлиняясь, полз язык бумажной ленты… Клерк что-то бубнил о том, что нужно успеть доставить заказы перед бурей…

Все эти люди, в понимании Финча, были неким продолжением занудности адресной конторы. Даже механическая собачка выглядела совершенно неинтересной — она даже не виляла хвостом. Может, у нее просто закончился завод?

Очередь перед Финчем меж тем медленно, но укорачивалась. Женщина за стойкой сообщала посетителям адреса, дергала за рычаг кассового аппарата, принимая оплату, и надевала бумажные квадратики счетов на стоявшее перед ней шило. Большинство тех, кто получал нужные сведения, поспешно направлялись к двери, а кое-кто усаживался за один из столов и раскладывал письменные принадлежности.

Пятисотлетняя на вид старуха, которая, вероятно, интересовалась адресом похоронной конторы, отковыляла в сторону, и Финч неожиданно оказался прямо у стойки.

«Номер восемнадцать! Номер восемнадцать!» — тут же раздалось из бронзового вещателя под потолком.

Стойка была высокой, и мальчик поднялся на носочки. Прямо ему в нос уперлась медная табличка с надписью:

«С. Н. Крейслиц».

Рядом висела еще одна табличка:

«Справка — 1 фунт».

— Ваш билетик, — сказала мадам Крейслиц, не обратив внимания на маленький рост посетителя. Видимо, ей не было дела, кому требуется справка: ребенку или взрослому.

Финч протянул билет, и женщина внимательно сверила его с цифрой на ячейке очередимера, вмонтированного в стойку. При этом она сморщила нос и прищурилась с подозрением, как будто мальчишка пытался ее обмануть и влез без очереди. Что здесь казалось в принципе невозможным.

Наконец, она подняла на него взгляд.

— Чем «Адресная контора Горри» может вам помочь? — пробубнила мадам Крейслиц заученную за долгие годы работы фразу.

— Э-э-э… Я хотел бы… — запинаясь начал Финч — он не знал, как себя вести и как обращаться к клеркам в подобных конторах. — Э-э-э… да, мадам… Я хотел бы узнать, где находятся места, которые мне нужны.

— Названия, — отчеканила мадам Крейслиц.

— Э-э-э… да. — Финч опустил взгляд на кассовый счет и мятую обертку, которые сжимал в руке. — «Стекольная компания Тэррити» и «Пружинная фабрика Нюберга».

— Если у вас более одного адресного вопроса, следует сообщать их в алфавитном порядке.

— Простите, мадам, — сказал Финч, ожидая, что женщина тут же кивнет в ответ и пойдет искать его адреса. Но та осталась сидеть на месте и при этом продолжала на него выжидающе глядеть.

— Что? — не понял мальчик.

— Пожалуйста, озвучьте ваши адресные вопросы в алфавитном порядке, — занудно сказала она.

— «Пружинная фабрика Нюберга», — четко и медленно выговорил Финч, раздраженный здешними канцелярскими порядками и этой дотошной женщиной. — «Стекольная компания Тэррити».

— «Нюберг», «Тэррити», — прокомментировала мадам Крейслиц. — «Н» — номер сто тридцать восемь бис и «Т» — номер двести восемнадцать.

А затем лениво пропечатала озвученные номера на своей пишущей машинке.

Как только клацнула последняя клавиша, у стоявшего за ее спиной автоматона зажглись глаза-лампы, и, покачиваясь на моноколесе, он пополз по своему тонкому рельсу к проходам картотеки.

Подкатив к одному из шкафов, механоид остановился. Его латунный хребет с жужжанием удлинился, как подзорная труба, и автоматон вырос едва ли не до самого потолка конторы.

Финч следил за каждым его движением, опасаясь, что сейчас что-то произойдет: или нужных адресов не в картотеке не окажется, или еще что похуже…

Но нет. Скрипнул выдвинутый ящик. Пальцы автоматона стремительно пробежали по ряду карточек и ловко выхватили одну из них. Ящик задвинулся обратно. После чего механический клерк уменьшился и покатил к другому шкафчику — в дальнем конце прохода.

Вскоре он вернулся к стойке.

Мадам Крейслиц взяла протянутые карточки и, поглядев на них сквозь очки, прочитала:

— «Пружинная фабрика Нюберга»: Краекк, Тупик Брэлл, дом номер одиннадцать. «Стекольная компания Тэррити»: Рривв, проспект Франдигорт, дом номер пятьдесят семь.

Финч полизал химический карандаш и поспешно записал все в тетрадь.

— С вас два фунта, — сказала мадам Крейслиц.

Финч неуверенно протянул женщине бумажку в сотню фунтов. Он очень боялся, что женщина за стойкой сейчас как закричит: «Эй ты! Грязный оборванец! Где ты взял такие деньги?! Поди украл! Полиция! Полиция!»

Мадам Крейслиц бросила на мальчика любопытный взгляд поверх очков, но ничего не сказала и просто дернула рычаг кассового аппарата. Тот зазвенел и выдвинул ящичек лотка. Выудив оттуда сдачу, женщина протянула ее Финчу.

Выползший из кассового аппарата счет был нанизан на шило поверх прочих, карточки вернулись к механическому клерку, а затем и в свои ящики.

Из вещателя раздалось: «Номер девятнадцать! Номер девятнадцать!» — и непритязательного вида мужчина в потертом пальто и с засаленным котелком в трясущихся руках оттеснил Финча в сторону:

— «Салон Неллинга» и «Станция „Боули“», — выдавил он.

— Если у вас более одного адресного вопроса, — неизменным тоном ответила мадам Крейслиц, — следует сообщать их в алфавитном порядке.

Финч усмехнулся и подошел к пустующему столу. Достав из портфеля карту, он развернул ее — большому плану города на стене он не особо доверял: тот был очень стар, покрыт пятнами, зиял пропалинами, а еще, казалось, там не хватало парочки районов.

— Так-так… — пробормотал мальчик. — Краекк.

Его палец заскользил по карте и остановился на районе, примыкавшем к Горри с юга. Тупик Брэлл обнаружился не сразу — он будто прятался от Финча, но в итоге все же был найден в лабиринте узких, запутанных улочек и отмеченных пунктиром проходов, проложенных внутри домов или под землей. Вскоре отыскался и дом номер одиннадцать. Финч обвел его кружочком. На очереди был второй адрес.

Рривв не примыкал к Горри. Более того, он не примыкал даже к Докери, где находилась школа Финча. Это был один из районов центральной части города, и Финч там никогда не бывал. Увидев на карте, как далеко располагается этот Рривв, мальчик даже испугался. Ему вдруг показалось, что он не справится: предстояло в одиночку преодолеть такой путь, а он ведь и вместе с дедушкой дальше Докери не забирался!

Проспект Франдигорт отыскался без труда — это была широкая и длинная улица, пронизывающая весь Рривв. Дом № 57 также поселился в красном кружке.

Финч задумался:

«Куда сначала? Я знаю, как добраться до Краекка. Он ближе. Но, может, лучше начать с самого сложного и страшного? Да, так и поступлю. Сперва поеду в Рривв…»

Сложив карту, Финч спрятал ее, тетрадь и карандашик обратно в портфель и направился на станцию.

* * *

«Вас приветствует Рривв! — раздалось из вещателя в трамвае. — Вагон подходит к конечной станции „Кроувелл“. Выходя из вагона, не забывайте багаж, питомцев и детей!»

Трамвай остановился, двери разошлись, и пассажиры стали покидать вагон. И Финч вместе с ними. Чтобы добраться сюда, ему пришлось пересесть в Липпе, и в целом дорога заняла около часа. За это время он съел все лепешки и успел снова проголодаться.

«Ничего, — подумал Финч. — Куплю что-нибудь съедобное на станции. Например, засахаренный кренделек. У них должно быть окошко лавки „Трутти“».

Впрочем, «Трутти» он так и не нашел. Да и о еде вскоре забыл, стоило ему лишь задрать голову.

Станция «Кроувелл» была не просто многоэтажной — она походила на целый город. Механические лестницы с подвижными ступенями соединяли этажи, на которых располагались десятки всевозможных лавок, кафе, цирюлен и мастерских. Повсюду горели сотни ламп, гудели сотни разговоров.

Впервые в жизни Финч оказался в такой толпе. Несколько платформ принимали трамваи с разных направлений, здесь имелось даже свое рельсовое кольцо. По станции сновали прибывающие, отбывающие, никуда не едущие. Кругом все смешалось: дамские шляпки, джентльменские цилиндры, пальто, зонты, портфели, чемоданы. Постоянно носились туда-сюда автоматоны, по проходам важно расхаживали констебли, громко фыркали и исторгали пар из разверстых ноздрей громадные собаки, сопровождая своих хозяев.

Финчу стало страшно. Он почувствовал себя совершенно потерянным и всерьез пожалел о том, что рискнул забраться так далеко.

«Что делать?! — в отчаянии подумал мальчик. — Куда идти? У кого спросить дорогу?! Чтобы попасть на проспект Франдигорт, для начала нужно как-то выбраться со станции…»

И тут Финч, как нельзя вовремя, увидел какое-то столпотворение у начала платформы. Все, кто там был, задрав головы, разглядывали кованые стрелки-указатели на столбе.

Финч протиснулся через толпу и пробежал взглядом по каждой из стрелок:

«Пути. Тарфилд».

«Пути. Липп».

«Фонарь констебля».

«Адресная контора Кроувелл».

«Кабинет начальника станции».

И… «О! — обрадовался мальчик. — Вот и он!»

Финч направился в ту сторону, куда смотрел указатель «В город». Вот только все оказалось не так просто: пару раз он заплутал, а потом оказалось, что он даже не на том этаже, и спустя целых полчаса, когда уже окончательно отчаялся выбраться из этого лабиринта, он наконец оказался у огромных трехстворчатых дверей в тени больших часов. Рядом стоял последний указатель:

«В город».

Три новеньких автоматона в идеально сидящей вишневой форме Трамвайного ведомства открыли перед выходящим людским потоком двери, пропуская его в Рривв.

Финч вышел из здания станции и, кое-как выбравшись из толпы, замер, широко распахнув рот.

И сразу же поймал себя на мысли, что он не просто попал в другой район, а что он оказался в другом городе. Мальчик мгновенно понял, что Горри по сравнению с центром города — вовсе не сонный, а устаревший и впавший в кому. Их словно разделяли не мили, а года.

Он с восторгом глядел на Рривв и просто не мог поверить, что сейчас был здесь — настолько все кругом казалось ему причудливым.

Начать с того, что даже снег здесь был не таким, как в Горри. В отличие от знакомого Финчу грубого и резкого, словно жестокая насмешка, снега, снежинки тут были мягкими и легкими, они почти не оседали на одежде, да и вовсе, казалось, не падали, будто просто вися в воздухе.

Но больше Финча восхитил сам Ррив.

Занимавший весь квартал дом напротив станции, да и прочие здешние дома не выглядели старыми, как поношенное пальто, хотя в них и ощущалась старина истории: прошлое жило в колоннах, барельефах, в витиеватой гравировке на трубах и натертых до блеска дверных молотках. Черепичные крыши то и дело раздвигались, и прямо внутрь домов залетали изящные воздушные экипажи с полированными бортами и большими иллюминаторами. Названия этих экипажей Финч не знал, но был уверен, что ржавые пыхтящие «кнопфы», которые он видел каждый день по дороге в школу, сюда и на порог бы не пустили.

Еще в Рривв было очень шумно. По улице мимо станции в обоих направлениях ехали десятки экипажей, над крышами курсировали громадные дирижабли. Отовсюду раздавались хриплые голоса из бронзовых вещателей на столбах, на стенах домов, даже с аэробакенов в небе. А еще прохожие… Они все куда-то спешили, даже дамы, даже дети. Словно куда-то опаздывали, словно здесь само время текло в другом потоке, с другой скоростью…

Финч вспомнил, что он сюда приехал по делу, и огляделся.

Слева от входа в здание трамвайной станции расположилась станция общественных экипажей на шесть персон — «флеппинов». Здесь сейчас стояло пять темно-зеленых громадин — напротив каждой из них на тротуаре разместился столбик с зеленым, окованным медью по углам ящиком. Над каждым из ящиков аркой висела вывеска, указывающая направление маршрута.

Финч выбрал «Станция „Кроувелл“ — площадь Фейрвелл» (если верить карте, эта площадь, была неподалеку от места, куда ему требовалось попасть) и подошел к ящику. В нем было прорезано две узкие щели. Возле одной висел шильдик «Билет», на который указывало изображение руки с вытянутым указательным пальцем. Шильдик возле другой щели сообщал, что внутрь нужно просунуть «5 ф».

— Целых пять фунтов! — огорченно воскликнул Финч.

Он нерешительно поглядел на «флеппины», снова перевел взгляд на ящик. Судя по карте, от станции до проспекта было не менее десяти дюймов, что в переводе на шаги означало бы что-то близкое к «умереть можно, как далеко».

Нехотя Финч засунул в нижнюю щель пятифунтовую бумажку. В тот же миг внутри ящика что-то зашумело, зазвенело, и из верхней прорези вылез картонный билетик.

— Отдай сюда, жадина! — сказал Финч, схватив билет, и направился к ближайшему «флеппину».

Экипажник в клетчатом пальто, котелке ему в тон и круглых защитных очках стоял на подножке и курил трубку. Завидев мальчишку, он тут же буркнул:

— Осталось последнее место.

Финч потоптался у открытой дверцы, всякую секунду ожидая, что его вот-вот прогонят. Он боязливо поглядел на экипажника. Тот высунул голову из облака табачного дыма, подбадривающе кивнул ему и, вытряхнув трубку на мостовую, исчез в рубке.

Собрав всю волю в кулак, мальчик схватился за поручень и быстро взобрался по металлическим ступенькам в «флеппин».

Салон экипажа представлял собой небольшой вытянутый вагончик, в котором можно было даже стоять взрослому человеку, не пригибая голову. Но стоять здесь никто не собирался. Вдоль иллюминаторов расположились шесть кресел — по три с каждой стороны. Что касается пассажиров, тот тут они ничем не удивили Финча — почти все уткнулись в раскрытые газеты. «Как будто там печатают хоть что-то, кроме мусора!» — подумал мальчик.

Дождавшись, когда тепло-решетка очистит его башмаки от снега, Финч пошел по проходу и сел на единственное свободное место — в середине у левого борта.

Через вещатель, висевший над проходом, экипажник сообщил:

— Пассажиры, всем занять свои места! «Флеппин» маршрута «Станция „Кроувелл“ — площадь Фейрвелл» отправляется!

Дверь закрылась, и следом раздались глухой рокот паровой машины и скрип пружин. Экипаж качнулся.

Издав протяжный гудок, «флеппин» выехал со станции и, свернув налево, двинулся вглубь кварталов.

Финч во все глаза глядел в иллюминатор.

Экипаж проезжал мимо высоких, представительных зданий из зеленоватого кирпича с темно-зелеными черепичными крышами. На некоторых крышах были разбиты скверы и устроены швартовочные площадки для воздушного транспорта. Отдельно стоит упомянуть лифты — они здесь не просто соединяли этажи одного здания, как в Горри, а разные дома — блестящие кабинки ползли над улицей на специальных рельсах, перемещались вдоль мостовой, порой ныряли под землю.

Впрочем, внимание Финча быстро переключилось с лифтов на кое-что менее приятное глазу.

В Рривв было много разных вывесок: указатели, афиши, какие-то расписания, меню, рекламные щиты и тому подобное. И почти все будто обращались к Финчу напрямую. Одни предлагали ему завести прекрасного почти не кусающегося питомца в «Зоологической лавке Каргафф», другие советовали попробовать сто тридцать восемь неповторимых блюд в «У Дилиенн», третьи приглашали его посетить новый спектакль в «Большом театре Гондольфино», четвертые уговаривали взять на прокат «кнопф» новой модели под названием «Флаэнти». Были те, что требовали купить какие-то товары: автоматонов, домашние кухонные и гостинные механизмы, новый цилиндр или трость, карманные часы или саквояж.

Сильнее прочих в глаза бросались вывески, на которых дурно отзывались о конкурентах. К примеру, некоторые намекали на то, что если пользоваться какими-то иными средствами от облысения, кроме «Партилюрр. Шевелюра шевелюр», у Финча могут начаться проблемы со зрением.

Помимо обычных вывесок, на домах и столбах, висели портретные, с которых хмурилось одутловатое лицо господина Уолшша, сообщающее о том, что его гремпины по переработке снега — лучшие в городе; тут и там ему соседствовало тощее и сморщенное лицо господина Горбиста с припиской о том, что Уолшш на самом деле — мошенник, и «Гремпины Горбиста» — лучшие.

Впрочем, чаще всего Финчу попадались объявления о поимке гремлинов («Гремоловы из „Бигби и К°“ избавят вас от гремлинов раз и навсегда») — видимо, в Рривв они были настоящим бедствием…

«Гремлины» сменялись «гремпинами» и наоборот, и вскоре Финч уже перестал различать мелких носатых вредителей и цеха снежных фабрик. Он почувствовал, что начинает сходить с ума, вчитываясь во все это. У него даже в глазах начало рябить из-за вездесущих вывесок, различных шрифтов, которыми они были вырисованы, и противоречивых заявлений в адрес конкурентов.

От наблюдения за улицей Финча вдруг отвлекло шумное и довольно навязчивое сопение справа. По другую сторону прохода сидела немолодая дама в белой шубе с легким фиолетовым отливом. Он надеялся, что это не она сопела.

Уловив шевеление у женщины на коленях, он опустил взгляд. Из шерстяной муфты торчал длинный узкий нос, над которым чернели здоровенные мокрые глаза. Финч понял, что это маленькое существо — собака. Правда, больше оно походило на откормленную мышь.

Хозяйка собаки отметила интерес мальчика и улыбнулась ему. Собака же глядела со злобой и едва ли не ненавистью — Финч не понимал, чем успел заслужить подобное. Откуда ему было знать, что такое выражение морды — нормальное для собак этой породы.

— Фусси, — обратилась к питомцу дама, — поздоровайся с милым мальчиком.

— Тяв, — презрительно выдавила собака.

— Очень… очень красивый щенок, — как можно вежливее сказал Финч.

— О! Что вы, милый! — Дама улыбнулась. — Это не щенок! Фусси — взрослая собака. Гнаши — карликовая порода. Вы разве никогда не видели гнашей? Они очень модны в этом сезоне.

Финч покачал головой.

— Вы ведь впервые в Рривв, юный джентльмен? — спросила женщина, оценив его одежду.

Финча еще никогда прежде не называли «джентльменом». Обычно к нему обращались: «эй ты!», «мальчишка» и «проныра», еще было фирменное от мистера Кэттли — «коротышка».

В кресле перед женщиной сидел мужчина средних лет в мышиного цвета пальто с легким серебристым отливом. Он оторвался от газеты, обернулся и обратился к даме, которая, очевидно была его спутницей — мальчик предположил, что они женаты:

— Ну, дорогая, — сказал джентльмен, — настоящий джентльмен, к слову, являлся обладателем высокого цилиндра и трости. — Ты смущаешь молодого человека.

— Почему это, дорогой? — удивилась женщина. — Мы просто мило беседуем.

Впервые в жизни Финча то, что называлось «милой беседой» таковым и являлось: дама с собачкой выглядела доброй.

— Я тут никогда не был раньше, — сказал Финч.

— О, и как вы его находите? — полюбопытствовал джентльмен. Он сложил газету и влился в милую беседу.

— Кого? — не понял Финч. — Рривв? Очень много надписей. Просто жуть, как их много.

— О, вы ухватили самую суть! — расхохотался джентльмен. — Вывески — поистине беда центральных районов.

«Флеппин» в очередной раз свернул и покатил вдоль кованой парковой решетки. За ней, окруженное деревьями, проглядывало большое ледяное озеро. По его поверхности туда-сюда мельтешиликрошечные фигурки. Дети. Они носились во все стороны, вроде бы бесцельно.

— А что они делают? — спросил Финч, указывая в иллюминатор.

— Как «что»? — удивилась дама с собачкой. — Катаются на коньках!

— А зачем?

Кажется, этот вопрос поставил обоих собеседников Финча в тупик. Они недоуменно переглянулись.

— Даже не знаю… — сказала дама. — Им это нравится. Это весело. Как игра. Вы никогда прежде не видели катка?

— У нас не катаются на коньках.

— У вас — это где? — поинтересовался джентльмен.

Финч помедлил с ответом. Почему-то ему вдруг показалось, что стоит ему сказать, откуда он приехал, как его сперва окатят волной презрения, а после выгонят из этого «флеппина» с криком «Оборванцы с окраин ходят пешком!» И все же эти люди выглядели такими доброжелательными…

— В Горри, — едва слышно признался Финч.

Никакого презрения на их лицах не появилось. Не случилось ровным счетом ничего ужасного.

— А что же у вас дети делают, в Горри? — спросила дама с собачкой.

Финч на миг задумался и повторил то, что не раз слышал от дедушки:

— Учатся в школе, чтобы хоть что-то знать и не быть такими же бесполезными, как автоматоны, открывающие людям двери.

Собеседники, не сговариваясь, рассмеялись. Их искренне развеселил ответ Финча.

— Это очень похвально, молодой человек, — сказал джентльмен. — Вот бы и наши бездельники так же смотрели на вещи.

— Ну, Финнеас, ты не прав, — ответила женщина. — Детство — есть детство. Занудными клерками они всегда успеют стать. Жизнь еще отнимет у них беспечность и радость от таких простых вещей, как катание на коньках. Пусть радуются, пока есть возможность.

Финч вдруг вспомнил, что совершенно не представляет, когда ему выходить: для «флеппинов» не было предусмотрено станций.

— А вы не знаете, проспект Франдигорт будет скоро? — спросил мальчик.

— О, милый, — ответила женщина, бросив взгляд в иллюминатор. — Мы как раз на него выехали. Где вам нужно выходить?

— Я… я не знаю. Мне нужен дом номер пятьдесят семь.

— Это где-то в середине проспекта, — подсказал джентльмен. — Вы можете выйти через два квартала. Вы знаете, как дать нашему экипажнику знак остановить «флеппин» и выпустить вас?

Финч покраснел и покачал головой. Ему стало очень стыдно за то, что он не знает таких простых вещей.

— Рядом с вашим местом, у иллюминатора, закреплена цепочка. Когда нужно будет выйти, просто дерните за нее.

— Спасибо, — сказал Финч. — Вы очень добры.

— А как иначе? — удивилась дама.

К сожалению, Финч мог ей во всех подробностях описать, как бывает иначе.

* * *

Финч все никак не мог отыскать ни дом № 57, ни «Стекольную компанию Тэррити».

«Проклятые вывески! И как среди них что-то отыскать?!»

С момента высадки из «флеппина» он прошел уже три квартала, даже перебрался на другую сторону улицы по задымленному пешеходному мосту над мостовой. Но результат оставался тем же. Он просто не мог найти нужное место.

И так Финч бродил по проспекту, вглядываясь в витрины и раздраженно фыркая. Попутно он становился все голоднее и от того еще злее. Мальчик уже раздумывал над тем, чтобы зайти куда-то и спросить дорогу, когда вдруг путь ему преградила высокая фигура.

Прямо перед ним стоял усатый констебль в темно-синей шинели и высоком шлеме с тесемкой под подбородком. Вокруг шеи полицейского был обмотан длинный черно-синий полосатый шарф. Констебль упирал руки в белых перчатках в бока, его лицо раскраснелось от холода, а взгляд был пристален и хмур.

— Вы попали в затруднительное положение, мистер? — спросил он.

Финч опешил. Он огляделся, выискивая упомянутого мистера, но так его и не обнаружил. Констебль смотрел прямо на него — уставился в упор и не моргал.

— Э-э-э… нет, — выдавил Финч и тут же попытался оправдаться: — Я ничего не сделал!

Мальчик покосился в одну сторону, затем в другую, пытаясь изобрести план побега, но хмурый усач явно не торопился хватать его за шиворот и волочь в «Фонарь констебля».

— Я вижу, мистер, — сказал он. — Мне показалось, что вы попали в затруднительное положение. Я могу вам помочь?

Это было очень странно. Чтобы полицейский хотел помочь?! Где это видано?! Да они же только мешать всячески пытаются, чуть ли не ограбить норовят, обвинить во всяком разном, или как минимум отчитать. И тут Финч вспомнил, что он не дома. Может, здесь другие полицейские? Которые, как бы невозможно это ни звучало, помогают или хотя бы пытаются помочь. Которым не все равно.

— Я ищу «Стекольную компанию Тэррити», сэр, — признался Финч. — В адресной конторе мне сказали, что она находится на проспекте Франдигорт, дом номер пятьдесят семь, но я не могу ее найти.

— Это совсем близко, — сказал констебль и указал рукой вдоль улицы. — Вам нужно пройти до середины этого квартала. У них вывеска, собранная из стеклянных осколков.

— Э-э-э… благодарю, сэр.

— Удачного дня.

— И вам, сэр.

Констебль кивнул и пошагал дальше по улице, а Финч, все еще пребывая в смешанных чувствах и ощущая себя жертвой розыгрыша, поспешил в указанном направлении.

Вскоре он оказался у лесенки с витыми перилами, которая вела к двери под вывеской:

«Тэррити. Семейное стекольное дело».

Надпись и впрямь была собрана из стекольных осколков, в каждом из которых причудливо отражался свет горящих у двери фонарей.

Мальчик поднялся по ступенькам, дождался, когда автоматон откроет перед ним двери, и вошел в лавку.

Все в помещении было выполнено в темно-красной гамме: панели на стенах, паркет и витрины из вишневого дерева, даже костюм приказчика за стойкой представлял собой клетчатую тройку в оттенках бордового.

На полках выстроившихся вдоль стен шкафов лежали круглые линзы различных цветов, размеров и степени прозрачности. Свет газовых ламп отражался от них, и яркие, веселые блики плясали на полу и потолке. Самый большой блик — как будто пылающая дыра в паркете — исходил от автоматона. И только сейчас Финч заметил, что тот полностью сделан из стекла. Руки, ноги, шарниры, даже голова — буквально все было стеклянным! Мальчик увидел свое расплывающееся недоуменное отражение в полированном лице автоматона.

По лавке у шкафов сновало несколько покупателей. При этом здесь не было никаких билетиков с номерами или вещателей, сообщающих, что «ваша очередь, слепые вы болваны, как раз подошла». Люди просто рассматривали витрины, о чем-то переговаривались, подходили к приказчику, тот доставал и упаковывал нужное, или же заносил заказы в огромную книгу.

Наконец, очередь дошла и до Финча.

Он уже собирался сказать то, что придумал еще в трамвае по пути в Рривв, но так и замер с открытым ртом.

Приказчик выглядел весьма необычно. Кисти его рук были механическими, хотя он определенно являлся человеком. Финч никогда не встречал полу-людей полу-автоматонов. А еще он никогда не слышал о механическом протезировании.

Финч даже не задумался о том, что вот так таращиться на чьи-то руки — невежливо, какими бы необычными они ни были, поэтому даже почти прекратил моргать.

— Кхм-кхм… — раздалось многозначительное покашливание.

Мальчик оторвал взгляд от рук приказчика и перевел его на круглое лицо с подкрученными рыжеватыми усиками и фигурно подвитыми бакенбардами.

— Мое почтение, — сказал приказчик. — Меня зовут Коллинз Тэррити, младший. Чем могу вам помочь?

— Здравствуйте, мистер Тэррити, — ответил Финч. — Мой дедушка купил у вас линзы, и они треснули.

— Какой кошмар! — ужаснулся приказчик (или, скорее, хозяин лавки). — Что это были за линзы?

Финч протянул ему кассовый счет.

Мистер Тэррити взял бумажку, поднес их близко-близко к глазам, прочитал.

— Вы, верно, шутите, — недоуменно сказал он.

— Конечно, нет. Почему?

— Это линзы из самого прочного стекла, что у нас имеется. Они могут выдержать что угодно…

— Что, например?

— Удар молотом! Выстрел из револьвера! Снежную бурю!

Финч внутренне напрягся. «Снежную бурю? Что там говорил мистер Хэмм? Человек в черном упоминал следующую снежную бурю? Нужно узнать подробнее, зачем дедушке понадобились эти линзы!»

— Снежную бурю? — с сомнением спросил Финч. — Откуда вы знаете?

— «Бриленз» проверяли на маяке на севере, — с гордостью сообщил мистер Тэррити. — Ни одной трещинки. Ни одной царапинки. Такие линзы стоят на всех оптических приборах отслеживания и изучения бурь. А если уж они показали себя превосходно там, то в виде линз для защитных очков им и подавно ничего грозить не может. Поэтому я не понимаю, как…

— Защитных очков? — перебил Финч.

— Ну да. — Мистер Тэррити кивнул. — Я помню вашего дедушку. Специальный заказ. Оправа — дополнительно. Мы предоставляем такие услуги. Ваш дедушка сказал, что собирается наблюдать бурю вблизи. А кто мы такие, чтобы спорить с клиентом. — Мистер Тэррити набрал воздух в грудь и продекламировал: — «Стекольная компания Тэррити» всегда выполнит ваш заказ, даже если вы его сделали из психиатрической лечебницы. Но лишь в случае мгновенной оплаты, разумеется.

— Наблюдать бурю вблизи… — пораженно пробормотал Финч.

— Да, дела, — согласился мистер Тэррити. — Я тоже удивился, но возражать или расспрашивать не в правилах нашей компании. На вашем месте я присмотрел бы за дедушкой. А то как бы чего нехорошего не вышло.

К сожалению, пожелание мистера Тэррити запоздало. Нехорошее уже вышло. Но откуда ему об этом было знать.

— Благодарю вас, мистер Тэррити. Вы мне очень помогли.

Финч развернулся и отрешенно побрел к выходу из лавки.

— Постойте! — воскликнул мистер Тэррити. — Но вы сказали, что линзы треснули! Каким образом?!

Мальчик не обернулся. Словно во сне, он подошел к двери, предусмотрительно отворенной стеклянным автоматоном, и нырнул в идущий на улице снег.

* * *

Гул сотен работающих механизмов был слышен еще издалека. При этом даже трамвай, в котором ехал Финч, дрожал и вибрировал.

За стеклами иллюминаторов клубился густой дым. В вагон просачивалась вонь мазута, керосина, машинного масла и отходов из чадящих топок.

Вскоре трамвай подъехал к станции, выпустил пассажиров и отправился дальше, но вот бедолагам — а иначе тех, кто оказывался в Краекк, и не назвать — предстояло спуститься по длинной железной лестнице и выйти на центральную улицу, по которой передвигались шагающие механизмы, груженные углем и листовым металлом для обшивки дирижаблей.

Краекк был фабричным районом города. Здесь располагались многоэтажные цеха, плавильни, промышленные мастерские. Отсутствовали в Краекк разве что вездесущие люки гремпинов. Ни Уолшш, ни Горбист даже не претендовали на развертывание своих производств в этих местах. По очевидным причинам.

«Очевидные причины» — это всегда грязная брусчатка, на которой совсем не было снега. Еще бы — как ему пробиться сквозь тучи горячего пара и дыма, выползающие из дымоходов топок и высоких кирпичных труб, напоминающих сигары.

Район этот не зря называли «черным» — его здания сплошь поросли толстым налетом сажи, а мостовая, стены, крыши, да и сам воздух, насколько хватало глаз, пропитались углем и угольной пылью.

Краекк был будто перебинтован рельсовыми путями. Железная дорога шла не только по земле, но и над фабриками, установленная на сваях. Кое-где она выстраивалась этажами, где-то пересекалась, а где-то и вовсе закручивалась чуть ли не спиралью. По рельсам, как в каком-то зловещем парке аттракционов, ползли ржавые вагончики-мотрисы без окон, сплошь покрытые заплатами и выдыхающие черный дым из труб.

Стены в Краекк, как и в Рривв, скрывались под многочисленными плакатами и вывесками. Но, в отличие от того же Рривв, здешние не уговаривали что-то купить или куда-нибудь сходить и что-нибудь попробовать. Большинство представляло собой призывы вступать в профсоюзы, чтобы защитить свои права и сохранить работу.

«Нет автоматонам! Не отдадим работу бездушной железяке! Вступай в профсоюз! Вступай в профсоюз!»

К слову, автоматоны здесь были не такими, как в Рривв. И даже не такими, как в Горри. В родном районе Финча механоиды были просто старыми — здесь же они и людей мало чем напоминали. Грубые, многократно залатанные, с шарнирами суставов, усиленными поршнями, они были предназначены для самой тяжелой работы. Дикий скрежет их сочленений тонул в грохоте цеховых машин и сливался с ним, но, Финч не сомневался, что, если оставить одного такого автоматона на том же проспекте Франдигорт в Рривв, всего пара его шагов вызвала бы затор, как на земле, так и в воздухе.

Если уж говорить о воздухе, то здесь тоже были дирижабли — здоровенные грузовые махины. Бурые от ржавчины и насквозь прокопченные, они порой появлялись из дымных туч и в них же исчезали…

Финч брел по Краекк, вытягивая шею и щурясь. Номеров домов, как и названий улиц, видно не было и приходилось постоянно сверяться с картой, а иногда даже спрашивать дорогу у прохожих. Все, кто попадался мальчику на пути, носили защитные очки, уши закрывали кожаными нашлепками, а лица — шарфами. Порой, чтобы привлечь раздраженное внимание прохожих, приходилось дергать их за рукав. Пару раз Финч едва увернулся от пинка в ответ.

Судя по карте, улица Брэлл, которую мальчик искал, располагалась не очень далеко от станции. Можно сказать, повезло, ведь иначе Финчу пришлось бы совсем несладко: трамвай через этот район не ходил и лишь огибал его, никаких «флеппинов» здесь, разумеется, тоже не было, а в системе рельсовых кабинок он так и не разобрался.

И все же напрямик пройти до нужного тупика не вышло. По пути Финч то и дело натыкался на перекрывавшие улицы потоки шипящих рыжих искр, которые вырывались из открытых дверей цехов. Несмотря на то, что люди прямо на глазах мальчика проходили через такие потоки туда и обратно, последовать их примеру он не осмеливался и был вынужден возвращаться и искать другую дорогу.

Финч брел в густом смоге по узким проходам и тоннелям. Кашель лез из горла, глаза слезились, на зубах что-то скрипело, а от нестерпимой вони кружилась голова. Он уже не раз порывался бросить все и вернуться на станцию, но то и дело напоминал себе, что не может просто уйти, ничего не узнав.

Уже совсем отчаявшись найти дорогу, Финч набрел на паб «Поршень». У его двери стоял старик с жутко обожженным лицом и передвижным лотком на колесах. Старик продавал пирожки, от одного вида которых мальчика едва не вывернуло наизнанку.

— «Пружинная фабрика»? — спросил торговец пирожками, когда Финч объяснил, что ищет. — Так это ж тут, рядом. В конце переулка будет Крысиный лаз, пройдешь по нему, свернешь направо, и упрешься в колесный цех — там много колес. Зайдешь за него и найдешь «Трубы Труддарда» — их нельзя не заметить. За ними уже будет улица Брэлла. Иди по ней, не сворачивая.

Надеясь, что все запомнил верно, взмокший и взмыленный, Финч прошел по указанному маршруту и наконец оказался у дома № 11 в Тупике Брэлл.

— «Пружинная фабрика Нюберга».

— Прочитал мальчик составленную из кованых букв вывеску на огромном кирпичном строении с распахнутыми настежь воротами вместо дверей.

Подойдя, Финч заглянул внутрь. Несмотря на то, что время едва перевалило за три часа дня, а по всей фабрике висели фонари, в цеху было темно. Порой во мраке открывались топки, похожие на ревущие багровые пасти, — рабочие кормили их, забрасывая туда две-три лопаты угля, после чего поднимали заслонки в желобах, и из плавилен по этим желобам тек раскаленный металл. Бил молот, и кто-то то и дело кричал: «Следующая!», скрипели валы, накручивающие проволоку на барабаны, стучали поршни, шипел пар…

Изготовление пружин походило на какое-то угрюмое, мрачное таинство, ну а сами пружины… Их здесь были сотни, тысячи. Из разных металлов, разного размера, от крошечных, наваленных в ящики, до огромных, высотой в целый этаж, выстроившихся вдоль стен, будто колонны.

По цеху мельтешили люди. Кто-то что-то куда-то тащил, кто-то искал нужный инструмент или нужную схему, низенький рабочий с шишковатой головой управлял механическим подъемником, а щуплый, но очень высокий мужчина, похожий на скрепку, закатывал по скошенному настилу штабель с ящиками в грузовой люк пришвартованного в центре фабрики дирижабля.

«К кому же подойти? — смятенно думал Финч. — Никакими приказчиками здесь и не пахнет…»

Главного на фабрике мальчик заметил не сразу — тот не особо выделялся среди прочих рабочих: на нем были защитные очки, кепка да замасленный фартук, но весьма впечатляющую способность перекрикивать стоящий в цехах шум мог иметь только управляющий.

— Семсон! — пророкотал он и схватил пробегавшего мимо парнишку за шиворот. — Передай мистеру Греббису, что я говорил «семнадцать витков с шагом четыре»! А не «четырнадцать витков с шагом семь»! Еще раз что-то напутает, заменю его проклятым автоматоном, и плевать мне на профсоюз. Ты понял меня?

— Да, сэр! Все запомнил, сэр!

Отпущенный парень побежал к цеху навивки. Там трое мужчин в огромных перчатках под руководством бородатого мастера гнули из проволоки пружины.

Управляющий тем временем отцепил от пояса планшетку, достал из-за уха карандаш и принялся сверять что-то в своих записях с пирамидой ящиков, на которые маленький мальчик — едва ли не вдвое младше Финча — наносил краской через трафарет название фабрики.

Откуда ни возьмись появился громадный тип, весь черный от копоти. От него буквально валил жар, настолько, что кругом даже воздух плавился — казалось, рабочий только что выбрался из топки.

— Мистер Нэмм! Мистер Нэмм!

— Что такое, Том? — повернулся к нему управляющий.

— Уголь заканчивается, — сообщил кочегар. — Люди Беззлика не привезли новый. Что делать? Мы выплавили и согнули только треть партии!

— Используйте мазут.

— Но он вышел еще на той неделе!

— Используйте химрастопку.

— Но она же для особых случаев!

— Сейчас как раз особый случай, гремлин тебя задери! — рявкнул управляющий, и кочегар, испуганно втянув голову в плечи, побежал к своим топкам.

Финч уже понял, что мистер Нэмм — весьма суровый человек, и шутить с ним не стоит. Судя по его хмурому неулыбчивому лицу и раскатистому голосу, он и вовсе был лишен такой роскоши, как чувство юмора.

Мистер Нэмм обернулся и крикнул куда-то в глубину цеха:

— Гэрри! Ты мне нужен!

Ответа не последовало.

— Гэрри! — снова закричал управляющий — скорее, на всякий случай — и вернулся к сравнению запечатанных ящиков и своих записей на планшетке.

Финч решился. Он нырнул в цех, обогнул стоявший на рельсах грузовой колесный ковш, едва не столкнулся с парой рабочих, волочивших хлипкую, как старая гармошка, но тем не менее совсем не легкую с виду пружину, и подошел к управляющему.

— Добрый день, сэр! — поздоровался Финч.

— А ты еще кто такой? — нахмурился управляющий и крикнул в цех: — Чей школяр?! Тут чей-то школяр!

— Нет, сэр! — запротестовал Финч. — Я ничей. Я просто пришел… э-э-э… по делу…

— По делу? Гм… — подбоченился управляющий. — Решил бросить школу? Ищешь работу? Уважаю. Настоящий мужчина не должен протирать штаны на скамье в пыльном классе. Настоящий мужчина должен успеть схватить работу за горло и зацапать ее, пока она еще осталась.

— Но я…

Мимо как раз пробегал сгорбленный рабочий в кожаном шлеме. Мистер Нэмм окликнул его:

— Билл! Ты Гэрри не видел?

— Нет, сэр.

— Да где ж его носит-то? — проворчал управляющий и снова повернулся к Финчу: — Что знаешь о пружинах?

— Немного. Но я не…

— Ничего! — буркнул мистер Нэмм. — Мы тут всему обучим. Что думаешь конкретно о вот этих? — Управляющий ткнул рукой в ряд стоявших неподалеку пружин: размером с Финча каждая, они блестели и выглядели только-только свитыми — виточек идеально прилегал к виточку.

— Они… — неуверенно сказал Финч, — красивые, сэр.

— Ответ неверный! Они — прекрасные.

К управляющему подбежал невысокий лысый человек в громадных защитных очках.

— Сэр! — воскликнул он. — Пришел мистер Коффин из Трамвайного ведомства! Им нужны усиленные пружины для новых рессор! Те, что мы им отправляли, не выдерживают. Мистер Коффин ждет в кабинете…

— Что они там такое строят, эти трамвайщики?! Хорошо, Дирк, я займусь Коффином и его заказом, только отыщу мерзавца Гэрри. Погрузка окончена?

— Последний штабель в трюме.

— Замечательно. Командуйте отправку.

Лысый кивнул и бросился прочь.

— Сэр, — сказал Финч, напоминая о своем присутствии. — Я бы хотел…

— О! Ты еще здесь? — Мистер Нэмм что-то отметил у себя на планшетке. — Упорный — уважаю! Значит так. Дети в Краекк получают вдвое меньше взрослых рабочих. Это три фунта в день. Если будешь стараться, через месяц увеличу до четырех. Устраивает?

В этот миг кто-то из рабочих заголосил в медный рупор:

— Внимание! Внимание! Погрузка окончена! «Толстая Вера» отчаливает! Открыть шлюз!

Фонари по всей фабрике замигали, над головой пришли в движение огромные шестерни, и крыша цеха начала расползаться в стороны — в увеличивающемся проеме показались дымные тучи, которые пытались выдать себя за небо.

Винты дирижабля заработали, причальные тросы-гайдропы отсоединились, и «Толстая Вера» начала медленно подниматься. Вскоре она, лишь чудом не застряв в шлюзе, покинула цех, развернулась и поплыла прочь от «Пружинной фабрики Нюберга».

— Закрыть шлюз! — последовал приказ, и шестерни закрутились в обратную сторону, сдвигая сегменты крыши в исходное положение, пока прореха снова не заросла.

— Эй, Берт! — крикнул мистер Нэмм человеку с рупором. — Ты Гэрри не видел?

— Видел, сэр, — прогудел тот в рупор. — Он напился угольной настойки и завалился дрыхнуть за маятниковыми пружинами.

— Да гремлин его подери! — В сердцах сжал свои огромные мохнатые кулаки мистер Нэмм, и суставы его пальцев затрещали, как ветки деревьев на сильном ветру. — Ну, только доберусь до него. — Он снова повернулся к Финчу. — Так, школяр! У меня нет времени с тобой возиться — голова моего старшего помощника сама себя не открутит. Так что решай! Работа честная, жалованье, хоть и маленькое, но заработанное потом и кровью. По-настоящему заработанное!

— Но, сэр! — воскликнул мальчик. — Мне не нужна работа!

— Не нужна? — Мистер Нэмм сдвинул брови. Финчу показалось, что сейчас один из этих двух огромных кулаков опустится ему на макушку.

— Сэр, я пришел узнать о пружинах, которые купили у вас недавно. Я хотел еще купить.

— Что за пружины? — мистер Нэмм тут же стал выглядеть едва ли не прилично и совершенно по-деловому — даже в Краекк покупатели были самым уважаемым видом человека.

— Вот такие. — Мальчик протянул управляющему обертки. — Мой дедушка купил их, вот я и хотел…

Мистер Нэмм изменился в лице, стоило ему взглянуть на бумажки. Он поморщился и ткнул обертки от пружин обратно в руку Финчу.

— Но сэр… — начал было мальчик.

Мистер Нэмм поднял руку, прерывая его.

— Я бы предпочел полицейские заказы решать лично с полицейскими, а не с… — управляющий отцедил презрительный взгляд, — какими-то школярами. Передай своему деду-полицейскому, чтоб сам зашел — с ним и поговорим.

— Но мой дедушка не полицейский! — опешил Финч.

— Тогда объясни, зачем ему понадобились оружейные пружины.

— Что? Оружейные?

— Да, школяр, оружейные. Для бесшумных револьверов. Пружинно-поршневой принцип, что ты об этом знаешь? Ничего? Чему вас там в школе учат?

Финч молчал. Сперва защитные очки, чтобы наблюдать снежные бури вблизи, теперь… оружие?

— Так что? — Мистер Нэмм угрожающе навис над мальчиком. — Зачем твоему деду оружейные пружины, если он не полицейский? Вообще-то, знаешь ли, это незаконно продавать их кому попало. Мне не нужны неприятности от настоящих констеблей. Скорее, это у вас с дедом будут неприятности. Работа ему не нужна, видите ли… А ну, иди сюда!

Он попытался схватить мальчика, но тот вовремя дернулся в сторону и без оглядки ринулся к выходу из цеха.

Вслед ему неслось:

— Ну и беги! Беги, школяр! Но знай: когда ты вернешься, лет через пять, работы здесь уже не будет! Понял?!

А Финч все бежал…

Он был так напуган, что, даже не задумываясь, преодолел перегородившие улицу потоки искр, которые лишь слегка оцарапали его лицо. Преодолев весь Краекк, Финч бегом взобрался по длинной лестнице и оказался на трамвайной станции. Ему повезло, и там как раз стоял вагон, отправляющийся в Горри.

Нервно перетаптываясь, мальчик прокомпостировал билет и, заскочив в вагон, уселся у иллюминатора подальше от дверей. Затаив дыхание, он выглянул наружу, ожидая, что на станции вот-вот покажется разъяренный мистер Нэмм или кто-то из его людей.

Из рупоров раздалось: «Следующая станция — „Премут“», — двери закрылись, и трамвай двинулся в сторону старого и скучного, но такого родного Горри.

На сегодня Финчу было предостаточно впечатлений, путешествий и поездок. Он просто хотел поскорее оказаться дома.

* * *

Улица Трум, как и всегда, была сонной и тихой. Лишь эхом по округе разносился стук молотка мистера Перри, который все возился со своей тепло-решеткой на станции.

Возле дома № 17 стоял темно-синий «трофф» мистера Дьюи. Почтальона внутри не было, а исходя из того, что вся крыша-гармошка старенького экипажа была покрыта снегом, Финч сделал вывод, что мистер Дьюи, как это частенько бывало, зашел в подъезд передать посылки для жильцов да заболтался с миссис Поуп.

Финч толкнул дверь и привычно остановился на включившейся тепло-решетке. Но даже ее шум не смог перекрыть довольного скрежещущего мурчания Мо. Лысая кошка всегда радовалась, когда приходил ее любимый гость, обладатель синего форменного пальто, фуражки и кожаной сумки на ремне.

Мистер Дьюи был добрым, никогда не унывающим человеком. Обходительный и приветливый, почтальон искренне любил всех своих адресатов и называл их «мои люди». «Его люди» отвечали взаимностью. Даже миссис Поуп. Та вообще в нем души не чаяла.

Не любил почтальона лишь мистер Эдвинс, злобный старик из восьмой квартиры. Он говорил, что Дьюи — простодушный дурак, но слова мистера Эдвинса никто никогда не воспринимал всерьез. Его послушать, так все в мире делятся на два типа людей: прохвосты и дураки.

Сквозь гул решетки и мурчание Мо пробивался мягкий баритон почтальона. Облокотившись на стойку, мистер Дьюи почесывал кошку за ухом и говорил о том, что в преддверии снежной бури посылок и писем стало в разы больше, и совсем нет времени отдышаться и с кем-нибудь поболтать — разве что с миссис Поуп, потому что это, мол, традиция.

Консьержка глядела на него восхищенным взглядом, почти не моргая. Она упирала подбородок в сцепленные кисти рук и выглядела так, будто либо вот-вот бросится на почтальона, либо просто распадется на части от охвативших ее чувств. Видимо, она хотела, чтобы мистер Дьюи ее тоже почесал за ухом.

— Добрый день, мистер Дьюи. Здравствуйте, миссис Поуп, — поздоровался Финч и направился к лестнице.

Консьержка даже не заметила его появления, а мистер Дьюи обернулся.

— О, Финч! — обрадованно воскликнул почтальон. — Привет! Как школа?!

— Думаю, с ней все в порядке, гремлин ее задери, — пробормотал Финч.

Его ругательство было совершенно абстрактным и ни к кому в частности не относилось, а особенно к доброму почтальону.

— Как грубо, Финч! — укоризненно воскликнул мистер Дьюи, но в его глазах плясали озорные искорки. — Кстати, я отложил для твоего дедушки парочку довольно редких марок для его коллекции.

— Я ему передам, мистер Дьюи. Хорошего вам дня.

Мальчик пошагал по ступеням, и тут консьержка будто очнулась от продолжительного сна.

— Что? — взволнованно спросила она. — Гремлины? Кто сказал про гремлинов?

Миссис Поуп просто терпеть не могла этих мелких вредителей и считала, что их проделки — выпад лично против нее. Если бы она не испытывала глубочайшее чувство омерзения от одного вида гремлинов, то при встрече самолично душила бы каждого из них или же поймала бы одного и принялась избивать бы им прочих. Но пока что бедолаг-гремлинов спасали от ее ярости опытные гремоловы, которые милосердно травили их газом…

Нырнув в темноту лестницы, Финч мгновенно забыл о консьержке и гремлинах — его мысли переключились на свое расследование. Он так толком ничего и не узнал. Вернее, узнал, но все было бесполезным и странным.

Выйдя из трамвая на своей станции, Финч не сразу отправился домой, хотя больше всего на свете в тот миг хотел вернуться в тепло и опустошить казанок с остатками еловой каши из холодильного шкафа. Прежде он решил довести дело до конца: последней зацепкой, которая могла к чему-то привести, были странные пилюли. Дойдя до самого начала улицы Трум, Финч зашел в аптеку.

Старый аптекарь мистер Беркохх не узнал пилюли, которые показал ему Финч. Он сказал:

— Мистер Фергин такого у меня не покупал. И передай дедушке, Финч, что я оскорблен до глубины души тем, что он купил лекарства не у меня, а где-то еще! Вероятно, его переманили эти пройдохи из «Пиннеток Прингла» в Шелли!

Когда Финч стал допытываться, аптекарь ответил, что никогда раньше не видел таких пилюль и не знает, что обозначает маркировка на них. По форме они, по его словам, походили на пилюли от бессонницы, по размеру — на пилюли от болей в костях, а по цвету — на пилюли от прерывистого сердцебиения.

Еще одна тайна. Еще одна загадка. Финч полагал, что с пилюлями будет проще всего, ведь дедушка всегда покупал лекарства в аптеке «Завидное Здоровье Беркохха», а уж аптекарь, знавший недуги всех жителей Горри, как свои собственные, непременно должен был узнать эти пилюли.

Появление еще одного вопроса и отсутствие хотя бы одного ответа на уже скопившиеся угнетали Финча сильнее усталости и голода. То, что он сегодня выяснил, лишь сильнее все запутывало…

Поднявшись на третий этаж, Финч вдруг услышал какой-то звук. Как будто скулил щенок, застряв лапой в кованом завитке перил. Но это был не щенок, и звук шел не с лестницы, а откуда-то с четвертого этажа. А еще мальчик уловил в нем знакомые нотки.

«Неужели снова?» — подумал он.

Взобравшись по ступеням, Финч украдкой выглянул на этаж. Арабелла стояла у лифтовой решетки — вжимаясь в нее всем телом, она закрывала лицо руками и плакала.

Финч хотел было сказать что-то вроде: «Джей, это уже не смешно!», — но почему-то не решился. Что-то его остановило.

— Почему ты плачешь? — спросил он, подойдя к Арабелле. — Что случилось?

— Уйди, Финч! — проступило сквозь рыдания и сквозь ладони.

Но мальчик не собирался так просто уходить.

— Я не злюсь, что ты плюнула в меня, — сказал он. — Я тебя прощаю.

— Какая радость! — провыла Арабелла, по-прежнему не отрывая рук от лица. — Пошел вон, я сказала! Ненавижу тебя!

Финчу стало ее жалко. А еще, как и в прошлый раз, он ощутил собственную беспомощность.

— Не плачь, — сказал он. — Все будет хорошо. Ты только…

— Ничего не будет хорошо! — воскликнула она и убрала руки.

Как и накануне, ее лицо, было красным и мокрым от слез. Но сейчас на нем появилось кое-что новое. Под глазом у девочки уродливым пятном расплылся синяк.

Финч вздрогнул.

— Кто тебя ударил?! — сжав кулаки, спросил он. — Я его сам побью!

— Не сможешь, глупый Финч! — ответила она. — И не говори со мной! Вообще! Никогда!

Но Финч стоял на своем:

— Это мальчишки в школе? Ну я им задам! Дедушка говорит, что нельзя бить девочек.

— Пошел вон! — взвизгнула Арабелла. Она глядела на него так, будто это он ее ударил.

— Никуда я не пойду, пока ты не скажешь, кто тебя ударил! — заявил Финч.

Его упорство и небезразличие на миг даже смутили Арабеллу, но она тут же ответила:

— Это не твое дело, понял?

Оттолкнув его, девочка побежала к своей двери. Всего мгновение, и она скрылась в квартире, оставив Финча одного.

Он машинально шагнул следом и замер у порога.

— Куда это ты ходила? — раздался злой мужской голос из квартиры. — Ты принесла почту?

— Нет, сэр, — Финч услышал отчаянный оправдывающийся голос Арабеллы. — Ее не было, сэр. Мистер Дьюи ничего нам не принес сегодня.

— Тогда отправляйся учить уроки, маленькая дрянь!

— Да, сэр…

Финч развернулся и бросился бежать. И он не останавливался, пока не открыл дверь собственной квартиры и не захлопнул ее за собой.

Никакие мальчишки, понял он, не били Арабеллу — ее ударил тот человек, который живет с Арабеллой и ее мамой… То ли кузен ее умершего отца, то ли просто друг семьи. Нет, кажется, кузен. Финч вспомнил, что миссис Поуп однажды сказала: «Не хватало нам еще новых родственников, ошивающихся по дому!», когда тот тип въехал со своим чемоданом и стал здесь жить.

Финчу родственник Джеев не нравился. Тот чем-то напоминал мистера Кэттли, только был намного хуже, ведь если в жулике из трамвая ощущалось что-то притягательное, что уверяло: «Надо просто узнать меня получше, я не так уж плох», то с кузеном отца Арабеллы все было однозначно. Он выглядел так, будто постоянно замышлял какую-то подлость, даже пальцы его безостановочно шевелились, словно он мысленно что-то крал или кого-то душил.

Финч разделся и направился в свою комнату. Плюхнув портфель на кровать, он вытащил из него карту города. У него были дела и помимо этой плаксы. Ему нужно было как следует обдумать то, что он сегодня узнал. Но мысли все возвращались к плачущей девочке и ее синяку.

Финч никогда не задумывался о том, почему этот человек живет в квартире Арабеллы, и никогда не интересовался тем, что там творится.

— Это не мое дело, — напомнил он себе. — И она сама сказала, чтобы я убирался. А у меня дедушка пропал. И вообще мне все равно. Пусть эта глупая девчонка сама разбирается. Рыжая, курносая, наглая… ааарр!

Финч выхватил из портфеля тетрадь, чернильницу, ручку и первый попавшийся под руку учебник, а после ринулся прочь из комнаты и, нацепив башмаки, выбежал из квартиры…

Вскоре он уже стоял у потертой коричневой двери с бронзовой цифрой «9».

Вся его решимость вдруг исчезла, словно ее и не бывало. Финч вдруг вспомнил, что он всего-навсего ребенок, и ему стало страшно. Что он мог сделать взрослому? Что он мог сказать? А вдруг он все еще больше испортит? А вдруг и его побьют?

— Эй ты! Маленькая дрянь! — раздался уже знакомый злобный голос за дверью. — Я не потерплю неуважения!

— Но я ничего не делала! — Финч услышал испуганный голосок Арабеллы.

— То есть ты хочешь сказать, что твое хныканье ничего не значит?

— А что оно значит?

— Что ты, маленькая рыжая дрянь, смеешь ходить здесь и удручать меня своим видом, будто пытаешься выжить меня из квартиры!

— Я ничего такого не делала!

— Ты еще пререкаешься?! Вот я тебе сейчас задам!

— Нет!..

В голосе девочки было столько отчаяния и безысходности, что Финч не выдержал.

Не раздумывая больше ни секунды, он дернул за цепочку звонка. За дверью послышался перезвон колокольчиков. Голоса затихли.

«Не бойся! — подзадоривал себя мальчик. — Не бойся! Ты же отсталый! Веди себя, как отсталый! Помнишь, в книге про отсталых говорилось, что им и море по колено? Это значит, что они ничего не боятся. Так что не бойся! Будь отсталым, раз им так хочется!»

Из квартиры раздался окрик:

— Иди открой дверь! Или мне прикажешь это делать?!

Финч услышал звук шаркающих шагов, ключ повернули в замке, и дверь открылась. На пороге стояла заплаканная Арабелла.

Стоило девочке увидеть Финча, как она тут же побелела, а ее недоуменные глаза словно выросли и стали занимать едва ли не половину лица. Ну, хоть волосы дыбом не встопорщились — уже хорошо.

— Что ты… — начала она, но Финч ее перебил:

— Привет, Арабелла! — буднично и беззаботно воскликнул он так, будто она не стояла в шаге от него. — Вот я и пришел! Спасибо за приглашение!

Финч бесцеремонно прошел мимо девочки, снял в прихожей башмаки и шагнул в гостиную.

В комнате горели лампы. Стены были обшиты коричневой тканью с узором из кремовых листьев. Повсюду были расставлены и кое-где даже подвешены к потолку странные механические штуковины: медные, с изящными пружинами, блестящими шариками и маятниками. Горел камин. На каминной полке стояли фотокарточки в рамочках: на них была изображена мама Арабеллы, ее папа, сама девочка и их пес Бони.

У большого овального зеркала замер худосочный, но при этом обладающий вислым животом мужчина. Одет он был в черный костюм (брюки и жилетку) в тонкую белую полоску.

Тип этот являлся обладателем мелких злых глазок, редких бровей, горбатого носа, тонких черных усиков и прочих менее явных черт, которыми обладают все злодеи. Таких, к примеру, как прищур, словно всё кругом презрительно и презираемо, как взгляд, бесцеремонно вонзающийся и испытывающий вас, как воровато слегка втянутая в плечи шея, словно ее обладатель привык озираться и ожидать окрика.

Мужчина был лыс. Но не полностью: на затылке и по бокам головы чернели волосы, да несколько редких сальных прядей были зачесаны поперек макушки, что лишь усугубляло общий неприятный вид. Вдобавок, промежутки между его волос были обильно намаслены каким-то средством — они блестели и лоснились. В руке мужчина держал стеклянный пузырек с яркой этикеткой. Судя по всему, это был лосьон от облысения, и родственника Джеев застали как раз, когда он его наносил у зеркала. Что тут же отразилось всей соответствующей случаю гаммой эмоций на его лице.

— Ты еще кто такой?! — в ярости проскрежетал мужчина.

— Добрый день, сэр! — невозмутимо ответил Финч, радостно и, без сомнения, отстало улыбаясь. — Меня зовут Финч. Я одноклассник Арабеллы. Пришел сделать вместе с ней домашнее задание. Миссис Оул, учительница по Странным числам, велела Арабелле помочь мне. Я очень сильно отстаю, сэр.

Ярость мужчины в полосатом костюме сменилась сомнением. Он пристально глядел на этого маленького простачка и, казалось, постепенно начал понимать, что мальчишка не представляет угрозы, а является скорее досадным обстоятельством, вдруг объявившимся в гостиной.

— Велела Арабелле помочь тебе с заданием? — прищурившись, спросил он. — Арабелла, милая, ты ничего об этом не рассказывала своему любимому дяде Сергиусу.

Мужчина перевел взгляд с Финча на стоящую поодаль Арабеллу. По ее лицу было прекрасно видно, что она не представляет, что происходит.

— Что ж, прекрасно.

Широкая коварная улыбка появилась на губах дяди Сергиуса. Он поглядел на мальчика, как на мышь, которая была слишком глупа и сама ступила в мышеловку.

— Ты ведь знаешь, что дополнительные задания и всякая помощь с уроками стоят денег?

Он ухмылялся, считая, что как следует уел этого наглого незваного мальчишку и тот, не имея возможности заплатить, пригорюнится и уйдет восвояси.

— Сколько? — мрачно спросил Финч.

— Двадцать фунтов! — изрек этот тип, довольный собой и своей шуткой.

Финч полез в карман и на глазах у недоумевающего мужчины в полосатом костюме извлек оттуда двадцатифунтовую бумажку, подошел, вложил ее ему в руку и сказал:

— Держите, сэр! — И как можно вежливее и доброжелательнее улыбнулся.

После чего повернулся к Арабелле:

— Пойдем? — сказал он.

Девочка отклеилась от места, на котором стояла, и двинулась в коридор. Финч кивнул все еще сбитому с толку дяде Сергиусу и пошел следом за ней. Открыв одну из трех дверей, выходящих в коридор, девочка застыла у порога.

Финч вдруг обернулся к наблюдавшему за ними мужчине.

— Позвольте поинтересоваться, сэр? — спросил он.

— Да-да… — Дядя Сергиус постепенно пришел в себя.

— Это у вас лосьон от облысения?

Арабелла в ужасе зажала рот руками. Лицо типа исказилось в жуткой гримасе. Он шагнул к Финчу. Казалось, он вот-вот его убьет — придушит голыми руками.

— Я вовсе не пытался вас оскорбить, сэр! — воскликнул Финч. — Просто хотел посоветовать! Если у вас не лосьон марки «Партилюрр. Шевелюра шевелюр», это очень плохо.

Слова мальчишки остановили дядю Сергиуса. Он застыл на месте и скрипнул зубами:

— Почему это плохо?

— Потому, что помогает только лосьон марки «Партилюрр. Шевелюра шевелюр», а все остальные — плохие. Из-за них ухудшается зрение.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил мужчина.

— Видел рекламные плакаты в Рривв.

— И с чего ты взял, что там написана правда?

— Ну, сэр, — пояснил дяде Сергиусу, как несмышленому ребенку, Финч, — в Рривв нет лысых.

Это объяснение показалось мужчине вполне логичным. Он покивал, достал из кармана жилетки платок и принялся поспешно вытирать макушку.

— «Партилюрр. Шевелюра шевелюр», говоришь? — уточнил он.

— Да, сэр.

Дядя Сергиус с презрением воткнул пробку в стеклянный пузырек своего лосьона. В том, как он поставил флакон на столик, и в том, как он его затем отодвинул от себя прочь, выражалось вселенское разочарование. Лосьон утратил его доверие и был безжалостно лишен всех привилегий.

— Арабелла, ты не рассказывала своему любимому дяде о том, что у тебя есть такой смышленый одноклассник!

Арабелла, услышав свое имя, задрожала. Финч покосился на нее и кивнул на дверь.

— Сэр, если вы не против…

— Да-да! — позволил дядя Сергиус. — Учитесь, дети.

Финч вошел в комнату Арабеллы. Девочка нырнула за ним и захлопнула дверь.

В тот же миг в крошечной спальне будто взорвалась бомба. Очень тихая, но сметающая все на своем пути бомба высвобожденных непонимания, гнева и возмущения одиннадцатилетней рыжеволосой девочки.

— Что тебе нужно? — яростно прошептала Арабелла. — И вообще, как ты… Зачем ты… А-а-а!..

Она не смогла сдержать наплыв противоречивых эмоций.

— Я пришел помочь тебе, — просто сказал Финч.

— Мне не нужна ничья помощь! — Девочка зашипела на него и стала походить на кошку Мо. — Особенно твоя!

Финч вытянул руку и указал пальцем на лицо Арабеллы.

— Это он тебя ударил? — спросил он.

Она отвернулась.

— Не твое дело, и вообще тебя не звали!

Не дожидаясь приглашения и не скрывая раздражения, Финч сел на краешек идеально застеленной, без единой складочки на покрывале, кровати Арабеллы. Вот так — пытаешься кому-то помочь, и на тебе! Черная неблагодарность! Ну чего еще ожидать от девчонки?!

Он попытался оскорбленно уставиться в стену. И вдруг понял, что не может этого сделать — вся стена напротив кровати представляла собой один большой книжный шкаф. Сотни книг теснились на полках, как трамвайные пассажиры в холодный день. Финч даже испугался за Арабеллу — если она все это прочитала, то у нее в любой момент может расколоться черепушка. Все знания из этих книжек явно давили на черепушку девочки — видимо, именно поэтому она всегда такая злая.

— Ого,сколько у тебя книг, — заметил Финч. — А мне дедушка приносит из библиотеки. У нас дома почти нет книг.

— Я вообще думала, ты читать не умеешь, — съязвила Арабелла. — Ты зачем пришел?

— Ты же такая умненькая! — выпалил в ответ Финч. — Вот и пойми!

— Зачем ты пришел? — повторила она неумолимо.

— Отстань от меня!

— Зачем?!

— Я не хотел, чтобы тебя снова ударили, разве не ясно?! — на одном дыхании проговорил Финч и замолчал.

Арабелла не спешила ничего говорить в ответ. Она просто молча глядела на него. Тишина поселилась в комнате, лишь негромко тикали часы на стене, да ветер выл за окном, швыряя горсти снега в стекло.

— Спасибо, — едва слышно прошептала она.

Финч не поверил своим ушам. Она это серьезно?

Арабелла совсем поникла. В своем клетчатом платье, она выглядела такой худой и крошечной. Она не смотрела на него — уставилась в пол. Лицо ее не просто покраснело — оно порыжело — почти в тон с волосами, лишь синяк под глазом по-прежнему был фиолетовым.

— Ты не злишься? — спросил Финч.

— Злюсь. Очень. Ты не должен был приходить. — Она подошла к кровати и села рядышком. — Но он замахнулся, и я думала, что вот-вот… — Арабелла замолчала.

Девочка могла и не договаривать — все и так было ясно.

Они сидели и глядели на кружащийся и танцующий за окном снег.

В комнате было очень тепло и уютно, и в отличие от его, Финча, комнаты, здесь царил идеальный порядок. На письменном столе, за которым училась Арабелла, все было разложено и расставлено так, будто его вытащили прямиком из какой-то конторы. Даже пресс-папье выполняло предусмотренную для него задачу — придавливало стопку тетрадей, в то время, как у Финча оно валялось под кроватью и если что-то и придавливало, то разве что мышь.

Стол стоял у окна, а на подоконнике, словно гвардейцы, выстроились учебники. Рядом горела газовая лампа, в ее вытянутом плафоне отражались цифры и буквы, аккуратно написанные в раскрытой подле тетради.

К столу прислонился плетеный ящик, из него выглядывал пуговичный глаз куклы. Кукла будто подглядывала за Финчем. Ему показалось, что она относится к нему с подозрением.

— Тебе не было страшно? — спросила Арабелла. — Ну, когда ты пришел?

— Конечно, было. Еще как! До сих пор страшно!

— Тогда почему ты…

Финч вспомнил слова той доброй женщины из «флеппина» в Рривв:

— А как иначе? — сказал он.

Арабелла глядела в окно, и ее курносый профиль бледнел на фоне книжной стены. И этот жуткий синяк напоминал глубокую дыру, наполненную черной жидкостью, в которой тонул ее глаз.

— За что он тебя ударил? — спросил Финч.

Она поджала губы и отвернулась.

— А как же твоя мама? — добавил мальчик. — Она разрешает тебя бить?

Лицо Арабеллы стало еще грустнее. Она шморгнула носом.

— Он держит ее на пилюлях, — сказала девочка. — Из-за них она почти все время спит, а когда не спит, не выходит из своей комнаты и выглядит сонной. Она почти ничего не ест и не говорит. Разве что: «Я так устала, милая… Так устала…»

— Кто он такой? Он сказал, что он твой любимый дядя.

Арабелла вдруг резко повернулась к нему. В ее глазах появилась такая жгучая ненависть, что Финч почувствовал, что его вот-вот сметет ею с кровати.

— Мистер Сергиус Дрей, — процедила сквозь зубы Арабелла. — Говорит, что он кузен моего папы, но я ему не верю.

— Не веришь? — удивился Финч.

— Папа никогда о нем не рассказывал, — девочка опасливо оглянулась на дверь и перешла на шепот: — Он мошенник — я точно знаю! — и никакой он нам не родственник. Однажды мистер Дрей просто заявился вместе с чемоданом, горой слезливых соболезнований и ворохом душещипательных историй о своем детстве и дружбе с папой. Сказал, что в это тяжелое время он себе не простит, если не поможет нам. А мама была так подавлена, что даже не спорила. Он поселился в гостевой комнате и постепенно захватил всю квартиру. Съел все варенье из комода, спрятал почти все папины изобретения в сундук и куда-то его отволок. Дюжина пар его башмаков теперь стоит на стойке для обуви, а наша обувь переместилась в чулан. Его костюмы заполонили вешалку. А еще он лупит тростью по железному изножью кровати и громко поет своим ужасным голосом вульгарные мерзкие песни, которые он услышал в кабаре или еще в каком притоне. А поет он просто ужасно. Но это не самое страшное. Сначала все еще было хоть как-то терпимо. Но однажды я пришла из школы, а тут сидит какой-то незнакомый доктор. По виду — сущий жулик, вероятно, подельник дяди Сергиуса. Он прописал маме целую гору каких-то подозрительных пилюль, и после них она совсем… изменилась. Она стала все реже появляться из комнаты и все реже просыпаться. А дядя Сергиус взял на себя полный контроль над нашей жизнью. Он сказал: «Все заверено!», как будто вызывал адвокатов, и мама что-то ему поручила официально.

— Это как?

Арабелла на мгновение задумалась:

— Ну, что-то вроде: «Этим документом я, Мейделин Джей, передаю мистеру Сергиусу Дрею полное право портить жизнь моей дочери, Арабелле Джей».

— А что, есть такие документы? — удивился Финч.

— Нет же! — возмутилась наивности Финча девочка. — Я придумала только что. Но что-то похожее точно есть. Иначе как всяким жуликам удается проворачивать свои делишки?

— При помощи обмана, — авторитетно заявил Финч. — Я знаю одного жулика. Именно так они и поступают. Ты говорила, что он…

Арабелла вдруг поднесла палец к губам. Тихонечко поднявшись, она подкралась к двери и прислушалась. Финч тоже прислушался.

В коридоре раздались шаги. Скрипнула половица. Кто-то — а всем известно кто — подошел к двери комнаты Арабеллы.

Все трое замерли: Финч на кровати, Арабелла у двери и дядя Сергиус за ней. Он явно прислушивался к тому, что происходит в комнате.

Финч хмыкнул и заговорил самым занудным голосом, на который был способен:

— А если взять десять ойтов снега и отнять пять нилей, то будет сколько?

Арабелла поглядела на него изумленно, но затем все поняла, подошла на цыпочках и села рядом. Она сказала — тоже очень занудно:

— Будет девять полных ойтов, то есть ковшей, и пять маленьких ковшиков — нилей. Но при этом нужно учитывать, что все зависит от того, какие именно гремпины указаны в задаче…

Звук шагов раздался вновь, и вскоре поблизости хлопнула дверь комнаты. Мистер Дрей исчез в своей спальне — видимо, его утомили скучные разговоры детей о Странных числах.

Арабелла выждала немного и продолжила сокрушаться:

— И теперь дядя Сергиус ведет себя, как будто он хозяин нашей квартиры. Он тут уже полгода живет, тратит жалованье с папиных патентов на изобретения, которое перечисляют мне и маме, и придумал кучу правил, которые постоянно меняет. А еще у него какие-то мрачные делишки в Гротвей.

— А ты не думала кому-то пожаловаться?

— Кому, например? — покачала головой Арабелла. — Он подружился с нашим констеблем, мистером Додджем — этот злобный полицейский не станет меня слушать.

— Да. В таких делах на полицию нельзя полагаться, — хмуро согласился Финч.

Девочка покосилась на его тетрадь и учебник. И вдруг улыбнулась.

— И как это ты придумал про домашнее задание?

— Не знаю. Само вышло.

— Кстати, если тебе интересно знать, учителя заметили, что ты сегодня прогулял, — сообщила Арабелла. — Они решили тебя наказать и заставить ходить в школу на каникулах.

— Нет… — в неподдельном ужасе прошептал Финч. Это было уж слишком. Еще никого, он был уверен, за всю историю школы «Фьорити» не лишали каникул из-за одного жалкого пропущенного дня!

Финч выглядел опустошенным и подавленным, и Арабелле стало его жалко. Она решила отвлечь его от грустных мыслей:

— А ты и правда был в Рривв? — спросила девочка.

— Да, — все еще переживая за несправедливое наказание, ответил Финч. — Сегодня.

— И как там?

— Очень красиво. И людно. Повсюду вывески. А еще я видел каток. И там были дети. Катались на коньках. Просто так! Представляешь?

— Я каталась один раз на коньках, — сказала Арабелла. — Мама отвела меня, когда… когда…

— Когда твой папа умер? — спросил Финч. Чувством такта он не отличался.

— Он не умер! — вскинулась девочка. — Они с Бони исчезли в снежной буре.

— Все сироты так говорят, — вспомнились мальчику слова мистера Кэттли.

— Я не сирота! — возмутилась Арабелла. — У меня есть мама!

— Ладно, прости! — сказал Финч. Он точно не знал, считается ли случай Арабеллы, или нет.

— Не прощу, — упрямо сказала девочка. — Никто не смеет называть меня сиротой.

Финч уже и думать забыл о своей трагедии с каникулами.

— Не дуйся. Хочешь расскажу тайну? — спросил он.

Девочка мгновенно перестала дуться и превратилась в воплощенное внимание.

— Да.

— Только она очень тайная, — предупредил Финч. — Никому нельзя говорить.

— Даже дяде Сергиусу? — спросила Арабелла, лукаво прищурившись.

— Что? — ужаснулся Финч. — Ему первому нельзя!

— Это шутка! — рассмеялась девочка. — Какой же ты глупый!

— Ничего я не глупый!

— А вот и да!

— А вот и нет! Все. Не буду рассказывать тебе тайну.

— Ну, расскажи!

— Не буду!

— Ну пожалуйста!

— Ладно, — смилостивился Финч. — Слушай.

И Финч ей все рассказал: об исчезновении дедушки и о найденных вещах в кармане дедушкиного пальто, а еще о том, к чему они привели. Он признался, что очень боится и переживает за дедушку, а еще немного на него обижен, потому что тот много чего скрывал.

Арабелла слушала, затаив дыхание, и во все глаза глядела на этого неряшливого мальчишку с растрепанными синими волосами. Он больше не казался ей глупым и отсталым, каким его все считали. Может, он и наивный и даже немного нелепый, но при этом очень храбрый — вот она ни за что бы в одиночку не отправилась ни в Рривв, ни тем более в страшный Краекк.

— …И вот я узнал, что в нашей аптеке такие пилюли не продают, — закончил Финч. — Ну, и… все. Больше я ничего не выяснил.

— Это же целое приключение! — восторженно заключила Арабелла, соскочила на пол с кровати и попрыгала к книжному шкафу. — Прямо как у Спинета или в «Жемчужине на дне бутылки»! Все так интересно! Просто… просто… а-а-ах! — волна эмоций снова окатила ее с ног до головы.

— Мне, знаешь ли, не так весело. — Финч не разделял восторгов девочки. — Мой дедушка пропал! Может, его похитили, а может и того хуже…

— Да-да, это очень печально, — нахмурилась рыжая плутовка, но только на мгновение. Ее губы снова разошлись в улыбке. — Но ты мне расскажешь, что было… в смысле… будет дальше, когда узнаешь, что это за Человек в черном и куда пропал твой дедушка?

Финчу пришла в голову одна идея. Очень рискованная.

— Я придумал, — сказал он. — Ты можешь мне помочь.

— Что? — Арабелла округлила глаза. — Я?

Финч тяжело вздохнул. Какая-то она не слишком смышленая для самой лучшей ученицы в классе. Он пояснил:

— Мне нужна помощь, чтобы заполучить книгу учета посетителей дома у этой злюки Поуп.

— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе искать дедушку? — Арабелла поразилась до глубины души, словно ей сообщили, что все учителя на самом деле — это ученики, а ученики — это учителя. И все перепуталось.

— Если хочешь! — поспешно уточнил Финч. — Потому что если нет, то…

— Конечно, хочу! — воскликнула она, но тут же спохватилась и уже тише добавила: — У меня никогда не было такого приключения! И… — улыбка тут же сползла с ее губ, прихватив с собой весь энтузиазм. Она бросила полный тоски взгляд на дверь.

— Я подумал об этом. — Совершенно по-взрослому сказал Финч. — Ты поможешь мне найти дедушку. А я помогу тебе вывести этого мерзкого типа на чистую воду. Помогу избавиться от него.

— И как ты мне поможешь? — с сомнением спросила девочка.

— Еще не знаю, — честно ответил Финч. — Но что-нибудь обязательно придумаю.

Арабелла почесала нос, размышляя, и почти сразу хорошее настроение к ней вернулось.

— Да, было бы просто замечательно избавиться от дяди Сергиуса и найти твоего дедушку.

Финч вдруг приуныл.

— А как же твои друзья? — спросил он отстраненным голосом. — Если мы будем искать дедушку и способ избавиться от дяди Сергиуса, у тебя не останется времени, чтобы с ними играть… или читать книжки… или… ну, что вы там делаете.

— У меня нет друзей, — сказала Арабелла.

— Как это?

Девочка грустно отвернулась.

— Меня не любят, потому что я лучшая ученица в классе. Никто не хочет со мной водиться.

— Я хочу! — тут же сказал Финч.

— Ты… — она поглядела на него с неверием. — Ты хочешь со мной дружить?

Вместо ответа Финч протянул ей свой мизинчик.

Глава 5 Недоразумения… с привкусом кабаре

Мистер Уолтер Блувин из квартиры № 4 был патологическим вруном. При этом он был действительно хорош в своем деле — почти никто не знал, что он врун. Окружающие мистера Блувина люди считали его уважаемым, почтенным джентльменом, за спиной которого — тяжелое, но достойное прошлое. Из-за этого к нему относились весьма любезно и немного его жалели.

У него не было левой руки, и он всем говорил, что потерял ее на войне, но ни на какой войне он не был, а руку потерял по собственной глупости и старался об этом не вспоминать. Со временем он даже самого себя смог убедить, что прошел через самые тяжелые, самые кровавые дни на войне, и очень этим гордился.

Мистер Блувин осознавал, что он лжец, но ему не было стыдно, наоборот — он считал, что его манера общения — это что-то необычное, исключительное: все могут говорить правду, а талантливо врать и не быть пойманными — лишь гении. Сам он себя при этом называл не лжецом, а «псевдологом», и презирал даже не тех, кто говорит правду, а тех, кто занимается утаиванием, умалчиванием и скрытностью. Он считал это не настоящей ложью, а лишь дешевым притворством.

Мистер Блувин уже и не помнил, когда соврал впервые. Должно быть, тогда он пытался избежать наказания или получить какую-то выгоду, а быть может, всего лишь хотел обратить на себя внимание. Сейчас же, годы спустя, он врал беспричинно. Просто потому, что ему так нравилось.

Он каждый день лгал, обманывал, придумывал небылицы, и его унылая монотонная жизнь на время становилась не такой унылой и монотонной. При каждом вранье, он будто выпивал чайную ложечку лекарственного раствора, от которого по всему его телу разливалось приятное тепло. У него даже был свой ежедневник вранья, который он вел последние пятнадцать лет. Страничка каждого дня заполнялась аккуратно и дотошно: с указанием времени и места там стояли запланированные встречи мистера Блувина, имена его жертв и заметки, о чем соврать этим людям. Внизу каждой странички был список «экспромтов» — небольшая коллекция отборного вранья, которое можно применить в случае встреч незапланированных. «Во всем должен быть порядок! Особенно в псевдословии! — так он считал. — Иначе и оглянуться не успеешь, как тебя выведут на чистую воду!»

А еще мистер Блувин был редкостным параноиком — он очень боялся, что кто-то раскроет какой-либо из его обманов, поэтому жил в постоянном страхе и с подозрением относился к окружающим. Он никому не доверял, ведь знал, что каждый может ему соврать, а так как мистер Блувин был эгоистом, то чужое вранье на дух не переносил. В голове псевдолога перетягивали одеяло на себя две пугающие его крайности: с одной стороны, он боялся быть пойманным на вранье, а с другой — боялся быть обманутым.

Само собой, мистер Блувин был одинок. Когда-то в его жизни присутствовала чудесная женщина, которая верила всем его словам, как ребенок. Но она давно его раскусила и пропала, и сейчас мистер Блувин был не уверен, не выдумал ли он ее, чтобы как-то кого-то обмануть. Тоска от ее потери и меланхолия одиночества, тем не менее, были подлинными, и порой он прикладывал неимоверные усилия, чтобы их унять.

Помимо вранья, была у мистера Блувина еще одна страсть, а именно — хищные растения: мухоловки, росянки, плотоядные кувшинки и прочие представители вечно голодной флоры. Он выращивал их, поливал, кормил мухами, дотошно изучал справочники и ботанические атласы, и только своим «милым зеленым друзьям» мистер Блувин не врал.

Вот и этим утром мистер Блувин из четвертой квартиры покормил свой выводок в глиняных горшках, направил на них специальные лампы, которые должны были улучшить их рост, оделся, взял трость и вышел из квартиры.

Настроение у него было не ахти, а если точнее — просто отвратительное настроение, а все потому что в его ежедневнике на сегодняшний день стоял мозолящий глаза и душу пропуск, который просто нечем было заполнить. Он собирался отправиться в ботанический сад, где должен был соврать профессору Линдквисту, заведующему плотоядными растениями, что его, Блувинские, мухоловки, мол, уже вымахали на добрых три фута, после чего намеревался посетить комитет ветеранов, где секретарю, мистеру Гордону, он бы сообщил, что больше не проживает в доме № 17, а переселился в дом № 21, и просит пересылать ему военную пенсию туда, а затем нужно было поспешить, чтобы перехватить где-то на маршруте мистера Дьюи, почтальона, и предупредить его о том, что в комитете что-то напутали и почему-то уверены, будто он переселился, и попросить его приносить пенсию и почту по прежнему адресу. По дороге домой мистер Блувин планировал постучаться в «Фонарь констебля» и сообщить мистеру Додджу или его помощнику мистеру Перкинсу, что в Горри объявился опасный преступник и подробно этого несуществующего преступника описать. Между делом по пути должны были встретиться свихнувшийся старикан мистер Перри, станционный смотритель, парочка кондукторов в трамваях, ну, и нельзя забывать о вероятности оказаться на соседнем сиденье с разговорчивыми попутчиками. На них всех у мистера Блувина был припасен свой обман. По поводу всех вышеперечисленных личностей его душа была спокойна. Но…

Оставалась еще консьержка миссис Поуп. И тут фантазия мистера Блувина дала сбой. Он никак не мог изобрести, о чем бы ей соврать. У него была идея сказать ей, что его затопило, при этом открутить вентиль на трубе, но его останавливало то, что это и обманом-то не будет — ведь его действительно затопит, да и последующие неудобства в виде, собственно, затопления его тоже не устраивали. Больше ничего дельного однорукий обманщик не смог придумать. Беда в том, что он проходил мимо этой лысой кошелки два раза каждый день все годы, что здесь жил, и уже попросту истратил на нее все возможные поводы для вранья. А отчаяние, с которым он себя понукал: «Ну же! Ну же! Придумай хоть что-то!», лишь все усугубляло. С тревогой мистер Блувин решил, что у него начинается творческий кризис.

И именно в таком безрадостном настроении он запер квартиру, подошел к лифту и потянул за рычажок вызова мистера Поупа. Для этого наивного человечишки мистер Блувин припас историю о том, что он слышал шаги и даже смех, и не просто смех, а злорадный смех у себя на этаже. И принадлежал он, естественно, тому самому невидимке, на котором лифтер последнее время просто помешан.

«Эх, — с горечью подумал мистер Блувин. — Вот бы и его супруга тоже была такой легковерной!»

— Ври больше! — раздалось вдруг с лестницы, и мистер Блувин весь напрягся. Он вскинул трость и огляделся по сторонам, готовясь защищаться от любого, кто попытается его в чем-то уличить.

— Я не вру! — ответил другой голос. — Я видела его, честно-честно!

Кто-то медленно спускался по лестнице. Судя по голосам, это были дети: мальчик и девочка. Они о чем-то громко препирались. Мистер Блувин облегченно вздохнул: его никто ни в чем не обвиняет.

А спор меж тем продолжался:

— И чем докажешь? — недоверчиво спросил мальчишка.

Мистер Блувин поморщился: он терпеть не мог, когда кто-то требовал доказательства. Доказательства убивали саму суть — все то приятное, что он видел во вранье.

— Там, на третьем этаже, еще остались следы его зубов на ограде перил.

Как мастер изобретения небылиц мистер Блувин весь превратился в слух.

— То есть, ты услышала шум, спустилась по лестнице и увидела, как гремлин грызет кованый листик на перилах? Самый настоящий гремлин?!

— Да! Он был всего в фут ростом! Носатый и с торчащими в стороны острыми ушами. И кожа у него такая… зеленоватая. Он грыз перила и пускал слюни! Когда я подошла, он испугался и протиснулся куда-то сквозь перила. Наверное, забрался в шахту лифта.

— Может, тебе все примерещилось? — с сомнением спросил мальчишка. — Девчонки вообще любят навоображать невесть чего.

— Сам ты воображала! — гневно ответила девчонка. — А я видела гремлина! Он настоящий! Настоящий!

Спор вместе с его участниками спустился ниже по лестнице, а мистер Блувин бросился к двери своей квартиры. Его буквально осенило — кажется, он только что нашел недостающую ложь!

Поставив трость у порога, мистер Блувин резво отпер дверь, ринулся в квартиру и кое-что там сделал, после чего вышел, запер дверь и, схватив трость, подскочил к лифту в тот самый момент, как кабинка подъехала к этажу, а мистер Поуп отодвинул решетку.

— Доброе утро, мистер Поуп! — радостно воскликнул мистер Блувин. — Нет, не доброе, а просто замечательное утро!

Получив хмурое приветствие лифтера в ответ, он вошел в кабинку.

Мистер Поуп очень не любил, когда его вызывали со второго этажа. Он просто ненавидел это, ведь спуститься по лестнице жильцу было в разы быстрее и легче, чем ему встать со стула, открыть лифт, зайти в него, отправить кабинку на второй этаж, а затем спустить вниз, выпустить жильца, снова затворить решетку и усесться обратно на стул. И почти все жильцы со второго этажа понимали это. Кроме раздражающего Блувина из четвертой, который неизвестно зачем всегда толчется у лифта и встречает его с неописуемой радостью на лице. Нет уж, для переутомленного лифтера это утро добрым уже не было.

Мистер Блувин из четвертой квартиры, как обычно, весь светился.

— Кстати, мистер Поуп, — начал он, когда кабинка двинулась вниз. — Я слышал смех на этаже… И не просто смех, а злорадный смех. И топот ног. И никого не было. Представляете?..

* * *

— Ты видела?! — воодушевленно проговорил Финч. — Он вернулся в квартиру и порезал палец, чтобы потом показать его миссис Поуп и сказать, что его укусил гремлин! Никогда не видел, чтобы взрослые такое проделывали!

— Я же тебе говорила, что он тот еще врун, — хмыкнула Арабелла. — Папа мне как-то сказал: «Никогда не верь Блувину».

Они шли по Трум, в сторону главной улицы Горри. Слева возвышался ряд домов, а справа простирался безбрежный заснеженный пустырь, через который проходили трамвайные пути. По краям мостовой меж камнями брусчатки ржавели крышки люков: гремпины сегодня уже открывали, и снег после этого успел накрыть дорогу пока что лишь тоненьким слоем.

За все время пути им не встретилось ни одного прохожего — утро выходного дня было в Горри совершенно безлюдным временем: одни отсыпались, другие устраивались у теплофора или камина с газетой и чашкой желудевого чая, третьи садились у радиофора и включали «Занимательную программу мистера Зейдберга». До самого обеда нос на улицу мало кто высовывал.

Ветер тоже, видимо, считал, что у него выходной — до сих пор нагло дрых на каком-то чердаке и даже не думал о том, чтобы выбираться из-под одеяла и приступать к работе. Снег почти не шел — лишь сонно припорашивал, будто просыпал остатки муки через огромное сито. Такое всегда случалось незадолго перед снежной бурей. Все кругом словно застывало, засыпало и впадало в кому, чтобы потом постепенно снова ожить, разойтись и не останавливаться до тех пор, пока весь город не заметет по самые крыши.

Финч думал о предстоящей снежной буре с тревогой. Она была как-то связана с исчезновением дедушки. Или это исчезновение дедушки было как-то связано с ней? Точно мальчик сказать не мог, но он чувствовал, что грядущая буря принесет с собой что-то очень плохое.

— «Эти твари сгрызут мои хрупкие нежные цветочки!» — сымитировала голос мистера Блувина Арабелла.

— «Что за вздор?!» — Финч выступил в роли консьержки. — «Гремлины едят шестеренки, гвозди и мыло, пьют керосин и машинное масло! Им нет дела до ваших злобных сорняков, Блувин! Зато я порой нахожу гремлинские экскременты в своей пудренице! Вот это напасть так напасть!»

Дети засмеялись. Вышло очень похоже на то, чему они стали свидетелями всего пятнадцать минут назад.

Финч вдруг посерьезнел:

— Как думаешь, сработает? — спросил он Арабеллу.

Та шла рядом или, вернее, прыгала и топала, как слоненок из зоосада — энергия из нее просто била ключом.

— Конечно! — воскликнула девочка. — Это же взрослые. Они очень предсказуемые! А те, которые не предсказуемые, называются чокнутыми, и, чтобы они не портили всю предсказуемость других взрослых, их держат в лечебнице для душевнобольных.

Финч прежде не особо замечал, чтобы взрослые были предсказуемыми, но спорить не стал.

— Главное, чтобы миссис Чаттни все узнала, — сказал он. — Тогда все будет проще.

Миссис Чаттни из шестой квартиры всегда была в гуще всех событий не только в доме № 17, но и в паре ближайших. Она вечно отиралась по этажам, вынюхивала, подслушивала и подглядывала. Эта пронырливая женщина будто бы подрабатывала профессиональным сыщиком, от которого ничего нельзя скрыть. Дедушка Финча шутил, что глаза миссис Чаттни имеют форму замочных скважин.

По большей части соседка была безвредной и лишь слегка действовала на нервы, да и то только тем, кто предпочитал хранить свои дела в тайне и верил в такое несуществующее для миссис Чаттни понятие, как личная жизнь. Чаще всего эта женщина не выдавала чужие секреты, оставляя все самое «сочное» и «грязное» для себя. Но важные события, которые могли затронуть всех жильцов дома, мгновенно становились достоянием общественности. К примеру, когда злобный старикашка мистер Эдвинс из восьмой квартиры стал собирать часовую бомбу, чтобы взорвать косо на него глянувшего мистера Джессила, адвоката из восемнадцатой квартиры, или когда тот же мистер Блувин попытался завести дома Гигантиум Мортис, огромное плотоядное растение, которые могло вырасти до размеров в двадцать футов высотой и в бутоне-ловушке которого мог спокойно уместиться взрослый человек, миссис Поуп была немедленно оповещена, и им пригрозили беседой с мистером Додджем, если они не одумаются.

— Уж она узнает, можешь мне поверить, — хихикнула Арабелла. — Ты слышал, как мистер Блувин описывал свою схватку с жутким гремлином, который был… как он сказал?.. уродлив, гол и очень целеустремлен? Как такое можно пропустить? Особенно, если ты — миссис Чаттни из шестой квартиры и просто жить не можешь, чтобы не подслушивать. Ты зря так переживаешь, Финч. Все получится! План, который ты придумал, просто… просто… — она запнулась, чтобы подобрать точное слово: — шикарный!

План и правда был неплохим. Вчера, когда они с Арабеллой сидели в ее комнате, в какой-то момент его словно озарило. В голове будто сложилась мозаика, и он до сих пор недоумевал, как это его не посетила такая замечательная идея раньше. Впрочем, стоило отдать должное и Арабелле — именно она продумала и просчитала, как все это провернуть. Она была очень умной, хоть и зазнайкой.

Глядя на ее счастливое и беззаботное прыганье рядом, Финч подумал: «Как же все-таки хорошо, что я поделился с ней своей тайной. Может, и в самом деле, все сработает…»

Улица Трум упиралась в дом № 1, в котором темнел проход на улицу-трубу, но дети туда не пошли, а вместо этого свернули у старой афишной тумбы на узкий переулок Чердачников.

В переулке было тихо — лишь поскрипывала жестяная вывеска в форме рыбы над лавкой «Чешуя мисс Фишли», да из сапожной мастерской «Подметки и каблуки» порой доносился стук молоточка. На двери лавки «Мередит Момм» еще висел замок, а за стеклом в двери аптеки «Завидное здоровье Беркохха» блуждали скрюченные тени: кажется, бедного аптекаря с утра пораньше уже осаждали местные старухи, которые у мистера Беркохха всегда завтракали пилюлями и лекарственными порошками.

Финч и Арабелла прошли мимо аптеки и оказались у дверей почты. Рядом стоял синий «трофф» мистера Дьюи, уже загруженный едва ли не до второго этажа дома ящиками и коробками. По бандеролям с важным видом сновали вороны, видимо, возомнившие себя почтовыми служащими, — им не хватало только форменных фуражек и сумок на ремне.

У почты дети не остановились — их путь лежал в конец переулка. Вдали уже показалась будка вещания, из крыши которой торчали покрытые снегом ржавые раструбы — внутри жила старая миссис Прюкк, которая должна была озвучивать жителям Горри последние новости, но вместо этого неизменно включала нафталиновые вальсы времен своей молодости.

Именно за будкой миссис Прюкк и располагалось место, куда нужно было попасть Финчу и Арабелле.

— Ты знаешь, что говорить, когда мы его найдем? — спросил Финч.

— Что-нибудь придумаем, — улыбнулась Арабелла и ткнула мальчика в плечо. — Ты же так всегда говоришь, да?

— Отстань, — пробурчал в ответ Финч.

— А вот и не отстану, — еще шире улыбнулась девочка. — Я прилипчивая, как магнитик.

— Я заметил…

— Мы пришли, — сообщила Арабелла. — Он где-то там…

Прямо за будкой миссис Прюкк проходил мост Трекклби. Наверху, у окон третьего этажа вплотную подступавших к мосту домов, время от времени проезжали горбатые «троффы», а внизу, под его арками, был проход, ведущий к скверу Жилля. Жители Горри старались под мостом не ходить, и, стоило лишь к нему приблизиться, становилось понятно, почему.

В темноте под мостом тут и там стояли ржавые бочки, в которых горел огонь. У бочек грели руки мрачные личности, согбенные старостью, болезнями и жизненными неурядицами и слишком близорукие, чтобы разглядеть что-то светлое в этой самой жизни.

Когда у Арабеллы появилась замечательная идея расспросить человека, который мог видеть «фроббин» Человека в черном, Финч был в восторге. Сейчас же от его воодушевления не осталось и следа: увидев это место и его обитателей, он мгновенно перехотел туда идти и что-либо вызнавать.

— Ты точно уверена, что… — начал было он, но Арабелла, даже не дослушав, бесстрашно направилась прямиком под мост.

— Ну вот, — проворчал Финч. — Позволь девчонке разгадывать тайну, и она втянет тебя в какую-то беду.

Мальчик огляделся в поисках хотя бы кого-нибудь из прохожих, кто потом мог бы сказать констеблю: «Видел двоих детей, зачем-то идущих под Бродяжий мост». Никого поблизости не было, и он, тяжело вздохнув, пошагал следом за Арабеллой.

Под мостом Трекклби не было снега — кроме того, который ветер замел с улицы. К чугунным опорам прислонились уродливые самодельные постройки, собранные, казалось, из обшивки старых дирижаблей. Со всех сторон на Финча слепо пялились иллюминаторы без стекол; на пороге одного овального дверного проема сидел старик в грязном пальто и старушечьей шали — он что-то с остервенением выедал куцей ложкой из консервной банки, не замечая, что в ней давно ничего не осталось. Скрежет ложки о банку разносился эхом.

Воняло под мостом Трекклби хуже, чем от сотни котов, извозившихся в керосине и гнилых помоях. Собственно, пахло здесь котами, керосином и гнилыми помоями. Финч услышал мяуканье и задрал голову. Тощие коты с лишайными проплешинами в шкурах сновали туда-сюда по стропилам. Один кот прямо со своей балки справлял на одного из стоящих внизу бродяг нужду.

Финча передернуло, но он не остановился. Следуя за Арабеллой, мальчик углублялся в темноту подмостовья, все отдаляясь от утреннего света и все приближаясь к огням в бочках.

В какой-то момент Финч понял, что боялся зря. Люди, которые грелись у бочек, не выглядели опасными. Они выглядели брошенными, угрюмыми и погрязшими в беспросветности. По их лицам было видно, что они ничего не хотят и ни о чем не думают.

Больше стоило опасаться облезлых блохастых собак, которые рылись в кучах какого-то тряпья и тут же начинали злобно рычать, стоило детям оказаться рядом.

Финч зашагал осторожнее, косясь всякий раз в сторону переулка, чтобы не потерять направление, в случае, если придется дать деру.

Арабелла, в свою очередь, явно не терзалась сомнениями и ничего не боялась. Она уверенно шагала между ржавыми столбами, подходила к бродягам и звала:

— Мистер Джоди! Мистер Джоди! Вы видели мистера Джоди?!

Финч завидовал храбрости девочки. Если использовать язык Странных чисел, то одной бесстрашной Арабелле равнялись бы десять испуганных Финчей.

Наконец, они нашли того, кого искали. У одной из бочек грелся старик с длинными сальными бакенбардами и черным морщинистым лицом, похожим на уголек. На голове у него косо сидел покрытый пятнами коричневый котелок.

Рядом со стариком у бочки стоял ржавый однорукий автоматон и тоже зачем-то грелся, как будто он мог мерзнуть. На латунном лице механического человека было такое же выражение тоски и беспросветности, как у прочих бродяг. Вероятно, здесь не имело значения, кто оказался на «обочине», и будь ты нищий, или же псина, или же ржавая железяка, ты мог рассчитывать на место у бочки. Автоматон время от времени заливал себе в рот тягучую бурую жидкость из бутылки с надписью «Машинное масло» на этикетке.

Когда дети подошли, бродяга что-то авторитетно, но тихо, рассказывал автоматону, а тот согласно кивал.

— Мистер Джоди! — обрадованно воскликнула девочка.

— О, Мэдди! Как давно ты не заходила в гости к старику!

Арабелла склонилась к Финчу и прошептала ему на ухо:

— Он думает, что я — это моя мама.

Финч вспомнил, что девочка ему рассказывала о мистере Джоди: когда-то он служил консьержем в доме, где жила в детстве мать Арабеллы, пока его не выгнали за какую-то оплошность.

— А это Генри, о котором ты мне рассказывала? — продолжил мистер Джоди. — Приятно познакомиться, молодой человек.

Арабелла прошептала:

— Просто кивай.

И Финч кивнул.

— Приятно познакомиться, сэр, — сказал он.

— О! — оценил мистер Джоди. — Воспитанный парень! Сразу видно, что из университетских, не то, что эти оборванцы с Портишед. Им бы только крыс ловить да драки устраивать.

— Я вам кое-что принесла, мистер Джоди.

Арабелла протянула бродяге бумажный сверток. Он принял его и дрожащими руками стал разворачивать бумагу.

— О, сосисочки! — обрадовался бродяга. — Родненькие! Как же давно мы с вами не виделись!

Он резво разложил сосиски на железной решетке и сунул ее прямо в огонь. Не прошло и секунды, как запах жареного мяса заполонил собой все под мостом Трекклби.

Финч вдруг обнаружил, что стоит в окружении подступивших бродяг, о его ноги трутся собаки, а коты с воплями дерутся за лучшее место на стропилах над бочкой мистера Джоди.

— Поджаривайтесь! — все приговаривал сам мистер Джоди. — Поджаривайтесь, родненькие!

Бывший консьерж потирал руки в своих дырявых митенках, он в предвкушении склонился над бочкой и даже стал пускать слюни. Те закапали в огонь и зашипели.

Арабелла явно посчитала, что не стоит дольше тянуть, и перешла к делу:

— Мистер Джоди, вы случайно не видели поблизости такой большой красивый экипаж? Ну, из дорогих. Черный, двухэтажный, с пятью колесами и крышей-гармошкой.

Бродяга задумчиво пригладил бакенбарды.

— Гм… «Фроббин», да видал… — кивнул он, и дети радостно переглянулись. — Сюда такой транспорт редко заезжает. Здоровенный, с фонарями и воронеными спицами в колесах. Стеклышки все помытые, борта лакированные и полированные, шторки на окнах, да паровая машина почти не гудит. Красавец-экипаж…

— А когда вы видели его в последний раз?

— Когда-когда? — наморщил лоб мистер Джоди, вспоминая. — Вчера.

— Вчера?! — поразился мальчик. — Когда именно?

— В обед, Генри. Помню, еще часы в Горри отбили полдень. Он проехал мимо, я как раз собирался выбраться прошвырнуться к «Фривольной Фре» — там иногда наливают старикам.

— И куда поехал этот «фроббин»? — спросила девочка.

— Да проехал через трубу и остановился у тумбы афишной. Высадил пассажира и дальше покатил. А пассажир бывший по Трум пошаляпил.

— Пассажир? — Арабелла даже закусила губу от волнения. — Вы разглядели его, мистер Джоди?

— Да что там разглядывать, Мэдди? Я знаю этого пассажира. Тетка из этих мест. В старом зеленом пальто и шляпке. У нее еще облезлая лиса на воротнике.

— Миссис Чаттни?! — хором воскликнули дети.

Мистер Джоди презрительно сплюнул в бочку — прямо на сосиски.

— Да, которая якшается с фликом нашим, провались он пропадом, — сказал он.

— Но почему она приехала в «фроббине»? — недоуменно проговорил Финч.

— А мне-то почем знать? — Бывший консьерж ткнул палкой в решетку, подцепил ту за край и потянул, вытаскивая блюдо дня наружу. — Мое дело маленькое: выглядывай синемундирных и ищи, где смочить старое горло, чтоб не заржавело в конец. Верно, Бобби? — Добродушно ткнул он локтем автоматона.

Мистер Джоди достал из кармана нож и принялся делить сосиски. Он все сбивался со счета, и Арабелла вызвалась ему помочь: она просто не выносила чужие мучения, связанные с исчислением.

Пока она делила сосиски, кое-что привлекло внимание Финча. Он краем глаза заметил подозрительное шевеление у самого края моста. Там, в снегу, ковырялся один из бродяг — почему-то он не подошел к бочке и не стоял сейчас, потирая от голода и жадности руки, ожидая своей порции, как прочие. Этот тип, в рваном пальто и кое-как намотанном вокруг шеи полосатом черно-белом шарфе, что-то вырывал из-под снега и тут же отправлял найденное себе в рот. В свой кривой и изорванный, как прореха в мешке, рот. У бродяги была белая кожа, а еще — огромный вислый нос и черные глаза.

Финч замер. Он не верил своим глазам. Неужели снова?! Неужели он снова видит такое же существо, как то, что сидело на скамейке у школы? Это значит, что ему тогда не примерещилось? Или ему мерещится сейчас?

— Ты тоже его видишь? — Финч повернулся к Арабелле.

— Кого? — спросила девочка.

Финч поглядел туда, где только что был незнакомец, но тот исчез — то ли скрылся за краем моста, то ли превратился в снег.

— Кого? — поддержал мистер Джоди. — Кто там еще пришел? Флик заявился на запах сосиски? Не станем делить наш обед с синемундирными! Нет уж, не станем!

— Там было… был… — Финч замолчал, не зная, как описать. — Тип в пальто и полосатом шарфе. С белой кожей, большим носом и черными глазами.

— А! — хлопнул себя по боку мистер Джоди, мгновенно успокоившись. — Это Рри. Он чокнутый. А еще у него какая-то странная болезнь… Лихорадка какая-то, да… Вот и распух у него нос.

— Лихорадка? — с сомнением спросил Финч.

— Она самая, — подтвердил мистер Джоди. — Он из этих… как их… А! — он вспомнил: — Отсталый.

Финч вздрогнул.

— Как это? — спросил он.

— Ну, он боится очень всех. И от людей шарахается. А еще он очень плохо говорит — прям, как маленький ребенок. Он вообще как маленький ребенок, только в большом теле.

— И давно он здесь?

— Да где-то с полгода, — сообщил мистер Джоди, жуя раскаленный кусок сосиски. — Может, меньше… Пришел однажды ночью. Наши стали его бить — вы же видели его рожу! — но я сказал: «Негоже так обращаться с теми, кого и так жизнь побила». А он еще… ну совсем… неразумный. Такого вообще обижать нельзя, не по-людски это. Беззащитный, как младенец.

— Пойдем, — глухо сказала Арабелла. — Нам пора.

— Уже? — удивился Финч.

— Мы же выяснили все, что хотели, так? Идем.

Все жизнерадостное настроение Арабеллы куда-то исчезло, как будто внезапно что-то случилось. Мальчику показалось, что ее как-то огорчил разговор об этом Рри в полосатом шарфе.

Финч и Арабелла попрощались с мистером Джоди и направились обратно, к выходу из-под моста…

…Вдалеке проехал трамвай. Прогудел, расталкивая в стороны успевший осесть на путях снег. Дым из его трубы вился спиралью и напоминал след от расписывания чернильной ручки на бумаге. Иллюминаторы трамвая уютно светились, в них проглядывали чьи-то лица.

Финч посмотрел на Арабеллу. Та глядела себе под ноги и с момента, как они покинули мост Трекклби, не проронила ни слова.

— Расскажи, — потребовал Финч.

Она вздрогнула и удивленно на него взглянула.

— Ты что, читаешь мысли? — спросила девочка. — Я как раз думала, рассказать тебе, или нет.

— Иногда читаю, — улыбнулся Финч. — От скуки. Когда совсем нечем заняться.

— Ври больше! — улыбка появилась и на губах Арабеллы.

— Я не вру! — заверил ее Финч. — Я ведь не мистер Блувин из четвертой квартиры!

И они рассмеялись.

Финч начал первым. Он подумал, что если подведет Арабеллу к признанию в том, что ее гложет, ей будет легче рассказать.

— Это из-за того отсталого Рри? — спросил он.

Арабелла тут же поникла.

— Да, — сказала она. — Я его боюсь.

— Боишься? Но почему?

— Мне кажется… — она почему-то перешла на шепот. — Кажется, что он следит за мной.

Финч машинально обернулся. На улице, кроме них, никого не было. Лишь бродячая собака перебежала мостовую и скрылась где-то на пустыре.

— Не сейчас, — уточнила Арабелла, — а вообще. Этот тип в полосатом шарфе… Я вижу его временами. Он стоит на пустыре и глядит на наш дом. Просто стоит в снегу и ничего не делает. А когда меня отправляют в лавку, он идет следом за мной по улице. А еще я пару раз я видела, как он прятался за будкой мистера Перри на станции, когда я ждала трамвай.

— И что ему от тебя нужно?

— Я не знаю.

У Финча не было ни одной идеи, как успокоить Арабеллу. Ему и самому стало жутко, когда он представил себе этого Рри, глядящего в окна.

— Я тоже хочу тебе кое-что рассказать… — тихо пробубнил он. — Только обещай, что не будешь смеяться.

— Обещаю. — Девочка клятвенно скрестила пальцы. — Только если это не будет глупо или смешно.

— Так не честно! — нахмурился Финч. — Ладно. В общем, я не думаю, что этот Рри чем-то болен. Мне кажется, у него нет никакой лихорадки. Просто он… такой.

— Что?

— Я уже видел такого же… такое же… — мальчик не знал, как назвать незнакомца. При том, что ему отчаянно казалось, будто он откуда-то знает, как эти существа называются. — Позавчера, когда я шел из школы, я видел такое же… существо, как и этот Рри. Носатое, с черными глазами и белой кожей. Только оно было очень толстым и голым.

— Голым? — удивилась девочка. — Ему что, не было холодно?

— Видимо, нет.

— И что оно делало? — спросила Арабелла.

— Просто сидело на скамейке и пялилось. А потом исчезло.

— Куда исчезло?

— Мне показалось… — Финч смутился: сейчас она точно рассмеется. — Мне показалось, что оно превратилось в снег.

Но Арабелла и не думала смеяться.

— Этот Рри тоже исчезает неизвестно куда, — призналась она. — Один раз я долго смотрела на него в окно. Но в какой-томиг я моргнула, а его больше там не было. Пустырь. И снег. И все.

— Знаешь, что самое странное? — спросил Финч. — Мне кажется, что я видел и других. Ну, других таких же существ. Только никак не могу вспомнить, где и когда.

Арабелла испуганно поглядела на него.

— Другие? Может, это просто лихорадка заразная? Вроде, чахотки или потливой горячки?

— Мне кажется, что они вообще… — Финч вдруг замолчал.

— Что вообще?

— Вообще не люди. А просто существа такие. Как гремлины.

— Тогда почему о них никто не знает?

Финч пожал плечами…

Какое-то время они шли по улице молча, раздумывая о странных существах, объявившихся в городе. Арабелла нарушила тишину:

— Ты бы видел свое лицо, когда услышал, что миссис Чаттни выбралась из «фроббина» Человека в черном.

— А ты — свое! — не остался в долгу Финч. — Ну и что что я удивился. Кто мог такое предположить?

— Да, — согласилась Арабелла. — И как миссис Чаттни связана с Человеком в черном? Что точно говорил мистер Хэмм о встречах твоего дедушки с Человеком в черном? Он не упоминал о миссис Чаттни?

— Думаешь, я бы не запомнил? — оскорбился Финч — за кого она его принимает! — Он сказал только, что около недели назад Человек в черном заявился впервые. Приехал на черном «фроббине» и угрожал дедушке, мол, Гелленкопфу что-то там не понравится… Что с тобой?

Девочка хмурилась. Она морщила свой курносый нос и грызла губу.

— Гелленкопф… Гелленкопф… — пробормотала Арабелла. — Какое знакомое имя. Где же я его слышала?

— Может, вычитала в одной из тысячи своих книг?

— Нет, кто-то его называл и… Точно! Я вспомнила! Его называл папа!

— Твой папа? Что он о нем говорил?

— Я не помню. Это было очень давно. Они с мамой о чем-то спорили. Я просто помню это имя.

— Но твоя мама должна знать, о чем шла речь, так? — с надеждой спросил Финч.

— Наверное, — ответила Арабелла. — Но она…

— Да, я знаю, — понуро сказал Финч. — Сейчас не может говорить…

«Еще одна зацепка, ведущая в никуда!» — с сожалением подумал Финч. Он понимал, что, будучи на снотворных пилюлях, мама Арабеллы ничего не скажет о Гелленкопфе. А учитывая, что мистер Дрей постоянно за ней присматривает, чтобы она не слишком часто и надолго приходила в себя, узнать что-либо казалось и вовсе безнадежным.

Дети уже были недалеко от своего дома, когда входная дверь открылась, и на улицу вышел мужчина в черном костюме в тонкую полоску, шляпе-котелке и черном шарфе. Он помахивал тростью и слегка пританцовывал — судя по всему, настроение у него было просто замечательным.

— Постой! — начал Финч. — Это же…

— Дядя Сергиус, — испуганно прошептала Арабелла.

— Ты же говорила, что он по выходным отсыпается до обеда!

— Да, так всегда и было!

— И что будем делать?

Финч и Арабелла переглянулись.

* * *

Мистер Сергиус Дрей пребывал в чудесном расположении духа. Он никуда не торопился и был беспечен, как пирожное, которое пока не знает, что скоро его отправят в рот, и даже в страшном сне не мог предположить, что за ним кто-то следит. Он наивно полагал, что в Горри никому до него нет дела, ведь его тут почти никто не знает. Здесь за ним не станут гоняться ни его бывшие подельники, ни жертвы его былых мошенничеств, ни флики. Уточнение: нормальные флики, а не это посмешище Доддж с его этим недоразумением Перкинсом. И, разумеется, он никак не мог предположить, что за ним неотступно следуют двое детей в вязаных шапках. Поэтому он и не озирался.

Дойдя до конца улицы, Сергиус Дрей поднялся на мост, который проходил поверх трамвайных путей и вел прямиком к Гротвей.

Гротвей был благополучным районом, там жили самые зажиточные люди в этой части города. Местные полицейские не отсиживались в «Фонарях констебля», а патрулировали улицы — порядок и спокойствие в Гротвей оберегались ревностно. Люди здесь обладали хорошими манерами, были более вежливыми и добродушными, чем те, кто жил за мостом, то есть в Горри. Считалось, что столь сильные различия в жителях, разделенных мостом, проистекали из достатка одних и отсутствия его у других. Как говорил дедушка Финча: «Не так сложно быть добродушным и сохранять хорошее настроение, когда тебе не приходится выживать день изо дня, изобретая очередной способ получения хлебных крошек из ничего».

Гротвей походил на миленький игрушечный городок внутри новогоднего снежного шара. Пятиэтажные дома с темно-красной черепицей стояли тесно. Покатые крыши венчали фигурные флюгеры — на каждой улице свои: на какой-то — жестяные дирижабли, на какой-то — коты, на какой-то — изогнутые часовые стрелки. К слову, почти на каждом углу место чердачного окна занимал циферблат. Гротвей подчас даже называли «районом часов».

Меж домами проходили уютные извилистые улочки, на которых никогда не было сугробов — дворники здесь трудились на славу, как, впрочем, и фонарщики: никому и в голову в Гротвей не могло прийти, чтобы фонари стояли с битыми плафонами. А еще по эту сторону моста было то, о чем жители Горри и мечтать не смели: бронзовой паутиной район опутывала сеть пневматической почты.

Экипажи в Гротвей были по большей части санными. Даже дети разъезжали повсюду на самоходных механических санках — сидя на них и сжимая вилкообразный штурвал, в своих круглых защитных очках, мальчишки и девчонки напоминали настоящих штурманов.

Один такой «штурман» наехал полозом на ногу мистера Дрея, и тут началось довольно редкое для Гротвей явление — скандал. Мистер Дрей с удовольствием отчитал маленького бедолагу, не сдерживаясь в выражениях и не скупясь на подзатыльники. Ребенок отвечал ему громким пронзительным плачем, но у мистера Дрея был иммунитет против чужих слез — такое случается, когда отсутствует сердце. К примеру, заложено у ростовщика или просто вывалилось сквозь дыру в кармане.

Довольный преподанным малявке уроком, мистер Дрей продолжил путь. Купил у продавца на углу жареных каштанов и, поедая их, беззаботно пошагал по улочке.

Финч был очень удивлен тем, что «любимый дядя» Арабеллы отправился именно в Гротвей, ведь более неподходящее для него место, сложно было себе представить. Этот тип выглядел здесь так же неуместно, как гремлин в тарелке с супом.

Мистер Дрей прошел два квартала и остановился, чтобы закурить папиретку, у высокой башни с часами.

Финча вдруг посетило странное ощущение: будто бы он был здесь совсем недавно. Словно видел эту башню и крыши ближайших к ней домов с птичниками, вот только… Но что это за «вот только» он никак не мог вспомнить. И тут кое-что, неизвестно откуда, появилось в голове Финча.

— Станция «Чужое Безмолвие», — пробормотал он.

— Что еще за станция? — удивилась Арабелла.

— Не знаю.

Задумываться о каких бы то ни было странностях сейчас было не время, ведь мистер Дрей не остановился у башни. Он обогнул ее и пошагал по улице, все флюгеры на домах которой представляли собой жестяных котов, покачивающихся на ветру. Вскоре он вышел к рыночной площади.

Следуя за мистером Дреем на почтительном расстоянии, Финч и Арабелла оказались на площади и погрузились в море разговоров, смеха и шума. Прямо под открытым небом стояло пианино, из задней стенки которого торчали разновеликие трубы. За пианино сидел старик во фраке и цилиндре и играл что-то праздничное. Порой то здесь, то там раздавался грохот выстреливающих хлопушек.

На рыночной площади Гротвей проходила ярмарка. Над ней в небе висели прогулочные воздушные шары, с которых вниз падал разноцветный, зеленый и красный, снег. В воздухе он смешивался со снегом обычным, и вот таким пестрым крошевом опускался на землю, шляпы и зонты.

На площадь выходили фасады кафе, пекарен и кондитерских, три паба, различные лавки и даже мастерская игрушечника.

К одной из лавок мистер Дрей и направился. И это была, разумеется, вовсе не лавка игрушек.

На бордовой вывеске над дверью витиеватыми золотистыми буквами было выведено:

«Локон Бартоломью».

А на полочках в больших окнах-витринах стояли склянки с кремами и лосьонами, жестянки с помадками для волос, там же выстроились целые ряды разномастных гребешков.

Отшвырнув папиретный докурок, мистер Дрей взлетел по ступеням, распахнул дверь и, не обращая внимания на остервенело провизжавший колокольчик над притолокой и включившуюся тепло-решетку, вошел в лавку и направился прямиком к стойке.

Дети подкрались к окну.

— Что он там делает? — спросила Арабелла.

— Скандалит, — ответил Финч.

И верно, мистер Дрей что-то кричал перепуганному приказчику за стойкой, размахивал руками и тыкал пальцем, указывая на свою голову.

Приказчик, пытаясь защититься от шквала злобы разъяренного клиента, поднял руки и бросился что-то доставать из шкафа-витрины. В его руках блеснул стеклянный флакон.

— Кажется, дядя Сергиус пришел заменить средство от облысения, — хихикнула Арабелла.

Мистер Дрей схватил пузырек, пригрозил напоследок приказчику кулаком и направился к двери.

Дети отпрянули от окна и поспешили спрятаться в очереди к продавцу жареных каштанов. Дядя Сергиус вышел из лавки, довольный, и размашистым шагом, грубо пробираясь сквозь толпу, направился через площадь.

Финч и Арабелла последовали за ним.

Людей на площади было невероятно много — здесь сейчас будто собрались жители всех окрестных кварталов. При этом из переулков и улиц подходили все новые, а идти домой никто явно не собирался — ярмарка была в самом разгаре.

Люди гуляли между полосатыми шатрами и прилавками на колесах, что-то покупали, о чем-то спорили, но все были веселы и в прекрасном настроении.

Лишь Финч хмурился. Он пытался не потерять из виду мистера Дрея, и вся эта шумиха его только отвлекала и раздражала. Арабелла отметила выражение его лица.

— Тебе что, не нравятся ярмарки? — спросила она.

— Нет, — угрюмо ответил Финч.

— Почему?

— А зачем они вообще нужны? Дедушка мне рассказывал о них, но я…

— Ты что, никогда не был на ярмарке? — поразилась Арабелла.

— Нет.

— А меня родители водили несколько раз. Ярмарка — это же просто чудесно!

Финч не разделял восторгов девочки. Он глядел на все эти раскрасневшиеся от возбуждения и радости лица и не верил буквально ни во что. Ему казалось, что все это напускное, ненастоящее — просто подделка, чтобы никто не заметил случайно, что ты угрюмый, усталый и злой. Они все прикидывались. Ведь нельзя по-настоящему так радоваться чему-то и хоть сколько-нибудь быть счастливым, когда тебя уже завтра или даже нынешним вечером ждут одни напасти, а потом — лишь угрюмые дни и плохие люди. Когда тебя ждет обычная жизнь и отравляющая душу рутина.

На мальчика окружающий гвалт действовал подавляюще. Он не понимал, как эти родители могут с такой легкостью и щедростью покупать своим детям все, что те пожелают, и делать это с радостью. Он чувствовал, что в нем что-то закипает, и пытался отворачиваться, не смотреть, но, куда ни падал его взгляд, всюду были они — эти дети и их родители.

Он не осознавал, что просто завидует. Завидует, потому что у него нет родителей, ему никто ничего не покупает, никто не водит его на ярмарку. Зато он чувствовал себя незваным гостем, который пробрался украдкой на чужой праздник. Он чувствовал себя одиноким и еще больше никому не нужным, чем обычно.

Нет! Ничего хорошего и уж тем более чудесного в этих ярмарках он не видел.

Ну ладно, исключение все же было.

Под скошенным полосатым навесом стоял прилавок продавца сладостей. Сам он мельтешил вдоль ряда пухлых мешков и зачерпывал из них конфеты.

— Конфеты и сладости! — верещал продавец, зазывая покупателей. — Конфеты и сладости!

Финч протянул продавцу два фунта.

— Лакричных пиявок, пожалуйста.

— Хороший выбор! — похвалил продавец и набрал в одном из мешков ковшиком продолговатые розоватые конфеты, после чего ссыпал их в маленький коричневый пакет с надписью:

«Ням-ням!»

— Пойдем скорее! — Арабелла схватила конфетку из пакетика. — Пока дядя Сергиус не скрылся.

И они снова двинулись через площадь.

Пробираясь сквозь ярмарочную толпу, дети несколько раз едва не упустили мистера Дрея из виду, но всякий раз каким-то чудом его котелок обнаруживался впереди.

В центре площади была установлена карусель. На механических лошадях, весело смеясь, по кругу носились люди. Причем там также были и взрослые. Но сейчас они очень походили на детей — как будто их раз за разом охаживали щетки, стирая с них пыль, тревоги и заботы.

— А я каталась на карусели, — тут же сообщила Арабелла.

«Ну еще бы она не каталась!» — хмуро подумал Финч.

Они прошли мимо решеток, на которых жарились сосиски, и мальчику вспомнился мистер Джоди. Само собой, тут бродяг не было, их сюда не звали и видеть среди посетителей ярмарки не желали.

Горожане все выглядели одетыми с иголочки, и Финч почувствовал бродягой себя. Даже дети были одеты в свои лучшие костюмы. Они выглядели, как маленькие господа в пальтишках с меховыми воротниками, в миниатюрных цилиндрах на головах, в перчатках и при крошечных тростях. У Финча не было «выходного» костюма, у него были лишь школьная форма да теплый костюм на случай сильных холодов. А что уж говорить о трости. У его дедушки была трость — старая, потертая, она почти всегда стояла в стойке для зонтов на вешалке. Но дедушка ее не любил. Он рассказывал, что когда-то ходил с другой тростью — просто замечательной, но те времена, по его словам, давно ушли в прошлое.

— Вы только поглядите, кто тут у нас! — раздался окрик совсем рядом, и кто-то ткнул своей тросточкой в спину Финча.

Мальчик испуганно дернулся и под заливистый смех обернулся. Перед ним стояли трое его одноклассников: Уинстон Пиклби, Чемси Джолли и Фигар Смиттс. Они были разряжены, как будто собирались давать показания в суде, все в цилиндриках и белых перчатках. Пиклби держал в руках круглый красный леденец на палочке. Смиттс и Джолли сражались на тростях, как на саблях, но стоило Пиклби окликнуть Финча, как они тут же перестали и уставились на мальчика со злобными, уничижительными усмешками на лицах.

— Финч из трущоб! — продолжил Пиклби. — Неужто крыса вылезла из своей норы! Что за голодранцы носят в выходные школьную форму?!

Друзья-подпевалы прыснули.

— Эй, сынок, повежливее! — снисходительно проворчал доктор Пиклби, стоявший за спиной мальчишек.

В одной руке он держал зонт, а в другой такой же, как и у сына, леденец. Рядом с ним стояли судья Джолли и господин Смиттс, хозяин «Автоматонов Смиттса». Эти джентльмены выглядели и вели себя так, будто вся эта площадь принадлежит лично им, не менее.

Доктор Пиклби продолжил, обращаясь одновременно к сыну, его друзьям, их отцам и Финчу:

— Мы не говорим слово «голодранец» — это некультурно. Мы говорим — «нищий» или «бедняк».

— Как скажете, сэр, — усмехнулся Уинстон. — А ты, Финч, как я погляжу, подружку завел?

Финч покраснел, а Арабелла схватила его за руку, намереваясь утащить прочь.

— Пойдем, — тихонько прошептала она. — Дядя Сергиус… он уйдет. Нам надо спешить… Не обращай внимания…

Уинстон запел мерзким голоском:

— Финч и Джей решили пожениться! Только Финч забыл помыться!

И мальчишки, и их отцы рассмеялись.

Финч не стал больше терпеть. Подобрав с земли горсть разноцветного снега, он принялся демонстративно лепить из него снежок. Богатенькие отпрыски даже онемели от такой наглости.

— Ты не посмеешь! — Уинстон был в ужасе. На его костюмчике не было ни снежинки, поскольку он профессионально прятался под зонтом своего отца.

Финч размахнулся и швырнул снежок. Тот угодил Уинстону Пиклби прямо в грудь. Мальчишка завопил, а Финч уже лепил следующий. Еще один снежок сбил цилиндр с головы Смиттса-младшего, а третий случайно ударил в живот самого Смиттса-старшего.

Тот рассвирепел.

— Преступление! — запыхтел джентльмен — избыточная полнота и узкий воротник рубашки даже не позволили ему закричать. — Преступление! Констебль! Зовите констебля!

— Бежим! — воскликнула Арабелла, схватила Финча за руку и потащила его прочь. Вслед им неслись гневные крики важных господ и яростные визгливые угрозы их детей.

Финча немного согревало осознание того, что он хоть чуть-чуть подпортил праздник этим высокомерным снобам и ханжам. Жаль, он не угодил снежком в наглую рожу этого Пиклби.

Они добежали до противоположного края площади и остановились. Финч согнулся, пытаясь отдышаться.

— Ты видел, куда он пошел? — Арабелла отчаянно озиралась. — Он пропал!

Финч обернулся кругом. Мистера Дрея и след простыл.

— Это ты во всем виноват! — набросилась на него Арабелла. — Вот нужно было тебе сцепиться с этим Пиклби и его дружками!

— Ни в чем я не виноват! — огрызнулся Финч, хотя и сам понимал, что как раз-таки виноват. — Кажется… кажется, это он!

Он вдруг увидел знакомый котелок. Но лишь на миг. Вместе со своим обладателем тот свернул на боковую улочку и исчез с площади.

— Ты уверен? — спросила Арабелла.

— Наверное!

— Наверное — не подходит!

— Бежим!

И они побежали.

Выскочив из-за угла, Финч и Арабелла едва на налетели на многодетное семейство, спешащее на ярмарку.

— Эй! Осторожнее! — прикрикнул мужчина с курительной трубкой в зубах.

— Простите! — воскликнула Арабелла. — Простите!

Наконец, выпутавшись из чужих пальто, детей и их санок, Финч и Арабелла побежали по улице.

Фигура в узком пальто и котелке маячила впереди. Да, это был мистер Дрей. Своей то крадущейся, то танцующей походкой он брел по тротуару вдоль ряда санных экипажей, чьи владельцы сейчас, видимо, были на ярмарке. Мистер Дрей не останавливался и никуда не сворачивал. Маленькие преследователи перевели дух.

— Как думаешь, — спросил Финч, — куда он идет?

— Не знаю, — ответила Арабелла, наградив его осуждающим взглядом. — Но теперь мы не должны его потерять.

С каждым шагом прочь от рыночной площади шум ярмарки постепенно становился все тише. Вскоре дети обнаружили, что дома кругом стали более обветшалыми, на улицах появились бродячие собаки и бродячие… люди. Констеблей поблизости не было, даже просто прохожих стало меньше. Этот Гротвей был не таким, как в центре, он постепенно превратился будто бы в сплошные задворки и стал напоминать Горри — в не лучших его местах и в не слишком удачные дни.

Возле фонарного столба с разбитым плафоном стоял потрепанный мужчина и пил что-то из бутылки. Он проводил Финча и Арабеллу кривым, недобрым взглядом.

Из какого-то окна раздавались крики. Кричала женщина. Она грозила кому-то, что заберет детей и бросит это «грязное животное». Финч предположил, что речь о собаке.

Навстречу прошел старьевщик, тянувший за собой громыхающую и скрежещущую повозку, на которой громоздились обломки труб, разломанные граммофоны и погнутые велосипедные колеса. Он что-то ворчал, разговаривая сам с собой. А еще от него изрядно несло помойкой.

Мистер Дрей уверенно шел по улице, и перемены в районе его, очевидно, нисколько не заботили. Учитывая, что он по пути несколько раз здоровался с какими-то мрачными типами, дети поняли, что для него здесь были все «свои».

В какой-то момент мистер Дрей остановился у обшарпанного и скрюченного, словно в приступе тошноты, дома, огляделся по сторонам, взбежал по лесенке, пару раз стукнул кулаком в дверь и, когда та отворилась, вошел внутрь.

Дети выбрались из-за покосившейся афишной тумбы, на которой висели ободранные и пожелтевшие от времени афиши спектаклей из тех времен, когда Финч еще даже не родился, и направились к дому, в котором исчез дядя Сергиус.

— А ну, с дороги, мелочь! — рявкнул огромный человек в полосатой рубахе под распахнутым пальто. На его здоровенной голове косо сидел крошечный, по виду детский, котелок. Щетина здоровяка чернела и покрывала всю нижнюю половину его лица. Выглядел этот человек так, будто только что сбежал с каторги.

Дети поспешили расступиться, пропуская громилу, и тот косолапо протопал мимо.

Финч и Арабелла, не сговариваясь, поежились и подошли к скрюченному дому.

Темно-красное здание с эркером нависало над улицей. Дверь, за которой скрылся мистер Дрей, была выкрашена в сочный бордовый цвет — из-за нее доносилась приглушенная музыка.

Полустертая вывеска над входом гласила:

«Пересмешник».

— Я знаю, что это за место, — прошептала Арабелла. — Это кабаре. Помню, как мама велела папе держаться подальше от кабаре. В романе Говарда Пелли «Тринадцать строк о…» часто события происходят в кабаре. Там много курят и пьют разные горячительные напитки, и поют, а еще там творится всякое… страшное…

— Что, например? — спросил Финч испуганно.

— Кого-то обманывают, кого-то травят ядом, а кого-то соблазняют роковые женщины.

К слову, о роковых женщинах… Вся стена рядом с дверью была обклеена афишами с изображенными на них упомянутыми женщинами в очень фривольных нарядах. У некоторых из дам и вовсе проглядывали чулки! На большинстве афиш была нарисована красивая мисс по имени Фанни Розентодд, которая, судя по огромным заголовкам, являлась «самим очарованием», «восхитительным цветком» и «гвоздем программы». На одной афише она сидела верхом на месяце, на другой — была в костюме кошки и коварно улыбалась, на третьей — устроилась в центре паутины, в которую, словно мухи, угодили несколько джентльменов.

Финч так и не понял, кем именно была мадам Розентодд: пела ли она, танцевала, или просто показывала сценки. Но в чем он был уверен, так это в том, что, как часто говорил неудачливый в любви мистер Си из семнадцатой квартиры: «Она была из тех, кто закатывал сцены».

— Пойдем? — неуверенно спросил Финч.

Арабелла вместо ответа поднялась по ступенькам и постучала. В тот же миг дверь распахнулась. Дети шагнули в помещение и оказались в непроглядной пурпурной дымной туче. Они тут же закашлялись.

Финч попытался оглядеться, но почти сразу наткнулся на огромное черное лицо, вынырнувшее к ним из дыма.

— Детям входа нет! — проскрежетал человек с огромными бровями, приплюснутым носом и здоровенными белоснежными зубами. — Ростом не вышли. Ха-ха-ха!

Чернокожий громила вытолкал Арабеллу и Финча на улицу, после чего захлопнул за ними дверь.

— Больно надо! — возмущенная таким поведением, крикнула Арабелла. — Мы пойдем к вашим конкурентам! Так и знайте!

— Что? — удивился Финч. — Зачем?

— Никуда мы не пойдем, — прошептала девочка. — Просто мистер Сьюлли, герой романа «Пятнадцать фунтов удачи», всегда так говорил, когда его откуда-то выгоняли.

— Что будем делать?

— Давай обойдем дом, вдруг здесь есть черный ход.

Финч кивнул, и они двинулись вдоль здания. Вскоре дети обнаружили неприметный узкий проход, прячущийся в нише.

Проход привел их в крошечный дворик-колодец, почти все место в котором занимали сугробы. У дальней стены стояли мусорные баки, по ним сновали облезлые коты. Один кот держал в зубах рыбий скелетик, другой — Финч даже потер глаза, поскольку решил, что ему показалось — зажженную сигару. Рядом с баками громоздился сломанный рояль, к нему прислонился прохудившийся контрабас, а в дырявом барабане, лежащем рядом, сидел еще один кот. Помимо этого, куда ни кинь взгляд, все было заставлено пустыми бутылками.

Как и предполагала Арабелла, во дворике обнаружилась еще одна обклеенная афишами дверь. Но уж чего девочка предположить не могла, так это того, что перед дверью будет стоять молодая женщина с папиреткой на тонком длинном мундштуке. И еще того, что эта женщина будет плакать.

Тушь размазалась по ее лицу — застыла потеками на щеках, как пролитые чернила. Темно-красная губная помада растеклась и превратилась в длинную уродливую улыбку, пудра кое-где стерлась. На женщине были черное бархатное платье, сетчатые чулки и крошечная шляпка с дымчатой вуалеткой, а еще боа из угольных перьев. Белые, как снег, волосы вились волнами и чуть покачивались, когда их обладательница трясла головой.

Не останавливая рыданий, женщина раз за разом выпускала изо рта струю алого дыма.

Дети переглянулись и подошли ближе.

— Мадам, с вами все в порядке? — спросил Финч.

Женщина вздрогнула и поглядела на Финча, перевела взгляд на Арабеллу. В первое мгновение она испугалась, но тут же, увидев, что это всего лишь дети, немного успокоилась.

— Что вы здесь делаете? — спросила она строго. — Здесь не место для детей.

— Мы просто шли на ярмарку и услышали, что кто-то плачет, — соврал Финч.

— Мы подумали, вдруг вам нужна помощь, — добавила Арабелла.

Лицо женщины выражало сомнение.

— Помощь? И чем же вы можете мне помочь?

Что-то вдруг будто подтолкнуло Финча, и он протянул ей пакетик с конфетками.

— Все будет хорошо, мадам, — сказал мальчик. — Не плачьте.

Женщина была потрясена его поступком. Тем не менее она взяла из пакетика лакричную пиявку и улыбнулась. Несмотря на растекшуюся тушь и слегка покрасневшие щеки, улыбка будто осветила ее лицо. Эта дама была не просто миловидной — она была очень красива. И Финч ее узнал.

— Вы — Фанни Розентодд? — спросил он.

Та кивнула и отправила в рот пиявку.

— Я — Финч. А это — Арабелла.

Мадам Розентодд по очереди протянула им руку в тонкой бархатной перчатке.

— Приятно познакомиться, дети, — жуя конфету, сказала она. — Можете называть меня Фанни.

— Вы же очень красивая, Фанни! — выпалил Финч и покраснел, а Арабелла закатила глаза. — Вы не должны огорчаться. Почему вы плачете?

— Мы можем как-нибудь вам помочь, мадам? — спросила девочка. — Что-нибудь сделать для вас?

— Вы очень добры, дети, — сказала мадам Розентодд, зажала зубами мундштук и выпустила из уголка рта струю дыма. — Но, к сожалению, вы ничем мне не поможете.

— Может, если вы расскажете… — начал было Финч, впрочем, Фанни Розентодд явно не нуждалась в дополнительных уговорах. Судя по всему, у нее на душе давно накипело, и ей срочно потребовалось выплеснуть свою горечь.

— Все хотят, чтобы я была страстной и веселой! — жалобным голосом сказала она. — Потому что хмурые заплаканные женщины никому не нужны. Всем подавай ярких, пылающих безудержным огнем бестий!

— А кто такие «бестии»? — спросил Финч.

— Женщины, которые держат мужчину за горло, впиваясь в его губы поцелуем, — машинально пояснила Фанни и продолжила жаловаться: — Я должна быть ослепительной, как проклятая лампа! Я должна светить и греть! Я должна раскалять сердца и умы! И никому нет дела до моих чувств…

— Нам есть дело, Фанни! — сказал Финч. — Возьмите еще конфету!

— С удовольствием! — мадам Розентодд отправила в рот еще одну пиявку и принялась ее трагично жевать.

— Мы вас понимаем, Фанни, — попыталась утешить ее Арабелла. — Это очень несправедливо! Расскажите, что случилось!

Финч сомневался, что это сработает, но мадам Розентодд отчаянно нуждалась в слушателе — хотя бы таком — маленьком и наивном, перед которым не стыдно приобнажить душу.

— Я так устала от этих взглядов, — сказала она. — Так устала от луча прожектора. Когда-то я просто хотела петь, но сейчас я уже не понимаю, о чем пою. Я больше не чувствую музыку, понимаете? Музыка превратилась в какое-то громыхание и шипение на фоне, а я выдаю под нее бессмысленные рифмованные строки, от которых самой тошно. Любовь, роковая страсть, томные взгляды и ревность. Я не хочу об этом больше петь.

— А о чем бы вы хотели петь?

— Я… я не знаю, — она отрешенно огляделась. — О снеге, о мечтах, о том, что меня действительно волнует.

— Но почему вы не поете об этом?

— А это, милая, никому не нужно. Всем подавай стр-р-расть, огонь, пошлость и вульгарщину, неразделенные чувства, предательства. И всё с этим циничным черным юмором, от которого хочется повеситься. Это даже хуже, чем кукольный водевиль, это… это… кабаре.

Мадам Розентодд уставилась на медленно падающие снежинки. Кажется, она впервые все это сказала вслух, будто выцарапав из себя признание. И все же было видно, что ей удалось сбросить с души тяжелый камень.

— Вам нужно обмануть их, — сказал Финч. — Всех тех, кто ждет от вас… ну, то, что ждет. Пойте о том, о чем хотите. Вы пробовали?

— Очень давно, Финч, — грустно протянула мадам Розентодд. — Еще когда только начинала. Меня встретили презрительным улюлюканьем, но когда я затянула о красотке Бонни, не дождавшейся своего лихого штурмана, все были в восторге.

— Но сейчас все по-другому, так?

— О чем это ты?

— Ну, тогда вы еще не были… — Финч припомнил: — «Самим очарованием», «восхитительным цветком» и «гвоздем программы». Сейчас вы можете делать, что захотите, и все будут вас любить.

— Но мне страшно. А если они снова начнут улюлюкать?

— Фанни, — сказала Арабелла тоном, каким обычно взрослые говорят с детьми. — Вам не стоит бояться. Вы прекрасны. И это они все в ваших сетях, а не наоборот. Так нарисовано на афише.

— Дедушка говорит, — добавил Финч, — что, когда человек надолго прекращает быть собой, его душа черствеет, и он умирает изнутри.

— Так и есть, — кивнула мадам Розентодд. — Я почти очерствела и умерла изнутри. Вы очень умные дети.

Она будто на мгновение забыла о собственных бедах и пристально поглядела на Финча и Арабеллу. Оба тут же опустили глаза и покраснели, не в силах выдержать немигающий взгляд этой восхитительной женщины.

— Вы очень милые, — сказала мадам Розентодд. — Спасибо вам за вашу доброту. Сейчас нечасто встретишь того, кто просто выслушает и попытается утешить. Жаль, что вы — всего лишь дети. И жаль, что все несколько сложнее, чем просто взять и попробовать. Но вы своего добились, маленькие коварные интриганы! — она звонко рассмеялась. — Мне уже не так грустно. Может, это я могу что-то для вас сделать?

— Нет, Фанни, спасибо… — начал было Финч, но Арабелла перебила его:

— Мой дядя, — сказала она и указала на дверь за спиной мадам Розентодд. — Он там, внутри. Мы не шли ни на какую ярмарку, а следили за ним, потому что на самом деле он не мой дядя. Он очень плохой человек. И мы хотели узнать, что он замышляет.

Мадам Розентодд вздохнула.

— Я тебе очень сочувствую, малышка, но детям и правда лучше не посещать такие места, как «Пересмешник». Там полным-полно плохих людей. А еще то, что показывают на сцене, порой бывает… гм… непонятным для детей. К тому же, — она наклонилась к Финчу и Арабелле и, приставив ладонь к губам, прошептала, — за дверью черного хода стоит Вингало, младший брат Боргало, который сторожит главный вход. Они очень злобные, и я не смогла бы вас провести, даже если бы захотела. Мне очень жаль…

Арабелла пригорюнилась, и мадам Розентодд ласково взяла ее за подбородок. Лукаво прищурилась и сказала:

— Знаешь что? Как выглядит этот твой дядя? Который не-дядя.

— Он носит черный костюм в тонкую белую полоску. А еще у него тонкие черные усики.

— Я погляжу, что он там делает, и напишу тебе в письме. Скажи мне номерной код твоего приемника пневмопочты.

— В Горри не проведена пневмопочта. Но вы можете написать мне обычное письмо! Я сама всегда забираю почту!

— Говори адрес, — сказала Фанни.

— Горри. Улица Трум. Дом номер семнадцать. Арабелла Джей из девятой квартиры.

— Горри. Трум. Семнадцать. Девять. Арабелла Джей. Сейчас запишу в гримуборной.

В дверь постучали. Глухо. Несколько раз.

Финч никогда не видел и не слышал, чтобы кто-то стучал не внутрь дома, а наружу. Но мадам Розентодд явно поняла знак.

— Да иду уже! Иду! — раздраженно воскликнула она и повернулась к детям. — Рада была с вами познакомиться. Финч. — Она протянула руку мальчику, и тот ее восторженно пожал. — Арабелла. — И девочка тоже пожала. — Дети, я должна вас предупредить. Не стоит ходить по таким местам. Здесь бродит всякий сброд, и вас могут обидеть. А я этого не хочу.

— Хорошо, Фанни! — сказали Финч и Арабелла хором.

— Ну ладно. — Женщина улыбнулась. Кажется, она поняла, что никакие советы и увещевания детскому любопытству не указ.

Мадам Фанни Розентодд, «гвоздь программы», кивнула им напоследок и исчезла за дверью.

* * *

Уже стемнело. Финч брел домой, утопая по щиколотку в снегу. Ноги мальчика гудели от долгих блужданий по закоулкам родного района, руки совершенно одеревенели от копания в кучах ржавых деталей и механизмов, сваленных на задворках мастерских. В животе от голода скрипело, скрежетало и урчало, словно Финч и сам был сделан из таких механизмов.

После возвращения в Горри они с Арабеллой разделились, и девочка сразу пошла домой — дожидаться письма от мадам Розентодд. Финч же отправился в буквальном смысле в неизвестность — на поиски того, без чего их план не мог состояться.

И все же трофей, который он сжимал в руке, а именно увесистый сверток, служил доказательством, что все было не зря.

На улице Трум, от самой улицы-трубы в одном ее конце и до «Дома-со-злой-собакой» у моста в Гротвей в другом конце, горели лишь несколько фонарей, да и те довольно далеко друг от друга. Они походили на висящие в воздухе брызги света, которые выхватывали из темноты какие-то небольшие отдельные фрагменты вечера.

В будочке на станции мистера Перри светились окна: старик, должно быть, сейчас готовил ужин. В некотором отдалении располагался «Фонарь констебля»; к нему вела дорожка из развешанных на проволоке фонариков. Зажигал их всегда мистер Перкинс, младший констебль, в то время как мистер Доддж, его старший коллега, считал это дело ниже своего достоинства, предпочитая сидеть в тепле и указывать помощнику, как правильно зажигать фонари через рупор вещателя. Одинокий фонарь на кованой опоре висел и над входом дома № 17; в рыжих прямоугольниках окон колыхались темные силуэты жильцов…

Финч уже был неподалеку от своего дома, когда входная дверь открылась, и из нее вышла женщина. Свет фонаря вырвал из темноты зеленое пальто с лисьей оторочкой и шляпку с загнутыми полями.

«Миссис Чаттни из шестой квартиры! — пронеслось в голове. — Интересно, куда это она направляется?!»

Ближе к вечеру в доме всегда начиналось все самое интересное: жильцы бродили по подъезду, громыхали дверьми, разъезжали на лифте, переругивались друг с другом и с миссис Поуп — можно было много чего унюхать и подслушать. То, что миссис Чаттни решила пропустить все это, показалось Финчу очень подозрительным…

Соседка поравнялась с ним. Уголки ее губ тронула едва заметная улыбка.

— Добрый вечер, миссис Чаттни, — поздоровался Финч.

— Добрый вечер, Финч, — кивнула соседка. — Как поживает дедушка?

Финч мог бы поклясться, что сказала она это как-то слишком уж многозначительно. Не просто «Как поживает дедушка? Как его здоровье и что он думает о последних новостях?», а «Как поживает дедушка? Хотя о чем это я, ведь мы оба прекрасно знаем, что он исчез, возможно, похищен, а возможно, и убит и больше никак и нигде не поживает».

Мрачные подозрения Финча подкрепило то, что она не стала дожидаться ответа, а просто прошла мимо.

Мальчик с трудом остановил себя, чтобы не броситься следом с расспросами. Да и что бы она ему ответила? Если миссис Чаттни в сговоре с Человеком в черном, он, Финч, только выдаст, что подозревает ее. Нет, нужно как следует все продумать и посоветоваться с Арабеллой. Может, вместе они найдут способ, как вывести соседку на чистую воду.

Финч направился к дому.

Он был уже на пороге и даже взялся за дверную ручку, когда та повернулась. В следующий миг дверь распахнулась, и на Финча налетела Арабелла в своей рыжей шапке, завязанной под подбородком.

— Финч! — радостно выдохнула девочка и махнула перед его носом конвертом. — Она написала! Фанни! Написала мне! Ты не поверишь, что в письме!

— А что ты здесь делаешь? — спросил Финч.

— Как «что»? — удивилась Арабелла. — Слежу за миссис Чаттни, конечно! Она вела себя очень странно. И я решила пойти за ней. Я подумала, что она…

— Идет на встречу с Человеком в черном? — закончил Финч.

Арабелла лихорадочно закивала, и мальчик испугался, что у нее сейчас отвалится голова.

— Куда она пошла? — спросила девочка.

— В конец улицы.

— Идем за ней?

— Конечно.

И они побрели следом за миссис Чаттни. Та, не оборачиваясь, шла по тротуару, спрятав руки в карманах пальто. Глядя на нее, Финч со все возрастающей тревогой думал о том, что не представляет, что делать, если она приведет их к Человеку в черном. А еще он очень устал, замерз и проголодался. Что касается Арабеллы, то ей все это, казалось, было лишь в радость. «Очередное приключение». Она, небось, уже поужинала и даже уроки сделала.

— Кстати, ты нашел? — спросила Арабелла, когда они остановились, наблюдая за тем, как миссис Чаттни перешла улицу и направилась к домам № 21, 22 и 23, стоявшим со стороны пустыря.

Финч продемонстрировал ей сверток.

— Это же замечательно! — еще больше обрадовалась Арабелла. — А я мимоходом намекнула миссис Поуп, что слышала шуршание и царапание на лестнице. Ой, как она взбеленилась…

— Наш план работает, — кивнул Финч. — Куда же она идет?

Это уже относилось к миссис Чаттни. Соседка нырнула в проход между двумя домами, преодолела его насквозь и, оказавшись возле путей, двинулась вдоль них обратно, в начало улицы.

— Не знаю, — сказала Арабелла. — Она целый час торчала у окошка миссис Поуп — делилась с ней рецептами приготовления супа из ворон, несмотря на то, что все в доме знают: у нее аллергия на супы. А потом отправилась на шестой этаж и долго топталась там у дверей мистера Франки. Притом, что она его просто терпеть не может. А затем по лестнице спустилась на свой этаж. И там уже вызвала лифт.

— Да, все это очень странно, — согласился Финч. — Миссис Чаттни всегда была подозрительной, но после того, что мы узнали у мистера Джоди… Как думаешь, что ее связывает с Человеком в черном?

Арабелла закусила губу.

— М-м-м… Наверное, она шпионит для него.

— Это понятно. Но за кем? За мистером Франки?

— Не знаю, может, они хотят еще кого-то похитить?! — Девочка замолчала, испуганная собственными словами. — И это еще не все. В письме Фанни написала, что…

— Постой! — Финч вдруг замер и нахмурился.

Миссис Чаттни обошла трамвайную станцию мистера Перри и двинулась прямиком к «Фонарю констебля».

— Что она задумала? Она идет к мистеру Додджу?

Соседка, впрочем, у домика не остановилась и скрылась за ним.

Дети бросились бежать и вскоре оказались у небольшого одноэтажного строения из синего кирпича с темно-синей черепицей.

На самом деле «Фонарь констебля» был не совсем одноэтажным — над крышей возвышалось что-то вроде башенки наблюдательного поста, из которой торчал дымоход, там же поблескивали линзы в трубах перископа. На шпиле вертелся анемометр, над ним, поскрипывая, слегка поворачивалась кованая стрела флюгера.

Из иллюминаторов «Фонаря констебля» лился рыжий свет. Изнутри раздавался бас мистера Додджа, спорящего с диктором радиофора.

Дети, пригибаясь, чтоб их не заметили из окон, на цыпочках двинулись вдоль стены и зашли за угол.

Соседки нигде не было.

— Куда она делась? — прошептал Финч.

Миссис Чаттни как будто превратилась в снег. Финч невольно вспомнил про тех странных носатых существ: Рри из-под моста и толстяка на скамейке. Он испуганно поежился: неужели соседка тоже…

Додумать он не успел. За спиной вдруг хрустнул снег под чьими-то ногами, и кто-то грубо схватил Финча и Арабеллу за руки.

— Попались!

Миссис Чаттни и не думала превращаться в снег, она просто обошла «Фонарь констебля» вокруг и незаметно подкралась к Финчу и Арабелле. Стало очевидно, что она с самого начала знала о слежке и просто заманивала их в ловушку.

— Шпионите, маленькие проныры?! — зашипела миссис Чаттни. Соседка больше не выглядела добродушной и приторно вежливой, какой всегда казалась. С нее будто слезла маска, обнажив злобную, преисполненную яда и коварства женщину. — Очень зря!

— Пустите! — завопил Финч. — Пустите!

— Нет уж! Я вас не отпущу!

Соседка потащила детей к двери. Финч понял, что она хочет сделать, и похолодел от ужаса.

«Только не мистер Доддж! — пронеслось в голове. — Только не мистер Доддж!»

Арабелла тоже все поняла:

— Мы больше не будем! — взмолилась она. — Честно-честно!

Дверь «Фонаря констебля» распахнулась, и на пороге появился огромный человек в темно-синем мундире и шлеме с кокардой. Широкое бульдожье лицо полицейского багровело, в глубоко посаженных глазах поселился недобрый блеск, а черные бакенбарды, плавно переходившие в пышные усы, стояли дыбом.

— Что здесь за шум?! — грозно рявкнул констебль Доддж. — О, мадам!

Он увидел миссис Чаттни и поприветствовал ее, прикоснувшись к краю шлема.

— Мистер Доддж! — воскликнула женщина. — Тут двое детей, сэр! Я поймала их, когда они заглядывали в ваши окна и что-то вынюхивали!

— Дети, мэм?

— Да, сэр. Двое маленьких вредителей.

Мистер Доддж опустил взгляд и тут же поджал свои пухлые губы, не преминув также сморщить и нос, словно перед ним стояли никакие не дети, а две огромные испускающие слизь из пастей блохи.

— Внутрь! — велел он и отошел в сторону.

Миссис Чаттни затащила упирающихся Финча и Арабеллу в «Фонарь констебля», и только после этого отпустила их.

Мистер Доддж упер руки в бока и с ног до головы оглядел детей. За его спиной маячило недоуменное лицо младшего констебля Перкинса. Высокий и худой младший констебль разительно отличался от своего старшего коллеги: его круглое мальчишеское лицо было чисто выбритым и казалось слишком простоватым, как для служителя закона. Из-под шлема торчал вихор соломенных волос.

— Кто здесь у нас? — пробасил тем временем мистер Доддж. — Отъявленные негодяи?

— Это не мы — негодяи! — заявил Финч. — А она!

— Молчать! — Констебль размахнулся и отвесил мальчику пощечину. — Не сметь оскорблять почтенную мадам!

Финч схватился за щеку и почувствовал, как к глазам подбираются слезы. Лишь неимоверным усилием воли он удержался, чтобы не заплакать — нельзя было рыдать, как девчонка, в присутствии Арабеллы. Вместо этого он гневно засопел, с ненавистью уставившись на огромного злого полицейского.

— Они что-то замышляют, говорю вам, мистер Доддж. — Миссис Чаттни улыбалась настолько зловредно и лживо, что поверить ее словам мог бы только непроходимый тупица, ну, или старший констебль Доддж.

— Это она что-то замышляет! — попыталась все объяснить Арабелла. — Она связана с…

Констебль замахнулся, чтобы ударить и ее, но тут вмешался Перкинс. Он вынырнул из-за спины мистера Додджа и строго покачал пальцем:

— Никаких бездоказательных обвинений в «Фонаре констебля»!

После чего взял Арабеллу за руку и, подведя девочку к стене, усадил еена стоявшую там грубую деревянную скамью. Судя по железным кольцам в полу, к которым должны были крепиться цепи кандалов, это место предназначалось для арестованных преступников.

Хмурился и ворчал Перкинс больше для виду. Было ясно, что он просто попытался защитить девочку.

Впрочем, его старший коллега этого не понял:

— Вот именно! — рявкнул он. — Никаких бездоказательных обвинений! Напраслина тоже считается преступлением, чтоб вы знали!

Миссис Чаттни кивнула.

— Вот-вот! — сказала она самодовольно. — Мистер Доддж, я настоятельно рекомендую наказать этих детей, а еще сообщить обо всем их родителям. Судя по всему, мистер Дрей, дядя этой наглой девчонки, недостаточно строго ее воспитывает.

Арабелла заплакала: она боялась себе даже представить, что ее ждет, если во все это вмешается дядя Сергиус.

— Да и к мистеру Фергину, деду несносного мальчишки, тоже следует заглянуть, — добавила миссис Чаттни. — Но, вообще-то, мне кажется, он решил последовать примеру родителей этого безнадежного ребенка и бросил его: я краем уха слышала о том, что мистер Фергин куда-то внезапно отбыл. Если это так, то стоит вызвать клерков из сиротского приюта.

Финч сжал кулаки и скрипнул зубами, но сказать ничего не решился.

— Что ж, я так и сделаю, мадам, — важно покивал мистер Доддж. — Мистер Сергиус Дрей — почтенный джентльмен строгих нравов и образец хороших манер, ему можно доверить наказание девчонки. А что касается этого оборванца, то мы и на него управу найдем. Благодарю за вашу помощь в поимке злоумышленников, мадам.

— Прошу вас, констебль! — с ложной скромностью потупилась миссис Чаттни. — Вы ведь знаете, что я всегда с радостью помогу представителям закона. Что ж…

Она кивнула и направилась к выходу.

— Мадам, — почтительно склонил голову мистер Доддж.

— Мадам, — кивнул и Перкинс.

— Попрощайтесь вежливо с мадам! — велел констебль Доддж детям.

— Не буду! — с вызовом уставился на него Финч. Арабелла лишь приглушенно всхлипнула.

— Ой! Больно надо! — заявила миссис Чаттни и покинула «Фонарь констебля».

Младший констебль Перкинс закрыл за ней дверь.

— Ты только взгляни, Перкинс! — Мистер Доддж схватил Финча за шиворот и швырнул его на скамью для арестантов рядом с Арабеллой. — Все черты закоренелого преступника наличествуют. Взгляд исподлобья, сжатые зубы, выпученные глаза, желваки на скулах. Так выглядит лицо будущего каторжника. Ухф… ухф… — Констебль шумно втянул носом воздух. — А это еще что за вонючая мерзость? — Мистер Доддж поморщился, обнюхивая Финча и Арабеллу. — Хоть я и всегда знал, что дети — маленькие вонючие создания, но это уж слишком!

Финч испугался, что сейчас у него отберут его добычу, и принялся лихорадочно придумывать отговорки. Он знал, что обнаружение у него кое-чего явно запрещенного, завернутого в коричневую упаковочную бумагу, — лишь вопрос времени.

— Это дохлая рыба, сэр! — Финч сам протянул констеблю свой сверток. — Я ее достал в мусоре для Мо, кошки миссис Поуп. Рыбка лишь немного подгнила и еще вполне вкусная…

— Перкинс, выброси эту дрянь за дверь! — Мистер Доддж буквально отпрыгнул от свертка, видимо, опасаясь подхватить от него какую-то заразу. — А этой хвостатой лысой мерзости придется поголодать! Моя б воля, уже давно на нашей улице не было бы ни одной кошки! Потравил бы их и глазом не моргнул бы! Разводят, понимаешь, нежности к этим блохастым кусачим тварям, когда по ним живодерня плачет. По ним и по детям!

Младший констебль забрал у Финча сверток и, приоткрыв дверь, вышвырнул его за порог.

— А это что такое? — спросил Перкинс, повернувшись к Арабелле. — Сэр! Девочка что-то сжимает в руке. Конверт.

— Нет! — завопила Арабелла. — Это мое! Не забирайте!

Она попыталась спрятать конверт за спину, но младший констебль ловко выхватил его из ее пальцев.

— Отправь в ящик с уликами! — велел мистер Доддж, усаживаясь за свой стол. — Потом разберемся.

Перкинс опустил конверт в деревянный ящик, стоявший на краю стола старшего констебля, и спросил:

— Что делать с детьми, сэр? Оформлять?

— После ужина, — ответил мистер Доддж. — А пока надень на них кандалы!

— Сэр, это же просто дети…

— Нет, Перкинс, это не просто дети, — убежденно ответил мистер Доддж. — Это непослушные, разбалованные сопляки, которые никогда не следуют правилам и для которых такого понятия, как «закон», не существует! А родители их, безвольные и слабохарактерные, потакают им. В силу своей безнаказанности, эти хорьки, которых ты называешь детьми, не проявляют никакого почтения ни к частной жизни, ни к частной собственности, ни к представителям закона.

— О чем вы, сэр?

— Вечно забираются куда не положено, воруют конфеты и рассказывают грязные шуточки про констеблей. Вот в былые времена родители били детей ротанговой тростью, запирали в чулане и не просто лишали сладкого, а лишали еды! И вот тогда из детей вырастали образцовые граждане, на которых полиция всегда могла положиться. А сейчас… да сейчас это разве ж наказания? Смех один. Не позволяй провести себя, Перкинс. Их лучше держать на привязи.

Перкинс нехотя снял с гвоздика на стене литые скобы-браслеты, соединенные цепью, просунул в них одну за другой руки Финча и закрутил винты. То же он проделал и с руками Арабеллы. Кандалы были огромными, тяжелыми, оттягивали запястья и больно давили. Финч почувствовал себя самым настоящим каторжником. Он вдруг подумал, что дедушке было бы за него очень стыдно.

— Но мы ничего не сделали! — попытался протестовать мальчик.

— Молчать! — прикрикнул мистер Доддж.

Младший констебль тем временем присоединил кандалы к большому железному кольцу, торчащему из пола. После чего тяжело вздохнул и направился обратно на свое место.

Для этого ему пришлось подняться по металлической лестнице, которая вела на огороженную перилами площадку наблюдательного поста. Взобравшись наверх, Перкинс сел за стол и вернулся к прерванному ужину.

В своем тесном логове в башенке, он походил на ворону в гнезде. Развернуться там, и правда, было негде — на столе стояли: печатная машинка, телеграфный ключ и аппарат для приема сообщений, а также там разместились механизмы управления перископами. Создавалось впечатление, что мистер Доддж поселил там Перкинса за какую-то провинность.

Сам старший констебль с удобством сидел за большим дубовым столом, обитым темно-синим крепом. По левую руку от него (и подальше от арестованных) уютно горел камин, а по правую стояла тумба с радиофором. У стены за спиной полицейского примостился шкафчик картотеки, над которым висел план Горри. Возле карты кнопками были закреплены плакаты «Разыскивает полиция» с изображенными на них угрюмыми щетинистыми рожами. Рядом с ними соседствовали — Финч сперва даже не поверил своим глазам и кивнул Арабелле, указывая и ей тоже, — уже знакомые детям афиши. С них кокетливо улыбалась Фанни Розентодд.

Констебли будто бы забыли о присутствии детей. Перкинс доел суп и скрылся за газетой у себя наверху. А мистер Доддж догрыз мясо с кости жареной кроличьей ножки, вытер губы и пальцы салфеткой и подставил ухо под рог радиофора.

Оттуда раздавался заунывный, но вместе с тем несколько тревожный голос: «Метеорологическая станция в Бруберри передает, что ожидаемая снежная буря будет иметь весьма скверный характер. Согласно шкале Кейринга, это будет буря Третьего, а возможно даже, Второго порядка. Напоминаем, что снежная буря ожидается уже через три дня. Будьте готовы и следуйте установленным инструкциям!»

Финч наклонился к Арабелле:

— Что будем делать? — шепотом спросил он.

— Не знаю… — отчаянно ответила девочка. — Будет очень плохо, когда они все расскажут дяде Сергиусу.

Мистер Доддж бросил на них уничижительный взгляд.

— Не переговариваться! — громыхнул он и снова подставил ухо под медный рог радиофора.

Финч угрюмо отвел взгляд в сторону и уставился на план Горри, рассматривая на нем синие закорючки в виде полицейских шлемов, которыми были отмечены прочие «Фонари констебля».

«Неужели все полицейские здесь такие злобные, как этот Доддж? — подумал мальчик. — Как же выбраться? Что бы сделал мистер Кэттли?! Нет! Правильнее спросить: что он сделал?! Ведь он был в такой же ситуации: его схватили, но он сразу же освободился. Как же у него это вышло? Что он там говорил про обман?»

Незаметно даже для самого Финча, его взгляд переполз с плана Горри на плакаты о розыске. «Может, среди них есть Человек в черном? Нет… конечно, нет. Вряд ли полиция вообще знает о его существовании».

Постепенно его вниманием завладела неунывающая (но только на афишах) Фанни.

«Интересно, что бы она сделала, угоди она в такие неприятности, как мы с Арабеллой? Как бы она выпутывалась? Обманывала бы, как мистер Кэттли? Или вскружила бы голову констеблю? Да судя по всем этим афишам, мистер Доддж и так в полной ее власти — прямо как те джентльмены в паутине и…»

И вдруг мальчика словно озарило.

Финч выразительно поглядел на Арабеллу. Та покачала головой, не понимая. Он кивнул в сторону афиш на стене. Девочка по-прежнему не понимала. Финч нахмурился из-за ее недогадливости и решил действовать первым — а она поддержит, если все же снизойдет и догадается, мисс первая ученица класса!

— Сэр… — начал он осторожно. — Эти афиши с Фанни Розентодд…

Констебль поднял на него взгляд, под которым, мальчик был уверен, всех арестованных мгновенно настигал инфаркт. Но Финчу было не до инфарктов — ему нужно было выпутываться из передряги.

— Что?! — Казалось, мистер Доддж сейчас просто лопнет от нахлынувшей на него ярости. — Даже не смей называть ее прелестное имя своим грязным детским ртом!

— Я вовсе не хотел вас обидеть, сэр! — воскликнул Финч. — Просто интересно: вы что, поклонник мадам Розентодд?

— Поклонник? — презрительно поморщился мистер Доддж. — Да у меня собраны все афиши с ее выступлений, есть даже коллекция редких открыток. Я больше, чем поклонник! Но вы о таком даже думать не могите! Что дети понимают?!

Разговор привлек внимание Перкинса. Он выглянул из-за газеты.

Арабелла поняла, к чему клонит Финч. И мгновенно оценила потенциал его затеи.

— Как это «что понимают»? — деланно возмутилась она. — Мадам Розентодд наша подруга!

Констебли, не сговариваясь, рассмеялись.

— Что смешного? — оскорбился Финч.

Мистер Доддж откинулся на спинку кресла и сцепил кончики пальцев.

— Чтобы мадам Розентодд общалась с какими-то жалкими детьми! Ни-ни!

— Мы только сегодня с ней говорили! — заявил Финч.

— Правда? — лукаво поинтересовался Перкинс. — Тогда вы должны знать, какого цвета у нее сейчас волосы. Она часто меняет прическу в зависимости от сценического образа.

— Белые, как снег! — сообщил Финч. — И подвитые волнами.

Перкинс опустил газету и вопросительно глянул на мистера Додджа. Тот посмотрел на него и удивленно кивнул. После этого оба полицейских перевели недоуменные взгляды на детей.

— Она — наш добрый друг! — заявил Финч гордо.

— Очень близкий друг! — добавила Арабелла. — Она разрешает нам называть ее Фанни!

— И чем докажете? — На губах мистера Додджа появилась недобрая усмешка.

Арабелла кивнула на ящик для улик.

— Письмо, — сказала она. — Которое вы у меня забрали. Это от нее! Она мне написала! Можете прочитать его и убедиться.

Финч с ужасом поглядел на нее.

— Нет! — прошептал он. — Что ты делаешь?!

— Поверь мне, — так же шепотом ответила девочка. — Все будет хорошо.

— Ну что ж! — заявил мистер Доддж. — Пусть будет по-твоему. Только знаешь что? Если ты соврала, тебя ждут намного более серьезные неприятности, чем сейчас. Я не потерплю ложь представителю закона!

— Просто прочитайте уже письмо! — гневно воскликнул Финч.

Старший констебль ухмыльнулся, будто вел партию в «Трольридж», имея на руках все козырные карты, взял конверт из ящика и прочитал то, что было на нем написано:

— Адресовано Арабелле Джей, Горри, улиц Трум, дом номер семнадцать, квартира номер девять. — Он бросил взгляд на обратный адрес и нахмурился. — Отправлено из… кабаре «Пересмешник».

— Сэр! — взволнованно воскликнул констебль Перкинс. — Что в письме?! Читайте же!

— И сам знаю, Перкинс, — проворчал мистер Доддж, доставая из конверта сложенный листок. — И сам знаю. Итак! — Он развернул бумагу и принялся читать вслух:

«Дорогая Арабелла!

Пишу тебе, как и обещала. Надеюсь, письмо застанет тебя в здравии и хорошем настроении.

Твой Не-дядя отыскался довольно быстро. Он сидел за столиком у портьеры, слева от сцены. Заказал бокал „Идлен“ — это очень плохой джин — и сигару „Хорр“ — очень дешевый, отвратительный сорт. Ты была права, твой Не-дядя — не слишком хороший человек: очень грубый, наглый и плохо воспитанный. Постоянно приставал к девушкам-разносчицам сигар, что-то орал пианисту и разбил бокал. Мистеру Доди, управляющему, даже пришлось сделать ему замечание.

Судя по всему, у твоего Не-дяди была назначена встреча. И позже к нему присоединился незнакомец. Раньше ни я, ни девочки его не видели. Это был старик с короткими седыми бакенбардами — в цилиндре и черном пальто с воротником из вороньих перьев. При нем была трость с рукоятью в виде головы вороны. Этот человек показался мне намного хуже твоего Не-дяди — из тех, кому лучше не переходить дорогу. К сожалению, таких людей нередко заносит в кабаре, поэтому я знаю, о чем говорю. Очень мрачный и пугающий тип. Как гробовщик на дне рождения.

Они с твоим Не-дядей о чем-то говорили, незнакомец что-то от него требовал, кажется, угрожал. Я пыталась послушать, подошла поближе и разобрала, что речь шла о какой-то женщине. Мне ее фамилия ничего не сказала, может, тебе она как-то поможет. Мадам Шпигельрабераух. Я сразу записала это имя, чтобы не забыть…

Они поговорили, и незнакомец ушел. Наш вышибала мистер Боргало сказал, что видел, как тот сел в черный „фроббин“ и уехал на нем в сторону Шелли. Твой Не-дядя задержался еще ненадолго. Докурил сигару и был таков. Он очень нервничал и даже был испуган.

Дорогая, прошу тебя. Чем бы ты и твой друг ни занимались, будьте осторожны. Мне очень не понравился этот тип с тростью-вороной. Если он смог испугать и вывести из равновесия даже твоего Не-дядю, он — очень опасный человек.

В любом случае я сама весьма заинтригована. Напиши мне, помогло ли тебе мое письмо.

Всегда твоя, Фанни.

По эпилогу: Я начала писать новую песню. Она будет называться „Только снег“. Спасибо тебе и Финчу за совет. Вы появились очень кстати. И я никогда не забуду вашу доброту.

По эпилогу эпилога: Береги Финча и не давай его в обиду. Он очень наивный, и без тебя пропадет.

Фанни Розентодд».

Повисла тишина. Было слышно, как гудит ветер в дымоходе и трещат дрова в камине. А также — как булькает в животе у старшего констебля.

— Что все это значит? — наконец спросил мистер Доддж, с трудом оторвав взгляд от письма и направив его на детей.

Финч и Арабелла молчали. Мальчик уставился в пол, он не мог поверить, как все совпало. Человек в черном… Миссис Чатни, теперь вот мистер Дрей…

Но хуже всего было то, что эти констебли обо всем узнали. И зачем Арабелла заставила мистера Додджа прочитать письмо? Глупая девчонка! Что сейчас будет…

— Вы действительно знаете восхитительную мадам Розентодд? — спросил мистер Доддж.

Дети не поверили своим ушам. Точнее, только Финч не поверил — Арабелла откуда-то знала, что так все и случится.

Старший констебль пребывал в оцепенении от прочитанного, но его, судя по всему, нисколько не волновало содержание письма — кажется, заботила его лишь подпись.

— Да, мы же говорили, — ответила Арабелла. — Фанни — наш хороший друг. Это мы посоветовали ей написать новую песню.

— Подумать только…

— Сэр! А как же письмо? — напомнил Перкинс. — Дети что-то затеяли! Там описываются весьма подозрительные вещи!

— Что? Прошу тебя, Перкинс! — снисходительно махнул огромной рукой мистер Доддж. — Какие-то не-дяди, незнакомцы-вороны! Ты, как всегда, упускаешь самую суть! Сразу видно, что опыта в таких делах у тебя маловато.

— И в чем же суть, сэр?

— В том, что там написано… — Мистер Доддж прошептал восторженно: — «Фанни Розентодд»!

Дети выжидающе застыли, позволяя шестеренкам в голове у старшего констебля крутиться.

— Почему вы сразу не сказали, что вы друзья великолепной мадам Розентодд? — спросил он.

— Мы пытались, но вы нам не верили! — со злостью в голосе ответил Финч.

— Да-да, забудем об этом! — Констебль вскочил со своего кресла и в возбуждении принялся ходить у стены с афишами.

— Мистер Доддж, — сказала Арабелла со всей мягкостью и почтительностью, на которые была способна. — Если вы хотите, мы можем рассказать мадам Розентодд о… нашем хорошем друге, замечательном служителе закона констебле мистере Доддже.

— Правда? — Мистер Доддж замер. Глаза старшего констебля, казалось, сейчас выпрыгнут наружу.

— Да! — добавил Финч. — И мы можем попросить у нее открытку с ее изображением, и на ней будет… ауто… аото…

— Аутографф! — мечтательно потер руки мистер Доддж.

— Да.

— Перкинс, чего расселся?! — воскликнул старший констебль. — Освободи же их скорее! Это ведь просто… дети, а не какие-то опасные преступники!

— Сэр? — удивленно проговорил младший констебль. — Вы уверены?

— Пошевеливайся, Перкинс, — велел мистер Доддж, едва не приплясывая на месте. — Не каждый день выдается шанс получить аутографф от самой… ах… Пусть напишет: «для Варфоломеуса Додджа»!

— Тогда уж и «для Персиваля Перкинса», — добавил младший констебль и, сложив газету, спустился по лестнице.

— Не наглей! — одернул подчиненного мистер Доддж. — Можно только «для Варфоломеуса Додджа».

— Ну вот… — обиженно проворчал Перкинс.

— Так вы не сообщите нашим родителям? — с тревогой уточнил Финч. — Ну что мы… в смысле…

— Нет! — воскликнул мистер Доддж. Перед его глазами вдруг весьма отчетливо встала пугающая картина, как детей наказывают, и они потом рассказывают несравненной мадам Розентодд о том, какой ужасный человек, этот старший констебль Варфоломеус Доддж. — Зачем?! Вы ведь ничего толком и не совершили! К тому же вы — друзья очаровательной мадам Розентодд. Все, что произошло, — исключительно глупое и досадное недоразумение! А недоразумения, мои дорогие дети, — вовсе не преступления. И закон… закон к ним не имеет решительно никакого отношения!

* * *

Дети понуро шли к дому. Облегчения от освобождения из-под стражи не было.

— Он еще смотрит? — спросила Арабелла.

Финч обернулся и увидел в иллюминаторе лицо младшего констебля Перкинса, с подозрением уставившегося им вслед.

— Да.

— Он — не такой глупый, как Доддж, — заметила Арабелла.

— И это плохо, — сказал Финч.

— Да, плохо.

— Злобная, мерзкая миссис Чаттни! — негодующе воскликнул Финч. — Она знает что-то об исчезновении дедушки. Если сама не принимала во всем участие.

— Но нам она ничего не скажет, — веско заметила Арабелла. — И шпионить за ней дальше опасно. Она очень подозрительная. А еще эта грымза может сделать так, чтобы за тобой приехали клерки из приюта.

Финч хмурился. Арабелла была права. Миссис Чаттни в одночасье стала их злейшим врагом. Она не просто была в сговоре с Человеком в черном, но, вероятно, поняла, что где-то прокололась и детям стало известно о ее делишках. Иначе она не решилась бы явить свое подлинное лицо коварной интриганки и злобной горгульи. При этом мальчик понимал, что миссис Чаттни очень опасный враг: ей известна его тайна, и если он попробует сделать что-то, что ей не понравится, она воспользуется своим преимуществом. Как там это называл дедушка? А, точно! Она, как механик чужих судеб и жизней, сидящий за панелью с подписанными рычагами и в любой момент способный дернуть каждый из них. И как переиграть такого хитроумного, беспринципного взрослого?

— Пока что отложим миссис Чаттни на полку, — решил Финч. — При встрече будем с ней вежливы — сделаем вид, будто ничего не случилось. Но при этом нужно быть очень осторожными — теперь мы знаем, на что она способна. Следуем нашему плану. Нам надо узнать, как зовут Человека в черном. Узнаем — тогда попытаемся его разыскать и разоблачить. Разоблачим его — доберемся и до миссис Чаттни.

— Очень хороший план, — похвалила Арабелла.

— Для нашей… гм… проделки почти ведь все готово, — продолжил Финч и помахал перед носом девочки свертком, который он не забыл подобрать в снегу возле «Фонаря констебля». — Завтра «рыба», как говорит мистер Драммин из двадцатой квартиры, сыграет свою роль, но…

Финч внезапно замолчал.

— Что?

— Я поверить не могу, как все связано.

— Да, все жутко переплелось… — кивнула Арабелла. — Человек в черном, который как-то связан с исчезновением твоего дедушки, как-то связан с миссис Чаттни и еще… еще с дядей Сергиусом! Это все очень похоже на заговор.

— Или на то, что здесь орудует шайка преступников, — предположил Финч.

— Этому Человеку в черном что-то нужно было от твоего дедушки. Чтобы тот что-то сделал для какого-то Гелленкопфа. — Арабелла снова закусила губу. — И что же папа говорил об этом Гелленкопфе?.. Нет, не вспоминается. — Она раздосадованно сморщила нос. — А теперь ему что-то нужно от дяди Сергиуса. Кто такая… — девочка опустила взгляд на письмо, которое сжимала в руке, и перечитала сложное имя, — мадам Шпигельрабераух?

— Очень-очень знакомое имя… — пробормотал Финч. — Кому же оно принадлежит?

Он силился вспомнить и не мог. Нужное воспоминание было рядом — он чувствовал, но оно ускользало, пряталось от него. Это было весьма неприятное ощущение: как будто пытаешься что-то схватить, тянешься из последних сил, кончики пальцев уже касаются искомого предмета, но в самый ответственный момент они случайно задевают его и отталкивают еще дальше. Это было сродни тому, как пытаться вспомнить сон по пробуждении. Финч шел и злился на себя за свою дырявую, как решето, память.

Арабелла, в свою очередь, прямо в эти секунды мучительно вспоминала о том, что ее папа говорил маме о Гелленкопфе, и испытывала примерно те же эмоции. А еще она злилась из-за того, что ее мама находится во власти зловредного дяди Сергиуса и не может помочь им с Финчем. «Вот бы поскорее избавиться от дяди Сергиуса! — думала она одновременно с тоской и надеждой. — Тогда можно было бы просто спросить у мамы…»

В задумчивом молчании дети подошли к своему дому. Дверь вдруг открылась, и на улицу выкатилась угольно-черная коляска. Следом за ней из подъезда появилась и няня.

— Добрый вечер, мадам Клара! — хором сказали дети.

— Добрый вечер, Финч из двенадцатой квартиры, — ответила мадам Клара. — Добрый вечер, юная мисс.

Няня прокатила коляску мимо детей и направилась куда-то в сторону пустыря.

«Откуда она знает, как меня зовут? — удивился Финч. — Мы ведь с ней раньше только здоровались при встрече!»

И тут он кое-что понял. Вспомнил.

— Это она, — негромко проговорил мальчик, ткнув пальцем в спину мадам Клары. — Это она — мадам Шпигельрабераух.

— Что? — удивилась Арабелла. — С чего ты взял?

— Мне… мне кажется, что она сама мне сказала…

— Но что от нее может понадобиться Человеку в черном? Она же просто няня!

Финч покачал головой:

— Нет, она не просто няня, — сказал он, глядя вслед величественно отдаляющейся мадам Кларе. — Кстати, это очень просто выяснить. Так ли ее зовут. Мы спросим у миссис Поуп. Она должна знать.

— Но она не скажет!

— Еще как скажет, — убежденно сказал мальчик.

Подмигнув Арабелле, Финч открыл дверь. Выждав, пока тепло-решетка сотрет с обуви снег, дети подошли к стойке.

Консьержка читала какой-то журнал из разряда периодических изданий для почтенных леди. Мо лежала на узкой спинке ее стула и заглядывала в журнал, по-видимому, тоже считая себя почтенной леди. Стоило детям подойти, как кошка вскинула свою лысую голову и подозрительно уставилась на сверток в руке мальчика. Тот поспешил убрать его прочь.

— Миссис Поуп! Миссис Поуп! — взволнованно заговорил Финч. — Там только что был человек на улице. Он просил кое-что передать для одного из наших жильцов.

— Кому именно и что именно? — равнодушно спросила консьержка, не поднимая глаз от страницы журнала — на ней был изображен манекен в модном платье.

— Для какой-то мадам… Шпи… Шпигельрабераух.

Консьержка дернулась так резко, словно он плюнул в нее. И впилась в него взглядом.

— Для мадам Клары?! — взволнованно спросила она, и дети переглянулись. — Она только что вышла. Что ей просили передать?

— Что… что снежная буря будет иметь весьма скверный характер. И посоветовали следовать установленным инструкциям.

— Что за чушь? — удивилась консьержка и с весьма неприятным звуком поскребла длинными острыми когтями лысую макушку.

— Просто просили передать. — Финч пожал плечами. — Я не знаю, что это значит.

— Я передам, — холодно проговорила миссис Поуп, одарила детей еще одним строгим взглядом и снова уставилась в журнал.

* * *

Финч сидел на кровати дедушки и с тоской глядел на Арабеллу.

Чрезмерная оживленность и радостная непоседливость девочки его раздражала. А еще он чувствовал себя рядом с ней исключительно глупым и еще более отсталым, чем обычно. Он завидовал ее наблюдательности и уму. Арабелла постоянно сыпала примерами и цитатами из книг, которые прочла. Носилась туда-сюда с измерительными линейками и вообще очень важничала и умничала.

Чудом выбравшись из «Фонаря констебля», дети решили обсудить все, что уже успели выяснить и заодно снова проверить квартиру Финча на предмет улик. Мальчику сразу вспомнился ящик мистера Додджа, а Арабелла пояснила, что улики — это следы или предметы, которые могут привести к тому, кто совершил преступление. И добавила, что в книге Нортона Джекилла «Загадочные расследования мистера Фо» сыщик-библиотекарь мистер Фо всегда дотошно ищет улики.

Финч не понимал, зачем это нужно, ведь он уже все давно обыскал, но девочка занудно процитировала мистера Фо:

— «Очень часто новые сведения дают возможность взглянуть на уже знакомые вещи под совершенно другим углом». В шпионском романе «Роковой карниз» докурок папиретки, найденной на том месте, где должны были встретиться беглецы с каторги, сперва ничего не дал сыщику, но, когда он узнал, что папиретки такой марки курит сама принцесса, все дело приобрело очень неожиданный оборот…

Победив Финча цитатами, перед которыми он всегда робел, Арабелла, вооружилась маминой лупой и стала исследовать квартиру, возомнив себя настоящим детективом.

Постепенно список улик, который она начала составлять, каллиграфически аккуратно занося их в тетрадь, пополнялся и систематизировался:

1. Обертки от пружин с штампом «Пружинной фабрики Нюберга».

Финч подробно рассказал Арабелле о фабрике и том, что узнал у мистера Нэмма. Арабелла похвалила Финча и сказала, что даже мистер Фо из книги не провел бы расследование лучше. Финч тут же зарделся и смущенно сказал: «Да ладно…»

Пружины наводили на пугающие мысли о каком-то оружии, зачем-то понадобившемся дедушке. Но, в общем, эта улика ничего не проясняла.

— Пока отложим это, — сказала Арабелла. — Для этой улики еще наступит время.

— Ну да, — с сомнением пробормотал Финч.

2. Кассовый счет из «Стекольной компании Тэррити».

Свое путешествие в Ррив Финч также подробно описал. Как и в случае с пружинами, Финч недоумевал, зачем дедушке понадобились очки для «близкого наблюдения за бурей». У Арабеллы тоже не было ни одной догадки.

— Мне кажется, что пружины и очки связаны друг с другом, — только и сказала она.

— Как?

— Пока не знаю.

3. Неизвестные пилюли с маркировкой «SI».

Арабелла, как и Финч, прежде не видела таких пилюль.

— Дядя Сергиус дает маме очень много разных лекарств, но даже среди них таких нет, — грустно сказала Арабелла. — Я бы запомнила. Я хорошо помню, как выглядят все те пилюли, что он ей скармливает.

Неизвестные пилюли было решено отложить до момента, когда можно будет выбраться в аптеку в Шелли, о которой упоминал мистер Беркохх, и узнать там.

4. Булавка в виде глаза. Вероятно, серебряная.

Финч не считал, что это улика. Ну, есть булавка, и что. В отличие от прочих предметов, найденных в дедушкиных карманах, она не выглядела подозрительной и не скрывала каких-то явных тайн. Больше Финча заботили сто фунтов, обнаруженные в том же кармане. Откуда они взялись?..

Вот это пугало и волновало мальчика больше, чем какая-то булавка. Но Арабелла была дотошной и непреклонной, поэтому булавку все же добавили в список.

5. Открытое окно в комнате дедушки.

Арабелла спросила, был ли снег в самой комнате, и уточнила высоту образовавшегося под окном сугроба.

Финч не понимал, зачем это нужно, но примерно показал. Тогда Арабелла сверилась с недельным погодным листком и «Метеорологическим справочником Кегглера», что-то высчитала и сказала пораженному Финчу, что окно было открыто примерно в 11:00–11:20 утра в день исчезновения дедушки.

На вопрос, откуда она это узнала, девочка рассмеялась и ответила, что все очень просто: она всего лишь проверила по погодному листку интенсивность и тип выпавшего в тот день снега, уточнила направление и силу ветра и, имея высоту сугроба, рассчитала по таблице из справочника, сколько времени понадобилось бы такому снегу, чтобы его составить. После чего она, мол, отняла это время от времени обнаружения Финчем открытого окна и получила время, когда окно было открыто. Девочка сказала, что здесь, разумеется, есть погрешности, и точнее все мог бы высчитать только настоящий метеоролог, но Финч и так был поражен, восхищен и слегка испуган.

— Что? — спросила Арабелла и, под немигающим взглядом Финча, стеснительно опустила глаза.

— Ты очень-очень-очень умная, — сказал Финч. — Я бы ни за что не додумался до такого.

6. След на подоконнике.

К сожалению, восстановить отпечаток не смог бы даже такой гений, как Арабелла. Она спросила, что Финч помнит о нем. Финч помнил лишь, что отпечаток глядел наружу (из квартиры), что он был довольно большим и напоминал отпечаток башмака взрослого мужчины. А еще у него был скругленный носок и подбитый гвоздями каблук.

Арабелла подвела итог:

— То есть мы знаем, что след оставил мужчина — это уже немало. Мистер Фо, сыщик из книги, по отпечатку ноги злоумышленника мог определить его вес, рост и даже особенности походки, но я не такая умная.

— Просто у тебя нет следа, — утешил девочку Финч. — Он ведь исчез.

7. Пуговица и клочок ткани.

Это была совершенно новая улика. Нашла ее Арабелла. Темно-красная блестящая лаком пуговица на клочке вишневой ткани обнаружилась под кроватью дедушки. Судя по тому, что на клочке почти не было пыли, стало ясно, что лежала она там недолго. У дедушки костюмов такого цвета не было, но Финча терзало чувство, что он точно видел эти пуговицы совсем недавно, но вот где?

— Судя по торчащим ниткам и очень неровному краю ткани, — сказала Арабелла, — можно предположить, что этот клочок вырвали. Может быть, даже в драке. Мистер Фо называет это… — она опасливо поглядела на Финча — как тот отреагирует, — «следами борьбы».

— Думаешь, дедушка вырвал пуговицу у кого-то? — спросил он и ему стало страшно.

— Скорее всего, да.

8. Пустые ящики шкафа.

Финч не понимал, как отсутствие чего-то может быть уликой, но Арабелла пояснила, что это, скорее всего, значит, что кто-то что-то искал, нашел и взял с собой. А это очень важно, ведь указывает на то, что именно было нужно неизвестному, а уже это, в свою очередь, может намекнуть на то, кто этот самый человек.

Арабелла еще раз пристально осмотрела гардероб. И здесь она также нашла то, чего Финч не заметил.

Между старым дедушкиным фраком и его военной формой висела пустая вешалка. Девочка предположила, что там раньше был еще один костюм, но Финчу это показалось надуманным. В его собственном шкафу было много пустых вешалок.

9. Ручка для завода радиофора..

Финч не понимал, почему эта штуковина тоже должна быть внесена в список улик.

— Зачем она нам? — удивился он.

— Как зачем? — поразилась Арабелла. — Ты что, не понимаешь? Ящики полностью пусты, а она осталась! Это не просто так. Мистер Киви, главный герой одного из моих любимых романов «Загадочное исчезновение мистера Киви», говорил, что…

— Мистер Киви из романа, — проворчал Финч. — Был мистер Фо, теперь какой-то мистер Киви. Ты, кажется, слишком много книг перечитала. Они у тебя уже из ушей лезут.

— Неправда!

— А вот и правда!

— А вот и нет!

— Зачем нам эта дурацкая запасная ручка?!

— Затем, что… — Арабелла вдруг оборвала себя. — Что? — спросила она, глянув на ручку, которую держала в руке. — Почему ты сказал «запасная»?

Финч сходу даже не нашелся, что ответить, — столь резкая перемена произошла в настроении девочки.

— Потому что одна уже торчит из нашего ридиофора, — пробубнил он.

Арабелла выглядела задумчивой.

— Но у этих приборов всегда две ручки, — сказала она. — Одна — чтобы включить радио. А вторая — чтобы завести механизм, который крутит пластинку.

— Откуда ты знаешь?

— На нашем радиофоре две ручки, — пояснила девочка. — Папа слушал радиопередачи, но еще он любил слушать романсы Труакруа на пластинке. Для этого он крутил вторую ручку. Он заводил радиофор, и тот становился, как граммофон. Ты разве не знал, что эти штуковины так могут?

Финча вдруг охватило скользкое и холодное предчувствие. Он выхватил ручку из пальцев Арабеллы и, воскликнув «Скорее!», соскочил с дедушкиной кровати и бросился в гостиную. Девочка поспешила за ним.

Подбежав к столику с радиофором, Финч отвернул вбок медный рог и снял с панели стопку старых газет. Под ней оказался поворотный круг с круглой черной пластинкой!

Финч осмотрел боковые стенки прибора и вскоре обнаружил отверстие, по форме совпадающее с торцом ручки.

Он поглядел на Арабеллу. Та ободряюще кивнула, и мальчик вставил ручку в бронзовый бок ридиофора. Раздался щелчок.

Финч принялся крутить ручку. Спустя ровно дюжину оборотов ручка дошла до упора, и мальчик отодвинул защелку, удерживавшую платформу. Она тут же начала вращаться с легким, едва уловимым, шорохом. Финч подтянул закрепленную на поворотном механизме головку с иглой и опустил ее на край пластинки. Игла впилась в дорожку.

Из рога потекло шипение, но вскоре в нем появились и звуки присутствия человека: кто-то пододвинул кресло, прокашлялся.

«Здравствуй, Финч! — раздался такой знакомый хрипловатый голос. — Это дедушка. Конечно же, ты догадался, что ручка для радиофора в пустом ящике лежит там не просто так…»

Финч застыл, не сводя взгляда с медленно прокручивающейся пластинки. Она была тут с самого начала! Если бы он еще два дня назад догадался проверить ручку…

Дедушка продолжал:

«Я записываю это послание, зная, что, когда ты вернешься домой, меня здесь уже не будет. Не волнуйся, не переживай и не надумывай себе лишнего, как ты умеешь. Я просто вынужден отлучиться по одному очень важному делу. Сейчас всего рассказать я не могу и замечу лишь, что речь идет о старом долге.

К сожалению, обстоятельства складываются так, что я не могу тебя дождаться и не могу предупредить каким-либо иным способом: в этом доме, к моему прискорбию, живет шпион, и он всегда наблюдает. Не хочу, чтобы он совал свой нос…

По моим подсчетам, меня не будет около пяти-шести дней, и я вернусь сразу после окончания снежной бури. Вероятно, ты уже знаешь, что скоро она начнется. Тебе нужно продержаться какую-то неделю без старика. Я уверен, ты справишься, а я вернусь и все тебе расскажу.

В холодильном шкафу стоит целый казанок каши, а в буфете ты найдешь консервы. Прошу тебя, когда будешь их открывать, не порежься ключом, как ты обычно делаешь.

В старой банке из-под кофе я оставил немного денег — это на различные расходы и непредвиденные обстоятельства.

А теперь послушай: это очень важно. Я очень прошу тебя: никому не говори, что я ушел. Пусть все думают, что мне слегка нездоровится. Никто и не заметит, что меня нет. Кто знает, что может выкинуть миссис Поуп, если узнает, что я отлучился.

Не забывай вовремя кушать, не опаздывай в школу и, конечно же, делай уроки. Будь вежлив со старшими — не как всегда, а еще вежливее, не заговаривай с незнакомцами и не дразни миссис Поуп.

Еще раз прошу: за меня не переживай — я вернусь сразу же, как разберусь с делами. И ни в коем случае не думай, что я сбежал, бросив тебя одного. Знай, что я тебя люблю и не ушел бы, если бы у меня был выбор. Особенно перед бурей…

И последнее: ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не ищи меня, потому что…»

Дедушка вдруг замолчал, и Финч понял почему: послышался приглушенный звон колокольчиков — кто-то позвонил в дверь.

«Мне нужно идти, — раздалось из рога напоследок. — До скорой встречи…»

Далее последовало лишь шипение, да и оно длилось недолго. Спустя несколько томительных мгновений после того, как дедушка замолчал, раздался щелчок, и пластинка остановилась.

Финч повернулся к Арабелле. Девочка стояла, широко раскрыв рот, и не мигая глядела в темноту рога радиофора.

— Ну? — спросил он. — Что там говорил этот твой мистер Киви из романа?

Глава 6 Прищепка для носа

Бурое пятно на потолке стало чуть темнее и заметнее, в то время как сам потолок посветлел.

Финч встретил рассвет с широко раскрытыми глазами. Он лежал на спине в своей кровати и глядел в потолок. Ночь, проведенная за размышлениями, пролетела, словно длилась всего час.

Мальчик сжимал в руке черное перо, с которым проснулся пару дней назад. В какой-то момент он ощутил, что оно странным образом стало… горячим. Перо это вызывало у Финча непонятные смешанные чувства. Ему казалось, что, гладя его ворсинки кончиком пальца, он прикасается к дикому зверю, опасному и неудержимому, и пытается его как-то усмирить. И все же таилось в этом пере что-то… успокаивающее.

Полночи Финч провел в гостиной, в дедушкином кресле. Он раз за разом переслушивал запись на пластинке, и с каждым новым прослушиванием в нем крепло чувство того, что все это обман. Невзирая на логику, на доводы Арабеллы, на сами дедушкины слова, он считал, что запись… не подделка, нет, но что-то с ней точно было не так.

Финч не мог объяснить свои ощущения даже самому себе, но в голосе на записи, в том, как дедушка говорил, в едва уловимых интонациях едва заметно слышалось что-то… что-то…

Финч вздохнул и закрыл глаза. В следующее мгновение он открыл их снова, но оказалось, что прошло не меньше двух часов.

Он покосился на окно. Снег усилился — летел большими хлопьями, и те приставали к стеклу. Послышался отдаленный звонок трамвая — вагон подошел к станции…

Скоро придет Арабелла, и они должны будут наконец привести свой план в действие. Или, вернее, должны были… Девочка спросила его еще вчера: «Наше расследование закончено, раз мы нашли послание твоего дедушки?» Финч не смог ей ответить — ему нужно было подумать, и она отправилась спать, пообещав прийти утром.

«Расследование закончено? — спросил себя Финч. — И что если да? Просто дожидаться дедушку? Дожидаться, когда он вернется и все объяснит? Или он снова обманет? „Мне нужно идти, — сказал он, — до скорой встречи“…»

Финч попытался представить себе дедушку в тот момент, когда он надиктовывал послание у радиофора. Вот он сидит в кресле, как обычно, ссутулившись. Вот он нервно протирает очки платком, пытаясь ничего не упустить: успокоить Финча, но при этом как можно больше утаить. Вот звонят в дверь и…

«Звонят в дверь, — вдруг подумал Финч. — Кто-то пришел. Вероятно, завязался разговор. А что если именно тогда появились „следы борьбы“? Темно-красная пуговица на клочке вишневой ткани, обнаруженная под кроватью у дедушки. Темно-красная пуговица… Темно-красная пуговица…»

И Финч вспомнил. Узкая щель приоткрытой двери, недобрый взгляд, седая борода и… темно-красные пуговицы на вишневой ткани.

Мальчик соскочил с кровати и оделся с такой скоростью, что все пожарные, способные облачаться в обмундирование, пока горит спичка, попадали бы от зависти. Схватив с радиофора в гостиной пластинку с дедушкиной записью, он выбежал из квартиры.

«И как я сразу не вспомнил?!» — корил себя Финч на бегу.

Перепрыгивая через ступени, он поднялся на следующий этаж и подбежал к зеленой двери квартиры № 16. После чего дернул за цепочку звонка. Колокольчики прозвенели и затихли.

Никто не открывал. Из квартиры не раздалось ни звука: не скрипнула половица и даже не шаркнул по полу тапок, но отчего-то Финч был уверен — просто чувствовал! — что к двери с той стороны приставлено ухо.

— Мистер Франки! — негромко позвал мальчик.

Ответа не последовало.

— Я знаю, что вы там, мистер Франки! Я никуда не уйду! Откройте, это Финч.

Из квартиры раздалось раздосадованное кряхтение.

— Какой еще Финч? — спросил мистер Франки, будто бы снова забыв о самом факте существования мальчика. — Не знаю никаких Финчей.

— Прекрасно знаете! — раздраженно ответил Финч. — Я внук Корнелиуса Фергина из двенадцатой квартиры! И я кое-что вам принес!

— Ничего мне не нужно! Не знаю никакого… как ты сказал? Кофелиуса Фельбиша?

— Рыбий хвост, — Финч назвал пароль, но на сей раз тот не произвел на старика ровным счетом никакого впечатления.

— Что еще за хвост? — пробурчал он. — Ничего не знаю ни о каких рыбах и их хвостах.

— Мистер Франки… — Финч наклонился к самой двери и заговорил едва слышно, надеясь, что вздорный старик его услышит: — Хватит прикидываться. Дедушка мне рассказал, что вы прекрасно все понимаете и все помните — причем получше многих. Тут где-то неподалеку бродит миссис Чаттни из шестой квартиры. Вы что, хотите, чтобы она стала допытываться, зачем я к вам пришел?

Мистер Франки шумно сглотнул вставший в горле ком и поспешил отпереть. Чуть приоткрыв дверь, он хмуро выглянул в образовавшуюся щелочку.

— Ты знаешь, кто заявляется к людям в такую рань, Финч? — спросил мистер Франки. — Только враги и агенты из контор по возврату долгов, тоесть опять же враги.

«Конраду Франки повсюду мерещатся враги, — вспомнил Финч дедушкины слова. — И поэтому Конраду Франки не было равных в том, что он делал во время войны».

«Он воевал по-другому». Вероятно, это значило, что он был шпионом. Финчу вдруг показалось, что именно о нем говорил дедушка на записи, а не о миссис Чаттни, как он решил сначала.

Финч решил сразу перейти к делу:

— Я знаю, что вы были у нас в тот день, когда дедушка пропал.

— Что за вздор? — презрительно фыркнул старик. — Я вообще не выхожу из квартиры.

— Тогда ваш шлафрок выходит без вас, — сказал Финч и показал мистеру Франки пуговицу на кусочке ткани.

Даже через щель в двери было видно, как лицо мистера Франки вытянулось. Что-либо отрицать дальше не имело смысла: старик и правда кутался в длинный, до пола, вишневый шлафрок, застегнутый на темно-красные, поблескивающие лаком пуговицы. На месте одной куце и одиноко торчал хвостик нитки.

— Разговор окончен, — сказал он и захлопнул дверь.

— Мистер Франки! — Финч забарабанил в нее кулаком. — Вы хотите, чтобы я позвал констебля Додджа?

Раздалось гневное рычание, за ним последовал щелчок замка, и дверь снова отворилась. Старик выглядел настолько раздосадованным, будто ему сообщили, что отныне он будет есть лишь гремлинскую еду и всю оставшуюся жизнь ему предстоит пить один лишь керосин или чернила.

— Проклятые хитрые дети кругом! — проворчал мистер Франки. — В мою молодость дети не были такими зловредными. А еще они не были шантажистами.

Старик отошел в сторону, пропуская мальчика. После того, как Финч оказался в прихожей, он опасливо выглянул за порог, оглядел этаж и только после этого закрыл дверь.

— Проходи в гостиную, — буркнул мистер Франки. — Можешь сесть на диван. Чай… да, есть чай.

Прежде, чем последовать приглашению, Финч пристально уставился на старика и сказал:

— Вам следует знать, мистер Франки, что моя подруга Арабелла Джей меня ждет, и если я не вернусь, она позовет констебля, так что вы не можете меня убить и спрятать мой труп под кровать.

Старик хмыкнул в седую бороду и кивнул. Он оценил.

Стараясь не упускать из виду хозяина квартиры, Финч снял башмаки и потопал по коридору.

Гостиная старого затворника оказалась вполне уютной. На обитых темно-зеленым вельветом стенах висели картины, на которых были изображены какие-то джентльмены и дамы в военной форме, на круглом, тоже зеленом, ковре стояли диван и пара кресел, обтянутые той же тканью, что и стены. В углу примостились пара стульев и столик с разложенными картами, словно мистер Франки только что играл с кем-то в «Трольридж». Окно было завешано тяжелыми шторами, через которые в гостиную не мог протиснуться ни один лучик солнечного света, но на полу и стенах колыхались отблески ярко пылающего камина, на крючке в глубине которого висел чайник. Судя по всему, старик и сам собирался пить чай.

Несмотря на раннее утро, мистер Франки уже вовсю был занят делом: на диване, на креслах, даже на ковре были разложены раскрытые газеты. На тумбочке, рядом с граммофоном, дымящейся трубкой и пепельницей, лежали карандаш и блокнот, куда хозяин квартиры что-то выписывал. Видимо, мистер Франки проводил какие-то исследования.

Финч присел на краешек дивана, с трудом отыскав свободный от газет пятачок, и уставился на хозяина квартиры.

Мистер Франки был примерно такого же роста, как дедушка, но казался ниже из-за того, что сильно сутулился. Его длинные седые волосы достигали плеч, а неухоженную бороду гребешок будто бы не касался последние лет двадцать — видимо, старик не считал нужным за ней следить, раз никуда не выходил.

— Говори, что тебе нужно, Финч, — сказал мистер Франки. Подойдя к резному буфету, он открыл дверцы и принялся выбирать из стоявшего на полке сервиза чашку, которую было бы не жалко доверить в детские руки. — Если ты пришел без флика, значит, пока что не хочешь впутывать полицию.

— Я хочу узнать… — начал Финч, но старик его перебил:

— Странно, а я думал, дети знают все на свете, — саркастично заметил он.

— Я хочу узнать… — упрямо повторил мальчик.

— Что?

— Дедушка не вернется?

Мистер Франки застыл у буфета с чашкой в руке. Какое-то время он стоял молча, а затем наконец обернулся и сочувственно поглядел на Финча.

— Нет. Не вернется.

Финч угрюмо кивнул — он так и думал. И все же лишь сейчас, именно в этот момент, мальчик осознал, как сильно хотел ошибаться. Хотел, чтобы дедушка просто вернулся, как пообещал. И пусть бы он даже ничего не рассказывал. Пусть бы он просто вернулся…

Старик отвернулся, закрыл дверцы буфета и почесал макушку, пытаясь выбрать одну из стоявших на шкафу чайных банок. Поднявшись на носочки, он достал большую жестянку с изображением улыбающегося кота и вытащил из левого кармана шлафрока ложечку, а из правого — пачку рафинада.

— Вы ведь знали, что он ушел, когда я приходил к вам в прошлый раз? — спросил Финч.

— Знал, — последовал ответ. Мистер Франки насыпал в чашки чай, плюхнул туда по паре кубиков сахара и направился к камину.

Финч испытывал такую горечь, что с трудом сдерживал слезы.

— Вы знаете, куда он пошел?

— Я догадываюсь… Так, пфф… пфф… — Снимая чайник с крючка, мистер Франки слегка подпалил бороду и похлопал себя по ней, пытаясь потушить начинающийся на лице пожар. — А ты, значит, нашел пуговицу и узнал ее…

— Это называется «следы борьбы», — отстраненно пояснил Финч.

— Умно.

Глядя на то, как старик наливает кипяток в чашки, Финч почувствовал, что и его, почти пустого внутри, наполняет жар. Отчаяние постепенно поднималось в нем, как эта коричневая вода, от которой исходил пар.

— Вы ведь были у нас? Говорили с дедушкой?

— Да уж, — с досадой выдохнул мистер Франки. — Я пытался. Но твой дед — тот еще упрямец. Я его отговаривал. Убеждал, как мог. Но ничего не вышло.

— Вы из-за этого подрались?

— Ха. — Старик поставил чайник на кованую стойку у камина и снял с каминной полки вазу с имбирным печеньем. — Подрались — это слишком громко сказано. Я пытался остановить Корнелиуса, просил, чтобы он одумался. Схватил его за руку, а он схватил меня за воротник шлафрока и отшвырнул прочь. А потом выгнал из вашей квартиры. После этого я его не видел.

— Вы сказали, что догадываетесь, куда он пошел.

Мистер Франки сел в кресло и поставил на столик между собой и мальчиком вазу с печеньем, протянул ему чашку на блюдце.

— Осторожно, горячий, — сказал он. — Последнюю неделю Корнелиус вел себя очень странно. Он был задумчив и рассеян. И мне даже удалось выиграть у него несколько партий в «Трольридж». А такого никогда раньше не бывало: твой дед — великолепный игрок. Сперва я думал, что он пожалел меня и поддается, но все было по-настоящему. Он просто слишком глубоко погрузился в свои мысли, словно принял пилюли для восстановления памяти и его накрыло волной воспоминаний. Я часто наблюдаю через окно за задним двором — боюсь, как бы кто-нибудь из моих… гм… в общем, смотрю, чтобы никто не подкрался к дому. Так вот я видел черный «фроббин» и незнакомца, который приезжал к твоему деду. Видел, как они о чем-то говорили. Думаю, тот человек связан с уходом твоего деда. — Мистер Франки кивнул на чашку Финча. — Пей, чего глазеешь? Ждешь, пока остынет?

Финч осторожный отсербнул немного чая. Тот пах какими-то травами и во рту оставлял терпкий привкус.

«Мерзкий травяной чай!» — подумал мальчик, но после первого же глотка почувствовал, как тепло, разливающееся по телу, успокаивает, будто бы даже утихомиривает страхи. Ему вдруг стало спокойно.

Чаепитие… Обычное чаепитие, оно было чем-то неожиданно нормальным и разом будто бы заглушило волнение от того, что он себе надумал, пока лежал в кровати, пока бежал по лестнице, пока стучался в квартиру мистера Франки. Мысли замедлили свой лихорадочный бег. Он просто пришел получить ответы, и, судя по всему, этот престарелый бывший шпион готов был ему их дать.

— Но почему вы пытались его остановить? — спросил Финч и взял печенье. — Почему дедушка вас схватил? Это совсем на него не похоже.

Мистер Франки тоже взял из вазы печенье и откусил кусочек, отчего крошки посыпались на шлафрок. Старик выглядел опечаленным — от воспоминаний о ссоре с единственным другом он нахмурился, поежился стал похож на нахохлившегося ворона в своем кресле. Ворона — с чашкой чая и печеньем в руках.

— Я понял, что Корнелиус затеял что-то очень опасное и рискованное, — сказал мистер Франки. — Когда я пришел к твоему деду, он уже готовился к отбытию. На его кровати лежал раскрытый чемоданчик-кофр с кое-какими механизмами и стеклянными флаконами. Я узнал некоторые из тех предметов, и они мне очень не понравились.

— Что там было, в том чемоданчике?

— Инструменты для дознания.

— Дознания? — переспросил Финч — он не знал этого слова.

— Инструменты для пыток, — пояснил старик. — Чтобы узнавать сведения, причиняя боль.

— Вы лжете! — воскликнул Финч и едва не облил себя горячим чаем. — У моего дедушки не могло быть таких вещей! Он хороший! Он добрый! Он бы ни за что…

— Поверь мне, — перебил его мистер Франки, — я слишком часто видел эти инструменты на войне, чтобы с чем-то их спутать. И не спеши с выводами: мы можем лишь гадать, зачем они были нужны Корнелиусу. Я знаю его очень давно, и ты прав — он хороший, добрый человек. Такие люди не выпытывают сведения у других, причиняя им боль. Уверен, что всему этому есть какое-то объяснение — просто я его не нашел. Зато тогда я окончательно понял, что твой дед ввязался в какие-то темные дела. К тому же на кровати рядом с кофром лежал почти собранный ручной винтокрыл.

— Что такое винтокрыл?

— Это персональный летательный аппарат, — сказал старик. — Устройство с пропеллером, работающее на химрастопке. Довольно редкая и очень дорогая штуковина.

— Но откуда он у дедушки?! — поразился Финч.

— Вот и мне хотелось бы знать.

Чашка зазвенела о блюдце в дрогнувших руках мальчика. Все встало на свои места.

— Значит, на подоконнике был его след. Он улетел на этом винтокрыле.

— Не знаю, о каком следе речь, — хмуро сказал мистер Франки. — Но, судя по всему, так и есть.

Финч начал встревоженно размышлять вслух:

— Но зачем ему все это? Винтокрыл? Чемодан с пытками? — А еще он вспомнил о защитных очках для бурь и оружейных пружинах.

Мистер Франки тяжело вздохнул.

— Я не представляю, Финч. Не представляю. Ах да! — он вдруг вспомнил. — Ты ведь говорил, что что-то принес. Что именно?

Финч уже и забыл о пластинке, которую взял с собой из квартиры. Он молча протянул ее мистеру Франки.

Тот взял пластинку, непонимающе повертел в руках, после чего поднялся и поставил ее на поворотный круг граммофона. Завел механизм и опустил иглу. Из рога зазвучало послание дедушки Финча, которое мальчик уже знал едва ли не наизусть.

Мистер Франки хмуро выслушал все, что говорил Корнелиус Фергин, после чего поднял иглу и остановил пластинку.

— Ты совершенно прав, — сказал он, наконец. — Это прощание. Настоящее.

Финч опустил голову. Убаюканное было чаем отчаяние вернулось: дедушка все же его бросил?!

— И снова эта треклятая снежная буря, — проворчал мистер Франки, и Финч поднял на него испуганный взгляд.

— Что? Снежная буря? При чем здесь она?

— Ты разве не слышал? Твой дед ведь сам говорил, что…

— Да, я слышал. Но мне кажется, что вы сказали о ней не просто так. «И снова эта снежная буря»…

Мистер Франки отвернулся и уставился на огонь, облизывающий дрова в камине. На лицо старика будто наползла мрачная тень.

— Этот дом… — сказал он голосом, от которого Финча пробрало. — Здесь творятся очень мерзкие вещи.

— Почему вы так думаете?

— Я не думаю… Я в этом уверен. — Старик резко повернулся к Финчу. — Тебе кажется, что это самый обычный дом, так ведь?

— Ну да… — недоуменно ответил мальчик.

— Только вот это не так.

— Не так?

— Хм… — Мистер Франки отставил чашку, сцепил пальцы и прищурился. — Как думаешь, что общего у всех квартир в этом доме?

Финч задумался. Что общего? Везде есть двери? В каждой на полу лежит ковер? Какой странный вопрос…

— Я не знаю, — вынужденно признал он.

— Конечно, не знаешь! — воскликнул мистер Франки. Он тяжело дышал, и в его взгляде промелькнуло что-то безумное. — Никто не знает, потому что не придает этому значения. Но если бы они задумались, у них волосы бы встали дыбом… даже у этой лысой Присциллы Поуп. А все дело в том… — Старик замолчал, будто бы поперхнувшись от избытка эмоций и волнения. — Общее у каждой квартиры в том, Финч, что в каждой из них кто-то пропал.

— Как это?

— Да. В каждой!

— Этого не может быть.

Мистер Франки откинулся на спинку кресла.

— Не может быть?! Что ж, ладно. Назови мне любого жильца из нашего дома, и я тебе скажу, кто из его близких пропал. Я это все очень долго изучал.

— Ум-м… — Финч задумался. — Хорошо. Мистер Си из семнадцатой квартиры.

— Пропала невеста, — тут же ответил старик. — Однажды вышла в лавку за нитками для вязания незадолго до снежной бури и не вернулась.

— Мистер Драммин из двадцатой квартиры.

— Пропал лучший друг и сценический компаньон мистер Комедиан. Они въехали сюда вместе — много лет о нем ни слуху, ни духу.

— Мистер Эдвинс из восьмой квартиры.

Финч полагал, что уж на это мистеру Франки нечего будет сказать, ведь все знают, что склочник Эдвинс живет один — кто выдержит его нескончаемое ворчание, но мистер Франки ответил незамедлительно:

— Жена. Хрыч Эдвинс говорит, что она переехала к сестре. Но я знаю, что они поссорились, она выбежала из квартиры и больше не вернулась. Притом, что из дома так и не вышла.

Мальчик втянулся в эту странную игру. С одной стороны, ему было очень страшно: с каждым новым ответом кажущаяся надуманной теория параноика мистера Франки становилась все менее надуманной и обретала пугающую плоть. Но с другой — в нем появился азарт: просто не могло так быть, чтобы старик был прав, ведь в доме двадцать одна квартира! Это что же, выходит, пропал двадцать один жилец?!

— Пронырливая миссис Чаттни? — спросил Финч.

— Сын Джейкоб, — ответил мистер Франки. — Мне удалось выяснить, что он был студентом и учился в Рривв в университете. Молодой и очень красивый джентльмен — настоящий сердцеед.

— Что такое сердцеед? — испуганно спросил Финч. — Он ел сердца?

— Можно и так сказать, — невесело усмехнулся мистер Франки. — Дамские. Откусывал по кусочку от каждого и приступал к следующему. Да не трясись ты так, я же образно. Я имею в виду любовные дела. Джейкоб Чаттни был полной противоположностью нашего горемычного мистера Си, о которого дамы вытирают свои туфельки.

— А, любовь, — поморщился Финч. Сын миссис Чаттни мгновенно стал для него скучным и неинтересным.

— Миссис Чатни, — продолжил старик, — души в нем не чаяла. И не смирилась с его исчезновением. Как думаешь, почему она шныряет по дому и вынюхивает? Считает, что он все еще где-то здесь…

И тут Финч поверил. Он почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Мальчику вдруг представились двери квартир в их доме, за которыми пусто. Представились тени жильцов, снующих по этажам, — все кого-то ищут, но не находят. И никогда не найдут.

Дальше задавать вопросы было бессмысленно. Финч сам дополнил теорию мистера Франки:

— У вдовы Лилли из второй квартиры умер муж, — сказал он. — Который, может, и не умер вовсе. У Арабеллы — папа пропал. А у меня…

Старик кивнул.

— Верно. И так со всеми в этом доме. Кто-то кого-то потерял.

— Даже Поупы? — удивился мальчик.

— С ними было труднее всего, — признался мистер Франки. — Они пытаются все выставить так, как будто их всегда было только двое. Но у них тоже был сын. Исчез из своей запертой комнаты посреди бушевавшей за окном снежной бури. Не представляю, как им удалось избавиться даже от намека на его существование.

— Но как так может быть, что в каждой квартире кто-то пропал?.. Это очень… жутко.

— Вот именно.

В гостиной повисла тишина, которую нарушали лишь тиканье настенных часов да треск пламени в камине. Жутко? Нет, это не просто жутко! Как вообще можно жить спокойно в этом доме, зная, что здесь такое творится?!

Финч вдруг поймал себя на мысли, что есть еще один жилец, о котором стоило бы узнать.

— А кто пропал у вас? — спросил он.

Мистер Франки недобро на него поглядел.

— А у меня никто, — сказал он с тревогой в голосе. — Никто, понимаешь? Поэтому я и не выхожу из квартиры. Я всегда тут жил один, и, кроме меня, здесь пропадать некому. Но я боюсь, что тоже когда-нибудь пропаду. Боюсь этого сильнее всего. И знаешь что? Я никому не дам себя куда-то утащить. Я скорее повешусь, чем допущу подобное.

Финч кивнул. Это многое объясняло. Поведение мистера Франки больше не казалось таким уж странным и безумным.

— Но почему люди пропадают? — спросил мальчик.

— Я так и не выяснил, — угрюмо сказал старик. — Мне удалось узнать только то, что у всех исчезновений есть лишь один общий знаменатель, кроме дома, конечно. И это — снежная буря. Все исчезновения происходили незадолго до, во время или сразу после снежной бури. Либо как-то с ними связаны.

— И поэтому вы думаете, что мой дедушка тоже не вернется? Потому что близится буря? Его исчезновение… такое же, как и в других случаях?

Мистер Франки лишь угрюмо пожал плечами.

Впрочем, Финча интересовало еще кое-что:

— Может быть, вы знаете, какое ко всему этому имеет отношение кто-то по имени Гелленкопф?

— Что? — Мистер Франки дернулся. Он явно не ожидал такое услышать.

— Гелленкопф, — повторил мальчик. — Человек в черном, который приходил к дедушке, говорил о нем.

— Кто тебе сказал? — дрожащим голосом спросил старик. Его скрюченные узловатые пальцы впились в подлокотники кресла и даже побелели от напряжения.

— Мистер Хэмм. Он слышал, как…

— Он ослышался, — сквозь зубы проговорил старик.

— Нет, — упрямо возразил Финч. — Он был уверен и…

— А я говорю, ослышался.

Мистер Франки поглядел на часы и поднялся на ноги.

— Что-то мы засиделись, — сказал он. — У меня полно дел, нужно кое-что вычитать в газетах, да и у тебя есть, чем заняться, полагаю.

Но Финч не собирался так просто сдаваться.

— Вы ведь знаете, кому принадлежит это имя, да? Почему вы не говорите? Гелленкопф. Кто это такой?

Мистера Франки вдруг словно подменили. Его руки затряслись, рот в ярости исказился, морщинистое лицо будто натянулось на череп.

— Вон! — закричал он. — Вон, я сказал!

— Но я…

— Вон! — Старик ткнул рукой в сторону двери. Казалось, он сейчас рухнет в обморок от ярости.

Финч вскочил с дивана, схватил свою пластинку и бросился прочь из квартиры мистера Франки.

— Я не знаю, кто такой Гелленкопф! — неслось ему вслед безумное и полное ужаса. — Я не знаю, кто такой Гелленкопф!

* * *

Пытаясь упорядочить мысли и загнать по спичечным коробкам в голове высунувшие свои уродливые носы страхи, Финч спустился на пятый этаж и увидел Арабеллу, неистово дергавшую цепочку звонка у его двери.

Девочка не могла понять, почему он ей не открывает. Услышав шаги за спиной, она обернулась.

— Ты куда это ходил? — прищурившись, спросила Арабелла.

Финч хмуро поглядел на нее.

— К мистеру Франки, — сказал он. — Я узнал ту пуговицу на клочке ткани. Это была пуговица с его шлафрока.

— Как ты мог?! — возмущенно воскликнула Арабелла.

— Что?

— Как ты мог пойти без меня?!

Финч промолчал. Пусть себе ругается, пусть выскажет все, что думает. Пусть бросается обвинениями и оскорблениями. Пусть…

— Что случилось? — неожиданно спросила Арабелла.

— Дедушка не вернется, — ответил Финч. — Понимаешь? Никогда не вернется…

Они зашли в квартиру Финча, и мальчик рассказал подруге все, что узнал у старого шпиона.

Арабелла слушала, затаив дыхание.

Финч говорил, и с каждым словом его все сильнее затягивала апатия. Финч чувствовал себя подавленным, раздавленным и растертым чьим-то громадным башмаком — его больше ничего не интересовало, все кругом будто утратило смысл.

Он рассказал о чемоданчике с инструментами для пыток, о ручном винтокрыле, о тайне дома № 17, а еще о том, как престарелого бывшего шпиона перекосило от одного лишь упоминания имени «Гелленкопф».

Арабелла не перебивала его и, когда он закончил, еще какое-то время сидела в тишине, что-то обдумывая. После чего, не говоря ни слова, встала с кресла и куда-то пошла. Затем она вернулась с башмаками Финча, его шапкой и пальто.

— Это еще что такое? — удивленно спросил Финч.

— Одевайся! — велела Арабелла. — Мы идем к мистеру Хэмму. Как и планировали.

— Я не хочу.

— А тебя никто не спрашивает, — категорично ответила девочка. — Ты втянул меня в это свое расследование. Мы стали искать твоего дедушку. И мы не прекратим, пока его не отыщем. Ясно?

— Как ты не понимаешь, дедушка уже…

— Не вернется, да, — жестоко ответила Арабелла. — Так сказали тебе твои глупые предчувствия и подтвердил спятивший старик. Очень умно. Знаешь ли, мистера Фо, сыщика из книги, не останавливали какие-то вредные мыслишки и свихнувшиеся соседи. Он доводил все свои расследования до конца. И ты, как всегда, все понял совершенно неправильно.

— Что я понял неправильно? — поджал губы Финч. Напор девочки его настолько смутил, что он даже забыл об уже начавшем обустраиваться в нем отчаянии.

— Ты последовал за уликой и выяснил много очень важных вещей, — пояснила Арабелла. — Теперь мы знаем, как твой дедушка ушел из дома, не попав на глаза миссис Поуп. А еще мы узнали, что в этом доме в каждой квартире кто-то пропал, как… как мой папа. Если верить мистеру Франки, само собой. И мы выясним, говорил ли он правду. Если да, может…

Арабелла замолчала, но Финч понял, что она имела в виду.

— Ты думаешь, что, раскрыв тайну нашего дома, мы отыщем еще и твоего…

— Не стоит раньше времени открывать бутылку «Фантига», — перебила девочка. — Так говорит, мистер Фо. Это значит, что…

— Пока тайна не раскрыта, мы не должны радоваться?

— И надеяться на что-то. У нас есть план. — Арабелла достала из кармана маленький круглый сверток, из которого пахло рыбой. — Я все приготовила. Да и приманка уже лежит на своем месте. Так что ничего не откладывается и не отменяется. Уже почти все готово. А то, что ты выяснил… Как по мне, это очень неплохо как для одного утра, не находишь?

— Да, — нехотя согласился Финч. — Очень неплохо, но зачем…

— Но ты такой дурак! — воскликнула Арабелла. — Только такой дурак, как ты, мог догадаться пойти в одиночку к человеку, который, скорее всего, подрался с твоим дедушкой перед тем, как он исчез! Это же было очень опасно! А что если бы именно он был тем, кто похитил мистера Фергина?!

— Я ему сказал, что ты меня ждешь, и что, если я не вернусь, ты позовешь констебля, так что он не может меня убить и спрятать мой труп под кровать.

— Ну… ну… — Арабелла сходу не нашла, что на подобное ответить. — Это уже не так глупо. Но ты все равно очень наивный. Все, как написала Фанни.

— Ничего я не наивный, — надулся Финч.

— Хорошо. Расскажешь о том, какой ты умный и дальновидный по дороге к мистеру Хэмму. Одевайся!

И Финч, не в силах спорить со своим строгим воспитателем и угнетателем в веснушчатом лице одной рыжей курносой зазнайки, стал натягивать башмаки.

Когда они вышли из квартиры и двинулись вниз по лестнице, Финч уже чувствовал себя не так гадко и безысходно. «Она права, — думал он. — Мы не остановимся, пока не найдем дедушку. И пусть Человек в черном, таинственный мистер Гелленкопф и сам дедушка попробуют нам помешать!»

Они спустились на четвертый этаж. Арабелла приставила палец к губам и призвала Финча соблюдать тишину, словно до того он болтал без умолку. Она выглянула на площадку и на что-то указала ему. Это что-то лежало у порога двери квартиры № 8. Финч узнал свою «дохлую рыбу для Мо», которой вчера едва не лишился в «Фонаре констебля».

Он кивнул, и дети, проскочив этаж, ринулись вниз и не останавливались, пока не оказались у самого окошка консьержки.

Миссис Поуп не выносила детской беготни и мельтешения — в ее понимании, сама атмосфера дома № 17 должна была быть размеренной и неторопливой.

Консьержка клевала носом над вчерашним журналом. Мистер Поуп на своем стуле у лифта храпел и посвистывал, как дырявый чайник. Развалившаяся на стойке Мо, заметив детей, подняла правое веко и впилась в них взглядом лишь одного зеленого глаза, мол, чего надо?

Арабелла развернула сверток и, положив его на стойку, осторожно придвинула пальцем к Мо.

Миссис Поуп тут же ожидаемо сморщилась, разглядывая коричневый кругляш, размером с детский кулачок.

— Гадость у моего окошка?! Это возмутительно!

— Это не гадость, миссис Поуп, а очень вкусная рыбная котлетка для Мо.

Консьержка наделила девочку презрительным взглядом.

— Что-то вы зачастили подкармливать Мо. Не припомню, чтобы вы делали это раньше. И вообще, хватит приносить всякую гадость! Моя кошка — очень переборчивая мисс, и ест только самые лучшие, самые… Мо!

Пока миссис Поуп разглагольствовала, лысая кошка успела не только заставить котлетку испариться в стиле лучших салонных фокусников, но и съела бумагу, в которую та была упакована. Привалившись к раме окошка, она с довольным видом умывалась.

— Мо, знаешь, кто ты? — раздраженно спросила миссис Поуп. — Ты разочарование!

Кошку оскорбление не особо тронуло — она лишь развернулась спиной к хозяйке и продолжила умываться.

Арабелла спросила консьержку:

— Миссис Поуп, а для нас не было почты? Кажется, там что-то лежит.

Она ткнула рукой за спину консьержки, где на стене висел шкафчик, разделенный на ячейки; каждая ячейка была отмечена номерком, соответствующему номеру квартиры.

Миссис Поуп машинально повернулась, бросив взгляд на шкафчик, и, пока она не видела, Арабелла, быстро вставила какой-то тонкий продолговатый предмет в раму окошка.

— Ничего там нет, — буркнула консьержка. — Сегодня мистер Дьюи принес письмо только для мистера Си. Наверное, очередная дама сердца этого неудачника написала ему, чтобы забыл ее адрес. Хи-хи…

Арабелла кивнула, и дети, пожелав ехидной консьержке хорошего дня, направились к черному ходу. Выйдя во внутренний двор, прямо под идущий снег и оказавшись вне зоны видимости миссис Поуп, Финч и Арабелла переглянулись и рассмеялись. Все прошло по плану…

Несмотря на раннее утро, в иллюминаторе «Дженни» горел свет, а из трубы поднимался дымок, распространяя по двору вонь чего-то сгнившего — судя по всему, мистер Хэмм готовил себе завтрак. Завтрак из старых носков.

Дети прошли по дорожке, протаптывая в снегу дыры башмаками, и постучали в дверь дирижабля. Ответом им стало кряхтение напополам с сопением, и дверь открылась. На пороге стоял сам мистер Хэмм в неизменных лётных очках и бордовом твидовом костюме. В руке у него была поварешка, а на седых лохмах сидело какое-то подобие поварского колпака.

— О, Финч! — обрадовался он. — А я уж думал, что это лысая Поуп заявилась требовать, чтобы я расчистил дорожку к дому. А это кто с тобой? — Мистер Хэмм склонился к самому лицу девочки и протер манжетой запотевшие стеклышки защитных очков.

— Это — Арабелла Джей, сэр, — сообщил Финч. — Моя подруга.

— Это что, девочка? — удивился мистер Хэмм. — А я думал, какое-то непонятное существо с рыжей головой.

— Конечно, я девочка! — возмутилась Арабелла.

Мистер Хэмм рассмеялся и пропустил детей в свой дирижабль.

— Усаживайтесь! Может, угостить вас завтраком? — спросил он.

— Мы уже позавтракали, спасибо! — не сговариваясь, хором соврали дети, едва сдерживаясь, чтобы не зажать носы от стоявшей внутри вони.

Глядя на то, как старик возится у печки, Финч вдруг подумал, что это — прекрасная возможность кое-что уточнить. Раз уж они здесь…

— Сэр, я хотел у вас спросить, — начал он, — о том Человеке в черном, который приходил к дедушке.

— Да, что там? — мистер Хэмм что-то мешал в казанке, скребя по дну поварешкой.

— Вы говорили, у того старика была трость…

— Никакой то был не старик, — сказал мистер Хэмм.

— Как это? — удивился Финч.

— Ну, он уже немолод, конечно, но не старик. Дымчатые бакенбарды, почти нет седины, да и морщин не так много, как даже у меня. А трость помню, да. Черная трость с блестящей, наверное, серебряной, рукоятью — такой жуткой, фигурной.

— Фигурной рукоятью? — взволнованно спросила Арабелла. — Как голова вороны?

— Вороны? Нет! Как песья голова.

Дети недоуменно переглянулись.

— Вы уверены, мистер Хэмм?

— Что же я ворону от собаки не отличу? Конечно, уверен!

Мистер Хэмм начал что-то бубнить над своим котелком, словно заговаривал варево быть вкусным, но, судя по запаху и зеленоватому дыму, поднимающемуся от печки, явно было уже поздно как-то влиять на процесс приготовления. Разве что вылить этот кошмар за дверь, чтобы не отравиться.

Дети тем временем тихонько обсуждали услышанное:

— Ты понимаешь, что это значит? — прошептала Арабелла.

— Что Человек в черном не один, — ответил Финч.

— Да. У обоих трости, цилиндры и пальто с вороньими воротниками…

Тут откуда-то со стороны приборной доски дирижабля раздался звон. Часы отбивали девять утра.

— Нам нужно спешить! — напомнила Финчу Арабелла. — Он появится через десять минут, мы должны там быть…

— Да-да, — прошептал Финч. — Я помню. — И, повернувшись к старому штурману, громко сказал: — Мистер Хэмм, мы пришли к вам по одному очень важному делу. Хотели у вас кое-что попросить. Может, у вас где-то завалялось…

— Бомбу не отдаю, — тут же ответил мистер Хэмм. — Она дорога моему сердцу.

— Нет, что вы. Нам нужна не бомба. У вас тут много чего со времен войны осталось, вот я и подумал, нет ли у вас… ну, таких штук, которые надевают, чтобы не задохнуться.

— Под водой? — уточнил мистер Хэмм. — Или от газа?

— Скорее, от газа.

— Вон в том ящике посмотри. — Старик не глядя ткнул поварешкой в груду сваленных старых шинелей в углу, в глубине которой, вероятно, и находился ящик.

Дети принялись раскапывать ящик, чувствуя себя археологами, и вскоре добрались до него, спугнув тощую мышь, которая там пряталась.

Финч открыл крышку. Внутри, кое-как завернутые в бумагу, лежали какие-то покрытые ржавчиной и плесенью устройства весьма пугающего вида: трубки-гармошки, цилиндрические металлические коробки, были там даже не слишком надежные с виду защитные очки.

— Ты уверен, что оно все рабочее? — с сомнением покачала головой Арабелла. — Выглядит, как какое-то старье…

— Вот и проверим, — усмехнулся Финч. — Но ты можешь запереться у себя в квартире и позволить мне все сделать самому.

— Еще чего? — Арабелла возмущенно нахмурилась.

Финч повернулся к старому штурману.

— Сэр, вы покажете, как оно все работает?

Мистер Хэмм что-то сыпанул в котелок (вероятно, это была соль — странная соль черного цвета) и подошел к детям.

— Здесь все просто, — сказал он. — Сейчас уже делают противогазы, которые на всю голову надеваются, а когда-то такие были, раздельные. Эта штука, вроде намордника, респиратором называется, к ней снизу крепится этот гармошечный шланг. — Старый штурман стал соединять причудливое приспособление. Дети следили за каждым его движением, боясь моргнуть. — Вставляется вот так и поворачивается. Внутри, в фильтрующей коробке, — он постучал пальцами по коричневой железной банке, похожей на консервную, — то, что просеивает всякую мерзость.

Финч утратил нить после того, как мистер Хэмм сказал, как называется намордник. Его рассеянность, как обычно, сыграла с ним злую шутку, и он понадеялся на то, что Арабелла, которая внимала каждому слову старика с широко раскрытыми глазами прилежной ученицы — разве что не записывала, — в нужный момент все вспомнит.

— Вот так это все просто, — закончил инструктаж мистер Хэмм. — Да оно и делалось, чтобы было просто. В обстановке, когда свистят пули, разрываются бомбы, кругом падают горящие дирижабли, а над землей стелется туман ядовитого газа, особо нет времени разбираться в сложных конструкциях. Не успел надеть — задохся.

— Задохнулся, — исправила его Арабелла.

— Деточка, ты видела когда-то людей, удушенных газом? — хмуро спросил ее мистер Хэмм. — Иссушенные тела? Вывалившиеся глаза? Страшные язвы? А я видел. Буду называть это, как хочу.

Арабелла оскорбленно поджала губы.

— А зачем оно вам? — спросил мистер Хэмм. — Эти шланги, очки и прочее? Замыслили чего?

— Да, сэр, — честно признался Финч. — Это поможет найти дедушку.

— А. Ну, это хорошее дело, — поддержал старый штурман. — Ой, пригорает же!

Мистер Хэмм вспомнил о своем вареве и бросился к печке.

Финч и Арабелла завернули детали защитных дыхательных аппаратов обратно в бумагу.

Дирижабль неожиданно вздрогнул и слегка качнулся, издав натужный скрежет.

— Что это было? — Финч испуганно поднял голову.

— А, — равнодушно бросил мистер Хэмм. — Всего лишь ветер.

Мальчик мрачно поглядел на Арабеллу. Та многозначительно кивнула — она поняла, о чем тот подумал.

— Сэр, вы слышали предупреждения о снежной буре? — спросил Финч.

— Конечно, — отозвался от печки мистер Хэмм. — Эта лысая Поуп сказала, что не пустит меня в дом, если я буду забывать чистить дорожку от снега. Как будто оно мне надо! Я не брошу свою «Дженни».

— Но сэр, оставаться здесь опасно. Кто знает, сколько буря продлится. Говорят, что она будет очень суровой.

— Ничего-ничего, — беспечно проронил старый штурман. — Это не первая буря, пытавшаяся прощупать своими когтями морщинистую кожу Уирджилла Хэмма. И, думаю, не последняя. К тому же я жду гостей…

— Гостей? — удивился мальчик.

— Ну да. Капитан Борган обещал заглянуть. Что за вечер мы устроим! Вечер воспоминаний и джина! Это будет просто чудесно!

— Но сэр… — попытался призвать старого штурмана к голосу разума Финч. — Капитан Борган в своем путешествии. Он далеко отсюда и…

— Ничего-ничего, — пробормотал мистер Хэмм — он словно забыл о присутствии детей и заговорил сам с собой. — Я согрею джин в печке, поставлю фотокарточку напротив, и мы выпьем. И вспомним все, как оно было. В те дни, когда была жива Камилла. В те дни, когда капитан Борган еще был… — он замолчал и заплакал.

Финч отвернулся.

* * *

Дети едва не опоздали. Еще со двора услышав крики и вопли, Финч и Арабелла переглянулись и ринулись в дом.

Открывшееся им зрелище походило на бурю, которую почему-то никто не предугадал. Бурю мелкую, размером со стакан…

Бурю в стакане профессионально — сходу был виден многолетний опыт и отточенный за годы навык — создавал сгорбленный старик в коричневом пальто и шапокляке. Склочный и вечно всем недовольный мистер Эдвинс из восьмой квартиры вел себя как обычно — раздувал ноздри, отчего торчащие из них седые волоски непрестанно колыхались, потрясал тростью, которая больше напоминала клюку, и трусил головой, как деревянный болванчик.

Картина эта для дома № 17 была вполне привычной, и все же на сей раз — и это сразу бросалось в глаза — случилось что-то из ряда вон выходящее. Прочие, а у окошка консьержки собралось сейчас еще несколько жильцов, включая мистера Блувина и миссис Чаттни, во мнениях насчет происходящего разделились. Кое-кто был возмущен не меньше старика и гневно с ним соглашался, что казалось просто немыслимым, в то время как другие пытались призвать склочника к порядку и велели ему угомониться.

Рассыпался обвинениями мистер Эдвинс в адрес не кого-нибудь, а миссис Поуп, глаза которой опасно блестели и рот исказился в форме какого-то странного знака препинания. На ее бледной лысине поблескивали капельки пота, а кончики острых ногтей нервно барабанили по столешнице.

— Если вы будете визжать, мистер Эдвинс, как будто вас режут, — вопила в ответ консьержка, — и продолжите разбрасываться бездоказательными обвинениями, я просто закрою окошко, и тогда вам ничего не останется, кроме как грызть его своими зубами! Вам ясно?!

— Вы не посмеете! — негодующе провыл старик. — Я здесь живу двадцать два года и не потерплю подобного обращения! Это всё вы виноваты, Поуп! Вы довели этот некогда приличный дом до ручки! Поглядите, во что он превратился! И всё благодаря вам!

— Ничего подобного! — каркнула консьержка. — Если бы вы не ходили по дому, как снежная туча, Эдвинс, то заметили бы, что я как раз таки сделала его хоть сколько-то пригодным для жизни! Господин Борган оставил его не в лучшем…

— О, как хорошо, что вы заговорили о господине Боргане! — ухватился за ее слова старик. — Он ведь по-прежнему домовладелец! Нужды и беды жильцов должны его волновать в первую очередь! Мое терпение лопнуло: я сейчас же напишу ему письмо с жалобой о том, что некая Присцилла Поуп не справляется со своими прямыми обязанностями!

— Я справляюсь!

— Тогда это вот что такое?!

Мистер Эдвинс ткнул клюкой во что-то на стойке у окошка консьержки.

По виду то, на что он указывал, напоминало человечка всего лишь в фут ростом. Странно изогнувшись, существо лежало на спине, нелепо раскинув тонкие ножки и ручки в стороны. Оно было явно оголодавшим — ребра торчали из-под буро-зеленой кожи, крошечный живот ввалился, как и щеки. Застывшее лицо носатого исказилось в жуткой гримасе: затянутые поволокой блеклые глазки немигающе уставились в потолок, из длинного носа вытекала какая-то слизь, в широко раскрытом рту проглядывали острые зубки и наружу, прямо на грудь, вывалился распухший черный язык.

Это был гремлин. И гремлин был мертв.

Бедолаге и без того досталось, так еще кто-то, ко всему прочему, защемил ему нос большой деревянной прищепкой. Учитывая, что никакой прищепки не было, когда Арабелла подбросила гремлина под дверь мистера Эдвинса, напрашивался вывод, что старик, чтобы не испачкаться и что-то случайно не подхватить от маленького вредителя, держал гремлина за эту прищепку, пока тащил его вниз.

Финч и Арабелла с трудом пытались сдержать довольные улыбки, глядя на то, к чему привела их… шалость.

Последние два дня они упорно распускали слухи о том, что в доме завелись гремлины, а учитывая, что им в этом, сами того не зная, помогли «укушенный» врун мистер Блувин и вездесущая миссис Чаттни, то к сегодняшнему утру уже почти все жильцы искренне считали, что началось нашествие.

Финальным штрихом был дохлый гремлин, которого Финч лично отыскал в куче металлолома у одной из мастерских на задворках Горри. Дети знали точное время, когда мистер Эдвинс обычно отправляется в «более-менее терпимое место», утреннюю кофейню «Омлет Ви», и заранее подготовили ему подарочек, который просто невозможно было не заметить и… не оценить.

— Я — один из самых старых жильцов этого дома! — продолжал негодовать мистер Эдвинс. — Почему я должен спотыкаться о каких-то гремлинов на пороге?!

— Вы всего лишь споткнулись о него! — жаждая внимания, встрял мистер Блувин. — А меня он укусил! Бедный мой палец! Вдруг я подцепил что-то опасное! Вдруг у него было бешенство?

— Блувин! — прикрикнул на соседа мистер Эдвинс. — Да всем плевать на ваш палец! Хоть бы этот гремлин вас всего искусал!

— Как вы смеете?! — оскорбленно проканючил мистер Блувин. — И вообще, это был другой гремлин! Тот, который на меня напал, был злющим и прытким, и глаза у него светились в темноте, а зубы клацали! А этот какой-то… смирный.

— Потому что он дохлый! Дохлые гремлины не кусаются!

Дверь лифта открылась, мистер Поуп отодвинул решетку и выпустил двоих жильцов: даму с коляской и джентльмена в дорогом черном костюме, небрежно повязанном снежно-белом шарфе и в высоком цилиндре на голове. В одной руке он держал трость с рукоятью в виде плачущей маски, на сгибе другой висел зонтик.

Мистер Драммин из двадцатой квартиры был богат — слишком богат для Горри, но отчего-то предпочитал жить здесь, а не в Рривв или Труа. Когда-то он был довольно известным театральным актером, можно даже сказать, любимцем публики, но однажды, по его собственным словам, пресытился светом рампы, вспышками фотографических аппаратов и назойливым вниманием нескончаемых поклонников. Здесь, в тишине спального района, вдали от центра города, он спокойно себе поживал и потихоньку транжирил накопленные гонорары. Злые языки (само собой, речь идет о языке мистера Эдвинса) поговаривали, что он не просто так поселился в Горри, а из-за какой-то неприятной истории — едва ли не скандала, — связанной с некоей женщиной, карточными долгами и обманутыми кредиторами.

Спорщики так горячо препирались, что не заметили появления жильцов с седьмого этажа и продолжали вопить и перекрикивать друг друга, но мистер Драммин был не из тех, кто позволял себя не замечать.

— Вы только поглядите, мадам, какие здесь кипят восхитительные страсти! — со смесью легкого задора и великосветской утомленности воскликнул он, обращаясь одновременно и к мадам Кларе, и ко всем присутствующим.

— Действительно, — ответила няня.

Повисла тишина. Головы всех присутствующих повернулись к ним.

— Добрый день, мистер Драммин! — поздоровался кто-то. — Мадам Клара!

— В чем суть спора, господа? — спросил мистер Драммин. — Такое ощущение, что в доме пожар, а вы спорите, вызывать ли пожарных, тушить ли его своими силами или дать, наконец, этой развалюхе, ко всеобщей радости, сгореть дотла.

— Вы очень близки к истине, сэр! — возопил мистер Эдвинс. — Напасть поселилась в нашем доме!

— И, полагаю, речь не об этой плешивой кошке? — усмехнулся мистер Драммин, чем вызвал у миссис Поуп молчаливую, приукрашенную вежливой улыбкой, ярость. Консьержа отодвинула спящую Мо в сторону — та лишь что-то сонно проворчала.

— Гремлины, сэр, — между тем сообщила миссис Чаттни.

— Гремлины? — безразлично спросил бывший актер. — Как занятно. Но все же не настолько, чтобы менять из-за этого планы. Я и так уже опаздываю на встречу с весьма важными персонами.

— Но сэр! — воскликнул оскорбленный равнодушием мистера Драммина мистер Эдвинс. — Как вы не понимаете?!

— Я была бы вам благодарна, мистер Эдвинс, если бы вы вели себя чуточку тише, — негромко сказала мадам Клара. — Вы ведь не хотите разбудить ребенка?

— Простите, мадам. — Старик сконфуженно понизил тон — он не посмел перечить грозной няне, будто испугался, что она поставит его в угол.

Мистер Драммин, в свою очередь, широко улыбнулся, демонстрируя идеальный полукруг великолепных блестящих зубов, и сказал:

— Уверен, вы что-нибудь придумаете. Я вернусь к семи часам вечера. Надеюсь, к моему возвращению вопрос вредителей будет полностью решен, разрешен и… ах! Утомительно!

Сказав это, он направился к выходу. Няня последовала за ним, мимоходом глянув на детей, стоявших у двери черного хода. От ее немигающего взгляда из-под вуали Финч и Арабелла вздрогнули. Мадам Клара явно поняла, что они как-то причастны к образованию всей этой сутолоки, но ничего не сказала, лишь едва заметно покачала головой, как будто снисходительно заметила: «Ох уж эти дети!»

Мистер Драммин придержал для нее и коляски дверь. Она сказала ему «Благодарю», и они скрылись на улице.

Стоило важным жильцам уйти, как мистер Эдвинс, мистер Блувин и миссис Чаттни одновременно заголосили, перебивая и перекрикивая друг друга.

— Так! — возопила миссис Поуп. — Хватит! С меня достаточно! Я вызываю гремоловов! Вы довольны? Расходитесь! Не толпитесь!

— Ишь ты, не толпитесь! — продолжал возмущаться мистер Эдвинс, но уже скорее по инерции. — Я пропустил свой завтрак! И испортил себе настроение.

Буря затихала, вернувшись в свой стакан, и жильцы стали расходиться.

— Барти! — позвала мужа миссис Поуп. — Сходи в «Фонарь констебля», отправь по телеграфу заявку в службу по отлову. И поживее.

— Ну почему я? — раздраженно бросил мистер Поуп. — А вдруг, пока меня не будет, жильцам понадобится лифт?

— А ты пошевеливайся! Чем быстрее обернешься, тем меньше им придется ждать свой лифт.

Мистер Поуп, что-то ворча себе под нос, пошел за пальто, шарфом и шапкой и затем, одевшись, отправился к констеблям отсылать срочное сообщение.

— А вы что здесь забыли?! — рявкнула миссис Поуп, увидев детей, по-прежнему стоявших на тепло-решетке. — Представление смотрите?!

— П-простите, мэм! — дрогнувшим голосом ответила Арабелла, и Финч добавил:

— Мы просто хотели взглянуть на гремоловов. Хоть одним глазком!

Консьержка неожиданно сменила гнев на милость — улыбнулась и наделила детей вполне ласковым взглядом.

— А, ну раз так, оставайтесь. Ведь не каждый же день гремоловы приезжают, верно? Можете устроиться на стуле мистера Поупа, а я угощу вас чаем с имбирным печеньем.

— Правда? — спросил Финч.

Лицо миссис Поуп исказилось.

— Одним глазком взглянуть? — прошипела она. — Я вам сейчас устрою такое, что у вас останется один глаз! На двоих! Пошли прочь!

Решив не дожидаться, пока им выцарапают глаза, дети сорвались с места и ринулись к лестнице.

— Гремоловов им подавай! — неслось вслед Финчу и Арабелле. — Как жаль, что в этом городе совсем не осталось тех, кто отлавливает детей! Вот это упущение так упущение!

* * *

К дому № 17 на улице Трум подъехал темно-красный фургон. На боку фургона белела трафаретная надпись: «Уиргин и Бёрг. Гремоловы».

Двигатель рыкнул и затих, дверцы открылись, и под снег вышли двое мужчин. Неторопливо обойдя фургон, они откинули крышку на его задней стенке и выкатили наружу тележку на колесиках, на которой стояли баллоны с газом с изображением носатой и зубастой рожи в перечеркнутом кругу на шильдиках. Также на тележке разместились жуткого вида ловушки-капканы и закопченные механизмы с пропеллерами, вентилями и множеством резиновых шлангов.

Когда гремоловы вошли в подъезд, вкатив следом за собой и тележку, ждал их не то чтобы самый радушный прием.

— Куда это вы направились, позвольте спросить?! — возмущенно пророкотала консьержка. — Ждите на решетке, пока снег не исчезнет!

— Но, мэм, — ответил один из мужчин. — Полагаю, талый снег сейчас должен волновать вас меньше всего…

— И тем не менее! — последовало категоричное из полукруглого окошка.

Ответив консьержке одинаковыми тяжкими вздохами, двое пришедших мужчин все же дали снегу растаять и под пристальным взглядом миссис Поуп подошли к стойке, подкатив тележку с громыхающими друг о друга баллонами.

— Добрый день, мэм! — гаркнул в самое окошко полный мужчина в котелке с защитными очками на тулье. У него были рыжие моржовые усы и яркие голубые глаза.

— Уиргин и Бёрг, мэм! — сообщил второй, худощавый и высокий обладатель потертого цилиндра и пальто с пелериной (защитные очки имелись и у него). — Гремоловы, к вашим услугам.

— Вас что, только двое? — разочарованно протянула консьержка.

— Ну, у вас не такой ведь и большой дом, — заметил долговязый.

— К тому же жалоб на нашу работу еще не поступало, — добавил усатый. — Вам уже доводилось иметь дело с…

— Гремоловами? — сощурилась миссис Поуп.

— С гремлинами, я хотел сказать, — уточнил толстяк.

— Приходилось, — удрученно кивнула консьержка. — Тринадцать лет назад. Как вы сказали, называется ваша контора?

— «Уиргин и Бёрг. Гремоловы», мэм, — напомнил долговязый. — Я Уиллис Уиргин, а это — мой компаньон мистер Бобби Бёрг.

— Но я думала приедет мистер Брумс из «Капканов для носатых и компании».

— С прискорбием вынужден сообщить, мэм, — широко улыбнулся толстяк мистер Бёрг, — что «Капканы для носатых и компания» разорились около семи лет назад. Мистер Брумс, ее владелец, начал испытывать странную, необъяснимую жалость к мерзким вредителям: отлавливая гремлинов, он затем выпускал их на волю. Узнав об этом, сообщество неравнодушных жителей Горри пришло в закономерную ярость, и мистер Брумс лишился всех клиентов. Тогда он спятил окончательно: пытался организовывать комитеты всякие, собирал собрания, даже печатал листовки в защиту маленьких гаденышей. Говорят, сейчас мистер Брумс в психушке. Печальная история.

— Что ж, я надеюсь, — сказала миссис Поуп, — вы к крысенышам сентиментальности не испытываете.

— Нисколько не испытываем. Так что у вас за напасть, мэм?

— Моя напасть? Гремлины, чтоб вам пусто было!

Мистер Уиргин отцепил свисающую с пояса на ремешке планшетку, послюнявил карандаш и приготовился записывать.

— Следы? — спросил он. — Звуки? Экскременты?

— Все началось со звуков, — поморщилась консьержка. — Еще жильцы видели тени. А потом и вовсе произошло нападение — гремлин даже укусил одного из жильцов. И это еще не все!

— Мы не советуем самим отлавливать гремлинов, — важно начал мистер Бёрг. — Это чревато и…

— Что нужно, чтобы вы уже приступили? — теряя терпение, прорычала миссис Поуп, сейчас напоминающая самого настоящего гремлина.

— Мэм, согласно инструкции, мы сперва должны задать вам несколько вопросов: вы лично видели гремлинов в вверенном вам доме?

— Живых — нет.

— Живых?

— Есть вот это. — Брезгливо поджав губы, консьержка взяла со своего стола сверток и положила его на стойку у окошка.

Гремоловы, так и не дождавшись, чтобы она развернула бумагу, проделали это сами, и склонились над крошечным мертвецом.

— Да, это, без сомнения, гремлин, — покивал мистер Бёрг.

— Из железнозубых или горбоносых, как считаешь? — задумчиво почесал затылок карандашом мистер Уиргин.

— Судя по оскалу и надбровным дугам…

— Мне плевать, какой он породы! — возопила миссис Поуп. — Просто уничтожьте остальных!

— А кто отравил этого? — полюбопытствовал мистер Бёрг. — Мэм, мы, знаете ли, не советуем покупать отраву в городе и самим пытаться справиться с гремлинами. Последствия могут быть…

— Никто его не травил, — прервала его миссис Поуп. — Он уже был обнаружен в таком виде.

— Гремлин выглядит так, как будто его уже один раз поймали, — отметил мистер Уиргин. — Налицо все признаки отравления сонным газом. И шея сломана.

— Да, как будто его усыпили и свернули шею хомутом, — согласился его коллега.

Миссис Поуп сложила обе ладони на своей лысине. Она тяжело задышала, чувствуя, как нервы во всем ее теле задергались, словно струны на расстроенной виолонтубе. Сегодня, определенно, был один из самых гадких, кошмарных дней за очень долгое время.

— Господа, — сказала она холодным и металлическим, как прикосновение ложки к голой пояснице, голосом. — Мне все равно, как выглядит этот дохлый гремлин! Вы займетесь уже делом, ради которого вас вызвали, или нет?

— Да, мэм.

— Разумеется, мэм.

— Тогда расскажите мне, как все будет происходить?

— Как вам должно быть известно, — начал мистер Бёрг, — в квартирах гремлины не обитают. Стараясь избегать людей, они устраивают логова в темных местах, где обычно никто не появляется: на чердаках, в подвалах и в шахтах лифтов. Мистер Уиргин начнет с подвала: он запустит газ, и гремлины переполошатся, вылезут из нор и полезут наверх, через шахту лифта. Но газ будет гнать их все выше, до самого чердака. Там их буду ждать я, предварительно расставив ловушки.

— А если они попытаются выбраться через лифтовые решетки?

— Все продумано, мэм. Мы установим пропеллерные механизмы на каждом этаже, напротив лифтовых решеток. Наши пропеллеры издают стрекот, который гремлины не переносят. Помимо прочего, эти механизмы служат для того, чтобы газ не распространился по дому.

— А если газ все-таки просочится на этажи? — с надеждой спросила миссис Поуп. — Все поумирают?

— Что вы, мэм?! — нервно хохотнул мистер Бёрг. — Смертельный газ в травле гремлинов уже лет десять как запрещен: были несчастные случаи среди консьержек. В общем, теперь мы используем только сонный. Он безвреден для человека, может вызвать лишь тошноту, головокружение и…

— Ну и еще он может погрузить того, кто им надышится, в сон, — добавил мистер Уиргин. — Но опять-таки для этого требуется сильная концентрация газа, а он, если и просочиться куда не следует, то в незначительных дозах. Хотя первый этаж скорее всего затопит — потом придется проветрить.

— В общем, ясно, — с досадой подытожила миссис Поуп. — Никто не отравится. Что будет, когда гремлины попадут в ловушки?

— Дело будет сделано, мэм, — сказал мистер Бёрг. — Мы стащим их в фургон и увезем. А вам больше не о чем будет переживать. Но перед тем, как мы начнем… — Толстяк достал из кармана платочек и протер лоб под котелком, — все же стоит сообщить вашим жильцам о том, что во время травли им не следует покидать своих квартир, нужно широко открыть окна и устроиться возле них. На всякий случай. У вас есть система оповещения?

Свежуя гремолова взглядом, миссис Поуп пододвинула к себе стоявший на столе бронзовый рожок на тонкой ножке, переключила рычажок в его основании и заговорила. В тот же миг ее голос разлетелся по всему дому — на каждом этаже, под потолком, был вмонтирован рупор-вещатель.

— Вним-мание! Вним-мание! Жильцы дома ном-мер сем-мнадцать! Говорит Присцилла Поуп, консьержка! В дом-ме проводится травля грем-млинов! Будет пущен сонный газ! Пожалуйста, не покидайте свои квартиры! Откройте все окна и находитесь возле них, пока будет звучать сирена! Вним-мание! Вним-мание! Сирена будет звучать все врем-мя, пока идет отлов!

Озвучив оповещение с автоматонской четкостью, консьержка переключила рычажок обратно и отвернула рожок на крутящейся ножке в сторону.

— Мэм, — сказал мистер Уиргин, — нам нужно отпереть подвал и чердак. Мы можем попросить ключи?

— Что? — возмутилась консьержка. — Ключи?! Я никому не выдаю ключи!

— Как скажете, мэм, но тогда вам придется нас сопровождать.

Вместо ответа, миссис Поуп поднялась из-за стола и потянула за ручку полукруглую металлическую заслонку окошка, пытаясь ее опустить. Несмотря на усилия консьержки, та и не думала опускаться — что-то ей мешало. Должно быть, окошко так давно не закрывалось, что пазы, в которых оно двигалось, проржавели.

Глядя на то, как консьержка борется с заслонкой, гремоловы недовольно переглянулись.

Мистер Уиргин утомленно сказал:

— Мэм, мы не хотим проторчать тут целый день, у нас еще два срочных вызова. Людей подгрызают, пока вы носитесь со своими заслонками и своими нелепыми правилами.

— Я не могу оставить окно открытым. Если кто-то влезет…

— Мэм, не впадайте в паранойю! — воскликнул мистер Бёрг. — Вы не будете отсутствовать так долго, чтобы кто-то к вам забрался! Прекратите уже терять время! Пока мы тут стоим, гремлины уже, наверное, доедают паровую машину лифта!

— Проклятье! — рявкнула миссис Поуп и повернулась к мужу, который все это время сидел у лифта со своей газетой и привычно делал вид, что его здесь и вовсе нет. — Барти! Сторожи!

Консьержка взяла из ящика стола большую связку ключей, схватила книгу учета посетителей и вышла из комнатки. Заперев дверь, она всякий случай несколько раз подергала ручку, а затем заперла также входную дверь в дом и дверь черного хода. И только после этого направилась к двери подвала. Уиргин и Бёрг поплелись следом.

— Как они вообще смогли пробраться в дом? — на ходу спросила миссис Поуп у гремоловов.

— Чаще всего гремлины забираются из канализации по трубам, — сказал мистер Бёрг. — Наша компания «Уиргин и Бёрг. Гремоловы» может предложить вам специальные решетки на трубы, смазанные анти-гремлинским раствором.

— Ну да, ну да, — проворчала консьержка. — Дополнительные траты…

…Когда миссис Поуп и гремоловы скрылись в подвале, Арабелла выглянула из темноты лестницы и зашептала:

— Ну что, сейчас?

— Нет, слишком мало времени, — ответил Финч. — Они могут вот-вот вернуться. К тому же, мистер Поуп все еще там.

Мальчик был прав. Не прошло и двух минут, как вновь раздались шаги, и консьержка показалась в сопровождении одного лишь мистера Бёрга и его тележки, но уже без баллонов.

— Мо! — воскликнула миссис Поуп, обращаясь к все еще спящей кошке. — Оставляю тебя за главную!

Под беззаботное щебетание мистера Бёрга о том, что ему, мол, больше по душе чердаки, в то время как мистер Уиргин предпочитает подвалы, лифтер, консьержка и гремолов вошли в кабинку, и та поползла наверх.

В тот же миг Финч кивнул, и дети выбрались из укрытия.

— Давай-давай! — взволнованно прошептала Арабелла и встала напротив лифта. Сжимая подмышками два свертка, она уставилась на стрелку, указывающую, на каком этаже сейчас находится кабинка. При этом девочка еще пыталась приглядывать за дверью подвала, чтобы неожиданно не появился гремолов Уиргин.

«Как жаль, — подумала она, — что миссис Поуп не оставила книгу. Все можно было бы узнать прямо сейчас…»

Тем временем Финч отодвинул в сторону безвольную, как ком тряпья, Мо: снотворные пилюли матери Арабеллы, подсунутые в рыбную котлетку, подействовали, как надо.

Вскарабкавшись на стойку, он пролез в окошко. Само собой, то, что миссис Поуп не смогла его закрыть, было не случайно.

Замечательная идея заклинить заслонку щепкой принадлежала Арабелле. Та вычитала ее в какой-то книжке: там живая кукла проделала то же самое с дверью фургончика какого-то уличного театра, чтобы пробраться внутрь, когда все уснут…

Оказавшись в комнатке консьержки, Финч огляделся. Почти все пространство в ней занимал стол, обитый темно-красным крепом. В противоположной от окошка стене, справа от шкафчика с ячейками для почты, темнела дверь квартиры четы Поуп. У дверцы самой комнатки стояла вешалка: на ней висели пальто, шляпы и шарфы консьержки и лифтера. В логове миссис Поуп так сильно пахло цветочными духами и джином, словно она была по-прежнему рядом.

— Ну что там?! — нетерпеливо спросила Арабелла.

— Я внутри! Передавай!

Девочка оторвала взгляд от стрелки лифта, которая замерла на отметке «Ч», подбежала к окошку и просунула в него один из свертков.

Финч схватил его, отодвинул в сторону стул консьержки и забрался под ее стол. После чего задвинул стул обратно.

— Все, я прячусь! — сообщила громким шепотом Арабелла.

— Не забудь подвинуть Мо на место! — напомнил ей Финч.

Укорив себя за забывчивость, девочка сдвинула кошку обратно под окошко и бросилась к лестнице. Затаившись в темноте, она нервно сцепила руки и принялась ждать. Финч замер под столом у консьержки. Пути назад не было…

…Лифт вскоре вернулся на первый этаж, и после спустился еще ниже — в подвал. Спустя пару минут раздались голоса, и из двери подвала вышла чета Поупов. Обсуждая, что непременно нужно будет вычесть часть вознаграждения у гремоловов за непочтительность, они быстро протопали через этаж и остановились у двери комнатки консьержки. Звякнули ключи. Миссис Поуп отперла замок и, когда они с супругом оказались внутри, с лязгом задвинула засов.

Консьержка подошла к своему столу. Финч, всего в каком-то футе от нее, застыл, как восковая статуя, и взмолился, чтобы ей не вздумалось прямо сейчас усесться за стол. Последствия этого даже представить себе было сложно.

— Пойдем, моя милая, — заворковала миссис Поуп, подхватив на руки Мо. — Тебе незачем оставаться здесь и дышать этим газом. Ты и так с самого утра спишь. Но сперва… — она положила кошку на стол. — Я должна закрыть окно…

Схватившись за ручку заслонки, она с силой потянула ее вниз, почти повиснув на ней всем телом.

— Проклятое окно! Закрывайся!

— Да оставь ты его в покое! — раздался раздраженный голос мистера Поупа. — Никто в здравом уме сейчас не будет здесь бродить!

— А я все же хочу… — сквозь зубы прорычала консьержка, — его… — она тяжело дышала, налегая на заслонку, — закрыть.

Поддавшись ее злобе, щепка в пазу сломалась, и заслонка поползла вниз — миссис Поуп все же удалось опустить ее, но не полностью — кусочек деревяшки уперся в основание рамы. Осталась щель толщиной в палец.

— Почему ты не закрываешься до конца?! — негодующе прошипела консьержка.

— Цисси! — позвал мистер Поуп. — Хватит! Оставь, как есть! Они вот-вот пустят газ! Идем скорее!

— Ты прав, — с сожалением глядя на оставленную щелочку, ответила миссис Поуп.

Она подхватила кошку, развернулась и направилась к мужу.

— Цисси, ты ничего не забыла? — многозначительно спросил мистер Поуп.

— Ах да! — миссис Поуп замерла на месте и резко повернулась к столу. Ее ноги снова приблизились и встали совсем рядом с лицом Финча.

Мальчик зажал рот и нос рукой, чтобы невзначай на выдохнуть воздух ей на чулки. Он уже мысленно попрощался с жизнью. Миссис Поуп вот-вот его заметит! Унюхает его! Она просто не может не унюхать!

Но консьержка лишь переключила торчащий из стола тумблер. Тут же по дому стал распространяться звук. Все этажи и лестницы, от подвала до чердака, заполонило нарастающее, затем спадающее, после чего снова нарастающее: «Ву-у-у…»

Такие сирены когда-то установили во всех домах Горри для предупреждения жильцов о том, что город в опасности из-за грядущего авиаудара. С тех пор ее изредка включали, но, разумеется, по менее значительным поводам. Дедушка рассказывал Финчу, что миссис Поуп, лишь только заполучив свою должность, пыталась включать сирену во время уборок в подъезде, но жильцы подобного не оценили.

— Как было бы прекрасно, если бы я ее не включила, — проворчала консьержка, — а этот проклятый Эдвинс выбрел из своей замшелой квартирки и надышался газом. А потом, сонный, отодвинул решетку и свалился в шахту лифта. Как же я люблю помечтать…

Миссис Поуп повернулась и направилась к двери своей квартиры, в которой уже скрылся ее супруг. Вскоре дверь за ней хлопнула, щелкнул замок.

Финч немного выждал и, собравшись с духом, аккуратно отодвинул стул и выбрался из-под стола. Из-за пребывания в неудобной позе спина и шея затекли, впрочем, мальчик тут же и думать забыл об этом, когда кое-что увидел.

И «кое-что» здесь относилось сразу к двум вещам. Во-первых, надежды Финча оправдались — книга учета посетителей дома № 17 лежала на столе, а во-вторых, в щели под дверью и под заслонкой окошка лез синеватый дымок, пробираясь в комнатку, словно воришка.

«Газ!» — испуганно подумал Финч и, поспешно развернув свой сверток, надел заблаговременно собранный аппарат для дыхания.

Стеклышки очков были мутными и царапанными, но неудобство от них не шло ни в какое сравнение с неудобством дыхательной маски. Финча сразу же посетило ощущение сдавленности, будто его заперли в чемодане, ну а первый же вдох показался мальчику таким тяжелым, словно его душили подушкой. От респиратора воняло резиной и почему-то керосином. И тем не менее Финч дышал. С трудом, но дышал — и воздухом, а не удушливым синим газом, который проник в комнату консьержки уже в достаточном количестве, стремительно прибывая.

Финч засуетился. Нужно было торопиться, ведь иначе совсем скоро здесь уже будет столько газа, что он попросту не сможет прочитать то, ради чего с такими сложностями сюда пробирался.

Открыв книгу на заложенной фиолетовой лентой странице, Финч задумался, ведя пальцем по столбику подробных записей:

«Мне нужна вся прошлая неделя. Когда там приходил Человек в черном? Что говорил мистер Хэмм? За два дня до исчезновения дедушки? Значит, от приходил четыре дня назад…»

Найдя нужную страницу, Финч пробежал ее взглядом.

Сквозь густеющее синее облако газа и сквозь мутные стекла защитных очков записи было видно плохо, но пока что Финч кое-как еще различал буквы.

Не то… Не то… Снова не то… Еще не… Стоп! Его палец остановился на надписи: «Квартира № 12. К Корнелиусу Фергину. М-р. Гораций Горр».

«Кто такой этот Гораций Горр? — подумал мальчик. — Это он? Человек в черном?»

И тут Финч вдруг ощутил, что дышать стало намного труднее, в горле пересохло, а во рту появился мерзкий горький привкус. Он опустил взгляд и увидел то, что заставило его содрогнуться: на одном из ребер трубки-гармошки дыхательного аппарата была трещина. В нее медленно, но уверенно, заползал газ. Старье из ящика мистера Хэмма не оправдало возложенных на него ожиданий и на деле оказалось бесполезным хламом.

«Только не это! — в отчаянии подумал Финч. — Только не это! Как же так?!»

Воздух почти перестал поступать в маску, и респиратор наполнился синим газом. Финч задержал дыхание и сорвал респиратор с лица, после чего повернулся к двери.

«Я смогу! — пронеслось в голове. — Мне просто надо выбраться из этой комнатушки!»

Финч отошел от стола и покачнулся. Кажется, он слишком поздно задержал дыхание…

«Выбраться и дойти до лестницы! Только до лестницы!»

Финч сделал еще пару шагов. С каждым движением он чувствовал, как тело становится все непослушнее, все больше… резиновым. Веки потяжелели и начали сами собой закрываться. Приходилось прикладывать недюжинные усилия, чтобы не давать им сомкнуться окончательно…

«Арабелла ждет меня на лестнице… Там я смогу…»

Он сделал еще шаг. Вот и дверь!

«Да!»

Финч положил руку на засов и почувствовал невероятное облегчение.

«Я выбрался!» — с потаенной радостью подумал мальчик.

В следующее мгновение ноги его подогнулись, и он рухнул на пол у двери в комнате консьержки. Глаза за стеклами защитных очков закрылись, а газ пополз в нос и в приоткрытый рот.

* * *

На вершине маяка было очень холодно. Дул ледяной ветер, швыряя снег в лицо. Где-то внизу замер город — разбросанные горсти огоньков, ожидающие прихода бури. Полоса ослепительного белого света прошлась по ближайшим кварталам, будто приливная волна, затопила все кругом и поползла дальше, огибая башню. Фонарь маяка медленно с лязгом проворачивался…

У промерзшего кованого ограждения смотровой площадки, опоясывающей башню будто шарфом, стояла женщина. На ее плечи было наброшено мужское пальто, в спутанных волосах торчали длинные черные перья. Снег, казалось, не смел прикоснуться к ним.

Она обернулась и помахала Финчу.

— Иди ко мне, дорогой!

У нее было необычное лицо: белая, как мел, кожа, большой острый нос и черные круглые глаза, блестящие от слез. Финч уже научился понимать эмоции не-птиц и поэтому понимал, что ей сейчас очень грустно. А еще — то, что она боится.

— Мисс Коллн? — спросил он и подошел ближе. Она взглянула на него сверху-вниз и ласково потрепала по волосам. Как будто сам ветер прикоснулся к нему. Невероятно горячий, обжигающий ветер.

— Как хорошо, что ты пришел, — нежно проговорила она. Трещина ее рта исказилась в некоем подобии улыбки. — Я так рада тебя видеть.

— У меня ваше перо, — сообщил мальчик. — Оно такое горячее…

— Сохрани его, — отстраненно сказала она и поглядела вдаль. — Когда оно остынет, ты поймешь, что меня больше нет.

— А где мистер Карран?

— Я… я не знаю, — прошептала мисс Коллн.

— Это Кэрри? Это все он?

Она поглядела на него с горечью и сожалением, прикоснулась ладонью к его щеке, а затем одним движением перемахнула через перила.

— Мисс Ко-о-оллн! — закричал Финч и схватился за поручень. Мальчик перегнулся, пытаясь разглядеть хоть что-то внизу, но там лишь кружился снег, закручиваясь спиралями и ударяясь о каменную стену маяка.

Волна белого света прокатилась и исчезла. Фонарь повернулся.

Ветер вдруг принес отдаленные звуки плача. Финч огляделся с тревогой — эти заунывные нотки показались ему знакомыми. Между тем на площадке он был один.

Зато на стене чернели огромные трафаретные буквы.

Финч двинулся вдоль надписи, и вскоре она составилась в одно пугающее слово.

— ГЕЛЛЕНКОПФ, — шепотом прочитал он.

Ветер снова принес звуки плача. Они раздавались за спиной. Плакал кто-то совсем рядом.

Финч обернулся и…

…открыл глаза.

Беспросветная тьма кругом таяла и увядала клочьями, постепенно приобретая очертания его комнаты.

В распахнутое настежь окно залетал снег, и Финч с удивлением обнаружил себя лежащим на подоконнике и закутанным в пуховое одеяло. У него на груди скопился уже немаленький сугроб.

Приглушенно горела газовая лампа. На кровати сидела Арабелла. На коленях у нее лежала тетрадь, в которую она что-то записывала. При этом девочка тихонько плакала.

— Он снова тебя ударил? — хрипло спросил Финч. Горло болело так сильно, словно его совсем недавно пытались задушить удавкой. Во рту стоял горький привкус чернил.

Арабелла подняла глаза, и ее лицо осветилось.

— О! Ты очнулся! — радостно воскликнула она. Девочка выглядела такой счастливой, словно мгновение назад вообще не ожидала, что он откроет глаза.

— Ты из-за меня плакала?

— Вот еще! — возмутилась Арабелла. — И вообще я не плакала. А бормотала. Я как раз записывала все странности и все новое, что мы узнали.

— Что случилось? — Финч попытался подняться, но Арабелла не позволила:

— Эй! — строго прикрикнула она. — Ты куда это собрался, Мистер Непоседа? Тебе вообще-то нужен покой.

— А сколько я здесь лежу? — Финч поглядел в окно. Было темно. Внизу, во дворе, светился иллюминатор засыпанного снегом старого дирижабля. — Уже вечер? Надеюсь, это все еще сегодня.

Девочка поспешила его утешить:

— Да, гремоловы приезжали сегодня днем.

— Что случилось? — повторил свой вопрос Финч.

— А что ты помнишь? — спросила Арабелла.

Финч задумался. Даже самая легкая попытка напрячь память вызывала у него боль.

— Помню, как забрался в окошко комнатки миссис Поуп, — сказал он. — И… и… Да, я прочитал имя Человека в черном! Как его звали? Проклятье! Как же его звали? Я забы-ы-ыл!

— Не переживай, — сказала Арабелла, — я уже переписала его имя в нашу тетрадь. В графе «Подозреваемые» теперь он обозначен, как, — она опустила взгляд и прочитала: — «Мистер Гораций Горр, Человек в черном (не старик). Дымчатые бакенбарды. Носит черный цилиндр и черное пальто с оторочкой из вороньих перьев. При себе имеет трость с серебряной рукоятью в виде песьей морды. Разъезжает в черном „фроббине“».

Финч по достоинству оценил лаконичность и четкость записей, но все же нахмурился:

— Как ты узнала? Ты сказала, что переписала? Откуда?

Арабелла продемонстрировала мальчику обрывок страницы, сплошь покрытой записями с именами посетителей дома и теми, к кому они приходили.

— Не было времени копаться, — сказала девочка, — и я вырвала страничку из книги учета посетителей миссис Поуп. — Увидев пораженный взгляд Финча, Арабелла поспешно добавила: — Да, я знаю, что с книгами так поступать нехорошо, но это ведь не совсем книга, а скорее тетрадь, вот я и…

— Расскажи, что случилось, — потребовал Финч. — С самого начала.

Арабелла вздохнула и отвела взгляд. Казалось, она вот-вот снова заплачет.

— Когда гремоловы запустили газ, — начала девочка, — я надела аппарат для дыхания и спряталась на лестнице, как мы и договаривалась, — наблюдала за подвалом и лифтом. Я все ждала, когда же ты откроешь дверь комнатки миссис Поуп, но ты так ее и не открыл. Я начала беспокоиться. И позвала тебя. Но ты не отвечал. Ты себе не представляешь, каких мне стоило трудов поднять снаружи заслонку окошка и пролезть в него — да еще в этой маске! А потом я увидела тебя на полу и очень испугалась. Ты лежал у дверей, а твоя маска валялась рядом. Мне показалось, что ты вообще не дышал… Кстати, ты даже не закрыл книгу! Она так и была открыта на странице, где было написано, кто приходил к твоему дедушке. Так вот, я вырвала эту страницу, закрыла книгу и отперла дверь, а потом вытащила тебя наружу. Ну ты и тяжеленный! Я еле дотащила тебя до лестницы. А ты все не приходил в себя, и тогда я…

— Надеюсь, ты меня не целовала? — испуганно спросил мальчик. — Ну, как взрослые мерзко целуются…

— Вообще-то, это называется «искусственное дыхание».

— Фу, гадость! — поморщился Финч. — И почему искусственное?

— Ну, прости! — оскорбилась Арабелла. — У меня не было под рукой ничего, что могло вернуть тебя к жизни. А искусственное оно, потому что я дала тебе свой воздух. Я надула тебя, как шарик.

«Фу, гадость!» — подумал Финч, а вслух сказал:

— Это что, значит, что мы теперь родственники какие-то?

— Что за глупости? Конечно, нет. И… и только посмей сейчас облегченно вздохнуть — я на самом деле обижусь!

Но Финч ничего такого делать не собирался. Арабелла спасла его. И ему стало невероятно обидно: это он должен ее спасать, а не наоборот.

— Я жалкий неудачник, — простонал Финч и отвернулся к окну.

— А вот и неправда! Ты же не виноват в том, что твой аппарат был сломан.

Финч вдруг подумал, что на самом деле ему очень повезло, что был сломан именно его аппарат. Если бы он нашел неподвижную бездыханную Арабеллу на лестнице, он бы ни за что не догадался, как ей помочь.

— Что было дальше? — спросил он. — И почему я тут лежу?

— Ты очнулся на лестнице, — сообщила Арабелла. — Но ты был не в себе, шатался и что-то говорил про какие-то перья… Я помогла тебе дойти сюда, открыла окно, и ты лег на подоконник, чтобы дышать свежим воздухом. А я побежала обратно — заметать следы. И чуть не попалась! Я вернулась в комнатку миссис Поуп, заперла дверь изнутри и вылезла обратно через окошко. А потом попыталась закрыть заслонку, но она такая тяжелая и вечно заклинивает… В общем, потом миссис Поуп заметила, что заслонка не достает до низа больше, чем раньше.

— И что она сделала?

— Ее отвлекли. — Девочка внезапно рассмеялась. — Появились эти гремоловы. Ты бы видел, какие они были злющие! Они сказали, что не нашли ни одного гремлина, и единственный вредитель в этом доме — это сама миссис Поуп, которая заставляет честных людей работать просто так. А миссис Поуп отказалась платить им вознаграждение, потому что они не предоставили ни одного дохлого гремлина. Был очень большой скандал. Гремоловы собрали свои приспособления и уехали, сказав напоследок, что если в этом доме и поселятся гремлины, ни один уважающий себя гремолов сюда больше не приедет. А миссис Поуп послала мистера Поупа на чердак и в подвал проверять, не оставили ли мистер Бёрг и мистер Уиргин специально — назло ей — приманку для гремлинов. Не оставили.

— Как я мог все пропустить? — укорил себя Финч. Ему было обидно, досадно и просто гадко. И хоть он пролежал то ли во сне, то ли просто без сознания лишь один день, ему вдруг показалось, что он безнадежно остался в прошлом.

— Зато мы все узнали и не попались! — Арабелла радостно захлопала в ладоши. Она выглядела настолько впечатленной и заразительно оптимистичной, что он просто не смог дуться дальше.

Финч поднялся, несмотря на негодующее «Эй!», и стряхнул снег с одеяла на ковер. Голова еще кружилась, но он спустился на пол и подошел к Арабелле. Присев рядом с ней на кровать, Финч закутался в одеяльный кокон и стал напоминать снеговика.

— Спасибо, — сказал он и поцеловал Арабеллу в щеку.

Девочка округлила глаза так сильно, что, казалось, они сейчас просто вывалятся из глазниц. Она засопела и покраснела. Даже ее рыжие волосы будто бы побагровели.

— Надеюсь, когда-то я тебя тоже спасу, — сказал Финч. — Надеюсь, скоро.

— Вот дурак… — дрогнувшим голосом ответила Арабелла. — Это же значит, что я попаду в беду!

— Ну да, — согласился Финч. Он почувствовал себя глупо. — Но я ведь тебя спасу, поэтому тебе не о чем переживать!

— Вообще-то… — сказала Арабелла и отвела глаза, — ты уже и так меня спас.

Повисло молчание. С каждой секундой оно все росло и ширилось и в какой-то момент уже походило на слона в комнате. Но стать невыносимым, как тот самый слон, ему не удалось, потому что его изгнали самым грубым и нелепым из всех возможных способов.

— Аапчхи! — чихнул Финч в своем одеяльном коконе.

Арабелла поднялась и закрыла окно.

— Ты сказала, что что-то там записывала, — напомнил Финч. — Случилось еще что-то интересное, пока я лежал, как… как дохлая муха на подоконнике?

— Да! — вспомнила Арабелла. — Мадам Клара!

— А что с ней?

— Она вернулась домой почти сразу, как уехали гремоловы, а потом, примерно через час, снова вышла на прогулку с ребенком!

— И что?

— Как это «и что»?! — воскликнула Арабелла. — Она ведь выходит на прогулку с коляской только по вечерам, а только за сегодня это уже был второй раз. В общем, я решила проследить за ней.

Финч решил, что ослышался.

— Что ты сделала?!

— Да, — гордо сказала Арабелла. — Ты все равно тут лежал. Нельзя было бросать расследование. Я пошла за ней, и знаешь, что узнала?

— Что? — недовольно спросил Финч. — Что плохо расследовать тайны без меня?

— Уж кто бы говорил! — кольнула в ответ Арабелла. — Ты ведь без меня пошел к мистеру Франки!

— Так что ты узнала?

Арабелла снова уселась на кровать.

— Мадам Клара знакома с тем жутким бродягой… — сказала она, — ну, с тем, носатым, в полосатом шарфе! Она знакома с Рри!

— Знакома с Рри?

— Вот и я удивилась. Мадам Клара пошла на пустырь. И там был он: что-то выкапывал из-под снега и ел. Она оставила коляску, подошла и заговорила с ним. После чего обняла и что-то ему дала. В общем, я пригляделась и поняла, что она дала ему сырую рыбу. И Рри откусил от нее кусок и стал жевать, даже не почистив от чешуи и не зажарив! Странно, скажи? А потом мадам Клара его снова обняла и вернулась домой.

— Да, — покивал Финч. — Все это очень странно.

— А еще дядя Сергиус весь вечер ведет себя подозрительно, — добавила Арабелла. — Он точно что-то замышляет. Я видела, как он поднялся на седьмой этаж, немного потоптался у дверей квартиры мадам Клары, но, так и не позвонив в звонок, спустился обратно. Я так и не поняла пока, что Второй Человек в черном от него хотел.

— Второй?

— Ну да, — сказала Арабелла. — Ты что, все забыл? Первый — это Гораций Горр. А второй — тот старик из кабаре «Пересмешник» с вороньей тростью. Я думаю, мы узнаем, кто он такой, через мистера Горра. — И она погрустнела: — Вот только я не представляю, как искать этого самого мистера Горра.

— Зато я представляю, — сказал Финч. У него действительно появилась идея. — Надеюсь только, что это не вымышленное имя. Было бы обидно тратить столько усилий на вымышленное имя, которое ни к чему не приведет…

— Только тебе сначала нужно поправиться полностью! — строго напомнила девочка.

— Мне сначала нужно поесть… — проворчал он. — Только не рыбную котлетку со снотворными пилюлями — я и так весь день проспал.

— Я тебе принесу!

Арабелла соскочила с кровати и потопала к двери. На пороге она вдруг остановилась и обернулась.

— Кстати, — сказала девочка. — Кто такая мисс Коллн?

— Что? — не понял Финч.

— Ты называл ее имя во сне, когда лежал на подоконнике. Какая-то мисс Коллн.

— Я… — Финч вздрогнул. По непонятной причине ему вдруг стало невероятно страшно. — Я не знаю.

Арабелла кивнула и выскочила за дверь.

Финч закрыл глаза и потер веки, пытаясь понять, о ком говорила Арабелла.

Когда он их открыл, то в тот же миг замер от ледяного ужаса. За окном в снегу висела в воздухе громадная черная фигура в цилиндре и с зонтиком.

Финч моргнул. За окном был лишь снег. За окном был лишь вечер.

Глава 7 Фогельтромм

Тик… так…

Едва слышно тикали часы на столе. Им подыгрывал стук одного колотящегося детского сердца.

Финч глядел в окно. За ним сплошной стеной шел снег — вот только это больше не был снег, под которым хотелось бы прогуляться.

Мальчик смотрел на падающие белые хлопья и вспоминал свой последний день в школе. Человек с зонтиком, превратившийся в ворон на аллее… Это был он? Он явился сюда?

Чем дольше Финч об этом думал и чем дольше глядел в окно, тем крепче в его голове завязывался узелок мысли, что никого он на самом деле не видел.

«Наверное, все это последствия того, что я надышался ядом гремоловов. Да, наверное, все дело в этом…»

Внутри тем не менее ворочалось скользкое и очень липкое ощущение, как будто он себя старательно убеждает, потому что…

Дедушка порой говорил, что люди могут быть сколь угодно слепы, они до конца будут отрицать очевидные вещи, которые им не нравятся и которых они не понимают, даже если сунуть им их под самый нос.

Дедушка… мысли Финча переключились с пугающей фигуры за окном, которой на самом деле, возможно, там никогда и не было, на вещи более реальные.

Их с Арабеллой план удался, все прошло не без неожиданностей, но, можно сказать, успешно. У них было имя…

Неимоверно хотелось сразу же отправиться по следу этого имени, но Финч понимал, что придется дождаться утра.

Арабелла пошла к себе, и он остался в квартире один. Сна не было ни в одном глазу — еще бы: он ведь только проснулся! Да и кто знает, вдруг, если он сейчас заснет, ему снова привидится какая-нибудь жуть…

«Чем же заняться?»

Мальчик выпутался из одеяла и направился в гостиную. Сняв с полки тяжелый альбом с фотокарточками, он сел в дедушкино кресло и закутался в плед. Финч так часто делал, когда на душе было неспокойно.

Открыв альбом, он привычно начал рассматривать фотокарточки, на которых был запечатлен молодой дедушка. К страницам крепились темные, очень старые фотокарточки, на них можно было различить лишь высвеченное вспышкой дедушкино лицо да кисти рук. Все остальное сливалось с фоном. Едва-едва угадывались очертания швейных механизмов, стоявших за спиной дедушки — это было старое дедушкино ателье…

Финч перевернул несколько страниц и нашел фотокарточки, с которых на него смотрели мама и папа. Стоило ему лишь взглянуть на них, как внутри тут же образовалась пустота.

Дедушка почти не рассказывал ему о родителях. Для него все, что их касалось, было очень болезненной темой, а Финч не хотел, чтобы дедушка нервничал, ведь у него от этого могло остановиться сердце. Поэтому старался и не расспрашивать.

И все же кое-что Финч знал. Как говорил дедушка, самое главное. Его родители были хорошими людьми, очень любили друг друга и могли спорить часами.

Маму звали Веро́никой, а отца Филлиппом. Филлипп был сыном дедушки, а Веро́ника была сиротой.

«Эта искрящаяся Веро́ника», — говорил о ней дедушка со светлой грустью в голосе. По словам Корнелиуса Фергина, у Веро́ники была очень каверзная улыбка, которая сводила всех кругом с ума, и все постоянно гадали, что Веро́ника задумала. Неунывающая, веселая и совершенно непунктуальная — такой была мама Финча. Дедушка шутил, что Филлипп готов был придушить ее шарфом за хронические опоздания на свидания. Разумеется, любя.

«Мой занудный Филлипп», — говорил о своем сыне дедушка с неизменной тоской в голосе.

Филлипп был полной противоположностью Веро́ники. Молчаливый, тихий и чудаковатый — многие называли его, как и Финча, «отсталым». А еще он был вечно хмурым, и мало кому удавалось вытащить из него улыбку. Помимо прочего, он обладал некоей чертой, за которую Веро́ника готова была столкнуть его со скалы. Разумеется, любя. Дело в том, что он патологически не понимал ее опозданий, и это не смотря на то, что у нее всегда была уважительная причина! Филлипп был единственным, кто мог по-настоящему разозлить Веро́нику, и тогда она принималась бегать повсюду, хлопать дверьми и возмущенно восклицать «Ну уж нет!» или «И слышать ничего не желаю!»

Как ни странно, именно в эти моменты она становилась еще прелестнее, хоть сама и не знала об этом, а Филлипп, глядя на нее, наконец улыбался.

Дедушка говорил, что Финч очень похож на маму, а от папы у него только его рассеянность и привычка ходить повсюду с трагичным видом…

Финч очень скучал по родителям, хоть и совсем их не помнил. Он разглядывал эти фотокарточки и представлял себе жизнь Филлиппа и Веро́ники: как они пили кофе, читали газеты, говорили, смеялись и плакали. Он часто представлял себе свою жизнь, если бы они не исчезли.

Финч нашел самую последнюю фотокарточку родителей. Мама, молодая красивая женщина с копной вьющихся черных волос, пыталась сдуть снежинку, севшую на кончик ее острого носа. За руку ее держал с виду угрюмый, но при этом откровенно пытающийся сдержать улыбку папа…

Финч вдруг заметил на фотокарточке кое-что такое, на что прежде не обращал внимания. Земля вокруг родителей была гладкой и сверкающей — это же каток! Позади чернели фигурки на коньках… На фотокарточке этого не было видно, но, должно быть, и его родители тоже стояли на коньках.

Они выглядели счастливыми и преисполненными надежд — впереди у них была еще вся жизнь. В момент, когда фотокарточку сделали, они еще не знали, что снежная буря, которая начнется через два дня, заберет их навсегда…

Что-то вдруг закололо в груди, словно Финч туда-сюда возил сердце по столешнице и ненароком вогнал в него занозу. Руки сами потянулись к карману, и он достал черное перо. Оно было чуть теплым…

«Остыло? — подумал он. — Оно же было почти обжигающим! Что же случилось?!»

Что-то капнуло на фотокарточку родителей. Финч с удивлением понял, что это его собственная слеза.

И тут в дверь позвонили.

«Дедушка?! — с надеждой подумал Финч, но потом вспомнил, что у дедушки есть свой ключ. — Тогда кто же это может быть?»

Захлопнув альбом, он спрятал перо обратно в карман, сполз с кресла и, выбравшись из пледа, подошел к двери.

— Кто там? — спросил он.

— Открывай скорее! — раздался знакомый неугомонный голос. — Это я!

— Ты же ушла пять минут назад! — воскликнул Финч, открывая дверь.

— Вообще-то, еще и пяти не прошло, — занудно уточнила Арабелла и заскочила в квартиру. На ней были пальто, шарфик и шапка. — Одевайся скорее!

— Зачем?

— Мадам Клара! — взволнованно пояснила Арабелла. — Она снова вышла. Нам нужно за ней пойти.

— Но ты же говорила, что мненужен покой и…

— Обойдешься! — категорично оборвала его девочка. — Ты и так выглядишь здоровым! Или ты хочешь, чтобы я пошла без тебя?!

— Вот еще!

Финч торопливо оделся, и они с Арабеллой, выбежав из квартиры, бросились вниз по лестнице.

Оказавшись на первом этаже, дети пронеслись мимо окошка консьержки и, под возмущенный окрик миссис Поуп «Не бегать!», выскочили из подъезда.

Мадам Клара с коляской отошла уже достаточно далеко от дома. Ее высокая стройная фигура чернела на фоне белого заснеженного пустыря. Направлялась няня куда-то в сторону путей.

Финч и Арабелла двинулись за ней.

— А как ты узнала, что она вышла? — спросил мальчик.

— Я уже спустилась на свой этаж, когда услышала, что едет лифт, — ответила Арабелла. — Притаилась у решетки и прислушалась. Из проезжавшей мимо кабинки раздавались липкие лебезящие комплименты мистера Поупа в адрес мадам Клары.

Тем временем няня с коляской перебралась через пути и направилась дальше, прямо через кажущийся бескрайним пустырь, в сторону далеких светящихся огоньков.

— Куда она идет, как думаешь? — спросил Финч.

— Не знаю, — покачала головой Арабелла. — В Гротвей? Но почему она не пошла через мост?..

— Может, она снова хочет встретиться с Рри?

— Нет, думаю, здесь что-то другое. Но это точно не простая прогулка с ребенком.

Финч кивнул.

— У всех какие-то тайны, — сказал он. — Мистер Дрей, миссис Чаттни, мистер Франки, мадам Клара, эти, с вороньими воротниками. Как они связаны? Я вообще уже ничего не понимаю… все слишком запутанно…

— Да, все запутанно, — согласилась Арабелла, — но на самом деле все очень просто.

Финч не поверил своим ушам.

— Как это «все очень просто»? Ты что-то понимаешь?

Арабелла хмыкнула, но, увидев негодующий взгляд Финча, пояснила:

— Тебе все кажется очень сложным, потому что ты…

— Отсталый?

— Нет, просто плохо разбираешься в ниточках. Вот твои ниточки перепутались.

— Что еще за ниточки? — хмуро спросил Финч.

— У всех этих людей есть кое-что общее. К каждому из них привязана ниточка, которая куда-то ведет. Понятно, что ты не можешь связать эти ниточки, потому что тянешь их снизу вверх, а нужно тянуть сверху вниз, и тогда все сразу становится понятным.

Финч замотал головой. Он сейчас почувствовал себя так, будто ненароком заглянул в учебник по Странным числам на два класса старше. Видимо, именно так сходят с ума…

— Можно попонятнее говорить?

Арабелла вздохнула.

— Ладно. Представь большой узелок, из которого тянутся вниз две ниточки. Большой узелок — это таинственный мистер Гелленкопф. На него работают два Человека в черном: один — Гораций Горр с тростью-псом, и второй — мрачный старик с тростью-вороном из кабаре «Пересмешник». На Горация Горра, в свою очередь, работает миссис Чаттни — исполняет для него какие-то поручения. На другого — дядя Сергиус. При этом твой дедушка, мои родители и мистер Франки знают, кто такой Гелленкопф. Все ниточки так или иначе тянутся к этому Гелленкопфу. Сначала я думала, что в нашем доме зреет заговор, но сейчас все больше склоняюсь к мысли, что мы нечаянно влезли в дела какого-то тайного общества.

От этих двух слов («тайное общество») внутренний мальчишка Финча затрепетал с ног до головы от восторга, а вот «внешний» особо радоваться не спешил.

— Это все очень умно, — сказал Финч, с удивлением поймав себя на том, что и правда все понял. — Но с чего ты взяла, что Человек в черном из «Пересмешника» тоже работает на Гелленкопфа?

— Ну же, Финч! У этих двоих одинаковые воротники — ты думаешь, это совпадение? Конечно, они оба на него работают. Может, черные пальто с такими воротниками — это какая-то форма или что-то вроде того.

— Форма? Как у почтальонов?

— Или как у солдат.

Финча пробрало от этого предположения, и все же кое-что для него по-прежнему оставалось непонятным.

— А мадам Клара? — спросил он.

— Человеку в черном из «Пересмешника» что-то от нее нужно, — напомнила Арабелла.

— Ты думаешь, она приведет нас к этой разгадке?

— Ну, не зря же она вдруг нарушила свой неизменный распорядок дня и целых три раза сегодня вышла на прогулку с коляской. Уверена, все это неспроста. Что-то происходит. Надеюсь, мы получим какие-то ответы.

Финч пристально поглядел на Арабеллу.

— А мистер Дрей не будет злиться из-за того, что ты бродишь где-то вечером?

— Он сегодня сам не свой, — понуро ответила девочка. — За весь день не сказал мне ни слова и даже чуть не забыл дать маме пилюли. Я уж было понадеялась, что забудет, но он все же вспомнил. Дядя Сергиус весь как на иголках — кажется, встреча в «Пересмешнике» его как следует встряхнула. Ему сейчас не до меня… Эй, смотри!

За разговором дети и не заметили, как преодолели пустырь. Впереди был Гротвей.

Казавшаяся бескрайней, снежная прогалина между районами оканчивалась рядом пятиэтажных домов с покатыми темно-красными крышами и флюгерами в виде жестяных рыб. Окна уютно светились, вдоль домов прогуливались дамы и джентльмены под зонтиками, неподалеку, на заснеженном холме, катались дети на своих самоходных санках. Оттуда доносились веселые возгласы и смех.

Мадам Клара здесь не остановилась и вместе с коляской нырнула под арку между двумя домами.

Дети ускорили шаг и вскоре оказались на неширокой улочке. Фигура мадам Клары впереди небыстро продвигалась в людском потоке.

Даже сейчас Гротвей был шумным и оживленным. По мостовой ползли, пыхтя и шелестя полозьями по снегу, дымные «троффы». То и дело звенели колокольчики над дверями лавок. Из рупоров новостной будочки шло вещание, а из медленно катившегося по улице передвижного граммофонного аппарата звучала музыка, смешивающаяся с голосами прохожих.

За большим окном цирюльни «Шевелюрное чудо» на высоких стульях сидели несколько джентльменов, головы которых обхаживали автоматоны-парикмахеры с пятью руками каждый: лица мылились, щелкали ножницы, гудели сушильщики. На витрине «Ателье Франкура» танцевали безликие деревянные манекены, облаченные в вечерние наряды.

Мадам Клара никуда не заходила и нигде неостанавливалась, и идущим за ней детям уже начало казаться, что она и правда просто прогуливается. Финча это непередаваемо злило. Арабелла уже настроила его на то, что впереди их ждет какая-то тайна, но пока что самой большой тайной было: когда же уже это блуждание по Гротвей наконец закончится.

Что ж, не прошло и пяти минут, как Финч получил то, чего хотел. Мадам Клара подкатила коляску к зданию с колоннами под вывеской «Театр Вирдербрандт», на тротуаре у которого стояли джентльмены с сигарами и дамы с папиретками на мундштуках.

В театр няня не пошла, а вместо этого направилась в прилегающий к нему переулок. Дети, подойдя ближе, осторожно заглянули туда.

В переулке было тихо, и до Финча с Арабеллой долетало отдаляющееся поскрипывание коляски. Фигура в черном пальто и шляпке с вуалью будто плыла через снег, пока в какой-то момент не повернулась и не приблизилась к стене дома с левой стороны переулка.

Финч ожидал, что мадам Клара вот-вот зайдет в какой-нибудь подъезд, но то, что произошло дальше…

Что ж, они точно не зря решили проследить за этой невероятно таинственной женщиной.

Мадам Клара наклонила коляску на себя, уперла колеса в стену и, с силой надавив на ручку, покатила ее вверх. После чего сама уперла ногу в кладку, затем вторую и просто двинулась в сторону крыши вдоль трубы водостока. На самом деле все произошло быстрее — няня просто сделала шаг и оказалась на стене, но этот миг растянулся для пораженных детей будто на целый час.

Глядя на то, как мадам Клара уверенно шагает по кирпичному простенку между окнами, Арабелла словно забыла родной язык.

— Это… Что?.. Как она это?..

— Я не знаю… — начал было Финч, но вдруг замолчал.

Ему на ум вдруг пришла старая супружеская пара на диване. Старик читает газету, старушка ест варенье большой ложкой из банки, рядом автоматон вяжет на спицах. Финч будто бы видел их совсем недавно, глядел на них через окно, только они были где-то внизу, как в люке в полу. И перевернуты… А еще… Он вспомнил беловолосую девушку из какой-то мансарды, играющую на виолонтубе. В завываниях ветра он сейчас будто бы даже уловил мелодию, которую извлекает из струн ее смычок. «Не отставай, Финч из двенадцатой квартиры!» — раздался в голове чей-то голос. Финч испугался: что это за мысли? Чьи они?

— Это же… это же ненормально, да? — прошептала Арабелла, задрав голову.

— Я не знаю, — неуверенно ответил Финч. — А ненормально?

— Конечно! — Девочка поглядела на него, как на сумасшедшего.

— Но мы можем попробовать… — предложил мальчик.

Арабелла кивнула, и дети по очереди попробовали последовать за няней, но все их попытки взобраться на гладкую стену не увенчались успехом.

Мадам Клара меж тем остановилась на уровне четвертого этажа, наклонилась к светящемуся окну слева от себя и постучала. Прошло несколько мгновений, и окно распахнулось. В переулок из него вырвалась негромкая мелодия — трагичный вальс, сыгранный рвущими душу скрипками. Мадам Клара закатила коляску в окно и исчезла в квартире следом за ней. Окно затворилось. Вальс затих.

Финч закусил губу и начал озираться по сторонам, пытаясь придумать, как бы подобраться к этому окну, и тут его взгляд наткнулся на лестницу, ползущую зигзагами по стене справа. Она вела на крышу — должно быть, там находилась посадочная площадка для аэро-транспорта.

— Туда! — воскликнул мальчик, и дети ринулись к лестнице.

Стуча башмаками по металлическим ступеням, они помчались вверх. Вскоре, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, они оказались напротив окна, в котором скрылась мадам Клара.

Им предстала достаточно богато обставленная комната: стены, обитые пурпурной тканью с золоченым цветочным узором, диван, обтянутый кожей, большие картины, изображающие кого-то в полный рост. Напротив окна разместилось устройство, вроде граммофона, занимавшее собой добрую половину комнаты. Оно стояло на полу, и из него, словно ветви дерева, росли трубы, раскрывающиеся на концах, как цветочные бутоны.

По комнате с судейской важностью, заложив руки за спину, расхаживало нечто, лишь отдаленно напоминающее человека. Финч и Арабелла уже видели такие лица — у того же бродяги Рри. Огромный нос, черные глаза, белая кожа. Существо было одето в бархатный зеленый шлафрок, полы которого стелились за ним по полу.

Мадам Клара тоже была в комнате. Оставив коляску у стены с картинами, она ходила следом за существом в шлафроке и явно в чем-то пыталась его убедить.

— О чем они говорят? — спросила Арабелла.

— А мне почем знать? — ответил Финч. — Кажется, спорят…

Носатый выглядел непреклонным, а еще он явно был чем-то раздражен. В пользу этого выступали его резкие напряженные движения и то, что он часто качал головой из стороны в сторону.

Спор длился не больше десяти минут, и в итоге мадам Клара, судя по всему так ничего и не добившись, попрощалась с носатым. Тот открыл для нее окно, и она сперва закатила коляску на подоконник, а затем и сама перешагнула карниз, после чего начала спуск по простенку между светящимися окнами. Люди в комнатах и не думали замечать женщину, каблуки которой цокали по кирпичам в какой-то паре футов от них.

Финч бросил взгляд в окно, которое покинула мадам Клара. Носатый высунулся из него и глядел, казалось, прямо на детей.

Мальчик вздрогнул, но почти сразу понял, что тот глядит не на них, а вслед няне. В любом случае существо в зеленом шлафроке тут же нырнуло обратно в комнату, закрыло окно и, задвинув шторы, скрылось из виду.

Мадам Клара вскоре спустилась на землю и покатила свою коляску обратно к выходу из переулка. Дети переглянулись и бросились следом.

Домой няня отправляться пока что явно не собиралась. Должно быть, у нее были здесь еще какие-то дела, поскольку она шагала все глубже в Гротвей…

…Снег заметно усилился.

Арабелла шла и бурно возмущалась из-за того, что ничего не понимает, а Финч был погружен в собственные мысли. Его не отпускало ощущение, что когда-то он уже ходил по стене, прямо как мадам Клара! Ходил вместе с ней! Но как это возможно?! И даже не нарушение законов физики, а… забыть об этом. Как вообще можно о таком забыть?! А эти существа… Сперва был голый толстяк со скамейки на аллее, затем — сумасшедший бродяга Рри, теперь вот этот в окне. Кто же они такие?..

Финч изо всех сил старался вспомнить: «Ну, давай же! Давай! Вспоминайся! Вспоминайся! Ты уже шел по стене дома. Вместе с мадам Кларой. Когда это было? Не знаю. Окна светились? Да! Точно светились! Был вечер или ночь. Мы куда-то шли… Но куда? Поднимались? Да, поднимались вверх. Кажется, я перешагнул трубу пневмопочты. Мы шли в сторону крыши. Переступили карниз и пошли по черепице. Скользкая черепица…»

Финч вдруг почувствовал, что вот-вот вспомнит. Он почти-почти вытянул свои воспоминания из колодца забытья за тонкую нить. В его голове на мгновение застыл отчетливый образ: мужчина в пальто цвета снежной ночи держит сверток с ребенком… мужчина в пальто цвета снежной ночи прыгает с карниза и превращается в снег. А еще…

Нить внезапно порвалась. Размышления Финча кто-то грубо и резко прервал.

— Эй! — дернул его за рукав рыжий и курносый кто-то. — Ты меня слушаешь?

— Да-да, — Финч поглядел на подругу. Он чувствовал себя так, словно очнулся от сна, длившегося неделю.

— Ты понимаешь, что происходит? — спросила Арабелла.

— Ты о чем?

Финч сейчас будто пребывал в двух местах одновременно. В одном — он все еще находился на крыше с мадам Кларой и глядел вслед исчезнувшему в снегу мужчине, а в другом — следовал за мадам Кларой вместе с Арабеллой. Рыжая девчонка между тем все сильнее захватывала его внимание, будто перетягивала на себя теплое одеяло, заставляя его пятки мерзнуть. Чем больше было ее, тем меньше было воспоминаний.

«Проклятье! — с досадой подумал Финч. — Я же был так близок!»

Арабелла тем временем рассуждала вслух:

— …И поднялась по стене. И как это возможно? Хотя это ведь мадам Клара — она всегда была чуточку… странной. Но все равно! Чтобы такое! А ты чего молчишь и хмуришься? Странно, что ты не возмущен и не удивлен, как я! А ну признавайся! Ты возмущен и удивлен, как я? Или нет?

— Почти, — не стал вдаваться в подробности Финч.

— Но кто это был в комнате?

Финч задумчиво глядел на идущую по улице впереди, всего в двух дюжинах ярдов от них, няню с коляской.

Мимо нее прошла женщина, также катившая коляску. Поравнявшись с мадам Кларой, она вежливо кивнула ей — мадам Клара ответила.

— Мадам Клара связана не только с Рри, — сказал Финч. — Эти носатые…

— Но кто они такие? — Арабелла засопела. Ее всегда раздражало, когда она чего-то не знала или не понимала. — Откуда взялись? Кто? Они? Такие?

— Жители города, — ответили губы Финча, не спросив самого Финча. Это были не его слова… Но кто же их говорил? — Такие же, как я и ты.

— Что? — удивилась Арабелла. — Откуда ты знаешь?

— Мадам Клара… — пробормотал мальчик и потер виски. — Она мне сказала.

— Когда сказала?

— Не знаю. Я… я забыл.

— Как такое может быть?

Мальчика посетила неприятная догадка. Если мадам Клара ходит по стенам, что ей стоит…

— Она стерла мне память.

— Что ты несешь?

— Нет! Серьезно! Я уже однажды ходил по стене вместе с ней. Я смотрел в окна под ногами. Я помню стариков в какой-то комнате, помню девушку, играющую на виолонтубе, помню, как переступал трубу пневмопочты и карниз. И мы шли по крыше…

— И когда это было?

— Недавно… Я не знаю. Я помню только обрывки. Вспоминаю обрывки…

— Ты меня пугаешь, — сказала Арабелла, пристально глядя на Финча.

— Мне самому страшно, — признался он.

Мадам Клара свернула в очередной неприметный переулок. В него выходили двери черных ходов домов и наклонные люки погребов лавок. Здесь горел всего лишь один фонарь — на кованом крючке, торчащем из дальней стены в тупике.

Дети уже приготовились к тому, что няня вот-вот снова начнет взбираться по стене, но она сделала кое-что совершенно иное. Хоть и не менее удивительное.

Мадам Клара остановилась под фонарем, у стены, сплошь увитой трубами, и какое-то время просто стояла, словно раздумывая что делать дальше.

А затем… закаркала, как самая настоящая ворона!

В ее пронзительных птичьих криках Финч разобрал слова: «Фогельтромм, впусти меня!»

Как только эхо стихло, переплетение труб на стене зашевелилось и начало перестраиваться. В итоге оно, сложившись в громадный глаз, замерло. Глаз несколько мгновений изучал пришелицу, моргая с натужным скрежетом, после чего трубы расползлись в стороны, обнажая кладку и высокое резное нечто, темнеющее в ней.

— Это… Это… — завороженно проговорила Арабелла.

— Да, это дверь, — кивнул мальчик. Он был взволнован не меньше подруги.

Мадам Клара, как ни в чем не бывало, открыла дверь, закатила коляску в образовавшийся темный проем, сама шагнула следом и затворила дверь за собой. Трубы снова пришли в движение и встали на свое изначальное место, зарастив прореху.

Дети на цыпочках подошли к стене. Даже вблизи ни за что было не догадаться, что там есть проход.

Финч вытянул палец и осторожно прикоснулся к одной из труб. Та никак не отреагировала — прикидывалась толстой ржавой трубой с зеленоватыми потеками, щербатыми заклепками и вросшими вентилями.

— Что будем делать? — шепотом спросила Арабелла.

— Давай попробуем сказать то, что говорила мадам Клара. Думаю, это какой-то пароль.

Арабелла покачала головой.

— Что еще она такого говорила? Она же просто каркала. Очень странно…

Финч нахмурился.

— Ты что, не слышала? Она сказала: «Фогельтромм, впусти меня».

Арабелла не успела никак отреагировать, как тут трубы перед ними зашевелились и начали изгибаться, скользить по стене, перемещаясь и стыкуясь по-новому, пока не приобрели очертания здоровенного ржавого глаза.

Финч и Арабелла застыли, боясь сделать вдох.

Глаз чуть выдвинулся вперед, веки сошлись и оставили узкую щелочку так, будто тот, кто глядел на детей, прищурился.

По спине Финча побежали мурашки, а в голову очень некстати пробралась мысль: «Если есть глаз, то где-то должны быть и зубы».

Но сжирать незваных гостей сегодня, кажется, никто не собирался. Глаз заскрежетал и захлопнулся, а затем разделился на трубы и патрубки, которые разошлись в стороны, обнажив дверь.

Громоздкая, из темного дерева, с ручкой в виде вороньей лапы, эта дверь выглядела древней, словно была здесь еще в те времена, когда никакого города не существовало. А еще в ее центре красовалась витиеватая фигурная буква «Ф».

— Что-то мне подсказывает, что это и есть тот самый «Фогельтромм», — сказал Финч. — Идем внутрь?

— Ну что за глупые вопросы! — проворчала Арабелла и многозначительно глянула на ручку: мол, она сама себя не повернет, а дверь сама себя не откроет.

— Будь готова бежать, если нас вдруг увидят, — сказал мальчик и повернул ручку.

Дверь открылась, и дети осторожно перешагнули порог. Финч ожидал, что сейчас включится шумная тепло-решетка, но ее просто не оказалось. Да и вряд ли кто-то мог их услышать. Здесь будто бы вообще никого не было.

Арабелла испуганно схватила Финча за руку.

Они оказались в каком-то… вестибюле?

Это было довольно мрачное место, навевающее мысли и страхи о запертости в чемодане под кроватью, в котором даже дышать тяжело, не то что повернуться или хотя бы расправить плечи. Стены до самого потолка были обиты панелями темного дерева. Вдоль них стояли какие-то причудливые латунные механизмы, назначения которых Финч не знал и, как ни пытался, разгадать не смог.

Арабелла подергала Финча за руку и, когда он посмотрел на девочку, та подняла вверх палец, на что-то указывая.

Финч задрал голову, и от увиденного у него даже глаза на лоб полезли. Под сводами рядами висели пальто. Десятки, может быть, сотни различных пальто — они просто застыли в воздухе под потолком.

— Что это за место? — дрожащим голосом спросила Арабелла. — Ты здесь тоже был? Что-то вспоминается?

— Нет, здесь я точно не был.

Финч тоже был испуган. Его сердце отстукивало какой-то совершенно дикий ритм и при этом грохотало и топотало, как слоненок.

— Это твое сердце так громко стучит? — шепотом проговорила Арабелла.

Финч положил руку на грудь, но тут же покачал головой и, насилу оторвав взгляд от странных пальто, опустил голову и ткнул пальцем вдаль.

В противоположном от входа конце вестибюля чернел проход — это был очень длинный узкий коридор.

Газовые лампы висели там слишком редко, поэтому создавалось впечатление, что в коридоре существуют только крошечные, залитые рыжим светом, островки, а все остальное затянуто чернильным морем, которое не всколыхнется и не изойдет рябью даже на самом сильном ветру.

Черная фигура с коляской вынырнула из тьмы на залитое светом одной из ламп пространство, прошла несколько шагов и исчезла в следующей кромешной впадине. Стук каблуков мадам Клары громким эхом разносился по коридору. Вскоре она совсем скрылась из виду, а стук затих.

— Идем… — негромко сказал Финч.

Держась за руки, Финч и Арабелла двинулись по коридору.

На стенах проглядывали очертания резных рам. Все картины были написаны в темных тонах, словно создавшие их художники страдали затяжной безысходностью. С больших прямоугольных портретов на детей глядели мужчины и женщины, и все они были носатыми существами, все выглядели важными и суровыми — не такими, как Рри, а, скорее, как тот джентльмен, в зеленом шлафроке в окне. На вырисованных витиеватых лентах в основании каждого портрета стояли имя и должность:

«Господин Брекк, XIX директор Фогельтромм».

«Госпожа Тррейньяк, профессор исчезновения».

«Господин Доррбиль, профессор магнетизма» и тому подобные.

— Профессора? — шепотом проговорил Финч. — Что же это за место?

Ответ обнаружился за одной из дверей, выходивших в коридор. В ней было пробито небольшое круглое окошко, и Финч с Арабеллой украдкой заглянули в него.

Им предстал школьный класс: к потолку поднимались ряды парт, за которыми сидело около двух дюжин детей-существ. Они все глядели не мигая на белоснежную грифельную доску, на которой черным мелом были старательно выписаны сложные формулы, больше напоминающие вязь какого-то запутанного языка. Перед доской расхаживала дама в строгом сером платье с узким воротником и длинными рукавами. В руках она сжимала тонкую, как веретено, указку и что-то монотонно поясняла ученикам.

Финч поморщился и глянул на Арабеллу. Судя по восторженному лицу девочки, она была не прочь присоединиться к другим детям на занятии.

— Это школа! — с отвращением произнес Финч и ткнул пальцем в бронзовую табличку над дверью. На ней было выведено:

«Класс теории гррайа».

Хоть Финч и не понял, что такое этот «гррай» и зачем ему нужна теория, суть он уловил.

— У этих существ есть своя школа! — прошептала Арабелла. Весь ее страх, как рукой сняло. Она очень уважительно относилась ко всему, что было связано с приобретением знаний. И чем зануднее, по мнению Финча, были эти знания, тем, видимо, для нее было лучше. Носатые существа перестали быть для нее чем-то отвратительным, пугающим и непонятным — если они учились в школе, то это все меняло.

— Я очень рад и невероятно счастлив, — раздраженно бросил Финч. — Но мы сюда пришли не учиться. У нас дело…

— Да, я помню, — ответила Арабелла и лукаво улыбнулась. — Спорим на что угодно, что я лучше тебя сдала бы все контрольные работы по теории гррайя!

— Может, просто пойдем поищем мадам Клару? — предложил Финч и, не дожидаясь ответа от этой зазнайки, отпустил ее руку и направился дальше по коридору.

Арабелла бросила полный сожаления взгляд в дверное окошко и поспешила за ним. В мыслях она как раз на отлично сдавала все работы и становилась лучшей ученицей Фогельтромм. За каждой из дверей, мимо которых они проходили, она была уверена, ее ждали ни с чем не сравнимые, новые и совершенно невероятные, знания.

Не преодолев и двадцати шагов, Финч вдруг замер, и Арабелла не сразу поняла, что именно его остановило.

Коридор оканчивался тупиком и упирался в дверь. В очень мрачную дверь красного дерева. Возле нее стояла жесткая на вид скамья, и на ней сидела, понуро опустив плечи, девочка в клетчатом платье.

Девочка тоже была из этих, носатых. Ноги ее не доставали до пола, и она угрюмо болтала ими по воздуху. Уперев локти в коленки, она опустила в ладони голову. Рядом с носатой девочкой лежал черный портфель.

Финчу вдруг вспомнилось легкое покачивание вагончика. Перед мысленным взором предстал вид ночного города внизу, открывающийся через иллюминатор. В ушах возник голос из вещателей: «Станция „Чужое Безмолвие“». А еще Финч вспомнил носатых существ в деловых костюмах с газетами и девочку, сидевшую напротив.

— Я ее знаю, — прошептал Финч.

— Откуда? — удивилась Арабелла. — А, ну да. Ты не помнишь…

— Из подвесного трамвая. Я видел ее в подвесном трамвае.

— Что? — Арабелла решила, что он от страха совсем свихнулся. — В городе нет подвесных трамваев. Или… — девочка себя прервала, вспомнив, что до сегодняшнего дня она и не думала, что кто-то может ходить по стенам, а рядом с людьми могут жить странные носатые существа. Так что уж тут странного, если и трамваи подвесные курсируют в небе над головами ничего не знающих горожан?

Финч отмер и направился прямо к девочке-существу. Арабелла испуганно держалась за спиной Финча: кто ее знает, эту носатую, чего от нее можно ожидать.

— Привет, — добродушно сказал Финч, подойдя.

Девочка подняла взгляд и удивленно открыла рот, увидев того, кто к ней обратился.

— Это ты! Привет! — радостно воскликнула она, узнав Финча. На ее лице появилось недоумение. — Что ты тут делаешь? — Она перевела взгляд на Арабеллу. — А это кто?

— Это Арабелла, — представил Финч подругу. — А я — Финч. Мы… мы просто пришли.

Арабелла возвела очи к небу: объяснение лучше не придумаешь, но девочку-существо оно между тем вполне устроило.

— А меня зовут Коралина Кнауэ, но все зовут меня Кора.

— Приятно познакомиться, Кора, — сказали одновременно Финч и Арабелла.

— Ты — красивая, — сказала Кора, глядя на Арабеллу. — Мне нравятся твои волосы.

— Спасибо, — смущенно улыбнулась Арабелла и поправила шапку, из-под которой выбилась рыжая прядь.

— А где вы живете? — спросила новая знакомая.

— В Горри. А ты?

— Я — в Гротвей. В моем классе есть мальчики и девочки из Горри. Они — грустнее всех.

«Значит, у этих существ все так же, как и у нас», — подумал Финч.

— А что ты тут делаешь? — спросил он. — Ты выглядишь очень печальной. Как будто сама из Горри.

Кора снова насупилась.

— Меня наказали. Вернее, еще накажут. Я жду, когда госпожа директриса освободится и назначит мне наказание.

— Наказали? — спросил Финч — большой знаток наказаний. — Но за что?

— На уроке полетов я очень испугалась. И не захотела пробовать.

Арабелла решила прикинуться осведомленной, чтобы не выдать себя и Финча:

— Но говорят, это совсем неопасно, — важно сказала она. — Почему ты испугалась?

— Иногда кто-то разбивается, — сообщила Кора, подняв на них влажный блестящий взгляд двух черных глаз. — Насмерть.

— Как это? — испуганно спросил Финч, а Арабелла вздрогнула. — Что это за уроки полетов такие?

— Нас выводят на утес возле Краэкка. И заставляют прыгать с него в пропасть. И те, кто сходу учится, выживают, остальные — нет. И я испугалась. Я знала, что разобьюсь, но мадам Гракк попыталась меня столкнуть, а я вцепилась в дерево, которое растет на утесе. И она отвела меня сюда и сказала, что сообщит госпоже директрисе.

Финч украдкой покосился на Арабеллу. Та была бледной — причем настолько, что выглядела, почти как Кора. Кажется, эта школа мгновенно перестала ей нравиться.

— Я тебе очень сочувствую, Кора, — сказал Финч. — Меня тоже часто наказывают.

— Послушай, Кора. — Арабелла огляделась по сторонам. — Ты не видела здесь высокую женщину в черном? У нее еще коляска…

— Мадам Шпигельрабераух? — спросила Кора. — Она зашла в кабинет к госпоже директрисе. Только что.

Девочка указала на темно-красную дверь с табличкой:

«Вирджиния Воррта. Госпожа директриса Фогельтромм».

Финч нахмурился.

— И как же нам услышать, о чем они там говорят? — спросил он.

— Думаю, никак, — ответила Арабелла. — Но мы ведь и так узнали очень много, да?

Кора издала заинтригованно-восторженное «Ах!» и спросила:

— Вы что, следите за мадам Шпигельрабераух?

— Да, — признался Финч. — Мы здесь как раз за этим. Мы разгадываем одну тайну. — Он перешел на доверительный шепот: — Взрослую тайну.

— Ух ты! — Черные глаза Коры увеличились от восхищения.

— Мы шли за ней из самого Горри.

— Да, — разочарованно продолжила Арабелла. — Но больше, кажется, мы ничего не узнаем.

Финч подкрался к двери и приложил к ней ухо. Из-за нее не раздавалось ни звука. Он отрицательно покачал головой.

— А я знаю! — радостно воскликнула Кора.

— Что знаешь? — не понял Финч.

— Как нам услышать то, о чем говорят в кабинете мадам Воррты.

— И как?

— Пойдем со мной! — Она соскочила со скамейки, схватила портфельчик и бросилась по коридору обратно, к главному входу.

Финч и Арабелла переглянулись и поспешили за ней.

Не дойдя до вестибюля несколько шагов, Кора открыла одну из дверей слева — за ней оказалась узкая, как ворот рубашки, деревянная лестница. Дети поднялись по ступеням и вышли в очередной тесный темный коридор. Наконец, Кора остановилась у какой-то низенькой двери без таблички.

Девочка открыла ее и пригласила Финча с Арабеллой внутрь. Когда ее новые знакомые зашли, Кора закрыла дверь, и они оказались почти в полной темноте. Финч на мгновение даже испугался, что эта девочка заманила их в ловушку и сейчас съест.

— Чем это пахнет? — раздался совсем рядом голос Арабеллы.

Финч принюхался. В коморке стоял сильный запах воска и жира.

— Это чулан со свечами, — сообщила Кора. — Здесь есть решетка. Возле пола. Через нее неплохо слышно, как мадам Воррта кого-то отчитывает. В этом чулане постоянно собираются старшие ученики и потешаются над младшими, теми, кого наказывает госпожа директриса.

И тут, будто в подтверждение ее слов, в чулане вдруг раздался голос мадам Клары. Он был таким отчетливым, словно она стояла совсем рядом с детьми:

— Джинни, как ты не понимаешь! — воскликнула няня. — У меня не было выбора!

Кора шепотом подсказала своим новым знакомым:

— Джинни — это Вирджиния Воррта, госпожа директриса.

Мадам Воррта тем временем ответила:

— Какую же глупость ты совершила! — В ее каркающем голосе смешались осуждение и негодование. — Подумать только! Кто-кто, но ты, Клара! Как ты могла?!

— Он велел Кэрри найти и убить их, — жестко, как гвозди, забиваемые молотком, выплевывала слова мадам Клара. — Не так я его воспитывала!

— Но ему решать, верно?

— Нет! Никому такое не дано решать!

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — укоризненно заметила мадам Воррта. — Ты знаешь законы. Ты знаешь, чем грозит их побег и что они хотели сделать…

— Пророчество… Чепуха несусветная… — презрительно проговорила мадам Клара.

— И что ты наделала? — возмущенно продолжала мадам Воррта, пропустив мимо ушей ее комментарий. — Сама отдала их ему!

— Я думала так их уберечь, — негромко ответила мадам Клара, оправдываясь. Финч даже не представлял, что эта женщина способна на такое. До сего момента он считал, что это она могла кого угодно заставить оправдываться.

— Клара, ты за них не в ответе. Они не твои дети.

— Хватит мне об этом напоминать! — мадам Клара буквально взорвалась. Она утратила над собой контроль и сорвалась на крик. — Буквально все считают своим долгом мне об этом напомнить!

— Может быть, это оттого, что ты вечно об этом забываешь? — жестоко сказала мадам Воррта.

— А что, по-твоему, я должна испытывать? — с вызовом спросила мадам Клара. — Мне должно быть наплевать? Как тебе?

Мадам Воррта не торопилась отвечать. Через решетку проникали лишь звуки раздраженного дыхания мадам Клары.

— Милая, — заговорила мадам Воррта — сейчас ее голос звучал успокаивающе. — Я знаю, как ты за них всех переживаешь. Особенно за мальчишку.

«О каком это мальчишке речь, интересно?» — подумал Финч, а госпожа директриса продолжала:

— Но он сделал выбор. Он поверил пророчеству Одноглазого и послал за ними Кэрри. Если тебя интересует мое мнение, это лучший выбор из худших, а ты…

— А я никогда не верила в пророчества этого лжеца Корвиуса. Все его пророчества — самоисполняющиеся, как вы этого не замечаете! Он подталкивает несчастных, которые верят ему, и они сами совершают все то, что он там себе напридумывал.

— Я знаю твое мнение, дорогая, — сказала мадам Воррта. — Но ты не можешь не согласиться с тем, что Корвиус прочитал в Нитях о том, что Карран и Коллн попадут в лапы Гелленкопфа, и они в них попали.

Кора в ужасе от этих слов зажала рот руками.

— Кора, — прошептал Финч. — Кто это? Кто такой Гелленкопф?

— Это… враг… — едва слышно ответила девочка. — Он очень плохой.

Мадам Воррта тем временем не прекращала укорять:

— Мальчишка велел найти их, пока они не выдали Гелленкопфу местонахождение Черного Сердца, и послал Кэрри, а ты, чтобы спасти их от Кэрри, отдала их под защиту Гелленкопфа. Какова ирония! Кто бы мог подумать, что ты — именно ты, Клара! — свершишь пророчество, в которое не веришь.

— Джинни… — умоляюще проговорила мадам Клара. Судя по ее голосу, директриса Фогельтромм была ее последней надеждой. — Поговори с ним. Он тебя послушает. Убеди его простить их. Если он их простит, я их верну.

— Как же? Ты совершила непоправимую ошибку, милая.

— Непоправимого не существует, когда дело касается меня, ты же знаешь. Я… я что-нибудь придумаю. Поговори с ним.

— А почему ты думаешь, что он станет меня слушать? — с сомнением спросила госпожа директриса.

— Потому что он думает, что ты знаешь, где его… Камилла.

— Но я не знаю!

— И тем не менее…

Дверь чулана вдруг распахнулась. Дети вскрикнули и испуганно обернулись.

— Так-так-так! — сказал высокий мужчина, стоявший у порога. — Прячемся и подслушиваем?

Носатое существо с нафабренными черными волосами было одето в угольный костюм-тройку; высокий воротник его рубашки охватывал кроваво-красный бархатный галстук.

— Нет, сэр… — начал Финч. — Мы просто…

— Что «просто»? — перебил его мужчина. — Просто нарушаете правила? — Он осуждающе поглядел на Кору. — А вы, мисс Кнауэ, и без того почти наказаны! Вам, оказывается, мало? Из такой хорошей семьи, и столь сумасбродная девица!

— Профессор Кнеппин, я… — начала было Кора, но носатый перебил ее:

— Свои оправдания, мисс Кнауэ, оставьте для мадам Воррты! И вы, двое, — он пристально глянул на Финча и Арабеллу, — советую вам снять личины! Кто там прячется? Хм… Кажется, я догадываюсь… Мистер Райвери и мисс Таррк. Кто бы сомневался: самые непослушные ученики в Фогельтромм… Вы все идете со мной, вам ясно? В кабинет госпожи директрисы! Вперед марш!

Он развернулся и пошел в сторону лестницы, дети понуро поплелись следом.

«Как же это глупо, — подумал Финч, — отправиться за провинность в кабинет директора даже не в своей школе. Только я мог встрять в подобную несуразную неприятность!»

Отметив, что Арабелла оглядывается по сторонам, выискивая пути побега, он перехватил ее взгляд и покачал головой. Что-то ему подсказывало, что с этим профессором Кнеппином лучше не шутить. К тому же их побег для Коры сделал бы все только хуже. Кто знает, не наказали бы ее из-за них еще сильнее.

Кора шла, низко опустив голову. Кажется, она беззвучно плакала.

— Все будет хорошо, — шепотом попытался утешить ее Финч, сам не веря своим словам, но наивная девочка немного приободрилась. Почему-то она ему верила.

Вскоре они уже были у двери кабинета госпожи директрисы.

Профессор Кнеппин отрывисто постучал.

Дверь в тот же миг распахнулась, и из нее величественно вышла женщина в багровом платье, будто в крылья, завернутая в ореол строгости и непреклонности. У нее были неимоверно спутанные красные волосы, в которых торчали алые перья. На ее клювообразном носу сидели круглые очки. Черные глаза буравили профессора и пойманных им детей.

— Что здесь такое? — спросила госпожа директриса. — Профессор Кнеппин, объяснитесь!

— Мадам Воррта, — начал профессор. — Я шел в свой кабинет, когда услышал перешептывания в свечном чулане. И вот… полюбуйтесь, кого я там обнаружил.

— Что они там делали? — спросила госпожа директриса, повернув голову сперва к Финчу, затем к Арабелле и напоследок к малышке Коре.

— Полагаю, подслушивали вашу беседу через дымовую решетку.

— Что?!

Мадам Воррта выглядела настолько разгневанной, что казалось, вот-вот разорвет детей голыми руками, или выцарапает им ногтями глаза, или сделает еще что похуже. Финч понял, почему Кора так боялась наказания от госпожи директрисы. Да все его дополнительные часы в школе Фьорити, кажется, ни в какое сравнение не шли с тем, что могла устроить эта женщина.

— Кто вы такие? — спросила она ледяным тоном. — И как оказались в моей школе?

Профессор Кнеппин склонился к детям и поморщился.

— Это не личины… подумать только, и как я мог принять вас за…

— Отвечайте мне, дети! — прокаркала Вирджиния Вортта. — Не то хуже будет!

Из-за ее спины выступила высокая женская фигура в черном пальто и шляпе с вуалью.

— Они со мной, Джинни, — сказала мадам Клара. — Я велела им меня дожидаться на улице у входа, но это же дети… они такие непоседливые. Я с ними поговорю, Джинни. Объясню, как плохо пробираться в чуланы и подслушивать.

Финч вскинул умоляющий взгляд на няню и госпожу директрису.

— Мадам Воррта, не наказывайте Кору! — воскликнул он.

— Что? — Мадам Воррта поглядела на него, как на червяка, которого собиралась вот-вот отправить себе в рот.

— Она ничего такого не сделала! — заявил Финч. — Если хотите, можете наказать меня вместо нее.

Повисла тишина. Мальчик и сам не заметил, как эти слова сползли с его губ. Но, как только они отзвучали, он понял, что сказал то, что было у него на уме. Он не хотел, чтобы эту кроху наказывали. Кора и Арабелла глядели на него пораженно. Мадам Клара — выразительно и с легкой улыбкой. Она больше не походила на ту отчаявшуюся женщину, разговор которой слышали дети. Она снова была собой — великолепной и неподражаемой мадам Кларой.

— Нет уж, она совершила ужасный проступок, и будет за него наказана, — безжалостно ответила мадам Воррта. — И мало того — после этого еще решилась подслушивать! Возмутительное поведение! Я предвосхищаю слезы вашей матери, юная мисс, и разочарование вашего отца!

— Мисс, — обратилась мадам Клара к Коре. — Как вас зовут и за что вы ждете наказания?

— Коралина Кнауэ, мадам Шпигельрабераух, — испуганно представилась Кора. — Я боялась учиться летать.

Мадам Клара усмехнулась и поглядела на госпожу директрису.

— Джинни, думаю, на первый раз можно простить мисс Кнауэ ее проступок. Уверена, во второй она соберется с силами и преодолеет свои страхи.

— Но ведь есть же порядок, Клара!

Было видно, что мадам Клара обладает недюжинным авторитетом в этой школе.

— Ой, прошу тебя, Джинни! — все еще улыбаясь, сказала няня. — Половина здешних профессоров, если мне не изменяет память, а она мне никогда не изменяет, будучи учениками, цеплялись за бедное дерево так, что их пальцы приходилось разжимать клещами. А все из-за этих старых пыльных страшилок, которые передают из поколения в поколение, о том, что кто-то разбивается…

— Я подумаю, — раздраженно сказала госпожа директриса и бросила быстрый взгляд на профессора Кнеппина. Тот стоял, стыдливо потупившись, — очевидно, он был одним из упомянутых боявшихся учиться летать профессоров.

Мадам Клара кивнула мадам Воррте на прощание и покатила коляску по коридору.

— За мной, дети! — бросила она, не оглядываясь.

Финч и Арабелла глянули на все еще не понимающую, что происходит Кору, и двинулись следом за няней.

* * *

Они шли молча. Мадам Клара катила коляску, а дети брели рядом, будто прикованные к ней цепью.

Финч боялся, что няня начнет кричать и обвинять их, стоит им покинуть школу носатых существ Фогельтромм, но она не сказала им ни слова.

Это молчаливое шествие действовало на Финча удручающе. Ему казалось, что буря все копится, с каждым шагом все нагнетается, будто воздух, надувающий резиновый шар, и что вот-вот этот шар лопнет. Финча и Арабеллу, вне всяких сомнений, должно было унести в заснеженное ночное небо этим жутким взрывом.

Когда они прошли весь Гротвей и оказались на пустыре, а вдали уже замерцали редкие огоньки Горри, Финч не выдержал:

— Мадам, пожалуйста, не отбирайте наши воспоминания, — попросил он.

Мадам Клара медленно повернула к нему голову.

— С чего бы, скажи на милость, мне этого не делать?

В ее голосе звучали насмешливые нотки, но мальчик был так испуган, что не заметил их. Арабелла же просто брела с грустным видом, глядя себе под ноги.

— Мы никому ничего не расскажем, — клятвенно заверил Финч. — Честно-пречестно!

Мадам Клара молчала и просто катила коляску по пустырю. А мальчик решил не сдаваться:

— И вообще, это несправедливо!

— Несправедливо, ты говоришь? — проворчала мадам Клара.

— Да! — с вызовом сказал Финч. — Вы бы точно не хотели, чтобы вам стерли воспоминания!

Она покачала головой и отвернулась.

— Уж поверь, я бы предпочла забыть многое.

Финч явственно разобрал в ее голосе застарелую тоску.

— Что вы слышали? — спросила мадам Клара.

Дети стыдливо молчали.

«Ну вот, началось!» — с тревогой подумал Финч.

— Что вы слышали? — чуть громче и гораздо жестче повторила мадам Клара. — Неужели вся твоя храбрость, Финч из двенадцатой квартиры, иссякла?

Финч осмелился ответить:

— Мы слышали, как вы просили мадам Воррту помочь вам. Помочь убедить кого-то, какого-то мальчишку, чтобы он передумал. Только мы не поняли, что это за мальчишка…

— О, он давно вырос, — с показным безразличием ответила няня. — Но для родителей, нянь и учителей дети навсегда останутся детьми. Поэтому он навсегда останется для меня мальчишкой, тем, о ком я, не смыкая глаз, заботилась когда-то. Приглядывала, чтобы он не превратился однажды… в своего дядю. Но он превратился.

Финч поглядел на нее. Все, что он только что услышал, походило на жалобу. Конечно, если бы мадам Клара в принципе умела жаловаться. Она была непреклонной и непримиримой. А еще очень сильной. Но она будто бы и сама не заметила, как на свободу вырвалось признание, полное сожалений, явно копившихся в ней долгое время. Быть может, она считала, что это не худшие момент и место для подобных признаний — тихий вечер на заснеженном пустыре. Кто знает…

— И вот мы идем домой, а вы просите меня не отбирать у вас воспоминания, — сказала она. — И это после всего, что вы видели. После всего, что услышали. Я не слишком переживаю о том, что вы проболтаетесь, ведь вам, скорее всего, никто не поверит. Я больше опасаюсь последствий ваших действий и решений, основанных на том, что вы увидели и услышали.

— Что вы имеете в виду? — удивился Финч.

— Вы очень опасные существа, — сказала мадам Клара. — Дети… Обладая неуемной фантазией и бесконечным запасом энергии, и при этом часто не представляя себе последствий, вы способны на ужасные, роковые поступки.

— Ничего подобного! — воскликнул Финч. Лично он не представлял себя совершающим какие-то ужасные, роковые поступки. Он что, жулик какой-то? У него даже нет бархатной черной маски с прорезью для глаз!

— Хорошо. Я поясню, — сказала няня. — Я так понимаю, вы продолжаете искать пропавшего мистера Фергина. И весь этот утренний спектакль с гремлинами — тоже ваших рук дело.

— А откуда вы знаете, что мы ищем дедушку? — удивился Финч. — И вообще что он пропал?

— Ты сам мне рассказал.

Финч негодующе засопел:

— Это было перед тем, как вы забрали мои воспоминания? Я что, совсем тогда был спятившим, чтобы вам все рассказывать, и… и вы меня не остановили?

— Ну, как видишь… Так чего вы намеревались добиться, устроив всю эту возню с гремоловами?

— Не скажу, вы… — храбро начал Финч, намереваясь выдать «Вы и так знаете слишком много!», но тут же, как на духу, сказал правду:

— Перед исчезновением к дедушке приходил Человек в черном. Мы подумали, что он как-то связан с тем, что дедушка пропал, и хотели узнать его имя — прочитать в книге учета посетителей дома миссис Поуп.

— И вы для этого все это устроили? — Мадам Клара на миг даже остановилась от удивления, а затем снова продолжила путь через пустырь.

— Я так погляжу, вы не ищете легких путей, — сказала она. — Ведь все можно было сделать намного проще.

— Как это? — спросил Финч.

— На вашем месте я просто попросила бы миссис Поуп показать вам это имя в книге, — сказала мадам Клара. — Будь я тобой, Финч из двенадцатой квартиры, я дождалась бы, когда придет мистер Дьюи, подошла к стойке и сказала бы, что дедушка просил отправить письмо. И передала бы мистеру Дьюи пустой конверт, на котором заблаговременно очень неразборчиво написала бы какое-нибудь имя. Конечно же, он сразу попросил бы уточнить имя получателя, и вот тогда я сказала бы, что могла бы переписать имя из книги учета посетителей. Возможно, в обычное время миссис Поуп и спорила бы, но в присутствии почтальона, я уверена, она не стала бы. Да и зачем? Это ведь просто имя. Которое, по ее мнению, вы и так должны знать. Нужно было просто поизобретательнее соврать, а не устраивать целый… я даже не знаю, как это назвать.

Финч и Арабелла мрачно переглянулись. Действительно, более простой способ им и в голову не пришел. Они даже не задумались о возможности просто спросить у консьержки нужное им имя.

— Так к чему я это веду, — продолжила мадам Клара. — Вы сымитировали нашествие гремлинов, перевернули все в нашем доме кверху дном, обманули взрослых. Подделали следы и отыскали где-то дохлого гремлина… При этом вы не учли, что любой из вас мог задохнуться, надышавшись газом. Что случилось бы, если бы кто-то из вас умер? Отчего вы опустили ваши лица? Эй, Финч из двенадцатой квартиры! Почему молчишь? Что бы ты испытывал, если бы твоя подружка из-за тебя задохнулась? Что бы испытывали твой дедушка или ее мама? Это и есть роковые, ужасные поступки без оглядки на возможные последствия. В случае удачи вы, вероятно, ощущаете себя самыми настоящими храбрецами и героями, но в случае провала это была бы трагедия. Ты спрашиваешь, почему я тебя не остановила, не отговорила и вообще ничего не предприняла? Да потому, что я знаю: детей невозможно остановить, если они что-то задумали. Даже клетка их не удержит. Я знаю, что ты добрый мальчик, у тебя большое сердце, и ты намеренно никогда бы никому не навредил. Поэтому я могу лишь предупредить тебя. А уже ты, зная о том, что от тебя, возможно, зависит жизнь этой девочки или еще кого-то, вроде той же мисс Кнауэ, будешь осмотрительнее.

— Того мальчишку вы тоже предупреждали? — пробурчал Финч и сразу же почувствовал, что, кажется, перегнул палку.

Но мадам Клара выглядела всего лишь грустной. Она не собиралась кричать на него или отчитывать.

— Напротив, — сказала она глухо. — Я пыталась быть строгой воспитательницей. Няней, которая следит за каждым шагом ребенка. Я не позволяла ему и на дюйм отступить от заданий, занятий, расписаний. Так, мне казалось, я уберегу его от ошибок, от непоправимых вещей, от разочарований, которые извратят его душу. А еще, — она презрительно поморщилась, — я ему втолковывала: «Ты не должен забывать о вежливости, почтительности, манерах»… Вежливость, вежливость, вежливость, будь она неладна. Я добилась своего — могу собой гордиться: воспитала вежливого, почтительного убийцу. И теперь я понимаю, что нужно было поступать по-другому. Не пытаться уберечь его от всего… Он был таким хорошим. Он был моей надеждой. Горечь очерствила его сердце. Утрата ожесточила его разум. Он не понимает, что делает, и пожалеет о своих поступках. Но будет слишком поздно.

— Вы пытались сделать так, чтобы не было слишком поздно? — спросил Финч. Арабелла просто слушала, не осмеливаясь встревать.

— И я совершила ошибку.

Финч не поверил ушам. На его памяти это был первый взрослый, который признался в том, что ошибся.

— А теперь скажи мне, Финч из двенадцатой квартиры, — Няня поглядела на него строго-строго. — Зачем вы вообще за мной увязались?

— Мы… — Финч бросил неуверенный взгляд на Арабеллу в поисках поддержки, но та испуганно молчала. — Мы просто подумали, что вы слишком часто стали гулять с ребенком, и что это неспроста, вот и решили…

Он намеренно не сказал о Сергиусе Дрее, о Человеке в черном из «Пересмешника», более того, ему стоило неимоверных усилий не спросить ее о Гелленкопфе. Он прекрасно помнил, как отреагировали на это имя мистер Франки и Кора, и очень не хотел, чтобы мадам Клара отреагировала так же. Это значило бы одно: наутро он проснется, не помня ничего из сегодняшнего вечера.

— Ты мне лжешь? — спросила мадам Клара.

— Нет! — Финч сказал няне правду, но тут же приправил ее обманом: — Мы знаем, что в нашем доме пропадают люди. Мы просто не хотели, чтобы вы тоже пропали.

— О, за меня не беспокойся, — холодно сказала мадам Клара. — Я уже давно пропала.

— Как это? — спросил Финч.

— Тебе не кажется, что ты слишком часто спрашиваешь «как это?», — спросила мадам Клара. — Это, знаешь ли, утомляет.

— Зато я не пытаюсь показывать то, что знаю все обо всем, как… как… — он запнулся.

— Как кто?

— Как взрослые!

Они снова замолчали, и какое-то время раздавались лишь скрип колес коляски да хруст снега под ногами.

— Что ты помнишь? — спросила мадам Клара. — О том вечере, когда мы с тобой вышли на прогулку?

— Не очень много, — признался мальчик. — Оно вспоминается по чуть-чуть.

— Да, воспоминания возвращаются иногда, — покивала она. — Но люди считают их обрывками сказочного сна или фантазиями. Ты помнишь наш разговор о них? О жителях города — таких, как мисс Кнауэ, мадам Воррта и прочие…

— Не совсем. — Финч, как мог, напряг память, но ничего не пожелало вспоминаться. — А что это за существа?

— Это не-птицы, — сказала мадам Клара.

— Да, я понял, что это не птицы.

Мадам Клара резко остановила коляску и взглянула на Финча предельно выразительно.

— Не испытывай мое терпение, Финч из двенадцатой квартиры! — Ее маска хладнокровия пошла трещинами. — Даже ты не можешь быть настолько недалеким, чтобы слово в слово повторять свои же глупости! — Она так крепко сжала ручку коляски, что та даже скрипнула. — Хорошо! Все! Ты-таки добился своего, утомительный ребенок! Я знаю, что ты снова сунешь свой нос, куда не просят, и этот разговор снова состоится. И я просто не переживу еще раз слушать те же вопросы и выносить твои глупые комментарии.

— Вы заберете мои воспоминания? — испуганно спросил Финч, не понимая, почему она вдруг разозлилась.

— Наоборот. — Мадам Клара продолжила путь. — Я все сейчас расскажу, и только попробуй забыть! Ты меня понял?

— Да, мадам! — покорно согласился Финч. Он не верил: неужели ему сейчас все расскажут?! Арабелла также выглядела взволнованной и заинтригованной.

— Эти существа, как ты уже дважды понял, не люди, — сказала мадам Клара. — Они зовутся не-птицами и имеют кое-что общее как с птицами, так и с людьми. Живут они в этих краях очень давно и все это время они сохраняли свое инкогнито…

— А что такое…

— Она тебе потом объяснит, — раздраженно ответила мадам Клара, кивнув в сторону Арабеллы. — Итак. У не-птиц своя жизнь, мало как относящаяся к жизни людей. Свои дрязги, свои конфликты, и эти два мира, знакомый тебе, и тот, в котором живет твоя новая подруга мисс Кнауэ, почти никогда не соприкасаются. Не-птицы очень хорошо знают, чего стоит людское лицемерие, когда дело касается непохожести. Что тебя интересует?

— А как вы ходите по стенам домов? — спросил Финч. Он боялся поверить, что вот-вот узнает этот ошеломительный секрет! Неужели он узнает разгадку этого чуда?!

— Тебя именно это интересует? — Мадам Клара вздохнула. — Я разочарована. Но что ж, не-птицы обладают некоторыми способностями, которыми не обладает человек. Им приходится долго их осваивать, очень долго.

— Для этого и нужна школа Фогельтромм? — спросил мальчик. — Там учат ходить по стенам?

Мадам Клара кивнула, и он продолжил:

— А туда можно попасть, если ты, скажем, ну, не совсем не-птица? В смысле, совсем не не-птица?

Арабелла хихикнула, а мадам Клара тяжко вздохнула. И тут вдруг Финч понял кое-что. Его охватила дрожь.

— Мадам Клара, — начал он осторожно, — вы тоже? Не-птица?

Няня покачала головой.

— Не совсем. Это отдельная история, и ее я, уж прости, оставлю при себе. Теперь позволь уже мне поинтересоваться, и будь предельно честен, отвечая на мой вопрос: твой ответ покажет, верно ли я поступаю, не отбирая ваши воспоминания.

— Что за вопрос? — спросил Финч.

— Что вы испытываете по отношению к не-птицам? Когда видите их, когда они рядом? О чем вы думаете?

Финч пожал плечами. Это был очень странный вопрос. Это как если бы его спросили, что он думает о людях или о белках. Да, сперва не-птицы его испугали своим жутким видом, но сейчас… Он очень не хотел терять о них воспоминания. Это как потерять воспоминания о людях… или о белках.

— Они разные, — сказал Финч. — Как люди. Кора хорошая и добрая, мадам Воррта — очень строгая, а Рри… он…

— Сумасшедший, — закончила Арабелла, и это было первое, что она сказала в присутствии мадам Клары.

Няня поглядела на нее, и Арабелла испуганно вжала голову в плечи — кажется, она подумала, что та ее сейчас ударит.

— Как вас зовут, юная мисс? — спросила мадам Клара.

— Арабелла Джей, я живу в девятой квартире.

— Я очень рада, что ты не немая, Арабелла из девятой квартиры, — сказала мадам Клара. — Но как бы это ни было печально, ты права. Он сошел с ума. Или, вернее, его свели. Милый несчастный Рри. Все пытаются его обидеть, а он не может за себя постоять. Он так беззащитен.

— И вы ему помогаете? — спросила Арабелла, чуть расхрабрившись. — Вы его защищаете?

— По мере сил, — ответила няня. — Финч, будь любезен, открой для меня дверь.

Финч вдруг понял, что они подошли к дому, и огорчился. А еще подумал, как было бы чудесно отправиться назад и сделать еще один кружок по пустырю, ведь у него оставалось еще столько вопросов! Но у мадам Клары, видимо, было свое мнение на этот счет.

С невероятным разочарованием Финч открыл дверь дома и отошел в сторону, пропуская няню.

— Благодарю, — сказала она и наклонилась к детям. — Я прошу вас, держите все в тайне и соблюдайте осторожность, договорились? Помните о моих словах: хоть чуточку думайте о последствиях своих поступков.

И она закатила коляску в дом. Дети вошли следом за ней и замерли на загудевшей тепло-решетке. Только сейчас они почувствовали, как замерзли и устали.

Мадам Клара, в свою очередь, не нуждалась в том, чтобы с нее спал снег, — она словно просто перешла из одной комнаты в другую. Няня величественно прошествовала мимо окошка консьержки и остановилась у лифта. Она многозначительно покашляла, и мистер Поуп высунул нос из-за газеты. После чего вскочил со стула и принялся суетиться возле мадам, открывая решетку и дверцу кабинки.

— О, дети! — раздалось из полукруглого окошка консьержки презрительное и похожее на «О, мерзкие личинки!»

Миссис Поуп даже высунула лысую голову наружу. Выглядела она едва ли не счастливой, и это не сулило Финчу и Арабелле ничего хорошего.

— Добрый вечер, миссис Поуп, — уныло протараторили дети.

— Не такой уж и добрый — но только для вас! — радостно заметила консьержка. — Вас искал мистер Перкинс! Просил, чтобы вы зашли в «Фонарь констебля», как только сможете. И еще просил передать, что это не просьба! Так что вы уже натворили, признавайтесь?!

Договорив, миссис Поуп захихикала.

Дети испуганно переглянулись и, не сговариваясь, уставились на мадам Клару, уже стоявшую в глубине лифтовой кабинки. Та лишь осуждающе покачала головой.

Глава 8 Кофейный пунш, женщина, похожая на мухоловку, и… убийца

Финч бежал.

Пальто было распахнуто, шарф болтался за спиной, как собачонка на поводке, а ветер разметывал синие волосы — шапка куда-то подевалась.

Он оглянулся. Убийца был уже в двух домах от него. Сжимая в руке револьвер, тот несся следом, стремительно сокращая разделявшее их расстояние.

— Помогите… — выдохнул Финч. — Помогите, кто-нибудь!

Лишь только эти слова сорвались с его губ, появилось осознание, что звать на помощь не имеет смысла: никто ему не поможет, никто не справится с убийцей. Тот был быстр. Очень быстр.

Финч мчался как только мог. У него не было времени даже на то, чтобы ненавидеть Арабеллу, но в голове тем не менее назойливым дверным молотком стучала мысль, что именно эта проклятая рыжая девчонка виновата во всем. И как он мог ей довериться? Какой же он дурак!

Нога Финча угодила в выбоину между камнями брусчатки. Он вскрикнул и рухнул на мостовую, больно ударившись коленками. Одежда и волосы тут же покрылись снегом, снег набился под манжеты пальто и в башмаки, но мальчик этого не замечал. Он попытался встать, поскользнулся и снова упал.

Финч поднял голову. Убийца был совсем близко…

А как все буднично начиналось…

…Несколько часов назад, когда время едва перевалило за девять утра, слегка взволнованный, но не более, Финч разглядывал в трамвайный иллюминатор проплывающие внизу кроны деревьев.

Трамвай полз над парком. Путанные заснеженные ветви сплелись паутиной под самыми рельсами, и это древесное море, куда ни кинь взгляд, казалось безбрежным. Лишь кое-где вздыбленные волны ветвей прерывались верхними этажами домов и кофейными черепичными крышами. Тут и там мигали одноглазые семафоры, установленные на длинных мачтах, — они указывали путь для ленивых пузатых дирижаблей, медленно волочащихся по небу над парком. Было до боли странно и удивительно наблюдать за дирижаблем, летевшим на одном уровне с трамваем…

«Арабелле здесь бы понравилось», — подумал Финч.

Сегодня был последний день занятий перед так называемым штормовым перерывом, когда город оказывается во власти снежной бури и занятия отменяются. Само собой, Арабелла не могла пропустить школу в такой день, ведь учителя должны были выдавать задания на весь перерыв в учебе.

Финч предупредил ее, что прекращать расследование не станет — до снежной бури оставалось очень мало времени, и он не мог тратить его понапрасну, прозябая в унылых классах. Никаких возможных наказаний за очередной прогул он больше не боялся. Да и что эти по-вчерашнему скучные учителя из скучной Фьорити могли ему сделать? Вряд ли у них нашлось бы что-нибудь из арсенала наказаний мадам Вортты из Фогельтромм. К тому же они его уже лишили каникул…

Финч ожидал, что Арабелла огорчится из-за того, что он собрался идти по следу дальше, не дожидаясь ее, но девочка восприняла это едва ли не равнодушно. Сперва он заподозрил неладное, но потом вспомнил, с кем имеет дело: мисс Арабелла Джей, первая ученица класса, просто жить не может без уроков. Финч попрощался с ней и отправился в город.

И вот так он оказался в одиночестве в трамвае очень далеко как от дома, так и от школы.

«Станция Гренадский парк. Фейни!» — сообщил голос из вещателей, прервав его мысли, и трамвай остановился.

Финч поднялся, натянул шапку и направился к двери. Он и еще несколько пассажиров вышли из вагона и оказались на станции.

Станция представляла собой небольшую площадку под стеклянной крышей. Здесь были несколько скамеек, билетная касса и по совместительству газетный киоск, а также вертикальная тепло-решетка для чистки пальто. Располагалась станция на высоте ста футов от земли, не меньше, и за большими круглыми окнами виднелись лишь кроны деревьев самого большого парка в городе.

В дальнем конце площадки темнели два дверных проема: из одного выходили отправляющиеся, в другом исчезали только что сошедшие с трамвая. Финч поспешил присоединиться к последним.

Переступив порог, он встал на ступеньку винтовой механической лестницы, и та понесла его к земле.

Где-то под лестницей звенели цепи, раздавался приглушенный рокот шестерней. Финч глядел себе под ноги — он не доверял подобным штуковинам и боялся, что его зажует, но, видимо, сегодня лестница уже позавтракала парочкой мальчишек, и он, целый и невредимый, подъехал к земле. Глянув по сторонам, Финч достал карту.

Судя по ней, ему требовалось дойти до перекрестка и свернуть на аллею под названием «Вейден». Так он и сделал.

Нужная аллея нашлась быстро, но путь по ней, в свою очередь, был не в пример дольше. Несмотря на то, что вдали виднелись парковая решетка и дома района Фейни, аллея Вейден оказалась длинной, как проспект. Сходство усугубляло то, что по ней ездило немало транспорта — еще больше ходило. «Неффы», экипажи на механических ногах, перешагивали пешеходов и тех, кто сидел верхом на самоходных санях, будто не замечая их. Одна такая громадина, лязгая, переступила прямо через Финча, и ему на миг даже показалось, что она его сейчас раздавит своим огромным черным брюхом, но днище «неффа» проползло на высоте около пятнадцати футов и не задело бы мальчика, даже если бы тот встал на ходули.

Вейден пересекали другие аллеи, на перекрестках стояли афишные тумбы, афиши на которых сообщали о каком-то «исключительно занимательном» спектакле «Гадкий жених». Подписи уверяли, что если вы пропустите эту «головопомрачительную и умокружительную» пьесу, у вас тут же появится плешь, а в кармане заведется мышь.

У тумб стояли почтенные джентльмены с зонтами и шумно обсуждали грядущую премьеру, из чего мальчик сделал вывод, что пьеса даже с таким глупым названием способна вызвать ажиотаж.

Наконец, Финч добрался до парковой решетки. Рядом с ней расположился «Фонарь констебля».

Полицейский пост здесь представлял собой нечто, наподобие трамвайной станции — сооружение было возведено над деревьями, к нему вела винтовая механическая лестница. Окна светились, и в них проглядывали очертания наблюдавшего за парком служителя закона в шлеме. Рядом с «Фонарем констебля» был пришвартован служебный полицейский дирижабль — крошечный темно-синий аэростат с доброй дюжиной винтов и застекленным носом гондолы слегка покачивался на ветру.

Выйдя из ворот Гренадского парка, Финч оказался на улице, вся противоположная сторона которой была застроена рядом домов — ну, или одним длинным домом со множеством дверей — это с какой стороны посмотреть.

Садиться в общественный транспорт, вроде «флеппина», не имело смысла — нужная Финчу улица и нужный дом располагались недалеко, и, перебравшись через мостовую, мальчик углубился в жилые кварталы.

Фейни был одним из центральных районов города и чем-то напоминал слегка более сонную версию Рривв, но, в отличие от последнего, который от подвалов и до чердаков заполонили различные вывески, здесь указатели с названиями улиц и номера домов найти было не сложно.

Время от времени сверяясь с картой, Финч шел по тихим уютным улочкам, во все глаза разглядывая вывески и витрины.

Причудливого и необычного в Фейни было много. В окне аптеки, к примеру, стояли большие стеклянные банки, заполненные зеленой жидкостью, в которой плавали какие-то странные существа, похожие одновременно и на уродливых младенцев, и на осьминогов. В витрине цирюльни устроился на стульчике джентльмен с газетой; его волосы были такими длинными и разросшимися, что занимали собой все пространство за стеклом. В окне лавки плотоядных растений стояли громадные мухоловки в горшках — мистер Блувин был бы впечатлен. Возле дверей под вывеской «Мот» на тонкой цепи сидел крошечный гремлин с пустым ртом — все его зубы были выдерганы. Он жалобно скулил, обнимая себя ручонками, но это не слишком помогало от холода. Финчу стало жаль беднягу, но ничем помочь ему он не мог. К тому же у него было дело…

Сколько бы странностей кругом не было, Финч думал лишь об одном. Все его мысли занимало место, куда он направлялся. Шаг за шагом, следуя по ухоженным тротуарам Фейни, он приближался к настоящему логову злодея. И вскоре он его нашел.

Финч сверился с картой. Все верно — он пришел по адресу. Улица Пикард, дом № 8…

Уже опробованная однажды схема, не подвела и на этот раз. С утра первым делом Финч отправился в адресную контору Горри. Там он выстоял в очереди, поскучал и немного позлился из-за неторопливости и занудства мадам Крейслиц, но это того стоило: к добытому с таким трудом имени «Гораций Горр» прилагался адрес.

И вот он, Финч, стоит здесь и глядит на указанный дом.

Это было трехэтажное строение из темно-коричневого кирпича, с покатой заснеженной крышей. В больших окнах-витринах в вальяжных позах застыли манекены, облаченные в пальто и шубы. Стёкла пестрели надписями:

«Лучшие ткани!»

«Редкие меха!»

«Прекрасный список клиентов!»

И в конце скромно добавлялось:

«Хорошее место».

Лесенка в три ступени вела к входной двери, также застекленной. Над ней висела кованая вывеска:

«Ателье пошива великолепных костюмов

Горация Горра».

Финч проглотил вставший в горле ком. Что за тайны его там ждут? Что из себя представляет этот Гораций Горр? Неужели скоро выяснится, что этому Горацию Горру нужно было от дедушки?

Преодолев уже начавший было пробираться по коже мурашками страх, Финч крепко сжал кулаки. А затем решительно поднялся по ступеням, толкнул дверь и вошел в ателье.

«Как хорошо, что кто-то когда-то изобрел тепло-решетки! — подумал мальчик. — Благодаря этому чудесному изобретению, можно стоять у входа, и никто не подумает, что ты здесь впервые и неловко топчешься у порога!»

И тем не менее на деле Финч именно что неловко топтался. А еще глядел на представший перед ним интерьер ателье, боясь моргнуть.

Всем своим видом «злодейское логово» напоминало кофейный салон. Хоть Финч никогда не бывал в таких салонах, он предположил, что именно так они и должны выглядеть. К тому же, судя по крошечным миленьким чашечкам и ползущему по помещению запаху, здесь явно пили кофе.

В ателье негромко звучала музыка, вырываясь из рога граммофона. У боковой стены, рядом с камином, расположились кресла, в которых с комфортом устроились несколько джентльменов: некоторые из них переговаривались между собой, другие читали газеты, при этом все курили сигары. Там же стоял столик с бронзовым кофейным варителем — то и дело его механическая рука передавала ожидающим джентльменам чашечки с кофе.

Свет с улицы, несмотря на огромные окна-витрины, в ателье почти не проникал, и оно тонуло в вязкой дрожащей полутьме. В глубине помещения стояли столы, на которых до самого потолка громоздились рулоны с тканью и шерстью. Вдоль стен выстроились манекены в пальто и цилиндрах — скрипя деревянными суставами, они время от времени меняли позы, и в этих их дерганых движениях ощущалось нечто жуткое. Финч вздрогнул, когда один из манекенов повернул к нему голову.

— Прошу вас! — раздался вдруг женский голос, деловой и властный. — Ваша очередь!

Мальчик успел испугаться, но быстро взял себя в руки: обращались не к нему.

— Мистер Скепсинс, поторопитесь, будьте так любезны!

Пухлый джентльмен в одном лишь полосатом нижнем трико да носках с подтяжками прошел мимо Финча и поднялся на небольшой квадратный помост в центре ателье, обитый с виду мягкой вишневой тканью; рядом с помостом стояли три выключенных автоматона в жилетках и с галстуками-бабочками. Мистер Скепсинс развернулся лицом ко входу и замер, словно конферансье, готовый дать речь.

— Поднимите руки, сэр! — сказали ему.

Мистер Скепсинс сделал, как было велено: поднял руки вверх, из-за чего стал походить на жулика, застигнутого не в лучшем положении.

— Ну что вы, мистер Скепсинс, просто разведите их в стороны. Вы ведь не в полиции, право!

От кресел зазвучал смех, и мистер Скепсинс, сам усмехнувшись, развел руки в стороны.

— Я бы попросил полегче со щекоткой, мадам Крипке! — воскликнул он и бросил почтительный взгляд в сторону.

— Ну, это уж как получится… — ответили ему.

Финч поглядел туда, откуда раздавался женский голос, и, хоть и не без труда, различил его обладательницу. Женщина в темно-красном платье сидела на высоком стуле за стойкой и почти не шевелилась. В руке она держала черный мундштук с тонкой папиреткой. Мадам Крипке, была дамой в возрасте и обладала резкими строгими чертами лица, в ее красноватых, слегка тронутых сединой волосах торчали длинные острые спицы. Кем именно эта женщина являлась, Финч так и не понял, но вела она себя так, будто была в ателье главной.

— Портные, за дело! — воскликнула мадам Крипке и толкнула рычаг на стойке.

В тот же миг глаза-лампы троих автоматонов, стоявших без движения у помоста, зажглись. Механоиды, окружив покрывшегося испариной мистера Скепсинса, принялись его обмерять и тут же обшивать. В изящных латунных пальцах сверкнули булавки, раздалось преждевременное «Ой!» мистера Скепсинса, и детали будущего костюма начали соединяться прямо на клиенте. Для всех присутствующих это было не более, чем рутиной, и Финч напомнил себе, что ему тоже не стоит удивляться.

Осознав, что слишком долго стоит у дверей, мальчик сошел с решетки и направился к пустующему креслу. Он надеялся, что джентльмены не поднимут шум, стоит ему только приблизиться, но они были слишком заняты газетами и беседами, так что попросту не обратили на него никакого внимания.

Финч уселся в кресло и тут же похвалил себя за верное решение притвориться клиентом — с того места, где он сидел, открывался прекрасный обзор на все ателье. Мальчик сразу же увидел то, что раньше было скрыто за пирамидами рулонов ткани, — заднюю дверь, вероятно, ведущую во двор, а еще лестницу на этажи, тонущую в потемках.

«Наверное, сам Гораций Горр наверху», — подумал он.

— Мадам Крипке! — боясь шевельнуться, воскликнул мистер Скепсинс. — У вас предусмотрены скидки за уколы булавками?

— Не стоит, мистер Скепсинс, — ответила женщина. — Наши портные крайне аккуратны. Но если вы так уж хотите скидку, я могу попросить их кольнуть вас.

Довольная собственной шуткой, мадам Крипке рассмеялась, а затем крутанула колесико стоявшей перед ней лампы, увеличивая огонек, и начала что-то записывать в толстую тетрадь, лениво помакивая перо ручки в чернильницу.

За стойкой стало светлее, и Финча буквально пригвоздило к креслу, когда он увидел то, что висело на стене за ней. Мадам Крипке сидела в тени огромной и весьма мрачной картины в витой раме. На этой картине был изображен сам хозяин ателье. Это был он! Человек в черном!

Гораций Горр, джентльмен сорока пяти-пятидесяти лет, являлся обладателем широкого тяжелого лица, дымчатых бакенбард и хмурых косматых бровей. Крупный нос нависал над жесткой складкой рта, глаза щурились, будто хозяин ателье проверял, из какого вы теста.

Человек в черном был в костюме, который описывал мистер Хэмм, — в пальто с воротником из вороньих перьев и низко надвинутом цилиндре, отбрасывающем на лицо глубокую тень. В руке он сжимал трость с серебряной рукоятью в виде песьей головы.

— А что мистер Горр? — раздалось вдруг совсем рядом, и Финч дернулся от неожиданности. Задавший вопрос тощий джентльмен в круглых очках обращался к сидящему в соседнем кресле престарелому обладателю навощенных бакенбард, острыми кончиками которых, несомненно, можно было заколоться.

— А что с ним? — спросил собеседник.

Господа, ожидающие своей очереди, перешли с абстрактных тем к обсуждению самого ателье и его хозяина.

— Я слышал, что некоторые костюмы он шьет сам! Без этих… — презрительно поморщился первый джентльмен, ткнув сигарой в автоматонов, обшивающих мистера Скепсинса.

Ему ответили снисходительным смехом, а один из присутствующих пояснил:

— Ну, почтенный, для этого вам нужно быть не менее, как банкиром. Мои соболезнования.

И все снова рассмеялись. Кроме джентльмена, заинтересованного в личном обслуживании хозяином ателье.

— Я всего лишь хотел убедиться, что слухи не врут и что мистер Горр сам все измеряет, кроит и шьет. Я-то думал, так уже не делают…

— Мистер Горр делает, — ответил другой джентльмен, до того молчавший. — Но для этого нужно быть исключительным клиентом, да и пошитые лично им костюмы стоят баснословных денег.

В беседу включился старичок с моноклем в левом глазу — он заговорил с весьма заговорщическим видом:

— А вы слышали о том, что мистер Горр добывает многие редкие и ценные меха не то, чтобы очень законным способом?

— Удивили! Именно поэтому и вы, и мы здесь, а не в «Жирабо́», где их осунувшийся клерк только и может твердить свое это: «Простите, но никаких воротников из меха ночных котов. Отлов ночных котов запрещен…» А здесь, у Горра, скажу вам по секрету, моей супруге пошили целую шубу из меха ночного кота. Что там какой-то воротник!

Джентльмены покивали и замолчали. Под потолок ателье отправилось еще пару клубов дыма. Кто-то нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, кто-то проверил время, достав часы на цепочке, а кто-то перелистнул страницу газеты. Прошло всего пятнадцать секунд тишины, но общество ожидающих своей очереди джентльменов снова заскучало без сплетен.

— Господа! — спас ситуацию один из них. — Что думаете о «Гадком женихе»? Кто-то уже ходил? Есть отзывы?

Прочие с удовольствием поддержали богемную тему:

— Я слышал, что их главный актер — тот еще фрукт!

— Вы хотели сказать, овощ? Потому что, как мне говорили, он не играет, а пускает слюни!

Все рассмеялись.

Когда джентльмены перешли к обсуждению туалетов актрисок и мест в зале, Финч понял, что оставаться здесь дольше бессмысленно.

«Нужно пробраться наверх!»

Глядя на лестницу, которая вела на этажи, Финч с досадой отметил, что ему предстоит пройти через все ателье. Он перевел взгляд на автоматонов-портных — те буквально не поднимали голов от работы, в то время как у их «жертвы» уже явно затекло все тело от неизменности позы. Мадам Крипке, как и прежде, курила папиретку и что-то записывала в толстую тетрадь.

Все были заняты своими делами, и Финч воспользовался этим. Он встал с кресла и блуждающей походкой направился к столам с рулонами, сделал вид, что разглядывает ткани. При этом, якобы невзначай, начал подбираться все ближе и ближе к лестнице. Никто не замечал его перемещений, и Финч немного осмелел.

«Сейчас я узнаю все тайны Человека в черном!» — подумал он и уже поставил ногу на первую ступеньку, когда…

— Могу я вам помочь, юный сэр? — раздался вдруг голос за спиной, и Финч обернулся.

Перед ним стояла мадам Крипке с оттопыренным в сторону мундштуком, зажатым между пальцами и подозрением в глазах. И как это она умудрилась оказаться рядом, когда он только что видел ее за стойкой?!

— Да, мэм, — пролепетал Финч. — Мне… мне нужен мистер Горр.

— Зачем? — удивилась мадам Крипке.

— Пошить костюм. Это же ателье мистера Горра?

Женщина снисходительно улыбнулась.

— Так и есть, но мистер Горр почти не шьет костюмы лично. К тому же его сейчас нет. Ненадолго отлучился. Уверена, я смогу вам помочь. Какой костюм вам нужен?

— Выходной, мэм, — выдал Финч заготовленную заранее ложь. — Для всяких… эм-м… званых вечеров.

— Званых вечеров?! — Она недоверчиво изогнула бровь. — Ну-ну…

«Кажется, меня раскусили! — отчаянно подумал Финч. — Она понимает, что я бедняк! Она слишком умная! Не может помощница злодея не заметить, что я одет в старую школьную форму!»

Между тем «помощница злодея», если все и поняла, то не подала виду.

— У нас самые лучшие и редкие ткани и меха из тех, которые только можно достать, — с гордостью сказала мадам Крипке. — Есть даже шерсть мохнатого снежного червя. Очень модно для шуб и воротников в нынешнем сезоне.

— А можно что-то такое? — Финч ткнул пальцем в портрет мистера Горра.

Мадам Крипке бросила быстрый взгляд на картину и рассмеялась.

— Нет! — ответила она. — Это решительно невозможно. Такие пальто уже давно не шьют. Да и носят их разве что сам мистер Горр и его компаньон.

Финч напрягся:

— Компаньон? — спросил он. — Но на вывеске только одно имя, и я подумал…

— О, так было не всегда, — сказала мадам Крипке, после чего затянулась папиреткой, выпустила изо рта струю дыма и решительно вернула тему в изначальное русло: — Так что мы будем делать, юный сэр? С костюмом для ваших… — она сделала выразительную паузу, — званых вечеров?

* * *

Снег падал большими хлопьями, напоминающими перья. Финчу казалось даже, что в уличном шуме он слышит звук распарываемых подушек, из которых эти перья и сыплются.

Мальчик неуверенно топтался у входа в ателье и пытался решить, что же делать дальше. Никаких подробностей он не узнал, никаких тайн не выведал, не получилось даже понаблюдать за Человеком в черном.

Мадам Крипке предложила Финчу вернуться немного позже, в сопровождении мамы, папы, или гувернантки, и он не стал спорить и уточнять, что такое «гувернантка», чем бы, вероятно, вызвал лишние подозрения у этой важной дамы, и выдворился из ателье вон.

Финч не мог отправиться домой просто так — слишком долгий путь он проделал, слишком много волнений испытал, чтобы в итоге это все оказалось напрасным.

«Мадам Крипке сказала, что мистер Горр отлучился ненадолго, — подумал Финч. — Я должен просто его дождаться».

Слоняться возле ателье было рискованно, да и мерзнуть под таким снегопадом не хотелось.

Финч огляделся, высматривая какой-нибудь подъезд или навес над ближайшими лавками, но почти сразу же обнаружил кое-что получше.

На другой стороне улицы располагалась кофейня. Ее большие светящиеся окна выходили прямо на ателье. Вывеска гласила:

«Лестница в шляпной коробке».

«Что за причудливое название!» — подумал Финч и, сорвавшись с места, вприпрыжку бросился к кофейне.

Оказавшись у двери, он увидел щит, больше похожий на грифельную доску, на которой изящным почерком было выведено:

«Лучший в городе кофейный пунш! Закажите — и убедитесь!»

Внизу стояла приписка:

«Сегодня в меню: кремовые пирожные».

Решив, что лучше и придумать сложно, Финч вошел в кофейню, и его тут же окутал запах кофе.

Финч бросил взгляд по сторонам. В кофейне было очень уютно: горели камины, на небольших столиках стояли лампы под круглыми абажурами. За столиками в удобных креслах сидели в основном почтенные джентльмены, погруженные в газеты или книги.

У дальней стены располагалась стойка, заставленная колоннами кофейных чашек и блюдец. Также по всей кофейне были расставлены коричневые и кремовые шляпные коробки.

«Интересно, — подумал Финч, — в какой из них находится та самая лестница?»

Дождавшись, когда тепло-решетка сделает свое дело, мальчик направился к столику у окна. Возле него он нерешительно огляделся, но так и не увидев, у кого можно было бы спросить разрешения, просто уселся в кресло.

Первым делом он посмотрел в окно — ателье было прекрасно видно. После чего глянул на прочих посетителей и сразу же отметил то, что все сидят без верхней одежды. Боясь выдать, что он в кофейне впервые в жизни, Финч поспешно снял пальто, шарф и шапку и повесил их на вешалку, стоявшую в нише рядом.

К его столику пляшущей походкой подошла румяная девушка с каштановыми волосами, подвитыми и собранными на макушке в виде причудливого цветка. На ней были темно-коричневое полосатое платье и бежевый фартук.

— Добро пожаловать в «Лестницу в шляпной коробке», — сказала девушка. — Мое имя Шарлотта Бримс, но все зовут меня мисс Шарлотта. Что будете заказывать, юный сэр?

Финч выдал первое, что пришло в голову:

— Лучший в городе кофейный пунш и кремовое пирожное.

— Отличный выбор! — с улыбкой похвалила мисс Шарлотта. — Что-нибудь еще?

— Э-э-э… нет. Больше ничего, — ответил Финч смущенно. И добавил: — Благодарю.

Девушка задорно подмигнула ему:

— Тогда я спешу исполнить ваш заказ!

— Мисс Шарлотта, — промямлил Финч, краснея, — можно задать вам вопрос?

— Конечно, милый! Какой?

— А почему… почему «Лестница в шляпной коробке»?

Девушка хмыкнула. Судя по всему, этот вопрос задавали часто.

— Есть целая история, — сказала она. — Говорят, наверху, над нами, жил один писатель, и однажды, вернувшись домой, он обнаружил, что у него на кровати стоит неизвестно откуда там появившаяся шляпная коробка, в которой ничего не было, кроме маленькой лестницы. Хозяину кофейни понравилась эта история, и он назвал это место «Лестницей в шляпной коробке».

— А что было с этой коробкой? Откуда она взялась? И куда вела лестница?

— Никто не знает, — многозначительно округлив глаза, сказала мисс Шарлотта. — Это тайна без разгадки, поэтому она по-прежнему остается такой интригующей. Все, я побежала! Лучший в городе кофейный пунш и кремовое пирожное не прилетят сюда сами на крошечном пирожном дирижаблике!

Она ушла, а Финч уставился в окно. Он глядел на ателье, на проезжающие мимо экипажи и думал о лестнице внутри шляпной коробки. Куда же она вела? И откуда взялась в комнате писателя?..

По улице медленно прополз черный двухэтажный экипаж. Финч вздрогнул. Это был «фроббин»! Экипаж проехал мимо ателье и, не останавливаясь, двинулся дальше. Приглядевшись, Финч понял, что «фроббин» вовсе не черный, а фиолетовый. «Должно быть, здесь таких полным-полно», — подумал мальчик.

Тут вернулась мисс Шарлотта с подносом. На нем стояло блюдце с чем-то, напоминающим помесь судейского парика и морской ракушки, а в чашке дымился темно-красный, почти черный, кофейный пунш. Все это переместилось на столик напротив мальчика.

— Угощайтесь, юный сэр, — с улыбкой сказала мисс Шарлотта и отошла от его столика — какой-то старик поднял руку с пустой чашечкой — видимо, просил обновить ему кофе.

Финч никогда прежде не пробовал кофейный пунш. Он понюхал варево в чашке — от него распространялся крепкий и очень душистый аромат.

Осторожно отпив немного, в тот же миг Финч чуть не упал в обморок. От одного глотка кровь внутри него будто бы закипела, а из ушей едва не пошел пар. Даже голова слегка закружилась, и Финчу показалось, что он вот-вот умрет. И все же, несмотря на свои странные ощущения, мальчик решил, что не может вот так запросто взять и умереть, не попробовав пирожное, и взял в руки ложечку.

Пирожное было просто восхитительным. Чего-то столь же вкусного, Финч мог бы поклясться, он в своей жизни никогда не ел. Крем таял во рту, по мнению мальчика, неподобающе быстро, но подействовало пирожное на него невообразимым образом — настроение мгновенно улучшилось.

«А Арабелла в школе, — злорадно подумал Финч. — Высчитывает свои Странные числа или корпит над идеальным наклоном букв на уроке каллиграфии и письма. И даже мечтать не может о кремовом пирожном или о лучшем в городе кофейном пунше!»

К кофейному пуншу Финч привык глотка с четвертого, и ему больше не казалось, что тот так уж крепок. И вскоре он его как следует распробовал, а уже через полчашки мог бы поклясться, что во всем городе лучшего пунша ни за что не сыскать. Но уж чего мальчик не замечал, так это того, что коронный напиток кофейни имел свойство убаюкивать.

Финч глядел в окно — на снег, на светящиеся окна здания напротив. Справа от входа в ателье темнел проезд во двор. «Должно быть, именно туда ведет задняя дверь».

Финч наблюдал за сонно проползающими мимо экипажами и ложка за ложкой отправлял пирожное в рот, пока от него ничего не осталось. Не забывал он и про обжигающий горько-сладкий кофейный пунш.

Тепло, уют и коварный напиток постепенно победили Финча.

Разговоры посетителей и шелест страниц кругом в какой-то момент слились и стали напоминать мерный гул, доносящийся откуда-то издалека. Огонь в каминах будто прилег к углям, а тени, наоборот, выросли и стали бродить по кофейне.

Голова Финча склонилась на подбородок. Он на мгновение закрыл глаза и сам не заметил, как заснул.

Ему снилось, что он бредет через заснеженный город, пробирается сквозь снегопад, кого-то преследует. Вот только черная фигура в метели неизменно тает в снегу, стоит ему хоть немного к ней приблизиться. «Мисс Коллн! — зовет он, пытаясь перекричать вой ветра. — Вернитесь, мисс Коллн!»

Но мисс Коллн не слышит. Неожиданно Финч опускает глаза и видит кровь на снегу… черную не-птичью кровь. Он идет по следу, вглядываясь в заметаемый тротуар, пока не оказывается у каких-то дверей. Задрав голову, Финч пытается прочитать то, что написано на вывеске:

«Кабинет доктора…»

— Как вы не понимаете: это сговор! — раздался раздраженный голос совсем рядом, и Финч открыл глаза.

Говорил какой-то седовласыйджентльмен, обращаясь к другому седовласому джентльмену. Они сидели за соседним столиком.

— Позвольте, сговор состоит в том, что акции Уолшшей взлетят после бури? — уточнил собеседник.

— Как и Горбиста, сэр, не забывайте о Горбисте.

Судя по всему, за соседним столиком шло обсуждение газетных передовиц, неустанно вещающих о каждом чихе магнатов города.

Финч вдруг обнаружил, что завернут в клетчатый плед, и, как ни старался, все никак не мог взят в толк, откуда тот взялся.

— О! — обрадованно воскликнула мисс Шарлотта. — Вы проснулись!

Девушка подошла к нему. Она глядела вовсе не строго, а, как и раньше, добродушно.

— Да… я… кажется, я заснул. Простите, я не хотел.

— Что вы! — махнула рукой мисс Шарлотта. — У нас это разрешено!

— Правда? — удивился Финч.

— Конечно! Наши посетители частенько засиживаются с газетами и книгами. Но порой, — она склонилась к нему, приставила ладонь к губам и по секрету сообщила: — Их книги оказываются такими скучными, что они засыпают прямо над ними. И тогда я приношу им плед и укутываю их. Неужели вы подумали, что вас выгонят из-за того, что вы заснули?

Финч неуверенно покачал головой и спросил:

— А долго я спал?

— Всего полтора часа. Совсем мало по меркам наших сонь.

— Кажется, я все проспал, — мрачно пробормотал Финч и зевнул.

— Что именно? — спросила мисс Шарлотта.

Финч поглядел на нее и подумал: «Не будет никакого вреда, если я кое-что ей расскажу. Она выглядит очень доброй, вдруг она мне поможет?»

— Мне нужно было в ателье на той стороне улицы, — сказал он и кивнул в окно. — Туда, где шьют великолепные костюмы, вы его знаете?

— Да, ателье мистера Горра, — кивнула мисс Шарлотта. — Как по мне, неоправданно дорогое заведение. Мне больше нравится «Флорианн» с улицы Брэ. Но мадам Крипке, модистка из ателье мистера Горра, к нам приходит каждый вечер — она просто обожает желудевые трюфели и мармелад с черничным кофе.

— А вы знаете мистера Горра? — спросил Финч.

— Да, — слегка нахмурилась мисс Шарлотта. — Он иногда заходит, заказывает черный кофе с горьким шоколадом, что-то пишет в черной тетради и уходит. Не слишком приветливый господин, вечно хмурый и занятой. Так вот же он сам! — воскликнула девушка, глянув в окно.

Финч проследил за ее взглядом, и увидел черный «фроббин», остановившийся у входа в ателье. Дверца открылась, и из экипажа под снег вышел высокий и чуть ли не громоздкий человек в черном цилиндре и пальто с воротником из вороньих перьев. В руке он сжимал трость.

Несмотря на довольно сильный снег и расстояние, Финч все же узнал его — это был Гораций Горр, человек, изображенный на картине в ателье.

— Мисс Шарлотта, мне уже пора, — сказал Финч и поднялся. Он поспешно надел пальто, шапку, обмотал шею шарфом. — А сколько… м-м-м… а сколько стоят лучший в городе кофейный пунш и кремовое пирожное?

— Восемь фунтов. — Мисс Шарлотта выглядела слегка огорченной его поспешным уходом.

Финч заплатил и, пожелав мисс Шарлотте хорошего вечера, выбежал из кофейни. Девушка крикнула ему вслед: «Заходите к нам еще!», но он этого уже не слышал.

Мальчик опрометью ринулся через мостовую, не обращая внимания на гудки клаксонов и возмущенные окрики тех, кто не поленился высунуться из окошка. Проскользнув мимо входа в ателье, Финч сразу направился к арке, ведущей во двор.

Двор был маленьким. Почти все пространство в нем занимал, судя по форме, «трофф», накрытый чехлом. Как Финч и предполагал, задняя дверь ателье выходила именно сюда. На ней на гвоздике висела вывеска:

«Только для поставщиков тканей и шкур. Коммивояжерам вход запрещен! Только если они не хотят быть освежеванными!»

В этой надписи отчетливо читался характер мадам Крипке, но Финч так и не понял, что такое «освежеванными», хотя и догадывался, что это как-то связано со свежестью. Наверное, коммивояжеров здесь натирают снегом, чтобы отвадить…

Поднявшись по ступенькам и подойдя к двери, Финч уже взялся было за ручку, когда ему вдруг показалось, что что-то происходит за его спиной — он будто уловил шевеление.

Финч обернулся и в первое мгновение даже подумал, что ему почудилось. И тем не менее что-то во дворе все же происходило. Что-то очень странное. И при этом пугающее.

В нескольких шагах от двери ателье ветер подхватывал снег. Но делал он это как-то… неправильно. Он не швырял снег обратно, а закручивал его кольцами, создавая из него нечто, похожее на пружину. Вихрь все рос и рос, и вдруг из него раздалось вполне отчетливое кряхтение.

Финч спрыгнул с лесенки и, притаившись за накрытым «троффом», выглянул из своего укрытия.

С земли что-то поднималось. Оно будто стягивало со всех сторон к себе снег, и снег становился частью его, придавал ему очертания, вырисовывал форму. Прямо на глазах у пораженного Финча выросший из земли снежный кокон стал походить на человеческую фигуру. Сперва проявилась голова, затем — плечи, длинные руки.

Глядя на эту жуть, Финч не дышал, по спине бежали мурашки.

Незнакомец был одет в какие-то лохмотья — в серый, давно вышедший из моды костюм, и при этом кутался в плащ, сшитый из лоскутов. Длинные белые волосы разметывал ветер, а кончик громадного длинного носа ходил ходуном.

Не-птица! Еще одна не-птица!

Лицо незнакомца было невероятно сморщенным, рот напоминал изломанную черную трещину, из которой на острый подбородок текла вязкая чернильная слюна. На месте левого глаза у старой не-птицы зияла уродливая и заросшая пустая глазница.

«Это же тот Одноглазый, о котором говорила мадам Клара! — понял Финч. — Как же его там звали? Корниус? Корпиус? Нет! Корвиус! Корвиус Одноглазый! Тот, кто что-то там придумывал… нет, предсказывал! Это он предсказал все, что сделала мадам Клара. Про Гелленкопфа и остальное… Но что он здесь делает?!»

Старик огляделся по сторонам и медленно пошаркал к лесенке. Он горбился и кряхтел, одной рукой поддерживал поясницу, а другой хватался за поручень, оставляя в снегу на нем след от длинных костлявых пальцев. Поднявшись на площадку, он толкнул дверь и исчез в ателье.

«Что ему там понадобилось? Что он задумал?»

Финч почти сразу же сам ответил на свой вопрос: было очевидно, что Одноглазый зачем-то пришел к мистеру Горру.

Немного выждав, мальчик выбрался из-за «троффа», взбежал по ступеням и остановился у двери.

Затаив дыхание, он повернул ручку и замер, а затем, когда ничего не произошло, открыл дверь. Тут же зазвенел колокольчик, и Финч, одним прыжком преодолев расстояние от порога до ряда столов с рулонами ткани, притаился в проходе.

— Кто там пришел? — долетел до него голос мадам Крипке, а следом раздался приближающийся стук каблуков.

Модистка подошла к двери, поежилась от холода, выглянула за порог и, никого не увидев, затворила дверь. Проворчав: «Сквозняк, наверное», она вернулась на свое место за стойкой.

Финч на четвереньках прополз по проходу и выглянул из-за рулонов с бурой шерстью. В ателье все было примерно так же, как и тогда, когда он его оставил. В креслах у каминов курили сигары и пили кофе чопорные джентльмены, и, даже будучи в одних кальсонах да нижних трико, выглядели они высокомернее многих одетых людей. Автоматоны-портные, как и прежде, механически исполняли свою работу, а их хозяйка, модистка мадам Крипке, сидела за стойкой, потягивала кофе из крошечной, размером с наперсток, чашечки и курила папиретку, время от времени делая записи в тетради.

Лестница, ведущая на этажи, располагалась всего в паре шагов от мальчика. И все же подобраться к ней незамеченным было не так-то просто. Мадам Крипке со своего места прекрасно видела основание лестницы, и могла уловить движение рядом с ней даже боковым зрением.

— Мистер Трогвей, вы следующий! — Модистка повернулась к джентльменам в креслах.

И Финч понял, что это его шанс. Он уже было выбрался из своего укрытия, когда вдруг увидел нацеленный прямо на лестницу взгляд будто бы что-то почувствовавшей мадам Крипке.

Он замер и остался на месте.

Модистка отвернулась и снова углубилась в свои записи.

«Что же делать?! — в отчаянии подумал Финч. — Как же перебраться на лестницу? Дождаться, когда кто-то зайдет в дверь и отвлечет на себя внимание мадам Крипке? А если это случится нескоро? А если посетитель не сильно-то и отвлечет ее внимание… отвлечет… ее внимание…»

Финч вдруг понял, что ему делать. Это было очень рискованно, но ничего иного ему не оставалось. Он пополз обратно в начало прохода, подкрался к двери, распахнул ее и в тот же миг толкнул ближнюю пирамиду рулонов. Те покатились и с грохотом стали падать на пол соседнего прохода, разворачиваясь, ударяясь друг о друга и создавая настоящий кавардак.

— Да что же это такое?! — возмущенно воскликнула мадам Крипке и бросилась узнавать, в чем там дело, а Финч тем временем прополз по своему проходу и стремительно перебрался к лестнице.

Лишь оказавшись вне поля видимости с первого этажа, он позволил себе остановиться, отдышаться и послушать, что происходит внизу. Судя по раздраженному голосу мадам Крипке, она как раз возвращала рулоны на место. Модистка громко жаловалась на сквозняки и на плохую дверную защелку, которая не в силах удержать «треклятую дверь» на месте.

Финч с облегчением вздохнул: мадам Крипке его не увидела. Отмерев, он осторожно двинулся вверх по ступеням, боясь натолкнуться на мистера Горра или же на старика-не-птицу.

Вскоре Финч оказался на втором этаже. Лестница вела еще выше, но мальчика заинтересовала дверь, выходящая на площадку. Из-за нее раздавались голоса. Финч подкрался к ней и прислушался.

— Прошу вас, мистер Корвиус, вот сюда, — говорил кто-то незнакомым глубоким голосом.

— Да-да, — прокряхтели в ответ.

Финч наклонился и заглянул в замочную скважину. Стены комнаты были обиты темной полосатой тканью, на полу лежал ковер. В центре помещения на небольшом помостике стоял, расставив руки в стороны, старик Корвиус. Его лоскутный плащ был скомкан и валялся рядом, там же кучей громоздился и остальной костюм не-птицы. Одноглазый был гол. Финчу тут же вспомнилось существо на скамейке возле школы, но сейчас открывшаяся мальчику картина вызвала в нем такое острое омерзение, что его едва не стошнило.

Одноглазый был невероятно худ. Ребра старика торчали, словно он голодал последнюю сотню лет; белая кожа висела на них лохмотьями до самых колен, и ее сплошь покрывали серые, будто восковые, пятна. Ноги и руки не-птицы были худы и костлявы, напоминая заснеженные древесные ветки. По плечам рассыпались длинные седые волосы, редкие и сальные. Старик водил своей головой на тонкой шее из стороны в сторону, и было просто удивительно, как это шея не подламывается под весом огромного клюва-носа.

Финчу на ум пришло слово, которое лучше всего подходило, чтобы описать это отвратительное существо. «Старье».

Поза Одноглазого выдавала, что тот ожидает примерки. И вскоре он ее дождался.

К старику подошел сам мистер Горр, запакованный, как в футляр, в угольные жилетку и брюки. Держа в руках длинную мерную ленту, он начал деловито измерять ею старика. Судя по всему, хозяина ателье нисколько не смущало, что его клиент, во-первых, не человек, а во-вторых, омерзителен и гол.

— Вы предпочитаете двубортный сюртук или однобортный, мистер Корвиус? — спросил Гораций Горр.

«Этот старикан что, просто пришел пошить себе костюм? — удивился Финч. — Решил обновить гардероб? Это, конечно, логично, учитывая тот хлам, в который он был одет. Но он ведь не банкир! Что там говорили те джентльмены? Вряд ли у этой дряхлой не-птицы есть столько денег для того, чтобы мистер Горр лично шил ему костюм!»

— Двубортный! — каркнул тем временем Одноглазый. Его голос походил на звук шагов по снегу. — В мою молодость все носили китель-фраки. Манжеты с обшлагами, два ряда блестящих пуговиц, воротники до самых ушей, длинные узкие фалды. С китель-фраками надевали сапоги-ботфорты с острыми носами и пряжками. Плащ через плечо. Треуголки с перьями. Ох, что это была за мода! Величие и гро… гро…

— Гротеск?

— Грозность! Мы были прекрасны.

— Охотно верю, — пробормотал мистер Горр, закончив измерения и повесив мерную ленту на шею. — Но ваш новый костюм, смею уверить, будет не хуже.

— Я надеюсь. Очень надеюсь, Горр. Хотя я знаю, что костюм, который вы обещали Гелленкопфу, будет не в пример лучше.

От услышанного Финч на мгновение даже отпрянул от замочной скважины и замер.

«Снова Гелленкопф! Снова это имя! Значит, это не просто пошив костюма! Это еще один фрагмент все того же сговора!»

Финч вновь прильнул к замочной скважине и успел заметить удивление, проступившее на лице мистера Горра:

— Что? — спросил он. — Неужели вы бы тоже хотели себе такой костюм?

— Ну разумеется! — хрипло крикнул старик. — Мне бы он не помешал. Но, в отличие от Гелленкопфа, мне плевать на его… м-м-мягкость. Мне хватило бы и того, чтобы он был сшит из нужной… ткани.

Мистер Горр отошел от Одноглазого и, склонившись над верстаком, стал что-то вычерчивать угольком под изогнутое лекало на разложенной на верстаке белой ткани.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил он, не отвлекаясь от работы.

— О, новости! — проворчал старик, и было не ясно, радостно, или же раздраженно. Он продолжал стоять на помосте, расставив руки в стороны и, судя по всему, ему совсем не было холодно или неудобно. — Все развивается, как и планировалось. Как я и предрек, Карран и Коллн попали к Гелленкопфу. И вся ирония в том, как именно это произошло. Но вы и так об этом знаете…

И тут Финч вспомнил. Бульвар Разбитое Сердце… Печальная замерзшая женщина дает ему перо… Щека пылает от ее прикосновения… Печальный замерзший мужчина пытается обогреть свою спутницу, но у него ничего не выходит. А он, Финч, предлагает им спрятаться и переждать у него дома…

Ему стало по-настоящему жутко. Кое-что встало на свои места. Именно об этих двоих говорила мадам Клара госпоже директрисе Фогельтромм, она просила мадам Вортту… умоляла ее убедить «мальчишку», который спустил за ними охотника, простить их…

Мистер Горр между тем взял в руки большие портняжные ножницы и начал вырезать из ткани детали. Щелк! Щелк! Щелк!

— Мы так ничего от них не добились, — сказал он. — Пока что они не выдали ни слова правды. Карран уже почти убит пытками, но Коллн каким-то образом удалось сбежать.

— Она долго не протянет, — хищно усмехнулся Одноглазый, глядя в спину хозяина ателье. — И я буду очень рад, если ее обнаружит Кэрри. Он тогда сам ее убьет. И конец нити этой замечательной кровавой иронии свяжется с ее началом.

Финч вспомнил о Кэрри и поежился.

— Но это ничего не изменит, — напомнил мистер Горр. — Мы так и не знаем, где мальчишка прячет Черное сердце.

«Снова этот мальчишка! — пронеслось в голове Финча. — Кто же он такой?»

Хозяин ателье раздраженно нахмурил брови и добавил:

— Я выскажу предположение, мистер Корвиус, что вы намеренно все усложняете и утаиваете. Почему бы вам просто не рассказать, где живут прочие, чтобы мы их отловили прямо в их гнездах?

— Я ведь не раз говорил вам, — утомленно начал старик. — Я не знаю, где они живут. Они не делятся со мной, а выпытывать опасно. Он спрятал их, боясь, как бы Круа Гелленкопф до них не добрался. После того, что случилось с Рри, они настороже…

Финч в отчаянии закусил губу. Рри? Мадам Клара говорила, что его свели с ума. Это дело рук заговорщиков? Что они с ним сотворили? Что он должен был им сказать? Где находится это непонятное Черное сердце?

Корвиус меж тем продолжал:

— Вы очень зря переживаете, Горр. Мои пророчества еще никогда не проваливались. Они всегда исполняются. И одно из них исполнится в этот раз. Эти наивные глупцы по-прежнему приходят и спрашивают о своей судьбе, просят совета, просят рассказать им, как поступить…

— Они ничего не подозревают?

— Они верят мне.

— И в этом их ошибка, — усмехнулся мистер Горр. — Но я все никак в толк не возьму: как столько лет вам удается их дурачить?

— О, мой дорогой Горр, — хвастливо начал старик, — для этого нужно уметь тонко просчитывать! Сотни, тысячи вариаций событий! Манипуляции, советы в нужный момент, игра на чувствах и страхах.

— Ваши пророчества — это произведения искусства, — мистер Горр отошел от верстака и начал закреплять на Одноглазом детали жилетки и брюк, соединяя их булавками.

— Так и есть, Горр, так и есть. Невероятно сложно дергать за нити, приводя их к нужному мне замыслу. Но в итоге, когда мое очередное пророчество сбывается, то есть эти болваны сами его исполняют, стремясь изменить свою судьбу, все узелки связываются, все веревочные ступени встают на свои места, образуя лестницу, я еще на несколько шагов становлюсь ближе к своим целям. Искусство, вы говорите?! Художники — просто жалкие бездари в сравнении со мной! Я — рисую по судьбам, размешиваю на своей палитре жизни.

— Очень поэтично звучит.

Старик не оценил похвалы и угрюмо опустил голову.

— Только с этой девкой вечно были трудности, — сказал он. — Она никогда мне не верила. И она очень опасна для всего нашего плана.

Мистер Горр взял в зубы булавку и процедил сквозь нее:

— Мой компаньон как раз занимается Кларой Шпигельрабераух. Он уже очень близко. Его агент добыл все отмычки и скоро выполнит то, что от него требуется. Полагаю, все будет сделано к началу бури.

«Мадам Клара! — в ужасе подумал Финч. — „Агент“ — это, конечно же, Сергиус Дрей, и он готов выполнить то поручение, которое дал ему компаньон мистера Горра. У него есть все отмычки! Она в опасности!»

— Да-да, это хорошо… — тем временем пробормотал старик. — Клара не просто заслуживает смерти, я хочу ее слез. Хочу, чтобы ее сердце не остановилось, а разбилось. Разбитые сердца… аххрр… это стоит любых потраченных сил, любого времени. И банка с разбитым сердцем Клары Шпигельрабераух встанет на одну полку рядом с банкой, в котором лежит разбитое сердце мальчишки.

— Вам совсем их не жалко? — спросил мистер Горр безразлично. — Ведь Гелленкопф хочет их уничтожить. Все же они ваши родичи.

— Не родичи они мне, — с презрением ответил старик, и его лицо стало поистине мерзким. — Я ненавижу этих гнусных тварей из стаи Трогмортона. Коппелиус, будь он проклят, украл мой глаз, обрек меня на нищенство и пресмыкание, но его племянник ответит за это. Я отниму у мальчишки все, что у него осталось дорогого. Как уже отнял его беременную жену. А когда у него ничего не останется, я вырежу его глаза и отправлю их его дяде в город Слепых. И тогда…

— Эй! — раздалось вдруг за спиной Финча. — А ты еще что здесь делаешь?

Мальчик едва не стукнулся лбом о дверь от неожиданности. Он в ужасе обернулся. Перед ним, белая от ярости, стояла мадам Крипке.

Его поймали! Он попался!

Финч не стал придумывать оправдания, а вместо этого ринулся к лестнице и попытался пробежать мимо, но модистка успела. Она схватила его за голову. Пальцы мадам Крипке вцепились в шапку Финча и через нее — в волосы.

— Ай! Пустите! — завопил он. — Пустите!

— Никуда ты не сбежишь! — зашипела она. — Сейчас мы пойдем к мистеру Горру и…

Финч задергался как безумный, вцепился в руку модистки и попытался сорвать ее с себя. Но она крепко его держала.

— Пустите!

Он резко извернулся и неожиданно даже для самого себя вцепился женщине зубами в запястье. Та вскрикнула и на мгновение его выпустила. Он дернулся и вырвался, оставив в руке мадам Крипке шапку и клок волос.

Финч побежал по лестнице вниз, перепрыгивая через ступени. Оказавшись на первом этаже, он ринулся через ателье к входной двери.

— Держите его! — вопила ему вслед мадам Крипке. — Держите его!

* * *

Двери-гармошки разошлись. Финч выбежал из трамвая и ринулся к своему дому.

В голове была лишь одна мысль, которую мальчик проигрывал, словно на граммофонной пластинке раз за разом: «Нужно как можно скорее предупредить мадам Клару об Одноглазом! Она в опасности! Горр, его компаньон с тростью-вороной и Сергиус Дрей подбираются к ней!»

У дома № 17 стоял бордовый «трофф» с потертой складной крышей и ржавыми спицами на колесах. Финч не знал, кому он принадлежит, но сейчас ему не было до этого дела. Он прошмыгнул мимо, распахнул дверь и залетел в подъезд.

Появление Финча вызвало некоторый ажиотаж, которого он, признаться, не ожидал. Стоило тепло-решетке включиться, как к нему тут же повернулись несколько голов.

У окошка консьержки собралось целое столпотворение.

С удивлением Финч увидел Арабеллу — на ней лица не было: слезы катились по щекам девочки, а губы дрожали. Рядом, положив руку ей на плечо, стояла ее мама, миссис Джей, в длинном сером платье, в котором она напоминала призрака. Ее частично заколотые, а частично ниспадающие волнами до самого пояса волосы выдавали то, что она все же пыталась их собрать, но в какой-то момент, видимо, не смогла справиться со шпильками. Миссис Джей выглядела очень больной: она была бледна, под глазами залегали черные круги, а сухие серые губы потрескались.

Слева от мамы Арабеллы стояли незнакомая женщина в полосатом коричневом платье и узком пальто в тон ему, а также двое здоровенных мужчин в черных костюмах и котелках. Из окошка выглядывала миссис Поуп, на ее лице было написано выражение глубокого удовлетворения и злорадства. У лифта на своем стуле сидел, сложив газету, мистер Поуп — что же такого должно было случиться, чтобы он отвлекся от своего неизменного занятия?

Финч не понимал, что происходит, но его посетило мерзкое предчувствие. Он уже испытывал подобное однажды, когда стащил конфету из жестяной коробки на кухне, вернулся из школы, а дедушка уже ждал его в прихожей, хмурый и огорченный.

Но сейчас дело было явно не в конфете — без сомнения, все обстояло намного хуже.

— О! — радостно сообщила консьержка. — Вот и означенный сирота.

Финч замер. Мерзкое предчувствие превратилось в ощущение западни. И не просто западни, а западни во сне, когда не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, а просто вынужден глядеть на то, как ловушка захлопывается.

— Вы — Финч, полагаю? — спросила незнакомая женщина с таким видом, словно у нее был полный рот булавок, и она каждую секунду ими кололась. — Мое имя — Кларисса Гриппен, а это, — она указала на двух мужчин, — мистер Торкин и мистер Брэй. Мы из сиротского приюта «Грауэнс». Приехали за вами, молодой человек.

— Что? — Финч, наконец, обрел голос. — Никуда я не поеду! Я не сирота!

— Но ведь ваши родители мертвы? — безжалостно уточнила мадам Гриппен.

— Они не мертвы! — воскликнул Финч. — И я живу с дедушкой!

Губы мадам Гриппен растянулись в ехидной улыбке.

— Почтенная миссис Джей сообщила почтенной миссис Поуп, а та уже сообщила нам, что ваш дедушка отсутствует уже несколько дней и, вероятно, бросил вас.

— Это вранье! — Финч сжал кулаки. — Никуда мой дедушка…

Мадам Гриппен подняла руку, прерывая его.

— Не стоит, Финч. Мы все знаем. Ваша подруга, юная мисс Джей, все рассказала.

Финч с ужасом поглядел на Арабеллу. Та заплакала еще сильнее.

Он не верил. Как?! Как она могла так поступить?! За что?! Что он ей сделал?!

Мадам Гриппен тем временем продолжала:

— Юная мисс Джей рассказала своей матери, что некий ее сосед, мальчик одиннадцати лет, живет в квартире один, что его дедушка, законный опекун, исчез, и означенный мальчик одиннадцати лет, лишившись присмотра, прогуливает школу, разъезжает в одиночку по всему городу и встревает в какие-то сомнительные авантюры.

— Это все неправда! — заявил Финч, ненавидяще глядя на Арабеллу. — Она просто дура! И все напридумывала!

Арабелла опустила глаза, не осмеливаясь взглянуть на него.

— Финч, — раздался негромкий блеклый голос — говорила миссис Джей. — Не нужно отпираться. Арабелла, правда, все мне рассказала. Мы не могли оставить все, как есть, понимаешь? Мы просто не могли иначе. Это все для твоего же блага.

Но Финч был не согласен:

— Когда так говорят, это значит, что никаким благом и не пахнет!

Мадам Гриппен, казалось, устала от споров. Любой намек на любезность — даже мнимую — исчез с ее лица.

— Согласно городскому закону № 186-54/17, — отчеканила она заученную формулировку, — дети не могут проживать самостоятельно. Миссис Джей и миссис Поуп весьма обеспокоены тем, что вы живете один, без опекуна.

— Ничем они не обеспокоены! — закричал Финч. — Эта Поуп просто хочет заграбастать нашу квартиру!

Консьержка скорчила зверскую рожу. Видимо, она пыталась соединить угрожающий взгляд, адресованный Финчу, и снисходительную улыбку под названием «Ох, уж эти дети!» для всех остальных.

— Ой! Ну вы только послушайте! — будто бы беззаботно, но в то же время нервно рассмеялась миссис Поуп. — Мальчишка не в себе. Не удивительно, что он так дурно воспитан и склонен к оскорблениям старших, ведь он живет один, без опекуна, надлежащего ухода и воспитания.

Мистер Торкин и мистер Брэй подошли к Финчу. Они выглядели, как два головореза — видимо, в их непосредственные обязанности входило избавлять мадам Гриппен от излишних хлопот, связанных с непослушанием детей, которые не хотят добровольно отправляться в приют.

Мальчик отступил на шаг и уперся спиной в дверь.

— Не стоит, дружок, — угрожающе посоветовал мистер Брэй.

— Лучше не дергайся, — добавил мистер Торкин и схватил Финча за плечо.

— Отпустите! — закричал Финч. — Никуда я с вами не поеду!

— Еще как поедешь, — с показной добродушной улыбкой прорычал мистер Торкин. Между тем стоявшим у стойки консьержки не было видно того злобного взгляда, которым он глядел на мальчика.

— С нами все едут, — сообщил мистер Брэй.

Он, в свою очередь, даже не считал нужным скрывать раздражение. Было видно, что громила с трудом сдерживается, чтобы не ударить Финча. Останавливало его лишь присутствие миссис Джей и миссис Поуп. Хотя последняя вряд ли бы была сильно против.

Несмотря ни на что, угрожающий вид этих головорезов не мог заставить Финча молчать:

— Мой дедушка просто уехал ненадолго! — Мальчик умоляюще глядел на миссис Джей. Только мама Арабеллы не была здесь злобной, только она могла что-то предпринять. Нужно просто ей как следует все объяснить! — Дедушка вернется! Сразу после бури! Он оставил мне сообщение на граммофонной пластинке! Он вернется!

Но миссис Джей ничего не предпринимала. Она опиралась на плечо плачущей дочери и смотрела на него сонным мутным взглядом.

— Какие только истории не выдумывают эти дети! — рассмеялась мадам Гриппен. — Но нужно признать: сообщения на граммофонной пластинке — это что-то новенькое!

Ее помощники поддержали и тоже рассмеялись — хрипло и каркающе.

— Ты бы знал, сколько раз мы слышали отговорки, — сказал мистер Брэй.

— «Наши родители вернутся!», — пропел, имитируя детский голосок, мистер Торкин. — «Они нас любят!»

— Но никто не возвращается, — заключила мадам Гриппен и повернулась к маме Арабеллы. — Благодарю вас, миссис Джей. Вы поступили правильно. Мы позаботимся о мальчике. Больше не смеем вас задерживать.

— Пойдем, дорогая, — сказала миссис Джей и повела Арабеллу прочь от стойки консьержки.

Мистер Поуп поднялся со стула и, нехотя отодвинув решетку, открыл дверь лифта, пропуская девочку и ее маму в кабинку.

— Ненавижу тебя! — закричал вслед Арабелле Финч. — Ненавижу!

Девочка не осмелилась что-то ответить. Было видно, что она жалеет о том, что сделала, но Финча это не волновало. Он не понимал, как можно было быть такой подлой и предать его! Он ведь так ей верил! Вечно одинокий мистер Си из семнадцатой квартиры был прав, заявляя: «Женщины двуличны и склонны к предательствам». И хоть он это говорил, будучи в весьма нетрезвом состоянии после очередных романтических злоключений, сейчас Финч был с ним согласен.

Когда дверь лифта закрылась, а кабинка поползла наверх, миссис Поуп сказала:

— Это все, конечно же, очень грустно и печально, — в ее голосе, тем не менее, не было ни намека на грусть или печаль, — но могу я получить ключ от двенадцатой квартиры? Нельзя, чтобы он оставался в руках сироты с таким дурным характером. Что там говорится в вашем протоколе, мадам Гриппен, на такой случай?

«Ну вот, — в холодной и бессильной ярости подумал Финч. — Она добилась своего! Дрянная Поуп! А еще дрянная Арабелла! И дрянная ее мама! И зачем я только решил помочь этой рыжей дуре? Нужно было просто не обращать на нее внимания! Бьет ее кто-то — и поделом ей! Проклятая предательница!»

Мадам Гриппен же тем временем ответила консьержке:

— Разумеется, миссис Поуп, вы получите ключ. Но сперва мы позволим молодому человеку собрать кое-какие вещи.

— Конечно-конечно! — Консьержка удовлетворенно потерла руки. — Но квартира…

— Нас интересуют только дети, — прорычал мистер Брэй.

— Мой помощник хотел сказать, их благополучие, — поспешила уточнить мадам Гриппен.

Финч понял, что мистер Брэй вовсе не оговорился: их действительно интересовали только дети. О приюте «Грауэнс» ходили жуткие слухи. Говорили, что дети живут там, словно в тюрьме, и их постоянно наказывают. Но хуже всего было то, что сироты в «Грауэнс» днями и ночами напролет работают в подвальных цехах, как в каком-то работном доме. Финч слышал, что, когда они уже не могут работать, их душат подушками во сне, а тела потом сжигают в огромных печах.

Задушенным подушкой и сожженным в печи Финч быть не хотел и уж точно не собирался сдаваться просто так.

— Когда мой дедушка вернется… — начал мальчик.

— Он. Не. Вернется! — отчеканила мадам Гриппен, утратив терпение. — Ни дедушки, ни папы, ни мамы не имеют привычки возвращаться, однажды исчезнув. Да и зачем бы им? Они избавились от бремени. Для чего им взваливать его на себя снова? Но мы, в приюте «Грауэнс», не в пример добрее к бедненьким несчастным сироткам. Мы помогаем обездоленным и заботимся о них. Как позаботимся и о тебе…

Последнее было сказано с такой явной угрозой, что Финч даже дернулся. Пальцы мистера Торкина впились в его плечо еще крепче. Мистер Брэй схватил мальчика за другое плечо. Для надежности.

— Я хочу поговорить с мадам Кларой! — заявил Финч.

Это была последняя надежда. Финч искренне верил, что мадам Клара не позволит так просто увезти его в приют. Может, она согласится стать его временным опекуном, пока дедушка не вернется? А еще он должен успеть ее предупредить! Если его сейчас заберут, она даже не будет знать о том, что против нее плетут заговор!

— Боюсь, мадам Клара сейчас отсутствует, — отрезала миссис Поуп.

— А у нас, — добавила мадам Гриппен, — слишком мало времени, чтобы тратить его на встречи сирот с кем бы то ни было. Мы и так проторчали здесь дольше запланированного. Сегодня еще двое детей ожидают переезда в «Грауэнс». Мы не можем позволить себе заставлять их ожидать нас! О, вот и лифт!..

…Тишину в кабинке нарушало лишь отвратительное бульканье в животе у мистера Торкина, а мистер Брэй время от времени со скрежетом почесывал ногтями бритый затылок под котелком.

От мадам Гриппен исходил сильный цветочный аромат — в нем ощущалось что-то пугающее и очень знакомое. Финч припомнил, что уже чувствовал этот запах — так же пах мистер Блувин из четвертой квартиры, который ухаживал за своими плотоядными растениями.

«Может, эта Гриппен и не человек вовсе?! — испуганно подумал Финч. — Может, она хищная мухоловка, которая только прикидывается человеком? Причем очень плохо прикидывается…»

Финч пытался что-то придумать. За последние дни он часто попадал в переделки, когда уже казалось, что вот-вот все пойдет прахом, но тем не менее в самый последний момент ему как-то удавалось выкрутиться. Как же выкрутиться на этот раз?..

К огорчению мальчика, ничего не придумывалось. Он был слишком испуган. Сиротский приют был самым кошмарным местом, которое только мог вообразить любой ребенок. Некоторые родители часто пугали своих непослушных детей тем, что, если те станут шалить, отдадут их в «Грауэнс».

И вот его, Финча, забирают именно туда.

Когда лифт остановился, все, кроме мистера Поупа, вышли на пятом этаже. Лифтер остался ждать в кабинке, а мистер Брэй и мистер Торкин — у двери квартиры № 12. Мадам Гриппен вошла следом за мальчиком.

— Что ж, — проговорила она, — живо собирайся, маленький оборванец. И только попробуй что-нибудь выкинуть — тут же узнаешь, что я не всегда такая добрая и заботливая.

Финч угрюмо поплелся за чемоданом. Тот стоял в чулане.

В дверь позвонили, женщина позволительно кивнула, и мальчик открыл. На пороге, между двумя хмурыми подручными мадам Гриппен, стояла Арабелла.

— А ты что здесь делаешь?! — Финч гневно уставился на девочку. Ненависть в нем поднялась, словно столбик ртути в термометре.

— Моя мама… — сказала она заплетающимся языком. — Моя мама велела мне помочь тебе собрать вещи.

Конечно же, Финч понял, что ничего такого мама ей не велела, но клерки из приюта ничего не заподозрили.

— Выгоните ее! — потребовал он, но мадам Гриппен, кажется, получала удовольствие от его мучений.

— Вы слышали, молодой человек? — сказала она. — Мисс Джей пришла помочь вам собрать вещи! Не стоит грубить и быть невежливым. Скорее собирайте ваш чемодан — вы и так забрали у нас предостаточно времени.

Финч и Арабелла направились в комнату Финча. Мадам Гриппен последовала за ними, но предпочла остаться в коридоре. Она замерла в дверном проеме, глядя на детей с подозрением.

Финч положил чемодан на кровать, раскрыл его и огляделся по сторонам в поисках того, что же с собой взять. Он никогда не путешествовал, никуда не ездил и просто не представлял, что люди возят с собой в чемоданах. Подойдя к письменному столу, мальчик взял книгу, которую принес ему дедушка из библиотеки. Финч горестно вздохнул: он остановился на очень интересном месте и…

— Никаких книг, молодой человек, — сказала мадам Гриппен. — В приюте не позволяется читать. Берите мыло, свечи и запасную обувь. Одежду можете не брать — приют выдает форму. Гребешок вам также не понадобится… хм… после того, как вы попадете в руки к мистеру Браунвичу, нашему цирюльнику. Также можете взять плед, если у вас есть — наша старшая кухарка миссис Порчч обожает пледы…

Финч угрюмо направился к гардеробу, где стояли его старые башмаки с оторванной кнопкой на левом и дырой на правом — лучше у него ничего не было.

— Прости меня, — прошептала Арабелла, следуя за ним по пятам и опасливо косясь на мадам Гриппен. — Прости, прости меня. Я не хотела.

Финч даже не глядел на Арабеллу. Его лицо раскраснелось, сердце колотилось от гнева и ненависти, а внутри что-то кололо, как будто кончик воткнутого в спину ножа.

— Я такая дура… я не хотела. Я не думала…

— Да, ты проклятая дура, — прошипел Финч, пытаясь найти башмаки — они были где-то на самом дне гардероба. На миг мальчику невероятно захотелось забраться внутрь и спрятаться там.

Арабелла сделала вид, что помогает искать.

— Мама ничего не хотела слушать, — сказала она едва слышно. — Когда она узнала, что ты… Мне очень жаль!

— Ну еще бы.

— Если бы я знала, что так случится, я бы ни за что не говорила маме…

— Зачем ты вообще ей что-то говорила?

— Как ты не понимаешь, — отчаянно зашептала Арабелла. — Я хотела расспросить ее о Гелленкопфе. Для этого я сегодня осталась дома — даже в школу не пошла.

— Что? — Финч едва не поперхнулся от услышанного. Такого он точно не ожидал. Чтобы эта примерная ученица — и прогуляла школу?

Мадам Гриппен явно устала ждать.

— Сколько можно там копаться? — проворчала она. — Это не круиз в Льотомн!

Финч не знал, ни что такое «круиз», ни что такое «Льотомн», но и не думал шевелиться быстрее. Его забирают из родного дома, указывают ему, что с собой брать, да еще и поторапливают!

Засунув башмаки в чемодан, он вытащил из шкафа клетчатый шерстяной плед, в который укутывался во время снежных бурь.

— Тут такой беспорядок, мадам Гриппен! Ничего не отыскать! — воскликнула Арабелла и уже тише продолжила: — Дяди Сергиуса весь день нет дома, и я подумала, что это прекрасная возможность все узнать у мамы. Я подменила мамины пилюли теми, которые ты нашел в кармане своего дедушки — я знала, что они пригодятся, и взяла парочку…

Финч едва не выронил плед.

— Что ты сделала?

— Я просто хотела, чтобы она хотя бы недолго не спала, — пояснила Арабелла.

— Мы же не знаем, что это за пилюли! — сквозь зубы процедил мальчик. До этого он думал, что Арабелла просто дура, но сейчас он понял, что она свихнулась. — А вдруг… вдруг это был бы яд или еще что?

— Ну, вряд ли твой дедушка носил бы в кармане пальто яд, — веско заметила девочка. — Пилюли нужны, чтобы лечить от чего-то, и я не думаю, что они бы сделали что-то очень уж плохое. К тому же я их проверила.

— Как проверила?

— Я проглотила одну, чтобы убедиться, что маме ничего не грозит.

— Что ты сделала? — уже второй раз повторил свой вопрос пораженный Финч. Нет, ну она точно свихнулась!

— Не так нужно складывать, — сказала Арабелла, взяла у Финча плед и принялась складывать его по-своему. При этом она шепотом продолжила: — Я ничего не почувствовала особенного, когда проглотила пилюлю, только немного голова заболела. Но не это главное! Я вдруг вспомнила, что мой папа говорил маме о Гелленкопфе, причем это было так четко, будто они обсуждали это всего час назад. Папа говорил, что пытается сконструировать какой-то замочный механизм, чтобы даже Гелленкопф не смог его открыть, представляешь?

— Мне все равно, — соврал Финч. — Все это уже неважно. Почему ты мне не сказала, что собираешься делать?

— Чтобы ты меня отговорил? Особенно после того, что сказала мадам Клара?

— Конечно, отговорил бы. Это слишком опасно!

— Не опаснее, чем идти к мистеру Франки и обвинять его в драке с твоим дедушкой!

— Все равно я тебя ненавижу, подлая предательница.

Арабелла гневно засопела, но оправдываться не стала. Она продолжила свой рассказ:

— После того, что я вспомнила, мне нужно было обо всем расспросить маму, и я подменила пилюли. Мама не заснула. И я пыталась с ней поговорить, но как только она услышала о Гелленкопфе, сразу разозлилась. Она велела мне все рассказать. Я не хотела, но она выпытывала, и я сказала ей, что твой дедушка пропал, и мы его ищем, и она…

— Спасибо тебе большое, — презрительно бросил Финч и сунул в чемодан на всякий случай пижаму, после чего опустил крышку и закрыл защелки. А затем повернулся к мадам Гриппен.

— Вы уже собрались, молодой человек? — спросила она, и, когда Финч кивнул, добавила: — Тогда пойдемте.

Финч потащил чемодан к двери, Арабелла пошла следом — она что-то пыталась сказать, но Финч не хотел больше ничего слушать.

Мистер Брэй и мистер Торкин по-прежнему стояли на этаже. Когда все покинули двенадцатую квартиру, Финч запер дверь. Под требовательным взглядом женщины мальчик нехотя протянул ей ключ.

Мадам Гриппен шагнула в кабинку лифта, ее подручные кивнули Финчу, намекая, что ему следует поступить так же. Финч вошел в лифт. Мистер Брэй и мистер Торкин протиснулись за ним. После чего мистер Поуп закрыл решетку.

— Мне очень жаль, — заламывая руки, сказала Арабелла, глядя на Финча сквозь витые прутья.

— Не хочу тебя больше знать, — бросил Финч, и лифтер закрыл дверцу.

Кабинка качнулась и поползла вниз. Тяжелый черный чемодан оттягивал руки, а цветочный запах плотоядного растения, исходящий от мадам Гриппен, заполнял собой все кругом. Он проникал в ноздри, и травил Финча, лишь усиливая чувство безысходности.

«Вот бы все это мне просто снилось, — подумал он. — Вот бы все это просто был кошмар…»

Как назло, происходящее казалось столь реальным, что щипать себя не имело смысла.

Лифт опускался, по мнению Финча, неимоверно быстро. Настолько, что он так и не успел придумать ничего, что хоть отдаленно напоминало бы план побега. У него был лишь глупый вариант броситься бежать, когда они выйдут за двери дома, но он понимал, что так просто улизнуть ему не дадут.

Лифт остановился, и все покинули кабинку.

— Вот ключ, миссис Поуп. — Мадам Гриппен передала ключ от квартиры Финча буквально светящейся от счастья консьержке, и та повесила его на гвоздик рядом с ячейкой для корреспонденции под номером «12».

— Уж я об этой квартирке позабочусь! — хихикнула миссис Поуп, вернувшись к окошку.

— Хорошего вечера, — попрощалась с консьержкой мадам Гриппен, и мальчик, в сопровождении клерков из приюта, покинул дом № 17.

Финча подвели к бордовому «троффу».

Мистер Торкин забрал у мальчика чемодан и засунул его в багажный кофр, притороченный сзади. Мистер Брэй тем временем открыл дверцу и указал Финчу на заднее сиденье; рядом с мальчиком уселась мадам Гриппен. Оба громилы заняли кресла спереди.

Мистер Брэй надел на глаза экипажные очки, на руки — перчатки для управления рычагами и потянул цепочку, увеличивая огонь в топке котла.

Пришли в движение поршни.

Ту-ту-ту, — застучало что-то под днищем. Экипаж задрожал и затрясся.

Постепенно в салоне стало тепло. Мистер Брэй зажег фонари, толкнул вилкообразнный рычаг, и «трофф», выплюнув облако дыма из выхлопной трубы, тронулся с места.

На глаза Финча наворачивались слезы.

Дом № 17 на улице Трум все отдалялся. Финч покидал его, и было чувство, что навсегда…

* * *

Бордовый приютский «трофф» катил по вечернему городу.

Финч глядел в окошко, бессильно прислонившись лбом к стеклу.

С каждым поворотом, с каждым перекрестком внутри мальчика как будто что-то отмирало. В голове была лишь одна, пропитанная безысходностью, мысль: «Никто за мной не придет. Дедушка не появится на пороге „Грауэнс“, чтобы вернуть меня домой…»

Жизнь в Горри между тем шла своим чередом…

Прямо сейчас здесь творились различные темные дела. Их проворачивали в мрачных закоулках, глухих, как старики-звонари, тупиках и даже на более-менее людных улицах. И не всегда упомянутые дела были чем-то незаконным или предосудительным — просто они и правда были вынуждены происходить в темноте из-за того, что большинство фонарей в Горри стояли с битыми плафонами.

Несмотря на это, уютно теплились многие окна домов — видимо, прямо сейчас там джентльмены, усаживаясь у радиофоров, включали вечернюю передачу, дамы готовили ужин, а дети играли на ковриках в гостиных. В круглых чердачных окнах проглядывали силуэты котов и кошек, спрятавшихся от непогоды и лениво глядящих на снег.

По улице пыхтели экипажи. Прохожие куда-то торопились, сжимая в руках зонтики и бумажные пакеты с покупками. На тротуар из витрин лавок тек обжигающе-рыжий свет, в котором на снегу чернели тени от прорисованных на стеклах надписей.

Улочка за окном чуть подпрыгнула. ИФинч тоже подпрыгнул.

Колесо «троффа» угодило в ухаб.

— Можно вести эту колымагу аккуратнее, Брэй?! — воскликнула мадам Гриппен. — Я не хочу снова увидеть свой обед.

— Прошу прощения, мадам, — пробурчал мистер Брэй, и Финч уставился в его бритый, покрытый потом затылок.

В большущих очках и перчатках, громила водил штурвалом из стороны в сторону, отвлекаясь порой лишь на то, чтобы дернуть за какой-нибудь рычаг или за цепочку, свисающую из-под крыши экипажа. Время от времени он гудел в клаксон и приглушенно ругался.

Его приятель, мистер Торкин, в скупом свете закопченной лампы что-то записывал и отмечал на листах, закрепленных на планшетке. Финч даже удивился: он-то полагал, что этот громила не умеет ни читать, ни писать. Некоторые люди полны сюрпризов…

Финч заметил, что часть строк в списке приютского громилы вычеркнуты. Кажется, прямо сейчас вычеркивали и его. По крайней мере, мальчик чувствовал себя вычеркнутым. Прежняя жизнь закончилась — больше не будет дома № 17, не будет школы Фьорити, не будет дедушки, не будет… Арабеллы. Даже книг — и тех не будет.

— Кто там у нас следующий, Торкин? — спросила мадам Гриппен.

Всю поездку она почти не шевелилась, словно выжидая и подманивая жертву, как мухоловка в горшке, своим запахом. Финча уже просто тошнило от ее духов (он надеялся, что это всего лишь духи) с ароматом плотоядного растения.

Торкин сверился с записями.

— Марго Уоллен, — прочитал он вслух. — Семь лет. Кружевной переулок, девять. Шелли. В приют сообщили неравнодушные соседи.

«Проклятые неравнодушные соседи, — гневно подумал Финч. — Вечно лезут со своим неравнодушием! Это все из-за них! Бедная Марго Уоллен. Бедный я!»

— Полагаю, с ней не будет хлопот, — заметила женщина.

— Уверяю вас, мадам: никаких.

Мадам Гриппен поглядела на Финча.

— Слушай меня внимательно, маленький уродец, — сказала она. — Когда мы приедем по означенному адресу, ты пойдешь вместе с нами. И будешь широко и радостно улыбаться. Ты будешь выглядеть так, будто все твои мечты совсем недавно осуществились, и ты несказанно счастлив по этому поводу. Ты понял меня?

— Я не буду, — бесстрашно ответил Финч. — Я всем расскажу, какая вы злобная.

Она поглядела на него с презрительной самодовольной улыбкой, размахнулась и отвесила ему пощечину. Финч вскрикнул и схватился за щеку.

Подручные мадам Гриппен расхохотались.

— Ну давай, — проговорила она негромко, отцеживая слова, как яд. — Плачь. Мне так нравятся детские слезы…

— Не буду! — упрямо сказал Финч.

— Зато будешь знать, как дерзить мне.

Финч отвернулся.

Мадам Гриппен схватила его за подбородок и резко повернула к себе. Она была так близко, что он видел, как неровно покрыто пудрой ее лицо, в попытках скрыть отвратительную желтушность кожи, как ее тонкие ноздри шевелятся, гневно раздуваясь. Он различил даже пару тонких волосков, уродливо торчащих из ее подбородка.

— Будешь отворачиваться, мерзкий маленький гремлин, когда я сама тебе позволю.

Финч уставился на нее с ненавистью. Мадам Гриппен злорадно улыбалась, наслаждаясь его бессилием. Наконец, она разжала пальцы и сказала:

— Вот теперь можешь отворачиваться.

Что мальчик и поспешил сделать.

— Подумать только, — проговорил с переднего сиденья мистер Торкин. — Столько гонора и непослушания!

— Ничего, — проронила мадам Гриппен. — После первой же ночи в «Грауэнс» от них не останется и следа.

— Мадам, а что с третьей малявкой? — тем временем поинтересовался мистер Брэй. — Ну, которая у нас после той, что в Шелли. Она не влезет на заднее сиденье.

— Тогда поедет в багажном кофре.

Финч понял, что она не шутит. Мучения бедных детей начинались еще до того, как входные двери «Грауэнс» за ними закрывались. Приютские клерки были очень плохими людьми, но никого это не заботило. Мнимое неравнодушие взрослых заканчивалось, как только этот бордовый «трофф» отъезжал от дома. На самом деле, эти взрослые испытывали облегчение. А еще гордость за себя: еще бы, ведь они не бросили бедного, несчастного сиротку на произвол судьбы, а вверили его в надежные руки тех, кто о нем позаботится, кто точно не будет засовывать ребенка в багажный кофр, кто не станет кормить его похлебкой из тараканов и ни за что не будет заставлять его работать, пока он не оглохнет от гула и грохота механизмов в подвальных цехах, а «бу-у-у, бу-у-у» однажды не исчезнет совсем, оставив ребенка наедине с тишиной.

Финч не сразу понял, что гудок звучит не в его голове. Это мистер Брэй неистово раз за разом сжимал черную грушу клаксона: «Бу-у-у, бу-у-у…»

— Мадам! — воскликнул он, указывая на дорогу. — Там человек!

— Что еще за человек?

— Мужчина! Стоит прямо на мостовой! Он не реагирует на клаксон.

— Так дави его, делов-то! — равнодушно махнула рукой мадам Гриппен.

— Но, мэм…

— Дави! — велела женщина. — Будет знать, как мешать проезду. Рычаг вперед, Брэй!

— Да, мадам.

Финч вытянул шею и глянул в переднее окно. Улица пустовала — ни одного экипажа, кроме приютского «троффа», на ней не было. Да и прохожие все куда-то подевались. А посреди мостовой и правда стоял мужчина, уставившись на фонари приближающего бордового экипажа, словно загипнотизированный ими.

«Трофф» все сокращал расстояние до застывшей посреди улицы фигуры. А мужчина и не думал отойти в сторону — он просто стоял, будто ожидая, когда экипаж протаранит его.

«Ну, давай же! — Финч взволнованно глядел на незнакомца. — Давай же! Отойди прочь! Они ведь тебя задавят!»

Но незнакомец не спешил спасать свою жизнь. Когда «троффу» оставалось до него не больше дюжины ярдов, он резко вскинул руку в его направлении. В тот же миг раздался грохот, и экипаж дернулся, будто его пнули. Он качнулся в сторону и вильнул. Финч и мадам Гриппен натолкнулись друг на друга.

— Брэ-э-эй! — закричала женщина.

Мистер Брэй потянул штурвал на себя, но экипаж уже потерял управление. Он проскользил по снегу, по широкой дуге обогнул стоявшего на мостовой незнакомца и вылетел на тротуар, а далее…

Удар.

Грохот.

Осколки стекол летят во все стороны.

Финч врезался плечом в спинку кресла мистера Брэя, отлетел от нее, как мячик, и стукнулся о дверцу.

«Трофф» замер. Он погрузился в тучу дыма и пара, как казанок с кашей, забытый на огне. На его переднее окно наваливалась афишная тумба, в которую он врезался. Обрывки афиш свисали внутрь экипажа лохмотьями через пробитую раму. От «Гадкого жениха» даже сейчас было никуда не скрыться.

Механизмы экипажа натужно скрипели. Из перебитых трубок котла с шипением полз пар, наполняя собой салон. От столкновения топку затопило, и невероятно, до рези в глазах, воняло промокшей химрастопкой. Внутри «троффа» напоминающего сейчас примятую ногой бродяги консервную банку, раздавались хрипы и стоны.

Одна из дверей со скрежетом распахнулась, и мадам Гриппен выползла из экипажа на четвереньках. Она потеряла шляпку, волосы ее были растрепаны. По скуле текла кровь.

— Брэй! — голос мадам Гриппен сорвался на визг. — Что случилось? Мы пробили колесо?

— Он выстрелил! — вместо Брэя ответил Торкин, с трудом вылезая из «троффа», как из ставшей внезапно слишком узкой жилетки. — Человек на мостовой!

Брэй открыл свою погнутую дверцу и вывалился наружу. Сорвав с рук перчатки, он взял пригоршню снега и потер им лицо.

Финч выбрался из экипажа последним и увидел, как мадам Гриппен, попытавшись подняться, пошатнулась и упала в обморок.

Он не стал бы ей помогать, даже если бы и хотел, поскольку сам был в каком-то мгновении от потери сознания. Голова кружилась. Ноги подкашивались. Финч не до конца понимал, что произошло.

Человек, ставший причиной аварии, подошел к «троффу». Финч поглядел на него, пытаясь сфокусировать взгляд, но тот плыл, а с ним расплывался и незнакомец. Ощущение было сродни тому, какое он испытал от кофейного пунша, только в десять раз сильнее. И все же мальчику удалось кое-что разобрать. Незнакомец был одет в снежно-белый костюм. Пальто, цилиндр, даже туфли, шарф и перчатки были белыми.

А еще Финч разобрал его лицо… его жуткое нечеловеческое лицо…

— Не-птица… — прохрипел мальчик.

Несмотря на то, что мужчина был одет совершенно иначе — не так, как при первой встрече, Финч узнал его. Это был тот самый охотник и убийца Кэрри. И сейчас Кэрри глядел прямо на него своим чернильным взглядом. В одной руке он сжимал дымящийся револьвер.

— Ты! — рявкнул Кэрри и сделал шаг к мальчику.

— Нет! — Финч поднял руку, наивно пытаясь защититься ею от пули. — Не стреляйте!

Впрочем, выстрелить Кэрри не успел. Ему помешали весьма оскорбленные его поступком личности.

— Эй ты! — закричал мистер Брэй. — Ублюдок!

— Ты поплатишься за то, что сделал! — вторил ему мистер Торкин.

Подручные мадам Гриппен, хоть пока и неровно, но уже стояли на ногах. У мистера Торкина из уха текла кровь, а у мистера Брэя был сломан нос. Их шляпы-котелки куда-то подевались, и снег падал на короткие ржавые волосы первого и на бритую, покрытую старыми шрамами голову второго. В руках у обоих были короткие дубинки — такие, какие используют полицейские.

Не долго думая громилы бросились к Кэрри. Мистер Брэй попытался ударить его, но тот был быстрее. Не-птица так стремительно переместилась в сторону, что ни сам Брэй, ни мальчик даже не поняли, как Кэрри это сделал.

Дубинка прошла по воздуху, мистер Брэй ухнул за ней, теряя равновесие, а в его затылок уже неслась рукоять револьвера Кэрри.

С глухим хрипом мистер Брэй рухнул на тротуар, как подкошенный.

Такая же участь ожидала и мистера Торкина, с той лишь разницей, что последний все же успел сделать два удара своей дубинкой. Все они, впрочем, также ушли в пустоту, рассекая лишь снег. Кулак Кэрри пришелся ему в скулу, и даже с расстояния, которое разделяло мальчика и драку, Финч услышал, как хрустнула кость.

Справедливо рассудив, что он — следующий, Финч поднялся с земли и попятился. Обогнув дымящийся покореженный «трофф» с погнутой складной крышей, он побежал. Первые шаги давались неуверенно — в голове все еще мутило, но что такое головокружение в сравнении со смертью…

— Стой! — закричал Кэрри.

Финч был не такой дурак, чтобы слушаться. Он несся по тротуару, вжимая голову в плечи и ожидая, что вот-вот услышит выстрел.

Но тот так и не прогремел. Вместо этого Кэрри ринулся следом за мальчиком. А тот оглянулся и припустил еще быстрее. Он не понимал, что этой безумной не-птице от него нужно. Почему Кэрри хочет его убить?!

Финч бежал, не разбирая дороги. Кварталы словно вымерли. Они и так были не слишком-то людными, но сейчас, казалось, все в Горри почувствовали мрачное присутствие убийцы и заперлись в своих домах.

Пробегая мимо цирюльни «Джентлюрр», у вывески которой раз за разом щелкали заводные механические ножницы, Финч обернулся. Кэрри нигде не было. Впрочем, рассчитывать, что он решил оставить маленького беглеца в покое и отправился убивать кого-то еще, не стоило.

Финч остановился и, тяжело дыша, заозирался по сторонам в поисках места, в котором можно было бы спрятаться.

В нескольких шагах от него у обочины стоял пошарпанный фургон с трафаретной надписью на борту:

«Грюнер и К°. Самые зрелые овощи».

Наклонный люк погреба рядом с дверью овощной лавки «Грунни и брехлы» был открыт, и из него в вечер вытекал дрожащий свет.

Шла разгрузка. Мужчины в жилетках и бурых вельветовых кепках волочили из фургона в погреб сколоченные из досок ящики, полные тех самых веретенообразных зеленых грунни и пухлых фиолетовых брехлов.

Мальчик выждал, когда никого не окажется поблизости, и нырнул в погреб. Сбежав по каменной лестнице, Финч притаился за штабелем ящиков с овощами. Он едва успел подумать, что здесь его Кэрри вряд ли отыщет, когда рядом неожиданно возник низенький и сам похожий на сырой овощ хозяин лавки в фартуке и с планшеткой в руках.

— Оборванец! — воскликнул он, угрожающе надвигаясь на мальчика. — Что ты здесь забыл? Пытаешься стащить мой брехл, маленький воришка?!

— Нет, сэр! — в отчаянии заверил его Финч. — Помогите мне! За мной гонятся!

— А ну, пошел вон отсюда! Пока я сам тебя не отделал!

Угловатое пурпурное лицо хозяина лавки выглядело таким угрожающим, что Финчу не оставалось ничего иного, как броситься вверх по ступеням и выпрыгнуть из люка.

И сразу же он увидел Кэрри. Тот был на противоположной стороне улицы, вглядывался в светящиеся окна домов, полагая, что его жертва где-то внутри. Ох, он был слишком хорошего мнения о жителях Горри. На деле же ни один из них не впустил бы к себе домой какого-то мальчишку, который утверждает, что за ним гонится убийца.

Кэрри будто почувствовал, что на него глядят, и обернулся. Финч резко присел и, боясь разогнуться, двинулся вдоль улицы, укрываясь за сугробами и стоящими у обочины «троффами».

Таким образом он добрался до угла и, спрятавшись за толстой ржавой трубой у закрытой сейчас пекарни, выглянул. Кэрри был неподалеку — заглядывал под экипажи.

Выждав, когда он склонится и заглянет под очередной «трофф», Финч быстро переместился к афишной тумбе. На этот раз ему даже не нужно было высовываться из укрытия — он услышал неподалеку хриплое дыхание. Кэрри рыскал где-то за тумбой…

Перебравшись к стене дома, Финч притаился под лесенкой, ведущей в мастерскую по ремонту автоматонов. Кэрри выглянул из-за афишной тумбы и подошел к сугробу, в котором угадывались очертания механического человека, стоявшего у мастерской.

Финч затаил дыхание.

Кэрри прошел мимо и принялся обшаривать большие ящики, полные сломанных пружин и шестеренок, полагая, что мальчик спрятался там, после чего заглянул под лесенку. Финча там уже не было…

Погоня превратилась в прятки. Смертельные для Финча прятки. Он раз за разом перемещался, меняя укрытие, — замирал за водосточными желобами, выступами домов, у тумб и у уличных будочек. Но как бы хорошо он ни прятался, Кэрри постоянно оказывался поблизости. Так, словно чуял его запах.

«Ну еще бы! — думал Финч. — С таким-то носом! Эту ищейку не проведешь игрой в прятки!»

Мимо по мостовой полз синий фургончик. На его борту было выведено:

«Мистер Пуассон. Самая свежая рыба в Горри».

Надпись на фургончике явно привирала — от него на пол-улицы расходилась вонь протухшей рыбы.

Финч пожалел, что у него нет при себе затычек для носа, и тут его осенило: «Это же то, что нужно! Если Кэрри находит меня по запаху, нужно этот запах перебить!»

Улучив момент, Финч подбежал к фургончику, вскочил на подножку у грузовой дверцы и схватился за скобу.

Вместе с фургончиком, растворившись в невероятной рыбной вони, мальчик преодолел почти два квартала. Он уже полагал, что ему удастся таким образом добраться хотя бы до улицы-трубы, но в какой-то момент фургончик неожиданно остановился. Никаких прохожих, переходящих улицу, вроде бы, впереди не было, семафоры на перекрестке горели синим светом, позволяя ехать, и внезапная остановка могла значить лишь одно — каким-то образом тот, кто сидел за штурвалом, заметил безбилетного пассажира!

Дверца, скрежетнув петлями, открылась, но Финч не стал дожидаться, пока его огреют дубинкой. Он спрыгнул с подножки и бросился к ближайшему переулку.

Забежав в узкий проход между домами, Финч остановился. Почувствовав какое-то движение наверху, он задрал голову и увидел Кэрри — тот стоял на карнизе и водил головой из стороны в сторону, высматривая мальчика внизу.

Финч вжался в стену, не мигая следя за белой фигурой на карнизе. Хотя «не мигая» — все-таки было некоторым преувеличением. Стоило мальчику моргнуть, как Кэрри исчез. На том месте, где он только что стоял, больше никого не было.

«Проклятье! Наверное, он увидел меня!»

Финч сорвался с места и припустил через переулок, распугивая крыс, копошащихся в мусорных баках. Преодолев переулок, он выскочил на соседнюю улицу и, свернув, ринулся вниз по ней.

Еще издалека Финч заприметил фонарь, висящий над одной из дверей и разливающий кругом синий свет. У фонаря расположилась вывеска:

«Грэйсби, 18. Полиция Горри».

«То, что нужно!»

Подбежав, Финч толкнул тяжелые двери и нырнул в участок. На лавке у стены сидели трое унылого вида и, очевидно, весьма горячего характера (судя по многочисленным ссадинам и синякам, а также разбитым в кровь костяшкам пальцев) хмурых типов. Они были прикованы к кольцам, вмонтированным в пол.

До появления Финча арестованные спали, беззаботно облокотившись друг на друга, как дети, утомленные долгой поездкой в «флеппине». Стоило мальчику оказаться в участке, как они, раздраженно кряхтя, приподняли головы, но увидев, кто пришел, тут же предпочли снова заснуть.

Участок тонул в темноте — горела единственная лампа на высоченной дубовой стойке, чуть высвечивая раскрытую газету того, кто за стойкой сидел, а также виднеющееся над газетой столь же дубовое лицо с пышными рыжими бакенбардами.

Сержант Дж. Тамзи (как звали этого констебля мальчик понял благодаря бронзовой табличке) опустил газету и перегнулся через стойку, глядя на Финча, замершего в ее основании.

— Сэр! — воскликнул мальчик. — За мной гонятся! Помогите!

Помогать полицейский не спешил. Он явно был тем, кто в принципе не умеет спешить. А уж тем более, когда его побуждают к этому какие-то лохматые синеволосые дети, мерзко воняющие дохлой рыбой.

— Вот еще! — бросил сержант. — А ну, брысь отсюда, пока не арестовал за то, что неподобающе выглядишь и мешаешь работать служителям правопорядка!

На самом деле сержант не слишком-то и работал, и от подобной несправедливости пополам с равнодушием у Финча даже перехватило дыхание.

— Но, сэр… — начал было он.

— Ты явно жаждешь попасть в застенок, так? — грозно нахмурил брови сержант. — Могу тебе это устроить. Брысь, я сказал! Недосуг с тобой возиться! Еще не хватало, чтобы, пока все в «Честном малом» отмечают день рождения констебля Громля, я оформлял какого-то маленького завравшегося бродяжку.

Сержант, очевидно, был обижен тем, что его оставили в участке во время всеобщей попойки. И ни на дюйм сдвигаться со своего стула не намеревался.

Выбора не было, и, оставив сержанта Тамзи с его газетой в покое, Финч направился к выходу. Приоткрыв дверь, он выглянул, убедился, что Кэрри не притаился за ней, и побежал в сторону «Честного малого». Как он помнил, тот располагался у сквера Жилля. Финч очень надеялся, что сможет там спрятаться. Вряд ли не-птица станет его убивать в пабе, полном полицейских.

Финч добежал до перекрестка и замер.

Кэрри стоял между ним и пабом, из которого доносились нестройное пение, нетрезвые возгласы и прочие характерные звуки гуляния полицейских.

Убийца увидел Финча и ринулся к нему. Мальчику не оставалось ничего иного, как развернуться и побежать вдоль улицы. Погоня возобновилась.

Финч обернулся на бегу. Кэрри был уже в начале квартала и стремительно сокращал разделявшее их расстояние.

— Помогите… — прохрипел Финч. — Помогите, кто-нибудь!

Мысли мальчика путались, и тем не менее в них неожиданно пролезла та, о ком он хотел думать сейчас меньше всего, — Арабелла…

«Именно эта дрянная рыжая девчонка виновата во всем. И как я мог ей довериться! Какой же я дурак!»

Нога Финча угодила в выбоину между камнями брусчатки. Он вскрикнул и рухнул на мостовую, больно ударившись коленками. Одежда и волосы тут же покрылись снегом, снег набился под манжеты пальто и в башмаки, но мальчик этого не замечал. Он попытался встать, поскользнулся и снова упал.

Убийца был совсем близко…

Остановившись в нескольких шагах от Финча, Кэрри поднял револьвер. Направил его на лежащего на тротуаре мальчика.

— От меня никому не сбежать, — проскрипел убийца и шагнул к Финчу.

Финч застыл, мысленно прощаясь с жизнью, и тут произошло нечто совсем неожиданное — прямо из снега вывалился кто-то в распахнутом черном пальто. Этот кто-то рухнул прямо на Кэрри.

Убийца успел отреагировать в самый последний момент — он извернулся и схватил незнакомца за воротник пальто. Тот укусил его за запястье, и Кэрри выронил револьвер.

Напавшим на убийцу оказалась еще одна не-птица. Два жутких существа вцепились друг в друга, как обезумевшие коты. Длинные скрюченные пальцы замелькали так стремительно, что Финч перестал улавливать какие-то отдельные движения. Из прорезей ртов вырвались крики и рев.

Финч с удивлением узнал полосатый шарф неожиданного спасителя. Рри?! Но что он здесь делает?! Почему он помешал Кэрри застрелить его?!

Финч не стал тратить время на поиски ответов. Он поднялся на ноги и побежал. А за его спиной раздавались отчаянные мучительные крики Рри. Кажется, Кэрри его одолел…

Финч не оглядывался и бежал, не разбирая дороги.

Квартал… еще квартал… Большая котельная… почтовое отделение… Еще квартал…

В какой-то момент Финч оказался у заснеженного сквера Жилля. Он узнал покосившуюся кованую ограду, разбитый фонарь и скрюченный вяз у начала аллеи. Значит, он совсем недалеко от дома!

Финч нырнул под арку в ограде и припустил по аллее. Клумбы-сугробы по сторонам от нее напоминали надгробия. Слепленные кем-то снеговики в цилиндрах походили на зловредных монстров, которые тянули к мальчику свои руки-ветви, словно намереваясь схватить его. В сквере не горело ни одного фонаря. На ум Финчу пришло мрачное: «Идеальное место, чтобы быть убитым».

И тем не менее он преодолел сквер живым.

Финч толкнул ржавую калитку и оказался на пустыре. Здесь вовсю властвовали ветер и снегопад — косая белая стена сыпалась с неба, и в ней почти было не разобрать направления.

И тем не менее мальчик помчался через пустырь, ноги его увязали в снегу, но он не мог останавливаться. Горло резало, как будто кто-то внутри вспарывал его острыми ножами.

Он знал, что Кэрри снова гонится за ним. Чувствовал это…

Вдали вдруг показались фонарики, свисающие с длинной проволоки. Финч увидел горящие окна небольшого сооружения с надстройкой, перископными трубами и нервно вертящимися чашечками анемометра.

Мальчик бросился к «Фонарю констебля» и, добежав, забарабанил в дверь.

— Мистер Доддж! — закричал он. — Мистер Перкинс!

Финч оглянулся, выискивая Кэрри, но кругом был лишь снег. Убийца мог быть где угодно. За спиной, за «Фонарем констебля», на крыше.

— Откройте! Откройте! Прошу вас!

Дверь распахнулась. На пороге появился, застегивая под подбородком ремешок шлема, мистер Перкинс. Выглядел он недоуменно.

— Финч! — воскликнул он. — Ты явно не спешил! Миссис Поуп должна была тебе передать, что я тебя ищу.

— Сэр! — закричал мальчик. — Впустите! Впустите меня! Убийца! Здесь убийца! Он гонится за мной!

Ошарашенный констебль глядел на Финча, как на сумасшедшего. А тот даже не предполагал, что именно так сейчас и выглядит: с расширенными от ужаса глазами, с ссадиной на голове, растрепанный, весь в снегу, багровый, едва не задыхающийся. Кричит и озирается по сторонам.

— Скорее, сэр! Прошу вас!

Мистер Перкинс отошел в сторону и пропустил мальчика в «Фонарь констебля».

— Ты уверен, что там кто-то есть? — спросил он, вглядываясь в темноту за порогом.

— Сэр! — воскликнул Финч. — Закройте дверь! Скорее! Закройте ее!

Мистер Перкинс хмуро покачал головой, но дверь закрыл и для верности задвинул засов. После чего поспешно пошагал к лесенке, на вершине которой располагался его пост.

— А где мистер Доддж? — спросил Финч, оглядывая «Фонарь констебля». Старшего служителя закона на месте не было.

— В пабе «Честный малый», — сказал сверху констебль Перкинс, усаживаясь на стул и берясь за ручки перископа. Он прильнул к окулярам, повернул трубу.

— На дне рождения у констебля Громля?

Мистер Перкинс выглянул из-за своего устройства наблюдения и удивленно уставился на мальчика.

Финч поспешно объяснил:

— Я был в участке, но там не захотели мне помогать.

Констебль еще раз прильнул к перископу, но почти сразу же отвернул его в сторону и поднялся на ноги.

— Ничего не видно! Один снег! — досадливо сказал он и спустился вниз. — Так кто, ты говоришь, за тобой гонится?

— Убийца! У него револьвер!

— Сейчас проверим, что это за убийца, — решительно сказал мистер Перкинс, снял с вешалки служебную шинель, надел ее и, взяв фонарь, двинулся к двери. Перед тем, как покинуть «Фонарь констебля», он отцепил от пояса полицейскую дубинку.

— Нет, сэр! Не ходите! Не ходите, прошу вас!

Но констебль не стал его слушать.

— Запри за мной, — сказал он, открыл дверь и вышел под снег.

Финч задвинул засов и замер на пороге. Он остался в «Фонаре констебля» один, преисполненный страха и беспокойства…

…За окном выл ветер.

Финч сидел в кресле констебля Перкинса и глядел в перископ, уже почти сросшись с его окуляром. Как и сказал полицейский, снаружи ничего, кроме падающего снега, видно не было.

— Ну… — бормотал Финч и крутил трубу, поворачивая ее за ручки. — Где же вы? Где же вы? Зачем вы туда пошли?

Мальчик очень переживал за констебля. Мистер Перкинс оказался хорошим — он поверил ему и захотел помочь, но при этом повел себя очень глупо — Финч же сказал ему, что у убийцы револьвер! А он не взял с собой ничего, кроме дубинки и фонаря. И вот, если верить часам над столом мистера Додджа, его нет уже около двадцати минут. Вдруг констебль уже мертв, и его тело заметает снег где-то на пустыре…

Глядя в перископ, Финч понял, что гирлянда фонарей на проволоке не случайно там висит — это были ориентиры, видимые в темноте. На некотором отдалении справа проглядывало дрожащее рыжее пятно — в станционном домике мистера Перри горел свет. А если повернуть трубу кругом, то в поле зрения попадал фонарь над входом в дом № 17. Но не эти фонари искал мальчик — где же фонарь мистера Перкинса?

Финч все всматривался в перископ, крутил туда-обратно трубу, и вдруг в какой-то момент увидел что-то у путей. Что-то стремительно промелькнуло. Какая-то большая тень. Она будто с чем-то столкнулась, подернулась, покачнулась и исчезла.

«Что это было?!»

У Финча кровь застыла в жилах. Он сжал ручки перископа до хруста в костяшках и с силой вдавил лицо в окуляр, в попытке отыскать тень на пустыре, но так ничего, кроме вездесущего снега, не увидел.

«Мне же не могло примерещиться! Там точно что-то было и…»

И тут Финч различил фигуру. Темный силуэт стоял возле путей. Покачнувшись, он небыстро двинулся к «Фонарю констебля».

Мальчик изо всех сил пытался разобрать, кто же это. Идущий к полицейскому посту человек не походил на мистера Перкинса — длинный, худой, он будто был выше и двигался крадущейся походкой. К тому же у констебля ведь был фонарь!

«Это он?! — пронеслось в голове. — Убийца Кэрри избавился от мистера Перкинса и теперь идет за мной?!»

Фигура все приближалась, но снег укутывал ее, словно плащом, да и свет фонарей на проволоке до нее не доставал — ни лица, ни костюма было не разобрать.

Человек на пустыре подошел к «Фонарю констебля» слишком близко и исчез из поля обзора перископа. Это было еще страшнее — не видеть его, не знать, где он…

Ожидание… мучительное тревожное ожидание овладело Финчем.

В дверь стукнули, и мальчик от неожиданности даже подпрыгнул на стуле.

— Финч! — раздалось с улицы. — Открывай! Это я!

Голос, вроде бы, принадлежал констеблю Перкинсу, но Финчу почему-то почудилось, что с ним что-то не так. Мальчик осторожно спустился по лесенке и на цыпочках подошел к двери.

— Это вы, сэр? — неуверенно спросил он.

— Ну да! — прозвучал с улицы обычный, ничем не примечательный голос мистера Перкинса. — Открывай!

Финч вздохнул с облегчением и, отодвинув засов, толкнул дверь. Констебль вошел внутрь. Его шлем и тяжелая темно-синяя шинель были все в снегу, а лицо раскраснелось от холода. В руке он держал погасший фонарь.

— Сэр, вы в порядке? — взволнованно спросил Финч.

— Как видишь.

Заперев дверь, констебль отряхнул с себя снег и, сняв шинель, повесил ее на вешалку. После чего дрожащими задубевшими пальцами расстегнул ремешок под подбородком и повесил шлем на крючок.

— Вы видели его? — нетерпеливо спросил Финч.

— Я никого не нашел, — сказал мистер Перкинс. — Обошел едва ли не весь пустырь, но там никого нет.

— Он там был! — возмущенно воскликнул Финч. — Он гнался за мной через весь Горри. Он меня чуть не убил!

Констебль кивнул. Его взгляд был предельно серьезен.

— Я тебе верю.

— Правда?

— Конечно. Если уж ты прибежал к «Фонарю констебля» и стал колотить в дверь, то на это, без сомнения, должны были быть веские причины. Насколько я знаю, дети не слишком-то любят полицейских.

— Ну… э-э-э… нет, сэр… на самом деле дети очень любят полицейских…

Мистер Перкинс усмехнулся и, подойдя к столу мистера Додджа, сел в кресло. Раскрыв блокнот, он взял карандаш и указал им Финчу на стул для посетителей.

— Мне нужно, — сказал констебль, — чтобы ты все как можно подробнее мне рассказал. Кто именно за тобой гнался?

Финч удивился — он ведь уже сотню раз сказал!

— Ну убийца же!

— Это я понял. Как он выглядел?

Финч на мгновение смутился. Он не хотел рассказывать констеблю о не-птицах: чего доброго, тот посчитает его вруном или психом. Да и как о таком расскажешь? Именно об этом говорила мадам Клара: «Тебе попросту не поверят».

Финч сел на стул и попытался описать Кэрри:

— На нем было белое пальто. А еще перчатки, шарф и цилиндр. И все тоже было белое.

— Цилиндр? — удивился констебль. — И все белое? Очень странно для убийцы. Ты разглядел его лицо? Может, что-то особо запомнилось.

— Э-э-э… да, сэр, — Финч закусил губу. — У него была какая-то… лихорадка. Из-за нее у него нос распух. И еще он был очень бледный.

— Лихорадка, — записал мистер Перкинс. — Распухший нос. Бледный. — Констебль поднял взгляд. — Расскажи, почему он вообще за тобой гнался? Во что ты влез, Финч?

— Я не знаю, сэр! — воскликнул мальчик и, увидев сомнение на лице констебля, тут же поспешно добавил: — Честно! Почему-то этот тип хотел меня убить! У него был револьвер. Вы записали про револьвер?

— Записал. При каких обстоятельствах он на тебя напал?

Финч мысленно снова вернулся туда, где все произошло. На пустую заснеженную улицу за миг до того, как мистер Брэй сообщил, что на дороге кто-то стоит.

— Меня везли в приют, — сказал он. — Мы уже почти покинули Горри, когда он появился. Стоял на мостовой, дожидался нас, а потом выстрелил. В колесо, сэр. И мы врезались в афишную тумбу.

— Что? — Констебль пронзил мальчика неожиданно резким взглядом. Он выглядел обеспокоенным. — Когда это было?

— Недавно. Перед тем, как я сюда прибежал.

— Кто ехал с тобой в экипаже? Они пострадали во время столкновения? Им нужна помощь?

Финч поджал губы. Он не хотел, чтобы людям из бордового «троффа» оказывали помощь, искренне считая, что им досталось поделом.

— Там были два… гм… джентльмена, мистер Торкин и мистер Брэй. И мадам Гриппен. Они клерки из приюта «Грауэнс».

Не раздумывая, констебль взялся за небольшую механическую коробку телеграфного ключа, из которой торчали проволочные провода, уходя, куда-то вниз, под стол. Он переключил рычажок и начал что-то отстукивать.

— Что вы делаете, сэр?

— Передаю на пост. В участок на Грэйсби. Сообщение о потерпевших и об убийце, появившемся в Горри.

Финч вспомнил сержанта Тамзи, но как он ни пытался представить себе, чтобы тот изловчился и поймал Кэрри, ему это не удалось. В его воображении сержант был намертво приклеен к стулу и стойке клеем. Куда ему тягаться с неостановимым охотником не-птицей.

Мистер Перкинс наконец закончил отстукивать и встал из-за стола. Подойдя к мальчику, он пристально оглядел его.

— Нужно обработать твой ушиб.

Констебль что-то достал из ящичка с лекарствами. Откупорил стеклянный темно-коричневый флакон.

— Что это? — спросил Финч.

— Свинцовый раствор.

Обмакнув вату в раствор, констебль приложил ее к ссадине на лбу мальчика.

— Так, — сказал мистер Перкинс. — А теперь расскажи мне все по порядку. Как ты оказался в экипаже клерков из приюта.

И Финч, морщась от легкого жжения на лбу, рассказал. Не все, конечно. Только кое-что. О пропавшем дедушке и о том, как искал его по всему дому, а в итоге обнаружил послание на граммофонной пластинке. Особое внимание он уделил тому, как его забрали из дома и увезли.

Констебль слушал внимательно, и, когда мальчик закончил свой недолгий рассказ, уточнил:

— То есть ты и твоя подруга…

— Она мне больше не подруга! — негодующе воскликнул Финч, вспомнив предательство Арабеллы. Он не хотел, чтобы кто-то, а в частности мистер Перкинс, подумал, будто их что-то связывает.

Впрочем, детские ссоры констебля не волновали.

— Значит, дело в пропаже твоего дедушки, — подытожил он. — Вы с этой девочкой возомнили себя сыщиками и стали влезать в неприятности.

— Ну да. — Финч потупился. — Ну, не совсем в неприятности. Но мы больше никуда не влезаем! — заверил он. — Дедушка ведь оставил сообщение, что скоро вернется. И мы больше не ходим в разные опасные места, как то кабаре.

— Какое кабаре? — спросил мистер Перкинс.

— Как «какое»? — удивился мальчик. — «Пересмешник», где поет Фанни.

— Фанни?

— Мадам Розентодд. — Финч кивнул на афиши над столом мистера Додджа.

Мистер Перкинс обернулся:

— Разумеется, — сказал он задумчиво. Выглядел он так, словно что-то вспоминал или, как показалось вдруг Финчу, запоминал.

Констебль встал из-за стола, подошел к вешалке и, покопавшись в обувной стойке, вытащил из нее одежную щетку.

— Возьми, — сказал он и протянул ее мальчику. — Нужно привести тебя в порядок.

Финч принялся отчищать талый снег и грязь с пальто.

— Есть гребешок? — спросил констебль.

— А? Нет, сэр. С волосами все нормально. У меня всегда так.

Мистер Перкинс тем временем заглянул в свой блокнот. Пробежав глазами заметки, кое-что дописал, после чего тяжко вздохнул:

— Что ж, хорошо, что ты мне все рассказал. Описание убийцы я отправил, с Грэйсби его разошлют по всему Горри. Можешь не беспокоиться, мы его схватим. Но пока что воздержись от прогулок по городу. К тому же послезавтра снежная буря. Из дома — ни на шаг.

Тут мальчик вспомнил, что именно стало причиной его нынешнего плачевного положения: и злорадство миссис Поуп, и мерзкую мадам Гриппен. Он помрачнел.

— Сэр, но меня ведь забрали в приют. Эти неравнодушные пожаловались и…

— Послушай, — твердо сказал полицейский. — Ты ведь не совсем один, так ведь? Твой дедушка жив, просто он временно отлучился. С его стороны, разумеется, было весьма безответственно оставить тебя одного, еще и на время снежной бури, но у тебя, насколько я понял, есть доказательство того, что он вернется, так? Запись, о которой ты говорил. Так что я не вижу причин, почему бы тебе не вернуться домой. Ты ведь хочешь домой?

— Конечно, хочу!

— Что ж, о чем тогда разговор? И все же моим долгом является предупредить, что тебе не стоит больше обращать на себя внимание, как убийц, так и полицейских. Ты понял меня, Финч?

— Да, сэр, — кивнул мальчик.

Констебль выразительно поглядел на него.

— Ты точно понял?

— Да, сэр.

— И если я тебя поймаю в запрещенном месте или за занятием, неподобающим для детей, ты не будешь против, если я тебя арестую?

— Ну, сэр…

— Хм, я так и думал.

Констебль усмехнулся.

— Что ж, пора вернуть тебя домой, — сказал он, возвращая щетку на место.

— Сэр, я боюсь, что миссис Поуп не отдаст мне ключ.

— Ключ?

— От моей квартиры. Она забрала его, когда за мной приехали клерки из приюта.

Констебль лишь пожал плечами.

— Но это ведь ключ от твоей квартиры. Уверен, она тебе его с радостью вернет.

Финч в этом очень сомневался. Особенно — в ее «радости».

— В любом случае, — продолжал мистер Перкинс, — я пойду с тобой. — Он надел шлем и шинель, обернул шею шарфом. — Проведу тебя до дома. Мне так будет спокойнее. А то еще встрянешь во что-то за эту сотню шагов.

— Спасибо, сэр.

Мистер Перкинс запер дверь «Фонаря констебля», и они направились в сторону дома № 17.

Финч опасливо озирался кругом, пытаясь разглядеть в темноте и в снегу силуэт Кэрри. Мистер Перкинс заметил это.

— Не бойся, — сказал он. — Здесь никого нет. Только ты и я. Никто на тебя не нападет. Все позади.

Финч не был уверен, что это так, но предпочел не спорить.

— Сэр, — сказал он. — А зачем вы хотели меня видеть?

Констебль нахмурился, словно пытался понять, что мальчик имеет в виду.

— Ты о чем?

— Миссис Поуп сказала, что вы просили меня зайти в «Фонарь констебля», ну и вы говорили, когда я пришел…

— А, ты об этом. Меня беспокоило ваше с мисс Джей поведение, и я хотел напомнить тебе о благоразумии.

Дальше шли молча. Констебль время от времени почесывал шлем, словно забыв, что он на голове.

— Сэр. — Мальчик нарушил тишину. — Я хочу кое-что еще вам рассказать.

— Слушаю.

— И хоть я очень-очень ненавижу Арабеллу, — быстро проговорил он, — но… в общем, вам стоит знать о ее дяде, мистере Сергиусе Дрее. Этот хмырь никакой ей не дядя. Он просто живет в квартире Арабеллы. Он прикидывается ее дядей, но на самом деле он жулик и мошенник.

— С чего ты взял?

— Ну, он ведет себя очень подозрительно.

— В чем это выражается?

Финч открыл было рот, чтобы сообщить о тайной встрече мистера Дрея с Человеком в черном, но промолчал. Тогда пришлось бы рассказывать и остальное, а делиться с констеблем о заговорщиках точно не стоило. Впрочем, сказать что-то нужно было — он ведь сам завел эту тему.

— Мистер Дрей ходит в разные мрачные места, вроде того кабаре. А еще он дает миссис Джей пилюли, от которых она почти всегда спит.

— Ну, Финч, — снисходительно заметил полицейский, — посещение кабаре не делает человека жуликом. А что касается миссис Джей и ее пилюль, то тут я ничем не могу помочь — в медицине и аптекарском деле не силен.

— Но он бьет Арабеллу!

Констебль вздохнул.

— Как бы лично я к подобному ни относился, — сказал он, — наказывать детей у нас не запрещено законом.

Финч был вынужден признать, что у него действительно нет никаких свидетельств в пользу того, что мистер Дрей — жулик. А за то, что он дрянной человек, в тюрьму его, к сожалению, не посадят.

Они подошли к дому, и констебль открыл дверь. Стоило полицейскому и мальчику ступить на тепло-решетку, как из своего окошка, словно зубной крем из тюбика, почти целиком вылезла недоуменная миссис Поуп.

— Что?! — воскликнула консьержка, глядя на мальчика. — Что он здесь делает? Его ведь совсем недавно увезли!

— Так и есть, мэм, — кивнул констебль и задорно подмигнул Финчу. — Виной всему некоторая поспешность в действиях различных… гм… неравнодушных персон. Произошло недоразумение. Стало известно, что мистер Фергин никуда не исчез — он отлучился на некоторое время и обещал вернуться, как только разберется с делами.

— Как это «обещал вернуться»?! — Консьержка не желала верить ни в какие чудесные возвращения. Они противоречили ее мировоззрению и материальному благосостоянию.

— Мистер Фергин оставил сообщение на граммофонной пластинке, мэм, — пояснил мистер Перкинс. — Насколько мне известно, мальчик говорил вам об этом.

— Нет…

Констебль сурово нахмурился. Конечно, до коронного взгляда мистера Додджа, сулящего всеобъемлющее чувство обреченности всякому, на кого он направлен, ему было далеко, но все же на миссис Поуп он подействовал — та потихоньку заползла обратно в окошко.

— Лгать представителю закона — преступление, мэм. Вы говорите, что вам не сообщалось о граммофонной записи?

— Сообщалось, — опустив глаза и обильно покраснев, призналась консьержка.

— Тогда попрошу вас вернуть мальчику его ключ.

Консьержка будто не услышала. Она все также ненавидяще глядела на Финча. А тот храбро глядел на нее в ответ: на этот раз она ему ничего не сделает — с таким защитником, как констебль Перкинс, ему ничего не страшно!

— Ключ, мадам, — строго проговорил полицейский.

Медленно и неохотно миссис Поуп направилась к гвоздику, на котором висел ключ от двенадцатой квартиры. Яростно скрипя зубами, она сняла ключ и при этом что-то достала из ячейки для корреспонденции.

— Тут еще письмо, — глухо проговорила консьержка. — Адресованное мальчишке. Принесли незадолго перед вашим появлением.

— Мне? — поразился Финч. Он никогда раньше не получал писем.

Миссис Поуп нехотя протянула мальчику конверт и ключ от квартиры. Письмо он получил сразу, а вот с ключом пришлось повозиться — консьержка никак не желала разжимать пальцы, и выпустила его лишь в тот миг, как констебль многозначительно кашлянул.

Финч глянул на конверт. Обратного адреса не было, а в графе «Адресат» стояло:

«Горри. Улица Трум. Дом № 17. Финчу из квартиры № 12».

— Что ж, мне пора, — сказал констебль. — Не попадай в неприятности, Финч.

— Постараюсь, сэр. Спасибо вам большое!

— Мэм. — Мистер Перкинс кивнул консьержке, прикоснулся к шлему и вышел за дверь.

Финч, в свою очередь, не замечая гневного шипения миссис Поуп, помчался вверх по лестнице. Он боялся поверить, что все обошлось, боялся поверить, что снова дома. И хотя отсутствовал он совсем недолго, ему казалось, что прошла вечность.

Когда Финч запер за собой дверь квартиры и зажег свет в прихожей, впервые за весь день он ощутил себя в безопасности.

«Так, кто же мне пишет, интересно? — подумал мальчик. — Может, это от дедушки?»

Финч вскрыл конверт и развернул вложенный в него листок бумаги. Когда мальчик прочитал то, что на нем было написано, руки его задрожали. Непослушные пальцы разжались и выронили письмо на пол.

На листке чернели криво выведенные строки:

«Я знаю, где ты живешь, Финч из двенадцатой квартиры. До скорой встречи.

Искренне твой,

Кэрри».

Глава 9 Загадочный господин по имени Фриббен Джобиус

Как только часы пробили восемь утра, раздался стук в дверь. Финч дернулся и едва не выстрелил.

Это все же произошло… Он пришел! Кэрри пришел! Закончилась долгая, наполненная мучительным ожиданием ночь, и вот он здесь!

И тем не менее требовалось убедиться. Было странно, что Кэрри вдруг решил постучать.

— Кто там? — спросил Финч, пытаясь унять голос, чтобы тот не выдал, как ему на самом деле страшно.

Из-за двери никто не ответил. Финч пожалел о том, что у него нет перископа, с помощью которого можно было бы узнать, кто стоит на этаже.

— Кто там?! — повторил мальчик. — Отвечайте! Или я будустрелять! У меня… у меня есть револьвер!

Финч сжимал рифленую рукоять вспотевшей ладонью. Рука дрожала, и мальчик опасался, что, если выстрелит, то даже в дверь не попадет. И дело было не только в страхе — нервы Финча грозили вот-вот оборваться от напряжения, словно кто-то невидимый яростно водил по ним смычком, раз за разом оттягивая их все сильнее.

Это было совсем неудивительно, учитывая обстоятельства — не каждый день он попадал в такие ситуации. Да и мало кто попадал! Чтобы убийца писал вам, что знает, где вы живете?! А Кэрри был не простым убийцей. Он к тому же был не-птицей, то есть, помимо двери, он мог забраться в квартиру и через окна, мог просочиться в какую-нибудь щель или в замочную скважину. Он мог появиться откуда угодно и расправиться с мальчишкой с легкостью — даже не вспотев.

Накануне вечером, как только шок после прочтения угрозы в письме отступил, Финч решил действовать. Разумеется, идти к мистеру Перкинсу не имело смысла — Кэрри уже ускользнул от него на пустыре, да и что констебль сможет сделать, раз убийца знает, где живет его жертва?

Нужно было как можно скорее поговорить с единственным человеком, который действительно мог помочь, кто мог приструнить Кэрри. Точнее, могла.

Не тратя лишнего времени, Финч выбежал из квартиры и понесся вверх по лестнице. Оказавшись на седьмом этаже, он подбежал к двери мадам Клары и дернул за цепочку. Колокольчики прозвенели и затихли. Открывать никто не шел — из квартиры няни не раздалось ни звука.

Финч снова дернул за цепочку, но ответ был тем же. Судя по всему, мадам Клара куда-то вышла: так крепко спать, чтобы не слышать назойливого перезвона колокольчиков, она точно не могла. Да она и не спала по вечерам, ведь примерно в это время обычно совершала свою прогулку с ребенком.

«Вот оно что! — подумал Финч. — Она на прогулке!»

Он очень надеялся, что это так и что злодеи еще не успели до нее добраться.

И все же вероятное временное благополучие няни никак не отменяло того, что нужно было что-то делать с угрозой от Кэрри.

«Если убийца собрался к вам в гости, нужно проявить гостеприимство и как следует его угостить», — как нельзя вовремя Финчу вспомнилась реплика одного сыщика из приключенческой книжки, которую он когда-то читал. Арабелла могла бы им гордиться. Если бы ему было дело до ее гордости, конечно.

Финч побрел обратно к себе, пытаясь придумать способы защититься от Кэрри. В той книжке речь шла не о чаепитии с коврижками, а о ловушках и оружии.

«Какое оружие есть у меня дома? — рассуждал мальчик. — Кухонный нож? Нет, нож мне не поможет — Кэрри ведь очень быстрый — вспомнить хотя бы то, как он расправился с мистером Торкином и мистером Брэем. Да к тому же у него револьвер! Ему незачем подходить. Вот бы и у меня был револьвер! Тогда бы я…»

Решение будто появилось само собой. Финч даже поразился своей наглости, но его ведь преследовал убийца — что ему было терять!

Припустив вниз по лестнице, Финч миновал свой этаж, спустился на первый и выбежал из дома через заднюю дверь. Увязая по колено в снегу, он добрался до дирижабля и постучал в его железную дверь. Иллюминатор светился — старый штурман был дома — а где ему еще быть?

— О, Финч, — радостно потирая руки, сказал мистер Хэмм, открыв дверь. — Принес что-то на ужин старику?

— Нет, сэр, — огорчил штурмана мальчик и без затей спросил: — Мистер Хэмм, а у вас случайно не найдется какого-нибудь револьвера? Я подумал, может, у вас остался с войны. Мне очень-очень нужно…

Любой другой взрослый на месте мистера Хэмма на подобную просьбу сперва удивился и разозлился бы, а после и вовсе оттаскал бы мальчишку за уши. Но к любому другому взрослому Финч и не пошел бы. Мистер Хэмм был странным человеком, со своим причудливым виденьем жизни, да и Финча он не воспринимал, как ребенка, которому вдруг захотелось поиграть со спичками.

Старый штурман отреагировал примерно так, как Финч и ожидал: пожал плечами, почесал затылок и кивнул, словно к нему едва ли не каждый день заходили мальчишки с вопросами о револьверах.

— Да, был у меня револьвер. А зачем тебе?

— В Горри объявился убийца, — сказал Финч. — Он рыскает где-то неподалеку и, кажется, точит на меня зуб.

Старик понимающе покивал и проворчал:

— Ох уж эти убийцы! Все им неймется!

После чего пропустил Финча в дирижабль и кряхтя принялся рыться в одном из своих ящиков. Попутно он, разумеется, тут же затянул историю о былых «жарких» деньках, когда жизнь зависела только от смелости, хитрости и решительности.

— За нами с капитаном Борганом постоянно гонялись вражеские убийцы! — сказал он с печалью в голосе, видимо, из-за того, что больше не гоняются. Судя по всему, убийцы были неотъемлемой частью приятной его сердцу ностальгии. — И ни одному из них так и не удалось сделать свое коварное дело. Капитан был словно неуязвим для пуль, а мою шкуру за всю войну столько раз дырявили, что однажды это стало рутиной. После шестьдесят четвертой дырки я перестал считать. Ага! Вот же ты, старый пройдоха!

Мистер Хэмм достал из ящика сверток и бережно развернул пожелтевшую от времени газету. Внутри оказался небольшой револьвер, который походил на робкого сиротку, испуганно выглядывающего из-за угла, а не на грозное оружие. Короткий, словно неуверенный в себе ствол, скромная потертая рукоятка, застенчивый барабан, грустный курок и спусковой крючок, будто умоляющий не давить на него слишком сильно. В своей жизни Финч видел не очень много револьверов — по сути, он видел только один — в руках у Кэрри, но искренне был уверен, что оружие должно вызывать хоть сколько-то уважения и внушать страх. Он был несколько разочарован.

— Мой старый друг, — гордо сообщил штурман. — Марка «Деклан», тридцать восьмой калибр, барабан на пять патронов. Ни разу меня не подвел.

— Оно умеет стрелять? — с сомнением спросил Финч.

— Малыш превосходно это делает. — Старик заглянул в барабан. — Но у меня только один патрон остался.

— Только один? — Финч погрустнел. Кажется, его шансы выжить резко сократились в пять раз.

— Ну да, — кивнул старый штурман. — Но на одного убийцу хватит. Главное, как следует прицелиться…

…Вот так Финч и обзавелся револьвером. Не сказать, что он стал чувствовать себя намного увереннее, но все же мысль о том, что теперь убийцу от него отделяет хотя бы одна пуля, несколько утешала и давала робкую надежду.

Вернувшись домой, он запер дверь в квартире на все замки, проверил щеколды на окнах, задернул шторы и погасил свет.

Логично предположив, что убийца тут же отправится к нему в спальню, чтобы застать свою жертву беспечно спящей, Финч разместил подушки таким образом, чтобы они напоминали лежащую фигуру, и накрыл их одеялом. После чего забрался под кровать. Там его обнаружат, только если будут намеренно искать, и то не сразу. И в этом случае он был готов.

Финч затаился. Поползли часы ожидания…

Время от времени он засыпал, убаюканный тишиной квартиры, но сон его был кратковременным, нервным и рваным. Ему снилось что-то непонятное и странное: погони по вертикальным стенам домов, преследования в метели и беготня по крышам. Когда он просыпался, осторожно выглядывал из-под кровати и вслушивался: не бродит ли кто по квартире, не скрипят ли половицы. Финч так живо представлял себе все особенности и оттенки звука несуществующих шагов, что уже даже почти-почти слышал их. Порой ему казалось, что в гостиной, коридоре или в дедушкиной комнате кто-то ходит, но всякий раз неизменно оказывалось, что там никого нет.

Ближе к утру Финч уже практически перестал различать, что правда, а что — он себе придумал. То и дело Финч ловил себя на том, что видит во тьме чьи-то ноги в брюках и башмаках, снующие мимо кровати. Были ли эти ноги на самом деле? Или их создал его страх? И все же обрывочный здравый смысл, неизвестно откуда взявшийся, убеждал, что в его комнату никто не входил: ни через дверь, ни через окно.

В какой-то момент, решив, что с него достаточно подкроватной засады, Финч вылез наружу, бесшумно переместился в гостиную и спрятался за дедушкиным креслом. Он не строил догадки о том, что будет дальше, не просчитывал никакие варианты, не задумывался о том, сколько ему так сидеть. Он просто ждал. Ждал убийцу…

За окном рассвело, и гостиная наполнилась бледным утренним светом. К станции подошел трамвай. У дома остановился «трофф», и по его неуместно приветливому гудку Финч понял, что это мистер Дьюи привез почту.

Постепенно Финчем овладело премерзкое состояние, когда в вое ветра за окном слышится голос, а тени по углам оживают и начинают плести интриги. Каждый шорох — подлинный или мнимый — заставлял Финча застывать и вслушиваться.

И без того незавидное положение Финча ухудшал голод. Живот сводило — и неудивительно, ведь после пирожного в кофейне у него во рту и крошки не было.

«Нужно что-то поесть, а то я умру здесь, за креслом, и Кэрри уже не сможет взять меня тепленьким. Потому, что я буду холодненьким…» — подумал Финч, вот только высовываться было очень страшно.

Еще едва ли не час мальчик убеждал себя, что ничего ужасного не произойдет, если он отправится на кухню. Ему просто нужно выбраться из укрытия, преодолеть несколько шагов по гостиной, еще парочку мимо прихожей, а там и дверь кухни! За это время вряд ли кто-то успеет его убить. Даже Кэрри.

Наконец, он собрал волю в кулак, вылез из-за кресла и на цыпочках двинулся к кухне. По пути с ним и правда ничего страшного не случилось. Достав из буфета консервную банку с тушеным кроликом, он открыл ее и даже не заметил, как опустошил. А следом, стараясь не шуршать оберткой, съел и печенье, остававшееся в пачке.

Когда последнее печенье переместилось в Финча, он направился обратно в гостиную, и тогда-то в прихожей его и остановил тот самый стук в дверь…

— Кто там?! Отвечайте! Или я буду стрелять! У меня… у меня есть револьвер!

Угроза подействовала. Незваный гость явно не хотел быть застреленным.

— Это я, Арабелла! — ответил знакомый голос.

«Или не слишком-то и знакомый? — подумал Финч. — Кто знает, может, это Кэрри мастерски подражает голосу этой курносой рыжей зазнайки?! А что, он на такое был бы горазд!»

— И откуда это у тебя револьвер? — продолжили из-за двери. — Нет у тебя никакого револьвера, маленький врун!

— А вот и есть! — бросил Финч. Его оскорбило до глубины души неверие человека за дверью в то, что он вооружен и к нему лучше не соваться со всякими глупыми вопросами и убийствами.

— Ну да! — ехидно воскликнул обладатель голоса Арабеллы. — И откуда бы ему взяться?!

— Мне мистер Хэмм дал! — непонятно зачем признался Финч. — У него остался со времен войны!

— Нет, ну он точно из ума выжил! — возмутились из-за дверей. — Я еще понимаю безвредные аппараты для дыхания! Но дать ребенку револьвер?!

— Никакой я не ребенок! — воскликнул Финч, но ворчание с этажа продолжалось:

— Может, он бы еще тебе свою бомбу дал?

Финч поморщился. Это был не Кэрри. За дверью действительно стояла Арабелла. Откуда бы Кэрри узнал об аппаратах для дыхания или о бомбе мистера Хэмма? Да и вообще, так занудно и высокомерно ворчать могла только одна на всем свете девчонка. Кэрри точно был выше этого.

И все же вентили страхов и подозрений были в голове Финча уже как следует откручены. Он решил удостовериться на всякий случай:

— Если ты и есть гадкая рыжая Арабелла Джей из девятой квартиры, — начал мальчик, — то откуда ты знаешь, что я дома? А не в гремлинском приюте, куда меня чуть не запроторили! Из-за тебя!

— Только что узнала! Я спустилась вниз за почтой, и там миссис Поуп как раз жаловалась мистеру Дьюи, что в наше время ни на кого нельзя полагаться, даже на якобы надежных приютских ищеек, ведь они отпускают таких зловредных беспризорников, как Финч из двенадцатой квартиры.

Это звучало правдоподобно и вполне в духе миссис Поуп. Больше сомнений не оставалось: за дверью стояла Арабелла. И тем не менее, миндальничать с этой подлой предательницей он не собирался. Финч нехотя опустил револьвер, искренне жалея, что он не кто-то там, а джентльмен, и не может выстрелить в эту рыжую через дверь. Несмотря на то, что она это заслужила.

— Убирайся! — велел он. — Не хочу с тобой разговаривать!

— Никуда я не уйду! — упрямо ответила Арабелла. — Впусти меня!

— Не впущу! Из-за тебя меня чуть не отправили в приют!

В ответ девочка промолчала. Видимо, она пыталась что-то придумать: какое-то извинение или оправдание, но, очевидно, ничего не придумывалось. Тишина затягивалась.

Финч решил, что Арабелла ушла и даже обиделся. Как она могла просто взять и уйти?! Так нечестно!

— Ты здесь? — осторожно спросил он.

— Да, — ответила Арабелла. — Мне очень жаль, что я выдала твою тайну. Я просто хотела разузнать у мамы… А мама… Только она услышала «Гелленкопф», как сразу же…

— Все равно уходи! — Финч был непреклонен. — Больше не хочу, чтобы ты помогала мне искать дедушку! Это моя тайна, и я ее у тебя забираю!

— Ну и ладно! — оскорбленно бросила Арабелла. — Можешь дуться, сколько тебе угодно! А я сама выясню, что нужно дяде Сергиусу от мадам Клары! А это — мой дядя! В смысле — не-дядя! И это моя тайна!

Финч закусил губу. Он не знал, что делать. С одной стороны, он был очень зол на Арабеллу, но с другой, обе тайны сплелись так крепко, что и не расцепишь: и исчезновение дедушки, и коварные планы Горация Горра и его компаньона, который действует через Сергиуса Дрея. Заговорщики строили козни против мадам Клары, а он, Финч, не мог допустить, чтобы им удалось привести свои замыслы в исполнение. Мадам Клара важнее его обиды на Арабеллу.

— А я знаю, как выяснить, что задумал дядя Сергиус, — важно добавила Арабелла.

И это все решило.

Финч отпер дверь.

Несмотря на свое горделивое заявление, Арабелла и ее важно вздернутый нос не отправились раскрывать тайну самостоятельно. Девочка стояла за порогом и боязливо глядела на Финча: ей было действительно стыдно за свой поступок, и она не знала, насколько сильно он злится.

Финч хотел что-то сказать, но не успел он выговорить и слова — даже просто опомниться, как коварная рыжая прошмыгнула в квартиру, как курносый таракан. Все, что ему осталось, это подозрительно выглянуть на площадку — не притаился ли там кто, и быстро запереть дверь.

Финч огляделся в поисках Арабеллы, но ее нигде не было. И тут он услышал чирканье спичек. Чирканье раздавалось с кухни. Ожидая, что эта злопамятная девчонка решила сжечь его квартиру из-за того, что он заставил ее извиняться или еще по какой-то непонятной причине — кто этих женщин разберет? — Финч вошел в кухню.

Он был даже немного разочарован: девочка просто разожгла печку и поставила на нее чайник. «Ну вот, — подумал он. — Только пришла, а уже хозяйничает!»

В руках у Арабеллы был конверт, судя по всему, запечатанный. Держала она его зачем-то прямо над чайником, с которого предварительно сняла крышку.

Увидев недоуменный взгляд Финча, девочка пояснила:

— Конверт принесли для дяди Сергиуса. Он очень его ждал и каждые пятнадцать минут отправлял меня поглядеть, не принесли ли для него письмо. Значит, это что-то важное!

— И что ты с ним делаешь? — спросил Финч.

— Хочу открыть конверт и прочитать, что там!

— Но мистер Дрей разозлится, что ты читала!

— А он ничего не узнает.

— Как это?

Арабелла наделила его взглядом, в котором явно сквозило: «Ну как можно быть таким глупым?»

— Я открою конверт, прочитаю, что в письме, а потом снова запечатаю, — сказала она. — И дядя Сергиус ничего не заметит. Как будто конверт и не распечатывали. Клей растает на пару, и конверт откроется.

— Но это же невозможно! — начал спорить Финч. — Мистер Дрей узнает, что ты открывала!

— А вот и нет. В книге «Двадцать четыре ступени на восток» Эдита Холланда шпион мистер Кинниган ловил других шпионов. И он открывал конверты, держа их на пару. Он часто так делал, проверяя корреспонденцию. И никто ни разу не догадался, что их письма читали.

— Может, это просто выдумка?

— А вот и нет, — уверенно заявила Арабелла. — Я прочитала все об этой штуке! Это так интересно! Называется — перлюстрация. И я так уже делала.

— Кто бы мог подумать, — саркастично заметил Финч.

— Да, кто бы мог подумать, что мне это понадобится для расследования тайны, когда я открывала письма, адресованные маме от тетушек Агафины и Уиллоу. Но там были скучные описания их котов и длинные занудные рецепты пирогов, а здесь точно должно быть что-то интересное. — Она вонзила в Финча пристальный взгляд. — Ты лучше расскажи, что случилось, когда тебя забрала эта ужасная женщина мадам Гриппен? Почему эти монстры из приюта тебя отпустили? И зачем тебе револьвер? И откуда у тебя это? — Она ткнула пальцем, указывая на ссадину на лбу мальчика.

Финч вздохнул и принялся рассказывать о том, что произошло с момента, как он вчера сел в бордовый «трофф», и до того, как она постучалась к нему в дверь этим утром. Пока он говорил, печка наконец раскалилась, и вода в чайнике стала потихоньку подогреваться.

— Убийца! Настоящий! — воскликнула Арабелла, когда мальчик закончил свой рассказ. Она выглядела испуганной. — Может, стоит сообщить мистеру Перкинсу?

— И что он сделает? — проворчал Финч. — Стукнет дубинкой падающий снег, как громилы мадам Гриппен?

— Да, — согласилась Арабелла, — Вряд ли мистер Перкинс справится с этим Кэрри, но вообще… — она задумчиво почесала нос, — это все очень странно. Сомневаюсь, что Кэрри и правда хочет тебя убить.

Финч возмутился.

— Что?! Конечно, хочет!

— Почему? В смысле, зачем ему это?

— Не знаю. Может, он спятил или я мешаю каким-то его делам. Точно! Я стою у него на пути, вот он и…

Арабелла покачала головой.

— Кэрри же очень опасный профессиональный убийца — если я правильно поняла, он мог тебя убить еще в Горри. А вместо этого… что он сделал? Не дал забрать тебя в приют, потом гнался за тобой до самого дома и написал записку, что он знает, где ты живешь. Убийцы обычно не предупреждают своих жертв. Похоже на то, что он просто хочет тебя запугать и пытается сделать так, чтобы ты сидел здесь и боялся высовываться.

Слушая Арабеллу, Финч все сильнее злился. И хоть в ее словах была логика, он не хотел признавать то, что пережил такую страшную ночь напрасно, а еще ему стало обидно — если она права, это значило, что Кэрри повел себя, как обычный взрослый — просто сделал так, чтобы назойливый мальчишка не путался у него под ногами.

— Ты ничего не понимаешь, — сказал Финч, упрямо отталкивая от себя подкрадывающееся чувство облегчения от того, что его не хотят убить. — И не знаешь, что думает Кэрри. Не лезь в его голову. Ему бы это не понравилось. И вообще это мой убийца — мне лучше знать.

Арабелла возвела очи к небу.

— В любом случае мы знаем, что ты как-то влез в его дела, — сказала она. — И мы выясним, что это за дела. Вместе.

— Вместе?

— Ну да, а ты думал, что я просто ничего не буду делать, пока какой-то… какая-то не-птица будет тебя запугивать? Конечно, я помогу тебе разгадать, что нужно Кэрри.

— Хорошо, — смилостивился Финч. — Но это не значит, что я тебя простил.

Арабелла явно собиралась ответить что-то хлесткое и едкое, но ее отвлекла… перлюстрация.

— О, вода закипела! — восторженно выдала она и придвинула к чайнику конверт таким образом, чтобы на него попадало как можно больше пара.

— А он не размокнет? — спросил Финч.

— Он должен стать горячим и мягким. Мистер Кинниган открыл так добрую сотню шпионских конвертов. Клей должен растаять…

Наконец, видимо, посчитав, что конверт уже достаточно влажный, Арабелла осторожно подцепила краешек клапана пальцем.

Затаив дыхание, Финч наблюдал за ее действиями. Арабелла напряженно сморщила нос и закусила губу, отчего стала напоминать мышонка. Несмотря на то, что девочка говорила, все же это было письмо не от какой-то из ее занудных тетушек, и, если заметят, что она его открывала, последствия будут намного более плачевными, чем лишение сладкого.

Арабелла продолжала легонько тянуть клапан, потихоньку приоткрывая его. Она действовала очень осторожно, чтобы не разорвать бумагу, и вскоре полностью открыла конверт. Поглядев на Финча и увидев подбадривающий кивок, достала из него листок бумаги.

— Что там? Что там? — нетерпеливо прошептал Финч.

— «Кабаре „Пересмешник“. Полдень», — прочитала вслух Арабелла. — И внизу подпись: «Птицелов».

* * *

Снег усилился настолько, что, помимо него, уже мало что можно было разобрать кругом. Ветер подхватывал его и швырял в стены, в окна, в лица. Начиналась метель.

В городе все знали, что в ближайшее время снегопад будет становиться лишь сильнее и злее и впоследствии перерастет в снежную бурю — сама погода намекала, что стоит поскорее завершить все дела, запастись консервами, химрастопкой или углем, а также хорошей книжкой, с которой не жаль будет скоротать время.

По пустынной улочке на окраине Гротвей пробежал облезлый кот. Он пытался отыскать родную подворотню, но все кругом было белым-бело, а сам он к тому же слегка перебрал из забытой кем-то у фонарного столба початой бутылки джина, поэтому в глазах у хвостатого слегка двоилось.

По тротуару со своей тележкой прогрохотал старик-старьевщик, а в канаве у какого-то дома, заносимая снегом, валялась парочка нищих. Повсюду там багровели брызги остывшей крови, а между нищими лежала корка хлеба, судя по всему, и ставшая причиной свары. К ней подбиралась огромная, размером с собаку, мышь.

Двое детей, мальчик с синими волосами и мешком, переброшенном через плечо, и курносая рыжая девочка, волочащая в руках два здоровенных мужских башмака, прошмыгнули мимо парадного входа кабаре «Пересмешник» и нырнули во двор. Обратно они из него так и не вышли.

Минут через пять вместо них оттуда нетвердой походкой выплыл, покачиваясь, нетрезвого вида джентльмен в длинном пальто и шляпе-котелке, низко надвинутой на глаза. Незнакомец поднял воротник пальто и к тому же обмотался шарфом так, словно то ли боялся простудиться, то ли уже был простужен. В узкой прорези между котелком и шарфом виднелись лишь большие карие глаза.

Джентльмен двинулся к кабаре. Неуклюже взобрался по ступеням, остановился у входа и постучал.

Когда дверь открылась, и из туч пурпурного дыма вылезла смуглая бритая голова с огромными бровями, приплюснутым носом и зловещей улыбкой как минимум в сотню белоснежных зубов, посетитель сказал гулким голосом, в котором нет-нет да и проскальзывали высокие нотки:

— Здравствуйте! Меня зовут Фриббен Джобиус. Я бы хотел войти в ваше кабаре!

При этом он как-то странно дернулся, словно его неожиданно одолел приступ тошноты.

— Пять фунтов! — рявкнул смуглый. Его звали Боргало, он был вышибалой в «Пересмешнике».

Человек в котелке вытащил из кармана пальто бумажку в пять фунтов и протянул ее мистеру Боргало, тот схватил денежку и исчез в дыму, пропуская посетителя.

Место, в котором оказался Фриббен Джобиус, можно было назвать небольшой темной прихожей, хотя больше напрашивалось слово «прелюдия»… «прелюдия к кабаре».

Вышибала Боргало уселся на стульчик слева от прохода и облокотился на крошечный столик, на котором он раскладывал пасьянс. Засунув тонкую короткую сигару в зубы, а большие пальцы под подтяжки, он выжидающе и раздраженно уставился на посетителя: мол, чего застыл?

Мистер Джобиус проковылял мимо, отодвинул рукой красную бархатную портьеру и вошел в зал.

Кабаре «Пересмешник»… Это было место игроков, танцовщиц, различных опасных и неблагонадежных личностей. Вотчина вульгарной музыки, пропащих душ, сводящих с ума напитков, здесь правили нравы, весьма далекие от установленных по ту сторону портьеры.

Сходу понять размер зала не представлялось возможным из-за приглушенного освещения и дыма, который стелился по полу и висел плотными ворочающимися клубами в воздухе.

В дальнем его конце, будто в заброшенном тупике, располагалась сцена. На ней стоял рояль, за которым сидел мужчина во фраке. Наигрывая какой-то беззаботный комедианс, он еще и что-то пел, время от времени издавая попугаичьи крики, обезьяньи визги и жуткое подвывание. В нормальном обществе его бы уже давно заперли в лечебнице для душевнобольных, но здесь некоторые его ужимки заслуживали даже короткие рваные аплодисменты. Подыгрывал человеку за роялем долговязый увалень в полосатой жилетке. Обняв контрабас, он вяло щипал струны и при этом выглядел совершенно равнодушным к происходящему кругом. Даже при всей скудности освещения прекрасно был виден расплывшийся, как чернильное пятно на бумаге, синяк под его левым глазом.

В дымчатом тумане проглядывали очертания столиков, за которыми расположились в основном мужчины — и не просто мужчины, а личности, похожие на головорезов: в потрепанных котелках, с иссеченными шрамами лицами и многократно сломанными носами. Кто-то из этих типов громко неприятно смеялся, а кто-то хрипел, потому что его схватили за горло. В кабаре играли в карты и кости, и кое-кто из игроков был в одних лишь кальсонах да нижней рубахе — судя по всему, эти господа уже успели знатно проиграться.

Между столиками ходили девушки-разносчицы сигар, почти полностью раздетые. Мистер Джобиус даже пожалел бедняжек: это же как им, должно быть, холодно. Впрочем, девушки из кабаре выглядели веселыми и будто соревновались друг с другом в натянутости улыбок. Не сразу мистер Джобиус понял, что улыбки были частью их униформы: прямо как боа с перьями, бархатные перчатки до локтей или чулки, ноги в которых напоминали попавшихся в сети рыбин.

За наличием у девушек улыбок лично следил господин управляющий «Пересмешника», мистер Доди, низенький человечек с подвитыми волосами и манерно подкрученными бровями и бакенбардами. Управляющий сновал у заставленной бутылками стойки, за которой парочка автоматонов в бабочках наливали напитки, и то и дело поглядывал в крошечный театральный бинокль, следя за вверенным ему заведением.

Увидев нацеленный на себя бинокль, мистер Джобиус покачнулся и направился через зал. Со стороны могло показаться, что этот джентльмен изо всех сил пытается идти ровнее, но все равно он спотыкался, а в какой-то момент и вовсе напоролся сперва на какую-то вешалку-стойку, а затем и на чей-то столик, за что был облаян хриплой пьяной бранью.

— Осторожнее, — велел мистер Джобиус сам себе, продолжив путь, но тело слушалось из рук вон плохо и с таким же успехом он мог приказывать какой-нибудь дворняге разжать зубы и отцепиться от ноги, отчего она лишь сильнее сжала бы пасть.

Мистер Джобиус огляделся, увидел за одним из столиков лысоватого мужчину с тонкими черными усиками и с трудом, словно делал это впервые, со второй попытки сел за столик в некотором отдалении. К его огорчению, все ближайшие были заняты.

К мистеру Джобиусу тут же подошла рыжая курчавая девушка с чрезмерно накрашенными губами; из-за кроваво-красной помады казалось, будто она только что кого-то укусила. На ремне, переброшенном через шею, девушка держала вишневую коробку, заполненную сигарами.

— Добро пожаловать в «Пересмешник», сэр, — сказала девушка с таким видом, словно сообщала о своем незамедлительном намерении повеситься. Кажется, она сходу — по виду посетителя — определила, что хороших чаевых можно не ждать.

— Здравствуйте, мэм! — сказал посетитель в котелке.

Девушка изогнула бровь.

— «Мэм»? Ну надо же! За сегодня меня еще так не оскорбляли.

Мистер Джобиус дернулся и поспешил извиниться:

— Прошу прощения. Я не хотел вас обидеть. Меня зовут Фриббен Джобиус.

— Хм… Я несоизмеримо счастлива, — проворчала девушка. — Что будете пить?

— Джин «Идлен», будьте добры.

Разносчица сигар тяжко вздохнула. Первое впечатление от этого посетителя оказалось верным: самый дешевый джин, который и вовсе порой называли «Висельным», вряд ли располагал к хорошим чаевым.

— Сигару? — равнодушно спросила она.

— Да, будьте любезны, — сказал мистер Джобиус.

Девушка выжидающе уставилась на него. А тот все также глядел на нее. Устав ждать, разносчица сигар кивнула на свою коробку:

— Какую именно?

Мистер Джобиус склонил голову к коробке и стал выбирать. Сигары там отличались толщиной, длиной, цветом. Выбрать верно казалось просто невыполнимой задачей.

— Вон ту, фиолетовенькую! — наконец, сказал мистер Джобиус.

— Хм… — улыбнулась девушка. — «Брекенли» — хороший выбор, сэр. Хочу похвалить ваш вкус. Сигары по двадцать пять фунтов за штуку берут только настоящие ценители.

Девушка словно забыла, что этот странный посетитель заказал самый дешевый джин. Надежда на чаевые к ней вернулась. Она вытащила из коробки сигару:

— Вам поджечь, сэр? — любезно спросила она.

— Будьте добры, — ответил мистер Джобиус.

Девушка просунула толстый фиолетовый, почти черный, цилиндр в пасть небольшой прожорливой машинки. Клацнула, отсекая головку, после чего ловко поднесла к сигаре горящую спичку, а саму сигару — к губам и несколько раз надула щеки. Из сигары пополз фиолетовый дым.

— Для вас, сэр, — склонившись близко-близко к мистеру Джобиусу, томно прошептала девушка. — Со вкусом моей помады.

Она подмигнула ему и удалилась выполнять заказ, а мистер Джобиус, глядя ей вслед, негромко проговорил:

— Фу, как вульгарно…

— Фиолетовенькую? — раздраженно спросил живот мистера Джобиуса. — Ты серьезно?

— А что? — возмущенно ответила голова мистера Джобиуса. — Я же не знаю, какие они бывают. Хорошо еще вспомнила, как называется джин, который пьет миссис Поуп.

— Двадцать пять фунтов! — рассерженно продолжал живот. — Хватит разбазаривать мои деньги! Так совсем ничего не останется! Правильно говорит мистер Си из семнадцатой квартиры: «Женщины только и норовят опустошить твои карманы…»

— Если бы я ничего не заказала, это выглядело бы подозрительным. Здесь ведь все пьют и курят!

Живот был вынужден признать правоту головы и промолчал, но тут же нашел, к чему придраться:

— Ты даже имя перепутала. Мы же договорились, что нас зовут Джиббен Фробиус, а не Фриббен Джобиус! Нет такого имени, как Фриббен Джобиус!

— Как будто Джиббен Фробиус есть! — фыркнула голова.

— И вообще — хватит со всеми любезничать и всем представляться! Взрослые так себя не ведут!

— Ой! Как будто ты знаешь, как себя ведут взрослые!

Разумеется, мистер Джобиус был не совсем тем, за кого пытался себя выдать. А прикидывались им не кто иные, как Финч и сидящая у него на плечах Арабелла. Детям во что бы то ни стало требовалось проникнуть в кабаре «Пересмешник», и все усложнялось тем что, как однажды им сказал вышибала Боргало, они «ростом не вышли». И Финч с Арабеллой решили это исправить. Собрав свой маскарадный костюм из старых вещей дедушки Финча и кое-чего, что хранилось в чулане у Арабеллы, они направились в Гротвей.

Изначально идея устроить игру с переодеванием родилась в смышленой финчевой голове, но он пожалел о том, что придумал, почти сразу же, как упомянутое переодевание состоялось. Во-первых, Арабелла оказалась невероятно тяжелой, хотя так по ней этого было и не сказать. Во-вторых, она то и дело пинала его пятками. А в-третьих, ему было душно и мало что видно в щелочку пропущенной пуговицы пальто. Тащить Арабеллу, не теряя равновесие, и при этом не выглядеть подозрительно было той еще задачкой, но постепенно Финч приноровился.

В итоге, несмотря на все неудобства, план удался, и выдуманный Финчем и Арабеллой персонаж, мистер Джобиус (мальчику пришлось смириться, ведь тот уже дважды представился), проник туда, куда вход детям был запрещен. Его не раскусили, более того — ни в чем заподозрили: взрослые такие невнимательные…

Мистер Джобиус сидел за столиком, держал в руке сигару, не зная, что с ней делать, и со стороны могло показаться, что он просто ждет свой джин, но на деле этот хитрый господин во все глаза наблюдал за Сергиусом Дреем.

Мистер Дрей был весь как на иголках. Елозил на стуле, постоянно бросал тревожные взгляды по сторонам, каждые десять секунд проверял время по карманным часам. От следящего за ним мистера Джобиуса не могли укрыться ни капельки пота на его лице, ни страх в бегающих глазках. Кажется, тот, с кем у него была назначена встреча, являлся личностью намного опаснее всякого, кто сейчас заправлялся джином или табачным дымом в «Пересмешнике».

Страх дяди Сергиуса передался и Арабелле. Финч ощутил, как она дрожит.

— Не бойся, — прошептал он. — Эти злыдни даже не обратят на нас внимание. Ну, если только ты нас не выдашь.

— Мне было бы спокойнее, — таким же шепотом ответила Арабелла, — если бы не забыл дома револьвер мистера Хэмма.

Финч поморщился: ну сколько можно ему об этом напоминать!

После того, как они с Арабеллой прочитали письмо, адресованное мистеру Дрею, все мысли Финча переключились на заговорщиков, и он просто забыл револьвер в кухне на столе. Оставалось надеяться, что тот и так бы им не пригодился.

Время близилось к полудню, хотя в кабаре всегда по ощущениям было немного за полночь. Финч уже насквозь промок и мог лишь думать о том, как ему душно, и о том, как его раздражает нетерпеливое сопение Арабеллы.

Он уже собирался сказать ей, что она похожа на взмыленную беззубую (так обиднее) собачонку, когда наконец появился тот, ради кого дети и провернули фокус с переодеванием и проникли в это жуткое место.

Портьера у входа на миг отодвинулась, и к столику дяди Сергиуса, кутаясь в дым, подошел мужчина среднего роста в черном цилиндре и черном пальто с воротником из вороньих перьев. В руке он держал трость с рукоятью-вороной.

— Это он… это он, гляди! Птицелов! — взволнованно проговорил Финч, выглядывая через щелочку в пальто.

— Тише, я вижу…

— Как он выглядит? — спросил Финч. — Ты видишь? Видишь?

Но этого Арабелла не видела. Человек в черном стоял к ним спиной. И так же, не поворачиваясь, опустился на свободный стул, подсев за столик к мистеру Дрею. К нему тут же подошла одна из здешних девушек, но он отрицательно покачал головой — мол, ничего не нужно, и та поспешно удалилась.

— Что ты узнал, Дрей? — спросил Птицелов.

И хоть голос Человека в черном показался Финчу отдаленно знакомым, из-за разговоров и музыки, смешивающихся в «Пересмешнике» в довольно громкий бубнеж, мальчик едва различал то, что он говорил. Арабелле также приходилось вслушиваться.

Сергиус Дрей задумался, словно выбирая с чего начать, и ответил:

— Вы были правы, сэр. Клара Шпигельрабераух связана с этими уродами. Я проследил за ней и выяснил, что она подкармливает одного бездомного урода, который ошивается поблизости. Я узнал его имя. Его зовут Рри.

Арабелла взволнованно пнула Финча пяткой.

Человек в черном, в свою очередь, был явно не удовлетворен докладом мистера Дрея:

— Что еще ты выяснил? Рри — это тупик. Я с ним уже поработал. Он не выведет нас к прочим.

Мистер Дрей суетливо закивал. А от слова «поработал», сказанного собеседником, дернулся и попытался скрыть страх кашлем. После чего взял себя в руки и сообщил:

— В последние дни Шпигельрабераух постоянно куда-то уходит. Думаю, на встречи с этими уродами. Я пытался следить за ней, но она постоянно ускользает. И я не могу понять, как ей это удается, учитывая, что она повсюду волочит с собой эту треклятую коляску!

— Это плохо, Дрей, — мрачно сказал Птицелов. — Очень плохо. Ты нас подводишь. Ты должен был узнать, где находится Фогельтромм, эта их гадкая школа, но так ничего не выяснил.

— Сэр, я пытался…

— Ты обладал всеми нужными сведениями! — Человек в черном был непреклонен. — Тебе сообщили о том, что они с Вирджинией Ворртой подруги, что Фогельтромм находится где-то здесь, в Гротвей, и что они должны встретиться, но ты так и не смог найти нужное нам место. Я очень разочарован, Дрей, и, боюсь, что сохранность твоей тайны висит на волоске.

— Нет, сэр, — взмолился мистер Дрей, — прошу вас, не нужно… Я сделаю все, что скажете.

Птицелов поднял руку в тонкой кожаной перчатке, прерывая поток оправданий и заверений.

— Ты проверил отмычки, Дрей? — спросил он.

— Да. Они подходят. Я только ждал вашего приказа.

— Не стоит торопиться. Все произойдет согласно плану. Во время снежной бури, ты понял меня, Дрей? Не раньше.

— Но как я узнаю, когда именно, сэр?

— Тебе дадут знак.

— Что это будет за знак?

— Следи за окном в гостиной. Ты получишь знак на второй день бури.

Мистер Дрей недоуменно округлил глаза:

— Второй день, сэр? Но откуда вы знаете, что у этой бури будет второй день? Может, она будет короткой и…

— Бури возникают не случайным образом, болван. Они создаются искусственно и полностью контролируются.

— Что вы такое говорите, сэр? — Мистер Дрей выглядел совершенно ошарашенным.

— Уолшши и Горбист, — просто сказал Человек в черном, словно это должно было все разъяснить. В подробности он не вдавался.

К мистеру Джобиусу подошла девушка с бокалом дымящегося джина.

— Ваш «Идлен», сэр, — сказала она, кокетливо улыбнулась и вернулась к своим делам.

Мистер Джобиус даже наклонился через столик, вслушиваясь в разговор двух злодеев.

— Теперь об этом Франки… — начал Человек в черном.

— Что с ним, сэр?

— Он по-прежнему лезет в мои дела. Наш второй агент в доме номер семнадцать сообщил, что он никак не уймется.

— Что-то прикажете? — спросил мистер Дрей. — Я мог бы…

— Нет. Этим займется второй агент, — сказал Человек в черном. — А ты будь настороже. У нас появилась еще одна забота. Мальчишка. Он приходил в ателье. Вынюхивал.

Услышав это, Арабелла снова весьма болезненно ткнула Финча пяткой. Он возмущенно фыркнул — она вела себя так, как будто он не слушал или был способен упустить, что злодеи говорят о нем.

— Мне им заняться? — спросил мистер Дрей, и весь мистер Джобиус (обе его половинки) вздрогнул.

— Нет, — ответил Человек в черном. — Мальчишкой и так займутся. К тому же скоро буря, и он не представляет угрозы. Просто, если этот хорек вдруг к тебе сунется, не дай себя одурачить и не подавай виду.

— Я вас понял, сэр.

— Готовься, Дрей, — велел Человек в черном. — У тебя будет только один шанс украсть у нее то, что нам нужно. Времени будет очень мало, и ты знаешь, чем тебе грозит провал. Помни, второй день бури.

— Да, сэр.

Человек в черном, не прощаясь, поднялся и направился к выходу. Только когда Птицелов покинул зал, Сергиус Дрей решился опрокинуть в горло содержимое бокала: до этого он был слишком испуган. Засиживаться в кабаре мистер Дрей не собирался. Швырнув оплату на столик, он вскочил со своего стула, надел котелок и спешно направился к выходу. Скрылся из «Пересмешника» он с такой скоростью, как будто ему в выпивку подсыпали слабительное.

— Нам нужно за ним! — прошептала Арабелла, как только за ее не-дядей колыхнулась, закрываясь, портьера. — Вставай!

Кое-как поднявшись, Финч выбрался из-за стола и развернулся.

Впрочем, Фриббен Джобиус не успел сделать и шага, как тут кто-то схватил его за руку.

— Эй ты! — рявкнул возникший вдруг неизвестно откуда злющий громила Боргало. — У тебя большие неприятности, приятель! Кажется, ты не тот, за кого себя выдаешь!

— Пустите! Пустите! — плаксиво завопила Арабелла. Люди за ближайшими столиками повернули к ним головы.

Боргало и не думал отпускать. Он крепко сжимал руку девочки своей огромной лапищей.

Финч решил действовать. Он со всей силы пнул Боргало носком башмака в голень, и громила, завопив, прямо как Арабелла секундой ранее, схватился за ногу. При этом он выпустил руку мистера Джобиуса, и тот, покачиваясь и едва не подламываясь в поясе, понесся по проходу между столиками к выходу из зала, схватившись за поля котелка, чтобы тот не слетел.

Вышибала быстро пришел в себя. Он разогнулся и потопал следом. Путь к выходу беглецу преградили — к сцене кабаре направлялся какой-то важный тип в сопровождении двух высоченных широкоплечих головорезов. Там было точно не пробраться.

— Давай между столиками! — велела Арабелла, оглядываясь на пыхтящего, как паровоз, смуглого преследователя.

Финч последовал приказу своего наездника и шмыгнул в проход.

В кабаре началась погоня. Подыгрывая ей, музыка приобрела лихорадочный мотивчик — даже тип с контрабасом оживился. Посетители кругом были неимоверно заинтересованы зрелищем. То, что вышибала Боргало гнался за кем-то по залу, никого не удивляло — такое здесь случалось едва ли не по пять раз на дню. Всех заботило лишь то, как сильно он отделает бедолагу.

А бедолага тем временем петлял между столиками, подбадриваемый нетрезвыми возгласами и улюлюканьем. Его кренило из стороны в сторону. Он наталкивался на стулья и на других посетителей. Кто-то толкал его — скорее шутки ради, чем злобно.

Сделав крюк, мистер Джобиус был уже недалеко от выхода — он уже видел портьеру, за которой располагались место вышибалы и дверь «Пересмешника», и ринулся туда. Спасение казалось таким близким, но в какой-то момент Финч наступил на край собственной штанины и споткнулся. Он рухнул на пол, увлекая за собой и Арабеллу.

Вышибала подскочил к барахтающемуся на полу мистеру Джобиусу и схватил его за ворот пальто. Финч и Арабелла выскользнули из него, как орехи из кожуры.

Глаза Боргало полезли на лоб.

— Что?! — прорычал он. — Гнусные коротышки?!

Громила отшвырнул пальто и вытянул громадные ручищи, пытаясь схватить детей. Но те мгновенно пришли в себя. Не сговариваясь, они бросились в разные стороны: Арабелла нырнула под один из ближайших столиков, а Финч побежал по проходу.

Несколько мгновений сбитый с толку неожиданной прытью детей Боргало недоуменно озирался по сторонам, пытаясь выбрать, за кем же последовать. Выбор пал на девочку. Боргало полагал, что ее схватить не составит никакого труда. Как же он заблуждался!

Громила зарычал и наклонился к столику, под которым пряталась Арабелла, отбросил в сторону полог темно-красной скатерти и засунул туда голову. Подлая рыжая тут же схватила его за нос и как следует дернула. Громила взвыл, из глаз его потекли слезы.

Арабелла проползла между ног Боргало и, отвесив ему напоследок пинок по торчащему мягкому месту, припустила прочь.

Смеялись все: хохотали головорезы, кого-то душащие, хохотали те, кого душили. Смеялась даже без пяти секунд жертва убийства, спрятанная среди пальто на одной из вешалок, с торчащим в спине ножом.

А бессовестное маленькое курносое создание, весьма собой гордое, под заливистый смех девушек-разносчиц сигар, все удалялось.

Что касается второго вышибалы, такого же смуглого бровастого громилы по имени Вингало, то он, как и раньше, беззаботно дрых на своем стульчике у двери, ведущей в гримуборные, откинувголову на затылок, и храпел на ползала. Происходящее в кабаре его нисколько не волновало, ведь он знал: Боргало со всем справится.

Но Боргало не справлялся. Он топал своими ножищами по проходам, рычал и багровел от унижения, а ловкие дети носились вокруг столиков, и он никак не мог их изловить. Он пытался гнаться за одним ребенком, но второй ускользал. Пытался преследовать второго, но тут же первый начинал строить ему обидные рожи.

Посетители кабаре едва не рыдали от восторга, наблюдая за происходящим. Для них все это было чем-то, вроде очередного представления.

— Да! — голосил кто-то.

— Задай им, Боргало! — вторили ему.

Кабаре «Пересмешник» можно было смело переименовывать в кабаре «Кавардак». Музыка ускорилась еще сильнее. Посетители стали делать ставки, удастся ли громиле отловить хотя бы одного ребенка.

Управляющий мистер Доди, воспользовавшись моментом, пытался продавать публике билеты, но никто не понимал, почему они должны платить за то, что уже происходит на их глазах.

Тогда мистер Доди встал перед портьерой, преградив детям путь к побегу, и скрестил руки на груди.

Сбежать из кабаре стало невозможно. Боргало между тем решил действовать умнее. Темнокожий громила погнался только за одним из беглецов, совершенно игнорируя другого. На этот раз его целью стал мальчишка — тот был не так опасен, как эта девчонка.

Финч пытался спрятаться то под столиками, то за одной из вешалок, расставленных тут и там, но различные «доброжелательные» посетители тут же указывали на него.

— Эй, Боргало! Гляди!

— Он здесь!

И в какой-то момент, просунув ручищу между пальто, громила схватил Финча. Мальчик завопил, и Боргало вытащил его наружу. Он уже собирался как следует сдавить маленького беглеца, чтобы наглые детские косточки потрескались, но Финч отдернул замочки его подтяжек, отцепив их от штанов, и коричневые штаны громилы под всеобщее восхищение рухнули на пол, обнажив полосатые кальсоны.

Машинально предпочтя подхватить штаны, громила выпустил мальчишку, и тот ринулся прочь.

Вернув штаны на место, Боргало яростно заревел. Эти маленькие зловредные создания пробудили в нем такую ярость, какой он давно не испытывал.

Ближе всего к Боргало была рыжая девчонка, и он ринулся за ней огромными прыжками, переворачивая столики.

Арабелла и сама не заметила, как оказалась в тупике. Прямо перед ней была стена. Боргало преградил девочке путь к отступлению. Злорадно ухмыляясь, он начал надвигаться, широко расставив руки и огромные толстые пальцы.

Арабелла решила провернуть свой предыдущий трюк и пробраться под ногами у громилы, но второй раз это не прошло. Боргало резко наклонился и схватил ее.

Здоровяк держал девочку за шиворот, высоко подняв ее над полом. Та болталась в его руке и, под всеобщий хохот, визжала и пиналась.

Финч попытался помочь подруге. Он прыгнул на громилу и схватил его за жилетку. Он сейчас напоминал обезьяну, трясущуюся на ветке во время бури. Но Боргало раньше жил там, где водится полным-полно хитрых маленьких обезьян, и он знал, как с ними нужно обращаться. Не глядя он отшвырнул прицепчивого мальчишку, и тот, пролетев несколько футов, сорвал портьеру, от которой вовремя отскочил мистер Доди, и рухнул на столик вышибалы. Карты разлетелись во все стороны.

— Мой пасьянс! — взвыл Боргало. — Я раскладывал его целую неделю! Он почти-почти сошелся! Ты за это поплатишься!

Не выпуская девчонку, громила направился за мальчишкой.

Финч замер. Дверь «Пересмешника» была так близко — всего в паре шагов! Но он не мог оставить Арабеллу в лапах этого злыдня…

Мальчишка ринулся в сторону и оказался у стойки. Он схватил первую попавшуюся в руки бутылку и швырнул ее в громилу. Та пролетела мимо и разбилась, упав на пол.

Боргало расхохотался, показывая, что ему это нипочем. Но Финч уже схватил следующую. Швырнул и ее. Взялся за еще одну.

Громила вдруг отметил этикетки летящих в него бутылок, бросил девчонку на пол и с невероятной для его комплекции ловкостью принялся ловить дорогущий джин. Как опытный жонглер, он умудрился поймать все бутылки, но девчонка ускользнула.

Мистеру Доди между тем уже надоело, что вверенное ему кабаре превратилось в какой-то водевиль, и никто за это к тому же не платит. Он знал, что Вингало у черного хода ни за что не разбудишь, и поэтому решил задействовать прочих работников заведения.

— Кабаристы! — крикнул мистер Доди. — Схватить детей!

Оба автоматона вышли из-за стойки и, подняв механические руки, поковыляли к возмутителям спокойствия.

Финч бросился по одному из проходов, но в его конце стоял сам разъяренный управляющий. Арабелла наткнулась на механоида и попятилась. Заскрипел конечностями другой автоматон, выбравшись из-за вешалки.

Окружив детей, они придвигались со всех сторон. Финч и Арабелла оказались рядом и взялись за руки. Бежать больше было некуда!

И тут рядом возник Боргало. Появился так неожиданно, как будто выпрыгнул на пружине из люка за спинами Финча и Арабеллы. Он схватил обоих детей за шиворот, как собачонок.

— Попались! — плюясь слюной, провыл он. — Ну, я вам сейчас задам!

Зрители аплодировали. Музыка гремела. Кто-то свистел и улюлюкал.

— Да! Я выиграл! — орал кто-то счастливо. — Он их схватил!

— Проклятье! — гаркнул еще кто-то. — Он их схватил!

Мистер Доди поднял один из поваленных стульев и кивнул своим помощникам. Те принялись убирать последствия погони.

— Шоу окончено! — громко сказал управляющий, и кабаре вернулось к своей привычной жизни. Прерванные разговоры возобновились, темные делишки снова стали проворачиваться, а кого-то, наконец, додушили. Карты вернулись в руки, кости стукнулись о поверхность стола. Кто-то потребовал джина, а кто-то что-то начал громко вещать о лошади в цилиндре, которая якобы взяла и расселась за его столиком, при том, что за столиком он был один. По проходам снова начали бродить девушки-разносчицы сигар со своими коробками. Вингало так и не проснулся.

Боргало встряхнул Финча и Арабеллу так сильно, что у них все поплыло перед глазами. Он потащил детей к своему закутку у дверей. Дети дергались и кусались, пытаясь освободиться, но силы были неравны.

— Мерзкие коротышки, — шипел громила. — Я вырву все ваши зубы и отрежу носы! Будете знать, как быть такими мерзкими коротышками! Да я с вас кожу сниму и натяну ее на барабан!

Воплотить свои угрозы Боргало, впрочем, не удалось. Рядом вдруг появилась высокая и тонкая женская фигура в алом бархатном платье и длинных перчатках; на белоснежных волосах мадам была закреплена шляпка с вуалеткой.

— Боргало, милый, — сказала женщина негромко, но громила замер и недобро покосился на нее. — Они пришли ко мне. Все хорошо.

— Но, мадам…

— Я сказала, все хорошо, — железным голосом проговорила Фанни Розентодд. — Отпусти их. Не-мед-лен-но!

Переживший столько унижения, громила не мог так просто смириться. Он приподнял уголок губы, будто заправский бульдог, и принялся рычать.

Мадам сверкнула глазами:

— Не стоит, милый Боргало, — сказала она, не снимая ледяной улыбки. — Ты знаешь, на что я способна.

Громила явно знал, на что она была способна, так как секунду спустя он нехотя разжал пальцы и отпустил детей.

— Благодарю, милый Боргало, — сказала мадам Розентодд. — Я сама ими займусь.

Боргало обиженно развернулся и, бросая злые взгляды на детей и шепча проклятия в адрес мадам, вынужденно поплелся к своему стульчику у дверей кабаре, где принялся собирать с пола разбросанные карты.

— А вы двое, — Фанни повернулась к детям. — Живо за мной!

* * *

Красный «трофф», отполированный так, что в нем отражались дома, газетные киоски и прочие «троффы», небыстро, но уверенно катил по заметаемым снегом улицам города. Он преодолел Гротвей, проехал холмовой Шелли, пересек сонный Докери. И двинулся дальше, к центральным районам.

За штурвалом сидела великолепная во всех смыслах мадам Фанни Розентодд в больших штурманских очках и модной клетчатой кепке. Под восхищенные взгляды двух детей, устроившихся на заднем сиденье, она ловко и умело управляла экипажем — толкала рычаги справа и слева, время от времени тянула цепочку тяги, сжимала клаксон и даже язвительно и остроумно переругивалась с кем-то в других «троффах».

До сего момента Финч и вовсе не представлял, чтобы женщина могла управлять экипажем — он считал, что они просто неспособны на это — так кто-то говорил, он уже и не помнил, кто именно. Но, глядя на беззаботную Фанни, уверенно и задорно проводившую «трофф» сквозь заторы в такие щели между прочими экипажами, где и мышь бы не проскользнула, он подумал, что она даст фору многим мужчинам.

Фанни собиралась отвезти их домой лично, чтобы они не встряли в какие-нибудь новые неприятности, но сперва ей нужно было посетить еще одно место. Именно туда они как раз и направлялись. Детям очень повезло, что мадам Розентодд вызволила их из лап Боргало, поскольку уже как раз собиралась уезжать из «Пересмешника». Страшно подумать, что случилось бы, если бы кавардак в кабаре произошел на пять минут позже.

— Хозяин привез Боргало и его брата Вингало откуда-то из жарких стран, — сказала она. — Там они были самыми жестокими и опасными головорезами. Занимались тем, что предоставляли резчикам по кости сырье для их работы. И не всегда в ход шли одни лишь зубы и кости животных, если вы понимаете, о чем я…

Финч глядел в окно. Город готовился к буре. В домах заготавливали провизию и растопку — все чаще можно было увидеть громыхающие по улицам зольные фургоны, развозящие уголь, масло и цилиндры химрастопки для печей, фонарей и ламп.

Он повернулся к Арабелле, чтобы что-то ей показать, но, увидев, что та сидит, угрюмо обняв себя руками, и хмурит брови, забыл, о чем хотел сказать.

— Ты что? — спросил он.

Она поглядела на него сурово, как учительница.

— Злодеи знают о тебе, — сказала Арабелла. — Знают, что ты пытаешься влезть в их дела. Птицелов сказал дяде Сергиусу, что с тобой разберутся.

— А, — беспечно ответил Финч. — Думаю, это они про убийцу. Ну так я и без того все о нем знаю.

— Что?! — поразилась Фанни. — Что еще за убийца?!

Финч махнул рукой.

— Да всего лишь неуловимый охотник, который умеет ходить по стенам, летать и исчезать в снегу. Ничего особенного!

— Утром ты другое говорил, — напомнила Арабелла. — И чуть не выстрелил в меня через дверь.

— Что?! — снова поразилась Фанни. — Финч, я, признаться, тебя недооценила! Откуда у тебя оружие?

И прежде, чем он успел ответить, Арабелла раздраженно сказала:

— Старый сбрендивший сосед ему дал. И у него всего лишь один патрон.

— Для одного убийцы хватит, — убежденно ответил Финч. — Главное — как следует прицелиться.

— Это, конечно, не лишено логики, но утешает мало, — улыбнулась Фанни. — Вы мне наконец расскажете, что произошло в «Пересмешнике»? Я хотя бы надеюсь, вы не зря перевернули его кверху дном?

— Да, мы кое-что узнали, — кивнул Финч. — Все становится хуже… — он поглядел на Арабеллу. — Ты согласна?..

— Что? — Арабелла вздрогнула, словно вопрос Финча, вырвал ее из мрачных размышлений. — А. Да. Все очень плохо.

Мадам Розентодд вырулила на мост, который вел в Рривв. Они почти-почти были в одном из центральных районов. Финч полагал, что Арабелла станет не отлипая глазеть в окно, пораженная множеством вывесок, красивыми домами, толпами людей и целыми стаями экипажей, но она все также глядела перед собой. Финч нахмурился: она вела себя так, словно он уже что-то натворил. С момента, как они покинули кабаре, она выглядела очень странно.

Мадам Розентодд глянула на детей через круглое зеркальце заднего вида, установленное над штурвалом.

— Итак. Может, уже расскажете, что вы ищите и что пытаетесь выяснить? — спросила она. — Я хотя бы буду знать, о чем поболтать с вашими любезными родителями после изъявлений соболезнований на ваших похоронах, когда очередная ваша авантюра провалится! — И она рассмеялась, словно это было хоть чуточку смешно.

Финч бросил быстрый взгляд на Арабеллу — та, не поворачиваясь, утвердительно кивнула: она верила Фанни. Но ему нужно было убедиться:

— Вы не будете нас отговаривать или жаловаться… ну, другим взрослым? — он уточнил: — Правильным взрослым?

Фанни Розентодд хмыкнула.

— Сочту это за комплимент! Может быть, я и не правильный, как ты выразился, взрослый, Финч, но мне хватает ума понять, что и вы не совсем правильные дети. Поскольку убеждена, что правильные дети не таскаются по кабаре, не убегают от убийц, заговоров не раскрывают и не носят с собой оружие. Уверена, все это из-за новомодных книжек, полных опасностей и приключений, но что уж тут поделаешь… И при этом кто я такая, чтобы обременять вас нотациями и нравоучениями. Вы ведь меня и так не послушаетесь, даже если я велю вам безвылазно сидеть дома, верно? И можете быть спокойны, я, как некоторые заявляют, настолько бессовестная и ветреная особа, что даже не подумаю вести себя, как благовоспитанная дама, что в вашем случае означает — не побегу докладывать о ваших проделках вашим родителям или в полицию. К тому же я вам не мама, не няня, не ваша учительница и не мистер городской судья. Кто знает, а вдруг то, чем вы занимаетесь, очень важно! Вдруг только вы сможете раскрыть заговор и остановить убийцу!

Дети были поражены ее словами. Фанни Розентодд была просто прекрасным человеком, если взглянуть на нее глазами ребенка. Ну, или просто ужасным, если судить с точки зрения степенного, рассудительного взрослого. Ее слова напомнили Финчу разговор с мадам Кларой на пустыре — та также не считала нужным их наказывать или отговаривать…

Финч и Арабелла, перебивая друг друга, рассказали мадам Розентодд о том, что с ними успело произойти. Они опустили лишь то, что кое-какие участники всех этих таинственных дел — не люди.

«Трофф» полз через Рривв. Уличное движение здесь было таким запруженным и тесным, что даже мадам Розентодд не могла через него протиснуться и вынужденно плелась в экипажной толчее.

— Давайте все расставим по местам, — предложила Фанни, когда дети закончили рассказ. — Потому что я уже немного запуталась в этих злодеях. Их как-то слишком много… — Дети синхронно кивнули, и она продолжила: — Есть два Человека в черном, так? Одного зовут Гораций Горр, он владелец ателье в Фейни, а второй — тот тип из «Пересмешника», Птицелов. Они компаньоны и работают на кого-то по имени Гелленкопф.

— Круа Гелленкопф, — подсказал Финч. — Так его назвал Одноглазый.

— Да. — Фанни вывела «трофф» на проспект, где располагалась стекольная лавка, в которую ходил Финч, но он даже не обратил на это внимания. — Итак, они работают на Круа Гелленкопфа, а на них, в свою очередь, работают агенты: твой, Арабелла, подставной дядя Сергиус Дрей и ваша соседка миссис…

— Чаттни, — подсказала Арабелла. — Все верно.

— При этом есть еще Одноглазый. На кого он работает?

— Он не работает, — сказал мальчик. — Он, скорее, с ними в сговоре. У него какие-то свои цели. Он ненавидит мадам Клару.

— Хорошо. Кто там еще? Убийца по имени…

— Кэрри. Он не работает на Гелленкопфа. Его послал бывший воспитанник мадам Клары, чтобы убить двоих влюбленных и меня.

— Как романтично! — в порыве чувств воскликнула мадам Розентодд. — Убийца, посланный убить влюбленных!

— И меня, — хмуро напомнил Финч.

— Ну да. Значит, есть еще этот злой воспитанник вашей мадам Клары. Неплохая собралась компания злодеев. Прямо как в «Пересмешнике» в вечер выходного дня.

— Но они не все вместе, — уточнил Финч. — И это немного утешает. Мне кажется, что Кэрри и тот, кто его послал, работают против этого Круа Гелленкопфа и его подручных.

— А что вы знаете об этом Гелленкопфе?

— То, что он очень плохой, — сказала Арабелла. — И больше ничего. Взрослые, которые о нем знают, не скажут нам, кто он такой.

— А зачем вам спрашивать у взрослых? — поинтересовалась Фанни. — Вы ведь можете спросить у этой девочки из закрытой школы в Гротвей.

— Мы не знаем, где она живет, — признался Финч.

— Но вы знаете, где она учится.

Финч поглядел на Арабеллу, пытаясь понять, что она думает о еще одном посещении Фогельтромм — ей ведь там так понравилось в прошлый раз. Но девочка молча смотрела в окно «троффа» и, казалось, даже не услышала предложение Фанни. Она задумчиво покусывала губу.

— Арабелла? — позвал Финч, и та повернула голову.

— Есть еще кое-кто, кто, наверное, связан с Гелленкопфом и прочими, — сказала она.

— Кто? — удивился мальчик.

— Тот… гм… Птицелов в кабаре сказал, что бури так просто не берутся из ниоткуда. Сказал, что ими можно управлять.

— Кажется, кто-то перебрал джина! — рассмеялась Фанни.

— Нет, Фанни! Птицелов не пил. А еще он не шутил.

— И как это возможно? — удивилась мадам Розентодд. — Управлять бурей! Это ведь не «трофф» какой, чтобы ею управлять! Это буря! Стихия!

— Он ничего не пояснил, — ответила Арабелла. — Сказал только…

— Что?

— Уолшши и Горбист.

— Что ты сказала?! — Фанни едва не врезалась от неожиданности в ползущий впереди «флеппин».

— Он сказал: «Уолшши и Горбист», — повторила девочка. — Это те богачи, которые занимаются добычей снега.

— Я знаю, кто это, — невесело проговорила Фанни. — Глядите!

Она кивнула, на что-то указывая, и дети уставились в переднее окно. Это уже был не Рривв — почти все экипажи куда-то исчезли, да и дома здесь высились другие: они стояли редко и выглядывали из-за каменных стен садов и кованых решеток. Это было место, где находились одни особняки.

Алый «трофф» свернул на пустынную подъездную дорогу. Дорога упиралась в высокую каменную стену, в которой были пробиты ворота. Над воротами висела вывеска:

«Уэллесби. Поместье славного и древнего семейства Уолшшей».

Дети испуганно поглядели друг на друга: что они тут делают?!

Фанни остановила «трофф» и несколько раз сжала грушу клаксона. Из сторожки вышел человек в шинели. Он бросил взгляд сквозь решетку, узнал экипаж и поспешил отворить ворота. Мадам Розентодд направила «трофф» дальше, прямо в открывшийся проем.

— Куда мы едем, Фанни? — спросил Финч. Им овладела тревога. Арабелла и вовсе будто вросла в кресло.

— Это именно то место, которое я должна была посетить прежде, чем доставить вас домой, — сказала мадам Розентодд. — Особняк в центре парка. Во время снежной бури в Уэллесби состоится праздничный бал. Я приглашена. Мне нужно уточнить кое-какие детали касательно приема.

Финч и Арабелла снова переглянулись. Фанни увидела это в круглое зеркальце.

— О! — сказала она задорно, с ноткой ехидства в голосе. — Я даже знаю, что именно сейчас происходит в ваших маленьких непослушных головках. Вы уже решаете, как проникнуть на бал и вывести тут всех на чистую воду, я права?

— Нет! — выпалил Финч. — В смысле, да.

— А я думала о том, как это опасно, Фанни! — сказала Арабелла. — Тебе не нужно идти на этот бал! Если они и правда…

Мадам Розентодд ее перебила:

— Если Уолшши и правда умеют управлять бурями и, более того, сами их начинают, чтобы набивать свои и без того тугие карманы, то здесь действительно опасно. Особенно для тех, кто знает их тайну. Но вы зря беспокоитесь. Я буду под надежной защитой и, в отличие от вас, не стану нигде рыскать, влезать в кабинет старого господина Уолшша в поисках улик, следить за его управляющими, подслушивать под дверями или еще как-нибудь вынюхивать. Я вообще никак не буду поднимать на балу тему того, что кто-то управляет бурями. Знаете, почему?

— Почему? — хором спросили дети.

— Потому, что это не мое дело, — просто сказала Фанни. — И меня интересует только бал. На него меня пригласили. Было бы очень неблагодарно с моей стороны обманывать ожидания моего доброго друга мистера Герхарта Уолшша.

— Герхарт Уолшш? — спросил Финч. — Это кто?

— Один из Уолшшей, — пояснила Арабелла.

— Я и так понял, — огрызнулся мальчик. — Но кто он такой?

— Это один из сыновей старого господина Уолшша, — сказала мадам Розентодд. — Очень импозантный джентльмен. Он подарил мне этот прекрасный «трофф» на мой день рождения!

Упомянутый «трофф», напоминая капельку крови, как раз ехал по заснеженному парку, поросшему деревьями с нежно-голубыми листьями.

— Он это сделал, чтобы вы с ним дружили, Фанни! — воскликнул Финч. — Это же очевидно!

— Скорее, он это сделал потому, что я с ним и так дружу, — улыбнувшись, подмигнула ему в зеркало мадам Розентодд. — Друзья делают друг другу подарки. Вот ты не подарил бы Арабелле «трофф»?

— Нет, — мрачно сказал Финч.

— Что? — оскорбилась девочка. — Это потому, что ты жадина!

— Ничего я не жадина! — надулся Финч. — Сама ты жадина! Вот ты бы мне подарила экипаж? А может, я хотел бы дирижабль!

— Дамы не делают такие подарки джентльменам, — высокомерно проговорила Арабелла.

— Вот видишь! — вскинулся Финч. — Ты злая и жадная и… рыжая вообще!

— А ты… — начала девочка, но Фанни оборвала начавшуюся было ссору:

— Так! — строго прикрикнула она. — Хватит препираться! Я сама начала это и уже жалею. Никто из вас не жадина. И такие подарки делают далеко не все джентльмены. И принимают также, — она выразительно поглядела на Арабеллу, — далеко не все дамы. Уверена, ваши собственные мамы меня осудили бы за то, что я приняла экипаж, — не гребешок и не камея, все-таки. И возможно, я сама бы не приняла его, если бы в его багажном кофре не лежало кое-что еще.

— Что? — спросил Финч. Дети были невероятно заинтригованы.

— Человеческая голова? — испуганным, но вместе с тем восторженным шепотом предположила Арабелла.

— Бомба? — вторил ей Финч.

— Сердце, — улыбнулась и порозовела Фанни. — Сердце достойного джентльмена намного ценнее всех прочих подарков.

— Сердце? — поразился Финч. — Так он умер? А как ему вырезали сердце? А во что оно было завернуто? В упаковочную бумагу или в газету?

— Ты дурак! — сказала Арабелла. — Фанни говорит не про настоящее сердце. Он в нее влюблен.

— А… — разочарованно протянул Финч. — А я-то думал…

Откуда-то сверху раздался приближающийся рокот, и ползущий по парковой дороге «трофф» накрыла тень. Небольшой дирижабль пролетел над экипажем мадам Розентодд и скрылся где-то вдали над парком.

— Несложно быть достойным, когда ты Уолшш! — сказала Арабелла совершенно по-взрослому. — У них же просто уйма денег!

— Чтоб ты знала, — невесело заметила Фанни, — мало кто из Уолшшей — действительно достойный человек. Что касается Герхарта, — ее лицо тут же смягчилось, — он очень приятный, невероятно добрый и обаятельный джентльмен. Он не кичится своим положением в обществе и никогда не скажет ничего дурного о простых людях. В отличие от своих родственников. А еще я в состоянии отличить простое увлечение от чего-то… настоящего. И поэтому мне страшно.

— Почему? — удивился Финч.

— Потому что я не из их общества, — со злостью в голосе проговорила Фанни. — Они не примут меня.

— Как это? — спросил мальчик. — Вы же очень красивая и очень добрая! И веселая! Вы просто чудо!

Фанни повеселела:

— О, ты такой милый, Финч. И такой наивный.

— Ничего я не наивный, — обиделся Финч. — И не милый.

— Это семья очень строгих нравов, — пояснила Фанни. — И второго мезальянса они не переживут. Один из сыновей старого господина Уолшша, старший брат Герхарта, уже пошел против воли своего отца и взял в жены женщину из низов. Старик едва не отрекся от него. Говорят, его жену они сжили со свету, а к ребенку, девочке, относятся, очень плохо.

— Мы ее знаем! — воскликнул Финч. — Это же Уиллаби! Она учится в нашем классе.

«Трофф» наконец оказался в сердце парка. Детям предстал огромный синий особняк в четыре этажа, к которому были пристроены башенки и флигели. К главному входу вела мраморная лестница. Повсюду виднелись лепнина, барельефы, колонны и пилястры. На карнизах выстроились молчаливые каменные скульптуры, угрюмо глядящие вниз, на людей, которым не посчастливилось оказаться возле особняка. Над крышей из темно-синей черепицы завис дирижабль с черной надписью «Уолшш» на боку оболочки. Рядом к причальной мачте швартовался еще один — тот, который пролетел над парком несколькими минутами ранее.

Экипаж мадам Розентодд обогнул круглую клумбу, поросшую синими снежными цветами. В центре ее располагалась высоченная ледяная статуя: мужчина в кресле. Его полупрозрачные бакенбарды были огромными, на крючковатом носу сидели очки, тяжелые подбородки нависали над галстуком-бабочкой. Судя по явному сходству с газетными фотографиями, это был хозяин поместья и глава «славного и древнего» семейства, сам старый господин Уолшш.

Фанни остановила экипаж напротив главного входа, переключила рычажок управления фонарями, и они погасли. После чего дернула за цепочку и приглушила огонь в топке паровой машины. Урчание стало едва слышным.

— Ждите меня здесь, дети! — велела Фанни строго. — Я не шучу. Никуда не выходите из экипажа. Я скоро вернусь. Прошу вас: сделайте мне одолжение, и не расстраивайте мое, я надеюсь, светлое будущее.

Она сняла очки и кепку и надела красную шляпку в тон пальто и платью. После этого отворила дверцу и вышла на улицу, поднялась по мраморным ступеням и направилась к двери, открытой для нее механическим слугой в ливрее. Дверь закрылась.

Финч и Арабелла глядели на огромный дом Уолшшей и никак не могли понять, как такая громадина может принадлежать какому-то одному семейству.

— Что будем делать? — спросила девочка.

Финч посмотрел на нее, и она продолжила:

— У нас очень мало времени. Завтра уже буря.

Мальчик кивнул. Он помнил.

— Им зачем-то нужен Фогельтромм, — сказал он. — Они ищут его. Зачем он им понадобился?

— Я не знаю.

— А еще они хотят что-то украсть у мадам Клары. Нужно во что бы то ни стало ее предупредить!

— Если мы застанем ее дома, — напомнила Арабелла. — Потому, что она все время куда-то уходит.

— А еще злодеи хотят навредить мистеру Франки. Нам нужно предупредить и его.

— Это если он станет слушать и…

И тут вдруг произошло нечто неожиданное. Неподалеку вдруг появился тот, о ком дети только что говорили. И это был не мистер Франки. По боковой аллее, вдоль дорожки для экипажей, быстро шла, толкая перед собой коляску, высокая женщина в черном пальто и шляпе. Она возникла вдруг так внезапно, что дети пораженно замерли.

— Это… это же…

— Да, это она!

Мадам Клара подкатила коляску к дому, но не поднялась по лестнице к главному входу, как Фанни, — она направилась вдоль стены и вскоре исчезла за углом особняка.

— Что она тут делает?

— Я не знаю.

Мгновенно позабыв о просьбе Фанни, дети решили действовать. Они выбрались из «троффа» и помчались следом за мадам Кларой.

Финч и Арабелла добежали до угла особняка, зашли за него, но няня будто сквозь землю провалилась. Зато они увидели кое-кого другого.

В некотором отдалении от стены, у ледяного фонтана, в котором прозрачные неподвижные ветви выстраивались в какую-то сложную и красивую фигуру, пухлая девочка в коричневом пальто и вязаной шапке лепила снеговика. Снеговик походил на нее — он был слегка полноват и угрюм.

Дети направились к ней.

— Привет, Уиллаби! — воскликнул Финч.

Девочка подняла взгляд и даже раскрыла рот от неожиданности: она явно не ожидала их здесь увидеть.

— Финч? Джей? — пробубнила она. Уиллаби Уолшш была явно не слишком рада их видеть.

Уиллаби испуганно огляделась по сторонам, словно опасаясь то ли окрика, то ли наказания. Ее взгляд задержался на других детях, которые лепили своих снеговиков у дальнего угла дома. Там было шумно и весело. Несколько мальчиков и девочек сами не обременяли себя лепкой и вместо этого указывали, что и как делать, своим механическим автоматонам, а уже те лепили напоминающие статуи высоченные фигуры. В сравнении с их творениями, снеговик Уиллаби казался неказистым калекой. А еще рядом с ним она выглядела очень несчастной и одинокой. Вероятно, прочие дети не хотели принимать ее в свои игры.

Финч и Арабелла подошли ближе.

— Что вы здесь делаете?! — спросила Уиллаби с вызовом, словно ожидая от них какой-то подлости.

— Мы приехали с мадам Розентодд, — сказал мальчик.

— А. Понятно, — буркнула Уиллаби. — Я ее видела, она подруга дяди Герхарта. Она очень красивая.

Уиллаби Уолшш вернулась к своему делу. Она словно забыла о присутствии Арабеллы и Финча и стала лепить снеговику узкий треугольный подбородок.

— Как его зовут? — спросила Арабелла.

— Мистер Маньяк-Вскрыватель-Глоток, — глухо сказала Уиллаби. — Видите его ухмылку? А еще у него будет нож. Если у меня получится стащить его из кухни.

Финч и Арабелла встревоженно переглянулись. Снеговик и правда вблизи выглядел довольно жутким. Того и гляди — набросится, вопьется зубами. Уиллаби слепила ему очень пугающую рожу: воткнула ветку вместо носа и сделала клыки.

— А почему его так зовут? — спросил Финч.

Уиллаби со злостью и ненавистью посмотрела туда, где играли прочие дети со своими автоматонами.

— Просто его так зовут! — с вызовом сказала она.

Финч кивнул на отдельно лежащие рядом части тела снеговика — будущие руки:

— Можно мы тебе поможем?

— Как хотите, — безразлично сказала Уиллаби и снова бросила взгляд на детей с автоматонами.

Уиллаби заготовила достаточно материалов. Здесь были ветки, бечевка, она откуда-то даже достала старый цилиндр, дырявый красный шарф и треснувшие очки. Финч принялся связывать бечевкой ветки, а Арабелла взяла немного снега и стала лепить снеговику уши.

— Не нужно уши! — прикрикнула Уиллаби. Она выглядела очень злой.

— Хорошо-хорошо, — поспешила успокоить ее Арабелла и начала залепливать вмятины в теле снеговика.

С помощью Финча и Арабеллы снеговик стал расти и приобретать еще более пугающие черты. Уиллаби командовала, а Финч и Арабелла строго следовали ее инструкциям. Вскоре у снежного монстра появились длинные худые руки со скрюченными пальцами, на его голову был надет цилиндр, вокруг шеи намотан шарф, на нос переместились очки. Он стал напоминать зловещего джентльмена.

— А почему они сами не лепят? — спросила Арабелла, кивнув на прочих детей. — Так же неинтересно.

Уиллаби даже покраснела от гнева. Но все же ответила:

— Это мои кузены и кузины. Они очень ленивые. Эти бездарности даже в школе не учатся. К ним приходят сюда все учителя.

— А ты была в школе в последний день? — встревоженно спросила Арабелла.

— К вашему сведению, — проворчала Уиллаби, — учителя очень злятся из-за того, что вас не было!

Арабелла заметно погрустнела, и Финч решил сменить тему:

— У нас были важные дела, — сказал он. — Кстати, ты не видела здесь высокую даму в черном? У нее еще детская коляска…

— Мадам Шпигельрабераух? — спросила Уиллаби. — Она вошла в дом через заднюю дверь.

— Ты знаешь ее? — удивился Финч.

— Да, — кивнула девочка. — Папа рассказывал, что она его воспитывала, когда он был ребенком. Он говорит, что она очень хорошая. А господин Уолшш ее не любит.

— Какой именно господин Уолшш? — уточнила Арабелла.

— Старый господин Уолшш, — угрюмо сказала Уиллаби.

— Твой дедушка?

— Он не позволяет мне называть его дедушкой.

— А почему он не любит мадам Клару?

— Он винит ее в том, что папа связался с мамой и появилась я.

Финч и Арабелла не знали, что на это сказать. Финч думал, что нужно ответить что-то утешительное и ободряющее, но нужные слова никак не подбирались.

— О! Дети! Вот вы где!

Фанни появилась из-за угла дома. Она выглядела взволнованной — вероятно, решила, что дети уже проникли как в сам особняк, так и в личный кабинет старого господина Уолшша. И к этому времени их уже снова должны были схватить.

Увидев, что Финч и Арабелла заняты всего лишь тем, что помогают девочке лепить снеговика, она заметно успокоилась. Кажется, в ее понимании, лепка снеговика представляла собой вполне подходящее для правильных детей правильное занятие. И за него их никто не будет пытаться убить.

— Прощайтесь с вашей подругой, дети! — сказала она. — Пора отвезти вас домой!

Финч и Арабелла попрощались с Уиллаби и, под пристальным надзором Фанни Розентодд, направились к экипажу.

Когда они скрылись за углом, раздался смех, и Уиллаби Уолшш обернулась. Ее кузены и кузины тыкали пальцами и хохотали, потешаясь над ней.

— Гадкая толстуха! — вопили они. — Поглядите! Гадкая толстуха слепила себе женишка!

Уиллаби отвернулась и скрипнула зубами.

— Смейтесь-смейтесь, пока можете, — пробурчала она. — Скоро он вас сожрет. А потом мы посмеемся. Правда, мистер Маньяк-Вскрыватель-Глоток? Мы с вами посмеемся, когда он их сожрет? Когда он их всех сожрет.

Глава 10 Гнездо Ненависти

Вдова Лилли из второй квартиры носила шали. Она сама их вязала — почти только этим она изо дня в день и занималась, и у нее их за долгие годы скопились сотни. Сотни одинаковых черных шалей.

Вдове Лилли было около сорока лет, но выглядела она гораздо старше. Морщины от внутренне переживаемого горя напоминали следы от пера ручки без чернил, процарапанные на бумаге. Темно-русые волосы выглядели серыми и тонкими, вдова Лилли собирала их в узел на затылке. А еще она была близорука и носила очки в круглой оправе.

Эта тихая, погруженная в себя женщина ни с кем особо не общалась. Обычно от нее можно было услышать лишь глухое бормотание: «Здравствуйте, здравствуйте», «Дела, да? Все хорошо, хорошо…» При этом почему-то вдова Лилли была единственной во всем доме, кому миссис Поуп не выказывала откровенных знаков презрения. Консьержка будто бы вообще не замечала ее, всегда отворачивалась и вообще старательно игнорировала. Как будто ей было или неприятно, или больно на нее смотреть.

Квартира вдовы Лилли представляла собой довольно угрюмое зрелище. Повсюду комьями лежала пыль, по углам висела паутина, а каминные часы так давно не шли, что их стрелки даже успели заржаветь.

В центре крошечной гостиной на выцветшем круглом ковре стоял засыпанный клубками ниток, мятыми газетами и вырванными книжными страничками диванчик, на котором сидел очень старый автоматон. Его завод давно иссяк, а ключ где-то потерялся. Механический слуга не шевелился…

Финч неуютно ежился и с тревогой глядел на вдову Лилли, покачивающуюся в кресле-качалке у пустого камина. Женщина была не в себе, он не знал, как себя с ней вести, и слова мистера Франки о том, что она «совершенно безобидна, как мышь с перебитыми лапками», не слишком-то вдохновляли.

— Мэм, — негромко проговорил мальчик. — Вы узнаете его?

Вдова Лилли подняла на него взгляд, полный слез. Фотокарточка в ее руках дрожала.

— Это он, — сказала она. — Он убил моего мужа.

Финч нахмурился. Его мрачные опасения подтвердились…

…С того момента, как Фанни Розентодд привезла их с Арабеллой на улицу Трум, прошел уже почти час.

Фанни захотела лично удостовериться, что они отправятся прямиком к себе и не натворят дел по пути. Она провела детей до дома и даже вошла вместе с ними в подъезд.

У стойки миссис Поуп стоял приятель консьержки, старший констебль Доддж. Он как раз жаловался лысой кошатнице на выходки напарника, который «совсем слетел с катушек» и «растерял все крохи здравого смысла».

Оказалось, что младший констебль Перкинс всего за один день как-то (и главное — зачем-то!) выследил и изловил в Горри едва ли не всех преступников и проходимцев, чьи портреты висели на стене мистера Додджа, приволок их в «Фонарь констебля», и им (двум констеблям) пришлось, не поднимая головы, пять часов подряд оформлять «этих типчиков». А после пришлось еще дожидаться арестантского фургона из участка с улицы Грэйсби. Тамошние констебли также были не слишком довольны «самоуправством» и «неожиданной результативностью» Додджа и Перкинса, ведь на них свалилось столько хлопот накануне снежной бури. Они восприняли все это, как подложенную им форменную свинью, да и господин Помм, инспектор Горри, не слишком-то любил чрезмерно ретивых подчиненных. В общем, удружил Перкинс мистеру Додджу так удружил и еще смеет удивляться, почему это его старший коллега так зол, ведь они — «Он мне так и заявил, представляете, миссис Поуп?!» — просто выполняют свою работу.

Старший констебль пыхтел, краснел и ежеминутно стучал кулаком по стойке, отчего Мо всякий раз с недовольным видом подпрыгивала. А потом дверь открылась, и его жизнь одномоментно выписала невиданный фортель — в подъезд вошла та, кого он меньше всего ожидал здесь увидеть, — несравненная Фанни Розентодд.

Мистер Доддж тут же поперхнулся жалобами и машинально пригладил бакенбарды. Затем он быстро дыхнул в ладонь, понюхал, пахнет ли луком и джином (любимыми у женщин запахами), и восхвалил и Перкинса, и свои «мучения», и само провидение, которые все вместе привели его сюда именно в этот час. Очевидно, мистер Доддж решил, что дети исполнили обещанное, но он никак не мог ожидать, что они достанут ему не просто аутографф великолепной мадам Розентодд, а приволокут ее саму.

Констебль извлек из кармана засаленную открытку с изображением Фанни, которую всегда носил с собой, потребовал у консьержки ручку с чернильницей, а затем поднес все это слегка сбитой с толку мадам Розентодд. Догадавшись, что от нее хотят, Фанни хмыкнула и настрочила поперек открытки дословно:

«Только напишите: „Для Варфоломеуса Додджа“. И не забудьте добавить: „С любовью, Фанни“, мадам Розентодд!»

Законспектировав его просьбу, она вернула открытку и, повернувшись к детям, шутливо пригрозила им пальцем. После чего сказала: «До встречи, мои дорогие!» — и покинула дом № 17.

Ее появление в жизни констебля напоминало стремительный сон — вот он был, а вот его уже нет, и ты только недоуменно глядишь на размашистую надпись и понимаешь, что это не совсем то, чего ты хотел. И тем не менее это было лучше, чем ничего. А если подумать, то какая разница, что она написала, когда это Она написала! Сама! И не будучи связанной! Не под дулом револьвера! И без угрозы навестить ее котов, когда ее не будет дома!

Оставив мистера Додджа пускать слюни на открытку в обществе миссис Поуп, дети отправились каждый к себе, предварительно договорившись встретиться сразу после ужина у Финча и отправиться к Коре в Фогельтромм. Это непременно нужно было успеть сделать сегодня, ведь — кто знает, когда именно начнется буря и вообще удастся ли выйти завтра из дома.

Зайдя в свою квартиру, Финч зажег свет и обнаружил у порога бумажку. Он поднял и развернул ее. Содержание записки, которую, видимо, просунули под дверь, вызвало у Финча целый ворох недобрых предчувствий:

«Кое-что выяснил касательно пассажиров, вышедших из трамвая.

Нужна твоя помощь.

Срочно.

Человек, потерявший пуговицу».

Пару мгновений Финч пытался понять, что еще за трамвай, а потом до него дошло, что таким нехитрым образом «Человек, потерявший пуговицу» зашифровал «дом», при этом пассажирами, очевидно, были жильцы: они вышли и не вернулись…

Финч тут же подумал, что Арабелла не простила бы ему еще одного посещения старого шпиона без нее, и отправился на четвертый этаж. Подойдя к двери, он позвонил. К удивлению и негодованию мальчика, открыл мистер Дрей. Увидев Финча, он презрительно усмехнулся.

— Арабелла наказана и весь вечер просидит дома, — сообщил мнимый дядя самодовольно. — И гостей она сегодня не принимает.

Мистер Дрей уставился на мальчика с таким видом, словно искал способ открыть его черепную коробку. Очевидно, он пытался понять, чего можно ожидать от этого ребенка, который влезает в дела его нанимателей. С виду, Финч выглядел как самый обычный мальчишка, но Сергиус Дрей не обманывался: если уж его о нем предупредили особо, это не простой ребенок, мешающийся под ногами.

— Расскажи-ка мне, Финч из двенадцатой квартиры, — сказал мистер Дрей, — какие дела тебя связывают с моей племянницей?

— Дела, сэр?

— Да, дела, — с мерзко паточной улыбкой кивнул мистер Дрей.

— Мы дружим, — нехотя ответил Финч. — Она помогает мне…

— С уроками, да. — Было видно, что мистер Дрей не поверил ни единому его слову. — И где же, позволь поинтересоваться, в таком случае твои учебники и тетради?

Финч скрипнул зубами. А Сергиус Дрей все улыбался.

— Боюсь, тебе сегодня предстоит делать свои… хм… уроки в одиночку.

После чего захлопнул дверь перед носом мальчика.

Финчу ничего не оставалось, кроме как отправиться к мистеру Франки самому.

Мальчик позвонил в дверь, и она тут же распахнулась. Старый шпион на этот раз даже не спросил пароль.

— О! — воскликнул мистер Франки, увидев внука своего лучшего друга на пороге. — Наконец, ты явился!

— Сэр, что вы узнали? — спросил Финч. — Зачем я вам понадобился?

Мистер Франки сказал: «Тссс!», и, пропустив его в квартиру, запер дверь. Гостиная старого шпиона, как и в прошлый раз, была погребена под газетными вырезками.

Финч был удивлен. То, что мистеру Франки понадобилась его помощь, вызывало опасения, если учесть, как они распрощались при последней встрече, когда старик выгнал его, лишь услышав имя «Гелленкопф».

— Я узнал кое-что, да… — сказал мистер Франки. Он был явно чем-то взбудоражен — не мог найти себе места и бродил из угла в угол, ступая домашними туфлями прямо по разложенным на полу газетам. — Как я тебе уже говорил, все исчезновения связаны. Но в прошлый раз я кое-что упустил. И ты навел меня на мысль.

— Я? — удивился Финч.

— Да. Когда стал перечислять жертв исчезновений. Ты назвал одно имя… Я понял, что допустил ошибку с одним именем, понимаешь?

— Что это за имя? — спросил мальчик, надеясь, наконец, услышать всю правду о Гелленкопфе.

— Вдова Лилли, — сказал мистер Франки.

Мальчик был разочарован, и все же ответ его заинтриговал:

— Но она здесь причем?

— Ты сказал, что ее муж исчез…

— Я так подумал, — неуверенно проговорил Финч. — Она же вдова…

— Все верно! — воскликнул мистер Франки и, повернувшись к камину, схватил кочергу. Нервно и лихорадочно поворошил угли. — Конечно, ты прав. Но я стал перечитывать свои записи и обнаружил, что не знаю о том, как он пропал. В смысле, — он глянул на Финча, — не знаю сказочку, которую сочинили по поводу него, мол, как он якобы ушел за папиретками в табачную лавку и не успел вернуться до начала бури, или еще что-то в том же бездарном лживом духе. И я стал искать, — старик кивнул на стопки старых выпусков газет, образовавших целые колонны вокруг его кресла.

— И вы нашли?

— Нет. Но я нашел кое-что другое.

— Что?

— Вот это, — сказал мистер Франки и, достав из кармана шлафрока вырезку, протянул ее мальчику.

Финч взглянул. Вероятно, вырезка относилась к заметке о женитьбе. На снимке была изображена молодая пара. Финч пригляделся и узнал в девушке вдову Лилли, только она была не в пример счастливее и оживленнее нынешней.

— Это вдова Лилли и ее муж, — кивнул Финч. — И что в этом такого?

Старик раздраженно пожевал губами.

— Как «что в этом такого»?! — воскликнул он, но тут же вспомнил, что Финч ведь еще ничего не знает. — Дело в муже вдовы. Я нашел его еще кое-где, — сказал мистер Франки. — Вот здесь. Здесь и здесь.

Он протянул мальчику еще несколько газетных вырезок. Финч вгляделся в пропечатанные на них снимки. На одном перед фотографом позировали несколько важных джентльменов при цилиндрах и тростях, они держали в руках какие-то блестящие ожерелья. За их спинами стояли констебли, и среди них, будто прячась от объектива камеры, угадывалась еще одна фигура. С удивлением Финч узнал мужа вдовы Лилли. Заголовок гласил:

«ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКАЛА ПОХИТИТЕЛЕЙ БРИЛЬЯНТОВ».

На другом снимке пара констеблей держала за шиворот опасного с виду типа, закованного в кандалы. На заднем плане снова стоял муж вдовы Лилли. Этот заголовок сообщал:

«ДУШЕГУБ МАКГРЕЙВ ВЫСЛЕЖЕН И СХВАЧЕН!»

На третьем снимке была запечатлена женщина, обнимающая мальчика и девочку. Муж вдовы Лилли был и здесь: о чем-то говорил с каким-то джентльменом. Он стоял довольно далеко, и фокус с него сместился, но характерные черты (нос с горбинкой, аккуратные бакенбарды и прищуренный лисий взгляд) угадывались. Заголовок и небольшая заметка под ним проясняли картину:

«ПОХИЩЕННЫЕ ДЕТИ НАШЛИСЬ. Томми и Лиззи Фоули найдены и возвращены живыми и невредимыми, благодаря решительным действиям полиции».

— Он здесь везде! — взволнованно проговорил Финч. — На каждом снимке! Но почему?

— Вот и мне стало любопытно, — сказал удовлетворенный его реакцией мистер Франки. — Благодаря этим заметкам, мне сразу же стало очевидно, что он как-то связан с полицией. Копая глубже и изучив все громкие криминальные дела, я выяснил, что муж Лилли Грейвз, Лайонел, — полицейский сыщик из Докери. И когда я раскопал это, возник закономерный вопрос: как так вышло, что в доме, в котором столько людей исчезло неизвестно куда, случайным образом жил сыщик?

— Случайным?

— Вовсе не случайным, Финч!

Мистер Франки снова принялся бродить по гостиной. Он сложил руки за спиной и сгорбился, будто высматривая что-то у себя под ногами.

— Я узнал, что чета Грейвз, — сказал старик, — поселились здесь относительно недавно — около семи лет назад. Уже после половины исчезновений.

— То есть они не причастны к исчезновениям?

Мистер Франки бросил на мальчика взгляд, полный сомнений:

— Сыщик селится в таком доме… — раздраженно из-за недогадливости Финча проворчал он. — Подумай как следует, мальчишка! Разумеется, это неспроста!

— Так зачем я вам понадобился, сэр?

— Ты пойдешь к Лилли Грейвз и все разузнаешь.

— Я?! — поразился Финч.

— Я не могу надолго покидать квартиру.

— Но почему?

Мистер Франки сдвинул кустистые брови:

— А это уже мое личное дело!

Финч считал это несправедливым. Его заставляют выяснять что-то, но при это не делятся с ним подробностями! К тому же он не представлял, как ему разговорить вдову Лилли — за всю жизнь он перекинулся с ней едва ли дюжиной слов.

— Но как я что-либо узнаю? — спросил он. — Она мне не скажет!

— Скажет, я уверен.

— Но откуда вы знаете?

— Вот откуда, — и мистер Франки протянул мальчику еще одну вырезку, перед этим вытащив ее из-под манжеты шлафрока.

На ней не было снимков, лишь коротенькая заметка:

«ВДОВА ПОЛИЦЕЙСКОГО СЫЩИКА УВЕРЯЕТ, ЧТО ЕЕ МУЖ БЫЛ УБИТ.

Вдова полицейского сыщика из Докери, пропавшего во время последней снежной бури заявляет, что ее муж вовсе не исчез, а был убит, расследуя странные исчезновения. При этом она так и не смогла предоставить какие-нибудь убедительные доказательства не только своих слов, но и того, что ее пропавший супруг занимался упомянутым расследованием. Безутешная вдова осаждала полицейский участок, обвиняла коллег своего мужа в безразличии, преследовала господина главного судью района Докери, требуя от него действий, и грозилась привлечь к делу адвокатов.

С прискорбием сообщаем, что докторам пришлось прописать ей меланхолическую микстуру, дабы унять ее острые истерические приступы. История, хоть и печальная, но совершенно не удивительная. Перед нами очередной пример неспособности смириться с потерей: для жителей нашего города не секрет, что снежные бури забирают не только людей, но временами и разум их близких».

— Вы думаете, это о вдове Лилли? — спросил Финч, дочитав.

— Нет, о моей бабушке Беллатрис! — возмущенно воскликнул мистер Франки. — Конечно, речь о вдове Лилли. Все сходится. Она что-то знает. Думаю, тебе не составит труда выяснить подробности, ведь эта женщина так отчаянно хотела все рассказать, так хотела, чтобы ей поверили.

— До меланхолической микстуры, — веско заметил Финч.

— Будем надеяться на лучшее. — Старик ободряюще похлопал мальчика по плечу и мягко, но уверенно потолкал его к выходу. — Тебе не стоит ее бояться — она совершенно безобидна, как мышь с перебитыми лапками. Так что запасись терпением и вниманием, отправляйся вниз и попытайся узнать все как можно подробнее.

— Но…

— И поскорее! — сказал мистер Франки, захлопнул дверь и уже из-за нее добавил: — Это очень важно!

Напоследок показав двери язык, Финч направился на второй этаж…

Дверь квартиры № 2 была синей и потертой. Финч неуверенно потоптался перед ней, взял себя в руки и позвонил. Колокольчики скорее заскрипели, чем зазвенели.

Вдова Лилли открыла дверь. Не сказав ни слова, она развернулась и пошаркала вглубь квартиры.

Да уж, такого Финч точно не ожидал.

Он уставился в темноту прихожей, но все же особого приглашения дожидаться не стал, перешагнул через порог и прикрыл за собой дверь. А затем медленно и осторожно пошел на звук звяканья спиц.

Вдову он нашел в гостиной. Покачиваясь в кресле-качалке, она вязала шаль; рядом с хозяйкой на полу стояла большая корзина с клубками черных ниток.

— Мэм, можно присесть? — спросил мальчик.

Вдова Лилли управлялась со спицами резко и дергано, но при этом на лице ее застыло отсутствующее выражение. Услышав вопрос Финча, она кивнула и указала на пустое место на диване рядом со старым выключенным автоматоном. Тот сидел, опустив голову и сложив латунные руки на коленях. При этом механоид был заботливо укрыт зеленым пледом.

— Наверное, он совсем замерз, — неловко пошутил Финч.

— Макли, — сказала вдова Лилли, не поднимая глаз от спиц. — Как я рада, что ты снова говоришь. Я так давно не слышала твой голос.

— Мэм, я… — Финч хотел было представиться и объяснить, зачем пришел, но вдова Лилли дернула головой и проворчала:

— Ты так давно не говорил со мной. Твой ключ где-то потерялся. Он потерялся вместе с Лайонелом, но ты снова говоришь со мной. Как в старые времена. Ты расскажешь мне что-нибудь, Макли? Ты ведь рассказывал такие чудесные истории. Я так скучала по ним. Расскажи мне что-нибудь, прошу тебя…

Безумная женщина принимала Финча за автоматона, и ему стало так неприятно, словно он стал свидетелем любовного признания. В голосе вдовы было столько неизбывной тоски, будто она встретила давно забытого и потерянного друга, который успел состариться и смертельно заболеть за время их разлуки.

— Я так давно не слышала тебя, — продолжала вдова Лилли. — Мы так давно не говорили. Я так скучаю по нашим беседам, так скучаю по былым временам… как и по нашему дому.

— Но… но вы дома, мэм! — ничего не понимая, сказал Финч.

— Это не мой дом. — Судорожная злая улыбка тронула губы женщины. — Мой дом остался в Докери. Наш дом… А этот проклятый дом я просто ненавижу. — Ненависть женщины была, как и ее голос, вялой и меланхоличной. — У нас была такая хорошая жизнь в Докери, ты помнишь? Но Лайонел и его служба… его проклятая служба до этого довела!

— Служба, мэм? — спросил Финч и осторожно, словно ступая на тонкий лед замерзшего озера, решил подыграть: — Я все забыл. Расскажите мне о его службе.

Движения женщины стали еще более резкими и остервенелыми. Спицы в ее руках замельтешили, как ножи, — вдова словно пыталась вспороть кому-то живот.

— Как ты мог забыть, Макли? Ты ведь часто помогал ему в расследованиях.

— Это было так давно… — проговорил Финч, опасаясь, что вдова в любой момент вскинет взгляд и поймет, что никакой он не автоматон.

— Давно, да… Но я никогда не забуду, каким он был… Полицейским с полицейской кровью. Не забуду, каким он становился, когда вел свои расследования и искал преступников. Расследования — он жил ими, дышал ими. Ты же помнишь, как внимателен он был к деталям — никто не мог от него скрыться… Лучший в своем деле — у меня в коробке из-под обуви до сих пор хранятся его награды, полученные из рук главного инспектора города. И все было хорошо, пока он не взялся за это проклятое дело. Во всем виноват тот гадкий газетчик Фью Фартинг… Ты, наверное, был выключен, и поэтому не помнишь. Этот пронырливый чернильный хлыщ хотел накрапать громкую статейку о пропажах и заманил его сюда: «Лайонел, — увещевал он, — если ты поселишься в этом доме и прикинешься обычным жильцом, то все выяснишь… ты найдешь пропавших, а может, заодно и узнаешь обо всех исчезновениях в городе…» И Лайонел загорелся этим… О, как же он загорелся! А я не смогла его отговорить. «Как ты не понимаешь Лилли! — говорил он. — Там пропадают люди. На этот раз чей-то сын пропал. Неужели я должен оставить все как есть?! Ты только представь, а если бы это наш сын исчез!»

— У вас есть сын, мэм? — спросил Финч. До сего момента он был уверен, что у вдовы Лилли нет детей.

— Нет-нет. Но мы очень хотели ребенка. «После этого дела, — говорил Лайонел. — Нужно немного подождать, дорогая… Я уже вышел на след похитителя».

Финч затаил дыхание.

— Он вышел на след?

— В этом доме пропадали люди. — Вдова Лилли устремила ненавидящий взгляд в потолок. — А ты ведь помнишь, милый Макли, что бедный Лайонел не мог ни о чем другом думать, пока все не выяснит. Он почти не ел, даже не спал. Расследования поглощали его с головой. И это… поглотило.

— Да, мэм, — согласился Финч. — Но как он пропал?

— Это произошло семь лет назад. Я хорошо помню то утро перед бурей, — опустошенно сказала вдова. — Где-то за два часа до того, как поднялась ужасная метель, Лайонел вернулся встревоженный. Он сказал, что узнал, кто стоит за исчезновениями, и ему нужно только получить доказательства.

— Он получил их?

— В последний раз я видела его через это самое окно. — Она ткнула пальцем в круглое окно гостиной, неплотно завешанное выцветшими шторами. — Он шел за человеком, вышедшим из ржавого дирижабля.

— Мистером Хэммом?! — потрясенно прошептал Финч.

— Нет. Другим. Высоким, одетым в черное. Я смогла разобрать только, что лицо у него было бледным, и еще помню длинные черные волосы, похожие на пролитые чернила…

— Мэм, вы бы узнали его, если бы увидели снова? — спросил Финч. Ему очень не нравились догадки, которые начали забираться к нему в голову.

— Я никогда не забуду его, Макли, — ожесточенно проговорила вдова Лилли, и спицы звякнули одна о другую. — Этот человек отнял у меня мужа.

Финч понял, что нужно делать.

— Мэм! Я быстро! Я скоро вернусь!

Вскочив с дивана, он понесся к двери, выбежал на лестницу, а затем и из дома…

Финч действительно вскоре вернулся. За время его отсутствия в квартире вдовы Лилли ничего не изменилось. Она даже сидела в той же позе и все говорила с автоматоном, словно не заметив, что «автоматон» ее больше не слушает:

— …а я так и не попрощалась. Он сказал: «Жди, я скоро…» И я все жду…

— Мэм, — сказал Финч и протянул ей фотокарточку. — Я принес вам кое-что.

Вдова Лилли взяла картонку, впилась в нее взглядом. На фотокарточке были изображены двое: штурман, который жил в дирижабле на заднем дворе, и домовладелец, так и не вернувшийся из своего путешествия.

— Мэм, — негромко проговорил мальчик. — Вы узнаете его?

Вдова Лилли подняла на него взгляд, полный слез. Фотокарточка в ее руках дрожала.

— Это он, — сказала она. — Он убил моего мужа.

Финч нахмурился. Его мрачные опасения подтвердились.

— Вы видели, как этот человек… — испуганно спросил он, — как он убил вашего мужа?

— Нет, но я знаю… знаю! — Слезы потекли из ее глаз, оставляя в пудре неровные рытвины. — Он… он убил Лайонела.

— Вы не знаете, кто это? — спросил мальчик. — Кто это такой?

— Ужасный человек. Убийца моего мужа.

— Но, мэм, этого не может быть, — сказал Финч и взял у нее фотокарточку. — Этого человека здесь нет уже больше десяти лет.

Вдова Лилли посмотрела прямо на Финча. Ее взгляд вдруг словно обрел резкость.

Финч вздрогнул. Кажется, впервые с начала разговора вдова Лилли все осознавала. Она с удивлением уставилась на мальчика.

— Кто ты такой? — спросила женщина испуганно. — И что делаешь в моей квартире?

Финч растерялся.

— Вы… вы не помните, мэм? Вы меня впустили!

Вдова Лилли покачала головой:

— Боюсь, я сегодня не принимаю гостей. Будь добр, зайди в другой раз. Благодарю…

* * *

На стенах вдоль всей лестницы висели часы, но время по ним узнать было невозможно — разве что, время, когда все они однажды остановились.

Поднимаясь по ступеням, Финч глядел на замершие стрелки, пыльные циферблаты и повисшие маятники и обдумывал то, что узнал. Все перемешалось… От новых сведений — невероятных, диких, безумных — голова, казалось, распухла. Финч никак не мог упорядочить, разложить эти сведения по полочкам. Все было слишком странно и этого всего было слишком много.

Когда вдова его выставила, он отправился к мистеру Хэмму, чтобы вернуть ему фотокарточку.

Старый штурман был очень простужен. Он каждого его чиха дирижабль сотрясался, будто от попадания снаряда.

Мистер Хэмм сидел на своем лежаке в кормовой части «Дженни» и кутался в одеяла. На голове его был ночной колпак, в стеклах лётных очков отражались языки пламени в открытой топке чугунной печки. Старик пытался согреться, держа опухшие грубые руки у пламени, и все равно он дрожал от охватившего его озноба.

— Аапчхи-оу-оу! — чихнул мистер Хэмм, и зола из печки поднялась облаком внутри дирижабля, накрыв и самого штурмана, и его постель, и одеяла, и ночной колпак.

Огонь подернулся, словно дрогнувший неприятель, но снова поднял голову и вернул позиции. На печке стояла металлическая кружка с дыркой от пули, в ней подогревалась какая-то зеленая дымящаяся слизь.

— Ну что, — спросил мистер Хэмм, — уже одолел своего убийцу?

— Нет, сэр, — ответил Финч. — Он пока что мне не попадался.

Финч сидел на ящике и перебирал стопку фотокарточек, которые дал ему старый штурман. На некоторых были запечатлены поля и даже небеса сражений, на одних застыли рытвины окопов и уродливые горы гильз-стаканов от снарядов, на других — сыплющие бомбы дирижабли. Но сейчас мальчика больше интересовали те, на которых был капитан Борган.

— Наверное, затаился где-то, — со знанием дела заявил старик. — Таковы они, убийцы: или нападают, или таятся. От дедушки есть какие-то вести?

— Кое-что, — машинально проговорил Финч, разглядывая капитана. Он всматривался в это волевое лицо, в эти пронзительные черные глаза и пытался понять, способен ли этот человек убить кого-то? Несомненно, капитан убивал на войне. Но вопрос в том, убивал ли он после? Вдова Лилли сказала правду?

Выглядел капитан Борган довольно пугающе. Магниевая вспышка лишь подчеркивала бледность его лица, длинные черные волосы вились на ветру, напоминая изорванный угольный флаг. Китель с двумя рядами серебряных пуговиц-глаз был соткан, казалось, из самого мрака. Еще один глаз в виде булавки скреплял воротник-стойку…

Финч задержал на нем взгляд. Он уже видел такую булавку! Более того, она прямо сейчас лежала у него в кармане! Это же улика № 4, занесенная Арабеллой в их список улик…

Мальчик достал булавку и приложил ее к фотокарточке. Они были совершенно идентичными.

— Аапчхи-оу-оу! — чихнул мистер Хэмм, но Финч даже не обратил внимания ни на жуткий скрежет вздрогнувшего дирижабля, ни на очередное облако золы, поднявшееся в воздух.

— Когда вернется добрый мистер Фергин? — спросил старый штурман, вытирая нос огромным платком, вымазанным в машинном масле и мазуте.

— Дедушка вернется после снежной бури, — отрешенно пробубнил Финч, вертя булавку в руках и ища в ней какие-то отличия от той, что была на фотокарточке, но не находя их.

— Это же просто замечательно! — воскликнул мистер Хэмм, глядя на мальчика. — Никаких поводов для грусти. Чего же ты тогда хмуришься, как… О! Ты нашел ее! — Старик спустился с лежака и взял из рук Финча булавку. — А я все думал, куда же она запропастилась!

Финч закусил губу.

— Сэр, что это? — спросил он.

— Это форменная застежка, — ответил мистер Хэмм, с нежностью разглядывая вещицу. — С кителя моего старого друга.

— Но как она оказалась…

— О, он ее забыл у меня, когда приходил в прошлую бурю.

«Как она оказалась в кармане дедушкиного пальто?» — подумал Финч.

— Сэр, а когда вы ее видели в последний раз? — спросил мальчик.

Старик нахмурился, отчего его широкое красное лицо превратилось в гармошку.

— Даже и не припомню, — сказал он. — Я думал, она куда-то завалилась. А где ты ее отыскал? Среди фотокарточек?

Финч промолчал. Дедушка нашел булавку капитана Боргана и тоже пропал. Связано ли это? Очевидно.

— Сэр, вы знаете, что в этом доме пропадают люди? — спросил Финч напрямую, глядя, как старик прячет булавку и фотокарточки в коробку.

— Какие-такие люди? Куда пропадают?

— Куда-то пропадают, — сказал мальчик. — Исчезают. И это связано со снежными бурями.

— В этом обледенелом городе все связано с этими гремлинскими бурями, — проворчал старый штурман и спрятал коробку под подушку.

— Сэр. Вы что-то знаете о пропажах?

Мистер Хэмм, как был — в коконе из одеял, направился к рубке управления и принялся что-то искать на приборной панели: начал передвигать горшки с сухими цветами, какие-то неработающие механизмы с вывороченными пружинами.

— Ну, я помню, — проговорил он презрительно, — как эта лысая карга Поуп одно время носилась по всему дому — выискивала своего пропавшего сына. Вот дура набитая.

— А когда это было?

— Очень-очень давно… Позавчера.

— Что?!

— Ну, или лет десять назад. Лысая Поуп влезла в «Дженни» и попыталась перевернуть здесь все кверху дном, нарушив мой идеальный порядок! Но она так никого и не нашла. Конечно! Откуда здесь взяться ее сыну?! О! Нашел!

Старик вернулся к печке с картонной коробкой из-под конфет в руках. Достав из нее тонкий коричневый цилиндр, длиной с палец, он начал разворачивать бумажную обертку.

— Вы знаете вдову Лилли? — спросил Финч, следя за манипуляциями старого штурмана.

Мистер Хэмм швырнул цилиндрик химрастопки в печь и спешно закрыл заслонку. Из чугунного брюха тут же раздалось шипение, затем фырканье, и в воздухе запахло жареными носками и карамелью. В дирижабле стало заметно теплее. Куда там — стало просто жарко!

Старый штурман взялся за кружку, подул на слизь и сделал глоток. Поморщившись, он глянул на мальчика:

— О чем ты спрашивал, Финч?

— Вдова Лилли. Вы ее знаете?

— Видел ее один раз всего, — нехотя сказал старик. — Приходила сюда с бреднями о том, что ее мужа, мол, убили. И я каким-то боком к этому, понимаешь ли, причастен.

— Вы знали ее мужа?

— Хорошо его помню. Пронырливый, хитрый тип. Из таких, что душу в портсигаре запирают. Двуличный. Прикидывался другом, а сам все вынюхивал. Вечно тут ошивался, пока не перестал.

— И куда он делся?

— А мне почем знать?

— Сэр, — серьезно сказал Финч. — Люди пропали. Неужели вам все равно?

— Да никто никуда не пропал, — проворчал старик. — А эти шум подняли. Шумные люди, Финч. От них вечно сутолока да морока. Шумят, мельтешат…

— Постойте! — недоуменно перебил мистера Хэмма мальчик. — Как это «никто не пропал»?

— Они все по-прежнему в доме, — пожав плечами, сказал старик. — Живут, как и раньше.

— Но их нет! Сына Поупов, сына миссис Чаттни, мужа вдовы Лилли, папы Арабеллы, моих… гм… Никого нет.

— Да как же? — удивился мистер Хэмм. — Все здесь. Уж за все годы старый Уирджилл Хэмм никогда не был замечен за обманом. Все в доме.

— Где?

— Просто перебрались повыше…

— Куда?

— На восьмой этаж.

Финч покачал головой. Старый штурман выглядел вполне искренним, вот только это, к сожалению, не отменяло того, что он спятил.

— Сэр, вы ведь знаете, что в нашем доме всего семь этажей? — спросил мальчик.

— Да где ж семь, когда восемь?

— Точно семь, я считал, сэр, — хмуро сказал Финч. — Подвал, чердак и семь этажей между ними.

— Странно это, — ответил мистер Хэмм. — Всегда было восемь. Может, сейчас, в ваше время, считают по-другому? Мерки изменились?

Он поставил кружку на печь и, спрятав лицо за платком, шумно высморкался.

Финч понял, что не переубедит старика. Может, вдова Лилли и ошибалась по поводу того, что капитан Борган убил ее мужа, но кое в чем она была права: домовладелец причастен к исчезновениям. Хотя бы тем, что он сам исчез.

— Сэр, расскажите мне про капитана Боргана, — попросил он.

— О! — мистер Хэмм оживился. — Что ты хочешь услышать? О таинственной высадке в Керретботам или о подмене шифровальщика из Некки? А еще у меня есть замечательная история о гонке на дирижаблях за приз от принцессы Болевии. И история о молодом вражеском военвраче, который стал нашим другом…

— Нет, сэр, — негромко сказал Финч. — Расскажите, где он. Правду.

Старик нахмурился и отвернулся.

— Расскажите! — потребовал мальчик.

Финч видел, что мистер Хэмм что-то скрывает и при этом прекрасно знает, что происходит.

— Я не знаю, где он сейчас, — ответил мистер Хэмм. — Он тоже перебрался на восьмой этаж.

— Сэр! Нет никакого восьмого этажа!

Но старик будто не слышал.

— Капитан приходит иногда, — сказал он, задумчиво глядя на подрагивающую печку. — Но это не он. Это кто-то другой. У него воспоминания капитана, но это кто-то другой. И выглядит он страшно… Да, я спятил совсем. Вконец спился. Старая развалина Уирджилл Хэмм уже не отличает реальность от вымысла. Но я так боюсь… Когда он приходит. Это больше не мой старый друг. Незнакомец появляется, стучится в мою дверь и говорит, что это он. И рассказывает о былом, о том, что с нами было, понимаешь? Но это не он. Это монстр! Монстр в кителе и плаще капитана. С белым лицом без кровинки. С длинным носом, что твой нож. С глазами, черными, как дыры от пуль в ночном небе. Ко мне каждую снежную бурю приходит монстр…

Старик замолчал.

— Сэр… — начал было Финч, но мистер Хэмм дернулся и уставился на мальчика с необычной для него злостью.

— Забудь, что я говорил, Финч. Да я вообще ничего, можно сказать, не говорил. Это все джин. И лекарственная настойка. Мелю сам не зная что. Иди домой, Финч, меня что-то в сон клонит — прикорну на пару часиков…

— Но, сэр…

— Потом поговорим. Завтра.

— Но ведь завтра буря…

Старик не ответил и чихнул…

* * *

Вернувшись к мистеру Франки, Финч рассказал ему о том, что узнал, — как можно подробнее передал старику слова вдовы Лилли и мистера Хэмма.

— Эта толстая мышь из консервной банки выжила из ума окончательно! — заявил бывший шпион. Он крутил ручку радиофора с такой яростью и энергичностью, будто пытался довести бедный аппарат до нервного срыва. Несмотря на все его потуги, из рога раздавались лишь помехи — видимо, из-за метели трансляция прервалась. — Восьмой этаж? Что он себе думает? Что здесь все кругом тупицы и считать не умеют?

— Но сэр…

— Вдова — она меня интересует. — Мистер Франки оставил радиофор в покое и, подойдя к окну, выглянул наружу, видимо, выискивая вражеских шпионов, прячущихся в сугробах во дворе. — Значит, она указала на господина Боргана и подтвердила, что он убил ее мужа?

— Да.

— Что ж, вероятно, он избавился от мужа вдовы Лилли, когда тот вышел на его след. — Мистер Франки торжествующе повернулся к Финчу. — «Домовладелец причастен к таинственным исчезновениям людей в собственном доме!» Такие были бы заголовки, если бы в этих газетенках хоть иногда печатали что-то важное!

— Сэр, вы очень много чего узнали именно из газет, — напомнил мальчик.

— Ах да.

Мистер Франки уселся в кресло и разжег свою трубку. При этом он многозначительно глянул на коридор, ведущий к входной двери. Судя по всему, старик пытался выпроводить мальчика и в одиночку вернуться к своим исследованиям. Конечно, он ведь узнал все, что его интересовало, и полезность маленького агента для него себя исчерпала.

Но так просто оказываться выставленным Финч не собирался:

— Сэр, я еще кое-что узнал, — сказал он. — Это не относится к исчезновениям.

— Тогда это не важно! — безразлично заметил мистер Франки.

— Нет, сэр, — уверенно сказал Финч. — Это очень важно. Я подслушал, как плохие люди говорили о том, что вы им мешаете.

Мистер Франки взял со стопки у своих ног первую попавшуюся газету. Раскрыл ее и скрылся за ней, словно считая разговор оконченным. При этом он не замечал, что газета перевернута кверху ногами.

— Сэр? — позвал Финч.

— Конрад Франки вечно кому-то мешает, — раздалось ворчливое из-за газеты. — Так и должно быть! Я рожден, чтобы мешать!

— Сэр, вы не понимаете…

Мистер Франки перевернул пару страниц, показывая, насколько ему нет дела до слов Финча.

— Я боюсь, они что-то сделают вам, — сказал мальчик. — Что-то плохое. Они говорили о каком-то агенте в этом доме, который вами «займется». Мне кажется, что это миссис Чаттни.

— Что? Женщина? — пренебрежительно выдал старик из-за газеты. — Подумать только, а я уже почти даже начал переживать.

— Почему вы так беспечны?

— Потому что я заключил сделку, — раздраженно сказал мистер Франки. — Птицелов меня не тронет, если я не буду покидать квартиру.

Финч опешил:

— Птицелов?

— Послушай, мальчишка. — Мистер Франки сложил газету и швырнул ее обратно на стопку. — Тебе есть, что еще рассказать мне об исчезновениях в этом доме, кроме бредней про восьмой этаж и пьяных наваждений чокнутого Хэмма о монстрах с белой кожей и длинными носами?

— Нет, я…

— Тогда, полагаю, тебе пора.

— Почему все меня выгоняют?! — возмущенно воскликнул Финч.

— Наверное, потому что ты — всего лишь ребенок, а они — могут, — сказал мистер Франки.

* * *

Метель усилилась. Было уже темно. Финч вышел из подъезда дома № 17 и направился к пустырю. Снег бил его, едва ли не швырял из стороны в сторону, но он упорно, шаг за шагом, продвигался вперед. Жалел мальчик лишь об отсутствующей шапке. Его волосы быстро покрылись снегом, а уши превратились в две ярко-красные кочерыжки.

И хоть метель разыгралась не на шутку, это была еще не снежная буря. Это было нечто, вроде ее нелюбимой падчерицы, болезненной и чахлой. В то время как сама буря — это грозная, сметающая все на своем пути, непреклонная мачеха, которая покажет свой характер лишь завтра.

Финч вышел на пустырь и направился к путям. Он не оглядывался и, разумеется, не видел, как в темном окне одного из окон его дома загорелась лампа. Лампа покачнулась и прочертила странную фигуру. Обернись сейчас мальчик, он бы крайне удивился, ведь это было не совсем то, что обычно делают уважающие себя лампы. Но Финч и не думал оборачиваться, поэтому он никак не мог знать, что прямо в эти мгновения кто-то подает кому-то при помощи лампы знак.

И в отличие от наивного Финча, кое-кем другим знак этот был замечен, прочитан и понят.

Птицелов опустил подзорную трубу и покивал своим мыслям. Все происходило именно так, как он и предполагал. Птичка летела прямо в силок, а ему оставалось лишь ждать и наблюдать.

Черный «фроббин», заметаемый снегом, стоял на самой границе Гротвей, сливаясь с ночной темнотой. Лампы внутри не горели, теплофор едва тлел, а двигатель работал в сонном режиме. «Фроббин», как и его хозяин, затаился.

Птицелов сидел на втором этаже, под самой крышей. Это место напоминало передвижной кабинет. Здесь располагались кожаные сиденья, установленные вокруг столика. На столике были разложены карты, планы зданий и помещений, раскрытые справочники. С ними соседствовали различные приборы наблюдения за погодой, часовые механизмы, детали ловушек и оружие.

Почти в полной темноте Птицелов обмакнул перо ручки в чернильницу и что-то записал в тетрадь — свет ему для этого не был нужен. После чего снова приблизился к иллюминатору и поднес подзорную трубу к глазу.

Снег мёл. Обычный человек ни за что бы не разглядел снаружи ничего, кроме пурги на пустыре между Горри и Гротвей, но Птицелов не был обычным человеком. Спустя совсем короткое время он снова отыскал крошечную темную фигурку, бредущую в метели.

— Хм… и куда это мы идем? — произнес он себе под нос.

Птицелов выждал, пока мальчик с синими волосами преодолеет пустырь. Отметил, как тот вошел в переулок, а затем стукнул тростью в пол три раза — его механик Хикли должен был понять это, как «Дожидайся здесь!»

Отворив дверцу, Птицелов спустился по наружной лесенке «фроббина», спрыгнул в снег и пошел к тому переулку, в котором скрылся мальчишка. Вскоре он увидел Финча из двенадцатой квартиры. Тот брел, кутаясь в пальто. Птицелов последовал за ним.

Кто бы сомневался, что мальчишка сунет нос, куда не следовало. Этот мелкий хорек даже не догадывается, что обо всех его поползновениях тут же становится известно тем, кого он якобы пытается разоблачить. Второй агент в доме № 17 превосходно делает свою работу — он всегда начеку, от него ничто не скроется. Он сообщил, что мальчишка бродит по дому, строит из себя сыщика, втянул в свои поиски девчонку, Франки и Хэмма. А еще он каким-то немыслимым образом втерся в доверие к Шпигельрабераух. И нужно отдать мальчишке должное: кое-что ему удалось раскопать, ведь не случайно же он заявился в ателье.

К сожалению, оставалось лишь гадать, что он уже знает. Хуже всего было то, что он говорит с правильными людьми.

Безумный старик Хэмм не представляет угрозы, но вот Франки… Что он мог рассказать мальчишке? Вряд ли что-то существенное — он ведь так боится за свою шкуру. И все же он нарушил сделку — вылез из своей норы. Ничего, второй агент с ним разберется…

Еще бы первый был таким исполнительным. Дрей… ключевая часть плана зависит от этого проходимца. Если он не справится…

И все же пока все идет, как задумано. Коллн выдала, у кого хранится Черное сердце, Рри выдал, как открыть замки на его банке. Скоро Хозяин его вернет, а с ним вернет и свои былые силы, и тогда пророчество Одноглазого сбудется. Ловушка выстроена, и скоро птичка сама в нее попадется. Самая главная птичка…

Одноглазый все просчитал — даже Шпигельрабераух попала в его сети и облегчила всю задачу — пыталась договориться с Хозяином, сама отвела Каррана и Коллн на маяк. Маяк… оставалось последнее дело — зажечь маяк, и для этого Птицелову нужно было отыскать место, которое ото всех скрывают…

Что ж, судя по всему, скоро оно будет найдено. Кто мог знать, что именно любопытство одного глупого ребенка с этим поможет.

Птицелов шел за мальчишкой след в след, прячась в потемках и запоминая дорогу — в уме нанося ее на план Гротвей.

И вот, наконец, мальчишка вошел в глухой переулок, оканчивающийся тупиком. Даже не подумав оглянуться, он беспечно направился к кирпичной стене, на которой горел фонарь. Подойдя к ней, что-то сказал, а затем произошло то, на что Птицелов и рассчитывал: трубы на стене со скрежетом перестроились в громадный глаз. Еще через мгновение трубы расползлись в стороны, обнажая кладку и высокую резную дверь.

Мальчишка исчез за ней. Трубы вернулись на место. Все затихло.

«Вот и закончились ваши прятки!» — подумал Птицелов и направился прямо к стене. Он пристально оглядел каждый кирпичик, фонарь, трубы, снег кругом. Ничего не происходило…

Птицелов зло улыбнулся.

«Ну разумеется, все не так просто, — подумал он. — Но, кажется, я знаю, в чем тут секрет…»

Птицелов развернулся и бодрой походкой направился обратно, к ожидавшему его «фроббину». Он был доволен. Дело было сделано. Он нашел Фогельтромм.

* * *

Прошло едва ли не полчаса блуждания по коридору Фогельтромм, когда Финч отыскал нужный класс.

В нескольких предыдущих, куда он заглянул, ему открылись чудесные и с тем исключительно необъяснимые вещи. А кто на его месте не удивился бы, глядя на то, как, к примеру, некая мадам профессор учит детей зажигать фонари на ладонях, или на то, как другой профессор превращается в человека и обратно, а ученики пытаются это повторить, и их носы уменьшаются, а глаза становятся обычной, людской, формы, но это происходит лишь частями, и они на короткое время превращаются в наполовину людей, наполовину не-птиц.

Но все же Финч помнил, что он здесь по очень важному и срочному делу. Через окошки в дверях он вглядывался в лица, в носы, искал Кору, но ее нигде не было видно. Он осмотрел не менее пяти классов, пока, наконец, не разглядел знакомую девочку в помещении, на табличке которого было написано:

«Класс теории и практики перемещений».

То, что происходило в этом классе, было просто невероятным, и поразило мальчика намного сильнее, чем все, виденное им ранее. Потолок в классе был разведен, и через него шел снег. Дети сидели на своих поднимающихся рядами скамьях, задрав головы и сжав кулаки, и изо всех сил пытались исчезнуть. Снег уже выстроил сугробы по всему классу, он громоздился даже на головах некоторых учеников, но никто, судя по всему, не мерз.

— Сосредоточьтесь! — строго говорила мадам профессор. Расхаживая у белой доски, она то рассыпалась снежинками, то вновь выходила из снега прямо в том месте, где только что была.

— Нужно сконцентрироваться! Если вы будете рассеянными, у вас ничего не получится.

«У меня бы ни за что не вышло, — подумал Финч. — Даже будь я не-птицей».

Не выходило, впрочем, и у большинства учеников. У кого-то исчезала голова, у кого-то рука, но полностью могли рассыпаться снегом лишь единицы. Да и тех потом профессору приходилось возвращать лично.

— Очень хорошо, мисс Нурр! — похвалила мадам профессор девочку, которая исчезала и появлялась так стремительно, что даже мигала. Судя по всему, это было не запланировано, и девочка от страха пронзительно визжала. — Вам всего лишь нужно дышать ровнее! Попытайтесь успокоиться! А вот вы, мистер Граппин, превосходно справляетесь!

Высокий тощий мальчик действительно с легкостью то исчезал, то появлялся. Он и сам знал, что выходит это у него отлично, и на его лице читалась неизбывная скука вперемешку с высокомерием.

Что касается Коры, то она была из тех, у кого ровным счетом ничего не выходило. Она сидела на своем месте в последнем ряду, вжав голову в плечи и надув щеки от напряжения. Казалось, ее черные глаза вот-вот вылезут из глазниц. Она даже покраснела, что, кажется, было неприродным для не-птиц.

Финч посочувствовал ей.

И тут над головой раздалось карканье. Сперва оно было тихим, но с каждым мгновением становилось все громче и пронзительнее. Финч зажал уши, а дети в классе радостно повскакивали со своих мест и похватали портфели.

— А возвращать ваши глупые конечности я за вас должна?! — возмущенно воскликнула мадам профессор, но тем не менее вернула каждому его руку или голову, индивидуально взмахнув для каждого кистью. Финч подумал, что у нее так рука заболит, а ученикам хоть бы хны — они могли отправиться на переменку и без головы.

Все заторопились к выходу из класса, и Финч предусмотрительно отпрыгнул в сторону. Дверь распахнулась, а затем поток учеников-не-птиц стал вытекать в коридор с шумом, гамом и перепалками. Кто-то перебрасывался снежками, кто-то что-то пел голосом, похожим на гудение клаксона, а кто-то забавы ради зажигал фонарики на ладони.

Финч даже привстал на носочки, выглядывая Корин нос в суматошной толпе носов. В один момент ему показалось, что он ее увидел, но это была совершенно незнакомая девочка-не-птица, уставившаяся на него с недоумением.

— Кора! — позвал Финч и попытался протиснуться через толпу.

Кто-то толкнул его в плечо. Раздался неприятный каркающий смех.

— Что это за уродец?! — воскликнул какой-то мальчишка. — Вы только поглядите на него!

— Поглядите, во что он одет! — вторил другой.

Возгласы привлекли внимание — еще бы: все хотели поглядеть на уродца, который во что-то там такое чудаковатое одет.

— Эй! — гневно ответил Финч, повернувшись к мальчишке, который его толкнул, и заодно к стоящему рядом с ним, вероятно, его приятелю. — Сами вы уродцы!

— Что ты сказал? — На него надвинулся тот самый мальчишка, которого только что хвалила мадам профессор.

— Почему бы тебе сейчас не исчезнуть, Граппин, — храбро бросил в ответ Финч, — пока не получил в нос? Ты ведь так хорош в этом! В исчезновениях, я имею в виду!

Ученики вокруг зашумели. Их голоса слились в единое «У-у-у» и стали напоминать гул ветра в дымоходах.

— Вы слышали, мистер Граппин? — с ехидной усмешкой спросил какой-то мальчишка с клочковатыми черными волосами. — Что вы будете делать?

— Я думаю, мистер Кигги, коротконосый уродец вот-вот умоется кровью! — ответил Граппин и широко раскрыл свой рот-трещину, видимо, угрожающе.

— Ну давай! — Финч поднял кулаки.

— У-у-у-у-у-у-у-у… — завыли не-птицы со всех сторон. Судя по всему, они просто обожали драки.

Финч понял, что в Фогельтромм все так же, как и в его школе. Вообще никаких особых отличий: есть свои задиры, а есть свои чудаки. Ну что ж, он сейчас покажет местным задирам, из какого теста он сделан!

Но Граппин и Кигги не успели его как следует отделать, а так, вероятно, и было бы, поскольку ловкость и сила Финча не равнялись его гонору. Через передний ряд учеников протиснулась Кора.

— Финч? — удивилась она.

— Мисс Кнауэ, вы что, знаете его? — спросил один из мальчишек.

— Да! — гордо ответила Кора. — Это мой друг! Его зовут Финч! Он хороший!

Финч сомневался, что подобные наивные слова образумят задир, и он оказался прав.

— Он хороший! — рассмеялся Кигги, приятель Граппина. — Хороший-прехороший. И почти-почти убитый! И почти-почти побитый!

— Отстаньте от него! — Кора пригрозила маленьким кулачком мальчишкам, и те лишь громче рассмеялись.

— Маленькая мисс защитница коротконосого уродца!

Но у Коры были свои аргументы:

— А хороший Финч потому, — сказала она, — что он — воспитанник мадам Шпигельрабераух.

Мальчишки переглянулись и испуганно ринулись в глубь толпы. Прочие также поспешили сделать вид, что их больше в Финче ничего не смущает: мол, и нос у него нормальный, и с одеждой все в порядке.

Кора схватила Финча за руку и потянула его за собой, подальше от классов.

— Что ты тут делаешь? — спросила она. — А где Арабелла?

— Арабелла дома, — ответил Финч. — Она наказана. А я…

— Ты снова за кем-то следишь? — восторженно спросила девочка.

— Нет, я пришел к тебе.

— Ко мне?

Она остановилась. Поблизости никого не было.

— Да. — Финч поглядел на нее очень серьезно. — Кора, послушай. Начали твориться очень жуткие вещи. И мне нужно знать, кто такой, — он перешел на шепот, — Гелленкопф.

Кора испуганно огляделась, не услышал ли кто. Ее лицо выражало острое желание запереться в какой-нибудь ящик и не показываться из него пару десятков лет, а еще лучше — никогда.

— Я не могу… — начала она.

— Это очень важно, — взволнованно проговорил Финч. — Из-за него пропал мой дедушка.

Девочка потупилась:

— И мой тоже.

— Как это? — поразился Финч. — Когда?

— Очень-очень много ночей назад, — сказала Кора. — Когда я еще не вылупилась из яйца.

— Что? — удивился Финч. — Ты вылупилась из яйца?

— Ну да, — просто сказала Кора. — А ты разве нет?

Финч хотел было ответить, но тут понял, что совершенно не знает, как именно появился он, в частности, и как вообще дети появляются на свет. Может, и он тоже вылупился? Нужно будет у кого-то спросить. Арабелла должна знать об этом все — она же прочитала целую тысячу книг!

— А что ты знаешь о пропаже твоего дедушки? — спросил мальчик.

— Мама и папа не говорят о нем. Но я знаю: дедушка был плохим. Он примкнул к Гелленкопфу и помогал ему творить всякие… всякие мерзости!

— Расскажи мне… — взмолился Финч. — Расскажи про Гелленкопфа.

Кора впилась в него немигающим черным взглядом. Она задумалась.

— Хорошо, — сказала девочка наконец. — Я тебе покажу.

— Покажешь?

— Да. Идем со мной.

И она побежала к лестнице. Финч помчался следом.

Лестниц в Фогельтромм было невероятно много: они переходили одна в другую, раздваивались и растраивались, расходясь в разные стороны. Некоторые были почти вертикальными, другие — очень пологими, причем настолько, что от простого коридора их отличали разве что выступающие края ступеней в полу. Перила всех лестниц украшала тонкая резьба: сплетающиеся не-птичьи руки с когтями, перья и волосы.

Двери кабинетов выходили прямо на ступени, повсюду были расставлены или висели на тонких цепочках причудливые латунные механизмы, похожие то ли на часы, то ли на какие-то астрономические приборы. Финч вертел головой и разглядывал их, но Кора не останавливалась, и мальчик неотступно следовал за ней. Они поднимались все выше.

Порой навстречу им попадались сжимающие портфельчики ученики и профессора, спешащие в свои кабинеты.

В какой-то момент вдруг зазвучало уже знакомое Финчу карканье. Кора замерла и, задрав голову, устремила взгляд под черные своды.

— Это начинается новый урок? — спросил Финч.

— Да. — Она кивнула. — Но я не пойду.

— Но что если…

— Нет, меня не хватятся, — печально сказала девочка. — Никто даже не заметит, что меня нет.

И они продолжили путь. Кора стала вести себя намного осторожнее: глядела в оба, старалась ступать как можно тише. Судя по всему, как и в школе Фьорити, быть пойманным в Фогельтромм во время урока за пределами класса грозило весьма нехорошими последствиями.

— Спасибо тебе, что попросил меня не наказывать, — сказала Кора, прячась у какой-то двери и заглядывая в окошко, чтобы удостовериться, что за ней никогонет. — Это было бы так ужасно, если бы она меня наказала. Мадам Воррта безжалостна.

Кора толкнула дверь, и они оказались на узкой галерее, вдоль стены которой в несколько ярусов располагались похожие на насесты скамейки.

— А как вас обычно наказывают? — спросил Финч.

— Это очень страшно, — сообщила Кора испуганным шепотом. — Ты даже не представляешь…

— Расскажи…

— Обычно мадам Воррта зовет профессора Гехирна, который преподает мыслительные практики, и тот стирает из памяти провинившегося ученика счастливые воспоминания.

— Как это?

— В зависимости от проступка, они как бы просто отбирают у ученика или сильное, или слабое счастливое воспоминание.

Финч попытался представить себя на месте жертвы подобного наказания. Сперва он подумал, что вот на нем они-то свои зубки пообломали бы — он ведь из Горри, сирота, и жизнь его не назвать такой уж счастливой: он не помнит родителей, никогда не ходил на ярмарки, и на коньках не катался, ему ничего не дарили, но… дедушка, книжки, Арабелла… А еще он вспомнил, что испытывал, когда ожидал, что мадам Клара вот-вот отберет его воспоминания о не-птицах. Нет уж — лучше не быть наказанным в Фогельтромм!

Преодолев галерею, они вышли на лестницу, которая поднималась вдоль огромных окон, разделенных угловатыми прожилками переплета. За окнами проносился снег.

— Ты знаешь, что завтра начинается снежная буря? — спросил Финч.

— Конечно! — воскликнула Кора. — У нас ведь Крайвенгроу, праздник Снежной бури!

— Праздник?

— Ну да! Очень хороший праздник! Я его всегда так жду! Все собираются вместе, к нам приезжают даже самые дальние родственники. И мама с тетками готовят праздничный ужин. Везде горит свет и все так нарядно! Мы украшаем дерево тиддр белыми и алыми шарами из нитей!

— Тиддр?

— Ты не знаешь? — удивилась Кора. — Такое скрюченное, с изломанными ветвями. Мы развешиваем на них шары из ниток, и иногда папа разрешает мне повесить один шар. Крайвенгроу — это самая-самая лучшая ночь! Все счастливы, кроме мамы — она волнуется, как бы все прошло идеально. У нее столько забот: украсить дом, разослать приглашения, купить всем подарки. М-м-м… подарки! Интересно, что мне подарят? Надеюсь, это будет заводной кукольный домик, который я видела в лавке игрушек «Причудливинс». Уверена, папа понял мои намеки, что я его очень хочу. А сколько всего будет вкусного на праздник! Мама всегда печет пирог из ушастой рыбы! Он просто ну очень вкусный! Как же я люблю Крайвенгроу! А еще мы с родителями пойдем в театр «Господин Ворон» — там будет праздничная пьеса «Маленькая Ффру». Я ее знаю наизусть, но все равно не терпится увидеть, как Маленькая Ффру будет водить за нос злодея Круджа! Поскорее бы наступило завтра! Я всегда жду не дождусь Крайвенгроу — прошлый праздник был так давно!

— Так прошлая буря была же не очень давно, — заметил Финч.

— Нет, не все бури считаются, — грустно сказала Кора. Уж она точно хотела бы, чтобы все. — Прошлый Крайвенгроу был четыреста ночей назад.

Финч мысленно перевел в дни, отчего ощутил гордость за свои «невероятные познания в числах».

— То есть год назад, — сказал он. — У вас это как праздник Нового года?

— Наверное, — подумав, сказал Кора. — Но я не знаю, что такое «год».

— Как это? — удивился Финч. — То есть ты даже не знаешь, сколько тебе лет?

Кора выглядела смущенной. При этом сама не понимала, почему именно смущается.

— Мне вот почти двенадцать, то есть одиннадцать пока что, — Финч задумался и попытался перевести — и где же Арабелла, когда она так нужна?! — Мне… одиннадцать раз по четыреста… ночей. И еще сколько-то…

— О! — улыбнулась девочка. — Ты видел одиннадцать Снежных бурь. А я, — она поникла, — только восемь.

Кора с печалью в голосе рассказала Финчу, что едва ли не все дети в ее классе старше и что они не хотят с ней из-за этого дружить.

— Не грусти, — сказал он и напомнил ей: — У тебя же скоро праздник! Вы ведь не учитесь в Крайвенгроу? У вас каникулы?

Кора досадливо надула щеки.

— Всегда были каникулы, — угрюмо сказала она. — В школе оставались только самые одаренные ученики. Они учились блуждать по бурям. Это очень почетно. А в этот раз все изменилось. Мадам Воррта сказала, что в школе останутся только самые отстающие, чтобы подтянуть свои знания. Это ужасно и несправедливо! Я не хочу здесь быть, когда все к нам приедут, а дядя Барри привезет мне подарок — его подарок всегда самый лучший.

— Да уж, — участливо сказал Финч. — Меня тоже наказали. Во время каникул я тоже буду учиться. Только они аж через ме… сорок ночей. А почему в этот раз все поменяли?

— Не знаю, — огорченно пропыхтела Кора. — Мадам Воррта объявила об этом после того, как мадам Шпигельрабераух приходила. Может, она что-то сказала мадам Воррте? Посоветовала что-то? Она очень строгая и могла придумать какое-то наказание для таких, как я.

Финч задумался: могла ли мадам Клара быть виновницей того, что теперь отстающие будут вынуждены учиться дополнительно, а все отличники получат праздник? Как-то это уж слишком напоминало обычный, прекрасно знакомый Финчу, школьный порядок.

— Мы пришли, — наконец сказала девочка.

Дети стояли у ничем не примечательной двери. Судя по тому, как высоко они забрались по всем этим лестницам, это вполне могла быть дверь чердака.

Кора повернула ручку и, дверь сама собой отъехала в сторону.

Это действительно было чем-то, вроде чердака или мансарды. Лампы здесь не горели, и свет проникал в помещение лишь через круглое окно — должно быть, его давали уличные фонари. Почти все пространство на чердаке занимали собой переплетенные ветви, из-за чего Финча посетило ощущение, что он оказался в чаще.

— Что это за место? — спросил Финч.

— Гнездо Ненависти, — глухо сказала Кора и закрыла дверь.

— Почему именно «ненависти»?

Кора вытянула руку вперед, указывая на то, что стояло в центре чердака.

— Из-за него, — сказала она и пошагала по узкой дорожке, проложенной через гнездо. Финч двинулся следом, и вскоре они оказались у основания черной каменной статуи. От одного ее вида мальчик похолодел.

— Здесь он такой, какой он и в жизни, — прошептала Кора. — Он такой огромный…

Рост каменной не-птицы пугал — изваяние было минимум в десять футов, а то и выше. Во всем остальном этот мужчина походил на других не-птиц: длинный нос, круглые глаза, искаженная трещина рта — вот только его лицо выражало такое презрение, такую ненависть, что Финчу больше всего на свете захотелось развернуться, убежать отсюда и забыть, что он вообще сюда приходил.

Это был монстр. Настоящий монстр, и казалось, что он вот-вот шевельнется, сойдет со своего постамента и разорвет двоих детей на куски. Монстр был одет в костюм и плащ с пелериной. На голове его сидел цилиндр. В руке он держал раскрытый зонт.

Финчу вдруг вспомнилась черная фигура с зонтом, висящая в воздухе за его окном.

«Это был он… — посетило душу тревожное и гадкое ощущение, от которого никак было не избавиться. — Это был он…»

— Это он, — прошептала Кора. — Наш… враг.

Финч опустил голову — на постаменте было выбито:

«Гелленкопф».

— Но почему здесь стоит его статуя, если он враг? — дрогнувшим голосом спросил Финч, и ему неожиданно показалось, что монстр слышит их.

— Чтобы не забывали, — ответила Кора. — Чтобы все знали, как он выглядит.

— Но ведь не-птицы умеют превращаться в людей!

— Он уже не может. У него отобрали все способности, заставили забыть, как ими пользоваться.

— Расскажи мне о нем. Кто он такой?

И Кора начала рассказывать:

— Никто точно не знает, кто он такой. Одни говорят, что он был человеком, который узнал о не-птицах, и захотел научиться делать… ну, то, что мы умеем делать. Другие говорят, что он — потерянный наследник самого древнего рода не-птиц. На уроке Темной истории нам рассказывали, что есть страшная версия, согласно которой он — эксперимент безумного ученого Крауппгаррена, который хотел искусственно сделать самую могущественную не-птицу и с ее помощью убить всех людей. Мой дядя Барри говорил, что — он вообще не не-птица, а кошмарное порождение ночи и луны.

Финч слушал молча, и с каждым словом девочки ему становилось все страшнее. Кора продолжала:

— В первый раз я услышала о нем от мамы и папы. Они сказали: «Он ненавидит не-птиц, ненавидит людей — он ненавидит всех. Если ты когда-нибудь увидишь его, беги!» Я очень испугалась, но навсегда это запомнила. А потом, когда я пошла в школу, мадам Люрвик, профессор Темной истории, рассказала, как все было. Когда-то Гелленкопф был очень уважаемым не-птицей, и никто не знал, что у него на уме. Он был профессором здесь, в Фогельтромм, преподавал Искусство Войны. И ученики, и другие профессора любили Гелленкопфа — он был невероятно могущественным, а еще очень умным и хитрым. Он умел… убеждать и влюблять в себя. Даже наша королева в нем души не чаяла, и никто не замечал, что он делает.

Кора замолчала. Финч понял, что она боится продолжать, но все же девочка быстро взяла себя в руки.

— Пользуясь безграничным доверием и почетом, Гелленкопф плел интриги и одного за другим поймал в свои сети многих уважаемых не-птиц, он убедил даже моего дедушку… А следом за ним и некоторых судей в Риверриронн, суде старейших. Тайком, исподволь он внушал всем мысли о том, что не-птицы угнетены людьми, что мы не должны скрываться и прятаться на чердаках, потому что именно мы — хозяева этой земли. Профессор Гелленкопф убеждал королеву начать войну с людьми. Он напоминал всем времена, когда здесь жили только не-птицы, а потом пришли люди и победили нас. Гелленкопф часто повторял слова самой первой нашей королевы: «Мы не птицы, чтобы жить в клетках! Не птицы!» Но, несмотря на его интриги и козни, ни Риверриронн, ни королева не хотели войны. Они помнили об ужасных и кровавых последствиях прошлых войн. Они говорили ему, что мир ценен для нынешних и будущих поколений не-птиц. Что мы не живем в страхе, только благодаря тем, кто подарил нам этот мир. Они напоминали ему, каких невероятных усилий стоило сделать так, чтобы люди забыли о нас, и как тяжело было выжечь гордыню в крови потомков тех наших сородичей, кто считал, что люди — жалкие и ничтожные, что они должны служить могущественным не-птицам. Но Гелленкопф был не согласен. Он считал, что так думают только ничтожества, которые презирают свой народ. И тогда он убил королеву и попытался поднять мятеж, но Риверриронн победил тех, кого он смог привлечь на свою сторону. Самого Гелленкопфа попытались схватить, но ему удалось сбежать. Он жил в изгнании сорок сотен ночей, и вернулся совершенно другим. Никто не знает, как и где, но он обрел невиданные силы и могущество, по сравнению с которыми даже его былые силы не шли ни в какое сравнение. Теперь он мог проделывать совершенно невероятные вещи. Мог стирать и дарить воспоминания по своему желанию, мог управлять бурями. Он убивал всех, кто выказывал хоть какое-то сопротивление. А это были очень храбрые не-птицы, но никакая храбрость не могла победить ужасного и могущественного Гелленкопфа в его ярости. Ненадолго он сумел захватить власть и уже собирался начать войну с людьми, но ему помешала племянница убитой им королевы, которая должна была стать новой королевой. Она поняла, что храбрость не поможет и в открытом бою против Гелленкопфа нет никаких шансов. Она заставила помочь того, кто действовал лишь хитростью, кто всегда считался у не-птиц трусом и был презираем из-за своего эгоистичного и склочного характера. Неизвестно как, но она убедила его выступить против тирана и убийцы. И вдвоем они сделали то, что не смогли сотни не-птиц. Тот хитрец, Коппелиус Трогмортон по прозвищу «Песочный Человек», вызнал секрет Гелленкопфа. А племянница королевы отыскала его Черное сердце. Она заполучила его и лишила злодея всех его сил. И Круа Гелленкопф, ненавидящий всех, сбежал и спрятался. Он поклялся, что вернется и отомстит не-птицам, а особенно Коппелиусу Трогмортону и племяннице королевы, Кларе Шпигельрабераух.

Глава 11 Снежная буря

Метель бушевала за окном и уже была такой сильной, что даже не было понятно, утро сейчас, день или вечер.

На самом деле, было раннее утро, и пока что сквозь проносящийся мимо дома № 17 снег можно было различить красные огни тревожных семафоров. Скоро, через каких-то пару часов, и они скроются из виду.

В кухне двенадцатой квартиры было тепло — горела печка. На ней, чуть подрагивая, пыхтел и фыркал бронзовый чайник. Он кипел уже какое-то время, затягивая кухню белым клубящимся паром, но Финч этого не замечал.

Он сидел за столом и ел уже семнадцатую по счету конфету. Рядом громоздилась гора оберток.

Достал конфеты Финч из стоявшей на верхней полке буфета жестяной коробки, в которую дедушка всегда запрещал ему залазить. В коробке оставалось всего лишь три конфетки, но Финч не отчаивался — на очереди была еще пачка имбирного печенья. Также ранее запрещенная.

Финч глядел в окно на метель, ел конфеты и корил себя за то, что сразу, как исчез дедушка, не догадался опустошить эту коробку: конфеты слишком уж задержались в ней, оставшись с ним наедине. К тому же он хотел есть, а какая еда может быть лучше сладкого? Вот Финч и решил наконец разобраться с этим незаконченным делом — уничтожением конфет. К сожалению, со всеми остальными незаконченными делами с такой же легкостью разобраться не выходило.

Полночи после возвращения домой из Фогельтромм Финч едва ли не каждый час бегал на седьмой этаж и звонил в дверь квартиры № 21, но мадам Клары дома не было.

Последний раз Финч видел няню перед тем, как она исчезла за углом «Уэллесби», особняка Уолшшей. Что она там делала? Уиллаби сказала, что ее отец был воспитанником мадам Клары — она ходила к нему?..

В любом случае предупредить ее Финчу так и не удалось. Подумать только: мадам Клара — племянница королевы! Теперь Финч знал, кто такой Гелленкопф и почему люди, которые на него работают, строят против нее козни. Кора сказала, что Гелленкопф потерял почти все свои не-птичьи силы, но все же менее пугающим он мальчику не казался. А что уж говорить о его помощниках, которые не остановятся ни перед чем в попытках достигнуть своей цели!

Размышления Финча прервал звонок в дверь. Мальчик взял со стола револьвер и осторожно двинулся в прихожую.

Он помнил слова Птицелова о том, что им займутся, как и мистером Франки, и сдаваться так просто не собирался. Несмотря на все его страхи, за цепочку звонка дергала всего лишь Арабелла, и Финч спрятал свое «грозное» оружие в карман.

— Где он?! — с порога воскликнула Арабелла, когда мальчик отворил дверь.

— Кто? — недоуменно поглядел на нее Финч.

— Он мне нужен! Дай его сюда!

— Да о ком ты говоришь?!

Арабелла была в ярости. Ее глаза горели огнем, а губы дрожали.

— С меня хватит! — завопила она, и Финч поспешно закрыл дверь, чтобы на крики не сбежался весь дом. — Дай мне его сюда! Мне хватит одной пули! Я сама пристрелю его! Этого злобного, ужасного, отвратительного, мерзкого…

Увидев на щеке Арабеллы продолговатую багровую полосу, выделяющуюся на фоне даже яростного покраснения девочки, Финч все понял. Дядя Сергиус снова ее ударил. И она решила застрелить его.

Он попытался отвести Арабеллу в кухню — подальше от двери, но девочка выдернула руку. Тогда он развернулся и пошел доедать свои конфеты — пусть себе сокрушается в прихожей и дальше — одна и сама с собой! Но Арабелла явно не желала швырять гнев и обиду в никуда — ей нужна была хорошая мишень, вроде ушей Финча. Она вынужденно последовала за ним.

— Дай мне револьвер! — потребовала девочка. — Он мне нужнее, чем тебе!

— Нет, мне он нужнее. Заговорщики знают, что я пытаюсь их разоблачить, и…

— Ой! Хватит! — презрительно бросила Арабелла. — Ты и сам прекрасно понимаешь, что тебе с ними не справиться!

— Ну, я хотя бы попробую, — с вызовом ответил Финч.

Арабелла поняла, что сказала что-то не то, и ярость в ней немного утихла, словно жар в немного остывшей печке.

— Я не обижаюсь, — добавил Финч. — Тебе просто обидно и страшно. И ты сама знаешь, что не сможешь выстрелить в мистера Дрея, верно?

Арабелла сжала зубы. Ей хотелось сказать что-то едкое и злое, но никак не получалось. Вместо этого она выдавила:

— Знаю.

— За что он тебя ударил? — спросил Финч.

— За то, что я без спроса вышла из дома, — сказала Арабелла. — Я ходила в архив. Кстати, уверена, ты не знал, что в адресной конторе также существует и архив. А я знала. И я пошла. Сегодня. При том, что он мне, видите ли, запретил куда-то выходить из квартиры. И я не могу больше это терпеть! Он — злодей! А никому нет дела! Я сама его остановлю!

Финч очень сочувствовал Арабелле и попытался ее успокоить:

— Послушай… — начал он.

— Не буду я ничего слушать! — вскинулась Арабелла. — Он подлец, жулик и просто ужасный человек!

— Да, я знаю, — кивнул Финч.

— Он замышляет недоброе и хочет навредить мадам Кларе!

— Я знаю.

— Он медленно убивает мою маму и издевается надо мной!

— Да, я знаю.

— Хватит со мной соглашаться!

— Прости, — сказал Финч и решил перевести тему: — А зачем ты ходила в архив?

— Думала узнать кое-что…

— И как? Узнала?

Арабелла тяжело дышала — казалось, в ее рту просто закончились все слова. Отмахнув от себя рукой пар, девочка сняла чайник с печки и поставила его на кованую подставку. После чего обернулась и хмуро оценила горку оберток на столе.

— Поедаешь конфеты? — осуждающе заметила Арабелла. Она никогда не позволяла себе сладкое перед завтраком.

— Ну да, — кивнул Финч. — Хочешь?

— Нет.

— А чай будешь? Еще у меня есть печенье…

Арабелла уселась на стул, и Финч налил ей в дедушкину чашку желудевый чай. Также налил и себе. После чего подтолкнул к ней пачку печенья, но девочка неумолимо отодвинула ее прочь. Обхватив чашку ладонями, несмотря на то, что та была горячей, Арабелла немного отпила. Чай подействовал: девочка перестала сопеть и будто бы даже злиться на весь мир.

— Я знаю, что ты вчера приходил, — сказала Арабелла. — Я стояла в гостиной и подслушивала, когда ты говорил с дядей Сергиусом.

— Я хотел взять тебя к мистеру Франки. А потом я попал к вдове Лилли, а еще был у мистера Хэмма. И все это связано с…

— Нет! — перебила его девочка. — Не хочу слушать этот жуткий сумбур! Расскажи все по порядку!

Издав тяжкий вздох, Финч начал с начала — с записки под дверью. Потом рассказал о снимках и заметках, которые мистер Франки обнаружил в газетах, о своей беседе с вдовой Лилли и о разговоре с мистером Хэммом.

— Полицейский сыщик в нашем доме… — задумчиво проговорила Арабелла, когда он закончил рассказ. — Восьмой этаж. Господин Борган, который, оказывается, не-птица… Мама и папа всегда отзывались о нем очень уважительно. Они никогда не говорили, что он… ну, странно выглядит. Как не-птица.

— Наверное, он просто превращался в человека, — предположил Финч. — Или… Я не знаю, а можно сначала быть человеком, а потом стать не-птицей?

— Это нужно узнать у мадам Клары, — веско заметила девочка. — Вот, кто точно знает.

Финч опустил голову.

— Мадам Клара, да… Ты не поверишь, что я узнал…

И Финч рассказал подруге о посещении Фогельтромм, о Коре и о празднике Снежной бури. Он спросил Арабеллу, появляются ли дети из яиц, но она подняла его на смех и ответила, что, разумеется, нет. А на вопрос о том, как же тогда они появляются, девочка фыркнула и промолчала — было видно, что она и сама не знала.

А затем Финч рассказал ей о Гелленкопфе. Арабелла слушала, затаив дыхание, и когда он поделился с ней тем, кто такая на самом деле мадам Клара, она округлила глаза и едва не запрыгала на месте:

— Аааах! — выдала Арабелла от переизбытка эмоций и чувств, а затем восхищенно воскликнула на более понятном для Финча языке: — Она — племянница королевы! Это же значит, что она или сама королева, или принцесса! Как здорово! Я всегда это знала!

— Ври больше! — Финч пришпилил энтузиазм девочки, как конторский счет на шило. — Откуда тебе было знать?

— Ну, она такая важная! И такая… аааах! Принцесса, одним словом!

Когда ее восторги немного улеглись, дети заговорили о вещах менее радостных. О не-птице, которому поставили жуткую статую в Гнезде Ненависти под крышей Фогельтромм.

— Значит, Гелленкопф — это злейший враг не-птиц, — подвела итог Арабелла. — Мадам Клара и этот Коппелиус Трогмортон когда-то победили Гелленкопфа, и он хочет им отомстить! Вот, что он делает!

— Он хочет не просто отомстить, — уточнил Финч. — Гелленкопфу нужно заполучить свое Черное Сердце, которое вернет ему былые силы, и тогда он снова захватит власть и…

— Начнет войну с людьми… с нами, — испуганно закончила Арабелла.

Повисла тишина. Финч во всех красках представлял себе тот кошмар, который начнется, если Гелленкопфу удастся воплотить свой план в жизнь. Арабелла, он был уверен, думала о том же.

— Все эти вырезанные сердца… — хмуро проговорила Арабелла. — Вообще не понимаю, как не-птицы могут жить без сердец. Ты же спросил об этом у Коры?

Финч покачал головой, и девочка возмущенно заметила:

— Ну конечно, ты не спросил! Хотя это самое важное! Уж я бы все у нее выяснила. Чувствую себя сейчас мистером Фо из книги. Он часто отправляет допрашивать свидетелей своего не очень умного помощника Джерри, и тот всегда забывает уточнить какую-то важную подробность.

Финч поморщился: никакой он не Джерри! Сама она Джерри!

— Этот твой мистер Фо не такой уж и умный, если знает, что его помощник глупый, и все равно отправляет его добывать сведения.

— Ничего подобного! Он просто очень замкнутый джентльмен и предпочитает не общаться с людьми…

— Думаю, этого Джерри просто придумали для книжки, чтобы мистер Фо рядом с ним казался умнее, чем он есть.

— Ничего ты не знаешь! Мистер Фо — гениальный сыщик и всегда разоблачает даже самых хитрых и изворотливых злодеев…

Финч уже собрался как следует усомниться в этом вслух, но Арабелла задала вопрос, который заставил его напрочь забыть о любых персонажах книг:

— Что мы знаем о Черном Сердце?

Финч задумался.

— Мадам Клара и Коппелиус Трогмортон забрали его у Гелленкопфа.

— Да, но где оно сейчас? У мадам Клары? А что если дядя Сергиус пытается украсть именно его?

— Нет. В смысле, не думаю. Черное Сердце у бывшего воспитанника мадам Клары, того мальчишки, о котором она рассказывала. Ну, который давно не мальчишка. Гораций Горр сказал Одноглазому в ателье, что они с Птицеловом так и не выяснили, где воспитанник мадам Клары держит это сердце. И еще… вспомни, что говорила мадам Воррта: мальчишка велел Кэрри найти мистера Каррана и мисс Коллн, пока они не выдали Гелленкопфу местонахождение Черного Сердца.

— Точно! — Арабелла была так взволнована, что даже не заметила, как развернула обертку и отправила в рот конфету из коробки. — Черное Сердце у бывшего воспитанника мадам Клары, а эти влюбленные знают, где он его прячет.

— И мадам Клара, — продолжил Финч, — сама отдала их Гелленкопфу. Но зачем она это сделала? Она же его заклятый враг!

— Вот и я не понимаю, — негромко проговорила Арабелла. — Это все очень странно. Как будто мадам Клара зачем-то подыгрывает Гелленкопфу, словно она с ним заодно и хочет, чтобы он вернул Черное Сердце.

Финч даже побагровел от возмущения.

— Я в это не верю! Она не могла!

Арабелла поспешно закивала.

— Мне тоже кажется, что тут не все так просто. Уверена, у нее были причины отдать мистера Каррана и мисс Коллн Гелленкопфу. Все это как-то связано с пророчеством Одноглазого. Этот тип ничего о нем не говорил в ателье?

Финч покачал головой.

— Одноглазый только сказал, что он ненавидит мадам Клару и Коппелиуса Трогмортона и еще…

Финч вдруг замолчал. В его голове неожиданно связалась еще одна ниточка.

— Что? — нетерпеливо спросила Арабелла. — Что еще он сказал?

— Что за все расплатится племянник Трогмортона, у которого Одноглазый забрал беременную жену. Кажется, я понял…

Арабелла непонимающе на него уставилась, и Финч пояснил:

— Что мы знаем о бывшем воспитаннике мадам Клары? Она сама сказала, что не хотела, чтобы он превратился в своего дядю и что горечь утраты ожесточила его сердце.

— В своего дядю! Воспитанник мадам Клары — это племянник Трогмортона!

— Это еще не все. Мистер Хэмм…

— Причем здесь мистер Хэмм?

Финч будто не услышал. Он хмурился и чесал нос, все еще не веря в то, как все связывалось.

— Мистер Хэмм сказал, что он потерял вкус к жизни, когда потерял Камиллу…

— Камиллу? Ты о ком говоришь?

— И как я сразу не догадался! — возопил Финч. — Нет, ну я точно Джерри! Я совсем забыл об этом, когда в чулане нас поймал профессор Кнеппин! Мадам Клара! Она ведь сказала мадам Воррте, что мальчишка думает, будто она знает, где его Камилла! Его Камилла, понимаешь?

Но Арабелла не понимала, и Финч даже взвыл из-за ее недогадливости.

— Одноглазый забрал у него Камиллу!

— Но кто такая Камилла?

Финч прищурился и поглядел на Арабеллу.

— Камилла — это жена капитана Боргана.

Арабелла распахнула рот.

— Что?! Как ты?.. Откуда?..

— Мистер Хэмм назвал ее имя, когда рассказывал о капитане. Воспитанник мадам Клары… племянник Коппелиуса Трогмортона — это капитан Борган.

Арабелла ничего не сказала и, вскочив на ноги, бросилась вон из кухни. Финч даже не успел удивиться, а она уже вернулась. В руках девочка держала тетрадь, в которой они вели ход расследования и которая до этого лежала в комнате Финча.

— Я должна все записать!

Финч молча наблюдал за тем, как она заносит новые сведения в тетрадь. Арабелла сопела, перо ручки скрипело. Наконец, девочка отложила ручку, высушила страничку тетради промокательной бумагой и перечитала написанное.

— Я все еще кое-чего не понимаю, — сказала она. — Если капитан Борган считает, что мадам Воррта знает, где его жена, то, выходит, Камилла жива.

— Вероятно.

— Если Одноглазый забрал Камиллу, откуда мадам Воррта может знать, где она?

Финч пожал плечами.

— Знаешь, мне кажется, что Одноглазый не забирал Камиллу. В смысле, не напрямую. Он ведь просто придумывает пророчества…

— Хм! Умно! Думаешь, он придумал какое-то пророчество, и из-за него Камиллу и забрали?

Финч кивнул.

— В любом случае мадам Воррта имеет какое-то отношение к исчезновению Камиллы. Хотя и говорит, что ничего не знает…

— У меня идет кругом голова, — сказала Арабелла. — Нужно срочно съесть еще конфету.

Когда головокружение было побеждено, а фантик добавился к прочим, Арабелла решила подвести итоги:

— Мы уже очень много знаем, — сказала она. — Знаем, кто такой Гелленкопф и что он задумал. Знаем, что Черное Сердце у капитана Боргана, а сам он…

— Наверное, где-то на восьмом этаже. И был там все эти годы, как и прочие пропавшие в нашем доме.

Арабелла сморщила лоб.

— Ах да, еще же эти пропажи. Совсем о них забыла. Как они связаны с планами Гелленкопфа?

— Не знаю. Все так выглядит, что никак, но это точно как-то связано. А что ты пишешь? — спросил Финч, глядя, как Арабелла снова что-то заносит в тетрадь.

— Я записываю, что мы пока не знаем.

— И что мы пока не знаем?

Арабелла прочитала:

«1. Зачем мадам Клара отдала влюбленных прихвостням Гелленкопфа?

2. В чем именно заключается пророчество Одноглазого?

3. Где Камилла и что знает мадам Воррта?

4. Почему капитан Борган похищает жильцов дома?

5. Что должен украсть дядя Сергиус?

6. Что задумал второй агент Птицелова?»

— Есть еще кое-что, — сказал Финч. — Птицелову зачем-то нужно узнать, где находится Фогельтромм.

— Точно!

Арабелла быстро записала еще одну тайну и вдруг опасливо глянула на Финча.

— Что? — нахмурился мальчик.

— Ты веришь мистеру Хэмму? Ну, про то, что восьмой этаж существует и что все похищенные там живут?

Финч понял, к чему она клонит.

— Ты думаешь, что твой папа…

— Если мистер Хэмм сказал правду, то он там! Он и другие… и твои родители тоже!

Финч отвернулся.

— Я думал об этом. Может, они и правда там. Я верю мистеру Хэмму. Ты же знаешь, как не-птицы прячут свои дома, школу, трамвайные станции и прочее… Почему бы здесь не быть тайному этажу, о котором никто не знает. Особенно, если учесть, что в нашем доме всем заправляет не-птица.

— Тогда мы просто обязаны найти этот этаж! Вот только как?

— Не знаю. Думаю, он очень хорошо спрятан, чтобы Птицелов его не нашел.

— Мадам Клара точно все знает. Может, удастся за ней проследить, когда она вернется? Финч, ты меня слышишь?

Финч и правда ушел в себя.

— Птицелов… — задумчиво проговорил он. — Почему-то он мне кажется намного опаснее даже Гелленкопфа, на которого работает.

Арабелла молчала, глядя на Финча. Она ждала, к чему приведут его размышления.

Мальчик продолжал:

— Мисс Коллн и мистер Карран были очень испуганы, когда услышали это прозвище, а мистер Франки обмолвился…

— Что? — Девочка удивилась. — Ты мне не говорил. О чем там обмолвился мистер Франки?

— Он сказал, что не выходит из квартиры, потому что у него сделка с Птицеловом. Тот его не трогает, пока он не покидает квартиру.

— Это же значит… — Девочка ахнула.

— Да, то что мистер Франки знаком с Человеком в черном из кабаре, — подтвердил Финч, но, судя по лицу Арабеллы, она имела в виду что-то другое. — Но что их объединяет? Что это за странная сделка? А Птицелов хочет с ним разобраться… потому, что…

— Что такое? — спросила Арабелла.

— Это из-за меня, — угрюмо сказал Финч. — Он вышел из квартиры, чтобы подбросить мне записку под дверь, понимаешь? Если с ним что-то случится, это будет моя вина.

— Не дури! — одернула его девочка. — Он и раньше выходил. Например, когда… — она запнулась и уставилась в тетрадь, — когда исчез твой дедушка. Приходил сюда уговаривать его никуда не идти.

— Мы должны сейчас же его предупредить! — решительно заявил Финч. — И никуда не уйдем, пока он нас не выслушает! Что? — Он поглядел на Арабеллу — та была полна сомнений. — Ты не хочешь к нему идти? Думаешь, что он не поверит?

Девочка закусила губу.

— Послушай, — осторожно сказала она. — Я хочу тебе кое-что…

— Нет! — Финч ее перебил, ожидая, что она начнет его отговаривать. — Мистер Франки в опасности! Мы должны с ним поговорить! Предупредим его и… и еще выпытаем у него все о Птицелове!

Арабелла вдруг вскинула на него решительный взгляд. Лицо ее просветлело.

— Да! — согласилась она. — Пусть он расскажет все о Птицелове! Это очень хорошая идея.

— И сразу все запишем о нем. Может, тогда еще что-то прояснится…

— Может, — сказала Арабелла…

…Дети покинули кухню и двенадцатую квартиру и поднялись по лестнице.

Они услышали покашливание с шестого этажа и замерли на ступенях. Осторожно выглянули на площадку.

У двери мистера Франки топтался мистер Поуп. Он держал в руках несколько коробок, поставленных одна на другую. В самом низу был проволочный ящик с молочными бутылками. Судя по всему, лифтер только что позвонил в дверь, поскольку тут же раздался ворчливый голос мистера Франки.

— Кто там? — негромко спросил бывший шпион.

— Это Бартоломью Поуп, сэр, — ответил лифтер. — Тут для вас посылки из бакалейной, молочной и табачной лавок, мистер Франки!

Финч усмехнулся и прошептал на ухо Арабелле:

— Сейчас Франки скажет: «Какой еще Поуп? Не знаю никаких Поупов».

Но старик поступил по-другому. И спросил иное:

— Бартоломью, ты один?

Лифтер утомленно вздохнул.

— Да, сэр.

Впрочем, паранойю мистера Франки так просто было не умаслить:

— Ты уверен? Там никого больше нет на этаже?

— Уверен, сэр.

— Ты убедился в этом?

— Да, сэр.

Мистер Поуп соврал. Он даже и не подумал убеждаться, поскольку и так знал, что на этаже никого нет. А если бы здесь кто-то и прятался, ему, мистеру Поупу, не было до этого никакого дела, ведь, в отличие от сбрендившего старика из шестнадцатой квартиры, он прекрасно знал, что никаких вражеских агентов здесь нет, никто не пытается убить мистера Франки или выкрасть у него какие-то сведения. Никаких заговоров против него не плетется, а коварные происки — это слишком сложно и утомительно, чтобы затевать их ради какого-то престарелого чудака из Горри.

День изо дня мистер Поуп приносил мистеру Франки почту, газеты и товары, которые тот заказывал, забирал у него новые списки для различных лавок и получал за это немалые чаевые: затворничество и паранойя — весьма недешевые вещи. И все же никакие чаевые не могли убедить лифтера в том, что эта работа хоть сколько-нибудь легкая, приятная и лишенная забот. Чудачества Франки, его неверие ни во что и никому весьма утомляли мистера Поупа. Стояние за порогом с коробками и ящиками в руках вызывало у него боли в спине. Но больше всего его выводило из себя то, что он постоянно должен сдерживаться в выражениях и терпеть подобное обращение.

Нет уж, мистер Поуп не любил подниматься на шестой этаж и звонить в эту дверь. Но иного выхода у него не было. К тому же эти чаевые…

— Ты уверен, — спросил тем временем мистер Франки, — что там никто не притаился?

— Уверен.

— К примеру… — старик запнулся, — какая-нибудь женщина?

Финч и Арабелла переглянулись. Они оба поняли, что мистер Франки имеет в виду миссис Чаттни. Неужели старик все же воспринял всерьез слова Финча?

— Здесь нет никаких женщин, сэр, — теряя терпение, ответил мистер Поуп. — Как нет никаких мужчин, детей, стариков, старух, гремлинов, котов, собак, плотоядных растений и даже невидимок. Здесь вообще никого нет. Только я.

Замки щелкнули, дверь открылась, и мистер Франки в своем неизменном вишневом шлафроке выглянул на площадку.

— Проходи-проходи, Бартоломью. — Старик суетливо пропустил лифтера в квартиру. — Не топчись на пороге — нельзя оставлять надолго дверь открытой. Если мне память не изменяет, ты там что-то говорил о табаке?..

Он закрыл дверь, и дети стали ждать. Спустя какое-то время лифтер вышел, вытер лоб платком и с нежностью поцеловал десятифунтовую бумажку. После чего зашел в лифт и отправился вниз.

Финч и Арабелла выбрались из своего укрытия и подошли к зеленой двери под номером «16». Мальчик позвонил. Ответом ему было подозрительное выжидательное молчание.

— Сэр, — склонившись к двери, негромко проговорил Финч. — Это я. Откройте…

Молчание продолжило делать вид, что оно является тишиной вследствие отсутствия того, кто мог бы ее нарушить.

— Я знаю, что вы там, сэр, — добавил Финч раздраженно. — Мы только что видели, как мистер Поуп к вам приходил.

— «Мы»? — раздалось из-за двери.

— Да, сэр. Я и Арабелла. Мисс Джей.

— Зачем ты ее привел? — грубо поинтересовался мистер Франки.

— Сэр. Мы же вместе расследуем эти тайны.

— Женщинам нельзя доверять, — сказал мистер Франки. — Их языки — что уличные бродяги. Бродят, где им только не вздумается. И глазом не моргнешь, как она тебя выдаст или подставит.

Финч мрачно поглядел на Арабеллу. Та стыдливо опустила глаза.

— Сэр, — продолжил Финч, — мы должны с вами поговорить. Это очень срочно и важно.

— Я и так уже почти все знаю об исчезновениях, — заверил мистер Франки. — Твоя помощь мне больше не нужна. Я уже знаю, «кто» и «как». Мне осталось выяснить только последнее — «зачем». И еще до конца этого дня я все выясню, можешь не сомневаться.

— Но сэр…

— Забудь все, о чем мы с тобой говорили. Уходи! И подружку забирай!

Финч даже поперхнулся от подобной несправедливости.

— Сэр. Я же вам помог. Вы должны мне рассказать. Должны рассказать о Птицелове.

Из-за двери больше не раздавалось ни звука.

— Сэр?

Арабелла вздохнула:

— Идем, — сочувственно глядя на Финча, сказала она.

— Ну и провалитесь вы пропадом! — воскликнул Финч и гневно стукнул в дверь кулаком. — Надеюсь, вас настигнет то, чего вы так боитесь! И вы получите по заслугам! Пошли, Арабелла. Мы сами все узнаем.

* * *

Миссис Жужанна Чаттни из шестой квартиры нервно дымила папиреткой, быстро отстукивая пальцами по клавишам печатной машинки. Литеры на рычагах подскакивали и громыхали о чернильную ленту, лист полз из прорези в каретке, на нем стремительно появлялись темно-красные строки.

Стоявшая возле машинки лампа догорала — фитиль едва-едва проглядывал из горлышка, да и кофе в чашке остыл, но миссис Чаттни не замечала этого. Она была так сосредоточена на том, что выходило из-под ее пальцев, что, казалось, даже если бы сейчас мистер Эдвинс, живущий этажом выше, все же взорвал свою бомбу на лестнице, она бы не обратила внимания. Хотя это было ошибочное впечатление.

Миссис Жужанна Чаттни была настороже, как и всегда. И от нее ничто не ускользало…

Когда лист, наконец, был допечатан, она вытянула его из машинки и положила на стопку таких же листов. Взяв чашку, миссис Чаттни пригубила и поморщилась — остывший кофе на вкус был гадок, как вранье. Нет, еще хуже — как варенье из вранья. Она пошла на кухню, зажгла печку, поставила на нее чайник и вернулась в гостиную, которая была по совместительству и ее рабочим кабинетом.

— Фло! — громко сказала миссис Чаттни. Усевшись на стул, она открыла портсигар и заменила папиретку в мундштуке. Чиркнула спичка, и в воздух поднялось рыжее дымное облако.

От ее голоса ожил стоявший на втором столе автоматон-секретарь. Глаза-лампы зажглись, и механоид с жужжанием поднял голову.

— Новая запись!

Автоматон взял из коробки перед собой продолговатый графитовый цилиндр и вставил его в прорезь собственной груди. Щелкнули зажимы, несколько раз крутанулись винты пружинного механизма. Цилиндр начал медленно вращаться.

Миссис Чаттни откинулась на спинку стула, выдохнула очередное облако рыжего дыма в потолок и принялась наговаривать:

— Первое. Узнать, что за механизм строят в Трамвайном ведомстве. Там творится что-то подозрительное. Нужно найти способ заглянуть в закрытый цех.

Запись шла, а женщина продолжала:

— Второе. Акции Горбиста проделывают что-то странное. Они как мыши в колесе. Вероятно, здесь что-то нечисто. Либо это какая-то махинация на бирже, либо… Уолшши готовят какую-то авантюру против своего единственного конкурента.

Она задумалась:

— Третье… третье… Исчезновение мистера Клика, репортера из «В Рривв». Он раскручивал сюжет о гремпинах Уолшшей. Нужно узнать, что он раскопал.

Миссис Чаттни нахмурилась:

— Четвертое… По нашему делу. Еще одна буря. Господин Борган. Птицелов. Франки. Финч. Конец записи, Фло!

Цилиндр остановился. Глаза-лампы погасли, и автоматон опустил голову.

Миссис Чаттни выдвинула боковой ящик письменного стола и достала оттуда чистый лист. Вправила его под валик машинки и снова принялась печатать…

Стук клавиш в гостиной квартиры № 6 был не единственным звуком. Где-то на грани слуха раздавалось приглушенное шипение, похожее на царапанье иглы по граммофонной пластинке, когда мелодия закончилась.

Миссис Чаттни давно привыкла к этому звуку и почти его не замечала. Исходил он из небольшого, вмонтированного в стол бронзового рожка, который озвучивал все, что происходило в подъезде — а точнее, на первом этаже.

Чтобы быть в курсе того, что творится в этом доме, миссис Жужанне Чаттни не требовалось лично караулить у каждой двери, подглядывать в замочные скважины и приставлять ухо со стаканом к стенам. Сердцем дома, конечно же, являлось место консьержки, и туда, словно по венам, стекались все сплетни, все новости, любой чих каждого жильца.

Около пяти лет назад миссис Чаттни тайно перенастроила систему оповещения дома, соединила ее со своей квартирой и с тех пор могла постоянно слушать, о чем говорят у лифта, возле входной двери, у основания лестницы и у окошка миссис Поуп.

При этом миссис Чаттни уже давно разделила всех соседей на две категории: «неважные» и «любопытные».

Ей не было дела до того, что творится с вечно пребывающей в своей кататонии вдовой Лилли из второй квартиры, что происходит за стеной у тихой пары Томкинс из седьмой или кого планирует ободрать до нитки продажный адвокат Джессил из восемнадцатой. Ее не волновало, кто снова разбил сердце этого болвана Си из семнадцатой, о чем врет Блувин из четвертой или зачем мадам Флёрхаунд из девятнадцатой говорит, что собирается навестить внуков, когда на деле отправляется в один из притонов Краекка курить ядовитый дурман. Неужели старуха не знает, что здесь, в Горри, всем плевать на пагубные привычки окружающих, пока они не начинают мешать пагубным привычкам других? Эти люди и их дела никак не влияли на то, что происходило в доме.

Зато у миссис Чаттни вызывало недюжинное любопытство, что именно задумал Сергиус Дрей, живущий в девятой, что на уме у мадам Шпигельрабераух из двадцать первой или о чем там ворчит сквозь пьяный сон мистер Бру из пятой, набравшийся, как всегда, в пабе «Бардакк», этот ходячий (или, вернее, с трудом доползающий до кровати) собиратель настроений со всего Горри…

Миссис Чаттни раздраженно вырвала из каретки лист, скомкала его и швырнула в урну для бумаг под столом. Вставила новый и принялась перепечатывать заново. Разумеется, она могла бы поручить записать все Фло, но предпочитала работать по-старинке.

К фоновому шуму, раздающемуся из рожка, вдруг прибавился столь знакомый скрип ручки и петель входной двери дома. Кто-то, прокашливаясь с холода, вошел в подъезд.

Миссис Чаттни подняла голову и замерла, прислушиваясь. Она уловила, как зашумела тепло-решетка, после чего кто-то гулко прошагал по полу и остановился.

— Доброе утро, миссис Поуп! — раздался, потрескивая, добродушный и задорный голос.

— О, мистер Дьюи! — воодушевленно воскликнула консьержка, и миссис Чаттни даже поморщилась. Как же ее раздражала эта лысая женщина с ее фальшивыми когтями и фальшивой любезностью. — Почту принесли?

Миссис Чаттни пробурчала:

— Конечно, принес почту, я же почтальон, миссис Поуп.

И будто подслушав ее слова, мистер Дьюи проговорил:

— Конечно, принес почту, я же почтальон, миссис Поуп.

Для Жужанны Чаттни все это было старым, приевшимся аудиоспектаклем, в котором бездарные актеришки, играющие свои роли годами, неизменно повторяют набившие оскомину реплики. Она уже наизусть выучила почти все аудиоспектакли, которые время от времени происходили внизу. К примеру, вот сейчас почтальон скажет: «Здравствуйте, мистер Поуп!» А лифтер ему ответит: «Да-да, мистер Дьюи». Мистер Поуп почтальона недолюбливает, но зато газеты, которые тот приносит, просто обожает и каждый раз вскакивает со стула, как собачонка, дождавшаяся возвращения любимойхозяйки с работы, а затем выхватывает у Дьюи свежие выпуски «Скрипа в Горри» и «Эха Гротвей» (лифтер подписан только на эти два издания). А миссис Поуп вот-вот снова поинтересуется: «Мистер Дьюи, вы случайно не принесли мне свежий номер „Кринолина“?», на что почтальон в сотый раз снисходительно сообщит: «Мэм, боюсь снова вынужден вам напомнить, что „Кринолин“ выходит только раз в месяц». А консьержка, как и вчера и во все дни, кроме тех, когда ей все же приносят треклятый журнал, тяжело вздохнет и выдаст: «Ах! Как жаль!»

Разумеется, все именно так — дословно и до-эмоционально — и произошло.

Прелюдия закончилась, и почтальон начал выкладывать посылки на стойку, а консьержка принялась разбирать их, отправляя письма и бандероли в ячейки с номерами квартир.

— Письмо для мистера Драммина. Два письма для мистера и миссис Томкинс. Бандероль для мистера Франки. Заказное письмо для мистера Джессила. Письмо для мистера Эдвинса.

— Что? — удивилась консьержка. — Этому злобному хрычу еще кто-то пишет?

— Полагаю, это из шахматного клуба, куда он в прошлом месяце, как вы помните, подавал заявку, — предположил мистер Дьюи. — Видимо, очередное отклонение членства.

— Ну, еще бы, — захихикала консьержка. — Чтобы кто-то его выдержал? Да он же устроит склоку еще до первого хода…

— Так, — продолжил почтальон. — Тут у меня еще несколько ветеранских банковских билетов. Для мистера Блувина, для мистера Фергина, для вдовы Джей и для… Миссис Поуп, может, в этот раз мистер Хэмм сам заберет свой билет?

— О, нет-нет! — взбудораженно ответила консьержка. — Ему снова нездоровится. Я ему передам.

— Как скажете… — не стал спорить почтальон.

Миссис Чаттни усмехнулась. Эта Поуп всегда забирала пенсию Хэмма себе. А тот то ли был совсем не в ладах с головой, то ли даже не представлял, что ему что-то там причитается от правительства за то, что он восемь лет вытанцовывал танго под пулями, стирая вместо подметок свою собственную шкуру.

— Тут у меня еще заказное письмо для мистера Си. Вероятно, очередной отказ, который постеснялись сообщить лично. Бедный-бедный мистер Си… Что ж, перейдем к открыткам. М-м-м… имеются открытые письма для мисс Аберкромби, мистера Гринвуда и для мистера Сайлза. А еще… Так, что это? — Почтальон удивился. — Почему оно здесь, среди открыток, а не с другими конвертами? Ладно, в общем, еще письмо для… — он прочитал: — для миссис Чаттни.

Миссис Жужанна Чаттни дернула головой.

«Что там еще такое? — подумала она встревоженно. — Если пришло перед самой бурей, должно быть что-то срочное…»

Миссис Чаттни погасила лампу и торопливо направилась в прихожую, где ловко влезла в любимые туфли. Затем, сняв с вешалки свое зеленое пальто с лисой на воротнике, натянула его и закрепила булавками на волосах зеленую шляпку с сухими цветами. После чего вышла из квартиры, заперла ее и, не дожидаясь лифта и ленивого мистера Поупа, спустилась вниз по лестнице.

— О, миссис Чаттни! — радостно воскликнул мистер Дьюи, лишь завидев ее. — Доброе вам утро! Вы как будто всегда чувствуете, что вам принесли письмо.

— Чувствую, да, — сказала миссис Чаттни, приняла конверт и вскрыла его. В письме было сказано:

«Нужно срочно встретиться. Угол Бэйкери и Мот.

Птицелов».

— Что-то важное? — полюбопытствовал почтальон.

— Одни радостные вести, — проворчала миссис Чаттни и направилась к входной двери. Раздраженно открыв ее, она с досадой оценила погоду, поправила шляпку и нырнула в метель…

…А тем временем двое жуликов в черных шапках и черных бархатных масках с прорезями для глаз выбрались из тени на третьем этаже и подкрались к двери квартиры № 6. Один из жуликов замер у лифта, прислушиваясь, а другой склонился над замочной скважиной. В руках его блеснули отмычки.

Одного жулика звали Жуль, другого (или, вернее, другую) — Жули́. Конечно же, это были вымышленные имена.

Жуль возился с замком, по мнению Жули́, очень долго. Каждая секунда промедления грозила сорвать их план.

— Ну что там? — встревоженно спросила она. — Мы попадем сегодня в квартиру или нет?

— Тише ты! — пропыхтел Жуль. — Я не могу одновременно говорить и взламывать замок!

Он крутил отмычки и так и эдак, но они все соскальзывали — ему никак не удавалось подхватить язычки замка. Помимо того, что жулик был весьма неопытен в данном вопросе, задачу усложняло волнение.

Наконец, раздался щелчок.

Жуль и Жули́ переглянулись. Жуль, и сам не понял, как это замок поддался, но отгонять подвернувшуюся удачу сомнениями не стал, тут же открыл дверь и проник в квартиру. Жули́ последовала за ним.

В квартире, как и ожидалось, было темно, но жулики не решились зажигать свет — вдруг кто-то увидит с улицы. Они сняли башмаки в прихожей и двинулись в гостиную. Из кухни раздавалось шипение, словно там сидела дюжина котов с зажатыми в мышеловках хвостами. Также оттуда полз пар.

— Это что такое?! — возмущенно спросила Жули́. — Чайник? Она не сняла чайник с печки прежде, чем уйти из дома?

— Сейчас не время разбираться с какими-то чайниками, — проворчал Жуль.

Но компаньонка считала по-своему. И в действительности она была права: пожар в доме мог им помешать…

Погасив печку и вернувшись в гостиную, Жули́ обнаружила, что Жуль стоит, замерев в центре комнаты, словно его схватили с поличным.

— Что ты?.. — начала она, но тот вскинул руку.

— Тише! — прошептал он. — Слышишь?!

Жули́ прислушалась. В гостиной раздавались голоса. Голоса были тихими, приглушенными и звучали, словно из-под подушки. И тем не менее они были весьма узнаваемыми.

— Пишут что-то любопытное, мистер Поуп? — спросил почтальон мистер Дьюи.

— Кое-что, — проворчал лифтер.

— Советую вам обратить внимание на некрологи, — добродушно хохотнул почтальон. — Некоторые из них весьма презабавные.

— Благодарю. Так я и сделаю.

Жулики недоуменно переглянулись.

— Это не здесь, — прошептал Жуль. — Это внизу, у окошка миссис Поуп.

Словно в подтверждение его слов, тут же мяукнула Мо. Кошка никогда не поднималась выше первого этажа — настолько она была ленивой.

Тем временем лифтер, почтальон и консьержка продолжали свою беседу.

Жулики двинулись на голоса, и те привели их к письменному столу. Жуль и Жули́ склонились над рожком, из которого как раз раздавалось ворчание мистера Дьюи о дыре в крыше его старенького «троффа» — мол, через нее постоянно задувает ветер и снег.

— Что это такое? — спросила Жули́.

— Думаю, так эта грымза обо всем узнает. Давай искать, пока она не вернулась…

И они взялись за поиски. Глаза жуликов постепенно привыкли к полутьме. В центре гостиной стоял диван, у стен располагались шкафы, напоминающие конторские. Был здесь даже шкафчик картотеки — хозяйка квартиры, судя по всему, собрала свой собственный архив. Что ж, зная ее привычки, этого стоило ожидать.

Жули́ оглядывала письменный стол, центральное место на котором занимала пишущая машинка. В машинку был вправлен лист, рядом лежала стопка таких же листов, отпечатанных, видимо, совсем недавно. Жули́ взяла верхний и попыталась прочесть, но Жуль неожиданно ее отвлек.

Исследуя столы, заставленные аккуратненькими стопками газет — в отличие от гостиной мистера Франки, здесь был абсолютный порядок, — он неожиданно для себя обнаружил, что они с Жули́ в квартире не одни. Среди бумажных кип на столе разместилось что-то странное, со сложенными на груди руками и опущенной долу головой.

Жуль отпрянул и натолкнулся на стул. Жули́ резко обернулась и увидела, что именно послужило причиной грохота.

— Автоматон-секретарь, — заметила она, подойдя. — Не бойся, эта канцелярская штуковина на тебя не набросится. Она записывает всякое, пробивает листы, сшивает папки и тому подобное. У папы был такой механоид — думаю, дядя Сергиус продал его…

Жулю было стыдно за свой мимолетный испуг — «канцелярская штуковина» и правда, кажется, не собиралась на него бросаться.

— Это в нем записывающий цилиндр? — спросил он.

Жули́ кивнула и осторожно крутанула ручку, которая торчала из груди автоматона. Цилиндр немного прокрутился в обратную сторону, после чего Жули́ со знанием дела переключила рычажок на голове механоида.

В следующее мгновение автоматон поднял голову, глаза-лампы мигнули и загорелись, и из небольшого рта-рожка раздался шелест. В гостиной зазвучал женский голос:

— «…из „В Рривв“. Он раскручивал сюжет о гремпинах Уолшшей. Нужно узнать, что он раскопал. Четвертое… По нашему делу. Еще одна буря. Господин Борган. Птицелов. Франки. Финч. Конец записи, Фло!»

Цилиндр остановился. Голос замолк, и шипение стихло. Механический секретарь снова опустил голову.

Жулики застыли. Руки Жуля в перчатках-митенках дрожали.

— Это лишь все подтверждает, — словно пытаясь себя успокоить, сказал он.

— Ага, — согласилась Жули́, испуганная не меньше него. — Нужно отыскать хоть что-то важное.

Легче, впрочем, было сказать, чем сделать, ведь в гостиной квартиры № 6 столько всего хранилось! И «важное» надежно пряталось среди различного обычного, неинтересного и совершенно неважного.

В ящиках картотечного шкафа выстроились ряды прямоугольных картонок, на которых были пропечатаны какие-то цифровые коды. На стенах висели газетные вырезки в рамочках. Во всех заметках говорилось о давних событиях, о которых жулики до этого даже не слышали. Одна сообщала о раскрытии заговора в городском суде, другая — о фальшивом профсоюзе, третья — о безумном механике Трибверке, который создавал автоматонов-убийц…

Статьи жуликов не слишком заинтересовали. Зато их внимание привлекла папка, лежавшая в верхнем ящике письменного стола.

На папке стояло название, выведенное от руки:

«Не-птицы».

Жулики уставились на эту надпись во все глаза. Дрожащими руками Жуль размотал завязки и раскрыл папку.

Внутри обнаружилось несколько листов с машинописным текстом. Щурясь и едва ли не возя носами по листам, жулики не без труда прочитали то, что на поверку оказалось законспектированными разговорами кого-то по имени Фью Фартинг с теми, кого автор текста называл «очевидцами». В каждом из этих разговоров очевидцы утверждали, что видели странных носатых джентльменов и дам. А кто-то и вовсе заверял, что мимо его окон якобы пронесся трамвайный вагон — при этом указанный очевидец добавил, что живет на седьмом этаже и никаких трамваев там отродясь не бывало.

Также в папке лежало несколько фотокарточек. На них мало, что можно было разобрать — лишь какие-то темные фигуры с расплывающимися засвеченными вспышкой лицами.

— Ничего не видно… — прошептала Жули́, перебирая фотокарточки. — Слишком темно…

— Вообще-то, у нас не очень много времени, чтобы все рассматривать, — напомнил Жуль. — Она может вернуться в любую минуту, а нам еще нужно найти то, за чем мы пришли.

Жулик закрыл папку.

— Нужно взять ее с собой, — сказала Жули́.

— Мы не можем, — ответил Жуль. — Она не должна знать, что мы здесь были, помнишь?

— Помню, — буркнула Жули́, оглядевшись по сторонам. И тут же будто бы забыла о странном содержимом таинственной папки. — Ух ты!

У занавешенного окна гостиной стояла какая-то оптическая система на треноге: толстая бронзовая труба, под ней еще труба — чуть тоньше, линзы, окуляры, множество винтов и рычагов; к нижней трубе была подведена горелка с фитилем.

— А это еще что такое? — удивился Жуль.

— Телескоп? — предположила Жули́.

— Зачем ей телескоп? Чтобы наблюдать за всеми?

— Возможно… Давай проверим, куда он направлен…

Жули́ отодвинула штору на окне и прильнула к окуляру главной трубы.

— Видишь что-то? — взволнованно поинтересовался Жуль.

— Только снег. Эта штука не просвечивает через него. А что если…

Не успел Жуль ничего сказать или сделать, как Жули́ опрометью ринулась на кухню. Вернулась она с коробком спичек.

— Свет! — возмущенно воскликнул Жуль. — А вдруг заметят!

— Придется рискнуть, — сказала Жули́ и чиркнула спичкой. После чего поднесла огонек к фитилю, и горелка зажглась. В тот же миг из нижней трубы вырвался тонкий рыжий луч. Он прошил окно, вонзившись в метель, как спица.

Жули́ снова глянула в окуляр. Луч прореживал снег и будто бы создавал тоннель, через который хоть и с трудом, но все же возможно было что-то различить.

— Ты видишь?

— Да… я…

— Что там? — нетерпеливо перетаптываясь рядом, спросил Жуль.

— Какой-то чердак. Я не знаю… Круглое окно, за ним темно. Кажется, это Гротвей.

— Гротвей? Зачем ей следить за каким-то окном в Гротвей?

— А мне откуда знать? Это же не мой телескоп.

— Все верно! — раздался голос за спиной. — Это мой телескоп!

Жулики обернулись и испуганно замерли.

В прихожей стояла Жужанна Чаттни, собственной персоной.

На лицах обоих жуликов застыло одинаковое выражение: «Что она здесь делает?! Ее ведь не должно быть дома!»

— Полагаю, вы сейчас гадаете, почему я не на какой-то встрече, которую вы для меня так хитроумно организовали? — с коварной усмешкой поинтересовалась миссис Чаттни.

Жулики машинально закивали, соглашаясь.

— Конечно, я поняла, что записка поддельная, — сообщила хозяйка квартиры. — С первого взгляда. Плохие из вас жулики!

— Нет, мы хорошие! — воскликнула Жули́.

— Хорошие жулики! — уточнил Жуль.

Но миссис Чаттни больше не была намерена слушать глупости от двух воришек, проникших в ее квартиру. Она угрожающе шагнула к ним.

— Ну что ж. Боюсь, я сегодня не ждала гостей, — сказала она таким тоном, будто сообщала, что все незваные гости уже могут брать номерки и выстраиваться в очередь, ожидая, когда им перережут глотку и отправят на дно сундука.

— Стойте! — воскликнула Жули́.

— И не подумаю! — Миссис Чаттни походила на ту самую лисицу, которая лежала на ее плечах. Она двигалась бесшумно и плавно и напоминала опасного дикого зверя. Ее кулаки были сжаты. Брови нахмурены. В глазах блестела сталь.

— Мы вооружены! — заявил Жуль. — Вы нам ничего не сделаете!

— Ну да! — неприятно усмехнулась миссис Чаттни.

Жуль достал из кармана револьвер и ткнул им в миссис Чаттни. Та замерла в паре шагов от жулика и мгновенно переменилась в лице. Ее глаза расширились от удивления.

И тут она сделала кое-что неожиданное. Она рассмеялась. Громко и искренне.

Жулики неуверенно переглянулись. Не такой они ожидали реакции.

— Что смешного?! — спросил Жуль.

— Да! Здесь нет ничего смешного! — добавила Жули́.

Но миссис Чаттни считала иначе. От смеха у нее даже слезы выступили на глазах.

— Вот уж нет! — хохотала она. — Это очень смешно! Ко мне забрались двое воришек и угрожают мне игрушечным револьвером!

— Ничего он не игрушечный! — возмутился Жуль.

— Да, он самый настоящий! — оскорбилась Жули́.

Миссис Чаттни покачала головой:

— У моего сына, когда он был маленьким, был такой же. Их делают на фабрике игрушек «Либлен». Крошечные револьверчики, чтобы мальчишки могли играть в жуликов и констеблей. Их даже издали нельзя принять за настоящие.

Жулики снова переглянулись. Они не хотели в это верить. Как же так?! И тут Жуль вспомнил, как добыл револьвер, и все встало на свои места. Мистер Хэмм дал ему игрушку?!

Смех миссис Чаттни внезапно прервался. Она прыгнула и стремительно выхватила револьвер из руки Жуля. Тот не успел даже просто понять, что произошло, не то что как-то отреагировать.

Женщина отступила на шаг. Сжав револьвер в руке, нацелила его на жулика. Больше она не выглядела веселой.

— Он все равно игрушечный! — воскликнула Жули́.

— А вот и нет, — ехидно заметила миссис Чаттни. — Это настоящий револьвер. «Деклан», тридцать восьмой калибр. Хорош для темных переулков и заброшенных чердаков.

— Она меня обманула! — обиженно воскликнул Жуль, бросив отчаянный взгляд на компаньонку.

— Так нечестно! — поддержала Жули́.

Жулики чувствовали себя донельзя глупо. Эта хитрая женщина обвела их вокруг пальца, завладела их оружием, и теперь они в полной ее власти!

Миссис Чаттни выглядела невероятно довольной собой.

— Ну а теперь, если не хотите схлопотать пулю из этой крошечной милашки, — сказала она, — вы быстро сядете вон туда. — Она ткнула револьвером в сторону дивана.

Жулики послушались. Они угрюмо пересекли гостиную и опустились на диван.

Не выпуская их из виду, миссис Чаттни взяла стул и поставила его напротив. Затем уселась на него и закинула ногу на ногу. Держа револьвер в одной руке, другой она ловко достала из кармана пальто портсигар, извлекла оттуда папиретку, быстро воткнула ее в мундштук, а мундштук стиснула губами. После чего подожгла папиретку и закурила.

Хозяйка квартиры № 6 презрительно поглядела на жуликов.

— Выкладывайте, что вы здесь делаете! — потребовала она. — Что вы хотели стащить, гадкие воришки?

— Ничего мы не хотели стащить!

— Не стоит мне лгать, — угрожающе качнула револьвером миссис Чаттни. — И снимите уже ваши глупые маски!

— Ничего они не глупые! Такие маски носят все жулики! — обиженно воскликнул Жуль.

— Такие маски носят, чтобы не быть узнанными, — надменно сообщила миссис Чаттни. — А я вас прекрасно знаю. Если только парочка нахальных карликов или обученных цирковых обезьян не решились залезть ко мне в квартиру, то, уверяю вас, этот маскарад совершенно неуместен. Я права, мисс Джей? Что скажете, мистер Финч?

Дети нехотя сняли маски. Им было невероятно обидно, ведь они мастерили их с такой любовью. Аккуратненько вырезали из выходного платья мамы Арабеллы две фигуры, похожие на цифру «8», проделали отверстия для глаз, пришили завязки…

— Подумать только! — язвительно бросила миссис Чаттни. — Какова наглость! Влезть в чужую квартиру! Средь бела дня! К слову, как вы это провернули?!

— Это секрет конторы! — быстро проговорила Арабелла, боясь, как бы Финча не угораздило проболтаться про отмычки.

Чтобы их добыть пришлось попотеть. Первым делом Финч и Арабелла побежали в аптеку и в винную лавку, кое-что купили там, после чего вернулись домой и подстроили так, чтобы бутылка джина «Идлен» на столе во время завтрака Сергиуса Дрея превратилась в идентичную бутылку джина «Идлен», но уже с секретным ингредиентом внутри. Мистер Дрей ел омлет, запивал его своим любимым джином и спустя примерно минут двадцать так утомился от столь сложного процесса, как разрезание яиц ножом, что уснул прямо за столом, рухнув лицом в тарелку. Тогда-то Арабелла и стянула из кармана его штанов колечко с отмычками. Дети немного потренировались на замке двери Финча, после чего отправились «на дело». Отмычки планировалось вернуть на место сразу же после взлома и проникновения, иначе ярость мистера Дрея по пробуждении и обнаружении пропажи сложно было бы себе даже представить.

Если бы миссис Чаттни узнала об отмычках, она бы отобрала и их тоже. Что ж, пока что дети еще не полностью осознавали, в какую беду попали. Вероятно, по поводу отмычек им вообще не стоило беспокоиться, учитывая то, что их ожидало.

— Ну ладно… — усмехнулась миссис Чаттни. — А револьвер у вас откуда?

— Это секрет конторы! — важно заявил Финч. Ему понравилась эта фраза: она звучала важно и убедительно. В ней был вызов и проскальзывало что-то взрослое.

— Украли где-то?

— Это подарок! — соврала Арабелла. — На день рождения.

— Неужели? — прищурилась миссис Чаттни. — Ваш, мисс Джей, день рождения был три месяца назад. А ваш, мистер Финч, будет только через месяц.

Дети испугались еще сильнее. Эта женщина откуда-то знала и помнила, когда у них дни рождения. Она была очень опасной — намного опаснее, чем они полагали.

— И это не значит, что мы не могли получить его раньше, — тем не менее, ответил Финч.

— Не значит, — согласилась миссис Чаттни. — Теперь признавайтесь, что вы хотели украсть.

— Мы ничего не пытались украсть!

— Тогда что вы здесь делали, вооруженные и в жуликовских масках?

Финч понял, что отпираться не имеет смысла. Миссис Чаттни и так должна знать о том, что они ищут: ее наниматель не мог ее не предупредить о том, что он, Финч, везде сует свой нос, как до этого предупредил мистера Дрея. Мальчик надеялся, что попутно ему удастся спровоцировать эту женщину проболтаться.

— Мы знаем, что вы работаете на Птицелова! — воскликнул он. — Мы хотели узнать о Птицелове!

Арабелла испуганно вжалась в спинку дивана: она не думала, что Финч настолько глуп, чтобы взять и выдать их секрет.

Миссис Чаттни выглядела удивленной. Или пыталась таковой казаться.

— Но я не работаю на Птицелова, — сказала она.

— Врите больше! — выпалил Финч. — Мы все знаем! Вы — второй агент Птицелова в нашем доме! Мы видели ваши штуковины для подслушивания и подглядывания! И ваши заметки про не-птиц! А еще мы знаем, что вы на днях ездили на черном «фроббине» Птицелова!

Миссис Чаттни рассерженно поджала губы. Ее поймали за руку, хотя, учитывая, что у нее от злости покраснел кончик носа, судя по всему, схватили ее еще и за него.

— Замолчи, — сквозь зубы процедила она. — Ты ничего не знаешь, маленький дрянной…

— И вы нам ничего не сделаете! — храбро вставила Арабелла. — Потому что мы пойдем в «Фонарь констебля»!

— Мы им все расскажем! — добавил Финч.

— Неужели? — беспечно усмехнулась миссис Чаттни. — Конечно, идите! Я сама вас провожу, даже за ручку отведу. Только не забудьте рассказать господам констеблям о том, что влезли ко мне, в масках и вооруженные, как самые настоящие грабители. А это, скажу я вам по секрету, милые мои недожулики, уже не просто детские шалости. Мистер Доддж не станет с вами церемониться, и вас сразу же отправят в тюрьму Кархген. И там не будет конфет и интересных книжек, там вы будете гнуть пружины или вытачивать шестерни. А выйдете на свободу вы совсем старыми, и у мистера Финча уже к тому времени все зубы повыпадают, а у мисс Джей вырастет седая борода.

Дети перепугались насмерть. Только сейчас они поняли, какую глупость совершили, решив сюда сунуться. Это была не пустая угроза: они живо себе представили себя старыми и больными, ковыляющими по улицам уже давно незнакомого города. Их близкие много лет как умерли, а злодеи исполнили свои злодейские планы, придумали новые и их тоже исполнили. И Финч с Арабеллой не смогли им помешать, так как пропустили свою жизнь, ведь когда-то, в детстве, переоделись жуликами и пробрались в квартиру злодейки.

— Полагаю, мистер Доддж, наш горячо любимый констебль, с радостью вас арестует, — добавила миссис Чаттни, с удовольствием глядя на панику в детских глазах. — Вас закуют в кандалы, переоденут в полосатую мешковатую робу, запихнут в душный вонючий фургон и привезут туда, где вы останетесь в компании таких же, как вы, закоренелых жуликов. Закон восторжествует, а я выпью какао с тортиком.

Арабелла заплакала. В попытке утешить девочку, Финч взял ее за руку, хотя и сам был не далек от того, чтобы последовать примеру подруги. Чувствовал он себя прескверно.

Миссис Чаттни глянула на детей задумчиво. Судя по всему, она что-то решала, взвешивала какие-то варианты.

— И все же, — наконец сказала миссис Чаттни, — я не какое-то там бессердечное чудовище, чтобы отдавать вас в руки нашей славной полиции.

Дети поглядели на нее с надеждой. Неужели она их не выдаст?! Неужели они не состарятся в тюрьме?!

— Простите нас, миссис Чаттни! — проскулил Финч.

— Мы больше не будем, миссис Чаттни! — добавила Арабелла. — Честно-пречестно!

Миссис Чаттни усмехнулась и почесала нос дулом револьвера.

— Ну да, ну да, — презрительно сказала она. — А моя реплика во всей этой слезливой драмке: «Хорошо, дети! Главное сделайте правильные выводы! И больше не шалите! Вы свободны, дети!», так что ли?

Дети поглядели друг на друга, после чего повернулись к миссис Чаттни.

— Так, — закивали они простодушно.

Но миссис Чаттни не была добренькой и снисходительной — она оборвала надежды детей, как злой порыв ветра — телеграфный провод.

— Вы кое-что сделаете для меня, — сказала она угрожающим голосом.

— Мы ничего не станем для вас делать! — вскинулась Арабелла. — Вы — злая. Вы помощница Птицелова!

— Вы станете, — процедила миссис Чаттни. — Можете мне поверить. Потому что иначе… — Она изобразила трясущегося беззубого Финча и сымитировала старческий голос: — Можно мне толченый леденец, у меня совсем нет зубов! Шам-шам… — После чего изобразила старую Арабеллу: — Где мой гребешок для моей длинной седой бороды? Она вся перепуталась! — А затем изобразила себя, веселую и беззаботную: — Хм… Какой вкусный какао! Какой вкусный тортик!

Дети, не сговариваясь, поморщились. Актрисой миссис Чаттни была ужасной.

— Что вы от нас хотите? — яростно выдавил из себя Финч. Ему казалось, что он пытается вытолкнуть изо рта гадкую бородавчатую склизкую жабу, но та забирается еще глубже — лезет ему в самое горло.

Миссис Чаттни кивнула на окно гостиной, в котором еще можно было разглядеть нить затухающего луча.

— Вы ведь увидели в мой телескоп то место, на которое он направлен, так? — Она выждала, но дети не ответили, и она продолжила: — Полагаю, что так. Значит, вы догадались, что это место меня особо интересует.

— Ну и что? — спросил Финч.

— К сожалению, я не могу сама туда отправиться и навестить того, кто там живет.

— А кто там живет? — спросила Арабелла.

— Вот вы и узнаете, — ответила миссис Чаттни. — Мне нужно, чтобы вы прямо сейчас пошли туда и узнали, кто там живет. Поговорили с… — она на мгновение запнулась, — с тем, кто там живет. Все разузнали о нем, вернулись и рассказали мне. И тогда я вас прощу. И поверю в ваши «честно-пречестно» и «больше не буду».

— А где это место? — спросила Арабелла.

— В Гротвей, — сказала миссис Чаттни, злорадно улыбаясь.

— Но скоро начнется буря! — возмутился Финч. — Мы можем не успеть вернуться.

— Ну, тогда, замерзая в снегу, не забудьте себе напомнить, что вы сами во всем виноваты. И что в то время, как вы синеете, все хорошие, воспитанные дети пьют чай с печеньем в теплых гостиных.

— Вы — плохой, мерзкий человек! — воскликнула Арабелла.

— Сама такая, — ответила миссис Чаттни. — Так что вы выбираете? Идете, куда я сказала, или я иду заваривать себе какао?

* * *

Выла штормовая тревога. Она вытекала из рупоров, развешанных по всему городу, проникала во все щели. Заунывная, как старуха на мостке причальной мачты, вот уже дюжину лет бессмысленно ожидающая прибытия дирижабля, который давно не курсирует по небу.

Во время войны аэро-тревога сигнализировала о приближении вражеских воздушных крейсеров, сейчас же она сообщала жителям города о начале снежной бури.

Завыла она примерно в полдень. Все приборы на метеорологических станциях посходили с ума. Температура воздуха опустилась до критических отметок, поднялся яростный ветер, метель с каждой минутой становилась все сильнее.

Полеты над городом отменили еще ранним утром, «кнопфы» и дирижабли укрылись в эллинги, а воздушные шары в этот день даже не поднимались в небо из-за пурги. Все аэробакены и навигационные подвесные маяки спустили вниз и заперли на чердаках.

Потом прекратилось и трамвайное сообщение. Постепенно все станции в городе опустели, их смотрители погасили фонари, выключили автоматонов, остановили механические лестницы (где они были) и заперли трамвайные шлюзы. Пути быстро замело снегом.

К половине одиннадцатого прекратили работать почтальоны. После этого двери почтамтов и щели ящиков для писем закрылись. Последняя посылка была доставлена некоему Джеймсу Ди с улицы Фергей, что в Липп. Это было известие о том, что его кузен, мистер Уилсон Ди из Докери, считает, что успеет, пока не началась буря, преодолеть весь город и добраться до кузена, с которым он и намеревается провести бурю за игрой в «Тролльридж». Наивный…

Следом опустели и «Фонари констебля». Сами констебли, согласно «Штормовому положению полиции», перебрались в ближайшие дома, чтобы следить за порядком во время бури. Если перевести на язык жителей Горри, это значило, что прожорливых котов запирали в железные бочки со стаей озверевших крыс.

Ровно в одиннадцать часов в городе перестали принимать и отправлять телеграммы. С помощью специальных механизмов рабочие из Телеграфного ведомства опустили к земле все провода и надежно укрыли их, после чего отправились по домам. А вот пересыльщики из Пневмопочтового ведомства продолжали работать на своих станциях по всему городу в пару и дыму. Первое исходило от их взмыленных голов под форменными фуражками, а второе — от натруженных мягких мест, натертых жесткими стульчиками. Для пневмопочты сейчас начиналось самое безумное время — на нее ложился весь объем городских пересылок…

Город стремительно превращался в нечто понурое, угрюмое и заброшенное. На дверях всех цирюлен, мастерских, лавок, аптек, кофеен и пабов повисли замки. В полдвенадцатого закрылся последний паб на окраине Горри, и это был «Беспечный Бо». Какой же еще паб это мог быть?

Приказчики заперли конторы. Все джентльменские клубы, дамские салоны и даже притоны опустели. Шумно было, разве что, в Клубе самоубийц — там как раз намечалось праздничное собрание почетных членов у открытых окон.

Транспорт с улиц весь исчез, да и пешеходов почти не осталось, кроме тех, кто страдал неумением рассчитывать время и вдруг вспомнил о чем-то невероятно важном и умопомрачительно срочном.

Ближе к полудню город почти вымер. Дома превратились в островки, затерянные в метели. Пока что они еще светились десятками окон, хотя оставалось совсем недолго до того, как все окна закроются железными штормовыми ставнями. Со стороны это было незаметно, но внутри, в каждом из этих домов, кипела жизнь, бурлила, как в бронзовом чайнике на печке.

К примеру, в доме № 17 на улице Трум тощее лысенькое существо с острыми коготочками и фиолетовыми тенями на веках носилось туда-сюда как угорелое, и никто не хотел его пожалеть и угостить чем-то вкусным.

Сегодняшний день у миссис Присциллы Поуп был исключительно нервным и обремененным заботами. Консьержка трудилась, как автоматон-кочегар у топки, раздавая всем указания, требуя соблюдать порядок и лично проверяя, верно ли продвигается подготовка к защите дома перед бурей. Так при этом она была вынуждена выслушивать жалобы, недовольство, подозрения, страхи, а порой и откровенные оскорбления. Кому-то, видите ли, не доставили вовремя граммофонную пластинку с записями новых вальсов, а кто-то отчего-то считал, что его срочное дело намного срочнее срочных дел прочих. И все постоянно подходили к ней и что-то спрашивали, спрашивали, спрашивали… Голова у несчастной консьержки просто раскалывалась, ее тошнило от жильцов и от их неизменно глупых просьб, от их необоснованных жалоб и незатихающего ворчания. С минуты на минуту миссис Поуп грозила сорваться…

С самого утра в доме № 17 стало необычайно шумно и людно. Жильцы сновали туда-сюда, двери громыхали от постоянного появления посыльных из лавок и различных контор. Приходил даже душеприказчик к миссис Горбль из десятой квартиры. Маразматичная старуха перед каждой снежной бурей переписывала завещание. Так как у нее никого из родных не осталось, очередным наследничком должна была стать… какая-то из ее кукол. Именно с куклами она чаще всего общалась, пила чай, обсуждала последние новости из газет и регулярно грозилась лишить наследства одних в пользу других. Хорошо хоть куклы были заперты и не высовывали носа на лестницу и, соответственно, не попадались под руку или под ногу бедной и измотанной героической женщине по имени Присцилла Поуп.

Впрочем, забот хватало и без кукол. Тепло-решетка не справлялась с потоком жильцов и напором метели в двери. Возле окошка консьержки было натоптано: снег таял и превращался в слякоть, а неотесанный Бартоломью был слишком занят доставкой жильцов и их заказов на этажи, и не мог найти минутку, чтобы все убрать. Миссис Поуп постоянно озиралась в поисках этих несносных детей — вот кто бы сейчас пригодился здесь со щетками и швабрами, — но, как назло, они куда-то запропастились.

А еще ее постоянно подгоняли эти недотепы в синих мундирах. Констеблям вынесли два удобных кресла, но вели они себя нагло и совершенно бесцеремонно, комментируя каждое действие запыхавшейся консьержки, требуя разжечь, наконец, камины на первом этаже и при этом напоминая ей о том, что времени осталось совсем мало — как будто она могла об этом просто взять и забыть! Так, ко всему прочему, мистер Доддж еще и закурил свою трубку, и по всему первому этажу поползли синие облака от его смрадного полицейского табака.

«И почему они именно здесь всегда остаются?! — мучил бедную консьержку вопрос. — Почему не в шестнадцатом или восемнадцатом?! Как будто и без них мало суеты!»

Жильцы между тем упомянутую суету лишь разводили. Мистер Эдвинс вдруг решил выбить ковер на заднем дворе, мистер Драммин заказал дюжину ящиков вина («Запас на время непогоды, вы понимаете, миссис Поуп!»), мистер Блувин спустился, чтобы сообщить, что на одном из этажей им лично был замечен ошивающийся без дела снеговик, и спросил, каким это, интересно, образом тот мог проскочить мимо всегда такой внимательной миссис Поуп.

«Каким это, интересно, образом?! — гневно подумала консьержка. — Да сейчас мимо мог бы промаршировать взвод парострелков, а я бы не заметила! Столько дел! Кстати о делах… Так, что там на очереди в списке? Ага: удостовериться, что все окна в доме перекрыты штормовыми ставнями».

— Бартоломью! — воскликнула консьержка, обращаясь к своему личному прислужнику, а по совместительству супругу. — Отправляйся во вторую и десятую. Закрой ставни вдовы Лилли и проверь, закрыла ли свои эта дырявоголовая карга Горбль! К слову, ты закрыл ставни на чердаке?

— Еще вчера.

— Хорошо. После того, как разберешься с оставшимися ставнями, отнеси ящики со свечами и бутыли с керосином в подвал. А раз уж ты будешь в подвале, то собери заодно и кровати.

Кровати, о которых шла речь, предназначались для любого, кто окажется незадолго перед бурей возле дома или в самом доме и не сможет выбраться из-за непогоды. Обычно собирались две кровати для констеблей и еще три запасных. Как бы ни была консьержка против чужаков, ночующих на вверенной ей территории, она не могла преступить закон — особенно в присутствии его ярых (когда им это удобно и выгодно) представителей. А закон требовал впускать всех, кто будет просить помощи в бурю.

— Почему я должен постоянно собирать эти кровати? — проворчал мистер Поуп.

— Потому что такой порядок, — раздраженно ответила супруга нарочито громко — так, чтобы услышали констебли. — Не могу же я идти их собирать? Я занята здесь, как видишь!

— Мы можем поменяться.

— Ну да, не хочешь выпить «раз-мечтин»? Тут и так кавардак — ты с ним не справишься. А мне еще нужно покормить Мо! Она ничего сегодня не ела!

Что касается Мо, то она очень плохо переносила снежные бури. Начать с того, что ее раздражали суета, шум, грязь, чьи-то нервы, висящие тут и там, словно нитки. А еще она невероятно мерзла. Поэтому уже довольно продолжительное время кошка возлежала на радиаторе теплофора, приняв своим лысым телом форму его верхней гармошчатой поверхности. Она глядела на стену у подвальной двери и, как и констебли, ожидала, когда же уже откроют, наконец, заслонки и разожгут три больших камина.

Взмокшей и покрасневшей миссис Поуп, пытающейся разобраться со штабелями ящиков и коробок, сгруженных у ее стойки, пока что было не до того.

Постоянно подходил кто-то из жильцов, интересуясь, что там с его посылками. Консьержка огрызалась, выдавала ящик или коробку и сверялась со списком дел, напоминая себе, что нужно не забыть и послать Бартоломью за зловонным пьянчугой Хэммом. Она бы с радостью снова оставила его в этой ржавой развалюхе, но полицейский следователь из «Департамента Бурь», пришедший вскоре после предыдущей бури (явно по доносу кого-то из подлых жильцов), мягко намекнул, что если старик останется еще в одну бурю вне дома, миссис Поуп лично проведет следующую в застенке…

А затем по всему городу неожиданно взвыла штормовая тревога, и миссис Поуп ненароком выронила из рук небольшую коробку. Изнутри послышался звон разбитого стекла, а из щелей коробки на пол стала вытекать темно-зеленая жидкость с отчетливым ядовитым запахом. Судя по тому, что посылка предназначалась для склочного мистера Эдвинса, это явно была какая-то отрава — для мышей или для соседей — это уж кому как повезет.

Консьержка, пыхтя и ругаясь себе под нос, принялась убирать эту локальную катастрофу, под досужими взглядами констеблей, под взволнованные вопросы мистера Гринвуда, не его ли это была бандероль, и под осуждающее качание головой мадам Флёрхаунд. Так еще и Мо зачем-то вдруг спрыгнула со своего радиофора и решила попробовать на вкус бывшее содержимое бывших склянок. Пришлось ее отгонять…

И вот именно в этот момент по лестнице вниз спустились дети. Они шли, понуро опустив головы, в сопровождении миссис Чаттни, которая с отеческой заботой придерживала их за плечи.

— О, Финч! — воскликнул мистер Перкинс, только завидев мальчика. — Ты мне нужен! Появились вопросы касательно твоего дела!

Констебль Доддж утомленно вздохнул: с недавнего времени Перкинс решил его доконать этими своими полицейскими делами. Вечно суется, куда не просят, лезет во всякое, вынюхивает и — страшно подумать — расследует! И его нисколько не заботит, как это отразится на моральном благополучии, приятном неторопливом распорядке дня и — что важнее! — карьерном росте его старшего коллеги. Ведь он, мистер Доддж, получает теперь сплошь нагоняи. Господин Помм, инспектор всего Горри, уже очень сердится. Он так и сказал Додджу при последней встрече: «Хватит! Хватит расследовать! Хватит проводить аресты! Вы не для того служите в полиции, чтобы это делать! Из-за вас уже некуда сажать этих проходимцев! Приходится запирать их в сундуки! Так и сундуки уже некуда ставить! Их начали уже в моем кабинете складировать! Если не уймешься, Доддж…»

Так мистер Доддж и рад был бы уняться, но вот его младший коллега явно не понимал всех возможных последствий этой никому не нужной и откровенно вредящей продуктивности. Ведь господин Помм боится, что кто-то из высокого начальства оценит результативность его участка с улицы Грэйсби и его, еще чего доброго, повысят и переведут куда-то, где придется работать в поте лица, а у него здесь теплое, уютное место, его дела, его знакомые «голубчики». Он слишком стар и важен, чтобы вдруг начинать работать. Да еще по вине каких-то двух констеблей с какого-то там пустыря.

К радости и мстительному удовлетворению мистера Додджа, миссис Чаттни сама решила поставить этого «выскочку» на место:

— Сэр! — уверенно и твердо сказала она мистеру Перкинсу. — Боюсь, все вопросы придется отложить до того, как дети вернутся.

— Вернутся? — удивился констебль. — Но куда им идти?! Скоро начнется буря. Уже пустили сирену.

— Мы идем… — начал было Финч, но миссис Чаттни с силой сжала руку на его плече.

— В лавку за печеньем, — сказала она. — Им нужно успеть до бури. И если они не будут возиться, то как раз успеют.

— Но зачем? — Констебль упрямо не желал понимать. — Уже все лавки, должно быть, закрыты. Да и что это еще за печенье такое, ради которого…

— Очень вкусное, — с улыбкой ответила миссис Чаттни. — Дети, — она развернула их к себе и выразительно поглядела на обоих. — Поторопитесь. И не вздумайте обмануть меня и взять другое печенье. Потому что в таком случае я пойду и… — она многозначительно кивнула на мистера Додджа, ворочающегося в облаке трубочного дыма.

— Выпьете какао без нас? — гневно закончила за нее Арабелла.

— Вот именно. Бегом! Бегом!

Констебль Перкинс продолжал хмуриться.

— Но я не понимаю, — сказал он.

— Перкинс, оставь их! — велел мистер Доддж, которого уже утомило разбирательство из-за какого-то печенья. — Пусть себе идут! И пусть хоть опаздывают… Меньше детей в доме — всем лучше.

И дети, под недовольным взглядом констебля Перкинса, подталкиваемые ободряюще-угрожающим киванием миссис Чаттни, вышли из дома.

На часах было двенадцать минут первого.

* * *

Входная дверь скрипнула и открылась. С улицы в проем залетел морозный ветер, а следом ворвалось лохматое снежное облако, из которого выбрались двое сплошь залепленных снегом человечков.

— Это тот дом? — синими от холода губами спросил Финч, с натугой затворяя за собой дверь.

— Кажется, да, — ответила и вовсе белыми губами Арабелла. — Я почти уверена, но табличку было трудно разглядеть…

В подъезде свет не горел. Тепло-решетка здесь хоть и имелась, но она напоминала своим видом музейный экспонат и, конечно же, не работала. Что касается консьержки, то на первом этаже ей попросту не удалось бы отыскать, куда приткнуться: от входной двери до лестницы было всего лишь пять-шесть шагов.

Место это походило на потерянный, всеми забытый закуток. Казалось, здесь давно никто не живет. Возле входа висели почтовые ящики с номерками квартир: и номерки, и замки на них проржавели. У основания лестницы громоздились старые шляпные коробки и парочка сломанных древних автоматонов.

Обстановка навевала дурные мысли и еще более дурные предчувствия. Впрочем, у детей особого выбора не было — лишь идти вглубь этого старого затхлого места, и они опасливо двинулись к лестнице.

— Очень странный дом как для Гротвей, — пробормотал Финч.

— Да. Он какой-то… грустный.

Мальчик подобрал бы ему другие определения. Он больше склонялся к: «темный», «жуткий», «заброшенный».

Свет внутрь дома проникал лишь через круглые окна на площадках лестницы. Серый, дрожащий и чахлый, этот свет вырывал из темноты очертания различного хлама на ступенях, вроде трухлявых буфетов, пыльных чемоданов и даже гардеробов, забитых старыми газетами.

Дети пытались вести себя как можно тише. Они ступали на цыпочках и вслушивались в тишину. Финч шел первым, Арабелла двигалась следом, постоянно озираясь и морщась: они оставляли за собой снежные следы на ступенях, и любой, кому вздумалось бы зайти в подъезд следом за ними, тут же понял бы, куда дети идут.

Глядя на облупленные и местами покосившиеся двери квартир, мимо которых они с Арабеллой шли, Финч думал, что обитающий под этой крышей человек явно не из тех, кто любит или ждет гостей…

Вскоре дети добрались до пятого этажа. На него выходили двери двух квартир. Почти все пространство между ними занимало собой такое же старье, как и на лестнице, которое неизвестно зачем тут сгрудили:сундук, из прохудившегося бока которого вываливались комья пыли, гнутые граммофонные рога, парочка плетеных кресел, вешалки-стойки, колонна из чемоданов и тому подобное.

— Куда дальше? — спросил Финч.

Круглое окно, которое Арабелла увидела в телескоп миссис Чаттни, располагалось под самой крышей, а значит, им требовалось попасть еще выше. Вот только никакого хода наверх не наблюдалось.

Арабелла привстала на носочки, выглядывая что-то в глубине наваленного хлама.

— Кажется, там еще одна дверь! — громким шепотом проговорила она. — Я вижу уголок двери и петли!

— И как мы туда попадем?

— Нам надо отодвинуть кое-что — и мы там!

Финч вздохнул и, ухватившись за старое кресло, попытался его отодвинуть. Вышло это далеко не сразу. Чтобы высвободить кресло, сперва пришлось достать и отставить в сторону аккордеонный кофр со сломанными замками и убрать книги с серыми обложками без каких-либо надписей.

Арабелла принялась помогать. Она вытащила несколько сломанных зонтиков, диванные подушки, обтянутые полосатой тканью, и корзинку, полную выцветших клубков ниток. Дети старались не шуметь, но это было практически невозможно: все скрипело, лязгало и стучало — старые вещи будто горько жаловались на свою судьбу.

Постепенно завал разбирался, и спустя минут десять Финч и Арабелла расчистили узенький проход. За ним обнаружилась темно-зеленая дверь. На двери висела табличка, на которой было написано:

«Добро пожаловать. Входите без стука. И даже если вам покажется подобное приглашение странным или подозрительным, то ничего странного и подозрительного тут нет, я вас заверяю. Все равно заходите. Без стука».

Финч поглядел на Арабеллу. Та пожала плечами.

Открыв дверь, они увидели узенькую деревянную лестницу. Осторожно ступая, они двинулись вверх. Ступени коварно скрипели под каждым их шагом, но вскоре лестница закончилась и Финч с Арабеллой оказались перед еще одной дверью. Прислушались: из-за нее раздавался лишь шум ветра.

Финч затаил дыхание и, повернув ручку, чуть приоткрыл дверь. Дети прильнули к щелочке.

Это и правда был чердак. Пара деревянных колонн поднимались под тонущие в потемках своды крыши. В противоположной от входа стене зияло большое круглое окно — оно было распахнуто настежь и подперто какой-то книжкой, чтобы не закрывалось.

В проеме, свесив ноги наружу, сидел мужчина. Фигура его была окутана снегом, но незнакомец, казалось, не мерз, да и вообще никаких неудобств из-за непогоды не испытывал. А еще он… ловил рыбу: в руках мужчина сжимал удочку, леска которой тянулась прямо в метель. Одет незнакомец был в рубаху, черную жилетку и штаны, шею замотал красным клетчатым шарфом. На подоконнике рядом с ним стояли его башмаки.

Видимо, почувствовав, что на него глядят, незнакомец обернулся, хмыкнул и пошевелил заостренным носом. Черные не-птичьи глаза глядели лукаво.

— Ну и долго же вас пришлось ждать! — воскликнул господин в окне порывистым надтреснутым голосом.

— Вы нас ждали? — удивленно спросил Финч.

— Конечно.

— Но откуда вы знали, что мы придем? — спросила Арабелла.

— Рано или поздно это должно было случиться… — глубокомысленно заметил мистер-не-птица. — Но я думал, вы будете толстыми и румяными.

— Почему это? — Финч не понял, обижаться ему или нет.

— А еще вы должны были быть выше, — продолжил незнакомец. — Хотя… я даже через дверь вижу, что и так сойдет.

— Сойдет для чего? — испуганно спросила Арабелла.

— Чтобы немного покаркать с вами. Представим, что мы старые приятели, договорились? Не стоит прятаться на лестнице. Проходите! Закрывайте дверь! Тут сквозит!

Неуверенно приняв приглашение, Финч первым вошел на чердак, Арабелла с опаской шагнула следом. Она притворила дверь, но неплотно, чтобы в любой момент можно было убежать.

— Вам сквозит? — удивился Финч, глядя на летящий в окно снег, при этом незнакомец даже не думал поежиться от холода — приличия ради.

— Ну да. — Он поправил шарфик. — У меня вообще-то хрупкое здоровье. Я боюсь простыть.

Подойдя чуть ближе, дети увидели, что у не-птицы сломан нос: по переносице расплывался синяк, хрящи слегка сместились, да и сам нос торчал под странным углом.

— Вы знаете, кто мы? — спросил Финч.

— Нет, конечно, — ответил мистер-не-птица. — Откуда бы?

— Тогда как же так вышло, что вы нас ждали?

— Я вас не ждал.

— Но вы сказали…

— Я ждал не именно вас, а вообще кого-то. — Незнакомец отвернулся и повел удочкой из стороны в сторону. — Кого угодно. Тут очень одиноко, знаете ли, и я уже семь ночей тут торчу. Мне сказали: «Надоело с тобой возиться! Ты перегнул палку! Жди здесь!» А потом хлопнули дверью. И кажется, про меня забыли… И я все ждал, чтобы кто-то пришел. Хоть кто-то. Надеюсь, вы пришли развеять мою скуку. Как вас зовут?

— Я — Финч, а это — Арабелла, — представил мальчик себя и подругу. — А вас как зовут?

— Риввин, — ответил мистер-не-птица.

Финч уже слышал это имя. Кажется, он знал, что случилось с носом джентльмена в окне.

Мистер Риввин снова повернулся к детям. В его круглых черных глазах застыло любопытство:

— Вы просто гуляли и решили меня навестить?

— Вроде того, — уклончиво ответила Арабелла. — Мы увидели, что кто-то сидит здесь с удочкой и захотели узнать, что вы ловите…

— Рыбку, конечно! Если ловить ее днем, то можно вытянуть очень жирную и сочную.

— И много вы уже поймали? — спросил Финч.

— Пока что не очень много, — признался мистер Риввин. — Ни одной. — И предвосхитив новые вопросы или хуже того — сочувствие, поспешно добавил: — Конечно, я ничего не поймал! Вы что, не видите? Я же сонный! Еще бы — не спать так поздно!

Финч кивнул, предположив, что у не-птиц ночной образ жизни. Да и этот мистер Риввин действительно выглядел уставшим: зевал, клонился набок, веки его поднимались медленно и тяжело.

— Вы ведь не не-птицы, — заметил мистер Риввин. — Как вы смогли меня разглядеть снизу в такой метели?

Арабелла беспомощно поглядела на Финча — вдруг он что-нибудь придумает.

— Мы — друзья мадам Клары Шпигельрабераух, — сказал мальчик.

— О, Клара! — обрадованно проговорил мистер Риввин. — Она приносит мне рыбных конфет иногда. В смысле, приносила. До того, как меня заперли здесь. А еще Клара говорила, чтобы я был осмотрительнее. Она строгая, но хорошая. Мне еще повезло, что она почти всегда злится только на Тристана.

«Тристан Моротт Борган, — подумал Финч. — Господин домовладелец. Значит, я был прав…»

— А еще она сказала: «Ты сам виноват, дружок!» — Не-птица жалобно показал на свой сломанный нос.

— Мисс Коллн сказала, что вы пытались ее похитить, мистер Риввин, — хмуро напомнил Финч.

— Это же была шутка, — проворчал не-птица. — Просто шутка. Кто мог подумать, что она обидится и сломает мне мой прекрасный нос. Дурно воспитанная особа, знаете ли. Мне было очень скучно, и я всего лишь решил пошутить. Никто бы ее не похищал на самом деле. Да она мне и не нравится вовсе! Не люблю тех, кто шуток не понимает! К тому же мисс Коллн совершенно не пунктуальная, что не может не раздражать! А еще она без ума от этого зануды Каррана, будь он неладен, который просто стоял и смотрел, как она бьет меня по моему красивому лицу, и даже не вмешался, чтобы остановить ее! Вот так! И я на них обижен…

Мистер Риввин казался весьма эксцентричной особой. Даже по меркам не-птиц. Его характер на первый взгляд был слишком противоречив, чтобы понять, каков он на самом деле: утончен или груб, добродушен или же коварен, наивен или только таковым прикидывается. И все же кое-что Финч и Арабелла о нем уяснили. Во-первых, он был весьма самовлюбленным, а во-вторых, переживал сейчас не лучшие времена.

— Мне так скучно, — грустно сказал мистер Риввин. — Я здесь сижу безвылазно, не с кем даже поговорить.

— А почему вы никуда не пойдете? — спросила Арабелла, кивнув на окно. — У вас что, нет друзей?

Мистер Риввин поглядел на нее сперва горделиво, а затем понуро:

— О, девочка, я нахожу и завожу друзей быстрее, чем завсегдатай паба расправляется с пинтой. Но тут никого не бывает… А я не могу выходить. Он меня наказал. Вроде как, отселил. Видите ли, я веду себя неподобающе! И могу всех выдать! Зануда!

— Кто «он», мистер Риввин? Кто вас наказал?

— Тристан, — угрюмо сказал не-птица. — Разве не ясно? И вообще, я всего лишь хотел немного повеселиться. А тот жалкий человечишка, мой приятель Джеймс Морби, наврал всем, что я якобы его похитил и заставлял кутить! Вот подлец! — Он скривился и стал по памяти зачитывать, видимо, газетную статью: — «Да будет известно широкой общественности, что это носатый монстр меня похитил, таскал по пабам, притонам и кабаре и заставлял пить эль, джин и горящую настойку. Это он велел мне волочиться за двусмысленными женщинами, грубо и неподобающе себя вести, орать песни и драться с какими-то незнакомцами. Ему было невдомек, что я — почтенный член общества, благовоспитанный джентльмен и скромный во всем человек! Так что я ни в чем не виноват и не понимаю, почему меня обвиняют в недостойном поведении. Это все носатый монстр!» — Мистер Риввин поморщился. — Лжец и мерзавец! На меня свалил всю вину. А вы бы видели, что он вытворял! Как будто свинья оделась в костюм и уселась за штурвал этого как его… «троффа». Я уж и не знал, как от него отделаться. Благовоспитанный джентльмен, как же! Так ко всему прочему этот предатель и подлый трус протрезвел в застенке у полиции и давай на меня жаловаться! Представляете? Придумал целую историю и газетчикам сообщил! Только этот хлыщ забыл упомянуть о том, как сам пытался угнать воздушный шар, или о том, как он в непристойном виде гонялся за гувернантками из Шелли и едва ли не сотню раз спрашивал у меня: «Ну что, друг мой Риввин, куда теперь?» Эх, это был мой единственный приятель…

— Мы вам очень сочувствуем, мистер Риввин, — сказал Финч.

— Но это еще не все! — возмущенно добавил не-птица. — Ведь есть еще эта подлая и коварная женщина! Эта Мадлен Рокрот! Она говорила всем, что к ней по ночам заявляется монстр и заставляет ее танцевать на дымоходах. Несправедливо! Мы танцевали только на заснеженной черепице и никогда не поднимались на дымоходы. Так что она все врет. Но мне никто не поверит. Все сваливают вину на носатого монстра! А я… Мне здесь так уныло… На днях неподалеку проходила ярмарка, но я ее проспал. Хотя там должны были продавать рыбные конфеты! Моя жизнь — скука смертная! Порой мне кажется, что в этом проклятом городе вообще ничего не происходит.

— А как же праздник не-птиц во время Снежной бури? — спросил Финч.

— Мы его не отмечаем, — грустно сказал мистер Риввин. — Тристан — тот еще зануда. Если у него извечный траур, значит, у всех извечный траур.

Арабелле стало жалко этого несчастного не-птицу. Она сказала:

— Тогда, наверное, вам будет любопытно узнать, что скоро в городе состоится бал.

— Бал? — глаза не-птицы заблестели ярко-ярко. — И где же он будет дан?

— В «Уэллесби». Это поместье возле Рривва. Там живут Уолшши.

— Никогда не слышал, — задумчиво проговорил мистер Риввин.

— Они очень богатые. Добывают снег.

Не-птицу явно не интересовало благосостояние Уолшшей или сфера их деятельности.

— А что с самим балом? — спросил мистер Риввин. — Там будет много народу?

— Думаю, полным-полно, — сказал Финч.

— Значит, решено! — восторженно воскликнул не-птица. — Я отправляюсь на бал!

Мистер Риввин даже затряс удочкой от предвкушения.

— Но там будут одни люди! — вырвалось у Финча, и Арабелла осуждающе округлила глаза.

— И что с того? — с широкой улыбкой спросил мистер Риввин.

— Ну, вы ведь не хотите, — неуверенно продолжил Финч, — чтобы потом появились заголовки, вроде… эм-м-м… «Монстр посетил бал и вскружил головы всем дамам».

От прямолинейности Финча Арабелла возмущенно поджала губы. Кто знает, как этот тип может отреагировать на его слова…

Но мистер Риввин был доволен:

— Прекрасный заголовок, — сказал он. — Но ты прав. Я понимаю, что ты имеешь в виду. И все же я предпочту, чтобы головы дам были вскружены моими манерами и танцами, а не моим видом… Так лучше?

Пока он говорил, его лицо изменилось. Нос укоротился, глаза приобрели человеческие разрез и форму, четко очертились губы, кожа потемнела и стала прекрасно сочетаться с насыщенными каштановыми волосами. Метаморфоза завершилась за какой-то миг. Да, он и правда был красавчиком. Даже Финч понял это. А что касается Арабеллы… на ее лице огромными буквами кто-то будто бы написал: «Ух ты!»

Но мальчика не волновало то, что этот мистер Риввин весь из себя хоть куда — он кое-что заметил. Мистер Риввин как две капли воды походил на Жужанну Чаттни, только был намного моложе. Ну, и являлся мужчиной, само собой. Все постепенно стало обретать смысл. Мальчик вдруг понял, зачем они сюда пришли.

— Мистер Риввин, — начал Финч, — а где вы жили до того, как вас заперли здесь?

Мистер Риввин прищурился.

— Я жил в Горри, — сказал он. — Угрюмое местечко.

Не-птица снова начал бледнеть, словно воспоминания о прежнем доме были исключительно неприятными. Нос принялся расти, а глаза чернеть. Арабелла гневно взглянула на Финча, мол, гляди, что ты наделал! А потом ей стало стыдно из-за того, что она на мгновение забыла об их деле и поддалась чарам коварной не-птицы. Ведь только по-настоящему коварные существа могут позволять себе быть такими красивыми.

— А где именно в Горри? — продолжал допытываться Финч.

— В одном старом доме, — сказал мистер Риввин, широко зевнув. — Моя квартирка на восьмом этаже совсем крошечная — как табакерка. Еще и с соседями не повезло: рядом живут зануда Траум и еще больший зануда Кэрри.

— На восьмом этаже? — спросил Финч. Он вспомнил слова мистера Хэмма: «Никто не пропал! Они все здесь…» — А там много квартир?

— Думаю, около дюжины. Я никогда не считал. Считать скучно…

— Мы живем в том же доме, что и вы, — сообщил Финч. — Только ниже.

— Какое занимательное совпадение! — обрадовался мистер Риввин. — А я вас никогда не видел.

— Вы по лестнице ходите или ездите на лифте? — уточнил мальчик.

— У нас нет лестниц, да и лифта тоже. Мы просто выходим через синюю дверь на восьмом этаже. Но мы редко покидаем дом. Тристан не любит, когда мы это делаем. Потому что он тиран и зануда…

— А давно вы там живете? — спросила Арабелла. — На восьмом этаже?

— Всю жизнь, — последовал ответ.

Мистер Риввин залез на чердак, повесил удочку на гвоздик и зашвырнул в окно сперва один свой башмак, затем другой. После чего закрыл его.

— Обожаю их искать, — пояснил он, но странные привычки не-птицы Финча сейчас не заботили.

— Но если вы всю жизнь живете на восьмом этаже… — сказал он, запнулся и спросил иначе: — А как же ваша… мама?

— Какая еще мама? — удивился мистер Риввин и еще раз зевнул — шире прежнего: — Уаэээа… Как же хочется спа-а-ать… Пойду прилягу, — сообщил он сонно. — Рад был поо… — на этот раз он зевнул так широко, что казалось, вот-вот верхняя половина его лица откинется назад, как крышка у шкатулки, — …бщаться, маленькие нетолстые люди.

После чего, под изумленными взглядами детей, мистер Риввин подошел к деревянной колонне и как ни в чем не бывало пошагал по ней вверх. Добравшись до поперечной балки, на которой, каким-то чудом удерживая равновесие, стояла кровать, он отбросил в сторону серое одеяло с узором в виде синих цветов и несколько раз с шумом встряхнул подушку. После этого не-птица забрался в кровать, укрылся так, что наружу остался торчать только его длинный белый нос, и всего две секунды спустя захрапел.

— Что будем делать? — прошептал Финч, повернувшись к Арабелле.

Но девочка глядела вовсе не на мистера Риввина. Расширенными от страха глазами она уставилась на дрожащее под напором непогоды окно.

— Буря… — сказала она. — Мы не успели.

* * *

Рука Арабеллы разжалась и выпустила ладонь Финча. Девочка без сил рухнула в снег. Буря потащила ее безвольное тело в рыжевато-коричневом пальто по снегу, словно жалкий обрывок газеты. Финч бросился за ней…

Дети были в сердце пустыря или, быть может, на его краю. Финч уже давно не мог точно сказать, где именно они находятся. Никакого неба не наблюдалось. Никакого солнца. Никаких фонарей. Только белое марево, носящееся кругом, поднимающееся от земли, перекатывающееся и вздымающееся. Ветер выл так громко, кругом все так рычало, ревело, шумело и билось, что не было слышно даже штормовую тревогу.

Неизвестно, сколько прошло времени после того, как они покинули дом, в котором обитал мистер Риввин: может быть, час, а может, все десять.

С трудом отворив дверь, они словно рухнули прямиком в бурю. И буря понесла их, поволочила вдоль стены дома. Дети держались за руки, вцепившись друг в друга и боясь отпустить, ведь иначе, в этом не было сомнений, они друг друга потеряют и больше никогда не найдут.

Финч и Арабелла медленно преодолевали переулок, прокапываясь через стену снегопада, когда ветер утихал, и почти совсем не продвигались, когда он, словно нагнетаемый чудовищными винтами, дул им навстречу. Приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не только иметь возможность шагать, но и даже просто устоять, когда он ударялся о них всей своей злобой. И все это при том, что буря только началась — пока что она словно пробуждалась, потягиваясь и похрустывая костями.

В кварталах было еще хоть как-то терпимо. Дома, выстроившиеся вокруг узких улочек Гротвей, хоть как-то сдерживали буран. Дети этого не понимали, пока не преодолели квартал, отделявший их от пустыря, и только тогда впервые столкнулись с настоящей стихией.

Оказавшись на пустыре, они будто встали на краю безбрежного моря. Ну а сделав всего три шага по нему, дети утратили и тот край, на котором стояли. Гротвей за спиной исчез, словно его никогда и не бывало.

Финч с досадой вспомнил слова Арабеллы — едва ли не последнее, что она сказала, когда они оказались на улице: «Через мост далеко… Пойдем напрямую… так ближе…»

И правда, родной Горри ведь располагался так близко. Но только в обычное время. А сейчас… Пустырь, который можно было пересечь за двадцать минут, Финч и Арабелла уже преодолевали, казалось, не меньше часа, хотя сделали едва ли два десятка шагов.

Мальчик крепко сжимал руку подруги, они пробирались сквозь метель, а ветер бил их и толкал. Дети пытались не падать, но время от времени то Финч, то Арабелла оказывались на земле. И все же они поднимались и шли дальше, крепко держась за руки, приобняв друг друга за плечи. А потом силы у девочки закончились полностью и пурга победила ее…

Когда Арабелла рухнула в снег, Финч бросился к ней, схватил ее, взволок на себя и потащил. Девочка висела в его объятиях, как огромная неживая кукла, и он не мог понять, дышит ли она еще.

«Не умирай… — пульсировало в голове. — Пожалуйста, не умирай…»

Финч не мог ничего сказать, не мог даже попытаться ее разбудить. Он встряхнул ее, но она не отреагировала, и тогда он прекратил до поры до времени всякие попытки привести ее в чувство. Просто пытался тянуть ее за собой, пытался спасти ее.

Это было невероятно тяжело — волочить Арабеллу — каждый новый шаг давался с таким усилием, словно Финч его выковывал в кузне.

Было трудно дышать. Как будто горло покрылось изнутри наростами из сосулек. Мальчик знал, что скоро воздух застрянет где-то там, внутри, или же, наоборот, не сможет больше проникнуть через обледенелое горло, и он просто прекратит… Все прекратит.

Кровь будто остыла. Финчу казалось, что его сердце покрылось снегом, как волосы и лицо, повисло на тонкой замерзшей ниточке, и вот-вот эта ниточка оборвется.

Он тащил Арабеллу, увязая в снегу по колено. Часто снег сравнивают с пухом и перьями из подушки, но мало кто оказывался внутри этой самой подушки, которую к тому же как раз кто-то взбивает. Куда ни глянь — всюду белое марево. Ни неба, ни даже земли под ногами не разглядеть: вытянешь руку, и метель будто сглодала ее. Финч не видел, куда идет, — казалось, даже глаза покрылись ледяной коркой. Он просто брел, не разбирая направления.

Его бок неожиданно обожгло. Бедро и вовсе будто горело. Сперва Финч решил, что совершенно его отморозил, и потер пылающее место, но дело было вовсе не в холоде. Наоборот. Финч засунул руку в карман пальто и что-то оттуда достал. Поначалу он даже не понял, на что смотрит… Небольшое черное перо, откуда-то у него взявшееся. Снег будто опасался его, не смел коснуться ни одной его волосинки. Даже сквозь перчатку и обледенелую кожу руки мальчик ощущал исходящий от пера жар.

Решение возникло сразу же. Он его не обдумывал — просто взял и сделал: засунул перо Арабелле за шиворот.

Стоило только мальчику выпустить его из руки, как он тут же ощутил, что буря вновь навалилась на него всем своим весом. Как будто кто-то огромный собрал весь город в холщовый мешок — вместе с домами, мостами и фонарями — и обрушил этот мешок на голову крошечного Финча.

Маленький отсталый мальчик против бури. Казалось, все предрешено.

Глупо! Отчаянно глупо было пытаться преодолеть бурю. Столь же глупо, как… пытаться преодолеть бурю — тут не с чем даже сравнить. Следовало остаться в доме мистера Риввина. Но они решили рискнуть…

«И зачем мы только вышли?! — яростно думал Финч. — Почему мы такие глупые?!»

А еще Финч вдруг пожалел, что он — просто мальчик. Сейчас ему больше всего на свете хотелось быть не-птицей. Чтобы не ощущать холод, чтобы можно было исчезнуть отсюда — где бы он сейчас ни находился — и появиться у дверей дома. Просто появиться у дверей дома!

И все же не-птицей Финч, к своему отчаянию, явно не был, и просто продолжал делать то, что делал — машинально переставлял ноги, совершая шаг за шагом.

Ни пальто, ни шапка, ни шарф больше не помогали. Финч, словно влез в шкуру снеговика, был уже с ног до головы облеплен снегом. Тот проник под воротник, забился в рукава, даже каким-то образом оказался под шапкой. Кожа Финча покрылась толстым белым слоем этого проклятого снега — даже шевеление губ и щек уже не могло его струсить. Мальчик боялся, что если он проведет по лицу ладонью, то снимет вместе со снегом и кожу.

Финч пытался думать о чем-то. Пытался хоть как-то отвлечься от невероятного холода. «О чем же подумать?! — думал он. — Почему ни о чем не думается?! Кроме того, как… как же холодно…»

Финч будто стал частью метели. Он шел, пока ветер бил его в спину. Когда ветер менял направление — замирал и сгибался, дожидаясь, когда же тот подует в другую сторону. И вот так он медленно, но все же продвигался: совершал несколько шагов, останавливался, покрепче прижимал к себе Арабеллу, после чего снова делал пять-шесть шагов. Так и брел… куда-то.

И в какой-то момент Финч почувствовал, что больше не надеется куда-то дойти в итоге. Он не понимал, почему еще не мертв. Не понимал, почему ему все еще удается тащить Арабеллу. Взрослые — сильные, высокие, крепкие — погибают в бурях, так почему он, маленький и жалкий, все еще бредет? Почему его ноги, хоть и изредка, но все же еще совершают шаги? Куда ему нужно? Да и зачем? Он так устал, так измотан… Почему просто не присесть? Передохнуть немного… Может, потом будет легче идти? А может, и не стоит вообще никуда больше идти? Да кого он обманывает?! Ведь прекрасно ясно, что он не дойдет и уж тем более не дотащит эту тяжеленную рыжую.

Финч стукнулся обо что-то башмаком, и далеко не сразу понял, что это были рельсы трамвайных путей.

«…рядом…» — появился обрывок мысли в голове, который целиком должен был звучать так: «Значит, я где-то рядом с домом!»

Но ни дома, ни вообще чего-то конкретного видно не было. Финч почувствовал себя запертым в огромном снежном шаре, который стоит на чьей-то каминной полке. Не дойти! Здесь никуда не дойти, кроме стеклянных стен этого шара. Он не верил, что они спасутся. Больше не было сил…

Порой ему казалось, что рядом кто-то есть. Он не видел, но отчетливо ощущал чье-то присутствие. И тут же вспомнил о монстрах из снежной бури, о которых шепчутся в городе. Это не-птицы? Или кто пострашнее?

Финчу послышалось клацанье зубов, послышались скрип снега под чьими-то ногами и смех. Но он не был уверен, происходит ли это в действительности, или же над ним просто издевается его собственное замерзшее сознание.

Финч уже не понимал, что творится. С ним. С Арабеллой. С бурей. С городом. Вообще со всем. Ему казалось, что он потерял сознание. Ему казалось, что он каждое мгновение теряет сознание и тут же приходит в себя.

В какой-то момент Финч вдруг почувствовал, что почему-то не может идти вперед. Он уперся в стену. Ветер прибил его и Арабеллу к ней, словно пощечиной. Это край стеклянного шара?..

Не задумываясь, Финч двинулся вдоль стены, в выбранную наугад сторону.

«Наугад» привело его к уже наполовину засыпанной снегом двери. Рядом с ней висела табличка. И на этой табличке, будто в насмешку, стояла ужасная, просто отвратительная надпись… Но она, казалось, пробудила в нем что-то. Словно кто-то схватился за ключ и завел Финча, как какого-то автоматона. На табличке было написано:

«Трум. № 15».

В этот миг снежный шар, в который был заперт Финч, вдруг словно треснул. Мальчик заплакал. Но слез не было.

«Я…»

Он сжал Арабеллу так крепко, как только мог.

«Хочу…»

Он шагнул прочь от дома № 15, надеясь, что идет в нужную сторону. Он понимал, что, если двинется не туда, они умрут. Очень скоро. Минут через десять…

Финч даже не догадался постучать в дверь. Возможно, на стук открыли бы, но из его сознания стерлось все, кроме двери его дома. Ушло из памяти, было отброшено на обочины. Только цель маячила где-то вдали, покачиваясь, как фонарь на цепи.

«Домой…»

Финч не осознавал, что делает. Он больше не понимал, как идти. Но он снова знал, зачем.

«Чтобы она не умерла».

Его сознание дрогнуло и словно погасло, как огонек свечи на сквозняке. Он словно просто выключился. Словно умер. И просто распался на снежинки…

Следующее, что Финч понял, было то, что он стоит уже у двери под табличкой:

«Трум. № 17».

Он не помнил, как сюда добрался. Не помнил ничего. Как будто тело само донесло их с Арабеллой до дома. Автоматончик дошагал. Он хрипел, и голова кружилась — завод заканчивался. Но он дошагал.

Финч стукнул в дверь. Стукнул со всей силы, на какую был способен. Он взмолился, чтобы внутри не решили, будто это буря стучится. Ведь это не буря! Это он!

«Откройте!» — хотел крикнуть Финч, но его губы издали только:

— О-о… ой… те…

Рот тут же наполнился снегом.

Финч, вроде бы, слышал голоса, но он ни в чем уже не был уверен. А еще он просто боялся дать себе надежду…

Дверь открылась, и мальчика обдало жаром. Он едва не ослеп от яркого, поедающего глаза света. Свет этот, льющийся из проема, казался багровым, на его фоне темнели какие-то силуэты. Они суетились и мельтешили. Люди что-то кричали, но он не мог разобрать ни слова. Они каркали, как вороны.

Не сразу Финч пришел в себя. Не сразу он понял, что уже находится в доме.

Фигура в темно-синем мундире и шлеме подтащила его к камину. Еще кто-то поднес туда же и Арабеллу и положил ее на кресло, придвинул к самому огню. Финч забеспокоился, что она сгорит. Он попытался что-то сказать, но губы совсем его не слушались.

Кругом столпились люди.

Какая-то женщина — Финч вдруг понял, что это миссис Чаттни — все суетилась рядом. Она что-то спрашивала, пыталась встряхивать его за плечи, но он никак не реагировал, словно ее и вовсе здесь не было. Словно он все еще где-то на пустыре или стоит за дверью и стучится из последних сил.

— Вы принесли печенье?! — спрашивала женщина. — Вы принесли печенье?!

— Да провалитесь вы пропадом со своим печеньем! — воскликнул мужчина в мундире. — Поглядите на них!

— Эй, повежливее с мадам! — хмуро сказал еще один мужчина в темно-синем мундире. В руках у него была трубка.

— Буду говорить, как считаю нужным, — рявкнул первый. — Дети чуть не погибли! Посмотрите на девочку!

От неожиданной отповеди мужчина с трубкой весь надулся, но не нашелся, что сказать, лишь оскорбленно выдохнул облако синего дыма.

— Оно закончилось… — проговорил какой-то мальчик, и Финч вдруг понял, что это был он сам. — Печенье закончилось.

— Но вы поговорили с продавцом? — взволнованно схватила его за руку миссис Чаттни. Казалось, рука сейчас отломается. — Там ведь был кто-то… в лавке?

— Да, — сказал Финч, глядя на белое лицо Арабеллы.

— Расскажи! — потребовала женщина. — Расскажи!

— Так! — гневно ответил констебль Перкинс. — Мадам, уймитесь уже! — Он обернулся. — Мистер Поуп, нужно сообщить родителям девочки. Миссис Поуп, нужна горячая вода или спирт для растирания и еще пледы! Много пледов!

— Вы с ума сошли, констебль! — воскликнул какой-то незнакомый джентльмен. — При обморожении нельзя применять горячую воду или растирать спиртом: первое вызовет коллапс сердца, второе — ожоги! Теплая вода, и никакая иная! И пледы…

— Вы слышали, миссис Поуп? — Перкинс глянул на консьержку, которая и не подумала сдвинуться хоть на дюйм.

— Но… у меня нет, — раздалось сконфуженное от стойки.

— Побыстрее, мэм! — младший констебль был непреклонен.

Мистер Доддж плюнул на все и решил поддержать его:

— Миссис Поуп, вы слышали констебля? Пошевеливайтесь!

Консьержка засуетилась и заворчала, но на нее уже никто не обращал внимания.

— Просто чудо, что вы живы! — взволнованно сказал мистер Перкинс, снимая пальто с бесчувственной Арабеллы. — Девочка едва дышит. И как вы только догадались отправиться за каким-то печеньем прямо перед бурей?! Глупые дети!

Финч молчал. Снег отпадал от него клочьями. Он глядел на огонь в одном из каминов, и его голова потихоньку оттаивала. Кожа горела, словно ее сплошь изрезали крошечными лезвиями. Сведенное судорогой горло исторгло кашель. Рвущий внутренности хриплый кашель.

— Господин доктор, — сказал мистер Перкинс, обращаясь к тому джентльмену, который говорил о том, что нужна теплая вода, а не горячая. — Может, вы уже, наконец, поможете бедняжке?

«Что еще за доктор? — удивился Финч — даже его мысли постепенно оттаивали. — Откуда здесь взялся доктор?»

У камина стоял высокий мужчина в длинном черном пальто. На голове его был цилиндр, нижняя часть лица до самых глаз скрывалась под черным шарфом, а на носу сидели круглые очки с запотевшими стеклами. У ног мужчины стоял черный кожаный саквояж.

Несмотря на одежду этого джентльмена, несмотря на шарф и очки, Финч узнал его. Это был Кэрри…

…Ярко-красная капля сорвалась с кончика стеклянной пипетки и исчезла в приоткрытом рту Арабеллы. Тут же из него пополз вязкий красноватый пар, послышалось шипение, как будто на язык девочке попала жгучая кислота.

Финч встревоженно огляделся. Но никому, судя по всему, не было никакого дела до того, что происходило у каминов. Констебль Перкинс отправился с миссис Поуп искать пледы. Констебль Доддж, убаюканный каминным теплом и собственным трубочным табаком храпел в кресле неподалеку. Миссис Чаттни, возмущенная тем, что никто не желает с ней разговаривать, гордо удалилась к себе, но Финч был уверен, она сейчас вовсю вслушивается в свой рожок.

У каминов остались лишь сам Финч, Арабелла, все еще бесчувственная, но уже слегка порозовевшая, и мнимый доктор Нокт, все же удосужившийся размотать шарф и снять пальто с цилиндром.

Под шарфом не оказалось ни не-птичьего носа, ни черных глаз — это было обычное человеческое лицо, исполненное строгости и легкой надменности. Доктор являлся обладателем черных, с легкой проседью, усиков и бородки. А также прямого носа, тонких губ и темно-карих глаз под хмурыми бровями. В том, что это был просто маскарад, Финч не сомневался. В подтверждение подозрений мальчика выступало еще и то, что этот… гм… человек к тому же был болезненно бледен — откуда бы этой бледности взяться, если он — доктор.

Доктор Нокт между тем набрал в пипетку из темно-коричневой склянки, которую извлек из недр своего саквояжа, еще алой жидкости, после чего влил в рот Арабелле и ее.

— Вы не посмеете ее отравить, — зло сказал Финч, глядя на манипуляции мнимого доктора. — Потому что все будут знать, что это сделали вы.

Доктор поднял голову и замер, уставившись на мальчика.

— Я и не думал травить бедняжку, — сказал он низким глубоким голосом. — Послушай… Финч, да? Я понимаю, что дети не любят докторов, но…

— Никакой вы не доктор, — прошипел Финч, как та самая алая жидкость. — Вы меня не проведете! Можете даже не прикидываться — у вас это плохо выходит!

Финч не думал о том, как опасно злить этого «доктора». Он сам был невероятно зол и решил, что с него хватит прикидываться вежливым и обходительным. Особенно со всякими коварными убийцами.

Но доктор Нокт не выглядел хоть чуточку оскорбленным словами мальчишки. Скорее, слегка заинтригованным. И тем не менее он вернулся к своим процедурам. Выдавил еще пару капель красной жидкости, после чего убрал пипетку и заткнул склянку пробкой. Затем он достал из саквояжа очередной флакон и марлевый тампон и принялся растирать пахнущей металлом бесцветной жидкостью щеки девочки, ее шею и ключицы.

— Если бы я не был доктором, — сказал тем временем доктор Нокт, — то откуда бы у меня взялось столько… полезных вещей?

— Не знаю, — ответил Финч с вызовом. — Украли где-то?

— Какой озлобленный мальчик, — с улыбкой проворчал доктор. — К сожалению, у меня нет лекарства от озлобленности.

— Тогда, может, у вас есть лекарство от вранья? Я все прекрасно знаю. Вы не случайно здесь оказались прямо перед бурей. Вы специально сюда заявились. И я знаю, зачем вы пришли.

— Неужели? — по-прежнему беспечно и беззаботно спросил доктор. — Ну тогда, — он поднял резкий взгляд на мальчика, и в его глазах впервые промелькнула угроза: — тебе стоит задуматься, следует ли вести себя столь вызывающе с человеком, в чьих руках жизнь твоей подруги.

Это было намного очевиднее прямого признания. Финч понял, что перегнул палку. Он испугался. Не за себя — за Арабеллу.

— Я знаю, что вы пришли не за ней, — проговорил он дрожащим голосом. Доктор глядел на него выжидающе, с недоброй улыбкой, и мальчик продолжил: — Что вы хотите от меня?

— Чтобы ты держал рот на замке, — негромко сказал доктор. — Твои детские… — он сделал выразительную паузу, — домыслы взрослых совершенно не волнуют. Мы друг друга поняли?

— Д-да, — сбивчиво ответил Финч.

— Я на всякий случай уточню: ты меня понял, Финч?

Мальчик уже собирался было снова утвердительно ответить, но тут рядом внезапно появился констебль Перкинс с ворохом пледов в руках.

— Что ты должен понять, Финч? — спросил он.

Доктор поспешил пояснить, пока мальчишка не сглупил и что-то не ляпнул:

— Я тут объяснял вашему Финчу, как именно ему следует заботиться о мисс Джей, — солгал он.

Констебль жалостливо поглядел на девочку и передал доктору пледы:

— Она поправится?

— Разумеется, — доктор кивнул и принялся умело заворачивать Арабеллу в пледы, отчего она напомнила Финчу луковицу наоборот. — Нужно провести еще парочку кое-каких процедур, и можно будет отнести ее домой. Мисс Джей нужно согреться и отдохнуть как следует. Я растер ее конечности теплой водой и дал ей «Согревин Блумнехта». Но на деле она была не так плоха, как это выглядело, когда дети вернулись. Хоть она и замерзла, но что-то все же не давало ей окоченеть. И я никак не могу понять, что…

— И вы объясняли Финчу, как ей помочь?

— Так и есть, — кивнул доктор Нокт. — Нужно завернуть ее еще в несколько пледов и одеял и дать ей теплый сладкий чай: лучше всего еловый, но в принципе сгодится, какой есть.

— А почему она не приходит в себя? — спросил констебль.

— Я дал ей снотворное, — сказал доктор. — Пусть немного отдохнет. Попасть в бурю — это слишком сильное испытание и потрясение для ребенка. Я оказался возле вашего дома на полчаса раньше, да и то меня потрепало как следует. Что касается второго больного, — он поглядел на мальчика, — то он наотрез отказывается лечиться.

— Никакой я не больной, — пробурчал Финч.

— Да, его характер — та еще заноза, — согласился полицейский. — Доктор, вы не будете против, если мы с Финчем отойдем ненадолго?

— Разумеется, — кивнул доктор Нокт. — Мальчик, как ни странно, выглядит так, словно пробыл в метели всего на пару минут, и быстро пришел в себя. Ну а мне еще нужно проверить температуру мисс Джей.

Констебль поманил Финча за собой, и они подошли к лифту. Стул мистера Поупа пустовал — видимо, лифтер сейчас кого-то доставлял наверх. Стрелка над решеткой указывала на цифру «5».

Констебль хмурился, и Финч понял, что сейчас начнется допрос. Так и произошло.

— Миссис Поуп сказала, — начал мистер Перкинс, — что вы и мисс Джей в последнее время часто ходите куда-то одни, надолго и даже в весьма позднее время.

Финч молчал и глядел в пол. Констебль продолжал:

— К тому же вот это, — он кивнул на бессознательную Арабеллу. — Я ведь прекрасно понял, что никакого печенья нет. Что это код. А коды применяются только в случае различных тайных авантюр. И уж точно не имеют отношения к походам в кондитерские лавки. Куда вы ходили на самом деле? Куда эта женщина вас посылала?

Финч испуганно поглядел в потолок, словно ожидая увидеть пару растущих из него ушей. Он даже подумал на мгновение, что, может, лучше признаться во всем. Но тут же вспомнил, что в таком случае миссис Чаттни мгновенно доложит констеблю об их проделках. А констебль, как помнится, уже обещал арестовать его в случае, если он станет нарушать правила.

— Мы ходили за печеньем, сэр, — сказал Финч.

Мистер Перкинс пристально поглядел на него и осуждающе покачал головой. Видимо, он понял, что ничего иного не добьется. Но расспросы не прекратил:

— Миссис Поуп сказала, что ты ходил куда-то с мадам Шпигельрабераух ночью. Куда именно?

— Просто сопровождал ее на прогулку с ребенком.

— Ночью?

— Она всегда гуляет ночью. Ну… раньше гуляла только ночью.

— Почему?

— Ей так нравится? — предположил Финч.

«Вот ведь пристал! — с досадой подумал мальчик. — Ну, хочется племяннице королевы не-птиц прогуливаться ночью, и что с того?!»

— И где же вы гуляли, позволь узнать?

— На бульваре, — машинально ответил Финч.

— На каком?

— Бульвар Разбитое Сердце. Это в Гротвей.

— Да, я знаю, — кивнул констебль. — И вы были только вдвоем?

— Нет, — ответил Финч.

Констебль заметно напрягся. Его глаза удивленно и, мальчику даже показалось, взволнованно расширились.

— Кто еще с вами был?

— Младенец, — хмуро ответил Финч.

— А, ну да. — Констебль кивнул. Вероятно, он ожидал услышать что-то об убийцах и заговорщиках.

— Сэр! — негромко позвал доктор. — Вы можете забрать девочку.

Констебль поглядел на стрелку над лифтом.

— Да, как только… — начал он, но увидел, что стрелка качнулась и поползла вниз. — Пойдем, Финч.

Они подошли к креслу. Констебль аккуратно поднял на руки завернутую в пледы Арабеллу и направился к лифту. Мальчик взял пальто подруги и, бросив тревожный взгляд на отчего-то усмехающегося доктора, поспешил за полицейским.

Кабинка как раз с лязгом опустилась. Лифтер отворил дверцу и отодвинул решетку.

— Мистер Поуп, нам на… — Констебль поглядел на Финча, ожидая подсказки:

— Четвертый, — сказал Финч.

— Да, на четвертый этаж.

— Как скажете, сэр, — промямлил лифтер.

Мистер Поуп был явно недоволен тем, что ему снова нужно отправляться в свое «невероятно долгое путешествие по этажам», но препираться и ворчать не посмел — представители закона вызывали в нем почти детскую робость.

Оказавшись на четвертом этаже, Финч первым вышел из лифта и направился прямиком к квартире № 9. Констебль с девочкой на руках последовал за ним.

— Мне вас ждать, сэр? — тоскливым голосом спросил лифтер.

— Да, будьте любезны, мистер Поуп.

Финч извлек из кармана пальто Арабеллы ключ от ее двери. Отпер.

Констебль занес девочку в прихожую. В гостиной горел свет. За столом, по-прежнему уткнувшись лицом в тарелку, спал Сергиус Дрей. Финч облегченно вздохнул — ну, хоть что-то сегодня прошло, как надо.

— Кто это? — спросил мистер Перкинс. — Отец девочки?

— Нет, — ответил Финч. — Ее дядя. Мистер Дрей. Я вам о нем говорил…

— Ах да. Разбуди его.

Финч подошел к мистеру Дрею, склонился к нему и незаметно подложил отмычки в карман его брюк.

— Мистер Дрей! — позвал Финч и прикоснулся к локтю мнимого дяди Арабеллы. — Мистер Дрей, проснитесь!

«Кажется, Арабелла все-таки переборщила со снотворным», — подумал он.

Финч немного осмелел и с силой подергал Сергиуса Дрея за плечо.

Мистер Дрей вздрогнул и поднял голову из тарелки. Кусок холодного омлета пристал к его щеке. В первое мгновение он недоуменно заозирался, не совсем понимая, что происходит, но, увидев рядом с собой Финча, что-то заподозрил и мгновенно рассвирепел.

— Что это ты здесь?.. — начал было Сергиус Дрей.

— Мистер Дрей, полагаю?! — спросил констебль.

Сергиус Дрей перевел взгляд на мистера Перкинса и замер с открытым ртом. О, как же он испугался — еще бы! — полицейский в его квартире!

Руки мистера Дрея профессионально задрожали и потянулись к карману.

— Ваша племянница, сэр, — сказал констебль. — Вышла в бурю из дома за печеньем.

И только сейчас Сергиус Дрей увидел девочку на руках у мистера Перкинса. Его брови поползли вверх.

— Она мертва? — спросил он. И было неясно, испуганно или обрадованно.

— Нет, сэр. Ее вернули как раз вовремя. Доктор оказал ей помощь. Но ей нужен уход. Куда ее можно отнести?

Мистер Дрей оживился и засуетился. Вскочив на ноги, он принялся деловито виться вокруг констебля, имитируя приторно заботливого дядюшку:

— Ой, как же так вышло! — сокрушался он, выпучив глаза, но не в силах подавить в них ехидство. — Буря! Девочка попала в бурю! Это же просто ужасно!

— Вы правы, сэр. — Констебль кивнул. — Куда отнести мисс Джей?

— О, полагаю, мою милую Арабеллу следует отнести в ее комнату! Я вас провожу…

Сергиус Дрей засеменил по коридору, показывая дорогу. Распахнув дверь комнаты, он нырнул внутрь и даже озаботился — отбросил в сторону краешек одеяла на кровати Арабеллы — просто лучший дядюшка на свете!

Финч и констебль зашли следом. Мистер Перкинс положил Арабеллу на кровать. Завернул ее в одеяло.

— Нужны еще одеяла, — сказал он, и мистер Дрей отправился их искать. Констебль поглядел на мальчика. — Надеюсь, ты за ней приглядишь?

— Конечно, сэр.

— И я тоже! — Дядя Сергиус вернулся с парочкой старых, еденных молью, одеял. — Буду глядеть в оба глаза. Исовсем перестану моргать. Только бы бедная девочка поправилась.

— Тогда, полагаю, она в надежных руках, — сказал мистер Перкинс. — Если ей станет хуже, тут же сообщите доктору Нокту. Он внизу. Я тоже буду внизу.

— Благодарю вас, сэр, — почтительно сказал дядя Сергиус, подойдя к девочке и демонстративно поправив ей одеяло. — Вы очень помогли. Миссис Джей будет рада узнать, что все обошлось…

— Мы все рады, что все обошлось. — Мистер Перкинс хмуро поглядел на Финча, после чего вышел из комнаты.

Стоило входной двери квартиры № 9 за констеблем захлопнуться, как мистер Дрей тут же изменился в лице. Он вновь стал напоминать себя прежнего: злобного, коварного, вероломного дядю Сергиуса.

— Сам за ней следи, — прорычал он. — А у меня и так дел по горло.

— Хорошо, сэр.

Сергиус Дрей развернулся и направился к выходу из комнаты. На пороге он остановился и обернулся.

— За печеньем, значит, ходили? — презрительно бросил он. — Ну-ну… Я-то знаю, что вы снова пытались влезть во взрослые дела. Но вот тебе совет, зловредная малявка: если пытаешься строить козни, хотя бы отговорки придумывай поумнее! «Печенье»! Вот болван!

Удовлетворенный «отеческим» наставлением, он скрылся в коридоре. Вскоре хлопнула дверь его комнаты.

Финч поглядел на Арабеллу. Она не шевелилась и выглядела совсем неживой. Он подошел и осторожно прикоснулся к ее лбу. Лоб был теплым — это утешало.

«Что он там говорил, этот лживый доктор? — подумал Финч. — Теплый чай?»

У дяди Сергиуса было явно бесполезно спрашивать, поэтому Финч решил принести и заварить тот чай, который заваривал утром у себя на кухне. К тому же так хотя бы можно было быть уверенным, что подлый мистер Дрей ничего в него не подсыпет.

Финч припустил к двери и, преодолев коридорчик, выскочил из квартиры. Все тело еще зудело и ныло после столкновения с бурей, голова слегка кружилась, а в горле словно кто-то просыпал булавки, но он не обращал на это внимания.

Оказавшись у своей двери, Финч открыл ее, шагнул в прихожую и зажег свет. После чего бросился на кухню, схватил жестянку с чаем, которая стояла на столе, рядом с горой конфетных оберток, и ринулся обратно.

А затем, оказавшись в прихожей, Финч вдруг увидел кое-что странное на коврике у двери. Записка! Финч был так сосредоточен на Арабелле и чае, что даже не заметил ее, когда вошел в квартиру…

«Вот ведь наглый старикашка! — раздраженно подумал он. — Прогнал нас, а теперь что-то там пишет! Это из-за него мы угодили в лапы к Чаттни! Что бы там ни было, пусть сам со всем разбирается! Я ему помогать не буду!»

И все же любопытство — не такая вещь, которую можно взять и отринуть по первому желанию. Особенно если ты мальчишка. Финч взял бумажку, развернул ее и прочитал:

«Приходи скорее! Я все узнал! Ты в беде! И твоя подруга в беде! Ты должен помочь мне остановить его, иначе будет поздно!

Человек, потерявший пуговицу».

Финч распахнул рот от удивления и снова перечитал. Записка будто кричала на него. Вопила стариковским голосом мистера Франки. Ее содержимое пугало.

Мальчик засунул записку в карман, выбежал из квартиры и бросился наверх, на шестой этаж.

Подлетев к зеленой двери под бронзовой цифрой «16», Финч уже собирался позвонить, но с удивлением увидел, что дверь слегка приоткрыта, и через щелочку на площадку просачивается узкая полоска света.

Это было странно и весьма подозрительно. Чтобы мистер Франки, боящийся собственной тени, оставил дверь незапертой? Что-то тут было не так…

Финч толкнул дверь и вошел в прихожую.

— Мистер Франки?! — позвал он.

Никто не ответил.

Мальчиком овладело тревожное предчувствие.

Оказавшись в гостиной, Финч застыл и выронил банку с чаем.

Мистер Франки был там. Висел в дверном проеме между гостиной и спальней. Веревка поскрипывала. А глаза старика незряче уставились на мальчика.

Мистер Франки повесился.

Глава 12 Портной и Птицелов

Мистер Франки повесился.

Веревка чуть поскрипывала — она тянулась к дверной притолоке и крюку для лампы, а петля передавила шею мистера Франки, из-за чего его голова склонилась немного на бок.

Мистер Франки был одет в свой обычный вишневый шлафрок. Носки домашних туфель располагались всего в паре дюймов от пола, словно он пытался дотянуться ими до ковра, но так и не смог. Рядом валялась перевернутая табуреточка. На лице старика застыло его коронное презрение вкупе с так до конца его не оставившей подозрительностью.

Финч никогда прежде не видел мертвецов, но страха почему-то не испытывал — должно быть, из-за того, что он был поражен и не умел одновременно переживать ступор и страх. При этом с каждым уходящим мгновением его все сильнее охватывало гадкое ощущение: он будто черпал ложкой и ел грязный талый снег. Финча начало тошнить. Даже не от запаха — мистер Франки ничем таким особо мертвецким не пах, а от самого ощущения обстановки в гостиной. Старик будто перестал являться человеком — он словно был просто предметом, который кто-то поставил в углу и забыл.

В голове Финча вдруг всплыло: «Надеюсь, вас настигнет то, чего вы так боитесь! И вы получите по заслугам!» Это было самое последнее, что он сказал старому шпиону.

Финч почувствовал себя просто ужасно. Зачем?! Зачем он это сказал?! Да, он был обижен, но теперь старик мертв и… Финч вдруг отчетливо представил себе, как мистер Франки становится в дверном проеме, взбирается на табуретку, продевает голову в петлю…

Глядя на слегка покачивающегося на сквозняке мистера Франки, Финч отчетливо вспомнил его слова: «Я всегда тут жил один, и, кроме меня, здесь пропадать некому. Но я боюсь, что тоже когда-нибудь пропаду. Боюсь этого сильнее всего. И знаешь что? Я никому не дам себя куда-то утащить. Я скорее повешусь, чем допущу подобное…» Вот он и не позволил себе пропасть без следа… Сделал то, что обещал.

«Нет! — оборвал себя Финч. Он словно очнулся от сна и со злостью поглядел на старика. — Мистер Франки не сам это сделал! Зачем отправлять мне записку, а потом вешаться? Это глупо! Конечно же, это не самоубийство! Он слишком много знал. Мистер Франки выяснил что-то очень важное, и она добралась до него. Подлая миссис Чаттни проникла в квартиру мистера Франки и убила его! Нужно было предупредить констебля Перкинса — может, он бы помешал этой гнусной женщине совершить свое ужасное злодеяние!»

И все же, несмотря ни на что, Финч понимал, что констебль ничего бы не сделал: без доказательств он бы просто не поверил. И вот, мистер Франки мертв… висит в гостиной в своем домашнем шлафроке.

К слову, о шлафроке… Из кармана что-то торчало. Какая-то бумажка…

«Это что-то важное, — подумал мальчик. — Может, это как-то связано с тем, почему его убили?»

Финч отмер и осторожно двинулся к старику, испытывая одновременно и страх, и надежду, что тот вот-вот дернется и схватит его. Мистер Франки не дернулся, и Финч потянулся за бумажкой.

Рядом с карманом безвольно висела рука старика. Она была бледной, покрытой морщинами и волосами, под обломанными ногтями запеклась кровь, как будто он кого-то поцарапал, защищаясь. Что ж, ему так и не удалось справиться с женщиной, к которой он столь снисходительно относился. Он был таким умным, хоть и был таким дураком! Финч ведь пытался его предупредить! Ну почему мистер Франки не послушал?!

Финч достал бумажку. Это была очередная газетная вырезка. Мальчик уже собрался ее прочитать, но тут неосторожным движением вдруг коснулся руки мистера Франки. Она была теплой!

Финч вздрогнул и отпрянул. Он посмотрел на лицо старика. Мальчик был плохо знаком с мертвецами, и потому был сбит с толку. Может, мистер Франки еще жив?

— Мистер Франки? — едва слышно позвал мальчик.

Висельник молчал и глядел куда-то в сторону.

— Мистер Франки? — чуть громче повторил Финч. — Вы живы?

Но разумеется, мистер Франки не ответил.

Финч застыл.

«Что же делать?! — отчаянно подумал он. — Нужно кому-то дать знать! Но кому? Взрослым?»

Взрослым, по очевидным причинам, мальчик не доверял. И все же он понимал, что нельзя так просто оставлять все, как есть. Старик не может так висеть вечно.

«В доме ведь полицейские! — вспомнил Финч. — Если не им сообщить, то кому тогда вообще такое сообщают?»

Подобрав с пола свою банку с чаем, Финч выскочил из квартиры мистера Франки и бросился вниз по лестнице. Он преодолел все шесть этажей так быстро, что даже не заметил, как оказался у окошка миссис Поуп. Раздалось пронзительное «Не бегать!», а мистер Поуп возмущенно зашелестел газетой.

Финч подбежал к констеблю Перкинсу. Он собирался выложить все сразу, но так запыхался, что смог выдавить какую-то несусветную тарабарщину вперемешку с хрипами.

Констебль Доддж, который уже не спал, усмехнулся, глядя на мальчишку, и ткнул в его сторону своей дымящейся трубкой.

— Погляди, Перкинс, — надменно сказал он. — Оказывается, дети умеют отупляться с течением времени. Вот и этот их представитель уже забыл, как говорить.

Но Финч даже не обратил внимания на насмешку.

— Мистер Перкинс, мистер Доддж! — воскликнул он. — Мистер Франки… он… он повесился!

Миссис Поуп, выглянувшая из своего окошка, распахнула рот. Она была так потрясена, будто ей сообщили, что у нее из макушки пробился одинокий волосок. Судя по всему, консьержка никак не ожидала, что возможность заполучить квартирку Конрада Франки представится так скоро, несмотря даже на то, что она когда-то пыталась его отравить (если верить подозрениям самого бывшего шпиона).

Прочие присутствующие отреагировали каждый по-своему. Мистер Поуп испуганно высунул нос из-за газеты. Доктор Нокт захлопнул книгу, которую читал, и поглядел на мальчика с подозрительностью.

Что касается полицейских, к которым, собственно, Финч и обратился, то те поступили исключительно в своем репертуаре. Старший констебль расхохотался, поперхнулся табачным дымом и принялся судорожно кашлять, пуча глаза и крючась в кресле. А младший склонился к мальчику и схватил его за плечо:

— Как это повесился?! — Его глаза выдавали тревогу, озабоченность, даже злость. — Что ты такое говоришь?

— Да он выдумывает, Перкинс, разве не видно? — пропыхтел мистер Доддж, наконец прокашлявшись.

Вот только любой здравомыслящий человек, который сейчас увидел бы Финча, ни за что не подумал бы, что он что-то там выдумывает. Мальчик тяжело дышал, он побагровел до корней своих синих волос, а его глаза от страха будто забыли, как моргать.

А еще Финч разозлился от того, что ему не верят:

— Он повесился у себя в гостиной! Я зашел к нему, а он там… висит…

Констебль Перкинс отпустил мальчика и повернулся к старшему коллеге:

— Мистер Доддж, нам следует поскорее подняться в квартиру этого мистера Франки. Господин доктор, — он повернулся к доктору Нокту, — мы можем рассчитывать на вашу помощь?

— Конечно-конечно, — ответил доктор и, подхватив саквояж, поднялся из кресла.

Констебль Доддж не торопился следовать его примеру:

— Мальчишка городит какую-то чушь, а мы должны куда-то волочиться…

Констебль Перкинс нахмурился:

— Сэр!

Доктор Нокт встал рядом с ним, выжидающе поглядел на старшего констебля, и тому не оставалось ничего иного, кроме как подняться на ноги. С тем весь его вид выказывал, что если уж он, Вафоломеус Б. Доддж, и будет куда-то «волочиться», то никому не даст усомниться в том, кто здесь главный:

— Все за мной! И берегись, мальчишка, если все это какая-то шутка. Поуп, вам нужно особое приглашение?!

Мистер Поуп переглянулся с миссис Поуп, вскочил со стула и, сложив газету, поспешно отодвинул решетку.

Оба констебля, доктор и мальчик вошли следом за мистером Поупом в кабинку, она тронулась и поползла наверх.

В лифте со всеми, будто еще один пассажир, поднималась тревога. И с каждым этажом она становилась больше, шире, словно рядом стоял толстяк, набивающий брюхо пирогами.

Кабинка, наконец, замерла на шестом этаже, и лифтер всех выпустил.

— Мистер Поуп, — важно сказал констебль Доддж, обернувшись к лифтеру, замершему в глубине кабинки, — вы пойдете с нами.

— Я? — удивленно спросил мистер Поуп. — Но зачем?

— Нам нужен жилец дома, знакомый с покойником, — неумолимо сказал констебль. — Желательно, чтобы это был… гм… взрослый.

Дверь квартиры № 16 была по-прежнему распахнута настежь. Все прошли в прихожую, а оттуда в гостиную.

Возвращаясь в это жуткое место, Финч очень надеялся, что старого шпиона там не окажется, что все это или действительно игра его, Финча, воображения, или какой-то жестокий розыгрыш, но мистер Франки добросовестно присутствовал — по-прежнему висел в дверном проеме.

Увидев покойника, мистер Доддж буркнул:

— Да чтоб тебя…

— Мальчик сказал правду, — кивнул доктор Нокт.

Мистер Доддж вдруг воскликнул:

— Постойте-ка! Это же тот старикашка, которого я видел!

— Где вы его видели, сэр? — удивился мистер Перкинс.

— Внизу. Незадолго перед бурей. Миссис Поуп еще что-то там разлила на полу. Он прошмыгнул по лестнице и вышел через дверь черного хода. Озирался подозрительно. Это был он! Точно он!

— Мистер Франки никуда не выходит, — глухо произнес Финч.

— Хочешь сказать, что полиция в моем лице лжет, мальчишка? Это был он. В этом самом… халате красном!

— Вы видели, когда он вернулся, сэр? — уточнил младший констебль.

— Еще чего! Делать мне больше нечего, как следить за различными старикашками! — Мистер Доддж повернулся к лифтеру. — Мистер Поуп, вы узнаете этого человека?

— Я… я… — на мистера Поупа было жалко смотреть. Он вжал голову в плечи, дрожал всем телом. Глядел лифтер куда угодно, но только не на висельника. — Я… н-не…

— Мистер Поуп, возьмите себя в руки, чтоб вас! — рявкнул старший констебль. Его голос, будто за шиворот, вырвал лифтера из его прострации. Тот бросил быстрый взгляд на мертвеца и снова уткнул его в пол.

— Да, сэр, — кивнул мистер Поуп. — Это мистер Франки, хозяин квартиры.

— Он жил один? — спросил констебль.

— Да, сэр. Совершенно один. И родственников не было.

Доктор Нокт меж тем пересек гостиную и подошел к висельнику. Поставив саквояж на пол, он принялся деловито осматривать покойного. Оба полицейских приблизились к мистер Франки и задрали головы.

Финчу стало неловко и стыдно — то, как эти люди изучали старика, вызвало в нем волну протеста и возмущения. Они оглядывали его методично, безразлично. И хоть Финч понимал, что мистер Франки мертв, что ему теперь все равно, а осмотр повешенного — прямая обязанность полиции, он считал, что это как-то неправильно.

— Видите, Перкинс? — Констебль Доддж ткнул трубкой в то место, где над притолокой двери была закреплена веревка. — Крюк для лампы — висельники их обожают.

— Когда это произошло, доктор? — спросил мистер Перкинс. — Вы можете примерно определить?

Доктор поглядел на зрачки мистера Франки, ощупал его кисть.

— Полагаю, прошло не более получаса. Вероятнее, около двадцати минут.

Все происходящее походило на сон. Финч словно спал с открытыми глазами, наблюдая за задранными головами в высоких шлемах, за вытянутыми руками, на что-то указывающими, на кивающие затылки и поскрипывающую веревку. Голоса слились в невнятный гул, мальчик перестал улавливать суть.

Доктор что-то сообщал о зрачках покойного, мистер Доддж что-то уточнял, а мистер Перкинс обыскивал карманы вишневого шлафрока в поисках, как он сказал, предсмертной записки.

Финч вдруг в полной мере осознал, что мистер Франки больше не будет ворчать и уточнять «Какой еще Финч?» через дверь. Мальчик плохо его знал, и все равно, несмотря на это, чувствовал себя сейчас неимоверно одиноким. Он понял, что все дело в смерти, которая, как говорил дедушка, всегда приносит с собой пустоту, вытаскивает ее из кармана, швыряет вам в руки и уходит, кого-то забирая с собой. В то время как пустота остается… Все вдруг стало бессмысленным и незначительным. Какие-то поиски, расследование. Вчерашнее, завтрашнее… Была только пустота. И еще что-то с терпким привкусом безысходности.

Финч вдруг представил себя вот так висящим и каких-то людей, которые измеряют его безразличными взглядами, обыскивают его карманы в поисках предсмертных записок, оценивают, что там за крюк, к которому привязана веревка…

И тут слова мистера Перкинса вырвали мальчика из оцепенения:

— Сэр, — сказал он, обращаясь к мистеру Додджу. — Его борода…

— Что с ней не так? — удивился мистер Доддж. — Эй, Поуп! — он обернулся. — У покойного была борода?

— Д-да, сэр… была… — ответил лифтер.

— Я не о том, сэр, — сказал мистер Перкинс. — Нижняя часть бороды зажата петлей.

— И что? — ничего не понимая, проворчал старший констебль.

— Сэр, это странно. Почему он не выправил ее всю поверх петли прежде, чем повеситься? Это же… неудобно, что ли?

Мистер Доддж был раздосадован странными вопросами своего младшего коллеги.

— Перкинс-Перкинс, — сказал он снисходительно. — Не пытайтесь влезть в голову к самоубийце. Это как пытаться забраться в бутылку. Внутрь попасть еще возможно, но выбраться обратно труднее.

— Вы имели в виду наоборот? — уточнил доктор Нокт. — Изнутри льется легко, но внутрь через узкое горлышко залить сложнее.

— Так, не путайте меня, доктор! — рявкнул констебль Доддж и повернулся к висельнику. — Мы можем его снимать?

Доктор кивнул и мрачно пошутил:

— Вряд ли он будет против.

— Финч, — мистер Перкинс обернулся к мальчику. — Сделай-ка одолжение, принеси нож из кухни. Нам нужно перерезать веревку.

Мальчик поплелся исполнять поручение. Нож отыскался почти сразу — лежал на кухонном столе, рядом с поджаренными тостами и открытой банкой с джемом. Почему-то вид этого джема и этих тостов лишь сильнее вогнал Финча в состояние безысходной меланхолии.

Он вернулся с ножом, а доктор как раз сообщал, что:

— Мистер Франки, без сомнения, умер по причине удушения. Он повесился.

Мальчик не понимал, почему этот тип говорит такие очевидные вещи, но констебль Доддж был доволен.

— Как удачно, что вы оказались здесь, доктор, — сказал он. — У нас будет официальное заключение для рапорта.

Финч отдал нож, и мистер Перкинс, встав на табуретку, принялся перерезать веревку чуть выше узла над макушкой висельника. Когда дело было сделано, мистер Доддж и доктор Нокт придержали тело и мягко опустили его на пол.

— Но что же стало причиной? — Младший констебль заозирался, оглядывая гостиную. Оценил горы газет, разложенные повсюду вырезки.

— Причиной? — спросил мистер Доддж.

— Просто так люди не вешаются, сэр. Должна быть причина…

— Да какая нужна причина, когда ты дряхлый одинокий старикашка и квартируешь в Горри?! — проворчал старший констебль. — На его месте я бы уже давно того… петлю сплел бы.

— Мистер Поуп, может быть, вы подскажете? — спросил Перкинс. — Мистер Франки не был чем-то опечален? Может быть, обеспокоен?

— Да нет, — пролепетал лифтер. По нему было видно, что он мечтает поскорее отсюда уйти. — Был ворчлив, как всегда. Никто не знает, что творилось у него в голове. Он странным был…

— Полагаю, кое-кто все же знает. — Перкинс многозначительно глянул на Финча. — Ты ведь неспроста обнаружил мистера Франки, так, Финч? Почему ты сюда пришел?

Записка в кармане мальчика будто запылала огнем.

— Он меня позвал, — сказал Финч, глядя в пол.

— Зачем?

— Он хотел, чтобы я помог ему разобраться с… — Финч вдруг замолчал. Он понял, что ни в коем случае нельзя ничего рассказывать этим взрослым. Ведь даже мистер Перкинс, каким бы славным он ни казался, не поверит.

— С чем разобраться? — спросил мистер Доддж.

— С тостами и джемом, — соврал Финч, бросив взгляд украдкой на кухню. — Мистер Франки пригласил меня выпить чай с тостами и джемом. Он — лучший друг моего дедушки, и, пока дедушки нет, приглядывает за мной…

— Это правда? — спросил Перкинс мистера Поупа.

— Они с мистером Фергином друзья, сэр, — подтвердил лифтер и добавил: — Господа, я больше не нужен? Вы позволите мне удалиться?

— Да, Поуп, вы пока что свободны, — сказал мистер Доддж. — Но прежде, чем уйдете, отключите обогрев в квартире. Нам нужно, чтобы покойник продержался все время бури. Не хотелось бы, чтобы он завонялся на весь дом.

Мистер Поуп булькнул и зажал рот ладонью. Выскочив из гостиной, он торопливо закрутил вентили на трубах в чулане и покинул квартиру.

— Ждите нас у лифта! — крикнул ему вслед мистер Доддж.

— Полагаю, присутствие детей — здесь сейчас также не слишком уместно, — заметил доктор Нокт.

Констебли закивали.

— Финч, — сказал Перкинс. — Пожалуйста, отправляйся к себе. Мы тут со всем разберемся.

Мальчик усомнился в этом, но спорить не стал. Он вышел из квартиры мистера Франки и, не обратив внимания на мистера Поупа, нервно постукивающего пальцами по решетке лифта и пытающегося отдышаться, словно сам стал жертвой удушения, направился вниз по лестнице.

Мальчик вдруг понял, что до сих пор сжимает в руке жестяную банку с чаем. Он ведь так и не вернулся к Арабелле.

«Что ж, — подумал он. — Квартира № „9“ — не худшее место, в котором можно сейчас оказаться. Да и Арабелла все еще ждет свой чай…»

Дверь квартиры семейства Джей была открыта. Когда Финч вошел в прихожую, Сергиус Дрей тут же выскочил из гостиной, как пробка из бутылки, словно только и ждал появления мальчика.

— Что там за переполох наверху? — спросил он.

— Мистер Франки повесился, — блеклым голосом ответил мальчик.

— Франки… Франки… — пробормотал мистер Дрей, деланно задумавшись, — не припоминаю такого.

— Вы прекрасно знаете, о ком речь, — сказал мальчик. — Он вам мешал.

— А! — Дядю Сергиуса словно вдруг осенило. — Тот Франки! Ну, значит, больше мешать он не будет. Ха-ха… Что это у тебя в руке? — Мистер Дрей ткнул пальцем в жестяную коробку Финча.

— Чай для Арабеллы. Можно я заварю его у вас на кухне?

Мистер Дрей кивнул и растянул губы в усмешке.

Финч тяжело вздохнул — он понял, что сейчас его поразят чем-то невероятно остроумным.

— Только не повесься, если вода будет кипеть слишком медленно! — выдал мистер Дрей и с хохотом удалился в свою комнату.

Финч с тоской поглядел ему вслед. Все-таки Арабелла была права: эти взрослые совершенно предсказуемые.

Отправившись на кухню, он взял чайник, проверил наличие в нем воды и поставил его на печку. После чего разжег горелку и уселся на стул, с тоской глядя на огонь.

Финч не представлял, как сообщить Арабелле про мистера Франки. Как вообще говорят людям о том, что кто-то мертв? А как же дедушка огорчится! Он будет очень горевать, когда вернется и узнает, что мистер Франки повесился. Но хуже всего то, что подлая убийца так и останется безнаказанной. Злодеи — слишком хитрые, и с ними нипочем не справиться каким-то детям. О чем тут говорить, если уж даже бывший шпион, который и на милю врагов к себе не подпускал, взял и утратил бдительность. При этом он ведь собирался сообщить что-то важное: опасность грозит и Финчу с Арабеллой — так он написал в записке.

И тут Финч вспомнил о газетной вырезке, которую достал из кармана вишневого шлафрока старика. Он попытался вспомнить, куда же ее засунул. Да, все верно: в карман бриджей.

Достав ее, Финч прочитал:

«НЕКРОЛОГ.

С прискорбием сообщаем, что сегодня из жизни ушел мистер Крафни, живший в Горри. Мистер Крафни имел вредную привычку лезть не в свое дело и доставлял прочим уйму хлопот. Посему он собственноручно решил покончить со своим бренным, никому не нужным существованием и повесился в гостиной своей квартиры. Спешим утешить читателей, что скорбеть по нему никто не будет.

НЕКРОЛОГ.

С прискорбием сообщаем, что сегодня из жизни ушел мистер Чинф, живший в Горри. Мистер Чинф считал себя умнее всех, но никогда не глядел под ноги. Он часто бегал по лестнице, и в какой-то момент беспечность его подвела. Он споткнулся на лестнице и сломал себе шею. Так как мистер Чинф частенько пренебрегал правилами и даже считал себя выше их, то, мы надеемся, читателей утешит то, что скоропостижная кончина мистера Чинфа стала всего лишь ожидаемым следствием его необдуманного поведения.

НЕКРОЛОГ.

С прискорбием сообщаем, что сегодня из жизни ушла мисс Жейд, жившая в Горри. Мисс Жейд была весьма любопытной особой и совала свой нос, куда не просят. Ее любопытство и стало для нее роковым. Она открыла решетку, ведущую в лифт, и упала в шахту. Читателей должно утешить то, что мисс Жейд отличалась вредным характером и любое общество без ее присутствия сможет вздохнуть свободно.

За сим некрологи за сегодняшнее число исчерпаны, а редакция может лишь обратить особое внимание читателей на то, что им стоит быть бдительными, смотреть под ноги, не заглядывать в пустующие шахты лифтов и — что самое важное! — не лезть не в свое дело. Если они, конечно, не хотят, чтобы их имена появились в данной рубрике любимой всеми газеты».

* * *

Книга была очень интересной. Мистер Киви всегда говорил забавные едкие вещи. Он был талантливым мошенником, мастером перевоплощения и пользовался популярностью у дам. А еще он постоянно влипал в различные неприятности из-за своей непомерной тяги к приключениям. У него был личный враг, мистер Рид, полицейский сыщик, специализирующийся на поиске мошенников, в частности — мастеров перевоплощения, а если точнее — тех, кто пользовался популярностью у дам. И он постоянно гонялся за мистером Киви, но мистер Киви неизменно оставлял его с носом. И даже когда западня захлопывалась и все уже казалось кончено, ему удавалось с шиком и блеском выходить из ситуации. Противостояние этих двух людей было сугубо джентльменским, очень стильным и остроумным.

Финч уже прочитал повесть «Три письма из Мейби» и приступил к «Карте на подошве ботинка». Он сидел на краю кровати Арабеллы, читал в скупом свете лампы, стоявшей на столе, и попивал чай.

За окном выл ветер. Снег бился и царапался о железные штормовые ставни.

Чтение захватило мальчика с головой и не давало ему думать ни о чем, кроме как о том, как же мистер Киви обставит злобного барона Друвиша и что планирует предпринять, чтобы схватить талантливого мошенника, мистер Рид.

Финч отхлебнул из чашки, перевернул очередную страницу и вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Взгляд был строгим и осуждающим.

— Читаешь мою книжку, пьешь мой чай и сидишь на моей кровати? — негромко спросила рыжая распатланная голова, торчащая из кокона одеял и пледов.

Финч глянул на нее и улыбнулся:

— О, ты проснулась! Значит, он тебя все-таки не отравил…

— Кто? — удивилась Арабелла.

— Доктор Нокт.

— Это еще кто такой?

— Кэрри.

— Что?

Финч собрался было ответить, но вдруг понял, что каждое новое уточнение приводит к еще большей путанице.

— Кажется, мы уже это проходили, — улыбнулась девочка. — Только тогда ты ничего не знал. И спрашивал меня, сколько ты провалялся без сознания. Наверное, это уже входит в привычку… Опасная у нас работа — распутывать взрослые тайны.

— Ты даже не представляешь, — мрачно сказал Финч.

И он все рассказал Арабелле. Финч полагал, что не найдет слов или выражений, описывающих все, что случилось после возвращения домой, но, к своему удивлению, изложил события довольно последовательно, едва ли не как список покупок, сухо и почти безэмоционально. Казалось, он просто исчерпал весь запас эмоций, страхов и переживаний, которые в нем копились с момента, как он притащил Арабеллу домой.

Арабелла слушала его рассказ не в пример более экспрессивно. Ее глаза все расширялись и расширялись, хотя, казалось бы, куда уж дальше. Она то бледнела, то краснела, а услышав о мистере Франки, и вовсе негромко вскрикнула. Когда же Финч рассказал ей про некрологи, в которых были описаны их собственные скоропостижные смерти, она издала испуганное «Ах!».

— Надо же, о нас написали в газете! — заявила Арабелла, извернулась, как змея, и приподнялась вместе со своим одеяльным коконом. Сев в кровати, она облокотилась спиной на подушку.

— Да, в разделе некрологов, — напомнил мальчик. — Птицелов избавился от мистера Франки. А теперь избавится от нас.

— Пусть только попробует! — храбро ответила Арабелла.

— Кажется, это заразно, — пробубнил Финч. — Мистер Франки заразил тебя беспечностью.

— А вот и нет, — важно сказала Арабелла. — В отличие от него, мы не недооцениваем миссис Чаттни потому, что она, видите ли, женщина. Женщины бывают очень коварными, уж мне можешь поверить. Так что эта грымза не застанет нас врасплох.

Судя по всему, сон пошел девочке на пользу. Несмотря на то, что ее рыжие волосы напоминали сейчас сущий кавардак и то, что она в общем еще выглядела довольно болезненной, ее глаза сверкали, а в голосе звучала хорошо знакомая Финчу раздражающая решимость.

— Ты так говоришь, — заметил он с сомнением, — как будто у тебя есть какой-то план.

— Конечно, есть. — Арабелла прищурилась. — Мы пойдем к миссис Чаттни.

Финч решил, что все-таки доктор Нокт ее отравил. Вероятно, дал ей вместо «Согревина» какой-нибудь «Отуплин». Да и слова констебля Додджа о том, что дети со временем могут отупляться, уже не казалась Финчу такими уж абсурдными.

— Мы не пойдем к ней ни за что! — воскликнул он.

— Конечно, пойдем, — не терпящим возражений голосом заявила генерал армии рыжих госпожа Джей. — Нам ведь нужно все узнать. А у кого мы еще узнаем что-то, как не у личной пособницы Птицелова?

— Ты что, меня не слушала? — вскинулся Финч. — Она же убийца! Она убила бедного мистера Франки…

— Вот именно, — закивала девочка. — Мы знаем, что она — убийца, так? Так. Мы знаем, что она — второй агент Птицелова, так? Так. Но есть и еще кое-что… То, что ты, конечно же, упустил. То, почему мы будем в полной безопасности.

— Что я такого упустил? — спросил Финч, чувствуя подвох.

Арабелла напустила на себя учительский вид.

— Некрологи были напечатаны в утренней газете, которую принес мистер Дьюи, верно? То есть она получила приказ убить нас (а это именно зашифрованный приказ от нас избавиться, как ты уже, наверное, понял) до того, как послала нас в Гротвей.

— Она могла прочитать некрологи после того, как мы ушли, — заметил мальчик. — Мистер Франки ведь был убит после того, как мы вернулись…

— Я не о том, — Арабелла резко покачала головой. — А о том, что она совершила очень большую ошибку, отправив нас выяснять, кто живет на чердаке с круглым окном. Теперь у нас есть сведения, которые ей очень нужны.

Финч, наконец, понял. Он нахмурился, по достоинству оценив свою недогадливость, но тут же списал ее на потрясение из-за череды трагических злоключений, которые пережил.

— Она не сможет нас убить, пока все не узнает, — подытожил мальчик. — Потому, что мы владеем ее тайной.

— Вот именно! — кивнула Арабелла. — По твоим словам, она была очень взволнована, когда мы вернулись. Все выспрашивала, узнали ли мы что-то. Так что она ничего нам не сделает до того, как все узнает. Ну а мы выведаем у нее всю правду.

Финч немного успокоился. Ему начало казаться, что все не так уж и безысходно, как раньше, а все потому, что он снова был не один, наедине со своими тоскливыми мыслями.

— И кстати, — сказала девочка. — Это твое?

Арабелла повозилась внутри одеяльного кокона и вытащила из его глубин черное перо. Протянула его мальчику. Тот взял его — перо было по-прежнему теплым.

— Что это такое? — требовательно спросила Арабелла. — Откуда оно у тебя? И почему я об этом ничего не знаю?

— Мне его дала мисс Коллн, — сказал Финч, нежно поглаживая пальцем черные волосинки. — Она вытащила его из волос.

— Перо не-птицы, — прокомментировала девочка. — Наверное, только благодаря ему я не замерзла насмерть в буре.

— Еще благодаря мне, — напомнил Финч и положил перо в карман.

Арабелла улыбнулась.

— И я, кажется, снова начинаю мерзнуть, — сказала она, бросив выразительный взгляд на чашку в руках Финча, после чего многозначительно кивнула на дверь комнаты, намекая на то, что ему следует прямо сейчас принести чай и ей тоже.

Финч тяжело вздохнул, словно его отправляли не на кухню, а на каторгу, находящуюся к тому же на краю света, и слез с кровати, плюхнув на нее книжку о приключениях мистера Киви.

Он уже почти был в дверях, когда Арабелла окликнула его:

— Кстати! А сколько я провалялась без сознания?

Финч обернулся и взглянул на часы, стоявшие на столе девочки.

— Весь день и всю ночь. Сейчас семь утра. Начался второй день снежной бури.

* * *

Миссис Жужанна Чаттни, подлая убийца и весьма высокомерна особа, сидела на том же самом стуле, на котором сидела, когда устраивала допрос детям в прошлый раз.

На ней было зеленое платье, и благодаря ему она походила на змею… змею, которая, закинув ногу на ногу, легонько болтает по воздуху туфелькой. Меж пальцев миссис Чаттни держала мундштук с подожженной папиреткой, и рыжий дым завис вокруг, будто ржавая пыль, сдутая с ее морального компаса.

По хозяйке квартиры № 6 было видно, что она не испытывает никакого чувства вины за то, что сделала. Более того — она выглядела весьма довольной собой.

Миссис Чаттни глядела на детей пристально, словно прикидывая, сколько в них веса, каков объем их легких и насколько громко Финч и Арабелла способны кричать, а также отмечала прочие вещи, которые отмечают все опытные убийцы. При этом она явно пыталась скрыть нетерпение.

Финч с Арабеллой вновь сидели на диване напротив. Почти не шевелились и едва дышали, глядя на миссис Чаттни, которую от них отделяла всего пара футов. Револьвер мистера Хэмма, мальчик сразу это отметил, лежал на столе возле печатной машинки.

Финч очень надеялся, что план Арабеллы сработает. Сейчас, глядя на эту женщину, он отчетливо понимал, насколько она опасный человек, и как глупо было с ней связываться.

Квартира тонула в полутьме. Лампа горела лишь на том же столе с печатной машинкой — миссис Чаттни, вероятно, работала за ним, когда они пришли. Окно гостиной, помимо того, что было задраено штормовыми ставнями, так еще и было закрыто шторой. Идеальная обстановка, чтобы расправиться с детьми, не дожидаясь удобного случая на лестнице или у решетки лифта…

— Мы сказали констеблю Перкинсу, что идем к вам пить чай, — Арабелла нарушила тишину, будто вспорола конверт ножом для бумаги. — Он знает, что мы здесь…

Голос ее подвел: пару часов назад она была не в пример храбрее, но одно дело быть уверенной, находясь в безопасности в своей уютной спальне, и совсем другое — вести переговоры с человеком, который способен на хладнокровное убийство, сидя напротив него. Девочка еще не полностью отошла от пережитого накануне. На ней было несколько кофт и все равно она заметно дрожала. Хотя это могло быть и из-за того, как женщина, сидящая на стуле напротив, глядела на них.

— Мы пришли заключить с вами сделку, — сказал Финч.

— Сделку? Хм… — Внимание миссис Чаттни вдруг привлекло бормотание из подслушивающего рожка. Она повернула к нему голову.

Из него едва слышно раздавалась какая-то чепуха. Мистер Блувин врал миссис Поуп, будто слышал шум бури из квартиры вдовы Лилли. Мистер Поуп бездарно и совершенно не смешно зачитывал какой-то анекдот из газеты констеблю Додджу, а старуха Горбль жаловалась на постоянные сквозняки, на радиофор, который не работает, и на то, что в доме развелось слишком много констеблей…

Финч не вслушивался. Сейчас его волновало другое: смогут ли там, внизу, услышать их крики?

— Любопытно, — сказала миссис Чаттни и вновь поглядела на детей. — Что еще за сделка?

— Мы вам расскажем все, что узнали… — начала Арабелла.

— А это важные для вас сведения! — вставил Финч.

— Да, очень важные, — подтвердила девочка.

Миссис Чаттни лукаво улыбнулась.

— И что же вы хотите взамен?

— Чтобы вы нас не убивали, — нетвердым голосом сказал Финч.

— Что? — Миссис Чаттни удивленно вскинула бровь, словно ослышалась или не могла поверить в наглость этого маленького попрошайки, который нелепо пытается украсть себе еще немного жизни, когда все уже спланировано и подтверждено.

— Не сталкивали меня с лестницы, — уточнил мальчик. — А Арабеллу не сбрасывали в шахту лифта.

— Что ты несешь? — раздраженно спросила миссис Чаттни. Она явно пыталась прикинуться, будто не понимает.

— Так вы согласны? — сжав зубы, уточнила Арабелла.

Миссис Чаттни поглядела на детей недобро. Сперва на мальчика, затем — на девочку. Она поняла, что они пытаются сделать: шантажируют ее, угрожая скрыть то, что узнали перед бурей. Маленькие прохвосты догадались, что какой-никакой, но рычаг давления у них имеется. Это все усложняло…

— Мне кажется, это честно, — сказала Арабелла. — Потому, что вам наверняка хочется узнать, кто живет на чердаке с круглым окном и что он нам говорил.

— Или она! — поспешно добавил Финч, зло глянув на едва не проболтавшуюся подругу.

Миссис Чаттни молчала. Она словно погрузилась в раздумья или прислушивалась к тому, что происходило за окном.

Буря усилилась. Метель набрасывалась на окно со всей яростью, будто швыряла в дом трамвайные вагоны. Даже страшно было подумать о том, что творилось сейчас на улице. Оставалось надеяться, что дом крепко врос корнями в землю и его не унесет.

Миссис Чаттни поднесла мундштук к губам, выдохнула струю дыма и сказала:

— Конечно, я хочу узнать, что вы выяснили, иначе я бы вас туда не отправляла перед самой бурей. Но я все не пойму, что вам нужно.

— Пожалуйста, не убивайте нас, как вы убили мистера Франки, — сказал Финч таким тоном, словно просил дозволения съесть еще одну порцию десерта, а не говорил об убийствах.

— Я не убивала Франки! — гневно воскликнула миссис Чаттни. — Что за глупые дети?! Он просто повесился! Об этом весь дом знает! Взрослые иногда так делают, когда больше не могут выносить, к примеру, несносных детей!

Миссис Чаттни выглядела не просто оскорбленной, она была едва ли не в ярости. И если бы Финч не знал, что все это просто актерская игра, он бы, возможно, ей бы даже поверил.

— Мы все знаем, — сказал он.

— И что же вы такого знаете? — прищурилась миссис Чаттни. Она попыталась сохранить самообладание, хотя это было и непросто: эти дети могли вывести из себя даже фонарный столб.

— Птицелов велел вам убить мистера Франки потому, — заговорила Арабелла, — что он мешал его коварным замыслам.

— Мистер Франки узнал что-то важное, — добавил Финч.

— И вам через некрологи передали приказ убить его, — хмуро продолжила Арабелла.

— И нас тоже, — сказал Финч. — Меня столкнуть с лестницы. А Арабеллу сбросить в шахту лифта.

— Наверное, потому что мы тоже мешаем Птицелову, — закончила Арабелла. — Вот.

Миссис Чаттни тряхнула головой, видимо, надеясь, что тот абсурд, который дети ей наговорили, как-то внутри упорядочиться.

Поднявшись на ноги, она прошла через гостиную и исчезла в прихожей, но вскоре вернулась, держа в руках газету «Скрип в Горри», судя по всему, свежий выпуск. Так же, не говоря ни слова, она снова уселась на стул, сразу же открыла одну из последних страниц и впилась в нее взглядом.

Дети следили за лицом миссис Чаттни. Пока она читала, губы ее слегка шевелились, глаза сузились, брови нахмурились, а на лбу углубилась морщина.

— Что ж, — сказала она наконец, сложив газету, — признаю, что весь тот бред, который вы только что несли, все же… — она прервала себя и задумчиво пробормотала: — Значит, Франки действительно убили. А я уж было подумала, что и вовсе не знаю этот дом и его жильцов.

— Миссис Чаттни… — начал было Финч, но женщина подняла руку, прерывая его.

— Достаточно! Я вынуждена вас огорчить.

Финч и Арабелла испуганно переглянулись.

Миссис Чаттни продолжала:

— Я не убивала Конрада Франки. И вас, что бы вы там себе ни придумали, тоже убивать не намерена — и более того — никогда не собиралась, какими бы настырными вы ни были.

— Мы вам не верим! — заявил Финч.

— Да, не верим! — добавила Арабелла. — Мистер Франки…

— Хорошо, — утомленно сказала миссис Чаттни. — Расскажите мне, как я все это, по вашему, провернула?

Финч не понимал, зачем это нужно. Все выглядело так, будто она просто решила проверить, что им известно. Что ж, он все ей сейчас расскажет, и она поймет, что ее планы уже никакая не тайна. И ей не останется ничего иного, как начать воспринимать их всерьез. Он очень на это надеялся.

— Вы пришли к мистеру Франки, — вдохновенно начал Финч, — и повесили его за крюк для газовой лампы над дверью. И все обставили так, будто он сам повесился, потому что эти крюки самоубийцы просто обожают. И никто бы даже в этом не усомнился, ведь для того, чтобы взять и повеситься не нужна никакая причина, когда ты одинокий дряхлый старикашка и квартируешь в Горри — на его месте кто угодно уже давно бы сплел петлю. А потом вы вернулись сюда и, наверное, пошли пить свой какао, как ни в чем не бывало. Потому что женщины бывают очень коварными.

— Какая я ужасная! — фыркнула миссис Чаттни.

— Да! — хором ответили дети.

Миссис Чаттни старательно пыталась выглядеть беззаботной, но движения выдавали ее с головой: они были резкими, отрывистыми, напряженными, словно внутри у нее работали новенькие, не до конца прилаженные пружины.

— И вы пришли сюда договориться, — подытожила женщина. — Просить меня не убивать вас, как Франки.

— Ну да, — покивали дети.

— Хорошо. — Миссис Чаттни раздраженно хлопнула в ладоши. — Давайте сыграем в эту дурацкую игру до конца. Полагаю, это приведет к нужному исходу быстрее всего. Вы ведь мните себя взрослыми, очень умными и смышлеными, верно? Ну тогда давайте поговорим о взрослых вещах. Об убийствах, к примеру. Вы знаете, что нужно для любого уважающего себя убийства?

Дети задумались.

— Быть плохим человеком? — предположил Финч.

— Нужен мотив и что-то там еще… — сказала Арабелла.

— Верно, девочка, — кивнула миссис Чаттни. — Мотив, средство и возможность. Без этого попросту невозможно совершить никакое убийство. Допустим, мотив избавиться от Франки у меня был. С вашей наивной точки зрения, разумеется. Но что касается средства и возможности… Тут уже сложнее, а я не стану облегчать вам задачу, господа карликовые детективы. Объясните мне, будьте так любезны, как я смогла бы убить Франки, не имея ни средств, ни возможностей?

— Они у вас были! — заявил Финч. — Вы — коварная женщина.

Миссис Чаттни перевела взгляд на Арабеллу, в надежде получить более вразумительный ответ.

— Вы — хитрая и пронырливая! — сказала девочка. — Вы подслушиваетеразговоры жильцов и следите за всеми. У вас тут целая картотека! А еще мы слышали запись с цилиндра в автоматоне-секретаре. Там вы говорили о мистере Франки, Финче и Птицелове! Вы нас не проведете!

— Я так понимаю, вы упорствуете в своем невежестве, — прокомментировала миссис Чаттни, бросив быстрый осуждающий взгляд на автоматона, словно он ее очень подвел. — Что ж, это исключительно в духе детей. Ну, я все же поясню, потому что иначе мы тут застрянем до следующей снежной бури. — Она встала со стула, церемонно обернулась кругом и проговорила: — Может быть, вы и не заметили, но я слабая хрупкая женщина, и я не смогла бы повесить старика, даже если бы захотела. Это — к средствам. Ну а что касается возможности…

— У вас есть алиби? — недоуменно спросила Арабелла.

Финч хотел было поинтересоваться, что это за «алиби» такое, но побоялся выглядеть несведущим в присутствии двух женщин, одна из которых коварная, а вторая — достаточно злая, чтобы осуждающе на него поглядеть при их злейшем враге.

— Конечно! — утомленно воскликнула миссис Чаттни и снова села на стул. — И вся ваша теория рассыпается, как карточная башня, построенная пьяницей на шатком пабном столе.

— И где же вы были, когда умер мистер Франки? — хмуро спросила Арабелла.

Финч понял, о чем идет речь, и ему начало казаться, что из-под него выдергивают ковер. Предчувствие допущенной ошибки — это было просто ужасное ощущение. И все же он не терял бдительности: миссис Чаттни, очень вероятно, пыталась их отвлечь, задурить им головы и вызнать то, что ей нужно, а после избавиться и от них.

— Я была здесь, — сообщила хозяйка квартиры и ткнула мундштуком в сторону подслушивающего рожка. — И слушала все, что происходит внизу. Я слышала весь разговор Финча с этим странным доктором Ноктом. Я слышала весь разговор Финча с констеблем Перкинсом, который, оказывается, не такой болван и слабохарактерный простак, каким всегда казался. После чего вы сразу же поднялись в квартиру мисс Джей, куда принесли и саму мисс Джей. А вскоре после этого, если я ничего не путаю, и был обнаружен Конрад Франки. Мне бы просто не хватило времени его убить, обставить все как самоубийство и скрыться.

— Доктор Нокт сказал, что прошло примерно двадцать минут, — вспомнил Финч. — Если вы слышали все наши разговоры, то вы и в самом деле не могли его убить. Но как тогда?..

— Что? — спросила миссис Чаттни.

— Как вы тогда его убили?

Миссис Чаттни закрыла лицо ладонью и покачала головой. При этом она едва слышно взвыла.

— Что ж, я начинаю понимать Птицелова и его желание от вас избавиться, — сказала она, вновь поглядев на детей. — Вы просто невыносимы.

— У нас есть доказательство! — вскинулся Финч.

— И что это, позвольте поинтересоваться, за доказательство? — ехидно спросила миссис Чаттни.

— Он защищался! — выпалил мальчик. — И поцарапал вас! У вас на руках должны быть глубокие царапины.

Миссис Чаттни, не говоря ни слова, демонстративно медленно и с неизменной усмешкой расстегнула пуговки на одном манжете, затем на другом, столь же неспешно и театрально отдернула рукава платья, полюбовалась собственными бледными и гладкими предплечьями, после чего вернула рукава на место и снова застегнула манжеты.

— Ладно, он мог поцарапать вас где угодно! — сконфуженно ответил Финч. — Показывайте все!

— Мы не в таких отношениях, — подбоченившись, хмыкнула миссис Чатни. — Вульгарный мальчишка!

— Сами вы вульгарный мальчишка, — буркнул Финч.

— В действительности, у меня нет даже мотива убивать Конрада Франки, — сказала миссис Чаттни, прекратив улыбаться. — Потому, что я не агент вашего Птицелова.

— Вас видели выходящей из его «фроббина»! — напомнила Арабелла. — А еще Птицелов говорил моему дяде Сергиусу, который на него работает, о втором агенте в доме номер семнадцать. О том, что ему поручат разобраться с Франки!

— Это лишь говорит, что в доме есть второй агент, — мрачно заключила женщина. — Который, скорее всего, и убил Франки. Но я не он.

— Тогда почему вы выходили из «фроббина» Птицелова?

— Я пыталась договориться! — сжав кулаки, ответила миссис Чаттни, наконец, теряя самообладание. — Как и вы, я пыталась заключить сделку! Умоляла его не трогать…

— Вашего сына? — закончил Финч.

Женщина в зеленом платье вскинула блестящий от слез взгляд. Впервые на ее лице было написано отчаяние и неподдельное волнение.

— Вы его видели? — спросила она.

Финч был непреклонен.

— Мэм, мы ничего вам не скажем, пока вы честно не признаетесь, что здесь происходит.

— Где здесь? — Миссис Чаттни и не заметила, что папиретка догорела, а между пальцами подрагивает опустевший мундштук.

— В этом доме, — сказал мальчик. — Я говорю об исчезновениях людей. А еще мы хотим знать про Птицелова.

— Мы чуть не умерли в буре, — добавила Арабелла. — И мы заслуживаем знать, что творится. Мы видели ваши бумаги, в которых говорится про не-птиц. Мы тоже кое-что знаем…

— Что ж, ладно!

Миссис Чаттни вздохнула, заменила папиретку, подожгла ее и окинула взглядом свою гостиную.

— Оглянитесь, — сказала она. — Что вы видите? Как вы думаете, кто здесь живет? Я работаю за пишущей машинкой, мне помогает автоматон-секретарь, газетные вырезки в рамочках на стенах и мой… гм… образ жизни… — Дети покачали головами — они не имели ни малейшего понятия, на что она намекает, и миссис Чаттни сама пояснила: — Я — репортер. Пишу для газеты.

— Но женщин-репортеров не бывает! — убежденно воскликнула Арабелла.

— Точно. — Миссис Чаттни кивнула. — Не бывает.

Она поднялась со стула и подошла к стене, на которой висели газетные вырезки.

— Подойдите сюда. — Миссис Чаттни поманила их. — Взгляните.

Финч и Арабелла неуверенно подошли. Они уже видели эти вырезки, когда пробрались сюда в масках. Миссис Чаттни указывала на подписи.

— «Фью Фартинг», — прочитал Финч.

Арабелла пожала плечами:

— И что? Это же статьи Фью Фартинга, самого известного газетчика в городе. Мама и папа любили читать вслух его заметки. Папа говорил: «Этот хлыщ все раскопает, уж можете мне поверить!» Вы знаете мистера Фартинга?

Миссис Чаттни повернула набок одну из рамочек, и тут же произошло нечто странное.

Финч и Арабелла отшатнулись.

Со скрипом провернулись петли, и в сторону отодвинулась небольшая прямоугольная часть стены вместе с обоями.

Потрясенным детям предстала глубокая ниша, в которой стоял манекен, одетый в мужской темно-серый костюм-тройку. На голове манекена сидел котелок в тон костюму; на гладком, обтянутом кремовой тканью, лице были закреплены подкрученные каштановые усики.

— Можно сказать, я знаю Фью Фартинга, да! — с невеселой улыбкой сказала женщина. — Потому что Фью Фартинг — это я.

Дети уставили на миссис Чаттни, округлив глаза и распахнув рты. Она продолжала:

— Женщине не позволили бы работать в газете, ведь женщины, как известно, — миссис Чаттни презрительно скривилась, — умеют только сплетничать. Вот я и придумала некоего мистера, шустрого малого, у которого просто нюх на различные заговоры, интриги и козни, который вооружен едким пером и не боится пощекотать им бока даже самых важных господ города. И мистер Фартинг показал себя весьма недурно: он был свободен от предрассудков, не испытывал страха и обладал превосходной наблюдательностью. Он лично изобрел несколько новых методов выяснения сведений. Его статьи постепенно стали переселяться из глубин газет все ближе к передовицам, пока однажды не остались на них навсегда. И это не удивительно, ведь что это были за статьи! Вы сами поглядите! Это не просто скандалы уровня «пир для падальщиков»! Это истории людей и преступлений, о которых никто и не догадывался, пока некий дотошный писака не сунул в дело свой нос. Я расследовала грязные делишки фабрикантов, адвокатов, докторов, рестораторов, галеристов. Я брала фонарь и лопату и раскапывала такое, что, как они полагали, похоронено глубоко и надежно. И мне нравилась эта работа — никто не делал ее лучше меня. Я щелкала по носу этих чванливых господ, считающих, что деньги и положение в обществе помогут им избежать правосудия и осуждения. А их высокомерие, их ни с чем не сравнимое ханжество мне были лишь на руку. Не могли же они всерьез подумать о том, что какая-то ничем не примечательная дамочка из Горри намеревается раскрыть их замыслы, вытащить на свет их тайны, словно граммофонную пластинку из конверта, чтобы проиграть ее всем и каждому. Истории мистера Фартинга… фиктивные акции, заговоры судей, аферы с гремлинами и таинственные исчезновения дирижаблей. Что только я не расследовала, о чем только не писала. Но все это в один момент просто померкло в сравнении с тем, что я назвала для себя: «Сюжет века». Но тогда я не могла даже отдаленно представить то, чем этот самый «Сюжет века» обернется для меня самой.

Миссис Чаттни кивнула детям на диван, и те послушно подошли к нему и сели. Сама она закрыла тайник с костюмом и вернулась на свой стул.

— Что это за «Сюжет века», миссис Чаттни? — спросила Арабелла. Финч ничего не говорил — он чувствовал, что сейчас они узнают невероятную тайну.

Миссис Чаттни молчала пару томительных минут, словно раздумывая, с чего начать, и наконец сказала:

— Мой «Сюжет века», да… Однажды мистер Фартинг узнал о некоей странной истории. Ходили слухи, что в городе существует нечто, вроде тайного клуба. У клуба этого не было штаб-квартиры, в нем не проводились собрания и встречи, да и никто не вел список его участников. Будто бы и клуба самого не было, но в высшем свете города, в дорогих салонах, в шикарных ресторанах, на светских раутах кто-то нет-нет да и упомянет о чем-то таком странном, вроде как, незначительном, что почти все оставят без внимания, но при этом кто-то все же поймет, о чем речь, и кивнет уважительно. Это было нечто для совсем уж избранных, известное лишь горстке людей. Само собой, мистера Фартинга такая история не могла не заинтересовать. Еще бы: клуб без клуба, тайна незнакомцев. Что-то во всем этом проглядывало ненормальное, пугающее — будто тревожной нитью были связаны люди, которых, вроде как, ничто друг с другом не могло связывать. И мистер Фартинг начал искать, начал подслушивать, втираться в доверие, пытался улавливать и расшифровывать намеки. Он посетил сотни приемов, подслушал тысячи разговоров, но ничего определенного так и не отыскал. Поначалу. Но пытливый ум, помноженный на женское упорство, — великая сила. И мистер Фартинг вгрызся в это дело, как в корочку любимого пирога. Он собирал сплетни, слухи, обрывки разговоров, коллекционировал записки на салфетках и чужие взгляды, адресованные кому-то еще…

Дети слушали, затаив дыхание. Миссис Чаттни прерывалась лишь на то, чтобы затянуться из мундштука. Ее взгляд блуждал по гостиной, да и сама она выглядела так, будто не сидела сейчас на стуле в своей квартире, а стаптывала подметки где-то в городе.

Жужанна Чаттни рассказывала о «Сюжете века»…

…Подумать только, столько лет прошло, хотя кажется, что все это было какую-то неделю назад.

Собранные по крупицам сведения однажды привели мистера Фартинга к выводу, что Тайна незнакомцев как-то связана с деятельностью некоего… гм… заведения из центра.

С виду, ничего особо примечательного в нем не было. Когда мистер Фартинг туда пришел, ему предстали обычное ателье по пошиву верхней одежды и птичья лавка — под единой вывеской. Владельцы были компаньонами, и из одной двери раздавался птичий щебет, а из другой — стрекот швейной машинки. Мистер Фартинг полюбовался птицами в клетках и узнал цены на костюмы в ателье. Хозяева оказались вполне обходительными господами, но именно за их обходительностью и скрывался подвох. Что-то в их речи, в глубине их взглядов смутило мистера Фартинга, и тогда он стал следить за ателье и птичьей лавкой.

Очень долгое время ничего не происходило, и мистеру Фартингу уже стало казаться, что след завел его не туда, пока вдруг некое происшествие все не изменило.

Один из компаньонов, владелец птичьей лавки, закрыл свой магазинчик и исчез на несколько дней. На все вопросы о нем отвечали: «Отбыл в поиске новых диковинных птиц. Будет совсем скоро». И действительно — спустя неделю он вернулся на черном «фроббине». В сопровождении большого ящика.

Все происходило глубокой ночью, обставлено было в строжайшем секрете и проделано при соблюдении максимальной осторожности. Присутствовали только оба компаньона. Они выгрузили ящик и с неимоверным трудом затащили его, как ни странно, вовсе не в птичью лавку, а в ателье. Портной и Птицелов заперли двери, окна и даже, казалось, дымоходы — внутрь никак было не проникнуть. Мистер Фартинг уже полагал, что дальнейшая судьба таинственного ящика так и останется неизвестной, когда произошло невероятное, пугающее событие.

Из ателье вдруг раздались крики. А затем дверь распахнулась, и под снег кто-то вывалился. Незнакомец был совершенно гол, с белой, почти как снег, кожей, а его лицо… Совершенно нечеловеческое лицо испугало мистера Фартинга — прежде он не видел таких огромных носов, таких жутких черных глаз.

Существо хрипело и спотыкалось. Оно падало на землю и пыталось бежать. Но далеко уйти ему не дали. Из ателье выскочил владелец птичьей лавки. В руках он сжимал пружинный револьвер. Птицелов прицелился и выстрелил в спину беглеца. Выстрел был бесшумным, и беглец, вероятно, даже не понял, что с ним случилось. Он просто рухнул в сугроб, истекая черной кровью. Тогда владелец птичьей лавки и его подоспевший компаньон, на котором был грубый фартук поверх костюма, схватили безвольное тело и затащили его обратно. Спустя какое-то время падающий снег скрыл все следы произошедшего.

А наутро, как ни в чем ни бывало, обе двери (и ателье, и птичьей лавки) открылись и стали принимать клиентов. Эти двое думали, что им удалось утаить свое непонятное, но жуткое злодеяние, но они не учли того, что притаившийся поблизости мистер Фартинг, как бы ни был поражен увиденным, привык доверять своим глазам и ушам, а посему не был склонен считать, что ему примерещилось. Он продолжил следить.

Оба странных компаньона, казалось, снова зажили обычной, ничем не примечательной жизнью. Люди заходили в птичью лавку, выбирали себе птиц, клиенты буднично посещали ателье. Среди них, к слову, были весьма видные члены общества. К примеру, на следующий вечер после ночного происшествия с носатым существом приехал некий судья из Труа. Он выбрался из своего шикарного экипажа и зашел в ателье через черный ход, несмотря на то, что на всех дверях висели таблички «Закрыто». Спустя какое-то время, вероятно, побывав на примерке, судья вышел, чрезмерно довольный, и отправился восвояси. Через неделю он вернулся и забрал костюм. Все это было очень подозрительно, и мистеру Фартингу ничего не оставалось, кроме как запастись терпением.

И в какой-то из дней все повторилось. Владелец птичьей лавки запер двери и отбыл, а вернулся через три дня с ящиком точь-в-точь, как первый. А уже следующим вечером в ателье прибыл некий господин банкир из Рривв. Также — на примерку. Через неделю он, как и судья до него, явился лично забрать костюм, хотя о нем ходила слава одного из самых ленивых людей города, мол, даже когда у него чешется нос, он зовет личного слугу, у которого специально подточен чесательный ноготь на пальце.

Мистер Фартинг временно переключил внимание на этого банкира, и когда тот вышел из ателье с чехлом, в котором был новенький костюм, проследил за ним, прокрался во двор его особняка и даже влез на дерево, растущее напротив окна его спальни.

Господин банкир примерял обновку. Это было пальто. Белое пальто. Сперва я даже не поняла, что в нем такого особенного — почему этот человек с такой нежностью гладит его, будто котенка, почему никак не может наглядеться на себя в зеркало. И тут я с ужасом узнала «ткань», из которого оно было пошито. У меня перед глазами тут же возникло похожее на человека пытающееся сбежать существо с ужасом в круглых черных глазах. Пальто было пошито из его кожи!

И тогда мистер Фартинг все понял. Вот, чем на самом деле промышляли владелец ателье и владелец птичьей лавки. Они отлавливали этих странных носатых существ, сдирали с них кожу и шили костюмы для чопорных городских толстосумов… Тайна, которая объединяет всех этих людей, раскрылась.

Впрочем, для разоблачительной статьи сведений у мистера Фартинга было мало. Я не знала, что это за существа такие и откуда они взялись. Мне требовались подробности: как их отлавливают, как договариваются с клиентами, кто состоит в Клубе-о-котором-не-говорят. У меня были лишь догадки, домыслы и проклятое убеждение, что это — самая жуткая и самая грязная история из всех, которыми я прежде занималась. И тогда мистер Фартинг стал искать улики и доказательства.

Он выждал, когда Птицелов снова запрет лавку и отправится на охоту, и последовал за ним.

Владелец птичьей лавки прибыл в Рривв, на трамвайную станцию «Кроувелл». Там он зашел в кофейню, окна которой выходили на станцию «флеппинов», заказал кофе и стал ждать. Тогда я не понимала, чего именно. А он все сидел за столиком, обновлял заказ и глядел в окно, что-то отмечая у себя в блокноте.

Наконец станционные часы пробили десять часов вечера, и Птицелов покинул кофейню. Выйдя на станцию «флеппинов», он подошел к одному из билетных ящиков, просунул пятифунтовую бумажку в щель, после чего вытащил, как я тогда полагала, билет. Прочитав то, что на нем написано, Птицелов вовсе не забрался в один из экипажей, что было бы логично, а вернулся в здание «Кроувелл» и сел на трамвай.

Мистер Фартинг следовал за ним неотступно. В Докери Птицелов сошел. Он сверялся с картой, что-то искал. И в какой-то момент нашел. Это был обычный дом, затерянный в глубине сонных кварталов, и Птицелова интересовал, судя по всему, его чердак. Какое-то время понаблюдав за чердаком, он отправился к ближайшему глухому переулку, что-то установил там, после чего притаился неподалеку и стал ждать, следя за чердаком через небольшую подзорную трубу.

Мистер Фартинг все не мог понять, что в том чердаке такого особенного. Со стороны, тот казался обычным, пыльным и затянутым паутиной, чердаком, на который давно никто не поднимался. Но в какой-то момент там зажегся свет. А затем свет погас, и спустя мгновение открылось окно. Прямо в идущий снег из него вышел джентльмен в черном костюме и цилиндре. Он исчез прямо на моих глазах, после чего в тот же миг появился у основания дома и побрел вдоль по улице.

Время приближалось к полуночи. Город опустел, и, кроме существа (а мистер Фартинг на тот момент хорошо разглядел его жуткие глаза и нос), на улице уже никого не было.

Существо между тем вошло в тот самый переулок, в которым что-то делал Птицелов, и достало из жилетного кармашка часы. Даже издалека было видно, как его охватило нетерпение — незнакомец едва ли не приплясывал на месте и выглядел взволнованным, если не сказать, радостным. Он кого-то ожидал, но, что-то мне подсказывает, даже предположить не мог, что произойдет дальше.

Часы начали отбивать полночь. С первым ударом сработал некий механизм, откуда-то сверху на существо упала сеть и, словно живая, опутала его на манер смирительной рубашки. Существо закричало, но бой часов скрыл его крики. Птицелов ринулся в переулок. Он стремительно подскочил к своей жертве, усыпил ее каким-то ядом на платке и засунул в ящик, который раскопал из сугроба одного из ближайших домов, очевидно припрятанный там кем-то специально для него. Достав из кармана небольшой предмет, похожий на клаксон, Птицелов, прогудел в него, и меньше, чем через минуту, к переулку подкатил черный «фроббин». Похититель затащил ящик внутрь, сам забрался следом, и экипаж тронулся в путь. В ту же ночь жертву привезли в ателье, выгрузили и, вероятно, лишили жизни, поскольку уже на следующий вечер пришел очередной видный клиент.

Продолжая следить за Портным и Птицеловом, мистер Фартинг попутно стал разыскивать любые сведения об этих существах. Было трудно. Создавалось впечатление, что их вообще не существует, но периодически — в оговорках, опять же, в намеках обнаруживались упоминания загадочных «монстров». О них никогда не писали уважаемые авторы, свидетели никогда не отличались надежностью, а акцент всегда был смещен на другие темы.

По большей части, заметки с их упоминанием обитали на страницах рубрики курьезов — самой несерьезной и малоуважаемой рубрики.

«За моим окном на карнизе сидел странный джентльмен. Он читал газету и курил трубку. У него были огромный острый нос и черные глаза. Когда я хотела поинтересоваться, кто он такой и что делает на моем карнизе, он исчез, рассыпавшись снежинками…», «Мы с парнями с фабрики пили в „Злой Кошке“, когда вдруг поняли, что вместе с нами сидит носатое существо, которое прикидывается одним из нас и еще имеет наглость заказывать „Джорджину“, как будто надеется, что мы будем за нее платить…», «Я выбирала усатую рыбу на рыбном рынке, когда вдруг увидела в соседнем ряду странную даму с зонтом — она приценивалась к снежным кашалотам. У нее был большой нос и белая кожа, словно она переборщила с пудрой…», «Мелкий воришка Октавиус Брегг уверяет, что его нанимателем выступал некий носатый белокожий мистер Коппелиус Трогмортон, который был вовсе не человеком, жил на луне, а по выходным приторговывал барометрами и подзорными трубами…»

Мистер Фартинг никогда не обратил бы внимания на все эти нелепые и фантасмагоричные статейки, если бы и сам не видел то, что видел. Из упомянутых историй он собрал воедино более-менее цельную, но нисколько не правдоподобную картину: «В городе, бок о бок с нами, обитают некие странные господа и дамы, о существовании которых мы раньше и не догадывались. У них белая кожа, черные глаза и длинные носы, они обладают способностями, которые людям не постичь. Вероятно, то, что их не замечают, одна из этих способностей. Они разумны, не менее цивилизованы, у них есть свое скрытое от нас общество. И в их тайну кое-кто все же посвящен. Такие, как Портной и Птицелов. Которые используют их в качестве материала для костюмов. Исключительно по-злодейски, варварски, подло. При том, что эти существа — также думающие, чувствующие, у них, вероятно, есть семьи и дети». Я могла лишь надеяться, что их дети не попадут в силки Птицелова и под скорняцкий нож Портного…

Мистер Фартинг не мог отнести свои наработки редактору — в худшем случае его бы просто подняли на смех, в лучшем — его статью отправили бы в раздел курьезов.

Выход был один — следить дальше.

Портной жил в квартирке над ателье, а Птицелов обитал в Горри. И мистер Фартинг решил побольше узнать о последнем. Он нашел дом, в котором жил Птицелов, и обнаружил, что там сдается пустующая квартира. Удачнее просто быть не могло: в надежде подобраться поближе к Птицелову, я сняла эту самую квартиру. Не сразу я поняла, какую ошибку совершила, но об этом чуть позже. Сперва поделюсь с вами тем, что мне удалось выяснить.

Птицелов жил скучной серой жизнью и казался окружающим самым обычным человеком. Мастерски пускал пыль в глаза. Он ездил в свою лавку на трамвае, продавал птиц, принимал грузы пернатых из далеких стран, прибывавших на поездах и дирижаблях, покупал одну и ту же газету в киоске, не задерживался на работе, был очень вежливым и условно общительным, а примерно раз в месяц он выходил на ловлю настоящих «птиц».

Я просчитала схему Птицелова. Кто-то предоставлял ему адрес, где обитает жертва. Птицелов закрывал лавку, отправлялся на станцию «Кроувелл», где через билетный ящик получал сообщение. Тогда он прибывал на указанное в сообщении место, готовил свой силок и дожидался, когда в него попадется очередной несчастный. Я так и не выяснила, с кем он работает, как заманивает носатых существ в ловушку и что заставляет их покидать свое тайное убежище, но факт остается фактом: они неизменно приходили на встречу, где их ловили, усыпляли, запирали в ящике и увозили.

Между тем дома никто и представить не мог, чем занимается «добропорядочный и покладистый» мистер Птицелов, который всегда здоровался с миссис Поуп, был почтителен с мистером Поупом, никогда не грубил, не сорил и снег в дом не наносил. Но в то же время у мистера Фартинга копился и рос список тех, кто становился счастливым обладателем пальто, перчаток, башмаков или цилиндров из кожи несчастных носатых существ. А еще, однажды подслушав разговор Птицелова с Портным, он узнал что они зовут этих существ «не-птицами», видимо, чтобы отделить их от обычных птиц.

Ну а потом вдруг что-то случилось. Компаньоны то ли рассорились, то ли просто решили прекратить совместную деятельность, но в любом случае птичья лавка закрылась, вывеску сняли и заменили. Портной продолжал работать в ателье, а Птицелов почти перестал покидать Горри, словно затаился и решил похоронить свою зловещую тайну как можно глубже.

Эта его новая серая жизнь шла своим чередом, ну а мистер Фартинг вскоре, неожиданно для себя, столкнулся с еще одной, не менее зловещей, тайной.

Однажды я услышала очень странный разговор Поупов. Как сейчас, помню: на следующий день после окончания одной из бурь, консьержка схватила мужа и, затащив его в свою комнатку, сказала:

«Еще один, Бартоломью!»

Супруг ответил ей:

«Да, я знаю».

Консьержка была в ярости:

«Сперва Лаймы и Хейли, — сказала она. — Теперь вот Джулия Блувин. Когда это прекратится?!»

Судя по всему, мистер Поуп не знал ответа на этот вопрос, поскольку промолчал, и тема была закрыта.

Услышанное меня встревожило: эти Поупы что-то скрывают. И вскоре я узнала, что это не просто тайна Поупов — это тайна всего дома номер семнадцать на улице Трум.

Ничего в поведении Птицелова не выдавало, что он вернулся к прошлой жизни, и я взялась за расследование новой тайны. Вскоре мне удалось выяснить, что Лаймы, о которых шла речь, когда-то жили в квартире, в которой поселилась я. Упомянутые Хейли прежде обитали во второй, на тот момент пустовавшей. А что касается Джулии Блувин… Что ж, все эти люди, о которых говорили Поупы, не съехали, не перебрались куда-то еще. Они пропали. Бесследно.

Разумеется, я тут же заподозрила, что все это связано с Птицеловом и его деятельностью, ведь не бывает таких совпадений: похититель живет в доме, в котором пропадают жильцы. И в то время, как мистер Фартинг по крупинкам собирал сведения о не-птицах, я стала искать причину таинственных исчезновений в доме номер семнадцать. И в тот момент даже предположить не могла, что найду.

Как оказалось, в каждой квартире кто-то когда-то пропал. Даже у Поупов. Да что говорить о них, когда исчез сам домовладелец — некий господин Тристан Борган, офицер и ветеран войны. Они говорят, что он в путешествии, но мне прекрасно известно, что это не так. Общее у пропавших было то, что они исчезали незадолго перед, во время или сразу после снежной бури — вот и все.

Я перенастроила рожок оповещения у Поупов и стала слушать все, о чем говорят на первом этаже. Узнала грязные секретики многих жильцов, но, к сожалению, ничего важного — никто не говорил о пропажах. Моего внимания требовали другие статьи — срочные разоблачения, скандальные расследования преступлений и прочее, и я отложила дело Птицелова и дело о пропажах на потом. За все время, что я тут жила, прошло три бури, и никто больше не пропадал. Моя бдительность ослабевала. И однажды случилось непоправимое. Я виню в этом себя.

У меня был… нет, у меня есть сын. Его зовут Джейкоб. Надеюсь, вы простите мне мою… Так, погодите! Сейчас, я перестану, эти проклятые слезы… Где-то был мой платок. Ах да, вот же он. О чем я говорила? Джейкоб, да…

Джейкоб учился в Большом Университете Механики в Рривв, при котором и жил. Он всегда был очень умным и с детства испытывал страсть к воздухоплаванию. Джейкоб хотел стать аэро-инженером, мечтал строить дирижабли, воздушные экипажи и тому подобное. Профессора прочили ему большое будущее. Я очень им гордилась. В смысле, горжусь.

В последние годы мы с ним виделись нечасто — все его время занимала учеба, а мое — работа. Но праздники мы всегда встречали вместе, и этот тоже не должен был стать исключением. Близился Новый год. И Джейкоб приехал.

Я была так счастлива. Мы готовились к празднику. Джейкоб витал мыслями в своих чертежах и проектах — он все говорил о новом изобретении, над которым работал весь последний год и которое хотел после праздника предоставить на рассмотрение профессорской коллегии. По его словам, это было что-то, что навсегда впишет его имя в историю воздухоплавания. С горящими глазами он говорил о преодолении недостижимых до этого высот, о полетах туда, куда прежде никто не поднимался — чуть ли не на луну. Он сыпал терминами, рассказывал о каких-то клапанах и поршнях. Я не сильно разбираюсь во всей этой механике, но была рада просто слушать его. Этот восторг, с которым он говорил о последних сошедшихся расчетах…

Накануне Нового года объявили о приближении снежной бури. Дом закрыли, на окна опустились штормовые ставни.

В последний раз я видела Джейкоба на этом самом диване. Последнее, что он сказал мне… я никогда этого не забуду: «Мама, думаю, мой патент замечательно будет смотреться среди всех этих скучных газетных вырезок на твоей стене».

Я вышла из этой гостиной всего на мгновение — мистер Поуп позвонил в дверь убедиться, что я все заперла.

Больше Джейкоба я не видела. Я сперва даже не поняла, что произошло…

Я была на грани отчаяния, но не могла себе позволить поддаться ему. Любая другая мать, я уверена, на моем месте открыла бы окно и шагнула бы прямо в бурю, но я… Какая-то крошечная частичка внутри твердила: мой сын не мертв. А я всегда верила своей интуиции…

Я обыскала каждый угол в этом проклятом доме, поговорила со всеми, и ничего не нашла, даже сочувствия — одно плохо потаенное злорадство: и тебя настигло, что и нас. А потом… у меня просто закончились варианты, я не знала, что дальше делать, не представляла, где мне искать Джейкоба. Я могла лишь просить помощи.

Когда мистер Фартинг расследовал дела в центре или на фабричных улочках, ему помогал кое-кто из полиции — хитроумный сыщик, который всегда находил улики, всегда отыскивал виновных. Лайонел Грейвз. Он был моей последней надеждой, и я сообщила ему о том, что мой сын исчез, рассказала все, что знала, о пропажах в этом доме.

«Снежные бури? — только и спросил Лайонел. — Исчезновения в бурях?!»

Я сразу же все поняла — по тому, как заблестели его глаза. Многие годы люди исчезали во время снежных бурь по всему городу, и Лайонел Грейвз решил, что это связано. Сама того не зная, я предоставила ему ниточку. Он полагал, что, разыскав Джейкоба и прочих пропавших в доме, поймет, куда пропадали и остальные. Мой «Сюжет века» стал для него «Расследованием века».

Несмотря на мои доводы и на возражения его жены, Лилли, он поступил по моему примеру: перебрался в этот дом, а именно — в бывшую квартиру исчезнувших Хейли.

С его приездом, поиск, вроде как, сдвинулся с мертвой точки: сообща мы выяснили, при каких обстоятельствах исчезли прочие жильцы дома, с удивлением обнаружили, что некоторые из соседей и вовсе отрицают существование своих пропавших родственников. Но мы были на верном пути. И я уже начала верить, что на этот раз докопаюсь до правды.

А затем Лайонел Грейвз пропал.

Незадолго перед исчезновением он успел сообщить мне, что догадывается, кто стоит за пропажами, но в подробности вдаваться отказался, пока все не проверит. Больше я его не видела. Он исчез. Как Джейкоб. Как другие.

Я узнала, что в утро перед бурей он заходил к Хэмму, но старик ничего вразумительного сообщить не смог. Лилли Грейвз была уверена, что Лайонела убили, она помешалась от горя. Я совсем отчаялась. Моя последняя надежда пропала в метели вместе с моим сыщиком.

И тогда я сделала то, от чего отговаривала себя с самого момента, как пропал Джейкоб. Я пошла к Птицелову. И сказала ему, что знаю, чем он занимался, и что мне нет никакого до этого дела. Я умоляла его рассказать все, что он знает об исчезновениях. Понимаете, он не мог здесь жить и ничего не знать и… и каково же было мое удивление, когда он сказал, что не представляет, о чем я говорю. Он уверял, что не занимается никакой ловлей не-птиц, не знает ни о каком Портном. И самое поразительное было то, что он говорил правду. В тот миг я это отчетливо поняла. Передо мной был вовсе не коварный Птицелов, а обычный осунувшийся житель Горри. Он и правда не знал! Нет, я не представляю, как такое возможно…

А потом произошло самое ужасное и отвратительное: Птицелов меня пожалел! Он сказал, что сочувствует мне, и посоветовал найти в себе силы и жить дальше. Жить дальше! Вы можете в это поверить?!

Но просто жить дальше я, разумеется, не могла. И ни на минуту не оставляла свои поиски, которые, как и до того, ни к чему не приводили…

Время шло, буря сменяла бурю, и однажды в этом доме исчез еще кое-кто. Полгода назад твой отец, Арабелла, вышел из квартиры на прогулку с вашей собакой и больше не вернулся. Нет! Не гляди на меня с такой надеждой! Я мало, что знаю. Лишь то, что они так и не вышли через двери дома, что миссис Поуп сказала мистеру Поупу: «Еще один», на что тот ничего не ответил, а просто уткнулся в газету, и то, что мадам Флёрхаунд из девятнадцатой квартиры всю бурю жаловалась, будто слышит собачий лай на чердаке. Я исследовала чердак, и, конечно же, ничего там не обнаружила.

А потом я случайно услышала слова этого сбрендившего Хэмма. О том, что якобы его временами навещает господин Борган. На моем месте любой решил бы, что он просто спятил, и все же… что-то мне напомнили его россказни о том, как в бурю к нему приходит его старый соратник, и они вспоминают былые времена за кружечкой джина. И я вспомнила. Это походило на те нелепые газетные статьи в рубрике курьезов.

Я поговорила с Хэммом, а он горазд болтать — просто житья не видит, кроме как рассказать о своем ненаглядном капитане и былых подвигах. И по его оговоркам я поняла, что господин Борган, хозяин нашего дома, уже давно никакой не господин Борган. Что вместо него к старику приходит монстр с огромным носом, белой кожей и черными глазами. И монстр этот прикидывается его другом-капитаном, мол, у него даже память капитана.

Это было невероятное, ошеломительное открытие. Если пропавший господин Борган каким-то образом стал не-птицей, это все кардинально меняло. Оба моих дела вдруг объединились и слились в одно. Я понимаю, что это прозвучит, как бред, но что мне еще было думать?! Я предположила, что и Джейкоб тоже. Тоже стал таким же… не-птицей.

И вскоре я неожиданно получила подтверждение своей догадки.

Мне пришло письмо. Писал мне один из сокурсников моего сына — он утверждал, что видел Джейкоба буквально на днях в каком-то пабе. По его словам, он подошел поприветствовать его, поинтересовался, куда он пропадал, но Джейкоб его не узнал. Мол, Джейкоб попросил оставить его в покое и не лезть со своими ненужными разговорами к совершенно незнакомым людям. Сокурсник моего сына весьма оскорбился, но счел своим долгом написать мне. Также он сообщил, что Джейкоб был пьян, буянил и кутил в компании какого-то хлыща. Это было уже что-то. Нет! Это было то, чего я так долго ждала!

Я отправилась в упомянутый паб, поговорила с хозяином и узнала, что означенные личности действительно довольно буйно провели там один из вечеров. Они не представились, он не знал, куда они ушли, но подробно описал обоих. В одном из описанных я с замиранием сердца узнала своего сына! А в свежей газете, опять же в разделе курьезов, я нашла заметку о некоем господине, который провел ночь за дебоширством, был арестован и отправлен в застенок полицейского участка в Гротвей, но при этом клялся, что сам стал жертвой носатого монстра, который заставлял его пить и буянить.

Дождавшись, когда этого господина отпустят, я лично расспросила его. Он сказал, что монстр похитил его прямо из лавки башмачных кремов, в которой он работал, и утащил в паб, после чего превратился в человека и в таком виде провел почти всю ночь. В последний раз тип из лавки башмачных кремов видел Джейкоба на рассвете, когда тот вывалился из воздушного шара, который они сообща увели прямо из-под носа владельца. Несчастный похищенный не знал, где жил «монстр», но сообщил, что тот говорил, будто обитает где-то в южной части Гротвей. Этого было слишком мало, но все равно я ощущала, что приближаюсь.

И тогда я перерыла все выпуски «Эхо в Гротвей» за последнее время. Там я обнаружила статью о девушке, которая всех убеждала, будто носатый монстр похитил ее и заставлял танцевать с ним на крышах домов. Я разыскала эту девушку, и она поделилась со мной своей историей: «монстр» жаловался ей, будто вынужден обретаться на чердаке, но зато вид из его большого круглого окна просто превосходен, в отличие от окна квартиры, в которой он жил раньше. Что ж, я принялась искать дом с большим круглым окном чердака в южной части Гротвей. Таких домов оказалось три. На двух чердаках жили люди: в одном — бедный художник в окружении холстов и красок, на другом — нищий, который пробрался в дом через дыру в крыше. Оставался последний…

И так я нашла нужный чердак и нужное большое окно. Как бы мне ни хотелось сразу же туда отправиться, я решила с этим повременить. Прежде, чем очертя голову бросаться к своему пропавшему сыну, нужно было как следует все разведать. Я установила телескоп и направила его прямо на это окно. Почти неделю там ничего не происходило, но в какой-то момент я заметила чью-то размытую фигуру, блуждающую по чердаку. Я была вне себя от радости. Это был он! Мой Джейкоб! Я — нашла! И я уже собиралась отправиться в Гротвей, когда случилось то, что нарушило все мои планы.

На улицу Трум приехал черный «фроббин».

Я мгновенно узнала его — это был «фроббин» Птицелова и Портного. О, как же я испугалась — не передать словами. Мои мысли путались, в голове рождалось одно предположение хуже другого. Что все это значит?! Что они задумали?! Птицелов взялся за старое?!

Напрашивался ужасный вывод: если черный «фроббин» здесь появился, значит, они снова открыли на кого-то охоту. Само собой, я решила, что Птицелов намеревается изловить моего сына и снять с него кожу.

Я снова к нему отправилась, я готова была на все, что угодно, только бы он пощадил Джейкоба. И на этот раз… дверь мне открыл совершенно другой человек. Злобный, коварный и подлый. Человек с глазами убийцы. Он не говорил, что ничего не знает, не придумывал отговорки и сразу же сказал, что ждал моего появления. Я уже раскрыла было рот, чтобы рассказать, зачем пришла, но он велел мне молчать, возвращаться к себе и ждать. После чего просто захлопнул передо мной дверь.

Через два дня под своей дверью я обнаружила записку. В ней Птицелов требовал встречи — велел ждать его на окраине Горри.

Прежде, чем отправиться туда, я подготовилась: записала все, что мне известно, запечатала конверт и отдала его своему приятелю из газеты — он должен был вскрыть конверт и опубликовать содержимое, если со мной что-то случится. А потом я пошла на встречу.

Точно к указанному в записке времени прибыл черный «фроббин», и меня пригласили внутрь. Не считая, автоматона, сидящего за рычагами, Птицелов там был один. Я сразу же предупредила его, что если он вздумает меня убить, о его грязных делах тут же узнают все в этом городе, на что он расхохотался.

«Вы не понимаете, мистер Фартинг, — сказал он, выдав тем самым, что осведомлен о моей вымышленной личности, — я не хочу вас убивать. Вы слишком полезны. Вернее, станете полезным для меня вскоре…»

Я спросила, что это должно значить, но он отказался вдаваться в подробности. И сказал лишь, что всему свое время.

Его слова испугали меня, но в тот миг я могла думать лишь об одном. Я умоляла его пощадить Джейкоба.

«Ваш сын? — спросил он. — О, мистер Фартинг, я сейчас ловлю „птичку“ покрупнее, и мне нет никакого дела до вашего сына. Пока что. Но если вы и правда не хотите, чтобы какой-нибудь, скажем, патетичный фабрикант из Краекка не обзавелся новым фраком и перчатками из его кожи, вы исполните все, что от вас потребуется».

И я согласилась. Согласилась сделать то, о чем не имею ни малейшего понятия.

Мы заключили сделку, меня высадили на улице Трум, и я пошла домой.

Конечно же, я не поверила ему. В голове была лишь одна мысль: «Найти сына и бежать!»

Но я не могла пойти к Джейкобу — Птицелов мог проследить за мной. И тогда так вовремя мне подвернулись под руку вы, двое. Я полагала, что уж дети не должны привлечь особое внимание такой персоны, как Птицелов, и за вами следить он не станет. И я отправила вас в Гротвей.

Вот и все, что я знаю. Надеюсь, больше вы не думаете, что я работаю на Птицелова, что я могла убить Франки или собираюсь убить вас. Я удовлетворила ваше любопытство?..

…Миссис Чаттни договорила и замолчала, но какое-то время в гостиной все еще висело эхо от ее голоса.

Дети боялись пошевелиться. То, что она им рассказала… все это просто не укладывалось в голове.

— Теперь ваша очередь, не так ли? — сказала она. И это был не вопрос. Это было требование.

Финч поглядел на Арабеллу, и они вдвоем, сбиваясь и перебивая друг друга, рассказали миссис Чаттни про мистера Риввина, который жил на чердаке с большим окном, о его рыбалке, о кровати, стоявшей на балках, о его жалобах и о сквозняке, которого он опасается.

— Он так и сказал? — взволнованно уточнила миссис Чаттни. — Что у него хрупкое здоровье?

— Да, слово в слово, — подтвердил Финч. — А еще у него был шарф.

— Это точно Джейкоб! — Не в силах совладать с приливом эмоций, женщина вскочила на ноги и принялась блуждать по гостиной. — Я ему всегда говорила, что у него хрупкое здоровье и ему следует его поберечь. Никогда не позволяла ему сидеть на сквозняках! Я нашла его! Нашла!

Казалось, миссис Чаттни вот-вот упадет в обморок от охвативших ее чувств.

— А как он выглядел? — спросила она. — Как… монстр?

— Да, — кивнула Арабелла. — Почти все время. Но потом превратился в очень красивого молодого джентльмена.

— Он был похож на вас, — добавил Финч. — Очень. Вот я и подумал, что это ваш сын.

— Это он! Я просто не могу в это поверить! Я боюсь в это верить!

— Миссис Чаттни, — хмуро сказал Финч.

— Как же долго я его искала! Я столько раз обнадеживала себя, а потом надежды рассыпались…

— Миссис Чаттни! — громче повторил мальчик.

— Что? — она несколько ошалело на него поглядела, словно он вырвал ее из сладкого сна, приложив сосульку к ее пятке.

— Он не помнит вас, — жестоко сообщил Финч. — Он не помнит своей прошлой жизни. Он помнит только, как жил здесь, на восьмом этаже вместе с капитаном Борганом и прочими. Он считает, что его зовут Риввин. Я поинтересовался, не помнит ли он свою маму,а он спросил: «Какая еще мама?»

— Нет! — нервно рассмеялась миссис Чаттни. — Ты что-то путаешь. Если капитан Борган все помнит и приходит к своему старому другу Хэмму, то и мой мальчик все помнит. Иначе ведь быть не может, верно? — Она с мольбой поглядела на Финча, перевела взгляд на Арабеллу, но, увидев мрачные лица детей, также помрачнела. — Не помнит, значит… Ничего, я что-нибудь придумаю, — мрачность сменилась твердой убежденностью. — Я его нашла, а это самое главное. И я его больше не потеряю, я не отдам его в лапы этих…

— Мэм, — сказал Финч. — Вы сказали, что Птицелов живет здесь, в нашем доме! То есть он один из наших соседей!

Миссис Чаттни прищурилась. С ее лица вдруг стерлось все то доброе, что появилось от известий о ее сыне.

— Да, живет в этом доме, — проговорила она своим обычным злым голосом.

— Кто же он?! Скажите нам! Вы так и не сказали, кто он!

Миссис Чаттни поглядела на него, перевела взгляд на Арабеллу. Та замерла в ожидании, затаив дыхание и округлив глаза. Женщина все поняла.

— Может быть, ты спросишь ее? — недобро проговорила миссис Чаттни, кивнув на девочку.

— Что? — удивился Финч, глянув на подругу. — О чем это она?

— Финч, я… — начала Арабелла.

ТУМ! Раздался вдруг откуда-то грохот. ТУМ! ТУМ! ТУМ!

Дети испуганно огляделись по сторонам.

— Что это такое?! — воскликнул Финч.

— Тише! — прикрикнула миссис Чаттни. — Я пытаюсь слушать!

Она подскочила к своему столу и склонилась над рожком для подслушивания. Звук шел оттуда. К нему присоединились взволнованные голоса с первого этажа.

ТУМ! Грохот повторился. ТУМ! ТУМ! ТУМ!

Миссис Чаттни обернулась и поглядела на детей. На ее лице был написан подлинный ужас.

— Кто-то стучит в дверь, — едва слышно проговорила она. — Кто-то просит, чтобы его впустили в дом.

— Но сейчас же буря! — воскликнула Арабелла и почувствовала, как мурашки побежали по ее спине.

— Я знаю, — блеклым голосом ответила миссис Чаттни…

…Когда дети в сопровождении миссис Чаттни спустились вниз, грохот еще раздавался. Более того — он стал настойчивее.

Миссис Чаттни предусмотрительно удержала Финча и Арабеллу на лестнице, и они втроем замерли, прислушиваясь.

У окошка консьержки в самом разгаре происходил спор, что неудивительно, на весьма повышенных тонах. Младший констебль Перкинс выступал за то, чтобы отворить дверь и впустить того, кто за ней стоял. Прочие (в лице некоей лысой женщины и ее лысой кошки) были несколько скептично к этому настроены.

— Что за вздор! — визжала миссис Поуп. — Мы не будем никого впускать! Да там и вовсе никого нет!

ТУМ! ТУМ! ТУМ! Громыхало будто бы ей в ответ. Стучали, как ни странно, в заднюю дверь.

— Мэм, мы не имеем права не впускать, — сказал мистер Перкинс. — Закон гласит…

— Вы в своем уме? Почему мы должны рисковать из-за…

— Во имя сохранения жизни…

— Какой еще жизни? — консьержка была непреклонна. — Никакой человек бы не выжил в буре!

— Я тоже считаю, что стоит отпереть дверь, — сказал доктор Нокт. Он сидел в одном из кресел у камина, подставив ноги почти вплотную к огню.

— С глубоким уважением, господин доктор, — воскликнула миссис Поуп, — но вашим мнением никто не интересовался, поскольку вы здесь даже не живете!

— И рад этому! — оскорбленно ответствовал доктор.

— Цисси, — негромко проговорил мистер Поуп, — полагаю, все же стоит…

Миссис Поуп была ошарашена подобным предательством:

— И ты туда же?!

— Сэр? — Мистер Перкинс повернулся к старшему коллеге, до того молчавшему и надеявшемуся, что ему не придется принимать какие-либо решения, ведь он только-только более-менее согрелся и смог, наконец, взяться за чтение нового полицейского романа «В поисках невиновного».

Мистер Доддж отвлекся от книги, снял свое крошечное пенсне и кряхтя приподнялся в кресле.

— Вы слышали констебля, миссис Поуп, — сурово проговорил он. — Закон требует открыть двери. А значит, дверь будет открыта! Перкинс, мистер Поуп и господин доктор отворят дверь, впустят того, кто там стоит, и снова запрут ее.

— Сэр… — Констебль Перкинс стоял уже у самой двери и вслушивался в доносящийся из-за нее рокот бури. — Боюсь, нам понадобится ваша помощь.

— Так я и думал, — проворчал старший констебль, но тем не менее, выбрался из пледа и захлопнул книгу.

Доктор и мистер Поуп уже стояли у двери. Мистер Доддж подошел и упер плечо в створку. Все приготовились, лифтер даже вжал голову в плечи.

Констебли взялись за засовы, переглянулись и дернули. Заработала тепло-решетка, но как только засовы вышли из пазов, ее заглушило безумие, творящееся на улице.

Дверь будто ожила. Стоило ей лишь немного приоткрыться, как створка буквально вылетела из удерживавших ее рук и ударилась о стену. В тот же миг буря проникла в дом № 17.

Это была никакая не метель, это был самый настоящий шквал. С грохотом, какой могли бы издавать лишь огромные железные валы, снежные вихри ворвались в подъезд, расшвыряв мужчин в стороны.

Камины погасли, и весь первый этаж погрузился во мрак и холод.

Миссис Поуп визжала, сжавшись у себя за стойкой и прижимая к себе обезумевшую от ужаса Мо. Миссис Чаттни схватила детей за руки и потащила их вверх по лестнице. Она не отпускала их, пока они не оказались на втором этаже.

А снег все проникал в дом. Дверной проем будто превратился в огромную воронку, которая засасывала в себя пургу. Снежные лапы сплетались жгутами и ползли все глубже.

— Закрывайте! Закрывайте! — кричал констебль Перкинс.

— Давайте же! Навались! — ревел констебль Доддж.

Мужчины схватились за створку и принялись с силой на нее давить, но ветер был слишком силен. Доктор и констебль Доддж толкали дверь, а мистер Поуп, глядя в кромешно белое марево, пятился и трясся от ужаса и холода.

Снова дверь, казалось, было не закрыть. Никто больше не задумывался о том, кто же стучал в нее.

Констебль Перкинс пригнулся, выбрался из-за простенка и принялся расчищать путь для двери от навалившихся сугробов. Дикие порывы ветра толкали и отшвыривали его назад. В одну секунду он оказался облеплен снегом.

— Перкинс! — заорал мистер Доддж. — Что ты делаешь?! Уйди оттуда!

Но младший констебль продолжал отшвыривать снег руками.

— Толкайте! — закричал он, но его голос прервался, от того, что в рот набился снег.

Доктор Нокт и констебль Доддж принялись толкать. Дверь сдвинулась на дюйм, на два, на три… она поползла, но в какой-то момент снова встала. Сил двух мужчин не хватало, чтобы ее закрыть, а Перкинс не мог им помочь, поскольку сидел на полу и уже ногами пытался отгребать снег.

— Поуп! Помоги!

Но мистер Поуп отполз подальше и вжался в стену.

— Мы не закроем ее! — кричал доктор.

— Поуп! — ревел констебль Доддж. — По-о-оуп!

Лифтер лишь потрясенно качал головой. Он впал в ступор и выл на одной ноте.

— Толкайте! — кричал Перкинс. — Толкайте!

Младший констебль не мог им помочь — если бы он вылез в проем, его бы тут же смело прочь.

Старший констебль и доктор пыхтели и сжимали зубы, но дверь упорно не желала сдвигаться.

— Толкайте! — закричал вдруг кто-то в самое ухо мистера Додджа и тоже принялся давить на дверь. Створка медленно поползла вперед. Младший констебль, словно безумный, заработал ногами, пытаясь отшвырнуть ими прочь как можно больше снега. Доктор Нокт, мистер Доддж и появившийся вдруг помощник толкали что было сил, а дверь все ползла.

Дюйм за дюймом она продвигалась, и в какой-то миг, наконец, это произошло. Она закрылась. Один за другим громыхнули стремительно задвигаемые засовы.

Шум затих. Буря начала царапать дверь и стучать с той стороны, но больше она не могла угрожать жильцам дома № 17, в ее силах было лишь ворчать да хрипеть с улицы.

Подъезд замело. Младший констебль тяжело дышал, сидя на полу. Он был весь в снегу. Старший констебль глянул на нежданного помощника. Рядом с ним и доктором стояла миссис Чаттни. Она зажимала раскрасневшийся лоб ладонью и пыталась успокоить дыхание. Другой рукой она упиралась о стену.

— Мадам? Вы? — поразился старший констебль Доддж.

Доктор почтительно кивнул женщине:

— Мэм, вы оказались здесь как нельзя вовремя, — сказал он. — Мы вам благодарны.

— Да, мэм, — подтвердил старший констебль. — Это было очень храбро с вашей стороны. — Он обернулся к лифтеру, чей скулеж, в отсутствии шума бури, теперь стал слышнее и при этом действовал всем на нервы. — А вы, Поуп, стыдитесь!

Судя по всему, лифтер начал активно стыдиться. Он поник и попытался поставить на ножки свой стул, перевернутый порывами ветра. О газете не шло даже речи. Она исчезла в снежном вихре.

— Миссис Поуп! — сурово прикрикнул мистер Доддж. — Вылезайте! Разжигайте камины снова! Только осторожнее: хоть фитили и задуты, газ все еще поступает. Сперва закрутите вентили, а потом… хотя что я вам рассказываю, вы и так все знаете! Миссис Поуп! Пошевеливайтесь! Нам нужно тепло! Констебль Перкинс едва не замерз насмерть! Доктор!

— Да, сэр! — Доктор Нокт подхватил под руку младшего констебля и помог ему подняться. Проводил его к креслам, усадил.

— Я… я в порядке, — дрожащим голосом ответил Перкинс. — Пара пилюль «Согревина», и я буду, как… как новенький.

— Ну, боюсь, парой пилюль дело не ограничится, — хмуро заметил доктор Нокт и помог констеблю снять ремень, мундир и шлем. — Тут где-то были пледы. Что у нас с огнем?

— Миссис Поуп! — снова прикрикнул мистер Доддж, и консьержка показала свою лысую голову из окошка.

Она выбралась из своей комнатки и нетвердой походкой направилась к каминам. От консьержки на весь первый этаж разило джином. Кажется, с того момента, как дверь закрыли, до этого самого мига, она пыталась унять страх при помощи припрятанной в столе бутылочки. Судя по мурлычущей и болтающейся в ее руке кошке, которую она держала за лапку, как плюшевую куклу, кошка также немного подлечила нервы джином.

— Зря мы решили открыть дверь, — проворчал мистер Доддж, глядя, как консьержка борется со спичками. — И зачем мы только решили ее открыть?

— Помилуйте, но я ведь стучал, — ответил кто-то.

Присутствующие мгновенно обернулись к говорившему. Повисла тишина. Только сейчас все заметили, что у парадного входа гулко работает тепло-решетка и на ней топчется невысокий старик в черном пальто с оторочкой из вороньих перьев и в больших лётных очках.

Никто не заметил, как он появился. Вероятно, старика принес один из снежных вихрей, но все были так заняты дверью, что попросту не разглядели его.

— А вы еще кто такой? — удивился старший констебль.

— Мистер Хэмм? — пораженно проговорила миссис Чаттни. — Но как вы…

— Как вы выжили в буре, сэр? — пророкотал мистер Доддж. — Объяснитесь!

— Я просто подошел к дому и постучал, — простодушно ответил мистер Хэмм. — Да там всего лишь легкая метелица, куда ей до настоящей бури. Вот вспомнить те бури, что были во время войны, так…

— Мы не будем вспоминать те бури, — перебил его старший констебль. — Как так вышло, что вы оказались вне дома? И я еще раз повторяю свой вопрос: как вы выжили в буре?

— Мистер Доддж, — заговорила миссис Чаттни, — это мистер Хэмм, он живет в своем старом дирижабле во дворе. Вероятно, он там и был, когда началась буря.

— Все так, все так, — подтвердил старый штурман. — Вот только вы забыли упомянуть, что мой дирижабль называется «Дженни».

— Никому нет дела до того, как он там называется! — рявкнул старший констебль. — Буря! — напомнил он. — И вы в ней!

— Мистер Хэмм, — взволнованно проговорила миссис Чаттни, — расскажите все. Что случилось, когда началась буря?

— Да ничего особенного, — проворчал мистер Хэмм. — Только печушка моя забилась совсем. Ну, труба, пришлось ее чистить. Мне ведь нужно было согреть джина для моего друга, и я…

— Для вашего друга?! — воскликнула миссис Чаттни. — Вы говорите о капитане Боргане?

— Ну да, — подтвердил старик. — Немного у меня, знаете ли, друзей.

— Господин Борган да-авно… ик… в путешествии! — вставила миссис Поуп нетрезвым голосом. Она на коленях поползла ко второму камину — первый уже ярко пылал. — Это все знают! Старый дурень снова… ик… напился и… ик… снова обезумел!

— Нет, он не в путешествии, — покачала головой миссис Чаттни. — Мистер Хэмм, расскажите, что было, когда пришел ваш друг.

— Да что было… — проронил старик, кутаясь в пальто. — Он пришел недавно, всего минут десять назад или около того. Не успел я его расспросить ни о чем, как тут же нас подбили…

— Что вы такое несете? — Мистер Доддж подбоченился и сложил руки на груди — этот странный старик ему не нравился. Он был очень подозрительным. Старший констебль не доверял людям, которые плетут небылицы и мелят чепуху.

— В смысле, перебили, — исправился мистер Хэмм. — Очень невежливые господа, надо сказать. Вот в наше время таких невоспитанных не было. Даже те, из пехоты, были благороднее и утонченнее этих, нынешних…

— Давайте без покрытых ржавчиной историй! — теряя терпение, прорычал мистер Доддж. — Что там стряслось, вы внятно можете рассказать, или нет?!

Старик испуганно поглядел на констебля и сказал:

— Я видел огромный трамвай, который подошел прямо к нашему двору. Его иллюминаторы ярко светились, а от шагов механических ног сотрясалась земля. А еще от него шел нестерпимый жар, как из кузни.

— Вы бредите, Хэмм или как вас там! — заявил мистер Доддж. — Ходячий трамвай? Да еще и в бурю?

— Нет, он там был! Я своими глазами видел! Они прибыли на нем.

— Кто «они»? — спросила миссис Чаттни.

— Люди, одетые в черное, — испуганно ответил старый штурман. — Они были похожи на полицейских, но не были полицейскими. И солдатами тоже не были…

— Вы говорите, кем они не были, но не говорите, кем же они были! — воскликнул мистер Доддж. — Вы нарочно намереваетесь нас запутать?

— Нет, сэр, я просто не знаю. А они не представились. Но они были в длинных шинелях, глаза прятали за защитными очками, а лица замотали шарфами. Выглядели жутко.

— И что им было нужно?

— Им был нужен капитан Борган. Как только они постучали в дверь «Дженни», он сразу понял, что это пришли за ним. Он сказал, что настало время прощаться.

От этих слов констебль Перкинс попытался было вскочить на ноги. Но доктор ему не позволил и удержал в кресле.

— Прощаться?! — спросил Перкинс встревоженно.

— Он сказал, — с грустью ответил старый штурман, — что ничего не сможет сделать. Что это была идеальная ловушка. Потому что он — заперт внутри железной комнаты и не может превратиться в снег.

— Что за бред? — презрительно усмехнулся мистер Доддж.

— И что он сделал? — проигнорировала миссис Чаттни.

— Сказал держаться рядом, чтобы меня не сдуло, и отпер дверь. И тогда они вошли. Трое. Но снаружи ждало больше. Главный — человек в цилиндре и с тростью-псом — сказал, что капитану Боргану не стоит выкидывать фокусы. Что он должен пойти с ними.

— И что он сделал?

— Он пошел с ними. Он всегда был отчаянным храбрецом…

— Этого не может быть! — воскликнул Перкинс.

— Да это все смахивает на бред! — поддержал мистер Доддж.

— Что было потом? — спросила миссис Чаттни.

— Главарь этих людей, тот с тростью-псом, отдал мне свое пальто и сказал, чтобы я шел в дом и сообщил мадам Кларе, что капитан Борган больше не может быть здесь домовладельцем.

— Он отдал вам свое пальто?

— Да. Вот это. Сказал, что оно ему больше не нужно, а мне пригодится, чтобы дойти до дома.

— И вы просто надели и пошли?

— Ну да.

— Это что же значит? — спросил мистер Поуп. — Что теперь у нас новый домовладелец? В смысле, домовладелица? Мадам Клара?

— Я не верю… — прошептала пораженная консьержка. — Просто не верю…

— Полагаю, стоит сообщить мадам Кларе, — неуверенно произнес мистер Поуп. — Как-никак, она его родственница и должна обо всем узнать.

— Первая ваша здравая мысль за сегодня, Поуп, — сказал старший констебль Доддж. — Отправляйтесь за ней немедленно.

Лифтер отворил решетку, вошел в кабинку и вскоре отправился на седьмой этаж…

Мадам Клара появилась внизу не более пяти минут спустя. Она была одета в свое привычное черное платье. Шляпки не было — няня собрала волосы назад и приподняла их, закрепив серебряной брошью. Без своей коляски она выглядела весьма необычно и как-то одиноко.

Судя по всему, лифтер частично рассказал ей о произошедшем, поскольку мадам была бела от гнева и растерянности. Под удивленными взглядами присутствующих она прямиком направилась к мистеру Хэмму, без лишних слов схватила его за ворот пальто и сунула нос в перья. После чего резко отстранилась.

— Это он вам его дал? Портной?

— Я… я не знаю никаких портных, мадам, — сбивчиво ответил старик, столь же недоуменный, как и все.

— Зачем он вам его дал? — неумолимо спросила мадам Клара. Под ее взглядом, старый штурман снова почувствовал себя маленьким мальчиком, который делал из ламповых абажуров дирижабли и отправлял их в полет.

— Чтобы я пришел сюда и передал вам, что капитан Борган больше не может быть здесь домовладельцем. Мадам, это значит, что меня выселят? — испуганно спросил старик. — Капитан не брал с меня никакую плату. А он вернется? Или его забрали насовсем? Я не хочу, чтобы его забрали насовсем. У меня ведь тогда никого не останется. Мадам?

Мадам Клара молчала. Она задумчиво глядела на старика, и по ее лицу было решительно невозможно прочесть, о чем она думает.

— Они схватили его! — вклинился вдруг констебль Перкинс. — Они схватили Тристана!

Мадам Клара перевела на него медленный убийственный взгляд. Несколько мгновений она испепеляла констебля, после чего снова повернулась к мистеру Хэмму.

— Вы пойдете со мной, — наконец, сказала она и направилась к лифту. Старик поплелся за ней, как шарик на ниточке.

Неожиданно дорогу мадам Кларе преградил доктор Нокт.

— Мадам, я прошу прощения…

— Чем могу помочь? — спросила няня таким тоном, словно подразумевала: «Будьте вы прокляты за то, что смеете меня задерживать и вообще обращаться ко мне!»

— Мадам, простите мне мою назойливость. Позвольте представиться, меня зовут Гилберт Нокт, я доктор, мой кабинет частной практики располагается в Липп.

— Чем могу быть полезна, господин доктор? — раздраженно из-за промедления спросила мадам Клара.

— Простите мне мою грубость, но позвольте поинтересоваться, мадам, — он извлек из жилетного кармашка клочок бумаги и прочитал: — Вы — Клара Шпигельрабераух?

— Да, это я.

— У меня к вам дело… Если позволите, меня к вам кое-кто послал.

— Кто вас послал? — железным голосом спросила няня.

— Моя пациентка… Она сказала, только вы ей сможете помочь. Ее зовут мисс Коллн.

Лицо мадам Клары превратилось в мертвенную маску.

А кое-какой синеволосый шпион по имени Финч, который все это время в компании своей подруги, маленькой рыжеволосы шпионки по имени Арабелла, подслушивал и подглядывал за взрослыми с лестницы, пораженно округлил глаза и прошептал:

— Мисс Коллн?

Но мадам Клара услышала. Она повернулась к Финчу и Арабелле так резко и неожиданно, что они даже вздрогнули.

— Дети! — Она строго поглядела на них. — Это взрослые дела. Немедленно отправляйтесь к себе!

— Но мадам… — заунывно начал Финч.

— Я сказала: немедленно!

* * *

Финч и Арабелла брели вверх по лестнице. Они были возмущены. Почему их отправляют прочь, когда начинает происходить самое интересное?! Эти взрослые — просто жестокие, бесчеловечные создания! Вот бы их спроваживали всякий раз, как под их взрослыми носами только начинают разворачиваться интриги! Ну что за несправедливость!

Финч негодовал. Он намеренно зло и с силой топал по каждой ступеньке, надеясь, что какая-нибудь вдруг проломится под его ногой.

— Она что, не понимает, что это Кэрри? — сжав кулаки, гневно изрек мальчик. — Он же пытается заманить ее в какую-то ловушку!

— Взрослые такие глупые! — поддержала его Арабелла. — Потому что они важничают и думают, что все-все-все знают!

— Хотя на самом деле не знают даже, что подлый убийца прикидывается добреньким доктором!

— Но мы-то знаем, — попыталась утешить друга Арабелла.

— Но мы ничего не можем! — парировал Финч. — Даже предупредить мадам Клару! Она нас прогнала!

Арабелла поморщила лоб в раздумьях:

— Думаю, он ничего ей не сделает при всех, — сказала она. — Там ведь два констебля, мистер Хэмм, мистер и миссис Поуп, миссис Чаттни и Мо.

Финч был вынужден согласиться:

— Да, он вел себя так, словно ему что-то от нее было нужно. — Мальчик вдруг спохватился и досадливо хлопнул себя по коленке. — Ну разумеется, ему нужна мисс Коллн! Он ее ищет и полагает, что мадам Клара сообщит ему, где она. И это все игра! Вероятно, и за мной он гнался по этой же причине. Думал, я ему все расскажу. Но он не посмеет сунуться к нам, — с мрачной удовлетворенностью добавил Финч. — Как хорошо, что я догадался стянуть револьвер, когда миссис Чаттни вслушивалась в рожок.

Арабелла отстраненно кивнула. Она думала о другом:

— Меня больше волнует мистер Хэмм. То, как он пришел во время бури. И то, что он рассказал.

— Ты видела, как она понюхала его пальто?

— Да, наверное, это не вороньи перья в воротнике, а перья не-птиц, поэтому мистер Хэмм и смог пройти через бурю. Помнишь, не-птицы не чувствуют холода, и снег будто бы не смеет их коснуться?

— Точно! — воскликнул Финч. — А я еще думал, почему все о пальто только и болтают.

Арабелла стала завороженно перечислять странности, будто уже занося их в тетрадь расследования:

— Ходячий трамвай! Пальто с перьями! Люди в черных костюмах! Гораций Горр по прозвищу «Портной», постучавшийся в дверь «Дженни»! Ловушка, — так сказал капитан Борган. Да уж, очень умно было запереть его в «консервной банке».

Дети преодолели еще один этаж. Финч был напряжен и встревожен, он уже даже и забыл о том, что злится на мадам Клару.

— Птицелов и Портной схватили капитана Боргана, — заскрежетав зубами, сказал он. — Зачем он им?

— Снимут с него кожу и пошьют сюртук? — предположила Арабелла.

— Да, или отдадут Одноглазому, чтобы тот исполнил свою угрозу, вырезал у него глаза и послал их его дяде.

Арабелла поежилась, будто от холода:

— Бррр… Такие ужасы начали твориться…

— Да, — согласился Финч. — Жутко.

Дети и не заметили, как дошли до квартиры Арабеллы. Сняв башмаки в прихожей, они направились в комнату девочки.

— Мистер Франки… — задумчиво сказал Финч. — Если не миссис Чаттни второй агент Птицелова, то кто же?

— Им может быть кто угодно, — справедливо заметила Арабелла, закрывая за ними дверь комнаты.

— Кстати! — воскликнул Финч и подозрительно покосился на подругу. — А что она имела в виду, когда сказала, что ты знаешь, кто такой Птицелов?

— Да, я, кажется, знаю, — угрюмо ответила девочка и присела на край кровати.

— Ну?

— Птицелов — это… — Арабелла вдруг замерла, услышав, как хлопнула дверь квартиры. — Дядя Сергиус!

— Что? — пораженно выдохнул Финч. — Мистер Дрей — это Птицелов? Как такое…

— Тише! — Арабелла схватила его за руку. — Слушай!

Раздался топот. Кто-то прошел через прихожую и, даже не удосужившись разуться, преодолел гостиную, а затем вошел в коридор.

— Мерзкий урод! — рычал себе под нос дядя Сергиус. — Он не говорил, что это будет мерзкий урод! Мне нужна надбавка! Определенно, нужна!

К возгласам мистера Дрея добавился едва различимый, словно заглушенный тканью, но с тем резкий звук, похожий на плач. Как будто скрежетали гвоздем по листу металла.

— Хах! — рыкнул мистер Дрей и распахнул дверь своей комнаты. Затем раздался грохот, когда он захлопнул ее за собой.

Финч поглядел на Арабеллу. Девочка встревоженно кивнула, и вдвоем они тихонько вышли из спальни.

На цыпочках пройдя до конца коридора, дети замерли у двери комнаты дяди Сергиуса. Судя по идущим оттуда звукам, мистер Дрей нервно бродил из угла в угол. А потом он вдруг остановился.

Финч и Арабелла решили, что дядя Сергиус заметил их присутствие, но время все шло, и ничего не происходило.

И тут послышалось клацанье, будто отвернули щеколду, скрип и… вдруг из комнаты дяди Сергиуса раздался грохот. Комната, а за ней и квартира стала наполняться воем ветра. Финч и Арабелла уже слышали эти звуки совсем недавно — внизу.

— Он открыл окно? — в ужасе прошептала девочка.

Дети притаились за дверью — даже здесь ощущалось, как стало холодно. Они пытались понять, что же задумал мистер Дрей.

«Второй день бури! — вспомнилось Финчу. — Кажется, это еще одна часть всего того кошмара, который начался с мистера Франки. Что же Дрей пытается сделать? Выйти наружу? Или… кого-то впустить внутрь?»

И кто-то, очевидно, был уже внутри, поскольку сквозь вой ветра пробился чей-то глухой голос:

— Что это такое?!

Мистер Дрей ответил, пытаясь перекричать шум бури:

— Просто мерзкий урод, вот я и…

— Что ты наделал, Дрей?! — в холодной ярости спросил собеседник. И тут Финч понял, кто сейчас стоял по другую сторону двери. Это был Птицелов!

— Это всего лишь мерзкий урод, — продолжал оправдываться дядя Сергиус. — Какая разница?

— Что?! — яростно воскликнул Птицелов. — «Какая разница?!»

— Но, сэр, вы ведь говорили, что он вам нужен…

— Да! Живым! — проревел Птицелов, перекрывая даже рокот непогоды. — Какой от него теперь прок?! Бестолочь! Ты открыл дверь в ее комнате?

— Сэр, отмычки не помогли, — заунывно ответил мистер Дрей.

— Ты же утверждал, что все проверил…

— Проверил, сэр. Замок открывался. Но за дверью не оказалось прохода — только кирпичная стена.

— Ты — никчемность, Дрей! Весь план, такой сложный и выверенный, был воплощен лишь для того, чтобы дать тебе возможность сделать свое дело!

— Сэр, я… Не-ет, сэ-эр, я… ххр…

Раздались судорожные хрипы, как будто мистера Дрея душили.

— Замолкни, жалкое ничтожество, — продолжал Птицелов. — Ты все испортил. И ты за это ответишь…

Из комнаты послышался грохот, как будто кого-то швырнули на пол.

— Пощадите! Пощадите!..

Финч словно отмер. Он положил руку на ручку двери.

— Что ты… — начала Арабелла, но мальчик не слушал. Он повернул ручку и толкнул дверь.

Открывшаяся картина поражала. Окно было распахнуто настежь. Буря лезла в него, словно чудовище, проталкивая внутрь шевелящееся снежное щупальце. Огонь горел лишь в фонаре, который стоял на полу в центре комнаты. Внутри него медленно крутилась поворотная лампа, рассеивая волнами белый свет. Это походило на миниатюрный маяк.

На фоне окна застыл человек в цилиндре и в черном пальто с воротником из смоляных перьев. Он держал в поднятой руке трость с рукоятью в виде головы ворона. На полу у его ног лежал мистер Дрей, в чьих глазах застыл невероятный ужас. Пытаясь защититься, он выставил руку перед собой.

Птицелов обернулся на звук открывшейся двери.

На его глазах были защитные очки с выпуклыми стеклами, нижняя половина лица пряталась под туго намотанным шарфом — из-за этого его голос, видимо, и звучал так глухо.

И все равно Финч мгновенно узнал его.

— Дедушка? — ошеломленно проговорил мальчик.

Птицелов опустил трость, а затем опустил и шарф. Это действительно был дедушка, Корнелиус Фергин.

— Здравствуй, Финч, — сказал он обыденным тоном, словно встречал внука из школы.

Если бы кого-то столкнули с лестницы, при этом саданули по голове стопкой учебников, расквасили нос брошенным башмаком и еще при этом хлопнули ладонями по ушам, он бы даже близко не испытал того шока, который пришелся на долю Финча в тот момент.

Финч стоял и глядел на дедушку, который был одет в злодейское пальто, который едва не убил человека тростью прямо на его глазах, и не понимал. Не понимал, что думать, что чувствовать. Он дернулся и попытался сделать шаг.

— Советую тебе не подходить ближе, — сказал дедушка. — Здесь сильно дует. Еще простудишься…

Это не было заботой, слова дедушки прозвучали, как жестокая насмешка. Финч глядел на этого человека и не узнавал его. Незнакомец не сутулился, как дедушка, не хромал, как дедушка, руки у него не дрожали, как у дедушки. А выражение его лица… холодное, отстраненное, злое… Нет, Финч точно не знал этого человека.

— Я… э-э-э… ты не можешь… не можешь быть… — это все что он смог выдавить из себя.

— Может, и правда все-таки отсталый? — прищурившись, пробормотал дедушка, глядя на Финча.

Он засунул трость в петлю на поясе на манер шпаги, подхватил с пола фонарь-маяк и взялся за ручку чего-то, отдаленно напоминавшего зонт. Быстро поднял его над головой, резко раз за разом сжал кисть, запуская механизм. С шумом заработали винты, и Птицелов, бросив на прощание равнодушный взгляд, подошел к окну и дернул рычаг в стене, после чего одним движением вспрыгнул на подоконник и исчез в буре.

Штормовые ставни начали закрываться, отсекая снежное щупальце метели, словно медленно опускающимся ножом. Буря врезалась в них, она сопротивлялась и бесилась, но ей было не по силам преодолеть заслонку. В какой-то момент ставни опустились полностью, и грохот стал тише. В щели по краям ставен начал пробираться снег.

Арабелла бросилась к проему и быстро закрыла окно. Гул тут же стал едва различим, словно никакой бури только что в комнате не было. Хотя сугробы налетевшего снега свидетельствовали об обратном.

Сергиус Дрей не стал дожидаться, когда «племянница» зажжет свет. Он вскочил на ноги и бросился прочь из комнаты, отшвырнув по-прежнему стоявшего в оцепенении Финча в сторону. Судя по раздавшемуся через пару секунд грохоту захлопнутой двери, он выбежал и из квартиры тоже.

Арабелла подошла к столу, и в скупом свете, проникающем в комнату из коридора, нашарила лампу, спички и зажгла фитиль.

И тут дети заметили то, на что раньше не обращали внимания. На полу в снегу лежал развороченный сверток скомканных простыней, похожий всего лишь на очередной сугроб, а рядом с ним…

Арабелла в ужасе зажала рот руками. Она даже пошатнулась от увиденного. Финч же сперва даже не понял, что видит.

На полу рядом с простынями лежало крошечное белое тельце, свернувшееся калачиком и обнявшее тонкие коленки маленькими ручками. Голова с острым носом повисла набок. Хрупкая шейка была свернута, и из-под кожи уродливо торчал позвонок.

Финч непроизвольно раскрыл рот от охватившего его потрясения.

Сергиус Дрей… убил… младенца!

И тут откуда-то снизу раздался крик.

Пронзительный, полный боли и отчаяния, полный ненависти и непонимания, совершенно нечеловеческий крик мадам Клары Шпигельрабераух заполонил весь дом.

Глава 13 Дом затаившегося кошмара. Начало. ​

Это походило на самую настоящую трубу. Труба была проложена сквозь бурю и от земли ее отделяло никак не меньше семи этажей. Снег создавал ее своды, ее стены и днище, но метель никак не могла проникнуть внутрь.

В трубе стояла опустошающая мертвенная тишина, словно кругом не выл безумный ветер и снаружи не вились с грохотом снежные жгуты. Здесь было невероятно спокойно, будто бы даже умиротворяюще — как только привыкнешь, разумеется. Любое эхо умирало мгновенно, поэтому звук шагов звучал весьма странно, как, собственно, и голоса двух детей, мальчика с синими волосами и рыжеволосой девочки с двумя хвостиками.

Финч и Арабелла шли по этой трубе уже около двух с половиной вечностей. Дети уже так устали, словно отправились на прогулку, слегка зазевались и ненароком преодолели половину города. Тело Финча строило из себя плаксу и ныло, а Арабелла и вовсе спотыкалась через шаг, поэтому мальчику приходилось тянуть ее за руку, чтобы она не отставала. Им ни в коем случае нельзя было останавливаться — тоннель за их спинами постепенно таял, поглощенный бурей.

— Надо идти… быстрее… — выдавил Финч, оглянувшись. Буря сжирала трубу, и ломающийся снежный край от детей отделяло уже не больше тридцати футов.

— Я не могу! — всхлипнула Арабелла. — Меня уже тошнит от всего белого! У меня глаза болят! И ноги! Зачем мы только пошли?!

Хороший это был вопрос.

«Зачем мы только пошли?»

Когда дети только решились войти в трубу, они полагали, что в любой момент смогут присесть, передохнуть или вернуться обратно. И уж точно они не могли подумать, что путь окажется длиной чуть ли не в секстиллион проклятых миль.

— Мы идем уже целый секстиллион проклятых миль! — проныла Арабелла. Даже она не знала, сколько это — просто запомнила термин из конца учебника «Странные числа», и в ее личной метрической системе это приравнивалось к «ну очень много!»

Финч продолжал упорно идти вперед. Силы его и так были на исходе, и их совсем не оставалось ни для споров, ни для утешений. Но Арабелла, по-видимому, как-то умудрялась разграничить источники сил — для ходьбы и для упреков:

— Это ты виноват! Ты сказал: «Если хочешь, можешь оставаться!» Это было подло и низко такое говорить! Ты знал, что я не захочу оставаться!

Финч лишь вздохнул. Он почувствовал, что если хоть слово скажет сейчас в ответ, то справедливость, вероятно, и восторжествует, но тогда они оба умрут, сгинут в буре, которая их догонит, потому что у него не останется сил волочить эту важную птицу за собой.

Сам же он нисколько не жалел, что отправился в путь. Да он и вовсе считал, что выбора у него нет. Что ж, в каком-то смысле так оно и было.

Когда Птицелов (Финч не мог даже мысленно называть этого человека «дедушкой») покинул дом № 17, окно закрылось, а Сергиус Дрей сбежал, раздался крик, который прошил все этажи, будто штопальной иглой.

Его услышали почти все, кто был в тот момент в доме.

Мистер и миссис Поупы зажали уши ладонями. Как и миссис Чаттни, доктор Нокт, мистер Хэмм и оба констебля.

Вдову Лилли из квартиры № 2 крик застал в ее кресле-качалке у пустого камина, когда она вязала очередную шаль и разговаривала со своим выключенным автоматоном Макли. На миг ее будто пригвоздило криком к креслу, а Макли шевельнулся и чуть накренился набок.

Мисс Аберкромби, приходящая швея средних лет из квартиры № 3, когда раздался крик, варила в огромном казане пунш. Вся ее кухня была заполнена розовым паром, и розовая же пена ползла из котла курчавым пухом. От неожиданности мисс Аберкромби выронила поварешку.

Мистер Блувин из квартиры № 4 поливал свои ненаглядные плотоядные растения. Услышав крик, он дернул единственной рукой и неловко облил из лейки одну из самых рослых мухоловок, отчего та мелко содрогнулась, отряхиваясь, и вцепилась ему в предплечье своей пастью.

Этажом выше, из квартиры № 5, в которой обретался мистер Бру, профессиональный пьяница и философ-любитель, раздавался нетрезвый храп, но, когда закричали, мистер Бру подскочил с ковра возле кровати и ошалело завертел головой, пытаясь понять, что происходит, почему он на ковре, трезв и какой сейчас год.

В квартире № 6, которая принадлежала Жужанне Чаттни, никого не было, а автоматон-секретарь Фло никак на крик не отреагировал, потому что с самого утра его не включали.

Мистер и миссис Томкинс из квартиры № 7 с удобством устроились на диване. Миссис Томкинс читала вслух Роман-с-продолжением о похождениях авантюриста и искателя приключений мистера Суона, а мистер Томкинс внимательно слушал и при этом скручивал из медной проволоки фигурку странного животного с хоботом, щупальцами и дюжиной ног. Они оба не на шутку перепугались, заслышав крик.

Еще этажом выше склочный старик мистер Эдвинс из квартиры № 8 корпел над механизмом новой бомбы, которую собирался подложить под дверь своего заклятого врага, ненавистного адвоката Джессила из восемнадцатой квартиры. Он почти-почти собрал бомбу, и когда раздался крик, от неожиданности выронил бронзовую втулку, и она упала прямо на рычаг взрывного устройства. Старик от ужаса одновременно распахнул рот, выпучил глаза и пошевелил волосами на затылке. Но взрыв не прогремел, Эдвинс отмер и принялся клясть себя на чем свет стоит: он забыл про соединительный шланг.

Миссис Мейделин Джей из квартиры № 9, повернулась на другой бок — она лежала в своей кровати, и даже не проснулась, так как была под воздействием сильных снотворных пилюль.

В квартире № 10, где жила страдающая, по словам консьержки, маразмом миссис Горбль, прогремел выстрел. Старуха сидела напротив окна, опасаясь, как бы кто к ней не влез, и потому подготовилась к встрече, зарядив четырехствольное ружье, прежде висевшее над камином. Когда раздался крик, она нажала на курки, и четыре ствола с грохотом выдохнули огонь, порох и четыре пули, вонзившиеся в потолок.

На этаж выше, в квартире № 11, мистер Гринвуд, клерк из лавки «До, Ре и К°», специализирующейся на продаже музыкальных партитур, стучал и колотил по радиофору, пытаясь заставить «несносную штуковину» работать, ведь в это время как раз должна была начаться его любимая передача, а то, что за окном бушевала буря и все радиопередачи были отменены, его мало волновало. И когда раздался сперва пронзительный крик, а за ним пол гостиной в паре шагов от него прошили четыре пули, он решил, что началась война, бросился в спальню, где спрятался под кровать.

Квартира № 12 пустовала. Финч был в гостях, если это можно так назвать. А его дедушка, мистер Корнелиус Фергин, с недавних пор известный, как Птицелов, в данный момент носился где-то в буре, строил козни и творил очередные злодеяния.

Что касается мистера Сайлза, коммивояжера средней руки из квартиры № 13, то он принимал ванну в обществе зеленой резиновой рыбки и, когда раздался крик, дернулся и, съехав по скату ванны, нырнул в мутную мыльную воду и набрал ее полный рот.

В квартире № 14 никто не жил. Из людей. Когда-то там обитал сам домовладелец, господин Борган, и, по официальной версии, эта квартира давно стояла запертой. Даже у консьержки не было от нее ключа. И никто в доме не мог предположить, что там обретается некий Барри, очень толстый не-птица, тайком устроившийся в пустой квартире без спроса самого господина Боргана и вообще кого бы то ни было. Мистер Барри Фейррин считал, что ничего плохого не случится, если он поживет у своего старого знакомого и едва ли не лучшего друга (на самом деле нет) господина Боргана. Последние пятнадцать минут он расхаживал по гостиной голышом, раздумывая, стоит ли одеться, или пока время не пришло для его длинного черного пальто, цилиндра и стоящего в кресле зонтика. Когда раздался крик, он остановился и задрожал, отчего его необъятный белый живот заходил ходуном.

Быстро справившись с потрясением, Барри подскочил к журнальному столику, опустил длинный ноготь в чернильницу и написал одно лишь слово:

«Начинается!»

Затем он облизал ноготь, сложил записку и засунул ее в конверт. Запечатав конверт, Барри ринулся к окну, открыл его и, не обращая внимания на ворвавшуюся в квартиру бурю, позвонил в колокольчик. Вскоре раздался шум винтов, и к окну подплыл одноместный красный клетчатый экипаж. Окошко откинулось, наружу высунулась носатая голова не-птичьего почтальона в красной клетчатой фуражке.

— Срочное письмо! — каркнул Барри. — Мистеру Кэттли. Шелли.

Почтальон принял письмо, и почтовый экипаж скрылся в метели.

Барри закрыл окно, почесал складочку на животе и принялся одеваться. События завертелись…

На шестом этаже, в пятнадцатой квартире, жил мистер Прюитт. Это был тихий и неприметный человек — он работал на фабрике по изготовлению колес для «троффов», «флеппинов» и «фроббинов» и очень редко бывал дома, почти все время проводя в цеху. Сейчас же он ел большую луковицу, уставившись в стену, и никак не отреагировал на крик.

В спальне квартиры № 16 лежал мистер Конрад Франки. Бывший шпион, понятное дело, также не слишком озаботился криком. Его вообще больше ничего не заботило.

Что касается мистера Си, несчастного обитателя квартиры № 17, то он пытался склеить из осколков свое сердце, в очередной раз разбитое какой-то красоткой. Клеем ему для этого служили шоколадные конфеты в виде дирижаблей и мороженое марки «Флё. Душевный Портной» (с ванилью). «Флё. Душевный Портной» (с ванилью) могло заштопать любую душевную рану. Когда раздался крик, мистер Си вздрогнул, поднял голову, но смог лишь мысленно пожалеть своего неизвестного товарища по несчастью.

В квартире № 18 адвокат мистер Джессилл расхаживал по своему кабинету со словарем-растолкователем и читал значение слова «Пройдоха». Он слышал его слишком часто в свой адрес и до этого никогда не знал, что оно точно значит. Прочитав, он захлопнул словарь и с гордостью провозгласил:

— Да! Я — пройдоха! Но все равно попросил бы вас, сэр, прибавлять «эсквайр»!

Тогда-то его крик и застал. Мистер Джессил вжал голову в плечи и, забравшись на диван, нырнул под плед, где и затрясся в ужасе; снаружи остались торчать лишь его эсквайрские пятки.

Обитательница седьмого этажа, мадам Флёрхаунд из квартиры № 19, тосковала по своему дурманному зелью из Краекка. Ее колотило, ее прошибал пот и, почему-то, чесотка. Буря всегда для нее была подлинным испытанием. Она даже не заметила, что кто-то кричал, поскольку пребывала в мире собственных иллюзий и болезненных наваждений.

Мистер Драммин из квартиры № 20, бывшая звезда театральных подмосток, устроился в кресле у камина и сжимал в руке бутылку дорогого вина. На полу рядом с ним уже стояли еще три опустошенные. Он глядел на фотокарточки в рамках, расставленные на каминной полке, и скучал по своей кузине и племяннице Полли из Льотомна. Когда он услышал крик, то в первое мгновение напрягся, но тут же презрительно бросил: «Переигрываем, милочка!», после чего снова вернулся к вину и разглядыванию фотокарточек.

А что касается мадам Клары Шпигельрабераух из квартиры № 21, няни, а еще, согласно слухам, родственницы домовладельца, то ее квартира была пуста. Младенец, которого она ненадолго оставила в колыбели, был похищен и убит, а она сама, почувствовав это, закричала от невыносимой боли и ненависти.

Ее крик все еще висел в воздухе, словно эхо от него не хотело замолкать, но она уже давно не кричала.

Клара Шпигельрабераух поднялась на четвертый этаж, открыла дверь квартиры семейства Джей, прошла через эту самую квартиру и замерла на пороге комнаты, в которой обитал Сергиус Дрей, мнимый дядя и подлинный злодей.

Финч и Арабелла уставились на нее со страхом. Лицо мадам Клары побелело и ничем не отличалось от снега на полу комнаты. Ее нос удлинился на глазах, а глаза изменили форму и почернели. Она не мигая глядела на тело младенца на полу. Ее пальцы дрожали, когда она, склонившись к нему, взяла его на руки.

— Мадам Клара! Это не мы… — попытался сказать Финч, но горло его пересохло, и из него полезли лишь какие-то невнятные хрипы.

— Это сделалидядя Сергиус и Птицелов, — добавила Арабелла.

Но мадам Клара будто их не замечала. Она прижала к груди птенца не-птицу и заплакала.

Дети замерли, не в силах больше ничего сказать. Они глядели на содрогающуюся спину этой несчастной женщины, глядели на то, как она стала покачиваться, словно задетая пружина, и молчали.

Впрочем, никакие слова не понадобились.

В какой-то момент мадам Клара просто прекратила плакать. Она замерла, словно решилась на что-то или просто прекратила дышать. Няня обернулась, и дети с удивлением увидели, как младенец на ее руках рассыпается снежным крошевом, опадает снежинками на пол, проходя сквозь ее пальцы. Спустя мгновение его не стало.

Мадам Клара твердой походкой прошла мимо детей и направилась прочь из квартиры. Финч шагнул следом за ней.

— Ты куда? — позвала Арабелла, но он не ответил, и девочка бросилась догонять.

Мадам Клара поднялась по лестнице на седьмой этаж, вошла в свою квартиру, дверь которой была настежь открыта, и исчезла в гостиной. Дети осторожно перешагнули порог.

Они оба были впервые в квартире № 21. Ожидая попасть в чудесное таинственное место, в котором только и могла жить племянница королевы, они были несколько разочарованы.

Судя по обстановке, здесь жила самая обычная женщина. Арабелла по достоинству оценила книжные шкафы, стоящие вдоль всех стен, а Финч отметил двух вороненных автоматонов, похожих на не-птиц. Из гостиной вели три двери: одна в кухню, вторая — в спальню мадам, и третья… Третья была открыта, а за ней темнела кирпичная кладка, словно кто-то зачем-то замуровал проход. Судя по всему, именно к ней мистер Дрей и пытался подобрать отмычки.

Мадам Клара подошла к ней. Безразлично поглядела на кирпичную стену и закрыла дверь. Сняв с шеи цепочку с серебряным ключом, она вставила ключ в замочную скважину и бесшумно повернула его несколько раз. После чего снова распахнула дверь.

Стены за ней больше не было. Зато взору пораженных детей открылась снежная буря, проносящаяся мимо дома, но не смеющая проникнуть в гостиную даже снежинкой, не смеющая поднять голос в присутствии мадам Клары и способная лишь едва слышно шелестеть.

Мадам Клара взмахнула рукой, будто отметая что-то от себя, и вошла в бурю. В тот же миг метель словно прожгло потоком кипятка, и в буре образовался тоннель, ведущий куда-то в бесконечность.

Няня двинулась по снегу в этой трубе, словно пошла по обычной улице. Дети с опаской подошли ближе. Они поглядели вслед черной фигуре, постепенно отдаляющейся от дома.

Финч и пробормотал:

— Подумаешь, проход в буре, — после чего, сжав кулаки, перешагнул порог и вошел в эту жуткую трубу.

Арабелла была не так решительна.

— Стой! — воскликнула она, вцепившись в дверной косяк. — Ты куда?!

— Я иду за ней, — сказал Финч. — Она хочет что-то сделать… Я боюсь за нее…

— Не иди! — взмолилась Арабелла. — Пожалуйста!

— Я должен.

— Нет, ты не должен.

Финч не ответил. Он развернулся и пошагал следом за уже едва различимой мадам Кларой.

— Ты же замерзнешь! — вслед ему закричала Арабелла.

— Здесь совсем не холодно, — равнодушно проговорил Финч.

— Зачем ты туда идешь?! — упорствовала девочка. — Что ты сможешь сделать?!

Финч остановился, обернулся к ней и воскликнул:

— Если хочешь, можешь оставаться!

После чего снова отвернулся и потопал дальше. Арабелла закусила губу от отчаяния и досады, после чего изрекла:

— Ну что за гремлинский мальчишка! — и побежала догонять друга…

…Так они и оказались в этой трубе, проложенной сквозь бурю. Сперва они шли неуверенно, боялись провалиться, но с каждым шагом уверенность крепла: проход их выдерживал.

Последовав за мадам Кларой, ни Арабелла, ни даже Финч и представить не могли, насколько их путешествие затянется. И каков же был их страх, когда они увидели, что путь назад пропал, а буря начинает постепенно пожирать тоннель за их спинами.

Мадам Клара исчезла из виду. Дети сильно отстали. Они не знали, сколько уже шли — у них не было часов. Арабелла пытливо глядела на Финча и пыталась понять, о чем он думает. Она пыталась заговорить с ним о произошедшем, пыталась объяснить, почему не рассказала ему о Птицелове, но он только отстраненно сказал: «Не хочу об этом говорить».

Дети шли уже столько, что Финч даже начал гадать, а что случится с этим проходом, если буря вдруг возьмет и закончится. Рухнут ли они вниз вместе с опавшим снегом? Наверняка…

В какой-то момент Финч почувствовал, что за спиной что-то происходит. Как будто там кто-то был — и этот кто-то шевелился.

«Этого еще не хватало!» — подумал он.

Финч обернулся и вздрогнул.

— Гляди! — закричал он.

Арабелла обернулась и вскрикнула. Шевелился сам проход, его окончание. По неизвестной причине тоннель стал рушиться быстрее. Если раньше буря сжирала проход по дюйму, то теперь в ее пасти исчезали уже фут за футом.

— Побежали! — Финч крепче сжал руку Арабеллы и потянул девочку за собой.

Сил почти не оставалось, но страх был отличным погонщиком. Он стегал их и стегал, заставляя быстрее передвигать ноги, а буря стремительно догоняла.

Дети бежали. Спотыкались, пытались ровнее ставить заплетающиеся ноги, боялись упасть. В боку кололо, горло словно набили кривыми гвоздями, в голове мутило, а белое вдруг стало черным, и Финч понял, что это у него темнеет в глазах.

Арабелла ткнула рукой вперед.

— Там… — она прохрипела. — Там что-то…

— Вижу! — выдохнул мальчик.

У проложенной в буре трубы все же был конец. Далеко впереди виднелась стена из синеватого камня, в ней темнела дверь. Труба упиралась в нечто, напоминающее крыльцо, и путь к двери преграждал парапет, установленный на изящных столбиках-балясинах.

Лишь когда до этого странного ограждения оставался всего десяток шагов, мальчик понял, что это никакое не крыльцо, а балкон.

Добравшись до него, Финч помог Арабелле перебраться, перевалился сам и бросился к двери. Она была приоткрыта, словно специально для них.

Дети ввалились в комнату, и Финч едва успел закрыть дверь. Буря сожрала последние футы перед балконом, после чего одновременно и снизу, и сверху, и со всех сторон скомкала остатки прохода прямо у стены дома. Раздались грохот и вой.

Судорожно кашляя, Арабелла дернула рычаг у балконной двери. Штормовые ставни закрылись спустя всего пару мгновений, преградив путь шуму метели и жуткому виду из окон.

Финч пытался прийти в себя. Он тоже кашлял, снег с его башмаков таял и отваливался, впитываясь в пышный пурпурный ковер. В комнате было очень тепло.

— Где это мы? — спросила Арабелла, озираясь по сторонам.

Финч оглядел богато убранную комнату и двинулся к двери. Его все еще мутило, но он не хотел медлить. Мальчик толкнул дверь и вышел в коридор.

Там ярко горели лампы, пол был выложен дорогим паркетом. В нишах вдоль стен замерли статуи. Все, на что ни кинь взгляд, было обито синеватым деревом. В нескольких шагах от двери начиналась лестница, ведущая вниз.

Учитывая, что один только этот коридор тянулся на сотни футов вдаль, напрашивался вывод, что дом, в котором они оказались, был огромным.

Откуда-то снизу раздавалась громкая музыка, словно играл оркестр. Слышались голоса и смех. Будто бы кто-то танцевал. Там был бал…

И Финч понял, куда они попали.

— Это «Уэллесби», — сказал он, поглядев на Арабеллу. — Мы в особняке Уолшшей.

* * *

Мистер Эйсгроу был древним и неумолимым, как само время. Одни говорили, что ему сто лет, другие утверждали, что это если прибавить еще тысячу. Среди прислуги ходили слухи, что он жил в «Уэллесби», когда никакого особняка здесь еще не было, а на его месте располагалась крошечная лачуга в глубине леса. Кто знает, правда ли это, но несомненно было то, что дворецкий походил на одну сплошную морщину, одетую в идеально сидящий угольный костюм: фрак, штаны, жилетку, словно сотканную из темноты под лестницей, рубашку и галстук-бабочку.

В его комнате не было ровным счетом ничего, кроме большого зеркала-стойки в витой раме. Зеркало это выглядело таким же древним, как и его хозяин: рама в некоторых местах потрескалась, петли стойки покрывала ржавчина, а зеленоватое стекло по краям было затянуто паутинками патины.

Мистер Эйсгроу как раз стоял напротив, поправляя и без того сидевшую идеально бабочку. Закончив, он достал из жилетного кармашка часы, бросил на них подслеповатый взгляд (левый глаз старика был затянут серой поволокой) и с досадой отметил, что они отстают на полторы минуты. В вопросах услужения господам Уолшшам полторы минуты были весьма значительным отрезком времени. В «Уэллесби» за полторы минуты могла начаться и оборваться жизнь.

Дворецкий отстегнул цепочку и повесил часы на завиток зеркальной рамы. Он прекрасно обойдется и без них — благо, он чувствует время несравненно лучше этого ненадежного механизма. Мистер Эйсгроу схватился за сердце. Что-то кольнуло в нем. Боль была едва различимой и непродолжительной. Он глубоко вдохнул, недовольно поморщился своему отражению в зеркале. Отражение, удрученное не меньше хозяина, понимающе покивало в ответ.

Мистер Эйсгроу вышел из своей комнаты и направился по узкому коридору крыла для прислуги. Лампы на стенах горели тускло — их света хватало лишь на то, чтобы не споткнуться, но старый дворецкий прекрасно знал дорогу. Свет ему и вовсе не был нужен. Более того, яркий свет его раздражал, а этот — дрожащий, робкий — отбрасывал тени, которые расползались от дворецкого по полу и стенам, словно шевелящиеся щупальца. Что ж, сейчас он чувствовал себя собой.

Коридорчик вывел на лестницу, а та — на антресольный этаж. Мистер Эйсгроу вошел в одну из дверей. Здесь располагалась панель с едва ли не сотней колокольчиков, подведенных к сонеткам по всему дому. То и дело какой-то из них звонил, и сидящий перед панелью мужчина распределял слуг и горничных, которым следовало незамедлительно явиться на вызов кого-то из господ или их многочисленных гостей.

— Мистер Уорсли, — сказал дворецкий. — Из кабинета господина звонили?

— Нет, сэр.

— А из закрытых апартаментов на четвертом этаже гостевого крыла?

— Нет, сэр.

— Хорошо, мистер Уорсли, не буду вас отвлекать.

Дворецкий покинул Сигнальную комнату и вошел в соседнюю с ней.

Это было помещение Последних Приготовлений. В противоположном его конце располагалась дверь, ведущая непосредственно в бальный зал. Ну а здесь сейчас находилось несколько слуг, разделенных на две группы. В одной группе были те, кто сервировал и готовил блюда с угощениями к выносу в зал, в другой — те, кто, собственно, и должен был их выносить. Воздух вонял от волнения и напряжения. Движения слуг были отточены и стремительны — здесь присутствовали лучшие из лучших. И все происходило под оглушительный грохот играющего прямо за стеной оркестра.

— Мистер Килби! — негромко проговорил дворецкий, едва шевельнув губами, но каждое его слово было услышано. — Пожалуйста, отнесите еще один поднос с червоягодами в зал. И на этот раз сделайте это так, чтобы вас не было заметно. Я видел, как в прошлый раз одна из гостий повернула голову в вашу сторону. Это не должно повториться.

— Слушаюсь, сэр, — ответил немолодой лакей и потащил серебряное блюдо, на котором громоздилась пирамида пурпурных ягод, к выходу из подготовительной комнаты. Блюдо было размером с небольшой стол, ягоды на нем выстроились в довольно шаткую конструкцию, которая при любом неосторожном движении могла развалиться. Мистеру Килби следовало занести это громадное блюдо в зал, следя, чтобы ни одна ягодка с него не упала, и сделать это совершенно бесшумно и незаметно. С подобным заданием непросто было бы справиться даже цирковым силачу, эквилибристу и фокуснику, но лакею предстояло совершить это в одиночку, и дворецкий был уверен, что он справится. Ведь в ином случае, мистера Килби уволят и вышвырнут из «Уэллесби», не дожидаясь окончания снежной бури.

Мистер Эйсгроу покинул помещение Последних Приготовлений и двинулся по коридору, ведущему в холлы и к главным лестницам. Свернув за угол, он неожиданно наткнулся на девочку. Та, увидев его, побелела и задрожала.

Девочка, невысокая и пухлая обладательница круглого лица, была одета в лишь сильнее портящее ее бежевое платье. Русые, сероватые волосы она неумело подвила и собрала в некое подобие дамской прически. В руках юная мисс сжимала коричневый бумажный пакет, из которого торчала рыбья голова. Девочка тут же неловко попыталась спрятать его за спину.

— Что вы здесь делаете, госпожа? — спросил мистер Эйсгроу и склонился над ней так низко, будто потерял запонку, на которую та по неосторожности наступила.

— Я… я просто… — залепетала Уиллаби Уолшш — она всегда впадала в ступор при виде дворецкого. — Я шла…

— Насколько мне известно, госпожа, — сказал мистер Эйсгроу, оценивая ее затянутым поволокой глазом, — вам было велено не покидать вашу комнату на четвертом этаже гостевого крыла все время бала, но…

— Я просто… — попыталась оправдаться Уиллаби, — просто хотела разузнать, скоро ли подадут обед и…

— …Но, — неумолимо продолжил дворецкий, — мы все, я имею в виду прислугу, госпожа, сейчас слишком заняты обслуживанием бала, и я полагаю, вы сами найдете дорогу обратно. И я надеюсь, вы станете благоразумно держаться подальше от бального зала, а особенно от двери, что ведет в него из коридора Трефф, которую мистер Кентс всегда забывает затворить.

Уиллаби вскинула на старика испуганный взгляд. Она пыталась понять, намекает ли ей на что-то этот жуткий дворецкий, или ей просто показалось.

Мистер Эйсгроу почтительно ей кивнул и направился дальше. Девочка поглядела ему вслед и опрометью кинулась к проходу, ведущему к помещениям под главной лестницей…

Дворецкий тем временем спустился по винтовой лесенке и оказался в помещениях Чепчиков. Так называлось место, где руководила экономка дома, миссис Клодхаус, степенная и начисто лишенная эмоций дама. Горничные, состоявшие в ее подчинении, были уверены, что она на самом деле не женщина, а искусно сделанный автоматон, лишь прикидывающийся женщиной. Мистер Эйсгроу представил себе, как бы они ужаснулись, узнав, что их догадки не слишком далеки от истины.

Когда дворецкий вошел в помещение Чепчиков, миссис Клодхаус как раз отчитывала юную горничную мисс Тревэрс, которая неверно подоткнула край покрывала в комнате одного из гостей. Так как обычно подобные сцены затягивались надолго, мистер Эйсгроу вмешался:

— Миссис Клодхаус, — сказал он. — Господин Джозеф сообщил мне, что его друг мистер Клай задержится в Штормовой зале, где он допоздна планирует наблюдать за бурей, поэтому камин в его комнате стоит начинать топить лишь за двадцать минут до полуночи.

— Я поняла, сэр, — безэмоционально кивнула экономка и снова повернулась к мисс Трэверс, у которой лицо буквально плыло из-за обилия на нем слез: — Вы служите в самом лучшем доме во всем городе, и вы должны — нет, просто обязаны…

Дворецкий не стал дожидаться конца тирады и направился к арке дверного проема, за которым начинался мостик, проложенный над кухней.

Внизу около дюжины поваров, двух десятков помощников поваров и целая армия поварят под командованием шеф-повара мистера Эстери фаршировали грибами и овощами огромного кашалота. Прямоугольная голова кита покоилась на стене, а его хвост торчал из дверей кухонного коридора — целиком он не мог уместиться даже в таком большом помещении, как кухня «Уэллесби». Мистер Эйсгроу был уверен, кашалот станет замечательным украшением в центре бального зала к восьмой смене танца.

Дойдя до конца мостика, он толкнул низенькую дверь и выбрался в служебную пристройку. Слуги, едва завидев его, тут же принялись мельтешить, как мыши, испуганные появлением кота.

— Мистер Парри! — позвал дворецкий. — В курительном салоне джентльменов требуется обновить пепельные вазы. Мистер Френкс, мистер Тобсон и мистер Байр не справляются. Отправляйтесь к ним в помощь.

— Слушаюсь сэр, — отозвался один из слуг и поспешил исполнить поручение.

— Мистер Гроу и мистер Бинкль, прошу вас, следуйте за мной.

— Слушаюсь, сэр! — хором ответили еще двое слуг.

Дворецкий и его помощники покинули пристройку и вышли в еще один узкий коридор. Они проследовали до его конца, вошли в кабинку лифта. Мистер Эйсгроу закрыл дверь, толкнул рычаг, и лифт пополз вверх. Когда он достиг третьего этажа, дворецкий провернул витую ручку на панели управления, и кабинка, повинуясь его приказу, двинулась вдоль этажа, словно подвесной вагончик. Наконец, лифт встал, двери открылись, и дворецкий, в сопровождении обоих слуг, вышел из него.

Втроем они не спеша двинулись по коридору Статуй, расположенному в левом крыле дома. Их шаги были бесшумны, тени мистера Гроу и мистера Бинкля почти растаяли, но каким-то образом, словно в противовес им, тень мистера Эйсгроу лишь углубилась и стала еще более зловещей и пугающей.

Процессия остановилась у приоткрытой двери в центре коридора.

— Мистер Бинкль, — сказал дворецкий. — Как вы можете заметить, у порога комнаты господина Уильяма грязно. Попрошу вас убрать все это, да поживее.

— Слушаюсь, сэр. — Слуга направился к нише, за которой пряталась дверь чулана с щетками для этого этажа.

— Вы же, мистер Гроу, уберете вот это. — Мистер Эйсгроу открыл дверь комнаты и ткнул пальцем, указывая на грязные следы на ковре, ведущие от двери балкона.

— Слушаюсь, сэр, — кивнул слуга. — Сэр, простите… — начал он нерешительно. — Это что, талый снег?

— Полагаю, что да, мистер Гроу, — ответил дворецкий.

— Но откуда он здесь?

— Очевидно, кто-то принес его с улицы, мистер Гроу.

— Да, сэр, — взволнованно кивнул слуга. — Но кто?

— Не могу знать, мистер Гроу.

— Может быть, сообщить начальнику охраны мистеру Бривзу?

— Пока что не стоит, мистер Гроу. Просто уберите все, пока господин Уильям не вернулся.

— Будет сделано, сэр. — Слуга скрылся в комнате.

Дворецкий двинулся дальше по коридору, свернул за угол и отправился проконтролировать, готов ли мистер Клодиус, бальный концертмейстер, назначить вторую смену танца.

Меж тем из-за одной из статуй в коридоре выбралась лохматая голова, которая почти сливалась с синеватыми панелями стен.

— Он ушел, этот жуткий старик? — раздался чей-то шепот из-за все той же статуи.

— Да, — прошептал Финч.

— А слуги?

— Один в комнате, а другой куда-то делся. Думаю, он скоро вернется.

— Тогда нужно выбираться отсюда поскорее.

Финч был согласен. Он вылез из ниши, в которой стояла статуя, и вытащил за руку подругу.

— Куда пойдем? — спросила Арабелла.

— Я не знаю, — пробормотал Финч. — Как думаешь, куда она могла пойти в этом доме?

— На бал? — предположила девочка, кивнув на лестницу.

— Вряд ли ей сейчас до балов, — с сомнением покачал головой мальчик. — Но можно с него начать…

И они осторожно двинулись к лестнице.

— Это еще что такое? — спросила Арабелла и положила руку на рычаг, растущий из кованых перил и выполненный в виде стебля с листьями.

— Не трогай! — предостерегающе схватил ее за плечо Финч. — Это включает механическую лестницу…

Он указал на ступени. Те, и правда, были не совсем обычными. Из темного металла, украшенные резьбой, по центру их проходил синий ковер. Но ковер не тек по лестнице, как ему и полагалось, он будто бы обворачивал каждую ступеньку в отдельности.

Арабелла восторженно прошептала:

— Вот бы прокатиться на этой лестнице.

— Тогда сюда сбежится полдома, — оборвал восторги подруги Финч. — Эти лестницы дико грохочущие.

Скорее всего, в этом доме лестница вряд ли так уж грохотала бы, но рисковать и правда все же не стоило. Поэтому дети начали спуск привычным способом, выглядывая через перила, не поднимается ли кто навстречу. С каждым пролетом музыка становилась громче.

Так никого и не встретив, они оказались на втором этаже. Здесь тоже был коридор, но вместо статуй вдоль прохода висели портреты в тяжелых рамах синего дерева. На каждом был изображен кто-то из славного и древнего семейства Уолшшей.

В дальнем конце коридора темнели большие двери, больше похожие на ворота, в которых виднелась дверка поменьше. Она была приоткрыта, и из нее струился яркий свет, раздавались громкие голоса; музыка звучала именно оттуда. Вероятно, там и располагался бальный зал «Уэллесби».

— Смотри, — прошептал Финч и ткнул пальцем, указывая на невысокую фигурку, притаившуюся у двери.

Арабелла хлопнула его по руке — все-таки они в приличном доме, а тыкать пальцем — невежливо. Она как-то упустила, что и через балконы проникать в них не очень вежливо.

Финч возмущенно зашипел на нее, и направился прямо к двери, ведущей в бальный зал.

— Привет, Уиллаби! — негромко проговорил он, подойдя.

Девочка вздрогнула и обернулась. На ее лице был написан подлинный ужас.

— Что… Что вы здесь делаете? — Она заметила и Арабеллу, которая подошла чуть более опасливо, чем ее спутник.

— Да мы тут просто прогуливаемся по этажу, — соврал Финч. — А ты что, подглядываешь за балом?

— Ничего я не подглядываю! — вскинулась Уиллаби, но тут же одернула себя и уже тише добавила: — Ничего я не подглядываю, ясно вам?

— Мы все видели, — сказала Арабелла. — Но почему ты стоишь здесь, а не пойдешь туда?

— Потому, — со злостью ответила Уиллаби.

— Детей не пускают на бал? — понимающе заметил Финч.

— Детей пускают, — гневно ответила Уиллаби. — Меня не пускают.

Финч и Арабелла сочувственно переглянулись. Им было жалко Уиллаби.

— Нас тоже никуда не пускают, — попытался подбодрить Уиллаби Финч.

— Рада за вас, — огрызнулась та. — В смысле, сочувствую. — Она подумала и добавила: — Мне вообще-то все равно.

Финч надулся.

— Сразу видно: богачка, — проворчал он. — Пойдем, Арабелла, она нам не поможет.

Арабелла тем не менее уходить не торопилась.

— Послушай, Уиллаби, — сказала она, — нам нужна твоя помощь.

— Не буду я вам помогать! — важно ответила Уиллаби. — У меня и своих дел полно.

— Вот видишь, я же говорил, — досадливо заметил Финч.

— А зачем тебе рыба? — удивилась Арабелла, кивнув на пакет в руках Уиллаби. — Где ты ее взяла?

— Украла с кухни. Отнесу своему другу. Он любит рыбу. — Она спохватилась и добавила: — Но это не ваше дело.

— Больно надо! — огрызнулся Финч и многозначительно глянул в сторону лестницы.

Подруга, наконец, отреагировала:

— Ладно, до встречи, Уиллаби, — сказала она и уже было отвернулась, но Уиллаби не выдержала и спросила:

— А что за помощь вам нужна?

Арабелла улыбнулась:

— Мы ищем мадам Клару, — сказала она. — Ты ее не видела?

Уиллаби растянула губы в ехидной ухмылке.

— Снова потеряли свою няню? Вот болваны.

— Сама болван! — бросил в ответ Финч. — Стоишь здесь и подглядываешь за балом!

— Финч! — укоризненно воскликнула Арабелла. — Погляди, что ты наделал!

Уиллаби насупилась. Она готова была расплакаться.

— Да мне плевать, — заявил Финч. — Кругом злодеи творят злодейства! У нас нет времени распускать нюни со всякими. Идем, Арабелла, оставь ее.

Финч повернулся и направился обратно к лестнице. Арабелла была вынуждена признать, что в чем-то он прав: все-таки сейчас не было времени возиться с Уиллаби, тем более, что та вела себя так противно. Она бросила на Уиллаби последний взгляд, в надежде, что та хоть немного смягчится, но увидела лишь злость и гневно нахмуренные брови. Арабелла вздохнула, развернулась и побежала догонять Финча.

Глядя ей вслед, Уиллаби сжала зубы. Она подошла к стене, за которым притаилась дверка потайного хода для слуг, толкнула панель и нырнула в проход.

Уиллаби Уолшш была зла на этих двух негодных Финча и Джей и собралась отыскать мистера Эйсгроу, чтобы нажаловаться ему о том, что они бродят по дому, когда их сюда, скорее всего, никто не приглашал. Хоть она и сама очень боится старого дворецкого, все ему расскажет, и тогда они пожалеют, что посмели насмехаться над ней. Они просто исчезнут в комнате мистера Эйсгроу, и больше о них никогда не услышат…

…Пропустив третий этаж «Уэллесби», который Финч и Арабелла и так уже исследовали, они поднялись выше.

К своему огорчению, мадам Клару дети не обнаружили и на четвертом этаже, но вместо этого спустя примерно десять минут блуждания по нему они наткнулись на кое-что удивительное, если не сказать — поразительное.

— Смотри, — сказала вдруг Арабелла. — Дерево!

Но Финч и так вовсю глядел на это дерево и не мог взять в толк, что оно здесь делает.

Это дерево росло прямо из этажа. Паркет опоясывал восьмиугольный участок земли, в центре которого изломанной колонной с потресканной корой поднимался серый, почти белый, ствол. Дерево тянулось к самому потолку коридора и будто бы врастало прямо в него.

Подойдя ближе, дети увидели, что своды там раскрываются, образуя нечто наподобие колодца под стеклянной крышей, сейчас забранной штормовыми заслонками.

— Какое красивое… — восторженно прошептала Арабелла.

— Да, просто изумительное, — проворчал Финч, озираясь по сторонам, — времени любоваться деревьями у них не было.

Но дерево и впрямь было весьма примечательным. От нижних ветвей к кронам цвет его листьев плавно перетекал: внизу они были темно-синий, едва ли не фиолетовый, то в самом верху — нежно-голубым. Эта цветовая волна оттенков синего выглядела сказочно — дерево будто соединило в себе сразу несколько пор года или, вернее, возрастов — молодое и насыщенное ближе к земле и спокойное, мягкое в кроне. Финч не знал, как называется это дерево — он никогда таких прежде не видел, но это точно был не снежный дуб или седой ясень.

Мальчик вдруг услышал, как хлопнула дверь. За ней последовал звук шагов. Он приближался.

— Кто-то идет! — прошептал Финч. — Скорее!

Они с Арабеллой быстро обошли дерево, но стоило им из-за него выйти, как они увидели силуэт, появившийся в дальнем конце коридора, — с той стороны тоже кто-то был! И он направлялся прямиком к ним.

— Что делать? — испуганно проговорила Арабелла, озираясь в поисках пути к отступлению.

Финч понял, что им не спрятаться. Прежде, чем они попытаются открыть какую-то из дверей, их обнаружат, а к лестнице им ни за что не пробраться. И, как назло, здесь не было ни одной статуи, за которой можно было бы затаиться. В коридоре вообще ничего не было, кроме этого синего, разлапистого…

— На дерево, — пробормотал Финч.

— Что?

— Нам нужно залезть на дерево!

— Я не хочу! — попыталась было спорить Арабелла.

— Быстро! — шикнул Финч и полез первым. Он ухватился за нижнюю ветку, уперся ногами в ствол и подтянулся. Вскарабкавшись, Финч уселся на ветке.

Арабелла взглянула на него снизу-вверх очень тревожно — она была уверена, что ей ни за что не удастся забраться на дерево.

Финч протянул ей руку, девочка неловко схватилась за нее и попыталась подтянуться, но ничего не выходило — опыта лазанья по деревьям у девочки было не слишком много.

— Упрись ногами, — пропыхтел Финч, и Арабелла послушалась: упершись ногами в ствол, она зацепилась второй рукой за ветку. Прикладывая неимоверные усилия, будто вытягивая огромную усатую рыбу из проруби, Финчу все же удалось вытащить девочку.

Нога Арабеллы исчезла в листьях в тот же миг, как к дереву с двух сторон подошли двое мужчин. Судя по тому, что никто не кричал «Хватайте их! Струсите их вниз!», детей пока что не замечали. Они затаились на ветке, пытаясь даже не дышать, чтобы та невзначай не колыхнулась.

— О! Таскин! — проговорил высокий тощий субъект в черном костюме и в тонком цилиндре, поблескивающем шелком в свете ламп. — Я как раз шел за вами!

— Коффин, — поприветствовал тощего нервный человек в коротком толстом цилиндре и в темно-красном костюме.

— Вы уже слышали?

— Конечно! — важно сказал Таскин. — А что конкретно?

Финча вдруг посетило въедливое ощущение, какое случается, когда пытаешься что-то вспомнить и никак не можешь. Он был уверен, что уже где-то слышал это имя… Коффин… Но где?

— Машина прошла испытания! — меж тем, возбужденно потирая руки, сообщил Коффин. — Мне только что сообщили! Она прошла через бурю. Связь работает почти бесперебойно! Новые рессоры! Все дело в новых рессорах!

И Финч вспомнил. Он услышал это имя, когда посещал пружинную фабрику в Краекке. Помощник мистера Нэмма сообщил ему, что пришел человек из трамвайного ведомства — Коффин. Мальчик догадался, что сейчас речь идет о том трамвае, который видел мистер Хэмм в буре.

Финч поглядел на Арабеллу, но та была слишком занята мыслями о том, как бы усидеть на неудобной ветке и не свалиться. Всем ее существом овладела вяло нарастающая паника — девочка чувствовала, что сползает, и в то же время никак не могла пошевелиться, чтобы сесть удобнее — иначе их тут же заметят. И почему этим двоим вздумалось остановиться поболтать как раз под этим деревом?!

— Нужно срочно сообщить все Старику, — сказал Коффин. — Я так понимаю, он в своем кабинете?

— Разумеется, — ответил Таскин. — Не думаете же вы, в самом деле, что его интересует этот дурацкий бал?

— Тогда поспешим, Таскин.

— После вас, Коффин.

И оба джентльмена направились в ту сторону, откуда появился Таскин.

Какое-то время выждав — пока не стихли шаги и еще немного, — дети осторожно слезли с дерева. Арабелла была рада вновь оказаться на твердом полу. Она выглядела так, словно пережила свой первый рейс на валком и шатком шахтерском дирижабле.

Дети двинулись прочь от дерева, но не успели они отойти и десятка шагов, как за их спинами вдруг раздался довольно громкий шелест, как будто порыв ветра одновременно перевернул сотню страниц. Финч и Арабелла испуганно обернулись и успели увидеть, как листья — все до единого! — в одном порыве слетают со своих ветвей и прекрасным облаком десятков оттенков синего опадают вокруг дерева.

Пораженные дети застыли, глядя на голые ветви, на теряющуюся в колодце узловатую крону и на изумительную лужу из листьев — ближе к стволу темнели фиолетовые, а по краям расположились голубые, словно выведенные кистью художника.

— Это не к добру, — сказал Финч.

— Ты думаешь? — проворчала Арабелла. — Я вот, помнится, вообще не хотела лезть на это дерево.

Финч невозмутимо заметил:

— А мне помнится, что нас вообще здесь не было. — Он поглядел на Арабеллу.

Девочка поняла, к чему он клонит:

— Точно, — кивнула она. — Здесь ведь живет куча других детей, может, кто-то из них виноват в том, что дерево осыпалось.

— Мы вообще не видели никакого дерева.

— Тогда…

— Да.

И они развернулись и помчались по коридору. И не останавливались до тех пор, пока снова не оказались у лестницы. На ней никого не было, и дети поспешили покинуть этаж с, до их появления, прекрасным деревом.

Они спустились и, выглянув на третий этаж и удостоверившись, что он пуст, снова двинулись по коридору со статуями. По обе стороны от него располагались двери — десятки дверей, но ни в одну из них ни Финч, ни Арабелла так и не решились постучаться. Дети понимали, что просто бродить по этажам в поисках мадам Клары — бессмысленно, но это все, что они могли пока что придумать. Им повезло, что хозяева и почти все гости были на балу, а слуги занимались его обслуживанием, иначе кто-то уже непременно их бы поймал.

Время от времени Арабелла заводила разговор на тему: «Что делать?» и «Куда дальше?», но у Финча не было ответов. Он не хотел признаваться даже самому себе, что просто не знает, что делать дальше. У него уже была мысль вернуться в комнату, через которую они сюда попали, — вдруг мадам Клара будет через нее возвращаться, но он тут же одернул себя: что за глупость, им ведь не ждать ее нужно, а помочь ей или остановить, если она решилась на что-то… что-то плохое. Финч подумал, что, даже захоти он вернуться в ту комнату, он ни за что не нашел бы ее.

Исследовав левое крыло особняка, они с Арабеллой перебрались в правое. Как назло, ни одна дверь не была подписана, а у перекрестков коридоров не стояли указатели…

Этот проклятый гигантский дом казался бесконечным. И как здесь кого-то найти?!

А потом вдруг произошло событие, которое вскоре для двух маленьких незваных гостей должно было обернуться кое-чем неприятным, а еще одной крайне неожиданной встречей.

Спускаясь по очередной лестнице, дети услышали смех, плач и чьи-то вопли.

Несмотря на яростное отрицательное качание головой Арабеллы, Финч на цыпочках спустился еще ниже, почти до самого второго этажа. Девочка была вынуждена последовать за ним.

Справа от лестницы располагалось нечто, наподобие места для отдыха — в тени резных арок в глубокой нише стояла скамейка. Шум раздавался именно оттуда. Когда Финч и Арабелла украдкой выглянули из-за перила лестницы, они даже не сразу поняли, что происходит.

Они снова увидели Уиллаби Уолшш. Помимо нее, здесь также присутствовало еще шестеро детей: четверо мальчиков и две девочки. И все они издевались над бедной Уиллаби.

Один из мальчишек схватил ее за волосы, а худая долговязая девчонка лупила ее рыбиной по лицу. Уиллаби вопила, плакала и выдиралась, а прочие дети хохотали. Среди них Финч с досадой узнал своего одноклассника и старого недруга Уинстона Пиклби — ничего удивительного не было в том, что сынок богатого и важного доктора приглашен на бал в «Уэллесби», а также в том, что этот самый сынок с удовольствием участвует в издевательствах.

— Эй, Уиллаби! — воскликнула одна из девчонок, одетая в пышное пурпурное платье, которое впору было бы какой-нибудь принцессе. — Тебя не пустили на бал потому, что ты жирная, или потому, что ты просто уродливая?

И дети снова захохотали. А долговязая продолжила лупить бедную Уиллаби по лицу рыбой. По лицу, которое и без того уже было красным и покрылось жиром и чешуей. Вперемешку со слезами.

— А ну, прекратите! — закричал Финч и спрыгнул с двух последних ступенек лестницы.

Все головы повернулись к нему. На некоторых лицах не было написано даже возмущения — лишь недоумение: они просто не понимали, как кто-то позволил себе вмешаться в их забавы — настолько эти дети считали себя важными личностями.

— Это еще кто такие? — вальяжно спросил один из мальчишек, который восседал на скамейке и наблюдал за происходящим, будто зритель в мышином театре. Юный мистер Снисходительность, вероятно, был главным из всей компании.

— Это просто парочка нищих бродяг, — высокомерно бросил Уинстон Пиклби, плохо скрывая ярость. Он не понимал, как Финч и Арабелла здесь оказались.

— Откуда ты их знаешь, Пиклби?

— Они учатся в моем классе, — вынужденно сказал Уинстон.

Долговязая девчонка с рыбой округлила глаза и сморщила губы:

— То есть ты учишься с бродягами, Пиклби? — спросила она.

— Нет! — воскликнул Уинстон.

— А вот и да, — мстительно сказал Финч. — Мы еще и в снежки играем. Помнишь, Уинни, как мы славно поиграли в снежки на ярмарке?

— Вот оно, значит, как? — спросил, разглядывая свои полированные ногти, юный мистер Снисходительность.

— Не было такого! — Уинстон весь побелел. — Он все врет, Невилл. Этот Финч тот еще врун!

— Может быть, ты скажешь нам, откуда они здесь взялись? Может быть, ты их пригласил?

— Нет! Конечно нет! Мой отец…

Финчу вся эта глупая пьеска уже порядком надоела. Он шагнул ближе. Арабелла тоже подошла.

— Отпустите Уиллаби, — велел мальчик. — Она вам ничего не сделала!

— Ты вообще знаешь, кто мы такие? — церемонно спросил Невилл.

— Да мне вообще-то все равно, — ответил Финч.

Невилл недобро улыбнулся и кивнул долговязой девчонке. Та размахнулась и отвесила рыбой еще одну оплеуху Уиллаби. Удар был сильнее предыдущих, и девочка закричала от боли.

— Хватит, — угрожающе прорычал сквозь зубы Финч. — Отпустите ее.

Невилл усмехнулся.

— Мы — вообще-то Уолшши, — сообщил он важно. — И мы делаем, что хотим. Дарла, стукни еще раз Уиллаби рыбой!

Долговязая Дарла с удовольствием послушалась и снова треснула бедную Уиллаби. Девочка дернулась, но низкорослый широкоплечий мальчишка с щербатой улыбкой крепко держал ее за волосы.

Финч только открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, но неожиданно его перебили. И это сделал тот, от кого он подобного не ожидал. Арабелла вышла из-за его спины и сказала:

— Финч, они же Уолшши. — Она кивнула на хозяев «Уэллесби». — Мы вообще не должны с ними говорить.

Финч даже раскрыл рот от ужаса и непонимания. Она снова сделала это! Она снова предала его! И в такой момент! Когда эти мерзавцы издеваются вшестером над одной несчастной беззащитной Уиллаби! Ему было все равно, какие Арабеллой движут мотивы: испугалась ли она, вспомнила о манерах, решила, что это не их дело, или еще что. Или попросту взяла и, как она хорошо умеет, пересчитала всех и решила, что шансы не на их с Финчем стороне. Ему было плевать — он уже просто не мог смириться с еще одним предательством…

Глядя на то, как по-снобски кивает Невилл Уолшш со своей скамейки, одобряя слова Арабеллы, и как плачет бедная Уиллаби, он почувствовал, что вот-вот взорвется от переполняющей его ярости.

А Арабелла, видимо, посчитала, что мало его унизила. Она решила добавить:

— Мы не должны с ними говорить, — повторила она и, не прибавив ни слова, подошла к долговязой Дарле, размахнулась и ударила ее кулаком прямо в глаз. — Еще говорить с ними!

Финч почувствовал, как в нем поселилось какое-то доселе незнакомое ему чувство. Оно было сродни ненависти — такое же сильное, всеобъемлющее, давящее изнутри, но по сути своей явно противоположное ей. Он глядел на эту рыжую и чувствовал, словно умирает. Только в хорошем смысле.

Дарла выронила рыбу и закричала, схватившись за лицо, а прочие дети пораженно замерли — даже Невилл Уолшш выглядел так, словно его прихлопнули по его лощеному благородному личику самым пыльным и бедняцким из всех мешков в мире.

Арабелла не стала терять времени даром. Она наклонилась, подняла выпавшую из руки Дарлы рыбу и, размахнувшись, огрела ею по голове щербатого мальчишку, который держал Уиллаби за волосы. Тот попытался увернуться и выпустил Уиллаби, но рыба все равно одарила его своим жирным солоноватым поцелуем.

Невилл Уолшш пришел в себя первым. Он вскочил со скамейки и закричал:

— Что вы стоите, болваны?! Бейте их! Бейте!

И все словно очнулись. Уолшши и Уинстон Пиклби бросились на Арабеллу и Финча. Завязалась настоящая драка. Кулак просвистел возле самого уха Финча, но он пригнулся и стукнул коленкой мальчишку с прилизанными каштановыми волосами. Тот охнул от боли и схватился за ногу. Но Финч недолго радовался: Невилл Уолшш ударил его в челюсть. Финч отлетел на шаг. Ему показалось, будто все его лицо скомкалось, как лист бумаги. Боль была невероятной, на глаза навернулись слезы, кровь потекла из разбитой губы и закапала с подбородка.

Что касается Невилла Уолшша, то он, вместо того, чтобы ударить снова, вопил и держался за кулак — этот ухоженный хлыщ явно не привык к дракам в стиле простолюдинов. Дарла уже пришла в себя, и пока Арабелла била рыбой щербатого, подкралась к ней и схватила ее за волосы. Но на помощь Арабелле неожиданно пришла Уиллаби. Она вцепилась зубами в руку Дарлы, отчего та закричала.

Арабелла, освободившись, стукнула пару раз Дарлу наотмашь рыбой и направила свой гнев на Невилла Уолшша. Глядя на нее сейчас, можно было только удивиться, откуда в таком маленьком существе столько гнева и злости. Арабелла сейчас походила на крохотную печку, в которую кто-то по неосторожности закинул целую пачку химрастопки.

Финчу снова пришлось худо, потому что Уинстон Пиклби, который был явно хитрее и коварнее своих дружков-Уолшшей, выждал удачный момент и ударил его в затылок. В голове зазвенело, Финч стал судорожно хватать ртом воздух, а Пиклби решил завершить начатое. Он уже замахнулся, но тут рядом оказалась Уиллаби. Она толкнула Уинстона, и он врезался в низкорослого мальчишку с щербатой улыбкой. Пиклби неудачно выставил локоть, и этот самый локоть въехал прямо в зубы мальчишки, лишь усугубив его оскал и лишив его еще одного зуба.

Финч поднялся и нетвердой походкой шагнул в самую гущу схватки, где Арабелла удерживала натиск против Дарлы, девочки в красивом платье и мальчишки с зализанными каштановыми волосами.

Мальчишка повернулся к Финчу и попытался его ударить, но Финч схватил его за жилетку и повис на ней. Послышался треск ткани, несколько пуговиц разлетелись в стороны. Мальчишка задергался, стряхивая Финча, но тот, не глядя, ткнул кулаком куда-то вверх. Попал он, впрочем, не совсем туда, куда целился. Финч надеялся ударить своего противника в скулу, но его кулак вошел ровно по центру идеального (до сего момента) носа мальчишки. Раздался хруст, мальчишка закричал и схватился за нос. Тот был сломан. Или как минимум расквашен.

Финч споткнулся и рухнул на пол. Попытался подняться, но в него уже летел носок натертого до блеска башмака Невилла Уолшша. Удар пришелся ему как раз под ребра и сбил дыхание. Хрипя и кашляя, Финч пополз по полу, пытаясь не попасться под ноги сражающимся.

Одетая, как принцесса, девочка пыталась уберечь свое шикарное платье, но Арабелла, будто нарочно, целилась рыбой именно в него. Постепенно и платье, и прическа, которые, видимо, должны были стать гвоздем вечера на балу, превратились в настоящий кошмар.

В какой-то момент осознав, что с ее гардеробом все кончено, «принцесса», будто сбросив с себя человеческую личину, зарычала так зло и яростно, что перекрыла общий шум драки. Девочка растопырила пальцы и прыгнула на Арабеллу, словно облитая керосином и подожженная кошка. Арабелла не удержалась на ногах, и они, вдвоем рухнув на пол, сцепились в один кричащий, плачущий и вырывающий волосы клубок. Сейчас нельзя было догадаться, что он состоит из двух девочек.

Невилл Уолшш закричал. Уиллаби укусила и его.

Финч тем временем уже поднялся на ноги. Он схватился одновременно с щербатым и с Дарлой, и пока он пытался достать мальчишку, размахивая кулаками, Дарла душила его, сжав свои длинные тонкие пальцы на его горле. Высокий мальчишка с зализанными волосами скулил и держался за расквашенный нос. Уинстон Пиклби пытался пнуть катающихся и царапающих друг друга Арабеллу и «принцессу», целясь, очевидно, в первую, но время от времени попадал и по второй. Судя по его лицу, он не слишком жалел.

Драка и не думала заканчиваться, и вероятно, не затихла бы, пока не стали бы появляться трупы. Поэтому ничего удивительного не было в том, что никто не отреагировал на суровый окрик: «Что здесь такое творится?!» Никто его даже не услышал.

Когда мужчина повторил свой вопрос, реакция была той же. И тут вдруг женщина, которая его сопровождала, засунуладва пальца в рот, набрала в грудь воздух и пронзительно свистнула.

Драка оборвалась мгновенно, как сценка в водевиле по гудку клаксона.

Закуток у лестницы наполнился тяжелым хриплым дыханием, как будто работали кузнечные меха. Раскрасневшиеся злые детские лица выглядели одно другого краше, некоторые костюмы были порваны и забрызганы кровью. Кое-кто был покрыт следами от укусов, кто-то держался за сломанный нос, кто-то вытирал кулаком опухшие расквашенные губы, а кто-то неловко скалился улыбкой, в которой было больше дыр и просветов, чем зубов. Все лица пестрели ссадинами и кровоподтеками. А рыжая девочка неожиданно поняла, что сжимает в руке клок чужих светлых волос, и поспешила его бросить.

Перед детьми стояла пара утонченно одетых взрослых. Джентльмен с блестящими черными волосами, бакенбардами и узким лицом был затянут в строгий темно-синий костюм. В тон костюму у него была маска которую он лениво придерживал рукой в белой перчатке. Рядом с ним стояла дама, облаченная в синее платье, обтекающее ее стройную фигуру, как вторая кожа. Ее волосы, подвитые и собранные в высокую прическу, также были синими с плавным переходом на голубоватый ближе к кончикам прядей. Финчу вспомнилось растущее на этаж выше дерево, которое он все пытался забыть: у его листвы был похожий перелив. Верхнюю половину лица женщины скрывала изящная лазурная маска.

— Ну надо же, Герхарт! — Дама широко улыбалась. — А вы говорили, что вечер обещает быть скучным! Детские драки… они способны развеять любое уныние!

— Полагаю, вы правы, дорогая, — неодобрительно согласился мужчина и поглядел на детей. — Господа, объяснитесь!

Слово взял Невилл Уолшш. Он гневно тыкнул пальцем в Финча, а затем в Арабеллу:

— Эти двое бродяг проникли в дом и напали на нас, дядя! Мы сидели здесь и просто играли, когда они заявились и…

— Это все неправда! — возмущенно воскликнул Финч, исподлобья глядя на Невилла. — Они вшестером издевались над бедной Уиллаби! Мы хотели им помешать и…

— Это вздор! — перебил его Невилл. Он снова тыкнул пальцем в Финча. — Дядя, кому вы поверите? Нам, или этому грязному нищему?!

— Невилл, спешу заметить, что вы ведете себя не по-джентльменски, — осуждающе проговорил дядя. — В этом доме не тыкают пальцами. Это приличное место.

Арабелла была просто счастлива. Она пыталась поймать взгляд Финча, но тот гневно глядел на мужчину, ожидая, когда же он переключится на них. Герхарт Уолшш продолжал:

— Вы не должны изъясняться в подобной манере, и если вы рассчитываете однажды унаследовать семейное дело, вам уже стоит начать привыкать к тому, что ваше положение не дает вам права унижать других людей. Это вас не красит…

— Но я… — начал было Невилл, хватая воздух ртом, словно его галстук слишком передавил его жабры.

— И не перебивайте меня! — строго продолжил мужчина. — Уиллаби, — он повернулся к девочке. — Это правда, то, что сказал этот мальчик?

Уиллаби кивнула и стыдливо отвела взгляд.

— Тогда полагаю, — сказал Герхарт Уолшш, — что у меня не остается иного выбора, кроме как наказать вас, дети. — Младшие Уолшши тут же начали бурно протестовать, но он медленно поднял руку, и голоса затихли. — Вы лишаетесь права посетить сегодняшний бал. Все вы.

— Мы еще посмотрим, — злобно просипел Невилл.

— Что-что? — сделал вид, что не услышал господин Уолшш.

Невилл вскинул на него ненавидящий взгляд и с вызовом сказал:

— Мой отец, Александр Уолшш, не позволит так со мной…

— О, можете лично передать от меня Алексу, что я велел вам сегодня не покидать ваши комнаты. И еще посоветовал очень надеяться при этом, что вы увидите завтрашний бал. Полагаю, ему станет очень стыдно за своего сына. А вы ведь знаете, Невилл, как он не любит, когда ему бывает стыдно за вас, так ведь?

Невилл Уолшш потупился и одними губами зашептал проклятия.

— Сэр, — раздался одинокий голосок Уинстона Пиклби. — А мне можно пойти на бал? Я не издевался над Уиллаби. Это все они! — Он широким щедрым жестом обвел младших Уолшшей. — А я просто… стоял. Я ничего не делал!

Господин Уолшш поглядел на него так выразительно, что сами губы мальчишки предпочли спрятаться в его рту, словно мыши в норе.

— Вот именно, мистер Пиклби, — сказал господин Уолшш. — Вы ничего не сделали. Вы — гость в этом доме, но ваше поведение заставляет меня усомниться в том, стоило ли вашему почтенному отцу брать вас с собой. О чем ему будет сказано при ближайшей личной встрече.

Глаза Уинстона наполнились ужасом.

— Вы все свободны, — сказал Герхарт Уолшш. — Кроме вас троих.

Младшие Уолшши и Уинстон Пиклби поплелись прочь. Лишь Невилл злобно оглядывался.

— И вызовите слуг — приведите себя в порядок! — воскликнул им вслед господин Уолшш. — Выглядите отвратительно. — Он повернулся к Уиллаби, Финчу и Арабелле. — Теперь же что касается вас…

— Герхарт, дорогой. — Женщина ласково взяла его под руку. — Я знаю этих детей. Это подлинные крошечные разрушители и закоренелые авантюристы. Но так же и мои друзья.

Она элегантным движением подняла маску и закрепила ее на волосах. Изумленным детям предстала великолепная и несравненная мадам Фанни Розентодд.

— Фанни! — радостно воскликнули Финч и Арабелла.

— Вы мне о них рассказывали, дорогая? — удивился Герхарт Уолшш и, увидев легкий утвердительный кивок, продолжил: — Но что они здесь делают?

— Предполагаю, что-то жутко таинственное и исключительно опасное, — улыбнулась мадам Розентодд. — Финч? — Она пришпилила взглядом мальчика. — Арабелла? — Укол коснулся и девочки. — Можете смело говорить. Не стоит бояться.

— Мы и не боимся, — сказал Финч.

— Да уж, вид у вас — настоящих храбрецов. — Герхарт Уолшш усмехнулся и, вытащив из кармашка фрака платок, протянул его мальчику. Финч вдруг осознал, что уже привычно раз за разом вытирает кровь с подбородка манжетой рубашки.

— Кого вы на этот раз выслеживаете? — лукаво спросила Фанни.

— Мадам Клару, — сказала Арабелла.

— Мадам Шпигельрабераух? — уточнил господин Уолшш. — Няню Уильяма? Она что, в «Уэллесби»?

— Да, — кивнула девочка. — Но мы ее не совсем выслеживаем. Мы просто пришли за ней, потому что боимся за нее…

— А где вы прятались все время с начала бури? — удивился Герхарт Уолшш. — И как Эйсгроу вас не нашел? Вот что удивительно.

— Мы не прятались, сэр, — признался Финч. — Мы пришли совсем недавно. Около часа назад.

— Но как? — поразился господин Уолшш. — Снаружи ведь вовсю бесчинствует буря!

— Это очень долгая история, — сказала Арабелла. — Мы действительно очень боимся за мадам Клару. И не знаем, где она. Она где-то здесь, но мы никак не можем ее найти.

— Что ж, — подытожил Герхарт Уолшш. — Полагаю, нет смысла бродить по особняку. Так здесь найти кого бы то ни было затруднительно. Я отправлюсь к старику Эйсгроу. Он должен помочь. Вы же пока посидите в комнате мадам Розентодд. Как только я что-то выясню, я сразу приду туда.

— Только вы никому не говорите о нас! — попросила Арабелла.

Господин Уолшш нахмурился, но сказал:

— Нужно успокоить старика Эйсгроу. Думаю, он в курсе, что кто-то проник в дом. Он всегда первым узнает о таких вещах. Помимо него, я никому ничего не расскажу. По крайней мере, пока сам все не пойму. — Он повернулся к мадам Розентодд. — Дорогая, вы присмотрите за ними, пока меня не будет?

Фанни с улыбкой поглядела на детей.

— Ничего не обещаю, — ответила она задорно. — Они очень коварные!..

…Это была пытка. Ужасная. Невыносимая. Финч испытывал такие же мучения, как если бы ему засовывали под ногти булавки или щекотали пятки кончиком пера. Он дернулся и скрипнул зубами.

— Сиди смирно, — угрожающе усмехнулась Фанни Розентодд, поднося к его голове свой скалящийся клыками инструмент. — Иначе больнее будет.

Что ж, Финч уже не раз ошибался в людях, но на этот раз он обманулся настолько сильно, что до сих пор не мог прийти в себя от огорчения и разочарования. Он не верил, что все так обернулось. Что эта женщина, прикидывавшаяся другом, оказалась… как все… как все взрослые. Она очаровала его своим шармом, своей добротой и своим пониманием. Она заманила его. Мистер Си из семнадцатой квартиры говорил: «Они коварны, Финч. Короткий взгляд. Улыбка. Поворот головы. И все — ты в их власти. Ты одурманен и отравлен, и теряешь себя, а когда к тебе возвращается способность понимать, что происходит кругом, ты находишь себя сидящим в луже и никому не нужным…»

И вот Фанни Розентодд сбросила личину, будто бальную маску. Финч в очередной раз дал себе зарок не верить никому из взрослых, но с досадой понимал, что он, и правда, настолько глуп и наивен, что еще не раз попадется в ту же ловушку. При условии, что выдержит эту пытку и выберется живым.

А Арабелла… Что ж, ей было все равно. Чего еще было от нее ожидать? Она не видит его молящего взгляда, потому что беззаботно сидит на кровати и болтает с Уиллаби, и ей нет никакого дела до того, что… что…

— Финч, ну в самом деле! — возмущенно воскликнула Фанни. — Ты можешь хотя бы секунду просидеть не дергаясь, как мышь с подпаленным задом? И не гляди на меня такими огромными мокрыми глазами! Выглядишь, словно тебя… не знаю, пытают! Это всего лишь расческа!

Финч сжал зубы и зажмурился. А Фанни продолжила его расчесывать. Когда она обработала его губу и приложила свинцовую примочку к подбитому глазу, то решила, что его волосы так же нуждаются в срочной медицинской помощи. Она сказала: «У меня сердце кровью обливается всякий раз, как я на тебя смотрю», и с коварством убийцы, выхватывающего из кармана револьвер, достала из ридикюля гребешок.

Они были в комнате Фанни на третьем этаже гостевого крыла. Как и в прочих частях дома, здесь на первый взгляд все было изысканно и шикарно, но, отворив перед детьми дверь, мадам Розентодд, сказала, что ей стыдно за свои апартаменты.

Как оказалось, чем выше находились комнаты в этом крыле, тем хуже была в них обстановка и тем менее почитаемыми были гости, которые в них поселялись. Кровать оказалась лишь с виду мягкой и удобной, даже камин, будто нарочно, не слишком грел, а через закрытое штормовыми ставнями окно грозила в любой миг прорваться буря — ставни были старыми и казались ненадежными.

— Они это нарочно, — сказала Фанни. — Чтобы дать гостю понять о своем отношении. Как будто нужны эти жуткие морды, чтобы усомниться в том, что тебе здесь не слишком рады.

Говоря это, Фанни раздраженно кивнула на мохнатые головы снежных грызлей, приколоченные над камином. Они выглядели жутко, высунули языки из оскаленных пастей и будто бы раздували вывернутые ноздри, а их глаза, застывшие и поблескивающие в отсветах пламени, словно текли.

Финчу, наоборот, эти морды понравились. Они были злобными и пугающими, но в этом как раз и была вся прелесть. Фанни, как и Арабелла, не разделяла его взглядов. К слову, девочка, едва их завидев, содрогнулась и воскликнула: «Что за мерзостная жуть!»

Финчу было предложено кресло — он не сразу понял, что это ловушка, — а девочки сели на кровать. И Фанни принялась обрабатывать боевые ранения мальчика, при этом возмущаясь Уолшшами и их гостеприимством:

— Я знала, что никто из них не хочет меня здесь видеть, — горестно говорила она. — Я даже платье выбрала и волосы сделала такого цвета, чтобы лучше сливаться с обстановкой дома и, в частности, Синей залы, но это не помогло — на первом танце все косились на меня, словно я то ли нищенка, явившаяся за подаянием, то ли воровка, прокравшаяся, чтобы что-то здесь украсть. А как глазели эти дамы! О, они просто испепеляли меня взглядами — еще бы, ведь Герхарт не их пригласил. Злобные, завистливые карги, чтоб они все ноги себе переломали на этих танцах!

— Фанни! — укоризненно воскликнула Арабелла.

— Да-да, — пробормотала мадам Розентодд. — Нельзя так говорить, я знаю, но ты бы слышала, о чем они шептались, когда я проходила мимо! А венцом всему была госпожа Аделия! Вы бы видели, дети… — Она замолчала и испуганно поглядела на Уиллаби, вспомнив вдруг, что с ними присутствует одна из Уолшшей.

— Я им не скажу то, что вы говорили, мадам, — пробурчала Уиллаби. — Я их всех не люблю. И бабушку тоже.

— Ты ведь дочь Уильяма, так? — уточнила Фанни, и Уиллаби кивнула. — Тогда, я полагаю, ты меня понимаешь.

— Да, мадам, — унылым голосом проговорила Уиллаби.

— Так вот, — продолжила Фанни возмущенно. — Госпожа Аделия Уолшш, ее величество королева всего города! Когда Герхарт подвел меня для почтительного приветствия, ее губы едва ли в узел не завязались. Она глядела прямо сквозь меня, как через одну из своих ледяных статуй. Но нужно отдать ей должное — она ничего не сказала: даже не могу представить, как Герхарт умолял ее сдержаться хотя бы раз и не облить какую-то незванку ведром помоев при всех. Все-таки хорошо, что вы тут оказались. Потому что я вряд ли бы выдержала здесь в одиночку. Говорят, запланировано двадцать четыре смены танцев, и бал продлится всю бурю. А кто знает, насколько она может затянуться…

— Она скоро закончится, — сказала Уиллаби, и все с удивлением поглядели на нее.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросила Арабелла.

— Мне сказали.

— Кто? — спросил Финч.

Уиллаби отвернулась.

— Неважно, — буркнула она.

Фанни пристально оглядела Финча, удовлетворенно кивнула, глядя на его опухшую, но уже не кровоточащую губу, и сказала это свое ужасное:

— У меня сердце кровью обливается всякий раз, как я на тебя смотрю.

И принялась его причесывать. Девочки отвернулись и тихонько заговорили о чем-то своем, а Финч был вынужден познать все тяготы проборов и разделения прядей.

Фанни попросила его рассказать о том, что произошло и как они оказались в «Уэллесби», и мальчик негромко, пытаясь говорить так, чтобы не слышала Уиллаби, все ей рассказал.

Расчесывая его, Фанни то и дело испуганно шептала: «Какой ужас!», «В самом деле?!» Когда речь зашла о том, как Финч обнаружил повешенного мистера Франки, она была так поражена, что просто застыла с гребешком в волосах мальчика. А от известия о том, что Птицелов — это дедушка Финча, она невольно отшатнулась. Закончил Финч рассказом об убийстве младенца, о том, как они отправились вслед за мадам Кларой и своими блужданиями по «Уэллесби».

Фанни была взволнована и испугана, но быстро взяла себя в руки. И к сожалению Финча, и его тоже, вновь принявшись его расчесывать.

— Вы правильно сделали, что пошли за ней, — сказала она. — Я не могу представить, что ваша мадам Клара сейчас чувствует. Нельзя оставлять женщину в таком состоянии одну.

— Только все это тайна, — напомнил Финч, и Фанни покосилась на него неодобрительно.

— Конечно, тайна. Неужели ты думаешь, что я кому-то стану рассказывать? Поверить не могу! Вы столько всего жуткого пережили, а я тут еще жалуюсь о своих нелепых невзгодах на каком-то балу! Как думаешь, зачем ваша Клара пришла в «Уэллесби»?

— Не знаю, — сказал Финч. — Думаю, она к кому-то пришла. Она уже была здесь недавно, в тот день, когда вы, Фанни, нас сюда привезли. Мы видели ее.

— Уверена, Герхарт поможет. Он не такой, как остальные эти… — она замолчала.

— Да, — кивнул мальчик. — Он нас пожалел.

— Думаю, дело не в жалости, — сказала Фанни. — Просто он пытается поступать правильно. Ведет себя по-джентльменски, всегда такой принципиальный и бескомпромиссный. Раньше меня это раздражало… — Она тяжело вздохнула. — Я тебе очень сочувствую из-за дедушки.

Финч промолчал — а что тут скажешь. Фанни наклонилась к самой его макушке и прошептала в нее:

— Я ведь вижу, что ты злишься на Арабеллу. Дай ей возможность самой рассказать, почему она, зная правду, держала тебя в неведении.

Финч поглядел на подругу, которая как раз что-то спрашивала у Уиллаби. Арабелла выглядела испуганной. Но это ничего не значило, ведь Финч знал: Арабелла меняет настроение по триста раз за минуту, и если в одну секунду ее может ужасать темнота мрачного и жуткого коридора, то в следующую, по-прежнему находясь в этом самом коридоре, она может восторженно рассуждать о кексах со сливочным кремом.

Финч пока что пытался не думать обо всем, что произошло дома. Да, он злился на нее и не понимал, как можно было не рассказать ему правду о дедушке, но ему хватало ума осознавать, что она сейчас здесь, пошла за ним в трубу в буре, несмотря ни на что, и не отстает от него ни на шаг — а значит, по-настоящему хочет помочь. Конечно, она глупая, потому что чуть не отправила его в приют, а еще не рассказала ему о дедушке, но… как же было бы сейчас ужасно и невыносимо одному. Финч живо представил себе, как он сам оказывается с Птицеловом лицом к лицу, как сам обнаруживает бедного младенца, как сам идет сквозь бурю и бродит по «Уэллесби»… Нет, как бы он ни был зол на эту рыжую, он был ей благодарен.

В этот миг, будто подслушав мысли Финча, Арабелла обернулась и, поймав его взгляд, улыбнулась, беззаботно и довольно жутко, щурясь из-за своего синяка под глазом. Лицо ее было сплошь исцарапано, а волосы торчали во все стороны, как проволока. Финч усмехнулся: что ж, ее беззаботность мгновенно исчезнет, когда ей в руки попадет зеркальце.

Но пока Арабелла не знала, что похожа на маленькое пугало, встретившееся с целой стаей ворон — она сидела на краю кровати рядом с Уиллаби и пыталась ее разговорить. Но та была той еще молчуньей. А еще она была очень злой — ее злило буквально все: начиная от дрожащего из-за сквозняка огня в камине и заканчивая нелепостью каждой мысли, которую ее одноклассница сейчас озвучивала. Говорить с ней было непросто, но Арабелла не сдавалась:

— Ты доделала своего снеговика? Как там его звали?

Уиллаби вскинула раздраженный взгляд:

— Мистер Маньяк Вскрыватель Глоток, можно было бы и запомнить, — проворчала она. — Ты же, вроде как, лучшая ученица класса, Джей, а не можешь запомнить такое простое имя.

Арабелла пропустила шпильку мимо ушей.

— Так ты его доделала?

— Почти, — нехотя ответила Уиллаби. — Я не успела его оживить. У меня пока нет нужного рецепта для оживления.

— Оживить снеговика? — снисходительно заметила Арабелла. — Это же невозможно.

— Еще как возможно! — вскинулась Уиллаби. — Мне сказал мистер Эйсгроу. Он бы не стал врать.

— Как скажешь, — поспешно согласилась Арабелла, пожалев доверчивую девочку.

— Я вижу, что ты не веришь, — тем не менее сказала Уиллаби. — Но я читала, что раньше снеговики постоянно повсюду бродили и охотились на людей. О них до сих пор в газетах пишут. Те монстры, которые приходят с бурями…

— Ну, вряд ли, монстры из бурь, о которых говорят, это снеговики, — с сомнением сказала Арабелла, в действительности прекрасно понимая, о ком идет речь.

— А ты видела хоть одного?

— Нет, но…

— Тогда откуда тебе знать? — со злостью заключила Уиллаби и отвернулась. — Почему я не могу пойти к себе в комнату? — негодующе проговорила она.

— Твой дядя Герхарт велел нам ждать здесь, — напомнила Арабелла.

Уиллаби проговорила в адрес дяди что-то нелестное, но Арабелла не смогла разобрать ни слова. Впрочем, она считала, что это уж чересчур: господин Уолшш отнесся к ним по-доброму, хотя мог бы наказать как раз их вместо своих важных племянников.

— Твой дядя Герхарт — хороший, — сказала она.

— Он впервые за меня вступился, — ответила Уиллаби. — И, наверное, из-за вас. Или хотел показаться джентльменом перед мадам Розентодд. А так он меня не замечает — делает вид, что меня и вовсе не существует. Но это даже лучше, чем то, что делают все остальные.

— А что они делают?

— Презирают меня. И моего папу. У старого господина Уолшша пятеро сыновей и три дочери. Старший сын, моя дядя Александр, — любимчик и будущий наследник семейного дела Уолшшей. А его сын, Невилл, возглавит компанию в свой черед. И поэтому все прочие перед ними трясутся. Даже мой папа. А дядя Герхарт — нет. Ему все равно, он не особенно хочет заниматься семейным делом, и, я думаю, он будет даже рад, если его изгонят из особняка, потому, что он дружит с такими, как она, — последние слова Уиллаби прошептала и указала на Фанни, которая о чем-то говорила с Финчем. — Мне кажется, дядя Герхарт нарочно злит старого господина Уолшша. Но он знает, что ему ничего не будет, потому что моя бабушка Аделия любит его больше всех своих детей. Она, — Уиллаби снова кивнула в сторону Фанни, — очень зря надеется, что ее примут здесь. Ее не примут. И она — дура, потому что не знает, что отсюда нужно бежать без оглядки.

— Почему? — удивилась Арабелла. Тон Уиллаби ввел ее в замешательство.

— Потому что этот дом и эта семья пожирают всех, кто здесь оказывается. Они сожрали мою маму.

— Она заболела? — сочувственно спросила Арабелла. — Моя мама тоже болеет.

— Она не заболела, — со злостью в голосе ответила Уиллаби. — Они ее убили.

Арабелла открыла было рот, чтобы что-то спросить, но Уиллаби покачала головой и, будто заплесневелую корку, вытошнила из себя:

— Она хотела меня забрать, когда я была совсем маленькой. Увезти отсюда, но они ей не дали. Никто не сбегает от Уолшшей. Они где-то ее замуровали заживо. Я знаю. Я подслушала, как старый господин Уолшш говорил об этом с дядей Александром.

— Это ужасно, — прошептала Арабелла.

Но Уиллаби словно не слышала. Она и сама не замечала, что говорит о том, о чем ни с кем никогда прежде не делилась.

Уиллаби продолжала:

— И все об этом знают. Даже мой папа. И дядя Герхарт тоже. Он не такой уж и хороший, как думает мадам Розентодд. Он хороший, пока пытается ее впечатлить. И ведет себя так, чтобы заманить ее — чтобы этот дом и ее заграбастал, и ее где-то тоже замуровали. А ее дочка жила здесь совсем одна, сосланная подальше от всех на пустующий четвертый этаж гостевого крыла. Так что не нужно его хвалить, Джей, потому что ты его не знаешь. Никто в этом доме мне не помог бы. Ни родные, ни слуги. — Она замолчала и вымученно выдавила из себя: — И я точно не думала, что ты и Финч мне поможете. — Она бросила быстрый взгляд на Арабеллу и стыдливо опустила глаза. Было видно, как ей непросто благодарить.

Арабелла поглядела на Финча и вспомнила то, что он ей сказал совсем недавно:

— А как иначе, — проговорила она, впервые по-настоящему поняв, что он тогда имел в виду.

— Я всегда думала, что вы злые и глупые, — призналась Уиллаби. — Но вы хорошие.

Арабелла не знала, как реагировать, а Уиллаби добавила:

— Я собиралась пожаловаться на вас мистеру Эйсгроу, чтобы он вас наказал. Но я не стала. Я передумала. И пошла наверх, на свой этаж, а у лестницы были мои кузены и кузины. И Силия стала издеваться над моим платьем. Она сказала, что я нелепая уродина. А ее вечная подпевала Дарла забрала мою рыбу.

Понуро опустив голову, Уиллаби разглядывала потертые носки собственных туфель.

— Мне жаль твою рыбу, Уиллаби, — сказала Арабелла. — Ты говорила, что несла ее другу?

Уиллаби грустно кивнула, но тут же приободрилась.

— Я украду с кухни еще одну. Он очень любит рыбу.

— А кто твой друг? — спросила Арабелла.

Уиллаби помолчала, словно не зная, выдавать ли тайну.

— Я зову его Скрипун, потому что у него очень скрипучий голос. Он живет в гостевом крыле. На четвертом этаже. Там только он, я и пыль. И больше никого. Я живу в одном конце коридора, а он — в другом. Иногда я прихожу к нему. Мы разговариваем. Он очень хороший. Он не думает, что я нелепая уродина. Только он один так не думает.

— Я тоже не думаю, что ты нелепая уродина, — сказала Арабелла. — Мне понравилось твое платье. И то, как ты сделала прическу. Я бы так точно не смогла. Раньше мама иногда мне заплетала волосы, но она уже давно… она болеет. И я могу разве что сделать хвостики. Вот эти. — Она ткнула себя в волосы. — Я знаю, что они всех раздражают, но мне они нравятся.

— Они смешные. — Уиллаби неловко улыбнулась.

— Вот видишь, — хмыкнула Арабелла. — Так что мне очень понравилась твоя прическа. Ты сама ее сделала?

— Мне помог Скрипун, — сказала Уиллаби. — Он сказал, что на балу все должны быть красивыми. И сказал, что я тоже красивая. И всем понравлюсь. Он очень хороший.

— Да. Наверное.

Уиллаби отвернулась, уйдя в себя. Но от назойливой Арабеллы так просто было не избавиться:

— Думаю, твои кузены попытаются тебе отомстить, — сказала она. — Тебе надо быть осторожнее…

— Ничего они не сделают, — уверенно бросила Уиллаби. — Мой друг меня защитит.

— В самом деле?

— Да. Он сказал, что убьет их всех, если я захочу.

— Убьет? — испуганно спросила Арабелла. Она решила, что ослышалась.

— Да, — с холодным безразличием ответила Уиллаби. — А я хочу.

— Но как он сможет их убить?

— Он — взрослый. Можешь мне поверить, он сможет их убить. Наверное, зарежет их. Или нет — я хочу, чтобы он задушил их. По очереди. Чтобы они трепыхались в его руках и ничего не могли поделать. Да, пусть он их задушит!

Арабелле очень не понравилось то, что сказала Уиллаби. Нелюбимая внучка Уолшшей говорила с такой убежденностью в голосе, как будто действительно верила, что этот Скрипун избавит ее от кузенов и кузин столь жутким способом. Но тут она вспомнила о том, что Уиллаби всерьез верит, что можно оживить снеговика, и мгновенно успокоилась. Фантазия Уиллаби была еще более бурной и безудержной, чем у Финча.

— Вы поглядите, какой красавчик! — раздался радостный голос мадам Розентодд, и девочки обернулись.

Финч, недовольный и мрачный, словно проглотил грозовую тучу и она у него пошла не в то горло, глядел на них из своего кресла. Несмотря на его ссадины и разбитую губу, выглядел он едва ли не приличнее, чем за всю жизнь. Даже Арабелла нехотя признала, что он, оказывается, довольно симпатичный. Финч был причесан волосок к волоску, немного слева проходил идеальный пробор, открылись его обычно затянутые лохмами лоб и уши, виски подправились. Фанни проделала невозможное — она совершила чудо.

— Она что-то вылила мне на голову, — трагично изрек Финч.

— Это помадка для волос, — подсказала Фанни и игриво подмигнула девочкам: — Все! Я просто влюблена!

— Что? — ужаснулся Финч и вскинул на нее тревожный взгляд. — Но я не смогу подарить вам экипаж!

— У меня ведь уже есть один, глупыш. — Фанни положила ему руки на плечи.

Финч вдруг переменился в лице. Он всерьез задумался.

— Это значит, что теперь я могу называть тебя на «ты», Фанни? — спросил он. — И мы будем везде ходить вместе? И я должен буду читать тебе книжки вслух? И мы будем держаться за ручки? — Финч вынужденно смирился и с выражением мученика изрек: — Ладно, на такое я готов пойти. Но только без всяких там поцелуйчиков! Предпочитаю их избегать. И еще… — глаза его загорелись, — это значит, что теперь я смогу приходить в кабаре?

Фанни расхохоталась. К ней присоединилась и Арабелла. Уиллаби же, глядя на него, осуждающе покачала головой.

— Какой шустрый! — сквозь смех выдавила Фанни. — И как ты можешь его выдерживать? — спросила она у Арабеллы.

— Иногда приходится тяжело, — призналась девочка. — Но он очень смешной.

Финч оскорбленно надулся.

— Ничего я не смешной. А очень-очень грустный!

Его слова лишь запустили второй акт смеха. Даже Уиллаби чуть улыбнулась, глядя на то, как он сконфузился.

— Кстати, — сказал Фанни, наконец, отсмеявшись. — Что касается кабаре, то вам действительно лучше сначала подрасти прежде, чем туда возвращаться. Боргало до сих пор в такой ярости! Он сказал, что живьем съест первого ребенка, которого увидит, и даже не станет обременять себя походом в лавку за специями.

— Вы были в кабаре? — восхищенно спросила Уиллаби.

— Скорее разгромили его, — проворчала Фанни.

— И как там? — взволнованно спросила Уиллаби. — Я всегда хотела попасть внутрь!

Но ответить ни Финч, ни Арабелла не успели.

Раздался стук, и дверь открылась. В комнату вошел Герхарт Уолшш. Следом за ним проследовал древний на вид старик с целой колонной сложенных вещей, которые он держал стопкой на руках перед собой.

— Дети, познакомьтесь, — сказал господин Уолшш. — Это мистер Эйсгроу, он служит дворецким в «Уэллесби». Он поможет вам. Но я не советую вам грубить ему или пытаться каким-то образом его провести. Мало того, что это не пройдет, он очень этого не любит.

В знак согласия дворецкий коротко кивнул и поглядел на Финча. Его подслеповатый глаз испытующе уставился на мальчика. Под полупрозрачной мутной поволокой словно что-то зашевелилось.

* * *

Особняк «Уэллесби» состоял из двух неравных частей. Одна была явлена взору любого, кто переступал его порог, поднимался по лестницам, сновал по коридорам, посещал гостиные и залы, а другая, скрытая ото всякого чужака, представляла собой будто тень, отброшенную настоящим домом.

Это были тайные переходы, узенькие коридоры, тихие лифты и погребенные в глубинах особняка лестницы. Мир слуг, лабиринт путей, проложенных за стенами, комнаты, о которых никто из гостей даже не догадывается. Такое себе потайное застенье. Тесное, темное, с непривычки неудобное и совершенно запутанное.

Если вы оказались здесь вдруг и почти что случайно, как, к примеру, двое детей, которых в дом не приглашали, то выход из застенья найти будет трудно. И запоминать дорогу совершенно бессмысленно. Поскольку уже после третьего антресольного этажа и то ли коридора, то ли лестницы, что вела на еще один под-этаж, который, в свою очередь, являлся продолжением кулис одной из гостиных, определить собственное местоположение было исключительно невозможно. И проводник в данном случае не слишком-то помогал, поскольку не отличался многословностью. Сказать по правде, он и малословностью не отличался, поскольку всю дорогу молчал.

— А откуда вы узнали наши размеры? — спросил Финч похожего на гробовщика человека.

Старик не ответил, и Финч шепотом спросил у Арабеллы:

— Может, он глухой? Как думаешь?

Спина дворецкого слегка дрогнула, но он так и не обернулся.

Мистер Эйсгроу шел немного впереди, а Финч и Арабелла, будто трамвайные вагончики, плелись следом. Взглянуть со стороны, их можно было и не узнать: Финч переоделся в темно-фиолетовый костюм-тройку, а Арабелла — в вишневое платье. У мальчика была маска в тон костюму с серебристой гравировкой, а верхнюю половину лица девочки скрывала алая маска с длинным пером.

Дворецкий велел им переодеться, поскольку в доме, мол, полно гостей, и ни у кого не должно возникнуть вопросов, если вдруг двое детей попадутся им на глаза.

Пока что, тем не менее, ни один гость на пути процессии не встретился: мистер Эйсгроу вел их сугубо по проходам внутри стен и предназначенным для слуг, поэтому Финч не понимал причин для подобной конспирации. А еще он чувствовал себя эдаким несносным богатеем и маленьким пижоном, отчего у него появился воображаемый зуд по всему телу, и мальчик, словно решив компенсировать внешний вид полнейшим отсутствием воспитания, чесался как только мог. Арабелле приходилось постоянно одергивать его за рукав. Ей казалось, что мистер Эйсгроу прекрасно видит спиной и именно поэтому постоянно неодобрительно трусит головой.

— И как вы собираетесь нам помогать? — добавил Финч, хмуро озирая низкие стены служебного коридора.

Дворецкий и на это ничего не ответил.

— И куда мы вообще идем? — все не мог уняться Финч.

Тут Арабелла даже не посчитала нужным его критиковать: ей тоже было любопытно.

— Мистер Эйсгроу, — сказала она. — Вы нас слышите? Вы так и не сказали, куда мы идем.

Дворецкий слегка повернул голову:

— Мы идем вниз, мисс Джей.

— Да, это стало ясно, после двух лифтов и винтовой лестницы, — проворчал Финч. — Но куда именно?

— Осталось совсем немного, — начисто лишенным эмоций голосом заверил мистер Эйсгроу.

— Просто замечательно, — досадливо проговорил Финч. — А можно снять маску? Она мне не нравится. Я выгляжу в ней, как будто у меня богатенькие родители, а это не так.

— Не стоит снимать маску, мистер Финч, — холодно ответил дворецкий. — Если кто-нибудь вас увидит…

— Да никто нас не увидит! — не выдержал Финч и остановился. — Все! С меня довольно! Никуда я дальше не пойду! Вы нам так ничего и не сказали! Вы отыскали мадам Клару? Что именно вам сказал господин Уолшш? Такое ощущение, что вы ведете нас не туда, куда нужно! Выкладывайте начистоту, мистер дворецкий!

Вслед за Финчем остановилась и Арабелла. Мистер Эйсгроу также был вынужден прервать путь. Он медленно обернулся и поглядел будто бы сквозь детей. Причем словно через обоих одновременно — нельзя было точно понять, куда он глядит, из-за его подслеповатого глаза.

— Мистер Финч, — негромко проговорил дворецкий тоном, от которого кровь стыла в жилах — этот голос напоминал эхо от точильного камня, к которому поднесли обломок металла. — Я не советую вам…

Но Финч был в ярости. Он проделал такой длинный путь сквозь бурю, по дороге едва не погиб и после пережил немало неприятных минут не для того, чтобы терпеть подобное отношение: он дал себе слово, что не сделает больше ни шага, пока не услышит внятный ответ.

— А мне все равно, что вы там советуете или не советуете, потому что вы не советник, а всего лишь дворецкий! — гневно воскликнул он, а Арабелла от его дерзости даже опешила. — Что здесь творится? Куда вы нас ведете? Почему-то мне кажется, что не туда, где находится мадам Клара!

Старик никак не отреагировал на грубость. Он подошел ближе, но Финч будто врос в землю. Мальчик не знал, откуда в нем столько храбрости — быть может, маска придавала ее?

— Хорошо, мистер Финч, — сказал дворецкий. — Если я отвечу на ваши вопросы, мы сможем отправиться дальше? Время… оно слишком дорого, чтобы его бессмысленно растрачивать.

— Э-э-э… да, — неуверенно изрек Финч. Он не думал, что этот старик вообще захочет что-либо говорить.

— Я веду вас на подземную станцию «Уэллесби», — сказал мистер Эйсгроу. — На ней вы сядете в вагон, который доставит вас до гостиницы «Чаридж-холл», где для вас уже подготовлен номер и где вы переждете бурю.

— Что? — поразилась Арабелла. — Вы избавляетесь от нас?

— Именно так, — не стал спорить дворецкий. — Господин Уолшш лично настаивал на том, чтобы вы как можно скорее покинули особняк.

— Нет! — воскликнул Финч. — Он не мог! Он нам поверил! Он сказал, что поможет!

Арабелла молчала: ей вспомнились слова Уиллаби о том, что Герхарт Уолшш не такой уж и хороший, каким пытается показаться.

— Господин Уолшш считает, что ваше присутствие здесь неуместно, — сообщил дворецкий. — И я склонен с ним согласиться: вы проникли в особняк без приглашения, ваши мотивы сомнительны, а поведение недопустимо. Вы напали на хозяев этого дома.

— Мы пытались помочь Уиллаби! — яростно сжав кулаки, заявил Финч.

— И только поэтому вы не отправлены прямиком в бурю. — Мистер Эйсгроу повел головой из стороны в сторону, словно разминая затекшую шею. — Но вы напали на хозяев этого дома.

— Если бы вы там были, вы бы так не говорили! А, ну да, — сам себя оборвал Финч, — вам же всем здесь плевать. У вас тут такие порядки, в вашем этом «Уеллеееесби»: можно издеваться над другими, и никто слова против не скажет, если это будет расфуфыренный Невилл Уолшш или гнусная… как ее там зовут, ту в красивом платье?

— Госпожа Силия, — подсказал дворецкий.

— Да! Или гнусная Силия! — продолжил Финч. — А вы — трусливый, равнодушный старик, который только и норовит угодить злодейским Уолшшам и исполнить все их подлые требования, какими бы низкими они ни были!

Финч выдохся и замолчал. Эхо от его слов умерло быстрее, чем с его губ слетело последнее. Дворецкий же был невозмутим.

— Что ж, полагаю вы весьма точно описали суть моей работы, — сказал он. — Я ответил на ваши вопросы? Прошу вас, пройдемте за мной.

— А как же мадам Клара?! — возмутилась Арабелла.

— Что касается мадам Шпигельрабераух, — сказал дворецкий, — то она уже давно не состоит в штате прислуги «Уэллесби», и только если ее не пригласил кто-то из хозяев, то она также находится здесь безосновательно. А теперь, если вы будете так добры…

— Вы не сможете нас заставить.

— Смогу. — Ответ мистера Эйсгроу прозвучал резко и оглушающе, как удар пресс-папье по голове. Это не была угроза, а просто констатация факта, но дети поверили в то, что он и правда способен их заставить.

Дворецкий повернул голову к Финчу, прищурился и добавил:

— Я видел, что вы переложили из кармана вашей прежней одежды в карман костюма, мистер Финч, — сказал он. — Вы зря полагаетесь на эту штуковину. Она совершенно бесполезна, когда дело касается… — он замолчал на мгновение, после чего еще холоднее и отстраненнее добавил: — выполнения обязанностей.

Дворецкий развернулся и побрел дальше по коридорчику. Финч и Арабелла нехотя двинулись следом. Они шли, переставляя ноги будто бы по своей воле, но оба отчаянно хотели остановиться. Мистер Эйсгроу словно волочил их за собой на невидимой цепи, ведя все дальше от места, в которое им было нужно попасть, и от человека, которого требовалось спасти.

В какой-то момент ударил колокол.

— Закончилась первая смена танцев, — сообщил дворецкий. — Нам стоит поторопиться.

Вскоре они оказались у очередного лифта и вошли в кабинку. Мистер Эйсгроу закрыл решетку и медленно передвинул рычаг до упора.

Кабинка опустилась на этаж и замерла в небольшом тесном помещении перед металлической стеной, в которой была пробита овальная дверь с штурвальным запором.

Дворецкий выпустил детей из лифта, крутанул колесо и потянул дверь на себя. Из проема сочилась неприятная чернота.

На станции свет не горел, и Финч решил, что дворецкий солгал им, и привел их в это непроглядное место, чтобы разделаться с ними. А может, это вообще никакая не станция?! Может, это просто застенок, где держат неугодных Уолшшам, пока несчастные не умрут от голода и ужаса? Или… пока их не съедят? Там, в этой тьме, могло водиться кое-что весьма жуткое — намного страшнее различных дворецких.

Но судя по выражению лица старика он тоже был слегка сбит с толку. И это при его-то обычной автоматонской выдержке.

— Мистер Колмз! — позвал он, сунув голову в черноту проема. — Мистер Колмз! Почему на станции не горит свет?! Отзовитесь! Вы там?!

Темнота молчала, и дети испугались по-настоящему. Они поняли, что недоумение старика неподдельно.

— Ждите здесь, — сказал он и нырнул в дверной проем. Темнота поглотила его беззвучно.

Как дети ни вглядывались, они не могли ничего различить за дверью. Не было слышно ни звука шагов, ни даже шороха одежды — совсем ничего.

Финчу казалось, что там нет никакого помещения, будто мир просто заканчивается за этой дверью. Он уже раздумывал над тем, чтобы воспользоваться моментом и сбежать, но Арабелла, словно нарочно решив помешать ему, схватилась за металлическую раму двери и, беспокойно перетаптываясь, принялась всматриваться во тьму — особенно в нижнюю ее часть, будто пыталась понять, есть ли там пол, куда можно поставить ногу…

И тут дети услышали какой-то звук, исходящий со станции. Это напоминало бурчание в желудке монстра, словно он как раз переваривал дворецкого. Арабелле мгновенно перехотелось туда отправляться.

В какой-то момент издалека раздался скрежет рубильника, выбивающего искру, и по очереди загорелись несколько ламп.

Дети увидели живого и невредимого дворецкого у стены с рычагами, после чего осторожно перешагнули металлический порог и оказались в большом подземелье.

Станция «Уэллесби» представляла собой тупик тоннеля, стены и своды которого были выложены кирпичом. Вдоль стен проходили трубы. Пара из них регулярно сотрясалась — именно из труб и раздавался тот самый гул, который слышали Финч и Арабелла. «Бурчание в желудке монстра» оказалось всего лишь проходящими внутри труб капсулами пневматической почты. Сразу за дверью была платформа и от нее, словно причалы, отходили три узких перрона, между которыми располагались тупиковые карманы путей. В двух из них стояли одинаковые красные вагончики с зашторенными иллюминаторами.

Но мистер Эйсгроу направился не к вагончикам. В противоположном от входа конце платформы размещалась рубка станционного смотрителя. Дверь была открыта, и возле нее неподвижно лежал человек в красном мундире. Рядом валялась его фуражка.

Дворецкий склонился над ним и прикоснулся к его щеке. Тот зашевелился.

Дети осторожно подошли ближе.

— Мистер Колмз, вы как? — спросил дворецкий. — Мистер Колмз…

Станционный смотритель не реагировал. Его глаза были широко распахнуты, лицо побледнело, а руки тряслись. Попытавшись ими обороняться, он начал судорожно отмахиваться от старика.

— Мистер Колмз! Что здесь стряслось?

Станционный смотритель все еще пребывал в состоянии шока. Он глядел на дворецкого, и не понимал, что происходит и где он находится — как будто проспал не меньше сотни лет. Постепенно в его глазах появилось узнавание.

— Мистер Эйсгроу? — проговорил он заплетающимся языком.

— Это я, мистер Колмз. Что здесь произошло? Почему вы спали, почему свет был погашен?

— Я… я не знаю. Он горел, когда я… — Мистер Колмз снова стал озираться, словно бы искал кого-то в дальних углах платформы.

Лихорадочно оглядывая станцию, он быстро зашептал:

— В десять двадцать четыре прибыл вагон. В нем были высокопоставленный гость и сопровождающие его лица. Двое. У гостя был пригласительный билет на бал. Он… он вручил мне его. Билет был в порядке. Я проверил. Я спросил для журнала название станции отправки. Инструкция, вы сами знаете… И он сказал, что станция называется… называется «Тусклый свет».

— Впервые о такой слышу, мистер Колмз. Кто прибыл в вагоне? Как выглядел этот высокопоставленный гость?

— Я… — смотритель задумался и пораженно проговорил: — я не помню.

— Что произошло?

Мистер Колмз приподнялся и ухватился за руку дворецкого, словно опасался, что тот в любой момент растает.

— Я велел им ждать в вагоне, — дрожащим голосом проговорил он, — а сам отправился в рубку сообщить охране мистера Бривза и подтвердить приглашение. Все согласно инструкции. Но я не дошел. Рядом кто-то появился. Женщина. Точно, это была женщина! Она появилась, кажется, из дома, но я не уверен. Она подошла ко мне, и я ничего не успел сказать. Я услышал только: «Спи»… и все… И вот я здесь, на полу…

Дворецкий поднял голову и поглядел на пути.

— Какой вагон, мистер Колмз? — спросил он и будто бы взглядом прошил обшивку ближайшего. — Этот?

— Да, сэр.

— Оставайтесь здесь.

Дворецкий поднялся на ноги и быстро пошел к перрону. Дети переглянулись и последовали за ним.

Когда они подошли, то увидели, что двери вагончика открыты, и в свете горящей в салоне лампы можно различить две фигуры, лежащие на полу. Над одной склонился мистер Эйсгроу.

Арабелла испуганно взялаФинча за руку.

Незнакомцы были одеты в черные костюмы, их лица скрывали маски: белые маски с длинными носами-клювами и узкими прорезями для глаз. Дворецкий снял маску с одного из них, и оторопевшим взорам детей предстало белое лицо, едва ли отличающееся от самой маски: длинный нос, белая восковая кожа. Не-птица!

Дворецкий, если и был поражен открытием, виду не подал. Он взял незнакомца за плечо и потряс. Тот медленно поднял веки. Пришел в себя не-птица намного быстрее станционного смотрителя. Почти мгновенно. Он дернулся и, вырвавшись из руки дворецкого, отполз на пару шагов и уставилась на него снизу-вверх злобно и подозрительно.

— Мое имя Эйсгроу, — представился старик. — Я имею честь быть дворецким в «Уэллесби», где вы сейчас и находитесь. Позвольте поинтересоваться, кто вы такие и что здесь делаете?

Незнакомец не торопился отвечать. Он озирался по сторонам. По нему было видно, что он сбит с толку и испуган. Когда он увидел по-прежнему лежащего без сознания спутника, его подозрительность лишь возросла. Он упер руки в черных перчатках в пол вагончика и слегка подался вперед, изменив позу с поверженной и преисполненной страхом на угрожающую и готовую к нападению.

Мистер Эйсгроу распрямился. И в тот же миг будто что-то дернуло незнакомца за плечи и снова уперло его спиной в пол вагончика. Дворецкий и не думал подходить ближе, но было видно, что не-птица в полном его плену. Незнакомец начал лихорадочно скрести рукой плечо.

— Отвечай, кто ты такой! — велел мистер Эйсгроу. Его тон, как и раньше, был холоден, но что-то в нем изменилось.

Его внимание привлекло кое-что странное. В вагончике творилось нечто совсем уж непонятное и выбивающееся из картины нормальности. Что-то было не таким, каким должно было быть…

Один из незнакомцев по-прежнему лежал в некотором отдалении, другой сидел на полу и чесал свое плечо, словно под одеждой его что-то грызло или царапало. А дворецкий просто стоял рядом — его руки были опущены, а голова слегка склонена набок. Лампа угрюмо горела, а тени…

И тут Финч понял, что не так.

Все тени в вагоне были нормальными, они напоминали засмоленное тряпье и почти не шевелились. Но третья тень — тень мистера Эйсгроу — вовсе не желала вести себя нормально, как обычные, уважающие себя тени. Она лежала под совершенно неправильным углом и накрывала часть незнакомца. Даже с расстояния, на котором стоял Финч, было видно, что тень эта намного гуще прочих. Вытянутая фигура с очертаниями цилиндра на голове своими длинными, как древесные ветви, пальцами схватила не-птицу за руку, а клыки ее — также длинные и острые, проглядывающие на черном профиле, раз за разом вонзались в плечо жертвы, отчего незнакомец с такой болью и злым непониманием и чесал свою руку.

Мальчик перевел испуганный взгляд на Арабеллу, но та, видимо, ничего не замечала, поскольку глядела лишь на не-птицу.

Дворецкий, судя по всему, наконец, утратил терпение. Его тень вгрызлась в свою жертву с приступом дикой голодной ярости.

— Я… я… — Незнакомец захрипел.

— Говори!

— Меня зовут Уиллар, — выдавил не-птица. — Я был направлен в сопровождение…

— Кем направлен?

Было видно, что этот мистер Уиллар не хочет признаваться, но не может не отвечать. И его самого это ужасает, ведь он не понимает, почему так происходит. Он не видит клыкастую тень в цилиндре и не знает, отчего так болит и чешется его плечо.

— Канцлером Кренчеллином, — сказал он. — Я здесь по приказу канцлера Кренчеллина.

Финч удивился. Он никогда не слышал ни о каком канцлере Кренчеллине. В городе всем заправлял многоуважаемый канцлер Тобальт Томм. И тут его посетила догадка: вероятно, речь идет о канцлере не-птиц.

Допрос продолжался:

— Кого вы должны были сопровождать? — тихо спросил дворецкий, сделав для себя никому не ясные выводы.

— Важное лицо, — ответил мистер Уиллар. Он тряхнул головой и, подняв скрюченную от боли руку, дерганым движением смахнул с себя цилиндр. Принялся неистово чесать висок.

Финч поглядел на тень: та уже вгрызлась ему в голову.

— Гостя, приглашенного на бал. Его зовут мистер Сонн, но это не настоящее имя. Я не знаю, кто он на самом деле.

— Что здесь произошло?

— Она напала на нас.

— Кто она?

— Клара Шпигельрабераух. Ей был нужен мистер Сонн.

— Где сейчас мистер Сонн?

— Сбежал. Я видел, как он сбежал, когда она только появилась.

— Где сейчас мадам Шпигельрабераух?

Мистер Уиллар затрясся всем телом. Он царапал голову уже обеими руками. Из уголка его рта на белый воротник рубашки капала чернильная жидкость, словно из ручки, забытой в раздумьях над следующей строкой. Из его ноздрей при выдохе стала выбиваться пыль.

— Я… я не знаю, — в отчаянии проговорил мистер Уиллар. — Наверное, отправилась за ним. В погоню. Она нас усыпила и…

— Как выглядит мистер Сонн?

— Это вы? — Мистер Уиллар с ужасом поглядел на дворецкого. — Вы со мной это делаете?

— Как выглядит мистер Сонн? — безжалостно повторил мистер Эйсгроу.

— Он… он одет в белый костюм. — Мистер Уиллар начал биться уже в настоящем припадке. А тень дворецкого все грызла его и грызла, по-видимому, не в силах утолить голод. — Белая трость. Белая треуголка с длинными перьями. Белая маска…

Финч начал незаметно пятиться крошечными шажочками. Арабелла держала его за руку и сразу же поняла, что он задумал: мистер Эйсгроу был слишком поглощен допросом не-птицы, и Финч решил воспользоваться этим. Так она думала. На самом деле Финч был невероятно испуган — он будто единственный здесь замечал зубастую черную тень в цилиндре. Все внутри у него похолодело, и ладонь, которая сжимала руку Арабеллы, покрылась мерзким липким потом.

Ожидая, что их вот-вот окрикнут, дети все дальше и дальше отходили от вагончика. Но когда и дворецкий, и его пленник, оказались вне поля их зрения, бросились бежать. И бежали, пока не выскочили через овальную дверь станции.

Оказавшись у лифта, Финч воскликнул:

— В кабинку, скорее!

А сам попытался закрыть дверь. Та была невероятно тяжелой, и Финчу пришлось напрячь все свои силы, чтобы заставить ее сдвинуться с места.

— Ты хочешь его там запереть? — одновременно восхищенно и испуганно спросила Арабелла. — Он будет в ярости!

Финч не стал отвечать. Пыхтя, как курительная трубка, он все давил на дверь, пока она наконец не закрылась. Тогда он крутанул колесо. То, на его счастье, было хорошо смазано — и подалось легко.

Заперев дверь, он прыгнул в лифт, закрыл решетку и дернул рычаг. Кабинка вздрогнула и поползла вверх.

— Надеюсь, он не слишком разозлится, — сказала девочка.

— Я тоже, — прошептал Финч.

Арабелла отметила, как он бледен. Ее удивило, что он в нетерпении перетаптывается и вроде как даже дрожит.

— Ты чего? — спросила она.

— Потом расскажу. Когда мы сбежим из этого жуткого дома.

Кабинка остановилась, и дети покинули лифт.

— Нам нужно туда, где гости, — сказала девочка.

— Да. Найдем этого Сонна, найдем и мадам Клару.

Дети припустили по коридору и остановились у ближайшей двери, за которой раздавались голоса и музыка. Они переглянулись и осторожно приоткрыли ее. Это был коридор второго этажа.

Кругом все кишело гостями. Финч не мог подобрать другого слова — именно «кишело». Они восседали на скамейках, чинно прогуливались, беседовали, кто-то смеялся. Все были в масках и шикарных нарядах. Дети не знали, сколько осталось до начала следующей партии танцев, но по тому, что никто никуда не торопился, можно было сделать вывод, что времени еще много.

Финч и Арабелла медленно пошли по коридору, едва не вжимаясь в стену, но никто не обращал на них внимания — даже слуги, которые, появлялись тут и там, словно призраки, и так же бесшумно исчезали. Дети приободрились и почувствовали себя увереннее.

— Мы будто невидимки! — с улыбкой заметила Арабелла.

Финч был мрачен, хотя из-за маски это можно было понять только по опущенным уголкам его рта и по голосу:

— Мне почему-то кажется, что старик откуда-то знал, что так случится.

— Почему ты так думаешь?

— А зачем давать нам маски и костюмы? Только чтобы избавиться от нас? — и негромко добавил: — Чтобы отдать нас на ужин своей тени?

— Что ты там бормочешь? — спросила Арабелла. — Тут такой шум. Я не слышу!

Финч неожиданно остановился.

— Гляди! Еще одно!

Арабелла проследила за его взглядом. Место, о котором говорил Финч, представляло собой что-то, вроде перекрестка между коридорами или скорее даже небольшую площадь. Там было особенно много гостей, но даже за их пестрыми фигурами нельзя было не заметить великолепное дерево с синими листьями, поднимающимися плавным переливом к кроне.

Финч и Арабелла подошли ближе. Гостям, судя по всему, не было никакого дела до дерева. Они наслаждались десертом на крошечных блюдцах и угощались вином в тонких изящных бокалах. Мимо величественно прошли два белоснежных кота — оба в манишках с галстуками-бабочками и бальных масках.

Финч кивнул на женщину, стоявшую у самого дерева. Она выделялась из толпы, в частности, тем, что ничего не ела и не пила. Дама в зеленом платье с изумрудным перьевым воротником и такими же манжетами оглядывалась по сторонам, словно кого-то искала. Она нервно теребила в руках маску.

— Что ты задумал? — спросила Арабелла.

— Она кого-то ищет…

— И что?

— Мы попытаемся ей помочь. Ну, или она поможет нам…

Арабелла глянула на него с сомнением.

— Ты же помнишь, что было с прошлым деревом? — спросила она.

Финч не ответил и направился прямиком к даме. Девочка предпочла наблюдать в стороне, попутно выглядывая, не покажется ли где-нибудь поблизости сухая фигура мистера Эйсгроу.

Финч подошел к женщине и с деланной ненавязчивостью остановился рядом, словно бы решил передохнуть от светской болтовни. Он даже зевнул, глядя в потолок. Но дама его не замечала.

— Здравствуйте, мадам, — сказал он. — Вы кого-то ищете? Быть может, я смогу вам помочь?

Женщина окинула его придирчивым взглядом.

— Да-да, — сказала она взволнованно и продолжила озираться. — Мой кавалер. Он куда-то пропал. Только что был здесь. Но стоило мне отвернуться… Может быть, вы его видели? Элегантный шатен в черном костюме и цилиндре. Невероятно обходительный и обаятельный и…

— Нет, мадам, прошу прощения, — сказал Финч. — Может быть, он отправился за десертом?

— Да-да, — она кивнула. — Может быть.

— Прошу прощения, мадам. Я тоже кое-кого ищу. Мой дядюшка… Он только что был где-то здесь. В белом костюме, в белой треуголке с перьями. У него еще белая трость и носатая маска.

— Нет-нет, — ответила дама. — Я не обратила внимания. Прошу простить, — и она нервной походкой отправилась прочь — искать своего кавалера.

Арабелла подошла.

— Ну что? — спросила она.

— Не видела, — хмуро сказал Финч.

— Будем искать дальше. Откуда начнем?

— Думаю, нет смысла подходить к каждому гостю. Это будет подозрительно.

Финч задумался и замолчал, оглядывая гостей.

— Эй, Финч!

— Что такое? — мальчик поглядел на подругу. — Придумала?

Арабелла уставилась на него недоуменно:

— Это не я.

— Эй, Арабелла! — позвали снова.

Дети стали озираться в поисках того, кто их звал.

— Я здесь!

Финч и Арабелла одновременно задрали головы и с удивлением увидели лицо, проглядывающее между листьями. Лицо улыбалось им. Оно было им знакомо.

— Ну что, — спросил мистер Риввин. — Она ушла?

Глава 14 Дом затаившегося кошмара. Продолжение

Мистер Риввин был великолепен. В своем простодушии. Он, видимо, считал, что ветка дерева вполне достойное джентльмена место, поскольку совсем не торопился с нее слезать.

— Что вы там делаете? — спросил Финч.

— Прячусь, разумеется.

— А что, взрослые тоже прячутся?

— А чем взрослые хуже детей? — удивился мистер Риввин.

— И от кого же прячутся взрослые? — спросила Арабелла.

— От многих напастей, — туманно пояснил собеседник, но увидев синхронное осуждающее качание головами, поспешил уточнить: — К примеру, от старых дев.

— Старых дев? — поморщился Финч.

— Мистер Риввин, — велела Арабелла, — слезайте! Здесь никого нет. Она ушла.

Тон девочки был непреклонен, и молодой человек (а не-птица был в своем человеческом обличье) нехотя спустился. Проделал он это одним ловким движением — на зависть Финчу.

Арабелла с тревогой глядела на дерево: как то отреагирует, не поспешит ли осыпаться. Но дерево проигнорировало как вселение незваного постояльца, так и его выселение.

— Она точно ушла? — озираясь кругом, спросил мистер Риввин.

— Да, отправилась вас искать.

— Хорошо-хорошо, — пробормотал молодой человек и ловко подхватил пирожное с блюдца проходившего мимо слуги.

Мистер Риввин выглядел довольно изысканно — так и не скажешь, что всего мгновение назад он прикидывался белкой. На нем был новенький черный костюм: штаны, жилет и сюртук сидели идеально. В правой руке не-птица держал цилиндр и черную маску с полукруглыми, будто прищуренными, прорезями для глаз. Единственное, что было в нем неизменным, это красный клетчатый шарфик: «хрупкое здоровье», видимо, так и осталось хрупким.

— А почему она старая? — спросил Финч.

— Что? — удивился мистер Риввин, пытаясь прожевать пирожное, которое очень напрасно засунул в рот целиком. — Кто старая и почему?

— Ну, старая дева же, — уточнил Финч. — Вы ведь говорили о той женщине в зеленом платье? Она не такая уж и старая. Ей лет тридцать, кажется, может, даже меньше. Вот я и не понимаю, почему «старая».

— Ах, ты об этом! — рассмеялся мистер Риввин и, не утруждая себя никакими объяснениями, двинулся по коридору в поисках слуги с винным подносом.

Глядя ему в спину, Арабелла раздраженно фыркнула и сама объяснила — иногда Финч являл собой просто невообразимый пример избирательного невежества:

— Старая дева не должна быть обязательно старой, — сказала она. — Это просто одинокая женщина, которая не была замужем.

— А почему не была? — не понял Финч.

— Ну, я не знаю, — ответила Арабелла. — Мама говорила, что старые девы появляются из-за лени, неряшества и эгоистичности некоторых мужчин.

— Вроде как гремлины! Они тоже появляются из-за…

— Нет! Не как гремлины! — непонятно чему оскорбилась Арабелла. — Ну ты только на него посмотри!

Это уже относилось к несносному не-птице.

Мистер Риввин расселся на диванчике у стены под огромной картиной, на которой был изображен какой-то важный и очень злобный с виду старик с моноклем.

Вальяжно закинув ногу на ногу, мистер Риввин с удовольствием потягивал вино из бокала, который сидевшая рядом дама преклонных лет поставила на подлокотник, пока искала веер в необъятном брюхе своего ридикюля. Когда дама обернулась, чтобы взять бокал, и не нашла его на том месте, где оставила всего мгновение назад, она подозрительно поглядела на мистера Риввина и на бокал, лениво придерживаемый рукой в белой перчатке. Молодой человек улыбнулся ей и подмигнул. Дама возмущенно поднялась на ноги и поспешно удалилась.

Дети подошли, и мистер Риввин кивнул им на освободившееся место. Воспользоваться приглашением они не торопились.

— А почему вы от нее спрятались? — спросила Арабелла. — Мне она показалось очень красивой.

— А, банкирша с улицы Мэпл! — презрительно бросил мистер Риввин. — Хотя она даже не удосужилась пояснить, что такое «банкирша». Хотя я догадываюсь, что это нечто унылое и попахивающее безысходностью. «Банкирша». Фу! Это слово даже звучит скучно…

Арабелла поморщилась. В представлении девочки, мистер Риввин представлял собой просто длинного и красивого Финча, который только кажется взрослым. Впрочем, он явно был слишком высокого о себе мнения, чтобы обращать внимание на чье-то недовольство его персоной.

— Обидно, — продолжил мистер Риввин, — потому что поначалу она показалась мне весьма приятной особой, но потом ее… гм… заинтересованность мной стала пугающей, если не сказать — немного маниакальной. Как будто рыба подкрадывается к тебе в пурпурном свете — скользкая, немигающая… она вот-вот прикоснется к голой коже отвратным мокрым плавником. Понимаете меня?

Дети не понимали, но мистера Риввина это не смущало. Он подытожил:

— В общем, эта липкая дамочка приклеилась ко мне. Я, конечно, весьма интригующая личность и незаурядный джентльмен во всем, но она засыпала меня целым ворохом вопросов, которые были слишком… слишком… — подбирая слово, мистер Риввин пошевелил носом и уставился в потолок, словно там оно было написано специально для него. Нужное слово так и не отыскалось, и он нахмурился. — Я сам виноват. Очень рискованно с моей стороны было пытаться пополнить свою коллекцию на балу. Я уж и не знал, как от этой банкирши отделаться. В попытках вернуться в свое гордое и великолепное одиночество я даже сказал ей, что я — монстр. Так она — вы не поверите! — ответила, что просто обожает монстров! Это же кем нужно быть, чтобы обожать монстров?

— Монстром? — предположил Финч.

— И вот мне пришлось залезть на дерево. — Мистер Риввин вздохнул. — Как же тяжело быть мной! Одни меня вечно шпыняют, постоянно в чем-то винят и обзывают монстром, другие пытаются снять шкуру и повесить на стену, как трофей. Я балансирую, — с трагичным видом он сделал глоток вина, — между двух шестерней, и если оступлюсь, то меня раздавят.

— А с чего вы взяли, что банкирша хочет снять с вас шкуру? — с подозрением спросила Арабелла. — Она что-то такое говорила?

— Нет, но то, как она смотрела…

Финчу надоела беседа о старых девах и невероятных страданиях самовлюбленного мистера Риввина. Они с Арабеллой и так провозились здесь слишком долго.

— Мистер Риввин, — сказал мальчик, — вы знаете что-нибудь о не-птицах, прибывших на станцию под этим домом?

— Что? Какую еще станцию?

Судя по этому наивному лицу, его обладатель просто не умел скрытничать.

— И что еще за не-птицы? — добавил мистер Риввин и помрачнел. — Ну вот, вероятно, Тристан послал кого-то за мной! Он хочет испортить мне все веселье! Я так и знал!

— Это не Тристан, — поспешила утешить его Арабелла. Очевидно, мистер Риввин не знал, что произошло с господином Борганом, и она не была уверена, стоит ли ему это сообщать. Неизвестно еще, как он отреагирует: вспылит или, наоборот, обрадуется, ведь он был так подавлен, когда рассказывал о своем вынужденном заточении на чердаке.

Финч тоже считал, что мистеру Риввину не стоит говорить о пленении… родича?.. вожака?.. соседа?.. Он так и не понял, кем приходится Тристан Моротт Борган всем не-птицам, что жили на восьмом этаже дома № 17.

Финч спросил:

— А вы не видели здесь, случайно, гостя в белом костюме и в белой треуголке с перьями? У него еще должна быть белая трость.

Мистер Риввин задумался.

— Здесь много треуголок и тростей, — сказал он. — Но белых… Да, постойте-ка, видел! Был гость в белом! Около получаса назад, когда все выходили из бального зала, я на него наткнулся. Только он был в коридоре, а не в зале. Я еще подумал: и как этот увалень смог избежать такой смертной скуки, как это жалкое подобие танца.

— Куда он пошел, вы видели?

— Он был там, у дверей зала. — Мистер Риввин неопределенно махнул рукой и сделал еще глоток вина. — А потом, кажется, направился к лестнице.

— Может быть, вы пойдете с нами? — спросил Финч. — Покажете точнее?

— Еще чего! Я слишком занят своим прекраснейшим времяпрепровождением.

Дети переглянулись. Финч покачал головой, предлагая не спорить с этим эгоистичным, самодовольным типом.

— Та лестница, вы сказали? — уточнила Арабелла, и, дождавшись ленивого утвердительного кивка «слишком занятого» собеседника, они с Финчем отправились в указанном направлении.

Гостей в коридорах «Уэллесби», ожидавших сигнала к новой партии танцев, собралось очень много, вот только мистер Сонн среди них никак не обнаруживался. Несмотря на то, что джентльменов в белом кругом было предостаточно…

Финч всматривался в скрытые масками лица, оглядывал костюмы, и подчас ему даже казалось, что он видит этого Сонна, но всякий раз у того или иного гостя не оказывалось либо треуголки, либо трости, или же форма маски была другой.

— А зачем вы его ищите, позвольте узнать? — спросил мистер Риввин, появившийся за спинами детей, как дурное предзнаменование нависающей мигрени. — Гостя в белом.

— Передумали? — хмуро спросил Финч.

— Не так уж я и занят, — вынужденно признал мистер Риввин. — Скучно.

Дети не торопились отвечать, и мистер Риввин принялся канючить:

— Ну скажите, зачем вам этот человек в белом? Ну скажите…

— Может быть, вы вернетесь к своим важным делам? — грубо поинтересовался Финч. — Вы там что-то говорили о какой-то коллекции.

— Вдохновение пропало, — угрюмо сообщил мистер Риввин, но тут же воодушевился: — Помогу вам найти этого человека в белом…

— Его зовут мистер Сонн, — сказал Финч.

— Но это не настоящее имя, — добавила Арабелла.

— Все интереснее и интереснее! — Мистер Риввин широко улыбнулся. — Человек в маске с вымышленным именем, затерянный среди гостей, как снежинка в метели! Так зачем он вам нужен? — Он вдруг подозрительно прищурился. — Вы что-то плохое затеваете? Я ведь так и не знаю, хорошие вы или плохие. Так какие вы?

— Когда как, — буркнул Финч. — Некоторые говорят, что мы плохие.

— Значит, вы хорошие, — быстро успокоился мистер Риввин. — Плохие ведь сразу же начали бы утверждать, что они хорошие.

Дети снова переглянулись. Даже Финч понимал, насколько мистер Риввин доверчив и простодушен. Да в сравнении с ним сам Финч был просто воплощением подозрительности.

— Мистер Сонн нам нужен, чтобы найти мадам Клару. Она где-то здесь и…

— Клара тоже здесь? — Мистер Риввин принялся озираться по сторонам с испуганным видом провинившегося ученика, узнавшего, что строгий учитель притаился где-то рядом с указкой, чтобы стукнуть его ею по голове. — Кто еще сюда заявился?! Как будто вся семейка решила собраться и испортить мне бал. Не хочу возвращаться на чердак!

Мистер Риввин обиженно засопел, словно это дети были виноваты в том, что он постоянно ведет себя неподобающе и его часто наказывают.

Разглядывая гостей, дети медленно продвигались по коридору. В стенах были убраны панели, открыв взорам горящие камины. На диванчиках восседали дамы, обмахивающиеся веерами. Джентльмены курили сигары и трубки. Кто-то что-то со смехом рассказывал о профсоюзах, а кто-то — о новомодных изобретениях. Многие задавались вопросом, что же такого интересного готовят им хозяева дома на следующую партию танцев.

По мнению Финча, беседы высшего света были несказанно скучными и однообразными. Говорившие будто бы при каждом слове выдыхали сонную, зевотную пыль, которая оседала на всех кругом. Даже просто проходя мимо, мальчик вдруг почувствовал, что ему остро понадобились подушка и одеяло. А быть может, дело было не в этих скучных гостях и их занудных разговорах, просто он так устал за последние дни, что уже просто с ног валится?

Финч попытался вспомнить, когда же он спал в последний раз, и не смог. Пока ждал, когда Арабелла придет в себя после того, как мистер Франки повесился? Прошел один день, а сколько всего успело произойти… И вот, они бредут по этому огромному особняку, который из-за гостей, заполонивших коридоры и гостиные, кажется еще огромнее, ищут этого странного мистера Сонна, ищут мадам Клару. Почему она не может просто оказаться где-то поблизости? Хотя бы вон за тем углом? Пусть она просто стоит там и разглагольствует о чем-то скучном. А они поздороваются и попросят ее отправиться с ними домой. Скажут, что им всем пора. И она согласится…

Вот и угол…

Но, разумеется, мадам Клары там не было. Да и что ей там делать? Она ведь не из тех, кто говорит о скучном или позволяет собой командовать.

За углом оказалась гостиная, у стен которой были расставлены диваны. Коридорные музыканты со скриппенхармами и виолонтубами играли что-то красивое, но заунывное и едва различимое. Гости беседовали и смеялись, а слуги с подносами, загруженными сладостями, появлялись из потайных дверей, как мыши из нор, и исчезали за ними же. Во всей гостиной не оказалось никого в белом.

Мистер Риввин стащил с какого-то подноса уже, наверное, дюжинное по счету пирожное и привычно отправил его себе в рот целиком. При этом он был странно молчалив и задумчив.

Глянув на него, Финч вдруг поймал себя на том, что этот тип не кажется ему таким уж и неприятным. Вне всяких сомнений, молчание его красило.

— А что у вас за коллекция? — спросила Арабелла, пытаясь отвлечь мистера Риввина от мрачных мыслей.

— О! — оживился тот. — Я боялся, что вы так и не спросите! А самому не хотелось хвастаться. Вот, что я коллекционирую!

С невероятной гордостью на лице он извлек из внутреннего кармана сюртука несколько конвертов.

— Письма? — удивился Финч.

— Что? Нет! — возмутился его недогадливостью мистер Риввин. — Поцелуи!

— Как это? — Мальчик смутился — ему показалось, что он ослышался.

— Ну да, поцелуи! Ладно, уговорили! Так уж и быть! Потрачу на вас парочку!

И не дожидаясь ни согласия, ни бурных споров, он резво открыл один за другим пару конвертов. Из них в тот же миг вырвались два… Финч даже затруднялся точно назвать, что это было такое.

Это нечто походило на мотыльков, сотканных из пыли. Один, крошечный и красный, махал крылышками вяло и осыпался пылинками. А другой, будто в противовес ему, был горчично-желтым, большим и сильным. Красный «мотылек» подлетел к Финчу и, несмотря на неловкую попытку мальчика отмахнуть его прочь рукой, сел на его щеку и в тот же миг исчез.

Финч почувствовал, как кровь на мгновение подступила к его лицу, ему стало трудно дышать, а в кончиках пальцев закололо. Это было странное ощущение, но лишь когда оно ушло, он понял, что оно было приятным.

Что касается второго поцелуя, то тот, резко взмахнув крылышками, подлетел к Арабелле и дерзко вонзился ей в губы. Голова девочки в тот же миг закружилась, она покраснела — это жжение в щеках и на лбу было ни с чем не спутать. А еще ей показалось, что ноги ее оторвались от пола, и она воспарила над паркетом. Желтый поцелуй исчез не сразу — он какое-то время просидел на губах Арабеллы, как настоящий мотылек на цветке розы, после чего с отчетливым вздохом, нехотя рассыпался пылинками.

Мистер Риввин улыбался, довольный произведенным эффектом.

— Головокружительно, не так ли? — спросил он.

— Что… что это такое? — запутывающимся языком произнесла девочка.

— Поцелуи, я же сказал! — гордо ответил мистер Риввин. — Я их, как вы уже поняли, коллекционирую. Кто-то дарит мне их по доброй воле, у кого-то их приходится похищать. Среди них нет ни одного повторяющего другой — все разные! Даже те, что дарил один человек! Так что можете радоваться: вы только что имели счастье познакомиться с двумя уникальными и неповторимыми поцелуями. Один был легкий, мгновенный, задорный, а другой — сильный, страстный и… — мистер Риввин вдруг погрустнел. — Он принадлежал этой… ну, банкирше с улицы Мэпл. Судя по эффекту, что-то в нем было такое… кхм… любопытное, а может, и в ней самой… Какая жалость, что она так быстро ушла…

— Вообще-то, вы сами от нее спрятались! — осуждающе заметила Арабелла, все еще не до конца придя в себя. — На дереве!

— Ну, это было так давно, — покивал своим тяжким душевным терзаниям мистер Риввин. — Уж никто и не вспомнит, как было дело на самом деле!

— Это было десять минут назад! — сказал Финч. — И мы прекрасно помним, как было дело!

— Время и память, знаете ли, весьма абстрактные материи, мои маленькие друзья…

Как мистер Риввин ни пытался отвлечь детей своей болтовней об абсурдных вещах, они прекрасно помнили, зачем сюда пришли и что, или, вернее, кого ищут.

— Где же он может быть? — Арабелла оглядывалась по сторонам. — Мистер Риввин, вы уверены, что мистер Сонн направлялся в эту сторону?

Мистер Риввин беззаботно кивнул.

«Здесь ведь есть целое гостевое крыло! — вспомнил Финч. — А что там говорил станционный смотритель мистер Колмз? На станцию прибыл очень важный гость. То есть, скорее всего, у этого Сонна здесь должна быть своя комната. Но как же узнать, какая именно? Не пытаться же влезть во все комнаты подряд! Да на это уйдет невероятно много времени! Как же узнать?!»

— Мистер Риввин, — начал мальчик, — а здесь есть кто-то — какой-нибудь слуга или еще кто, который ведет список тех, кто прибыл на бал, и знает, какие где гости остановились? Что-то вроде портье в гостинице?

— Да. Распорядитель бала. Хмурый тип с огромной книгой. Косился на меня подозрительно и неуважительно! Как будто я проник сюда без приглашения!

— А вы же проникли без приглашения? — уточнила Арабелла, впрочем, ответ она и так уже знала. — Значит, он нам ничего не скажет. Мы — всего лишь дети, а мистеру Риввину ему лучше на глаза не попадаться…

— Нам не скажет, — согласился Финч. — Но я знаю, кому скажет!

— Если ты о Фанни, то…

Финч покачал головой:

— Нет! Нам нельзя тратить время на ее поиски, к тому же она, скорее всего, сейчас в компании этого подлого Герхарта Уолшша, который хотел от нас избавиться! Я говорил об этой… как ее… старой деве.

Мистер Риввин оторопел:

— Что? Банкирша с улицы Мэпл? Она захочет меня съесть!

— Ну же, мистер Риввин! — подбодрила Арабелла со снисходительной улыбкой. — Не будьте таким трусишкой! Вспомните: вы же очень храбрый — даже ловили рыбу в метели!

— Так то какая-то метель! А это — женщина!

— Никто не будет вас есть, — вставил Финч. — Мы вас защитим.

Мистер Риввин сильно сомневался на этот счет, но спорить дальше не стал.

Втроем они направились обратно к синему дереву, возле которого дети видели банкиршу с улицы Мэпл в последний раз.

Что ж, в отличие от мистера Сонна и мадам Клары, искать ее долго не пришлось. Банкирша с улицы Мэпл сидела на одном из диванчиков и вытирала слезы платочком. Расположившиеся рядом почтенные джентльмены и дамы, которым она портила настроение своим жалобным видом, негодующие косились на нее сквозь маски.

Когда дети, а следом за ними и мистер Риввин, подошли, банкирша вскинула злой взгляд, будто приготовилась защищаться, но, увидев молодого человека, тут же растаяла. Женщина выглядела одновременно и обрадованной, и слегка несчастной. Было видно, что она уже и не надеялась отыскать мистера Риввина, и с каждой минутой поисков все больше убеждалась, что встретила на балу в снежную бурю очаровательного призрака.

— О, вот и вы! — воскликнула она и одним движением вспорхнула с диванчика.

Мистер Риввин опасливо на нее взглянул, но вилки и ножа у нее, вроде бы, не было.

— Да, вот и мы, — сказал молодой человек.

Пока разговор не начался и не зашел куда-то далеко, Арабелла решила взять все в свои руки:

— Мадам, — сказала она. — Мы нашли вашего кавалера.

— О, я вижу! — волнительно потирая руки, воскликнула женщина. — Я очень вам благодарна.

— Мадам. — Арабелла состроила самое невинное выражение лица, на которое была способна. — Вы нам не поможете?

— Вы так и не нашли вашего… — она припомнила, — дядюшку?

— Да, мадам, — девочка кивнула. — Мы хотели бы узнать о нашем дядюшке у распорядителя бала, но он…

— Он вам не скажет, — закончила мадам.

— Да.

Повисло молчание. Банкирша с улицы Мэпл выжидающе поглядела на мистера Риввина, который стоял немного в стороне и будто бы даже боялся на нее взглянуть. Когда тишина стала затягиваться, Арабелла со злостью посмотрела на мистера Риввина, и тому ничего иного не оставалось, как издать полный трагизма вздох и выдавить из себя:

— Мадам, я был бы очень вам признателен, если бы вы помогли моим друзьям.

Губы женщины тронула улыбка.

— И вы дадите слово джентльмена, что больше не сбежите?

— Ну, я…

— Хотя бы до конца бала? — добавила она.

— Да. Даю вам слово.

— Замечательно! — обрадовалась банкирша. — Вы такой джентльмен. Как хорошо, что вы никуда больше не исчезнете, а то я, признаюсь, уже подумывала озаботиться наймом частных сыщиков, чтобы вас отыскать!

Мистер Риввин испуганно округлил глаза. Он взглянул на детей в поисках защиты, но Арабелла только осуждающе покачала головой — уже, казалось, в сотый раз за один только этот вечер:

— Мадам шутит, разве не ясно?

— Конечно, шучу, — сказала банкирша.

Мистер Риввин издал весьма невежливый вздох облегчения.

— Что ж, тогда предлагаю отправиться к распорядителю бала, — сказала женщина.

И вчетвером они направились по одному из коридоров. Банкирша с улицы Мэпл быстро шла впереди, рядом, едва поспевая за ней, семенили дети, а мистер Риввин с видом побитой собачонки ковылял следом.

— Так это вы старая дева? — спросил Финч.

— Финч! — шикнула на него Арабелла.

Но дама и не подумала оскорбляться. Она легонько улыбнулась.

— Что ж, так и есть, — невесело сказала она. — Но в моем случае — это мой личный выбор.

— Как это? — удивился Финч.

— Мое положение, знаете ли, весьма привлекательно для многих. Я уже давно состою в списке самых завидных невест города и временами приходится прилагать недюжинные усилия, чтобы в нем и оставаться.

— Боитесь разориться? — спросила Арабелла.

— Боюсь попасться в лапы к одному из этих охотников за состояниями, приданными и прочим. А от них просто нет отбоя. Мне пришлось даже завести специального секретаря, чтобы отваживал корыстных и расчетливых ухажеров. Всем нужны только мои капиталы! Но никому не нужна я сама, понимаете? А я всю жизнь мечтала встретить настоящего джентльмена, который будет заинтересован во мне, в моей душе, в моих мыслях и чувствах. Мама и тетушки называют меня наивной, романтически настроенной дурой — за глаза, конечно: опасаются, что я лишу их содержания. Но, наверное, они правы.

— Мадам, но зачем вам я? — встрял мистер Риввин. — Я ведь страшный-ужасный монстр! Похищаю девушек и танцую с ними на дымоходах!

Но банкиршу с улицы Мэпл было так просто не пронять:

— Я всю жизнь мечтала станцевать на дымоходе!

— Звучит действительно неплохо, — согласилась Арабелла, заразившись романтическим настроем мадам.

— Ну да. И я уже почти не рассчитывала встретить достойного человека. Когда мистер Риввин пригласил меня на танец, я была весьма скептически настроена. Но когда он спросил меня: «Что такое „банкирша“? И где это „Мэпл“?», я сперва даже не поверила своим ушам. Не знать, что такое улица Мэпл и где она находится! Вы представляете?!

— Это главная улица Труа, — пояснила непонимающему Финчу Арабелла. — Там находятся банки, биржа и главпочтамт.

— Ну вот, даже вы знаете! — сказала дама. — Поэтому я и взглянула на этого любопытного джентльмена по-другому! Было ясно, что он не из этих… корыстных ничтожеств.

— А еще он очень красивый, — усмехнулась Арабелла.

— Было бы глупо спорить, — смущенно ответила банкирша с улицы Мэпл.

У дверей бального зала столпилось так много гостей, что протиснуться между ними казалось чем-то невозможным, но мадам действовала решительно, и даже седовласые старцы и усохшие городские дамы были вынуждены уступать ей дорогу.

— О, а вот и распорядитель бала!

Джентльмен в синем костюме и с таким вытянутым лицом, как будто только что съел очень кислую сливу, стоял у высокой конторки, на которой лежала книга учета гостей.

— Чем могу помочь, мадам? — поинтересовался он, когда банкирша подошла.

— Любезный, — начала она важно. — Мне нужно удостовериться, что мой… гм… кавалер уже прибыл. Вы мне не поможете?

— Мадам, я не имею права разглашать…

— Любезный, — сказала банкирша с улицы Мэпл, но в ее тоне не было и крохи любезности. — Вы ведь знаете, кто я? Уверена, вы можете сообщить мне, прибыл ли мой кавалер и в какой комнате он остановился, если прибыл.

Тут дети увидели, как именно эта «романтически настроенная особа» смогла не только выжить, но и занять завидное положение в мире зубастых амбициозных мужчин. Ее лицо обрело жесткость, а голос будто лился из рога бронзового вещателя. Этой женщине просто нельзя было отказать.

— Как зовут вашего кавалера, мадам? — спросил распорядитель бала будто бы сломанным в трех местах голосом.

— Мистер Сонн, — подсказала Арабелла.

— Мистер Сонн, — озвучила банкирша.

Распорядитель пробежался взглядом по странице, перелистнул, нашел нужное имя.

— Мистер Сонн уже должен был прибыть. Ему выделена комната номер двадцать три на третьем этаже гостевого крыла.

— О благодарю, любезный, — сменила гнев на милость банкирша. — Вы мне очень помогли.

Дети, мадам и мистер Риввин протиснулись обратно через толпу гостей и направились к лестнице. Ближайшая работала — ступени с легким шорохом и звоном поднимались.

Арабелла вся светилась. Вот она и получила долгожданную возможность прокатиться на механической лестнице. Правда, ее свечение потускнело спустя буквально пару футов.

— Я не думала, что они плетутся так медленно! — возмущенно сказала она.

— Ну, мы могли бы подняться быстрее, но это все же приличный дом, и бегать по лестницам здесь, видимо, не принято, — поддел подругу Финч.

Наконец, оказавшись на третьем этаже гостевого крыла, они обнаружили, что, как и в какой-нибудь гостинице, комнаты здесь были пронумерованы. Дверь комнаты № 23 с виду ничем не отличалась от остальных.

— Постучим? — шепотом спросила Арабелла.

Финч кивнул и постучал. За дверью раздался звук шагов. Кто-то был в комнате. Но открывать не спешил.

— Так, мне это надоело! — решительно сказала Арабелла. — Мистер Сонн, мы знаем, что вы там! Открывайте! Иначе мы расскажем Кларе Шпигельрабераух, где вы прячетесь!

Щелкнул замок, и дверь отворилась.

На пороге стоял человек в белом костюме, на голове его была белая треуголка с пышными длинными перьями, а лицо скрывала носатая маска — такая же, как те, что дети видели у не-птиц в вагончике на подземной станции. Мистер Сонн опирался на белоснежную трость.

Постоялец комнаты № 23 отошел в сторону, предлагая посетителям зайти.

— Я могу поинтересоваться, что здесь происходит? — спросила банкирша с улицы Мэпл. — Ведь очевидно, что это не ваш дядюшка.

— Не сейчас, — грубо прервал ее Финч и вошел в комнату. Арабелла шагнула за ним. Как и мистер Риввин. Мадам не оставалось ничего иного, как последовать их примеру.

— Мистер Сонн, — сказал Финч. — Мы пришли сюда предупредить вас.

— Хм, — усмехнулся человек в белом. — О чем же?

Финч будто узнал этот хриплый голос, но все никак не мог вспомнить, кому он принадлежит или где он мог его слышать.

— О мадам Кларе. Мы не хотим, чтобы она причинила вам вред. Мы хотим увести ее. Мы здесь, чтобы помочь вам.

— Помочь мне? — спросил мистер Сонн и развязал тесемки на затылке, удерживавшие маску. — Глупцы, это вам самим нужна помощь.

Мистер Сонн снял маску, и всем присутствующим предстало белое, как мел, лицо, невероятно сморщенное и злобное. Длинный нос свисал ниже подбородка. А еще у не-птицы был лишь один круглый черный глаз. На месте другого зияла впадина глазницы. Финч сразу же узнал его.

— Корвиус?! — в один голос пораженно воскликнули он и мистер Риввин…

* * *

Нити выбились из плетения. Они торчали кое-как, перепутались, узлились и портили приятную глазу гладь полотна уродливым комком.

Такое случалось и раньше, но скрюченные старческие пальцы быстро все распутывали, поскольку их обладатель не мог выносить подобного беспорядка. Из-за таких вот комков он испытывал злость, нетерпение и потерю равновесия, как будто пол под ним кренился. И так — пока все не оказывалось исправлено.

Но сейчас все было иначе — намного хуже. Комок нитей, словно отвратительная опухоль, рос в ключевом месте, там, где все должно было быть идеально, иначе…

Горан Корвиус жил в клубке. Буквально. Весь мир для него представал в виде полотна шерстяной нити: комнаты, улицы, город — все было связано, сплетено, словно вышло из-под спиц умелой вязальщицы.

Он слишком долго плел свои паутины, слишком долго был наедине с хитросплетениями узоров и сетей. Его загрубелые пальцы десятилетиями в основном касались одних лишь нитей, и он чувствовал каждую жилку, каждую ворсинку. Кругом все было алым, как спелая кровь из проколотого булавкой человеческого пальца. Красные нити сплетались в красные дни красных жизней сотен живых, а порой даже и мертвых. Мертвецов также приходилось учитывать. Если не-птицы или люди продолжают удерживать покойников в своей жизни, постоянно думают о них и основывают свои решения, полагаясь на то, что сказал бы или как отнесся бы к их действиям мертвец, то и Горан Корвиус просто не мог игнорировать влияние мертвецов.

На чердаке Одноглазого все также было сплетено из нитей: кровать и постель на ней, гардероб, стулья и стол, большое овальное зеркало.

Отдельное место занимали паутины Пророчеств. Они походили на гобелены, растянутые на рамах. Каждая такая паутина в основном была двухцветной: алые нити обозначали не-птиц, белые — людей. Среди них тут и там проходили нити черные — это были ключевые для того или иного Пророчества личности. Именно они, их действия или же бездействие приводили к нужному результату — именно тому, который напророчил Горан Корвиус по прозвищу «Одноглазый».

Некоторые Пророчества — он называл их «Ежедневными» — были не слишком важны для целей Горана, они служили для поддержания его влияния и репутации среди не-птиц. Доверие этих болванов было нужно для того, чтобы более тонко и точно управлять Пророчествами «Средней Руки», которые, в свою очередь, создавали условия и возможности осуществления Пророчеств «Невероятной Важности».

И сейчас Горан Корвиус как раз воплощал в жизнь одно из таких Пророчеств. В случае успеха, это Пророчество должно было приблизить его к тому, о чем он мечтал много-много ночей. Оно называлось:

«Пророчество о смерти Клары Шпигельрабераух».

За окном чердака бушевала буря, не-птицы отмечали Крайвенгроу, но Горана Корвиуса праздник не заботил. Его ждал собственный официальный выход, и для него требовалось хорошо выглядеть. Одноглазый стоял у сплетенного из красных нитей зеркала и разглядывал себя в нем. Любой другой ничего бы там не разобрал, ведь нитки не умеют отражать, но Горан видел все превосходно.

Гораций Горр справился великолепно. То, что он пошил, было не просто каким-то костюмом, но являлось словно неким отголоском прошлого — прекрасного, преисполненного славных дней и счастливых ночей, прошлого, в которое невероятно хотелось вернуться.

Что ж, сейчас у Корвиуса наконец выдалась возможность вернутьэто прошлое…

Даже по меркам не-птиц он прожил долгую жизнь, и жизнь эта в один момент изменилась — она сломалась и скомкалась по вине всего лишь одной ненавистной личности. И личность эта в скором времени поплатится. Коппелиус Трогмортон по прозвищу «Песочный Человек», который отнял у него глаз, лишил положения и унизил, постепенно потеряет все. Его нить отличалась от прочих. Как и другие не-птичьи нити, она была алой, но ее спиралью обвивала черная нить. Ничего, и данная жила в какой-то момент оборвется, и час этот уже совсем близок. Терпение Одноглазого вскоре должно было быть вознаграждено. Все планы стали срабатывать один за другим, и это немудрено с такими-то исполнителями.

Птицелов проявил себя наилучшим образом. Он никогда не подводил, и на этот раз выступил с блеском. Его черная нить прошивала всю паутину, и к ней сходились прочие черные нити.

Горан принялся завязывать новые узелки. Одна за другой черные нити не-птиц из семейства Трогмортона оканчивали свой путь на нити Птицелова. С отдельной любовью и трепетом Одноглазый завязал узел двойной черной нити, которая принадлежала самому Тристану, племянничку проклятого Песочного Человека. Все они в клетках. Все в трюме железной машины — этого штормового трамвая Птицелова. Тристан отдал ключи от восьмого этажа своим тюремщикам, и теперь восьмой этаж пуст.

План был сложен, состоял из множества ступеней. Эта дура Клара так и не поняла, в чем заключалось «Пророчество о пленении Гелленкопфом Каррана и Коллн». Она не задумывалась обо всех причинах, а зря. Иначе, возможно, догадалась бы, что это Пророчество было сделано для того, чтобы, во-первых, разобщить их с Тристаном, во-вторых, посеять раздор на восьмом этаже, а в-третьих, избавить Тристана от его цепного пса Кэрри, пустить его на бессмысленную охоту и оставить без защиты всех прочих.

«Пророчество о пленении Гелленкопфом Каррана и Коллн» плавно переросло в «Пророчество об опустошении восьмого этажа». А уже оно напрямую вело к «Пророчеству о смерти Клары Шпигельрабераух».

Клара… глупая Клара… Она и подумать не могла, что попадется в ловушку. Еще бы: она ведь не верила Пророчествам, не верила Одноглазому. На ее неверии он и сыграл.

Ему не нужно было ее ни в чем переубеждать. Ему всего лишь нужно было поддерживать в ней презрительность и недоверие к своей особе. Он хотел, чтобы она злилась, ненавидела его. Клара пыталась убеждать прочих не-птиц в том, что его Пророчества — самоисполняющиеся, и он не мешал ей. И сейчас она должна считать, что именно он, лжепророк Одноглазый, во всем виноват. Что именно он — причина того, что с ней произошло.

План был прост — выманить ее. Забрать у нее самое дорогое — воспитанника. Заставить ее очертя голову ринуться за ним — прямо в ловушку.

Как раз, чтобы сделать последние приготовления этой ловушки Одноглазый и отправился в Гротвей.

Канцлер Кренчеллин был слишком высокого о себе мнения. И пусть он и в подметки не годился даже простым лейтенантам из армии не-птиц двухсотлетней давности, среди которых воевал молодой тогда Горан Корвиус, он мнил себя едва ли не вершителем всех на свете судеб и считал, что его время и внимание невесть как важны.

При этом, несмотря на свое положение и самолюбие, еще ни в одной из паутин Одноглазого он не был черной нитью. Знай этот напыщенный хмырь, что для великих дел и цепей событий он не играет особой роли, это бы, вероятно, несколько поумерило бы его пыл. Но он не знал.

— Будет не слишком удобно, если вас здесь увидят, — сказал канцлер, недовольно глядя на гостя.

«Удобно», — поморщился Горан Корвиус. Эта жалкая личность рассуждает, оперируя понятиями «удобно» и «неудобно». Для Одноглазого это характеризовало его, как существо мелочное и мелкое. И все же сейчас он был нужен.

— Час настал, господин канцлер, — сказал Горан.

Кренчеллин впал в ступор. Неуместный визит мгновенно превратился для него в нечто, наподобие сообщения о выселении из-под теплого уютного одеяла в морозное утро.

— Как… Как настал? — выдавил он с трудом.

— Я уже отправляюсь, — сообщил Горан. — И зашел лишь убедиться, что все готово. Вы ведь помните, как важно, чтобы все было соблюдено до мельчайших деталей?

— Да-да, я помню, — пробормотал канцлер. Он выглядел слегка испуганным, хотя всячески и пытался это скрыть. Одноглазый не обманывался: Кренчеллин боится не его. «Дар Горана Корвиуса» никогда не вызывал трепета среди не-птиц, они считали его чем-то обыденным, вроде сводки новостей, а его услуги по предоставлению Пророчеств своего рода услугами почтальона.

— Вы же не пытаетесь отказаться от своего Пророчества? — спросил Одноглазый.

Канцлер Кренчеллин вскинул тревожный взгляд и пошел на попятную — буквально отступил на пару шажочков.

— Ну, вы понимаете… — начал он. — Все завертелось так быстро и… я не рассчитывал, что…

— Вы, верно, забыли ваши собственные слова, господин канцлер, — холодно произнес Горан. — Так я вам напомню. Вы сказали: «Я всегда буду ощущать, что моя должность — ненастоящая, пока рядом будет эта девчонка». И вы были правы. Влияние Шпигельрабераух слишком велико. Если оно и не превышает ваше, то равноценно ему.

— Да, все это так, но…

— Вы ведь хотели от нее избавиться, — напомнил Одноглазый. — Вам нужна была возможность сделать это чужими руками, и она вам предоставлена. В чем же дело?

Канцлер бросил испуганный взгляд за спину, где располагалась дверь кабинета. Из-за нее раздавались музыка, смех и пение. Праздник Снежной бури был в самом разгаре.

— Я не думал, что…

— Вы не думали, что это произойдет на самом деле? — презрительно бросил Горан. — Что «Пророчество о смерти Клары Шпигельрабераух», которое я вам принес, действительно сбудется? Разве вы не знаете, что все мои Пророчества сбываются? Нити… все в них. И будь то укус голодной снежинки или смерть — этому суждено произойти.

Толстяк-канцлер был слишком испуган, чтобы отвечать или спорить. Он боялся замарать ручки, боялся, что кто-то узнает о его причастности к гибели всеми любимой Клары Шпигельрабераух. На словах, когда все это оставалось в теории, он был не в пример более уверен и тверд. Что ж, трусливость этой подлой душонки не стала для Горана Корвиуса откровением, и она никак не влияла на дальнейшие события.

— Вы сделали то, что должны были? — спросил Одноглазый.

— Да.

Разумеется, он сделал. Ведь он и не подозревал, зачем все это было нужно.

Когда канцлеру сообщили, что от него требуется всего лишь распустить слух о том, что на Крайвенгроу пророк Одноглазый будет присутствовать на балу в человеческом поместье «Уэллесби», он и подумать не мог, что все это делалось, чтобы заманить Клару в ловушку. Но также он не догадывался о том, что это станет и его собственным концом: его нить незаметно ползла через паутину «Пророчества о смерти Клары Шпигельрабераух», теряясь еще в десятках таких же нитей, пока не обрывалась почти сразу же после узелка, на котором Пророчество заканчивалось…

Покинул пока еще канцлера Кренчеллина Горан Корвиус в приподнятом расположении духа. Все складывалось не просто наилучшим, а единственно-возможным образом. И образ этот не сулил врагам Одноглазого ничего хорошего…

Вагончик ехал довольно быстро. Горан Корвиус оценил людскую изобретательность. Люди, в отличие от не-птиц, не владели силами природы, они были способны лишь выживать, давным-давно растеряв все ключи и поводки от метелей, снега, ветров и туч. И они пытались заместить это хитрыми машинами и устройствами — такими, как железная дорога, проложенная в каменных трубах под землей, или еще более тонкими механизмами, вроде металлического человека, который управлял вагоном.

Горан Корвиус никогда не недооценивал людей: люди были изворотливы и опасны, они владели смертоносным оружием и ковали крепкие клетки. Они строили собственные планы: как мудрые, так и глупые, но оттого не менее важные при учете их в общей схеме плетения. Будучи ложным пророком, который всякий раз оказывается в итоге прав, ему требовалось принимать во внимание даже людей, на первый взгляд кажущихся совершенно бессмысленными и никчемными. Ведь кто знал, что может сделать молочник, доставивший по ошибке бутылку молока не под ту дверь. Или что случится, когда не та дверь откроется. После чего раздастся выстрел, а на пол упадет тело открывшего не ту дверь не в то время. И таким образом, к примеру, «Пророчество о том, что вы вскоре получите наследство» воплотится в жизнь. А все из-за какого-то молочника, перепутавшего двери…

В вагончике были окна, и вот этого Горан Корвиус не понимал: зачем они нужны, когда за ними лишь темнота проносящегося мимо тоннеля. В другом конце салона сидели двое приспешников Кренчеллина, они примеряли маски. Сами того не зная, эти болваны здесь были, чтобы оставить след, ведущий к канцлеру. Ведь когда убийство Клары свершится, общество не-птиц станет искать виновного, и именно на него укажут спутники «мистера Сонна, убийцы, свершившего свое черное дело», которого подослал не кто иной, как канцлер Кренчеллин, который, в свою очередь, завидовал популярности мадам Шпигельрабераух и решил от нее избавиться. Это все приведет к концу самого Кренчеллина, и когда не-птицы потеряют и Клару, и своего предводителя, Гелленкопфу не составит никакого труда взять власть.

Этого Одноглазый и добивался: о, какая прекрасная картина! Старый враг Песочного Человека возвращает свое положение, единственная подруга мертва, любимый племянник в плену… Что ж, Коппелиусу Трогмортону не останется ничего иного, как вернуться в город. И вот тогда паутина «Пророчества Песочного Человека» — последняя паутина — будет готова, и на ней завяжутся все оставшиеся узлы.

Вагон прибыл на место. Заскрежетал тормозной механизм, и вскоре «железная комната на колесах» встала.

— Надеть маски, — велел Горан Корвиус, сам уже будучи в маске — они не должны знать, кто он.

Автоматон открыл двери, и в вагон вошел станционный смотритель. Он сходу спросил, откуда прибыл вагон. Ему ответили: «Станция „Тусклый Свет“». Дом Кренчеллина, — еще одно свидетельство того, что за всем якобы стоит канцлер. Смотритель велел дожидаться его в вагоне, а сам отправился в рубку.

И тут погас свет.

Горан Корвиус усмехнулся и превратился в большую белую ворону. А затем, взмахнув крыльями, вылетел из вагона. Его спутники отреагировать не успели — да и откуда им было знать о том, что здесь сейчас будет твориться. Оставалось надеяться, что Клара их не убьет, ведь где иначе потом взять нужных свидетелей.

Он видел ее очертания во тьме. Чувствовал ее кипящие и перекатывающиеся за край ненависть и боль. Да, Птицелов постарался на славу. Она думает, что тот передал птенца ему, Одноглазому… Все шло своим чередом…

Горан вылетел со станции и устремился в шахту лифта. После чего выбрался меж прутьев решетки на одном из этажей, вернул себе обычный вид и направился в свою комнату ждать сигнала…

И вот этот самый комок. Комок нитей в столь важном и ключевом месте! Горан Корвиус не видел в этих людишках живых существ, они представали для него в виде тонких перепутанных струн. Нитей, которые почему-то здесь оказались, несмотря на то, что он их сюда не вплетал. Непредвиденные обстоятельства…

Двое детей, женщина в зеленом платье и молодой человек. Их здесь не должно было быть. Но они были. И пытались его предупредить — подумать только! Лихорадочно соображая, что происходит, Одноглазый понял, что они пришли помешать его планам, увести прочь Клару, пока она не угодила в ловушку. Откуда же они взялись?!

Когда он снял маску, то ожидал, что они испугаются от как минимум его вида, но они даже не вздрогнули. Даже женщина не упала в обморок. Откуда ему было знать, что банкирша с улицы Мэпл не падает в обмороки.

И тем не менее мальчишка и красавчик его узнали:

— Корвиус?! — в один голос пораженно воскликнули они.

«Кто же ты такой?» — Горан мучительно напрягал память, но никак не мог вспомнить этого молодого человека. Но женщина тут же сама ему подсказала:

— Мистер Риввин, вы его знаете? — спросила она, указывая на Горана Корвиуса.

— Ах, Ринн Риввин, — процедил Одноглазый, усмехаясь. — Дорогой мистер Риввин… Что вы здесь делаете? Вы ведь должны были быть со всеми… на восьмом этаже!

— Ну да, — простодушно сказал этот болван. Риввин никогда не слыл умным. — Но Тристан меня наказал и запер на чердаке в каком-то всеми забытом месте… А тут был бал, сами понимаете…

— Мистер Риввин! — вмешался мальчишка, гневно нахмурив брови и сжав кулаки. — Он злодей! Не верьте ему! Он очень плохой!

— Нет же! — попытался унять своего маленького спутника Риввин. — Это же мистер Корвиус. Он пророк. Очень уважаемый. Он хороший, Финч. — Риввин поглядел на Одноглазого. — Вы ведь хороший, мистер Корвиус?

Взгляд Горана Корвиуса, которым он наградил мальчика, был столь же колюч, как шерстяной свитер, связанный нелюбимой бабушкой.

— Конечно, я хороший, — сказал он.

И тут в лице переменился сам простак Риввин.

— Хороший бы так не сказал, — заявил он.

Горан Корвиус уже собирался было ответить, как тут где-то в доме ударил колокол. Началась вторая партия танцев. Это был знак, сигнал понятный лишь Одноглазому.

— Я очень рад вас видеть, мистер Риввин, — с ложной добротой сказал Одноглазый. — Видимо, сама судьба предопределила нашу встречу, и мне суждено доделать работу Птицелова. Времени болтать с вами у меня, к сожалению, нет. Мне уже пора. Пророчество, сами понимаете…

— Вы никуда не пойдете, мистер Корвиус, пока не объясните, что здесь происходит.

Но Одноглазый лишь усмехнулся. Он повел головой из стороны в сторону, набрал в легкие воздух и подул. Из его рта полетел… снег. И тут потолок будто превратился в небо, и снег повалил также и из него.

— Что… — недоуменно проговорила женщина и вытянула ладонь, подбирая падающие снежинки. — Что это такое? Как?!

— Он пытается сбежать! — рявкнул Риввин и шагнул к Горану Корвиусу, но тот оказался быстрее.

От старика подобной прыти никто не ждал, и напрасно. Стремительным движением он выхватил клинок, спрятанный внутри трости, и прошил им Риввина, словно куклу булавкой. После чего вскинул руки над головой и превратился в ворону. А затем исчез в снегу.

Все произошло очень быстро. Ни Финч, ни Арабелла ничего не успели понять. Они лишь пораженно уставились на Риввина, осевшего на пол во все увеличивающейся луже черной крови, и на бросившуюся к нему женщину.

От резкого порыва ветра дверь захлопнулась…

* * *

Передряги. Коварные, бесконечные передряги. Они, словно клубки ниток, которые ты пытаешься засунуть в ящик, но каждый раз, как ты уже почти справился, какой-нибудь берет и выпадает. И не просто выпадает, а подленько закатывается под кровать.

Финч и Арабелла были профессионалами попадания в передряги. С упорством двух непокорных мушек, угодивших в пятно пролитого клея, они бредут, с трудом отрывая лапки от липкой поверхности, но упорно продолжают заходить в это пятно лишь глубже, влипая все сильнее.

Если бы у Финча было хотя бы пару минут остановиться и подумать об этом, возможно, он и нашел бы какое-то объяснение своей привычке находить передряги. Но сейчас у него совсем не было на это времени.

Очень сложно рассуждать о столь глобальных вещах, когда ты бродишь по этажам огромного, недобро настроенного к тебе особняка, заглядываешь во все углы и щели в поисках коварного злодея.

«Уэллесби» словно вымер — он затих и онемел. Лестницы остановились. Коридоры были пусты. Камины погасли, и их снова закрыли панелями. Слуги с подносами исчезли за стенами. Судя по всему, все гости и домочадцы пребывали сейчас в бальном зале, где началась вторая партия танцев.

Финч и Арабелла вновь остались наедине с этим огромным домом.

Все было из рук вон плохо.

Мальчик осознавал, что их втянули в какую-то игру, но не понимал ее сути. Штормовой трамвай, не-птицы, прибывшие по подземной железной дороге, среди которых и Одноглазый. Что он здесь делает? Как мадам Клара узнала, что он здесь будет? Что она от него хочет? Больше не было сомнений в том, что она явилась в «Уэллесби» именно за ним…

Подлый Корвиус Одноглазый ранил мистера Риввина и скрылся. Снег, который он неизвестно как занес в комнату, перестал идти, но даже и не подумал таять. В снегу было все: он ковром укрывал кровать, на которую положили мистера Риввина, сугробами громоздился на ковре, у гардероба и окна. Он заполонил камин и тонкой поволокой застлал резные фигурки на каминной полке.

Банкирша с улицы Мэпл не испугалась — она храбро и твердо выдержала все, чему стала свидетелем. И, несмотря ни на что, — стоило отдать ей должное — осталась с мистером Риввином. Мало что понимая, но тем не менее не теряя хладнокровия, она перевязала его рану его же любимым шарфом.

— Вы такой же… такой же монстр, как тот, в белом? — спросила мадам.

— Ну уж нет! Я намного красивее! — самодовольно ответил Риввин и потерял сознание.

Казалось, он не дышит. Женщина взяла его за руку.

— Он умер? — Финч невежливо ткнул мистера Риввина в плечо. Челюсть того безвольно отпала, и он захрапел на всю комнату.

— Судя по всему, он просто спит, — сказала банкирша с улицы Мэпл.

— Думаю, с ним все будет хорошо, — заметила Арабелла и кивнула Финчу, указывая на дверь. Тот кивнул в ответ.

— Мадам, вы присмотрите за ним?

— Конечно, но, может быть, вы объясните мне…

— Не сейчас, мадам, — твердо сказал Финч. — Нам нужно догнать того, кто ранил мистера Риввина. Это очень важно.

Она лишь кивнула. Эта женщина прекрасно понимала значение слова «важно». В особенности, когда к нему добавлялось «очень».

Дети бросили взгляд на как ни в чем не бывало развалившегося на кровати Риввина, который, не замечая их снисходительно-осуждающих взглядов, повернулся на бок, подложил руку под голову и свернулся калачиком.

«С ним точно все будет хорошо», — подумал Финч.

Дети покинули комнату мистера Сонна и побрели по коридору третьего этажа гостевого крыла. Они пытались решить, в какую сторону идти. Финч предлагал в одну, Арабелла, разумеется, в другую. Аргументов ни у кого из них не было, спор затягивался и становился все громче и оживленнее.

Дверь неподалеку приоткрылась, и из-за нее осторожно выглянула женщина с синими волосами, высматривая, кто это там — «глупая синеволосая кочерыжка», а кто — «зловредная рыжая головешка».

— Эй, кочерыжка! — позвала женщина. — Эй, головешка!

— Фанни! — обрадовались дети.

— О чем спор? — улыбнулась мадам Розентодд. — Кого бы вывести на чистую воду на этот раз?

— Фанни, ты не видела здесь птицу? Белую ворону?

— Видела, — удивленно ответила Фанни и ткнула рукой в тот конец коридора, куда изначально хотел отправиться Финч. — Я возвращалась в свою комнату, и она пролетела мимо, едва не задев мою шикарную прическу. Кто-то открыл клетку?

— Нет, — мрачно сказала Арабелла. — Кажется, кто-то ее закрыл. Если я все правильно понимаю.

— Вы нашли вашу Клару?

— Нет, — ответил Финч. — А где господин Уолшш?

Фанни мечтательно улыбнулась.

— О, он отправился за сладостями. Сказал, что у него есть засахаренные древесные листья, которые ему прислали из самого Льотомна.

— Не верь Герхарту Уолшшу, Фанни! — встревоженно проговорил Финч.

Фанни утомленно на него поглядела:

— Мы ведь уже это проходили, — сказала она. — И я вам говорила, что…

— Он пытался от нас избавиться! — перебила Арабелла.

— Как это «избавиться»? — ахнула мадам Розентодд. — Мне все это надоело! Вы должны…

— Фанни, у нас совсем нет времени объяснять! — сказала девочка.

— Мы тебе потом все расскажем! — поддержал Финч. — Просто не доверяй ему!

И, не прибавив больше ни слова, дети бросились в ту сторону, где скрылся Одноглазый…

…Финч и Арабелла покинули гостевое крыло, преодолели уже два этажа, но так и не нашли Корвиуса. Порой Финчу казалось, что до него доносится хлопанье крыльев, но всякий раз или за углом, или на лестничной площадке, откуда, якобы, шел звук, никого не оказывалось.

Финч устал бежать. Он видел, что и Арабелла уже совершенно измучилась от этой нелепой, бессмысленной погони. Мальчик просто не представлял, как им отыскать птицу.

— Что ты делаешь? — спросила Арабелла, когда Финч внезапно остановился.

— Он сбежал. Мы его не найдем.

— Но мы ведь…

— Мы никак его не найдем, — упрямо повторил Финч и приготовился убеждать Арабеллу, но не пришлось. Та понуро опустила голову:

— Да. Наверное, ты прав. Что будем делать?

— Давай подумаем, — сказал Финч. — Мы ищем мадам Клару. Которая ищет Одноглазого. Так? Как нам найти мадам Клару?

— Через Одноглазого не вышло, — расстроенно сказала девочка.

— Да. Но куда же она могла здесь пойти? В этом огромном доме?

Арабелла не ответила. Она нахмурила лоб и принялась думать. Финч, в свою очередь, начал перебирать в голове все коридоры, все лестницы, гостиные, этажи и комнаты, даже застенье. И вдруг он понял. Понял, как заблуждался, и тут же себя как следует обругал. Он так много времени потерял на то, чтобы представить, где мадам Клара, вместо того, чтобы задать себе очевидный вопрос: «С кем она может быть?»

— Я знаю, где она… — начал Финч.

Но не успел он ничего объяснить, как Арабелла, совершенно забыв о том, что воспитанные девочки так себя не ведут, испуганно открыла рот и, вытянув руку, ткнула куда-то за спину Финча, на что-то указывая.

Финч обернулся.

В дальнем конце коридора показалась знакомая сгорбленная фигура в черном. Дворецкий направлялся в их сторону. Финч бросился к ближайшей двери. Та оказалась запертой. Проверил следующую. Эта также не поддалась.

— Сюда! — Дверь, которую попыталась открыть Арабелла, оказалась незапертой, и дети нырнули в комнату. Прикрыли дверь. Затаились.

Негромкие шаркающие шаги приблизились. Дворецкий встал прямо за дверью — вероятно, он почуял, что дети прячутся от него здесь.

Ощущение западни и загнанности поднялось в Финче высвобожденной пружиной. Он бросил испуганный взгляд на порог — не проползет ли под дверью голодная черная тень мистера Эйсгроу. Но тени не было. Финч различил хриплое, с едва слышным присвистом, дыхание дворецкого. Приблизился стук каблуков по паркету. К старику кто-то подошел.

— Господин Герхарт! — раздался голос дворецкого.

— Эйсгроу, — ответил Герхарт Уолшш. — Все сделано?

— Нет, сэр.

— Могу я узнать, почему? — недовольно поинтересовался Герхарт, но тут же перебил себя: — Постойте. Не говорите. Думаю, не стоит это обсуждать в коридоре.

— Да, сэр.

Финч вздрогнул. Внутри него будто бы сидел автоматон с рупором на месте рта, и этот автоматон тут же заорал: «Они идут сюда!»

— Прячемся! — прошептал Финч и бросился к шкафу. Какое-то мгновение — и он уже был внутри. Арабелла забралась следом и закрыла дверцы. Дети погрузились в темноту.

Дверь скрипнула, и оба мужчины зашли в комнату. Следом раздался щелчок замка, за которым последовал характерный звук, который было ни с чем не спутать: легонько звякнули стекла — кто-то, судя по всему, открыл дверцы буфета.

— Что вы ищете, сэр? — спросил мистер Эйсгроу.

— Засахаренные древесные листья, которые мне прислали из Льотомна. Хочу угостить ими свою… ха-ха… даму.

Финчу не понравилось, как пренебрежительно отозвался о Фанни этот напыщенный Уолшш, но ничего поделать он не мог.

— Мои засахаренные листья… Куда же я их положил? — задумчиво проговорил Герхарт Уолшш. Звук его шагов приблизился. — Может быть, в шкаф?

Дети замерли от ужаса. Сейчас он их обнаружит! Вот он уже положил руку на ручку дверцы и…

— Может быть, они в вашем столе, сэр? — предположил дворецкий.

Рука отпустила ручку.

— Точно! Я ведь положил их в ящик с письмами.

Дети не могли позволить себе даже вздох облегчения. Они по-прежнему стояли, не шевелясь и не дыша.

— Вы собирались рассказать, почему то, о чем я вас просил, не исполнено, Эйсгроу, — напомнил Герхарт Уолшш. Натужно заскрипел стул, когда на него сели, затем зашуршал выдвигаемый ящик стола.

— Да, сэр, — глухо отозвался дворецкий. — Дети сбежали.

— Проклятые дети! — раздраженно бросил Герхарт Уолшш. По его тону нельзя было сказать, что говорит тот порядочный и справедливый джентльмен, которым он показался Финчу и Арабелле во время знакомства. И, словно нарочно, намереваясь ухудшить впечатление о себе, он добавил: — Их нужно поймать во что бы то ни стало. И вышвырнуть отсюда поскорее. Фанни рассказывала мне о них. Эти маленькие пройдохи вечно суют нос не в свое дело. Ей, видите ли, это кажется милым и забавным. Но, знаете что, Эйсгроу, в этом нет ничего ни милого, ни забавного. Они просто гадкие вредители, которых нужно травить газом, как гремлинов, пока они не влезли в то, чего не понимают, и все не испортили.

— Как скажете, господин Герхарт, — безразлично согласился дворецкий.

— Стоило их сразу же вышвырнуть в бурю.

— Вероятно, сэр. Но есть еще кое-что…

— Что там такое?

— В дом прибыли не-птицы, сэр. Прибыли по подземной железной дороге. Я обнаружил двоих, но есть и третий — кто-то из гостей. Он где-то в доме.

— И что же вас беспокоит, Эйсгроу?

— Могу я поинтересоваться, сэр, что вы об этом знаете?

— Всего лишь очередные гости заявились на бал, — презрительно бросил Герхарт. — Я ведь не могу знать всех гостей, так ведь?

— Разумеется, сэр, — согласился дворецкий. — Но у мистера Морпа, распорядителя бала, нет никаких сведений касательно приглашения некоего мистера Сонна — это упомянутый не-птица, которого я пока не нашел. Вот я и подумал…

— Что его пригласил я?

— Учитывая, что в доме довольно продолжительное время живет ваш гость…

— Эйсгроу! — прервал дворецкого Герхарт. — Я не приглашал никаких не-птиц на бал. Мне сейчас несколько не до того. Уверен, вы понимаете, о чем я.

— Да, сэр. Просто я подумал, что все это как-то связано с… — он на миг замолчал. — Связано с вашим пари с господином Александром.

Герхарт рассмеялся. Даже из шкафа дети почувствовали его нервозность и напряженность.

— Старый добрый Эйсгроу, — снисходительно произнес Герхарт Уолшш. — К моему счастью, не все, что творится в этих стенах, как-то связано с нашим, как вы выразились, пари.

— Конечно, сэр.

— Алекс думает, что он на несколько шагов впереди, — проворчал Герхарт. Видимо, дворецкий затронул какую-то важную тему. — Вы слышали, Эйсгроу? Ходящий штормовой трамвай! Подумать только: трамвай! Алекс полагает, что это достойный выпад против Горбиста. Что вы думаете по этому поводу, Эйсгроу? Так же считаете, что это удачный проект? И что он обставит меня благодаря какому-то там трамваю?

— Я вынужден вам напомнить, сэр, что не имею права никоим образом вмешиваться в это дело. Ваш почтенный батюшка…

— Да-да! — прервал дворецкого Герхарт Уолшш. — Почтенный батюшка, хитрый интриган, запретил вам влезать и помогать кому-либо из нас, я помню! Но я и не прошу вас нарушать правила. Меня всего лишь интересует ваше мнение… Стоит ли мне из-за этого треклятого трамвая писать поздравительную открытку Алексу и признавать свое поражение? Всего лишь мнение, Эйсгроу. Уверен, оно у вас есть.

Дворецкий сдался:

— Раз вы настаиваете, господин Герхарт… Я считаю, что штормовой трамвай, способный преодолевать бурю, — это проект, имеющий очень большой потенциал. Если семейство Уолшшей получит возможность не просто выжидать во время бурь, но и совершать вылазки, это развяжет компании руки. Штормовое наземное сообщение вытолкнет далеко вперед семейство Уолшшей в противостоянии с господином Горбистом.

— Вытолкнет далеко вперед… — проворчал Герхарт. — Но это ведь не то, что имел в виду отец, когда озвучивал условия нашего с Алексом состязания. Там не было «вытолкнет далеко вперед». Он говорил: «уничтожит Горбиста». А еще: «уберет с доски Горбиста». Но наземное сообщение во время бурь, хоть и продвинет нас, все же не является достаточно сильным ударом по старому хрычу Горбисту, чтобы назвать его смертельным или даже решающим.

— Это так, — согласился дворецкий.

— Вот и я о том! — воскликнул Герхарт. В его голосе прозвучало облегчение. — Каких-то трамваев недостаточно, чтобы монополизировать снежную отрасль. На любой штормовой трамвай Алекса, старик Горбист изобретет что-то свое — к примеру, средство воздушного сообщения в буре. На это Алекс изобретет гигантские винты, задувающие снег только в наши гремпины, или еще что, а Горбист ответит ему чем-то новеньким… Алекс наивно полагает, что обыграет старика в игре, в которую тот играет уже восемьдесят лет. Я же собираюсь за шиворот вышвырнуть Горбиста на территорию, ему незнакомую. И это будет совершенно другая расстановка сил.

Дворецкий кашлянул. В его кашле отчетливо читались осуждение и толика предостережения.

— Если позволите еще одно мое мнение, то, боюсь, вы затеяли очень рискованное дело, господин Герхарт.

— Победа, достигнутая без риска, ничего не стоит. Она бессмысленна и ничтожна. Алекс слишком нерешителен. Он продвигается мелкими шажочками. И планы его мелкие. Такова и была бы его победа, в случае, если бы я сдался. Нам не нужна мелкая победа, Эйсгроу. Алекс всегда был не в меру осмотрительным и осторожным, как будто крадется по лезвию. Он пытается искать козырные карты в этой игре, а я… я просто возьму и изменю всю игру.

— И все же, господин Герхарт, — продолжил настаивать мистер Эйсгроу. — Вы очень зря полагаетесь на не-птиц. Они коварны. Ваш гость…

— Мой гость, — перебил Герхарт, — поможет мне сделать так, чтобы я, а не Алекс, встал во главе семейной компании. Мой гость поможет мне не просто вырваться вперед, а именно что убрать Горбиста с доски. Мой гость поможет мне сделать так, чтобы у Уолшшей не осталось никакой конкуренции — и не только в мире воротил с улицы Мэпл, а вообще в этом городе.

— Но ваш отец вряд ли бы одобрил…

— О, мой отец! — досадливо бросил Герхарт. — Он при любом исходе нашей с Алексом борьбы останется в выигрыше. Но отдаю ему должное: придумал все это он с присущей ему изворотливостью и утонченностью. В попытках переиграть друг друга мы с Алексом пойдем на невозможное. В случае успеха, компания окажется в руках лучшего из наследников. А в случае маловероятного провала, он всегда сможет заявить в свойственной ему лицемерной манере: «Я тут не причем. Это все мои сыновья. Дети, вы понимаете. У меня не один слабоумный сын, а целых три…» Дальновидно и весьма коварно. Хорошенькое развлеченьице! Смотреть, как оба наследничка грызут друг другу глотки в борьбе за наследство.

— Но ведь старый господин Уолшш запретил вам убивать друг друга, — напомнил дворецкий. — Даже вредить друг другу…

— Я ведь образно, Эйсгроу! — проворчал Герхарт. — Но как бы это все упростило… Как минимум дало бы мне больше времени. Гм… Сколько же засахаренных листьев взять с собой? — пробормотал Герхарт. — С одной стороны мне нужно, чтобы Фанни растаяла, а с другой… они очень дорогие. Жалко их на нее тратить.

Финч возмущенно засопел, но Арабелла схватила его за рукав, заставив успокоиться.

Дворецкий снова кашлянул. Теперь он кашлял неодобрительно.

— Я правильно понимаю, что вы пригласили мадам Розентодд не просто так, сэр?

— Разумеется, Эйсгроу! — ответил Герхарт Уолшш самодовольно. — Она часть плана. Мое… кхм… тайное оружие против Алекса. Не хмурьтесь так, Эйсгроу. Скоро все разрешится, а вы главное — отыщите этих несносных детей. Меньше всего мне нужно, чтобы они влезли в мои дела.

— Будет исполнено, сэр.

Судя по тому, что сиплое дыхание дворецкого затихло почти сразу же после этих слов, Финч предположил, что он или умер, или удалился.

Герхарт Уолшш тем временем задумчиво пробормотал:

— Да, думаю, трех листьев хватит. А может, все же двух?

Ящик стола задвинули. Раздался скрип стула — Герхарт поднялся на ноги. Звук шагов стал звучать тише, а затем и господин Уолшш, вроде бы, покинул комнату.

И тут клубочек передряги снова выкатился из корзины. Образно выражаясь, естественно. Финча подвела его вредная, всегда все портящая и с легкостью затекающая нога. Он шевельнулся, пытаясь изменить положение. Но сделал это неловко, и костюмы на вешалках резко сдвинулись по перекладине. Они с глухим деревянным стуком ударились друг о друга.

Финч застыл. Он взмолился про себя, чтобы этот Уолшш успел покинуть комнату, ведь иначе тот просто не мог не услышать, как…

Дверцы шкафа распахнулись, и Финч с Арабеллой были мгновенно извлечены из него, словно шоколадные черви из банки в кондитерской. Извивались они, по крайней мере, так же.

— Пустите! — вопил Финч. — Пустите!

Он пытался схватить за руку Герхарта Уолшша, но тот, несмотря на свою довольно скромную комплекцию, в сравнении с тем же Боргало из кабаре, оказался очень сильным. Его пальцы сжимали воротники детей крепко, словно принадлежали латунному автоматону. Арабелла тоже изо всех сил крутилась и вертелась, все пыталась укусить мужчину за запястье или наступить ему на ногу, но он быстро предугадывал каждое подобное намерение.

— Маленькие мерзкие слизняки! — прорычал Герхарт Уолшш. — Подслушиваете? Подглядываете? Я так и знал, что рано или поздно вы попытаетесь сунуть носы в мои дела!

— Мы не совали носы!

Но Герхарт Уолшш был не намерен спорить.

— Мелкие нищие ничтожества! Хватит с меня ваших проделок!

Он подтащил их к окну.

— Что вы… Что вы делаете?! — закричал Финч.

— То, что должен был сделать сразу.

Арабелла отчаянно забрыкалась — она поняла, что этот злобный Уолшш задумал.

— Нет! Не нужно! Мы больше не будем!

— Не будем! Честно!

— Последняя отговорка? — усмехнулся Герхарт Уолшш. — Неужели с кем-то она срабатывает? Хотя… — он на мгновение задумался. — Учитывая, что никто от вас до сих пор не избавился, напрашивается вывод, что вас окружают одни идиоты.

— Фанни не позволила бы вам… — начала Арабелла.

Он рассмеялся.

— Фанни? Эта наивная дурочка?

— Она думает, что вы ее любите! — воскликнула Арабелла. — Вы не можете с ней так поступить!

— И с нами! — напомнил Финч. Ведь это их собирались вышвырнуть из окна прямо в бурю.

— Фанни Розентодд… — презрительно произнес Герхарт Уолшш. — Строит из себя канарейку, а сама — напудренная курица! Она здесь только потому, что мне от нее кое-что нужно. И щеголяет по этим коридорам она только потому, что я ей позволяю. А будет кудахтать, я ей повыдергиваю все перья!

— Очень радостно слышать, — раздался голос от дверей.

Герхарт Уолшш замер и обернулся. На пороге стояла Фанни Розентодд. Лицо ее пылало от гнева и обиды.

— Фанни? — Герхарт Уолшш будто поперхнулся именем мадам. По его глазам было отчетливо видно, что прямо сейчас его волнует лишь одно: как можно изменить всю ситуацию, или, вернее, как можно ее просто отменить. — Вы здесь? Это совсем не то…

— Не то, что я думаю? — прищурившись, продолжила Фанни и вошла в комнату. — Поскольку я думаю, что вы намереваетесь убить детей, Герхарт! Весьма неджентльменский поступок, знаете ли!

— Фанни! Он тебя обманывает! — завопил Финч. — Он тебя не любит! Он злой!

— Я все слышала, — выдавила сквозь сжатые зубы мадам Розентодд. — Отпустите их, Герхарт! Вы не имеете права…

— О! — Герхарт Уолшш побагровел. — Я имею полное право вышвырнуть их из моего дома. Они здесь без приглашения и ведут себя неподобающе…

— Это вы! — взвилась Фанни. — Вы ведете себя неподобающе, Герхарт! Какая же я дура! Как я могла поверить вашим лживым словам и заверениям!

— Что ж. — Герхарт Уолшш решил оставить притворство. И при этом он явно почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение. — Вы совершенно правы, Фанни. Вы — наивная дура, и оттого вертеть вами было проще простого. Парочка знаков внимания, несколько подарков от моего щедрого, чистого сердца… Маскарад закончен. Вы бы все равно вскоре узнали, зачем именно вы в «Уэллесби». Так почему не сейчас?

— Отпустите детей, Герхарт, — потребовала Фанни.

— А если не отпущу, что вы с этим сделаете? — издевательски проговорил Уолшш. — Это мой дом, здесь всё принадлежит мне. Здесь все принадлежат мне.

— Мы не принадлежим! — заявила Арабелла.

— Да! — поддержал Финч. — Гадкий вы человек!

— Ну-ну-ну, — усмехнулся Герхарт Уолшш. — Полегче со словами. Мне кажется, все только выиграют, когда ваши маленькие мерзкие рты, наконец, набьются снегом.

Он снова повернулся к окну. По-прежнему, удерживая за шиворот Финча, швырнул Арабеллу на пол, словно бесполезный клочок газеты. Девочка вскрикнула и заплакала. Она больно ударилась локтем о бронзовый радиатор теплофора.

Герхарт Уолшш, не обращая внимания на ее слезы, схватился за рычаг, убирающий штормовые ставни.

— Не делайте этого! — воскликнула Фанни.

— С чего бы мне этого не делать? — удивился Герхарт.

— Вы ведь сказали, что вам что-то от меня нужно! Я сделаю это! Только не трогайте детей!

— Хм… Добровольно и безропотно все сделаете? — Уолшш сделал вид, что задумался. В действительности было видно, что он просто продолжает отыгрывать свою партию. И хоть этот мерзкий человек сжимал в руке рычаг от штормовых ставен, на деле именно дети являли собой настоящий рычаг. — И не попытаетесь каким-либо образом увильнуть?

— Я клянусь вам, что все сделаю. Только отпустите их.

Герхарт Уолшш убрал руку с рычага и демонстративно медленно разжал пальцы, сжимавшие воротник Финча. Мальчик тут же подполз к Арабелле.

— Что вы хотите? — спросила Фанни. — Что вы хотите, чтобы я сделала?

Поправив костюм, Герхарт Уолшш проследовал к своему столу, развернул стул и сел. Закинул ногу на ногу.

— Вы знаете, — сказал он, — у нас с моим братом Александром такое себе состязание. За ключевую часть наследства нашего батюшки. И сейчас, так уж вышло, у Алекса небольшое преимущество, которое несколько перевешивает мои нынешние… гм… заслуги. И мне нужно, чтобы…

Фанни догадалась. Она побагровела и сжала кулаки.

— Вы хотите, чтобы я соблазнила вашего брата? Как вы смеете?! За кого вы меня принимаете?!

Герхарт улыбался.

— Я принимаю вас за заботливую нянюшку этих двух замечательных деток, которой не плевать на их судьбу. И которая сделает, что угодно, чтобы только они вдруг неожиданно скоропостижно не скончались.

— Но ваш брат женат!

— Тем интереснее.

Фанни скривилась.

— Вы мне отвратительны, Герхарт. Дети правы. Вы — мерзкий, гадкий, злобный человек.

— Которому нужно лишь немного времени, чтобы выиграть наше с братцем пари. Наш уговор в силе, мадам Розентодд?

Фанни поглядела на детей и едва слышно произнесла:

— Да.

— Что ж, — подытожил Герхарт Уолшш. — Тогда у вас не так уж и много времени, чтобы обратить на себя внимание Алекса. Каких-то восемнадцать смен танцев. Ну а детки… детки пока что побудут под замком — они будут моим залогом на случай, если гордость Фанни Розентодд перевесит ее заботу о них. Прошу вас, мадам, позовите мистера Эйсгроу. Уверен, он очень соскучился по этим двоим крысенышам…

* * *

Чумазый, как механик, пару лет возившийся в двигателе паровоза, Финч шагнул на последнюю ступень лестницы и оказался в почти полностью темном коридоре.

Без Арабеллы было одиноко и страшно, и Финчу казалось, что кто-то словно украл у него важную часть его самого — волевую и уверенную часть, оставив ему никому не нужную, пугливую и отчаявшуюся.

Мысли в голове стали громкими, назойливыми — они, словно шумные постояльцы, распаковали чемоданы и устроили бедлам. Некоторые заражали его пугливостью, но хуже были другие — те, что задавали вопросы. От них было не избавиться простым: «Я не хочу об этом говорить!» или «Заткнитесь все!» Ко всему этому еще добавлялось то, что Финч боялся, что опоздал.

Столько времени потеряно. Этот особняк оказался той еще западней…

Подлый Герхарт Уолшш передал заключенных, то есть детей, прямо в руки мистера Эйсгроу, который выглядел так, словно проглотил слизняка — в общем, он выглядел, как всегда.

Молча хмурясь, дворецкий провел Финча и Арабеллу сперва в застенье, после чего все трое долго спускались. По ощущениям, они уже давно были намного ниже первого этажа. Финч даже успел предположить, что дворецкий снова ведет их на подземную станцию, но в какой-то момент старик остановился у неприметной двери, прячущейся в потемках, — не знаешь, что там есть проход — нипочем не догадаешься.

Это была котельная. Глухие каменные стены сплошь затянули собой трубы паропроводов и подачи горячей воды в теплофоры по всему гостевому крылу особняка. В одной из стен чернел камин, неизвестно зачем здесь нужный, ведь в котельной и без того было довольно жарко.

У дальней стены разместились три огромных паровых котла, походящих на проклепанные металлические шкафы; на них светились датчики давления, словно пытливые глаза, наблюдающие за нежданными посетителями. Котлы глухо урчали, как переевшие коты.

Дворецкий прошаркал прямо к ним.

— Садитесь только сюда, — он ткнул пальцем в толстую бурую трубу. — Она единственная здесь не горячая.

Дети угрюмо кивнули, и мистер Эйсгроу подошел к камину, положил руку на рычаг, вмонтированный в стену возле ниши, и сказал:

— Если станет холодно, дерните за этот рычаг — он высекает искру и разжигает камин.

Дети снова кивнули.

— Я принесу еду через час, и очень надеюсь, вы все еще будете здесь, — угрожающе проговорил дворецкий. — Вам понятно?

После чего одарил детей грозным взглядом, пошевелил губами и покинул котельную. Снаружи послышались глухие щелчки замков. Финч и Арабелла оказались заперты.

Девочка уселась на указанную мистером Эйсгроу трубу, сперва потрогав ее пальцем и убедившись, что дворецкий не солгал. Финч ее примеру не последовал — не в силах найти себе места, он бродил по котельной и со злостью пинал башмаком трубы.

— Прекрати! — велела Арабелла.

— А вот и не прекращу! — гневно ответил Финч и для убедительности еще раз стукнул по трубе. Та вздрогнула и заскрежетала в ответ, словно оскорбившись поведением мальчика, и испугавшись, что ее может прорвать, он поспешил отойти прочь.

— Бедная Фанни! — воскликнул Финч. — Почему взрослые такие злобные и коварные? Мерзкий Уолшш!

Арабелла покивала. Она терла ушибленный локоть.

— Болит? — спросил Финч.

— Да, очень, — пожаловалась девочка. — Вот бы этого хмыря кто-то так саданул!

Но Финч уже забыл о ее ушибе и вернулся к своему понурому блужданию по котельной:

— Проклятый дом… Настоящее логово злодеев и интриганов! И как искать мадам Клару, если мы здесь заперты?! — Онснова собирался было в сердцах пнуть ближайшую трубу, но вовремя остановился.

— Ты ведь сказал, что знаешь, где мадам Клара! — напомнила Арабелла. — Прямо перед тем, как мы попались в лапы Герхарта Уолшша.

Финч хмуро поглядел на нее.

— Я не знаю, где она, — вынужденно признал он. — Я знаю, кто знает, где она.

— И кто же?

— Уильям Уолшш, разве не ясно?

— Отец Уиллаби? — удивилась девочка. — Но почему он?

— Сама подумай, — утомленно стал разъяснять Финч. — Мы попали сюда через окно в его комнате. Скорее всего, это он открыл его для своей няни, мадам Клары. Вот я и подумал, что он должен быть с ней. К тому же, если кто-то будет задавать вопросы, он всегда может сказать, что пригласил ее на бал.

— Да, это логично, — кивнула Арабелла. — Но как найти самого Уильяма Уолшша?

— Уиллаби, — коротко ответил Финч.

— Ты думаешь, она знает, где он?

— Я надеюсь. Проклятье! — вдруг воскликнул Финч. — Как же здесь жарко!

Он действительно весь взмок. Финч быстро развязал галстук и расстегнул воротник, но это не особо помогло. Арабелле и самой было жарко. И от этой жары ее мысли расплывались, как кусочки масла на сковороде.

Подумав о кусочках масла, девочка тут же вспомнила слова дворецкого.

— Мистер Эйсгроу принесет еду, — сказала она. — Но только через час. Как же хочется есть!

Вместо пригорюнившегося Финча ей ответил его ворчливый живот.

— Интересно, что он принесет? — мечтательно произнесла Арабелла. — А в общем, неважно, главное — побольше и… — она вдруг замолчала, а затем задумчиво пробурчала себе под нос: — Зачем же он это сказал?

Финч недоуменно на нее уставился: девочка словно рассуждала сама с собой. Она смотрела на дверь котельной.

— Ты о чем?

— Он сказал: «Надеюсь, вы еще будете здесь», — объяснила она. Но понятнее так и не стало. — Зачем он это сказал? Как будто он не знает, что дверь заперта, окон здесь нет, и нам никуда отсюда не деться.

— Да какая разница? — проворчал Финч. — Ну захотелось ему так сказать, кто знает, что у него на уме…

— Нет, — раздраженно ответила Арабелла. — Этот Эйсгроу так просто ничего не говорит. Мне показалось, что…

Финч презрительно рассмеялся.

— Ты думаешь, он намекал на то, что мы можем отсюда выбраться? Это же глупо!

Арабелла не ответила. Вместо этого она поднялась с трубы и принялась осматривать котельную. Финч, хоть и был настроен весьма скептически, и сам не заметил, как присоединился к ней в поисках любого намека на путь наружу.

Окон в котельной действительно не наблюдалось. Дверь здесь была одна-единственная — та, через которую привел их дворецкий.

Ползущие по стенам взгляды Арабеллы и Финча одновременно сошлись в одной точке. Не сговариваясь, дети пришли к выводу: это единственное, что хотя бы отдаленно похоже на… выход? По крайней мере, из котельной прочь оно точно вело.

Финчу вдруг слова дворецкого также показались весьма подозрительными. «Если станет холодно…» — сказал он. И как здесь, в этой парилке, в принципе кому-то может стать холодно?

— Залезь туда, — сказала Арабелла.

— Что? — поразился Финч.

— Ну, — она кивнула на черный зев камина. — Туда.

— Почему я? Сама лезь.

Арабелла взглянула на него зло-презло.

— Послушай, — сказала она. — Мы можем сейчас долго спорить, и в итоге ты все равно полезешь в камин. Ты же хочешь поскорее выбраться и найти мадам Клару? Так что лезь уже.

Финч открыл было рот, чтобы подробно и доступно рассказать этой рыжей, что он о ней думает, но потом просто махнул рукой, посчитав, что скорченной рожи Арабелле вполне хватит.

Финч пригнулся и ступил в камин — под башмаками тут же затрещал ломаный уголь. Оказавшись внутри, мальчик задрал голову и увидел в кирпичном дымоходе железные скобы-ступени.

— Ну что там? — взволнованно спросила Арабелла. — Что-то есть?

— Засунь сюда свой нос и сама проверь! — пробубнил мальчик.

— Финч!

Финчу очень хотелось сказать что-то едкое, но он просто ответил:

— Да. Есть. Ступени. Но неизвестно, куда они ведут.

Мальчик выбрался из камина. Арабелла самодовольно улыбалась. Финч едва сдержал себя от того, чтобы взять немного сажи из камина и как следует умыть ею эту зазнайку.

— Думаешь, старик нарочно нам подсказал? — спросил он.

— Да, — уверенно ответила Арабелла. — Помнишь, как он отвлек Герхарта от шкафа, где мы прятались? Думаю, он не хочет, чтобы нас держали взаперти.

— Но зачем ему это?

— Не знаю. — Арабелла пожала плечами. — Может быть, его тронули твои слова об услужении гадким Уолшшам?

— Не думаю. — Финч покачал головой. Он был уверен, что старик не тот, кого могут пронять оскорбления какого-то мальчишки. — Но если Эйсгроу не хотел, чтобы нас держали взаперти, почему тогда он нас просто не отпустил?

— Я не знаю. Может, он не хочет напрямую нарушать приказ хозяина.

— Это странно…

Стоять и рассуждать дальше не имело смысла, и дети полезли в трубу.

В кирпичном лазу было темно, душно и нестерпимо воняло гарью. Местечко — хуже не придумаешь. Как вскоре выяснилось, помимо дымохода, он выполнял функции путепровода, проложенного внутри стен для очистки и ремонта каминов, труб и всех связанных с ними коммуникаций.

Дети вылезли из первой трубы и оказались в точно таком же, выложенном кирпичом, но на этот раз горизонтальном «коридорчике», в котором даже им было тесно и приходилось пригибать головы. Глаза их довольно быстро привыкли к темноте, и Финч с Арабеллой увидели впереди развилку с двумя новыми трубами.

Арабелла спросила: «Куда дальше?», и угольная пыль тут же попала ей в рот, мерзко заскрипев на зубах.

Дети выбрали трубу слева и вновь полезли вверх, цепляясь за железные скобы. Дальше была очередная развилка и новый «коридорчик»…

Порой Финчу и Арабелле попадались воздуховоды, и тогда они жадно вдыхали свежий воздух, идущий из наружных коридоров. Прежде чем, снова погрузиться в духоту и затхлость черных труб, дети делали глубокие вдохи, пытаясь забрать с собой побольше воздуха.

Шаги Финча и Арабеллы гулом разносились по путепроводу, когда они ступали по кирпичным «коридорчикам», а звон металла замешивался в причудливое скребущее эхо, когда они поднимались по железным скобам дымоходов. Пару раз они натыкались на решетки, выводящие наружу, через них в трубы проникало немного света, но открыть их не удавалось.

Финч и Арабелла взбирались все выше и выше. Черная паутина труб и переходов между ними казалась бесконечной. А один раз дети и вовсе выбрели к трубе, из которой тек настоящий жар. Дышать стало совсем тяжело, глаза начало жечь. Запахло дымом, да и сам дым уже заполнял трубу. Кто-то всего лишь зажег камин — причем явно в нескольких пролетах от детей. Если бы зажгли прямо под ними, они мгновенно превратились бы в две обгорелые и угорелые чушки.

В какой-то момент путь наверх преградил люк. Из-за него раздавался гул работающих механизмов. А еще до ушей заблудившихся в стенном лабиринте детей донесся приглушенный рокот метели. За люком располагалась насосная рубка, которая выталкивала дым через штормовые щели во время бурь, но дети этого не знали и поняли лишь, что забрались под самую крышу «Уэллесби». Люк открыть не удалось, как они ни старались сдвинуть рычаг, и детям не оставалось ничего иного, как спускаться и искать другую дорогу.

Финча посетила мысль, что если мистер Эйсгроу действительно намекал им о побеге из котельной, то это была коварная изощренная пытка. Кто знает, вдруг Уолшш приказал своему дворецкому замуровать неугомонных детей в дымоходе. А что, это действительно было бы в духе злобного наследника «славного и древнего семейства» — пока Фанни думает, что они у него в плену, она выполнит все, что ему нужно.

С каждым пролетом, с каждой новой лестницей, мысли мальчика становились все более рваными и непонятными. Он брел и карабкался уже исключительно машинально, почти не понимая, что делает. Финч не обращал внимания ни на жар, порой касающийся их лишь краешком, ни на угольную пыль, лезущую в глаза. Он уже не замечал, как делает судорожные вдохи у решеток воздуховодов, и бессмысленно стучал по решеткам, через которые пробивался свет, без надежды, что какая-то окажется открытой. Он даже забыл об Арабелле. Ему уже казалось, что это никакая не девочка, а его собственная тень ожила и бродит за ним по пятам, повторяет все его движения, все его вдохи.

Финч и его тень-Арабелла прошли мимо очередной решетки, ступили в лужу света, и направились дальше, даже не промочив в ней ноги. Но они не сделали и дюжины шагов, как осознание увиденного догнало их, будто брошенным в спину камнем. Решетка была открыта!

— Выход?

— Выход!

Дети бросились обратно.

Решетка была приоткрыта и удерживалась на подпорке. Они не знали, дело ли рук это мистера Эйсгроу, или же кому-то из слуг просто было велено отправляться чистить какой-нибудь засорившийся дымоход, но разбираться, почему решетка открыта, не было никаких сил.

Выбравшись в коридор, дети, похожие на два уголька на ножках, сразу же ощутили, что будто вылечились от долгой и страшной болезни. К их облегчению, поблизости никого не оказалось — видимо, все были на балу. Какая-то там смена танцев — Финч уже сбился со счета.

Дети кашляли и хрипели. Мальчик уселся на пол, пытаясь прийти в себя. Голова кружилась.

Арабелла опустилась рядом. Девочка была почти полностью покрыта сажей, и от ее кашля в воздух поднимались облака черной пыли. Прекрасное платье, которое дали ей хозяева бала, превратилось в костюм трубочиста. Сам Финч выглядел не лучше.

Постепенно головокружение отступило, да и горло резало уже не так сильно. Тереть опухшие глаза черными от копоти руками мальчик не решился. Он оглядел стены и поймал себя на том, что узнает этот коридор, или, вернее, ряд портретов с толстяками, которые висели между дверями с номерками. Это был второй этаж гостевого крыла.

— Фанни, — отрывисто выдавил из себя Финч и поднялся на ноги. — Нужно ее предупредить. Нужно забрать ее отсюда.

— Но куда мы ее заберем? — Арабелла пыталась стряхнуть угольную пыль с волос, еще больше их загрязняя. — Мы заперты в этом проклятом доме!

— Мадам Клара… она поможет выбраться отсюда. И нужно забрать мистера Риввина. Его нельзя здесь оставлять, понимаешь?

Арабелла кивнула — она понимала.

Финч помог ей подняться на ноги, и вдвоем нетвердой походкой они направились к лестнице.

Когда они добрались до нее, Финч выглянул на площадку, чтобы убедиться, что там никого нет.

— Ты пойдешь к Фанни одна, — сказал он. — И постарайся не попасться Уолшшу или Эйсгроу.

— Что?! Почему я? А ты что будешь делать?

— А я попытаюсь найти мадам Клару.

— Ты думаешь, Уиллаби поможет?

— Пусть только попробует не помочь…

Они разделились. Девочка пошла на третий этаж, где располагалась комната Фанни, а мальчик направился выше…

Вот так чумазый Финч и оказался в одиночестве.

В коридоре четвертого этажа было пустынно. Финч сразу отметил, что здесь редко появляются люди. И хоть кругом не было и намека на пыль, все же сами эти стены, запертые двери комнат, единственная тусклая лампа над лестницей… все это создавало ощущение заброшенности, будто находишься не в настоящем, а краешком глаза заглянул в прошлое.

«Где же живет Уиллаби? — подумал Финч. — В какую сторону идти?»

Мальчик пошел направо и вскоре понял, что он одновременно и ошибся, и попал туда, куда ему было нужно.

Тонкая струйка света, льющаяся из щелочки приоткрытой двери дрожала и извивалась, словно змея.

Возле двери кто-то лежал. Подойдя ближе, Финч содрогнулся. Невероятно худой и изможденный мужчина, с черными кругами вокруг глаз и впалыми щеками, не шевелился. Одет он был в дорогой костюм, из чего Финч сделал вывод, что перед ним кто-то из гостей или хозяев дома. А затем, отметив поразительное сходство с Герхартом Уолшшем и одновременно с Уиллаби, мальчик предположил, что это именно тот, кто должен был помочь ему отыскать мадам Клару… Уильям Уолшш.

Финч испугался. Господин Уолшш, если это был, и правда, он, походил на мертвеца. Склонившись над ним, к своему облегчению, мальчик услышал сиплое дыхание, вырывающееся из приоткрытого рта. Господин Уолшш был без сознания. На его голове алела продолговатая рана — темно-русые с проседью волосы на макушке слиплись от крови.

«Наверное, тот, кто сделал это, в комнате. Может, там и мадам Клара?»

Финч подошел к двери и заглянул в щелочку.

Шевеление.

Так он назвал про себя то, что увидел. Что-то шевелилось, двигалось по комнате. Что-то черное металось за дверью…

Больше Финч ничего не мог разглядеть, и тогда, решившись, он осторожно приоткрыл дверь чуть шире. Ожидая скрипа петель или окрика, мальчик застыл, приготовившись бежать. Ни первого, ни второго не последовало. Зато то, что ему предстало, заставило его забыть о своих прежних страхах и переживаниях.

В комнате висела черная туча. Она была живой и двигалась — то закручивалась спиралью, то вздымалась до самого потолка, после чего стремительно опадала к полу, но за тем лишь, чтобы в следующее мгновение в очередной раз подняться.

Финч сперва даже не понял, что это такое: то ли пыль, то ли дым, но стоило ему опустить взгляд, как все стало ясно. У порога лежали черные, как смоль, перья. Туча, бушующая в комнате, состояла из перьев!

Из комнаты не раздавалось ни единого звука. Перья не шуршали, не шелестели, даже тишина там была какой-то… мертвой. Будто все кругом выключили.

Финч пытался разглядеть что-либо в комнате, но не мог. Волны перьев неистовствовали и бились о стены, порой выплескиваясь «брызгами» в коридор.

И тут тишину внезапно нарушили.

Раздался голос. Он прозвучал так резко и неожиданно, что Финч даже отпрянул.

— Ты мне скажешь… ты мне все скажешь. Как открыть замок? Как достать мое сердце?

Голос, сказавший это, был неприятным, он царапал уши, будто крошечными коготками. Он скрипел, как старый пол.

Финч сразу же понял, кому этот голос принадлежит. В комнате был один из двух жильцов четвертого этажа гостевого крыла, единственный друг Уиллаби Уолшш. Скрипун…

Когда перья в очередной раз разлетелись по сторонам, окутав стены колышущимися черными драпировками, Финч наконец увидел и самого Скрипуна.

Это был невероятно высокий мужчина в черном костюме и цилиндре. В одной руке он сжимал сложенный зонт. Скрипун поднял голову, и взору Финча предстало… сперва он подумал, что лицо Скрипуна тонет в тени от полей цилиндра, но это была никакая не тень. Тяжелое скуластое лицо не-птицы, с острым носом и длинным подбородком, было черным! Не смуглым, а именно черным, как уголь. При этом не-птичьи глаза блестели, как вороненая сталь.

Финч почувствовал, как по спине побежали мурашки, а горло свело судорогой. Пальцы задрожали, и он вцепился ими в полы сюртучка.

Финч узнал того, кого Уиллаби звала Скрипуном. Он уже видел его раньше. Статуя из Гнезда Ненависти Фогельтромм будто ожила. Перед ним во всем своем кошмарном великолепии предстал не кто иной, как Круа Гелленкопф.

Первой мыслью Финча было бежать. Прочь. Не озираясь. Пока его не заметили. Но он тут же поймал себя на том, что не может и шагу ступить.

Мысли в голове заметались лихорадочным роем. Финч понимал, что просто не может убежать, ведь именно это место он и искал. Именно сюда шел, следуя за мадам Кларой…

Перья вновь зашевелились и объяли Гелленкопфа тучей, а затем он вскинул зонтик, и, следуя воле своего господина, они взмыли под потолок комнаты, затянув его жутким ковром.

И тут Финч увидел черный ком, лежащий у ног Гелленкопфа. Ком трясся и царапал руками пол.

С содроганием, мальчик узнал в нем мадам Клару.

Ее всегда собранная строгая прическа рассыпалась. Волосы оказались невероятно длинными — матовыми волнами они растеклись кругом на несколько футов. Платье няни было порвано, словно его иссекли ножами, в прорехах проглядывали белоснежные плечи и ноги, истерзанные и окровавленные. Голова мадам Клары была запрокинута назад, губы ее представляли собой кровавое месиво, из сломанного носа неостановимым потоком текла кровь. Глаза не моргали, словно веки вросли в кожу, и незряче уставились прямо перед собой.

Это было ужасное, ни с чем не сравнимое зрелище. И, глядя на мадам Клару, изуродованную и беспомощную, Финч заплакал. Слезы потекли по чумазому лицу, оставляя на щеках грязные мокрые следы…

Ни мадам Клара, ни ее мучитель не замечали застывшего на пороге Финча.

Монстр с зонтиком склонился к няне и схватил ее за волосы. Мадам Клара закричала. Гелленкопф поднял ее за волосы с легкостью, словно она ничего не весила, и отшвырнул от себя прочь. В тот же миг рухнувшая лавина перьев накрыла комнату, и мальчик не увидел, что случилось с мадам Кларой.

Перья в очередной раз расползлись к стенам, обнажив происходящее наподобие театрального занавеса. Мадам Клара лежала, вжимаясь в пол. Она хрипела, ее грудь сотрясалась, и изо рта вместе с судорожным кашлем вырывались брызги крови.

Гелленкопф вскинул зонт и сделал им резкий выпад в сторону няни. Часть перьев оторвалась от стены и черным рукавом устремилась к распростертой женщине. Перья начали полосовать ее — от каждого такого прикосновения на лице и теле мадам Клары появлялись новые порезы. Она пыталась отбиваться, но все было бессмысленно.

— Мадам Клара! — закричал Финч.

Женщина поглядела на него. Она не произнесла ни слова, но он отчетливо уловил в ее взгляде отчаянное: «Беги!»

Гелленкопф повернулся к Финчу. На его лице появилась смесь раздражения и удивления. Видимо, он не представлял, что это за существо в дверях и откуда оно здесь взялось. Но существо было настроено решительно…

Финч вытащил из кармана крошечный, под стать ему самому, револьвер. Направил его на Гелленкопфа.

— Не трогай ее! Или я… или я…

Даже слепой увидел бы, как дрожит револьвер в пальцах Финча. Даже глухой различил бы страх в его голосе.

Но Гелленкопф не был ни слепым, ни глухим.

— Убей его! — велел он неизвестно кому и снова повернулся к мадам Кларе, словно позабыл о самом существовании чумазого мальчишки.

Портьера черных перьев на стене колыхнулась, и из нее, опираясь на трость, выбрался старик в белом костюме и треуголке.

— Неугомонный внук Птицелова… — проговорил с улыбкой Одноглазый. — Думаю, он не будет против, если я тебя выпотрошу.

Мальчик не успел ничего предпринять, когда Корвиус вскинул руки и обернулся белой вороной. А затем птица набросилась на него, выбила из руки револьвер. Финч попытался защитить лицо руками, и когти, разорвав рукава, вспороли его кожу. Боль была жуткой. Ворона била его крыльями, клевала и неистово рвала когтями.

Финч попятился и вновь оказался в коридоре. Он вопил и пытался отмахиваться. В какой-то момент ему удалось схватить ворону за крыло обеими руками. Финч дернул. Раздался хруст, но птица, закаркав от боли, забила свободным крылом еще яростнее. А затем вонзила все свои когти в плечо мальчика, с легкостью разорвав и сюртучок, и жилетку, и рубашку.

Не осознавая, что делает, Финч вонзил зубы в птичье крыло и сжал их что было сил. Ворона дернулась так яростно, словно пыталась распасться на две части. Она уже не каркала — а жутко, пронзительно орала. Вырвавшись из рук Финча, она извернулась и каким-то невероятным образом отшвырнула его от себя.

На том месте, где только что была ворона, стоял, скрючившись и с трудом опираясь на трость, Горан Корвиус. Его белый костюм был покрыт черной кровью и сажей, сломанная рука висела плетью. На плече кровоточил след от укуса.

Единственный глаз не-птицы пылал яростью. Старик не ожидал отпора, он-то полагал, что с легкостью расправится с каким-то мальчишкой. Но он не был бы успешным интриганом, если бы не делал выводы из своих промахов.

— Этого стоило ожидать, — едва слышно прохрипел Корвиус. — Внук Птицелова… Непредвиденные обстоятельства… Узелки и нити, выбившиеся из плетения…

Финч глядел на этого жуткого старика и не мог разобрать ни слова — голос Одноглазого звучал, как шорох, напоминающий шарканье ногами по полу. Финч вдруг вновь почувствовал себя отсталым. Он совершенно не знал, что делать. Все его мысли сейчас занимали лишь доносящиеся из комнаты крики мадам Клары и вкус… горький вкус крови не-птицы во рту.

Одноглазый одним движением вытащил из трости клинок и небыстро, осторожно двинулся к мальчику. Теперь он был готов к любым неожиданностям.

— Мне будет так приятно это сделать, — сказал Горан Корвиус. — Пока ты жив, искоренение семейства Трогмортона будет не полным. Внук Птицелова… нить, выбившаяся из плетения…

Финч попятился.

— Нет-нет, — угрожающе проговорил Одноглазый. — Ты так просто не уйдешь. Думаешь, что старик слишком немощен, чтобы тебя догнать?

Горан Корвиус поднял клинок и вдруг… отпустил его. Тот просто повис в воздухе рядом с ним. Сунув руку в карман, Одноглазый извлек что-то из него. Он швырнул это «что-то» вперед, и оно мягко покатилось по полу. Когда красный шар стукнулся о башмак Финча, мальчик с удивлением понял, что это обычный клубок шерстяных ниток. Клубок выглядел совершенно безобидным и…

И вдруг все изменилось.

Финч моргнул и застыл. Только что он был в коридоре гостевого крыла, а вот — он уже в совершенно другом месте. Причем в таком, что впору взять и сойти с ума.

Начать с того, что больше это был никакой не коридор. Темно-красные стены, пол, потолки, лампы казались мягкими, шершавыми, и Финч понял, что все кругом связано из нитей. Свет в лампах также имитировали нити, но белые — длинными извивающимися щупальцами они выползали из плафонов и врастали в окружающие предметы.

Мальчик неуверенно шагнул по вязаному, как кофта, полу. Учитывая низкие покатые своды, он предположил, что находится на чердаке или в мансарде. Здесь было тихо, лишь из углов раздавалось едва слышное шуршание — крутились колеса ткацких станков, прядущих все новые и новые нити.

В стене было пробито окно, и Финч выглянул наружу. То, что он увидел в окне, заставило его отшатнуться.

Город, как и все на чердаке, был связан из нитей — улицы, дома, крыши, фонарные столбы…

Что-то коснулось ноги мальчика, он дернулся и опустил взгляд — на него пуговичными глазами смотрело какое-то крошечное существо с нитяными щупальцами.

— Покорми нас, — молящим голоском проговорило оно. — Покорми, покорми нас!

Из-под столов выглядывали глаза-пуговицы других вязаных существ. Шевеля лапками и щупальцами, переваливаясь с ноги на ногу, вязанки трусили головами. Эти странные нелепые куклы были испуганы появлением незнакомого мальчика, но тот не предпринимал никаких попыток навредить им, и они осмелели, рискнули высунуться из укрытий.

— Покорми… покорми нас!

— Отстаньте, — велел Финч. — Как отсюда выбраться? Вы знаете?

— Покорми… ну пожалуйста…

Финч понял, что ничего не добьется от вязаных коротышек, огляделся по сторонам и увидел дверной проем. Осторожно подойдя и выглянув, мальчик обнаружил лишь еще одну комнату — почти идентичную той, в которой находился: ткацкие станки, верстаки, окно, и… еще одна дверь. Он ринулся к ней. Но и за ней его ждало то же самое. Еще один чердак. И повсюду были вездесущие вязаные куклы. Словно коты, они терлись о ноги и молили:

— Покорми нас!

— У меня нет для вас еды! — раздраженно бросил Финч.

— Зато у меня есть, — раздался голос из угла.

Финч замер, глядя на то, как нити в стенах расплетаются, образуя проход, и из него медленно выбирается Одноглазый.

— Мои милые глупые вязанки! — сказал он. — Хозяин дома!

— Покорми… — Они устремились к нему гурьбой. — Покорми нас…

Старик отшвырнул их ногой, после чего засунул руку в стену и вытащил из нее, словно взял с полки в шкафу, свой клинок.

— Конечно, мои милые, только сперва угощу нашего гостя.

Шевеля длинным скрюченным носом, Корвиус двинулся к Финчу.

— Где я?! — закричал мальчик.

Одноглазый окинул взглядом стены и пожал плечами.

— Это мой дом, — сказал он.

— Но как я сюда попал? Этого… этого просто…

Одноглазый подходил все ближе…

— Ну да, — кивнул он. — Этого просто не может быть. Чтобы кто-то вдруг взял и оказался внутри клубка? Нет-нет, это совершенно невозможно.

Финч опешил. О чем говорит этот безумец? Внутри клубка?!

— Ты не сбежишь, как ни старайся, — изрек Одноглазый. — Отсюда для тебя нет выхода.

Несмотря на его слова, Финч сорвался с места и бросился бежать. Не разбирая дороги, он выскочил из дверного проема, быстро преодолел чердак, не останавливаясь ни у вязаных сундуков, ни у ящиков, полных клубков, ни у одинокого окна, за которым открывался жуткий нереальный вид на простирающиеся кругом нитяные кварталы. Финч оказался на точно таком же чердаке — уже третьем по счету. Пересек и его. И снова он попал в угрюмую вязаную комнату. Старик не солгал. Выхода отсюда не было…

— Эй! Внук Птицелова! — позвал Одноглазый. — Куда ты подевался?! И почему нынешние дети не верят на слово? Вот в наше время старших уважали, прислушивались к ним…

«Если нельзя сбежать, — подумал Финч, лихорадочно озираясь по сторонам, — нужно спрятаться!»

Отчаянно надеясь, что у старика нюх хуже, чем у ищейки Кэрри, Финч нырнул под один из заваленных грудой красной пряжи верстаков.

Оказавшись в укрытии, он замер за ткацким станком, прислушиваясь.

Кто-то подергал его за штанину. Финч опустил взгляд и увидел нечто, напоминающее крошечного бордового осьминога. Вязанка была старой, вся в пыли, нити на ее «шкурке» в некоторых местах порвались. Она выглядела очень грустной — так показалось Финчу.

«Ну вот, — раздраженно подумал он. — Сейчас попросит покормить ее».

— Забери меня… — неожиданно взмолилась вязанка. — Забери меня с собой…

— Я не могу.

— Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста…

— Я не могу тебя взять.

— Здесь плохо… мне здесь очень плохо…

Рассуждать не было времени, и, подхватив нитяное существо, Финч засунул его под сюртучок. Вязанка оказалась на удивление теплой. Она немного покопошилась, а потом затихла, будто заснула.

И тут Одноглазый нашел Финча. Зайдя на этот чердак, старик сразу же понял, где прячется мальчик. Подойдя к верстаку, он резко наклонился и без предупреждения ткнул шпагой в Финча. В самый последний момент мальчик успел крутануть колесо ткацкого станка, и клинок, попав в прорезь между спицами колеса, вырвался из руки злобного не-птицы.

Финч не стал дожидаться, когда старик схватит его, и, выбравшись из-под станка, отпрянул от Одноглазого. Тот поглядел на него, усмехнулся.

— Ну давай, Внук Птицелова, — прохрипел он, наклонился и поднял клинок. — Сделай то, что сделал бы твой дед. Убей меня! Сними с меня шкуру! Давай же, чего глядишь своими перепуганными глазенками?

И Финч сделал то, чего от себя не ожидал. Его руки, словно сами собой, схватили из ближайшего ящика клубок ниток и швырнули его в старика. Вскинув клинок перед лицом, Одноглазый отбил клубок прочь. Финч схватил следующий, ловко метнул и его.

— Грязный маленький ублюдок! — закричал Одноглазый и шагнул к мальчику.

Но Финч не прекращал обстрел. Клубок за клубком отправлялся в полет, причиняя не-птице недюжинное раздражение и даже боль. Хоть клубки и казались мягкими, но при этом они были довольно увесистыми. Все их отбить не-птице не удавалось — какие-то клубки достигали цели: они били Одноглазого в грудь, попадали в лицо…

И тем не менее, Финч не успел ни придумать, что делать дальше, ни хотя бы насладиться своей маленькой местью. Потянувшись в ящик за очередным клубком, он почувствовал, что не может вытащить руку. Опустив взгляд, он с ужасом увидел, что клубки в ящике ожили и расплелись — один вцепился в его пальцы, другой схватил за манжету.

— А ну, отпустите! — воскликнул мальчик и с силой выдернул руку.

Сорвав с рукава прилипчивый клубок, Финч уже развернулся, чтобы броситься бежать, но тут из ближайшей стены вырвались нити — они стремительно обхватили его запястье. Пол под ногами зашевелился и начал опутывать башмаки и штаны. Сам чердак Одноглазого ожил!

— А-а-а! — закричал Финч и принялся срывать с руки нити, но другие тут же оплетали его.

— Пустите! Пустите!

Нити не слушались. Вырываясь из пола, они охватывали его путаными корнями, поднимаясь все выше. Те, что выросли из стены, затягивали руки, и стоило ему оторвать одну кисть, как тонкие, но сильные красные путы с удвоенной силой пеленали другую.

Всего за несколько мгновений он оказался в коконе, напоминая большую вопящую катушку. Одноглазый подковылял к плененному мальчику.

— Выбившиеся нити… — проговорил он, — всего лишь выбившиеся нити…

Финч врастал в стену, нити оплели его горло, пережали его, и он почувствовал, что задыхается. Раскрыв рот, мальчик, попытался сделать вдох и не смог. В глазах начало темнеть…

И тут кто-то закричал:

— Фи-и-инч!

Горан Корвиус дернул головой и оскалился. Подобного он, судя по всему, не ожидал…

— Гости пожаловали! — злобно прохрипел Одноглазый, и тут чердак исчез…

Финч брыкался и дергался. Он снова был в коридоре гостевого крыла на четвертом этаже «Уэллесби». Хоть и не осознавал этого. Мальчик не стоял, примотанный к стене, а лежал на полу, и не было никаких нитей, но он продолжал биться, пытался вырваться из несуществующего кокона.

В коридоре появились люди. Они пришли со стороны лестницы. Краем глаза Финч успел заметить Фанни и Арабеллу. Кто с ними был еще, мальчик не видел, но сразу же узнал голос мистера Риввина:

— Ну почему вы меня сюда притащили? — проканючил тот. — Зачем вы меня разбудили? Мне снился такой приятный сон. Я пил чай. И там был слон. И слон пил чай. Я выловил его из снежной бури. Он попался мне на удочку, но потом убежал, и мне пришлось приманивать его вареньем. А варенье я сварил из башмаков и старых барабанов.

Но никто его не слушал.

— Финч! — снова завопила Арабелла, с ужасом глядя на распростертого у ног Одноглазого мальчика.

— Все по порядку, — рявкнул Горан Корвиус. — Сперва ты…

Он резко вскинул клинок и прямо на глазах у пораженной Арабеллы вонзил его в грудь Финча.

— Нет! — закричала девочка.

Но Финч и не думал умирать. Он упер руки в пол и попробовал отползти.

— Что такое? — недоуменно проговорил Горан Корвиус. Его клинок оплетали щупальца из бордовых нитей. Вязанка, которую Финч вытащил из клубка, попыталась его защитить.

— Маленький предатель! — закричал Одноглазый.

Он дернул рукой и вырвал клинок из вязанки, разрезав ее конечности. Вязанка заныла и заползла обратно, к мальчику под сюртучок. Ее бывший хозяин снова вскинул клинок, намереваясь вонзить его Финчу прямо в лицо, но так и не успел этого сделать. И помешал ему, как ни странно, мистер Риввин.

Оттолкнув от себя руку поддерживавшей его банкирши с улицы Мэпл, он закричал. Закричал так, что стоявшие рядом с ним люди отшатнулись и вжались в стены, зажимая себе уши руками.

А затем мистер Риввин перестал быть собой.

Он рухнул на колени, словно кто-то невидимый вывернул его ноги из суставов. Кожа мистера Риввина побелела, глаза округлились и налились чернотой, нос заострился и удлинился. Он, наконец, стал тем, кем он был, — не-птицей. Но трансформация на этом не остановилась. Раздался жуткий скрежет, будто кости в теле мистера Риввина начали гнуться. Его руки и ноги истончились, обратившись лапами с длинными острыми когтями. Костюм исчез и теперь представлял собой грубую белую шкуру, каштановые волосы на голове за одно мгновение отросли и побелели. Нос превратился в самый настоящий клюв, черты исказились до неузнаваемости.

Мистер Риввин больше не был ни красавчиком, ни даже не-птицей. Это жуткое существо напоминало помесь огромного белого пса и птицы.

Вот теперь он действительно походил на монстра. И монстр прыгнул.

Горан Корвиус словно позабыл о Финче, который пополз в сторону, спеша убраться подальше от Одноглазого и того, что прежде было мистером Риввином.

Старик обернулся белой вороной. Поврежденное крыло срослось, и он взмыл под потолок коридора в ту самую секунду, как песья птица с грохотом приземлилась на то место, где он только что стоял.

В следующее мгновение Горан Корвиус снова стал собой и сделал выпад клинком, прошив шкуру монстра. Тот заревел и дернул головой, пытаясь пронзить Одноглазого своим острым клювом, но старик снова превратился в ворону и взлетел к потолку.

Песья птица задрала голову и поглядела на Корвиуса безумным голодным взглядом. Она раскрыла клюв, с него на пол закапала вязкая, как плавленый воск, слюна.

Ворона издевательски каркнула, но она рано радовалась. Монстр подобрался и прыгнул. Извернувшись всем телом, он приземлился на потолке, вонзив в него когти всех четырех лап. Зависнув под потолком вниз головой, монстр оттолкнулся и снова прыгнул. Увернулся Одноглазый лишь чудом. На полу он уже оказался в виде не-птицы и насмешливо повел перед собой клинком, подманивая противника. И противник не заставил себя ждать. Он набросился на не-птицу. Острый клюв и длинные кривые когти заскрежетали о вспорхнувший клинок Горана Корвиуса. А затем обоих дерущихся будто подхватил вихрь.

Схватка шла на полу коридора, на стенах, под потолком. Для противников не существовало никаких преград.

Корвиус будто танцевал, прыгая и вращаясь с невиданной для старика прытью и совершая стремительные выпады, а монстр дергал головой из стороны в сторону, клацал клювом, словно клещами, но раз за разом захватывал лишь воздух.

Шпага Корвиуса походила на иглу швейной машины, она несколько раз прошила грудь и лапы монстра, но этого оказалось недостаточно. В какой-то момент старик утратил бдительность, и клюв Риввина вонзился ему в живот. Одноглазый закричал и попытался превратиться в ворону.

Песья птица не дала ему этого сделать — она мотнула головой, вырвав клюв из тела Корвиуса, и ударила его лапой. Чудовищные когти разорвали лицо старика. Наполовину преобразившись (голова Корвиуса уже походила на воронью, а левая рука обросла перьями), он отлетел к стене.

Истекая черной кровью, Одноглазый сполз по ней. Шпага выпала из его разжавшейся руки и со звоном стукнулась о паркет. Старик дернулся и прохрипел:

— Мое… Пророчество…

После чего его изуродованная голова опустилась на грудь.

Горан Корвиус был мертв.

Глянув на него, песья птица издала карканье, отдаленно похожее на смех, и развернулась. После чего, хрипя и пошатываясь, двинулась к застывшим Фанни, Арабелле и банкирше с улицы Мэпл, которые с ужасом наблюдали за схваткой. Черная кровь капала на пол из ран в груди и впалом брюхе. Рядом капала желтоватая слюна.

Не дойдя до них несколько шагов, монстр остановился. Высунув из клюва длинный черный язык, он попытался зализать раны, но тут силы покинули его. Мотнув головой, песья птица рухнула на пол.

Монстр исчез. На полу лежал, распростершись, мистер Риввин. Раскинув руки в стороны, он уставился в потолок.

Молодой человек судорожно заморгал, словно пытался разглядеть что-то в потемках под сводами или же намеревался вытряхнуть из глаза соринку.

Банкирша с улицы Мэпл бросилась к нему, опустилась на пол рядом и положила его голову себе на колени.

— Вы все еще здесь? — спросил мистер Риввин, переведя свой взгляд на нее.

— Конечно, — ответила женщина. Ее веки покраснели, по щекам текли слезы…

— Вас не испугал мой вид?

— Вы еще мою семейку не видели, — невесело улыбнулась мадам и чуть приподняла полу сюртука мистера Риввина — шарф был весь в крови, к первой ране добавились еще две.

— Кажется… кажется, я умираю, моя милая банкирша с улицы Мэпл, — негромко проговорил мистер Риввин и закрыл глаза. Его костюм стремительно намокал от крови, кругом растекалась вязкая черная лужа…

— Финч! — воскликнула Арабелла. — Что ты делаешь?!

Мальчик ее не слушал. Спотыкаясь и держась за стены, он двинулся к двери комнаты Скрипуна. Добравшись до нее, он схватился за дверной косяк и исчез внутри.

В комнате никто так и не обратил внимания на схватку в коридоре. Гелленкопф, вероятно, думал, что его приспешник расправится со всеми, кто рискнет ему помешать.

— Тебе нравятся мои перья? Это — все для тебя, Клара, — хвастливо говорил Гелленкопф. — Но кое-что я оставлю для проклятого Песочного Человека. Вы забрали у меня почти все, но эти жалкие крохи… их хватит. Пока я не верну себе свое сердце…

Гелленкопф держал мадам Клару за горло перед собой. Зонтик его висел рядом в воздухе, словно поддерживаемый невидимой рукой.

Усмехаясь, Гелленкопф просунул большой палец в рот мадам Клары и резко дернул им в сторону. Ноготь разрезал ее щеку, как нож, и вырвался на свободу. Лицо мадам Клары залило кровью. Она дернулась и повисла в руках мучителя.

Финч наклонился и нашарил в куче черных перьев револьвер. Поднял его…

На его глазах выступили слезы ненависти. Он не собирался больше угрожать или вообще хоть что-то говорить.

Финч просто нажал на спусковой крючок.

Раздался грохот, которого мальчик не ожидал от этой крохи, револьвер дернулся из ладони, словно обезумев, но Финчу удалось удержать его в руке.

Эхо от выстрела стремительно умирало. Все кругом будто застыло в вязком киселе.

Прошел миг… другой…

Гелленкопф разжал пальцы, и мадам Клара рухнула на пол. Сам он повернулся к мальчишке и усмехнулся.

— Неужели ты думаешь, что… — Гелленкопф оборвал себя на полуслове. На его лице появилось недоумение, за ней пришла боль, и в следующий миг — осознание.

Гелленкопф опустил взгляд и увидел круглую дыру в жилетке, из которой, впитываясь в ткань, вытекала черная кровь.

Его рот исказился и раскрылся. Гелленкопф сделал судорожный вдох и… закричал.

Перья в комнате пришли в движение. Подернувшись, будто на ветру, они медленно поползли к Гелленкопфу, постепенно набирая скорость. Добравшись до него, перья начали врастать в его тело, забираясь внутрь через прореху в груди и широко распахнутый рот, словно в две чудовищные воронки.

Собираясь со всех сторон, в какой-то момент они накрыли и Финча. И тогда он буквально на своей шкуре ощутил, что это такое — оказаться в сердце этой перьевой метели. Его било и толкало, швыряло из стороны в сторону, пинало и тащило по полу. И все это одновременно. Он кричал, закрывал голову руками, но даже не слышал собственного крика.

Все закончилось так же стремительно, как и началось. Черная туча словно выплюнула Финча.

Он обнаружил себя лежащим на полу и схватившимся обеими руками за трубу радиатора. Не решаясь разжать пальцы, Финч повернул голову. Туча, словно злобный черный дух, заползала в трясущегося Гелленопфа, и ее последние конечности как раз забирались в его грудь и рот.

Когда последнее перо исчезло внутри Гелленкопфа, он схватил зонтик, резким движением раскрыл его над головой, словно спрятался под ним от снега, и замер. Веки его опустились, рот закрылся. Он прекратил шевелиться и будто превратился в статую.

Финч не стал проверять, что с ним случилось. Он знал, что Гелленкопф жив. Всем своим существом ощущал, что это чудовище не умерло. Оставаться на месте было нельзя, ведь если он очнется…

Отпустив трубы, Финч перевернулся и пополз к распростертой на полу женщине. Оказавшись рядом, он взял ее за руку.

— Мадам…

Клара Шпигельрабераух не могла даже повернуть к нему голову. Ее изрезанное лицо было залито кровью, ужасный кровоточащий шов тянулся до середины щеки, как отвратительная полуулыбка.

— Риввин… — сорвалось с ее губ. — Я слышала… Его голос… он здесь?

— Да, мадам. Мистер Риввин здесь.

— Спаси Риввина, — прошептала она. — Это важнее всего. Забери его отсюда…

— Но как, мадам? Я…

— Окно… Открой окно… Скорее…

Финч вскочил на ноги и бросился к окну. Он с силой дернул рычаг, вжав голову в плечи и ожидая, что буря вот-вот сметет его своим напором. Штормовые ставни поднялись, но метели за ними не оказалось. Зато в буре был пробит уже знакомый Финчу коридор, который вел прочь от «Уэллесби».

— Финч! — раздался за спиной сдавленный голос Арабеллы.

Он обернулся. Девочка стояла в дверях, по очереди переводя немигающий взгляд на всех, кто был в комнате. За ее спиной замерла Фанни. От ужаса женщина зажала рот руками.

— Скорее! — воскликнул Финч. — Нужно бежать! Фанни! Мистер Риввин — мы должны забрать его! Фанни, очнись!

Мадам Розентодд дернулась и сбросила оцепенение. Не говоря ни слова, она бегом вернулась в коридор и вскоре вернулась вместе с банкиршей с улицы Мэпл. С трудом они затащили в комнату мистера Риввина, поддерживая его под руки.

— Кто это такой? — спросила Фанни, кивнув на Гелленкопфа.

Финч подошел к мадам Кларе и вновь взял ее за руку.

— Дети! — Банкирша с улицы Мэпл, наконец, решила все выяснить. Хоть и выбрала для этого не слишком подходящий момент. — Что здесь творится? Что все это значит?!

— Мадам, туда! — Финч ткнул рукой в сторону окна и белого тоннеля за ним. — Тащите его туда!

— Там человек лежит у дверей. Он жив, но….

— Нет времени спорить, мадам! О нем позаботятся. Скорее!

Банкирша с улицы Мэпл кивнула. Они с Фанни потащили к трубе в снежной буре мистера Риввина, который вдруг пришел в себя и что-то забормотал о слонах в чулках и о лоскутных одеялах, сшитых из обрывков ночи, лунного света и чернил.

Перевалив мистера Риввина через подоконник, женщины забрались следом в трубу и поволокли его прочь.

Фанни обернулась:

— Вы… за нами?

— Уходите! — велел мальчик. — Мы догоним…

— Финч!

— Мы догоним!

Фанни отвернулась, и они с банкиршей, волоча мистера Риввина, двинулись по трубе.

Арабелла подошла к Финчу и няне на негнущихся ногах. Ее лицо блестело от слез.

— Мадам Клара… что он с ней сделал?..

— Нам надо забрать ее, — прошептал Финч. — Надо забрать ее…

Мадам Клара теряла сознание и возвращалась в него раз за разом, словно кто-то включал и выключал ее, дергая невидимый рубильник. Это было жутко, и Финч не знал, что с этим делать. Она то обмякала и будто бы умирала, а то вздрагивала и начинала биться, словно забыла все и отчаянно пыталась понять, где она и что происходит.

В комнате вдруг раздался дрожащий от обиды и непонимания голос:

— Скрипун… Скрипу-ун…

Финч поднял голову. Рядом с Гелленкопфом стояла Уиллаби. Она казалась совсем крошечной, в сравнении с этим великаном. Девочка дергала его за рукав.

— Уиллаби! — закричал Финч. — Не трогай его!

— Это ты! — Уиллаби гневно на него посмотрела. — Ты убил Скрипуна! Моего единственного друга!

Кажется, ее больше волновал Гелленкопф, чем ее собственный отец, лежащий в коридоре без сознания.

— Мой Скрипун…

Финч попытался ее образумить:

— Уиллаби, ты непонимаешь…

— Скрипун! — Уиллаби прикоснулась к его запястью. — Скрипун…

И Гелленкопф шевельнулся. Он задрожал, его веки подернулись.

Финч с ужасом услышал, как затрещала ручка зонтика, когда длинные черные пальцы ее крепко сжали.

Гелленкопф дернул висевшей вдоль тела рукой и отшвырнул Уиллаби от себя прочь. Удар был так силен, что девочка пролетела половину комнаты и ударилась о стену. Уиллаби рухнула на пол, как ком тряпья.

— Кла… ра… — прохрипел Гелленкопф и открыл глаза.

Мадам Клара словно услышала его и в очередной раз очнулась.

— Бегите… — едва слышно произнесла она. — Я не могу… бегите… скорее…

Финч склонился над ней и сказал:

— Я пришел сюда за вами. Без вас я никуда не уйду.

Он неловко закинул ее руку себе на плечо, Арабелла сделала то же самое, и они поволокли ее к окну. Мадам Клара была тяжеленной — она весила, как дом, отлитый из чугуна.

Гелленкопф окончательно пришел в себя. Он повел головой и бросил испепеляющий взгляд на беглецов.

— Клара… — проскрежетал он. — Ты… ты не уйдешь от меня…

Гелленкопф качнулся и сделал шаг. Преградив детям путь, он встал между ними и окном.

— Ты ее не заберешь! — закричал Финч и прижал к себе мадам Клару так сильно, как только мог. — Я не отдам ее!

Гелленкопф поднял зонтик.

И тут Финч в полной мере осознал, кто это такой. Пусть у Круа Гелленкопфа не было его былых сил, от него веяло морозом и опустошающим бесконечным отчаянием. Это был не тот старик Одноглазый — черной тенью над мальчиком нависло нечто совершенно иное, будто сама стихия — это была будто бы сама зима. Не падал снег и не дул порывистый ветер, но тем не менее не оставалось сомнений, что зима здесь, она дышит и готова убивать. Финч ощутил себя слабым и жалким, совершенно никчемным.

Арабелла, видимо, чувствовала нечто похожее, поскольку тряслась всем телом, задрав голову и не мигая глядя на высоченного не-птицу в черном цилиндре.

— Ты очень зря попытался навредить госпоже Уиллаби, — раздался голос от дверей.

Гелленкопф медленно повернул голову и увидел мистера Эйсгроу, склонившегося над бессознательной девочкой.

— Ты очень зря попытался навредить господину Уильяму, — проговорил дворецкий.

— Тебя это не касается, Мноммор, — оскалившись, ответил Гелленкопф.

— Ошибаешься, — сказал дворецкий и распрямился.

Он вскинул руку, завел ее за голову и… Финч сперва даже не поверил своим глазам. За сегодняшний день он повидал уже предостаточно, но то, что сделал старик, его ошарашило настолько, что он просто захлебнулся от оживающего прямо перед ним кошмара.

Мистер Эйсгроу нашарил на затылке среди волос спрятанную пуговицу и вытащил ее из прорези. Отстегнул вторую, которая скрывалась под воротником рубашки на шее сзади. Остальное произошло само собой. Лицо дворецкого зашевелилось, словно все мышцы под ним пришли в движение и напряглись волной. А затем его голова расстегнулась, как капюшон, и из нее показались влажные кончики черных щупалец. Они выбрались из прорези и стащили с себя старческое человеческое тело, которое, расстегнувшись полностью, упало на пол.

Чудовище, которое жило внутри дворецкого, казалось, состояло из одних лишь щупалец, которые все росли и росли. И в какой-то момент эти кошмарные отростки заполнили собой уже едва ли не половину комнаты. Финч не понимал, как это существо могло умещаться в сухоньком теле мистера Эйсгроу.

Щупальца, извиваясь и оставляя на полу склизкий след, потянулись к не-птице.

— Ну что ж, — негромко произнес Гелленкопф и вскинул зонтик, словно шпагу. Он шагнул прямо в объятия щупалец и сделал выпад.

Дети глядели на происходящее, как завороженные, не в силах пошевелиться.

Из тоннеля показалась Фанни. Она сползла с подоконника в комнату. Прикрывая глаза рукой, словно боясь, что если взглянет на происходящее, то или замрет так же, как дети, или вмиг поседеет, она подбежала к Финчу и схватила его за плечо.

— Скорее! — воскликнула Фанни. — Бежим отсюда!

Дети словно очнулись от сна. Финч, Арабелла и Фанни втроем потащили мадам Клару к окну.

Финч первым забрался на подоконник. Он потянул мадам Клару к себе, но его сил не хватило, чтобы затащить ее туда. Арабелла поднялась к нему и вдвоем они еле-еле, но все же подняли мадам Клару наверх.

— Быстрее, быстрее, — взволнованно приговаривала Фанни. Она попыталась влезть на подоконник следом, но тут ее длинное платье сыграло с ней жуткую шутку — его подол зацепился за трубу теплофора. Финч бросился было к Фанни, чтобы помочь ей, но она решительно воскликнула:

— Тащите ее отсюда! Я следом!

В тоннеле, проделанном в буре, тело мадам Клары вдруг стало почти невесомым. Тащить ее стало легко, словно она была из пуха, и дюжина ярдов прочь от «Уэллесби» промелькнули незаметно. Но где же Фанни?..

Финч обернулся и похолодел.

Фанни все пыталась освободить платье, а за ее спиной шевелилась и блестела клубящаяся лоснящаяся тьма. Черная тварь, вылезшая из дворецкого, затянула собой уже всю комнату. Одно из щупалец обхватило женщину за пояс. На лице мадам Розентодд застыл подлинный ужас.

— Фанни! — закричал Финч.

— Не-е-ет! — закричала Фанни, и в следующее мгновение она исчезла в черном клубке.

Финч отпустил мадам Клару и ринулся к окну. Он не знал, что делать, не представлял, как будет вызволять Фанни, но он ни секунды не сомневался.

Вот только у снежной бури было свое видение происходящего. Будто издеваясь, она заштопала дыру едва ли не перед самым носом Финча. Проход между беглецами и «Уэллесби» исчез.

Глава 15 Эффект замещенной жизни

Подрагивающие языки пламени отражались в круглых стеклышках очков.

Доктор Нокт не мигая глядел на огонь в камине, задумчиво поглаживал черную, с легкой проседью, бородку и постукивал ручкой по странице толстой тетради в темно-красной кожаной обложке.

В верху страницы было выведено: «Глава 4», но сама глава отсутствовала — ниже в разброс и без какого бы то ни было порядка чернели обрывочные фразы (какие-то описания и реплики), большинство из которых к тому же было еще и вычеркнуто; между ними расположились рисунки: мотылек с полосатыми крылышками, младенец с головой пса, кошачья шкура, плотоядное растение, из пасти которого торчит чья-то рука…

Доктор Нокт решил, что сейчас неплохое время, чтобы заняться своей книгой, вот только мысли его то и дело возвращались к странностям, которым он стал свидетелем в этом доме.

Дом № 17 на улице Трум был не просто неприветливым — он был будто пропитан мрачными тайнами.

Начать с висельника, этого Франки. Доктор сразу понял, что его убили. Молодой констебль верно подметил: борода, заправленная в петлю, это явное свидетельство того, что мистер Франки не сам решил повеситься. А это значило, что где-то в доме находится убийца…

Потом начали происходить вещи и вовсе безумные. Через заднюю дверь заявился старик. И пусть он выглядел совершенно спятившим, да еще и основательно пьяным, все же нельзя было отрицать того невозможного факта, что сквозь бурю он как-то прошел. Да и не стоит забывать о том, что он говорил: шагающий трамвай, похищение домовладельца и прочее… Сейчас этот Хэмм, закутанный в пледы и выпивший два пузырька нервных капель, храпел в подвале, но само его присутствие вызывало какую-то непонятную тревогу.

Впрочем, еще бо́льшую тревогу у доктора вызывала мадам Шпигельрабераух, к которой он, собственно, и пришел. Если бы доктора Нокта попросили поставить ей диагноз, то он склонялся бы к нервическому психозу с внезапными сменами настроения и острыми приступами обсессий.

Ее жуткий и безумный крик до сих пор стоял у него в ушах. Они с ней говорили, и на миг доктору даже показалось, что она откуда-то его знает, а потом эта женщина вдруг ни с того ни с сего резко вскинула голову и закричала, а когда он попытался успокоить ее, оттолкнула его в сторону и, ничего не пояснив, умчалась вверх по лестнице. Он был совершенно сбит с толку, но ему быстро объяснили, что мадам Шпигельрабераух — весьма эксцентричная особа, и если ей внезапно вздумалось кричать и бегать по лестницам — что ж, это ее право. Особенно, учитывая тот факт, что отныне она — новая домовладелица.

Все это было невероятно подозрительно — доктор чувствовал себя так, будто случайно оказался на тайном собрании заговорщиков и никак не может собрать воедино, что они обсуждают, что за планы строят и что за интриги плетут.

Что уж говорить, если даже здешние дети вытворяют вещи, не поддающиеся здравому смыслу и объяснению: сперва отправились якобы за печеньем прямо перед бурей, а затем этот мальчишка… этот странный мальчишка отчего-то решил, что он не тот, за кого себя выдает.

Доктор Нокт чувствовал, что дело, которое привело его сюда, явно было связано со всем, что здесь творится…

Дом № 17 на улице Трум не так давно погрузился в тишину и, казалось, наконец обрел долгожданный покой. Снаружи по-прежнему бушевала снежная буря, но внутрь ее стонущие-воющие голоса залетали уже приглушенные, будто придавленные подушкой.

Жильцы старались носа не высовывать из своих квартирок, а те носы, что все-таки порой показывались на лестнице, были сонными, заспанными и порой сопливыми.

Как только по дому расползся слух о том, что сюда занесло доктора, жильцы тут же, не сговариваясь, повадились на первый этаж просить что-нибудь от мигрени, от кашля, от грусти да от бессонницы. Впрочем, постоянные звонки вызова лифта, раздающиеся едва ли не над самым ухом мистера Додджа, быстро старшему констеблю надоели, и под угрозой ареста (за жестокое убийство его безмятежности) он потребовал от жильцов оставить доктора и его самого в покое. После чего шепотом попросил у доктора парочку пилюль от беспокойства, в очередной раз подивился, куда же исчез Перкинс, и вернулся к чтению.

На первом этаже раздавался храп — мистер Поуп спал на своем стульчике у лифта, укрывшись газетой, точно одеялом. Его супруга, миссис Поуп, обмотанная шарфом с головы до ног, обошла весь дом, осеняя лестницы и этажи протяжным чиханием, после чего спустилась обратно, сообщила присутствующим, что с домом все в порядке, и потребовала, чтобы до конца бури ее не смели будить, а затем, зажав подмышкой Мо, отправилась в квартирку спать.

Шуршал и потрескивал огонь в каминах, порой раздавался шелест переворачиваемых страниц книжки, которую читал старший констебль Доддж.

Сонливая обстановка на первом этаже действовала на доктора Нокта усыпляюще: мысли таяли и уже походили на записи в тетради — оборванные, зачеркнутые. Глаза слипались, голова клонилась все ниже и…

И тут неожиданно раздался шепот:

— Доктор…

Доктор Нокт моргнул и повернул голову. Его глаза удивленно округлились — из-за очков они стали похожи на колеса «троффов».

— Финч? Что с тобой произошло?

Констебль Доддж оторвался от чтения и с подозрением уставился на мальчишку, который стоял у основания лестницы.

Финч был весь в саже, синие волосы торчали как попало, на лице алели следы драки и проглядывало множество других отметин, оставшихся после так называемого приключения.

— У нас камин забился, — солгал мальчик.

— И ты решил прочистить его сам? — Доктор осуждающе покачал головой.

— Да, сэр.

Констебль Доддж усмехнулся.

— Ох, уж эти дети и их камины, — фыркнул он и вернулся к чтению: мальчишка и его угольно-копотная история нисколько его не интересовали.

— Доктор, — сказал Финч, — нам нужна ваша помощь. Арабелла… ей стало хуже. Вы ей поможете?

Мальчишка глядел на него с настолько заискивающим и неловким видом, что было видно и без очков — он откровенно врет.

— Конечно, — тем не менее, сказал доктор Нокт.

Захлопнув тетрадь, он взял саквояж, поднялся и подошел к мальчику.

Финч предложил идти по лестнице: так, по его словам, было быстрее, пока, мол, добудишься мистера Поупа, и, сообщив, что им на пятый этаж, пропустил доктора вперед.

Доктор пошагал по ступеням вверх, мальчик — за ним.

— Ты чего-то не договариваешь, Финч, — сказал доктор Нокт, но мальчик промолчал, и он продолжил: — И выглядишь ты странно. Непохоже, что ты чистил дымоход. Это все как-то связано с тем, зачем вы на самом деле блуждали в буре?

Мальчик снова ничего не ответил, и доктор обернулся. Что ж, то, что он увидел, было уже не просто странным.

Финч сжимал в руке револьвер и целился в него.

— Что это такое?

— Это револьвер, — пояснил мальчик. — Настоящий! Он очень больно стреляется.

— Да, я вижу, что это револьвер, — ответил доктор Нокт. — Но зачем он тебе?

— Чтобы вы шли.

— Но я и так иду!

— Сейчас — нет.

Они, и правда, остановились на лестнице. Доктор не шевелился и не сводил взгляда с оружия.

— Твоей подруге ведь не стало хуже, так?

— Так, — ответил Финч. — Но стало хуже другим.

— Кому?

— Другим.

— Кому стало хуже, Финч?

Доктор решил, что не сдвинется с места, пока мальчишка ему все не объяснит. И тот понял это. А еще он, судя по всему, понял, что скрывать нет смысла — вскоре доктор и так все бы узнал.

— Мадам Кларе. Она сильно изранена. И еще мистеру Риввину. Он тоже весь изранен.

— Как это изранены? Что ты такое говоришь?

— Злодеи напали на них.

— Какие злодеи? Здесь? Убийца мистера Франки?

— Нет. Не здесь. Вы их не знаете.

— Положим, но…

— Послушайте, сэр! — перебил его Финч. — У нас совсем нет времени. Идите вперед! Вы ведь настоящий доктор?

— Да, я настоящий…

— Идите!

Доктор развернулся и продолжил путь по ступеням.

— Ты не должен этого делать, Финч, — сказал он. — Я бы и так пошел. Если кто-то болен или ранен, мой долг помочь этому человеку. Тебе не нужен револьвер, чтобы…

— Нет, нужен, — упрямо проговорил Финч. — Я вам не верю.

— Что ж, я признаю: быть может, во время нашего знакомства я и вел себя несколько… гм… подозрительно, но на это есть свои причины. К тому же, я знаю, многие дети боятся докторов.

— Не в этом дело! — гневно воскликнул Финч. — Вы — взрослый! Я больше не верю взрослым!

— Но почему?

— Они… то есть вы, гадкие, подлые и лживые. И злые.

— Но ведь не все…

— Почти все! А те, которые не злые — глупые, и они… они… становятся жертвами злых! Я не хочу вырастать! Не хочу становиться взрослым! Не хочу быть таким, как вы!

— Финч, ты в чем-то прав, разумеется, но нельзя обвинять всех и…

— Еще как можно! — выпалил мальчик. — Вот вы! И ваша тайна! Я уже знаю, что вы не Кэрри. Я думал, что вы Кэрри, но вы — не он. Но все равно, у вас тайна! Вы говорили о мисс Коллн! Вы участвуете в заговоре моего… — он запнулся, — Птицелова!

— Что? — удивился доктор Нокт. — Какого еще Птицелова?!

— Не прикидывайтесь! Вы все знаете! Вы появились здесь, а потом я нашел мистера Франки, а мистер Дрей убил младенца мадам Клары!

Доктор Нокт остановился и обернулся. Они были уже на четвертом этаже.

— С меня довольно, Финч, — металлическим голосом сказал доктор. — Я с места не сдвинусь, пока ты мне все не объяснишь. Ты только послушай себя! Ты говоришь ужасные вещи!

— Совсем недетские вещи, да? — гневно выдохнул Финч.

— Вот именно. Но дело не в этом.

— А в чем же тогда?

— Ты говоришь об убийствах! Что еще за младенец? Убили младенца? Мадам Клара поэтому кричала? Кто ее изранил? Что здесь творится, в этом безумном доме?! Что с вами всеми здесь творится?!

— Нет! — воскликнул Финч. — Вам не удастся меня отвлечь. Арабелла сказала, что так и будет, и велела держать с вами ухо востро. Она читала в какой-то книжке, что злодеи всегда пытаются заболтать зубы!

— Правильно будет: заговорить зубы.

— Вот видите! Вы и есть злодей!

— Никакой я не злодей! Ты наглый… — Доктор прервал себя, увидев, как у Финча дрожат руки, и оружие в его руках дергается из стороны в сторону, вверх-вниз. Он изменил тон: сделал его мягче, ласковее: — Послушай, Финч, опусти револьвер. Я боюсь, как бы ты не совершил то, о чем можешь пожалеть… Здесь нет никаких злодеев, я — простой доктор, живу в Фейни. Меня зовут Найджел Нокт, я обычный человек, и не собираюсь причинять вред ни тебе, ни кому бы то ни было.

— Я вам не верю!

Глаза доктора блеснули.

— Но у тебя нет выбора, так ведь? Именно поэтому ты, не доверяя мне, все же отправился за мной. Насколько я понял, в вашем доме не живут доктора. Только я могу помочь мадам Кларе и тому джентльмену.

Финч поглядел на него со всей неприязнью, на какую только был способен.

— Хорошо, — сказал он, наконец. — Может, я и опущу револьвер. Но сперва вы расскажите, что вас связывает с Птицеловом! И что он вам велел сделать!

— Я снова тебя спрашиваю: какой еще Птицелов? Я не знаю никакого Птицелова.

— Вот видите! — угрожающе качнул револьвером мальчик. — Вы врете! Вы такой же, как и все взрослые!

— Я говорю правду.

— Вот и говорите ее! Прямо сейчас!

— Здесь, на лестнице? Это не лучшее место для подобных бесед…

— А мне нравится эта лестница! Я по ней каждый день хожу туда-сюда! Это моя, можно сказать, любимая лестница! Хватит забалты… заговаривать мне зубы!

Доктор сдался.

— Я в вашем доме оказался из-за мисс Коллн, — сказал он. — Насколько я понял, ты ее знаешь…

— Да!

Доктор Нокт вздохнул и начал рассказывать:

— За два дня до начала бури я обнаружил в сугробе под своим окном женщину. Признаюсь, меня испугал ее вид, но я не мог бросить ее там, пусть даже она и… — он замялся. — Не мне выбирать, кого лечить. Она умирала у меня на пороге, и у меня не оставалось иного выбора, кроме как занести ее к себе в дом и попытаться спасти. Я не должен тебе этого рассказывать, но… она была сильно изувечена — все ее тело под пальто было изрезано, в некоторых местах отсутствовали целые куски кожи, как будто их с нее срезали лентами. Она пришла в себя, испуганная и не понимающая, что происходит. Назвала свое имя. Ее одолевал горячечный бред: она все твердила, что он вернулся (я так и не разобрал, кто), что нужно предупредить племянницу какой-то королевы и что нужно найти племянника какого-то человека из песка. Я пытался узнать, кто с ней это сделал, но она так и не сказала. Вместо этого мисс Коллн попросила дать ей умереть, а потом потеряла сознание. Мы с моей помощницей мисс Тёрнби обработали ее ужасные раны и перевязали, хотя это было непросто: кровь долго не желала останавливаться. За все время мисс Коллн приходила в сознание всего пару раз. В последний такой раз она сказала: найди Клару Шпигельрабераух. И назвала этот адрес. Это было вчера днем, незадолго до начала бури. Я тут же собрался и отправился в Горри, чтобы найти эту мадам Шпигельрабераух. Вот и вся история. Я не знаю никакого Птицелова!

Финч молчал. Он слушал, затаив дыхание, и сам не заметил, как нечаянно опустил револьвер.

— С ней был кто-то? — спросил мальчик. — Мужчина. На нее похожий. Тоже с длинным носом.

— Нет, мисс Коллн была одна. Кто она такая? Или вернее, что она такое? Есть и другие? Такие же, как она?

Финч не успел ответить.

— Эй! — кто-то негромко позвал сверху, и из-за лестничного перила высунулась невероятно раздраженная мордашка Арабеллы. — Ну что вы там стоите?! Им стало хуже!

— Мы идем, юная мисс. — Доктор мгновенно взял себя в руки. Напоследок он глянул на Финча и сказал: — Знаешь, что еще делают настоящие злодеи, кроме заговаривания зубов?

— Что? — спросил мальчик.

— Стреляют в спину. Смотри под ноги на лестнице. Не хотелось бы, чтобы ты споткнулся с этой штуковиной в руках.

После чего развернулся и поспешно пошагал вверх. Финч ринулся за ним. Вскоре дверь квартирки № 12 хлопнула, и дом снова погрузился в тишину и сонливость…

…А внутри упомянутой квартирки тем временем происходили вещи, которые, прознай о них кто-то, могли бы поставить на уши весь дом.

Доктора провели в комнату дедушки Финча, где на широкой кровати рядышком лежали мадам Клара Шпигельрабераух, новая домовладелица, и мистер Риввин. Их глаза были закрыты, а лица бледны — не по-не-птичьи, а мертвенно. Рука мадам Клары безвольно свисала, с нее на пол капала черная кровь.

У кровати, заламывая руки от бессилия, стояла банкирша с улицы Мэпл, заплаканная и встревоженная. Стоило двери комнаты отвориться, как женщина бросилась к вошедшим с надорванным всхлипом: «О, вы привели его!»

Доктор Нокт кивнул ей, подошел к кровати и поставил на тумбочку у изголовья свой черный саквояж. Склонился к мадам Кларе, взял кончиками пальцев ее за запястье, после чего проверил и мистера Риввина, а затем покачал головой.

— Что?! Что это значит?! — воскликнула банкирша с улицы Мэпл. — Я знаю эти вот качания головами! Ни о чем хорошем они зачастую не свидетельствуют!

Доктор раскрыл саквояж, порылся внутри, извлек из крошечного коричневого конвертика пару пилюль и вручил их банкирше с улицы Мэпл.

— Что?! — Она отпрянула с таким видом, будто он предлагал ей либо гремлинскую отраву, либо, что оскорбляло чувство ее достоинства, успокоительное. — Что это такое?! Зачем оно?! Я не буду!

— Мадам, — твердо сказал доктор Нокт. — Вы на грани обморока. Дети, в сравнении с вами, ведут себя, как взрослые. Выпейте и успокойтесь. Вам это нужно, поверьте мне на слово.

— Это возмутительно! Как вы смеете! Ничего я не буду…

— Выпейте, мэм! — гневно велел Финч, и женщина нехотя послушалась: обиженно схватила пилюли и засунула их в рот. После чего принялась с демонстративным отвращением жевать.

Доктора ее театральные страдания не слишком впечатлили:

— Не стоит, мадам, — сказал он. — Я ведь знаю, что они безвкусные.

Доктор Нокт снова закрыл свой саквояж, а затем дернул за какой-то короткий шнурок под ручкой.

В тот же миг саквояж пришел в движение. В боковой стенке открылась дверка, и наружу на раскладывающейся телескопической ноге вылезла лампа. Зашуршал загоревшийся фитиль, и комнату залило ярким, режущим глаза желтым светом. После этого на саквояже со скрипом разошлись соединительные швы, стенки отпали, и то, что только что было черной кожаной сумкой, превратилось в некое подобие мягкого верстака — под ремешками были закреплены иглы, скальпели, пилы, какие-то крючки, а также множество прочих жутких медицинских инструментов. Отдельное место там занимали ряды подписанных склянок и ящичек с конвертиками для пилюль.

Дети глядели на все это завороженно, но и не без испуга.

Доктор Нокт снял сюртук и, повесив его на спинку стула, отстегнул запонки. Закатав рукава рубашки, он заменил свои обычные очки на громоздкие механические со множеством сменных линз; надев эту странную оптическую штуковину, доктор стал похож на причудливое насекомое.

Повернувшись к пациентам, он склонился над кроватью, пристально их осматривая — окуляры на его очках зажужжали, выдвигаясь, защелкали сменяемые линзы.

Банкирша с улицы Мэпл тут же попыталась командовать, властно указывая доктору, что и как ему делать, но тот мгновенно ее оборвал:

— Мадам, если вы будете мне мешать, мне придется вас усыпить… позвольте мне делать мое дело!

— Что? Ах-ах! — возмущенно надула губки банкирша. При этом она явно гадала: как именно вознамерился добрый доктор ее усыплять — на время или же нет. В любом случае испытывать судьбу она не решилась и замолчала.

Вытащив из-под ремешка на разложенном саквояже ножницы с изогнутыми концами, доктор Нокт чуть повернул к ней голову.

— Мне потребуется ваша помощь, — не терпящим возражений тоном сказал он. — Будете ассистировать.

— Что? Я?

Доктор поглядел на детей.

— А вам двоим сейчас здесь лучше не присутствовать. Ждите в гостиной.

— Но мы не хотим их оставлять и… — начал было Финч, и тут лицо доктора Нокта приобрело настолько угрожающее выражение, что дети, не сговариваясь, вздрогнули.

— Мы будем в гостиной, — сказала Арабелла и потащила Финча прочь из комнаты. Дверь за ними закрылась, щелкнул замок…

…Часы пробили несколько раз, но ни Финч, ни Арабелла этого не заметили.

С момента, как доктор Нокт взялся оперировать мадам Клару и мистера Риввина, прошло уже больше трех часов. За это время дверь комнаты хлопала несколько раз. Банкирша с улицы Мэппл, забрызганная черной кровью, взлохмаченная и с растекшейся по лицу тушью, появлялась и требовала: воду, чистые простыни, полотенца, кофе для доктора. Она носилась в ванную комнату и обратно, опустошая полные грязной мутной воды миску за миской.

Банкирша больше не демонстрировала характер и всем своим видом напоминала обычную медсестру, хоть и без фартука и чепчика. Доктор Нокт не появился ни разу. На все вопросы о самочувствии мадам Клары и мистера Риввина, его «ассистентка» отвечала коротко: «Доктор делает все возможное…» Когда она появилась с очередной миской грязной воды, то сказала лишь: «Доктор сделал все возможное и приступил к невозможному…»

Время не шло, а еле ползло, тянулось мучительно долго. Новостей из комнаты уже давно не было — дверь не открывалась больше часа.

Как и было велено, дети сидели в гостиной, и там в самом разгаре проходила еще одна операция. После всего, что случилось, Финч едва не забыл о еще одном раненном.

Сразу, как их изгнали из комнаты, он бродил по гостиной, заглядывал в коридор, подслушивал под дверью — ждал вестей от доктора Нокта. Он мог думать лишь о том, что там происходит, пока вдруг в какой-то момент не почувствовал странное шевеление у себя на груди.

И тут он вспомнил…

Вязанка! Бедная вязанка, которую он вытащил с чердака Одноглазого и которая спасла ему жизнь!

Финч поспешно достал несчастное существо наружу. Выглядело оно весьма плачевно: брюшко и часть круглой головы пересекала длинная дыра, оставленная клинком старого злодея, три из шести щупалец и вовсе висели на полуоторванных нитках.

Вязанка дрожала и издавала едва слышные стоны.

Финч положил ее на журнальный столик и ринулся к комоду. Повозившись в нем, он вернулся с жестяной шкатулкой, в которой дедушка хранил швейные принадлежности, и с коробкой, заполненной клубками ниток.

Арабелла не отставала ни на шаг. Она засыпала Финча вопросами: «Что это за существо?», «Как оно может быть живым?», «Откуда оно взялось?», «Почему оно здесь?»

Финч молчал. На некоторые вопросы он и сам не знал ответа, а на другие просто не хотел отвечать. Да и вообще разговаривать сейчас у него желания особо не было.

Выбрав из коробки подходящий по цвету клубок, Финч, по примеру доктора Нокта, закатал рукава и, пожалев о том, что у него нет таких же очков, принялся завязывать и подвязывать.

Существо на столе больше не шевелилось, но Финч знал, что оно просто старается ему не мешать.

К сожалению, мешал кое-кто другой.

— Давай я сделаю! — Арабелла то и дело пыталась забрать у него клубок. — Дай мне!

— Это моя вязанка, и я сам ее починю.

— Но ты же делаешь неаккуратно! Я лучше завяжу!

— А мне так нравится. И вообще не хочу, чтобы врушка штопала мою вязанку.

— Что? — возмутилась Арабелла. — Это я врушка?!

— Да.

— Почему это?

Финч поднял на нее злобный взгляд, и Арабелла сразу же поняла, что сейчас последует. Именно этого момента она ждала и боялась.

— Ты знала, кто такой Птицелов! И ничего мне не сказала!

— Я хотела. Много раз, но…

— Почему ты мне не сказала сразу?

Арабелла, хоть и чувствовала себя виноватой, вспылила в ответ:

— А что, ты бы поверил? Нет! Ты бы сказал, что я все вру! И вообще, что я дура!

— Я бы так не сказал!

— Не ври. Именно так ты бы и сказал! У меня не было никаких доказательств!

Финч, как бы ему ни хотелось злиться на Арабеллу, понимал, что в ее словах есть зерно истины: он бы ни за что не поверил, скажи ему подруга, что зловредный Птицелов — это его дедушка. Да он и сам до сих пор отказывался в это верить, несмотря на все, что успело произойти. Пока они искали мадам Клару в «Уэллесби», он запрещал себе задумываться о том, что увидел в комнате мерзкого Сергиуса Дрея. О том, кого там увидел. Он чувствовал, что если останется один на один с мыслью, что дедушка — это Птицелов, он просто сойдет с ума, сломается, как дурацкий автоматончик.

И вот сейчас, когда никуда больше не нужно было бежать, когда не нужно было никого искать, он очень удивился, поймав себя на том, что не сошел с ума.

«Наверное, это потому, что я и так отсталый, — подумал Финч. — Может, отсталые не сходят с ума дополнительно?»

Нет, пока что безумием и не пахло — лишь злостью, да и из-под подкладки души пованивало дохлятиной непонимания. И вдруг в голове возник уже позабытый было голос попутчика из трамвая:

«И у него нет никаких секретов? — спросил мистер Кэттли. — У всех есть грязные тайны…»

«У дедушки нет…» — тут же прозвучал его же, Финча, собственный ответ.

«И у него нет никаких запертых шкафов, ящиков стола или дверей в квартире, куда тебе запрещено соваться?..»

Ох, мог ли Финч тогда, возвращаясь из школы домой, знать, что дедушка сам представлял собой один большой запертый шкаф? Мог ли он знать, что этот шкаф вскоре приоткроется, и из него наружу начнет сочиться кромешная тьма?

Птицелов. Корнелиус Фергин. Дедушка… кто этот человек, вырастивший Финча, на самом деле? На ум пришла история миссис Чаттни о том, как она следила за его похождениями. Птицелов отлавливал несчастных не-птиц, а его приятель из ателье снимал с них кожу и шил костюмы для чванливых важных мешков… Дедушка ведь никогда таким не был, он не был… злым. Это был самый добрый, самый понимающий, самый… Нет, Арабелла была права. Он ни за что бы ей не поверил, если бы она ему все рассказала. Но теперь отрицать правду было глупо. Он сам все видел. Своими глазами. Сам слышал, как дедушка назвал его отсталым…

— Значит, ты все поняла в кабаре? Узнала моего дедушку, когда он встречался с мистером Дреем? — глухо спросил Финч, не осмеливаясь поднять взгляд и опасаясь увидеть в глазах Арабеллы жалость. Он продолжал «лечить» вязанку — надежно приделал ей одно из щупалец, взялся за другое…

— Нет, я поняла раньше, — ответила Арабелла. — Я с самого начала догадывалась, что здесь что-то не так. Улики, которые ты нашел в карманах дедушкиного пальто, напрямую говорили о том, что мистер Фергин — не простой старик. Линзы для очков, которые выдерживают бури, оружейные пружины… А потом ты пересказал мне свой разговор с мистером Франки. Ну, тот: о чемоданчике с пыточными инструментами и о винтокрыле. Как говорил мистер Хоупфиш из романа «Глаз на дне кармана»: «Нельзя игнорировать какую-то улику, только потому что она тебе не нравится». А это была очень важная улика. Ты и сам мог бы догадаться, как только поговорил с мистером Хэммом и мистером Франки. Гораций Горр приходит к твоему дедушке незадолго до его исчезновения и требует от него что-то сделать. И после этого мистер Фергин берет с собой инструменты для пыток и уходит. А потом мы узнали, что этих типов в черном было двое, и второй, с тростью-вороной, — это старик… Разговор, который ты подслушал в ателье, расставил все по местам. Одноглазый сообщил Горацию Горру о том, что мистера Каррана и мисс Коллн пытают. Пытают, Финч! Инструментами для пыток! А в «Пересмешнике» я сразу же узнала мистера Фергина. Я думала, что и ты тоже, но… В то утро, когда началась снежная буря… помнишь, я говорила, что ходила в городской архив? — Финч кивнул, и Арабелла продолжила: — Ты ведь говорил, что у Горация Горра был компаньон и что раньше у них была другая вывеска. Я хотела узнать, что на ней было написано.

— Дай угадаю, ты узнала?

— На вывеске было написано: «Ателье Горация Горра и Диковинные птицы Корнелиуса Фергина». И так я получила последнее доказательство. Ну а когда миссис Чаттни все рассказала…

— Ты узнала, чем они там занимались.

Арабелла кивнула.

Финч заскрипел зубами от злости, но злился он только на себя. Правда действительно была перед его глазами все это время! И как он мог ее не замечать?! Дело только в том, что он и в страшном сне не мог предположить, что его дедушка окажется злодеем? Или в том, что он, Финч, и правда такой, каким его называют?

Арабелла будто прочитала его мысли:

— Не кори себя. Во все это и правда было очень сложно поверить. Если бы это был мой дедушка, я бы тоже ни за что…

— Не нужно! — гневно бросил Финч. — Не утешай меня!

Он поднял взгляд, и Арабелла вздрогнула. Таким Финча она еще не видела: подавленным, отчаявшимся, со слезами в глазах.

— Я не знаю, что мне теперь делать, понимаешь? У меня был только дедушка. А теперь… я остался совсем один.

— Нет, — твердо сказала Арабелла. — Не один. Есть же еще я! Ты забыл обо мне?! Я тебя никогда не оставлю! Я всегда буду здесь!

Финч машинально, сугубо по-мальчишески, хотел сказать, что ему не нужна какая-то рыжая всезнайка, но смог выдавить лишь:

— Хочешь помочь мне его вылечить? — Он кивнул на свою вязанку.

Арабелла забрала у него клубок ниток и подтянула к себе маленькое существо.

— Ты хотел сказать, все переделать? Посмотри, как ты криво завязал малышке брюшко.

— Почему вдруг «малышка»? — возмутился Финч. — Это мальчик!

— С чего ты взял? Больше похожа на девочку!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Арабелла придирчиво оглядела вязанку и вздохнула, отметив, сколько работы предстоит: хорошо еще, что Финч не успел так уж и много испортить. После чего взялась за дело.

— Ты же понимаешь, что мы должны его остановить? — едва слышно спросила она.

Финч и без уточнения понял, о ком она говорит.

— Да.

— Это будет очень сложно.

— Я знаю.

— Они хотят вернуть Гелленкопфу власть и начать войну с людьми.

— Я знаю.

— С ними заодно Уолшши.

— Я знаю.

— У них Фанни. Если только они ее не…

Финч дернул головой.

— Нет! Она жива! Я верю, что она жива! И мы ее спасем!

Арабелла вздохнула.

— Еще бы придумать, как.

— Мы что-нибудь придумаем. — Финч решительно сжал кулаки. — Если нам удалось разоблачить их всех, то и спасти Фанни удастся. Мы выведем всех заговорщиков на чистую воду. Помешаем планам Птицелова и Портного, остановим Гелленкопфа, спасем Фанни и освободим не-птиц с восьмого этажа.

Арабелла поглядела на него. Ее лицо было бледным, а губы дрожали.

— Нам столько всего предстоит, Финч. Мне страшно… как мы со всем этим справимся? Мы же просто дети!

Финч покачал головой.

— Мы не просто дети. Мы очень пронырливые дети. Очень хитрые и коварные дети. Мы переиграем всех злодеев. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что злодеи — это всего лишь взрослые, а взрослые…

— Очень предсказуемые, — улыбнулась Арабелла.

К досаде Финча, девочка и впрямь справлялась лучше него. Ее ниточки не путались, а узелки были ровными, аккуратными и едва заметными. Вскоре маленький пациент уже выглядел так, как будто с ним ничего ужасного и не произошло.

Вязанка развернулась и, перебирая целыми конечностями, заползла в коробку с клубками, после чего зарылась в них. Из глубины раздалось мерное посапывание — кажется, существо заснуло.

Почти сразу после этого дверь в конце коридора открылась, послышались шаги, и на пороге гостиной появилась банкирша с улицы Мэпл.

— Дети, — сказала она. — Доктор Нокт закончил операцию — он зовет вас…

Финч и Арабелла переглянулись и бросились в комнату дедушки Финча.

За время отсутствия детей там практически ничего не изменилось. Тускло горела лампа на столе. Саквояжная лампа доктора была погашена, а сам саквояж вновь вернул себе привычный вид.

Доктор Нокт сидел на стуле. Его обычные очки заняли место на носу, а в руке он держал чашку с остывшим кофе.

На кровати по-прежнему лежали мадам Клара и мистер Риввин, но сейчас выглядели они уже не так жутко, как раньше. Хотя, по правде, практически ничего видно не было, так как их накрыли одеялом.

— Они будут жить, — сказал доктор Нокт блеклым уставшим голосом. — Я зашил и обработал их раны. К сожалению, мои заживляющие средства не помогли, но кровь я остановил и наложил повязки. Им здорово досталось. В сознание они пока так и не приходили, но сейчас их состояние, хоть по-прежнему довольно тяжелое, но стабильное, что вызывает у меня надежду. Они оба… не люди, и мне нужно провести множество исследований, чтобы понять, как их лечить. Грустная ирония заключается в том, что я ведь и прибыл сюда, чтобы как раз это выяснить у нее, — он кивнул на мадам Клару. — На данный момент я сделал все, что мог.

Финч медленно подошел к кровати. Арабелла последовала за ним.

Мистер Риввин, кажется, видел какой-то очередной сон. Он едва заметно улыбался, его губы шевелились. Финч прислушался — тот произнес: «Слоны по почте? Снова? Они же выпьют весь мой чай!»

Мадам Клара выглядела не в пример более страшно. Ее лицо покрывали тонкие швы, а разорванную щеку пересекала изогнутая черная полоса, которую соединяли стежки хирургической нити. Невероятно длинные волосы возлежали кругом, как черная картинная рама.

И тут Финч кое-что заметил… кое-что странное…

Волосы у мадам Клары были черными не полностью, у самой головы они были… синими! Точно такими же, как у самого Финча!

— Что это такое? — недоуменно спросил мальчик, указав на синие волосы няни.

— Ты о чем? — спросила, подойдя ближе, банкирша с улицы Мэпл.

— Почему там волосы черные, а тут синие?

— Ах, это… Так бывает, когда дама красит волосы, и они отрастают. Ваша мадам Клара вовсе не брюнетка. Ее родной цвет — синий.

— Но… как? Почему?

— Почему у нее синие волосы? Не представляю. А у тебя почему?

Финч уже собирался было сказать о том, что выпил дедушкины лекарства, когла был маленьким, но вдруг понял, что, скорее всего, это ложь — как и все, что говорил ему дедушка.

Доктор Нокт поднялся со стула.

— Я предлагаю всем переместиться в гостиную, где, я надеюсь, меня угостят чаем и… гм… ответами.

— Я останусь злесь, — сказала банкирша с улицы Мэпл. — Пригляжу за ними.

Доктор кивнул, после чего положил ладони Финчу и Арабелле на плечи и повел детей прочь из комнаты.

Напоследок Финч обернулся. Мадам Клара не шевелилась, а мистер Риввин чуть повернул голову к севшей на стул рядом с ним банкирше с улицы Мэпл и произнес:

— Столько слонов за одним столом! Эй, не суйте хоботы в чай! Он же еще слишком горячий!..

…Монотонный разговор в гостиной походил на жужжание. Муха будто летала где-то внутри черепной коробки и, стоило тряхнуть головой, билась о стенки, но это сбивало ее с толку лишь на мгновение. Она быстро приходила в себя и продолжала накручивать круги и спирали. Муха эта была наглой и уверенной в себе — пролезла в ухо и поселилась в темноте.

Финч сидел в кресле у камина, обняв колени, и безразлично глядел на витой рог радиофора. Его взгляд скользил по медным лепесткам, по узорам гравировки. Он смотрел, но не видел…

А еще Финч не слушал. Он не слушал, что там Арабелла обсуждала с доктором Ноктом, не слушал даже свои мысли, которые попытались было устроить бедлам в голове, но, как сумасшедшие, болезненно жаждущие внимания, не дождавшись никакой реакции, затихли. Их место заняла муха.

— Не-птицы? — удивился доктор Нокт. — Почему именно не-птицы?

— Кто знает, — пожала плечами Арабелла. — Надо будет спросить у мадам Клары.

— Если она не умрет, — вставил Финч. Он не хотел объяснять, почему эти существа зовутся не-птицами.

Девочка и доктор помрачнели, бросили на него неуверенный взгляд, после чего вернулись к беседе:

— Ну, или у мистера Риввина, — предположила Арабелла.

— Если он не умрет, — выдавил из себя Финч и спрятал лицо в складку локтя, что должно было значить нечто, вроде «Я вышел из комнаты».

Разговор продолжился.

В гостиной висела полутьма. Доктор и девочка сидели на диване. Доктор курил папиретку и время от времени попивал кофе, всякий раз едва слышно присербывая.

Финча раздражал даже этот слабый звук. Сейчас его раздражало буквально все. Арабелла в огромной растянутой зеленой кофте (из-за этой кофты она походила на бывшую когда-то толстой, но вмиг оголодавшую лягушку). Доктор Нокт, который вел себя слишком спокойно и хладнокровно, как для человека, узнавшего кошмарные подробности о таинственных существах, которые живут в городе. Дедушка, который оказался злодеем. Эта вмиг ставшая чужой квартира…

Тот энтузиазм, с которым Арабелла рассказывала доктору все, что успело приключиться, злил и нервировал Финча, словно кто-то топтался прямо по его нервам. Он уже забыл, как совсем недавно с подобным упоением рассказывал все то же бедной Фанни.

После посещения дедушкиной комнаты его собственный энтузиазм весь сошел на нет, и мальчика захлестнуло чувство безнадежности.

Он сказал Арабелле: «Мы что-нибудь придумаем», но по правде не представлял, что здесь можно придумать.

Арабелла между тем закончила рассказ, и доктор Нокт подытожил:

— Не-птицы… подумать только! Дворецкий, который снял кожу и оказался монстром… Уолшши и их ходячий трамвай… управление бурями… Вы понимаете, что обо всем этом нужно сообщить…

— Кому? Полицейским? — поморщился Финч. — Мы никому не можем об этом рассказать. Нам никто не поверит.

— Верно, — кивнула Арабелла. — Уолшши очень влиятельные. Они все замнут.

— Но ты ведь сама только что сказала, что Гелленкопф хочет развязать войну этих не-птиц и людей. Нельзя все оставить как есть.

— Мы ему помешаем! — вскинулась Арабелла. — И вообще, все это тайна!

Финч презрительно поглядел на доктора.

— Ты зря стараешься, Арабелла. Он же взрослый и считает себя самым умным. Не стоило ему все рассказывать. Он нас выдаст. Так поступают взрослые.

Доктор Нокт вздохнул и сделал глоток кофе.

— Я ведь тебе уже говорил, Финч, что не все взрослые одинаковые. Но тут Арабелла, как бы мне ни хотелось с этим спорить, права: Уолшши обладают таким влиянием в городе, что им ничего не стоит сохранить свои грязные тайны в секрете. Думаю, даже если все, что произошло в гостевом крыле «Уэллесби», развернулось бы прямо посреди бального зала на глазах у всего высшего света города, никто не пикнул бы. А если учесть тех, кто был клиентами Портного… Они ни за что не допустят, чтобы кто-то узнал о не-птицах.

— И что вы будете делать? — осторожно спросила Арабелла.

— А что я могу? Я ведь простой доктор. Как минимум я постараюсь сделать так, чтобы мои пациенты не умерли. Если мадам Клара и правда имеет влияние на не-птиц, только ей по силам остановить Гелленкопфа, учитывая, что однажды она это уже сделала. А это значит, что она должна прийти в себя. И как можно скорее…

— Нам очень повезло, что вы оказались здесь, доктор Нокт! — воскликнула Арабелла.

— Да, это невероятное совпадение, — кивнул доктор.

Что-то в его взгляде и в том, как он это сказал, Финчу очень не понравилось.

— К сожалению, в данный момент я мало, что могу сделать, — продолжил доктор Нокт. — Сейчас все зависит от них самих — мадам Клары и мистера Риввина.

Онподнялся и пристально поглядел сперва на Финча, а затем на Арабеллу.

— Я загляну к ним, а потом отправлюсь вниз — я и так давно ушел, не хочу, чтобы мистер Доддж начал что-то подозревать. Если состояние мадам Клары или мистера Риввина ухудшится или если они придут в себя, тут же меня зовите. И прошу вас, ничего не предпринимайте, не поговорив прежде со мной. Вы понимаете меня, дети? Если вы хотите, чтобы я сохранил все в тайне, вы не станете ничего предпринимать, не поставив меня в известность. Договорились?

Финч и Арабелла кивнули.

— А что вы будете делать? — спросила девочка.

— Мне нужно как следует подумать обо всем, что вы мне рассказали.

Доктор Нокт развернулся и направился в комнату дедушки Финча. Недолго там побыв, он вернулся в гостиную, сказал: «Без изменений», после чего покинул квартиру.

Финч мрачно глядел ему вслед.

— Я ему не доверяю, — сказал он. — Его появление здесь все еще слишком подозрительное.

— Думаешь, он пришел не только потому, что его отправила сюда мисс Коллн? Он что-то задумал?

Финч пожал плечами.

— В любом случае нам сейчас не до него. У нас еще есть одно неоконченное дело.

— Какое?

— Мы так и не узнали, кто второй агент Птицелова в нашем доме.

Арабелла помрачнела.

— Точно! И пока он здесь, кто знает, что еще он может выкинуть. Но как мы его разоблачим?

Финч глянул на нее многозначительно, но Арабелла покачала головой, не понимая.

— Есть кое-кто, кто точно знает, кто такой второй агент Птицелова, — пояснил он.

— Кто?

— Его первый агент.

Арабелла округлила глаза.

— Дядя Сергиус?

— Он точно должен знать. И он по-прежнему где-то в доме. Этот хмырь ведь не смог бы выйти, так? Мы его найдем, припрем к стенке и выясним, кто убил мистера Франки.

Арабелла закусила губу.

— Но как мы заставим его признаться?

— Нужен план. Надежный. Чтобы мистер Дрей не смог отвертеться. Мы его отыщем и все выясним. Только надо придумать план… придумать план…

…Прошло два часа.

Финч спал в кресле, и время от времени беспокойно вздрагивал, но не просыпался.

План они пока так и не придумали.

Арабелла, хмуря лоб, поначалу пыталась сотворить в голове какую-нибудь хитроумную интригу, вроде поддельных гремлинов, но, но на ум, как на зло, ничего не приходило. Стоило признать, что подобные идеи были целиком и полностью за Финчем.

Она выпила уже едва ли не дюжину чашек чая, доела все печенье и от скуки занималась тем, что откладывала еще с того момента, как впервые попала в квартиру Финча, — исследовала книжные полки.

Вытаскивала по очереди одну за другой, пролистывала их и ставила обратно. Что-то она уже читала, что-то было унылой угрюмостью, которую обожают только престарелые зануды…

А потом она нашла нечто странное — то, что впервые по-настоящему вызвало у нее интерес. Вытаскивая одну из книг, Арабелла вдруг заметила кое-что, лежащее в глубине полки, за рядом толстых ветхих томиков. Кое-что было будто бы спрятано, или однажды завалилось туда, и о нем забыли. Хотя что-то подсказывало девочке, что имеет место все же первый вариант.

Арабелла вытащила еще пару книг, положила их на пол и достала стопку пожелтевших от времени листов для печатной машинки. На титульном листе стояло чье-то имя…

— «Филлипп Фейрвел».

— Прочитала она вслух.

— Что ты сказала?! — раздался голос за спиной, и Арабелла вздрогнула от неожиданности.

Повернувшись, она увидела, что Финч вовсе и не спит, а во все глаза глядит на нее.

— Я тут нашла…

— Ты назвала какое-то имя.

Девочка кивнула.

— Да. Филлипп Фейрвел.

Финч сжал зубы и нахмурил брови.

— Моего папу звали… в смысле, зовут Филлипп.

Арабелла уставилась на него так, будто видела впервые.

— То есть твоя фамилия Фейрвел?

— Ты же знаешь, что у меня нет фамилии, — Финч дернул головой. — Дедушка говорил, что… — он оборвал себя и закусил губу. — Ах да… Что там у тебя?

Арабелла подошла и, велев ему подвинуться, уселась рядом в кресло. Она показала ему свою находку, и. вместе они прочитали:

«Филлипп Фейрвел.

ПТИЦЫ,

Или тайна улицы Трум».

Больше на первом листе ничего не было. Дети недоуменно переглянулись, и Арабелла взялась за второй — быстро пробежала его глазами.

— Гляди! — воскликнула девочка. — Тут пролог! Ты знаешь, что это значит?

— Конечно, — кивнул Финч. — Что это что-то очень скучное. Не люблю прологи в книжках. Там всегда какое-то занудство…

— Нет же! — возмутилась Арабелла. — Я не о том! Это же рукопись! Одна из первых версий романа! И ее автор Филипп Фейрвел. Твой папа… — она взбудоражено на него глянула. — Он что, писатель?!

Финч сморщил нос.

— Я не знаю. Дедушка… в смысле, Птицелов мне не рассказывал, чем он занимался.

Арабелла принялась перебирать листы.

— Тут только пролог и первая глава, — сообщила она. — Но почему у этой рукописи такое странное название? «Птицы»! Тебе не кажется, что это смахивает на…

— Только не говори это, пожалуйста!

— «Не-птицы»!

— Ну вот, я же просил… — проворчал Финч, но Арабелла была так возбуждена, что совершенно его не слушала.

— А еще тут написано: «тайна улицы Трум»! Это же наша улица!

Финч утомленно на нее глянул.

— Что?! Наша?! Мы что, живем на улице Трум?! Кажется, от бури ты стала намного умнее, Джей!

— Ой, как смешно, — она сделала паузу и мстительно сказала: — Фейрвел.

Финч уже собрался было оскорбиться, и тут вдруг поймал себя на том, что ему нравится эта фамилия. Она как будто ему очень подходила. И все же нельзя было не ввернуть колкость в ответ:

— Ты знаешь, я давно хотел тебе сказать кое-что, что говорят о рыжих…

— Да?! — вскинулась Арабелла. — И что ты там хотел сказать про рыжих?!

Финч открыл было рот, чтобы просветить ее, как тут в дверь позвонили.

— Может, это доктор Нокт? — спросил мальчик.

— Кто это еще может быть?

Финч выбрался из кресла и направился в прихожую.

— Кто там? — спросил он.

Вместо ответа раздалось негромкое покашливание, и под дверь что-то просунули. Финч нахмурился и поднял узкую картонку, которая на деле оказалась визитной карточкой.

На карточке стояло изображение глаза со зрачком в виде замочной скважины, а внизу витиевато было выведено:

«Кэттли и Фейррин.

Ул. Носогрызок, 13. Шелли».

Финч почувствовал, как по спине побежали мурашки.

Кэттли?! Тип из трамвая?!

Но как?!

Он поспешно повернул ключ и распахнул дверь. За ней никого не было.

«Да что здесь происходит?!» — подумал Финч, во все глаза осматривая пустой этаж.

— Кто приходил? — спросила Арабелла, приблизившись.

— Никто. Я не знаю… Это очень странно…

Девочка покачала головой и испуганно поглядела на Финча. Ему очень не понравился ее взгляд.

— Что? — спросил он, закрыв дверь.

— Я кое-что успела прочитать, Финч, — сказала она, пытаясь унять тревогу в голосе, и показала ему рукопись. — Я прочитала пролог. Это очень страшная книга и…

— И что еще?

— Она о твоем папе, твоей маме и…

— И?

— О тебе.

Финч застыл. Визитка выпала из разжавшихся пальцев.

Его посетила единственная мысль: «Кажется, я поспешил с выводами насчет прологов. Видимо, эта книга уж точно не будет скучной».

* * *

— Финч, скорее! — воскликнул Корнелиус Фергин, с тревогой глядя на часы. — Трамвай вот-вот подойдет к станции! Ты не можешь снова опоздать! Миссис Оул будет злиться!

— Я уже бегу, дедушка! — дожевывая завтрак, проговорил мальчик. — А миссис Оул и так будет злиться — ты же знаешь, что эта грымза всегда только то и делает, что злится на меня.

Проглотив кашу, он обнял дедушку и ринулся в прихожую. Щелкнул замок, и дверь открылась.

— Финч, ты ничего не забыл?! — крикнул ему вслед Корнелиус, и из прихожей раздалось: «Ой!»

Финч вернулся в кухню, схватил со стула портфель и, натянув его на спину, побежал к выходу. Дверь хлопнула, а дедушка лишь вздохнул: его внук постоянно витает в облаках — если бы можно было забыть себя, в школу отправился бы лишь портфельчик.

Корнелиус, чуть подволакивая ногу (по утру, как обычно, разнылась старая рана), убрал остатки завтрака и, поставив на огонь чайник, подошел к комоду.

Ему предстояло совершить дело довольно сомнительного характера — то, о чем Финчу лучше не знать, иначе внук его ни за что не простит.

Корнелиус открыл дверцы комода, на миг замер, прислушиваясь, а затем украдкой снял с верхней полки жестяную банку и достал из нее… конфету. Подумав, взял еще одну. Да, внуку лучше не знать, что конфеты «на особый случай» иногда имеют свойство исчезать, пока он скучает на уроках.

Дождавшись, когда чайник закипит, он налил себе чай и, вдохнув терпкий терновниковый пар, сел за стол.

Впереди был обычный день…

Через полчаса мистер Дьюи принесет утреннюю газету, и можно будет на пару часиков погрузиться в суетливую городскую жизнь. Потом по плану — сон в кресле (час, не больше). Главное — не проспать, как вчера, потому что в полдень его в кофейне «Брумфилл» будет ждать ланч вместе с мистером Доллни.

Этот хлыщ хвастался, что раздобыл где-то пару редких марок из серии «Пожарные паромобили» и всё обещал показать их. Может, даже удастся выменять какую-нибудь — Корнелиус напомнил себе: нужно не подавать виду, что он заинтересован в этих марках, а то Доллни его раскусит и затребует что-то из серии «Канцлеры Снежина», гордости Корнелиуса, с которой тот расставаться не был намерен…

На обратном пути мистер Фергин рассчитывал поболтать с мадам Принсл из вещательной будочки (она коллекционирует слухи и за пару пенсов с радостью ими делится) и заглянуть в аптеку — сироп от кашля заканчивается. О, еще Финч говорил, что дочитывает свою книжку — нужно будет зайти в библиотеку за новой, или… нет, все же лучше сходить туда вместе с Финчем в выходной — кто знает, что он захочет почитать.

Ну а после возвращения домой и обеда Корнелиуса будет ждать очередная партия и очередная победа. Конраду Франки придется уж точно несладко, ведь Корнелиус весь вечер накануне разрабатывал свою новую стратегию для «Трольриджа». Ну а потом уже Финч вернется из школы и…

Мысли Корнелиуса прервал звонок в дверь.

«Кто еще там пришел?! — с досадой подумал старик. — Эта грымза Поуп снова отправила своего унылого прихвостня Бартоломью справиться о „здоровье мистера Фергина“? Поупы давно пускают слюни на нашу квартирку, но ее им не видать! Нет уж!»

С сожалением оставив так и нетронутые чай с конфетами, Корнелиус выбрался из-за стола. Приготовив целый набор дежурных любезностей, под которыми скрывалось завуалированное презрение, и не забыв натянуть на лицо румянец исключительно пышущего здоровьем человека, он отправился в прихожую и открыл дверь.

За порогом стоял вовсе не Бартоломью Поуп.

Незнакомец, позвонивший в дверь, был явно не тем, кого хочется увидеть с утра пораньше. Высокий широкоплечий господин в черном цилиндре и пальто с оторочкой из вороньих перьев опирался на трость с рукоятью в виде головы пса и улыбался. От одного его вида Корнелиус похолодел и вдруг поймал себя на неприятной мысли: «Что-то непредвиденное вторглось в такой хороший распланированный день…»

— Ну здравствуй, старый друг, — сказал незнакомец низким глубоким голосом. — Давно не виделись.

Корнелиус проглотил вставший в горле ком. Незнакомец выглядел довольно мрачно, и ему явно что-то было нужно.

— Я вас знаю?

— О, лучше, чем себя самого. Не пригласишь старого друга войти?

— Э-э-э… нет, прошу прощения. Вы, видимо, ошиблись дверью. И этажом. Полагаю, вам выше. Адвокат, мистер Джессилл, эсквайр, живет в восемнадцатой квартире. Хорошего дня.

Корнелиус попытался закрыть дверь, но незнакомец быстро вставил свою трость в щель.

— Что вы?..

Договорить Корнелиус не успел. Незнакомец толкнул дверь и переступил порог.

— Что вы себе позволяете?! — воскликнул Корнелиус испуганно. — Это вторжение! Я позову миссис Поуп! А она позовет нашего констебля мистера Додджа…

Незнакомец закрыл за собой дверь и начал медленно угрожающе надвигаться на Корнелиуса. Тот попятился…

— Констебля? — усмехнулся незнакомец. — Я не ослышался? Когда это ты начал якшаться с фликами, старый друг?

— Уходите! Сейчас же! А не то, клянусь вам…

— Нет уж, Корнелиус, «а не то» откладывается до лучших времен. Ты только взгляни на себя… Ты же превратился в развалину! Этот потертый твидовый костюм, какие носят старые сморчки, доживающие свои года. И кто в него одет? Сутулая тень! Ковыляешь, сипишь. А что это за мутный взгляд?! Да уж, не такого я ожидал, когда сюда шел…

— Вы… вы меня не знаете! И я вас не знаю!

— А недурно она тебя обработала.

— Кто «она»? О чем вы говорите? Корнелиус уперся спиной в стену — пятиться уже было некуда.

Незнакомец подошел почти вплотную. Окинул гостиную быстрым презрительным взглядом.

— Ну и конура. Провоняла нафталином. Ты и сам им провонял, Корнелиус. Ты здесь пленник. Она тебя заперла тут и выбросила ключ… Но не беспокойся, старый друг. Я пришел, чтобы тебя освободить.

— Я не понимаю, что вы…

Незнакомец не стал дожидаться. Он внезапно сорвался с места и, отшвырнув трость, схватил Корнелиуса за затылок одной рукой, а другой что-то затолкал ему в рот, затем зажал его ладонью в черной кожаной перчатке.

Корнелиус непроизвольно проглотил, а незнакомец все продолжал его удерживать, пока в какой-то момент, видимо, не посчитал что этого достаточно, и не отпустил старика.

— Жаль, что приходится так поступать, Корнелиус, но ты нам нужен. Время пришло.

Корнелиус затрясся, голову пронзила острая боль.

— Да-да, — кивнул, наблюдая за ним, незнакомец. — Пробуждение после такого долгого сна всегда проходит болезненно. Я знаю, что ты сейчас испытываешь, ведь сам недавно испытывал то же самое.

Корнелиус схватился за голову. Перед глазами все поплыло, и он сполз на пол. А потом острая боль стихла и превратилась в скребущую затылок мигрень. Он поднял взгляд, и тот натолкнулся на такое знакомое лицо…

— Го… Гораций?

— Здравствуй, старый друг.

— Что… почему?

Гораций Горр, друг и компаньон, покачал головой.

— Ты вспомнишь. Постепенно. Она забрала твою память, но ты вернешь все, что забыл.

Он подошел к журнальному столику и положил на него горсть пилюль, а затем поднял с пола свою трость.

— Я скоро приду снова. А ты пока вспоминай…

После чего, не прибавив больше ни слова, ушел. А Корнелиус Фергин остался сидеть на полу, один в опустевшей квартире…

…Прошло несколько часов. За окном начало темнеть.

Корнелиус не пошел за газетой, пропустил ланч с мистером Доллни, а чай в чашке на кухне давно остыл.

Старик сидел в своей комнате на кровати и глядел в черноту гардероба. Дверца была распахнута, на вешалках висели костюмы, и среди них, рядом со старой военной формой, расположился черный чехол, в котором…

О, Корнелиус прекрасно знал, что находится в этом чехле. Там была спрятана его старая жизнь, в которую он не заглядывал целых одиннадцать лет.

Он глядел на чехол, то и дело порывался открыть его и достать то, что было внутри, но никак не решался…

Воспоминания возвращались. Не сразу. Его память походила на зеркало, покрытое паром, который постепенно тает, и в этих прорехах фрагмент за фрагментом проявляются люди, места и события.

Где-то в желудке растворялась уже пятая по счету пилюля, и в какой-то момент пятна на зеркале-памяти почти полностью исчезли.

Корнелиус Фергин вспомнил и…

Птицелов пробудился от долгого затяжного сна.

Скрипнул ключ в замке входной двери, и Корнелиус вздрогнул.

— Деда! — раздался голос Финча из прихожей. — Я дома!

Корнелиус Фергин дернул головой, сбрасывая оцепенение, поспешно поднялся и закрыл шкаф. Как обычно, запер его на ключ и пошел встречать внука.

Финч болтал без умолку. Жаловался на учителей, на сложные задания и на отвратительную выскочку Арабеллу Джей, которая незаслуженно снова получила лучшие отметки по всем предметам.

Корнелиус его не слушал, думая о своем, и отвечал коротко, машинально.

Финч сразу же заметил, что с ним что-то не так.

— Деда, ты в порядке?

— Да-да, — солгал Корнелиус. — Просто голова болит — с самого утра чувствую себя неважно.

— Ты пил лекарства?

Корнелиус Фергин опустил взгляд: да уж, он пил лекарства… Поправив галстук, Птицелов нацепил на себя маску заботливого деда.

— Так что там в школе? Рассказывай, что новенького, а я пока приготовлю обед…

Они отправились в кухню, и Финч увидел конфеты на столе.

— О, это что, мне?! — боясь поверить своему счастью, воскликнул мальчик. — Можно мне конфету?!

— Только после еды, — строго сказал Корнелиус. — И только если ты принес хотя бы одну отметку «Без нареканий».

— Ну во-о-от, — протянул Финч. — Я получил одно «С нареканиями», это считается?

— Разумеется, нет.

Финч совсем пригорюнился, и Корнелиус сжалился:

— Ладно, после еды съешь одну конфету, но только если сразу же сядешь за уроки.

— Ты знаешь, что ты лучший дедушка на свете?! — воскликнул Финч.

Корнелиус Фергин не ответил…

…Гораций, как и обещал, вскоре явился снова. На этот раз он принес чемодан, большой черный кофр и какой-то продолговатый предмет, завернутый в бурую упаковочную бумагу.

— Твои инструменты, Корнелиус, — сказал он. — Они хранились в тайнике все эти годы. Я решил, что нужно тебе их вернуть.

Корнелиус промолчал. Гораций Горр пытливо на него поглядел:

— Ты ведь помнишь, для чего все это нужно?

Корнелиус отвел взгляд.

— Ну, разумеется, помнишь. Лекарство действует безотказно…

— Что это за пилюли? — глухо спросил старик. — Откуда они?

Гораций Горр уселся в кресло и, закинув ногу на ногу, зажег сигару.

— Мне их принесли, — прищурившись, сказал он. — Новое изобретение. Эти крохи частично возвращают похищенные тварями воспоминания.

— Частично… верно, — кивнул Корнелиус. — Я не помню многого. Как я здесь оказался? Как так произошло, что я все забыл? И… кто… этот мальчишка?

Гораций струсил пепел прямо на ковер и сказал:

— Уж точно не твой внук, Корнелиус. У тебя, насколько я знаю, не было детей. Думаю, она тебе его подсунула зачем-то.

Корнелиус скрипнул зубами.

— Я не могу вспомнить, как поселился в этом доме. В памяти будто стена. Я пытаюсь пробиться через нее, но… просто не могу… Ты говорил, что испытывал действие пилюль на себе.

Гораций поморщился.

— Да уж. Полгода назад. В ателье пришла девчонка. Богатенькая маленькая сноббка, которая якобы хотела пошить себе платье. Разыграла целое представление: потребовала устроить чаепитие, отвлекла меня и подсыпала в чашку толченую пилюлю. Ощущения, скажу тебе, не из приятных. Впрочем, ты и сам знаешь. Когда я все вспомнил, девчонка передала мне вот это.

Гораций достал из кармана пальто прямоугольный стеклянный футляр — внутри, извиваясь и словно растекаясь, шевелилось черное перо, похожее на чернильную кляксу.

Корнелиус вздрогнул и, не веря глазам, отшатнулся.

— Все верно, — усмехнулся Гораций, довольный произведенным эффектом. — Я отреагировал примерно так же.

— Но как?! Когда?! Он… вернулся?

Гораций спрятал перо.

— Не совсем. Но я знаю, где он. Хозяин томится в плену, и мы освободим его.

Не в силах совладать с эмоциями, Корнелиус рухнул в кресло и потер виски.

— Расскажи мне все.

Гораций Горр выдохнул облако дыма и начал рассказывать:

— Я не знаю точно, что было сразу после того, как Гелленкопф потерпел поражение — в моей памяти возведена точно такая же стена, как и у тебя. Из рассказа девчонки, которую он послал ко мне, я понял лишь кое-что. Лишенный почти всех своих сил, Гелленкопф все последние годы был заперт на четвертом этаже гостевого крыла «Уэллесби»… Да, того самого «Уэллесби». Уолшши отыскали его, заманили, пообещав вернуть ему силы, и… это самое мерзкое… они используют его…

— Как используют?

— Он создает для них бури.

— Что?

Гораций Горр в ярости процедил:

— Эти ничтожества используют великого Гелленкопфа, как какой-то генератор бурь, чтобы набивать карманы. Насколько я понял, они вернули ему кое-какие силы — не спрашивай, я не знаю, как! — но их недостаточно, чтобы сбежать. Ему не позволяют выходить, даже покидать свою комнату. А еще его сторожит древний ингангер по имени Мноммор, который притворяется дворецким Уолшшей.

— Ворбургский ингангер?! Здесь?! — опешил Корнелиус.

Гораций кивнул и продолжил:

— Гелленкопф не может сбежать, он сумел лишь подговорить девчонку, одну из Уолшшей, чтобы она пробудила меня и передала послание.

Корнелиус молчал, задумчиво уставившись прямо перед собой, и Гораций не выдержал:

— Мы освободим Хозяина. Ты нам нужен, Корнелиус. Без тебя мы не справимся…

— «Мы»? Значит, ты нашел Одноглазого? Позволь предположу: если тебя пробудили полгода назад, а ко мне ты явился только сейчас…

— Да. Одноглазый разработал план.

— И сейчас в действии какое-то из его Пророчеств…

— И оно уже почти исполнилось.

Гораций Горр глянул на часы и, зашвырнув недокуренную сигару в камин, поднялся на ноги.

— Мне пора, Корнелиус. Дела не ждут. Ты проведешь меня?..

Вдвоем они покинули квартиру № 12 и направились вниз по лестнице. Всю дорогу Гораций Горр увещевал старого друга, понимая, что тот отчего-то колеблется:

— Ты должен вернуться, Корнелиус. Час пришел.

— Я… не могу.

— Что?! — Гораций приподнял косматую черную бровь.

— Я не могу, — повторил Корнелиус. — Вам придется обойтись без меня.

— Что за бредни?

Перед мысленным взглядом Корнелиуса предстал взлохмаченный синеволосый мальчишка, предстали его недоуменно округленные глаза, и вдруг заболело сердце.

— У меня здесь жизнь, у меня внук…

— Это вымышленная жизнь, — зло процедил Гораций, — и внук не твой. Это все ее проделки. Она забрала твою память, похитила твою жизнь и всучила тебе фальшивку. Ты не сможешь делать вид, что ничего не произошло, что ничего не вспомнил. Это был сон, Корнелиус. Сон, длиною в одиннадцать лет. Я даже допускаю, что в какие-то моменты он был приятным. Но ты проснулся. Обратно в сон не вернуться. У нас с тобой есть дело — наше дело. Я не верю, что ты растерял все свои навыки.

— Говори тише, — прошипел Корнелиус.

Они спустились на первый этаж и направились к задней двери мимо окошка насторожившейся консьержки.

— Мистер Фергин! — воскликнула миссис Поуп. — Вы не говорили, что у вас есть друзья! Может, еще и родственники какие-нибудь найдутся?

Эта лысая дрянь снова намекала на его квартиру, и если обычно он лишь тяжко вздыхал и делал вид, будто не понимает ее намеков, то на этот раз едва сдержал себя, чтобы не подойти и не вонзить ей в глаз ее же пилочку для ногтей.

— Нет, миссис Поуп, не беспокойтесь, — с натянутой вежливой улыбкой ответил Корнелиус. — Родственников у меня нет.

— Радостно это слышать. Кстати, вы еще не вносили еженедельный взнос за уборку подъезда и пользование лифтом.

— Да-да, миссис Поуп. Я вечером внесу свой взнос. Я просто не взял с собой бумажник…

— Не разочаровывайте меня, мистер Фергин. Вы же не хотите, чтобы я запустила через громкую связь сообщение по всему дому, что жильцы двенадцатой квартиры — единственные, кто не внес взнос?

— Не хочу.

— Вот и славно. Я жду ваши два фунта пятьдесят пять пенсов…

Корнелиус Фергин и Гораций Горр вышли через заднюю дверь во двор.

— Вот это твоя жизнь? Ты вот за это цепляешься? — презрительно бросил Гораций, когда они оказались под медленно идущим снегом. — Ты погляди на этот никчемный дом! На эту улицу! Да на весь этот район! Вспомни, кем ты был. Вспомни, чем ты был! Твоя жизнь — это не прозябать с газетой у камина. Твоя жизнь — это выслеживать и отлавливать монстров. Ты здесь гниешь заживо, Корнелиус. Видимо, в этом и был ее расчет. Это издевка Шпигельрабераух, понимаешь? Она каждый день видит этого жалкого, пресмыкающегося старика и смеется про себя: «Это тот, о ком ходят легенды? Это тот, чье имя произносят со страхом? Это Птицелов?»

— Ты не понимаешь, Гораций…

— Я понимаю. И ты поймешь. Очень скоро. Вспомнишь, кто ты и что должен сделать…

Снег хрустел под ногами, и с этим звуком как будто ломалось что-то внутри Корнелиуса. Они прошли мимо ржавого дирижабля мистера Хэмма.

— Нам без тебя не обойтись, — сказал Гораций. — Нам нужны твои навыки…

— Мой ответ тот же.

— Но…

— Да я уже и забыл, как это делается…

— Вспомнится. Но ты должен вспомнить уже сейчас. У нас нет времени. Неужели ты думаешь, что Гелленкопф будет ждать? Нить уже тянется, все запущено…

— Я все решил. Рад был тебя видеть… старый друг.

— Да будь оно все проклято! — рявкнул Гораций. — Сейчас твоя жизнь — это два фунта пятьдесят пять пенсов взноса за уборку подъезда и лифт. — Он расширил ноздри от гнева и до скрипа сжал трость. — Проклятье… Я ведь знал, что просто не будет. Это все эффект замещенной жизни. Тебе сложно взять и забыть все, что было последние годы. Я понимаю. Думаешь, я мгновенно стал собой? Мне понадобилось две недели и дюжина ящиков крепкого «Ширлибаун». Я сам через это прошел, поэтому пока что проявлю терпение. Я даю тебе два дня, Корнелиус, и, надеюсь, ты сам явишься. Я не хочу возвращаться в эту дыру, но вернусь, если понадобится. — И уже тише добавил: — А может, мне стоит сорвать с тебя прищепку, которую на тебя повесила Шпигельрабераух?

— Если тронешь моего внука, Гораций, я лично перережу тебе глотку, и не посмотрю, что ты мой единственный друг.

Гораций Горр расхохотался.

— О, ну наконец! А то я уже начал переживать. Рад, что ты возвращаешься… До скоро встречи, Корнелиус…

…Что-то негромко бурчал старый граммофон, в камине горел огонь, а над двумя чашками на столе поднимался настолько крепкий и душистый пар, что только лишь от него можно было слегка опьянеть. Конрад всегда добавлял в чай немного вишневого «Терненбиума».

— «Пес» загрызает пару «сироток» и кусает «констебля»! — провозгласил Конрад Франки, выпустил облачко дыма изо рта и снова взял в зубы трубку.

— Блеф, — буркнул Корнелиус и потянул карту из колоды, не глядя вложил ее между другими в руке и уставился в свою чашку.

— Тогда я выкладываю тройку «адвокатов» и…

— Блеф. — Еще одна карта переместилась из колоды в руку Корнелиуса.

— Я знаю, что ты делаешь, старина, — хмыкнул Конрад Франки, поглаживая бороду. — Ты пытаешься собрать «приют», вот только ничего не выйдет: «директриса» вышла, а «надсмотрщик» где-то на дне колоды.

— Просто ходи, Конрад. Тебе же не терпится. Что там у тебя? «Судья»? Ну, само собой, «судья» — кто же еще?

Конрад Франки поморщился и выложил на стол карту «судьи». Старшая карта из числа «законников» присоединилась к остальным. На столе оказались: «констебль», все «адвокаты» и, собственно, «судья».

— Ну вот, — проворчал Конрад, — испортил мой триумф. Мог сделать вид, что не знаешь. И тем не менее…

— Говори уже.

— «Законники» забирают игру. Трольридж!

Конрад Франки самодовольно потер морщинистые руки и сгреб все карты, после чего пододвинул их к Корнелиусу.

Тот вздохнул и принялся собирать из всего этого карточного бедлама колоду: проигравший тасует и раздает…

— Что-то ты сам не свой последние два дня, Корнелиус, — отметил Конрад, пытливо глядя на друга. — Проигрываешься раз за разом.

— Да ностальгия проклятая, — пробурчал Корнелиус, тасуя колоду. — Не могу сосредоточиться. Финч снова завел речь о Филлиппе с Вероникой за завтраком.

— Эх, сочувствую, старина… — неловко потупился Конрад.

— Спрашивал о том, любили ли они кашу, и высказал мысль, что если нет, то отчего он, мол, обязан ее любить.

— Вот шельмец! — поддержал друг.

— А что я могу ему сказать? Я ж и не помню уже, любили ли они кашу. Я вообще мало что о них помню. Ты же знаешь, что мы с Филлиппом были в ссоре, и я перебрался сюда только после того, как…

— Как их забрала буря, да, помню.

— Сколько времени прошло, подумать только… десять лет…

— Одиннадцать, — уточнил Конрад.

— Ну да. Ты помнишь тот день, когда я въехал?

— Еще бы… — хмыкнул Конрад, пыхнув трубкой. — Это был тот еще цирк. Присцилла Поуп едва весь дом не перевернула от ярости, когда узнала, что у мальчишки есть дедушка, и квартирка ваша даже и не думает опустевать.

Корнелиус покивал.

— Опустевшая квартира… — угрюмо сказал он. — Как сейчас, помню: зашел впервые в квартиру, увидел Финча в своей детской кроватке и испугался: такой кроха, и мне его воспитывать…

Конрад покачал головой.

— Его ведь мадам Шпигельрабераух принесла на следующий день после твоего приезда. Он у нее на попечении был с момента, как Филлипп с Вероникой сгинули в буре…

— Значит, она принесла? — едва слышно проговорил Корнелиус, неожиданно резко глянув на Конрада, и тот вздрогнул: он и сам понял, что проговорился. — Занятно… Что еще ты помнишь о том дне?

В глазах Конрада проявился ужас.

— О, я вижу, ты все понял, не так ли? — спросил, тасуя колоду, старик. — Ты знаешь, кто я.

— Корнелиус…

— Не совсем…

Конрад Франки одними губами произнес:

— Птицелов…

Корнелиус Фергин кивнул.

— Я знаю, что ты подглядывал, когда сюда приходил мой старый компаньон. Ты стоял у этого окна и наблюдал за двором. Теряешь навык — занавески тебя выдали…

Губы Конрада Франки задрожали.

— Как я здесь оказался? — спросил Корнелиус.

— Я не знаю…

— Кто такой Финч?

— Твой внук.

— Не-е-ет, — протянул Корнелиус. — Филлипп ведь не мой сын. И соответственно, Финч не может быть моим внуком. Говори!

— Я не знаю, клянусь!

— Кто жил в двенадцатой квартире до меня? Ты ведь в этом доме с самой войны прозябаешь… Ты должен знать.

— Там жил писатель. Филлипп Фейрвел. А потом поселилась и Вероника. Они жили там вдвоем, а потом родился мальчик. Вскоре они сгинули в буре и появился ты.

— Значит, что-то все же было правдой… Почему она меня сюда заманила?

— Я…

— Зачем всучила мне мальчишку?

Конрад покачал головой.

— Я ничего не знаю! Она просто сказала мне, чтобы я… присматривал. Я должен был быть твоим другом!

— Не лги, Конрад! Ты должен был наблюдать, смотреть в оба — не проявятся ли признаки. Ты каждый день ей докладывал? После того, как я уходил, тут же посылал отчет на седьмой этаж?

— Нет, я…

— Ты был моим тюремщиком. Что она тебе сказала? Кто я, по-твоему?

Конрад Франки отвернулся, не в силах выдержать пронзительный взгляд Корнелиуса.

— Отвечай!

— Убийца и похититель.

— И, вероятно, безумец?

— О, нет, намного хуже. Человек который прекрасно все понимает и совершает ужасные вещи, потому что это его осознанный выбор. Расчетливый, хитрый и хладнокровный.

— Сколько лести…

— Это не лесть. Это профиль. Ты ведь знаешь, чем я занимался в войну? Ловил шпионов… Мне нужно знать, что из себя представляет объект наблюдения. Особенно, если он работает на Гелленкопфа.

Корнелиус приподнял бровь.

— Она тебе и о нем рассказала?

— Я всегда знал, кто это такой. Самый опасный человек в городе, тот, о котором ходят жуткие слухи…

— Ты ошибаешься, Конрад. Он — не человек…

— Что это должно значить?

Корнелиус Фергин поморщился.

— Бесполезен. Ты ничего не знаешь…

Он швырнул карты на стол и, распавшись, вне всякого сомнения, случайно, несколько карт сложились в лучшую возможную комбинацию «Трольриджа» — в «мотыльков».

Корнелиус поднялся на ноги, и Конрад отпрянул, тем самым вызвав снисходительную улыбку на губах того, кто был ему другом последние одиннадцать лет.

— Что ж, — сказал Птицелов, — мне не остается ничего, кроме как выяснить все самому. Не стоит так трястись, Конрад, я не убью тебя. Если ты не дашь мне повода. Ты же понимаешь, что если ты вздумаешь доложить обо всем этой дряни с седьмого этажа, я перережу тебе глотку?

Это было сказано без излишнего драматизма, это, по сути, была даже не угроза — просто причина и следствие.

— Я… н-не… ничего ей не скажу…

— Ты же хочешь сохранить свою жизнь, Конрад, верно? Мы заключим сделку: держи рот на замке и не высовывай нос за дверь, и я тебя не трону. В память о нашей… дружбе…

Сказав это, Птицелов вытащил из середины колоды карту и швырнул ее на стол. Конрад Франки опустил взгляд, и во рту у него пересохло.

Перед ним лежала худшая карта из возможных. Та что отменяла все ходы и блефы, та, что рушила любую комбинацию. Карта, которая мгновенно останавливала партию.

Перед ним лежала «Смерть приходит в полночь»…

…Пластинка на радиофоре медленно вращалась, ручка завода поворачивалась, и рог чуть подрагивал.

Корнелиус Фергин сидел в кресле и, склонившись над записывающим раструбом, наговаривал послание:

«Здравствуй, Финч! Это дедушка. Конечно же, ты догадался, что ручка для радиофора в пустом ящике лежит там не просто так…»

Корнелиус пытался говорить как можно спокойнее, пытался сделать вид, что ничего не произошло, что все по-прежнему. И все же то и дело ловил себя на том, что сам не верит своим словам. Было очень тяжело лгать после десятилетия в теле честного человека, было тяжело отыскивать в себе интонации доброго дедушки, прекрасно понимая, что ни дедушки, ни того, к кому он обращался, — не существует.

Напрашивался вопрос: зачем он вообще это записывает, если теперь точно знает, что Финч — не его внук. Для чего все это нужно, если после окончания бури все уже перестанет быть важным и существенным?

«Нужно выиграть немного времени… Да и мальчишка слишком хорошо играл свою роль — он заслужил хоть какое-то послание… напоследок…»

«…Еще раз прошу: за меня не переживай — я вернусь сразу же, как разберусь с делами. И ни в коем случае не думай, что я сбежал, бросив тебя одного. Знай, что я тебя люблю и не ушел бы, если бы у меня был выбор. Особенно перед бурей…

И последнее: ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не ищи меня, потому что…»

Из прихожей донесся перезвон колокольчиков — кто-то позвонил в дверь.

Корнелиус поднял голову.

«Проклятье! — подумал он. — Кого там еще принесло? Не вовремя!»

Приблизив губы к раструбу, Корнелиус быстро проговорил в него:

«Мне нужно идти. До скорой встречи…»

После чего остановил запись и вытащил рукоятку из бока радиофора.

Подойдя к двери, он грубо осведомился:

— Кто там?!

— Это я, — ответили с той стороны двери.

Корнелиус нахмурился.

— Я ведь сказал тебе не высовывать нос из квартиры, Конрад. Убирайся!

— Нет, я не уйду! Я должен сказать тебе кое-что важное…

Корнелиус открыл дверь и, не задерживаясь в прихожей, направился в свою комнату. Конрад Франки суетливо потопал следом.

— У меня нет времени слушать твои бредни, Конрад, — бросил Корнелиус на ходу.

— Ты уходишь?

— Моя жизнь здесь подошла к концу. Меня ждет работа.

Он вошел в комнату, и Конрад последовал за ним. Старый шпион застыл у двери, расширенными от страха глазами глядя на то, что лежало на кровати. Уже собранный винтокрыл, готовый к вылету, трость с рукоятью в виде головы ворона, бесшумный пружинный пистолет, костюмный чехол и раскрытый чемоданчик: внутри, под ремешками, разместились ножи, иглы, склянки с медленно действующими ядами и прочие инструменты, назначение которых Конраду Франки прекрасно было знакомо, учитывая, что точно таким же «набором интересующегося джентльмена» он пользовался во время войны и сам.

— Для кого это? — спросил старый шпион дрогнувшим голосом.

— О, мой компаньон не довел дело до конца, и теперь я должен все узнать сам, — ответил Корнелиус.

Выдвинув один из ящиков гардероба, он положил туда ручку от радиофора, после чего захлопнул чемоданчик — щелкнули замки. Повесив на пояс пистолет, хозяин двенадцатой квартиры взялся за чехол.

— Ты пришел, чтобы что-то сказать, — напомнил он.

— Не делай этого, Корнелиус, — взмолился Конрад. — Прошу тебя…

— Я должен. У меня есть работа. Мой долг…

— Это больше не твоя работа! Это все в прошлом!

Корнелиус искоса глянул на него и вздохнул.

— Прошлое всегда рядом, Конрад. Оно только и ждет своего часа, чтобы напомнить о себе.

— Я тебя знаю. Ты не хочешь идти.

— Нет, друг мой, ты меня не знаешь. Я жил чужой жизнью, пора и честь знать.

— Одумайся!

Конрад подошел и положил руку Корнелиусу на плечо. Тот дернулся:

— Не смей!

— Ты не должен уходить! Я тебя не пущу!

Корнелиус в ярости повернулся к нему и схватил его за воротник шлафрока.

— Ты, видимо, не до конца понимаешь, что происходит, старый дурак! Ты совершил большую ошибку, явившись сюда!

В его руке появился пистолет, большой палец отвел курок.

— Ну давай! Стреляй!

— Ты сам напрашиваешься!

— Ну же! Чего медлишь?!

Корнелиус сжал зубы.

— А как же Финч?! — спросил Конрад. — Если ты уйдешь, у мальчишки никого не останется…

Лицо Корнелиуса исказилось.

— Я сказал: не смей!

Конрад дернулся. Раздался треск ткани, пуговица на клочке ткани отлетела в сторону.

Старый шпион тяжело дышал, глядя на друга.

— Ты пожалеешь, Корнелиус…

Корнелиус вернул курок на место и повесил пистолет на пояс. Подойдя к кровати, он взял трость, после чего повесил на пояс и ее. А затем достал из чехла пальто. Длинное пальто с воротником из черных перьев… Быстро надев его, натянул на голову цилиндр и взял в руки винтокрыл и чемоданчик.

Подойдя к окну, он распахнул его и одним движением забрался на подоконник.

Обернувшись, Корнелиус встретился взглядом с Конрадом Франки. Старый шпион в отчаянии заламывал руки: он понимал, что ничего не сможет сделать.

— Корнелиуса, которого ты знал, больше нет. А Птицелов никогда ни о чем не жалеет. Советую тебе вернуться к себе, Конрад, и для тебя же будет лучше, если ты выполнишь свою часть сделки и запрешься в своей конуре. Будешь уходить, захлопни дверь. И помни: если ты только подумаешь о том, чтобы начать болтать, я узнаю. Прощай, Конрад.

Сказав это, Птицелов запустил винт и вышел в окно…

…Черный кабинет на вершине маяка нравился Птицелову, хоть тот и предпочел бы что-то… попроще.

Это место было вотчиной Хозяина, его логовом: у затянутого тяжелыми шторами круглого окна стоял черный письменный стол из дерева вранн, перед ним, словно в театре, были расставлены несколько стульев с высокими резными спинками. Вдоль стен темнели шкафы, поднимающиеся под своды и заставленные стеклянными книгами, в которых хранились черные перья приспешников Гелленкопфа — каждого, кто поклялся на крови следовать за ним, убивать и умирать по первому зову. Большинство из обладателей этих перьев сейчас либо томились в Креххен-гроу, либо были убиты, но многие надели личины почтенных джентльменов и дам, обвели вокруг пальца суд не-птиц Риверриронн и жили своими жизнями, пока даже не догадываясь, что скоро их всех снова призовут.

В центре кабинета стояла сложная механическая конструкция: вороненые ободья раз за разом проворачивались вокруг истекающей черной слизью сферы. Качались маятники, и в мерном, мертвенном порядке вращались шестерни.

Буквально во всем здесь ощущалось присутствие Хозяина: в перьевом ковре под ногами, в громадном зеркале, больше похожем на дверь, в висящих под сводами астрономических механизмах, которыми Хозяин управлял по мановению одного лишь пальца и назначения которых никто, кроме него, понять не мог.

Корнелиус Фергин сидел за столом, на котором были разложены планы и схемы, стопки карточек с именами и оружие.

Едва слышно тикали часы в виде механического ворона, рядом лежали штормовые очки.

Птицелов погрузился в свои мысли. На его раскрытой ладони лежала белая пилюля.

«Такая кроха, — думал он, не сводя с нее взгляда, — и способна изменить целую жизнь…»

Нечто назойливое поблизости заставило его дернуться.

— Хватит! — велел Птицелов. — Ты не приблизишь исполнение плана, если будешь постоянно щелкать крышкой…

Гораций Горр, сидевший на одном из стульев напротив стола, в очередной раз захлопнул крышку жилетных часов и нехотя спрятал их в карман.

Гораций… старый друг Гораций, с которым они так много пережили…

Гораций лжет, когда говорит, что верит ему, как раньше. Он опасается, что замещенная жизнь возьмет свое, и старик из квартиры № 12 одержит верх над Птицеловом. О, он напрасно переживает…

И все же Корнелиус был обижен на Горация. Тот ждал целых полгода прежде, чем его пробудить. Он говорит, что этого требовало Пророчество, или, по-простому, план Одноглазого и… он прав.

И все же Гораций едва все не испортил. Он похитил новообращенного уродца Рри и взялся лично его допытывать, не зная всех тонкостей сложного искусства допроса. Он работал грубо и неаккуратно, в то время как свежевание и дознание — это не одно и то же. Недаром, уродец сошел с ума.

И все же Гораций выяснил то, что было нужно Одноглазому, — он отыскал ключ. Ключ к Кларе Шпигельрабераух. Рри выдал все о восьмом этаже, о двери, которая на него ведет, но главное… он сообщил о тех, кто, как сказал Одноглазый, стал изначальным узлом, от которого потянулась нить Пророчества. Карран и Коллн, влюбленные не-птицы, которых Одноглазому обвести вокруг пальца труда не составило. Старый интриган съел не одну собаку на подобных планах…

Корнелиус Фергин хорошо его знал — знал, что им движет. После поражения Гелленкопфа этому изворотливому лису удалось убедить всех, что он не имел отношения к его злодеяниям. Он продолжал предоставлять Пророчества, воплотил несколько для весьма важных персон из не-птичьего суда, расстарался и вошел в доверие к канцлеру. Разумеется, он не оставил своих старых планов, и без Хозяина начал действовать осторожнее. Он продолжал строить козни, стравливать одних с другими, укреплял свое влияние и избавлялся от тех, кто стоял у него на пути, при помощи своих старых… «коллег», которые после краха Гелленкопфа нашли для себя занятие по душе: он регулярно предоставлял Птицелову с Портным имя жертвы и ее адрес — прятал карточку в билетном ящике на станции «флеппинов», а они, в свою очередь, проворачивали остальное. Это было взаимовыгодное сотрудничество…

А потом Хозяин вернулся. И его верный советник, его ручная собачонка не замедлила снова одеться в его тень, как в пальто, нашептывая, суля триумф и месть, плетя новые нити. Масштабный план постепенно сплетался: возврат Черного Сердца, избавление от Шпигельрабераух, обезглавливание не-птичьего общества…

И все же даже Птицелов не мог распознать, что во всемэтом делается ради Хозяина, а что Одноглазый вплел в план ради себя и собственной мести…

— Одноглазый давно должен был появиться, — сказал Гораций. — От него нет вестей с момента, как он вышел от канцлера.

— Одноглазый мертв, — бросил Корнелиус Фергин.

— Что?! — потрясенно выдохнул Гораций. — С чего ты взял?!

— Одноглазый взял на себя ключевую часть плана, и что-то пошло не так. Старый кукловод просто обожал лично дергать свои марионетки за ниточки. Я предупреждал, что его затея с тем, чтобы убить Клару чужими руками и подставить канцлера, слишком сложна. А учитывая, что Дрей все испоганил с приманкой…

— Шпигельрабераух не клюнула?

— О, она клюнула. Но, согласно изначальному замыслу, у Одноглазого был бы рычаг в виде младенца, а так… Клара Шпигельрабераух думает, что ее воспитанник убит по приказу Одноглазого — ее ярость уже ничто не сдержит. Даже со всеми своими ухищрениями старик мало, что смог бы ей противопоставить.

— Думаешь, она убила его?

— Это возможно. Ты же знаешь, каким он был дотошным, Гораций. Одно Пророчество сменяет другое, одна ступень плана следует за другой. «Пророчество о смерти Клары Шпигельрабераух» должно было воплотиться в жизнь еще час назад. Письма не будет. Не стоит его ждать.

— И что мы будем делать?

— Следовать плану. Придется осуществить его без Одноглазого. Мы выдвигаемся через пятнадцать минут. Готовь буреход к отбытию.

— А ты что будешь делать тем временем?

— Еще раз поговорю с нашим трагичным другом и достану… гм… ключ…

Гораций Горр усмехнулся и вскоре покинул кабинет через дверь, которая вела на винтовую лестницу. Корнелиус Фергин, в свою очередь, дождался, когда стихнут его шаги, и, выбравшись из-за стола, подошел к черной, сплошь залитой краской картине и повернул завиток на ее раме. Картина в тот же миг отъехала в сторону, открыв вход в кабинку лифта.

Толкнув рычаг, Птицелов запустил механизмы, и кабинка начала спуск…

Глядя на проползающую мимо ребристую стенку лифтовой шахты-трубы, Корнелиус думал о том, что ему предстояло совершить. Эх, если бы Одноглазый справился, все было бы намного проще, но увы… Теперь все зависело лишь от него, Птицелова: удастся ли ему перехватить нить плана, выскользнувшую из мертвых пальцев старого лжепророка?

Пока что все шло своим чередом, и оставалось радоваться, что их с Горацием задача была лишь косвенно связана с Одноглазым и его самоубийственной идеей избавиться от Клары Шпигельрабераух. В провале Одноглазого Птицелов винил лишь Горация: если бы поиском агентов занимался он, Корнелиус, в квартиру Джеев под видом дальнего родственника заселился бы кто-нибудь чуть более благонадежный. Птицелова просто воротило от непрофессионалов: и неважно, кто это был — булочник, упаковывающий хлеб в пакет грязными руками, или слабохарактерный мошенник, который в самый ответственный момент теряет над собой контроль…

Карта Сергиуса Дрея отыграна. Это была грязная, линялая карта с обтрепанными уголками, которая, как это ни парадоксально, была бита собой же. Его судьбе сложно позавидовать, ведь когда Кэрри узнает, что он сделал с его сыном…

Благо, со вторым агентом Гораций не прогадал, и тот исполнил все точно, чисто, в строго указанный срок и при этом сохранил инкогнито…

Птицелов попытался заглянуть в собственную душу и отыскать там хоть кроху жалости к старому шпиону, и не нашел. Конрад получил то, что заслужил. Его предупреждали, но он не смог не влезть в это дело. Его смерть — всего лишь печальное, но логичное следствие.

Кабинка остановилась на подземном этаже, и, выйдя из нее, Птицелов пошагал по узкому коридору. Подойдя к невысокой проклепанной двери, он повернул штурвальный вентиль, и вошел в довольно большое помещение с низким потолком. Сняв с крюка на стене фонарь, Птицелов зажег его и двинулся по проходу. Блеклый дрожащий свет выхватывал стоящие вдоль его пути фигуры в так называемых «человеческих клетках»: железные вороненные прутья плотно облегали пленников, повторяя очертания их тел, голов, конечностей и… носов. В подземелье под маяком в плену томилось чуть больше дюжины не-птиц. Все — жильцы восьмого этажа.

Стая Тристана Моротта Боргана… Их застали врасплох, в постелях, одетых в пижамы и ночные колпаки. Все было проведено быстро, без единой проволочки — ни один не успел ничего предпринять — даже просто понять, что происходит, когда их усыпляли одного за другим. И вот они все здесь — закованы, спят и не предполагают, что сдал их тот, кому они доверяли, — их же вожак…

Птицелов подошел к стене, в которой было пробито овальное застекленное отверстие. С той стороны застенка к стеклу подошел высокий черноволосый человек в угольном мундире и плаще. Он с ненавистью уставился на Птицелова.

— Я знаю, господин Борган, — сказал Птицелов. — Знаю… Вы до сих пор не понимаете, как я заставил вас выдать всех ваших прихвостней, но, увы, я не намерен делиться с вами секретами своего мастерства.

— Ты так ничего и не понял, Птицелов, — раздалось, к удивлению Корнелиуса, насмешливое из-за стекла. — Не ты вынудил меня отдать тебе почти всех членов моей стаи. Ты думаешь, что заставил меня… Они там, где и должны быть. Я спас их.

— Спасли, господин капитан? Что-то подобное мне говорил и Одноглазый. Ваша милая нянюшка тоже думала, что спасает Каррана и Коллн, отдав их мне. Спасает от вас и от той расправы, которую вы им уготовили.

— О нет, не от меня, Птицелов. Поверь мне. Скоро в дом № 17 на улице Трум прибудет тот, кто намного страшнее всего, с чем ты когда-либо сталкивался. Тот, кто намного страшнее профессора Гелленкопфа.

Птицелов прищурился.

— Вы думаете, что переиграете меня, господин капитан? Вот только я прекрасно знаю, как работает блеф.

— О, Птицелов… — расхохотался капитан Борган, и его лицо исказилось в подлинном безумии. — Ты даже не представляешь, что грядет… Не представляешь!

Птицелов повернулся — у него не было времени выслушивать спятившего от потери любимой женщины монстра, который прикидывался человеком, — и двинулся дальше через подземелье. Вслед ему несся хриплый каркающий смех.

Ничего, скоро этому безумцу станет не до смеха. Когда Гелленкопф вернется сюда, он подавится своим карканьем.

Первым делом, после того, как Птицелов покинул дом № 17, он изловил сумасшедшего Рри. Борган зря отпускал его бродить, где ему ни вздумается. Видимо, он полагал, что его тайна надежно спрятана в безумии Рри.

Гораций своими пытками и правда довел его до совершенно невменяемого состояния, и Птицелову пришлось применить все свое мастерство, чтобы вызнать у него по-настоящему бесценные сведения.

В бессвязных криках, в боли и исступлении Рри он выцедил разрозненные клочки тайны, а потом умело сшил их воедино. Черное Сердце Гелленкопфа спрятано в криптекс-ящике, в груди спящего автоматона, которого кое-кто по незнанию называет статуей. И статуя эта хранится там, куда ни за что не проникнуть всякому, кто задумал недоброе, — под крышей Фогельтромм, в Гнезде Ненависти…

И сейчас Птицелову нужен был ключ.

Он открыл очередную проклепанную металлическую дверь и вошел в пыточную. Повесив фонарь на крюк, Птицелов повернулся к стоявшим в центре помещения двум столам.

Один был пуст, повсюду блестели потеки черной крови, ремни сиротливо свисали и едва покачивались на сквозняке.

На другом лежал обнаженный мужчина. Его белоснежное тело было перетянуто ремнями и сплошь иссечено.

Птицелов подошел к нему, чавкая подошвами башмаков по крови, которая залила пол.

— Добрый вечер, мистер Карран, — сказал он.

Не-птица повернул к нему голову.

— Ми… мисс Коллн?.. — прохрипел пленник.

— Пока никаких вестей. Наберитесь терпения…

Это прозвучало, как насмешка, но Птицелов не шутил.

Карран и Коллн… Именно эти двое все начали. Полгода Одноглазый втирался к ним в доверие, обрабатывал их, распаляя потаенное желание освободиться от давящей тени капитана Боргана. Он убеждал, увещевал, манипулировал, тонко играя на их чувствах. И в итоге убедил, что у них нет выбора, что единственный шанс для них быть вместе — это похитить свои сердца и провести деэкстракцию — то, что у не-птиц считается худшим преступлением. Он сообщил им Пророчество, в котором говорилось, что они вернут сердца на положенные им места и снова станут людьми. И только так они обретут свободу. Только так они обретут счастье. И они поддались: нарушили закон и навлекли на себя ужасные последствия. И так они попали к Птицелову и Портному…

А затем произошло то, чего не смог бы предвидеть даже Одноглазый. Когда они оказались на пыточных столах, Птицелов узнал кое-что… Он с удивлением узнал старые, уже успевшие зажить, следы пыток на их телах. Эти следы оставил его собственный нож, вот только Птицелов не помнил, чтобы «работал» с этими не-птицами.

В тот миг, как он прикоснулся к глубокой желтоватой полосе (следу от отрезанного лоскута кожи) на бедре мисс Коллн, он вдруг будто бы оказался перед стеной, ограничивающей его воспоминания. А затем Птицелов почувствовал…

Эта женщина все знала. Знала, что с ним произошло. Знала, как он оказался в доме № 17. Знала, кто такой Финч.

В груди будто зажегся фонарь. Птицелов внезапно почувствовал, что стена в его памяти ограничивает не просто что-то важное, а нечто такое, без чего ты просто не способен ощутить себя неполноценным. Это чувство начало пожирать его изнутри, он мог думать лишь о том, что за тайну скрывает мисс Коллн.

И он начал ее пытать, в надежде узнать эту тайну и пробиться через стену. Он пытал Каррана на ее глазах, пытаясь заставить ее говорить.

Он мало, чего добился. Она не помнила. В ее памяти была выстроена точно такая же стена.

И все же боль раскрошила один кирпичик этой стены, и он выпал. И оттуда, из замурованной комнаты в памяти, выбралось одно воспоминание… имя…

«Мне больно! — кричала мисс Коллн. — Прошу вас, остановите это! Мне так больно! Умоляю, доктор Нокт!»

Потрясенный Птицелов остановил пытки. Что еще за доктор Нокт?! Кто это такой?! Какое он имеет отношение к нему, Птицелову?!

Она этого не помнила. И какие бы методы Птицелов ни применял, больше он ничего не добился. Оставив своих «подопечных», он отправился на поиски, и вскоре нашел этого доктора.

Тихий, с виду совершенно обычный человек, он держал кабинет частной практики в Фейни. Вел ничем не примечательную жизнь, принимал пациентов, захаживал в книжную лавку, предпочитал кофе с двумя кубиками сахара и не походил на того, кто хранит какие-то тайны, и уж точно ничто не говорило о том, что он знает о не-птицах.

Пытаясь подобраться к доктору Нокту поближе, Птицелов даже записался к нему на прием с жалобами на старую рану в ноге. Обыскал его кабинет, его дом и… ничего.

Оставался лишь один способ разузнать хоть что-то. Проверенный. Разумеется, пытки. Но к этому человеку требовался особый подход.

Методы и инструменты пыток бывают разные. Это не обязательно должны быть ножи, иглы или медленно действующие яды. Это может быть кое-кто… некая личность, отправленная, чтобы выяснить требуемые сведения. Живой инструмент для пыток…

И Птицелов рискнул. Он освободил мисс Коллн, сообщил ей адрес доктора и велел выяснить у него все, что тот знает. Он не сомневался, что женщина все сделает, ведь у него был надежный рычаг — если она попробует сбежать или выкинет какой-нибудь фокус, Каррана ждет судьба, которой не позавидуешь. Но главное — у него были их сердца…

— К сожалению, мы не можем ждать окончания бури, мистер Карран, — сказал Птицелов. — Как и сообщения от мисс Коллн. Вы отправляетесь со мной. Нас с вами ждет работа…

Он обошел стол, взялся за две ручки по его краям и покатил его к двери. Колесики натужно заскрипели.

— Куда… куда вы меня тащите?

— Вы скоро узнаете, мистер Карран, — ответил Птицелов. — Мы отправимся туда, куда нельзя попасть, имея дурные намерения. Вы — единственный здесь, кто не имеет таких намерений, и поможете мне открыть дверь…

Толкая перед собой стол, он покинул пыточную и покатил его через подземелье к лифту.

Добравшись до него, Птицелов дернул рычаг под лежаком. В тот же миг заработали шестерни и пружины, и стол медленно поднялся в вертикальное положение. Карран захрипел, но ремни крепко его удерживали.

Закатив стол в кабинку, Птицелов запустил лифт.

Вскоре мучитель и его пленник оказались на первом этаже маяка. Здесь горел свет и было шумно. Шли последние приготовления перед отправкой. К входной двери маяка гармошечной пуповиной приросло то, что невежды презрительно называли штормовым трамваем. По соединительному проходу сновали люди Александра Уолшша, занося в салон ящики с химрастопкой и оружие… много оружия.

Гораций Горр и Корнелиус Фергин заключили сделку с одним из наследников старого господина Уолшша. Александр был готов пойти на что угодно, чтобы обставить своего брата Герхарта в борьбе за отцовское наследство. И Птицелов с Портным предоставили ему такую возможность. Когда Герхарт Уолшш лишится своего пленника, все его планы пойдут прахом… и это лишь малая доля того, что этот мерзавец заслуживал за то, что держал Круа Гелленкопфа в заточении.

Птицелов вернул стол в изначальное положение и покатил его по проходу. Показавшийся из бурехода Гораций Горр поспешил к нему на помощь, и вдвоем они затащили стол в салон.

Оставив его в простенке между забранными глухими створками иллюминаторами, компаньоны уселись в глубокие кожаные кресла.

Опустив к себе медный рожок на длинной тонкой трубке, Гораций Горр сообщил в него:

— Капитан, мы готовы выдвигаться!

Из вещателя раздался трескучий голос капитана:

— Понял вас, сэр. — После чего прозвучала команда: — Внимание, экипаж бурехода! Всем подняться на борт! Мы отчаливаем! Готовность две минуты!

Люди Александра Уолшша поспешили занять пустующие кресла. Шесть членов экипажа пристегнулись ремнями и прильнули к окулярам перископов в носовой и кормовой частях бурехода. Дюжина стрелков заняли места вдоль бортов — они также закрепили себя ремнями.

— Задраить люки! Опустить переборку!

С режущим уши лязгом металлическая дверь закрылась.

— Отцепка по команде! Три! Два! Отцепляемся!

Гармошка прохода сложилась и приросла к борту с наружной стороны.

— Поднять якоря! Поднять буреход на ноги! Носовая пара! На три единицы!

Загремели цепи, и махина вздрогнула. Мигнул свет, а затем буреход качнулся, нос его медленно приподнялся.

— Бортовая пара! Три единицы!

Ноги в средней части бурехода пришли в движение, и он слегка выровнялся.

— Кормовые! Три единицы!

Когда выдвинулась и задняя пара ног, буреход полностью встал в горизонтальное положение.

— Тихий ход! Курс на Гротвей! — приказал капитан, и махина, кренясь из стороны в сторону, двинулась сквозь бурю.

Гораций глянул на своего друга.

— Ты готов, Корнелиус?

— Я готов. Скоро… уже скоро мы добудем Черное Сердце и зажжем маяк.

— И тогда этот город изменится навсегда, — закончил Гораций.

— Сколько нам нужно, чтобы добраться до Фогельтромм?

— Капитан сказал, что, по его расчетам, около двух часов.

— Разбуди меня, как преодолеем границу Гротвей.

Корнелиус Фергин, Птицелов, опустил голову и закрыл глаза, словно заснул. Но на самом деле он думал.

Думал о женщине-не-птице, о странном докторе и еще, хоть и запрещал себе это, думал о мальчишке с взлохмаченными синими волосами.

А буреход тем временем, сотрясаясь под ударами непогоды и переставляя свои шесть громадных механических ног, медленно пробирался через бурю, с каждым шагом приближая этот город к роковому событию, которое, как верно заметил Гораций, навсегда его изменит. Маяк будет зажжен. И тогда они увидят… все увидят…

Оставалось около двух часов…

* * *

Изящный воздушный экипаж летел над городом. Винты с жужжанием вращались, снег, словно боясь прикоснуться к бортам цвета полированной кости, облетал его, и экипаж несся будто в невидимом стакане.

В иллюминатор, лениво придерживая рукой полосатую шторку, глядел джентльмен, с виду, лет сорока — бледный, с точеными, даже островатыми чертами лица и вздыбленными иссиня-черными волосами, собранными в прическу, похожую на луковицу. На джентльмене был дорогой костюм под цвет волос: самым примечательным в этом костюме было нечто, вроде сюртука, но длинного, настолько, что его полы стелились до самого ковра, который лежал перед удобным кожаным сиденьем.

Глядя в иллюминатор, джентльмен, курил трубку в виде резной и носатой не-птичьей головы, выдыхая облачка полосатого черно-белого дыма. И его ничуть не смущало, что город был сплошь погребен под бурей — о, пассажир воздушного экипажа прекрасно видел все сквозь нее, правда ему для этого приходилось использовать костяной с золотыми ободками театральный бинокль, судя по виду, из того же комплекта, что и трубка.

— Давненько! — усмехнулся джентльмен. — Давненько я здесь не был. Сколько там лет прошло, Грабовски?!

Хмурый тип в круглых очках и клетчатом котелке, сидевший за рычагами и управлявший экипажем, пробурчал:

— Да кто ж считает, сэр?

— И верно! Время… его так переоценивают! Но ты не спросишь меня, к чему я заговорил о годах, Грабовски?

— К чему вы заговорили о годах, сэр? — со вздохом проговорил Грабовски.

— О, рад, что ты спросил! Я к тому, что давненько здесь не был.

— Вы же с этого и начали, сэр, — напомнил Грабовски.

— Ну да. Мне просто любопытно, понимаешь?

Грабовски вздрогнул, неловко дернул рычаг, и экипаж тряхнуло.

— Любопытно, сэр? Вам дурно? Рыба, которую мы заказывали в Габене вчера, была несвежей?

— Несвежей там была лишь дама, которая имела счастье сопровождать нашу персону. Но я не о том. Мне любопытно, что там с моим домом.

— Понимаю, сэр.

Джентльмен хмыкнул.

— С чего бы тебе понимать, Грабовски?

Человек за рычагами пожал плечами.

— Ну, я ведь помню Бастиана. И его характер. Он запросто мог превратить дом, который вы построили, в захолустную гостиницу.

Джентльмен с трубкой согласно закивал.

— О, Бастиан… Мой дорогой Бастиан Трогмортон. До меня дошли слухи, что он придумал себе какое-то другое имя. Представляешь? Очевидно, это глупое и очень нелепое имя… И это взамен самому лучшему в мире имени, которое я придумал для него лично! Ты знаешь, это разбивает мне сердце, Грабовски.

— Какое из них, сэр?

— То, в котором теплится моя любовь к племяннику.

— А. То сердце…

Джентльмен выдохнул очередную порцию дыма и вновь поднес к глазами бинокль.

— Эх, Грабовски… кажется, за все те века, что я прожил, в этом мире ничего не осталось прежним.

— Дайте угадаю, сэр, сейчас вы скажете: «кроме».

— Кроме черной неблагодарности племянников по отношению к любящим дядюшкам. — Джентльмен с трубкой убрал бинокль и повернул голову, глядя в зеркало над приборной панелью, которое висело над головой сидящего спереди, за рычагами, собеседника. — Улица Трум, Грабовски. Мы почти долетели. Я очень надеюсь, что Бастиан не делал перестановку и не менял обои. Не люблю перемены.

Грабовски глянул в зеркало и тут же зажмурился от ужаса. На него смотрел монстр с длинным горбатым носом и черными, без зрачков, глазами, но самое жуткое заключалось в том, что глаз этих было восемь. Тонкая прорезь рта исказилась в улыбке.

— Я дома, Грабовски. Коппелиус Трогмортон вернулся домой.

Оглавление

Глава 1 Финч

Глава 2 Рыбий хвост, фотокарточка и гадкий обман

Глава 3 Бульвар Разбитое Сердце

Глава 4 Мелочи из карманов пальто

Глава 5 Недоразумения… с привкусом кабаре

Глава 6 Прищепка для носа

Глава 7 Фогельтромм

Глава 8 Кофейный пунш, женщина, похожая на мухоловку, и… убийца

Глава 9 Загадочный господин по имени Фриббен Джобиус

Глава 10 Гнездо Ненависти

Глава 11 Снежная буря

Глава 12 Портной и Птицелов

Глава 13 Дом затаившегося кошмара. Начало. ​

Глава 14 Дом затаившегося кошмара. Продолжение

Глава 15 Эффект замещенной жизни