Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ [Коллектив авторов] (fb2) читать онлайн

Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ Сборник научных статей

© Факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, 2016

© Некоммерческое партнерство факультетов журналистики, 2016

Е. Л. Вартанова (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Грамотная речь как основа профессиональной культуры журналиста

Язык средств массовой информации в современном обществе, которое мы все чаще называем информационным, несомненно, является одним из важнейших факторов культуры. И не только потому, что медиасистема связывает общество на разных уровнях — территориальном, политическом, экономическом, информационном, конечно. Но и потому, что звучащая речь теле- и радиожурналистов лежит в основе коммуникационного взаимодействия общества, способствует созданию национальной идентичности, пониманию людьми друг друга и мира вокруг них. Родной язык, одинаково звучащий в отдаленных друг от друга регионах, населенных пунктах, все чаще приходит к россиянам из телепередач, кинофильмов и сериалов, радионовостей и эфирной рекламы.

Исследователи СМИ уже давно обратили внимание на важность электронных медиа в общественной и культурной жизни разных стран. В 1920-1930-е гг. радио совершило прорыв в речевой коммуникации многих стран, став общедоступным и достаточно эффективным инструментом формирования произносительных и интонационных норм литературного языка. В 1950–1960 гг. набиравшие популярность национальные телеканалы сумели конструктивно повлиять на формирование идентичности многонациональных государств посредством окончательного становления норм звучащей речи.

Очевидно, что сегодня ключевым инструментом коммуникационного взаимодействия государства, его институтов и общества, граждан, то есть, по сути, национальной аудитории СМИ, выступает государственный язык. Если первоначально огромную роль в процессе становления общего языкового пространства наций играла литература, то в последние десятилетия именно радио и телевидение стали важнейшими проводниками языковых норм среди всех граждан.

Примеров того, как телевидение выравнивало диалекты и создавало общегосударственную звучащую речь, в практике зарубежных стран можно найти довольно много. Так, страны Северной Европы — Швеция, Финляндия, Норвегия — окончательно сформировали устную литературную речь только в 1960-е гг., после создания института общественного вещания, благодаря деятельности национальных радио- и телеканалов. Несмотря на то, что во многих странах национальная художественная литература заложила нормы письменной и даже устной речи на протяжении XIX–XX вв., диалектные произношения оставались весьма заметными, поддерживая локальные идентичности.

Пример советского радиовещания и телевидения также подтверждает эту тенденцию: образцовая речь ведущих и журналистов электронных СМИ воздействовала на разговорную речь россиян, формировала культуру речевой коммуникации. Однако в период перестройки ориентир на «восходящую линию речевого поведения» был утрачен, началось расшатывание норм на всех уровнях языковой системы, размывание риторического идеала, складывавшегося на протяжении веков.

И потому сегодня особенно актуально обращение академического и профессионального журналистского сообщества к вопросам культуры речи. Сегодня для российских журналистов владение русским языком, умение точно выражаться, соблюдая речевые нормы, опираясь на богатство его ресурсов. — важнейшая профессиональная компетенция, а значит, им следует особенно внимательно относиться к языку своих журналистских материалов.

Журналист ответственен перед обществом не только за информацию, которую он сообщает, но и за сохранение и развитие русского языка. Для такой большой и мультикультурной страны, как Россия, русский язык как язык общего информационного пространства является не только пространством гражданской и профессиональной коммуникации, но и основной культурной средой, формирующей и укрепляющей национальную идентичность. Речь каждого журналиста должна стать образцовой, поскольку именно она транслирует норму для широкой аудитории, для всего российского общества.

Роль журналистов электронных СМИ в этом процессе трудно переоценить, поскольку звучащая речь формирует почти на уровне внушения звуковой образ слова. И он должен быть правильным и красивым.

Факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова со всей ответственностью подходит к организации конференции «Учимся говорить по-русски», посвященной проблемам русского языка в СМИ. Являясь ведущим российским центром подготовки журналистов, специалистов для медиаиндустрии, факультет остро чувствует запрос общества на грамотную речь в эфире. Конференция призвана создать общее дискуссионное поле для журналистов-практиков и академических исследователей, чтобы проанализировать речь ведущих и журналистов электронных СМИ, определить носителей современного образцового русского языка. Координация общих усилий необходима для решения культурно-речевых проблем в СМИ. Этих проблем накопилось много. Но наиболее острыми в современной языковой ситуации являются орфоэпические ошибки в звучащей речи и безудержный поток заимствований.

Хочется надеяться, что опыт, которым поделятся коллеги, и решения, которые будут выработаны в ходе конференции, будут способствовать улучшению качества медиаречи, укреплению связей между журналистами-профессионалами, учеными-филологами и, конечно, преподавателями русского языка и культуры речи.

Г. Я. Солганик (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) О современной культурно-речевой ситуации

Что представляет собой современный русский литературный язык?

Наиболее важный факт, определявший многие особенности современного языкового состояния и не получивший глубокого осмысления, — это функционально-стилевое расслоение литературного языка. Современный русский литературный язык существует и развивается как система функциональных стилей, стремящихся к относительной замкнутости, к созданию собственных средств выражения, отвечающих внутренним и внешним задачам данной сферы общения. И это естественный и логичный поворот в развитии литературного языка, предсказанный еще А. С. Пушкиным: «Просвещение века требует важных предметов размышления для пищи умов, которые уже не могут довольствоваться блестящими играми воображения и гармонии, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись — метафорического языка у нас вовсе не существует; проза наша так мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы уже давно готовы и всем известны» (Пушкин 1949: 31).

Синтез языковых средств, осуществленный А. С. Пушкиным, касался прежде всего языка художественной литературы и предполагал распространение принципов этой языковой реформы на другие сферы общения. Этот процесс заключал в себе не только синтезирующее, но и дифференцирующее начало. Необходимость создания систем средств выражения для языка науки и других отраслей культуры объединяла задачи синтеза и дифференциации. Пушкинская реформа, разрушившая жанрово-стилистическую закрепленность языковых средств и объединившая их в пределах единых контекстов, предполагала в то же время последующую дифференциацию их на иных принципах, гораздо более прогрессивных и продуктивных, значительно расширивших понятие литературного языка, увеличивших возможности его семантического и экспрессивного варьирования. Таким образом, функционально-стилевое расслоение литературного языка — это прямое следствие его синтеза, это единственно возможное углубление и развитие языка, ведущее к экспрессивно-семантическому обогащению его единиц, к приобретению ими полифункциональности.

Развитие русского литературного языка сводится в целом к двум процессам, сменяющим друг друга, — к синтезу и дифференциации. Так, хаотичное состояние русской литературной речи подвергается синтезу в реформе Пушкина. Но сам синтез с течением времени предполагает последующую дифференциацию на новых основаниях в связи с изменившимся состоянием социума. Затем снова следует объединение. Можно полагать, что поочередная смена синтеза и дифференциации, своеобразная пульсация, растянутая если не на века, то на десятилетия, — это закон развития литературного языка. Дифференциация обслуживает потребности развивающегося социума, синтез обеспечивает единство его духовной жизни. И оба процесса, обе стадии необходимы, хотя конкретное их наполнение, реализация меняется от эпохи к эпохе.

Настоящий период — время дифференциации, накопления материала для будущего синтеза. Это переходный период, характеризующийся прежде всего многофакторностью. Помимо ранее действовавших, но значительно ослабивших свое влияние функциональных стилей, диалектов, жаргонов, просторечия к факторам воздействия на литературный язык относятся язык СМИ, массовая культура (литература), Интернет и очень важный внутренний фактор — массовое сознание. Именно массовое сознание, его формирование и изменение, определило важнейшие процессы в современном обществе, культуре, языке. Весь этот комплекс проблем глубоко разработан Б. А. Грушиным. В его социальной психологии главные концепты — это масса и массовое сознание. Наиболее существенные отличительные признаки любой массы как особого рода социальной общности, по Б. А. Грушину, это статистический характер общности, вероятностная ее природа, ситуативный характер существования и разнородность состава (Грушин 1987: 205–233).

Главная особенность массы в новом понимании заключается в том, что в данной общности разрушаются границы между всеми существующими в обществе социальными, демографическими, политическими, региональными, образовательными и т. п. группами.

Массовое сознание, управляющее социумом, означает огромное количество пересекающихся и непересекающихся групп, что выражается в речи в постоянном и непрерывном означивании мыслей, диалогов, ситуаций и т. д., т. е. всей жизни в социуме.

Применительно к языку теория массы, массового сознания ведет к принципиальной многофакторности современной культурно-речевой ситуации, т. е. к большому количеству источников влияния на современный язык (речь).

Новая языковая ситуация существенно меняет наши представления о литературном языке. В условиях функционально-стилевого расслоения каждый функциональный стиль манифестирует литературный язык. В каждом из них более или менее рельефно обнаруживаются те или иные черты литературного языка, полностью и во всем объеме раскрывающиеся в системе функциональных стилей. Однако языковое сознание общества нуждается в наглядной модели литературного языка, осуществляющей единство в многообразии на основе одного какого-либо стиля, выступающего в качестве своеобразного представителя всего литературного языка. Многостильность ослабляет в той ли иной степени представление о единстве литературного языка, поэтому в каждый из периодов развития общество нуждается в стиле, который моделировал бы, представлял литературный язык в его целостности и единстве.

Если в XIX в. понятие литературного языка ассоциировалось прежде всего с языком художественной литературы, то в наше время в качестве авторитетного и полноправного представителя литературного языка выступает язык СМИ. Актуальность СМИ определяется во многом глубоким общественным интересом к их содержанию, имеющему отношение ко всем членам социума в целом и к каждому в отдельности.

Это объединяющее начало, заложенное в СМИ, дало основание акад. Н. И. Конраду назвать язык СМИ «общим языком нации»: «В наши дни общим языком можно считать то, что именуется языком массовой коммуникации… В сфере массовой социальной и культурной коммуникации в настоящее время несомненно формируются новые черты языковой ситуации и прежде всего — в области семантической: в составе понятий и их связей» (Конрад 1970: VII).

Наиболее важной функцией средств массовой коммуникации, по мнению Н. И. Конрада, является поддержание единства общества путем сохранения стандартных, усредненных значений имен в нем. Это важное предназначение языка массовой коммуникации укрепляется и поддерживается и ролью, местом его в системе стилей русского языка. Язык СМИ занимает срединное, центральное место в стилевой системе литературного языка. Язык массовой коммуникации близок всем функциональным стилям, заимствуя из каждого средства, отвечающие его задачам как особого литературного образования.

Для целостной характеристики языка СМИ важно отметить и другое обстоятельство. Сложившаяся во взаимодействии с функциональными стилями сфера массовой коммуникации уже не ограничивается литературным языком, но захватывает и элементы, пласты национального языка, находящиеся за пределами литературного языка.

Таким образом, одна из функций языка СМИ заключается в осуществлении взаимодействия литературного языка с национальным (с теми его сферами, которые не включаются в литературный язык), в освоении этих сфер и в итоге в расширении, демократизации литературного языка. Фактически массовая коммуникация производит новое членение, стратификацию национального языка.

Массовая коммуникация — это новая языковая реальность, находящаяся в центре языковых процессов. Это модель современного национального языка, в котором взаимодействуют его литературная основа и нелитературные сферы. В общих языковых процессах участвуют не только «старые» факторы, такие, как функциональные стили, просторечие, диалекты, жаргоны, но и новые, например Интернет, роль которого будет возрастать, а также массовая литература. В этих условиях язык СМИ играет роль объединяющего фактора, своеобразного полигона, на котором опробуется, испытывается взаимодействие самых разнообразных средств. Будучи по природе весьма проницаемой, массовая коммуникация включает в себя все темы, сюжеты, имеющие общественное значение, а также все языковые средства (независимо от их происхождения), обладающие социально-оценочным значением.

Таким образом, язык СМИ можно определить как широкое функционально-стилевое единство, в рамках которого объединяются языковые средства (прежде всего публицистического стиля), а также нелитературные средства (просторечие, жаргоны). Критерием включения служат качества языковой единицы — экспрессивность, имеющая оценочный характер, удобство (краткость) номинации и др. Следует подчеркнуть, что критерии эти широки и гибки. Это соответствует природе массовой коммуникации, охватывающей практически все сферы жизни общества. Как считает известный культуролог А. Моль, массмедиа фактически контролируют всю нашу культуру, пропуская ее через свои фильтры, выделяют отдельные элементы из общей массы культурных явлений и придают им особый вес, повышают ценность одной идеи, обесценивают другую, поляризуют, таким образом, все поле культуры. То, что не попало в каналы массовой коммуникации и не было включено в технологии раскрутки, почти не имеет шансов оказать влияние на общество. И исследователь делает вывод: «В настоящее время знания формируются не системой образования, а средствами массовой коммуникации» (Моль 2008: 45).

Особенность современной культурной ситуации — радикальное изменение самой системы культуры. «Главным, доминирующим ее элементом становится массовая культура. Элитарная же (прежняя культурная доминанта) и народная культура оттесняются на периферию, оказываются в новой системе культуры второстепенными» (Романенко 2009: 265).

В современной культуре влияние классической, серьезной (элитарной) литературы существенно сокращается, если не сходит на нет. В языковом плане классическая литература выполнила свою историческую миссию, сформировала литературный язык, сохраняющийся и в наши дни. Ядро, глубинная основа литературного языка — классическое наследие, однако язык продолжает развиваться. И доля участия классической литературы в живом литературном и языковом процессе сокращается. О непосредственном воздействии на литературный процесс и литературный язык говорить вряд ли можно. Таково положение и с «высокой» литературой, наследующей традиции классики.

С точки зрения влияния на формирование современных литературных норм массовая литература, как и язык СМИ, оказывается вне конкуренции. Уже такое ее качество, как массовость, позволяет предполагать высокую меру ее воздействия на языковые вкусы, на свойства литературного языка. Разумеется, следует видеть и ее эстетические изъяны, несовершенства (гламурность, упрощенность и др.).

Если мыслить категориями классики, трудно признать права литературности за многими произведениями массовой литературы. Однако нужен и более глубокий, реалистический взгляд, учитывающий современную литературную и культурно-речевую ситуацию. Можно полагать, что мы находимся в начале нового этапа литературного и языкового развития, на котором на первый план выдвигаются новые, другие качества литературности, другие эстетические идеалы.

В социальном плане «массовая литература (массовое искусство в целом) выступает в роли одной из объединяющих общество сил. Через массовую культуру, ее символы и знаки индивид имеет возможность адекватно, как ему кажется, себя оценить и верно идентифицировать. Она это делает, закрепляя образную систему национальной идентичности, корпус национальных традиций, через постоянную трансляцию существующих стереотипов и внятное для неподготовленного «потребителя» внедрение новых. Во многом именно благодаря массовой литературе в обществе складывается система идей, образов и представлений» (Купина и др. 2010: 57).

Так, в соответствии с новым мироощущением читателя ХХ! века ускоренный темп жизни отражается в массовой литературе в отсутствии развернутых пейзажей, вообще длинных описаний, в лаконизме повествования. Психологизм, столь распространенный в серьезной литературе, сведен к минимуму, к простейшим душевным импульсам. Соответствует массовому сознанию и слабо выраженное индивидуально-авторское начало. Упрощение литературных ожиданий выражается в том, что массовая литература удовлетворяет поверхностный и насущный интерес читателя к жизни, когда не надо углубляться в ее сложности и перипетии, но достаточно ознакомиться с сюжетным каркасом. Отсюда вытекает и несложная литературная техника, и упрощенный язык, и непритязательный стиль.

Массовая литература — один из факторов воздействия на литературный язык. Она изменяет, усложняет языковую реальность. Основное отличие современной языковой ситуации (по сравнению, например, с языковой ситуацией пушкинских времен) в том, что сейчас мы имеем дело с уже сформировавшимся литературным языком. И новшества, изменения касаются не основы литературного языка, а его периферии, что оказывает влияние на качество литературного языка. Однако степень воздействия периферийных элементов зависит от их меры, количества. Разумеется, развитие литературного языка продолжается, но протекает оно медленно по сравнению с периодом его формирования, преимущественно на тех или иных его участках. Это прежде всего язык СМИ, выступающий представителем всего литературного языка, выполняющий функцию объединения и апробации новых единиц; это массовая литература, унифицирующая литературную речь, воздействие которой будет, по-видимому, возрастать; это жаргоны и просторечие, питающие литературный язык и оказывающие влияние на общую тональность литературной речи; это классическая литература и литература, наследующая ее традиции. Можно ожидать тесного взаимодействия массовой литературы и серьезной.

Массовая литература способствует освоению и внедрению в литературный язык широкого спектра разговорных средств, городского просторечия. Массовая литература вбирает в себя не только язык улицы, но и язык среднестатистической семьи, необработанную разговорную речь и др. Все это не может не влиять на литературную норму.

Эволюцию литературных норм можно видеть в расширении поля их действия, в некотором их ослаблении. Если рассматривать литературный язык с точки зрения ломоносовских трех стилей, то главная черта его современного состояния — широкое наступление «низкого» стиля. «Высокий» теряет свои позиции. И в результате на первый план выдвигается «средний» стиль. Эстетический идеал литературной речи трудно сформулировать — он меняется применительно к тем или иным разновидностям, жанрам и т. д. Однако для всех сфер литературной речи характерна тенденция к снижению или исключению пафосности, к адекватной передаче информации минимальными языковыми средствами.

Массовая литература и «работает» этот «средний» стиль, полностью ему соответствуя. Отражая сознание среднестатистического человека, массовая литература действует в направлении усредненности языка, нивелируя, унифицируя индивидуальные стили, что соответствует современным процессам глобализации, интернационализации общества. Массовая литература выражает миросозерцание, интересы массового читателя и воспроизводит уровень развития литературного языка в его среднем, массовидном выражении. Усредняя литературный язык, унифицируя индивидуальные стили, массовая литература способствует его стабилизации.

Один из значительных факторов современной языковой ситуации — Интернет. Однако влияние его на литературный язык на современном этапе не соответствует его масштабам. Это огромный, но параллельный литературному языку мир. Он существует обособленно, но намечаются пути сближения его с литературным языком. Это, в частности, журналисты, выступающие как в Интернете, так и за его пределами. Ср. также электронные версии бумажных органов. Следует иметь в виду эклектичность, неоднородность составляющих Интернет частей. Однако масштабы Интернета позволяют предполагать большие возможности воздействия его на литературный язык. Об этом свидетельствует массовость участников социальных сетей, обеспечивающая интенсивность языковых процессов. Среди слов, пришедших из Интернета и получивших распространение в последнее время в литературном языке, можно назвать селфи, хештег, мем, троллить. Например: Владелицу репетиторского центра затроллили в Сети за публичное признание агрессии в адрес жителя Крыма из-за места его пребывания (МК. 08.06.2015).

Современная языковая ситуация, как отмечалось, многофакторна. Каждый из названных выше факторов участвует в формировании языковой картины общества, но участвует по-разному в качественном и количественном отношении.

Классическая литература выполнила свою историческую миссию — сформировала литературный язык, определила литературные нормы и остается хранительницей традиций, своеобразным литературным каноном, который почитается, но в реальной жизни литературы и языка участвует пассивно как норма, следовать которой необязательно, а можно и отталкиваться от нее. Классическая литература (как и литература, наследующая ее традиции) находится вне основного круга чтения, поэтому и участие ее в литературной и языковой жизни современного общества минимально.

Массовая литература актуальна благодаря тому, что отражает массовое сознание. Можно полагать, что в ней формируются черты новой эстетики, обусловленные массовым сознанием. Трудно назвать их конкретно, так как это дело будущего. Но уже сейчас ясно, что это другая литература, отличная от классической. Современный литератор не может писать «как Тургенев». Такого писателя читатель не понял бы. Этот читатель в основном продукт массового сознания. Он понимает и принимает сюжетность (остроту нарратива), максимально короткие описания, преобладание диалога. Отличительная черта массовой литературы — упрощенность, касающаяся всех сторон произведения. Можно добавить и такие ее качества, как гламурность, детективность. И эта литература, занимающая 9/10 книжного рынка, не может не влиять на литературный процесс, а через него и на язык. На сегодняшний день это влияние способствует закреплению существующего репертуара лексики и фразеологии. Массовая литература в этом плане выполняет объединяющую функцию (см. выше). Но со временем можно ожидать роста воздействия массовой литературы на язык. Что касается классической литературы, то, будучи основой литературного языка, она сохраняет свое значение и для настоящего.

Одна из главных особенностей современной языковой ситуации — резкое увеличение активных носителей литературного языка (Интернет, массовая литература). Происходит массовизация языковой жизни, что ведет к изменению понятия литературности, к некоторой утрате индивидуальности речи. Для современного состояния русской речи характерна тенденция к нейтрализации стилистических пластов лексики — к нивелированию стилистических окрасок и к объединению в одном контексте различных по окраске лексем. Вот характерный пример:

Проверку по поводу инцидента в метро, где в субботу машинист Александр Морозов выпал из поезда, проводят правоохранители. Руководство сабвея склоняется к версии, что мужчине стало плохо.

Как уже сообщал «МК», на станцию «Рязанский проспект» со стороны «Кузьминок» ехал поезд без машиниста. Работник подземки Александр Морозов выпал из кабины прямо на ходу и погиб от полученных травм. Версий случившегося было несколько — от суицида, проблем с сердцем до самых невероятных — мол, человеку приспичило по малой нужде (МК. 22.10.2013).

Нейтральное метро, разговорное подземка, варваризм сабвей употребляются как равноправные обозначения, несмотря на стилистические различия.

Массовизация способствует такому восприятию слова, при котором главное — то, что оно означает, а стилистическая окраска отходит на второй план или игнорируется. Подобная тенденция, проведенная последовательно в течение длительного периода, может привести к новому функционально-стилистическому распределению лексики.

Массовизация меняет стилистическую иерархию лексики (изменяет восприятие ее стилистических качеств). Резко сокращается репертуар «высоких» средств, увеличивается количество разговорно-просторечных, которые во множестве переходят в «средний» стиль. Литературная речь как бы опустилась на одну ступень. В результате «средний» стиль резко расширился. Языковое сознание стало терпимее к иностилевым средствам. И все эти процессы вызваны действием массового сознания, нивелирующего тонкости восприятия стилистических оттенков слов.

По сравнению с предшествующим периодом (Х1Х, ХХ вв.) радикально меняется обстановка, в которой протекает развитие общества: практически все процессы, замыкавшиеся в национальных рамках, подвергаются глобализации. Это выражается и в языке, прежде всего в том, что изменяется отношение к иноязычным заимствованиям. Общество, ранее ревностно оберегавшее чистоту национального языка, становится терпимее к американизмам — основному средству глобализации. Приведем характерные примеры:

Прошел год с того момента, как на питчинге кинопроектов в Министерстве культуры продюсер Мира Тодоровская получила отказ в финансировании фильма «В далеком 45-м. Встреча на Эльбе» своего покойного мужа-фронтовика Петра Тодоровского (МК. 03.06.2015);

Действительно ли тверкинг подрывает нравственные устой? (МК. 15.06.2015);

Продюсер ивента Слава Кормильцев ‹…› сунул мне в этом полутемном вертепе мятую бумажку (МК. 23.06.2015).

Этот процесс очень активен, но встречает противодействие со стороны прогрессивной общественности. Однако характерна тенденция к заимствованиям, постоянное взаимодействие внутренних ресурсов и внешних сил — процесс, который не имеет конца, но может склоняться в ту или иную сторону. Полная глобализация невозможна, но она оказывает сильное влияние на языковые процессы.

Современный период развития литературного языка можно назвать переходным: прежние факторы во многом утрачивают значение, новые только формируются. В результате многофакторности возникает пестрый лексический мир, применительно к которому можно говорить не о строгой норме, но о тенденциях.

Главные из них — ослабление нормативности, широкое понятие литературности. Современный литературный язык, если воспользоваться удачным выражением А. А. Дьяченко, отражает «пульсирующую неопределенность социума» (Дьяченко 2010: 91).

Однако объединяющим фактором выступает язык СМИ. Именно здесь решается судьба того или иного слова ограниченного употребления. Но язык СМИ при всем своем значении не исчерпывает литературного языка. В недрах национального языка, массовой литературы, Интернета, языка СМИ зреют ростки новой эстетики, новой стратификации литературного языка.

Литература

Грушин Б. А. Массовое сознание. Опыт определения и направления исследования. — М., 1987.

Дьяченко А. А. Мысль рождалась в диалоге, здесь-и-сейчас // Открывая Грушина. — М., 2010. — C. 91.

Конрад Н. И. Предисловие к Большому японско-русскому словарю. — М., 1970. — С. VII.

Купина Н. А., Литовская М. А., Николина Н. А. Массовая литература сегодня: учебное пособие. — М., 2010.

Моль А. Социодинамика культуры. — М., 2008.

Пушкин А. С. Из чернового наброска заметки «О причинах, замедливших ход нашей словесности» // Полн. собр. соч. в 10 т. — М., 1949. — Т. 7. — С. 31.

Романенко Н. А. Советская и постсоветская массовая словесная культура: общее и различное // Советское прошлое и культура настоящего. Т. 2. — Екатеринбург. — С. 265.

О. М. Афанасьева (Российский государственный гуманитарный университет) Лингвистические критерии оценки качества журналистских текстов

Развлекательная журналистика, которая так популярна сегодня, еще не вытеснила на периферию нашего сознания представления о журналисте как о человеке, несущем социальное служение — служение Истине, Совести, Долгу. И материал журналиста, посвятившего свое творчество, свою жизнь общественному благу, должен быть действенным.

Одно из важнейших условий эффективности журналистского выступления — совершенство его языка. Между тем над вопросом о словесной природе любого из средств массовой информации задумывается не каждый. Более того, этот вопрос еще не изучен до конца.

Данная статья посвящена лингвистической составляющей качества журналистских текстов, опубликованных в печатных СМИ, в частности в газетах (как центральных, так и региональных).

Прежде чем рассматривать лингвистические параметры журналистского текста (составной части языка газеты в целом) и выявлять критерии оценки его качества, следует решить, правомерен ли сам термин «язык газеты» или надо говорить о языке статьи, интервью, репортажа или иного жанра, о языке конкретного автора, о языке определенного издания…

Языковые различия между газетными жанрами, между изданиями, между способами подачи информации теми или иными журналистами, конечно, значительны, но это не противоречит идее единства газетного языка. Понятие «язык газеты» включает в себя как то общее, что присуще всем журналистским текстам, так и то особенное, что свойственно определенному жанру, что характеризует отдельное издание или что позволяет говорить об индивидуальном стиле какого-либо автора.

Анализируя журналистские тексты разных жанров, созданные для разных по своей концепции изданий журналистами разного уровня, мы пришли к выводу, что можно выделить пять лингвистических критериев оценки качества журналистского текста: собственно лингвистический, логико-лингвистический, лингвоэтический, лингвокультурологический, аксиологический.

Остановимся на них подробнее.

Собственно лингвистический критерий оценки качества журналистского текста

Принадлежностью языка газеты к публицистическому стилю определяются такие качества газетной речи, как литературность и нормированность.

Очевидным критерием оценки качества журналистского текста следует признать соблюдение норм современного русского литературного языка. Отступления от существующих норм, не мотивированные определенным стилистическим заданием (т. е. ошибки), резко снижают действенность журналистского материала.

И если орфографические и пунктуационные ошибки характерны прежде всего для рекламных текстов, опубликованных в печатных СМИ, то лексико-семантические, грамматические, стилистические ошибки встречаются и в самих журналистских материалах.

Достаточно часто лексико-семантические ошибки связаны с неточным пониманием значения слова.

Трагедия, свойственная народу (заголовок). Трагедия — ‘потрясающее событие, тяжкое переживание, несчастье’ (Ожегов, Шведова 1999: 807) — не может быть свойственной, т. е. привычной, составляющей чье-нибудь свойство (см.: Ожегов, Шведова 1999: 704): трагедия — это не «свойство», к ней привыкнуть нельзя. Можно было сказать: трагедия, постигшая народ…

Новый предприниматель: по лестнице, идущей… (заголовок). Лестница может вести — ‘иметь то или иное направление, служить путем куда-либо’ (Ожегов, Шведова 1999: 76), а у глагола «идти» иные значения (из 26 значений, описанных в Толковом словаре русского языка, 22 передают движение, а остальные тем более не могут быть связаны со словом «лестница»; см.: Ожегов, Шведова 1999: 236, 237).

Разновидностью такого рода ошибок является «неадекватное смысловое облако» (читатели могут увидеть в слове совсем не тот смысл, который вкладывал автор):

И музыка гремела (заголовок). В материале говорилось о том, что музыка была тем единственным, что порадовало жителей города в Первомайские праздники. Представление о музыке, которая гремит, будет скорее негативным, чем положительным. О музыке лучше сказать «звучала». Греметь — ‘производить громкие звуки’ (Ожегов, Шведова 1999: 144) — могут выстрелы; греметь можно ключами; может греметь (очень громко играть) оркестр (притом, когда оркестр гремит, это далеко не всем нравится), а музыка греметь (производить звуки) не может: она сама есть звучание.

Еще один часто встречающийся тип лексико-семантических ошибок связан с невозможностью различить в контексте значения многозначных и омонимичных слов. Так, увидев заголовок Еще не заказана печать, я спросила у выпускницы факультета журналистики: «Как Вы думаете, о чем этот материал?» — «Как о чем? — удивилась она. — Наверно, о том, что, несмотря на высокие цены, купить печатные издания возможно». В публикации сообщалось, что городской узел связи разделился на две организации, но пока не ясно, как они будут называться, и печати для них не заказаны. В Толковом словаре русского языка зафиксировано пять значений существительного «печать», в том числе ‘напечатанные произведения, повременные издания (газеты, журналы), а также вообще издательское дело’ и ‘пластинка или кружок с нарезными знаками для оттискивания их на бумаге (воске, сургуче), а также самый оттиск этих знаков, применяемый обычно для засвидетельствования, удостоверения чего-нибудь’ (Ожегов, Шведова 1999: 516). У глагола «заказать» со значением ‘поручить кому-нибудь изготовить, сделать что-нибудь’ есть глагол-омоним со значением ‘сделать недоступным, запретить’. Не исключено, что кто-нибудь увидит в данном заголовке свой, третий, вариант прочтения…

Нарушение морфологических норм в журналистских текстах тоже не редкость:

Разберемся в сути и поможем умному (заголовок). Существительное «суть» обычно требует зависимого, объясняющего слова: в сути чего? Лид (Это разговор для взрослых, которые, находясь рядом со школьниками, должны, прежде чем судить об их способностях, талантах и уме, немного разбираться в их сути) так и не прояснил, в какой такой сути читателю предстоит разобраться: местоимение «их» грамматически может быть соотнесено и со словом «школьники» и со словами «способности», «таланты», «ум». Вместо глагола несовершенного вида «разбираться» лучше было бы использовать его видовую пару «разобраться», т. к. действие, обозначенное этим глаголом в рассматриваемом тексте, имеет предел. Да и существительное «суть» имеет значение ‘самое главное, существенное в чем-нибудь’: «вникнуть в суть вопроса», «самую суть узнал» (Ожегов, Шведова 1999: 781), и не имеет значения ‘особенности’ или значения ‘природа чего-либо’ (о лексико-семантических ошибках мы уже говорили).

Ошибка может возникнуть, если журналист забывает о грамматических свойствах какого-либо слова:

Как известно, финансовые дела любят счет и отчет. Обычно говорят: «деньги любят счет». Но «денежные дела любят счет», как и «финансовые дела любят счет», сказать нельзя: счету обычно подлежат предметы (точнее, предметы в узком смысле слова; их обозначают конкретные существительные), а у существительного «дело» в рассматриваемом контексте значение отвлеченное. Дела обычно не считают (конечно, можно сказать в шутку: «Я сегодня сделал пять добрых дел», поскольку в данном случае значение слова «дело» конкретизируется: подразумевается конкретный результат сделанного).

Нельзя признать удачными синтаксические конструкции, допускающие неточное понимание смысла сообщаемого:

Адвокат, защищавший убийцу жены и дочерей, пытался выдать взятку за гонорар (заголовок). Убийцу чьей жены? Чьих дочерей? Адвоката? Самого убийцы?

Модная и негодная (заголовок; лид материала: Экспертиза детской одежды показала: торчащие нитки — самый маленький недостаток). Сочинительный соединительный союз «и» дает возможность предположить, что в журналистском тексте будет сопоставлена элитная детская одежда и детская одежда эконом-класса. Но в материале говорится о том, что детская одежда, хоть и выглядит модной, не является комфортной и гигиеничной. При таком содержании материала в заголовке был бы уместнее сочинительный противительный союз «но».

Синтаксические конструкции с осложненной структурой могут создавать неплохую почву для возникновения различных ошибок и неточностей:

Нина Ивановна Зайкова и Анна Андреевна Яшина — это «последние из могикан» из поколения интеллигентных цирюльников, когда хорошее настроение клиента для них ставится во главе угла, поэтому к ним охотно идут и стар и млад.

К сожалению, подробное описание даже самых частотных типов лексико-семантических, грамматических, стилистических ошибок невозможно в рамках этой статьи.

Собственно лингвистический критерий оценки качества журналистского текста предполагает не только соблюдение лингвистических норм, но и мастерское использование разнообразных выразительных средств, имеющихся в языке. Едва ли можно назвать качественным журналистский текст, в котором 13 раз встречается слово «бренд».

Журналисту важно помнить и о том, что ресурсы языка, помогающие сделать текст выразительным, могут (при небрежном обращении со словом) оказаться неуместными.

Певец уже сейчас задумывается о будущем своих чад. Почему не «о будущем своих детей»? Слово «чадо» характеризуется в Толковом словаре русского языка как устаревшее и ироническое (Ожегов, Шведова 1999: 876). Автор текста писал о Филиппе Киркорове с уважением, ирония ни по отношению к самому певцу, ни по отношению к его детям не предполагалась.

Часто не соответствующими авторскому замыслу оказывались метафоры, появление которых не имело достаточного основания для метафорического переноса значения:

Именно морская вода прекрасно расслабляет мышцы, а легкий ветерок восстанавливает нервную систему. Добавляем в этот коктейль веселую компанию и на выходе получаем отдохнувшего и готового к новым свершениям спортсмена! Почему морскую воду и ветер автор называет «коктейлем» и еще «добавляет» в него «веселую компанию»?

Звонкие показатели скрывают колониальную сущность нашей экономики. На каком основании показатели (показатели чего?) можно назвать «звучными» или «гулкими»? (а ведь именно через эти слова толкуются значения слова «звонкий»; Ожегов, Шведова 1999: 227).

Контекст не проясняет, зачем журналистам понадобились жаргонные слова (Иногда артисты расслабляют булки и не всегда готовятся, но это не про сегодняшний вечер), просторечия (Положь птицу — в подписи под фотографией олимпийской чемпионки Александры Пацкевич, сидящей на большом надувном матрасе — розовом фламинго, который у нее пытались украсть), непонятные многим читателям термины (Школьную медицину пустили на аутсорсинг)…

Лингвистические качества журналистского текста приобретают особую значимость теперь, когда средства массовой информации, «обладая огромными техническими возможностями», формируют не только общественное мнение, но и «языковые вкусы и нормы» (Солганик 2006: 63). Невыразительный текст и тем более текст, в котором нарушены правила использования языка, качественным признать нельзя.

Логико-лингвистический критерий оценки качества журналистского текста

Для журналиста «логика должна стать тонким и совершенным инструментом, которым надо уметь владеть» (Накорякова 2011: 59). Несоблюдение законов логики делает содержание журналистского текста туманным.

Если смысл заголовка (пусть даже и правильного с собственно-лингвистической точки зрения) не является определенным, если заголовок не соответствует содержанию материала, если в тексте происходит подмена смысла, выраженного заголовком, — мы уже сталкиваемся с нарушением законов логики.

Сын Хабенского забывает русский язык (заголовок; вынесенный в заголовок факт — лишь один из многих, упомянутых в журналистском материале; нарушение закона тождества).

Погоня за миллионерами снова в моде (заголовок). Далее читаем о том, что современные «мужеискательницы», как правило, ориентируются «на доход избранника в сто тысяч рублей в месяц».

Подобные акценты или подмены журналист делает с целью преувеличить что-либо, представить сообщаемое поярче (а иногда и поскандальнее) и тем самым привлечь внимание читателя к своему материалу:

Вайкуле назвала Бусулиса мужем (подпись под фотографией; в тексте статьи: Это мой парень! — представила она его журналистам; нарушение закона противоречия).

Различного рода нарушения законов логического мышления, допущенные в журналистских текстах, детально охарактеризованы в книге К. М. Накоряковой «Литературное редактирование. Общая методика работы над текстом» (Накорякова 2011:59–82).

Бочка меда в ложке дегтя (заголовок журналистского материала о телевизионных встречах президента с народом; исходный фразеологизм — ложка дегтя в бочке меда). Заголовок объяснить, конечно, можно: положение в стране — это ложка дегтя (всего лишь ложка?), беседа с президентом — бочка меда; и все же: как бочка меда может вместиться в ложке дегтя? Не учтены размеры предметов, обозначенных словами «бочка» и «ложка».

Весьма часто журналист пытается «подтянуть» факты под свои представления о действительности, нарушая закон достаточного основания:

Практически восемь опрошенных из десяти — 78 % — высказались за возвращение в школьную программу такого предмета, как начальная военная подготовка (НВП). Отвечая на вопрос, преподаванию каких предметов следовало бы уделить наибольшее внимание, респонденты на первые места поставили русский язык (68 %) и математику (53 %). ‹…› Выходит, подавляющее большинство россиян хочет, чтобы из школьных стен выходила молодежь, умеющая считать и писать, крепкая телом и умеющая стрелять. Все остальное — лишнее! ‹…› Над нашими просторами витает вирус агрессии, с каждым днем становясь все опаснее. (Было бы неплохо указать и количество респондентов. Или их было всего десять?)

Такие ошибки не так уж безобидны, если анализ социальных проблем подменяется бездоказательными оценками журналиста:

Невежество беспринципность, формализм — вот качества, которые культивировались последние годы в учительской среде. Пора откровенно признаться: наше образование стало территорией тотальной лжи. ‹…› Имитационный образовательный механизм оставался нетронутым. И деградация продолжается. Фактов, подтверждающих сказанное, в журналистском тексте не было.

Часто следствием нарушения законов логики является многословность материалов, препятствующая адекватному пониманию написанного. На наш взгляд, желательно обходиться минимумом фактов и рассуждений, но при этом заботиться об их предельной выразительности и убедительности (лаконичность — это не краткость во имя краткости, это — сочетание краткости с точностью, ясностью, полнотой изложения).

Соблюдением законов логического мышления обусловлено и совершенство композиции журналистского материала.

Лингво-этический критерий оценки качества журналистского текста

«В последние десятилетия возникла особая необходимость в морально-этической оценке языка СМИ, дополняющей собственно лингвистическое рассмотрение речевых явлений. Невозможно, например, ограничиться только нормативно-языковой характеристикой примеров, вызывающих ассоциации с насилием, криминалом…» (Бессарабова 2010: 15, 16). «В поле зрения лингвоэтики оказываются языковые способы выражения морально-этических отклонений в жизни общества ‹…›. Последствия отклонений, сбоев отмечены словом, переданы им: размывание в слове представлений о добре и зле (жестокость в отношении к слабым и беззащитным, героизация криминала); упрощенное отношение к жизни, не отягощенное размышлениями о ее смысле ‹.›; деловая, вещная оценка духовности и красоты ‹.› и многое другое» (Бессарабова 2015: 187).

Лингвоэтический критерий оценки качества журналистского текста не дает нам права признать достойными образцами речи журналиста следующие микроконтексты (приведем только «благозвучные» примеры):

Шнур хмур (заголовок; материал о новом ток-шоу «Про любовь» с ведущими Сергеем Шнуровым и Софико Шеварднадзе. «Однако первый эфир разочаровал. Шнуров явно чувствовал себя не в своей тарелке и оживлялся, только когда речь заходила об алкоголе и мордобое»). Как совместить оценочность журналистской речи и соблюдение этических норм (в данном случае — в заголовке) — одна из важнейших задач журналистской практики.

Басков прикрыл достоинство кристаллами Сваровски (заголовок; текст: Ракушка, прикрывавшая мужское достоинство певца, сделана из кристаллов Сваровски). Стоит ли привлекать внимание читателя к непристойному (да еще используя в качестве эвфемизма слово «достоинство»)?

Топ-5 секс-маньяков мира (заголовок). Различного рода «топы» (рейтинговые «вершины») выделяют лучшее из имеющегося. Насколько приемлемо употребление слова «топ» по отношению к маньякам? Почти безоценочное перечисление их преступлений (как и позитивная оценка, содержащаяся в сочетании «топ-5», т. е. «пять лучших» маньяков) придает материалу развлекательный характер.

Недопустимо, на наш взгляд, строить образность текста на обращении к безнравственным желаниям и поступкам человека:

Отчего же не подсмотреть в замочную скважину восточного дворца, удобно устроившись на диване (о реалити-муви «Восточные жены»).

Четыре смерти и восемь версий (заголовок; подзаголовок: Кто виноват в убийстве сотрудницы «Роснефти» и ее детей? Предлагаем читателям выступить в роли присяжных). Насколько оправдано такое равнодушное отношение к чужой беде и предложение читателям «поиграть» в присяжных заседателей?

«В сегодняшней ситуации журналист в своем речевом поведении (и это наше глубочайшее убеждение) не имеет права уподобляться «пиплу, который все схавает», переходить на его язык» (Бессарабова 2015: 187).

Лингво-культурологический критерий оценки качества журналистского текста

Журналистский текст ценен еще и тем, что — посредством слова — отражает ключевые концепты нашей культуры. Более того, он является мощным средством внедрения в когнитивную систему реципиента определенных концептуальных конструкций, «моделей мира» (Язык и моделирование социального взаимодействия 1987: 7). Какая именно модель мира конструируется в сознании реципиента (читателя), в значительной степени обусловлено словоупотреблением, в частности языковым воплощением концептуальной картины мира автора текста — журналиста. К сожалению, в журналистских текстах нередки случаи словоупотреблений, будто нивелирующих значимость важнейших для каждого человека и для страны в целом понятий:

культура бандитско-воровской жизни России (можно ли рассматривать понятие «культура» вне понятия «духовность», как связаны с понятием «духовность» бандитизм и воровство?);

Моральная установка! Надо вывести все в позитив! К лету надо поднять настроение страны! (какова связь между настроением страны и моралью?).

Если в качестве критерия оценки журналистского текста ввести критерий лингвокультурологический, то журналистские тексты, стирающие глубинный смысл слов, обозначающих важнейшие культурологические концепты, нельзя признать качественными, даже если они удовлетворяют ранее выделенным критериям:

Мне не верится, что он может быть причастен к покушению на Чубайса, но, как бы то ни было, я знаю, что он человек чести. «Человек чести», по мнению журналиста, вполне мог совершить нечто предосудительное (оборот «как бы то ни было» имеет значение ‘при всех условиях, несмотря ни на что’; Ожегов, Шведова 1999: 260). Тогда что же такое честь?

Как ни странно, сущность таких культурно значимых для нас концептов, как добро, зло, долг, совесть, честь, достоинство, мораль, свобода и др., в журналистских текстах, как правило, остается нераскрытой. В лучшем случае читательская аудитория получает представление о периферии этих понятий. В худшем — мы сталкиваемся с подменами понятий и с эвфемистическими прикрытиями чего-то неблагообразного культурно значимыми словами:

свободная любовь (вместо точных оценочных именований прелюбодеяние, блуд, разврат).

О чем свидетельствуют такие словосочетания? О мировоззрении журналиста, о редакционной политике издания, об отношении средств массовой информации к культуре и к родному языку.

Потом в тех же газетах видим весьма обоснованные сетования:

Ситуация усугубляется общим кризисом семейных ценностей, морали и нравственности, отсутствием нравственных норм ‹…›.

Аксиологический критерий оценки качества журналистского текста

Аксиологический подход к журналистскому тексту, как и подходы лингвоэтический и лингвокультурологический, выявляет нравственное состояния современного общества, состояние современной культуры. Аксиологический критерий оценки качества журналистского текста предполагает определение того, как журналист оценивает действительность и какую систему ценностей транслирует своим читателям.

Отсутствие морально значимого идеала, повлекшее за собой исчезновение границы между добром и злом (а вместе с этим и смешение знаков оценки), породило в средствах массовой информации весьма парадоксальные словосочетания, указывающие на неразличение высокого и низкого:

педофилическая поэма (слово «поэма» в переносном значении употребляется, если говорится ‘о чем-нибудь возвышенном, прекрасном’: поэма любви, поэма весны — Ожегов, Шведова 1999: 576);

великие грешники (ср.: великие композиторы);

знаменитый маньяк (ср.: знаменитый художник);

криминальная плеяда Керчи (ср.: плеяда русских полководцев) и др.

Перед нами та самая «героизация криминала», о которой писала Н. Д. Бессарабова (Бессарабова 2015: 187), а заодно и его поэтизация.

Нельзя признать качественным журналистский текст, созданный автором, далеким от нравственности. Речь журналиста, как правило, оценочна, а оценка — это форма нравственной санкции (Философский энциклопедический словарь 1989: 378), вытекающая из понимания концепта «нравственность».

Действительно ли ценны ценности журналиста? Насколько они системны? Через призму каких представлений журналист смотрит на мир? К чему осознанно или бессознательно призывает читателей в своем тексте? Какими могут быть последствия такого «призыва»? Является ли журналист творцом культуры или ее разрушителем? Без ответа на эти вопросы мы не можем считать оценку качества журналистского текста завершенной.

Литература

Бессарабова Н. Д. Журналист и слово. — М., 2015.

Бессарабова Н. Д. Лингвоэтические проблемы речи современных СМИ и рекламы. Понятия морали (пошлость, демагогия, бюрократизм) в языковом выражении // Международная научная конференция «Стилистика сегодня и завтра: Медиатекст в прагматическом, риторическом и лингвокультурологическом аспектах»: тезисы. — М., 2010. — С. 15, 16.

Накорякова К. М. Литературное редактирование. Общая методика работы над текстом. — М., 2011.

Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. — М., 1999.

Солганик Г. Я. Практическая стилистика русского языка. — М., 2006.

Философский энциклопедический словарь / ред. С. С. Аверинцев, Э. А. Араб-Оглы, Л. Ф. Ильичев и др. — М., 1989.

Язык и моделирование социального взаимодействия / общ. ред. В. В. Петрова. — М., 1987.

С. Ф. Барышева (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Стилевая характеристика информационных телепрограмм

Как известно, в современной функционально-стилевой парадигме публицистический стиль (стиль массовой коммуникации) занимает доминирующее положение по степени влияния и на общество, и на состояние литературных норм. Одна из разновидностей СМК — информационно-публицистический стиль, воплощенный в речи радио- и тележурналистов, — практически безоговорочно признается эталонным образцом нейтрального стиля произношения (Кузьмина 1996).

По нашему мнению, современные информационные теле- и радиопрограммы с фоностилистической точки зрения — это гибридный комплекс нескольких фоностилей. Их описание мы проводим по соотношению нейтрально-нормативных и разговорных явлений в двух областях: сегментной и просодической. (Нужно отметить, что «чистые» виды, как это часто бывает в речевой практике, практически не встречаются).

Предметом изучения стали передачи новостного формата на четырех телеканалах. Анализ звучащего материала позволил выделить следующие фоностилистические жанры информационно-публицистического стиля.

I. Жанр официально-публицистической речи, о наличии этого типа пишут также (Дубовский, Будасов 2009).

В этом случае произношение ведущего/тележурналиста является образцом нейтрального стиля произношения в области сегментной фонетики и образцом официально-делового стиля в области просодики.

Нейтральный стиль в произношении — это нормативная реализация гласных и согласных фонем в соответствии с фонетическими законами и орфоэпическими правилами. При этом, как показывает анализ звучащей дикторской речи, современная информационная телеречь — это не «дистиллированное» произношение в соответствии с жесткими моделями редукции и чередования звуков: в речи всех ведущих и тележурналистов есть черты разговорной фонетики. Важно, что большинство зафиксированных разговорных реализаций носят неосознанный характер, не используются в экспрессивных целях и не заметны рядовому слушателю. В подтверждение этого мнения уместно привести одну цитату из работы Н. К. Пироговой конца 70-х годов ХХ века: «Надо сказать, что и сильная редукция гласных, и оглушение заударных вокальных сегментов… и др. — в принципе не исключаются в речевом потоке нейтрального характера. Подобного рода явления не несут экспрессивной маркированности, они образуют довольно пространную пограничную межстилевую прослойку» (Пирогова 1979: 37).

Проявлением официально-публицистического стиля в просодике являются:

1) отсутствие эмоционально-экспрессивных реализаций ИК, интонационный рисунок в этом случае однотипен и состоит из нейтральных неэмоциональных реализаций. Хороший пример этого положения демонстрирует, в частности, мелодическая «палитра» одного из репортажей Д. Арапова (канал «НТВ»): неконечные ИК — это, как правило, ИК-6. Конечные — череда ИК-1 и череда ИК-2 (ср. набор конечных ИК: 1 1 1 1 1 1 1 2 1 1 1 1 1 2 2 2 2 2 1 1 2 1 1 1 1 1 1 1 1 1 2 1 1). Таким образом, интонационный рисунок очень однообразен;

2) стабильный ускоренный темп и ровная громкость (средний уровень);

3) однотипность пауз: преимущественно фразовые (отсутствуют на границах синтагм), ровная длительность (короткие);

4) безэмоциональный тембр голоса.

Примерами такого комплекса признаков (нейтральных сегментных и официальных просодических) может служить речь ведущих Первого канала Екатерины Андреевой и Виталия Елисеева, из тележурналистов — Андрея Баранова («Вести», канал «Россия»).

Приведем в качестве иллюстрации «звуковой портрет» Екатерины Андреевой на примере одного выпуска программы «Время».

1. Сегментная фонетика

1.1. Сохраняется редукционная модель и качество гласных за редким исключением типа [которые, ос[нэва]ния, которые могут быть вызваны быстрым темпом говорения.

1.2. Есть отдельные случаи разговорной компрессии:

а) нулевая реализация фонемы /j/ в интервокальной позиции в окончаниях, но этот случай настолько частотный в современной публичной речи, что исследователи его относят уже к нейтральному стилю; б) упрощение групп согласных: в сле[цв’и]ном комитете.

2. Просодика.

2.1. Темп быстрый с сохранением четкости дикции.

2.2. Паузы короткие и средние. Практически отсутствуют межсинтагменные паузы. Границы фраз также могут быть не обозначены паузой.

2.3. Громкость речи средняя. Зафиксирован единичный случай усиления громкости слова в целях выделения слова: На предпринимателя надели жилет.

2.4. Мелодика сингтагм и фраз в целом соответствуют норме нейтрального произношения: а) в неконечных синтагмах это ИК-6, ИК-3, реже — ИК-4; б) в конечных повествовательных предложениях — ИК-1. Но нередки и конечные ИК-3, что можно квалифицировать как разговорную черту в произношении современных телеведущих.

3. Фоностилистические средства (логические ударения, удлинение конечного гласного) используются для подчеркивания границ речевых тактов, выделения слов.

Итак, в целом произношение ведущей соответствует фонетическим и орфоэпическим нормам нейтрального стиля, но проявляются некоторые авторские черты (например, растягивание гласных в конце фразы; конечные ИК-3).

II. Жанр разговорно-публицистической речи

Разновидности этого типа:

1) произношение (звуковой состав слов) — нейтральный стиль, просодика — разговорный (содержит явления контраста);

2) произношение — разговорный стиль, просодика — официально-нормативный стиль;

3) произношение и просодика — разговорный стиль

Проанализированные нами выпуски информационных передач показывают примеры в основном второго типа: произношение с элементами разговорной фонетики (степень «разговорности» индивидуальна, но чаще всего это явления пограничные, т. е. на стыке с нейтральным стилем), просодика же оформлена по нормам официальной речи — без интонационных, темповых, динамических контрастов (хотя здесь тоже могут быть индивидуальные особенности). При этом в речи практически каждого ведущего/журналиста есть черты и фоностилистические, выполняющие, как правило, функцию выделения, подчеркивания слова/сочетания слов (акцентные выделения, выделения с помощью пауз, понижением регистра и некоторые другие).

Приведем по два примера на два случая: разговорная фонетика минимальна и разговорная фонетика относительно многочисленна и разнообразна.

Примером первого типа может служить звучащая речь тележурналистов Никиты Корзуна (телеканал «Звезда») и Дениса Арапова (НТВ).

• Фоночерты репортажа Никиты Корзуна:

1. Сегментная фонетика: присутствуют такие разговорные сегментные черты, как проглатывание окончаний (например: Поводов для проведения захватывающе(го) авиашоу несколько); стяжение гласных (спе[ца]льно), редукция гласных верхнего подъема. Отметим, что при этом к разговорным явлениям строго можно отнести только первую черту.

2. Просодика:

2.1. Громкость — средняя, без контрастов.

2.2. Темп сверхбыстрый, при этом на этом фоне темп варьируется.

2.3. Паузы обозначают синтагменные и фразовые границы.

2.4. В неконечных синтагмах используются ИК-3 и ИК-6.

В конечных преобладает нейтральная ИК-1. Встречаются здесь и повышения тона: ИК-6 (перед пояснительной частью), ИК-3 (возможно, по аналогии с подобной неконечной).

3. Используемые фоностилистические просодические средства: акцентные выделения, замедление и ускорение темпа, отрыв клитик, паузация для выделения отдельных слов.

• Фоночерты репортажа Дениса Арапова:

1. Разговорные черты:

1.1. Ненормативная редукция (редукция гласных до [э]): круго[вуэ] (круговую) оборону; св[э] их (своих) действий;

2.2. Разговорная фонетика частотных слов: [тоис’] (т. е.); [и^эо] (ее) сына; но при этом нет редукции в таких словах, как [тол’кэ]; [та^эгда], [прав’ил’нэ].

2. Просодика:

2.1. Мелодика: неконечные ИК — это, как правило, ИК-6; конечные — череда ИК-1 и череда ИК-2. Таким образом, интонационный рисунок очень однообразен. Есть эмоциональная ИК-5: Это то⁵же ваша рабо⁵та.

2.2. Темп быстрый, с ускорениями отдельных слов и отрезков речи.

2.3. Громкость ровная.

2.4. Фразы, как правило, небольшие. В конце фраз паузы короткие. Межсинтагменные паузы в подавляющем большинстве представлены не перерывом звучания, а сменой тона.

2.6. Акцентные выделения есть, но слабой силы.

3. Используемые фоностилистические черты:

3.1. Случаи оглушения гласного: в здании бывшей пожарной част[и] /

3.2. Есть случай «психологического» паузирования: Утром мама отвела детей в детский сад // А днем ей сообщили что / (ниже) она их больше не увидит //

3.3. Есть пример психологической смены регистра (см. предыдущий пример).

3.4. Придыхание: точно в сизо / (с придыханием [зó]).

Далее приведем анализ звучащей журналистской речи, в которой случаи разговорной фонетики относительно многочисленны и разнообразны.

Примером этого типа могут быть репортажи Е. Кибальчич (1 канал) и Е. Завадского (1 канал).

• В речи Екатерины Кибальчич встречаются целые отрезки разговорной редукции, например: 0эс’ свээ т’ил’исту²д’и^э (/)] (Есть своя телестудия). Что касается просодических явлений, то они контрастны в стилевом отношении: темп, громкость и паузы безусловно однообразно-книжные, а мелодика — разговорно-разнообразна.

Журналистка совсем не использует возможности паузирования (паузы между фразами и синтагмами одинаковой длительности, все — короткие) и просодических контрастов (контрасты темпа, громкости). Речь Е. Кибальчич наиболее ярко воплощает такие просодические особенности публицистического стиля, как ровный темп, ровная громкость и ровная длительность пауз. При этом надо отметить наличие в ее речи мелодических контрастов. При преобладании неконечных ИК-3 и ИК-6 мелодический рисунок может быть разнообразным. Вот пример смены мелодических контуров в ее репортаже: 3 / 6 / ↓ / 6 / 5 / 3 / 2 / 1. Это создает эффект естественной живой речи. Все случаи с ИК-5 (эмоциональной по сути) использовались для выделения такта или слова: совсе⁵м не тá⁵↓; это лето запомнилось и ска⁵нда⁵лами.

• Теперь приведем анализ звучащей речи Е. Завадского:

1. Разговорная сегментная фонетика.

Примером разнообразия разговорных явлений может служить фраза: А сильные разрушения как в случае [0]-северной Ита[л’ий] / сейсмологи о[б’и] сняют так //.

Перечислим виды разговорного произношения:

1.1. Редукция звуков и слогов до нуля:

а) заударные гласные: в неко[тр]ых населенных пунктах;

б) выпадение [и] или [й] в конечной группе гласных как в конечной позиции слова: дома пострадав[шы] еще во время землетрясений; число землятресе[н’и] на планете; так и в начальной позиции слова: как в случае [0-с’э] верной Италией; а также в позиции между согласным и гласным: мои соболезнова[н’э] (соболезнования). (Хотя многочисленны случаи и полного стиля: во время землятрясе[ний] недель[нэй] давности и мн. др.)

в) упрощение групп согласных: [кэ-гэвар’ат] (как говорят); вырази [ц] солидарно [с’] со всеми пострадавшими; посетить ро[цв’]иников.

г) нулевая реализация /j/, которая особенно показательна в ударном слоге: более половины всех стро[э]ний.

1.2. Спорадические [э] в позиции [а]: содрогнулась [эт] подземных толчков.

1.3. Качественная редукция гласных верхнего подъема: беженцев потеряв[шэх] кров; тур[э]ндустрии.

1.4. Ослабление артикуляции гласных звуков, чаще всего [и] до [э]: мощ[нэй] (мощные) афтершоки; государстве[нээ] учреждения; боле[э] половины.

1.5. Оглушение гласных: семьям погиб[шы]х; в сторону Адриати[ч’и]ск в моря.

1.6. Отсутствие долгих на месте удвоенных согласных: [изэ] (из-за) угрозы обрушений; по[т]верждает; как в случае [0-с’э] вирн й Ита[л’ий].

Но при этом показательны случаи отсутствия разговорных явлений в следующих случаях:

а) в словах частотной лексики: [шыс’т’и тыс’ич’ ч’илав’эк]; [унивирситэтэ]; [с’ич’ас]; [тбл’кэ]; [нэскэлкэ]; [шыз’д’ис’ат];

б) в зияниях: [сэа]бщения; спе[цыа]листы.

2. Просодика

В просодическом отношении речь тележурналиста в целом ровная по всем просодическим параметрам, дикция четкая.

2.1. Межсинтагменные паузы как перерывы звучания практически отсутствуют. Выражены только сменой тона (при этом амплитуда перепада тонов незначительна) или сменой высотного регистра.

Паузы между фразами (и редкие — между тактами) равной длины — средние. Граница синтагм может обозначаться регистровыми перепадами.

2.2. Мелодика: при наличии разнообразия неконечных ИК перепад высоты незначительный; в конце фраз чаще всего хорошо выраженная ИК-1, т. е. понижение голоса.

в) Акцентные выделения активно не используются или очень незначительные.

г) Не используются контрасты громкости и темпа.

III. Сниженно-публицистический тип

В качестве примера этого типа речи можно привести звучащий отрывок из речи тележурналиста Е. П. (телеканал «Вести», канал «Россия» (запись 2014 года). Текст, состоящий всего из трех фраз, был произнесен неприемлемо ни в тембровом отношении (гнусавый голос), ни в просодическом отношении (монотонно, с нарушением смыслового членения фразы). Приведем текст целиком (знак / обозначает паузы): [дл’э-фрэнсуа аланда этэ пасл’эдн’ээ маштабнээ фстр’эч’э с-эзб’ират’ил’эм’и нэканун’и фтарбвэ турэ выбэрэ ивб зада⁽³⁾ч’э кажэцэ прастб⁽³⁾й фс’ивб л’иш / сэхран’ит’ л’ид’ирствэ в-глазах / двэцат’и тыс’ич’нэ ауд’итбр’ии пар’ижы^э и-м’ил’ибнэ французэф па-фс’эй стран’э он ужэ: / сл’эдуиш’ий / пр’из’ид’э¹нт / р’испубл’ик’э^и]. В письменном варианте этот текст выглядит так: Для Франсуа Олланда эта последняя масштабная встреча с избирателями накануне второго тура выборов. Его задача кажется простой: всего лишь сохранить лидерство в глазах двадцатитысячной аудитории в Париже и миллионов французов по всей стране. Он уже следующий президент республики. Ср. со следующим отрывком из репортажа: *Его задача кажется простой всего лишь.

Литература

Дубовский Ю. А., Будасов Ю. Л. Просодическая архитектоника информационного радиодискурса: монография. — Пятигорск, 2009.

Кузьмина С. М. Состояние и задачи исследования русской фонетики в функционально-стилистическом аспекте // Русский язык в его функциональных разновидностях. — Т. 2 — М., 1996.

Пирогова Н. К. Об орфоэпических стилях и их эволюции в русском языке // Славянская филология. Сб. статей. Вып. XI / под ред. К. В. Горшковой и А. Г. Широковой. — М., 1979.

Е. Н. Басовская (Российский государственный гуманитарный университет) Народная «борьба за грамотность» и позиция эксперта: переписка Д. Н. Ушакова с радиослушателями 1938–1941 гг.

(по материалам Архива РАН)

Среди многочисленных функций средств массовой информации можно обнаружить рефлексивную: СМИ представляют собой один из инструментов реализации общественного самосознания. В частности, в них находит отражение метаязыковое сознание, как профессиональное (научное, писательское, журналистское), так и обыденное (термин И. Т. Вепревой, см.: Вепрева 2005: 61).

Одна из основных форм проявления народной метаязыковой активности — выступления читателей, слушателей, зрителей с критикой «безграмотных» работников СМИ, сопровождающиеся, как правило, лозунгами в защиту «чистоты языка» и — нередко — требованием применить к виновным самые строгие меры. Обращения такого рода, а также публикацию некоторой их части самими «провинившимися» средствами массовой информации следует, вероятно, считать своего рода универсалией в отношениях общества и СМИ в новейшее время. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить высказывания радиослушателей, относящиеся к началу XXI и к середине ХХ в.

Так, на современном интернет-портале Radio-Rating содержатся такие, например, комментарии пользователей.

О радиостанции «Маяк»:

«Люблю и слушаю все программы радио «Маяк», но огорчает неграмотность ведущих, говорящих: конструкторАми… Хочется каждый раз позвонить, пыталась даже записывать такие «перлы». На такой радиостанции это, по-моему, недопустимо. 24.03.2016» (Radio-Rating).

О радиостанции «КоммерсантЪ-ФМ»:

«Очень плохой русский язык у ваших ведущих. Так, сегодня Нелюбин, рассказывая о китайском слепом оппозиционере, сказал «пробывший», сделав ударение на О. Таких примеров незнания грамматики очень много. Проведите курсы русского языка! 02.06.2012» (Radio-Rating).

Эти и подобные цитаты отличает яркая эмоциональность, категоричность, императивность, причем в сочетании с очевидно недостаточной компетентностью пишущего. Весьма характерно в данном отношении продемонстрированное во втором примере неразличение орфоэпии и грамматики.

Показательно, что все те же признаки характерны для обращений советских радиослушателей на местные радиоузлы и во Всесоюзный комитет по радиофикации и радиовещанию (Радиокомитет), написанных в 1930-х — 1940-х гг. и сохранившихся в Архиве РАН.

Вот что писал слушатель Я. Б. Далматов начальнику Архангельского радиоузла в 1938 г.:

«Имея репродуктор, я и мои дети с товарищами и подругами чуть не ежедневно устраиваем коллективное слушание радиопередач из Москвы.

Интерес к слушанию большой. Но это слушание, благодаря небрежности передатчиков, действует на школьников уродующе. Изучая грамматику, они слышат неграмматические произношения в передачах и начинают не только подражать в произношениях, но и при письме…» (Архив РАН: Оп. 3. Д. 129. Л. 19).

«Борьба за чистоту языка» рассматривалась официальной советской идеологией как важная составляющая создания новой, коммунистической культуры. В редакционной статье «Литературной газеты» в 1934 г. было заявлено: «… борьба за чистоту языка имеет не только стилистическое, но и политическое значение» (Литературная газета 1934: 1). Именно в первые десятилетия советской власти была заложена традиция апелляции к народной точке зрения как наиболее правильной при оценке языковых и речевых явлений. Представление о том, что народ со справедливым возмущением реагирует на неграмотную эфирную речь, характерно, например, для ряда публичных выступлений писателя Ф. В. Гладкова. По его словам, простые советские люди «свирепо протестуют против порчи и засорения языка…» (Литературная газета 1939: 3. Подробнее о дискуссии между Ф. В. Гладковым и Д. Н. Ушаковым см.: Басовская 2015).

Неудивительно поэтому, что радиослушатели в своих письмах конца 1930-х — начала 1940-х гг. чаще всего не задавали вопросов, а указывали дикторам и журналистам, как следует говорить по-русски. Так, группа радиослушателей из Саратова утверждала, что в эфире надо произносить не баллотироваться, а баллотироваться, не у русла, а у русла, не библиотек, а библиотек, не каучука, а каучука (Архив РАН: Оп. 3. Д. 129. Л. 30–31). Жесткая позиция авторов письма шла вразрез с принципом гибкости литературной нормы, отразившимся в уже опубликованных к этому времени первых томах «Толкового словаря русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова. Составители словаря признали допустимым оба варианта глагола баллотироваться и существительных библиотека и русло. Только слово каучук было дано с единственным ударением — на третий слог, т. е. именно таким, которое показалось радиослушателям неверным (Толковый словарь русского языка: т. 1: 83, 139,1337; т. 3: 1407).

В некоторых случаях орфоэпические претензии слушателей к работникам радио перерастали — в духе эпохи — в обвинения политического характера. Показательно в этом отношении выдержанное в гневно-саркастическом тоне письмо товарища Кисляковского из Москвы:

«Если бы радиодиктор говорил «хотит» или «хочите», вероятно, Вы попросили бы его избрать себе иную профессию и подальше от радиомикрофона.

Почему же изо дня в день мы слушаем, как некоторые дикторы, как кривляясь перед микрофоном, говорят: «пуэма», «мураль», «Горькай», «Чайковскай», «Мусоргскай» — и не видим никакой заботы радиоредакции о том, чтобы эта группа кривляющихся дикторов переменила профессию?

Разве «Горькай» и «Чайковскай» звучат красивее и правильнее, чем «хотит» или «хочите»? Нет, конечно. И в том и в другом случае мы имеем дело с беспардонным отношением к языку.

Пожалуй, «хотит» и «хочите» легче извинить, потому что они принесены от проклятого прошлого, когда правящий класс, изъясняясь на изысканном французском диалекте, не заботился о распространении в народных массах русского литературного языка. А что можно сказать в извинение кривляки, грамотного, читающего «Горький», а произносящего «Горькай»? Ничего нельзя сказать. Можно только вспомнить о кривляющихся кавалерийских корнетах царской армии, произносивших «чеаэк», а не «человек». Это было противно.

Радио, между прочим, призвано учить миллионы людей правильному и свободному от всякого кривляния и искажений языку, — надо дикторам помнить об этом. С языком царских корнетов пусть они выступают в домашней обстановке, а не перед аудиторией в 170 миллионов человек» (Архив РАН: Оп. 3. Д. 129. Л. 39, об. Подчеркнуто мною. — Евг. Б.).

В фонде Д. Н. Ушакова в Архиве РАН нет копии ответа на письмо Кисляковского, однако о позиции ученого можно судить по другим хронологически и тематически близким документам. Сохранилось, например, письмо Ушакова слушательнице А. Ф. Гаршениной:

«Уважаемый товарищ!

Мягкое произношение согласных в приставках (напр., подъем, разъезд, съезд) и перед мягкими согласными (напр., дверь, две, зверь, кость, смерть и т. п.) не может считаться ни новшеством, ни ошибкой: оно свойственно многочисленным живым говорам русского языка и в том числе коренному московскому, на котором основано наше т. наз. литературное произношение. Но грамотная молодежь, под влиянием буквы и при попустительстве школьных учителей, забывает о чистоте языка, думает только о правописании и полагает, что как пишется, так правильнее говорить. Поэтому младшее поколение даже москвичей утрачивает мягкое произношение в указанных случаях и начинает произносить твердо.

Вам пришлось услыхать диктора с хорошим коренным московским произношением, и Вы сочли его мягкость новшеством. Мы в радио не настаиваем на таком произношении, но и запрещать его в угоду младшим грамотеям было бы неправильно» (Архив РАН: Оп. 3. Д. 129. Л. 78. Подчеркнуто мною. — Евг. Б.).

Более подробно ключевые принципы оценки языка работников радио Д. Н. Ушаков сформулировал в обращении к дикторам, черновик которого также сохранился в фонде ученого:

«Пожелания о том, чтобы по радио звучал правильный язык, правильное его произношение, вполне справедливы. В письмах радиослушателей требования образцовой речи обычно сплетены с жалобами на искажение ее дикторами. Эти жалобы не всегда справедливы. Частенько слушатель считает (и обычно безапелляционно) неправильностью всё то, что не совпадает с его собственным произношением, не задумываясь над тем, правильно ли оно само или нет. Однако нередки случаи вполне справедливых упреков. Для науки, для теории и то и другое чрезвычайно ценно и интересно. С появлением радиовещания впервые открылась возможность живого взаимодействия между говорящим центром и слушающей периферией, и для науки открылась неведомая раньше возможность судить, как миллионы людей, говорящих по-русски, представляют себе свой язык, что считают нормой, что отклонением от нее. Интерес этот усиливается еще тем, что взгляды говорящих не одинаковы, поскольку не одинаков русский язык на протяжении его обширнейшей территории.

Это — для науки, для теории. А нам с вами, товарищи, прежде всего нужна практика, нужна теперь же, не завтра, а сегодня, не сегодня, а сию минуту, т. е. нам теперь же нужна норма. Нельзя думать, как очень многие думают, будто всё, буквально всё, давно определено, записано в грамматиках, словарях и т. д., и что стоит только куда-то заглянуть, и на все вопросы получишь ответ. Но и не следует думать, что никакой нормы нет; она есть, пусть не вся она зарегистрирована. Жизнь течет, а с ней язык, и для практического пользования языком в общерусском масштабе приходится выбирать из существующих одинаково правильных вариантов произношения такие, которые следует предпочесть, как наилучшие. Вот здесь и кроется всё значение нашей работы, и надо, чтоб и вы, и руководство радиовещанием, и наши критики сознавали, какое важное культурное дело мы делаем. Не будем бояться громко сказать: мы вырабатываем норму, — пусть временную, пусть через десятки лет, путем какой-нибудь общерусской конференции часть устанавливаемого теперь нами отпадет. Нужно собирать материал. Собираем его и в Академии Наук, собираем его и мы с вами, и уже видно, что в установлении нормы радио должно сыграть и сыграет громадную роль.

Мало-помалу, идя от случая к случаю в своей повседневной работе, мы собрали уже немало; уже немалое мы считаем для себя принятым. Наш идеал — чтобы когда-нибудь страна, желая указать на наилучший вариант правильной речи, говорила: «так говорят по радио» (разумея, конечно, речь дикторов: за речь недикторов у микрофона мы не отвечаем).

К чему же обязывает нас сознание этой громадной по своему значению задачи? Нам нужно не отступать от раз принятого нами, не колебаться. Это значит, что если мы приняли, например, говорить договор, договоры, в цехе, цехи и т. п., то

не говорить дóговор, договорá, в цеху, цеха и т. п., с тем… чтобы не оговориться перед микрофоном.

Дружеский привет вам, дорогие товарищи!

Проф. Д. Ушаков

(Архив РАН: Оп. 3. Д. 127. Л. 44–45. Выделено мною. — Евг. Б.).

Итак, основополагающие идеи Д. Н. Ушакова, касающиеся орфоэпии в целом и эфирной речи в частности:

— признание важности нормализации эфирной речи как части литературного языка;

— понимание исторической изменчивости языковой нормы;

— критическое отношение к народной «борьбе за грамотность», учет факторов некомпетентности и субъективности лингвопуриста-дилетанта;

— приоритет профессионального подхода к выработке и корректировке нормы;

— преобладание рекомендательного, а не запретительного подхода к соблюдению литературной нормы в профессиональной эфирной речи;

— решительный отказ от политизации лингвистической проблематики.

Думается, все перечисленные принципы сохраняют актуальность и сегодня. Современные электронные СМИ, оказывающие существенное воздействие на общественное сознание, безусловно, несут определенную ответственность за культурный уровень аудитории и должны демонстрировать уважение к литературной норме. Это не означает, однако, что каждое неправильное и даже спорное ударение в эфире следует расценивать как культурную катастрофу и тем более как проявление каких-либо вредоносных тенденций (расшатывания культурных традиций, русофобии и др.). В сфере медиа сегодня еще активнее, чем полвека назад, происходит с радостью отмеченное

Д. Н. Ушаковым «живое взаимодействие между говорящим центром и слушающей периферией». Но по-прежнему правила для периферии устанавливаются в центре, а не наоборот.

Литература

Архив РАН. Ф. 502.

Басовская Е. Н. О глубинном смысле одного ударения (из истории газетной полемики конца 1930-х гг.) // Вестник РГГУ. Сер. История. Филология. Культурология. Востоковедение. — 2015. — № 4. — С. 99–107.

Вепрева И. Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. — М., 2005.

Зарва М. В. Русское словесное ударение. Словарь нарицательных имен. — М., 2001. URL: http://www.gramota.ru/slovari/ info/zarva/

Литературная газета. — 1934. — № 16.

Литературная газета. — 1939. — № 56.

Резниченко И. Л. Орфоэпический словарь русского языка. — М., 2008.

Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова. Т. 1. — М., 1935; Т. 3. — М., 1939.

Radio-Rating. URL:

Приложение

Некоторые рекомендации Д. Н. Ушакова дикторам радио в сопоставлении с данными современных словарей

Н. Н. Василькова (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Специфика использования стилистических фигур в звучащей речи политиков

Значительное количество социально-политических перемен, происходящих в настоящее время в мире, приводит к заметным изменениям в сфере политической коммуникации. Процессы демократизации общества и наблюдающееся сегодня обострение общественно-политической ситуации в мировом сообществе выдвигают новые требования к языку публичного выступления политиков. Для воздействия на массовую аудиторию необходимо учитывать не только экстралингвистические факторы, которые отражают динамику общественно-политического развития, но и коммуникативные характеристики языковых средств, их выбор, применение и наиболее эффективное сочетание в звучащей речи. Учет ситуации общения, ее общих и частных характеристик, правильное использование стилистических приемов, их выразительных возможностей могут привести к наилучшему взаимодействию оратора и аудитории, к достижению необходимых результатов. В связи с этим исследование языка политической коммуникации представляет большой лингвистический интерес, связанный с изучением языкового поведения политиков, а именно языковых средств, риторических приемов, реализующих манипулятивные стратегии, используемые в целях убеждения.

Политический дискурс представляет собой совокупность речевых действий, используемых как в монологических, так и в диалогических формах, в политических дискуссиях, полемиках и дебатах и соответствующих правилам публичной политики. Основными функциями политического дискурса являются осуществление политической власти, убеждение, интерпретация и манипуляция. К дополнительным функциям относятся: информативная, коммуникативная, побудительная, эмотивная и эстетическая. Особое место в политическом дискурсе занимает публичная речь политиков, в которой проявляются специфические черты, обусловленные и особенностями социально-политического красноречия, и основными характеристиками политического дискурса.

Будучи одной из форм газетно-публицистического стиля, публичная речь политиков призвана выполнять информационную и агитационно-пропагандистскую функции для воздействия на аудиторию с целью формирования общественного мнения. Как правило, эти функции реализуются в выступлениях перед аудиторией, которые посвящены общественно и политически актуальным темам. Звучащая публичная речь реализуется, в виде выступления оратора в формах монолога, диалога и полилога. Между тем общественно-политическая публичная речь рассматривается и как самостоятельное функционально-стилевое образование, поскольку, с одной стороны, в ее текстах осуществляется речевое общение в условиях заданной, а потому отчасти подготовленной полилогической коммуникации, с другой — тексты общественно-политической публичной речи рассчитаны на экспромт и окончательно создаются в процессе произнесения. Политическая звучащая речь обладает многими особенностями устной речи: краткими и эллиптическими предложениями, всевозможными присоединениями, разговорными словами, оборотами и т. д., вместе с тем язык оратора сохраняет некоторые особенности письменной речи: развернутые синтаксические структуры, распространенные словосочетания, синтаксический параллелизм. Таким образом, в комбинации этих стилистических черт проявляется двойственная природа устной общественно-политической публичной речи. Публичное выступление представляет собой речевой поток, который не всегда просто расчленить напредложения, так как не все компоненты являются предложениями. При сегментации речевого потока существенным критерием для исследований является интонационно-смысловая завершенность, а основной синтаксической единицей является высказывание. Многие синтаксические свойства устной речи обусловлены особенностями ее функционирования — неподготовленностью, спонтанностью, тесной связью с ситуацией. В разговорных высказываниях часто оказываются невыраженными некоторые грамматически и семантически необходимые компоненты. Для публичной речи особенно важны приемы речевой экспрессии: тропы, стилистические фигуры, прецедентные феномены помогающие достичь яркости, выразительности и динамичности высказывания.

Специфика употребления фигур в звучащей речи обусловлена необходимостью реализации коммуникативных намерений автора. Известно, что фигуры как определенные формально выраженные структуры речи, которые служат целям коммуникативного воздействия в реализации речевых актов, достаточно широко представлены в самых разных видах речевой деятельности. Отметим, что в словаре М. А. Горте «Фигуры речи: терминологический словарь» насчитывается свыше 200 стилистических фигур, а в словаре риторических фигур, опубликованном в «Общей риторике» Т. Г. Хазагерова и Л. С. Шириной, отмечено свыше 150 единиц. Однако необходимо отметить, что из этого обширного и разнообразного арсенала стилистических средств направленно и регулярно используется лишь определенная их часть.

Так, наиболее частотной по предпочтениям авторов является группа суггестивных фигур (лат. suggestio — внушение), которые основаны на соразмерности звуковых элементов, ритмичности разнообразных повторов, создании своего рода мелодии фразы. Надо сказать, что суггестивные фигуры придают речи особое интонационно ритмическое звучание, при котором смысловая фактура фигурной синтагмы предстает в определенной стилистической и звуковой гармонии. К этому типу фигур относятся все виды повторов, особые типы паронимических созвучий, и все приемы использования фигур перечисления. Среди фигур этого типа разнообразные повторы особенно популярны. Их цель — привлечь внимание слушателей; подчеркнуть значимость того, что повтор выражает. Фигуры повтора в публичном выступлении наряду с экспрессивной функцией выполняют задачу логико-смыслового подчеркивания, а также облегчают восприятие на слух длинного фрагмента речи, расчленяя его на отдельные части и выделяя ту или иную мысль. Например, троекратные усиливающие повторы одного и того же слова. Такой пример находим в высказывании журналиста и политика Д. Куликова: Представьте, Роман, вот вы — президент и всем командуете, а я — олигарх. Я прихожу — мне ж с вами легко договориться. А так мне надо с каждым регионом, с каждым губернатором, с каждым региональным парламентом договариваться. Вы представляете, какой геморрой! (Д. Куликов. «Право голоса».16.07.2016). Еще один пример повтора в речи политика Н. Старикова: Наш уважаемый вашингтонский гость проговорился. Это оговорка по Фрейду. Что нам обычно говорят либералы? Вы станьте такими, как США, и тогда можете творить, чего хотите. Т. е., они говорят о праве сильного. Где тут демократия, где тут свобода, где права человека? (Н. Стариков. «Воскресный вечер с В. Соловьевым». 10.07.2016). Особенно яркой становится фигура повтора, когда она используется в сочетании с другими фигурами, как в предыдущем примере, где оратор использовал такие фигуры, как риторический вопрос и фигуру троекратного перечисления. Или в следующем примере, когда участник дискуссии политолог В. Карасев использует повтор в сочетании с антитезой: Потому что все хотят власти, не хотят ответственности, хотят безответственности (В. Карасев. «Право голоса». 16.07.2016). Выразительности и яркости этой фигуре добавляют однокорневые антонимы. Еще один пример сочетания двух суггестивных фигур в одном высказывании:.… Нужно точно понимать, что Украина в нынешнем виде собрана, сконцентрирована и сконструирована внешней имперской волей, имперским мышлением и имперской силой. Имеется в виду Российская империя, царская или советская — не важно (Д. Куликов. «Право голоса». 16.07.2016). В этом примере оратор использует часто употребляющийся прием повтора ритмичных равночленов, этот тип фигур называют также фигурами перечисления. Такие фигуры нередко встречаются в заголовках статей: Ипотека — быстро, выгодно, удобно (За Калужской заставой. № 10. 03.2012); Новый кабинет министров: сюрпризы и прогнозы, надежды и ожидания (Вечерняя Москва. 24–31.05.2012). Эта фигура ритмична, благозвучна и лаконична, чем и объясняется ее популярность не только в письменных формах публицистики, но и в стилистически значимых фрагментах ораторских выступлений. Пример: Совершенно очевидно, что те, кто делает ставку на предателей, не имеют будущего ни в современности, ни в истории, ни в будущем (С. Железняк. «Право голоса».16.07.2016) Необходимо отметить, что чаще всего в роли фигуры перечисления выступает триада, насчитывающая в своем составе три стержневых слова:.. Сейчас у нас — ни нитки, ни зенитки, ни разведки; Отношение к войне в Чечне: не знать, не слышать, не понимать (из парламентского выступления). Своей яркостью и экспрессивностью эти фигуры оказывают существенное влияние на весь стилистический статус текста. Применяя такие стилистические приемы, ораторы достигают необходимой симметрии текста и гармоничного сочетания смыслового и звукового ритма речи.

Не менее популярна фигура анадиплосис (греч. anadiplosis — сдваивание); отечественный термин, называющий эту фигуру — стык. Этот прием заключается в том, что один и тот же компонент заканчивает один фрагмент текста и начинает следующий за ним фрагмент. Примером может служить реплика члена Совета Федерации С. Рыбакова: У нас принципиально разное видение Европы. Понимаете в чем дело? Вот он, ключ. Т. е., американские интересы простираются на Европу, простираются они туда только потому, что Америка стоит во главе НАТО. НАТО — это, как абсолютно правильно Игорь сказал, абсолютно рудиментарная организация, которая была направлена против Советского Союза. После крушения Советского Союза она почему-то осталась и продолжает ровно ту же самую антироссийскую политику (С. Рыбаков. «Воскресный вечер с В. Соловьевым». 10.07.2016). Последовательное использование цепных связей в этом фрагменте позволяет оратору выглядеть логичным и последовательным.

Интересен и очень употребителен стилистический прием намеренного сближения паронимов и парономазов. Сама фигура (парономазия) основывается на обыгрывании различий в значениях слов, участвующих в конструкции: Военные посчитали, что их обсчитали (МК. 04.04.2012); Партии власти не спастись от напасти (МК. 29.03.2012) и т. д. Надо отметить, что яркие и выразительные примеры употребления этого приема встречаются и в звучащих общественно-политических выступлениях. Например: Ваш проект будет означать не федерализацию, а феодализацию Украины (В. Карасев. «Право голоса». 16.07.2016). К бесспорным достоинствам этой фигуры относится ее двухкомпонентная структура, предусматривающая намеренное сопоставление близких по звучанию, но различающихся по значению понятий. Строение этой фигуры отличается компактностью, что позволяет авторам создавать остроумные и лаконичные тексты. Еще один пример из ораторского выступления политического деятеля Н. Старикова, который использовал сразу несколько экспрессивных стилистических средств: Т. е. будь здоровым битюгом и тогда можешь творить чего хочешь, говорить, чего хочешь, диктовать всем условия. Вот истинное лицо не американского империализма, а российского либерализма (Н. Стариков. «Воскресный вечер с В. Соловьевым». 10.07.2016). Сочетание повтора, фигуры сближения паронимов со стилистически сниженным словом «битюг» придает высказыванию эмоциональность и разговорность.

Употребительны в ораторских выступлениях фигуры, характеризующиеся взаимодействием понятийных, смысловых обозначений в синтагме. Это группа эмфатических фигур (греч. emphatikos — выразительный, подчеркнутый), к которым относится, например, антитеза, градация, парцелляция, парентеза, хиазм, сегментированные конструкции и др.

Так, к эмфатическим фигурам, намеренно нарушающим плавное течение речи, можно отнести парентезу (греч. parenthesis — вставка). Сущность этой фигуры состоит в том, что текст прерывается словом, словосочетанием, а иногда и другим предложением: В фильме про Маргарет Тэтчер, кто смотрел, в самом начале милая старушка выходит в магазин, покупает пинту молока (Независимая газета. 03.04.2012). Другой пример: Вы помните такого лидера Народного Руха Вячеслава Чорновила? Значит, 89-й год на секундочку. Этот человек говорит следующее. Это 89-й, еще Советский Союз, вы понимаете. Да?.. (Р. Бабаян. «Право голоса». 16.07.2016). Задачей этого стилистического приема является, с одной стороны, внесение элементов живой разговорной речи, а с другой — журналист получает возможность дать авторские ремарки к тексту.

Для звучащей речи характерно употребление сегментированных синтаксических конструкций, представляющих собой разделенное на две части высказывание, в котором первая часть, называемая сегментом (именительным темы), актуализирует важное для говорящего понятие (тему), а вторая часть содержит высказывание о нем (рему). Примеры сегментированных конструкций: Земля. На ней никто не тронет… Лишь крепче прижимайся к ней (Симонов); Дьявол — он самый хвастун (Л. Толстой); Слезы унижения, они были едки (Федин); Инициатива — вот чего нам больше всего не хватает (Нагибин). В роли сегмента может выступать также инфинитив, например: Шутить, и век шутить! Как вас на это станет? (Грибоедов). В разговорной речи и в ораторских выступлениях эта фигура встречается достаточно часто. Например, Реформа децентрализации. Она без шума и пыли уже идет, передаются полномочия на места, особенно, в бюджетной части (В. Карасев. «Право голоса». 16.07.2016); Мазепа. Да, он, может быть, для российского имперского сознания — предатель, но для украинского национального сознания он не может быть предателем, потому что он отстаивал вольности Украины (В. Карасев. «Право голоса». 16.07.2016).

Необходимо отметить и другие фигуры из состава эмфатических. Это, прежде всего, градация (лат. gradatio — постепенное возвышение), другое название этой фигуры климакс (греч. klimax — лестница). Необходимо отметить большой экспрессивной потенциал этого приема. Ярким примером этой фигуры являются слова А. С. Грибоедова: «В сенат подам, министру, государю!» Градация является довольно распространенным приемом в современной публицистике, однако в устных формах речи, ориентированных на экспромт, она встречается несколько реже. Это слишком высокопарно, когда вы говорите, что Америка умеет защищать свои интересы. Америка умеет грабить, обманывать и вводить в блуд, что называется, все мировое сообщество (И. Яровая. «Воскресный вечер с В. Соловьевым». 10.07.2016). В этом примере нисходящая градация осложнена двойным повтором и парентезой.

Особую (третью) группу фигур составляют экспрессивно-стилистические варианты высказывания, которые соответствуют более крупным, чем слово и словосочетание, единицам текста — предложению или даже группе предложений. К таким фигурам относятся риторический вопрос, риторическое восклицание, риторическое обращение, риторическое определение, сентенция, афоризм и т. п. М. В. Ломоносов в своей известной риторике («Краткое руководство к красноречию») в главе «О фигурах предложений» описал 26 «лучших фигур предложений». Из этого обширного списка в современной журналистике употребляются лишь немногие. Изобразительные фигуры этого типа чаще встречаются в аналитических статьях, комментариях, а самые компактные из них могут использоваться в заголовках. Так, риторические вопросы в заголовках встречаются чаще. См. примеры: Рост экономики: что делать? (Независимая газета. 16.04.2012); Разве это капремонт? (За Калужской заставой). В текстах статей эта фигура встречается несколько реже, но интересна тем, что создает необходимую динамику и заостряет внимание читателя на важной, обычно критической теме. В звучащей публичной речи ситуация несколько иная. Ораторы нередко прибегают к риторическим вопросам, вопросноответным конструкциям — дубитации (ряду вопросов, служащих для постановки проблемы обоснования формы рассуждения) и объективации (вопросам, на которые автор отвечает сам). Пример объективации видим в выступлении Д. Куликова: Получается интересная игра. Все вроде бы понимают, но в тот момент, когда оказываются у власти, разговор о децентрализации или о федерализации оказывается пре-ступ-ле-нием. Почему? Сейчас объясню (Д. Куликов. «Право голоса». 16.07.2016). Пример риторического вопроса, осложненного сегментированной конструкцией: И, кстати говоря, этот донецкий клан, разве это не феодальный клан, который хотел зайти на Украину? (В. Карасев. «Право голоса». 16.07.2016).

Заслуживает внимания и такая фигура, как афоризм, в отточенной форме с предельной ясностью выражающая обобщенную мысль. В газете «За Калужской заставой» Марк Захаров эту же мысль развил в целом каскаде запоминающихся афористичных фраз: Потому что все в этом мире зыбко и все имеет финал. Жизнь не вечна, даже солнце не вечно. Все меняется, видоизменяется. Афоризмы могут украсить и речь оратора. Например, начиная свое выступление в программе «Право голоса», украинский оппозиционный политик В. Колесниченко прибегает к афоризму: На самом деле, история учит тому, что ничему не учит (В. Колесниченко. «Право голоса». 16.07.2016).

Очень выразительно и образно может быть построена такая фигура, как риторическое определение. Что такое НАТО? НАТО — это военная опухоль на теле Европы. Непрерывно расширяясь, порождая метастазы, сожрав и проглотив бывший Варшавский договор, бывшие республики советской Прибалтики, бывшие республики Югославии, почти все. НАТО уперлось в российские границы. Все! Расширения дальше нет (И. Коротченко. «Воскресный вечер с В. Соловьевым». 10.07.2016). В этом высказывании оратор использовал несколько средств речевой выразительности. Для своего определения он берет яркую метафору, использует фигуры объективации и перечисления, а также стилистически окрашенную лексику, что, в конечном счете, создает выразительный, но пугающий образ военной организации. О смешении фигур М. В. Ломоносов писал: «хотя фигуры, будучи употреблены порознь по пристойным местам, и возвышают слово, однако ежели они прилично соединены или смешаны будут, то подают оному еще большую силу и стремленье» (Ломоносов 1952).

Основное отличие фигур третьей группы от двух других, рассмотренных в предыдущих параграфах, заключается в том, что коннотативные значения изобразительных фигур создаются не на основе определенных ритмических и повторяющихся элементов речи, как в первой группе, и не на основе взаимодействия понятийных (семантических) единиц, как во второй группе. В качестве текстообразующих выступают высокоуровневые единицы — мысль, суждение. Основной отличительной чертой фигур этого типа является тот факт, что они не могут быть разрушены путем извлечения или замены какого-либо слова из их состава.

Как показывает исследованный материал, эффективность речевого произведения, а также общая эмоциональная выразительность высказывания создается средствами стилистических единиц более высокого порядка, к которым и относятся фигуры речи. Эмфатические, суггестивные, а также изобразительные свойства фигур, отмеченных трех типов, участвуют в формировании соответствующих разновидностей их смысловых и коннотативных значений. Умение осознанно применять систему экспрессивных синтаксических единиц и комбинировать их позволяет значительно увеличить экспрессивность ораторских произведений.

Литература

Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. — М., 1966.

Горте М. А. Фигуры речи: терминологический словарь. — М., 2007.

Граудина Л. К., Кочеткова Г. И. Русская риторика. — М., 2001.

Клушина Н. И. Стилистика публицистического текста. — М., 2008.

Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Т. 7. — М. — Л., 1952.

Москвин В. П. Выразительные средства современной русской речи. Тропы и фигуры. Терминологический словарь. — Ростов-на-Дону, 2007.

Русский язык. Энциклопедия. — М., 1979.

Скребнев Ю. М. Фигуры речи // Русский язык. Энциклопедия. — М., 1979. Солганик Г. Я. Стилистика текста. — М., 1997.

Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Курс лекций и словарь риторических фигур. — Ростов-на-Дону, 1994.

О. Н. Григорьева (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Внешние и внутренние заимствования в языке современных СМИ

В начале XXI века в России происходят значительные изменения. Укрепляются связи между представителями разных религиозных конфессий и государством, строятся новые храмы, монастыри, мечети; большинству стал доступен Интернет, который конкурирует с кинотеатрами, музеями и библиотеками; значение английского языка и необходимость владеть им не вызывает сомнений; во всех областях жизни: политике, моде, искусстве и, конечно, в языке — проявляется свобода выбора. «После долгого господства однообразия, шаблона, унифицированности и официозности в газетах поражает прежде всего пестрота — языковая, стилевая, содержательная и идеологическая» (Солганик 2003: 263).

Заимствования из иностранных языков, в первую очередь из английского, уравновешиваются возвращением в русский язык устаревших и даже вышедших из употребления слов. Новую жизнь обретают слова, связанные с религиозным дискурсом. Например, слово благовест (церковный звон одним большим колоколом, в отличие от перезвона или трезвона, извещающий о начале богослужения) в современном русском языке часто используется как название православной газеты, агентства религиозной информации, медицинского центра и даже парикмахерской. В составе новых словосочетаний и сложных названий слово благовест теряет свое сакральное значение, обесценивается. Например: Салон по борьбе с облысением «Благовест»; В медицинском центре «Благовест-Мед» работает медицинская водительская комиссия для выдачи медицинских справок.

Для русского языка первого десятилетия XXI века характерен активный процесс адаптации англоязычных заимствований. Если в 90-е годы XX века можно было наблюдать огромный неупорядоченный поток англицизмов, то в настоящее время их вхождение в язык стало более естественным и органичным. Это, например, такие слова, как арт-хаус (фильм, нацеленный не на массовую аудиторию), таунхаус (малоэтажный жилой дом на несколько многоуровневых квартир, как правило, с изолированными входами), дресс-код (форма одежды, требуемая при посещении определённых мероприятий, организаций, заведений), ланчбокс (коробка для завтраков), флешмоб (заранее спланированная массовая акция, в которой большая группа людей появляется в общественном месте, выполняет заранее оговоренные действия и затем расходится). Популярность таких слов растет, и вместе с ней расширяется их сочетаемость и становится менее определенным их значение.

Разнообразить нашу речь помогают социальные сети, такие как фейсбук, которые открывают многообразие человеческих типов и «наречий». Интернет-коммуникация дает возможность развиваться гибкости в общении, поскольку «друзей» здесь намного больше, чем в реальном мире. Возможно, поэтому в жизни современного человека все большую роль играет внимание к собственной внешности.

Среди новых заимствований отдельного обсуждения заслуживает слово лук (от англ. look — вид, наружность). По словам известного ученого, «маленькая частица становится органичной частью большой картины» (Чудинов 2003). Слово лук имеет давнюю историю в русском языке. В 1947 г. в Париже известный модельер Кристиан Диор выставил новую (послевоенную) коллекцию одежды, которая дала начало новому направлению в европейской моде. Это направление получило название нью лук (англ. new look — новый, свежий взгляд). Современное слово лук означает образ, составленный из одежды, обуви и аксессуаров одного бренда («образ с подиума»), то есть некий образец. Волей-неволей это слово оказалось в одном ряду с двумя другими «луками» (овощем и оружием), пополнив ряд омонимов. «Мне безумно нравится лук», — произнесла одна из героинь программы «Модный приговор» от 22 октября 2015 года. Не зная нового слова, даже носитель русского языка не сможет ее понять.

Одно из актуальных слов последнего времени — селфи (англ. selfie от self — сам себя), которое означает фотографию самого себя, своего рода автопортрет, сделанный на смартфоне или планшете. Это слово впервые появилось в Австралии на одном из интернет-форумов в 2002 году. Слово selfie было выбрано Словом Года в 2013 году в английском языке. В русском языке оно получило известность в начале 2010-х годов, но пока не зафиксировано ни в одном из словарей. Актуальность этого слова подтверждается его продуктивностью. В качестве синонимов монопода, или палки для селфи, используются словосочетания палка Нарцисса (англ. Narcisstick) или волшебная палочка Нарцисса (англ. Wand of Narcissus). В обиходной речи вместо селфи иногда используются слова самострел, себяка, себяшка.

В речевой обиход всё активнее входят такие слова, как метросексуал, нормкорщик. Но не менее интересны и старые слова с близким значением, которые возвращаются в русскую речь. Например, денди и метросексуал стали употребляться как синонимы: В семье популярного английского футболиста и метросексуала Дэвида Бекхэма произошло знаменательное событие — в июле родилась дочь (http://dljametrosexuala.ru/blog); Дэвид Бекхэм предстал в образе лондонского денди (Сайт FashionTime.ru. 28.03.2011).

Обратим внимание на две пары слов, которые в последние пять лет вновь стали актуальными: щёголь — щеголиха, франт — франтиха. Следует заметить, что частотность употребления слов мужского рода намного выше. К такому выводу можно прийти на основании данных Национального корпуса русского языка и собственных наблюдений.

В настоящее время слова денди, франт, щёголь приобрели популярность, особенно в названиях магазинов, кафе и парикмахерских: например, в Москве «Денди кафе» на Новом Арбате, магазин мужской одежды «Франт» на улице Генерала Тюленева, кафе «Франт» на улице Бахчиванджи, барбершоп (мужская парикмахерская) «Франт» на Таганской улице, в Нижнем Новгороде салон-ателье «Щеголиха», в Чите магазин мужской одежды и обуви «Щеголь».

Слово франт встречается и в языке СМИ: Вы в хорошем смысле слова франт: всегда в белоснежной рубашке, при галстуке, часто — в светлых костюмах. Будучи замгубернатора по социальным вопросам, вы нередко выходили к митингующим в белом плаще. Откуда это щегольство? (МК в Красноярске. 17.12.2003 http://regnum.ru/news/polit/194985. html). Показателен метаязыковой комментарий в хорошем смысле слова, который косвенно свидетельствует о наличии у слова франт отрицательной оценочной коннотации. Еще один пример: Сергей Иванов в обмундировании выглядел привычно, а вот известный франт и щёголь Герман Греф смотрелся странно (Комсомольская правда. 24.12.2004).

Возрождение таких старых слов, как депеша, гувернер, рандеву, губернатор, кадет и многие другие, приводит к расширению активного словарного состава.

Для современного русского языка, в том числе языка СМИ, характерно использование таких слов или с целью переименования, или для выражения скрытой насмешки. Например, в речи может возникнуть фраза: Казна опустела, понятная только в конкретной ситуации: идет речь о пустом кошельке или о государственных запасах. Интересно, насколько современно звучат строки поэта Н. А. Некрасова, написанные в позапрошлом веке:

Устаревшие слова, значение которых хорошо осознается носителями языка, легко приобретают иронический оттенок. Они придают речи особую выразительность, экспрессивность. Рассмотрим слова хоромы и палаты. В старину, с XI в., хоромами на Руси называлось обширное деревянное жилое строение со всеми его частями (хороминами), позднее — жилище князя или знатного богатого человека. В словаре дается толкование слова хоромы с несколькими стилистическими пометами: большой дом, обычно со значительным числом внутренних помещений (устарелое, теперь ироническое, шутливое). Каменные строения назывались палатами. В толковом словаре слово палата в первом значении («большое богатое здание, помещение») имеет помету «устарелое»: каменные палаты. В форме единственного числа это слово сохраняется в исторических названиях, таких как Оружейная палата, Грановитая палата. Слово палаты в современной речи менее употребительно, чем хоромы, а если и используется, то в составе словосочетания царские палаты, которое иногда приобретает иронический оттенок. Приведем пример рекламы проектной организации: ООО «Царские палаты» предлагает свои услуги по проектированию зданий и сооружений любой степени сложности. Г. Тверь, ул. Озерная, д. 2.

Другой рекламный текст несет черты карнавальности, ярко иллюстрирует стремление ее составителей привлечь людей, желающих побыть в роли важных особ: Гостиница «Царские палаты», г. Кемерово. Царские палаты — это загородный отель высокого уровня. К услугам гостей: бассейн, сауна, джакузи, пейнтбол, бильярд.

Современному русскому медиатексту свойственна эклектичность — соединение в пределах одного текста слов разных исторических эпох, разной стилистической окраски. Произвольное соединение таких слов приводит к обесцениванию одних понятий, неоправданному преувеличению значения других и, в конечном счете, к утрате нравственных оценок и «чувства языка». Покажем это на примере текста, представленного на сайте «Организация праздников»:

Царские палаты — VIP банкетный зал. Впервые в Москве: банкет в царских палатах XVII–XVIII вв. Предлагаем эксклюзивную на сегодняшний день услугу — аренда царских палат для проведения банкетов, презентаций, фуршетов. Мы готовы предложить организацию банкетов для различных торжественных случаев: крещение детей, венчание в церкви, выездная регистрация брака или свадьба «под ключ». Возможна аренда исторической части дворца — 1 и 2 этажей площадью 817 кв. м., а также дополнительных комнат. Здание Дворца имеет удобный подъезд с парковочными местами (service/halls/palace).

Стилистическая пестрота приведенного текста и грубое нарушение в нем семантической сочетаемости слов очевидны. Бюрократическая терминология (регистрация брака, аренда, парковочные места) соседствует с церковными понятиями (крещение, венчание, церковь), светский речевой лексикон (VIP, банкет, фуршет, презентация) с фразеологией строительного подряда (площадью 817 кв. м., «под ключ»). И все это на фоне исторических декораций.

В каждой стране существует своя жилищная культура, своя особенная жилищная традиция. В каждом жилье должны быть определенные части помещения, каждое из которых используется по его прямому назначению. Мы можем понять характер человека, когда мы входим в его дом. То же самое происходит тогда, когда мы исследуем культуру народа. Появление новых форм жилья в России послужило причиной расширения этой тематической группы лексики. Английские заимствования коттедж, таунхаус, пентхаус, антипентхаус, лофт причудливо взаимодействуют в текстах СМИ с пришедшими из других веков дворцом, замком, усадьбой, имением и поместьем. С ними соседствуют экзотические бунгало, шале, вилла и фазенда.

Обратимся к значениям первых пяти слов, которые отражают новые реалии жизни и новые возможности, появившиеся в обществе. Каждое из этих слов, будучи связано с коммерческим интересом, широко используется в рекламных текстах. В Словаре иностранных слов Н. Г. Комлева дается их толкование.

Коттедж [англ. cottage] — индивидуальный городской или сельский жилой дом (обычно двухэтажный) с небольшим участком земли. В статье «Гордое слово “Коттедж”» говорится о том, что в европейских странах коттедж обозначает довольно скромный дом в один-два этажа, как правило, расположенный за городом. В русском языке слово коттедж приобрело немного другое значение. «В период массовой приватизации жилья в СМИ загородные дома состоятельных людей назвали коттеджами на шести сотках, после чего название закрепилось за всеми домами, расположенными за городом, вне зависимости от их размера. Главное условие — дом должен быть новым, а не перестроенным из советской дачи. Впрочем, сейчас обозначить различия между современными дачами и коттеджами становится все сложнее» (http://incom. lenta.ru/cottage/).

Таунхаус [англ. town house ‹ town город + house дом] — амер. городской односемейный дом, примыкающий к таким же домам и вместе с ними образующий улицу; часто подобные строения имеют единый архитектурный облик. Пентхаус [англ. penthouse ‹ pent — вероятно, от лат. appendix + англ. house — дом] В США: жилая комфортабельная надстройка на плоской крыше, обычно дорогая. Антипентхаус — оборудованный под жилище подвал.

Лофт [анг. loft чердак] — тип жилища, переоборудованное под жильё помещение заброшенной фабрики, другого здания промышленного назначения. Лофты появились в Нью-Йорке во времена Великой депрессии, в конце 20-х гг. XX в., они стали излюбленным жильем богемы. Следует отметить, что значение этого слова на русской почве расширилось и стало достаточно размытым: студия, тип квартиры, стиль квартиры.

Слова дворец, замок, усадьба, имение и поместье в переносном значении приобретают коннотации, обычно ироническую и оценочную, что позволяет включить их в ряд стилистических синонимов наряду с дачей, фазендой и виллой. Несмотря на то что дача — это одно из самых распространённых в советское время слов, ещё до революции она была популярна среди горожан. Дача (загородный дом, обычно с земельным участком, предназначенный для летнего или зимнего отдыха) — русский социокультурный феномен. Интересно провести сравнение со словом фазенда [португ. fazenda

— имение], в первом значении — плантация, большая ферма, латифундия в странах Латинской Америки, прежде всего в Бразилии.

В СССР и России, начиная с 1988–1989 гг. — после показа бразильского телевизионного сериала «Рабыня Изаура» — словом фазенда стали в шутку называть любые загородные садовые и огородные участки. Появился стишок: Взял кусок земли в аренду // И построил там фазенду. // Посадил арбузы, дыни, // Только где мне взять рабыню.

На Первом канале телевидения есть популярная передача «Фазенда», которая помогает людям в отделочных работах на даче. Только в нашей стране есть особая категория людей — в законные выходные они выезжают за город на свои шесть соток и работают там с утроенной силой. Как превратить свою загородную дачу в фазенду мечты? Все заветные дачные желания исполняют профессионалы из программы «Фазенда»! (https:// www.1tv.ru/shows/fazenda).

Словообразовательные и семантические комбинации приведенных выше слов со словом дача можно показать на примерах из электронных СМИ.

Скандальный «дворец-дача» патриарха в заповедном лесу под Геленджиком оброс системой заборов и ночных видеокамер (http://realty. newsru.ru/article/05jul2012/zabor_patriarha).

Сейчас, по данным открытых источников, Пугачева оставила дачу в «Малых Бережках» и живет в замке своего мужа Максима Галкина в деревне Грязь (riarealty.ru›multimedia_ photo/20120426/397687721).

Показательно, что тема недвижимости стала одной из самых актуальных и вызвала к жизни целый ряд специальных изданий. Так, в журнале «Недвижимость» рекламируется газета «Родовое поместье», которая выходит в регионах РФ.

В статье Анны Велигжаниной взаимозаменяемыми оказываются слова вилла, дача, имение:

Наследники продали виллу Любови Орловой за 30 тысяч долларов. Стены усадьбы помнят многих известных деятелей киноискусства, которые гостили у супружеской четы — Любови Орловой и режиссера Григория Александрова. Сейчас дача принадлежит новому хозяину — адвокату Александру Добровинскому. Мы разузнали, как он стал владельцем легендарного имения и какие истории связаны с этим местом (КП. 13.03.2014).

Новые слова, которые относительно недавно были заимствованы из английского языка, вошли в речевой обиход также с развитием международных связей: саммит, брифинг, встреча без галстуков (калька с англ. no tie session) и др. Они частично отражены в толковых словарях актуальной лексики начала XXI века, а также в некоторых словарях иностранных слов.

Нередко в текстах СМИ наименования встречи становятся объектом языковой игры, в первую очередь в заголовках. Самый распространенный прием такой игры — метафора (политический флешмоб, политический междусобойчик).

Отдельного внимания заслуживают названия виртуальных встреч, которые проходят в режиме онлайн: онлайн-встреча, веб-конференция, онлайн-конференция, вебинар, онлайн-семинар, форум, интернет-форум, веб-форум, имиджборд. Разные виды веб-форумов получают свои названия в зависимости от сферы интересов участников. Это новая и перспективная группа лексики.

В то же время согласно данным Национального корпуса русского языка в начале XXI века становятся актуальными или приобретают новые значения некоторые старые слова, например, вече, рандеву, партсъезд. Приведем примеры:

В вечерней программе первого дня саммита Большой восьмерки… значилась давно ожидавшаяся встреча Владимира Путина с Бараком Обамой, параллельно ей в другой комнате того же «шатра переговоров» должно было проходить рандеву германского канцлера Ангелы Меркель и японского премьера Синдзо Абэ (КП. 18.06.2013).

Политическое рандеву с экономическими последствиями. Российские власти заявили вчера, что в субботу в Москве пройдет газовый саммит с участием представителей РФ, Украины и ЕС (НГ. 16.01.2009).

Европейский Союз демонстрирует раздвоение позиции по отношению к происходящему в Украине. Рандеву американских дипломатов в Киеве придали динамики обнародованием прослушки их разговоров. Советник российского президента продолжает неистовствовать в отношении нашей страны и происходящего на Майдане (НОВОСТЬ УНИАН http://www.unian.net/ politics/ 07.02.2014).

Недавно на театральной площади Тернополя состоялось «Вече народовластия». Тысячи тернопольчан вышли на Майдан, чтобы в очередной раз заявить власти свои требования (UkrDay.com http://ukrday.com/politika/ 28.12.2013).

Слово партсъезд, которое было популярно в советское время, сейчас имеет более широкое значение. Например: Руководители региональных отделений российской экологической партии «Зеленые» сегодня собрались на 14 партсъезд в Москве (Новый регион 2. 05.06.2008).

Широкое распространение и активное употребление в СМИ внешних и внутренних заимствований, новых и «старых» слов, свидетельствует о том, что человеческие отношения в современном мире усложняются, а формы и средства коммуникации становятся более разнообразными.

Литература

Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С. А. Кузнецов. — СПб., 2000.

Комлев Н. Г. Словарь иностранных слов. — М., 2006.

Солганик Г. Я. О языке и стиле газеты // Язык СМИ как объ ект междисциплинарного исследования. — М., 2003.

Толковый словарь русского языка начала XXI века. Акту альная лексика / под ред. Г. Н. Скляревской. — М., 2006.

Чудинов А. П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации. — Екатеринбург, 2003.

О. В. Евтушенко (Московский государственный лингвистический университет) Языковая норма в корпоративном и индивидуальном преломлении

Языковая норма тогда успешно выполняет свои функции, когда носит характер всеобщей. О том, что этот принцип нарушается из-за локальных вариантов, написано много, а вот корпоративным и индивидуальным вариантам должного внимания пока не уделяли. Между тем именно эти варианты сейчас являются проблемой для СМИ, создают хаос в использовании русского языка как государственного и требуют совместного обсуждения журналистами и филологами.

Под корпоративным вариантом нормы мы понимаем рекомендации конкретной медийной редакции по выбору языковых средств из имеющегося репертуара. Эти рекомендации, безусловно, следуют справочникам и словарям, однако в современном динамичном мире лексикон журналиста пополняется заметно быстрее, чем кодифицирующие источники. В этой ситуации редакторы принимают решения, основываясь на подходящих к случаю, по их представлению, правилах, и эти представления, как показала практика, расходятся в разных редакциях и не всегда совпадают с последующим решением кодификаторов. Приведем пример, касающийся орфографической нормы, хотя принципы принятия решения будут теми же и в отношении орфоэпической, лексической или грамматической нормы. В начале 2000-х в СМИ появилось слово суперъяхта, десять лет спустя оно стало часто мелькать в новостях. В 2013 г., т. е. прямо перед выходом Русского орфографического словаря (РОС 2013), кодифицировавшего это слово, редакторы одного из новостных агентств попытались прийти к общему решению по поводу его написания. Были предложены два на первый взгляд вполне обоснованных варианта: 1. дефисное написание (супер-яхта), потому что морфема супер- уже по меньшей мере два десятка лет употребляется в качестве самостоятельного слова, что дает право считать ее корнем, 2. слитное написание с твердым знаком (суперъяхта), поскольку в справочнике Д. Э. Розенталя морфема супер- названа приставкой (Розенталь, Джанджакова, Кабанова 1998: 30), а это самая авторитетная настольная книга редактора, которая к тому же регулярно переиздается, а значит, ее устаревание исключено. Поскольку прийти к консенсусу не смогли, материалы разных редакций одного агентства выходили с разным написанием этого слова.

В этом споре проявились те две крайности, которые обычно и формируют корпоративную норму. Первое предложение было сделано с опорой на, безусловно, верное представление о том, что норма динамична, а значит, решения о новых, еще не кодифицированных элементах языка нужно принимать на основании последовательных логических суждений о системе языка. Второе редакторское решение базировалось на столь же справедливой трактовке нормы как консервативной (в этом дуализме заключается ее жизнеспособность) и в жестком следовании правилу. Чтобы разрешить этот спор, нужно было оценить актуальное состояние данного фрагмента языковой системы с учетом всех факторов. Такой полнотой знаний редакторы обычно не обладают, требуется квалифицированная помощь не просто филологов (в крупных медиакомпаниях есть редакторы с филологическим образованием), а специалистов, следящих за актуальными процессами в системе языка и информированных о недавних кодификаторских решениях, на которые можно опираться как на прецедент, подобно тому как это делают юристы. Для таких случаев был создан сайт gramota.ru и Справочная служба ИРЯ РАН, однако вал проблем явно превосходит возможности малочисленного штата сотрудников, а необходимость оперативного ответа хоть редко, но все же приводит к неверным рекомендациям, которые впоследствии отменяются. Решением мог бы стать сайт-накопитель, на который редакторы и журналисты посылали бы встретившиеся языковые факты, предполагающие неоднозначные решения, и который был бы рекомендован преподавателям-филологам всех университетов страны как источник тем курсовых и дипломных работ, научных статей, интернет-конференций. Решения, получившие одобрение профессионалов, могли бы появляться в разделе «новости», и редакциям оставалось бы только вменить сотрудникам в обязанность еженедельно просматривать этот раздел.

Если вернуться к нашему примеру, то, предлагая считать морфему супер- корнем, редактор не учел, что изолированно она употребляется только в сленге, т. е. за пределами литературного языка, а значит, не может рассматриваться как изменение в его системе. Кстати, в том споре было предложено еще и третье решение: выбрать то написание, которое количественно превосходит другие варианты в поисковых системах Интернета. Это в корне неверный подход, поскольку большинство пользователей сети выбирают вариант спонтанно, под действием внутренних тенденций развития языка, и накопление таких случайных языковых единиц будет расшатывать систему литературного языка.

В качестве причин возникновения корпоративной нормы можно помимо отставания кодификации от развития языка назвать особые переводческие решения. Специфика использования русского языка в СМИ заключается в том, что он оказывается средством не только речепорождения, но и перевода информации с разноязычных новостных лент. В наши дни влияние русского языка, несущего на себе печать перевода, на литературную норму ощущается не меньше, чем влияние внутреннего развития языковой системы. Приведем лишь одни пример. В ряде словарей и справочников, в частности (Граудина, Ицкович, Катлинская 2004: 118), лексема НАТО снабжена грамматической пометой ж. в соответствии с общим правилом: род несклоняемой аббревиатуры определяется по главному слову (поскольку НАТО расшифровывается как «Организация Североатлантического договора», лексема согласуется в женском роде). Внутренние тенденции развития языка, и в первую очередь тенденция унификации с другими словами, оканчивающимися на о, привели к развитию у этой аббревиатуры еще и среднего рода, который был кодифицирован некоторыми словарями (см., в частности: Ефремова 2005). Однако в англоязычных текстах синонимом к НАТО обычно служит лексема альянс, а потому переводчику во избежание повтора аббревиатуры проще использовать его, чем широкое по значению слово организация. Постоянная контекстуальная близость слов НАТО и альянс приводит к последовательному согласованию аббревиатуры в мужском роде. Сначала эту форму рода признают редакторы отдельного СМИ, понимая, что искусственный отказ от нее ограничитжурналиста в выборе синонимов, и таким образом она становится корпоративной, затем ее отражают в справочниках с комментарием о локальном характере — «в публицистическом стиле».

Особенность локальной нормы заключается в том, что она фиксируется в единичных источниках и не становится известной широким кругам журналистов и тем более читателей. В результате, встречая варианты НАТО приблизилась / приблизилось / приблизился к нашим границам, носители языка испытывают дискомфорт, проверяют себя по имеющимся в сети словарям и совершенно необоснованно обвиняют журналистов в безграмотности.

Формированию корпоративной нормы способствует также тот факт, что русский язык вынужден приспосабливаться к разнообразию языков, с которых переводятся новости. Позволим себе еще две иллюстрации, связанные с орфографической нормой. Согласно действующим «Правилам русской орфографии и пунктуации» 1956 г. названия министерств и прочих властных структур того же уровня пишутся с заглавной буквы. Однако для новостных текстов названия одних министерств переводят дословно, например Министерство иностранных дел Франции, а названия других приспосабливают к знакомым читателю российским аналогам. Так, для US Department of the Treasury наиболее близкий перевод — Казначейство США, однако обычно эта структура именуется министерством финансов США. Неофициальные названия по правилу пишутся со строчной буквы. Редакторам агентства пришлось бы решать сложную задачу перепроверки всех прописных и строчных букв, а читатели обратили бы внимание на хаотическое распределение первых букв в названиях зарубежных органов власти. Поэтому было принято решение использовать строчную букву во всех названиях зарубежных властных структур этого уровня. Впоследствии эта норма из корпоративной стала локальной (с комментарием «в публицистическом стиле»). Другая проблема: на сегодняшний день существует лишь один справочник с научно обоснованными правилами транскрипции или транслитерации имен собственных (Гиляревский, Старостин 1985). В нем не представлены правила для актуальных в наши дни восточных языков, а потому журналисты-международники вынуждены пользоваться транслитом. Результаты, выдаваемые этой системой, для редакторов — корпоративная норма, даже несмотря на то, что они иногда противоречат принципам русской графики и орфографии, например в провинциях Алеппо и Деръа.

Еще одной причиной возникновения корпоративной нормы является инициативность журналистского сообщества в отношении действующих норм. Будучи разносторонне информированными, журналисты иногда обнаруживают факты, позволяющие пересмотреть принятые нормы, подвести языковое явление под другие правила, и обычно редакторов убеждает их логика, так что внутри редакции вырабатываются новые инструкции, которым коллектив следует вопреки нормативным предписаниям. Так, в одном из информационных агентств разгорелась дискуссия о написании сана Папа Римский. Журналисты оспаривали необходимость писать оба слова с прописных букв, мотивируя это тем, что официальный титул понтифика Епископ Римский, Викарий Христа, преемник князя апостолов, верховный первосвященник Вселенской церкви, Великий понтифик, Примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, суверен государства-города Ватикан, раб рабов Божьих, следовательно, титул папа римский должен писаться так же, как и другие неофициальные обозначения — со строчной буквы, причем во всех контекстах, а не только в оговоренных Правилами 2011 года (Правила русской орфографии и пунктуации 2011). Невзирая на возражения филологов, что в одном контексте с титулом Патриарха Московского и всея Руси, включающим три прописные буквы, написание титула папы со строчных букв выглядит неполиткорректно, сотрудники агентства последовательно используют некодифицированное написание.

Вариативность языка является неустранимым следствием его развития, а потому, естественно, возникает вопрос, стоит ли вообще беспокоиться по поводу проявлений корпоративной нормы. По нашему мнению, она становится проблемой в нескольких случаях. Во-первых, если нарушаются системные принципы русского языка, как в приведенном выше примере с твердым знаком перед а в названии арабской провинции. Во-вторых, если корпоративная норма, относящаяся к частному случаю, при накоплении подобных случаев способна усложнить коммуникацию. Поясним это примером. После расширения категории спонсор за счет новой разновидности — информационный спонсор — редакторы стали просить уточнять, о каком спонсорстве идет речь. Так появилось сочетание финансовый спонсор, которое было узаконено корпоративной нормой, несмотря на то что является плеоназмом, т. е. нарушением лексической нормы. Редакторы не захотели прислушаться к доводам, что к традиционному имени категории, например мать, субкатегориальное расширение (биологическая мать) добавляется лишь тогда, когда контекст содержит имя другой субкатегории, например приемная мать или суррогатная мать. Если не следовать этому принципу, язык наполнится высказываниями-монстрами типа Я родился в Москве в биологической семье преподавателей. В-третьих, если корпоративная норма, возникнув ради достижения некой цели, приводит к обратному результату. Примером может служить постановка кавычек для указания на нестандартное употребление слова. Перестраховываясь от возможности буквального понимания метафоры, журналисты закавычивают даже те слова, которые давно являются частью клишированных оборотов, а потому интерпретируются автоматически правильно: Город обретет новое «лицо» или Российское продуктовое эмбарго «ударит» по украинской молочной промышленности. Кавычки в этих высказываниях приводят к эффекту, противоположному ожидаемому: читатель задумывается о возможности буквального прочтения и замечает его комизм. Еще хуже, если, привыкнув находить кавычки в данной функции, читатель не понимает, что они были поставлены с совсем другой целью — указать на цитирование, как это произошло с фразой Необходимо «разгрузить» Мюнхен от наплыва иммигрантов. В последнем случае кавычки из средства, помогающего повысить точность передачи информации, превратились в способ введения адресата в заблуждение. Корпоративная норма не служит успеху коммуникации (а, собственно, для этого и прибегают к нормированию языка), если создает условия для интерпретации языкового факта непредусмотренным образом. Так, в частности, использование строчной буквы в названиях иностранных властных структур, о причинах чего было рассказано выше, не только читателями, но и большинством журналистов воспринимается как идеологический акт, проявление патриотизма (ср. Госдума и госдеп). В-четвертых, если в рамках одного СМИ допускается свободный выбор между локальным (корпоративным) и общелитературным вариантами, у адресата возникает ощущение лингвистического хаоса. Разнобой менее заметен в выпусках разных СМИ, но этот довод все-таки не исключает возникновения желания понять, как правильно сказать/написать, и тот, кто задался такой целью, обычно корпоративного варианта в словаре не обнаруживает, следствием чего становятся репутационные потери со стороны употребляющего такой вариант СМИ. Еще большей проблемой становится столкновение корпоративных норм разных ведомств. СМИ получают официальную информацию от государственных структур и из частных компаний, в которых сложились свои правила использования некоторых языковых средств, например написания имен собственных. Цитируя документы и комментируя их, журналист вынужден использовать разное оформление имен собственных, например Вооруженные Силы в цитате и Вооруженные силы в лиде. Все это свидетельствует о назревшей необходимости всестороннего изучения проблем, связанных с корпоративной нормой, выработки принципов их разрешения и введения соответствующего раздела в учебники «Культура речи» и «Литературное редактирование», рекомендованные к изучению при подготовке журналистов.

Помимо понятия «корпоративная норма» мы считаем целесообразным введение понятия «индивидуальная норма». Индивидуальная норма — это персональные представления образованного носителя языка о правильной речи. Представления журналиста о языковой норме базируются на знаниях, которые могут оказаться устаревшими или неполными. Во-первых, темп профессиональной жизни журналиста не позволяет ему отслеживать выход новых словарей и справочников. Наш опрос показал, что в крупном информационном агентстве большинство сотрудников не знало о появлении РОС и о кодификации им немалого числа актуальных для прессы слов, так что в течение трех лет они продолжали пользоваться корпоративной нормой. Во-вторых, журналисты и редакторы привыкли доверять своему, безусловно, высокому образованию и опыту работы с языком, а потому скорее склонны оспаривать изменения нормы, чем заучивать новые требования. Под старую, отвергнутую кодификаторами норму подводится логический фундамент, и ей продолжают следовать в частном порядке с уверенностью в своей правоте. Ситуация усугубляется тем, что попытка утверждать кодифицирующие источники на государственном уровне не увенчалась успехом, и теперь появилось основание объявлять любую не устраивающую носителя языка норму нелегитимной.

Помимо знаний, индивидуальная норма формируется персональным языковым вкусом и особенностями конкретной языковой личности. Речь идет об отказе или, наоборот, о свободном использовании разговорных грамматических форм, таких как заасфальтировать, об отношении к уменьшительно-ласкательным суффиксам, например о строгой или снисходительной оценке фразы Дальневосточный федеральный университет поднялся в рейтингах на 50 ступенек, об отношении к заимствованным словам, имеющим русские аналоги (употребляя их, всегда можно обойти Закон о государственном языке РФ ссылкой на стилистический прием или особенности целевой аудитории), и к прочим явлениям, не выходящим за пределы литературной нормы. Индивидуальная норма зависит также от готовности следовать языковой моде или, наоборот, от сознательного сопротивления ей. Это проявляется в отношении к таким, например, сочетаниям, как вкусный язык или вполне себе.

Необходимость отказа от индивидуальной нормы чревата психологическим напряжением, неспособность преодолеть ее грозит снижением самооценки и социальной удовлетворенности и даже потерей работы. Способ снизить подобные риски нам видится в регулярном тестировании и переобучении кадров. Тест должен быть направлен на выявление не только уровня грамотности и культуры речи сотрудников редакции, но и расхождений индивидуальной и актуальной общелитературной нормы.

Особую проблему представляет переиздание ставших популярными учебников и справочников. В идеале авторы при подготовке нового издания должны сверять рекомендации с широким кругом актуальных кодифицирующих источников, однако на деле далеко не все новшества учитываются, а в некоторых случаях издательства допечатывают тираж, не уведомляя об этом авторов. В результате выпускники университетов, только что прослушавшие курс «Культуры речи», оказываются носителями индивидуальной нормы и вынуждены переучиваться по месту работы.

Ну и наконец, очень важно поддерживать диалог между сообществом журналистов и филологов. Необходимы совместные конференции и семинары, посвященные проблемам нормирования языка, необходимо достичь консенсуса для официального утверждения кодифицирующих источников, а также важно широкое информационное освещение выхода новых словарей и справочников, формирующих актуальную литературную норму.

Литература

Гиляревский Р. С., Старостин Б. А. Иностранные имена и названия в русском тексте. — М., 1985.

Граудина Л. К., Ицкович В. А., Катлинская Л. П. Грамматическая правильность русской речи. Стилистический словарь вариантов. — М., 2004.

Ефремова Т. Ф. Современный толковый словарь русского языка: в 3 т. — Т. 2. — М., 2005.

Правила русской орфографии и пунктуации (1956). URL: http://new. gramota.ru/spravka/rules

Правила русской орфографии и пунктуации. Полный академический справочник / под ред. В. В. Лопатина. — М., 2011.

Розенталь Д. Э., Джанджакова Е. В., Кабанова Н. П. Справочник по правописанию, произношению, литературному редактированию. — М., 1998.

Русский орфографический словарь / ред. Иванова О. Е., Лопатин В. В. — М., 2013.

М. В. Иванова (Литературный институт имени А. М. Горького) Речь журналистов электронных СМИ

Позволю себе предварительное замечание по поводу того, что там, где в российском научном поле используется понятие электронных СМИ, в англоязычном варианте/источниках — просто MEDIA. Это значит, что за рубежом нет иного доступа к информации, кроме высокотехнологичного и электронного, цифрового.

Теперь все электронное, даже книги. Проведены серьезные социологические исследования, которые выявили, что более 50 % телезрителей, людей, привязанных к телевидению, к телесериалам, телепередачам и проч., смотрят телевидение не по телевизору. Они его смотрят в гаджетах. Поэтому вполне допускаю и даже разделяю упреки по поводу названия: если речь идет о средстве массовой информации, то сегодня оно только электронное. А если не электронные, то это не СМИ.

Одна из тем предложенной дискуссии — тема культуры речи телевизионных журналистов.

Эта проблема затрагивает ряд вопросов, начиная с личности самого журналиста, его эрудиции, культуры, профессиональной подготовки и т. д., заканчивая жанром телепрограммы, поскольку здесь, как в стилистической теории Ломоносова, выбор языковых средств определяется жанром, т. е. речевое поведение журналиста определяется жанром телепередачи, ее тематикой, проблематикой, задачами, участниками и, что существенно, аудиторией, зрителями.

Очень важны три составляющие языкового употребления, которыми и определяется выбор языковых средств и их организация в тексте: кто говорит, о чем говорит, кому говорит.

В целом нужно признать, что культура речи в своем хрестоматийно-идеальном понимании/варианте (как учебная дисциплина, представленная в учебниках и справочниках, и даже как один из параметров общей культуры поведения человека) далека от современной языковой ситуации в обществе и от речи в СМИ. Само название — культура речи — звучит традиционно и фундаментально. А современные медиа — абсолютно инновационны. Они решают много проблем, среди которых и вечная (если угодно, метафизическая) проблема человека и времени. Только благодаря новым СМИ мы получаем гарантированно быстрый, даже сверхбыстрый доступ к информации.

Причем в эпоху (как угодно) «конца истории» (Фукуяма) или «информационного общества» (Тоффлер) ситуация с ускорением будет усугубляться. (Даже только руководствуясь экономической целесообразностью, во-первых, нужно все время обновлять гаджеты, улучшая их, во-вторых, нужно как можно эффективнее и продуктивнее поддерживать контакт рекламодателя с аудиторией.)

А культура речи подразумевает не только обширные знания и привитые навыки, это еще и внимательная работа с текстом, в идеале — искусство, т. е. в условиях ускорения передачи информации она является тормозом. Ради быстроты нужно чем-то жертвовать.

Мы же пожертвовали живостью и меткостью русской речи, ее живописностью ради официально-делового стиля. Ведь это основной стиль литературного языка, а дело дошло до такой степени стандарта и клишированности, что мы сейчас бланки заполняем, т. е. вообще текста не создаем; в официально-деловом стиле позволено даже нарушать русскую грамматику (например, для точности не склоняют имена собственные).

Так вот за скорость получения информации можно простить плохую подготовку текста. (Вообще это очень большой вопрос о серьезных негативных последствиях в целом бесконечно позитивного научно-технического прогресса; об этих отрицательных сторонах/последствиях предупреждали самые выдающиеся ученые, Нобелевские лауреаты.)

Представляется, что культуру речи нужно оставить как академическую дисциплину, ее не следует переделывать, менять, обновлять. Но для той области знания, которая под этим же углом зрения будет рассматривать современное состояние русской речи, в том числе и главным образом в СМИ, нужно создать новую научную область с новым наименованием, новыми подходами, своей терминологией.

Придумал же Анатолий Прокопьевич Чудинов политическую лингвистику! Ведь мы полвека преподавали стилистику и указывали, что лучше было бы назвать публицистический стиль политическим.

Многие крупные лингвисты предлагают в связи с новой языковой реальностью, с русской речевой действительностью пересмотреть норму литературного употребления. А мы как будто себя обманываем: кофе — только муж. рода; только времени, а не время; виски — среднего рода, но какой русский скажет: «крепкое шотландское виски»? Русский скажет «вискарь», и проблема с грамматическим родом будет решена. А с позиций культуры речи все это заслуживает осуждения.

Нужно признать, что ситуация с общим разговорным языком сложная, он давно за пределами литературной нормы. Разговорной речи присущи неправильности в употреблении слов, в грамматике, неподготовленная речь характеризуется неполнотой, неполнооформленностью, в ней регулярны ошибки. Сегодня наблюдается еще экспрессивная грубость и бесконечные иноязычные заимствования (хипстеры, дауншифтеры, лоферы, слиперы, шоперы, не говорю уже о лабутенах — они заполнили все речевое пространство; а ведь лингвистам не нужно объяснять, что эти слова тянут за собой соответствующий контекст). Это же мы наблюдаем и в СМИ, там точно такая же ситуация с разговорным языком.

Важно, что медиа предоставляют возможность найти и исправить ошибку on-line, они живые.

Уже 15 лет назад крупнейший отечественный лингвист Владимир Григорьевич Гак, когда мы с ним обсуждали вопросы русского литературного языка, в шутку сказал мне: «Сколько можно носиться с литературным языком? Литературный язык — это жаргон интеллигенции». И в такой ситуации у журналиста даже нет выхода, потому что в целом медиакоммуникацию нужно подчинить пушкинскому принципу: нужно на все смотреть глазами своего народа и рассказывать об этом языком, доступным и понятным народу.

Даже церковь уступила. Сегодня отмечается, мягко говоря, полилингвизм современного богослужебного слова. У церкви задача — спасти души христианские (православие — это религия не прогресса, это религия спасения). И ради этого священники проповедуют на языке, приближенном к простой речи мирян (как они, миряне, между собой разговаривают).

Мне представляется, что нужно учесть два существенных момента. Во-первых, нецелесообразно учить будущих журналистов речевому этикету, прививать риторический идеал, потому что невозможно в медиа избежать скандала, невозможно запретить речевую агрессию в СМИ. Во-вторых, обязательно надо научить наших журналистов побеждать в информационной войне.

Одной из сторон речевого поведения современных журналистов является их профессиональное общение. Кто-нибудь слышал, как говорят телевизионщики между собой? Мало того, что они копирайтеры и спичрайтеры; у них только стендапы (один в кадре), аутпуты (разъемы), луфсы (единицы измерения громкости), пэк-шоты (финальная часть шапки для финального титра), лайфы (сообщение ведущего), шпигли (анонсы), джинглы (короткая музыкальная часть) и т. д.

(Напомню в скобках, что основными жанрами современного искусства являются перфоманс и хэппенинг, а еще инсталляция и флэшмобы).

Вообще заимствование — источник обогащения языка; заимствования закономерны: новая вещь появляется со своим новым наименованием. Меняется жизнь, меняется язык. Но здесь странная ситуация. Неужели мы так отстали, что наш язык нам об этом сигналит. Или англо-американская языковая экспансия, мода на иностранное слово заставляет нас так думать, убеждает нас в техническом и научном отставании?

Особого лингвистического внимания заслуживает иновещание и подготовка журналистов для иновещания в условиях кибервойны и гибридной войны.

Здесь и проблемы лингвистики (что считать диалектом, как преподавать диалекты, полудиалекты, варианты национального языка), социолингвистики, межкультурной коммуникации, ономастики, политической лингвистики, лингвогеографии (в целом это значительно шире и сложнее, чем страноведение). Например, проблема двойных номинаций: в русском «государство Израиль» — в отдельных языках государств Ближнего Востока «сионистское образование»; у нас «Исламское государство Ирака и Леванта — ИГИЛ», но тогда нам же и приходится в препозицию ставить «непризнанная и запрещенная в России группировка» ИГИЛ, а в других языках просто ДАИШ; или только у нас «непризнанное государство» Абхазия или Приднестровье при англоязычном «оккупированная территория»; у нас «жители» Донбасса, для других — «повстанцы» и т. д. Или наоборот: не два наименования у одного объекта, а омонимия топонимов.

Сегодня нельзя говорить о языке СМИ без политики. И нужно развивать и расширять учебные курсы/дисциплины, изучающие стратегию и тактику (или методы и методику) информационных войн.

Может быть два подхода к новым медиа. Первый — эволюционный; электронные СМИ — необходимый атрибут времени, эпохи глобализации; индивидуализация информационных потребностей личности, т. е. когда человек сам решает, что ему прочесть, какую новость (достаточно заголовка в соцсети), на какую кликнуть; размывание границ информационного пространства, которое огромно, не ограничено бумажным листом.

Второй подход — системный; новые/электронные СМИ являются новой сущностью, это не перенос бумажной версии в технически новый вид. Это другие СМИ со своими специфическими функциями и задачами. И именно в этом случае наиболее остро встает вопрос о языковом медиапространстве (естественно, электронном).

Как я уже отметила, для того, чтобы добиться экономии времени, приходится чем-то жертвовать. Фактами, цифрами, достоверностью — проблематично. А вот редакторской обработанностью текста можно. Поэтому:

• краткость заголовков;

• огромное количество заимствований;

• возможность непосредственного подключения к комментированию событий, статей; получение дополнительной информации через эти комментарии (а она не подлежит проверке);

• частые ошибки (орфографические, пунктуационные, грамматические), минимальная корректорская правка. Но! Нашел ошибку — выдели, отошли, исправь;

• минимальные образовательные функции при огромных образовательных возможностях.

Очень важно, что можно быстро внести изменения, исправления; фактически живой текст, когда слово становится «воробьем, которого можно поймать» и заменить.

Если исходить из системного подхода, то понятие культуры речи к СМИ не применимо вовсе. Необходимо вводить новую терминологию, например теория электронного информирования, или цифровое общение.

Медиа, как любая сфера человеческой деятельности, нуждаются в регулировании, причем по двум главным направлениям:

• культурно-личностному (влияние на речь, выработка обновленных норм);

• политико-правовому (дискуссии о блогерах, Модельный закон Межпарламентской ассамблеи СНГ, закрытие возможности комментирования в связи с разжиганием межэтнических конфликтов и т. д.).

Интересно, что в отношении СМИ оба эти направления регулирования очень тесно связаны между собой.

Так, в англоязычных исследованиях принято изучать влияние медиа на политику, политическую систему, экономику, науку и т. д. Поэтому, если с помощью СМИ происходит трансформация/изменение мировоззрения человека, то второй ступенью становятся изменения общества, а затем и государства. Это вполне отвечает общенаучной парадигме «человек — общество — государство». Напомню, что Аристотель еще до н. э. писал, что «человек — существо политическое», а в начале XX века Гарольд Ласки утверждал концепцию «личностного суверенитета».

В современной социологии, психологии и медицине существует понятие компьютерного рабства — зависимости, прежде всего психологической, от электронных/цифровых приборов.

Медиа становятся мощнейшим средством влияния на человеческий разум не только благодаря фактам, доводам и другому контенту. Но благодаря изменению формы мышления. Современные СМИ — ярчайший механизм «мягкой силы», т. е. стратегии, в рамках которой желаемые результаты и цели, преимущественно внешнеполитические, достигаются на основе добровольного согласия контрагента. СМИ становятся проводником электронного колониализма.

Как человек, работающий на факультете телевидения, особо подчеркну, что «электронный колониализм» впервые в начале 80-х годов был употреблен по отношению к телевидению, телерадиовещанию (Т. МакФэйл).

Но в геополитической ситуации XXI века этот термин как нельзя лучше характеризует один из вызовов российской национальной безопасности. И нужно учить наших журналистов так, чтобы они стали высококвалифицированными специалистами с актуальными знаниями, чтобы они могли успешно противостоять вызовам в информационной среде.

Литература

Иванова М. В. Масскульт и СМИ не убивают, а ограничивают литературную норму // Русский мир. — 2011. — № 2. — С. 18–21.

Иванова М. В. Межтекстовые связи в современном отечественном политическом дискурсе // Научные и учебные тетради Высшей школы телевидения МГУ имени М. В. Ломоносова». Т.1. — М., 2010. — С. 41–48.

Тоффлер Э. Война и антивойна. — М., 2005.

Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: АСТ: Ермак, 2005.

Thomas L. Friedman. The Lexus and the Olive Tree: understanding Globalization. — NY, 1999.

Tomas L. McPhail. Electronic Colonialism: The Future of International Broadcasting and Communication. — Beverly Hills, 1981.

Е. С. Кара-Мурза (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Русский язык в СМИ как объект правового и деонтологического регулирования

Повышение качества русского языка в российских СМИ — главная цель его исследователей и преподавателей. Но это нельзя сделать иначе как через воспитание высокой профессиональной речевой культуры медиаработников. Культура речи — понятие аксиологическое и телеологическое: в него заложен искомый результат — высокий уровень владения русской речью для решения любых задач профессионального и повседневного общения. Для его достижения обновляется концепция вузовского преподавания русского языка, создаются практикоориентированные методики с творческими заданиями. Конкретизируются критерии оценки творческой продукции, в основе которых лежит система культурноречевых норм: нормы языковые, коммуникативные и этические (Ширяев 1998: 16). На наш взгляд, данная система нуждается в конкретизации. И в рамках проекта «Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ» предложим свой вариант, надеясь на отклик преподавательского сообщества и медиадеятелей. Примеры будем черпать преимущественно из федеральных теленовостей и сетевой коммерческой рекламы весны 2016 г.

Во-первых, нормы языковые можно рассматривать как подсистему, регулирующую выбор уровневых средств для оформления фраз и текстов. В нее входят нормы универсальные (т. наз. литературные) и нормы стилистические (Стилистический энциклопедический словарь 2003: 433–437). Последние формируются в разных сферах коммуникации, обусловлены их специфическими информационными и воздействующими задачами и нередко строятся на нарушении норм литературных, например словообразовательных: Настоящее побоище устроили турецкие депутаты в стенах парламента. Произошло это во время заседания согласительной комиссии. На нем представители правящей партии и оппозиции обсуждали, нужно или нет лишать народных избранников неприкосновенности. Словесная перепалка быстро переросла в настоящую прикосновенность (03.05.2016. Первый канал. «Время». 21:00).

Стилистическая норма в СМИ формулируется как «экспрессия — стандарт» (Костомаров 1971). Слабое владение стилистическими нормами проявляется в журналистике или рекламе, например, как затертая (штампы) или как избыточная выразительность (гиперхарактерная ошибка) либо как неоправданное использование средств официально-делового стиля (канцелярит): Руководитель администрации президента обратил внимание, что такой красивый бренд, как дальневосточный леопард, может стать дополнительным стимулом для развития в регионе туризма. Уже в этом году планируется открыть экологическую тропу с посещением Национального парка (15.03.16. Первый канал. «Время». 21:00).

Коммуникативные нормы мы понимаем как подсистему норм, в которой различаются нормы жанрово-риторические, согласно которым на интенциональной основе аргументируются мнения и оформляются жанрово определенные высказывания/тексты, а также дискурсивные, согласно которым функционируют дискурсы как речевые макрообщности. Дискурсивные нормы — это макрозакономерности создания эффективных произведений, результаты которых соответствуют интересам и целям коммуникаторов, а также (но не всегда) интересам и потребностям аудиторий. Здесь определенным универсализмом характеризуются, на наш взгляд, жанровые модели, модифицируемые в зависимости от дискурса: ср. разницу между статьей научной, журналистской и рекламной. Здесь тоже возможны игровые отклонения от норм (использование жанра поздравительной открытки в имиджевой рекламе), а также ошибки (публикация типичной рекламной заметки в типичной «рамочке», но с указанием «Пресс-релиз»). В этом аспекте возможны масштабные манипуляции и подмены: пропагандистский или пиар-дискурс там, где, согласно ожиданиям аудитории и профессиональным стандартам, должна работать журналистика. К сожалению, уже в мировом масштабе преобладание корпоративных интересов над общественными привело к доминированию в массмедиа пиарналистики (воспользуемся удачным термином проф. А. П. Короченского). А в отечественных СМИ проявляется негативная тенденция подмены новостей пропагандой, особенно в международной тематике: Свой последний президентский ужин с журналистами Барак Обама превратил в бенефис самого себя. Столько шуток на единицу времени он еще не отпускал. Отдельно пройдясь по кандидатам на свое место, намекнул и на того, в ком, очевидно, видит достойную смену. (…) В общем, хромой утке не стоило слишком расправлять крылья, тем более во все стороны. Пренебрег этим правилом Обама в самый неподходящий момент, сразу после того, как в центре Берлина у Бранденбургских ворот припарковался грузовичок со стеклянным кузовом, войдя в который каждый желающий мог ознакомиться с 240 страничным докладом Greenpeace (Россия-2. «Вести» в 20:00).

Коммуникативный аспект системы норм является очень важным, так как отображает содержательные характеристики текстов, создающие в массовом сознании медиакартину мира. И он гораздо важнее, на наш взгляд, чем языковая нормативность, которая традиционно вызывает в общественных и политических кругах наибольшую озабоченность. Ведь вред, которые наносят языковые ошибки, по большом счету нестрашен: это локальное недопонимание, нейтрализуемое контекстом: Утром наша съемочная группа выехала из Санкт-Петербурга. Целью были съемки репортажа об акции памяти *по погибшим в годы Второй Мировой кораблям Балтийского флота (Россия-2. 2 мая. 20.00). Зато риторические ошибки или манипуляции грозят искажением мировосприятия, а потом и поведения. И в журналистском или рекламном сообществе они интерпретируются уже как нарушения норм этических — норм профессионального речевого поведения.

Они тоже представляют собой подсистему, дифференцируясь на «наивно-этические», деонтологические и законодательные. Первым критерием оперируют люди — среднестатистические представители аудитории СМИ, когда критикуют журналистов за продажность, рекламодателей — за корыстолюбие и обман потребителей, рекламистов — за провокационную рекламу и пр.

В апреле 2016 года при подключении к Wi-Fi-сети московского метро распространялась реклама ресторана фаст-фуд Burger King; сначала это было продвижение нового продукта: «Злейший воппер! Смотри не обострись!», а потом — акция, по которой можно получить второе мороженое в подарок, если назвать номер промокода на кассе: «Налижемся!». Реакция пользователей была разной: «самая отвратительная реклама», «шутки ниже плинтуса», «Когда гопники стали пиарщиками Artemy Gorbatov».

Те же самые конфликтогенные тексты можно подвергнуть критике за несоблюдение этических норм уже изнутри рекламной индустрии. Специалисты осознают конфликт между требованием эффективности (дискурсивной нормой) и требованием приличности, благопристойности (нормой деонтологической). Игорь Сайфуллин из бюро «Рабочее название»: «Я думаю, что, как ни странно, для целевой аудитории BK это рядовая кампания, и никакой провокацией она не стала. Дурацкие каламбуры вообще постоянный приём брендов этого уровня. Поток подобной рекламы, пошловатой, на грани, с не самым удачным копирайтом, к сожалению, классика, особенно для среднего бизнеса, который не контролируется кучей больших офисов. Как будто бы на массовую, не очень платёжную аудиторию обязательно нужно вылить такой ад (18.05.16 http://www.the-village.ru/village/ weekend/industry/235655-ad).

Общеизвестна точка зрения на нарушение лингвистических норм как на языковую игру, на проявление человеческой креативности. Противоречия между нормами: стилистической и литературной, стилистической и правовой — можно рассматривать как разновидность языковых антиномий по М. В. Панову. Противоречия в русском формообразовании, в правописании характеризуются как «конфликт между системой и нормой, конфликт между нормой и узусом» (Крысин 2005). А в текстах медиаконфликт реализуется как конфликт между нормой литературной и стилистической либо между нормой правовой и стилистической. На поверхности его возникновение зачастую обусловлено синонимическим выбором — конкуренцией нормативного и ненормативного/ окказионального варианта («Злейший воппер! Остро!» — реклама на официальном сайте Burger King и «Злейший воппер! Смотри не обострись!» — реклама в соцсетях).

Речевая деятельность, наряду с другими формами активности, подвергается юридическому регулированию — начиная с конституционного уровня (запрет цензуры, защита прав человека на свободу слова, мысли, собраний и др.) и продолжая законодательством гражданским (запрет диффамации: оскорбления, распространения порочащих сведений), уголовным (запрет клеветы, словесных форм экстремизма), а также профильными законами (ФЗ «О СМИ», «О рекламе», избирательным законодательством и нек. др.). Российские электоральные кампании всегда сопровождаются исками политических конкурентов друг против друга и судебными делами. Так, нынешнюю агитацию по выборам в Государственную Думу в Москве руководитель «Яблока» Сергей Митрохин оценивает как незаконную: Работники управ в рабочее время разносят едросовские газеты. (…). А ещё этот Морозов детский врач. Поэтому ему не надо оплачивать с избирательного счета плакаты со своей физиономией. За него это охотно делает Департамент здравоохранения. Плакаты по программе «Москва здоровый город» — двойное жульничество: с одной стороны, агитация должна оплачиваться только из избирательного фонда, с другой — социальная реклама (здорового образа жизни), оплаченная из бюджета здравоохранения, не должны содержать агитацией кандидатов (http://echo.msk.ru/blog/sergei_mitrohin/1805812-echo/ правописание оригинала).

Весенняя кампания рекламы Burger King привлекла внимание правоприменителей — Федеральной антимонопольной службы. 12 апреля 2016 года было проведено открытое заседание Экспертного совета по рекламе, куда входят представители этого бизнеса, рекламодатели, медиаисследователи и лингвисты. Однако большинством голосов оба слогана были признаны соответствующими законодательству. Доводы были приведены лингвистические, точнее — лингвосемиотические: «Реклама Burger King, с точки зрения экспертов, не нарушает закон о рекламе, потому что игра слов в ней поддерживается изображением блюд сети. «Инкриминировать в данном случае что бы то ни было нельзя. Формально сказать, что что-то нарушено, нельзя, рекламодатель всегда может возразить, что у глаголов есть прямое значение. Законодатель не включил эти слова в соответствующий список», — отметила в ходе заседания представитель экспертного совета, передает агентство “Москва”» (http://www.sostav.ru/publication/eksperty-fas-21827.html).

Каждый речевой деликт имеет признаки, более или менее подробно описанные в соответствующих статьях. Сложность их выявления в конкретных текстах, сложность интерпретации креатива побуждает правоприменителей или представителей конфликтующих сторон обращаться за доказательствами к лингвистам-экспертам (Спорные тексты СМИ 2005). Лингвистическая экспертиза является одним из динамично развивающихся прикладных направлений мировой, и в том числе российской, лингвистики (Кара-Мурза 2013, 2014).

Какими же предстают изученные нами журналистские материалы федеральных телевизионных каналов весны 2016 года, если оценить их по предлагаемой обновленной системе критериев? Сразу признаюсь, поскольку я не занимаюсь проблемами звучащей речи, постольку по орфоэпии с ее разновидностями (звукопроизношением, акцентологией, интонологией и др.) у меня данных нет. Однако позволю себе сделать общее замечание: в телеречи явно превышен уровень эмоциональности, выражаемой в стилистических вариантах интонации, темпе, тембре голоса; а значит, понижен уровень такого комплексного параметра хорошей речи, как экологичность (Шаховский, Солодовникова 2012). Весьма показательна востребованность разных спецкурсов по звучащей речи, которые активно предлагаются в настоящее время нашей кафедрой. По стенограммам телеэфиров невозможно отследить и владение правописательными нормами; по этой же причине у нас отсутствуют данные по склоняемости числительных. Но с точки зрения соблюдения таких языковых норм книжно-письменной речи, как лексические, словообразовательные, морфологические, синтаксические, теленовости смотрятся весьма оптимистично. Количество ошибок против литературных и стилистических норм невелико. По нашим подсчетам, 7 на 3550 слов (расшифровка вечерних новостей Первого канала и России-1 от 3 мая) или 8 на 4768 слов (аналогичная расшифровка от 2 мая). Это хороший признак — он говорит, что мнение о плохом русском языке в федеральном телеэфире или о безграмотных тележурналистах несправедливо.

Проблему я вижу в другом — в манипулировании дискурсивными нормами, а следовательно, в пренебрежении журналистской и рекламной деонтологией. Здесь простая статистика не работает — скорее, может быть применен контент-анализ. К тому же в этой области лингвист не может обойтись без помощи коммуникативиста.

Что же касается соблюдения в федеральном телеэфире юридических норм, то ситуация далеко не однозначна. Относительно нарушений рекламного законодательства можно с высокой степенью уверенности предположить, что они здесь редки: применяется превентивная экспертиза. Но эта гипотеза нуждается в обосновании, в частности, наличие в федеральном телеэфире «джинсЫ» — рекламы, маскирующейся под журналистику или (реже) под другие дискурсы. Относительно же количества нарушений избирательного законодательства в текущей электоральной кампании в СМИ, т. е. интерференции журналистики и агитации, сказать затруднительно: агитационный период еще длится. Заметно «на глазок», но тоже нуждается в проверке, меньшее, по сравнению с кампанией 2013 г. по выборам в мэры Москвы, количество материалов СМИ о взаимных претензиях кандидатов-конкурентов. Не благотворное ли это влияние Эллы Панфиловой как нового председателя ЦИК?

Подведем итоги. Оценивая уровень профессиональной культуры речи на русском языке в российском телеэфире, надо применять разветвленную систему критериев/ норм. Эту схему надо читать снизу вверх.

Этические (наивные, деонтологические, юридические)

Коммуникативные (дискурсивные и жанровые нормы)

Логические нормы

Языковые нормы (литературные и стилистические)

Система норм устроена иерархически: в каждом из трех блоков нижележащие нормы «слабее» вышележащих. Действие литературной нормы может отменяться в пользу стилистической нормы, а действие нормы жанровой — в пользу дискурсивной. Но все они должны подчиняться требованиям правовым.

Литература

Кара-Мурза Е. С. Электоральная коммуникация и электоральный дискурс (на материале московской кампании по выборам мэра) // Человек в информационном пространстве/ Сборник научных трудов. — Ярославль, 2013. — С. 138–147.

Кара-Мурза Е. С. Изучение правовой регуляции креатива в вузовском курсе лингвосемиотики рекламы // Активные процессы в социальной и массовой коммуникации. — Ярославль, 2014. — С. 328–341.

Костомаров В. Г. Русский язык на газетной полосе. — М., 1971.

Крысин Л. П. Языковая норма и речевая практика// Отечественные записки. — 2005. — № 2 (23). URL: http://philology.ru/ linguistics2/krysin-05. htm

Стилистический энциклопедический словарь современного русского языка / под ред. М. Н. Кожиной. — М., 2003.

Спорные тексты СМИ и судебные иски. Публикации. Документы. Экспертизы. Комментарии лингвистов / под ред. проф. М. В. Горбаневского. — М., 2005.

Шаховский В. И., Солодовникова Н. Г. Экологичность стилистики публичного общения политиков // Медиаскоп. — 2012. — № 2.

Ширяев Е. Н. Современная теоретическая концепция культуры речи // Культура русской речи и эффективность общения. — М., 1998. — С. 15–25.

В. И. Карасик (Волгоградский государственный социально-педагогический университет) Журналист как лингвокультурный типаж: оценочные характеристики

Цель данной работы состоит в выделении и описании различных оценочных характеристик типизируемой личности журналиста в современном русском языковом сознании. Описание языковой личности журналиста было предметом научного изучения в лингвистике (Беспамятнова 1994; Одарюк 2003). Мы предлагаем рассматривать типизируемую личность как лингвокультурный типаж, т. е. как узнаваемого представителя определенной группы людей, поведение которого соответствует стереотипным представлениям о таких людях (Карасик, Дмитриева 1995). В лингвистической литературе описаны различные типажи — английский чудак (Ярмахова 2005), американский киноактер (Селиверстова 2007), британскийколониальный служащий (Деревянская 2008), английский сноб (Коровина 2008), американский адвокат (Гуляева 2009), британская королева (Мурзинова 2009), английский пират (Асадуллаева 2011), школьная учительница (Попова 2012), китайский врачеватель (Рощина 2012), американский первопроходец (Валяйбоб 2013), английский викарий (Бровикова 2013), фольклорная царевна (Пименова 2013), охарактеризованы лингво-культурные типажи России и Франции XIX века = гусар, казак, декабрист, светский москвич, светский парижанин, буржуа, гризетка, французский модник (Дмитриева 2007). Лингвокультурный типаж представляет собой квант переживаемого знания о тех или иных людях, т. е. в лингвокультурном плане является концептом, в составе которого можно выделить понятийные, образные и оценочные характеристики. Первые устанавливаются на основе анализа словарных определений, вторые выявляются путем изучения представлений о них в текстах литературы и с помощью анкетирования информантов, третьи определяются в ходе изучения оценочных высказываний о соответствующем концепте. Такие оценочные высказывания могут совпадать и различаться.

Заслуживают внимания расхождения в оценках по отношению к той или иной типизируемой личности применительно к своему и чужому типажу, с одной стороны, и с позиций разных групп общества, с другой стороны. Типажи чужой культуры обычно характеризуются меньшим числом отличительных признаков, чем типизируемые личности своей культуры, и в этом плане приближаются к имиджам. Так, носители русской культуры весьма стереотипно представляют себе американского ковбоя, британского пирата или китайского врачевателя, в ряде случаев приписывая им те признаки, которые в реакциях информантов — носителей соответствующей культуры — вообще не выделяются. Что же касается оценочных характеристик типажа в сознании представителей разных групп социума, то такие групповые оценочные признаки обычно сводятся к трем векторам: та или иная обобщенная личность по-разному оценивается с позиций власти, с позиций сторонних наблюдателей и с позиций тех, кто входит в состав таких типажей. Например, оценка интеллигента как типажа русской лингвокультуры существенно различается, когда такую оценку выносит представитель власти, либо человек, который себя интеллигентом не считает, либо кто-либо из интеллигентов. Аналогичным образом различаются оценочные векторы при характеристике школьной учительницы (с позиций учеников, или общества в целом, или педагогического коллектива). Типизируемые личности могут быть реальными и фикциональными (в русской культуре, например, четко выделяется типаж «тургеневская девушка»), историческими и локальными, профессиональными и какими-либо иными. Важно отметить, что есть определенные границы выделения типажа: вряд ли может быть типажом человек как таковой (если речь не идет о сказке или другом фикциональном тексте) и сомнительна типажность на основе широкого разброса характеристик (мы представляем себе, как ведет себя учительница начальных классов, но трудно выделить типаж учительницы биологии). Изучение типажей представляет интерес для выявления оценочных приоритетов общества на том или ином этапе его развития.

Понятийные признаки, определяющие содержание рассматриваемого типажа, таковы: журналист — это специалист, профессионально осуществляющий сбор и обработку информации для дальнейшей ее подачи публике через средства массмедиа (газеты, журналы, радио, телевидение, интернет). Эти признаки уточняются в списке должностей журналистов и видов их деятельности — репортёр, обозреватель, корреспондент, редактор, телеведущий и др.

Образные признаки любого типажа сводятся к описанию типичной внешности такого человека, его образования, основных характеристик его деятельности, его речи, а также его образа жизни. Обратимся к данным Национального корпуса русского языка (ruscorpora.ru). В этом корпусе представлено более 22 тысяч предложений, из которых значительно меньшая часть может рассматриваться в качестве диагностического контекста, в котором вербально выражены системообразующие признаки данного типажа.

Функциональные характеристики журналиста состоят в описании того, чем занимается этот типаж. Конкретизируются обстоятельства сбора информации:

Журналист из газеты «Сан-Франциско трибюн», Гарольд Уэйн, решил проследить весь путь вымороженных ящиков с таможенными штемпелями большинства портов мира до исходного адресата (А. Аршакян).

… журналист из Guardian, готовя сенсационный репортаж, сумел раздобыть в одной из лабораторий фрагмент ДНК вируса оспы (А. Грудинкин).

На следующий день она появилась в газете. Более того, журналист собрал свидетельства очевидцев. Приводились наблюдения, из которых выходило: самолет использовал силовую установку только для того, чтобы набрать высоту, а затем с выключенным двигателем долгое время беззвучно планировал (А. Докучаев).

Можно увидеть, что представителям прессы приходится детально знакомиться с предметом их информации. Отсюда вытекают оценочные выводы о том, что журналист должен обладать широкой эрудицией и сильной волей, добывая сведения, которые могут быть по разным причинам скрыты от общественности.

Тематика информации весьма разнообразна:

Биография «Призрака Оперы» началась на страницах парижской газеты чуть больше века назад, когда журналист Гастон Леру подготовил репортаж о пожаре в оперном театре (А. Маселла, А. Сабова).

22 февраля 2000 года малоизвестный корейский журналист О Йен Хо выложил в Сеть манифест новой журналистики под названием «Восстание 727 партизан новостей» (А. Торгашев).

Автор книги, музыкальный критик и журналист Александр Кушнир, рассказал «Огоньку» об одном из самых значительных и самых загадочных деятелей андеграунда 1980-1990-х (А. Кушнир).

В средствах массовой информации рассказывается о значимых событиях общественной жизни, политики и культуры. Обратим внимание на важную особенность деятельности журналистов: это публичные лица, их фамилии приводятся после информационных сообщений. Отсюда следует вывод об их ответственности за сообщаемые сведения, о неизбежном балансировании между стремлением как можно скорее сообщить публике актуальные новости и необходимостью проверки достоверности такой информации.

Уточняются жанры медиадискурса, агентами которого выступают журналисты:

Пришел к нему знакомый журналист и предложил написать статью в форме диалога с ним «о роли и ответственности интеллигенции в современном мире» для «Литературной газеты» (Г. Горелик).

Замечательный журналист Арт Бухвальд написал фельетон в виде открытого письма президенту США Джонсону.

Журналист Владимир Галайко провёл исследование и блицопрос среди отечественных историков о возможности такого события (В. Макаров).

Из приведенных примеров следует вывод о том, что журналист берет на себя функции определения болевых точек общества, и это значит, что такая профессия неизбежно предполагает возможный конфликт журналиста и власти. В демократическом обществе постулируется право населения получать информацию, и если такое право обозначено, то допускается возможность его ущемления со стороны власти. Самоочевидные условия жизни не закрепляются в законодательных актах и общественном сознании, никто не ставит вопрос о праве дышать или отбрасывать тень.

Работа журналиста сопряжена с риском:

Журналист, расследовавший в те годы связи между «Бекталом» и ЦРУ в Индонезии, цитирует слова одного из бывших сотрудников компании: «Наш офис буквально был нашпигован сотрудниками разведки» (С. Голубицкий).

Не так давно французский журналист Мейссан опубликовал исследование, в котором подверг сомнению ряд обстоятельств трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке (С. Кредов).

После его обращения к участникам (все, что происходило в Петербурге, вживую наблюдали собравшиеся в Москве) известный журналист Я. Дамский задал министру «провокационный» вопрос, считает ли Андрей Александрович возможным введение в программы начальной школы России уроков шахмат? (А. Кентлер).

Журналистам приходится критически анализировать сложившееся положение дел и находить факты, которые опровергают официальные версии тех или иных событий или сложившихся норм и установок поведения. Отсюда следует, что назначение журналиста в той или иной степени состоит в активизации совести общества. Совесть, как известно, заставляет мучиться и переживать как человека, так и общество, но несмотря на то, что отсутствие совести делает жизнь комфортнее, такое состояние во всех культурах осуждается (за исключением тоталитарных режимов, признающих совесть химерой).

Внешние обстоятельства деятельности журналиста предполагают высокую мобильность представителей этой профессии:

Однажды журналист брал интервью у маэстро в павильоне «Чинечитта», где проходили съемки.

Он достал блокнот для записи, и я предположил, что он журналист (С. Гебелева).

Семнадцать лет я ездил по Советскому Союзу как журналист, многое видел, многое слышал и получил совершенно иное представление о вашей стране (В. Молчанов).

Журналистам приходится много ездить, собирая информацию из первоисточников и оперативно осмысливая и излагая ее.

Образовательный уровень журналиста предполагает наличие университетского диплома, но для успешной работы в этой сфере деятельности нужны особые способности:

Родилась в Ульяновской области. По образованию журналист (Ростовский университет). Работала в многотиражной газете, в обкоме комсомола, в областной газете «Наше время».

… рядом запросто может оказаться либо известный спортсмен, либо популярный журналист, который грамотно прокомментирует происходящее (К. Осипов).

Здесь он состоялся как журналист, стал признанным мастером, чья популярность неотделима от имени журнала (В. Аркуша).

В приведенных примерах показано, что важной характеристикой работы представителя прессы является грамотность, как в прямом смысле (наличие ошибок в речи журналистам не прощается), так и в широком понимании этого слова.

Для выявления ассоциаций, связанных с данным типажом в сознании наших современников, целесообразно рассмотреть данные ассоциативного словаря (Русский ассоциативный словарь 2002). Приводятся следующие ассоциации:

Журналист: Листьев 4; газета, репортер, убит 3; газеты, известный, корреспондент, международник, мертвый, микрофон, опытный, писатель, профессионал, профессия, человек 2; американец, бездарный, блокнот, бойкий, бумага, в облаках, в плену, всё знающий, газетчик, демагог, диктофон, дилетант, женщина, журналистка, зануда, записывает, из газеты, интервьюист, информация, ищейка, комментатор, Комсомолки, конец, Костя, лгать, Миткова, мужчина, навязчивый, наглость, наглый, надоедливый, на ТВ, нахальный, Невзоров, неудавшийся; оператор, камера, очки, писаки, пишет, политик, пофигист, пресса, приколист, проныра, пьяный, работа, рассказывает, ручка, сказочник, смешной, специальность, специальный, сплетник, статья, строка, талантливый, телевидение, телевизионный, темный, трепач, трепло, ум, умер, фотоаппарат, цепкий, человек в очках, человек с тетрадкой и микрофоном; Чечня, Афган, Вьетнам; читаемый, читает (РАС 2002: 201).

Приведем данные из другого ассоциативного словаря (приводятся реакции школьников 9-11 классов):

Журналист: газета 37; корреспондент 13; репортер 10; журнал 8; интервью 7; статья 6; камера, профессия, умный 5; плохой, работа 4; газеты, папарацци, писатель 3; бумага, вредный, гад, газетчик, козёл, лох, очкарик, писать, телевидение, фотограф, человек 2; TV, адвокат, актер, баран, бестолковый, бестолочь, брехун, врун, газет, ехидный, жёлтая пресса, желтый, женщина, журналистка, за, интересная профессия, интересно, интересный, информация, книга, лист, местной газеты, микрофон, молодец, моя профессия, моя работа, мужик, мужчина, назойливый, новости, НТВ, нудный, опасность, опрос, первый, передача, писака, писака-борзописец, пишет, по телевизору, подруг, пресса, разговор, реклама, речь, ручка, СМИ, сплетни, сплетник, статья в газете, стрингер, тема, тупой, умеет говорить, хлопоты, хороший, честный, читать, я 1 (РАС 2011: 129).

Приведенные ассоциации выражают связь профессии с ее яркими представителями (обратим внимание на отклик информантов на убийство известного российского тележурналиста В. Листьева), на атрибуты профессии (микрофон, камера, фотоаппарат, бумага, ручка), на названия популярных органов средств массовой информации («Комсомолка», НТВ), стереотипный образ журналиста (очкарик, т. е. интеллигент). Оценочные ассоциации сводятся к общим и частным оценкам (хороший, плохой — бестолковый, брехун, демагог, зануда, навязчивый, надоедливый, нахальный, писака, пофигист, приколист, сплетник, трепло, талантливый, честный). Подчеркнем, что в ответах информантов содержатся случайные ассоциации (это подтверждает объективность полученных данных). Для установления отношения к типажу важны частнооценочные ассоциации. Мы видим, что позитивные признаки сводятся к способностям людей (талантливый) и моральным ценностям (честный), а отрицательные признаки, во-первых, преобладают по отношению к положительным (это свидетельствует о высокой требовательности социума к данной профессии), и, во-вторых, характеризуют типичные нарушения норм поведения, свойственные журналистам: бессодержательность, недостоверность, назойливость, бестактность, безразличие, ехидство.

В этих ответах прослеживается представление о журналисте, прежде всего, как о работнике электронных средств массовой информации и подтверждается стереотипная оценка представителя этой профессии как умного, напористого и не всегда тактичного собеседника.

Эти ассоциации в целом соответствуют оценочным суждениям, выраженным в текстовых примерах из Национального корпуса русского языка.

Позитивные характеристики журналиста — общительность, сильный характер и высокий интеллект — отражают потребность общества в получении достоверной информации:

Дорогие наши, верные читатели, понимаем: многие из вас верят, что дело будет пересмотрено, если журналист привлечет к нему общественное внимание (Л. Кислинская).

Он настоящий журналист, общительный, с крепкой хваткой и безошибочными вопросами, работяга — словом, идеальный спутник, да к тому же знающий страну (Д. Гранин).

— Оль, ну ты же настоящий журналист, я же вижу талантливого человека (О. Андреева).

Интеллектуальный уровень журналиста по определению должен быть высоким:

Поневоле вспоминаешь высказывание политического обозревателя газеты «Известия» Максима Соколова: «Вопреки распространенному среди многих депутатов мнению, — писал остроумный журналист, — в Святом Писании ничего не сказано о том, что Законодательное собрание есть образ и подобие Царствия Небесного».

От журналиста требуется смелость:

«Независимый журналист в эмиграции должен или замолчать раз и навсегда или очень скоро может оказаться за полшага до государственной измены, точнее… за полслова», эти слова Марата были написаны им не об эмигрантах роялистах, а о себе самом (Е. Съянова).

И вот в прямом эфире бесстрашный журналист собирался публично достать содержимое и, обломав кончик иглы, уничтожить зло (М. Шишкин).

Получилось, что военный журналист большую часть жизни проводил там, где день официально числили за три, — в боевых условиях.

Александру Ландо особенно запомнился постулат из выступления главы Фонда защиты гласности Алексея Симонова: «Гласность — это когда журналист на площади может выкрикнуть из толпы, что король голый» (А. Крутов).

Обратим внимание на то, что профессия требует от журналиста готовности к самопожертвованию ради выполнения своего профессионального долга.

Императивом профессионального образа журналиста является правдивость:

Вы ответите, что Вы — журналист и обязаны доносить правду людям…

Она выжила и посчитала своим долгом (человеческим и профессиональным: она журналист)рассказать про то, что видела, чувствовала, что пережила (Ю. Рахаева).

Добросовестный журналист застенографировал проповедь отца Севастиана и пересчитал собравшихся, которых, согласно его оценке, оказалось более ста человек (К. Глинка).

На Бубнову стал оказывать давление директор троллейбусного управления Виктор Мишин — об этом написала журналист Ольга Романова, чем вывела скандал на федеральный уровень (Е. Мостовщиков).

Правда, как известно, бывает неприятной для тех, о ком рассказывается в информации для широкой публики. Их естественной реакцией является обвинение журналистов в недобросовестности и лжи:

А журналист расписал для красного словца и охаял мой район.

Проще говоря, если журналист опубликует заведомо ложную или недостоверную информацию, о нем сообщат в Медиасоюз или Союз журналистов (Е. Руднева).

Если же журналист проявляет инициативу или позволяет себе критику, разговор начинает идти о некомпетентности и непрофессионализме, об обязательности внешних стимулов и излишней любви представителей СМИ к конфликтам (Т. Сейранян).

Отрицательная реакция на критику сводится к обвинениям не только в недостоверности информации, но и к обличению сенсационности и жажды конфликтов. Предполагается, что журналисты стремятся к известности и ради этого готовы пойти на всё.

Подчеркивается, что журналисты должны всегда осознавать отрицательные последствия распространения определенной информации:

Что касается освещения терактов, я вообще думаю, что журналист по своей профессии обязан любыми путями искать информацию, но с одним ограничением — это не должно вредить делу задержания преступников и особенно это не должно угрожать жизни людей, находящихся в заложниках (А. Цунский).

Одним из важнейших предписаний, определяющих деятельность прессы, является компетентность журналиста:

Готовясь к написанию статьи, журналист должен по возможности изучить тему (Р. Аджубей).

Иногда журналист становится аналитиком, предлагающим и свой вариант решения той или иной ситуации, проблемы. Он может также войти в роль писателя, философа и коснуться глобальных вопросов, волнующих человечество, выступая одновременно как художник и мыслитель.

Журналист должен оперировать фактами и знать причины, из-за которых народ выходит на улицу (О. Пташкин).

Распорядок дня принят раз и навсегда: тренажерный зал, английский, чтение и еще раз чтение: только из бесконечного процесса познания рождается хороший журналист и ведущий. (Т. Ермолаева).

Такая компетентность обеспечивается постоянной работой над повышением своего образовательного уровня.

Вместе с тем встречаются высказывания, в которых акцентируется ответственность тех, кто предоставляет информацию журналистам:

Раньше, когда я общался с кремлевскими чиновниками, они говорили доверительно и откровенно, они были искренне заинтересованы в том, чтобы я, как политический журналист, ориентировался в существе дела (А. Рыклин).

Журналист должен уметь излагать информацию в форме, доступной для массового адресата:

Научный журналист должен сделать эту правду понятной, интересной, увлекательной и остающейся в памяти человека с улицы (К. Левитин).

Показательна позиция тех, кто полагает, что дело журналиста — только подавать объективные факты, их осмысление и оценка должны быть, по мнению этих критиков, прерогативой других людей:

Но я и вовсе не за то, чтобы уборщик, золотарь или журналист принимали на себя совершенно несвойственную данным уважаемым категориям трудящихся функции анализировать и судить (В. Баранов).

Иные из тех, кто с подобными тезисами не согласен, скажут: не следует обращать внимание на Познера, он просто журналист, разве он учитель жизни? (В. Фадеев).

Требование ограничить право журналиста на оценку излагаемой информации свидетельствует о стремлении контролировать общественное мнение.

Власть стремится ограничить права средств массовой информации на тиражирование определенных сведений:

Я понял, что рядовой журналист русскую жизнь может поправить, только если он пробивает бесплатную квартиру для многодетной матери или собирает теплые вещи для детских домов, а своих детей растит приличными людьми (А. Терехов).

Стандартны обвинения в адрес журналистов в излишней напористости:

Там один ушлый журналист решил нечто узнать о реальных прототипах главных героев Владимира Богомолова: об Алехине и Таманцеве, Блинове и Аникушине (С. Смирнов).

Журналистов часто обвиняют в корыстных устремлениях:

При этом каждый десятый журналист, практикующий написание заказных публикаций, вынужден делать это из-за низкой заработной платы, и примерно столько же действуют по принципу «денег много не бывает» (М. Спиричева).

Причину такого межкультурного непонимания он выяснил только в экранном словаре: Журналист от церковноанглийского «дневной» (diurnal, journal). Вор, который ворует днем — в отличие от ноктюрналиста, ночного вора (В. Пелевин).

Любой журналист, который пишет о бизнесе, завидует героям своих публикаций.

Какой-нибудь журналист мог бы заработать себе целое состояние, если бы провел расследование тех событий.

Эти суждения отражают негативные эмоции тех, кому нанесен ущерб из-за разоблачения их неблаговидных поступков.

Отмечено, что к журналистам обращаются те, кому нужна реклама:

В последний день, еще раз проверяя, не забыт ли какой журналист — проводник известности, или ветеран-кляузник (на нескандалистов ни места, ни угощения обычно не хватает), вспомнила, что, когда делили, кому кого приглашать, Нерлина Макар взял на себя, зло пробурчав при этом: «Все равно не явится, даже мой юбилей он один-единственный проигнорировал» (О. Новикова).

Известно, что скандалы привлекают внимание публики.

Наконец, пострадавшие от журналистских расследований обвиняют средства массовой информации в отсутствии у его представителей любых моральных норм:

Единственный профессионал в современном мире, которому не писаны никакие этические правила и для которого не действуют никакие моральные ограничения, хотя бы отдалённо напоминающей таковые, например, в научной или военной среде, это журналист (В. Баранов).

Я не политик, не публицист и даже не журналист, более того, отношусь к перечисленным категориям в лучшем случае с недоверием (Е. Негода).

Когда прошлой осенью прибыла подводная экспедиция считать и доставать со дна озера накопившиеся там автомобили, один не в меру ретивый журналист в броском дальше некуда материале по этому поводу, обозвав Байкал хищным зверем с голубыми глазами, походя упомянул, что у каждого жителя Прибайкалья есть знакомый утопленник — отличная реклама: приезжайте, туристы, топиться на Байкал! (А. Кошелев).

В современном русском просторечии распространилось слово «журналюги» (ассоциация со зверюгами и бандюгами, отсюда безжалостность и бесчеловечность). Известно высказывание о журналистике как второй древнейшей профессии, и понятно, что оно является реакцией на разглашение информации, которую хотелось бы скрыть.

Подчеркивается неизбежное следствие возможных страданий, выпадающих на долю журналистов:

Российский автор начала XX века так описывал идеальную модель журналиста: «Литератор убежденный, журналист честный не торгует своими произведениями, его цель будить “чувства добрые”, и ради этой цели он готов одиноко нести крест страдания» (В. Куринной).

Подведём основные итоги.

Типажный подход к изучению журналиста как носителя определенных ценностей и норм общества дает возможность выделить основные оценочные векторы по отношению к людям, занятым в этой профессиональной сфере. Подчеркивается необходимость информирования населения, и выдвигаются требования к тем, кто эту функцию осуществляет: честность, смелость, широкая эрудиция и высокий интеллектуальный уровень. Отрицательная оценка профессиональной деятельности журналистов сводится к обвинению этих людей в предвзятости и корыстных устремлениях, во-первых, в бестактности и нахальстве, во-вторых, и в низком уровне компетенции, в-третьих. Выделение возможных субъектов такой критики показывает, что власть склонна обвинять журналистов в злонамеренности и безнравственности, широкая публика предъявляет к представителям этой профессии обвинения в недостоверности сведений и недостаточной скромности, а в самом журналистском сообществе отрицательно оцениваются непрофессионализм и отсутствие смелости у своих коллег.

Литература

Асадуллаева А. В. Исторический криминальный лингвокультурный типаж «английский пират»: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2011.

Беспамятнова Г. Н. Языковая личность телевизионного ведущего: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Воронеж, 1994.

Бровикова Л. Н. Лингвокультурный типаж «английский викарий»: эмблематические характеристики: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2013.

Валяйбоб А. В. Лингвокультурный типаж «американский первопроходец»: символические характеристики: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2013.

Гуляева Е. Ю. Лингвокультурный типаж «американский адвокат»: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2009.

Деревянская В. В. Лингвокультурный типаж «британский колониальный служащий»: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2008.

Дмитриева О. А. Лингвокультурные типажи России и Франции XIX века: монография. — Волгоград, 2007.

Карасик В. И., Дмитриева О. А. Лингвокультурный типаж: к определению понятия // Аксиологическая лингвистика: Лингвокультурные типажи: сб. науч. тр. — Волгоград, 2005. — С. 5–25.

Коровина А. Ю. Лингвокультурный типаж «английский сноб»: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2008.

Мурзинова И. А. Лингвокультурный типаж «британская королева»: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2009.

Одарюк И. В. Особенности стереотипного речевого поведения журналистов: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Ростов-на-Дону, 2003.

Пименова М. В. Развитие теории лингвокультурных типажей (русский фольклорный концепт «царевна») // Человек. Язык. Культура: сб. науч. статей. — Киев, 2013. Ч.1. — С. 16–24.

Попова С. В. Лингвокультурный типаж «школьная учительница»: субъектное позиционирование: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2011.

Рощина А. А. Эмблематические характеристики лингвокультурного типажа «китайский врачеватель»: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2012.

Селиверстова Л. П. Лингвокультурный типаж «Звезда Голливуда»): автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2007.

Ярмахова Е. А. Лингвокультурный типаж «английский чудак»: автореф. дисс… канд. филол. наук. — Волгоград, 2005.

Лексикографические источники

РАС 2002 — Русский ассоциативный словарь. В 2 т. / Ю. Н. Караулов, Г. А. Черкасова, Н. В. Уфимцева, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов. Т.1 От стимула к реакции. — М., 2002.

РАС 2011 — Гольдин В. Е., Сдобнова А. П., Мартьянов А. О. Русский ассоциативный словарь. Ассоциативные реакции школьников I–XI классов: в 2 т. Т. I. От стимула к реакции. — Саратов, 2011.

Л. Т. Касперова (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Анахронизм в текстах электронных СМИ

На прямой вопрос журналиста, есть ли у группы какой-то конкретный месседж [послание]: религиозный, атеистический или сатанинский, музыкант твёрдо ответил: «Никакого месседжа у нас нет».

(Vesti.ru от 09.04.2016)

Английское слово с латинским корнем message было введено в русскую речь отечественными профессионалами рекламы и PR. Вот как объясняют ситуацию с данным словом создатели сайта по практической рекламе AdVesti.ru: «Message (сообщение) — первичный элемент процесса передачи информации от коммуникатора к получателю. Каемся, это слово имеет нормальный русский вариант — «сообщение». Но мы все-таки периодически используем транслитерацию. Честно говоря, это сознательное действие с нашей стороны, вызвано оно тем, что еще ни разу ни один сотрудник редакции (проверено методом тщательного опроса) ни в одном агентстве не слышал, чтобы его произносили по-русски. Рекламисты упорно говорят месседж. Мы идем на поводу. И будем идти, поскольку периодически возникают нюансы, которых нет в слове «сообщение». Итак, что же такое месседж. Как ни странно, очень сложно объяснить это понятие в рамках данной рубрики. Мы специально напишем об этом отдельно чуть позже. Но если примитивно, то под рекламным сообщением можно понимать ту информацию, которую необходимо донести до потребителя в данном рекламном продукте. К примеру, в рекламе аспирина говорится о том, что он снимет боль быстрее других лекарств. Это и есть месседж» (www.advesti.ru/glossary/desk/1954).

Со второй половины 90-х годов слово стало активно проникать в журналистскую речь, речь политиков и деятелей культуры: Борьба с силами тьмы для охотниц — еще и борьба с безграмотностью, суевериями и регрессом. В этом-то и заключается месседж картины (Izvestia.ru от 29.07.2016). В настоящее время оно практически завершило графическую ассимиляцию: уходит в прошлое латиница message и вариации месеж, мессеж, меседж, месидж. В интернет-словарях отражены два варианта написания слова (месседж и мессидж), но можно с уверенность сказать, что побеждает первый. Сложнее обстоит дело с лексическим значением слова. Помимо заимствованного лексического значения «короткое сообщение», пришедшего к нам в аббревиатуре SMS, оно «перетягивает» из английского языка, где является многозначным, и другие значения, такие как «идея», «замысел», «посыл», «послание», «лозунг», «завет», «мораль» и пр. Говорить о принципе языковой экономии в данном случае не приходится, так как в русском языке для обозначения этих весьма различных понятий имеются отдельные слова, которые не создают в тексте двусмысленности. Молодое поколение, владеющее английским языком в достаточной степени, воспринимает его вполне нейтрально в значении «краткое сообщение» (SMS — Short Message Service) или «кратко сформулированная идея», у людей старшего поколения оно не входит в активный словарь. Нередко слово «месседж» рождает не только излишнюю иронию, но и стилистическую ошибку, именуемую анахронизмом.

Последние пять лет в СМИ обсуждается вопрос о целесообразности употребления этого слова: «Например, после президентской пресс-конференции журналисты начинают не только цитировать главу государства, но и с пристрастием допытываться друг у друга — в чем был главный месседж? Еще месседжи могут искать в искусстве. В чем месседж творчества такого-то? Если же говорить простыми словами — что он сказать-то хотел?…» (Королева 2011); «— Даже популярные заимствования попадают в словари не скоро, — говорит Владимир Новиков. — Слова «месседж» нет даже в новейших толковых и орфографических словарях. До сих пор неясно, как его правильно писать» (Раевская 2012). Из интервью: (Гость) — Давайте употреблять слово месседж. (Журналист) — Да. Старинное русское слово. (Гость) — Их месседж подходил нашему имиджу (Додолев 2014); Мне пришлось, кстати, с патриархом нашего рока — с Градским Александром Борисовичем говорить как раз про феномен популярности Цоя. И он назвал это штучкой. Штучкой называется, старинным русским словом, месседж, который был. Вот это было и есть, это послание. Это гораздо важнее, чем просто сочетание нот, звуков и слов (Ren. tv/novosti от 2015-08-13).

На сегодняшний день к обсуждению активно присоединилось и интернет-сообщество: «Тем не менее становится не по себе, когда читаешь в книге талантливого литературоведа Павла Басинского «Лев Толстой: Бегство из рая» такое: «В письме Антония есть два параллельных месседжа. Первый обращён к графине, второй — к графу». Слишком чуждым кажется слово «месседж» рядом с именами Льва Толстого и Софьи Андреевны» (Какой же русский не любит быстрого драйва 2014). Комментарии: Елена. Почему-то позабавило слово месседж рядом с именем Толстого и его жены. В Сети нашла рассуждения об этом слове… Какой синоним ближе месседжу? Посыл, вывод, идея, подтекст, тема? Гудвин 01. Наверно, все близки в зависимости от контекста. Хотя само слово, на мой взгляд, явный макаронизм (Русский язык для нас. Форум любителей русской словесности).

Лексико-семантическая ассимиляция данного слова в русском языке проходит с большим затруднением, поэтому зачастую авторы вынуждены использовать его в синонимическом ряду (в каждом контексте такой ряд индивидуален): Я не большой любитель англоязычных заимствований. Много ненужных и пустых слов. Но есть одно, которое мне нравится. Оно теперь заменяет целую фразу из советских времен: «читать между строк». Английский эквивалент — «месседж». Формально вроде бы это слово переводится как «сообщение». Но наш мозг так устроен, что даже в банальном переводе мы видим подтекст (МК. 2013. № 26303). Месседж, мораль спектакля вполне понятна: ты всегда получишь наказание за свое преступление (Вечерняя Москва. 16.09.2013); Патриарх Кирилл покорил одесситов «глобальными месседжами» (заголовок). Патриарх Московский и всея Руси Кирилл на встрече с общественностью Одессы покорил аудиторию своим выступлением на тему духовных ценностей Православия (UNIAN. Информационное агентство. 24.07.2010); «На меня струится с неба благодать большого снега», — написал народный поэт Якутии Семен Данилов. И, как бы услышав в этом некий завет, или, как сейчас принято говорить, — месседж, якутская поэтесса Наталья Харлампьева взяла эти слова эпиграфом» (Независимая газета. 25.10.2012). Из последнего примера видно, что мы, дойдя до абсурда, всем понятное слово «завет» считаем важным растолковать читателю с помощью новомодного иноязычного. Такой же пример можно найти в эпиграфе к данной статье.

Слово месседж вносит в нашу речь некий семантический «сумбур». В одном контексте оно употребляется как полный синоним слову цель: Олимпиаду «привязали» к выставке живописи. Месседж озвучивает куратор Антон Шаповалов: — Цель — напомнить нынешнему поколению спортсменов, которые поедут на олимпиаду в Сочи, о тех великих победах, что одерживали их отцы и деды. Эти победы отражены в полотнах великих художников советского времени (Вечерняя Москва. 05.04. 2013). А в другом контексте слова цель и месседж вовсе не являются синонимами: «Цель этого пробега — популяризация проекта гражданский патруль. Основной его месседж — это сделать так, чтобы соблюдение правил дорожного движения стало модным», — сказал президент Федерации автовладельцев России Сергей Канаев (Россия 24. Вести. ГТРК «Ярославия». 21.05.2012).

В 2014 году слово получило еще одно значение — «приказ, команда»: Провластная часть российского кинобомонда признала Звягинцева своим и послала всем месседж: это кино смотреть можно, расслабьтесь, вольно (Собеседник. ru. 28.01.2015).

Нередко автор употребляет данное слово с определенной оговоркой, оформляемой в виде вводной конструкции, которая, надо признать, является в данном случае хорошим средством, позволяющим избежать анахронизма: Это было до конца XIX века. Сигнал дал, как сейчас модно говорить, месседж послал Достоевский (Первый канал. Времена. 9.04.2006); Т. е. некие силы дают нам некое послание («месседж», как сейчас говорят), которое еще надо расшифровать (Сontrtv.ru. 4.11.2006); Но я считаю, что те резолюции, которые мы принимаем для того, чтобы дать такой строгий месседж, как принято говорить, руководству той же самой Сирии, должны быть адресованы в две стороны (Вести. 09.09.2011).

Ради объективности нельзя не отметить тот факт, что месседж все-таки имеет некую лексическую индивидуальность, которая и позволила слову «прижиться» в русском языке. Он учил нас проникнуть внутрь стихотворения. В русской литературе нет такого понятия, как месседж, но он учил докапываться до него… Слушая его: мы понимали: что мировая литература — это Божье дело, доверенное человеку, — говорит поэт и переводчик Виктор Куллэ (Izvestia.ru/news. 24/06/2016). Автор полагает, что это слово наиболее точно выражает его мысль, но при восприятии читателем какой-либо семантической точности в контексте не появляется.

Абсолютно оправданными можно считать случаи употребления слова месседж в значениях «коротких сообщений»: «Предупреждаем, что ни СМС-сообщениями, ни голубиной почтой, ни месседжами в соцсетях для доставки корреспонденции в адрес командующего флотом лучше не пользоваться. Это пустая трата времени», — отметил представитель Черноморского флота (Ren.tv/novosti. 28.04.2016). В данном случае слово позволяет избежать тавтологии (смс-сообщения и месседжи в соцсетях). Активные позиции слово заняло в текстах политической и PR тематики: «Я считаю, что это месседж остальному миру и демонстрация рождения новой политической реальности. Реальность развивается быстрее, чем формулы, которые могут ее описать. Сейчас происходит переформатирование всей политической ситуации в мире, но локально это началось с Ближнего Востока», — говорит политолог, востоковед Карине Геворгян (1tv.ru/news. 21.10.2015); Что касается месседжа, который президент собирается послать иностранным участникам Петербургского форума, то подготовка его выступления пока продолжается (Ren.tv/novosti. 29.04.2016).

Рассмотрим конкретные случаи ошибочного употребления данного слова в современной речи. При использовании нового заимствованного слова необходимо помнить, что на первых порах оно в любом контексте будет восприниматься как чужеродное, а следовательно, стилистически маркированное, вызывая у адресата отторжение, недоумение или улыбку. Если заимствованное слово закрепляется в языке, находя свое место в речевом пространстве, то долгие годы оно может все же восприниматься как «неродное», недавно пришедшее. Именно поэтому такие слова категорически нельзя употреблять в исторических, религиозных, стилистически консервативных (например, официально-деловых) контекстах. В противном случае мы рискуем допустить в речи стилистическую ошибку логического характера, именуемую анахронизмом, т. е. допущением в минувшем или исторически закрепленном современного образа мыслей и чувствований (см. подробнее о лингвистическом анахронизме: Крысин 1998; Жеребило 2010; Касперова 2014).

Наиболее частым примером неуместности употребления слова «месседж» является разрушение исторического контекста: Когда сотни секретных документов выносят из тьмы архивной, известные и, казалось бы, со всех сторон изученные события предстают в новом свете. Август 1942-го. Москва. Встреча Сталина и Черчилля. Сталин ожидает, что ему, наконец, скажут об открытии второго фронта. Но у британского премьера месседж иной: мы поможем, но не сейчас. Черчилля мучает вопрос: как и где сообщить Сталину эту неприятную новость? (Первый канал. Другие новости. 24.06.2013). Сначала автор всеми возможными средствами погружает адресата в контекст прошедшей эпохи (глагол настоящего времени в значении прошедшего «ожидает»; ряд номинативных предложений «Август… Москва… Встреча.»). Но после такого активного «погружения» адресат слышит слово «месседж», которое сразу же разрушает исторический контекст. И зритель, тем более старшего поколения, остается в недоумении. А новостные программы просто обязаны ориентироваться на широкую аудиторию. Отметим, что эта ошибка очень частотна в современных текстах: Сталин: личность и месседж (Известия. 04.03.2010); Учитывая затянувшийся энергетический торг с Баку, а также в свете проблем с нетрадиционным исламом в стране, и Москва может принять часть иранских «азербайджанских» месседжей. Посланный Сталиным 70 лет назад, месседж возвращается (Centrasia.ru. 17.01.2011).

Аналогичный пример находим в статье Юрия Борисова «И дольше века длится спор.»: Известно же, кому в свое время обращал свой «месседж» Столыпин. Революционерам, бомбистам, сокрушителям устоев, врагам стабильности (Независимая газета. 28.05.2013). Столыпин, как и Сталин, не мог «обращать свой месседж» кому-либо, потому что в те времена такого слова в русском языке не было. «Язык СМИ ‹.› не только главный источник развития литературного языка, но и фильтр, через который проходят питающие литературную речь средства. Иногда этот фильтр загрязняется, и тогда возникают «издержки производства», происходит перенасыщение языка СМИ и, соответственно, литературного языка жаргонизмами, просторечиями, иноязычными заимствованиями и т. п.» (Солганик 2012: 860).

Кроме исторических контекстов, от данного слова «страдают» традиционные контексты, в частности религиозного содержания. Как одни из самых консервативных, они не терпят присутствия неосвоенных новых слов: Символично, что эта выставка именно в Иерусалиме. Потому на этой выставке… мы можем видеть, что изображение ангела похоже как в иудаизме, так же и в исламе, и в христианстве», — отметил искусствовед Барбара Ефимлвич. Сейчас бы о них сказали: божий месседж всегда отчетливый и понятный, в отличие от месседжей сегодняшних — туманных, витиеватых и невразумительных. Они могут грозить и карать дланью, огнем, мечом, могут нашептать с вечерним ветром благую весть, могут уберечь от беды — и оттого их изображают так, как понимают, вписывая или втискивая в декорации эпохи (Россия 24. Вести. 14.02.2012). В первом случае слово «месседж» необходимо заменить на «послание» или «замысел», а во втором — употребить вполне уместно, тем самым усилив антонимичность сопоставления. Отметим, что подобные словоупотребления возможны, но только в случае авторской целеустановки на создание иронического контекста. Например, статья «Подзабытая цитатка» Михаила Щипанова наполнена едким сарказмом: Правда, и года не прошло, как мой яростный оппонент-обличитель сам пополнил непрерывно растущую когорту коммунистов-выкрестов. Льщу себя надеждой, что не в последнюю очередь под влиянием моей вовремя внесенной исторической ясности. Недаром он время от времени с большим успехом цитировал на публике что-нибудь из посланий Павла или, как сейчас бы сказали, месседжей (Вечерняя Москва. 12.04.2012).

Ошибочным является употребление иноязычных заимствований нового поколения в текстах этнокультурной тематики. Например: Донские казаки отправили свой месседж главе государства. Заимствования из других языков в данном случае так же разрушают контекст, как в случае с контекстом историческим. Иногда исторический и этнокультурный контекстыобъединяются: Историческая народная память тут же преподнесет разного рода русско-турецкие войны, Олега, прибивающего щит на ворота Царьграда (Константинополя, Стамбула — верно все) и, разумеется, запорожских казаков, отправивших месседж турецкому султану (Maxi-karta.ru). Отметим, что в последнем примере автор все же имеет цель создать иронию.

Несмотря на активное использование слова «месседж» в материалах политической тематики, ошибочно вводить его в тексты официально-публицистического подстиля: Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в рамках ежегодных Рождественских чтений выступил с заявлением перед членами Совета Федерации. Месседж был посвящен всемирной дискуссии о статусе однополых браков и связанных с этим законодательных инициатив (Новая газета. 28.01.2014). Этот текст исключительно информационный, он не содержит аналитической составляющей, которая давала бы автору право на иронию. Ясно, что слово «месседж» употребляется здесь журналистом как нейтральное. Но нужно понять, что пока данное слово в русском языке является маркированным, а официальный стиль подобных слов не приемлет.

Таким образом, употребление «модных» слов заимствованного происхождения как средства иронии или передачи речевой характеристики героя трудно оспаривать. Это выбор и дело вкуса журналиста. Но их использование в информационных текстах исторической, религиозной, этнокультурной тематики и в текстах официального стиля недопустимо, так как происходит разрушение контекста и формируется иронический подтекст.

Литература

Додолев Е. Ю. Простой секрет «Секрета» // Музыкальная правда. — № 5 от 17.03.2014.

Жеребило Т. В. Словарь лингвистических терминов. — Назрань, 2010.

Какой же русский не любит быстрого драйва! // Российский культурный центр в Тель-Авиве. 07.09.2014 // URL: http://isr.rs.gov.ru/node/10034

Иванова М. В. Масскульт и СМИ не убивают, а ограничивают литературную норму // Русский мир. — 2011. — № 2. — С. 18–21.

Касперова Л. Т. Слово «месседж» в текстах СМИ // Экология языка и коммуникативная практика. — 2014. — № 1 (2). — С. 120–127.

Королёва М. Я получила месседж… // Российская газета. RG. Ru от 11.12.2011.

Крысин Л. П. Толковый словарь иностранных слов. — М., 1998.

Раевская М. Словари не знают слова «месседж» // Вечерняя Москва. От 20.09.2012.

Русский язык для нас. Форум любителей русской словесности. Тема: «Месседж и макаронизм». URL: http://rusforus.ru/viewtopic.php?f=45&t=784

Солганик Г. Я. Заключение // Язык СМИ и политика / под ред. Г. Я. Солганика. — М., 2012.

Н. И. Клушина (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Грамотность в интернете: девиации или новации?

Интернет-эпоха, незаметно сменившая книжную эпоху, привнесла серьезные изменения не только в наш быт, но и в современную культуру (Тошович 2015). Традиционная культура сегодня практически вытеснена медиакультурой. Вместо культа книги пришел культ Интернета. Книга формировала линейное, непрерывное мышление и рассчитана была на медленное вдумчивое чтение. Интернет формирует экранное, клиповое мышление и ориентирован на быстрое, поверхностное считывание информации, которая предоставляется в случайном порядке (Клушина 2015).

Эпоха Интернета уплотняет время, ускоряет нашу жизнь и изменяет наш язык. Интернет-эпоха формирует новые запросы и формулирует новые серьезные вопросы, которые необходимо осмыслить.

На научную дискуссию мы выносим три проблемы, порожденные интернет-коммуникацией:

1. Вытеснит ли Википедия словарь Даля?

2. Сбросят ли пунктуацию с корабля современности?

3. Войдут ли интернет-слова в общий лексикон?

Прокомментируем наше видение поставленных проблем.

1. Наиболее доступным и предпочитаемым пользователями словарем стала Википедия, которая позиционирует себя «народной» энциклопедией, включающей не оригинальные, а вторичные тексты, что «убивает» авторство и авторитетность в принципе. Википедия — настоящий символ интернет-эпохи. Авторы — не ученые и не эксперты. Авторов нет. Народная энциклопедия не несет ответственности за предлагаемые ею толкования. Википедия сродни фольклору: каждый может «перепеть» статью на свой лад, кто-то лучше, кто-то хуже. А есть ли время у настоящих ученых каждый раз выверять и выправлять нескончаемый текст? И можно ли доверять подобным текстам? Википедия эксплицирует самую, на наш взгляд, серьезную проблему, порожденную Интернетом — потерю авторитетов и размывание авторства. Мы получили массовый словарь для массового сознания. Удобство и простота поиска значения нужного слова — несомненное преимущество данного словаря и объяснение его доминирования в современной медиакультуре. Но не стоит забывать, что медиакультура — это все-таки культура. Поэтому есть смысл задуматься над тем, не «затопит» ли Википедия всю нашу культуру?

2. Упрощение пунктуации или даже отказ от нее — вторая проблема, связанная с доминированием интернет-коммуникации. В дружеском общении (смс, э-переписка, соцсети, комменты и т. п.) часто отсутствуют пунктуационные знаки, иногда они заменяются эмотиконами и смайликами. Границы мысли устанавливает не точка, а красная строка или прописная буква, как, например, в тексте смс-сообщения: «СпасибоНичегоЭтогоНетУменяИнеПредвидится(».

На XIII Конгрессе МАПРЯЛ в Гранаде, который прошел в сентябре 2015 года, отдельная секция была посвящена языку Интернета. Один из уважаемых московских профессоров выступил с весьма оригинальным докладом о роли запятой в смс и в интернет-общении. Поскольку переключать регистры в наших гаджетах, чтобы поставить нужный знак, неудобно, то хорошо бы запятую упразднить и оставить только точку: точку как точку (в конце предложения) и точку вместо запятой. Это технологическое объяснение проблемы пунктуационного «безобразия» в Интернете. Но это не повод отказаться от регулятивной и смыслоразличительной функций пунктуации. Проблема видится в том, что пользователи Интернета (без возрастных и культурно-образовательных ограничений) массово и без всяких для себя объяснений жертвуют пунктуацией ради быстроты и удобства. Мой опрос магистрантов (2015–2016 учебный год) выявил, что они осознанно не используют пунктуацию в общении с друзьями. В этом, по их мнению, — особый вкус свободы. Но в официальной переписке все стараются придерживаться правил. Не придется ли нам смириться с тем, что в одном из сегментов нашего языка — в дружеском, неофициальном общении — будет происходить игра без пунктуационных правил, или по неписаным правилам?

3. Интернет, как и любая революция, насыщен экспериментами, в том числе и в области языка. В моду вошли окказиональные интернет-слова, построенные по модели стяжения словосочетания (крымнаш, ждеммост и т. п.). Мне приходилось писать о том, что в перестройку в газетах был популярен нестандартный, окказиональный, т. е. «случайный», способ словообразования: стяжение словосочетания с помощью нескольких дефисов: «человек-с-улицы», «страна-которой-нет» и т. п. (Клушина 2000). Сегодня окказиональным способом интернет-словообразования стало стяжение словосочетания в одно слово, без усечений и трансформаций. И такое необычное слово обращает на себя внимание и хорошо запоминается. Оно образно, хотя это и не метафора. Оно емко и звучно. Не случайно на конкурсе «Слово года», проводившемся в 2014 г. среди интернет-пользователей, в лидирующую тройку выбилось «крымнаш». Такие интернет-слова способны оказать влияние на общую культуру речи и стать предвестниками новой интернет-грамотности. Поддержанные хештегами, они, видимо, могут войти в общий лексикон как интернет-прецеденты и использоваться за пределами интернет-дискурса. Приведем в пример хештеги: #купиубабки (призыв волгоградской молодежи поддержать бабушек, торгующих продуктами с собственной грядки), #ждеммост (крымчане, действительно, его ждут) и др. Подобные хештеги и большинство других созданы именно окказиональным способом. Их окказиональность и «одноразовость» не помешала им прочно войти в интернет-язык и занять в нем свое место.

Интернет — это теперь навсегда. Нам надо научиться с ним жить, им пользоваться — и не разрушить нашу культуру и наш язык.

Литература

Иванова М. В. Актуальные проблемы лингвистики // Вестник РУДН. Серия «Лингвистика». — 2014. — № 2. — С. 178–191.

Клушина Н. И. Интернет-стилистика в России. Постановка проблемы // Русский язык и литература в пространстве мировой культуры: Материалы Конгресса МАПРЯЛ: В 15 т. — Т. 13. — СПб., 2015.

Клушина Н. И. О модном способе окказионального словообразования // Русская речь. — 2000. — № 2. — С. 47.

Мечковская Н. Б. Как интернет и «Википедия» разрушают авторское право и почему особенно трудно гуманитариям // Социология. — 2015. — № 3. — С. 82–93.

Тошович Б. Интернет-стилистика. — М., 2015.

В. И. Коньков (Санкт-Петербургский государственный университет) Коммуникативный аспект в обучении русской речи на факультетах журналистики

Как известно, речевая подготовка будущих специалистов в сфере медиа сосредоточена в пределах трех базовых курсов — русский язык, стилистика и литературное редактирование. Разнообразные курсы по выбору и специальные курсы, в силу их малого объёма и статуса, лишь незначительно корректируют традиционное содержание базовых курсов для небольшого числа студентов, избравших специальные курсы. Основа речевой подготовки в любом случае сосредоточена в указанных базовых дисциплинах.

Содержательно данные курсы ориентированы на углубленное знакомство с системой русского языка, с основными функциональными стилями и общими принципами литературного редактирования. Это курсы для всех и на все случаи жизни, поскольку, по замыслу, составляют основу речевой подготовки. Соответственно, по своему наполнению курсы достаточно консервативны, ориентация проблематики на речевую практику СМИ ничего в этом плане не меняет. Так, студенты знакомятся с особенностями публицистического стиля с ориентацией на базовую проблематику этой разновидности русской литературной речи: информирующая и воздействующая функции публицистического стиля как его главные стилеобразующие функции, социальная оценочность, принцип чередования экспрессии и стандарта, принцип диалога и др. Присутствует и более частная проблематика: теория речевого жанра, тип издания, заголовочный текст, другие подобные проблемы.

Всё содержание указанных курсов, безусловно, способно сформировать у студента тот базис, ту основу, которая позволит ему при желании стать профессионалом речи в сфере медиа. Однако проблема заключается в том, что отсутствует тот мостик, который позволил бы студенту легко и естественно перейти от проблематики, осмысленной в вузе, к проблеме работы в конкретном издании. Ибо здравый смысл подсказывает, что даже очень глубокое знакомство с теорией публицистического стиля не делает студента готовым к работе в конкретном издании. С чем согласны как сами студенты, так и их работодатели.

Что можно сделать если не для ликвидации, то хотя бы для уменьшения имеющегося разрыва между речевой практикой студента в вузе и его будущей работой в конкретном издании?

Первый шаг — существенно дополнить стилистическую проблематику при обучении речевым навыкам, проблематикой коммуникативной. Коммуникативные проблемы — те, которые относятся к процессу самого акта речевой коммуникации и которые стилистика если и принимает во внимание, то относит данные проблемы к экстралингвистике. Хотя само слово экстралингвистика в плане методическом бесплодное. За пределами лингвистики — это где? Мы предлагаем заменить это слово термином коммуникативные характеристики речевого акта.

Перечислим основные коммуникативные характеристики речевого акта в сфере современных медиа, которые студент должен хорошо знать, а также работать в системах координат, формируемых этими основными характеристиками.

Первая и самая главная состоит в том, что речевой акт в медиасфере по своей сути либо является чисто перформативным, либо включает существенную перформативную составляющую. Выступление в медиа — это всегда вмешательство в жизнь социума, влекущее ответственность автора за написанное. Перформативность предполагает актуальность речевого акта, привязанность к конкретным координатам социального пространства-времени.

Из этого, казалось бы, весьма отвлеченного теоретического положения следуют, однако, вполне практические выводы. Необходимо стремиться к тому, чтобы на занятиях по русскому языку, и особенно по стилистике и редактированию, работа велась с текстами, посвящёнными актуальной, сегодняшней, проблематике. Комментарий к тому, что только что произошло. Рецензия на фильм, который только что вышел на экраны. Студенты должны быть существенно больше вовлечены в ответственное публичное писание, которое имело бы хотя бы минимальную публичность и, соответственно, влекло бы ответственность автора за свои слова. Хорошие возможности для реализации своего речевого потенциала в этом плане дают социальные сети, блоги. Личная актуальная речевая активность в процессе всего обучения должна стать обязательным условием обучения по специальностям журналистика, СО, реклама.

Речевой материал на занятиях по стилистике и редактированию желательно извлекать именно из актуальной речевой среды, что, разумеется, никак не исключает использования при обучении и классического речевого материала. Речь идет в данном случае о приоритетах.

Другой важной коммуникативной особенностью медиаречи является её многоканальность. Мы в данном случае имеем в виду все три разновидности медиаречи — печатную, радиоречь и телевизионную речь. Принято говорить о многоканальности устной речи (Гаспаров 1978). Однако с позиций сегодняшнего дня очевидно, что просто устной речи в медиасфере нет, есть речь, звучащая по радио, и есть телевизионная речь. Статья Б. М. Гаспарова осмысливается сейчас скорее как статья, посвященная устной коммуникации, взятой в её предельно обобщенном виде и противопоставленной письменной коммуникации, взятой также в предельно обобщенном виде. Если рассматривать содержание статьи именно в этом плане, то положения статьи выглядят вполне корректными и в настоящее время. Однако если мы говорим не просто о письменной речи, а о печатной медиаречи, то положения статьи Б. М. Гаспарова требуют корректировки. Печатная медиаречь является в принципе многоканальной, так как наряду с вербальной письменной знаковой системой здесь широко представлены и другие знаковые системы, участвующие в формировании содержания текста: шрифт, верстка, инфографика, рисунок и др.

Очевидно, что у печатного медиатекста текста в таком случае, кроме автора рукописи, автографа, есть и другие создатели — те, кто создают уже собственно печатный, готовый к употреблению в медиасреде журналистский материал.

Так, например, любой газетный или журнальный материал не просто сопровождается заголовком, создаётся целая система презентации текста, назначение которой — сделать текст заметным для читателя и облегчить путь к его восприятию. Термин заголовочный комплекс (заголовочный ансамбль) кажется нам менее предпочтительным, поскольку его назначение именно позиционирование текста. Подпись автора после материала с трудом воспринимается как элемент заголовочного ансамбля, но органично вписывается в систему позиционирования текста.

Создание заголовочного текста поэтому требует усилий как речевика, так и специалиста по газетному дизайну. Особенности создания данного типа текста определяются спецификой взаимодействия вербальной и невербальных знаковых систем: членение текста на строки, приемы использования пробелов между словами и строками, приемы использования строчных и прописных букв, особые приёмы использования знаков препинания и др. (Быкова 2011). Эта проблематика особенно актуальна при создании модульного рекламного текста, при создании слайдов презентации. При обучении журналистов, специалистов по СО и рекламе крайне необходимо вводить в программу курсы, обучающие созданию различных типов поликодового печатного текста. Здесь остро чувствуется необходимость объединить усилия кафедр собственно речевых и кафедр, где разрабатываются проблемы газетного дизайна.

Собственно лингвистическая проблематика создания медиатекста во многом определяется тем, что особенности коммуникативной ситуации, в которой происходит чтение или слушание текста, делают медиаречь по факту необратимой. Сказанное относится не только к радио- или телевизионной речи, но и к печатной речи. Теоретически газету можно читать и перечитывать много раз. Однако на деле газета, как правило, или читается с первого раза, или не прочитывается вообще. Как следствие, существует ряд вербальных параметров медиатекста, которые требуется неукоснительно выдерживать, с тем чтобы любой читатель, взявший в руки газету, мог легко и комфортно прочесть заинтересовавший его материал.

Отработку умений выдерживать основные речевые параметры медиатекста желательно начинать на основе написания простейших новостных текстов, доводя до автоматизма использование необходимых речевых приёмов.

Знание речевых параметров, делающих текст удобным для восприятия массовой аудиторией, для медиаспециалиста особенно важно и по той причине, что газетный новостной текст очень часто делается на основе текста документа, между тем как документ вообще не рассчитан на восприятие его содержания массовой аудиторией. Документ предназначен исключительно для специалиста.

Перечислим некоторые основные параметры текста, предназначенного для массовой аудитории, которые соответствуют простейшим коммуникативным умениям и навыкам (Коньков 2015).

Отглагольные существительные

Любое отглагольное существительное всегда затрудняет восприятие текста, поскольку по своему смыслу равно свернутому предложению. Желательно превращать отглагольные существительные в самостоятельные предложения или в части сложных: После окончания фильма прямо в студии состоялось его обсуждение и Фильм закончился, и зрители в студии долго обсуждали увиденное.

Длина предложения

Длина предложения не должна превышать 5–7 слов, что объясняется особенностями кратковременной памяти человека, которая характеризуется ограниченностью объема (в среднем 7±2единиц). Если кратковременная память переполняется, то новая информация частично вытесняет уже имеющуюся: Основные российские фондовые индексы в четверг обновили локальные минимумы на фоне дешевой нефти и опасений по поводу новых санкций и Основные российские фондовые индексы в четверг обновили локальные минимумы. Причина — дешевеющая нефть и возможность новых санкций.

Необходимо обратить внимание на то, что большая длина предложения часто объясняется как раз наличием в одном предложении нескольких отглагольных существительных: Глава государства дал Министерству обороны месяц на проведение инвентаризации и принятие безотлагательных мер по обеспечению безопасности объектов и людей и Глава государства дал Министерству обороны месяц на то, чтобы провести инвентаризацию и обеспечить безопасность объектов и людей.

Лексическая избыточность

При написании и редактировании текста следует внимательно следить за тем, чтобы предложение не было заполнено словами, которые не участвуют в формировании смысла предложения (лексические и контекстуальные повторы; анафорические местоимения; слова, обозначающие элементарные фоновые знания; условные этикетные обороты, поступающие в публикуемый материал из документов, и др.:

1. Следующая версия операционной системы (ОС) от Microsoft будет называться Windows 10. Об этом сообщили во вторник представители этой американской компании на встрече с журналистами в Сан-Франциско. На ней было, в частности, заявлено, что разработчики новой ОС решили «перескочить» девятую версию продукта и использовать готовившиеся для нее наработки в новом варианте системы. Как уточняется, в нем будут восстановлены некоторые прежние, ставшие уже традиционными, функции, отсутствовавшие в предыдущей ОС Windows 8, что вызывало недовольство пользователей.

Следующая версия операционной системы (ОС) от Microsoft будет называться Windows 10, сообщили во вторник представители Microsoft на встрече с журналистами в Сан-Франциско. Разработчики новой ОС решили перескочить девятую версию продукта и использовать готовившиеся наработки в новом варианте системы. Будут восстановлены некоторые прежние функции, отсутствие которых Windows 8 вызывало недовольство пользователей.

2. Ответы на наиболее часто задаваемые клиентами вопросы о возможностях и особенностях платежей с помощью СМС-сообщений дает Мамонтов Игорь, директор управления платежей и переводов ОАО «Сбербанк России».

Как перевести деньги с помощью СМС-сообщений? На вопросы клиентов отвечает Игорь Мамонтов, директор управления платежей и переводов ОАО «Сбербанк России».

Левое распространение

О левом распространении говорят тогда, когда обособленный оборот ставится не справа, а слева от главного слова, что нежелательно, поскольку при этом затрудняется восприятие текста: Введенные в отношении России западными странами санкции, а также ответные шаги Москвы являются катализатором процесса евразийской интеграции и Санкции, введенные в отношении России западными странами, являются катализатором процесса евразийской интеграции.

Как выразился глава Чечни, проживающий после освобождения в Швейцарии бизнесмен «объявил себя врагом всех мусульман мира» и Как выразился глава Чечни, бизнесмен, проживающий после освобождения в Швейцарии, «объявил себя врагом всех мусульман мира».

Подача цифрового материала

Цифровой материал обычно берется из различного рода документов при сборе информации: статистических сводок, таблиц, отчетов, справок и т. д. Речевые особенности документа определяются тем, что документ предназначен для хранения информации в ее наиболее полном виде и не предназначен для массовой аудитории. В частности, документ не рассчитан на чтение вслух, которое предполагает наличие другого участника коммуникативного акта и учитывает его интересы. Требования к документу (полнота и точность информации) вступают в противоречие с возможностями читающего или слушающего. При подготовке медиатекста ни в коем случае не следует формально переносить в него цифровые данные из документа. Предложение Через таможенный пункт за год прошло 1,473 млн транспортных средств невозможно прочитать вслух из-за выражения 1,473 млн. Наиболее предпочтительна запись 1 миллион 473 тысячи. Именно этот вариант и рекомендуется использовать, если текст предназначен для максимально широкой аудитории. В некоторых случаях можно использовать прием округления: Через таможенный пункт за год прошло около полутора миллионов транспортных средств. Округление возможно, если это не ведёт к существенным изменениям представлений о реальной жизненной ситуации. Не следует округлять данные, которые относятся к болезненным сторонам жизни: число жертв при катастрофе, проценты увеличения или уменьшения пенсий, доходов, налогов разного типа и т. п.

Важная проблема — интерпретация цифрового материала:

По оперативной информации Министерства сельского хозяйства РФ, за прошлую неделю июля средний надой молока от одной коровы в сутки составил в Ленобласти 19,3 килограмма. В Ленобласти надой на одну фуражную корову составляет 7384 кг. Средняя урожайность зерновых в Ленинградской области — 36 ц/га.

Данный фрагмент не будет усвоен массовой аудиторией, поскольку редко кто знает, какова урожайность зерновых в Ленобласти, каковы надои молока на одну корову. Цифровой материал такого типа должен получать в тексте хотя бы минимальную интерпретацию: Средняя урожайность зерновых в Ленинградской области — 36 ц/га — превышает средние показатели по стране и Северо-Западному Федеральному округу соответственно на 8,5 и 9 ц/га.

Сокращенные слова

Обучающиеся прежде всего должны знать общие принципы использования сокращённых слов. Без ограничений употребляются только аббревиатуры, значение которых известно практически всем: вуз, ГЭС, МИД, МХАТ, НИИ, ООН, НАТО, ПВО, ЮНЕСКО.

Специальные сокращения из текстов технических, научных не предназначены для живого общения с читателем. Чем на более широкую аудиторию рассчитано издание, тем меньше должно быть сокращенных слов. В других случаях характер использования сокращенных слов определяется спецификой читательской аудитории. Очевидно, что в деловой прессе сокращенные используются более интенсивно, чем в издании, рассчитанном на широкий круг читателей. При этом, однако, в любом случае следует руководствоваться обязательным правилом: в одном издании, и тем более в одном тексте, одно и то же слово всегда следует писать одинаково. Так, если в редакции принято писать млн, а не миллион, то нельзя в одном и том же тексте (и в издании в целом) использовать оба написания.

Особая проблема — аббревиатура в заголовке. Если в основном тексте аббревиатура может быть расшифрована в скобках, то в заголовке это невозможно. Заголовки типа GM оптимизирует производство, ЗТЛ готовится к рывку неуместны в массовом общественно-политическом издании. Если же издание позиционирует себя как деловое, то вполне может быть принято решение о широком использовании аббревиатур в заголовках. Однако при этом, чтобы не ставить читателя в затруднительное положение, вслед за аббревиатурой целесообразно сразу же давать ее расшифровку.

Заголовок: ГЭХ ищет миноритариев. В первом предложении лида: «Газпром энергохолдинг» (ГЭХ) надеется провести в 2016 году IPO 5-10 % акций.

В деловом издании круг аббревиатур, которые в редакции считаются общеизвестными, намного шире, чем круг аббревиатур, считающихся общеизвестными в массовом общественно-политическом издании. Здесь используются аббревиатуры, созданные только для одного текста: По сведениям «Ъ», вчера в центральном штабе (ЦШ) движения ОНФ принято решение о корректировке проблематики… И далее аббревиатура ЦШ употребляется уже как обычное слово: Глава Общественной палаты, сопредседатель ЦШ Александр Бречалов считает, что.

Работа с аббревиатурами требует большой аккуратности. Никогда не следует употреблять аббревиатуру, если автору неизвестно, что она обозначает. В одном деловом издании было опубликовано следующее:

Парламент усилил ЛСР

Ленобласть. Парламент региона возглавил Сергей Бебенин, выходец из ЛСР. Это значительно усилит влияние бизнес-структуры во власти.

Мы видим, что аббревиатура ЛСР, употребленная в заголовке как слово мужского рода, в тексте не расшифровывается, хотя к числу общеизвестных не относится. Неудачна и грамматическая конструкция заголовка: кто кого усилил? Между тем официальное название организации — «Группа ЛСР». ЛСР — это вторичная номинация. Название компании происходит от «ЛенСтройРеконструкция», из чего следует, что слово ЛСР женского рода. Оно так и употребляется в СМИ: ЛСР стала крупнейшим производителем кирпича в Санкт-Петербурге и Ленинградской области.

Использование сокращенных слов в текстах СМИ имеет и этическую сторону: не участники ВОВ, а участники Великой Отечественной войны.

Подобного рода частных коммуникативных задач начинающему медиаспециалисту приходится решать достаточно много: использование специальной лексики; слов и конструкций, написанных на иностранном языке; приёмы номинации лица; особенности введения в текст названия должности; простейшие приёмы выражения авторского «я»; простейшие речевые действия, характерные для новостного текста (констатация факта, сообщение о событии и др.); приёмы диалогизации текста и многое, многое другое. Вся эта коммуникативная проблематика должна быть систематизирована и методически упорядочена. Отработка использования каждого коммуникативного действия должна быть доведена до автоматизма. А теоретический курс функциональной стилистики должен (что было бы и логично) завершать курс речевых дисциплин как курс по-настоящему теоретический и основанный на знании конкретного речевого материала.

Литература

Быкова Е. В. Речевая организация модульного текста. — СПб., 2011.

Гаспаров Б. М. Устная речь как семиотический объект // Семантика номинации и семиотика устной речи: Лингвистическая семантика и семиотика I. Уч. зап. Тарт. гос. ун-та, вып. 442. — Тарту, 1978. — С. 63–112.

Коньков В. И. Речевые технологии в массовой коммуникации. Часть 1: композиционно-речевые формы; ориентация текста на массовую аудиторию; средства выражения авторского «я»; комическое в массовой коммуникации. — СПб., 2015.

Л. П. Крысин (Институт русского языка имени В. В. Виноградова РАН) Стилистический статус ненормативных этнонимов^[2]

В процессе работы над «Толковым словарем русской разговорной речи» (ТСРР), которая ведется в Отделе современного русского языка Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН, возникают те или иные проблемы, связанные с лексикографическим представлением определенных групп лексики. В этой небольшой статье мне хотелось бы обратиться к одной, хотя и частной, лексической группе, которая пока обойдена вниманием отечественных лексикографов.

Это так называемые ненормативные этнонимы — обозначения людей по их принадлежности к тому или иному этносу или той или иной национальной группе:

азеры, азиаты, америкашки, америкосы, армяшка, жид, жидёнок, жидовка, итальяшки, кацап, китаёза, лягушатники, макаронники, негритос, немчура, татарва, узкоглазые, французишка, фрицы (устар.), хачик, хохол, чернота, черные (в середине XX века так называли негров, сейчас — жителей южных республик), чурка, чучмек, япошка.

Как можно убедиться по приведенному ряду этнонимов, среди этой лексики преобладают слова, обозначающие представителей тех этносов, с которыми так или иначе (территориально, политически, идеологически и т. п.) контактировал или контактирует русский народ или какие-либо его социальные слои и группы — власть, политики, военные, бизнесмены и т. п. Обращает на себя внимание отсутствие в этом ряду негативных обозначений для представителей многих других этносов — таких, например, как испанцы, чехи, сербы, все народы, населяющие Южную Америку и Австралию, и др.

Я называю эти этнонимы ненормативными, и это несколько противоречит общепринятому пониманию термина ненормативный: в последнее время он закрепился за обозначением обсценной лексики ^[3]. По моему мнению, такое его употребление несколько суживает буквальный смысл слова ненормативный: этим термином необходимо обозначать всё, что противоречит литературной норме, в том числе и обсценную лексику, но не только ее.

Обратимся к проблеме словарной фиксации приведенных слов: насколько она необходима? На мой взгляд, необходима, поскольку эти слова — часть современного русского словаря, и, кроме того, они весьма употребительны в повседневной речи носителей русского языка — во всяком случае, некоторых социальных групп.

Эти слова имеют в разной степени резкую отрицательную окраску, в которой отражается негативное — пренебрежительное, уничижительное, презрительно-ироническое и т. п. — отношение носителей русского языка к представителям некоторых этносов. Большая часть таких этнонимов не фиксируется современными толковыми словарями. Исключение составляют слова азиаты, жид и однокоренные (ср. толкование слова жид в словаре под редакцией Ушакова: «в устах антисемитов — еврей»), негритос. Между тем ненормативные этнонимы весьма частотны в некодифицированных разновидностях языка — разговорной речи, просторечии, сленге, жаргонах, и поэтому они нуждаются в словарном представлении с экспликацией их семантических, сочетаемостных, стилистических и прагматических свойств.

Значительная часть этих слов получила отражение в «Русском орфографическом словаре» под ред. В. В. Лопатина.

Из толковых словарей эти этнонимы не попадают — а в своем большинстве и не должны попадать — в словари литературного языка (т. е. словари нормативной лексики), но их, естественно, надо описывать в словарях разговорной и просторечной лексики, в словарях сленга и жаргонов. В качестве одного из лексикографических опытов фиксации такого рода слов в толковых словарях можно указать на «Большой толковый словарь разговорной экспрессивной речи» В. В. Химика, вышедший в Петербурге в 2004 году.

Очевидно, что употребление рассматриваемых слов ограничено определенными (иногда, правда, и не вполне определенными) рамками — социального, стилистического и узуального характера. А именно: (1) слова этого типа более или менее употребительны в речевой практике представителей националистически настроенных групп носителей русского языка; (2) они употребляются либо в контекстах, выражающих негативную характеристику — пренебрежение, уничижение, презрение и т. п. — того или иного этноса в целом или конкретных людей, принадлежащих к этому этносу, либо с целью прямого оскорбления представителей соответствующего этноса; (3) использование рассматриваемой лексики характерно для условий неформального речевого общения преимущественно в «своей среде», хотя нередки случаи и публичного употребления негативно окрашенных этнонимов.

В «Толковом словаре русской разговорной речи», над которым сейчас ведется работа в Отделе современного русского языка, ненормативные этнонимы получают такое лексикографическое представление, при котором наибольшее внимание уделяется, во-первых, толкованию слова и текстовым иллюстрациям его употребления, во-вторых, его стилистическим характеристикам, в-третьих, лексическим аналогам, в-четвертых, прагматике — условиям употребления лексемы в речи и социальной характеристике тех носителей языка, которые используют ненормативные этнонимы в своей речевой практике.

Надо сказать несколько слов о характере словарной статьи в ТСРР и о ее структуре. Словарная статья разделена на 11 зон, в каждой из которых содержится определенный вид лингвистически существенной информации о слове. Это: (1) вход в словарную статью — в виде исходной формы описываемого слова; (2) толкование слова и иллюстративные примеры его употребления; (3) зона морфологических признаков; (4) зона синтаксиса; (5) стилистические характеристики; (6) синонимы; (7) антонимы; (8) конверсивы; (9) аналоги; (10) фразеология с данным словом; (11) прагматика — сведения о социальных и ситуативных условиях употребления слова в речи, сведения историко-культурного характера.

Несколько поясняющих слов.

Первое пояснение касается иллюстративного материала, который используется в словарных статьях ТСРР. Материал берется из записей устной речи и из Национального корпуса русского языка. Примеры из письменных текстов как авторских, так и текстов СМИ, — особенно показательны: они свидетельствуют, что рассматриваемые этнонимы употребляются не только в спонтанной повседневной речи (не подверженной, так сказать, социальному или этическому контролю), но и в речи письменной (в диалогах и в авторской речи), в большинстве жанров которой существуют определенные требования к выбору лексических средств.

Второе пояснение — о соотношении толкования и зоны стилистических характеристик. Толкования не содержат компонентов, отражающих негативную семантику. Эти компоненты могли бы иметь вид мнения говорящего по поводу именуемого лица. Однако эти мнения хотя и негативны, но в большинстве случаев расплывчаты, неопределенны. А более определенно эта негативность выражается в стилистической окраске слова, и для ее обозначения используются пометы пренебр., уничиж., презр., груб., бран. (содержание каждой из помет описано во вступительной статье к первому тому ТСРР, но я бы не хотел сейчас и здесь обращаться к этим описаниям). Как видно по приведенным словарным статьям, разные этнонимы могут быть неодинаковыми по силе негативной оценки — от относительно слабого пренебр. (в словарных статьях АЗЕР и АМЕРИКАШКА) до бран., презр. (в словарной статье ЖИД).

Третье пояснение — по поводу зоны прагматики. Как правило, для рассматриваемой лексической группы существенно указать, в какой социальной среде используются ненормативные этнонимы. Однако в некоторых словарных статьях зона прагматики отсутствует — как, например, в словарной статье АМЕРИКАШКИ. По всей видимости, было бы натяжкой утверждать, что это слово (как и синонимичное ему америкосы) используется только или преимущественно в среде националистов. Скорее, более правдоподобно было бы указание на характер контекста — например, можно предполагать, что слово америкашки вполне допустимо в пренебрежительно-шутливых контекстах, не содержащих резко отрицательного отношения к американцам и к Америке.

Примеры словарных статей

ÁЗЕР.

DEF: азербайджанец, пребывающий на территории России. — Серёжа, немедленно убери всех азеров с московских рынков! (Распечатка телефонных звонков московского правительства // Коммерсант-Власть, 1999); У казахов ничего не нашли. У азера обнаружили заначку анаши (Криминальная хроника, 24.07.2003); — Они все Ахмеды. Таджики скромнее, чем азеры. Меньше воруют (В. Токарева. Своя правда); Моему пятилетнему сыну в песочнице, когда он не дал свою формочку маленькому азеру, было сказано этим же соплёй: «Ничего, скоро мы вам всем животы повспарываем!» (Ю. Жуковская. Почему москвичи не любят приезжих? // Комсомольская правда, 13.09.2006).

MORPH: м.; одуш.

STYL: сниж., пренебр.

ANALOG: америкашка, америкос, армяшка, кацап, китаёза, макаронник, немчура, хачик, чёрный, чурка, чучмек, япошка.

PRAGM: слово употребляется преимущественно в речевой практике националистически настроенных носителей русского языка.

АМЕРИКÁШКИ.

DEF: американцы. Для него не было разницы, кто ты — татарин, эстонец, китаец, поэтому он не задумываясь, с неумелым акцентом рассказывал армянские, еврейские анекдоты и первый хохотал, высмеивал америкашек, итальяшек, армяшек, больше же всех от него доставалось русским, и никто его ни в чём не мог заподозрить (Д. Гранин. Зубр); Выступает всё против коммунизма, за православие и америкашек наших тоже травит за то, что Бога забыли (В. Войнович. Москва 2042); — Много ты знаешь, америкашка, — подумал Феликс. — Если ты думаешь, что «вору в законе» будет хуже в российской тюрьме, чем в вашей, ты глубоко ошибаешься (А. Ростовский. Русский синдикат).

MORPH: м.; одуш.; ед. америкашка; употр. преимущ. во мн.

STYL: сниж., пренебр.

SYN: америкосы.

ANALOG: азеры, армяшки, кацапы, китаёзы, макаронники, немчура, хачики, чёрные, чурки, чучмеки, япошки. [Словарная статья составлена М. Я. Гловинской]

ЖИД.

DEF: еврей. — Смотри, жид, — говорил похожий на поворотливого, светлоглазого дикого кота Колька, — смотри, падло, ты мне последние нервы треплешь (В. Гроссман. Жизнь и судьба); — Жид, — сказал он, — жид пархатый! — и придвинулся ко мне. — Я не жид, я еврей, понял? — Жид, — сказал он. — Все евреи — жиды, в чемоданах золото прячут! (Ю. Герт. А ты поплачь, поплачь…); На всё я готов — на разбой и насилье / И бью я жидов и спасаю Россию (В. Высоцкий. Антисемиты); Слово «жид» носилось в воздухе уличных перебранок (Г. Померанц. Догматы полемики и этнический мир).

MORPH: м.; одуш.

SYNT: употр. часто в функции сказуемого или в функции обращения.

STYL: бран., презр.

ANALOG: азер, америкашка, америкос, армяшка, итальяшка, кацап, китаёза, лягушатник, макаронник, негритос, фриц, хачик, хохол, чурка, чучмек, япошка.

PRAGM: в языке XIX — начала ХХ века слова жид, жидовка были нейтральными наименованиями представителей еврейской нации и не являлись бранными (ср. название одного из рассказов А. И. Куприна: «Жидовка»); в качестве бранных слов они стали употребляться в советское время, и этот новый их статус был зафиксирован в «Толковом словаре русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова. Резко негативным, бранным являются эти слова и их производные и в языке начала XXI века. Ср.: Слово «жид» в современном русском языке является национальным оскорблением, так как в качестве официального термина используется слово «еврей» (А. Кучерена. Бал беззакония). Употребление слова жид и его однокоренных (жидёнок, жидовка, жидовня, жидовский) характерно для речевой практики антисемитов.

ЧУРКА^[4].

DEF: коренной житель Средней Азии, пребывающий на территории России. В тех случаях, когда выигрывал Слава, Николай Леонидович обзывал его страшными матерными словами — хотя начинал обычно, вспоминая, что мать партнёра — узбечка, с крика: «Чурка ты!» (И. Кио. Иллюзии без иллюзий); Что происходит в голове у подростков, кричащих «Мочи чурок!»? (Русский репортер, № 3 (181), 2011); — Закрой свой рот, ты, вонючий чучмек, чурка! (Г. Садулаев. Когда проснулись танки); Чтобы публично узбека или азербайджанца обозвать «черножопым» или «чуркой», такого и быть не могло (С. Есин. Маркиз Астольф де Кюстин); Крюк подносил к обмороженному уху азиата дамские часики, уверяя недоверчивую чурку в их безотказном тиканье (И. Бояшов. Танкист, или «Белый тигр»); Таджикская девочка — она чужая, чурка нерусская, а бедные мальчики свои, русские (Форум, 2007)); Новыми врагами стали чужаки, недавние пришельцы на улицы родных городов, плохо говорящие по-русски и ведущие себя не по «понятиям» (т. е. «нашему» своду законов), — «черные», «чурки», «чучмеки», «хачики» и иже с ними (Н. Митрохин. От «Памяти» к скинхедам Лужкова. Идеология русского национализма в 1987–2003 годах // Неприкосновенный запас, 12.09.2003).

MORPH: м. и ж.; одуш.

SYNT: употр. часто в функции сказуемого или в функции обращения.

STYL: сниж., бран., уничиж.

SYN: чучмек.

ANALOG: азер, америкашка, америкос, армяшка, жид, итальяшка, кацап, китаёза, лягушатник, макаронник, негритос, фриц, хачик, хохол, япошка.

PRAGM: употребляется в речевой практике националистически настроенных носителей русского языка.

Наличие в современной русской речи такого рода лексики — не очень приятное обстоятельство: в цивилизованном обществе принято уважительно именовать людей независимо от их национальнойпринадлежности. Однако реалии нашего времени заставляют лингвистов обращаться к изучению и таких разрядов слов, которые содержат отрицательные коннотации и пониженную стилистическую окраску и при этом именуют именно представителей определенных этнических групп.

В. П. Москвин (Волгоградский государственный социально-педагогический университет) Высокий произносительный стиль как система

Если средний и низкий стили представляют собой естественную среду обитания практического языка и подчинены его законам, то высокий живет по совершенно иным правилам; как показало исследование, системообразующими для этого стиля являются две категории, которых не знает язык практический.

1. Идея эстетически прекрасного: давно замечено, что высокий стиль требует «самых красивых слов» (Ciceronis 1828: 265). На категорию прекрасного ориентирована эстетическая (декоративная, поэтическая) функция языка, связанная с выражением «эмоции восторга и любования», со способностью речи «привлекать нас своею красотою» (Томашевский 1996: 64, 100). Приемами возвышения стиля следует признать использование номинативных единиц, содержание и, в частности, внутренняя форма которых связаны со сферой эстетически прекрасного, ср. нейтр. прозрачные, сверкающие (фонтаны) и поэт. алмазные, нейтр. зеленая (трава) и поэт. изумрудная, нейтр. синее (небо) и поэт. бирюзовое: все приведенные метафоры декоративны, поскольку основаны на сравнении с тематической группой «Драгоценные камни». Наоборот, снижают стиль те переносы, которые переводят понятия в сферу эстетически безобразного, ср. впустую и прост. коту под хвост.

Как видим, с идеей прекрасного несовместимы бытовые, натуралистические, физиологические ассоциации; следовательно, возвышают стиль те приемы переименования, которые приподнимают понятия над бытовой реальностью, эстетически рафинируют, освобождают их от указанных ассоциаций:

1.1. Ксенизация [греч. ξενίζειν ‘очуждать’] — замена выразительных средств родного языка иноязычными эквивалентами. Еще Аристотель указал на то, что такие замены возвышают стиль, «ибо иностранные вещи в восхищение людей приводят, а то, что порождает восхищение, приятно» (Aristoteles 1648: 192). Возвышению стиля способствует замены заимствованиями из культурно престижных языков, в частности, церковнославянского, который по своей функции был «языком особым, торжественным, языком церковной службы» (Панов 1990: 298), ср. нейтр. лежать в постели и высок. возлежать на ложе.

1.2. Архаизация — замена нейтральной номинации ее устарелым эквивалентом: так, когда мы говорим уста, возникает «поэтический образ, исключающий натурализм и несопоставимый с “физиологическим” представлением о губах как продолжении слизистой оболочки рта» (Сапаров 1982: 87).

Использование декоративных переносов, ксенизации, архаизации, авторских неологизмов (глосс) лежит в основе стиля, который в греческой традиции именовался кенологией [греч. καινολογία ‘странноречие’]: «Как мечты — сюрпризерки Над качалкой грезерки Истомленно лунятся: то — Верлен, то — Прю- дом!» (И. Северянин. Качалка грезерки). Эта номинативная техника возвышает предмет, «отдаляя речь от плебейского языка» (Ernesti 1795: 165).

Как несовместимую с идеей прекрасного следует трактовать категорию комического, которую традиционно относят к сфере эстетически безобразного. Согласно теории неконгруэнтности комическое представляет собой «картину несовместимых частей, объединенных в единый комплекс» (Beattie 1779: 318). В рамках данной теории вполне объяснимы тактики нарочитого нарушения правила уместности: а) высокий стиль несовместим со сниженной темой, что приводит к эффекту высокого бурлеска; б) низкий стиль несовместим с высокой темой, что приводит к эффекту низкого бурлеска.

2. Категория величественного. Ещё И. Кант (Кант 1966: 271, 253) связал идею высокого с двумя типами количественной оценки: а) градуальной: «Возвышенное приписывается силе», т. е. «буре, грозе, землетрясению и т. п.»; б) параметрической: «Возвышенным мы называем то, что безусловно велико». Давно замечено, что ширина, длина предметов, их высота и глубина, т. е. «всякая громадность создает впечатление величественности» (Burke 1792: 107), что величественный стиль («der grosse Stil») связан «с формой, массой и масштабами предметов» (Fernow 1806: 40). Думается, что в сферу действия количественной оценки как основы категории величественного следует включить понятие пространности / краткости речи. Правило, сформулированное Деметрием Фалерским, гласит: «Речь о предметах величественных требует удлинения колонов», краткие же колоны применимы «к каким-либо мелким предметам»; если разбить длинный период на ряд коротких фраз, то «множество пауз ['ανάπαυλα ‘пауза’, букв. ‘отдых’. — В. М.] появится, но величественность слога исчезнет» (Δημητρίου 1743: 7, 41). Возвышает речь, в сочетании с замедленным произношением, удлинение колонов в периоде, снижает — их сокращение, особенно в сочетании с ускорением темпа речи, ибо «чрез краткость [колонов] быстрота речи возникает» (Μαξίμου 1833: 523). Пространности, а следовательно, и возвышению речи способствуют различные виды амплификации [лат. amplificatio ‘увеличение’], состоящей: а) в распространении фразы посредством второстепенных членов, б) в повторе языковой единицы, в) в нагнетании однородных по содержанию или форме единиц. Еще Дионисий Лонгин увязывал высокий стиль с фигурами пространной речи: «Сильнее всего и прежде всего суть высокого стиля в амплификации ‹проявляется›, а равно в движеньях души возвышенных, кои, так скажу, захватывают аудиторию» (Dionysii 1694: 95).

Итак, в основе высокого стиля лежат категории прекрасного и величественного; следовательно, возвышению стиля способствуют прежде всего те приемы, которые: а) могут переводить понятия в сферу эстетически прекрасного и величественного; б) придают речи пространность. Рассмотрим с этой точки зрения высокий произносительный стиль. Его приметы задаются в научной литературе списком^[5], однако, как показал анализ, эти приметы образуют систему, органично встроенную в представленный выше механизм возвышения стиля. Существует два способа возвысить стиль за счет произношения.

1. Замедление темпа речи, что усиливает впечатление ее пространности, а значит, способствует возвышению стиля: считается, что «чем полнее по времени и сильнее долгие слоги, тем торжественнее речь» (Quintilianus 1854: 138; cf. Δημητρίου 1743: 35; Aristoteles 1780: 165). Удлинение звука [греч. διαστολή, лат. prolongatio] как прием замедления темпа речи характерно для «речитативного», «высокого стиля», в частности, для «ораторского» и «церковного» стилей произношения; ускорение же уместно для «общепринятого бытового (stylus communis)», а также «комического», или «театрального стиля» (Bernhard 1973: 77, 35). Принято выделять два типа удлинения звуков: геминацию и эктасис. Геминация [лат. geminatio ‘удвоение’] представляет собой удлинение согласного. Удлинение смычных согласных, которые «тянуться» не могут, происходит за счет внутрисловной паузы, т. е. «“паузы” во время смычки», разделяющей имплозию и эксплозию (Зиндер 1979: 125; Аванесов 1972: 128): «Только зима, да метель эта [^бб’]елая Напоминают сегодня о них» (А. А. Пугачев [?]. «Белой акации гроздья душистые…» в исполнении Л. Сенчиной). Эктасис [греч. έκτασις, ‘удлинение’] состоит в удлинении гласного звука: «Останов[и: ]сь, прем[у: ]дрый, как Эд[и: ]п, Пред Сф[и: ]нксом с др[е: ]внею заг[а: ]дкой!» (А. Блок. «Скифы» в исполнении В. И. Качалова).

Удлинение звука известно и как прием эмфатического подчеркивания. Первоначально под эмфазой [греч. έμφασις ‘подразумевание’] было принято понимать намек, т. е. случай, когда «более оставляют догадке, чем в речь вкладывают. Достичь сего можно чрез двусмысленность и недоговоренность» (Ciceronis 1828: 396–397). Речь непрямая воспринимается как эмоционально усиленная, отсюда осмысление эмфазы как «бурности и неистовства», «когда повествуют о вещах ужасных», используя «указующие слова» и «риторические вопросы» (Αριστείδου 1836: 751–752). В таком понимании эмфаза близка к экзусцитации [лат. exuscitatio ‹ exuscito ‘пробуждаю’] — риторической тактике, состоящей в воздействии на аудиторию неистовым проявлением эмоций. В более узком смысле под эмфазой понимается эмоциональное выделение коммуникативно значимого элемента высказывания с помощью средств вокалики, прежде всего удлинения звука. На эмфазе в таком понимании основано эмфатическое чтение — техника высокого произносительного стиля, состоящая в эмоциональном подчеркивании всех слов, составляющих смысловой каркас текста: «Нас не нужно жале[^тс’:], ведь и мы никого б не жалел[и: ]. Мы пред нашим ко[м: ]бато[м: ], как пред [γ:]осподо[м: ] Бого[м: ], чист[ы: ]» (С. Гудзенко. «Мое поколение» в исполнении В. Высоцкого).

Считается, что удлинение гласных характерно для стихотворной речи (Златоустова 1981: 72). Это наблюдение относится в большей степени к высокому, торжественному стилю и лирике, в меньшей — к сатирическим стихам, игровой и сниженно-бытовой стихотворной речи, ср.: «Раз, два, три, четыре, пять, Вышел зайчик погулять» (Ф. Б. Миллер. Раз, два, три, четыре, пять…). Ритмичность данного текста позволяет использовать его в качестве считалки; если же этот детский стишок исполнить в торжественном, замедленно-речитативном стиле, получим яркий эффект высокого бурлеска:

Если же текст, исполнение которого требует высокого произносительного стиля, декламировать без применения геминации и эктасиса, возникает либо эффект низкого бурлеска (при нарочитом характере такого чтения), либо срыв в прозу, или батос (при невладении соответствующими навыками, т. е. дефектности стилевых умений исполнителя). Чтобы убедиться в распространённости данной речевой ошибки, достаточно, к примеру, сопоставить исполнение стихотворения А. Блока «Девушка пела в церковном хоре» (см.: e. g.: https://my-hit.me): а) Виктором Татарским (известным журналистом, автором и ведущим радиопрограммы «Встреча с песней»); б) некоторыми молодыми исполнителями (так, актриса Евг. Майорова произносит этот текст скороговоркой^[6]). Способен ли современный теле- или радиоведущий, диктор, журналист сказать так, как умел Юрий Левитан? как говорит Виктор Татарский? И как прочтет это стихотворение Андрей Малахов? Ольга Скабеева?

2. Ксенизация. Данная тактика оказала влияние не только на лексику, но и на отдельные произносительные особенности высокого стиля. Наиболее заметным источником таких особенностей стал церковнославянский язык. В 1755 году М. В. Ломоносов (Ломоносов 1952: 430) пишет, что буква г может произноситься «как у иностранных h. Сие произношение осталось от славенского языка», ср.: «И русский в шумной глубине Уже плывет и пенит волны, Уже противных скал достиг, Уже хватается за них…» (А. С. Пушкин. Кавказский пленник). Поскольку славянизмы (например, дости[х]) использовались преимущественно в высоком стиле, фрикативный [у] не только стал приметой этого стиля, но даже, судя по рифмам XVIII — нач. XIX вв., распространился в книжной речи на произношение слов, по своему происхождению не связанных с церковнославянским языком: «Или музыкой и певцами, Органом и волынкой вдруг Или кулачными бойцами И пляской веселю мой дух» (Г. Р. Державин. Фелица). Отличительной чертой церковнославянского вокализма является отсутствие качественной редукции безударных гласных: словеса [словэса], т. е. «оканье» и «эканье», которые возникли в книжном (церковном) произношении в XI–XII вв. «в процессе адаптации церковнославянского языка на русской почве», т. е. «приспособления его к восточнославянским диалектным условиям», что было «непосредственно связано с практикой богослужения», которая должна была соответствовать «требованию единообразия», в том числе и в сфере произношения (Успенский 1997: 143). Фрикативный [у] и безударное [о] как приметы высокого стиля ушли из употребления, скорее всего в результате столкновения с культурно непрестижными диалектно-просторечным [у] и диалектным «оканьем», и в настоящее время являются орфоэпическими архаизмами. «Эканье» же, не будучи отягощено паразитарными ассоциациями указанного типа, сохранилось и до сих пор фиксируется специалистами (Панов 1968а: 112; Панов 2004: 118; Касаткин 2006: 181 и др.) как заметная черта высокого стиля: [в’э^иду], [м’э^иста].

Рассмотрим один фонетический закон русского языка, также испытавший на себе иноязычное, в частности церковнославянское влияние. Согласно этому закону, ударный гласный [э] в позиции между мягким и твердым согласными заменяется ударным гласным [о]. Поскольку в церковнославянском языке «закон о переходе е в о не был известен», большинство церковнославянизмов сохраняет ударное [э] в позиции между мягким и твердым согласным; вместе с тем нельзя не отметить «неуклонно идущий процесс “обрусения” соответствующих слов путем трансформации их произношения с е на о», ср. безнадежный и безнадёжный (Обнорский 1960: 218, 219). Д. Н. Ушаков (Ушаков 1995: 159) отмечает, что переход [э] в [о] происходит «под влиянием просторечия», ср. современный и неправ. современный. Такое «ё» считалось низким, простонародным, поэтому уже в XVIII в. «образованные люди… старались вообще не произносить е за ё при чтении, т. е. старались читать, как пишется: идет, а не идёт» (Ушаков 1995: 159). Благодаря «буквенному прочтению» фонетический славянизм [э] на месте [о] распространился на русскую лексику и, ввиду высокого статуса церковнославянского языка, стал признаком «высокого произношения» (Винокур 1959: 447), ср.: «Чугун кагульский, ты священ Для русского, для друга славы — Ты средь торжественных знамен Упал горящий и кровавый» (А. С. Пушкин. Чугун кагульский, ты священ.).

Выше было отмечено, что для церковнославянского языка характерно книжное, «побуквенное произношение» (Успенский 1997: 159). Как кажется, именно в этой перспективе можно рассматривать не только безударное [о], безударное [э] и сохранение ударного гласного [э] в позиции между мягким и твердым согласными, но и следующие три приметы торжественной речи:

1. Ограничения на звуковой эллипсис, который в нейтральном и сниженном стилях используется, в частности, для устранения либо упрощения консонантных скоплений, ср. разг. народу бе[зн]а и высок. на краю бе[здн]ы, нейтр. со[н]це и высок. со[лн]це: «Вот лозунг мой / и с[о: ^лн]ца!» (В. Маяковский. «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» в исполнении автора). Ускоренный темп речи, «общая скомканность произношения, «проглатывание» отдельных слогов и звуков» (Якубинский 1919: 37), т. е. нечеткость произношения и активный звуковой эллипсис (в частности, апокопирование, ср. Санкт-Петербург и разг. Питер, университет и жарг. универ), уместны в сниженном дискурсе, более подверженном влиянию закона речевой экономии, а значит, и более прагматичном.

2. Отсутствие ассимилятивного смягчения согласных «в словах высокого (или книжного) стиля»: во[зв’]сличить, благоде[нств’]ие (Панов 1968а: 113).

3. Удлинение при озвучивании двойных согласных, ср. произношение слова Россия: 1) в эмоционально нейтральной речи, например, в названии известного текста: «Александр Сергеевич Пушкин. Клеветникам Ро[с’]ии» (А. С. Пушкин. «Клеветникам России» в исполнении В. Золотухина); 2) в эмоционально отмеченной речи: а) в высоком, речитативном стиле: «Зачем анафемой грозите вы Ро[с’:]ии?» (Там же); б) при эмфазе: «Откуда начинается Ро[с’:]ия? С Курил? С Камчатки? Или с Командор?» (В. Боков. «Откуда начинается Россия» в исполнении автора).

Гораздо меньшее влияние на высокий произносительный стиль оказали современные европейские языки. Так, в некоторых заимствованиях из этих языков, в отличие от русского не знающих качественной редукции безударных гласных, сохраняется безударное [о], используемое «в торжественной, приподнятой речи» (Горбачевич 1978: 142): с[о]нет, п[о]эт, н[о]ктюрн. В заимствованиях из этих же языков, в отличие от русского не знающих противопоставления твердых и мягких согласных, «в высоком стиле могут не смягчаться согласные перед [э]»: со[нэ] т (Панов 2004: 118). Как примета высокого стиля указывается и среднее («европейское») [l] в отдельных словах типа кабриолет и [l]ендлорд (Панов 2004: 118). Думается, что и эффективность, и сама языковая реальность каждой из указанных трех примет прямо пропорциональна сфере ее действия, т. е. числу охватываемых ею слов; в этом плане наиболее уязвима третья примета. Черты высокого произношения, восходящие к современным европейским языкам, лишены культурно значимых опор, каковой для орфоэпических славянизмов является практика богослужения, а потому менее устойчивы.

Проведённое исследование позволяет прийти к следующим выводам:

1. Системообразующими для высокого стиля целесообразно считать две эстетических категории: категорию величественного и категорию прекрасного.

1.1. Категория величественного связана с количественной оценкой, т. е. силой явлений, размерами предметов; в сферу действия такой оценки целесообразно включить категорию пространности / краткости речи.

1.2. С идеей прекрасного несовместимы бытовые, натуралистические, физиологические ассоциации; следовательно, возвышают стиль приемы (в частности, ксенизация и архаизация), которые приподнимают понятия над бытовой реальностью, эстетически рафинируют, очищают их от таких ассоциаций.

2. Приметы высокого произносительного стиля образуют систему, органично встроенную в представленный механизм возвышения стиля. Существует два способа возвысить стиль за счет произношения: 1) замедление темпа речи посредством геминации, эктасиса, техники эмфатического чтения; 2) ксенизация произношения, а именно: а) сохранение произносительных особенностей языка-донора в заимствованиях из культурно престижных языков; б) перенесение таких особенностей на произношение автохтонной лексики.

2.1. Основным источником ксенизированного произношения выступил церковнославянский язык. Поскольку славянизмы активно использовались в высоком стиле, а сам церковнославянский был «языком особым, торжественным, языком церковной службы» (М. В. Панов), приметами данного стиля стали и характерные для этого языка произносительные особенности: а) фрикативный [у]: Бо[х]; б) безударное [о], т. е. «оканье»: словеса [словэса]; в) безударное [э], т. е. «эканье»: словеса [словэса];

г) сохранение ударного [э] в позиции между мягким и твердым согласными, ср. нейтр. безнадёжный и устар. поэт. безнадежный;

д) ограничения на звуковой эллипсис: на краю бе[здн]ы; е) отсутствие ассимилятивного смягчения согласных: во[зв’]еличить; ж) удлинение при озвучивании двойных согласных: Ро[с’:]ия.

Фрикативный [у] и безударное [о] ушли из литературного употребления в результате столкновения с культурно непрестижными диалектно-просторечным [у] и диалектным «оканьем», а потому в настоящее время являются орфоэпическими архаизмами, остальные же приметы, не будучи отягощены паразитарными ассоциациями указанного типа, сохранились.

Для церковнославянского языка характерно книжное, «побуквенное произношение», что было «связано с практикой богослужения», которая в условиях диалектного разнообразия национального языка должна была соответствовать «требованию единообразия», в том числе и в сфере произношения (Б. А. Успенский). В этой перспективе следует рассматривать причины появления в высоком произносительном стиле таких его примет, как (б, в, г, д, е, ж).

2.2. Источниками ксенизированного произношения выступают и современные европейские языки. Приметы высокого произношения, восходящие к данным языкам, менее устойчивы, поскольку лишены культурно значимых опор, каковой для орфоэпических славянизмов является практика богослужения.

3. Для устной публичной речи современных носителей русского языка характерна дефектность стилевой парадигмы, в частности незнание приёмов высокого произносительного стиля. Целесообразной в этой связи представляется подготовка системы специальных упражнений, направленных на развитие необходимых навыков и умений в этой далеко не простой сфере.

Литература

Аванесов Р. И. Русское литературное произношение. — М., 1972 [1950].

Вещикова И. А. Высокий стиль в современной орфоэпической реальности // Стилистика как речеведение. — М., 2013. — С. 162–168.

Винокур Г. О. О славянизмах в современном русском литературном языке // Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку. — М., 1959. — С. 443–459.

Горбачевич К. С. Нормы современного русского литературного языка. — М., 1978.

Зиндер Л. Р. Общая фонетика. — М., 1979.

Златоустова Л. В. Фонетические единицы русской речи, — М., 1 991.

Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Сочинения. Т. 5. — М., 1966 [1790]. — С. 249–288.

Касаткин Л. Л. Современный русский язык. Фонетика. — М., 2200.

Касаткин Л. Л., Чой М. Ч. Долгота / краткость согласного на месте сочетаний двух согласных букв в современном русском литературном языке. — М., 1999.

Ломоносов М. В. Российская грамматика // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. — М. — Л., 1952. Т. VII. — С. 389–578.

Обнорский С. П. Переход е в о в современном русском языке // Обнорский С. П. Избранные работы по русскому языку. — М., 1960. — С. 215–234.

Панов М. В. О стилях произношения (в связи с общими проблемами стилистики) // Панов М. В. Труды по общему языкознанию и русскому языку. Т. 1. — М., 2004. — С. 103–137.

Панов М. В. История русского литературного произношения XVII–XX вв. — М., 1990.

Панов М. В. Уменьшение средней информации гласных // Русский язык и советское общество (социолого-лингвистическое исследование). Кн. 4. Фонетика современного русского литературного языка. Народные говоры. — М., 1968. — С. 22–30.

Панов М. В. Стилистические изменения в фонетике // Русский язык и советское общество (социолого-лингвистическое исследование). Кн. 4. Фонетика современного русского литературного языка. Народные говоры. — М., 1968а. — С. 108–116.

Сапаров М. А. Словесный образ и зримое изображение (живопись — фотография — слово) // Литература и живопись. — Л., 1982. — С. 66–92.

Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. — М., 1996.

Успенский Б. А. Русское книжное произношение XI–XII вв. и его связь с южнославянской традицией (Чтение еров) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. III. — М., 1997. — С. 143–208.

Ушаков Д. Н. Русская орфоэпия и ее задачи. О правильном произношении // Ушаков Д. Н. Русский язык. — М., 1995. — С. 155–177.

Якубинский Л. П. О звуках стихотворного языка // Поэтика. — Петроград, 1919. — С. 37–49.

Αριστείδου Τεχνών ρητορικών // Rhetores graeci. Vol. IX. — Stuttgartiae& Tubingae, 1836. — P. 713–813.

Aristoteles. De Arte Poetica liber. Graece et Latine. — Lipsiae, 1780.

Aristoteles. De Arte Rhetorica libri tres. Graece et Latine. — Helmaestadi, 1648.

Beattie J. Essays: on poetry and music, as they affect the mind: on laughter, and ludicrous composition; on the usefulness of classical learning. — Edinburgh, 1779.

Bernhard Ch. The treatises of Ch. Bernhard // The music forum. Vol. 3. — New York, 1973. — P. 1–196.

Burke E. A philosophical enquiry into the origin of our ideas of the sublime and beautiful. — Basil, 1792.

Ciceronis, ut ferunt, Rhetoricorum ad Herennium libri quattuor. — Lipsiae, 1828.

Δημητρίου Φαληρέως Περί ρμηνείας. — Glasguae, 1743.

Dionysii Longini De sublimitate. — Trajectum ad Rhenum, 1694.

Ernesti J. Ch. Lexicon technologiae Graecorum rhetoricae. — Lipsiae, 1795.

Fernow C. L. Römische studien (Th. II). — Zürich, 1806.

Μαξίμου του Πλανούδη Προλεγόμενα της ρητορικης // [Rhetores graeci. Vol. V. — Stuttgartiae et al., 1833. — P. 212–576.

[Quintilianus]. M. Fabii Quintiliani institutionis oratoriae. Libri duodecim. Ad fidem codicum manu scriptorum recensuit Eduardus Bonnell (Vol. II). — Lipsiae, 1854.

А. В. Николаева (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Интернет-язык: феномен гипертекста

Самое важное, что случилось за последние десятилетия в области коммуникации, — это появление Интернета, который представляет собой Глобальную, или Всемирную, единую информационную и коммуникативную систему. По данным Фонда общественного мнения, аудитория Интернета в России в 2015 году составила 76 миллионов человек. Являясь открытым коммуникативным пространством, Интернет оказывает огромное влияние на все сферы жизни общества.

Новое коммуникативное пространство, возникшее на базе Интернета, огромно и неоднородно и позволяет пользователям Интернета стать участниками разных типов дискурса.

Кроме информационной и коммуникативной функций, Интернет выполняет развлекательную функцию, предлагая пользователям веб-сайты, на которых можно найти различные игры, музыкальные файлы, художественную литературу.

Общение в Интернете происходит в границах блогов, форумов, дискуссий на самых разных сайтах. Интернет-общение включено практически во все сферы нашей жизни, личную, общественную. Даже средние школы сейчас перешли на интернет-оповещение родителей, ведут электронные журналы и т. п.

Мы можем разделить коммуникативное пространство Интернета, условно говоря, на официально-деловое и неофициальное. В границах «официального» пространства оказываются сайты и порталы социальных институтов, в поле «неофициального» попадает любое неформальное общение. Именно последнее нас и интересует, так как официально-деловое общение в Интернете мало чем отличается от делового общения и стилистики официальных документов в целом.

Ученые ведут нескончаемые споры о типологии сетевых жанров. Возникают дискуссии даже об объеме текста. Например, можно ли считать комментарии своеобразным продолжением авторского текста? Ведь именно в комментариях даются важные авторские пояснения, разворачивается читательская дискуссия по теме. Многие читатели выбирают материал, ориентируясь на то, насколько активная дискуссия развернулась в комментариях. Чем больше откликов, тем лучше, по мнению читателя.

Интересно и то, что подавляющее количество текстов в виртуальном пространстве являются информационными, событийными, т. е. вполне могут быть отнесены к СМИ.

Особенно это относится к текстам, размещенным в блогах.

Блог (от Web Log — электронный журнал событий) — электронный дневник. В нем представлены личные тексты автора, но в этих текстах содержится призыв к читательской аудитории отозваться и написать, что они думают по поводу обозначенной в тексте проблемы.

Блог несколько напоминает традиционную колонку обозревателя в печатных СМИ, но у блогера большая свобода в выборе темы, способах оформления материала.

Поводом к написанию текста в блоге может быть любое событие — факт жизни автора или общезначимое событие. Блоготекст так же, как традиционный текст, рассчитан на публичное прочтение.

И нередко бывает так, что обыденный случай из жизни блогера становится поводом для публичных дискуссий на самых разных площадках. Так, например, на площадке Живого Журнала блогер pushba 10 октября 2015 года выложила историю о том, как она с родственниками не может поделить квартиру свекрови. В тему пришли многочисленные комментаторы. На следующий день этой истории была посвящена уже целая передача на радио «Маяк», а вечером того же дня эпизод рассматривался уже на ТВ, канал ОТР.

Блого-журналистика, т. е. оповещение, информирование от имени частного лица, становится все более популярной.

Заметим, что существует прямая зависимость текста от той площадки, на которой он базируется. В настоящее время самые популярные площадки Рунета (русскоязычной части Интернета) — это Твиттер, В Контакте, Фейсбук, Живой Журнал, Инстаграм (социальная сеть в фотографиях).

Виртуальный текст, без всякого сомнения, можно отнести к средствам массовой коммуникации, так как в процесс общения всегда вовлекается большая аудитория. Это происходит и в том случае, когда текст помещен в рамки личного блога. Мы с вами прекрасно видим, сколько популярных журналистов пришло к нам, например, из ЖЖ: Варламов, tema, drugoi.

Законодательная база РФ подтвердила тезис о том, что блого-тексты — это журналистика, приняв закон о блогерах.

С 1 августа 2014 года в РФ вступил в силу так называемый закон о блогерах — поправка в законе «Об информации, информационных технологиях и защите информации». Закон дал определение слову блогер. Это владелец сайта и/или страницы сайта, на которых размещается общедоступная информация, которые просматривают более 3 тысяч пользователей всемирной паутины в сутки.

Агентство «ИТАР-ТАСС» распространило информацию о том, что Роскомнадзор сформировал отдельный департамент, в обязанности которого будет входить проверка блогов. А также запустил сайт, в котором блогеры могут сами вносить свои страницы в специальный реестр, однако и сам Роскомнадзор может это осуществлять.

Блогеры наравне с журналистами несут ответственность за информацию, которую они публикуют. Нельзя, например, размещать информацию экстремистского характера или призывать к вандализму. Необходимо также указывать возрастные ограничения и выполнять правила предвыборной агитации. За нарушение закона предусмотрен штраф: до 30 тысяч рублей для физических лиц и до 300 тысяч — для юридических.

В связи с такими нововведениями блогеры, возможно, получат новые права. К примеру, больше доступа к информации, как предполагает в интервью «Российской газете» замначальника отдела ФГУП «Главный радиочастотный центр» (ГРЧЦ) Алексей Жмаев. «Не исключено, что появится больше возможности размещать рекламу на возмездной основе», — говорит он.

«Я не вижу ни одной причины регистрировать свой блог в реестре, — заявил автор популярного блога в ЖЖ Антон Носик. — Я имею полное право высказывать свое мнение во всемирной паутине согласно статье 29 действующей конституции Российской Федерации. Сервера моего ЖЖ расположены в США, и все отношения с компанией LiveJournal Inc (Живой Журнал) регулируются калифорнийскими законами, а законы РФ там не распространяются».

По мнению Носика, Роскомнадзор не пояснил, как будет применяться закон за рубежом, а между тем большинство блогеров публикуются именно на зарубежных серверах. И еще спорный момент: ни в России, ни за её пределами общепризнанной методики учета посетителей блогов на коллективной платформе пока не разработано. Конечно, можно установить специальный счетчик, однако закон пока не обязывает делать это, да и операторы не имеют права разглашать эту конфиденциальную информацию.

Многие другие популярные интернет-деятели тоже довольно скептически отнеслись к этому закону, заявляя, что у Роскомндзора просто физически нет никаких ресурсов для контроля всех блогов, и это дает возможность предположить, что закон могут применять избирательно.

Таким образом, уже даже в нашем законодательстве зафиксирован тот факт, что блого-журналистика существует и что с ней надо считаться.

Именно в Рунете (русскоязычном сегменте Интернета) сейчас во всей полноте отражается наш с вами язык, во всех его переменных и константах. Интернет-язык влияет на все виды текстов в таких направлениях:

• Усиление диалогичности (форумы, чаты, интернет-конференции — это понятно, но также любые тексты в интернет-пространстве приращиваются комментариями, на которые автор, как правило, отвечает).

• Развитие так называемой разговорной письменной речи (сокращения, простые предложения, экспрессивная лексика, непринужденность).

• Рост экспрессем и эмоционально окрашенной лексики в текстах.

• Огрубление речи, постоянное формирование «облика врага».

Интернет меняет наши представления о классическом тексте, он изменил мир и, вне всякого сомнения, каждый день меняет нас самих. В свое время книгопечатание обогатило словарный запас языка и способствовало фиксации норм письменной речи. Теперь Интернет не только дарит нам немало новых слов, но и способствует размыванию нормы.

Интернет помогает снять пространственные ограничения и передавать информацию по всему миру. Никакая информация без следа не исчезает в виртуальном пространстве, т. е. снимаются и временные границы.

Любой человек может поставить свой текст в открытом доступе. Таким образом происходит социализация и консолидация как отдельных индивидов, так и групп и сообществ в целом.

Огромна роль языка как одного из главных инструментов создания сообщения. И важно быть в курсе этих изменений, потому что некоторые лингвисты уже говорят о возникновении особого сетевого языка. В Интернете мы видим огромное количество неологизмов, заимствований, графических средств выражения эмоций.

Сокращается дистанция между автором и читателем.

Поэтому можем говорить о возникновении нового виртуального текста. В этом тексте:

• открытое авторское «я»;

• использование формально письменного, но концептуально устного вида речи;

• смешение признаков коммуникации и публикации;

• компенсация эмоциональной недостаточности за счет графических приемов использования разного рода экспрессем;

• совмещение признаков монолога, диалога и полилога;

• возможная анонимность;

• разные социальные роли одного автора;

• отсутствие цензуры;

• карнавально-игровой стиль изложения;

• ориентация на диалогичность.

Текст в Интернете обычно начинается уже с тематической номинации сайта (ЗОДЧИЙ. ру — информация о строительстве домов и ремонте квартир), названия сообществ (Сородичи — собрание мемуарных текстов на площадке ЖЖ).

Кроме того, каждый участник виртуальной коммуникации является создателем не только своего текста, но и со своего образа — ника. Ники могут быть очень разными, но они, как правило, созданы для привлечения внимания.

1. Игровые ники, в основе которых стилистически окрашенная лексика:

Жмурик, Чел.

2. Прецедентные имена:

Мерлин, Фидель Кастро.

3. Ники, в которых обозначена мировоззренческая позиция автора:

Буддист, Агностик.

4. Профессиональная соотнесенность:

Проститутка Кэт, Студент.

Также средством самопрезентации автора является аватара (аватарка), представляющая собой небольшую картинку, помещенную над ником.

Ник — аватара — название блога — эти надтекстовые образования, конечно, оказывают влияние на любой текст в рамках данного блога и, с другой стороны, являются множественной обращенностью к читателю.

До знакомства с самим текстом читатель уже может сообразить, нужна ли ему информация от «проститутки Кэт» и хочет ли он узнавать что-либо о чужих «Сородичах».

Четко очерченная адресность — сильная позиция интернет-общения.

Целью общения в Интернете нередко бывает не желание высказаться или пообщаться, а желание выплеснуть эмоции. Такая функционально обусловленная потребность языка Интернета в передаче эмоций нашла выход в использовании графических средств.

• Широко распространена графическая передача звуков и слогов цифрами:

Vare4ka mi3ch, Onli4;

Пиктограммы (эмотиконы, смайлики), часть которых стала общеупотребительной:

:) — улыбка;

:(— грусть, сожаление о чем-то;

о_О — крайняя степень удивления.

Интернет-речь характеризуется:

1. Традиционной для современных языков тенденцией к аббревиации:

• аббревиатуры: кмк (как мне кажется), имхо (in my humble opinion),

• сокращение слов: чел (человек), щас (сейчас);

2. Использованием молодежного жаргона (кинуть, оттянуться, бросить кости);

3. Употреблением иноязычной лексики: френды, респек, пис (мир) всем, загуглить, сабжануть. Как мы видим, заимствования активно осваиваются, создаются новые формы от заимствованного слова путём префиксации и суффиксации.

Есть свой пласт специальной компьютерной фразеологии: кинуть на мыло, писать в личку. Активно используются также общеупотребительные фразеологизмы и прецеденты.

В Интернете появляется много новых, эмоционально заряженных слов. Вот некоторые из них:

— Колорады — лица, носящие гвардейскую (георгиевскую) ленточку в качестве идентификации. Авторство принадлежит украинским националистам.

— Колорадская лента — современное название гвардейской (георгиевской) ленточки в Западной и Центральной Украине.

— Полосатые насекомые, насекомые.

Отрицательная коннотация. В последние дни фиксируется изменение на положительную в определенных кругах: Я — колорад!

— Майдауны, майдуны, майданутые (слово фиксируется с 2005 года, но сейчас частотность использования значительно возросла).

Майдауны — приверженцы Евромайдана, с пеной у рта отстаивающие единственно правильные европейские ценности, к которым стремится Украина

— Титушки — проплаченные януковичские (ранее) и путинские (сейчас) провокаторы, устраивающие провокации в среде героев Майдана или приравненных к ним лиц.

— Правосеки (часто в паре с гомосеки) — члены «Правого сектора», ловят титушек и противостоят колорадам.

— Ленинопад — массовое свержение статуй В. И. Ленина на Украине.

— Киселёв-ТВ, киселёвщина — российская пропаганда.

Немало и новых прецедентов активно используется в интернет-языке:

— Унитаз золотой, золотой батон Януковича — обозначение размера хищений государственной собственности;

— Небесная Сотня — павшие герои Майдана, расстрелянные беркутятами;

— Беркутята — бойцы спецподразделения «Беркут»;

— Хто не скаче, той москаль! — один из главнейших методов и лозунгов Евромайдана, позволяющий быстро идентифицировать настоящих патриотов Соборной Державы и эффективно отделить их от титушек и колорадов;

— Вежливые люди, они же зелёные человечки — воины неизвестной принадлежности в инопланетной экипировке, которые никому не хамят и всем улыбаются;

— Крымчанка, дочь офицера;

— Йолка, или йолка Тимошенко — стоявший на Майдане остов новогодней ёлки, который был обклеен различными патриотическими плакатами;

— Печеньки Госдепа, они же Печеньки Нуланд — кондитерские изделия, которые раздавала протестующим из корзинки на Майдане заместитель госсекретаря США по Евразии и Восточной Европе Виктория Нуланд.

Также актуализируются многие слова и выражения, давно вышедшие из употребления.

— Бандеровцы — приверженцы идеологии Стефана Бандеры, которые стоят за Соборную Державу.

— Хунта — нелегитимная власть в Киеве, пришедшая к рычагам управления страной вооружённым путём, свергнув законного президента Януковича. Ранее слово долго не употреблялось в повседневной лексике — не менее 25–30 лет. Самая известная хунта в истории была чилийская (А. Пиночет).

— Новороссия — историческое название южных и юго-восточных областей Украины, вошедших в УССР в начале 1920-х, для разбавления прогрессивным пролетарским элементом отсталых малороссийских селян.

Широко используются звукоподражательные слова: чмоки-чмоки, ням-ням, бэу (рвотный позыв), бгг (смех).

Создаются даже специальные подъязыки Интернета. Наиболее известный олбанский. Чаще всего отдельные слова этого языка используются в комментариях к тексту. В основе множества мемов также лежит этот язык (в частности, слово превед).

Основная особенность олбанского йизыга — это нарушение орфографических норм. Но, что удивительно, чтобы овладеть этой «анти-нормой», надо прежде всего иметь представление о самой норме. Так, например, надо писать чя-щя вместо ча-ща. Йа — вместо начальной я. Многие эти языковые образования уже стали штампами, активно использующимися на разных площадках, в том числе и в Живом Журнале.

Вот некоторые слова олбанского языка с переводом на русский:

— Превед — здравствуйте;

— Пачом холва — сколько стоит;

— Выпей йаду — лучше умри, неумное существо;

— Ниасилил, многа букафф — слишком длинный текст, не смог прочитать;

— Ржунимагу — ваш юмор меня покорил;

— Аффтар, пешы исчо — мне нравится ваш текст, с нетерпением буду ждать следующий;

— Кросавчег — умный, красивый мужчина в полном расцвете сил.

Кроме этого, в Интернете активно используют ненормативную лексику. 64 % интернет-пользователей отвечают, что они используют, пусть даже в измененном виде, такую лексику: ни х*я себе; нах!; 3,14 здец.

Пунктуация очень свободная, а нередко и вовсе игнорируется пользователем. Сложные предложения используются реже, чем простые. Широко распространены неполные предложения, активно используется инверсия.

Набор предложений и слов заглавными буквами воспринимается аудиторией крайне отрицательно: «Чего кричишь?!»

Среди множества изменений текстового целого, к которым привело появление интернет-общения, можно отметить вещественную реализацию диалогичности, той диалогичности, о которой писал ещё Бахтин: «Язык живет только в диалогическом общении пользующихся им. Диалогическое общение есть подлинная сфера жизни языка. Вся жизнь языка, в любой области его употребления (бытовой, деловой, художественной и других) пронизана диалогическими отношениями» (Бахтин 1979: 212).

Любой текст — это сочетание разных текстовых структур, в нем обычно имплицитно представлена диалогичность. В интернет-тексте эта диалогичность дана не только имплицитно, она нередко явно реализована посредством разных прямых вопросов, обращённых к читателю, и далее в полной мере проявляется в комментариях читателей. Комментарии — это продолжение текстового целого, важное продолжение, и это одно из главных отличий электронного текста от текста, воспроизведенного на бумаге.

Диалог в комментариях часто оказывается важнее самой информации в тексте, очень часто читатели обращаются к тексту только потому, что под ним много комментариев. Дискуссия после материала показывает, что тема востребована и интересна.

«Механизм взаимоотношения текста и аудитории основывается на напряженном взаимоборстве. Слушатель постоянно стремится определённым образом идентифицировать текст со своей памятью. Текст же в свою очередь постоянно врывается в память и трансформирует её. Диалог этот имеет напряжённодраматический характер и в предельном своём воплощении тяготеет к взрыву» (Лотман 2002: 174–175).

Взрыв этот в пространстве Интернета имеет вполне вещественное воплощение и носит имя холивар (от англ. holy war, священная война). Холивар — жаркая, не всегда корректная дискуссия по теме, заявленной в тексте.

Свобода самовыражения личности в Интернете, анонимность пишущего, ориентированность на непосредственный диалог являются не толькоположительными факторами, позволяющими пишущему раскрывать свой творческий потенциал, но также снимают многие общепринятые для публичного общения ограничения, такие, например, как этические и этикетные.

Тогда мы имеем дело с вербальной агрессией или с созданием так называемой «смеховой» ситуации в коммуникации, когда речевое поведение одного из коммуникантов выходит за границы «приличий», но не несёт в себе интенция оскорбления.

Можно сказать, что Интернет — это особый мир и, чтобы выжить в нем, мы должны стать «особыми» людьми, освоить правила присутствия в этом пространстве.

Для создателей интернет-текста необходимы базовые лингвистические навыки, владение материалом по теме статьи, языковая и интерактивная компетентность.

Литература

Барт Р. Мифологии. — М., 1996.

Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М.

Эстетика словесного творчества. — М., 1979. — С. 212.

Голубицкий Сергей. От Лузлов к Чёрной тетраде: печальная эволюция форумных активистов. URL: http://computerra. ru/9447

Копнина Г. А. Речевое манипулирование. — М., 2014.

Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. — СПб., 2002.

Я. Л. Скворцов (Московский государственный институт международных отношений) К вопросу о культуре русской речи

Казалось бы, последние три-пять лет стало грех жаловаться на невнимание государства и общества в целом к проблемам русского языка, ведь усилия по сохранению чистоты родной речи, повышению грамотности населения предпринимаются постоянно: это и ставший традиционным тотальный диктант, ежегодно проводимый как в России, так и во многих странах мира (судя по оценкам организаторов, круг участников акции неуклонно расширяется), и проведение тематических годов русского языка, русской литературы. Только за последние несколько лет были созданы правительственный совет по русскому языку, создающий за рубежом целую сеть центров «Институт Пушкина», и Общество русской словесности, возглавляемое Предстоятелем Русской Православной Церкви (а это — только федеральный уровень; есть и инициативы «на местах»). Целый ряд отечественных издательств занялись проектами по созданию современных словарей — словарей XXI века, а в структуру ЕГЭ по русскому языку вернули сочинение…

Но несмотря ни на что, и лингвисты, и учителя, и в целом неравнодушные граждане продолжают бить тревогу по поводу состояния современного русского языка, уровня культуры речи. Роль СМИ — как «охранная», духовно-просветительская, так и популяризирующая или даже «насаждающая» жаргонную, просторечную лексику — становится одной из наиболее популярных тем вокруг данной ситуации. Попыткой разобраться в том, что же у нас происходит с русским языком, стала и нынешняя научно-практическая конференция факультета журналистики МГУ «Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ».

Замечу, что означенная дискуссия давно вышла за рамки строго профессионального «разбора полетов». Подобно тому, как курение подразделяется на активное и пассивное, так и журналистика уже перестала являть собой закрытый клуб, ограниченный стенами одной «курилки». Производимый профессиональными журналистами контент, задаваемые направления общественного дискурса неизбежно переходят и в иные, немедийные плоскости обсуждения. Посему весьма распространенный тезис про «телевизор не смотрю, газет не читаю» ни в коей мере не выводит занимающего столь категоричную позицию субъекта за рамки задаваемого медиа информационного поля.

Стоит ли повторять, что появление так называемых «новых медиа», не только создающих собственные смыслы, но и ретранслирующих темы и сюжеты медиа «традиционных», лишь усиливает и углубляет эту тенденцию глобального проникновения СМИ в жизнь современного общества. Проникновения как сюжетного, так и языкового, лексического.

«Невозможно не осознавать влияния СМИ, особенно электронных — радио и телевидения, на формирование современного образа жизни и на язык. По данным исследований, в последние десятилетия 70–80 процентов массовой социальной информации потребители получают по каналам радио- и телевещания и лишь 20–30 процентов — через печатные и периодические издания. Электронные СМИ на рубеже XX и XXI веков получили возможность во всех возрастных слоях миллионных масс людей формировать языковые нормы. Многие исследователи и журналисты оценивают это формирование как негативное. Но самое худшее — загрязненность современного языка огромным числом необоснованных заимствований, иностранных слов и фраз-паразитов. Речь становится все менее осмысленной. Волнует и то, что большинство людей употребляет некий минимальный набор фраз, штампов, утверждений, которые механически заимствуются из СМИ и бездумно повторяются» (Клочкова 2016: 78).

Заметим, что указанное повторение, ретрансляция могут происходить как бездумно, так и вполне осознанно. Равно как и заимствования являться могут не только неуместными, т. е. не приносящими в лексическое пространство ничего нового по сравнению с исконными словами, так и вполне оправданными, закономерными.

«Уместными следует считать заимствования, которые заполняют абсолютные лексические лакуны, чаще всего в специальных терминологических системах ‹…› Возможно, что первое вхождение в новую лингвистическую среду «ненужных» заимствований является результатом речевой небрежности или недостаточного знакомства говорящего с лексическими ресурсами родного языка. Если информация по какой-либо теме была получена человеком на иностранном языке, то и впоследствии говорить на эту тему проще на иностранном, чем на родном языке. Говорящий, как правило, выбирает кратчайший путь от мысли к слову, а быстро подобрать точный эквивалент для обозначения предмета или явления из имеющихся в родном языке ресурсов не всегда удается. Так иностранное слово проникает в русский язык и в первое время кажется излишним, так как дублирует то, что уже прижилось. Со временем заимствование, пусть и кажущееся неудачным, но тем не менее закрепившееся в речевом употреблении, изменяет значимость до того имевшегося в языке своего эквивалента, занимает собственную семантико-стилистическую нишу, пополняя таким образом синонимические и словообразовательные ресурсы теперь уже русского языка ‹…› Язык, будучи саморегулирующейся системой, сопротивляется дублетности» (Никольская 2014: 103–104).

Открывая своему читателю новые горизонты знаний, журналисты зачастую не затрудняют себя поиском эквивалентов в родном языке. Множество примеров сказанному можно отыскать, в частности, в деловой журналистике 90-х годов прошлого века, когда возникали целые сектора новой экономики (рынок недвижимости, валютного оборота и в целом рынок финансовых услуг, сервиса и проч.)

Следует признать, что, несмотря ни на какие потрясения, СМИ остаются достаточно авторитетным институтом современного общества. Как следствие, манера поведения, язык представителей медийных персон (далеко не только журналистов) остается объектом постоянного внимания огромной, без преувеличения многомиллионной аудитории. А зачастую — и примером для подражания.

Сказанное в полной мере относится и к языку СМИ, и к характеру задаваемого медиа общественного дискурса. Так вульгаризация, стилистическое и лексическое «снижение» языка журналистов неизбежно приводит к снижению стиля и огрублению обиходно-разговорной речи аудитории.

Не следует забывать, что социальные сдвиги нашего времени, связанные с условиями переходного периода, продолжающимися изменениями в структуре общественно-политического строя «и состава активных участников коммуникации, приводят к известному расшатыванию традиционных литературных норм. Это выражается прежде всего в росте разного рода ошибок и вариантов, возникающих под влиянием нелитературного просторечия, территориальных и социальных диалектов и полудиалектов, в обилии новых (и не всегда оправданных) иностранных слов и терминов и, наконец, в стилистическом снижении современной устной и письменной речи, в заметной вульгаризации бытовой сферы общения, с настойчивыми попытками «олитературивания» грязного матерного слова» (Скворцов 1996: 5).

Таким образом, одна из актуальных практических задач в деле сохранения чистоты языка заключается в четком лексикографическом отделении «зерен от плевел». В частности, путем создания авторитетных словарей — сопоставимых по масштабности и авторитету с толковыми словарями В. И. Даля, С. И. Ожегова — как закрепляющих объективно происходящие в языковой среде преобразования, так и ограждающие язык от чуждых, засоряющих его «неологизмов», способствующих преодолевать «речевую смуту».

Ответ на вопрос «а судья кто?» — подлинно авторитетные академические институты, научные коллективы, работающие под началом авторитетных лексикографов, являющих собой образец владения живым литературным языком. И без СМИ здесь никак не обойтись, поскольку именно телевидение обеспечило в свое время широчайшую популярность через «Беседы о русской культуре» Ю. М. Лотману, а программа всесоюзного радио «В мире слов» на протяжении не одного десятилетия популяризировала правильную русскую речь среди своей без преувеличения многомиллионной аудитории.

Достойные внимания медийные начинания есть и сейчас. Достаточно упомянуть радийный проект «Говорим по-русски» Марины Королёвой и «Ликвидацию безграмотности с Лидией Малыгиной», занимающуюся этим непростым делом на пространстве социальных сетей.

Возвращаясь к «тяжелой артиллерии», заметим, что лексикографы уже пришли к необходимости включения в состав новых словарей «лексики сниженного просторечия, олитературенного пласта жаргонной, арготической и диалектической по происхождению лексики, получившей широкое распространение в языке современной художественной литературы, в публицистике и в повседневной речи образованной части общества. Независимо от своего генетического происхождения, вся эта лексика и фразеология в живом употреблении наших дней оторвалась от своих источников и корней, стилистически нейтрализовалась и представляет собой важный выразительный пласт разговорной литературной речи, постоянно пополняющий активные запасы экспрессивных лексических и фразеологических средств современного бытового общения и литературно-художественного творчества» (Скворцов, Благова 2014: 107).

Языковая норма, как известно, — это то, как принято говорить и писать в данном обществе в данный период. «Никто не может ввести в обиход какое-нибудь слово или, наоборот, что-то запретить в языке, изъять из него. Нормы складываются постепенно, сами по себе, в языковой практике людей, обладающих высокой речевой культурой: писателей, ученых, журналистов ‹…› Словари и грамматики лишь отражают то, что независимо от лингвистов сложилось в литературном языке. Это очень хорошо понимал А. С. Пушкин, который еще в 1883 г. писал: «Грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи» (Штудинер 2016: 555).

И еще из «тяжелой артиллерии»: говоря о словарях, о новых толковых словарях русской речи, словарях XXI века, напоследок остановимся на уникальном проекте — новом типе толкового словаря русского языка — словаре толково-объяснительном.

По мнению его автора, профессора Л. И. Скворцова (19342014), необходимость создания нового типа толкового словаря русского языка выявляют достижения современной лингвистики и обширной лексикографической практики.

По задумке речь идет о словаре объемом до 95 тысяч единиц с современным толкованием слов и выражений, а также с их объяснениями исторического, этимологического и предметно-энциклопедического характера.

Толково-объяснительный словарь представляет собой новый тип толкового словаря современного русского литературного языка, совмещающий в своем составе наряду с собственно лингвистическими данными и историко-энциклопедические, терминологические, предметно-бытовые знания и сведения внеязыкового характера.

Надо сказать, что замысел подобного словаря возник в результате многолетней работы по редактированию и дополнению новыми словарными статьями знаменитого однотомного «Словаря русского языка» С. И. Ожегова (1952 г.). Выработанные автором принципы однотомного словаря-справочника определили его популярность и авторитетность в повседневном употреблении, обеспечили его долголетие на протяжении всей второй половины ХХ века.

Напомним кратко эти принципы. Первый — это краткость, выражающаяся и в сокращенном объеме, и в краткости толкования, а также в преимущественном отсутствии иллюстрации объяснения. Второй принцип — популярность, выражающаяся в предельно упрощенном толковании научных терминов, описаниях технических устройств; малоинформативных сведениях из области церковного быта и религии в целом, а также социологии, философии, этнографии и многих иных сфер общественной жизни. И третий принцип — нормативность. «Словарь Ожегова воплощал принцип строгой нормативности, преследующей достаточно узкое (но вполне оправданное обстоятельствами времени создания) понимание «правильности» и вариативности»; уход от детальной и последовательной классификации представленной лексики в функционально-стилистическом, жанровом, историко-хронологическом и многих других аспектах.

Безусловно, такой словарь был необходим в 40-60-е годы. Тогда нужно было справочное пособие по культуре русской речи как повседневное и авторитетное подспорье в трудных и сомнительных случаях: в школьно-вузовской, редакционно-издательской и бытовой практике. Однако уже к 70-80-м годам ХХ века стало совершенно понятно (и не только специалистам-филологам), что этот словарь в его устоявшемся «классическом» виде не отвечает современным требованиям научно-технического прогресса, отстает от достижений лингвистики и лексикографической практики. Так возникла и оформилась в общих чертах идея однотомного нормативно-стилистического, толково-объяснительного словаря нового типа, который можно было бы условно назвать «Ожегов — XXI век» (Скворцов, Благова 2014: 105–106).

Научно модифицируя принципы, сформулированные в свое время С. И. Ожеговым, Л. И. Скворцов также опирается на краткость, популярность и строгую нормативность. Однако принципиальное отличие заключается в том, что в новом словаре практически каждое толкование будет сопровождаться иллюстрированным языковым материалом (словосочетаниями, типичными речениями, репликами, пословицами и поговорками); другими словами, Л. И. Скворцов решил отойти от модели «словотолка», «лексикона» в старом значении этих слов, поставив перед собой цель создать подлинный «словарь языка», передающий структуру в возможных словосочетаниях и их вариациях.

Такая же «распространительность», по мнению автора, характерна для толкования значений, их оттенков, что приближает информативную содержательность нового словаря к семантической информативности большого и среднего толковых словарей. «Если учесть то обстоятельство, что предлагаемый словарь сохраняет и развивает принцип полугнездовой подачи материала, то он становится реальным справочником сочетаемостных (дистрибутивных) и словообразовательных (деривационных) возможностей современного русского литературного языка» (Там же: 106).

Что касается принципа популярности, то создаваемый словарь решительно отходит от упрощенного описания словарем С. И. Ожегова целых серий лексического материала русского языка наших дней. Сказанное относится к таким серийным лексическим группам, как названия народов России и мира, к наименованиям старых и новых видов спорта, химических элементов, терминов науки и техники. В частности, в статьях описывающих научные и технические термины, используются данные энциклопедических и специальных словарей, обеспечивающие точность и строгость в передаче профессиональной специфики этой лексической сферы. В историко-энциклопедических дополнениях к словарным статьям этого типа читатель найдет сведения предметно-бытового и собственно науковедческого характера.

И наконец, строгая нормативность. «Это важнейший принцип в новом словаре связан с широким спектром показа функционально-стилистических, социолингвистических, жанровых и др. характеристик практически при подавляющем большинстве представленных в нем словарных статей. Перечень жанрово-стилистических и социологических помет словаря составляет около 30 единиц (самый обширный среди современных толковых и собственно нормативных словарей русского языка). Нормативные рекомендации в Толково-объяснительном словаре внимательно и последовательно выверены по наиболее авторитетным в настоящее время лексикографическим источникам с учетом собственного опыта автора в работе над «Большим толковым словарем правильной русской речи», вышедшим несколькими изданиями и представляющим собой обобщение нормативно-лексикографической практики последних десятилетий» (Там же: 107).

Автор принимает доводы коллег — ведущих представителей отечественной научной лексикографии, которые обосновывают необходимость включения в современные толковые словари русского языка стилистически сниженной экспрессивной лексики (тем более «в силу известного лексикографического пуризма предшествующих десятилетий она крайне осторожно в них допускалась и не приветствовалась»):

«Как бы ни относились лингвисты к «низкой лексике» с позиции чистоты норм литературного языка и культуры речи, ее удельный вес в разговорной речи и ряде письменных жанров так велик, а ее социальная база так широка, что делать вид, что этих явлений не существует, и не описывать их в словаре национального языка уже нельзя» (История русской лексикографии 1998: 589).

В Толково-объяснительный словарь не будут включены грубо-просторечные слова и узкая профессионально-жаргонная лексика «как противоречащие толковому словарю нормативного типа» (Там же: 108).

Сейчас завершается работа над первым томом словаря: в процессе работы пришлось отказаться от идеи словаря однотомного. Кроме того, по ряду соображений был снят подзаголовок «Ожегов — XXI век». Но сути проекта эти обстоятельства не меняют. Суть заключена в другом изречении автора словаря (увы, пока остающегося недописанным): «Давайте же поймем наконец, что дело не в отдельных словечках и не в языке в целом (ведь язык — «всего лишь» зеркало эпохи, зеркало наших отношений). Дело в нас самих. В тех этических, моральных, культурных утратах, которые мы уже понесли и еще можем понести, если забудем о постоянном самовоспитании личности, о достоинстве Человека, о нравственной высоте и чистоте нашего общества. Падение уровня общей культуры приводит неминуемо к падению слова» (Скворцов 2007: 53).

Литература

История русской лексикографии. — СПб., 1998.

Клочкова Н. В. Русский язык и средства массовой информации. Новая экономика и региональная наука // Научный журнал Владимирского филиала ФГОБУ ВО «Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации». — 2016. — № 5.

Никольская Т.Е. Закрепленность в словарях как фактор освоения заимствованной лексики // Язык, культура, история. Сборник статей к 80-летию профессора Л. И. Скворцова. — М., 2014.

Скворцов Л. И. Культура русской речи. — М., 1996.

Скворцов Л. И. Экология слова, или Поговорим о культуре русской речи. — М., 2007.

Скворцов Л. И., Благова А. Р. О новом типе толкового словаря русского языка. Актуальные проблемы преподавания русского языка как иностранного в вузе // Материалы Третьей международной научно-методической конференции. — М, 2014.

Штудинер М. А. Словарь трудностей русского языка для работников СМИ. Ударение, произношение, грамматические формы. — М., 2016.

В. В. Славкин (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Проблемы использования заимствованной лексики в современном телеэфире

Вероятно, основной чертой, которой российское общество наделяет современную речевую практику, является обилие заимствований. В этом зрители и слушатели видят главную угрозу чистоте русского языка, более того — всей национальной культуре. Цель данной статьи — представить непредвзятый взгляд на проблему заимствований применительно к телевизионной речи. Выбор данного сегмента медиаречи обусловлен тем, что телевидение является безоговорочным лидером влияния на массовую аудиторию, ее интересы и предпочтения, в том числе и языковые.

Для анализа были выбраны информационные программы федеральных телеканалов (Первого, Россия-1, ТВЦ, НТВ), вышедшие в эфир в первой половине 2016 г. — всего 54 выпуска, определенных методом случайной выборки.

Внимание именно к новостной журналистике продиктовано двумя факторами. Во-первых, информационные программы стабильно имеют высокий зрительский рейтинг, что, соответственно, определяет постоянное внимание аудитории и к тому, что сообщается с экрана, и к тому, в какую форму это облечено. Во-вторых, звучащая речь в информационных выпусках порождается прежде всего журналистами, а не гостями в студии, как в многообразных ток-шоу, и, следовательно, именно она реализует первостепенную по значимости функцию телевизионных СМИ — информировать аудиторию о происходящем в мире.

Говоря о заимствовании элементов из других языков, следует подчеркнуть, что это процесс объективный, обусловленный многообразными контактами между странами в области культуры, экономики, науки, техники, образования и пр. Свойство русского языка привечать слова, приходящие из других языков, отмечал еще Пушкин, говоря, что «русский язык переимчивый и общежительный в своих отношениях к чужим языкам».

В научной литературе весьма подробно рассмотрены причины, по которым в русском языке появляются иноязычные лексемы, направления и особенности, присущие процессам адаптации этих лексем к русской языковой системе. Слово, пришедшее из другого языка, должно приобрести определенный звуковой облик, соответствующий (или по крайней мере не противоречащий) русской фонетической традиции, и тогда происходит фонетическое освоение. Это же слово должно стать определенным сочетанием букв — и тогда мы говорим о его графическом освоении. Естественно, это слово должно встроиться в грамматическую систему русского языка — происходит грамматическое освоение «заморского гостя». Отдавая должное сложности и противоречивости этих процессов (маркетинг — маркетинг, риелтор — риэлтор, биеннале ср. р. — биеннале женск. р. и пр.), мы обратим сугубое внимание на то, какие проблемы наблюдаются при смысловом освоении иноязычного слова, т. е. на то, как протекает процесс перехода иноязычного слова как факта другой языковой системы, обозначающего чужую реалию, в заимствованное слово — элемент уже русской языковой системы, смысл которого не воспринимается нами как нечто чужеродное.

Объективно значительный потенциал таких слов связан с тем, что они обозначают новые явления в нашей жизни (появившиеся относительно недавно секвестр, дрон, кардиган, вебинар и др.). На основе заимствований журналисты часто создают новые слова с оценочным компонентом (а социальная оценочность, согласно концепции Г. Я. Солганика, является неотъемлемым свойством языка СМИ) — евроскептик, евробюрократия, вестернизация и пр. Наконец, иноязычные элементы могут стать основой языковой игры (Какого Керри им еще надо?).

В целом пополнение словарного запаса за счет чужих языков играет положительную роль в развитии принимающего языка, активизируя его словообразовательные и стилистические возможности, и в более общем плане укрепляет культурные связи между народами. Но необдуманное злоупотребление заимствованиями, естественно, в штыки принимается обществом, тем более когда отсутствуют объективные причины для обращения к иноязычному слову. Например, в титрах программы «Сегодня» (НТВ, 10.08.2016) была указана должность эксперта — директор по проектам в Индии инжинирингового дивизиона корпорации «Росатом». Использование варваризма инжиниринговый и заимствования дивизион, которое в русском языке трактуется как «1. Воинское подразделение в артиллерийских и бронетанковых войсках. 2. Соединение военных кораблей одного класса» — (Крысин 1998: 228), — пример необоснованного следования западным образцам именования экономических, социальных, политических и др. реалий в ущерб русскому языку. В нашем языке достаточно слов и собственно русских, и давно и успешно освоенных: вместо сугубо военного термина дивизион можно было бы подобрать отдел, управление, департамент.

Элементы чужих языков, сохраняющие свою оригинальную фонетическую, а иногда и графическую форму, не приспособившиеся еще к русской грамматике, называются варваризмами (секьюрити, массмедиа, банкинг, клининг, дайвинг и т. п.). Их путь в русское языковое пространство зачастую сопровождается и собственно лингвистическими трудностями, и неприятием со стороны многих зрителей и слушателей. Поэтому употребление варваризмов в СМИ должно быть хорошо продумано, чего не скажешь об их использовании в примерах ниже.

Несмотря на блэкаут, водную и транспортную блокаду со стороны Украины, полуостров получил мощный импульс развития (Первый канал. «Время». 18.03.2016. Корр. В. Кадченко). Можно ли утверждать, что употребленный журналистом варваризм будет понятен всей аудитории телеканала? Вряд ли. Конечно, «массовое отключение электричества» гораздо длиннее короткого англицизма, но здесь экономия речевых средств побеждает точность понимания смысла информации. К тому же (но это уже для очень продвинутой части зрителей) возникает ассоциация с другими значениями этого слова — ‘прекращение радиосвязи с космическим кораблем при его входе в атмосферу’, ‘временная потеря зрения или помутнение сознания при экстремальном ускорении’, а также специальная светонепроницаемая ткань (https://ru.wiktionary.org/wiki/%D0%B1%D0%BB%D1%8D%D0%BA%D0%B0%D1%83%D1%82).

Аналогичный пример, когда варваризм не только затрудняет аудитории его понимание, но и вступает в конкуренцию с уже освоенным словом: Британские газеты между тем вновь публикуют инсайды и сгущают краски (ТВЦ. «События». 26.07.2016. Корр. Н. Васильев). Очевидно, аудитория догадается, что журналист имел в виду не знакомое многим спортивное значение ‘полусредний нападающий игрок в футбольной и хоккейной команде, занимающий в линии нападения положение между крайним и центральным игроками’, а нечто другое. Новейшее смысловое наполнение этого слова — ‘то же, что инсайдерская информация (внутренняя, закрытая информация, раскрытие которой может повлиять на рыночную стоимость ценных бумаг)’ (https://ru.wiktionary.org/wiki/%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%B0%D0%B9%D0%B4) — будет понятно далеко не каждому.

Лексическое освоение иноязычного слова завершается, когда его смысловое значение кодифицировано словарными источниками. Но значит ли это, что его употребление окончательно определено? Обращение к текстам новостных телевизионных программ свидетельствует о существовании здесь достаточно серьезных проблем.

Прежде всего обратим внимание на достаточно большую группу слов, значение которые журналисты часто расширяют без достаточных на то оснований. Это значит, что такие слова (в основном не новые, кажущиеся вполне привычными) наделяются в тексте дополнительными смыслами, которые вступают в противоречие со словарным толкованием.

Вспомним, как в старом советском фильме «Журналист» сотрудник местной газеты (ее сыграла Валентина Теличкина) то и дело повторяла слово «Уникально!» — это было, по ее мнению, очень по-журналистски. И до сих пор, несмотря на точное семантическое описание этого слова — «единственный в своем роде, исключительный» (Крысин 1998: 724), — встречаются ошибки:

Весь этот громадный комплекс будут удерживать 595 опор. Каждая из них — уникальный объект. Для фундамента используются огромные трубы диаметром 1420 миллиметров, которые еще используют при строительстве магистральных газопроводов, с помощью огромного гидравлического устройства забивают на глубину до 100 метров (Первый канал. «Время». 18.03.2016. Корр. В. Кадченко). Подчеркивая огромные сложности, с которыми сталкиваются строители моста в Крым, журналист не учел технологическое единообразие, необходимое при строительстве моста. Употребление заимствования оказалось неуместным.

Несколько лет назад один из чиновников Ульяновска заявил корреспонденту АиФ: «Ильич — это наш бренд!». Комичность фразы не вызывает сомнений, но по-прежнему мы видим попытки придать этому слову не соответствующий ему смысл.

Руководитель администрации президента обратил внимание, что такой красивый бренд, как дальневосточный леопард, может стать дополнительным стимулом для развития в регионе туризма (Первый канал. «Время». 15.03.2016).

В Крыму живут вежливые люди. Это, можно сказать, местный бренд. Регион туристический, здесь стараются (Россия-1, «Вести». 16.03. 2016. Корр. Н. Долгачев).

И в том, и в другом случае журналисты неоправданно расширили значение заимствованного слова (по словарю «бренд (товарный знак, торговая марка, клеймо) — термин в маркетинге, символизирующий комплекс информации о компании, продукте или услуге; популярная, легко узнаваемая и юридически защищённая символика какого-либо производителя или продукта — http://dic. academic.ru/dic. nsf/ruwiki/58279). Скорее всего, в слово бренд вкладывалось значение ‘отличительная особенность, характерная черта’. Но ключевая сема слова бренд — торговый знак, к тому же юридически защищенный, и это противоречит многочисленным случаям неоправданного использования данного слова в журналистской речи.

Еще один пример подмены понятий при использовании заимствования — слово офис. Вначале оно служило синонимом слова канцелярия («офис… канцелярия, а также помещение для такой канцелярии» (Крысин 1998: 498), затем происходит рост административной компоненты в его значении: «Офис (англ. office) или контора (нем. Kontor) — помещение, здание, комплекс зданий, в котором работают служащие предприятия (фирмы). В офисе (конторе) принимают клиентов, хранят и обрабатывают документы, архивы и тому подобное» (http://termin.bposd.ru/publ/16-1-0-12941). Т. е. это слово применимо к структуре (или ее элементу) организации, а также к ее местоположению. В разговорной речи (и только в ней!) допустимо метонимическое употребление слова офис как обозначения персонала (ср.: Весь офис замолчал). Следующий же пример демонстрирует неудачное обращение с этим словом: Наши дипломаты поддерживают постоянные контакты с участниками женевских переговоров — с офисом спецпосланника ООН и со сторонами конфликта (Первый канал. «Время». 15.03.2016). Правильным было бы использование слов аппарат, персонал, сотрудники.

Случаи неоправданного расширения смыслового значения слова — это, по сути, нарушение лексической сочетаемости, когда часть смысловых компонентов одного слова не соответствует семантическим компонентам другого слова, непосредственно связанного с первым:

Заход на посадку парадным строем на предельно низкой высоте и с ювелирной дистанцией будто еще раз демонстрирует технические возможности российской авиации, силу и мощь на фоне грации линий и движений (Россия-1. «Вести». 15.03.2016. Корр. А. Балицкий).

Если в первом случае сочетаемость слов все-таки можно обосновать смысловой близостью понятий (ювелирная точность → ювелирная дистанция), то во втором случае налицо лексическая ошибка: «Грация… 1. Изящество, красота в движениях» (Крысин 1998: 200), «Изящество, легкость, красота в движениях»(http://popular.academic.ru/997/%D0%93%D1%80%D0%B0%D1%86%D0%B8%D1%8F). Грация движений может быть, грация линий — нет.

Вторая проблема, связанная с употреблением заимствований, тесно связана с первой и выражается в том, что журналисты нередко используют заимствованные термины либо вне контекста, либо с нарушениями логики. В первом случае мы имеем дело с неоправданной детерминологизацией, во втором — с несоответствием употребленного термина реальному положению дел.

Характерный пример первого недочета: Речь, по данным агентств, идет, в частности, и о крупных бюджетных траншах, выделенных на реставрацию Новодевичьего монастыря в Москве (Первый канал. «Время». 15.03.2016. Корр. И. Костин). Рассказывая о хищениях, допущенных в Министерстве культуры при реставрационных работах, журналист неверно употребляет заимствованное слово. Ведь транш — это «часть кредита, полученная отдельно, но в рамках одного кредитного соглашения или одной кредитной линии. Это часть выступает как доля платежной суммы при выдаче кредита или погашении долговых инструментов» (http://dictionary-economics.ru/word/%D0%A2 %D1%80%D0%B0%D0%BD%D1%88). Т. е. «транш» — это не синоним любого перечисления денежных средств, это именно часть кредитного потока и к бюджетному финансированию реставрации отношения не имеет.

Ошибки в употреблении терминов особенно часты в информационных материалах о военных действиях, армейских реалиях, террористической деятельности.

Самолеты уходят с базы «Хмеймим» эшелонами, т. е. небольшими группами. (Первый канал. «Время». 15.03.2016. Корр. А. Евстигнеев). Скорее всего, корреспондент не видит разницы между эшелоном как «поездом специального назначения» для массовых перевозок» и «боевым порядком войск или двигающейся колонны», между тем как источник, дававший информацию журналисту, очевидно, имел в виду применяемое в авиации значение: «Эшелон — это условная высота, рассчитанная при стандартном давлении и отстоящая от других высот на величину установленных интервалов. Основное понятие в вертикальном эшелонировании» (https://ru.wiktionary.org/wiki/%D1%8D%D1%88%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D0%BD).

Автобус шел из Иерусалима в Хеврон, и бомба сдетонировала на одном из перекрестков на юге города. Полиция выясняет, было ли это заложенное заранее взрывное устройство, или это речь идет о террористе-смертнике. (НТВ. «Итоги дня». 18.04.2016). Термин детонировать здесь применен неправильно, поскольку он описывает «быстрое химическое превращение взрывчатого вещества (взрыв) с выделением огромной энергии, вызываемое взрывом другого вещества (детонатора)» (Крысин 1998: 221), а из контекста видно, что никакого первоначального взрыва, вызвавшего срабатывание бомбы в автобусе, не было.

После ночного массированного удара под поселком Ясиноватая комиссары ОБСЕ осматривают устоявший укреп ополчения. Кругом — осколки от мин, несдетонировавшие снаряды (Россия-1. «Вести». 17.03.2016. Корр. С. Назаров). Журналистское слово противоречит видеоряду: камера показывает действительно осколки мин и неразорвавшиеся снаряды, прилетевшие с враждебной стороны, а не заготовленные ополченцами.

Третья проблема употребления заимствований в телеэфире в большей степени обусловлена уровнем речевого мастерства журналиста, его стилистическим чутьем, а также неумением увидеть и исправить собственную ошибку. Именно эти нарушения значительно снижают общий речевой уровень транслируемой информации, и доказательств этого, к сожалению, много.

Собственно, операция — это, по сути, новый облик Российской армии, которая — и это теперь очевидно для всех — способна моментально решать задачи в любой точке мира (Россия-1. «Вести». 15.03. 2016. Корр. А. Петров). Слово моментально значит ‘в один момент; мгновенно, тотчас’. Журналисту нужно было употребить более подходящее по смыслу наречие — оперативно, быстро, безотлагательно и под.

И два этажа будут уходить под землю. Именно там разместят холодильники и криокамеры с самыми хрупкими образцами (Россия-1. «Вести». 15.03.2016. Корр. Д. Кайстро). Автор, получается, говорит о двух разных устройствах, хотя на самом деле речь идет о двух наименованиях — терминологическом и общебытовом — аппарата для хранения содержимого при низких температурах. Здесь явная речевая избыточность.

Приведенные выше примеры можно было бы считать стилистическими погрешностями, но далее мы рассмотрим примеры серьезных речевых ошибок, связанных с заимствованиями.

Прощальная панихида с ним (речь идет о погибшем в Сирии российском летчике — В. С.) прошла сегодня на псковской авиабазе «Остров» (НТВ. «Сегодня». 12.07.2016. Корр. С. Пикулин). Во-первых, обратим внимание на ошибку в управлении — панихида с ним. Панихида может быть только по умершему. Во-вторых, панихида, или церемония прощания с умершим человеком, может быть и церковной, и светской, гражданской (это то же, что траурный митинг), но в любом случае это церемония прощания, поэтому в журналистском тексте обнаруживается плеоназм, или речевая избыточность.

Еще пример неправильного выбора грамматической формы: Прогресс по сирийской проблеме тормозят и невыполненные обязательства западных партнеров (Первый канал. «Время». 3.05.2016.

Корр. И. Прозоров). Частота использования предлога «по» в современной речи подвела корреспондента. Ему нужно было выбрать другую конструкцию — прогресс в решении проблемы.

И, наконец, иллюстрация того, что говорящий не знает смысла произносимого заимствованного слова. Правда, оговорюсь, что ошибку допустил не профессиональный журналист, а появляющийся на разных каналах в качестве военного эксперта Игорь Коротченко: Я говорю про ретроспективу на грядущее развитие событий (ТВЦ. «Право слова». 1.06.2016). «Ретроспектива — обращённость в прошлое, взгляд назад, обозрение того, что было в прошлом, то же, что ретроспекция» (https://ru.wiktionary.org/wiki/%D1%80%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%BF%D0%B5%D0%BA%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%B0).

Подведем итоги. Как показал анализ информационных телепрограмм, использование заимствованной лексики в журналистской речи характеризуется тремя особенностями: а) необоснованно расширительной интерпретацией значения слова, б) употреблением заимствованных терминов с нарушением семантики, в) лексическими и грамматическими нарушениями литературной нормы.

И тем не менее, если говорить в целом, заимствования не могут претендовать на первое место по частотности ошибок в журналистской речи. В среднем корреспонденты и ведущие допускают одно подобное нарушение на выпуск, что, конечно, показатель не плохой. Достаточно часто встречались и информационные программы, к которым нельзя предъявить претензии по поводу заимствований. И все же забота о высокой речевой культуре требует постоянной работы журналистов над собственной речью и более внимательной работы редакторов над текстом.

Литература

Крысин Л. П. Толковый словарь иноязычных слов. — М., 1998.

Т. И. Сурикова (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Речевые аспекты этики профессионального поведения журналиста: ошибки и их коммуникативные следствия

Наравне с законодательством профессиональная этика — принятая в профессиональном сообществе система норм, ценностей и правил, часто неписаных, — руководит поведением журналиста в целом и не сводится к языковому общению. Но речевое поведение, вербальные компоненты коммуникации — едва ли не самая важная часть профессиональной деятельности сотрудника СМИ. Прежде всего потому, что языковое общение, создание и распространение текстов по каналам массмедиа — это конечная и основная цель журналистской деятельности. Кроме того, практически любое общение идет посредством естественного языка, речи, которая, чтобы быть понятой, воспринятой нужным образом коммуникантами (в случае СМИ аудиторией, коллегами, интервьюентами), должна соответствовать требованиям сферы коммуникации, традициям, общепринятым представлениям о должном — предписаниям законодательства и нравственности. И наконец, все представления зафиксированы посредством языка в языковой картине мира. Знание языковых особенностей проявления действия этических предписаний и учет их в профессиональной деятельности — едва ли не самое главное условие ее успешности.

Но анализ профессиональной деятельности журналистов показывает, что в области есть немало проблем как общекоммуникативных, так и свойственных конкретно устному иди письменному общению.

Из общекоммуникативных этических проблем профессионального общения с языковыми проявлениями отметим правдивость /истинность речи журналиста (оставляя в стороне вопрос искажения информации в СМИ в целом, скажем, когда представляется правым тот, кто выигрывает информационную войну / тот, кто представляется в СМИ как сторона, вынужденная отвечать на агрессию противника).

«Любая целевая установка речи должна иметь дополнительный аспект нравственности, т. е. исключать сознательную установку на обман, клевету, дезинформацию и зло вообще. Предосудительная с нравственной точки зрения цель приводит к созданию лжетекстов и в конечном итоге к лжекультуре или антикультуре. Человек должен говорить только то, во что верит!» (Зарецкая 2002: 5). Это, казалось бы, подчеркнуто морализаторское высказывание имеет и технологическую сторону, по крайней мере, в устной речи, по определению многоканальной.

Помимо собственно речи, содержание высказывания передается паралингвистическими средствами: мимикой, жестами, интонацией — всем тем, что получило в науке название Body Language (BL) (Зарецкая 2002: 348–374), язык телодвижений. BL работает независимо от речи, не контролируется сознанием, всегда предает говорящего, если тот лукавит, и интерпретируется адресатом часто тоже бессознательно. Без специальной подготовки, в отличие от речи, BL не контролируется сознанием. Так, стал классическим пример, как в конце 1980-х гг. М. С. Горбачев, рассуждая о необходимости расширения демократии в СССР, делал руками по направлению к себе загребающие движения, как будто собирал что-то. Так что М. С. думал о демократии?

Есть у лжи еще одно следствие — психологическое: она вызывает у самого говорящего часто не осознаваемое негативное отношение к собеседнику. Часто ложь неизбежна, насколько она оправданна в этом случае, пока ответ не найден. Но речевая коммуникация, и прежде всего профессиональная, должна создавать благоприятную атмосферу. Так что лучше все-таки ото лжи воздерживаться.

Язык телодвижений выдает и недружелюбное отношение к коммуниканту, неумение найти с ним интеллектуальный и психологический контакт. Это еще одна проблема профессионального речевого общения с этическими следствиями. Аксиома русской лингвокультуры, коммуникативной этики — приоритет слушающего. Далеко не всегда журналист сам умеет выслушать должным образом собеседника, руководить их диалогом / полилогом, скажем, в многочисленных ток-шоу, в результате передача больше похожа не на обсуждение, а на склоку.

Оборотная сторона приоритетаслушающего — собственная коммуникативная скромность как проявление коммуникативной и общей культуры. Мы о ней забываем, но ведь «культура ненавязчива, самолюбива и иронична, а бескультурье дидактично, себялюбиво и кровожадно. Невежда начинает с поучения, а кончает кровью» (Б. Пастернак). Такие крайности не обязательны, но, если коммуниканты в эфире без тени иронии нахваливают друг друга, например, называют звездами, часть аудитории, воспитанная в духе национальной коммуникативной традиции (а это пока еще большинство), воспротивится. Авторитета СМИ это не прибавит.

Неуважение к аудитории — этическое следствие диалогов в эфире типа: «Ксюша, ты, когда выпьешь, сразу отдаешься?» — «Ой, не сразу». — «Дважды дура!» (http://culturavrn.ru/cinematv/1367). Даже если это речь фатическая (Русская речь… 2007: 124–143), т. е. ее назначение — установление и поддержание контакта, или даже если это претензия на юмор, она не может быть сведена к подобному уровню. СМИ, особенно прямой эфир, беспощадны, поскольку демонстрируют интеллект, культуру и профессионализм. В основе таких диалогов недостаток и того, и другого, и третьего, а не пренебрежение к аудитории.

Но речь в массовой коммуникации по определению должна быть как минимум продумана по содержанию, последовательности мыслей и языковому оформлению. Поэтому не случайны и зрительские оценки подобного творчества: «В этой программе не заладилось как-то все и сразу. От оформления — откровенно китчевого — до шуток — на редкость пошлых и плоских. Первый блин вышел таким комом, чт.е. эту стряпню может только очень непривередливый человек» (http://culturavrn.ru/cinematv/1367). Так что если нечего сказать — лучше промолчать, чтобы не терять лица. Иначе результат может быть прямо противоположный желаемому.

«От полноты мысли зависит богатство речи. В сущности, то, что вы импровизируете, кажется новым для слушателей, но старо для вас. Говорит хорошо тот, кто расточает размышления целого дня, недели, месяца, а иногда и целой своей жизни в речи, которая длится час» (В. Гюго). А если мыслей не хватает, аудитория это заметит сразу. А между тем «авторитет и доверие принадлежат к категориям, которые трудно достигаются, очень легко теряются и практически не восстанавливаются» (Зарецкая 2002: 20).

Противоречит коммуникативным этическим нормам и, к сожалению, довольно распространенное в наших СМИ агрессивное поведение коммуникантов и неумение противостоять коммуникативной провокации. Агрессия, как известно, самый слабый из аргументов, когда других нет. Интеллектуально она бессильна, и искусный оппонент найдет способ ее нейтрализовать.

Характерно в этом отношении замечание известной правозащитницы Л. Алексеевой: «Я уже давно научилась на самые возмутительные, даже оскорбительные вопросы и реплики отвечать спокойно. Уверяю вас, не потому, что меня это не возмущает. Иной раз просто матерятся! А я выслушаю и говорю: «Напрасно вы так горячитесь, молодой человек. Если говорить по существу, я вам вот что отвечу…» Вот и все. Очень хорошо действует даже на самых-самых агрессивных вопрошателей» (http://www.svoboda.Org/a/25064502. html).

Следствием агрессивного коммуникативного поведения может быть провокация собеседника на неэтичное или даже противозаконное действие. Если она удается, особенно в эфире, то аудитория запоминает действия человека, поддавшегося на нее, а не провокатора. Пример, ставший хрестоматийным, когда во время прямого эфира В. Жириновский плеснул сок в лицо Б. Немцову. Мы это запомнили. А вот то, что до этого Б. Немцов провоцировал В. Жириновского намеками на нездоровье — уже забыли. Неподобающе вели себя оба, но чей авторитет пострадал?

Еще одна коммуникативно-этическая проблема современных массовых СМИ, отражающая характер и противоречия нашего времени, — склонность к эпатажу, скандальности, сосредоточенности на отклонениях от нормы. Это касается как выбора, так и языкового представления тем. Скажем, несколько дней после смерти опального олигарха Б. Березовского, если верить СМИ, не происходило ничего, поскольку все они были заняты только этой темой.

По пути эпатажа, но, возможно, в более сдержанной и мотивированной смыслом текста форме идут и серьезные средства массовой информации, например, когда в титрах передачи появляется высказывание Н. С. Хрущева относительно Германии: «Мы никогда не примем Аденауэра как представителя Германии. Если снять с него штаны, то можно убедиться, что Германия разделена. А если взглянуть на него спереди, то можно убедиться в том, что Германия никогда не поднимется» (Постскриптум // ТВЦ. 07.02.2010). Насколько и когда приемлема такая форма — вопрос открытый.

Следующая группа проблем связана с речевым этикетом — набором речевых формул, правил поведения и их применения и жанров, предписанных в определенных ситуациях. Важнейшая их них — категория вежливости. Как коммуникативная, психологическая, этическая и этикетная категория, вежливость предписывает коммуникантам быть великодушными, сдержанными в выражении негативных эмоций, тактичными, внимательными. «Вежливость — это уважение к партнеру по коммуникации, которое выражается в доброжелательном отношении к нему и уместном обращении, соответствующем его личностным и статусным позициям» (Хорошая речь 2007: 181).

Собственно этикетные проявления вежливости — это ты/ вы обращения, формы имен, формулы приветствия, прощания, реплики или жесты коммуникативной поддержки собеседника, ритуальные формулы развертывания беседы (например, комплимент собеседнику после приветствия или вопрос «Как дела?»), в разной степени категоричные и эмоциональные формулы оценки своей и чужой речи.

Трудности возникают в связи с внедрением в массовую коммуникацию американизированных фамильярных ты-формул, которые далеко не всегда уместны в русской публичной речи, и сокращенных имен типа Тони Блер вместо Энтони, Ангела Меркель вместо Ангелина. Далеко не всегда это принимается аудиторией (вторичным адресатом, ради которого материал /передача и создается) (Формановская 2001: 66–70). Эта мода не коснулась государственных деятелей (Дима Медведев, Петя Порошенко у нас не говорят), но на публичном именовании журналистов и эстрадных артистов отразилась.

Одна из сторон речевого этикета — жанры ритуального общения, например предвыборные обращения, призывы, лозунги. От частого повторения тексты десемантизируются — утрачивают смысл (Зарецкая 2002: 38–42). Это естественный процесс, и чем больше повторений — тем больше вероятность обессмысливания. Например, чем отличается лозунг предвыборной кампании 2016 г.: Коммунистическая партия — партия победы! и лозунг советского времени Партия — наш рулевой!?

И последний круг коммуникативно-этических проблем связан со средствами языка, формулировкой мысли. Об этом написано много. Называется речевая агрессия, пошлость, вульгарность, неприличная, оскорбительная форма (вплоть 204

до нецензурной), бюрократизм в языковом выражении, демагогия, осознанный и неосознаваемый, наивный цинизм (Бессарабова 2015; Сурикова 2007; Этика… 2009). Это все черты осмысления действительности и изложения, непосредственно нарушающие этические нормы коммуникации, и большинство из них под запретом этических профессиональных кодексов. Чтобы избежать голословности, несколько иллюстраций.

Одно из типичных проявлений речевой агрессии — поляризация мышления, разделение на «свой-чужой», в частности реанимация в языке последних лет клише враг народа. Этот термин римского права был инструментом сталинских репрессий, потом долгое время в коммуникации себя не проявлял и был реанимирован в 1990-е гг., но при этом получил уточнения типа враг эстонского /грузинского / армянского и пр. народа и поменял референцию: как враг стала осознаваться власть — Главный врач народа (о бывшем министре здравоохранения М. Зурабове).

Пошлость, вульгарность и неприличная форма изложения нередко реализует себя в осмыслении представления действительности в темах биологического, социального и, соответственно, языкового низа: Конец Путина в устах Березовского (опальный олигарх собирался сообщить порочащие ВВП сведения), Чем яйца Фаберже отличаются от яиц Вексельберга? Бобик хочет гробик (о кладбище для животных). Примеры легко продолжить может каждый.

Цинизм изложения также стал этически неприемлемой чертой времени, но в наше время такая манера изложения часто мотивирована типом издания и целеустановкой автора. В 2009 г. в газете «Спид-инфо» А. Никонов опубликовал статью «Добей, чтоб не мучился», в которой развивал идею умерщвления безнадежно больных детей-инвалидов. Сама мысль чужда нашей культуре, но манера изложения была вопиюще цинична, в частности, дети инвалиды назывались бракованными и таким образом в языковой картине приравнивались к негодному товару.

Статья вызвала возмущение и аудитории, и журналистского сообщества. Состоялось профессиональное разбирательство, на котором журналист обвинения в цинизме не признал. И закономерно: он вел себя соответственно должности. Он был скандальный репортер.

По прочтении вышеизложенного у кого-то возникает ощущение (см. табл.), что в российских СМИ нет ничего, кроме пошлости, цинизма и агрессии, и что это намеренное сгущение красок, ведь и каналы, и передачи, и журналисты разные. Это так. Но наше сознание, т. е. сознание массовой аудитории, так устроено, что воспринимает явление в целом (не препарируя по темам и каналам), и фиксирует прежде всего отклонения от нормы. И чем их больше, тем больше у них вероятность закрепиться в языковой сознании как черта явления в целом. Таким образом формируется стереотип восприятия СМИ, а у кого-то и нормы речевого поведении, поскольку до сих пор, несмотря ни на что, СМИ задают коммуникативный стандарт. Только вот какой?

Так какие этико-языковые проблемы видит аудитория в СМИ?

Из области психологии речевого общения: Лживость, неискренность (нередко распознаваемая на уровне языка телодвижений), недоброжелательное отношение к партнеру, нежелание и неумение строить конструктивный диалог, неумение/нежелание слушать говорящего

Из области осмысления действительности как следствие прорыва приватного в публичное: Представление действительности через призму социального, биологического и языкового низа; грубость, агрессивность, пошлость, цинизм, вульгарность; оскорбительная форма изложения

Запретные целевые установки: Демагогия, ложь, манипулирование аудиторией

Из области речевого этикета Нарушения максимы вежливости, размывание правил ты/вы обращения и публичного/межличностного именования участников коммуникации; неумение / нежелание оказать коммуникативную поддержку партнеру по диалогу

Из области следствий размывания национальных коммуникативных ценностей Нарушение принципа коммуникативной скромности, приоритета, сосредоточение внимания на себе

Этические нормы никогда не соблюдаются полностью, но существуют как образец, на который в коммуникации следует ориентироваться. Степень расхождения между тем, что есть, и тем, что должно быть, характеризует глубину противоречий времени, и преходящих, и постоянных. Но все-таки держаться ближе к норме лучше не только с этической точки зрения, но и с коммуникативной: больше шансов быть понятым правильно.

Литература

Бессарабова Н. Д. Журналист и слово. — М., 2015.

Зарецкая Е. Н. Риторика: Теория и практика деловой коммуникации. — М., 2002.

Русская речь в средствах массовой информации: Стилистический аспект / под ред. В. И. Конькова. — СПб., 2007.

Сурикова Т. И. Этический аспект языка СМИ // Язык массовой и межличностной коммуникации. — М., 2007. — С. 133–185.

Формановская Н. И. Русский речевой этикет. Выбираем «ты» и «вы» // Русская словесность. — 2001. — № 4. — С. 66–70.

Этика речевого поведения российского журналиста. — СПб., 2009.

Г. Г. Хазагеров (Южный федеральный университет) Норма как ценность в речи журналиста

1. Формулировка проблемы

Уже в девяностые годы, когда термин «языковая игра» стал использоваться не в том значении, что у Витгенштейна (Гридина 1996; Коновалова 2008; Санников 1999), когда начали появляться и множиться работы по интенциональному отклонению от нормы (Курочкина 1999 и др.), обрисовалась проблема, решению которой и посвящены эти размышления. Было очевидно, что сознательное отклонение от языковой нормы в целях усиления экспрессии соседствует с обычным отклонением от нормы по небрежности или по незнанию, о чем мне тогда же случалось писать. Экспрессивность речи и достижение комического эффекта были явной ценностью для журналиста и, соответственно, приоритетной целью, а вот языковая, стилистическая и даже коммуникативная норма отодвигались на второй план. Тренд был настолько ощутимым, что лингвисты отреагировали на него целой лавиной работ о различных видах каламбура, который описывался как языковая игра и в котором видели и видят до сих пор способность пишущих к креативности. «Креативным быть престижно, грамотность же — скучный удел корректоров» — вот устойчивый взгляд журналиста на вещи, и его трудно победить запретительными мерами.

Любопытна и показательна в этой связи судьба риторического термина «зевгма». Изначально под зевгмой понималась цепочка синтаксически однородных элементов под «игом» («зевгмой») одного слова, общего для всей цепочки: Я оставляю каждого на своем пьедестале: Наполеона на Вандомской колонне, Робеспьера — на гильотине. Эта фигура сообщает речи отточенность афоризма и способствует общей симметрии и красоте изложения. Особенно эффективна зевгма в сочетании с антитезой, как это сделано в приведенном примере. Такая зевгма прекрасно подчеркивает главную мысль высказывания. Запомним эти слова — «красота» и «главная мысль», ибо на них будет строиться наше рассуждение. Впоследствии зевгмой все чаще стали называть отклонение от нормы: соединение неоднородных в смысловом отношении частей их синтаксической однородностью: один ел хлеб с маслом, другой — с удовольствием. В докладах на студенческих конференциях мне неизменно встречалось именно второе понимание зевгмы. При обучении риторике исконное значение зевгмы также не вызывает никакого интереса, несмотря на то что зевгма как риторическая фигура активно используется в судебных и политических речах, а также в художественной литературе. Зато зевгма как намеренное нарушение однородности всегда вызывает интерес, несмотря на то что это построение находит применение только в шутках, к тому же довольно редко удачных.

Итак, проблема заключается в том, что норма не является ценностью для журналиста. Такое отношение к ней, внушенное текущей практикой и объясняемое недостаточным пониманием законов общения, возникает у журналиста уже на студенческой скамье.

2. Пути решения проблемы

Как сделать норму ценностью для журналиста? Как сделать так, чтобы журналист включил ее в список своих профессиональных добродетелей? Сегодня мы умеем только взывать к гражданской совести и патриотизму. Такова и главная тенденция в отношении языковой нормы в нашем обществе в целом: ты русский, так пиши грамотно! В соответствии с этой логикой были введены тотальные диктанты и ряд других мероприятий. Заметного влияния на грамотность, в том числе и грамотность журналиста, это пока не оказывает. Однако сам подход показывает, что мы, коль скоро «давим на совесть» пишущего, если и не до конца сформулировали, то хорошо осознали, что проблема эта ценностная. Но с ценностями можно работать не только «лобовым» образом. Можно показать привлекательность ценности для самого журналиста, сделать ее престижной, чего сегодня явно нет.

Чтобы ответить на вопрос, как это можно сделать, попробуем проследить связь между тремя видами нормы: языковой, стилистической и коммуникативной, а также связь между качествами речи: правильностью, ясностью, красотой и уместностью.

Наиболее «бросовой» для журналиста сегодня явно является языковая норма («запятой больше, запятой меньше…»), стилистическая норма уже осознается им как проявление профессионализма («владение стилем»), от соблюдения же коммуникативной нормы напрямую зависит отношение к журналисту его читателей. При этом, однако, забывается, что нормы связаны между собой: грубое нарушение стилистической нормы оборачивается и нарушением нормы коммуникативной. Эта ситуация отражена в древнем анекдоте, когда незадачливый человек, встретив похоронную процессию, говорит что-то вроде: «Таскать вам не перетаскать». Отметим, кстати, что неуместно веселый тон по неподходящему для этого случаю встречается, к сожалению, и в современной журналистике. Что же касается связи языковой нормы со стилистической, то она настолько очевидна, что первую не всегда можно отделить от второй. Таким образом, чтобы внушить уважение к языковой норме, целесообразно прокладывать к ней логическую цепочку от нормы коммуникативной, что сделать нетрудно. Этого, однако, недостаточно. Обратимся теперь к качествам речи. Именно в путаном представлении о качествах речи, как представляется, лежат причины пренебрежительного отношения к языковой норме.

Экспрессия, желание поразить воображение читателя является той ценностью, которую, несомненно, исповедует журналист, нравится это его учителям или нет. Что же такое экспрессия и как она соотносится с классическими четырьмя качествами речи, известными еще со времен Теофраста и классической риторики, — правильностью, уместностью, красотой, ясностью?

С тех давних уже пор, как Е. М. Галкина-Федорук предложила различать экспрессивность и эмоциональность (Галкина-Федорук 1958), в отечественном языкознании экспрессия обычно связывается с усилением выразительности (способности привлечь внимание) и изобразительности (наглядности, выпуклости) речи. Такой взгляд на вещи имеет почтенную историю. Экспрессии же противопоставляется стандарт, как показал В. Г. Костомаров еще в 1971 году (Костомаров 1971) именно в связи с речью журналиста.

Принятый подход предполагает прежде всего связь экспрессии с ясностью речи: содержание экспрессивного текста быстрей и надежней схватывается читателем. При этом, разумеется, должна соблюдаться гармония между значимыми частями текста и экспрессивной формой: подчеркивается именно то, что должно быть подчеркнуто для быстрого и надежного понимания содержания. Этой стороне дела целиком посвящена стилистика декодирования с ее схемами выдвижения и отмеченными позициями (Арнольд 1981). Если же экспрессивный акцент делается не в нужном месте, экспрессия способна разрушить ясность текста и существенно ухудшить его восприятие. В этом случае можно говорить о нарушении еще одной нормы — нормы риторической, т. е. о том, что называлось асхематоном, или неверным употреблением фигуры. С такими асхематонами мы встречаемся в газетной журналистике нередко. Типичный случай — врезка в текст (ее можно считать графической фигурой), выбранная таким образом, что не только не помогает понять текст, но и затрудняет его понимание. В этом случае смысл текста приносится в жертву поднятию общего градуса сенсационности, несмотря на то что ход этот очень часто оказывается холостым. Частотность приема закономерно превращает экспрессию в стандарт, как о том в 1971 году и писал В. Г. Костомаров.

В устной журналистике мы привыкли к однообразному, но по крайней мере не контрпродукивному для содержания интонационному рисунку. Он позаимствован из мира рекламы и основан на известной схеме AIDA (Attention, Interest, Desire, Action — Внимание, Интерес, Желание, Действие). В целом интонационное сопровождение схемы «внимание — интерес — желание (сделать покупку — в рекламе, вызвать эмоцию — в журналистике)» выстраивается правильно. Но в письменной журналистике соответствующего ему синтаксического сопровождения нет. Схема, конечно, не идеал, тем более для серьезной журналистики, но она показывает, как работает языковое мышление журналиста, когда он сознательно или через подражание усваивает ту или иную риторическую стратегию. Любая такая стратегия способствует ясности речи. Экспрессия же, оторванная от ясности, представляет собой риторическую ошибку, дает текст низкого качества. Это, безусловно, надо сообщать будущему журналисту, демонстрируя примеры правильного и неправильного использования экспрессии.

Типичная ошибка — attention — подминает под себя все. Достигается это «хлестким» заголовком, который на общем фоне «языковой игры» выглядит не таким уж и «хлестким», врезкой, эмфатизирующей второстепенный момент содержания, финалом, уводящим в сторону от основного сюжета. Однако, если продемонстрировать журналисту подобные ошибки, это произведет на него большее впечатление, чем если указать на пропущенную запятую. Меж тем и запятая, и порядок слов в особенности, лежат в той же плоскости усиления — ослабления ясности текста. Они закономерно вписываются в риторическую стратегию, являются ее частями.

Порядок слов — отдельная тема. Необоснованная инверсия — бич журналистской прозы. Этот вопрос требует отдельного изучения. Дело в том, что отказ современной художественной прозы от синтаксиса «периодического» в пользу синтаксиса «актуализирующего» находится в русле ее эстетических исканий (Покровская 2001). Но тексты риторические, предполагающие достижение рационально поставленной цели, не могут безболезненно идти вослед этим исканиям. Риторике противопоказан «поток сознания», отсутствие знаков препинания, «синтаксическое слияние», «разрыхление» и даже обилие парентез, которые в убеждающей речи либо сигнализируют о неуверенности говорящего, либо о запутанности содержания.

Итак, правильность речи может быть преподнесена как ценность с опорой на связь с ясностью речи. Ключевое слово при этом — «экспрессия».

Уместность речи напрямую связана с соблюдением коммуникативной и стилистической нормы и в целом ощущается журналистом как ценность. Об этом уже говорилось выше в связи с коммуникативной нормой.

Что касается красоты речи, то это заведомо дефицитное качество. Если удастся воспитать журналиста, исповедующего или хотя бы признающего умение писать или говорить красиво, многие задачи будут решены. Ведь небрежность по отношению к языковой норме выглядит некрасиво. Почему же красота сегодня не является ценностью? Какие ценности вытеснили красоту? Первое, что приходит в голову, — это раскованность и креативность, понимаемая как желание выражаться необычно (качество, присущее Ивану Бездомному до встречи с Мастером).

Если обратиться к концу советского периода, ситуация выглядела так. Официоз терял краски и превращался в формальные отписки, хотя языковая норма при этом соблюдалась (!). В речи неофициальной набирало силу всевозможное ёрничанье — от садистских стишков до бесчисленных пародий на советские штампы, прецедентные тексты, цитаты классиков марксизма-ленинизма и т. п. Так набирала старт «языковая игра». В журналистике, где всего этого не было, душу отводили на газетном заголовке, что было особенно характерно для тогдашней «Комсомольской правды», где уже тогда, на рубеже восьмидесятых, появлялись заголовки вроде «Сказка о рыбаке и репке», сделавшиеся впоследствии нормой.

Когда цензурные запреты спали, ёрничанье под именем «стёба» хлынуло на страницы СМИ и с тех пор их не покидает несмотря на то, что объект пародии давно исчез. Одной из особенностей нового стиля стала амбивалентность юмора, размытость нравственной позиции пишущего и говорящего, что сразу же было квалифицировано как лингвистический цинизм (А. П. Сковородников), однако до сих пор нисколько не изжито.

Другой востребованной особенностью молодой постсоветской журналистики стала репортерская бойкость. Необходимо было, во-первых, преодолеть тяжеловесность официального общения, во-вторых, уметь не теряться, оказавшись в разных социальных стратах, возникающих буквально на глазах. Здесь радиожурналистика, отталкиваясь от развязного стиля дискжокеев, оказалась во главе процесса. Демонстрация неформальности вполне закономерно вызвала к жизни особую манеру языковой небрежности, которая проникла даже в интеллектуальные сообщества, получившие в это же самое время жаргонное название «тусовок».

Античная риторика связывала красоту речи с «возвышенностью» и «сладостностью», т. е. со способностью возвышать или услаждать душу слушателя. Оба названные выше свойства — бойкость и амбивалентный юмор — наносят прямой ущерб возвышенности и имеют мало отношения к сладостности. Амбивалентный юмор, если его рассматривать в категориях красоты, может быть отнесен к эстетике гумиляции (унижения, снижения, приземленности), не слишком продуктивной для общественной жизни. Бойкость является проявлением эстетики раскованности и легкого эпатажа, в чем также, по-видимому, нет острой необходимости.

Научить журналиста «услаждать» читателя, т. е. писать по-настоящему занимательно, тем стилем, который в классические времена назывался средним, или цветущим, — это более насущная задача. Научить держать высокую стилевую ноту, не впадая в фальшь, — еще более актуальная задача. И тем и другим искусством овладеть трудно, гораздо труднее, чем пользоваться амбивалентным юмором и демонстрировать стилистическую развязность. Уже одно это обстоятельство может послужить стимулом для начинающего журналиста: учитесь решать трудные задачи, легкие вы и так решите.

Одним из средств стимулировать обучение журналистскому искусству являются конкурсы. Важно, чтобы такие конкурсы оценивались не по общей шкале «хороший — плохой текст», оставляющей слишком большой простор для жюри, и не по шкале языковой нормы, как диктант или изложение (это не стимулирует). Конкурсы могут ставить перед собой цели развивать те качества речи, которые сегодня нуждаются в развитии: например, умение писать высоким стилем, оставаясь уместным, или умение писать занимательно, оставаясь содержательным.

Выводы

В целом сказанное выше можно обобщить следующим образом. Чтобы освоение языковой нормы стало для журналиста ценностью, надо показать связь этой нормы с задачами более высокого порядка — достижением ясности, красоты, уместности речи, продемонстрировать эту связь с теми качествами речи и с теми умениями, которые для журналиста являются бесспорно ценными. Вопросы орфографии и пунктуации должны «всплывать» в ходе решения этих задач. Учащийся сам должен почувствовать необходимость овладения языковой нормой и быть инициатором консультаций с преподавателем или же даже выбирать соответствующий курс по собственному желанию.

Пока языковая норма не станет для журналиста ценностью, никакие принудительные меры не сделают его грамотным.

Однако задача сделать ее такой ценностью с помощью увязывания с ценимыми им умениями представляется вполне разрешимой.

Литература

Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка. — Л., 1981.

Галкина-Федорук Е. М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке // Сборник статей по языкознанию. — М., 1958. — С. 103–124.

Гридина Т. А. Языковая игра: стереотип и творчество. — Екатеринбург, 1996.

Коновалова О. Ю. Языковая игра в современной разговорной речи. — Владивосток, 2008.

Костомаров В. Г. Русский язык на газетной полосе. — М., 1971.

Курочкина Л. В. Интенциональные грамматические формы существительных в современном русском языке: дисс… канд. филол. наук. — Ростов-на-Дону, 1999.

Покровская Е. А. Динамика русского синтаксиса в XX веке: лингвокультурологический анализ: автореф. дисс… д-ра филол. наук. — Ростов-на-Дону, 2001.

Санников В. З. Русский язык в зеркале языковой игры. — М., 1999.

Сковородников А. П. К определению термина «лингвоцинизм». URL: file:///C:/Users/User/Downloads/k-opredeleniyu-termina-lingvotsinizmy.pdf

М. А. Штудинер (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Инокультурные имена собственные в российском эфире

Недавно студенты, проходившие практику на одной из московских радиостанций, принесли мне обзор передач, озаглавленный «Немного об именах собственных». В обзоре, подготовленном опытным радиожурналистом, который, вероятно, осуществляет постэфирный контроль на этой радиостанции, рассматриваются варианты ударения в заимствованных именах собственных. В частности, автор пишет: «Совсем недавно возник вопрос о писателе Хулио КортАсаре… Я не знаю испанского языка, не знаю его особенностей и тонкостей. Что же мне остается делать в минуты «тягостных сомнений»? Смотреть опять-таки в русские справочные издания, которые считаются авторитетными. И вот когда мне стали говорить, что нет писателя КортАсара, а есть КортасАр, то я. полез в энциклопедии. Так вот, и «Большой энциклопедический словарь», и «Всемирный биографический энциклопедический словарь», и «Литературный энциклопедический словарь» и другие издания — все указывают одно и то же ударение — КортАсар… Кстати, на минувшей неделе была предпринята консультация в испанской редакции иновещания. Переводчики с родным испанским языком сразу же четко ответили: Хулио КортАсар. Только так, а не иначе».

Но дело в том, что аргентинский прозаик и поэт Хулио КортасАр почти полжизни прожил в Париже, здесь были написаны его самые известные романы, здесь он похоронен. Можно даже сказать, что в русскую культуру КортасАр вошел через французскую. Так же, как ПикассО. Я прекрасно помню, как в 70-ые годы прошлого века, когда культурная публика в России увлекалась магическим реализмом КортасАра, его имя произносили только с ударением на последнем слоге.

Сейчас акцентные варианты КортасАр и КортАсар конкурируют друг с другом. Более частотным, по моим наблюдениям, является первый вариант. В конкуренции вариантов ПикассО и ПикАссо побеждает вариант ПикассО. В недавно вышедшем «Словаре трудностей русского языка для работников СМИ» даются соответствующие рекомендации: варианты обоих слов признаются равноправными, но для эфира рекомендуются только первые варианты. В словарных статьях они помещаются на первом месте и выделяются цветом.

В жизни многих русских слов бывают периоды, когда они имеют два равноправных варианта произношения или ударения, т. е. два варианта, в одинаковой степени соответствующие литературной норме. Однако «Словарь ударений русского языка» (Агеенко, Зарва 2000), адресованный в первую очередь работникам радио и телевидения, даёт только один из сосуществующих в языке произносительных или акцентных вариантов. Это отнюдь не означает, что авторы и редакторы этого специализированного издания считают правильным лишь один вариант. Они признают вариативность нормы. Принцип одного варианта соблюдается ими для того, чтобы не провоцировать разнобоя в эфире, чтобы не возникала ситуация, которую когда-то высмеяли дикторы радио в шуточных куплетах на юбилее Д. Э. Розенталя: «Собкор сказал «КарАкас», а диктор — «КаракАс». Подобное наблюдается в современном эфире каждый день. Ведущая программы «Время» в подводке говорит о государственных деятелях Греции — дяде и племяннике КараманлИсах, а в репортаже у племянника уже почему-то другая фамилия — КарамАнлис. Обозреватель ТВЦ в одной и той же передаче главу Сбербанка России называет то Г[рэ]ф, то Г[ре]ф. В одной из «Исторических хроник» (телеканал «Россия») автор «Пигмалиона» упоминается шесть раз: три раза БернАрд Шоу и столько же БЕрнард Шоу. В этой же передаче приезжают в Эдинбург, а находятся — в ЭдинбУрге. Такой разнобой в эфире нежелателен, так как он становится помехой в восприятии информации, переключает внимание слушателей с содержания на форму.

Традиция рекомендовать для использования на радио и телевидении только один вариант ударения или произношения идёт от первых орфоэпических изданий, адресованных работникам эфира. Эта традиция опирается на работы отечественных русистов конца XIX — первой половины ХХ века, для которых было характерно стремление возвести в ранг нормативного лишь один из сосуществующих вариантов.

Выбор акцентного или произносительного варианта имени собственного иноязычного происхождения представляет особую проблему как для журналистов, принимающих решение о речевом поведении в эфире, так и для кодификаторов.

При подготовке к изданию «Словаря ударений русского языка» 2000 года в связи со словом Эдинбург было опрошено много людей, представлявших разные социальные группы. На вопрос «Как называется столица Шотландии?» большинство информантов отвечало примерно так: «Вообще-то, правильно — Эдинбург, потому что так по-английски». Затем извиняющимся тоном: «Но мы по-русски говорим ЭдинбУрг». Такой подход представляется неверным. Не нужно стыдиться за русский язык. Он перекраивает чужое слово по своим меркам. Ведь любое иностранное слово, когда приходит в заимствующий язык, переживает в нём процессы освоения, в том числе акцентного освоения. В данном случае произошла перестройка ударения по аналогии со словами Петербург, Оренбург, Шлиссельбург, Екатеринбург. В поисках правильности в нашем языке нельзя выходить за его пределы. Это касается, конечно, тех имён собственных иноязычного происхождения, ударение в которых имеет устойчивую русскую традицию вопреки рекомендациям энциклопедических изданий и некоторых ориентирующихся на них лингвистических словарей. В ряде справочников, адресованных работникам эфира, вслед за энциклопедическими словарями, для которых характерен формально-этимологический подход, рекомендуются варианты, противоречащие сложившимся в русском языке традициям, например: Арлингтонское кладбище, Леонард БЕрнстайн, МАрлон БрАндо, Невилл ЧЕмберлен (вспомните «Наш ответ ЧемберлЕну»). Столица США в «Большом энциклопедическом словаре» называется ВАшингтон. Комплексный справочник «Русская речь в эфире» даёт этот вариант на первом месте жирным шрифтом, а в скобках блёклыми буквами стыдливо указывает традиционный русский вариант — ВашингтОн (Иванова, Черкасова 2000).

В «Словаре ударений» 2000 года по сравнению с предыдущим изданием, которое вышло в 1993 году (Агеенко, Зарва 1993), было изменено, по самым скромным подсчётам, более 2000 рекомендаций. Фонетический уровень языка не меняется так быстро, даже в эпохи бурных социальных перемен. Просто в предыдущих изданиях во многих случаях предпочтение отдавалось акцентным вариантам, нарушавшим русские культурно-языковые традиции, например: БАлатон, ВИсбаден, Джон ГОлсуорси, Иоганн ГУтенберг, Карл Густав МАннергейм, Тур ХЕйердал (но ведь произносят БалатОн, ВисбАден, «Сага о Форсайтах» ГолсуОрси, ГутенбЕрг, линия МаннергЕйма).

В «Словаре трудностей русского языка для работников СМИ» (Штудинер 2016), в отличие от энциклопедических изданий и некоторых ориентирующихся на них лингвистических словарей, для эфира рекомендуются акцентные варианты, имеющие устойчивую русскую традицию, например: БалИ, ЛихтенштЕйн, СиднЕй. В этих и подобных случаях для энциклопедических изданий характерен формально-этимологический подход: не учитываются сложившиеся на русской почве — в результате действия акцентологических закономерностей русского языка — традиции. Многочисленные примеры из стихов разного времени и разного художественного уровня убедительно свидетельствуют о правомерности сделанного в «Словаре трудностей русского языка для работников СМИ» выбора:

Стихов, в которых были бы представлены другие акцентные варианты слов Бали, Лихтенштейн, Сидней, мною не обнаружено.

Варианты ударения, рекомендуемые в орфоэпических словарях для эфира, должны соответствовать ожиданиям большей части аудитории радио и телевидения. Если журналист, заглянув в «Словарь ударений русского языка» 1993 года, будет произносить у микрофона заимствованные имена собственные с ударениями, появившимися в этом издании под влиянием энциклопедических справочников, например: БАли, Леонард БЕрнстайн, МАрлон БрАндо, ГернИка, КАтынь, Лихтенштейн, Сидней, СУботица, Тур ХЕйердал, — то это будет снижать престиж журналиста в глазах радиослушателей и телезрителей, так как использование этих вариантов будет свидетельствовать о незнании им русских культурно-языковых традиций. Именно это наблюдалось некоторое время тому назад, когда в Санкт-Петербурге возник информационный повод для упоминания в новостях финского маршала КАрла ГУстава МаннергЕйма. Некоторые радио- и тележурналисты очень старательно произносили эту фамилию с ударением на первом слоге.

Журналисты радиостанции «Свобода» упорно называют представшего недавно перед Гаагским трибуналом РАдована КарАджича РАдованом КАраджичем. В ответ на замечание о месте ударения в этой фамилии, сделанное позвонившим в прямой эфир слушателем, ведущий передачи сказал, что «ударение на первом слоге правильное, так как именно оно соответствует сербскому произношению». Такой, к сожалению, часто встречающийся подход провоцирует журналистов на использование акцентных и произносительных вариантов, которые могут быть квалифицированы как особый тип просторечия. В данном случае сотрудники радиостанции «Свобода», во-первых, не учитывают давно сложившейся русской культурно-языковой традиции: однофамильцем находящегося сейчас в Гааге политика был выдающийся сербский просветитель Вук КарАджич, который известен многим культурным людям в России. Во-вторых, журналисты «Свободы» забыли, что в начале 90-х годов прошлого века в российском эфире слово «КарАджич» произносилось с ударением на втором слоге. В русском языке действует хорошо известная лингвистам тенденция к ритмическому равновесию. Перенос ударения в фамилии Караджич с начального слога на срединный — одно из её проявлений. Кстати, по этой же причине в упоминавшемся выше слове «МаннергЕйм» в русском языке ударение переместилось с первого слога на третий.

Ориентация на иностранный язык, на язык-источник, наблюдалась в предыдущих изданиях «Словаря ударений» при выборе не только акцентных, но и произносительных вариантов имени собственного: Вильгельм Хауф (но большинство из нас знает сказки Гауфа), Ханс КристиАн Андерсен. Иногда это может приводить к курьёзам.

В фильме Эльдара Рязанова «Андерсен. Жизнь без любви» главного героя называют Ханс КрИстиан. При этом на экране наплывом появляется книга сказок, на обложке которой по-русски пишется: «Г. Х. Андерсен», т. е. так, как мы привыкли его называть в соответствии с русской традицией с детства — Ганс ХристиАн Андерсен.

Ведущий одной из программ телеканала «Культура» утверждал, что по-русски правильно Рёрих, а не [РЭ]рих, так как это немецкая фамилия. Именно этот произносительный вариант даётся в «Большом энциклопедическом словаре».

Американскую актрису, исполнительницу главных ролей в фильмах «Римские каникулы» и «Война и мир», «Большой энциклопедический словарь» называет Одри ХЁпбёрн. Культурные люди в России всегда её называли Одри [ХЭ]пбёрн.Очень хорошо, что актеры, дублировавшие фильм «История Одри Хепбёрн», показанный в сентябре телеканалом «Культура», именно так произносили это имя, а не ориентировались на «Большой энциклопедический словарь».

По моему мнению, энциклопедические издания вообще нельзя использовать как справочные пособия по произношению имён собственных или по ударению в них. Это касается тех слов, которые давно вошли в русский культурный обиход и по отношению к которым давно сложились русские культурноязыковые традиции. Один из участников передачи «Апокриф» «правильно», по его мнению, называл основоположника психоанализа Фройд опять-таки потому, что так это произносится по-немецки. Варианты Рёрих, Фройд могут использоваться актёрами как характерологическое средство, как фоностилистическая чёрточка для создания образа жеманного, манерного человека, однако они не должны служить нейтральными средствами номинации в информационных программах.

Недавно телеканал «Культура» передавал запись концерта скрипача Максима Венгерова. Когда исполнялась пьеса Фрица Крейслера, то в конферансе и в субтитрах знаменитый австрийский композитор был назван Фрицем Крайслером. Вряд ли работники «Культуры», готовя к эфиру эту передачу, впервые в жизни услышали имя выдающегося мастера скрипичных миниатюр, которого в России весь ХХ век называли Крейслером, а не Крайслером. Это отражает давнюю русскую традицию — при заимствовании немецких слов дифтонг [ ai] передавать как [ei], ср.: Лейпциг, Рейн, Альберт Эйнштейн. Видимо, дело здесь в отсутствии у людей, написавших в субтитрах « Крайслер», представления об иерархии критериев, которыми целесообразно руководствоваться в подобных случаях.

В энциклопедических словарях предлагаются варианты транслитерации некоторых заимствованных имён собственных, например: Рабиндранат Тагор (Тхакур), Вильгельм Хауф (Гауф) (Большой энциклопедический словарь 1998). В «Словаре трудностей русского языка для работников СМИ» осуществлён выбор для эфира одного фонетического варианта и в этих случаях, причём предпочтение всегда отдаётся традиционному для русского языка варианту произношения: Рабиндранат Тагор, Вильгельм Гауф.

В отличие от других орфоэпических изданий, в «Словаре трудностей русского языка для работников СМИ» предпринята также попытка выбрать предпочтительный вариант из фонематических разновидностей слова, т. е. из произносительных вариантов, закреплённых в орфографии, например: Телемах и Телемак (на первом месте в указанном словаре даётся вариант, рекомендуемый для эфира; этот вариант, кроме того, выделяется цветом).

В последнее десятилетие в российском эфире всё чаще можно услышать варианты инокультурных имен собственных с ударениями, характерными для их английских прототипов. Это можно объяснить, во-первых, расширением в последние годы круга людей, знакомых с английским языком, а во-вторых, использованием ошибочного критерия: правильным в русском языке считают тот вариант, который точнее воспроизводит особенности звучания того или иного слова в языке, из которого оно заимствовано. Например, одну из американских ежедневных газет еще с советских времен называли «ВашингтОн пост». Но сейчас нередко можно услышать и «ВАшингтон пост». К сожалению, это приводит к разнобою в рамках одной передачи.

Хоккейную команду из американского города Буффало раньше спортивные комментаторы называли только «БУффало [сэ]йбрз». Сейчас чаще звучит вариант «БАффало [сэ]йбрз». Этому способствует тот факт, что за эту команду играют и российские спортсмены. Давая интервью корреспондентам радио и телевидения России, они свою команду называют «БАффало [сэ]йбрз». Вслед за ними этот произносительный вариант начинают употреблять и российские журналисты.

При выборе варианта произношения или ударения имени собственного иноязычного происхождения, по моему мнению, следует руководствоваться простым принципом: прежде всего нужно учитывать не то, как звучат эти слова в языках-источниках, а сложившиеся на русской почве традиции. Если же журналисту выпадает честь первым вводить какое-то иностранное слово в русский обиход, а лингвисту — кодифицировать его произношение и ударение в словаре, то в этом случае, конечно, правомерно ориентироваться на язык-источник.

Литература

Агеенко Ф. Л., Зарва М. В. Словарь ударений русского языка / под ред. М. А. Штудинера. — М., 2000.

Иванова Т. Ф., Черкасова Т. А. Русская речь в эфире. Комплексный справочник. — М., 2000.

Агеенко Ф. Л., Зарва М. В. Словарь ударений русского языка. — М., 1993.

Штудинер М. А. Словарь трудностей русского языка для работников СМИ. Ударение, произношение, грамматические формы. — М., 2016.

Большой энциклопедический словарь / гл. ред. А. М. Прохоров. Изд. 2-е. — М., 1998.

Сведения об авторах

Афанасьева Ольга Максимовна — кандидат филологических наук, доцент кафедры медиаречи Российского государственного гуманитарного университета.

Барышева Светлана Фридриховна — кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Басовская Евгения Наумовна — доктор филологических наук, заведующая кафедрой медиаречи Российского государственного гуманитарного университета.

Вартанова Елена Леонидовна — доктор филологических наук, профессор, декан факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Василькова Наталия Николаевна — кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Григорьева Ольга Николаевна — кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка филологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Евтушенко Ольга Валерьевна — доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и теории словесности Московского государственного лингвистического университета.

Иванова Мария Валерьевна — доктор филологических наук, профессор, декан очного факультета Литературного института имени А. М. Горького.

Кара-Мурза Елена Станиславовна — кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Карасик Владимир Ильич — доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой английской филологии Волгоградского государственного социально-педагогического университета.

Касперова Лариса Тазретовна — кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Клушина Наталия Ивановна — доктор филологических наук, профессор кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Коньков Владимир Иванович — доктор филологических наук, профессор кафедры речевой коммуникации Санкт-Петербургского государственного университета.

Крысин Леонид Петрович — доктор филологических наук, профессор, заведующий отделом современного русского языка Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН.

Москвин Василий Павлович — доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Волгоградского государственного социально-педагогического университета.

Николаева Анастасия Владимировна — кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Скворцов Ярослав Львович — кандидат социологических наук, декан факультета международной журналистики Московского государственного института международных отношений.

Славкин Владимир Вячеславович кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Солганик Григорий Яковлевич — доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Сурикова Татьяна Ивановна — кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Хазагеров Георгий Георгиевич — доктор филологических наук, профессор Южного федерального университета.

Штудинер Михаил Абрамович — кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Примечания

1

Пушкин, «Борис Годунов»

(обратно)

2

Работа выполнена в рамках проекта «Лексикографическое представление современной русской разговорной речи», получающего финансовую поддержку Российского гуманитарного научного фонда (грант № 14-04-00263а).

(обратно)

3

Более мягко названа эта лексическая группа в статье: Вепрева И. Т., Купина Н. А. Тревожная лексика текущего времени: неофициальные этнонимы в функции актуальных слов // Политическая лингвистика. — Екатеринбург, 2014. — № 3 (49). — С. 43–50.

(обратно)

4

Чурка в значении ‘тупой, малообразованный человек’ — другое значение этого слова.

(обратно)

5

Характер таких списков приводит к совершенно справедливому мнению о том, что «встретить тексты, которые иллюстрировали бы предлагаемое современными исследователями видение высокого ‹произносительного› стиля, крайне затруднительно» (Вещикова 2013: 163).

(обратно)

6

Как кажется, исполнительница плохо понимает смысл того, о чем говорит, вряд ли, в частности, ведая о том, какой ребенок может плакать «высоко, у царских врат» (т. е. слева от них) и как следует произносить эти строки.

(обратно)

7

Примеры со словом «Бали» с сайта www.stihi.ru, на котором публикуют свои стихи непрофессиональные поэты.

(обратно)

Оглавление

Е. Л. Вартанова (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Грамотная речь как основа профессиональной культуры журналиста

Г. Я. Солганик (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) О современной культурно-речевой ситуации

О. М. Афанасьева (Российский государственный гуманитарный университет) Лингвистические критерии оценки качества журналистских текстов

С. Ф. Барышева (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Стилевая характеристика информационных телепрограмм

Е. Н. Басовская (Российский государственный гуманитарный университет) Народная «борьба за грамотность» и позиция эксперта: переписка Д. Н. Ушакова с радиослушателями 1938–1941 гг.

Н. Н. Василькова (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Специфика использования стилистических фигур в звучащей речи политиков

О. Н. Григорьева (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Внешние и внутренние заимствования в языке современных СМИ

О. В. Евтушенко (Московский государственный лингвистический университет) Языковая норма в корпоративном и индивидуальном преломлении

М. В. Иванова (Литературный институт имени А. М. Горького) Речь журналистов электронных СМИ

Е. С. Кара-Мурза (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Русский язык в СМИ как объект правового и деонтологического регулирования

В. И. Карасик (Волгоградский государственный социально-педагогический университет) Журналист как лингвокультурный типаж: оценочные характеристики

Л. Т. Касперова (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Анахронизм в текстах электронных СМИ

Н. И. Клушина (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Грамотность в интернете: девиации или новации?

В. И. Коньков (Санкт-Петербургский государственный университет) Коммуникативный аспект в обучении русской речи на факультетах журналистики

Л. П. Крысин (Институт русского языка имени В. В. Виноградова РАН) Стилистический статус ненормативных этнонимов[2]

В. П. Москвин (Волгоградский государственный социально-педагогический университет) Высокий произносительный стиль как система

А. В. Николаева (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Интернет-язык: феномен гипертекста

Я. Л. Скворцов (Московский государственный институт международных отношений) К вопросу о культуре русской речи

В. В. Славкин (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Проблемы использования заимствованной лексики в современном телеэфире

Т. И. Сурикова (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Речевые аспекты этики профессионального поведения журналиста: ошибки и их коммуникативные следствия

Г. Г. Хазагеров (Южный федеральный университет) Норма как ценность в речи журналиста

М. А. Штудинер (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) Инокультурные имена собственные в российском эфире

Сведения об авторах

*** Примечания ***