Финал в Преисподней [Станислав Фреронов] (fb2) читать онлайн

Станислав ФРЕРОНОВ ФИНАЛ В ПРЕИСПОДНЕЙ

воздуха расстрелянный конвой

Лётчиками в чёрной форме ада…

В. Шалыт

КУДА ПРИШЁЛ ГИТЛЕР

Это только присказка, Сказка впереди…

В. Высоцкий

В день образования этой партии — 5 января 1919 года — не существовало ни термина «нацизм», ни понятия, обозначаемого этим словом. Иначе называлась и сама организация, которую вообще-то лишь с огромной натяжкой можно было называть партией. В малопрезентабельной мюнхенской пивной «Штернекерброй» (заведение, официально проходившее по разряду «низшая категория») собрались четыре десятка человек, чуть больше половины из которых состояли в «Свободном рабочем комитете за хороший мир», остальные в «Политическом рабочем кружке». Собственно, именно «комитетом», а ещё лучше «кружком» им и следовало называться. Однако, что называется «понта ради», они приняли наименование Немецкая рабочая партия (ДАП). Каким образом сорок человек за 25 лет превратились в семь миллионов — это и есть вопрос.

Адольфа Гитлера в тот день близко не было у названной пивной. Гитлеровскую партию основали люди, не имевшие в рассматриваемый момент никакого представления о нацизме. «Комитет за хороший мир» возглавлял рабочий паровозоремонтного депо Антон Дрекслер. «Рабочим кружком» рулил журналист Карл Харрер.

34-летний слесарь Дрекслер уже имел некоторый политический опыт, примыкая в годы Первой мировой войны к массовому движению «Свободный комитет за немецкий рабочий мир», созданному на базе массового прокайзеровского профсоюза, подчинённого концерну Круппа. После поражения Дрекслер начал собирать мельчайшие расколки развалившегося движения. Провозглашая «крах интернационалов», он созывал рабочих под знамёна националистического реванша, сокрушения «еврейско-большевисткого заговора плутократии и капитала», установления «национальной диктатуры». Лозунги были крайне путанными, выдержанными в духе вялой полукайзеровской риторики, на которой стояло клеймо поражения. Драйва он не проявлял и успехов не снискал: рабочий класс Германии, приверженный Социал-демократической партии (СДПГ), являлся оплотом Веймарской республиканской демократии, отвергая коммунизм и ультранационализм. Мизерная численность дрекслеровского комитета говорила сама за себя.

29-летний редактор газеты «Фёлькишер беобахтер» («Народный наблюдатель») Харрер принадлежал к «Обществу Туле», культивировавшему изучение древнетевтонских традиций. Оно проповедовало господство просвещённой элиты над «низкой чернью», иерархию авторитарного государства, пангерманизм и расовую мистику. Эта оккультно-политическая организация, созданная самозваным бароном Рудольфом Зебботендорфом, обзаведшемся в послевоенном бедламе частицей «фон», функционировала по принципу тайного ордена на подчёркнуто элитарной основе. Её состав рекрутировался из аристократии, офицерства и гуманитарной интеллигенции, которая в Германии сильно отличалась от большинства мировых аналогов. Немецкие профессора, юристы, журналисты, философы, культурологи, литераторы, художники, вообще гуманитарии свободных профессий издавна ориентировались в консервативно-националистическом авторитарном духе, презирали «чернь» и были избавлены от всякого рода комплексов вины перед простым народом.

Но презрение к «пролетарскому быдлу» не мешало «духовным аристократам» охмурять лабазников и рабочих (особенно тех, которые только что вернулись с войны, где приобрели полезные навыки). Харрер, не комплексуя, назвал свои мелкие посиделки именно «рабочим» кружком. Он и стал инициатором объединения с дрекслеровским комитетом, договорившись с партнёром поочерёдно председательствовать в ДАП. В какой-то мере журналист, проникнутый идеями человеконенавистнической «аристократии духа», оказался злым гением простодушного слесаря.

Ничего нового в идейно-политическое пространство Германии ДАП поначалу не внесла. Фактически это была очередная — причём исчезающее малая — разновидность традиционного для Германии движения «фёлькише» (буквальный перевод — «народничество»). С конца XIX века сеть фёлькиш-союзов, создаваемых в рабочей, крестьянской, торгово-ремесленной среде, пропагандировала социальные идеи в духе «нового Средневековья» — корпоративистское трудовое братство под эгидой сильного государства. С другой стороны, интеллигентные идеологи фёлькише делали иные акценты, разрабатывая теории превосходства германской расы и воспевая мистическую романтику героической силы и победоносной войны. В первоначальной идеологии ДАП сочетались обе тенденции — в весьма примитивном, неразработанном виде и без делового применения. Короче, ничего особенного. Особенное пришло потом. Каким образом — опять-таки, это и есть вопрос.

Слова «фюрер» партия не знала. Наоборот, в противоречие с суровой программой диктатуры, ДАП отличалась организационным демократизмом и характеризовалась широкой свободой дискуссий. К чему, собственно, и сводилось её деятельность первый год существования. Посидеть за пивом, обматерить марксистов-евреев-плутократов, потрындеть о будущем величии германской нации и германского рабочего, надавать тому-сему строгих нравственных оценок… «Толку было с него, правда, как с козла молока, но вреда, однако, тоже никакого».

В первые же дни Ноябрьской революции председатель Совета народных уполномоченных (некий германский симбиоз Временного правительства и Петроградского совета) Эберт согласился на предложение нового главнокомандующего генерала Гренера принять поддержку германской армии в антибольшевистской борьбе. Надо сказать, на родине марксизма к предначертаниям Маркса относились всерьёз — СДПГ категорически отвергла «марксистско»-ленинский ревизионизм. К тому же вполне определившаяся за год судьба российской социал-демократии позволяла чётко спрогнозировать, что ждёт германских социалистов при коммунистическом режиме.

Величайший социалист Германии Густав Носке пошёл гораздо дальше. Именно по его инициативе был создан первый фрейкор — антикоммунистический добровольческий корпус «Железная бригада», стабилизировавший ситуацию в Киле (германский аналог революционного Петрограда). В декабре генерал Людвиг Меркер сформировал мощный фрейкор на базе своей распущенной дивизии, причём рядовые с готовностью примкнули к офицерам под командованием генерала. В гражданской силовой структуре рухнули губительные кастовые перегородки между боевыми товарищами.

Фрейкоры возникали по эффекту цепной реакции. Они не только предопределили победу немецких «белых», но и сыграли огромную идейно-политическую роль, вдохнув новую жизнь в движение фёлькише. Идеологические построения фёлькише получили мощную опору в практическом солидаризме фрейкоровского окопного братства и «окопного социализма», выдвигавшего яростную альтернативу коммунистической тенденции (равно как и марксистской социал-демократии…). Демобилизованные военные сплачивались вокруг своих командиров. Гражданские антикоммунисты выдвигали собственных лидеров. Монархические аристократы и демократы-популисты, социалисты и правые радикалы, законопослушные бюргеры и криминальная братва, рабочие и рантье воевали плечом к плечу, спасая свою страну от коммунистической напасти. Санкция на отсечение «спартаковской» головки была получена от социал-демократа Густава Носке ультраправым солидаристом Эдуардом Штадлером. В один из фрейкоров вписался подросток Рейнхард Гейдрих, через полтора десятилетия руководивший «Ночью длинных ножей», в которой был убит основатель другого фрейкора Курт фон Шлейхер…

Лишь гитлеровская — в скором будущем — партия по-серьёзному оставалась в стороне от этих событий. Не проявилась она толком и в апреле 1919-го, когда очередной коммунистический путч вспыхнул уже в самом Мюнхене, у дверей «Штернекерброй». Баварские Советы были схлопнуты без какого-либо участия ДАП. И без участия заслуженного ветерана Первой мировой, орденоносного отставного ефрейтора Адольфа Гитлера, работавшего к тому времени секретным политическим осведомителем командования IV военного округа. В час реальной схватки с коммунизмом гитлеризм пребывал в бельэтаже. Он пришёл позднее, к разделу плодов победы. Чтобы смять, уничтожить, выжечь саму память о лучшем, что было в движении фёлькише.

ЗЛОБНАЯ СИЛА ПОДЪЁМА

Странная эта энергия

Душам готовит распад…

В. Шалыт

Капитан и стукач

Первотолчок к превращению «шарашкиной конторы» слесаря Дрекслера в монстра тоталитарной власти был дан почти случайно. Политическим отделом IV округа рейхсвера (германские вооружённые силы 1919–1933 годов) руководил капитан Эрнст Рем. В его обязанности, помимо прочего, входила организация агентурной сети для выявления антигосударственных и антиармейских элементов, пресечения разлагающих тенденций, фиксации и стимулирования позитивных — с точки зрения командования — гражданских структур.

В осведомителях недостатка не наблюдалось: тысячи демобилизованных гнались за любым заработком. Согласие Адольфа Гитлера на эту работу за две марки в день и комнату в армейской общаге не выглядело чем-то исключительным. Но именно с этим ефрейтором у капитана Рема сложились доверительно близкие отношения. Более того, Рем стал для Гитлера если не другом (предсовнаркома, генсек или фюрер, как правило, не имеют личных друзей), то по крайней мере чем-то вроде приятеля. На пятнадцать лет, до эсэсовской пули.

Взгляды Рема основывались на довольно типичных идеях консервативных фёлькише — сильное авторитарно-милитаристское государство в виде «народной монархии». Капитан был стихийным кайзеристом, упёртым шовинистом и антисемитом. Но ярая враждебность к демократии, либерализму и марксизму сочеталась у Рема с неслабым зарядом популистской ненависти к «золочёной сволочи», отгородивший кайзера от народа да ещё и проигравшей войну.

Идеология Гитлера была чётче аритикулирована. В юности он запоем читал популярные брошюры великогерманских шовинистов. Тотальный культ государственной власти и военного насилия. Теория высшей расы. Ницшеанство и социал-дарвинизм. Антисемитизм и антидемократизм, доведёные до запредела. При этом демократия, либерализм, марксизм и коммунизм, с точки зрения Гитлера, порождались одним источником — всемирным еврейством, которое являлось тотальным врагом человечества. Впрочем, к полноценному человечеству Гитлер относил лишь арийскую германскую расу.

Всё это не было в особом ходу. На заре Веймарской республики в Германии были популярны идеи демократии. Партийную политику делали в основном социал-демократы, либеральная Народная партия и католическая партия Центр. Однако немалая часть общества ориентировалась на консервативно-авторитарную традицию или сдвигалась в правый радикализм. Немецкая национальная народная партия (ДНФП) потомственных «фонов» и крупных буржуа устраивала далеко не всех кайзеристов, не говоря о фёлькише. И именно Гитлер предложил сторонникам этих идей — потенциально многомиллионным — цельный, завершённый и активный формат. Он не останавливался ни на полуслове, ни на полпути.

Блеск урода

Казалось бы, гитлеровское мировоззрение не отличалось от идей «Общества Туле». Но сам этот человек мрачно-истеричного характера и на редкость уродской внешности сильно отличался от философствующих аристократов. Сын мелкого австрийского госслужащего после смерти родителей обвалился в люмпенство и прошёл ночлежное дно. Новые горизонты открыла ему война, в которую Гитлер окунулся, как в родную стихию и был награждён «Железным крестом». Он был готов действовать, знал, что ему делать, и обладал уникальным даром убеждения.

«Я умею говорить», — написал о себе автор «Майн кампф». При всей своей безумной самовлюблённости здесь Гитлер оценивал себя вполне адекватно. Это он умел блестяще. Хотя с очень особым блеском.

Поток пафосной брани, агрессивных призывов, простых лозунгов на жёстком немецком языке с простонародным сленгом действительно завораживал, подчинял, электризовал слушателей. С Гитлером невозможно было спорить — лавина его речей сметала любые возражения, к которым далеко не каждый оказывался способен. С Гитлером невозможно было не соглашаться — всё, выкрикнутое им, подавалось самоочевидной истиной, непризнание которой превращала в дурака либо врага. Его публичные выступления действительно становились триумфом воли. «Вне пощады мы и вне закона, злую силу дарят нам враги».

Но главный феномен, сделавший Гитлера политиком, лидером и диктатором, состоял в ином: он не ограничивался тем, что сейчас называется трёпом и трындёжем. Каждым словом он вбивал готовность к немедленному действию и заранее брал на себя любую ответственность и любую вину. С ним ощущалась надёжность выстроенной когорты, обречённой на победу.

В сентябре 1919-го Рем дал агенту Гитлеру очередное задание: посетить собрание ДАП, вступить в партию, по возможности возглавить. Задача была вполне реальной, Гитлер обладал нужными потенциями. Если бы перед капитаном пронеслись картины грядущих пятнадцати лет… Грандиозные исторические процессы запускаются порой почти с бодуна. Но если нечто объективно востребовано, оно «случайно» свершится.

«25» на 25

Впервые встретившись на партсобрании 12 сентября 1919 года Дрекслер и Гитлер остались довольны друг другом. При организационном переформировании Адольфу Гитлеру был вручён партбилет N 7. К исходу первого года существования в ДАП состояли меньше 200 человек.

Гитлеровские доклады 16 октября и 13 ноября становятся настоящими событиями: «Мы хотим мести! Победим нищету оружием! Наше время придёт!». Фишка была даже не столько в словах, сколько в их подаче — так в этой тухлой тусовке ещё не выступали. 20 февраля 1920-го Немецкая рабочая партия по предложению Гитлера переименовывается в Национал-социалистическую рабочую партию Германии (НСДАП).

В соавторстве с Дрекслером и политэкономом Готфридом Федером (идеолог «национально-производительного» капитала и враг «спекулятивно-еврейского») Гитлер разрабатывает программу НСДАП — знаменитые «25 пунктов» — и 24 февраля 1920 года публично оглашает её на собрании в пивной «Гофбройхауз». Ни о Дрекслере, ни о Федере не могло быть речи, поскольку рядом с Гитлером они не умели говорить речей.

«25 пунктов» ещё не выходили за рамки радикальных фёлькише. Германская великодержавность — объединение всех немцев в едином Рейхе, снятие ограничений Версальского договора, восстановление мощной призывной армии. Завоевание «жизненного пространства», захват чужих ресурсов — нацистская верхушка была постоянно помешана на том, что в Германии не хватит еды. Крайний немецкий шовинизм, спаянный с антисемитизмом — полноправное гражданство только на этнической основе, поражение в правах национальных меньшинств, прежде всего евреев. Авторитарное государственничество — жёсткая система централизованной власти, устранение оппозиции, национализация крупной промышленности. Социалистический популизм — конфискация «спекулятивных» доходов, «земля крестьянам, прибыли рабочим», примат общественных интересов над личными. Идеологический традиционализм — «нравственные акценты» в информационной политике, государственная система идеалистического воспитания, отказ от римского права в пользу «немецкого народного». Что особо умиляло в свете известного об этой партии — беспощадная борьба с преступностью… Завершалась программа так: «Лидеры партии берут на себя обеспечение выполнения вышеуказанных пунктов любой ценой, даже жертвуя, в случае необходимости, своими жизнями».

Четверть века «25 пунктов» оставались программой НСДАП. Но практическая политика партии определялась не этим документом, а последним приказом фюрера. И не в «25 пунктах» формулировалась тоталитарная идеология нацизма. В концентрированном виде она увидит свет лишь пятилетку спустя.

Один фюрер

Гитлер отказывается от осведомительского жалованья в рейхсвере и полностью сосредотачивается на политической деятельности. Партия, в которую он пришёл, чтобы «стучать», случайно оказалась действительно его партией. Видя такие дела, в НСДАП вступает Рем, уже всецело подчинённый воле своего недавнего агента. К осени 1920 года в НСДАП состоит около 3 тысяч человек. За первый год партия выросла в 5 раз, с четырёх десятков до двух сотен. За второй год Гитлер увеличил численность партии в 15 раз.

Вывод напрашивается сам собой. 29 июля 1921 года Адольф Гитлер избирается председателем НСДАП, и эти выборы становятся последними в партии. Принимается новый устав, вводится принцип фюрерства с военным повиновением, дискуссионной вольнице кладётся конец. Над партией поднимается красно-бело-чёрный флаг со свастикой. («Почётный председатель» Дрекслер попытался было дёрнуться, издал антигитлеровскую листовку, немедленно получил иск за клевету, проиграл суд и заткнулся навсегда, осчастливленный тем, что был оставлен в живых — кончать формального основателя партии было всё-таки неудобно. Он дожил до 1942 года, так и не узнав характеристики, данной ему преемником: «Не фанатик и потому не боец».)

Невзирая на «рабочий социализм», в ноябре 1922-го знакомится с Гитлером и вступает в НСДАП аристократ Герман Геринг, сын кайзеровского губернатора Юго-Западной Африки, герой войны и «первый лётчик» Германии. Его настолько влечёт железный кулак, что не западло встать плечом к плечу с откровенной рванью. Через год ряды НСДАП пополняются недоученным агрономом Генрихом Гиммлером, ещё недавно убеждённым монархистом, который почему-то сходится с наиболее левыми из нацистских лидеров (собственно, социально-политические концепции мало его интересовали, он был подвинут скорее на примитивной евгенике). К радикально-социалистическому крылу НСДАП примкнул в 1922-м и Йозеф Геббельс. Короче, все уже здесь. Почти все — Борман слегка задержался.

Гитлер и его аудитория органично сливаются в нарастающем драйве. Лучше всего фюреру внимают в трёх средах. Первая — военные, привлечённые идеей реванша. Вторая — лабазники, которым обещаются все условия труда и обогащения. Третья — люмпенство и криминальный мир, тянущийся на багровые сполохи смуты, в которых кристаллизуется сила, не связанная моральными комплексами.

Военных интенсивно подтягивает капитан Рем. Он же по роду прежней службы на «ты» с уголовным миром. Лейтенант Эдмунд Хейнес приводит кодлу крутых бандюков, кое-кого со славным фрейкоровским прошлым (он ещё будет исключён из партии за аморалку, осуждён за вымогательство и убийство, и его отмажут партайгеноссен — чтобы убить пять лет спустя). На НСДАП падает — пока со стороны — сумрачный взгляд Мартина Бормана, организатора крутой мокрухи. Шеф раннего агитпропа НСДАП Герман Эссер был довольно известным журналистом, но не менее знаменитым сутенёром. Но особенно рельефно олицетворяет в партии средоточие мрази осуждённый за педофильское изнасилование Юлиус Штрейхер, безбашенный антисемит, который в последний раз крикнет «Хайль Гитлер!» с мешком на голове под нюрнбергской виселицей.

Но есть и «четвёртая среда», которая страшнее всех прочих. На происходящее не могут нарадоваться в кошмарном «Обществе Туле». Впервые его идеи мертвящей глобальной тюрьмы стремительно идут в массы и преобразуются в активное действие.

Вместе с Гитлером появляется на собраниях НСДАП корифей германского декадентства Дитрих Эккарт. Из того же мрака «Туле», пришли в партию Гитлера будущие нюрнбергские подсудимые Рудольф Гесс (до 1940-го заместитель фюрера по партии), Альфред Розенберг (идеолог геноцида «унтерменшей», министр «восточных провинций» Рейха), Ганс Франк (генерал-губернатор Польши, руководивший истреблением 6 миллионов). «Барабанщиком нации» признал фюрера НСДАП Артур Мёллер ван ден Брук, философ «социалистического империализма», идеолог захвата «жизненного пространства», основания «Срединной Европы», в которой холмы и долины, лужайки и ручьи формируют однотипный ковёр, принадлежащий немцам… Расовые инстинкты и призрак вечной войны вели этих людей, судя по всему, просто ненавидевших жизнь, в партию человека, способного её уничтожить.

Штурмовой замес

Фюреру нужны бойцы. Пришёл час атаки. Ситуацию пора ломать. Колёса должны вертеться. Сказать можно по-разному, суть будет одна.

Силовую структуру нацизма основал Ульрих Граф. Мясник в обоих смыслах, по профессии и призванию, уже заслуженный ультраправый террорист, участник убийства дипломата и финансиста Маттиаса Эрцбергера. Он сколачивает небольшую бригаду крепких пацанов для охраны публичных выступлений Гитлера. А 3 августа 1921 года — через пять дней после избрания Гитлера! — эта «орднунггруппа» преобразуется в Штурмовые отряды. Первым шеф-бригадиром СА стал часовщик Эмиль Морис. Через полтора года его сменит никто иной, как Геринг.

Они ещё несопоставимы по численности с силовыми структурами СДПГ, КПГ, ДНФП — Рейхсбаннером, «Союзом красных фронтовиков», «Стальным шлемом». Но по яростному драйву дадут фору всем трём вместе взятым. СА превращаются для НСДАП в основной источник массовости. Сюда идут по разным причинам: кто идейно, кто за адреналином, кто как на армейскую службу, кто по фрейкоровской привычке к перманентной драке, кто уже и за заработком (поначалу по принципу «вам же пистолеты выдали!», но вскоре…). Самые крутые те, у кого все четыре мотива сходились воедино. И при этом доминировал пятый: замес ради замеса — что и составляло суть нацизма, мало кем тогда понятую, но уже многим данную в ощущениях.

«Наши собрания уж конечно не являлись «мирными», — писал впоследствии Гитлер. — Здесь два враждебных миросозерцания вступали в открытый бой. Наши противники превосходно знали, что если нас будет всего даже десять человек на полтысячи, всё равно мы не остановимся ни перед чем, раздробим черепа по крайней мере вдвое большему количеству. Я воспитывал товарищей в той мысли, что террор можно сломить только террором, что наилучшей тактикой будет всегда наступление».

Так в пивных залах стартовал марш на крови. Штурмовики выходят на улицы, силовые атаки на «красных» — это понятие понималось более чем расширительно: от коммунистов и социал-демократов до либералов и центристов — постепенно становятся бытом. Геринг достаёт для СА коричневое обмундирование (ранее предназначавшееся для колониальных войск и залежавшееся на складах), вооружение добывается своим ходом — кому палка, кому волына. Постепенно быть штурмовиком становится выгодно и перспективно, хотя и крайне рискованно… В октябре 1922-го Гитлер лично возглавляет двухдневные штурмовые погромы в Кобурге.

За НСДАП создалась вполне определённая репутация. Она будет набухать дальше, притягивая именно таких людей, какие нужны нацизму. Создаётся крутая спираль, разворачивающаяся стальным ударом. Другой такой партии однозначно нет.

Порог готовности

Местная — пока ещё в основном местная — элита уже не может не обращать внимания на вопли и побоища в пивных. Первые большие деньги идут в кассу НСДАП весьма своеобразным путём. Жёны баварских магнатов подвержены «синдрому молодого обывателя»: «Благополучие есть рай для мещанина. Но молодого мещанина тянет ещё и в ад». Они вводят Гитлера в свои приличные дома. Хелен Бехштейн, супруга всемирно известного фабриканта роялей убеждает мужа помочь «настоящему рыцарю». Её примеру следует супруга бумажного фабриканта Гертруда Зейдлиц, супруга крупного издателя Эльза Брукман… За первыми притягиваются их деловые партнёры. С ними Гитлер неотразимо респектабелен, он и здесь умеет говорить (иначе, чем в пивных).

За 120 тысяч марок, наполовину подтянутых Ремом из рейхсвера, наполовину собранных мужьями восхищённых Гитлером дам, НСДАП приобретает в собственность «Фёлькишер беобахтер», будущую «Правду» Рейха», где исчезнувшего из политики Харрера заменяет Эссер. Гитлер увлекает своей партией Эриха Людендорфа, второго, после Пауля Гинденбурга, военного авторитета Германии. Его вынужден принимать и считаться с ним генеральный комиссар Баварии Густав фон Кар. Впрочем, он истинный консервативный монархист и к тому же баварский сепаратист, и потому не симпатизирует радикальной НСДАП с её бандитскими бригадами под свастикой на красном полотнище.

В конце января 1923 года собирается первый съезд НСДАП. Гитлер принимает шеститысячный парад штурмовиков. В повестке дня практически один вопрос: свержение германского правительства. Молва о крутой партии правых патриотов расходится по Германии и даже за её пределы. Деньги в НСДАП начинают вкладывать уже не только баварцы (хотя в основном пока они). Жертвуют Фриц Тиссен и Эдуард Борзиг, помогают Генри Форд и Генри Детердинг… Но среди этих серьёзных людей выделяется один особенный.

Это Гуго Стиннес, хозяин многопрофильного промышленно-коммерческого концерна. «Малиновый пиджак», «новый германский», сделавший миллионы не столько на военных поставках, сколько на рейдерских аферах. Его ненавидят не только коммунисты и социалисты, но и консервативная элита, потомственные магнаты кайзеровского происхождения. Только такой, как он, мог положить системное начало сотрудничеству экономических верхов с НСДАП ещё во времена ДАП. Подобное тянется к подобному.

Не менее характерен и посредник между концерном Стиннеса и ДАП-НСДАП. Это Эдуард Штадлер. До Первой мировой войны — активист католического Центра, предтечи будущей германской христианской демократии. В 1918-м — основатель Антибольшевистской лиги, активный фрейкоровский лидер, один из тех, кто огнём и железом подавил коммунистический мятеж. Преобразовав свою Лигу в «Генеральный секретариат изучения и борьбы с большевизмом», Штадлер сформировал ультраправый Союз политического обновления. Эта организация — единственная в тогдашней Германии — именовалась солидаристской. Штадлеровская идеология основывалась на корпоративизме и популизме, возрождая «новосредневековые» социальные модели в виде трудовых союзов и производственных советов, клином вышибая большевистский клин.

Позиция Штадлера в отношении НСДАП являет собой ярчайший пример тезиса о благих намерениях. Он явно хотел не этого. Но бойни редко случаются из-за того, что их кто-то хочет. Исключение из этого правила — как раз нацизм. Там процесс совпадал с желанием.

…Что такое политика? Если очень коротко — каналы информации, финансовые потоки и силовые структуры. Что такое власть? Если очень коротко — право отдавать приказы, командовать вооружёнными людьми и печатать деньги.

С появления Гитлера на собрании ДАП прошло четыре года. Член № 7 стал единственным фюрером. Увеличил численный состав с менее 200 человек в разброде до более 50 тысяч, связанных повиновением по принципу фюрерства. Превратил тусовочные посиделки в прочную вертикально организованную структуру. Создал боевые подразделения. Привёл крутой актив. Привлёк серьёзных людей. Отладил закачку средств в партийную кассу. Десятки тысяч людей и сотни тысяч марок текли к маньяку-уроду — лишь за то, что ему было свойственно договаривать до конца и переводить слова в действия.

К осени 1923 года, через год после прихода к власти в Италии родственной партией «Фашо ди Комбаттименто», Гитлер решился повторить муссолиниевский захватный рывок. Почему бы нет? До сих пор ведь всё удавалось.

ОТБИТЫЙ УДАР

Это вроде мы снова в пехоте,

Это вроде мы снова в штыки!

В. Высоцкий

Долговое проклятие

В 1923 году решалось, устоит ли под красно-коричневым напором первый опыт парламентской демократии на немецкой земле. Сохранится ли единой сама эта земля. И этот экзамен был сдан.

Трудное финансовое положение не позволило осуществить в срок очередной транш репарационных выплат, наложенных на Германию по условиям Версальского мира. Под предлогом этой задержки 23 января 1923-го французские войска оккупировали Рурский промышленный район. «Боши заплатят за всё!» — бесновался Париж. «Хватит уступать лягушатникам!» — отвечал Берлин. Германию откровенно прессовали, требуя от демократической республики платить за деяния агрессивной империи. В то время, как Вильгельм Гогенцоллерн мирно отдыхал в Голландии.

В Руре возникло партизанское движение. Одним из наиболее активных отрядов командовал Франц Пфефер фон Саломон — в недалёком прошлом командир крупного фрейкора «Перец», в скором будущем командир СА. Но особенно отличилась диверсионно-террористическая группа Альберта Шлагетера, казнённого оккупантами. Правый радикал-фёлькише Шлагетер превратился в национального героя, мученика за немецкий народ. Нацисты посвятили ему свой гимн, предшествовавший «Хорсту Весселю». Коммунисты дисциплинированно внимали установке московского эмиссара Карла Радека: «Солдаты революции должны уважать честных и мужественных солдат контрреволюции, подобных Шлагетеру». Рурский кризис в считанные дни сформировал в Германии красно-коричневый блок.

Берлинское правительство призвало народ к сопротивлению — и вскоре приняло все французские требования, исходя из реального соотношения сил. При этом оккупационные войска на два года оставались в Руре. Это вызвало шквал общественного негодования. Престиж социал-демократов, либералов и вообще Веймарской республики резко упал. Наиболее радикальные выводы сделал, как водится, Гитлер: он объявил главным врагом даже не Францию, а «правящих предателей, снова всадивших нож в спину немцам». Рурский кризис и позицию властей создала повод для призывов к силовому свержению «антинациональных властей».

Репарации стали историческим проклятием Веймарской республики. Именно они не позволив стабилизировать её экономику и расширить социальную базу, предопределили бесславный конец германской демократии через 10 лет после оккупации Рура. Выжимая платежи, французы пришпоривали коней, несшихся в пропасть. Возможно, они смутно об этом догадывались. Но деньги, как обычно, были нужны сегодня, сейчас…

В том же 1923-м правительство Вальтера Куно, вновь уступая безжалостному репарационному прессингу (более всего исходившему именно из Парижа), ввело жёсткую программу экономии. Результаты не замедлили проявиться — обвальное падения производства и зарплат, рост дороговизны, распространение безработицы и нищеты, политическая радикализация, рост ненависти, агрессивности и ксенофобиии. Поднялась волна социальных протестов. В августе кабинет Куно, лишённый массовой поддержки и политической воли, ушёл в отставку. Социал-демократический президент Фридрих Эберт назначил премьером авторитетного либерала Густава Штреземана, лидера Народной партии (несмотря на правое звучание, в Германии так назывались не фёлькише, а основная либеральная партия). Но машина политических потрясений работала уже своим ходом.

Сполохи грозных идиллий

Первыми выступили коммунисты, направляемые СССР и Коминтерном. Октябрьский мятеж 1923-го был поднят в октябре 1923-го по прямому указанию Москвы и вопреки позиции брандлеровского руководства КПГ, понимавшего обречённость этой авантюры. Выступление, локализованное в Гамбурге, быстро подавил рейхсвер. Это, однако, стало впечатляющей демонстрацией слабости законных властей. Их авторитет подрывался в германском рабочем классе, который являлся главной опорой республики.

Такой момент смотрелся как удачный для удара с правого края. Кто-то же должен был снять итоговый табаш с года перманентной тряски, начавшейся в Руре и дошедшей до Гамбурга. Установление ультранационалистической диктатуры, опирающейся на связку консервативной элиты с агрессивным популизмом «штурмовых» низов казалось куда более реальным, нежели коммунистический захват. Но действовать при таком раскладе нужно было немедленно, пока расшатанная власть не успела укрепиться.

Но основную опасность представляли не мятежи радикалов. И даже не военные путчи. Рейхсвером командовал авторитетный генерал Ганс фон Сект, твёрдо придерживавшийся конституционно-демократических принципов. Худшую угрозу несли сепаратистские настроения в окраинных землях. Особенно в Баварии, где одновременно возник первый очаг раннего гитлеризма.

Сам Гитлер был категорическим противником сепаратизма. Сохранилось его высказывание о предпочтительности Германии «большевистской, но единой» перед конгломератом разрозненных немецких земель, контролируемых иностранным капиталом (Пруссия, Саксония, Тюрингия попали бы под контроль СССР, Ганновер и Шлезвиг — Англии, Пфальц и Бавария — Франции…). Но планы «исправить ошибку Бисмарка» лелеялись баварской элитой. Полноту власти в Мюнхене сосредоточили глава земельного правительства Густав фон Кар, командующий военным округом генерал Отто фон Лоссов и начальник земельной полиции полковник Ганс фон Зайссер. Этот триумвират склонялся в пользу реставрации баварской династии Виттельсбахов, детронизированной «железным канцлером» всего-то полвека назад.

Принц Рупрехт Виттельсбах не высказывал возражений. Независимая Бавария представлялась царством социальной идиллии — аристократия над покорными крестьянами и послушными бюргерами. Требовалось лишь порвать все связи с безнадёжно испорченной Германией. Страной хищных капиталистов и взбудораженных пролетариев, демократической крамолы и марксистской бесовщины…

Нацистские банды мясников и сутенёров казались чиновным аристократам вполне пригодным инструментом для решения своих вопросов. Ведь их же ничего не стоит поставить на место! Неужто ночлежная рвань сильнее графа и принца?

Густав фон Кар формировался как личность в ритме XIX века, по-своему бурного, но куда более спокойного, нежели наступившие времена. Он не понимал того нового, что явилось в мир. Не понимал мощного подъёма низов. Не понимал сути тоталитаризма и его отличий от привычного консервативно-авторитарного монархизма. И потому не понимал, с кем имеет дело в лице странного, но энергичного истерика, решительного националиста, почему-то социалиста… Дьявол их всех разберёт.

Динамический идеал Гитлера не совпадал с грёзами фон Кара. Мясницкие фюреры вместо родовитых «фонов», марширующие фанатские толпы вместо почтительных пейзан, рёв моторов и треск выстрелов вместо сельской тишины, бандитская правилка вместо незыблемого закона, бесконечная кровь и смерть вместо благолепного покоя: Эсэсовские пули, поражающие Густава фон Кара 128 месяцев спустя.

А пока фон Кар вёл с Гитлером переговоры, думая использовать его в право-консервативном выступлении против социал-либерального Берлина. Баварскому триумвирату требовались отряды боевиков. Нацистской кодле — легитимное прикрытие в марше на Берлин.

Всё это дошло до генерала Секта. В начале ноября он недвусмысленно разъяснил мюнхенским властям: любой антиправительственный путч, любое сепаратистское поползновение рейхсвер подавит огнём, как гамбургских коммунистов. Фон Кар и его окружение, проникнутые традиционным иерархическим законопослушанием, мгновенно отрезвились. Однако Гитлер фанатично верил в удачу задуманного броска.

«Пивной путч» залпом

Вечером 8 ноября в фешенебельной мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер» фон Кар выступал с программной речью перед элитным собранием. Он не знал, что земельный министр внутренних дел Вильгельм Фрик (в 1946-м повешенный в Нюрнберге) распорядился полицейской охране не препятствовать определённой группе посетителей. Ворвавшегося с револьвером Гитлера сопровождали секретарь Рудольф Гесс и основатель СА Ульрих Граф.

Засадив для начала маслину в потолок, Гитлер объявил о начале национальной революции, низложении правительства Германии, создании чрезвычайного органа власти, включающего генерала Эриха Людендорфа (это имя неотразимо действовало на военных и аристократов) и походе на Берлин. Предупредив, что здание оцеплено вооружёнными людьми и сопротивление бессмысленно, фюрер закрылся в отдельном кабинете с тремя «фонами» — Каром, Лоссовом, Зайссером. Размахивая волыной, он требовал официально присоединиться к путчу. Но здесь его ждал облом, триумвират шёл в отказ. Тогда Гитлер рванулся в зал и объявил, что все трое поддержали его. Фуфло и блеф были в полном ходу партийной методологии НСДАП — подобно тому, как Ленин, оставшись в меньшинстве на съезде РСДРП, назвал свою группировку «большевиками».

Гитлеровская самоуверенность крупно подставила партию. Организована акция была из рук вон плохо. Земельному правительству позволили выехать из Мюнхена. Фон Кар немедленно издал воззвание, в котором аннулировались все заявления «честолюбивых проходимцев» и объявлялось о запрете НСДАП. Не были заняты административные здания, не взяты под контроль узлы связи. Только Рем провёл ночь не зря — со своим отрядом штурмовиков захватил лоссовский штаб округа и прилегающие казармы.

Тем временем в Берлине президент Эберт отдал необходимые распоряжения. Ещё до рассвета в Мюнхен пришла телеграмма генерала Секта с приказом давить мятеж. Части рейхсвера и полиции отмобилизовались в считанные минуты. Утром ключевые объекты были жёстко блокированы правительственными силами. Фактически можно было сдаваться.

На растерявшегося Гитлера повлиял Людендорф, предложивший идти вооружённой демонстрацией на соединение с Ремом, окружённым в штабе округа. Трёхтысячная вооружённая толпа двинулась по улицам Мюнхена, пока не упёрлась в выдвинутую полицейскую цепь. Попытки агитировать ушли «в ноль» — полицейские знали своё дело. Даже присутствие действительно уважаемого силовиками Людендорфа не возымело эффекта — что ж, тем хуже для него. Нацисты перешли к более привычным для себя аргументам, прозвучал первый выстрел. Ответом был залп на поражение. 16 нацистских трупов. Паническое бегство форейторов национальной революции во главе с фюрером. Узнав о происшедшем, сдался окружённый рейхсвером Рем.

Недостойный конца

Гитлер, в ночь на 9-е поклявшийся победить или умереть, вполне мог оказаться человеком слова. Пройди полицейская пуля, сразившая Эрвина Шейбнер-Рихтера, немного вбок — иной стала бы история XX века. Не исключено, что Адольф Гитлер остался бы в ней как радикальный правосоциалистический политик, активный антикоммунист, исключительно харизматичный оратор и одарённый организатор. Правда, жестокий, уродливый, склонный к авантюризму (на чём и погоревший) — но не всё же сразу.

Историческая память оценивала бы его неоднозначно, но воплощением зла он бы точно не стал. Не стал же им Дрекслер. Или, скажем, мясник Граф. Так было бы лучше для всего человечества. Включая самого Гитлера. Но, возможно, он не заслужил столь достойного конца.

Сбежав из-под огня, Гитлер через несколько дней не сопротивлялся при аресте (попытавшись, правда, скрыться в платяном шкафу). Вообще-то трусость не входила в жуткий перечень его пороков. Судя по всему, он берёг себя, поскольку знал себе цену — что опять-таки сближает Гитлера с Лениным. Собственно, весь «Пивной путч» напоминает июльский мятеж 1917-го, когда командующий Петроградским военным округом Пётр Половцов и министр юстиции Павел Переверзев коллективно выступили «русским Сектом».

Итак, через 5 лет после Ноябрьской революции Германия вновь устояла. В стране снова нашлись силы отпора тоталитарной агрессии — тогда коммунистической, теперь нацистской. Вновь, не в пример российским аналогам, твёрдо и ответственно повели себя социалисты и либералы, решительно выполнило свой долг армейское командование. Даже монархистам хватило рассудка остановиться над пропастью. Рабочие и мещанские массы в целом сохраняли приверженность демократическим порядкам, и это определяло ход событий. Городское промышленное общество центральноевропейской страны оказалось прочно гражданским.

Многим казалось, что так будет всегда. Само собой. И вот это стало ошибкой.

ВИДЕНИЯ ЗАМКА ЛАНДСБЕРГ

Убеждаюсь в ненужности слов.

Вы другим расскажите уже

Сказки Венского леса ментов

О раскаяньи и о душе.

М. Круг

«Да здравствует наш суд!»

Баварский суд, рассматривавший дело Адольфа Гитлера и его сообщников, пожалуй, достоин называться самым гуманным в мире. Если взять за числитель вынесенный приговор, а в знаменатель ввести масштабы содеянного (и до, и особенно — после), коэффициент наказания покажется исчезающее малым, зато масштаб милосердия — поистине непревзойдённым в истории правосудия.

Гитлер держался нагло и агрессивно, дико орал и грозил (впрочем, ответный ор привычного к командованию на плацу свидетеля фон Лоссова заткнул фюрера на целый день). Состав преступления предполагал наказание в разбросе от пяти лет до пожизненного заключения. В отношении Гитлера суд вынес приговор по нижнему пределу, причём с правом досрочного освобождения по истечении полугода. Не была применена и депортация из Германии, хотя Гитлер формально ещё оставался австрийским гражданином, уже имел судимость за нарушение общественного порядка и вполне мог быть принудительно выслан.

Не слишком продолжительные сроки получили и другие путчисты — Рем, Гесс, Морис. Генерал Людендорф, нисколько не скрывавший своего активного участия в путче, был оправдан из уважения к прежним заслугам, что вообще-то называется «в огороде бузина». В «условно-досрочном» порядке вскоре был освобождён Рем. В нынешней России за хулиганство или карманную кражу наказывают подчас строже, чем в Веймарской Германии за антигосударственный путч, стоивший 19 жизней (погибло 16 нацистов и трое полицейских).

Столь мягкое наказание определялось конкретными условиями Баварии. Власти северных земель обошлись бы с праворадикалами жёстче. Южные же консерваторы посчитали, что «бестия обуздана». «Большевизм скоропостижно умер», — заявляли российские кадеты в июле 1917-го…

Люди, подобные фон Кару разделяли ненависть нацистов к «ноябрьским предателям», «демократическомубардаку», «красному Берлину». Им импонировала твёрдость и дисциплина штурмовых отрядов, они отдавали должное подвигам СА в антикоммунистических замесах. Откровенная быдловщина «Пивного путча» произвёла на них эстетически омерзительное впечатление, но они не считали его участников совсем уж безнадёжными негодяями. Гитлер представлялся честным патриотом, хотя низкого происхождения и чересчур горячим. Рем — нормальным кайзеровским воякой. Какого-нибудь мясника Графа или часовщика Мориса «фоны» просто не замечали. А уж Людендорф не вызывал ничего, кроме восхищения. Он-то и казался настоящим лидером, не Гитлер же.

Что называется, «лохи не мамонты, не переведутся».

Зяблик к зяблику летит

Как бы то ни было, Гитлер всё же был препровождён в крепость Ландсберг, где приступил к своим «университетам за государственный счёт». Льготные условия содержания, работа на воздухе, напоминавшая активный отдых, карточная игра… И многочасовые выступления фюрера перед немногочисленными геноссен.

Как утверждал фашист-антигитлеровец Отто Штрассер, именно утомительные для слушателей разглагольствования заставили гитлеровских подельников подсказать фюреру мысль о написании книги. Это позволяло хоть на какое-то время затыкать фонтан. В результате, правда, нелегко пришлось секретарю-соавтору Гессу, но кто-то же должен был закрыть соратников собой. Так родилась эпохальная «Майн кампф».

Кое-что в книге, несомненно, интересно. Поучительны рассказы об организационном построении НСДАП и СА, о психологическом типе партактивиста и штурмовика. Заслуживает рассмотрения и изучения тактика организационно-силового «завоевания улицы», рекрутирования, подготовки и накачки боевого актива. Исторически ценны свидетельства о конкретных штурмовых акциях, в которых красный террор переламывался и подавлялся террором коричневым — захватывающие подробности ноябрьской «пивной бойни» 1921-го в Мюнхене, октябрьских замесов 1922-го в Кобурге. Всё это достойно внимания. Нельзя отрицать, что за четыре года Гитлеру набралось, о чём вспомнить.

Но в целом это чтение, надо признать, рассчитано на крайне специфические вкусы (отчего-то снова вспоминается Ленин с его ПСС). Малосвязные вопли, эффективно катившие с голоса, тяжело воспринимались с бумаги. Беспрестанное яканье, самопревозношение, подача каждой банальности с фантасмагорическим апломбом. Поразительная бессистемность, перескоки с анализа монархического принципа на восхищение Вильгельмом II как создателем флота, с флота на значение спорта, со спорта на воспитание храбрости как основы патриотической морали, с патриотической морали на сложности правового регулирования супружеских отношений. Примитивизм на грани клоунады — расовая теория обосновывалась неопровержимым орнитологическим примером: зяблики летают только к зябликам… В общем, неудивительно, что при первом издании «Майн кампф» менее половины читателей первого тома добровольно купили второй.

И зря. Это стоило внимательного чтения. Как бы то ни было, единственная книга фюрера заложила основы идеологии нацизма. Именно нацизма, поскольку термин «национал-социализм» к ней уже не вполне применим, не отражает эксклюзивности содержания.

Его борьба в вечности

Гитлер чётко провозглашает главные принципы: «раса и личность». Расы и личности принципиально не равноценны и неравноправны. Права — исключительный удел высших рас и лучших личностей. Собственно, всякое разделение общества на «элиту» и «быдло», какими бы терминами эти категории ни обозначались — например, «марксистско-ленинский авангард» и «трудящиеся массы», «просвещённые интеллектуалы» и «тупые рэднеки», «моральная аристократия» и «безнравственная чернь» — так или иначе сводится к концепции «Майн кампф». Безразлично, под какой балалайкой она подаётся — коммунистической или либеральной, «национал-патриотической» или «христианско-демократической». В таких случаях не следует стесняться, лучше Гитлера эти мысли всё равно не высказать.

Вопрос лишь в последовательности и откровенности, в которых автор разбираемой книги по своему обыкновению вылетает за предел. А также в готовности и способности без трёпа реализовать эти принципы: «Любую цель, которую человек ставит перед собой, он достигает благодаря своей жестокости» (А. Гитлер).

Этносы и люди расставлены в пирамидальном порядке. На самом верху — германское арийство и нацистское фюрерство, немцы и немецкие власти. В самом низу — иудейство, как раса и как конкретные индивиды (по смыслу позиции, к иудейству относятся не только этнические евреи, но все, кто вольно или невольно в чём-либо евреям способствует — «изменники», «марксисты», «красные», «буржуа» могут принадлежать к любой нации). Между ними многочисленные промежуточные категории, в основном пассивная «женственная» масса, нуждающаяся в руководящем «мужественном» начале.

Задача арийской расы и германского государства — завоевать мировое господство. Задача фюрерского слоя и нацистской партии — установить непререкаемую иерархию власти. НСДАП раздавит иудейского врага, искоренит парламентское разложение, создаст и возглавит новое государство. На основе железного, военного авторитета лучших личностей лучшей расы. И здесь весьма демократично открывается довольно широкий простор, обеспечивший нацизму мощную социальную базу. Каждый ариец, каждый немец, будь он аристократ или пролетарий, промышленник или крестьянин, инженер или купец, может и должен стать одним из фюреров. Если докажет кондиционность своей личности. Если проявит жестокость.

На мировой арене великой цели служит геополитика, направленная на завоевание германскими арийцами жизненного пространства. Прежде всего — на Востоке, где Россия, утратившая немецкое руководство и захваченная евреями-большевиками, так и так обречена на гибель. Ближайший рубеж — сломать Версальскую систему, восстановить мощь германской армии. Дальше — война, война, война, ныне и присно, сейчас и вечно. «Не по принципам гуманности утверждается человек, а в самой жестокой борьбе» (А. Гитлер).

Остальное Гитлер фактически признаёт малозначимым — республика или монархия, капитализм или социализм: Всё дозируется по мере надобности для вождизма, расизма и прежде всего для войны. Скажем, среди социальных групп фюрер благоволит к аристократии и рабочему классу — правда, не столько к реально существующим, сколько к неким «арийским» идеалам. Положительно относится к среднему сословию. Надменно презрителен к погрязшей в материализме буржуазии, склонной сдаваться «иудомарксизму». Зато со всем доступным пафосом превозносит солдата — это ценится по-настоящему.

Это бывает удобным

Всё бы понятно, но напрашивается вопрос: зачем? Какой смысл владеть жизнью, где царит перманентная смерть? Грубо говоря, в чём тут кайф? Или это вопрос медицины, замешанной на мистицизме? Нет, явление вполне объяснимо.

Смерть одних бывает образом жизни других. Самоутверждением, обеспечивающим социальный статус и экономический доход. Команда «Фойер!» становится удобным методом внеконкурентного управления. В силу ряда исторических причин в Германии второй четверти XX века сложился организованный слой, претендующий на отправление власти с использованием указанной методологии (подобно тому, как в России к 1918-му сформировался слой протобюрократии, претендующий на внеконкурентное директивное управление системой коммунистического единообразия). Идеология гитлеризма с предельной тевтонской откровенностью выразила социальные устремления этого слоя (подобно ленинизму, в котором, однако, значительно большее место занимала демагогия в духе европейского Просвещения).

«Майн кампф» не оставляет сомнений: высшая и конечная ценность гитлеризма — насилие как таковое. Вождизм и расизм открывают для него бесконечные перспективы, продолжая в вечность. Главное даже не победа, а война, которая и есть победа. Производство трупов самоцельно. Ради этого создавалась тоталитарная партия фюрера, проектировалось по фюрер-принципу будущее расистское государство, готовилась война за жизненное пространство. Кровь ради смерти, смерть ради крови — в этом идеология нацизма действительно не знала аналогов в мировой истории. Ближайший родственник — коммунизм — всё же ставил высшей целью порабощение человека, не настаивая на его уничтожении. И, по обыкновению Гитлера, всё сказано сразу и до конца. После «Майн кампф» никто не имел оснований оправдываться, будто не знал.

ФРОНДА БРАТВЫ

Бьётся мучительно колокол

Странным звучаньем родным…

В. Шалыт

Лучшее в худшем

Трагическую историю второй четверти XX века трудно понять, если не учесть частный, но важный фактор: особенности социально-политического расклада в Германии времён Второго рейха и Веймарской республики. Успехи НСДАП были во многом обусловлены тяготением тогдашней немецкой элиты к некоторым идеям «Майн кампф».

Чиновно-бюрократическое сословие, наследственная аристократия, генералитет, крупная буржуазия, «сливки» интеллигенции традиционно характеризовались в этой стране жёстким феодально-элитарным менталитетом и придерживались авторитарной, монархо-этатистской позиции (реформы барона Штейна — исключительный для Германии эпизод). Крупный капитал, возникший здесь как «подсобный слой» чиновников и землевладельцев, сильно отличался от английских, французских или американских братьев по классу: он не был склонен ни к буржуазной демократии, ни даже к либерализму. Дворянский кнут, свистящий над чернью, понимался как лучшая принадлежность лучших людей. Отсюда сотни тысяч марок Бехштейна или Тиссена, засылаемые в партию «расы и личности».

Соответственно, освободительные демократические тенденции в Германии традиционно шли снизу и слева, если вообще не извне (как на рубеже XVIII–XIX веков из якобинской и наполеоновской Франции). Закономерно, что главным оплотом немецкой демократии стала марксистская СДПГ. Гражданско-правозащитная линия была заметна в партии Центр, но она объективно ограничивалась католической частью общества и во многом опиралась на национальные меньшинства — французов крайнего запада, поляков крайнего востока.

Как безумно это ни звучит, не всё в НСДАП было чистым негативом. Изначальный национал-социализм был плебейским движением «рвани и черни», что в германских условиях давало социально-освободительный, демократический заряд. В партию шли антикоммунисты, в реальном драйве сумевшие поставить заслон уличному «красному террору». В партию шли плебейские радикалы, стремившиеся опрокинуть пирамиду социальной иерархии, задвинуть наследных «фонов» и денежных тузов, утвердить на её месте вольницу вооружённой черни. Сплав этих направлений в единую тенденцию объективно имел прогрессивный характер. Не фюрер стал её последовательным политическим выразителем в 1920-х, хотя именно он воспользовался этой силой.

Подавление «Пивного путча» временно застопорило развитие нацизма — германского тоталитарного движения, намертво завязанного на фигуру Адольфа Гитлера. Зато на авансцену выдвинулся германский фашизм — «филиал» международного праворадикального движения, в условиях Германии развивавшийся на базе движения фёлькише. 1924–1927 годы стали временем драматической внутренней борьбы между праворадикальными и тоталитаристскими тенденциями НСДАП.

Трое в фашистской лодке

Пока Гитлер описывал свою борьбу, НСДАП, в которой нелегально состояли несколько сот активистов, переживала нелёгкие времена. Провал «Пивного путча» не прошёл даром. Партия была запрещена, штурмовые отряды распущены, главари расселись по камерам, разъехались в эмиграцию, залегли на дно, приструнились. Продолжал бороться по-военному стойкий и по-крутому отмороженный Рем, частично восстановивший СА под временным названием «Фронтбанн» — но именно к нему Гитлер проявлял демонстративное охлаждение. Руководящие полномочия фюрер временно делегировал Розенбергу, однако все усилия расового мистика уходили на грызню с Эссером и Штрейхером. Ситуация объективно складывалась в пользу внебаварской части нацистского актива, до 1924-го пребывавшей во втором эшелоне.

НСДАП в свои первые годы действовала в консервативно-католической аграрно-ремесленной Баварии. В индустриальных регионах Германии, средоточиях крупного капитала и организованного пролетариата, её функции выполняла Немецкая народная партия свободы (ДВФП), ставшая подлинной структурой германского фашизма. Здесь дули совсем иные ветры. Баварские песенки насчёт «арбайтен швайнен» в этих местах не прокатывали. «Рабочий считает себя носителем нынешнего государственного строя, — говорил яркий лидер нацистов Северо-Запада Альберт Фольк. — И мы ничего не добьёмся, если будем приписывать нужду и унижение одной лишь революции».

Непричастная к «Пивному путчу» ДВФП не подверглась запрету. Её лидеры не были скомпрометированы провалом и довольно-таки позорным бегством. Но руководящий партийный триумвират символизировал всю идейно-политическую рыхлость и разрозненность фёлькише.

Парадным лицом ДВФП выступал Людендорф (достойно прошагавший 9 ноября сквозь полицейскую цепь), в личности которого с возрастом всё более проступали черты психопатологии. Он по-прежнему грезил о военно-монархической диктатуре, не имея ничего похожего на конкретный план её установления. Недалеко ушёл Альбрехт фон Грэфе, типичный консервативный аристократ, ностальгировавший по кайзеровской монархии. Его позиция была противоречива в определении: выступая за парламентские методы борьбы за власть, он категорически отвергал популизм, избегал обращения к массам. Особенную идиосинкразию фон Грэфе испытывал к «заражённым марксизмом» рабочим, составлявшим основу электората в ключевых землях Германии. Где и как набирать голоса для завоевания парламентского большинства, фон Грэфе не пояснял, явно рассчитывая не столько на избирательные успехи, сколько на внутриэлитные комбинации. Но и в этом расчёте содержался кардинальный прокол: поддержку крупного капитала и высшего чиновничества могла получить партия, популярная в массах. Разрешить это противоречие брался третий триумвир ДВФП Грегор Штрассер.

Этот человек был потенциально способен возглавить германский фашизм, тем самым предотвратив ужасы гитлеровского нацизма и Второй мировой войны. Достойный бюргер-аптекарь, далёкий от буржуазно-аристократической «золочёной сволочи», но удержавшийся от выпадания в пролетариат. В боевом 1919-м доблестный фрейкоровец. Высококвалифицированный фармацевт, химик с учёной степенью, профессионально связанный с менеджментом высокотехнологичных секторов — химического и электротехнического. Наконец, по всем отзывам, просто красавец мужчина. Во всех смыслах воплощение немецкого идеала.

Боевые братья

Грегор Штрассер олицетворял популистскую социалистическую тенденцию фёлькише и активно проводил эту линию в НСДАП. Ещё радикальнее выступал его младший брат Отто, начинавший левым социал-демократом. В гражданскую войну 1919-го братья воевали по разные стороны: 27-летний Грегор командовал белым фрейкором, 23-летний Отто — «красной сотней». Стрелять друг в друга им не привелось, на родственных отношениях это не отразилось. В НСДАП и ДВФП правый и левый социалист действовали в прочном тандеме.

Оттеснив далеко на задний план Людендорфа и фон Грэфе, братья интенсивно формировали фашистские пролетарские ячейки. В короткий срок им довольно многое удалось. Особенно если учесть, что действовать приходилось в цитаделях СДПГ при заметном влиянии КПГ.

Секретарские обязанности выполнял при Грегоре Штрассере малозаметный Генрих Гиммлер. Несравнимо больше шума исходило от Йозефа Геббельса, возглавлявшего пропагандистский аппарат. На страницах учреждённого Штрассерами теоретического журнала он изливал свою лютую ненависть к капитализму «во всех видах», панегирики Советской России, большевизму и лично В. И. Ленину («Еврей-большевик понял Россию лучше любого царя!»). Вокруг Штрассеров сгруппировался костяк радикальных активистов типа Альберта Фолька. К этой группе принадлежал лидер берлинских нацистов Эрнст Шланге. В качестве умелого и решительного организатора отличался Карл Кауфман. Идеологически левый радикализм генерировал Фридрих Гильдебрандт, с особенной неприязнью относившийся к «зажравшемуся» Гитлеру.

В окружении Штрассеров выделялся организатор рабочих ячеек Эрих Кох — тот самый будущий гауляйтер Украины, один из самых чудовищных гитлеровских палачей во Второй мировой войне. Рядом с ними начинал и Вильгельм Кубе, впоследствии руководивший уничтожением каждого четвёртого белоруса. Характерно, что ультрарадикальные социалисты Кох и Кубе поначалу колебались между НСДАП и КПГ. Свой выбор они в конечном счёте сделали лишь под влиянием антисемитизма. Так же через коммунизм пришёл к нацизму и Геббельс. Что и говорить, такие кадры у коммунистов могли быть вполне при деле.

Фашизм против Гитлера

Быстро сколоченная организационная структура позволила ДВФП добиться небольшого, но осязаемого успеха: Штрассер-старший и фон Грэфе были избраны в рейхстаг. Десятки публичных собраний (основной метод партработы), издания, новые и новые ячейки — всё это ассоциировалось с идеологией штрассеровского фёлькиш-социализма.

Эта идеология была весьма своеобразной. Скажем, младший Штрассер так и не преодолел до конца пробольшевистские тенденции, в которых ему подпевал Геббельс. Люди, подобные Фольку, смыкались с радикальной социал-демократией. Кох, Кубе и вроде них напоминали национал-коммунистов (не случайно бывший гауляйтер Украины, представ перед польским судом, говорил о своих глубоких симпатиях к СССР). Но в целом базой ДВФП было правоориентированное меньшинство рабочего класса — основная масса пролетариев по всей Германии хранила верность СДПГ, и лишь маргинальные её слои отдавали предпочтение иным партиям. Поэтому значительную часть ДВФП составляли те же социальные группы, что и НСДАП — ремесленники, торговцы, люмпены, безработные и демобилизованные.

В своих воспоминаниях Отто Штрассер перечислял идейные разногласия, отделявшие его с братом от Гитлера: «Мы социалисты, он говорил языком капиталистов. Мы республиканцы, он вёл дела с Виттельсбахами и даже Гогенцоллернами. Мы либералы, он тоталитарист. Мы христиане, он атеист». Итак, социалистический радикализм, классово-пролетарская упёртость, республиканско-либеральные политические позиции и христианское мировоззрение — против тоталитаризма, заигрывающего с капиталом и аристократией… Тут и там гремучие смеси.

Идеалом Штрассеров была корпоративно-коллективистская система, проведённая несравненно более последовательно, чем в муссолиниевской Италии. Она должна была, по модели «Нового средневековья», охватить не только экономику, но и социальную жизнь, и государственно-политический строй. Будучи ярыми националистами, Штрассеры, однако, не акцентировали расизма. Даже во внешней политике они не разделяли гитлеровского стремления захватить Европу. Они скорее ориентировались на проект общеевропейской федерации, связанной общей культурой и экономическим взаимодействием. Пожалуй, менее централизованной, чем нынешний Евросоюз.

Штрассер-младший к тому же склонялся к германо-советскому альянсу против англо-французской «империалистической плутократии». Но даже это не было чем-то исключительным. Так же рассуждал и генерал фон Сект, и теоретик борьбы за «жизненное пространство» Мёллер ван ден Брук.

Штрассеров не приходится идеализировать. Этим «республиканцам, либералам, христианам» был не чужд культ насилия, составлявший глубинную суть нацизма. Иначе они не сошлись бы с Гитлером, не собрали бы вокруг себя «кубекохов», не сделались бы кумирами штурмовых отрядов. Но для них сила и жестокость всё же были инструментами достижения неких целей, что вообще характеризовало германскую культуру прошлых веков. Не то Гитлер.

Марш за голосами

Фюрер со смешанным чувством наблюдал за ДВФП. С одной стороны, успешное «хранение огня». Тем более, что, оказавшись за решёткой, он временно порвал с Ремом, уехавшим по контракту тренировать боливийскую армию (из бравого капитана, сумевшего захватить порученные ему объекты в ночь на 9 ноября 1923-го, был сделан стрелочник, виновный в провале «Пивного путча»). С другой, его никак не устраивало появление новых эффективных менеджеров, пусть и более-менее лояльных, как Грегор Штрассер. Но главное — Гитлер чётко уловил новый момент. Выйдя из Ландсберга в конце 1924 года, он резко сменил политическую тактику.

Пообещав впредь не нарушать закон, фюрер добился релегализации НСДАП и объявил о переходе к длительной парламентской борьбе. «Придётся переголосовать, хотя это дольше, чем перестрелять» — в своей характерной манере объяснил он соратникам суть нового курса. Это решение было вполне адекватно объективной ситуации в стране. Демократический режим устоял и укрепился. Экономика, как во всей Европе, двинулась на подъём. С Францией удалось достичь соглашения, облегчившего бремя репараций. Стабилизировалась социальная ситуация, а вместе с ней политическая жизнь. Радикализм вытеснялся на дальнюю обочину, экстремизм сходил на нет. Партия, делающая ставку на террор и мятежи, в изменившихся условиях была обречена.

Перед Гитлером встали новые задачи. Легальное развёртывание нацизма во всегерманский масштаб. Отвоевание электората у коммунистов, социал-демократов, католиков, либералов и консерваторов. Установление связей с элитами, вступление в круг «настоящих партий», допускаемых к решению серьёзных государственных вопросов.

Первый опыт респектабельной политики удался на президентских выборах 1925 года. Нацисты, выдвинув в первом туре заведомо провальную кандидатуру Людендорфа, во втором поддержали фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и оказались среди победителей. В консервативном лагере Гитлер обрёл репутацию ответственного деятеля, с которым можно серьёзно договариваться. Было характерно, что покойного социал-демократа Фридриха Эберта сменил на высшем государственном посту убеждённый монархист. Присягнувший республике и соблюдавший эту присягу — из принципа дворянской чести, предполагавшей ненависть к этой республике… Такая коллизия свидетельствовала о ранних болезненных мутациях Веймарской политической системы.

Штрассеры располагали крепкой структурой за пределами Баварии и этим были полезны фюреру. Но они же создавали ему большие проблемы: высшая бюрократия, магнаты капитала, юнкеры-землевладельцы, генеральская верхушка воспринимали их как опасных классовых врагов. Фёлькиш-социалисты отвечали глубокой взаимностью. Исключением являлись промышленники-инноваторы, химики и электронщики, по-деловому заинтересванные в Штрассере-старшем. Однако решающий голос в деловом сообществе имели не они, а угольно-металлургические короли Рура и Рейнлнада, берлинские банкиры — те, против кого братья Штрассеры поднимали пролетарские батальоны будущих гауляйтеров.

Гитлер развернул мощный прессинг ДВФП и других «фёлькише». Он не соглашался ни на какие коалиции или равноправные объединения, добиваясь полного поглощения родственных организаций. Штурмовые отряды, восстанавливаемые под командованием опытного офицера-фрейкоровца и уверенного бандюгана-мокрушника Франца Пфефера фон Саломона, стали нападать не только на «красных», но и на единомышленников, охраняемых такими же штурмовиками. Под жёстким давлением ДВФП влилась в НСДАП. Гитлер прорвал кольцо, замыкавшее его в Баварии.

Но в самой нацистской партии Штрассеры учредили «Рабочее содружество» северо-западных парторганизаций, стоявшее на реально социал-фашистских позициях. Особенно тревожным моментом стало для Гитлера быстрое сближение штрассеровцев с восстановленными СА. Праворадикальным боевикам были ближе лозунги «Рабочего содружества», нежели гитлеровский длительный марш к власти и заигрывание с «золочёной сволочью». Они пришли в партию драться и мстить, причём здесь и сейчас. Тот же Пфефер фон Саломон хотя и происходил из дворянской семьи, по менталитету тяготел к парням попроще и активно симпатизировал Штрассеру-старшему.

Охрана от штурма

Весной 1925-го, почти сразу по выходу из тюрьмы, Гитлер учредил в партии ещё одну силовую структуру. Формально её задача была крайне узкой и сводилось к обеспечению личной безопасности фюрера. Название было дано очень характерное Охранные отряды — СС. Ни для кого не было особым секретом, что далеко не в последнюю очередь имелась в виду защита от неконтролируемых штурмовиков.

Будущий тоталитарно-расистский орден, элита элит Третьего рейха, партия в партии и государство в государстве, поначалу мало впечатлял. Его последовательно возглавляли торговец канцтоварами Йозеф Берхтольд, шофёр-телохранитель фюрера Юлиус Шрекк, полицейский сексот Эрхард Хайден — фигуры в истории нацизма малозначимые и заметные лишь благодаря кратковременному пребыванию в главе СС. Хайден, правда, выделяется обстоятельствами своей смерти: в апреле 1933-го он стал жертвой победившего нацизма, преемник зачистил предшественника. Настоящий рейхсфюрер нашёлся для СС лишь через четыре года. Им оказался Генрих Гиммлер. Бесцветный слабохарактерный педант, переметнувшийся к Гитлеру из аппарата Штрассера, прежде не связанный с боевыми подразделениями партии, не обладавший ни драйвом, ни харизмой, ни решительностью. Казалось, никак не годный в магистры кровавого ордена…

С самого начала принципы отбора в СС кардинально отличались от плебейского популизма СА. Недаром в первые годы состав СС не превышал нескольких сотен человек. Членство в Охранных отрядах требовало не только расово безупречной родословной, верности партии и фюреру, отменных физических данных. Экипировка — демонстративно чёрная — приобреталась за собственный счёт, что само по себе ставило барьер. С претендента спрашивались также полицейские справки о наличии места постоянного проживания и отсутствии судимостей (и что поразительно, государственные правоохранительные органы фактически давали рекомендации в силовую структуру экстремистской партии — Веймарская демократия действительно была поистине беспредельной). «Люди с криминальными наклонностями в СС не принимаются» — однозначно гласил соответствующий циркуляр, явно содержавший пренебрежительный кивок в сторону СА.

Контроль за штурмовым активом, вплоть до слежки и доносов, с самого начала вменялся эсэсовцам в одну из основных обязанностей. Легко представить, как относилась «коричневая армия» к «чёрной гвардии». Против штурмовой братвы в её же партии исподволь сколачивалась сила, со временем стёршая плебейскую фронду в пыль. Постепенно СС создали структурную основу страшного «союза аристократии и плебса», которого более всего опасались германские мыслители-демократы. Причём оба слоя делегировали туда отборные политические отбросы.

Нацист одолел фашистов

Момент истины наступил в конце 1925-го. Правительством решался вопрос о компенсации земельных владений, отчуждённых у титулованной аристократии. «Рабочее содружество» выступило с категорическим заявлением: ни пфеннига князьям! 22 ноября 1925 года партконференция в Ганновере под председательством Штрассера утвердила соответствующее решение.

Гитлер тем временем вёл сложные переговоры с представителями промышленных магнатов, связанных с титулованными землевладельцами. Наплевав на возмущение «Рабочего содружества» и обвинения в прислужничестве князьям, он провозгласил принцип «верховенства права и закона» — прежде никак не характерный для НСДАП. 14 февраля в баварском Бамберге он — кстати, вполне ленинский ход — провёл свою партконференцию, поддержавшую выплаты князьям. Затем Гитлер добился роспуска «Рабочего содружества» — дескать, НСДАП сама по себе содружество, зачем тавтологии? Штрассер не нашёлся возразить на эту железную логику, подкреплённую ещё ненавязчивой, но уже осязаемой тенью СС.

Спонсоры были в восторге от политических талантов фюрера. Ораторский напор, интриги, манипулирование и финансовые приманки Гитлера пересилили организационный потенциал и идеологическую принципиальность Штрассера. Часть средств, полученных князьями по проведённой «реституции» была заслана в гитлеровскую кассу.

Одним из первых переметнулся на сторону Гитлера несостоявшийся коммунист Геббельс, провожаемый проклятьями недавних товарищей. Ему не простили предательства, но это мало его беспокоило — Гитлер обеспечил несопоставимый с прежним статус, назначив гауляйтером Берлина вместо штрассеровца Шланге. Столица вообще была остропроблемной точкой: здесь однозначно доминировали социал-демократы, активны были коммунисты, а в нацистской организации шла звериная грызня между партаппаратом и командованием СА. Командир местных штурмовиков Курт Далюге, бывший фрейкоровец и инженер по вывозу мусора, люто враждовал с Шланге и весьма условно подчинялся Пфеферу. Кстати, при замене Шланге на Геббельса были разменены обе фигуры. На место Далюге пришёл Вальтер Штеннес, что оказалось впоследствии крупным проколом фюрера.

Переориентировался на сильнейшего Кубе, затем Кох. Постепенно к фюреру явились с повинной почти все фрондировавашие гауляйтеры. Даже Фольк, в частных разговорах возмущавшийся насаждённым в партии культом Гитлера, соблюдал все ритуалы восхвалений. От братьев Штрассеров аккуратно отстыковался Гиммлер. Через некоторое время вступил в НСДАП мрачный килл-менеджер Мартин Борман, организатор кровавой «мести за Шлагетера». С самого начала занимал в НСДАП наиболее консервативную, проаристократическую позицию Герман Геринг. Вокруг фюрера вновь сложился эффективно управляемый руководящий костяк.

Социал-фашистское крыло братьев Штрассеров сохраняло влияние среди рядовых нацистов и боевиков СА. Этот фактор создавал немалые проблемы — постепенно стало доходить до прямых штурмовых мятежей против гитлеровского партаппарата. Но оппозиционные тенденции плотно блокировались в партийных инстанциях. В то же время Гитлер отнюдь не порывал со Штрассерами, умело используя их популярность, организаторские таланты и идейный драйв. Более того, личные отношения фюрера с Грегором Штрассером выглядели на удивление дружественными.

Новый этапный рубеж наступил в июле 1927 года. Гитлер добился аудиенции у одного из главных магнатов Германии — угольно-металлургического короля Эмиля Кирдорфа. Это было уже более чем всерьёз. Встреча продолжалась больше четырёх часов. Фюрер подробно развил свои идеи касательно укрепления государства, восстановления военной мощи и завоевания жизненного пространства. Старый олигарх пришёл в полный восторг, гарантировал финансовую поддержку и взялся распространить взгляды Гитлера в среде промышленно-финансовой элиты — была издана и разослана в двух тысячах экземпляров выжимка из «Майн кампф». С этого момента Гитлер окончательно обрёл пропуск в среду германской элиты. Тогда как базу для его авторитета неустанно завоёвывали штурмовые борцы с «золочёной сволочью».

Гитлера считали своим и в верхах, и в низах. Там и там сильно ошибались. Когда пришло время, он «сделал» тех и тех. Потому что сам — опять-таки, подобно Ленину — являл собой нечто слишком трудновообразимое.

УРАГАН

Что-то творится на свете,

Рано жирнеет земля.

Не наливайтесь, не смейте К

ровью чужою, поля!

В. Шалыт

Жесть нескольких цифр

20 мая 1928 года в Германии состоялись очередные выборы в рейхстаг. Победу одержала Социал-демократическая партия (СДПГ), получившая около 30 процентов голосов. Вторыми пришли консерваторы из Национальной народной партии (ДНФП), собравшие 14 процентов. Третье место с 12 процентами досталось католической партии Центр (3 процента получила близкая к Центру региональная Баварская народная партия). 10,5 процентов поддержали Коммунистическую партию (КПГ). Либеральная Народная партия (ДФП) собрала 8,7 процента. В самом хвосте пришла НСДАП — 2,6 процента, позволившие, однако, нацистам сформировать 12-мандатную фракцию.

14 сентября 1930 года рейхстаг избирался уже досрочно. Первое место — 24,5 процента — вновь осталось за CДПГ. Улучшили результат коммунисты, получившие 13 процентов. Центр сохранил позиции с теми же 12 процентами (плюс те же 3 процента у баварских народников). Консервативная ДНФП утратила половину своего электората, оставшись лишь с 7 процентами. Либеральная ДФП вообще сошла со сцены. Но громовой сенсацией стал восьмикратный подъём НСДАП, собравшей более 18 процентов голосов и занявшей второе место после СДПГ.

13 марта 1932 года Германия избирала президента. Вокруг действующего главы государства Пауля фон Гинденбурга сложилась широкая коалиция консерваторов, либералов и социалистов. Фактически его поддержали все политические силы, признающие Веймарскую конституцию. Убеждённый противник республики и демократии хотя бы уважал закон. В отличие от других претендентов.

Высокая личная популярность и поддержка «конституционной коалиции» принесли Гинденбургу: 49,6 процента голосов. Более 13 процентов собрал коммунист Эрнст Тельман. НСДАП выдвинула кандидатуру Гитлера, за которого проголосовали свыше 30 процентов. 10 апреля состоялся второй тур, в котором Гинденбург всё же одержал победу с 53 процентами голосов. Тельман по сравнению с первым туром потерял три процента, Гитлер приобрёл более шести с половиной.

31 июля 1932 немцы опять досрочно избирают рейхстаг. Итоги выборов демонстрируют подлинное землетрясение: НСДАП занимает первое место с 37,4 процента. СДПГ безнадёжно отстаёт — 21,6 процента. На третьем месте коммунисты, собравшие 14,6 процента. За ними Центр, слегка даже улучшивший показатели — 12,4 процента (3,3 процента собрали баварские народники), но это никак не влияет на общую картину. ДНФП со своими 5,9 процента удерживается в парламентской системе, но консерваторы уже ведутся на подхвате у нацистов.

Меньше чем через полгода, 6 ноября 1932-го, рейхстаг избирается вновь. Впервые за пятилетку отмечено некоторое снижение поддержки НСДАП — 33 процента. Продолжается спад у СДПГ, собравшей 20,4 процента. КПГ ещё на подъёме — почти 17 процентов. Центр и баварцы на прежнем уровне в 12 и 3 процента. ДНФП, к которой перетекла часть электората нацистов, повышает уровень поддержки до 8,7 процента. В целом картина не меняется — лидерство за нацистами. Остановить их может только общенациональный антигитлеровский блок, которого никто не думает создавать. При таком раскладе власть Гитлера (а значит, тотальная диктатура и тотальная война) становится вопросом времени. Причём довольно короткого, всего двенадцати недель.

Что же произошло?

Провал эффективного менеджера

Между маем 1928-го и ноябрём 1932-го пролегла тяжкая эпоха. Всемирно-исторический рубеж обозначил октябрь 1929-го — начало мирового экономического кризиса. Тяжелейшего в индустриальной истории.

В кабинет социал-демократа Германа Мюллера, сформированный по результатам парламентских выборов 1928 года, входили представители СДПГ, Центра, либералов и баварцев. Именно на эту «большую коалицию» пала ответственность за кризис. Социал-демократы уже не могли претендовать на руководство правительством. Олицетворением «профессионального антикризисного менеджмента» стал философ и политолог Генрих Брюнинг. В молодости функционер католических профсоюзов, он стал лидером Центра и в марте 1930 года занял пост рейхсканцлера.

Католический лидер Брюнинг по типу личности скорее напоминал протестанта. Этот сухой холодный человек был действительно компетентным политменеджером. Занимая жёстко антикоммунистическую позицию, Брюнинг негативно относился и к нацизму, понимал разрушительную опасность тоталитарных движений. Но он начисто не ощущал новизны времени. Его антикризисная политика не шла дальше попыток директивного сокращения денежной массы для сбалансирования рынка. Урезались бюджетные расходы, снижались зарплаты и социальные выплаты, повышались налоги и иные платежи с населения. Брюнинг быстро получил зловещее прозвище «Канцлер Голод».

Такие меры не могли осуществляться конституционным порядком через рейхстаг. Правительство Брюнинга не располагало парламентским большинством и конфликтовало с крупнейшей фракцией социал-демократов. Соответственно, его политика проводилась через правительственные «декреты-законы», утверждаемые президентом. Налицо было игнорирование конституционных норм, отход от демократических принципов. В этом смысле кабинеты Брюнинга, несмотря на его личное неприятие нацизма, считаются переходными к гитлеровской диктатуре.

Политическими итогами первого брюнинговского полугодия стали рост влияния коммунистов, шквальный взрыв популярности нацистов, потери социал-демократов, обвальное падение консерваторов, практическое исчезновение либералов как политического фактора. Что интересно, партия самого Брюнинга держалась стабильно — отток сторонников Центра к НСДАП компенсировался за счёт электората либералов. Избиратели, отворачивавшиеся от СДПГ, примерно поровну распределялись между коммунистами и нацистами. Консервативный электорат уходил к НСДАП. Но главным резервом Гитлера была ранее аполитичная масса, прежде не имевшая предпочтений, но в отчаянное время нашедшая сильного человека, готового «переломить беду».

После выборов 1930-го Брюнинг оставался канцлером ещё полтора года. Его политика оставалась прежней: любой ценой, через истребление производства и повальную безработицу, сбалансировать бюджет. Он так и не осознал, что этот кризис требует другой, гораздо более комплексной борьбы, нежели сведение цифр по ведомостям, что финансовое давление на массы в данном случае ведёт не к стабилизации, а к тотальной катастрофе. К концу его правления за Гитлера голосуют уже не 6,4 миллиона, как в начале, а 13,4 миллиона человек (и ещё 3,7 миллиона за коммуниста Тельмана).

30 мая 1932 года, после 26-месячного канцлерства, Генрих Брюнинг будет отправлен в отставку. Через два года он эмигрирует в США, и лишь в начале 1950-х ненадолго вернётся в Германию, чтобы вновь отбыть за океан уже до конца жизни. Он умер 30 марта 1970 года — ровно через 40 лет после вступления на пост рейхсканцлера. Не принесшего позитивной славы этому политику, оказавшемуся не на месте и не ко времени.

Бедствия тянут к тирану

Поначалу НСДАП казалась не вполне готовой к приближению своего звёздного часа. К октябрю 1929-го партия была ещё малочисленна и малопопуярна. Она имела крепкие связи и базы поддержки во всех социальных слоях, но повсюду оставалась маргинальной. Законопослушный средний класс отторгал откровенно криминальную подгрузку нацизма. Пролетарии ориентировались на марксистские партии и в целом были настроены демократически. Элита презирала плебейство и ненавидела революционность.

Кризис кардинально изменил ситуацию. Обвальное падение производства — в некоторых отраслях тяжёлой промышленности дошедшее до 40 процентов — отозвалось катастрофическими социальными последствиями. Остановка производственных мощностей, падение доходов и сжатие потребительского спроса, веерное закрытие предприятий и разорение бизнесов (от металлургических комбинатов до сапожных мастерских) — всё это уже весной-летом 1930 года захлестнуло Германию волной 3-миллионной безработицы, через два года подскочившей ещё более чем вдвое. Одновременно страны-получатели репараций, прежде всего Франция, резко ужесточили политику взимания платежей. Это дополнительно подрывало без того расшатанную финансовую систему и окончательно сводило на нет стабилизационные усилия Брюнинга. Экономический обвал повлёк обвал социальный, за которым не замедлил последовать политический.

Хозяйственный коллапс автоматически не аннулировал норм политической демократии. Теряя средства к жизни, немцы не теряли права голоса. Рост безработицы в прямо пропорциональной зависимости коррелировался с избирательными успехами НСДАП. Обыкновенный немецкий гражданин — мастер, купец или рабочий — ещё недавно законопослушный демократ, шёл в партию, на знамёнах которой открытым текстом провозглашалась тирания и война. Не потому, что проникался мрачной жутью идей «Майн кампф» (в подавляющем большинстве случаев он её ещё не читал). Но он видел полную беспомощность всех конституционных партий, от СДПГ до ДНФП, от либералов до Центра. Голосовать же за КПГ не позволяли честь и совесть.

Кстати, в данном собирательном контексте не случайно говорится именно — «он». Только НСДАП и КПГ были выраженно «мужскими» партиями. Электорат социал-демократов по гендерному признаку делился пропорционально населению страны. Женщины создавали сильный консервативный стабилизатор, активно голосуя за правых, особенно за католический Центр — за правых, но не за нацистов. Однако мужья и братья чем дальше, тем меньше прислушивались к жёнам и сёстрам.

Сила стальных когорт

НСДАП демонстрировала блестящее владение политическим инструментарием. Нацистская партработа эффективно соединяла в единый комплекс публичные мероприятия, агитационные кампании и организационное развёртывание. Главным методом были открытые партийные собрания, проводимые с большой помпой, мощным напором и скандальным насилием. «Дикая драка, — с деловитым удовлетворением подводил Геббельс итог одного из собраний. — Разбита тысяча кружек. Убитых двое. Сто пятьдесят раненых, из них тридцать тяжело». Политическая агитация на собраниях вводилась в типичный немецкий антураж спортивных состязаний, кинопросмотров, музыкальных вечеров. Каждое нацистское собрание становилось событием по крайней мере местного масштаба и обеспечивало ощутимый приток в партию.

Пропаганда была предельно наступательной и раскомплексованной. Главное — указать простой выход и обозначить врага. «Головы марксистов и евреев скоро покатятся в песок!» — оралГитлер под восторженный рёв митинговой аудитории. В ноябре 1931 года полицейский обыск, проведённый в гессенском офисе НСДАП, обнаружил заготовки оперативных приказов для момента взятия власти: расстрелу подлежали все лица, проявляющие неповиновение или, скажем, отказывающиеся сдать оружие (налицо, кстати, полная корреляция с директивными телеграммами Ленина лета 1918-го).

Геббельсовское «Вперёд по могилам!» становилось словом и делом задолго до прихода к власти. К 1932 году счёт убитых нацистами в зальных и уличных побоищах шёл уже на сотни, раненых на тысячи. Нельзя, однако, не отметить, что кровь лилась с обеих сторон. Рисковая жизнь нациста, особенно штурмовика, взахлёб обеспечивала адреналином. Хрестоматийный пример — история молодого сутенёра Хорста Весселя, командира столичного подразделения СА «Штурм-5». Его отряд в жестоких тёрках подчинил пролетарско-криминальный квартал Берлина, ранее контролировавшийся КПГ. В советский День Красной армии 1930 года Вессель, не поделивший шалаву с сутенёром-коммунистом, был убит в бандитской разборке. После чего стал вторым после Шлагетера героем нацистского движения.

Организационный аппарат НСДАП методично планировал и осуществлял крупномасштабные комплексные мероприятия. Устанавливались контрольные цифры для региональных партийных структур — в среднем от 50 до 200 собраний ежемесячно. Массовая аудитория, ещё недавно отвергавшая гитлеровских бандитов, в кризисе рвалась им навстречу. Четыре кризисных года нацистская партструктура укреплялась и разветвлялась поистине ураганными темпами.

К моменту прихода к власти численность НСДАП достигла 850 тысяч человек. Сеть территориальных партийных ячеек покрыла всю Германию, от агромещанской Баварии до индустриального Рура. Впечатляли и достижения по социальному развёртыванию. Штурмовые и охранные отряды. Нацистский комсомол «Гитлерюгенд». Нацистская женская организация. Союзы студентов и школьников, врачей, учителей и юристов. Организация социальной взаимопомощи «Народное благополучие». Национал-социалистический корпус автомобилистов. Боевой союз ремесленного сословия. Национал-социалистические производственные ячейки.

Отчаянные бедствия кризиса позволяли НСДАП всё глубже внедряться в ткань германского общества. Каждый немец, склонный к гражданскому проявлению в той или иной области, мог найти в нацистском движении свою среду и своё дело. Но при этом он подчинялся железной дисциплине фюрер-принципа и превращался в солдата. Солдата расы, нации, партии и лично Адольфа Гитлера. Условием пребывания в железных рядах, под сенью мощной защиты, с перспективой небывалого жизненного подъёма после захвата власти было полное, безоговорочное и активное принятие идеологии насилия. Хоть в СС, хоть в «Народном благополучии», хоть за партой, хоть за рулём.

Эта армия, недавно маргинальная, малочисленная и презираемая, к концу 1932 года двигалась миллионными когортами. Германское общество ушло в напряжённый поиск «такой партии». И выяснилось, что, на общую беду, она и здесь «есть».

Ещё на октябрьском референдуме 1929 года, когда НСДАП добивалась отвержения репарационного «плана Юнга», нацисты в целом потерпели крупную неудачу. Но уже с 1930-го создание нацистских фракций в региональных парламентах стало обычным явлением. Гитлеровцы явочным порядком превращались не просто в фактор национальной политики, а в участников властного процесса. Не только законодательного, но и административного — в Тюрингии, одной из ключевых германских земель, пост министра внутренних дел больше года занимал Вильгельм Фрик. Тот самый заплечник старшего поколения, что начал с Гитлером ещё до «Пивного путча», в ноябре 1923-го был одной из ключевых фигур заговора, проводил политику расовой диктатуры во главе МВД Рейха и кончил на нюрнбергской виселице.

«Золото манит нас»

Олигархия Веймарской Германии лихорадочно искала силу, умеющую говорить с народом и способную проявить необходимую антикризисную жесть. Её настроения кризисных лет лаконично выразил председатель Союза горнозаводской промышленности Эрнст Бранди: «Нужен твёрдый парень, который сделает то, что будет признано необходимым». Традиционные консерваторы явно выдохлись. НСДАП демонстрировала свежую силу в драйвных собраниях, уличных бойнях, многомиллионной поддержке. Гитлер показал, на что реально способен. И тогда к нему потянулись хозяева жизни. Именно в таком, не в обратном, порядке.

В крупнобуржуазной элите присутствовала группировка, связавшаяся с нацистами ещё в предыдущее десятилетие — Кирдорф, Тиссен, Феглер (преемник покойного Стиннеса). Их было немного, но и они создавали мощное подспорье гитлеровцам. Тот же Кирдорф в январе 1930 года добился систематических отчислений в кассу НСДАП 5 пфеннигов с каждой проданной тонны угля. За годы в результате натикало 6 миллионов марок. Мягко говоря, нормальные деньги.

Комплексы презрительного отвержения нацистской черни стали преодолеваться. В первые же месяцы кризиса, предвидев надвигающийся тотальный обвал, но сделав из этого предвидения крайне извращённые выводы, на связь с НСДАП начали выходить знаковые фигуры крупного капитала, совмещающие экономическое могущество с общественно-политической активностью, напрямую связанные с консервативной частью верхушки госаппарата.

Главным авторитетом и признанным лидером банковского сообщества Германии был Ялмар Шахт. Более шести лет он возглавлял государственный Рейхсбанк и считался спасителем германской экономики — именно ему удалась в середине 1920-х политика финансовой стабилизации, которую безуспешно пытался повторить Брюнинг. Разойдясь с Брюнингом относительно стабилизационных методов, в марте 1930-го Шахт ушёл в отставку и возглавил германское представительство американской корпорации Моргана. В том же году он всерьёз обратил внимание на нацистскую партию как возможный политический инструмент антикризисного регулирования.

Вокруг Шахта сложилась олигархическая группировка, в 1932 году пролоббировавшая НСДАП. В неё вошли не только Кирдорф и Тиссен. Под влиянием Шахта прагматический интерес проявил сам Густав Крупп, олицетворение германской промышленности в глазах остального мира. Подтянулись «химики» Георг Шницлер и Август Ростерг, «электрик» Карл Сименс, символизировавшие высокотехнологичный капитал. Ещё ближе к гитлеровскому движению стоял другой химический магнат Вильгельм Кепплер, выполнявший оперативные поручения фюрера. Нацистским пиаром среди капитанов индустрии заведовали крупнейшие экономические журналисты того времени Вальтер Функ и Отто Дитрих. Своеобразными финансовыми диспетчерами, аккумулировавшими и направлявшими по назначению спонсорские средства НСДАП, выступили глава кёльнского банковского дома Курт фон Шрёдер и директор «Немецкого банка» Эмиль фон Штаусс. Особое же место в этом ряду занимал генеральный директор «Стального треста» доктор Альберт Феглер — возможно, единственный из «золочёных», приверженный идеологии нацизма. В своё время он начинал в концерне Гуго Стиннеса, после смерти которого принял руководство его бизнесом. И покончил с собой в 68 лет — на военно-хозяйственном посту в апреле 1945-го, окружённый американскими войсками.

Важнейшей фигурой элиты, пошедшей на сговор с Гитлером, был также председатель ДНФП Альфред Гугенберг. Ультраконсервативный политик, непримиримый враг республики, являлся крупным магнатом. Причём в нестандартном по тем временам бизнесе — киноиндустрии и печати. Его газеты и киностудии являлись мощным орудием политической борьбы, формирования общественного мнения, лоббирования государственных решений.

Рейнско-Вестфальский угольный синдикат Кирдорфа, «Стальной трест» Тиссена и Феглера, военный металл Круппа, химический гигант «ИГ Фарбениндустри» Шницлера и Кепплера, калийные производства Ростерга, электротехнический холдинг Сименса, медиа-концерн Гугенберга банкирские дома Берлина и Кёльна… Это лишь наиболее значительные из спонсоров и лоббистов НСДАП. Цвет германской индустрии. В скором будущем «фюреры народной экономики». Что толкнуло их на этот путь?

Распространено мнение, будто решающим фактором послужил страх перед коммунизмом. Это не так. Несомненно, коммунистическая угроза была безотбойной картой нацистов. Ужасы «Великого перелома», в точности пришедшегося на годы Великой депрессии, говорили сами за себя. Самим своим существованием СССР способствовал триумфальному шествию Гитлера во власть. Но на антикоммунизм в нацистской пропаганде более всего откликались «мелкобуржуазные массы». Магнаты капитала были слишком информированными людьми, чтобы браться на понты. Они хорошо знали, что, несмотря на заметный рост влияния КПГ, эта опасность не слишком актуальна, о захвате власти коммунистами объективно не может быть и речи.

Идейной приверженности нацизму они в подавляющем большинстве не имели. Классовой близости к выходцу из ночлежки и его лабазно-бандитскому окружению не ощущали. Тем не менее, ставка на Гитлера была сделана. Зачем?

Ответ на этот вопрос дал сам Гитлер 27 января 1932 года, выступая в Дюссельдорфском индустриальном клубе перед тремя сотнями «китов» германской промышленности: «Не немецкая экономика завоевала мир и сформировала государство. Наоборот, государство создало предпосылки для расцвета экономики». В этих нескольких словах выражена суть экономической модели нацизма. Американская бизнес-аудитория согнала бы оратора с трибуны. Английская покинула бы зал. Французская утонула бы в галдёже. Немецкая устроила овацию.

Сговаривавшихся с Гитлером промышленников и банкиров вёл элементарный прагматизм — но в специфическом понимании германского капитала. Вспоминаются слова Карла Маркса о «вялой, трусливой и медленной» немецкой буржуазии. По хищной жёсткости германский капиталист мог дать фору любому. Но он традиционно подчинялся государственной бюрократии и усматривал в этом выгоду. В этом плане германская буржуазия действительно была привержена «социализму», тем более «национальному». Не случайно Ленин рассматривал кайзеровскую экономику «военной каторги» как готовый экономический базис своего «социализма».

Германская политическая власть обеспечивала прибыльное функционирование производственно-коммерческого цикла. Государство брало на себя расширенное воспроизводство капитала, административное поддержание социальной стабильности и силовую экспансию. Гитлер гарантировал немецкой бизнес-элите стабильный режим, хозяйственный рост и внешние завоевания. Это было главным. Это стоило денег. Тем, кто платил Гитлеру, неоткуда было знать: кто бандиту платит, для бандита — лох.

Союз меча и кастета

По мере углубления кризиса интерес к нацизму возникал не только у крупной буржуазии, но и у наследственной аристократии. Ещё недавно относившейся к нацистскому плебсу со смесью презрения и ненависти.

Контакты с НСДАП установили крупные аграрии латифундисты, объединённые в Земельный союз графа Эберхарда фон Калькрейта, оплот дворянско-монархической реакции. «Гитлерюгенд» возглавил Бальдур фон Ширах, чей отец был офицером личного полка Вильгельма II. Уже на пороге власти, за несколько недель до назначения Гитлера рейхсканцлером, принял нацистский партбилет гвардеец-кавалерист Иоахим фон Риббентроп. Вступил в НСДАП даже сын последнего кайзера — принц Август Вильгельм Гогенцоллерн. Видимо, стремясь влиться в народную гущу, его императорское высочество примкнул даже не к СС, а к СА. Вместе с рядовыми штурмовиками он участвовал в уличных драках, иногда крупно в них получал, задерживался полицией.

Эта тенденция не обрела крупных масштабов. В гитлеровскую партию вступили лишь несколько десятков представителей родовитых дворянских семейств (что любопытно, среди них было немало великосветских дам). Можно даже сказать, что аристократы в своём неприятии нацистской черни были жёстче и последовательнее бизнесменов. Впоследствии это не раз давало о себе знать в политической жизни Рейха — гестаповские преследования «реакционеров», персональный состав антигитлеровского заговора 20 июля 1944-го.

Но тенденция проявилась. Земельные и чиновные «фон-бароны», подобно королям угля и стали, грезили твёрдым порядком, строгой иерархией, сильной армией, реваншем и войной. Раз уж дошло до того, что построить чернь способны лишь вожаки самой черни, придётся иметь с ними дело. Кто кого по концовке поимеет — так далеко аристократическая мысль не шла. А между тем, дворянский голос звучал для фон Гинденбурга весомее буржуазного.

Последнее слово в решениях германской элиты оставалось не за помещиками и капиталистами, а за высшей бюрократией. Серьёзнейшим фактором было постепенное изменение подхода к НСДАП со стороны армейского командования. В 1920-е годы отношение рейхсвера к нацизму было в целом негативным. Генерал фон Сект, подавивший «Пивной путч», пресекал экстремистские антиконституционные проявления. В 1927 году был введён прямой запрет принимать на военную службу членов НСДАП. Генералитет, даже самый консервативный, с большими подозрениями относился к партии, располагавшей своими силовыми структурами. Значительная часть которых строилась по типу бандитской вольницы, не признавала государственной дисциплины и считала себя первоосновой будущей «народной армии». Командование Штурмовых отрядов по понятным причинам находилось в перманентном конфликте с полицией и войсками.

Но генерал Курт фон Гаммерштейн-Экворд, ставший в 1930 году во главе рейхсвера, чем дальше, тем больше отходил от линии Секта. Это отражало общую эволюцию военной верхушки. Кризис вынудил увидеть в НСДАП не путчистскую банду, а прообраз твёрдой государственной власти, способной раз и навсегда покончить с Веймарским бардаком. Между официальными представителями рейхсвера и нацистским руководством постепенно завязывались деловые контакты, обсуждались политические перспективы, налаживалось оперативное взаимодействие. Особый интерес вызывали громогласные обещания Гитлера сломать военные ограничения, возложенные на Германию по Версальскому договору, воссоздать массовую армию и флот, осуществить небывалую программу перевооружения и добиться глобального реванша. Военизированный характер гитлеровской партийной структуры всё более импонировал «генерал-барону» Гаммерштейну и его коллегам.

В консервативных правящих кругах присутствовали и силы, понимавшие смертельную опасность нацизма. Главным их выразителем был канцлер Брюнинг. Убеждённый монархист считал срочную реставрацию монархии единственным способом избежать катастрофы. Осенью 1931 года он представил президенту план провозглашения кайзером одного из сыновей Вильгельма II при регентстве самого Гинденбурга. Однако Гинденбург категорически отверг предложение Брюнинга. Монархом в его понимании мог быть только «законный» кайзер, чей портрет стоял на рабочем столе в президентском кабинете. Тем более не желал он слышать ни о каком регентстве при живом Вильгельме.

10 октября 1931 года Гитлер — как лидер второй партии страны — впервые был принят главой государства. Аудиенция прошла в атмосфере холодной формальности. Старый «фон фельдмаршал» вообще не любил длинных речей, и гитлеровское умение говорить никак на него не подействовало. Он остался крайне недоволен прущим изо всех ушей жлобством посетителя. «Богемский ефрейтор вряд ли годится даже на министерство почты», — резюмировал Гинденбург (он даже не потрудился уточнить происхождение человека, которого через 15 месяцев назначит главой правительства, и перепутал австрийский городок Браунау с чешской Богемией).

Но уже на следующий день в курортном Гарцбурге состоялось совещание Гитлера с лидерами консервативной оппозиции правительству Брюнинга. Организовал встречу Гугенберг как лидер ДНФП. В переговорах с нацистским фюрером участвовали Шахт, Феглер, Калькрейт, лидер правоконсервативного военизированного союза «Стальной шлем» Франц Зельдте и — что вызывало особую тревогу — уже и Ганс фон Сект…

Формально в Гарцбурге был учреждён консервативно-нацистский фронт против правительства Брюнинга, «сдающего Германию марксистам». На лидерство в нём претендовали традиционные националисты из ДНФП во главе с Гугенбергом. Однако Гитлер по-своему понимал характер договорённостей. «Важно, что мы получили доступ к средствам Национальной партии, — говорил он на закрытых совещаниях верхушки НСДАП. — И будем пользоваться ими как принадлежащими нам». После того, как щедрые финансовые вливания Гугенберга достигли нацистской кассы, Гитлер напомнил о принципиальном отказе НСДАП вступать в коалиции. «Гарцбургский фронт» перестал существовать. Откровенный «развод на бабло» наглядно продемонстрировал консерваторам и монархистам, аристократам и буржуа, генералам и ветеранам-вильгельминистам, кого и во что ставит фюрер. Но наука не пошла впрок. (На гарцбургские грабли ещё не раз наступали по всему миру незадачливые продолжатели гугенбергов, тиссенов и папенов. Как иначе назвать «Путина в президенты, Кириенко в Думу!» 1999 года? Нашли тогда Березовский и Немцов «твёрдого парня». Он и сделал «то, что признано необходимым».)

Через полгода после гарцбургского совещания Брюнинг был уволен в отставку. Претензии президента к канцлеру выглядели поистине фантасмагорически: Гинденбург ставил Брюнингу в вину… собственную победу на выборах. Кайзеровский фельдмаршал считал унизительным избрание голосами социал-демократов, а именно Брюнинг убедил руководство СДПГ поддержать Гинденбурга. Весьма вероятно, что, выдвини социал-демократы своего кандидата, уже в первом туре на первое место вышел бы Гитлер. Кстати, только перед президентскими выборами 1932-го был наконец решён мелкий процедурный вопрос — по протекции Фрика фюрер НСДАП получил должностную синекуру при одном из региональных правительств и автоматически приобрёл германское гражданство. Как-то вдруг вспомнилось, что один из ведущих политиков Германии до сих пор не был её гражданином.

1 июня 1932 года рейхсканцлером был назначен Франц фон Папен. Выходец из тевтонского рыцарского рода, крупный землевладелец, офицер кайзеровского генштаба и военный дипломат, он, как ни удивительно, не пользовался авторитетом влиянием. Массам фон Папен был чужд. Элита считала его несерьёзным персонажем. Характерно, что при крайне консервативных взглядах, он входил не в ДНФП, а в Центр — консерваторы уважали людей жёстких, тогда как центристы отличались большей терпимостью. Но именно такой политик более всего годился на роль председателя ликвидационной комиссии Веймарской республики, в которую после Брюнинга окончательно превратился кабинет министров Германии. О таком контрагенте Гитлер мог только мечтать.

С самого начала Папен повёл политику постепенного подключения НСДАП к государственной власти. Этот курс уже однозначно преобладал и в окружении Гинденбурга, ставшем «президентской семьёй» в духе российских 1990-х. В нём рулили сын и адъютант президента Оскар фон Гинденбург и военный министр папеновского правительства Курт фон Шлейхер, чья связка отдалённо напоминает взаимодействие Татьяны Дьяченко с Борисом Березовским.

Символично, что Шлейхер занял место генерала Вильгельма Гренера — «немецкого Корнилова», в ноябре 1918-го в союзе с социал-демократами и фрейкорами подавившего коммунистический мятеж. Причиной его увольнения был изданный 14 апреля 1932 года приказ о запрещении СА и СС, проигнорированный нацистами и отменённый два месяца спустя. Последовательное проведение гренеровского курса могло изменить мировую историю, тем более что генерал реально претендовал на канцлерство. Устранением Гренера элита дала однозначный сигнал: потомки меченосцев готовы поделиться властью с уголовно-кастетной рванью. Не понимая, что в новые времена кастет сильнее меча.

Низы хотят и могут

Наибольшую популярность НСДАП завоевывала в ремесленно-торговом классе и в криминальной среде. Германская «мелкая буржуазия», иначе говоря, люди самостоятельного труда, в отличие, скажем, от французских братьев по классу, не вдохновлялись принципами 1789 года. Она с большой прохладцей относились к идеям демократии и прав человека, куда больше уважая такие понятия, как авторитет и порядок. Послереволюционное увлечение республикой оказалось поверхностным и мимолётным. Кризис сдвигал эти слои от консерватизма к праворадикализму, от национализма к шовинизму и расизму. Надо сказать, политическая предрасположенность к такой эволюции у германского крепкого хозяина была.

Боевой союз ремесленного сословия, возглавляемый штурмовиком-часовщиком Эмилем Морисом, работал в очень благоприятной среде. Именно мелкие предприниматели, мастера и купцы, сплошь и рядом работающие в собственных мастерских и лавках собственными руками, создавали основной костяк нацистских когорт. Большие успехи были достигнуты также в обработке крестьянства, в 1920-е совершенно индифферентного к нацизму. Сельскую сеть НСДАП возглавил агроном Вальтер Дарре, фанатичный мистик «крови и почвы», считавший крестьянство носителем высших качеств арийской расы.

С готовностью шли за Гитлером уголовники, вдохновлённые образом Весселя. Такие видные фигуры партии, как Борман, Пфефер, Эссер, Штрейхер, Хейнес, сами имели судимости по уголовным статьям. Этот штрих биографии считался в НСДАП и особенно в СА лучшей рекомендацией (хотя, как уже говорилось, поначалу закрывал путь в СС). Материализующийся призрак революции, социального переворота и большого передела притягивал в партию людей, чьим образом жизни были перманентная борьба, риск и насилие.

Подобные элементы социальной базы не восхищали новых симпатизантов Гитлера из высшего чиновничества, крупного капитала и родовитой аристократии. Наглые полунищие штурмовики, уже начинающие грабить награбленное, вызывали омерзение «золочёной сволочи». Но именно они были силой Гитлера, делавшей его серьёзным партнёром в серьёзных делах.

Лидером штурмовой фронды начала 1930-х стал командир СА Вальтер Штеннес — одна из ярчайших фигур в истории нацизма. Боевик до мозга костей, прошедший кайзеровскую армию, фрейкор и службу в тайной полиции, он придерживался леворадикальных социал-фашистских взглядов в духе даже не Грегора, а Отто Штрассера. Коммунисты, буржуа и стародворянские «фоны» в равной степени были для Штеннеса врагами немецких трудящихся, к которым он себя причислял и ради которых пришёл в НСДАП. Когда под командованием Штеннеса оказались тысячи бойцов СА, партийное руководство в Берлине и Мюнхене получило массу проблем.

Люди, подобные Штеннесу, напрочь не принимали ни законных методов борьбы за власть, ни альянса с элитными кругами. Каждый шаг Гитлера на этом пути вызывал у них приступы бешенства: национал-социалистическая революция, кровавая месть врагам и предателям реально стали в повестку дня, а фюрер вихляет и лабудит, сговаривается за нашей спиной! А ведь в партийном руководстве есть настоящие национал-социалисты — братья Штрассеры!

Грегор Штрассер в те годы твёрдо держался вторым человеком партии. Он опирался на преданные ему северогерманские парторганизации. В 1929 году штрассеризм обрёл новую структурную опору. Вопреки сопротивлению мюнхенского партруководства, запрещавшего классовую борьбу, было санкционировано создание своеобразных нацистских профсоюзов. Национал-социалистические производственные ячейки (НСБО), возглавленные молодым рабочим организатором Рейнгольдом Муховым, быстро распространялись на предприятиях Германии. В 1932 году численность НСБО превысила 100 тысяч человек. Это было несопоставимо с основными, социал-демократическими профсоюзами, объединявшими почти 5 миллионов, и с профсоюзами католическими, в которых состояло почти 1,2 миллиона. Однако НСБО втрое превышали прокоммунистические профсоюзы. Таким образом, значительно уступая СДПГ во влиянии на рабочий класс, нацисты вполне на равных конкурировали здесь с КПГ.

Около 200 тысяч рабочих, по данным на 1932 год, влились полумиллионную массу Штурмовых отрядов. Актив НСБО спаивался с боевиками СА. Одни требовали экспроприации капитала и власти рабочих, другие рвались в революционные бои против плутократов, евреев, марксистов и коммунистов (существенно, что понятия «марксист» и «коммунист» были не только не синонимами, но зачастую противопоставлялись: марксистской была антикоммунистическая СДПГ, опора Веймарской республики, против который коммунисты боролись с не меньшим остервенением, нежели нацисты). «Мы, пролетарские элементы» — говорил Штеннес. Наиболее радикальный из социалистов НСДАП — Отто Штрассер прямо ставил перед Гитлером вопрос: сохранит ли он после прихода к власти капиталистическую собственность? «Разумеется, я не идиот, чтобы разрушать немецкую промышленность!» — вопил фюрер.

Первый взрыв произошёл в августе 1930 года. Штеннес потребовал от берлинского гауляйтера Геббельса своевременной оплаты штурмовых акций и включения штурмовиков в список кандидатов НСДАП на выборах в рейхстаг. Геббельс решился на конфликт, сняв с партийного офиса охрану СА и заменив командой СС. 30 августа парни Штеннеса раскатали эсэсовцев и разгромили партофис. Насмерть перепуганный Геббельс совершил позорный поступок: вызвал на помощь полицию, возглавляемую в Пруссии социал-демократом Карлом Зеверингом и фактически подчинённую руководству СДПГ.

3 сентября из Мюнхена в Берлин срочно прибыл Гитлер. Обходя шалманы, где по-хозяйски расселись штурмовики, фюрер довольно-таки униженно уговаривал их. Он безоговорочно принял финансовые условия Штеннеса. В знак политической уступки был отстранён от командования СА Пфефер фон Саломон. Формально во главе СА встал сам фюрер, но оперативное командование поручалось Эрнсту Рему, срочно вызванному из Боливии и немедленно явившемуся.

Рем был известен как вернейший паладин Гитлера. У настоящих мужиков, из которых состояла штеннесовская братва, имелись к нему и другие претензии. Назначение Рема было расценено как издевательство. Не ускользнуло от штурмовых фрондеров полное обособление гиммлеровских СС и создание в них особого подразделения — партийной Службы безопасности (СД) с откровенной функцией внутренней слежки и нейтрализации. Руководителем СД Гиммлер назначил списанного с флота за связь с нацистами 26-летнего Рейнхарда Гейдриха, действительно чудовищную личность, получившего впоследствии прозвище Люцифер.

«Оберфюрер Штеннес приведёт СА к победе, — провозглашалось в берлинских листовках. — Мы сражаемся за немецкий народ, за немецких рабочих, против системы, построенной на лжи». Сам Штеннес вступал в открытую полемику с Гитлером, обвиняя его в сговоре с «золочёной сволочью», предательстве социализма и обмане нации (снова напрашиваются российские аналогии — например переписка Ленина с Гавриилом Мясниковым, обвинявшим большевистскую верхушку в измене рабочему делу). В апреле 1931 года штурмовики вновь сцепились с эсэсовцами в редакции одной из нацистских газет. Штеннес призвал партийные массы поддержать его в силовом отстранении «мюнхенских боровов» от руководства НСДАП. В ответ Гитлер распорядился исключить из партии группу командиров северогерманских СА во главе со Штеннесом.

Исключённые штурмовики создали Национал-социалистическое боевое движение. Примерно в то же время из-за идеологических разногласий с фюрером покинул НСДАП Отто Штрассер, основавший Боевой союз революционных национал-социалистов. Социалистические идеи Штрассера-младшего в духе раннего фашизма вполне подходили Штеннесу. 7 июня 1931 года организации Отто Штрассера и Вальтера Штеннеса объединились в Национал-социалистическое боевое содружество. Просуществовало оно недолго, однако 1 сентября Отто Штрассер основал «Чёрный фронт», к которому примыкал Штеннес: Всё это, однако, на фоне реальной нацистской политики было мышиной вознёй. Несмотря на интересную программу, убеждённость и драйв, «революционно-боевым пролетарским фашистам» не удалось оттянуть от Гитлера сколько-нибудь заметную силу. Достаточно сказать, что даже старший брат Отто Штрассера оставался в НСДАП.

После прихода Гитлера к власти Отто Штрассер эмигрировал, и этим спас себе жизнь. Со временем он перебрался в Канаду, мечтал отомстить за брата, сотрудничал со спецслужбами антигитлеровской коалиции. После войны вернулся в Германию, жил в Мюнхене, где в обстановке общей обструкции по-прежнему пытался развивать социал-фашистскую идеологию штрассеризма.

Вальтера Штеннеса арестовали буквально через несколько дней после назначения Гитлера рейхсканцлером. От неминуемой гибели его спасло лишь фронтовое знакомство с Герингом. Тот был «золочёным» нацистским консерватором и ярым врагом «штурмового социализма». Но лично к Штеннесу он относился дружески, как солдат к солдату, и потому помог соскочить. Штеннес поторопился бежать из Германии на край света, где оказался весьма ко двору, возглавив в Китае секьюрити Чан Кайши. В 1940-х он сошёлся с советской разведкой, стараясь хотя бы так отомстить Гитлеру за предательство идеалов истинного национал-социализма. После войны вернулся в Германию, удачно женился, снова ушёл в политику и агитировал в духе всё того же штрассеризма…

Грегор Штрассер оставался в руководстве НСДАП. Фюрер явно опасался разрыва с ним, хотя «гарцбургские союзники» и геноссен типа Геринга настаивали на этом. Но и Штрассер переоценивал свои силы, уверенный, что его авторитет, опора на северные организации и НСБО, популярность в СА достаточны для устойчивого лидерства. 14 июля 1932 года, когда гитлеровский лёт к власти выходил на финишную прямую, Штрассер выступал с программной радиоречью: «Народ требует покончить с демонами капиталистической экономики!» Именно штрассеровская тенденция в немалой степени обеспечила избирательный триумф нацистов 17 дней спустя.

Социал-фашизм в духе Штрассеров и Штеннеса оставались в начале 1930-х последним шансом Германии. Только на этой основе могло сформироваться массовое корпоративно-солидаристское движение, продолжающее лучшие традиции фёлькише. Теоретически шанс был реален. Плебейский драйв низов НСДАП мог противостоять коммунизму, гитлеризму и олигархическому диктату «фонов». Но на практике этого не случилось.

Прихват власти

Июль 1932-го стал апогеем избирательных успехов НСДАП. Пик экономического кризиса оставался позади. Переговоры в верхах пробуксовывали, низы рвались к переменам, которых не наступало. В партии усиливались разногласия, начинался разброд. «Так мы напобеждаемся на выборах до собственной гибели», — с тревогой писал Геббельс. И действительно, новое — второе за год! — голосование в рейхстаг 6 ноября продемонстрировало некоторый спад: нацисты остались первой партией, но утратили несколько миллионов голосов. Политическая жизнь Германии явно вертелась на холостом ходу в обстановке накала в низах и коррупционного гниения в верхах.

События ноября 1932-го — января 1933-го не имеют общепризнанной характеристики. Говорят и о нацистском захвате власти, и о приходе нацистов к власти, и о передаче власти нацистам. Формально НСДАП вошла в правительство вполне законным путём, и в этом смысле не приходится говорить о захвате. Однако характер этой власти был изменён столь стремительно и кардинально, что не приходится говорить о законности её отправления. Пожалуй, лучше всего коллизия «прихода-захвата» формулируется термином «прихват».

19 ноября 1932 года руководитель канцелярии президента Отто Мейснер получил адресованное Паулю фон Гинденбургу письмо группы крупных финансистов, промышленников и аграриев: «Против нынешнего парламентского партийного режима выступают не только Немецкая национальная партия и близко стоящие к ней небольшие группы, но также Национал-социалистическая рабочая партия… Считаем долгом своей совести верноподданно просить Ваше Высокопревосходительство, чтобы для достижения поддерживаемой всеми нами цели Вашего Высокопревосходительства было произведено образование кабинета, в результате которого за правительством станет наиболее мощная народная сила… Передача фюреру крупнейшей национальной группы ответственного руководства кабинетом, ликвидирует те шлаки и ошибки, которые свойственны любому массовому движению…»

Этот текст, проникнутый беспредельной наивностью (хотя авторы наверняка считали себя коварными циниками), в числе других подписали Шахт, Шрёдер, Калькрейт, Ростерг, глава «ИГ Фарбениндустри» Эрвин Мерк, президент ганноверской Промышленно-торговой палаты Эвальд Хеккер… Через день к подписантам присоединился Тиссен. О поддержке меморандума дал знать доктор Феглер, воздержавшийся, однако, от подписи. Возможно, соратнику рейдера Стиннеса было западло так прогибаться перед Его Высокопревосходительством.

Конечно, это не был голос всей германской буржуазии и аристократии. Были серьёзные магнаты, ещё предпочитавшие держать дистанцию от блудней с Гитлером. Но вполне весомое представительство, способное повлиять на решение Гинденбурга. Тем более, что в этом же направлении действовал сын-адъютант, имевший на то свои веские причины. Оскар фон Гинденбург по уши увяз в коррупционной афере с «восточной помощью» — государственным субсидированием восточногерманских землевладельцев, которую помогал осваивать нецелевым образом.

17 ноября 1932 года раздражённый всеобщей беспонтовостью президент отправил в отставку «баронский» кабинет фон Папена. Две недели Германия жила без правительства. Лишь 2 декабря рейхсканцлером был назначен Курт фон Шлейхер, фактически выполнявший функции главы правительства за спиной безвольного и бессильного Папена.

Шлейхер, по типу личности сильно смахивающий на Бориса Березовского, искал креативный выход из ситуации. Включение НСДАП в состав правительства уже было решённым — как обойти крупнейшую партию? Но и в этих рамках оставались варианты. Шлейхер явно не стремился вручать власть Гитлеру — проницательного человека что-то в этой фигуре пугало. Не было уверенности, что «шлаки и ошибки» действительно ликвидируются, что нацистского фюрера удастся держать в рамках.

Шлейхер решился на нестандартный ход — в правительство был приглашён не Гитлер, а Штрассер. «Надёжная схема», казалось, убивала нескольких зайцев: приручался и загружался ответственностью радикальный социалист, за счёт ориентированных на Штрассера рабочих расширялась база социальной поддержки правительства, нейтрализовывались Штурмовые отряды, провоцировался раскол опасной партии… Задумка была красивой и гладкой. На бумаге.

7 декабря, раньше, чем Штрассер дал какой-либо ответ Шлейхеру, Гитлер устроил ему грандиозный разнос, обвинил в предательстве и отстранил со всех партийных постов, оставив рядовым нацистом. Второй человек безропотно подчинился первому. Вновь, как и семь лет назад, фюрер-принцип взял верх над неформальным авторитетом. Шлейхер убедился, что в НСДАП можно иметь дело только с Гитлером — никто иной не может принимать в этой партии решений ни по какому вопросу. Тем более по «основному вопросу всякой революции — вопросу о власти» (В.И.Ленин).

Правительственная власть Германии впала в паралич. Опираясь на крупнейшую фракцию рейхстага и уличные штурмовые толпы, Гитлер требовал канцлерского поста. Стратегия борьбы в рамках законности, принятая им восемью годами ранее, после выхода из тюрьмы, очевидно торжествовала.

Прокол Шлейхера со Штрассером ободрил Папена, мечтавшего о возвращении в правительство. Он решил перехватить инициативу, предложив своё посредничество между президентской канцелярией и нацистской верхушкой. На германском политическом Олимпе пошло своеобразное соревнование — кто быстрее и красивее расстелит ковёр перед Гитлером.

Окончательное решение состоялось 22 января 1933 года. Во встрече, во многом определившей судьбу Германии, Европы и мира, участвовали шестеро. Со стороны НСДАП — Адольф Гитлер, Герман Геринг, Вильгельм Фрик. Со стороны непонятно чего (аппарата президента? его семьи? круга его друзей?) — Франц фон Папен, Оскар фон Гинденбург, Отто Мейснер. «Теперь нацистов придётся взять в правительство. Другого выхода нет», — с грустью сказал после встречи Гинденбург-младший, услышавший от Гитлера обещание огласить добытые партспецслужбой НСДАП документы о хищениях «восточной помощи». Достойный мотив исторического решения отражал состояние, в которое всего за три года ухитрилась придти германская элита элит. Назначение Гитлера главой правительства стало вопросом нескольких дней.

27 января Гитлер встретился с Альфредом Гугенбергом. В общем, он уже не просил поддержки, а ставил своих визави перед свершающимися на глазах фактами. От имени ДНФП Гугенберг подтвердил одобрение канцлерской кандидатуры фюрера НСДАП (ему самому отстёгивался пост министра сельского хозяйства). Столпы германской элиты вели себя как в сомнамбулическом трансе. Утешаясь рассуждениями о «контроле», который они, конечно же, установят над новым рейхсканцлером. Раз уж всё так складывается, раз приходится считаться с «наиболее мощной народной силой». Как-нибудь уж «партия Гитлера, сила народная» будет удержана в рамках… И действительно, откуда генералу фон Шлейхеру было знать, что его можно просто пристрелить вместе с женой и таким образом дезавуировать контролирующую инстанцию?

30 января 1933 года Берлин горел. Нескончаемое факельное шествие, срежессированное Йозефом Геббельсом, под громовое пение «Хорста Весселя» двигалось под окнами президентской канцелярии: «Дорогу нашим славным батальонам, спасёт страну коричневый оплот! С надеждою взирают миллионы на свастику, что счастье им несёт!». У окон стояли рейхсканцлер Гитлер и рейхспрезидент Гинденбург. Каждый из них думал, что приветствуют его. Один из них не ошибался.

СТАРТ НАД ПРОПАСТЬЮ

А перед нами всё цветёт,

За нами всё горит.

Не надо думать, с нами тот

Кто всё за нас решит.

В. Высоцкий

«Поздних сожалений к нам пришла пора»

В ночь на 30 января 1933 года Курта фон Шлейхера посетило озарение. Он экстренно связался с армейским гарнизоном в Потсдаме и потребовал изготовиться к маршу на Берлин. Решись генерал Шлейхер повторить генерала Секта, иначе развернулась мировая история, дольше бы прожил он сам. Но он предпочёл положиться на в данном случае на немецкий, но всё же авось. На следующий день в высокоразвитой европейской стране взяла власть партия организованной смерти.

Непоправимость совершившегося была мало кем осознана. В конце концов, президент Гинденбург мог в любой момент отправить новое правительство туда, откуда пришло. Формально первый кабинет Гитлера был не нацистским, а коалиционным. «Правительство национальной концентрации» включало представителей НСДАП, Национальной народной партии (ДНФП) и беспартийных консерваторов. В него вошли всего три нациста. Кроме рейхсканцлера Адольфа Гитлера, лишь Вильгельм Фрик удостоился серьёзного ведомства — МВД. Даже Герман Геринг, социально близкий «фонам», был включён как министр без портфеля.

Военное министерство возглавил не рвавшийся на этот пост Геринг, а лично преданный Гинденбургу генерал Вернер фон Бломберг. Министерство иностранных дел сохранил за собой кайзеровский карьерный дипломат барон Константин фон Нейрат. В должности министра финансов остался граф Лютц Шверин фон Крозик, в должности министра труда Франц Зельдте (специалист по международному валютному рынку и лидер боевого союза консерваторов «Стальной шлем» продержались на своих министерствах до мая 1945-го). Председатель ДНФП медиа-магнат Альфред Гугенберг совместил посты министра экономики и министра сельского хозяйства. Министерство транспорта и министерство почты — то самое, которое Гинденбург поначалу не хотел давать «богемскому ефрейтору» — получил барон Пауль фон Эльтц-Рюбенах. Чиновный аристократ Гюнтер Гереке был назначен в ранге министра рейхскомиссаром по созданию рабочих мест. Несколько позже министром юстиции стал Франц Гюртнер, юридически «крышевавший» Гитлера со времён «Пивного путча», но формально не принадлежавший к нацистской партии.

Главным же противогитлеровским ходом буржуазно-аристократической элиты стала «надзорная» должность вице-канцлера. Этот пост занял фон Папен, которому по замыслу президентского окружения отводилась роль второго главы правительства. Предполагалась, что консервативная «фон-четвёрка» Папена, Бломберга, Гугенберга и Нейрата, контролирующая ключевые правительственные посты, сумеет удерживать в рамках нацистскую тройку. Принимать Гитлера с канцлерскими докладами Гинденбург соглашался только в присутствии Папена — небывалое условие за всю историю кайзеровской монархии и Веймарской республики. «Как-нибудь управимся с этими парнями», — говорил граф Элард фон Ольденбург-Янушау, один из лидеров помещичьего Земельного союза, крупный получатель коррупционной «восточной помощи», организовавший дарение президенту роскошного поместья Найдек — фактической взятки Гинденбургу-младшему.

Преобладание в кабинете традиционных консерваторов, верховный арбитраж президента, особый статус Папена представлялись эшелонированной системой блокировки гитлеровского экстремизма. Поразительная наивность «золочёной сволочи» была, в общем, объяснима: до сих пор ни с чем подобным сталкиваться не приходилось. Могучие воротилы и надменные бароны были перед наци школьниками перед отборной шпаной. Чтобы усвоить сей медицинский факт, требовалось некоторое время. По прошествии которого оставалось либо сожалеть, либо расслабляться и получать удовольствие.

По-разному сложатся судьбы первых гитлеровских министров. Сам Гитлер покончит с собой в окружённой рейхсканцелярии, Геринг в тюремной камере. Фрик повиснет меж небом и землёй в Нюрнберге. А вот Шверин фон Крозик станет последним канцлером Третьего рейха и выступит с историческим обращением к немецкому народу: «После шести лет героической борьбы и непревзойдённой стойкости Германия уступает превосходящей силе своих врагов». Он получит по американскому приговору 10 лет, отсидит 6, выйдет и умрёт у себя дома незадолго до 90-летия.

Фон Папен какое-то время будет искренне считать себя одним из руководителей государства. В «Ночь длинных ножей»ему просвистит у виска, и он поторопится сбежать в послы — сначала в Австрию, потом в Турцию. Там его снова попытаются убить, на этот раз спецкоманда советской разведки. Он предстанет перед Нюрнбергским трибуналом и будет одним из трёх оправданных. Однако комиссия по денацификации осудит его на 8 месяцев, как за мелкое хулиганство. Он доживёт почти до 90 лет, горько рассуждая в мемуарах о превратностях своей судьбы.

Фон Бломберга со скандалом изгонят через пять лет, зачищая военную верхушку. Генералу предстоит долгая опала, потом свидетельские показания в Нюрнберге и смерть в американском военном госпитале. Фон Нейрат также через пять лет будет отставлен за чрезмерную «дипломатичность». Год спустя его переведут на административно-карательную должность в Чехии. В Нюрнберге он получит 15 лет, из них отсидит 7, досрочно выйдет благодаря инфаркту и 83-летним умрёт в своём доме.

Гугенберг пробудет в правительстве пять месяцев, после чего сочтёт за лучшее исчезнуть из политики Рейха. Это позволит ему дожить до 81 года и ещё поучаствовать в воссоздании «Стального шлема» в ФРГ. Зельдте не доживёт до суда в американском плену. Эльтц-Рюбенах вскоре вступит в НСДАП, но уйдёт из правительства, а в 1943-м из жизни, не оставив в истории особо заметного следа.

Гереке примкнёт к аристократической оппозиции нацизму, чудом переживёт «Ночь длинных ножей», дважды будет арестован. После 20 июля 1944-го его спасёт лишь приход американцев. Жизнь он кончит жизнь политконсультантом… коммунистического режима ГДР, где напишет знаменитые мемуары «Я был королевско-прусским советником».

Гюртнер успеет рьяно послужить фюреру, в том числе учреждая в Польше кровавые военно-полевые суды для ускоренных расправ над евреями и славянами. Но патентованным нацистом так и не станет. В 1941-м он скоропостижно умрёт, ужасаясь содеянному.

Среди гитлеровских коллег по кабинету были откровенно слабые политики, воплощение амбиции без амуниции (Папен, Эльтц-Рюбенах). Были серьёзные деятели, переоценившие свои возможности в небывалых обстоятельствах (Гугенберг, Зельдте, Гюртнер). Были прусские аристократы, служившие нацистскому режиму на манер «спецов» при большевизме (Бломберг, Крозик). Были по-настоящему сильные личности, последовательно шедшие либо с нацизмом, либо против него (Нейрат, Гереке). Но объединяющим их качеством была безнадёжная слабость в сложившихся обстоятельствах. На одном из заседаний кабинета, становившихся всё более редкими, Папен почтительно возразил главе правительства по мелкому вопросу. В ответ раздался рёв Геринга: «Господин Папен, в Рейхе есть фюрер! Мы собрались здесь, чтобы выполнять его приказы, а не обсуждать их!» Вице-канцлер умолк. Презрительно молчал и рейхсканцлер.

«Страх и ужас их также зовут»

Волна улично-застеночного террора захлестнула Германию уже вечером 30 января. Полмиллиона штурмовиков развернули неуправляемую вакханалию мордобоев, пыток и убийств. День за днём, час за часом сводились многолетние счёты, причём отнюдь не всегда политические. Каток пошёл не только по евреям, коммунистам и социал-демократам — под боем оказался каждый, кто за последние десять-пятнадцать лет имел неосторожность косо посмотреть на того или другого нациста. Каждый Хорст Вессель в коричневой гимнастёрке дорвался, наконец, до вожделённой мести. В первые же дни вал штурмового насилия вышел из-под всякого контроля.

Власти с самого начала пытались ввести тотальный замес в рамки организованной системы. Но тут сказалась чрезмерная разветвлённость и высокая степень плебейской вольницы в нацистских силовых структурах. Активисты СА сочли себя полными хозяевами страны и проламывали череп любому, кто ставил этот факт под сомнение. Командир берлинских штурмовиков Карл Эрнст, в недавнем прошлом лифтёр и ресторанный вышибала, хлестал кнутом полицейских чиновников прямо в их штаб-квартире. В ведении ремовской отморози оказались «дикие концлагеря», создаваемые в подвалах и заброшенных зданиях. Улицы германских городов окрасились в красно-коричневый цвет штурмовых гимнастёрок и крови «врагов народа». Это наиболее масштабное направление нацистского террора было сугубо стихийным и не подлежало никакому регулированию, кроме воли самих штурмовиков.

Наряду с партийными костоломами, заявили о себе государственные. Уже 31 января «беспортфельный» Геринг по совместительству назначился министром внутренних дел крупнейшей германской земли Пруссии и поставил под контроль 75-тысячную земельную полицию. На следующий день был распущен рейхстаг и назначены досрочные выборы. А уже 4 февраля президент с подачи канцлера издал чрезвычайный декрет-закон «О защите народа», позволяющий административным органам по своему усмотрению запрещать политические собрания и закрывать печатные издания. Предвыборная кампания была отдана на милость Фрика и Геринга.

17 и 22 февраля Геринг издал два беспрецедентных в истории правоохранительных органов приказа. Первый давал прусской полиции карт-бланш на неограниченное насилие, включая упреждающий огонь по заведомо безоружным. «Всем, кто применит оружие, я окажу покровительство независимо от последствий», — уточнил «толстопузый Герман» в поясняющем распоряжении. Второй привлекал к полицейским операциям «вспомогательные» силы из состава СА и СС. Полсотни тысяч партийных боевиков не только на порядок подняли масштаб организованного террора, но и превратились в комиссарскую массу над сотрудниками полиции, в которой ещё сохранялась инерция социал-демократических настроений. «Борьбу не на жизнь, а на смерть, я веду вместе с низами, — подчеркнул аристократ Геринг. — Народ должен сам защищать себя».

В соревновании с партийными Штурмовыми отрядами и полицией Пруссии старалось не отставать общегерманское МВД. В руках Вильгельма Фрика, нацистского бойца старшего поколения (56 лет в 1933-м вообще-то нехарактерный возраст для члена НСДАП) и опытного баварского полицейского оказался отлаженный карательный аппарат, усиленный чрезвычайным законодательством. Под полный контроль МВД были поставлены полицейские силы во всех землях Германии, кроме Пруссии и Баварии (Геринг и Гиммлер не нуждались во фриковском руководстве). МВД располагало собственной судебной системой с правом вынесения смертных приговоров. Именно из министерства Фрика поднялась страшная фигура Роланда Фрейслера, будущего «рейхсвышинского» во главе Судебной палаты. Сравнение со сталинским обер-прокурором, применявшееся самим Гитлером, логично со всех точек зрения. Фрейслер начинал политическую карьеру как патентованный большевик — попав в русский плен на Первой мировой войне, в 1918-м он вступил в РКП(б) и командовал продотрядом. Но коммунистическое прошлое не ставилось Фрейслеру в вину. Наоборот, послужило ценной рекомендацией, хотя и вызывало время от времени добродушное подшучивание геноссен.

26 марта в Германии был учреждён новый карательный орган — государственная тайная полиция. Первым шефом гестапо Геринг поставил своего двоюродного свояка Рудольфа Дильса, молодого, но высокопоставленного чиновника прусской полиции (что интересно, годом раньше Дильс по приказу социал-демократа Зеверинга «разрабатывал» нацистов). Звучит фантастически, но первоначально главными противниками гестапо оказались… Штурмовые отряды. Поскольку Геринг люто враждовал с Ремом, Дильс повёл борьбу против «диких концлагерей» СА. Он пафосно обличал зверства штурмовиков, защищая, в частности, терроризируемых коммунистов.

На свою долю в тотальном кровопускании претендовал и Гиммлер во главе Охранных отрядов. Но в первые месяцы нацистского режима партийная «чёрная гвардия» оказалась на втором плане. Рейхсфюрер СС вместе с шефом партийного секьюрити СД Рейнхардом Гейдрихом был локализован во главе баварской полиции. Эсэсовские команды несли по большей части охранные функции при нацистских партбоссах. Гиммлера (в отличие от Геринга, Фрика, Гесса, Бормана и Геббельса) в тот момент никак не приходилось относить к правящей верхушке НСДАП и Рейха.

Гиммлер пошёл курсом Дильса: разоблачал штурмовой беспредел, закрывал «дикие концлагеря», ограничивал карательные полномочия СА и отчасти даже полиции (к примеру, в глубоко католической Баварии благоприятное впечатление произвела введённая Гиммлером регламентация порядка ареста священников). Вскоре «дикие» концлагеря СА действительно начали закрываться. И заменяться «цивилизованными» концлагерями СС, первый из которых был основан Гиммлером в баварском Дахау. Именно СС первыми опробовали метод «охранных арестов» — произвольной изоляции «в государственных интересах» без каких-либо формальных обвинений. Звёздный час СС и лично Гиммлера с Гейдрихом ещё не наступил, но именно эта структура продемонстрировала особые потенции в безумии первых гитлеровских недель.

Ремовские штурмовики, геринговская полиция, фриковское министерство, гиммлеровские эсэсовцы… Над Германией нависла тень гражданской войны между различными боевыми группами НСДАП и захваченного партией государства. Фон Гинденбургу, фон Папену, фон Шрёдеру, фон Ольденбург-Янушау было на что полюбоваться. Порядок устанавливался поистине образцовый.

Триста дней одного тридцать третьего

Правление партии тоталитаризма, расизма и войны было несовместимо ни с Веймарской демократией, отстаиваемой СДПГ, ни с реставрацией монархии, которой грезил Гинденбург, ни с консервативно-авторитарными принципами папенского круга. Социал-демократы, монархисты и консерваторы парадоксальным образом были едины в ожиданиях остепенивания нацизма под давлением «политических реальностей». Но гитлеровцы двинулись иным путём — «пусть лучше мир прогнётся под нас». Этого не ждал почти никто. Кроме коммунистов, которые знали себя и потому знали нацистов.

Много ли времени потребовалось Гитлеру, чтобы превратить демократическую республику в тоталитарную диктатуру? Если, по Штирлицу, не думать о секундах свысока, получится немало — примерно 26 миллионов 265 тысяч 600 мгновений. А так — всего 304 дня.

Новые выборы — третьи за семь месяцев — назначались на 5 марта. Завоевание большинства было для НСДАП принципиальным вопросом: предстояло утверждение кое-каких важных актов, а на формальный закон ещё приходилось слегка оглядываться. Задуманная нацистами тотальная зачистка политического пространства требовала контроля над парламентом.

Первой в очередь на уничтожение была поставлена КПГ. Маргинально-экстремистская партия насчитывала 300 тысяч членов, за неё голосовали более 4 миллионов, но она была слабее других оппозиционных сил. Хотя бы потому, что, подобно НСДАП, не вступала в коалиции и не имела союзников. КПГ была не только чужда и враждебна обществу, но, в отличие от НСДАП, не умела этого скрывать. Тельмановцев не защищал никто, как никто бы не вписался за гитлеровцев.

24 февраля штурмовики разнесли берлинскую штаб-квартиру КПГ (кстати, на тот момент ещё легальной партии). 27 февраля направленная Карлом Эрнстом штурмовая группа подожгла рейхстаг. Безумная акция была приписана коммунистам, хотя не имела для них ни малейшего практического смысла, кроме разве что суицида.

В ночь на 28-е штурмовики и полиция арестовали по всей Германии более 4 тысяч коммунистов и примерно столько же других оппозиционеров. Днём 28-го Гинденбург, уже явно терявший адекватность (только этим можно объяснить его искреннее доверие к официальной версии поджога рейхстага) издал продиктованные Гитлером декреты «О защите государства» и «О подавлении предательства». Парторганизации КПГ были повсеместно разгромлены, партийные помещения оккупированы, документация изъята, предвыборные мероприятия запрещены. 3 марта был арестован Эрнст Тельман, месяц скрывавшийся в подполье. Крупнейшую в Европе компартию раскатали в пыль, причём она не смогла оказать хоть сколько-нибудь значимого сопротивления.

Протест прозвучал… от Генриха Брюнинга. Бывший канцлер обратился с публичным призывом к президенту — тщательно расследовать подозрительные обстоятельства поджога рейхстага и защитить угнетённых от насилия. Гинденбург не обратил внимания на выступление человека, которого три года назад называл «лучшим канцлером после Бисмарка». Зато обратил внимание Гитлер — штурмовики начали разгонять предвыборные собрания Центра. Вскоре Брюнинг отбыл в эмиграцию.

Следующей мишенью стала СДПГ. Поначалу преследования социал-демократов носили в основном «низовой» характер и по большей части велись штурмовиками спонтанно. Верхушка НСДАП опасалась силовой конфронтации. СДПГ была несравненно сильнее КПГ. Численность социал-демократических военизированных формирований — «Рейхсбаннера» и «Железного фронта» — значительно превышала СА. Влияние социал-демократов давало себя знать в рядовом составе и офицерском корпусе прусской полиции, ещё не вполне зачищенной Герингом. А главное, на СДПГ ориентировались почти пятимиллионное Всеобщее объединение немецких профсоюзов (АДГБ). Объявление всеобщей забастовки реально могло свалить правительство Гитлера.

Однако руководство СДПГ также не шло на противоборство. Срабатывали десятилетия парламентской привычки и немецкое законопослушание (начисто отсутствовавшее у коммунистов и нацистов) — что ни говори, Гитлер пришёл к власти законно, и выступление против него формально явилось бы преступным мятежом. К тому же социал-демократы были уверены в себе, обманываясь собственной силой.

Выборы 5 марта принесли НСДАП более 43 процентов голосов. В рейхстаг прошли также СДПГ, КПГ, католический Центр и консервативная ДНФП. Но это уже не имело ни малейшего значения, Гитлер относился к законности не столь трепетно, что социал-демократ Отто Вельс. Мандаты КПГ были аннулированы ещё до открытия заседаний, что обеспечивало нужное большинство блоку «национальной концентрации», к которому присоединялся запрессованный Центр. Первое заседание нового состава рейхстага было проведено 21 марта в гарнизонной церкви Потсдама — в отсутствие не только коммунистической, но и социал-демократической фракций, зато с монументальным участием Гинденбурга. Старый рейхспрезидент в очередной раз благословил молодого рейхсканцлера по сценарию ещё более молодого рейхсминистра пропаганды Геббельса. Этот новый правительственный пост был учреждён неделей раньше. При назначении Гитлера ни о чём подобном речи не шло, но предъявить по этому поводу претензии желающих не нашлось. И впоследствии у Гитлера не возникало сложностей ни с выдавливанием из кабинета Гугенберга, ни с введением в кабинет Гесса или Рема.

В тот же «день Потсдама» растроганный фельдмаршал издал очередной акт государственной мудрости: декрет «О защите правительства национального возрождения от вероломных нападок». Ещё через день рейхстаг собрался в берлинском оперном зале. На повестке дня стоял один вопрос: утверждение закона «О преодолении бедственного положения народа и государства». Этот акт был действительно фундаментальным, здесь требовалось формальное прохождение через рейхстаг.

Пять лаконичных пунктов сосредотачивали всю законодательную и исполнительную власть в руках рейхсканцлера Гитлера. Законы более не нуждались в парламентском утверждении, издаваясь непосредственно кабинетом министров, и на рассмотрение кабинета их единолично вносил глава правительства. Последним фильтром гитлеровского законотворчества оставался президент. Но поскольку названный пост занимал 86-летний Гинденбург, это препятствие существовало лишь теоретически.

«Даёшь закон, иначе смерть и кровь!» — ревели собравшиеся у Кроль-оперы толпы штурмовиков. Председательствовал на заседании Геринг. Консерваторы велись за нацистами, центристы онемели. Ничто не гарантировало от мгновенного прорыва бандитов непосредственно в зал. Однако социал-демократы спасли честь германской республики: фракция СДПГ проголосовала против. Разумеется, это ничего не изменило, закон был принят и 24 марта 1933 года вступил в силу. Формально его действие определялось на четыре года, реально оно не было прекращено до мая 1945-го. Другое дело, что очень скоро в нём отпала нужда — имперский кабинет министров практически перестал собираться, уступив свои функции руководству НСДАП.

В следующие две недели Гитлер в полной мере воспользовался новыми диктаторскими полномочиями. 31 марта законом «Об унификации имперских земель» распускались региональные парламенты. Свободно избранные ландтаги заменялись пронацистскими синклитами «в соответствии с результатами выборов 5 марта». Земельные правительства наделялись полномочиями управлять без парламентских согласований.

7 апреля в регионах появились имперские наместники — рейхсштатгальтеры, уполномоченные проводить политику рейхсканцлера без оглядки на местные власти. В должности штатгальтеров вводились гауляйтеры и другие функционеры НСДАП. Государственный аппарат интенсивно сращивался с партийным. Одновременно с введением института наместников Гитлер издал закон «О восстановлении чиновного сословия», создавший правовую базу всеобщей нацистской люстрации. Неблагонадёжные администраторы изгонялись с волчьим билетом, их места занимали проверенные активисты НСДАП. Веймарские чиновники, оставленные на прежних местах, всеми силами доказывали лояльность новому правительству, вплоть до вступления в партию. Так была выстроена вертикаль партийно-государственной власти, соответствующая фюрер-принципу и венчаемая фигурой Гитлера.

Меньше чем за три месяца демократическая республика превратилась в диктаторский режим. Но ещё существовали ненацистские партии, включая однозначно оппозиционную СДПГ, и неподконтрольные государству профсоюзы. «Над жизненными интересами рабочего класса нависла серьёзная угроза, — говорилось в заявлении АДГБ. — В случае необходимости нужно отбить атаки на конституцию и народные права». Решение вопроса о социал-демократии встало в повестку дня режима. После бешеного террора штурмовиков в феврале-марте, разгона «Рейхсбаннера» и «Железного фронта», геринговского перехвата прусской полиции эта задача выглядела уже вполне выполнимой. Зимой СДПГ не решилась ни на всеобщую забастовку, ни тем более на вооружённое сопротивление (разительный контраст с поведением социал-демократов четырнадцатью годами раньше — когда коммунистические мятежники выступали без опоры на формальную законность). А весной и летом, когда конституция и закон были очевидно растоптаны, соотношение сил уже исключало успех.

Расправа над профсоюзами была приурочена к 1 мая 1933-го. НСДАП и правительство самым помпезным образом, под красными знамёнами отметило пролетарский праздник, объявленный в Рейхе Днём национального труда. «Рабочий! Твои институции священны и неприкосновенны для нас. Клянусь, что мы сохраним всё существовавшее до сих пор и будем дальше развивать систему защиты твоих прав. В новое национал-социалистическое государство рабочий войдёт полноценным и уважаемым представителем народа», — говорилось в первомайском обращении главы орготдела НСДАП Роберта Лея. Через десять дней он возглавил «мегапрофсоюз» — Германский трудовой фронт (ДАФ). Нацистский аналог ВЦСПС принудительно сгонял всех работодателей и работополучателей под партийно-государственный контроль.

Назавтра после Первомая отборные спецгруппы СА, СС и Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО к тому времени выросли десятикратно, превысив миллион человек) захватили все помещения АДГБ, его банки, кассы и газеты. Профсоюзные функционеры были арестованы, на их места встали активисты НСБО. Католические и консервативные профсоюзы наперегонки делали заявления о полной лояльности, но это не уберегло их от унификации в ДАФ.

Из-под социал-демократии была выбита её основная опора. 22 июня последовало логическое завершение: СДПГ запрещалась по обвинению в государственной измене. Рискованный шаг удался, социал-демократы не сумели организовать никакого сопротивления. Теперь полное уничтожение многопартийной системы стало вопросом нескольких дней.

Сразу за социалистами пришёл черёд консерваторов. По той же методике, что с КПГ и СДПГ, по всей Германии были захвачены штурмовиками помещения ДНФП. 27 июня партия, так много сделавшая для прихода Гитлера к власти, объявила о самороспуске. На следующий день её лидер Гугенберг был выставлен из правительства, в котором собирался контролировать канцлера. Остатки либеральных партий смелись уже походя. 4 июля самораспустился Центр. Последние в Рейхе ненацистские политические организации — монархические союзы — были ликвидированы приказом Фрика в феврале 1934 года.

Блок национал-социалистов с национал-консерваторами исчез вместе со второй категорией его участников. Фюрер ещё раз показал, во что он ставит любые договоры и любых союзников. Но его опять поняли не до конца.

«Где есть мы, нет места никому», — говорил Гитлер. Эта мысль была конституирована 14 июля 1933 года в законе, запретившем существование политических партий, кроме НСДАП. Продолжение деятельности распущенных партий, равно как создание новых, стало уголовно наказуемым деянием. А 1 декабря 1933 года процесс был завершён законом «О единстве партии и государства», объявившим НСДАП «носителем германской государственной идеи, ведущей и движущей силой государства». Через три года аналогичное положение появилось в 126-й статье конституции СССР.

Республика была уничтожена.

Госпресс трудокапитала

Те, кто лоббировал Гитлера, ожидали от него, в целом, всего двух вещей: отстройки жёсткой вертикали власти и массированных госзаказов производителям вооружений. То и другое Гитлер осуществил. Но не для кого-то, а для себя. И потому совсем иначе, чем ожидалось.

Грозный для традиционной элиты сигнал прозвучал в гитлеровской речи 14 июня 1933 года. Говоря о кадровой политике нацизма фюрер-канцлер употребил такое выражение, как «создание нового господствующего класса». Имелось в виду формирование тоталитарной нацистской номенклатуры, фюрерского слоя носителей партийно-государственной власти. Власти, стоящей над трудом и капиталом, над бедностью и богатством, над аристократией и плебсом. Вечной власти ради вечной войны. Но те, кому адресовалось суровое предупреждение, постарались не услышать.

Зато рейхсканцлера с удовольствием слушали четырьмя месяцами раньше. 2 февраля Гитлер встретился с армейским командованием. В общих чертах он огласил военно-политическую программу НСДАП: восстановление армии, наращивание военной промышленности, завоевание «жизненного пространства» и его «беспощадная германизация». 20 февраля его аудиторией были ведущие промышленники и банкиры. Им было обещано укрепление и развитие частнособственнического хозяйства через уничтожение демократии и обеспечение крупномасштабных госзаказов на перевооружение. Представители основных концернов вместе с верхушкой НСДАП и ключевыми министрами вошли в состав Тайного военного кабинета — внеконституционного органа власти, фактически заместившего формальное правительство уже весной 1933-го. Летом на пост министра экономики вместо отставленного Гугенберга был назначен крупный финансист Курт Шмитт.

Всё это успокаивало магнатов, встревоженных плебейской вольницей СА и НСБО. Весну 1933-го Тиссен, Феглер, Флик и Крупп провели в продуктивных переговорах с Герингом. Размещались первые госзаказы на производство военных самолётов, кораблей, подлодок и бронетехники. Таким образом, первые финансовые выигрыши получили магнаты традиционных отраслей — Рурская и Рейнско-Вестфальская индустриальные группы, короли угля и стали.

Министр Шмитт, возглавлявший крупную страховую компанию, был близок к другой группировке германского капитала — химическому концерну «ИГ Фарбениндустри». Он пользовался полным доверием крупных капиталистов и в то же время лишён политических амбиций, полностью подчиняясь канцлеру. Планы, которые наверняка встретили бы сопротивление Гугенберга, новый министр дисциплинированно претворял в жизнь. Именно министерство Шмитта на том этапе превращалось в основной рычаг нацистского огосударствления экономики.

В апреле 1933-го Густав Крупп от имени Имперского союза промышленности согласовал с рейхсканцлером план реорганизации управления экономикой — «в соответствии с интересами нации и политической целесообразностью». 15 июля был учреждён Генеральный совет германской экономики. Небывалая в экономической истории структура объединила крупнейших частных собственников под эгидой государственного органа — имперского министерства экономики, подчинённого главе правительства. Капиталисты и аграрии добровольно приняли функции агентов государственной власти. В то же время верхушка НСДАП отвергла корпоративную систему итало-фашистского типа. Прямое представительство корпораций было сочтено опасным, так как расширяло возможности бизнеса влиять на государственную власть.

Окончательное конституирование нацистской экономической системы произошло 27 февраля 1934 года. Гитлер издал закон «О подготовке органического построения германской экономики». Народнохозяйственный комплекс подлежал разделению на имперские сословия (промышленности, энергетики, транспорта, торговли, ремесла, банков, продовольствия), в свою очередь делившихся на отраслевые группы и управляемых фюрерами — как правило, собственниками концернов, но теперь назначаемыми министерством и подотчётными государству. Вся система сводилась в единую Организацию промыслового хозяйства, замкнутую на министерство экономики.

Министерство наделялось беспрецедентными правами в отношении частных предприятий: регулирование производства и сбыта, произвольное налогообложение, принудительное картелирование, укрупнение и дробление, запрет деятельности в той или иной сфере. Понятие частной собственности постепенно свелось к «экономическому служению нации» через выполнение государственной функции, прежде всего подготовки к войне. Предпринимательская прибыль (всё в большем объёме изымаемая государством) превращалась в фактическую зарплату — хотя и в баснословно крупных размерах.

Месяцем раньше, 20 января 1934 года был издан закон «О порядке национального труда». Если акт от 27 февраля регулировал экономический макроуровень, то «порядок национального труда» относился к первичной хозяйственной ячейке — предприятию. Прежний хозяин-капиталист объявлялся «фюрером предприятия», которому государство вверяло полномочия владения и управления. Трудовой коллектив становился «дружиной фюрера», обязанной хранить ему верность.

Профсоюзы и производственные советы Веймарских времён заменялись совещательной коллегией при заводском фюрере. Владельцу запрещались увольнения, работникам забастовки. К каждому предприятию приставлялся государственный «попечитель», за которым оставалось последнее слово в любой ситуации. Он утверждал устав предприятия, определял условия труда и зарплаты, только ему принадлежало право увольнений. Принципиальным было положение о равноправии «фюрера» и «дружины» перед лицом государства, представляемого «попечителем».

Это ещё не было госсобственностью советско-коммунистического типа, хотя параллельно расширялся и прямой госсектор. Но это уже не было и частнокапиталистической собственностью. «Национализировать не заводы, а людей» — такая поговорка была в ходу у нацистских экономистов.

Всё это не только не вызывало протестов, но и встречало полную поддержку германской капиталистической олигархии. Достаточно сказать, что её неформальный лидер Ялмар Шахт уже в марте 1933-го вернулся к руководству Рейхсбанком, а летом 1934-го сменил переходную фигуру Шмитта в министерстве экономики. Резкие ограничения в правах управления и даже собственности компенсировались скачкообразным ростом доходов благодаря общей стабилизации и массированному перевооружению. Традиционная этатистская ориентация немецкой буржуазии способствовала принятию гитлеровской версии социализма. Пролетарии же, утратив профсоюзные права, избавились от безработицы, получили стабильные заработки и постепенно охватывались всё более масштабными социальными программами. Гитлеровская стратегия завоевания рабочего класса не до, а после прихода к власти, оправдывала себя.

Прошёл первый год нацистской власти. Год, когда фюреры ещё брали труд убеждать кого-то не только кугелем. Но в свой черёд он прошёл. Обороты ускорялись. Война не ждала.

ЦАРСТВУЙ, СТОЯ НА КРОВИ

Но в пресыщенном взгляде убийцы:

«Вам налево». А значит, не жить!

В. Шалыт

Террористическая революция против эгоистического достоинства

После грандиозной зачистки 1933 года открытая оппозиция гитлеризму перестала быть возможной. Но сохранялась оппозиция латентная, сконцентрированная на противоположных концах социального спектра — в плебейских низах НСДАП и в кругах аристократической верхушки. Между ними существовала отрицательная взаимосвязь: недовольство на одном конце усиливало раздражение на другом.

За полтора года нацистского правления авангард НСДАП — Штурмовые отряды — выросли восьмикратно, перевалив за 4 миллиона. Лабазникам, пролетариям и уголовникам было уже недостаточно погромного самоутверждения. Они ждали полной и единовременной смены управленческого корпуса, массовых экспроприаций, силового передела богатств. Гитлеровские игры с «золочёной сволочью», на пути к власти хоть как-то тактически оправданные, теперь выглядели позорной нерешительностью, если не предательством.

С этими настроениями перекликались проекты идеологов и функционеров левого крыла НСДАП. Грегор Штрассер отошёл от политики, Отто Штрассер и Вальтер Штеннес бежали из страны. Однако программа штрассеризма была жива и становилась популярнее по мере того, как на фоне экономического сговора Гитлера с магнатами укреплялась политическая монополия нацизма.

Экономическим отделом НСДАП руководил штрассеровец Отто Вагенер. Лидер Боевого союза промыслового сословия Андриан фон Рентельн возглавил Объединение торговых палат. Вальтер Дарре сменил Гугенберга на посту министра сельского хозяйства. Напомнил о себе и автор никем не отменённых «25 пунктов» Готфрид Федер. Все они требовали национализации либо корпоратизации промышленности, раздела крупных торговых предприятий между мелкими коммерсантами, радикального снижения ссудного процента.

Боевой союз промыслового сословия явочным порядком присваивал исключительные полномочия размещения заказов. Активисты НСБО во главе с неистовым пролетарским вожаком Рейнгольдом Муховым рвались раз и навсегда посчитаться с «фюрерами предприятий», утвердив на заводах полный рабочий контроль. Полевые командиры СА, безгранично преданные Эрнсту Рему, мечтали заменить рейхсвер собственной «народной армией» под верховным командованием своего лидера и кумира.

Верхушка НСДАП, укреплявшая свою государственную диктатуру, отвечала грозным рычанием. 7 апреля 1933 года Гитлер в специальном выступлении резко одёрнул функционеров НСДАП, вмешивавшихся производственные процессы. В специальном приказе Гесса любые действия такого рода допускались исключительно по согласованию с имперскими экономическими уполномоченными. НСБО были подчинены ДАФ, численность ограничена 1,3 миллионами членов, Мухов внезапно погиб при загадочных обстоятельствах. 11 июля того же 1933-го Фрик разослал наместникам-штатгальтерам инструктивное письмо МВД: «Немецкая революция закончена. Задача состоит в укреплении единой тотальной власти. Разговоры о «второй революции» представляют величайшую угрозу. Те, кто их ведёт, должны быть готовы к тому, что с ними поступят как с врагами фюрера».

Но кого-кого, а штурмовиков сложно было чем-то напугать. Пропаганда «второй революции» продолжалась всё интенсивнее. Её символом и лидером стал Рем, никогда прежде не отличавшийся особым интересом к социальной проблематике. «Мы совершили не просто национальную, а национал-социалистическую революцию, причём особый упор делаем на слове «социалистическая», — громогласно заявил он на международной пресс-конференции 18 апреля 1934 года. Звучали от Рема и глобально-философские постулаты. «Двумя основными столпами являются примат коллективных интересов и подлинное народное сообщество. Эгоизм, личная выгода — самые низменные человеческие чувства. Порок эгоизма, витающий над человечеством с самого его рождения, должен быть изжит из человеческих сердец. «Я» должно быть заменено на «Ты» или «Мы» — эти писания штурмового шефа были ещё созвучны гитлеризму. Но тезис: «Новому германскому идеалистическому национализму чуждо стремление к завоеваниям, ибо он обращает всю свою энергию на решение внутренних проблем страны» — делал Эрнста Рема однозначно обречённым.

«Не слушайте дурака-ефрейтора», — говорил Рем в узком штурмовом кругу, даже не стесняясь присутствием своего неверного зама Виктора Лютце, немедленно доносившего Гитлеру. Рем был уверен в себе, не представляя, чтобы фюрер решился отказаться от опоры на СА. Да и порвать с единственным в жизни личным другом, пятнадцатью годами раньше катапультировавшим его в историю.

Новый «фон-баронский» круг Гитлера пребывал в ярости. Президент фон Гинденбург даже на ритуальных церемониях не подавал руки министру Рему. Военный министр генерал фон Бломберг требовал гарантий для рейхсвера как единственной вооружённой силы в стране. 11 апреля Вернер фон Бломберг, главнокомандующий сухопутными силами генерал Вернер фон Фрич и командующий флотом адмирал Эрих Рёдер принимали Гитлера на борту линкора «Германия». Высший генералитет однозначно дал понять: если канцлер претендует на президентство, ему придётся встать на сторону рейхсвера в противостоянии с СА. Между тем, вопрос не ждал — Гинденбург явно завершал свой жизненный путь, а в его завещании наверняка шла речь о реставрации монархии. Президентское завещание не было государственным актом прямого действия, но внесло бы мощное смятение в умы.

Франц фон Папен решился на открытую конфронтацию. 14 июня 1934 года он выступил с программной речью в Марбургском университете. «Мы не для того совершили антимарксистскую революцию, чтобы претворять в жизнь программу марксизма, — заявил вице-канцлер. — Тот, кто безответственно носится с мыслями о социализации и «второй революции», должен понимать, что за второй последует третья, и тому, кто сейчас угрожает гильотиной, придётся стать её жертвой. Государство должно быть единственной властью в стране и обязано следить, чтобы в стране вновь не развернулась под иными знамёнами классовая борьба». Папен прозрачно напомнил и о своей роли в призыве НСДАП к власти, и о своей функции «полномочного надзирателя» за нацистами.

В то же время в Марбургской речи содержались осторожные, но недвусмысленные призывы «возвратить свободу и достоинство». Прозвучал даже намёк на восстановление многопартийной системы. Германская элита требовала жёстко подавить социалистические устремления нацистского плебейства в социально-экономической области, «поставить чернь на место». Но она уже готова была пойти на либерализацию политической жизни. Первые же полтора года гитлеровского орднунга реально напугали консерваторов. Консерватизм и даже монархизм принципиально отличаются от тоталитаризма. В чём тому же фон Папену очень скоро пришлось удостовериться.

Марбургская речь привела Гитлера в бешенство. Папену была устроена выволочка, конфискован тираж газеты, напечатавшей речь, запрещено распространение брошюры. Гитлер сделал несколько демонстративно благоволящих жестов в адрес Эрнста Рема. Внезапно на канцлерскую аудиенцию был приглашён Грегор Штрассер, которому был предложен пост министра экономики.

Но и консерваторы решились сыграть ва-банк. События стремительно теряли управляемость. 20 июня фон Папен заявил Гитлеру, что, если «радикализму в партии» не будет положен конец, он сам, фон Нейрат и Шверин фон Крозик покинут состав правительства. 25 июня фон Фрич объявил боевую тревогу в войсках. Фон Бломберг предупредил Гитлера, что «продление неясной ситуации» вынудит президента ввести чрезвычайное положение и передать власть рейхсверу. Германия вновь оказалась на исторической развилке: консервативная элита постепенно решалась на антинацистский переворот, способный изменить судьбы мира.

В тугом узле 1934-го интересен ряд социально-политических парадоксов. Кровавые фашистские отморозки из СА, обвиняемые в марксизме, добивались массового распространения частной собственности, введения корпоративной системы и лишь частичной национализации. Консерваторы дали добро на тотальную централизацию экономики, что было куда ближе к марксистской модели. Радикальные нацисты выступали за революционную террористическую диктатуру. «Фон-бароны» склонялись к определённой демократизации политической системы, видя в ней залог собственного свободного достоинства. Плебейско-штурмовая оппозиция не имела конкретных антигитлеровских планов. Респектабельные генералы и магнаты были готовы к военному мятежу.

Гитлер снова переиграл всех. Он решился на собственный крушащий удар, закрепляющий тотальную власть нацизма. Веерный отстрел был подготовлен по всем азимутам, на 360 градусов.

«Взяли прямо из-за стола, измарали в крови фату»

Расправа с левонацистской и правоконсервативной фрондой в принципе была предрешена. К июню 1934 года вопрос стоял уже в чисто конкретном плане: кого, кому и как? Гитлер категорически исключал непосредственное участие рейхсвера и полиции — свои дела партия должна решать сама. Так настал час СС.

Ещё в апреле Гиммлер перебрался из Баварии в столицу. Геринг, круто обжегшийся при пожаре рейхстага и позорно проигравший на суде публичную дискуссию с подсудимым Георгием Димитровым, вынужден был уступить ему часть своих прерогатив. Рейхсфюрер СС перенял у «толстопузого» руководство гестапо. При нём неотлучно находился Гейдрих со своей СД. Таким образом в руках слабовольного и закомплексованного человека, по имиджу совершенно нестыкуемого с силовыми структурами, находились две спецслужбы и боевой спецназ.

Что интересно, Гиммлер приятельствовал с Ремом. Хотя реально «охранники» давно отделились от штурмовиков, формально СС ещё входили в инфраструктуру СА, и «человек в пенсне» находился в прямом подчинении «кровавого кабана». Но это не портило им отношений, они всегда были не прочь пересечься за рюмкой чая. Секретный приказ готовить бригаду на слив Рема, возможно, поначалу смутил Гиммлера — но «если не я, то кто же?» Гейдрих же отнёсся к полученному заданию с искренним энтузиазмом. Он был не просто нацист, и даже не просто садист — то и другое доводилось в этой личности до законченных медицинских форм. Сам фюрер порой искоса поглядывал на «дорогого Гейдриха». Нечто сопоставимое в менее вычурном и более тупом варианте отчасти являл собой комендант Дахау и генеральный инспектор концлагерей Эйке.

Помимо прочего бросается в глаза, что в «Ночь длинных ножей» проявились многие нацистские бонзы, чьи политические биографии так или иначе связаны с Штурмовыми отрядами и штрассеровским крылом. О самом Гитлере нечего и говорить, Рем был его единственным в жизни другом. Геринг и Эмиль Морис десятилетием раньше стояли во главе СА. Гиммлер побывал секретарём Штрассера, Геббельс первым оратором «Рабочего содружества». Вряд ли такое сгущение предательств было совсем уж случайным.

Организационно-политическое руководство резнёй осуществляли Гитлер, Геринг и Борман. Оперативную сторону курировали Гиммлер и Гейдрих. Среди непосредственных исполнителей засветились такие эсэсовские легенды, как Зепп Дитрих, Теодор Эйке, Михель Липперт.

27 июня Гитлер внезапно прибыл в западногерманский город Эссен. Ни с того, ни с сего фюрер посчитал необходимым присутствовать на свадьбе местного гаулейтера. Йозеф Тербовен был заметным нацистским функционером (кстати, опять-таки в своё время командир СА и сторонник Штрассера), но не относился к кругу лиц, чьи семейные мероприятия удостаивались гитлеровского внимания. По ходу «кровавой свадьбы» рейхсканцлер провёл конфиденциальную блиц-встречу с зашедшими на огонёк… Густавом Круппом и Фрицем Тиссеном. Сюда же посреди безмятежного веселья пришла вдруг телеграмма Гиммлера с бредовыми россказнями о «ремовском заговоре». Ясное дело, фюрер был поражён, просто шокирован столь низким коварством штурмовиков. Ничто не могло сдержать справедливый гнев — немедленно в самое пекло, в бой, да будет им возмездие!

Задача упрощалась тем, что местоположение заговорщиков было прекрасно известно. Незадолго до «кровавой свадьбы» Гитлер принимал «дорогого Эрнста Рема» дабы выразить ему благодарность за «незабываемые заслуги перед движением». Заодно согласовали отправку бойцов СА в месячный отпуск на июль и договорились провести предотпускной банкет в баварском курортном местечке Бад-Висзее. Туда и отправился разгневанный фюрер прямо из-за свадебного стола. Параллельным курсом с отборной эсэсовской командой Зеппа Дитриха.

Своего единственного друга, бывшего начальника и первооткрывателя, человека, 15 лет назад вытащившего будущего властелина из нищеты и безвестности, Гитлер решил брать лично. «Ты арестован, свинья!» — заорал он, ворвавшись среди ночи к непродравшему глаза Рему. В соседней комнате отеля Геббельс с эсэсовцами вязали главного ремовского бригадира Эдмунда Хейнеса, тоже крутого бандюгана, заслуженного партайгеноссе и испытанного штурмового бойца. Командир баварских СА Август Шнайдхубер уже сидел под эсэсовским конвоем в тюремном подвале. В Бремене тем временем брали Карла Эрнста, не успевшего вскочить на круизный лайнер. «Я депутат рейхстага!» — кричал поджигатель этого самого рейхстага под гомерический хохот эсэсманов.

Названные четверо составляли костяк штурмового командования. Их изъятия было достаточно, чтобы нейтрализовать СА. Однако сотни арестов и расстрелов шли по всей стране без каких-либо процедурных формальностей, по составленному Гейдрихом списку. Штурмовики встречали смерть однотипно, в духе Хейнеса и Эрнста: «Мой фюрер!.. Хайль Гитлер!.. Так нужно фюреру!..» Грегор Штрассер, взятый в Берлине по особому распоряжению Геринга,принял смерть молча. «Пусть этот боров как следует истечёт», — сплюнул Гейдрих, узнав, что недавний наци N 2 лежит в камере смертельно раненый.

Некоторая затяжка произошла с Ремом. 1 июля вернувшийся в столицу Гитлер колебался как никогда в жизни. Герингу пришлось немало потрудиться, почтительно убеждая фюрера, что Рема нельзя оставлять в живых. Но Гитлер раздумывал без малого полчаса, после чего распорядился передать в камеру пистолет с одним патроном. Рем не прикоснулся к оружию. Через десять минут в камеру вошли бригадефюрер Эйке и оберштурмбанфюрер Липперт. И вновь раздалось «Мой фюрер!»…

«Наверное, я плохой человек», — порой говорил о себе Эрнст Рем. Если он действительно сомневался в этом, то напрасно. Именно таким он и был. Но причины и обстоятельства его смерти заставляют задуматься о неоднозначности даже самого ясного.

Принято считать, что в «Ночь длинных ножей» была уничтожена левонацистская оппозиция гитлеризму. Но это лишь одна из сторон проведённой акции. Менее масштабное, но не менее серьёзное кровопускание совершилось и вправо. В собственном доме был расстрелян Курт фон Шлейхер вместе с женой Элизабет. Неуёмный создатель креативных политсхем представлял очевидную опасность: иди знай, что он ещё выдумает, какого Штрассера вытолкнет на авансцену? Та же участь постигла его друга и адъютанта генерала Фердинанда фон Бредова.

Насмерть забили топором 72-летнего Густава фон Кара (старику припомнили отказ поддержать «Пивной путч»). Жестокий урок был преподан фон Папену: гестаповские киллеры пристрелили составителей Марбургской речи — философа Эдгара Юнга и вице-канцлерского референта Герберта фон Бозе. По личному приказу Гейдриха в собственном кабинете был застрелен доктор Эрих Клаузенер — высокопоставленный чиновник транспортного министерства и лидер общественной организации «Католическое действие», продолжавшей традиции Центра. В тот же день погиб в гестапо пресс-атташе Папена, «рупор баронов» Вальтер Шотте.

Гитлер признал в общей сложности 80 вырезанных «длинными ножами» (58 казнённых, 19 «случайных» и трое самоубийц). Цифра совершенно несообразная и давно уже не рассматриваемая в качестве достоверной. Документы Нюрнбергского процесса, отдельно разбиравшего этот преступный эпизод, свидетельствуют о 1076 жертвах. Максимальные из имеющихся данных — 1184 человека.

Население Германии в целом положительно отреагировало на «Ночь длинных ножей», остановившую, наконец, коричневый беспредел. Штурмовики, во главе которых стал Лютце, безропотно подчинились, сдали оружие и ограничились функцией сугубо вспомогательной силы. Численность СА значительно сократилась. Рейхсвер торжествовал победу, хотя министр Бломберг и отметил «непристойность выражения радости» по поводу гибели соотечественников. Гинденбург возмутился убийством генералов Шлейхера и Бредова, но ликвидация банды Рема перевесила в его глазах два печальных недоразумения. «Благодарю за спасение германского народа от большой опасности», — говорилось в телеграмме президента канцлеру. Подписанной президентом, но написанной канцлером.

«Ночь длинных ножей» обозначила важнейшую веху в истории тоталитарного режима НСДАП. Гитлер наглядно продемонстрировал судьбу любого несогласного в Рейхе. Впредь никому не приходилось даже помыслить о каком бы то ни было оппозиционном выступлении. Стало ясно, что не только высокий общественный статус, но и заслуги перед нацизмом и даже лично перед фюрером в этом случае не принимаются во внимание. Тем более нет надежды на формально-юридические процедуры — гангстерские убийства превратились в важный принцип новой правовой политики. Что говорить, когда сам глава правительства принимал в них активное личное участие.

Вырезанные в превентивном порядке штурмовики не планировали восставать. Но кровавая чистка, несомненно, являлась вспышкой политической борьбы в Рейхе. Вместе с «ремовским ОПС» была раздавлена потенциальная альтернатива гитлеризму. Восходившая к «Рабочему содружеству» середины 1920-х, «республиканско-социалистическому национал-либерализму» Штрассеров, «пролетарскому кулаку» Штеннеса, «лабазному корпоративизму» бойцов ремесленного сословия и муссолиниподобным проектам инноваторских бизнес-структур. Объективно противопоставлявшая «единой тотальной власти» рассредоточенный атаманский коллективизм. Летом 1934-го на крови бандитов-ландскнехтов окончательно утвердился монолит тоталитарной империи.

…В 1934–1935 годах при невыясненных обстоятельствах погибли несколько эсэсовцев. Единственной уликой всякий раз оказывался кусок картона на трупе с аббревиатурой «RR». Она переводилась как «Rachen Rohm» — «Месть за Рема». Возможно, это был яркий всплеск антигитлеровского сопротивления.

«Работники ножа и топора, романтики с большой дороги»

Решение вопроса о президентстве фюрер предоставил естественному ходу вещей. Пауль фон Гинденбург скончался 2 августа 1934 года. К тому времени замок Найдек уже контролировался спецгруппой СС. Никто не был удивлён, что обнародованное 12 августа «завещание» изобиловало панегириками «моему канцлеру Адольфу Гитлеру» и рефлексией о состоянии собственной души — что было крайне несвойственно германской военной аристократии вообще и старому фельдмаршалу в частности, зато весьма характеризовало несостоявшегося министра почты. Оскар фон Гинденбург-младший выступил по радио с призывом поддержать канцлера как президентского преемника, получил, наконец, генеральский чин (отец не считал возможным такое присвоение) и тихо засел в Найдеке.

Мало кто из самых упёртых нацистов сомневался в фальсификации завещания Гинденбурга. Однако через несколько часов после смерти рейхспрезидента вооружённые силы Германии присягали лично Адольфу Гитлеру. В соответствии с законом, изданным 1 августа — ещё при жизни Гинденбурга — президентский и канцлерский посты объединялись фюрером НСДАП. Это решение проштамповалось плебисцитом, на котором более 90 процентов сказали «да». Так исчезла последняя инстанция, хотя бы в теории независимая от Гитлера. Больше стесняться не приходилось ничего.

15 сентября 1935 года «съезд свободы» НСДАП утвердил Нюрнбергские расовые законы «О гражданстве Рейха» и «О защите германской крови и чести». Эти два лаконичных акта, немедленно проштампованные рейхстагом, сформировали — правда, глубоко задним числом — формально-юридическую основу нацистского антисемитизма. Еврейское и вскоре приравненное к нему цыганское население выделялось в особую категорию, жёстко поражённую в правах.

Расовое законодательство нацизма, фундамент которого был заложен в Нюрнберге, непрерывно расширялось, углублялось и детализировалось. Ещё за два года до Нюрнбергских законов с подачи Дарре был утверждён закон «О наследственных дворах», наглухо закрывший для евреев германскую деревню. Под руководством Гесса действовало Имперское ведомство изучения родства, тщательно контролировавшее этнопринадлежность подданных фюрера. Евреи лишались гражданства и вместе с ним какой бы то ни было правовой защиты. Запрещались смешанные браки. Евреи изгонялись с госслужбы, не допускались к ведению бизнеса, их собственность произвольно конфисковывалась. Им закрылся доступ в вузы, затем в школы. Регулярно расширялся список расовых запретов на профессии, особенно интеллигентские — юриспруденция, медицина, преподавание, наука. Исключения, разумеется, встречались — около полутора сотен еврейских бизнесменов и менеджеров за особые коллаборантские заслуги перед НСДАП (чаще всего речь шла о финансовом откупе от преследований) удостоились статуса «почётных арийцев». Но их было несравненно меньше, чем, скажем, царских офицеров на службе в РККА.

Открытая команда «шиссен!» на государственном уровне пока не отдавалась. Рейх формально оставался субъектом международно-правовых отношений и ещё вынужден был в крайних случаях оглядываться на заграницу. Однако евреи становились первыми жертвами нацистского террористического аппарата. С них начинались уличные замесы штурмовиков. Их принудительно депортировали из страны по принципу «в чём есть куда глаза глядят». На них обрушивались «охранные аресты» гестапо, бессрочные изоляции и бессудные казни.

Мощный аккорд антисемитского террора прогремел в «Хрустальную ночь» на 10 ноября 1938 года. Почти сто убитых на месте, несколько тысяч раненых, более 20 тысяч брошенных в концлагеря, тысячи разгромленных синагог, домов и лавок — таков был ответ Рейха (в основном в лице парней-гитлерюгендовцев) на убийство 17-летним Гершелем Гриншпаном 29-летнего посольского клерка Эрнста фон Рата. Тренировка прошла на отлично, и прямой геноцид по типу «окончательного решения» готовился к скорой уже войне.

Одной из важнейших дат в истории НСДАП стало 17 июня 1936 года. Рейхсфюрер СС был назначен по совместительству шефом полиции Рейха. Приказом от 26 июня карательные органы прошли кардинальное переструктурирование. Государственная правоохранительная система окончательно срослась с партийной и перешла в подчинение «вооружённого отряда НСДАП». Гиммлер сосредоточил карательный аппарат в своих руках, отодвинув далеко на задний план министерство внутренних дел. Министр Фрик, утративший прежние полномочия, постепенно вывелся из ближайшего круга Гитлера, но ему поручались отдельные акции, носившие характер особой жути. Например, именно МВД в 1940 году осуществило эсэсовскую программу принудительной эвтаназии, отправив в газовые печи более 70 тысяч душевнобольных и признанных неизлечимыми.

Полицейские службы при этом реорганизовывались и разделялись на «полицию безопасности» — зипо и «полицию порядка» — орпо. Зипо объединило политическую охранку гестапо (аналог ВЧК-НКВД-КГБ) с уголовной полицией крипо (функции угрозыска, УБОПа, УБЭПа). Мишенями гестапо определялись «враги национал-социалистического германского народа, подрывающие государство и национальное единство», объектами крипо — «моральные уроды, в личных интересах нарушающие правила народного общества». Во главе гестапо стоял опытный баварский полицейский Генрих Мюллер, в 1920-х годах сильно осложнявший жизнь нацистским экстремистам и за это до 1939-го просидевший в кандидатах НСДАП. Крипо возглавил корифей немецкого угрозыска Артур Небе, тесно сотрудничавший с нацистами ещё будучи комиссаром берлинской полиции Веймарских времён. Небе ещё предстояла своя драма — он видел в НСДАП «партию порядка», но жестоко разочаровался уже после «Ночи длинных ножей»…

Над всей системой зипо Гиммлер поставил демоничного Гейдриха, который вызывал реальный страх у самого рейхсфюрера. «Пусть Гиммлер, но только не убийца Гейдрих!» — говаривал порой… Вильгельм Фрик. В руках «сатанинского скрипача» оказались судьбы всех врагов фюрера — евреев, цыган, «верных республиканцев» (демократов и либералов), коммунистов, марксистов (социал-демократов), реакционеров (монархистов и консерваторов, не признавших нацистский режим), «клерикалов» (прежде всего католиков) и сектантов, аполитичных уголовников и других нарушителей орднунга… Все эти категории были подробно расписаны у Гейдриха в центральной картотеке, вращающейся на электромоторе.

Одновременно с государственной зипо Гейдрих возглавлял также партийную СД. Её ключевым подразделением — внутренней службой — руководил подающий большие надежды систематизатор и аналитик доносов Отто Олендорф. 27 сентября 1939 года системы зипо и СД были объединены в Главное управление имперской безопасности под руководством Гейдриха, подчинённого Гиммлеру.

«Полицию порядка» — орпо (по нынешним аналогиям, систему территориальных управлений и отделов, ППС, УВДТ, УВО и ОМОНов) возглавил старый боец НСДАП Курт Далюге, лихо перескочивший из СА в СС ещё во время штеннесовского бунта. Германия в ударном темпе покрылась общегосударственной сетью полицейских участков, патрулей и стационарных постов. В орпо входили также отраслевые полицейские службы промышленности и транспорта и боевые подразделения жандармского типа, находившиеся на казарменном положении. Традиция региональной автономии и поземельного подчинения правоохраны была сломана. Новая централизованная полиция была эффективно подготовлена к скорому выполнению военно-карательных функций на оккупированных территориях.

Масштабы довоенных нацистских репрессий трудно оценить на основе имеющихся разноречивых данных. Точная статистика на этот счёт отсутствует. Антинацистские источники утверждают, что к началу Второй мировой войны через концлагеря прошли около миллиона человек, из которых более 300 тысяч погибли. Хотя эти цифры не представляются стопроцентно достоверными в свете официальных юридических сводок Рейха, определённую картину ситуации они позволяют составить. На весну 1939-го даётся цифра более 112 тысяч осуждённых и почти 190 тысяч находящихся под арестом. В материалах Судебной палаты говорится о 225 тысячах обвинительных приговорах, вынесенных в 1933–1939 годах. Количество заключённых концлагерей (сплошь и рядом заполнявшихся без судебных решений, в порядке «охранных арестов»), в первый год нацизма составлявшее 30–40 тысяч человек, к 1936-му, по некоторым данным, уменьшилось до 4–5 тысяч, но после гиммлеровской «карательной реформы» снова резко пошло в рост, к концу 1930-х превысив 30 тысяч. Ежегодно выносились сотни смертных приговоров, исполнявшихся вначале на виселице, затем на гильотине.

Большая часть осуждённых репрессировалась за асоциальность, а не по политическим или расовым мотивам. Однако понятие «асоциальности» было произвольно расширено, подобно советскому уголовному законодательству. Так или иначе, под репрессивный замес попали сотни тысяч людей.

Карательная политика режима НСДАП не имела аналогов в истории Германии, а в мире была сопоставима только с репрессиями в СССР. В количественно-цифровом отношении гитлеровские каратели до Второй мировой войны несколько отставали от сталинских (хотя в ходе войны, как известно, догнали и перегнали). Это объяснялось целым рядом причин, среди которых ни в коей мере не фигурировали гуманность или правовые ограничители. Различия объяснялись высокой степенью дисциплинированности и управляемости немецкого общества. Германия не прошла гражданской войны, узурпаторы не встретили организованного и массового сопротивления, как произошло в России. Ни одна значимая социальная группа в целом не противопоставляла себя режиму и потому не «ликвидировалась как класс». НСДАП просто не нуждалась в таком масштабе государственного насилия внутри страны, какой оказался необходим ВКП(б). Однако в жёсткости, методичности, партийно-идеологической мотивированности гитлеровцы нисколько не уступали сталинистам.

13 июля 1934 года Охранные отряды НСДАП были конституированы как самостоятельное партийное подразделение. Укрепление СС и возвышение Гиммлера имели серьёзные последствия в идеологии и социально-политической системе Рейха. Партийная силовая структура не просто поглотила государственные правоохранительные органы. Насилие — тотальная суть СС — являло собой смысл существования нацистской партии и её государства. Соответственно, именно в «общие отряды» СС смещался партийно-государственный центр. Здесь вырабатывалась идеология, готовились властные решения. Значимые фигуры НСДАП и Рейха надевали чёрные мундиры и фуражки с мёртвой головой, формально попадая в подчинение недоученному агроному, не так уж давно прогоревшему на разведении кур.

В его ведении оказалось формирование фюрерского слоя, элиты элитной расы. Гиммлер грезил воссозданием Бургундии — рыцарского фокуса будущей германской Европы, огнём, мечом и дыбой покоряющей дикий Восток. Для этой великой и вечной цели он повёл отбор своих рыцарей, арийская родословная которых проверялась за 185-летний срок. Эти парни буквально выключались из мира. Не случайно рейхсфюрер отдавал предпочтение тем, кто порывал с семьёй.

Они не праздновали ни Рождество, ни Новый год, зато торжественно отмечали дни не только Адольфа Гитлера, но и Генриха I Саксонского, легендарного Птицелова, развернувшего «дранг нах остен» тысячелетие назад. Они сдавали спортивные нормативы по самым жёстким стандартам. Они вырабатывали знаменитый эсэсовский лёд во взгляде. Они воспитывали в себе бережливость, экономя картофельные очистки и откладывая деньги. Они подбирали себе невест по сельскохозяйственным методикам выведения элитных пород. Они подвергались массажу нервной системы, жили на диетах, захлёбывались минеральной водой. Они комплектовали гестапо и отряды «Мёртвая голова», охранявшие концлагеря. Они производили охранные аресты. Они осуществляли ликвидации.

Но они готовились к большему. «В наших рыцарских замках мы вырастим молодежь, перед которой содрогнётся мир. Я хочу видеть в ее взоре блеск хищного зверя»… Гитлер торопился, с войной нельзя тянуть.

ПЕРЕГОН СМЕРТИ

И чёрные проклятые мундиры

Подходят как в замедленном кино!

Ю. Визбор

Смерть и Власть

О дальнейшем укреплении руководящей роли партии

В течение 35 дней 1934 года — от самороспуска ДНФП и отставки Гугенберга через «Ночь длинных ножей» до кончины Гинденбурга — в Германии окончательно утвердилась нацистская версия тоталитаризма. Отличающаяся свирепой прямотой в культе и практике убийства.

Летом 1934-го полностью сформировался монолитный руководящий центр. На вершине стоял полновластный Адольф Гитлер, фюрер правящей и единственной партии, объединивший посты президента и рейхсканцлера. Его окружали безоговорочно лояльные высшие партбонзы. Рудольф Гесс формально замещал фюрера по партийной линии, Мартин Борман осуществлял практическое руководство партийным аппаратом и управлял финансовыми средствами партии. Герман Геринг курировал общегосударственную и военно-экономическую проблематику. Генрих Гиммлер и Вильгельм Фрик командовали карательными органами. Йозеф Геббельс возглавлял пропагандистскую машину. Альфред Розенберг формулировал идеологическую доктрину.

С середины 1936-го Гиммлер, совместив руководство партийными Охранными отрядами и государственными полицейскими силами, оттеснил на второй план Фрика с его МВД. В 1938-м резко продвинулся Иоахим фон Риббентроп возглавивший МИД и взявший на себя руководство нацистской дипломатией. В мае 1941-го таинственный полёт в Великобританию вывел из игры Гесса. Таким образом, на рубеже 1930-х — 1940-х нацистская верхушка состояла из семи человек: Гитлера, Геринга, Гиммлера, Бормана, Геббельса, Розенберга и Риббентропа.

По ходу войны сходило на нет влияние двух последних. Семёрка (точнее, один плюс шесть) превращалась в пятёрку (один плюс четыре). Ближе к самому концу попал в опалу Геринг и завис без оргструктурной опоры Геббельс. Зато неимоверно возросла организационная мощь Бормана и прочно держался Гиммлер на «черногвардейских» штыках. По концовке обладателями подлинной власти оказались не идеологи и ораторы, а те, кто рассылал малявы звеньевым, максал бабло и командовал амбалами.

Утрированно говоря, Гитлер предстаёт Лениным и Сталиным в одном лице, черты Троцкого в разных проявлениях просвечиваются в Геринге и Геббельсе, Борман смотрится Свердловым и Сталиным 1918–1923 годов, Гиммлер походит на Менжинского и Ежова, Розенберг заставляет вспомнить о Жданове 1930-х…

НСДАП, в отличие от РКП(б) — ВКП(б), не имела чётко структурированного органа типа Политбюро. Состав руководящего партийного синклита — Fuhrertagung, «сход вождей» — всецело зависел от личной воли Гитлера. Статус высших нацистов определялся исключительно назначением, исходящим от фюрера. Рейхслейтер Борман, рейхсмаршал Геринг, рейхсфюрер Гиммлер, рейхсминистр Геббельс могли одновременно не состоять в формализованном органе. Но каждый из них занимал тот или иной высокий пост и на этом основании был приближен к Гитлеру. По мере необходимости создавались временные управленческие структуры типа «тайного совета», «военного кабинета», и т. д. и т. п. «Впредь шестёрку именовать семёркой», — распоряжался в подобных случаях… Сталин.

Полуэтажом ниже расположилась группа непосредственных партийных кураторов высшего звена: Рейнхард Гейдрих (политическая полиция), Вальтер Функ (экономика и финансы), Роберт Лей (социально-трудовые вопросы), Фриц Тодт (промышленность и технологии), Вальтер Дарре (сельское хозяйство), Бальдур фон Ширах (дрессировка гитлеровской молодёжи), Юлиус Штрейхер (антисемитский агитпроп). Партийное руководство охватывало все сферы общественной и частной жизни. Управленческий процесс осуществлялся партийно-административным аппаратом, сращенным с госбюрократией. Гаулейтер регулярно был штатгальтером. Штатгальтер непременно был членом партии. Эта система начиналась с Гитлера и заканчивалась блоклейтером, зачастую возглавлявшим низовую государственно-административную единицу — общину.

Общая численность партийных функционеров превышала полмиллиона. Из них без малого 300 тысяч обладали полномочиями принятия решений. Это и был слой фюреров, лучшие личности высшей расы, чей приход предсказан в «Майн кампф». Господствующий класс национал-социализма. Зигфриды тотальной войны.

В партийном управлении фюрерскую вертикаль формировали аппараты гау- и прочих — лейтеров. Карл Кауфман, Йозеф Бюркель, Генрих Лозе, Эрих Кох, Вильгельм Кубе, Йозеф Тербовен, Фриц Заукель… Ветераны партии, старые бойцы романтических 1920-х. Они составляли костяк нацистского аппарата в Германии, из них комплектовались кадры оккупационных властей в годы Второй мировой. Через них шла вертикаль от бормановской партийной канцелярии к блоклейтеру, курировавшему квартал.

Поскольку НСДАП строилась исключительно по территориальному принципу, блоклейтер играл роль секретаря партийной первички. Он был фюрером группы жильцов, их строгим начальником и контролёром. Его указания были первичным приказом, выстраивающим немецкую жизнь на низовом, «клеточном» уровне. Можно представить, с каким радушием принимал блоклейтера — возможно, недавнего лузера, мусорщика или блатаря — в своём доме респектабельный бюргер, а то и надменный «фон». Точно знающий: если что, гость спустит хозяина с лестницы. Например, за посещение церкви вместо партсобрания.

Смерть и лицо

О немеркнущих примерах служения делу партии

Тоталитарный режим отличают от «обычной» диктатуры два квалифицирующих признака: партократия и идеократия. Тотальная власть партии, руководящей государством (а не наоборот, как, скажем, в случае с «Единой Россией» в РФ 2000-х), исповедующей тотальную идеологию. Соответственно, именно партия являет собой самое омерзительное, реакционное и паразитическое звено тоталитаризма. В самой же партии таковым звеном являются, как правило, идеологические подразделения.

Официально в 1933–1941 годах партийными делами ведал Рудольф Гесс. Эта странная фигура вызывает ассоциации с неуловимым ковбоем Джо — в том смысле, что его конкретные функции остаются неясными и через 70 лет после отхода от дел. Два десятилетия он не отходил от фюрера, был рядом и в драках (гордо носил шрам, полученный от направленной в Гитлера «красной» пивной кружки) и на парадах. Добросовестно записывал «Майн кампф», кое-где добавляя собственные мысли, навеянные университетом. Как говорил много лет спустя другой тоталитарный диктатор, коммунист Мао Цзэдун, «все беды от образования». Полёт в Англию, загадочно-бессмысленный как всё гессовское, был спровоцирован усвоенными в молодости геополитическими идеями Карла Хаусхофера: дескать, немцы и англичане принадлежат к одной расе, не должны друг с другом воевать, всегда могут договориться… Уинстон Черчилль, однако, этих мудростей не заценил.

46 лет, с мая 1941-го Гесс находился в заключении. Сначала в Англии, потом в Нюрнберге, после чего пожизненное в западноберлинской тюрьме Шпандау. Он не участвовал в нацистском геноциде военных лет. Внутригерманские кровавые акции, кроме разве пивных побоищ, с его именем также не связаны — Рем, Фрик, Гиммлер, Геринг обходились без заместителя фюрера. Подписанные Гессом директивы, как правило, рутинны и поразительно бессистемны, отданы от случая к случаю. По ним не прослеживается какая-либо доминанта деятельности. Основные его занятия всё более сводились к торжественному представительству, семейным лыжным походам, авиаполётам и мистическому оккультизму. В таком свете нюрнбергский приговор Рудольфу Гессу даже удивляет суровостью (оправданные Шахт и Папен, пожалуй, были виновны больше).

Совсем иной тип являл собой Мартин Борман. Подобно тому, как суть СС наилучшим образом отражалась в гиммлеровском заместителе, суть НСДАП кристаллизовалась в гитлеровском секретаре. Уже поэтому данная фигура достойна пусть очень краткого, но особого рассмотрения.

Человек жестокий, упёртый и хмурый, хотя не лишённый чёрного юмора. Выходец из многодетной семьи, принадлежавшей к нижней прослойке служилой бюрократии. В армии рядовой и денщик. После войны обучался агроменеджменту, управлял небольшой чужой фермой. Вступил во фрейкор, вовлёк туда фермерских сельхозрабочих. В 23 года организатор зверской мокрухи, причём главным бормановским подручным в этой теме выступил батрак Рудольф Хёсс, будущий комендант Освенцима.

В партию Борман вступил сравнительно поздно, в 1927-м. Пошёл по сугубо канцелярской линии, побывал завхозом в штурмовом отряде, кассиром в партячейке (надо сказать, партийные деньги ему можно было доверять без опаски). Тёрся в группировке Штрассера. Работал для партии добросовестно, с полной самоотдачей, но был малозаметен и перспективным не казался. Хотя, конечно, товарищи отдавали ему должное как жертве кровавых репрессий Веймарского режима — это ж надо, парня за убийство почти год в тюрьме продержали.

В 1929-м карьера пошла на взлёт — Борман женится на Герде Бух, дочери председателя партийного суда. С подачи Вальтера Буха его зять переходит в центральный политотдел НСДАП. Здесь он быстро оказывается необходим и незаменим, с делопроизводством управляется как никто. Фантастический трудоголизм Бормана не был похож на черномырдинский принцип «бестолку, конечно, но работаем».

Но Борман не только систематизирует бумаги и направляет их потоки. Он добивается полного соответствия между бумагой и делом. Приказы не только письменно отдаются, но и реально выполняются, отчёт совпадает с результатом. Именно по бормановским отчётам Гитлер формирует свою картину реальности. Постепенно рейхслейтер неотлучно оказывается при фюрере, и уже не всегда очевидно, кто на кого больше влияет.

Борман возглавляет главную из четырёх фюрерских канцелярий — партийную. Он реально руководит ею из-за спины беспонтового Гесса. В отличие от Геринга, безразличен к почестям и богатству. В отличие от Гиммлера, не увлекается историософско-мистическими бреднями. В отличие от Геббельса, крайне немногословен. В отличие от Гесса, чрезвычайно деловит. В отличие от Рема, не лезет на рожон — в той же «Ночи длинных ночей» его роль важна, но бесшумна: Борман готовит списки на слив по партийной линии.

В Бормане отсутствует романтизм «старых бойцов», к которым он и не относится по партийному стажу. Личной дружбы для него нет, своей стаи тоже (разве что в какой-то мере Хёсс, с которым вместе убивали в 1923-м). Нет партийных традиций и понятий. «Старые бойцы», гаулейтеры и бывшие штурмовики, как правило, становились его врагами, особенно зверская вражда завязалась у Бормана с Кубе.

Но есть три вещи: фюрер, которому Борман по-настоящему предан, оргработа партканцелярии и идеология НСДАП в её кристальной сущности насилия. «Всякие влияния, которые могут наносить вред руководству, должны уничтожаться» — такого рода циркуляры Борман издавал непрерывно, и, как уже отмечено, его бумаги не расходились с реалом. Тем более, что партийная секьюрити СД находилась в двойном подчинении рейхсфюрера СС и рейхслейтера НСДАП… «Надеюсь, в аду!» — воскликнул Геринг на нюрнбергском допросе, отвечая о предполагаемом местонахождении рейхслейтера.

Смерть и жесть

О развёртывании непримиримой борьбы с преступностью и правонарушениями

Особое место в системе занимали СС как ядро «внутренней партии». Под руководством Гиммлера и Гейдриха сконцентрировались все карательные службы Рейха. Но функции СС отнюдь не сводилась к полицейским. Здесь работали лица всех профессий: от гравёров до экстрасенсов, от инженеров до журналистов, от киллеров до врачей. Отсюда направлялся путь Германии. Здесь формулировались идеологические постулаты организованного насилия, расизма и вождизма. Здесь вырабатывались и реализовывались евгенические концепции. Элита партии обязана была пройти школу Охранных отрядов — нельзя забывать, что есть основа основ нацизма.

Единовременными вспышками нацистских репрессий были «Ночь длинных ножей» и «Хрустальная ночь». Жертвами политической чистки летом 1934-го стали 1–2 тысячи человек — около тысячи убитых, несколько сотен взятых под «охранный арест». Под удар антисемитских этнических преследований осенью 1938-го попали около 30 тысяч — примерно сто человек убиты на месте, остальные заключены в концлагеря. Если сравнивать с советским Большим террором и Великим переломом, бросается в глаза количественная разница: в первом случае гитлеровские палачи на три порядка уступили сталинским, во втором на два.

О причинах такой «умеренности» уже говорилось — Германия не так сопротивлялась нацизму, как Россия коммунизму. Силовое противостояние нацизму имело место в 1920-х и начале 1930-х, когда жизнь штурмовика была действительно полна опасностей. Ротфронтовцы, рейхсбаннеровцы, железнофронтовцы, да и прусские полицейские не подставляли второй щеки. Трупы на улицах регулярно оставались с обеих сторон. Попытки организовать отпор предпринимались даже в начале 1933-го — в основном, надо признать, коммунистами, реже социал-демократами. Но антинацистское подполье было влёт раскатано штурмовиками и гестаповцами. Характерно, что среди жертв «Ночи длинных ножей» были левые нацисты, консерваторы, католики-центристы, просто случайные люди, но уже не было ни коммунистов, ни социал-демократов.

Более того, целые отряды коммунистического «Ротфронта» организованно превратились в «бифштексов»: «коричневых снаружи, красных внутри». Символом коммунистического политколлаборационизма стал Эрнст Торглер, второй после Тельмана человек в КПГ. Подсудимый Лейпцигского процесса, он был оправдан, освобождён и стал осведомителем гестапо. Торглер служил в министерстве пропаганды, был на хорошем счету не только у доктора Геббельса, но и у обергруппенфюрера Гейдриха. Стоит отметить, что СДПГ не породила фигур подобного формата и масштаба.

Наиболее заметным фактором левого сопротивления было молодёжное хулиганство в пролетарских кварталах. Полуорганизованные подростки, нападавшие на гитлерюгендовцев и расписывавшие стены бранью в адрес режима, называли себя «Пиратами Эдельвейса» и насчитывали по стране до пяти тысяч человек. За ними отмечен по крайней мере один эпизод, напоминающий теракт — убийство местного парторга, прославившегося особой жестокостью и подлостью в быту. Характерно, что в ФРГ по сей день спорят, были эти ребята борцами с режимом или малолетними преступниками (в советских воспитательно-трудовых колониях тоже трудно было найти оскорбление хуже чем «комса»). Остаётся, однако, фактом: окончательно покончить с «Пиратами Эдельвейса» гестапо сумело лишь осенью 1944-го, повесив 13 парней.

В начале 1942-го гестаповцы расправились с другим молодёжным движением — «Детьми свинга» (в данном случае свинг означает направление джазовой музыки). Эти ребята нисколько не походили на шпану из спальных районов. Не случайно отношение к ним всегда было куда сочувственнее, чем к «Пиратам Эдельвейса». Слушать джаз значило протестовать против культурной политики режима. Англо-американское происхождение этой музыки неизбежно придавало движению оппозиционную направленность. Но «Дети свинга» противопоставляли себя нацизму гораздо шире — во всём образе жизни, от свободной одежды, непохожей на униформу, до мягкого, демонстративно раскованного стиля человеческих отношений. Они очень напоминают советских «стиляг», но им пришлось тяжелее: указание «выкорчевать англофилов с максимальной жестокостью» Гиммлер дал не кому-то, а Гейдриху. Десятки «Детей свинга» попали в концлагеря, сотни под усиленный надзор.

Сохранялась оппозиция в кругах консервативной элиты, прежде всего военной аристократии. Весной-осенью 1938 года группа, возглавляемая генералом Людвигом Беком и полковником Гансом Остером, практически разработала план антинацистского переворота. Готовился захват рейхсканцелярии и убийство Гитлера. Непосредственным мотивом стал для них внешнеполитический авантюризм Гитлера и угроза европейской войны, в которой Германия явно потерпела бы быстрое поражение. В заговоре участвовали начальник генштаба вермахта Франц Гальдер и статс-секретарь МИДа барон Эрнст фон Вайцзеккер. Видную роль играл бывший командующий рейхсвером барон Курт фон Гаммерштейн-Экворд, твёрдо пообещавший Беку «несчастный случай» при посещении Гитлером расположения его частей. В контакте с заговорщиками состояли Ялмар Шахт, в то время глава Рейхсбанка, и начальник военной разведки адмирал Вильгельм Канарис. Однако в сентябре 1938-го, после гитлеровского дипломатического успеха в Мюнхене, Гальдер отказался от рискованного плана. Заговор не был раскрыт гестапо, участники залегли на дно. До июля 1944-го.

Нацистским карательным службам хватало работы и после выжигания подполья, и после «Ночи длинных ножей». Несогласные есть при любом режиме, надо только уметь найти. Фридрих Патцингер во главе общеполитического управления гестапо, Гюнтер Кноблох, специализировавшийся на коммунистах и социал-демократах, Вилли Литценберг, занимавшийся консерваторами, монархистами и либералами — умели и находили. В конце концов, в этом не было такой уж сложности. Сотни тысяч немцев до 1933 года состояли в партиях, миллионы голосовали не за НСДАП. Десятки тысяч из них допускали неосторожные высказывания. Например, поздоровался «Guten Tag!», а не «Heil Hitler!» — это с чего бы, если не с того, что когда-то состоял в КПГ (коммунист), голосовал за СДПГ (марксист), заходил на собрание ДФП (либерал), читал газету ДНФП (реакционер)?! Достаточно как минимум для охранного ареста, если не для Судебной палаты.

Ещё шире было поле у Курта Гайслера, Франца Шульца, Хорста Копкова — их подразделения занимались в гестапо «борьбой с саботажем», «предотвращением фальсификаций», «преследованием преступников». Здесь не требовалось никаких идейно-политических обоснований, хватало оперативных данных. Тем более некогда было присесть Эриху Роту — его потенциально многомиллионный контингент состоял из «клерикалов» — католиков и протестантов, верящих не в фюрера. Особо ответственными были функции Отто Олендорфа в СД и Курта Штаге в гестапо — отслеживание и искоренение крамолы в самой НСДАП. Особо почётная задача возлагалась в гестапо на Адольфа Эйхмана — защита и чистка расы, проще говоря, «еврейский вопрос».

Любая карательная система, даже тоталитарная, всё же не ограничивается идеологическими «мыслепреступлениями», социально-политическим и расово-этническим террором. Большинство репрессированных в Рейхе (как и в СССР), составляли «уголовники» и «бытовики» (к примеру, уклоняющиеся от введённой в июне 1935 года трудовой повинности). «Полиция порядка» Курта Далюге старалась не отставать от гестапо. Не сидел сложа руки и сыскной гений Артур Небе со своим аппаратом крипо. Не зря старые немцы десятилетиями с ностальгией вспоминали, как спокойно можно было ходить по ночным улицам городов Третьего рейха.

Правонарушения эффективно профилактировались самим фактом присутствия человека в чёрном мундире. Если «караульные отряды «Мёртвая голова», «особые отряды для поручений» и регулярные войска «ваффен-СС» по возможности не светились на людях, то члены «общих отрядов» по максимуму грузили собой любое сосредоточение народа. Каждый немец знал, что при случае им есть кому заняться, в крайнем случае блоклейтер знает, куда обратиться. В таких условиях можно понять, почему цифровые данные рейхстеррора отставали от советских. Впрочем, в войну наверстали.

Смерть и слово

Об идейно-воспитательной работе партии в массах

К 1936 году количество печатных изданий в Рейхе уменьшилось вдвое по сравнению с Веймарской республикой. Тиражи снизились втрое. Однако охват и эффективность пропаганды выросли вне всяких сопоставлений.

Министерства, которое возглавил доктор Йозеф Геббельс, не существовало в Веймарской республике. Фюрер Третьего рейха учредил его через шесть недель после прихода к власти. «Первейшая задача пропаганды завоевать людей, чтобы организовать их. Первейшая задача организации закрепить людей, чтобы пропагандировать их», — ставил Гитлер двуединую установку Геббельсу и Борману. «Всё гениальное просто», — говорил в таких случаях рейхсминистр пропаганды и народного просвещения.

Режим НСДАП просуществовал 4482 дня. Ни один из этих дней не прошёл вне агитационной кампании. Общество накачивалось основами национал-социализма — гений фюрера, превосходство расы, власть партии, величие государства, жизненное пространство, счастье войны. Внедрялись десять заповедей, сочинённые лично Геббельсом: люби и гордись Германией, люби немцев, ненавидь врагов отечества, бери побольше обязанностей, не верь евреям, бей первым, не стыдись дела, верь в будущее и побеждай! Создавался поразительно диалектичный идеал: техночеловек стали и бензина, мистически связанный с почвой немецких долин и лужаек, патриархальный мещанин — фанат труда и войны.

Можно представить, с какой чудовищной искренностью полутораметровый, хромой и тщедушный Геббельс толкал джедайский принцип «Да пребудет с вами сила!» Но герои «Звёздных войн» не претендовали на всеохват. Поэтому им не требовалось министерство, хватало личной дружбы и стайной спайки. НСДАП же, подобно РКП(б) — ВКП(б) — КПСС поставила как практическую задачу «формирование нового человека». Обновиться предстояло каждому, кто претендовал остаться в живых. Каждый подлежал инъецированию агитпропом. Каждый был обязан принять, уверовать, помнить и выполнять.

Под контролем геббельсовского министерства находились печать и радио, культура и искусство, образование и наука. Печатные СМИ курировал в рейхсминистерстве пресс-секретарь НСДАП Отто Дитрих, хорошо зарекомендовавший себя в «Ночь длинных ножей» — именно он составил пресс-релиз о «подавлении путча морально разложившегося руководства СА». Радиовещанием руководил Ганс Фриче, издательским делом Макс Аманн. Видную роль в геббельсовском агитпропе играл и недавний тельмановец Торглер. Он не только перевербовывал под свастику немецких коммунистов, но и вещал на СССР по радио «Старая гвардия Ленина», доказывая подданным Сталина, что всё лучшее в ленинских идеях воплощает в жизнь товарищ Гитлер.

Пиар мирового масштаба развернулся в августе 1936 года. Местом проведения XI Олимпийских игр ещё до 1933-го был определён Берлин. Поначалу нацисты подумывали о срыве Олимпиады, но решили пойти другим путём: две недели всему миру демонстрировалось величие и процветание Рейха. Попытки международного бойкота остались безуспешны, лишь советская спортивная делегация не поехала в Берлин. На несколько недель под строжайшим запретом была прекращена антисемитская пропаганда, за выкрик такого рода можно было залететь в гестапо («еврейская провокация!»). Сам Пьер де Кубертэн, лично посетивший фюрера, остался доволен организацией Игр. Германские спортсмены собрали большой урожай медалей, опередив всех соперников. Хотя не обошлось без сбоев: звездой Олимпиады в личном зачёте стал американский негр легкоатлет Джесси Оуэнс, из-за чего Гитлеру пришлось отказаться от церемонии награждения победителей главой принимающего Игры государства. Но в целом Берлинская Олимпиада-36 стала таким же пропагандистским успехом Рейха, как Московская в 1980-м успехом СССР.

Министерство пропаганды, слитое, как и все другие, с профильным отделом НСДАП, руководило Имперской палатой культуры, её кинематографическим, литературным, музыкальным, художественным подразделениями. Вся мощь централизованной обработки духа и разума работала на режим. Кстати, нельзя сказать, чтобы в министерстве и палате Геббельса служили сплошь бездари-агитпроповцы. Литературой руководил выдающийся экспрессионист Ганс Йост. Именно он сказал, что сбрасывает предохранитель при слове «культура», и это были не пустые слова — писатель, поэт и драматург участвовал в обеих мировых войнах, в должности группенфюрера служил в войсках СС. За «арийскую музыку» отвечал выдающийся композитор Рихард Штраус. «Еврейскую живопись» искоренял известный художник Адольф Циглер, правда, слегка перестаравшийся — организованная им выставка «Дегенеративное искусство» привлекла 3 миллиона посетителей (где ещё можно было увидеть полотна Кандинского или Шагала?). С министерством Геббельса пересекался и научный мир Германии — корифеи теоретической физики Филипп Ленард и Иоганн Штарк яростно боролись против «еврейских извращений эйнштейновщины».

Ежедневно Дитрих собирал уполномоченных ведущих редакций из Имперской палаты печати. Давались жёсткие установки, касающиеся общих направлений и конкретной подачи информации. Унифицированные СМИ жёстко контролировались и оперативно управлялись соответственно конкретным нуждам момента. Пропагандистские кампании шли непрерывной чередой на неизменном идеологическом фоне: за экономию и бережливость, за здоровый образ жизни, за крепость семейных устоев, за традиции немецкого домоводства, против вредных привычек, против нытиков и саботажников…

Страну держали в постоянном напряге. День и ночь бумага, эфир, экран формировали образ «истинного немца»: красавца-атлета (по внешнему виду полного антипода доктора Геббельса, создавшего этот образ), солдата-рабочего, преданного расе и фюреру, рвущегося к станку и в бой. Или образцовой женщины, что «уложит, разбудит и даст на дорогу». И, конечно, коварного врага, по костям которого пройдут, не услышав хруста. Последнее особенно удавалосьпедофилу и медицинскому садисту Юлиусу Штрейхеру, ухитрившемуся в своей газете «Штурмовик» дописаться до виселицы.

Пропаганда идеологии сделалась мощнее самой идеологии. Драйвная организация и новейшие технологии Геббельса затмевали размышлизмы Розенберга. «Назови сто раз свиньёй — начнёт хрюкать» — особенно если ничего другого ниоткуда не услышишь. Жуткую веру в святость насилия удалось внушить десяткам миллионов.

Геббельс, несомненно, был мастером политического пиара. Скорей всего, непревзойдённым по сей день. «Упростить сложные рассуждения, чтобы они стали понятны любому с улицы» — так понимал он задачу своего аппарата. Понять — значит, поверить, а поверить — значит, сделать. Не случайно министр пропаганды и просвещения стремился получить в своё распоряжение боевые части СС. Пожалуй, это было единственным, что ему так и не удалось.

Смерть и Вера

О преодолении пережитков прошлого в сознании масс

Третий рейх был идеократическим государством. Идеология национал-социализма была столь же обязательно для населения, как марксизм-ленинизм в СССР, практическое исповедание иных идей превращалось в тягчайшее государственное преступление. Но, опять-таки, как и в СССР, пришлось сделать одно исключение. И нацисты, и коммунисты вынуждены были допустить существование религиозного мировоззрения и церковных институтов.

Хотя в «25 пунктах» говорилось о «позитивном христианстве без конфессиональных приоритетов», нацистская идеология расового насилия и «земного мессии» была христианству яростно враждебна. «Наша религиозность это вообще наш позор», — говорил Гитлер, добавляя при этом, что, в отличие от христианства, «ислам ещё мог бы заставить обратить взгляд в небеса». Наиболее чётко это отношение выразил Борман: «Национал-социалистическая и христианская концепции непримиримы. Наша идеология более возвышенна, и христианство не нужно нам. С помощью партии и сопутствующих организаций фюрер сделался полностью независимым от церкви. Всё больше и больше народ должен отделяться от неё».

Однако немецкий народ оставался крепок в религиозных воззрениях. Хотя тотальная идеология вытесняла христианскую веру, хотя церковь была лишена всякой социально-политической роли, лобовой «штурм духа» большевистского типа, оказался в Германии невозможен. Вульгарный атеизм, возрождение древнетевтонских культов, проповедуемое Розенбергом неоязычество локализовывались в особо отмороженных бандах СА и кошмарных «прецепториях» СС.

Летом 1933 года правительство Рейха заключило конкордат с Ватиканом. По его условиям католическая церковь Германии признавала новый режим и самоустранялась от политики, тогда как нацистское государство воздерживалось от вмешательства в церковные дела. Но не прошло и двух лет, как НСДАП повела жёсткую антикатолическую кампанию. Закрывались школы и издания, ликвидировались ордена, фабриковались уголовные дела. Не дремал и гестаповский отдел штурмбанфюрера Рота.

Святой престол ответил энцикликой «Mit Brennender Sorge» («Огромная обеспокоенность»): «Кто возводит расу, народ, государство или власть имущих, как бы необходимы и почётны ни были их функции в мирских делах, превыше принадлежащего им достоинства и обожествляет их до идолопоклонства, тот извращает мировой порядок, замысленный и сотворённый Богом». Без конкретной персонификации в энциклике упоминался «безумный и наглый пророк». В марте 1937 года энциклика была прочитана в католических храмах Германии. Отдел Рота отреагировал настолько оперативно, что скоропостижная кончина Папы Пия XI менее чем через год после издания «Mit Brennender Sorge» поныне вызывает вопросы.

Иначе складывались отношения между нацизмом и протестантизмом. Идеология «избранных» отчасти перекликалась с протестантским (особенно кальвинистским и реформатским) миропониманием. В среде евангелической церкви, объединявшей лютеран и реформатов, сформировалось пронацистское движение «Немецких христиан». Его возглавил епископ Людвиг Мюллер, бывший военный капеллан, активный член НСДАП и главный консультант фюрера по религиозным и церковным вопросам, которому принадлежал тезис об «арийской принадлежности» Христа. Протестантские конфессии Германии принудительно объединялись в «Имперскую церковь» под рейхсепископством Мюллера.

Однако открытое протежирование НСДАП не помогло движению «Немецких христиан». Укоренённость христианской веры оказалась сильнее политического давления. «Немецкие христиане» постепенно угасли, подобно «живоцерковцам» и «обновленцам» в России 1920-х. Епископ Мюллер перешёл на сугубо административные функции, участвовал в антикатолических акциях, элементарно информировал гестапо. В июле 1945-го этот «христианин» и «священник» совершил самоубийство.

Из всех христианских конфессий наибольшую лояльность Рейху проявило в Германии православие, представленное в основном общинами РПЦЗ. Сказывался не только антибольшевизм, но и социальная концепция православия, основанная на государственничестве и покорности властям. Митрополит Анастасий в официальном письме благодарил «германский народ и его славного вождя».

И всё же церковная среда порождала яркие эпизоды противостояния. Бешеную злобу Бормана вызывал католический архиепископ Клеменс фон Гален, открыто протестовавший против расового террора и в особенности чудовищной программы эвтаназии. Лютеранский пастор Дитрих Бонхёффер участвовал в антигитлеровском военном заговоре 1938-го, примыкал к антинацистской группе сотрудников абвера. «Гитлер — антихрист, и его убийство было бы делом религиозного послушания», — писал он в теологической работе «Этика», изданной после войны. Бонхёффер был арестован гестапо и казнён в концлагере 9 апреля 1945 года. Евангелический пастор Мартин Неймёллер, поначалу поддержавший Гитлера, публично призывал в своих проповедях к антинацистской борьбе, за что восемь лет провёл в концлагерях. И даже православный архиепископ Берлина о. Тихон Лященко отстранялся от кафедры за «сочувствие евреям». Эти примеры борьбы, приходится признать, единичны. Но этим особо ценны.

Смерть и Народ

О мерах по неуклонному повышению благосостояния трудящихся

Тотальная идеология, административные тиски, жестокий террор, всепроникающая пропаганда — всё это были условия необходимые, но недостаточные. Прочность нацизма обеспечивалась также его социальной политикой. Население признало режим НСДАП. Диктатура и война показались германскому обществу приемлемой ценой за достигнутую стабильность и предложенные перспективы.

30 января 1933 года особенное ликование царило в немецком среднем классе — ремесленно-торговой массе, крестьянстве, служащих и интеллигенции. Победу Гитлера здесь считали своей победой и ждали быстрых ощутимых выгод. Именно лабазная среда стимулировала уличный террор Штурмовых отрядов, стихийные погромы и экспроприации. Жертвами нацистского актива становились отнюдь не только еврейские предприниматели. Плебейские организации конкретно и явочным порядком взялись за большой передел. Эта тенденция была остановлена жёсткими контрмерами МВД и окончательно загашена СС в «Ночь длинных ножей».

Любые улучшения при нацизме могли быть получены не низовой инициативой, а исключительно от власти. Самостоятельные структуры средних слоёв были ликвидированы. Однако партийно-государственная верхушка рассчиталась с ними за оказанную поддержку. Вместо плебейско-штурмового передела собственности была произведена государственная регламентация ремесла и торговли. Она избавляла от конкуренции и дополнялась прямым субсидированием. И люди самостоятельного труда, мелкого производства и коммерции, работники-хозяева, подобно крупному капиталу, приняли эти условия и поддержали власть.

В мае 1933-го было запрещено создание мастерских при магазинах, заводах и кооперативах. Это снимало с ремесленников конкурентное давление многопрофильных предприятий. Одновременно ремесленные мастерские получили крупные госкредиты. Выдавались пособия женщинам, освобождающим рабочие места, причём эти средства выплачивались на «связанных» условиях — они могли быть истрачены только на покупку ремесленной продукции для домашнего обустройства. Эта мера одномоментно и резко повысила потребительский спрос и профинансировала мелкие мастерские. В течение 1933 года экономическое положение ремесла стабилизировалось, мелкое производство устойчиво вышло на подъём.

Правительство Гитлера запретило учреждение новых торговых точек. Жёстко регламентировались товарный ассортимент магазинов и система поощрения покупателей. Демпинг стал уголовно наказуем. Эти законы уравняли финансово слабых коммерсантов с более преуспевающими. Ненавистные мелким торговцам универмаги подверглись налоговому прессованию. Укрепил коммерческие позиции лавочников и запрет уличной торговли с рук.

В деревнях началась интенсивная государственная «расшивка» крестьянской задолженности. По предложению Дарре, возглавлявшего партийное агроуправление, правительство запретило принудительное взимание долгов. Часть долгов списывалась, снижался ссудный процент. Повысились пошлины на импорт продовольствия, субсидировалось внутреннее производство разных видов сельхозпродукции. Финансовое положение «дойчбауэров» укрепилось.

Проведённый Дарре закон о наследственных дворах закрепил крестьянскую земельную собственность и выделил на селе хозяйский слой, поставленный государством в привилегированное положение. Крестьянская проблематика рассматривалась несравненно шире социально-экономической — деревня считалась первоосновой нации, квинтэссенцией «крови и почвы», оплотом расовых добродетелей. Характерно, что условием получения «бауэрского» сертификата ставилось предоставление арийской родословной за более чем 130-летний срок. Закономерно, что именно крестьянские сыновья вскоре дали основное пополнение войсковых частей СС.

В быстром и основательном выигрыше от нацистской политики оказались госслужащие. Раздувание административных структур, разветвление партийных органов в первые же месяцы создали 100 тысяч новых чиновных вакансий. Закон о восстановлении чиновного сословия, означавший капитальную чистку, давал толчок скачкообразным карьерам. Резко расширялись властные прерогативы функционеров госаппарата. Получила широкие карьерные перспективы и немецкая интеллигенция, в большинстве своём идейно близкая национал-социализму, и во всех смыслах востребованная ведомством Геббельса.

Мелкобуржуазные массы составляли социальную опору нацизма ещё на пути к власти. Мастер, лабазник, учитель, клерк были (наряду с безработным и уголовником) типичными фигурами ячейки НСДАП. Сложнее обстояло дело с индустриальным пролетариатом. Хотя около 200 тысяч рабочих состояли в НСДАП и СА, а несколько миллионов голосовали за нацистов, в целом рабочий класс Германии поддерживал социал-демократов, создавал социальную опору республиканского строя и был враждебен гитлеровцам. Промышленные рабочие преобладали в военизированных организациях социал-демократов и коммунистов.

Как уже говорилось, оппозиция не решилась на всеобщую забастовку и уличную войну с режимом. Классовые и католические профсоюзы ликвидировались. СДПГ и КПГ были запрещены. «Рейхсбаннер», «Железный фронт», «Союз красных фронтовиков» разгромлены. Левые активисты и рабочие вожаки изолировались в концлагерях. После этих первоочередных мер можно было приступить к методичному установлению контроля над рабочим классом.

«Бывшему врагу, который искренне верил фантазиям Интернационала, мы протягиваем руку и помогаем подняться», — заявил начальник организационного отдела НСДАП Роберт Лей, ставший во главе Германского трудового фронта (ДАФ). Обработка рабочего класса возвелась в приоритетную задачу дня. Весь 1933-й нацистские функционеры не вылезали с заводов, разруливая «рабочий вопрос». И эти труды дали эффект. Германский пролетарий отошёл от «фантазий Интернационала» почти так же быстро, как «фон» от дворянской традиции, промышленник от незыблемости права собственности, лабазник от бюргерской чести.

Наращивание военного производства стремительно рассасывало безработицу. Уже за первый год гитлеровского правления она снизилась с 6 миллионов до 2,7 миллионов, в 1937-м составляла меньше миллиона, а к началу войны свелась почти к нулю. Этот факт само по себе перевешивал любые «фантазии», поскольку именно безработица была главным кризисным бичом. «Гитлер запретил право на голод» — этот тяжеловесный, типично немецкий юмор стал реальной поговоркой в рабочих столовых.

Замораживание тарифных ставок компенсировалось фиксацией цен. Возникшие в результате «стабильности цен» товарные дефициты казались на этом фоне приемлемыми издержками (тем более, что они никогда не принимали классических советских форм пустого прилавка). Удлинение же рабочего дня воспринималось скорее как перемена к лучшему, позволяющая компенсировать ограничение тарифов зарплаты.

Определённые представительские функции на предприятиях сохранялись за отделениями Всеобщего союза немецких рабочих, возглавляемого бывшим штрассеровцем Вальтером Шуманном, одним из лидеров Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО). Функционировали — хотя в жёстко суженных рамках — и сами НСБО, в своё время созданные Штрассером. Хотя, разумеется, обе структуры входили в нацистский ДАФ, где над активистами НСБО с их профбоссовскими привычками к «классенкампфу» поддерживался строгий контроль. Профсоюзы по советскому принципу были превращены в «школу национал-социализма».

Безработные и рабочие становились основными адресатами многочисленных социальных программ типа «зимней помощи», «народного благополучия», различных мероприятий ДАФ. Именно им в первую очередь предоставлялись услуги национального досуго-туристического общества «КДФ», знаменитой «Силы через радость». Пропаганда изо дня в день превозносила арийского человека труда. Почти наравне с солдатом.

Наконец, что крайне существенно, структура ДАФ и «порядок национального труда», представляются антирабочими с социал-демократической позиции или из сегодняшнего дня. Но в цеху немецкого завода 1930-х годов они рассматривались иначе. Уравнивание рабочего и капиталиста перед партийно-государственным «попечителем» выглядело вполне соответствующим принципу социальной справедливости. И даже — социализму. За словами «социалистическая рабочая» в названии НСДАП всё более признавался смысл.

Практически вся Германия была включена в организационную систему национал-социализма. НСДАП к концу своего существования приблизилась к заданной контрольной цифре — 10 процентов населения страны. Самыми многочисленными поднацистскими организациями были к началу войны более чем 20-миллионный ДАФ и без малого 10-миллионный «Гитлерюгенд». Более 4 миллионов девушек организованно наблюдали за полнолунием из стогов сена в женском ответвлении «Гитлерюгенда». Почти 2 миллиона человек состояли в СА, более миллиона в НСБО, полмиллиона в партийном автомотокорпусе. Практически каждая страта и профессия имела свою имперскую организацию — верного помощника партии. А каждая организация, начиная с самой НСДАП — свой аппарат, вступление в которой было ступенью на пути в новый господствующий класс фюреров.

Это стимулировало эффективность социального лифтинга. «Все имеющие влияние национал-социалисты обязаны обеспечить членам НСДАП преимущественное право устройства на работу, — говорилось в циркуляре Гесса от 24 июля 1934 года. — Менее ценные деловые качества старых членов партии компенсируются характерным для них энтузиазмом». И при Гессе, и после него этот принцип неукоснительно проводился в жизнь. Основной выигрыш получили служащие и чиновники (кстати, только в госаппарате количество должностей за первую половину нацистского правления выросло почти на миллион), но и ремесленники, и торговцы, и рабочие, и крестьяне, и техники, и студенты пополняли правящий слой. Этот шанс, довольно распространённый при нацистском режиме, являлся мощнейшим стимулом поддерживать его. Человек бывает слаб перед соблазном обрести силу.

Социальная история нацизма опрокидывает многие идиллические представления об имманентной тяге тех или иных общественных классов к цивилизованной свободе, правам и достоинству человека. Аристократия (восхищающая консерваторов), буржуазия и интеллигенция (надежды либералов), средний класс (опора демократов), промышленный пролетариат (гордость социалистов) — все так или иначе повелись за НСДАП, приняли режим, признали его своим. В наибольшей степени это относилось к служащим, ремесленникам, торговцам. В меньшей, пожалуй, к военной аристократии, глядящей на всё свысока, и криминалитету, видящему мир из последней штольни. Но в целом те и другие тоже служили нацизму: одни командирами в вермахте, другие надсмотрщиками в концлагерях. И не только из страха услышать пронзительную скрипку Гейдриха.

В этом суровый урок: тоталитарная власть располагает мощными средствами социального внушения — страхом, обманом и подкупом. Хоть плебея, хоть патриция можно отвратить от свободы, вынудить к отказу от достоинства. Свобода и достоинство не возникают сами собой, благодаря чьему-либо существованию. Эти принципы никому не свойственны просто по статусу. Они — немалый напряг. Их приходится ежедневно развивать и отстаивать, дабы не потерять.

Смерть и богатство

Об основных направлениях развития народного хозяйства

Веский голос оставался за «фюрерами экономики». Наибольшим влиянием обладали финансисты Ялмар Шахт и Курт фон Шрёдер, углеметаллисты Густав Крупп, Фриц Тиссен, Альберт Феглер, Фридрих Флик, химики Карл Краух, Георг фон Шницлер, Вильгельм Кепплер, двое Бошей — Роберт и Карл, дядя и племянник, электронщик и химик. Между двумя мегагруппировками — с одной стороны, «Стальным трестом» и концерном Круппа, с другой химическим «ИГ Фарбениндустри» и электронным концерном Боша-дяди — шло глухое, но жёсткое противоборство. Конкуренция велась уже не столько за прибыльные госзаказы, сколько за привилегированную близость к аппарату нацистской власти. Банкиры, прежде всего Шахт, были ближе к традиционному угольно-металлургическому сектору, но в партнёрстве с партийной верхушкой представляли капитал как целое.

«Ночь длинных ножей» стала объективным поражением модернистского сектора германской экономики. Магнаты химии и электроники, будучи объективно вторым эшелоном крупного капитала, логично усматривали союзника в Грегоре Штрассере и играли на противоречиях между аппаратом НСДАП и командованием СА. Первые позиции сохранили магнаты угля и стали, ориентированные на Геринга и предпочитавшие монолитный орднунг.

Но вскоре и им пришлось столкнуться с чередой неприятных неожиданностей. Генеральный совет германской экономики, орган совместного государственно-монополистического регулирования, быстро утратил свои руководящие приоритеты. На первый план в управлении хозяйством выдвинулось министерство экономики, которому стали непосредственно подотчётны главы имперских сословий и отраслевых групп. Укрепление фюрерского единовластия в политике не могло не затронуть экономическую сферу. Единая тотальная власть, во имя которой вырезались «длинными ножами» быки из Штурмовых отрядов, левые нацисты и традиционные консерваторы, бесцеремонно вторглась в частнохозяйственные прерогативы.

Политическая чистка быстро затронула среду экономической олигархии. Уже в 1933-м по настоянию партийного руководства из главной классовой организации капитала — Имперского союза германской промышленности были устранены за политическую нелояльность металлургические магнаты Людвиг Кастль и Макс Шенклер. Той же участи, но уже по расовому признаку подвергся крупный угольный бизнесмен Пауль Зильверберг, чьё еврейское происхождение ранее никак не напрягало братьев по классу.

18 октября 1936 года был утверждён государственный 4-летний план индустриального развития. Цель определялась без обиняков: создание самой мощной военной промышленности мира. Для его осуществления учредилось специальное ведомство во главе с генеральным уполномоченным Герингом, по функциям напоминающее советский Госплан. Директивы уполномоченного по четырёхлетнему плану имели силу закона и подлежали строжайшему исполнению всеми предприятиями, независимо от формы собственности. Месяц спустя меры принудительного ценообразования отлились в генеральный запрет на повышение цен, продержавшийся до крушения Рейха в мае 1945-го.

Государственное планирование, обязательный характер заданий, директивное ценообразование означали качественный сдвиг экономических отношений. Частнокапиталистическая собственность сводилась к функции государственного поручения, хотя ориентация на прибыль позволяла сохранять динамику расширенного воспроизводства и обновления фондов. Оживление деловой активности — отчасти объективно послекризисное, отчасти стимулированное гитлеровским перевооружением — привело к более чем внушительному росту прибылей, хотя размер выплачиваемых дивидендов нацистское государство ограничило шестипроцентным потолком рентабельности. Концерны угля и стали за предвоенные годы наварились в среднем четырёхкратно, химические и электронные двукратно. Но получение и использование доходов определялось уже не предпринимателем, а чиновником. В соответствии с нуждами государства. Руководимого партией. Возглавляемой фюрером. В лице Адольфа Гитлера.

Форсированно наращивалась и прямая госсобственность. Флагманом государственного сектора с 1937 года стал концерн «Герман Геринг», оперировавший в угольной, сталелитейной и горнорудной сферах. Первоначально основанный на неприбыльных, но имеющих военное значение активах, геринговский госконцерн агрессивно расширялся. «Неарийская» собственность экспроприировалась по беспределу, как буроугольные шахты Игнация Петчика. Но поглощались и вполне арийские объекты, если в том усматривались нужды четырёхлетнего плана. Передать госконцерну внушительную долю своих активов был вынужден даже «Стальной трест» убеждённого нациста доктора Феглера. В 1939-1940-м была чохом конфискована собственность порвавшего с режимом и эмигрировавшего Фрица Тиссена. Ему самому — одному из первооткрывателей фюрера, субсидировавшему НСДАП аж в 1922-м — ещё предстоял концлагерь. Излишне уточнять, что ни экономическое, ни какое бы то ни было сопротивление этому процессу уже не имело никакого смысла.

В знак протеста против государственной «социализации» хозяйства, инфляционной финансовой политике и международных финансовых афер режима в 1937 году с поста министра экономики ушёл Ялмар Шахт. Его не стали задерживать. Министерство принял Геринг, затем главный экономист НСДАП Вальтер Функ, совместивший министерский пост с руководством Рейхсбанком. Над экономической политикой был окончательно закреплён партийный контроль. Военный лётчик Геринг и экономический журналист Функ, в отличие от профессионального финансиста Шахта, были убеждёнными национал-социалистами, свободными от буржуазной классовой ограниченности.

Эти события имели ещё одну специфическую сторону. В первое трёхлетие нацистского режима в крупном капитале преобладал традиционный блок угледобывающих и сталелитейных компаний. Массированные госзаказы, связанные с программами перевооружения, получали в первую очередь структуры Рейнско-Вестфальской группы, подобные «Стальному тресту». Они же оказались в политическом выигрыше от «Ночи длинных ножей». Их интересы в наибольшей степени выражал Шахт на министерском посту.

1936–1937 годы изменили ситуацию. В военном производстве обозначился «перекос вширь» — большое количество корпусной металлопродукции без должного топливного обеспечения. Наступил час химпрома. Ближайшим сотрудником Геринга в Генеральном совете по четырёхлетнему плану стал глава наблюдательного совета «ИГ Фарбениндустри», выдающийся химик Карл Краух. Концерн изначально продвигал концепцию «вооружения вглубь», инновационного производства синтетического бензина, прежде всего для военной авиации. Теперь программа «ИГ Фарбениндустри» была включена в приоритеты четырёхлетнего плана. То, чего не удалось добиться через Штрассера, реализовалось напрямую через Геринга. Олигархические группы промышленников выровнялись перед государством.

Нацизм всегда оставался для буржуазной аристократии социально-чуждым движением. «Следует отвергнуть точку зрения, будто социалистические требования нацистов выдвинуты не всерьёз. Они, конечно, вполне серьёзны, и их смысл не представляет собой ничего иного, кроме чистого коммунизма», — предупреждал фон Шлейхер ещё в октябре 1930-го. Ещё фундаментальнее идеологических были различия «эстетические», социокультурные. Поднявшийся из плебейских низов, нацизм отвергал и так или иначе ломал традиционную иерархию «фонов» вместе с их традиционной моралью. Гитлеризм был насквозь криминален, и фюрерство комплектовалось соответствующим контингентом. Одно это делало новый порядок принципиально иным, нежели планировался магнатами. Но…

«Я твёрдо убеждён, что может быть достигнуто согласие между воззрениями национал-социализма и возможностями частного хозяйства, ибо альтернатива не капитализм и социализм, а индивидуализм и коллективизм», — писал Шахт Гитлеру весной 1932-го. При этом необходимо учитывать, что «коллективизм» и по Шахту, и по Гитлеру означал этатизм.

Нечто подобное методом тыка нащупывал Ленин в «плане акционирования» 14 годами ранее. Но русская буржуазия оказалась не столь организована, как немецкая. А главное, не столь решительна, чтобы осознанно продать душу дьяволу.

Однако нельзя сказать, чтобы между крупным капиталом и высшей бюрократией хотя бы в какой-то мере произошёл разрыв. Финансово-промышленная олигархия примирилась с приоритетом партийно-государственной верхушки. Претензии на решающий голос были сняты. Далее речь шла не более чем о лояльном сотрудничестве.

Магнаты крупного капитала дисциплинированно выполняли производственные задания государства и оплачивали значительную часть нацистских социальных программ типа «зимней помощи». На постоянной основе функционировал «Кружок друзей рейхсфюрера СС», регулярно жертвовавший крупные суммы на нужды партии и её Охранных отрядов. Подчинённая роль частного капитала в нацистском государстве компенсировалась избавлением от конкуренции, социально-политической стабильностью, перспективой скорых завоеваний, устойчиво высокой нормой прибыли (пусть во многом условной и перераспределяемой) и допуском во власть.

Режим НСДАП эффективно выполнял заявленные задачи. Но на своих жёстких условиях, о которых Гитлер как-то забыл упомянуть в речах 27 января 1932-го и даже 20 февраля 1933-го. Капиталисты были поставлены перед фактом: дьявол хитрее продавшихся. Оставалось делать своё дело в нацистской системе — по-своему готовить Германию к вечной войне.

Смерть и оружие

О партийном руководстве и классовом характере вооружённых сил

Несколько особым оставалось положение военной верхушки. Поначалу командование рейхсвера наивно посчитало себя главным триумфатором «длинных ножей», но эта иллюзия продлилась очень недолго. Гитлер откровенно не доверял генералитету. Лишь военная авиация, созданная Герингом и проникнутая духом нацизма, воспринималась им как должная опора. Сухопутные же войска фюрер считал идеологически реакционными, проникнутыми консервативными монархическими настроениями, несовместимыми с национал-социализмом. Личный состав флота был подвержен католическому влиянию. Не случайно оттуда в своё время со скандалом списали Гейдриха.

Будущую войну предстояло вести не рейхсверу. Нацистское партийное руководство готовило кардинальную военную реформу. Она не сводилась к многократному наращиванию численности и качественному перевооружению. Гитлеру требовалась армия, способная к тотальной расовой войне. Навыки кайзеровских времён, тоже весьма жестяные (зверства вильгельмовских войск в Африке, Китае, Бельгии), всё же не вполне соответствовали стандартам будущих «окончательных решений». Над германской армией должен был установиться нацистский партийный контроль. Люди, подобные Бломбергу и Фричу, составлявшие подавляющее большинство в генералитете и офицерском корпусе рейхсвера, добровольно его бы не приняли. К тому же они очень прохладно относились к стратегическим планам «беспощадной германизации Востока». Срабатывали бисмарковские предостережения от войны с Россией, тяжкий опыт Первой мировой, продуктивный германо-советский альянс 1920-х, соображения авторитетного фон Секта. Это значило, что генералитет первых лет нацизма, унаследованный от веймарских времён, был обречён на слив.

Об этом особо заботился лидер нацистского лобби в рейхсвере Вальтер фон Рейхенау, составитель армейской присяги на верность Адольфу Гитлеру. Симптоматично, что генеральское звание артиллерийский полковник Рейхенау получил именно в 1934-м. Тогда же был произведён в генералы Вильгельм Кейтель, несколько позже Альфред Йодль. Вполне лояльными новому режиму показали себя такие яркие офицеры, как Фердинанд Шёрнер (ему даже списали участие в подавлении «Пивного путча») и Эрвин Роммель, за годы нацистского режима поднявшиеся из полковников в фельдмаршалы. Не вдавался в нацистскую идеологическую муть, зато рвался реализовать свои оперативно-стратегические разработки теоретик «войны моторов» Гейнц Гудериан, ставший при Гитлере из полковника генерал-полковником. Принял нацизм как факт лучший германский полководец XX века Эрих фон Манштейн. Олицетворением же примерного нацистского военачальника быстро стал авиатор Альберт Кессельринг.

16 марта 1935 года Гитлер объявил, что Германия не связывает себя военными ограничениями Версальского договора. Вводилась всеобщая воинская повинность. Стотысячный рейхсвер развёртывался в миллионный — это для начала — и массированно переоснащённый вермахт. Но различия между армиями Веймарской республики и Третьего рейха состояли отнюдь не только в численности и вооружении. Главной чертой вермахта являлся его партийный характер. Создавалась не армия национальной обороны. И даже не просто армия захватов. Вермахт был армией расово-идеологической войны.

Гитлер ценил военных профессионалов более чем кого-либо. Генералитет и офицерство не подверглись массовым репрессиям по типу сталинской расправы с командованием РККА (которую германская сторона наблюдала с чувством глубокого удовлетворения). Была лишь аккуратно срезана самая верхушка, прежде всего Вернер фон Бломберг и Вернер фон Фрич.

В начале 1938 года военного министра подтолкнули к пропагандистскому акту женитьбы на девушке из пролетарского квартала. Реально влюблённый фон Бломберг дисциплинированно просил и получил санкцию Геринга. После чего гестаповские источники «обнаружили» причастность фрау Бломберг к среде столичной проституции. Почтенный генерал немедленно подал в отставку. Но, соблюдая дворянскую честь, не развёлся с молодой женой.

Герингу, однако, снова не обломилось: фюрер своим распоряжением вообще упразднил военное министерство и принял непосредственно на себя верховное главнокомандование вооружёнными силами Рейха. Начальником штаба главнокомандования, осуществляющего оперативное руководство вермахтом, был назначен генерал Кейтель, безоговорочно преданный партийному руководству.

В те же недели гестаповские источники «выявили» нетрадиционные половые связи главкома сухопутных войск. Очная ставка фон Фрича с негодяем-шантажистом проходила… в кабинете беспредельно возмущённого фюрера (подзабывшего свою пятнадцатилетнюю дружбу с покойным Ремом). Генерал категорически отрицал предъявленные обвинения, но вынужден был подать в отставку. Его сменил кейтелеподобный Йодль. Вскоре «выяснилось», что Фрич «стал жертвой серии недоразумений», включая «перепутанную» фамилию. Подставной псевдопартнёр попал в гестапо и уже не вышел оттуда. Однако о восстановлении Фрича в должности не было речи, он искал смерти и нашёл её в польской кампании сентября 1939-го, став первым немецким генералом, погибшим во Второй мировой.

«Дело Бломберга-Фрича» обозначило тенденцию радикальной нацификации вооружённых сил. Прошедшая партийную обработку военная генерация из второго эшелона постепенно заменяла генералов-традиционалистов прусской школы, носителей дворянских традиций кайзеровской эпохи. Но и этого было мало. Параллельно формировались особые вооружённые силы — войска СС, строившиеся по типу регулярной армии, но непосредственно подчинённые не государству, а партии.

Смерть и мир

О миролюбивых принципах внешней политики партии

Производители вооружений, командующие войсками, отдельные эффективные менеджеры типа Артура Небе были конкретно нужны гитлеровцам и потому оставались в игре. Но консервативные политики исключались из системы власти. Уже 3 июля 1934 года фон Папен подал в отставку с правительственного поста и отбыл послом в Австрию. Там его поимели вторично: он много сделал для мартовского аншлюса в 1938-м, после чего нацисты убили двух посольских сотрудников и погнали Папена дальше, теперь послом в Турцию. К сугубо техническим функциям свелась деятельность министра финансов Шверин фон Крозика.

Последней дошла очередь до дипломатии, где нацисты дольше, чем где-либо наступали себе на горло. С начала 1933 года внешнеполитический курс Рейха вырабатывался в трёх параллельных центрах: соответствующем отделе НСДАП во главе с партидеологом Розенбергом, министерстве иностранных дел Константина фон Нейрата и «бюро Риббентропа», непосредственно замкнутом на Гитлера.

Иоахим фон Риббентроп, гвардейский плейбой, удачливый коммерсант-виноторговец, гедонист и баловень судьбы, работал лично на фюрера. В НСДАП он вступил только в 1932-м, наблюдая стремительное движение партии к власти. Прежде того он не имел никакого отношения к нацизму, был безразличен к его идеологии и чужд ему ментально. Во всём гитлеровском проекте он видел лишь собственную карьерную сторону. Но его паркетная ловкость, гибкость и хитроумие были перспективны на дипломатическом поприще. Гитлер умел разбираться в людях, оценил Риббентропа и держал его на старте.

Альфред Розенберг упёрто подгонял внешнеполитические концепции под идеологическую доктрину. Барон фон Нейрат был дипломатом старой кайзеровской школы. Его пребывание на министерском посту было одним из условий, на которых Гинденбург назначал Гитлера канцлером. Он быстро эволюционировал в нацистском русле, однако в целом предпочитал прагматичную линию. Гитлеру, разумеется, была ближе расистская геополитика Розенберга, но в первые годы фюрер вынужденно отдавал приоритет профессиональным дипломатам.

Собственно, на первом этапе они вполне оправдывали себя. В 1933–1936 годах гитлеровская внешняя политика являла собой дымовую завесу, прикрывавшую реальные планы партии. Из речи в речь, начиная с 30 января 1933-го, фюрер подчёркивал миролюбие своего режима. Его майская речь в рейхстаге буквально потрясла мир: «Германское правительство убеждено, что сегодня может быть лишь одна задача — обеспечение мира во всём мире». Несколько дней спустя Гитлер ещё раз развернул свою «программу мира»: «Мы не хотим войны и никогда не будем подчинять себе чужие народы». Профессионалы фон Нейрата успешно доводили эти выступления до иностранных коллег, уточняли и конкретизировали.

Эта работа возымела действие. Даже такой искушённый политик, как Дэвид Ллойд Джордж, посчитал, будто Германия претендует лишь на равноправную роль в «европейском концерте». Даже выход Германии из Лиги Наций в октябре 1933 года — первый крупный шаг Гитлера на международной арене — был воспринят с сожалеющим пониманием. Европейская элита сознательно закрыла глаза на инициированный из Берлина неудачный июльский путч австрийских нацистов 1934 года, в ходе которого был расстрелян эсэсовцами канцлер Энгельберт Дольфус, ориентировавшийся не на нацистскую Германию, а на фашистскую Италию. По-настоящему протестовали против нацистского беспредела в Австрии только два государственных руководителя — Сталин и Муссолини.

Фюрер точно рассчитал: Европа, где уже начинает бурно расцветать политкорректность, не просто не хочет, она боится войны. И с шизофреническим упорством будет верить берлинским пацифистским речам, а не собственным очам.

Борьба за мир предстояла не хуже советской — чтоб ни камня на камне. Неудивительно, что Сталин влёт разгадал замысел, недоступный респектабельному европейскому пониманию. В этом смысле «чудесный грузин» оказался куда проницательнее «валлийского лиса»: «Дело не в фашизме хотя бы потому, что фашизм в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной. Дело в изменении политики Германии», — сказал он на XVII съезде ВКП(б) уже в начале 1934-го, имея в виду экспансионистские геополитические устремления Гитлера.

Эти устремления были чётко прописаны в «Майн кампф» десятилетием ранее. Первым этапом намечался разгром «смертельного врага» Франции и создание «германской Европы ста миллионов немцев». Но «уничтожение Франции — только средство, чтобы обеспечить германскому народу расширение границ в другом месте». Где именно, указано однозначно: «Мы сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе. Мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь Россию и окраинные государства, которые ей подчинены».

Разумеется, на этом тоже не предполагалось останавливаться. Хотя бы потому, что Англия, естественно, не приняла бы отводимой ей роли «вспомогательного государства». Значит, война — причём поистине всепланетного размаха, учитывая обширность пространств Британской империи. Потом есть Америка. Дальше дойдёт до временно союзной Японии… Ведь война и есть жизнь.

Но это всё потом. Начинать приходилось с малого: с достижения «равноправия», нарушенного Версальским договором. В 1935 году гитлеровская «мирная кампания» завершилась так же внезапно, как началась. В январе организованный нацистами плебисцит в находившейся под французским управлением Саарской области высказался за присоединение к Рейху. В марте Германия отказалась выполнять военные условия Версальского мира. В июне Риббентроп выполнил задание фюрера, заключив с Англией военно-морское соглашение, легализовавшее программу строительства рейхскригсмарине.

На следующий год обороты завертелись круче. Безудержная милитаризация Германии, четырёхлетний план, раздувание госдолга, покрытие которого планировалось за счёт будущей военной добычи, выводили внешнеполитический курс на новый, откровенно агрессивный этап. 7 марта 1936 года части вермахта оккупировали демилитаризованную по Версальскому договору Рейнскую область. Гитлер понимал, что идёт на смертельный риск: «Если во Франции есть государственные деятели, они не позволят нам этого сделать и нападут на нас». Но государственных деятелей во Франции не оказалось. Всё срослось, и фюрер окончательно уверовал в свою вечно вывозящую кривую. С лета он начинает трёхлетние испытания германской военной технике в испанской гражданской войне. Победа генерала Франко укрепляет престиж поддерживавших его держав, прежде всего Рейха.

25 ноября 1936 года Германский рейх заключает военно-политический союз с Японской империей. Пакт получает название Антикоминтерновского, однако Сталин лучше многих понимает его не идеологические, а геополитические приоритеты. Гитлер позиционирует себя как один из мировых лидеров. Через год к Антикоминтерновскому пакту присоединяется Италия, затем Испания, Венгрия, прояпонское марионеточное госформирование Маньчжоу-Го. В 1939 году альянс закрепляется германо-итальянским Стальным пактом, причём Муссолини однозначно выступает в качестве ведомой, подчинённой стороны. Характерно, что от имени Германии под Антикоминтерновским пактом ставится подпись Риббентропа, руководителя внешнеполитического бюро при фюрере, а не министра иностранных дел фон Нейрата.

Министр откровенно возражает против гитлеровских планов перехода к прямым захватам. В своей позиции он не одинок — именно в начале 1938-го составляется военный заговор Остера-Бека. 4 февраля 1938-го фон Нейрат получает отставку, на его место заступает Риббентроп, не имеющий разногласий с фюрером. Пять недель спустя германские войска оккупируют Австрию. Провозглашается аншлюс — возвращение Австрии в Великогерманский рейх. Канцлер Курт Шушниг заключается в концлагерь. Вермахт получает полтора миллиона призывников, концерн «Герман Геринг» — горнорудные и металлургические предприятия, НСДАП и СС — будущего властителя Голландии Артура Зейсс-Инкварта, будущего преемника самого Гейдриха во главе РСХА Эрнста Кальтенбруннера, будущего организатора концлагерей в Польше Одило Глобочника. Первое завоевание Рейха совершено.

В том же 1938-м подходит очередь Чехословакии. Дипломатическая история Мюнхенского соглашения достаточно известна, чтобы пересказывать её здесь. В марте 1939 года танки вермахта вступают в Прагу. Перед Гитлером пала наиболее развитая из стран Восточной Европы. Заводы «Шкода» принадлежат Рейху. Что интересно, первым рейхспротектором направляется в Прагу вызванный из почётной отставки фон Нейрат, отбросивший прежние колебания и твёрдо вставший в нацистский строй. А главное — Гитлер, вдохновлённый пацифистско-политкорректным параличом Лондона и Парижа, окончательно теряет след. Прицел наводится на Польшу, связанную с Англией и Францией гарантиями безопасности.

Схема «Майн кампф» предполагает первый удар на запад, но путь в Париж лежит через Варшаву. Англию фюрер не принимает в расчёт — нагляделся в Мюнхене на Невилла Чемберлена. «Дам ему пинка на глазах у фотографов», — так отзывается Гитлер о главе британского правительства, который искренне уверен, будто заключил с рейхсканцлером «мир на целое поколение». Войны с Англией фюрер вообще-то не хочет, ему импонирует имперский размах и нордические качества британцев. Но он в неё и не верит. С Францией же пора кончать. А значит, пришёл черёд Польши.

3 августа 1939 годарейхсминистр иностранных дел Риббентроп делает шокирующее заявление о перспективах советско-германского сближения. Сталин, однако, отнюдь не шокирован — зондаж такой возможности вёлся к тому времени несколько лет по конфиденциальным каналам торгпреда Давида Канделаки. 21 августа Гитлер и Сталин обмениваются личными телеграммами. 23 августа Риббентроп подписывает в Москве советско-германский договор о ненападении и секретный протокол о совместном «территориально-политическом переустройстве» Восточной Европы. Главным делом жизни этого человека — «фона» и буржуа в одном лице, по самооценке убеждённого антикоммуниста — оказался сговор именно с коммунистами.

Антибольшевистская кампания Берлина, антифашистская кампания Москвы были прекращены. Приходило время коммуно-нацистской «дружбы, скреплённой кровью» (по большей части кровью поляков). «С осени 1938 года я решил идти вместе со Сталиным, — пояснил фюрер на совещании командующих вермахта. — Мы с ним единственные, кто смотрит в будущее».

Будущее наступило через неделю. 1 сентября 1939 года бронетанковые части вермахта пересёкли германо-польскую границу. Началась мировая война. «Естественное состояние человека» (А.Гитлер). То, ради чего жила и работала Национал-социалистическая рабочая партия Германии.

ТРИУМФ НА КРАЮ

Уж светлело на востоке.

Приближался лютый бой.

Приближалось исполненье

Изречённого судьбой.

Ш. Руставели

Судьбе навстречу

«Помоги нам небеса, если суждено проиграть» — произнес Герман Геринг 3 сентября 1939 года. Подобные настроения свинцово нависали над страной, вступавшей в «естественное состояние», предначертанное фюрером. Энтузиазма, с которым 25 лет назад Второй рейх провожал кайзеровские войска, не было в помине, на центральной площади Берлина не набралось и тысячи человек. Йозеф Геббельс не счёл нужным режиссировать постановку — тяга к войне должна быть только подлинной.

Массы, помнившие не столь давнюю катастрофу, пребывали в тревоге. Но некоторая растерянность возникла и в верхушке. На сентябрь 1939-го Гитлер запланировал расправу с Польшей. Однако произошёл явный сбой. Великобритания и Франция, как гаранты польской независимости и безопасности, 3 сентября всё же решились объявить Рейху войну. Чего фюрер никак не ожидал от тогдашних лондонских и парижских политиков, с которыми намеревался общаться пинками под фотокамеры.

Вместо локальной, хотя и крупномасштабной операции, начиналась мировая война. При том, что военно-экономический потенциал Германии значительно уступал объединённому англо-французскому.

Наибольшее недовольство проявила буржуазная элита. Особенно обеспокоились «короли угля и стали» из Рейнско-Вестфальской группы, чьи предприятия, казалось, вот-вот превратятся в поле боя. Фриц Тиссен, раньше других поставивший на Гитлера и активнее других сотрудничавший с НСДАП без малого два десятилетия, покинул Рейх и выступил с открытым обращением к Гитлеру. Магнат обвинил фюрера не только в авантюризме, но и в предательстве собственных идей, изложенных в «Майн кампф»: «Договором с Россией вы перечеркнули свои принципы». В полной мере усвоить идеалы нацизма было дано разве что таким, как Альберт Феглер. Тот же Тиссен, как показала жизнь, не тянул на настоящего нациста. Равно как и угрюмо умолкшие прочие «друзья рейхсфюрера СС».

Командование вермахта, напрямую подчинённое фюреру, принялось выполнять политическое решение. В Польше начались жестокие бои. Польские конно-пехотные войска не могли противостоять немецкой бронетехнике и авиации Рейха. Уже через три недели генерал Гейнц Гудериан и комбриг Семён Кривошеин принимали в Бресте совместный парад германо-нацистских и советско-коммунистических войск.

28 сентября рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп и нарком Вячеслав Молотов подписали договор «О дружбе и границе». В этом документе и трёх закрытых протоколах снова набрасывалась схема раздела Восточной Европы как основы советско-германского тактического альянса. В целом она сводилась к дальнейшему «территориально-политическому переустройству», в ходе которого гитлеровский режим получал надёжный тыл в ходе захватов в Польше и на западе, а сталинский — карт-бланш на аннексию Балтийских государств, украинских и белорусских регионов Польши, Буковины, Бессарабии, нападение на Финляндию. В оккупированных странах по взаимному согласию утверждались тоталитарные системы нацистского либо коммунистического толка.

На октябрьской сессии Верховного Совета СССР Молотов с удовлетворением констатировал советско-германское «сближение и установление новых хороших отношений» и изложил позицию советского руководства: «Германия находится в положении государства, стремящегося к миру, а Англия и Франция стоят за продолжение войны. Правящие круги Англии и Франции пытаются изобразить себя в качестве борцов против гитлеризма. Получается так, что английские, а вместе с ними и французские сторонники войны объявили против Германии что-то вроде «идеологической войны», напоминающей старые религиозные войны. Под «идеологическим» флагом теперь затеяна война еще большего масштаба. Такого рода война не имеет для себя никакого оправдания. Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это — дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма» прикрываемая фальшивым флагом борьбы за «демократию».

Сухопутная война на западе поначалу была названа «странной». Выстроившиеся друг против друга войска воздействовали друг на друга радиотрансляциями фривольных песенок — типа, кого раньше замучает тоска по дому. Иначе развивались события на морях, где здесь германо-британская война началась сразу и всерьёз. Избегая наземных боёв, англичане яростно отстаивали свой контроль над морскими пространствами и коммуникациями. Развернулись и воздушные сражения. Но обе стороны ещё рассчитывали «осадить» друг друга, принудить к торможению прежде, чем будет пройдена точка возврата. Гитлер предпочёл бы нейтрализовать Британскую империю без прямого столкновения, Чемберлен в отчаянии мечтал пробудить разум в своём мюнхенском визави.

«Мы никогда не сдадимся»

1940 год наступал под знаком германских успехов. Польша была превращена в немецкое генерал-губернаторство и брошена под сапоги эсэсовских зондеркоманд, приступивших к первому опыту расовой чистки. С Советским Союзом утвердилась «дружба скреплённая кровью». Политическая машина Коминтерна заработала в интересах Рейха. Англичане и французы, объявив войну, не решались её вести. Америка смотрела на происходящее словно с другой планеты.

Гитлер был решительным человеком. Война началась не тогда и не так, но кривая, кажется, вывозила. В таких случаях он всегда шёл на обострение.

В апреле 1940-го однодневным броском германские войска оккупировали Данию. Король Христиан и правительство призвали население сложить оружие. Сходу немцы рванули в Норвегию. Здесь повернулось иначе: потомки доблестных викингов и свободных бондов жёстко сопротивлялись, хотя по нацистской расовой теории нордическую норвежскую нацию истребление не ждало.

Бои в Норвегии продолжались два месяца, дольше, чем где-либо в Западной Европе. С помощью местных нацистов, возглавляемых печально знаменитым Видкуном Квислингом (в своё время проигравшим внутреннюю борьбу в Крестьянской партии и от обиды сменившим политориентацию), немцы всё же сумели утвердить оккупационный контроль. Король Хокон и правительство отбыли в Англию, объявив о продолжении борьбы. Покидая родину, старый Хокон вспомнил предупреждение четырёхлетней давности: нельзя уступать нацистам даже в мелочах, иначе рано или поздно отдашь им всё. Человеком, которому тогда не поверили, был Лев Троцкий, изгоняемый из Норвегии на основании документов, похищенных в доме, где он проживал, квислинговскими взломщиками.

Захват Дании и Норвегии изменил общеевропейский расклад. Правительство Чемберлена, безнадёжно скомпрометированное чередой катастрофических провалов, ушло в отставку (сам Чемберлен вскоре умер, не выдержав позора). Пост премьер-министра занял Уинстон Черчилль — бескомпромиссный враг нацизма, готовый к войне насмерть.

Британское политическое сознание отвергает любые формы диктатуры, даже коммунисты и фашисты допускали здесь лишь один способ прихода к власти: завоевание большинства в парламенте. Подчинение Филиппу, Людовику, Наполеону, Вильгельму, Адольфу, Иосифу не является здесь предметом обсуждения. «Нет, здесь это не пройдёт, не пройдёт никак», — пели в своих пабах портовые докеры. Королева тренировалась в стрельбе и разгребала завалы после бомбёжек.

«Здесь, на этом острове, хранящем следы человеческого прогресса, опоясанные океаном, где господствует наш флот, без страха ожидаем мы грозящего нападения. Может быть, мы проявим милость, но о милости не попросим», — эти слова Черчилля забили болт на гитлеровских расчётах. «Господин Черчилль подтвердил, что хочет войны. Что ж, он её получит, и результатом станет гибель великой империи, которой я никогда не собирался причинять вреда», — в этом выступлении фюрера проскальзывала несвойственная ему неуверенность в себе. «Мы никогда не сдадимся», — вновь прозвучало в ответ.

«И стран позор, и горьких слёз поток»

Зато во Франции Гитлер имел союзников по всему политическому спектру. Фашистская Народная партия Жака Дорио и часть социалистов во главе с Марселем Деа сознательно делали ставку на подключение к будущей Великогерманской Европе. Именно они стали главной опорой гитлеровцев, напрямую сотрудничая с гестапо. Уместно отметить, что десятилетием раньше Дорио был лидером французского комсомола и членом политбюро ФКП…

Французские коммунисты во главе с Морисом Торезом и Жаком Дюкло перешли на прогитлеровские позиции с 23 августа 1939 года. Именно открытая пропаганда национальной измены, призывы к солдатам дезертировать, а к рабочим саботировать стали причиной запрета ФКП осенью 1939-го.

Но и значительная часть буржуазной элиты склонна была «покориться неизбежному», иначе говоря, сдаться. Лишь часть последовательных консервативных националистов настаивала на сопротивлении. Но такие деятели, подобные Анри де Кериллису или Шарлю де Голлю оказались в крайне сложном положении. Важным элементом их концепции был союз с СССР («традиционное объединение французской и славянской мощи»), руководство которого предпочло союз с Гитлером.

Удар по Франции был нанесён в мае 1940-го. По гитлеровскому обыкновению, операция была крайне авантюрной, в неё заранее закладывались элементы блефа и случайной удачи. И снова кривая вывезла: сильнейшая армия Европы, усиленная английским экспедиционным корпусом, была разгромлена в те же три недели, что польские союзники Франции. «Неприступную линию Мажино» — мощный приграничный укреплённый пояс — немецкие танковые армии просто обошли. Затем стальные армады, «разрезав серпом» оборонительные рубежи противника, сомкнули французов в нескольких котлах, оккупировали северо-восточные районы и вступили в Париж. Лишь немногие эвакуировались на английских судах из Дюнкерка. «Загадочное» поведение немцев, позволивших англичанам эвакуироваться, объясняется достаточно просто, и дело не в «англофильстве» Гитлера. Британские военные корабли, недосягаемые для немецкого огня с берега, элементарно расстреляли бы танки вермахта.

Коллаборационистская группировка во главе с героем Первой мировой войны маршалом Филиппом Петэном учредила прогерманское правительство в курортном городке Виши (что интересно, поддерживавшее дипломатические отношения с союзником Рейха — СССР). Сильнейшее государство континента сдалось, раздавленное как шалаш танком.

Капитуляцию Франции, полтора десятилетия назад названной «смертельным врагом», автор «Майн кампф» принимал в Компьене 22 июня 1940-го. В том самом знаменитом вагоне, где в ноябре 1918-го маршал Фердинад Фош принимал капитуляцию Второго рейха. Несколько минут, меняя выражение лица с гневного на презрительное, стоял фюрер перед обелиском с надписью: «Здесь была сломлена гордыня надменной Германской империи, побеждённой свободными народами, которые она вознамерилась поработить».

Разгром Франции подтолкнул фашистскую Италию к вступлению в войну. Но нельзя сказать, чтобы этот союзник сильно помогал Рейху. После итальянского вторжения на южной границе французская армия, уже раскатанная немцами, словно воспряла из пепла и нанесла итальянцам несколько поражений. Ещё хуже приходилось итальянцам в боях с британскими войсками. Англичане громили муссолиниевцев в Северной Африке и на Африканском Роге, вскоре выбили из Эфиопии, а когда осенью 1940-го итальянские войска с албанского плацдарма вторглись в Грецию, пришли грекам на помощь. В результате к весне 1941-го возникла непосредственная угроза английского вторжения в Италию. Немцам постоянно приходилось оказывать помощь незадачливым «наследникам Рима», что зачастую серьёзно путало карты Оберкоммандовермахт.

Поистине роковым стал апрель 1941-го. Полный разгром Муссолини в Греции вынудил немцев к броску через Югославию на выручку союзнику. Бросить его немцы не могли, поскольку англо-греческие войска, прорвавшись в Италию, с юга могли угрожать стратегическим позициям Рейха. В результате этой изначально незапланированной задержки были оккупированы Балканы, но нападение на СССР отодвинулось на полтора месяца. Движение германских войск к Москве растянулось до зимы… Четыре года спустя Гитлер вспоминал об этом эпизоде: «Наш опыт с дуче доказывает — нельзя относиться как к равному к тому, кто на самом деле равным не является».

К лету 1941 года оправдались самые, казалось, безумные надежды Гитлера, словно управлявшего судьбой. Австрия и Чехословакия были захвачены ещё до войны. Франция распростёрлась под Рейхом. Немецкий сапог топтал Бельгию и Голландию. Дания и Норвегия насильственно «возвращались в лоно германской цивилизации». Польша и Югославия погрузились в ад геноцида. Италия, Венгрия, Финляндия, Румыния и Болгария воевали на стороне Рейха. Испанский и португальский режимы, уйдя в нейтралитет, играли на англо-германской конфронтации, но в целом симпатизировали Берлину. Советский Союз мобилизовывал компартии на борьбу с британским империализмом и снабжал Рейх стратегическим сырьём. Лишь черчиллевская Британия практически в одиночку вела смертный бой с исполинской мощью гитлеровской Европы.

Меньше двух лет потребовалось нацистам на покорение континентальной Европы. Первый пароксизм политкорректности во всей красе явил закономерности этого явления. Благородное стремление любой ценой избегать войны, разрыхление либерализма, рациональность и гедонистический идеал, пренебрежение к «средневековым пережиткам» верности и твёрдости дали результат, превзошедший все ожидания: от норвежских фьордов до греческого Крита правил нацистский фюрер, практически объединивший Старый свет.

Но это не было целью войны. Это было сделано с целью дальнейшей войны.

«Вижу, как в восточной стороне»

Континент был завоёван, но британское сопротивление никак не удавалось сломать. Морские сражения велись на равных. Воздушную «Битву за Англию» выиграли королевские ВВС. Германское небо всё чаще оглашалось гулом английских бомбардировщиков. На юго-восточных театрах англичане раз за разом громили итальянских союзников Рейха. Опираясь на английскую поддержку, генерал де Голль удержал французские колонии в Африке и создавал там плацдармы для будущего отвоевания Франции. Запланированная операция «Морской лев» — массированное армейское вторжение на Британские острова — постоянно откладывалось как сопряжённая с неприемлемым риском и ни в малейшей степени не гарантирующая успеха.

И на таком фоне увязли переговоры с СССР о глобальном дележе мира. Кремль не считал их предметными, до тех пор, пока Рейх неспособен одолеть «этот остров», отказывающийся сдаваться. «Скажите, чьи это бомбы падают сверху?» — саркастично спрашивал Молотов в ответ на предложения Риббентропа о «разделе британского наследства», сделанные в берлинском бомбоубежище.

Вообще-то Сталин рассматривал эти планы с надлежащей серьёзностью. В общих чертах гитлеровские намётки сводились к параллельным «броскам на юг»: Германия развивает экспансию в Центральной Африке, Италия в Северо-Восточной Африке, Япония на Тихоокеанском пространстве, СССР отводится вектор к Индийскому океану через британский Индостан. Резоны фюрера были вполне понятны: советскими силами открыть в Индии сухопутный фронт против Британской империи. Но они не очень совпадали с резонами вождя, выдвинувшего контрпредложение: идея в целом принимается, однако СССР избирает другой путь на юг, несколько западнее и несколько шире — не через Индию, а через Иран, Ирак и Турцию. Учитывая, что власть в Иране принадлежала ориентированному на Германию шаху Реза Пехлеви, Турция также велась за Берлином, а в Ираке близился военный путч прогерманского «Золотого квадрата», можно представить реакцию фюрера на сталинскую мысль. Это не говоря о разных мелочах — вывод немецких войск из Финляндии, заключение советско-болгарского пакта, отказ союзной Японии от сахалинского угля…

К лету 1940 года Гитлер посчитал, что альянс со Сталиным изжил себя. Он был полезен во время войны в Европе — обеспечивал стратегические тылы, поставки, политическую поддержку. Но эта война победно закончена, а от столкновения с Великобританией СССР уклоняется. Соответственно, снимались все доводы против удара в восточном направлении. С перспективой беспощадной германизации, о которой давно и однозначно говорилось в «Майн кампф».

Сталинские контрпредложения, адресованные Берлину, не получили ответа (на обеспокоенные напоминания Москвы слышалось в духе «вопрос решается, ждите»). «План «Барбаросса» был утверждён Гитлером в декабре 1940 года. Нападение на СССР на планировалось на май 1941-го. Лишь необходимость вытаскивать Муссолини из кровавой балканской лужи привело на месяц отодвинуло начало Великой Отечественной.

Могла ли история повернуться иначе, если бы фюрер и вождь всё же сумели договориться? Превратилась бы Вторая Мировая война в подлинно идеологическую битву демократии с тоталитаризмом? Наверняка нет. Структурное родство нацистского Рейха и коммунистического СССР не перевешивало принципиального различия. Советский Союз являлся марксистско-тоталитарным ответвлением философии Просвещения, развивавшим идеологию Фрэнсиса Бэкона, его экстремально рационалистические концепции единоплановой и единоуправляемой «миромашины». Гитлеровский же Рейх, расовая мистика крови и почвы, инъецированная идеей насилия как высшей и самодовлеющей ценности, наследовал не Риму, а тевтонским становищам и гуннским кочевьям. Выбор предпочтения здесь — дело крайне извращённого вкуса. Но прочный союз между этими системами был невозможен, а временный союз советского марксизма с западной демократией был неизбежен. Потому что в картотеке Гейдриха марксисты и демократы вращались на вертеле одного электромотора.

«С ним сладить нелегко, теперь силён он»

Фантастические успехи первых двух лет войны вознесли авторитет НСДАП на недосягаемую высоту. Немцы воочию убедились в гениальности фюрера. Обещание превратить их в расу господ выполнялось стремительным темпом.

Несмотря на напряжённый трудовой ритм и нормированное распределение, в Германии заметно вырос уровень жизни. Вал военной добычи, изымаемой в оккупированных странах, распределялся безлимитно, работа на военном производстве оплачивалась ударно, миллионы немецких солдат отправляли семьям продуктовые и вещевые посылки, превратившиеся в важный экономический фактор. В Польше, Югославии, Франции, Чехословакии пошёл интенсивный передел промышленных мощностей, товарных запасов и земельных угодий. Немецкие предприятия и бауэрские хозяйства стали получать даровую рабочую силу (первоначально в основном из Польши) — уже к весне 1941-го в Германию было пригнано на принудительные работы до 3 миллионов человек.

Но всего существеннее было повсеместное открытие вакансий во властных структурах. Немец проходил по Европе как подлинный хозяин, наделённый исключительным правом властвования, грабежа и убийства. Этот «величайший в истории национальный взлёт» всецело связывался с партией и фюрером.

В нацистской системе власти происходили немаловажные сдвиги. Формально наибольший объём должностей и званий имел Герман Геринг, 29 июня 1941 года официально объявленный наследником Гитлера. В реальности, однако, влияние рейхсмаршала шло на спад. Неспособность геринговской люфтваффе оградить Рейх от воздушных ударов британской, а затем американский и советской авиации вызвала сначала недовольство, затем гнев, а под конец откровенное бешенство фюрера. Геринг постепенно отходил от партийно-государственного управления, утешаясь роскошествованием в замке Каринхалле, названном в честь его покойной первой жены.

Идеолог нацизма Альфред Розенберг возглавил рейхсминистерство, ведавшее оккупированными территориями. На этой должности он увяз в сочинении проектов и концепций и был оттёрт от реальной власти партийными и военными органами. Где говорят пушки, дипломаты молчат, потому сходило на нет влияние МИДа и лично Риббентропа. Снизилась роль рейхсминистерства пропаганды. Геббельс лихорадочно искал иного приложения своей пенящейся энергии, всё более сосредотачиваясь на берлинском партаппарате.

Многие видные функционеры НСДАП переходили в оккупационные администрации: Артур Грейзер в Польшу, Йозеф Тербовен в Норвегию, Йозеф Бюркель во Францию, Артур Зейсс-Инкварт в Голландию, Генрих Лозе в Прибалтику, Вильгельм Кубе в Белоруссию, Эрих Кох в Украину… Даже «НАЦИфер» Рейнхард Гейдрих, сохраняя за собой руководство РСХА, в сентябре 1941-го перебрался в Прагу, став рейхспротектором Богемии и Моравии. На следующий год его сменил в этой должности начальник «полиции порядка» орпо Курт Далюге.

Этот процесс ослаблял позиции слоя нацистских «старых бойцов» внутри Германии. Нацистских ветеранов — по-своему ярких негодяев, обладавших, что ни говори, сильными характерами, богатым жизненным опытом и твёрдыми убеждениями — сменяли новые кадровые генерации. Фанатичная «гитлеровская молодёжь», взращенная доктором Геббельсом, и блёкло-серые исполнительные функционеры были очень несхожи, но имели общую черту: все их жизненные установки персонифицировались в личности Адольфа Гитлера и более ни в чём.

Партийное управление замыкал на себя Мартин Борман, возглавлявший грандиозную машину рейхслейтунга — совокупного нацистского партаппарата, представленного корпусом блоклейтеров, целленлейтеров, орстгруппенлейтеров, крейслейтеров, гаулейтеров и рейхслейтеров. Количество партийных функционеров постепенно превысило 600 тысяч, что составляло 10 процентов состава партии, в которую входило немногим менее 10 процентов населения Германии. На каждую сотню немцев приходился почти десяток партийцев с вождём от блок- до рейхс- уровня. Вполне достаточно, чтобы крепко держать фюрерскую фишку. Фактически все носители власти в Германии состояли в НСДАП, были подотчётны Борману по партийной линии и обязаны выполнять директивы партийной канцелярии.

Другой силовой центр возглавлял Генрих Гиммлер во главе СС и всех карательно-полицейских служб. Начало войны ознаменовалось окончательной унификацией репрессивных органов: партийная служба безопасности — СД была объединена с государственной «полицией безопасности» — зипо. Во главе объединённого Главного управления имперской безопасности (РСХА) стал Гейдрих. Кстати, именно он «спустил курок» всей Второй мировой, организовав знаменитую провокацию в приграничном Глейвице. Тринадцать блатарей, собранных штурмбанфюрером Альфредом Нойжоксом, были накачаны наркотиками, переодеты в польскую форму и доставлены к городской радиостанции. Уголовники призвали «убивать немцев», после чего сами были убиты эсэсовцами. «Польское государство взялось за оружие!» — заявил Гитлер и отдал приказ…

В сентябре 1939-го были изданы «Основы государственной безопасности в военное время» и поправки в уголовное законодательство. Резко расширились карательные прерогативы, чудовищно ужесточилась система наказаний. Смертная казнь устанавливалась, например, за нарушение правил хранения металлолома. Результат не замедлил сказаться: за три месяца лета-осени 1941-го под арестом оказалось без малого 30 тысяч человек. Динамика была однонаправленной: за 1944-й количество арестов и задержаний достигло полумиллиона.

Партийные «—лейтеры» и эсэсовские «—фюреры», находившиеся в оперативном подчинении, давали реальную силу, несравнимую с многочисленными титулами гитлеровского «кронпринца» Геринга (среди которых были звания главного имперского лесничего и егеря). Но по-настоящему мощной позицией рейхсмаршала оставалось положение генерального уполномоченного по четырёхлетнему плану, наделявшее экономической властью. Однако по мере истечения первой четырёхлетки центр тяжести и здесь передвинулся в иное ведомство.

В марте 1940 года было учреждено рейхсминистерство вооружения и боеприпасов, ставшее основным органом управления экономикой. Первоначально его возглавлял начальник технического отдела НСДАП Фриц Тодт, курировавший инжерно-технологические программы. Два года спустя, после гибели Тодта в авиакатастрофе, министерство возглавил 37-летний личный архитектор фюрера Альберт Шпеер. Именно с этим именем связана германская экономика времён тотальной войны.

Шпеер эффективно перестроил государственную хозяйственно-управленческую систему по модели собственного архитектурно-проектного бюро. Он непосредственно интегрировал в министерскую систему крупнейшие структуры, занятые военным производством — прежде всего госконцерн «Герман Геринг», «Стальной трест», «ИГ Фарбениндустри», финансовые и промышленные группы Дрезденского и Немецкого банков, Круппа и Сименса. Сращивание государства с капиталом под эгидой партии, которым знаменовался весь период нацистского правления, достигло апогея в шпееровской военно-промышленной системе. Сам Шпеер в 1942–1945 годах фактически превратился в четвёртую фигуру Рейха, после Гитлера, Бормана и Гиммлера.

Бормановская партканцелярия издавала и рассылала циркуляры, окончательно конституировавшие партию как корпус тотальных диктаторов. Даже рядовой член НСДАП, не говоря о «-лейтерах» любого уровня, наделялся полномочиями отдачи государственных приказов, обязательных к исполнению. Партактив организовывал производственный процесс, контролировал распределение 80 миллионов продуктовых лимитов, осуществлял задействование и переброску трудовых ресурсов, проводил в жизнь агитационные мероприятия, содействовал сыскным и репрессивным операциям СД и гестапо. Постепенно дошло до апогейного распоряжения Бормана: каждый член НСДАП был наделён правом арестовывать любого беспартийного. НСДАП, изначально созданная ради войны и убийства, погрузилась в свою стихию.

В ПОСЛЕДНЕМ БРОСКЕ

Полуночны и горбаты,

Несут они за плечами

Песчаные смерчи страха,

Клейкую мглу молчанья.

Ф. Гарсиа Лорка

Безумие

Нападение на СССР 22 июня 1941 года было не только самой кровавой, но и самой безумной из всех авантюр Национал-социалистической рабочей партии Германии. Поражение Третьего рейха во Второй мировой войне было предрешено изначально — даже в союзе с Японией он не мог выстоять против англо-американской коалиции при необходимости удерживать под тотальным контролем европейские страны. Но в такой конфигурации борьба теоретически могла затянуться на десятилетия. Открытие же Восточного фронта делало разгром Германии вопросом ближайших лет.

Германские власти наступали на грабли 1914 года. Второй рейх однозначно побеждал Францию, если бы на её стороне не выступили Англия и Россия. Были даже серьёзные шансы одолеть англо-французскую или франко-русскую коалицию. Но никак не объединённую мощь Франции, Англии и России. Вся авантюра Вильгельма II строилась сначала на блефе, затем на «прорвёмся!», а под конец фактически на «авосе», который непонятно почему принято считать только «русским».

Начать с того, что сталинский СССР опережал гитлеровский Рейх по военно-экономическому потенциалу. Они были сопоставимы, но с некоторым советским перевесом. По добыче стратегических руд, производству нефти, каучука, машиностроительной продукции Советский Союз либо занимал в мире первое место, ибо уступал одной Америке. По мобилизационным и резервным возможностям отрыв был ещё значительнее. Третьим важнейшим фактором превосходства являлись огромные отступательные пространства, обеспечивавшие фору для оперативного манёвра и задействования ресурсов. Тотальность власти ВКП(б), мощь её карательного аппарата нисколько не уступали нацистским, поэтому не приходилось рассчитывать на внутреннее восстание (в этом состояло кардинальное отличие от Первой мировой). СССР обретал мощнейших союзников в лице партнёров по Атлантической хартии, сформулировавшей программные основы антигитлеровской коалиции. Наконец, иноземное нашествие вызвало беспрецедентный национально-патриотический подъём. Социальный гнёт режима, породивший РОА, отодвинулся на второй план перед лицом геноцида. «Это пламя было затоптано сапогами эсэсовских зондеркоманд».

Соединение всех этих факторов сказалось менее чем через полгода. Поражение вермахта под Москвой и последовавшее пятимесячное советское контрнаступление опрокинуло расчёт на победоносный блицкриг через быстрый захват политико-инфраструктурного центра. Оберкоммандо была поставлена уже более скромная задача — закрепление на позициях, гарантирующих блокирование угроз, исходящих от противника. «Возможно, на востоке дойдёт до столетней войны, но она не причинит нам вреда», — писал Геббельс в начале 1942 года. Война важнее победы…

В апреле-мае 1942-го гитлеровцы снова перехватили стратегическую инициативу на советско-германском фронте. Центр тяжести наступления передвинулся с центрального на южное направление. Вместо взятия столицы и победного окончания войны был сделан упор на захват ресурсной базы и коммуникационных артерий, нейтрализацию вооружённых сил противника, после чего — создание коллаборационистского правительства и объявление войны завершённой. Местом пребывания будущего «русского правительства» назначался Сталинград.

Разработчики моделей контрфактической истории часто указывают на единственный германский шанс: провозгласить освободительную войну, радикально демонтировать на занятых территориях тоталитарно-коммунистические структуры (вместо того, чтобы переименовывать председателей в старост, колхозы в общины и загонять туда столетних стариков, которым большевики презрительно позволяли оставаться «единоличниками») и вступить в равноправный боевой союз с русскими антикоммунистами. Примерно то же некоторые советники 129 годами раньше предлагали Наполеону: декретом из Москвы отменить крепостное право и поднять крестьян против царского режима под французским командованием. «Я не разжигаю революции, а прекращаю их», — ответил тогда император.

Рейхсфюрер СС даже не считал нужным что-либо на это специально отвечать. Его ответ был известен и так: «Живут ли другие народы или подыхают с голоду, интересует меня лишь постольку, поскольку они нужны нам как рабы для нашей культуры». Бессмысленно предполагать в нацистах побуждения американцев в Корейской войне, после которой южнокорейские граждане совершенно искренне звали их «воинами-освободителями». Нацизм не был бы нацизмом, если бы оказался способен на «контрфактическую» политику в войне с СССР. Любые рассуждения на этот счёт беспредметны, кто бы их ни вёл — офицеры вермахта в 1940-х (такие действительно встречались, и каждый такой случай отмечен особо) или российские историки 2010-х.

Реальные установки по войне на Востоке были сформулированы в Генеральном плане «Ост». Существование этого плана ставится порой под формальное сомнение, поскольку первый экземпляр не был обнаружен. Однако надёжные свидетельства и чёткое соответствие событий заявленным содержащимся установкам снимают вопросы. Известны и имена непосредственных разработчиков плана. Они вполне способны удивить: это Конрад Мейер-Хетлинг и Ульрих Грейфельт, сотрудники планового управления РСХА, занимавшиеся аграрной проблематикой. Явный «пунктик» Гиммлера — перенос сельхозтехнологий в сферу расовой политики — сказался и здесь. Подготовка наиболее серьёзной документации была поручена агроспециалистам. Никакого другого следа в истории эти двое не оставили. Но хватило и одного этого.

«План «Ост» был окончательно утверждён розенберговским оккупационным министерством в конце мая 1941 года. Территории, составлявшие СССР, разбивались на несколько будущих рейхскомиссариатов — «Остланд» (Балтия и Белоруссия), Украина, Кавказ, Европейская Россия (судьбу азиатской части предстояло регулировать по согласованию с Японией), Туркестан. На первоначальных этапах предполагалось уничтожение примерно 30 миллионов человек и выселение 50 миллионов. Зачистке в той или иной форме подлежали 85 процентов поляков, 75 процентов белорусов, 65 процентов украинцев. Полвека спустя рассчитывалось проживание на германизированных восточных пространствах 250 миллионов немцев.

«Если учесть, что примерно 5–6 миллионов евреев, проживающих на этой территории, будут ликвидированы ещё до выселения, можно согласиться с упомянутой в плане цифрой в 45 миллионов местных жителей негерманского происхождения. Однако из плана видно, что в упомянутые 45 миллионов включены и евреи. Из этого, следовательно, вытекает, что план исходит из явно неверного подсчета численности населения», — с немецкой строгостью корректировался «Ост» розенберговскими спецами. «Окончательное решение еврейского вопроса» ещё не было формально утверждено, но из него уже исходили как из самоочевидного. О цыганах даже не всегда считали нужным особо упоминать. В плане и специальных «Пояснениях», изданных рейхсостминистерством, задавались контрольные цифры истребления и переселения славян за Урал. Территории подлежали тотальной германизации — грандиозные «бурги», увешанные оружием тевтонские господа, славянские рабы, не смеющие поднять глаз и наученные лишь росписи и счёту в пределах цифры 500. Умение читать предполагалось для туземцев избыточным. Всё равно их численность подлежала неуклонному сокращению.

Провозглашённый в «Майн кампф» принцип «раса и личность» облекался в чёткие канцелярские формулировки и отдавался на исполнение. Эстафету идеологического фаната подхватывали клерки из сельхозуправления и передавали партийным киллерам. Жизнь наполнялась смертью как целью.

Обкатка

Невиданная в мировой истории программа производства трупов ради воспроизводства трупов требовала предварительной отработки. В течение почти двух лет она велась в Польше под руководством генерал-губернатора Ганса Франка (президента Германской академии права) и группенфюрера СС Одило Глобочника, возглавлявшего местные карательные службы. В качестве пробной в 1940 году была проведена «Акция АB», заострённая против национальной интеллигенции. Спецкоманда СС во главе с обергруппенфюрером Фридрихом Крюгером и бригадефюрером Бруно Штреккенбахом оперативно уничтожила 17 тысяч человек. Успех поставленного опыта сделал этих двоих эталонами для кадров СС.

Крюгер — типичная фигура нацистского «полевого» силовика. Бывший фрейкоровец, потом ремовский штурмовой командир, потом эсэсовский офицер и подлинный «Фредди Крюгер» стал личным представителем рейхсфюрера СС в генерал-губернаторстве. Обер-палачом Польши он оставался долгих четыре года. С его именем связаны самые страшные из концлагерей — Освенцим, Майданек, Треблинка, Собибор, предназначенные не для изоляции противников (как поначалу Дахау, Бухенвальд или Равенсбрюкк), а для убийства «расово неполноценных». Крюгеровский террор вызывал недовольство даже у Франка, видевшего в нём первопричину отчаянного польского Сопротивления. В 1943-м генерал-губернатору удалось избавиться от обергруппенфюрера. После этого Крюгер командовал эсэсовскими горно-стрелковыми дивизиями в Норвегии и Югославии, получил за это Железный крест, под конец войны возглавил СС и полицию Австрии. В Вене он и покончил с собой 9 мая 1945 года. Опытный гестаповец Штреккенбах после Польши командовал Латвийской дивизией СС, попал в советский плен, в 1955-м вернулся в ФРГ и прожил ещё 22 года.

За время оккупации погибло 6 миллионов польских граждан — примерно 4 миллиона поляков и 2 миллиона евреев. Около 3 миллионов были угнаны в Германию. В соотношении погибших к численности населения Польша понесла наибольшие в мире потери — без малого четверть населения страны. 1,7 миллиона человек, примерно каждого десятого, потеряла Югославия. Здесь погибали по большей части сербы, истребляемые не только немцами, но и хорватскими нацистами Анте Павелича.

Центральноевропейская славянская Чехословакия обошлась под нацистской оккупацией 360 тысячами погибших. Это объяснялось меньшими, чем в Югославии и Польше масштабами сопротивления и менее жёсткой оккупационной политикой в стране, где почти четверть населения составляли этнические немцы. Однако именно здесь в июне 1942 году перестал дышать чудовищный Рейнхард Гейдрих, подлинно кристальное олицетворение нацизма наряду с Мартином Борманом и Теодором Эйке.

Начальник РСХА, державший в руках оперативное руководство всем, что связано с нацистскими репрессиями и геноцидом, старался по мере возможностей принимать в них непосредственное личное участие. По совместительству он больше года возглавлял «протекторат Богемия и Моравия». Находясь при этом в адском темпе постоянного движения, у его самолёта и «мерседеса» не успевали остыть моторы.

Музыкант и боец, спортсмен и палач, Гейдрих передвигался практически без охраны. Чего бояться истинному арийцу? Боевики подпольной тергруппы встретили его на шоссе в Пражский Град. Уже поражённый осколками гранаты обергруппенфюрер ещё попытался схватить нападавших… Смерть «НАЦИфера» спровоцировала вал кровавых расправ, именно тогда была уничтожена Лидице. На похоронах выступил сам Гитлер (что характерно, Гиммлер отсутствовал — видимо, расслаблялся, приходя в себя от руководства таким подчинённым). Однако мало кто даже среди геноссен действительно сожалел о случившемся. Другим подобным случаем стала гибель на Украине в январе 1943-го командира дивизии СС «Мёртвая голова» генерального инспектора концлагерей обергруппенфюрера Эйке. Помимо прочего, исполнителя ликвидации Эрнста Рема.

Незадолго до смерти Гейдрих успел отметиться как мало кто в Рейхе. Всю весну 1941 года между руководством СС и Оберкоммандовермахт шли напряжённые переговоры. С армейской стороны их вёл генерал-квартирмейстер сухопутных войск Эдуард Вагнер. Военный аристократ «старой выучки» с трудом скрывал неприязнь к нацистской отморози и вообще прохладно относился к планам войны на востоке. СС непосредственно представлял шеф гестапо Генрих Мюллер, не так уж давно наконец-то принятый в ряды НСДАП и рвавшийся оправдать оказанное высокое доверие. Однако не было даже секретом Полишинеля, что за Мюллером стоит Гейдрих, выступающий от лица партийных Охранных отрядов.

Суть вопроса заключалась в организации взаимодействия между армией и карательными органами. Вермахту вменялся в задачу разгром советских вооружённых сил и оккупация советской территории. СС брались за расовые чистки по «технике обезлюживания». Мюллер требовал не только полной самостоятельности эсэсовских подразделений в зоне армейской ответственности, но и фактического подчинения военных карателям. Генерал Вагнер категорически отказывал. Соглашение тормозилось.

Конфликт с вермахтом посреди войны был совершенно не нужен СС. Гейдрих отстранил от переговоров упёртого гестаповского заплечника и заменил хитрым рафинированным Вальтером Шелленбергом, начальником внешней службы СД — разведуправления РСХА. Как и положено разведчику, Шелленберг сумел развести генерал-квартирмейстера. Согласившись на формальное подчинение карательных отрядов местным армейским командующим, он чётко оговорил самостоятельность при проведении «специальных акций». А также подключение к чисткам затребованных эсэсовскими фюрерами воинских частей.

Вакханалия

Расовокиллерские бригады — эйнзацгруппы и зондеркоманды СС — к тому времени уже действовали. Главным их полигоном до лета 1941-го была Польша. Но эсэсовский геноцид воцарялся везде, где появлялись армии Рейха. Достаточно сказать, что североафриканской «эйнзацкоммандо», базировавшейся в Тунисе, командовал оберштурмбанфюрер Вальтер Рауфф. Тот самый «изобретатель душегубки», после войны бежавший в Чили, откуда его не выдали ни Альенде, ни Пиночет.

Во Франции спецполицию безопасности возглавлял сначала штандартенфюрер СС Гельмут Кнохен, заложивший методологические основы гестаповских чисток в этой стране: уничтожение синагог, сыскное выявление евреев, максимальное использование местных антисемитов с их галльским энтузиастическим рвением… Затем гиммлеровским уполномоченным и руководителем всех полицейских служб во Франции стал группенфюрер Карл Оберг, близкий сотрудник Гейдриха. Из 400 тысяч французских гражданских лиц, погибших в 1939–1945 годах, не менее половины приходится на нацистский террор, расовый геноцид, подавление Сопротивления. Приходится отметить, однако, что французские коллаборационисты действовали бок о бок с эсэсовцами, и не только в зоне Виши.

Но не сказать, чтобы «родственным Германии нордическим странам» приходилось много легче, чем «смертельному врагу немцев» Франции или, например, Бельгии. ВНидерландах рейхскомиссар Артур Зейсс-Инкварт лично утвердил лишь около тысячи смертных приговоров. Но гестапо не дремало: из более чем 140 тысяч голландских евреев в живых остались менее трети. Было истреблено и около 80 тысяч «нордических» нидерландцев, половину из которых составило гражданское население. Надо учесть при этом, что свободолюбивые голландцы, подобно норвежцам, довольно упорно сопротивлялись завоевателям.

Меньшим был размах террора в Дании и Норвегии. Три четверти из 10-тысячных норвежских потерь пришлись на период боевых действий, погибшие были в основном солдатами. Квислинговские марионеточные власти, те старались не очень прессовать соотечественников. Еврейская община в Норвегии была очень немногочисленна. Однако рейхскомиссар Йозеф Тербовен, «старый боец» НСДАП, штурмовой обергруппенфюрер со своим давним товарищем эсэсовским обергруппенфюрером Вильгельмом Редиесом находили себе применение, будучи весьма идейными людьми. Настолько идейными, что после англо-американской высадки подорвали себя одной гранатой.

Дании отводилось место среди германских провинций, поэтому здесь террор поддерживался на «внутреннем», более умеренном уровне. Гражданских лиц было убито около 3 тысяч, по большей части евреев. Датская политика ещё смягчилась после назначения главой оккупационных властей группенфюрера Вернера Беста. В своё время Бест составлял расстрельные списки к «Ночи длинных ножей», командовал одной из эйнзацгрупп в Польше и никак не славился «излишним либерализмом». Однако и расовым догматизмом он действительно не отличался, предпочитая более прагматичные подходы. В ноябре 1943-го Бест позволил датским евреям бежать в нейтральную Швецию под прикрытием королевской четы и тысяч порядочных людей, надевавших жёлтые звёзды. Он уже понимал, что достаточно скоро это будет ставиться в заслугу. И действительно — в 1972-м повторно арестованного Беста «по состоянию здоровья» не выдали Польше. При всей слабостью здоровья умер он через 17 лет, при нотариусе и враче.

Так обстояли дела на западе. Но предстоял восток. Причём такой, где неизбежно придётся превзойти даже польские рубежи.

На основе майского 1941 года соглашения между СС и вермахтом были сформированы четыре эйнзацгруппы, непосредственно осуществлявшие расовую политику НСДАП на оккупированных территориях СССР. Эйнзацгруппа «А» действовала в Балтии, «B» в Белоруссии и Центральной России, «С» в Украине, «D» в Молдавии, Крыму и на Кавказе.

Самой кровавой оказалась северо-западная «группа А», к концу 1941-го отчитавшаяся о почти 250 тысячах трупов. Первоначально во главе стоял бригадефюрер Вальтер Шталекер, вскоре погибший в перестрелке с советскими партизанами. Его сменил бригадефюрер Гейнц Йост, до Шелленберга руководивший внешней разведкой РСХА, потом отправленный на Восточный фронт за финансовые аферы. При расчёте Йосту сильно повезло — смертную казнь заменили пожизненным, а пожизненное свелось к 6 годам, после которых Йост несколько лет мирно занимался в ФРГ риэлтерским бизнесом. Третьим главой «группы А» стал начальник общеполитического управления гестапо оберфюрер Фридрих Панцингер. После войны он попал в руки советской госбезопасности, дал много ценных показаний, был приговорён к 25 годам, однако уже в 1955 году возвращён в ФРГ. Именно на родине Панцингер и покончил с собой, не дожидаясь немецкого суда.

Руководство центральной «группой B» поначалу принял на себя корифей угрозыска Артур Небе. «Можете рассчитывать на меня», — отчеканил он Гейдриху при назначении, но не из подобострастия (в 1944-м его повесят за участие в антигитлеровском заговоре), а сжигая для себя мосты… Через несколько месяцев его сменил бригадефюрер Эрих Науманн. Украинскую «группу C» возглавляли бригадефюреры Отто Раш и Макс Томас, затем оберфюрер Хорст Бёме и штандартенфюрер Пауль Блобель. Южной «группой C» командовал группенфюрер Отто Олендорф, один из высших руководителей РСХА и СС, возглавлявший ключевое внутреннее управление партийной службы СД. Именно за командование эйнзацгруппой Олендорф вместе с Науманном, Блобелем и ещё десятком карателей будет повешен в 1951 году по приговору американского суда.

Последним из руководящих функционеров эйнзацгрупп оставался штандартенфюрер Мартин Зандбергер, курировавший в «группе A» Эстонию. Приговорённый в ФРГ к смертной казни, заменённой пожизненным заключением, Зандбергер отсидел 13 лет и умер 30 марта 2010 года, не дотянув меньше полугода до 99-летия.

Самое поразительное, что все эйнзацгруппы, взявшиеся за уничтожение миллионов, насчитывали в общей сложности около 3 тысяч человек. Вот тут и пригодилось соглашение Гейдриха-Шелленберга-Вагнера об участии вермахта…

Всесожжение

Евреи не составляли арифметического большинства жертв нацизма геноцида. Славян погибло больше. Но именно истребление евреев было фундаментом и становым хребтом нацистского геноцида.

Через месяц с небольшим после нападения на СССР Гейдрих получил ещё одно назначение: «уполномоченный по решению еврейского вопроса». Весьма существенно, что прямой подчинённый Гиммлера это поручение принял от Геринга — в то время второго лица Рейха, однако не имевшего прямого отношения к командованию СС и руководству РСХА. Ещё через полгода, 20 января 1942-го, в фешенебельном особняке Марлир берлинского аристократического квартала Ванзее состоялась конференция, посвящённая «окончательному решению еврейского вопроса».

Председательствовал Гейдрих, опять-таки формально представлявший не рейхсфюрера, а рейхсмаршала. Вторую роль играл в совещании Мюллер. Присутствовал главный судья Рейха, бывший советский «интернационалист»-продотрядовец Роланд Фрейслер. Протоколировал заседание малозаметный тогда эсэсовский офицер Адольф Эйхман. Поначалу унтер из охраны Дахау, затем клерк в «масонском» отделе СД, он резко пошёл вверх, переключившись на «еврейский вопрос».

Остальные участники совещания мало кому известны по сей день. Герхард Клопфер от бормановской партийной канцелярии. Вильгельм Крицингер от ламмерсовской рейхсканцелярии. Вильгельм Штуккарт от фриковского МВД. Мартин Лютер от риббентроповского МИДа. Георг Лейббрандт и Альфред Мейер от розенберговского министерства восточных территорий. Эрих Нойманн от геринговского (на тот момент) Комитета по четырёхлетнему плану. Группенфюрер Отто Хофман от управления расово-поселенческой политики СС. Йозеф Бюлер от франковского оккупационного аппарата польского генерал-губернаторства. Оберфюрер Эберхард Шёнгарт от полиции и СД генерал-губернаторства. Штурмбанфюрер Рудольф Ланге от полиции и СД Латвии. Двое последних принимали в убийствах евреев непосредственное личное участие.

Первым делом Гейдрих отчитался о проделанной работе. Главным довоенным достижением была названа принудительная эмиграция полумиллиона евреев из Германии, Австрии и Чехии («Богемии и Моравии»). Но в условиях войны это уже не метод, требуются меры более радикального — «окончательного» — характера. Предмет рассмотрения составляют 11 миллионов человек во всех странах Европы.

Именно — во всех. Включая непокорённую Англию, нейтральную Швейцарию, союзные Италию, Румынию и Венгрию, дружественные Испанию и Португалию, не совсем европейскую Турцию. По каждой стране устанавливалась контрольная цифра подлежащих уничтожению: от двухсот человек в Албании, тысячи трёхсот в Норвегии и двух тысяч трёхсот в Финляндии — до 865 тысяч во Франции, 3 миллионов в Польше и 5 миллионов в СССР. Термины «уничтожение», «убийство» в протоколе конференции открыто не звучали. «Окончательное решение» формулировалось как «выселение на восток» — что в контексте специфических методов войны в Польше и СССР, предполагавших невиданный ранее разгул эйнзацгрупп, было синонимом смерти. Для 11 миллионов человек.

В выступлении Эйхмана рефреном звучала ссылка на распоряжения Гитлера. Руководящие партийные директивы по «еврейскому вопросу» подписывались Борманом. Проводя конференцию, Гейдрих формально выполнял указание Геринга. Верховная ответственность за исполнение возлагалась на Гиммлера. Среди участников были официальные представители Розенберга, Фрика и Риббентропа. Таким образом, в «окончательном решении» прозвучал голос всей нацистской верхушки, а не отдельных фюреров или ведомств. В главной теме повязались кровью все.

Оперативное руководство реализацией курса Ванзейской конференции поручалось оберштурбманфюреру Эйхману. В конце января 1942-го он разослал инструктивные приказы всему начальствующему составу полиции безопасности РСХА, гестапо и СД. Зверская вакханалия эйнзацгрупп вышла на новый виток. Куратор «еврейского вопроса» превратился в одного из столпов РСХА, получив прямой выход на Гиммлера. В августе 1944-го Эйхман подал рейхсфюреру отчётную цифру: 4 миллиона уничтоженных евреев.

Сеть концентрационных лагерей на востоке, прежде всего Освенцим в Польше, окончательно преобразовалась из мест заключения в фабрики смерти. Данные о количестве погибших в нацистских KZ разноречивы. Ни один источник не даёт меньше 7 миллионов, хотя в прежние годы чаще говорилось об 11 миллионах. Больше всего среди них советских военнопленных (по национальности чаще всего русских и украинцев) и евреев.

Бесстрашие

Обергруппенфюрер Кальтенбруннер, преемник Гейдриха в должности начальника РСХА, представ перед Нюрнбергским трибуналом, с откровенным пренебрежением отзывался о немецком движении Сопротивления. «Военные, не знающие чего хотят, коммунисты, забившиеся в ил, да эти чёртовы цветочные общества», — лаконично перечислил он три среды, порождавшие крамолу. Ни одна из них не представляла реальной угрозы гитлеровской диктатуре. Характерно, что шеф гестапо Мюллер временами одёргивал подчинённых, старавшихся доказать собственную незаменимость отчётным накручиванием масштабов антинацистского подполья.

Даже коммунисты бывшей ГДР, всячески раздувавшие значение нелегальных ячеек КПГ, вынужденно признавали: «Большинство населения оставалось неактивно». Им вторили авторы советских монографий: «Несмотря на героические усилия, компартии не удалось поднять массы на борьбу с гитлеризмом». И это притом, что коммунисты — точнее, те немногие из них, что не ушли в растительную жизнь и не последовали примеру красно-коричневых «бифштексов», вроде Эрнста Торглера — действительно были особенно активны в подпольной борьбе. Которая, сойдя почти на нет к концу 1930-х, постепенно возобновилась в войну, особенно со второй половины 1942 года.

Наиболее известна группа функционера КПГ Антона Зефкова. «Солдат СС! Всё ли ещё твоя честь называется верность? Сбрось эти путы, которыми Гитлер связывает тебя и твоих товарищей!» — говорилось в одной из её листовок. Коммунисты, наученные опытом начала 1930-х, старались избегать самоизоляции, по возможности устанавливая связи с другими оппозиционными силами. В качестве такой структуры была задумано созданное в СССР объединение «Свободная Германия», в рамках которой Зефков весной-летом 1944-го вышел на связь с полковником Клаусом фон Штауффенбергом.

Оживились и социал-демократические подпольщики. Самым ярким из них был Юлиус Лебер, в Веймарской республике командир отряда «Рейхсбаннера». Убеждённый антикоммунист, он пришёл к тем же выводам, что и Зефков, устанавливая подпольные связи и с КПГ, и с консервативной фрондой. Очень характерно, что и Зефков, и Лебер, брошенные в нацистские концлагеря, были освобождены в конце 1930-х по «геринговским амнистиям» (рейхсмаршал любил широкие жесты — типа, сильным нечего бояться). Оба осторожно восстанавливали нелегальные партийные ячейки. И оба в итоге сомкнулись с военно-аристократическим заговором как единственной сколько-нибудь действенной силой.

По тому же максимально широкому принципу сформировалась сеть Сопротивления «Красная капелла». В ней объединились либеральные аристократы и военные технократы, коммунисты и консерваторы, люди богемы и госслужащие, социал-демократы и коммунисты, писатели и учёные. Организация действовала почти десятилетие. Начав с салонного фрондирования и мало кому заметной агитации, эти люди посчитали необходимым перейти к конкретному делу. Под эгидой иностранного отдела НКВД СССР и Главного разведывательного управления РККА.

У них были на то серьёзные возможности. Харро Шульце-Бойзен — левый демократ и выходец из древнего аристократического рода — служил в штабе геринговской авиации (зимой 1933-го он попал в штурмовой концлагерь, подвергся пыткам и вышел лишь по ходатайству почтенной семьи). Хорст Хайльман служил в штабе сухопутных войск вермахта. Либертас Шульце-Бойзен, урождённая принцесса Эйленбургская, была лично знакома с Герингом, рейхсмаршал стал свидетелем на её свадьбе с Харро. Юрист и философ Арвид Харнак служил в министерстве экономики Рейха, постоянно пересекаясь с Оберкоммандо и ведомством четырёхлетнего плана. Его жена Милдред преподавала философию в Берлинском университете. Графиня Эрика фон Брокдорф работала в рейхсбюро труда. Эрвин Гёртс имел звание полковника вермахта. Радиоредактор Гюнтер Вайзенборн был не последним лицом в аппарате Геббельса. Известный драматург Адам Кукхоф в своё время руководил берлинским театром. Манекенщица Инна Эндер, подруга принцессы Эйленбургской, работала в модном салоне, где помимо прочих одевалась Ева Браун.

Подпольную газету «Внутренний фронт» издавали коммунистические журналисты Йон Зиг, Вильгельм Гуддорф, Герберт Грассе, Вальтер Хуземанн. Ганс и Хильда Коппи вели радиосвязь. Ещё важнее была функция другой коммунистки. На советские деньги сотрудница МИД Ильза Штёбе завербовала одного из руководителей германского посольства в Варшаве барона Рудольфа фон Шелиа. От него советская разведка заблаговременно получила материалы «плана «Барбаросса». Те же сведения по каналам министерства экономики подтвердил Харнак. Из штаба ВВС Шульце-Бойзен передал список целей немецких бомбардировщиков. В СССР не воспользовались практически ничем из этого массива «краснокаппельской» информации…

В 1941–1942 годах советские спецслужбы с большей серьёзностью относились к шифровкам «Красной капеллы» — о военном потенциале Рейха, о планах вермахта в ходе Московской битвы, обороны Ленинграда, немецкого наступления на Волгу, об акциях германской разведки. Однако именно они спалили свою агентуру. Небрежность радиоконтактов позволила гестапо вычислить точки приёма-передачи. В последний день августа 1942 года Шульце-Бойзен был арестован в кабинете авиаминистерства. Через три месяца в застенках оказалось больше ста «музыкантов «Красной капеллы».

Расследование вёл лично Мюллер. После допросов «третьей степени» мужчин вешали, женщин гильотинировали. Так были казнены супруги Шульце-Бойзен и супруги Харнак, супруги Коппи и супруги Шумахер, Хорст Хайльман и Вильгельм Гуддорф, Адам Кукхоф и Эрика фон Брокдорф, Ильза Штёбе, и сдавший её на допросе барон фон Шелиа — всего не менее пятидесяти человек. Зиг, Грассе и ещё пятеро сумели покончить с собой. Оставшиеся в живых, как Грета Кукхоф и Гюнтер Вайзенборн, попали в тюремные спецблоки.

Отношение к «Красной капелле» в нынешней Германии напоминает российские дискуссии о власовской РОА: одни видят подлинный патриотизм, другие национальную измену. Но практически все сходятся на том, что отважные люди выбрали борьбу делом, в которой пошли в ней до конца.

Кальтенбруннер не случайно помянул «цветочные общества». И не зря при этом выругался. Обычные человеческие связи через дружбу или общие интересы стихийно рождали Сопротивление. Такой группой была «Белая роза» в Мюнхенском университете: к шестерым студентам медицинского, философского и химического факультетов присоединился преподаватель. Профессор философии Курт Хубер поначалу пытался отговорить своих студентов: «Бесполезно, пока миллионы все ещё верят каждому слову маньяка». Но видя, что их не остановить, примкнул и разделил судьбу.

«Белая роза» просуществовала с лета 1942-го по февраль 1943-го. Инициатором стал студент-медик Ганс Шолль. Пятью годами раньше 19-летний Ганс уже арестовывался гестапо вместе с братом Вернером и сестрой Ингой — обвинение было настолько надуманным, что его не стали развивать. Практику военврача Ганс Шолль проходил на Восточном фронте, где увидел пытки пленных и возненавидел режим. К нему примкнули однокурсники и фронтовые товарищи Вилли Граф и Александр Шморелль, православный выходец из России, вместе с семьёй бежавший от большевизма, а в германской армии отказывавшийся присягнуть лично Гитлеру. С ними Ганс познакомил свою сестру Софи, отработавшую воспитательницей детсада и учившуюся на философском. Затем подтянулись медик Кристоф Пробст и химик Ганс Ляйпельт. Вместе проводили время, говорили о религии, философии, книгах. Так образовалось очередное «цветочное общество», ненавистное гейдриховскому преемнику.

Старшим из ребят было 25 лет, Софи всего 21. Но и парни, и девушка успели кое-что в жизни повидать. Разговоры о политике неминуемо должны были завестись. Первые листовки «Белой розы» с призывом к сопротивлению появились в университете летом 1942-го. Они дошли до профессора Хубера, оказавшегося человеком более чем порядочным. В декабре 1942-го Ганс и Александр вместе с Хубером написали «Воззвание к немецкому народу», призывавшее опомниться, отринуть нацистское бесование и вернуться к ценностям христианской веры.

«Белая роза» почти не конспирировалась. Бумагу покупали в ближайших магазинах, марки и конверты для рассылок на ближайшей почте, почти не оглядываясь писали на стенах «Долой Гитлера!», от шпиков бросались бежать… Причина была не в безбашенности. Они просто не захотели тратить время на отработку навыков, стремясь что-то успеть и понимая, что их борьба не сможет долго продлиться. Гестаповцы взяли Ганса и Софи 18 февраля 1943-го, прямо в университете за разбрасыванием листовок. Через несколько дней были арестованы остальные. Смертный приговор «Белой розе» выносил лично Фрейслер, жуткий сгусток коммунизма и нацизма. Все устояли под гестаповскими пытками и погибли на гильотине.

Где-то появлялись листовки… Где-то вдруг взрывалась толовая шашка («Взорвавший — племянник начальника цеха, объяснить действие не смог», — говорилось в гестаповском отчёте)… Где-то помогали бежать советскому пленному или «остарбайтеру»… Фрейслеровская судомашина штамповала висельно-гильотинные приговоры: от без малого тысячи в 1940 году до более 5,3 тысячи в 1943-м. Апогейным в плане внутригерманских репрессий стал 1944-й — ежемесячно арестовывалось 40–50 тысяч человек. В это число входили не только арестованные гестапо по политическим мотивам, но и уголовники, обезвреженные крипо, и бытовики, задержанные орпо. Масштаб террора, однако, впечатляет. Именно террора, а не борьбы — большинство попавших в гестапо не были ни подпольщиками, ни разведчиками. Чаще всего это были «пораженцы» и «капитулянты», пойманные на неосторожных сомнениях или просто хмуром виде. Тем светлее величие тех, кто действительно был виновен перед нацизмом. И гордился своей виной.

ЛОГОВО

Колокол бьёт, и не спрячешься,

Всюду деревья в крови.

Видно, срубить надо начисто

Буковый лес без любви!

В. Шалыт

Под шквалом

Летнее наступление 1942 года к осени застопорилось на Волге. Сталинград, где планировалось закончить войну хотя бы относительной, условной победой, превратился в грандиозную западню, захлопнувшуюся 19 ноября. 31 января впервые в истории сдался в плен немецкий фельдмаршал. 2 февраля 1943-го вместе с Фридрихом фон Паулюсом окончательно сложили оружие 90 тысяч человек, оставшихся от окружённой 330-тысячной группировки. Мощь вермахта была непоправимо надломлена. С лета 1943 года на Восточном фронте уже не пришлось наступать.

Англичане очистили Северную Африку. В Италии пал Муссолини. На Апеннинах завязались бои, туда пришлось перебрасывать войска и удлинять без того фантасмагорически растянутый фронт. Днём и ночью американские и британские бомбы вколачивали Германию в каменный век. 6 июня 1944 года англо-американская высадка в Нормандии зажала Рейх между двумя фронтами, двинувшимися навстречу друг другу. Несостоявшаяся мировая империя превращалась в осаждённый замок, пылающий в кровавом безумии.

Но приближение конца не парализовывало, а подхлёстывало. В оставленное историей время предстояло успеть явить миру идеал НСДАП. Уже 31 марта 1945 года заместитель рейхсминистра пропаганды Вернер Науман снова произнёс речь о грядущей победе: «Это реальность. Откуда она исходит, мы не знаем. Это знает фюрер».

Наступавший час зеро требовал людей уж совсем особого типа. Такими были Рейнхард Гейдрих и Теодор Эйке — ушедшие за чередой ими же уложенных трупов. Другими, но такими же были Йозеф Тербовен и Одило Глобочник, Фридрих Крюгер и Вильгельм Редиес — в стремительной лихорадке несшиеся к концу. Возможно, кто-то из них вспоминал тогда Эрнста Рема и Августа Шнайдхубера, Карла Эрнста и Эдмунда Хейнеса — эти тоже бы не сдались…

А вот «толстопузый Герман», достигший мыслимых вершин, сдувался день ото дня. Гордость Геринга люфтваффе потерпела однозначное поражение от союзной авиации. Рейхсмаршал срывал злобу расстрелами пленных английских лётчиков, что ему дорого обошлось в Нюрнберге. Ушли и рычаги экономического управления. Власть «наци N 2», официального преемника фюрера всё более сводилась к контролю над прусскими театрами и лесничествами. Что поразительно, он принимал это как неодолимость судьбы, погружаясь в непрерывный загул. С головой, чтобы не слышать ничего вокруг. Что ещё поразительнее, после фюрера он оставался самым популярным лидером в немецком народе. Возможно, именно за обывательское поведение, за имидж славного небедного бюргера, махнувшего на всё рукой и радующегося жизни, пока она есть.

Массовые симпатии привлекал также Йозеф Геббельс. Рейхсминистру пропаганды помогал ораторский дар. К тому же, как гаулейтер Берлина он умело создавал впечатления «делящего бедствия» — разъезжал по местам бомбёжек, говорил с людьми, шутил и подбадривал… Скучный и закомплексованный педант Гиммлер популярностью не пользовался, зловещая аура СС и гестапо тоже этому не способствовала. Страшного Бормана почти никто не знал.

Генрих Гиммлер заведовал всеми видами карательных органов, полиции и спецслужб. С февраля 1943-го он возглавил и министерство внутренних дел — после того, как сдавший позиции 66-летний Вильгельм Фрик был направлен рейхспротектором в Прагу, сменить партийного «старого бойца», мусорщика-бандита Курта Далюге, получившего инфаркт. Все внутренние силовые структуры — СС, РСХА, МВД — унифицировались под единым командованием рейхсфюрера. Он повелевал и четырьмя десятками отборных дивизий Ваффен-СС с полумиллионным личным составом. Смерть Гейдриха и смена начальника РСХА не ослабила, а скорее усилила рейхсфюрера. Проще было руководить туповатым костоломом Эрнстом Кальтенбруннером, нежели «Люцифером Рейнхардом». Собеседники задним числом поражались: чем ближе подступал крах, тем радостнее выглядел Гиммлер. Он был убеждён, что опора на СС обеспечивает положение единственного настоящего хозяина Германии. И делает единственным партнёром в будущих мирных переговорах.

Впечатлял также трудоголизм рейхсфюрера, особенно в сочетании с некоторыми предметами деловой переписки. «Потребление овсянки правильно. В наших домах должны привыкнуть есть овсянку. Хайль Гитлер!» — писал Гиммлер в разгар советского контрнаступления под Москвой. Сотни миллионов людей гибли и уродовались, обеспечивая этот адский цирк.

Комитет по четырёхлетнему плану перехватил у Геринга молодой энергичный рейхсминистр вооружений Альберт Шпеер. К нему же перешёл от рейхсмаршала контроль над военно-хозяйственным штабом, занимавшимся перекачкой материальных ресурсов с оккупированных территорий в Рейх. Отстроенная Шпеером министерская система намертво повязала гигантов германского капитала. Концерны и тресты Круппа, Флика, Боша, Сименса окончательно превратились в уполномоченные структуры, выполняющие плановые задания в обмен на небывалые прежде преференции в сфере снабжения и распределения.

Министерство вооружений и боеприпасов превратилось в центральное экономическое ведомство, подмявшее под себя все виды хозяйственного управления — государственного, военного и формально частнопредпринимательского. Министерство экономики и снабженческие органы вермахта отошли на второй план. Единственной инстанцией, стоявшей выше, оставалась канцелярия НСДАП. Результатом стало скачкообразное навёрстывание военного производства аж до конца 1944-го, после чего падение стало невозможно предотвратить из-за оккупации союзными войсками промышленных областей.

Неудивительно, что Гитлер благоволил Шпееру настолько, что позволял иногда почтительными намёками возражать себе. Трезвомыслящий технократ пытался использовать открывшиеся возможности, спасая то, что ещё можно спасти. Он планировал воссоздать правительственный Военный кабинет, перетянуть в эту структуру управленческие прерогативы, отодвинуть партийных маньяков от рычагов власти. Шпеер легко находил общий язык с прагматичным хозяйственным менеджментом и вменяемым генералитетом. Даже в аппарате НСДАП он приобрёл сильного партнёра в лице гамбургского гаулейтера Карла Кауфмана, отрезвлённого бомбардировками. Во главе Военного кабинета Шпеер предполагал поставить популярного в народе Геринга, от имени которого рассчитывал зондировать почву для тайных мирных переговоров. Но этот хитроумный план был обломан первым же разговором с Гитлером. Фюрерское «найн!» закрыло вопрос на корню.

Параллельно со шпееровской структурой продолжало функционировать министерство экономики. В феврале 1943-го, на следующий день после капитуляции в Сталинграде, министр Вальтер Функ своим распоряжением ликвидировал 75 тысяч магазинов, «не являющихся необходимыми для снабжения населения». Прекратилось функционирование ресторанов, кафе и гостиниц, «бесполезных для военного снабжения». По Германии прокатилось веерное закрытие мелких производств. Зато войска и военные заводы получили мощный приток пополнения.

Чрезвычайная экономическая политика неожиданно подбросила вверх доктора Геббельса, чья сфера, казалось, была далека от хозяйства. Обычная для тоталитарных режимов практика управленческого параллелизма привела рейхсминистра пропаганды и просвещения на пост «уполномоченного по тотальной войне». Геббельс рьяно продолжил работу Функа, ликвидируя мелкохозяйственый сектор, загоняя к станкам лавочников и их жён: «Мы временно отказываемся от прежнего уровня жизни! Кто сидит вечерами в баре, тот не выполняет обязанностей в тотальной войне! Колёса должны вертеться только для победы!». Активы закрываемых предприятий безвозмездно передавались министерству вооружений.

Такова была благодарность нацистского режима тем, кто когда-то пошёл в отряды Эрнста Рема. Но происходящее не вызывало сколько-нибудь серьёзного общественного протеста. Массы постепенно осознавали кошмар положения, но выход видели не в свержении, а в победе режима. «Прочная клятва — та, что на крови», — говаривал в своё время Гейдрих. И партия действительно сумела повязать нацию пиратским принципом «теперь хоть в рай, хоть в ад».

Над руинами

Над дисциплинированной массой народа, над глухо грызущейся сворой — фюреров и — лейтеров высился Адольф Гитлер. Постарев за первые три года войны «лет на пятнадцать» (так отозвался Геринг о психофизической динамике), он ни на минуту не прекращал своего фюрерского служения. Не становясь ни чьей-либо марионеткой, ни декоративной фигурой. Тоталитарная власть над Германией и захваченными ею странами сосредотачивалась в его руках. Однако закономерная фиксация на военном руководстве требовала кого-то на подхвате. Уже в конце мая 1941-го у Гитлера появилось «альтер эго». В лице Мартина Бормана.

Начальник партийной канцелярии, секретарь фюрера… Что это такое по сравнению со звучными титулами главного егеря? Однако власть коричневого канцеляриста превосходила даже рейхсфюрерскую, не говоря о рейхсмаршальской. Основа любого тоталитарного режима — идеократическая партия. Именно её руководство оказалось в руках Бормана.

Гитлер регулярно выезжал на Восточный фронт и подолгу оставался в ставке «Вервольф» («Волк-оборотень»). Управление рейхом в такие периоды перемещалось под Винницу. Секретарь неотлучно бывал при своём фюрере. И готовил ему на подпись свои решения, которые именем фюрера проводились в жизнь, точнее, в смерть. Ни Геринг, ни Гиммлер, ни Геббельс не располагали такими возможностями — хотя бы потому что, в отличие от Бормана, не имели доступа к Гитлеру в любой нужный момент. Но Борман не манипулировал Гитлером. Фюрер доверял секретарю выработку партийных решений потому, что бы уверен в нём.

Именно Борман определял оккупационную политику. Он категорически отметал любые, даже самые робкие предложения по её смягчению. В военном командовании, в некоторых оккупационных аппаратах, даже в министерстве восточных территорий порой возникали расплывчатые планы роспуска колхозов или предоставления населению ограниченных гражданских прав. Разумеется, не из сочувствия к славянам, а с утилитарной целью продемонстрировать преимущества нового режима перед сталинским и завоевать популярность. Борман как верный нацист гробил всё это в зародыше: чистота идеи превыше всего. Пусть следование ей самоубийственно — все когда-то умрём.

«Славяне должны работать на нас, — слал Борман инструктивное письмо министру восточных территорий Альфреду Розенбергу. — Медицинское обслуживание считать излишним, деторождение нежелательно. Как только станут не нужны, должны умереть». Рейхслейтер решительно поддержал жесточайшую политику рейхскомиссара Украины Эриха Коха, выдержанную в духе партийных инструкций. И жёстко осаживал рейхскомиссара Белоруссии Вильгельма Кубе, пытавшегося ввести хоть в какие-то рамки (например, не достреливать выживших после залпа) эсэсовский геноцид в Белоруссии. Гибельность политики не страшила партию, созданную ради смерти.

Борман сравнительно поздно вступил в НСДАП и вообще терпеть не мог «старых бойцов» типа Кубе или Кауфмана. Исключение он делал для двоих. Первым был Кох. Вторым Фриц Заукель, с начала 1942 года курировавший в ведомстве по четырёхлетнему плану обеспечение рабочей силой. Эта его деятельность стала основанием для смертного приговора в Нюрнберге: ужас, обрушившийся на 7 миллионов угнанных в Германию, был сравним разве что с концлагерным содержанием военнопленных. Условия для тех и других, как и характер оккупационного режима, вырабатывались партканцелярией Бормана. Отсюда же поступали руководящие указания по «еврейскому вопросу»: вывод из-под общегражданской юрисдикции… передача в исключительное ведение гестапо… запрещение эмиграции… ускоренное «выселение на восток»…

Канцелярия НСДАП обладала последним словом и во всех областях внутренней политики. Любое сколько-нибудь значимое решение либо готовилось Борманом, либо проходило у него придирчивую экспертизу, и только после этого подавалось на утверждение Гитлеру. Группой адъютантов фюрера командовал младший брат рейхслейтера Альберт. Ежедневную документацию готовил прямой подчинённый рейхслейтера Филипп Боулер, начальник личной канцелярии Гитлера, отличившийся в начале войны при проведении массовой эвтаназии. Правда, с Боулером, как «старым бойцом», у Бормана не складывались отношения, и постепенно рейхслейтер задвинул его на задний план. Ещё раньше были сведены к минимуму полномочия государственной имперской канцелярии вместе с её многолетним шефом, видным нацистским юристом Гансом Ламмерсом. Партия до последнего крепила свою руководящую роль.

В ноябре 1942-го гаулейтеры получили звания рейхскомиссаров обороны с дополнительным расширением полномочий. Через год с небольшим партийные политкомиссары были разосланы во все армейские соединения. В их полномочиях прямо прописывалось «осуществление национал-социалистического руководства войсками». Вермахт был окончательно введён в прямое подчинение НСДАП. Осенью 1944-го партаппарат взял на себя политическое руководство фольксштурмом — общенациональным ополчением, формально-списочная численность которого доходила до 6 миллионов. Серьёзного военного значения отряды шестнадцатилетних и шестидесятилетних не имели (хотя кое-где фольксштурмисты, обученные в СА и автомотокорпусе, оказывали жёсткое сопротивление наступающим советским войскам). Но в виде фольксштурма был создан ещё один канал тотального партийного контроля над страной.

18 февраля 1943 года в берлинском Дворце спорта выступил Йозеф Геббельс с речью о тотальной войне. «Настало время снять лайковые перчатки и воспользоваться кулаками. Национал-социалистическое правительство готово использовать любые способы. Нам плевать, если кто-то против. Мы добровольно отказываемся от значительной части нашего уровня жизни, чтобы усилить нашу военную экономику. Тотальная война стала делом всего немецкого народа. Мы не обращаем внимания на класс или положение в обществе. Богатые и бедные, люди из высших и низших слоёв должны распределять ношу поровну. Мы наполним сердца вечным огнём великих битв партии и государства. Мы на пути к окончательной победе. Народ готов на всё. Фюрер приказал, и мы последуем за ним. Мы твёрдо и непоколебимо верим в победу. Мы видим её перед собой. Воспрянь, народ, и пусть грянет буря!» — последние слова рейхсминистра утонули в многотысячном экстазе. «Вы готовы?» — вопрошал Геббельс. «Да!» — гремело в ответ.

К решению

Выступление антигитлеровской оппозиции произошло 20 июля 1944 года. Корни военного заговора уходили глубоко в наследие покойных главнокомандующих веймарским рейхсвером Ганса фон Секта, Курта фон Гаммерштейн-Экворда, военного министра Вильгельма Гренера. В 1923-м Сект подавил «Пивной путч». В 1932-м Гренер пытался запретить нацистские боевые отряды. В 1938-м Гаммерштейн-Экворд, за связи с СДПГ и профсоюзами прозванный «красным бароном» (его дочь вообще состояла в компартии), подумывал о физическом устранении Гитлера.

«Линию Секта-Гренера-Гаммерштейна» наследовала в 1940-х годах военно-аристократическая группа во главе с отставным генералом Людвигом Беком. Во время чехословацкого кризиса 1938 года, в знак протеста против гитлеровского авантюризма, Бек оставил пост начальника генерального штаба, но сохранил в вермахте высокий авторитет. Не меньшим уважением пользовались такие отставники, как бывший начальник генштаба генерал Франц Гальдер, генерал танковых войск Эрих Гёпнер, бывший командующий западной группой войск фельдмаршал Георг фон Вицлебен. На них ориентировался ряд действующих военачальников. Идеологическим противником нацизма был глава хозяйственного управления вермахта генерал Георг Томас, тесно связанный с фрондирующими магнатами. Протестовал против эсэсовских экзекуций на востоке генерал Хеннинг фон Тресков. Решительно отвергал гитлеровские зверства начальник снабжения Резервной армии (своего рода внутренние войска) генерал Фридрих Ольбрихт. Участвовал в нелегальном спасении евреев генерал Ганс Остер. Начальник армейской разведки — абвера — адмирал Вильгельм Канарис готов был поддержать устранение одержимого фюрера.

Вне вермахта к заговору примыкали либо сочувствовали не менее влиятельные фигуры. Ужасался содеянному и стремился что-то исправить главный финансовый лоббист НСДАП Ялмар Шахт. Сменить Гитлера на канцлерском посту готовился консервативный монархист Карл Гёрделер, бывший бургомистр Лейпцига, консультант электротехнического магната Боша. В министры экономики Гёрделер прочил Пауля Лежен-Юнга — консервативного политика Веймарских времён, идеолога хозяйственной монополии государства (вообще-то мало отличавшейся от нацистской экономической модели). В заговор вступил и откомандовавший эйнзацгруппой Артур Небе, гарантировавший опору на аппарат уголовной полиции.

Эти люди в принципе сходились на консервативной оппозиционности нацизму, многие из них были монархистами. В картотеке Гейдриха такие проходили по разряду «реакционеров». Нацистов они ненавидели не только за катастрофический авантюризм и маниакальную тягу к убийству, но и за плебейское непризнание традиционной аристократии. Характерно, что фон Вицлебен с энтузиазмом отдался гитлеровской службе после 30 июня 1934 года, полагая, будто «Ночь длинных ножей» покончила с наглой чернью. Идеал будущей Германии они видели в авторитарной монархии.

Других взглядов придерживался полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг, начальник штаба Резервной армии, с именем которого более всего связываются события, хотя руководил заговором не он, а генерал Бек. Его кумиром был граф Гельмут фон Мольтке, выходец из легендарного полководческого рода, представители которого когда-то наследовали друг другу во главе кайзеровского генштаба. Христианин, гуманист и демократ, Мольтке в качестве юриста абвера пытался смягчать участь «перемещённых лиц». В январе 1944 он был арестован. Этот удар подтолкнул Штауффенберга к большей решительности.

Полковник ориентировался влево и пытался максимально расширить политическую базу заговора. Через Штауффенберга установился контакт консерваторов с подпольными ячейками комитета «Свободная Германия», социал-демократами и коммунистами. В конце июня 1944-го близкий друг Штауффенберга профессор Адольф Рейхвейн встретился с коммунистом Антоном Зефковым. Возглавить будущее правительство Штауффенберг предлагал не Гёрделеру, а социал-демократическому подпольщику Юлиусу Леберу. Однако в начале июля эти контакты были оборваны — Рейхвейн, Зефков, Лебер попали в руки гестапо.

За честь

История 20 июля 1944 года достаточно известна и не нуждается в пересказе. Покушение на фюрера Штауффенберг предпринял на совещании в восточнопрусской ставке «Вольфшанце» («Волчье логово»). Но цепь случайностей — передвинутый портфель с бомбой, массивный дубовый стол, невысокий рост и согнутая поза объекта — спасла жизнь обречённому, как казалось, Гитлеру. Это напрочь сломало весь замысел.

В Берлине генерал Ольбрихт начал вводить в действие «план «Валькирия» — взятие ключевых пунктов частями Резервной армии. Однако весть о неуспехе покушения парализовала этого достойного, но не очень решительного человека. Вицлебен, считавшийся объявленный было главнокомандующим вермахтом, поспешил уйти. Верные Гитлеру офицеры арестовали растерявшегося Ольбрихта и ранили Штауффенберга. Тем временем гестапо быстро расследовало обстоятельства взрыва в «Вольфшанце». В Берлин поступили жёсткие инструкции, ситуация быстро бралась под контроль эсэсовским спецназом. Заметную роль в подавлении восстания сыграл легендарный нацистский диверсант оберштурмбанфюрер Отто Скорцени, десятью месяцами ранее прославившийся операцией по освобождению свергнутого Муссолини.

Большего успеха удалось достичь в Париже. Бек связался с командующим Западным фронтом фельдмаршалом Гансом фон Клюге и заручился его принципиальной поддержкой. Командующий оккупационными войсками во Франции генерал Карл-Генрих фон Штюльпнагель был участником заговора с самого начала и принадлежал к радикальному крылу Штауффенберга. По его приказу были арестованы 1,2 тысячи эсэсовских и гестаповских чинов, начиная с группенфюрера Карла Оберга. Власть в Париже была разом вырвана у гитлеровцев. Однако через несколько часов фанатичный нацист адмирал Теодор Кранке ультимативно потребовал освободить эсэсовцев, угрожая броском морского десанта. Фельдмаршал Клюге поспешил дистанцироваться от Штюльпнагеля. Генералу пришлось обернуть дело в шутку. Оказавшуюся более чем горькой.

Узнав, что Гитлер жив, отказался присоединиться командующий Резервной армией генерал Фридрих Фромм, ранее намекавший на свою поддержку. Его пришлось взять под арест, командование принял Гёпнер. Командир охранного батальона «Великая Германия» майор Отто Ремер начал было выполнять приказы нового начальства. Как и в Париже, его часть занимала указанные объекты без сопротивления деморализуемых СС. Однако Ремер быстро сообразил, что попал в разводку, добрался до Геббельса, убедился, что Гитлер жив и повернул фронт. Руководство подавлением подхватил Геббельс, вдруг оказавшийся в полушаге от своей мечты стать силовиком.

К ночи стал очевиден провал. Вышедший из-под ареста генерал Фромм торопился с расправой, надеясь оправдаться перед гестапо за прежние двусмысленные высказывания. Почтенному Беку он позволил покончить с собой (впрочем, пришлось достреливать). Через несколько дней так же поступили вызванные в Берлин Клюге и Штюльпнагель (второму, как Беку, это не удалось своим выстрелом, полумёртвого дотащили до виселицы). Штауффенберга, Ольбрихта и ещё нескольких человек приказом Фромма расстреляли на месте. Вероятно, он продолжал бы в том же духе, но расправы были приостановлены распоряжением Скорцени, явившегося хозяином положения.

В следующие недели развернулся гестаповский замес. Под него попали больше 12 тысяч человек. Около 5 тысяч из них были казнены по фрейслеровским приговорам, убиты эсэсовцами, покончили с собой либо принуждены к самоубийствам, как фельдмаршал Эрвин Роммель, не участвовавший, но сочувствовавший заговору. Погибли на мясницких крюках Вицлебен, Гёпнер, Остер, Канарис, Небе. Подорвал себя гранатой фон Тресков. Гёрделер продлил свою жизнь на несколько месяцев, называя соучастников и разрабатывая концепции городского управления и хозяйства для Гиммлера (рейхсфюрер не мог отвлечься от своих «овсянок»), после чего был повешен. Не избежал петли Фромм, чьё поведение выглядело особенно омерзительным. На этом фоне феерическую карьеру сделал Ремер: майор молниеносно превратился в полковника, почти сразу в генерала, возглавил бригаду личного сопровождения фюрера. После войны, отбыв двухлетний британский плен, участвовал в неонацистских организациях, работал в торговле оружием, судился за отрицание Холокоста, дожил до конца 1990-х.

Загремел в Дахау Шахт, что окончательно оборвало его роман с Гитлером, зато спасло репутацию к Нюрнбергу. В том же Дахау к тому временинаходился первый гитлеровский спонсор Фриц Тиссен. Был казнён видный промышленник Венцель Тейченталь. Ещё нескольких с превеликим трудом сумел прикрыть Шпеер. Магнатов, задумывавшихся, как бы соскочить с темы, жёстко привели к повиновению. Хотя, надо сказать, промышленники и финансисты по сравнению с военной аристократией были мало представлены в заговоре. Их прочнее интегрировали в нацистскую систему, причём Шпеер сумел предложить им особые, вполне приемлемые условия службы Рейху. На случай же поражения Германии у них была готова отмазка: персональное неучастие в убийствах.

Генералитет и гражданские консерваторы были введёны в шок и ужас перед гестапо. Всякие намёки на политическую самостоятельность были ими оставлены. Демократы и марксисты, коммунисты и левые ложились под один топор с националистами и монархистами. С августа 1944-го по январь 1945-го взошли на эшафот Мольтке, Зефков, Лебер, другие арестованные подпольщики. Был расстрелян Тельман, больше десяти лет содержавшийся в Бухенвальде. Оппозиция была окончательно раздавлена под самый конец режима. Это стало самым конкретным и весомым результатом героической попытки.

Кроме того, укрепились руководящие позиции Гиммлера как полицейского силовика, окончательно задвинувшего Геринга и быстро окоротившего Геббельса, полезшего не в своё дело. На некоторое время он получил даже фронтовое командование группой армий «Висла». Но в измолотных боях с наступающими советскими войсками рейхсфюрер не стяжал лавров, командира Ваффен-СС, подобного Зеппу Дитриху, из него не получилось.

20 июля 1944 года явилось последней крупной победой НСДАП. Партия вновь произвела обильное кровопролитие. История не позволила Германии прервать нацистский эксперимент. Сделанный в 1932–1933 годах выбор пришлось пройти до конца.

При расчёте

24 февраля 1945 года Берлин отмечал государственный праздник Рейха — 25-летний юбилей принятия программы НСДАП «25 пунктов». Фюрер в последний раз обратился к немецкому народу. Красной нитью в его речи проходило слово «триумф».

Объединение всех немцев в Великой Германии? Выполнено. Правда, на ближайшие 45 лет предстояло разделиться стеной. Равноправие немецкого народа через отмену Версальского договора? Выполнено. Правда, впереди был Потсдам. Жизненное пространство, необходимое для пропитания и расселения? Выполнено. Правда, обширные территории ушли от Германии навсегда. «Не делайте из еды культа».

Германское гражданство и государственные посты только немцам про крови? Иностранцам знать своё место? Выполнено. Правда, в обозримые сроки предстоит миллионами принимать евреев, русских, турок, арабов, албанцев… Снабжать их «социальными пакетами», терпеть сатанеющую «мультикультуральную» преступность. Прекращение иммиграции, высылка неграждан? Ну, вообще-то Заукель миллионами их ввозил.

Равенство прав и обязанностей? Выполнено. Обязанности убивать и умирать уравняли, прав лишили всех. Уничтожение «лёгких» доходов? Выполнено. Расплачиваться за взлёт всем пришлось тяжко. Национализация акционерных трестов? Акции национализировались не все, зато люди поголовно. Участие рабочих в прибылях? Кому нужны такие мелочи, когда дано большее, «порядок национального труда». Достойное пенсионное обеспечение? Выполнено. Для тех, кто доживёт до пенсии.

Оздоровление среднего сословия, наделение мелкой собственностью? Что может быть здоровее фронта и военного завода. А собственность — способ служить расе-нации-партии-фюреру. Аграрная реформа для общественных нужд, снятие земельной задолженности? Долги с бауэра сняли, а в уплату отправили сына в пекло.

Безжалостная борьба с врагами общества, смертная казнь каждому без различия расы и религии? Перевыполнено. Вообще без всяких различий. «Если кто-то лежит убитый, это я его застрелил» (рейхсмарщал Геринг). Замена римского права немецким народным? Эти нюансы перестали замечаться. «Нам плевать, если кто-то против» (рейхсминистр Геббельс).

Народная армия вместо наёмной? Снова перевыполнено: партийная вместо народной.

Образование каждому достойному немцу, приучающее к идеям государственности? Обязательный спорт для здоровья, всё для материнства и детства? Несомненно. «Привыкайте есть овсянку» (рейхсфюрер Гиммлер).

Запрет лжи в прессе? Чужой — да. Всю прессу немцам? Точнее, немцу. Ещё точнее — доктору Геббельсу. Все религии на службу расе? Выполнено.

Сильная централизованная власть? Выполнено. Сословно-профессиональные палаты? Вот тут как-то смялось. Чего-то и не упомнишь.

Короче, нацисты оказались хозяевами своего слова. Обещанное в целом исполнили. Не зря своё последнее 24 февраля НСДАП провела под знаком «триумфа». Другое дело, что выполнение оказалось с чрезвычайным перебором и очень ненадолго. Но в эти детали никому не рекомендовалось вдаваться.

Через три недели после завершающего нацистского празднования, 19 марта 1945 года, увидел свет знаменитый «приказ «Нерон». «Все сооружения промышленности, транспорта, связи и снабжения, а также вещественные ценности, которые враг сможет использовать для себя, надлежит разрушить», — говорилось в этом документе, уникальном даже для Гитлера. По всей Германии предписывалось стирать с лица земли дома и дороги, заводы и вокзалы, склады и машины. Война окончательно переводилась в формат конца света. Уходящая в небытие НСДАП однозначно просигналила Германии и её народу: оставьте надежду жить. Девятый пункт программы партии — равенство прав и обязанностей. Исчезнем все.

Партаппарат и СС приступили к выполнению приказа. Теперь «фюреры экономики» уже действительно хотели бы взбунтоваться. Особенно те из них, чьи предприятия располагались на западе, в зоне англо-американского наступления. В последние недели режима они — в глубине души — прониклись острейшей неприязнью к нацистской партии, её идеологии и лидеру. Эта рефлексия, по мнению самих магнатов, вполне искупала совершённые некогда ошибки. Бросать в «огонь Валхаллы» конкретные активы, формально ещё находившиеся в их собственности, они никак не стремились. Но и о противодействии не могло быть речи — фюрер ставил принцип частной собственности не выше принципов римского права. Согласно девятнадцатому пункту программы НСДАП заменённого «немецким народным».

Возразить Адольфу Гитлеру во всей Германии мог лишь один человек — Альберт Шпеер. Но и он был в этих возможностях более чем ограничен. В своём меморандуме фюреру рейхсминистр вооружений и боеприпасов делал упор на то, что объекты и инфраструктура, подлежащие уничтожению, необходимы для победы Рейха. Об отмене приказа в любом случае нечего было думать. Однако Гитлер, цеплявшийся за призрак победы, отчасти внял шпееровскому доводу. Рейхсминистр получил полномочия общего контроля над акциями разрушений. Тесно связанный с ним генерал Гейнц Гудериан, буквально за несколько дней до полученной от Гитлера отставки, успел организовать армейскую защиту объектов от партийно-эсэсовских ликвидационных команд. В Гамбурге подлежавшую уничтожению инфраструктуру сохранил для союзников дальновидный ветеран НСДАП гаулейтер Кауфман.

У черты

Прошёл ещё месяц. Подоспел очередной праздник. 20 апреля 1945 года нацистская элита элит собралась в последний раз — под гром советских орудий в берлинском бункере отмечалось 56-летие Адольфа Гитлера. Поздравив фюрера, верховные соратники бросились в разные стороны: Геринг на юг в Берхтесгаден, Гиммлер на север в Любек. Оба имели свои виды на будущее.

Применив юридические навыки, Ламмерс обосновал право Геринга принять на себя руководящие функции. Поскольку власть фюрера была объективно ограничена штурмующими Берлин советскими войсками, вступало в силу преемство. 23 апреля рейхсмаршал направил в бункер телеграмму, в которой напомнил о гитлеровском указе от 29 июня 1941 года и объявил о готовности выступить в качестве преемника на переговорах о капитуляции с англо-американским командованием. Нацепив все ордена, Геринг собрался вылететь к командующему американскими войсками генералу Дуайту Эйзенхауэру и по-мужски всё решить, «как солдат с солдатом». Указ о преемстве давал на это формальные полномочия. А концлагеря, в конце концов, были не в ведении Геринга.

Как обычно, адресованная фюреру телеграмма сначала попала к рейхслейтеру. Борман подал её как «предательский ультиматум». Последовал ответ фюрера: снятие рейхсмаршала со всех постов, исключение из партии и сохранение жизни лишь ради прежних заслуг. В тот же день Геринг был арестован эсэсовским отрядом. Вместе с ним под арестом оказались Ламмерс и Боулер, с которыми Борман наконец свёл прежние счёты.

Искренне преданный фюреру Геринг был шокирован таким поворотом дел. Ни о каком антигитлеровском мятеже он не помышлял и даже не претендовал на руководство Рейхом. Его план предполагал лишь ведение переговоров с англо-американцами, поскольку фюрер блокирован в осаждённом Берлине. Геринг не видел ни малейшего повода для верховного гнева — и вдруг… «Если Адольф Гитлер верит в мою измену, пусть прикажет расстрелять меня, но пощадит мою семью», — только и нашёлся он сказать в следующей телеграмме. Борман незамедлительно согласился на это предложение. Кальтенбруннер получил из партканцелярии приказ расстрелять «изменников» Геринга, Ламмерса, Боулера. Однако ближе к маю 1945-го система партийно-канцелярской власти уже давала периодические сбои. Эсэсовские охранники откровенно продинамили расстрельный приказ, рассматривая Геринга как ценного заложника.

Устранение Геринга сыграло на руку Гиммлеру. К тому времени рейхсфюрер полгода в строжайшей конфиденциальности вёл переговоры с неофициальными представителями нейтральных Швеции и Швейцарии. Оперативную организацию взял на себя начальник партийной разведслужбы Вальтер Шелленберг. Смысл переговоров сводился к узкой теме — личной судьбе рейхсфюрера СС. В обмен на гарантии личной безопасности и признание властных полномочий Гиммлер соглашался практически на любые условия. В отличие от по-своему честного Геринга, он действительно предавал и фюрера, и партию, и идею. Но это и было его главным козырем. Наряду с объективной силой, которую придавала подчинённая Гиммлеру мегамашина СС.

Гиммлер не мог напрямую явиться к Эйзенхауэру (вполне вероятно, что в американском штабе хозяина гестапо и концлагерей пристрелили бы на месте). Ему приходилось вести переговоры с нейтралами, притом не имеющими конкретных полномочий. Бывший президент Швейцарии Жан Мюзи, глава шведского Красного креста Фольке Бернадотт могли лишь передавать соображения Гиммлера по соответствующим адресам. Чтобы хоть как-то скорректировать свой имидж, рейхсфюрер санкционировал освобождение из концлагерей нескольких тысяч евреев, переправленных в Швейцарию и Швецию. За каждого освобождённого взималась плата, которую Гиммлер в полном объёме переводил Красному кресту. Он вообще отличался безукоризненностью в денежных вопросах — жил на годовой оклад в девять тысяч марок (довольно скромно для одного из высших руководителей), на содержание гражданской супруги брал кредит в кассе взаимопомощи, позволяя Борману основательно себя подставлять.

Гиммлер внушал собеседникам, что его деятельность мотивировалась исключительно антибольшевизмом, что концлагеря были вынужденной мерой самозащиты, что он всегда был лишён антисемитских предубеждений, а главное, что в Германии нет другой реально властной фигуры. Он предлагал немедленную капитуляцию германских вооружённых сил на Западном фронте, учреждение вместо НСДАП новой Партии национального единства, создание нового правительства (Гитлера подразумевал как уже мёртвого)… Трудно сказать, на что рассчитывал на краю гибели этот человек, один из самых ненавистных в мировой истории. Скорей всего, у людей, годами пребывавших при чудовищной силе и власти, в критические моменты наступает своеобразное помутнение, рвущее контакты с реальностью.

28 апреля американское и британское радио сообщило о предложениях Гиммлера и о категорическом отказе вести переговоры с эсэсовским главарём. Гитлер впал в безумную истерику, немедленно отписав Гиммлеру то же, что Герингу пятью днями раньше. Настал час Бормана и Геббельса. Рейхслейтер и рейхсминистр имели свой план, кардинально отличавшийся от рейхсмаршальского и рейхсфюрерского. Оба соперника обломались. Оставалось избавиться от верховного вождя и приступать к реализации своего проекта.

Войска коменданта Берлина генерала Гельмута Вейдлинга неистово сопротивлялись, но советский штурм неостановимо шёл к победе. Армия генерала Вальтера Венка, пытавшаяся прорваться в столицу на соединение с вейдлинговским гарнизоном, была практически разгромлена. Других вооружённых сил не оставалось. Гитлер боялся плена. Он ждал железной клетки и позорной казни. В лучшем случае посмертного повешения вниз головой, как случилось с трупом Муссолини. Если не того, чему сам приказал подвергнуть героев 20 июля. Тянуть было уже некуда. 30 апреля за ядом последовал выстрел в висок.

Согласно завещанию, тотальная власть фюрера делилась и передавалась триумвирату. Его составили командующий кригсмарине, рейхсминистр пропаганды и начальник канцелярии НСДАП. Адмирал Карл Дёниц возводился на восстановленный пост рейхспрезидента. Доктор Йозеф Геббельс назначался рейхсканцлером. Рейхслейтер Мартин Борман возглавлял партию. Первый выдвигался на вид, второй держался чуть сзади, третий оставался в тени. Однако наибольшую реальную власть сосредоточил именно глава партии Борман, превратившийся на двое суток в полновластного правителя Рейха. Ему несколько уступал глава правительства Геббельс. Тогда как глава государства Дёниц являл собой скорее символическую фигуру.

В ночь на 1 мая в штабе командующего советской 8-й армией генерала Василия Чуйкова появился начальник генштаба сухопутных войск вермахта генерал Ганс Кребс. Он доставил послание нового рейхсканцлера «вождю советского народа». Бывший коммунист и фанат большевизма в «общий праздник Первомай» предлагал секретарю ЦК Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) приступить к мирным переговорам между «державами, понесшими наибольшие потери в войне». Это и был креатив Бормана-Геббельса: попытаться договориться не на западе, а на востоке. Не с американо-британскими союзниками, а с СССР. Не с Гарри Трумэном и Уинстоном Черчиллем, а с Иосифом Сталиным.

В отличие от силовика Гиммлера, пытавшегося сыграть на антикоммунизме, партийно-идеологический тандем Бормана и Геббельса ставил на антикапитализм, на общую с коммунистами ненависть к западной демократии и «буржуазной плутократии». Повторить опыт 68-месячной давности, восстановить тоталитарный альянс, довести до конца коммуно-нацистское сближение 1939-1941-го. Ведь Сталину не требовалось оглядываться на парламент, прессу и общество, у него бы не возникло проблем с одномоментным изменением курса.

Упускалось из виду одно: «дружба» уже не скреплялась, а разделялась кровью. Борман и Геббельс повторили ошибку Гиммлера: они слишком многое мнили о себе. Примирение с ними не было кому-то нужно.

Чуйков доложил Жукову, Жуков Сталину. Сталин ответил: «Безоговорочная капитуляция». Генерал Кребс застрелился. Оставшиеся в осиротевшем бункере, не сговариваясь, решили одно и то же. Вскрылись запасы спиртного, стартовала финальная оргия. Эсэсовцы рванули по соседним бомбоубежищам, собирая девушек на «вальхалльный» бардак подземелья. Первомайским утром начался ураганный обстрел и последний штурм. Вечером покончили с собой Геббельс и его жена, предварительно сделав смертельные инъекции своим шестерым детям. На следующий день принял яд Борман, не сумевший выбраться из Берлина. Нацистская верхушка по факту перестала существовать в день падения Берлина — 2 мая 1945 года.

В бездну

Он ни на йоту не изменил себе. «Будьте тверды и справедливы. Страх не должен влиять на действия. Честь нации превыше всего на Земле. Задача грядущих столетий — продолжить созидание национал-социалистического государства. Я обязую руководство нации строжайше соблюдать расовые законы и безжалостно противостоять еврейству», — говорилось в завещании Адольфа Гитлера. Не зря в официальном сообщении его жизненный путь был назван «прямым, как стрела». Из нижней штольни к властным вершинам на крови. Через войну в огонь. Где сгорел его труп.

Но война продолжалась ещё почти неделю. Окружённые советскими войсками группировки вермахта с кличем «Хайль Дёниц!» пробивались с боями на запад. В помещении военно-морского училища северогерманского города Фленсбург функционировало правительство рейхспрезидента Дёница.

Канцлерские обязанности были возложены на гитлеровского министра финансов графа Лутца Шверин фон Крозика, он же возглавил МИД. Пропаганду и просвещение принял ближайший соратник Геббельса, фанатичный нацист Вернер Науман. Столь же ярые нацисты Герберт Бакке и Отто Тирак заведовали сельским хозяйством и юстицией (Тирака ещё успел заменить служащий украинского рейхскомиссариата Курт Клемм). Во главе МВД стал участник гейдриховской Ванзейской конференции обергруппенфюрер СС Вильгельм Штуккарт. Управление делами досталось гаулейтеру Паулю Вегенеру. Без портфеля, но с реальными полномочиями военного главнокомандования вошёл в правительство генерал Альфред Йодль. Министерство вооружений по завещанию Гитлера отходило руководящему воентехнику Карлу-Отто Зауру, активному нацисту и постоянному оппоненту технократа Шпеера. Однако Дёниц нуждался именно в Шпеере и не торопился с его заменой на министерском посту.

Такое правительство сделало бы честь покойному доктору Геббельсу. Однако Дёниц позиционировал его как беспартийно-технократический кабинет. В доказательство тому он отказал в МВД и МИДе Гиммлеру и Риббентропу. Кабинет безуспешно пытался выступить в качестве управленческого органа, представляющего суверенную Германию перед лицом торжествующих победителей. Но его существование создавало реальную проблему: пока командование не отдавало приказа сложить оружие, немецкие солдаты остервенело сопротивлялись (зато немедленно сдавались по получению соответствующего приказа). В то же время партизанской войны и террористического сопротивления в сколько-нибудь заметных масштабах не возникало, равно как и подпольных ячеек НСДАП. Немецкое законопослушание теперь оборачивалось против нацизма. После поражения немцы войну не вели.

Своеобразное исключение явил собой Карл Ханке — малоизвестная, но колоритная фигура нацистской истории. Нацистский фанат, прошедший СА и СС, гаулейтер и рейхскомиссар Силезии, близкий сотрудник Геббельса и личный друг Шпеера, занимавший руководящие посты в рейхсминистерствах пропаганды и вооружений, стал одним из наиболее крутых полевых командиров Ваффен-СС. Под его руководством почти три месяца держалась оборона Бреслау. В своём завещании Гитлер, отовсюду изгоняя предателя Гиммлера, назначал Карла Ханке рейхсфюрером СС и шефом полицейских сил.

Ханке принял назначение как должное — он был во многом подобен Гейдриху и Эйке. Избежав пленения в Бреслау, последний рейхсфюрер попытался организовать нацистское партизанское сопротивление. Он даже не снимал эсэсовской формы, вступая в боестолкновения уже после капитуляции Рейха. Обстоятельства смерти Ханке в полевом замесе доподлинно неясны. Известно лишь, что это произошло 8 июня 1945-го, через месяц после окончания войны. Пожалуй, именно в этой фигуре запечатлелась последняя вспышка проваливающегося в преисподнюю нацизма.

5 мая в ставке Эйзенхауэра во французском Реймсе появился адмирал-подводник Ганс-Георг фон Фридебург, ближайший сотрудник Дёница. Его предложение сепаратной капитуляции американское командование отклонило, требуя, подобно советской стороне, общей безоговорочной. Фридебург вернулся к Дёницу с этим неутешительным для рейхспрезидента известием.

6 мая Дёниц направил в Реймс начальника штаба оперативного командования вермахта генерала Альфреда Йодля. Ему удалось согласовать предварительный протокол о капитуляции. В Реймс срочно прибыл начальник советской военной миссии при союзниках генерал Иван Суслопаров. Итоговый акт о капитуляции в ночь на 7 мая подписали Йодль, Суслопаров, начальник эйзенхауэровского штаба генерал Уолтер Смит и французский генерал Франсуа Севез. По уровню подписавших представителей было очевидно: текст сугубо предварителен и условен. Как и ожидал сам Суслопаров, от Сталина последовало настояние перезаключать акт.

Поздно вечером 8 мая в берлинском предместье Карлсхорст был подписан окончательный Акт о безоговорочной капитуляции германских вооружённых сил. Со стороны Рейха подпись поставил фельдмаршал Вильгельм Кейтель, со стороны СССР — маршал Георгий Жуков, со стороны Великобритании — командующий королевскими ВВС генерал Артур Теддер, со стороны США — командующий стратегической авиацией генерал Карл Спаатс, со стороны Франции — маршал Жан Жозеф де Латтр де Тассиньи. Символично, что от Германии и Советского Союза войну завершали командующие сухопутными войсками, от США и Великобритании — военно-воздушными силами.

«Германские мужчины и женщины! Верховное командование объявило о безоговорочной капитуляции всех сражающихся германских войск. После героической борьбы с непревзойденной стойкостью в течение почти шести лет Германия уступила превосходящей силе своих врагов. Никто не должен питать иллюзий по поводу суровости условий, которые будут поставлены германскому народу нашими врагами. Никто не может усомниться в том, что будущее будет трудным для каждого из нас. Мы должны принять это бремя и верно выполнить обязательства, которые мы на себя берем», — говорилось в заявлении, оглашённом 7 мая Шверин фон Крозиком.

23 мая американцы арестовали последних рейхсминистров. 4 июня 1945 года было объявлено о роспуске НСДАП. Не дотянувшей семи месяцев и одного дня до 26-летия. Исторически стремительным оказался её путь.

40 человек собрались 5 января 1919 года в мюнхенской пивной «Штернекерброй». 40 миллионов были убиты партией, начавшей в тот день. Но 2 миллиарда 400 миллионов оставались жить. Это было главным и непоправимым поражением Национал-социалистической рабочей партии Германии. Она не могла победить.

ОТКУДА УШЁЛ ГИТЛЕР

Кто вы такие?

Вас здесь не ждут!

В. Высоцкий

«Знать, судьба…»

Программа НСДАП заканчивалась словами: «Ради выполнения этих пунктов лидеры партии готовы отдать жизнь». В общем, слово нацистов и здесь не разошлось с делом.

Грегор Штрассер, Эрнст Рем, Август Шнайдхубер, Карл Эрнст, Эдмунд Хейнес легли под «длинные ножи» собственных партайгеноссен. Рейнхард Гейдрих, Йозеф Тербовен, Теодор Эйке, Вильгельм Кубе, Одило Глобочник не пришли с войны. Роланд Фрейслер погиб под американской бомбёжкой. Сам Адольф Гитлер, Мартин Борман, Йозеф Геббельс покончили с собой посреди берлинских боёв. Генрих Гиммлер раскусил свою ампулу в британском лагере для военнопленных через две недели после капитуляции, убедившись, что говорить с ним будет не маршал Монтгомери, а комендант Сильвестр, для начала приказавший рейхсфюреру раздеться. Его преемник во главе СС Карл Ханке погиб в боестолкновении через месяц после окончания войны. «Рейхсепископ» Людвиг Мюллер, советник фюрера по делам религий, покончил с собой уже через два месяца, показав нестандартность «немецкого христианства» …

20 ноября 1945 года столпы гитлеровской верхушки сели на скамью подсудимых в нюрнбергском Дворце правосудия. Международный военный трибунал рассматривал дела 24 человек, однако в зале присутствовал 21 обвиняемый. Дело Мартина Бормана, чья смерть на тот момент не была установлена, слушалось заочно. 75-летний финансово-промышленный магнат Густав Крупп, распоряжавшийся средствами «фонда Адольфа Гитлера», получил отсрочку по возрасту и состоянию здоровья. Шеф Трудового фронта Роберт Лей за месяц до начала заседаний повесился на полотенце, примотанном к трубе унитаза — хронический алкоголик, возглавлявший в Рейхе общенациональную борьбу с пьянством, был непредсказуем в условиях абстиненции. «Это хорошо. Он бы нас всех опозорил», — сказал Геринг, узнав о его смерти.

Герман Геринг, Рудольф Гесс, Мартин Борман в ближнем круге Гитлера управляли НСДАП и Рейхом. Альфред Розенберг вырабатывал нацистскую идеологию. Юлиус Штрейхер накачивал человеконенавистническую антисемитскую пропаганду. Эрнст Кальтенбруннер и Вильгельм Фрик свирепствовали в карательных органах. Ганс Франк и Артур Зейсс-Инкварт терроризировали покорённые народы. Вальтер Функ и Альберт Шпеер, Ялмар Шахт и Густав Крупп выстраивали нацистскую экономику. Фриц Заукель выжимал труд рабов. Иоахим фон Риббентроп и Константин фон Нейрат руководили нацистской дипломатией. Вильгельм Кейтель и Альфред Йодль командовали нацистскими войсками, Эрих Редер и Карл Дёниц — нацистским флотом. Роберт Лей и Бальдур фон Ширах рулили нацистскими общественными организации — «профсоюзами» и «комсомолом». Франц фон Папен вёл нацистов к власти. И лишь Ганс Фриче, радиоподручный доктора Геббельса, сидел на нюрнбергской скамье явно не по чину.

Достойнее других вёл себя Геринг. Рейхсмаршал не отрицал очевидного и не просил снисхождения. Он требовал обосновывать выдвигаемые обвинения, но при неопровержимых доказательствах не искал лазеек. Занятая им позиция была скорее наступательной, он настаивал на исторической правоте — своей личной и нацистского режима (себя, впрочем, причисляя к носителям государственной власти, а не к партийному активу). Характерно, что для осуждения подсудимого Геринга по всем пунктам обвинения оказалось достаточно его собственных показаний.

Неплохо выглядел также Шпеер, признавший свою вину. Он напомнил суду о своих попытках внушить Гитлеру неизбежность поражения, о саботаже «приказа Нерона». Ширах умело ввязывался в дискуссии. Довольно твёрдо держался и Зейсс-Инкварт, молча принявший судьбу.

Остальные выглядели воплощённой «банальностью зла». Гесс симулировал провалы в памяти. Штрейхер притворялся умственно неполноценным. Риббентроп подобострастно подлащивался к победителям. Розенберг оказался крайне слабым полемистом и молча глотал, когда его же адвокат под общий хохот зала сгоряча называл «дерьмом» главный труд своего подзащитного — «Миф XX века». Франк, подобно сталинисту на XX съезде, изображал запоздалое прозрение («это же надо, сколько злоупотреблений творилось вокруг нас!»). Заукель также возмущался кровавыми деяниями других подсудимых, ставших глубоко отвратительными «рабочему и моряку». Кальтенбруннер тупил как рядовой палач, которого вдруг вытащили отвечать за не им выносимые приговоры. Фрик и Нейрат разыгрывали почтенных старцев, по недоразумению втянутых в игры отмороженной молоди. Кейтель, Йодль, Дёниц, Редер не понимали, как они здесь оказались — ясно же, что преступления совершали партийные СС, тогда как благородные воины вермахта и кригсмарине лишь выполняли долг перед фатерландом. Функ наивно интересовался, чего вообще хотят от экономического журналиста. Шахт признавал за собой некоторую гипертрофию честолюбия, однако стоял на том, что флагманы германского хозяйства заботились лишь о преодолении экономического кризиса, а иного рода гитлеровские замыслы не были им понятны. Папен напоминал политические обстоятельства 1932 года, убеждая, что в демократическом государстве был неизбежен приход к власти самой популярной партии (что таковой оказалась НСДАП — не его вина). Фриче искренне удивлялся, как его угораздило затесаться меж великих бонз и тем самым войти в мировую историю.

Вердикт прозвучал 1 октября 1946 года. К смертной казни были приговорены двенадцать человек: Геринг, Фрик, Кальтенбруннер, Риббентроп, Розенберг, Франк, Зейсс-Инкварт, Заукель, Кейтель, Йодль, Штрейхер и заочно Борман, самоубийство которого достоверно установилось лишь в конце 1970-х.

Геринг как «наци N 2» ответил за весь гитлеровский олимп. Кальтенбруннер и Фрик за партийно-полицейский террор, расовый геноцид, зверства «выкорчёвываний», «эвтаназий», «окончательных решений». Франк за шесть миллионов в Польше, Зейсс-Инкварт за почти двести тысяч в Голландии. Риббентроп за свою роль в развязывании войны. Розенберг за формулирование идеологии убийства и деяния рейхсостминистерства, ведавшего оккупационным режимом. Кейтель и Йодль за геноцидное взаимодействие с СС. Заукель за кошмары нацистского рабовладения. Пожалуй, лишь с придурковатым антисемитом Штрейхером обошлись жёстче, нежели он заслужил своими конкретными делами, однако как личность именно этот педофил, косящий под дурака, производил самое омерзительное впечатление.

Пожизненное заключение получили Гесс, Функ и Редер. Первого гитлеровского зама по партии спас от виселицы лишь своевременный перелёт в Англию, что и оказалось его единственным смыслом. Функ ответил за сотрудничество министерства экономики и рейхсбанка с хозяйственным управлением СС, типа оприходования золотых зубов, доставленных из концлагерей. Редер за влиятельное содействие нацистам и активную роль флота в оккупации Дании и Норвегии в 1940 году.

Шпеер и Ширах отделались двадцатью годами тюрьмы, Нейрат пятнадцатью, Дёниц десятью. Главным обвинением рейхсминистру вооружений стало использование на военных заводах рабского труда заключённых и остарбайтеров. Вожаку «Гитлерюгенда» предъявили не только нацистскую дрессировку молодёжи, но и террористическое управление оккупированной Австрией. Риббентроповский предшественник-аристократ поплатился за руководство внешней политикой в первые годы Рейха и двухлетнее рейхспротекторство в захваченной Чехии. Гитлеровский преемник-рейхспрезидент, надо заметить, был наказан на удивление мягко — именно его подводный флот топил пассажирские и торговые корабли, подводники использовались и в качестве спецназа типа морской пехоты. За тем же Редером числилось меньше военных преступлений. Однако суд зачёл Дёницу отказ от активного сопротивления в мае 1945-го.

Шахт, Папен и Фриче были оправданы трибуналом. Банкиру, спонсору и лоббисту НСДАП очень помогли известные трения с Гитлером, кончившиеся попаданием в Дахау летом 1944-го. Первый гитлеровский вице-канцлер сумел убедить суд в безвыходности своего положения, а также напомнить о своих неприятностях летом 1934-го. Радиопропагандист действительно не был уместен среди главных преступников. Но оправдание не означало, что проблемы для них кончились. Все трое предстали перед германскими судами по денацификации и были осуждены на заметные сроки. Однако Шахт и Папен вскоре освободились по достижению 70-летия и прожили ещё по два десятка лет. Фриче освободили по болезни, от которой он вскоре скончался.

Все приговорённые к смертной казни, кроме успевшего принять яд Геринга, были повешены в тюремном спортзале в ночь на 16 октября 1946 года. Штрейхер, как обычно, отличился — только он вспоминал на эшафоте Гитлера, причём последнее «Хайль!..» американский сержант-исполнитель услышал уже из мешка. Розенберг единственный не произнёс ни слова — этот великий идеолог-философ-писатель вообще с трудом находил, что и когда сказать. Риббентроп, двигавшийся как в трансе с помощью охранников, призывал к вечному миру. Фрик и Йодль славили Германию. Кейтель сказал, что идёт вслед за миллионами своих солдат. Франк поблагодарил за хорошие условия тюремного содержания во время суда. Заукель объявил себя невиновным и осудил приговор. Кальтенбруннер неожиданно проявил несвойственное ему чувство юмора, бросив присказку австрийских шахтёров типа «счастливо выбраться». Твёрже других снова держался Зейсс-Инкварт: «Да будет эта казнь последней, да послужит она уроком. Я верю в Германию». Получается, никто из десятка, кроме откровенного придурка, в последний час не думал ни о фюрере, ни о национал-социализме, ни о «25 пунктах», за которые отдавали жизнь.

Гесс провёл в берлинской тюрьме Шпандау больше сорока лет и 93-летним умер-таки на виселице. Правда, импровизированной — его труп был найден в беседке тюремного двора. Эта ситуация поныне покрыта мраком. Известно лишь, что власти СССР готовы были снять возражения против освобождения Гесса по возрасту. Сам Гесс опасался британцев, опять же не поясняя причин. Эта смерть легла вполне в формат этой беспонтовой в общем-то жизни, преисполненной бессмысленных поступков.

Полностью отбыли назначенные сроки Дёниц, Шпеер и Ширах. Все трое написали мемуары, из которых наибольший читательский интерес привлекла книга Шпеера. 65-летнему адмиралу правительство ФРГ в 1956-м назначило капитанскую пенсию, не признав чина, полученного при нацистском режиме. Однако через четверть века на похороны Дёница в январе 1981-го пришло немало видных военных моряков, в том числе иностранных. 61-летний технократ, выйдя в 1966-м, сохранил немалый авторитет в международном бизнес-сообществе. Умер Шпеер осенью 1981-го посреди вояжа в Лондон. 59-летний гитлеровский «фон-комсомолец», освободившийся почти одновременно со Шпеером, был мало кому интересен, несмотря на воспоминания, о том, как «верил Гитлеру». Умер фон Ширах раньше других «отсидентов Шпандау», в августе 1974-го.

Нейрат, Функ и Редер, безуспешно просивший ужесточить себе приговор до смертной казни, освободились досрочно. 81-летний дипломат вышел после инфаркта в конце 1954-го. Фон Нейрат прожил ещё полтора года сугубо частной жизнью. 67-летнего экономиста освободили по слабости здоровья в 1957-м. Через три года Функ умер, не привлекая особого внимания. 78-летний адмирал также по состоянию здоровья освободился в 1955-м. Ещё пять лет Редер прожил, презентируя книгу своих воспоминаний в окружении товарищей по кригсмарине.

«…чтобы всё рассосалось…»

Международный военный трибунал был не единственным Нюрнбергским процессом. В 1946–1949 годах американские оккупационные власти провели ещё 12 процессов над нацистскими преступниками второго-третьего эшелонов.

За жуткие концлагерные эксперименты были повешены семеро эсэсовских врачей во главе с гитлеровским лейб-медиком Карлом Брандтом (его подельник-однофамилец Рудольф Брандт, будучи человеком крайне слабого здоровья, едва не умер в тюрьме из-за отсутствия нужной диеты и был излечён для виселицы). Чёртову дюжину смертных приговоров вынес суд над командирами геноцидных эйнзацгрупп — так нашёл свою смерть один из виднейших эсэсовцев, начальник внутренней службы СД группенфюрер Отто Олендорф. По делу административно-хозяйственного управления был повешен главный экономист СС обергруппенфюрер Освальд Поль, на пару с Заукелем расходовавший концлагерных рабов. Отбывая пожизненное заключение, умер в тюрьме осуждённый по делу о расовых преступлениях обергруппенфюрер Ульрих Грейфельт, один из авторов «Генерального плана «Ост».

Нельзя сказать, чтобы поддержка НСДАП совсем уж сошла с рук магнатам германского капитала. Семь лет тюрьмы на процессе против менеджмента своего концерна получил за финансирование нацистов и использование труда концлагерных заключённых магнат «Стального треста» Фридрих Флик. Шесть лет (половину назначенного срока) отсидел по аналогичному приговору Альфред Крупп, ответивший за себя и за отца. Шестилетний срок за аналогичные преступления получил на процессе «ИГ Фарбениндустри» химик-магнат Карл Краух. Самый же отмороженный нацист из германской крупной буржуазии — Альберт Феглер, один из хозяев «Стального треста», наследник рейдера Гуго Стиннеса, поступил в соответствии с партийной программой: покончил с собой в американском окружении, выполняя «приказ «Нерона».

Не слишком продолжительные, но реальные тюремные сроки получили по двум процессам генералы вермахта во главе с Вильгельмом фон Леебом, ответившим тремя годами заключения за расстрельный «приказ о комиссарах», применявшийся на Восточном фронте. Беспрецедентный «суд над судьями» отправил за решётку десятерых нацистских юристов во главе с оберштурмфюрером СС Йозефом Альштеттером, вершившим полевое правосудие. Десять лет (вместо пожизненного заключения) провёл в тюрьме ближайший соратник Геринга, фельдмаршал авиации Эрхард Мильх, свидетель защиты рейхсмаршала на Международном трибунале, при аресте отбивавшийся от английских солдат своим маршальским жезлом — который благородные британцы вернули ему перед смертью.

Последними предстали перед американскими судьями два десятка высокопоставленных государственных чиновников. По «делу Вильгельмштрассе» проходили функционеры рейхсканцелярии, ряда рейхсминистерств, рейхсбанка и РСХА. Среди них были последний нацистский канцлер и многолетний министр финансов Рейха Лутц Шверин фон Крозик, начальник внешней разведки СД Вальтер Шелленберг, начальник политотдела остминистерства и командир резерва СС Готтлоб Бергер, глава аграрного управления НСДАП Вальтер Дарре, начальник рейхсканцелярии Ганс Ламмерс, последний рейхсминистр внутренних дел Вильгельм Штуккарт, уполномоченный Гитлера по экономическим вопросам Вильгельм Кепплер, заместитель Геббельса по печати Отто Дитрих… Почти все подсудимые носили эсэсовские звания бригадефюреров и обергруппенфюреров. Подсудимые получили от почти четырёх (Штуккарт) до двадцати пяти лет (Бергер), но почти все были на разных основаниях освобождены в 1949–1951 годах.

Многие крупные нацисты прошли перед судами Германии и ранее оккупированных стран (некоторые из них «неглавных преступников», подобно Олендорфу или Мильху, были свидетелями на основном Нюрнбергском процессе). Обергруппенфюрер Эрих фон дем Бах-Зелевски, руководивший антипартизанскими силами СС, был трижды осуждён в ФРГ — за карательные операции на Востоке, за участие в «Ночи длинных ножей» и за убийство шести немецких коммунистов, причём именно последнее обошлось ему в пожизненный срок. В Польше был повешен комендант Освенцима Рудольф Хёсс, дружбан и подельник самого Бормана по первому убийству. В Чехословакии — преемник Гейдриха на посту рейхспротектора Курт Далюге, начальник «полиции порядка» орпо, «старый боец», прошедший СА и СС. Помощник Хёсса гауптштурмфюрер Йозеф Крамер отправился на виселицу по приговору британского военного суда. Почти двадцать лет провёл во французской тюрьме обергруппенфюрер Карл Оберг. В 1962 году по приговору израильского суда был повешен куратор «окончательного решения еврейского вопроса» Адольф Эйхман. В польской тюрьме пожизненно содержался «старый боец», рейхскомиссар Украины Эрих Кох, по не вполне ясным причинам не казнённый за геноцид и не переданный Советскому Союзу, о симпатиях к которому немало сказал на суде. А вот шеф гестапо Генрих Мюллер так исчез в неизвестном направлении. Предположения на этот счёт неисчерпаемы — от Аргентины до СССР.

«…унеслось…»

Международный военный трибунал судил в Нюрнберге не только конкретных людей. Обвинения были предъявлены также партийно-государственным структурам, что и явилось принципиальной новацией процесса. Рассматривались дела Национал-социалистической рабочей партии Германии, партийных Охранных и Штурмовых отрядов, партийной Службы безопасности, государственной тайной полиции, имперского кабинета министров, Генерального штаба и Верховного главнокомандования.

Руководящий состав НСДАП — от фюрера и рейхслейтера до целленлейтера и блоклейтера, наряду с аппаратами рейхс-, гау-, крейс- и ортсгруппенлейтеров (от генсека до первичного парторга с аппаратами от райкома до ЦК) — был квалифицирован как преступная организация. Аналогичное решение трибунал принял по СС, СД и гестапо. Все, состоявшие в этих структурах, подлежали либо привлечению к судебной ответственности, либо поражению в гражданско-политических правах. Денацификация — своеобразная люстрация — так или иначе затронула более миллиона нацистов.

Государственные органы, формально напрямую не подотчётные СС, в отличие от гестапо, входившей в подчинённую Гиммлеру систему РСХА, не были признаны преступными. Кабинет министров квалифицирован как малочисленная группа (при необходимости любого её члена проще было привлечь индивидуально), структурно отстранённая партийной верхушкой от принятия властных решений. Рейхсминистры Геринг, Фрик, Розенберг, Функ, Риббентроп, Шпеер подчинялись Гитлеру более как партийному фюреру, нежели как рейхсканцлеру. В качестве же членов кабинета они практически не пересекались. Правительственная власть в Рейхе была поглощена партийной. Сама по себе она значила настолько мало, что не наработала на приговор.

Не были признаны преступными генштаб и Оберкоммандо. Отчасти, как и кабинет, по причине малочисленности — тех же Кейтеля и Йодля без проблем повесили по отдельности. Но было и более серьёзное основание: военное руководство формировалось не на основе приверженности партийной идеологии НСДАП, а в порядке служебно-должностных перемещений в государственной иерархии, сложившейся до нацизма. Определённая структурная дистанцированность от партии послужила принципиальным смягчающим обстоятельством. Хотя трибунал сурово заклеймил нацистский генералитет, «опозоривший почётную профессию воина».

Что поныне вызывает недоумение, не были осуждены и СА. Первая и самая массовая из нацистских силовых структур, ударный авангард и кадровый генератор партии, Штурмовые отряды характеризовались лишь как «банда нацистских негодяев и головорезов» до 1934 года и «малозначимая шайка нацистских прихлебателей» после 1934-го. Более того, «Ночь длинных ножей» включалась в обвинение как одно из преступлений против человечности (Геринг даже вынужден был убеждать суд, что жертвы 30 июня отнюдь не были беззащитны, напоминать, сколько пулемётов находилось на вооружении берлинских штурмовиков). Знали бы это Рем, Шнайдхубер, Хейнс, Эрнст — покрутили бы у виска. Зато Штрассер понял бы и поддержал. Впрочем, существенным мотивом для трибунала был тот факт, что вместе со штурмовиками эсэсовцы уничтожили тогда десятки людей, не имевших отношения к нацизму.

Нюрнбергский процесс по сей день вызывает немало нелицеприятных вопросов. Суд победителей над побеждёнными не мог быть беспристрастным. Сомнительна справедливость ряда вердиктов, как суровых, так и мягких — скажем, мерзотный Штрейхер всё же никого не убивал, однако повешен, тогда как топивший гражданские суда Дёницполучил сравнительно мягкий приговор. Шахт и Функ были министрами экономки в разное время, но настолько ли принципиальна эта разница, чтобы одного пожизненно осудить, а другого освободить из-под стражи? У Шахта по ходу дела действительно испортились отношения с Гитлером, да и вообще респектабельный банкир презирал ночлежного бандита. Но под конец фюрер проклял как предателя и верного Геринга — что не помешало вынести рейхсмаршалу смертный приговор.

Международный военный трибунал задним числом отменил законы Рейха, которыми руководствовались подсудимые. Прежние правовые нормы разом превратились в преступные акты. Этот небывалый в мировой юридической практике шаг спровоцировал критические оценки как «правовой беспредел» победителей. Случались откровенные замалчивания серьёзных доводов защиты, проявлялась прямая тенденциозность. Так было блокировано представление риббентроповским адвокатом данных о Катыньском расстреле десятков тысяч поляков — совершённом советским НКВД, но переведённом на нацистов. Наконец, среди судей и обвинителей присутствовали лица, соучаствовавшие в деяниях, сходных с теми, что инкриминировались подсудимым. Иона Никитченко и Роман Руденко активно участвовали в советских репрессиях 1930-х годов, Фрэнсис Биддл организовывал американские концлагеря для японцев в начале 1940-х.

Суд над нацизмом и возмездие его главарям не было кристальным торжеством законности. Но Нюрнбергский процесс стал великим историческим актом. Осуждение НСДАП — более всего значим именно вердикт, вынесенный партии и «аффилированным структурам», а не девятнадцати бонзам — поставило вне закона идеи и структуры тоталитарного этатизма расистско-шовинистической окраски, ориентированные на войну как самоцель. Клеймо, припечатанное на один из видов партийного тоталитаризма, постепенно, но неминуемо распространилось и на другой — тот, что присутствовал в Нюрнберге на правах главного победителя. При строгом соблюдении всех юридических норм и формальностей этого не удалось бы добиться.

«…и с нуля началось»?!

Нацистского подпольного сопротивления в законопослушной Германии не возникло. Сокрушительная катастрофа глобально ушибла нацию. Нюрнбергские вердикты жёстко вбили осиновый кол. Но первые — поначалу региональные — организации, так или иначе восходящие к наследию НСДАП, стали возникать в западных землях буквально с конца 1945-го.

Цели поначалу ставились узко: обустроить немцев, изгнанных из Польши и Чехословакии, сбежавших из советской оккупационной зоны, защитить гражданские права жертв денацификации… Действовали они крайне осторожно, всячески избегая конфликтов с оккупационными властями, идеологически занимали консервативную нишу, справа от христианских демократов. Лишь настойчивый мотив «возрождения немецкого духа», «преодоления унижения» указывал на духовные истоки. Особенно на фоне кадрового состава, происходящего из низового аппарата НСДАП и младшего офицерства СС.

Но уже в 1949-м образовалась Имперская социалистическая партия. Её лидером и символом стал Отто Ремер, подавивший восстание 20 июля 1944 года и командовавший бригадой личного сопровождения Гитлера. Через три года партию запретили как откровенно нацистскую. Однако Ремер, занявшийся оружейным бизнесом и колесивший от Сирии до Испании, продолжал клеймить «предателя Штауффенберга», отрицать Холокост и прославлять доблесть воинов Рейха до самой смерти в 1996-м.

В 1964 году учредилась Национал-демократическая партия (НДП) во главе с обер-лейтенантом вермахта Адольфом фон Тадденом. Его сводная сестра Элизабет была казнена гестапо, но фон Тадден всячески осуждал «бесконечное копание в концлагерных историях», протестовал против «комплекса немецкой вины». НДП формально признала конституцию ФРГ и этим оградилась от запрета. Она существует по сей день как центр притяжения ультраправых группировок типа Немецкого народного союза, Немецкого социального союза, Республиканской партии. Последнее замеченное в мире выступление НДП и её лидера Удо Фойгта — заявление о поддержке России в Пятидневной войне с Грузией.

Прямого соответствия нацизму формально нет. Культ войны как таковой, расы и фюрера в программах прямо не записан. Сильная государственная власть, примат национальных интересов, яростный антимарксизм и антикоммунизм, социальный популизм против чиновника и толстосума, культ германского героя, традиционные ценности немецкого бауэра и бюргера — всё это ближе скорее к правому радикализму фёлькише, нежели к гитлеризму. Собственно, здесь общее характерологическое свойство послевоенного неофашизма почти во всех странах, не в одной Германии.

Однако не этими идеями НДП и её союзники хоть как-то привлекают избирателей. Реальный отклик, позволяющий даже создавать небольшие фракции в местных парламентах, находит самая злобная антииммигрантская риторика, напоминающая российское ДПНИ. В остальном германским ультраправым десятилетиями не удаётся вырваться из политического загона. Консервативная ниша прочно занята Христианско-демократическим союзом, а радикализм в Германии с некоторых пор не котируется. Молодые уличные отморозки, типа покойного активиста НДП Михаэля Кнохена, порой называющие себя «новыми СА», нападающие на гастарбайтеров (чаще всего турецких) и сходящиеся в замесах с анархистами и чегеваристами, поимённо известны полиции и Бюро по охране конституции.

Гораздо большего, по сравнению с неонацистами, добились неофашисты. Итальянское социальное движение активисты фашистской молодёжи создали уже в 1946 году. Само название партии отсылало к «Итальянской социальной республике», существовавшей под немецкой оккупацией на севере страны в 1943–1945 годах (Муссолини, свергнутый в Риме и вызволенный эсэсовской спецкомандой, поднял тогда радикальные знамёна раннего, просоциалистического фашизма). ИСД просуществовала почти пятьдесят лет, активно участвуя в итальянской политической жизни.

Жёстко изолированная, ненавистная левым и правым партия временами насчитывала около полумиллиона членов. Парламентская фракция оказывалась четвёртой после христианских демократов, коммунистов и социалистов, заметно опережая правых социал-демократов, либералов, традиционных консерваторов. Возглавляли ИСД бухгалтер Артуро Микелини и преподаватель древнеримской литературы Джорджо Альмиранте, успевшие побывать функционерами муссолиниевского режима. Микелини тяготел к респектабельному правоконсервативному лагерю. Альмиранте был радикальнее, в его выступлениях звучали и прогитлеровские мотивы. Однако в целом партия придерживалось умеренного курса, выступая за мирное восстановление фашистской корпоративной системы.

К ИСД примыкали радикальные молодёжные группировки типа «Нового порядка» журналиста Пино Раути и «Национального авангарда» страхового агента Стефано дела Кьяйе. Эти однозначно ориентировались не столько на фашизм, сколько на нацизм и ставили на уличный террор. Особенностью итальянской политики был интенсивный взаимопереток между «чёрными» и ультралевыми террористами. Основатель «Красных бригад» Ренато Курчо начинал в «Новом порядке», а идеолог «Нового порядка» Франко Фреда разработал теорию фашистско-маоистского единства. Характерно также, что итальянская КП яростно боролась с «Красными бригадами», тогда как Альмиранте во главе боевиков ИСД лично, размахивая палкой, дрался на римской площади с «национал-революционерами», вдохновлёнными идеями Фреды. Ещё характернее, что христианский демократ Альдо Моро, сближавший свою партию с ИКП, был убит именно «Красными бригадами» — под аплодисменты «Чёрного порядка»… Политическая жизнь Италии всегда специфически красочна.

В конце 1980-х Альмиранте сдал руководство ИСД молодому неофашистскому активисту Джанфранко Фини. Меньше чем через десять лет Фини преобразовал партию в Национальный альянс, близкий к правому крылу американских республиканцев. Он вступил в коалицию с Сильвио Берлускони, стал спикером парламента, съездил в Израиль, где отмежевался от гитлеровского союзника дуче. «Реформация Фини» трансформация вынудила внучку дуче Алессандру Муссолини покинуть партию. Часть ИСД, хранящую заветы в чистоте, подхватил было Раути, но тут подоспела на выручку и партия «Фьямма триколоре», сколоченная сицилийскими и неаполитанскими донами…

После 1945-го в Европе сохранилось два режима, один из которых был во многом ориентирован на Рейх, другой подчёркнуто ему лоялен — испанский и португальский. В принципе ни Франсиско Франко, ни Антониу Салазар не имели отношения ни к нацизму, ни хотя бы к фашизму. Испанский генералиссимус был типичным военным националистом, защитником европейской христианской традиции как он её понимал. Португальский профессор-экономист буквально олицетворял рационализм и сциентизм. Оба они вовремя переориентировались на англо-американских союзников. Салазару это было особенно просто: распорядившись приспустить траурные флаги «в связи с кончиной главы дружественного Германского государства», он одновременно провозгласил «победу знамён демократии» и выразил радость за «старейшего союзника Португалии — Великобританию». Но и в Португалии, и ещё более в Испании правящие режимы пользовались некоторыми инструментами власти из фашистского арсенала. Тому способствовали идеологические акценты антимарксизма и национализма.

Через всю историю испанского франкизма протянулась глухая борьба между традиционной консервативно-католической аристократией, на которую ориентировался сам каудильо, и партией Испанской фаланги, близкой к итальянскому фашизму и штрассеровскому крылу НСДАП. Основатели фаланги — Хосе Антонио Примо де Ривера, Рамиро Ледесма Рамос, Мануэль Эдилья — были сторонниками национального синдикализма, испанского варианта корпоративной республики. В идеологии наиболее радикального фалангиста Ледесмы основное место занимал плебейский популизм. Эти тенденции категорически отвергал каудильо. Символично, что Ледесму и Хосе Антонио расстреляли испанские красные (Ледесма вырвал винтовку у охранника, принудив открыть по себе огонь: «Я решу, когда мне умереть, а не вы!»), а Эдилью отправлял на расстрел Франко. Спасся он лишь заступничеством зятя каудильо Рамона Серрано Суньера.

В послевоенный период именно фаланга в лице Серрано Суньера, Дионисио Ридруэхо, Хосе Луиса Арресе, Луиса Гонсалеса Висена, Хосе Антонио Хиррона являла собой оппозицию Франко. Они упорно добивались революционных преобразований в духе «фалангистской весны»: коллективистского преобразования экономики и, как ни парадоксально, либерализации политической жизни, снятия военного и церковного контроля над общественной активностью. Каудильо жёстко осаживал фалангистов. Те были настоящими фашистами, очень напоминая братьев Штрассеров. Зато Франко, на счастье Испании, никак не был Гитлером.

В послефранкистской Испании фашистскую эстафету перехватили ультраправые типа «Новой силы» фанатичного франкиста Бласа Пиньяра. Фашистской организацией стала «Испанская солидарность» жандармского полковника Антонио Техеро, попытавшегося совершить неофранкистский переворот в феврале 1981 года. Однако эти группы, при всей их решительности и готовности к кровопролитию, остались на обочине. Испанское общество сошлось на демократическом консенсусе. Бескровный переход к демократии видится испанцам как основной смысл франкистского сорокалетия.

В Португалии фашистские тенденции проявлялись ещё слабее. До некоторой степени они усматривались в салазаровских общественных организациях типа «Португальского легиона». Однако строгий профессор не давал им прорываться наружу. Заметнее они стали после «революции гвоздик» 1974 года, когда коммунистическая угроза спровоцировала жёсткий отпор. В созданном генералом Антониу ди Спинолой Демократическом движении за освобождение Португалии (МДЛП) и особенно в его силовой структуре — Португальской армии освобождения ощущалась твёрдая рука штурмовых радикалов «фрейкоровского» толка. Загремели выстрелы и взрывы. Нашлась и массовая опора — тысячи португальцев, бежавших из африканских колоний, захваченных коммунистами. Но коммунистическая атака была отбита широкой демократической коалицией, от консерваторов до социалистов. Видя это, Спинола сам распустил МДЛП и ПАО. После этого в фашистах не оказалось нужды. Нацистов в Португалии практически не оказалось. Как, впрочем, и в Испании.

Нацизм во Франции сразу и непоправимо скомпрометировался как национальный враг. Коллаборационистский режим маршала Филиппа Петэна сам по себе был схож с франкизмом, а не с гитлеризмом. Фашистские структуры, подобные Французской народной партии бывшего коммуниста Жака Дорио и Национально-народному объединению бывшего социалиста Марселя Деа, превратились в подотделы гестапо на подхвате у штандартенфюрера Кнохена. Интересные идеологические конструкции Деа и политические технологии Дорио ушли далеко на задний план. После освобождения Франции никто, разумеется, не признавал идейного родства с ними.

Однако Союз защиты торговцев и ремесленников — Союз французского братства, созданный в 1953 году лавочником Пьером Пужадом, повторил их установки. Синдикализм, борьба против крупного капитала и бюрократического государства с его «налоговой инквизицией», культ «настоящего француза, честного работяги», популистский уличный драйв более чем пересекались с двадцатилетней давности лозунгами Дорио. От пужадистского движения пошёл и нынешний Национальный фронт Жан-Мари Ле Пена, в юности участника Сопротивления, на старости лет превратившегося в жупел фашизма.

32-го президента США Франклина Делано Рузвельта многие называли «Сталин Делано». Казалось бы, где Сталин, там и Гитлер. Однако в Северной Америке нацизм не прижился в сколько-нибудь заметных масштабах. Военный журналист Джордж Рокуэлл основал в 1959 году Американскую национал-социалистическую партию, начал агитировать против евреев, которых автоматически приравнивал к коммунистам. Его немедленно отчислили из армии без пенсии. Партийцев регулярно били на улицах. Уже на следующий год, после требования отправить евреев в газовые камеры, Рокуэлл оказался в дурдоме. После такого оборота он приумолк о евреях и занялся неграми, сойдясь с Ку-Клукс-Кланом. Довольно обычная для Америки история, не стоившая того, чтобы городить огород с нацизмом.

В 1967-м Рокуэлла убил товарищ по партии, претендовавший на лидерство. Партия, однако, существует и сегодня, на потеху республиканцам и демократам. Её лидер Рокки Сухайд довольно активен в Интернете. Что любопытно, единственным союзником американских нацистов остаётся движение чёрных расистов «Нация ислама» — те и другие за расовую сегрегацию, а иных союзников ни те, ни другие всё равно не имеют… Не приживаются такие вещи в англосаксонском мире. Пели же лондонские докеры: «Нет, здесь это не пройдёт, не пройдёт никак».

Европа и Америка наработали мощный иммунитет. Иначе обстояли дела в «Третьем мире». Исламский ареал, Восточная Азия, Латинская Америка, отчасти даже Чёрная Африка оказались более предрасположены к восприятию неонацизма. Этому способствовало хотя бы то, что Германский рейх и Японская империя воспринимались как антиколониальные силы, союзники против Британии, Франции, Голландии.

Нацистские боссы, сумевшие бежать от нюрнбергских приговоров, спасались обычно в Южной Америке либо на Арабском Востоке. Президент Аргентины Хуан Доминго Перон гостеприимно принимал людей типа «папаши Мюллера», отвечая на требования их выдачи примерно в духе «кабальеро так не поступает». В идеологии и социально-экономическом устройстве перонизм многое заимствовал от корпоративно-фашистской модели, в полицейской же практике ощущались профессиональные навыки гестапо. Сходных принципов придерживался в Бразилии генерал Жетулиу Варгас. С интересом изучал принципы нацистской геополитики и организации вермахта чилийский военачальник Аугусто Пиночет (знал Сальвадор Альенде, кого поставить во главе вооружённых сил за месяц до 11 сентября 1973 года). Боливия, где в 1920-х работал военным инструктором Эрнст Рем, превратилась в один из центров кристаллизации неонацизма — эти идеи находят здесь отклик в некоторых индейских общинах, видящих в соседях аналоги евреев… Особенно тщательно применял нацистские политтехнологи президент Парагвая Альфредо Стресснер, принявший десятки эсэсовских чинов, начиная с Йозефа Менгеле. Среди латиноамериканских офицеров в моде были короткие усики. «Эскадроны смерти» по всему континенту копировали методологию СА.

Активисты арабских национально-освободительных движений сплошь и рядом работали на фельдмаршала Роммеля. «Он окрылил меня», — писал в воспоминаниях Анвар Садат, ближайший соратник Гамаля Абделя Насера, сменивший Героя Советского Союза на посту президента Египта. Иерусалимский муфтий Амин аль-Хусейни осенью 1941-го лично встречался с Гитлером, координируясь по «еврейскому вопросу» и помогал формировать мусульманскую дивизию СС. Глава иракского правительства Рашид аль-Гайлани вступил в военный союз с Рейхом, ведя отчаянные бои с британскими войсками. От «Золотого квадрата» аль-Гайлани пошло движение «арабского социалистического возрождения» и партия Баас, закончившая Саддамом Хусейном. В Ливане фалангистскую партию создаёт глава авторитетного христианского клана Пьер Жмайель после посещения берлинской Олимпиады-1936. Партия Катаиб, сыгравшая весомую роль в ближневосточном конфликте, существует и сегодня.

Индийское антиколониальное движение было объективным союзником Оси, что бы ни думал на этот счёт Махатма Ганди. Не случайно советские газеты клеймили «фашистом» Джавахарлала Неру. В независимой Индии неонацизм консолидировался в Союзе добровольных слуг родины, лидер которого Бала Тхакре не скрывал преклонения перед Гитлером. Борцы за независимость Индонезии откровенно ждали японцев как освободителей от голландских колонизаторов. Лишь в Китае пронацистская позиция была маргинальной среди националистов — японские союзники Гитлера были худшими врагами китайцев.

Пожалуй, нигде после Второй мировой войны неонацизм не укоренился так прочно, как на Юге Африки. Прогитлеровская организация белых расистов «Оссева Брандваг» (труднопереводимое с бурского языка африкаанс словосочетание, означающее нечто вроде «Часовой бычьей упряжки») де-факто пришла к власти после провозглашения независимости Южно-Африканской Республики. Балтазар Форстер и Питер Бота в молодости преследовались британскими властями за прогерманскую агитацию. Международная изоляция ЮАР позволяла не скрывать реальных симпатий — портреты Гитлера висели в официальных учреждениях режима апартеида, особенно в следственных кабинетах Бюро госбезопасности. Но было бы упрощением связывать африканский неонацизм только с белым расизмом. Эту идеологию некоторые исследователи упорно приписывают Фронту национального освобождения Анголы, насаждавшему племенное превосходство баконго под руководством бывшего маоиста Холдена Роберто. «Чёрным Гитлером» прозвали главаря зимбабвийских погромщиков Черджераи Хунзви, звавшего негритянских батраков раз и навсегда свести счёты с белыми фермерами.

С начала 1990-х сдвинулись горы сотрясённого континента. «Волны геополитических процессов, идущих в СССР, придают второе дыхание закрытым неофашистским центрам от Колумбии до Тибета. Целенаправленное воссоздание эсэсовских структур в той же Прибалтике ужасает мировое сообщество», — с тревогой отмечали вдумчивые аналитики. Веер неонацистских вспышек прокатился от Эстонии до Киргизии. Мгновенно возродились расистско-националистические движения в Венгрии, ультраправые организации в Польше, погромные группировки в Чехии. Второе дыхание реваншистским структурам Германии придало воссоединение с ГДР. Национал-сепаратистский и исламистский напор с Северного Кавказа сошёлся в клинче с бешеной ксенофобией российских организаций, подобных РНЕ и ДПНИ, примитивно переформулирующих «квазиарийские» завихрения под Розенберга…

Побочным эффектом поражения нацизма стал резкий сдвиг влево мировой идейно-политической оси. На этой волне в Европе и Азии развернулась массированная советско-коммунистическая экспансия. Глобальный расклад политических сил стремительно переконфигурировался. Разгромленный нацизм уже не представлялся опасностью, в отличие от торжествующего коммунизма. Между тем, активные квалифицированные кадры, поднаторевшие в антимарксистской практике, оставались готовы к действию.

16 апреля 1946 года, за полгода до казни нюрнбергских подсудимых, невдалеке от того самого Нюрнберга, был учреждён Антибольшевистский блок народов (АБН). Название восходило к Антибольшевистской лиге Эдуарда Штадлера, организовавшего в давние уже времена взаимодействие НСДАП с концерном Гуго Стиннеса. История совершала калейдоскопический оборот. Мировая антикоммунистическая коалиция становилось такой же насущной необходимостью, как коалиция антигитлеровская несколькими годами ранее. «В прошлой войне мы объединились с коммунистами, чтобы бить фашистов. В будущей войне мы объединимся с фашистами, чтобы разгромить коммунистов», — прямо и чётко сказал видный деятель американского рабочего движения, секретарь Конгресса производственных профсоюзов Джеймс Кэри.

АБН, созданный по инициативе украинских националистов, однозначно замешанных в сотрудничестве с нацистами, заложил основу Всемирной антикоммунистической лиги (ВАКЛ). «Чёрная лига» организовала всемирное движение «волонтёров свободы», вышибавших коммунистические клинья на всех пяти континентах, от Тайваня до Сальвадора, от Мозамбика до Ливана. Как это происходило — отдельный огромный вопрос. Итог борьбы известен. В 1996 году АБН самоупразднился, поскольку его историческая миссия была сочтена исполненной. ВАКЛ, переименованная во Всемирную лигу за свободу и демократию, сохраняется и живёт. Как и её российское отделение.

Победители нацизма нашли опору в идеях свободы, демократии, интернационализма и мира. Они шли под знамёнами государств, признавших идеалы Просвещения. Победивших антикоммунистических волонтёров поддержала среда, исповедующая принципы фёлькише — традиции верности и чести, корпоративизм, гражданский патриотизм. Они отталкивались от базовых структур «последней штольни», спайки стайного братства и теневой экономики. Их вело то, что создаёт менталитет солидаризма и структурную основу народно-трудового строя. По видимости эти движения шли с противоположных краёв. Однако — к единой цели. «Вы идеалист. Я циник. Вы верите в добродетель и убеждение. Я в порок и силу. Что из этого следует? Мы должны объединиться».

Оглавление

КУДА ПРИШЁЛ ГИТЛЕР

ЗЛОБНАЯ СИЛА ПОДЪЁМА

  Капитан и стукач

  Блеск урода

  «25» на 25

  Один фюрер

  Штурмовой замес

  Порог готовности

ОТБИТЫЙ УДАР

  Долговое проклятие

  Сполохи грозных идиллий

  «Пивной путч» залпом

  Недостойный конца

ВИДЕНИЯ ЗАМКА ЛАНДСБЕРГ

  «Да здравствует наш суд!»

  Зяблик к зяблику летит

  Его борьба в вечности

  Это бывает удобным

ФРОНДА БРАТВЫ

  Лучшее в худшем

  Трое в фашистской лодке

  Боевые братья

  Фашизм против Гитлера

  Марш за голосами

  Охрана от штурма

  Нацист одолел фашистов

УРАГАН

  Жесть нескольких цифр

  Что же произошло?

  Бедствия тянут к тирану

  Сила стальных когорт

  «Золото манит нас»

  Союз меча и кастета

  Низы хотят и могут

  Прихват власти

СТАРТ НАД ПРОПАСТЬЮ

  «Поздних сожалений к нам пришла пора»

  «Страх и ужас их также зовут»

  Триста дней одного тридцать третьего

  Госпресс трудокапитала

ЦАРСТВУЙ, СТОЯ НА КРОВИ

  Террористическая революция против эгоистического достоинства

  «Взяли прямо из-за стола, измарали в крови фату»

  «Работники ножа и топора, романтики с большой дороги»

ПЕРЕГОН СМЕРТИ

  Смерть и Власть

  Смерть и лицо

  Смерть и жесть

  Смерть и слово

  Смерть и Вера

  Смерть и Народ

  Смерть и богатство

  Смерть и оружие

  Смерть и мир

ТРИУМФ НА КРАЮ

  Судьбе навстречу

  «Мы никогда не сдадимся»

  «И стран позор, и горьких слёз поток»

  «Вижу, как в восточной стороне»

  «С ним сладить нелегко, теперь силён он»

В ПОСЛЕДНЕМ БРОСКЕ

  Безумие

  Обкатка

  Вакханалия

  Всесожжение

  Бесстрашие

ЛОГОВО

  Под шквалом

  Над руинами

  К решению

  За честь

  При расчёте

  У черты

  В бездну

ОТКУДА УШЁЛ ГИТЛЕР

  «Знать, судьба…»

  «…чтобы всё рассосалось…»

  «…унеслось…»

  «…и с нуля началось»?!