Июльский снегопад [Алесей Бачаев] (fb2) читать онлайн

Алесей Бачаев Июльский снегопад

1

– Неважно, нужен ли человеку север. Лучше спросите, нужен ли северу человек. Мне кажется, северу вы не особенно нужны, – проговорил Фабрис. Голос его звучал лениво, в самоуверенном, молодом лице сияла скука. Он смотрел вдаль, где за соснами горело солнце и время от времени чему-то улыбался, словно ему самому было удивительно видеть себя здесь – среди поросших мхом каменных глыб и не умеющих улыбаться людей. Рукава его рубашки были подвернуты, своими загорелыми руками он держался за край повозки, что несла его по разбитой, петляющей меж сосен дороге.

– Без людей север выглядит натуральнее. Я не против людей, я даже думаю, что без человека природа бесполезна, но здесь все это не совсем так. Северу нужны не люди, а сосны, мхи… вот эти все кусты… Ему нужна более терпеливая к издевательствам материя. Рано или поздно вам придется переродиться во что-нибудь нужное северу.

– В кусты? – усмехнулся сидевший рядом Кроу – давно не молодой мужчина в грязном пиджаке и с такими же грязными, растрепанными усами. Фабрис знал о нем лишь то, что зовут его не Кроу – так он представляется лишь путникам с юга, а живет он вовсе не в Эндел-торе, в котором Фабрис нанял его в качестве извозчика. Непропорциональное и болезненное лицо Кроу казалось черным даже на фоне гнилых досок, из которых состояла повозка. Глаза его блестели под полами соломенной шляпы, в них отражалась та скука, которую может навеять лишь долгий и безынтересный разговор. Сзади на него давила груда чемоданов, на каждой кочке он был вынужден выпрямлять плечи, чтобы вернуть их на место.

– Да, или, может, в сосну, – ответил Фабрис, когда повозка спускалась в мрачную низину. В руки к нему залетела шишка, и он с интересом ее изучал. Шишка была ничем не лучше тех шишек, что он видел прежде, но особенность места давала надежду увидеть в ней новизну. – Природа все приспосабливает под себя. Обычные люди не годятся к жизни на севере, так что вам придется переродиться. Не сразу, может быть, через сотню тысяч… может, даже тысячу тысяч лет… Если присмотреться, северные жители уже не так похожи на людей, как южные. Они, конечно, все еще люди, но в них уже есть что-то новое, северное.

– Темнеет… – проговорил Кроу, сопротивляясь натиску очередного чемодана. Весь его вид и даже то, как на голове его сидела шляпа, выражали одно лишь безразличие ко всему, что бы ни произнес Фабрис. Он взглянул в небо – до заката солнца оставалось не меньше пяти часов.

– И знаете что? – продолжал говорить Фабрис, когда повозка тряслась, пробираясь между двумя огромными каменными кряжами. – Вам бы стоило меньше сопротивляться природе. Я имею в виду ваши поселения. Вы пытаетесь жить в тепле, как южане, но ваш конек – это холод. Вам нужно просто принять это. Природа все приспосабливает, если человек захочет жить в холоде, то природа приспособит его к этому холоду, вам даже одежда будет не нужна…

– Все, почти Хидентар, – вновь вставил Кроу. В этот раз в глазах его вспыхнул проблеск жизни, как у пустынника, отыскавшего воду.

– Что, простите?

– Скоро приедем. Вон там ручей был с белой водой – после него еще пара часов и будет Хидентар.

– Прекрасно. Я уже даже забыл, что мы куда-то едем. Хидентар так Хидентар.

Повозка проехала по узкой улице, по обеим сторонам которой стояли дома с земляными крышами и повернула в сторону широкой, выложенной камнями площади. Скрип ее колес вторгся в стоявшую здесь тишину, словно крик о помощи. Когда рядом оказался единственный на всю улицу каменный двухэтажный дом, стены которого были слишком прямыми и слишком белыми для этих мест, повозка остановилась. Дом не выглядел обитаемым. Над крыльцом и по контуру его окон свисали замысловатые, но давно облупившиеся и почерневшие деревянные узоры, перед домом была обустроена заросшая кустарником веранда, в зелени которой пели птицы. Дом был красивым, но чувствовалось, что в большей степени красотой своей он обязан природе, которая как могла прикрыла мхом и цветами все следы человеческих стараний превзойти эту самую природу.

Фабрис выпрыгнул из повозки, потянул спину. Следом за ним из повозки вывалился Кроу – он подволок чемодан к Фабрису, бросил его в пыль и тоже выпрямил спину. Лицо его, что прежде не обладало ни одним из тех качеств, за которые людей принято причислять к творениям природы, наполнилось жизнью.

– Миссис Арнье дома? – крикнул он, увидав в тени веранды двух мальчишек.

Но на оклик они не ответили, лишь бросились вглубь веранды и исчезли в зелени, что опоясывали дом с боков.

– Будем надеяться, она все еще здесь, – проговорил Кроу усмехнувшись. Он сел на чемодан Фабриса, закурил. Дым его трубки поднялся в небо, что начинало наполняться предзакатными красками и вспыхнул золотым огнем. – Иначе лучше будет идти в лес. А леса здесь гнилые. Все здесь гнилое, если прямо говорить, все от лесов до людей, худшего места на земле я не знаю.

Фабрис зашел на веранду и остановился перед массивной деревянной дверью, слева от которой висели цветочные горшки. Вместо цветов из них торчала трава. Над самой дверью висел фонарь, который не горел, лишь покачивался на ветру и время от времени издавал похожий на стон скрип.

– Похоже, никого, – проговорил Фабрис, осматривая дом. Последние четырнадцать ночей он провел в лесу и не особенно желал провести там же пятнадцатую. Даже если деревня эта и вправду была худшим местом на земле, он готов был простить ей это ради одних только кровати и чистого полотенца, а если бы здесь удалось найти кофе, он и вовсе бы счел это место лучшим на земле.

– Люди здесь как ветер, сегодня есть, завтра нет, – с особенным удовольствием проговорил в стороне Кроу, словно ничего в мире не обрадовало бы его больше этого факта. Он курил и с самозабвенным наслаждением всматривался в даль, где над чернеющей грядой сосен горело солнце.

Вы ко мне? – внезапно послышался в стороне веранды грубый и звучный женский голос. Фабрис обернулся. Вглядевшись в темноту, он увидел там пожилую женщину, которая несла на плече несколько связанных веревкой березовых поленьев. На вид ей было не меньше шестидесяти лет, тем не менее фигура ее была прямая, движения полны уверенности и сил. Фабрис вгляделся в ее лицо, чтобы отыскать в нем признаки обещанного ужаса, но нашел там лишь ту гордость и решительность, с которой на него смотрели почти все жители этих краев. Лицо ее было живым, добродушным, взгляд уверенным.

– Добрый день, миссис Арнье, – поприветствовал Фабрис. – меня зовут Фабрис, я из Индфилда…

– Из Инфилда?

– Да, мистер Сентре говорил, что я могу у Вас остановиться. Я должен был…

– Сентре? Вы, случайно, не тот ученый, что должен был приехать в прошлом году? – Перебила миссис Арнье, всем своим видом давая знать, что задавать вопросы ей гораздо важнее, чем получать на них ответы. Оживленные глаза ее быстро пробежали по Фабрису и его чемоданам, в них промелькнула все та же усмешка, с которой на Фабриса смотрели почти везде в этих краях. Она сбросила дрова на пол, улыбнулась.

– Я, если честно, не совсем ученый, научному обществу я не принадлежу. Я скорее открыватель, чем ученый…

– Так ученый или нет?

– Да. Давайте я буду просто ученым, так всем будет проще.

– Ведете вы себя уже как ученый, так что сомневаться не в чем. Мне, честно говоря, плевать, кто Вы, лишь бы не проповедник. Чемоданы все Ваши?

– Да, там приборы…

– Как Вас только лошади притащили. Сейчас я найду помощников, чтобы все поднять… Должно быть, весь дом вывезли, а может и не только свой.

– Ну так когда забирать? – перебил Кроу. Он докурил трубку и забирался обратно в телегу. Весь вид его говорил, что никакой дальнейшей помощи от него можно не ждать. – Отсюда Вас никто не повезет, так что лучше сразу решить.

– Судя по багажу, не раньше, чем через год, – улыбнулась миссис Арнье.

– Посмотрим, – ответил Фабрис. Я уверен, что леса здесь еще ужаснее, чем Вы рассказывали, но в людей я верю всегда. С обратной дорогой уже решу здесь.

– Как скажете. Я буду здесь через месяц, если вдруг ваша вера в человечество подистреплется, рад буду помочь.

Миссис Арнье провела Фабриса по темной лестнице, что шла со двора ко второму этажу и остановилась перед расположенной здесь массивной деревянной дверью.

– Вот сюда, – показала она. Дверь эта вела в одну единственную комнату второго этажа, которую сдавали постояльцам. Как и все в доме, она была сильно перекошена, чтобы открыть ее миссис Арнье пришлось приложить все свои силы, закрыть дверь назад и вовсе не вышло. Из комнаты повеяло сыростью.

– Все разъехалось… Будет время, подобьете. – объявила миссис Арнье. Не темнота в коридоре, не перекошенная дверь, не затхлый воздух ее нисколько не волновали, словно все это было обычным. Голос ее звучал так, будто всем этим она и вовсе гордилась.

Фабрис ничего не ответил.

Комната оказалась просторной, светлой. Мебели почти не было – сразу же перед дверью стояла кровать, в дальнем углу перед окнами небольшой стол, рядом два стула –больше ничего. Стены были отштукатурены и выкрашены в белый цвет, который перестал быть белым, должно быть, еще до того, как Фабрис впервые открыл глаза. Слева от двери располагалась облупившаяся печь, одна из стенок которой была замазана глиной, другая побелена. На печной плите стоял чайник.

– Шкафа нет, одежду повесите здесь, – указала миссис Арнье на несколько вбитых в стену рядом с печью гвоздей. – Если будет нужно, вобьете еще, гвозди есть. Чемоданы бросайте где хотите, тут все, теперь, Ваше. Можно за печь.

Фабрис поставил чемодан на покрытый пыльной салфеткой стол и подошел к окну – за ним возвышались несколько низких домов с покрытыми травой крышами, а сразу за ними начиналось озеро с бирюзовой водой. С дальнего края озеро обрамляла полоса соснового леса. Еще дальше, над лесом, виднелось несколько сияющих в свете солнца горных вершин. Фабрис распахнул окно, набрал полную грудь воздуха и попытался улыбнуться.

– И что же Вас принесло сюда, если не секрет? Людей с юга здесь не видели уже лет тридцать, – вернула в реальность Фабриса миссис Арнье. Она обходила комнату и стряхивала салфеткой пыль с тех мест, где ее находила.

– Наука. Хочу исследовать здесь животных, – выдавил из себя Фабрис, разгоняя перед собой поднявшуюся пыль. – Есть вероятность, что в ваших болотах водятся еще неизвестные науке твари.

Фабрис еще раз обвел взглядом комнату и повесил на один из стульев куртку, что все это время была у него в руке. Миссис Арнье в этот же миг подняла куртку и протерла стул от пыли. Делала она это с таким довольством и уверенностью, что одно это приободрило Фабриса – если что и вводило его в тоску, то не угнетенные комнаты, а угнетенные этими комнатами люди.

– Так значит Вы из тех людей, что бродят по миру и называют своим именем все, что попадается в руки?

– И да и нет. Мое имя, пока что, всецело принадлежит только мне самому. Сюда я как раз приехал, чтобы исправить это.

– Не хочу Вас разубеждать, но место Вы выбрали так себе. Тварей здесь полно, но только не в лесу. Все нормальные животные, как сказал мне один Ваш коллега, давно сбежали отсюда на юг, и нет никакой нужды сюда за ними ехать.

– Нормальные животные меня не интересуют, все нормальное для науки бесполезно. Есть одна легенда, Вы ее знаете наверное – про человеко-медведей, которые здесь у вас водятся. Я приехал за ними. Хочу попробовать изучить.

Миссис Арнье не ответила. Как только Фабрис сказал ей про человеко-медведей, вся она поменялась, словно торгаш, узнавший, что у стоящего напротив человека нет ни копейки денег. Улыбка застыла на ее лице, живые прежде глаза налились чем-то тяжелым, холодным, как декабрьский день. Она вытряхнула салфетку за окно, распрямилась и стала выгонять собравшихся на окне мух. Все ее движения стали резкими, а черты грубыми, будто вслед за мухами, она собирается выкинуть в окно и самого Фабриса.

– Легенд здесь живет больше, чем людей.… Только все до одной чушь, – проговорила, наконец, она.

– Все легенды, так или иначе – чушь. Я нашел ее в дневнике одного пастыря, который здесь когда-то жил. Не скажу, что доверяю пастырям, но Сентре сказал, что основания доверять есть.

– Так я и знала, что без пастырей здесь не обошлось. Не думала, что ваша наука теперь дошла до изучения сказок, – усмехнулась миссис Арнье, задергивая за Фабрисом шторы. Голос ее так же лишился прежнего дружелюбия – он стал грубым и холодным. Если в начале Фабриса удивило несоответствие дома и его хозяйки, то сейчас все сошлось.

– К сожалению, мне не посчастливилось родиться в такие времена, когда уже почти нечего открывать, – усмехнулся Фабрис. – Все везде открыто. У нас слишком много открывателей и слишком мало земель, так что теперь приходится проверять и сказки. Особенного благородства в этом нет, согласен, но что делать.

Фабрис продолжал разговаривать все так же открыто и легко, радуясь тому, что тема оказалась настолько важной для миссис Арнье. Это почти ничего не значило, тем не менее даже столь малозначительные пустяки помогали ему утвердиться в своих намерениях, с которыми он вторгся в этот чуждый ему край.

– На благородство здесь всем плевать, а мне больше всех, – ответила миссис Арнье. – Я только хочу сказать, что бывают такие вещи, в которые, как это сказать…

– В которые лучше не совать свой нос?

– Именно. Когда вокруг тебя тысяча поводов умереть, лучше не предоставлять природе еще один. Только не думайте, что я Вас пугаю. Я просто не пойму, зачем тратить свое время на какую-то чушь, когда времени этого и так почти нет.

– Не переживайте, время у меня есть, – успокоил миссис Арнье Фабрис. Он начал доставать из сумки книги и раскладывать по столу. – Если никого не найду, то займусь рыбалкой. Мистер Сентре сказал, что чудовищ полно и в вашем озере.

– Тогда я буду надеяться, что все так и выйдет. Если хотите, с рыбалкой могу помочь, с этим проблем никаких. Но вот с демонами я Вам едва ли помогу.

– Спасибо Вам. Мне всю дорогу рекомендовали Ваш дом, и я не разочарован.

– Надеюсь, и не разочаруетесь. Приходите через полчаса ужинать. Чудовищ, к сожалению, мы не готовим, но, думаю, и без них найдется чем Вас порадовать. Чемоданы сейчас принесет Амеди, если я его найду. Амеди! Где ты там?

– Да я сам с ними справлюсь, не хочу никого утруждать… Это тот мальчишка, которого я видел на веранде?

– Да, он. Его родители живут в Иствире, прислали на лето. Будете гостить с ним вдвоем. Амеди! Живо иди сюда, помоги господину ученому принести вещи.

В приоткрытой двери показалось лицо мальчишки. Когда Фабрис увидел его первый раз на веранде, подумал, что ему не меньше двенадцати лет, сейчас же решил, что цифру эту стоит снизить как минимум года на два. Лицо его было не по-детски серьезным, а в глазах, как показалось Фабрису, сияло что-то особенное, словно он пытался своим взглядом о чем-то спросить.

– Привет! – еще раз поприветствовал его Фабрис.

– Вы настоящий ученый? – спросил тот. Он все так же стоял за дверью и недоверчиво осматривал комнату, будто она могла в себе что-то скрывать.

– Вот это я и приехал проверить…

2

Поздним вечером, когда солнце все же доползло до горизонта и по улицам расползлась мрачная пелена тумана, Фабрис подошел к окну своей комнаты. На улице не слышалось ни звука. Сам не зная зачем, из попавшегося под руку листа бумаги он собрал самолетик и запустил его в ту сторону, где за домами лежало окрашенное закатным огнем озеро. Самолетик пролетел несколько метров и упал на дорогу. Фабрис проводил его взглядом, убедился, что бумажные самолетики в этих краях ведут себя точно так же, как и на юге, сел за стол. Помимо нескольких книг, на столе его лежал небольшой аппарат с двумя катушками и несколькими лампочками, который служил для записи голоса. Фабрис присоединил к аппарату ручку и повернул ее на несколько оборотов против часовой стрелки – лампочки загорелись, катушки начали вращаться. Комната наполнилась мерным жужжанием. Фабрис закрыл окно и нажал красную кнопку на аппарате.

– День первый, – произнес Фабрис. – Я в Хидентаре. По дороге разбились две лампы, исчезли туфли и истратилось все мое человеколюбие, но в остальном все прошло почти без потерь. По крайней мере, вопреки обещаниям Сентре, меня до сих пор не съели и не обратили в идолопоклонство. Деревушка примерно в две сотни домов, может больше. Стоит на берегу большого озера. На картах название нет, но местные зовут его Нулон-даим, зеркало богов. Не знаю, какие боги в него смотрятся, но судя по местным нравам не самые миролюбивые. Здесь красиво. На улицу я пока не выбирался, но и вида из окна достаточно, чтобы всю ее изучить. Если к утру меня не съедят крысы, которыми, должно быть, кишит этот сарай, куда меня вселили, завтра предприму первый поход по окрестностям. Обойду Озеро. Старуха, к которой меня заселили, явно не разделяет моих научных интересов, я сказал ей про демонов, и она теперь боится меня, как будто я привез чуму. Людей с юга здесь не любят, а ученых с юга и вовсе боятся, Сентре и здесь оказался прав. Но тем интереснее. Я здесь, и это главное.

Фабрис еще раз нажал на кнопку и перестал вращать ручку. Машина замерла.

– Вы приехали охотиться на человекомедведей? – пронзил тишину комнаты голос. Фабрис вскочил и обернулся, едва не сбив со стола графин воды. За своей спиной он увидел Амеди. Он стоял посередине комнаты и сжимал в руках плетеную фигурку лошади. Лицо его было серьезным, как и те три раза, когда Фабрис видел его этим днем.

– Господи, откуда ты здесь взялся? – простонал Фабрис, возвращая на место графин. Часть воды залила газету, что сохранилась еще со времени отъезда из города, он поднял ее и стряхнул воду на пол. – Мне казалось, дверь была заперта.

– Здесь есть тайный ход.

– Прекрасно! Это же и понятно, должны же демоны по ночам как-то до меня добираться.

– О нем знаю только я.

– Ну, славно, хоть это радует.

Так Вы приехали за человекомедведями?

– Зачем бы я сюда не приехал, это мое дело. Не думаю, что могу доверять свои секреты мальчишкам, которые даже стучаться в дверь не умеют. В следующий раз, если ты вот так откуда-нибудь вылезешь, я выкину тебя в окно.

– Я могу помочь. Я видел их.

– Кого ты видел?

– Человекомедведей.

– Видел, в смысле по-настоящему видел? Или как ты их видел?

Фабрис оживился. Он до смерти хотел спать и уже готовился отправляться в постель, но слова Амеди в секунду вернули ему бодрость.

– Да.

– Если ты пришел морочить мне голову, то лучше бы тебе лезть назад, откуда бы ты там не вылез. Так чего ты там видел?

– Человекомедведей. Я видел их на краю леса, когда искал собаку.

– Что еще за собаку?

– Рея.

– Понятно. Ладно, и что они делали, какие они были, эти твои человекомедведи?

– Они… стояли.

– Стояли и все?

– Да.

– Ясно. Они стояли как звери, на четырех лапах, или как люди?

– Как люди.

– Так может это и были люди? Ты разглядел их?

– Нет, они были далеко… Но я сразу понял, что это они. Они сначала стояли, а потом исчезли.

Слова Амеди перебил крик миссис Арнье.

– Амеди! – Где ты, а ну, иди сюда! – Прозвучал ее громкий баритон. Голос этот всегда звучал внезапно, даже в те моменты, когда миссис Арнье стояла перед Фабрисом и готовилась раскрыть рот. Фабрис и Амеди застыли, будто застигнутые врасплох воры.

– Только не говорите миссис Арнье, что я сказал Вам про человекомедведей, – проговорил чуть слышно Амеди. Уже через мгновение он исчез – так же внезапно, как и появился.

Фабрис попробовал найти тайный ход, куда нырнул Амеди, но ничего не нашел, будто он просто просочился сквозь пол.

– Не знаю, чем это объяснить, но я почти уверен, что приехал сюда не впустую. – проговорил он, вновь вернувшись к записывающему устройству. После он накрыл его кожаным чехлом и встал из-за стола, чтобы приготовиться к своей первой ночи в деревушке. По дороге сюда он успел несколько раз проклясть эту северную глушь с ее непонятными законами и молчаливыми людьми, но сейчас был счастлив.

3

Фабрис собрал походный комплект, который состоял из двух револьверов и записной книжки, вышел на крыльцо. Время было раннее, но на улице уже давно светило солнце, и не было ни росы, ни той свежести, ради которой люди готовы выползти из кровати еще до того момента, как их собственный организм даст на это согласие. Разогретая веранда пахла ароматом древесины и цветов. Было по-летнему тепло, лишь покрытые мхом стены домов напоминали о том, что место это находится на краю света. На площади стояла тишина. Всю ночь Фабрис слушал завывания ветра, который дребезжал где-то над комнатой черепицами, но сейчас его уже не было. Утреннюю тишину нарушали только жужжание пчел, далекое ржание лошадей и стук топора, доносившийся из соседнего двора.

– Я попросила Мэрилин показать Вам деревню. Моя кузина, – вывела из оцепенения Фабриса миссис Арнье. Ее голос прозвучал внезапно не только для Фабриса, сама природа, казалось, вздрогнула и замерла, как только она появилась на веранде. Птицы замолкли, солнце скрылось.

– Мэрилин зайдет после обеда, так что далеко не уходите. Она Вам, я уверена, понравится, очень красивая девочка. Если вам нужна еще какая-то помощь в этой вашей работе, то говорите мне сразу, я все решу…

– Спасибо Вам, миссис Арнье, но, боюсь, с Вашей Мэрилин ничего не выйдет. У меня есть принцип, пока я работаю, никаких девушек, тем более красивых, так что придется Мэрилин прогуляться без меня, – ответил ей Фабрис. Он сел на деревянную лавку, что торчала из земли рядом с крыльцом, принялся зашнуровывать один из сапог. В них он еще не сделал ни шагу, но успел уже извозить в грязи во время поездки.

– Жениться я вам не предлагаю, – усмехнулась миссис Арнье, с таким видом, будто Фабрис был не первым, кто на этом крыльце кидался подобными словами. Она закурила и прислонилась спиной к стене. – Ради чего тогда вся эта ваша наука, если не ради девушек? Как по мне, если мужчина и идет босиком на край света, то все только из-за женского пола, сам бы он на такие страдания себя не обрек.

– Моя наука ради меня самого, миссис Арнье, здесь все банально. Я просто знаю себя. Стоит один раз пойти прогуляться с какой-нибудь Мэрилин и все, всей науке конец. У южан слишком тонкая натура и недостаточно развитое самообладание, по возможности лучше нам не подвергать себя такой опасности.

– Удивительно слышать это от человека, все утро винившего северян в суеверности. Как говорят, свою шапку с головы ураган не сдует, а чужая сама сползет, видно ваша шапка…

– Я, к счастью, не ношу шапок, так что можете за меня не переживать, миссис Арнье. Спасибо Вам.

– Как хотите. Просто чего я скажу Мэрилин? Видели бы вы, как она обрадовалась, когда я рассказала о Вас. Не хотите сегодня, давайте завтра?

– Скажите ей, что я подлец, или что я пошел купаться и меня съели угри. Я хочу зайти сегодня в ваш храм. Там мне сказали есть библиотека и какой-то старый библиотекарь…

– Библиотека есть. И библиотекарь есть, мистер Сакл, должно быть – смотритель. От Вас многое скрыли, сказав, что он всего лишь старый.

– Как бы то ни было, я думаю туда сходить.

– Если вместо Мэрилин Вы собираетесь ползти в эту преисподнюю, то я Вам сочувствую. Ни одна ваша наука не оправдает такую жертву, поверьте. Если Вам с кем-то здесь нужно о чем-то договориться, я бы тогда лучше посоветовала зайти к Ортри, мистер Ортри Мон, наш старейшина. Общаться с ним едва ли приятнее, чем с мистером Саклом, но это, по крайней мере, не на столько бесполезно.

– Думаю, я найду время посетить всех.

– Как хотите, не буду спорить. Храм вон там. Этот вот страшный шпиль над крышей – он и есть. И не опаздывайте на обед, иначе будете есть все холодным.

– Спасибо Вам, миссис Арнье, постараюсь не опоздать.

– И еще кое-что. Если Ваша прогулка вдруг выведет Вас в лес, то перед тем, как туда войти, сделайте кое-какой ритуал – помочите сапоги в воде.

– В смысле помыть?

– Нет, только помочите. На всякий случай, так у нас делают. Лучше всего в озере или реке. Я и сама знаю, что звучит бесполезно, но других способов спасти Вас здесь я не знаю.

Фабрис еще раз отыскал взглядом шпиль, что золотился в лучах солнца, перешел площадь и свернул на одну из уходящих вниз улиц. Вчера, когда он смотрел из окна, ему показалось, что улицы здесь ничем не вымощены, но теперь он видел, что под слоем земли и зеленого мха здесь все же есть камни. Мхом здесь были покрыто все: улицы, покосившиеся стены домов, ограды, деревья. Казалось, что стоит хотя бы на мгновенье замешкаться здесь, замереть – мох покроет и тебя. Большинство домов были деревянными и имели земляную крышу, скаты которой спускались до земли. Кое-где на таких крышах паслись овцы. Каменные дома большей частью стояли вдоль главной улицы, что выходила к церкви, стены их были черными, крыши покрывала глиняная черепица. Почти везде можно было увидеть цветы. Здесь не было буйства красок, не было пышной зелени, но все же Хидентар не казался нагромождением камней. Жители как могли старались придать улицам более дружелюбный вид, в то время как природа покрывала плесенью, мхом, и лишайником все их старания.

Самих жителей за всю дорогу Фабрис почти не встретил. Улицы казались заброшенными, необитаемыми. Если же Фабрис на кого и натыкался, люди мало чем отличались от камней: они были столь же угрюмы, столь же молчаливы. Природа и люди, как показалось Фабрису, смотрели на него здесь одними и теми же глазами – красивыми, живыми и недоверчивыми.

Фабрис прошел по улочке, где косые дома едва не касались друг друга крышами, и оказался на еще одной площади, более широкой, светлой. Камень здесь уже не покрывал мох, он был гладко отполирован и сверкал на солнце красно-коричневыми отсветами. В центре площади располагался храм. Издалека Фабрис видел лишь шпиль и ожидал увидеть очередной деревянный сарай, какие встречались ему всюду по дороге, но сейчас, оказавшись здесь, он понял, что к богам в Хидентаре несколько другое отношение, чем везде на севере. Даже некоторые южные боги могли бы позавидовать местным масштабам – храм был огромен. Особенно в сравнении с низкими домиками, что стояли вокруг. На самой площади, где Фабрис ожидал увидеть разве что виселицу, к его удивлению, располагалось несколько торговых лавок. Людей было немного, но в сравнении с другими улицами, здесь все куда больше напоминало Фабрису то, что он привык считать людскими поселениями.

Дверь церкви была в три человеческих роста высотой и состояла из рассохшихся брусьев, отделанных по краю медью. В центре каждой из створок красовался орнамент. В его очертаниях читались знакомые Фабрису морские пейзажи, а также очертания чудищ, сплетающихся друг с другом в подобие солнечного диска или цветка. Края арки покрывал мох. Фабрис оббил с сапогов грязь, потянул за медное кольцо, что торчало из поперечного бруса. Как правило, дверные ручки храмов блестят, эта же была темной – рука человека касалась ее редко, а может и вовсе не касалась. Дверь не поддалась. Фабрис не так сильно хотел войти в эту дверь, так что долго на пороге решил не стоять, однако на всякий случай он несколько раз пнул сапогом по нижнему краю двери. Вся дверь выглядела так, будто стучались в нее только таким способом, избегая касаться рукой. Не дождавшись ответа, Фабрис засунул руки в карманы и спустился на мостовую. Плана, что делать дальше у него не было, так что он задумался, с чего же ему тогда начать этот день. Но размышлять ему пришлось недолго. Позади раздался скрип, Фабрис обернулся и увидел, что одна из створок, на которой все еще красовался след его сапога, приоткрылась.

– Кто здесь? – прозвучал из-за двери хриплый мужской голос. Его обладатель остался за порогом, рассмотреть его Фабрис не мог. Тем не менее, одного голоса хватило ему для того, чтобы убедиться в справедливости предостережений миссис Арнье.

– Меня зовут Фабрис Эрнуа. Я прибыл из Индфилда. Могу я войти? – спросил он в ответ.

– И зачем же ты сюда прибыл, Фабрис Эрнуа?

– Я из географического общества, прибыл сюда, чтобы стоять на вашем пороге и стучаться в дверь.

– Ты что, с юга?

– Да. Я из Инфилда, западный берег…

– Давно я не видел людей с юга.

Риг открыл дверь и дневной свет вырисовал его сухую, сгорбленную фигуру. Риг был одет в старый потертый костюм, которые перестали носить примерно век назад, его губы искажал глубокий шрам, отчего казалось, что он ухмыляется. Но в лице его не было никакой ухмылки. Седые волосы торчали над его головой, словно пучки сена, в руках он держал револьвер. Вид его подходил к церковным дверям не больше, чем пушечное ядро к витрине с цветами.

– Мистер Сентре сказал мне, что я могу обратиться к Вам за помощью. Мне нужна информация…

– Мистер Сентре… – перебил Риг. – Кто такой, твой мистер Сентре? Все ваши ученые общества здесь никто не признает. У этих земель нет ни хозяев, ни указчиков, слова здесь ничего не стоят. Тем более слова таких, как ты. Если тебе требуется куда-нибудь сунуть свой любопытный южный нос, то засунь его лучше себе в задницу, на этой земле вам всем нигде не рады.

Риг убрал револьвер и закурил. Дневной свет блестел в его мутных глазах, переливаясь голубоватыми оттенками. Глаза эти были глубокими, спокойными, в них не отражалось ни одной буквы из тех слов, что он только что произнес.

– Мистер… Сакл, Вас ведь так зовут?

– Да.

– Мне бы хотелось только посмотреть старые рукописи… или что-то подобное, если они имеются. Я изучаю легенды этих мест…

– Наши легенды Вы знаете лучше нас. Вы их сами сочиняете. Так что, если они тебе нужны, возвращайся назад и ищи их у себя. Здесь ты их не найдешь. Хочешь, заходи на службу. В воскресенье. А сейчас отправляйся к черту.

– Если Вы мне не доверяете, я могу показать любые документы, у меня есть письмо от…

– Не нужно. Я просто не пущу тебя сюда и все, кем бы ты ни был. У тебя слишком южная рожа, мне достаточно этого…

– Доброго утра, мистер Эрнуа! – внезапно услышал Фабрис у себя за спиной другой мужской голос, грубый и звучный.

Фабрис обернулся.

Позади него стоял мужчину с широкими плечами и таким же широким животом, рост его позволял смотреть на Фабриса свысока, даже не поднимаясь на порог. Он был уже давно не молод, но не выглядел увядшим. В его холодном взгляде чувствовалась сила и та тонкая искра превосходства над всем живым, которая всегда отличает тех, кто уже давно перестал бояться смерти. Рубашка его была сшита из грубой ткани, но сидела почти идеально, сапоги блестели. Натянутая на заросшее щетиной лицо ухмылка пусть и не вызывала приязненных чувств, но в любом случае свидетельствовала о том, что чувства эти в человеке еще существуют, что уже само по себе было неплохо.

– Меня зовут мистер Мон. Я здесь старейшина. Мне рассказали, что Вы прибыли к нам с юга…

Протянув руку и поздоровавшись с Фабрисом, мистер Мон глянул на Рига. Взгляд его был испытующим, вопросительным. Риг в ответ поморщился и почесал подбородок.

– Да, Вам все верно рассказали, меня зовут Фабрис Эрнуа, я с юга. Мне хотелось ознакомиться с вашей библиотекой. Но только что я узнал, что у меня неподходящая для библиотеки рожа, так что с этим уже нет проблем, – усмехнулся Фабрис, пожав протянутую ему руку.

– Если смотреть на одни только рожи, пришлось бы выгнать отсюда всех. Думаю эта богадельня стерпит такую неприятность, что ты скажешь, Риг?

– Возможно, – проворчал в ответ Риг.

– Что именно Вас интересует? Риг, впустите господина ученого внутрь. Церковь нужна, чтобы в нее входить, а не стоять перед ней, богу все равно, что у нас с рожами.

Внутри церковь была просторной, темной. Свет проникал туда лишь через несколько узких окон, покрытых вековым слоем грязи. С противоположной стороны от входа находился алтарь. Фабрис рассмотрел во мраке несколько цветных фресок, краска с них уже облупилась, понять, какому Богу здесь служат было невозможно.

– Сюда, – оторвал Фабриса от созерцания зала Риг. Он указал на небольшую дверь в стене справа от алтаря, открыл ее и зашел.

Вслед за Ригом зашел Фабрис. Вход вел в просторную комнату с высоким потолком и двумя большими окнами. Она была обставлена книжными шкафами. Посередине стоял массивный деревянный стол и несколько стульев, над которыми в солнечном свете золотилась пыль.

– Ну так что же привело тебя сюда? – спросил вошедший в комнату следом мистер Мон. Его широкоплечая фигура едва протиснулась в дверь, лицо, что прежде показалось Фабрису приятным и живым, в этот раз уже не выражало почти никаких чувств.

– Как я понимаю, приехал ты не ради церковных книг?

– Да, я бы хотел ознакомиться с историей вашей деревни. Для своего научного труда. – ответил Фабрис. Он почувствовал, что много ему лучше здесь не говорить, а лучше и вовсе не произносить ни слова сверх того, что от него требует работа.

– Могу я посмотреть книги? – добавил он, проходя мимо полок с книгами. Символы на некоторых обложках были ему не знакомы, это был древний, давно ушедший язык. Фабрис взял одну из книг, раскрыл.

– Книги эти сюда привезли люди с юга, толка от них нет. Про историю я ничего не слышал. Зато слышал, будто Ты занимаешься изучением животных, это так?

– Все вокруг – это часть истории, в том числе и животные. Было бы странно выкинуть их оттуда.

– Не буду тыкать носом, но иногда, в вашу историю пробирается то, чему там делать нечего.

– В истории есть место всему. Иначе она не была бы не историей. Если Вам известно то, чему в моей истории делать нечего, то можете прямо мне об этом сказать.

– Историю должны слагать ее свидетели, а не проходимцы. Не знаю, зачем тебе это, но не буду препятствовать, – усмехнулся мистер Мон. – Препятствия здесь найдутся и без меня. Я лучше просто предостерегу тебя. В этих краях у людей очень много предрассудков. Так уж сложилось. Предрассудки здесь кругом, куда не ткнись. Так вот ты можешь трогать что угодно, только не предрассудки. Понял? Я не верю, что ты приехал сюда ради животных, но ничего не буду говорить. Знай только, что героев здесь не оплакивают, а проходимцев с юга – тем более.

– Я понимаю Вас, – кивнул Фабрис. Место это перестало нравиться ему окончательно. Он пробежал глазами несколько строчек очередной написанной от руки книги и, ничего в ней не разобрав, захлопнул ее. Риг смотрел на Фабриса, облокотившись на подоконник окна. Глаза его, как и прежде, были спокойными, словно русло замерзшей реки.

– Ты ведь остановился у миссис Арнье, верно?

– Да. Славная женщина. Кофе, как оказалось, по утрам у нее не подают, но оладьи с ягодами восхитительны.

– Если будут какие-то проблемы, всегда говори мне. Только мне, чтобы ни случилось. За исключением случаев, когда обделаешься в штаны.

– Буду надеяться, подобных проблем у меня не будет.

– Проблемы бывают лишь у тех, кто не хочет видеть очевидное. Я бы посоветовал тебе начать с этого – присмотреться. Скорее всего у тебя не хватит мозгов, чтобы хоть что-то увидеть, но попробовать стоит. Сэкономишь себе время.

– Думаю, мозгов мне хватит.

– Было бы прекрасно, если бы это оказалось правдой. Если пойдешь в лес – на север можно идти только до белой реки, это с востока от озера. Дальше земли дикарей, туда тебе нельзя. С запада можно идти до болот, дальше святая земля и тоже дикари. Если не хочется проблем, лучше вообще не ходить в сторону севера, думаю, для твоей истории достаточно и юга.

– Буду на это надеяться.

– Мы тоже будем надеяться. Возможно, мы еще поговорим с тобой, когда немного присмотримся. Риг, если господину ученому потребуется твоя помощь, ты ему поможешь. Понятно? – бросил мистер Мон в сторону Рига, выходя из комнаты.

– Поможем, – ответил Риг. Он проводил мистера Мона взглядом, в котором не было ничего, кроме прежнего холода и пустоты, сел в кресло у стола и принялся чистить револьвер. Фабрис прошел еще несколько полок, но не нашел ни одной интересной для себя книги. Все это были обычные любовные романы и рассказы, которые Фабрис не собирался даже брать в руки. Те же книги, что на вид выглядели интересно, были написаны от руки на языке, которого Фабрис не знал. Прочесть их было невозможно.

– А что это за язык, на котором написаны книги? – обратился Фабрис к Ригу. – Это какой-то местный? Впервые вижу.

– Не знаю, – ответил Риг.

– А кто-нибудь в этой деревне может их прочесть?

– Нет.

– А зачем тогда они здесь?

– Не знаю.

– А может быть, есть какие-то рукописи на одном из обычных языков? Может быть, записки охотников, или… шаманов? Не знаю, кто у вас тут обычно пишет.

– У нас никто не пишет.

– Может, есть какие-то дневники?

– Нет.

– Прекрасно, – выдохнул Фабрис. В этот момент ему попалась в руки еще одна рукописная книга. Она была маленькой, с тонкой обложкой из кожи, вшитые страницы уже пожелтели и начинали истлевать. Как и все остальные рукописи здесь она воняла рыбой и не содержала в себе ни одного понятного слова. Прочесть ее было невозможно. Однако в отличии от других рукописей, эта содержала рисунки, они показались Фабрису интересными. На потемневших страницах изображались сцены быта людей: на одной из картинок огромный человек со страшным лицом держал в своих руках несколько других маленьких людей, на другой женщина держала в руке круг, а вокруг нее плясали другие люди. Рисунки были схематичны, но смысл почти всех их читался.

– Могу я взять эту книгу? – спросил Фабрис.

– Нет, – пробормотал Риг, даже не оборачиваясь в сторону Фабриса. Приметив это, Фабрис осмотрелся по сторонам и засунул книгу под ремень штанов, прикрыв рубашкой. Риг не заметил этого. Старый церковный кот прыгнул ему на колени, но тут же удостоился затрещины и отлетел в сторону.

– А вы здесь служите? Вы священник?

– Нет.

– А кто у вас священник? Его можно увидеть?

– Можно.

– Чудно.

Пролистав еще несколько книг и убедившись, что ничего стоящего здесь больше нет, Фабрис направился в сторону выхода.

– Спасибо Вам, мистер Сакл. Я пойду, – попрощался он с Ригом. Риг поднялся с кресла, проследовал за Фабрисом до порога церкви. Там он остановился и закурил.

– У вас есть здесь какие-то охотники, кто может рассказать о лесах? С кем можно было бы поговорить…

– Здесь никто не станет с тобой говорить.

– А что касается Вас, я могу…

– Меня здесь ничего не касается, – перебил Риг. – Тем более заботы таких как ты.

– Ясно. В любом случае спасибо, – проговорил Фабрис. Он развернулся и пошагал по улице, чувствуя на себе взгляд Рига, а также взгляды собравшихся у торговых лавок людей. Все они смотрели холодно, сухо и недоверчиво, как смотрит лед на свет восходящего солнца.

4

Из церкви Фабрис зашел к торговым лавкам, чтобы купить еды, а оттуда направился сразу же к озеру, до которого было не больше трехсот шагов. Оно, огромное и красивое, лежало в этот день неподвижно, словно зверь перед ногами дрессировщика. В глади его отражались облака. С воды дул холодный ветер, погода медленно портилась. Перед тем, как оказаться в деревне, Фабрис петлял по северу не меньше пятнадцати дней, большую часть которых ночевать приходилось в телеге, так что ветер этот был ему уже прекрасно знаком. Как когда-то он радовался южной жаре, от которой замертво падали лошади, теперь Фабрис радовался пронизывающему ледяному ветру, словно только в чуждых человеку условиях ему открывалось счастье.

– Природа и люди здесь точно стоят друг друга, – вновь подумал про себя Фабрис. Все его планы полагались на то, что он сможет раздобыть нужную для исследований информацию здесь, в деревне, но сейчас оснований так считать стало гораздо меньше. Нужно было решить, с чего еще можно начать поиски, если не с людей и не с книг. Фабрис забрался на один из мостиков, оглядел берег: дома здесь были уже не такими красивыми, какие встречались в центре. Здесь они были низкими и кривыми, почти все фасады почернели от старости, а крыши покрывала трава. Крайние дома стояли вплотную к воде, которая плескалась о подпорки нескольких лодочных причалов и мостиков. На берегу было безлюдно. Вдали на воде виднелись лодки, корпуса и паруса их были пестрого цвета, на некоторых красовался незамысловатый орнамент. Все это были рыбаки. Насладившись видом озера, Фабрис спрыгнул с мостика на берег и направился вдоль воды в сторону одной из кромок соснового леса, что возвышался по берегам.

Деревня тянулась вдоль берега не меньше, чем на тысячу шагов. Идти вдоль нее было нелегко – постоянно приходилось перепрыгивать через деревянные мостики и привязи лодок, которые перекрывали собой почти весь берег. Ну, а в самом конце деревни, перед Фабрисом встало другое препятствие – из озера бурным потоком вытекала река. Нормального моста через нее не было. Переход представлял из себя несколько брошенных через воду бревен, которые давно сгнили и видом своим давали понять, что без особенных на то причин реку лучше не переходить. Переправой не пользовались так давно, что даже тропа, что спускалась к ней от деревни, почти исчезла под жухлой травой и мхом. Но несмотря на это, перебраться на другой берег Фабрису не составило никакого труда. Бревна хоть и не важно выглядели, держались твердо.

На другой стороне кромка берега, до этого стелившаяся почти вровень с водой, резко взбиралась вверх, возвышаясь над рекой обрывом. Фабрис помочил свои сапоги в воде, как ему советовала миссис Арнье и стал взбираться вверх.

– Первый шаг на пути к варварству сделан… – усмехнулся он про себя. Все это было чуждым его натуре, от части даже болезненным. В обычной жизни он едва ли послушался бы такого совета, но здесь, на краю света, о прежнем мировоззрении уже можно было не думать. Здесь человеком правили уже не мысли, а инстинкты, и, поддаваясь первобытной жажде выжить, человек готов был верить во что-угодно.

С кромки леса открывался вид на все озеро и деревушку, которую Фабрис только что покинул. За деревней с запада тянулась зеленая полоса лугов, по которым бродили лошади, с юга стоял такой же лес. Ледяные вершины, что были видны из окна комнаты Фабриса, отсюда казались огромными, они встали в полный рост ледяной стеной, которая тянулась на несколько тысяч шагов, преграждая путь на север.

– Красиво, – подумал про себя Фабрис. Лишь оказавшись здесь – в двух десятках дней пути от привычного ему мира и зная, что в этот день его будут ждать к обеду, он почувствовал, что все не так уж и плохо. Все, как минимум, не зря. Дело его не становилось яснее, не становилось проще, но оно двигалось вперед вместе с общим для всего земного ходом времени, что само по себе уже было не так плохо. Впервые за последние дни его посетил покой, мысли его замедлили бег, все тело умиротворилось. Место, в котором он оказался, было не просто особенным, все здесь было пронизано холодом, тайной и красотой, которые он никогда прежде не встречал. Даже ветер в кронах сосен был совсем не тем, завывания которого он привык слышать у себя дома. Это был другой, не встречавшийся ему прежде ветер, и одна встреча с ним уже стоилалюбых потраченных сил.

5

Седой старик, волосы которого были скручены в косички и свисали с головы как сухие прутья, закурил трубку, огляделся. Он стоял посреди леса. Вокруг возвышались сосны, вершины которых застилала спускающаяся пелена тумана. Порыв ветра пронесся по земле и бросил в старика клочья листвы, старик поднял руку и положить ее поверх меховой шапки.

Он усмехнулся.

Когда ветер стих, старик сделал несколько шагов в ту сторону, где за соснами виднелся скалистый выступ. Туман в этом месте спускался до самой земли, так что ничего, кроме ближайших сосен и камней рассмотреть было нельзя.

– Все уходит, чтобы вернуться и возвращается, чтобы уйти, – пробормотал старик. Лицо его было спокойно, глаза бездвижны, как два отполированных водой камня. Он смотрел вперед, ни одна черта его тела не изображала присутствия в нем жизни.

На один миг пелена тумана вдали приподнялась и обнажила силуэт мужчины, который также стоял неподвижно и смотрел на старика. В руках он держал ружье.

Старик снова усмехнулся. В мутных глазах его промелькнул огонек восторга. От стоявшей в стороне сосны он отломил ветку, продемонстрировал ее мужчине с ружьем и положил перед собой.

– День идет по кругу и человек вместе с ним.

Пелена тумана вновь сгустилась и скрыла человека с ружьем. Посыпался дождь. Старик продолжал смотреть в даль, не обращая внимания ни на дождь, ни на вновь налетевший порыв ветра, лицо его сосредоточилось и стало похоже на каменное изваяние.

Туман вновь поднялся, но мужчины с ружьем за ним уже не было.

6

Свой второй день в Хидентаре Фабрис начал с того, что еще раз перелистал рукописи, которые в Инфилде ему передал мистер Сентре. Все это, в основном, были заметки самого Сентре, сделанные им в одной из экспедиций. В добавок к своим невнятным рассуждениям, через каждый лист он вставлял в этот труд цитаты из дневников проповедников, что столетие назад собирались привить северянам страх божий. Не страх, не, тем более, бог здесь не прижились, тем не менее труды проповедников не пропали зря: благодаря им почти в любом уголке севера под словом «южанин» подразумевалось нечто мерзкое, от утраты чего мир не только не оскуднеет, но еще и останется в выигрыше. Что касалось Фабриса – к проповедникам он испытывал в большей мере положительные чувства. Как ученый, их непосредственной миссии он одобрить не мог, но вот их описания севера для него были бесценны. В отличии от заметок мистера Сентре, писавшего не столько про север, сколько про себя самого, проповедники оказались куда менее зациклены на своих переживаниях. Они в подробностях пересказывали традиции и нравы, с которыми им приходилось встречаться, составляли описания деревень. По-настоящему интересных записей было мало, тем не менее некоторые, в том числе рассказ про человекомедведей, были превосходны. Вся работа Фабриса заключалась как раз в том, чтобы среди сотен бесполезных страниц рукописи найти эти описания и постараться понять тот мир, в котором он оказался.

– Слов много, а толка ноль, – выдохнул Фабрис, очередной раз прочитав рукопись до конца и отложив в сторону. Рядом, на столе, лежала другая рукопись – та, которую он украл вчера из библиотеки. Немного подумав, Фабрис открыл ее на случайной странице и рассмотрел нарисованную там картинку – на ней изображался человек, вместо головы у которого было солнце. Он не то плясал, не то падал. Лицо его показалось Фабрису излишне задумчивым и вразумительным для столь нелепого рисунка. Впрочем, сам он в это солнечное утро был тоже излишне задумчив и излишне вразумителен, так что обвинять кого-то еще в том, что он готов был простить себе, Фабрис не стал.

После обеда, устав от книжной работы, он решил пройтись по берегу озера и изучить следы животных. Фабрис вновь перешел реку в том месте, где проходил вчера, вновь вскарабкался по глинистому склону. Озеро, что отсюда можно было рассмотреть почти целиком, в этот день было неподвижно. Оно и вправду напоминало зеркало. Заглянув напоследок в его бирюзовую гладь и не увидев там ничего, кроме размытых отражений облаков, Фабрис отошел от края леса на несколько сотен шагов и осмотрелся по сторонам. Из-за редкости сосен смотреть можно было далеко вокруг себя, лес был прозрачен, чист. Даже лежавшие в полусотне шагов холмы просматривались. Однако кроме сосен и мхов видеть было нечего – ни животных, ни даже птиц Фабрис не видел и не слышал. Вокруг стояла полная тишина. Единственное, что смог найти Фабрис – несколько ленточек, которые свисали с веток сосны. Такие же он видел и в начале леса. Он достал из своей сумки фотоустройство, навел его на дерево с лентами и сделал снимок.

В этот день Фабрис прошел на восток до реки, там он нашел несколько небольших ручьев, что текли с северо-востока и обошел всю долину между ними. Ничего нигде не было. Он не нашел ни зверей, ни следов, одни лишь птицы кричали в ветвях и кустарниках, да и тех Фабрис мог видеть лишь издалека. Несколько раз он слышал вдали похожий на рев шум, но что это могло быть он не знал и ничем, кроме пары мозолей и бездарно потраченного времени похвастаться не мог.

Когда долина между ручьями закончилась скалистым предгорьем, он еще раз обвел лес взглядом, убедился, что тот необитаем и уже готов был пуститься в обратную дорогу, как взгляд его зацепился за странный силуэт. Что-то промелькнуло вдалеке, в той стороне, где по берегу ручья тянулась полоса кустарника.

Фабрис достал оба револьвера, взвел курки.

Никто больше не показывался, лес стоял тихо, бездвижно.

– Показалось, – решил Фабрис. Он убрал револьверы, оторвал от молодой сосны ветку и стал ковыряться в зубах. Сообразив, что сосна не лучшее, что можно употребить в этом деле, он потянулся к кустарнику жимолости, но здесь его рука осеклась.

Осекло ее дуло ружья, упершееся прямо ему в лоб.

Его держал в своих руках высокий мужчина, одетый в одежду из шкур и кусков выкрашенной в черный цвет кожи. Весь он был увешан клыками и костями. На поясном ремне висело несколько ножей и лента с патронами, которые сверкали в лучах пробивающегося сквозь кроны деревьев солнца. На безумном, исполосанном шрамами лице незнакомца сверкало два злобных глаза, под которыми топорщились кверху густые рыжие усы. Увидев его перед собой, Фабрис едва устоял на ногах. Пусть это был и не первый направленный в его сторону за последние дни ствол, встретить его здесь было неожиданно. Фабрис ждал увидеть за собой демона, ждал медведя, но вот человека не ждал. Одной рукой он машинально потянулся за револьвером, но незнакомец подал ему -знак, чтобы он не дергался.

– Руки убери, – пробормотал незнакомец хриплым голосом. Он не выглядел враждебным, но и ничего хорошего взгляд его тоже не сулил.

– Убираю, – Ответил Фабрис. За дорогу он уже привык к таким сценам. Все, что можно было сделать – поддаться и ждать момента.

– Ты думаешь, сломал ветку, и все?

– Да как-то до этого обходилось… – усмехнулся Фабрис.

– Обходилось… – Ты откуда здесь взялся? Ведь ты не местный?

– Да… Меня зовут Фабрис Эрнуа. Я ученый из Индфилда.

– Чего тебе здесь нужно, ученый из Инфилда?

– Здесь, это в лесу?

– Здесь, это здесь!

– Мне казалось, что человеку не нужна особенная причина, чтобы идти по лесу…

– Не нужна. Чтобы убить тебя, лесу тоже не нужна причина. И мне не нужна.

– На счет Вас я не сомневаюсь, но вот лес, мне кажется, чуть менее кровожаден. Скорее всего ему, даже все равно…

– Все равно!? А вот и нет. Лесу не все равно! Лесу совсем не все равно!

Незнакомец схватил Фабриса за воротник и дернул вверх, так, что ноги его оторвались от земли.

– Ну, если так, я, пожалуй, пойду… Избавлю лес от своего присутствия, – простонал Фабрис.

– Я тебя еще не отпускал… Выпить есть чего?

– Есть виски, – усмехнулся Фабрис. Он достал из сумки серебристую фляжку. – вот, вроде бы еще есть.

Незнакомец убрал ружье и закинул его на плечо. Выхватив из рук Фабриса фляжку, он вылил все ее содержимое в рот, утер рыжие усы и усмехнулся. Лицо его подобрело.

– Ну и дерьмо! – Расплылся он в улыбке. Безумные глаза его тоже налились теплом и перестали вселять ужас.

– У вас тут, я смотрю, куда ни ткнись, везде какой-нибудь безумец с ружьем, – усмехнулся Фабрис. Он вылил оставшиеся во фляжке капли себе в рот, поправил рубашку.

– Какие места, такие и люди. Ты из Инфилда говоришь? Это ведь юг?

– Да, южный берег…

– Ни разу не был на юге.

– Там так же, как и здесь. Почти.

– Один раз я слышал… не помню от кого, кто-то мне говорил… В общем слышал, что на юге не верят, что мы здесь существуем. Как будто нас нет.

– Это было раньше. Легенды… Сейчас здесь все изучено, так что никто в вас не сомневается.

– Вот и славно. Хотя мне и так неплохо жилось… Было даже как будто бы лучше…

Незнакомец огляделся и принюхался.

– Ты ведь сказал, что ты ученый?

– Да, вроде того.

– И чего же ты здесь, ученый, изучаешь?

– Да… ничего. Я историк, приехал, чтобы кое-что привести в порядок. Это связано с библиотекой, ничего такого…

– Привести в порядок… Смешно. Здесь уже ничего не привести в порядок. Лучше беги отсюда, как можно скорее. Собирай вещи и беги к себе на юг. Там у вас, наверное, тепло сейчас, а? Местную историю оставь червям, пусть они в ней копошатся.

– И почему же?

– Да есть почему… Тут уже не истории, не жизни… Все умерло и только притворяется, что живое…

– Это из-за лесных чудовищ?

– Лесных? – Незнакомец усмехнулся. – В лесу нет чудовищ! Лес их не родит. Чудовища вон там.

Договорив, незнакомец кивнул в сторону деревни. Раскрасневшееся лицо его налилось чем-то дружелюбным и человеческим.

– Это вы сейчас в метафорическом смысле сказали?

– Чего?

– Я имею в виду, что вы так обозвали людей? Или там вправду есть какие-то особенные животные?

– Не я их обозвал. Это они сами себя так обозвали.

– Просто я слышал, что в этих лесах…

– Что в этих лесах?

– Что здесь водятся… какие-то необычные твари.

– Что бы здесь не водилось, тебе об этом думать нечего, – проговорил незнакомец. Голос его звучал размеренно и спокойно. – В этих краях лучше вообще ни о чем не думать и ничего не знать, дольше проживешь.

– Если вы считаете, что я…

– Я ничего не считаю, я предупреждаю. Зря ты сюда сунулся. Кроме смерти здесь искать нечего.

– Если бы я чего-то боялся, Вы бы меня здесь не встретили. Выходит, этот лес какой-то проклятый, с ним что-то не так?

– Здесь везде все не так, но лес нет… Лес тоже смотрит сейчас на нас с тобой и никак не поймет, что не так с этим проклятым миром. Куда мы катимся… Ты посмотри кругом! Посмотри внимательно! Этот лес живой! Точно так же, как ты на него смотришь сейчас своими глазами, он смотрит и на тебя и все видит. Следит за каждым твоим шагом, куда бы ты ни сунулся. Понимаешь? Ему все известно, все видно. Все жалеют себя, боятся за свою душу, а вот за лес никто не боится. На него всем плевать. А ведь он тоже способен думать, страдать, чувствовать… Он злится не хуже человека, и поверь, лучше тебе его не злить.

– И чем же его можно разозлить?

– Этого уже ты сам думай, чем. Что тебя злит, то и его. Представь, что это дерево твоя девушка, ты бы смог отломить от своей девушки палец и ковыряться им в зубах?

– Человек не дерево…

– Не дерево… Я не хочу что-то доказать, мне плевать и на тебя, и на весь мир, катились бы вы все к черту. Я лишь сказал тебе, что нужно сказать, а хватит у тебя мозгов, чтобы понять это или не хватит – не моя забота.

– Мне кажется, я Вас понял.

– Мне не нужно, чтобы ты понимал меня. Пойми лучше его, – незнакомец кивнул в сторону леса. – Он единственный здесь еще в своем уме. В следующий раз, если в лес пойдешь, принеси ему подарок. Что угодно, лишь бы это было от сердца. Понял? Лес должен увидеть, что ты ему друг, тогда бояться нечего. Хороший человек в лесу защищен ото всего.

– А плохой?

– Вот сам и подумай, что плохой… Запомни одно, леса не нужно бояться.

Незнакомец поправил ружье и хлопнул рукой по плечу Фабриса, всем видом он дал понять, что дальше говорить не намерен. Медленными, широкими шагами он пошел в сторону ручья.

– А чего же нужно бояться? – окликнул его Фабрис.

– Людей, – проговорил незнакомец, скрываясь за деревьями.

8

Когда Фабрис вернулся обратно к дому миссис Арнье, на улице уже начинало темнеть. Солнце скрылось за наплывшими с северо-запада облаками, по земле расползлась холодная мгла. Фабрис, сил в котором почти уже не осталось, поднялся по лестнице, протиснулся в приоткрытую дверь и подошел к окну своей комнаты. Оно было открыто. Слабый ветерок колыхал занавеску, с улицы слышались голоса людей и щебет птиц. Фабрис обвел взглядом улицу и крыши домов, над которыми разгорались вечерние краски, и задумался над тем, что мир этот чрезмерно пуст и молчалив. Все в нем было до того идеально, что смотри ты на него хоть целую жизнь, всеравно ничего не поймешь.

– Не в этом ли молчании весь секрет? – подумалось Фабрису. После встречи с незнакомцем он все еще размышлял о сказанных им словах, они как будто все ему объяснили, но вместе с тем ничего не стало яснее. Все лишь усложнилось. Из привычного физического мира, где сосны растут только потому, что течет вода и светит солнце, загадки Хидентара перетягивали его в другой мир, где уже ничего нельзя было измерить привычными величинами. В этом мире все было в одинаковой степени и ясно, и бессмысленно.

– Фабрис, спускайтесь ужинать! – вернул Фабриса обратно в жизнь раскатистый баритон миссис Арнье. Он донесся откуда-то из-за стены, откуда еще никогда не доносился.

– Спасибо миссис Арнье, но я не голоден! – прокричал в ответ Фабрис. Он уже привык к такому обращению и не злился. Миссис Арнье была единственным человеком в деревне, кто умел говорить, разговоры ее всегда были как внезапно налетевшая буря, но даже это Фабрис предпочел бы полной тишине.

Он сел за стол и открыл книгу, которую украл из библиотеки – на первой странице не было ничего, кроме одного единственного слова, выведенного блеклыми чернилами. Буквы были знакомы Фабрису, но вот составленное из них слово не принадлежало ни к одному известному ему языку.

– Позже все будет холодным! – вновь послышался голос миссис Арнье. В этот раз он звучал уже из привычного места – откуда-то снизу, где располагалось кухня.

– Вот и прекрасно! – откликнулся Фабрис.

– Если заняты, так и скажите, я сама до Вас дойду!

Едва не снеся с петель дверь, миссис Арнье ворвалась к Фабрису, вместе с ней в комнату ворвались суета и переполох, что вечно шли за ней следом. Кроме переполоха в этот раз ворвался еще и запах жареной рыбы, а также свежего черничного пирога. Фабрис не знал, что делать. Ловко орудуя своими жилистыми руками, миссис Арнье захлопнула дверь и подбежала к столу, за которым застыл с книгами в руках Фабрис.

– Как прошел Ваш день? Удалось кого-то встретить? – пронзил оцепенение жизнерадостный баритон миссис Арнье. Она сдвинула в сторону все лежавшие перед Фабрисом книги и поставила на их место поднос, что само собой отрезало Фабрису все отступы.

– Да не стоило, я и вправду не голоден, – проговорил с раздражением Фабрис. В какой-то миг ему захотелось выкинуть поднос в окно или самому туда выпрыгнуть, но сил в нем не осталось и все это было неосуществимо.

– Забыла компот! – не слушая Фабриса, всполошилась миссис Арнье. – Амеди! Принеси Фабрису стакан компота! Слышишь, Амеди?

Где-то во дворе что-то загрохотало, послышался скрип двери.

– Рыба из нашего озера, приготовила специально для Вас, чтобы попробовали. А то Вам уши уже, наверное, все проездили рыбалкой, а рыбы вы не видели.

– К счастью, у вас здесь все боятся раскрыть рот, так что уши мои в порядке. Я тут занят работой, так что и вправду не стоило… Был занят. Теперь забыл даже, чем.

– Ну, и к лучшему. Вы давайте попробуйте, а потом уж говорите. На голодный желудок голова работать все равно не будет, так что все на пользу Вашей науке. Если Вам плевать на себя, позаботьтесь хотя бы о ней.

– Спасибо. Наука Вас не забудет.

Дверь снова открылась, и в комнату забежал Амеди со стаканом компота в руках. Он осторожно прошел по комнате, остановился. Остановила его большая книга, лежавшая рядом с чемоданом на полу. На ней золотой краской были изображены животные.

– Давай сюда, – забрала стакан из его рук миссис Арнье. Она поставила его на одну из лежащих на столе книг, так как места больше не было, а сама встала рядом с окном. В этот момент там металась муха, которую она с ловкостью прибила.

– Так что там с Вашим прогулками, далеко зашли сегодня?

– Далеко. Но как оказалось – недостаточно, – ответил Фабрис. Он переставил компот с книги и, выдохнув, принялся ковыряться в рыбе. Она и вправду оказалась вкусной. Если бы к этой рыбе добавили правильную обстановку, может быть, она оказалась бы даже восхитительной.

– Вам бы стоило пройтись до восточного хребта, там еще одно озеро, если нашего мало, – проговорила миссис Арнье. – Очень красивое место. Всех прекраснее оно в августе, когда мхи и кустарник наливаются красками. Вы у нас дождетесь осени?

– Посмотрим. Так долго оставаться живым в ваших краях не просто.

– Я была бы рада. Все были бы рады Вам здесь.

– Все, с кем я сегодня знакомился, вместо представления тыкали меня в лоб ружьем, довольно странное проявление радости.

– Не хочу Вас ни в чем разубеждать, но все не так страшно, как Вы думаете, поверьте. Погода у нас никудышная, видели бы Вы, какая дрянь здесь творится в октябре… Начинаешь жалеть, что дожил до осени. Но вот к людям придираться нечего. Может, они не такие красивые, как у Вас, манерам здесь не учат, но подлецов у нас нет. В этом можно не сомневаться.

– Я не сомневаюсь, миссис Арнье. Я готов любить здесь всех, лишь бы мне давали делать мою работу. Кстати, раз уж вы сюда зашли… может вы знаете каких-нибудь охотников, кто согласился бы рассказать мне о местных лесах? Сам я никого не нашел.

– Насколько мне известно, у нас нет охотников. У нас все рыбаки.

– Просто я видел сегодня, как у вас на площади торгуют шкурами, если есть шкуры, должны быть и охотники…

– Я не знаю, где берут эти шкуры, должно быть привозят. У нас тут все привозят… Если хотите, я узнаю…

– Да не нужно, это пустяк. Вы и так много для меня делаете. Вот если бы Вы нашли человека, готового поговорить со мной о лесе… Пусть даже не охотника, раз уж у вас их нет. Мне нужна хоть какая-нибудь информация.

– Честно говоря, не припомню такого человека. Он может и есть, но найти его будет тяжело. Хотя, если вам хочется просто поговорить о лесе, то я могу позвать Мэрилин, она много знает и…

– Не стоит. Не хочу утруждать бедняжку своей ерундой. Как Вы сказали сегодня сутра: “от вашей науки скорее сойдешь с ума, чем поумнеешь”, так нечего портить невинного человека.

– Я не имею ничего против Вашей науки, просто не могу вот так смотреть, как вы тут гибнете над своими бумажками и ничего не делать.

– Спасибо Вам, Ваша еда – лучшая помощь. Можно я, кстати, Вас еще кое о чем спрошу? Случайность свела меня сегодня в лесу с одним человеком, очень странным, как бы его описать…

– Человекомедведем? – всполошился Амеди. В этот момент он разглядывал книги, но услышав слова Фабриса бросил свое занятие и подбежал к столу.

– Нет. Это был просто человек. Надеюсь, что человек. Выглядел он словно помесь шамана, оборотня и… черт знает чего. Огромный, как медведь и весь обвешанный костями.

– Это Стейнбьерн! – обрадовался Амеди.

– Не неси чушь, – оборвала его ликования миссис Арнье. – Это был какой-нибудь охотник, они так маскируются. Не наш охотник, тут еще есть деревни.

– И еще у него были огромные рыжие усы… и какой-то рисунок на шее.

– Это точно Стейнбъерн, миссис Арнье! – опять закричал Амеди.

– Нет, этого не может быть. Скорее всего это мистер Панфлинг, у него тоже рыжие усы.

– Но он же коротышка!

– В лесу все искажается, и коротышка может показаться великаном. Тем более мистер Эрнье сегодня пропустил обед, от чего у него в глазах кто угодно мог стать великаном. Иди уже во двор, поиграй с кем-нибудь.

– А что он Вам сказал? – не слушая миссис Арнье, спросил Амеди у Фабриса.

– Честно говоря, я до сих пор сижу и пытаюсь понять, что же такое он мне сказал. Он что-то плел про живой лес и все такое. Сначала я решил, что он сумасшедший, но потом передумал.

– Почему же?

– У него были очень вразумительные глаза. Очень странные и вразумительные. И то, что он говорил, с одной стороны это можно назвать чушью, но мне кажется я понял его.

– А он пытался Вас убить? – спросил Амеди.

– Нет. Мне даже показалось, что наоборот.

– Что наоборот?

– Наоборот, пытался мне помочь. Пытался о чем-то предупредить.

– Странно. Если это был Стейнбъерн, почему он Вас не убил?

– Потому что это был не он, а мистер Панфлинг, – еще раз все объяснила миссис Арнье. Все, ступай. Мистеру ученому нужно поужинать, а мы его донимаем. И положи на место его книги, куда ты их понес?

Миссис Арнье отобрала книги у Амеди, положила их в чемодан и пошагала к выходу. Амеди поплелся за ней.

– Извините нас, Фабрис. Надеюсь, Ваша работа не сильно пострадала от нашего набега.

– Я так и не успел задать вопрос, хотел спросить, кто такой, этот Ваш Стейнбьерн? Если, конечно, это именно он встретился мне в лесу, – спросил Фабрис.

– Жил здесь когда-то, Охотник. Давно жил. Но он уже умер, увидеть его Вы не могли, так что не думайте об этом, – объяснила миссис Арнье. Она закрыла окно, из которого веяло вечерней прохладой, пошла в сторону двери. Как и в тот раз, когда Фабрис рассказал ей о своих планах, она вся поменялась, глаза ее потухли, стали задумчивы. Все это значило одно – об этом охотнике стоит задуматься.

Вечером, сделав несколько заметок, Фабрис убрал все со стола и подошел к окну. За окном все еще висело солнце, что только сейчас вновь показалось из-за облаков. Садиться за край оно, по всему видимому, не собиралось, но назвать его можно было лишь догорающим. Свет его освещал деревню, лес, искрился в нежной глади озера, но почти совсем не грел, в комнате уже было холодно, как ночью.

Фабрис взял со стола лист со своими вчерашними заметками и снова сложил из него самолетик. Такой же, как и вчера. Но потом разобрал его и пересобрал заново, внеся некоторые изменения. Когда все было готово, он высунулся в окно и запустил самолетик в небо, в котором застыли вечерние облака. Самолетик сделал несколько пируэтов, пронесся над всей площадью и врезался в крышу стоявшего напротив дома. Прямо за этим домом начиналось озеро, а дальше возвышался лес, над которым догорало вечернее зарево.

– День третий. Все еще жив, – проговорил Фабрис, включив записывающее устройство. – Ученых здесь не любят. Почти все боятся меня, как будто нет большего проклятия для рода человеческого, чем общение с южанами. В целом, местечко красивое и если бы не манера местных отсылать всех к черту и тыкать в лицо ружьем, можно было бы пожить. Как и ожидалось, в выслеживании зверей я не смыслю ровно ничего. Исследованный мною лес на первый взгляд не населяет ни одно животное, если правда не называть так разных безумцев, в которых здесь нигде нет недостатка. Одного я встретил в лесу недалеко от озера. Сначала он хотел продырявить мне башку, но потом одним глотком истребил весь мой запас виски и посоветовал бежать отсюда. Тут у них явно что-то не так. Что именно, я не знаю, но готов поклясться, что каждый житель хранит какую-то особенную тайну. Мне кажется, что за этой тайной кроется именно то, что я ищу. Они здесь все явно хотят, чтобы я поскорее отсюда сбежал, или хотя бы подох, но так просто им от меня не отделаться.

9

Амеди перелез через изгородь и оказался перед дверью каменного дома, окна которого выходили к берегу озера. Солнце еще не успело заползти за край, но свет его скрыла пелена облаков, кругом стоял мрак. В нескольких шагах в стороне билась о берег вода и гремели галькой привязанные лодки. Амеди постучал. Со стороны пристроенного к дому деревянного сарая залаяли собаки, над домом послышался гул спугнутой стаи птиц.

– Кто? – послышался из-за двери голос.

– Миссис Арнье прислала меня… – проговорил Амеди. Он залез рукой в карман и достал оттуда измятую записку.

– Какого черта она тебя прислала? – вновь послышалось из-за двери. В этот же миг лязгнул затвор, дверь открылась и вечерний свет вырисовал за ней черты мистера Мона. Он пытался прикурить, но не мог зажечь спичку.

– Чертова сырость. Все мокнет, куда ни прячь. – пробормотал он едва слышно. Спичка все же зажглась, желтый свет ее озарил лицо мистера Мона, глаза его щурились, словно он только что проснулся и был безмерно этому не рад.

– Что там? – проговорил он, словно только в этот момент вспомнив об Амеди. Амеди стоял перед дверью и ничего не говорил. Он протянул бумажку вперед.

– Записка? Что там такое?

– Амеди пожал плечами.

– Зачем же ты тогда пришел, если ничего не знаешь. Пусть идет тот, кто знает. А если человек не хочет говорить словами, то нечего и говорить… Читай давай.

Амеди застыл в нерешительности.

– Читай говорю. Принес, так читай.

– Я не умею… – проговорил Амеди.

– Нут так ступай прочь, если не умеешь!

Амеди застыл. Несколько мгновений он провел без движений, но потом встрепенулся, словно слова мистера Мона только сейчас до него дошли и стал медленно убирать бумажку назад в карман.

Мистер Мон выхватил из его рук записку, огляделся по сторонам и развернул ее. В тот же миг, как он прочел первые слова, лицо его поменялось – в безразличных ко всему глазах вспыхнула искра волнения, щеки побагровели.

– Это миссис Арнье передала? – накинулся он на Амеди. Голос его тоже поменялся, он стал тихим, натяжным.

– Да, – ответил Амеди.

– И ты не читал?

– Нет.

– Если читал, и знаешь, что здесь написано… Хотя, чего ты тут можешь знать, теперь никто здесь ничего не знает. Ладно, иди давай, темно уже.

Амеди развернулся и пошагал прочь.

– Хотя стой, – остановил его мистер Мон, – подожди. Он забежал обратно внутрь, оставив Амеди стоять у дверей. Через минуту он вернулся.

– На, – проговорил мистер Мон. Он протянул Амеди ту же записку, исписанную с другой стороны. – Отдашь миссис Арнье. Только не смей читать, даже не смотри на нее, понял?

– Амеди кивнул.

– А теперь иди. И никому не говори, что был здесь.

Амеди развернулся и скрылся за углом дома.

Мистер Мон снова прикурил и сел на камень, что лежал в нескольких шагах от берега озера. Глаза его гневно смотрели вдаль. Он смотрел не на озеро и не на лес, а еще дальше, во взгляде его не было интереса, был только вопрос.

– Так я и знал, – проговорил он себе под нос. В теплых красках заката лицо его казалось особенно болезненным, в глазах тлела злоба. -

10

– Что у Вас тут за тьма? – Проговорила миссис Арнье, приоткрыв дверь в комнату Фабриса. Фабрис попросил не тревожить его до обеда, но она смогла выдержать только до одиннадцати часов.

– Увидела, что ставни закрыты, решила Вас проверить.

Фабрис стоял посередине комнаты и подвешивал к веревке фотокарточки. Появление миссис Арнье его нисколько не удивило, он был готов к этому, как и к любому другому несчастью, которые постигали его каждый раз, когда он забывал запереть дверь, или взять запасную одежду.

– Если хотите зайти, то заходите, миссис Арнье. Пыль летит, – проговорил Фабрис спокойным тоном. Размеренность его работы, темнота и грустные стихи, которые он читал сутра за завтраком, привели его к нерушимому спокойствию. Таким спокойствием можно было не только наслаждаться, но еще и гордиться.

– Пыль если и летит, то не в комнату, а из нее, – усмехнулась миссис Арнье. Она зашла в комнату, села у печи на стул.

– Это фотокарточки, – объяснил Фабрис, – решил проявить. Дело для науки бесполезное, зато дает возможность не принимать почти никаких решений и не испытывать при этом угрызений совести.

– И какие же решения Вы не хотите принимать?

– Боюсь, я еще на той стадии, когда человек должен принять решение, что ему нужно принимать какие-то решения.

– Такого мастерства придумывать бессмысленные мучения как Ваше, признаюсь, я еще не встречала.

– Что поделаешь, такая натура. Раз уж Вы зашли, миссис Арнье, можете мне рассказать, что не так у вас тут с севером? Два дня назад мистер Мон сказал, что на север мне ходить нельзя, только на юг. Вроде как там святая земля, или проклятая земля, в общем что-то такое… Вчера я решил, что и бог с ним, с этим севером, обойдусь югом, но сегодня ночью ко мне пришла непреодолимая тяга пойти именно туда. Что скажете, стоит туда соваться?

Фабрис снял с веревки одну из фотокарточек и рассмотрел – на ней было запечатлено озеро, над которым возвышались горные вершины. Фотокарточка эта была свидетельством двух больших талантов Фабриса: умения выбирать правильный ракурс и тратить лучшие годы жизни на бесполезные увлеченья.

– Если Ортри сказал, то мне добавить нечего, – ответила миссис Арнье. – Лично я такого же мнения, на север людям лучше не ходить.

– И почему же?

– Мне кажется, здесь у нас и так уже все достаточно северно. Я бы даже сказала – чрезмерно северно.

– А что на счет дикарей? Они и вправду там есть?

– Должны быть. Я, если честно, не особенно разбираюсь, что там есть. Мне достаточно вида этих ледяных зазубрин над озером, чтобы понять, что делать там нечего.

Фабрис снял с веревки очередную карточку, на которой был запечатлен след, оставленный крупным животным на берегу ручья. Он положил карточку на стол, открыл энциклопедию. В ней были собраны отпечатки лап всех известных науке животных. Фабрис и без этого почти наверняка знал, что след принадлежит медведю, но все же решил проверить, чтобы вся эта работа имела хоть какой-то смысл.

– Я всегда ориентируюсь именно на это чувство. Если мне куда-то не хочется идти, значит туда и стоит отправляться, – проговорил Фабрис, не отрываясь от работы.

– Так значит вы пойдете на север?

– Нет. Меньше всего мне хочется идти на юг, придется идти туда.

– А что насчет дел, на дела Вы так же смотрите? Что меньше всего хочется, то всех вернее? – проговорила в ответ миссис Арнье. Она откинулась на печь и закурила, дым ее сигареты тонкой струей потянулся в сторону печной заслонки.

– Думаю, что да.

– Тогда можете бросать свои терзания, я все за Вас решила. Мы оба с Вами знаем, чего Вы меньше всего хотите, выходит, этим и нужно заняться. Вам нужно влюбиться.

– Нет миссис Арнье… нет! Нет, нет и нет. Поверить не могу… Вы приперли меня к стене моей же логикой. Боюсь, в этом моем дурацком правиле придется сделать одно уточнение.

После обеда Фабрис решил отправиться в лес. Он прошел своей привычной тропой, что вела по берегу озера, поднялся к краю леса и обернулся: деревня, которую он только что покинул, осталась позади. Она была неподвижная, зеленая, залитый солнечным светом шпиль церкви торчал из нее, словно воткнутое в жертву копье. Кое-где над крышами поднимался дым, вдали слышался лай собак. Место это не так уж и нравилось Фабрису, оно вселяло в него лишь скуку и безнадегу, но в сравнении с лесом, что стоял сзади и дышал ему в спину холодным ароматом неизведанности, оно казалось оазисом.

Фабрис обил сапоги и пошагал в лес. Пошагал не особо охотно. В голове его звучали вчерашние слова незнакомца о том, что в лес нужно идти с подарком, тогда как в его рюкзаке никаких подарков не было. Сапоги помочить он тоже забыл.

– Поверить не могу, что я об этом думаю! – усмехнулся он своим мыслям, пробегая первые несколько сосен. Они склонялись над рекой, корни их словно щупальцы и извивались во все стороны. Далее тропа увела Фабриса в глубь, где уже не было ни реки, ни деревни, ни запаха дыма – один лишь лес, что стелился до самого края света.

Фабрис прошел по тропе вдоль реки на юго-восток около трех тысяч шагов и свернул в сторону холма, где сосны стояли особенно редко. На вершине холма он остановился и скинул с себя рюкзак. Взору его предстала устеленная мхами лесная долина. Кое-где она обрывалась и обнажала каменные выступы, в других местах стелилась монотонным зеленым ковром на столько, насколько было видно. Лес стоял тихо и величественно, сквозь ветви пробивались лучи солнца.

Фабрис расстегнул рюкзак и достал металлическую коробочку с несколькими круглыми отверстиями. Стенки ее были отполированы до зеркального блеска. К ней он приделал три деревянных ноги, которые тоже хранились в рюкзаке и воткнул получившуюся конструкцию в мох.

– Пора выходить в свет, мистер человекомедведь, – проговорил Фабрис, оглядевшись по сторонам. Он вставил в аппарат ручку и натянул пружину заводного механизма – все было готово. Аппарат откликнулся мерным пощелкиванием, напоминающим тиканье часов. Запустив механизм, Фабрис направил аппарат в нужную сторону, закинул на спину рюкзак и стал спускаться с холма.

До тропы, которая вела в деревню, было не больше двухсот шагов, но Фабрис прошел целую тысячу шагов и ни на что не наткнулся. Не было ни тропы, ни следов, ни оставленных им меток. Мест этих, где он оказался, Фабрис и вовсе не помнил, пусть и явно знал, что пришел отсюда. Со всех сторон стояли однообразные сосны и лежали мхи – куда не взгляни, везде картина была одинаковая. Искать здесь что-то было бесполезно. Фабрис развернулся и пошел назад к холму, где поставил аппарат, но холма он тоже не нашел. Холм исчез вслед за тропой, будто его и не было. Весь лес вокруг Фабриса словно умел меняться и делал это каждый раз, как Фабрис отводил взгляд в сторону.

Фабрис пробежал по лесу не меньше семи тысяч шагов, но так и не смог найти реку, к которой шел строго по компасу. Более того, он не смог найти ни ручьев, которые во множестве пересекали долину, ни берега озера, которое должно было лежать не далее чем в трех тысячах шагах к северо-западу. Все исчезло. Весь лес вокруг стал одинаковым и неприметным, в нем не стало ни юга, ни севера, ни деревни с озером. Он был таким ровным, что возможность существования здесь холмов и тропинок стала казаться Фабрису глупостью.

– Что я сделал не так? – не выдержал в какой-то миг Фабрис. – Пришел без подарка? Ну, так забирай все, что хочешь, жадная тварь! Хочешь, я даже сапоги отдам, вот. Дойду босиком!

Фабрис снял один из сапогов и метнул перед собой. Лес стоял над Фабрисом все так же бездвижно и молчаливо, весь его вид давал знать, что трагедия Фабриса для него ничтожна, как и любая другая трагедия этого мира.

11

Пчела прожужжала над стеной мельницы, что стояла посередине широкого луга, спустилась вниз и села на гладко выбритую голову мельника. Он спал на скамейке, прислонившись к стене. Почувствовав пчелу, мельник открыл глаза и замахнулся, чтобы убить ее, но сделать этого не успел. Руку его задержала другая рука. Она принадлежала девушке, одетой в мешковатые штаны и грубую рубашку – она только что спрыгнула с лошади и предстала перед мельником. Длинные волосы ее были собраны в пучок за головой, серьезные глаза блестели в свете солнца.

– Она Вас не укусит, если ее не трогать, – проговорила девушка. В голосе ее не было ни упрека, ни жалости, в нем вовсе не было никаких эмоций. Лишь безмятежность. Пчела взмыла вверх, облетела девушку и умчалась прочь, исчезнув в ветвях кустарника.

– Лия. Эти чертовы твари давно сожрали бы меня вместе с сапогами, если бы я их не трогал, – пробормотал мельник, потирая глаза. Он зевнул и почесал бороду.

– Если Вы их боитесь, то лучше Вам не спать на улице. Да и вообще лучше не спать.

– Что же мне еще делать здесь, если не спать? – Рассмеялся мельник. – Давай заходи, Хэни накормит тебя. Хэни, гости!

– Спасибо, но я не могу зайти. Мистер Мон хочет, чтобы вы приехали к нам на праздник. И еще он прислал вот это.

Договорив, Лия соскочила с лошади и протянула мельнику мешочек.

– Что там, камни? До сих пор пытается купить меня этими камнями, они и так здесь кругом валяются… – усмехнулся мельник, но осекся, развязав мешочек. Он был набит табаком. Понюхав содержимое, мельник завязал мешочек назад и убрал в сторону. В это время к нему подбежало двое детей – мальчик и девочка, они встали рядом и уставились любопытными глазами на гостью.

– Как я понял, на праздник ждут муку, а не меня?

– Мистер Мон передал только это…

– Ладно, ладно, я шучу. Зерна мало, но, думаю, еще чего-то найти можно. Не первого сорта, конечно. Если нужен первый сорт – пусть отправляется в Ундфлор, мои клячи в этом году не годны таскаться туда. Да и опасно стало. Вчера сидел вечером любовался волками, стояли прямо вон там, у края. Я ими, а они мной. Совсем уже меня ни во что не ставят, нужно будет пойти напомнить им, что такое получить пулю в задницу.

– Они не виноваты.

– Ну, так и я ни в чем не виноват. Когда я перебрался сюда, на холм, сначала тоже как ты сейчас размышлял. Думал, что не буду трогать их, а они меня. Но оказалось, что без ружья они с тобой договариваться не станут. Звери.

– К нам волки не заходят.

– Ну еще бы они к вам ходили, мозги у них тоже есть. Если бы не Ортри, я и сам никогда к вам не сунулся бы. Но да ладно, что говорить… Давай заходи и перекуси, представить боюсь, сколько ты сюда добиралась. Ты хоть успеешь вернуться? Оставайся ночевать, а завтра вернешься.

– Я не могу остаться. Сакс домчит меня еще до заката, мы успеем.

– Как скажешь. Тогда я лучше и вправду не буду тебя задерживать. Возьми хотя бы хлеба в дорогу? Хэни! Принеси для Лии лепешек! Где ты там, Хэни!?

Спустя несколько мгновений из дома выбежала полная женщина в желтом платье. В руках у нее был хлеб. Она передала его Лии, после чего та вскочила на лошадь и, попрощавшись, пустилась в сторону леса.

12

– Хорошо, отлично! У меня новая идея! Если я выблужусь отсюда, то отращу себе огромную грязную бороду, заплету на ней пятьсот косичек и стану проповедником. – проговорил в пустоту Фабрис. Он сидел под сосной и время от времени прикладывался к своей фляжке. Темнело. Небо затянулось свинцовой завесой облаков, которые медленно ползли над лесом с севера. Весь лес погрузился в холодный полумрак. Кое-где еще слышались голоса птиц, но совсем скоро должны были утихнуть и они. Фабрис посмотрел на небо и снова приложился к фляжке. Доживать до рассвета он уже не собирался, так что решил прикончить весь свой виски, чтоб он не достался демонам.

– Отправлюсь на край света и буду учить аборигенов чистить зубы перед сном…

Лес ответил Фабрису внезапным порывом ветра, что пронесся по верхушкам сосен. Все вокруг закачалось из стороны в сторону. В темноте раздался протяжный стон гнущихся деревьев.

– Что, нет? Может тебе не нравится, что я пью? Тогда я бросаю все к чертям! С этого дня ни капли…

Фабрис одним глотком допил все, что было в фляжке и швырнул ее в темноту.

– Все, конец!

Лес не менялся. Сосны продолжали раскачиваться, а ветер продолжал завывать в темноте над их вершинами. Облака становились все мрачнее. Фабрис почувствовал, что начинает замерзать.

– Ну ладно, ладно, мне кажется, я понял, что ты от меня ждешь. Так и быть, я скажу это! – рассмеялся Фабрис. – Подлый ты мерзавец, ты меня все же прижал… Если я еще когда-нибудь в своей жизни увижу людей, то я готов жениться. Даже не так, я женюсь на первом же, кого увижу. Пусть даже это окажется та самая Мэрилин! Пусть она только уже поскорее придет, откуда бы она там ни шла, хоть из самой преисподней… пусть придет и вытащит меня отсюда.

Из темноты донесся едва различимый звук, похожий на стук копыт.

Фабрис вскочил, прислушался.

Ветер продолжал гудеть в кронах, а сосны продолжали скрипеть, но даже за всем этим гулом он смог расслышать звуки снова. В лесу и вправду кто-то был.

– Хээй, кто здесь! Мэрилин, это ты? Я здесь! – прокричал Фабрис, и побежал в ту сторону, откуда доносился шум. На всякий случай он достал и приготовил свои револьверы.

Через несколько мгновений, Фабрис увидел того, кто к нему приближался – то было не чудовище, а человек, скакавший через лес верхом на лошади. В темноте Фабрис мог разобрать лишь его силуэт. Человек приблизился к Фабрису, объехал его вокруг. Над своей головой Фабрис почувствовал занесенное дуло ружья.

– Кто ты такой? – обратился к нему незнакомец женским голосом.

– Меня зовут Фабрис Эрнуа. Я из Индфилда. Ученый, – проговорил Фабрис. Лицо его расплылось в усмешке. Ему хотелось даже рассмеяться, хотелось дать знать лесу, что он все равно его когда-нибудь переиграет. Но он сдержался.

– Я тут немного заблудился, – добавил он.

– Если ты из Индфилда, то заблудился ты много, – ответила девушка. Свободной рукой она остановила коня и ждала, что будет делать дальше Фабрис.

– Что есть, то есть… я приехал два дня назад из Индфилда в эту проклятую дыру… Деревня, как она там называется… По-моему, есть такой соус…

– Хидентар?

– Да, именно. Я изучаю животных. Так вот, с утра я пошел в лес, но забыл взять подарок, который для леса… вылетело из башки. Когда ты живешь у миссис Арнье, из твоей башки почти всегда что-нибудь вылетает. В общем, он решил меня прикончить! Если бы не два револьвера, меня бы давно уже сожрали… – объяснил Фабрис. В руках он продолжал сжимать револьверы, размахивая ими в воздухе. – А Вы должно быть Мэрилин? Миссис Арнье говорила про Вас.

Девушка ничего не ответила. Фабрис взглянул на нее и понял, что взгляд ее ничем не отличается от взгляда волчицы, что часом раньше кружилась в ста шагах от него, тем не менее взгляд этот не был враждебен, напротив, он был пуст, спокоен.

– Меня зовут Лия, – проговорила девушка.

– Ясно… То есть я рад знакомству! У Вас очень прекрасное имя… Я безмерно рад видеть Вас здесь. Я думал уже все, конец.

– Кто хотел Вас прикончить?

– Прикончить?

– Вы сказали, что Вас хотели прикончить.

– Да…, я так выразился, это лес хотел меня прикончить, кому я здесь еще нужен. Я забыл взять с собой подарок. Лесу нужен подарок, чтобы он понял, что с тобой можно иметь дело… Да что я рассказываю… Вы что, не знаете про это?

Лия вновь ничего не ответила. Она смотрела на Фабриса с лошади как на тявкающую собаку, во взгляде ее не было ничего, кроме холода и усталости.

– Если Вы тоже без подарка, тогда мы оба обречены. Нам теперь до конца веков отсюда не выйти, будем ходить с Вами по кругу, пока не провалимся в преисподнюю. Вот смотрите, я сейчас оставлю след, а через минуту его уже не будет. С холмами та же история, никакого постоянства…

– Если Вам нужно вернуться в деревню, то идите со мной, – прервала Лия разговор.

Фабрис улыбнулся в знак согласия. Его переполняли чувства, которые сложно было сдержать в себе, или, хотя бы, унять, но все же он решил замолкнуть. В момент возникшей тишины он посмотрел на Лию и понял, что лес если и пошутил над ним, то не так страшно, как мог – она была прекрасна. Светлые лаза ее были глубокими, как горные озера, лицо тонким, во всех чертах ее виделось особенное благородство.

Лия посадила Фабриса позади себя и пустила лошадь вперед, в ту сторону, где лес круто поднимался вверх. Стало совсем темно, посыпался дождь.

– Так кто Вы такой, как здесь оказались? – спросилаЛия.

– Я ученый. Изучаю лес, – ответил Фабрис. Он ждал, когда Лия сама заговорит с ним и только сейчас решился снова раскрыть рот. Гордый вид ее был для него чем-то новым, он любовался ею, как образцом полного соответствия человека и мира, в котором тот существует. В ней не было ни страха, ни злости, ни угнетения, которые он встречал в глазах жителей Хидентара, в ее глазах сияло торжество над всеми невзгодами, а может быть – полное к ним безразличие. Она смотрела на Фабриса так же холодно и благородно, как скала смотрит на подмывающие ее волны.

– А с чего Вы взяли, что лесу от Вас что-то нужно?

– Вы насчет подарка?

– Да.

– Это все сумасшедший, которого я встретил в лесу. Даже не представляю, как я смог поверить тому, что он мне там наплел… Это, должно быть, и вправду от недоедания, миссис Арнье говорила мне…

– Что за сумасшедший?

– Сумасшедший? Обычный сумасшедший. Огромный, как медведь, с рыжими усами, весь обвешан какой-то ерундой, как на маскараде. Кости, когти, рога какие-то… Такой жути я еще не встречал, я даже подумал…

– А на шее у него ничего не было?

– На шее? Да, было что-то… кажется какой-то рисунок, в форме круга или чего-то такого. Точно не вспомню, рассматривать его мне пришлось под приставленным ко лбу ружьем, так что подробности от меня ускользнули. Вот если бы Вам нужно было ружье, его бы я описал в деталях…

Фабрис не видел лица Лии, но почувствовал, что в ней что-то произошло. Движения ее стали резкими, голос взволнованным. Вся она медленно превращалась из каменного изваяния в живого человека, словно брошенный в огонь кусок льда.

– Где вы его встретили, здесь?

– Нет, к северо-востоку от озера, на ручьях.

– Понятно.

– Вы знаете его?

– Нет.

– Тем не менее про рисунок Вы знали.

– Я предположила.

– Весьма точно предположили…. Если Вы хотите, я могу рассказать больше, мы с ним неплохо успели узнать друг друга.

– Не нужно.

– А выглядите Вы так, как будто как раз это Вам и нужно.

Лия ничего не ответила.

– Странно, – проговорил Фабрис после паузы. – Вы тоже начинаете мне врать, так же, как и миссис Арнье. И точно так же, как у нее, у Вас это выходит довольно ненатурально. Ложь – это конек южан, вам лучше оставить это нам и практиковаться в чем-нибудь менее театральном. Мне кажется, северу к лицу прямота.

– Вы рассказали все миссис Арнье?

– Нет, с чего Вы это взяли?

– Вы сами только что сказали.

– Только что сказал, а теперь уже не сказал.

– Вы ничего не знаете о нас и о том, что здесь творится…

– Вот и именно! Я как раз и хочу это сказать, что я ничерта не знаю, что здесь происходит. Было бы неплохо, если бы кто-то мне хоть что-нибудь рассказал!

– Для Вас здесь ничего не происходит.

– Да, это я уже успел узнать. Думаю, мне стоит рассказать про сумасшедшего мистеру Мону, люди должны знать, кто бродит по их лесам.

– Вы ничего ему не скажете.

– Это почему же? У Вас тут принято считать, что мы, южане, конченные мерзавцы, так почему бы и мне не оказаться мерзавцем?

Лия вновь замолкла. Фабрис уже почти явственно чувствовал возникшее между ними напряжение.

– Если Вы скажете хоть слово, я Вас убью.

Фабрис усмехнулся. Когда у местных людей кончались аргументы, они всегда произносили эту фразу, а вся разница состояла лишь в том, на сколько скоро они к ней прибегали. Лия не была исключением.

– Наконец-то вы сказали это. Я уже думал с Вами что-то не так. Знаете, на самом деле мне на все плевать, я никому ничего не собираюсь рассказывать, тем более мистеру Мону. Просто мне хочется знать правду, вот и все.

– Знание правды Вам не поможет.

– Знаю, что не поможет. Правда никогда никому не помогает, не за это ее ценят. Правда нужна лишь для того, чтобы смотреть человеку в глаза и знать, что ты можешь ему доверять. Все здесь постоянно врут мне, я даже не знаю, слышал ли я за три дня хоть что-нибудь правдивое. И я не понимаю, в чем дело. Я приехал с целью пройтись по лесу, изучить животных, потом хорошенько напиться и провалить к себе на свой проклятый юг. Но изучать мне почему-то приходится не животных, а людей. Скучнейшее из всех занятий!

– Вы зря сюда приехали.

– Может и так. Вы даже не представляете, сколько раз я уже слышал эти слова. Вы зря сюда приехали! Тем не менее я уже тут. Даже если приехал я зря, взять и уехать назад у меня уже нет возможности, – усмехнулся Фабрис. Он достал вторую свою фляжку и хотел отхлебнуть из нее, но вспомнил, что там уже ничего нет. Попытки Лии уйти от разговора приободрили его и как будто вернули силы.

– Хотите рыбы? Купил сегодня у мрачного мужика, но вроде бы вкусно…

Лия не ответила. Она посмотрела на почерневшее небо и подогнала лошадь. Фабрис сидел позади ее и не видел лица, но чувствовал, что она уже готова его пристрелить.

– Смотрю, Вы уже жалеете, что спасли меня.

– Мне на Вас плевать.

– И что же Вы тогда так разочарованы?

– Хорошо. Я Вам расскажу. Лучше Вам узнать про все от меня, чем от кого-то другого. Этот человек, которого вы встретили в лесу, он однажды нарушил одну традицию. Старую, глупую традицию, которую придумали трусы и мерзавцы. И чтобы не навлекать проклятие на всю деревню, его изгнали в лес. Лес должен был забрать его. Это такой ритуал… То, что Вы его видели, это… невозможно.

– Почему?

– Потому, что такого не может быть. Лес не возвращает забранного.

– Чем больше слышу о вашем лесе, тем меньше он мне нравится. Он был Вам дорог, верно? Этот охотник.

– Все люди дороги друг другу.

– Вы испугались, что я расскажу о нем мистеру Мону, видимо дорог он все же именно Вам.

– Зачем Вам лезть в это? – Лия остановила лошадь и повернулась лицом к Фабрису. Глаза ее налились чем-то новым, холодным, но живым и волнительным. Они были прекрасны, как пробивающаяся сквозь тучи весенняя луна. Нескольких мгновений хватило Фабрису, чтобы решить, что прекраснее этих глаз он еще не видел.

– Вы можете просто ничего не говорить и остаться хорошим человеком. Но можете и не оставаться.

Фабрис усмехнулся.

– Я… Я никому не расскажу, обещаю. Я ничерта уже не понимаю, но, по крайней мере, постараюсь сделать вид, что все это мне не интересно. Хотя мне не может быть не интересно…

Когда впереди показались несколько огней, и стало ясно, что до деревни осталось совсем немного, Лия подогнала лошадь. Всю оставшуюся дорогу она молчала, сейчас же эта стена холодного безразличия, что отделяла ее от мира вокруг, стала еще толще, непроницаемее.

– Пришли, – проговорила она, без какой-либо радости, словно это была лишь краткая передышка перед чем-то по-настоящему тяжелым.

– Первый раз я радуюсь, что снова пришел сюда… – усмехнулся Фабрис. – Я бы хотел еще кое-что спросить, раз уж судьба решила нас встретить. Я сказал, что изучаю лес – это не совсем так. Если быть честным, ищу я не зверей, а ваших демонов. Человекомедведей. Чисто в научных целях… Дело мое пока если и движется, то скорее назад, чем вперед. Мне нужна хоть какая-то информация, так что, если Вам есть что сказать…

– Мне нечего сказать.

– Ясно, я Вас понимаю… Мне не нужны какие-то факты, я просто хочу понять, сказка все это, или действительно в лесу что-то есть. Никто здесь не хочет со мной говорить, все чего-то боятся, я подумал…

– Все это глупость. Но ни что не рождается на пустом месте, даже глупость.

– Вот примерно это я и хотел услышать. Спасибо Вам, за то, что спасли, и за эти слова… Я уже начинаю думать, что не так уж и напрасно заблудился. Может быть, вы еще что-то знаете, например, где их искать?

– Вы не знаете, что ищете.

– Вот и именно, не знаю.

Когда Лошадь довезла Фабриса до крыльца гостиницы, он спрыгнул и размял спину. В доме не было никаких признаков жизни. Он стоял тихо и угрюмо, со всех сторон его окутал ночной туман, что полз с озера вдоль черных силуэтов домов.

– У меня кажется, была сумка, – вспомнил Фабрис. – Буду считать, что подарил ее лесу. Вместе с сапогами и часами. Оплатил на год вперед.

– Благодарите лес, что живы.

– Спасли меня Вы, а не лес. Так, что благодарен я Вам. Видимо, небеса все еще верят в меня, если прислали столь прекрасное создание спасти мою грешную задницу. У меня, кстати, есть прекрасный виски, можете зайти, будет не лишним немного согреться.

– Мне нужно идти.

– Что ж, ладно, не буду задерживать. Еще раз за все спасибо.

– Спасибо Вам, что согласились молчать.

– Боюсь, это дастся мне гораздо проще, чем Вы думаете. В мире, где никто не говорит с тобой, молчать не трудно.

13

– День третий. Или уже четвертый, черт их разбери эти дни, – проговорил Фабрис, включив записывающее устройство. Он притащил его на кровать и говорил лежа. Рядом с кроватью стояла бутылка виски, к которой он время от времени прикладывался, в стороне горела свеча. За окном по крыше стучал дождь и завывал ветер.

– Вместо всех приборов в следующий раз нужно взять с собой больше патронов, единственное, что здесь действительно необходимо для науки. День выдался удивительный. Лес, наконец, решил, что пора со мной покончить, но в последний момент я дал ему обещание, что женюсь на первой встречной, если он меня отпустит… Как только язык мой не отсох в тот миг. Я еще не сумел посмеяться над своей остротой, как первая встречная уже неслась в мои объятья. Выезжая из Инфилда, я клялся, что не полюблю никого, кроме науки, и вот, не прошло и месяца, как я уже клянусь жениться. Никакого постоянства, черт бы побрал всю эту человеческую натуру… Но она прекрасна… Не натура, девушка, которая была первой встречной. Взгляд у нее, конечно, волчий и манеры те еще, но я клянусь, что не видел еще существа прекраснее. Все происходит как в безумном сне, этот лес, эта клятва, Лия… Даже не представляю, как в реальной жизни все это могло связаться, всего этого не может быть. Должно быть я все еще валяюсь полумертвый где-то в лесу и вижу все во сне. И я даже не знаю, хочу ли я проснуться. Если я все еще в лесу, то вероятно, мне конец. Но если все не сон, и я на самом деле попал во всю эту историю, то мне тоже конец… История темная. Все это, конечно, забавно, но если задуматься… Хотя, нет, лучше не задумываться. Пошло оно все к черту, все эти леса с демонами, все эти пустые обещания, пусть обо всем этом думает кто угодно, только не я… Лия, конечно, прекрасна, может она даже более чем прекрасна, но я не собираюсь о ней думать, мне на все плевать. Да, я думаю о ней сейчас, но я даю себе только эту ночь на мысли о ней, и точка – завтра все забываю. Она, должно быть, бесчувственная и самовлюбленная, что толку о ней думать. Сухая, как камень. Мне бы тоже не помешало немного окаменеть… Посмотрим, может через пару недель в этой дыре я тоже окаменею, буду смотреть на всех вот таким же угрюмым взглядом и молчать. Ладно, что касается науки, то… о ней даже не хочется говорить. Выговорюсь завтра. Все.

Фабрис выключил запись, но почти сразу включил ее снова.

– Послание для того разумного меня, что проснется завтра. Нужно стереть все, что я наговорил до этого. Не слушать – просто стереть.

14

Риг сидел в своей комнате и подбрасывал в огонь камина щепки, когда в дверь постучали. Стук был непродолжительный, но настойчивый, спутать его с любым другим стуком, которыми полнилась старая церковь, было невозможно. Риг протянул свою костлявую шею к окну – за ним никого не было. Окно выходило в другую сторону от двери и за ним почти никогда ничего не было, кроме гнилой стены соседнего дома, но Риг всегда смотрел в окно, когда слышал стук, – это стало его привычкой. Любой звук снаружи непременно приводил к тому, что Риг оказывался у окна.

Когда стук повторился, он встал, снял с огня котелок и медленно пошагал к двери.

За дверью, как и предполагал Риг, стоял мистер Мон.

– Никого? – спросил он, когда Риг открыл ему дверь. В глазах его сияла злоба, словно под дверями он провел все утро.

– Кто тут может быть, – усмехнулся Риг. С озера дуло холодом, так что он не стал открывать дверь полностью, оставил лишь проем, чтоб можно было пройти. Мистер Мон, не говоря больше ни слова, дернул дверь на себя и просунулся внутрь, едва не сбив Рига с ног.

Когда Риг вошел обратно к себе в библиотеку, мистер Мон сидел на его стуле, глаза его горели огнем. Риг терпеть не мог видеть его таким. Он никогда не любил гостей, все без исключения люди были ему в тягость, но терпеть тех, кто входил сюда с таким лицом, было вдвойне тяжелее. Он поставил на стол котел, кинул туда горсть сушеных трав и встал у окна, подставив спину льющимся через окно лучам солнца.

– Туман ушел рано, будет тепло, – нарушил молчание мистер Мон спустя минуту.

– Мне и так тепло. – отозвался Риг.

– Земляным червям всегда тепло.

– Не спорю.

– Как только земля тебя терпит… сидишь тут, как в норе….

– Ты, должно быть что-то хотел сказать, раз пришел.

– Да. Тут мне сказали кое-что. Кое-что очень странное.

– Шаманы? – спросил Риг. Он взял из-под стола полено и продолжил резать щепки, что резал до этого.

– Нет. Эти молчат. С чего бы им теперь говорить…

– Им всегда не с чего говорить, и они всегда говорят…

– Есть вероятность, что Стейнбъерн жив.

– Невозможно.

– Знаю, что невозможно. Этот ученый с юга, как его там…

– Фабрис?

– Да, он. День назад он встретил в лесу человека и описал его так, что получился один в один Стейн. Все до мелочей.

– И ты веришь ему?

– Я? С чего бы мне ему верить?

– Просто так ты бы не пришел.

– Я здесь не потому, что я кому-то верю или не верю. Что толку от моей веры, я бы ни во что не поверил, что здесь творится… Но оно творится. Чтоб так описать человека, как он описал, мало о нем слышать, нужно видеть, знать… Вся эта история с ним еще не закончилась, я чувствую это… что-то во мне говорит, что этот Фабрис, что не так уж с ним все однозначно. Что если он действительно его видел?

– Он сам сказал тебе это?

– Нет. Мне передали его слова. Какая к черту разница, сам или не сам…

– Сказать можно что угодно.

– Здесь что угодно не говорят…

– Ты всегда хотел, чтоб он остался жив, вот и веришь…

– Я? Это я, я сам отправил его подыхать в лесу, так чего я тут должен хотеть? Я лишь удивляюсь, как это все возможно…

Риг ничего не ответил.

– Представь, что он и вправду жив, что тогда получается? Демоны что, отпустили его? Или он оказался им не по зубам? Если это так, вся логика рушится.

– Логики здесь никогда и не было… Может, лес простил его.

– Нет, лес еще никого не прощал. Еще ни один ушедший туда не возвращался. А Стейн не просто ушел туда, он плюнул в лицо всему святому, что здесь есть, решил, что он здесь властелин и может делать что хочет… Нет, лес не мог его простить.

– Мы ничего не знаем о лесе.

Риг бросил в огонь щепки и снова встал у окна под солнце. Его мутные глаза налились теплом, словно свет этот был единственным, к чему он еще не успел потерять интерес.

– Вот и именно, ничего! Ты представь, что если эта история окажется правдой… Это бы поменяло все.

– Все тут уже тысячу лет ждут, что что-то поменяется. И ничего не меняется.

– Мы ничего не делаем, чтоб что-то менять.

– И чего же ты хочешь сделать?

– Не знаю, Риг. Я ничерта не знаю. Лучше бы Стейну не появляться, лучше бы исчезнуть без следа, как и должно быть и никого не тревожить. Но я чувствую…, что-то подсказывает мне, что так просто все это не кончится…

15

В этот же день, Риг сидел за своим столом, нарезал ножом щепки и смотрел в окно. В голове его не было ни единой мысли, но он сидел в оцепенении, словно что-то особенно важное и тяжелое овладело им.

– С чего бы это все, – крутилось в его голове. Он адресовал вопрос не миру вокруг, не богу – в них он уже давно разочаровался. Оставаясь один, он, теперь, говорил с пустотой, с которой медленно смешивалось его дряхлое тело.

На мгновение он перевел взгляд к огню. Огонь уже потух, и в очаге лишь тлели угли, отбрасывая на пол красные отсветы. Убедился, что огня нет, как и нет нужды следить за ним, Риг снова повернулся к окну. Там он ничего не ждал увидеть. Почти ничего за окном не интересовало его, и он никогда не смотрел туда с интересом, взгляд его всегда был как бесцельно брошенный в воду камень. Тем не менее, в этот раз, взгляд Рига зацепился за силуэт человека. В этом не было ровно ничего особенного, люди часто оказывались по ту сторону его окна и никогда это ничего не значило, тем не менее он почувствовал, что это все не просто так. Он почувствовал, как какая-то неведомая сила подталкивает его совершить то, о чем он думал почти все время после ухода мистера Мона. В этот же миг он достал клочок бумаги, начеркал на нем несколько слов и выбежал из комнаты.

– Лия! – окрикнул он, высунувшись из дверей церкви. Холодный ветер вновь ворвался внутрь, но в этот раз Ригу было на него плевать.

Лия, что шла в этот момент с корзиной к рынку, обернулась.

– Подойди, – проговорил Риг, сделав жест рукой. Он встал в дверях.

Лия отвела взгляд и продолжила идти к рынку.

Риг тяжелой походкой сошел со ступеней и попытался догнать ее, заметив это, Лия остановилась.

– Вот тут кое-что важное, – проговорил Риг, протягивая Лии записку. – Прочтешь потом.

– Что бы там ни было, от Вас оно мне не нужно. – ответила Лия.

– Знаю, что не нужно. Я не собираюсь мириться, просто так, наверное, правильно, возьми.

Лия огляделась по сторонам и взяла записку.

– Я уже не в том возрасте, чтобы казаться благородным человеком…

– Вы им и не кажетесь.

– Да, знаю. Просто не хочу держать в своей голове то, что мне не нужно, а другим, может и пригодится. Надеюсь, так будет правильнее.

16

В следующий свой визит в библиотеку Фабрис украл оттуда несколько карт. Это были старые, выполненные от руки рисунки, в которых почти все было неточным, тем не менее они были той единственной находкой, которая содержала в себе хоть какую-то небесполезную информацию. Фабрис решил перерисовать их. Он разложил карты перед собой и начал делать набросок, дополняя его своими исследованиями. В одном месте он нарисовал холм с волками, в другом охотника – все рисунки он делал схематично, и никто, кроме его самого в них ничего не смог бы разобрать. Вся карта была покрыта подобными зарисовками. Позади Фабриса с дымящейся вазочкой ходила миссис Арнье. Она водила ею из стороны в сторону и бормотала слова заговора.

– Главное не перестарайтесь, миссис Арнье. Были такие случаи, когда экзорцисты изгоняли из человека не только демонов, но и душу. – прокашлял Фабрис, когда она поднесла вазочку к его голове и очертила над ней круг. Дыхание его сперло от едкого запаха, во рту встала горечь.

– Это Агантин, хуже от него не станет. Шаманы изгоняют им духов. – прокашляла миссис Арнье. Когда сам Фабрис окончательно исчез в дыму, она принялась за прокуривание его чемоданов. Глаза ее уже покраснели и слезились, но она не сдавалась. – Кто знает, с чего все эти Ваши несчастья, лучше вытравить все на корню…

– С утра Вы как раз назвали мою науку главным несчастьем. Смотрю, у Вас на этот счет уже появились сомнения.

– Никаких сомнений. Нужно, должно быть, чем-то заболеть, чтобы в такую погоду сидеть целый день дома над бумажками. Если я вытравлю из Вас науку, то хуже Вам точно не станет.

– Спасибо за поддержку, миссис Арнье. Когда в следующий раз будете пользоваться своим светильником, не забудьте проклясть за него науку. Кстати, я сегодня встретил в деревне того безумца из леса – он оказался обычным коротышкой с рыжими усами. Должно быть, все это и вправду от голода… Но усы у него чудовищные.

– Вот и прекрасно. Если будет возможность, то скажите об этом Амеди, а то навоображал себе невесть чего. В наших краях лучше ничего лишнего не воображать.

– Как только его увижу – скажу.

– А как Вам Лия? Вправду ведь она прекрасна?

– Она… она холодная, бесчувственная, как и все тут у вас.

– Если девушка не смеется как обезьяна, это еще не значит, что она бесчувственная. У Вас на юге таких девушек нет.

– На юге есть что угодно.

– Я жила на вашем юге, там много чего есть, но вот хорошего ничего.

– Смотря что считать хорошим…

– Так что же, Лия для Вас не хороша?

– Я не говорил этого. Поверить не могу, что опять ввязался с Вами в спор о девушках, – рассмеялся Фабрис. Он выводил очередную линию на карте и проклинал себя за то, что не запер дверь в комнату этим утром. – Ваши зловонья начинают действовать.

– Я приглашу Лию сегодня к нам на ужин, и Вы с ней лучше познакомитесь. Она как раз любит поговорить о лесах, Вам ведь этого нужно? Может быть она и вправду немного холодновата, живет без родителей, так уж все сложилась… У нас тут сложно вырасти не холодноватым. Этот чертов край изживает из человека все живое, остается одна головешка… Но умнее Лии Вы здесь никого не встретите. Мне кажется, Вам обоим будет полезно пообщаться.

– А что вы там про головешку сказали? – всполошился Фабрис. Он пытался нарисовать на карте круг с помощью специального устройства, но не мог понять, как оно работает и сдался. Как только миссис Арнье оказывалась рядом, он всегда как будто становился тупым и неповоротливым, в голове не оставалось ни одной мысли, а руки переставали слушаться.

– Говорю, что Вы сегодня будете ужинать вместе с Лией.

– Миссис Арнье, Ваши зловонья уже почти лишили меня чувств, но не ума… Лия прекрасная девушка, она очаровательна, и все такое… но я приехал сюда не из-за девушек. Я исследователь… Мне нужен простор и одиночество.

– Два дня назад Ваша наука нуждалась в людях, а теперь уже в одиночестве. Если Вам нужно одиночество, отправляйтесь в лес, там его сколько угодно.

– Для моей науки нужны проводники, а не девушки. Тем более Лия не просто девушка, она очаровательна, а это уже полный кошмар.

– У Вас уже какое-то раздвоение личности.

– У меня все прекрасно, миссис Арнье, Вы меня просто не стараетесь понять…

– К счастью, я даже не собираюсь такое понимать. Хотите сидеть здесь один, так сидите, не буду мешать. Не понимаю просто, какое счастье сидеть над всей этой гнилью, когда вокруг столько всего живого и прекрасного…

– Это и есть мое счастье, миссис Арнье. Нравится Вам это или нет, я приехал сюда ради науки, а не ради всех этих первобытных потех. Мне нужны здесь только демоны.

Фабрис встал из-за стола и подошел к окну. За ним продолжало сиять солнце, лучи которого золотились на глади озера, день еще даже не думал клониться к исходу. Он задумался над тем, что только что сказал и понял, что все внутреннее естество его не готово согласиться почти ни с одним произнесенным им словом.

– Есть такие дороги, на которых важно не оборачиваться по сторонам, – проговорил Фабрис, усмехнувшись своим собственным мыслям. – Нужно идти только вперед. Идти, идти и идти, нока не придешь… Может для Вас это звучит глупо, но у каждого свой путь…

– Да, уж, нет. Путь у всех один, человеческий. – ответила миссис Арнье. – Просто все воображают, будто этих путей целая куча…

17

Оставшись один, Фабрис попытался продолжить работу, но внутренних сил на это в нем не было. Он уже не мог сидеть за своим столом, не мог читать свои книги, не мог смотреть в окно, за которым ничего не менялось, кроме очертаний наплывающих с гор облаков. Почти всегда в своих исследованиях он шел напролом, и это, если не приносило плоды, то, хотя бы, доставляло удовольствие. Здесь же идти напролом было некуда. Кругом был лишь лес. Здесь нужно было выжидать, всматриваться в лица, угадывать. Если сам он еще мог понять, для чего он всем этим занимается, то восстающее изнутри естество его понять этого не могло.

– Эта церковная развалина должно быть даже не знает, что у него там были карты… – выдохнул Фабрис. Зачем он взялся перерисовывать карты он уже тоже не помнил. Он уже даже не помнил зачем ему вообще нужны карты.

Не найдя в себе внутреннего согласия на этот счет, он убрал в сторону бумажки и взял украденную книгу, что была спрятана под столом подальше от глаз миссис Арнье. Она показалась ему еще более непонятной, чем прежде. Все рисунки, которые до этого казались многозначительными, превратились в бессмысленную мазню, от которой было не больше толка, чем от разводов глины, которой была замазана его печь. Все это было бесполезным. Он пролистал книгу почти до конца и остановился на одной из страниц, где была нарисована девушка и пляшущие вокруг нее непонятные существа.

– если разгадка есть, то она в людях, а не в книгах, – промелькнуло в его голове. Он почувствовал, что отдал бы все за пару разговорчивых собутыльников, которых здесь не только не было, но и быть не могло. Разговорчивые люди остались только в пяти днях пути к югу.

– Вам тайное послание, – прозвучал за спиной Фабриса голос Амеди.

– Что? Что ты сказал? – встрепенулся Фабрис. В этот раз он даже не удивился его появлению, все в этом доме случалось лишь вот так внезапно, и не было никакого смысла удивляться этому.

– Вам тайное послание.

– И кто его послал, это твое послание?

– Это тайна.

– Опять тайна! Тут все как будто свихнулись на этих тайнах.

Фабрис взял из рук Амеди записку, развернул ее и прочел выведенные карандашом слова:

“Приходите сегодня вечером, в 11 часов к старому маяку.”

Прочитав записку, Фабрис свернул ее и убрал в карман. Лицо его, прежде беззаботное, озадачилось. Написанное в записке было вполне обычным явлением, но оно никак не сходилось с представлениями Фабриса об этих краях, где все не только не ищут встречи с ним, но еще и всячески этой встречи избегает. Из всех возможных продолжений дня такого он ожидал меньше всего.

– Ты точно не можешь сказать, кто тебе ее передал?

– Нет.

– Ладно. Тайна так тайна, ты молодец, что ничего не говоришь. Иногда лучше не знать ничего заранее.

– Вы думаете это ловушка?

– Ловушка? С чего ты взял?

– Я читал такое в книге…

– Эти люди не читают книг, Амеди. А самим додуматься до ловушки они не способны. Чтобы придумать ловушку нужно слушать музыку, пить кофе по утрам, заниматься астрономией… Ты слышал здесь про астрономию?

– Нет.

– Вот и я нет. Когда нет астрономии, бояться нечего. Где у вас тут старый маяк?

– Он на каменном острове. Вам там назначили секретную встречу?

– Ну раз ты знаешь о ней, то она уже не секретная. Разве на озере есть остров?

– Да, рядом с деревней, на западе. Только это не остров, он не отделяется от берега. Только весной, когда много воды. Но мы зовем его островом.

– Я понимаю. Здесь было бы слишком скучно жить без своего острова. А там никого нет? – Нет. Раньше там жили призраки, но теперь их там нет. Миссис Арнье говорит, что они сбежали на юг, из-за того, что здесь некого пугать.

– Я бы на их месте поступил так же.

– Если хотите, я покажу, где маяк.

– Нет Амеди, я найду сам, должен же я хоть что-то сделать самостоятельно. И не говори миссис Арнье, а то прибежит на маяк с оладьями и компотом.

– Я не скажу. Вы больше не встречали Стейнбъерна?

– Нет. Мне кажется, я его и не встречал совсем, он мне показался…

– Но Вы же говорили…

– Люди много чего говорят, и почти все впустую.

– А человекомедведи? Вы к ним тоже не ходили?

– Нет, не ходил. Оставил им в лесу свой адрес, надеюсь они сами ко мне заскочат, как будет время…

– Они придут к нам?

– Нет конечно. Я шучу, Амеди.

– Если Вы пойдете их искать, можно я с Вами. У них моя собака.

– Хорошо, Амеди, как только они позовут нас с тобой в гости, мы берем с собой конфеты и вываливаемся в дорогу.

– Спасибо, мистер ученый.

– Не надо звать меня ученым. Я еще ничего не сделал для науки, чтобы зваться ученым. Зови меня просто Фабрис.

– Хорошо, мистер… Фабрис.

18

Когда Фабрис вышел из дома, на улице уже было не так светло, солнце закрыла пелена черных туч. Прямо напротив дома в полумраке стоял человек. Рассмотреть его было невозможно, одежда его была темна, а заросшее бородой лицо могло принадлежать почти любому из живущих здесь мужчин. Но Фабрис все же узнал его. По тому, как человек стоял и по его силуэту Фабрис определил, что напротив стоит мистер Мон.

– Кого-то ждете? – поприветствовал его Фабрис.

Мистер Мон ничего не ответил. Он поравнялся с Фабрисом, и вместе они пошли по улице вниз.

– Расскажи о человеке, которого ты встретил в лесу, – прервал, наконец, молчание мистер Мон, когда они зашли в глухой переулок.

– С чего Вы взяли, что я там кого-то встречал? – ответил Фабрис. Про себя он усмехнулся тому, как быстро здесь передаются его слова.

– Здесь все все видят и знают.

– Если все все видят, то пусть и рассказывают. В лесу я никого не встречал.

– Ты врешь.

– Зачем мне врать…

– Я не знаю зачем. Но зачем бы ты ни врал, лучше тебе этого не делать. Случиться все может как хочешь.

– И как же, например, может случиться?

– Я могу помочь тебе. А могу и не помочь. Могу сделать так, что уже завтра тебя здесь не будет. Так что подумай еще, видел ли ты кого или не видел.

– Я уже определился с этим. Я видел лишь то, что видел. А я ничего не видел.

– Как скажешь. Но если вдруг решишь, что глаза тебя подвели, то найди меня. Это нужно не мне, а тебе.

Мистер Мон последний раз бросил на Фабриса взгляд, усмехнулся ему в лицо и свернул в сторону. Через мгновенье Фигура его исчезла в темноте.

19

Маяк был выложен из камня на небольшой скале, что торчала в нескольких шагах от берега и соединялась с ним каменистой косой. Когда Фабрис дошел до него, на улице уже сгустился мрак. По небу рваными рядами ползли черные облака, скрывая за собой остатки света, с воды напирал туман. В течение часа все должно было погрузиться во тьму.

Фабрис Даже не сомневался идти ему сюда или нет – что бы здесь не ждало его, оно не могло быть хуже той скуки, которую на него навевали прогулки по лесу и бессмысленные споры с миссис Арнье. Он прошел по выдолбленным в скале ступеням, встал перед дверным проемом и огляделся: дверь лежала в стороне и никак не перекрывала проем, маяк можно было осмотреть не заходя внутрь. Внутри было темно. В этой темноте Фабрис рассмотрел поросшую мхом груду камней и деревянную лестницу, что поднималась из центра вверх.

– Есть кто? – проговорил Фабрис в темноту. Никто не ответил. Слышно было лишь как воет ветер и бьются о берег волны. Тучи к этому времени затянули все небо, стало темно и холодно.

Фабрис зашел внутрь и стал подниматься по гнилым ступенькам, что трещали под ногой при каждом шаге. Маяк был не высоким, так что поднялся он быстро – уже через пару десятков ступеней Фабрис был на верхней площадке, где раньше горел огонь. Сейчас там, под открытым небом, росло несколько кривых берез и валялись выпавшие из стены камни. Все вокруг покрывал мох. С этой площадки открывался прекрасный вид на озеро – можно было рассмотреть, как по воде бегут волны, а вдали у деревни болтаются лодки. Все это медленно тонуло в клочках проносящегося над землей тумана, но, пока что, видно было почти все, даже дальний берег, за которым поднималось предгорье. Ветер усилился. Его порывы завывали в остатках приколоченной к крыше черепице так, что если бы Фабрис закричал, то едва ли его голос кто-то услышал. Рядом с одним из проломов в стене, что раньше были окнами, стояла Лия.

– Мне нужно кое-что сказать, – проговорила Лия, перекрикивая ветер. Она выглядела так же, как и два дня назад, когда Фабрис впервые встретил ее в лесу – взгляд ее был холоден, черты спокойны. Одной рукой она придерживала свои волосы, которые трепались на ветру.

– Вы. Немного непривычно встречать Вас без приставленного к моему лбу ружья, – усмехнулся Фабрис. Он почти наверняка ждал увидеть здесь именно ее, но до конца надеялся, что все может случиться не так предсказуемо. Небесная чернота висела над Лией, словно каменная глыба, лицо ее было уставшим. Она смотрела куда-то вдаль. День назад черты ее показалось Фабрису грубым, но теперь он видел в них что-то нежное, далекое от всего того, что окружало ее. Холод и серость этих краев вытравили все нежное из каждого человека, которого Фабрис встречал, но в Лии все это осталось нетронутым.

– Не знаю почему, мне показалось, что я могу Вам доверять… Мне хочется Вас кое о чем попросить… – проговорила Лия. Голос ее звучал волнительно и натянуто, словно она оказалась здесь не по своему желанию. Так с Фабрисом говорили здесь все, кроме миссис Арнье, он уже не придавал этому значения.

– Может быть я и зря верю Вам… но мне бы хотелось Вам верить, ведь Вы у меня в долгу… Это касается того человека, которого Вы видели в лесу. Вы ведь собираетесь исследовать лес… Если, вдруг, он еще раз Вам встретится, можете передать вот эту записку?

Лия достала из кармана скрученную бумажку и протянула Фабрису.

– Почему Вы сами не отдадите? – проговорил Фабрис. Он взял записку и сжал ее в руку.

– Если бы я могла его найти сама, меня бы здесь не было. Должно быть, он не хочет встречаться ни с кем из нас… Если не встретите его, просто сожгите записку.

– Если я его встречу, отдам. Обещаю.

Лия на мгновение бросила свой взгляд в сторону Фабриса. Взгляд этот был исполнен чем-то новым, он был волнителен, обрывист, в нем можно было найти все от испуга до восторга. Фабрис попытался что-то сказать, но понял, что сказать ему нечего.

С потемневшего неба посыпался дождь.

– Сюда! – дернула за руку Фабриса Лия. Она оттащила его в угол, где еще остался кусок крыши. Гнилые доски провалились внутрь и упирались в пол, но под ними все еще можно было укрыться.

– Хороший знак. Все хорошее начинается с дождя, – проговорила Лия.

– У Вас тут столько дождей, что плохому некогда начаться… – улыбнулся Фабрис.

Лия ничего больше не ответила. Она смотрела в сторону от Фабриса, он чувствовал, что встреча эта была ей в тягость.

– А что за обычай нарушил этот человек? Стейнбъерн, его ведь так зовут?

– Да. У нас здесь много обычаев, если ты хороший человек, то рано или поздно ты что-нибудь нарушишь. Все хорошее уходит во тьму.

– Ясно. Точнее, ничего как раз не ясно… Я бы просто тоже хотел знать, чего тут лучше не совершать, чтоб меня не отправили куда-нибудь во тьму. Я едва ли могу считать себя хорошим человеком, скорее всего бояться мне нечего, но уверенности в том, что я достаточный мерзавец во мне тоже нет.

– На площади есть камень с заповедями. Там все это есть.

– На площади, где церковь?

– Да.

– Не замечал. Нужно будет посмотреть.

Лия ничего не ответила. Она смотрела вдаль, где, теперь, все потонуло во мраке и тумане. Вид ее был таким, как будто рядом с ней никого не стояло, будто не было ни Фабриса, ни записки, которую он продолжал сжимать в руке. Она стояла здесь не с ним, а с ветром, с ним они разговаривали на одном языке.

– Раз уж мы оба никуда не торопимся и не знаем, о чем поговорить… в прошлый раз я спросил Вас про демонов, что на счет них? Можете что-нибудь сказать? – вновь заговорил Фабрис. Он уже не надеялся извлечь пользу из этой встречи, но стоять вот так же молча не мог. – Мне достаточно будет знать, в какую сторону идти…

– За ними не нужно идти. Они сами приходят, – проговорила Лия. За ветром слова ее были едва слышны, но Фабрис все же смог понять их значение.

– И что же нужно сделать, чтоб они пришли?

– Любить.

Ответив, Лия накинула на голову плащ и пошла в сторону лестницы. Фабрис лишь проводил ее взглядом.

“Любить” – еще раз прозвучало в его голове. Слово это было новым ребусом, новым ключом к чему-то огромному, но для Фабриса оно не прозвучало по-новому. Он как будто уже слышал этот ответ раньше.

20

Вернувшись в свою комнату, Фабрис переоделся в сухую одежду и сел за стол. Окно весь день было открыто, бумажки, что лежали на столе, разбросало ветром по всей комнате. Фабрис подобрал некоторые из них и положил перед собой. “Любить” – все еще звучало в его голове. Захлопнув окно, он пододвинул к себе лампу и взял записывающее устройство, которое стояло под набросками карт.

– День четвертый, – произнес Фабрис. – Человекомедведи существуют, в этом нет сомнения. Сомнения остались только в том, где именно они существуют. Может быть в лесу, а может в головах, или черт знает где еще. Я уже даже не знаю, что ищу, эта деревня как лавка миссис Дюше, куда заходишь за сигаретами, а выходишь с мешком капусты. Все спуталось. Надеюсь, это все воздействие зловоний, которыми миссис Арнье с утра выкуривала из меня дьявола, все вокруг до сих пор воняет гарью, словно здесь кого-то сожгли. Впрочем, возможно зловонья пропали не напрасно, только что я был на свидании, на которое меня пригласила Лия… Мы полчаса стояли под дождем и молчали. Вместо поцелуя, я получил от нее несколько испепеляющих взглядов и записку, которую, теперь, должен передать Стейнбъерну, похоже, придется встретиться с ним еще раз. Выведать ничего не получилось. Лучшее, что здесь умеют делать люди – это молчать, в этом им нет равных. Между молчанием они могут сказать что-нибудь такое, от чего у тебя в глазах померкнет, но толка от этого ноль, еще ничего из услышанного мной здесь за все время не принесло пользы. Любить – вот что я должен сделать, чтобы найти демонов. Любить! Если спросить человека, как купить булку, должно быть тебе ответят “дышать”. Я уже склоняюсь к плану устроить расспрос Амеди, кроме него никто здесь не способен разговаривать по существу. Завтра опять пойду в лес, куда-нибудь к тем горам, что с севера. Если это будет последняя запись, значит я навсегда остался где-то там…

Закончив запись, Фабрис подошел к окну. За ним стоял полумрак, в котором слышался стук капель дождя о крышу, вдалеке гудел ветер. Фабрис взял со стола один из листов, свернул из него самолетик и запустил в небо. Подхваченный ветром, он взмыл вверх и исчез в черноте.

21

Мистер Мон соскочил с лошади и привязал ее к сосне, кроны которой золотились в утренних лучах солнца, все движения его были резкими, лицо сосредоточенным. Оказавшись на земле, он осмотрелся. Прямо перед ним, среди сосен и мха, стоял сложенный из грубо обтесанных бревен домик. Сам домик был низким, но его конусообразная крыша поднималась на четыре человеческих роста и венчалась черепом оленя, из которого шел дым. С одной из сторон к дому были приставлены несколько недавно срубленных жердей.

Открыв сапогом дверь, мистер Мон вошел внутрь. Темная комната, в которой он оказался, мало чем напоминал жилье: стены и потолок покрывала копоть, со всех сторон висели блеклые пучки сушеных трав, большая часть места была заставлена деревянными ящиками, покрытыми сверху соломой, и прочим хламом. Тем не менее, здесь жили. Свет, что падал в комнату через небольшое окошко на противоположной от двери стороне, освещал здесь не только хлам, в одном из углов, он вырисовывал силуэт низкорослого мужчины, что сидел на лавке и зашивал сапог. Волос на его голове не было, темное, измазанное сажей лицо его было спокойным, глаза усмехались. Рядом с ним на земляном полу тлели угли очага, дым от которого медленно полз в сторону проделанного в потолке отверстия.

– Как ты здесь еще не сдох? – прокашлял мистер Мон, задыхаясь. Перед головой у него висела засушенная рыба и деревянное ведро. Чтобы пройти дальше, ему пришлось отвести их рукой в сторону.

– Что-то случилось? – спокойно спросил лысый мужчина. Он продолжал шить сапог и усмехаться, не удостоив гостя даже взглядом, как будто не он сам, не факт его появления здесь его не касались.

– Ты только и ждешь, чтобы у нас что-то случилось.

– Значит что-то случилось.

– Случилось… Есть что попить?

Мистер Мон схватил кувшин, что стоял на полу рядом с очагом и вылил его содержимое себе в рот. Лицо его сморщилось, он бросил кувшин и сплюнул на пол.

– Стейнбьерн вернулся, – проговорил он.

– Он и не пропадал.

– В каком смысле он не пропадал?

– Зачем ему пропадать? Он живет в лесу.

– Неужели? И давно он там живет?

– С тех пор, как ты прогнал его туда жить.

– Я прогнал? Я смотрю, ты как будто даже рад, что он здесь живет. Может он еще к тебе и на чай заходит? Нет?

Мистер Мон взял из подвешенной к деревянной балке корзины горсть сушеных ягод и закинул их себе в рот. Лицо его опять сморщилось.

– Говори, что надо, Ортри, и уходи. Я не люблю, когда ты здесь стоишь. Ты плохой человек, плохие люди злят духов.

– Ничего, потерпят твои духи. Меня тоже много чего злит, да ничего… Я пришел послушать, что ты про все это скажешь, про Стейна.

– А что я должен сказать?

– Например, почему он жив? Разве демоны не должны были сожрать его, или что они там со всеми нами делают?

– Мы этого не можем решать, они делают то, что должны делать. Любая жизнь – это хорошо. Нам нужно радоваться, что он жив.

– Так я и радуюсь. Мне-то чего грустить? Я только не пойму, с чего ты здесь такой радостный сидишь. Мне вот интересно, как ты все это объяснишь, как твой волчий язык вывернется, чтобы все объяснить…

– Мои объяснения тебе не помогут, Ортри, ты не умеешь понимать, что я говорю. Вы все приходите сюда, но не умеете понимать.

Мистер Мон усмехнулся и отвернулся к окну.

– Все происходит так, потому что не ты и не я это придумали. Нам незачем это объяснять.

– Это тебе незачем. Ты сидишь здесь, как навозный червь в норе… тебе все равно, что вокруг происходит. А нам сидеть негде. Если Стейнбъерн объявится у нас, я даже не знаю, что может произойти. Что мне сказать людям?

– Зачем тебе что-то говорить?

– Зачем? Да затем, что он вроде бы не имеет никакого права болтаться живым по лесу, но вполне себе болтается. Мы платим за свою жизнь, выгибаемся как можем под этот лес… а он нет. Почему они не тронули Стейнбъерна? Почему я не имею права противиться природе, а он имеет? Может нам и самим бояться нечего?

– Этого нам не узнать, если лес захочет, он сам скажет. Мы должны слушать не свою глупость, а традиции. Пока мы чтим традиции, мы защищены. Это истина.

– Истина… На камне написано, что он может вернуться, так может нам и вправду вернуть его? Появится хоть один человек, который не боится придушить тебя.

Человек на лавке ничего не ответил. Он был все так же спокоен.

– Что-то здесь не так… – продолжил мистер Мон. – Я бы не пришел к тебе, если бы только хотел отделаться от Стейна. Я его не боюсь. Если он и вправду жив, я даже рад за него, он был мне другом… Только вот я за себя не рад! За нас всех не рад, слышишь?!

– Ты ведешь себя, как дурак, Ортри. Мы все знаем, где правда.

– Ничего мы не знаем. В том-то и дело, что никто ничерта здесь не знает! Знаешь, что я хочу больше всего на свете?

Мистер Мон резко повернулся к шаману и вонзил в него свои глаза.

– Я бы все отдал, чтобы поймать его сейчас и узнать, что этот сукин сын там видел! За туманом. Кто его там встретил. Вот чего я хочу.

– Ты и так знаешь, кто там.

– Знаю. Только с тех пор, как я отдал демонам свою жену, правда мне эта больше не нравится! Эта правда превратила нас в слизней!

– Это тьма шепчет тебе…

– Ну так и пусть шепчет! Если уж все это мне она нашептала, то лучше я буду ее слушать, чем тебя! Если тьма хочет, чтоб я был человеком, то пусть я провалюсь в эту тьму, пусть хоть весь мир туда провалится…

– Лес уже сказал свое слово, Ортри, или ты думаешь он обманул тебя? Лес никогда не врет, врут люди. Не мы все это придумали…

– Вот именно, не мы! А страдаем мы! Знаешь, что, я сколько угодно готов терпеть, сколькоугодно готов страдать, но обманывать себя я больше не могу.

22

Камень заветов стоял на площади, за тем местом, где днем располагался рынок. Это был огромный черный булыжник, мало чем отличавшийся от множества других булыжников, разбросанных по деревне. Одна его сторона скрывалась под блеклым лишайником, но с другой стороны, где располагались заповеди, камень остался чист. Природа и х не тронула, словно даже мху и плесени было противно касаться этих древних строк. Как и предполагал Фабрис, прочесть он ничего не мог, – выдолбленные в камне символы были ему незнакомы.

– Лия знала, что я ничего не пойму, – усмехнулся про себя Фабрис. Сюда этим утром он попал случайно, так что не придал этой очередной неудаче значения. Все, что ему было нужно – хлеб и вяленная рыба, их он только что приобрел у одного из лавочников, которые начинали раскладывать товар по своим гнилым прилавкам, так что расстраиваться Фабрису было не из-за чего. Но он все равно решил, что должен раскрыть и эту тайну. Если не сейчас, то, хотя бы, когда-нибудь. Тайн становилось уже столько, что потребовалось бы не одно лето, а может и не два на то, чтобы их раскрыть, но он чувствовал, что каждая из этих тайн содержит в себе очередной ключ, подсказку, и лишь разгадав все можно будет понять происходящее здесь.

– Чего здесь написано? – спросил он у мужчины, что стоял в стороне у одного из прилавков и все это время смотрел на него. Этот холодный взгляд, снисходительная усмешка – они тоже были частью тайны. Во всем этом было скрыто что-то большее, чем нелюбовь к южанам, и Фабрис чувствовал это каждой клеткой своего тела.

Мужчина не ответил. Он отвел взгляд в сторону, вложив в этот жест как можно больше презрения.

– Мне сказали, что здесь заповеди, которые нужно чтить. Хотел узнать, что я должен чтить, если это у вас, конечно, принято.

– Это не заповеди, а проклятье. Чтить тут нечего, – ответил мужчина. Он, снова посмотрел на Фабриса, и взгляд этот, в свою очередь, добавил, что Фабрису не только нечего чтить заповеди, ему еще нечего и стоять перед этим камнем, на этой площади, нечего задавать свои вопросы. Фабрис решил не спорить и уйти.

23

Весь оставшийся день Фабрис провел в лесу. Он хотел дойти до предгорья, где начинались покрытые льдом каменные осыпи, но времени у него на это не хватило. Дойти туда за один день без лошади было невозможно. Лошади у Фабриса не было, как не было и тех, кто согласился бы ее ему одолжить, так, что он решил отправиться к горам в другой раз. Сегодня же ему хотелось провести вечер как можно бесполезней – без поисков смысла, без размышлений, без разглядываний книг и карт. Как-нибудь так, чтобы не пришлось думать обо всем том, о чем он думал последние тридцать с лишним дней. Все леса, горы и демоны ему уже осточертели. Он прошел через деревню своим привычным маршрутом, которым всегда возвращался из леса, но в этот раз, вместо дома миссис Арнье, свернул на центральную улицу. Ему хотелось поужинать в другом месте. Не то что бы еда миссис Арнье была плоха, такого не сказал бы никто, плох был сам факт того, что кроме своей проклятой конуры в Хидентаре пойти ему было некуда.

По центральной улице Фабрис уже ходил и не заметил ни одного места, где можно было бы поесть или выпить, но все же решил пройти еще раз и удостовериться наверняка. Что-то ему подсказывало, что место такое должно быть. Там, где есть храм для отведения грехов, должно найтись и место, где эти грехи добываются.

Улица была пустой. В отличии от остальной деревни все дома здесь стояли каменные, некоторые имели по два этажа. Это место не нравилось Фабрису – оно было слишком похоже на те улицы, что он встречал по всему континенту – слишком продуманным, слишком красивым. Здесь было слишком много примеров торжества человеческой натуры над естеством, связывающим человека с природой. Но сейчас Фабрис умолял небеса, чтобы помимо каменных стен и чугунных дверей ко всей этой отвратительной массе добавилась хоть одна грязная забегаловка. И она нашлась – в одном из домов на пристроенной веранде. Над входом в нее висела вывеска в форме рыбы с выведенной алой краской надписью. Прочитать надпись было невозможно. Фабрису это было и не нужно, он хотел только поесть, а еще лучше – выпить. Если же удалось бы совместить и то и другое, а в добавок еще и с кем поговорить, он был бы поверить в любого бога, который смог бы это устроить.

На веранде стояло несколько старых деревянных столов, за одним из них сидели трое мужчин, остальные были пусты. Мужчины пили, один из них даже смеялся. Зрелище это было столь же редким для деревни, как зеленеющий луг в середине февраля. Фабрис прошел между столиками, собрав на себе несколько тяжелых взглядов, утвердился в том, что лучше ужина в доме миссис Арнье нет ничего, зашел внутрь. Там было темно. Рядом с входом висело несколько засушенных пучков трав, которые здесь было принято вешать для отпугивания духов. В просторной комнате, насквозь пропахшей табаком, рыбой и потом, сидело всего двое мужчин, пьяных и угрюмых. Один из них что-то разъяснял другому, махая из стороны в сторону рукой. Над ними горел светильник. Он источал ровно столько света, чтобы человек мог видеть свою тарелку, но не ее содержимое. Вместо гирлянд, вдоль одной стены висели сырые штаны.

– Выпить или поесть? – прозвучал за спиной Фабриса хриплый мужской голос. Повернувшись, Фабрис разглядел в свете горелки мужчину с пышной бородой и завязанными сзади в пучок волосами, который стоял у прилавка. Лицо его было спокойным, глаза умными. Огромным ножом он потрошил рыбу, налегая на нее с таким усердием, что куски чешуи долетали до соседнего столика.

– Выпить, – ответил Фабрис. Есть ему расхотелось. От всех других отвратительных мест, где он побывал за время пути, это отличалось лишь тем, что никто не орал и не нападал на тебя при входе с ножом, в остальном, картина была привычная.

– Есть оленина, – объявил мужчина.

– Разве у вас тут есть олени?

– Полно.

– И кто же их стреляет?

– Есть кому.

– Ну, тогда зажарьте, раз есть, – усмехнулся Фабрис. – И чего-нибудь крепкого.

Фабрис забрал стакан, в который ему налили мутной жижи, отсчитал несколько монет и вышел на веранду. Вечер был теплым. Он нашел на веранде уединенный столик в углу, к которому был приставлен один единственный стул и сел за него, поставив перед собой стакан. От напитка доносился резкий и не самый приятный запах. Фабрис поднес стакан ко рту и хотел отхлебнуть, но его отвлек хозяин забегаловки, который подошел к столику и поставил тарелку с сушеной рыбой.

– Закуска.

– Спасибо, – поблагодарил Фабрис. Старая глиняная тарелка выглядела великолепно, но вот рыба явно пересушено. Он приложился к стакану. Напиток оказался крепким и приятным на вкус. Те трое мужчин, что сидели на веранде в стороне от него, о чем-то громко спорили, и вечерняя улица, на которой уже почти не было людей, время от времени наполнялась их смехом. Фабрису они приглянулись. Он пытался вспомнить, слышал ли он здесь хоть раз смех, но не припомнил такого, смеялся всегда лишь он один и, чаще всего, над собой.

– Ты кто такой, с Пентсвера? – внезапно спросил один из мужчин, когда Фабрис в очередной раз посмотрел в их сторону. Мужчина этот был высоким и широкоплечим, почти все его лицо закрывала борода. Смотрел на Фабриса он так, как обычно смотрят на приставшую к сапогу грязь.

– Я? – вздрогнул Фабрис. Он ждал чего угодно, но чтобы с ним заговорили, ждать не мог. Все местные общались с ним взглядом, к словам они прибегали только в самых безвыходных ситуациях и, чаще всего, делали это лишь с целью сравнить его с одним из существующих здесь пресмыкающихся.

– Нет, я из Инфилда.

– Что еще за Инфилд? Это за Белыми озерами? – вновь пробасил мужчина с бородой.

– Это юг, побережье. Точнее, юго-запад, если смотреть отсюда, – ответил Фабрис.

– Так ты с юга?

– А ты не тот ученый, что приехал пять дней назад? – вклинился другой мужчина. Он был невысоким, но широкоплечим. На голове его сверкала лысина.

– Не пять, семь, или восемь. – вновь заговорил бородатый.

– Да какая мне разница, пять или семь, он ведь с юга приехал? – разгорячился лысый.

– Откуда он еще мог приехать… – подтвердил бородатый.

– Так ты ученый? – вклинился в разговор третий мужчина, который сидел чуть дальше. Выглядел он моложе остальных и был выбрит. Длинные светлые волосы на его голове сплетались в грубую косичку, взгляд был холодным и резким.

– Да, верно. Меня зовут Фабрис.

Повисла тишина. На вечерней улице слышался лишь жужжание комаров и стук разделочного ножа, что доносился из-за двери. Вся компания, что сидела напротив Фабриса, уставилась на него своими пьяными глазами, словно он выступал здесь с представлением. Лица их стали враждебными, взгляды хмурыми. В начале эти мужчины показались Фабрису недостаточно угрюмыми для местных жителей, но теперь все исправилось.

– Ты там чего пьешь? Бунч? – нарушил тишину лысый мужчина. В начале он всех громче смеялся, теперь всех угрюмее смотрел.

– Не знаю, – ответил Фабрис, – должно быть, да.

– Судя по твоей роже, Бунч. Гадость. Иди сюда, угостим кое-чем.

Не дожидаясь решения Фабриса, лысый мужчина поднялся, взял столик Фабриса и пододвинул его к общему столу. Фабрис подсел ко всем. В эту же секунду лысый выплеснул содержимое его стакана на пол и налил туда жидкость из глиняного графина, что стоял на столе.

– Пробуй.

Фабрис понюхал содержимое: особой разницы не было, пахло так же отвратительно. Но когда он сделал глоток, по горлу его, вместо жидкости, разлилось ядовитое пламя, лицо его исказилось, глаза заслезились. Живым отсюда ему уже было не уйти.

Все сидящие за столом оскалились в ухмылках. Фабрис обрадовался этой перемене. Над чем бы не веселились эти мужчины, угрюмыми они ему нравились меньше.

– Так что, правда, что ты приехал за демонами? – не меняя своего угрюмого лица, спросил Лысый мужчина.

– Как мне сказали, никаких демонов у вас здесь нет, – ответил Фабрис.

– Сказать можно что хочешь.

– Так что, значит они есть?

– Дарн! – прорычал на лысого мужчина с косичкой.

Дарн вылил в рот содержимое своего стакана, утерся рукавом. В глазах его сверкнула ненависть.

– Здесь никто тебе ничего не скажет, есть чего или нет. Все боятся говорить. Наши рты нам не принадлежат.

– У кого есть мозги, тем сказать нечего, – проговорил бородатый.

– Так значит у меня мозгов нет?

– Есть. Только у людей они в башке, а у тебя в заднице, потому у тебя и волосы все на заднице…

– Сказал бы я где твои мозги, Хултерн! – разгорячился Дарн. Он треснул кулаком по столу, так, что тот едва не переломился.

– Да хватит орать! Дайте человеку поесть, – остановил перепалку хозяин забегаловки, который в этот момент вновь вышел на веранду. Он поставил перед Фабрисом еду. – Если мало соли, крикни.

Когда он ушел, на веранде вновь повисла тишина.

– Ты ешь, – проговорил Хултерн. – Лучше Мери никто не готовит.

Фабрис отрезал кусок оленины и съел. Мясо и вправду оказалось вкусным. Прожевать его под хмурыми взглядами остальных мужчин было не легче, чем спеть песню под дулом ружья, но в этот вечер Фабрис был достаточно голоден, чтобы справиться и с этой внезапно возникшей проблемой.

– Чего, как тебе у нас? – спросил Дарн. Слова его прозвучали так, как будто это был не вопрос, а упрек.

– Сойдет. – ответил Фабрис. – Хмуро, но… жить можно.

– Хмуро… Ты еще не видел, что такое хмуро. Вот подожди осени…

– Так что тебе здесь у нас надо? – вновь прорычал мужчина с косичкой.

– Опять ты меня перебиваешь! – вспылил Дарн.

– Отстань от него, Хавел, – вклинился Хултерн. – Пусть ест. Какая нам к черту разница, что ему надо. Если Ортри оставил его, то и тебе бояться нечего.

– Хочешь сказать я боюсь?

– Конечно боишься, – усмехнулся Дарн.

– Я приехал, чтобы изучить животных в ваших лесах, – ответил Фабрис. Одну руку он машинально держал ближе к револьверу. – Я из географического общества. Демоны ваши мне не нужны, если вся проблема в этом. Если вам не нравится моя рожа, то соболезную.

На секунду повисла тишина.

– Еще бы нам нравилась твоя рожа! – усмехнулся Дарн.

– Да и наши рожи, должно быть, тебе не слишком-то полюбились, – добавил Хултерн.

– Что правда, то правда! – усмехнулся Фабрис.

– Ты не бойся, никто тебя не тронет. У нас люди нормальные. Побить могут, обидеть – нет.

– Мне нравится у вас, правда.

– Еще бы тебе не нравилось! Ты пей давай, чего сидишь, такого у вас на юге точно нет. За Хидентар! – проговорил Дарн и поднял над собою кружку. Остальные также подняли над собой кружки и приложились к напитку. Фабрис последовал их примеру.

– В лес одному лучше не соваться, – проговорил Хултерн, – опасно.

– Медведи?

– Нет. Чего их бояться…

– А кого тогда бояться?

– Да есть кого…

– Я слышал про ваших демонов. Краем уха. В заметках одного путешественника нашел…

– И что он там наплел?

– Там говорилось о каких-то существах, наполовину медведях, наполовину людях, что они защищают лес и все такое.

– Какое такое?

– Как я понял, они оберегают лес и вашу деревню, а взамен, вы отдаете им девушек.

– Отдаем? – снова вскочил из-за стола Хавел. К этому моменту он уже был пьян и выглядел еще угрожающее. Между ним и Фабрисом был стол, и лишь он один мешал начаться драке.

– Такого нет и никогда не будет! – проговорил в свою очередь Хултерн.

– Чушь! – заметил Бородатый.

– Легенды и должны быть чушью, – усмехнулся Фабрис. – Их придумывают не ради правдоподобности, а ради того, чтоб было что рассказать за кружкой на другом краю света. Ради того, чтобы посмеяться. Только вот у вас тут, я смотрю, смеяться не любят, стоит мне сказать хоть слово об этом, все как с цепи срываются…

– А над чем тут смеяться? Еще ни одного человека никто здесь никому не отдал!

– Таким как ты, прежде чем отпустить, нужно сначала отрезать язык.

– Мой язык вам не поможет. Отрежьте хоть все языки, только что толку… мне интересна даже не сама легенда, а то, на сколько ее здесь не любят. Если все это чушь, и никаких демонов нет, то чего вы боитесь?

– Мы боимся?

– Да, вы.

– И чего же мы боимся? Может, тебя?

– Я не знаю, чего. Но я бы хотел знать. Стоит мне только рот раскрыть о демонах, к моей роже сразу приставляют ружье…, но я все равно не боюсь говорить… я и сейчас говорю, пусть даже это глупо и без толку. А вот почему говорить боитесь вы, я не знаю.

– Я смотрю, ты долго жить не собираешься, – проговорил Дарн.

Фабрис усмехнулся. Он почувствовал, что уже перешагнул черту, вдоль которой пытался идти все эти дни здесь, это было одновременно глупо и превосходно.

– Не знаю, кто дал жизнь вам, мне ее дал бог, и он не требовал ее хранить. Мой бог требовал, чтобы я хранил честь и слово, на все остальное ему плевать.

Несколько длинных мгновений стояла тишина.

– В наших краях бога нет, – нарушил тишину Хултерн. – Чести тоже нет.

– Одни только демоны, – добавил Дарн. Он поднял свой стакан и допил его до дна. – Хочешь знать, чего здесь все боятся – иди в лес. Он много тебе чего расскажет.

– Я уже был там. Пока что и он со мной говорить не торопится.

– Придет время, заговорит.

– Говорят, ты встретил в лесу Стейнбъерна, – вклинился Хавел. – Это правда?

– И кто же говорит?

– Да есть, кому. Здесь не только у южан есть рты.

– Я не знаю, кого я там встретил. Это был человек, мне он не представлялся.

– Круг на шее был?

– Возможно.

– Это был он, – проговорил Дарн.

– Нет. Не мог он выжить, – возразил Хултерн.

– А я говорю он. Это ты бы не смог, а он смог.

– А кто такой, этот Стейнбъерн? – спросил Фабрис.

– Да так… Был один охотник. Давно, лет двадцать назад… – начал Дарн.

– Одиннадцать, – перебил Хултерн.

Дарн бросил на него гневный взгляд, но промолчал.

– Одиннадцать лет назад жил здесь охотник… То есть жил он всегда, ну не всегда, а с того момента, как родился. Не суть. Так вот одиннадцать лет назад демоны утащили его жену в лес. У нас если лес что взял себе, то уже назад не заберешь, нельзя. Что лес забрал, это уже его, надо отдать и забыть. А Стейн не смог отдать, пошел по следам. Упертый был. За это его и выгнали. У нас есть такой ритуал, тебя выкидывают в лес на три зимы и дальше он решает жить тебе или нет. Лес решает. Если ты выжил, то получается, что прощен. Если нет, то нет. Одиннадцать лет его никто не видел, так что сам суди, мог ты его видеть или не мог.

– Получается, его выгнали за то, что он не захотел отдать жену? – спросил Фабрис.

– Получается так. Это все Ортри с его волчьим племенем устраивает… Его жену тоже лес забрал, но он сам даже пальцем не пошевелил. Испугался… А Стейн никогда ничего не боялся, он настоящий Унгулдур! Мы все здесь и ногтя его не стоим.

– Правды никто не знает, нечего тут чушь нести, – возразил Хултерн.

– Правду все знают. Не все только хотят ее знать.

– А почему он не мог выжить в лесу? – вклинился Фабрис.

– Потому, что никто там не выживает. Тем более те, кто идет против леса. Туда если ушел, то все, назад никакого выхода уже нет, демоны тебя уже никуда не отпустят. Сейчас говорят, что ты просто ходишь по лесу вечно, пока не подохнешь, а раньше было, что демоны отрывают тебе башку и насаживают вместо своей. Потому, что своей башки у них нет.

– Получается, этих демонов посылает лес, то есть природа?

– Черт его знает, кто их посылает. Лесные племена, что жили здесь до нас, считают их духами леса, посланниками. А мы никак не считаем. Нам запрещено считать.

– Такие вот у нас дела. Теперь решай, лезть в наш лес, или нет. – проговорил Дарн.

– Пока я ехал сюда, меня десять раз пытались убить и двадцать раз ограбить. Бояться мне уже нечего. – усмехнулся Фабрис. Алкоголь сделал свое дело, и он теперь готов был сидеть за одним столом хоть с медведем, лишь бы тот поднимал вместе с ним кружку и не перебивал.

– За Стейнбъерна! – поднял кружку Дарн.

– За Стейна! – поддержали остальные.

– Если хочешь узнать про лес, приходи в кузницу, – проговорил Хултерн. – Кое с кем познакомлю. Есть у нас тут одна нечисть, которая тоже не боится рот раскрыть.

24

Человек, одетый в светлую рубаху стоял на тропе между кустов папоротника, Фабрис увидел его издалека и остановился. В этот день он шел в горы, которые закрывали облака. Человек в рубахе отломил ветку от стоявшей рядом сосны, описал ею круг над головой и положил перед ногами на землю. Фабрис продемонстрировал ему револьвер. Если бы он был сейчас на юге, он бы крикнул человеку в рубахе, чтоб тот не боялся и ждал, когда он подойдет, но сейчас Фабрис был на севере – слова здесь ничего не значили.

Солнца в этот день не было, в лесу стоял мрак. Но даже этого света хватило, чтобы разглядеть человека в рубахе: он был низок, худощав, лицо его было темным и сморщенным, как стоптанный сапог.

Фабрис убрал револьвер на место и стал медленно подходить к человеку в рубахе. Заметив это, человек в рубахе сошел с тропы и пошагал прочь в сторону низины, которая тянулась вдоль ручья с холодной и мутной водой.

– Кто ты такой? – крикнул Фабрис вслед. Но человек в рубахе ничего не ответил, он шел вперед и совсем скоро Фабрис потерял его из вида. На том месте, где он стоял, Фабрис увидел отломанную ветку и черный камень.

– Не трогай камень, – прозвучало за спиной Фабриса. Он вздрогнул и машинально выхватил оба револьвера. Позади стоял Стейнбъерн.

– Рулу давно заметил тебя. Это мертвый камень – предупреждение.

– И о чем?

– Скорее всего, он хочет тебя убить. Или надеется, что за него это сделает лес.

– Понятно. Кто такой этот Рулу?

– Шаман.

– Он следит за мной?

– Нет. Он следит за мной. Идет по следу, думает, что сможет убить меня ночью.

– Понятно. А почему ты его сам не убьешь?

– Что мне толку его убивать… Смертью ничего не поменяешь. Ты, гляжу, решил остаться?

– Да. Сложнее всего было привыкнуть к отсутствию кофе, остальное здесь уже не так страшно.

– От страха толка нет… Только медведям все равно, боишься ты их, или нет.

– У меня есть, чем их угостить, – усмехнулся Фабрис. Он достал свои револьверы и продемонстрировал. – Сорок пятый калибр.

Стейнбъерн лишь усмехнулся.

– Если кто-то захочет здесь твоей смерти, уже ничего не поможет. Лучше тебе не соваться дальше на север, там земля лесных племен. Если Рулу предупреждает тебя, значит они для тебя опасны.

– Что за лесные племена?

– Кочевники. Раньше жили на озере, пока их оттуда не выгнали. Теперь живут в лесу. Рулу один из них. Тропа, по которой ты сейчас идешь, это их тропа, лучше здесь не ходить по тропам.

– Я иду к горам, думал, может тропа выведет меня в нужную сторону.

– Нужных сторон здесь нет. Зачем тебе в горы?

– Хочу осмотреть.

– Смотреть там нечего. За долиной духов никого нет, кроме смерти и камней.

– Как я понял, здесь куда не иди – везде смерть и камни, так какая разница. А что за долина духов?

– Если пойдешь дальше, увидишь. Всегда закрыта туманом. Для дикарей это святыня, так просто ты туда точно не зайдешь, они тебе не дадут. Скоро выйдешь к белой реке, иди вдоль нее, потом, как дойдешь до второго по счету ручья, который будет с востока, иди вдоль него на восток, он выведет тебя на каменную косу, там есть обход. Дикари там не ходят. По ручью иди по правой стороне, на левой есть старый алтарь, к алтарям тебе подходить нельзя. Я давно там никого не видал, но забытых богов здесь не бывает, желающий поклониться найдется всегда.

– Понял. А что насчет долины духов, она в той же стороне, где ручьи?

– Нет, она с запада. Где будет Утес, после ручья, нужно перейти белую реку и идти на северо-запад. Троп там нет. Но они и не пригодятся, живым ты там и пяти шагов не пройдешь.

– Понятно. Придется оставить духов в покое.

– Я видел, как ты вяжешь ленты на ветки, зачем?

– Просто, чтоб знать, что я здесь уже проходил…

– Лучше тут ничего от себя не оставлять, применение найдется всему. Если лес захочет, чтоб ты остался здесь навсегда, ничего не поможет.

– Да, я успел оценить.

– Что ты успел оценить?

– Несколько дней назад я пришел в лес без подарка, о котором Вы говорили, делал здесь исследования. Отошел на пару сотен шагов от тропы, потом стал возвращаться, но не нашел ее. Все вокруг как будто поменялось, как будто это уже был другой лес, не тот, по которому я пришел…

– И как вылез? Сам?

– Нет. Уже ночью встретил в лесу человека. Сам бы я точно не вышел.

Стейнбъерн посмотрел на Фабриса своими холодными глазами, через мгновение закрыл их и пробормотал про себя несколько слов. В деревне Фабрис часто встречал такие сцены – это была короткая молитва, которой люди благодарили небеса.

– Если не врешь, то можешь радоваться, – проговорил Стейнбъерн. Сам же он радостным не выглядел, напротив, вид его стал мрачным, глаза гневными. – Лес редко кого отпускает просто так, скорее даже никогда… А что был за человек?

– Девушка, из деревни.

– Девушка?

– Да. Как, я понял, она откуда-то возвращалась… Я услышал стук копыт, побежал на встречу… Должно быть лес решил дать мне второй шанс.

– Он не дает вторых шансов. Чтобы дать второй шанс нужно иметь слабость, а в нем ее нет. Если ты здесь пропал, то все, назад тут не возвращаются…. Ты что-то не договариваешь.

– Возможно.

– Со мной было такое. Давно. Я шел за оленем и в какой-то момент понял, как ты говоришь, что вокруг меня все не так, как должно быть. Я знал там каждое дерево, и все это вдруг исчезло, словно ничего никогда и не было… Четыре дня там ходил. Шел на юг, к белой реке, но не дошел, до холмов тоже не дошел, все делось черт знает куда, остались одни сосны.

– И как вышли?

– Я предложил лесу сделку. Сколько буду жить, буду вечно проклинать себя за это.

– Что-то случилось?

– Я не знаю, что случилось, но все стало не так… В тот же миг, как я предложил сделку, лес отпустил меня. Я просто обернулся и увидел горы, они стояли там, где и должны были стоять, хотя до этого я искал их все четыре дня и не видел. А вот жизнь на место не встала. Все превратилось черт знает во что.

– А что за сделку Вы предложили?

– Не важно.

Фабрис вгляделся в лицо Стейнбъерна – он был взволнован, губы его сжались. Было видно, что рассказанное им, осталось не только там, в далеком прошлом, оно все еще было и здесь, все еще продолжало терзать его и лишать покоя.

– Дело в том, я тоже предложил ему сделку, – негромко проговорил Фабрис.

– Сделку?

– Да. Как и Вы. Отчаялся я, правда, не на четвертый день, а уже в ту же ночь.

– И что ты пообещал?

– Точно не помню… я не придавал этому значения, просто нес разную чушь, чтоб как-то отвлечься. Похоже, проклинать себя до конца дней мы будем вместе.

– Лучше тебе вспомнить, что ты там наобещал. Знаешь, что случилось со мной?

– Вы не исполнили обещание?

– Да. Я знал, что лес все помнит, но мозгов у меня не было… Он наказал меня так, что я буду помнить это обещание до конца дней, я даже в аду буду помнить эти чертовы слова!

– Вы, случайно, не обещали ни на ком жениться?

– С чего бы мне это обещать?

– Просто, почему бы нет…

– К тому моменту я уже был женат. Кэролайн хотела уехать на юг…, тогда все хотели уехать, подальше от этого гнилого края. Что там сейчас, я не знаю, а тогда уже было ясно, что хорошего можно не ждать, все прогнило с корня… Я тогда тоже хотел уехать. В тот день я пообещал, что никогда не уеду.

– И что, вы уехали?

– Нет. Мы бы уехали, если бы успели. Вечером, перед тем днем, как мы должны были ехать, Кэролайн пропала.

– Понятно. Я слышал эту историю, что ее забрали демоны. Не знал только, что все случилось именно так.

– И кто же тебе это рассказал?

– В деревне.

– Чертово племя… Они думают, что чего-то знают, а сами ничерта не знают. Если ты считаешь здесь, что чего-то знаешь, это значит только, что ты знаешь меньше всех. Что тебе сказали, что лес забрал Кэролайн?

– Да…, я слышал про демонов, что они забирают девушек.

– Демоны…. Все считают, что демоны – это лес, но это не лес. Тут все не так просто…

– А кто же тогда они?

– Я не знаю. Сначала я тоже думал, что это он отомстил мне, что демоны пришли наказать меня за мое обещание. Но потом лес меня переубедил. Я не знаю, как все правильно понимать, но все как-то не так, как кажется… Я это чувствую. Лес ко всему этому не причастен, в нем все от добра…, а демоны не от добра, они черт знает от чего.

– Тогда как это все связано с обещанием?

– Я не знаю как. Связь есть, только не такая, как кажется, какая-то другая. Есть лес и есть что-то еще, не ясно только что. Я дал лесу новое обещание, обещал, что буду ходить здесь вечно, пока не верну Кэролайн.

– Ты думаешь, это еще возможно?

– Нет. Здесь уже ничего не возможно. А ты что пообещал, жениться?

– Да. На первом встречном.

– Языков нам с тобой лучше бы не иметь обоим… Но да черт с тобой, это теперь твоя проблема, сам и думай теперь, что делать. Человек, который уже сам не помнит, живой он или уже нет, хорошего совета не даст.

Стейнбъерн накинул ружье на плечо и огляделся. Взгляд его был печален, полон злобы и отчаяния. Только теперь Фабрис убедился, что перед ним стоит не дух и не сумасшедший, а самый обычный человек, пусть даже ничем на других людей не похожий.

– Я пойду за Рулу. Прослежу его до хижины. Может подожгу, если получится. Если пойдешь в горы – иди как угодно, только не по тропе, с лесными племенами тебе лучше не встречаться.

– Хорошо. Пойду по ручью, как ты сказал.

Стейнбъерн развернулся и уже хотел идти, но Фабрис остановил его. Он вспомнил про записку.

– Стой. Девушка, которая спасла меня, передала записку.

– Мне?

– Да. Я не знаю, что там.

– Как она обо мне узнала?

– Я рассказал.

Стейнбъерн выхватил записку, последний раз взглянул на Фабриса своими разгоряченными глазами и пошел прочь, в ту сторону, куда только что ушел Рулу.

25

В этот день шел дождь, и рынок на площади был почти пуст, по улицам разгуливал один только ветер. Когда Лия пронеслась на лошади мимо нескольких угрюмых лавочников, никто ее не заметил. Перед храмом она остановила коня, спешилась. Ни в одном из окон храма света не было, весь он был темный, как скала, но Лия точно знала, что Риг там. Он всегда был там. Точно так же, как лишайник и плесень всегда остаются на том камне, с которым срослись, Риг всегда оставался внутри этого нагромождения камней, без храма он не существовал.

Дверь ей, как она и предполагала, никто не открыл. Риг угадывал по стуку, кто стучит, и открывал ее только в тех случаях, если точно знал, что на пороге стоит Ортри или священник. Их обоих он ненавидел еще больше всех остальных, но был вынужден открывать. Открывать дверь Лии нужда его не обязывала.

– Мистер Сакл! – прокричала Лия, еще несколько раз ударив по двери ногой. На ее крик никто не откликнулся, но от последнего удара дверь отшатнулась – она была не заперта. Лия открыла ее и вошла внутрь.

– Лия, ты, – приветствовал ее Риг, когда она вошла в библиотеку. Он стоял в дальнем углу с только что потушенной свечой, глаза его сверкали злобой. Он никогда не радовался гостям в своей коморке, но в этот раз выглядел особенно злым, словно видеть здесь Лию для него было не большей радостью, чем воткнуть себе в ногу нож.

– Дверь была открыта, я вошла…

– Когда дверь не заперта, это еще не значит, что она открыта.

Лия ничего не ответила. Она не любила это место, а говорить здесь не любила вдвойне. Сам же риг был для нее олицетворением всех мерзостей, которые способно вместить в себя человеческое тело.

– Чего тебе нужно? – спросил он. Голос его стал еще холоднее, будто он угадал все, что Лия думала о нем в этот момент.

– Книга заветов старейшин. Она ведь есть? – выдавила из себя Лия.

– Кто тебе сказал про нее?

– Какая разница, кто.

Риг усмехнулся, словно все это он предвидел. Впрочем, этой усмешкой он реагировал почти на все, и почти всегда она ничего не значила.

– Если тебе нужны заветы, иди к камню – все они там.

– Я знаю, что есть камень, мне нужна книга. Так она есть?

– Закрой за собой дверь и заходи, – пробормотал Риг. Он поставил свечу на полку и сел на стул рядом со столом. Движения его были медленными, глаза пустыми, весь его вид выражал страдание.

– Мне бы очень хотелось сказать, что ее нет… В другой день я бы так и сказал, но сегодня, почему-то, мне не хочется врать. По крайней мере, врать тебе. Книга есть. Только это старая книга, она уже не имеет никакой ценности, – проговорил Риг, когда Лия закрыла дверь и встала перед ним. – По ней жили раньше. Не знаю даже кто по ней жил, мы по ней никогда не жили… Может, и никто не жил.

– Я говорила о книге, которую оставили старейшины. Разве есть еще книга?

– Нет. Есть только эта. Я не знаю, чья она, старейшин, или не старейшин, этого, теперь, уже никто не определит.

– Я думала, что заветы…

– Нечего думать. У нас есть лишь факты, мы можем только сказать, что чего-то есть или чего-то нет, а думать здесь уже ни к чему. Если тебе хочется еще чего-то спросить, спрашивай, только быстрее. Мне нужно работать.

– Я уже спросила, что хотела, мне нужна книга.

– Я же сказал, толка от нее нет.

– Мне и не нужен толк. Я хочу только посмотреть.

– Что толку смотреть на то, что ты не способен понять. Смотреть нужно на то, что еще с нами, а это все…

– Я сама решу, на что мне смотреть. Если Вы не дадите мне книгу, так и скажите.

– Я не дам ее тебе. И не только тебе не дам, я ее никому не дам. Я даже сам не собираюсь ее открывать… Эту книгу пора сжечь.

– Тогда зачем Вы сказали мне о ней?

– Ты меня не слышишь. У меня уже нет сил врать, но силы верить в то, во что я верю еще есть… их еще хватит. Пока это дряхлое тело еще шевелится, я не дам таким как ты брать все эти книги, не дам ходить здесь, переворачивать все с ног на голову. Придете сюда после моей смерти и перевернете, ждать не долго.

– Риг! – послышался в зале храма голос мистера Мона. Риг и Лия замерли. За дверью библиотеки прогремело несколько шагов, дверь распахнулась и в комнату влетел мистер Мон.

– Ты нашел их, Риг? – сходу прокричал мистер Мон, но осекся, увидев перед собой Лию. Секундная растерянность в его глазах быстро сменилась привычной злостью.

– А ты здесь чего стоишь?

– Я зашла за книгой. – ответила Лия. Находиться в комнате ей стало вдвойне тягостно.

– Ну так бери и иди, чего стоять.

Лия посмотрела на мистера Мона, вложив в свой взгляд всю ненависть, на которую было способно ее сердце и медленно пошла к выходу.

– Стой. – остановил ее мистер Мон. – А книга?

– Мне она не нужна.

– Что значит не нужна?

– Просто не нужна.

– Это ты ее отговорил, Риг? – усмехнулся мистер Мон.

– Она хотела взять книгу заветов, я объяснил ей, что она уже устарела.

– Что еще за книга заветов?

– Старая книга. Заветы старейшин.

– Разве заветы у нас не высечены на камне?

– Это новые… А старые хранятся в книге. Олдрин, перед тем как уйти на тот свет, отдал ее мне, чтоб я ее сжег. Но я не сжег.

– Что еще за старые заветы?

– Не знаю. Должно быть, по ним жили раньше. Я не вникал.

– И почему же по ним перестали жить, по этим заветам? Я думал наши заветы даровал нам совет четырех?

– Мы уже едва ли узнаем, кто и чего нам давал. Мне на это, если честно, плевать.

– Всех вас давно нужно было сжечь, вместе с вашими книгами… А ты откуда узнала об этой книге? – перебросился мистер Мон на Лию.

– Мне сказали, что она есть, я хотела убедиться… – ответила Лия.

– Кто сказал?

– Кто-то.

– Кто-то! Почему же этот кто-то не пришел поговорить со мной, раз он все тут знает? Что тебе нужно в книге?

– Ничего.

– Так зачем же ты пришла, раз ничего не нужно?

– Я уже ухожу.

– Сядь.

Лия не сдвинулась с места. Взгляд ее был полон презрения и огня.

– Сядь я сказал.

Лия никак не отреагировала. Она смотрела в глаза мистеру Мону, лицо ее было бездвижно.

– С сегодняшнего дня девушкам из деревни выходить запрещено. Тебе в том числе.

Я был у Рулу, шаманы говорят, что в лесу стало опасно.

– Разве там когда-то было не опасно?

– Ты можешь говорить мне что хочешь, но в лес ты больше не пойдешь. Никто туда больше не пойдет. Если тебя там увидят, то пристрелят.

– Это все из-за моего отца?

– Ты про что?

– Я знаю, что его видели в лесу.

В комнате повисла тишина. Слышался лишь скрип ножа, которым Риг нарезал свечу и жужжание мух.

– И кто же тебе сказал? – прорычал мистер Мон. Он бросил взгляд на Рига.

– Все это знают.

– То, что люди говорят про твоего отца, это все чушь! Он был хороший человек, может даже самый лучший, но его с нами уже нет. Ты ведь не глупая, чтобы верить во всякую чушь?

– Если нужно быть глупой, чтобы верить в лучшее, то лучше я буду глупой.

– Твой отец такого не сказал бы. Ты его недостойна.

– Я знаю. Здесь никто его не достоин.

– Книгу ты не возьмешь. Ступай прочь отсюда, чтоб я тебя больше не видел.

– Хорошо.

Лия бросила в сторону мистера Мона последний холодный взгляд, развернулась и пошагала к дверям уверенной и спокойной походкой.

– Она похожа на отца, – проговорил Риг. Он продолжал крошить воск, не обращая внимания на мистера Мона. Сцена, что только что разыгралась перед ним, доставила ему удовольствие, и он не собирался этого скрывать.

– Это ты сказал ей?

– Я кое-что сказал ей, но про Стейна не говорил.

– И чего же ты ей сказал?

– Сказал, что сейчас возвращаться домой из леса не стоит даже духам.

– Когда ты сдохнешь, я выброшу тебя в лес, как собаку. Каждая живая тварь презирает тебя здесь и будет презирать вечно.

– Что мне с презрения… Я жив, и мне больше ничего не нужно.

– Мистер Мон усмехнулся.

– Пока такие как ты живут здесь, я никогда не поверю, что в мире есть справедливость…. Я не желаю зла не Стейну, не ей, так что зря боишься. Тебе уже поздно становиться праведником.

– Я боюсь не только из-за тебя, если знаешь ты, знает и Рулу. Вы оба не допустите, чтобы он вернулся.

– Даже если это и так, как, по-твоему, Лия поможет ему?

– Я не знаю. Тогда мне казалось, что я должен сказать, но теперь я не знаю, как это поможет. Может быть никак.

– Мозгов в твоей башке не осталось совсем. Но да черт с тобой…. Мне плевать на Стейна, я его не боюсь. Да и Рулу едва ли он сильно беспокоит, он как будто давно знает это…

– Так это правда, что он жив?

– Если верить Рулу, то да. Но ему верить нельзя.

– А что ученый, ты с ним не говорил?

– Говорил. Он не хочет ничего говорить, кто-то ему сказал, чтоб он молчал.

– Он не так прост, я даже сказал бы, что он совсем не прост. Смерти он не боится…

– Что толку бояться смерти, бояться нужно жизни. Ты нашел карты?

– Нет.

– Где же они тогда?

– Не знаю. Должно быть это как раз он, ученый… рылся здесь недавно. Они точно были.

– И как же это он смог вытащить их у тебя из-под носа?

– Не знаю как. Я не особо слежу за всем этим гнильем, оно мне не нужно.

– Пронырливый щенок… придется следить за ним в оба глаза. Сюда больше его не пускай, понял?

– Если бы не ты, он бы никогда сюда не зашел.

– И дай мне эту книгу, которую Лия искала.

– Зачем она тебе?

– Нужно. Лучше заберу ее себе, а то и ее потеряешь.

– Я уже сказал это Лии, скажу и тебе… Лучше не касаться того, что ушло из этого мира еще до того, как сам ты здесь появился. В этой книге нет ничего, что стоило бы видеть нам. Возможно, ее и вправду лучше сжечь. Когда душишь зверя поздно отрекаться от удавки.

– Нет Риг, в том-то и дело, что никогда ничего не поздно. Мы и так уже слишком много всего сожгли. Сколько не жги – толка нет.

26

Фабрис не спал две ночи, что провел в горах, и почти ничего не соображал, так, что когда он снова встретил в лесу Рулу, то лишь помахал ему рукой. В этот раз Рулу не положил перед собой ветки и не подал никаких знаков, он лишь бросил что-то на тропу и пошагал прочь.

– Что тебе от меня нужно? – крикнул Фабрис. Рулу никак не отреагировал. Он медленно шагал меж сосен к вершине холма, движения его были плавными, уверенными. Фабрис достал револьвер и выстрелил в воздух. Грохот пробежал по вершинам сосен и разлетелся эхом по всему лесу, в котором до этого не было ни звука, в стороне послышался крик вспугнутых птиц. Рулу даже не обернулся. Фабрису жутко захотелось его пристрелить.

На том месте, где он стоял, в этот раз не было ни камня, ни ветки – там лежала записка. Фабрис поднял ее, рассмотрел. Ум его был затуманен, а глаза слипались, но даже в таком состоянии он смог понять, что это та самая записка, которую он передавал Стейнбъерну. По телу Фабриса пробежал холод. Он судорожно развернул записку, едва не разорвав напополам и посмотрел, что внутри – там оказались те же слова, что были там и раньше.

“Охотники вышли в лес”

Но в этот раз, кроме написанного Лией, там были и другие слова. Они были нацарапаны карандашом и едва читались, Фабрису пришлось постараться, чтобы разобрать их.

“Иди по тропе до озера. Тебя ждут” – прочитал он вслух. Слова эти не сразу дошли до ума Фабриса, но когда дошли, он сжал записку в кулак и побежал вниз по тропе. Куда он бежит и кто его там ждет, он не понимал, лишь чувствовал, что от того, на сколько быстро он сможет добраться до озера, зависит чья-то жизнь.

До озера было больше трех тысяч шагов, преодолеть их Фабрису оказалось не так просто. Сил в нем не было еще тогда, когда он спускался с последнего перевала, где ледяные провалы сменялись каменными осыпями, сейчас же он и вовсе едва мог переставлять ноги. Ему хотелось лишь спать. Несколько часов назад его мучал голод, но сейчас его не стало, нарастающая усталость поглотила под собой все чувства.

– Я должен успеть! – крутилось у него в голове. Понимания куда именно он должен успеть там не было, но с каждым пройденным шагом он чувствовал, как в нем нарастает тревога. Холодное чувство отчаяния и злости пробежало по нему волной, словно он провалился под лед.

Когда тропа уперлась в обрывистый берег озера, Фабрис огляделся. Лес, что склонялся ровным рядом над бирюзовой водой, стоял неподвижно, тихо, ничто не выдавало в нем существование жизни. Лес словно знал, что Фабрис будет стоять здесь и замер к его приходу. Лес все предвидел. Фабрис чувствовал, что каждое дерево, в сторону которого он бросал свой взгляд, отворачивается от него, прячет любое проявление чувств, которое могло бы стать для Фабриса подтверждением его догадки.

– Есть здесь кто? – Крикнул Фабрис, оглядевшись. Сердце его билось так, что он слышал каждый его удар.

С одной из сторон послышался слабый, едва уловимый звук, похожий на человеческий стон. Фабрис бросился в его сторону.

– Стейн, это ты? – крикнул он на ходу. Он почти ничего не соображал, но не сомневался в том, что найдет здесь именно Стейнбъерна. Он это чувствовал. Чувство это было сродни тому, как деревья чувствуют приближение осени, птицы чувствуют шаги крадущегося охотника. В тот же миг, как он увидел Вонглу на тропе, Фабрис почувствовал, что со Стейнбъерном что-то случилось, а теперь не сомневался в этом, его накрыло отчаянием, что было холоднее приставленного к горлу ножа. Но через несколько шагов, пробравшись сквозь кустарник, Фабрис понял, что предчувствия снова его подвели.

Но это не было облегчением, это было новым отчаянием.

К одной из сосен, что стояла на самом краю обрыва, была привязана девушка. Лицо ее скрывала тряпка, но Фабрису было достаточно увидеть ее силуэт, чтобы узнать ее – это была Лия.

– Лия! – крикнул он, подбежав к ней. Трясущимися руками, что окончательно перестали слушаться, Фабрис содрал с нее тряпку и освободил лицо. Она была жива. Чувство облегчения и, одновременно с этим, еще большего отчаяния пробежали по его телу.

– Что случилось? Это был Рулу? – спросил Фабрис. Его трясло, он чувствовал – что бы здесь не случилось, во всем виноват он.

Лия ничего не ответила.

Когда Фабрис развязал ее, она не сдвинулась с места, лишь отвернула лицо и устремила взгляд вдаль, где над горизонтом висело вечернее солнце. Вид ее был таким, как будто Фабриса она все еще не заметила рядом. Она была похожа на попавшегося в силки зверя – в ней не было ни радости, ни благодарности, один животный инстинкт, призывающий сбежать отсюда как можно дальше.

– Так что, черт возьми случилось!? Это Рулу привязал тебя здесь? – с гневом проговорил Фабрис. Он почти ничего не соображал, тело его трясло от усталости и от нахлынувшей злости, которая пробежала горячей волной по всему телу. Злился он на себя, за то, что не пристрелил Вонглу три дня назад, на Лию, за то, что даже сейчас ей было нечего сказать. Но больше всего он злился на свою человеческую природу, на свою слабость и беспомощность перед этим суровым миром, где все и всегда невозможно понять. Впервые за все время, что он провел здесь, ему стало страшно.

– Спасибо, – проговорила, наконец, Лия. Она повернула свое гордое, перепачканное в грязи лицо в сторону Фабриса, глаза ее были красными, губы опухли. Он никогда не видел ее такой. Она была похожа на раненую волчицу, которая уже отчаялась бороться, но все еще не утратила своего хищного естества.

– Это Рулу привязал тебя? – еще раз спросил Фабрис. Злость в нем сменилась отчаянием, которое холодом пробежало по всему телу ивонзилось в сердце, словно стальной нож. Он сел в траву рядом с Лией, утер лицо. Теперь он окончательно не знал, что ему делать.

– Нет, – ответила Лия.

– Тогда кто?

– Неважно.

Фабрис усмехнулся. Ему было странно видеть, как люди на краю смерти продолжают держать обеими руками эту ледяную стену, за которой здесь принято скрывать истинного человека. Лии было что сказать, Фабрис знал это. Может быть, она даже готова была разрыдаться, стать мягкой и человечной, но она не могла позволить себе это из-за того, что рядом сидит он. Он спас ее, но сейчас был здесь лишним. Холодный ветер и скупое солнце уже были здесь и делились с Лией своим молчаливым сочувствием, другого ей было не нужно.

Не зная, что ему еще делать, Фабрис направил взгляд туда же, куда смотрела Лия, – в даль, где не было ничего, кроме водной глади и облаков.

– Раньше я считал, что человек бесполезное существо. Что если он не приносит тебе пользу, толка думать о нем нет, – проговорил Фабрис спустя несколько минут. Все это время они сидели молча, не он сам, не Лия, не замерший лес не издали ни звука, словно каждый ждал, что скажет другой. Усталость взяла свое – все нахлынувшие на Фабриса чувства притупились, огонь, что сжигал его только что, потух. Теперь, он ни о чем не думал и ничего не хотел, словно игра, в которую он играл, уже проиграна и нет никакого толку пытаться что-либо исправить.

– А сейчас я уже не знаю, как считать. Все сломалось! – продолжил он вяло перебирать слова. – Мне должно быть все равно, как ты сюда попала и кто тебя здесь привязал, но мне, почему-то, не все равно. Мне, даже, совсем не все равно. Последние два дня я провел в горах… я все думал, чего же я там ищу, чего мне там, черт возьми, нужно. И в конце я понял, что мне там ничего не нужно. Что там не найди, – все бесполезно. Все эти демоны, дикари, все эти чертовы легенды… они прекрасны, когда о них думаешь на юге, сидя в баре за стаканом. А когда вокруг тебя остаются только мох и камни, все становится бессмыслицей. Раньше бы я такого не сказал, я бы даже посмеялся над такими словами, но теперь, люди кажутся мне не самым бесполезным явлением. Без людей нет какой-то целостности, смысла. Взять, например, тебя. Я сейчас встретил Рулу на тропе, это он сказал мне, что ты здесь… Тогда я, правда, еще не знал, что это ты… После встречи с ним я почувствовал, что все зря. Что все это время, что я гулял в горах, я не шел вперед, я катился назад. Я думал, что игра, в котрую я играю, всего одна, но этих игр, черт их побери, целая бесконечность. И каждый раз, когда я делаю шаг вперед в одной игре, я сразу же проваливаюсь в другой.

– Что там, в горах? – проговорила Лия, спустя короткую паузу. Последние слова Фабриса никак на ней не отразились, все они исчезли без следа, как брошенный в болото камень.

– Снег и камни. И пустота. Что там может быть еще…

– Что угодно. Там много чего может быть.

– Возможно, кое-что еще и было. Кое-что еще. Только это сложно объяснить. Я даже сказал бы, что это нет смысла объяснять.

– Кто-то следил за тобой?

– Следил? Откуда ты знаешь?

– Просто знаю.

– Да, всю дорогу я чувствовал, что кто-то идет за мной. Чувствовал, что как будто кто-то смотрит на меня со всех сторон, из каждой щели… Я не спал все две ночи, потому, что не мог отделаться от этого чувства, думал, уже все, схожу с ума. Ты что, тоже там была?

– Нет. Отец там был. Он описал горы точно так же.

– Стейн? Ты его видела?

– Нет. Он ходил туда раньше, до того, как его выгнали.

– Понятно. Я даже не знаю, что это могло быть, какое-то странное чувство…

– Это были духи.

– В смысле демоны?

– Нет. Духи. Духи леса.

– И чем они отличаются?

– Одни существуют, другие нет.

– Ладно, я все равно сейчас ничего не пойму…. Расскажешь потом. Сейчас я как Энди Венди, что не всунь в мою дырявую голову, все потеряется.

– Что за Энди Венди?

– Есть такой глупый детский стишок, про мальчика, который всегда все забывал. Энди Венди шел за хлебом, Энди был, но Вэнди не был…. Я, кстати, передал записку. Твоему отцу.

– Ты его встретил?

– Да.

– Спасибо.

Услышав про записку, Лия бросила на Фабриса короткий взгляд, в котором, в этот раз, было что-то живое и горячее. Она все еще была печальна, подавлена. Было видно, как внутри нее происходит борьба, понять которую Фабрис не мог.

– Я надеюсь, у него все будет хорошо. Пока такие люди, как он, ходят по земле, ты как будто веришь, что еще не все здесь пропало.

– Зачем тебе все это? – спросила Лия после паузы. Она говорила все так же отрешенно, все слова ее адресовались не Фабрису, а лежавшей перед ней пустоте.

– Что именно? – проговорил Фабрис.

– Демоны.

– Сложно сказать. Должно быть, ради тщеславия. Я все время называю себя ученым, но это не совсем так. Я нигде не учился и не вхожу ни в одно научное общество, я скорее наемник, странник. Мне дают денег и говорят, куда идти, вот и вся моя наука. В какой-то степени я занимаюсь наукой, но это не та наука, за которую тебя зовут ученым, этого недостаточно… Чтобы стать ученым, мне нужно как раз сделать хоть одно самостоятельное открытие. Открыть какое-нибудь животное, например. Или хоть что-нибудь.

– И что это даст?

– Ничего. Когда меня будут звать ученым, мне просто не придется поправлять людей, что это не совсем так. Самое обычное тщеславие.

– Если человек занимается наукой, почему ему не звать себя ученым?

– Я не знаю. Так устроен мир.

– А почему ты решил приехать сюда?

– Случайно. Мы с другом как-то спорили о легендах, о том, чушь все это или нет. Он выбрал сторону, что все полная чушь, мне, чтобы поддерживать спор, пришлось упереться, что смысл есть. Тогда у меня и возникла мысль, что почему бы и нет. Почему бы легенде не быть каким-то ключом, или подсказкой. Мне кажется, люди слишком ленивы, чтобы придумывать что-то просто так. А про вашу деревню я узнал уже позже. В географическом обществе есть один человек, мистер Сентре, он здесь у вас когда-то был, лет может тридцать назад, Миссис Арнье его еще помнит. Он мне как раз и рассказал о ваших демонах. Сказал, что тут явно есть то, к чему неплохо бы приглядеться. Больше он, конечно, рассказывал о девушках и рыбалке, но в конце добавил и демонов, рассказал про эту вашу легенду. Мне она показалась интересной. Я решил, что почему бы демонам не быть какими-нибудь животными, в этом безумном мире возможно все. И вот я здесь.

– Они не животные.

– Может быть, не спорю. Но кто-то же они есть. Открыть демонов тоже не так уж и плохо.

– То, что ты ищешь, здесь все были бы рады потерять.

– Я это уже понял. К сожалению, кроме демонов здесь мне никто не рад, так что приходится думать только о них, – усмехнулся Фабрис.

– Нужно идти, пока не стемнело, – проговорила Лия в ответ. Она медленно поднялась и посмотрела на Фабриса, взгляд ее был все так же пуст и печален, но в нем уже начинала разгораться искра жизни.

– Да. Неплохо бы успеть к ужину.

– Здесь все рады твоему появлению, – добавила Лия. – Всех злит только то, что ты ничего не боишься… Но все рады этому, просто никто не говорит.

– Надеюсь, это, хотя бы, отчасти так. А что насчет тебя, ты скажешь, кто тебя связал?

– Это был не Рулу.

– Тогда кто?

– Я не знаю.

Вечером Фабрис открыл окно, за которым догорал закат и встал перед ним с записывающим устройством. Силы к нему все еще не вернулись, но он чувствовал в себе подъем духа, его бунтарская натура, наконец, получила, что хотела и примирилась.

– День одиннадцатый, – проговорил он, нажав на кнопку записи. – В горах никого нет. Точнее, там есть духи, но так как наука пока не доверяет догадкам и спиритологии, буду считать, что там никого. По дороге туда, наконец-то, встретил медведя, можно назвать это моей первой удачей здесь. Правда, таких же я видел и по дороге сюда еще до белых озер, самый обычный медведь, так что, в целом, экспедиция прошла зря. Нигде ничего нет. Нет ни зверей, ни демонов, ни следов, есть только этот чертов лес, который как будто следит за мной, идет за мной по следам. Он как будто пытается узнать мой план, раскрыть меня… К счастью, плана у меня нет, раскрывать нечего. Чем дальше я захожу, тем меньше понимаю, куда иду. Возможно, пора перестать осторожничать, перестать идти по краю и прыгнуть уже за этот чертов край, предпринять что-нибудь стоящее. Может, стоит пойти к лесным племенам, или в эту священную долину духов, откуда еще никто не выходил живым. Хотя бы узнаю, что там. Или может к черту это все… Стейн говорил мне, что демонов нужно искать не в лесу, а среди людей, кто знает, может так оно и есть, может пора оглядеться вокруг себя, присмотреться ко всем этим унылым рожам. Знать бы только, что искать. Со Стейном что-то случилось. Записка, которую я ему передал, теперь снова у меня, мне ее отдал Рулу. Я боюсь даже предположить, как она у него оказалась. С Лией тоже что-то случилось, нашел ее в лесу. Кто-то привязал ее к дереву. Если присовокупить к этому то, что с самого утра я ходил без еды, хуже дня в моей жизни еще не было. Со всеми что-то происходит, один только я хожу по лесу, как заговоренный, и ничего со мной не происходит. Лес как будто издевается… Даже тот медведь, которого я встретил, не стал нападать на меня, он просто посмотрел на меня с полным презрением, как на пустое место, как будто знал, что у меня все равно ничего не получится. Просто развернулся и ушел. Но да и черт со всеми этими медведями. Развязка будет, я чувствую это. Я уже слишком далеко зашел, чтобы остаться ни с чем. Если лес хочет, чтобы я играл в его игру, я буду в нее играть, назад пути нет.

– Это Вы со мной говорите? – послышалось из окна снизу. Голос был низким и звонким, принадлежать он здесь мог только одному человеку – миссис Арнье.

– Нет, миссис Арнье, я говорю с собой, – проговорил Фабрис. Он проклял тот момент, когда ему захотелось открыть окно и встать перед ним. Ни один свежий воздух и красивый вид теперь не могли искупить урон.

– Если Вам не с кем поговорить, спускайтесь сюда.

– Спасибо, миссис Арнье, к сожалению, у меня нет сил, чтобы спуститься, мне нужно отдыхать. Хочу завтра встать пораньше и заняться делами.

– Завтра день Элинфиды, в этот день никто не занимается делами, даже на воду выходить нельзя. Можно только отдыхать.

– Что ж, спасибо, что предупредили. И кто же такая эта ваша Элинфида, из-за которой мне придется потерять зря целый день?

– Не день, а два. Послезавтра день солнца, там тоже никто не работает. Элинфида, по-моему, какая-то родственница Ховена, бога солнца. Может даже дочь. Если хотите признаться кому-то в любви, то завтра лучший день для этого, она как раз покровительница всех этих дел. Случайных встреч в этот день не бывает.

– Звучит так, как будто бы Вы сами все это только что придумали, миссис Арнье, чтоб я завтра целый день боялся выйти из дома.

– Мне до Вас уже нет дела, можете ходить где хотите и с кем хотите. Я просто рассказала, думала, может у Вас будут какие-то планы. Я уже и забыла, что к человеческому роду вы себя не причисляете.

– Спасибо Вам. Раз уж дело идет именно о любви, то, похоже, мне не будет грехом посвятить день науке.

– Если я увижу Вас завтра хоть с одной книгой, отстрелю обе руки. Ружье в этот день в руки брать нельзя, но чтоб спасти Вашу душу я готова пожертвовать своей.

– Только зря потратите порох. Души таких мерзавцев с юга как я уже никак не спасти, что нам не отстреливай.

– Вот и увидим. Мнение южан всегда зависит от того, на сколько точно на них нацелено ружье, проверим, как поменяется Ваше…. А что Вы там, сейчас про Лию бормотали? Где Вы ее нашли?

– Разве я что-то бормотал про Лию?

– Да, я все слышала.

– Когда у нас на юге подслушивают, потом делают вид, что ничего не слышали, это такой жест приличия, этикет. У вас смотрю тут все немного примитивнее.

– Так Вы скажете, что с Лией?

– Я встретил ее сегодня в лесу, с ней все прекрасно. Мы с ней прогулялись.

– Просто мне показалось, Вы сказали, что с ней что-то случилось. С сегодняшнего дня у нас запретили девушкам ходить в лес, так что странно, что Вы ее там видели.

– А из-за чего запретили?

– Я не знаю. В лесу есть шаманы, они говорят, когда туда лучше не соваться, похоже, что-то происходит. Люди говорят, что духи леса чем-то недовольны. Хотя я в них не верю, мне плевать на всех этих духов и шаманов, только праздник портят.

– Я слышал мнение, что духи недовольны мной.

– Наши духи вечно чем-то недовольны, так что не придавайте этому значения. Вы еще сказали что-то про Рулу, Вы и его в лесу нашли?

– Да, я встретил там всех, кого только можно.

– Лучше его остерегаться, никто не знает, что на уме у этих лесных отродий. Я их терпеть не могу. Все зло, что здесь существует, все от них.

– Да, я уже слышал о них, мне рассказали. А Вы можете сказать, где живет Лия? Я уже второй раз пытаюсь проводить ее до дома, и оба раза она от меня сбегает.

– Зачем Вам это?

– Просто. Чисто научный интерес.

– Она живет в доме Ортри.

– У Ортри?

– Да. Его сестра, Сара, забрала Лию, когда Стейна отправили в лес. Они тогда втроем жили, Ортри, Сара и Терогар, их отец. Терогар умер уже давно, Сара в прошлом году, от чахотки. Если собираетесь петь серенады под окном, сначала убедитесь, что Ортри нет дома, он этого терпеть не может.

– Спасибо, что предупредили. Хорошей Вам ночи, миссис Арнье, я пойду работать. Раз уж завтра я не могу заниматься ничем, кроме любви, сделаю все дела сегодня.

27

Туман был таким густым, что даже стены домов можно было увидеть только с пяти шагов, все вокруг исчезло в белой пелене. Фабрис шел по улице в сторону озера, но все еще не мог понять, правильно он идет или нет, то и дело он сворачивал не туда и упирался в заборы. Деревня превратилась в лабиринт. Прогулки здесь не приносили ему особенного удовольствия и при свете солнца, сейчас же, когда разглядеть можно было лишь поросший плесенью камень и грязь, ходить по улицам было нисколько не приятнее, чем по пещере.

– Да что за черт! – воскликнул он, очередной раз уперевшись в покосившийся сарай, которым закончился переулок. В стороне мычала корова, и гремела цепь.

– Кто здесь бродит? – прозвучал сзади низкий мужской голос. По его тону можно было понять, что не один Фабрис разочарован погодой.

– Я иду к озеру, никак не могу попасть, – объяснил Фабрис.

– Здесь ты не пройдешь, иди назад.

– Я уже понял, спасибо.

– Ты кто такой, чего-то я тебя не узнаю.

– Фабрис Эрнуа, ученый, – представился Фабрис.

– Это который с юга?

– Да.

– Правду говорят, что ты был в долине духов и видел там Стейна?

– Здесь у вас чего только не говорят.

– Так что, был?

– В долине духов я не был.

– Врешь.

Сделав несколько шагов назад по раскисшей после дождя грязи, Фабрис различил силуэт человека, который с ним разговаривал. Это был высокий мужчина с седой бородой, он сидел на пороге дома и упирался рукой на лопату.

– Если я кого-то и видел, то не в долине духов, а здесь, на озере. В долину я не ходил.

– Мне все равно, куда ты ходил, можешь не объяснять. К озеру – как выйдешь отсюда, поверни налево, а потом иди вниз. А лучше иди домой, с туманом приходит нечисть, лучше на нее не натыкаться.

– Вы имеете в виду духов?

Миссис Арнье все утро пугала Фабриса тем, что с туманом в деревню заходят духи, и что таким людям, как он, лучше не попадаться на их пути. Во многом благодаря этому он здесь и оказался.

– Я имею в виду нечисть, – отозвался мужчина.

– Вы случайно не местный священник? Говорите Вы как священник.

– Священники здесь нужны только в воскресенье, сегодня я просто человек.

– Давно хотел Вас увидеть. Мне было бы интересно с Вами поговорить, если Вы, конечно, не против.

– Если Вы хотите поговорить со мной, как с человеком, то пожалуйста. Если как со священником, то против.

– Честно говоря, меня интересуют книги…

– Книги… Что толку говорить о книгах. К озеру отсюда прямо и налево.

– А что насчет воскресенья? В воскресенье в этом есть толк?

– Спросите меня об этом в воскресенье.

– Понятно, хорошего Вам дня.

Озеро, до которого Фабрис добрался спустя еще пару неудачных попыток, этим утром было спокойно, гладь его почти не колыхалась. Фабрис спустился к воде по скользящей под ногами гальке, грохот которой разнесся по всему берегу и умылся. По лицу его растеклась приятная прохлада. Оставшись в этот день без дел, он впервые решил вот так просто прогуляться до озера, впервые он стоял здесь и не думал о том, что делать дальше. Все утро им владела только одна мысль – он думал о Лии, которую нашел вчера связанной. Что с ней случилось, он все еще не знал. Он так же не знал, что случилось со Стейнбъерном, записка которого все еще лежала у него в кармане, но этот вопрос был не таким мучительным. Фабрис чувствовал, что все происходящее с Лией так или иначе связано с ним, связано с его нежеланием присматриваться к окружающему его миру, и не страх перед неизбежным, а именно это не давало ему покоя. Он мог смириться с происходящими здесь трагедиями, но вот смириться со своей связью со всеми этими трагедиями было уже не так просто. Все стало сложнее, чем было в начале. Та тонкая грань, по которой он шел, занимаясь своим делом, становилась еще тоньше, не оступиться здесь, теперь, было просто невозможно. Была лишь разница, в какую сторону оступиться, чем пожертвовать – сорваться в бездну самопожертвования самому, или затянуть туда с собой и еще кого-то. Среди всех этих мыслей, в голове Фабриса промелькнула и другая – он решил, что неплохо бы зайти в кузницу, куда его приглашал Хултерн. Он уже не помнил, что именно он ему обещал там показать, но Хултерн был явно не против с ним поговорить, и это было уже лучше любого другого аргумента.

Кузница стояла на самом краю деревни рядом с речушкой, которая бурной струей бежала между домов и впадала в озеро. Место было высоким, красивым, как и все здесь безлюдным. Отыскал Фабрис его не сразу – людей на берегу не было, и спросить про кузницу он ни у кого не мог, лишь спустя полчаса бесполезных поисков он отыскал женщину, что шла по одному из переулков, она и указала ему, куда идти.

Постройка состояла из низкого каменного дома круглой формы и прилегающего к нему навеса, крыша которого была едва ли не выше самого дома. Со стороны речушки стояло деревянное колесо высотой в два человеческих роста. В этот день, когда работать было запрещено, покрытые гнилью и лишайником лопасти колеса висели над водой бездвижно, слышался лишь шум бьющейся о камни воды.

Фабрис зашел внутрь – там было тихо и душно. По сторонам просторного помещения, в котором он оказался, на полках валялись инструменты и куски металла, в центре стояла каменная печь, окруженная столами и деревянными чурками. Пахло гарью. Вместо пыли все вокруг покрывала сажа. Доски стеллажей, что стояли вдоль стен, пара деревянных столов, все выглядело так, как будто все это стояло здесь уже триста лет и ни разу не было вымыто. Фабрис осмотрелся, убедился, что людей здесь нет и быть не может и двинулся обратно к выходу.

– Кого ищешь? – окликнул Фабриса едва слышный голос. Оглянувшись, Фабрис увидел сгорбленного старика, который сидел на лавке под навесом, рядом с входом. Как он смог его не заметить, когда входил, Фабрис не понимал. Говорил старик с акцентом, которого Фабрис здесь еще не слышал, внешне на местных людей он был тоже не похож. Присмотревшись, Фабрис понял, что у него есть что-то общее с Вонглу, смотрел он так же едко, лицо было узким, глаза темными. Взгляд мутных глаз старика пробежался по Фабрису, смерил его с ног до головы и снова вернулся к созерцанию озера, край которого показался из-под тумана. Он смотрел на водную гладь с таким упоением и усердством, словно в этом был какой-то практический толк, известный одному ему.

– Я к Хултерну… кузнец, его нет? – спросил Фабрис.

– Есть. – чуть слышно проговорил старик.

– Он где-то здесь?

Старик повернул свою голову в сторону уходящего за дом двора. Сделал он это медленно, словно голова его поворачивалась не проще ржавого вентиля. Так же медленно он говорил, так же медленно переводил взгляд.

– Хултерн! – позвал старик. Голос его можно было услышать только стоя в трех шагах от него. – Гость.

Никто не отозвался. Слышался лишь плеск воды, которая бежала в сторону неподвижной глади озера, и щебет птиц.

– Сейчас придет, – проговорил старик.

Фабрис заглянул на двор, который был завален деревянными чурками, там никого не оказалось. Приходить было некому. Он подумал, не крикнуть ли ему самому Хултена, но решил поберечь уединение, в котором сидел старик. На юге бы он даже не задумался об этом, но здесь он стал придавать особенное значение тишине, она была здесь святыней, единственным, чему здесь поклонялись.

Фабрис развернулся и посмотрел в сторону озера. Ничего такого, на что можно было бы смотреть с тем усердием, с каким смотрел старик, он там не нашел – там были только край водной глади и туман, который медленно отходил под натиском поднимающегося ветра, порывы которого колыхали листву нескольких стоявших вдоль берега березок. В этом не было не красоты, не смысла, одно только неоспоримое естество.

– Господин ученый! – вдруг выхватил Фабриса из созерцания пустоты грубый мужской голос. Обернувшись, Фабрис увидел перед собой фигуру одного из тех мужчин, что сидели с ним за столом. Хултерн не улыбался, но в глазах его было нечто сходное с улыбкой – он был из тех людей, что всегда вызывают к себе доверие. Фабрис почувствовал это еще тогда, когда сидел на веранде за одним столом с ним, и вот сейчас все эти чувства вновь повторились. Хултерн вытер руки о расшитый узором фартук и встал рядом со стариком.

– Мне сегодня не дают работать, я решил, что, должно быть, не будет грехом зайти сюда, – объяснил Фабрис.

– Ходить здесь пока не грех, заходи. Хотя давай я стул принесу, там сидеть задохнешься.

– Не нужно, можем постоять. Я ненадолго, – остановил Хултерна Фабрис.

– Кто это? – спросил старик, глядя на Хултерна. На Фабриса он даже не поднимал глаз, словно смотреть на него было проклятьем.

– Ученый, – ответил Хултерн. – Как там зовут тебя, вылетело из башки?

– Фабрис.

– Да, Фабрис. А это Вонглу. Он раньше жил в лесном племени, но перебрался к нам. Пришлось.

– Очень приятно. – поклонился Фабрис. Он еще раз разглядел старика и улыбнулся ему. Оба они утвердились в том, что не нравятся друг другу, но согласны немного потерпеть.

– Он с солнечной земли? – спросил старик.

– Да, оттуда. – ответил Хултерн.

– С солнечных земель приходит только зло. Почему его не прогнали?

– Зло теперь приходит со всех концов, всех не прогонишь.

– Нужно его прогнать.

– Сейчас это уже не так просто, как раньше…

– Нельзя сделать лишь то, что не хочешь делать. Подойди. – обратился старик к Фабрису.

Фабрис вопросительно посмотрел на Хултерна. Тот кивнул.

Фабрис подошел к Вонглу и встал прямо перед ним, пренебрежительно сложив руки за спиной. Чувство неприязни к Вонглу и к той первобытной бесчувственности, с которой он смотрел на него, придавали ему лишь глупого вида, но он не мог ничего с этим сделать. Он не мог воспринимать все это всерьез. Затуманенные глаза Вонглу пробежали по Фабрису, словно он пытался что-то в нем найти, потом он приподнялся с кресла и положил свою холодную руку Фабрису на лоб. Прикосновение это было безжизненным, холодным, как прикосновение отломленной ветки. Простояв так несколько секунд, Вонглу убрал руку и сел обратно в свое кресло, поверх которого было постелено старое меховое пальто. Взгляд его снова устремился вдаль, лицо не выражало никаких чувств.

– Зачем ты пришел? – спросил Вонглу.

– Я приехал сюда с работой, я исследователь… – ответил Фабрис. Говорить Вонглу о себе он не хотел ни слова.

– Он хочет, чтобы ты рассказал ему о лесе, чего нужно бояться, – помог Хултерн.

– Зачем ему это?

– Не знаю. Он собирается там кого-то искать.

– И вы его пустите?

– А почему мы не должны его пускать?

– Честно говоря, я уже почти закончил со своими исследованиями, так что можно об этом не беспокоиться, я зашел просто навестить Хултерна. – вмешался Фабрис. Ему не хотелось вновь спорить о своей работе, не хотелось объяснять то, что он и сам до конца не способен понять. В этот момент, когда он стоял перед Вонглу, ему и вовсе не хотелось говорить, словно с каждым выброшенным словом он что-то терял.

Несколько мгновений никто не говорил.

– В лесу нужно бояться себя. – нарушил тишину Вонглу. – Духи смотрят за тобой, Рукту смотрит за твоим телом, а Халлу за твоими мыслями, и как только разойдутся они, разойдутся и твои ноги.

– Разойдутся, в смысле я заблужусь? – спросил Фабрис.

– Никто не знает, что с тобой произойдет. Только ты сам.

– И что нужно делать, чтобы ноги не разошлись?

– Слушать себя.

Вновь повисла тишина.

– Это как… слушать свое сердце, или что мне слушать…? – нарушил тишину Фабрис.

– У духов внутри тебя тысяча голосов, но один из них твой, – ответил Вонглу. – Халлу говорит твоим голосом. Если ты сможешь услышать его, он будет помогать.

– Хултерн, ты здесь? – раздался со стороны озера голос. Это был Дарн. Он поднимался по тропе, что вела к кузнице с берега, на плечах у него висела сеть.

– Здесь, – отозвался Хултерн.

– Я не вовремя?

– Заходи, чего спрашивать. Мы говорили о лесе, – ответил Хултерн.

Вонглу, про которого все на миг забыли, отвернулся в сторону озера. Глаза его вновь налились пустотой, словно жизнь из него уходила каждый раз, когда он отстранялся от людей и возвращалась вновь лишь тогда, когда кто-то с ним говорил. Дарн подошел к кузнице, сбросил сеть рядом со стеной и сел на один из стоявших там кряжей. Из кармана куртки он достал папиросу, закурил.

– Всех собирали на площади, я думал ты тоже был, – проговорил он, выпуская изо рта дым.

– Я туда не хожу, от Ортри мне слов не нужно. Чего он там нового напроповедовал?

– Говорит, мы, с нашими гнилыми языками недостойны земли, на которой живем, что духи опять недовольны нами. Еще сказал, что если кого увидят на земле диких племен, тот жить там останется.

– Надеюсь, его первым туда отправят.

– А что за земля диких племен, это те, что справа от синей реки? – спросил Фабрис.

– Это за озером, к северу. Раньше там жили дикари… лесные племена. Это земля их предков. А сейчас там уже никого нет, все ушли. – объяснил Хултерн. – Там все кругом проклято, от озера до края земли.

– Вот этот оттуда как раз. – кивнул Дарн, указывая на старика. Старик сидел так, как будто его разговор никак не касался, ни в глазах его, ни в лице не было никаких эмоций. – Один из последних остался, кто еще жил там. Сам уже не помнит, может и врет, что жил.

– А почему они ушли с этой земли, из-за демонов? – спросил Фабрис.

– Нет. Демоны их не трогают. Мы сами выгнали их оттуда. – Ответил Хултерн. – Тогда эти земли только заселялись, жить рядом с дикарями никто не хотел… кого смогли, убили, часть ушла к горам. Сейчас осталось несколько племен, только никто не знает где и сколько. Может уже и нет никого. К нам заходят, иногда, пара шаманов, живут здесь где-то в лесу, но больше никого не видно.

– Ты, говорят, ходил в долину духов? – спросил Дарн, как только Хултерн договорил.

– И кто же говорит? – усмехнулся Фабрис. Этот вопрос ему уже надоел.

– Все говорят.

– Я ходил в горы, к северным ледникам. Долину духов я обошел с востока по ручьям.

– Хорошо сделал, что обошел.

– И что там в горах, что ты там видел? – спросил Хултерн.

– Ничего. Я прошел с востока вдоль реки по тропам, потом, где кончается лес, поднялся на хребет и пошел на север к перевалу. Думал, что спущусь в долину, к леднику, но еда уже кончалась, а дичи нет…. Да и что мне там искать, во льду. Вдоль реки еще были следы зверей, но за первым перевалом уже не было ничего, только лед и камни.

– Тебе повезло, что только лед и камни.

– Я шел туда не ради камней, так что не стал бы звать это везением…. Я как раз надеялся, что наткнусь уже на какое-нибудь проклятье, которыми меня здесь пугают, только все, похоже, безнадежно. Я слишком везуч.

– В ту сторону, теперь, никто не ходит. Я даже не знаю, был ли там хоть раз кто из живых, все боятся севера. Не хотят никого там тревожить.

– Я думал, запрещено ходить только в долину духов.

– Никто уже не помнит, что здесь запрещено, а что не запрещено. Все знают только, что севера надо бояться, а юг надо ненавидеть, вот и все, что мы знаем. В моем детстве никто не говорил про землю диких племен, как про проклятое место, была только долина духов. Туда ходить было нельзя, но дальше на север можно. А теперь уже никуда не иди дальше синей реки, – все кругом проклято…. Наши прадеды лили кровь за эти земли, верили в лучшее, а мы, теперь, сами себя изживаем, сидим, как крысы в норах. Скоро под землю зароемся, чтоб только никого не тревожить.

– Все это из-за демонов?

– Да.

– А откуда они взялись? Что случилось, что теперь здесь все проклято?

– Это уже никто не скажет, что случилось. Все тысячу раз переврали, так что один черт, теперь знает, что случилось. Сейчас говорят, что ничего и не случалось, что демоны это духи леса, что они нам не врагами, а наоборот, оберегают деревню. Пропал в лесу – значит, сам виноват. А лес прав. Неправ всегда только человек.

– Тебе лучше просто так нигде не бродить, – добавил Дарн. – Не пропадешь в лесу, так пристрелят. Ортри тебе так просто ходить здесь не даст.

– Ходить на север?

– Да. Говорят, он поставил в лесу людей с ружьями. Должно быть братья Хоранер, больше б никто не пошел. У этих мозгов меньше, чем у белки, ждать можно чего хочешь. Кто знает, кого они там ждут.

– Если Ортри что-то не нравится, то почему не скажет? Никто ничего не говорил мне про все эти проклятые земли, только про долину духов. Да и то, говорил не Ортри, он сам не сказал мне ни слова.

– С людьми здесь не говорят. Если ты жив, значит ты прав, если мертв, то не прав. Вот и все слова. Ортри злится не из-за того, что ты бродишь по лесу, его злит, что ты не боишься там бродить. Боится, что ты откроешь, что там ничего нет в этом чертовом лесу и что бояться здесь нечего. Этого он не допустит.

– Это все из-за его жены?

– Да. Может быть и нет, но, скорее, да. Пока есть все эти духи и заветы, он чист перед ней, но если окажется, что в лесу никого нет… Посмотрел бы я тогда, что станет с его волчьей рожей, если так окажется. Он и Стейна боится от этого, не из-за своих заветов, а из-за себя самого.

– Тогда понятно, с чего все это. Ладно, черт со всем этим… Я еще вот что хотел спросить. В последнее время мне начинает казаться, что для общего блага и спокойствия мне стоило бы уйти на восток. Лес один и тот же, что водится здесь, должно жить и там…

– А что там, на востоке?

– Не знаю, я как раз и хотел об этом спросить. Я только слышал, что там есть какие-то озера, в предгорье, миссис Арнье говорила о них. Если бы там еще жили люди, может и стоило бы перебраться в ту сторону, возможно, многим здесь от этого стало бы спокойнее…

– Спокойнее? Здесь уже до того спокойно, что не каждый раз помнешь, что еще жив.

– Спокойно будет в земле, а жизнь – это не спокойствие, это жизнь… – поддержал его Хултерн. – Не буду говорить за всех, но многие рады, что ты здесь есть. Не все, но… кто-то должен был всколыхнуть это болото. Я только не понимаю зачем тебе все это…

– За себя я не боюсь. Не хочу только, чтобы кто-то пострадал из-за меня, вот и спросил.

– Если ты хочешь знать, что мы думаем, то никто не против, что ты здесь, – ответил Хултерн.

– Я даже рад этому, – добавил Дарн.

– Ветер дует лишь тогда, когда время прийти дождю, – проговорил из-под навеса Вонглу, все также продолжая смотреть вдаль. Там, где раньше был только туман, стали прорисовываться очертания стоящего за озером леса, мир медленно становился прежним.

28

Лия шла по лесу, когда сзади нее, за соснами, показался силуэт человека. Лия знала, что за ней идут. Она пришла сюда только потому, что надеялась, что за ней будут идти, и надежда ее подтвердилась. Человек шел позади нее в трехстах шагах, скрываясь за деревьями и холмами, но в этом месте деревья и холмы были редким, это помогло Лии заметить его. Выбрав момент, она скрылась за соснами, что стояли вдоль ручья, и стала ждать.

Человек, что шел сзади, остановился. Лия присмотрелась. Различить лицо человека было сложно, его скрывала тряпка, но по его одежде, по тому, как он стоял и по ружью, что он держал в своих руках, Лия поняла, что пришел он сюда из деревни. Они оба пришли сюда из деревни. Лия завела его сюда, потому что у нее был план, и как только человек, что стоял позади нее, обернулся, она перебралась к ручью, где ее полностью скрывал кустарник и затаилась.

Человек остановился, огляделся по сторонам. Какое-то время он стоял неподвижно, словно почуявший приближение охотника зверь, но потом поправил на плече ружье и медленно пошагал дальше, в ту сторону, где только что стояла Лия. Походка его была медленная, уверенная. Он шел так, как ходят только те, кто уверен в том, что ничего в этом мире не причинит им зла. Когда он поравнялся с кустарником, Лия приготовила нож, который все это время был у нее за поясом. Она не чувствовала ни волнения, ни страха, ей владела одна лишь злость. В тот момент, когда человек оказался к ней спиной, она бросилась к нему и, прежде чем он смог обернуться, приставила к его горлу нож.

Человек, что шел за ней, не сопротивлялся, он замер, руки его все так же сжимали ружье, но он не проявлял никакого стремления воспользоваться им. Продолжая удерживать нож, Лия сорвала с него повязку.

– Зачем ты идешь за мной, Рогдар? – проговорила Лия. Злость заливала ей глаза, но она не позволяла ей завладеть собой, рассудок ее был чист, движения выверены.

– Я ни за кем не иду, – ответил Рогдар.

– Не ты, не твои братья просто так сюда бы не пошли. Вы все боитесь. Мне плевать на всех вас, я вас просто презираю, так что незачем скрывать.

– Я и не скрываю. Ортри сказал следить за тобой.

– Я знаю. Не понимаю только, что такого Ортри наговорил, что вы согласились стать его псами.

– Умный пес лучше глупого человека. Можешь убрать нож, я тебя не трону.

– Я хотела привязать тебя к сосне, также, как вы сделали это в прошлый раз со мной. Но я уже не хочу этого. Просто хочу сказать, что в следующий раз лучше пристрелите меня, как говорил Ортри. Это будет честнее.

– Никто не хочет тебе зла.

– В прошлый раз я выжила только благодаря Рулу. Хотя, смерть здесь не зло, зло, как раз, жизнь, так что, все правда, – никто не желает мне зла.

Договорив, Лия убрала нож и отошла в сторону, ей все стало мерзким. Лес, стоящий напротив человек, хмурые облака, что висели сверху свинцовыми глыбами – все это было частью ее мира, но она больше не хотела жить в этом мире. Рогдар накинул ружье на плечо, встал рядом. Лицо его уже не было настолько самоуверенным, оно было холодным, бесчувственным. Губы под густой бородой не искажала ни одна хоть сколько-нибудь значимая эмоция.

– Мы не связывали тебя. Я ничего такого не знаю.

– Тогда кто привязал меня? Там было три человека, меня поймали, когда я шла по Волчьему ручью, оттащили к озеру и привязали. Хочешь сказать, это были не вы?

– Мы бы туда не пошли.

– Но кто-то же пошел.

– Похоже, это был кто-то еще. Не из деревни.

29

Вечер дня Элинфиды должен был закончится общим костром, который разжигали на берегу озера, Фабрис узнал об этом лишь под вечер, но без всяких сомнений решил идти туда. Особого выбора у него не было. Он мог остаться в комнате, где каждый дюйм пространства осточертел ему, мог пить виски, смотреть в окно и ждать, когда уже, наконец, наступит завтра, но мог и не оставаться. Он мог провести вечер с людьми. Мог сделать то, чего так давно не делал – оказаться в месте, где не только он один настроен неплохо провести вечер.

Когда на улице стало достаточно мрачно, Фабрис погасил огонь в комнате, и подошел к окну. Кругом стояла полная тишина. В руке Фабриса был самолетик, сложенный из карты, что он рисовал последние дни, он замахнулся и пустил его вдаль. Легкий ветер, что дул с юга, подхватил его и пронес над всеми домами, что стояли перед озером, и лишь достигнув воды самолетик спикировал вниз.

– Буду считать это за свою первую удачу здесь, – усмехнулся Фабрис.

Вечер был теплым, по местным меркам даже душным, так что перед выходом на улицу Фабрис почти не одевался, лишь накинул рубашку, что всегда висела на входе. Эта рубашка досталась ему от отца. Он не был ученым и, даже, не стремился им стать, всю жизнь он выращивал кукурузу и отличался от других людей разве только тем, что почти двадцать лет смог проходить в одной шляпе, но все же он был лучшим человеком, которого знал Фабрис. Его рубашка давала Фабрису уверенности в себе, вселяла надежду. Уверенность и надежда едва ли пригодились бы ему в этот вечер, но так как день был особенным, Фабрис хотел оказаться на улице именно в этой рубашке.

Сначала Фабрис шел к берегу. Он не знал, где все будет происходить и шел наугад, по той улице, по которой всегда ходил, когда хотел оказаться на берегу. Не люди, что попадались по пути, не очертания домов, не исполнившееся красно-оранжевым огнем небо не вызывали в этот вечер в нем ровно никаких чувств, все это уже стало обычным. В мыслях его настала тишина. Но в тот момент, когда он проходил мимо церкви, черные стены которой блестели в пламени закатного огня лиловыми отблесками, тишина эта оборвалась. Фабрис, сам не понимая с чего, решил, что должен найти мистера Мона, должен заглянуть в его источающие проклятие всему живому глаза и переговорить с ним. О чем он может с ним переговорить и как это связано с горбатым силуэтом церкви, Фабрис не знал, но едва мысль эта промелькнула в его голове, он твердо решил, что зайдет в церковь.

Он зашел на порог, постучал. Как это было всегда, стук этот не нашел никакого отклика, за дверью не послышалось ни звука, лишь старый пес, что лежал у крыльца, приподнялся на лапы и посмотрел на Фабриса жалобными глазами. Фабрис и не надеялся, что дверь ему откроют, он лишь решил постучать. Если его пустят, он войдет, если нет – то нет. Подождав несколько мгновений, он спустился с порога и уже хотел продолжить путь к озеру, искренне не понимая, какой дьявол завлек его сюда, но в этот момент дверь открылась. Более того, из открытой двери вышел не Риг, появление которого в дверном проеме было не таким уж и редким явлением, в этот раз оттуда появился сам Мистер Мон. Лицо его было болезненно-бледным, прищуренные глаза сияли злобой, не говорить с ним, не, хотя бы, попасться ему на глаза не захотело бы ни одно разумное существо. Но Фабрис уже стоял перед ним, отступать было поздно.

– Мистер Мон, – поприветствовал Фабрис, стараясь как это возможно скрыть свою бесполезную здесь привычку улыбаться. – Я как раз хотел Вас найти, зашел, думал Риг скажет, где Вас искать.

– Зачем я тебе? – отозвался мистер Мон. Голос его был не более приятен, чем его вид. Увидев Фабриса, он не стал останавливаться, он продолжил идти вниз по переулку, который вел к озеру. Все черты его говорили о том, что не говорить с Фабрисом, не терпеть его присутствие рядом, он не настроен. Фабрис пошел за ним.

– Я хотел только сказать, что если мой поход на север противоречит вашим законам, или чьим-нибудь еще законам… или, может быть, каким-нибудь моралям, то ради этих моралей я готов отказаться от походов туда. Мне кажется, всем было бы гораздо лучше, если бы я знал заранее, куда здесь можно соваться, а куда нет.

– С чего ты взял, что кому-то здесь есть до тебя дело?

– С того, что у меня есть глаза и уши.

– Что толку с ушей, если нет мозгов… Здесь нет такого места, где тебе были бы рады. Здесь нигде и никому не рады, не тебе, не мне. Хочешь порадовать людей – проваливай на юг или просто где-нибудь исчезни. А все остальное одно и тоже.

– Я просто слышал, что именно Вас не совсем устраивает то, что я ходил на север.

– Ходи где хочешь, мне плевать на тебя. Может кому-то и не плевать, но мне точно плевать, так что передо мной можешь не объясняться. Объяснения нужны тем, кто хоть чего-то понимает, не ты, не я ни черта здесь не понимаем и никогда не поймем, так что толка от наших слов нет. Может быть когда-нибудь, когда мы умрем и слуги тьмы бросят нас гореть в огонь, нам что-нибудь и объяснят, а пока что, нам как собакам нужно хвататься за кость, когда ее кинули и бежать прочь от палки, когда ее взяли. Что касается границ, если ты еще живой, значит ты их не переступил.

– Мне кажется, то, что я здесь делаю, не бесполезно. Всем здесь было бы не лишним разобраться, что творится вокруг. Узнать свой край, свою историю…

– Ну и что, ты разобрался?

– Нет.

– Ты думаешь здесь никто не пытался разобраться до тебя? Таких как ты было много, все, теперь в земле.

– Разве это что-то меняет?

– Для меня да, меняет. А на тебя мне плевать.

– Вы спрашивали про Стейнбъерна в прошлый раз. Я и вправду его видел. Живого.

– Я знаю, что ты его видел.

– Ну а это, разве ничего не меняет?

– Что бы здесь не менялось, нас всех это не касается. Сегодня ночь Элинфиды, весь этот разговор не для этого дня, так что ступай, куда шел, мне не хочется с тобой говорить. Все собираются веселиться, можешь тоже идти со всеми, кто знает, будет ли здесь для этого еще хоть один повод.

30

Костер, пламя которого плясало по берегу наравне со светом тлеющей зари, горел недалеко от маяка на каменной косе. Фабрис увидел его сразу же, как вышел на берег. Какое-то время он стоял у воды и смотрел вдаль, словно ждал от вечернего неба ответа. Застывшая над гладью воды безмятежность привлекала его гораздо больше, чем праздник. В этой безмятежности он видел соответствие себе. Так же, как и холодная даль, он в этот вечер был пуст, бессмысленен, бесполезен, без своей работы он был не человеком, а только тенью, которая лежала поверх камней без всякого смысла и назначения. Кто он, зачем он стоит здесь? Если он ищет людей, то почему не идет к ним? Если ищет демонов, то почему не идет к демонам? Ему, вдруг, вспомнилось обещание, что он дал лесу.

– Смешно. – проговорил он себе под нос. Все это было нелепым, глупым. Месяц назад он не придал бы этой истории никакого значения, лишь посмеялся бы над своей глупостью. Но сейчас ему не хотелось смеяться. Чем дольше он жил здесь, чем дольше ходил по лесу и вглядывался в даль, тем меньше ему хотелось смеяться. Он бы и вовсе не хотел теперь думать об этой истории, тем не менее, мысли о бессмысленности бытия в его голове сменились именно мыслями о Лии. Он почувствовал, что, если бы у него был выбор провести этот вечер с ней или с демонами, за которыми он ехал сюда больше двадцати дней, он бы едва ли смог с этим быстро определиться. Лия была ничем не хуже Демонов. В ней были все та же мистика, все та же неприступность, все та же снисходительность к стараниям Фабриса сблизиться. Точно так же, как и о демонах, он не знал о ней ничего. Даже после двух встреч с ней он не приблизился к ней ни на шаг, она все так же была лишь птицей, что кружилась в синеве неба и не оставляла от себя на земле даже тени. Но все же, в сердце Фабриса для нее уже было отведено особенное место. Он знал, что все это лишь глупые мысли, вызванныебездельем и сменой погоды, но сейчас, стоя на берегу озера, он не хотел отогнать их. Ему хотелось лишь смотреть вдаль и бессмысленно улыбаться, наслаждаясь всеми трагедиями мира.

Вечерняя церемония началась с того, что женщины и девушки, которые в этот вечер украшали головы венками и одевались в белое, запустили в воду сплетенные из соломы кораблики. В каждом кораблике горела свеча. В этот вечер по озеру прогуливалась богиня, которая лишь один раз в году спускалась на землю, все это было для нее. Та девушка, огонек которой богиня вплетет себе в косы, должна была обрести в этом году любовь, а вместе с ней и счастье, так что каждая девушка старалась, чтобы именно ее огонек был особенным. Претендентов на счастье было много. Когда солнце коснулось горизонта, и небо окрасилось в красно-оранжевые цвета, все озеро заполнилось огоньками.

Весь день мужчины сносили с деревни в кучу старые бревна, ветки и прочий деревянный хлам, от которого хотели избавиться. Когда солнце скрылось, все это подожгли. Пламя костра взвилось в небо на десяток шагов, а его искры было видно даже из деревни, в которой в этот день было особенно пусто. У костра собралась большая часть жителей. Каждый, кто подходил, должен был бросить в огонь что-то свое, внести свой вклад в буйство пламени, зажженного во славу богам.

Когда Фабрис дошел до костра, пламя было уже не таким жарким, а свет его не таким ярким, как в начале. Люди сидели вокруг на камнях и траве, девушки с одной стороны костра, мужчины с другой. Никто не говорил. Кто-то смотрел на костер, кто-то в даль, где висело закатное зарево, огонь которого растекался по глади озера и всему северному краю небосвода. Перед костром сидел старик с разрисованным белой краской лицом, – он перебирал струны замысловатого инструмента, звон которого был едва слышен за треском костра. Примерно так Фабрис все себе и представлял: было красиво, таинственно и безрадостно. Взгляд его пробежал по всем, кто здесь собрался: людей оказалось много, некоторых из них он уже знал, кого-то видел впервые. По большей части это были мужчины, но девушек, белые силуэты которых горели на фоне тускнеющего неба, оказалось тоже достаточно много. Лии среди них не было. В этот же миг, как Фабрис определил это, он понял, что пришел сюда не из-за праздника и не из-за терзавшего его весь этот день безделья, он оказался здесь лишь из-за нее. Без нее все это было бессмысленным. Она была для него пламенем, горящим в ночи, а сам он был мотыльком, который погибнет, едва коснувшись этого пламени, но все же не может противостоять влечению.

– Стоит один день посидеть без работы, и вот к чему ты скатываешься, – усмехнулся про себя Фабрис. Среди сидевших у воды людей он различил Дарна, рядом с которым сидели еще двое мужчин. Ни одного из них Фабрис не знал. Лица всех трех были угрюмыми, вид неряшлив, глаза налиты бессмысленной тоской. Фабрис бросил на камни рядом с Дарном свою куртку, что носил все это время в руке, сел.

Дарн посмотрел на него, но ничего не сказал. Фабрис тоже не стал ничего говорить, он решил не противоречить царившей здесь тишине.

– Брось что-нибудь в огонь. – проговорил Дарн спустя какое-то время. По нему чувствовалось, что он смертельно пьян. Сам он сидел как каменное изваяние, по виду которого было нельзя определить даже жив ли он, но глаза его выдавали. Глаза его были живыми и бессмысленными.

– Мне бросить дров? – переспросил Фабрис.

– Дров и без тебя кинут. Нужно что-то свое, как дар огню. Что угодно.

Фабрис порылся в карманах – там нашлось только несколько монет, карандаш и записная книжка, которую он носил везде, куда бы ни шел. Местные боги не вызывали у него особенной симпатии, так что жертвовать им ничего из этого он не хотел.

– Оторви листок, – помог Дарн.

Фабрис пролистал записную книжку, чтобы решить, что именно из нее принести в жертву. Там были путевые заметки, бухгалтерия, несколько зарисовок, которые он сделал еще по дороге сюда. На последних листах были названия деревень, что попадались по пути. Он пролистал все два раза и остановился на одной из зарисовок, на ней изображался человек, который стоял между деревьев и смотрел, как казалось Фабрису, на небо. Нарисован он был отвратительно. Фабрис вырвал лист и опустил вниз, чтоб пламя костра лучше осветило рисунок.

– Кто это? – спросил Дарн.

– Я, – ответил Фабрис.

– Похож.

– Разве?

– Да. Что-то есть. Ты что, сожжешь?

– Да. Нарисую нового. Этот мне разонравился.

Фабрис встал, подошел к костру, жар которого обжигал даже в трех шагах от него, и бросил листок в огонь. Клочок бумаги исчез в одно мгновение. Фабрис даже не успел заметить пламени, которое породи его дар богам, листок просто исчез, перестал существовать, не оставив от себя даже пепла.

Музыкант, что все время до этого играл одну и ту же мелодию, переменил игру, теперь мелодия стала чуть более громкой и чуть менее меланхоличной. При желании, под нее можно было даже станцевать или, хотя бы, задуматься о чем-нибудь менее депрессивном. Этим Фабрис и решил заняться. Он решил, что непременно напьется и забудет все до одной мысли, что весь день копошились в его голове. Что бы в этот вечер не случилось с ним, оно не будет связано ни с демонами, ни с Лией, ни с одной из других сюрреалистичных натур, из общения с которыми нельзя извлечь ничего, кроме отчаяния и головной боли.

Но когда Фабрис сел назад, и уже готов был приступить к выполнению своего плана, взгляд его зацепился не за бутылку, что стояла на камнях рядом с Дарном, он зацепился за белую фигуру, что в это время шла вдоль берега. Это была девушка. Рассмотреть ее лицо было невозможно, но одного того, как она шла, как развевалось ее платье, было достаточно, чтобы сердце Фабриса забилось. Это была Лия. Почему она пришла сюда только сейчас, спустя два часа после начала, он не знал. Может с ней что-то случилось. А может она была такая же, как он сам – приходила лишь тогда, когда удавалось договориться со своим внутренним демоном. Так или иначе, ее появление возродило в нем интерес к происходящему: он словно только сейчас заметил все, что происходит вокруг. Рассмотрел лица сидевших здесь людей, пламя огня, вслушался в мелодию, что продолжал наигрывать старик. Все, что минуту назад казалось ему бессмысленной тоской, в один момент стало магическим, невероятным, во всем появилось какое-то особенное значение.

– Сегодня день, когда все прощаются со старым, – проговорил Дарн, словно он тоже только сейчас рассмотрел рядом с собой Фабриса. – Нужно вспомнить, что было в году. Отпустить. Чтоб завтра уже быть новым.

По лицам людей Фабрис определил, что ничего хорошего в этом году у них не случилось. Он попытался вновь отыскать Лию и нашел ее у воды – она запускала свой кораблик. Все другие кораблики уже давно скрылись вдали или погасли, так что кораблик Лии зажегся над водной гладью единственным огоньком, он был словно первая звезда, оглашающая приход ночи.

– На, – вновь отвлек Фабриса от мыслей Дарн. В этот раз он протянул ему флягу. По запаху Фабрис понял, что именно ее содержимое привело Дарна в то состояние внутренней невозмутимости, в котором он сидел здесь. Фабрис взял флягу, отхлебнул. Напиток был отвратительным. Предложи его Дарн пару минут назад, Фабрис может даже и обрадовался бы такому предложению, но сейчас ему уже не хотелось пить, хотелось смотреть на все трезвыми глазами, чувствовать, понимать.

– Сегодня никто не спит, пока солнце снова не вернется, проговорил Дарн. – Все веселятся…. А с солнцем уже все начнется заново… год начнется.

Лия прошла мимо костра и села вместе со всеми девушками. Взгляд ее глаз, взволнованный и холодный, на одно мгновение скользнул в ту сторону, где сидел Фабрис, но почти сразу она отвернулась и уже больше не смотрела в его сторону. Она была грустная и очаровательная, словно блеск весенних звезд над безжизненной пустыней.

Что нужно вспоминать, плохое или хорошее? – Спросил Фабрис Дарна. Он вернул ему флягу, откинулся на спину. Над ним горело несколько тусклых звезд, свет которых пробивался сквозь раскрашенные в лиловый цвет облака. Было красиво и тепло. Может быть, было даже слишком красиво и слишком тепло. От всего этого Фабрису хотелось мечтать, а каждый раз, когда он начинал мечтать, в мысли его обязательно проникали девушки, проникало желание быть таким же, как все вокруг, – глупым и обыкновенным. Напиток, что огненной струей растекся по телу Фабриса, сделал свое дело – он обмяк, ему стало хорошо и легко, словно все существующие в этом мире проблемы больше его не касались. Он лежал на камнях под расцветшими в огне заката облаками, сзади него колыхалась водная гладь, впереди, за костром, сидела Лия, взгляд которой был прекраснее всего земного.

– Вспоминай, что есть, – ответил Дарн. – Можно сначала плохое, чтоб потом не вспоминать. Или, может, лучше сразу его не вспоминать, к черту все плохое. Я вот ничего не вспоминаю. Вспомнить есть чего, только к черту, что прошло, то прошло.

Фабрис попытался вспомнить что-нибудь, что было уместно для этого дня и для этого места. Ему вспомнились дни, когда он готовился к поездке. Тогда он еще смотрел на это как на невероятное приключение в дикий мир, полный хищных животных и первобытных дикарей, видел себя храбрецом, который в одиночку пройдет путь от южного берега до северных льдов. Сейчас все уже было не столь однозначным. Сейчас Фабрис трезво видел, что если бы не спор с географическим обществом, он бы ни за что не оказался здесь, на краю мира, ни за что бы не захотел проделать этот путь, ни за что бы не поверил в существование демонов. Он лежал у этого костра только потому, что любил беспочвенно спорить и бездумно обещать. Но он ни о чем не жалел. Не жалел тогда и, тем более, не жалел сейчас, когда жалеть о чем-либо было бесполезно. Сейчас он даже был счастлив, что оказался здесь. Сразу же за этим воспоминанием, он вспомнил первую встречу с Лией, когда она вывела его из леса, вспомнил взгляд ее холодных глаз, вспомнил все ее слова. О чем бы он ни думал в этот вечер, все рано или поздно сводилось к ней.

– Чертов человеческий организм, – усмехнулся про себя Фабрис. Ему было смешно следить за происходящими в себе переменами. Он был счастлив. Счастье это он сам себе только что и придумал, оно состояло только из его домыслов, глупых размышлений, и незамысловатого химического процесса, что протекал в его организме по воле животных инстинктов, но он не старался от всего этого отделаться. Напротив, он всецело отдался той пучине безрассудных грез, куда его затягивало, бросил весла и доверился течению. Он знал, что уже завтра, а может даже уже сегодня все это вновь покажется ему полнейшей глупостью, что, как это случилось сегодня с рисунком, он захочет вырвать этот вечер из жизни и бросить в огонь, но все это будет потом. А сейчас, он был счастлив, полон и воодушевлен, все остальное было не важно.

Со стороны деревни пришли еще двое мужчин, один из них принес с собой деревянный бубен. Он сел на землю рядом со стариком, размял руки и начал медленно отбивать ритм. Мелодия, которую наигрывал старик, обрела новое звучание, она стала более ритмичной, более жизнерадостной. Пламя костра, терзаемое легкими порывами налетавшего с озера ветра, билось в одном ритме с этой музыкой, весь мир медленно сливался в один танец.

– Вставай, – подсказал Дарн Фабрису.

Фабрис огляделся: все вокруг стали медленно подниматься. Люди сходились вокруг костра в кольцо один край которого был у самой воды, а другой огибал пару лежащих у костра каменных глыб.

Фабрис медленно поднялся. Его ноги затекли, так что встал он настолько прямо и уверенно, на сколько мог. Голова его кружилась от выпитого зелья и накопившейся за день усталости, но смотрел и мыслил он твердо.

– Теперь бери кого-нибудь за руку. Девушку, – вновь подсказал Дарн. Сам он стоял неподвижно и смотрел куда-то сквозь все, словно воткнутый в землю деревянный истукан.

– Любую? – Спросил Фабрис.

– Кого хочешь, того и бери. Хотя нет. Это потом брать девушек, сейчас всех, кого хочешь бери. Да ведь? – ткнул Дарн одного из своих угрюмых приятелей. Тот кивнул. Ткни его Дарн еще раз, он, может быть, и упал бы, но одного тычка для этого, пока, было недостаточно.

Спустя несколько мгновений, все собравшиеся образовали вокруг костра кольцо и стали медленно двигаться по ходу солнца. Девушки запели песню. Слова ее Фабрис почти не различал, это был старый язык, напетый старым говором, но одно он почувствовал точно – песня эта о любви. Все песни о любви всегда звучали одинаково. Песня, которую пели здесь, была не самой веселой, она звучала тихо самозабвенно, как песня первых весенних птиц. Она была похожа на замершие в небесной темноте облака, что горели в закатном огне, на дрожащую водную гладь. Каждое слово этой песни было созвучно с тем, что в это время рождалось в душе Фабриса.

Сделав три оборота вокруг костра, кольцо разомкнулось. Девушки встали в отдельный круг, мужчины в отдельный. Теперь они кружились не только вокруг костра, но и друг вокруг друга, следуя тому ритму, что задавала музыка. Песня сменилась. Теперь запел старик, что продолжал играть мелодию. Голос его был низкий и громкий, как и прежде, Фабрис не мог разобрать ни слова. Он мог лишь наслаждаться единением этой песни с тем буйством огня, что, теперь, бушевало не только в центре круга, но и в его собственной груди. Этого было достаточно.

Танец еще несколько раз сменил свою форму, а в конце, когда музыканты вновь сбавили темп, а старик затянул красивую и протяжную песню, Дар ткнул Фабриса в плечо.

– Сейчас будут пары… мужчины выбирают девушку, для танца, – проговорил Дарн. Лицо его чуть просветлело, налилось красками, теперь он походил на живого человека.

Когда все вокруг стали разбиваться на пары, Фабрис посмотрел на Лию, что стояла в стороне за костром. Стояла она неподвижно, словно и вовсе не собиралась во всем участвовать, в глазах ее не было и проблеска радости. Фабрис решил, что пригласит ее. Раз уж он стоял здесь и все было так, то почему бы не сделать шаг навстречу всей этой безнадежной истории, – подумал он. Если уж пропадать, то до конца. Но едва он решился на это, как перед ним возникла массивная спина Хавела, который перехватил руку Лии. Он сделал это так же точно и так же неумолимо, как охотник ловит выстрелом свою жертву. Фабрису он не понравился еще тогда, когда они вместе сидели на веранде, сейчас же, Фабрис и вовсе готов был проклясть мир за его существование.

Так и не решив с выбором пары, Фабрис замер посередине круга. Местные развлечения, что только что казались ему не такими уж и пустыми, вновь упали в его глазах.

– Нам не хватило, давай руку. – хлопнул по плечу Фабриса тот приятель Дарна, что еле стоял на ногах, когда все вокруг уже разбились по парам. Запах от него к этому времени свалил бы лошадь. Фабрис решил, что лучше останется в стороне, но Воберн твердо сжал его руку и затянул в общий круг, откуда уже было не вырваться.

Встав парами, мужчины и женщины вновь стали кружиться вокруг огня, следуя ритму песни. К голосу старика добавились голоса женщин. Танец, что танцевали люди, был незнаком Фабрису, он лишь переставлял ноги в ту сторону, куда шли все, стараясь ни на кого не наткнуться и не споткнуться о камни. Воберн делал это еще хуже – через каждый шаг он был готов повалиться и повалить вместе с собой Фабриса. Сделав оборот вокруг костра, пары сменились. В этот раз Фабрис вновь не смог добраться до Лии, но вместо Воберна ему досталась высокая девушка с темным бесчувственным лицом, что уже было переменой к лучшему.

Через какое-то время, за которое пары менялись еще два раза, один из мужчин сменил музыканта, и в паузе пришла пора выбрать себе новую пару. Фабрис решил в этот раз не упустить Лию. Как только один из молодых людей выпустил ее из своих рук, Фабрис возник на его месте и протянул руку Лии, даже не задумываясь о том, к чему все это должно привести. Он старался просто наслаждаться вечером, что был необычайно теплым, старался перестать быть ученым и хотя бы один миг побыть просто человеком, для которого нет ничего противоестественного в том, чтобы на время лишиться ума или просто наделать глупостей. Но наделать глупостей в этот вечер он не успел – едва Фабрис сделал шаг на встречу Лии, как перед ним возникла Рука Хавела, что в этот момент тоже намеревался пригласить Лию. Хавел схватил его за плечо и отдернул в сторону. Рывок этот был такой силы, что Фабрис повалился на камни, едва не сбив с ног стоявшую рядом пару. Кто-то в толпе засмеялся, кто-то замер. Фабрис, вся рассудительность которого в один миг сгинула в потоке нахлынувшего пламени, в этот же миг вскочил на ноги и уже готов был треснуть Хавела по его угрюмой морде, но его остановили и оттащили в сторону.

– Хватит, – проговорил один из мужчин, что держал его за плечо. Хватка была мертвой, Фабрис попытался вырваться, но почти сразу сдался.

– Ты чужак, тебе нельзя здесь быть, – прорычал Хавел. Он стоял напротив, в глазах его чернела тьма. Он был спокоен и серьезен, словно ничего не произошло. Фабрис отдал бы все, чтобы переломить о его голову одно из валявшихся в стороне бревен.

– Пошел ты к черту. – бросил в сторону Хавела Фабрис. Он не злился. Ему лишь было досадно, что он не успел добраться до Хавела прежде, чем его схватили.

Хавел ничего не ответил. Он лишь усмехнулся, глаза и весь вид его наполнились презрением, с которым, обычно, хищник смотрит на свою жертву. Лия, что какое-то время смотрела на разыгравшуюся сцену, ушла в сторону, Фабрис ее больше не видел.

– Почему же ему нельзя быть? – влез в спор неясно откуда взявшийся Дарн. Раскрасневшееся лицо его, что прежде ничего не выражало, налилось злостью и недоумением.

– Он чужак, – ответил Дарн. Не дожидаясь больше никаких слов, он развернулся и пошел в сторону берега, где прежде исчезла Лия, шаги его были неспешными и уверенными, вид небрежен.

– Не слушай его, – хлопнул по плечу Фабриса Дарн, – Хавел хороший парень, мы с ним вместе рыбачим иногда… иногда здесь у всех может переклинить. Понимаешь, наверное, как это бывает…

– Понимаю. Но надо будет все-равно когда-нибудь дать ему по морде.

– Когда-нибудь дашь. А не время, пойдем…

– Я хотел пригласить Лию на танец… похоже ему это не понравилось.

– Может быть. Да и черт с ними, и с ним, и с Лией, давай найдем тебе другую девушку. Пойдем. Я, если честно, терпеть не могу эту девчонку, она как… какая-то не живая, не настоящая. Смотрит всегда на тебя, как будто ты не человек, а черт знает что.

– Они с Хавелом дружат?

– Что? С Хавелом?

– Да.

– Да черт их знает. Мне все равно, кто с кем тут дружит. Дружат, так пусть и дружат, а ты пойдем, у нас там еще не допито… Солнца еще долго не будет, будем веселиться.

– Ладно, веселиться так веселиться.

Танцы и веселье продолжались всю ночь, лишь когда солнце вновь поднялось над лесом, разлившись желтым светом по долине, все стало затихать. Костер медленно дотлевал, люди расходились. Все вокруг стихло, и слышалось только как плещутся волны о камни, и поют в кронах сосен птицы. Силуэты людей еще виднелись на берегу, иногда даже слышались веселые возгласы, но берег медленно пустел, пиршество людей сменялось пиршеством зари.

Фабрис сидел у костра на камнях и смотрел, как дотлевают несколько брошенных им в угли веток. Рядом спал Дарн, еще несколько человек сидели чуть в стороне. С того момента, как они поссорились с Хавелом, веселиться Фабрису расхотелось, он лишь наблюдал за происходящим, но получать от этого удовольствия больше не мог. Он даже пробовал танцевать с другими девушками, но все это было фальшиво, бессмысленно, как следить за игрой, в которой ты уже проиграл. Но ему не хотелось уходить. Вся его южная натура требовала, чтобы он отыгрался. Он даже не думал, он твердо знал, что отыграется, требовалось только найти способ как можно скорее сделать это.

Когда людей стало совсем мало, он встал с камней, потянул спину и решил пройтись. Куда угодно, лишь бы не в сторону дома. Сон и усталость, которые одолевали его в начале, теперь исчезли без следа, он готов был дойти хоть до края света, лишь бы это избавило его от бесполезных мыслей, что наводнили его и без того тяжелую голову.

Сзади кто-то подошел. Фабрис заметил это еще прежде, чем подошедшие остановились у него за спиной, но решил не оборачиваться и дождаться, что будет.

– Есть ритуал, если хочешь жить здесь, ты можешь его пройти, – послышалось из-за спины Фабриса мужской голос. Обернувшись, он увидел нескольких молодых людей, что стояли позади него, среди них был и Хавел. Все были угрюмыми, пьяными, все смотрели на Фабриса с тем холодом, с которым умеют смотреть только в Хидентаре.

– Что за ритуал? – спросил Фабрис, заранее зная, что интереса до всего этого у него быть не может.

– Ритуал охотника. Посвящение. Если ты его пройдешь, то будешь здесь своим.

– Мне неплохо быть и чужим.

– Никто тебя не заставляет… Сегодня праздник солнца, все, кто хочет быть охотником, проходят сегодня ритуал посвящения. Если ты захочешь участвовать, тебе не запретят.

– И что нужно будет сделать?

– Это решает старейшина. В полдень, к столбу привязываются записки с заданием для участника. Если ты захочешь, там будет и твоя записка.

– Нужно сказать об этом Ортри?

– Нет. Можешь сказать сейчас, что хочешь.

– Допустим, хочу. Что мне нужно будет сделать дальше?

– Выполнить задание до того, как зайдет солнце.

– Ясно. А если не выполню?

– То ничего не произойдет.

Вновь оставшись в одиночестве, Фабрис сел обратно на камни. На улице стало холодно, он застегнул рубашку на все пуговицы, бросил в огонь несколько валяющихся рядом веток. В голове его все опять перевернулось с ног на голову. Он твердо знал, что все услышанное им только что – полная чушь, и что он никогда не ввяжется в подобное, но что-то внутри его, пока что едва различимое чувство, говорило, что все может случиться и по-другому. Так же, как и в случае с Лией, он твердо знал, что не поддастся этому чувству и точно так же знал, что бороться со всем этим уже поздно и почти невозможно.

– Дарн, – дернул он за плечо валявшегося рядом Дарна. Дарн отозвался лишь храпом.

– Дарн! – еще несколько раз дернул его Фабрис.

– Чего? – отозвался Дарн, не поднимая головы и не открывая глаз.

– Мне сказали, что есть ритуал посвящения, ты знаешь, что это?

– Посвящения?

– Да. Нужно взять какую-то записку со столба.

– Записку?

– Да.

– Да… на столбе будут записки, нужно будет посмотреть.

– А что там за ритуал?

– Ритуал?

– Да, там должен быть ритуал, в записке.

– Да ерунда… Так… Увидишь, – промямлил Дарн и вновь затих.

– Ерунда… – проговорил про себя Фабрис. Костер вновь разгорелся, ему стало теплей. С озера налетел холодный ветер, но Фабрису было на него плевать, как и на все существующее в этом мире.

31

– Стейн! – нарушил тишину утреннего леса пронзительный возглас. – Ты где-то здесь, Стейн?

Мистер Мон пробирался по лесу на лошади, что медленно переставляла копыта по мшистым кочкам. Утренний свет еще не успел пробудить в лесу жизнь, все вокруг стояло в оцепенении, слышались лишь хруст веток и скрип седла.

– Хватит прятаться, Стейн. Неужели ты меня боишься? – вновь прокричал мистер Мон.

Голос его был хриплым, глаза красными. Он озирался по сторонам, стараясь разглядеть меж сосен силуэт человека, но лес был пуст и тих, все кругом стояло в полном оцепенении. Он уже не помнил, как оказался здесь. В какой-то момент атмосфера праздника и ощущение собственной бессмысленности вынудили его взять лошадь и отправиться прочь из деревни. Он хотел скрыться от всего этого, забыть все те мысли, что каждый раз приходили к нему с праздником. А вспоминалось ему всегда одно – день, когда демоны пришли за его женой, вспоминалась та безысходность и непонимание жизни, что пришли следом за этим. Тогда он еще верил в справедливость, в добро, верил в силу человека. Тогда еще бывали моменты, когда он считал, что все вокруг подчиняется его воле и нет ничего, что смогло бы этой воле противостоять. Сейчас же, он знал лишь одно – всему рано или поздно придет конец и нет никакой разницы, каким образом к этому концу прийти.

– Стейн! – крикнул он еще раз, искренне надеясь, что никакого Стейна в этом лесу нет.

– Я с добром. Ты должно быть все еще злишься на меня… ты имеешь на это право. Только что толку со злости, толку от нее нет. Я тебя уже давно простил… Слышишь?! Я не желаю тебе зла, даю слово. Я не знаю, как тебе удалось выжить в этом проклятом краю… но я рад за тебя. Если ты и вправду жив, я, может быть, даже готов снова поверить в добро. Слез в этих глазах уже не найдется, но вот свет они видеть еще могут, я уверен…

В стороне послышался хруст веток. Мистер Мон остановил лошадь и вгляделся в даль – ничего, кроме сосен и клочка розового неба там не было.

– Мне ничего от тебя не нужно. Я хочу лишь знать, как сукин сын вроде тебя может ходить живым по этой проклятой всеми богами земле, в то время как хорошие люди и трех шагов живыми по ней не проходят. Где ты? Ты ведь здесь? Не бойся меня.

Он подождал еще несколько мгновений, вдалеке снова раздался хруст, но по-прежнему ничего нельзя было рассмотреть. Мистер Мон вновь направил лошадь вперед

– У твоей дочери все хорошо. Я сам помогаю ей. Ты, наверное, по десять раз в день проклинаешь меня, но у твоей дочери все хорошо только от того, что я ей помогаю. Нам уже пора забыть ту историю, забыть все, что здесь случилось, и жить с чистого листа. Всем нам. Все это не просто, почти невозможно… Но все же я бы хотел, чтобы ты вернулся. Знаешь от чего? Я и сам сомневаюсь во всем, на сколько правильно все это, все, что мы делаем. Я хотел бы надеяться, что все, как мы живем, что в этом нет ошибки, но что-то мне подсказывает, что все куда сложней. Ты думаешь, что только тебе надоело так жить, нет… Нам это уже всем осточертело. Не проходит дня, чтоб мне не стало противно от всего этого, что мы делаем со своими жизнями. Многие бросили дома и ушли на юг. Нам всем не хватает духа, чтобы воспрянуть из всего этого дерьма, в которое нас превратили, а твои слова многое могут поменять. Лес простил тебя. Ты можешь не возвращаться, можешь и дальше прятаться, но ты не имеешь права скрывать от нас то, что видел. Если ты, конечно, не прятался все это время в какой-нибудь норе… Если ты расскажешь мне… я могу пообещать что угодно. Я клянусь. Я сделаю все возможное, чтобы ты смог вернуться в деревню, к Лии. Она нуждается в тебе… Ты ведь сам знаешь заветы, все это возможно.

В стороне снова послышался треск веток, но мистер Мон больше не обращал на него внимания. Он смотрел вдаль, где всходило солнце, лицо его исполнилось покоем.

– Рано или поздно тебе все равно придется вылезти из своего леса, будьте вы оба прокляты! Я знаю тебя, ты слишком гордый, чтобы так просто здесь подохнуть. Только я могу тебе помочь, слышишь! Без меня идти тебе некуда. Ты бы, наверное, с большим удовольствием пристрелил меня… словом, и я всего этого еще не забыл… но твоя дочь все еще живет с нами, и, если тебе плевать на всех остальных, подумай о ней. Нам обоим нужно как-то поменяться. Обен с сыновьями решили организовать лесной караул, лучше им не попадайся. Мозгов у них нет, но ружья есть. Если сделаешь хоть шаг в сторону деревни, тебя пристрелят, даже не пытайся туда сунуться… Я буду время от времени появляться в лесу, если захочешь меня повидать, не упусти шанс.

32

Утро следующего дня началось с приношения даров духам леса. У берега озера был привязан бревенчатый плот, и каждый желающий мог прийти и положить на него свое подношение, тем самым отдав дань той многовековой традиции, которая, по мнению местных жителей, помогает им бороться с холодом и неурожаем. Все это было не обязательным, но учувствовали все. Проснулся Фабрис поздно, так что в тот час, когда он, миссис Арнье и Амеди пришли к берегу, плот был уже полностью завален дарами. Все это, в основном, была еда. Ни с кого не требовали сверх того, что человек мог дать, тем не менее, никто не жадничал, и плот был заставлен не только мешками старой муки, тут был и сыр, рыба, была выпечка, которую Фабрис не всегда мог найти в деревне даже за деньги.

– Прожорливый у вас лес. – проговорил Фабрис. Голова его болела, он не выспался и был разбит, но все же не смог отвязаться от этого противоречащего всему его естеству ритуала. Он решил, что подарит духам виски. Зачем виски может понадобиться им, а самое главное, из каких стаканов духи будут его пить он не думал, лишь надеялся, что все это встанет хотя бы кому-нибудь поперек горла и не пропадет зря. Он составил на плот пару бутылок, усмехнулся.

– Мы делаем это каждые три месяца, – проговорила миссис Арнье, избавившись от своей ноши и вернувшись к Фабрису. Она как раз была из тех, чье подношение скорее было призвано погубить духов, чем их порадовать – она отдала им мешок прошлогодних сухарей. – Взамен лес избавляет нас от врагов и посылает дожди и пищу.

– И кто же ваши враги, от которых он вас избавляет?

– Этого никто не знает, кто. Порою кажется, что лес избавляет нас от нас же самих.

Когда плот полностью загрузили, двое мужчин с веслами привязали к нему лодку и влезли на настил, встав по краям. Им предстояло отправить духам их добычу. Медленно, усилиями двух весельщиков и нескольких мужчин на берегу плот оторвался от берега и направился на север, где над блестящими в свете солнца соснами и горными хребтами начинали собираться облака.

– Плот отвезут на другую сторону озера и оставят там, чтобы духи могли забрать свои подарки, – объяснила миссис Арнье.

– Там ведь начинается страна духов, верно?

– Я не знаю, что там начинается. Что бы там не начиналось, мне до этого нет дела.

– Духам повезло, что они живут не на юге. Нам не хватило бы суеверности, чтоб собрать такую телегу. А если бы и хватило, все разворовали бы еще до того, как дары добрались до демонов. Наверное, от этого у нас и нет никаких демонов.

Миссис Арнье ничего не ответила. Фабрис обратил внимание, что она в это утро менее разговорчива, чем всегда, но решил не придавать этому значение. Все это были только мелочи, тогда как ему этим утром было не до мелочей.

– А что Вы отправили духам? – спросил Амеди.

– Ваши духи слишком угрюмые, я отправил им эликсир счастья. – ответил Фабрис.

– Вы хотите сделать их веселыми?

– Да, было бы неплохо…

– А зачем?

– Зачем… Если честно, я не знаю зачем. Не знаю, как это устроено в жизни, в науке почти ничего не знаешь наперед, можно лишь экспериментировать. Будем считать, что это мой эксперимент.

33

Празднество в честь дня солнца началось с самого утра. Центральную площадь украсили разноцветными лентами и вытканными на полотнах руническими символами, большая часть которых символизировала солнце, остальная же, как смог выяснить Фабрис, сулила миру вечное процветание. Там же, на площади, с самого утра проходила ярмарка, и были накрыты столы, где любой желающий мог угоститься простыми блюдами вроде вяленой рыбы, выпечки и травяного чая. Праздником все это назвать было сложно: под яркими украшениями и нарядами скрывались все те же угрюмые лица, что наполняли эти улицы и прежде, Хидентар был тих и сдержан, как наряженная в пышные одежды каменная глыба. Но разница все же была очевидна – улицы, что почти всегда были пусты, в этот день наполнились людьми и красками. Всюду резвились дети, перед домами сидели старики, вокруг торговых лавок выстраивались очереди. Перед храмом, где прежде даже ветер боялся нарушать тишину, весь день стояли музыканты. Фабрис смотрел на все это и никак не мог понять, рад он видеть Хидентар таким, или нет. Он уже успел полюбить его серым и безлюдным, успел свыкнуться с тем, что люди здесь мало чем отличаются от камней, из которых сложено все вокруг.

Все утро он провел в сомнениях. Он все не мог решить, идти ему к столбу, срывать оттуда этот чертов листок со своим именем, или не срывать. Пойти туда значило окончательно свернуть со своей тропы и нырнуть в очередную пучину страстей, что разворачивалась вокруг него, значило предать свои ценности, которые, прежде, были ему дороже любых чувств и желаний. Не идти же туда значило предать себя и свою свободолюбивую натуру, которая никогда ни пред чем не желала отступать. Как разрешить этот вопрос он не знал. Он ходил по площади между лавок и вглядывался во все мелочи, что мог приметить, стараясь найти в этих мелочах подсказку. Он почти наверняка знал, что мир, давший ему этот неразрешимый вопрос, должен дать и ответ.

В поисках ответа он зашел в храм. В этот день было воскресенье, и в храм мог войти любой желающий, не обременяя себя необходимостью пинать сапогом дверь и выслушивать тирады Рига.

Внутри храма было тихо. Сначала, Фабрис решил, что там и вовсе никого нет, но когда глаза его привыкли к темноте, в одном из углов он смог приметить того старика, что вчера встретил на улице и счел за священника. Он сидел на лавке и читал книгу. Как и тогда, на священника он был похож не больше, чем сам Фабрис.

– Помнится, вы сказали мне, что книги Вас не интересуют, – поприветствовал его Фабрис.

– Я говорил, что книги не интересны мне как человеку. Сегодня я священник.

Фабрис заглянул в книгу, что читал мужчина, она была написана все тем же непонятным языком, на котором были написаны здесь все рукописи и заповеди. В библиотеке он этой книги не видел.

– А что это за язык, на котором здесь все написано? Какое-то местное наречие? – спросил он.

– Это язык Вольвгорна, на нем говорили Унгулдуры. Точнее не язык, а шифр, слова те же, что и в общем языке, только пишется все иначе. Сейчас почти никто не знает его, все забыто.

– Понятно. А кто такие Унгулдуры, какое-то воины?

Нет. Сейчас так принято называть воинов, но в начале все это были золотоискатели, бунтари, убийцы… кого здесь только не было. Все, кто шел сюда за новой жизнью звали себя Унгулдурами. Знать этот язык, когда-то, у них значило быть своим. Сейчас его все забыли, от всего прошлого этих земель только книги и остались.

– И чего же хранят эти книги?

– Почти ничего из того, что стоило бы хранить. Здесь сейчас принято думать, что прошлое было каким-то настоящим, другим… так вот книги как раз хранят то, что добра здесь не было никогда. Почти никогда.

– А что тогда там было, в этом прошлом?

– То же что и сейчас. Ненависть, бесчестье, страх… Никто точно не скажет, что было в первые времена, книги здесь всего не хранят… но я думаю, что добро в этих краях не водилось никогда. Были, конечно, и другие времена, про которые не принято говорить плохо, не так давно здесь еще жили по совсем другим законам. Старейшины четырех семей придумали заповеди, законы для тех, кто хочет жить на озерной земле. Хидентара еще не было, все это было озерной землей. Если люди и вправду жили по этим заповедям, то времена эти, должно быть, были и не так плохи… Но все ушло. Тогда как раз все и началось, вся эта чертовщина с духами. Каждый раз, когда человек начинает здесь думать о добре, что-то начинается.

– А разве сейчас здесь не живут по заповедям?

– Живут. Только это уже не те заповеди, что писали старейшины озерного края, тут все уже сотню раз переписали. Каждый новый род пишет историю под себя, всем кажется, что старые истины для новых времен уже не нужны. Я сам не знаю, так что много не скажу, но мой дед, еще застал и другие времена. Он пришел сюда, когда здесь уже было относительно мирно, хотел попытать удачу с золотом… Так вот он говорил мне, что в его время были другие законы, которые сейчас уже все забыты. Началась вся эта история с духами, все перевернулось с ног на голову – добро стало злом, зло добром… Сам видишь, наверное, до чего тут все дошло. Вместо страха перед господом здесь выбрали страх перед дьяволом, и никто не видит в этом ничего плохого, словно все это одно и то же.

– Я успел это почувствовать. Мне уже начинает самому казаться, что от добра здесь лучше отречься…

– Я так не считаю. Добро всегда остается добром, отречься от него значит сдаться. Даже если кто-то решил, что добра не должно быть, это почти ничего не меняет. Не должно быть как раз всего этого… Но людям этого не объяснить. Когда собака приучена к боли, ее уже не отучить, она отгрызет тебе руку, лишь бы не лишиться боли.

– Я как раз хотел спросить Вас об этом. Мне кажется, что я мог бы многим здесь помочь своим делом, прояснить. Но у меня уже такое чувство, что лучше бы мне во все это не соваться, лучше бы закрыть глаза и пройти мимо… Я хотел спросить, что думает ваш бог, на счет всего этого? Если, конечно, у бога здесь есть свое мнение.

– Я не буду ничего говорить тебе за нашего бога. Боги здесь слишком похожи на людей. Я лучше скажу за человека. Есть такая поговорка, что если жалеть снег, то не будешь рад солнцу, так вот отказываться от солнца, чтобы сберечь снег, это не доброта, это глупость. Делай так, как считаешь правильным, а все остальное пусть идет к черту.

– Честно говоря, я удивлен слышать такое от Вас. В этой деревне я слышал много чего, но такого, по-моему, не говорил еще никто.

– Посмотри на меня, чего мне бояться? Я уже слишком стар, чтоб хоть чего-то бояться. Отними у любого человека страх, и он заговорит точно так же.

– Спасибо Вам, за эти слова. Впервые за все время я рад, что зашел сюда.

– Не благодари. Я готов говорить это всем, да никто не готов слушать. Так что спасибо тебе, что зашел.

После церкви Фабрис оказался напротив столба. Что привело его туда он не знал, лишь чувствовал фатальную неотвратимость всего того, что увлекает его во тьму последние дни. В этот день столб был весь увешан бумажками, подписанными с внешней стороны. Бумажек было много. Оказавшись здесь, Фабрис все еще не знал, должен ли он срывать бумажку со своим именем, если она здесь окажется, должен ли участвовать в этом первобытном торжестве, в котором пусть и нет никакого смысла, зато есть ключ к чему-то большему, чем этот смысл. Неотвратимая сила влекла его, и вся его натура, для которой даже смерть не являлась весомым препятствием, требовала поддаться, но он все еще держался. Ум его все еще не знал, зачем ему это. Столб этот, что прежде был не более чем торчащим из земли куском дерева, в этот день стал для него запретным плодом, столь желанным, что даже мысли о демонах и Лии отошли на второй план.

– Это столб Элинфиды – послышался из-за спины Фабриса голос. Почти сразу он понял, что позади него стоит Лия. Все живое в нем вздрогнуло.

– Весь год стоит просто так, и только один день зачем-то, – продолжила она.

– И зачем же? – спросил Фабрис.

– Я не знаю. Я считаю, что зря он стоит всегда. Но многие так не считают.

Фабрис обернулся. Лия стояла позади него, в руках она держала поводья лошади, в глубоких глазах ее сияла черная бездна тоски. Она всегда казалась ему грустной, но сегодня грусть эта читалась в каждом изгибе ее красивого лица, в каждом движении губ.

– Ты, я смотрю, не особенно рада всем этим праздникам, – проговорил Фабрис со своей привычной южной усмешкой.

– Праздновать нужно, когда ты победил. Это праздник проигравших, я не хочу в нем участвовать.

– Тем не менее вчера ты была у костра.

– Да, была.

– Я хотел извиниться, за вчерашнее, это было глупо, приходить туда….

– Здесь все глупо, так что нет никакой разницы, куда приходить. Раньше я любила праздники, на праздник ты всегда веришь в лучшее, даже если знаешь, что оно невозможно. А сейчас не люблю. Наверное потому, что знаю, что лучшего не бывает. По крайней мере здесь.

– Я уверен, что здесь еще все изменится. Все меняется, а то, что кажется безнадежным, меняется еще быстрее.

– Я хотела кое-что подарить тебе, сегодня все что-то дарят друг другу, я решила, что мой подарок достанется тебе.

– Звучит как какой-то подвох.

– Пусть звучит. Просто возьми.

– Ладно…, подарок, так подарок. Я надеюсь, это будет не поцелуй?

– Нет.

Лия достала из кармана подвешенный на веревку камень и сделала шаг к Фабрису.

– Наклонись.

Фабрис сделал, как ему сказала Лия, он наклонился. Лия расправила веревку и надела на шею Фабриса кулон.

– Я даже боюсь спрашивать, что это, – усмехнулся Фабрис. Он рассмотрел камень, что, теперь, висел у него на груди – это был отшлифованный аметист, к одной из граней которого крепилась металлическая окантовка. На нем был нацарапан рунический символ. Фабрис не верил в обереги и прочие необъяснимые для науки способы спастись от неминуемого, но почему-то, этот камень, что попал к нему из рук Лии, не вызывал в нем никаких противоречий.

– Это оберег. Я сама сделала его, – проговорила Лия. Вчера вечером, сбежав с праздника, она долго бродила по берегу озера и думала о той тьме, в которой неизбежно исчезает все, что становится ей не безразличным. Оказавшись у костра и увидев там Фабриса, она почувствовала как раз недостаток того самого безразличия, который был спасением для всех любимых ею вещей и явлений. Может быть и не он сам, но одно его существование здесь пробуждало в ней светлые чувства, веру в лучшее. Он был для нее свидетельством того, что в мире, где все уже сотни лет лежит по своим местам, может существовать и другой порядок вещей, что естество может быть изменчиво, но не менее естественно, а каменные глыбы подвижны. И теперь она боялась. Боялась, что тьма, которая уже сотни лет склоняется над этой землей, как помешавшаяся старуха, затопчет этот пробивающийся сквозь камни росток добра, так и не дав ему обрести форму дерева.

– Красивый, – проговорил Фабрис, разглядев амулет. – И от чего он бережет?

– От глупости.

– Понятно. Очень нужная вещь. У меня сейчас ничего нет… если ты не против, мы могли бы увидеться вечером, я бы тогда подготовился, и тоже чего-нибудь подарил. Не люблю оставаться в долгу.

– Не нужно. Я подарила бы тебе это и без праздника. Просто так совпало.

– Что ж, ладно, надеюсь, что смогу найти ему правильное применение.

– Сможешь. Мне нужно идти.

– Хорошо, не буду задерживать. Если тебе не нужен подарок, вечером мы можем встретиться просто так, прогуляться по лесу, например. Или покататься верхом, мне нужно только найти лошадь, а так я прекрасный ездок….

– На столбе есть листок с твоим именем, – проговорила Лия, немного смутившись – сорви его, пока ветром не сдуло.

Договорив, Лия вскочила на лошадь и унеслась прочь сквозь толпу, что это время наполняла площадь. Уже через несколько мгновений ее силуэт потонул в этой суете, от нее Фабрису остался лишь камень и то воодушевление, что он всегда испытывал при встрече с ней. Он не знал, как она узнала про листок на столбе и зачем хочет, чтоб он срывал его, но ее слова вмиг поменяли почти все.

На одном из клочков бумаги, что висели на столбе, Фабрис и вправду нашел свое имя. Это был небольшой обрывок, сложенный в четыре раза и приколотый гвоздем. От других записок он почти не отличался, но для Фабриса он был особенным, он был свидетельством того, что с этого дня все может пойти по-другому. Но может и не пойти.

Фабрис сорвал его и развернул.

Там было всего несколько слов, написанныенеразборчивым почерком:

“Принеси голову идола с алтаря дикарей”

– Ортри либо сошел с ума, либо это написал не он, – усмехнулся про себя Фабрис. Чтоб послать кого-то к твоему врагу и велеть надругаться над его богами, нужны чувства, нужен душевный порыв, что касалось Ортри – в нем не было и проблеска всего этого. Он скорее отрезал бы голову самому Фабрису, если бы узнал, что тот идет к алтарю.

Во всем этом явно было что-то не так, но что именно, узнать уже было невозможно.

34

Фабришь обошел деревню с юга, где в этот день не было видно ни одного человека, перешел вброд реку и выбрался в лес. Дул сильный ветер, но солнце продолжало сиять, день оставался по-летнему теплым. Фабрис решил, что прогуляется. Своей привычной тропой он не пошел, потому что знал, что там его будет ждать караул. Он не хотел, чтобы хоть кто-то его видел. Тем более не хотел, чтобы в этот по-своему особенный день его пристрелили. После встречи с Лией он целый час сидел в своей комнате, терзался размышлениями и бесцельно листал украденную рукопись, а потом решил, что должен пойти прогуляться. Куда угодно. Он твердо знал, что не пойдет ни на какой алтарь и не будет красть там ничьих голов, но все же с собой он прихватил топор и сумку.

– Никаких идолов, Фабрис Эрнуа, только свежий воздух и сосны, – усмехнулся он про себя. Весь его род был подвержен вот таким авантюрам, теперь же он чувствовал, как эта исполненная фатализмом жажда перевернуть мир с ног на голову приближала и его собственную кончину.

Не замечая сам за собой как, он прошел вдоль озера до Синей реки, повернул на восток к ручьям, а оттуда вышел на ту тропу, где прежде встретил Стейнбъерна.

Он все никак не мог понять, почему Лия сказала ему сорвать записку. Не мог понять, зачем ей это было нужно. Кто угодно мог хотеть, чтобы Фабрис шел к дикарям, но уж точно не Лия и точно не Ортри: одна была слишком ко всему безразлична, другой слишком дотошен. Все это не вязалось. Так или иначе, с самого приезда сюда у Фабриса ничего не вязалось, но в этот раз происходившее превосходило само себя.

– Да и черт со всем этим, – усмехнулся своим переживаниям Фабрис. Его послали туда, куда он и хотел попасть, так отчего было страдать? Он сам хотел пойти на земли лесных племен, сам хотел пересечь эту проклятую черту, за которую ему было не позволено заходить. Если он не переживет этот день, то не потому, что кто-то его послал на смерть, а от того, что он сам желал оказаться в этом краю. Вся эта внезапно обретенная свобода не приносила ему не переживаний, не радости, он лишь гадал, с чего все это. С чего Лии быть столь теплой к нему, с чего ему самому идти черт знает куда, вторгаться в чужие традиции ради бессмысленной потехи и радоваться этому. Весь сохранившийся на этот момент в нем здравый рассудок кричал о том, что все это какая-то безумная глупость, ловушка, что послали его не за головой идола, а за своей собственной, он чувствовал себя мухой, летящей в паутину. Но тем не менее в том месте, где тропа сворачивала на запад и вела обратно к синей реке, он не повернул. Он пошел прямо.

Фабрис не искал Алтарь, он лишь шел по левому берегу того ручья, по которому ему советовал не ходить Стейнбъерн и надеялся на то, что никакой алтарь ему здесь не попадется. Тем не мене, пройти мимо он не смог. На одном из изгибов ручья сам дьявол повел его напрямик через поросший кустарником холм, что отходил от русла ручья на север. Взобравшись наверх, в уходящей к северу долине он увидел каменный круг. Что это было, он не знал, но пробежавший сначала по спине, а затем и по всему его измученному прогулкой телу холодок подсказал, что это именно то, что он ищет. Сердце его забилось. Оно билось так, что Фабрис мог чувствовать каждый его удар, и даже поднявшийся ветер, что гнул к земле вершины сосен, не мог заглушить этот стук. Это было то же самое, что стоять на краю бездны, смотреть в нее и надеяться, что падение не причинит тебе вреда.

Фабрис подошел ближе и оглядел алтарь: внутри выложенного камнями круга из земли торчали четыре деревянных идола, между которыми лежала каменная глыба. Все выглядело заброшенным. Глыба уже успела покрыться мхом, а идолы прогнили и растрескались. Их лица, что прежде должны были вселять страх и трепет, теперь покрылись бледным лишайником и вселяли одно лишь сострадание тем богам, которым приходилось здесь ютиться.

Не теряя время на бесполезные в этом деле религиозные церемонии, Фабрис достал топор и постучал обухом по одному из идолов. Несмотря на вид, стоял он крепко, свалить его несколькими ударами было невозможно.

– Надеюсь, голова тебе уже не особенно нужна, – усмехнулся Фабрис. Он замахнулся топором и ударил в то место, где у идола начиналось нечто вроде шеи.

Сзади послышался чей-то голос.

Фабрис не смог разобрать ни слова, он лишь машинально выхватил револьвер и обернулся, готовясь выстрелить.

Но было поздно.

В этот же момент, прежде чем надавить на курок, он почувствовал резкую боль, что пронзила его голову. В глазах его все потемнело. Он почувствовал, как ноги его подкашиваются, почувствовал, как лицо коснулось земли. Земля эта, пахла сыростью. Больше он уже ничего не успел запомнить, лишь чувствовал, как разум его теряет ясность, а звуки внешнего мира затухают и уносятся вдаль.

35

Лия соскочила с коня и завела его под навес. Из свинцовых облаков, что свисали с неба, словно каменные глыбы, сыпался дождь, земля медленно превращалась в грязь. Солнце еще не зашло, но в деревне стоял мрак, словно вместе с дождем на землю пролилась и вся чернота ночи. Время от времени дома и стоящие вдалеке сосны озарялись вспышками молний. Где-то на берегу еще горели праздничные костры и слышались вскрики гуляющих, но дождь к этому времени уже успел разогнать почти всех людей – на озере вместо них, теперь, кружились лишь дождь и ветер.

Лия привязала лошадь рядом с другими лошадьми, сбросила плащ и ворвалась в дом. В комнате было темно. Ее освещал лишь светильник, который стоял на пустом столе и отбрасывал на стены причудливые отсветы. Перед светильником сидел мистер Мон, угрюмый и злой. Глаза его вонзились в Лию, словно две начиненные ядом стрелы.

Лия не стала ничего говорить, она направилась к лестнице, которая вела в ее комнату, ей хотелось как можно скорее подняться наверх и запереться. Она чувствовала, что этот день не кончится для нее ничем хорошим, так что даже не старалась выглядеть веселой. Напротив, всем своим видом ей хотелось дать знать, что ее страдания ничем не меньше всех тех страданий, за которые здесь принято считать людей праведниками.

– Стой, – остановил ее мистер Мон. – Подойди.

Лия остановилась и повернулась. Если бы ей сейчас вместо разговора с мистером Моном предложили прыгнуть в пропасть, она не раздумывала бы и секунды. Весь мир для нее превратился в некое подобие пропасти, в которой ты можешь сколько угодно болтать ногами, рваться вперед, но хоть что-нибудь поменять не можешь.

– Я знаю, что ты была сегодня в лесу. С севера, – проговорил мистер Мон. Голос его звучал сухо, безжизненно, словно он сам не хотел этого разговора. На Лию он не смотрел, взгляд его темных глаз тонул где-то в ночной пучине, что разливалась за окном.

Лия ничего не ответила.

– За тобой следят. Если ты думаешь, что…

– Я ничего не думаю, я знаю, что за мной следят.

Мистер Мон усмехнулся.

– В следующий раз, когда ты туда сунешься, уже никто не будет за тобой следить… Тебя просто пристрелят.

– Хорошо.

– Знаешь почему?

Лия промолчала.

– Я им так сказал, пристрелить тебя. Потому, что я устал. Я пожертвовал всем, что имел, чтобы помочь вам, но всем плевать. Какой-нибудь безмозглый проходимец для вас важнее меня. Для тебя важнее.

Лия подошла к лестнице и села в углу на ступень. Мистер Мон был прав. Какой бы человек сейчас ни вошел в эту комнату, он оказался бы для нее важнее, чем мистер Мон. От него, словно от октябрьского леса, веяло обреченностью, холодом смерти, Фабрис же наоборот каждый раз возвращал ей веру в лучшее. Осознав это, Лия почувствовала, насколько она благодарна судьбе за встречу с ним. Он ничего не мог здесь сделать, не для нее, не для кого, но все же его появление все перевернуло. Камень этого мира дал трещину. Та тьма, что все эти годы ждала ее за окном и грозила ужасом смерти, была уже не так темна, северный ветер не так холоден.

– Чего же ты молчишь? Ты же ненавидишь меня, так скажи мне это! Все здесь только и могут, что шептаться, словно мыши, а сказать никто ничего не скажет. Давай, скажи это! Скажи, как меня ненавидишь!

– В день солнца нельзя говорить о плохом… – негромко проговорила Лия. На глазах ее блестели слезы.

– А о чем же мне говорить, если больше ничего нет? Всем вам как будто известно, что здесь делать, куда идти…. Ну так давай, скажи, что нам делать! Что все мы здесь должны делать?

– Любить, – выдавила из себя Лия. Она уже пожалела, что вернулась в этот дом. Лучше бы ее пристрелили в лесу, как и обещал мистер Мон, это было бы куда справедливее, человечнее. Всю свою жизнь она шла по линии и старалась не делать лишних шагов, сейчас же она видела, что вся эта осторожность была бесполезна, она была лишь зонтом над дырявой лодкой. Лия чувствовала себя птицей, что никак не может бросить свою клетку, в которой она сама себя и заперла. Выход был, но ей не хотелось выхода, ее тянуло к чему-то другому, не связанному с выходом.

Мистер Мон поднялся из-за стола, подошел ближе.

– Как умереть здесь известно всем наверняка, а вот как выжить, никто не скажет! А как выжить и еще не стать при этом мерзкой тварью даже сами боги тебе не скажут. Думаешь ты одна хочешь все изменить? Всем нам есть за что отомстить, но разве мы знаем, кому? Как бы ни оказалось, что мстить нам нужно лишь себе самим.

Лия сидела в углу и молчала. Лицо ее, прежде холодное и бесчувственное, налилось краской. Она плакала и не жалела об этом. Жалела лишь о тех годах, что провела в молчании и одиночестве, о тех годах, за которые не посмела пролить ни одной слезы.

– Что толку выходит за дверь, когда не знаешь, куда идти. Умереть здесь проще всего. Можно завтра же собрать всех и всем подохнуть… Но можно и жить! Я знаю, тебе не нужна такая жизнь. Ты вся в отца, ему тоже было плевать и на себя, и на всех других. Ты думаешь мне не противно так жить? Нет… Я бы очень хотел быть таким, каким вы меня считаете, чтоб ни сердца, ни глаз… Только так не бывает. Если тебе противно смотреть на меня, можешь быть уверена, что самому мне на себя смотреть тоже радости никакой. Только что с того? Мы здесь не ради удовольствия, а ради жизни.

– Я не обязана жить. Никто не обязан.

– Нет, нееет… Ты обязана! Все мы обязаны! Ты думаешь смерть это отвага, так вот нет! Смерть – это трусость! Пока у нас есть те, кому наша жизнь не безразлична, у нас нет права быть слабыми, хочется нам или нет, нам придется бороться. А не хочется бороться, так нечего говорить о правде, правда всегда будет с теми, кто ищет путь, даже если пути нет.

Лия ничего не ответила, сказать ей было больше нечего.

Мистер Мон отошел в сторону и встал перед окном. За ним ветер гремел ставнями, что время от времени издавали протяжный скрип, по стеклу струились потоки воды. Он чувствовал себя до того паршиво, что возблагодарил бы небеса, если бы те разверзлись огнем и спалили бы его вместе со всей этой несчастной землей.

– Если я увижу тебя рядом с этим южным червем, то живым он отсюда не уедет. Я обещаю. Раз тебе не дорога твоя жизнь, подумай о нем.

Лия поднялась со ступеней, утерла слезы и пошагала наверх. Она ничего больше не сказала мистеру Мону, говорить ей было нечего. Ей хотелось прямо сейчас сбежать отсюда в любое другое место этой земли, пусть даже в лес, лишь бы больше не видеть этих людей и не слышать этих слов.

36

Вонглу подошел к воде и остановился. Ветер дул так, что ему приходилось прилагать все силы, чтобы устоять на ногах, но лицо его, и все движения его костлявого тела были невозмутимы. Небо прорезала вспышка молнии, по деревне пронесся треск грома. Вонглу коснулся рукой воды, что на миг озарилась небесным светом, и вновь выпрямился, глаза его были закрыты, губы бормотали молитву. Дождь уже давно прекратился, но ветер лишь набирал силу, казалось, вот-вот он начнет срывать с домов крыши и метать их по улице. Вонглу не замечал ветра, он стоял спокойно и уверенно, словно знал наперед, что природа устроила все это не для него и ему нечего бояться.

Внезапно, что-то пронеслось по берегу, врезалось в ногу Вонглу и замерло.

Он присмотрелся – у его ноги, под сапогом лежал бумажный самолетик. Дождь, что лил весь вечер, не причинил ему вреда, так как все это время он был скрыт под лодкой, самолетик лишь намок, но не потерял формы. Вонглу поднял его и развернул. Среди непонятных линий на листе бумаги было несколько надписей, а посередине нарисована девушка, черты которой уже успели размыться водой.

– Все опять повторяется, – едва слышно пробормотал Вонглу, поднимая взгляд к небу. Там было так темно, словно ураганный ветер прогнал из деревни не только птиц, но и свет всех небесных светил.

37

Очередная вспышка молнии озарила лес, и Стейнбъерн, наконец, увидел, куда он пришел: это был каменный алтарь, сложенный из грубо отесанных гранитных глыб. Место было ему знакомо. Со всех сторон алтарь окружали сосны, силуэты которых чернели на фоне закрытого тучами неба, они были словно стражники, что стояли плотным кольцом и берегли покой богов.

По небу пронесся раскат грома.

Стейнбъерн подошел к стоявшему в центре алтаря столбу и поднял взгляд кверху. Рассмотреть что-либо было сложно. Стейнбъерн хотел подняться к самому столбу и рассмотреть его лучше, но в этот миг небо вновь прорезала вспышка света, и он смог отчетливо рассмотреть его с того места, где стоял. К столбу был привязан человек. Жив он или нет, Стейнбъерн не рассмотрел, лишь подтвердил свою догадку.

– Живой? – спросил Стейнбъерн.

Человек ничего не ответил. Тогда он поднял с земли палку и ткнул ей человека, постаравшись вложить в это как можно больше силы. В этот раз человек простонал.

Говорить он не мог, так как рот его был завязан, но кроме стона Стейнбъерну от него больше ничего и не требовалось.

– Это ведь ты, Фабрис? – проговорил Стейнберн. Он сел на одну из каменных глыб, укрыл голову капюшоном от вновь посыпавшего дождя.

Человек на столбе опять простонал.

– Я не сомневался, что найду тебя здесь. Почти все, что исчезает в этой долине, рано или поздно оказывается здесь. Не всегда целиком, но все же…

Человек на столбе простонал еще раз. Пронесшийся над лесом раскат грома почти заглушил его стоны, но все же они были слышны, было очевидно, что человек хочет о чем-то сказать.

– Я видел, как ты шел по ручью. Думал, что и черт с тобой, иди хоть в преисподнюю…. Но потом решил, что нужно проверить это место, а вдруг…. Я, правда, еще не знаю, что с тобой сделать. Честно говоря, я надеялся найти тебя здесь мертвым, но раз уж ты жив, то пусть… Видно так просто все не кончится, лес не даст… Он еще поиздевается над нами. Высосет из нас всю кровь, чтоб ничего кроме боли и костей не осталось!

В небе вновь вспыхнул свет. В этот раз Стейнбъерн отчетливо рассмотрел лицо человека, что висел на столбе – это был Фабрис. Его подозрения подтвердились. Фабрис уже не стонал и не дергался, лишь смотрел на него сверху с недоумением, взглядом, принявшим все.

– Я прочитал твою записку. Хотел там же вернуться и свернуть тебе башку, но нужно было идти за Рулу… Может быть от этого он и провел меня. Если бы не Рулу, ты от меня бы не ушел, жалкий ты червь. Я не знаю, что теперь делать. Все опять повторяется, идет на новый круг! Ты хотя бы понимаешь, что происходит? Видишь ты хоть что-нибудь? Ты дал лесу обещание жениться на моей дочери, и поверь – это не пустяк, не глупость! Нет… Вы теперь оба обречены! Все мы обречены, все трое. На тебя мне плевать, пусть тебя тут черви съедают, да и на себя плевать, но что делать Лии, я не знаю. Я сначала думал прибить тебя, может и помогло бы. Только не хочу. Надо бы, да не хочу. Я все это обдумал, все не просто так, тут точно что-то есть и мое, и мои грехи. Так что просто так ты не подохнешь, я тебе этого не дам! Ты выполнишь свое обещание. А если не выполнишь, то я тебя прибью, клянусь всем святым, что еще осталось в этих проклятых краях! Ты думал, что можешь просто вот так ходить здесь, плеваться и нести черт знает чего? Нет, лес тебе этого всего не простит, не забудет. Лес найдет тебя где хочешь и добьется своего, хоть ты под землю заройся! Я сам все это прошел, знаю. Не знаю, только что теперь делать с тобой. Да и с собой не знаю, что делать, ничего уже не знаю!

Договорив, Стейнбъерн закрыл лицо руками и замолк. Ветер над ним рвал ветки с сосен, а в стороне гор клокотали раскаты грома, все вокруг раскачивалось из стороны в сторону и стонало.

Через какое-то время, придя в себя, Стейнбъерн поднялся с камня и подошел к Фабрису, что в это время висел без каких-либо признаков жизни.

– Живой еще? – спросил Стейнбъерн.

Фабрис открыл глаза.

Стейнбъерн освободил его рот от повязки, отошел и вновь сел на ту глыбу, на которой сидел прежде. На Фабриса он больше не смотрел. Его глаза налились отчаянием и болью, которые нельзя было выразить никакими человеческими словами.

– Я сожалею, – проговорил Фабрис. Голова его болела, связанные ноги и запястья он почти не чувствовал, а в глазах все плыло, но на это все ему было плевать. Он был рад видеть Стейнбъерна, был рад, что остался жив. Все в мире сплелось в один кровавый узел, который уже можно было и не пытаться развязать, но он не испытывал от этого почти никакого страдания, он все еще не видел в этом ничего такого, от чего стоило бы отчаиваться. Не знал только что сказать Стейну, чтоб не показаться идиотом.

– Если нужно, я сдержу обещание. Я только не знаю, как сказать это Лие… Едва ли ей все это понравится.

– Еще бы ей понравилось! Как ты здесь оказался?

– Я шел отрубать голову идолу, которые стоят на ручье… Это где ты мне сказал тогда не ходить. Там меня кто-то треснул по башке и вот я здесь.

– Я надеюсь, голова тебе нужна была чтобы оторвать свою и заменить на новую?

– Нет. Я решил участвовать в ритуале посвящения. Не помню, во что там посвящают, в охотников, по-моему. Мне дали задание отрубить голову идолу.

– Кто тебе дал задание?

– Не знаю. Оно висело на столбе, на площади. Там сегодня висят листки с именами, мне сказали, что там будет задание и для меня. Могу показать листок.

– На каком столбе, перед храмом?

– Да.

– Так сегодня что, день солнца?

– Да.

– На столбе сегодня вешают записки для тех, кого любят. Это всегда так было, в честь богини…

– А этот ритуал посвящения, там тоже все на этот столб вешают? Все на одном?

– Я не знаю, о чем ты говоришь, никаких ритуалов никогда не было.

– Не было именно таких, с записками?

– Не было, значит совсем никаких не было. У нас нет никаких посвящений, родился здесь, вот и посвящен. Хотя может чего уже и придумали, черт их теперь там знает, что у них творится.

– Все понятно.

– Что понятно?

– Похоже меня неплохо разыграли. Смешно…. Не понятно только, почему Лия….

– Что Лия?

– Да ничего, не важно. Ты не знаешь, я в итоге отрубил эту голову, или нет?

– Откуда мне знать?

– Ладно. Думаю, она уже мало что поменяет. Было бы неплохо, конечно, треснуть ей по роже одного ублюдка, но пусть подавится. Как говорила моя бабушка, месть оружие слабых.

– Радуйся, что твоя башка на месте. Хотя может быть и стоило бы отрубить.

– Я радуюсь. Ты расскажешь, что у тебя случилось с Рулу? Он вернул мне записку, которую я отдал тебе… если честно, я думал тебя уже нет в живых.

– Я уже тоже думал, что меня не будет в живых. Рулу заманил меня к скалам, я там уже ничего не соображал, как раз прочитал записку, думал только как придушить тебя, когда найду… Там на меня напали. Оглушили камнем. Я должен был висеть здесь же, на этом столбе, не знаю, почему меня оставили в живых.

– Понятно. Если ты отвяжешь меня от этой жерди, возможно, в живых останусь еще и я. Я думаю вместе нам будет проще найти какой-то выход из всей этой истории.

– Выхода здесь нет.

– Может и нет. Тем не менее я бы предпочел судить об этом в качестве живого человека, если у тебя, конечно, нет на это своего взгляда.

38

Фабрис собрал все свои чемоданы и покидал их в кучу перед печью, перекрыв тем самым половину комнаты. Открытым оставался лишь чемодан с бутылками виски. В печи потрескивал разведенный огонь, отсветы которого плясали на обшарпанном полу, на улице светило солнце. Его лучи заливали золотом лежавшую за стеклами улицу, но все их усилия были бесплодны – погода стояла столь холодная, что Фабрис даже не решался открывать окно. Он лишь смотрел в него и радовался, что у него нет никаких причин выходить из комнаты.

Чайник, что стоял на печной плите, закипел, Фабрис снял его и заварил себе в кружку чай. От кружки по рукам его поползло тепло. Чай пах травами, которые местные жители добавляют почти во все и пьют их как лекарство от любой болезни, сам же Фабрис не замечал в этих травах ничего, кроме более-менее сносного вкуса. Время от времени он верил в сверхъестественные силы, но только не в этот день. В этот день он не верил ни во что.

Фабрис выгнал с окна бьющуюся о стекло бабочку и снова вернулся к печи, там он сел на стул, что раньше стоял у стола, но теперь был приставлен к теплой каменной стенке. Рядом на полу лежала украденная книга. Он хотел вернуть ее, но в библиотеку его не пустили – Риг пообещал продырявить ему башку, если еще раз встретит на своем пороге. Впрочем, Фабрис и не собирался больше заходить туда, все это потеряло для него какой либо интерес. Он разочаровался во всем, кроме человекомедведий. Кроме них и забегающей время от времени с едой миссис Арнье видеть ему не хотелось больше никого.

Фабрис спустился со стула на пол, прислонился спиной к печи и раскрыл книгу. Ее содержимое каждый раз виделось ему по-новому – не то что бы во всех этих рисунках и непонятных символах открывался какой-то смысл, смысла в них Фабрис так и не нашел, но вот та бессмысленность, тот по-детски наивный и хаотичный способ изображать сцены каждый раз обретали для него какое-то новое значение. В этот раз он всюду натыкался на изображения треугольников. Где-то они просто висели в пустоте, не имея в себе никакого смысла, где-то же вокруг них стояли люди и животные, здесь треугольники обретали форму жилищ. Что значат все эти треугольники и значат ли они вообще хоть что-то Фабрис узнать не мог. Пролистав книгу почти до середины, он уже хотел закрыть ее, но взгляд его зацепился за один из рисунков – нечто вроде гейзера, вокруг которого плясали фигурки безголовых людей. Рядом были нарисованы те же самые треугольники.

Усмехнувшись всей этой бессмыслице, Фабрис захлопнул книгу и отбросил ее в сторону. После праздника он разлюбил прогулки, разлюбил лес и все те виды, что прежде казались ему магически-прекрасными, так что теперь заняться ему было совершенно нечем. Оставалась только работа. Впрочем, единственное, что он мог сейчас сделать – послать к черту все пустые размышления, собраться и пойти за туман. Но идти он туда не хотел. Ему не нравилась погода. Он каждый час порывался схватить сапоги и броситься в лес, но в последний миг его останавливал ледяной ветер, который дул с озера и промораживал до костей.

За стеной послышались шаги. Сначала это был далекий, приглушенный звук, что доносился снизу, но уже через несколько мгновений дверь открылась и в комнату ворвалась миссис Арнье. Она была как всегда жизнерадостна и бесцеремонна. Если бы эту женщину похитили демоны, то вернули бы ее назад через три дня, – подумал Фабрис, улыбнувшись. Что-то человеческое в нем попыталось поднять его с пола на ноги, но он решил не поддаваться этой слабости и сидеть так, как ему хотелось.

– Миссис, Арнье, Вы… – поприветствовал Фабрис. Он был рад, что она зашла. С ней он всегда мог спорить, а это было лучшим средством от тоски.

– Через полчаса печь прогреется, что же вы мне сразу не сказали, что у Вас тут стужа? Как только здесь сидите… – проговорила миссис Арнье. В руках ее был поднос с едой.

– Я сам только сегодня это понял, – ответил Фабрис. Ушибы его еще не зажили и причиняли боль, но он пытался прятать их от миссис Арнье, он мог доверять ей все свои сильные стороны, но слабости доверить не мог.

– На улице немного начинает теплеть, пару дней и будете снова сидеть с открытым окном.

– На юге с открытым окном можно сидеть всегда. Только там ты никогда не воспринимаешь это как ценность.

Миссис Арнье поставила поднос на стол, подошла к Фабрису и села рядом с ним на его груду чемоданов.

– Ка Ваша работа?

– Прекрасно. Можно сказать я вернулся к ней снова после недельной разлуки.

Вернуться к своей старой жизни Фабрису так и не удалось, так, как для этого требовалось отыграться за последнее поражение, в то время как сидя в комнате перед печью сделать это было не так легко. Но понемногу он возвращался к своему прежнему ритму и прежним взглядам, вместе с которыми возвращался былой энтузиазм.

– Не думала, что Вы собираетесь ловить своих человекомедведей, сидя в комнате.

– Один мудрец сказал мне, что, прежде чем идти в лес я должен свести ноги с мозгами. Так вот я пока что свожу их. За последнюю неделю у меня все так разошлось, что быстро тут не справишься.

Дома Фабриса держала в большей степени жуткая стужа и непрекращающиеся дожди, но это он решил умолчать.

– Мне кажется, ничего такого не произошло.

– Я знаю. Напротив, все случилось даже к лучшему. Меня понесло черт знает куда, но теперь все вернулось на свои места. Я рад этому. Может быть, это и не так благородно, радоваться неудачам, но здесь, мне кажется, это как минимум простительно.

– Не заметила, чтоб вы чему-то радовались.

Фабрис отпил чай из кружки, и снова поставил ее на пол рядом с собой.

– Радость бывает разной. – улыбнулся он. Миссис Арнье не знала всего того, что с ним произошло, как и все в деревне она знала только про розыгрыш, так что Фабрис лишь улыбался, когда она старалась его поддержать. Он сам знал, что никакой радости в нем нет, но все же те чувства, которые он сейчас испытывал, нельзя было отнести и к грусти, все это было печалью перерождения, которая всегда соотносима в том числе и с радостью. – Есть одна радость для тех, кто делает то, что хочется и получает от этого удовольствие, есть другая…, для тех, кто должен делать то, что должен делать, независимо тот того, радостно ему от этого или нет. Я, по крайней мере надеюсь, что эта вторая радость есть.

– Вы умный человек, я уже говорила Вам это, но слушать Вас порой невозможно. Зачем же нам тогда жизнь, если мы не можем делать все так, как хочется?

– Хочется всегда не того, миссис Арнье. Всегда заранее известно, что именно ты должен хотеть, но сам дьявол вечно подсовывает тебе под нос что-нибудь другое… Когда я с Вами спорил, в начале, мне всегда хотелось ошибаться. Вы говорили, что моя работа как порок, что человек должен делать что ему хочется, слушать свое биологическое естество… Что-то внутри меня всегда надеялось, что во всем правы именно Вы. А сейчас я вижу, что прав всегда был только я. Моя жизнь – это наука. Я ученый. В этом и есть мое естество. Я должен заниматься наукой, радует она меня или нет, а все эти первобытные торжества для меня должны быть лишь нелепостью…

– Так и что, они для Вас нелепость?

– В том-то и дело, что нет.

– Мне кажется, так не бывает, как вы говорите. Дом нельзя сложить из одного кирпича. Даже если твой кирпич размером с дом, то он все равно еще не дом. Одно всегда дополняет другое, из всего этого и складывается в итоге жизнь.

– Можно и сочесть, не спорю, только нужно ли. Представьте себе, если бы петух вместо того, чтобы петь по утрам учился рыть норы. Это был бы самый тупой и бесполезный петух на свете, из него даже суп побоялись бы варить.

– Для окружающих может быть он и был бы бесполезным, но не для себя. Если он от этого счастлив, почему ему не рыть норы?

– Потому, что в итоге не будет не нор, не пения. Будет только один бесполезный петух. Спасибо Вам, миссис Арнье, Вы очень много для меня сделали, но сейчас мне хотелось бы наконец прислушаться к себе самому. Даже если, как Вы говорите, мной обуял дьявол, я сегодня склонен ему симпатизировать. Я приехал к вам ученым, а вы пытаетесь сделать из меня дикаря. Дикарь из меня не выйдет. А если и выйдет, то это будет самый бесполезный дикарь, так что лучше оставить все на своих местах.

– Так значит мы дикари?

– Нет, миссис Арнье, не Вы. Но все остальные – да. Я не оскорбляю этих людей, это прекрасно, что они такие. Они счастливы жить такой жизнью. Я и сам, если честно, успел рассмотреть во всем этом что-то прекрасное… Но мне не понять их, а им незачем понимать меня, так что лучше все оставить на своих местах. Так будет проще всем.

– Вы вправе думать как хотите. Ничего не буду говорить.

– Спасибо Вам, миссис Арнье. Можно я Вас кое о чем попрошу? Одним ошибочным образом в мои руки попал вот этот амулет, – Фабрис достал амулет, который ему подарила Лия и протянул его миссис Арнье. – Можете отдать его Лии?

Фабрис вовсе не планировал расставаться с амулетом и, тем более, не планировал расставаться с ним подобным, бесчестным по отношению к себе и Лии образом. Тем не менее нахлынувшая в этот миг волна гнева подталкивала его совершить что-нибудь особенно безрассудное, и именно амулет, что все это время был в руке Фабриса, стал жертвой этого сиюсекундного порыва.

– Я не буду лезть в ваши дела, вернете сами. За одно расскажете ей то, что только что рассказали мне, – ответила миссис Арнье.

– Рассказывать людям без чувства юмора нелепости бесполезно. Ладно, спасибо Вам за еду, миссис Арнье, это единственное, в чем я ни разу здесь не разочаровался. Пора поднимать задницу с пола и двигаться вперед.

– Вот и именно, сидеть здесь толку нет. Я принесла пирог с лесными ягодами, если найдете в себе силы добраться до стола, попробуете.

– Спасибо Вам, силы найдутся. Больше двух дней подряд такие подонки как я грустить не способны, так что должно быть уже к вечеру придется приходить в себя.

– Буду надеяться, у Вас все получится.

– Да, я тоже.

Вечером, когда на улице снова посыпался дождь а в доме стало холодно и тихо, Фабрис поймал в коридоре Амеди, что в это время бегал по дому с деревянной палкой. Стук от его сапог разносился по всем углам, так что вычислить его местонахождение было не так сложно. Фабрис отвел его в свою комнату и знаком попросил не издавать лишних звуков.

– У меня есть секретное поручение, – прошептал Фабрис на ухо Амеди. – Ты знаешь, где живет Лия?

Амеди кивнул головой.

– Ты можешь отнести ей вот это? – Фабрис протянул завернутый в лист бумаги амулет. Если в миг, когда он протягивал амулет миссис Арнье им правил один только душевный порыв, сейчас это уже было трезвое, выверенное решение. Все свои неудачи и трагедии последних дней он ставил в заслугу одной лишь ей и хотел дать знать, что игра эта для него закончена.

– Могу, – ответил Амеди. Он растерянно смотрел на Фабриса и, казалось, готов был согласиться на что угодно.

– Отлично. Тогда беги к ней прямо сейчас, пока еще светло. Только ничего не говори миссис Арнье, это мой секрет. Ты ведь умеешь хранить секреты?

Амеди кивнул.

– Вот и прекрасно. Можешь тогда бежать.

– Мне что-то сказать ей?

– Нет. Ничего не говори. Там все написано.

Фабрис сел обратно за стол, который был весь завален бумажками, разгреб все по сторонам и зажег светильник. По комнате разбежались отсветы огня. Холодный ветер, что гудел за окнами и время от времени ударял в стекла потоком воды, напоминал Фабрису о том мире, от которого он прятался за стенами комнаты, но Фабрис и не думал прислушиваться к ветру. Он доел последний оставшийся кусок пирога, встал из-за стола и лег в кровать. Его потянуло в сон. Спать он не собирался, ему еще нужно было дождаться Амеди и узнать все подробности встречи с Лией, но и совладать со сном он уже был не способен. Не прошло и десяти минут, как сладка пучина окутала его и унесла прочь.

Разбудил Фабриса внезапный стук в стену над его головой. Фабрис сначала подумал, что это должно быть миссис Арнье с ужином, но вспомнил, что та ни разу еще не стучалась в его дверь и уж тем более не стала бы стучать в стену. О ее появлении он узнал бы еще раньше, чем она двинулась в его сторону с кухни.

– Кто здесь? – проговорил Фабрис, протирая глаза. Он не знал сколько времени проспал, не знал утро сейчас или все еще вечер, голова его была тяжелой, тело болезненно.

Поднявшись с кровати, рядом с печью он увидел Лию. Она стояла в длинном плаще, с которого скатывались капли воды, что блестели в тусклом вечернем свете как горный хрусталь. Лицо ее было спокойным, красивым, но глаза смотрели с каким-то новым, незнакомым Фабрису прежде огнем, в котором торжествовало что-то ужасное, тревожное. Был этот огонь ужасом любви или ужасом смерти – Фабрис не знал, лишь чувствовал, что взгляд этот не чужд ему, напротив, если бы он сам представлял Лию перед собой, она получилась бы точно такой, какая была сейчас.

– Ты, – выдохнул Фабрис. Он все еще не знал, снится это все ему или нет, так что даже не удивился ее появлению здесь. Не знал только, рад он этому появлению или нет.

– Не ждал, что ты придешь.

– Знаю, что не ждал, – проговорила Лия. Она и сама не ждала от себя этого. Даже сейчас, стоя здесь, она не знала, зачем ей нужно было приходить сюда. Ей хотелось многое сказать, но, вместе с тем, не хотелось произносить ни слова. Своим бессмысленным и глупым появлением, своей неловкостью она лишь могла дать знать, что в ней вовсе нет того холода и расчетливости, за которую ее принято ненавидеть. Если весь мир вокруг и был для нее глуп, то не отдельно, а вместе с ней. Если она и молчала, то не от нежелания говорить, а от того, что ей и вправду нечего сказать. Она лишь чувствовала что-то горячее, что расползалось по ее телу, чувствовала, как близость с Фабрисом переворачивает все внутри нее, но

– Я попросил Амеди зайти к тебе… Правильнее, наверное, было бы мне самому прийти, но… пришлось бы тогда что-то сказать, а сказать мне нечего.

– Ты написал, что я переиграла тебя в игре, в которую ты даже не играл… Я тоже ни во что не играла. Я не знаю, почему ты так решил.

Каждое слово давалось Лии с огромным трудом, сюда ее привело отчаяние, желание избавиться ото всего, что столько лет томилось в ее душе, но сейчас она поняла, что все, что там томилось нельзя облечь в слова, нельзя высказать. Все это было понятно ей одной и не было никакого смысла стараться это выразить.

– Я немного не это имел в виду, – проговорил Фабрис. Ему было смешно смотреть на всю эту историю, которая была проста, как связанная из соломы кукла, но вместе с тем уже не поддавалась никакому осмыслению. – Я хотел только сказать, что я чужеземец и то, что я никого здесь не могу понять, это не ваша проблема, а моя. Вам нельзя доверять мне, мне нельзя доверять вам, все это вполне обычно… Не знаю, как еще сказать, чтоб всем стало понятно…

– И не нужно ничего говорить. Что толку от слов – проговорила Лия. Она подошла к Фабрису и вложила в его руку амулет, который он ей отправил. Фабрис взглянул ей в глаза, ожидая увидеть в них упрек, но упрека в них не было – Лия смотрела на него все с тем же огнем, тем не менее, во взгляде ее, теперь, было и тепло, которого он не замечал никогда прежде, словно пока он спал что-то случилось, а он этого еще не знал. Что все это значило разгадать было невозможно, да и не так Фабрису требовалась эта разгадка.

– Я не уверен, что должен принимать это… – пробормотал он, все еще пытаясь прийти в себя.

– Я отдала тебе его не потому, что это что-то значит. Он всегда был твоим. И это не ловушка и не насмешка, это просто так, я не знаю, что это…

– Разве бывает что-то просто так?

– Нет.

– Значит, все же, это не просто так? Ладно, мне кажется, я понимаю тебя. Должно быть, мы оба уже давно понимаем друг друга, только делаем вид, что ничего не понимаем, потому что боимся… Ты считала меня бесстрашным, но ты даже не представляешь, как я боюсь.

– Я тоже боюсь.

– И что же мы будем делать с этим страхом?

– Я не знаю.

– Ладно, спасибо за амулет. Обещания мои для тебя, должно быть, почти ничего значат, тем не менее я обещаю, что он не пропадет зря. Прости за это все. Меня тут у вас принято называть южным червем, сейчас я как никогда близок к этому определению… Я уже не знаю, что здесь правильнее сделать, что не сделай, все равно ошибешься.

– Ничего не нужно делать.

– Человек не может ничего не делать.

– Человек не может, но не обязательно всегда быть человеком.

Лия подошла к Фабрису, села с ним рядом на кровать и обняла его за плечи. Сделала она это так холодно и нерешительно, словно никогда прежде никого не обнимала. Фабрис почувствовал, как с ее волос к нему на плечо падают капли воды, почувствовал аромат холода и ветра, которым была пропитана ее одежда. Внутри него все опять рухнуло. За два дня он смог придать руинам внутри себя хоть какое-то подобие порядка, но теперь вновь не стало ни порядка, ни понимания, зачем этот порядок вовсе нужен.

Лия поднялась с кровати, встала к порогу.

– Все, что случилось с тобой, могло случиться только с настоящим человеком. Ни с одним из нас такого бы не случилось, – проговорила она. – Победили не мы, а ты. Пусть даже ты не играл.

– И в чем же я победил?

– В желании играть. Ты так и не сорвал записку со столба. Я сорвала ее за тебя, чтобы дождем не размыло.

– Записку?

– Да.

– И что это за записка?

Лия достала из кармана клочок бумаги и приколола его булавкой к деревянному брусу, что подпирал потолок рядом с печью.

– Ты решишь сам, срывать ее или нет. Я подумала, что может тебе не хватило времени… Или ты злишься за то, что случилось. Но если дело не в этом, то можешь не трогать.

– Спасибо тебе… – проговорил Фабрис. Он не знал, что сказать. Сон все еще не покидал его голову, и он проклинал все свое существо за то, что не способен подобрать ни одного слова. Только сейчас ему все открылось – открылось то, почему Лия попросила его в тот день сорвать листок, почему все это обернулось тем, чем обернулось. Он был просто влюблен, а влюбленному простительно все, и уж тем более глупость. Та глупость, что привела его в эти края, теперь была не одинока, теперь весь его путь был выложен чередой глупости, и ни один мудрец не смог бы сказать, должен ли он этому радоваться или должен скорбеть.

– Прощай, – проговорила Лия. Она открыла дверь и вышла в коридор, где в этот момент стояла тьма. Силуэт ее потонул в этой тьме подобно силуэту луны, тонущей в дождевых облаках.

– Прощай, – ответил Фабрис. Он чувствовал, что нужно сказать что-то еще, что все не может закончиться вот так, но слов он так и не нашел. Сонная голова его была пуста. Он лег обратно в кровать и задумался, что было бы неплохо, если б все это оказалось лишь сном, который исчезнет в тот же миг, как только он откроет глаза. Что завтра он проснется и лишь посмеется над всей этой историей. Но это не было сном. И записка, и оставшийся после Лии тонкий аромат дождя были более чем реальны, сомневаться в них было глупо. Да и не к чему было сомневаться. Все это было и уже не могло исчезнуть, как не могли исчезнуть сосны, озеро, не мог исчезнуть дождь, что колотил по окнам. В какой-то момент Фабрису захотелось вскочить с кровати, догнать Лию и все объяснить ей – рассказать обо всех своих чувствах, рассказать о том, что сам он готов вот так же молча и робко стоять у ее кровати целую вечность, если это будет нужным, не сожалея ни об одном мгновении потраченного на это время. Но он остался лежать. Усталость и чувство безысходности придавили его к кровати, он чувствовал, как что-то важное ускользает из его рук, но ничего не мог поделать с этим. Мог только следить за тем, что происходит внутри и удивляться своим мыслям, своим чувствам. Чтобы залить разбушевавшийся внутри его пожар не хватило бы всех мировых вод, но все же он был уверен, что именно так и нужно поступить – залить все водой. Залить и больше не думать. Где-то глубоко внутри себя он знал, что делает все правильно. Остаться с Лией он не мог, как не мог больше вмешиваться в ход происходящих вокруг событий. Этот холодный северный мир он теперь мог только любить. Любить издалека. Он мог лишь любоваться им, словно картиной, в которой все неправильно, но вместе с тем гениально.

Когда Фабрису стало окончательно ясно, что этим вечером он уже не заснет, он поднялся с кровати и подошел к окну, чтобы попробовать определить время. Было еще относительно светло, но понимания времени это не давало – с одинаковой вероятностью сейчас могли быть и глубокая ночь, и вечер, и раннее утро. Фабрис сел за стол, достал револьвер и стал его чистить.

– Завтра иду, – решил он. Пусть хоть все дожди и холода мира будут ждать его завтра за порогом, он пойдет в лес, пойдет в долину духов и убедится, наконец, что во всем этом проклятом лесу нет ничего ценного для науки. Оставаться в этом краю он не хотел больше и дня. Он уже не желал никого найти, напротив, надеялся окончательно убедиться в полной безнадежности своей затеи и обрести свободу.

– Сжечь записку! – промелькнуло в его голове. В этот же миг, словно одержимый, он схватил спички, содрал листок и уже приготовился сжечь его вместе со всеми своими сомнениями, но руки его дрогнули. Он вновь вспомнил лицо Лии, что только что стояла перед его кроватью. Вспомнил ее глубокие глаза, нежные губы, вспомнил как тепло она смотрела на него этим вечером. По всему его телу пробежал жар. Он почувствовал, что не может сжечь записку, более того, содержимое ее показалось ему важнее всего существующего на этом свете.

Он сдался, бросил спички в сторону, а сам упал на кровать, с которой так долго пытался поднять себя прежде.

– Никуда не пойду. Найду завтра же коней и уеду, а записку прочту уже на юге, – решил он для себя. Но решение это почти ничего не значило. Фабрис чувствовал – если не сжечь записку, прочитает он ее не на юге, а еще сегодня же вечером, а может и прямо сейчас, и уже ничего не сможет остановить его.

Сначала медленно и нерешительно, затем импульсивно, едва не разорвав на части, Фабрис развернул записку.

В ней было всего несколько слов, выведенных аккуратным почерком:

“Духи, должно быть, уже в пути. Не упусти их.”

Фабрис перечитал записку несколько раз, но так ничего и не понял. Тем не мене, что-то холодное пробежало по его телу, словно ветер, что все это время ждал его за окном, нашел способ ворваться не только к нему в комнату, но и к нему в душу. Мир потускнел. Он почувствовал, что может сидеть в этой комнате вечность, но от той тьмы, что ждала его за окнами, от холода и запаха льда ему здесь уже не скрыться, все они уже давно вошли сюда и смотрят бесплотным взглядом из пустоты.

– Чтобы найти духов, нужно любить… – промелькнуло в голове Фабриса. – Любить!

39

Рано утром Фабрис проснулся от холода. Ночью он приоткрыл окно, чтобы впустить свежий воздух изаснул, так что теперь в комнате было не теплее, чем на улице. Не под одеялом, не под чем угодно еще было не согреться.

Фабрис выбрался из кровати, натянул свитер и подошел к окну. За окном медленно кружились хлопья снега. Они казались такими белыми, что весь мир на их фоне был словно вылеплен из грязи. Они были как пепел, спускающийся над полем битвы. Они сверкали в свете только что поднявшегося солнца, лучи которого пробивались сквозь свинцовую завесу облаков и тихо падали на сырые камни, превращаясь в капли воды. Все это было как сон. Фабрис открыл окно и высунулся – улица была пустой, лишь вдалеке слышался топот лошади и чьи-то голоса. Над озером висел густой белый туман. Сквозь него можно было разглядеть лишь торчащие вдалеке склоны гор, которые втыкались своими вершинами в облака.

Захлопнув окно, Фабрис накинул на себя еще одну кофту, и спустился вниз, где обычно всегда можно было согреться у печи. Не на кухне, не в просторном зале никого не было.

– Миссис Арнье! – позвал Фабрис. Голос его охрип от холода.

Никто не откликнулся.

– Вы не говорили, что зима у Вас начинается летом…

В доме никого не было. На кухне в печи стояла еда, в одной из комнат топилась печь, но людей не было, словно все они в один миг исчезли. Кругом стояла тишина.

Фабрис оделся и вышел на улицу. Там было пусто и холодно, ни с одной из сторон не слышалось ни одного человеческого голоса. С неба спускались снежинки. Они делали это так медленно, словно пытались оттянуть до последнего свое свидание с землей. Фабрис поднял свое лицо в небо, где сквозь серые облака продиралось солнце, на лицо его опустилось несколько снежинок.

Фабрис вернулся домой, заварил чай и сел у печи, в которой трещал огонь. Все происходящее казалось ему сном, только это был не вчерашний кошмарный сон, а другой, куда более кошмарный, но все же более близкий Фабрису сон. Этот сон был таким, каким и должен быть – суровым, холодным, пустым. Что-то явно произошло. Фабрис почувствовал, как к нему подступает тревога. Что-то темное и холодное, что прежде он видел лишь в глазах прохожих, коснулось и его самого, заставив сердце сжаться, а душу замереть.

Раздался стук в дверь. Три коротких удара один за одним прогремели по рассохшимся доскам и расползлись по стенам, нарушив царивший в комнате покой. За все прошедшие дни Фабрис ни разу не слышал, чтобы кто-то стучал в дверь этого дома, так что, услышав удары он замер, словно застигнутый врасплох зверь. Он уже не только догадывался – он явственно чувствовал, что что-то случилось.

Стук повторился.

Фабрис подошел к двери, открыл. За дверью стоял Вонглу. Лицо его, как и в миг их первого знакомства в кузнице, было бесчувственным, глаза пусты. Он стоял прямо и неподвижно. Двигались лишь снег, что кружился над его седыми волосами, и раскрасившиеся в теплые тона облака.

– Доброе утро, – проговорил Фабрис.

– У тьмы нет своей воли, но есть твоя воля. Нужно помнить о своей воли, – проговорил Вонглу.

– О моей воле? – замер в недоумении Фабрис. Если в начале он лишь подозревал, что все происходящее – сон, то сейчас в этом у него не было никаких сомнений. Если вчерашний вечер с визитом Лии еще можно было как-то соотнести с действительности, то это утро уже не соотносилось ни с чем. Оно было попросту невозможным.

– Ты спрашивал, как искать путь.

– Вы на счет того нашего разговора, да?

Вонглу смотрел на Фабриса пустым, холодным взглядом, в котором молчала безнадежность и тоска всего мира. Из кармана своей куртки он достал бумажку и протянул ее Фабрису. Это была та самая карта, которую он отправлял в полет три дня назад.

– Духи леса с тобой, я слышал, как они говорили о тебе. Если ты знаешь куда идти, они тебя выведут. Безголовые снова надели головы. Искать их нужно сейчас.

Договорив, старик еще раз бросил на Фабриса свой взгляд, развернулся и пошел прочь, медленно, прихрамывая. Фабрис проводил его взглядом до переулка, куда он свернул и только после этого стал соображать, что же только что произошло.

– У духов нет воли… – усмехнулся он про себя. – У меня уже тоже нет воли. Ни у кого в этом проклятом краю нет воли!

Миссис Арнье вернулась спустя час после прихода Вонглу. Фабрис так и не смог развести огонь в своей печи, так что сидел внизу на кухне. Когда миссис Арнье вошла, он пил чай, который сам согрел, и смотрел в окно, за которым тихо спускались снежинки.

– Миссис Арнье! – поприветствовал Фабрис. – Я уже подумал вы все исчезли.

Миссис Арнье ничего не ответила. Она выглядела задумчиво и подавлено, что совсем ее не напоминало, Амеди, что зашел следом, был и вовсе напуган. Если все предыдущее еще можно было как-то приписать к обыденности, то задумчивый вид миссис Арнье уже ставил на всем точку – никакой обыденности больше не существовало. Что-то произошло.

– Что-то случилось? – спросил Фабрис. Только сейчас он вспомнил про вчерашнюю записку Лии. От этого воспоминания по телу у него побежал холод, а чашка чая чуть не вывалилась из обмякшей руки. Миссис Арнье еще не успела ничего сказать, но он все уже знал, Пазлы сложились.

– Они приходили к нам ночью, – проговорил Амеди.

– Кто?

– Человекомедведи.

– Приходили? – вскочил из-за стола Фабрис. Произнесенные Амеди слова ничего для него не открыли, но все же только сейчас мир его был окончательно разломлен

– Никто не может найти Лию, – проговорила миссис Арнье.

– Лия…

Фабрис почувствовал, как мир меркнет, ноги наливаются тяжестью.

– Сейчас как раз было собрание, – продолжила миссис Арнье. – с утра пришел Рулу и сказал, что они видели их в лесу, они шли со стороны деревни. Ночью. На реке остались следы.

– А что с Лией, ее похитили? Или она просто пропала?

– Никто ничего не знает, что с ней. Ее лошадь утром вернулась одна, так что думать можно что хочешь…

– Откуда вернулась, из леса? Она что, ночью была в лесу?

– Говорят, что да. Утром. С сегодняшнего дня запрещено выходить из деревни, так что с Вашими делами придется немного подождать. И лучше Вам совсем никуда не выходить, случиться может что угодно.

Фабрис вскочил из-за стола и начал одеваться. Он не знал, что и зачем будет делать дальше, знал лишь, что больше не может прятаться от жизни. Мир его стоял на краю пропасти и шатался, словно подрубленное дерево. Последние два дня Фабрис пытался убедить себя, что он может поступать как хочет и что все недопонятые им явления этого мира и не требуют никакого понимания, но сейчас всю эту вуаль самообмана сорвало ветром. Вся правда встала перед ним как своды дворца в ясный день. За несколько секунд он взбежал по лестнице в свою комнату, схватил там куртку и револьверы, направившись к уличной двери.

– Куда Вы? – остановила его миссис Арнье в дверях.

– Все это из-за меня. Все эти демоны, это не чья-то воля, это моя воля! – ответил Фабрис на ходу, даже не пытаясь соображать, что он такое бормочет. – Все моя воля!

Фабрис сбежал вниз по улице и выбежал на главную площадь. Снег кружился над ней, словно искры костра, медленно спускаясь на камни и сливаясь с грязью. Шпиль храма тонул в проносящихся совсем близко от земли облаках. Вопреки обыкновению на площади в этот день также царило безмолвие. Не было ни лавок, ни торговцев, лишь высокий мужчина вел под уздцы двух коней, которые вырывались из его рук и фырчали. Фабрис подбежал к дверям храма и постучался. Никто не откликнулся. Тогда Фабрис принялся стучать по дверям сапогом и стучал до тех пор, пока оттуда не выскочил Риг и не приставил ко лбу Фабриса револьвер.

– Пошел вон! – прорычал Риг.

– Мистер Мон здесь? – спросил Фабрис. Он твердо решил, что не сойдет с этого порога, пока не дождется от Рига хоть какого-то ответа, пусть даже тот вместо ответа продырявит ему башку.

– Вон отсюда!

– Мне нужно его увидеть. Я должен помочь найти Лию!

– Помочь? Если хочешь помочь, ступай отсюда прочь и исчезни. Хочешь на север, хочешь на юг, чтоб только здесь тебя больше не было!

Говорил Риг сухо, почти без эмоций, но по тому, как в руке его трясся заряженный револьвер, Фабрис понял, что ждать от него можно чего угодно.

– Где мне его найти? – не отступал Фабрис.

– Считаю до трех и нажимаю на курок. Посмотрим, что у тебя там в твоей ученой башке.

Фабрис ничего не ответил. Он все так же стоял на пороге, смотрел в пустые глаза Рига и не шевелился.

– Раз, – Проговорил Риг.

Фабрис стоял.

– Два.

Ничего не поменялось.

Риг усмехнулся, убрал револьвер и достал сигарету.

– Пошли вы все к черту. Там, – кивнул он в сторону озера.

– Какой дом?

– Каменный, как сойдешь вниз, сразу налево, первый дом. Напротив причал стоит, поймешь.

– Спасибо.

Дом, о котором говорил Риг, стоял ровно в том месте, где и должен был стоять, нашел Фабрис его почти сразу. Без всяких сомнений и лишних раздумий, он бросился дверям.

– Мистер Мон! – прокричал он, несколько раз ударив в дверь. Не дожидаясь ответа, Фабрис дернул дверь за ручку. Она поддалась.

За столом комнаты, в которой он оказался, сидел старейшина и еще трое незнакомых Фабрису мужчин. Один был высокий и бородатый, другой дряхлого вида старик, в третьем Фабрис смог опознать Рулу, с которым ему дважды приходилось встретиться в лесу. Все сидели молча. Лица у всех были хмурые, взгляды тяжелые. На столе перед ними стоял хлеб и глиняный кувшин, в стороне в камине горел огонь, наполняя комнату треском и запахом дыма.

– Чего надо? – прорычал мистер Мон.

– Миссис Арнье сказала, что Лия пропала ночью. Если это правда, я буду участвовать в ее поиске, можете рассчитывать на любую помощь с моей стороны.

– Помощь… С чего ты взял, что кому-то нужна твоя помощь?

– Если вы идете искать ее, я пойду со всеми.

– Искать… и где же ты собираешься ее искать? В лесу?

– Если она пропала в лесу, то да, в лесу.

– Ну так и иди в свой лес! Чего ты тут стоишь?! В лесу люди не пропадают, пропасть значит оставить надежду. А там надежды нет! Если ты пропал там, то все… Нам остается только ждать и благодарить богов, что мы сами еще никуда не пропали.

– Ждать? И чего же вы собираетесь ждать, чуда?

– Откуда я знаю, чего!? Ты думаешь я сам хоть что-то понимаю? – взревел мистер Мон, вскочив из-за стола. Он подошел к окну и обвел взглядом лежавшее перед домом озеро. – Никто здесь ничерта не знает, у всех только один вид, будто мы что-то знаем, а на деле… Лес прогневался на нас, мы его опять разозлили, так что теперь ждать можно чего угодно.

– А что будет, если ничего не ждать? Если пойти и хоть что-то сделать?

– И что же ты сделаешь? Еще сильнее разозлишь богов? Пойдемте, пусть земля под нами провалиться, пусть все сгорит в огне, но пойдемте! Сделаем что-нибудь! Ты, надеюсь, понимаешь, кто разозлил духов?

– Должно быть я, со своим поганым южным носом?

– Тебе я смотрю еще и смешно! Таких как ты у нас принято выбрасывать связанными в лесу и ни один бог не укорил бы меня за это… Но я не буду этого делать, ступай к черту. Думаешь ты первый умник, что пытается научить нас жить? Таких умников полно. Всех вас хватает только на то, чтобы разворошить это осиное гнездо, разворошить и исчезнуть без следа. Так давай, дело сделано, можно исчезать! Пора. Беги на свой чертов юг! Если я еще раз встречу тебя в деревне, то пристрелю, клянусь всем святым, что еще осталось в этом проклятом краю!

– Вы просто так отдадите Лию? – спросил Фабрис. Ему хотелось достать револьвер и пристрелить всех в этой комнате, но он сдерживал себя как мог.

– Нет, не просто так. Мы отдадим ее за то, что позволили тебе бродить по нашей земле. Но больше это не повторится. Больше не один сукин сын вроде тебя просто так не влезет сюда. Хватит…

– Вы боитесь…

– Я боюсь? Чего мне бояться? Нет… все самое дорогое в жизни я уже потерял! Демоны сначала забрали мою жену, потом забирали друзей, пока я сидел здесь, как хорек в норе… забрали моих лошадей, моих собак. А теперь, когда во мне уже нечему стало болеть, они забрали Лию. Чего мне еще бояться? Думаешь я боюсь подохнуть? Нет! Если эти твари придут за мной, то я буду рад этому, как ничему другому в этом дрянном свете, лишь бы хоть раз почувствовать себя свободным ото всего этого! Только в отличии от таких идиотов как ты, в моих руках не одна моя жизнь, а еще и жизнь всех тут. Что, по-твоему, мы все должны сделать, подохнуть? Это не выход. Из этого всего выхода нет!

– Его нужно убить, – проговорил Рулу, – и отдать его кровь лесу. Только это поможет примирить духов.

– Нет, Рулу, мы больше никого не убьем, – рявкнул в ответ мистер Мон. – Вылей хоть всю нашу кровь, этим тварям все равно будет мало! Если лесу нужна еще кровь, то пусть приходит и забирает мою, другой крови не будет.

– Я могу сам его убить.

Мистер Мон посмотрел на Рулу гневным взглядом и вернулся на свой стул. Взгляд его снова переметнулся на стоявшего в дверях Фабриса. Он смотрел на него как разъяренный бык, в которого уже всадили копье, но умереть в одиночку он все еще не был готов. Ему было удивительно до сих пор видеть Фабриса в дверях своего дома.

– Несколько дней назад ты сказал мне идти на озеро… – перебросился Фабрис на Рулу. Он был почти уверен, что тот как-то замешан во всем происходящем, не мог сказать только как именно. – Сказал, что меня там ждут. Меня там и вправду ждали, Лия, привязанная к дереву. Я надеюсь, в этот раз она исчезла каким-то другим способом.

– Что ты еще такое несешь? – перебил его мистер Мон.

– Ничего.

– Ну так и убирайся отсюда к черту, если ничего. Если тебе нужна лошадь, чтобы уехать сегодня же, то можешь взять мою. Нужна еда – бери еду. Только чтобы мои глаза больше никогда тебя не увидели, не в этой жизни, ни в какой другой!

Фабрис посмотрел напоследок в разгневанные глаза мистера Мона, развернулся и вышел из дома.

– Что еще такое он говорил про Лию, кто ее связал? – прорычал мистер Мон, как только Фабрис вышел.

– Она шла по святой реке, ее связали унунгуны.

– Что еще за унунгуы? Дикари?

– Да, стражники поющей горы.

– Чертовы отродья, кого только нет в этом проклятом лесу! Так а что сейчас, может и сейчас они ее связали?

– Нет. В эту ночь унунгуны не ходили по земле, по ней ходила тьма.

40

– Я верю в Вас Фабрис, но я не верю в человека, – проговорила миссис Арнье, когда Фабрис пытался убедить ее в здравии своего рассудка. Она сидела в комнате Фабриса рядом со столом и смотрела, как он бегает по комнате, раскидывая по углам содержимое своих чемоданов. Вместо чудодейственных трав этим утром в руке ее дымилась сигарета. Облака за окном сгустились, так что комната тонула в полумраке.

– Каким бы не был человек, он всего лишь человек, что толку нам меряться с природой. Сегодня нам кажется, что мы оседлали ветер, а завтра этим же ветром нас размажет по камням.

– Нет, миссис Арнье, мы ничто только до тех пор, пока позволяем с собой так обращаться, – усмехнулся Фабрис. Все его вчерашние проблемы и сомнения потонули в новой пучине, не оставив от себя и следа, впервые за последнее время он почувствовал, что точно знает куда идти, почувствовал в своих руках ту жизненную нить, которую прежде потерял в пылу душевных невзгод. – Я не знаю как Вам, но мне незачем жить в мире, который будет красть у меня друзей и ждать, чтобы я поклонился ему в ноги. Нет уж. Вы сами сказали, что никто кроме Стейнбъерна не пытался бороться с демонами, так откуда Вам известно, что их не победить?

– Мы даже не знаем, кто они, так как мы их победим? Для победы нужно знать с кем ты бьешься.

Миссис Арнье затянулась, прокашлялась, отхлебнула чай из стакана, который только что сама принесла Фабрису.

– Если никто не знает кто они, то что толку бояться. Вы слишком переоцениваете неизведанность, миссис Арнье, и недооцениваете человека.

Фабрис взял большой походный мешок и засунул в него несколько приборов, которые достал из чемоданов. Туда же он закинул патроны к револьверам, а также принесенную миссис Арнье еду. Кроме всего этого он покрутил в руках бутылку виски, но не стал засовывать ее в мешок, а отставил в сторону.

– Не переживайте за меня, я вернусь и верну Лию. А если не вернусь, то уж точно не сомневайтесь, что пропаду я не зря. Зря пропадут те, кто сегодня останется сидеть здесь, в этом обители трусости.

Завязав мешок, Фабрис подошел к столу и увидел на нем свою книжку, что так и осталась для него неразгаданной. Внезапно, в голове его всплыли слова Вонглу про безголовых, он вспомнил, что на одной из картинок тоже видел безголовых людей.

– Я понимаю, о чем Вы говорите, только не понимаю, зачем Вам это нужно, – проговорила миссис Арнье. – Я не против того, что Вы ничего не боитесь, мне лишь жалко, что все у Вас так бездарно заканчивается… Идти одному в лес, да еще и в туман… Нет, я не пойму Вас никогда. Неужели здесь некому больше пойти?

– Здесь все боятся леса, миссис Арнье. А мы с ним, как мне кажется, смогли найти общий язык.

– И от чего же Вам так кажется?

– Так мне сказал Стейнбъерн. Я ему верю.

Фабрис пролистал книгу и нашел картинку с безголовыми людьми, которые плясали вокруг гейзера.

– Вы не знаете, что это такое? – показал Фабрис книгу. До этого он никому ее не показывал, старался сохранить все в секрете, но теперь ему было на все плевать.

Миссис Арнье взяла книгу и посмотрела.

– А где Вы это взяли?

– Украл из библиотеки.

– Я где-то видела такие письмена. По-моему, у нас на камне так же начеркано, хотя все это одни закорючки, они все похожи друг на друга.

– Здесь нарисованы гейзеры и безголовые люди, мне интересно, что бы это могло значить.

– Безголовыми лесной народ как раз называет Ваших демонов. У них поверье, что они могут менять свои головы на любые, какие захотят. В основном на головы своих жертв.

– Менять головы?

– Да, по-моему, так. Точно я не скажу, давно все это слышала. Но, должно быть, все хотя бы примерно так, как.

– Интересно. А еду вы отправляете именно им?

– Я не знаю, кому ее отправляют. Нам об этом не говорят.

– А у Вас здесь есть где-нибудь гейзеры?

– Боюсь, Вам попался самый бесполезный для расспросов человек. Я могу чего-нибудь ответить, чтоб не выглядеть совсем безмозглой, но лучше не буду, толку Вам от этого не будет.

– Ладно, спасибо Вам миссис Арнье, Вы мне сильно помогли. Мне нужно бежать. К ужину вернуться не обещаю, но на завтрак обязательно ждите. И учтите, вернусь я чудовищно голодным.

41

В том месте, где через реку был переброшен мост, отделяющий деревню от леса, Фабриса остановили. Двое мужчин с ружьями, что стояли там на карауле, показали ему знаком, что в лес он здесь не пройдет. Говорить они ничего не стали, но Фабрису все было понятно и без слов.

– И что же Вы будете делать, если я попробую пройти, пристрелите меня? – спросил их Фабрис. Злость все сильнее овладевала им, он чувствовал, что если ему захочется выкинуть какую-нибудь отчаянную глупость, совладать с собой он уже едва ли сможет.

– Да, – ответил один из мужчин, на вид самый молодой.

– А что будет, если не вы убьете меня, а я убью вас, в этом случае мне уже не будет грехом перейти реку?

– Мост перейти нельзя. Но реку можно, – проговорил другой мужчина, на висках которого блестела седина. Оба они стояли спокойно, как будто точно знали, что Фабрис ничего не предпримет.

Фабрис усмехнулся. Он ничего не понял, но по крайней мере ему показалось, что понял он как раз все. Он поправил мешок, что висел у него на плечах, еще раз бросил в сторону мужчин свой взгляд и стал спускаться к воде почти в том же месте, где был мост. Русло в этом месте было узким, вода бурной. Без всяких раздумий, Фабрис шагнул в эту воду, что доходила ему до груди, поднял мешок над головой и стал медленно, вымеряя каждый шаг, двигаться в сторону противоположного берега. Ноги его почти сразу свело от холода, одежда вымокла.

Тот мужчина, что был моложе, вскинул ружье и направил его в спину Фабриса. Палец его застыл на курке, смотрел он холодно и безразлично, словно целился не в человека, а в зверя. Второй мужчина, что стоял чуть в стороне, положил на его ствол руку и отвел в сторону.

Фабрис перебрался на другой берег, снова накинул на спину мешек, обернулся. Двое караульщиков смотрели на него, но ружья их были опущены. Фабрис кивнул им в знак благодарности, развернулся и стал карабкаться вверх по скользкой глине.

В лесу Фабрис отыскал свою ленточку, которой обозначил поворот к тропе на север, свернул. На улице к этому времени потеплело. Вместо снега с бесцветного неба падали капли дождя, разбиваясь о ветви замерших в своем вековом молчании сосен. Со стороны гор подул холодный ветер, туман стало раздирать. Гор вдалеке все еще было не рассмотреть, но тропа, что петляла между каменных глыб, теперь была видна на сотню шагов вперед, что было более чем достаточно.

Фабрис поднялся на холм, где в прошлый раз встретил Стейнбъерна и огляделся: кругом стелился туман, кроме стволов ближайших сосен ничего было не рассмотреть.

– Стейнбъерн! – крикнул Фабрис, борясь с одышкой. – Стейн, ты здесь?!

Никто не откликнулся, лишь ветер пронесся по вершинам сосен, обрушив на землю поток воды. Фабрис сбежал с холма и перебрался на соседний, который был чуть ниже и весь зарос кустарником.

– Стейнбъерн!

Фабрис огляделся, но никого не увидел. Лес стоял безмолвно, лишь кое где слышались голоса птиц и шелест ветвей. Его оцепенение было таким же холодным и безысходным, какое все утро встречалось Фабрису в глазах людей.

Отдышавшись, он поправил на своей спине мешок, сверился с компасом и бросился бежать на север, туда, откуда в лицо ему веяло холодом и запахом снега.

Примерно через час, Фабрис понял, что не знает куда ему бежать. У него был компас и он легко мог найти север, но вот тропа, по которой он уже не раз ходил в сторону восточного хребта, исчезла. Он думал срезать путь в сторону белой реки, но так до нее и не дошел, пусть даже наверняка знал, что идет в правильном направлении. Тогда он решил вернуться назад к тропе. Но тропы уже не было. Не было и озера, что должно было все это время оставаться в пяти сотнях шагав от него на западе. Со всех сторон, теперь, был один только лес, беспросветный и монотонный. Все повторялось как в тот первый раз, когда в лесу начали пропадать тропинки и холмы.

Фабрис остановился и отдышался. Что делать он не знал. От чувства безнадежности, что медленно овладевало им, по всему его телу пробежал холод, и даже тот жар, что горел в его груди после долгой пробежки, был не в силах ему противостоять. Его безрассудный пыл вновь подвел его. Иди он по тропе, потерял бы он не больше пяти минут времени, но зато был бы уверен в том, что движется в нужном направлении. Теперь же, направления он не знал. Он шел в сторону долины духов, которая начиналась там, где белая река огибала каменный утес и сливалась с волчьими ручьями, найти это место без реки было сложно. Но реки не было и Фабрису нужно было решить, будет он искать ее дальше, или двинется на северо-запад, в ту сторону, где, если верить картам и словам Стейнбъерна, как раз и находится эта долина.

– У тьмы нет своей воли, – проговорил Фабрис. Он понемногу приходил в себя. Та злоба и отчаяние, которые обуяли им в деревне, медленно отступали, здравый рассудок восстанавливался, все снова вставало на свои места. На места встали сосны, мхи, мысли. Он прислонился к сосне и прислушался: тишину леса в этот миг нарушали только голоса птиц, которые скрывались где-то высоко в кронах. Они были прекрасны. Их голоса здесь служили напоминанием о том, что как бы не поменялся мир, все светлое и темное в нем остается на своих местах и ни одна сила, ни один безжалостный бог не способны этих мест поменять. Фабрис вспомнил свою первую встречу с Лией в этом лесу. Тогда ровно так же пели птицы, ровно так же раскачивались сосны, как будто с того момента не прошло ни секунды времени. Точно также тогда он не знал, чего делать и молил небеса, чтобы они пришли ему на помощь. Уже именно тогда Фабрис знал, что его дорога и дорога Лии каким-то образом переплелись, но только теперь ему хватило смелости окончательно принять это. Если бы ему пришлось всю оставшуюся жизнь бродить по лесу в ее поисках, эта жизнь не прошла бы зря. Все его попытки бороться со своим естеством сейчас показались ему такой нелепостью, что он усмехнулся сам над собой.

– Сколько же всего нужно было пройти, чтобы вернуться к тому же самому месту, – подумалось ему.

Ощущение безнадежности избавило его от всех страхов. Он словно падал в бездну, где уже можно было не подтягивать галстук и не выпрямлять спину, все его прежние проблемы, теперь, казались столь ничтожными, что думать о них без смеха было невозможно.

Может быть, он сам хотел, чтобы Лия исчезла? Может быть, он сам хотел безвестно пропасть здесь? – промелькнуло у него в голове. От этой мысли ему стало еще холоднее. Все трагедии здесь принято приписывать демонам, но не он ли сам говорит этим демонам, что делать?

Фабрис сел под сосну и обхватил свою голову руками.

Так все и было. Он всегда делал не то, что ему хотелось сделать, всегда шел наперекор себе и всячески надеялся, что природа как-нибудь ему отомстит за все эти его старания идти против естества. Он точно знал, чего хотел, но не мог позволить себе оказаться тем, кто он есть. Вместо того, чтобы признаться себе во всем он строил вокруг себя стены, обрубал все проросшие в душе ростки чувств, призывал силы природы избавить его ото всего этого безумия, что лишает его сил и светлости ума. И он добился своего. И вот только теперь, когда все случилось так, как ему и было нужно, он явственно увидел того демона, что забрал Лию – это был он сам.

– Безмозглый идиот! – воскликнул он, не сдержав подступивший гнев. Все так и было – весь этот лес не содержал в себе ни одного чудовища, что могло бы хоть в чем-то соперничать с ним самим, он был здесь самым отвратительным из всех явлений природы. Своей упертостью и нерешительностью он сам подтолкнул мир к тому, что случилось. Ему незачем теперь было пенять на лес, и лес, и демоны были здесь лишь олицетворением его собственных терзаний.

– Ты откуда взялся? – внезапно послышался из-за спины Фабриса голос. Это был Стейнбъерн.

– Лию похитили демоны. Сегодня сутра, – проговорил Фабрис. Он все так же сидел под сосной и не стал даже поворачивать в сторону Стейнбъерна голову.

– Что ты сказал? – проревел Стейнбъерн. Сначала он смотрел на Фабриса холодно и равнодушно, как голодный зверь смотрит на муху, но после услышанного в глазах его загорелся огонь, зубы и кулаки сжались. Он схватил Фабриса за воротник и поднял на ноги, вонзив в него свой обезумевший взгляд.

– Ночью здесь бродили демоны, какие-то шаманы их видели. Лия пропала. Может просто пропала, может, демоны забрали. Я иду в долину духов искать ее, – спокойно проговорил Фабрис. Ему стало все равно, что дальше с ним случится, что бы не случилось, всего этого он заслуживал.

– Ты один?

– Да. Никто не пошел.

Стейнбъерн отпустил Фабриса и привалился спиной к сосне уже сам. Он поднял свои свирепые глаза к небу и обвел взглядом верхушки сосен. Глаза его заблестели.

– Какие же мы все глупые! – выдохнул он.

– У меня есть кое-какие приборы, если эти твари прячутся в тумане, мы их найдем, – проговорил Фабрис, придя в себя. – Патронов у меня хватит на всех, даже если их там будет две сотни.

Стейнбъерн закрыл глаза и что-то пробормотал. Не говоря Фабрису ни слова, он поправил ружье, развернулся и пошагал вниз по холму. Фабрис пошел следом.

– Иди прочь, я пойду один! – прорычал Стейнбъерн, увидев позади себя Фабриса. – Это все моя участь, а не твоя!

– Нет, участь здесь как раз моя, это все из-за меня. Ты можешь идти один, но тогда я тоже пойду один.

– Исчезни с моих глаз!

– Если хочешь от меня отделаться, придется пристрелить.

Стейнбъерн резко остановился и приставил ружье ко лбу Фабриса.

Фабрис замер.

– Я обещал лесу на ней жениться, – проговорил Фабрис. Смотреть в лицо Стейнбъерна было тяжело, но все же он смотрел ему прямо в глаза и не отводил взгляд. – Знаешь, почему я дал лесу такое обещание? Почему пообещал жениться. Потому, что я хотел этого! Сам себе я в этом не признался бы, мне и сейчас трудно об этом говорить, но все же да, я хотел этого. Хотел тогда, когда говорил, что ничего не хочу, хочу сейчас… Я не знаю, что все это, как это описать, но все оно именно так и есть. Мне сегодня сказали, а потом я это и сам понял, что у леса нет своей воли, есть только наша, все это так! И знаешь, может быть я и вправду самая мерзкая из тварей, что когда-либо ходили по этой земле, но я не пойду назад! Назад мне идти уже некуда. Всю свою жизнь я только и делал, что шел назад! Были и другие пути, но назад идти было проще всего. А теперь назад уже не пойдешь, некуда. Так что пойду вперед! Хочешь ты этого или нет, в этот раз я уже никуда не сверну, хватит с меня сворачивать!

Какое-то время они оба стояли молча, глядя друг-другу в раскрасневшиеся от гнева глаза. Затем, Стейнбъерн убрал Ружье и обнял Фабриса.

– Ты хороший человек. Не я это решил, а он, лес. Так что с кем бы нам не пришлось драться, лес тоже будет на нашей стороне, мы здесь не одни. Одни остались лишь те, кто попрятался в этот день по норам, вот они пусть боятся, а нам бояться нечего.

Через двадцать минут пути Фабрис и Стейнбъерн достигли Белой реки. В этом месте она огибала невысокий холм и текла на север, наполняя лес шумом своей бурлящей воды. Отсюда нужно было идти вдоль берега. Ветер, что до этого дул со стороны гор, усилился, его порывы промораживали до костей. С неба снова посыпался легкий снег.

– Плохой знак, – проговорил Стейнбъерн. Он перебрался по камням на левый берег реки и показал знаком Фабрису идти за ним.

– Я думал, у вас это нормально.

– Нет. Раньше летом снега не было.

– А разве мы не должны идти по правому берегу до скалы?

– Если хочешь, чтоб тебя опять подвесили к столбу, можешь идти там. А я пойду здесь.

– Хорошо, здесь так здесь. А в этой долине духов, ты случайно не встречал гейзеров? Или может где еще, может в горах?

– Что это?

– Это когда из-под земли бьет струя горячей воды.

– Не видел.

– Я нашел их на рисунке в одной книге… Там рядом с ними были нарисованы безголовые люди, кое-кто мне сказал, что лесные племена…

– Лесные племена нам не помощники, они бросили эти леса, как только все началось. Многие считают, что сами они это и начали. Это безмозглые дикари. Безголовыми они называют всех этих тварей из страны духов.

– Ясно. А кто-нибудь из них еще здесь остался?

– Нет, все ушли на восток. Но их и там уже почти нет, где-то на белой реке есть одно племя, у водопадов на севере, но мало. В лесу я их почти уже не встречаю, только тех, кто стережет святыни.

– Они не трогают тебя?

– Зачем им меня трогать? Мы на одной стороне.

– А Рулу, он тоже из них?

– Нет, шаманы живут отдельно. Все, дальше идем молча.

Следующую часть пути Фабрис и Стейнбъерн шли без разговоров. Пару раз они натыкались на медведей, которые завидев их скрывались за камнями, один раз Стейнбъерн нашел следы человека и повернул на запад, чтобы идти другой стороной. Путь поднимался в гору, воздух становился все холоднее. Через какое-то время на земле появился снег. Он сыпался с неба хлопьями, которые нежно серебрились в свете проглянувшего солнца и ложились на землю. Весь лес стоял в оцепенении. Исчезли даже те птицы, что пели в ветвях у озера, в лесу теперь слышались лишь шум ветра в кронах и плеск ручья, который сбегал в стороне по каменистому склону.

– Туман, – проговорил едва слышно Стейнбъерн, взобравшись на очередной каменистый уступ. Фабрис забрался к нему и взглянул на лежавшую впереди долину – впереди белой стеной стоял туман, за которым не было видно ничего.

– В прошлый раз я бродил здесь два дня. Не следов, не звуков, ничего… Только вода и камни.

– У меня есть локатор и пара инфракрасных приборов, кто бы здесь ни прятался, он от нас не скроется, – ответил Фабрис.

Стейнбъерн посмотрел на него с усмешкой, словно большей нелепости в своей жизни он не слышал, но ничего не сказал. Он поправил ружье и начал спускаться с уступа в долину. Никогда еще Фабрис не видел его столь взволнованным.

Туман был густым и холодным, тем не менее, в долине оказалось гораздо теплее, чем за ее пределами. Снег исчез. Когда Фабрис и Стейнбъерн взбирались сюда, то всю дорогу в лицо им веяло ледяным ветром, сейчас же его не стало. Воздух здесь был гнилым. Сосны вокруг стояли корявые, черные, с ветвей их, что как щупальцы первобытных чудовищ тянулись к бесплодной земле, длинными косами свисал мох. Не было слышно ни птиц, ни животных. Местами попадались заросшие травой болота – воздух на них пах алиантром, аромат которого кружил голову и вызывал тошноту.

– Чудесное местечко, – усмехнулся Фабрис, очередной раз провалившись в вонючую грязь. От Белой реки шли они уже не меньше пяти часов, большую часть в гору, так что ноги его едва передвигались и чтобы выбраться из грязи приходилось отдавать последние силы.

– Здесь можно ходить вечность, – выдохнул Стейнбъерн. Он снял с плеча ружье и сжал руках, словно ждал, что впереди кто-то должен быть. Но не впереди, не по сторонам не было ничего видно, и даже если бы в двадцати шагах от них кто-то стоял, не Фабрис, не Стейнберн не смогли бы его заметить – все скрывалось в тумане.

Фабрис достал из сумки один из приборов, начал его настраивать.

– А ты видел их, этих безголовых?

– Да.

– И как они выглядят?

– Не знаю, я видел вдалеке.

– Они были с головами?

– Да.

– А кто-нибудь видел их вблизи, почему их называют человекомедведями?

– Не знаю, почему… Кто-то рассказывал мне однажды, что когда ты перестаешь пользоваться своими губами, у тебя их не становится, когда перестаешь слушать, не становится ушей, когда перестаешь любоваться миром, не становится глаз… природа все забирает назад, раз оно тебе не нужно. А когда природа забрала у тебя почти все, то тебе остается только отрезать медвежью голову и насадить себе на плечи, чтоб хоть что-то было. Но эту историю придумали у нас. У дикарей своя история.

– И какая же?

– Дрянная. Они верят, что за туманом скрыта Эльхо Тури, страна духов. Однажды воин шел за оленем и случайно попал в Эльхо Тури. Там он встретил Хитлуали, дочь духа северной звезды, Тагалана. Они влюбились друг в друга, но Тагалан не хотел отдавать дочь человеку и наслал ледяную бурю, чтоб та заморозила их сердца. В итоге сердца влюбленных оказались горячее бури, они сбежали обратно в мир людей и укрылись в лесу. С тех пор каждый год, когда северная звезда исчезает с неба, духи выходят в лес и забирают у людей самую красивую девушку, чтобы вернуть долг.

Фабрис настроил свой прибор и обвел им лес. На круглой шкале задергалась стрелка, сбоку загорелась лампочка.

– А во что веришь ты? – спросил Фабрис.

– Ни во что. Если духи и есть, они не здесь, а за Альхо-талами. Я был там.

– Это гора?

– Да. Один из двух пиков, что на севере. С востока стоит Альхо-талами, а с запада его брат – Альхо-вану, стражники края земли. Только никакого края за ними нет, я сам проверял.

– И что, ты видел там духов?

– Нет. Чувствовал. Что это у тебя за коробка?

– Теплоскоп. Измеряет инфракрасные волны, – объяснил Фабрис.

– Чего?

– Тепло. С его помощью можно найти источник тепла, если он есть поблизости. Гейзеры как раз должны испускать тепло, так что если они здесь, то мы их найдем.

– Зачем нам гейзеры?

– У меня есть предположение, что демоны должны быть там.

– И где же ты взял свое предположение?

– В книге.

Фабрис еще раз обвел прибором лес и убрал обратно в мешок.

– По-моему, всех теплее там, – указал он в одну из сторон.

– Я и без твоего прибора чую, что там теплее, – усмехнулся Стейнбъерн.

Через несколько сотен шагов они вышли к невысокому скалистому уступу, который полностью покрывал мох. Было видно, как туман сползает с него вниз.

– Туда, – проговорил Фабрис. Он поправил на спине мешок и стал взбираться по каменистому уступу, хватаясь за камни и корни молодых сосен. Стейнбъерн огляделся и полез следом.

За уступом лежала точно такая же долина, как и перед ним, но туман в ней казался чуть менее густым. Были видны стволы сосен, что стояли не только вокруг, но и в пятидесяти шагах впереди, если бы теперь из тумана кто и появился, его можно было бы заметить раньше, чем он воткнет тебе в спину копье.

Фабрис достал прибор, включил его и направил вперед. Стрелка на шкале взлетела вверх.

– Туда! – объявил Фабрис. Впервые за все время привезенный им с юга металлический хлам обрел толк, что уже было для него радостным событием. – Там явно что-то есть.

Фабрис уже собирался рвануть вперед, но рука Стейнбъерна остановила его.

– Стой. Пойдем немного южнее, чтобы ветер дул в нашу сторону, – проговорил он.

Ветра не было, воздух в этом лесу был мертв и ни в что здесь не двигалось, кроме льющихся между камней ручьев, но Фабрис решил не спорить об этом.

Они прошли еще около тысячи шагов, не впереди, не по сторонам так ничего и не появилось. Шли они медленно и осторожно, стараясь вглядываться в каждый выплывающий из тумана силуэт и прислушиваться к каждому звуку. Туман снова сгустился. Воздух стал теплее, но от сырости начинала мокнуть одежда, согреться здесь все еще было невозможно. Тишина вокруг стояла такой, что можно было услышать, как с ветвей сосен на мох срываются капли воды.

– Похоже, пришли, – проговорил Фабрис, остановившись. – Тепло теперь почти со всех сторон. Но вроде бы там всех теплее…

Стейнбъерн ткнул его в плечо и знаком показал молчать.

На вопросительный жест Фабриса он ответил кивком. Впереди что-то было.

Фабрис прислушался, но ничего не услышал.

Они уже так далеко ушли от ручья, что во всем лесу, теперь, остался один лишь едва слышный треск работающего прибора и тяжелое дыхание Фабриса.

Стейнбъерн опустился на землю и провел рукой по зеленому мху.

– Впереди что-то есть.

– Люди?

– Я не знаю.

Фабрис посмотрел в даль, но сквозь туман нельзя было разобрать ничего, кроме нескольких сосен, вершины которых тонули в белой пелене. Стейнбъерн взвел ружье и медленно пошагал вперед. Фабрис убрал свой прибор в мешок, достал оба револьвера и пошагал следом, стараясь издавать как можно меньше звуков.

Через какое-то время Стейнбъерн вновь припал к земле, чтобы рассмотреть следы на мху. Своей рукой он показал Фабрису знак, чтобы тот тоже лег.

– Здесь кто-то ходил, – чуть слышно проговорил он.

– Люди? – спросил Фабрис.

– Не знаю.

Стейнбъерн поднялся с земли и медленно, словно крадущийся зверь, пошагал вперед. Он передвигался от сосны к сосне, время от времени останавливаясь и прислушиваясь, лицо его сосредоточилось и превратилось в каменную маску, в которой ничто не двигалось и ничто не менялось. Фабрис шел за ним и повторял все, что он делал.

– Слушай, – внезапно, проговорил Стейнбъерн. Он подал Фабрису знак, чтобы тот присел, сам же скрылся за одним из торчащих из земли валунов.

Фабрис прислушался – где-то впереди плескалась вода. Что это было, ручей или гейзер, или что-нибудь еще, сказать было сложно – все было скрывал туман и оставалось лишь гадать.

– Возможно, это гейзер, – проговорил Фабрис.

Стейнбъерн кивнул и в очередной раз показал жестом молчать.

– Они знают, что мы здесь, – чуть слышно прошептал он.

– Кто?

– Не знаю.

Стейнбъерн поднял ружье и медленно пошел вперед, Фабрис двинулся следом. Туман был такой густой, что даже ближайшие деревья можно было разглядеть лишь уткнувшись в них носом. Где-то впереди послышался стук, словно играли барабаны. Воздух наполнил новый аромат, одновременно отвратительный и чарующий.

Через сотню шагов мох, которым был устелен лес, сменился голыми валунами. Туман здесь стал чуть менее плотным, в воздухе появился запах серы и дыма.

– Пришли, – едва слышно выдохнул себе под нос Фабрис. Он с самого начала почти наверняка знал, что гейзеры есть, и вот теперь сомнений в нем не осталось совсем. Они пришли туда, куда им и нужно было прийти, все сошлось. То единственное место в мире, которое требовалось обходить стороной, было под их ногами.

Едва Фабрис успел так подумать, как прямо перед ним, всего в паре шагов, из тумана вынырнула каменная стена. Со всех сторон она была скрыта в тумане, высоту и ширину ее было не определить. Испещренный трещинами камень покрывал мох, между уступами струилась вода. Фабрис коснулся камня – он был теплым.

– Смотри, – дернул Фабриса за руку Стейнбъерн. Фабрис посмотрел в то место, куда он указывал – на одном из гладких участков камня были видны рисунки, а также непонятные символы. Это еще ровно ничего не значило, лес хранил в себе не один десяток святилищ, где найдется хотя бы один изрисованный такими же символами камень, но все же эта находка отозвалось приятным трепетом в груди Фабриса, ему не терпелось сказать: “– я так и знал…”

Стейнбъерн припал к скале спиной и обвел взглядом лес вокруг себя. В отличии от Фабриса, он не стал рассматривать рисунки, они для него ничего не значили. Еще раз оглядевшись, он спустился на колени и потрогал землю.

– Здесь только что кто-то был, – проговорил он.

Фабрис, что в это время водил рукой по рисункам и пытался уловить их смысл, тоже посмотрел вниз – там ничего не было. Под его ногами на камнях рос точно такой же мох, как и вокруг. Воздух в этом месте был наполнен особенным ароматом, острым и волнующим, голова от него приятно кружилась, мысли успокаивались. Фабрис попытался вспомнить, что может так пахнуть, но ничего не припомнил. Эти ароматы словно не принадлежали обычному миру.

Стейнбъерн вскочил на ноги и указал Фабрису в сторону, лицо его сосредоточилось, весь он насторожился.

Фабрис поднял револьверы, насторожился. В той стороне, куда указал Стейнбъерн, как и прежде, ничего не было.

Стейнбъерн прицелился, выстрелил. Подождав несколько секунд, он побежал вперед вдоль каменного карниза, с которого капали мутные капли воды.

Фабрис бросился за ним. Куда они бегут и что случилось он не знал, но потерять Стейнбъерна в тумане не хотел, так что куда бы тот не бросился, ему нужно было идти следом.

Через несколько десятков шагов Фабрис налетел на выплывшую из тумана фигуру Стейнбъерна, едва не сбив его с ног. Он стоял над каменной плитой и смотрел вниз – под его ногами, на камне, были свежие пятна крови.

Фабрис хотел пойти дальше вперед, но Стейнбъерн остановил его и указал, что идти нужно в другую сторону.

Они двинулись вдоль карниза к тому месту, откуда пришли, в этот раз медленно, стараясь не издавать ни одного звука.

Стейнбъерн снова выстрелил.

Хлопок ружья пронесся по каменистому карнизу и отозвался эхом где-то вдалеке, разлетевшись по всему лесу. Фабрис не понимал ровно ничего. Он видел лишь сосны, туман и каменный карниз, куда и зачем стрелял Стейнбъерн ему было неведомо.

Резко прицелившись, Стейнбъерн выстрелил еще, и в этот раз Фабрис услышал в тумане похожий на стон звук. Вдалеке снова шумел гейзер, но даже на его фоне стон был легко различим.

Они бросились в его сторону.

Бежали не долго: совсем скоро им послышался плеск, как будто что-то тяжелое упало в воду, а черезпару шагов они оказались на краю каменного углубления, заполненного водой. Вода была теплой, от нее пахло серой. Вдали за туманом, что-то продолжало плескаться. Стейнбъерн поднял ружье и выстрелил – плеск прекратился.

– Теперь все вокруг знают, что мы здесь, – проговорил он. – Смотри в оба глаза, если что шевельнется, стреляй.

Что было дальше, Фабрис так до конца и не понял. Они пробежали вдоль воды и выбежали к каменной тропе, которая уходила через воду к скале. Прямо за ней в этом месте начиналось пещерное углубление. Стейнбъерн показал Фабрису, что нужно перейти, но сделать этого они не успели: в этот же момент со всех сторон на них напрыгнули непонятные создания. Они были одеты в шкуры, на плечах их сидели медвежьи головы. Все были с копьями.

– Стреляй! – прокричал Стейнбъерн и сходу положил двоих, что накинулись сзади. Фабрис так же начал беспорядочно стрелять по сторонам, реагируя на каждое движение и каждый шорох. За первые несколько мгновений он уложил как минимум пятерых. Со всех сторон из тумана посыпались копья, одно из которых угодило в плечо Фабриса. Оно не воткнулось, но прорезало глубокую рану, от чего рука онемела и почти обездвижилась.

– К пещере! – прокричал Стейнбъерн и бросился по тропе. Сам он уворачивался от копий с ловкостью кошки, ни одно из них не принесло ему и царапины. Фабрис расстрелял все свои патроны и бросился за ним, на ходу доставая из поясной сумки сменные барабаны. Глаза его застилала пелена боли. За ними гналась целая толпа демонов, которые, правда, больше напоминали Фабрису не медведей, а стаю разгневанных обезьян, тем не менее, их было не меньше двух десятков и ждать, когда они его догоня, Фабрису не хотелось.

Когда до входа в пещеру оставалось несколько шагов, Фабрис обернулся, чтобы выстрелить, но в этот же миг почувствовал резкую боль, пронизавшую его голову.

Мир вокруг стал меркнуть.

Он еще несколько раз выстрелил по напирающим на него размытым фигурам, но в этот миг ноги его подкосились, он упал в воду. Она была теплой, словно в ванне для купания. По телу Фабриса поползло приятное тепло. Он слышал бешеный рев Стейнбъерна, который выхватил нож и бросился на демонов, слышал всплески. Все это медленно удалялось от Фабриса, словно очертания исчезающего сна. Он чувствовал лишь как со всех сторон его обволакивает вода, слышал ее бурление, чувствовал тепло. Все тело его обмякло, мир окончательно померк.

42

Мистер Мон выглянул на улицу, где по раскисшей земле колотил дождь, захлопнул дверь и запер ее на запор. Лицо его было болезненным, глаза красными. Он прошел по комнате, сел за свой стол и бросил на него книгу, что до этого торчала в кармане его куртки. В стороне сидел Риг, такой же угрюмый и болезненный. Он игрался складным ножом, то складывая его, то вновь обнажая лезвие, которое блестело в тусклом свете горелки. В лице его не было и проблеска радости, но благодаря искаженному шрамом рту он как будто бы продолжал ухмыляться. С плаща его медленно капала вода.

– Наш ученый убежал в лес, – проговорил Риг, когда мистер Мон сел и впился в него своим свирепым взглядом. – Гилон его видел.

– Гилон? А почему он пришел к тебе, а не ко мне?

– Не знаю.

– Зато я знаю. Это все Рулу, он боится меня… Да и черт с ними со всеми, мой дед говорил, что лес нужно сжечь вместе со всем этим волчьим племенем, я уже начинаю думать, что он был прав.

– Так что будем делать? Ничего?

Мистер Мон ничего не ответил. Он лишь посмотрел на Рига с тем отвращением, с каким восходящее солнце смотрит на муки умирающей тьмы и открыл брошенную на стол книгу. Это была та самая книга заветов, которую прежде хотела взять Лия.

– Завет четырнадцатый, – начал читать он. Голос его дрожал, а лицо налилось краской. – Человек верен лишь тем силам природы и богам, что требуют от него храбрости и чести, если силы природы или боги требую от него предательства или трусости, человек должен отречься от них, ибо они не достойны.

– Что это? – спросил Риг.

– Заветы предков. Прежние заветы.

– Разве там есть такое?

– Оказывается да. Ты разве не читаешь своих книг?

– Нет.

– Это те самые заветы, что оставили старейшины. Всю жизнь я думал, что заветы вырезаны на том чертовом камне десять веков назад, как нам рассказывали, а оказывается нет.

– Нет так нет. К чему ты мне это читаешь?

– К чему? Каждый раз, когда я сомневаюсь в наших заветах, я вспоминаю своего отца и своих дедов и прадедов, всех, кто жил здесь до меня. Я всегда чтил заветы, потому что их оставили мне они, чтобы я в свою очередь сберег их и передал дальше. Ты понимаешь, о чем я? Предать их все равно, что плюнуть в лицо всем своим предкам, деду, прадеду, всем! Но что выходит? Оказывается, мой прадед не завещал мне всего этого дерьма, в котором я живу. Мой прадед плюнул бы мне в лицо, если бы узнал, до чего мы тут дожились! Мы все предали! Мой дед струсил и предал прадеда. А отец предал деда. А я предал всю свою семью, жену, детей, которые так и не родились, Лию. Саму жизнь, которую природа впихнула в мою поганую глотку!

– Я не помню своего прадеда. Он умер гораздо раньше, чем я родился…

– Я тоже не помню. Никто из нас не знает ничего о тех временах, потому что там все было не так, как сейчас. От нас все скрыли. Думаешь почему нас пугали словами о прошлом? Нас пугали не тем, что в прошлом живет тьма, нас пугали светом! И мы до сих пор боимся этого света, как будто нас прокляли! Почему ты скрывал эту книгу?

– Я не скрывал ее. Мне передали ее, чтобы я ее сжег, так что это чудо, что она и вовсе цела. Я не знаю, как Лия смогла узнать о ней.

– Ты ее так ни разу и не открыл?

– Открывал, но читать не стал. Мне не нужны заветы, не старые, не новые. Я просто хочу жить и все. Из-за заветов мы как раз и дожились до всего этого. Если тебе не хватает ума самому отличить добро от зла, то никакой завет не поможет.

Мистер Мон взглянул на Рига с ужасом.

– Не поможет? А чего же тогда поможет? Нет, Риг, если каждый жил бы своим умом, нас уже давно не стало бы. Послушай, как жили здесь до нас. Вот: “Завет шестнадцатый. Всякий человек не имеет права оставить другого человека в беде, какое бы зло ему ни грозило. Бежавший человек должен быть изгнан.” Ты слышишь? Разве это без толку написано? Если бы мы жили век назад, нас с тобой выставили бы в лес, как поганых псов!

– К чему ты мне все это говоришь?

– А вот еще: “Лес дает нам пищу и кров, он друг и защитник. Всякое зло, исчезнувшее в нем, становится искуплением и должно быть принято. Но всякое зло, пришедшее из леса, должно быть отомщено, ибо лес злого не родит.”

Глаза мистера Мона вспыхнули огнем.

Риг все так же складывал и раскладывал нож, лицо его не менялось.

– Все уже давно поменялось, в том числе и люди, – проговорил Риг.

– Нет, Риг, ничего не меняется. В том и дело, что не сменились не лес, не озеро, не горы, только мы! Вместо того, чтобы верить мудрости отцов, мы послушали этих лесных чертей! Это они и есть самые настоящие демоны! А мы решили, что их нужно послушать. Если демонов и вправду посылает лес, то не за нашу волю, а за нашу трусость. За то, что мы предали и честь, и достоинство, и все хорошее в этом мире!

– Я никогда не доверял шаманам…

– Будь моя воля, я подвесил бы их всех на площади за языки… Нет, так жить больше я не буду, довольно!

– И чего ты собираешься делать? Как ты будешь жить?

– Я не знаю как. Но уж точно не так! Какой-то южный червь ушел в лес искать Лию, которая ему никто, а я сижу и не имею права даже проклясть всех этих тварей. Если небеса в этот день снова проклянут нас, то не из-за него, а из-за меня Риг! Вот на кого надо гневаться, на нас с тобой!

Договорив, мистер Мон вскочил из-за стола, накинул на плечо ружье и бросился к двери.

– Куда ты собрался? Не будь дураком! – проговорил, поднявшись из-за стола Риг.

– Вот именно, не буду, – прорычал в ответ мистер Мон. Ударом ноги он открыл дверь, которая едва не слетела с петель, выскочил на улицу. Там стеной лил дождь. Серые тучи стелились так низко, что, казалось, до них можно было дотянуться рукой, не было видно не леса, не озера, ничего, все тонуло в бледной дымке.

Напротив конюшни мистер Мон наткнулся на Рулу. Он стоял на тропе, перекрывая подход к конюшне, в руке его был нож, прищуренные глаза его смотрели злобно и холодно.

– Уйди, проклятая тварь! – прорычал мистер Мон.

Рулу замахнулся ножом и хотел воткнуть его в грудь мистера Мона, но промахнулся и угодил в плече. Нож воткнулся не глубоко. Мистер Мон, лицо которого даже не поменялось, выдернул нож из плеча, усмехнулся и одним движением отбросил Рулу в сторону, словно это был мешок с сеном.

43

Когда Фабрис пришел в себя и открыл глаза, перед собой он смог увидеть лишь тьму. Голова его раскалывалась, все было как в тумане. Он не помнил, что с ним произошло, глаза его шарили из стороны в сторону, но ничего не видели, словно он ослеп. Немного придя в себя, он сообразил, что находится где-то в пещере, что было гораздо лучше, чем очнуться на том свете, но все же не сулило ничего хорошего. Пещера была холодной и темной. В ширину она тянулась на десяток шагов, в высоту не больше, чем в рост человека.

– Фабрис! – окликнул его голос, что как будто звучал из небытия, проникая сюда сквозь камень и толщу тьмы. Это был Стейнбъерн.

– Где я? – спросил Фабрис.

– Мы в пещере. Тебя треснули камнем по башке. Хвала небесам…

– Ты рад, что меня треснули по башке? А где демоны?

– Не знаю, где-то там. С этой пещерой что-то не так, они сюда не лезут. Тех, что были у озера, я перебил, но их здесь полно. Это не демоны. Это люди с натянутыми на голову медвежьими бошками.

– Прискорбно. Как человек я, конечно, рад, но как несостоявшийся ученый, вынужден расстроиться.

– Дикари не пропали, они смекнули, что их мы не боимся, а вот духов боимся и прикинулись духами. Всю нашу еду получал не лес, а эти жалкие твари, вот, кому все тут поклонялись!

– Надеюсь, мой виски еще цел, нужно вернуть его назад, – усмехнулся Фабрис. Он поднялся и осмотрелся. Голова его жутко болела, но боль эта не мешала ему рассуждать. А рассуждал он о черных камнях, что лежали под его ногами, они были гладко отполированы, словно лежали не в пещере, а в русле реки.

– Хотел бы я увидеть рожу Ортри, когда он все это узнает! – Добавил Стейнбъерн

– Нужно уходить отсюда, – проговорил Фабрис. – А лучше бежать. Долго мы здесь?

– Нет, не долго. Я выловил тебя из воды и притащил сюда, там бы нас прикончили.

– Скорее всего эту пещеру заливает водой, лучше здесь не задерживаться.

– Водой?

– Да. Гейзер. Может, конечно, эти твари просто боятся темноты, но что-то подсказывает мне, что все не так просто.

– Они этого и ждут, что мы высунемся. Но можно попробовать.

Фабрис осмотрелся вокруг и понял, что его мешка с приборами нет. Из двух револьверов остался только один. Патронов к нему было немного.

– Может быть здесь есть другой выход?

Фабрис поднялся и осмотрелся. Света было достаточно чтобы рассмотреть очертания пещеры, но увидеть что-либо в глубине было сложно.

– Других выходов нет, – проговорил Стейнбъерн, – только этот.

– Ясно. Спасибо, что спас меня.

– Ты еще не женился на моей дочери, так что о смерти можешь и не думать.

– Ничто не держит нас на этом свете лучше, чем несбыточные обещанья.

– Ты слышишь? – насторожился Стейнбъерн.

Фабрис ничего не слышал. В ушах его гудело так, что даже голос Стейнбъерна он разбирал с трудом.

– Там за этой стеной какие-то звуки, что-то стучит.

Фабрис попробовал прислушаться, но это было без толку. В его голове все стучало, звенело и гудело со всех сторон так, что даже если бы рядом играл оркестр, едва ли он смог бы точно определить, какие звуки принадлежат внешнему миру, а какие играют в его собственной голове.

Стейнбъерн поднялся и пошел вглубь пещеры, которая поворачивала налево. Там было темно, лишь тусклые отсветы блестели на отполированных камнях.

– Что там? – спросил Фабрис. Он тоже поднялся и пошел следом.

– Где-то здесь, – объяснил Стейнбъерн. Они с Фабрисом прощупали всю стену, но ничего не нашли. Дальше пещера, которая была лишь разломом, уходила вниз, было слышно, как где-то внизу бурлит вода, от которой пахло серой. Никаких звуков, кроме этого бурления, Фабрис не слышал.

– Там, – указал Стейнбъерн. Он просунулся в небольшой разлом, который отходил от пещеры вверх, и вновь прислушался.

– Что там? – спросил Фабрис.

Снизу, из-под воды донесся рокот.

– Лучше нам бежать отсюда и как можно скорее!

– У этих демонов там еще одна пещера, большая, куда вела тропа. А я тебя оттащил в другую, через воду. В той их пещере я слышал удары вроде бубна, сейчас я слышу те же звуки.

Стейнбъерн указал пальцем в разлом. Он был так узок, что просунуться в него не смог бы и ребенок.

– Должно быть они соединены. Только здесь не пролезешь.

– А где мой мешок? Ты его не взял? – спросил Фабрис.

– Где-то там, – указал Стейнбъерн в сторону.

Фабрис нашарил в темноте мешок и достал оттуда один из приборов. Быстрыми движениями он разбил прибор о камни и достал из него металлическую коробочку с проводами.

– Это батарея. Если ее нагреть, а потом замкнуть, она должна взорваться. Неплохо так взорваться.

– Взорваться?

– Да. Я как-то жил в лачуге на острове, занимался там исследованиями, искал какие-то камни. Так вот в один вечер я возвращаюсь к лачуге, а ее нет, только куча головешек. А вещи висят вокруг по кустам. Я сначала думал, что это дикари где-то раздобыли взрывчатку и подорвали нас, они безмозглые, тоже живут в лесу…

Стейнбъерн посмотрел на Фабриса гневными глазами.

– Ладно, потом если что расскажу. Честно говоря, эти приборы я беру с собой именно из-за их батарей, они почти всегда полезнее, чем сам прибор, – усмехнулся Фабрис. Он скрутил друг с другом все отходившие от коробочки провода, достал из кармана спички и попытался их зажечь. Спички оказались вымокшими.

Фабрис посмотрел на Стейнбъерна, тот развел руками.

Где-то внизу опять послышалось клокотание бурлящей воды.

Фабрис достал из сумки веревку, привязал к батареи и спустил ее в кипящую воду.

– Что ты задумал? – спросил Стейнбъерн.

Фабрис ничего не ответил. Спустя полминуты он вытащил батарею из воды, просунулся на сколько мог в разлом и втиснул батарею между двумя наиболее узкими выступами.

– Бежим! – крикнул Он, дернув за рукав Стейнбъерна. Оба они бросились к другому краю пещеры и скрылись за ее изгибом.

Сначала, ничего не произошло.

Слышалось только как бурлит вода где-то под землей, батарея же не издавала никаких звуков.

– Что ты хочешь сделать, взорвать пещеру? – проговорил Стейнбъерн. Только он замолк, с той стороны, где был разлом, послышался треск, следом гудение. Через несколько мгновений прогремел взрыв, по пещере пронеслась волна пыли и осколков. Сверху посыпались камни.

– Идем! – крикнул Фабрис, прикрывая голову. Он вскочил и побежал к тому месту, где был разлом. Удары бубна, что прежде слышал Стейнбъерн, теперь слышал и он.

– Ну как, Вы все еще не верите в мои приборы? – усмехнулся Фабрис.

Вода, что бурлила внизу, поднималась все выше и уже почти достигла уровня пещеры. Быстрыми движениями Фабрис вскарабкался по камням к разлому, который теперь стал куда шире, просунулся через него и оказался в узкой выемке, которая уходила куда-то вглубь. Где-то во тьме все так же слышались звуки бубна.

– Быстрей! – прокричал Фабрис и подал руку Стейнбъерну, что продолжал смотреть на него снизу. Его плечи просунулись через разлом с огромным трудом, но все же он тоже смог выбраться из пещеры.

Внизу, в темноте, послышался плеск воды.

Фабрис и Стейнбъерн проползли через выемку, которая была не выше двух локтей и оказались в другой пещере – она была высокой и светлой, края ее нависали над гладью воды, словно своды древнего храма. Озеро в этом месте вдавалось внутрь и тянулось до края каменной плиты, что находилась в дальнем краю пещеры. На ней стояли конусообразные шатры. Именно к этому месту тянулась каменная тропа, на которой до этого на них напали. Рядом с шатрами дымилось несколько костров, ни людей не демонов рядом с ними не было.

– Хорошо устроились! – проговорил Стейнбъерн.

– Да уж. Неплохо. – подтвердил Фабрис.

– Должно быть Лия где-то здесь. Пошли, – скомандовал Стейнбъерн, порываясь вперед, но Фабрис его остановил.

– Стой, нам нужен какой-нибудь план.

– Какой еще план?

– Какой-нибудь. Дикари, должно быть, скоро сообразят, что свариться заживо у нас не вышло и придут сюда. Вдвоем мы с ними не справимся. А в этой пещере мы будем как в западне, и что-то мне подсказывает, что еще раз так ловко уйти у нас уже не выйдет.

– И что же ты хочешь делать?

– Я не знаю. Может быть есть смысл дождаться темноты, потом как-то проникнуть и забрать Лию. Если она, конечно, здесь.

– Ждать я не буду. А если она не доживет до темноты? Нет… Хочешь, сиди до темноты, а я пойду.

– Стой! – вновь удержал Стейнбъерна Фабрис. Если ты не хочешь ждать, давай хотя бы продумаем, как нам лучше действовать. Было бы неплохо как-то замаскироваться.

– Как замаскироваться?

– Как угодно. Если здесь принято ходить в чужих головах, можно как раз обзавестись головами.

– Головами?

– Да.

– У меня уже есть голова! Все, можешь сидеть здесь или искать себе голову, а я пошел.

В этот раз Фабрису не удалось удержать Стейнбъерна. Он без какой-либо осторожности спустился вниз по каменистому склону, который возвышался над водой на высоту около пяти шагов и быстрыми перебежками стал подкрадываться к шатрам.

Фабрис пошел следом.

Звук бубна, который теперь был отчетлив и разлетался по всей пещере, доносился от большого шатра, что стоял в центре и был как минимум в два раза выше остальных. Не дожидаясь, когда спустится Фабрис, Стейнбъерн сжал в руках нож и ворвался внутрь. Внутри сидели трое шаманов. В руках одного из них был бубен, другие держали в руках тлеющие пучки трав, от которых кверху тянулись тонкие струйки дыма. Посередине горел огонь. Лии здесь не было. Шаманы попытались вскочить, но Стейнбъерн набросился на них первым и после короткой схватки легко одержал верх.

– Лии нет, – проговорил он, выбравшись наружу. Фабрис к этому моменту смог найти две засушенных медвежьих головы, что висели рядом с шатром на кольях. Одну он надел на себя, другую протянул Стейнбъерну. Тот посмотрел на него, как на безумца.

В то время, как Стейнбъерн бросился с ножами к другому шатру, Фабрис натянул на себя медвежью голову и стал медленно пробираться между шатрами, вслушиваясь в звуки. Вход в один из шатров был приоткрыт, он заглянул в него – в шатре сидели две старых женщины, которые уставились на Фабриса бессмысленными глазами.

Лии здесь не было. Зато Фабрис смог рассмотреть те две бутылки виски, что принес в подношение духам – они стояли в шатре рядом с деревянными ящиками, их все еще никто не открывал.

– Нужно будет забрать, – промелькнуло в голове Фабриса.

В следующих двух шатрах, куда он заглянул, никого не было.

За это время Стейнбъерн уже успел проверить еще три шатра и по следам крови на его Руках Фабрис понял, что пользуется он не столько медвежьей головой, сколько своими ножами.

Когда Стейнбъерн исчез в очередном шатре, что стоял чуть в стороне, Фабрис решил сменить тактику и осмотреть не шатры, а саму пещеру, дальняя сторона которой почти никак не освещалась. Он сделал несколько шагов вглубь и присмотрелся – в темноте стояли столбы, очертания которых блекло мерцали в тусклом свете. За столбами было что-то вроде дерева, окруженного огнями, дальше только тьма.

В стороне кто-то проговорил.

Фабрис обернулся, положил руку на револьвер и замер. Когда глаза его привыкли к темноте, он смог разглядеть в десяти шагах от себя человека, что стоял неподвижно и смотрел на него пустым, остекленевшим взглядом. Он был одет в шкуры, в руках сжимал копье.

Фабрис стал ждать.

Человек проговорил еще несколько слов и шагнул в сторону Фабриса, руки его изобразили непонятный жест.

Фабрис так же сделал шаг навстречу и так же жестом изобразил первый пришедший в его голову знак.

Когда между ними оставалась пара шагов, Фабрис бросился вперед и, прежде чем человек смог направить в него копье, ударил его по голове рукояткой револьвера.

Человек упал на землю, замер.

В глубине пещеры, там, где виднелись огни, Фабрис нашел алтарь. Тусклый свет падал на него сверху сквозь провал и освещал лица высеченных из камня идолов, что стояли кругом. Фигуры были похожи на те, что Фабрис видел прежде, на ручье. На шеях идолов висели засушенные цветы, у подножья стояли глиняные чаши и несколько подожженных свечей, свет которых отбрасывал по сторонам причудливые отсветы. В центре круга росло дерево. К его стволу был привязан человек.

Фабрис бросился к дереву, к которому вела выдолбленная в камне лестница и уже через несколько мгновений смог рассмотреть человека – это была Лия. Одежды на ней не было, бледное тело покрывало что-то темно-красное, маслянистое. Вокруг нее были расставлены дымящиеся пучки трав, от запаха которых у Фабриса сперло дыхание и закружилась голова.

– Лия! – негромко окликнул он. Лия никак не отреагировала. Лицо ее, несмотря на краску, было бледным, мертвенным. Ноги обвивали сплетенные между собой прутья, руки были привязаны к стволу дерева над головой. Фабрис достал нож и одним движением перерезал веревку. Он стащил с себя плащ, укутал в него Лию и поднял на руки. Она была жива.

Внезапно, из темноты, что лежала позади алтаря, прилетела стрела. Она воткнулась в медвежью голову, что продолжала висеть на плечах Фабриса, но его собственную голову не задела. Через мгновение он увидел и того, кто послал стрелу в его сторону – в двадцати шагах от него стоял невысокого роста человек, лицо которого было также скрыто под медвежьей головой.

Человек что-то проговорил.

– Пошел ты к черту, дьявольское отродье! – ответил ему Фабрис. У него получилось дотянуться до револьвера, и он резко выдернул его, чтобы выстрелить, но стрелять ему не пришлось: в этот же миг прогремел другой выстрел и человек с медвежьей головой упал на камни.

– Бежим! – крикнул Стейнбъерн, что стоял в это время чуть дальше.

Фабрис перехватил Лию, бросился к озеру.

– Теперь они знают, что мы здесь, надо бежать в туман! – прокричал Стейнбъерн. Добравшись до каменной тропы, он стащил с себя медвежью голову и бросил в сторону.

Они успели добежать до середины озера, откуда до леса оставалось около двадцати шагов, но здесь им пришлось остановиться. На другом краю в тумане показалось несколько фигур дикарей. Они медленно двигались в сторону тропы, в руках их были копья.

Стейнбъерн выстрелил. Двое дикарей упали, но остальные продолжили так же спокойно двигаться вперед, словно ничего не произошло.

– Дьявольские отродья! Идем назад! – крикнул Стейнбъерн. В него полетело несколько копий, одно из них он поймал и метнул назад в дикарей, другие отбил рукой.

Фабрис развернулся и бросился в другую сторону.

Они направились к той расщелине, что вела к соседней пещере, но из нее летели брызги кипящей воды, вновь скрыться там было невозможно. Фабрис обвел взглядом пещеру: выход из нее был только один – через озеро.

– Все, бежать больше некуда, идем вперед! – проговорил Стейнбъерн. Он поднял ружье и выстрелил по двум дикарям, что в этот миг гнались за ними, оба упали на камни и застыли. Фабрис снял с себя голову медведя и согласно кивнул. Драться с дикарями было почти бесполезно. Нужно было что-то предпринять, но в голову Фабриса, которая продолжала звенеть от боли, ничего не шло, все его мысли словно тонули в тумане. Они спустились обратно к шатрам. В то время, как Стейнбъерн бросился к каменной тропе, чтобы задержать дикарей, Фабрис положил Лию рядом с одним из шатров на шкуры и перезарядил револьвер.

– Пожелай нам удачи, – проговорил он и тоже двинулся к тропе.

К этому времени дикарей там была уже целая толпа и Стейнбъерн, бросив ружье, сражался с ними на ножах. Лицо его все было залито кровью, в бедре торчал обломок копья. Фабрис расстрелял весь барабан, и сменил на новый – это был последний.

– Нужно бежать к алтарю, здесь мы долго не простоим! – крикнул Фабрис. Стейнбьерн не услышал его. Он стоял на середине каменной тропы и ждал, когда дикари вновь бросятся в его сторону.

Дикари, отогнанные выстрелами, сгрудились на другой стороне озера. Они тоже ждали. Каждый раз, когда кто-то из них кидался к тропе, Фабрис стрелял.

Но совсем скоро патрону у него закончились. Дикари поняли это еще раньше, чем сам Фабрис и стали медленно двигаться в их сторону. Кто-то выныривал из воды, кто-то шел по тропе, кто-то спускался по склону пещеры из темноты.

– Должно быть где-то есть еще выходы, – проговорил Фабрис.

– Этого мы уже не узнаем, – ответил Стейнбъерн.

Дикарей осталось не больше двадцати, но не у Фабриса, не у Стейнбъерна сил сражаться с ними уже не было. Стейнбъерн все еще стоял на ногах, но выпады его уже не были так опасны. Ноги его медленно теряли стойкость. Фабрис оценил свои шансы и понял, что в этот раз удача не на его стороне. Выхода не было. Оставалось лишь броситься на дикарей и попробовать уложить их голыми руками, что было почти невозможно.

– Бери Лию, и пойдем, может прорвемся, – проговорил Стейнбъерн. Выглядел он до того скверно, что слова эти звучали скорее как жест отчаяния, чем как призыв. Выло очевидно, что прорываться бесполезно.

Вдалеке за туманом послышалось ржание коня.

Дикари насторожились. Несколько из них бросились в ту сторону, откуда послышался звук, но почти сразу разлетелись по сторонам, попав под копыта лошади. Это был мистер Мон. Он выхватил ружье и сходу уложил двоих дикарей, что перекрывали тропу.

– Бери лошадь и скачите! – прокричал он Фабрису, как только оказался в пещере. Сам он соскочил на землю, перезарядил ружье и еще два раза выстрелил по дикарям.

– Вдвоем вам не справиться, Стейн едва жив, – прокричал в ответ Фабрис. Глаза его заливала кровь, он ничего не соображал.

– Скачите! Это наши грехи, нам за них и умирать! – проговорил в ответ мистер Мон ледяным и спокойным голосом. Фабрис хотел возразить, но не успел. Перезарядив ружье, мистер Мон бросился вперед на дикарей и вместе со Стейнбъерном они смешались в большой беспорядочной куче. Вокруг них было три десятка дикарей, которые лишились всякой осторожности и нападали со всех сторон. Фабрис, к которому только теперь вернулся здоровый рассудок, усадил Лию на лошадь, запрыгнул сам и вместе они направились к тропе. У него не было никакого оружия, так что ему оставалось только бежать, спасая свою жизнь и жизнь Лии. Но все же он чувствовал себя трусом. Ему не хотелось бежать. В таких делах он всегда оставался до конца, бежать ему было страшнее, чем умереть, ну а в этот день это казалось и вовсе не мыслимым.

– Скачите! – еще раз прокричал мистер Мон, когда Фабрис свернул лошадь в сторону, чтобы разделаться с двумя дикарями, что подбежали в этот момент из леса. Он бросил ружье и вместе со Стейнбъерном отбивался от дикарей, махая по сторонам топором. Фабрис поймал на себе его тяжелый взгляд – глаза мистера Мона, как и прежде, горели злостью, только теперь это был не забитый палками пес, это был опьяненный своей свободой и запахом крови дикий зверь.

Фабрис ударил сапогами по бокам лошади – она понеслась вперед. Несколько дикарей бросились за ними, но почти сразу отстали. Уже через несколько мгновений и пещера и дикари, и та трагедия, что продолжала там разворачиваться, скрылась за туманом. Все исчезло в белизне. Фабрис все еще слышал доносившиеся со стороны пещеры крики, все еще чувствовал запах спекшейся на лице крови, но битва эта для него была закончена. Ему оставалось крепче сжать Лию, что все еще была без сознания, и направить лошадь вперед, туда, где за туманом текла белая река, боды которой неслись в сторону Хидентара.

44

Солнце опустилось к озеру и повисло большим красным диском почти над самым лесом. Вечер был теплым, тихим. Гладь воды, которая в этот день казалась особенно яркой, почти не колыхалась. Легкий ветер чуть слышно трепал верхушки сосен и разносил по лесу благоухание цветущих лугов, в лазури неба носилось несколько птиц.

Хултерн, лицо которого было особенно задумчивым и хмурым, закинул на плечо молот и подошел к камню заветов. Вокруг камня собрались все жители деревни. Они смотрели на Хултерна и на камень с тем трепетом и волнением, с каким мартовский лес смотрит на свет разгорающегося дня, что несет с собой тепло и веру в будущее. Хултерн поднял молот и с размаху ударил по камню – тот разломился на несколько частей. Еще несколькими ударами он окончательно разрушил основание и только тогда, когда от камня не осталось ни одного уцелевшего куска, он вновь забросил молот на плечо и отошел в сторону. Никто из собравшихся не проронил ни звука. Люди стояли молча и неподвижно, словно ждали, что же будет дальше.

Когда Хултерн отошел в сторону, на его место вышел Риг Сакл. Он взобрался на обломки камня и обвел толпу своими прищуренными мутными глазами. Искаженное шрамом лицо его, как всегда, ухмылялось, но теперь в нем была какая-то тревога, было волнение, которое никто не видел в его лице уже более десятка лет. В руках он держал книгу.

– Я прочту заповеди, которые оставил совет четырех, – проговорил он, обведя толпу взглядом. Взгляд этот был лишен каких-либо чувств, он был как осенняя листва, что хрустит под сапогом и служит лишь напоминанием о былой жизни.

– А что, больше прочесть некому? – донеслось из толпы.

Риг злобно глянул в сторону людей и замер. Лицо его не постигла никакая перемена.

– Пусть кто-то другой читает, – донесся новый голос.

– Может ты тогда прочтешь, Тоэгор? – проговорил в ответ Хултерн. – Ты должно быть самый умный, так иди читай.

– Я не знаю старого языка.

– Ну тогда пусть идет тот, кто знает. Знает кто-нибудь язык Вольвгорна?

Из толпы никто не откликнулся. Один лишь священник, что стоял сзади подал знак рукой.

– Я уже узнавал, язык унгулдуров, который оставили нам дети Вольвгорна, знают только Риг и Священник, – проговорил Вунгард – высокий, седой мужчина, что стоял в центре толпы. Он был старейшина одного из семейств. – Выбирайте, либо Риг, либо священник.

Повисла тишина.

– Пусть читает Риг, – проговорил кто-то из толпы.

– Потерпим, – согласился другой голос.

– Заповедь первая, – начал говорить Риг своим хриплым, дребезжащим голосом, как только все вновь замолкли. – Лес дает человеку жизнь, еду и кров и лишь он имеет право забрать их и лишь лесу человек обязан. Лишь лес имеет право приносить человеку отмщение, на что есть лесной суд. От всего остального человек свободен.

Люди смотрели на Рига без лишней радости, тем не менее чувствовалось, что в глазах и душах загорается надежда. Старый мир уходил в прошлое, и голос Рига, что произносил давно забытые здесь строки, был тому свидетельством.

– Заповедь вторая. Жизнь человека выше всего остального, она принадлежат лишь ему самому, и всякий, посягнувший на его жизнь должен быть отмщен лесным судом.

После того, как Риг дочитал все заповеди и убрал книгу, в центр вышел Вунгард. Он встал рядом с Ригом и обвел толпу взглядом.

– Ортри и Стейн своей кровью искупили все наши грехи, нашу трусость и предательства! – проговорил он. – Мы обязаны им всем, что у нас есть. С этого дня нам нужно забыть все свои страхи, распрямить спины и вспомнить кто мы такие. Мы сыновья Хидентара, потомки великого Тантау! В наших жилах течет священная кровь предков, и с этого дня никто не имеет права ее порочить!

Толпа проревела с одобрением. Лица людей начали наливаться краской, словно тепло вечернего солнца только теперь смогло коснуться их сердец.

– Мы те, кто берет за уздцы ветер и мчит своего коня по воде, мы унгулдуры! Заповеди наших предков будут высечены на камне и с сегодняшнего дня мы чтим только их. С сегодняшнего дня в Хидентаре запрещено бояться! Запрещено порочить лес предрассудками! С сегодняшнего дня ворота деревни открыты для всех, кто пришел сюда с добром и закрыты для тех, кто этого добра не хочет! Если Ортри и Стейн будут смотреть на нас с небесных равнин, я не хочу, чтобы им было за нас стыдно.

Лица людей вокруг оттаивали, словно мартовские равнины. Никто не улыбался, но в глазах людей горело пламя жизни, которого до этого так не доставало.

– Ортри мертв, – продолжил старик. – Кто-то из нас должен стать старейшиной. Но мне кажется, что нам стоит вспомнить традиции предков и не выбирать себе одного человека, лучше пусть правит совет. Мудрость нескольких голов прочнее мудрости одной. Завтра ночью мы проведем собрания семей и решим, кто это будет. Любой желающий должен заявить о себе. И да… Мы чуть не забыли отблагодарить того, благодаря кому все случилось. Солнце, что взошло над нашим проклятым краем тьмы и холода, взошло лишь по воле одного человека. Я говорю о Фабрисе, он призвал его в наши земли. Я не знаю, какие силы заслали тебя к нам, но я буду до конца дней благодарить всех богов за то упрямство, которое они дали тебе, чтобы вытерпеть всех нас. С этого дня ты такой же Хидентарец, как и мы. Ты достоин этих земель так, как не достоин никто из нас!

Фабрис, который в это время стоял в стороне у столба, улыбнулся. Раны его еще не до конца зажили, так что он решил держаться в стороне от толпы, где в любой момент кто-нибудь мог налететь на его больное плечо.

– Спасибо. Приехал я сюда не за солнцем, но рад, что все именно так случилось, – ответил он.

Когда старик договорил, на площадь вынесли столы и устроили небольшой праздник. Люди начали медленно расходиться. Фабрис хотел пойти прогуляться в сторону озера, которого он не видел уже два дня, но в этот момент на его больное плечо упала рука Дарена.

– Фабрис! – прокричал Дарн. Он не улыбался, но было видно, что весь он переполнен торжеством, счастьем.

– Дарн! – выдохнул Фабрис, едва не потеряв сознание от боли. – Эти лесные твари чуть не отрезали мне плечо, так что давай пока без приветствий…

– Понимаю. Раны?

– Так, царапины…

– Ты должен выпить со мной за Хидентар, Фабрис!

– Что ж, если действительно должен…

Дарн достал из кармана куртки фляжку и два стакана, быстрыми движениями он разлил напиток и протянул Фабрису один из стаканов.

– Ты теперь Хидентарец! Тебе придется отстаивать право быть им.

– Надеюсь ты не о том, что я теперь должен отрастить бороду и перестать чистить зубы, – усмехнулся Фабрис.

– Нет. Сила Хидентара не в бородах, а в силе духа. Твой дух самый достойный из всех нас.

– А как же Стейнбьерн?

– Я имею в виду из живых. Стейн был самым великим человеком на земле. Он теперь станет воином Халрума, вместе со всеми великими. Я ему завидую. Он был последним настоящим унгулдуром… все эти сопляки и в подметки ему не годятся.

– Его так и не нашли?

– Нет. Мы сегодня обошли всю долину духов, никого не нашли. Остатки дикарей, похоже, ушли на север, к ледяным пещерам, может они забрали тело Стейна. Пусть там и сидят, зиму они там не протянут…

– А почему они тогда оставили Ортри?

– Не знаю. Никто этого, теперь, не скажет.

Фабрис выпил содержимое своего стакана, сморщился. По горлу его разлился огонь.

– Что это за отрава? – прокашлялся он. Лицо его покраснело, из глаз потекли слезы.

– Настойка змеиного корня. Не понравилось?

– Да нет… просто не был готов.

– Если не понравилось, скажи прямо, Унгулдуры должны все говорить прямо…

– Да, самая отвратительная из всех отрав, что я пробовал.

– Ей обычно мажут раны, но мне нравится…

С площади Фабрис не пошел на озеро, он решил вернуться к себе в комнату.

– Она проснулась! – проговорила миссис Арнье вполголоса, увидев Фабриса. Она сидела над кроватью, в которой в это время лежала Лия. Фабрис сбросил с себя сапоги и подбежал к кровати.

– Лия! – проговорил он. Лия лежала бездвижно в кровати и смотрела на Фабриса затуманенными глазами. Лицо ее, как и прежде, было бледным, болезненным, силы возвращались к ней без особенной охоты.

– Приходит в себя, хвала небесам… – проговорила миссис Арнье.

– Где я? – едва слышно выговорила Лия. Ее обескровленные губы едва шевелились.

– Дома, – ответила миссис Арнье. – Все хорошо.

– А где они?

– Демоны? Их больше нет, – проговорил Фабрис. – Они ушли в долину льдов, думаю, уже на всегда. Мы с твоим отцом прогнали их, – ответил Фабрис. Он сел рядом на стул, взял Лию за Руку. Как и во время всех их предыдущих встреч он не знал, к чему все это, не знал, что будет дальше, но сейчас ему было плевать на все эти мысли. Он был счастлив и полон, словно что-то недостающее прежде встало на свое место. Он чувствовал, что только сейчас, взяв в свои руки руку Лии, он, наконец-то, завершил тот путь, который начал два месяца назад. Достиг он совсем не того, за чем отправлялся, тем не менее достижение это было для него гораздо значимее любого другого. Он никогда еще не чувствовал себя так хорошо, как сейчас, словно только здесь, на краю света, ему смогли открыться общечеловеческие истины.

– А где Отец?

– Я не знаю. Он пока остался в лесу…

– Зачем?

– Наверное решил забрать свои вещи, чтобы перевезти сюда.

– Все будет хорошо… – добавила миссис Арнье.

– А почему ты здесь, ты разве не уехал?

– Нет. Я и не хотел уехать, хотел только сбежать…

– От кого?

– От себя. К счастью, разум вернулся ко мне раньше, чем это случилось.

– Демоны, которых ты искал, оказались…

– Да. Они оказались тем, чем и должны были оказаться. К несчастью для науки, но к счастью для нас.

– Если все закончилось, почему ты здесь?

– Из-за тебя.

– Если тебя держит…

– Меня ничего не держит. Я, как и раньше, делаю что хочу. Даю глупы обещания, бездарно шучу, безнадежно влюбляюсь. Смотрю на тебя. Мечтаю о том, о чем мечтают все.

– И о чем все мечтают?

– Должно быть, о счастье. Мечтаю немного побыть дикарем и отдохнуть от мук цивилизованного мира. Миссис Арнье уверена, что у меня получится.

– Я ничего такого не говорила, – отозвалась миссис Арнье. – Дикарь из Вас не выйдет, можно даже не пробовать.

– Вот и посмотрим. А чего бы хотела ты? Теперь, когда все закончилось.

– Я хочу увидеть море, – проговорила Лия.

– Это прекрасное желание. Удивительное. Я рад.

45

На следующий день, когда солнце поднялось над замершими в утреннем оцепенении соснами, Фабрис вышел на веранду и сел там в кресло. На улице уже было тепло. Легкий ветер разносил от дома к дому аромат утреннего леса, в ветках кустарников кружились пчелы и мелкие птицы, чьи голоса разлетались по всей улице и наполняли ее жизнью. Перед соседним домом мужчина запрягал лошадь. Фабрис пригляделся и понял, что это Кроу, который привез его сюда.

– Доброе утро! – поприветствовал его Фабрис.

Кроу обернулся и всмотрелся в лицо Фабриса. Совсем скоро он тоже узнал его и махнул рукой, болезненно сощурившись и усмехнувшись.

– Смотрю, вы все еще не превратились в мох, господин ученый?

– Нет, Кроу, к сожалению, нет.

– Должно быть нужно еще подождать?

– Бесполезно. Этот север оказался неправильным.

– И что же здесь неправильно?

– Люди. Слишком упрямые.

– Так и знал, что они Вам не понравятся.

– Они прекрасны, но для науки не годятся.

– Доброе утро, Фабрис! – прозвучал со стороны двора голос миссис Арнье. Она поставила рядом с дверью ведро воды, облокотилась на завалину и закурила

– Чтобы встать раньше Вас, миссис Арнье, мне похоже нужно вовсе не ложиться, – улыбнулся Фабрис.

– Вы куда-то собрались? Подождите десять минут, я вынесу завтрак, – ответила миссис Арнье.

– Не стоит, я лишь немного прогуляюсь, пока погода не испортилась. А то к вечеру опять зима наступит.

– До октября здесь вполне можно жить, так что можете не торопиться. Мистер Хаберн едет сегодня в Кенолд, Вы с ним уже переговорили?

– Нет. Я еще не решил, когда ехать.

– Я буду здесь через две недели, – прокричал Кроу. – Если к этому времени не пустите корни, заберу Вас.

– Хорошо. К этому времени как раз опустеют два моих чемодана, так что ехать будет проще.

– Вы все же решили уехать? – спросила миссис Арнье, повернувшись к Фабрису. Дым, что она выпускала изо рта, нежно золотился в лучах солнца.

– Мне придется, в Инсвире у меня осталось много незавершенных дел… честно говоря, я сейчас даже не знаю, как мне лучше поступить. Дело мое сорвалось, но цели остались прежние, хотелось бы как-то все это довести до конца.

– Я сожалею, что все так получилось, с этими Вашими демонами. Обидно, наверное, вот так вот остаться ни с чем.

– Я не остаюсь ни с чем. Мне кажется, я получил больше, чем мог рассчитывать. Вы с самого начала советовали мне сменить демонов на девушек, и вот сейчас, я вижу, что послушай я Вас тогда, мир был бы избавлен от многих трагедий.

– Нет Фабрис, сейчас я вижу, что послушайте Вы меня тогда, и мир как раз оказалось бы некому избавлять от всех этих трагедий. Если все, в итоге, и оказалось по-моему, то не от моих советов, а от вашего упрямства.

– Как бы все ни было, думаю, все мы начнем с нуля. Думаю, у вас тут все скоро наладится, останется только завести к вам кофе и можно вовсе не уезжать. А на счет себя – мне кажется, я всю жизнь шел против ветра, считая, что жизнь это и есть, когда ты идешь против ветра, но сейчас я уже так не считаю. Жизнь не бывает против ветра, напротив… Должно быть, нужно уметь поддаваться естеству. Знаете, я сейчас впервые в жизни выхожу вот так вот просто на прогулку без какой-либо цели. До этого я отправлялся гулять по лесам лишь когда мне за это платили, а сегодня просто хочу прогуляться и все. Безумие. Мне кажется – это прекрасно, разве нет?

– Если честно, я не особо люблю прогулки, но, должно быть, все так и есть.

– Когда я сюда ехал, то не верил, что здесь можно жить. А теперь не верю, что мне придется отсюда уехать. Местный человек оказался куда чистокровнее южного…

– Лия скоро поправится, вы можете поехать вдвоем. Мне кажется, она была бы рада… Ничто не возвращает желание жить лучше, чем смена обстановки.

– Да, мы уже говорили с ней. Поедем вместе, если она согласится. Кроу, Ваши лошади дотащат двоих?

– Только если Вы избавитесь от половины своего барахла.

– Тогда считайте, что его уже нет. Миссис Арнье, Вы не знаете, кто здесь готов прикупить себе лазерный реструктуризатор?

46

Фабрис перебрался через реку, что, как и прежде неслась вниз бурным потоком и оказался на краю леса. Сосны колыхались под натиском налетающих с юга теплых порывов ветра, мох благоухал. Над цветами кружились пчелы. Фабрис вытер о мох руки и огляделся: перед ним лежала гладь озера, которая этим утром была неподвижна, в стороне над деревней поднимались струйки дыма, вдали собирались облака.

Фабрис достал из сумки лепешку, отломил от нее кусок и положил под сосной. Воздух наполнился ароматом свежей выпечки. Отломив еще кусок, в этот раз Фабрис засунул его себе в рот и пошагал по тропинке, которая петляла вдоль берега озера. Этим утром оно казалось особенно прекрасным. Оно было словно сброшенное на пол в любовном пылулазурное платье. Сосны и кусты склонялись над ним, как покорные слуги, и в себе Фабрис чувствовал точно такую же покорность. Он чувствовал, что все вокруг больше ему не чуждо.

– Стой! – прозвучал со стороны мужской голос. Фабрис замер. Лепешка выпала у него из сумки и покатилась вниз, но в этот момент ее поймала рука Стейнбьерна. Он стоял у широкой сосны со стороны озера и улыбался. Иссеченное шрамами лицо его сияло. Фабрис почувствовал, как по телу его пробежал жар.

– Стейн! Чертов ублюдок, разве ты не…

– Нет, я не подох.

Стейнбьерн медленно выбрался на тропу и подошел к Фабрису. Было видно, что каждое движение ему дается с трудом, одна нога не сгибалась в колене.

– Я знал! Тебя два дня искали, все решили…

– Я знаю, что все решили… Решить здесь, к счастью, мало.

– Что там было, когда мы ушли?

Мы дрались. Их там уже стало сорок человек, а может, и пятьдесят, всех было не перебить. Когда они прикончили Ортри, я решил, что и мне конец. Я уже был без сил, нога не двигалась, мог только лежать и орать, как подстреленная свинья. Они бы меня точно прикончили… Но в этот момент в тумане начало что-то происходить, кто-то появился, я ничего почти не видел… какие-то люди, или звери, не знаю.… Слышал только, как все эти отродья бросились по разным сторонам. Наступила тишина, потом все исчезли, остался только я и Ортри. Но ему я уже помочь не мог…

– На дикарей кто-то напал?

– Да. Хотя я не знаю. Они сразу же разбежались, кто бы там не был, напасть он не успел. Но в тумане точно кто-то был, это я видел, как сейчас тебя вижу. И не только видел, я чувствовал их.

– Это были люди?

– Нет. Точнее, я не знаю. Может, люди, а может, и что-то еще…

– А что там могло быть еще?

– Я не знаю что. Я закрыл глаза и открыл уже только к ночи. Вокруг уже никого не было.

– Ты знаешь, кто это мог быть?

– Хочешь узнать, спроси у леса, я ничего не знаю. Помнишь, я говорил, что лес поможет нам. Мне кажется, это был он, лес. Пришел помочь мне.

Фабрис усмехнулся. Он понял, что мир этот он еще только начал познавать, и что большая часть работы только впереди.

– А почему ты не пришел в деревню?

– Не знаю. Я сначала отыскал следы дикарей, думал идти за ними, но понял, что далеко мне не уйду. Вернулся в свое логово. Не знаю, почему, как-то привычнее было пойти туда. Я и вовсе не хотел возвращаться, но вот сегодня решил прийти. Вспомнил, что ты еще не сдержал обещание и можешь улизнуть.

– Улизнуть из этих дебрей за два дня почти невозможно.

– Ты слишком проворный, таким как ты доверять нельзя… Пойдем. Честно говоря, я не думал сегодня идти в деревню… Думал подождать. Но уж раз ты нашел меня здесь, придется идти.

Для оформления обложки использовалась картинка с сайта shutterstock:

https://www.shutterstock.com/ru/image-photo/moody-forest-landscape-fog-mist-1594955917