Собеседник. Выпуск 6 [Олег Леонидович Костман] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Собеседник. Выпуск 6

О ДЕЛАХ СВЕРСТНИКОВ, О ДЕЛАХ СТРАНЫ

Юрий Лепский, журналист ДЕСАНТ НА БЕЛУЮ ЗЕМЛЮ

Рассказ о первом десанте Всесоюзного ударного отряда имени XIX съезда ВЛКСМ
МИ-6 круто разворачивается и резко набирает высоту. Далеко внизу остается наш поезд, замерший у станции Приобье. Наш путь — 200 километров по воздуху до поселочка Белый Яр, где живут газовики и строители треста Казымгазпромстрой и где сейчас идет строительство компрессорной станции для газопровода Уренгой — Новопсков. Здесь предстоит работать отряду.

Внутри вертолета сплошной свист от лопастей и турбин. Далеко внизу меж редких елей сверкает белизной и лужами проталин, отражающих яркое солнце, огромное снежное поле. И командир нашего МИ-6 Александр Коробов, семь лет летающий на северных трассах, снисходительно поглядывает на участников первого десанта:

— Что, небось думали — тут цветочки?

Но уже через несколько минут, когда в вертолете, перекрывая режущий свист турбин, грянет песня, тот же Александр Коробов с удивлением выглянет в салон из кабины:

— Вот дают!

А лица ребят радостные и чуть тревожные в предчувствии встречи с Белым Яром, со своей новой судьбой. Сейчас, как и несколько дней назад, их объединяет песня и память о том, какими аплодисментами проводил их Кремлевский Дворец съездов. Первый десант — жаркая искорка XIX съезда ВЛКСМ, долетевшая сюда, на приобский Север.

Как быстро летит время! Два дня назад этот вот десант стоял в составе Всесоюзного ударного отряда в перекрестье прожекторов и транспарантов на Комсомольской площади столицы, площади трех вокзалов. И тогда на этой площади время как бы остановило свой неумолимый бег: оно состояло не из секунд и минут, а из десятилетий, отмеряющих этапы нашего движения вперед.

Как быстро летит время! Кажется, совсем недавно с Комсомольской площади Москва провожала отряд имени XVII съезда комсомола, провожала на БАМ сыновей и дочерей.

У комсомольской площади удивительная судьба — молодость не покидает ее. Она помнит начало многих славных дорог Ленинского Комсомола. 50 лет назад его посланцы из Москвы и Ленинграда, Ростова-на-Дону и Новгорода уезжали отсюда на Дальний Восток. Больше месяца добирались они до Хабаровска, а потом, проплыв по Амуру на колесных пароходах «Колумб» и «Коминтерн», высадились на суровом скалистом берегу и построили свой город — Комсомольск-на-Амуре.

Теперь с площади трех вокзалов за несколько дней домчит до Комсомольска-на-Амуре поезд посланцев XIX съезда ВЛКСМ. Среди них — Людмила Маслова. У нее особое право на место в этом эшелоне. Она окончила техникум и была слесарем-сборщиком в Тамбове. А ее родители раньше работали на первом заводе Комсомольска-на-Амуре. Да и в паспорте Людмилы значится: родилась в городе Комсомольске-на-Амуре. Люда помнит даже свой дальневосточный адрес. Помнит первую учительницу, помнит приезд в город Юности первого космонавта Юрия Гагарина, тогда ей было восемь лет. А еще помнит, что за их домами стояли высокие деревья — целая аллея. И она всегда мечтала увидеть, как они выросли за эти годы. Людмила Маслова возвращалась в свой родной город.

А вот Арсен Гозов уезжал на Север Приобья впервые в жизни. Он каменщик. И еще одна специальность есть у этого парня — укладчик пути. Десятки километров рельсошпальной решетки от Тынды в направлении Ургала — таков путь Гозова. Опыт ударной стройки, ее закалка снова позвали в дорогу. И вот Арсен в составе отряда Кабардино-Балкарии уезжает на строительство системы магистральных газопроводов Север Тюменской области — Центр.

Рядом его товарищ, командир республиканского отряда Арсен Русмамбетов. Вчера еще — автослесарь в Нарткале, секретарь комсомольской организации автотранспортного предприятия.

— Почему я еду в Сибирь? Хочу делать важное дело, хочу проверить себя, хочу, чтобы меня уважали люди.

Люда и Саша Самусевы — молодые супруги. Оба они — москвичи. И решение поехать на строительство газопровода приняли единодушно. Людмила работала штукатуром, Саша был секретарем комитета комсомола одного из строительных трестов столицы. Вместе строили олимпийские объекты, вместе поехали строить газопровод.

Лену Вилкову, тоже москвичку, напутствовала ее мама, Валентина Петровна — научный сотрудник, историк. Двадцать лет назад на казахстанской целине Валентина Петровна сама создавала историю комсомола. Теперь ее дело продолжит дочь — уже на стройках Сибири.

…Наш вертолет приближается к цели. Напряженно вглядываются ребята в бесконечную тайгу за окнами: что там, как там? Волнуются. Между тем, этот десант — уже сработавшийся, дружный коллектив Миннефтегазстроя позаботился о том, чтобы ребята приобрели необходимые специальности и навыки работы в подмосковном городе Раменском. Там участники нынешнего десанта строили 12-этажный дом, осваивали специальности монтажников, штукатуров, плотников. Там они подружились. Теперь у них общая конкретная цель — построить казымскую компрессорную станцию.

А вот у Анатолия Гулика и его товарищей из отряда Украины есть и еще одна задача — бороться за присвоение их бригаде имени Алексея Маресьева. Каждый из ребят помнит, как на проводах отряда в Кремлевском Дворце съездов напутствовал их этот легендарный первостроитель Комсомольска, мужественный летчик, настоящий человек. Еще в поезде Анатолий предложил создать комплексную бригаду. В списке Гулика оказались сразу 18 плотников, бетонщиков, монтажников, сварщиков.

В армии Анатолий служил сапером. Когда написал отцу про свою воинскую специальность, тот поздравил его и напомнил: «Смотри, Толя, сапер один раз ошибается».

Отец тоже был сапером. Воевал и за всю войну ни разу не ошибся. Себя сберег и многих спас от мин. За это и получил орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».

Было и у Анатолия испытание. Осенью 1971 года, в городе, где он служил, в здании старой школы случайно обнаружили склад гитлеровских мин для тяжелых минометов. Его и еще двоих солдат вызвали на разминирование. Работали весь день. Холодно — а они в поту. Когда закончили, когда вынесли последнюю мину из подвала, когда погрузили ее на грузовик, когда им перед строем объявили благодарность от имени командования и отпустили в увольнение, — вот тогда он по-настоящему понял отца. Понял и еще одно: ребята, с которыми вместе разминировал склад, — настоящие друзья. Вместе с ними он, как на фронте, рисковал жизнью. Никто из них не ошибся, не сделал неточного движения. Значит, они не ошиблись и друг в друге. С тех пор у него первое требование к людям — надежность. По этому принципу и подбирал он свою комплексную бригаду. Он уверен: Гриша Дубина, Коля Соловецкий и остальные ребята не подведут в трудных условиях строительства газопровода.

Члены бригады Гулика, кажется, продумали все до мелочей. Анатолий знает даже, в каком подъезде, и на каком этаже, и в какой квартире нового пятиэтажного дома будут жить его ребята. Впрочем, квартиры для бойцов отряда — это уже не мелочь. Секретарь комитета комсомола треста Казымгазпромстрой Сергей Потапенко рассказал нам, журналистам, сопровождающим отряд, что строительство дома № 12 для бойцов Всесоюзного ударного отряда стало здесь, в Белом Яре, ударной комсомольской стройкой. Три воскресника, в которых участвовали все строители поселка, провели комсомольцы. И с честью выполнили обязательства. Дом новый, с иголочки, ждал наш десант.


…Далеко позади, закрытая высокими штыками елей, осталась станция Приобье, далеко позади осталась Комсомольская площадь столицы. У каждого из бойцов нашего десанта там, позади, очень многое. У Володи Белозерова — заботливая мама, старые друзья, У Толи Гулика — прежний коллектив на Черкасском заводе, где присвоили ему звание «Мастер — золотые руки». У Юры Королева — там, далеко, остались 7 лет работы на БАМе, бесценный опыт первостройки. Впрочем, почему остались? Все это с ними: опыт, верность в дружбе, крепость характера, мастерство и желание утвердить себя делом.

Юра Королев трогает меня за плечо и сквозь свист вертолетных турбин кричит:

— Может быть, останешься с нами? Оставайся, не то пожалеешь потом!

Я понимаю его. Юра уехал с БАМа, так и не достроив магистраль. И два года казнил себя за это в уютной московской квартире. Во всяком случае, теперь он твердо знает, чего ему не хватало эти два года — личного участия в огромном, нужном для страны деле. И то ли рев вертолета, то ли слова Королева вдруг напомнили мне другой рейс, другой полет. Осенний сумеречный рейс из Комсомольска в Хабаровск.

Тогда я думал о том, откуда вдруг взялось чувство тревоги. Забыл в гостинице бритву? Не то. Может быть, что-нибудь здесь, рядом? На соседнем кресле, закинув голову и по-глухариному вытянув шею, похрапывал пожилой мужчина. Где-то впереди надрывался ребенок. За иллюминатором равнодушно гудел двигатель.

— Ну вот, — говорил я себе, — репортаж продиктован по телефону, сегодня его наберут, завтра он появится в газете. Все в порядке. Будь горд и спи. Но благородной усталости не было, а проклятое ощущение тревоги продолжало мучить. И я нарочно начинал думать про Новый год, про первый снег, про дом и про что-то там еще… Пока вдруг не понял: меня уже нет там. Вот в чем дело.

Там, в кабине ТЭ-600, было жарко от работавших мощных дизелей. И даже ветер, влетевший в открытые по бокам окна, не спасал. За нашим тепловозом тянулись сардельки цистерн и длинный хвост вагонов, груженных лесом. Острая стрела насыпи указывала на Амур, мелькали шпалы, приближался и вырастал первый пролет моста. Леша Босых, наш машинист, оглянулся на инструктора:

— Сколько держать?

— Если знака не будет, — держи тридцать.

Леша кивнул и «дал газу».

Мост принял нас деловым гудом: он уже работал. «Вот, едем», — неуверенно сказал инструктор, и я понял: надо срочно что-то запоминать. Потому что это — первый рабочий рейс по новому мосту через Амур, самому большому мосту Байкало-Амурской магистрали. Потом будут тысячи рейсов, но наш первый и единственный. Я запоминал панораму и цвет реки. Сейчас я помню другое.

Мы вылетели из стального коридора в коридор людской… Нас встречали те, кто построил этот великолепный, бамовский мост. Нам что-то кричали, махали руками, солидные мужчины в болоньевых плащах подбрасывали вверх шляпы, забыв о лысинах. Все, кто был в кабине нашего тепловоза, бросились к окнам и тоже стали кричать что-то этим незнакомым людям. Мне не хватало открытого окошка и я размахивал своей рукой у лобового стекла. Меня распирало от гордости и задорного веселья.

И только Леша Босых оставался на месте — он вел тепловоз. Но когда мы обогнули сопку, состав притормозил и встал на тихом перегоне, Босых повернулся к нам. У него было лицо мальчишки, прочитавшего свои первые стихи, когда еще не сказано «браво», пока еще висит тишина осмысления и оценки. Я не старался запомнить это лицо, но запомнил. И еще я запомнил, как мне было хорошо в эти несколько коротких секунд. Это невозможно пережить по заказу, оно появляется и исчезает само собой, и ты никогда не знаешь, где настигнет тебя это волнение.

«Романтика — это когда желаемое становится действительным», — говорил Саша Терещенко, прораб на БАМе. Так и мы мечтаем о ясности устремлений, о поступке по совести и открытости души. А когда находим — бываем счастливы…

…Снижаясь, наш МИ-6 делает вираж и в иллюминаторе открывается красивый поселок, стоящий на белом песке. Вот он, Белый Яр. Посадка! Открыта дверь, сделан первый шаг…

На этой белой земле, как на чистом листе бумаги, нашему первому десанту Всесоюзного ударного отряда имени XIX съезда ВЛКСМ предстоит писать строки своей биографии. Каждому — свои.

Виталий Зеленский, писатель РАЗУМОМ И СЕРДЦЕМ

Перечитывал, изучал важный документ современности, нацеленный в будущее, а в памяти всплыло что-то далекое…

Свой первый самостоятельный заработок я получил натурой, то есть хлебом. Давно это было, в 41-м.

В тот год мы, сельские ребятишки, явившись первого сентября в школу, за парты не сели. Начало занятий было отложено на месяц, а потом еще… Вопрос «почему» задавать не пришлось. Все знали, что идет война, что взрослых мужчин, работников в деревне осталось мало, а уборочная страда наступает своим чередом. Вот и мобилизовали нас…

Попал я со «сборной» шестых-седьмых классов из районного центра в село Нечунаево, что раскинулось по высокому коренному берегу Алея. Мне еще тогда не исполнилось четырнадцать, а ростом вовсе не вышел: 150 сантиметров вместе с вихром на макушке…

Первые дни мы все лопатили зерно на колхозном току да крутили по очереди тяжелую ручную веялку, но однажды бригадир бросил клич: «Кто смелый — по коням!» Ну разве ж тут устоишь! Подбежал я к «дядьке» первым. Дали мне в полное распоряжение лошадей — кобылу с мерином, пароконную повозку-бестарку, показали на первый раз, как запрягать, и послали в поле — отгружать зерно от комбайна и доставлять на ток.

С этими-то лошадьми я задержался в «Красном пахаре» (так доныне называется колхоз в алтайском селе Нечунаево) дольше своих соклассников и домой вернулся лишь поздней осенью, но с гордо поднятой головой.

Потом была по-сибирски холодная и по-военному голодная зима с навязчивыми думами о хорошем куске хлеба, о дровах и ведерке угля.

Однажды, наблюдая, как мать колдует над горстью муки, смешивает ее с вареной картошкой и еще бог знает с чем, чтобы испечь какой ни на есть хлеб, я не очень уверенно сказал ей:

— Может съездить в Нечунаево, мне ж там что-то причитается?

Мать глянула на меня глубокими печальными глазами, и в них что-то вдруг затеплилось:

— Ну съезди, съезди, сынок… Хотя какие нынче заработки!

— Уродило неплохо в колхозе, — солидно заметил я. — Теперь, пожалуй, уж распределили на трудодни.

И я «поехал» в Нечунаево. То есть взял легкие саночки с бечевкой и марш по морозцу на своих двоих. «Ехать» было не слишком далеко, километров десять-двенадцать. На спусках можно было и прокатиться. Большой мешок с разноцветными заплатами я надел себе на голову, сложив его так, что получилась плащ-накидка с капюшоном…

Через столько лет готов воздать хвалу колхозному учету! Ничто тогда не затерялось в бумагах, и на свои честно заработанные трудодни я получил, не ошибусь, 22 килограмма 600 граммов — почти полтора пуда! — полновесной пшеницы. Не много, а все же подспорье к скудному пайку того времени.

Но к чему все-таки вспомнился этот случай из далекого уже отрочества?

Я не задавался целью написать о войне. Пишу о хлебе и хлеборобах. Но таково свойство человеческой памяти: она веками хранит и передает из поколения в поколение, как эстафету, как завет предков, два близких слова, два родственных понятия — Мир и Хлеб. Ибо существуют, увы, и понятия полярные этим первым, но также неотделимые одно от другого — это война и голод.

Не забираясь слишком глубоко в прошлое, вспомним хотя бы события Первой мировой войны — есть еще живые свидетели тех бурных лет. С какими лозунгами выходили на демонстрации революционные рабочие Петрограда, Москвы, других городов России?

«Хлеба, мира, долой империалистическую войну!»

Поистине символичен тот факт, что среди первых актов победившей социалистической революции были декреты «О мире» и «О земле», принятые II Всероссийским съездом Советов в историческую ночь с 26 на 27 октября по старому стилю.

Уже тогда силы войны и наживы во всем мире объединились, чтобы только не дать укорениться этому новому, «опасно» миролюбивому государству. Не дать ему жить.

Но ни вооруженной силой, ни костлявой рукой голода не удалось им удушить молодую Республику Советов.

Вот сейчас неожиданно подумалось: а как пошло бы развитие страны, как сложились бы судьбы нескольких поколений, если бы тогда, после разгрома контрреволюции и всех интервентов, старый мир внял голосу рассудка и мирным призывам родины социализма, и не было бы больше ни войн, ни гонки вооружений?

Тогда бы весь выплавленный металл пошел на изготовление тракторов и плугов, ткацких станков и швейных машин, паровозов и автомобилей. Поразившие тогда капиталистов темпы строительства социализма в нашей стране были бы еще выше.

Но нам мешали и вредили, нас прощупывали, испытывали на прочность наши границы, нам угрожали большой войной. И потому одной из главных задач ускоренной индустриализации было укрепление обороноспособности рабоче-крестьянского государства. Ковать приходилось не только плуг, но и меч, и щит. Не секрет, что лучшие марки стали требуются как для лемеха, так и для танковой брони. Для брони-то, для пушечных стволов — и покрепче…

Началась война. Для кого-то она была Второй мировой, а для нас навеки останется Великой Отечественной. Запомнились транспаранты над «красными» обозами: «Хлеб — фронту!» И многим как-то вдруг стало ясно:

— А ведь хорошо зажили перед войной! С хлебом!

Да, без хлеба, как без оружия, армия не может сражаться и побеждать, в этой тяжелейшей и справедливейшей войне люди наши не считались ни с какими лишениями.

Начало моей взрослой жизни пришлось на первый послевоенный год. Победа в той страшной войне принесла нам долгожданный мир. Много бед натворила война, огромный урон понесла каждая семья в городе и в деревне.

И опять-таки быстрее восстанавливалась разрушенная войной промышленность на огромной территории от Волги до западных границ СССР. Промышленность! О, если бы теперь наконец весь металл, все мастерство рабочих рук, всю силу науки и конструкторской мысли обратить на создание первоклассной техники для сельского хозяйства…

Но уже в 46-м империалистический Запад открыл против нас «холодную» войну, начал первый тур новой гонки вооружений. Теперь в руках у поджигателей был не просто факел, но грязный гриб атомного взрыва над Хиросимой. Мы не могли быть беспечными, мы ковали свой ядерный щит, не жалея труда и средств, которых было так еще немного.

И в то же время нашли возможность дать селу больше новых тракторов, комбайнов, сеялок и плугов. Не с пустыми руками пришли мы в 54-м на целину, чтобы взять с нее тот хлеб, которого все еще не хватало.

Наверное, не много найдется в мире памятников массовым изделиям промышленности. Но именно такой чести удостоились две советские машины — прославленный танк Великой Отечественной Т-34 и скромный герой освоения целины гусеничный трактор ДТ-54. Нашу «тридцатьчетверку» вознесли на пьедестал памяти те города — советские и зарубежные — куда она врывалась первым вестником освобождения, вышибая фашистских захватчиков. А полюбившиеся целинникам безотказные «дэтэшки» ныне высятся над хлебами среди степных просторов Казахстана и Сибири.

«Перекуем мечи на орала» — так назвал свою прекрасную работу советский скульптор Евгений Вучетич. Не знаменательно ли, что бронзовая фигура богатыря с молотом в одной руке и с мечом, в котором уже угадывается будущий лемех, — в другой, отлита именно в те годы, когда тысячи новых крепких плугов взрезывали целину и вековую залежь на востоке страны! И стоит эта выразительная статуя в центре Нью-Йорка у входа в здание Организации Объединенных Наций.

Только не забота о мире движет политикой держав, объединившихся в зловещем блоке НАТО. Неймется им, давно мечтающим сокрушить социализм. Правда, времена не те, чтобы лезть в открытую: слишком силен противник, слишком памятны уроки истории…

Читатель вправе спросить: да что же это все про историю? Ведь о хлебе речь, о сегодняшнем…

Но в том-то и дело, что хлеб — слово особое, многозначное. Это целое понятие, притом историческое. В знаменитом Толковом словаре Владимира Даля ему посвящены почти две страницы убористого текста.

«Хлеб — колосовые растенья с мучнистыми зернами, коими человек питается и коих посев и жатва — основа сельского хозяйства…» Хлеб на корню, хлеб в снопах, в копнах и кладях, хлеб в виде чистого зерна, хлеб печеный — черный, белый, а также калач, пирог, булка — все это хлеб…

Вместе с тем хлеб это и «всякая пища человека, харчи, продовольствие».

И наконец хлеб — «все вообще насущные, житейские потребности».

Сегодня нам, пожалуй, мало и такого расширительного толкования древнейшего слова. Появились новые понятия — «уровень жизни», «качество жизни». Подразумеваются тут и продукты питания, и одежда, и жилище, и блага культуры, причем все это на уровне возросших потребностей человека эпохи развитого социализма.

Но мы все же вернемся к хлебу в значении «пища, продовольствие». Потому что документ, принятый Майским пленумом Центрального Комитета нашей партии, так и назван, просто и внушительно: «Продовольственная программа СССР».

Когда знакомишься с этим документом, исторические параллели и сравнения возникают сами собой.

В самом деле, если ленинский декрет наделил землей миллионы и миллионы крестьян, если по ленинскому кооперативному плану затем эти крестьяне объединились в колхозы, что означало победу социализма в деревне, то мы по справедливости называем это великими этапами в развитии сельского хозяйства и в жизни всей страны.

А Продовольственная программа мне представляется как венец всей этой огромной работы, потому что речь в ней идет не просто об очередных мерах по дальнейшему подъему сельского хозяйства, а о достижении конечного результата: дать населению столько продуктов питания и в таком наборе, сколько нужно по научным медицинским нормам. То есть для здоровой и радостной жизни каждого советского человека. Задача — грандиозная! И решать ее не только тем, кто работает на полях и фермах.

Современное село, где проживает чуть больше одной трети населения страны (а перед войной было две трети), в сильнейшей степени привязано к городу.

Участие горожан в сельскохозяйственном производстве — это прежде всего выпуск машин, орудий для обработки земли, для посева и уборки урожая, это поставки на село минеральных удобрений, автомобилей, строительных материалов, это строительство дорог, ремонтных мастерских, скотных дворов, клубов, жилых домов, больниц, магазинов, это подготовка кадров для работы в сельской местности, это, наконец, культурное и бытовое обслуживание деревенских жителей…

Есть у экономистов такой термин: энерговооруженность труда. Так вот, сейчас на одного работника сельского хозяйства в среднем приходится без малого 26 лошадиных сил мощности различных моторов, которыми оснащена деревня. Это примерно в 15 раз больше, чем было до войны.

А почему я опять вспомнил войну, так это потому, что мне тогда пришлось как-то косить хлеб обыкновенной литовкой, к которой приделаны были деревянные грабельки — чтобы срезанные косой колосья не рассыпались по стерне, а укладывались в валочек. Называлось это «крюк». Ужасно тяжело таким орудием работать, особенно с непривычки да с голодухи…

И сломались у меня грабельки. Но тут же подошел колхозный дед-умелец и быстренько приладил новые. Будем считать, что одна худосочная «мужская» сила была в вынужденном простое, ну, двадцать минут. Для колхоза убыль невелика.

Но если станет среди поля красавец трактор мощностью в 130 лошадиных сил и простоит час, а может, сутки? Или поломается комбайн, заменяющий сотню людей — это сколько же хлеба останется неубранным!

Причины поломок бывают только две: или неумелое обращение сельского механизатора со сложной техникой, или плохое качество машины, отдельных ее частей — это уже вина завода-изготовителя или ремонтников из объединений «Сельхозтехники».

В целинные годы я работал на комбайне С-6. Это были еще во многом несовершенные по конструкции машины. Помню: если кто-либо из нас получал новый, с завода, комбайн, то вокруг счастливчика собиралась толпа. Со всех сторон подавали разные советы, как его подготовить к работе, а за плечами стоял механик и предупреждал: «Не сбивай заводскую регулировку, ничего не трогай, пусть будет так, как установлено на заводе».

И старые опытные комбайнеры твердили то же самое: отношение к заводской марке было святое. Она того заслуживала.

Теперь же не в редкость наблюдать, как механизатор, пригнав со станции новенький комбайн, первым делом спешит «разбросать» его по частям, чтобы все проверить и потом уж собрать на совесть…

Вот и речь о качестве… Качество жизни — это безусловно вещь хорошая. Но оно зависит от качества работы всех тех, кто обеспечивает сельское хозяйство техникой, материалами, кто разрабатывает для него проекты и научные рекомендации. И кто пишет книги, ставит спектакли, снимает фильмы… Или только готовится к самостоятельной работе, учится.

Все можно сделать руками, когда есть станки и подходящий материал. Но хлеб не сделаешь, его надо вырастить. Это — живое, и оно не прощает халтуры.

Я веду пока речь о том, как вырастить и собрать побольше хлеба, производить в достатке другие продукты сельского хозяйства. Но Продовольственная программа охватывает, как говорят ученые, весь комплекс проблем, связанных с питанием человека. Ведь добытое нелегким трудом земледельцев и животноводов добро надо сохранить в наилучшем виде, надо перевезти, переработать, удобно и красиво упаковать, вовремя продать населению или доставить в столовую, на фабрику-кухню, а там приготовить такое, что пальчики оближешь…

И на всем длинном пути от поля и фермы до стола разборчивого потребителя качество продукта зависит от качества работы людей, которым доверили этот продукт.

Вряд ли найдется в нашей стране министерство и ведомство, завод или учреждение, от которых прямо или косвенно не зависело бы выполнение Продовольственной программы. Недаром же сказано, что дело это — всенародное.

А мешать нам еще будут. Изощряясь в создании все новых ракет и бомб, фабриканты смерти и обслуживающие их продажные политиканы хотят убить сразу трех зайцев: нажиться на военных заказах, на торговле оружием, уйти в «отрыв» от Советского Союза в военном отношении, чтобы диктовать ему свою волю «с позиции силы» и уж во всяком случае, как они рассчитывают, измотать нас этой гонкой экономически. Все по-старому: не дать жить.

В этих-то сложных условиях наша партия выходит к народу с самой мирной из мирных, с Продовольственной программой. Мне подумалось: а ведь это вызов. Исторический мирный вызов Страны Советов.


Стоит еще провести историческую параллель.

В чем преуспели враги социализма, так это в росте прибылей миллиардеров от военной промышленности. Но растет у них повсюду и безработица. Богатые витрины магазинов — и очереди за благотворительной похлебкой, миллионы бездомных на улицах американских городов. Они только мечтают разорить нас гонкой вооружений, но уже вовсю разоряют собственных граждан. И это богатейшая страна «западного мира»!

Мы пока еще не догнали США по размерам национального дохода. Но голодных и бездомных у нас нет. Да, мы вынуждены тратить немало сил, чтобы ни в чем не уступать воинственным натовцам, замышляющим недоброе против нас и наших друзей.

Но при всем при этом, в противовес их наступлению на права трудящихся, наше государство решает насущные задачи дальнейшего повышения жизненного уровня населения города и деревни. А на первом плане тут Продовольственная программа.


…Вот так получилось: хотел лишь внимательно прочитать этот документ, сделать для себя необходимые заметки. А отозвалось в сердце. И вспомнилось…

Галина Мурзинцева, корреспондент газеты «Пионерская правда» ЗВЕЗДЫ СТАНОВЯТСЯ БЛИЖЕ

Астрономы ошиблись. Они предсказывали появление яркой кометы. А она оказалась не такой уж яркой, да и день встречи с кометой выдался пасмурный.

Иногда мне начинает казаться, что астрономы ошиблись не так уж сильно. Нам предсказывали встречу с кометой — и это так захватило наше воображение, что мы приготовились увидеть потрясающее зрелище. А ведь то, что может потрясти ученого, для человека, далекого от науки, покажется обыденным, останется незамеченным. Вот сравнение, понятное всем: один человек решил задачку по физике и равнодушно закрыл тетрадь, другой решил эту же задачку и испытал волнение, радость. Однако тот, кто равнодушно закрыл тетрадь, возможно, с наслаждением играет в футбол, забивает голы и испытывает радости от удач. А тот, кто обрадовался красивому решению задачи, давно взялся за вторую, пятую задачу, наслаждается своими удачными решениями.

И все-таки встречи с кометами бывают не каждый день. Поэтому волнения зимних дней 1973 года я помню до сих пор. Я тогда только начинала работать в газете «Пионерская правда», у меня появилось много новых знакомых. И о чем бы мы ни разговаривали, о комете Когоутэк вспоминали непременно.

В детскую редакцию Новосибирской студии телевидения от мальчишек приходили письма с вопросами: как получше разглядеть комету?

У журналистов, которые работают с ребятами, есть одна особенность: если у ребят возникает какой-то вопрос, журналисты как бы «заражаются» этим вопросом, теряют покой. Но в среде журналистов всегда обнаружится знающий человек.

Работникам студии телевидения не надо было бежать к специалистам, они просто прошли в соседнее здание к кинооператору Леониду Сикоруку и спросили, как лучше увидеть комету.

— Это очень просто, — ответил Леонид Сикорук. — Можно самим построить телескоп.

И стал рассказывать, какое стекло нужно купить в магазине «Оптика», какого диаметра сделать трубки из картона, как покрасить этот картон. Он не просто рассказывал, а сразу чертил, называл нужные данные. Как будто ему уже приходилось строить телескопы. А почему бы человеку, который создал «Физику для малышей», не знать телескопостроения?

— Знаете что, уважаемый Леонид Леонидович, — сказали кинооператору детские журналисты, когда удовлетворили свое любопытство. — Вот пачка писем от мальчишек, они интересуются кометой. Писать каждому отдельное письмо с изложением вашего объяснения слишком долго. Не расскажете ли вы им про свой домашний телескоп сами?

— Конечно, расскажу, — сказал кинооператор. — Я даже готов помочь построить такой простой телескоп каждому, кто увлечется этой идеей. Пусть они приходят после передачи к нам в студию телевидения, с радостью им помогу.

После передачи о комете и о домашнем телескопе на студию телевидения пришло четыреста ребят. Все они хотели строить телескопы.

Вы хорошо знаете, что бывает иногда с увлечениями. Может быть, для астрономов встреча с кометой стала событием их жизни, но любопытных она, в основном, разочаровала. 370 мальчишек забросили свои телескопы, детские журналисты давным-давно «заболели» другими вопросами, а тридцать мальчишек продолжали ходить на студию телевидения. У них возникали все новые вопросы. Леонид Леонидович откладывал свои дела и начинал с этими вопросами работать. Наконец это надоело окружающим: ведь студия телевидения предназначена не для создания телескопов, а для работы над передачами! Ребята стали ходить к Леониду Леонидовичу домой.

Главная черта друга — верность. Конечно, для двухкомнатной квартиры мальчишек оказалось многовато. А кроме того, это ведь были не просто встречи, это была работа, от которой в доме шум и мусор. Едва ли чувствовали мальчишки, что причиняют старшему другу неудобства. Во всяком случае, он старался, чтобы они этого не чувствовали. Помощь Леониду Леонидовичу предложил Дворец пионеров. Телескопостроителям предоставили помещение. Это была большая удача. Во Дворце пионеров обнаружились кое-какие инструменты, даже станки. А ребят давно уже не устраивали примитивные картонные телескопы. Они готовы были строить настоящие приборы, у них были смелые мечты. Увлечение стало делом.

У меня сохранились в архиве страницы, написанные несколько лет назад Леонидом Леонидовичем для читателей «Пионерской правды». Правда, читатели тех лет так и не увидели этих заметок: их вытеснили более оперативные темы. Но сегодня это уже немного история, а все, что немного история, нам особенно интересно — ведь мы знаем продолжение того, что случилось. Поэтому я без изменения привожу репортаж из 1976 года:

ТЕЛЕСКОПЫ
К тому времени, когда городской Дворец пионеров предложил клубу помещение и оборудование для мастерской, было уже построено полтора десятка телескопов с диаметрами объективов от 80 до 110 миллиметров и увеличением от ста и до двухсот крат. Нужно ли говорить, сколько радости телескопы принесли своим счастливым обладателям! Когда кружок успел поработать в нормальных условиях, когда построено несколько телескопов в новой мастерской, ребята говорили мне:

— Как легко работать в кружке, в одиночестве трудно.

Казалось, самое главное: конструировать, строить, полагал, что именно эта новая страсть держит ребят рядом друг с другом, но выяснилось — важно и другое: общее дело.

В зимние каникулы одиннадцать ребят из кружка отправились подальше от городских огней в деревню наблюдать небо. Нельзя сказать, что нам очень повезло с погодой. Из семи ночей только три были ясными, но эти три ночи стоили того, чтобы потратить полгода на шлифовку оптики, литье деталей монтировки, на отбор всякого хлама, на массу хлопотных дел.

Вот что написали сами ребята для своей стенной газеты «Пульсар»:

«Я впервые смотрел в телескоп со стодесятимиллиметровым зеркалом и был поражен тем, что увидел. На Юпитере хорошо заметны экваториальные полосы и неоднородности в них. При наблюдении туманности Андромеды в городе я видел только центральное ядро. Когда же я посмотрел на туманность в свой телескоп в деревне, я увидел яркое ядро, окруженное слабым пятном эллиптической формы. Были видны подробности и в туманности Ориона».

«Я наблюдал Сатурн. Была видна щель Кассини в кольце планеты. Тень от кольца на диске планеты я не видел, хотя некоторые говорят, что ее отчетливо было видно».

«Я с Вовкой наблюдал созвездия. На второй день экспедиции мы в районе звезд Мицар и Алькор обнаружили туманное пятно».

«На четвертый день экспедиции пятно не подтвердилось».

Алькор — не очень сильная звезда. Но если долго, пристально смотреть на Большую Медведицу, на сломе ковша, рядом со звездой Мицар, можно различить слабое мерцание Алькора.

Кое-кто из ребят в ясную погоду находит Алькор мгновенно. Это — звезда, знакомая с детства. Однажды во время первой экспедиции к звездам ребята обнаружили туманность в районе этих звезд и думали, что сделали открытие. Но открытие не подтвердилось. Да в общем-то и не самая это главная радость — открытие, если каждый день открываешь для себя простые истины. Например, в один замечательный день понимаешь, что твои знакомые озабочены выбором профессии, а у тебя уже определен весь жизненный путь, так как, начав строить однажды картонный телескоп, ты неожиданно и для себя незаметно вошел в огромный мир.

«Алькор» — не очень сильный телескоп. Однако знающие люди говорят, что именно такой была мощность у телескопа, в который разглядывал ночное небо Галилей.

Идея создания массового телескопа тесно связана с первыми днями кружка.

Можно купить в магазине фотоаппарат, киноаппарат, магнитофон. Но ни в одном магазине нельзя было купить телескоп. А хотелось, чтобы небо стало ближе не только для мальчишек-телескопостроителей. В деревнях, где кружковцы наблюдали небо, мальчишки завидовали их телескопам. И ведь могли бы они купить себе прибор для наблюдения за ночным небом, если бы он продавался в магазине! Сельские ребята все летом работают. Вот почему и была задумана в кружке массовая серия обыкновенного ручного телескопа. Много раз меняли телескопостроители конструкцию «Алькора». Старались, чтобы она была проще, легче. Когда все было готово, модель предложили заводу имени Ленина.

В тот день, когда завод принял работу ребят, был выпущен специальный ликующий номер «Пульсара», традиционной стенной газеты. В 1980 году завод имени Ленина выпустил первую массовую серию телескопа «Алькор». Этот день прошел незамеченным.

Зато сколько счастливых моментов испытали ребята потом, когда летом 1981 года, отправляясь наблюдать затмение Солнца, видели группы людей и отдельные семьи, мальчишек и взрослых людей, направляющихся по тому же маршруту — в Черепановский район — наблюдать полное затмение Солнца. В руках у этих людей был «Алькор», купленный в магазине!

Увеличение «Алькора» — 130 крат. А в кружке построен прибор с увеличением в 600 раз. Могучий прибор получился весом килограммов в сто, если не больше. А нельзя ли придумать конструкцию полегче? Придумали. Мощность та же, а вес — 10 килограммов.

…Когда что-нибудь делаешь в первый раз, все получается нехорошо, неловко. Хоть гвоздик первый раз забиваешь: он гнется, молоток норовит ударить по пальцу. Потом трудное становится привычным, а ты ищешь новых трудностей, усложняешь задачи. Почему? Вот вопрос, ответ на который не может быть для всех одинаковым. Тут каждого ждет собственное открытие. Но когда много ребят ставят перед собой общую задачу — и все время ее усложняют, то все отдельные «почему?» соединяются с общим для всех ответом на этот вопрос. Потому что есть человек, который поймет кропотливого и неусидчивого, решительного и сомневающегося, бойкого и тихого, который обрадуется удачно забитому первому гвоздику, хорошей отметке по физике, удачно сданной сессии в институте. Есть старший друг, который не останавливается, а сам растет вместе с общим увлечением.

О работе юных телескопостроителей кинооператор Леонид Сикорук сделал три телевизионных фильма «Телескопы». Эти фильмы показывали центральному телевидению. У кружка появилось много друзей во всей стране. Работами кружка заинтересовался журнал «Земля и Вселенная». Ребята стали постоянными участниками Всесоюзного коллоквиума по любительскому телескопостроению. Завод имени Ленина разрабатывает по опытному образцу, созданному ребятами, проект массовой конструкции телескопа «Мицар» — он будет сильнее «Алькора». Очередной Всесоюзный коллоквиум будет проходить не в Риге, не в Ленинграде, не в Москве, а в новосибирском Дворце пионеров.

Еще не прошло и десяти лет с тех пор, как журналисты обратились к кинооператору студии телевидения с просьбой ответить на письма ребят. А те дни кажутся бесконечно далекими. Даже самым маленьким в кружке трудно себе представить, что было такое время, когда Леонид Леонидович с первыми своими юными друзьями строил картонные телескопы. Сейчас всякий начинающий телескопостроитель получает готовым опыт предшественников: то, чем они овладели постепенно, путем промахов и ошибок, стало предметом недолгого обучения.

Тем, кто прочитает эти заметки, мне хочется сказать: если вы не нашли своего дела, своего старшего друга, выйдите ясной ночью на улицу, найдите созвездие Большой Медведицы, там, на сломе ковша, есть звезда Мицар. А если смотреть очень пристально, рядом с ней можно различить слабое мерцание Алькора. Можно всю жизнь прожить, но так и не увидеть слабого мерцания одной из звезд. А можно однажды взглянуть попристальнее — и найти что-то такое, что станет смыслом жизни. И вместе с настоящим увлечением обязательно найдешь настоящих друзей.

Александр Метелица, радиожурналист ОЧЕРКИ

МУЗЫКАЛЬНЫЙ МОМЕНТ

Каждый раз, когда я приезжаю сюда, в Горную Шорию, в поселок Мундыбаш, вижу и слышу этот оркестр, мне кажется, что происходит какое-то чудо. Потому что сколько бы лет ни прошло, а передо мной — неизменно юные музыканты, все такие же сосредоточенные и старательные… Вон там, в глубине оркестра, выглядывают из-за баяна большие круглые глаза вихрастого мальчишки. Мне кажется, я знаю его. И как будто знакома мне эта русоволосая девчушка, сидящая за первым домбровым пультом — такая маленькая, что едва достает ногами до пола.

И все-таки — нет, этих детей я вижу впервые. А те, которых я знал раньше, уже выросли и многих из них нет в Мундыбаше — закончили школу, разъехались кто куда — учиться, работать…

Но кто-то сидит сейчас в зрительном зале и слушает музыку и после каждого музыкального номера приветствует своего старшего друга. А дирижер в ответ чуть склоняет седую голову…

Николай Алексеевич Капишников. Учитель русского языка и литературы. Мне лестно думать о том, что знакомы мы уже 20 лет. Лестно — и немного, грустно, потому что за этими годами стоит время, которого уже не вернешь. Николай Алексеевич уже на пенсии, в школе не преподает, и все-таки оркестр магнитом держит его здесь, не отпускает. Оркестр, которому 35 лет.

Сколько поколений сменилось за этими пультами! Сколько рук сжимало грифы этих домбр и балалаек! И сколько глаз следило за жестами Николая Алексеевича и за мимикой его лица, когда оркестр выступал с концертами… Теперь это уже сотни людей. И оркестр — не просто оркестр, это судьба многих людей, центр своеобразного сообщества в маленьком поселке. Судьба самого поселка, потому что именно оркестр принес Мундыбашу широкую известность далеко за пределами Сибири, за пределами нашей страны.

Здесь прошло детство Николая Алексеевича. Отсюда он уехал в Томск, где в июне 1941 года закончил педагогический институт. А вернулся уже после войны, в 1946 году.

Покручиваю магнитофонную запись, сделанную в музыкальном салоне Дома ученых Новосибирского академгородка в 1979 году, и снова слышу спокойную речь Капишникова:

— Приехал я… красивая офицерская шинель. Я — литератор. По возрасту немногим отличался от десятиклассников. Война кончилась — вот задыхаюсь от счастья! Не стреляют! Солнце, мир. Вижу — а ребята печальные. И вот думаю: надо как-то оттаять их… Была у меня мандолина. Я на ней немного играл, немного пел. Потом учительницы принесли гитары. Вот две, вот три, вот шесть. А мандолина все одна. Потом — балалаечку, потом — еще балалаечку. Потом контрабас. Такой ансамбль, которому названия не придумать, если судить по инструментам. Странный.

Эта запись сделана в тот год, когда новосибирские ученые — любители музыки узнали о школьном оркестре в небольшом кузбасском поселке и решили познакомиться с этим коллективом. Встретились в Академгородке. Играли по очереди: сначала дети, потом ученые, обменивались пристрастиями, впечатлениями о самых ярких моментах в«музыкальной» биографии.

К этому времени у оркестра, который начинался с одной мандолины, уже была за плечами большая судьба. Оркестр из Сибири участвовал в 1 Всесоюзном фестивале детского искусства в пионерском лагере «Орленок», его выступление слушали в Большом зале Московской консерватории делегаты 9-й Международной конференции по эстетическому воспитанию детей и юношества. Творчество ребят получило уже самую высокую оценку.

— Вы играли не кончиками пальцев, а сердцами, — сказал юным музыкантам композитор Дмитрий Кабалевский.

— Обаятельное исполнение. Даже марш звучит, как «музыкальный момент». — Это слова композитора Александры Пахмутовой об оркестре из Мундыбаша.

Мне об этом выступлении рассказывала Марина — дочь Николая Алексеевича: «Музыкальный момент» очень понравился, пришлось повторить. Папа так растерялся. Говорил, что времени мало, чтобы без повторения. И вдруг: повторите! Ну мы и повторили».

Марина тогда была шестиклассницей. Я отчетливо помню ее рыжеватой, смышленой и смешливой девчушкой. Сейчас она окончила Новосибирскую консерваторию по классу дирижирования.

Что-то странное происходит со временем: оно стремительно несется, раскрывая необыкновенные человеческие судьбы. И как бы не движется: на той же сцене в школьном зале дети…

Как много может сделать для детей один человек!

Вспоминаю свой первый приезд в Мундыбаш. Приехали мы туда с Иваном Матвеевичем Гуляевым — заслуженным деятелем искусств, художественным руководителем оркестра народных инструментов Новосибирского радио и телевидения. Он первый из профессиональных музыкантов узнал о небольшом школьном оркестре, тогда еще только делавшем свои первые шаги. Сразу стал помогать и словом, и делом.

И встречали Ивана Матвеевича, когда я с ним приехал в Мундыбаш, как доброго друга — ворохом новостей, радостью.

Чуть позже Иван Матвеевич привез в Мундыбаш своего ученика, начинающего дирижера Владимира Гусева. И теперь, через много лет, Владимир Гусев, заслуженный деятель искусств, руководитель оркестра народных инструментов Новосибирского радио и телевидения, заменил учителя.

Но это — потом, а в начале был поселок, разбросанный на склоне заснеженных гор, железная дорога в долине, висячий мост через речушку, глубокий снег. А по дороге, прорытой среди сугробов бульдозером — шагали ребятишки. Ноги в валенках, приподняты воротники пальтишек, и у всех в руках — футляры. А в футлярах — домбры и балалайки, маленькие и большие. И никто не оглядывается на этих ребятишек, не останавливается с удивлением.

Это мне была нова такая картина, а в поселке к ней привыкли. Потом привык и я. Со многими из юных оркестрантов познакомился.

Мои архивы хранят их голоса. Счастлив человек, которому встретится истинное содружество людей, объединенных истинными чувствами: друг к другу, к любимому делу.

Эти люди — всегда со мной, стоит нажать кнопку магнитофона, чтобы услышать взволнованный голос:

— Я очень обязан оркестру… да что там! — это вся жизнь моя! Не будь у меня Николая Алексеевича, как сложилась бы судьба, не знаю.

Голос Александра Бублика, выпускника Новосибирской консерватории. Сегодня он преподает в музыкальном училище и руководит оркестром народных инструментов в Кемерове. Маленькому человеку нужен старший друг. Не всегда он, маленький человек, может понять и оценить огромное везение — дружбу взрослого. Но всегда наступает в конце концов момент осознания. Об этом мы разговаривали как-то с моим мундыбашским знакомым, Шамилем Измайловым. После школы он закончил Новосибирский электротехнический институт, потом — аспирантуру в Московском университете.

— Занятия в оркестре, — сказал мне Шамиль, — научили трудиться. И не для себя, а для того, чтобы радовать людей. Этому научил оркестр.

А что меня, журналиста, снова и снова ведет в этот маленький поселок? Стремление к чуду? К радости, которую излучают юные музыканты? Наверное. Но еще ведет меня в Мундыбаш желание встретиться с Николаем Алексеевичем.

— У каждого человека в душе есть борьба сил, — говорит мне Николай Алексеевич. — Человеку хочется разобраться в себе самом, понять себя. Поверить в себя. Человеку хочется понять свои недостатки, чтобы справиться с ними. Я вижу порядочность в этом. В музыке дети находят мир больших мыслей, высоких чувств. И они постигают, что путь к этому миру лежит через труд, кропотливый, скромный.

Николай Алексеевич говорит — и как бы раздумывает вслух обо всем, что связано с судьбой оркестра:

— Удивляются люди: откуда такой свет, откуда такая сила? И сваливают все на меня. Товарищи, я в этом не виновен в такой мере, в какой вы полагаете. Я такой же рядовой, как все. Я просто дежурный. Не деятель искусств, не дирижер, не музыкант, сердцем преданный своей работе. Бакенщик зажигает свет для кораблей. Так и я: по скрипучим лесенкам, подливая маслица в лампадку, чтобы она горела, чтобы указывала верный путь. И люди, зная, что есть верный дежурный, не жалеют тепла, огня — помогают, чем могут. Сила эта — ото всех.

Вот уже двадцать три года подряд на февральских традиционных сборах, посвященных очередной годовщине оркестра, в торжественной обстановке одному из бывших мундыбашских оркестрантов вручается специальная оркестровая премия. На этот раз ее лауреатом стал студент Сибирского металлургического института Александр Кичанов.

«За энтузиазм и настойчивость популяризации народной музыки среди студентов СМИ, за большую работу в качестве фотокорреспондента оркестрового журнала «Родничок» награждается оркестровой премией Александр Кичанов», — объявил ведущий. Невысокий худенький юноша поднялся на сцену.

Александр смущен чрезвычайно. Он не ожидал премии, не о премии думал, когда нес свет своего дома, пламя, зажженное старшим другом, в новую жизнь.

Быть верным и преданным оркестру, как бы ни сложилась твоя судьба, всегда помнить о его заботах, огорчениях и радостях, быть пропагандистом русской народной музыки, отечественной и зарубежной классики — такую клятву они не произносят вслух, но несут в сердцах вместе с памятью о родном доме, вместе с благодарностью учителю, вместе с той удивительной любовью, которая стала для них и светом, и совестью.

И снова мне слышится голос Капишникова.

— У победы много отцов, поражение — всегда сирота. Это так. И любая победа школьного оркестра нераздельно связана с теми людьми, которые помогали оркестру и профессионально, и материально, и морально…

ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ В РОБИНЗОНЫ

После окончания Новосибирского элекротехнического института Людмила Степановна Корнеева пошла работать в восьмилетнюю школу-интернат библиотекарем. Правда, кроме профессии инженера по автоматизированным системам управления, Людмила Степановна получила гуманитарное образование на факультете общественных профессий, хорошо изучила библиотечное дело. Но не это повлияло на выбор ее пути.

Был момент в жизни студентки НЭТИ, когда она поняла, что никогда не сможет оставить подростков, что они необходимы ей каждый день, со всеми подробностями их жизни. В конце концов Людмила Степановна будет преподавать и математику — ведь математика — любимая стихия… Но это потом.

Началось все с рождения «лесных робинзонов».

О том, как родилось это братство, рассказывает студентка Новосибирского педагогического училища Лариса Амбросова:

— Я была из «трудных». Есть в ощущении «трудных» какая-то даже бравада: а вот такие мы, неуправляемые! Что хотим, то и делаем! И наказаний не боимся. И в похвале не нуждаемся. Да — и требуем к себе особого внимания! А что? Но никто, кроме «трудных», не поймет, как хочется человеку быть самым обыкновенным, хорошим, послушным.

Спят твои друзья по интернату, а ты лежишь с открытыми глазами, смотришь на лунные квадраты на полу и рисуешь себе идиллические картины. Вот с утра у тебя решаются без труда все задачки, и английские слова сами собой слетают с языка, все смотрят на тебя приветливо и не ждут дерзостей. И не бунтуют в тебе непонятные силы и не хлопает крышка твоей парты… И какой-то добрый волшебник дарит тебе новенькие сверкающие коньки. Лунные квадраты на полу превращаются в сверкающий, мерцающий каток. И ты засыпаешь, устав от собственных слез…

…Неожиданно нам подарили коньки и лыжи. Можно носиться по ледяному полю, забыв о двойке в дневнике. Но после катка, в учебном классе рядом села худенькая девушка и спросила:

— Не любишь математику? А сказки любишь?

И рассказала сказку. Хитрая оказалась девушка. Сказка-то математическая была. Как раз на то правило, которое мы проходили. Задачка решилась сама собой.

Открылись кружки для тех, кто хочет заниматься фотоделом и авиамоделизмом, появились гитары для любителей музыки, куклы и декорации для пионерского театра, игротека для малышей. В нашу восьмилетнюю школу-интернат пришел КОМОС.

…Несколько слов о том, что такое КОМОС.

КОМОС — первый в Новосибирске коммунистический строительный отряд студентов. Стройотряд, который зарабатывает летом деньги на строительстве, но все, что остается от поездки, от жизни в полевых условиях, идет в фонд Мира. Сначала было так. Потом студенты решили, что деньги могут оказаться нужны интернату. И нашли нас. Но тут же решили студенты, что детям нужны не подарки, детям необходимы старшие друзья. Чему может научить старший друг младшего? Тому, что любит и умеет сам.

Восьмиклассники сказали студентам:

— Научите нас работать на строительстве. Хотим строить! Хотим сами зарабатывать деньги для интерната!

Так возникла идея трудового отряда подростков.

Отряду строителей нужна материальная база. КОМОС купил палатки, спортивный инвентарь, придумал форму для отряда. Думали над эмблемой. Ходили в туристические походы.

А мы с Таней Мурзайкиной учились всего лишь в пятом классе. Замечательные приготовления к походу «лесных робинзонов» шли в стороне от нас. Мы разлюбили коньки. Нам перестали нравиться математические сказки. В дневниках снова появились упрямые «пары».

Люда Корнеева огорчалась. Но «трудные» — очень упрямые. «Возьмите нас в робинзоны»! — твердили мы.

— Вы ведете себя, как очень капризные дети, — сказала нам Люда Корнеева. — А в отряде главное — дисциплина.

«Мы из КОМОСа»


Ладно, не возьмут в этом году, поедем на следующее лето. Но мы — не дети и не капризные!

— Девочки, — сказала нам однажды Люда. — Вы доказали, что на вас можно положиться. КОМОС разрешает вас взять.

Мы тогда не знали, что Людмила Корнеева взяла нас в отряд под личную ответственность.

Готовились к пятой трудовой четверти всю весну. Ходили в походы, каждого будущего члена отряда проверяли на выносливость. От каждого требовали ответственности и дисциплины.

И наконец первое организационное собрание. Оно проходило в загородном туристическом походе.

Слишком долго рассказывать обо всех подробностях жизни «лесных робинзонов». Но первое лето все же сохранилось в подробностях: наш первый инженер, студент Валера Бобылев, отснял цветной фильм о нашей работе и жизни в отряде. Сохранились дневники, стенные газеты, фотографии.

В конце третьего лета — в 1980 году — директор совхоза «Сибирский долгунец» Маслянинского района Николай Дмитриевич Кожемякин сказал нам:

— Мне стыдно в этом признаться, но ваш приезд мы восприняли как лишнюю нагрузку. Приедут городские ребята — обеспечь им фронт работ, а они будут только мешать, какая помощь от них? Но теперь, когда самая строгая комиссия приняла с оценкой «отлично» все загоны для скота, которые вы сделали, когда мы познакомились с вами, с вашей агитбригадой, когда увидели вашу организованность и дисциплину, мы от всей души рады, что наши опасения не оправдались. Вы — настоящие бойцы строительного отряда!


КОМОС в нас поверил. И мы его не подвели.

Мы очень подружились с нашим неизменным комиссаром Людой Корнеевой. И после восьмого класса я твердо решила, что стану педагогом. Старшим другом для маленьких. Я надеюсь, мне удастся понять самого упрямого маленького человека. Ведь я по себе знаю, какая борьба происходит в душе «трудного», как трудно быть трудным!

О «лесных робинзонах» писали газеты. Но любой рассказ всегда немного красивее того, что есть на самом деле. А на деле далеко не все взрослые спешат навстречу ребятам, принимают с радостью их желание серьезно работать. Хлопотно это. Иная мама даже в домашних условиях говорит своей дочери: иди, я сама, у тебя неловко получается! И сама готовит, моет пол, стирает белье.

А в серьезных государственных делах — тем более! Обеспечить фронт работ, позаботиться о питании ребят, о технике безопасности… Не проще ли управиться самим?

Сменилось поколение «лесных робинзонов». Пришло новое лето. Все в это лето было новое: новый командир, новый комиссар, новый колхоз — «Помни Ильича» в Маслянинском районе. Старыми остались традиции. Старшие ребята нашего отряда — опытные бойцы. Они ездили со стройотрядом в предыдущие годы. Вдохновленные прежними успехами, «лесные робинзоны» принялись за дело решительно. Лето выдалось сухое, поэтому девочки стали заготовлять корм для скота. Выполняли в день по две нормы. Мальчики, привычные к работе, под руководством студентов, рубили осины, готовили столбы и перекладины для загона, копали ямы для столбов. Хорошо было! Места необыкновенно красивые. Сосновый бор полон ягод и грибов. В речке Суенге оказалось много ершей. Как ни хороши впечатления первых дней, песни у костра, веселые стенгазеты, радости стали гаснуть скоро.

Работа закончена. И командиры наши понапрасну ищут председателя колхоза — он старается не попадаться на глаза.

Школьники из села Суенга приходят к нашим палаткам, чтобы устроить ссору — как будто вражеский стан поселился рядом с ними. Напрасны наши старания подружиться с местными жителями.

В начале августа пришлось свернуть палатки и уехать в город. Здесь, по крайней мере, можно принять участие в ремонте школы.

В это лето Людмила Степановна Корнеева решила стать библиотекарем в школе-интернате № 35.

Кончились студенческие годы, но она, внештатный боец коммунистического строительного отряда студентов, поняла, что подростки нужны ей каждый день, потому что им необходим старший друг, который будет бороться за их сердца, за их право на человеческое достоинство.

Хрупкая, с виду даже слабая девушка — можно догадываться, как нелегко ей дается трудная роль старшего друга…

Олег Костман, журналист ЭКИПАЖ СИБИРСКОГО «КОН-ТИКИ»

Когда-нибудь ученики одиннадцатой новосибирской школы будут писать летопись своего «Кон-Тики». Они начнут повествование с момента, когда Олег Валентинович принес на урок книгу «Путешествие на «Кон-Тики» и рассказал школьникам об удивительном человеке, отважном путешественнике и неутомимом исследователе Туре Хейердале.

Беспристрастный, чуждый эмоций стиль исторической хроники умолчит о том, как загорались глаза ребят, когда они, затаив дыхание, вчитывались в рассказ о дальнем путешествии, об опасных приключениях, о неведомых островах, встающих на горизонте над бескрайней лазурью океана. Со страниц книги к мальчишкам и девчонкам, в большинстве своем ни разу не видевшим моря, приходили солоноватый вкус воды на губах, упругая свежесть могучего океанского ветра, их, словно наяву, швыряли вздыбленные штормом пенистые валы и обжигали палящие лучи тропического солнца.

Есть ли на земле хоть один человек, который в их возрасте не мечтал бы о таких путешествиях? Если есть, он наверняка учится не в одиннадцатой школе Новосибирска. Потому что, прочитав книгу, ребята пришли к Олегу Валентиновичу и сказали:

— А что, если и нам попытаться построить такой же плот? Построить — и тоже выйти на нем в море…

— Что ж, построить плот — это хорошо, — ответил учитель. — Только в море нам пока рановато. Сначала давайте посмотрим, как справится с плотом наш экипаж на реке.

И они принялись за дело. Всю зиму ученики (с помощью взрослых, конечно) готовили чертежи, доставали материалы, строили плот. Ребята решили сделать его как можно более похожим на знаменитый «Кон-Тики». Безусловно, от основного материала, который использовал Хейердал — бальсовых бревен, — пришлось отказаться сразу. Мечта мечтой, но при самом фантастическом везении бальсовых бревен в Сибири не достать — это они понимали. Зато во всем остальном каждую деталь конструкции своего плота школьники скрупулезно сверяли с описаниями судна из книги Хейердала.

Работа кипела: одни строгали доски, другие шили парус, третьи готовили снаряжение. Одновременно с постройкой плота ребята подготавливались и физически: каждому ясно — настоящий путешественник обязательно должен быть человеком умелым, сильным, выносливым, закаленным, готовым преодолеть любые трудности: белоручкам, лентяям, хлюпикам, эгоистам в экипаже плота места не будет.

Сначала желающих участвовать в плавании было очень много. Но Олег Валентинович не торопился укомплектовать окончательный состав команды. Разве можно сказать «нет» мальчишке или девчонке, которые хотя вроде и не очень подходят к решению тех сложных задач, которые непременно поставит перед ними путешествие, зато аккуратно участвуют в тренировках, регулярно остаются после уроков строить плот? Он знал: время само сформирует экипаж, лучше любого педагога отберет тех, кто действительно достоин и способен выйти на плоту в нелегкий дальний путь. С самого начала было четко определено: в поход пойдут все, кто доведет дело до конца. Единственным критерием для исключения из кандидатов в команду был пропуск без уважительной причины определенного количества тренировок или рабочих часов.

Вот тут-то подростки и обнаружили, кого из них можно считать человеком волевым, целеустремленным, умеющим организовать свое время так, чтобы его хватало на все. Те, кто в шесть часов утра, несмотря на оглушительный трезвон будильника, вместо того, чтобы спешить на утреннюю тренировку, только глубже вжимали головы в подушки, те, кто не в силах оторваться от экрана телевизора, где в это время транслировался решающий хоккейный матч сезона, забывали о том, что они должны идти строить плот, отсеялись очень быстро.

А те, кто оставался, с удивлением и удовольствием отмечали, как от тренировки к тренировке «сбрасывают» они на стометровке десятые доли секунды, как прибавляют сантиметр за сантиметром к длине или высоте прыжка. И уже не казался в часы работы таким тяжелым и непослушным молоток, все реже и реже ударял он вместо гвоздя по пальцам. Но что было для мам, пап, да и некоторых учителей, непостижимым, это то, что почти все ребята, хотя они и тратили на тренировки и работу массу времени, стали значительно лучше учиться. А разгадка здесь была очень простой: школьники впервые в жизни получили возможность проверить себя в настоящем деле, результат которого был для них очень важен. Каждый смог реально оценить, что он стоит, на что способен. Кто поверил в свои силы, у того способности заметно возросли.

Кстати, такой принцип формирования экипажей остался неизменным при подготовке всех последующих экспедиций. Не думают отказываться от него в одиннадцатой школе и впредь.

…Когда к весне плот был построен и встал вопрос о его названии, двух мнений не было — конечно же, «Кон-Тики». Это имя сохранилось и за всеми следующими плотами, построенными в одиннадцатой школе. Когда во время их очередной экспедиции ребят спрашивали, какой же по счету тот «Кон-Тики», на котором они будут сейчас, школьники отвечали: «Шестой». И тут же уточняли: «Наш вообще-то пятый, но мы ведем счет от плота Хейердала».

Из года в год совершенствовалась конструкция ребячьих плотов, они становились «всепогодными», не боящимися ни десятибалльного ветра, ни огромных волн. Много пришлось потрудиться и над тем, чтобы их можно было легко собирать и разбирать, чтобы составные части укладывались в стандартные железнодорожные контейнеры: ведь с каждым годом начальный и конечный пункты плавания отстояли все дальше от Новосибирска. Но каждое лето неизменно поднимали ребята на мачте плота свой парус с изображением солнечного диска — как на том, самом первом плоту, на котором шел Хейердал.

Парус этот видели и капитаны обских теплоходов, уважительно уступавшие фарватер ребячьему экипажу, и почтенные аксакалы прииссыккульских кишлаков, степенно собиравшиеся на берегу, едва туда причаливал плот, ибо не могли аксакалы припомнить, чтобы за всю свою долгую жизнь им доводилось видеть что-нибудь подобное. Обстоятельные и внешне невозмутимые северяне, когда ребята плыли Онежским и Ладожским озерами из Петрозаводска в Ленинград, откладывали все свои дела и догоняли плот на лодках, чтобы посмотреть на смельчаков, решившихся на такое путешествие. Люди, выросшие на берегах Онеги и Ладоги, отлично знали, какие сюрпризы могли преподнести ребятам своенравные озера, больше похожие на моря, и умели ценить смелость и решительность тех, кто отважился по ним плыть на маленьком плоту. А что уж говорить о ребятах приазовских станиц! Они бежали по берегу и просили, чтобы им хоть немного, ну хоть самую чуточку дозволили проплыть на плоту!

На Оби


…Шло время. Одно лето сменялось другим, очередное путешествие — новым, более сложным. За плечами первых кон-тиковцев (так назвали в школе тех, кто ходил на плоту) остался девятый класс, десятый… Они начали работать, поступили в вузы, но не прекращали связей со школой. Многие из них оставались надежными помощниками Олега Валентиновича, вместе с ним участвовали в подготовке и проведении следующих экспедиций. А Маркин упорно стремился к тому, чтобы приобщить к походам все больше ребят. Так родилась идея сменных экипажей, когда одна группа школьников проходит на плоту только часть маршрута, потом уступает место другой, а сама пересаживается для прохождения остального пути на велосипеды. Произошло и другое существенное изменение. В первых плаваниях участвовали только старшеклассники, в основном, те, кто закончил девятый класс. Это значило, что каждое лето плот уходил с практически полностью обновленным экипажем — понятно, что в год сдачи выпускных экзаменов, хочешь не хочешь, а мысли о новом путешествии приходилось оставить. Но маршруты все время усложнялись, и, чтобы обеспечить команду «ветеранами», имеющими опыт таких плаваний, Олег Валентинович решил брать ребят и помладше. Так появились на борту сибирского «Кон-Тики» школьники, окончившие седьмой, шестой, даже пятый класс. И, надо сказать, со своими нелегкими обязанностями они справлялись великолепно, ничуть не хуже старших.

Очень хотелось контиковцам, чтобы об их плаваниях узнал Тур Хейердал. Но хвалиться своими успехами они не торопились. Только после четвертого путешествия, когда всем уже было ясно, что их увлечение — не случайный эпизод в истории школы, а серьезное, большое дело, ребята написали Туру Хейердалу о том, что в далекой Сибири у его знаменитого «Кон-Тики» появился младший брат. Они рассказали о своих маршрутах, о том, что собираются создавать в школе клуб «Кон-Тики», и просили известного путешественника стать его Почетным президентом.

И вот весной, в самый разгар подготовки к очередному, наиболее сложному путешествию (сбывалась мечта первых контиковцев — в этот раз плоту предстояло впервые выйти в открытое море) почтальон доставил в одиннадцатую школу конверт, оклеенный иностранными марками, — ответ Тура Хейердала.

Долго рассматривали школьники плотный конверт с известным всему миру именем. Потом достали из конверта открытку — плот «Кон-Тики», бороздящий океанские просторы. А на обороте открытки, нетерпеливо подсказывая друг другу русский перевод английских слов, прочитали:

«Благодарю за ваше письмо. Я буду очень рад стать Почетным президентом вашего клуба. С наилучшими пожеланиями Тур Хейердал».

Привал в Новоазовске


— Вот это да! — восторженно воскликнул кто-то. — Ну, молодец наш «Кон-Тики»!

Снова и снова они перечитывали лаконичное послание Хейердала. Читали — и все еще не могли поверить в реальность случившегося. Шутка сказать — сам легендарный Хейердал напутствует их. Разве ж это не чудо!

А их руководитель, преподаватель физкультуры 11-й новосибирской школы О. В. Маркин, глядя на взволнованных, радостно галдящих школьников, возвращался в мыслях к тем теперь уже далеким летним каникулам, когда обской ветер впервые запел в снастях сибирского «Кон-Тики».


К морскому плаванию подготовка велась особенно тщательно. Как и в прошлые годы, началась она с первых сентябрьских дней. Работа предстояла гораздо серьезней обычной. Во-первых, что ни говори, а открытое море — это все-таки открытое море. Во-вторых, рекордной для сибирского «Кон-Тики» должна была стать и протяженность похода. Ребята решили пройти от Ростова-на-Дону по Дону, Азовскому и Черному морям до Новороссийска.

Со второй четверти — обязательные для каждого шесть часов еженедельной работы на постройке плота. Началась и специальная подготовка — в экипажах были назначены штурманы, медики, ремонтники, радисты, представители других судовых профессий. Им предстояло до начала плавания овладеть основами своих специальностей. Короче, легкой жизни не ожидалось.

И хотя опыт прошлых лет уже доказал, что, несмотря на все многочисленные обязанности участников будущего похода, их успеваемость не пострадает, вновь забеспокоились некоторые учителя:

— Каждый день с шести тридцати тренировки? Да они же на первых уроках спать будут!

— Это немыслимо — столько времени уделять постройке плота! Школьникам и так на выполнение домашних заданий времени не хватает!

— Олег Валентинович, нельзя ли на сегодня освободить от вашей подготовки ребят из моего класса? У них завтра ответственная контрольная — как бы двоек не нахватали…

Но контиковцы, вопреки всем опасениям, работали на первых уроках гораздо активней остальных ребят, тех, кто в тренировках не участвовал. И понятно — пока другие «раскачивались», входя в обычный ритм своих ежедневных дел, кандидаты в экипажи, «разогретые» интенсивной тренировкой, уже занимались в полную силу.

Работа по подготовке путешествия никак не мешала ученью — наоборот, еще раз подтверждая опыт прошлых лет, она заставляла ребят учиться собранности, сосредоточенности, умению точно распоряжаться своим временем, дорожить им. Регулярные тренировки прибавили сил и в самом прямом смысле слова. Постепенно, даже как-то почти незаметно для самих себя, ребята преодолели рубежи норм ГТО, начали регулярно выступать в соревнованиях — для этого тоже откуда-то появилось время.

Правда, от двухсот человек теперь оставалась примерно лишь четвертая часть. Но Маркин считал этот процесс отсева естественным и закономерным. Кроме того, свято соблюдался принцип прошлых лет: каждый прекращал работу по подготовке путешествия только по собственному желанию. Не было ни одного случая, когда бы «Уходи!» сказали школьнику Маркин или кто-то из его помощников.

И опять же, в полном соответствии с опытом прошлых лет, наконец наступил этап, когда дальнейший отсев практически прекратился. Потому что к этому времени из ребят разных возрастов, разных интересов, характеров сформировался единый дружный коллектив преданных своей мечте мальчишек и девчонок, готовых преодолеть ради ее осуществления любые трудности. И теперь руководители делали все, чтобы еще сильнее этот коллектив сдружить, сплотить. Все вместе стали проводить выходные, отмечать дни рождения, часто выезжать на базы отдыха…


Старт экспедиции из Ростова был намечен на 22 июня. «Нептуны» — экипаж, который должен был пройти на плоту первый этап до Новоазовска, — прибыли в Ростов семнадцатого. «Дельфины» должны были стартовать на велосипедах из Симферополя. К исходным пунктам своих маршрутов двигались «Штормы» и «Тайфуны».

С гордостью и волнением смотрел на своих питомцев Маркин. За подготовку ребят он не опасался: в ее ходе были предусмотрены, кажется, все возможные ситуации. Параллельно с основным вариантом маршрутов разработано несколько резервных, ребята в отличной форме, они умеют плавать, оказывать первую помощь, управляться с парусом и веслами, прекрасно ездят на велосипедах и сами чинят их, в совершенстве знают правила уличного движения. Уверен он был и в своих помощниках.

И все же немного тревожно было на душе. Море есть море. Как-то примет оно плот со школьниками? Не придется ли прерывать плавание на полпути? Не пожалеют ли еще ребята о своем решении?

Весь процесс сборки плота был до мелочей выверен в прошлых походах, каждую весну устраивалась на школьном дворе пробная сборка, любой участник экспедиции твердо знал свое место и свои обязанности в этом деле. Но все равно работа была очень ответственной. Впереди море, и неизвестно, какие испытания подготовило оно для контиковцев. Правильно и прочно собрать каркас размером примерно одиннадцать на шесть метров, расположить надувные камеры так, чтобы они не попали на стыки деталей каркаса и волны не могли бы их выбить из-под плота, установить моторы, рацию, аккумуляторы, ходовые огни (они тоже были необходимы — ведь плот становился морским судном!) — дело нешуточное.

Путешествие началось.


Дон недаром зовется тихим. Четыре дня шел плот до устья реки, отделенного от Ростова всего сорока километрами. Плавно несла река свои воды, в которых почти не ощущалось течения. То и дело мимо плота вверх и вниз по реке проходили суда: сидящие почти по самую палубу в воде танкеры с трюмами, полными нефтью, большие грузовые теплоходы смешанного плавания «река — море», длинные составы барж, за которыми виднелись высокие рубки трудяг-толкачей. Как равного, приветствовали они басовитыми гудками «Кон-Тики», а ребята отвечали им звуковым сигналом своего плота — пронзительной сиреной.

Олег Якименко


Наташа Рудина


Но интересней всего было, когда проходил мимо пассажирский или туристский белоснежный красавец теплоход. Весь народ собирался на его палубах — посмотреть на невиданную диковину. И почти на каждом корабле вдруг не сговариваясь вспоминали о древнем виде морской почты: спешно сочинялись послания, помещались в бутылки, и летели эти бутылки с приветами контиковцам за борт, на волю донских волн и течения. Немало их так и уплыло в Азовское море — может, и сейчас еще находят люди эти прибитые к берегу бутылки и гадают, какому такому «Кон-Тики» адресованы вложенные в них послания… Но часть почты все же попала по назначению, доставив ребятам немало веселых минут.

На одну из стоянок в устье Дона контиковцы расположились рядом со спортлагерем. Разумеется, здесь, как и на любой другой стоянке, плот тут же обступила плотная толпа любопытных, благо было их в спортлагере немало. Быстро завязался оживленный разговор, последовали обычные в таких случаях вопросы, и вдруг хозяева лагеря предложили путешественникам провести комбинированную эстафету.

Недолгое совместное совещание — и определены ее этапы: гребля на надувных лодках, бег, прыжки, плавание.

Весь лагерь собрался на берегу болеть за своих чемпионов. В их победе никто не сомневался. Но вот участникам эстафеты дали старт, под ободряющие крики болельщиков лодки рванулись с места и — что такое: спортсмены глазам своим не поверили — контиковец Юра Сытков уверенно обошел соперника и первым передал эстафету участнику следующего этапа. Болельщики из лагеря еще громче подстегивали своих, но переломить ход эстафеты их команда уже не смогла…

— Это случайность! Такого не может быть! — горячились проигравшие.

Контиковцы отошли в сторонку, посоветовались.

— Случайность? Хорошо, давайте попробуем еще раз, — ответили они.

И снова все повторилось точно так же, как и вначале, — к финишу первыми опять пришли новосибирцы.

Но в спортлагере не сдавались.

— Мы бы хотели еще сыграть с вами в футбол!

В футбол — так в футбол. Хоть и устали контиковцы после перехода и эстафет, отказываться теперь нельзя: еще подумают, что струсили!

Чтобы укомплектовать футбольную команду, на поле пришлось выйти всему экипажу плота, включая двух руководителей. Только три девочки влились в многочисленную толпу лагерных болельщиков. Но и перед ними была поставлена ответственная задача: «болеть» так громко, чтобы «переболеть» всех остальных — сторонников команды лагеря.

«Нырнуть, что ли!»


Игра была очень упорной. Ни одна из команд никак не давала соперникам надолго захватить лидерство. На забитый мяч в одни ворота тут же отвечали голом в другие. Изо всех сил старались и болельщики. Захваченные азартом, ребята не сразу поняли, что прозвучал финальный свисток судьи. Счет был три-три.

— Ну что, ничья? — миролюбиво предложили хозяева: — Согласны?

— Нет уж, давайте до победы…

Назначили дополнительное время. И тут контиковцы в очередной раз доказали, что не зря в течение всего года ежедневно тренировались, развивая выносливость, силу, быстроту. Четвертый, победный мяч влетел все-таки в ворота футболистов лагеря!

А потом, когда ребята поплыли дальше, они вдруг заметили, что как-то непривычно далеко расступились берега, течение совсем перестало ощущаться, а впереди тянулся бесконечный водный простор. Кто-то нагнулся, зачерпнул воду за бортом, глотнул…

— Соленая! Она соленая! Пляши! «Кон-Тики» вышел в море! Ура-а!

В тот вечер долго не могли заснуть бравые «Нептуны»…

«Нептуны» уже закончили водный этап своего пути и, уступив место на плоту «Штормам», шли на велосипедах к Симферополю, а у самого старшего экипажа, «Дельфинов», все еще было впереди. Поезд еще только мчал их из Новосибирска в столицу Крыма, пересекая огромную нашу страну. Не отрываясь от окон, смотрели ребята на постепенно изменяющийся пейзаж — и с каждым часом все меньше в нем оставалось от родного, сибирского, все больше и больше встречалось свидетельств того, что неуклонно приближаются южные края с их ослепительно сияющим солнцем, пестрыми красками, лазурным морем. Все меньше и меньше времени оставалось до момента старта, и, значит, все ближе — нелегкая дорога, необыкновенные приключения, встречи с новыми людьми… На станции Лебяжье впервые на всем пути продавались вишни — бордовые, тяжелые, мякоть как бы сама светится, и дрожат на них прозрачные бисеринки воды…

Плот в Азовском море


Но вот уже и Симферополь. Здесь встретились они с закончившими поход «Нептунами», которые долго и восторженно рассказывали о том, что им довелось увидеть, испытать и узнать в пути. «Дельфины» слушали, чуть-чуть завидовали, но все равно были уверены — им повезло больше. Ведь у «Нептунов» все уже позади, им остается лишь вспоминать о походе, а «Дельфинам» еще только предстоит все это пережить самим…

Они двинулись в путь, хорошо помня слова Володи Коваленко, сказанные перед путешествием: «Ну, держитесь, тяжеленький будет марафон!» Но насколько серьезным окажется это предупреждение, поняли, когда измерили колесами своих велосипедов не один десяток километров крымских дорог.

«Проверьте как следует, надежны ли тормоза, а то на поворотах заносить будет», — неизменно предупреждали их милиционеры, дежурящие на постах ГАИ.

На одном из спусков по дороге к Ялте вылетели ребята неожиданно к скале, носящей имя Гарина-Михайловского. И показалось им на мгновение, что ближе стал Новосибирск, что сибирской тайгой запахло вдруг в крымском лесу — знакомое имя сразу связало раздольные обские просторы и кручи Крымских гор в одно единое и неразрывное целое, что зовется Родиной. Стало радостно ребятам от того, что не только сибирякам оставил о себе память этот талантливый писатель и инженер-путеец, которому обязан своим рождением их родной город, но и жителям этих мест. У этой скалы задумались школьники — едва ли не первый раз в жизни — о том, какой след о себе оставит будущим поколениям каждый из них…

А потом был Артек. Для «Дельфинов» организовали экскурсию по Лазурной и Кипарисной дружинам. Вожатая, которой поручили провести экскурсию, увидев школьников, только что совершивших очередной нелегкий велопереход, сочла своим долгом в первую очередь предупредить:

— Придется пройти пешком семь километров… — и с сомнением в голосе спросила: — Сможете?

— Сможем, — в один голос заверили ее контиковцы.

Первая группа в Крыму


…И снова вьется под колесами дорога. Чтобы не тратить время на поиски воды при переходе, весь ее дневной запас контиковцы набирают с утра. У каждого на поясе — полная фляжка, у двоих на багажниках — большие канистры: эта вода пойдет на приготовление обеда. А солнце печет, пот льется в три ручья, и во фляжке, кажется, так много воды, что если отхлебнуть глоток-другой, ее меньше не станет. Но стоит сделать это раз, другой, как остановиться уже невозможно — это знает каждый. А в канистрах так аппетитно и громко — слышно почти всей колонне — хлюпает вода: свежая, холодная… И от этого постоянного хлюпанья пить хочется, кажется, еще больше. Но где же, путешественник, твоя сила воли? Терпи: если в первые же часы выпьешь свою фляжку, больше воды не получишь до самой остановки на ночлег. Там ее будет сколько угодно, но ведь впереди еще целый жаркий день!

Очень трудно заставить себя не думать о жажде. Вначале это казалось немыслимым. Уже к обеду у многих ребят совсем не весело для них на поясе позвякивали совершенно пустые фляжки. Но с каждым днем все дольше и дольше умудрялись растягивать путешественники их содержимое.

Даже горы — и те теперь не казались такими неприступными.

Больше того, чтобы не петлять по бесконечным серпантинам, увидев очередной зигзаг, «Дельфины» останавливались и, чтобы сэкономить время и силы, лезли кратчайшим путем прямо по горам, безо всякой дороги.

— Мы создали новый вид спорта — велоальпинизм! — всякий раз подбадривали себя никогда не унывающие «Дельфины», выбираясь наконец на дорогу и считая, сколько прибавилось у них новых ссадин, синяков и царапин.

«Скоро обед!»


А потом горы стали ниже, положе, превратились в холмы… И вот уже на горизонте показалась Керчь — финиш их велосипедного этапа.

Давно уже работники столовой пионерского лагеря, где обедали приехавшие «Дельфины», не видели таких чистых тарелок — уставшие ребята и сами удивлялись внезапно проснувшемуся в них зверскому аппетиту. А ночевать расположились в общежитии одного из ГПТУ — впервые за много дней спали на настоящих кроватях, матрасах, подушках, простынях. Подумать только, какими комфортабельными и удобными могут показаться после палаточной жизни такие простые и привычные каждому вещи! Но как ни хорошо было спать на чистых белых простынях, укрывших мягкие матрасы, утром «Дельфины» единодушно пришли к общему мнению: а воздух в поле и в горах все-таки чище!

Но все это было потом. А прежде всего в Керчи ребят ожидала одна очень грустная и неприятная новость: их «Кон-Тики» больше нет.

Таких штормов на Азовском море, как в это лето, старожилы вспомнить не могли. Азов словно решил доказать, что, несмотря на свои небольшие размеры, морем именуется не напрасно. Грозы следовали одна за другой, то и дело налетали ураганные ветры, вздымающие огромные волны…

Экипаж «Шторм», сменивший в Новоазовске «Нептунов», должен был идти до Приморско-Ахтарска. Начиная плавание, никто из ребят и предположить не мог, какие испытания предстоит преодолеть им и их плоту в этом не таком уж и дальнем пути. Но сюрпризы не заставили себя ждать. Едва вышли в открытое море, началась такая качка, что на палубе было трудно устоять. Обед приготовить в условиях столь сильной качки не удалось, пришлось довольствоваться сухим пайком — плиткой шоколада на четверых. Однако самая большая неприятность состояла в том, что вода начала заливать палатку. Это означало, что на всем плоту больше не осталось ни одного сухого места. «Володя начал играть на гитаре и петь песни», — лаконично записал в дневнике по этому поводу летописец экипажа.

Играть на гитаре и петь песни… Ни в одном морском учебнике в числе способов борьбы со штормом такой, вроде бы, не значится. Но Володя Коваленко, руководивший этим переходом, применял его весьма эффективно. Окруженный мокрыми нахохлившимися мальчишками и девчонками, сбившимися в палатке, по которой волнами перекатывалась вода, он пел под аккомпанемент громовых раскатов, завываний ветра и шума обрушивающихся на плот водяных валов и час, и два, и шесть часов подряд. Пока плот представлял собой единое целое, утонуть или перевернуться он не мог. Володя был в этом уверен. Пытаться же продолжать плавание по курсу в условиях шторма было делом бессмысленным. Оставалось только ждать, пока погода успокоится. И Коваленко принял, пожалуй, самое верное решение — надо заставить ребят петь, чтобы отвлечь их от всяких ненужных мыслей, чтобы даже в самых тяжелых условиях экипаж чувствовал, что он не боится разбушевавшейся стихии.

«Здесь вам не равнины, здесь климат иной,
Грохочут лавины одна за одной», —
перекрывая грохот волн и завыванья ветра, кричали ребята изо всех сил, и небо начинало казаться уже не таким мрачным, ветер — не таким сильным, волны — не такими большими и отступал страх, и чувствовали школьники, что они все вместе, что они — коллектив, а это сила — немалая…

Поэтому, когда шторм прекратился, ни один не пожаловался на трудности, не запросился на берег. Плот лег на нужный курс и продолжил свой путь к Ейску.

А когда, выйдя из Ейска, плот отправился дальше, на него обрушился новый шторм и вслед за ним еще один — третий… Это были настоящие штормы — по сравнению с ними тот, первый, казался теперь легким волнением. Потом ребята узнали, что их сила достигала десяти баллов — такие штормы были отмечены здесь едва ли не впервые за все время метеорологических наблюдений.

Небо и море слились и превратились в нечтоневообразимое. Снизу, сверху, спереди, сзади — отовсюду хлестала вода. Плот швыряло на волнах, как щепку. Разрывая черноту ночи или серый сумрак дня, с неба к воде поминутно прорывались молнии, освещая на мгновение обступившие плот со всех сторон пенящиеся водяные горы. Опасаясь, как бы молния не ударила в плот и не взорвала баллон с газом, на котором работала их плита, Коваленко распорядился сбросить его в воду. Плот скрипел, потрескивал, но держался… Так продолжалось двое суток.

А когда шторм стих, стало ясно, что дальше на «Кон-Тики» плыть невозможно. Плот все же основательно потрепало. И теперь надо было или ремонтироваться на берегу, или… Но об этом, втором варианте, несмотря на все пережитые опасности, думать не хотелось.

И все же пришлось пойти именно по второму пути. Олег Валентинович, прибыв на место, куда пристали ребята (это было около станицы Должанской), посоветовавшись с руководителями групп, принял решение прекратить плавание. Во-первых, ремонт занял бы очень много времени, а, во-вторых, места на плоту предстояло занять самому младшему экипажу, «Тайфунам». И риск отправить их в таких условиях в плавание был бы очень велик…

С грустью смотрели ребята на свой «Кон-Тики», с которым им предстояло расстаться. С этим плотом было связано все лучшее, что они испытали в жизни, их мечта, их надежда… Что ж, и великим путешественникам отнюдь не всегда удавалось осуществить все, что они намечали. Ведь и Тур Хейердал был вынужден прервать свою экспедицию на «Ра-1». А главное — даже эта неудача в общем-то не перечеркивала цель экспедиции контиковцев. Плот показал, что он достаточно надежен в условиях штормового моря, что он может выдержать такие путешествия. В конце концов, уже одно то, что плот, пройдя десятибалльный шторм, остался на плаву, само по себе значительное достижение. Да и отказ от продолжения плавания вовсе ведь не означает прекращения их экспедиции! Они все равно пойдут к Малой Земле, и пусть на велосипедах, но финишируют в назначенном месте. А вернувшись в Новосибирск, построят новый плот — еще лучше, еще прочней, еще надежней. И никто не отнимет главного, что они приобрели в путешествии — их опыта, умений, знаний, того, что тверже стали характеры, прочнее — дружба, взрослее — взгляд на жизнь…

С плотом решили проститься так, как поступали мореходы в древности с кораблями, отслужившими свой век, — устроили огненное погребение. Далеко освещая окрестности, всю ночь полыхал огромный костер, на котором уходил из жизни их геройский «Кон-Тики». А утром в пепле костра нашли ребята дюралевые слитки — все, что осталось от судна. Эти слитки были расплавившимися пластинами, которыми при сборке прокладывались для прочности продольные конструкции, образовывавшие основу плота. И каждый взял себе по маленькому оплавленному кусочку металла на память о незабываемых днях плавания, на память о верном друге «Кон-Тики»…

«Прощайте, любимые скалы!»


С ослепительно голубого неба солнце щедро слало земле свои живительные лучи. Начинался прекрасный летний день — один из тех дней, которыми так богато Причерноморье. Солнечными бликами искрилось море, а вдали, у самого горизонта, неторопливо плыл куда-то большой белый корабль.

Последний раз в этом путешествии сидели «Дельфины» в седлах своих верных железных коней. Вместе с присоединившимися к ним в Анапе «Штормами» они направлялись к мемориалу защитников Малой Земли.

У огромного бетонного пилона «Малая Земля» завершившую маршрут экспедицию новосибирских школьников встретили ветераны геройских боев и работники горкома комсомола. Выстроив своих орлов, Володя Коваленко отдал рапорт об окончании экспедиции. И все застыли в минуте молчания.

Никто из них потом ничего не рассказывал об этом друг другу. Но как удивился бы каждый, если б узнал, что и сосед справа и соседка слева, и все остальные — весь застывший ребячий строй — думали в эти мгновения об одном: а сумели бы они выстоять в тех грозных испытаниях, если бы на их долю выпало не на жизнь, а на смерть сражаться здесь с врагом, как сражались когда-то такие же точно ребята лишь чуть постарше их…

Одна минута — какой короткой бывает она в суете повседневных дел! Но здесь время словно остановилось, чтобы каждый успел подвести итог прожитому, поставить строгую и справедливую оценку всему, что сделано им.

…Они шли по священной земле, каждая песчинка которой полита горячей кровью защищавших ее героев, слушали рассказы ветеранов о кипевших здесь боях и, хотя знали, что все, о чем говорят убеленные сединами люди с броней из орденов и медалей на своих таких мирных, таких штатских пиджаках, — святая правда, никак не могли представить себе, что на той косе, где накануне так хорошо загоралось, высаживались первые десантники Цезаря Куникова. Им, не знавшим, что такое бомбежка, артобстрел, атака, никак не удавалось представить эту цветущую землю развороченной тупыми тушами бомб и снарядов, пропахшей дымом пожарищ и пороховой гарью. Но именно здесь впервые так явственно ощутили ребята, какое это счастье — смотреть на небо, не опасаясь, что оно разверзнется смертью, бежать по летнему лугу — не под пулями врага в атаку — а просто так, от хорошего настроения, от избытка сил, полной грудью вдыхая его бодрящий аромат: как это здорово — припасть губами к щедро дарящей весенний сок березе или врезаться с разбегу всем телом в упругую прохладу морской волны; как это замечательно — жить, учиться, ходить в кино, лакомиться мороженым, когда знаешь: жизнь твоя надежно оберегается, делается все для того, чтобы школьный звонок никогда не смогла заглушить воющая сирена…


На этом рассказ о сибирском «Кон-Тики» можно бы и закончить. Но остался один важный вопрос. В прямом смысле вопрос, который задавали ребятам везде и всюду:

— Да как вас мамы-то отпустили?!

От многих пап и мам, да и учителей тоже, часто можно услышать: «Нам с детьми повезло. Они у нас спокойные, послушные, никогда не доставляют хлопот…»

Почему-то гораздо реже это услышишь от подростков: «Нам со взрослыми повезло…»

«По морям, по волнам, сегодня здесь, а завтра…»


Ребятам из одиннадцатой школы города Новосибирска «со взрослыми повезло». Прежде всего, в том, что рядом с ними оказался Олег Валентинович Маркин — хорошо понимал он, чего не хватает современному городскому подростку в его комфортабельной, ужасно благоустроенной жизни. В одной из статей, опубликованной в газете «Молодость Сибири», О. В. Маркин писал: «Что привлекает ребят и заставляет переносить трудности, граничащие порой для тринадцатилетнего мальчика с подвигом? Желание… утвердиться в испытаниях, остро прочувствовать вкус дружбы и братства». А это проявится только в трудностях, и не шуточных — настоящих.

Повезло ребятам и с директором школы Виктором Николаевичем Прусовым, и с учителем труда Владимиром Павловичем Шалимовым, и с шефами с завода «Электросигнал», с работниками Октябрьского райкома и Новосибирского обкома комсомола. Со всеми, кто с самого начала поддержал идею плавания на плоту. Конечно, все они, и Маркин в первую очередь, прекрасно отдавали себе отчет, как много будет набито ребятами синяков и шишек — и в переносном, и в прямом смысле. Это синяки не в драке набитые… Они научат ребят жить, быть смелыми, уметь мечтать и добиваться своей мечты. И взрослые не отгородились от массы беспокойных хлопот, совсем не входящих в их служебные обязанности, от ответственности за ребят.

А мамы… Сначала они и слышать не хотели ни о каком плавании! Много ребят, уже зачисленных в экипаж, так и не отправились в путь. Но с каждым годом все-таки становилось все легче убеждать родителей. Когда они увидели, какими ребята возвращаются из экспедиции, в переговорах наступило «значительное потепление».

И верят ребята: где-нибудь на Балтике или на Черном море взовьется на мачте белый парус с изображением солнечного диска. Соберутся в одном экипаже мальчишки и девчонки разных стран. И найдут общий язык, понятный всем ребятам, живущим под одним Солнцем…

РАССКАЗЫ О НАУКЕ

Г. Шпак, журналист НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

Вчера
Поезд замедлил ход, как будто его подменили на пути из Братска в Усть-Кут. Мы попали в усть-кутский треугольник! Старинный сибирский город Усть-Кут действительно особенный, потому что в нем как бы три города.

Когда на летное поле приземляется самолет, стюардесса объявляет пассажирам: «Наш самолет произвел посадку в аэропорту Усть-Кут». Речники, которые водят караваны судов вниз и вверх по реке Лене, никогда не упомянут название города, обозначенное на любой карте. Они говорят: «Мы пришвартовались в порту Осетрово». А район железнодорожного вокзала, где остановился наш поезд, — это уже «третий» город — узловая станция Лена-Восточная. И никого не смущает разнобой в названиях; некогда было думать о пустяках.

Усть-Кут в своем треугольнике принимает и отправляет по воде, по земле и воздуху в глубь Сибири миллионы тонн грузов: заводское оборудование, древесину, уникальные приборы, строительные материалы, топливо, продовольствие, медикаменты… Гигантская перевалочная база наращивает мощности, не очень-то заботясь о красоте и стройности города. Здесь, в этом треугольнике, обрывалась ветка железной дороги Тайшет — Лена. Поезда упирались в тупик, и люди с тревогой думали о будущем города. В то же время именно здесь начиналась — от Тайшета через Братск — железнодорожная магистраль — головной участок БАМа, построенный еще в середине пятидесятых годов.

И вот бывший железнодорожный тупик открыл ворота Западного БАМа. «Воротами» строители назвали мост через реку Лену. По нему и прошел наш поезд, скорость — 25 километров в час, и не больше, потому что еще не «село» полотно.

Поезд, наверно, был первым пассажирским, ведь тогда, ранней весной 1978 года, на участке Лена-Восточная — Улькан курсировали только товарняки. По этому маршруту участники выездной сессии научного совета Академии наук СССР по проблемам БАМа и отправились в научную экскурсию. Они хотели своими глазами увидеть, как живет и работает трасса, поговорить с людьми, уточнить проблемы, связанные со строительством Западного участка магистрали и хозяйственным освоением Прибамья. Это название тоже придумали новые жители Сибири.

Сессия, проходившая в индустриальном Братске, работала в марте, а месяцем раньше в новосибирском Академгородке на годичном общем собрании Сибирского отделения Академии наук СССР обсуждалась комплексная программа освоения природных ресурсов Сибири. Она получила название «Сибирь».

Реализация программы «Сибирь», как считали специалисты, во многом будет зависеть от выбора региональной экономической стратегии.

Ученые рассматривали вопросы комплексного развития местной экономики. Решено было подготовить научное обоснование комплексной программы хозяйственного освоения западного участка зоны БАМа, а значит, и восточного, проблемы для того и для другого участка во многом едины.

В нашем вагоне собрались в основном геологи. Братское совещание продолжалось в непривычных условиях — в купе и вагонном коридоре, но это не смущало собеседников. Они говорили о будущем Сибири, каким образом ускорить освоение открытых месторождений угля, железной руды, калийных солей, цветных металлов…

Примечательно, что на свой совет ученые пригласили ответственных работников Госплана СССР, партийных и хозяйственных руководителей, специалистов проектных организаций. Ведь люди, связанные общим делом, учатся друг у друга: одна голова — хорошо, а две лучше! Взаимное влияние науки и практики придает смелости в решении нестандартных сибирских проблем, многими из которых почти не занимались. А вопросов было много. Где и как размещать предприятия? Как рациональнее осваивать природные богатства? Возникла необходимость реконструкции реки Лены, потому что требуется глубоководный путь для перевалочных грузов. Ученые доказывают, что новый план в освоении природных ресурсов Сибири связан с неизбежным усилением роста общественного производства в сибирских и восточных регионах страны, и темпы их экономического развития должны еще больше возрасти при одном условии — если мы будем ясно видеть путь и четко знать: где, как и зачем, вернее, ради чего — начинать большую работу? Нужно определить цели и задачи. Подходить к делу комплексно.

В Сибири уже создаются территориально-производственные комплексы (ТПК).

Это и есть новый этап в ее развитии. Встречу в индустриальном Братске специалисты расценили как смотр жизнеспособного Братско-Усть-Илимского территориально-производственного комплекса; и в то же время — как отчет — оценку ресурсов и хозяйственных отношений мало освоенных районов севера Иркутской области, которые объединит в будущем Верхнеленский ТПК, непосредственно входящий в зону западного участка Байкало-Амурской магистрали. Комплекс формируется на территории, прилегающей к бассейнам рек Киренги, верхних течений Лены и Подкаменной Тунгуски на базе освоения и использования лесных, минеральных и водных ресурсов. Развитие экономики региона началось, когда на берега Лены вышла железнодорожная магистраль Тайшет — Лена и был построен порт Осетрово.

Сегодня
Поезд останавливается на станциях Таюра, Ния-Грузинская, Киренга…

— Заметили, что мы идем дорогой первых землепроходцев? — Геолог Федор Петрович Кренделев, который знает все обо всем и даже больше, смотрел в вагонное окно и рассказывал: — Только землепроходцы шли по рекам — с верховья Енисея, затем по Ангаре до нынешнего Братска, а дальше по реке Куте… И, наконец, Киренга… Мы находимся в ее долине. Река Киренга хорошо поработала, выручала бамовцев. По ней справляли грузы в трудный семьдесят четвертый год, когда рубились просеки для будущей дороги. И сейчас Киренга трудится.

Конечно, любопытно смотреть в окно и слушать знающего хорошего рассказчика, но хотелось потрогать руками розовую глину, взобраться на сопку к синеющему лесу, зачерпнуть необычную воду из соленой речки, не замерзающей зимой. Да, да! Такая соленая, как море, речка живет возле Казачинского поселка! Свернешь в сторону — перед тобой странная «островная» мерзлота — северная пустыня, а за ней вдруг заросли кустарника и сильные сосны.

Приехав в Улькан — это 209-й километр Западного БАМа, мы отправились на автобусах в Кунерму, поселок тоннельщиков, пробивающих Байкальский тоннель.

Кунерма по-эвенкийски — «гнилое место». Зимой в этой округе снега выпадает до четырех метров, столбы скрывает. И ранней весной видны огромные сугробы, снежные диковинные фигуры: то какой-то зверь (оказалось — дерево!), то огромная фуражка (дом под козырьком!), то белая птица. В этих краях люди, наверное, не успевают откапываться…

В поселке безлюдно. Тоннельщики работают в горах в нескольких километрах от поселка.

Присутствие людей ощущается на БАМе даже в самых «диких» местах. Вдруг — скворечник на сосне! А через километр на обочине большой дороги стоит фургон и написано: «Библиотека»…

Поселок Улькан считается центром. Здесь квартировал комсомольско-молодежный строительно-монтажный поезд 571. Знаменитый на трассе поезд «Юность Сибири».

В клубе поселка собралось много народу на собрание ученых и строителей.

Начальник СМП-571 Анатолий Петрович Машуров, обращаясь к гостям, сказал:

— Вы занимаетесь проблемами БАМа, поэтому мы считаем вас коллегами… 29 декабря 1977 года в Улькан пришел первый поезд, а «Юность Сибири» отметила свое трехлетие на стройке. Наш коллектив разбросан по трассе на тысячу километров, но мы вместе, мы влюблены в этот край и хотелось бы оставить здесь не только две нитки дороги…

В этих словах не одно объяснение в любви. Люди хотят знать свое будущее, хотят видеть — что там, за горизонтом. Для них, для всей нашей страны и создавалась программа «Сибирь». Ее идея подсказана сибирским ученым Центральным Комитетом КПСС, который, положительно оценивая работу Сибирского отделения Академии наук СССР, отметил и недостатки — медленное развертывание исследований по комплексному использованию природных ресурсов Сибири.

Сибирь — с ее богатейшими топливно-энергетическими, минерально-сырьевыми, лесными, водными ресурсами — оказывает все возрастающее воздействие на экономику СССР. Если Сибирь будет развиваться медленно, то неизбежно замедлится и развитие экономики страны, прежде всего из-за недостатка сырья и топливно-энергетических ресурсов. Так считают экономисты Сибирского отделения АН СССР. Они определили, что темпы ускорения в развитии хозяйства Сибири должны превосходить средние по стране в 1,2—1,4 раза. Такое ускорение Сибирь выдерживает.

Сибирское ускорение ощущается повсюду. Например, за два года построена железная дорога Тюмень — Уренгой. 1500 километров!

Началась новая жизнь в старом Кузбассе, в Бурятии и Якутии.

Если посмотреть на хозяйственную карту Сибири, буквально повсюду идет строительство.

Если раньше Сибирь и другие восточные районы страны в большей мере были поставщиками сырья, то теперь задача укрупняется и усложняется: не только добывать, но и комплексно использовать сырье, а это означает, что нужно развивать обрабатывающую промышленность. Для наглядности приведу некоторые известные цифры прошлых лет: в европейских районах нашей страны выпускалось 80 процентов промышленной продукции, а в Сибири, на Дальнем Востоке вместе с Казахстаном и Средней Азией — остальные двадцать. Так что много придется поработать, чтобы уравновесить эти проценты за счет перераспределения производственных мощностей.

Нельзя забывать и о том, что огромная территория за Уралом — малонаселена по сравнению с европейской частью СССР. Трудовые ресурсы самая сложная из многих сибирских проблем.

Кто бы мог подумать, что на работу можно летать на самолете или вертолете за тысячу километров? А в Сибири приходится пользоваться таким видом услуг Аэрофлота… Очень много трудностей, но их надо преодолевать.

Несколько лет назад была в основном сформирована программа «Комплексное освоение природных ресурсов Сибири». Сегодня это уже многоступенчатая программа, включающая более сорока взаимосвязанных целевых программ, сгруппированных в шесть блоков: минерально-сырьевых ресурсов, биологических ресурсов, регионально-экономических программ, межотраслевых программ, энергетики Сибири. В ее реализации участвуют более четырехсот коллективов, почти шестнадцать тысяч исполнителей-исследователей. Они занимаются проработкой, уточнением вопросов комплексного и эффективного использования минеральных ресурсов Западной и Восточной Сибири, Якутии, Забайкалья. Самые горячие «точки» Сибири: Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс, Ангаро-Енисейский регион, Кузбасс, Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс (КАТЭК), зона БАМа, бассейн озера Байкал и другие. Такие крупномасштабные проекты не оторваны от земли. В программе исследуются проблемы лесных и биологических ресурсов. Намечается разработка научных основ рационального использования земли, выведение новых высокопродуктивных сортов растений и пород животных. Большое внимание уделяется охране окружающей среды, биосферы. Особенно тщательно исследуются экологические проблемы в промышленно развитых районах и районах нового промышленного освоения, таких, как зона БАМа или Тюменский Север.

Разработка научного обоснования долгосрочного, гармоничного, сбалансированного развития всех отраслей народного хозяйства сибирского региона, раскинувшегося от Урала до Тихого океана, от Заполярья до Саянских гор, поможет избежать ошибок, возникающих при осуществлении крупных задач.

Главная цель комплексной программы — научное обоснование места и роли Сибири в едином народнохозяйственном комплексе страны. Программа «Сибирь» увязывает в одно целое различные области науки — межотраслевые исследования, их цели и возможные результаты. Одновременно она позволяет сочетать общесоюзные интересы с региональными, общесибирскими, соединяет науку с производством, а производство вводит в гармонические отношения с природой.

Главный геолог Сибири, руководитель научного совета по программе «Сибирь» академик Андрей Алексеевич Трофимук сказал, что по своему значению эту программу можно сравнить с ленинским планом ГОЭЛРО, планом по электрификации России, разработанным Государственным Советом.

Еще тогда, на заре развития нашего государства и в годы первых пятилеток, был сделан решающий выбор стратегии социалистического строительства. Именно в плане ГОЭЛРО впервые сформулирован главный тезис пространственного размещения производительных сил страны — неуклонное продвижение в восточном направлении, на просторы Сибири.

Не одно поколение ученых, всесторонне изучающих Сибирь, разными путями приходило к одному выводу: определяющая черта ее хозяйственного и социального развития — противоречие между высокой концентрацией экономически ценных ресурсов и сложными, подчас экстремальными условиями их освоения. Здесь требуются принципиально новые организационные, технологические и технико-экономические решения.

Сегодня, на новом переломном этапе социалистического строительства, учитывая научное познание Сибири, комплексные программы становятся обязательным элементом перспективных планов развития и Сибири и всей нашей страны.

Завтра
Создается «Комплексная программа научно-технического прогресса страны до 2005 года», в которую входит и программа «Сибирь».

Когда завершалась разработка долгосрочного плана экономического и социального развития народного хозяйства страны и плана на одиннадцатую пятилетку, в Новосибирске летом 1980 года состоялась Всесоюзная конференция «Развитие производительных сил Сибири».

В Академгородке, в Доме ученых, собрались люди самых разных профессий — те, кто планирует развитие производительных сил, и те, кто осуществляет это развитие на практике.

Участникам конференции предстояло выработать, согласованные между наукой и практикой рекомендации по важнейшим сибирским проблемам. По сути еще раз обсуждалась программа «Сибирь».

О будущем Сибири мечтали лучшие умы России в прошлом. Великий ученый Михаил Васильевич Ломоносов говорил, что «Российское могущество прирастать будет Сибирью и ледовитым океаном». Его пророческие слова стали нашим лозунгом. Вслед за Ломоносовым декабристы, мечтая о демократической России, намечали в своих программных документах — «Русской Правде» П. И. Пестеля и «Конституции» Н. М. Муравьева перспективы развития удивительного сибирского края.

В Тобольске, Ялуторовске, Иркутске, Чите, Петровске-Забайкальском, Улан-Удэ, Новоселенгинске, где увековечена память о первых русских революционерах, жизнь буквально кипит, обновляется.

На карте Сибири, в Красноярском крае, затерялось село Шарыпово. Как утверждают местные краеведы, это сибирское село ведет свой «календарь» с 1612 года. Получается, что оно старше Красноярска, который недавно отметил 350 лет жизни. Село Шарыпово — центр КАТЭКа — Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса.

Канско-Ачинские бурые угли уникальны своей дешевизной и потому их использование существенно повышает экономичность энергетического хозяйства.

Березовский карьер, километрах в пятнадцати от Шарыпова, уже разрабатывается. Отсюда четырнадцатикилометровая лента-транспортер понесет уголь прямо к котлам будущей Березовской ГРЭС-1.

А в селе уже начинается новая жизнь. Архитекторы-проектировщики разработали генеральный план будущего города.

Угледобытчики неожиданно для себя открыли новое богатство Канско-Ачинского бассейна — почти метровый слой отличного чернозема на больших площадях. И хотя много хлопот с освобождением территории от поверхностного плодородного слоя почвы, чернозем складируют в бурты и вывозят на поля и бросовые земли. Закон об охране земли и природы действует, и выполняют его неукоснительно.

Накануне открытия конференции по развитию производительных сил Сибири я беседовала в Москве с академиком Львом Александровичем Мелентьевым, который участвует в разработке долгосрочной программы по дальнейшему развитию крупномасштабного топливно-энергетического комплекса.

Ученые тщательно исследуют каждый проект, каждую программу на сегодня и на будущее. Касается ли это развития энергетики или сельского хозяйства, переброски части стока сибирских рек в Среднюю Азию и Казахстан или строительства новых городов… Каждая программа, каждый проект рассматривается как единство трех основных компонентов: человека, технологических систем и окружающей среды.

Жизненность программ и проектов зависит от энергетической политики, ведь энергия — основа цивилизации. Сейчас в Советском Союзе создается своеобразный план ГОЭЛРО-2. Эта долгосрочная программа формируется с учетом использования энергетических ресурсов Сибири — нефти, природного газа, угля, электроэнергии, и, естественно, — с использованием разработок Сибирского отделения АН СССР.

Я спросила Льва Александровича:

— Как ученые оценивают перспективы развития энергетики на пороге XXI века, с учетом ресурсов Сибири?

— Сибирские ресурсы существенно влияют на энергетический баланс СССР. Оценивая задачи использования энергетических ресурсов Сибири, надо иметь в виду главные направления развития топливно-энергетического комплекса страны.

В последние годы сложилась принципиально новая энергетическая ситуация — ускоряющийся переход от использования органического топлива к ядерному горючему, которое в XXI веке станет, видимо, основным. Тем более, что уже сейчас атомная энергетика, развиваясь, становится все более экономичной. Очень важно, что, благодаря работам последних лет, появилась возможность применения ядерного горючего не только для электроснабжения, но и для теплоснабжения народного хозяйства. Это существенно расширяет применение ядерного горючего. Естественно, что строительство необходимого количества атомных электростанций и атомных источников теплоснабжения потребует времени. А задача наиболее эффективного использования в качестве топлива нефти и газа актуальна уже сейчас. Дело в том, что нефть выгоднее использовать для химической промышленности и как моторное топливо; а газ — как топливо в крупных городах. Необходимо наращивать и добычу угля. Особо следует подчеркнуть важность интенсивного развития энергетики. И не только путем увеличения концентрации производства энергоресурсов, электроэнергии и централизации их распределения, но и проведением активной энергосберегающей политики.

— Какие же энергетические задачи можно назвать собственно сибирскими?

— В Сибири выделяются две важнейшие задачи: во-первых, наиболее эффективное использование энергетических ресурсов, и во-вторых, — развитие самой энергетики в ее широком понимании.

В Сибири, да и в целом по стране, почти сформирована Единая электроэнергетическая система — на востоке от Улан-Удэ, а на западе ее границы доходят до Берлина и Будапешта включительно. Задача состоит в том, чтобы усилить сибирскую секцию Единой электроэнергетической системы и придать ей наиболее рациональное направление.

Для этого требуется найти оптимальное сочетание между развитием тепловых конденсационных электростанций на канско-ачинских и других углях, теплоэлектростанций и развитием гидроэлектростанций.


В области гидроэнергетики основная задача — освоение гидроэлектростанций Ангарско-Енисейского каскада и сооружения гидроэлектростанций на некоторых других реках. Но стержневой вопрос на ближайшие годы — освоение Ангарско-Енисейского каскада. Создание такого каскада гидроэлектростанций в оптимальном сочетании с ресурсами тепловых электростанций должно резко повысить эффективность электроэнергетической системы Сибири, включая передачу электроэнергии в европейские районы.

На конференции в Новосибирске, посвященной реализации программы «Сибирь», эффективному использованию производительных сил, обсуждались многие крупные сибирские проекты. Но в конечном итоге все начинания сводятся к источнику самой главной энергии. Речь идет о человеке в Сибири, основной производительной силе.

Многое сделано для улучшения труда и быта тружеников Сибири: повышен районный коэффициент, увеличены северные льготы, усилено жилищное и социально-бытовое строительство, улучшены условия труда.

Много и нерешенных вопросов. Предстоит особое внимание уделить развитию сельского хозяйства.

Когда говорят о научно обоснованном развитии и размещении производительных сил, — подразумевается в том числе и пропорциональное развитие науки, образования. Ресурсы, направляемые на развитие научно-технического и образовательного комплекса, по праву считаются самыми эффективными. Создатели программы «Сибирь» считают, что самый высокий эффект от усилий по развитию системы наука — техника — образование может быть получен в Сибири. По сути динамичная программа «Сибирь» прекрасно подтверждает прогноз на будущее и в этой проблеме. Опыт создания качественно новой народнохозяйственной и научно-технической программы приобретает значение для всей нашей страны, стоящей на пороге XXI века.

ФАНТАСТИКА И ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Виталий Пищенко РАССКАЗЫ

РАВНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ

И чего этим пришельцам надо? Какую книгу ни открой — все про них, все про них… То они ученому мировое открытие сделать мешают, то на спортивной арене каверзу какую учинят, то библиотеку научной фантастики разорят… Так и суют всюду свой нос, так и суют!

Думаете, фантастика, мол, это все небылицы? Я тоже так думал, пока сам в переплет не попал.

В день открытия осенней охоты все случилось. Мы, как всегда, на озера Кудряшевские втроем поехали. Добрались хорошо, затемно еще, утром постреливать начали. Чуть где шлепнет по воде, мы туда: «Бах! Бах!» Авось она родная — крякуша, или, на худой конец, чирок. Потом небо посветлело, ветерок потянул. Самое время уткам лететь, а их нет и нет. То ли канонада наша их распугала, то ли из яиц они в этом году так и не вылупились. Не летят, хоть умри! Часов после двенадцати мы с Серегой тренировку устроили. Он пару бутылок пустых из багажника достал, постреляли малость… Николай — тот в березовый лесок подался, — у него бутылку бить рука не поднимается. Верите, всего-то минут двадцать ходил, а принес двух сорок и дятла!

Вечерком тушенку на костре разогрели, Сергей еще разок в багажник слазил, освободили пару-тройку «мишеней» от лимонада… Приятели мои быстро уснули. В это время пришелец и появился. Не знаю, телепатический он со мной контакт установил, или еще как… Только, что это пришелец, я сразу догадался, потому как зеленоватый он какой-то был, светился изнутри, и ушей у него имелось почему-то шесть штук, не меньше. Посмотрел он на меня и вежливо так спрашивает:

— Простите, — говорит, — если вас не затруднит, будьте так любезны, объясните мне, пожалуйста, цель вашего пребывания в этом месте?

— Пожалуйста, — отвечаю, а сам слова стараюсь подбирать, чтобы контакт первый не омрачить ничем. — Мы с друзьями, — говорю, — выехали поохотиться на уток и прочую водоплавающую дичь.

— Поохотиться? — вижу, пришелец понять меня хочет, а разума ему не хватает. — Это значит убить? Вероятно, с целью образования запасов пищевых продуктов?

— Ну, что вы, — улыбаюсь, — какой с чирка продукт! Мяса с кулачок, да и то так дробью начинено, что им только крыс травить. А вот этих птиц, — на сорок и дятла показываю, — и вовсе не едят. Охота, — объясняю ему, — это чисто спортивное мероприятие, благородное, можно сказать, развлечение.

— Спортивное? — переспрашивает пришелец. — Но ведь спорт, насколько я понимаю, подразумевает наличие равных условий для обеих сторон?

— Конечно! — говорю. — Утка имеет возможность улететь, я — возможность в нее попасть. Мы оба в абсолютно равных условиях!

Силится пришелец до конца во всем разобраться и не может. Губы покусывает, на «тулку» мою косится. Потом осторожно так спрашивает:

— Извините, но если я не ошибаюсь, скорость полета утки не превышает 70 километров в час, в то время как скорость, с которой вылетает заряд из дула вашего оружия…

— Ах, вот что вас так смущает, — говорю. — Вы просто забыли, что реакция у утки значительно быстрее, чем у меня! Кроме того, все ее чувства обострены характерной атмосферой спортивного соревнования. Так что, возможности у нас самые что ни на есть равные!

И тут меня понесло!

— Корни спортивной охоты, — говорю, — берут начало в глубокой древности. И всегда охотник предоставлял добыче свой шанс. Это главный и неизменный закон всех настоящих охотников Земли! Такой шанс имеет любой заяц, любой лось, как в свое время имел его каждый саблезубый тигр, каждый мамонт!

— Мамонт? Это такое хоботное? — говорит пришелец. — Но ведь они, кажется, вымерли?

— Да, — говорю с грустью, — они очень плохо использовали свой шанс. И вы даже не представляете, какая это потеря для всех охотников планеты! Что может быть чище и возвышеннее охоты на мамонта?! Вы посмотрите, что сейчас творится! Медведи в «Красную книгу» записались, волки из разряда хищников переведены в число «санитаров природы». Эх! — Рассказываю я все это, а сам расчувствовался, чуть не плачу.

Смотрю, и пришельца проняло.

— Я, — говорит, — очень рад, что могу утешить вас в вашем горе. Пускай мне будет объявлено взыскание за нарушение правил поведения на чужой планете, но я сделаю все, чтобы вы приняли участие в охоте на мамонта!

И сделал…


Стою я одетый в плохо выделанную шкуру, в руке у меня вместо верной «тулки» сучковатая дубина, а прямо передо мною — Он. Мамонт. Огромный, размером с автобус, ушами хлопает, изо рта слоновая кость торчит, а глаза!.. Я такой взгляд только раз в жизни видел — когда меня в трамвае контролер без билета поймал.

В общем, как я на вершине скалы очутился, сам не знаю. А Он не уходит, внизу топчется. Урчит что-то, хрюкает, на хоботе подтянуться пытается. И что ему от меня нужно? Помню, в школе рассказывали, что они травоядными были…

Потом отошел он немного, растительность поедать стал, но в мою сторону то и дело поглядывает. А я сижу… Холодно, дождь моросит. Шкура моя набедренная намокла, липкой стала, противной… Недалеко еще одна скала, под ней пещерка узкая, уютная, на нору похожая. Оттуда-то ему меня не достать! Добежать бы, спрятаться… А боязно, вдруг не добегу! Возможности-то у нас с ним равные…

ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

— Ну, что же ты, Прохорыч? — глаза председателя смотрели строго, и Сидор Прохорович только тяжело вздохнул в ответ. — Опять за старое взялся? — председатель близоруко поднес к глазам листок бумаги, не торопясь прочитал:

«Поскольку ночью из трубы дома гр. Плужняка ударил столб огня до небес, моя свинья с перепугу передавила всех поросят. Требую возместить ущерб. Дарья Засухина».

Прохорыч вытер лысину носовым платком и облизал пересохшие губы:

— Виктор Фомич, ей-богу, не нарочно получилось. Плазма через край выплеснулась чуток…

— Плазма?! — председатель утомленно покачал головой. — Когда ты, Прохорыч, остепенишься? Старый ведь уже человек, колхозное стадо тебе доверено… А ты? Кур, икру мечущих, вывел? Вывел. Что тебе ученые ответили? «Использование представленных образцов «птичьей икры» затруднено, в связи с необычайной прочностью скорлупы». А шелкопряд, лебеду поедающий, — чья работа? Твоя! Лебеды теперь по всей округе днем с огнем не найти, а коконы твоих шелкопрядов по сей день никто размотать не может. А воробьи шерстистые зачем тебе понадобились? — Виктор Фомич с негодованием посмотрел на пыльный комок, нахально скачущий по подоконнику. — Над биологией надругался, теперь на физику перешел? Последний раз предупреждаю — прекращай! Займись делом. Электропастуха когда установишь? Ждешь, чтобы стадо посевы потравило?

— Так ведь, Виктор Фомич, — робко подал голос Прохорыч, — устарел он, электропастух-то. Я так думаю, что нам лучше голографическую установку применить.

— Чего, чего, голо… — насторожился председатель.


— Голографию, объемное изображение, то есть, — совсем сник Прохорыч. — Я посчитал, получается, что одна телевизионная установка может проецировать объемное изображение забора вокруг всех полей…

— Все, — выдохнул председатель, — замолчи. Иди, ставь электропастуха. И брось свои штучки, — повысил он голос, — прежде всего голо эту.


Жаркий, летний полдень повис над селом. Виктор Фомич, с утра мотавшийся по полям, устало опустился в кресло и включил телевизор. На голубом экране засуетились маленькие фигурки футболистов, но мысли председателя были далеко от событий, происходивших на футбольном поле. «После обеда нужно будет на третье отделение проскочить», — подумал было он, но тут резко хлопнула калитка, и в окне появилось растерянное лицо бухгалтера Глотикова.

— Прохорыч… посевы… — еле выдохнул он.

Не дослушав бухгалтера, председатель бросился на улицу.

— Потравил, семенную пшеницу потравил, и-зо-бре-та-тель! — билось в голове Виктора Фомича, рванувшего с места машину.


Коровы спокойно паслись в березовом колке на косогоре. Но по хлебному полю (Виктор Фомич глазам своим не поверил) гоняли футбольный мяч здоровенные потные парни. А рядом, на пыльной кочке, укрывшись от палящих лучей солнца рваным треухом, сидел, с интересом рассматривая это безобразие, Сидор Прохорович.

— Да что они с ума посходили?! — резко затормозил машину председатель.

Бородатый верзила в желтой футболке легко принял мяч на грудь и, едва касаясь тяжело пригнувшихся к земле колосьев, погнал его в сторону растерявшегося Виктора Фомича.

— Сократес, — с испугом узнал знаменитого футболиста председатель, — бразильцы…

Растерянно глотнув ртом воздух, он опустился на подножку машины, глядя остановившимся взором, как рванулись навстречу желтым футболкам зеленые, как маленький юркий Росси в отчаянном рывке послал мяч мимо защитника, мимо бросившегося ему навстречу вратаря в ворота бразильцев.

Взревели невидимые трибуны, под укрытие берез метнулись испуганно, задрав хвосты, коровы, а босоногий Прохорыч помчался, высоко подбрасывая свой треух, за убегающей тенью великого форварда.

КОМАНДИРОВКА (Новогодняя фантастика)

Встретились они неожиданно. Снегурочка ойкнула, маленький Черт отскочил в сугроб, а Дед Мороз осторожно поставил на снег мешок с подарками и озадаченно сдвинул на затылок шапку вместе с выглядывавшими из-под нее молодецкими кудрями.

— Здравствуйте, товарищи. Вы от какой организации?

Снегурочка и Черт переглянулись, но ничего не ответили.

— Я потому спрашиваю, что, может, у нас маршруты одинаковые, — пояснил Дед Мороз, — втроем все же веселее…

— Вы знаете, я как-то… — Снегурочка растерянно развела руками. Черт независимо смотрел в сторону.

— Так вы что же без путевок? — обрадовался Дед Мороз. — Ну, так пойдемте вместе. Мигом управимся. А командировочные я вам отмечу, вы не беспокойтесь, — заторопился он, — сразу же после праздника к нам в завком приходите, все сделаем как надо! Согласны?

— Согласна, — кивнула головой Снегурочка.

— Не возражаю, — неожиданно густым басом ответил Черт.

— Тогда бежим на такси, — Дед Мороз взял в руки мешок, — вон машина стоит. Нам на Новый жилмассив.


— Я с металлургического, — рассказывал Дед Мороз, устроившись на переднем сиденье такси. — Люди у нас хорошие, работать умеют. Вот в завкоме и решили лучших с Новым годом поздравить. Боюсь только, не опоздать бы. У вас часы точно идут? — обратился он к водителю. — А то я пока рукава этого балахона подниму, — Дед Мороз тряхнул рукавами шубы, — полчаса пройдет.

— Отстают на полминуты, — ответила Снегурочка, бросив быстрый взгляд на запястье.

— Ох, и часы у вас! — восхитился Дед Мороз.

На тонкой руке Снегурочки светился циферблат невероятной формы. Внутри часов что-то позванивало, по окружности стояли странные четырехзначные цифры, яркой звездочкой горел рубиновый огонек. Слова Деда Мороза неожиданно смутили Снегурочку. Она покраснела и уткнулась в окно такси с таким видом, будто впервые видела ночной город, залитый огнем фонарей, радужными переливами елочных гирлянд, подмигиванием светофоров…

— Приехали, — шофер остановил машину возле шестнадцатиэтажной громадины.

— Сейчас, сейчас, — Дед Мороз пытался засунуть руку в карман, безнадежно затерявшийся в складках гигантской шубы, — сейчас, минуточку…

— Я заплачу, — неожиданно вмешался Черт, щелкнул пальцами, в машине явственно запахло серой, а в руках водителя появилась новенькая банкнота.

— Ну, брат, ты даешь! — восхищенно воскликнул водитель и удивленно покачал головой.


Дед Мороз взглянул на номер квартиры, еще раз сверился со списком, кивнул головой:

— Сюда. — И решительно нажал на кнопку звонка.

Дверь распахнулась. Удивленные и веселые лица смотрели на неожиданных гостей.

— Здравствуйте, хозяева! — неестественно тонким голосом затянул Дед Мороз.

Снегурочка смущенно покраснела.

Черт принялся внимательно рассматривать наряженную елку.

А Дед Мороз называл цифры выполнения плана, вручал подарки, а под конец прочитал стихи месткомовского поэта. Нескладные были стихи, «Новый год» рифмовался в них с «металлопрокатом», зато от души, и покрасневший хозяин пытался спрятать смущенную улыбку, и аплодисменты звучали искренне и дружески. Потом гостей приглашали к столу, они благодарили и отказывались, а Дед Мороз всемпоказывал большущий список, но по бокалу шампанского выпить все равно пришлось. И уж когда собрались уходить, дети, которым пора было бы спать, потому что передача «Спокойной ночи, малыши» закончилась почти два часа назад, что-то зашептали на ухо хозяину, показывая маленькими пальчиками в сторону насторожившегося Черта.

— Товарищи, — хозяин выступил вперед, — тут дети наши приз учредили за лучший костюм и присудить его решили, вы уж извините, товарищи Мороз и Снегурочка, решили присудить его товарищу Черту.

Черт был и вправду хорош! На голове кривые рожки, на ногах маленькие острые копытца, и хвост шевелился, как настоящий! А хозяин уже вкладывал в его узкую ладошку приз — самый большой шар, торжественно снятый ребятишками с елки.

Потом они ходили из квартиры в квартиру, шутили с какими-то веселыми людьми, а один раз их забросали снежками, и они никак не могли пробиться к нужному подъезду. Кругом смеялся, пел, встречал Новый год большой трудовой город.

Дед Мороз в очередной раз провел пальцем по списку, заглянул в мешок и улыбнулся:

— Все…

— Как все? — не поняла Снегурочка.

— Все, всех обошли…

И в этот момент где-то далеко-далеко начали бить куранты. Их звон становился ближе, громче, казалось, заполнил площадку между домами, город, всю Землю…

— Двенадцать, — растерянно протянул Дед Мороз. — Новый год… С Новым годом!

С Новым годом! И обхватив друг друга руками за плечи, они радостно запрыгали вокруг пустого мешка, лежащего на снегу.

— Ну, кому куда? — Дед Мороз вопросительно смотрел на своих спутников.

— Мне недалеко, — торопливо ответила Снегурочка, — провожать не надо. До свидания.

Она пожала руку Деда Мороза, узкую ладошку Черта, приветливо махнула рукой и исчезла за углом девятиэтажки.

— Мне тоже рядом, — пробасил Черт.

— Ну, а мне в общежитие, часа через два добегу. По Москве Новый год с ребятами встречу. Ну, пока! С Новым годом!

И Дед Мороз, смешно загребая большущими валенками, побежал по ночной улице.


«Славный парень, — думала тем временем Снегурочка, — да и второй тоже хороший, странный только немного. Ну, ладно, командировка закончилась, пора домой. Молодчина я сегодня, фильм получится — загляденье «Народно-праздничные обряды последней четверти XX столетия»! Такого еще никто не видел. Конечно, когда-нибудь люди вновь смогут побывать и в Золотой Орде и у костра кроманьонцев… Но это когда еще будет! А пока что никто не был в прошлом дальше, чем я. Подумать только — 300 лет! Где-то здесь встречает Новый год моя прапрапрабабушка. Может, я и у нее сегодня была? Вот забавно!»


Снегурочка взглянула на часы.

— Пора, как раз к Новому году домой успею, — и она решительно совместила рубиновый огонек на циферблате своих часов с цифрой 2285.

На площадке между домами остался один Черт. Присев на засыпанную снегом скамейку, он задумчиво ковырял копытцем смерзшуюся корку снега.

«Опять ничего не сделал, — вертелась в его голове печальная мысль. — Правда вручил таксисту дьяволовы деньги, может, зачтут? Впрочем, какие они дьяволовы, заплатил-то я ему за честный труд. Не зачтут…

Представилось его глазам недовольное рыло заведующего сектором мелких новогодних пакостей, послышался его скрипучий голос… «Плохо работаешь, Короткохвостый! Плохо, ох, плохо! Ядовитости в тебе не хватает! Мелкое хамство отсутствует, о крупном уж не говорю… Где твоя профессиональная гордость? Где горение? Где азарт? На полноценные пакости и то не способен! Эх, кадры, одна морока с вами…»

— Не зачтут, — окончательно решил Черт, — пожалуй, и командировочные не выплатят.

Но то ли вспомнились ему счастливые лица ребятишек, то ли запел хрустальным звоном елочный шар — «приз за лучший костюм», только Черт залихватски взвизгнул, крутнулся на копытце, вспыхнул ярким огоньком и исчез, оставив после себя быстро рассеивающееся облачко сернистого дыма.

Александр Пыхтин, школьник пятого класса ТОЧНОСТЬ

Я подключил только что установленный в комнате материализатор желаний к электросети и занял место за пультом.

Приборная доска поблескивала лампочками, и, в ответ на включение микрофона, динамик громогласно спросил:

— Чего тебе?!

— Соль.

— Задание неточно.

— Пластмассовую линейку.

— Задание неточно.

Я недоумевал. Ведь все было правильно! В чем же тогда дело? Медленно обвел глазами пульт. Ну все, абсолютно все было в порядке! Материя на входе? Нормально. Напряжение? Тоже нормальное.

— Ура! — вдруг вскрикнул я от радости. Как же я не учел такой простой вещи! Пластических масс ведь великое множество, и солей тоже. Если бы аппарат выдал мне линейку из синтетического меха, он был бы прав.

Я решил заказать алмаз. Рекордный алмаз! Пораскинул мозгами и выкрикнул в микрофон:

— Кристаллический углерод на пять тысяч карат.

— Задание неточно, — бесстрастно ответил автомат.

Это уже вывело меня из себя.

— Черт! — стукнул я со злостью кулаком по пульту.

— Задание выполнено! — прогремел динамик.

— Уф, наконец-то образумился, — выдохнул я и в поисках алмаза стал осматривать комнату. Алмаза я не увидел, но зато в кресле напротив, блаженно закрыв глаза, сидел… черт!

Игорь Малашенко КРИТЕРИЙ РАЗУМНОСТИ

— Ух! Все готово, командир! — сказал биолог, отряхивая с комбинезона пыль.

Человек, которого назвали командиром, внимательно осмотрел штабеля ящиков:

— Что ж, теперь можно и домой возвращаться, — командир похлопал рукой по одному из ящиков, — экспонатов много, главное, довезти до Земли в хорошей сохранности все это. Как думаешь, Виктор, не разобьем по дороге? — Командир кивнул на длинный прямоугольный ящик в конце отсека.

— Думаю, выдержит. Я проверял систему замораживания — она вполне надежна.

— Никогда бы не подумал, что нам придется отлавливать и перевозить этих тварей.

Командир отодвинул стенку одного из ящиков и скривился:

— Бр! Страшилище!

— О! Вы, Павел Петрович, созерцаете нашу гордость — кольцетелую Штропса с планеты Арунус-6. Самое любопытное, что фактически на планете Арунус-6 нет условий для жизни, а эта красавица ухитряется как-то там существовать — просто фантастика! — развел руками биолог.

— А вы не думали, Виктор, что мы могли по ошибке, по незнанию, отловить мыслящее существо и тем самым совершить преступление против разума?

— Нет, что вы, командир? В черепной коробке этой твари серого вещества нет и в помине. Да, собственно, и черепной коробки у нее, как таковой, нет. Это примитивное создание!

— Что это вы, друзья, уставились на эту абракадабру? — в переходном отсеке появился второй пилот. — Ничего интересного — ни морды, ни лап, бревно да и только. — И без предисловий обратился к командиру:

— Павел Петрович, корабль к взлету готов, до входа в точку возвращения осталось двое суток.

— Отлично, Женя! — Павел Петрович оглянулся на Виктора. — Пошли, взлетаем.


— Смотрите, командир, еще одна планета!

— Хм! — Павел Петрович покрутил ручку настройки экрана. — Откуда она взялась, хотел бы я знать?

Евгений схватил справочник по космическим объектам, но не обнаружив в нем наблюдаемой планеты, бросил книгу на стол:

— Видимо, устарел, а новое издание еще не поступало, — проворчал пилот.

Командир нажал несколько кнопок на пульте — и в сторону планеты полетели ракеты с приборами первичной разведки. Вскоре на экране дисплея появились цифры, буквы, символы, параметры планеты, которых с таким нетерпением ожидал экипаж звездолета.

— Жить можно, — резюмировал Виктор, — состав воздуха, температура на поверхности близки к земным. Перспективная планетка.

На экране появилось изображение поверхности планеты. И чем пристальнее звездолетчики смотрели на экран, тем больше росло их недоумение:

— Да-а, — протянул второй пилот, — и очень странная планета.

Удивляться было чему. Вся поверхность планеты, насколько позволял разглядеть угол обзора камеры робота-разведчика, была разделена на равные квадраты. Каждый квадрат был окрашен в определенный цвет. Отделялись квадраты один от другого полосами зеленого цвета, точно кто-то обвел каждый из них по контуру зеленой краской.

Командир посмотрел на биолога:

— Мечтаешь спуститься?

— Конечно, командир! Очевидно, без мыслящих существ здесь не обошлось. Вдруг повезет — откроем неизвестную цивилизацию.

— Хорошо, попытайтесь разобраться с этими квадратами, — Павел Петрович посмотрел на своих подчиненных, — только поосторожнее там.

— Будем внимательны! — ответили молодые звездолетчики и побежали к ангару исследовательских планетолетов.


— Обыкновенный песок, — Евгений усиленно работал руками и выкопал уже небольшую ямку. — Песок черного цвета. Кому же это понадобилось его окрашивать?

С кислым выражением лица подошел Виктор:

— Я думал, что это, на худой конец, лишайники, а здесь… — биолог высыпал из пробирки на ладонь щепотку зеленого вещества. — Обычный песок, только зеленого цвета. И никакой живности… — Виктор еще раз окинул грустным взглядом прилегающую местность.

Он был так огорчен отсутствием следов жизни, что не заметил, как обе ноги по колено, провалились в песок.

— Женя, — позвал Виктор, — а эти цветные пески еще и зыбучие. Он попытался высвободить одну ногу, но только больше провалился.

Евгений работал манипулятором — выгружал двухместный планетоход, когда услышал крик Виктора. Когда он подбежал к другу, биолог уже погрузился в песок по грудь. Рискуя провалиться вместе с Виктором, Евгений попытался выдернуть биолога из песка, но усилия его были тщетны. И ему показалось, что просто не хватает сил.

— Я сейчас, Витя, подожди, — переводя дыхание, проговорил он и побежал к манипуляторам.

Когда он вернулся вместе с роботом, на том месте, где еще минуту назад барахтался Виктор, осталась лишь небольшая воронка.

Евгений стоял подавленный. Он тоскливо посмотрел себе под ноги. Левая нога скрылась под песком уже по щиколотку. Легким подергиванием пилот попытался сбросить слой песка, но не тут-то было: ногу словно обжали со всех сторон и с силой тащили вниз.

Евгений резко, с силой, дернул ногу вверх и высвободился.

Через минуту ковш манипулятора осторожно врезался в песок, но вместо Виктора роботы откопали металлический захват и конец троса. Затем ковш несколько раз чиркнул по гофрированному металлическому листу. Пришлось пустить в дело лазер. Вскоре в странной поверхности было вырезано аккуратное отверстие, через которое Евгений спустился в металлическое помещение. В руке он держал лучевой пистолет, каждую секунду ожидая нападения из темноты. Фонариком он осветил механические ловушки, расставленные в шахматном порядке, какие-то механические устройства, напоминающие транспортеры. Пока механическая начинка планеты бездействовала, но, очевидно, стоило какому-нибудь существу на поверхности планеты угодить в песочный капкан, как механизмы приходили в движение. Виктора нигде видно не было.

А на поверхности планеты в этот самый миг взметнулись тучи песка, багровое пламя ударило вверх и взлетела ракета.

* * *
— Очень агрессивное и неприятное существо! Где ты его раздобыл, Ру?

— Попался в нашу планету-ловушку.

— Какой квадрат?

— Квадрат цвета бездонного космоса, как сказал бы великий Ла.

Ру сделал несколько колебательных движений своим телом и приблизился к стеклянной сфере. Там находилось существо, о котором шла речь.

— Слушай, Ко, ты ознакомился о материалами интеллектуального обследования этого зверя?

Ко в знак согласия повернул два передних кольца своего тела на девяносто градусов:

— Ознакомился. В отличии от нас, цвет оно воспринимает не всем телом, а лишь ограниченным количеством клеток, да и те находятся под довольно твердым колпаком. Думаю, что к классу мыслящих это существо отнести нельзя. Кстати, об этом же говорит и цвет того квадрата, в котором его отловили.

— Хорошо, что же нам с ним делать?

— Сдадим в Центр по изучению космической фауны. Там его законсервируют и…


Дальше Виктор выдержать не смог — проснулся от страха.

— Фу! Приснится же такая чушь! Все-таки межзвездные полеты сильно расшатывают нервную систему… — пробормотал он и, накинув халат, вышел на террасу.

Со всех сторон его обступили звезды, море звезд. Где-то внизу шумел прибой, волны перекатывали песок и мелкую гальку пляжа.

«Где-то там, — подумал Виктор, разглядывая ночное небо, — очевидно, есть разумная жизнь, но чтобы отыскать разум и понять его, нельзя ко всему подходить с привычной меркой. Критерии разумности могут быть разными».

Евгений Носов ПЕРЕЕЗД

Солнце пекло. Мухи попрятались в тени. Трезор Барбосович Костогрызов, солидный пес с признаками благородства на угрюмой физиономии, возлежал на траве, скрываясь за добротной конурой. Трезор Барбосович находился на службе. Дело, надо полагать, серьезное, ответственное. Костогрызов так и полагал — он бдил, несмотря на полуденный зной. Чай, не казенное охранял, а хозяйское, стало быть, и свое.

Покой и равнодушие царили в просторном полупустом дворе. И вдруг покой нарушился неслыханной по наглости выходкой какого-то замухрышки воробья. Трезор Барбосович в изумлении широко раскрыл глаза: воробей клевал мозговую кость, которая терпеливо ждала обеденного часа, чтобы доставить удовольствие Костогрызову, ему и только ему!

Грозный рык вырвался из груди Трезора Барбосовича. Воробей моментально исчез, словно испарился от гневного взгляда Костогрызова.

— Вконец обнаглели, на чужое зарятся!.. — прорычал он. Но взгляд, застывший на кости, уже говорил ему о другом.

— Помозговать разве? — в переносном смысле подумал Трезор Барбосович. Вопрос показался ему серьезным и весьма своевременным. Да и чутье подсказывало, пора, мол. Но тут за забором послышался веселый лай Жулика, бездомного по прописке и неунывающего попрошайки и авантюриста по характеру.

— Трезорка! — заполошно прогавкал Жулик. — Пошли на соседнюю улицу: там дома ломают. Говорят, кран подъемный туда приехал, «Като» называется. И бульдозер тоже какой-то импортный. Облаять бы надо?!

— Не Трезорка, а Трезор Барбосович, шантрапа ты беспородная!

Костогрызов Жулика не уважал: «Лишняя, пустая собака, — считал он. — Ну, любит его ребятня с нашей улицы, ну и что? Хозяйством обзаводиться нужно, добро копить, а ему все игрушки… Уж и не молод, а все то же: ни кола, ни двора…»

Трезор Барбосович слышал, как Жулик нетерпеливо перетаптывался с ноги на ногу за забором, но молчал.

— Трезор, может, пожевать у тебя чего найдется? — не очень уверенно спросил Жулик.

— Поди лучше на кран погавкай.

Жулик промолчал; иного ответа он и не ожидал. За забором стало тихо.

«Помозговать разве?» — снова подумал Костогрызов, но уже в прямом смысле: интерес к мозговой кости пропал до другого, более подходящего для этого настроения. Тем более никто уже не покушался на кость. Трезор Барбосович натужно зевнул, клацнул зубами и принялся за философию.

«Вот ведь, — подумал он, — кто есть Жулик? Дворняга. А кто есть я? Благородный пес из благородного семейства. Это хорошо». — С таким мудрым определением, которым обычно завершалась его философская мысль, он задремал. Уши его осторожно двигались во сне, стараясь уловить звуки перемены в тишине двора…


— Эй, Трезорка, все спишь?! — послышался лай Жулика.

— Работаю, — глухо отозвался Трезор Барбосович, вскидываясь. Он подумал, что молчанием тут не отделаться, не хватало, чтобы Жулик подумал плохо. Костогрызов на работе не спит!

— Тогда слушай новость!..

Трезор Барбосович слухов и сплетен не любил, считая, что все неприятности у его хозяина, как и у самого Костогрызова, происходят именно от сплетен и доносов. Ухо его только слегка развернулось к забору…

— Соседнюю улицу почти уже всю снесли, завтра с нашей выселять начнут! — радостно сообщил Жулик.

— Вот те на! — вырвалось у Трезора. — А как же хозяин?..

Весть о том, что Трезор Костогрызов, а тогда еще просто Трезорка, помещен в уважаемые руки не последнего человека, в семействе Костогрызовых восприняли как должное. Его хозяин занимал не очень солидное, но очень престижное положение среди людей. Правда, чем он занимался на работе и что из себя представляет эта работа, Трезор не знал, да никогда и не интересовался. Хозяин имел солидное хозяйство — этого было вполне достаточно. Три четверти дома хозяин сдавал внаем. И правильно, думал Костогрызов, никто уже не скажет, что человек живет не по средствам. Трезор Барбосович понимал хозяина (все большие люди по странному совпадению имеют низкие оклады) и старательно оберегал его хозяйство. Иногда он, правда, недоумевал, почему это квартиранты говорят о хозяине — «хозяйчик» и «сквалыга», но, чувствуя родство с хозяином во взглядах на жизнь, рычал на квартирантов. А те добавляли, что и собака под стать своему хозяину. «А как же иначе? — недоумевал Трезор Барбосович. — У хозяина хватка — позавидуешь! И походить на него приличной собаке не стыдно». И потому он с подчеркнутым старанием рычал на квартирантов.

Новость Жулика, как рыбья кость, впилась в сердце Костогрызова. Значит, хозяин лишится дома, а сам Костогрызов конуры?.. А сколько важных мелочей придется на разорение: тут тебе и кадушки, и сарайки, и всякие пустячки, которых не возьмешь с собою на новую квартиру. Полный разор…

— Чего молчишь? — Жулик, не дождавшись ответа, весело и в то же время взволнованно и мечтательно прогавкал: — Всем с нашей улицы квартиры благоустроенные дадут. Вот заживут люди! Ни тебе дров, ни угля, за водой на колонку не ходить. Опять же ванна, душ там всякий. Антенны коллективные…

Жулик очень старательно перечислял блага новой жизни. Ему было приятно, когда их становилось больше, и он боялся упустить что-нибудь важное.

«Тебе-то что терять, — неприязненно подумал Трезор Барбосович, — а каково нам с хозяином?» Но вслух спросил:

— Ты-то чему радуешься? Или надеешься, что тебя возьмут на новые квартиры? Больно ты нужен кому…

Жулик почесал задней лапой за ухом: для него вопрос прозвучал странно и неожиданно.

«Люди всегда рады новому, — подумал он. — Как же мне не радоваться вместе с ними». И с вызовом повторил вслух:

— Как же не радоваться?!

— Дурак, — равнодушно сказал Трезор Барбосович и, звякнув цепью, полез в конуру.

…Всю ночь ему снилась новая квартира хозяина — пусть не такая большая, как эта, но благоустроенная. Трезор Барбосович даже угол себе присмотрел. Ему снилась мягкая, теплая подстилка у батареи на кухне. А на плите в большой кастрюле варилась большая мозговая кость…

Утром, с наслаждением припоминая детали сна, Костогрызов с достоинством подумал, что он такую жизнь заслужил. «Конечно, хозяину не очень выгодно терять этот дом, но что делать — сносят», — нашел он оправдание. И вопреки обычному, даже немного радовался мечтам о новой жизни. Да и что им с хозяином еще надо, все есть!

— Трезор, ты проснулся? — позвал Жулик.

— Ну, — недовольно буркнул Костогрызов.

— Машин на улицу понаехало, уйма, пойдем полаем?

— Что я, пустобрех, что ли?

— На прощанье надо бы, — беззаботно тявкнул Жулик.

Трезор Барбосович промолчал: не резон, решил он, терять время на этого пустомелю — пора готовиться к переезду. Он откопал все заботливо припрятанные на черный день косточки, любовно перенюхал их и сложил в миску, и был приятно удивлен, что миска скрылась под костями — столько много их было. Потом он огляделся в поисках тары под необходимые в хозяйстве вещи, без которых и на новой квартире не прожить: веревки там, гвозди, пуговицы… Приволок большой ящик и старательно сложил в него свое имущество.

Хозяин тоже выносил из дома вещи.

«Эк, сколько добра у нас!» — с гордостью думал Трезор Барбосович.

Хозяин грузился долго и обстоятельно, по-хозяйски. На три грузовика. Костогрызов исподлобья наблюдал за грузчиками — кабы не утащили чего — и ждал своего часа. Наконец он настал. Хозяин подошел к Трезору, снял с него ошейник, отстегнул от конуры цепь, долго в раздумье смотрел на них. Потом закинул ошейник в кузов, а цепь бросил в конуру. Трезор Барбосович взглядом указал хозяину на свой ящик с добром, мол, смотри, тоже собрал самое необходимое. Но тот, даже не глядя в его сторону, пошел к машине, сел в кабину и уехал.

Трезор Барбосович ничего не понимал. Он застыл: сидел у конуры и смотрел на калитку, которая впервые в жизни в этом дворе была распахнута настежь.

Заглянул Жулик.

— Трезор, там уже и кран приехал, и бульдозеры, и экскаваторы! — Захлебываясь от возбуждения, заливался он лаем, но вдруг замолчал и удивленно оглядел пустой двор. — А хозяин твой где?

Трезор Барбосович промолчал. Он вдруг понял, что и он вещь. Вещь, нужная хозяину до поры до времени. И все добро, накопленное им за свою жизнь, на поверку оказалось просто старым хламьем…

— Жулик, где же ты? — послышалось с улицы. — Полезай скорее в машину, в новом дворе теперь будешь жить!

— Зовут, — сказал Жулик. Он посмотрел на улицу, потом на Трезора, снова на улицу… Уселся, почесал задней лапой за ухом. Во взгляде его появилась серьезная озабоченность.

— Жулик! — вновь донеслось с улицы.

— Поезжайте! — гавкнул Жулик в ответ. — Мы с Трезоркой после сами доберемся.

Александр Шведов ТРЕТЬЯ СТРЕЛА (Сказка для детей XXI века)

Жил-был на свете, как водится, старик. И было у него, как вы, наверное, уже догадались, три сына. Ну и уж поскольку люди тут собрались начитанные, одной традиции ради напомню: двое было умных, а третий… а вот и нет! Совершенно я с вами не согласен, что он был дурак. Он был студент! Что? Одно и то же? Гм-гм… можно поспорить, но не сейчас.

Итак, третий был студент. Вполне законно возникает вопрос: кто же тогда были средний и старший? Старший был врач, а средний… средний? Гм… Кажется, что-то, связанное с ЭВМ. Ну, не суть важно.

Значит, жили они, поживали, и все было оно ничего, да втемяшилось старику в голову — женить сыновей. И не просто женить, а всех разом.

Надо тут сказать, что папаша упрям был, и ежели какая мыслишка ему на ум взбредет, то он хоть тресни, а на своем настоит.

Выносил он эту идею до полного созревания, да раз за обедом и говорит:

— Ну вот, сынки, слушайте, значит, мою отцовскую волю. — И он внимательно посмотрел на трех сыновей, сидящих за обеденным столом, желая знать, какое впечатление на них оказало это торжественное вступление.

При внимательном осмотре он убедился, что это тщательно продуманное вступление не произвело никакого впечатления, скорее, даже не было услышано.

Старший был поглощен котлетой и толстенным медицинским журналом, средний уткнулся в «64», а младший, Ивашка, по-студенчески быстро уплетая, читал «Аэропорт» Хейли.

Такое невнимание вывело старика из себя.

— Я кому говорю, вахлацкое вы племя?! — взорвался он.

— А в чем собственно… э… дело? — спросил средний.

— А дело э-э в том! Отца слушать надо.

— Слушаем! — в один голос откликнулись все трое.

— То-то! — проворчал старик. — Слушайте, соколики, мою волю: жениться вам пора!

— Это в каком… э… смысле? — спросил средний.

— В прямом! — опять разозлился старик. — В том самом, в котором все нормальные люди женятся!

— На ком? — удивился старший.

— На корове! — взорвался старик. — Девчонки у вас есть?

Старший и средний недоуменно посмотрели друг на друга.

— Так!.. — произнес старик. — А вы вообще заметили, что у света есть вторая половина, а? Должно же было у вас зародиться подозрение, что неспроста на свете существуют девушки? Или вы… — тут он заметил, что Ивашка под шумок снова занялся Хейли.

— Ивашка! Тебя что, не касается, поросенок ты этакий?!

— А я что, — пробормотал Ивашка, пряча книгу. — Я хоть сейчас!

— Значит, девушек у вас нету, — проговорил немного погодя старик. — Тогда поступать будем, как народная мудрость учит.

— А как она учит? — осведомился Ивашка.

— Как-как, — проворчал старик, — очень просто!

Он сходил в другую комнату, принес оттуда какую-то вещь.

— Видите механизм? Лук называется. А это стрелы. Возьмите каждый по стреле и пустите куда-нибудь. Все ясно?

— А что, — сказал старший, — даже интересно! Вроде как судьба… — И он выпустил стрелу с красным оперением.

— Да, — сказал средний, — нетривиальное решение! — И он пустил стрелу с синим оперением.

— А все равно лучше на дискотеке знакомиться! — сказал Ивашка и пустил стрелу с зеленым оперением.

После этого старший сел в «Жигули», средний в «Москвич». Ивашка оседлал «Яву» и отправились каждый навстречу своей судьбе.


«Жигуленок» старшего брата взвизгнул тормозами и замер у светофора. Водитель неторопливо забарабанил пальцами по рулю и бросил взгляд на тротуар. Люди спешили по своим делам, волокли из магазинов авоськи с продуктами и читали на ходу газеты. Все просто и буднично.

Внезапно внимание его привлекла девушка, вышедшая из переулка. Вернее, не столько девушка, сколько вещица, которую она несла в руке. Самые проницательные читатели уже, конечно, догадались, что именно несла девушка. Да, она несла стрелу, стрелу с красным оперением. Старший из сыновей почувствовал дыхание Судьбы на своем лице, и оное дыхание привело его в трепет. Он загнал машину в переулок и принялся наблюдать за девушкой.

Та вышла на улицу и остановилась, растерянно поглядывая то на стрелу, то на кипенье улицы. Казалось, она никак не может привести в соответствие эту широкую городскую улицу, наполненную магазинами, пешеходами, моторами и бензиновой гарью, и эту средневековую стрелу, прилетевшую неизвестно откуда.

Тут наш медик решил, что пора действовать. Он вышел из машины и направился к девушке, которая, как он уже успел заметить, была молода и красива.

— Извините, девушка, — сказал он, подойдя к ней, — очень прошу простить меня, но что за странный предмет вы держите в руках?

Она повернулась, и только тут он заметил две вещи, которые привели его в чрезвычайное замешательство: во-первых, правой рукой она прижимала платок к царапине на щеке, из которой сочилась ярко-алая кровь, а во-вторых, в глазах ее стояли слезы.

— Это? — ответила она. — Не знаю! Вернее, это стрела, но я не знаю, кто ее выпустил и зачем… Она прилетела и оцарапала мне щеку.

Он увидел, что слезы готовы брызнуть из ее глаз, и почувствовал, что краснеет.

— Ну-ну, не надо так волноваться…

— Я и не волнуюсь, — ответила она, и из глаз ее скатилась бриллиантовая слезинка. — Мне просто больно…

Он почувствовал себя законченным негодяем, но последнее слово пробудило в нем профессиональный дух.

— Покажите-ка вашу щеку! — произнес он тоном, не терпящим возражений. — Не бойтесь! Я врач… Ничего страшного, — заявил он несколько секунд спустя. — Но необходимо обработать ранку… на всякий случай.

— Ни за что! — воскликнула девушка. — Вы представляете, через всю щеку йодом или зеленкой?!

— Ну что вы, — возразил он. — Разве можно уродовать такую прелесть?

Девушка зарделась.

— У меня в машине, — продолжал он, — в аптечке есть медицинский клей. Он абсолютно прозрачен. Один мазок — и все в порядке, никто ничего не заметит.

— Все равно ужасно! — сказала девушка, сидя в машине и разглядывая в зеркальце свежезаклеенную щеку.

Старший брат хотел было возразить, но тут рядом с его машиной, скрипнув тормозами, остановился «Москвич» среднего брата. Сам он высунулся из окна и крикнул:

— Послушай, ты не видел…

Но тут он заметил сидящую рядом с братом девушку и поперхнулся.

— Так, — сказал он, — ясно!

Мотор взревел, и его «Москвич» умчался на поиски стрелы с синим оперением.

— Кто это? — удивилась девушка.

— Мой братец. Как-нибудь я познакомлю вас с ним. — Он взглянул на часы. — А теперь у меня такой вопрос: как насчет того, чтоб пообедать вместе?

— Я не против, — улыбнулась девушка.

— Тогда поехали!

Со старшим братом все ясно даже не самым догадливым читателям. Поэтому последим за средним братом.


Средний безуспешно колесил по городу до самого конца обеденного перерыва. Девушек на улице было много, стрел — ни одной. Отчаявшись за время обеда найти стрелу и вместе с ней возможную невесту, он отправился на работу. Подъехав к громадному зданию Вычислительного центра, он поставил машину на стоянку, запер ее и хотел было идти к себе, но в эту минуту услышал, как из открытого окна второго этажа раздалась короткая, но весьма энергичная тирада. Собственно, что его заинтересовало, так это слово «стрела» в различном сочетании с крепкими терминами, самым мягким из которых было «кретин»!

Учитывая повышенный интерес среднего брата ко всякого рода стрелам, мы не удивимся, что он, подождав, пока тирада затихнет, крикнул:

— Эй!

На его голос из этого окна высунулась девушка.

— Ну, — сказала она. — Что нужно?

— Как раз с этим вопросом я хотел обратиться к вам, — ответил он. — Видите ли, на меня ваша речь произвела большое впечатление. Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Девушка недовольно тряхнула копной черных кудрявых волос.

— Можете, — сказала она. — Если хоть немного разбираетесь в ЭВМ.

— Разбираюсь. А что, собственно, произошло?

— Если бы я знала, что произошло, то кое-кому бы крепко не поздоровилось!

— И все же?

— Я с самого утра, как проклятая, готовлю программу, не иду на обед, собираюсь ее вводить, и вдруг… что бы вы думали?!

Он пожал плечами.

— Стрела!

— Что?! — поперхнулся он. — Какая стрела?

— Здоровая. Залетает в окно. Главная установка вдребезги, дисплей не работает, время кончается, а программа летит в тартарары!

Девушка возмущенно стукнула кулачком по подоконнику.

— Слушайте, — обратилась она к среднему брату, который за время ее монолога успел воспроизвести на лице всю цветовую гамму — от красноты до зелени, — я тут успела забраться в оперативную память, может, — поможете?

— Конечно! — поспешно воскликнул он и бегом взлетел на второй этаж. Первое, что он увидел, войдя в комнату, была стрела с синим оперением. Она лежала на столе в центре комнаты как вещественное доказательство его страшного преступления. Он смущенно кашлянул и скосил глаза на девушку.

Девушка была необычайно яркая, черные волосы волнами спускались на белую блузку, джинсы обтягивали стройные ноги.

— Ума не приложу! — говорила между тем она. — Какому балбесу понадобилось пускать стрелы? Какой-то доисторический идиотизм!

Мысленно посылая ко всем чертям все луки на свете, средний брат снял пиджак и засучил рукава.

— Несколько отверток, щуп, пинцет, тестер, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Потом может понадобиться паяльник.

Прошло два часа.

— Вы просто волшебник, — говорила девушка, восхищенно глядя на него.

— Угадали! — ответил он, заворачивая последний винтик. Самый настоящий волшебник. Хотите, я предскажу, что вы делаете сегодня вечером?

— Что? — изумленно раскрылись большие глаза.

— Идете в кафе с этим волшебником!

…Ну, уважаемые читатели, я думаю, вы согласитесь со мной, — со средним братом тоже все ясно. А вот как обстоят дела у младшего, небезызвестного вам студента Ивашки?


Покрутившись по городу и ничего существенного не обнаружив, Ивашка пришел к выводу, что его стрелу следует искать вне городской черты. Он выбрал лучшую автостраду и с удовольствием разогнался. Однако, не проехав и тридцати километров, он обнаружил, что бензин на исходе. Тогда он принялся рассматривать дорожные указатели и довольно скоро увидел: «АЗС» — 2 км. Ниже, надписи красовалась стрелка, утверждающая, что нужно съехать с трассы и проехать эти два километра по сомнительной гравийке.

Подъехав к станции, Ивашка заметил старичка, сидящего на лавочке близ домика с надписью «Бензин» и играющего с самим собой в шахматы.

— Куда заправщик ушел? — спросил у него Ивашка.

— А я и есть заправщик, — ответил старичок. — Вам сколько — 15 литров смеси?

Что-то в этом старичке показалось Ивашке необычным. Что-то неуловимое, но что существенно отличало этого старичка от всех, которых Ивашка повидал на своем веку, включая и его собственного отца.

Старик заправил Ивашкину «Яву» и остановился подле него.

— Что это вы, молодой человек, на меня так странно смотрите?

— Тут, случаем, стрела не пролетала? — бухнул внезапно Ивашка, сам внутренне удивляясь своему вопросу.

— Нет, — ответил старик. — Не пролетала. Откуда ей взяться? Стрелы витязи пускали. А теперь витязи перевелись, вот и стрел нет.

— Эту я пустил, — вновь ляпнул Ивашка.

— А! Невесту ищете, молодой человек?

— Ищу, — вздохнул Ивашка.

— Вы, может, витязь?

— Нет. Я студент.

— И правильно. Между нами говоря — редкостные болваны были эти витязи. Уж вы мне поверьте, молодой человек, насмотрелся я на них. Сколько их по этой дорожке в былые времена проезжало! И в основном балбесы. Посмотришь на него — прямо страх берет, ну, вылитый культурист, только что из журнала, а поговоришь с ним… а — а! — Старик махнул рукой. — А туда же — на Кощея все перли!

— Да вы кто такой? — не выдержал Ивашка.

— Я-то? Леший я, молодой человек. Бывший, конечно. Работаю вот на станции этой самой, место не шибко шумное, машин немного, справляюсь.

— А что же дело свое исконное бросил? — спросил Ивашка.

— Дак ведь нынче кто за лесом смотрит? Лесники, молодой человек, образованные люди. Это раз. А два — шумно в лесу стало. Покоя нет. Прикорнешь где-нибудь под корягой, так набредет на тебя грибник какой или ягодник. Случись такое раньше — перекрестятся — и ходу, а теперь…

— Что теперь? — спросил Ивашка.

— Фотоаппараты у них, — вздохнул старик, — фотографируют и так и эдак, да еще просят: станьте сюда, к свету, в дупло залезьте, так экзотичнее… тьфу!

Старик помолчал сердито. Потом продолжил:

— Но это не главное, все это стерпеть можно. Была еще третья причина моей переквалификации. Кощей, злыдень, меня из лесу выжил.

— Слыхал про такого, — сказал Ивашка. — Неужто скрипит еще?

— А что ему сделается? Бессмертный!

— Как же? — удивился Ивашка. — Ведь были же витязи — ну кто там, не помню! Доставали сердце Кощеево, освобождали девиц прекрасных…

— Чепуха все это! — отрезал старик. — Да, ходили богатыри эти, сражались с Кощеем. Да только не убивали они его! Вы послушайте, что я вам расскажу, я этого прохвоста хорошо знаю! Нельзя его убить, бессмертный он. Есть у него сердце или нет, не ведаю. Одно знаю точно, все эти приключения с заезжими он устраивал от сильной скуки. Сидит-сидит у себя в замке, лет по сто к нему никто не заглядывает. Ну, он тогда украдет какую-нибудь деву прекрасную и ждет не дождется, когда за ней очередной дурень приедет. Тогда он начинает развлекаться: по месяцу и более водит, крутит его по своей империи, разную нечисть на него пускает (тогда ее много у Кощея на службе состояло!). Ну, а уж потом сам с ними бьется. Вы понимаете, молодой человек, все, что ему нужно было, — острые ощущения. Это как партия в шахматы, только интереснее. К тому же — абсолютно безопасно. Для Кощея, разумеется. Витязь в конце концов возвращался домой с невестой, а бессмертный потом в течение года от удовольствия сам не свой, все вспоминает…

— А если бы никто за девицей не приехал? — перебил Ивашка.

— Так отпустил бы ее на все четыре стороны! — ответил старик. — На кой она ему сдалась?

— Как же он вас из лесу выжил? — вернул Ивашка размякшего Лешего к прежней теме.

— Из лесу? Очень даже просто. Времена меняются. Техника появилась. А Кощей, он хоть и со странностями, а не дурак. Вот он и стал лес всякой электронной дрянью напихивать. А пичкать стал потому, что людей начал побаиваться. Ведь чем люди умнее, тем для него опасней. Он и шалить почти перестал, и лес всякой гадостью так напичкал… не пробраться. Того и гляди, не то разряд из-за дерева шарахнет, не то лазерным лучом спалит. Территория его получила теперь название Электронная цитадель, и стороной ее всякий объезжает, потому как голову терять никому неохота.

— Ну, ладно, старик! — Ивашка поднялся. — Спасибо тебе за поученье… а только мне пора. Стрелу свою поеду искать.

— Насчет стрелы, — отозвался Леший, — ты, сынок, езжай вот по этой тропинке, километров эдак через пять будет домик. Живет там одна моя старая приятельница…

— Не Яга ли? — усмехнулся Ивашка.

— Она самая, — отозвался Леший. — Ты скажи ей, мол, я тебя послал, она тебе что-нибудь присоветует, потому как в любовных делах всегда первая.

— Спасибо, дед, до свидания, — крикнул Ивашка, отъехал и расхохотался. — У нечистой силы, и у той блат!

И он покатился по указанной тропинке.


Домик утопал в цветах. Это был финский коттедж белого цвета, необычайно уютный, с громадным цветником перед крыльцом. Ивашка удивленно свистнул:

— Хорошо устроилась Яга!

Потом он просигналил несколько раз. Открылось окошко, и на улицу выплеснулась музыка.

— С ума сойти! — пробормотал Ивашка.

Из окна высунулась пожилая тетушка, худая, опрятная, с длинной сигаретой в высохших губах.

— Извините! — крикнул Ивашка. — Меня послал Леший… Ну, тот, что на заправке работает!

— А! — отозвалась пожилая дама. — Входите, молодой человек, гостем будете!

Ивашка оказался в доме, который никак нельзя было назвать избушкой. Сплошь пластик и полировка, квадрофонический магнитофон, колонки по углам, цветной телевизор на столике.

Ивашка опустился в удобное кресло рядом с изящным журнальным столиком и восхищенно обвел взглядом этот образец современного дизайна.

— Все что угодно ожидал увидеть, — вымолвил наконец он. — Только не это! Хорошо устроились!

— Неплохо! — усмехнулась Яга. — Курите! — И она протянула Ивашке золотую пачку «Саратоги». — А что вы хотите, молодой человек? Все течет, все изменяется! Когда-то были в моде избушки на курьих ножках, полеты в ступе и бормотание заклинаний в лунную ночь… А теперь, как видите, у меня коттедж, и летаю я отнюдь не на помеле — «Колибри» у меня в ангаре за домом…

— Вертолет, что ли? — спросил Ивашка.

— Да, двухместный. И ворожбой практически не занимаюсь.

— А я к вам как раз по этой части! — огорчился Ивашка.

— Я же сказала — почти! А что у вас за дело?

Ивашка рассказал ей свою историю.

— Когда, говорите, выпущена стрела-то? В обед? Ну-ну!.. Было кое-что и именно в это время! Значит, это ваша стрела наделала такого шума? Что-то вы своей стрелой расколотили там Кощею, он так ругался, что я, грешным делом, думала, его родимчик хватит!

— Значит, моя стрела — в Электронной цитадели?

— Там. Только соваться туда за ней не советую — ты Кощею какой-то аппарат импортный расколотил, за валюту купленный, так что… сам понимаешь.

— Угу, — кивнул Ивашка, — понимаю. А только лезть туда все равно придется. Не то мне батя такое учинит!.. Почище всякого Кощея.

— Ну что ж, вам видней!.. — согласилась Яга.


Ивашка ехал по дороге, давно заброшенной и неухоженной. Мотоцикл ревел, выбираясь из колдобин, а ветви разросшихся деревьев звонко хлестали по Ивашкиному шлему.

— А Кощей-то этот и верно в самую глушь забрался. От людей подальше, — раздраженно бормотал Ивашка. — Да тут сто лет никто не ездил!

Внезапно дорога вывела Ивашку на поляну, которую пересекал неглубокий овраг. Через овраг был перекинут жидкий мостик, перед которым на столбе висела дощечка с надписью:

Стой! Электронная цитадель!
Въезд и вход строжайше запрещены во избежание летального исхода!
— Вот так! — крякнул Ивашка. — Гарантируют летальный исход. А это что еще за чертовщина?

Это восклицание было вызвано большим листом картона, который Ивашка сначала не заметил, поскольку тот висел слегка в стороне от дороги, на ближайшем дереве. Но Ивашкино удивление вызвал не сам картон, а то, что на нем было написано крупными буквами:

«Ивашка! Ежели ты, соответственный сын, будешь свои чертовы стрелы куда ни попадя, а именно в мою Электронную цитадель, пущать, то я тебе, поросячьему хулигану, головенку отвинчу и на место основания переставлю, а может, и еще чего почище сделаю!

P. S. В цитадель не суйся по вышеизложенным причинам!»

Ивашка почесал в затылке.

— Так, значит, обещают летальный исход… А мне в дополнение к этому еще и голову с основанием местами поменяют. Перспектива!.. Однако, — продолжал он после минутного размышления, — если я стрелу бате не притащу, то представляю, что он со мной сотворит! Из двух зол выбирают меньшее. Вывод ясен: полезу в цитадель!

Он замаскировал в кустах «Яву» и с содроганием ступил на мостик. Он ждал всего чего угодно: взрывов, тресков лазерных лучей, искривления пространства или, на худой конец, начнут менять местами части тела. Но ничего не произошло. Тогда Ивашка быстро перебежал мостик и углубился в лес. Он решил не отдаляться от заброшенной дороги, а идти вдоль нее лесом.

Очень скоро он убедился, что лес действительно набит всякой электронной гадостью. Ивашка даже отдаленно не мог понять, как эти разнообразные ловушки должны функционировать. Но, к величайшей своей радости, он быстро понял другую, гораздо более важную для него, штуку; вся эта масса хитрой техники не работала. Похоже, вся электроника «накрылась». Правда, изнутри Ивашку, как червяк, точила мысль: а что если хоть одна да сработает? Но об этом он старался не думать.

Через час быстрой ходьбы Ивашка очутился на краю небольшой поляны, которую почти целиком занимало странное строение. Ивашка, залегший в кустах в нескольких шагах от дома, подверг беглому анализу его внешний вид и пришел к следующим выводам:

— Этонапоминает китайскую фанзу.

— Это напоминает хижины филиппинских туземцев.

— Это дача.

От этих размышлений отвлек голос, донесшийся с открытой, без двух стен, веранды.

Ивашка увидел не веранде что-то вроде выставки приборов, во внутренностях одного из которых копошился маленький лысый старичок с небольшой, абсолютно белой бородой.

— Резистор… — бормотал старичок. — И тут целый блок смят… Ах, будь ты трижды неладен! Хулиганство какое… Мало того, что пульт центрального контроля в лом превратился, так еще и распределитель зацепил! Уф…ф. Ну, кажется, все. А-а-ой! — старичок схватился за руку и запрыгал от боли. — Дурак старый! Паяльник-то кто за тебя выключать будет?..

Спустя минуту, помазав чем-то палец и еще шипя от боли, старичок подошел к большому щиту.

— Н-да, — проговорил он, — внешняя — глухо. Овраг, березняк, — он подвигал рубильниками, — тоже. С третьего по седьмой участки леса — тоже. Остается внутренняя защита — кольцо вокруг дома и… без и! — сказал он через минуту, пощелкав какими-то выключателями. — Без и. Только кольцо. Ну что ж, включаем!

Он замкнул рубильник, и в ту же секунду неизвестно откуда взявшийся лучик со страшной силой вытянул Ивашку пониже спины.

Издав нечеловеческий рев, Ивашка, как снаряд, вылетел из кустов на веранду. Схватив старичка за грудь и приподняв его одной рукой в воздух (вовсе не потому, что он был очень сильный, просто другую руку был не в силах отнять от пораженного места), Ивашка рявкнул:

— Кощей?

Старичок утвердительно закивал головой. В глазах Ивашки появился людоедский блеск.

— Ну так вот, Кощей. Сейчас я из тебя НЛО буду делать, то бишь неопознанный летающий объект, понял?

Старик отрицательно помотал головой.

— Не понял? — рассвирепел Ивашка.

— Нет… понял, — прохрипел старик. — Не надо.

— А лес всякими ловушками напихивать надо? А людей лучами пакостными стегать надо? — прокричал Ивашка и энергично встряхнул старика.

— Что здесь происходит?! — раздался за спиной Ивашки возмущенный крик. — Отпусти сейчас же дедушку, ты, хулиган!!!

Обернувшись, Ивашка застыл с открытым ртом: на него наступала, сжав кулачки, вся малиновая от возбуждения миниатюрная черноволосая девушка.

— Как ты смеешь? — кричала она. — Он же старенький!

К Ивашке наконец вернулась способность возражать.

— Старенький! — возмутился он. — Как ответ держать, так старенький, а как гадости делать…

— Какие гадости?

Тут Кощей пришел в себя и занял безопасную позицию за спиной девушки.

— Василисушка, — закричал он оттуда, размахивая сухонькими ручонками, — не слушай этого хулигана Ивашку, он мне сегодня пульт центрального контроля разбил, а пульт импортный, дорогостоящий! Я пять гектаров своего леса под дачи отдал, чтоб его купить…

— А ты спроси, — сказал Ивашка, — зачем ему этот пульт понадобился!

— Зачем? — повернулась к Кощею девушка.

— Ну… э-э… — смешался тот. — Ты знаешь, Василисушка… э-э…

— Не крути! — наступала на него та.

— А чего там крутить! — вмешался Ивашка. — Чтоб людей гробить! Весь лес так и кишит ловушками. Тут тебя лазер подпалит, там ультразвук накроет, тут долбанет, там продырявит! От одного слова — Электронная цитадель — люди в испуге шарахаются! И все это дед твой…

— Это правда? — спросила Василиса, наступая на Кощея.

Тот отступал перед ней, быстро бормоча: «Ну, Василисушка! Нельзя же так… разобраться надо тихо-мирно…»

— А чего разбираться? — крикнул Ивашка. — У меня эта правда на одном месте отпечаталась. Я б показал, да тут женщина!

— А ты бы помолчал! — развернулась к нему Василиса. — Тоже хорош. На старого человека с кулаками набросился, гигант.

— Вот-вот! — вылез тут же Кощей. — Чуть не задушил, убивец!

— И ты помолчи! — крикнула девушка. — С тобой отдельно разговор будет! Оба хороши! А ну — пошли!

Она схватила их обоих за шивороты и отволокла, как двух напроказивших школьников, в конец коридора.

— Василисушка… ну, Василисушка! — бормотал по дороге Кощей.

— Ну, ты… — бубнил Ивашка. — Того! Не очень!

В конце коридора Василиса открыла какую-то дверь и втолкнула туда сначала Кощея, потом Ивашку. Захлопнулась дверь, лязгнул замок.

— Вот, — раздался за дверью голос Василисы. — Посидите, остыньте. Как образумитесь — позовете.

Послышался звук удаляющихся шагов. В каморке, куда попали противники, царил полумрак. Кощей примостился в углу на какой-то рухляди, Ивашка мерял шагами каморку. Наконец он остановился.

— Вот не знал, что у тебя — и внучка!

— Да как сказать… — прокряхтел Кощей, — приемная она. Сирота. Родных никого. Подобрал ее, как сейчас помню, двадцать лет назад. Кругом осень, сырость, а она лежит себе под березкой, улыбается. Совсем крошка, году не было.

— В лесу нашли? — ахнул Ивашка.

— Угу, — кивнул тот. — В этом самом. До семи лет со мной жила тут, в лесу, а как семь исполнилось, в город отвез, учиться. Теперь только в каникулы ее и вижу, да и то больше летом.

— Скучаешь?

— А как же!

— Василисой-то ты ее назвал?

— Я. В честь той самой, Премудрой-Прекрасной! Знавал я ее. Вот женщина была! Кремень! Как даст раз, так и летишь с катушек…

— А сейчас где твоя внучка обитает?

— Сейчас в университете. Химфак. А ты чего это разговорился? — Кощей подозрительно посмотрел на Ивашку.

— Да так… — смутился тот.

— Знаю я ваши «так». Увезешь внучку, меня, старика, одного бросишь! Опять годами лица человеческого не видеть?!

— Ее увезешь! — вздохнул Ивашка.

— Знаю я вас! Сам молодой был… когда-то.

— Слушай, — встрепенулся Ивашка, — чего ты тут сидишь? Один, как сыч, вокруг ни души…

Кощей пожал плечами:

— Да как сказать… повелось.

— «Повелось». А ты плюнь на свою цитадель, к людям иди!

— Легко сказать — иди. А кому я там нужен?

— Ты вот что скажи, — перебил Ивашка, — всю технику в лесу ты изготовил?

— Покупал по частям. А собирал, устанавливал, налаживал сам. И ремонтирую сам. — Кощей оживился. — Электротехника, электроника — моя слабость!

— И сила! — Ивашка постучал старика по лбу. — У тебя же специальность самая что ни есть ходовая, тем более, ты не совсем человек. В смысле — не совсем обычный. Тебя небось и радиация не берет?

— Не берет! — Кощей горделиво приосанился. — И воздуха мне очень мало нужно. И пищи.

— Так тебе ж прямая дорога на Марс. Там рудники-автоматы, сложная электроника, а условия для дежурства — тяжелые. Воздух экономят, воду там, пищу. А тебе это — хоть бы хны.

— Позвольте, молодой человек, — забеспокоился старик, — какая же разница: что тут, что там? Тут один и там один!

— Разница какая? Громадная! Кому ты тут нужен? Никому. Наоборот, бельмо на глазу, мешаешь только. Рано или поздно доберутся до тебя — камня на камне от твоей цитадели не оставят. А там тебе цены нет, для всей Земли трудишься.

— А ведь это идея, дед! — раздался вдруг из-за двери тихий голос.

Дверь распахнулась.

— Выходите, затворники, — сказала Василиса. — Дед, нам нужно поговорить. Этот бандит подал неплохую идею.

— Это я — бандит?! — вспылил Ивашка.

— Пойдем, — не обращая на него внимания, сказала Василиса. — А то этот петух горластый поговорить не даст.

Тут Ивашка обиделся.

— Нужны вы мне! — сказал он. — И вообще, я пошел. Стрелу отдайте! — крикнул он удаляющейся паре.

— На веранде, — не оборачиваясь, бросил Кощей.

Ивашка нашел стрелу, еще раз пробормотал «очень нужно» и пошел по тропинке. Обойдя дом, он наткнулся на «Яву», на ручке которой висел мотоциклетный шлем.

— Да эта выскочка еще и на мотоцикле ездит, — неизвестно чему возмутился он. — Ну и черт с ней!

Он вышел на дорогу и быстро зашагал по ней туда, где он несколько часов назад оставил свой мотоцикл.

— Выскочка, выскочка, выскочка! — бормотал он. — И не красивая вовсе. Глазки маленькие, рот большой. Волосы, — тут он внезапно остановился, — волосы-то! А! — он махнул рукой. — Расстройство одно. Хорошо хоть стрелу достал. А не то бы…

Домой он прикатил в сумерки. Молча зашел в дом и положил стрелу на стол перед отцом. Тот небрежно взглянул на нее.

— Принес? Ну-ну. Молодец. Поешь да спать ложись.

— И все?

— А чего еще? Метод испытанный, веками проверен, результаты не сразу, но будут. Так что поешь и спи.

— Вернее не придумаешь, — сказал Ивашка и, отказавшись от ужина, отправился спать.

Проснулся он от того, что под окном надрывался мотоциклетный клаксон. Ивашка не выдержал, соскочил с кровати и распахнул окно.

— Ты какого лешего спать не даешь? — заорал он.

Тут он застыл. Мотоциклист, стоящий под окном, перестал сигналить, улыбнулся и снял шлем. Темные волосы рассыпались по плечам, большие глаза взглянули на Ивашку, и голос, который всю ночь преследовал его, произнес:

— Узнал?

Остальное ясно даже не самым догадливым читателям.

ИСКУССТВО ПОЗНАВАТЬ ИСКУССТВО

Алексей Горшенин, литературный критик ПОТОМКИ КОРЧАГИНА (Образ комсомольца в современной прозе)

1
От многих нынешних юношей и девушек не раз приходилось слышать мне такое парадоксальное признание: «Мои лучшие воспоминания связаны с комсомольцами 20-х годов».

Прекрасно, конечно, что не оскудевает преемственная память поколений. Но все-таки: почему «с комсомольцами 20-х»? Отчего облик комсомольца корчагинского поколения столь прочно утвердился в сознании тех, кто отстоит от него на расстоянии нескольких десятилетий? Ведь героический дух кипучего комсомольского племени не растаял в дымке времени. Комсомол и поныне — авангард советской молодежи; он и сейчас продолжает покрывать себя неувядаемой славой в самых горячих точках экономического и социального преобразования страны, неустанно доказывая, что ему по плечу самые сложные задачи современности; он и сегодня активно воздействует на формирование общественного сознания и нравственных устоев современной молодежи.

А существеннейшую роль в сложившемся парадоксе, на мой взгляд, играют причины эстетического порядка — такие, как, скажем, художественное отражение искусством и литературой нашего молодого современника.

Образ сегодняшнего комсомольца нередко проигрывает в сравнении со своим собратом первого поколения именно потому, что не получает соответствующего своему времени художественного подтверждения (а вовсе не потому, например, что на его счету меньше героических деяний). И это как раз в то время, когда мы, как указывает партия, «испытываем жизненную потребность в социально активном герое, может быть, корчагинского, давыдовского плана».

Впрочем, в таком положении вещей усматривается и своя закономерность. Шесть десятилетий несколько поколений деятелей всех видов искусства и литературы до зеркального блеска, до безупречности шлифовали тему о «лобастых мальчиках невиданной революции» (нисколько не пытаюсь умалить их нравственной и духовной силы — говорю лишь об их художественной интерпретации). Тема эта сыграла да и продолжает играть заметную положительную роль в воспитании у советской молодежи мужества, стойкости, неиссякаемой любви к Родине, преданности идеалам коммунизма. Вместе с тем, постепенная «канонизация» образа комсомольца 20-х годов дала жизнь и весьма ощутимой инерции мышления (прежде всего художественного), создала своеобразный «классицизм» во взглядах на современный комсомол и его художественное отражение: мол, «золотой век» комсомола позади, шедевры о жизни организации уже созданы, остается одно — более или менее удачно подражать, стремясь приблизиться к идеалу, то есть, опять-таки, к «канонизированному» образу комсомольца 20-х годов.

И подражают, ссылаясь, правда, на безотказное — преемственность художественных традиций, хотя традиции по большей части понимают всего лишь как свод неких железных правил и приемов, которым надо (опять-таки, в духе классицизма) неукоснительно следовать.

Так, например, случилось в свое время с одной из первых повестей о Байкало-Амурской магистрали «Трудные километры» Б. Машука.

Читая это произведение, сразу вспоминаешь строительство узкоколейки в романе Н. Островского «Как закалялась сталь» и удивляешься: до чего все похоже (копия, правда, как тому и следует быть, значительно хуже оригинала)! Ну, а существеннейшая же разница прежде всего в истоках драматизма схожей и тут, и там ситуации. Если у Н. Островского конфликт рожден объективными условиями своего времени, то напряженность момента у Б. Машука, скорей, отражает просчеты в хозяйствовании, руководстве, в организации труда и никак не исходит из жесткой необходимости, которую задает время. К сожалению, автор «Трудных километров» этой разницы не замечает, а предпочитает действовать «по Островскому». В результате же большинство персонажей, не говоря о сюжетной ситуации, созданные по образу и подобию комсомольцев корчагинского поколения и пересаженные механически на новую почву, выглядят, откровенно, вторичными, скалькированными с классических образцов и никак не соответствуют ни времени, ни сегодняшней реальности.

Повесть молодого барнаульского литератора Э. Семенова «Южнее Колымской трассы» тоже рассказывает о БАМе. Написана она несколько позже, и в ней предпринимается попытка более глубокого осмысления проблем «стройки века». Правда, в сравнении с подлинными проблемами и масштабами магистрали, выглядят они, прямо скажем, мелковато, да и не отличаются особой новизной. Например, герои повести задаются такими, весьма далекими от реальной жизни, вопросами: что важнее — деньги или романтика, «построить БАМ или знать, что люди о тебе помнят»?

Любопытно, однако, другое. Если Б. Машук свою повесть с первых же страниц пишет в ключе, так сказать, штурмового, аврального героизма, пронизывая его напряжением всю повесть, то Э. Семенов свой рассказ о строителях трассы начинает как хронику из жизни бригады комсомольцев, приехавших строить один из поселков БАМа. И читатель был в праве ожидать продолжения этого углубленного обстоятельного разговора. Однако писатель вдруг теряет верно взятый курс, как корабль, у которого отказало рулевое управление, и, порыскав в растерянности, сворачивает на привычную тропу.

«Давно кончилась у бригады полоса везения с привычным: «Братцы, срочно! Нужно позарез уложиться в срок! Вся надежда только на вас!» Даже воспоминания от тех времен потускнели. Ходил несколько раз Платон (бригадир — А. Г.) к высокому начальству, интересовался, за что их наказывают — мешают работать так, как они настроили себя с первого дня. Получалось, что настоящий БАМ для них кончился».

Вот бы и поспорить писателю с подобными настроениями, опираясь, кстати на собственные впечатления и опыт (оба — и Б. Машук, Э. Семенов — принимали участие в сооружении дороги), доказать, что «настоящий БАМ — не только и не столько трудовые рывки и ускорения». Но вместо этого Э. Семенов начинает играть с героями в «поддавки», идя «навстречу измаявшимся от «непрестижной» работы комсомольцам, «устраивает» заскучавшей на черновой, негероической работе бригаде сверхсрочную необходимость (судя по содержанию, совершенно не обоснованную) — строительство ЛЭП к байкальскому причалу. Ребята в бригаде веселеют, автор тоже — испытанный ход найден — и дальше все катится знакомым порядком: красивые плакатные комсомольцы-добровольцы, красиво перенапрягаясь, гонят порученное дело к финишу, завершая его, как водится, самоотверженным поступком (в данном случае, главный герой повести тракторист Балушкин, рискуя жизнью, протаскивает под высоковольтной линией, которая почему-то раньше времени поставлена под напряжение, последнюю опору строящейся электропередачи). И невольно думаешь, пробегая завершающие строки повести Э. Семенова: а при чем здесь, собственно, БАМ? Все это с равным успехом могло случиться где угодно и с кем угодно, как многократно уже случалось во множестве произведений, авторы которых, постоянно оборачиваясь к дням вчерашним, никак не могут определиться в дне сегодняшнем, понять подлинную новизну и неповторимость героя дня нынешнего.

Если Э. Семенов спешит обеспечить своих героев «стоящей» работой, в итоге же — оправдать их эгоизм, пренебрежение общественной необходимостью, то писатель из Томска В. Шкаликов в своей повести «Двадцать километров в час» по-иному подходит к вопросу о подлинном и мнимом величии дела, в котором реализуется человеческая личность, рассматривает его с более современных жизненных и эстетических позиций.

Фактура повести примерно та же, что и у Б. Машука и Э. Семенова, — строительство железной дороги в сибирской тайге. Не БАМ, правда, но тоже комсомольско-молодежная стройка. К моменту описываемых событий она уже подходит к концу; остается незаметная, «непрестижная», но крайне необходимая работа по завершению трассы. И возникает (типичнейшая, надо сказать, на практике) проблема: дел по-прежнему невпроворот, а стройку спешат покинуть, перебраться «туда, где призывы — вперед», причем нередко уходят даже те из молодых строителей, которые начинали ее с «первого колышка».

Примечателен разговор, который состоялся в повести между комсомольцами-добровольцами первого призыва и одним из главных героев произведения начальником мостопоезда Цыпкиным:

«— То, что вы напели тут про стройку века, — все мура. Вы и сами это знаете. Стройка века — это то, что внутри нас. Как писал майор Экзюпери, даже каждый дворник подметает свою часть земного шара.

— Стройка века все же лучше метлы, — сказал парень в майке.

Цыпкин не удостоил его взглядом.

— Стройки всякие нужны, стройки всякие важны, — продекламировал он с нажимом. — Почему бежите, солдаты?

— У человека все должно быть прекрасно… — начал парень в майке.

— Об этом меня уже поставили в известность, — оборвал его Цыпкин. — Теперь сформулируем вопрос иначе. Работают три плотника. Одного спросили: «Что делаешь?» — «Бревно тешу». Второго. «Денежки зарабатываю». А третий сказал: «Город строю». Три сорта людей. Вы, — Цыпкин поднял глаза, — какого сорта?

— Три группы крови, — ответил парень в гимнастерке без погон. — Какая лучше?

— Спорить вы умеете, — кивнул Цыпкин…

— Работать тоже! Сами знаете!

— А мыслить государственно? — вскинулся Цыпкин. — Державно?!

— БАМ важнее для государства, — сказал парень в майке.

— Или для тебя? — сощурился Цыпкин».

Вопрос не риторический. И, в общем-то, нетрадиционный. Во всяком случае, перед героем корчагинского поколения он не возникал. И с этим надо всерьез считаться. Особенно тем писателям, кто привык оглядываться на испытанные образцы, на легендарные фигуры прошлого.

Еще в 1960 году известный советский критик Александр Макаров в статье «Серьезная жизнь» справедливо подчеркивал, что жизнь молодого поколения протекает в иных условиях, чем жизнь его отцов и старших братьев. Критические моменты, которые создавались революцией, коллективизацией, войной, не присущи этой жизни.

Замечание критика в наши дни приобретает еще большую актуальность, поскольку центр борьбы за коммунистические идеалы заметно сместился от сугубо социального, с крутой революционной ломкой общества, к социально-нравственному, когда на смену радикальным изменениям в сфере общественного сознания приходит более кропотливая, ювелирная работа по воспитанию души, окончательному очищению ее от бацилл мещанства и социального эгоизма.

Быть ответственным за все, что тебя окружает, воспитывать в себе и других подлинно нравственное отношение к делу — не здесь ли проходит для молодого героя наших дней, современного Корчагина, линия фронта?

Общая черта героев всех времен, как известно, — страсть к преодолению: вражеской ли силы, предельных ли рубежей, социального неравенства, несправедливости или же собственных недугов. Наше мирное, без войн и революционных катаклизмов время, выдвигает новые задачи. Современные глубинные и общественные процессы ставят героя-комсомольца перед преодолением уже иного рода — преодолением застойности бытия и всего того, что этому опасному явлению сопутствует.

И едва ли такого рода преодоление становится более легким. Я не думаю, что, борясь в родном леспромхозе с «гасиловщиной», воплощающей в себе современную модификацию воинствующего мещанства, комсомольский вожак Женя Столетов из романа В. Липатова «И это все о нем» затрачивает меньшую энергию преодоления, проявляет меньшую социальную активность, нежели, скажем, тот, кто идет нехожеными таежными тропами, возводит гиганты индустрии или воюет в открытом бою с врагами революционных завоеваний.

А разве можно отказать в кипучей общественной активности герою повести А. Черноусова «Практикант» студенту-практиканту Андрюхе Скворцову, который, попав на завод, стремится преодолеть не только застойный ход производственной жизни, но и — прежде всего — инерцию всеобщей безответственности, которая, в конечном счете, приводит к безнравственному отношению к труду?

При этом не суть важно, будут ли решаться возникающие у героев конфликты с помощью каких-то исключительных событий, экстремальных обстоятельств. Тем более что проблемы чести и долга, честности и лжи и т. п. постоянно возникают именно в гуще самой обыденной жизни. И вполне можно согласиться с Милютиным, героем одного из рассказов В. Суглобова, что в «жизни все посложнее и трусость иногда не отличишь от осторожности, подлость от привычки…»

Инструктору райкома комсомола Толику и литсотруднику районной газеты Саше из другого рассказа Суглобова «На ночь глядя» в общем-то нетрудно простить себе то малодушие, какое проявили они при встрече с вооруженным обрезом хулиганом: лично к ним сей тип не приставал, не угрожал, и все в этот вечер закончилось благополучно. «Можно, конечно, оправдаться: не хотелось затевать драку в общественном месте, но это же смешно. Это же просто смешно!» Спасительная ложь для себя не успокаивает молодых людей. Они понимают, что, солгав себе, смалодушничав перед собой, они уже не имеют морального права требовать честности и принципиальности от других. Твоя собственная ложь, как бы мала она ни была, если ты постарался ее не заметить или оправдать, рано или поздно выльется в большую ложь и тогда уже не только перед самим собой.

Мысль эту В. Суглобов проверяет в самых различных ситуациях. И чем мельче предлагаемые обстоятельства, чем легче обойти, перешагнуть их, закрыть на них глаза, тем беспощадней суд совести.

Уже упоминавшийся Милютин из одноименного рассказа, одурев от гладкой, размеренной жизни, начинает мечтать о другой, более трудной, значительной и интересной, где встречаются настоящие преграды и преодоления. Однако и здесь эти мечты по существу — красивая ложь. А когда, в какой-то момент, герой рассказа становится до конца честным перед собой, ему делается понятной истинная причина собственной хандры:

«И все это от безделья, от спокойной жизни по инструкции. Сделал бы он хоть что-нибудь помимо скучных предписаний».

Нравственная ситуация предельно обострена в рассказе В. Суглобова «Персональное дело Олега Егорова». Комсомольское районное бюро пытается найти побудительные причины проступка десятиклассника Олега Егорова, который подговорил шпану обобрать его же соклассников Маслова, Котова и Сорокина. Но оказывается, что здесь не просто хулиганство и даже не мальчишеская месть, хотя поначалу все выглядит именно так (несколько ранее те же одноклассники не пришли на помощь Олегу в аналогичной ситуации).

Автор ставит своеобразный психологический эксперимент: в одной и той же ситуации он проверяет на отношение к долгу, чести, товарищеской взаимовыручке одинаковых по возрасту молодых людей, которые вместе учатся, читают одни и те же книги, воспитываются одними и теми же учителями. И вот парадокс — условия одинаковы, а результаты диаметрально противоположны. Товарищи Олега (а кто из них, наверное, не мечтал о героизме, подвиге) не выдерживают первого же серьезного испытания — предают Егорова в ответственный момент.

Писатель далек от мысли идеализировать и поступок Олега (несомненно, честь тоже надо отстаивать чистыми руками), но самое главное, что заложено в этом пареньке — цельность натуры, неотделимость личного и общественного — читателем, без сомнения, будет принято. С максимализмом Олега Егорова можно сколько угодно спорить, но нельзя не согласиться с его нравственной позицией, которая отчетливо проявляется хотя бы вот в этом диалоге:

«— Скажи, Олег, были твоими друзьями Маслов, Котов и Сорокин? — спрашивает секретарь райкома.

Олег пожал плечами.

— Н-нет… Просто одноклассники.

— Почему же ты решил, что они должны были пойти с тобой, когда тебя вызывали?

— Если бы их кого-нибудь вызвали — я бы пошел.

…Олег помолчал, потом заговорил сбивчиво:

— Не знаю… Может, правильно — мы не друзья и — не обязаны… Но мы из одного класса! В комсомол вместе вступали…»

2
Читая повести, рассказы, романы последних лет, замечаешь, что проблема современного положительного героя (равно как и современного героизма) все чаще соприкасается или взаимопересекается с проблемой деловой нравственности — «чести в деле». И это естественно, поскольку, с одной стороны, вопрос о деловой чести нынче действительно стоит очень остро, а с другой — на этом оселке в наше, не очень-то богатое исключительными ситуациями, время чаще всего и проверяется личность.

В самом деле — энтузиазм, стойкость, мужество в преодолении преград, романтическая устремленность — все это, в конце концов, приложится, если ответственен и нравственен человек в основе основ всей нашей жизни — созидательном труде на благо общества.

В этом убеждаешься, например, при чтении уже упоминавшейся выше повести В. Шкаликова «Двадцать километров в час». ЧП, ставшее основой сюжета данного произведения, — не просто результат цепи случайностей или простой небрежности, как сперва может показаться (машинист с помощником вместо тормозного «башмака» подложили под колеса чурочку, чурочка вылетела, платформы с песком выкатились из тупика на главный путь и столкнулись с поездом), а именно следствие безнравственного подхода к своему делу. И автору повести убедительно и психологически точно удалось это доказать, проследив характер главных виновников аварии через сцепление незначительных деталей и нюансов.

Вроде бы все просто в возникшей ситуации: машинист Чагин велел положить в нарушение техники безопасности несчастную чурочку, которая сыграла такую роковую роль, а его помощник, только что демобилизовавшийся Толя Рябцев, не задумываясь, исполнил. Но обманчива эта простота: за ней стоит бездуховность одного и социальная инфантильность другого.

Как профессионал высокого класса, Борис Чагин не мог, не должен был допустить столь непростительной небрежности (здесь не забывчивая поспешность, а именно преступная халатность). Но в нем давно уже поселился вирус стяжательства и равнодушия, который задушил в машинисте все остальное, в том числе и профессиональную честь. Любимое дело в последние годы стало для него не более, чем источник дохода. Само же содержание работы, стремление сделать ее как можно добросовестнее давно отошло на второй план.

Толя Рябцев много моложе Чагина. Это мечтательный, восторженный юноша, который в своем воображении видит себя осыпанным цветами, с орденом на груди. Воображение его вообще постоянно рисует одну картину радужнее другой. Даже не утихает оно и тогда, когда обоим становится ясно, что грозит авария. Толя представляет себе, как будет рассказывать знакомой девушке-брюнетке, что только благодаря ему, Рябцеву, удалось предотвратить катастрофу.

Однако все дело в том, говорит нам писатель, что мечтательность и романтичность Рябцева не подкреплены необходимым нравственным содержанием. Вот почему, воображая себя героем, молодой помощник машиниста в то же время безропотно соглашается с Чагиным, который, предчувствуя неизбежность аварии, предлагает напарнику: «Слушай, Толька, как у нас было. Ты под дозатор подкладывал не чурочку, а вот этот «башмак». И кто его вытащил — откуда мы знаем?» Рябцев молча нагнулся, поднял с пола «башмак» и швырнул его в открытую дверь. Железка упала точно рядом с березовой чурочкой».

И безжалостно-пародийной выглядит очередная картина воображения Толи Рябцева, когда (уже после смены), сидя в кинотеатре со своей брюнеткой на фильме «Жестокость», очередной раз представляет он себя в роли честного и благородного рыцаря.

«…Толкая перед собой Чагина, Толя входил в милицию. Давал честные показания. Твердой рукой подписывал протокол. Обритый, но счастливый, уезжал к месту отбытия наказания…»

Фильм «Жестокость» упомянут в повести «Двадцать километров в час» не случайно. Нилинский Венька Малышев и Толя Рябцев В. Шкаликова, отделенные друг от друга несколькими десятилетиями и находясь в весьма и весьма несхожих обстоятельствах, поставлены тем не менее перед одинаковым по сути нравственным выбором: обмануть, сподличать, спрятать голову под крыло от чужой беды, которая, кстати, сотворена не без твоей помощи, или, преодолев себя, найти в себе мужество поступить по голосу совести?

Собственно, первым-то порывом Чагина и Рябцева и было — догнать дозаторы, что-то сделать для предотвращения столкновения. Но, как показали дальнейшие события, это оказалось всего лишь непроизвольным инстинктивным движением, а не глубоко осознанным нравственным актом. Бросившись было в погоню за дозаторами, Чагин вскоре прекращает ее, потому что дальше требовался риск — надо было идти на превышение максимальной скорости в 20 километров в час, установленной для строящейся железнодорожной ветки. Но риску во имя спасения людей (не говорим уж, что необходимо было исправлять собственную же ошибку) Чагин предпочитает обман.

В этот критический момент и отличиться бы Толе Рябцеву, проявить характер настоящего комсомольца, обнаружить свой героизм. Но одно дело маниловские фантазии, другое — реальность, в которой помощник машиниста оказывается полной противоположностью себе воображаемому. И если Венька Малышев из повести Павла Нилина, невольно обманув поверившего ему (пусть и врага) человека, в своих нравственных терзаниях доходит до самоубийства, то Рябцева беспокоит одно: не привлекут ли его к ответственности.

Так и оставляет В. Шкаликов Толю Рябцева с этим липким страхом в душе, несколько даже демонстративно «забывая» о нем где-то на середине повести.

А поезд спасает другой комсомолец, один из строителей дороги Сергей Гилев, ехавший в том самом поезде, которому суждено было столкнуться с платформами с песком. На полном ходу, раненый (поезд к этому времени платформы нагнали и вытолкнули на боковую ветку, ведущую к недостроенному мосту), он свисает с подножки, рискуя попасть под колеса, и подкладывает под колесо вагона тормозной «башмак».

Поступок этот был совершен вовсе не в расчете на будущую славу (о нем как раз никто и не узнал). Он был совершен Гилевым, так сказать, в рабочем порядке, продиктованный необходимостью момента. И, хотя о Сергее автор рассказывает значительно меньше, чем о том же Рябцеве, нам ясно даже по этой будничности подвига, что перед нами человек незаурядного мужества и большой нравственной силы. Ведь Гилев не только спасал жизни тех, кто находился в поезде, но и, что не менее важно, спасал он и труд тысяч людей, построивших дорогу и мост, спасал и детище своего собственного труда.


Нравственное наполнение поступков современного молодого человека, оказавшегося перед необходимостью взять на себя бремя ответственности, волнует и автора повести «Последние каникулы» Льва Хахалина. И здесь тоже остро встают проблемы деловой чести и нравственности.

Приехав в колхоз, бойцы студенческого отряда с энтузиазмом берутся за дело. Но оно у них не заладилось, хотя они и стараются вроде бы изо всех сил. Почему?

У директора совхоза на сей счет твердое мнение: «Честно работать — мало. Какая польза от честного дурака? Надо уметь работать».

Слова эти, наверное, как никогда, современны, ибо нынче честность, самоотверженность, самоотдача без высокого профессионального мастерства значат немного. Не случайно неумение толково трудиться директор отождествляет с бесхозяйственностью.

Впрочем, такое обобщение может показаться и несправедливым. Но прислушаемся к директору совхоза повнимательнее.

«— За что вы взялись, цыплята? — (выговаривает он студентам, имея в виду дом, который они взялись строить для совхозных животноводов). — Это ведь дом для людей, дом!»

И слово «дом» в его устах звучит так же весомо и значимо, как и «хлеб».

«Ведь это наш дом…» — настойчиво подчеркивает он, доводя свою мысль до обобщения прямо-таки философского:

«…Наш дом… Наша земля. Если отвлечься от мелочей, ведь она у нас терпеливая, матушка. И, главное, одна. На все времена».

Мастерство — составная часть профессиональной честности, четкого выполнения взятых на себя деловых обязательств. А это уже, как утверждает автор повести образом того же директора совхоза, — категория не только экономическая, но во многом и нравственная. Вот, например, как в этой связи объясняет директор суть тех последствий, которые последуют неизбежно за срывом сроков сдачи строящегося студентами дома:

«…Я обещал бригадирше полеводческой бригады-2 вручить ключи от ее квартиры за месяц до ноябрьских праздников. Вы меня обманете, я — ее, она — меня. Так и пойдет нитка на клубок мотаться. — Он вздохнул и с силой вытолкнул из себя. — Я за десять лет директорства никому ни в чем не соврал, ребята. И моего бригадира, и других рабочих обманывать не собираюсь. Это мне экономически не выгодно».

Сразу вспоминается притча о трех плотниках, рассказанная прорабом Цыпкиным в повести В. Шпаликова «Двадцать километров в час». В принципе, здесь ставится тот же вопрос — кто ты в деле, какой ты?

Директору совхоза в повести противопоставлен командир стройотряда Кочетков. Он еще только постигает руководящие премудрости, но молодой студенческий руководитель в сравнении со своим пожилые коллегой оказывается, как ни удивительно, гораздо более архаичным и консервативным, требуя от отряда беспрекословного подчинения и голого энтузиазма, игнорируя профессиональное умение и четкую организацию труда.

«А жить — это вкалывать до пота, петь — до хрипоты, любить — до боли» — вот его кредо, которое он любит декламировать. На деле же все это оказывается чистейшей воды демагогией, как, впрочем, и те «деловые» принципы, которые Кочетков навязывает бойцам отряда:

«— Стройотряд, ребята, — это школа трудовой закалки. Все равны, поэтому у нас коммуна. Все получают поровну, чтобы не держались за легкие и не бегали от тяжелых работ».

В образе Кочеткова, как ни странно его видеть в молодом человеке 80-х годов, зародыш приснопамятного руководителя типа «давай-давай», того самого, чей волюнтаризм, нахрапистость, партизанщина в решении сложнейших хозяйственных вопросов причинили в свое время немало бед не только нашей экономике, но и всему нашему общественному климату.

Одной из отличительных особенностей данного типа как раз и является полная безнравственность в решении как производственных, так и социальных вопросов. Это красноречиво подтверждает эпизод из повести «Последние каникулы», в котором бойцы отряда по приказу Кочеткова пытаются разломать для строительных нужд старую церковь, в которой во время войны спасались деревенские жители и которая стала для них реликвией.

«— Да вы что? — хрипло спросил директор, быстро оглядывая весь отряд. — Как вы можете? Это же ведь… Зачем? Что за баловство?

Командир, крякнув, поднялся:

— Это не баловство. Это я велел. Ну? Бутового камня нет — не достал. Камень сейчас — проблема. Вот так!

— Да нельзя же так — любой ценой! — дернулся директор и повернулся к командиру спиной. — Ведь это памятник, неужто непонятно вам? Да после всего, что эти люди здесь пережили, — это памятник! Прошлому их. Войне! Крови сколько на этих камнях, ребята!.. Что же вы — варвары? Или без роду, без племени? Да кто же вы, ребята?

— Я виноват, — подошел к директору красный до ушей Сережа-комиссар. — Они ни при чем. Не подумал я.

— Обожди виноватиться, — оборвал его командир. — Не лезь, не спеши. Это еще как дело повернуть. А что случилось-то? — Он склонил голову набок, смотря на директора. — Вам дом нужен? А бутовый камень у вас есть? Нету! Сами себе сук рубите, на котором сидеть хотите. Необходимость была — вот что скажу. И спокойно, голос на меня не повышайте. — Командир повернулся к отряду: — Все, ребята. Собирайте инструмент, пошли на обед. Работы, похоже, сегодня не будет.

— Будет работа! — крикнул директор ему в спину и вытер рукой лоб. — Будет! Достал я для вас камень. Ты мне только скажи, командир, что можно делать, а что делать нельзя?

— Все можно делать за ради дела, — нагибаясь за ломом, ответил командир. — Надо было — на пушки колокола переливали. Из могильных оград баррикады делали. И все ради дела. Дело само за себя говорит. У нас есть задача, и мы ее выполним. Верно, ребята?

— На кладбищах не сеют, а на крови не дома — памятники ставят, — сказал директор. — Замученные здесь люди погребены в землю, осторожно здесь ворочать надо. С умом».

Вот ведь как не в теории, а на практике может обернуться польза любой ценой, которую у нас еще иногда любят провозглашать, оправдывая собственное бездушие и неумение трудиться.

Случай с церковью ярко высветил личность Кочеткова и лишил студентов безоговорочной веры в его право лидерства. Но и самих себя этот случай помог увидеть ребятам другими глазами. Может быть, впервые за все это время бойцы отряда остро почувствовали нелегкую ношу ответственности как за общее дело, так и лично за свои поступки. «…Если бы мы поняли с самого начала, что не ты, а мы сами отвечаем за все…» — выражая общее мнение, бросает Кочеткову Сережа-комиссар и как бы подводит безрадостный итог: «Если б знали, что с нас, а не с тебя последний спрос…»

Разумеется, теоретически каждый из бойцов отряда должен был и знал, что и он лично несет ответственность за порученное общее дело. Но одно дело — знание, другое — прочное осознание. Осознание себя в общем деле и своей в нем ответственности — процесс непростой, поскольку даже и теоретически-то, чего греха таить, в различного рода общественных, в том числе и комсомольских, организациях готовят к этому зачастую крайне неудовлетворительно, больше делая ставку на личность и авторитет руководителя, вожака, нежели на коллектив.

Узурпировав с самого возникновения отряда власть и ответственность, командир Кочетков «из месяца в месяц, пока набирался отряд, твердил: нужна дисциплина, железная дисциплина, тогда все будет в порядке».

Поначалу такое положение вещей было попросту удобно бойцам стройотряда: знай себе — делай, а подумать и ответить за тебя есть кому. Понадобились время и обстоятельства, заставляющие принимать самостоятельные решения, чтобы у студентов строительного отряда начало просыпаться дремлющее общественное самосознание.

Надо сказать, что командир Кочетков в студенческо-комсомольской среде — не столь уж и уникальное явление. Более того, в какой-то мере в Кочеткове нашел свое воплощение тот порочный стиль поведения некоторых комсомольских работников, для которых волюнтаризм, очковтирательство, победы любой ценой, а также рано проявившееся чинушество становятся нормой жизни.

3
Образ комсомольского вожака, или, как нынче модно выражаться, функционера, в советской литературе, начиная со знаменитого Павки Корчагина Н. Островского, появляется не однажды. С той или иной степенью достоверности и типичности возникает он и в произведениях, о которых мы вели разговор выше. Не всегда, правда, с поправкой на время, что, естественно, приводит к вторичности, штампу. Но даже и там, где авторы произведений о комсомольской молодежи решительно отходят от сложившегося стереотипа, ощущается некоторая узость и односторонность взгляда на круг забот и нравственный облик комсомольского лидера. Как правило, обнажается какая-то одна грань многообразной комсомольской жизни, доминирует лишь та черта характера, которая представляет образ в наиболее выигрышном или наоборот — невыигрышном (смотря по целям и обстоятельствам) свете. И редко кто из пишущих на эту тему посягает на целостность изображения.

Повесть Александра Афанасьева «Встретимся в октябре» отличается как раз тем, что представляет собой одну из первых попыток художественными средствами изобразить обширнейшую и многообразнейшую деятельность современного комсомола, создать тип комсомольского руководителя наших дней во всей сложной совокупности черт его характера, созвучных нашей эпохе.

Уже сама по себе, без учета художественных достоинств или неудач произведения, такая попытка очень ценна, хотя бы потому, что, в основном-то (не исключая и миллионов молодых людей комсомольского возраста), мы знакомы с песенно-романтическим, поэтическим фасадом комсомола и имеем самое смутное представление о его рабочей, черновой изнанке. И особую ценность представляет то, что повесть «Встретимся в октябре» написана человеком, собственными, что называется, руками «пощупавшим» живую комсомольскую работу на самых различных ее уровнях: от первичной организации до высоких инстанций.

Физик по образованию, А. Афанасьев избирался секретарем комитета комсомола научно-исследовательского института, членом бюро горкома ВЛКСМ, начальником городского штаба «Комсомольского прожектора»; был ответственным работником Московского обкома ВЛКСМ. Эти биографические впечатления и легли в основу повести.

Сюжет ее предельно прост. Шаг за шагом А. Афанасьевпрослеживает движения по административной и комсомольской лестнице, которые в данном случае совпадают, своего героя Николая Конарева, одновременно отмечая, какое влияние оказывает на становление личности такое продвижение.

Николай Конарев — инженер-физик, руководитель группы в крупном НИИ — сначала становится освобожденным заместителем секретаря комсомола института, потом — работником горкома комсомола, инструктором обкома ВЛКСМ…

Николай по складу своего характера — человек беспокойный, ищущий, творческий. Именно таким предстает он в начале повести, в качестве инженера, таким же видим мы его и на комсомольской работе. Да и не стал бы, вероятно, Конарев комсомольским функционером, не почувствуй в душе, какие творческие возможности, какой простор неугомонному сердцу сулит эта стезя.

Поначалу, правда, Конарев наотрез отказывается перейти на комсомольскую работу. «Нет, Толя, уволь, — говорит он секретарю института. — Я работаю инженером, работа мне нравится! Ты же знаешь — разработка нового, поиск… Понимаешь, сам процесс поиска мне нравится!» На что секретарь вполне резонно отвечает: «А я тебе и предлагаю поиск. Только не в науке, а в работе с молодежью».

В этих словах, собственно, и отражена суть комсомольской работы, которая жива и действенна, наверное, только постоянным поиском.

Впрочем, это не только комсомольской — всей идеологической, всей общественной работы касается. И тысячу раз прав один из персонажей повести «Встретимся в октябре» парторг НИИ Зуев, когда предостерегает Конарева: «Самое страшное, Коля, на партийной работе — серость, безликость партийного руководителя. Серость идет рядом с самовлюбленностью, с равнодушием».

Иначе говоря, вожак только тогда может взять на себя бремя лидерства, когда сам будет личностью. И чем масштабней, ярче личность, тем полнее она реализуется в работе с людьми, тем весомей будет отдача.

Николай Конарев — личность, несомненно, весьма незаурядная. Автор доказывает это, показывая и человеколюбие своего героя, и его постоянное стремление к самосовершенствованию, и его постоянную нацеленность на новые вершины, к которым он увлекает и своих товарищей, — но доказывает не декларациями, не перечислением добродетелей Николая, а изображением его поступков.

Не часто, прямо скажем, нынешнему читателю удается увидеть в современной литературе комсомольского деятеля не на трибуне и митинге, не на собрании, а в постоянном, непрекращающемся потоке дел. А именно такой поток прежде всего и формирует облик большинства персонажей повести «Встретимся в октябре». Комсомольцы копают картошку, строят заводской тир, помогают возводить общежитие, контролируют производственный процесс на своем предприятии, организуют общественное конструкторское бюро… Всего не перечислишь. За всем этим — прямо или косвенно — ощущается присутствие Николая Конарева.

Однако менее всего А. Афанасьев склонен видеть в своем герое этакого атланта, который держит на своих плечах весь громадный свод комсомольской работы. Разумеется, от него исходят многие инициативы, но большинство идей подают ему сами комсомольцы, которые, в свою очередь, руководствуются, главным образом, производственной и общественной необходимостью. Конарев же как подлинный лидер обладает способностью раньше и обостренней других почувствовать эту самую необходимость и привлечь к ней внимание остальных комсомольцев.

С другой стороны, автор повести не без оснований считает, что Конарев едва ли бы мог стать настоящим комсомольским вожаком, замкнись он только в кругу общественных и производственных проблем. Для комсомольского лидера коллектив должен быть так же важен, как и каждая отдельная в нем личность.

Мысль эту писатель иллюстрирует многими эпизодами комсомольской практики Николая Конарева. Он принимает горячее участие в судьбе только что пришедшего в НИИ молодого парнишки Юры Маслова (кстати, и не комсомольца), оступившегося в самом начале своего жизненного пути. Или — Николай поднимает на ноги всех друзей, знакомых, когда у одного из комсомольцев тяжело заболевает ребенок и срочно требуется высококвалифицированная медицинская помощь.

Подобных примеров в повести можно найти немало. Активное и в то же время всегда конкретное проявление человечности главного героя повести органично исходит из одного, из его краеугольных принципов: «Главное — постарайся стать нужным комсомольцам… Их заботы — твои заботы».

Правда, объективности ради, следует отметить, что и благородство Конарева, и бескорыстие его не всегда достаточно художественно убедительны. Например, в эпизоде, когда Николай отказывается от давно ожидаемой им квартиры в пользу семьи с больным ребенком. Жест, конечно, вполне в духе Конарева. Но какое-то чувство неудовлетворенности остается при чтении этого эпизода, какое-то даже недоверие. Уж больно все складно да ладно решается — одним махом. Даже Эля, жена Конарева, принимает известие Николая о его отказе от квартиры без всяких отрицательных эмоций. Более того, еще и мужу выговаривает с укором: «Глупый! Что же ты оправдываешься?..» Конечно, и так могло бы быть. Но скорее всего произошла бы маленькая драма, когда комсомольскому работнику приходится преодолевать один из тех незримых барьеров, с которыми он то и дело сталкивается, решая для себя вопросы быта и личной жизни. И — ей-ей! — мелочи быта для тех, кто связан с воспитанием людей, с их духовным совершенствованием — очень непростое испытание. Во всяком случае, игнорируя или упрощая его, мы совершаем большую ошибку. Думается даже, что, именно в результате отсутствия должного внимания к обостренной борьбе личного и общественного, своеобразной «борьбе противоположностей», которая постоянно происходит в душе каждого из нас, а в душе идеологического работника в силу специфики его деятельности особенно, образы партийных, комсомольских и общественных деятелей в современной литературе получаются, как правило, бесцветными и бесплотными, руководствующимися одними и теми же стереотипами поведения.

И как тут вновь не вспомнить Николая Островского. Ведь «сталь души» Павки Корчагина закалялась не только в сражениях гражданской войны или в самоотверженной работе на строительстве узкоколейки; не только в борьбе с тяжким недугом. Она закалялась и в борьбе с бытовыми искушениями, прежде всего в борьбе с соблазнами «красивой» мещанской жизни. Причем этой стороне вопроса автор романа «Как закалялась сталь» уделял не меньшее, если не большее значение.

К сожалению, современные литераторы, сбившись с ног в поисках молодого героя наших дней, в частности, героя-комсомольца, данное обстоятельство чаще всего упускают из вида, что приводит к обеднению их произведений к «недосказанности», недораскрытию героических характеров.

Вот и в повести А. Афанасьева внутренняя жизнь Конарева, его духовная эволюция выглядят беднее его видимых поступков. Далеко не всегда ощущается за ними острое душевное напряжение, высокий эмоциональный накал. Как-то, например, не особенно чувствуется, что у Николая «были моменты, когда хотелось плюнуть на все и снова уйти инженером в лабораторию…» Не очень убеждает и признание Конарева: «Но, странное дело, чем больше думал я о своей работе инженера, тем яснее понимал, что без комсомольской беготни она была бы неполной. Неожиданно я осознал, что настоящий вкус работы ко мне пришел именно тогда, когда все мое свободное время заполнилось комсомольскими делами». Хотя сама по себе верность этого суждения сомнений в общем-то не вызывает.

Обнаруживается в повести А. Афанасьева и еще одна слабость: пытаясь втиснуть в рамки повествования весь свой личный опыт, автор, в конце концов, сбивается на репортажность, перечислительность и описательность, в итоге же произведение превращается в серию довольно разрозненных зарисовок о комсомольской карьере Николая Конарева.

Хотя едва ли повесть «Встретимся в октябре» можно определить только как хронику судьбы одного Конарева. В поле зрения автора судьба двух человек: Николая Конарева и друга его детства и старшего товарища по комсомолу Анатолия Данилова.

Долгое время у них один и тот же жизненный маршрут: Николай (так уж складываются обстоятельства) следует буквально по стопам Данилова, занимая посты и должности, с которых только что ушел на повышение Данилов. Но в то же время у него иное отношение к тому пути, по которому они идут вместе с Анатолием. Становясь сегодня тем, кем вчера был Данилов, Конарев своим отношением к тому же самому делу словно проверяет качество работы своего предшественника.

Как мы уже убедились, Конареву важен прежде всего сам смысл и содержание комсомольской работы, ее отдача.

Данилова, главным образом, интересует тот эффект, который производит его деятельность. Методично и последовательно, страница за страницей, А. Афанасьев доказывает читателю, что ради галочки в отчете, ради благополучного впечатления о себе Анатолий готов на все, даже на откровенный подлог и присвоение чужих результатов, не говоря уж о том, что сплошь и рядом выдает он желаемое за действительное. Так, в частности, Данилов отчитался за несуществующее движение многостаночниц на ткацкой фабрике. Когда же Конарев публично уличает его в этом, справедливо усматривая в «липовом» почине «спекуляцию на энтузиазме молодежи фабрики», Анатолий кровно обижается на товарища. Еще бы! Нанесен удар по его престижу: «Да черт с ней с фабрикой! Как ты мог на совещании, в присутствии молодых инструкторов так со мной разговаривать? Там же были ребята, которые без году неделю в комсомоле! Глядя на вас, завтра и они начнут мне «тыкать». Об этом ты подумал?»

Это про таких, как Данилов, говорит парторг Зуев: «У такого работника теряется чувство ответственности перед людьми, которые его избрали, а принципиальность постепенно переходит в приспособленчество».

В равной степени слова эти относятся и к командиру строительного студенческого отряда Кочеткову из повести Л. Хахалина «Последние каникулы», и к начальнику штаба комсомольской стройки Гвоздикову из повести «Двадцать километров в час» В. Шкаликова — молодому приспособленцу, не брезгующему никакими, даже нечестными, приемами (в повести он везет меха в качестве презента жене первого секретаря обкома ВЛКСМ), чтобы угодить, втереться в доверие, найти покровительство… Относятся эти слова и ко всем тем, кто так или иначе попирает моральные и нравственные основы нашего общества, будучи по роду своей идеологической деятельности призванным воспитывать в людях совсем иное: заинтересованное и честное отношение к труду, развитое чувство общественного долга и общественного сознания…


Я далек от мысли, что, поделившись с читателями своими размышлениями о некоторых произведениях комсомольско-молодежной прозы последних лет, исчерпал эту обширную и сложную тему. Напротив, думаю, что разговор только начинается. Тем более что молодые прозаики, взявшиеся за изображение своего сверстника, пока только нащупывают новые пути, пытаясь в гуще дней сегодняшних найти героев, которые по своим лучшим качествам — душевной стойкости, мужеству, неукротимости, творческой окрыленности, честности, принципиальности и беззаветной преданности коммунистическим идеалам — не только смогли бы встать в ряд с прославленными героями лучших произведений советской литературы прошлых лет, но и стать подлинными образцами для нашей нынешней молодежи.

Владимир Шапошников, литературный критик КАК ВОЗНИК ДЕТЕКТИВ

Что такое детектив, вы, конечно, знаете, во всяком случае, имеете, надо полагать, достаточно ясное представление об этом жанре. Любой из вас скажет, что детективные книги — это такие книги, где раскрывается тайна какого-то загадочного, совершенно невероятного на первый взгляд преступления. А всякая загадка, тайна неудержимо влечет к себе — в этом, собственно, и кроется секрет успеха детектива, постоянного внимания к нему со стороны читателей. Впрочем, все это общеизвестно. Гораздо менее известно другое: как и когда возник детектив, кто является родоначальником этого, едва ли не самого популярного в мировой литературе, жанра?

Здесь, не побоюсь быть столь категоричным, тоже кроется загадка, тайна. Вопрос о происхождении детектива до сих пор остается по сути открытым в нашем литературоведении. Хотя многим литературоведам и писателям, работающим в жанре детектива, кажется, что с этим вопросом все ясно. Вот, к примеру, что пишет известный писатель Аркадий Адамов в своей книге «Мой любимый жанр — детектив»:

«Не каждый жанр, вероятно, может похвастаться точной датой своего рождения. Детектив может. Это апрель 1841 года. Именно тогда появилась в одном из американских журналов новелла Эдгара По «Убийство на улице Морг», объявившая миру о рождении нового жанра. За ней через год последовала другая — «Тайна Мари Роже», а еще через два года — новелла «Украденное письмо».

В них По не только открыл новый жанр, но и заложил основы его, уловил… все его главные особенности, разработал или наметил все главные приемы, «поймал» его удивительную специфику и понял его неслыханные возможности воздействия на читателя».

Утверждение, на первый взгляд, вполне убедительное, подкрепленное, говоря юридическим языком, неопровержимыми вещественными доказательствами. Действительно, именно новеллы Э. По открыли в мировой литературе «золотую жилу» детектива; после их появления, после того шумного успеха, который они имели у читателей, в странах Европы и Америки начинают печататься в периодических изданиях и выходить массовыми тиражами разного рода уголовные романы, повести, рассказы. Кстати, произведения этого сорта тогда так и называли — «уголовными», поскольку самого слова «детектив» еще не было, оно появилось позднее, в начале XX века, когда были уже созданы настоящие шедевры в этом жанре — романы У. Коллинза, рассказы А. Конан Дойля и Г. Честертона.

Итак, все вроде бы ясно: в один прекрасный день писатель Э. По сочинил новеллу, положив в основу ее сюжета тайну преступления, — и с этого начался детектив. Не слишком ли просто все это выглядит? Тут невольно напрашивается такая параллель. Как в детективном расследовании самая простая, очевидная версия не всегда оказывается самой правильной, точно так же и в литературоведении самая, казалось бы, убедительная концепция далеко не всегда объясняет, истолковывает до конца то или иное художественное явление.

Вот и в данном случае мы располагаем целым рядом фактов, позволяющих выдвинуть иную версию о происхождении детектива. Дело в том, что в литературе, как во всяком живом, непрерывно развивающемся процессе, на голом, пустом месте ничего не возникает. Любое литературное явление имеет предпосылки, корни, уходящие порой в далекую древность. Вот и детектив как жанр, как явление яркое, но по-своему достаточно сложное уходит своими корнями в глубь веков.

Давайте вспомним одну очень известную историю, связанную с раскрытием тяжкого преступления и случившуюся много веков тому назад.

Юный принц возвращается на родину и узнает, что его отца нет в живых. Юноша подозревает неладное, и вскоре его подозрения подтверждаются. В одну из ночей к нему является призрак отца и рассказывает тайну своей смерти: его убили, притом убийца — родной брат, а соучастница — жена, мать юного принца. Убили подло, расчетливо, ради того, чтобы завладеть троном. Узнав эту страшную тайну, юноша решает мстить за отца. Но прежде чем взяться за шпагу или кинжал, он подстраивает преступникам хитроумную ловушку. Во время театрального представления при дворе бродячие актеры, подговоренные принцем, разыгрывают в лицах сцену убийства — так, как это было рассказано призраком. Эффект, как говорится, превосходит все ожидания: дядя и мать принца в страхе и растерянности покидают зал, утверждая юношу в мысли, что они и есть убийцы. И теперь их ждет справедливое возмездие, которое вскоре и вершится — правда, ценою гибели самого принца.

Вы, конечно, без труда узнали, откуда взята эта история. Да, это — разумеется, в самых общих чертах — сюжет трагедии В. Шекспира «Гамлет». Думаю, вы согласитесь, что в этом сюжете налицо два самых необходимых компонента, составляющих суть, основу детективной интриги: тайна преступления и раскрытие этого преступления. Правда, преступление здесь раскрывается не совсем обычным способом — с помощью вмешательства потусторонних сил. Но объясняется это очень просто: Шекспир следовал одной из незыблемых традиций средневековой литературы, согласно которой введение в качестве действующих лиц всякого рода пришельцев с того света либо из преисподней, было едва ли не обязательным условием в литературном произведении, особенно, в трагедии. Однако, отдав дань этой традиции, Шекспир в дальнейшем строит сюжет своей трагедии в полном соответствии с требованиями детективного жанра. Его Гамлет с таким искусством ведет свое дознание, предпринимает такие неожиданные ходы, так хитроумно расставляет сети и ловушки, что невольно приходишь к выводу — пожалуй, шекспировский герой и без подсказки с того света изобличил бы, вывел на чистую воду преступников. И тогда… тогда мы имели бы все основания объявить Шекспира родоначальником детективного жанра.

Но и в этом случае мы обязаны были бы сделать оговорку, признать, что у Шекспира были предшественники, что и до Шекспира предпринимались попытки написать произведение, в основе которого — тайна преступления. Дело в том, что Шекспир, создавая своего «Гамлета», в чем-то (быть может, даже сознательно) повторил сюжет трагедии «Орестея», написанный великим древнегреческим драматургом Эврипидом. Судите сами. Орест, сын царя Агамемнона, возвращается домой и узнает, что его отца нет в живых. Как и Гамлет, он заподозрил неладное, и вскоре его подозрения подтверждаются. Ночью к нему является бог Аполлон и открывает страшную тайну: Агамемнона убила его собственная жена Клитемнестра в сговоре со своим любовником. Причем мотив убийства все тот же — стремление захватить трон. И Орест, так же, как и Гамлет, решает мстить…

Как видим, и в Древней Элладе предпринимались попытки создать свой, так сказать, античный детектив. Именно попытки, потому что «Орестея» Эврипида не единственное произведение, в основе которого мотив преступления с его последующим раскрытием. Свой «детектив» написал и другой великий драматург Древней Греции — Софокл. Это — «Царь Эдип», одно из самых совершеннейших творений античной литературы, произведение, которое до сих пор не утратило своей художественной прелести, до сих пор звучит со сцен лучших театров мира. Напомню вкратце, что происходит в этой трагедии.

…Фиванскому царю Лаю оракулы предсказали смерть от руки собственного сына. Чтобы избежать этой страшной участи. Лай повелел рабу отнести своего маленького сына на гору и бросить его там. Однако раб ослушался, спас ребенка. Эдип попал в руки коринфского царя Полиба и был усыновлен им. Когда Эдип вырос, оракул предсказал ему, что он убьет отца и женится на матери. И Эдип, полагая, что его родители — коринфские царь и царица, уходит из Коринфа. По дороге в Фивы Эдип ввязывается в ссору и убивает неизвестного старика, который, как выяснилось потом, оказался Лаем. Это преступление сходит Эдипу с рук, он благополучно добирается до Фив и здесь совершает подвиг: освобождает город от страшного чудовища, за что народ избирает его своим царем. Согласно обычаю, Эдип женится на вдове погибшего царя, не подозревая даже, что это его собственная мать. В течение многих лет Эдип правил Фивами и пользовался заслуженной любовью народа. Но вот в стране случился мор, и оракул объявил, что причина несчастья — преступление, совершенное одним из граждан Фив. Эдип всеми силами стремится найти преступника, не зная, что убийцей является он сам. Когда же Эдипу стала известна истина, он ослепляет себя и уходит в изгнание.

В этой страшной истории, при всех ее чисто античных «атрибутах» (предсказания, роковые совпадения и проч.), мы без труда обнаруживаем опять же два ярко выраженных, сугубо детективных момента: преступление и раскрытие преступления. Впрочем, в этой истории есть и еще один чрезвычайно любопытный момент: тайна преступления является тайной лишь для царя Эдипа, а не для читателя и зрителя. Недаром известный современный колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес в одном из своих интервью назвал трагедию Софокла уникальнейшим детективом:

«…Гениальный детектив — это «Царь Эдип» Софокла, потому что там расследующий преступление открывает, что убийца — он сам, такого больше не бывало».

Итак, попытки создать художественное произведение с элементами детективной интриги предпринимались издавна — в средние века и даже в античные времена. Но сколь ни любопытны эти попытки сами по себе, сколь ни гениальны были авторы первых «продетективных» сочинений в своих дерзаниях, — детектив в том виде, в каком он существует ныне, появиться, конечно, не мог. Не мог по той простой причине, что люди, даже те, кому это полагалось делать по долгу службы, не умели по-настоящему раскрывать преступления. Ведь чтобы распутать, «раскрутить» сложное уголовное дело, нужно проделать сложнейшую работу — собрать все улики, тщательно исследовать само место преступления, провести многочисленные экспертизы, отработать все версии. Сейчас существует целая наука — криминалистика, которая может буквально все: и снять отпечатки пальцев, и установить по размеру обуви рост человека, и произвести любой химический анализ — скажем, с целью выяснения, умер ли человек случайно или был отравлен и прочее, и прочее. Как вы понимаете, во времена Шекспира ничего этого не умели. Подобно тому как древние медики были зачастую бессильны, не знали способов лечения многих заболеваний, точно так же средневековые блюстители закона становились в тупик, когда сталкивались с хорошо продуманным, тщательно подготовленным преступлением. Кстати, именно этим объясняется тот факт, что история — особенно история древняя и средневековая — оставила нам массу криминальных тайн. Вспомним загадочную смерть малолетнего царевича Дмитрия. Историки так до сих пор и не пришли к окончательному выводу, была ли эта смерть насильственной или это был всего-навсего несчастный случай. В пользу последней версии — о том, что царевич случайно напоролся на острие ножа во время игры «в ножички», — говорят показания слуг, якобы видевших собственными глазами, как все произошло. Но ведь слуг могли и подкупить, и попросту запугать. Проверить эти показания, сделать четкие, определенные выводы могла только судебно-медицинская экспертиза. Случись такое в наше время — эксперты бы в считанные часы установили, была ли смертельная рана результатом нечаянного падения мальчика на нож, или же нож всадила рука подосланного убийцы. Но, увы, в те времена экспертизы не производились, потому и возникло столько разных слухов и кривотолков вокруг этого «темного дела». Кстати сказать, подобного рода «темные дела» всегда привлекали художников слова, нередко служили основой для создания литературных произведений (история с царевичем Дмитрием нашла, как известно, отражение в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов»). Однако тайна преступления становилась под пером писателей явью лишь в двух случаях: либо когда убийца сам сознавался в содеянном (как Борис Годунов у Пушкина), либо когда раздавался голос с того света (как у Шекспира). Установить же криминальную тайну следственным путем тогда еще не представлялось возможным.

Думаю, теперь вам ясно, почему детектив как самостоятельный литературный жанр оформился лишь в XIX веке, причем ближе к его второй половине. К этому времени относится зарождение самой «сыскной» науки, получившей впоследствии название криминалистики — науки, которая, естественно, возникла на основе тех колоссальных успехов, которые были достигнуты тогда буквально во всех отраслях знаний. К этому времени и само сыскное дело стало профессией. В разных странах Европы и в Америке при полицейских управлениях появляются должностные лица, занимающиеся исключительно расследованием уголовных преступлений. Называют их по-разному: инспекторами, комиссарами, шерифами, просто следователями; появляется — что следует особо отметить — и целый институт частных сыщиков, занимающихся уголовными делами, так сказать, в порядке любительства. Причем — что тоже небезынтересно отметить — первые знаменитые герои-сыщики — как раз из числа любителей.

Итак, в XIX веке начинается организованная борьба с преступностью. Начинается именно потому, что бурно растет преступность, обусловленная социальными пороками и язвами самого капиталистического общества. Ибо капитализм, как ни один другой строй, несет в себе неизлечимые социальные болезни, порождающие преступников всех мастей и рангов: убийц, жуликов, мошенников, сутенеров, растлителей… Стоит ли удивляться тому, что газеты и журналы тех лет буквально заполнены всевозможными уголовными хрониками, рассказами о громких судебных процессах. Иные из этих уголовных дел и послужили основой для первых детективных романов и повестей. Вот одна из таких историй, рассказанная в свое время на страницах печати, а затем вошедшая в книгу известного французского юриста Мориса Межана «Знаменитые судебные процессы».

…Маркиза де Дуо внезапно овдовела и, покуда переживала свое горе, ее брат путем обмана присвоил значительную часть принадлежащего ей наследства. Несчастная женщина отправилась в Париж искать справедливости. Однако здесь она попалась в ловушку, подстроенную братом. Родственники, у которых она остановилась, дали ей под видом нюхательного табака сильнодействующее снотворное. Маркиза впала в тяжелый сон и очнулась… в сумасшедшем доме. Здесь ее «окрестили» новым именем — мадам Бленвиль — и тщательно следили, чтобы она не смогла подать о себе друзьям и знакомым никакой весточки. А брат, между тем, объявил о ее смерти и преспокойно присвоил себе все ее состояние. Маркизе все же удалось вырваться из этого позорного заточения. Друзья и близкие признали ее, но суд, куда она обратилась с требованием вернуть ее состояние, отказал ей. Несчастная женщина в течение нескольких лет добивалась восстановления своих прав, но так и умерла, ничего не добившись.

Эта история заинтересовала спустя много лет английского писателя Уилки Коллинза и послужила основой одного из лучших произведений детективного жанра — романа «Женщина в белом», до сих пор пользующегося огромной популярностью у читателей. И таких примеров, когда реальное судебное дело, переосмысленное в соответствии с требованиями детектива, превращалось под пером мастера в захватывающее повествование, — можно привести очень много. И здесь невольно напрашивается вывод: детектив завоевал громадную популярность не только потому, что это было увлекательное чтение, но еще и потому, что за каждой детективной интригой угадывалась непременно какая-то жизненная история, одна из тех бесчисленных человеческих трагедий, которые ежедневно и ежечасно свершались в условиях буржуазной действительности. Детективный сюжет позволял авторам нередко проникать в самые темные сферы жизни, обнажать самые страшные язвы и пороки капиталистического общества. Тайна преступления в лучших детективных сочинениях, созданных мастерами этого жанра, всегда приоткрывает нам и другую тайну, — мотив этого преступления, его причины, его почву и подоплеку. Порой даже трудно сказать, что нас больше интересует в том или ином классическом детективе: само преступление или те «побуждения», которые руководили преступником. Побуждения эти, как правило, самые низменные, самые гнусные. Сэр Персиваль («Женщина в белом») идет на подлог, а затем заточает в психиатрическую больницу свою собственную жену с единственной целью — стать наследником огромного состояния; мистер Стэплтон («Собака Баскервилей» Конан Дойля) поистине дьявольским способом устраняет соперников — и опять же, чтобы завладеть огромным наследством. Еще более изощренный способ отправить на тот свет двух своих падчериц изобретает ученый лорд Ройлотт — другой герой-преступник Конан Дойля, (рассказ «Пестрая лента») — и снова ради того, чтобы стать полновластным хозяином родового имения… Обратите внимание: преступники в названных произведениях — люди высшего света, титулованные особы, имеющие в своем кругу безупречную репутацию. Но сколько гнусного, мерзкого кроется за респектабельной внешностью этих «джентльменов», готовых на все ради достижения своих корыстных целей. Они — преступники в самом полном смысле этого слова, но вместе с тем они и жертвы, жертвы общества, где господствует чистоган и голый расчет, где главной «заповедью» является мораль: человек человеку — волк. Как видим, криминальное расследование в лучших детективных сочинениях прошлого века нередко переходит в социальное исследование, и этот момент нам необходимо отметить особо. Ведь что такое социальное исследование в художественном произведении? Это не что иное, как глубокий анализ действительности со всеми ее противоречиями, конфликтами, парадоксами и злобами дня, которые непременно должны быть воплощены в художественных образах. То есть, говоря словами Энгельса, это изображение «типических характеров в типических обстоятельствах».

Лучшие детективные сочинения, как нетрудно убедиться, вполне удовлетворяют этому главному требованию реализма. (В самом деле, разве не являются типическими все вышеуказанные герои-преступники?) И здесь сам собой напрашивается вывод: детектив есть не что иное, как законное детище реалистического искусства, потому что зарождение его связано с возникновением и становлением критического реализма. Детектив возник и оформился как самостоятельный жанр не только потому, что появилась криминалистика, давшая людям научный метод расследования преступлений, но еще и главным образом потому, что в литературе появился новый, реалистический метод, позволивший художникам слова глубоко и всесторонне исследовать самые серьезные социальные противоречия — в том числе и те, что неизбежно порождают преступность.

Можно с полным правом утверждать: лучшие произведения детективного жанра, созданные в прошлом веке, не утратили своей ценности не только благодаря мастерски выстроенной в них интриге, не только потому, что это захватывающее чтение, но еще и потому, что это серьезные реалистические вещи, исполненные глубоко обличительного смысла, обнажающие самые гнусные, самые «свинцовые мерзости» буржуазного общества. Кстати, эта особенность детектива — его способность проникать в самые мрачные сферы жизни, делать достоянием гласности самые подлые деяния рук человеческих — сразу была взята на вооружение писателями-реалистами, даже теми, кто «чистых детективов» в общем-то не создавал. Самый наглядный пример — роман Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». К жанру детектива это произведение мы, разумеется, никак не можем отнести. Однако, строя сюжет своего гениального романа, Достоевский широко и, главное, мастерски использовал детективную интригу. Загадочное убийство Карамазова-отца, случайное стечение обстоятельств, вследствие чего подозрение падает на старшего сына Митю Карамазова, сам ход расследования и судебный процесс по делу об убийстве, не столько проясняющий, сколько запутывающий следствие и приводящий в итоге к грубой судебной ошибке, — все это написано Достоевским, что называется, по всем классическим канонам детективного жанра. Притом сама тайна преступления сохраняется у Достоевского чуть не до самых последних страниц романа, а преступником — тоже в соответствии с требованиями жанра — оказываемся лицо, на которое менее всего падает подозрение. Повторяю: роман «Братья Карамазовы» — произведение сложнейшее по своей сюжетно-композиционной структуре, включающее в себя элементы многих литературных жанров. Однако детективная интрига играет здесь не последнюю роль, она позволяет писателю коснуться таких жутких сторон человеческого бытия и человеческой психики, поставить такие острейшие социально-нравственные и философские проблемы, наконец, наполнить роман такими поистине шекспировскими страстями, что произведение это можно с полным правом считать едва ли не самым убедительным аргументом в пользу серьезности детективного жанра, его огромных идейно-художественных возможностей. А ведь что тут скрывать: иные критики и литературоведы склонны относить этот жанр к разряду «легких», смотрят на него свысока — как на развлекательное чтиво, рассчитанное на невзыскательного читателя…

Ведя речь о происхождении детектива и связывая его возникновение с периодом зарождения и становления реалистического искусства, хотелось бы отметить и еще одну, весьма примечательную, особенность. Реализму, как известно, всегда были свойственны поиски новых художественных средств и приемов, писатели-реалисты всегда стремились к совершенствованию самой техники художественного повествования. Автору этих строк в свое время довелось подробно остановиться на данной проблеме[1], поэтому хотелось бы, продолжая наши беседы о великих литературных открытиях, осветить и такой вопрос: не является ли изобретение детектива — как нового, необычного способа повествования — итогом художественных поисков писателей-реалистов? И если это так, то кто же именно этот способ открывал и утверждал?

В литературе бывают порой удивительные, прямо-таки символические совпадения, позволяющие нам проникнуть в суть тех или иных художественных явлений. Вот одно из таких поразительных совпадений, проливающих свет на эти вопросы. В самом начале сороковых годов XIX века в разных уголках Земли почти одновременно появились в печати два произведения. Это — уже упомянутая новелла Эдгара По «Убийство на улице Морг» и роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Разница между этими произведениями, на первый взгляд, вполне соответствует тому расстоянию, на каком находился один автор от другого в момент выхода в свет их произведений. Действительно, что может быть общего между социально-психологическим романом, рассказывающим о метаниях и страданиях неудовлетворенного, разочарованного жизнью молодого русского дворянина, и детективной новеллой, посвященной раскрытию загадочного убийства на одной из парижских улиц? Казалось бы, абсолютно ничего. Но давайте внимательно проследим, как строят сюжет оба писателя, решающие совершенно разные художественные задачи. Рассказ Э. По начинается с загадки: в закрытой комнате обнаружены два трупа — пожилой дамы и ее дочери, причем самое непонятное — исчезновение убийцы из запертой изнутри квартиры. (Тайна эта в конце концов выясняется, как то и положено во всяком детективе, — убийство совершил гигантский орангутанг, сбежавший от хозяина-матроса и немыслимым прыжком сначала вскочивший в окно комнаты, а потом выскочивший таким же путем). Но ведь и у Лермонтова тоже вначале (в первой главе романа) читателю задается загадка — пусть не детективная, но все равно загадка, каковой является вся история с Бэлой. В самом деле, что руководило странными поступками Печорина? Почему он так настойчиво добивался любви юной черкешенки, а потом вдруг охладел к ней? Откуда вообще у него эти метания, эти дерзкие выходки, эти непонятные колебания в его настроении?

«Славный был малый, смею вас уверить, — говорит о Печорине Максим Максимыч, — только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод, целый день на охоте, все иззябнут, устанут, — а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился, ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет…»

Повторяю: загадки эти отнюдь не детективного порядка (хотя Печорина можно в какой-то степени считать преступником), однако для их разрешения Лермонтов прибегает точно к такому же способу повествования, что и Эдгар По. Оба автора начинают раскручивать действие в обратном порядке, переходя от настоящего к прошлому. Мсье Огюст Дюпен, ведущий расследование на улице Морг, начинает скрупулезно собирать все факты, имевшие место до преступления, причем нередко новый факт заставляет его идти все дальше и дальше в прошлое. Тем же методом — все дальше и глубже в прошлое героя — идет Лермонтов, раскрывая нам тайну Печорина, объясняя причины его более чем странного поведения. У Лермонтова в его романе все перепутано, перевернуто, переставлено, здесь нет никакой временной последовательности (события, рассказанные в первой главе «Бэла», произошли после истории с княжной Мери, глава «Фаталист», долженствующая по времени следовать за «Бэлой», тем не менее помещена в конце романа, а глава «Максим Максимыч», где мы видим «позднего» Печорина — накануне его смерти, — относится к начальным главам романа). Но вся эта нарушенная хронология подчинена строгой логике постепенного раскрытия характера героя, исследования всех его странностей и аномалий, всех обстоятельств и условий, способствовавших формированию этого «лишнего человека» — «злодея поневоле» — как назвал его Белинский. Роман Лермонтова — тоже своего рода детектив, если отталкиваться от изначального смысла данного понятия (detectio по-латыни «раскрытие»), притом, как мы убедились, здесь тоже раскрывается тайна, загадка, каковой является и сам герой, и все его поступки.

Итак, мы видим, что и Э. По, когда создавал чисто детективную новеллу, и М. Ю. Лермонтов, когда писал свой сугубо реалистический роман, пользовались по сути одним и тем же способом повествования, в основе которого — принцип сознательного нарушения хронологии, временной последовательности описываемых событий. Что это — случайное совпадение или закономерность? Думается, скорее закономерность. Ибо перед нами одно из наглядных подтверждений того факта, что писатели XIX века, совершенствуя технику художественного письма, упорно и настойчиво искали новые способы повествования, новые «модели» построения сюжета. Дело в том, что в мировой литературе долгое время господствовал хронологический способ повествования. События в романе, повести, новелле, драме развертывались, как правило, в строгой временной последовательности — примерно так же, как в исторических хрониках. Не случайно многие произведения литературы дореалистического периода называются либо «историями», либо «хрониками»: «История Тома Джонса», «История Генри Эсмонда», «История кавалера Фобласа», «Хроника времен Карла IX» и т. п. Сюжет в этих произведениях сводился обычно к подробному жизнеописанию либо главного героя, либо целого семейства. Экскурсы в прошлое допускались лишь в самых крайних случаях (к примеру, когда необходимо было рассказать какую-либо семейную тайну или семейное предание), и в повествование они вводились всегда одним способом — вкладывались в уста кого-то из героев. Даже авантюрные романы, в заглавии которых стояло интригующее «приключения» или «похождения», — и те выглядели довольно-таки монотонными, поскольку повествования в них также подчинялись железному закону хронологии.

Трудно, конечно, сказать наверняка, кому именно из писателей пришла первому мысль: а что если начать повествование не с даты, не с факта рождения героя, а с описания какого-то эпизода, события, которые бы сразу заинтересовали читателя? Что если вначале пробудить в читателе любопытство к герою, а уже потом вести рассказ о его жизни?

Несомненно лишь одно: в 20—30 годах прошлого века мы наблюдаем повсеместное «посягательство на хронологию» со стороны писателей-реалистов. Причем как у нас в России, так и на Западе. А. С. Пушкин начинает своего «Евгения Онегина» с эпизода, когда герой едет в деревню умершего дядюшки для получения наследства, а уже вслед за тем идет рассказ о его детских и юношеских летах. Н. В. Гоголь в своих «Мертвых душах» описывает вначале похождения Чичикова, а затем дает подробное жизнеописание героя. О. Бальзак в повести «Гобсек» вначале создает сложную интригу, связанную с делом о наследстве, а уж потом обращается к прошлому героев. П. Мериме в своей знаменитой новелле «Кармен» рассказывает нам сначала историю гибели героини, а после историю ее жизни… И наконец М. Ю. Лермонтов создает едва ли не самый «дерзкий» в этом смысле роман — роман, в котором нарушение хронологии возведено в принцип, является главной «опорой» для построения сюжета… И, думается, это вовсе не случайное совпадение, что почти одновременно с романом, окончательно и бесповоротно утвердившим в реалистической литературе принципиально новый способ повествования, появляется и первая детективная новелла, утвердившая, сформулировавшая один из самых основных и обязательных пунктов этого жанра: криминальная тайна на первых страницах и ее раскрытие на последних. Не следует ли из этого сделать вывод, что детектив — как новый способ организации сюжета — зародился на фоне, а точнее даже сказать, в русле, в недрах тех творческих поисков, которые вели писатели-реалисты? И не является ли этот факт убедительным свидетельством того, что детектив как жанр воистину «благородного происхождения» законное дитя реалистического искусства, один из плодов его смелых творческих устремлений?

Георгий Кузнецов, литературовед ОЧЕРКИ

ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ

…Начало восьмидесятых годов XIX века…

Уже двадцать лет властвует над умами молодежи великий француз из Нанта, закрывая белые пятна науки и делая прогнозы на будущее, благодаря блестящей технической фантазии, пытливому систематическому уму и незаурядному литературному дарованию. Уэллс в это время еще в юношеском возрасте, и слава его впереди. Но не только Жюль Верн посвятил себя фантастике. Были и другие авторы, чьи имена звучали в то время и забыты теперь, почти через сто лет.

В Англии и Америке — Эдвард Беллами с нашумевшей книгой «Будущий век» («Через сто лет»); Грант Аллен с его «странными» рассказами; Эдвин Л. Арнольд; Сэмюэл Батлер с романом «Эревон»; Вальтер Безант с романом «В царстве разумного»; Амброз Бирс, автор фантастических новелл; Роберт Блэчфорд, написавший несколько романов;Редьярд Киплинг, также отдавший дань фантастике.

Во Франции — Поль д’Ивуа; Камилл Фламмарион; Андрэ Лори, написавший несколько фантастических романов; граф Шузи; Вилье де Лиль-Адан.

В Германии — Герман Зудерман; Курт Лассвитц; Курт Эйснер.

Эти авторы публиковались и на русском языке, но современный читатель знаком лишь с немногими из них.

Был среди них один писатель, родившийся в Компьене в 1848 году и обладавший столь многими талантами, что забыт явно незаслуженно. Природа щедро оделила его. Этот человек увлекался историей, был прекрасным художником-иллюстратором, уступавшим разве что Густаву Дорэ, а его прогнозы развития науки и техники не уступали по смелости, а зачастую и превосходили мечты Жюля Верна. Имя этого писателя — Альбер Робида.

Книги свои Робида иллюстрировал сам. Он начинал литературную деятельность с исторических произведений, и неясно, что же было первичным в его творчестве — слово или рисунок. Наблюдательность и незаурядное мастерство художника дополняли труд писателя. Им созданы полные искрящегося юмора романы: «Необычайные приключения Сатюрнена Фарандуля» и «Большой Парижский маскарад», написанные в гротескном стиле и пародирующие Жюля Верна. Первый из этих романов предвосхитил «Тарзана» Берроуза.

Русскому читателю известны две книги, принадлежащие перу Альбера Робида. Это повесть «Часы минувших веков», основное фантастическое допущение которой — инверсия времени на Земле после столкновения ее с кометой (изданная в 1904 году А. С. Сувориным), и роман «Двадцатое столетие. Электрическая жизнь», изданный в 1894 году П. П. Сойкиным.

Действие романа происходит в 1955 году. Чем же характерно время по мнению писателя? С первого взгляда кажется, что люди должны быть счастливы от последствий небывалого технического прогресса. Электричество внедрено в быт и промышленность. С помощью электричества регулируется климат планеты, «…пустыни… расцвели пышной кипучей жизнью». «…Электричество служит неистощимым источником тепла, света и механической силы». Решена проблема воздушного транспорта. Изобретен телевизор и видеотелефон (телефоноскоп). (Жюль Верн этого не смог!). Ко всеобщим услугам трубы электропневматического сообщения. Химия и биология разрешили множество важнейших проблем. Получена синтетическая пища. Научились омолаживать людей, более того — искусственным путем создан человек. Выведена бацилла здоровья. Казалось бы, в социальном плане тоже должен наблюдаться прогресс. И, действительно, в романе решена женская проблема. Есть женщина-министр и женщина-ученый; женщины наконец допущены к общественной жизни. Но и только! Больше автор ни на йоту не изменил укладов буржуазного общества: те же биржи, те же магнаты и конкуренция. Более того, это общество обладает великолепно развитой военной промышленностью (вот она — обратная сторона технического прогресса!). Описание достижений «военной мысли» проникнуто тонкой иронией автора. С сарказмом описывается химическая и миазматическая артиллерия, электрические воздушные и морские эскадры и другие виды оружия массового уничтожения. Военный психоз накладывает отпечаток на образ жизни буржуазного общества. Страшит проблема перенаселения, зараженность окружающей среды. Синтетическая пища не решила проблемы голода. Иллюстрируя это, Альбер Робида рисует картину «Зловредная химия»: «Сливочное масло из нефти. — Питательные вещества из каменного угля. — Фабрикация химических вин и молока. — Минеральная мука. — Искусственный маргарин. — Перегонка всяких отбросов. — Невиданно! Неслыханно! Необходимо каждому: всего за 15 франков извлечение желудка с заменой его новым желудком из не подвергающейся порче вулканизированной кожи».

К сожалению, не смог столь интересный писатель, как Робида, перешагнуть в другое измерение социальных отношений, слишком тяготело над ним настоящее. Но все-таки, обладая острым, ироничным умом, не мог он и молчаливо одобрить недостатки буржуазного строя. И он не молчал. Вырождение власть имущих, их хищнические инстинкты и непомерный аппетит к наживе высмеял он в своем романе, дополнив его карикатурными броскими иллюстрациями.

И хотя писатель не сумел вывести образ пролетариата — могильщика буржуазии, — он довел развитие действия романа до единственно возможного логического конца, показывающего абсурдность самого капиталистического общества. Речь идет о самом «выдающемся» открытии в романе — открытии «национального патриотического лекарства». Вот он — единственный способ существования «стабильного» буржуазного общества! И именно это открытие придает роману социальную значимость, в которой отказывали обычно Альберу Робида, восхищаясь лишь его техническими выдумками.

Карикатуры художника беспощадно высмеивают милитаризм. Эта сторона творчества Робида-художника была продолжена. Он иллюстрировал роман своего соотечественника Пьера Жиффара «Адская война», в котором высмеивались и разоблачались агрессоры, стремящиеся захватить мир.

Многое роднит творчество Альбера Робида с творчеством Жюля Верна. Оба обладали живой фантазией и чувством юмора, оба увлекались наукой и техникой, многие их прогнозы осуществились. И хотя не было суждено Робида достичь вершин литературы, все же он сумел проложить свой путь, войдя в историю фантастики автором, вскрывшим пороки буржуазного общества «будущего».

ПРОТИВНИК ЖЕЛТОГО ДЬЯВОЛА

…Я, с моим гуманистическим творчеством, не могу быть выбит из колеи революции…

(Антон Сорокин)
О людях судят по поступкам. Для писателя каждая книга — поступок, поэтому о писателях судят по книгам. Сибирскому писателю Антону Семеновичу Сорокину (1884—1928) в июне 1984 года исполнилось 100 лет со дня рождения. Он прожил короткую, но яркую жизнь, целиком отданную литературе. Комиссия по литературному наследию А. Сорокина после его смерти сообщила: «…подавлена обилием рукописей. Заявление А. Сорокина, что он написал 2000 рассказов, полностью подтвердилось…» Итак, он был трудолюбив, и это уже немало. Горький ценил талант Сорокина, незадолго до смерти он настоятельно рекомендовал издавать его книги. Многие рассказы сибиряка получили заслуженное признание, но хочется поговорить об одном произведении, характерном для его творчества, но несколько необычном и своеобразном. Вот что писал об этом произведении сам автор.

«За год до войны (1914) в «Омском вестнике» я поместил повесть «Хохот Желтого Дьявола», где описывал ужасы войны, затронул эти вопросы с точки зрения торговли человеческим мясом. Я предугадал ссору союзников. Мне было запрещено продолжать печатание под угрозой ссылки в Якутскую область. За эту повесть я, Антон Сорокин, зачислен в кандидаты на премию Нобеля…»

Премию он не получил, но высокая оценка была лучшей наградой.

Итак, повесть о мировой войне написана и опубликована до объявления самой войны, причем автору удалось предугадать реальные события. Это дает основание отнести ее к жанру фантастики. Еще более укрепляет эту позицию аллегорический образ Желтого Дьявола — символ капитала, диктующий весь сюжет повести, управляющий всеми событиями чудовищной бойни народов, обманутых и купленных им.

Автор повести — боец. С пером в руках он восстает против ужасов бессмысленного истребления. И это не бессильный протест пацифиста. Сорокин видит социальные корни зла и показывает, что за каждый взрыв, за каждый выстрел, уносящий жизни, ответственны те, кому выгодно производство и продажа оружия, — капиталисты:

«…закон золота таков: никого никогда не жалей, причиняй как можно больше страданий людям — это самое высшее наслаждение, которое может дать золото, наслаждение быть безнаказанно преступником…»

Перед взором художника раскрываются тайны еще более отдаленного будущего, им описана «фабрика смерти», прототип будущих Освенцимов и Майданеков.

Пытаясь противостоять утверждению Желтого Дьявола о всепродажности, герой повести вместе с автором видит, что «…братство, истина, дружба, идеалы, наука, благотворительность, справедливость…» — все это не может существовать в буржуазной стране. И Сорокин саркастически протестует против молчаливого подчинения капиталу, с презрением относится к небунтующим…

Писатели по-разному отнеслись к этой повести. К. Урманов хорошо отзывался о ней, М. Волошин не воспринял. С повестью связан интересный эпизод жизни Сорокина, вокруг которого сконцентрировались противоречивые мнения о писателе. В архиве Сорокина было обнаружено письмо Л. Н. Толстого от 16 марта 1909 года:

«Читал Ваш «Хохот Желтого Дьявола»: хорошо, ярко, а главное, жизненно и соответствует великой евангельской правде».

Если верить письму, повесть была написана за 5 лет до опубликования, и тем поразительней предвидение писателя. Если верить… А почему, собственно, могло возникнуть сомнение на этот счет? И вот здесь следует отметить, что о Сорокине его современники судили большей частью не по книгам, а по его, зачастую, экстравагантным выходкам, имеющим единственную цель — рекламировать, привлекать внимание к себе. Его рассказы появлялись на заборах, мостовых, снабженные портретами и призывающие читать «Короля сибирских писателей». Как-то раз Сорокин выпустил собственные деньги, на которых в качестве директора Госбанка фигурировал его друг и ученик — Всеволод Иванов, и устроил на эти деньги обед для писателей. Подобных мистификаций было множество, но они лишь мешали его литературному успеху. Хотя был случай, когда, объявив в журнале о собственной гибели, он тем самым взвинтил «посмертно» тиражи своих произведений.

«Озорник, сумасшедший, графоман — всякое приходилось слышать об Антоне Сорокине, — писал М. Басов. — Но каждый, переговоривший с ним хотя бы пять минут, знает, какой это был скромный и тихий человек».

Обличье шута было лишь маской. А под маской скрывался человек, в квартире которого на улице Лермонтовской, 28, в Омске в июле 1918 г. скрывался от белочехов и карателей Анненкова писатель А. Оленич-Гнененко. При Колчаке он спас жизни Вс. Иванову, А. М. Громову, художнику В. Эттелю. У Сорокина собирались художники, музыканты, писатели, ученые, актеры, читали свои стихи Л. Мартынов, В. Итин. В комнате у Сорокина написал свои первые рассказы Всеволод Иванов.

Сорокин переписывался с А. Чеховым, Л. Андреевым, И. Буниным, М. Арцыбашевым, В. Комиссаржевской… Вот факты, по которым нужно судить об Антоне Сорокине. Но… и после смерти писателя память о его чудачествах мешала воспринимать его серьезно. И поэтому письмо Толстого было воспринято как мистификация. Подтверждением этому могло служить свидетельство музея в Ясной Поляне, посчитавшего письмо фальшивым. Важную роль в решении загадки письма сыграл Е. Г. Раппопорт, итогом работы которого по изучению жизни и творчества Антона Сорокина явилась глава в книге «Рукопись считалась утерянной», выпущенной в 1967 году в Иркутске. Раппопорту удалось практически доказать, что упомянутое письмо — лишь копия, больше того, ему посчастливилось разыскать Л. С. Сорокину, сестру писателя, бережно хранившую среди бумаг брата оригинал письма Толстого. И сегодня можно считать доказанным, что повесть написана в 1909 году.

Еще раз «Хохот Желтого Дьявола» появился на страницах редкого в наше время авторского сборника «Стоны последние». И после этого — больше полвека не переиздавался. Незаслуженно.

И, наконец, новая публикация — в 3-м томе «Литературного наследства Сибири», выпущенном в Новосибирске в 1974 году.

ФАНТАСТИЧЕСКИЕ НОВЕЛЛЫ АЛЕКСАНДРА ГРИНА

23 августа 1980 года исполнилось 100 лет со дня рождения известного советского писателя-романтика Александра Степановича Грина. Это событие нашло живой отклик в сердцах советских читателей, во многих городах проводились литературные вечера памяти Грина, беседы о его жизни и творчестве. Юбилейный год прошел «под сенью «Алых парусов»: вышло новое «Собрание сочинений», впервые выпущен библиографический указатель произведений писателя, трудно найти журнал или газету, в которых не появилось хотя бы заметки на эту тему.

Трудно представить себе юношу или девушку, наших современников, не знакомых с творчеством этого признанного мастера, справедливо считающегося классиком отечественной литературы. И действительно, за последнюю четверть века книги Александра Грина расходились миллионными тиражами.

Многие критики и литературоведы увлеченно изучали творческое наследие писателя. Достаточно перечислить хотя бы несколько фамилий: Л. Михайлова, В. Россельс, В. Сандлер, В. Ковский, Е. Прохоров, Ю. Киркин — все они и множество других авторов внесли существенный вклад в изучение творчества А. С. Грина. Позитивная оценка современной советской критикой романтической прозы Грина совпадает с широкой популярностью ее среди читателей, как в нашей стране, так и за рубежом. Но так было далеко не всегда…

С самого начала, с первых шагов в литературе, критика заклеймила писателя, с одной стороны, как эпигона Э. Т. А. Гофмана, и с другой стороны, как последователя — «англо-американских авантюрно-фантастических беллетристов», таких, как Д. Лондон, Б. Гарт, А. Бирс, Э. По. В этом просматривается традиционная недооценка русской романтической литературы. Несомненно, Гофман сильно повлиял на русский романтизм, но это течение обмелело бы без таких имен, как В. Одоевский, Марлинский-Бестужев, А. Вельтман, А. Погорельский, Н. Гоголь, М. Лермонтов. И от кого больше взял Грин: от них или от Гофмана?

Его считали беллетристом, чьи сюжеты неправдоподобны, описания свидетельствуют о недостатке культуры, герои ходульны. Нам кажутся наивными такие заключения, но это стало возможным только после внимательного изучения метода, стиля, литературного языка Грина именно за последние 25 лет. При жизни писателя еще не было ни эталона, ни инструмента, с помощью которых можно было дать правильную оценку его творчеству. А теперь трудно представить, как Эдгара По, этого «таинственного, пугающего художника ночи», можно сопоставлять со светлым мечтателем, герои которого полны любви к прекрасному миру, мечтают и борются за свою мечту.

Все прозаические произведения А. С. Грина достаточно безболезненно можно разделить на «реальные» и «идеальные», причем к «идеальному» циклу относится большинство рассказов со специфичной географией, выдуманной самим писателем, и страна эта впоследствии удачно была названа Гринландией. Тем не менее, отнюдь не все новеллы этого цикла имеют отношение к фантастике, поскольку использование в качестве места действия несуществующих стран не является прерогативой фантастики и достаточно часто встречается в приключенческой литературе. Другое дело, если эта география перестает служить условным планом и становится в центр повествования.

В обоих циклах у Грина встречаются фантастические новеллы, но они сильно отличаются и по цели, и по общему настроению. Для «реальной фантастики» Грина более характерны психологические миниатюры, посвященные загадкам души человека, непредсказуемости ее проявлений. Иногда эти новеллы одеваются в мистические покровы. В какой-то мере они внешне созвучны новеллам Амброза Бирса, но цели их совсем иные. Для фантастики «идеального» цикла характерен подход, очень близкий тому, что мы наблюдаем в современной научной фантастике, и именно поэтому Грин близок фантастам: испытание героя в «исключительных обстоятельствах устремления к цели». Все в этих произведениях служит главной цели — проверке возможностей человека и их неисчерпаемости — острый сюжет, экзотическая природа неведомой страны, стихийные силы природы, яркий литературный слог, эксцентричная форма повествования. И это великий дар — совместить остроту и занимательность авантюрно-фантастической литературы с глубиной психологических мотивировок, направить все писательское воображение на изучение внутреннего мира человека, и не просто человека, а человека постоянно ищущего и находящего смысл существования в самом себе, в своих контактах с природой, в любви, в общении с людьми, в служении им.

Наивысшего выражения результаты этого страстного литературного поиска нашли в широко известных романах писателя, но сам путь лучше просматривается в новеллах. Основные тенденции творчества А. С. Грина достаточно хорошо освещены в литературе. То же самое можно сказать и об эволюции его метода и литературных героев. Но при этом, как правило, упор делался на произведения, ключевые для творчества Грина, а также на романы. Благодаря этому, в тени оставались иногда рассказы, быть может, не слишком ярко демонстрирующие динамику творчества, но, тем не менее, очень «гриновские». Среди таких рассказов часто встречаются фантастические, причем со значительным элементом новизны. Поэтому интересно сделать хотя бы беглый обзор творчества Александра Грина, опираясь на его фантастические новеллы, сделав попытку проследить эволюцию мировоззрения писателя и его героев. Попутно с этим без глубокой систематизации можно рассмотреть отдельные моменты, имеющие ценность, собственно, для развития научной фантастики.

Предварительно, чтобы был виден материал, о котором пойдет речь, уместно рассмотреть в хронологическом порядке перечень фантастических произведений Александра Степановича Грина.


1909

Кошмар

Маньяк

Происшествие в улице Пса


1910

Рассказ Бирка

Дуэль

Смерть Ромелинка


1911

Лунный свет

Система мнемоники Атлея


1912

Жизнь Гнора

Гостиница Вечерних огней

Из памятной книжки сыщика


1913

Племя Сиург

Зурбаганский стрелок


1914

Загадка предвиденной смерти

Странное происшествие на маскараде

Эпизод при взятии форта «Циклоп»

Черный хрусталь сипая

Земля и вода

Легенда войны

Редкий фотографический аппарат

Происшествие в квартире г-жи Сериз


1915

Вечная пуля

Дело с белой птицей, или белая птица и разрушенный костел

Искатель приключений

Голоса и звуки

Бой на штыках

Происшествие с часовым

Ночью и днем

Два брата

Морской бой

Тайна Лунной ночи

Путь

Зверь Рошфора

Убийство романтика

Наследство Пик-Мика (Ночная прогулка)

Возвращенный ад

Атака

Смерть Аламбера

Убийство в рыбной лавке

Авиатор-лунатик


1916

Львиный удар

Огонь и вода

Таинственная пластинка

Отравленный остров

Лабиринт


1917

Враги

Черный автомобиль

Создание Аспера

Ли (необычайная форма)

Шедевр Восстания


1918

Клубный арап

Выдумка парикмахера

Преступление Отпавшего Листа

Сила непостижимого


1919

Истребитель

Волшебное безобразие


1921

Состязание в Лиссе


1922

Корабли в Лиссе

Канат


1923

Убийство в Кунст-Фише

Путешественник Уы-Фью-Эой

Гениальный игрок

Словоохотливый домовой

Сердце пустыни

Русалки воздуха

Ива

Блистающий мир (роман)


1924

Крысолов

Безногий

Посидели на берегу

Гатт, Витт и Редотт

Обезьяна


1925

Серый автомобиль

Шесть спичек

Золотая цепь (роман)


1927

Фанданго


1928

Социальный рефлекс

Бегущая по волнам (роман)

Встречи и заключения (публ. 1960)

Встречи и приключения (публ. 1965)

Недотрога (неоконч. роман, отд. главы публ. 1935, 1936, 1965, 1979)


Свои первые рассказы в фантастическом ключе Грин написал в 1909 году. Сумбурные по форме, рассказы эти полны таинственных событий, таких, как встреча с самим собой, телекинез. Но, несмотря на мистическое оформление, хорошо видна позиция автора, стремящегося развенчать мировосприятие мещанина, для счастья которому необходимо попирать других (именно таково жизненное кредо «героя» новеллы «Кошмар»). Еще ярче и злее эта тема вскрыта в рассказе «Происшествие в улице Пса», где показана судорожная ненависть мещан ко всему непохожему. Конечно, эта позиция автора была уже определенным этапом его творчества, но этапом переломным. Именно с этого года начались поиски Грином настоящего героя. На первых порах это были индивидуалисты, каким был, например, Бирк, способный буквально умереть без постоянной смены обстановки, вечный путешественник. И этот жизненный позыв окружающего мира настолько силен, что может, правда, лишь в предсмертное мгновенье, расколоть скорлупу, окружающую закостеневшего в отрицании красоты мира ростовщика Ромелинка.

Вот шутливый рассказ о гениальном изобретателе, вызванном на дуэль вдовой его конкурента, которая не побоялась смерти, но пришла в ужас от возможности выпить эликсир бессмертия. Внешне новелла, кажется, выпадает из общего русла, но из такого рода парадоксальных фантастических миниатюр А. Грина можно составить целый сборник.

Для рассказов 1911 года характерными особенностями являются романтические исчезновения героев из привычного мира; переход в другой мир, измерение; поиск путей изменить жизнь, аромантизировать ее. Следующим этапом эволюции героя может служить Гнор, который активно борется за свою мечту, черпая силы в любви. Но и он все еще «сам за себя».

Грин чрезвычайно последователен в своем поиске. Подняв на щит индивидуалиста, ярко воспринимающего окружающий мир и готового бороться с ним, если придется, но неспособного сделать что-либо не для себя, писатель от рассказа к рассказу развенчивает миф о таком индивидуалисте. И, наконец, в «Зурбаганском стрелке» (1913) такому искателю приключений противопоставляется человек, который вместе с ним совершил подвиг, но если первый из них «сделал это для себя», для остроты ощущений, то второй качественно переродился, стал другим человеком, поскольку сделал он это для людей. И хотя долго еще прежний ореол искателя приключений будет характерен для гриновских героев, это будет лишь внешней их оболочкой, внутренне они станут иными.

В 1914 году над Грином довлела война. Поэтому для этого периода характерны мрачные по тонам психологические, с налетом мистики, зарисовки на военные темы. Тем не менее все эти рассказы являются важными в творчестве писателя, т. к. они объединены одной из наиболее близких ему тем: «О влиянии случая и психологического состояние человека на его судьбу». И еще одна жемчужина добавилась в юмористическую фантастику — «Происшествие в квартире г-жи Сериз». Столь современно и живо написан рассказ, что его вполне можно принять за новеллу Роберта Шекли.

В 1915 году частично продолжается военная тематика. Но появляются и серьезные научно-фантастические произведения, имеющие самостоятельную ценность, а также продолжается развитие личности героя. В частности, в «Искателе приключений» существенную роль играют социальные мотивы. Здесь показана трагедия человека, отчуждающегося от общества, и показана роль искусства в жизни человека.

Сюжет рассказа «Ночью и днем» в определенной мере традиционен для фантастики, к нему обращались и Киплинг («Истинное происшествие»), и Лондон («Когда мир был юным»), и Стивенсон («Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда»). Но рассказ этот так же оригинален и неповторим, как и любой из названных. Это не просто яркая сюжетная картинка, как у Джека Лондона, но сюжет рассказа столь же остр. Это не психологическое и нравственное исследование двуединого состояния человеческой психики, как у Стивенсона, но малейшие движения души показаны точными словесными штрихами мастера. Творческим же посылом рассказа был не случай, как это было с Джеймсом Уордом, и не научные опыты, как это было с д-ром Джекилем, — нет, отрицательная подсознательная оценка захватнической войны, которую вел отряд капитана Чербеля, заставила расщепиться его сознание и превращала на ночь в Бану-Скапа, вождя племени Родро, уничтожающего часовых, которых сам же капитан расставлял.

В этом же году были написаны два рассказа, с убийственной силой развенчивающие мировоззрение мещанина: «Убийство в рыбной лавке» и «Возвращенный ад». В последнем из них, одном из лучших рассказов Грина, показано внутреннее перерождение личности талантливого журналиста, живущего в творческом горении и чутко реагирующего на любые проявления социальной среды, в черствого себялюбца-мещанина, который фиксирует в окружающем мире лишь то, что можно выделить «непосредственно пятью чувствами». По значимости написанного с этим может сравниться лишь «Повесть о разуме» М. Зощенко, а по форме и эмоциональности в какой-то мере приближается к этому рассказ Д. Киза «Цветы для Элджерона». Интересную оценку научности фантастики Грина дал профессор-психофизиолог Р. Лурия:

«Никто из писателей не сумел так блестяще описать функции головного мозга, как Александр Грин. В рассказе «Возвращенный ад».

В 1915 году написан рассказ «Путь», закрепляющий достигнутое ранее на пути совершенствования героя «идеального» цикла. Эли Стар, новый герой, ищет свою чудесную страну и проходит свой путь до конца.

Для новелл 1916 года характерны: романтизация неоднозначности духовного мира человека, нежелание соглашаться с механической трактовкой его, вера в новые открытия психологии. О проявлении резервных тайников сил и способностей человека в моменты высшего душевного напряжения повествует, например, «Огонь и вода».

Эти мотивы проявляются в некоторых рассказах 1917—1919 гг., например, в рассказах «Враги» и «Сила непостижимого». Но встречаются и новеллы со сказочным уклоном; «Волшебное безобразие» со временным сдвигом в стиле Гауфа и Ирвинга, «Клубный арап» с волшебными картами, ставкой в игре которых служит любой задуманный сдвиг во времени. О величии духа йога, достигшего высшей степени посвящения и пожертвовавшего всем этим ради спасения души ничтожного человека, в увлекательной форме напитано в новелле «Преступление Отпавшего Листа». Антимилитаристские мотивы причудливо сочетаются с изощренной фантазией в рассказе «Истребитель».

Прообразом Друда из «Блистающего мира» является герой рассказа Грина «Состязание в Лиссе». Мечта о свободном полете и о свободном, духовно раскрепощенном человеке будущего — в этом весь Грин. Но, пожалуй, ярче всего удался ему образ Битт-Боя. В нем как бы заключена квинтэссенция творчества и личной судьбы писателя: счастье — в том, чтобы быть полезным людям, приносить им счастье.

Среди рассказов 1923 года нет столь значительных, как «Корабли в Лиссе», но тем не менее они остаются в сердце читателя. Вот, например, своеобразный микропротест «Маленькой хозяйке большого дома» Джека Лондона — рассказ о настоящих людях-романтиках, о настоящей любви («Словоохотливый домовой»).

«Сердце пустыни» — рассказ о том, как мечта, зароненная в сердце доверчивого романтика выдумкой праздных авантюристов, реализовалась его усилиями.

Чудесный рассказ о безответной любви чуткого романтического юноши, о легендарной его верности.

Волшебно-фантастический рассказ о внутреннем мире человека, сердце которого открыто природе и людям. Это — «Ива».

В 1924 году лишь несколько рассказов вышло из-под пера Грина — в это время он творил «Алые паруса». Среди них — притча-фантазия «Гатт, Витт и Редотт», в которой в бесхитростно сказочной форме писатель еще раз высказывает свое кредо, отдавая свою симпатию тому из героев, кто полученную богатырскую силу обратил на пользу людям. Но в это же время был написан один из лучших рассказов — «Крысолов». В нем есть и яркие зарисовки быта 1920 года в Петрограде, и феерические погони, и сказочно-бредовая действительность, но это рассказ о духовном перерождении человека, над которым довлел старый мир. Герой рассказа преодолел искушения и соблазны, которыми этот страшный мир пытался погубить его, нашел силы победить собственный индивидуализм, разорвать цепь одиночества и в единении с людьми покончить с этим миром.

В последующие годы Грин работал над романами и рассказов почти не писал, тем значительней его новеллы «Серый автомобиль» и «Фанданго». В первой из них есть все присущее современной НФ литературе: захватывающий сюжет и философские отступления, причем тема их актуальна именно сейчас — «роботизация» мировоззрения человека; фантасмагория и лирические переживания героя. Подобно Брэдбери, Александр Грин протестует против фетишизации технического прогресса в ущерб духовной жизни человека. Надо ли говорить, что сделано это на несколько десятков лет раньше Брэдбери, причем сделано мастерски?

«Фанданго» впитал в себя идеи и настроения «Крысолова» и «Ивы». Голодающий и замерзающий Петроград двадцатых — реальность, пережитая писателем. И в эту реальность врывается чудо — прибывает волшебник Бам-Гран из Зурбагана под видом делегации из Испании. В рассказе уравновешена реальность и фантастика. Воплощением приземленности служит образ статистика Ершова, не верящего в чудо: «Не верю ничему!.. Это фантомы!..» Этот человек хочет есть, как и все. Но больше он ничего не желает, мечты его лишь о мещанском достатке». Грин осуждает эту позицию, видя в духовной сытости конец человечества. Осуждает, разумеется, противопоставляя Ершову Александра Каура, душа которого открыта красоте мира, романтике. Бам-Гран, знакомый по рассказу «Ива», оценив это, дает намек герою, как попасть в его страну. И Александру Кауру (читай, Александру Грину) удается попасть из зимнего Петрограда в весенний Зурбаган. А когда снова герой вернулся в Петроград (весной), то оказалось, что прошло два года. Он попал в будущее, причем в счастливое будущее, и это отражало преодоление разрыва между идеалом и действительностью, между прозой жизни и поэзией творчества.

Фантастику Александра Грина нельзя считать формальным художественным приемом, так как она пропитывает все его творчество и является активной частью мироощущения писателя. Чудесная страна, созданная пылким юношеским воображением этого сурового с виду человека, вместила в себя не только неведомые берега с чарующими названиями городов, но и прекрасную мечту о человеке, живущем в гармонии с природой и обществом, мечту о верных любящих сердцах, вместила «маленькую человеческую точку с огромным, заключенным внутри миром».

Владимир Пуронен, журналист ОСТРОВА СОКРОВИЩ

Даже писатели редкой творческой плодовитости в памяти читателей, порою, остаются авторами одной книги.

Немало произведений самого различного жанра создал за свою долгую жизнь писатель, драматург и поэт Мигель Сервантес де Сааведра. Но всему миру — за исключением специалистов-филологов — он известен лишь как творец Дон-Кихота.

Изрядное количество романов вышло из-под пера Даниэля Дефо, некоторые из них переиздаются в наши дни — в том числе и на русском языке. Однако имя Дефо навсегда связано с «Робинзоном Крузо», и только с Робинзоном.

Много рассказов, повестей, романов, новелл и баллад, прозы и стихов на счету Роберта Льюиса Стивенсона. И тем не менее для неисчислимого множества читателей всего мира Р. Л. Стивенсон прежде всего автор романа «Остров Сокровищ».

«Остров Сокровищ»…

В конце ноября 1983-го исполнилось ровно сто лет со дня выхода в свет первого издания этой книги. С тех пор только на русском языке роман переиздавался несколько десятков раз! Пожалуй, в море мировой литературы найдется немного произведений, которые могли бы соперничать с «Островом Сокровищ» по своей популярности. Некоторые даже утверждают, что знают этот роман наизусть.

И чуть ли не на следующий день после выхода книги из печати среди ее читателей начались ожесточенные споры, которые и продолжаются с завидным постоянством уже добрую сотню лет.

Нет, нет! Художественные достоинства романа не подвергаются сомнениям. Просто поклонники Стивенсона и до сего дня не могут окончательно договориться о том, какой именно остров имел в виду автор, когда работал над своим бессмертным произведением.

Многие, очень многие твердо убеждены, что такой остров существует в действительности.

Но где же все-таки он находится?

Каково его настоящее название?

Здесь мнения «знатоков» расходятся.

Одни — а таких большинство — помещают остров в Атлантике, не слишком далеко от побережья Америки. Другие предлагают поискать его вдоль тихоокеанского побережья того же материка. Третьи считают, что и в Индийском океане есть острова, каждый из которых вполне может быть «тем самым». Возражения скептиков, имеющих наглость утверждать, что-де роман Стивенсона — всего лишь художественное произведение и не более того, и что — при всех несомненных достоинствах романа — все в нем от начала до конца является вымыслом, — в расчет не принимаются. Более того, сторонники реального существования Острова Сокровищ обычно считают ниже своего достоинства опровергать подобные еретические измышления. Надо сказать, для этого есть определенные основания. Ведь и на самом деле в романе гораздо меньше вымысла, чем может показаться на первый взгляд.

И до, и после 1883 года появлялись романы о необыкновенных приключениях искателей пиратских кладов. Большинство из них давно и прочно забыты. Почему же именно на долю «Острова Сокровищ» выпал столь необыкновенный, не убывающий ничуть с годами (скорее наоборот!) триумфальный успех?

Дело здесь не в одних только бесспорных литературных талантах автора. Работая над романом, Стивенсон широко использовал фактический материал, хорошо известный многим жителям Британских островов, Западной Европы и Америки. Пожалуй, только Стивенсон сумел добиться того, что при чтении «Острова Сокровищ» читателей (и не только юных!) не покидает мысль о достоверности описываемых событий. Однако там, где соотечественникам писателя вполне достаточно лишь намека, современный советский читатель нуждается в более или менее подробных пояснениях.

Впрочем, начнем сначала.

Некоторые читатели сетуют, что автор почти нигде не указывает точных дат, ограничиваясь лишь более чем приблизительным указанием на столетие — 17… И все-таки, пользуясь косвенными свидетельствами, совсем нетрудно определить время, когда происходили (могли бы происходить) поиски сокровищ капитана Флинта.

На карте Острова Сокровищ имеется точная дата — «август 1750 год»[2]. В это время сокровища и были зарыты. Вскоре Флинт умер, передав перед смертью карту своему верному штурману Билли Бонсу. Из сундука Бонса карту, в свою очередь, вынул Джим Гокинс. К Джиму карта попала немногим более трех лет спустя после того, как Флинт спрятал клад. Откуда взялись эти «три года»? Три года жил в одиночестве на острове Бен Ган бывший пират из команды Флинта, нашедший-таки главную часть сокровищ. Из текста романа следует, что во время плавания «Испаньолы» Англия находилась в состоянии войны с Францией, но поддерживала мирные отношения с Испанией. Англо-французская война шла с 1741 по 1763 год. Англо-испанская война того времени закончилась в середине сороковых годов XVIII века. Но экспедиция могла состояться только в середине 50-х годов, не позже. Тому есть два подтверждения. Вот одно из них.

22 ноября 1718 года в отчаянной абордажной схватке у берега одного из островов близ Северной Америки потерял голову — в самом что ни есть прямом смысле слова — Эдвард Тич, гораздо более известный под кличкой Черная Борода. (Его имя вскользь упоминается в романе). Черная Борода был, наверное, самым жестоким из пиратов всех времен и народов. Своих соратников он щадил ничуть не больше, чем врагов. Молва утверждает, что Тич, как и многие его коллеги по ремеслу, зарыл немало кладов. Называют даже число — более тридцати. Пристав к берегу какого-нибудь необитаемого острова, пират отправлялся куда-либо подальше от места стоянки, нагрузив мешок с сокровищами, кирку и лопату на одного из матросов. Сам капитан нес обычно менее тяжелый, но ничуть не менее ценный груз. На корабль Черная Борода неизменно возвращался в одиночку. Судьбой матроса, как правило, мало кто интересовался. Ведь слишком любопытного Тич мог взять в следующий раз себе в помощники зарывать очередной клад.

В последнем бою погибла большая часть команды Черной Бороды. Взятые в плен пираты почти все были повешены. В живых остались лишь двое. Одного оправдали — пираты насильно включили его в состав экипажа незадолго до последнего боя. Второго приговорили к повешению, но ему повезло больше, чем остальным — он попал под действие продленной амнистии и остался в живых. Израэль Гендс — так звали этого счастливчика. Стивенсон обессмертил его имя, назвав так второго боцмана «Испаньолы». По морям Гендс, по его словам, плавал более тридцати лет. Если бы «Испаньола» вышла в море в конце 50-х годов, то у боцмана были бы все основания утверждать, что он плавает более сорока лет[3].

Могут спросить, зачем нужно было столь тщательно определять время, когда были зарыты сокровища и когда же отправилась экспедиция на их поиски?

Острова, на которых сокровища были спрятаны во времена более ранние или поздние, никак не могут претендовать на звание «того самого» Острова Сокровищ. Не подходят и острова, на которых во время англо-французской войны находились гарнизоны враждующих сторон. Они бы уж не прозевали приставший к берегу корабль!

Впрочем, есть острова, где сокровища погребались неоднократно в течение столетий. Так, во всяком случае, гласят легенды и предания. Немалое число таких легенд связано с островом Пинос[4]. Многие твердо верят, что именно Пинос и есть «тот самый» остров. Какие же они приводят аргументы? О, в доказательствах недостатка нет!

На русский язык название острова «Пинос» можно перевести как «остров Сосен», «Сосновый». Именем своим он обязан густым хвойным лесам, некогда покрывавшим почти всю его поверхность. Что ж, остров, описанный Стивенсоном, тоже был покрыт сосновыми рощами. Некоторое сходство налицо. И оно — не единственное.

Пиносом сей клочок суши стал называться сравнительно недавно — с начала нашего века. Первое имя острову дал сам Христофор Колумб, открывший его в июле 1494 года. Будучи католиком, он нарек вновь открытую землю «Сан-Хуан Эванхелиста». Впрочем, через двадцать лет остров получил новое, еще более благочестивое название, а именно — «Сант-Яго» — по имени небесного покровителя Испании. В XIX веке его вновь переименовали и стали звать «Земля королевы Амалии». Однако здесь перечислены лишь официальные испанские имена. А всего почти за пять столетий со дня открытия европейцами остров сменил великое множество других имен, которые в обиходе употреблялись гораздо чаще официальных. Вот некоторые из них: «Маленький остров» («Большим островом» звали Кубу, возле которой лежит Пинос), «Забытый остров», «Остров Попугаев», «Остров пятисот казненных», «Остров Пиратов» и даже… «Остров Сокровищ»!

Надо сказать, что в какой-то мере остров оправдывал почти все свои наименования. Долгое время — почти до середины прошлого века — здесь практически не было постоянного населения, хотя площадь Пиноса превышает две тысячи квадратных километров. (Это больше, чем площадь таких государств, как Мальта, Монако, Лихтенштейн, Сан-Марино, Андорра и Ватикан, вместе взятых, и лишь немногим меньше, чем площадь Люксембурга. Однако, не имея населения постоянного, Пинос в иные времена — с начала XVI и до начала XVIII веков — имел в избытке население временное. И население, прямо скажем, очень беспокойное. Многие годы, да что там — целые столетия, остров служил своего рода постоялым двором для пиратов, каперов, флибустьеров и буканьеров.

Но тут некоторые читатели могут возмутиться. Пираты… каперы… флибустьеры… Разве это не одно и то же?

Нет, далеко нет. Современники довольно четко различали все эти понятия. Слово «пират» вошло в обиход мореплавателей еще со времен античности. В Древней Греции так называли людей, которые отправлялись за море искать удачу. Отсюда это слово распространилось сначала по Средиземноморью, а затем и по всему миру. Вот с каких давних пор морских разбойников называют пиратами!

Термин «флибустьер» — «свободный мореплаватель» — появился где-то в конце средневековья. От обычных пиратов флибустьеры отличались тем, что избегали (по возможности) нападать на корабли соотечественников, дабы не терять надежды вернуться на родину с награбленным добром.

«Каперы» появились со второй половины XVI века. Название это происходит от староголландского «кап» — «мыс». В данном случае речь идет о мысе Доброй Надежды. Именно тут, у самой южной оконечности Африки, морские гезы — моряки из восставших против испанского владычества Нидерландов — часто подстерегали испанские и португальские суда, идущие из Индии и с Филиппин. Отсюда и название — каперы. Впоследствии каперами стало принято именовать капитанов частных кораблей, покупающих у своего правительства, так называемый, «каперский патент». Патент сей давал его владельцу право во время войны грабить все суда противника и торгующих с ним нейтральных стран при условии уплаты определенного процента добычи в государственную казну.

Буканьерами звали тех жителей островов и побережья Карибского моря, которые снабжали пиратов продовольствием, водой, боеприпасами, материалами для ремонта судов и так далее. При необходимости буканьеры охотно пополняли поредевший экипаж любого пирата, капера или флибустьера. Впрочем, в XVII—XVIII веках пираты часто становились каперами, и наоборот.

Однако вернемся к острову Пинос.

Здесь пираты ремонтировали свои корабли, пополняли всевозможные запасы, отдыхали от «трудов праведных», сводили счеты — драться на борту запрещалось под страхом смерти, делили и, случалось, припрятывали награбленное добро. Фрэнсис Дрейк, Генри Морган, Черная Борода, Железная Рука и прочие знаменитые и малоизвестные главари пиратов считали Пинос (или какой-нибудь из многочисленных островковоколо Пиноса) одним из своих главных опорных пунктов. Правда, имя капитана Флинта не значится в списке наиболее известных пиратских капитанов, но это еще ни о чем не говорит. Ведь многие, очень многие пираты стали знаменитыми лишь после того, как попали на виселицу. Флинт же — согласно Стивенсону — умер от рома в Саванне. (Саванна — в то время порт на юге Британской Америки, ныне главный портовый город штата Джорджия, США). В настоящее время на Пиносе существует небольшой музей пиратов, экспонаты которого напоминают о бурных периодах далекого и совсем недавнего прошлого острова и его ближайших окрестностей. Последним пиратом Пиноса считался некий Андухар Гомес по кличке Красавчик. Почти два десятка лет он со своей шайкой грабил небольшие суда в северной части Карибского моря, пока, наконец, в 1930 году не был пойман. Дни свои Красавчик окончил в одной из камер-одиночек Пресидио-Модено — самой современной тюрьмы Латинской Америки, которая как раз к этому времени была построена по приказу кубинского диктатора Херардо Мачадо на все том же Пиносе.

Но никаких крупных кладов на острове никто никогда не находил. Есть основания предполагать, что вблизи острова в разное время затонули три испанских корабля из состава «серебряного флота», с одного из них кубинские аквалангисты недавно подняли много золотых и серебряных монет. Но это совсем не то сокровище, о котором сообщается в романе. Имеются и другие заметные несоответствия. Вот два главных из них:

1. У Стивенсона: «Остров имел девять миль в длину и пять в ширину».

Но ведь Пинос по площади почти в сто раз больше!

2. Остров Сокровищ расположен на расстоянии многих дней пути от ближайшего порта. Пинос же находится рядом с Кубой и совсем недалеко от многочисленных английских колоний того времени.

Кстати, «Островом Сокровищ» Пинос стали называть лишь в конце прошлого века, уже после издания книги Стивенсона. Так что, скорее всего остров обязан своим прозвищем роману, а не наоборот.

Сторонники версии Пинос (Хувентуд) — Остров Сокровищ, однако, так просто не сдаются. Они стараются выдвигать все новые и новые доводы в пользу «своей» кандидатуры. К сожалению, дело не обходится без подтасовки фактов.

«Джентльмены удачи» на страницах романа не раз начинают петь старую песню:

«Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!»
Кто-то из советских публицистов лет двадцать тому назад сумел отыскать на Пиносе возвышенность, название которой вроде бы можно перевести на русский язык и как «Сундук мертвеца». (Самим кубинцам холм с таким названием неизвестен). В одном из журналов появилась статья, автор которой, помимо прочего, доказывал, что на Сундук мертвеца пираты во время стоянки у острова посылали наблюдательный пост — человек пятнадцать (?!) или около того… Так что, дескать, старая песня дополнительно свидетельствует…

Да, свидетельствует, но только совсем о другом. У пиратов, как, впрочем, у моряков и солдат флотов и армий почти всего мира, в числе других существовал и такой обычай: личное имущество погибшего в бою (в море) делить между оставшимися в живых сослуживцами. Каждый уважающий себя моряк хранил все свои личные вещи в сундуке, размеры которого увеличивались по мере того, как моряк повышался в чине. (В английском торговом флоте и в наши дни сундучки успешно конкурируют с чемоданами). Так что упоминаемый в песне сундук мертвеца к какому-либо конкретному пригорку на Пиносе или другом острове отношения не имеет. Просто слова старой песни говорят о том, как пятнадцать моряков поделили имущество своего погибшего товарища, только и всего.

Нет, Пинос явно не «тот самый» остров…

Но если не Пинос, тогда какой же другой остров?

А почему бы не Тобаго?

У этого острова тоже немало сторонников. История Тобаго была еще более бурной, чем у Пиноса. Открыл его наш старый знакомый — Колумб. Он же назвал остров «Консепсьон» — «Согласие». По иронии судьбы вся дальнейшая история Консепсьона на протяжении нескольких столетий самым решительным образом противоречила его первому имени. Сами испанцы на первых порах не придали значения этому небольшому — всего триста квадратных километров — острову. Здесь не было ни серебра, ни золота, а такие земли конкистадоры называли и обозначали на картах «ненужными». К тому же неподалеку лежал огромный неизведанный материк — будущая Америка, где, по слухам, золото и изумруды украшали самые бедные индейские хижины. Об острове забыли, и забыли надолго. И лишь в начале XVII века на острове попытались обосноваться англичане. Не тут-то было! Конкурентов у англичан нашлось более чем достаточно: французы, голландцы, шведы, испанцы… За семь десятков лет остров переходил из рук в руки более тридцати раз. Соперники предпринимали самые отчаянные попытки закрепиться на Тобаго, по достоинству оценив плодородные почвы и благодатный климат острова. Увы, безуспешно. Неизвестно, кто и когда дал острову его современное имя. Можно только предполагать, что поводом для такого названия послужили плантации табака, которых на острове было немало. Впрочем, если кратковременные владельцы острова и успевали закладывать плантации, то далеко не всегда им удавалось собирать урожаи. Следовал очередной налет противника, хозяева плантаций и надсмотрщики гибли в боях или садились на корабли, рабы бежали в леса, новые хозяева и рабы занимали их место… и так повторялось много раз. Наконец, устав от бесплодных войн, основные враждующие стороны договорились официально считать Тобаго необитаемым. Пусть будет ни нашим, ни вашим.

Необитаемый остров… Предполагают, что именно на Тобаго поместил своего Робинзона Крузо Даниэль Дефо. Между прочим, сам Стивенсон упоминал, что говорящий попугай залетел в его роман прямехонько со страниц «Робинзона».

Но на самом деле Тобаго лишь официально числился необитаемым. В глубине острова постоянно жили остатки индейцев и беглые негры. А на побережье, после того, как гарнизоны колонизаторов покинули укрепления, сразу же прочно обосновались «джентльмены удачи», случилось это примерно в то время, когда в здешних краях — по Стивенсону — начал действовать капитан Флинт со своим верным штурманом Билли Бонсом. В приходной книге Бонса записаны приблизительные координаты места, где пиратами «было ограблено какое-то несчастное судно» — «против Каракаса». А от Тобаго до Каракаса совсем близко. Сквайр Трелени, говоря о Флинте, вспоминал: «Однажды возле Тринидада я видел вдали верхушки его парусов, но наш капитан струсил и тотчас же повернул обратно, сэр, в Порт-оф-Спэйн». Порт-оф-Спэйн — столица острова Тринидад, рядом с которым и находится Тобаго. (Сейчас оба острова составляют единое государство).

Так, может быть, Тобаго и есть искомый остров?

Что ж, доводы веские. Но и возражения не менее веские.

Во-первых, в отличие от Пиноса, Тобаго всегда был сравнительно густо заселен, пусть даже и числился одно время необитаемым. Так что незаметно спрятать на острове три клада — золото, серебро и оружие — было бы делом весьма затруднительным. И уже совершенно невозможно было бы незаметно откопать сокровища и вывезти.

Во-вторых, потеряв почти всю команду на Острове Сокровищ, Джим Гокинс и его друзья много дней подряд «держали курс на ближайший порт Испанской Америки, чтобы подрядить новых матросов». Но ведь от Тобаго до Порт-оф-Спэйна рукой подать — всего лишь три десятка миль. При попутном ветре — несколько часов ходу, не более. А если ветер будет дуть с другой стороны — тем лучше! В сотне миль от Тобаго на норд-норд-ост расположен остров Барбадос, уже в то время принадлежавший англичанам. Зачем связываться с папистами — испанцами, когда гораздо проще нанять соотечественников?

Нет, Тобаго, безусловно, отпадает.

Не подходит и Тортю (Тортуга) — маленький островок у северного побережья Гаити. Пиратов здесь в свое время побывало более чем достаточно. Именно отсюда время от времени отправлялся навстречу очередным приключениям капитан Блад — главный герой романа английского писателя Сабатини «Одиссея капитана Блада» (и некоторых других произведений того же автора). В целях рекламы туристические агентства Гаити, США и некоторых других стран достаточно прозрачно намекают, что как раз Тортугу и имел в виду Стивенсон…

Но и к этому острову в полной мере относятся все возражения, которые выдвигались против кандидатур Пиноса и Тобаго. Более того, с начала и до конца XVIII века Тортю служил базой для французского военно-морского флота в Вест-Индии. Искать сокровища на Тортуге во время войны Англии и Франции для экипажа «Испаньолы» было бы безумием, граничащим с самоубийством.

А остров Оук (он же Оук-айленд, остров Дубов) — тот самый Оук, о котором так часто и подробно пишут все последние годы в самых различных периодических изданиях?

И он не годится. Ведь до 1758 года на этом крохотном островишке у берегов Канады находился французский гарнизон, а вблизи постоянно крейсировал французский флот.

Похоже, что Остров Сокровищ расположен не в Атлантике. Но где? Может быть, в Тихом океане?

Конечно, в Тихом океане, и только здесь!

Так утверждают сторонники тихоокеанской гипотезы. Ведь как раз в Тихом океане, на островах Самоа, Стивенсон провел последние годы жизни. Именно здесь он и написал «Остров Сокровищ». И в Тихом же океане, далеко-далеко в стороне от судоходных трасс (!), более чем в трехстах милях от ближайшей земли (!!) лежит принадлежащий Коста-Рике остров Кокос (иначе — Кокосовый остров). Размеры и топография этого клочка суши поразительно точно соответствуют размерам и топографии Острова Сокровищ Стивенсона!!! Помимо имени официального остров Кокос имеет и другие. Например — «Рай Кладоискателей»! Начиная с XVI века остров служил прибежищем для многочисленных пиратских кораблей всех наций, хотя постоянного населения не имел и был в полном смысле слова необитаемым. Утверждают, что земля острова и по сей день хранит бесчисленные сокровища пиратских кладов. О некоторых из них следует рассказать поподробнее.

Осенью 1578 года в исконно испанские воды, каковыми считались до того воды Тихого океана между Америкой и Филиппинами, прорвалось небольшое английское судно «Золотая лань» (бывший «Пеликан»), всего около тридцати тонн водоизмещением. Капитаном и владельцем корабля был сравнительно молодой еще капер и флибустьер Фрэнсис Дрэйк.

Дрэйк решил совершить путешествие вдоль западных берегов Америки. Испанские корабли и города он захватывал с легкостью необычайной. И с неменьшей легкостью уходил от преследователей. Крупные, хорошо вооруженные, но неповоротливые испанские военные корабли не могли угнаться за «Золотой ланью». Фортуна любит отважных. Вскоре трюм корабля Дрэйка был набит золотом и серебром так, что судно едва держалось на плаву. Менее ценные грузы с захваченных кораблей приходилось либо уничтожать, либо прятать на берегу, либо оставлять «законным хозяевам» — испанцам. Как ни странно, Дрэйк щадил пленных испанцев, тех самых испанцев, которые обычно предавали взятых в плен «английских еретиков» мучительной казни. Впрочем, в бою потери среди противников Дрэйка во много раз превышали его собственные. Возвращаясь на родину, он пересек Тихий океан, обогнул мыс Доброй Надежды и осенью 1580 года благополучно прибыл в Англию, попутно совершив — вторым в мире — кругосветное путешествие. Но никому, кроме Дрэйка, плавание вокруг света не приносило таких прибылей. Двадцать шесть тонн золота и серебра, множество драгоценных камней… Подобная удача никогда больше не выпадала на долю ни одного пирата в мире. Фрэнсис Дрэйк щедро расплатился с покровителями. На долю английской королевы пришлось около 80-ти тысяч фунтов стерлингов и много очень дорогих подарков. И сам Дрэйк, и его спутники стали весьма состоятельными людьми. Но, как ни странно, наибольшую выгоду из разбоев и грабежей сэра Фрэнсиса (по возвращении из кругосветного путешествия королева возвела пирата в рыцарское достоинство) извлекли местные власти Испанской Америки.

Парадокс? Никаких парадоксов!

Для того, чтобы привезти домой награбленное сокровище, Дрэйк и его подручные тысячекратно рисковали жизнью. Чтобы захватить это сказочное богатство они пролили немало своей и целое море неприятельской крови. Колониальные чиновники заработали на всех этих грабежах и убийствах раз в десять больше, пролив лишь немного чернил. В отчетах они указали, что английский флибустьер захватил, кроме прочих драгоценных грузов, 240 тонн золота и серебра! И ровно столько — 240 тонн золота и серебра — недополучила испанская казна в это время. Но как удалось погрузить 240 тонн на корабль водоизмещением не более тридцати тонн?! Кто его знает… Может быть, сам сатана помог английскому еретику? От Дрэйка всего можно ожидать… Не исключено, что ценности он зарыл где-нибудь на необитаемых островах. На каких именно? Кто знает… Хотя бы и на острове Кокос.

Подобного рода слухи были очень выгодны испанской колониальной администрации. Если легенда приносит вполне реальные миллионы, то такая легенда будет жить долго. Но, может быть, хоть какая-то доля истины здесь есть? И где-нибудь на острове Кокос в самом деле зарыта часть сокровищ Дрэйка?

Конец XVII столетия. Пират Эдвард Дэвис[5] прячет на Кокосовом острове несколько тяжелых ящиков, битком набитых монетами и изделиями из драгоценных металлов. Жизнь моряков, а пиратов — в особенности, всегда была полна опасностей. Дэвис погиб, так и не выкопав свой клад.

Начало XIX века. В бухте Уофер острова Кокос бросает якорь очередной пиратский корабль. Его капитан Бенито-Бонито (бывший британский морской офицер Беннет Грэхэм) зарывает на северном берегу бухты свои награбленные миллионы. Но воспользоваться кладом ему также не удается. Как и многие его собратья по ремеслу, Бенито-Бонито заканчивает свой жизненный путь с веревкой на шее.

Но самым ценным кладом острова считается так называемый «приз Лимы».

1821 год. В самом разгаре освободительная война народов Южной Америки против испанского владычества. Испания уже потеряла большую часть своих американских колоний, но все еще удерживает самую богатую из них — Перу. Но и здесь господство испанцев непрочно. С юга к Лиме — столице Перу — приближается армия аргентинского генерала Сан-Мартина, которого с моря поддерживает чилийская эскадра. С севера, из Эквадора, в Перу готовится вступить Симон Боливар, уже выбивший испанцев из Венесуэлы и Колумбии. Правда, у испанцев в Перу войск больше, чем у Сан-Мартина и Боливара, вместе взятых. Однако военное счастье от них отвернулось. Вице-король Перу отводит свои полки в горные районы и сдает столицу без боя. Местные светские и духовные власти растерялись. Лима — самый богатый город Америки. Со времен конкисты здесь скопились сказочные сокровища — серебро, золото, драгоценные камни, остатки золота инков, государственная казна… Большую часть ценностей перевозят в крепость Кальяо — главный перуанский порт. Но гарнизон крепости не надежен, а Сан-Мартин близко. Правда, в гавани стоят испанские корабли. Отправить ценности в Мадрид? Ни за что! Исход войны далеко не ясен. Мятежников еще можно выгнать из страны. И тогда все вернется на круги своя. Но все, что попадет в испанскую казну, обратно никогда не вернется. Как быть? Времени на размышления уже нет. Темной ночью сокровища тайком переносят на частное судно, которое тотчас же снимается с якоря и берет курс на север. Но далеко уйти не удается. Плаванию сначала мешает шторм, сильно повредивший корпус и оснастку судна, а затем — чилийский военный корабль. Впрочем, чилийский капитан Уильям Томпсон на первых порах обходится с пленниками вежливо. Ведь среди них епископ Лимы, губернатор столицы, несколько представителей самых знатных семейств Перу. А чилийский капитан в недавнем прошлом английский морской офицер и, следовательно, джентльмен. Разумеется, весь груз благополучно перенесен в трюм чилийского корабля. Вскоре перуанское судно идет ко дну. Ночью все пленники перебиты и выброшены за борт. Корабль продолжает путь на север и останавливается у острова Кокос. Ценности перевезены на берег и надежно спрятаны в одной из пещер острова. Вскоре корабль гибнет вместе со всем экипажем. В живых остается только один капитан. Никто, кроме него, не знает, где хранятся сокровища. Уильям Томпсон может считать себя одним из богатейших людей Америки. Счастливчик!

Счастливчик?! Как бы не так! За ним усердно охотятся испанцы и перуанцы, чилийцы и колумбийцы, эквадорцы и аргентинцы, англичане и французы, американцы и европейцы… У всех одна цель: пытками вырвать у Томпсона его тайну, а самого повесить (если, конечно, после пыток он останется в живых). Томпсон вынужден скрываться. И лишь незадолго до смерти он открывает свою тайну другу. Однако секрет клада и тому не приносит счастья. С тех пор «приз Лимы» упорно ищут уже много лет, но безрезультатно. Хотя…


В начале тридцатых годов в мировой печати промелькнуло сообщение о том, что на Кокосовом острове наконец-то найден клад. Сокровища были поделены между счастливчиком-кладоискателем Клейтоном и правительством Коста-Рики. Между прочим Клейтон — инженер-электрик по профессии, отыскал клад при помощи «металлофона» — изобретенного и сконструированного им самим электрического прибора. Но эти сокровища — не «приз Лимы». Скорее всего, они Принадлежали Дэвису или Бонито. А может быть, капитану Флинту? Ведь «Испаньола» увезла с Острова Сокровищ не все ценности. Что сказано по этому поводу у Стивенсона?

«Остальная часть клада — серебро в слитках и оружие все еще лежит там, где зарыл покойный Флинт».

Значит, остров Кокос и есть Остров Сокровищ?

Кое-кто твердо верит, что именно он послужил Стивенсону прообразом для его столь знаменитого романа. Якобы во время своих странствий будущий писатель в одном из портовых кабачков услышал историю о кладах Кокосового острова. История эта будто бы и побудила его написать книгу. Почему же остров не назван прямо по имени? Очень возможно, что Стивенсон сам надеялся найти когда-нибудь клад и поэтому засекретил название острова. Ведь остров Кокос больше других похож на описанный в романе. И если кое-какие второстепенные детали не совпадают, так что же?

Но вот как раз эти-то второстепенные детали и дают повод некоторым читателям усомниться в справедливости данной версии и выдвинуть свою. А именно:

Остров Сокровищ следует искать в Индийском океане!

Это утверждение подкрепляется следующими доводами.

1. С конца XVII века большинство пиратов покидают окрестности Карибского моря и перебираются в Индийский океан. В Атлантике слишком много военных кораблей Англии, Франции, Голландии, Испании, Португалии и пр. С каждым годом здесь все больше и больше хорошо укрепленных военно-морских баз. Все чаще и чаще морские разбойники повисают на реях. А в Индийском океане для пиратов все еще раздолье.

2. Сидя в бочке из-под яблок, Джим Гокинс, кроме прочего, узнал и кое-какие сведения из биографии корабельного повара Джона Сильвера. Сильвер в разговоре упомянул, что плавал[6] с Инглендом. (О том, что его попугай «плавал с прославленным капитаном Инглендом, пиратом», Сильвер сообщил Джиму еще раньше).

Капитан Ингленд, пират…

Между прочим, такой пират существовал в действительности. Капитан Эдвард Ингленд более или менее успешно грабил корабли сначала в Атлантическом, а затем в Индийском океане. И в составе его команды на самом деле был одноногий моряк, который пользовался у товарищей большим авторитетом! В 1722 году Ингленд высажен взбунтовавшимся экипажем на маленький остров все в том же Индийском океане. С тех пор об Ингленде ничего не было слышно. (Ко времени плавания «Испаньолы» Сильверу исполнилось пятьдесят. Это дополнительно подтверждает, что экспедиция состоялась не позднее середины 50-х годов XVIII века. В противном случае Сильвер мог плавать с Инглендом разве лишь в должности юнги).

3. В разговоре Долговязый Джон называет Мадагаскар, Малабар, Гоа… Все тот же Индийский океан. (Малабар — юго-западное побережье полуострова Индостан. Там же находится и Гоа).

4. «Пиастры! Пиастры! Пиастры!» — часто кричит попугай Сильвера. И Окорок объясняет Гокинсу, что попугай научился кричать «Пиастры» в тот день, когда с затонувшего корабля выловили триста пятьдесят тысяч пиастров. Пиастрами в Азии называли крупные серебряные монеты, известные в Европе и Америке под названием «песо» и «доллар» («талер»). Опять недвусмысленное указание на Индийский океан.

5. А теперь — главное доказательство. Вспомним описание Острова Сокровищ. Сильвер самое лучшее место, где можно войти в бухту и бросить якорь, называет «стоянкой капитана Кидда».

О капитане Кидде и зарытых им кладах написано уже немало рассказов, повестей и романов. Многим, наверное, памятен «Золотой жук» Эдгара По. Ни одна книга, посвященная истории пиратства, не обходится без упоминания имени Уильяма Кидда. Одни историки считают его дураком и подлецом, другие — невинной жертвой интриг. (Кидд окончил свою жизнь на виселице). Однако в данном случае важно то, что стоянка названа его именем. Значит, Кидд останавливался у Острова Сокровищ! Но ведь действовал Кидд как раз в Индийском океане! Следовательно, и остров должен находиться здесь же. (К острову Кокос Кидд никогда не приставал.)

До прихода европейцев в воды Индийского океана здесь грабили и топили арабские, индийские, малайские и китайские торговые суда малайские, арабские, китайские и индийские пираты. Первыми из европейцев сюда проникли португальцы еще в XV веке. За ними последовали испанцы, голландцы, англичане и французы. Местным пиратам пришлось сильно потесниться, хотя и до сего дня они не сдали своих позиций полностью. Главной базой европейских пиратов в Индийском океане стал Мадагаскар и более мелкие острова неподалеку.

Зарывали они здесь клады?

Само собой!

Правда, пираты в большинстве своем были либо малограмотными, либо — гораздо чаще — совсем неграмотными. И если им доводилось зарывать свою долю на каком-нибудь острове, то никаких карт они не рисовали хотя бы по той причине, что ни в каких картах (кроме, разумеется, игральных) совершенно не разбирались. Неграмотными были даже некоторые вожаки пиратов.

И все-таки…

Летом 1730 года был повешен знаменитый французский пират Ла Буз. Известных преступников, как правило, казнили публично. Саму процедуру, можно сказать — церемонию казни, в то время готовили тщательно, как хороший спектакль, где каждому, в том числе и приговоренному, отводилась своя роль. Когда Ла Буз взошел на эшафот, он швырнул в толпу листок с зашифрованной надписью и крикнул: «Мои сокровища тому, кто прочитает!»

К нашим дням шифр разгадали лишь частично. Свой клад Ла Буз зарыл на одном из Сейшельских островов. Уже две с половиной сотни лет клад этот будоражит воображение искателей приключений, но и только. Сокровища Ла Буза все еще не найдены.

Конечно, Ла Буз не был единственным пиратом, который спрятал свое состояние в просторах Индийского океана. А если так, то и Флинт вполне мог зарыть свой клад на одном из Коморских, Сейшельских или Мальвинских островов…

Если перечитать роман Стивенсона повнимательнее, то можно сделать несколько любопытных «открытий».

Главную часть сокровищ Флинта составляла звонкая монета на общую сумму в 700 тысяч фунтов стерлингов. Собственно, фунты ни в XVIII веке, ни в более ранние времена не чеканились. Фунт стерлингов долгое время был лишь условной счетно-денежной единицей. Зато в обращении встречались золотые гинеи, которые в обиходе часто назывались фунтами, хотя и стоили они немного дороже. (1 фунт = 20 шиллингам, 1 гинея = 21 шиллингу.) Впрочем, в романе есть и прямое указание на то, что клад частично состоял из гиней. Одна гинея XVIII века весила примерно 8,5 г. В таком случае 700000 гиней — будь весь клад из золота — весили бы около шести тонн. На самом деле вес этой части клада должен был быть во много раз большим. Ведь, по воспоминаниям Гокинса, здесь были: «английские, испанские и португальские монеты, гинеи и луидоры, дублоны и двойные гинеи, муадоры и цехины, монеты с изображением всех европейских королей за последние сто лет, странные восточные монеты, на которых изображен не то пучок веревок, не то клок паутины, круглые монеты, квадратные монеты, монеты с дыркой посередине, чтобы их можно было носить на шее — в этой коллекции были собраны деньги всего мира». В большинстве европейских и азиатских стран золотые монеты в то время вообще не чеканились. Да и в самой Англии гинеи выпускались редко и в малых количествах. А один фунт стерлингов серебром в XVIII веке весил уже от ста двадцати шести до двухсот и более граммов. Такая разница в весе объясняется тем, что в разных странах монеты имели разную пробу. Золотые монеты во все времена составляли ничтожную часть всех металлических денег. Будь главная часть сокровищ Флинта лишь наполовину из серебра — и тогда ее вес был бы пятьдесят с лишним тонн! И это — не считая слитков серебра (стоимость их не названа) и оружия, которые были спрятаны одновременно с монетой, но в других местах острова. Чтобы переправить весь этот груз с корабля на берег, а затем незаметно спрятать его на острове, Флинту явно не хватило бы тех шести человек, которых он взял себе в помощники. Для такого дела ему пришлось бы заставить хорошенько потрудиться в течение недели всю свою команду, и то едва ли бы они уложились в срок! Откуда взялась «неделя»? Из текста романа следует, что на берегу Флинт провел шесть дней — на седьмой он вернулся на корабль в одиночку. (Кстати, чтобы перебить и закопать своих подручных, Флинту тоже потребовалось бы какое-то время). Легко подсчитать, что если бы основная часть клада состояла только из золота, и в этом случае шестеро даже рослых и сильных матросов не уложились бы в неделю. Вот эти расчеты.

Судя по карте, от ближайшей точки берега до места захоронения главной части клада около полутора миль по прямой. Меньшая часть пути шла по топкой, болотистой местности, остальная — в гору. Одна морская миля — 1852 метра. Три мили (полторы туда, столько же обратно) составляют, в переводе на метрические меры, почти пять с половиной километров по карте и не менее семи-восьми километров «в натуре». Разумеется, никаких проторенных дорог, никакого транспорта. Если бы каждый пират в один прием брал в среднем 25 кг золота, то ему пришлось бы совершить около сорока рейсов, так как на каждого приходилось примерно по тонне золота. Один рейс отнимал не менее двух часов времени. Всего, следовательно, только на переноску золота ушло бы более восьмидесяти часов! И за эти 80 часов каждому из разбойников пришлось бы пройти около трехсот километров! По бездорожью, да еще по пересеченной местности даже самые опытные и тренированные туристы не могут пройти в день более тридцати километров. Обычно 20—25 км. Значит, только на переноску золота у пиратов, работай они на пределе человеческих возможностей, ушло бы около десяти дней, И эта же шестерка одновременно должна была перевозить груз (сокровища) в шлюпке с корабля на берег — не менее семи миль в сторону. А серебро, а оружие, которые тоже нужно было перевезти на шлюпке на расстояние десять-двенадцать миль от стоянки, а затем тоже перетаскивать в гору к месту захоронения не меньше мили? Шести пиратам работы на месяц с гаком!

Чтобы сохранить тайну клада, Флинт перебил своих помощников. Но, ей-ей, сделал он это совершенно напрасно. Ведь главную часть сокровищ Флинт зарыл в таком месте «на вершине плоскогорья», откуда «открывался вид в обе стороны. …видны были не только пролив и Остров Скелета, но также — …простор открытого моря». В то самое время, когда Флинт прятал клад, в проливе у Острова Скелета стоял на якоре его корабль «Морж». Значит, и команда корабля могла бы, в свою очередь, легко и беспрепятственно наблюдать, как перетаскивают сокровища доверенные помощники капитана.

Тайну не удалось бы сохранить и в том случае, если бы Флинт заставил своих подчиненных работать по ночам. (А ночи летом короткие и темные, что намного удлинило бы работу). Ведь и тогда к месту, где спрятан клад, была бы протоптана широкая и хорошо заметная тропа!

Значит, чтобы сохранить место клада в секрете, Флинту следовало бы перебить весь экипаж.

Чем же объяснить такие несоответствия?

Только тем, что Роберт Льюис Стивенсон писал роман, а не руководство для кладоискателей.

Несомненно, на творчество автора повлияли впечатления, полученные от прочитанных книг и навеянные рассказами «бывалых» мореходов. Но непосредственным поводом к созданию «Острова Сокровищ» послужило следующее происшествие.

Роберт часто играл со своим пасынком — Ллойдом Осборном. Во время одной из таких игр была нарисована карта воображаемого острова. Карта так понравилась Стивенсону, что он тут же дал ей название «Остров Сокровищ» и красными крестиками отметил места, где эти самые сокровища могли быть спрятаны. А когда Ллойд попросил отчима сочинить рассказ к данной карте, Роберт выполнил его просьбу. Правда, вместо рассказа получился роман, но ни сам Ллойд, ни миллионы читателей автора за то не осудили. Стивенсон посвятил произведение своему пасынку. (В большинстве советских изданий посвящение опущено).

Несомненно одно — роман Стивенсона «Остров Сокровищ», несмотря ни на что, дал еще один мощный толчок той эпидемии кладоискательства, которая на Западе существует давно и исчезнет не скоро. В подавляющем большинстве случаев кладоискатели больше теряют сами, чем находят. Наиболее ярким примером может служить история поисков сокровищ на все том же острове Оук. За последние без малого двести лет раскрыть тайну «золотого колодца» пытались сотни человек, старавшихся в одиночку и объединившихся в синдикаты. Они перерыли всю поверхность острова вручную и с применением самых современных механизмов. Но безрезультатно. Один досужий математик подсчитал, что если бы все затраченные на поиски клада острова Оук деньги превратить в золото, то ими можно было бы выстлать стенки «золотого колодца» до самого дна. Глубина колодца около ста восьмидесяти футов — примерно пятьдесят пять метров. А если бы все это золото сложить в один сундук, то его не смог бы поднять самый сильный человек в мире!

Ажиотаж, существующий вокруг поисков пиратских сокровищ, используют — часто с немалой для себя выгодой — не только изготовители разного рода «старинных» карт, торговцы «тайнами» или просто аферисты, но и солидные дельцы. Ведь поиски сокровищ кое-где поставлены на широкую ногу. Существует много самых различных национальных и даже международных «клубов кладоискателей», «поисковых ассоциаций» и тому подобных объединений. Число кладоискателей-одиночек учету не поддается. Для их нужд издаются многочисленными тиражами пособия под интригующими заголовками — этакие «Атласы сокровищ» и сборники вполне правдоподобных легенд о зарытых кладах. Легенды эти часто заказывают довольно талантливым писателям. К услугам кладоискателей — специальные магазины и прокатные пункты, где можно приобрести или арендовать все самые необходимые и самые современные приспособления для ведения поисковых работ на земле и под водой. Разумеется, владельцы издательств, магазинов, прокатных пунктов и предприятий, производящих соответствующую продукцию, кровно заинтересованы в увеличении своих доходов и прилагают немало усилий к тому, чтобы шумиха, поднятая вокруг поисков сокровищ, подольше не затихала.

И старания их не пропадают даром. Сокровища ищут чуть ли не на всех островах мира. Ищут, руководствуясь подробными картами и противоречивыми слухами. Ищут, полагаясь на приметы вековой давности и собственную интуицию. Ищут, применяя самое совершенное электронное оборудование или ограничиваясь техникой времен Ноя — киркой и лопатой. Ищут, ищут, и… иногда находят!

Выше уже упоминалось о кладе, найденном на острове Кокос. Но ведь этот клад — не единственный.

В 1928 году на островке неподалеку от южных берегов Северной Америки найден сундук с драгоценностями. Предполагают, что это один из многочисленных кладов Черной Бороды.

В 1935 году на крошечном острове в Гондурасском заливе удалось откопать сразу несколько сундуков с золотом.

В 1939 году на острове Мона (принадлежит США), что расположен между Доминиканской Республикой и Пуэрто-Рико, был обнаружен клад, зарытый пиратом У. Дженнингсом. (А может быть, каким-нибудь другим пиратом?)

Однако можно поручиться, что никто и никогда не найдет клад капитана Флинта. Это так же верно, как и то, что поиски, если и не клада, то хотя бы Острова Сокровищ, будут продолжаться еще очень и очень долго.

И пусть Стивенсон сам еще почти сто лет назад описал случай, который послужил причиной появления на свет его самого знаменитого романа, все-таки не переводятся (и можно сказать с уверенностью — не скоро переведутся!) читатели, искренне убежденные, что Остров Сокровищ существует на самом деле. И находится этот остров… смотри начало настоящей статьи.

ПРИРОДА И ТЫ

Борис Рябинин, писатель ВОСПИТАЙ СЕБЯ

Открытое письмо другу, которому еще совсем мало лет, но которого уже гложут серьезные заботы, гнетут многочисленные тревоги, и он слезно просит помочь ему
Я мог бы начать свое письмо, как принято: здравствуй, Алеша, здравствуй, Саша, Миша, Петя, Коля, Зина, Оля, Наташа, Анастасия, Игорь… — но тогда, вероятно, все письмо состояло бы из перечисления имен, ибо, мне кажется, уже не осталось имени, которое не стояло бы на конверте, даже такие редкостные, как Донара (что значит «дочь народа»), и даже Трактор (представьте, есть и такое) встречались среди имен моих корреспондентов. Право, приславших свои просьбы и вопросы так много, что уже не в состоянии я написать каждому в отдельности, не хватит ни времени, ни сил, а потому хочу ответить — насколько это возможно — всем сразу.

А как пишут-то:

«Уважаемые товарищи работники почты! Если Б. С. Рябинина не окажется по этому адресу, очень вас прошу переслать ему туда, где он находится сейчас». «Лично в руки. Совершенно секретно. Город Свердловск на Урале, писателю Борису Рябинину». «Борису Рябинину срочно…»

Это на конвертах, вместе с адресом. Да иногда еще выведено фломастером, разными цветами, чтоб виднее было. Да нередко с рисунками в тексте, с фотографиями пишущих. И еще очень часто: «Жду ответа, как соловей лета». Не тяните, мол, с ответом, ждать нету мочи…

Каждое такое послание — наглядное подтверждение того, насколько сильно в каждом из нас желание иметь около себя живое преданное существо, — свидетельство и утверждение той вечной истины, что человек не хочет и не может быть один; что, как утверждал великий француз Золя, любовь к животным — чувство совсем особенное, даваемое нам от природы, и пренебрегать им нельзя — опасно. Человек тянется к другу-животному. Это — корни жизни.

А с чего началось: во всем виноваты книги и рассказы о животных, в частности, о верном человеческом спутнике — собаке. Признаюсь, грешен, написал их немало. Поток писем-откликов породила книга «Друг, воспитанный тобой», имевшая несколько изданий, переведенная на латышский, эстонский языки. Масла в огонь подлила статья «Котенок в мусоропроводе» в журнале «Уральский следопыт» — о том, как неразумно-бесстыдно и бессмысленно-жестоко обращается порой высшее творение природы человек со своими неумеющими защищаться бессловесными родичами (не случайно они получили прозвище «братьев меньших»; а вернее их было бы называть старшими братьями — ведь они появились раньше нас). С этого и пошло… Послания со всех концов земли: из Новосибирска и Бийска, Норильска и Алапаевска, Владивостока, Барабинска, Верхней Пышмы, Березовска…

Вопросы — самые разные, часто — неожиданные.

«Здравствуйте, товарищ Рябинин.

Пишет Вам юный житель города Тернополя, что на Украине. Я очень хочу иметь собаку породы немецкая (восточноевропейская) овчарка, воспитать ее и вместе с нею пойти на границу. (Доброе дело, похвально! — Б. Р.) Я-то хочу, да вот мама моя — нет. Раз я уговорил ее. Прошло некоторое время, и она решительно заявила: «Овчарку ты иметь не будешь». Вы сами понимаете, каково мне стало. Правда, она хочет колли или болонку. Но ведь с болонкой на границу не пойдешь? (Тоже верно!) Еще она говорит, что овчарка много ест, что в квартире будет вонь, что я уйду в школу и с ней никого не будет дома, что целых пять лет она с ней мучиться не будет, что щенок перегрызет всю мебель, что мне ее не прокормить, что когда я ее помою в ванне, никто из семьи мыться не будет после собаки, что собаке нужно мясо. Сколько я ей ни объяснял, на нее ничто не действует. А купить щенка без согласия родителей нельзя? Что же мне делать? Пришлите мне ответ. Заранее Вам благодарен. Г. Роман, 13 лет».

«Пришлите сводную таблицу сравнительных показателей роста…» (никогда не знал и не мерил, как растет моя собака, не заглядывал ни в какие таблицы, может, и впрямь надо?), «перечислите все команды для дога и рядом поставьте количество месяцев…» (?! Что сие, убей, не пойму!), «пришлите режим дня для годовалого щенка», «можно ли кормить собаку соленьями (капустой)», «может ли быть место собаки на застекленной лоджии…» Ну, голова кругом! А ведь все ждут…

Письмо из Новгорода:

«Пишет Вам ученица 5-б класса Макина Лена. Я хочу рассказать Вам историю, которая произошла с собачкой, жившей у моих дедушки с бабушкой.

Моя бабушка с дедушкой жили тогда в г. Красноярске. Однажды на вокзале они увидели небольшую собачку. Видимо, она потерялась от хозяев. И когда дедушка с бабушкой пошли домой, то она пошла за ними. Собачку пустили в квартиру, и она так там и осталась жить. Ее назвали Тобиком.

Тобик прожил в Красноярске два года, а потом дедушка получил новое назначение по работе в Западную Белоруссию. Они с бабушкой еще не знали, как устроятся там сами, и поэтому оставили Тобика у родных. Им писали, что Тобик жив-здоров. Но когда бабушка и дедушка вернулись за ним, то увидели, что его нигде нет. А потом им сообщили, что, как только они ушли на вокзал, Тобик умер от разрыва сердца. А писали им, что он жив-здоров потому, что не хотели их расстраивать…»

Грустная история. Разве не учит она нас, как нужно ценить животных, чтобы отплатить им за их преданность…

«У меня есть собака Мухтар. Я не знаю, какой он породы. Он коричнево-белый. Шерсть густая, длинная. Не знаю, сколько ему лет, потому что подобрала его на улице.

Я училась тогда в третьем классе. Однажды в школьном дворе увидела большую лохматую собаку. Она была очень добрая и доверчивая. Ребятишки звали ее по-разному. Кто Шариком, кто Альфой, кто Дозором. Она часто прибегала в школу, ребята ее подкармливали. Собака мне очень понравилась, и я решила ее приручить. Стала потихоньку носить ей хлеб, булки, пирожки. Мне было ее очень жалко. Она сначала не задерживалась около меня, брала из рук хлеб и убегала. Мне не удавалось ее даже погладить. Было очень обидно. Но потом постепенно она ко мне привыкла. Если видела, что я на улице, подбегала ко мне и лизала в благодарность руки. Имя ее я угадывала так: пряталась где-нибудь и кричала: «Шарик!» — в ответ даже не оглянется, значит, не ее имя. И наконец она откликнулась на Мухтара. Так и стала ее звать. Потом ее старый хозяин подтвердил, что так ее и звать. Мухтар таскал у него куриц. Он выкинул его на улицу. До сих пор Мухтар, если видит его, рычит на него…» (Рычит на хозяина, заметьте. Собака нечасто так делает. Значит — каков же хозяин, если даже такое преданное существо способно возненавидеть его?)

«И вот однажды я пришла из школы, — продолжает Светлана Топольцева (она живет в Новосибирской области), — а в коридоре лежит Мухтар. Мама сказала, что он пришел сам, и с тех пор он живет у нас. Уже шесть лет. Теперь он кур не таскает. Как-то раз мы пошли гулять. Он увидел курицу и схватил ее. Этого, может быть, и нельзя было делать, но я взяла прут и ударила Мухтара. Он отпустил курицу, поджал хвост и поплелся за мной. Мы пришли домой. Потом я делала вид, что не замечаю его. Так продолжалось три дня. Потом мы помирились. С тех пор он перестал увлекаться куриной охотой.

Когда мы с Мухтаром, я ничего не боюсь. Он не даст меня в обиду ни собаке, ни человеку. Больше всего он любит купаться. Однажды маленькая девочка начала тонуть. Мухтар спас ее. Он настоящий друг. Теперь он уже старый. Он очень умный и добрый. На каждый оттенок голоса он моментально реагирует. У него очень выразительные глаза. Я люблю с ним разговаривать. Ни людей, ни собак никогда не тронет первый. А маленьких щенят очень любит. Возле его конуры всегда их много. У нас живут еще кошка и кот. Они тоже дружат с ним…

Мухтара в нашей семье любят все, и он очень привязан к нам. Но мы собрались переезжать в другое село, под Алма-Ату. Поезд идет туда 1,5 суток. Мне очень не хочется оставлять Мухтара. Другой такой собаки не будет. Оставить старого друга — свинство, даже если это собака. Но я совершенно не знаю, как можно провезти его с собой, что для этого нужно. Подскажите, посоветуйте! Может, нужна справка из ветлечебницы? Поводок и намордник — это уж обязательно. Очень прошу, пришлите ответ как можно быстрее! 31 мая мы уже уезжаем… Света».

Неужели Мухтара постигнет судьба Тобика? Нет, нет! Очевидно, Свете отвечать уже поздно, (она промедлила со своим письмом), для других поясню: провозить с собой собаку можно, нужно только взять целое купе.

В том же духе письмо Инны Макаревич из Москвы:

«Я очень жалею бездомных собак. Зато как приятно видеть, когда они обретают хозяина! Во дворе у нас был бездомный песик — я назвала его Мартик. И вот однажды я увидела, что его ведет на поводке девочка. И мне стало так хорошо, так радостно за Мартика!»

Да как и не радоваться, не любить их! Сообщает Марина Овсяниченко из Южно-Сахалинска. У них в семье росло две собаки — Шторм и Грейс, обоих отдали служить на границу. Шторм вскоре погиб в схватке с врагами, защищая рубежи нашей Родины. И тогда его сменил Грейс, а дома появился третий — щенок Юр.

«Однажды папа уехал с Юром на соревнования, но вернулся без Юра. Онрассказал, что встретил своего старого друга, который много лет служит на границе. У него недавно погибла собака, спасая тонущего мальчика. Это было зимой. Как всегда, пограничники обходили свой пост, и вдруг Семен Сергеевич со своим Туманом увидели в проруби какого-то мальчика. Собака пошла, вернее, поползла, так как лед был скользкий и тонкий. Семен Сергеевич остался на берегу. Туман нырнул в прорубь. Мальчика было очень трудно вытолкнуть на лед, так как одежда тянула вниз. Туман несколько раз нырял и все-таки ему удалось, чтобы мальчик наступил ему на спину и выкарабкался на берег. Семен Сергеевич подхватил мальчика, закутал в свою шинель, посадил в первую же машину и мальчика отвезли в медсанбат. Но Тумана больше не было…

Сейчас и Юр служит на границе. Его хозяин — Семен Сергеевич. Папа отдал ему Юра…»

Вы замечаете: каждое письмо — это история. И история поучительная, хоть садись и пиши рассказ.

А вопрос у Марины такой: «во сколько месяцев обрубают ушки догам?» (Уши у дога стоячие, искусственные: в трехмесячном возрасте у щенка купируют висячие кончики ушей. Но самому этого делать нельзя, оперирует доктор.)

Миля Шпет из Новокузнецка возмущается, и правильно возмущается:

«Мы строим дачу и вот папа хочет купить собаку для того, чтобы она (собака) сторожила дачу, а дача от города за 111 км. Папа хочет посадить собаку на цепь и приезжать на дачу два раза в день (а ехать туда надо полтора часа!!!), чтобы кормить собаку. Но ведь из этой собаки вырастет звереныш. Нет, я не хочу портить собаку! Пожалуйста, подействуйте на папу и напишите (если сможете). Очень Вас прошу!!! Извините за ошибки, я очень волнуюсь…» (Ошибок, кстати, было не так много, у других бывает куда больше).

«Я Вас очень прошу, вышлите мне, пожалуйста, болонку, (ни больше, ни меньше, сунул в ящик и побежал на почту отправлять! смешные ребята! — Б. Р.), — пишет Таня Пьянкова из города Куйбышева Новосибирской области. — Очень прошу. Напишите мне, сколько вам понадобится за болонку… (Но я же их не развожу, помилуй, Таня!) А если Вы не сможете выслать болонку, то хотя бы пришлите книгу «Курносые с чистой душой». Мой индекс 632350». Все. Пришлите, и крышка. Хоть что-нибудь! «Можно ли борзую сделать служебной собакой?» — спрашивает Хирнова Лена из г. Алейска Алтайского края. (А это еще зачем?! Для того и разные породы: одна ходит с хозяином на охоту, другая — караулит дом, границу, охраняет склады от воров и расхитителей. Эта недоверчива, свирепа, та — приветлива, миролюбива). О том же спрашивает Наташа Ваганова из Омска: она хочет своего сеттера превратить в служебную собаку. А еще ее интересует: можно ли дрессировать пса на школьной площадке (там есть бум и барьер). Если не запрещают, то почему бы не заниматься, коли там удобно, ходить близко.

«Здравствуйте, уважаемый Борис Степанович!

Вы, конечно, сразу подумали, что, мол, вот опять пристают: дайте щенка. Нет, Вы ошиблись. У меня будет щенок. Это уже все знают. Мери скоро ощенится. Она черный миттель-пудель, медалистка: недавно получила на выставке медаль (кажется, за экстерьер). Вообще мой кумир, моя любовь (разумеется, из собак) — английский сеттер. Мы бы его взяли — все согласны, — но он большой, мы его не сможем содержать, а собаку иметь хочется. Решили завести не очень маленькую и не большую.

Для меня сеттер, как говорится, самый-самый-самый во всех отношениях. Когда я вырасту, обязательно заведу собаку этой породы (я уже поклялась). Охотиться она не будет, но у нас через дорогу парк. Я с трех лет умоляю о собаке, но все было безрезультатно (тогда я, правда, не понимала, что собака не игрушка). В 8 лет я договорилась до кота Томки: он умница необыкновенный. Если бы мне предложили поменять его на щенка, я бы отказалась. Новых друзей заводи, а старых не теряй… (Верно, верно, девочка! — Б. Р.) Говорят, язык до Киева доведет. Меня он довел до Вашей книги «Друг, воспитанный тобой». Ее принесла мне бабушка. Когда я ее прочитала, поняла, что не смогу жить без собаки. Я выучила ее наизусть. Знали бы Вы, чего мне стоило добиться разрешения на собаку: слезы, уговоры, мольбы, обещания, рисунки… всего не перечислишь. Нет, Вы не думайте, что у нас в семье не любят собак. Бабушка и мама обожают, папа и бабушка (2-я) — относятся нормально.

А теперь моя к Вам просьба: напишите мне, какие книги прочитать надо, чтобы вырастить второго Бима (я с мамой смотрела фильм — уревелась, чуть не получила инфаркт. Зачем делают такие фильмы?!..) Пожалуйста! Инна Биндер (Омск)».

Ну, что ж, умница девочка, молодец, хочет вырастить хорошего пса, а для этого, конечно, необходимы знания. Сразу скажу: читайте все, что сможете достать о собаках, а главное, разумеется, пособия по воспитанию и дрессировке; и поменьше слушайте разных случайных советчиков (советчиков много — толку мало). Что же касается фильма «Белый Бим Черное ухо» — зря его Инна ругает: для того и снимаются такие фильмы, чтобы люди чувствовали свою ответственность перед животными.

«Что делать?! SOS!!!???

Начну все сначала. Когда мне было 5 лет, мама и папа взяли щенка кавказской овчарки, щенок рос, рос, он был таким умным. Понимал все, хотя мы его и не учили. Когда мы пошли в лес, я попросила Дружка (так мы назвали щенка), чтобы он принес мне ежика, и вы представляете, принес, положил к моим ногам и убежал. Мы были удивлены…

Так мы и жили. Щенка я назвала Мухтар. Мухтару стукнуло шесть месяцев, мы записались в ДОСААФ: получили родословную и стали его учить. На выводке молодняка получили диплом «Породный, образцово выращиваемый» и медаль «золотую», или красную, за экстерьер. Все бы хорошо, мой пес и большой, и красивый, но трудно поддается дрессировке. Как будто его муха укусила, ко мне не подходит, уйдет и ищи-свищи, все забыл. А как мне с ним трудно, он сильный! Я уже начала разочаровываться. Надо сказать, что собаку я растила и рощу одна, папа только говорит, что поможет, но это только слова. Учусь я хорошо (хорошистка), 4 и 5, до 5-го класса училась неважно, были 3, но папа сказал: хочешь иметь собаку — учись хорошо, вот я и учусь. Все я, а помощи нет…

Да! чуть не забыла, как избавиться от комаров?

Если хотите, я могу написать «О жизни в нашем поселке бездомных собак». Жду ответа!!! До свидания!!!» (Ивановская область, п/о Ступкино, Ирина Володина).

Конечно, плохо, что помощи нет; хотя, сразу замечу, наверное, когда договаривались заводить собаку, Ира обещала, что все будет делать сама. Вот и делай! Ну, конечно, можно предъявить претензию в ДОСААФ: коль есть собачья регистрация, должна быть помощь в воспитании и содержании. А разочаровываться не надо. Следует помнить, что разные собаки и дрессируются по-разному, одни легче, воспринимают все быстро, как говорится, схватывают на лету, другие — тяжелее, требуют больше времени и уменья. Кавказская овчарка — в силу ее свирепости и размеров — в этом отношении не из самых легких. Больше терпения, терпения и настойчивости — все наладится, будет Мухтар какой надо, как хорошо обученный дисциплинированный солдат. Дайте срок! Вот только насчет комаров не знаю, что посоветовать. Наверное, когда уж очень едят, натираться какой-нибудь мазью…

Целую кучу вопросов накидал новосибирец Петя Савичев: «1) Можно ли держать щенка, когда в доме маленький ребенок, которому третий год? 2) Где можно купить у нас в городе щенка восточно-европейской овчарки? 3) Правда ли, что за шотландской овчаркой, если сейчас становиться в очередь, то надо стоять 101 год? И еще: у нас была болонка Тимка. Однажды Тимка заболел, и мы его положили в больницу. Он там умер, мы оставили с ним и шлейку. Можно ли ее забрать обратно?»

«Я хочу завести щенков пойнтера и боксера. Посоветуйте, пожалуйста, как мне их достать…» (Вадим Черкасов из г. Татарска). А почему сразу двух? Не слишком ли? Держал их когда-нибудь, Вадим? Нет? Несерьезное письмо.

Шлейку, поводок умершей собаки можно использовать, если только она умерла не от чумы (после чумы приходится уничтожать все, вплоть до подстилки, и еще делать дезинфекцию).

Можно ли держать собаку, если в доме маленький ребенок? А почему бы и не держать? Не только можно, но даже нужно (разумеется, если позволяют условия); об этом мы еще будем говорить. Где взять щенка? Петя, ты живешь в Новосибирске, где находится один из старейших в стране клубов служебного собаководства. Почему же ты обращаешься ко мне в Свердловск?! (К слову говоря, многие грешат этим).

«…Я сажусь писать вам письмо. Дело в том, что я решила стать проводником служебно-розыскной собаки. Мне очень нравится эта профессия. Интересная и очень полезная. Я понимаю, что это трудная и ответственная работа, требующая от человека большого терпения и внимания. Все это я поняла. Только меня одолевают сомнения: может ли женщина (девушка) быть собаководом-инспектором? Очень прошу ответить на этот вопрос. Пожалуйста! Жду с нетерпением. Глуханова Оксана». (г. Шевченко). Наверное, может. Хотя, признаться, девушек проводников служебно-розыскных собак не встречал.

Многие пишут: вам ответить не трудно, вы же знаете. «Не трудно». А если вопросов тысячи?

НО ДАВАЙТЕ СПЕРВА РАЗБЕРЕМСЯ
Что же, все-таки, главное? Так ведь легко и запутаться. О чем нужно говорить в первую очередь? Пожалуй, в этом смысле очень типичное письмо О. Зорькиной из Новосибирска.

«Здравствуйте! Меня зовут Оля. Я очень хочу иметь Собаку! (Слово «собака» Оля пишет с большой буквы). Любой породы. Иметь Собаку я хочу с пяти лет, потому что, когда мне было 5 лет, мама купила мне боксера. Но он через неделю умер. Сейчас мне 10 лет. Уговорите, пожалуйста, маму!!! Сначала мама мне сказала, что у меня будет Собака, но потом она сказала, чтобы я больше не просила. Зачем меня обманывать, ведь я не малыш, можно (так было бы лучше) сказать сразу, что Собаки не будет. У нас однокомнатная квартира, но ведь мама взяла боксера, а теперь отказывается даже взять болонку. Вы думаете, что летом некуда будет деть Собаку, но у нас есть дача. Мама не любит собак и отказывается взять щенка. Она говорит, что я не буду за ним убирать. Кроме того, она говорит, что Собака бегает по снегу и по грязи и ее надо каждый день мыть. Это правда? Очень Вас прошу, убедите маму, что щенок для меня не игрушка, а будущий друг!!!!!!!!!!!!!!»

В одном письме все проблемы.

Во-первых, почему умер щенок-боксер? Плохо глядели, не подготовились к содержанию животного? Отсюда — можно опасаться, что и следующего постигнет такая же участь. Не дело. Во-вторых. Почему мама не последовательна, противоречит сама себе: то обещает собаку, то отказывает? Тоже неладно. Авторитета маме это никак не прибавляет. Если изменились обстоятельства, вероятно, надо об этом сказать, объяснить так, чтобы дочь поняла. Собаку придется каждый день мыть? Так ли… Вот и у Лены Товстик мама Зинаида Игнатьевна (мама Лены — врач, живут они на станции Заринск) тоже пугает: «Ты не знаешь, что такое собака. Это шерсть, грязь, вонь». Зачем так поносить животное, не честно. Как будешь содержать, такой будет и собака, надобно это знать. Не зря в русском народе говорят: по скотине судят о хозяине. От чистой собаки не пахнет, зачем же говорить неправду!

Жалуется омичка М. Лаптева: «Читая Вашу книгу, я тоже вспомнила своего друга. Это был двухмесячный щенок-дог, по кличке Мирта. Когда Мирте было 6 месяцев, она уже знала все команды. Но потом родители сказали, что она больше не нужна. Я не знала, куда ее деть. И поступила очень подло. Я привязала ее неподалеку. На заводе. Ночью, проснувшись от воя в подъезде, я узнала голос Мирты. Я выбежала и привела ее домой, оказалось, что она сорвалась с ошейника. Но через несколько дней отец привел дядьку и тот забрал Мирту. И знаете, мне без нее так трудно, что у меня все валится из рук. Можно сказать, что у меня увели жизнь. Прошу вас, уговорите маму, чтобы она мне купила 2-ю жизнь…»

Опять непоследовательность. Уж если взяли, зачем отдавать, причинять огорчения и боль дочери (о переживаниях Мирты не говорю; а она ведь тоже страдает).

«Пишет Вам ученица 7-го класса… На нашей улице, рядом с домом, в котором я живу, живет Марочко — дядя Коля. У него есть собаки породы овчарка. Я не знаю, где он их берет, но когда у него не будет собаки, то он снова принесет домой овчарку. Возможно, Вы скажете: «Ну и что же тут такого, если человек любит собак!» Да. Но «любить» так, как «любит» их он, я вряд ли смогу когда-нибудь в жизни, уверяю Вас!!! А дело в том, что он с собаками обращается, как с матрацем, из которого уже давно не выбивали пыль «хорошие хозяева». У этого дяди Коли был Мухтар, тоже овчарка. Мухтар любил срываться с цепи, за это дядька Колька бил его ногами, палками, то-есть тем, что под руку попадет. Время шло, Мухтар «жил», а в кавычках потому, что он не жил нормальной жизнью. Он как бы умирал мучительной смертью. Вы видели такое когда-нибудь? Увидишь — никогда не забудешь… Недели две или три назад Мухтара нашли в лозе уже мертвым. Моя сестра Ира, ей скоро будет 11 лет, рассказала мне об этом. Еще она сказала, что собака была вся синяя. А то, что случилось сегодня, это доказательство страшной гибели Мухтара. Ведь он был забит до смерти.

А случилось сегодня вот что. У д. К. есть еще и Пальма той же породы. Она тоже часто отвязывается. Сегодня было то же самое. Пальма сидела возле нашего дома, а тот ее искал (я даже не хочу называть его имени). Я увидела, что он идет с палкой и ошейником, и все поняла. Тут я услышала удары по телу и собачий визг… Потом вижу, он ведет Пальму на привязи, а она ползет, как раб перед своим рабовладельцем. Затем он привязал собаку к столбу так, чтоб она немножечко подвисла, сходил, пришел с кнутом и стал им махать. Я думала, он машет мимо, а он бил Пальму. Она, бедная, визжала, выворачивалась, скручивалась и вроде повисала в воздухе, немножко касаясь земли. А ведь у нее есть потомство! Я не выдержала и разревелась. Я долго не могла успокоиться. Сестренка утешала меня, а я все рыдала… Уважаемый Борис Степанович! С Пальмой ведь может случиться то же, что и с Мухтаром. Д. К. сказал, что собаку кто-то отравил, а почему она посинела?»

Понимаю тебя, Вика, и тревогу твою, и слезы… Ведь этот дядя Коля — собачий мучитель и убийца. Только плохой человек может так истязать живые существа, никому это не прощается!

За такие поступки нужно привлекать к уголовной ответственности как за злостное хулиганство, ибо они наносят урон общественной нравственности, портят людей.

Для чего я цитирую эти письма? Для того, чтобы показать, как часто люди бывают несправедливы к животным. Таким ли должен быть человек?

ПАПЫ, МАМЫ, БАБУШКИ, ВНЕМЛИТЕ: ВСЕГДА ЛИ ВЫ ПРАВЫ?
«Почему мама не хочет мне купить щенка? Может быть, из-за того, что он дорого стоит, а стоит он не менее 30—50 рублей. А может, из-за того, что я буду плохо учиться (хотя я давала обещание, что не скачусь на 3). Или из-за того, что не хочет, чтобы я имела четвероногого друга. Почему, почему? Я не могу без четвероногих друзей, я люблю их!!!! Мне обидно!! Очень!!! Помогите мне! Уговорите маму, я Вас очень, очень, очень прошу!!! Если сможете, приезжайте к нам поговорить с ней! Я буду ждать! Я Вас прошу! Уговорите!!!!!!!!!!!»

«С собакой хорошо. Безопаснее и на улице, и дома. Иногда с родителями поссоришься, уйдешь к себе в комнату, а там такое милое, доброе, все понимающее создание. Мне не надо ни дипломов, ни медалей. Мне просто нужен друг!»

«Родители обязаны (подчеркнуто три раза) разрешать детям держать собаку! Мама моя согласна, а папа!!! Он говорит, что я не буду убирать за щеночком, а будет убирать мама. Как будто я тряпки в руках не держала… Бабушка говорит, что купит щенка, а сама не покупает».

«Я еще очень давно хотел завести собаку, но мне родители не разрешали. Тогда я решил, что, когда пойду в школу, буду изо всех сил стараться учиться хорошо, чтобы они разрешили. 1-й и 2-й классы я окончил на одни пятерки и получил похвальные листы, но собаки все не было. В 3-м классе я решил, что они никогда не подарят мне щенка и окончил на 4. Мама забеспокоилась, как бы я совсем не съехал, и пообещала принести котенка. 4-й класс я опять окончил на одни 5, но котенка не было. Когда я спросил про котенка, мама ответила, что не может его завести из-за соседей. Нам было никак не обменяться, и папа (видимо, потерявший на это надежду) пообещал мне подарить щенка, как только мы получим квартиру. Но мне от этого было не легче, потому что вариантов по обмену не было. И вдруг, когда я летом вернулся из лагеря и собирался поступать в 5-й класс, нам предложили обмен, и мы поехали. Я поехал только из-за щенка, потому что в старой квартире мы прожили 8 лет и ко всему привыкли. К тому же не хотелось расставаться со своей школой. Думалось, пусть у меня не будет ничего, но будет верный маленький друг, о котором я так давно мечтал. И вот я в новой квартире, а обещанной собаки нет, и мне до слез обидно, что меня уже в который раз так обманули. А ведь папа мой уже давно член партии, и на работе его всячески хвалят…»

«Мама сказала, что у нас квартира, а не псарня. Но ведь я прошу только одну собаку, а не несколько… Мой папа разрешает держать собаку, он любит всех животных, ему хоть лошадь в квартиру заводи, все разрешит, но мама его не слушает, так как мой папа инвалид (у него нет ног до колен)…»

«Мои родители говорят, что любят животных, но я еще ни разу не убедился в этом… Когда я вижу счастливого человека, у которого есть собака, у меня прямо слезы из глаз текут. Почему мне не разрешают держать собаку?!»

«В нашем классе почти у всех есть собака. А у меня нету».

И Жанна Стародум и Марина Астафьева (обе из Новосибирска), Таня Хайкова (Новокузнецк) и Таня Чаплинская (Томск), Саша Васильев (Ленинград), Саша Роев (Омск), Ирина Сидчихина (Курган), Алексей Стешинский (Воронеж) и все остальные, не сговариваясь, пишут об одном — о своей обиде на родителей.

А помните, как Малыш («Малыш и Карлсон»), томимый чувством одиночества в доме, страдал без друга, оттого, что ему не с кем поиграть, доверить свои тайны… Но ему повезло — к нему явился добряк и толстяк Карлсон, который живет на крыше. Малыш тоже мечтал о собаке…

Не хочу сказать, что все прихоти ребячьи нужно исполнять (нет, нет! Если не хотите, чтоб вырос эгоист и себялюбец). Безусловно, у родителей могут быть свои соображения, которые удерживают их от приобретения животного, но надо это объяснить детям, чтобы те поняли и согласились со старшими; разумеется, совсем не обязательно, чтоб в каждой семье была собака, — и все-таки, может, следует задуматься, почему старшие порой так невнимательны к просьбам и желаниям младших, всегда ли они правы? Никогда не следует пренебрегать чувствами, особенно чувствами детей. Дети — это открытая душа, а душа — орган нежный, который легко поранить…

Во всех описанных случаях я — на стороне подростков. Почему? Потому, что родители действовали не логично, иногда противоречиво, вразнобой друг с другом. Один разрешает, другой не разрешает; отец говорит — давай, чем плохо-то, мать — «только через мой труп», да зачем это нужно, одно беспокойство, только грязь разводить… Или: когда сын был еще в первом классе, пообещали исполнить его просьбу, сын ждет, он живет этой мечтой, хорошо учится, старается, вот уже появилась и новая просторная квартира, и вдруг оказывается все напрасно, его обманули… Плохо! Так не поступают, слово надо держать.

Здесь хочется напомнить уважаемым взрослым: нравственность всегда выверяется на отношении к слабому. Сильные всегда добрые, говорил Горький.

А ведь каждый родитель хочет (исключения не в счет), чтобы его наследник вырос добрым, сердечным, не бесчувственным жадиной и эгоистом. Ученые-психологи убеждены: животное (правильно содержимое, с соблюдением всех требуемых норм) помогает формировать здоровую психику у ребенка. Через собаку, щенка, котенка малыш открывает для себя целый мир и учится понимать чужую боль, страдания и радость, окружающая действительность для него — прекраснее, богаче, шире. А если не считаться с этим… Вот так и появляются живые котята в мусоропроводе, выброшенные за ненужностью вместе с бытовыми отходами… Это ли не убедительное обвинение людскому бездушию!

Что до меня, я каждому вручил бы по щенку и дал по поводку. Для чего я говорю об этом: хочу укрепить вас в вашем стремлении к добру. Родители! Вспомните, что вы тоже были детьми. Старайтесь сделать так, чтобы ребенок не пронес через всю жизнь горечь отказа. Остерегайтесь делать ошибки.

Вы хотите иногда подавить чувство любви к живому, принуждаете отказаться от него. А надобно знать, что это чувство нередко сильнее нас. И оно необходимо, поймите, необходимо в наш стремительный и все убыстряющийся урбанистический век. Необходимо — вам, мне, всем!

Животное — часть той великой книги, которая зовется жизнью. Между прочим, в некоторых странах за жестокое обращение с животными наказывают в судебном порядке, и — правильно. Сегодня живой мяукающий котенок в мусоропроводе… А завтра?

СЛОВО ПРОХОЖЕМУ
«Началось это давно. Тогда мы жили в деревянном домике по улице Луначарского. Мне без конца снились собаки, самой лучшей игрушкой для меня была собака. Собак я шила, лепила из пластилина и многие игрушки называла собаками. Но, любя собак, я все же боялась их…

Как-то мы с папой возвращались домой. Тропинка была узенькая, а впереди нас навстречу бежала большая рыжая собака. Я испугалась, а папа успокоил меня и предложил мне ее погладить. Гладить я не стала, а руку протянула. Собака прикоснулась к моей руке и потом побежала дальше».

Добрый, умный папа. Так и надобно поступать, а не шарахаться из стороны в сторону, как, к сожалению, делают иные из наших сограждан, завидев собаку, и не кричать: «Ай, собака, укусит, укусит! Кыш, проклятая!»

Разумеется, не каждую незнакомую собаку надо гладить; есть такие, которые не терпят фамильярности, не подпускают незнакомых людей, — особенно, если ее уже обижали не раз; но безусловно хорошо, когда папа при встрече с четвероногим старается внушить отпрыску добрые чувства.

Замечено: как правило, собаки кусают тех, кто их боится. Не терпят трусов. Чуть зачуяла — сразу хвать. Нормальное, здоровое отношение — и собака ведет себя нормально.

Я бы всех прохожих, — да, пожалуй, даже всех людей на свете, — поделил на любящих и нелюбящих животных. Первых, безусловно, больше, тут не может быть двух мнений, человек всегда стремился жить в дружбе с животными; однако вторые, как правило, активнее и громогласно заявляют о своей неприязни, подкрепляя ее всяческими допустимыми, а чаще недопустимыми способами и аргументами.

На улице, когда проходит человек с собакой, я сразу вижу по поведению прохожих, кто каков и как относится к бессловесным.

По утрам, выходя с пуделем Блямкой на прогулку, мы часто встречаемся с двумя пожилыми уборщицами, подметающими улицу и двор. Две простые работящие женщины, завидев пуделя, еще издали приветствуют его появление возгласами: «А, Блямка, как живешь? А ну, давай поздороваемся, давай лапу!» По-другому держится старший двора, председательница домового совета, дама с явно завышенными претензиями: только увидит жильца с собакой — начинает стращать разными карами, штрафом. За что?! Блям ведет себя идеально.

Поощряемые подобными людьми, некоторые недруги живого начинают творить всякие беззакония. Только этим можно объяснить то, о чем пишет Таня Воляева, жительница Новосибирска:

«Я живу в Кировском районе. У нас за домами есть поляна, но не лесная, а просто посажено много деревьев, вот тебе и поляна. Этой весной у нас на поляне было задушено 3 взрослых собаки, убито 4 щенка, всего семь мертвых собак. И вот одна из них:

Раз я шла из школы и увидела этакую небольшую рыженькую собачку. Передние лапы кривые, как у таксы, задние нормальные, туловище немного длинное, головка большая и уши стоят. Понравился мне песик. Я его стала звать, просто придумала имя и все. Лапчик, Лапчик!»

Но Лапчик нас боялся. Со мной был еще мой друг Витя. Он дал свою куртку, я завернула в нее Лапчика и понесла в подъезд. Потом пришла мама и сказала, чтобы я убрала собаку из подъезда. Делать нечего, взяла я Лапчика и положила возле сарая на соломе. Утром я пошла в школу, вдруг вижу, Лапчика на месте нет. Когда я пришла из школы и спросила у подруги Светы, не видела ли она рыжую собачку, она сказала: «Я видела ее сегодня утром, она побежала на поляну». Я пошла туда и стала звать: «Лапчик, Лапчик!» И тут я увидела его мертвого. Я стояла и плакала. Мне было очень жалко Лапчика… Жалко! Мы не знаем, кто убивает собак, но скажите: как можно узнать, кто их убивает и за что?»

Добрая девочка, мне понятны ее чувства. Ради справедливости вынужден заметить: как ни жаль, но в подъезде, действительно, собак держать не полагается, мама была права. Однако сейчас не о том. Отвратительно, когда на виду у всех творится безнаказанно жестокость и бессердечие.

После вызнали: избивали собак и щенят какие-то парни-проходимцы. Избрав поляну местом своих недостойных развлечений и забав, резвясь на приволье, они приканчивали животных камнями, душили проволочными удавками. Мерзость.

Прогулка — и тут же убийство…

Обидно, что не удалось выяснить, кто были эти парни. Здесь необходимо сказать прохожему любящему и нелюбящему: можете любить или не любить, это личное дело каждого, но когда это переходит известные границы, то становится уже делом общественным. Безусловно, никому не дозволено, давая выход своим низменным инстинктам, убивать животных и бросать их.

После этого что требовать от ловцов, на обязанности которых отлавливать уличных собак, бегающих без присмотра. На ловцов особенно много жалоб: потеряли человеческое лицо. «У нас жила собака Найда. Она нас очень любила. И ее все любили. Она прожила у нас целый год. Весной она ощенилась. Щенят было пятеро. Один беленький, другой коричневый, двое черных и один серый. Двух щенков забрали соседи. Белого забрал мальчик. У нас осталось двое, черный и коричневый. Однажды мы вышли с девочками на улицу и увидели, что собаколовы ловят Найду. Щенята были у них. Мы стали плакать и просить, чтобы они отпустили Найду и щенят. Но они не послушались и уехали. Потом мы узнали, что Найду и щенят продали за 6 рублей. Как вы думаете, правильно ли они сделали? Мы ухаживали за Найдой, а они продали. Нам ее так жалко! Лена и Оксана Ершовы, 2-6 класс, г. Черепаново, Новосибирская обл.».

Неправильно, неправильно, девочки. Если Найда была с вами, они вообще не имели права ее ловить. Ловят только беспризорных, оставленных хозяевами.

Ну, и еще один пример проявления недомыслия и бесчувственности. Эту заметку «Друг, да не всегда» вместе с камышловской городской газетой прислала мне жительница Камышлова, школьница Марина Долгова. Заметка была опубликована в порядке отклика на письмо Л. Полевой, в котором ставился вопрос о нашем отношении к хлебу насущному, и в ней говорилось:

«В своем письме Л. Полевая возмущается, что некоторые граждане кормят скот хлебом, купленным в магазинах по государственной цене, а мясо продают втридорога. (Согласен — негоже). Но еще хуже, когда хлеб травят собакам.

За последние годы видишь, как некоторые любители животных чрезмерно увлеклись четвероногими друзьями. В нашем восьмиквартирном доме, каких в Камышлове много, одни соседи держат двух собак, другие — трех. У последних — здоровенный бульдог, которому, кроме килограмма хлеба в день, требуется еще и мясо. Если бы его покупали по цене колхозного рынка, то владельцы вряд ли согласились бы содержать такого зверя…»

Уточним: бульдогов у нас в стране вообще нет, мы их не разводим, очевидно, речь идет о боксере. К. Федотовских, автору заметки, видимо, это неизвестно. Боксер — собака служебной породы, издавна используется в уголовном розыске для следовой работы. А «три собаки» могут быть просто сукой со щенками; но сейчас — о другом.

Тов. Федотовских считает собаку ненужной в городе, отсюда его возмущение.

Его беспокоит, что собаки едят много мяса. Да, едят. Только не мясо, а субпродукты. Что же касается чистого, натурального мяса, потребляемого в пищу людьми… Мой пудель Блэкки-Блям (он же Блямка) дожил до преклонного возраста, но ему ни разу за всю его жизнь не покупали мяса, слышите, товарищ Федотовских, ни разу! — питается исключительно за счет остатков со стола, и, представьте, живехонек, как говорится, дай бог каждому. Рыбу, дешевую, морскую, да, покупали.

А если бы даже и мясо? Не будем говорить о том, что собака помогает нам сохранить связь с живой природой, что она — воспитатель человека. Напомню о другом:

а сотни немецких танков, взорванных собаками ценой собственной гибели в самый тяжелый период войны, когда фашистские полчища были под Москвой и Ленинградом;

а миллионы тяжелораненых советских солдат и офицеров, вывезенных санитарно-ездовыми упряжками из-под огня противника и, таким образом, спасенных от смерти;

а десятки миллионов мин, заложенных врагом, найденных нашими четвероногими бойцами-разминерами…

А ведь это были все городские собаки, взятые из города.

Хочу задать тов. Федотовских вопрос: а почему в войну служебным собакам в тылу врага выдавали паек — 18 килограммов крупы в месяц? Хлеба и вообще продуктов питания тогда лишних не было, все люди сидели на пайке, независимо от возраста, рода деятельности. Собака шла наравне с людьми?!

Собака служит верой-правдой и сейчас, в мирное время. На границе. На охране государственных объектов особой важности. В уголовном розыске. На таможенных пунктах…

Да поклониться надо собаке земным поклоном за ее верную службу!

ДЕЛО ЗА ВАМИ, МОИ ЮНЫЕ ДРУЗЬЯ
И снова вопросы…

«Здравствуйте, уважаемый Борис Степанович! Меня зовут Ира, мне 14 лет. Я хочу приобрести собаку породы ротвейлер, кобеля. Это обдуманный со всех сторон поступок. И в смысле содержания, и в смысле воспитания. У нас двухкомнатная квартира. Учусь я хорошо, без троек. Но вся проблема в том, что в нашем городе нет клуба служебного собаководства. Если приобрести весеннего щенка, то я могла бы все лето заниматься в КЮСе в Костроме. (КЮС — клуб юных собаководов. — Б. Р.) Но щенка-то надо приобрести! А сделать это я хочу именно через клуб (через любой), а для этого надо стать его членом! Ехать за щенком я готова хоть на край света, в любой город. Но прошу принять во внимание маленькую просьбу: желательно приобрести щенка этой весной и в возрасте 1-го месяца…

С уважением Кравченко Ирина, г. Мурманск».

«Это письмо я хотела давно написать, но не знала, на какой адрес писать… Дело в том, что, кроме собак, я ничем не могу увлечься и свою будущую работу представляю только возле них. Сейчас я учусь на Свердловском камвольном комбинате, ТУ-10, но очень хочу и надеюсь, что когда-нибудь я устроюсь и буду работать с собаками. Я сама не могу понять, что у меня за любовь такая к ним, но вы, конечно, должны меня понять. В доме у нас, несмотря на то, что нас, шестерых, воспитывала одна мама, всегда жили одна-две собаки. Я даже представить не могу, как это некоторые люди пренебрегают собаками. Они никогда не испытывали той радости, которую может принести щенок, сколько всяких приключений и смешных и грустных может доставить собака… Нина Набокова».

«Прошу ответить на один вопрос: 1) Как можно сделать, чтобы собака ночью не лаяла, когда проходят прохожие, а она лежит у двери? А если вы не ответите, то папа не разрешит держать собаку, потому что, когда он спит, а собака залает, он просыпается и не может потом уснуть. Пожалуйста, ответьте на этот вопрос. Олег Богданов, г. Нижневартовск».

Начну по порядку. По-моему, в Мурманске есть клуб, разузнай как следует, Ирина. Насчет любви к собакам — я уже говорил, это сильная страсть, и она ничуть не удивляет меня. Надо, чтобы эта страсть была на пользу людям и животным. Собака лежит у двери и лает по ночам? Естественно, если там все время ходят, она слышит и лает. Перенести ее место, и делу конец. Поэтому-то не надо содержать собак на балконах, лоджиях: будет лаять и не будет покоя ни хозяевам, ни соседям. И, конечно, неприятности обеспечены. Так часто и бывает.

«У нас было четыре собаки: Тузик, Тарзан, Шарик, Альфа. Остался жить только Тарзан. Тузика кто-то очень сильно стукнул по заду, он заболел и умер. Альфа попала под колеса автомашины, Шарик — под электровоз. Я хочу взять трех-, четырехмесячную колли в питомнике. Очень прошу ответить на вопросы: 1) сколько лет живет колли; 2) много ли она ест; 3) не будет ли колли грызть уток и кур…» Ну, и т. д. Всего двенадцать вопросов. И в заключение: «Если можете, подскажите, где в Новосибирске находится питомник. Мне 15 лет, я живу в деревне недалеко от Новосибирска. И еще. Может быть, не нужно покупать плетку, ведь это ваши слова: «Забыть про плетку». Лена».

Скажу прямо: мне не хочется отвечать на твои вопросы, Лена Окишева, и не буду. У тебя погибло уже три собаки, погибнет и эта. Ты не следишь за ними, ленишься или считаешь, что сойдет и так. К чему губить еще одно животное, тем более — колли. Не умеешь держать — не держи. Собаке необходимы заботы и внимание, иначе толку не жди, не будет.

«Моя Альфа, когда ее выводишь на улицу, ко всем ласкается. Как отучить ласкаться? Как отучить от помойки? Как отучить делать визитные карточки? Олег Бурцев (Бердск)». Ласкается — не беда, хуже, когда собака на всех бросается. Можно не сомневаться: в нужный момент появится и злость, и другие необходимые качества. Все собаки неравнодушны к помойкам. Видимо, это привычка, атавизм, оставшийся от диких предков, которые питались падалью и вообще промышляли чем придется. Может быть и еще одна причина: в пище у собаки не хватает каких-то веществ. Поэтому-то пищу необходимо разнообразить, побольше сырых овощей, капусты, морковки. Ну и, конечно, запрещать подбирать всякую дрянь на улице, тем более — на помойке. «Визитные карточки» (лужицы на полу) будут, пока щенок не подрастет немного. Вытаскивай его на улицу почаще, приучай, чтоб привыкал проситься. Месяцам к четырем-пяти пройдет.

Злая ли болонка и хорошо ли она поддается дрессировке, спрашивает Таня Живоглядова из Алма-Аты. Ее интересует: сколько лет живут болонки? Чем хороша болонка? Сколько раз в день она ест? Болонки злопамятны? «Я хочу еще спросить: у собак хорошая, долгая память? Вот, например. Живет собака у одного хозяина, она его любит и он ее любит. Но вот пришлось собаку отдать другому. Для собаки началась другая жизнь. Хозяин ее любит. Любит ли собака его? После того, как ее отдали, прошло 5—6 лет. Помнит ли она прежнего хозяина? Тоскует? Вспоминает? Не задерживайтесь с ответом».

Не задерживаюсь, любознательная Таня. Наверное, ты уже знаешь, что собачий век (увы, увы) намного короче человеческого. Для крупной собаки 12—14 лет уже глубокая старость; мелкие породы — болонки, пуделя, фоксы — живут дольше. Все собаки злопамятны и не прощают обид. Впрочем, это относится ко всем животным, собака в этом отношении проявляет даже поразительную долготерпимость, словом, обижать ее не надо. Все собаки долго помнят хозяина, иногда всю жизнь; перемена дома для нее великое горе, несчастье, которое иногда она носит до конца жизни. Потому-то и говорится, что друзей не продают и не отдают, хотя исключения, конечно, возможны. Но мне в этом случае всегда жаль собаку: как-то сложится ее новая жизнь? Не забывайте, что собака (любая) самое преданнейшее животное из всех обитающих на земле. Режим у болонки такой же, как у всех: кормить (взрослую) два раза, выгуливать — три раза в сутки. (В скобках замечу: все это надо знать еще до того, как возьмешь собаку, подготовиться заранее).

Вдруг подумалось: почему Таня допытывалась насчет памяти у собак? Называла срок 5—6 лет. Не постигла ли ее собаку такая участь — отдали против ее воли, а теперь Таня надеется вернуть. Что ж. Удачи тебе. Отбрось всякие сомнения. Помнит тебя пес, помнит. И никогда не забудет. Не сомневайся. Перечитай рассказ «Хобо» Джека Лондона.

Саша Семенов с Сахалина хочет знать: как научить пса спасать тонущего человека — или у него инстинкт и учить не требуется? Инстинкт, безусловно, есть, ты не ошибаешься, однако, обучить не помешает. Саша выучил уже кота трем командам. Ну, что же, кошки тоже поддаются дрессировке, но спасателей на водах, конечно, из них не получится.

Какая собака лучше дрессируется: флегматичная, вялая, энергичная или темпераментная? Та, у хозяина которой больше терпения, настойчивости, уменья. Может ли пес спать около кровати своего покровителя? А почему нет? «Я занимаюсь вольной борьбой, — пишет Олег Неустроев из Новосибирска. — Не будет ли одно мешать другому (то есть увлечение спортом и собака)?» Зависит только от тебя, Олег.

Вопросы, вопросы…

Однако, вот что я должен сказать вам, ребята…

На все письма, наверное, все равно не ответить, как ни старайся и какие способы ни измышляй. Их — писем — слишком много. Но вы никогда не задумывались, какой труд заставляете проделать того, от кого ждете ответа, «как соловей лета»?

Похвально, что любознательны и хотите знать как можно больше. Любознательность — важное человеческое качество, она двигает разум, помогает человеку стать человеком. Но почему вы за каждым пустяком спешите обратиться «к дяде»? Нет чтоб чуточку подумать, раскинуть умом, дойти самому. Ведь чуть ли не все, что вас интересует, о чем вы спрашиваете, за малым исключением, написано в книгах, в том числе и в книге «Друг, воспитанный тобой». Получается так: прочитал книгу — и тут же, не давая себе времени осмыслить прочитанное, садится и строчит письмо, в котором перечисляет вопросы, которым, собственно, и посвящена книга… Живет в Тюменской области, а с вопросом — есть ли в Тюмени клуб служебного собаководства — обращается в Свердловск. Не проще ли выяснить у себя?

Думать, думать надо больше, друзья, думать и действовать.

Ты занят, тебе некогда, надо учиться, приносить домой пятерки, помогать в домашних делах… а другим? Другим, думаешь, легче? Хочет собаку, а сам палец о палец не ударит, не сдвинется с места, чтоб разузнать, где ДОСААФ, или сходить в библиотеку. Ждет, когда сделают за него. Я хочу, но пусть другой. Другой позаботится, потратит время. Вы знаете, как это называется? Иждивенчество. Один из худших пороков…

За каждым добрым порывом должна стоять работа — только тогда порыв осуществляется, превращается в полезные, нужные дела.

Воспитай себя. Это относится ко всем, большим и маленьким, старшим и младшим, ко всем без исключения. Только так! Еще древние говорили: характер человека — его рок. Значит, надо работать над характером. Книжка называется «Друг, воспитанный тобой». А теперь мы говорим: воспитай себя.

Часто говорят о культуре вхождения в жизнь, поисках. Великое предназначение человека — искать! Открывать новое в науке, искать следы исчезнувших героев, а с ними и новые страницы истории. Отсюда следопытские кружки… Искать себя!

Помнить об ответственности за все живое и свой поступок, не только тот, который ты совершил, но еще собираешься совершить. Может быть, тогда и взрослые — отцы, матери, дедушки — будут сговорчивее, видя, что сын или дочь берутся всерьез.

Выбросили собаку. Большая беда? Да, большая. Для собаки, во всяком случае. Как могло случиться, что то, что было предметом умиления, сегодня стало лишним, ненужным, выбросили на улицу? Иди живи, как хочешь. Нарастающий мотив деловитости все больше подстерегает людей на этом желании иметь собаку, кошку, — но почему часто деловитость оборачивается бедой и даже гибелью для живого существа?

Статистика: из десяти знакомых двое выкинули собак через месяц, еще двое через полгода, еще у одних пес бегает беспризорно… А если бы каждый прочитал, ознакомился предварительно, как и что надо делать, возможно, семь из десяти отказались бы от собак, передумали.

Не торопись! Не торопись заводить! Подсчитай предварительно: столько-то на школу, столько на спортивные занятия… И сколько бы бессловесных избегли печальной судьбы!

Нельзя проявлять легкомыслие и небрежность там, где дело касается живого существа, жизни.

Мы много говорили о том, насколько важно правильно воспитать, обучить, выдрессировать собаку. Но, выходит, не только воспитание животного определяет твои будущие успехи, главное — это воспитать себя. Стать истинным другом своему подопечному.

Вот потому мы и говорим: ты воспитываешь собаку — собака воспитывает тебя.

Все хотят иметь друга. Ну, а другу ведь тоже нужен друг!

Тем я и закончу:

Хочешь иметь друга — будь сам другом.

Владимир Дерябкин ИЗ ЗАПИСОК ДРЕССИРОВЩИКА

Любовь Игната
Полчаса назад манеж сверкал огнями. Играла музыка, гремели аплодисменты, раздавался смех. Все второе отделение выступали «артисты» медвежьего театра миниатюр. Завершая выступление, наш «космонавт» — медведица Настя в который раз благополучно возвратилась из межпланетного путешествия и, ловко спустившись по трапу, умчалась за кулисы. Там она с нетерпением ждала, когда служащие снимут с нее космические доспехи и отведут в клетку — не слишком комфортабельное, но привычное для нее жилище.

Раньше эту торопливость я объяснял желанием медведей побыстрее получить кормушку с пищей, но один случай заставил изменить устоявшееся мнение.


В медвежатнике стоял страшный гвалт, впрочем, обычный для времени ужина. Каждый медведь в это время ведет себя по-своему. Одни топчутся на месте и раскачивают клетку, другие, в ожидании еды, грызут прутья и требовательно рычат: мол, мы отработали — кормите! Только двое — Настя и Игнат — вели себя до странности спокойно. Их клетки стояли рядом, касаясь стенками, и медведи, подойдя к ним, словно сговорившись, молчали, терпеливо ожидая своей порции. Насте и Игнату я подал кормушки сам. Некоторое время в медвежатнике царило оживление, а потом все стихло. Служащие напоили зверей, убрали кормушки, погасили свет.

Медведи, поворочавшись, улеглись поудобней и уснули в своих клетках.

Во время гастролей я не люблю жить в гостиницах. Ставлю свой фургон поближе к зверям. Так спокойней. Мало ли что может случиться. Один из моих медведей, Герасим, бывало, запросто открывал клетку и выбирался из нее. А водворить его обратно — дело нелегкое. В одну ночь я долго не мог заснуть.

Поднялся с постели, решил сходить в медвежатник. Днем, когда я прохожу мимо клеток, звери протягивают лапы, тычутся носами в подставленную ладонь, просят лакомство. Ночью, хоть и чуют меня, не просыпаются.

Я включил свет. Вот Остап растянулся на спине в своей излюбленной позе. Спит, прикрыв морду лапой, Марфа. Прижался к стене Аполлон. Спокойно спит Герасим… Возле клеток Насти и Игната я остановился, пораженный необычной картиной: лапа Игната лежала на лапе Насти. Я стоял не шевелясь, но все же Игнат почувствовал меня, приоткрыл глаз и, словно смутившись, осторожно убрал свою лапу с Настиной, недовольно заворчал и, перевернувшись,забился в угол.

Я вышел из медвежатника.

Следующей ночью история повторилась.


После репетиции я попросил ребят поставить между клетками Игната и Насти клетку с другим медведем. День прошел в обычных хлопотах, вечером медведи после работы на манеже снова вернулись в свои квартиры, снова каждый получил свою кормушку. Однако Настя и Игнат в этот вечер от ужина отказались. Игнат, не глядя на пищу, забился в угол, а Настя, поднявшись на задние лапы, обхватила прутья передними и беспокойно рычала, словно убеждала меня поверить в их добрые с Игнатом отношения, словно укоряла за неоправданную жестокость.

Я не поддался на ее уговоры.

— Все, Настя! Спать!

…На рассвете я был в медвежатнике. Кормушки Насти и Игната были не тронуты.

— Толя, — попросил я служащего, — переставьте клетки на прежнее место.

Глубокой ночью я вновь пришел к медведям. Включил фонарик. Луч света выхватил из темноты две мохнатые, когтистые лапы. Крупная, Игната, лежала поверх Настиной, словно согревая ее…

Доброта
В цирк позвонила женщина из села Петровского:

— Вчера два охотника принесли мне четырех медвежат. Под елью, говорят, нашли, в лесу. Может, кому нужны?

Я записал адрес, и через несколько минут машина мчала меня по Московскому шоссе.

…В углу, возле пышущей жаром русской печки, спали четыре крохотных медвежонка. Рядом с ними, опорожненные, валялись бутылочки из-под молока.

Утром малыши подняли крик на всю гостиницу — просили есть.

Я сбегал в буфет, принес молока, утихомирил своих питомцев. Пора было уезжать. Водитель зеленой «Волги», увидев медвежат, заулыбался.

— Впервые таких пассажиров повезу. Не укусят?

— Не беспокойтесь, — ответил я, устраивая поудобней ящик с медвежатами на заднем сиденье. — Только вот одна просьба: на самолет могу опоздать.

— Все торопятся, — вздохнул шофер, но, тронув с места, резко прибавил газу. Город остался позади. Стрелка спидометра клонилась вправо.

Вдруг машина замедлила свой бег, шофер чертыхнулся, затормозил.

У обочины стоял желто-синий «жигуленок». Инспектор поднял жезл, мы остановились.

— Превышаете скорость, товарищ водитель. Ваши документы.

— Товарищ капитан, — обратился я к нему, выходя из машины, — тут случай, можно сказать, исключительный. Медвежат в аэропорт везем, опаздываем.

— Каких еще медвежат? — не поверил капитан, но тут раздался такой дружный крик, что инспектор заглянул в салон. Медвежата, все четверо, с любопытством глядели на него, не переставая кричать. Капитан взял одного на руки, и тот затих, почувствовав тепло.

— Ишь, мохнатый! — рассмеялся капитан. — Ладно уж, езжайте, — протянул он шоферу документы.

…Я не раз замечал, как добреют люди, встречаясь с живой природой. А уж при виде медвежат, этих забавных созданий, даже самый хмурый человек проникается к ним симпатией, норовит приласкать. Вот и суровый сотрудник ГАИ не устоял перед медвежьим обаянием. Наверное, предупредил все посты на трассе — больше нас не останавливали.

Здание аэропорта выплыло из тумана, сверкая стеклом, огнями. Машина затормозила у главного входа, я расплатился, попрощался с шофером, подошел к стойке регистрации и поставил ящик на весы.

— Что у вас там? — спросила дежурная.

— Медвежата.

— Товарищ, мне не до шуток. Здесь вам не цирк.

— А я не шучу. Настоящие, живые. Только совсем еще маленькие.

Я открыл крышку ящика.

Четыре пары глаз с любопытством и некоторым испугом смотрели на мир, на незнакомых людей.

— Таня, Таня, иди сюда! — закричала девушка. — Смотри! Прелесть-то какая!

Она взяла одного медвежонка, прижала к себе. Мигом вокруг собралась толпа. Медвежат расхватали, передавая друг другу. Каждый пытался хотя бы пальцем дотронуться до них. Казалось, все пассажиры собрались возле нашей стойки, забыв о предполетных заботах.

Я не знал, что делать. Диктор объявил посадку, а медвежата все еще «путешествовали» по рукам… С трудом удалось водворить зверят в ящик, и тут я с ужасом обнаружил, что бутылки с молоком остались в гостинице.

— Задержите рейс, — попросил я дежурного администратора, объяснив ситуацию.

— Да как же, — заволновалась она. — Нельзя… А, впрочем… идите на посадку, будет молоко вашим мохнатым.

Я стоял у трапа, когда дежурная, запыхавшись, подошла ко мне и протянула четыре бутылочки.

— Вот возьмите, — сказала она. — Это вам от работников комнаты матери и ребенка.


Медвежат я кормил уже в самолете. Жадно причмокивая, обхватив бутылки лапами, они быстро высосали молоко и заснули у меня на коленях. Я глядел на спящих медвежат и думал о человеческой доброте, о том, что именно эти несмышленыши скоро выйдут на арену и своими проделками будут приносить людям радость.

Встреча на сто десятом километре
До начала представления оставалось минут сорок, а я все еще копался в двигателе и никак не мог отыскать неисправность.

— Что, не заводится? — ко мне подошел Николай, цирковой шофер. — Сейчас гляну.

Он потрогал какие-то проводки, пару раз крутанул рукоятку, щелкнул пальцами по капоту.

— Подай-ка свечной ключ… — Вывернул свечу, проверил зазор, подчистил контакт, водворил свечу на место и сказал: — Теперь заводи.

Машина завелась с полуоборота. Шум мотора напоминал мне урчание медведя, сосущего лапу.

— Слышишь, Володя, — сказал Николай, — я вчера по Абаканской трассе ехал, так там, говорят, медведя видели.

— В лесу, что ли? — спросил я.

— Зачем в лесу? Прямо на дороге. Возле стоянки у ручья. Шоферам, бывает, ночевать приходится, ужинать или, к примеру, завтракать. Ну вот медвежонок объедками и питается. Потом из ручья воды напьется и обратно в лес.

«Все правильно, — подумал я. — Знает, когда приходить. Приходит утром и вечером. Завтракает и ужинает. Умница, мишка! Учуял общепит! А что если съездить туда, на сто десятый километр, да пригласить косолапого в гости к нам в театр?»

Я высказал свои соображения Николаю.

— Если директор машину даст, чего ж не съездить, — согласился он.

И вот на следующий день мы двинулись в путь. За разговором полтора часа езды пролетели незаметно.

— Приехали. — Николай притормозил «уазик» возле столба с отметкой «110» и съехал на обочину. — Вот здесь и подождем нашего приятеля.

Он вышел из машины и пошел собирать сушняк для костра, а я спустился к ручью, ладонями зачерпнул воды, плеснул на лицо. Прохладная чистая влага взбодрила. Перебравшись на валун, торчавший из воды, я хотел было полюбоваться окрестностями, как вдруг увидел метрах в двадцати здорового медведя, стоявшего на задних лапах. От неожиданности я потерял равновесие, плюхнулся в воду, но быстро пришел в себя и, мигом выбравшись на трассу, шмыгнул в машину. Почувствовав себя в относительной безопасности, я стал наблюдать, как медведь, поводя головой, обнюхивал землю, отыскивая что-либо съестное.

Подошел с дровами Николай.

— Давай сюда, — крикнул я, — открыв дверку. Он сразу же оценил обстановку, бросил дрова и втиснулся в кабину.

— Ты его, — я кивнул в сторону зверя, — посчитал медвежонком?

— Кто ж его знал, что он такой здоровый. Велик, однако…

И вдруг я подумал, что за все годы работы с медведями мне впервые довелось встретиться с лесным, свободным, косолапым хозяином здешних мест. Уехать сейчас, значит, упустить возможность понаблюдать за зверем. Этого я не мог себе позволить.


К ручью подъезжали машины и водители, видимо, уже встречавшиеся с медведем, бросали ему разную снедь, а он был разборчив: что было по вкусу — съедал, что не нравилось — отбрасывал лапой в сторону.

— А знаешь, Коля, не такой уж он и громадный, — сказал я и вылез из машины. Быстро вскрыл банку сгущенного молока, уверенный, что подобным лакомством медведя никто не угощал, обмакнул кусок хлеба и бросил на берег ручья. Медведь покосился на кусок, но арбузную корку, над которой трудился, не оставил. Второй кусок хлеба, облитый сгущенкой, упал совсем рядом с медведем. Он подошел к моей приманке, лизнул хлеб и сразу же поднял голову, будто захотел посмотреть, кто это не поскупился на такую вкуснятину. А я продолжал бросать кусочки хлеба, обильно политые сгущенкой, выманивая зверя на дорогу.

— Смотри, осторожно! — предупредил меня Николай. — Дикий все же.

— Возьми ружье! — крикнул я. — На всякий случай.

Медведь, забыв об осторожности, перешел через ручей. Теперь он явно ждал, когда я снова дам ему лакомство. В своем пристрастии к сладкому он ничуть не отличался от моих артистов. И тогда я решил вылить в тарелку пару банок сгущенного молока, поставить ее в круг веревочной петли и попробовать все же «подписать контракт» с лесным хозяином.

Николай быстро раскинул веревку, я поставил тарелку. «Ну, иди сюда, мишка», — позвал я косолапого, и он стал медленно выбираться на обочину.

На дороге с той и другой стороны вытянулись длинной колонной машины. Все с любопытством ждали, чем закончится моя затея. А медведь уже приблизился к веревке, он был от меня в каких-то пяти метрах, и я слышал его дыхание.

Вот он остановился, обнюхал веревку, но переступать через нее не стал, и вдруг резким ударом лапы отбросил петлю, и лишь тогда осторожно лизнул молоко. Потом посмотрел на людей, удобно улегся, обхватил лапами тарелку и с удовольствием стал уплетать содержимое.

— Не получилось? — спросил Николай.

Я развел руками: мол, ничего не поделаешь.

— Шеф, ты долбани его из ружья! — крикнул Николаю один из стоявших в отдалении водителей. — Шкура-то, смотри, какая богатая…

Но у меня и в мыслях не было убивать медведя. Глядя, с каким удовольствием он ест сгущенку, я подумал, что вряд ли мишке когда-либо еще представится возможность попробовать такое необычное лакомство. Медведь будто растягивал удовольствие, и когда на мгновение поднимал голову, мне казалось, в глазах его светилась благодарность.

Водителям надоело ждать. Вот одна машина промчалась мимо медведя. Другие проезжали медленно, стараясь не потревожить сластену. Он раз приподнялся, но переборол страх и снова уткнулся в тарелку.

Дорога опустела. Вскоре и в тарелке ничего не осталось, но медведь все никак не мог с ней расстаться, вертел ее в лапах, облизывал и, в конце концов, убедившись, что молока больше нет, бросил ее и заковылял к ручью. Он долго и жадно пил, потом перебрался на противоположный берег, поднялся в стойке, облизал лапу, еще раз посмотрел в нашу сторону и скрылся в чаще.

— Вот и все, Николай. Познакомились — пора домой…

В цирке я рассказал о знакомстве с лесным медведем. Мои товарищи посмеялись, пошутили и разошлись. Вскоре и я за делами забыл о встрече на сто десятом километре. Наверное, и не вспомнил бы, не окажись снова в Красноярске.

Поехал я с товарищем, старожилом здешних мест, по Абаканской трассе. По грибы собрались.

— Игнатьич, ты, я слыхал, где-то здесь медведя ловил?

— Было дело, — сказал я. — Только не вышло ничего…

— А знаешь, убили мишку-то. Он, понимаешь, раньше у ручья остатки еды подбирал, а то вдруг на дорогу выходить начал. Выйдет, на задние лапы поднимется, словно ждет кого. Ну, вот лесник-то его и шлепнул, чтобы дорожное движение не нарушал! — И мой знакомый, довольный шуткой, рассмеялся.

А мне было не до смеха. Я вдруг почувствовал себя виновником гибели медведя, которому неизвестно зачем дал вкусить неведомой ему сладости. Жил ведь зверь своей лесной жизнью, довольствовался малым. А потянулся к большему, пошел радость искать — и погиб.

СИБИРЬ, ЕЕ ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

Владимир Познанский, доктор исторических наук ВЕЛИКИЙ ОКТЯБРЬ И НАРОДЫ СИБИРИ

В Сибири издавна преобладало русское население. Селились русские в основном в тех районах, где крестьянин мог заниматься хлебопашеством. Огромные пространства степей полупустынного типа, северной тайги и тундры заселяли аборигенные народы. Некоторые из этих народов вели оседлый образ жизни, другие кочевали.

У Северного Ледовитого океана в тундре и в самых глухих таежных местах обитали малые народности Севера: эвены, чукчи, юкагиры и другие. Южные районы населяли хакасы, тувинцы, алтайцы, казахи, буряты…

До революции все эти народы были крайне отсталы, совершенно бесправны. Нередки были случаи голода, болезней, массовой гибели людей. Целые племена и народности вымирали от эпидемий. Купцы, скупщики пушнины спаивали местное население, за бесценок приобретая лучшие меха.

В 1822 году царским правительством был принят «Устав об управлении инородцев Сибири». По уставу «инородцы» в соответствии с образом жизни делились на «оседлых», «кочевых» и «бродячих». На них налагались определенные повинности, в казну собирались подати, среди которых главной была подать пушниной.

Стиль управления того времени великолепно характеризует такой факт, приведенный Е. М. Ярославским в статье «О тунгусах Олекминского округа»: в Петербурге получили сведение о страшном голоде среди орочен. Запросили Якутское областное управление. Губернатор ответил в столицу, что во вверенной ему области никаких орочен нет. Между тем неизвестное губернскому начальству голодающее племя продолжало вымирать в приолекминской глухой тайге.

Чиновники, находясь за сотни и тысячи километров от столицы, в губернских и уездных городах, по собственному усмотрению могли увеличивать размеры податей, налагать дополнительные повинности. Приезд или даже проезд начальства оставлял о себе тяжелую память надолго: отбирались лучшие лошади, которых часто загоняли в пути бешеной скачкой, устраивались для «белого господина» пиршества за счет населения. Чиновника старались задобрить, одарить богато: деньгами, мехами.

Чем-нибудь не довольный чиновник любого ранга мог пускать в ход плеть, кулаки, калечить неугодивших и пользовался полнейшей безнаказанностью.

Сибирь не знала крепостничества, здесь не было помещиков, но казачья верхушка, богатое сибирское кулачество, предприниматели нещадно грабили и русскую бедноту, и особенно бесправных «инородцев».

Я. М. Свердлов в 1915 году писал из туруханской ссылки (Енисейский Север):

«Местное население пребывает в полной кабале у различных торговцев-скупщиков рыбы и пушнины… Чем дальше в глубь края, в тундры, тем эксплуатация становится сильнее и тем более безобразные формы она принимает. И нет ничего удивительного, что инородцы быстро вымирают. Эпидемии оспы, тифа уносят массу жертв. Обильную жертву собирает и потребление алкоголя, щедрой рукою распространяемого торговцами-хищниками. Медицинская помощь крайне скудна. На весь огромный край один врачебный пункт, с больницей на 10 коек, и два фельдшерских».

Не отставали от пришлых притеснителей в грабеже коренных народностей Сибири местные князьки (баи у хакасов, тувинцев, алтайцев и казахов, нойоны у бурятов, тойоны у якутов, князцы у малых народностей Севера).

Е. М. Ярославский дал следующую характеристику якутского тойона:

«Он в цепких кулацких руках, как князек, держал десятки и сотни работников-химначчитов; те были у него всегда в долгу, пасли ему скот, добывали для него пушнину и рыбу, расчищали лес для пашен. Тойон судил, тойон был наслежным и улусным головой[7]. Русские чиновники и русские купцы поддерживали этого тойона, и якутская беднота чувствовала на себе этот союз хищников».

Своих же соплеменников и единоверцев обирали и богатеи туземных племен. Так якутов и народности Северо-Востока грабили якутские купцы: Кривошапкин, Никифоров, Эверстов. Чудовищным притеснениям подвергались рабочие-казахи на золотых приисках «правоверного мусульманина» Ахметши Валитова.

Грабеж довершали служители религиозных культов: православные попы у насильственно крещенных народов, муллы у мусульман, ламы у буддистов. Все они собирали обильную «дань» товарами, продовольствием и деньгами с населения за богослужение, так же как шаманы за камлания над больными.

Образно воссоздал картину жизни своего народа до революции очевидец — алтайский сказитель Н. У. Улагашев:

Даже вспомнить и то тяжело
Горем согнутый старый Алтай…
Нас когтями и клювом терзал
Коршун бешеный — царский закон.
Он зайсана, купца охранял,
Бая чтил за посланца богов,
С бедняка по две шкуры сдирал,
В три погибели гнул батраков.
Подобные воспоминания о тех жутких временах полного бесправия, мучений, постоянного голода и даже вымирания сохранились в памяти всех коренных народностей Сибири.

Особенно катастрофически сокращалось население у малых народностей Севера, наиболее отсталых в хозяйственном и культурном отношениях, сохранявших и в начале XX века многие пережитки патриархально-родового строя. Большими группами люди гибли от голода в годы массового падежа оленей от бескормицы, в годы плохой охоты. Но царскому правительству до этого не было дела. Когда, например, в неблагоприятном 1906 году якутский губернатор запросил «о монаршей милости к вымирающим племенам»: временно снять непосильную подать мехами с голодающих эвенков, эвенов и других малых народностей, из Петербурга ответили отказом.

Социальные болезни на Севере и Северо-Востоке, как нигде и никого, поразили малые народности в то время: так среди эвенов 40 % населения страдало туберкулезом и столько же трахомой. Широко распространены были инфекционные заболевания.

Немногим лучше была жизнь оседлых якутов. Тойоны владели землей и скотом. Каждый десятый крестьянин-якут вообще не имел, скота, шестая часть крестьянских хозяйств не имела коров и больше половины не имели лошадей и оленей. Земледелие в условиях сурового северного климата с его коротким летом и ранними заморозками часто не оправдывало себя: при неурожаях не удавалось собрать даже то количество зерна, которое ушло на посев. И в эти часто повторяющиеся голодные годы тысячи бедняков-якутов спасались от полной дистрофии и голодной смерти отваром из сосновой коры (заболонью) с корневищами ряда растений.

Жилище якута-бедняка начиналось с хоттона — помещения для скота. За легкой перегородкой вокруг камелька — очага, топившегося круглосуточно, иначе жилище моментально промерзало через дыру в крыше, служившую дымоходом, располагались люди. В короткую теплую пору беднота от зари до зари надрывно трудилась, чтобы успеть заготовить на зиму продовольствие, сено, дрова. И в первую очередь отработать побольше, сколько удастся, кабальные долги тойону. Примитивными орудиями — топором, косой-горбушей бедняк заготавливал десятки возов сена и дров для своего дома и еще в несколько раз больше для тойона — «благодетеля». Горе было тем, кто не успевал подготовиться к зиме. Идти в лес в плохой одежонке и обуви за вязанкой дров в пятидесятиградусный мороз — означало рисковать здоровьем и жизнью, любой нечаянный вдох горлом вызовет обморожение легких, кровотечение, а как не дышать при напряженной работе? Еще тяжелее была доля женщины-якутки, которой приходилось круглогодично ухаживать за скотом, с весны до осени доить коров тойона, заготавливать «дары леса», шить и чинить одежду, заниматься всеми делами по дому. Трудились беднячки с детского возраста, после замужества ежедневно до 18 часов в сутки. И к 35—40 годам они превращались в дряхлых старух.

Не лучшей была участь и народов южных областей Сибири, Алтая.

Так в Омском уезде в 1908 г. около тысячи семисот хозяйств казахов из обследованных 2,5 тысячи обнищали до крайности, и беднота пошла обслуживать богачей-баев. В отчете чиновников, проводивших это обследование, в частности, говорится, что положение разорившихся людей «очень незавидное и даже печальное и крайне приниженное… Одеты в невозможное рванье. Нередко ходят полунагие… Сами хозяева относятся к этим своего рода париям с полнейшим презрением. Не пускают их дальше порога, не дают, а бросают им, как псам, обглоданные кости, и эти несчастные, действительно, как собаки, валяются на земле в углу юрты и ловят бросаемые им объедки».

Социальная пропасть между теми, кто жил в белых огромных юртах, владел табунами, и «черной костью» ширилась с каждым годом. Не случайно, когда чиновник спросил крупного казахского бая о том, сколько у того скота, в ответ последовало: «Надо спросить старшего табунщика, сколько у него пастухов». Степной феодал не знал, оказывается, сколько у него конских табунов и овечьих отар.

Характерны насилия, жестокость в отношениях хозяев-феодалов с беднотой, батрачившей на них. Об алтайском бае Макы Маркитанове, например, известно: «Макы часто напивался пьяным, брал плетку и шел, ради развлечения, бить батраков». Его соплеменник бай Сапок «наказывал» своих пастухов только за «провинности», но зато так, чтобы «запомнилось»: батрака Куртука Байтина отхлестал плетью по голове, и тот с тех пор «стал заговариваться», других просто калечил.

Голод заставлял бедноту покидать аулы и наниматься с весны в сезонные рабочие к капиталистам, извлекавшим природные богатства из сибирских недр. Хозяйские доверенные, заключая договоры с «киргизскими артелями», давали им небольшой денежный задаток, которым по сути навсегда покупали самую дешевую в стране рабочую силу. Пользуясь продуктами из хозяйской лавки по цене, установленной приказчиками, расплачиваясь штрафами, налагаемыми хозяйскими надсмотрщиками по своему усмотрению «за провинности», рабочий-казах быстро оказывался опутанным долгами, которые приходилось отрабатывать из года в год.

Высший царский сановник в Западной Сибири генерал-губернатор Степного края в отчете министру внутренних дел отмечал:

«Только крайняя нужда сгоняет рабочих на прииски, где за полгода тяжелого труда можно лишь не умереть с голоду».

За неповиновение хозяевам рабочих жестоко наказывали. За массовые выступления, что расценивалось как бунт, закон предусматривал ссылку всей артели на каторжные работы в рудники на срок от 12 до 15 лет. Отдельных беглецов полагалось, изловив, возвращать на рабочее место и наказывать огромным штрафом. Целая система штрафов должна была всегда и полностью компенсировать капиталисту «потери». И, конечно, хозяевам не было нужды церемониться с рабочими-«инородцами».

И только с победой пролетарской революции и установлением Советской власти положение народов Сибири коренным образом изменилось.

Вслед за Ленинскими декретами о мире, земле и власти большевики провозгласили «Декларацию прав народов России». В подписанном В. И. Лениным торжественном акте-обещании указывалось главное в принципиально новом подходе к национальному вопросу в условиях нового социалистического строя:

«…Совет Народных Комиссаров решил положить в основу своей деятельности по вопросу о национальностях России следующие начала: 1. Равенство и суверенность народов России. 2. Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. 3. Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений. 4. Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России».

Позором объявлялось натравливать народы друг на друга, народам предлагался добровольный и честный союз в составе Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Выдвигалось требование освобождения народов от национального гнета.

В Сибири, как и повсеместно в Советской Республике, трудящиеся всех национальностей привлекались к государственному управлению и строительству.

Документы первых съездов Советов в национальных районах Сибири показывают, как рука об руку с русскими начинала строить новую жизнь казахская, бурятская, хакасская беднота.

Семипалатинский уездный съезд Советов разослал по аулам воззвание:

«Бедняки-киргизы! Вы, находившиеся многие столетия под гнетом богатых, вы, безропотно несшие тяжелый крест жизни, — встаньте! Боритесь за устройство своей жизни сами… Русские бедняки, свергнувшие власть богатых, помогут вам в этой борьбе!».

Высший советский орган в Сибири тех лет — Центросибирь, находившийся в Иркутске, под руководством известного большевика Н. Н. Яковлева, начал разрабатывать планы вызволения национальной бедноты из-под ига байства на всей территории от Уральских гор до берегов Тихого океана. В Якутию для борьбы с белогвардейцами был направлен отряд красноармейцев, активную помощь которым оказали местные бедняки-якуты. При Центросибири организовалась и группа бурятских коммунистов во главе с юной Марией Сахьяновой.

Из среды аборигенных народов в те годы выдвинулись первые «комиссары» (обычно это были молодые люди), возглавившие борьбу с баями и буржуазными националистами. Такими «комиссарами» были казахи Адильбек Майкутов и Сакен Сейфуллин (впоследствии один из основоположников казахской советской литературы), якуты Максим Аммосов и Платон Ойунский (основоположник якутской литературы), татарин Сабиржан Габбасов, буряты Павел Балтахинов и Циремпил Ранжуров и другие, многие из которых погибли в боях с контрреволюцией.

Во время гражданской войны трудящиеся аборигенных народов Сибири не пошли в антисоветские банды алаш-ордынцев и других националистов, срывали насильственные мобилизации. Война еще более разделила байство и бедноту: первое во всем поддерживало Колчака, хотя он выступал как ярый великодержавный шовинист; вторая приняла участие в партизанской борьбе с белогвардейцами и интервентами.

Эксплуататоры жестоко мстили «голытьбе», посмевшей лишить их богатств и нарушить «извечный закон» безропотного повиновения. По наущению баев (нойонов, тойонов) и буржуазных националистов белогвардейцы из отрядов атаманов Анненкова, Семенова, Красильникова устраивали кровавые расправы над казахской, бурятской, якутской, хакасской беднотой «за причастность к большевизму и совдепии». После разгрома Колчака, благодаря помощи местного, в том числе аборигенного, населения, подразделения Красной Армии и Части особого назначения сравнительно быстро и с минимальными потерями смогли ликвидировать крупные белогвардейские банды в Горном Алтае, Хакасии, Бурятии, Якутии.

После полного освобождения Сибири, когда только на Дальнем Востоке на японских штыках держались остатки колчаковцев, В. И. Ленин лично занимался вопросами создания советских автономных республик у бурятов и якутов, выделения Акмолинской и Семипалатинской губерний «из Сибири» и введения их в Кирреспублику (до 1936 года — КирАССР, ныне Казахская ССР).

По указанию Ленина в Наркомате по делам национальностей организуется специальный подотдел «по охране и управлению первобытных племен Севера России». Голодающая Советская Республика посылает в северные районы Сибири хлеб. Первые советские арктические экспедиции выполняют задание Председателя Совнаркома доставить через Карское море закупленное на валюту за границей продовольствие малым народностям Севера.

В. И. Ленину приходилось с горечью констатировать, что в окраинах, национальных областях РСФСР, в частности в Сибири, на необъятнейших пространствах «царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость». Выход был единственный: поднять отсталые на века окраины с помощью пролетарского Центра в самый короткий срок; добиться, чтобы аборигенные народы Сибири шли к социализму, минуя мучительную стадию капитализма. Эту возможность открывал советский строй.

Первые шаги советского национального строительства Сибири проходили в исключительно трудных условиях из-за охвативших край, как и многие другие районы РСФСР, кулацких мятежей против Советской власти. Буржуазные националисты и байство быстро нашли общий язык с русской белогвардейщиной. Главари кулацких мятежей выдвигали демагогический лозунг «за Советы без коммунистов», буржуазные националисты спекулировали еще дополнительным требованием — предоставить их областям право отделиться от Советской России, чтобы избавиться от якобы чуждой их народам революции и «большевистской узурпации власти».

Так во второй половине 1921 г. на Северо-Востоке начался кулацко-тойонско-националистический мятеж под предлогом «национальной автономии Якутской области без коммунистов». Конечно, кучка организаторов новой формы борьбы против Советской власти — «национального восстания» лгала о стремлении к государственной самостоятельности Якутии. Тойоны и их приспешники, создавшие в захваченном поселке Чурапча свое «правительство» и поставившие командовать «народной армией» бывших колчаковских офицеров, обратились к японцам и русской белогвардейщине, еще господствовавшим на Дальневосточном Приморье, за помощью.

В дни мятежа, по неполным данным, сотни людей, в большинстве якуты, за приверженность Советской власти были зверски замучены белобандитами.

Мятежники, несмотря на то, что из Владивостока к ним прибыл офицерский отряд в 700 штыков бывшего колчаковского генерала Пепеляева, были наголову разбиты. Еще в период борьбы с белогвардейщиной трудящиеся Якутии получили право на создание автономной республики.

Освобождение Советского Дальнего Востока позволило объединиться бурятскому народу, часть которого при создании в 1920 г. буферного государства ДВР оказалось вне РСФСР. Еще при жизни В. И. Ленина была осуществлена его идея о предоставлении автономии бурятскому народу. Тогда же в Горном Алтае была образована Ойротская автономная область. Из Самарова (ныне Ханты-Мансийск) почетному председателю своей первой конференции В. И. Ленину делегаты «туземных народностей Тобольского Севера» сообщили, что «самоедская, зырянская, остяцкая, мусульманская и вогульская народности горячо приветствуют национальную политику Республики Советов»[8]. На Енисейском Севере благодарили Советскую власть и ее вождя, «которому одинаково дороги российский рабочий и рыбак с Подкаменной Тунгуски».

С огромной радостью трудящиеся Сибири встретили образование в конце 1922 г. Союза Советских Социалистических Республик.


Следуя заветам В. И. Ленина, Советское государство всегда делало все возможное, чтобы ликвидировать фактическое неравенство наций и народностей. В частности в Сибири, с момента образования СССР, районам, заселенным коренными народами, на нужды начального образования, медицины выделялось обычно в 3—4 раза больше средств, чем другим районам. Постоянная помощь и колоссальные льготы привели к тому, что национальные районы быстро выравнивались с более развитыми.


Ныне на территории Сибири находятся 3 автономных республики (Бурятская, Тувинская и Якутская), 3 автономных области (Горно-Алтайская, Еврейская, Хакасская) и 8 автономных округов (Ачинский и Усть-Ордынский Бурятские, Корякский, Таймырский, Долгано-Ненецкий, Ханты-Мансийский, Чукотский, Эвенкийский и Ямало-Ненецкий). Почти повсеместно аборигенное население проживает вместе с русскими, украинцами и другими советскими людьми, приехавшими осваивать богатства сибирского края. Так, город Ак-Довурак в Тувинской АССР еще называют «город дружбы на реке Хамчике», здесь на асбестовом комбинате трудятся и живут одними интересами инженеры, техники и рабочие тридцати национальностей.


Города, рабочие и совхозные поселки, колхозные села, в большинстве, современные. Электричество, водопровод, радио и телевидение, современные транспорт, средства связи и другие достижения цивилизации прочно вошли в жизнь и быт населения всех национальных районов Сибири. Только по книгам потомки вымиравших до революции народов знают об ужасающем положении предков: о хроническом голоде и эпидемиях, о беспросветном невежестве и бесправном положении «инородцев». Только в краеведческих историко-этнографических музеях молодежь может увидеть макеты жилищ без окон, холодных и дымных, совмещенных со стойлами домашних животных; примитивные предметы быта, орудия байских пыток.

В национальных районах наряду с русскими театрами действуют национальные, в библиотеках можно читать классическую и современную литературу и на русском, и на национальных языках, которые преподаются в школах и местных вузах. Никого уже не удивляет, например, что в Якутской АССР количество специалистов с высшим и средним образованием перевалило за 100 тыс., причем треть из них — представители аборигенных народов Северо-Востока РСФСР.


Для добытчиков алмазов, гидростроителей, для всех рабочих и жителей холодных или, напротив, жарких мест, где нет возможности развивать сельское хозяйство, продукты завозятся из других районов страны. Свежие овощи и фрукты доставляются самолетами. Для работающих в трудных климатических условиях установлен ряд льгот. Льготами пользуются малые народности, чьи дети, например, с первого класса живут и обучаются полностью на государственном обеспечении, вплоть до получения высшего образования. А сколько ребят, представителей различных народов Сибири, учится в вузах столицы, Ленинграда и других городов? Октябрьская революция создала такие возможности для всех людей, без различия национальности, что никого не удивляет немыслимое в дореволюционное время даже для представления: поэт-чукча, профессор-якут, директор завода или начальник большого строительства хакас, алтаец, бурят и т. д.


Несомненно, что с намеченными бурными темпами развития Сибири, хозяйственным и культурным освоением новых обширных районов, страна справится успешно, а значит, еще быстрее будут развиваться национальные районы нашего замечательного края, еще один шаг к коммунизму сделают народности Сибири.

Л. Пичурин, журналист «В БИТВЕ ВЕЛИКОЙ ЕСЛИ ПАДЕМ МЫ…»

Я расскажу вам печальную историю. Героев ее уже давно нет в живых, впрочем, они никогда не считали себя героями, да и ни в одном из немногих сохранившихся документов они не названы этим высоким словом. Путь их не обозначен наградами, почетными званиями, нет им ни мемориальных досок, ни памятников. И, быть может, суровый критик или строгий читатель скажет: «А что особенного они сделали? Честно прожили жизнь и отдали ее за свои идеалы?»

А началось все — для меня, во всяком случае, — с поездки в Болгарию. Первое наше путешествие за границу — осталось в памяти одним из самых ярких впечатлений. С годами это впечатление не тускнеет, чему, конечно, есть и особая причина — на Солнечном берегу мы познакомились с очень симпатичной чешской семьей. Много лет мы переписывались, а в конце 1978 года Маша прислала бумагу на официальном бланке — «Prohlášení» — наверное, не надо знать чешского языка, чтобы понять смысл этого слова.

Так мы оказались в удивительно чистом и зеленом новом шахтерском городе Хавиржове, удивительном тем более, что хотя он и построен в самом центре индустриального сердца Чехословакии — североморавского промышленного района, хотя вокруг и дымят сотни труб металлургических и химических предприятий, тем не менее, в городе чистый воздух, цветы, фонтаны, видно, что это социалистический город, построенный добрыми и умными людьми…

У меня есть правило: едешь в чужую страну — познакомься с ее историей и географией, классиками литературы и искусства, почитай об исторических памятниках, архитектурных и иных достопримечательностях. Конечно, я не забыл этого правила и сейчас, но тут было легче и проще. Еще в школе мы восхищались великими борцами за свободу чешского народа Яном Гусом и Яном Жижкой, а в армии у нас был командир взвода, носивший польский «Крест Грюнвальда» — орден в честь знаменитой битвы, в которой польские, русские, литовские и чешские войска наголову разгромили немецких агрессоров. В институте с интересом узнал о творчестве Яна Амоса Коменского, великого чешского педагога и гуманиста. С детства люблю музыку Бедржиха Сметаны и Антонина Дворжака.

Хорошо помню, как перед началом второй мировой войны все мы, большие и маленькие, уже тогда хорошо понимавшие, что нам может принести фашизм, затаив дыхание, слушали по радио антифашистскую пьесу Карела Чапека «Мать». Много позднее прочитал я интереснейшие исторические романы Алоиса Ирасека. Ну, а уж «Похождения бравого солдата Швейка» в нашем доме почти настольная книга, и ссылки на бессмертные высказывания, Швейка, фельдкурата Каца, поручика Дуба и прочих героев Ярослава Гашека в компании наших друзей звучат чуть ли не при каждой встрече.

Я уж не говорю, как мы, мальчишки, восхищались действиями чехословацких частей во время Великой Отечественной войны, как нравился нам их командир с удивительно подходящей фамилией — генерал Свобода!

Правда, знал я и о том, что если бы в июне 1918 года красногвардейский отряд, в котором служил мой отец, вовремя не ушел из-под огня белочешских пулеметов, то никуда бы я не ездил, но надо же знать, о чем следует говорить в гостях, а о чем не надо. Тем для разговоров хватало у нас и без этой…

…О чем мы только не говорили в те дни. Маша, Франтишек, школьница Яна и даже маленькая Леночка прилично знают русский язык, да и мы выучили несколько слов по-чешски. Правда, не обошлось без недоразумений. Когда мы взялись угостить друзей украинским борщом и попросили Машу купить для этого овощей, глаза у нее сделались большими-большими — оказывается, «овоци» по-чешски — фрукты, а то, что мы называем овощами — зеленина. Но когда Маша спросила, должна ли зеленина быть черствой, наступил наш черед удивляться — по-чешски черствые — значит свежие. К таким вещам мы быстро привыкли и уже не смутились, увидев в книжном магазине собрание сочинений Карела Маркса и Бедржиха Энгельса — чехи переводят имена. Не удивился я и услышав от Маши, что со мной хочет поговорить ее подруга, учительница, папа которой родился в Томске, — где только не встретишь земляков и их детей! Но дальше…

Копия документа о рождении 7 апреля 1943 года в городе Пльзене, Вензигова улица, 5, Надежды Лаудовой. Отец — Василий Лауда, родился 26 декабря 1921 года в Томске. Для ясности в скобках указано — СССР. Специальность отца — zámečník, по-моему, это чешское слово куда ближе русскому слуху, чем немецкое «слесарь». Указаны и родители отца — Иосиф Лауда и Мария, вместо девичьей фамилии которой чешский писарь написал «Антоновна».

— Надежда Васильевна, — мне как-то не хочется называть эту молодую женщину «пани Лаудова» и я переделываю ее имя на русский лад, — но у нас нет такой фамилии, да и имя Иосиф встречается в Сибири очень редко.

— Отец не есть русский, он чех, и дед тоже чех, то бабичка русская из Томска.

— Бабушки уже, наверное, нет?

— Она попрана на Панкраце соучасне с маминкой в сорок четвертом роке, — Надежда Васильевна достает из сумочки сигарету…


Панкрац… Вообще-то так называется один из районов Праги, но для людей моего поколения это слово звучит зловеще. Панкрац — гестаповская тюрьма, описанная замечательным чешским публицистом Юлиусом Фучиком в «Репортаже с петлей на шее». Бабушка из Томска с матерью моей собеседницы казнены на Панкраце в 1944 году! Говорить становится трудно, но сама Надежда Васильевна приходит мне на помощь…

Два толстых тома в красных переплетах. «Обвиняю. Пражская Голгофа», Прага, 1946 год. Автор, скрывшийся за псевдонимом Карел R, в послесловии объясняет, почему он не хочет называть своего имени. Ему не надо славы, не надо признания, да и гонорар он передает детям погибших. Надо лишь одно — выполнить обещание, которое он дал казненным, и рассказать миру о их мужестве и любви к отчизне.

Карела R нельзя считать не только коммунистом, но даже и человеком революционного духа. Вероятно, он был священником, и это дало ему возможность видеть осужденных перед казнью, говорить с ними, сохранить некоторые документы, вести дневник и, в конечном итоге, создать книгу — еще одно обвинение германскому фашизму и его чешским прислужникам.

Это страшная книга. День за днем описывается в ней жизнь Панкраца. Предсмертные записки казненных, заметки из газет, воспоминания автора, архивные документы, приказы гитлеровцев… Фотокопии рисунков и даже карикатур — мрачный юмор заключенных. Для полноты картины — фотографии наручников, креста, который верующие целовали перед тем, как идти на гильотину. А вот и само изобретение доктора Гийотена, я впервые увидел его фотографию… Два столба, перекладина, нож… И это придумал француз!

…Снимки гестаповцев и чешских фашистов — улыбающиеся молодые люди, никак не скажешь, что это палачи. Групповая фотография служащих Панкраца. Вахмистр Прей, внешне очень похожий на фюрера и хорошо известный заключенным — Прею доставляло особое наслаждение избивать тех, кто позволял себе мужественно держаться перед казнью… Списки, адреса и даже телефоны охранников, судей и адвокатов — на Панкраце соблюдалась законность: некоторые адвокаты успевали за десять минут произнести пять-шесть защитительных речей… Списки и тюремные фотографии казненных с указанием существа обвинения — укрывательство военнопленных, хранение оружия, саботаж, связь с партизанами, слушание иностранного радио. Под номерами 845 и 846 — фотографии Лаудовой Марии-младшей, родившейся 20.3.1922, казненной 13.12.1944 в 16.00 и Лаудовой Марии-старшей, родившейся 27.12.1897 и казненной тоже 13.12.1944 в 16.00. Все аккуратно, все записано, ничего не скажешь — немцы народ дисциплинированный, приученный к порядку, да и чешские палачи за годы оккупации тоже кое-чему научились.

…Невольно считаю — 7 апреля 1943 года, 13 декабря 1944 года, — моя собеседница, конечно, не может помнить своей матери. Похожа ли? Фотографии маленькие, бумага в книге плохая, к тому же снимок Марии-младшей плохо сохранился, гораздо хуже, чем все остальные. У меня хватило такта не спрашивать о причине, а позднее я узнал, что, когда в 1946 году трехлетней девочке подарили эту книгу, Надя, до этого никогда не видевшая никого из своих родных, часто целовала свою маминку… Она похожа на нее — такая худощавая, смуглая, черноволосая…

А Мария Антоновна, «русская бабичка из Томска», на снимке выглядит гораздо старше своих неполных сорока лет. Простое лицо, таких женщин у нас тысячи. Самая обыкновенная.

«13 декабря 1944 года, среда.

Сегодняшняя среда ознаменована уходом в лучший из миров десяти человек. Две Марии Лаудовы —свекровь и невестка, казнены по политическому обвинению, Ярослав Нелаба — за хранение оружия, Карел Питерла — за подпольную работу… Старшая пани Лаудова за несколько минут до казни запела «Марсельезу». Простая деревенская женщина, уходя туда, откуда нет возврата, выразила свою глубокую внутреннюю убежденность в будущем, свое завещание сыновьям, свой последний сердечный порыв в этой старой революционной песне».

…Карел R не знал, что слова о сыновьях звучат в его записках лишь символически — оба сына Марии Антоновны были уже казнены. Не знал он и того, что «Марсельеза», «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу» были самыми любимыми песнями в доме Лаудовых…

— За что были казнены мама и бабушка?

Вместо ответа Надежда Васильевна подает мне другую книгу. Индра Незбедова. «Цветы на землянку». Издана в 1971 году, к пятидесятилетию Чехословацкой коммунистической партии. Это восемь очерков, написанных по архивным материалам, в основном — по документам Союза борьбы против фашизма. Название книге дал четвертый очерк, посвященный судьбе томича Василия Иосифовича Лоуды (я так и не знаю, как все-таки правильно — Лоуда или Лауда — в разных документах вторая буква фамилии написана в двух вариантах).

«Когда после первой мировой войны чехословацкие солдаты покинули израненную советскую землю, среди них не было Иосифа Лоуды. Красный партизан И. Лоуда, раненный колчаковской пулей, лежал в томском госпитале. Было ему в это время двадцать пять лет и нет ничего удивительного в том, что хорошенькая черноокая медсестра Маша, ухаживающая за ним, надолго удержала в Сибири чешского солдата».

Читая очерк Незбедовой (Надежда Васильевна оставила мне книгу на несколько дней, а Франтишек вооружил толстенным чешско-русским словарем), я подумал, как легко и просто найду подтверждение многим фактам. Пойду в томский архив, факты, которыми я интересуюсь, достойны поисков. Значит, легко установлю, сколько было у нас в 1920 году госпиталей — наверное, два-три. Посмотрю историю болезни Иосифа Лоуды или Лауды, чеха, приблизительно 1895 года рождения. Найду в приказах по вспомогательному персоналу медсестру Марию Антоновну, установлю ее девичью фамилию и адрес, а там, смотришь, найдется и кто-нибудь из ее родственников.

Иду в архив. «Посмотрите в фонде Р-521, опись 1, быть может, что-нибудь и найдете», — без особого энтузиазма сказали мне там. И первое, что я нашел, сразу же охладило мой пыл — в двадцатом году в Томске было двадцать шесть госпиталей, не считая госпиталя-распределителя, госпиталя военного городка, санитарного поезда № 335 и Пермского полевого госпиталя. Гражданская война в Сибири вовсе не была легкой прогулкой для частей Красной Армии и отрядов красных партизан. Это была жестокая битва, и в нашем городе чуть ли не каждый приличный дом, от бывшего дома купца Кухтерина до гостиницы «Россия», был занят ранеными красноармейцами.

Моя задача становится сложнее, но сдаваться не хочу. Раненых в начале двадцатого года было около трех тысяч, сяду во время отпуска и переберу все истории болезней… «Нет, что вы, никаких историй болезней, да и других документов по госпиталям у нас нет, они не сохранились»… Вот так…

Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь точно узнать во всех подробностях жизнь семьи Лаудовых. Буду искать и надеюсь найти. Но уже сегодня хорошо знаю, как это могло быть, а возможно, и было в действительности.

Вы помните, как начинаются «Похождения бравого солдата Швейка»?

«— Убили, значит, Фердинанда-то нашего, — сказала Швейку его служанка». Пани Мюллер имела в виду убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда, но бедный Швейк долго не мог сообразить, о ком идет речь. Он знал двух Фердинандов — помощника фармацевта и собачьего ассенизатора, по поводу которых заметил: «Обоих ничуточки не жалко». Никому не было жалко и никчемного наследника австро-венгерского престола, убитого 28 июня 1914 года сербским студентом Гаврилом Принципом. Но этого повода — или какого-нибудь другого — так ждали! Как же! Теперь можно было объяснить все — Австро-Венгрия решила наказать Сербию, Россия заступилась за братьев-славян, Германия — за Австро-Венгрию, Франция — за русских, Англия — за французов, Турция за Германию, Япония — за Англию. Вот как все просто, вроде небольшой драки между мальчишками одного двора. Думаю, что в эту беспардонную ложь, прикрывающую истинные причины войны — столкновение грабительских интересов капиталистов крупнейших стран мира, — деревенский парень Иосиф Лауда, как и миллионы его сверстников во всем мире, сначала поверил почти искренне. Но очень сомневаюсь, что чех Лауда, надевая голубой мундир с зелеными петлицами, мечтал о подвигах во славу ненавистной Австро-Венгерской империи и желал отдать жизнь за престарелого Франца-Иосифа I, одного из самых ничтожных деятелей монархической Европы.

Триста лет народ Чехии находился под австрийским игом, а теперь его сыны должны умирать за своих угнетателей, воюя против своих освободителей? Конечно, Николаю II вовсе не было дела до свободы чехов и словаков, и сегодня это знает каждый школьник. Но тогда чешские солдаты этого еще не знали и с первых же дней войны стали сотнями и тысячами переходить на сторону русских.

Не знаю, когда именно сделал это Иосиф Лауда. Может быть, это был тот самый чешский перебежчик, о котором рассказывает Михаил Шолохов в «Тихом Доне», описывая одно из крупнейших сражений первой мировой войны — Галицийскую битву. Русская армия взяла тогда Львов и Галич, подошла к Карпатам и готовилась к вторжению в Венгрию, а пражане шутили, что в северо-восточной Чехии население уже говорит по-русски. Австро-венгерская армия потеряла четыреста тысяч человек, в том числе сто тысяч пленными, среди них мог быть и Иосиф Лауда. А может быть, это случилось на два года позднее, летом 1916 года, во время знаменитого брусиловского прорыва — наступления русского Юго-Западного фронта под командованием замечательного полководца Алексея Алексеевича Брусилова. Противник потерял тогда свыше миллиона убитыми и ранеными, 450 тысяч солдат и офицеров попало в плен. Впрочем, мог перейти к русским Лауда и в более поздних боях, но это уже маловероятно.

Не в дате главное. Главное — он оказался свободен, свободен от австрийцев, от Франца-Иосифа, от своих поручиков Лукашей и Дубов! Свободен? Не тут-то было! Пленных чехов держали в лагерях за колючей проволокой вместе с австрийцами, венграми, немцами, их всех одинаково косили тиф и дизентерия, у всех был одинаковый изнурительный 12—14-часовой рабочий день, всем давали одинаковую лагерную похлебку и постепенно, правда, далеко не всем, становилось ясно, что русский император Николай ничем не лучше германского Вильгельма или австрийского Франца-Фердинанда. И так же далеко не сразу становилось ясно, что путь к освобождению Чехословакии не близок…

В апреле 1916 года перед Иосифом и его друзьями встала новая проблема.

В России еще до войны жило около ста тысяч чехов, в основном, богатых эмигрантов из Австро-Венгрии. В начале войны возникла мысль о создании в русской армии специальных чешских формирований, но сынки богатых родителей что-то не очень хотели воевать. Полтора года всякими правдами и неправдами создавался 1-й Чехословацкий стрелковый полк из, так сказать, «русских чехов». В то же время руководители чешской буржуазной эмиграции всячески стремились добиться от русского командования разрешения на вербовку солдат из военнопленных. Сначала царь и его министры не одобряли эту идею — негоже бунтовать против своего императора. Хотя он и является главой противоборствующей державы, но тем не менее государь есть государь, сегодня они собираются воевать против своего вчерашнего императора Франца, а что будет завтра? Но за полтора года русская армия понесла столь большие потери, а сами русские полки стали настолько ненадежными, что 21 апреля такое разрешение все же было дано. В лагеря приехали агитаторы — да здравствует война против Австрии во имя создания Чехословакии, да здравствует чешское войско, да здравствуют полки имени Святого Вацлава, имени Яна Гуса, имени Яна Жижки! Ура!!! Мало-мальски грамотные люди — и их оказалось большинство — прекрасно понимали, что идея союза с русским самодержавием во имя чешской свободы есть самый настоящий бред, но подыхать от голода и вшей в лагере тоже не очень хотелось. Во всяком случае, из примерно 250 тысяч пленных чехов и словаков к маю 1917 года удалось набрать в чехословацкую бригаду только семь тысяч солдат и офицеров.

Наверное, не нашлось бы и этого, если бы в начале марта лагерникам не стало известно, что русского царя прогнали сами русские. Боюсь, что именно в этот момент Иосиф оказался в числе обманутых людей, надевших национальную форму (из английского сукна), служивших в соответствии с чешским уставом (списанным с устава французской армии), подчинявшимся своим чешским офицерам (получившим образование в русских военных училищах, да и говоривших по-чешски с русским или еще каким-нибудь акцентом). Вот и теперь — вперед, до победного конца! Пробьемся к Златой Праге, вместе с братьями-русскими прогоним вслед за Николаем старого тупицу Франца-Иосифа, вернем родине свободу!

Правда, слово «свобода» не очень нравилось господам офицерам, а «Марсельеза», которую часто стали играть полковые оркестры, заставляла их морщиться, но разве в этом дело! Еще одно было совершенно непонятно рядовым легионерам — русские не хотели воевать. На фронт приезжал их «вождь» Александр Керенский, произносил пылкие речи. Его слушали, и даже кричали «Ура!». Однако наступать не хотели, отдавая предпочтение негромким словам большевиков. Но когда новое русское правительство заговорило о введении на фронте смертной казни, в бригаде тоже стали понемногу прислушиваться к призывам теперь уже не только большевиков, но и кое-кого из своих. И наслушались! Один из батальонов полка имени святых Кирилла и Мефодия отказался наступать, следуя примеру двух русских полков!

Но остальные подразделения бригады, сменив отказчиков в ночь с 8 на 9 июня, приняли участие в летнем наступлении русской армии. Несколько тысяч легионеров, вооруженных винтовками и пулеметами, под ураганным огнем немецкой артиллерии овладели тремя линиями окопов противника, захватили полторы сотни пушек, взяли в плен более трех тысяч солдат и офицеров. Это была славная — единственная славная — страница в истории чехословацких войск в России, славная, и тем не менее, бессмысленная. Как только немцы и австрийцы подтянули резервы и нанесли ответный удар, фронт русской армии дрогнул и рассыпался. Бригада отошла в относительном порядке и была далее выведена в тыл на переформирование.

Но если и раньше многого не понимали рядовые солдаты, то теперь им и вовсе неоткуда было узнать, почему ярый контрреволюционер и монархист генерал Н. Н. Духонин распорядился срочно формировать Отдельный чехословацкий корпус, почему его командиром был назначен В. Н. Шокоров, а начальником штаба — М. Н. Дитерихс, царские генералы-белогвардейцы, откуда появились те миллионы, на которые были прекрасно одеты, обуты, вооружены почти 60 тысяч легионеров. Русская контрреволюция, английские и французские империалисты увидели в чехословацких дивизиях ту полицейскую силу, которая может справиться с большевиками, с Советами, с революцией…

Первую попытку превращения воинской части в подразделение полиции предпринял генерал Л. Г. Корнилов, поднявший в августе 1917 года мятеж против революции. Нашлось-таки около четырехсот чехов-добровольцев, согласившихся участвовать в этой авантюре. Но затея провалилась, как и сам корниловский мятеж. Затем командование корпуса вздумало было привлечь 2-й полк к борьбе с киевскими рабочими, поднявшимися в дни Октября против Временного правительства. В это дело энергично вмешались чешские социал-демократы, и полк был выведен из Киева, как говорят, от греха подальше. После Октября новый план возник в голове руководителя так называемой Добровольческой — белогвардейской — армии генерала М. В. Алексеева. Он писал из Ростова-на-Дону в Киев: «Казачьи полки, возвращаясь с фронта, находятся в полном нравственном разложении. Идеи большевизма нашли приверженцев среди широкой массы казаков. К сожалению, корпус бесполезно и без всякого дела находится в районе Киева и Полтавы, а мы теряем территорию Дона». Ах, как мечтал господин Алексеев о защите белого движения штыками легионеров — он был готов хоть кого звать на помощь, раз уж даже казаки не шли за белыми генералами! План Алексеева провалился — связник, шедший с письмом, был перехвачен. Но план, похожий на план Алексеева, тщательно обсуждался в Москве вдохновителями белогвардейщины во главе с руководителем английской миссии при Советском правительстве Робертом Локкартом. И пока рядовые солдаты тщетно пытались разобраться, кто все-таки прав и как надо действовать, чехословацкий корпус был продан и предан.

События развивались в такой последовательности. Солдатам объяснили, что так как большевики собираются примириться с немцами, то, во-первых, короткая дорога домой — прямо через Карпаты — надолго закрыта, а во-вторых, кормить такую ораву они не будут, а просто выдадут пленных австрийцам. Ясно, что там всех ждет смертная казнь или тюрьма — в Австро-Венгрии хорошо знают, что в плен мы пошли по собственной воле. Вся надежда на Францию — корпус надо перебросить туда и на Западном фронте сделать то, чего не удалось сделать на Восточном — разгромить Германию и войти в Злату Прагу с развернутыми знаменами и под грохот барабанов, если только не помешают большевики. А раз так — корпус должен оставаться крепкой боевой единицей, готовой к боям с врагами свободной Чехословакии. Кто эти враги, стало совсем непонятно, особенно в феврале 1918 года, когда Германия, нарушив перемирие, начала наступление, а командование корпуса, воспитанного в духе ненависти к немцам, отказалось сражаться с ними. Это было постыдное зрелище — противник наступает, а готовый к боям корпус бежит от него, чтобы погрузиться в вагоны и ехать во Францию — вот уж там мы разобьем врага! А только что созданные отряды Красной Армии, плохо вооруженные, необученные, полуголодные, останавливают немцев. И рядом с питерскими рабочими и украинскими шахтерами, вставшими на защиту молодой Советской Республики, было немало венгров, австрийцев, немцев, югославов, чехов и словаков, разобравшихся в обстановке, понявших, что борьба за свободу революционной России — это и есть единственный правильный путь к свободе собственных стран. Немало, но и не так уж много…

И все-таки именно в этот момент легионеров стал тревожить вопрос — почему против немцев за царя драться можно, за Временное правительство — можно, за Францию — можно, а за Советскую Россию — нельзя? Разве противник не один и тот же? И куда все-таки нас ведут командиры?

А командиры в это время вели переговоры с Советским правительством об отправке корпуса из России и одновременно готовили антисоветский мятеж. Требования нашего правительства были просты — в сложных условиях 1918 года мы не могли разрешить свободного передвижения по своей территории вооруженных сил иностранного государства. Этого вообще не может разрешить ни одно уважающее себя правительство. В то же время следовало обезопасить бывших военнопленных от всяких случайностей. Поэтому в конце марта было решено, что корпус продвигается на восток не как боевая единица, а как группа свободных граждан, везущих с собой известное количество оружия для самозащиты от покушений со стороны контрреволюционеров (на 1000 человек 100 винтовок и 1 пулемет). Генерал Шокоров с этим требованием согласился, но одновременно отдал приказ — оружия не сдавать. Солдатам говорили о том, что вдруг придется пробиваться к Владивостоку силой, а руководству Антанты сообщили: «Целью этих эшелонов является не путь во Францию через Владивосток, а подготовка Восточного фронта по Волге».

Приказ есть приказ — в вагонах делались двойные стенки, между которыми складывали разобранные винтовки и пулеметы, патроны прятали в мешки с мукой, оружие переносили в те эшелоны, которые были уже проверены — корпус не выполнял распоряжений Советской власти. К маю эшелоны с чехословацкими солдатами растянулись по железнодорожной магистрали от Поволжья до Восточной Сибири. И на всей этой территории корпус был единственным организованным и дисциплинированным войсковым соединением, командование которого имело в своем распоряжении не только 45 тысяч солдат и офицеров, но и связь и транспорт. Нужен был повод, а в такой обстановке за ним дело не встанет. 25 мая корпус начал мятеж. В 3 часа дня был захвачен Мариинск, ночью — Новониколаевск (Новосибирск) и Чулым. 26 мая был вновь захвачен Челябинск, 28 — Нижнеудинск, 29 — Канск и Пенза, 30 — Сызрань… 30 июня капитан Радола Гайда — будущий фашист, гитлеровец, казненный в Чехословакии в 1958 году, писал:

«Мои эшелоны наступают на Иркутск. Положение наше самое благоприятное. У нас всего 4 убитых, 3 раненых, потери советских войск велики. Обезоружены все советские войска по этой линии. Взято много тысяч винтовок, много пулеметов, патронов, орудий и военного снаряжения. Сегодня покончу с Томском».

Вот теперь все стало ясно — корпус есть белогвардейское соединение, его солдаты и офицеры, как писал бывший солдат полка имени Яна Гуса Ярослав Гашек, есть «предатели всемирной революции», и «им никогда чешский народ на Родине не позволит вернуться в свободную Чехословакию».

С помощью мятежников на Волге, на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке была временно восстановлена власть буржуазии, а затем создана диктатура Колчака. Образовался Восточный фронт Советской России. И тогда — к чести и славе простых чехословацких солдат — корпус как боевая единица начал распадаться. Если в 1915—1916 годах чешские солдаты не хотели воевать против русской армии и сдавались в плен, то теперь они не желали сражаться против Красной Армии и — хотя и малыми группами — начали переходить на сторону красных. Кто-то сделал это еще до начала мятежа, очень многие — в первые дни мятежа, некоторые — во время дальнейших событий. Последними из таких событий была выдача 15 января 1920 года адмирала Колчака Политцентру и передача 7 февраля 1920 года представителям Советской власти золотого запаса Республики — свыше 350 тонн золота, захваченного еще в Казани.

Каждый решал свою судьбу сам и, конечно же, принять решение было нелегко. Решение Иосифа Лауды уже известно — он перешел к сибирским партизанам. Предполагаю, что произошло это в первой половине 1919 года где-то между Омском и Тайгой, но предположения эти держатся на очень шаткой основе. Нелегко — даже, пожалуй, невозможно установить, что толкнуло его на этот шаг, скорее всего, Иосиф пришел к мысли о необходимости перехода к партизанам, видя происходящее.

Он не мог не знать о том, что еще в апреле 1918 года в Екатеринославе было повешено 17 чехов-военнопленных, решивших вступить в Красную Армию. Он не мог не знать, что во время взятия Пензы легионеры организовали массовый расстрел красноармейцев, попавших в плен, особенно красноармейцев-интернационалистов — немцев, австрийцев, венгров, что их самих заставили выкопать себе могилы. Он наверняка слышал, как были повешены у села Липяги около Самары бывшие легионеры — артиллеристы, перешедшие в Красную Армию, как белогвардеец-палач с иезуитской улыбочкой спрашивал каждого, надевая петлю на шею: «Вам не жмет?» и как Алоиз Скотак, избитый, окровавленный, за минуту до смерти крикнул: «Братья! Желаю вам добиться свободы. Я также бился за свободу, но мне уже до нее не дожить. Я умираю за свои убеждения. То, что вы сейчас совершаете, рассудит история». Он не мог не знать, как по приказу Гайды в Тайге и Новониколаевске, в Мариинске и Чулыме легионеры расстреливали безоружных рабочих, расстреливали женщин… Он не мог не знать, что в Самаре 6-й и 7-й полки чуть ли не полностью перешли на сторону Красной Армии, что командир 1-го полка Й. Швец, не сумев объяснить солдатам, за что им предстоит драться и не сумев отправить полк в бой с красными, застрелился, что в декабре 1918 года почти все чешские части отказались наступать на Пермь, были сняты с фронта и с тех пор стали нести службу по охране Транссибирской магистрали. И, конечно же, он знал, что 30 октября 1918 года капитулировала Австро-Венгрия, а за два дня до этого была провозглашена Чехословацкая республика.

Может быть, все эти события и привели Лауду к пониманию необходимости перехода к красным партизанам, а, может быть, помогло и то, о чем писал в докладной записке офицер колчаковской контрразведки штабс-капитан Черепанов (иногда свидетельства врагов убеждают лучше всяких иных аргументов): «Происходит как будто повторение пройденного урока в русской армии в период революции, а особенно с октября месяца 1917 года. Это в значительной мере зависит от той агитации большевистского характера, которая ведется в чешских войсках». Агитация большевистского характера была проста по форме, и если иногда и не блистала литературными красотами, то была убедительной. Вот несколько цитат из документов того времени, обращенных к чехословакам. «Колчак является опорой мировой буржуазии, превзошел все и порет крестьян, как скотину. Мы восстали не для того, чтобы разводить тары-бары, а для того, чтобы совершить революцию, которая будет залогом нашего и вашего благополучия, а потому предлагаем вам присоединиться к нам и дружными рядами пойти на врагов-мироедов. Подумайте, пока не поздно…» А вот несколько фраз из другого документа: «Помните, что через год ваши села и деревни, ваши хозяйства и халупы тоже могут вздумать жечь «колчаки» от вашего и чужестранного капитала. Армия Колчака имеет оружие, снаряды и прочее лишь потому, что вы охраняете железную дорогу, по которой все это доставляется из-за границы».

Иосиф Лауда принял решение и своей жизнью и смертью доказал, что оно не было случайным.


Сведений о жизни Лаудовых в СССР И. Незбедова, по-видимому, почти не имеет. Известно, что жили Иосиф и Маша где-то в Томске или около Томска, занимались крестьянским хозяйством. Кроме того, Иосиф, с детства любивший лес, немного подрабатывал охотой. 26 декабря 1921 года в семье появился сын Василий, отец моей собеседницы. Об этом есть запись в документах Томского загса. В 1923 году родился второй сын, Петр. Когда дети подросли, Иосиф брал их с собой в лес, учил обращаться с оружием, считая, что мужчине это всегда пригодится. И был прав… Рассказывал он им о родине, учил их своему родному языку, считая, что и это должно им пригодиться. И тут он тоже оказался прав… Знаю еще, что после семи классов Вася поступил в техникум, был членом ВЛКСМ и даже комсоргом группы. Про учебу и общественные дела Пети не знаю ничего, но думаю, что семь классов (тогда неполная средняя школа имела не восемь, а семь классов) он закончил… и еще знаю, что Иосиф, вместе с Машей и детьми очень любили петь. Пели старые чешские и сибирские песни, пели песни революции. Думал ли он тогда, насколько пророческими для их семьи окажутся слова так любимой ими «Варшавянки»!

В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей,
Их имена с нашей песней победной
Станут священны миллионам людей.
По-чешски первая строчка этой песни звучит чуть иначе:

«В битве великой если падем мы…»

Земляки и родственники Иосифа уже давно звали его погостить на родину. В 1938 году все четверо, дождавшись летних каникул у ребят, поехали туда, откуда почти четверть века назад ушел молодой чешский солдат.

Сегодня, наверное, каждый школьник сможет рассказать о расстановке политических сил в Европе в тот трагический год, о беспримерной наглости Гитлера, о предательской позиции «умиротворения агрессора», проводимой правительствами Англии и Франции, о нерешительности чешского президента Эдуарда Бенеша, о частях Красной Армии, сосредоточенных у границы СССР для оказания братской помощи чехословацкому народу, готовому под руководством левых сил и, прежде всего, коммунистов защищать родину и свободу до последней капли крови. Чехословацкая армия была тогда прекрасно вооружена — это оружие фашисты использовали потом против тех, кто не захотел помочь защитникам республики, заводы Чехословакии могли конкурировать с заводами Круппа и Тиссена — они стали поддерживать военную промышленность Германии, вдоль границ республики были построены мощные оборонительные сооружения — в 1945 году немало советских и чешских солдат погибло при их штурме. И никто не знает, сколько английских и французских летчиков погибло от огня пушек и пулеметов, сделанных в Чехословакии, сколько бомб, выпущенных моравскими заводами, упали на Лондон и Ковентри, на кварталы Варшавы, на корабли американского и английского флотов. За предательство правителей всегда платят народы, платят рядовые солдаты, платят старики, женщины, дети, платят своей кровью…

Люди, не желавшие отворачиваться от правды, понимали это и до войны. Я говорю так не только потому, что хорошо помню то время сам, не только потому, что об этих годах немало написано, но еще и потому, что мне запомнился рассказ прекрасного томского педагога Юлия Натановича Вольфенгаута, жившего в те дни в Чехословакии:

«Сначала надо уточнить, в каком именно государстве я родился. До восемнадцатого года Черновицы и вся эта часть Буковины были австрийскими и мой родной язык — немецкий. Потом пришли румыны. И если вы хотите узнать, что такое шовинизм в кристаллизованной форме, то надо представить те времена в Буковине. В магазинах — таблички «Говорите по-румынски», в школе за два-три слова, сказанные по-немецки, — исключение минимум на три дня… Закончил школу я в тридцатом году. Хотелось стать инженером, но осуществить эту мысль в Румынии было абсолютно невозможно. По двум причинам. Во-первых. Тогда в Румынии существовал один-единственный политехнический институт в Бухаресте и из периферии, из провинции, я вряд ли поступил бы в этот привилегированный институт. Вторая причина — моя национальность. Некоторые уезжали в Бельгию, Францию, даже в Швейцарию, но это было связано с большими расходами. Наиболее подходила Чехословакия, высокоразвитая промышленная страна, и стоимость жизни там была невысокая. Я поступил в институт в Брно. Там было много студентов-болгар (в Болгарии тогда вообще не было, по-моему, приличного технического вуза), студентов из Венгрии, Польши в основном потому, что в этих странах уже был фашизм.

12 марта 1938 года — это был последний год моей учебы в институте — армия Гитлера вошла в Вену. Еще через месяц Австрия перестала существовать — она была объявлена Остмарквосточной провинцией тысячелетнего рейха. Но между Веной и Брно 120 километров, на автомашине два часа… Черная тень густо легла на Чехословакию. К тому же было тогда там немецкое меньшинство, руководимое… да, Конрадом Генлейном, я вспомнил имя этого учителя гимнастики, фюрера судетских немцев. Они наглели изо дня в день. Вот сегодня по радио передавали, что в США одиннадцать процентов негров, но представлены они в конгрессе менее чем одним процентом. Немцев в Чехии было не более десяти процентов, я не помню точно, можно в справочниках уточнить. Но напуганное Гитлером чешское правительство предоставляло им все возможности проявления своих национальных интересов. Конкретно. В Брно было два политехнических института — один чешский, один немецкий. В Праге знаменитый Карлов университет и немецкий университет. В Брно государственный театр пять дней в неделю играл для чешской публики, а два дня — для немецкой, но немцы имели еще и свой театр. Немецкая пресса была представлена несколькими изданиями, но в 1938 году к ним прибавилось еще одно — газета «Der Tag». За месяц или два до ее выхода появились плакаты, узенькие полоски бумаги, написано — я вам цитирую по-немецки — «Der Tag» kommt!» — «День» придет!». Но все понимали, что читать надо иначе: «Наступит день!», наступит страшный день!

Мы уже знали и про Рема, и про, Шлейхера, и про массовую резню, устроенную Гитлером в «ночь хрустальных ножей», знали и придуманную немецкими антифашистами горькую шутку — после смерти люди попадают в «Himmelreich» (небесное царство), в Германии при жизни можно попасть в «Himmlerreich» (царство Гиммлера — гестапо, концлагеря…)

Я тогда был далек от политики, но хорошо помню массовые демонстрации протеста против готовящегося предательства. Рабочие вышли на улицу Брно. Плакатов и транспарантов почти не было, но таких демонстраций я больше никогда не видел — суровые лица, тысячи людей, готовых взять в руки оружие, готовых встать на защиту родины и свободы. Я впервые увидел и стал понимать, что такое рабочий класс…

Вскоре я получил диплом и уехал домой, боярская Румыния сразу же сделала меня безработным, но это уже другая тема. Чехи, Чехословакия остались в моей памяти очень теплым воспоминанием. Чистота, аккуратность, дисциплинированность во всем. Высокий уровень производства, замечательное качество изделий, но главное — рабочие. Высокие, крепкие парни — я сам высокий, но там таким не казался… Вот деталь. Обычно ремонтные рабочие успевали все свои дела сделать за ночь, но тут почему-то улица оказалась раскопанной и днем. Обеденный перерыв. Водопроводчик достает бутылку молока, бутерброд с колбасой и газету. Рабочий читает газету! Для нас, приехавших из Румынии, это было все равно, как если бы он сделал открытие в астрономии. Я еще тогда проникся к ним глубоким уважением, и за сорок с лишним лет оно не уменьшилось…»


…Летом 1938 года Лауды приехали в Чехословакию. Иосиф рассказывал односельчанам о своей судьбе, о жизни в СССР, объяснял позицию нашей страны, вместе со всеми ждал помощи с Востока. Но случилось иначе, и мюнхенское предательство в конечном счете обернулось для семьи Лаудовых личной трагедией.

Пока еще чешское правительство собиралось сопротивляться, оно принимало некоторые меры по организации обороны страны. Иосифу, как гражданину ЧССР, подлежащему в случае войны призыву в армию, выезд в Советский Союз был запрещен. Мария и дети не захотели уезжать без отца. Конечно, о продолжении учебы теперь не могло быть и речи, дети, как и родители, устроились на работу. Отец и Василий — в Пльзень, на знаменитый завод «Шкода», Петр стал учеником кондитера в родной деревне отца, Мария Антоновна — работницей на кирпичном заводе.

В ночь на 13 сентября 1938 года генлейновцы начали мятеж в Судетах — пограничной горной области на северо-востоке Чехии. Мятеж был быстро подавлен, но 26 сентября Гитлер заявил, что он уничтожит Чехословакию, если Германии не будут отданы Судеты вместе со всеми укреплениями и заводами — это была угроза существованию Чехословакии как государства. Еще 21 сентября наше правительство заявило, что если Чехословакия будет защищаться, то Советская Армия придет ей на помощь, даже если Франция не сделает этого же, а Польша и Румыния откажутся пропустить части Красной Армии через свою территорию (общей границы между СССР и Чехословакией тогда не было). Было ясно, что Гитлеру в этом случае придется плохо, но 29—30 сентября тогдашние руководители Англии и Франции, встретившись с Гитлером и Муссолини в Мюнхене, потребовали от президента Чехословакии уступить требованиям агрессоров и отказаться от помощи СССР. Величайшее предательство XX века совершилось.

1 октября — на другой же день — гитлеровские войска оккупировали Судетскую область, 2 октября войска панской Польши захватили — без единого выстрела! — г. Тешин и часть территории Моравии. Вскоре войска фашистской Венгрии захватили часть Словакии и Закарпатской Украины. А 15 марта 1939 года были ликвидированы последние остатки самостоятельности Чехословацкой буржуазной республики — за сутки страну оккупировали фашисты, объявившие ее «протекторатом Богемии и Моравии». 16 марта на Староместской площади, одном из красивейших мест Златой Праги, состоялся парад завоевателей… В мемориальном музее в Лидице нам показывали отрывки из кинофильма об этом параде. Гитлер стоит там спиной к знаменитому Староместскому Орлою — средневековым астрономическим часам — и, кажется, еще не верит себе от радости. А стоило бы ему все же посмотреть на эти часы — именно тогда начался отсчет времени, оставшегося до 9 мая 1945 года, дня освобождения Праги, Дня Победы…

С начала оккупации на многих заводах страны возникли очаги антифашистского подполья. В одном из них активную роль играл Иосиф Лауда. Через Василия и Петра заводские подпольщики поддерживали связь с чешскими, а позднее и русскими партизанскими группами и отрядами, укрывавшимися в лесах Западной Чехии. Работа связных была незаметной для полиции, так как Петр со дня приезда в Чехословакию жил в деревне, а Василий, женившийся в 1942 году, поселился в лесу на хуторе у родителей жены. Но, живя в лесу, он продолжал работать на заводе — в Чехословакии с давних пор и до сего дня многие рабочие живут далеко от промышленных предприятий, так как отличные дороги и хорошая работа транспорта избавляют их от возможных затруднений.

Фашисты ощущали результаты работы подпольщиков. Не будем преувеличивать, но иногда шкодовские пушки, сделав два-три выстрела, выходили из строя, часть авиабомб и снарядов не разрывалась, а главное — немцам не удавалось всерьез поднять производительность труда и обеспечить устойчивый рост производства военной продукции. Гестапо, местные прислужники Гитлера, немецкая и чешская полиция делали все возможное для ликвидации не только очагов сопротивления, но и всякой мысли о его возможности. Три состава нелегального ЦК КПЧ было схвачено гестаповцами, двадцать пять тысяч коммунистов было казнено за годы оккупации, однако сопротивление фашизму не ослабело. В 1941 году Гитлер для «наведения порядка» в Чехии назначил имперским протектором своего друга шефа политической полиции Рейнхарда Гейдриха, организовавшего массовое уничтожение мирного населения. В июне 1942 года Гейдрих был убит на одной из улиц Праги.

…Мне недавно встретилась публикация протокольной записи беседы Гитлера с так называемым «президентом протектората» фашистским прихвостнем Эмилем Гахой. Беседа происходила в Берлине после похорон Гейдриха.

«Ничто не может мне воспрепятствовать выселить из Чехии и Моравии несколько миллионов чехов, если они не желают принять предложенные условия существования. На этой территории будет место только для одного народа. Один из двух народов должен уступить. Я твердо решил, что это не будут немцы. Мы не отдадим Чехии и Моравии. Лучше пусть одно поколение перенесет в течение двадцати лет тяжкое горе по поводу утраты своей родины, чем в Европе сохранится опасность, которую представляют собой чехи, являющиеся врагами рейха… Если вы, господин президент, не поймете серьезности ситуации и не сумеете изменить обстановку — чешский народ будет стерт с лица Европы».

Гитлер не учел, что есть силы, которые воспрепятствуют этому людоедскому плану. Гитлер не учел и того, что никому не удавалось и никогда не удастся стереть с лица Европы свободолюбивый чешский народ. Не удастся в наше время уничтожить и любой другой народ, в том числе, кстати, и немецкий.

Но осуществляли свой план Гитлер и его прислужники с присущими им педантизмом и дьявольской настойчивостью. Еще до начала оккупации была запрещена Коммунистическая партия Чехословакии. Вскоре были закрыты все чешские высшие учебные заведения, официальным языком на всей территории «Протектората» объявили немецкий. Рабочий день увеличился до 10—14 часов. Начались не прекращавшиеся до последнего дня оккупации массовые аресты и казни, особенно усилившиеся после нападения Германии на СССР. На территории Чехии были созданы концлагеря, в том числе один из самых страшных — Терезин. В июне 1942 года, после убийства Гейдриха, гитлеровцы ввели в стране чрезвычайное положение. В ночь на 10 июня 1942 года оккупанты, обвинив без всякого на то основания — просто надо было доложить Гитлеру, что виновные найдены, — жителей деревушки Лидице в укрывательстве участников покушения на Гейдриха, расстреляли все ее мужское население старше 15 лет, отправили в концлагеря женщин и детей, а деревню стерли с лица земли. Уничтожение Лидице стало своего рода сигналом к усилению репрессий против населения оккупированных стран, а сам факт истребления ни в чем не повинных чешских шахтеров Гитлер хотел сделать устрашающим символом… Мы были в Лидице — красивой чешской деревне недалеко от Кладно. Уже давно нет ни Гитлера, ни Гахи, ни Гиммлера, ни Гейдриха, а деревня стоит и служит символом неустрашимости народа, борющегося за свою свободу…

В начале 1943 года гестаповцы напали на след Пльзеньской подпольной организации. В апреле Иосиф был арестован. Не добившись от него никаких признаний и не имея прямых доказательств его антифашистской деятельности, гестапо обвинило Иосифа в шпионаже как агента Москвы, будто бы заброшенного в Западную Чехию со специальным заданием, и переправило его в дрезденскую тюрьму. Дрезденские тюремщики тоже не добились ничего. В начале 1944 года Иосиф Лауда был казнен. Но за несколько недель до казни ему пришлось испытать еще одно потрясение…

После разгрома фашистов под Сталинградом немецкое командование поняло, что пора думать не только о планах молниеносного разгрома СССР, но и о строительстве оборонительных рубежей в собственном тылу. Людей не хватало и немцы начали призывать в строительные части вермахта молодежь из оккупированных стран. В такую часть в 1943 году был призван Петр Лауда. Оказавшись в Восточной Польше, совсем неподалеку от тех мест, где когда-то служил солдат австро-венгерской армии Иосиф Лауда, юноша решил воспользоваться его опытом и бежать в Красную Армию. Но немецкая полевая жандармерия работала усерднее, чем австрийская тридцать лет назад. Петр был арестован, военно-полевой суд приговорил его к смертной казни. Не знаю, рассчитывали ли гитлеровцы подействовать на отца, или у них были еще какие-то соображения, но для приведения приговора в исполнение юношу отправили в ту же дрезденскую тюрьму. На прогулке во дворе тюрьмы отец и сын увиделись в последний раз…

Арест Иосифа и его многих товарищей вовсе не означал разгрома антифашистского подполья. Борьба продолжалась, более того, несмотря ни на какие репрессии гитлеровцев, она усиливалась. Василий после ареста отца укрылся у партизан. Около года он жил в землянке недалеко от дома, отпустил бороду, стал носить очки, и под носом у разыскивавшего его гестапо продолжал работать связным, поддерживая контакты между заводским подпольем и партизанами, вдохновленными победами Красной Армии, — 8 апреля 1944 года наши войска вышли к Государственной границе Чехословакии.

Чешские полицейские скоро сообразили, как надо действовать, чтобы рано или поздно схватить Василия. Они были уверены, что молодой отец не удержится и захочет взглянуть на родившуюся без него дочь. Так оно и случилось. В мае 1944 года Василий, идя к своей землянке из дома, попал в засаду. В перестрелке он был ранен, перевезен в тюремный госпиталь и как «партизан рус» передан в гестапо. От него долго добивались сведений о партизанах и заводских подпольщиках, но, так и не узнав ничего, отвезли в Терезин и расстреляли.

Когда Василий был схвачен, засада у его дома потеряла для гитлеровцев смысл. Родителей Марии-младшей, укрывателей партизана, расстреляли сразу. Марию-старшую и ее невестку отправили на Панкрац, их судьба вам известна. Крошечную Надю удалось спрятать в деревне — как дочери партизана ей грозила смерть…

Вот и вся история русско-чешской семьи, история, начавшаяся в годы гражданской войны у нас в Сибири и закончившаяся гибелью от рук фашистов семи членов этой семьи. Впрочем, закончившаяся ли? Передо мной сидит учительница Надежда Лаудова-Прохазкова, жена чешского шахтера, дочь томича. Ее дочь, тринадцатилетняя Итка, совсем недавно заняла второе место среди школьников страны, читая русские стихи на конкурсе, посвященном памяти Александра Сергеевича Пушкина. И, может быть, в этом маленьком штрихе есть очень глубокий смысл, может быть, он — еще один цветок на могилы русских и чешских солдат, павших в борьбе за свободу и счастье наших народов, еще одно доказательство бессмертия нашей дружбы.

Александр Плитченко, писатель ПЕСНИ СИБИРСКИХ КУРГАНОВ

«…Они пошли дальше к северу и прибыли к Паросситам, у которых, как нам говорили, небольшие желудки и маленький рот. Они не едят мяса, но варят его. Сварив мясо, они ложатся на горшок и впитывают дым, и этим только себя поддерживают… Подвинувшись оттуда далее, они пришли к некоей земле над океаном, где нашли некиих чудовищ, которые… имели во всем человеческий облик, но концы ног у них были, как у ног быков, и голова у них была человеческая, а лицо — как у собаки; два слова говорили они на человеческий лад, а при третьем лаяли, как собаки… но все же возвращались к своей мысли, и таким образом можно было понять, что они говорили…»

«Племена Лукоморья… живущие в области Оби… платят дань великому московскому князю. Далее о некоторых народах Лукоморья рассказывают нечто чудесное, они ежегодно 27 ноября, как пиявки и лягушки, умирают от сильного мороза, сопровождаемого туманом. Когда затем приходит день 24 апреля, они опять оживают… В реке же Тахин водятся рыбы, которые головой, глазами, носом, ртом и ногами напоминают человека, но лишены какой-либо способности объясниться словесно…»

«Сурки живут под землею так же, как и кролики. Когда полк стоял поблизости от их жилищ, они вышли смотреть на него и, поднявшись на задние лапки, закричали так пронзительно и неожиданно, что напугали и людей и лошадей, отчего последние убежали за десять верст, прежде нежели успели поймать их…»

«Там есть еще другой зверь, называемый перевозчиком, мех его желто-бурый, с белыми и черными оттенками, но его здесь мало употребляют, потому что волос его короток и он мало греет. Животные эти перевозят горностаев и белок через реки и потому называются «перевозчиками…»

«Целые стада белок, не находя себе пропитания на одном берегу, переплывают на другой, употребляя свои хвосты вместо мачт, весел и парусов, а небольшие палки вместо челноков, и, не умея грести, плывут по ветру, если же взмокнут паруса их, то они неизбежно погибают…»

«Растение это имеет сходство с бараном, члены которого оно ясно изображает, поэтому русские называют его баранцем.Стебель прикреплен как бы к пупу дыни-баранца и куда она повернется, так как при росте она меняет место, — там сохнет трава, или, как говорят русские, «пожирается» дынею… Когда дыня поспеет, стебель отсыхает, и плод получает меховую шкурку, подобно барану, эту шкурку можно дубить и приготовлять к использованию против холода… эта шкурка нежна и курчаво-шелковиста…»

«Чрезвычайно любопытная вещь — мамонтова кость, которую в Сибири выкапывают из земли… Говорят, что это кости животного, проводящего жизнь под землей и величиной превосходящего всех наземных животных…»

«Наиболее замечательна из растений — коса-трава; она, говорят, растет в Сибири, и о нее ломается железо, так что коса, ее коснувшись, рассыпается на мелкие куски…»


Эти фантастические описания нашей родины — Сибири, можно было бы продолжать и продолжать. А для удобства, оснастив каким-нибудь любознательным героем, выстроить в сюжете, где герой, вернувшись из Сибири, воскликнет:

— Я даже кушал прелестное и чудесное растение баранец! Мясо у баранца как у рака, цвет его как рубин или красный персик, а запах одновременно похож на аромат дыни и померанца…

«Ну, полно, полно! — остановит меня дотошный читатель. — Про траву баранец мы читали у Гриммельсгаузена в «Симплициссимусе», романе конца XVII века! Мало ли чего может нафантазировать писатель!..»

Не спорю — нет пределов писательской фантазии, однако то, что я цитировал, никак нельзя отнести к фантастике, к беллетристике. Все это извлечено из литературы сугубо научной. Все это написано учеными мужами. Вы только послушайте — какие имена стоят за открытиями племен Паросситов, Лукоморов, травы-косы или баранца:

Плано Карпини (1246), Гильом де Рубрук (1255), Сигизмунд Герберштейн (1549), Алессандро Гваньини (1578), Адам Олеарий (1647), Самюэль Коллинз (1669), Генрих-Вильгельм Лудольф (1693)…

И ведь что получается, а получается то, что и до начала освоения русскими великих пространств Зауралья, и после похода Ермака Тимофеевича, и в те года, когда уже взросли на сибирской почве ржаные нивы и первые города, — земля наша в сознании даже очень ученого европейца продолжала выглядеть странно загадочной, населенной чудищами, обросшими звериной шерстью, продолжала быть областью, где водятся невероятные звери и произрастают сказочные растения!..

А что же люди? Что же коренные народы, испокон веку тут жившие? Рационалистический, хищный взгляд европейца, конечно же, не мог не отметить реального ее населения, но отмечал его только как предмет «неважный и дикий», как перспективный объект порабощения, торговли путем обмена, а точнее — обмана.

Высокомерно выделялось только экзотическое, дикое в облике народа, всячески подчеркивалась «кровожадность» и ужасность кочевого или охотничьего быта… Но общее ощущение было таковым, что людей-то толком за Уралом и нет, и земли тут пустые от сотворения мира…

Сколько усилий потребовалось за все годы Советской власти и сколько их требуется сейчас, чтобы внушить миру, что существовала, существует и развивается богатейшая и уходящая корнями в глубокую древность художественная и духовная культура народов Сибири, культура вполне соответствующая великим природным богатствам нашего края!

Кочевые и охотничьи народы не оставили грандиозных архитектурных сооружений, но они оставили грандиозную народную литературу — миллионы строк эпических сказаний о героях Алтая, Бурятии, Якутии, Обского Севера, Тувы и Хакасии. Народы оставили бесценные образцы декоративно-прикладного искусства. Оставили художественное осмысление пространства Сибири; понимание этого обогащает нашу современную культуру.

«Алтай… Якутия… Тува… Это все понятно, — скажет мне дотошный читатель, — а при чем тут наша, Новосибирская, область? Что тут-то особенно замечательного?»

И чтобы ответить ему, я обращусь к книге «Археологическая карта Новосибирской области» (Наука, 1980) и приведу оттуда две цитаты:

«Новосибирский могильник. Обнаружен в 1896 году при постройке железнодорожного моста. Расположен на левом берегу Оби. При строительных работах найдены бронзовые подвески, бронзовые наконечники стрел и дротиков, бронзовая фигурка барана, зеркало. Часть находок была передана в Императорскую Археологическую комиссию. Могильник датируется V—IV вв. до н. э. Однако наличие в инвентаре вещей кулайского типа (наконечники дротиков, фигурка барана) позволяет отнести могильник к V—III вв. до н. э.»

«Случайная находка. На территории Академгородка обнаружен каменный идол окуневской культуры. Как он попал сюда, остается неясным. Детальный анализ идола дан академиком А. П. Окладниковым».

Строительство первого моста через Обь, с которого, собственно, и начался наш город, и становление Академгородка, знаменующее качественно новый этап в развитии Новосибирска и освоения всего Зауралья, — удивительным и вместе с тем совершенно закономерным образом совпали с археологическими находками. Разве не символична еще одна находка — бронзовая фигурка всадника, обнаруженная в 1956 году у железнодорожного моста через реку Иня!

Эти предметы свидетельствуют о том, что мы обосновались тут не на пустом месте, не явились, так сказать, первожителями.

Бронзовые находки — посланцы прошлого, свидетели истории, вещественные знаки связи времен, указывающие среди всего прочего еще и на то, что люди далеких веков, для которых Сибирь, как и для нас, была родиной, оставили нам эту землю такою, что мы до сих пор по инерции нет-нет да и назовем ее «привольной и заповедной». А когда называем Сибирь — богатой и красивой, то мы просто констатируем очевидный факт.

Наша история, история нашей культуры — вот одно из составляющих богатства и красоты края. Пристрастное знание прошлого, уважение к былому, понимание его как истока — это лежит в основе любви к родной земле.


Из бесед со студентами, с представителями технической интеллигенции, а порою и творческой тоже, — выясняется, насколько стойко детское, школьное представление о Западной Сибири древнейших времен, как о безлюдном пустынном крае, о котором до прихода Ермака Тимофеевича и сказать-то толком нечего. Убеждение ложное, являющееся, в частности, результатом и того, что каждому сибирскому школьнику дотошно и подробно рассказывается о Древнем Египте и Вавилонии — это бесспорно необходимо! — а вот история родного края, в том числе и древнейшая, так и остается для него навсегда закрытой книгой. Напрягши перегруженную, оккупированную точными науками память, школьник еще сможет сказать, в каком году Ермак пришел в Сибирь, но не более того. А какие люди жили в каменном или бронзовом веках на территории его родного района, может быть, и в километре от его поселка или от его городской квартиры, — это ему неведомо.

«Ну и что? — опять спросит дотошный читатель. — Что тут страшного?»

Возможно, ничего страшного и нет, однако исподволь усиленно ориентируя школьника на то, что все замечательное, неповторимое, исторически важное и ценное находится не здесь, не в Сибири, не в его родных местах, а, скажем, в Ассирии и Вавилонии, — не рвем ли мы тем самым связей подрастающего поколения с родным полем? Или, говоря иначе, достаточно ли мы способствуем тому, чтобы у юного сибиряка на уровне гуманитарного знания укреплялись связи с родным селом, родной землей, родным краем?

Как дерево не вырастает без корней, так и человеку без корней невозможно занять в жизни социально активную позицию, ощутить себя частью народа, реализовать свою личность в творческом труде. Что есть «корни человека»? Это, во-первых, привязанность к земле и людям, среди которых человек родился и вырос. Это постоянное ощущение преемственности, ощущение того, что ты живешь, ты работаешь, воплощая мечты всех живших до тебя родичей и земляков. Ты ответственен перед ними за свои дела. Человека «без корней» отличает высокомерное, пренебрежительное отношение к прошлому, рожденное изъянами воспитания и зияющими пробелами в образовании.

Тот, кто знает наш край, нашу область и по жизни, и по краеведческой, а шире — исторической литературе, тот с полной уверенностью может сказать, что археологические материалы, памятники нашей области вполне достаточны для того, чтобы при изучении древних времен сибирские школьники в первую очередь основывались и на родном материале. Действительно, один уровень знаний можно достичь лекцией и примелькавшейся картинкой Чертомлыкской вазы, и качественно иной уровень получится, когда рассказ педагога будет совмещен с осмотром древнего поселения, городища, беседой на древнем кургане…


В 1721—1722 гг. в Западной Сибири побывал известный ученый Д. Г. Мессершмидт, его дневники полностью изданы около двадцати лет назад в ГДР…

В 1733—1743 гг. по Сибири путешествует Г. Г. Гмелин (д. Ояшинская — Умревинский острог — Ташара). Кроме этих пунктов нашей области, он пишет о могильниках и древних укреплениях по реке Уень…

В 1771—1772 гг. начальник Оренбургской экспедиции академик Фальк исследует и описывает ряд памятников Барабы…

В 1866 г. академик В. В. Радлов ведет раскопки на территории ныне Чановского и Каргатского районов. Найденные им материалы хранятся в Москве в Государственном историческом музее…

В 1879 г., путешествуя по Барабе, Н. М. Ядринцев писал:

«Судя по обилию курганов на Барабинской степи, можно заключить, что здесь предстоит обширное поприще для будущей археологии…»

В 1894—1895 гг. область исследовали Г. О. Оссовский и С. М. Чугунов, в 1896 г. профессор Томского университета В. М. Флоринский составил первую сводку расположения курганов по целому ряду районов области. В. М. Флоринский искал доказательства своей теории сибирского происхождения древнеславянских племен…

Капитальные археологические исследования возобновились лишь в 1952—1954 гг., когда экспедицией Ленинградского отделения Института археологии АН СССР под руководством профессора М. П. Грязнова была детально изучена площадь, впоследствии затопленная водами Обского водохранилища. Все находки этих массированных исследований и раскопок хранятся в Эрмитаже…

Большой вклад в изучение археологии области внесли академик А. П. Окладников, авторы «Археологической карты Новосибирской области» — Т. Н. Троицкая, В. И. Молодин, В. И. Соболев…

Гордость своею землей… Она рождается из любви и знания. Она — есть чувство уникальности своей земли, своего края. Чувство великой цепи сменяющихся поколений людей на твоей земле, чувство — что ты связан со своими даже дальними предками единым языком, единым пространством, связан Родиной.

Всмотритесь в курганы и следы древних поселений, поймите красоту сосуда, дошедшего до нас из глубины времен. И сосуд, и каменный топор, и костяные наконечники стрел — все это творения рук человеческих.

Всмотритесь в линии древнего русского боевого топора, меча. Всмотритесь в прошлое нашего края — поймите и вдумайтесь: сколько поколений прошло по этой земле, жило здесь, трудилось, боролось и ушло, — и наш сегодняшний, день предстанет перед вами в новом свете, в новых красках и чертах.

И увидите вы себя продолжателями своих пращуров, ощутите землю нашу как великую, соединяющую все поколения сибиряков, бессмертную силу.

Примечания

1

См. «Собеседник», выпуски 2, 4, 5. А также книгу Владимира Шапошникова «Великие литературные открытия», Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1981.

(обратно)

2

К сожалению, карта Острова Сокровищ имеется не во всех советских изданиях романа, лучшим из которых, безусловно, можно считать издание 1949-го года. В собр. соч. Р. Л. Стивенсона 1981-го года, например, карта искажена до неузнаваемости. Здесь и далее все имена, названия и цитаты приведены по изданию 1949-го года.

(обратно)

3

Второе доказательство будет приведено несколько позже.

(обратно)

4

Недавно остров получил новое имя — Хувентуд, что в переводе значит «остров молодости».

(обратно)

5

Имя его также встречается в романе. О нем упоминает Сильвер, сравнивая его с Флинтом: «Дэвис, говорят, был не хуже».

(обратно)

6

Ни один уважающий себя русский моряк никогда не скажет «плавал». Только «ходил»! Для моряков всего мира корабельный повар — «кок»! Но не следует упрекать Корнея Ивановича Чуковского за якобы неточный перевод. Ведь он вполне мог предполагать, что среди будущих читателей его перевода большинство окажутся людьми сухопутными, с морской терминологией незнакомыми.

(обратно)

7

Наслег и улус — административные единицы у якутов, также как волости и уезды у русских.

(обратно)

8

«Самоеды» — ненцы, зыряне — коми, остяки — ханты, «мусульмане» — татары, вогулы — манси.

(обратно)

Оглавление

  • О ДЕЛАХ СВЕРСТНИКОВ, О ДЕЛАХ СТРАНЫ
  •   Юрий Лепский, журналист ДЕСАНТ НА БЕЛУЮ ЗЕМЛЮ
  •   Виталий Зеленский, писатель РАЗУМОМ И СЕРДЦЕМ
  •   Галина Мурзинцева, корреспондент газеты «Пионерская правда» ЗВЕЗДЫ СТАНОВЯТСЯ БЛИЖЕ
  •   Александр Метелица, радиожурналист ОЧЕРКИ
  •     МУЗЫКАЛЬНЫЙ МОМЕНТ
  •     ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ В РОБИНЗОНЫ
  •   Олег Костман, журналист ЭКИПАЖ СИБИРСКОГО «КОН-ТИКИ»
  • РАССКАЗЫ О НАУКЕ
  •   Г. Шпак, журналист НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА
  • ФАНТАСТИКА И ПРИКЛЮЧЕНИЯ
  •   Виталий Пищенко РАССКАЗЫ
  •     РАВНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
  •     ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
  •     КОМАНДИРОВКА (Новогодняя фантастика)
  •   Александр Пыхтин, школьник пятого класса ТОЧНОСТЬ
  •   Игорь Малашенко КРИТЕРИЙ РАЗУМНОСТИ
  •   Евгений Носов ПЕРЕЕЗД
  •   Александр Шведов ТРЕТЬЯ СТРЕЛА (Сказка для детей XXI века)
  • ИСКУССТВО ПОЗНАВАТЬ ИСКУССТВО
  •   Алексей Горшенин, литературный критик ПОТОМКИ КОРЧАГИНА (Образ комсомольца в современной прозе)
  •   Владимир Шапошников, литературный критик КАК ВОЗНИК ДЕТЕКТИВ
  •   Георгий Кузнецов, литературовед ОЧЕРКИ
  •     ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ
  •     ПРОТИВНИК ЖЕЛТОГО ДЬЯВОЛА
  •     ФАНТАСТИЧЕСКИЕ НОВЕЛЛЫ АЛЕКСАНДРА ГРИНА
  •   Владимир Пуронен, журналист ОСТРОВА СОКРОВИЩ
  • ПРИРОДА И ТЫ
  •   Борис Рябинин, писатель ВОСПИТАЙ СЕБЯ
  •   Владимир Дерябкин ИЗ ЗАПИСОК ДРЕССИРОВЩИКА
  • СИБИРЬ, ЕЕ ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ
  •   Владимир Познанский, доктор исторических наук ВЕЛИКИЙ ОКТЯБРЬ И НАРОДЫ СИБИРИ
  •   Л. Пичурин, журналист «В БИТВЕ ВЕЛИКОЙ ЕСЛИ ПАДЕМ МЫ…»
  •   Александр Плитченко, писатель ПЕСНИ СИБИРСКИХ КУРГАНОВ
  • *** Примечания ***