Военное искусство и военная культура Евразии [Сергей Александрович Нефедов] (fb2) читать онлайн

The Centre of Military Studies and Military History Studies of the Liberal Arts University

Sverdlovsk Regional Social Organization «The Union of Former Officers»

Municipal Museum Memory of the Warrior-internationalist «SHURAVI»

Art of War and Military Culture of Eurasia: a thousand years confrontation and interference

Proceedings All-Russian scientific conference (December, 17 - 18th, 2005)

Liberal Arts University

Ekaterinburg

2006

Центр военных и военно-исторических исследований Гуманитарного университета

Свердловская областная общественная организация «Союз офицеров запаса»

Муниципальный музей Памяти воинов-интернационалистов «ШУРАВИ»

Военное искусство и военная культура Евразии: тысячелетия противостояния и взаимовлияния

Доклады Всероссийской научной конференции (17 - 18 декабря 2005 года)

Гуманитарный университет

Екатеринбург

2006

ББК63.3(2)

В63

В63 Военное искусство и военная культура Евразии: тысячелетия противостояния и взаимовлияния: Всероссийская научная конференция, проведенная Центром военных и военно-исторических исследований Гуманитарного университета, Свердловской областной общественной организацией «Союз офицеров запаса», Муниципальным музеем Памяти воинов-интернационалистов «Шурави» 17-18 декабря 2005 года: Доклады / Редкол.: В.Б.Белолугов, А.Р.Заец и др. - Екатеринбург: Гуманитарный университет, 2006. - 356 с. (21 илл.)

ISBN 5-7741-0075-8

Рассматриваются вопросы военной истории, военная культура и военное искусство Евразии.

Для исследователей, преподавателей, аспирантов, студентов исторических, юридических, политологических, социально-экономических специальностей, курсантов военных училищ, а также для всех интересующихся военной историей.

ББК 63.3(2)

Редакционная коллегия:

Директор Центра военных и военно-исторических исследований Гуманитарного университета В.Б.Белолугов,

преподаватель Уральского института ГПС МЧС РФ, подполковник внутренней службы А.Р.Заец,

председатель СООО «Союз офицеров запаса», подполковник запаса Р.Р.Садриев;

директор Муниципального музея Памяти воинов-интернационалистов «Шурави», подполковник запаса Н.А.Салмин

ISBN 5-7741-0075-8

© Составление. Гуманитарный ун-т. 2006

Е.Ю Дубровская^[1] Карельское восстание 1921-1922 гг.

События зимы-весны 1921-1922 гг. на севере российской Карелии в отечественной и зарубежной историографии до сих пор получают диаметрально противоположные оценки от традиционной для советской исторической науки характеристики их как «карельской авантюры» - вооруженного вторжения, инспирированного и осуществленного исключительно силами соседней Финляндии, до определения их как антибольшевистского мятежа и составной части гражданской войны в России, длившейся в различных регионах страны и после ее официального окончания в 1920 г.^[2]

В конце 1920-начале 1921 г. основными вопросами хозяйственно-политической жизни советской Карелии являлось выполнение заданий по продовольственным и лесным разверсткам, ликвидация экономической разрухи. Эти вопросы решались очень трудно и принимали все более острый характер. С начала 1921 г. в связи с обострившимся продовольственным кризисом в стране подвоз продуктов питания в Карелию почти прекратился. Неурожай в хлебородных районах страны и голод в Поволжье затруднил поставки продовольствия в Карельскую Трудовую Коммуну (КТК), созданную летом 1920 г. на северо-западных территориях Олонецкой и Архангельской губерний^[3], которые преимущественно относились к потребляющим регионам. Особенно зависела от подвоза продуктов питания из производящих хлеб губерний России Беломорская Карелия — северно-карельские волости Кемского уезда Архангельской губ... населенные карелами (в отличие от волостей Карельского Поморья, где проживало главным образом русское население).

Весной 1921 г. в Коммуне создалась крайне сложная продовольственная ситуация, порождавшая недовольство населения продолжавшейся продовольственной диктатурой (продразверстками). Местные жители, не получавшие за работу в лесу почти никакой платы, уходили с лесозаготовок. Продразверстка вызывала еще более резкое недовольство крестьян, особенно усилившееся к весне 1921 г. В северных губерниях она коснулась, главным образом, картофеля, ржи, ячменя, сена, с осени 1920 г. была распространена на мясо, масло, в Беломорской Карелии - на рыбу, грибы, ягоды, молоко и прочие продукты, кроме того, существовала и разверстка кож^[4]. Население Карелии, как и всей России, уклонялось от назначенных ему трудповинностей по продовольственным, лесным разверсткам.

Правительство КТК - Карревком - возглавил Эдвард Гюллинг, один из видных деятелей коммунистической партии Финляндии, созданной в августе 1918 г. в советской России, т.н. «красными финнами», которые весной того же года эмигрировали в страну после поражения в гражданской войне в Финляндии .

В специальном циркуляре Карревкома в январе 1921 г. отмечалось, что «волисполкомы и волревкомы относятся к сему столь важному вопросу весьма халатно, ...многие из них. вместо того, чтобы принудить население к исполнению возложенной на него государственной повинности, даже потворствуют населению уклоняться ...под различными предлогами...»^[5]. В некоторых волостях на этой почве произошли открытые антисоветские выступления.

Противодействие мероприятиям советской власти, начавшееся в Карелии уже летом 1918 г., не ослабевало в течение всего периода «военного коммунизма», вызывая незамедлительное вмешательство как местных, так и центральных властей. В течение 1920 г. в Карревком то и дело поступали сообщения от командования частей РККА, находившихся в Беломорской Карелии, о проявлениях недовольства и «бандитизма» со стороны населения. По сообщению Э.Гюллинга в РВС Республики, Совет Труда и Обороны и в Наркомат по иностранным делам, основной причиной «карельского бандитизма» являлась угроза мобилизации в Красную армию. Однако летом 1920 г. нарком по иностранным делам Г.В.Чичерин инструктировал органы ВЧК в отношении обстановки в Карелии следующим образом: «Настоящая политическая ситуация на Севере такова, что при вновь зародившейся Карельской Коммуне было бы нежелательным принимать от лица центральной власти репрессивные меры по политическим преступлениям против отдельных граждан Карельской Коммуны. Целесообразнее было бы предоставить это целиком на усмотрение Карельского Ревкома, что, конечно, не исключает его контакта с организациями, ведущими борьбу с контрреволюцией во Всероссийском масштабе»^[6].

Репрессивный характер по отношению к жителям Летнеконецкой и Тунгудской волостей Кемского уезда носили, в частности, постановления Кемского уездного исполкома, которые были предопределены распоряжениями центральных органов советской власти. Так, 29 июня 1920 г. в адрес уездисполкома поступила телеграмма заместителя наркома внутренних дел А.Галкина с распоряжением прекратить выдачу продуктов жителям Летнеконецкой волости вследствие их отказа от мобилизации в Красную Армию, но пока воздержаться от «решительных репрессий»; усилив агитационную работу с населением и арестовав инициаторов неповиновения^[7]. 2 октября 1920 г. начальнику 43-й стрелковой дивизии, дислоцированной в Беломорской Карелии, поступило секретное распоряжение председателя Карревкома Э.А. Гюллинга выслать в Летнеконецкую волость батальон сражавшегося в составе частей Красной Армии 6-го финского стрелкового полка с тем, чтобы «покончить сообщение местных контрреволюционных элементов с Финляндией». Между тем, как сообщалось в донесении начальника дивизии в Реввоенсовет 7-й Армии, при более отзывчивом отношении к нуждам населения оно охотно поддержало бы советскую власть^[8].

В начале октября 1920 г. командующий 127-й стрелковой бригадой сообщил начальнику штаба дивизии результаты разведки, проведенной среди жителей д. Костомукша бойцами 6-го финского полка. Согласно донесения, население деревни Нокеус Юшкозерской волости «взбунтовалось против советской власти, взбунтовавшиеся имеют оружие», общим собранием односельчан было принято решение «по возможности обороняться» против красноармейцев, «отряды незначительной силы разрушать, и в случае сильного давления уйти в Финляндию»^[9]. 14 октября 1920 г. на основании доклада командующего бригадой начальник штаба дивизии проинформировал председателя Карревкома о том, что по имеющимся в его распоряжении сведениям, «в Карелии неспокойно». Карревком из-за «несознательности населения никакой популярностью у карелов не пользуется, население в громадном большинстве тяготеет к Бело-Карельскому правительству, которое не скупится на обещания всяческой помощи и поддержки со стороны Финляндии. В том, что со стороны Бело-Карельской власти готовится что-то, убеждает ничем не вызванный уход мужского населения в селениях Ухтинского района. Уход отмечается и в Олангской волости, откуда ушло в Финляндию до 150 чел. во главе со своим исполкомом^[10]. В донесении шла речь о деятельности Карельского объединенного правительства, которое было образовано в эмиграции в декабре 1920 г. и включало в себя членов бежавших в Финляндию Олонецкого правительства Г. Куттуева и бывшего Временного Карельского (Ухтинского) правительства. Под именем Карельского центрального правительства оно продолжало работу до 1923 г., позднее при нем возник и продолжал действовать после его ликвидации так называемый Карельский заграничный комитет^[11].

Наряду с нерешенностью национального вопроса, что способствовало обострению социально-политической обстановки в крае и усиливало этническую отчужденность между русскими и финнами или между русскими и карелами, одной из причин недовольства властью в ряде случаев стало поведение местных советских руководителей и командования воинских частей.

По воспоминаниям Тойво Антикайнена, бойца 164-го (впоследствии переформированного в 6-й финский) стрелкового полка, состав полка из «красных финнов»-эмигрантов оказался очень пестрым - по возрасту были люди от 15 до 60 лет. Были и совсем необученные. Дисциплиной тоже нельзя было похвастаться. Они повоевали в Финляндии, на южных просторах России, в сибирских степях, защищали эстонскую бедноту. Они появлялись всегда и везде там, где нужно было уничтожить старую власть, которой суждено исчезнуть с лица земли. Для систематической боевой подготовки времени не оставалось. Не было также обученных командиров»^[12]. Одной из главных новых ценностей, на формирование у бойцов РККА направлялась работа армейских политорганов, стало осознание ими своей освободительной миссии по отношению к классово близким представителям «угнетенных» всех национальностей. В реальной повседневности это оборачивалось не только обострением социальных противоречий в карельской глубинке, но и усилением межэтнической напряженности. В период гражданской войны такие отношения сложились между русскими крестьянами Заонежья и служившими здесь финнами-красноармейцами. В ноябре 1920 г. на совещании представителей карельских волостей Кемского уезда об отношении населения к советской власти и организации работы на местах делегат из Подужемья жаловался, что «финский полк взял без платы» 120 пудов рыбы. Участники II волостного съезда Богоявленской волости Повенецкого уезда, состоявшегося в июне 1920 г., обратились с просьбой снять с волости молочную повинность, поскольку молоком снабжаются красноармейские части и не произведен расчет за взятое во время разверстки у населения сено.

Волнения зимы-весны 1920-1921 гг. в некоторых северных волостях КТК, главным образом, в районе Тунгуды, где население отказывалось работать на сплаве леса, подавлялись подразделениями 379-го стрелкового полка, охранявшего государственную границу^[13]. Красноармейцы были высланы для ликвидации беспорядков среди гражданского населения по распоряжению руководства Коммуны, применившего, таким образом, военную силу в отношениях с жителями автономной области^[14].

В первые послереволюционные годы обстановка и обстоятельства военной службы красноармейцев от рядовых до командиров, так же как и их последующие связи с армией и государством после демобилизации формировали взгляды и поведение, которые составили основу «военизированного социализма» как компонента политической культуры 20-30-х гг. С этого периода советские лидеры стали воспринимать чрезвычайные меры по отношению к населению как норму, а в обстановке чрезвычайщины, которая зачастую создавалась самими военнослужащими, злоупотребления армии оборачивались против всех жителей карельской деревни, вызывая взаимную неприязнь.

Катастрофическая экономическая ситуация, сложившаяся в КТК в 1921 г. вследствие проводившейся в РСФСР политики «военного коммунизма» и наследия, оставленного Гражданской войной стала основной причиной, побудившей карелов выступить с оружием в руках против новой власти^[15]. Это было одно из многих, но наиболее известное крестьянское восстание 1920-22 гг. Однако «карельский мятеж» имел свои особенности, связанные с пограничным положением и национальным составом населения. Этническая родственность карелов и финнов, обретение Финляндией независимости, с одной стороны, вызвало активизацию сепараторских настроений у карелов, а с другой - стремление Финляндии присоединить к себе соседнюю Карелию^[16].

В начале июля 1921 г. карельские эмигранты в Финляндии, группировавшиеся вокруг Центрального правительства Карелии, вручили финляндским членам смешанной советско-финляндской комиссии по урегулированию вопросов вступления в силу Тартуского мирного договора памятную записку, содержавшую перечень нарушений Советской Россией положений договора, касавшихся карельской автономии. В записке указывалось, что КТК не равнозначна Восточно-Карельской автономной области, упоминавшейся как в статье 11 Договора, так и в «Заявлении о самоуправлении Восточной Карелии», оглашенном советской делегацией при его подписании^[17].

Воспользовавшись памятной запиской, финляндская дипломатия выдвинула требование о контроле за соблюдением прав карельского населения в рамках смешанной советско-финляндской комиссии. Отношения между двумя странами резко ухудшились вслед за обнародованными в конце августа 1921 г. двумя нотами протеста правительства Финляндии по поводу нарушений Советской Россией положений Тартуского мирного договора о Восточной Карелии.

Проходивший 2-10 октября II Всекарельский съезд Советов отклонил обвинения в нарушении Советской Россией положений Тартуского мирного договора о Восточной Карелии, квалифицировав ноту Финляндии от 25 августа 1921 г. как вмешательство во внутренние дела страны и КТК. В резолюции по этому пункту отмечалась «непреклонная воля карельского народа к тесному союзу» в федеративных рамках с Российской Федерацией^[18].

Стремясь привлечь на свою сторону как можно большее число сочувствующих, эмигрировавшее Ухтинское правительство делало ставку на тяжелое экономическое положение советской России вообще и Карелии в частности. В июле 1920 г. оно провело собрание карелов, ушедших в Финляндию, в котором приняло участие 60 человек. Собрание постановило произвести мобилизацию всех карелов, находившихся на территории Финляндии и вооруженным путем осуществить создание свободной автономной Карелии, северная граница которой включала бы весь Кольский полуостров и проходила далее по Северному Ледовитому океану через Белое море, деля последнее пополам, захватывая Повенец, почти все Онежское озеро с Петрозаводском, Олонец и часть Ладожского озера. По данным Карельского ревкома, в Финляндию ушло 12 тыс. повстанцев-карелов, что по масштабам Карелии не так уж мало и свидетельствует об участии местного населения в антисоветских выступлениях. По амнистии, проведенной осенью 1920 г., в Восточную Карелию вернулись около 8000 чел., а еще 4000 чел. остались в Финляндии^[19]. Несмотря на успех этой акции некоторые беженцы впоследствии не только приняли участие в восстании 1921-22 гг., но и оказались в числе его зачинщиков.

Поводом к восстанию послужили непродуманные и противоречившие обещаниям действия местных властей. Оно началось в октябре 1921 г. в Тунгудской и Юшкозерской волостях. В расположенной к юго-западу от Кеми Маслозерской волости вспыхнула стычка с отрядами РККА, переросшая в крестьянское восстание в Беломорской Карелии и в северных волостях Олонецкой Карелии.

К 1 октября Кемский ревтрибунал вызвал 180 граждан Летнеконецкой волости в г. Кемь на суд по делу о причастности их к восстанию 1920 г. Поползли слухи о том, что в Кеми крестьян ожидает арест и расстрел, не добавившие подозреваемым готовности явиться для дачи показаний. За недоказанностью обвинений в адрес этих лиц Карревтрибунал прекратил рассмотрение дел, однако сообщил о принятом решении местному начальнику милиции только 18 ноября. В период между вызовом на суд и его отменой большинство граждан, желая избежать кары, ушли в соседнюю с Летнеконецкой Тунгудскую волость.

Заместитель председателя Реввоенсовета Республики Э.М. Склянский, направив во ВЦИК полученную им в конце ноября телеграмму начальника штаба Петроградского военного округа событиях в Карелии, присоединился к изложенному в ней заключению о том, что «факт привлечения к суду 180 граждан не мог не сыграть значительной роли в Карельском восстании», став одним из поводов к выступлению. Реввоенсовет республики просил ВЦИК обратить на это обстоятельство особое внимание и назначить «специальное расследование случая, имевшего место в сессии Ревтрибунала Кеми»^[20].

Осенью 1921 г. в КТК начались лесозаготовки и сбор продналога с населения, имевшего запасы продовольствия в среднем лишь на срок от 3 до 5 месяцев. Волнения на севере Коммуны принимали все более серьезный характер, и представители Ухтинского правительства приступили к непосредственной организации восстания в Тунгуде, Летнеконецкой, Юшкозерской, Маслозерской, Кимасозерской и Ругозерской волостях^[21].

В деревнях проводились открытые собрания жителей, на которых выносились постановления о восстании против советской власти. Северные волости не послали своих делегатов на II съезд Советов Карелии, таким образом, среди присутствовавших на съезде делегатов не было представителей от 11 карельских волостей, в основном - Кемского уезда, на территории которого вспыхнуло восстание. Здесь был созван свой съезд, избравший карельское (Ухтинское) правительство^[22].

Летом 1921 г. в Тунгуде возник инспирированный финнами «центр пропаганды и действия», развернувший широкую антисоветскую деятельность. В конце сентября перешел границу первый вооруженный отряд численностью в 60 чел., составленный из бежавших в Финляндию карелов и добровольцев-финнов во главе с финским майором Ялмари Таккиненом, военным руководителем восстания на первом этапе. Таккинен действовал под псевдонимом «Илмаринен». Имя другого героя эпоса «Калевала», Вяйнямейнена, избрал в качестве псевдонима Сидоров, бывший владелец кожевенной мастерской, уроженец с. Берез-Наволок. В этом селе, как установила разведка 379-го стрелкового полка РККА, находился штаб отрядов численностью в 20-30 чел., вторгавшихся в Тунгудскую, Ребольскую, Вокнаволокскую волости. В пограничных карельских деревнях начала складываться линия фронта^[23].

Василий Сидоров и Осип Борисов, избиравшиеся на Украинский съезд в марте 1920 г. от Тунгудской волости, с сентября 1921 г. вели подготовку к восстанию в Тунгуде и Летнеконецкой волости как представители бежавшего Ухтинского правительства^[24]. 4 октября Сидоров и Борисов организовали съезд жителей 6 волостей, населенных карелами, в котором участвовали 100 человек. Первый повстанческий съезд в Тунгуде принял решение приступить к созданию лесного карельского партизанского отряда и начал вербовку добровольцев-карелов. Он проходил под лозунгом: «Карелия без Советов и без коммунистов».

Восстание подогревалось как бежавшими в Финляндию карелами так и финскими активистами, но у него была своя внутренняя пружина: протест против нищеты и политики большевиков^[25]. Правительство Финляндии одобрительно отнеслось к действиям восставших, осуществлявшихся под общим руководством Карельского временного правительства.

В решении сформированного в октябре Карельского лесного партизанского отряда подчеркивалась необходимость «принять решительные меры к отделению Карелии от России какими бы то ни было способами». Проходившее 14-15 октября собрание отряда из 19 чел. постановило избрать комитет из трех представителей и дать в руки комитета временно верховную власть в Карелии. Избранными оказались О. Борисов, В. Сидоров, кандидатами в члены комитета стали М. Артамонов и уроженец Тунгудской волости бывший офицер царской армии В. Кирьянов. Приняв название «Верховный комитет Карелии, они разработали структуру гражданской власти, в соответствии с которой крестьянам в деревнях предлагалось избирать старшину, в волости - «Временный волостной комитет», в городах - старшин участков и «Временный городской комитет»^[26].

Финские офицеры принимали участие в формировании отрядов, а добровольцы обеспечивали вооружение, снабжение и организацию сил повстанцев. В конце 1921-начале 1922 г. шла усиленная вербовка добровольцев в Карелию во всех городах Финляндии, особенно на севере, главным образом, среди карелов-беженцев, финляндских карелов, русских солдат и матросов-участников Кронштадтского восстания в марте 1921 г., спасшихся в Финляндии, Добровольцами шли офицеры, бойцы финляндских охранных дружин (шюцкора), безработные. Записалось много учащейся молодежи, женщин в качестве сестер милосердия. К карелам-беженцам, не желавшим вступить добровольно, применялись принудительные меры вплоть до увольнения со службы^[27].

В связи с началом событий в Карелии резко обострились отношения между Финляндией и Советской Россией, неоднократно выражавшей протест против вмешательства соседней страны в свои внутренние дела^[28].

27 ноября финляндское правительство обратилось в Лигу наций с просьбой разобрать «ненормальное положение, создавшееся в Восточной Карелии» вследствие несоблюдения Тартуского договора. В ответ на это советское правительство в ноте Финляндии от 5 декабря 1921 г. заявило, что оно рассматривает такое обращение финляндского правительства «как факт, во всех отношениях враждебный и в корне нарушающий мирный договор», как факт, который является совершенно неслыханным как по форме, так и по существу покушением на суверенные права РСФСР». Советское правительства потребовало от Финляндии немедленно закрыть границу, чтобы воспрепятствовать вторжению интервентов в Карелию, прекратить всякую поддержку всех организаций или отдельных лиц, подготовляющих или выполняющих агрессивные действия против РСФСР, ликвидировать все находящиеся на территории Финляндии организации, причастные к подготовке нападения, включая «карельское правительство» и не допускать какой бы то ни было вербовки и денежных сборов на финской территории в пользу карельских мятежников. Отдельно оговаривалось требование распустить все организации, созданные русскими контрреволюционерами и удалить со своей территории их вдохновителей и руководителей (60 чел., в их числе - 14 «руководителей карел», включая членов Ухтинского правительства, В. Сидорова и др.^[29]). Ни одно из требований Советского правительства не было удовлетворено за исключением формального приказа о закрытии границы, то и дело нарушавшегося.

По воспоминаниям одного из командиров Красной Армии К.И. Соколова-Страхова, «в конце октября в Беломорской Карелии установилась по-настоящему зимняя погода без оттепелей, с жестокими морозами и короткими днями. К этому времени организация восстания, по-видимому, была налажена вполне. В середине октября по глухим зимним дорогам и лесным тропам из Финляндии на восток катили с большой скоростью в заранее намеченные деревни партии финских лыжников. Уже в конце октября эти партии заняли некоторые деревни и присоединили к себе всех недовольных властью»^[30].

В ноябре 1921 г., когда государственную границу России пересекли новые отряды, предпринимается последняя попытка решить карельский вопрос силой. Основную силу восставших составляли приблизительно 2500 местных карелов-беженцев, которые были вынуждены покинуть родные места в основном после подписания Тартуского договора. Добровольцев из числа граждан Финляндии насчитывалось немногим более 500 чел., кроме того, в «освободительном походе» приняли участие 28 офицеров-егерей, получивших военную подготовку в Германии в годы Первой мировой войны. К концу декабря численность восставших доходила приблизительно до 7500 чел.^[31]

После овладения Ребольской и Поросозерской волостями силы восставших возглавил командир Ребольского батальона майор-егерь Пааво Толвела. По замыслу руководителей восстания, им предстояло, указав на невыполнение советской стороной условий Тартуского договора, обратиться через правительство Финляндии в Лигу Наций. Обращения восставших с просьбой о помощи адресовались также к общественности Финляндии и Дании и к правительству Эстонии^[32].

Отряды вооруженных винтовками и гранатами лыжников, перешедших границу, в течение октября заняли около 15 деревень и населенных пунктов в Беломорской Карелии. К началу вооруженного вторжения в Карелию огромную, в две тысячи километров, границу между РСФСР и Финляндией, проходившую по лесам и болотам, охраняли всего 400 бойцов 379-го стрелкового полка 127-й отдельной стрелковой бригады. На смену полку прибыло еще около 300 бойцов пограничных частей, находившихся в ведении ВЧК. В частях Красной Армии шла реорганизация в связи с увольнением старослужащих и формированием пополнения, по возрасту не принимавшего прежде участия в боевых действиях гражданской войны (и не имевших опыта охраны границы)^[33].

Вооруженный конфликт в Карелии зимой 1921-22 гг. явился одним из событий «малой гражданской войны» и одним из звеньев в цепи крестьянских восстаний в Советской России в 1920-1922 гг. По своему характеру это - часть разгоревшейся крестьянской войны, хотя он имел свои особенности, связанные с пограничным положением Карелии.

Поскольку Красная Армия была одной из первых организаций, созданной новым правительством, опыт, накопленный политиками при построении военного аппарата, послужил моделью для негосударственного строительства также и в других сферах.

Неслучайно партийное руководство и послевоенные советы, особенно в деревне, несли на себе отпечаток гражданской войны. Любая гражданская война не создает той психологической обстановки, где проявляет себя осмысленность, благоразумие, трезвый расчет. Это исторический сгусток различных форм массового насилия, усугубляемого постоянным ощущением того, что в «чужих» превращаются «свои»^[34]. Жертвами эскалации ненависти становились не только участники боев, но и мирное население.

Вечером 6 ноября жители села Ругозера подверглись нападению финских интервентов и карелов-беженцев, которые ворвались в помещение школы, где собравшиеся отмечали годовщину Октябрьской революции. Они схватили руководителей советских и общественных организаций и, после побоев и истязаний, расстреляли на глазах у населения. Среди девяти погибших были и члены партии большевиков вместе с секретарем волостной ячейки Е.Ф. Еремеевым и беспартийные крестьяне П.И. Агафонов, Л.А. Антонов, Г.Е. Гуроев, А.Ф. Еремеев, Е.Ф. Еремеев, П.И. Ивачев, М.Я. Ипатов, Ф.Н. Савельев^[35].

13 ноября отряд лыжников в сто человек неожиданно напал на караул, выставленный 379-м стрелковым полком у железнодорожного моста через реку Онду между станциями Кочкома и Надвоицы. Небольшая охрана моста была обезоружена, а деревянный 60-метровый железнодорожный мост сожжен. Прервалось прямое железнодорожное сообщение по линии Мурманск-Петрозаводск-Петроград. В ответ на донесение об уничтожении моста, полученное в Петрозаводске во второй половине дня 14 ноября, на Онду к ст. Парандово направили взвод курсантов полковой школы из 77 чел. под командованием В.С. Ганьшова. Взвод принял меры к тому, чтобы как можно скорее восстановить мост и обеспечить его надежной охраной^[36].

Поначалу масштаб и значение происходившего оставались неясными для советского руководства: еще 15 ноября разведка Петроградского военного округа полагала, что сформированные в Финляндии «особые отряды» из карелов будут использованы для охраны границы на Карельском перешейке^[37]. Так развивались события конца 1921 - начала 1922 гг., которые в советской исторической литературе было принято называть «карельской авантюрой», а в Финляндии - «народным восстанием карелов».

Налет на железнодорожный мост послужил сигналом к массовому вторжению «освободительных» отрядов на территорию Карелии. К 16 ноября повстанцы захватили не только Вокнаволокскую, но и Юшкозерскую волости, а также деревню Лувозеро Кондокской волости. Как видно из драматических событий, в одной только Контокской волости во время начавшейся осенью 1921 г. новой волны интервенции из Финляндии, сопровождавшейся антисоветским восстанием в северных карельских волостях, здесь были уничтожены коммунисты и бывшие красноармейцы, прибывшие в Костомукшу и Контокки для налаживания советской работы. Расстреляли почти всех учителей и работников Советов - учителя Атами Юнтунена, уполномоченного ЧК Олави Весала, милиционера Калле Виролайнена. 21 ноября был разгромлен Контокский волостной Совет. Сторонники советской власти в д. Контокки создали партизанскую группу «Хаапа», ее организовал бывший буденновец, уроженец Контокки И.С. Петров. Группа вела агитационную работу, разведку в частях повстанцев и интервентов^[38].

22 ноября в Ухте торжественно открылся II повстанческий съезд. Его организаторы говорили, что Финляндия должна оказать поддержку развивавшемуся восстанию в виде вооруженной помощи. На этом же съезде определены основные задачи движения: поднять восстание среди всего местного карельского населения, захватить железнодорожную магистраль, уничтожить находящиеся в Карелии советские части, а также обсуждался вопрос о создании повстанческой армии^[39].

На основании принятых решений в течение ноября и декабря 4 добровольческих отряда под командованием финского майора Тулонена. Бригада, штаб которой находился в Ухте, делилась на северную и южную группы. Северная, состоявшая из Архангельского полка и двух усиленных лыжных отрядов, действовала на участке Оланга-Ухта и имела штаб в с. Суванто. Ею командовал финский капитан Луокконен^[40]. Южная группа со штабом в Кимасозеро состояла из Карельского партизанского лесного полка и нескольких лыжных отрядов. Полк являлся наиболее боеспособным формированием противника и действовал в южной части Кемской Карелии в районе деревни Березнаволоцкой, продвинувшись до Подужемья, Маслозера и Тунгуды почти до линии железной дороги Петроград-Мурманск. Однако перерезать дорогу партизанскому полку не удалось. По данным, собранным карельским областным отделом ГПУ после завершения операции по оттеснению восставших в Финляндию, он почти исключительно состоял из карелов «с сравнительно небольшой примесью финнов-добровольцев» и «фактически поднял знамя восстания в 1921 г.» Позже по времени был образован меньший по численности Беломорский полк, который действовал в районе Пехтозера, Ухты и Вокнаволока и имел задачей обеспечить оборону этих волостей. По агентурным данным, почти пятую часть его составляли добровольцы-финны, сравнительно немного карелов насчитывалось и в Ребольском батальоне, наступавшем через Реболы в направлении деревни Поросозеро. К концу декабря Ребольский батальон, Беломорский полк и полк лесных партизан вышли на линию Коккосалми- Тунгуда-Ругозеро-Паданы-Поросозеро, заняв почти половину территории Карелии^[41].

Обобщающие данные об отношении населения к восстанию были сообщены главнокомандующим Карельским фронтом С.С. Каменевым по состоянию на 25 и 26 декабря 1921 г. председателю Реввоенсовета республики Л.Д.Троцкому. «Из оценки настроений по волостям оказывается, что из всех 46 волостей бесспорно на нашей стороне - 26..., в выжидательном настроении - 11 ...и не сочувствующих нам - 11». О враждебном отношении к советской власти свидетельствовали случаи уничтожения и порчи населением неохраняемых линий связи в приграничных районах. Вместе с тем в той же Ребольской волости при отходе частей Красной Армии им было оказано существенное содействие - выделены подводы и проводники из числа местных жителей. В Тунгудской и Маслозерской волостях часть жителей бежала от мобилизации в отряды повстанцев, но к концу декабря люди стали возвращаться.

Как отмечал С.С. Каменев в отношении пополнения рядов мятежников за счет местных жителей, бандиты проявляют активность лишь вдоль границы, опасаясь оторваться от последней. Между тем, если бы они чувствовали поддержку населения, то, вероятно, шли бы вглубь, тем более, что порча железных дорог является, казалось бы, одной из важнейших задач противника»^[42].

Первый период боевых действий с конца ноября до последних чисел декабря 1921 г. оказался неудачным для красноармейских частей и отличался перевесом сил на стороне повстанцев и интервентов. Восстание получило значительную поддержку местного населения, а его руководство находилось в руках самих беломорских карелов: командиром 1-й роты кимасозерского отряда являлся бывший офицер царской армии В. Кирьянов, родом из Тунгудской волости, командиром второй роты - бывший служащий земельного отдела Летнеконецкой волости Чеккин, отрядом, дислоцированным в с. Машезеро командовал сын ругозерского священника бывший офицер Юсковский, бежавший в Финляндию в 1918 г. Под началом В. Сидорова действовал отряд, стоявший в деревне Березнаволокской^[43].

Из-за своей малочисленности и отсутствия резервов красноармейские части, продвигаясь на сотни километров от линии железной дороги, не закрепляли за собой тылы, чем пользовался противник. В результате одни и те же населенные пункты приходилось брать по нескольку раз. Бойцы были плохо вооружены, не хватало патронов.

Как пишет адъютант 379-го стрелкового полка Н.П. Беляев, в действовавшем на участке Сорокская-Летнеконецкая 1-м сводном отряде под командованием В. А. Ясникова, на весь отряд из 250 человек не имелось ни одной пары лыж, и никто из бойцов, недавно присланных в Карелию, не умел на них ходить. Зачастую продовольствия у красноармейцев оставалось в запасе лишь на одни сутки, и то не по полной норме. Несмотря на все трудности и численный перевес в силах противника, части РККА проявляли в борьбе с ним исключительное мужество, отвагу и настойчивость. Одной из первых небольших побед этого периода стало взятие Летнеконецкой отрядом под командованием В.А. Ясникова^[44].

В целом же на первом этапе военных действий советское командование недооценило размах и характер интервенции и допустило ряд серьезных ошибок. Находившиеся в Карелии войска были сформированы по принципу летучих отрядов. Боевая задача этого периода заключалась в охране и обороне Мурманской железной дороги. Отряды особого назначения из коммунистов, советских служащих, железнодорожников совершали отдельные успешные операции по ликвидации диверсионных групп, однако экспедиционные летучие отряды Красной Армии не были приспособлены к войне в условиях Севера. В привычных для них условиях центральных и южных областей страны они действовали без обозов и удовлетворялся за счет местных средств^[45].

Совершенно иное положение создалось в Карелии. Здесь красноармейские отряды были привязаны к немногочисленным дорогам, т.к. болота и леса не позволяли им маневрировать вне редких лесных дорог. Из-за крайне тяжелого продовольственного и фуражного положения в крае нельзя было рассчитывать на снабжение отрядов за счет местных средств, поэтому все необходимое для войск приходилось доставлять с линии железной дороги, а все запасы возить с собою. Действуя же без обозов экспедиционные отряды постоянно сталкивались с огромными трудностями в материально-тыловом обеспечении своих операций. Не имея снаряжения и обмундирования, необходимых для войны в зимних условиях, они несли большие потери от обморожения^[46].

По свидетельству К.И. Соколова-Страхова, созданные отряды неудовлетворительно снабжались лыжами, валенками, полушубками, рукавицами, компасами и многим другим. Не были обеспечены они и технической связью с командующим. Несмотря на численность в несколько сот бойцов, каждый отряд всегда действовал как одна тактическая единица, не расчленяясь на мелкие подразделения и группы. А именно от такой тактики в сильно пересеченных и бездорожных лесных местностях Карелии зависел успех боевых действий, часто определявшийся гибкостью и маневренностью подвижных мелких групп. «Организованные таким образом карелы и финны, - пишет Соколов-Страхов, - представляли из себя хотя и незначительную по численности, но превосходную в качественном отношении боевую силу. Они отлично знали местность, превосходно ходили на лыжах, делая по 10-12 км в час, метко стреляли^[47].

А вот описание обстоятельств наступления на Поросозеро 90 и 11-го учебно-кадрового полков РККА в начале января 1921 г. «Этот пункт был занят отрядом финских лыжников численностью в 500-700 чел. Двигаться нашим частям пришлось при полном отсутствии дорог. Красноармейцы прокладывали дорогу своей грудью, лыж не было, и потому шли по пояс в снегу со скоростью 1-2 км. Непосредственно перед Поросозером 90-й полк несколько ранее хотел атаковать противника, сильно укрепившегося и окопавшегося, владеющего пулеметами и лыжами. 90-й полк, пришедший из Московского района, никогда не видел таких глубоких снегов, ни один красноармеец никогда не слышал, что такое лыжи. Наступать пришлось через открытое пространство, через озеро, по пояс в снегу. Двигались чрезвычайно медленно. И командиры, и красноармейцы вели себя героически, и если первый этап был неудачным, то не потому, что не хватало настойчивости у красноармейцев, а потому, что не было сил преодолеть пространство, которое отделяло от противника - около километра. Полк понес большие потери - 200 чел. убитых и раненых...»^[48].

Тем не менее 11-й кадровый полк, обошедший противника с юга, угрожал отрезать его от границы. Увидев это, повстанцы бросили Поросозеро и их отряд, имевший задачу захватить Петрозаводск, оказался вынужден покинуть территорию КТК. Это был первый чувствительный удар, определивший перелом в военных действиях отрядов Красной Армии.

Принятый советским командованием план наступления предполагал отсечение повстанцев от финляндской границы. «Самые трудности дела, - телеграфировал прибывший в Петрозаводск главнокомандующий вооруженных сил республики С.С. Каменев наркому по военным делам Л.Д. Троцкому 25 декабря 1921 г., - ожидаются не в бою, а в преодолении местных, просто чудовищных условий»^[49].

Таким образом, в первый период военных действий несомненный успех был на стороне повстанцев, знакомых с местностью, привычных к суровому климату Северной Карелии и применявших тактику нападения малыми партизанскими отрядами на плохо приспособленные к непривычным условиям отряды Красной Армии.

Однако, несмотря на неудачи и потери, понесенные частями РККА, красноармейцы сумели помешать расширению района военных действий и удержать противника на значительном удалении от Мурманской железной дороги. Тем самым экспедиционные отряды Красной Армии содействовали выполнению боевой задачи первого периода - обороны главной магистрали на Северо-Западе России. Южная Карелия и восточная ее часть, связанные с Мурманской железной дорогой, с самого начала не вошли в сферу вооруженного конфликта, а восстание оказалось изолированным от других районов КТК^[50].

По данным Карельского областного отдела ГПУ, первоначально отряды восставших почти исключительно состояли из добровольцев, а к первой половине января в них появилось много мобилизованных. В соответствии с приказом командования повстанцев о мобилизации карелов в занятых районах, набор всего мужского населения от 18 до 45 лет производился почти всюду насильственным путем кроме Тунгудской и Ухтинской волостей, где большинство мужчин еще в начале восстания добровольно явились в отряды. Верховный комитет Карелии, хотя и скудно, обеспечивал продуктами из Финляндии не только свою армию, но и местное население. Для этой цели им были созданы в деревнях «этапные комендатуры», задача которых состояла в распределении продовольствия среди мирных жителей^[51].

На 26-29 декабря 1921 г. планировалось первое наступление советских войск в Карелии, для подавления восстания собраны значительные силы. Если к началу боевых действий всего в красноармейских частях в Карелии насчитывалось около 4500 бойцов, то к концу первого периода военных действий Красной Армии удалось создать дивизию, насчитывавшую около 13 тыс. чел. В ней участвовали и красные финны, составившие лыжный отряд^{title="">[52]}.

Командующим войсками Карельско-Мурманского района был назначен начальник Петроградского укрепрайона А.И. Седякин. Принимается решение немедленно перебросить из Тамбовского района в Петрозаводск две стрелковые бригады. Из состава войск Петроградского военного округа перебрасывались учебно-кадровые полки и дивизионные школы двух дивизий. По указанию Совета Труда и Обороны в район военных действий направлено 3 бронепоезда, авиаотряд и другие части из Петроградского и Московского военных округов. Преимущественно это были целые соединения и хорошо вооруженные лыжные отряды. В январе 1922 г. общая численность войск в Карело-Мурманском крае превысила 26 тыс. чел., а к завершению вооруженного конфликта в феврале 1922 г. - более 30 тыс. бойцов^[53].

Командование карельского района войск извлекло уроки из опыта первого периода военных действий и тщательно подготовило войска к наступлению в тактическом и материально-техническом отношении, с учетом противника и местности. 24-29 декабря 1921 г. колонны Красной Армии выступили от Мурманской железной дороги на запад, по занесенным снегом лесным дорогам Карелии^[54].

Одновременно с организацией штаба Карельского фронта для укрепления советской власти на местах в Петрозаводске был создан Революционный военный комитет Карело-Мурманского района, а в уездах и волостях - местные участковые революционные комитеты. Вся полнота власти на территории Карелии и Мурманского края с 20 декабря перешла к Карело-Мурманскому революционному комитету под председательством Э.А. Гюллинга. В состав военно-революционного комитета вошли А.И. Седякин, секретарь Карельского исполкома Н.А. Ющиев, особоуполномоченный ВЧК Даубе и др. Карело-Мурманский район был объявлен на осадном положении^[55].

Реввоенсовет республики поставил перед войсками задачу в кратчайший срок вытеснить противника за линию государственной границы. По замыслу командовавшего проведением операции А.И. Седякина, красноармейские части должны были провести решительное наступление по трем направлениям. Основным из них стало южное направление, поскольку командование Петроградского военного округа опасалось захвата Петрозаводска силами противника, действовавшими на Ребольском направлении^[56].

Важную роль в ходе операции сыграл поход отряда, состоявшего из финских курсантов петроградской Интернациональной военной школы под командованием Т. Антикайнена. Более приспособленные к местным условиям ведения боевых действий бойцы отряда совершили рейд на лыжах в тыл повстанцев и интервентов от населенного пункта Масельская, находящегося в 200 км к северу от Петрозаводска, до Кимасозсра, где располагался штаб южной группы противника.

Приказ о начале похода в совершенно неожиданном для противника направлении был отдан А.И. Седякиным 7 января 1922 г., «отряд из 136 бойцов выступил в свой двухнедельный тысячекилометровый рейд на лыжах за линией фронта. Как пишет К.И. Соколов-Страхов, батальон выехал из Петрограда «без единой лошади, без саней и походных кухонь. Рейд предполагался без обоза по бездорожной лесистой местности». Бойцам выдали финские лыжи и теплое обмундирование, снабдили 15-дневным запасом продовольствия, включавшим «в достаточном количестве шоколад и вино». Особое внимание было обращено на техническую подготовку к лыжному походу, смазку лыж и т.п.

В первый же день похода отряд, покрыв расстояние в 70 км, достиг д. Паданы, 9 января - д. Лазарево. Лыжники двигались со скоростью 10-12 км в час, об условиях походного быта красноречиво свидетельствует описание, оставленное очевидцем событий: «От быстрого движения пот проходит сквозь полушубки, которые снаружи обледеневают. При малейшем движении обледеневшие рукава трещат и лопаются. При отдыхе у костра часть тела, обращенная к огню, оттаивает, другая застывает. Впереди попеременно идут наиболее сильные лыжники, специально посланные прокладывать путь»^[57].

Отряду пришлось преодолеть известный Масельгский кряж — высокую каменную гору протяжением до 15 км. Это оказался самый трудный участок пути, где лыжники вынуждены были не идти, а буквально ползти, держа в руках лыжи. Помимо винтовок, ручных гранат и вещевых мешков с запасом продовольствия, имевшихся у каждого бойца, лыжники двигались по пересеченной, труднопроходимой местности с отрядным вооружением их 7 ручных пулеметов^[58].

Героический по трудности и смелый по замыслу рейд помог частям Красной Армии успешно выполнить ряд боевых заданий.

12 января отряд занял Пенингу, 14 января населенный пункт Реболы, а 20 января разгромил гарнизон и штаб южной группировки противника, что обеспечило решительный перелом в ходе кампании^[59].

В конце января антикайненцы освободили д. Контокки, а 2 февраля после двухчасового боя вошли в Костомукша. В тот же день был создан Контокский волревком, его председателем назначается политработник Красной Армии Кононов, секретарем-организатором партизанской группы «Хаапа» И.С. Петров^[60]. Военные задачи похода Тойво Антикайнена сочетались с политическими: «красные» финны сражались с «белыми» добровольцами из Финляндии. С 1 февраля 1922 г. лыжный отряд Т. Антикайнена был поставлен командованием войск Карельского района в авангард южной колонны действовавших в этом районе регулярных частей Красной Армии. 5 февраля в результате войсковой операции было занято село Тихтозеро и 7 февраля - Ухта.

В ходе второго этапа военных действий уже в конце 1921-начале 1922 гг. на поросозерском направлении части противника были отброшены за финскую границу, а в конце февраля 1922 г. Беломорская Карелия полностью очищена от восставших. Гражданское население из соображений безопасности уходило вместе с ними. К февралю 1922 г. приграничные районы северной Карелии представляли собой обезлюдевшую территорию: свыше 11 тыс. чел. бежало в Финляндию^[61].

Потери среди бойцов Красной Армии, приводившиеся в сведениях штаба РККА, были сравнительно невелики, учитывая масштабы кампании: 152 убитых, 512 - раненых, 257 обмороженных, 200 - пропавших без вести, 273 - эвакуированных (больных), всего 1394 человека^[62].

За мужество и героизм, проявленные в ходе военных действий, Реввоенсовет республики объявил войскам Карельского фронта благодарность. Все участники боев были награждены жетоном «Честному воину Карельского фронта». Советское правительство особо отметило пограничников 379-го Петрозаводского стрелкового полка, сражавшихся с противником в начальный, наиболее трудный период борьбы. 17 бойцов полка получили орден Красного Знамени, еще семнадцати вручили именные часы. Интернациональную военную школу за выдающийся рейд курсантов наградили орденом Красного Знамени и вручили Красное знамя Карельской Трудовой Коммуны. 34 курсанта - участника похода были удостоены ордена Красного Знамени. 65 курсантов получили именные часы^[63].

Карельское восстание стало тем уроком, который не был забыт руководством РСФСР-СССР и через много лет. Центральные власти после подавления восстания относились к карелам как к ненадежному нелояльному советской власти народу^[64]. Несмотря на принятый советским правительством 18 сентября 1925 г. Закон об обязательной военной службе, граждане пограничных территорий Карельской республики (Ухтинского района, Поросозерской. Ребольской, Ругозерской, Кимасозерской волостей Кемского уезда) как экономических слабых волостей, пострадавших от бандитизма» во время вооруженного конфликта зимой 1921-22 гг., по постановлению Президиума Карельского обкома РКП(б) были освобождены «от отбывания воинской повинности» по политическим соображениям^[65]. В отношении других граждан КТК, освобожденных от призыва на 5 лет, члены Президиума Обкома А. Нуортева, Э. Гюллинг, И. Ярвисало, и З. Денисов высказали мнение, что «в дальнейшем от военной повинности их освобождать нет никакой необходимости, за исключением Кемского и Ухтинского уездов и нескольких волостей»^[66].

Участие советских войск в подавлении восстания на севере Карелии на долгое время оставило след и в отношении жителей приграничья к красноармейским частям и погранотрядам, которых в 1920-е гг. здесь встречали настороженно, а порой и открыто неприязненно^[67].

Одним из политических последствий крестьянского восстания, охватившего зимой 1921-1922 гг. северные волости КТК, стал решающий перелом в процессе становления карельской автономии^[68]. Восстание на севере Карелии не потушило конфликт в руководстве КТК. Э.А. Гюллинг полагал, что одной из главных причин военных событий являлась ошибочная национальная политика. КТК, на его взгляд, оставалась по-существу «русской губернией», не выполнившей своих задач. В качестве первых шагов по выходу из создавшегося положения он предлагал преобразование коммуны в автономную республику. Иную оценку событиям зимы 1921-22 гг. давал В.М. Куджиев. Он категорически отрицал национальный характер восстания и видел его основные причины в провокации белофинской агентуры и карельского бандитизма, тяжелом экономическом положении, слабости революционных трибуналов и местных Советов. Поддержку Куджиеву оказывал секретарь Северо-Западного бюро ЦК РКП(б) И. Смирнов^[69].

Сразу после завершения восстания в Карелии Организационное бюро ЦК ВКП(б), состоявшееся 6 марта 1922 г., рассмотрело вопрос о положении Карелии по докладу Э. Гюллинга. На заседании присутствовали секретарь Северо-Западного бюро ВКП(б) И. Смирнов и первый секретарь карельского обкома партии В. Куджиев. Оргбюро во главе с И. Сталиным и В. Молотовым встало на сторону докладчика. Принимается решение укрепить экономику Карелии, однако хозяйственные вопросы были отнесены к ведению Северо-Западного экономического совещания. Идея Северо-Западного бюро о подчинении народного хозяйства Карелии Петрограду не получила поддержки. На партийную работу в Карелию направляются финские коммунисты, кандидатуры которых предложил Гюллинг. Третья часть всех расходов, предназначенных на просвещение, выделялась на нужды просвещения на финском языке, который был определен как равноправный наряду с русским. Национальный состав Коммуны предполагалось укрепить путем переселения карелов из Тверской и Новгородской губерний.

Единственным нерешенным вопросом осталось предложение Гюллинга о преобразовании КТК в автономную советскую республику; что значительно укрепило бы статус Карельской автономии^[70]. Шансы на реализацию гюллинговской концепции автономии значительно возросли в апреле 1922 г., когда в Москву в распоряжение ЦК РКП(б) отозвали В.М. Куджиева. в свое время направленного оттуда в Карелию весной 1920 г., и покровительствовавшего ему секретаря Северо-Западного бюро ЦК РКП(б) И. Смирнова.

Окончательное утверждение политическая линия Гюллинга получила на II областной партийной конференции, состоявшейся 28 сентября - 2 октября 1922 г.^[71] В противодействии взглядов и интересов Гюллингу удалось выйти на практическую реализацию своего видения карельской автономии. Закономерным результатом изменений, происшедших в 1922 г., стало преобразование Трудовой Коммуны в Автономную Карельскую Советскую Социалистическую республику на основании декрета ВЦИК и СНК СССР от 25 июля 1923 г.

А.Р.Заец^[72] Присоединение Урала и Зауралья к России: мирная колонизация или бескомпромиссная борьба?

В советской историографии на протяжении многих десятилетий сложился тезис о мирном и практически добровольном присоединении Урала и Зауралья к Российской империи. Фактически дело представляется так, что русский крестьянин постепенно распахивал пустые необжитые пространства, мирно соседствуя с немногочисленным местным населением, неся ему оседлый образ жизни, и вообще культуру^[73]. Лишь иногда народные массы плечом к плечу вставали против угнетателей, как против царских сатрапов, так и против национальных богатеев.

Однако имеет право на существование и другой подход к истории Урала и Зауралья в XVI-XVIII веках. Вкратце, этот подход базируется на признании доминирования именно военной составляющей в колонизации указанных территорий. Действительно, если взглянуть на проблему освоения Урала и Зауралья именно под военным утлом зрения, выявляется немало интересных моментов.

Военное продвижение на Северный Урал со стороны Руси началось еще в XI веке, но это были отдельные походы, не ставившие целью закрепление территории с последующей колонизацией. Монгольское вторжение несколько снизило активность русских на Северном Урале, но уже в 1263 г. в двух грамотах, данных преемнику Александра Невского - Ярославу Ярославичу; среди новгородских владений упоминаются земли по верхнему течению Камы - Пермь Великая^[74]. С начала XIV века на Северный Урал начала претендовать и Москва, имевшая в качестве опорной базы на северо-востоке Великий Устюг. В конце XIV-начале XV веков началось постепенное переселение русских крестьян из Ростовско-Суздальской земли на Верхнюю Каму, а в 1389—1409 гг. двинский воевода Анфал Никитин поставил на Верхней Каме первую русскую крепость - Анфаловский городок^[75]. В 1451 г. Москва окончательно утвердилась в Верхнем Прикамье, и столкнулась с вогулами, чьи князья в 1455 г. совершили набег на Пермь Великую. Иван III ответил двумя походами 1465 и 1467 гг. В 1472 г. московское войско привело к покорности Пермь Великую, удельный князь которой пытался вести слишком самостоятельную политику. Границы Московского княжества теперь прошли практически по Уральскому хребту в его северной части, соприкоснувшись с Пелымским княжеством вогулов. В 1481 г. вогульский князь Асыка напал на Пермь Великую и осадил Чердынь. Для отражения нападения пришлось перебрасывать войска аж из Великого Устюга.

Ответом стал поход 1483 г., в ходе которого войско князя Ф.С. Курбского-Черного одержало победу над вогулами в устье Пелыма, а затем прошло по Оби, покорив Кодское княжество остяков. В 1484-85 гг. пелымский князь Юмшан и кодский князь Молдан признали свой вассалитет по отношению к Ивану III. Как видим, этот процесс стал результатом военных походов, а не мирной колонизации. Границы России впервые перешагнули за Урал в его северной части.

В 1499 г. Иван III отправляет войска еще севернее - против Ляпинского княжества вогулов и Обдорского княжества остяков. В ходе напряженной кампании войска вогулов и остяков были разбиты, и в 1500 г. к титулу Ивана III прибавилось «князь Обдорский и Кондинский»^[76]. Таким образом, в течение XV века, в результате целого ряда военных походов, Московское княжество утвердилось в Северном Приуралье, и распространило свое влияние на Северный и Приполярный Урал, а также на нижнее течение Оби. Тем самым, интересы Москвы напрямую столкнулись с интересами Сибирского ханства, правители которого также стремились контролировать вогульские и остяцкие княжества. Поэтому, пограничная война на Каме не прекратилась, а, напротив, усилилась.

Русские владения на Каме подвергались набегам татар и вогулов в 1505, 1521, 1531, 1535, 1539, 1540, 1546, 1547 годах, причем это были полномасштабные военные акции с осадами крепостей, в том числе и самой Чердыни. В тоже время, основные усилия Ивана IV на востоке в этот период были направлены против Казанского ханства, поэтому вогулы и сибирцы ответных ударов практически не получали.

Наконец, в 1552 г. Казань пала. Рука Москвы теперь простерлась и в направлении Среднего и Южного Урала, вплоть до бассейнов рек Белая, Уфа и Яик. В 1554—1557 гг. свою вассальную зависимость от московского царя признали башкирские племена, кочевавшие в Западном Приуралье. Более того, в 1555 г. новый сибирский хан Едигер также признал себя московским вассалом. Вассалитет был, конечно, чисто номинальный, но на восточных границах Московии на целых 30 лет воцарился мир.

В 70-х гг. XVI века военно-политическая обстановка на Урале вновь осложнилась. Кучум, захвативший в 1563 г. власть в Сибирском ханстве, к 1571 г. почувствовал себя настолько сильным, что порвал вассальную зависимость от Москвы. Эту смену внешнеполитического курса сразу почувствовало на себе русское население Прикамья. Уже в 1572 г. последовал набег пелымского князя Бегбелия Агтакова, сопровождаемый выступлением вогулов, живших на Чусовой и Каме. Русским и пермским поселкам на Каме, Сылве и Чусовой был нанесен значительный ущерб, и уже в 1573 г. Строгановы предприняли карательную акцию против вогулов, живших на Чусовой. В ответ, в том же году, из-за Уральского хребта в Прикамье вторгся племянник Кучума Маметкул. Вслед за этим всплеском боевой активности, в 1575—1579 гг. на Каме наступило относительное затишье, использованное Строгановыми для накапливания сил.

Одновременно с этим, на юге, в пределах Башкирии продолжалось продвижение в Южное Предуралье. В 1574 г. были заложены Бирская и Уфимская крепости. Ввиду «особых отношений» между Москвой и Башкирией, заложенных еще договорами Ивана Грозного, крепости эти были скорее представительствами центральной власти, нежели реальной у грозой башкирскому суверенитету; но к концу XVI века это были самые юго-восточные крепости России.

1580 г. ознаменовался новым вторжением пелымского князя Бегбелия Агтакова во владения Строгановых. Не сумев взять основные укрепления, Бегбелий сжег и разграбил ряд поселков на Чусовой и Сылве, но затем, согласно Строгановской летописи, был разбит и попал в плен^[77]. Вероятно, что экспедиция Ермака должна была стать ответной акцией против сибирцев, вряд ли Строгановы планировали покорить Сибирское ханство войском в 1650 человек с тремя пушками^[78]. Но так или иначе, огромная территория оказалась присоединенной к России буквально за пару лет. Уже весной 1587 г. в Тюменский острог прибыл первый сибирский воевода Д.Чулков.

Таким образом, северо-восточная граница России передвинулась на сотни километров, в то время как южнее Тюмени образовалась своеобразная «ничейная земля», ранее принадлежавшая сибирскому хану. Здесь кочевали остатки сибирских татар, и сюда же постепенно начиналось продвижение башкир.

Конец XVI и начало XVII веков ознаменовались борьбой Кучума и «кучумовичей» против русской колонизации Зауралья. Уже в 1590 г. Кучум подступил к вновь построенной Тобольской крепости, но на штурм так и не решился, а в 1591 г. тобольский воевода В.В. Кольцов-Массальский нанес ответный удар по ставке Кучума на реке Ишим^[79]. В 1593 г. в результате похода П. Горчакова и Н.В. Траханиотова было окончательно уничтожено Пелымское княжество вогулов, а в устье Пелыма поставлен Пелымский острог с гарнизоном в 200 человек^[80]. В том же году были поставлены Обдорский и Березовский остроги. Уже в следующем, 1594 году, было разгромлено Кондинское княжество.

В 1596 г. Артемий Бабинов открыл свой знаменитый короткий путь в Сибирь, вдоль которого началось постепенное возведение крепостей. В 1598 г. на Троицком камне над Турой был поставлен будущий Верхотурский острог, а в 1600 г. в устье реки Елынки - Туринский острог^[81].

В том же, 1600 г., остяки разгромили Мангазейскую экспедицию князя Шаховского, а в 1605 г. восстали вогулы на р. Ляпин, фактически восстановившие свою независимость, однако не сумевшие овладеть Березовским острогом. В 1607 г. к ляпинцам примкнул обдорский князь остяков Василий, но объединенная рать остяков и вогулов была разбита^[82]. Кроме того, превентивными мерами были сорваны выступления вогулов в 1609 и 1612 гг.

Большой проблемой оставались кучумовичи, кочевавшие между Ишимом и Иртышом, и принимавшие к себе всех недовольных властью Москвы. Так, в 1600 г. у оз. Чебаркуль сыновья Кучума приняли 250 беглых татар и башкир^[83], летом 1603 г. к сыну Кучума - Алею присоединился ногайский мурза Урус с семью сотнями татар и башкир^[84], наконец, в 1606 г. на Иртыше появились перекочевывающие на запад калмыки^[85], быстро нашедшие общий язык с сибирскими татарами.

Результат не заставил себя ждать, уже в мае 1607 г. сибирские татары и калмыки совершили набег на Тюменский уезд, боевые действия с переменным успехом продолжались все лето, а затем продолжились летом 1608 г. В 1610 г. калмыки напали на башкирские улусы в долине Миасса, а затем продолжили грабеж по Исети^[86]. В 1613 г. тюменским воеводам удалось нанести калмыкам поражение, но затишье на Урале наступило буквально на пару лет.

Уже зимой 1615—1616 гг. в бассейне Камы вспыхнуло восстание башкир, татар, чувашей и удмуртов, которые осадили Осу и Сарапул. Не успели справиться с этим выступлением, как на следующий год сын Кучума - Ишим совместно с калмыками разорил восточную часть Уфимского уезда^[87]. Ответный удар в Приишимские степи последовал из Тобольска в 1618 г., татары затихли на три года, но уже осенью 1621 г. калмыки с берегов Тобола совершили набег на Тамьянскую волость Уфимского уезда^[88].

Следующие семь лет прошли в мелких пограничных стычках, а очередной всплеск боевой активности пришелся на 1628—1629 и 1632-1636 гг., причем 11 ноября 1634 г. калмыки решились даже на осаду Тюмени, не добившись, правда, каких-либо успехов^[89]. Мирная передышка составила пять лет, а затем в 1640— 1641, 1645, 1648-1649, 1651 гг. на Урале вновь лилась кровь, причем в 1649 и 1651 гг. татары и калмыки дважды сожгли Далматовский монастырь^[90].

Таким образом, из первых 50 лет XVII века на Урале мирными были лишь 26 лет, во все остальные годы в том или ином районе Уральского региона велись боевые действия, причем речь идет о больших военных походах со сражениями и осадами крепостей. Мелких пограничных набегов и стычек было неизмеримо больше, но не все они попали в исторические документы и летописи.

Во второй половине XVII в. Кучумовичи постепенно сходят с исторической сцены, калмыки продвигаются из Южного Зауралья в прикаспийские степи, а русская часть Урала отгораживается крепостными линиями, тянущимися от Камы до Ишима и Тобола. Создаются предпосылки для мирного развития региона, но здесь начинается череда башкирских восстаний, связанная с постепенным укреплением позиций центральной власти на южноуральской окраине. Москва представляла себе договор 1554 г. как добровольное вхождение Башкирии в состав Русского государства, башкиры же считали свои отношения с русским царем не более чем номинальным вассалитетом. Пока в Центральной России разыгрывалась драма Смутного времени, пока на восточные границы накатывались калмыки и остатки сибирских татар, власти не лезли во внутренние дела башкир, и башкирские тарханы действительно чувствовали себя не более чем вассалами «белого царя», проводя вполне самостоятельную внутреннюю, а порой и внешнюю политику. Однако во второй половине XVII века Москва постепенно начинает прибирать башкир к рукам, считая, что они такие же подданные, как приволжские татары или чуваши.

В ответ, Башкирия отвечает целой серией восстаний, перемежаемых мелкими набегами на русские селения и заводы. При этом, с нашей точки зрения, здесь нельзя говорить о какой-то классовой борьбе, как это десятилетиями делала советская историография^[91]. Башкиры с одинаковым удовольствием жгли как боярские дома, так и крестьянские избушки, и очевидно, что простые землепашцы страдали от набегов неизмеримо больше, нежели «царские сатрапы». С другой стороны, вряд ли применим и термин «национально-освободительная борьба»^[92], так как простого кочевника гораздо сильнее угнетали его собственные баи, нежели «тишайший» Алексей Михайлович. К тому же в своей борьбе башкирские тарханы обращались и к турецкому султану, и к ногайцам и к казахским ханам, вполне готовые сменить русских сборщиков налогов на турецких или казахских мытарей.

Поэтому, с нашей точки зрения, речь идет об обычной колониальной войне, в которой простому народу отводится роль пушечного мяса. Башкирские ханы воевали не за независимость Башкирии от кого бы то ни было, а за свою свободу обдирать подданных так как им заблагорассудится, используя конечно при этом националистические и религиозные лозунги. В свою очередь, центральное правительство тоже трудно подозревать в выполнении какой-то гуманно-просветительской миссии среди башкирских кочевников. Москва исходила из своего понимания права на башкирские земли, и уже тем более не желала образования у себя под боком «независимой» Башкирии под турецким или казахским протекторатом. При этом обе стороны вели себя вполне в духе времени, не брезгуя уничтожением селений, подчас вместе с жителями, захватом заложников, уничтожением пленных, иногда с особым зверством и т.д.

Подробному описанию башкирских восстаний посвящено немало трудов советских и российских историков, мы ограничимся лишь беглым перечислением, чтобы показать, что и вторая половина XVII века и первая половина века XVIII на Урале были отнюдь не мирными.

Пробным камнем стало восстание Сары Мергеня в 1662—1664 гг., отдельные вспышки которого продолжались вплоть до 1668 г. Уже здесь мы видим все то, о чем говорилось выше. Когда башкиры 11 августа 1662 г. взяли штурмом Мурзинскую слободу, то сожгли церковь и государственные склады, «а крестьян на полях всех били, а иных в полон взяли, деревни выжгли, и скот отогнали»^[93]. Когда же погиб руководитель восстания, из зауральских степей тут же всплыла личность Кучука, одного из прямых потомков хана Кучума. С другой стороны, весной 1668 г. руководителю карательной экспедиции в Уфе ставится следующая задача: «Башкирцев однолично от измены обратить и учинить под государскою самодержавною высокую рукою в вечном холопстве по-прежнему, а которые от измены не обращаются, чтобы их до конца разорить»^[94].

Следующее крупное выступление произошло в 1681-84 гг., еще одно - в 1704-11 гг., следующее - в 1735-40 гг.. и вновь - в 1755-56 гг. Наконец, башкиры поддержали выступление Пугачева в 1773-75 гг., и по существу, это было последнее сражение - силы башкир были окончательно подорваны. Практически 400-летнее сражение за Урал завершилось, уже в 80-х гг. XVIII века происходит преобразование крепостных линий в Зауралье в обычные населенные пункты. Следующей на очереди была Средняя Азия, но ее черед наступил лишь в XIX веке.

Ю.М. Зайцев^[95] Владивосток и теория базирования сил флота

Поражение российского флота в русско-японской войне 1904-1905 гг. вызвало огромное количество исследований отечественных и зарубежных специалистов и историков того времени. Анализу были подвергнуты ход подготовки сторон к войне, ее обеспечение и сами боевые действия. С окончанием войны в российском флоте и в обществе была развернута дискуссия, название которой нашло отражение в заголовке книги П.И. Белавенец «Нужен ли нам флот и значение его в истории России». Наряду с многочисленными причинами поражения в войне, называемыми исследователями, одной из важнейших признавалось отсутствие теории базирования флота и, как следствие, неудовлетворительное базовое обеспечение кораблей флота России на Тихом океане. Одной из наиболее удачных попыток обосновать теорию базирования флота стал доклад в Санкт-Петербургском военно-морском кружке А.Д. Бубнова «Оборудование морского театра военных действий базами»^[96], с которым он выступил 23 ноября 1907 г. Впервые в истории российского флота в докладе была показана взаимозависимость политики, стратегии и тактики с количественным и качественным составом флота и уровнем его обеспечения базами.

Автором была предложена классификация военно-морских баз в зависимости от их места на театре военных действий и значения: базы-арсеналы, оперативные базы, промежуточные базы, плавучие базы и базы минных флотилий.

Базы-арсеналы, по мнению А.Д. Бубнова, - это наиболее крупные военные порты, в которых сосредоточено военное судостроение и судоремонт, изготовление и хранение запасов на весь флот страны. В них должны размещаться мобилизационные ресурсы флота, в том числе и корабли резерва. Учитывая огромную стоимость сооружения и укрепления таких баз-арсеналов, их предлагалось иметь ограниченное количество - по одной на театре. Не рекомендовалось использовать эти базы для постоянного базирования сил флота, непосредственно участвовавших в боевых действиях, в целях исключения нападения на них неприятеля. Такие базы, по возможности, в максимальной степени дальше должны располагаться от всех возможных театров военных действий. Гибель такой базы могла быть равноценна поражению флота в целом, поэтому флот своими действиями должен был обеспечить защиту баз-арсеналов. Предполагалось, что базы-арсеналы должны располагаться во внутренних морях, в глубоких реках с хорошо защищенным устьем, в глубоких и больших заливах с обороняемыми входами.

При выборе операционных баз следовало руководствоваться другими принципами. Операционные базы - это пункты, на которые опирается флот на театре военных действий, т.е. их местоположение и оборудование в наибольшей степени должно было отвечать принципам морской стратегии. В докладе отмечалось, что оперативные базы закрытых морей, каковым является Японское море, не позволяют в полном объеме использовать основной оперативно-тактический принцип - внезапность. Такие базы могут быть использованы силами флота для решения задач обороны своего побережья и ведения боевых действий против неприятеля, располагающегося на побережье данного театра. Для ведения боевых действий вне операционной зоны закрытого моря флот вынужден форсировать проливные зоны и подвергаться нападению противника. Это особенно опасно после окончания ведения боевых действий, когда ослабленный боями флот будет возвращаться в свои базы. Следовательно, для активных действий флота он должен располагать военно-морскими базами с открытым выходом непосредственно в море (океан). Только такие базы могли обеспечить крейсерские действия флота, которые являлись основной формой боевого применения корабельных сил того времени при борьбе на коммуникациях противника.

Практика межтеатрового маневра силами южным путем между флотами западной части России и Дальним Востоком настоятельно требовала наличия промежуточных баз на маршруте перехода. Промежуточные базы предназначались для пополнения необходимых запасов, мелкого ремонта и отдыха личного состава. Задачей политики являлось еще в мирное время заключение договоров об аренде или покупке участков побережья для оборудования таких промежуточных баз.

Кроме того, А.Д. Бубновым были обоснованы требования, предъявляемые к бухтам, в которых предполагалось оборудовать военно-морские базы.

Размеры бухты должны позволять свободное размещение на якорях или бочках всего флота, действующего на театре, однако чрезмерно большая акватория бухты увеличивала линию обороны и требовала значительных средств на ее создание. Береговая полоса внутреннего бассейна должна быть достаточно широка для размещения на ней элементов береговой инфраструктуры (сухие доки, ремонтные мастерские, минные и артиллерийские мастерские и лаборатории, склады различного назначения и др.).

Внутренний рейд бухты должен был иметь два входа, ширина которых не должна была превышать дальность стрельбы береговых батарей. Входы не должны были иметь навигационных опасностей и не быть чрезмерно извилистыми. Подходы к базе должны были исключать следование кораблей строго определенными курсами (фарватерами).

Холмистое побережье способствовало защите кораблей от снарядов противника, с одной стороны, и увеличивало дальность наблюдения и стрельбы береговой артиллерии, с другой.

Особо подчеркивалось, что в укрепленном районе, в который входит данная база, не должно быть коммерческих портов и, по возможности, вообще никаких частных жителей и предприятий. Только при таких условиях обеспечивалась скрытность действий флота как одного из важнейших элементов морской стратегии.

Крайне важным вопросом в теории базирования сил флота является количество операционных баз на театре. Наличие только одной военно-морской базы ограничивает деятельность сил флота и притягивает к себе все силы противника. Кроме того, наличие нескольких баз позволяет осуществлять пополнение запасов и восстановление боевой готовности не только в «своей» базе, но и в любой другой, которая окажется ближе. При этом расстояние между базами не должно превышать половины дальности плавания боевых кораблей и не быть настолько малым, чтобы противник мог вести наблюдение одновременно за двумя смежными базами.

Таким образом, в докладе А.Д. Бубнова впервые был обоснован принцип рассредоточенного базирования, позволявший в максимальной степени реализовать взгляды начала XX века на стратегическое применение сил флота. Важнейшие положения этого исследования в части теории базирования флота нашли отражение в «Законе об Императорском Российском флоте»^[97] и в Памятной записке к нему.

С позиции требований, предъявляемым к военно-морским базам, Владивосток являлся идеальным местом размещения операционной базы Тихоокеанского флота. Удобная и просторная бухта Золотой Рог позволяла разместить две полноценные эскадры кораблей, имеет два входа со стороны Уссурийского и Амурского заливов, а островная гряда южнее Владивостока способствовала размещению на островах системы раннего обнаружения противника и его уничтожению береговой артиллерией еще на подходах к военно-морской базе. Вместе с тем, Владивосток имел ряд недостатков, которые еще в XIX в. ставили его под сомнение как главную базу флота на Тихом океане - длительный период ледостава. Разумеется, это ограничивало применение сил флота в зимнее время, однако наличие в составе флота ледоколов могло разрешить эту проблему.

Сохранялся и еще один недостаток, о котором говорил в своем докладе А.Д. Бубнов. В этой же бухте располагался коммерческий порт, посещаемый иностранными судами. Такое соседство явно не устраивало Морское ведомство, но перемещение торгового порта в другое место было проблемой куда более серьезной. чем ледостав. К этому следовало еще добавить значительную популяцию японцев, корейцев и китайцев, некоторые из которых, и небезосновательно, подозревались в шпионской деятельности.

Коренным образом изменить положение с базированием российского флота на Дальнем Востоке не удалось ни в межвоенный период 1905-1914 гг. ни, тем более, в ходе 1-й мировой войны и последовавшей за ней революции. На морском театре, который стал предметом исследования, и где в первую очередь следовало исправлять ошибки военно-теоретического характера, теория базирования флота практического применения не нашла.

С окончанием гражданской войны на Дальнем Востоке и присоединением Дальневосточной Республики к РСФСР во Владивосток была направлена комиссия под председательством помощника начальника артиллерии РККА П.А. Петряева. Результатом ее работы стал отчет «Крепость Владивосток»^[98] в котором его создатели отмечали, что «...когда вновь встанет вопрос о базах нашего Тихоокеанского флота, то при разрешении его не могут быть не учтены соображения, которые заставили при выборе места для базы флота остановиться на заливе Петра Великого и Владивостоке. Владивостокский порт и теперь надо рассматривать. как одну из первых баз нашего будущего Тихоокеанского флота»^[99].

С воссозданием советского ВМФ на Тихом океане в основу формирования его системы базирования были положены военнотеоретические взгляды, выработанные после русско-японской войны с учетом качественного изменения вооружения ВМФ и изменениями в теории стратегического применения сил флота. Базирование сил флота в начале 30-х годов обеспечивалось, как и ранее, военными портами, а оборона побережья планировалась созданием Укрепленных Районов (УР), в состав которых входили и пункты базирования флота. В 1932 году по приказу В.К. Блюхера для защиты Владивостока со стороны моря в составе МСДВ был сформирован Приморский укрепленный район в составе Барабашского, Шкотовского и Сучанского укрепленных секторов^[100]. Штаб Приморского укрепленного района располагался во Владивостоке, а его комендантом был назначен известный участник гражданской войны на Дальнем Востоке Яков Захарович Покус.

В декабре 1932 г. на Дальний Восток с целью проверки хода базового строительства и определения дальнейших направлений развития баз, был направлен инспектор ВМС РККА, член РВС СССР Р.А. Муклевич. Результаты этой инспекции были изложены Наркомвоенмору К.Е. Ворошилову в «Записке по выбору баз на побережье Японского моря»^[101]. В ней предлагалось, ввиду большой протяженности театра МСДВ, разделить побережье на четыре части и создать четыре района обороны:

• Южный район морской обороны - от залива Посьет до залива Рында. В этом районе намечалось строительство военно-морских баз в заливах Америка, Ольги, Владимира, бухтах Золотой Рог, Улисс, Патрокл, Воевода, Суходол, Разбойник, Находка;

• Совгаванский район морской обороны - от мыса Первенец до мыса Сюркун со строительством военно-морской базы в заливе Советская Гавань;

• Северный район морской обороны - от м. Сюркун до о. Лангр. В нем предлагалось построить две ВМБ - в Де-Кастри и Николаевске-на-Амуре. На остальном побережье, выходящем в Охотское, Берингово моря и Тихий океан, на данном этапе строительство баз не предполагалось.

В конце 1933 г. в рамках развития морских сил СССР на Дальнем Востоке был разработан проект постановления Комиссии Обороны СССР «О развитии военно-морских баз, аэродромов и береговой обороны на Морских Силах Дальнего Востока»^[102]. Выбор мест базирования определялся задачами, возлагаемыми на Морские Силы Дальнего Востока (МСДВ), ожидаемыми направлениями ударов потенциального противника и существовавшими взглядами на оборону побережья. В основу развития базового строительства были положены принципы рассредоточения, всесторонней обороны пунктов базирования и маскировки их объектов, перспективы развития корабельного состава и авиации МСДВ на период до 1938 г.

К концу 1934 года была произведена реорганизация береговой обороны МСДВ - в ее составе было создано пять укрепленных районов: Владивостокский (ВУР), Шкотовский (ШУР), Сучанский (СУР), Владимиро-Ольгинский (ВОУР) и Совгаванский (СГУР). Кроме того, в оперативном подчинении ОКДВА находились Укрепленный Район Де-Кастри и Нижне-Амурский Укрепленный Район.

В соответствии с проектом строительства в 1934-1937 гг. планировалось иметь главную операционную базу во Владивостоке, вторую операционную базу - в Советской Гавани, промежуточную маневренную - в заливе Владимира, маневренные базы Северного района - в заливе Де-Кастри, в Николаевске-на-Амуре и Петропавловске-Камчатском.

Во Владивостоке с окончанием соответствующего строительства предполагалось иметь пункты базирования в бухте Золотой Рог (крейсера, подводные лодки, минные заградители), в бухте Новик на острове Русский (тральщики, противолодочные корабли), в бухте Улисс (подводные лодки и торпедные катера), в бухте Воевода и заливе Стрелок (торпедные катера), в бухте Находка (подводные лодки и торпедные катера).

Во второй операционной базе (залив Советская Гавань) по проекту планировалось устроить стоянку для крейсеров, лидеров и эсминцев, минных заградителей, подводных лодок, торпедных катеров, канонерских лодок и вспомогательных судов с возможностью производства аварийного и текущего ремонта.

Промежуточная маневренная база (залив Владимира) по планам военного времени должна была обеспечить базирование до 60 кораблей и катеров различных классов. С этой целью предполагалось построить базу для вспомогательных крейсеров, сторожевых кораблей, минных заградителей, подводных лодок, торпедных катеров, канонерских лодок и вспомогательных судов с обеспечением их текущим ремонтом.

Маневренные базы (опорные пункты Северного района) в Де-Кастри, Николаевске-на-Амуре и Петропавловске-Камчатском по планам мирного времени должны были иметь ограниченное число постоянно приписанных кораблей, располагая, однако, возможностями для обеспечения передислокации сил из оперативных баз и приема мобилизационных ресурсов от гражданских ведомств. С этой целью проектом предусматривалось построить в заливе Де-Кастри базу для сторожевых кораблей, канонерских лодок, минных заградителей, торпедных катеров, подводных лодок по военному времени и вспомогательных судов с обеспечением их текущим ремонтом.

Строительство всех указанных баз должно было завершиться к вступлению в строй новых кораблей, однако объекты системы базирования сдавались со значительными недоделками и значительным отставанием от плановых сроков. Даже в районе главной базы флота - Владивостоке, где условия строительства объективно были лучше, в период с 1932 по 1939 гг. ни один объект не был сдан в установленные сроки. В северных районах Приморья и на Камчатке при отсутствии сухопутных транспортных коммуникаций и жесткой зависимости завоза строительных материалов от условий навигации, отставание от графика строительства составляло более года. Основными причинами такого отставания в различные периоды были недостаточное финансирование строительства, большие накладные расходы, связанные с транспортировкой строительных материалов из европейской части страны, нехватка рабочей силы и дефицит строительных материалов общего назначения (цемент, лес, кровельное железо и т.п.).

В 1940 г. было принято еще одно важное решение, коренным образом изменившее организационно-штатную структуру флотов — на них начали формироваться военно-морские базы (ВМБ). ВМБ - это специфическое формирование ВМФ. С одной стороны, это район (пункт) базированиякорабельных сил, оборудованный гаванями, рейдами, имеющий полный или неполный комплекс обслуживающих подразделений тыла, с другой, это соединение разнородных сил - надводных подводных, береговой обороны, морской пехоты. ПВО и морской авиации, способное решать оперативно-тактические задачи.

Приказом Наркома ВМФ от 13 марта 1940 г. началось формирование военно-морских баз на Тихоокеанском флоте. В соответствии с приказом на ТОФ была сформирована главная военно-морская база (ГВМБ) - Владивосток и военно-морские базы 3 разряда - Комсомольская. Владимиро-Ольгинская и Петропавловская. В составе Северной Тихоокеанской флотилии были сформированы военно-морская база 1-го разряда Совгавань и военно-морские базы 3-го разряда Де-Кастри и Николаевск-на-Амуре.

Изменения в теории базирования флота были обусловлены количественным и качественным разнообразием промышленной продукции, необходимой для флота, которое привело к распределению заказов флота между многочисленными специализированными предприятиями и резкому снижению роли главных баз флота в постройке кораблей. Если ранее основные задачи баз-арсеналов заключались в создании материальной части флота, запасов для него и подготовки личного состава, в силу чего в них находились адмиралтейства, т.е. государственные судостроительные верфи на которых строился весь флот, то к началу второй мировой войны изменились и задачи и классификация баз. Была предложена новая классификация баз:

1. Главные или тыловые базы флота.

2. Операционные базы флота.

3. Маневренные базы флота.

4. Морские станции или опорные пункты^[103].

Изменилось и само понятие «база флота». Если ранее под ним подразумевалось только место базирования кораблей, то ко второй мировой войне под «базами флота» стали понимать обороняемые участки акватории и побережья, на которых концентрировался комплекс баз кораблей различных классов: баз подводных лодок, торпедных катеров, сторожевых кораблей, кораблей ПЛО (противолодочной обороны), баз гидроавиации и т.п.

На главные или тыловые базы были возложены задачи:

а) создание, частичное хранение и распределение мобилизационных запасов по всем видам снабжения флота; снабжение остальных баз флота на данном театре;

б) подготовка личного состава (рядового и младшего начальствующего) по основным специальностям для данного моря; укомплектование кораблей, выходящих из капитального ремонта и вновь построенных;

в) наблюдение за выполнением плана ремонта и сдачи испытаний ремонтируемых и вновь построенных кораблей;

г) капитальный ремонт, большой аварийный ремонт и реконструкция кораблей;

д) полное материальное обеспечение и обслуживание личного состава соединений кораблей, находящихся по дислокации флота в главной базе;

е) хранение кораблей резерва и руководство отмобилизованием торговых судов, привлекаемых по мобилизации в состав флота.

Задачами операционных баз флота являлись:

а) активная оборона определенного участка побережья и флота, находящегося в базе, от нападения противника, осуществляемого соединениями надводных кораблей, отдельными подводными лодками или торпедными катерами и воздушными силами;

б) предоставление отдыха личному составу базирующегося флота, обслуживание его в санитарном и культурно-просветительском отношении, лечение и эвакуация больных и раненых;

в) выполнение аварийного ремонта кораблей, производство их текущего и среднего ремонта;

г) обеспечение базирующегося флота всеми видами снабжения;

д) обслуживание базирующегося флота плавучими средствами, защищенными и оборудованными местами стоянки кораблей, ледокольными и спасательными средствами;

е) участие в подготовке и комплектовании личного состава базирующегося флота;

ж) обеспечение базирующихся кораблей специальными видами обслуживания, имеющими целью сохранение материальной части кораблей в мирное время (отопление с берега, зарядка аккумуляторов подводных лодок и проч.);

з) хранение неприкосновенных запасов и части мобилизационных запасов по всем видам снабжения;

и) обслуживание и снабжение мобилизуемых в военное время торговых судов, базирующихся на данную базу.

Так как операционные базы строились для войны и проектировались по запросам военного времени, то к элементам, необходимым в военное время, добавлялись элементы, обеспечивавшие повседневное обслуживание сил флота в мирное время. Поскольку основной задачей операционных баз являлись оборона флота и оборона базы, все подчинялось этому основному требованию. Если до войны 1914-1918 гг. защита баз строилась исключительно в целях обороны от артиллерийского обстрела и попыток блокирования выходов из базы, то с поступлением на вооружение флотов подводных лодок остро встал вопрос противолодочной обороны. Быстрое развитие авиации и растущие масштабы ее применения в операциях флота придали первостепенное значение противовоздушной обороне (ПВО) баз. Поэтому все вопросы проектирования новых баз увязывались с этими новыми видами обороны, а ранее выстроенные базы требовали соответствующей модернизации.

Коренным образом изменились и взгляды на снабжение флота. Если прежде считалось необходимым хранить в операционных базах как можно больше имущества и материалов, необходимых флоту для длительного ведения боевых действий, то к середине 1930-х годов эта точка зрения уступила место практике «эшелонированного» снабжения. Это означало, что запасы должны были храниться в ближайшем тылу рассредоточенными в различных пунктах и подаваться из них к базе по мере расходования. Такая практика была обусловлена чрезвычайно возросшим объемом необходимых запасов вследствие роста флота, изменениями характера морской войны и технического оснащения кораблей. Скопление же всех запасов в одном месте стало слишком уязвимо и опасно. Такой подход в рассредоточенном хранении материальных средств вызвал повышенные требования к состоянию внутрибазовых и межбазовых транспортных коммуникаций.

Выбор района расположения операционных баз определялся множеством факторов. Основными из них являлись: стратегический замысел плана войны (оборонительных действий), учет перспективного плана военных действий на театре и на сухопутном фронте, природные условия побережья, дальность плавания базирующихся кораблей, характер коммуникационных линий от базы к вероятному театру военных действий и от базы в тыл.

Маневренные базы флота предназначались для решения практически тех же задач, что и операционные, но в меньшем масштабе. Предполагалось, что они могут создаваться даже в ходе войны, когда этого требовала обстановка и возникала необходимость передислокации флота или его отдельных соединений. Маневренные базы, расположенные между операционными базами или между главной тыловой и операционной базой получили название «промежуточных баз». Маневренные базы, как правило, в мирное время имели ограниченный состав постоянно приписанных сил флота. Степень развития маневренной базы определялась ее назначением, местными условиями, временем ее создания и развития. Несмотря на то, что маневренные базы предназначались для использования в военное время, их проектирование осуществлялось уже в мирное время. В мирное же время осуществлялось минимально необходимое строительство береговых сооружений, транспортных и других коммуникаций.

Морские станции (опорные пункты) имели узкий круг задач, которые сводились к снабжению находившихся в их районе соединений кораблей или отдельных кораблей наиболее расходуемыми видами довольствия - топливом, водой, продовольствием и боезапасом. По сути, они представляли собой орган снабжения, обладающий незначительным количеством береговых построек (складов) и плавучих средств.

Кроме принципов рассредоточения, обороны и связанной с ней маскировкой баз, одним из важнейших принципов базирования считалась подвижность. Подвижность баз предполагала наличие в составе флота плавучих и передвижных баз. Предполагалось, что передвижная база флота должна представлять собой отряд транспортов с погруженным на них имуществом снабжения, оборудованием и материалами, предназначенный для развертывания на берегу временной базы. Время функционирования такой базы определялось сроками проведения операции, после чего она передислоцировалась в другое место. По организации передвижная база являлась близкой к маневренной базе и отличалась большей подвижностью и меньшим развитием.

Плавучие базы в отличие от передвижных представляют собой отдельные корабли или соединения кораблей, имеющие на борту необходимые запасы снабжения, судоремонтные средства, средства для хозяйственно-бытового обслуживания личного состава и способны обеспечивать боевые корабли в любой точке, а также следовать за ними в походе и выполнять свои функции в открытом море. Обычно такие плавучие базы обслуживали отдельные соединения мелких кораблей: подводные лодки, торпедные катера, сторожевые корабли и т.п.

К 1939 г. в целом было завершено строительство основных объектов во Владивостоке и прилегающих к нему пунктах базирования в заливе Петра Великого. Однако в главной базе флота не удалось добиться реализации одного из основных принципов существовавшей теории базирования - маскировка пунктов базирования и скрытность их функционирования. Это было обусловлено наличием большого количества коммерческих объектов Наркомморфлота, Наркомвода и объектов ГУЛАГа НКВД в бухтах, примыкающих к Владивостоку. Ограничение, а впоследствии и полный запрет захода иностранных судов во Владивосток, не решали проблемы скрытности базирования сил флота. Все усилия командования Тихоокеанским флотом и Наркомвоенмора поддержки не находили. Только с началом войны в Европе военнополитическое руководство страны озаботилось положением своей главной базы на Тихом океане.

В октябре 1939 г. было принять постановление Совета Народных Комиссаров Союза СССР и ЦК ВКП(б) «О переносе Владивостокского торгового порта в бухту Находка»^[104]. В целях обеспечения нормальных условий базирования Тихоокеанского флота во Владивостоке и прилегающих к нему бухтах, СНК СССР и ЦК ВКП(б) обязали НКВД, Наркомморфлот, Наркомвод и другие гражданские организации освободить и передать Наркомату ВМФ в течение 1939-1942 гг. все занимаемые ими акватории с причальным фронтом и постройками в бухтах Золотой Рог и Диомид. В первую очередь (к 1 февраля 1940 г.) передаче подлежали вся территория полуострова Шкота и причальный фронт от входного створа пролива Босфор Восточный до транзитного причала № 6, причалы и портовые склады Дальстроя с занимаемыми ими территориями. Еще раньше, уже в 1939 г., ГУЛАГу НКВД предписывалось перевести из Владивостока в б. Находка транзитные лагеря заключенных, которых планировалось использовать на строительстве в Находке.

До 1 февраля 1942 г. наркомату ВМФ планировалось передать все территории и сооружения Владивостокского торгового порта на северном побережье б. Золотой Рог и объекты Наркомрыбпрома на южном побережье б. Золотой Рог от Гнилого Угла до м. Голдобина, все жилые, служебные и коммунальные здания Дальстроя, расположенные во Владивостоке. К 1 ноября этого же года Наркомрыбпром обязывался передать НКВМФ промышленные сооружения, предприятия и жилые постройки, расположенные в б. Диомид. В течение 1939-1942 гг. все гражданские организации должны были перенести свои грузовые и производственные операции в бухту Находка. В свою очередь наркомат ВМФ обязывался передать в течение 1939-1940 гг. занимаемые им акваторию, территорию, здания и сооружения в б. Находка Наркомморфлоту, Наркомрыбпрому и НКВД в соответствии со схемой распределения территории между этими организациями.

Этим же постановлением на полуострове Муравьева-Амурского к югу от линии Гнилой Угол - б. Горностай и на полуострове Шкота предписывалось установить крепостной режим^[105]. Выселению из этой зоны в 1940 г. подлежали все граждане, не имевшие отношения к НКВМФ и НКВД^[106]. Исполком Владивостокского городского совета своим решением № 25 от 16 марта 1940 г. произвел отчуждение земель Тихоокеанскому флоту под зоны крепостного режима и конкретизировал мероприятия по выполнению постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1646/399сс. Кроме указанных в постановлении территорий к зоне крепостного режима была отнесена юго-западная часть Минного городка со всеми прилегающими высотами, включая дорогу, соединяющую этот район города с районами Первой и Второй речки^[107].

Таким образом, вне зоны крепостного режима остались только центральная часть города и его предместья. В крепостной зоне надлежало провести полную инвентаризацию ведомственных и частных строений, провести полную перепись населения. Решением исполкома Владгорсовета граждане, не имевшие отношения к предприятиям и учреждений наркоматов ВМФ и НКВД, переселялись в другие места уже в 1940 г. Исключение составляли лица, занятые на работах и предприятиях, которые оставались в зонах крепостного режима до 1942 г. Характерно то, что в зоны крепостного режима попали кладбища Эгершельда и Морское, которые были закрыты для общегородского пользования^[108].

Еще раньше, в 1938 г. постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР вся территория к востоку от реки Уссури была объявлена запретной пограничной зоной на которую было распространено постановление ЦИК СССР от 17 июля 1937 г. «О въезде и проживании в пограничной полосе»^[109]. За пределы Дальневосточного края были высланы все иностранцы, не имевшие паспортов, а подозреваемые в шпионской, диверсионной и другой антисоветской деятельности подлежали аресту и их дела были рассмотрены в существовавшем внесудебном порядке на «тройках»^[110]. 12 тысяч заключенных, находившихся в дальневосточных лагерях и «осужденных за шпионаж, террор, диверсию, измену родине, повстанчество, бандитизм, а также уголовники-профессионалы» до 1 апреля 1938 г. подлежали репрессии по первой категории. НКВД СССР обязывался не направлять в дальневосточные лагеря лиц, осужденных за выше перечисленные преступления, а также осужденных лиц японской, китайской, корейской, немецкой, польской, латышской, эстонской, финской национальностей и харбинцев, независимо от характера преступления, за которые они осуждены^[111].

Столь жесткими методами военно-политическое руководство СССР добивалось соблюдения скрытности и маскировки не только в главной базе Тихоокеанского флота, но и во всей приграничной полосе Дальнего Востока.

К началу войны развернутый фронт работ в б. Находка не обеспечивал перенос из Владивостока торгового порта и промышленных предприятий Наркомрыбпрома, а начавшаяся война вынужденно откорректировала планы базового и портового строительства. Владивосток и другие порты Дальнего Востока в силу складывавшихся обстоятельств на западе страны приобретали особое значение в перевозке грузов по ленд-лизу из США. 12 сентября 1941 г. Бюро Приморского Крайкома ВКП(б) по указанию Государственного Комитета Обороны принимает специальное постановление «О мерах по расширению, упорядочению и капитальному ремонту порта»^[112]. В течение всей Великой Отечественной войны и в период подготовки к войне с Японией Владивосток был главными воротами страны, через которые шел поток оружия и военно-стратегических материалов от союзников. Реализовать в полном объеме постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) в период с 1939 по 1941 гг. не удалось, а осуществлять перенос торгового порта из Владивостока в ходе войны и при огромной нагрузке на него, было просто абсурдно.

В 1944 г. командование и Главный Морской Штаб ВМФ, анализируя опыт обороны военно-морских баз за период войны, пришли к выводу, что наиболее эффективной формой организации сил и средств в их обороне является объединение нескольких ВМБ или одной ВМБ и нескольких опорных пунктов флота в Морской Оборонительный район (МОР) под единым командованием^[113]. По существу МОР представлял собой оперативное разнородное соединение с постоянным составом сил и средств, органами управления (штабом МОР) и типовой организацией, разработанной Организационно-мобилизационным Управлением ВМФ (ОМУ ВМФ) и детализированной Оргмоботделом штаба флота, применительно к местным условиям.

На Тихоокеанском флоте был сформирован Владивостокский МОР (ВМОР) в который вошли Главная база флота Владивосток и сектора береговой обороны - Артемовский, Шкотовский, Сучанский, Хасанский и Островной (Владивостокский).

С окончанием войны на европейском театре была ускорена подготовка дальневосточного театра СССР к войне с Японией.

5 июля 1945 г. Государственный Комитет обороны принимает постановление № 9319сс «О развитии военно-морских баз и торговых портов во Владивостоке, бухте Находка и Николаевске-на-Амуре»^[114]. Базовое и портовое строительство в указанных пунктах было поставлено в ряд особо важных государственных задач. Руководители наркомата ВМФ (Н.Г.Кузнецов), Наркомморфлота (П.П. Ширшов) и Наркомрыбпрома (т. Ишков) обязывались в ближайшие послевоенные годы довести пропускную способность и техническое оснащение портов Владивостока, Находки и Николаевска-на-Амуре до современных передовых портов, начав строительство первоочередных объектов уже в 1945 г. Из постановления следует, что политическое руководство страны не отказалось от реализации планов переноса торгового порта в б. Находка, т.к. пункт 16 постановления № 9319сс обязывал наркома Морского флота П.П. Ширшова по мере ввода причального фронта в б. Находка передавать Наркомвоенморфлоту такое же количество причалов во Владивостокском порту^[115]. Вместе с тем, перечень работ по оборудованию объектов Владивостокского МОРа свидетельствует о том, развитию подлежала не главная база флота, а пункты базирования залива Стрелок, а перенос торгового порта из Владивостока так и не состоялся.

Таким образом, ни на одном этапе базового строительства во Владивостоке теории базирования сил флота в полном объеме реализованы не были.

И.В.Ковшов^[116] Вневойсковая подготовка танковых специалистов на Урале в годы Великой Отечественной войны

Тяжелейшие, изматывающие сражения начала Великой Отечественной, их размах, огромные потери в живой силе - все это с особой остротой поставило перед руководством страны вопрос о массовой подготовке военнообученных резервов для фронта. 17 сентября 1941 года Государственный Комитет Обороны принял постановление «О всеобщем обязательном обучении военному делу граждан СССР». Для организации и руководства военной подготовкой населения было создано Главное управление всеобщего военного обучения (Всевобуч), которое возглавил генерал - майор Н.Пронин^[117].

В военных округах, областных, краевых и республиканских военных комиссариатах образованы отделы Всевобуча, в штаты районных военных комиссариатов введены по два - три инструктора. В Уральском военном округе отделом Всевобуча руководил полковник Климович. Объем военной подготовки составлял 110 часов. К ней привлекались все граждане мужского пола от 16 до 50 лет. Обязательное военное обучение осуществлялось вневойсковым порядком без отрыва от производства. Занятия начались с 1 октября 1941 года с периодичностью в городской местности 3 раза в неделю по 2 часа и 2 раза по 2 часа в неделю в сельской. Центрами обучения стали военные учебные пункты (далее - ВУПы), которых на Урале действовало около 3700^[118]. Обучение осуществлялось по пяти направлениям: подготовка стрелков, снайперов, станковых пулеметчиков, минометчиков и истребителей танков. Однако к началу 1942 года в действующей армии стала ощущаться острая нехватка кадров танкистов. Это было обусловлено большими потерями в первые месяцы войны, практически исчерпанными танковыми ресурсами из запаса за тот же период, а также тем, что танковая промышленность с конца 1941 года стала наращивать выпуск боевой техники. Потребность в боевых резервах диктовала сжатые сроки обучения. Поэтому одновременно с дополнительным расширением сети танковых училищ и учебных танковых частей возникла необходимость производить начальную подготовку танкистов вневойсковым способом. Тем более, что введенный Всевобуч оправдал себя на практике.

Приказом Народного Комиссара Обороны СССР №0515 от 24 июня 1942 года в системе Всевобуча вводилась подготовка специалистов танкового дела: командиров башен и механиков -водителей по 150 часовой программе.

Учитывая, что Урал стал и центром танковой промышленности и центром подготовки танковых резервов, основная тяжесть вневойсковой подготовки танкистов возлагалась на Челябинскую, Свердловскую и, отчасти, Молотовскую области^[119]. На основании этого приказа директивами Заместителя Наркома Обороны генерал-полковника Щаденко, командующего войсками Уральского военного округа конкретизировались задачи подготовки бойцов-танкистов военкоматам и начальнику Управления бронетанковыми и механизированными войсками округа, ставились конкретные сроки, условия набора, порядок обучения подразделений танкистов. Копии приказов направлялись также в областные комитеты ВКП(б) и ВЛКСМ, которые обязывались оказывать содействие в организации отбора и обучения, будущих танкистов. Отбор осуществлялся по ряду особых требований, предъявляемых к кадрам танковых войск.

К обучению привлекались комсомольцы и молодежь, не состоящая в комсомоле, в возрасте 17 лет и старше, обязательно прошедшие подготовку по 110 часовой программе Всевобуча. Также вовлекались военнообязанные запаса до 30-летнего возраста, служившие ранее в Красной Армии. Отбирались в первую очередь политически и технически грамотные люди, преимущественно рабочие промышленности, транспорта, а также студенты технических учебных заведений. Разрешалось укомплектование подразделений танкистов лицами, забронированными за промышленностью. Причем, если при наборе 1-й очереди танкового Всевобуча в 1942 году привлекались лица, имеющие квалификацию до 5-го разряда включительно, то в наборе 2-й очереди 1943 года - не выше 3 разряда^[120].

Некоторый опыт обучения танковому делу вневойсковым способом в предвоенные годы уже имелся. С середины 30-х годов в Челябинске существовал единственный на Урале автобронетанковый военно-учебный пункт, в котором обучалась допризывная рабочая молодежь тракторного завода. Подготовка осуществлялась без отрыва от производства, 2 раза в день, в 10 и 18 часов, в зависимости от рабочей смены в.(?) Кроме специального автобронетанкового курса в пункте проводилась политическая, общеобразовательная и общевойсковая подготовка. Всей учебной работой руководил командный состав, состоящий из безотрывников - рабочих, командиров запаса. В составе учебных групп занимались и иностранные специалисты, работавшие на ЧТЗ, в том числе и немцы^[121]. Данный факт в определенной мере можно рассматривать как потенциальный интерес германской разведки к новой форме подготовки резервов в СССР. Конечно, данный ВУП в тот период полного практического обучения танковому делу не давал. Под учебные классы пункта были приспособлены подвальные помещения школы № 48 Тракторозаводского района. ВУП не располагал боевыми машинами и танковым вооружением, поэтому занятия проводились лишь теоретически, с использованием отдельных узлов и агрегатов, плакатов, схем. Однако, это был первый подобный опыт, который, несомненно, пригодился при развертывании подготовки танкистов без отрыва от производства в военные годы. Всего за годы войны на Урале проведено 2 очереди подготовки бойцов-танкистов в системе Всевобуча с 1942 по 1943 годы. По времени и срокам они не совпадали с наборами общевойскового Всевобуча, которых было 7. Утверждения о том, что подготовка танкистов вневойсковым способом на Урале началась с января 1942 года требуют уточнения^[122].

Обучение танковому делу носило строго централизованный характер. Это обусловливалось тем, что данная подготовка требовала специальной учебно-материальной базы, дополнительных моторесурсов и боеприпасов, командно-инструкторских кадров. Все это выделялось только на основании соответствующих приказов и директив Наркомата Обороны: приказа НКО СССР № 0515 от 24 июня 1942 года и директивы заместителя НКО СССР генерал-полковника С. Щаденко № 3/4334/с от 6 апреля 1943 года об организации 1 и 2-й очередей начальной подготовки бойцов-танкистов. Места дислокации танковых ВУПов, количество обучаемых и сроки обучения определялись также централизованно А подготовка танковых специалистов ранее лета 1942 года осуществлялась на танковых заводах для внутренних целей и охватывала преимущественно механиков-водителей сдаточных и сборочных цехов.

Подготовку танкистов предписывалось организовывать при специальных заводах танковой промышленности, танковых училищах и учебных танковых полках, то есть там, где имелась учебно-материальная база. Это было естественно, так как ВУПы Всевобуча и Осоавиахима подобной базы и командно-инструкторских кадров для проведения занятий не имели. Всего к маю 1943 года на Урале действовало 12 танковых ВУПов, где подлежало обучению 2150 человек. Из них на территории Челябинской области - 6, Свердловской области - 4, Молотовской и Курганской областей - по одному. В Челябинской области подготовка осуществлялась преимущественно в Челябинске, на базе ВУПов Кировского завода, Челябинского танкового училища, 13 и 30-го учебных танковых полков, а также в Магнитогорске при Ленинградских КБКУКС и в Верхнем Уфалее при 29-м учебном танковом полку. В Свердловской области большая часть подготовки приходилась на Нижний Тагил - при заводе № 183 и 19-м учебном танковом полку. В Свердловске бойцов-танкистов готовили при заводе № 37 и 11-м учебном танковом полку. В г. Кунгуре Молотовской области ВУП разместился в Киевском танкотехническом училище. В Курганской области (с образованием последней в 1943 году) в 25-м учебном танковом полку (г. Курган). По емкости самыми крупными были ВУПы танковых заводов, где проходили подготовку 45% обучаемых (см. приложение, таблица № 1).

Большая часть бойцов-танкистов готовилась на механиков-водителей. В 1-й очереди 1942 года подготовленные механики-водители составляли 57%; 683 человека из 1197. Во 2-й очереди планировалось подготовить 1275 механиков-водителей из 2150, то есть 59,3%.

Ведущими областями в подготовке были Челябинская и Свердловская. В 1942 году в них подготовлено 80% танкистов, в 1943 году - 89%, 2575 из 2875 обучавшихся (см. приложение, таблица № 2). Это было естественно, так как они были центрами танковой промышленности. Увеличение выпуска танков повышало и потребности в танковых специалистах. Если в 1942 году было подготовлено 1197 человек, то в 1943 обучалось уже 2875 человек.

Формирование учебных танковых подразделений Всевобуча, организация их обучения требовали координации и взаимодействия между военкоматами, воинскими частями, предприятиями. Эту функцию на себя взяли партийные организации уральских областей. Работники партийных органов перед началом занятий проводили с секретарями партийных и комсомольских организаций совещания, на которых разрабатывались меры по укомплектованию учебных групп людьми, определялся порядок проведения занятий, контроль за посещаемостью. Одним из первых вопросами подготовки танкистов в системе Всевобуча занялся Магнитогорский горком ВКП(б). Бюро горкома своим решением №72 от 30 июля 1942 года постановило сформировать учебный танковый батальон на базе Ленинградских КБКУКС в количестве 350 человек из рабочих Магнитогорского металлургического комбината^[123].

23 апреля 1943 года на бюро Челябинского обкома ВКП(б) рассматривался вопрос подготовки бойцов-танкистов 2-й очереди в комсомольско-молодежных подразделениях Всевобуча^[124].

В постановлении бюро особо подчеркивалось, что руководители предприятий и учреждений несут персональную ответственность за посещаемость занятий их рабочими и служащими, зачисленными в подразделения танкистов, а лица, виновные в срыве и непосещении занятий, будут привлекаться к строгой партийной и государственной ответственности.

Надо отметить, что отдельные партийные организации брали повышенные обязательства по подготовке танкистов. Так, например, если для Челябинской области расчет Наркомата Обороны во 2-й очереди бойцов-танкистов составлял 950 человек, то Челябинский обком ВКП(б) дал контрольное задание городам и районам на 1140 человек, добавив на каждый ВУП от 10 до 50 слушателей. Обком практически добился выполнения своего решения, и к 15 июня 1943 года в учебных подразделениях танкистов в области обучалось 1048 человек (см. приложение, таблицы № 2, 3).

К решению увеличить число слушателей бюро обкома пришло не только из принципа социалистического соревнования, который пронизывал все стороны жизни советского государства, но и из трезвой оценки сложности проблем, оказывающих влияние на конечный результат обучения.

Подготовка бойцов-танкистов 1 и 2-й очередей имела как общие черты, так и ряд отличий. Общим являлось то, что основную массу бойцов составляла молодежь 1923-1926 гг. рождения. Из 1087 бойцов 1-й очереди в Челябинской области свыше 700 были юноши 17-19 лет^[125]. Из 188 человек, окончивших Магнитогорский ВУП в 1942 году, молодежь 17-19 лет составляла 100%^[126].

Обязательным условием была также предварительная подготовка слушателей в системе Всевобуча по 110 часовой программе бойца-стрелка или служба ранее в рядах Красной Армии. К ним предъявлялись более высокие требования по общеобразовательной, технической, физической подготовке. Для этой цели создавались специальные медицинские и мандатные комиссии. Обучение, как правило, проходило в городах. Учебные подразделения комплектовались бойцами из городского населения, имевшего более высокую общеобразовательную подготовку. Основу составлял контингент, имевший 6-8 классов образования^[127].

Комплектование учебных групп проходило с учетом места и времени работы обучаемых на заводах и учреждениях. Расписание занятий составлялось так, чтобы военная подготовка не сильно отражалась на работе предприятий. То есть подготовка осуществлялась без отрыва от производства, с расчетом не менее 6 часов в неделю.

Особенностью было то, что при заводских ВУПах занятия проводились после рабочей смены и в выходные дни. Так, в Магнитогорском ВУПе занятия проводились по средам с 22.00 до 23.30 и в воскресение с 16.00 до 21.30^[128]. В ВУПе Кировского района г. Челябинска при Челябинском танковом училище обучение велось 3 раза в неделю: в понедельник, среду, пятницу с 8 часов утра^[129].

Были и другие особенности деятельности ВУПов. ВУПы при заводах располагались, как правило, на их территории, что существенно сокращало время следования слушателей на занятия, также упрощало контроль за посещаемостью. Недостатком этих учебных подразделений, особенно на 1-м этапе подготовки, было то, что командно-преподавательский состав подбирался из числа начальствующего состава запаса, работающего на заводе. Абсолютное их большинство проходило службу до войны на машинах старых марок и уже снятых с производства. Кроме того, их военная подготовка была недостаточной, что требовало дополнительной подготовки в системе командирской учебы, с привлечением сил и средств танковых воинских частей, военных училищ и курсов. В то же время инженерно-инструкторский состав учебных групп танковых заводов в результате постоянной практики на выпускаемой технике имел высокую квалификацию.

ВУПы, создававшиеся при воинских частях или командных курсах, наоборот, имели подготовленный учебно-преподавательский состав. Кроме того, они располагали хорошей учебно-материальной базой с боевыми машинами, полигонами, танкодромами. огневыми городками, тренажерами. Недостатком являлось то, что их комплектование осуществлялось личным составом с предприятий и учреждений, разбросанных по всему району, командами, неоднородными по составу и численности. Это существенно влияло на своевременность прибытия обучаемых, ослабляло связь с администрацией и контроль за посещаемостью. Так, Кировский ВУП г. Челябинска при Челябинском танковом училище комплектовался из 8 учреждений района командами от 2 до 20 человек. В их состав входил гражданский персонал воинских частей, служащие Южно-Уральской железной дороги, рабочие нескольких заводов^[130].

Существенные различия имелись в подготовке механиков-водителей и командиров башен. Учебные группы и учебные планы составлялись по каждой специальности в отдельности. Так, для механиков-водителей на изучение техники отводилось 102 часа, а на огневое дело - 20 часов. В свою очередь, командиры башен изучали огневое дело по 102-часовой программе, технику - по 20-часовой. Общим было количество часов, отводимых на тактику - по 28 часов ( см. таблицу 1).

Таблица 1					Расчет часов на подготовку бойцов-танкистов[131]
Специальность	Дисциплины, часы			Итого
	"Техника"	"Огневая"	"Тактика”
механики-водители	102	20	28	150
командиры башен	20	102	28	150

Основное внимание в программе для механика-водителя уделялось знанию материальной части танка, умению правильно ее эксплуатировать, обслуживать и успешно использовать все боевые характеристики танка.

Командиры башен должны были знать в первую очередь вооружение танка, средства связи, получать навыки в быстром и четком заряжании пушки и пулемета, в применении правил стрельбы с места, с ходу и с коротких остановок. Занятия проводились в классах и на тренажерах, а также на материальной части боевых машин и в поле.

Практическую подготовку бойцы-танкисты получали, конечно, не в полном объеме. Это потребовало значительного увеличения моторесурсов и боеприпасов, которых остро не хватало учебным танковым частям. В основном обучаемые механики-водители отрабатывали запуск двигателя, его регулировку, движение на коротких дистанциях, развороты и другие упражнения. На огневую подготовку выделялось по 11 патронов 7,62 мм и 9 малокалиберных на человека (см. таблицу 2).

Таблица 2			Расчет боеприпасов на подготовку бойцов-танкистов 2-й очереди в УралВО[132]
Количество стреляющих	Требуется боеприпасов
	винтовочный патрон 7,62 мм	малокалиберный патрон
2150	23 650	19 350

Из данной таблицы видно, что стрельба штатным снарядом из танковой пушки не производилась. Стрельба осуществлялась из танкового стрелкового вооружения и из стрелковых тренажеров в ограниченном количестве.

Время обучения бойцов-танкистов в различных ВУПах было разным, хотя контрольные сроки устанавливались всем одинаковые. Это прежде всего зависело от степени организованности, согласованности и взаимодействия военкоматов, администрации заводов и учреждений, партийных органов и воинских частей.

Примером организации учебы в 1 и 2-й очередях подготовки может служить Магнитогорский ВУП при Ленинградских бронетанковых курсах, в котором с момента получения указания на подготовку бойцов-танкистов до начала занятий проходило не более 20 дней. Выпуски производились своевременно. Всего этим ВУПом было выпущено в декабре 1942 года 293, а в декабре 1943 года - 158 танковых специалистов, из них - 70% с оценками «отлично» и «хорошо»^[133].

В ВУПах Свердловкой области длительный период укомплектования учебных подразделений привел к невыполнению сроков и обьемов 1-й очереди подготовки. Обучение 574 человек в ВУПе завода № 183 в Нижнем Тагиле не было завершено даже к апрелю 1943 года, когда вышло указание Наркомата Обороны о 2-й очереди подготовки танкистов. Данное положение дел потребовало решительного вмешательства командования УралВО. Оно запретило переводить данный контингент во 2-ю очередь и организовало в течение мая 1943 его ускоренную доподготовку силами командного состава роты резерва 2-го запасного танкового полка. Выделенные для этой цели офицеры в количестве 21 человека специально не включались в состав маршевых рот для отправки на фронт - до полного окончания обучения. Одновременно был произведен набор 2-й очереди бойцов - танкистов (500 человек) и начата их подготовка^[134].

Данный факт до сих пор не попадал в поле зрения уральских историков и краеведов. По данным С.Ф.Сучкова, число обучавшихся бойцов-танкистов составляло 3498 человек. Наши расчеты показывают, что общее количество танковых специалистов, обучавшихся в системе Всевобуча, следует увеличить еще на 574 человека. Дело в том, что, в статистические отчеты за 1942 год они не были включены, как не завершившие обучение, а в последующем отчетность шла за 2-ю очередь танкового Всевобуча (см. приложение, таблица 2).

В целом удовлетворительно, хотя и неравномерно, проходила подготовка в ВУПах г. Челябинска, которые в 1943 году выпустили 390 танковых специалистов 2-й очереди и продолжали обучение оставшихся^[135].

Основные причины, которые приводили к срыву плановых заданий по подготовке танкистов носили объективный характер. Они были указаны в директиве Штаба УралВО № 0384 от 17 октября 1942 года. Главными из них были призыв в Красную Армию людей из состава уже сформированных учебных подразделений, недостаток контингента, прошедшего 110-часовую программу Всевобуча, отсутствие свободных ресурсов среди рабочих в связи с их высокой квалификацией и бронированием за оборонными предприятиями. Так, не был вообще укомплектован ВУП 11-го учебного танкового полка в г. Свердловске во 2-й очереди подготовки. Весь имевшийся свободный ресурс был сведен в учебное подразделение ВУПа танкового завода № 37 (Уралмашзавод)^[136]. Кроме того, часть контингента снималась с учета уже после начала обучения в связи с бегством с производства и по медицинским показаниям. Именно по этим причинам выполнил план подготовки только на 34% во 2-й очереди (из 150 обучавшихся) Кировский ВУП при Челябинском танковом училище, в котором было снято с учета 52 человека, из них 34 - как дезертиры производства, 18 - по болезни. Кроме того, были призванные в армию и не сдавшие экзаменационных испытаний^[137].

Были причины и субъективного характера, например, нежелание руководителей предприятий и учреждений терять квалифицированных работников, из-за чего последние зачастую задерживались на сверхурочных работах или им ставили смены в часы занятий^[138]. Также по вине военкоматов, не сумевших воздействовать на директоров заводов, обеспечение материальной частью базировалось исключительно на ресурсах воинских частей, а возможности танковых заводов в части предоставления аварийных танков, механизмов - не использовались. Этот недостаток был характерен для 1-й очереди подготовки.

Командно-инструкторские кадры и инженерно-технический состав ВУПов в целом имели хорошую подготовку; занятия проводили грамотно. Главной проблемой была недостаточная укомплектованность и посещаемость в учебных группах. Даже в самых благополучных в этом отношении ВУПах посещаемость редко достигала 85% процентов, держась в среднем на уровне 65-70%. Это приводило к снижению качества обучения и результатов успеваемости. Не выполнившие объем программы к экзаменам не допускались, и не все слушатели выдерживали выпускные испытания. Этот дополнительный отсев к итогу окончательно подготовленных кадров составлял от 3 до 15%^[139].

Свой отпечаток на посещаемость накладывали и бытовые трудности военного времени. Остро ощущался недостаток теплой обуви и одежды, что особенно сказывалось в зимнее время. Кроме того, при отсутствии питания, после тяжелых трудовых смен, процесс обучения давался нелегко, так как требовал и физических усилий.

Значительная часть недостатков, прежде всего организационных. выявленных в ходе 1-й очереди подготовки, была устранена. Однако такие недочеты как дефицит кадров и недостаточная посещаемость сохранились и во 2-й.

В ходе обучения бойцов-танкистов практиковались меры поощрений и взысканий, стимулировавшие результаты успеваемости. В ходе 2-й очереди в Магнитогорском ВУПе поощрено 23, а в Кировском г. Челябинска - 29 человек. Формами поощрения были денежные премии от 1000 до 2000 рублей и, что особенно ценно, зимняя одежда и обувь. Поощрительный фонд формировался за счет предприятий. В то же время, учитывая, что подготовка в системе Всевобуча носила обязательный характер, для поддержания дисциплины накладывались и взыскания: от денежных штрафов до предания суду^[140].

В период обучения среди бойцов-танкистов проводилась плановая политмассовая работа: выпускались стенгазеты, боевые листки, проводились политинформации, беседы, собрания. Здесь также в лучшую сторону отличался Магнитогорский ВУП. Его стенная печать характеризовалась хорошим оформлением, наглядностью, критичностью^[141].

После окончания 2-й очереди подготовкибойцов-танкистов в системе Всевобуча новых наборов не производилось. Это объяснялось несколькими причинами. С 1944 года все учебные танковые части перешли на шестимесячную программу обучения младших танковых специалистов, вместо 3,4-х, что позволяло качественно готовить нужные кадры без предварительной подготовки. Кроме того, к этому времени в действующей армии был накоплен резерв танкистов, да и ситуация на советско-германском фронте в корне изменилась. Необходимость в этой достаточно затратной форме вневойсковой подготовки отпала. Обучение остальных специальностей Всевобуча продолжалось до конца войны. Однако подготовка бойцов-танкистов обеспечила в годы острой нехватки резервов для бронетанковых и механизированных войск ускоренное обучение нужных специалистов. После прохождения подготовки они брались военкоматами на особый учет и в случае необходимости призывались. В учебных танковых частях они проходили ускоренный курс или освобождались от него вовсе (при проверке практических навыков). Всего за период 1942-1943 гг. на Урале в системе Всевобуча прошли подготовку более 4 тысяч механиков-водителей и командиров башен (см. приложение, таблица 2).

Подготовка танкистов вневойсковым способом проходила и по другим направлениям. Например, велось обучение механиков-водителей для нужд сборочных и сдаточных цехов танковых заводов. Оно проходило с отрывом от производства по программе, увеличенной до 500 часов, при 12 часовом учебном дне: по 6 часов теории и 6 практики в сборочных цехах. Для этого выделялись преподаватели по соответствующим разделам программы, наиболее квалифицированные мастера и инструктора, а также необходимые наглядные пособия. По окончанию обучения и стажировки обучаемые подвергались испытаниям квалификационной комиссией завода. Сдавшим испытания выдавались права на самостоятельное управление танком. В составе обучавшихся групп, как правило, была молодежь 18-19 лет, имевшая разные рабочие специальности: слесари, фрезеровщики, токари, рабочие подсобных цехов^[142].

Пополнение кадров танкистов осуществлялось также за счет повышения квалификации танковых специалистов, которые готовились на заводах. Например, на Кировском заводе к маю 1942 года повысили квалификацию свыше 6 тысяч человек^[143].

Обучение танкистов проходило и в направлении подготовки специалистов-ремонтников. В составе ремонтных баз или бригад от заводов они направлялись в действующую армию и учебные танковые части, для ремонта и восстановления боевой техники, проведения технического обучения и инструктажа танковых экипажей, воентехников танковых подразделений. Их личный состав подбирался из квалифицированных инженеров и рабочих Кировского завода, завода № 183, Уралмашзавода, прошедших тщательный отбор и проверку, так как по роду своей деятельности они знакомились с дислокацией частей и другими особо секретными данными^[144].

За период с 1 марта по 15 декабря 1942 года бригады Кировского завода работали в учебных танковых частях УралВО, Приволжского военного округа, Забайкальского фронта, отремонтировали 37 танков, 82 танковых мотора, обучили работе с 6-ю ремонтными приспособлениями. Одновременно проводился технический инструктаж экипажей и командного состава этих частей^[145]. В этот период работали с той же задачей бригады инженера Заславского на Сталинградском фронте, инженера Киенко на Брянском, Западном, Калининском фронтах. Причем, последняя обеспечила обучение еще 4-х отдельных танковых батальонов (53 экипажей) в Московском учебном автобронетанковом центре на новых огнеметных танках КВ-8 и ТО-34^[146]. В 1943 году Уралмашзавод имел свою походную ремонтную базу на 1 Украинском фронте. Ее возглавлял С.Б. Герчиков. Кировский завод на Курском направлении представляла бригада А.П. Школина, на Центральном направлении - бригада А.К. Колесникова. Они восстанавливали танки и САУ, организовывали технические консультации по эксплуатации и ремонту боевых машин^[147]. Экипажи танков, изготовленных уральцами для добровольческих танковых колонн, укомплектовывались во многом из своих рабочих, специально обученных на заводах. Это было следующее направление подготовки танковых специалистов. За 1942-1943 гг. таким путем было подготовлено более 3 тысяч бойцов для формировавшихся на Урале танковых бригад. Качество их подготовки оказалось настолько основательным, что многие поступили на комплектование, минуя учебу в запасных частях^[148].

Дополнительным направлением вневойсковой подготовки танковых специалистов являлось их обучение на соответствующих факультетах учебных заведений. В годы войны функционировали технические вузы, в стенах которых осуществлялась подготовка дипломированных специалистов на специализированных танковых кафедрах. Подобной кафедрой располагал Сталинградский механико-машиностроительный институт, эвакуированный в Челябинск в 1942 году. Учебный процесс в нем продолжался и в эвакуации.

После его реэвакуации из оставшихся в Челябинске преподавателей и студентов 15 декабря 1943 года был образован Челябинский механико-машиностроительный институт, ныне Южно-Уральский Государственный университет. В составе его механико-технологического факультета имелась и кафедра «Танки». Первым заведующим кафедры был легендарный создатель советских тяжелых танков, главный конструктор Кировского завода H.Л.Духов^[149]. Выпускниками кафедры в 1944-1945 гг. стали 11 специалистов по танкостроению^[150].

Уже в 1943 году 30 дипломников института по постановлению бюро Челябинского обкома партии № 278 от 21 сентября направились на Кировский завод для участия в разработке технологии и конструирования нового тяжелого танка «ИС». Тем же постановлением на Кировский завод отправлено 20 студентов 4 курса Челябинского механического техникума^[151].

В соответствии с решением Президиума Верховного Совета СССР от 24 января 1944 года в высших учебных гражданских заведениях стали создаваться военные кафедры, приступившие к подготовке специалистов запаса. Постановлением СНК СССР № 413 от 13 апреля 1944 года в Челябинском ММИ была образована военная кафедра, которая осуществляла подготовку командиров танков и танковых техников. К обучению привлекались как юноши, так и девушки. Курс военной подготовки предусматривался в объеме 450 часов и 3 учебных сборов в воинских частях по 20 дней каждый. Из учебно-материальной базы имелись 2 демонтажно-монтажных танка Т-34-76 и один разрезной танк без башни. Занятия проводились в 2-х аудиториях и коридоре, оборудованном под огневой класс и класс связи. С учетом того, что студенты проходили на кафедре «Танки» углубленное изучение боевых машин, после дополнительной военной подготовки и лагерных сборов они становились подлинными танковыми специалистами. Первый выпуск военная кафедра ЧММИ произвела уже после окончания войны, в 1946 году, в количестве 89 человек. Мужчинам присваивалось звание «Младший лейтенант», а девушкам - «Сержант»^[152].

Наряду с Челябинским ММИ будущие офицеры для бронетанковых и механизированных войск обучались в годы войны на Урале и в Свердловском индустриальном институте^[153].

Таким образом, в годы войны войсковая подготовка танковых резервов фронту дополнялась вневойсковой. Ее содержание включало несколько направлений, от учебных подразделений Всевобуча до военных кафедр гражданских вузов. Подготовка танкистов по данной системе проходила на протяжении всей Великой Отечественной войны. Основная их масса, получившая начальную спецподготовку; по мере необходимости направлялась в танковые части. Тысячи специалистов танкового дела, прошедшие через различные формы вневойсковой подготовки на Урале в годы войны, являются несомненным вкладом в нашу Победу.

Библиографический список

Источники

1. ЦАМО РФ. Ф.150. Оп.2855. Д.30; Ф.Ленинградских КБКУКС, Ленинградской краснознаменной, ордена Ленина высшей офицерской бронетанковой школы им. В.М.Молотова, Оп.36189. Д. 16.

2. ОГАЧО. Ф.792. Оп.З. Д. 175. Оп.5. Д.49. Д.50. Оп.2. Д.435; Ф.288. Оп.42. Д.23. Оп.7. Д.34. Оп.17. Д.59. Оп.2. Д.435. Оп.2. Д.43. Оп.6. Д.252; Ф.288-К. Оп.1. Д.386. Д.387. Д.389. Оп.2. Д.43; Ф.92. Оп.5. Д.156.

3. Фонд музея Южно-Уральского государственного университета. Папка кафедры «Гусеничные машины». (1943-1996), папка с докладами к юбилеям, тезисы доклада «Военной кафедре - 35 лет».

Литература

4. Сучков С.Ф. Деятельность партийных организаций Урала по усилению оборонно-массовой работы в период Великой Отечественной войны. (1941-1945): Дис... канд. ист. наук. Челябинск, 1979. 239 с.

5. Могутное В.П. Война. Урал. Резервы. Курган: Парус. 1999, 245 с.

6. Уральцы бьются здорово. Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1968. 229 с.

7. Н.Л. Духов и его школа. Челябинск: ОАО «Юж.-Урал. кн. изд-во, 2004. 448 с.

8. Армейский сборник. 2002. № 11.

9. Челябинский рабочий, 1937, 14 апреля.

Приложения

Таблица 1					Расчет на подготовку бойцов-танкистов 2-й очереди в системе Всевобуча в УралВО согласно директиве заместителя Наркома Обороны № 3/433/с от 6 апреля 1943 года[154]
Учебный Пункт	Дислокация	Подлежит обучению
		Механики-водители	Командиры башен	Всего
Свердловская область
11-й УТП	Свердловск	75	50	125
Завод № 37	Свердловск	150	75	225
19-й УТП	Нижний Тагил	50	50	100
Завод № 183	Нижний Тагил	250	250	500
Всего		525	425	950
Молотовская область
Киевское танкотехническое училище	Кунгур	100	50	150
Окончание табл. на след. стр.

Окончание табл.
Учебный Пункт	Дислокация	Подлежит обучению
		Механики-водители	Командиры башен	Всего
Курганская область
2(25)-й УТП	Курган	50	50	100
Челябинская область
Кировский завод	Челябинск	200	50	250
30-й УТП	Челябинск	50	50	100
13-й УТП	Челябинск	50	50	100
Челябинское танковое училище	Челябинск	100	50	150
29-й УТП	Верхний Уфалей	50	50	100
Ленинградские КБКУКС	Магнитогорск	150	100	250
Всего		600	350	950
Итого в округе		1275	875	2150

По данной таблице видно, что наибольшее количество ВУПов приходилось на Челябинскую область, 6 из 12-ти. Самыми крупными по емкости обучаемых были ВУПы танковых заводов, где планировалось обучать 975 человек из 2150. то есть 45.3%.

Таблица 2				Укомплектованность спецподразделеннй по подготовке бойцов-танкистов в системе Всевобуча[155]				Часть 1
	1 -я очередь на 10 октября 1942 года
Наименование области	Механики-водители	Командиры башен	Всего
	подготовлено	подготовлено	подготовлено
Свердловская	163	94	257
Челябинская	396	304	700
Молотовская	124	116	240
Курганская	-	-	-
Итого	683	514	1197
Часть 2

Наименование области	Бойцы-танкисты, обучавшиеся в 1-й очереди к маю 1943 года
Свердловская	574
Челябинская	-
Молотовская	-
Курганская	-
Итого	274
Окончание табл. на след. стр.

Окончание табл. Часть 3

Наименование области	2-я очередь на 15 июня 1943 года
	Механики-водители		Командиры башен		Всего
	план	обучалось	план	обучалось	план	обучалось
Свердловская	525	526	425	430	950	956
Челябинская	660	613	350	435	950	1048
Молотовская	100	118	50	52	150	170
Курганская	50	64	50	52	100	127
Итого	1275	1325	875	380	2150	2301
Часть 4

Наименование области	Итого обучалось бойцов-танкистов за 1 и 2-ю очереди обучения
Свердловская	1787
Челябинская	1748
Молотовская	410
Курганская	127
Итого	4072

Таблица 2 говорит о том, что ведущими областями в подготовке были Челябинская и Свердловская. В 1942 году в них подготовлено 80% танкистов. В 1943-м в них уже обучалось 2575 человек из 2875, то есть 89%. Всего за период 1 и 2-й подготовки 86.8%, 3535 человек из 4072.

Таблица 3					Сравнительные данные плановых заданий по подготовке танкистов Всевобуча 2-й очереди 1943 года в Челябинской области[156]
Наименование населенного пункта	ВУП	Подлежит обучению согласно Директивы зам. НКО №3/334/с
		Механики-водители	Командиры башен	Всего
Челябинск	Кировский з-д; 30-й УТП;13-й УТП;ЧТУ	400	200	600
Магнитогорск	Ленинградские КБКУКС	150	100	250
Верхний Уфалей	29-й УТП	50	50	100
Итого		600	350	950
Окончание табл. на след. стр.

Окончание табл.
Наименование населенного пункта	ВУП	Подлежит обучению по постановлению Челябинского обкома ВКП(б)
		Механики-водители	Командиры башен	Всего
Челябинск	Кировский з-д; 30-й УТП;13-й УТП;ЧТУ	480	240	720
Магнитогорск	Ленинградские КБКУКС	180	120	300
Верхний Уфалей	29-й УТП	60	60	120
Итого		720	420	1140

Из таблицы №3 следует, что Челябинский обком ВКП(б) дал для ВУПов области завышенные контрольные задания по подготовке бойцов -танкистов по сравнению с директивой Заместителя Народного Комиссара Обороны СССР №3/334/с. Они превышали плановые на 190 человек. Это позволяло несколько компенсировать отсев в ходе обучения.

К.М.Кодзаев^[157] Военное дело алан Северного Кавказа

Введение

Настоящее статья посвящена военному делу алан, народу чье имя стало известно на Западе полторы тысячи лет назад, и все это время привлекало внимание писателей и историков. Аланы не раз потрясали своими набегами античные города и государства Закавказья, Северного Причерноморья, Римской империи. Этот динамичный народ, разбросанный ветрами истории по Азии, Африке и Европе сталкивался с десятками других народов и племен то в мирном добрососедстве и союзничестве, то на поле брани.

Действительно, алан мы находим на огромном пространстве от Испании на западе до Ирана на Востоке, от Британии на севере до Африки на юге. В Риме и в Константинополе они стояли во главе кавалерийских отрядов, полков, армий, были крупными землевладельцами и консулами, патрициями и претендентами на императорский престол. В целом, как вслед за Б. Бахрахом отмечает В.Б. Ковалевская аланы «были в хорошей позиции, чтобы стать частью новой средневековой аристократии, ее элиты»^[158]. Согласно анализу итальянского ученого Ф. Кардини, «возникновением средневекового рыцарства Запад обязан, прежде всего, иранским народам, находившимся к северу от Кавказа - скифо-сарматам. Средневековая военная структура запечатлела в себе только им одним свойственный оригинальный облик. Нет сомнений, что это особенно проявилось на техническом уровне. Однако нам представляется, что это утверждение применимо и к сфере духовного влияния»^[159].

Этноним «аланы» неизменно ассоциируется с образом профессиональных воинов, живущих исключительно «добычей своей плети». Действительно, практически все письменные источники упоминают алан в контексте участия в военных действиях, отмечая их мастерство, мужество и прекрасную экипировку. Археологические материалы изобилуют предметами вооружения, позволяющими достаточно чутко уловить все изменения, происходившие в комплексе аланского снаряжения за полторы тысячи лет. Военное дело, таким образом, становиться наиболее яркой страницей аланской истории и культуры, а по его состоянию в отдельные исторические периоды можно судить и о уровне развития общества - социальной структуре, производительных силах, внешне- и внутриполитических связях.

Проблемы военного дела эпохи древнего мира и средних веков довольно редко затрагивались в отечественной науке, к тому же рассматривались в основном археологические находки оружия без исследования аспектов воинской культуры, т.е. работы, носили археологический характер, в то время как в историческом аспекте эта тема слабо изучена. Поэтому разработка методики подобного исследования, на наш взгляд, чрезвычайно актуальна. С выходом работ по средневековому военному делу алан, завершается еще один этап в изучении этого раздела истории иранских народов Юго-Восточной Европы, позволяющий проследить процесс развития воинской культуры, начиная с эпохи бронзы и до конца позднего средневековья, что является уникальным явлением в мировой практике.

Война и организация для войны определяла жизнь аланского общества на всем протяжении его истории. Милитаристский характер внешней политики алан определяло на ранних стадиях кочевое скотоводство - экстенсивная форма ведения хозяйства. Во многом благодаря развитию вооружения и военного искусства культурно-хозяйственный тип кочевых скотоводов смог существовать на протяжении трех тысячелетий мировой истории.

Войско

В аланской воинской культуре можно выделить пять этапов. На правомочность подобной хронологии указывают и материалы аланской археологии. Каждый из пяти выделенных этапов развития военного дела характеризуется строго определенными типами археологических памятников. Можно говорить о пяти различных ступенях социально-экономического развития аланского общества, каждая из которых характеризуется определенным уровнем развития военного дела, и в первую очередь, структурой военной организации.

Первый период (I—III вв.). Военная организация алан основывалась на тех же принципах, что и у всех народов, находящихся на этапе военной демократии: все взрослое мужское население имело вооружение, и общество представляло собой народ-войско. Военизация широких слоев населения неизбежно влекла появления самых разнообразных форм военных объединений, возникающих на основе различных типов связей: родственных, территориальных, профессиональных, социальных, политических и т.п. Наиболее боеспособными из них были отряды профессиональных, хорошо вооруженных воинов, получивших в исторической науке наименование аристократических дружин.

Что касается родов войск, отмечается приоритет конницы, четко делящейся на тяжелую и легкую. Ударной силой войска являются отряды катафрактариев, атаковавших противника сомкнутым строем. Их вооружение составляли длинные контосы и копья, всаднические мечи. В качестве вспомогательного оружия использовались луки и кинжалы. Тело защищал чешуйчатый металлический, кожаный или роговой панцирь. Реже он был комбинированным с использованием кольчужного плетения. Голову защищал конический, либо яйцевидный шлем из металлических полос и пластин, закрепленных на каркасе, который мог иметь назатыльник, науши и маску. Ноги могли защищаться пластинчатыми и чешуйчатыми металлическими или коваными штанами. Изредка применяется и высокий овальный щит.

Основную массу войска составляла легкая конница, главное оружие которой - сложносоставной лук и легкие стрелы с небольшими железными трехлопастными черешковыми наконечниками. Для рукопашной схватки использовались длинные кинжалы с кольцевым навершием. В качестве вспомогательного оружия широко использовались дротики и арканы. Легковооруженный всадник был защищен кожаным или роговым доспехом и имел большой овальный плетенный или деревянный щит. Пехота, имевшая у алан вспомогательное значение, состояла из беднейших слоев населения, что определялось презрением к передвижению пешком, и соответственно к тем, кто не имел возможности отправиться в поход верхом. Никакого специфического оружия пехотинцы не имели и само разделение родов войска, в какой-то мере, было непостоянным.

Рис. 1. Изображение аланских всадников из склепов в Керчи

Что касается источников существования военной организации алан, то для широких масс населения это добыча, захваченная в набегах. Аристократия и дружинники помимо этого имели доход от «ежегодных взносов дани», которую платили аланам многие народы. Особой статьей дохода являлась работорговля захваченными в набегах и получение выкупа за пленных. Наемничество, практиковавшееся аланами с их первых шагов на исторической арене, известно в двух видах. Первый из них, наиболее распространенный в этот период, можно назвать кратковременным, когда соседние государства обращались к предводителям алан с просьбой за определенную плату оказать военную помощь на время одной военной кампании. Другой вид наемничества - стационарный, когда военный отряд, не зависящий от правящей верхушки своего народа, по своему почину нанимается на длительную или постоянную службу в вооруженные силы другого государства.

Второй период (IV-VI вв.). Аланы продолжают сохранять черты народа-войска. Следствием этого явилось сохранение всех типов набегов предыдущего периода, однако их значение сильно упало. Помимо них фиксируется еще один вид - родовой, который, судя по всему, имел широкое распространение в ранее время. Особо возрастает значение военных союзов между различными народами. В виду того, что отношения между союзниками были крайне нестабильными, они зачастую распадались уже в ходе первого сражения с неприятелем. При аланских царях действует институт военачальников-полководцев. На Северном Кавказе и в Крыму, где феодальные отношения были наиболее развиты, аланы, с увеличением социальной и имущественной дифференциации постепенно утрачивают черты народа-войска.

Рис. 2. Аланский конный воин

Что касается родов войск, то кавалерия по-прежнему сохраняет доминирующее положение. В составе конницы происходят серьезные изменения - с исторической арены сходят катафрактарии. Имеет также место облегчение комплекса доспехов тяжеловооруженных всадников. Чешуйчатый и комбинированный панцири постепенно вытесняются легкой и гибкой кольчугой. Для защиты головы используются полусферические шлемы, склепанные из тонких металлических пластин с защищающим лицо наносником. Науши и затылочник уступают место бармице, закрывающей всю нижнюю часть головы. В употребление входят вытянутые шиты неправильной формы.

Меч получает более широкое распространение, он укорачивается, появляется массивное перекрестие. Легковооруженные всадники, оставаясь в первую очередь лучниками, начинают играть большую роль в рукопашной схватке, чем в предыдущее время. Основным оружием ближнего боя становится легкое копье. Кроме того, на вооружении легковооруженных всадников появляются мечи одинаково приспособленные как для конного, так и для пешего боя. Из оборонительного доспеха преобладают кожаные, войлочные, роговые панцири и шлема, по всей вероятности, какая-то часть этих воинов имела металлические шлема и кольчуги.

Сохраняется значение аркана, в то время как дротика — снижается. Несмотря на пренебрежительное отношение к пехоте, обусловившее ее незначительную роль в аланских армиях, складывание в этот период широкой сети городищ с развитой фортификацией, требовало создания хорошо вооруженных и обученных отрядов воинов, способных сражаться в пешем строю. Выход из создавшейся ситуации был найден в приспособлении кавалеристов к ведению боя, спешившись, когда в этом возникала необходимость. Совершенствуется и воинская организация алан, имеющая уже четкую иерархическую структуру и разделение на различные подразделения.

Что касается источников существования военной организации, то такие статьи дохода как дань, работорговля и выкуп за заложников отходят на второй план. Основным же источником остается добыча, захваченная в походах и прибыль от наемничества.

Третий период (VII-IX вв.). Развитие процесса феодализации в Алании сопровождалось укреплением центральной власти, и, как следствием, - увеличением дружины. Строительство в это период ряда укреплений на стратегически важных направлениях, для которых требовались довольно большие гарнизоны, а также постоянная угроза вторжения мобильной кавалерии арабов и хазар, требовали создания регулярных воинских подразделений. Подобное войско начинает формироваться в VIII—IX вв., однако, особой силы оно не представляет. Вместе с тем. под началом различных аланских феодалов продолжают находиться сильные дружины.

Появление на вооружении сабли с палашом и создание системы фехтования в конном и пешем строю на долгие века отделило профессиональных воинов от остальных масс населения. Профессиональные воины представляют собой всадников, вооруженных длинным клинковым оружием (мечом, палашом, саблей) и луком со стрелами. Иногда отсутствие клинкового оружия компенсировалось наличием копья. Именитые воины и гвардейцы имеют, как правило, полный набор вооружения, в котором присутствуют булавы, боевые топорики, метательные ножи и мотыжки-пальстабы.

Поскольку аланы были, прежде всего, конными воинами, широкое распространение в их среде стремян привело к полному изменению комплекса вооружения: меч уступает место новым типам клинкового оружия - палашу и вскоре вытеснившей его сабле. Кинжал в свою очередь замещается боевым ножом и топором, функционально дополнявшими друг друга. Остальное боеспособное мужское население страны привлекалось к боевым действиям в качестве пешего ополчения только в экстренных случаях. Их вооружение отличалось дешевизной, простотой в изготовлении и владении. Оно состояло из кожаного и войлочного защитного снаряжения, деревянных щитов, пращ, боевых ножей, боевых топоров, дубин и мотыжек-пальстабов, игравших роль саперной лопатки. Изредка на вооружении находились лук со стрелами, кистени, булавы. Реальная численность аланских войск вместе с ополчением колебалась в этот период в районе 60 тысяч. Собственно же регулярная армия могла составлять 10 тысяч.

Основным источником финансирования военной организации в этот период становятся налоги, собираемые с населения. Кроме того, новым источником становятся таможенные сборы. Наемничество, хотя и не с тем размахом, продолжает иметь место, особенно в отношении Византии.

Четвертый период (X-XII вв.). Дальнейшее усиление государственной власти в Алании привело к совершенствованию военной организации, которая в письменных источниках того времени предстает окончательно сформировавшимся регулярным войском под командованием непосредственно царя. Роль ополчения резко снижается, имелись иррегулярные части, не имевшие твердой и постоянной организации и отличавшиеся системой комплектования. Общая численность войск Алании в этот период вместе с ополчением не превышала 60 тыс., профессиональное войско составляло около 30 тыс. всадников, из которых 10-15 тыс. являлось регулярным войском, остальные были иррегулярными соединениями.

Основу войска по-прежнему составляют средневооруженные всадники. Снижается роль булавы, а кистени и совсем исчезают из употребления. Зато мотыжки-палъстабы продолжают быть в ходу. Новым является широкое распространение у профессиональных воинов нового типа боевого топора-секиры с широкой рабочей частью в виде полумесяца и обухом, выполненным в форме клевца. Вновь входят в употребление дротики. Копья начинают использоваться значительно реже, зато боевые ножи получают массовое распространение. Возрастает популярность и метательных ножей, носящихся в специальных кассетных ножнах по несколько штук.

Что касается защитных доспехов, то широкое распространение получает кольчатый панцирь (хотя кольчуга продолжает употребляться). Кроме того, появляются шлемы сфероконической формы с острой вершиной, цельнокованые и имевшие коль-нужную бармицу. Круглый щит становится господствующим, хотя имеют место и каплевидные щиты. Легкая кавалерия по комплексу вооружения напоминала среднюю, отличаясь лишь защитными доспехами, изготовлявшимися из кожи и войлока. Пехота по-прежнему имеет второстепенное значение, а ее задачи выполняет спешившаяся конница. Пешие соединения, комплектующиеся ополченцами, набираются только в экстренных случаях и особыми боевыми навыками не отличаются.

Вооружение их составляют боевые топорики, мотыжки-пальстабы, луки, дротики, пращи, круглые деревянные, обтянутые кожей щиты, войлочные и кожаные доспехи.

Говоря об источниках финансирования аланской военной организации в этот период, нужно отметить полное доминирование налоговых поступлений и феодальных повинностей. Имеют место как кратковременные, так и стационарные формы наемничества, при этом первые имеют государственный размах - наниматели обращаются непосредственно к правителю Алании.

Пятый период (XIII-XV вв.). Сложная внешнеполитическая и внутриполитическая обстановка (постоянная угроза нашествия и феодальная раздробленность) имели следствием распад регулярного аланского войска, на смену которому пришли дружины крупных феодалов, в сочетании с увеличением значения непрофессионального войска-ополчения. Часть алан, закрепившись в горных районах, вела с монголами партизанскую войну небольшими отрядами. Численность отрядов повстанцев «сравнительно невелика - несколько сотен воинов, до тысячи, при этом даже наиболее влиятельный феодал, претендующий на титул «правителя алан», вряд ли мог собрать более 3-5 тысяч воинов.

Серьезные изменения происходят в XIV-XV вв. и в комплексе вооружения, что было вызвано приспособлением его к условиям высокогорья. Основным оружием считается лук со стрелами. Длинное клинковое оружие - сабля по-прежнему остается принадлежностью профессиональных воинов, в то время как боевые ножи имеют распространение у широких слоев населения. Заметно снижается значение копья, а боевые топоры, метательные ножи, арканы, кистени и вовсе выходят из употребления. Вместе с тем большее предпочтение получают булавы и пращи.

Наряду с круглым деревянным щитом в обиход входит монгольский плетенный калкан и широко распространяется кулачный щит. Во второй половине XIII-XIV вв. имеют широкое хождение шлема, завезенные на Кавказ монголами, а в XV в., на наш взгляд, доминируют высокие, зачастую медные, шлема с кольчатой бармицей местного производства. Основным нательным доспехом остается кольчатый панцирь, в качестве дополнения к которому теперь применяются наручи.

Меняются принципы комплектования войска. Для набега или похода это небольшое число произвольно собиравшихся «смельчаков», в то время как для отражения нападения - сбор ополчения, в которое призывалось все физически дееспособное мужское население.

Вооружение и конское снаряжение

Оружие. В первые века нашей эры мечи с кольцевым навершием, столь характерные для сарматов, выходят из употребления. На смену им приходят мечи, не имеющие металлического навершия, которые занимают ведущее положение ко II в. Распространение этих мечей связано с возрастанием роли клинкового оружия в конном поединке. Данные образцы оружия имеют большую длину, что относит их к категории так называемых всаднических мечей. С IV в. наблюдается тенденция увеличения массивности и ширины клинка при уменьшении его длины, а это в сочетании с распространившимися большими брусковидными перекрестиями позволяет сделать вывод о том, что фехтование на мечах верхом получает широкое распространение. У алан мечи доживают до VII-VIII вв. К этому времени они представляют собой универсальное оружие, как для конного, так и для пешего боя.

Однолезвийные мечи использовались аланами еще в первые века н.э., однако отсутствие надлежащего конского снаряжения делало невозможным нанесение с коня рубящего удара достаточной силы, для которого палаши предназначались в первую очередь. Только к VI в., после совершенствования верховой езды, благодаря распространению жесткого седла со стременами, создаются предпосылки для развития этого вида оружия. Поиск более оптимальной формы палаша привел к его сближению с саблей, поэтому среди аланских древностей иногда бывает практически невозможно отличить палаши от сабель с очень малым изгибом.

В начале VIII в. у алан мечи вытесняются новым типом клинкового оружия - саблями. Почти все экземпляры имеют обоюдоострую заточку на конце клинка, образующую в сечении ромб, для нанесения колющего удара, а черенок рукояти слегка отогнут в сторону лезвия.

С I в. в аланской среде наибольшее распространение получают кинжалы с кольцевым навершием и небольшим брусковидным перекрестием, но во втором веке они уже выходят из употребления. Длинные кинжалы были своеобразной альтернативой мечу. Кинжалы без металлического навершия занимают у алан ведущее положение со II в. Такие кинжалы, как правило, носились с длинным всадническим мечом, что говорит о четком разграничении дистанций боя на ближнюю и дальнюю. К VII— VIII в.в, кинжалы уже представлены только единичными находками. С VIII века кинжалы выходят из употребления одновременно с мечами.

С конца VII - начала VIII вв. в связи с выходом из употребления двулезвийного оружия боевые ножи занимают прочную позицию в вооружении аланских воинов и их количество резко возрастает. Широкое распространение боевые ножи получают в период с X-XI вв. в качестве парного с боевым топором оружия рядовых воинов. Окончательно складывается их средняя длина и форма, небольшие различия в которой особенных изменений в боевом назначении не привносят. В позднеаланский период (XIII— XV вв.) боевые ножи продолжают сохранять своё значение, и, вероятно, только к XVI в. были вытеснены кинжалами типа кьама.

На раннем этапе аланской военной истории копье имело самое широкое распространение и являлось основным оружием при столкновении с войсками противника. Подобное широкое распространение копья определило многообразие его форм для данного периода. Для наконечников копий IV-VI в.в. характерны: уменьшение размеров и веса, укорачивание втулки, уменьшение массивности и утончение в месте перехода пера во втулку. С VII в. начинают появляться наконечники с настолько узким пером, что переход пера в коническую втулку почти не заметен. Начиная с X в. роль копья у алан практически сводится к нулю. Наконечники копий в этот период сохраняют прежние размеры, перо также остается узким, массивным, ромбическим в сечении, но появляются некоторые отличия: так, устанавливается соотношение между рабочей частью (пером) и втулкой 3:2, переход в месте их соединения становится резче, перо имеет наибольшее расширение в нижней части.

Впервые в качестве вооружения боевые топоры появляются у алан в I—II вв., однако, не находят сколь-нибудь широкого применения. Распространение боевого топора начинается с конца VIIв., и к VIII в. он становится массовым оружием. Хотя этот вид оружия был популярен у многих народов в период средневековья, у алан он становится одним из характерных признаков аланской культуры, непременным атрибутом любого мужчины. Всю громадную массу этого вида аланского вооружения можно разделить на 4 основные группы:

1) двулезвийные топоры;

2) топоры-чеканы;

3) топоры-клевцы;

4) секиры.

Двулезвийные топоры с самого начала их появления четко делились на две группы: с параллельно расположенными лопастями и с перпендикулярно расположенными лопастями.

Первая подгруппа имела широкое распространение с VII в. по XI в. и продолжала существовать еще до XII—XIII вв., в то время как вторая начинает широко распространяться только с X в. и доживает до XV в. Массовое распространение топоров -чеканов приходится на VIII—IX в.в., затем их число сокращается в X в. и уже в XI в. они выходят из употребления. Эта категория топоров представлена наибольшим числом экземпляров и самым большим разнообразием форм в аланских древностях. Топоры - клевцы появляются у алан в конце VII в., но не получив широкого распространения, в единичных экземплярах просуществовали до XI—XII вв. Появившись еще в VII в., секиры в тот период не получили должного признания. Рост их популярности начинается с X в. и до XII-XIII вв. они представлены большой массой археологических находок. Время их бытования доходит до XVII-XVIII вв.

Наиболее ранние виды аланских булав представляют собой шар на прямой рукояти. У профессиональных воинов булаву очень скоро вытесняет палица. Для VII - IX вв. характерны каменные палицы с шарообразными выступами, намечается тенденция развития выступов в виде боковых граней как у шестопера. К этому же времени относится и появление оружия в виде палицы с шипами имеющей вид звезды. Самая поздняя из аланских палиц относится к XIII-XV вв. и происходит из комплекса вооружения легендарного царя Ос-Багатара.

Относительно широкое бытование кистеней начинается с конца VIII - начала IX вв. и продолжается до X в. Материалом для изготовления в большинстве случаев служило железо, реже бронза и изредка свинец, кость и камень. Форма кистеней самая разнообразная: шаровидная, яйцевидная, приплюснутая, грушевидная, биконическая. В целом можно говорить о преобладании шаровидной формы.

Источники по ранней истории алан сплошь пестрят сообщениями о виртуозном владении последних арканом, но мере вытеснения алан в горную зону и деградации коневодства, они теряют навыки обращения с ним.

С I в. аланы имели на вооружении сложносоставной лук, который имел деревянную основу из нескольких кусков дерева, иногда различных пород, к которым прикреплялись пластинки рога, сухожилия, костяные накладки и т.п. Характерной его особенностью являлось наличие костяных накладок, делающие определенные части лука (рукоять и концы) негнущимися. После X в. намечается тенденция увеличения размера и массивности лука. В I в., когда большинство аланских воинов имело на вооружении небольшие сложные луки - длина древков стрел была небольшой, а со II в., в связи с увеличением размеров лука увеличивается и длина стрел.

Коренные изменения в сарматском комплексе вооружения в I в., в метательном оружии нашли отражение в вытеснении небольших втульчатых наконечников стрел черешковыми. Наибольшее распространение имели железные черешковые трехлопастные наконечники, реже встречаются трехгранные со слабо выраженными лопастьями, еще реже - просто трехгранные. В период V-VI вв. получает распространение только одна форма стрел: железные черешковые трехлопастные с ромбическим пером. С VIII в. трехлопастные наконечники были сильно потеснены другими типами, которые в это время появляются в огромном количестве. Попытки приспособить трехлопастные наконечники для пробивания кольчатого доспеха привели к появлению наконечников с боевой головкой трехгранной в верхней и трехлопастной в нижней частях.

Стремление к увеличению пробивающей способности привело к созданию так называемых бронебойных наконечников. В VIII в. появляются и наконечники стрел вилкообразной формы, выделяющиеся очень крупными размерами. Другим видом срезней являются лопаткообразные плоские наконечники с расширенной прямой или полукруглой рабочей частью. Они также появляются в VIII в., но бытуют в единичных экземплярах. Более широко они распространяются только в монгольскую эпоху. Начиная с X. в., господствующей формой среди наконечников стрел становиться ромбовидная, с выпуклыми ударными и вогнутыми нижними гранями. В позднеаланское время получают массовое распространение удлиненно-ромбические наконечники, уплощенные в сечении. На смену бронебойным приходят наконечники нового типа с вытянутым острием, прямоугольным в сечении.

Хотя многие аланские мечи могут быть отнесены по своим параметрам к метательным, исследователи относят к этой категории только экземпляры, размещенные в специальных ножнах-кассетах. В таких кассетах располагаются одновременно от двух до четырех ножей. Самая ранняя находка аланских метательных ножей относится ко II в. С VIII в. количество метательных ножей в аланских памятниках резко возрастает. Форма ножей практически одинакова - это узкие, небольшие длины, плавно сужающиеся к острию клинки. После X в. длина клинков значительно увеличивается, что характерно для аланских боевых ножей вообще.

Доспех. Основным типом был доспех комбинирующийся из чешуйчатого панциря и кольчуги. Наряду с комбинированными доспехами бытовали и просто чешуйчатые панцири и кольчуги. Кольчуга постепенно вытесняет чешуйчатые и комбинированные панцири и к VI—VII вв. они выходят из употребления. Время появления у алан кольчатых панцирей нам определить сложно в силу того, что внешне они мало отличаются от кольчуг и исследователи часто не видят между ними разницы.

Можно предполагать возникновение панцирных штанов из чешуек, пластин и кольчуги в различных комбинациях, и из вертикально расположенных металлических пластинок, скрепленных бронзовыми заклепками. Наручи у алан появляются по всей вероятности с конца XIII в. и используются в качестве дополнения к щиту и даже заменяют его.

Наибольшее распространение у алан в I—IV вв. получают каркасные шлема, т.е. имеющие металлический каркас, на котором крепилась кожаная или металлическая обшивка. В дальнейшем преобладают пластинчатые шлемы, собранные из множества пластин, соединенных по нижнему и верхнему краям. После Великого переселения народов шлем продолжают изготовлять из железных пластин, но с одной стороны. Пластины становятся значительно шире, начинают соединяться между собой, а не собираться на обручах у вершины и по краям, как это имело место раннее. В монгольскую эпоху на Кавказе появляется множество видов шлемов (в основном сфероконической формы) и говорить о возможности влияния на аланские шлемы какого-то конкретного типа сложно.

Щит. В конце XIII-XIV вв. выделяется новый конструктивный тип шлема, ставший в XIV в. одним из основных типов защитного оголовья в данном регионе. Характерными внешними признаками таких шлемов являлись относительно низкий купол, выкованный из цельного куска металла и имевший яйцеобразную или практически полусферическую форму, длинная кольчужная бармица закрывала все лицо, затылок и горло.

Овальная форма щитов в период с I в. по IV в. является преобладающей у алан. С конца IV - нач. V вв. размеры щитов были рассчитаны на прикрытие полностью только туловища, при этом их форма из овальной переходит в сильно вытянутый овал, заостряющийся сверху и снизу. Вторым этапом эволюции, вероятно, явилось появление многоугольных щитов симметричной и асимметричной форм. С VII—VIII вв. у алан распространяется универсальный щит круглой формы — рондаш, изготовляющийся из легкого дерева, и обтягивающийся кожей. В IX в. у алан, под влиянием контактов с Византией, появляются каплевидные щиты. Вероятно в VII—VIII вв. начинают бытовать кулачные щиты. С X в., однако, у алан начинает преобладать круглая форма щитов. В XIII-XV в.в. круглый наручный деревянный щит был потеснен монгольским калканом, который имел круглую форму, был весьма выпуклым и изготовлялся из прутьев, переплетенных с помощью ярких шелковых нитей. Наибольшее же развитие в монгольское время получают кулачные щиты.

Конское снаряжение. Конское снаряжение первых веков новой эры состояло из мягкого седла и оголовья. Господствовала простейшая форма удил - двухсоставная с кольцевидными петлями на концах. Наряду с подобными удилами распространяются и экземпляры с колесовидными и стержневидными псалиями. Появляется и своего рода мундштучное оголовье.

В эпоху великого переселения народов у алан фиксируется жесткое седло с деревянным каркасом. Наряду с сохранившимися прямыми стрежневидными псалиями в V-VI вв. бытуют псалии Г-образной формы различного вида. Входят в употребление с V-VI вв. удила с восьмеркообразными концами и вделанными в них кольцами.

Отличительная особенность VII-IX вв. - появление железных стремян, которые, несмотря на значительное разнообразие их видов, можно свести к двум основным типам, возникшим в одно время и сосуществовавших до X в. Первый тип - стремена арочной формы с прямой или слегка вогнутой подножкой, второй тип - это экземпляры восьмеркообразной формы. Несовершенство системы крепления ремней узды и псалия с поводом привело к возникновению двухсоставных, двукольчатых удил. Хотя наиболее ранние их экземпляры относятся к VI в., массовое их использование начинается только с VII в. Сохраняются удила без псалии, однако, преобладают удила с прямыми, так называемыми гвоздевидными псалиями. В VII-IX в.в. массовое распространение получают экземпляры с 5-овидными псалиями. В украшении оголовья появляется в IX в. начелъник, ставший отличительным признаком аланских именитых воинов.

В период X-XII вв. снаряжение аланских коней отличается особым богатством. Получает массовое распространение новый тип стремян - экземпляры круглой формы. Продолжают бытовать удила без псалиев, часто имеющие трензельные кольца. Сохраняются в употреблении и экземпляры со стержневидными псалиями. С этого времени у алан появляется новый тип псалии. представляющий собой плоскую бронзовую пластинку; передняя сторона которой покрыта волнистыми вырезами.

Основным новшеством XIII-XV в.в. было появление легких горских седел типа арчак. Отличительными особенностями арчаков были небольшие размеры, легкость, очень высокие основание и луки, толстые седалищные подушки и свисающие по сторонам «крылья». Вырабатывается качественно новая форма стремян с прямой широкой овальной подножкой арочного и овально-прямоугольного типа. Из удил продолжают сохраняться экземпляры без псалии и со стержневидными псалиями.

Военное искусство и фортификация

Первый период (I-III вв.). Основным видом военных действий были набеги на соседние страны с целью грабежа. Стратегической концепцией алан было застать противника врасплох и не дать собрать армию, стремительно промчаться по всей стране, опустошая ее, и в максимально сжатые сроки вернуться обратно с богатой добычей. В случае, если подвергшаяся нападению страна успевала собрать войска, давалось одно генеральное сражение.

В I в. у алан продолжает применяться тактика скифских легковооруженных лучников: конница, подвижная и маневренная, внезапно атаковала противника и быстро отступала в случае неудачи. Для нее характерен боевой строй типа лавы, когда атакующие всадники осыпали врага дождем стрел и пытались расстроить его ряды еще до перехода в рукопашный бой, которого старались избежать. Но элитарные части стягивались в конный кулак, обычно в центре войска, для нанесения в случае необходимости решающего удара по противнику. Однако для схватки с серьезным противником - римлянами, парфянами и т.п., эта тактика была малоэффективной.

Реформы отразились в появлении в I в. специализированной тяжелой конницы - катафрактариев, атакующих противника в определенном боевом порядке - тесно сомкнутом строю и с определенной тактической целью (прорыв, реже - охват). В зависимости от конкретной задачи и особенностей противника, катафрактарии применяли различные построения (фалангу и клин). В зависимости от тактических задач в ходе боя построения могли меняться. После неудачной атаки аланы могли отступить и повернуть назад. Этот маневр, известный еще у скифов, получил название ложного отступления. Имеется описание боевых действий методами командос, т.е. внезапным точечным ударом небольшим элитарным воинским соединением по руководящему центру неприятеля.

Оборонительная тактика применялась только в безвыходной ситуации, когда избежать схватки не было возможности. В обороне боевой порядок алан имел тактическую глубину, что придавало войску устойчивость и способность лучше изматывать противника фланговыми ударами с последующим его окружением. Располагаясь на отдых, сооружали полевую фортификацию из неотъемлемой принадлежности своей кочевой жизни - кибиток.

Крупные походы сопровождались осадой и штурмом вражеских крепостей, для которых применяли осадные машины -тараны, складные штурмовые лестницы, осадные башни на колесах.

Второй период (IV-VI вв.). Взамен быстрого, внезапного набега, когда нападавшие удовлетворялись поверхностной добычей, получают распространение крупномасштабные походы, в которых грабеж осуществлялся неспешно и методично. Естественно, подобные мероприятия требовали значительной военной силы, гораздо большей, чем представляли собой аланские племена, поэтому начинает широко использоваться практика совместных походов с другими народами.

Основным изменением у алан в период IV-VI вв. было исчезновение тяжеловооруженных всадников - катафрактариев. Завязка боя, по-прежнему, начиналась массированной стрельбой из луков. Аланский боевой порядок был прост: банды выстраивались в одну линию (необязательно ровную). Расстояние от одной до другой равнялось примерно длине фронта одной банды. По команде легковооруженные всадники - курсоры выскакивали в промежутки отрядов из задних шеренг и атаковали врага врассыпную, используя метательное оружие. Затем они могли отступить назад, к своим дефензорам, находившимся в это время в плотном строю и выполнявшим роль прикрытия, и либо занимали свои прежние места, либо выстраивались на флангах собственной банды, либо концентрировались все вместе по флангам меры. Эти действия могли повторяться вновь и вновь, пока командир не посчитает нужным атаковать противника сомкнутым строем.

Продолжала использоваться и тактика ложного отступления. Новым в этот период было широкое распространение практики устройства засад. При вторжении противника, имеющего численное превосходство, используется тактика партизанской войны.

Третий период (VII-IX вв.). Аланская оборонительная концепция основывалась на создании вдоль границы на стратегически важных направлениях системы мощных укреплений, призванных задержать противника до подхода основных сил. Особое предпочтение отдавалось ведениям военных оборонительных действий в горных районах.

Получает распространение тактика, строящаяся на большом числе последовательных ударов по врагу и стандартные боевые порядки, состоявшие из пяти основных элементов:

1) первая линия центра;

2) вторая линия центра;

3) резерв;

4) фланговые отряды охранения;

5) отряды дальнего охранения и прикрытия.

Важно отметить и изменение основной тактической доктрины: если раньше упор делался на рассечение войска противника с целью рассеять его и уничтожить по отдельности, то отныне аланы стремятся окружить его путем координированного взаимодействия обоих родов войск (при вспомогательной по отношению к кавалерии роли пехоты). Дальнейшее развитие получает искусство устройства засад, особенно в узких горных ущельях и на перевальных путях.

Четвертый период (X-XII вв.). В стратегическом плане аланы получают, если так можно выразиться, самостоятельность, поскольку военные кампании им приходится вести уже не приспосабливаясь к стратегии своего сильного союзника.

Основной особенностью тактики данного периода является увеличение престижа пехоты. Аланский боевой порядок аналогичен хорошо известному по письменным источникам, применяемому в этот период арабами. С тыла и флангов их боевой порядок был уязвим, но его высокая маневренность обеспечивала соответствующую перегруппировку сил. Бой завязывала первая линия, которая старалась расстроить и надломить силы противника. Затем ее поддерживала вторая линия. Главные силы предпочитали вести оборонительный бой, являясь опорой для действий легкой конницы и пехоты. Обычно стремились охватить фланги боевого порядка противника. Когда последний был надломлен, они переходили в общее наступление, а затем преследовали (конницей) его до полного уничтожения. Продолжали существовать и такие приемы, общие для всех степных народов, как начало боя массированным обстрелом из луков и устройства укрепления из повозок.

Пятый период (XIV-XV вв.). Результатом похода монголов 1238-1239 гг. явилось полное подчинение равнинной части Алании. Попытки ведения здесь партизанской войны потерпели неудачу. Центром сопротивление захватчикам становятся горы, куда стекается все непокорное население Алании. Аланы достигают наибольших успехов в искусстве обороны городов. С возникновением в XIV-XV вв. в горах Алании системы башенных поселков большинство походов и набегов с целью захвата скота и пленников, боевые акции внутренних междоусобиц приобретают характер внезапных ударов небольшими военными отрядами с целью захвата сельчан врасплох. Основным оружием при осаде в этот период служит лук. В ходе интенсивной перестрелки перед штурмом один из противников настолько ослабевал, что уже был не в состоянии вести рукопашный бой.

Продолжает сохраняться трехчастное построение войска, при котором основные силы во главе с царем располагаются в центре, а фланги занимают отряды его вассалов, размещающиеся по этническому признаку. В основе походного построения лежит возрастной принцип. В этот период широко практикуются такие приемы партизанской войны как рейды мобильных отрядов, не имеющих постоянно местопребывания, внезапные ночные нападения на войска противника, террористические операции, засады в узких ущельях. Очень интересен тактический прием выхода из окружения под названием «пляска». Попавшие в окружение всадники пускали лошадей по кругу в галоп и прорывали ряды противника.

Фортификация. Активная внешняя политика алан, так или иначе, приводила к накоплению знаний по взятию и обороне укрепленных городищ и крепостей. К сожалению, эта сторона военных знаний алан в письменных источниках практически не освещена. Обычно информация ограничена упоминанием о взятии и разорении крепостей, без упоминания военных приемов, применяемых при захвате. Борьба за города описана византийскими авторами в связи с событиями в Закавказье во времена ирано-византийских войн. Дополнительную информацию дает фортификация аланских городищ.

При характеристике полиоркетики алан мы кратко остановимся на развитии фортификации аланских городищ. При занятии городищ и крепостей аланы использовали различные приемы: общий штурм с применением таранов, «черепахи», лестниц, зажигательных стрел, подкопов, длительной осады. Освоение «черепахи», вероятно, произошло под влиянием византийцев. Знание различных способов взятия укрепленных населенных пунктов позволило аланам развивать и совершенствовать собственное фортификационное строительство.

«Земляные» укрепленные поселения были характерны для равнинной части Алании, и получили название благодаря своим оборонительным сооружениям, изготовленным из земли - рвам и валам. Как правило, городища состояли из двух частей (детинца и посада), но во многих случаях имелся еще возвышенный холм - цитадель и отдельно стоящий в направлении степи сторожевой холм (форпост).

Укрепленным аланским поселениям предгорий и гор Центрального Предкавказья свойственна та же систематичность (групповая) в расположении, зрительная связь между поселениями, небольшие их размеры, использование естественно укрепленных мысов и останцов. Для изготовления фортификационных сооружений употреблялся камень, из которого строили крепостные стены, иногда дополнявшиеся башнями (обычно квадратными в плане), а изредка и рвами, вырубленными в скале. Помимо укрепленных поселений в средневековой Алании широко практикуется строительство фортификационных сооружений на стратегически важных участках на границах с соседними народами.

Условия высокогорья играли огромную роль в планировке горных замков, поскольку высокие защитные параметры местности определяли их фортификацию. Места для возведения последних выбирались чрезвычайно труднодоступные, на крутых и высоких, изобилующих обрывами горных склонах.

Для первого типа характерно одно строение значительного размера представляющее в плане произвольную геометрическую фигуру: квадрат, трапецию, прямоугольник с одной или двумя выгнутыми сторонами и т.д. Другой тип замков характеризуется наличием изолированных укреплений, что сближает его со скальными крепостями. Центром обороны является одно (или несколько, в зависимости от рельефа) крупное сооружение вокруг которого разбросаны небольшие укрепления башенного типа, усиливая уязвимые участки. Наиболее совершенным в фортификационном плане являлся третий тип, выстроенный в классическом стиле замков Западной Европы. Ограда состояла из стен и башен, воплощая в себе, таким образом, достоинства первых двух видов защитных комплексов.

В горной пограничной части Алании, наряде с крепостями, получает распространение еще один вид фортификационных сооружений - это заградительные стены. Они перегораживают ущелья по всей ширине, и нередко за одной стеной на некотором удалении возвышалась другая (и даже третья), игравшая роль следующей линии обороны либо предназначенная для обеспечения безопасности тыла. Транзитные пути в горной зоне Алании перекрывались таможенными заставами по конструкции напоминающими заградительные стены, но более скромных размеров. Для форпостов использовали высокие холмы и скальные останцы, с которых открывался наиболее лучший обзор на ущелье, со стороны которого ожидалась опасность. В случае опасности отсюда подавались световые, дымовые или звуковые сигналы.

О том, что аланские городища нередко подвергались нападениям со стороны кочевников, свидетельствуют археологические материалы. Оборону своих городищ аланы обеспечивали еще в период арабо-хазарских войн. В 724 г. Джаррах совершил поход против алан и подверг разрушению несколько городов. Захват арабами крепостей произошел в Дарьяльском ущелье в 728-729 гг. и 735 г. Серьезные столкновения произошли между аланами и татаро-монголами, когда аланам пришлось употребить свои знания по защите городов. Столица Магас была взята после трех месяцев осады.

На господствующих и труднодоступных участках возвышаются небольшие по размерам сторожевые крепости, которые были визуально связаны между собой «в цепь» и, таким образом, в топографии расположения памятников вырисовывается довольно выразительная система, в которой каждая долина выступает отдельным звеном в общей цепи, укрепленных и взаимосвязанных населенных пунктов.

В крепостях располагались небольшие гарнизоны, предназначенные для несения военной службы, которые появились после возникновения регулярного войска. О значении таких крепостей говорит факт захвата арабами в 729 г. крепости в Дарьяльском ущелье, которая контролировала дорогу в Закавказье. В Алании была целая серия крепостей, расположенных на перевальных дорогах. В период ирано-византийских войн аланы контролировали крепость Бухлоон на земле мисимиан.

Наряду с военными крепостями аланы пользовались сторожевыми форпостами. Такие посты открыты в различных местах Алании. В восточных районах Алании, в зоне распространения земляных городищ, для сторожевых постов использовались высокие курганы эпохи бронзы. В горной местности для сторожевых постов выбирались высокие естественные холмы и скальные останцы. Обычно эти форпосты располагались в более или менее удобных для наблюдения местах на наиболее опасных направлениях. Как справедливо отмечают исследователи, главная опасность для алан раннего средневековья исходила из степи. Наблюдательные посты на естественных местах открыты в различных районах Кисловодской котловины и на Урупе. В случае опасности с наблюдательно-сторожевых постов подавались световые или дымовые сигналы на городища. И тогда все население готовилось к отражению неприятеля.

В крупных городах и крепостях, где дислоцировались гарнизоны, имелись коменданты. Главная задача заключалась в решении хозяйственных и военных вопросов, связанных с обороной» крепостей и городов. В случае войны коменданты подчинялась высшим военным командирам, и принимали самое активное участие в проведении оборонительных операций. На существование у алан должности коменданта гарнизона указывает хроника «Дербент-наме» в рассказе о стране Ирхана (Ихран), которую А.В. Гадло убедительно связывал с восточной Аланией.

Заключение

Аланское общество создало интереснейший тип военной культуры, являющийся новой ступенью ее развития у иранцев Восточной Европы. Чутко реагируя на все достижения научно -технического прогресса, аланы оперативно использовали их в военном деле, в связи, с чем комплекс вооружения и конского снаряжения оставался передовым на протяжении всего рассматриваемого периода. Сочетание в аланах черт кочевого и оседлого населения имело следствием выработку замечательного военного и боевого искусства, создание оригинальной фортификации.

Библиография

Источники

1. Аполлодор. Полиоркетика (искусство осады городов) // ВДИ. 1940. №3,4.

2. Арриан Флавий. Тактика против алан.

3. Армянские источники об аланах. Ч. I, II. Ереван, 1985.

4. Иванов А.И. История монголов «Юань-ши» об асах-аланах. Христианский Восток. Т. II. Вып. 3. СПб., 1914.

5. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989.

6. Коковцев П.К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л. 1932.

7. Куликовский Ю. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев, 1899.

8. Латышев В.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе // ВДИ. 1948. № 1; 1949. № 3.

9. Летопись Картли. Перевод, введение и примечания Г.В. Цулая. Тбилиси, 1982.

10. Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербента X-XI вв. М., 1963.

11. Прокопий из Кесарии. Война с готами. Перевод С.П. Кондратьева. М., 1950.

12. Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. М., 1980.

Литература

13. Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962.

14. Гадло А.В. Страна Ихран (Ирхан) дагестанской хроники «Дербент-наме». - Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии. Орджоникидзе, 1984.

15. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989.

16. Гутнов Ф.Х. Из истории формирования военно-служилой знати у алан (IV-X века) // Изв. СКНЦВШ: Общ. науки. Ростов, 1988. №4.

17. Деревянко Е.И. Очерки военного дела племен Приамурья. Новосибирск, 1987.

18. История военного искусства. М.: Воениздат, 1986.

19. История войн и военного искусства: Учебник для высших военных учебных заведений. М.: Военное издательство, 1970.

20. Каминский В.Н. Военное дело алан Северного Кавказа // Понтийско-кавказские исследования. Краснодар. 1993. Вып. I. С. 90-114.

21. Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М.. 1987.

22. Ковалевская В.Б. Северо-кавказские древности. Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1981.

23. Ковалевская В.Б. Аланы в Западной Европе // Аланы: Западная Европа и Византия. Владикавказ, 1992.

24. Кузнецов В.А. Алания в X-XIII вв. Орджоникидзе, 1971.

25. Он же. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.

26. Ложкин М.Н. Аланы на Урупе (археологический очерк). Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии. Орджоникидзе. 1984

27. Меринг Ф. Очерки по истории войн и военного искусства. М., 1941.

28. Рунин А.П. Укрепление раннего средневековья в Кисловодской котловине. Археолого-этнографический сборник. Вып. I. Нальчик 1974.

29. Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов. М., 1971.

30. Чеченов И.М. Новые материалы и исследования по средневековой археологии Центрального Кавказа. Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии. Т. 3. Нальчик, 1987.

Э.Г.Кожурин^[160] Причины различия вооруженных сил Западной и Восточной Европы

Среди всех живых организмов на земле лишь только один вид является разумным. Имя ему в научной среде - гомо-сапиенс. Человек разумный. Гордо и могущественно. Словно - ЦАРЬ. Он и есть - царь природы. И в отличии от других животных планеты - он единственный многолик и разнообразен. Каждый народ, каждая раса имеет только ей свойственные черты. И перечислять их можно безостановочно долго и вряд ли хватит времени для полного перечисления всех отличий одних народов и рас от других. Здесь все - культура, обычаи, традиции, психологические среды и жизненный уклад. На данной работе я заострил свое внимание на различии вооруженных сил единого Евро-Азиатского континента. Даже более точно - Западной Европы и народов нынешней Российской Федерации. Века и тысячелетия народы, разделенные полосой рек Одер и Днестр, от Черного до Балтийского морей, изучали друг друга, торговали друг с другом, роднились, враждовали, воевали, сочиняли друг про друга сказки и страшилки, но познать друг друга так и не смогли! Даже сейчас, когда пресса, Интернет, телевидение, автомобили, авиация сблизили общение до невозможности плотно, народы Западной Европы не могут понять - почему народы России так чужды им. Почему живут даже в городе по принципу средневековых общин, почему не смотря на красоту и практичность синтетики, предпочитают натуральный мех, необычайно дорогой даже для богатых людей Западной Европы, едят не такую еду, пьют не вкусные вина, а горькую водку. Однажды преподаватель дипломатической академии РФ В.Л. Сироткин, выступая перед студентами Сорбонны, выложил в качестве визуального экспоната обычную русскую зимнюю обувь - валенки. Это потрясло студентов престижного вуза Западной Европы настолько, что они так и не смогли найти ответ - почему русские студенты, необычайно образованные в их понимании носят обувь средневековых варваров. Это и есть, пожалуй, ответ на вопрос - почему мы не такие, как они.

Однако, все у нас на Руси, всегда было правильно и мудро. Просто в отличии от них, мы живем в других климатических условиях. К примеру, в ходе второй мировой войны все наступательные операции Советских войск, проходили исключительно в зимний период. И это была издревне испытанная стратегия народов, живущих на территории России. Мороз на этой части Евро-Азиатского континента, значительно сильнее, а привыкшая к мягким зимам Западная Европа, угрозы смертельной опасности всерьез не воспринимала никогда. Так, армия Вермахта, подойдя к Москве в 1941 году, превратилась в жалкую, измученную, дезорганизованную массу, отходящих людей уже в декабре 1941 года. Тот же пример мы видим и в 1942 году под Сталинградом, когда отлично подготовленные войска Гитлеровской Германии, превратились в толпу голодных бродяг, не способных даже на самозащиту. И это лучшие и отлично подготовленные войска Вермахта! Может это случайность? Нет! То же самое мы можем прочесть и в воспоминаниях солдат войск Наполеона, вошедших в едином строю дисциплинированной армии лучшей в Европе и уходящей жалкой толпой полуживых людей, заранее смирившихся со смертью. То же и при Польской агрессии в 1606— 1612 годов. И Шведской, И - нет им числа! Так в чем же причина всех этих катастроф Европейских амбиций, перед лицом нашей страны? Ответ прост. Еще Лев Николаевич Гумилев отмечал в своих работах: «... выжить в России трудно. Ее внешние границы совпадают со среднеянварской изотермой, равной минус восьми - минус шестнадцати градусам. То есть, в отличии от Парижа, в котором в январе в среднем плюс два градуса, жителям наших территорий приходилось тратить существенно больше средств и сил на жилье, отопление, одежду и питание. Но одновременно у нас ниже природная продуктивность сельского хозяйства! Это значит, что питаться для выживания надо обильнее, а природа дает меньше»[1]. В среднем по России выход растительной биомассы с 1 гектара в два с лишним раза ниже, чем в Западной Европе, и почти в пять раз ниже, чем в США. То же самое и в животноводстве: если в Ирландии и в Англии скот пасется практически круглый год, то в России период выпаса короткий, а стойловое содержание скота длится 180-212 дней. Далее, чтоб протопить избу, надо на всю зиму заготовить дрова. Или самому валить, или купить, а это затраты средств, эквивалентных двум месяцам труда - как минимум. Ведь надо заготовить деревья в лесу, привезти, напилить, нарубить, сложить - и не сколько-нибудь, а кубов десять, и это уже в дровах, а на корню, значит надо больше. Однолошадный крестьянский двор в среднем мог заготовить только 300 пудов сена и продуктивного скота держать не мог. А вот, например, в Швейцарии крестьяне не только могли держать скот, но даже зимой и молоко получали, и сыр варили. То есть у нашего крестьянина зимой ни одного источника дохода, а у швейцарского - два[2]. Все это не могло не повлиять на образ жизни и мыслей людей, на правила построения общественной жизни. Однако вернемся к армии. И так, Россия - это не просто один лес. Это и бескрайне широкие просторы, степи, горы. И для быстрого передвижения люди использовали транспорт -лошадей. Это стало основным родом войск России - кавалерия. Для той же Швейцарии, что размером с небольшую русскую волость, содержать столь дорогой род войск не было основания. Для этого хватало иметь пехоту. Но для России, чья территория превышала всю Западную Европу целиком и ведших безостановочные войны с соседями, кавалерия - жизненно необходима. Далее шел флот. Речной, морской. Днепр и Волга - это реки постоянного движения торговых караванов из стран Евро-Азиатского континента. Движение по пути из Варяг в Греки и Волжский торговый путь. Курировали его изначала именно русские князья, что подтверждено свидетельствами IX-XI веков Ибн Фадлана в книге «Путешествие Ибн Фадлана на Волгу» и араба Ал-Истархи «Книга путей государств». И пусть бьются славянофилы и западники о «Норманнской теории», выдвигая идеи без очевидных и логических фактов, но уже давно всем умным людям понятно, что в принадлежащую с IX века Новгороду землю Печора или Биармия - а это уже полярный Урал и Сибирь, без выхода в Северные, «Студеные», моря не дойти. А шли они до них через Балтийское море, огибая Скандинавию, на которой и делали свои остановки для починки кораблей и строительства новых. Один из районов в нынешней западной Швеции так и зовется - «Рустлэнд» (Русская страна). Да и совокупность археологических раскопок выступает в пользу того, что Скандинавия носила характер не Родины мореходов, а перевальной базы, что подтвердил в конце своей жизни известный Шведский Норманист - историк Тур Хиордал. И так, изначально Русь владела огромной кавалерией и флотом. То есть - видом родов войск, крайне подвижного характера. Но для строительства кораблей и содержания кавалерии необходимо места для хранения и продуктов и для товаров. То есть города. И они были в огромном количестве, за что и было дано еще одно название страны - Гардарика, Страна городов. Во второй половине XX века у восточных склонов Уральских гор была обнаружена группа укрепленных поселений, рубежа 3-2 тысячелетия до н.э. Страна городов протянулась на 350 км с севера на юг и примерно на столько же с запада на восток. Страна охватывает сложный в ландшафтном отношении район - от предгорий Урала, до равнинных районов Западной Сибири. Расстояние между двумя одновременно существующими центрами было 40-60 км. Площадь одного укрепленного центра в пределах оборонительных стен составляла от 8 до 34 тыс. кв. м. По размерам «аркаимский» город можно сопоставить с дворцом минойской цивилизации 2 тыс. до н.э. Не смотря на небольшие размеры, укрепленные центры можно назвать протогородами. Их отличает мощное оборонительное сооружение, монументальность архитектуры, сложная система коммуникаций. Территория очень компактна и тщательно продумана. С точки зрения организации пространства, это не город, а некий сверхгород. Оборонительные сооружения «страны городов» поражают своей монументальностью и сложностью. Толщина основных стен по основанию составляла 5-5,5м., дополнительных или стен цитадели 2-3м. Их сооружали из глинобитных блоков и частично облицовывали камнями. Реконструируемая высота стен, составляла 3-3,5м. Внутри города жилища располагали так, что враг, прорвавшись в город, попадал в сеть лабиринтов. В центральных склепах обнаружены останки двуконных колесниц с погребальными лошадьми и предметами конской сбруи. По общему признанию ученых - это древнейшие в мире колесницы с конской тягой Следует заметить, что колесницы предназначались для разрушения правильно построенных войск противника, и располагать ими могла лишь та страна, где уже имела место правильное государственная вертикаль[3]. Следовательно мы имеем фактическое доказательство существования целой многогосударственной цивилизации 3-2 тысячелетия до н.э. на территории Урала, где уже существовала тактика оперативных ударов, так свойственных народам России. Это и есть основа ее тактики ведения боя в дальнейшей истории — молниеносное нападение, короткий бой и отход. Бой, описанный во всех воспоминаниях свидетелей и послов и полководцев XIV, XV и XVI веков из Западной Европы и которых Ключевский объединил в своей книге «Воспоминания иностранцев о России»[4]. Эти молниеносные, хлесткие удары с быстрым отходом - острое напоминание рейдов партизанской войны Дениса Давыдова, атак Гражданской войны и смертоносных ударов партизанских соединений Ковпака в годы второй мировой. А в целом тактика народов нынешней России, описанная еще Александром Македонским и сокрушившая бесчисленные орды Наполеона и Гитлера. Были, конечно, и лобовые удары, где главную роль играл рядовой пехотинец, наподобие Куликовской битвы или Ледового побоища. И все же - даже и в этих сражениях был свой - Русский козырь в рукаве! Это внезапный удар в тыл врага либо «засадным полком» тяжеловооруженной кавалерии, снесшей одним ударом все на своем пути, либо конницы и ополчения из мужиков с ножами, баграми и дубинами в одном строю. Мы видим это и в Бородинском сражении, где казачья кавалерия атамана Платова, нанеся удар в тыл и фланг войск Наполеона, остановила последнего от отдачи приказа идти в атаку последним резервам «Старой и молодой» гвардиям. В этом случае Наполеон бы выбил с позиций все русские войска и вошел в Москву полным победителем, а не след в след, медленно отходящим русским арьергардом. Но выйти из Москвы уже вряд ли смог сам, ибо войска Кутузова лишь слегка были потеснены при Бородине, но основных позиций еще не сдали. А после отхода французов с захваченных ими позиций и вовсе вернулись назад и уже к 4 утра - к моменту приказа о всеобщем отходе, полностью восстановили линии обороны Бородинского поля[5]. Следовательно - пойди «Старая и молодая» гвардии в атаку на частично оттесненные русские войска, быть им обескровленными и расстроенными еще до начала бегства из России и не видать им конца Русской зимы. Для всех русских с детства запечатлен облик Русских витязей по картине «Три богатыря», где на фоне широкого простора три воина-богатыря оглядывают степь. Это и есть типичное для Руси вооружение, выраженного в виде кольчуги, поверх рубахи, шишковидного шлема — ерохонки, шароварах, сапогах и на коне, слегка прикрытого броней. В сравнении с Западно-Европейским рыцарем - это крайне малая бронированность. Вот внешний облик Русского война глазами арабского путешественника X века Ибн-Фадлана: «Я видел Руссов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились по реке Итиль (Волга). И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны и красны.

Они не носят ни курток, ни халатов, но носит какой либо муж из их числа кису (плащ), которым покрывает один свой бок. Причем одна из его рук выходит из него. У каждого из них имеется секира, меч, нож и они никогда не расстаются с тем, что мы сейчас упомянули. Мечи их плоски, с бороздками, франкские. Русы нередко идут в бой раздетыми по пояс или в одной лишь рубашке, да еще с непокрытой головой»[6]. Более того, длительное время бронированность вообще была не в моде у русских витязей. Так новгородцы ходили в бой даже зимой без обуви и в одной рубахе и штанах на голое тело. Бегом они врезались в ряды тяжелоодетых врагов и выигрывали за счет маневра - ведь даже просто убежать от преследования было легче раздетому, чем одетому в тройную броню лат и кольчуги скандинаву или ливонцу. Когда орды Батыя вломились в земли Польши, Венгрии, Чехии, Австрии и Балкан, то все схватки, от Шидловца и Лигницы, через сожженные города Краков, Бреславль, Пешт, Загреб, Клиссу, Свач, Дриваст, Нейштадт, Острогон, Стольни, Биоград, Весприм, Джур - пронеслись одним и тем же ураганом быстроты и маневра, свойственным лишь народам Восточной Европы и Азии. Вот как пишет историк: «Компания 1242 года обнаружила, что европейские армии, способные к действию только сомкнутыми массами и предводимые невежественными в военном деле начальниками, никоим образом не могли равняться с обладавшими изумительной маневренной способностью монгольскими полками, предводимыми поседевшими в походах вождями - учениками великого Чингисхана»[7]. Слова, сказанные историком - это отражение всей тактики Западной Европы, которая подобна ископаемому ящеру, настолько медлительна, что в сравнении с бегом русского маневра просто мертва. Следует добавить еще один забытый эпизод отечественной истории. Это подготовительный этап похода Ивана Грозного на Казань в 1553 году. Еще до начала похода, в верховьях Волги в районе Углича, был построен сруб крепости, который в разобранном виде сплавили вниз по Волге, до впадения в нее реки Свияги. Здесь был возведен город Свияж, послуживший опорой взятия Казани. Когда до казанского царя пришло сообщение о строительстве крепости, то крепость уже существовала и была укомплектована большим гарнизоном. Казанцы не рискнули на штурм, а Казань, благодаря построенной крепости - пала. Руководил сооружениемкрепости талантливый военный инженер того времени Иван Выродков. Им же были проведены минные подкопы под стены Казанского кремля во время штурма, благодаря которым и была взята Казань. Подобная постройка, переброска и окончательное сооружение крепости, является уникальным примером маневренности войск России того периода.

Причины победы Гитлера в Блицкриге «молниеносной войны» по Западной Европе 1940 года, кроется как раз в маневре и слаженности действий всех вооруженных сил Германии и которые расшиблись насмерть только о такую же тактику Советских войск[8].

Жизнь в России - это вечный бег Русской тройки с санями по заснеженным, бескрайним просторам нашей страны. И в случае войны эта тройка становится либо тачанкой со все сметающим пулеметом, либо генералами России - Декабрь, Январь и Февраль, ибо зима в Западной Европе, равна нашим октябрю и апрелю.

Источники, использованные в работе

1. Гумилев Л.Н. От Руси до России. СПб., 1992.

2. Валянский С., Калюжный Д. Другая история Руси. М., 2001.

3. Зданович. Страна городов. Родина, ноябрь, 2001. С. 22-26.

4. Ключевский В.О. Воспоминания иностранцев о России. М., 1998.

5. Тарле Е. 1812 год. М.1997.

6. Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. М.-Л, 1939. С.78-83.

7. Хаара-Даван, http:\ kulichki/ rambler/ru\~gumilev\ HD\hd211/htm,

8. Иванов С. Блицкриг как технология войны // Популярная механика. 2005, Август. С. 74-79.

А.В.Коробейников^[161] О методике оценки уровня защиты городищ

Российские и зарубежные исследователи древних оборонительных сооружений, и в частности средневековых городищ сегодня типологизируют их по признакам их топографической приуроченности, по форме в плане и по числу валов. (О принципах такого типологизирования см. [1, 2].) В результате типологизирования выделяются объекты с наиболее выдающимися сооружениями, и такое выделение служит основанием для социальных реконструкций: так, подразумевается, что наиболее укрепленное поселение могло быть административным центром, резиденцией князя и т.п.

Однако, мы полагаем, что и типологизирование, и реконструкция боевого применения городищ должны производиться на основе их существенных признаков. Прибегая к аналогии, заметим, что никому из военных специалистов не придет в голову оценивать и сравнивать танки по величине и форме их башен или по длине пушек. Для танка и то и другое - суть признаки несущественные, а значение в танковой дуэли при прочих равных условиях имеет бронепробиваемость пушки, и уровень защиты экипажа, то есть, качественные характеристики. Аналогично тому, и городища, как сооружения, воздвигнутые для обороны должны оцениваться по их существенному признаку, то есть по их уровню защиты. Разумеется, и число валов, и форма площадки тоже являются признаками городищ, и эти признаки по-прежнему могут применяться в целях систематизации изложения массива информации о том или ином множестве городищ. Но не для их сравнения между собой. Иными словами, городище с наиболее массивным валом, или окруженное наибольшим количеством валов не обязательно есть автоматически и самое совершенное и безопасное городище из исследуемого множества. А увеличение объема валов и их количества не есть признак прогресса фортификации. Скорее наоборот. Общеизвестно, что идеальной системой является та, масса, объемы и стоимость которой уменьшаются при одновременном возрастании потребительских свойств. (Вспомним, как на наших глазах уменьшилась, например, масса танковой брони при возрастании уровня защиты.) Отсюда мы делаем важный вывод-древние фортификации, как объект человеческого труда должны оцениваться по их «полезным качествам», то есть по их уровню защиты. Следовательно, и исследование древних фортификаций должно быть организовано, прежде всего, в целях выявления их уровня защиты. Такой подход является новым и необычным для археологии и исторической науки в целом.

Уровень защиты любой фортификации (и городища, разумеется) есть функция от интегрированной суммы оборонительных свойств местности и оборонительных качеств сооружений. Исходя из универсальной идеологии фортификации, всякое оборонительное сооружение:

1. Должно быть равнопрочным во времени и пространстве.

2. Предоставлять защиту от всех видов угроз, известных заказчику (строителю).

Прибегнем к аналогии из военного дела новейшего времени.

Общеизвестно, что взрыв атомной бомбы вызывает следующие поражающие факторы: 1. Ударную волну, 2. Световое излучение, 3. Проникающую радиацию, 4. Электромагнитное излучение, 5. Радиоактивное заражение предметов и местности. Значит, всякое убежище для защиты населения и войск должно защищать в равной степени от всех этих факторов одновременно. Если оно не защищает хотя бы от одного из факторов, то люди в нем погибнут, значит, такое оборонительное сооружение просто бесполезно, и его строительство есть заведомо бессмысленная трата ресурсов [3, С.6-45].

Поэтому, применительно к рассматриваемым древним городищам. попытаемся сформулировать познавательные вопросы и вкратце наметить пути их решения.

1. От каких угроз со стороны противника защищало древнее городище?

Полагаем, что в перечень таких угроз (не исчерпывающий) можно включить:

А. Угрозу поражения целей на площадке городища метательным оружием.

B. Угрозу штурма.

C. Угрозу осады.

2. Как оценить угрозу поражения людей и животных при обстреле их с поймы (от подошвы холма)?

Если условная высота площадки 50 м, а протяженность откоса - 94м, то угол откоса - 32°(вычислен). Значит для стрелка с поймы почти вся площадка городища находится за пределами стометровой зоны поражения. Людей (ростом в 1,5 метра) которые стоят на площадке, этот стрелок видит под утлом 32 град, и полоса видимости этих целей составит для него лишь 2,4 метра в глубину. Все остальные цели на площадке для него перекрыты бровкой и не видны. Если он отойдет от подошвы, то будет видеть те же цели на большую глубину, но увеличение дистанции стрельбы свыше 100 метров сведет к минимуму вероятность поражения целей прицельными выстрелами. Таким образом, для защиты от обстрела с поймы стены по периметру в данном случае просто не нужны. Разумеется, по предложенной выше методике может быть оценена вероятность поражения целей на площадке любого городища - надо иметь лишь его ситуационный план с отметками высот.

3. Как оценить угрозу поражения обстрелом с соседних мысов?

Ответ на этот вопрос не однозначен, пока у нас нет в руках ситуационной схемы для каждого конкретного случая, и нам не известна ни дистанция стрельбы, ни разница высот стрелка и цели, ни наличие следов построек на траектории полета стрелы. Но в любом случае, если дистанция мала, и никаких естественных преград (куртины на бровке?) нет, то можно предполагать, что при возникновении опасности поражения стрелами жители городища имели возможность возводить временную «маскировочную завесу» (даже проницаемую для стрел, подобно современным маскировочным сетям).

Вовсе не обязательно, это должны были быть следы вала, городни, или частокола, требующего заглубления в грунт. Это могли быть устройства типа современных рогаток, или насаждения вечнозеленого кустарника, например., можжевельника. (Свидетельства о живых изгородях из ежевики у Британцев, приводит Юлий Цезарь [4. С. 43].) Невидимые для противника цели становятся не поражаемыми прицельными выстрелами. В то же время, противник на соседних мысах защитных сооружений не имеет и располагается открыто. (Чтобы лишить его естественных укрытий, защитникам достаточно свести лес и кустарник в стометровой зоне по периметру городища.) При этом раскладе, для защиты от обстрела с соседних мысов в капитальных сооружениях необходимость могла и не возникать.

4. Каков общий уровень защиты от поражения стрелами?

В военном деле общепринято, что эффективная фортификация должна быть равнопрочна по периметру, ведь прочность любой системы определяется прочностью ее слабого звена: «Где тонко, там и рвется» Однако, равнопрочность оборонительной линии по периметру городища не означает одинаковость сооружений по всему периметру. На разных участках периметра уровень защиты от различных угроз может быть обеспечен разными способами. (Крутые протяженные откосы мысовой части могут быть обороняемы ополченцами, а профессиональные воины концентрируются на валу.)

Если говорить о том, как оборонительный вал обеспечивает защиту от поражения стрелами, очевидным представляется умозаключение, что такой вал должен иметь высоту (сам по себе, либо вместе с навальными сооружениями) достаточную, для того, чтобы перекрывать линию визирования на площадку городища со всех потенциальных огневых позиций извне на дистанции эффективной прицельной стрельбы. (Значение таковой принимается нами за 100 метров - об этом см., напр.[5, С. 36; 6, С. 43]

Поэтому, необходимость в капитальных сооружениях поверх вала возникает не всегда. Значит, имея ситуационный план прилегающей местности можно в первом приближении реконструировать высоту оборонительного сооружения с напольной стороны.

5. Какие откосы защищали от угрозы штурма?

В соответствии с современными взглядами военных специалистов на естественные препятствия, проходимыми для солдат противника считаются «короткие подъемы с крутизной менее 45 градусов»[7. С. 270]. Таким образом, для точной оценки проходимости откоса того или иного городища опять же необходима ситуационная схема и знание местных условий. В условиях Урало-Поволжья, например, откосы площадок городищ в массе своей глинистые, не задернованные. Значит, летом они осыпаются, в дождь и зимой после обледенения они скользкие. Угол естественного откоса глины ненарушенной структуры близок к 45 градусам. Таким образом, в массе своей, крутизна и фактура откосов является действенным препятствием для пешего воина в любое время суток. Излишне говорить, что лошадь со всадником на такой откос не взбежит. Кроме того, откос позволяет организовать оборону на нем путем поражения противника гравитационным и импровизированным оружием. Наблюдать за перемещениями противника, и в случае необходимости скатывать на него бревна и камни с откоса могут подростки, женщины и старики. То есть квалифицированные бойцы могут сосредотачиваться на наиболее угрожаемых направлениях, и нет никакой необходимости распылять их силы по всему периметру городища для круговой обороны.

6. Как валы защищали от угрозы штурма?

На соревнованиях по конкуру для наиболее опытных, восьмилетних, спортивных лошадей маршрут наивысшего класса сложности включает препятствия высотой от 140 до 160 сантиметров при ширине от 150 до 200 сантиметров [8, С. 166]. Преодолевать их получается далеко не всегда и не у всех высокопородистых лошадей даже на Олимпийских играх. Но можно ли было добиваться такой прыти от древних животных, которые к тому же в Урало-Поволжье имели высоту в холке всего 122—143 сантиметра [9, С. 106]?

Таким образом, полагаем, что даже сравнительно невысокие валы городищ (с габаритами близкими к указанным) в сочетании со сравнительно мелкими рвами, даже без навальных конструкций не могли быть преодолены противником в конном строю.

Далее: первое оружие, которое человек взял в руки, были палка и камень. Но палка бьет больнее, а камень летит дальше именно у того, кто стоит выше своего противника. Ибо у того, кто выше, в союзниках сила гравитации. И наоборот, тот, кто ударяет снизу, бросает снизу вверх, совершает работу против силы гравитации. Боец на валу опускает на голову своего противника с одинаковым убийственным эффектом и топор, и деревянную колотушку. Таким образом, любой вал, как элемент инженерного оборудования поля боя, дает своему строителю преимущество в рукопашной схватке и позволяет привлекать к его обороне малоквалифицированных ополченцев.

7. Можно ли оценить стойкость городища к осаде?

Первое: Современные гидрогеологические условия на городищах настолько отличаются от тех, что были в древности, что истинный, древний источник ежедневного водоснабжения современные исследователи зачастую не обнаруживают. Возможно, это были неглубокие колодцы-копанки, которые интерпретируются археологами как хозяйственные ямы.

Второе: Городища могли быть просто не приспособлены к осаде изначально. Их строители оценивали вероятность осады, как весьма невеликую, и не рассчитывали на осаду. Это могло быть лишь в случае, когда угрозу городищам составляло не войско с плановым продснабжением, а субъекты, которым осада была просто не по силам, ибо они не имели для сидения в осаде ни ресурсов, ни времени.

Разумеется, для окончательных выводов, применительно к каждому конкретному случаю эти предположения требуют тщательной проверки с привлечением этнографических данных, и заключений гидрогеологов о дебете источника и качестве его воды.

Выводы:

Среди российских историков военного дела и фортификации наиболее распространена описанная формальная типология городищ и ее вариации. В свою очередь, авторы работ, в которых содержатся варианты концептуального осмысления городищ как явления, являются заложниками общепринятой формы, и не могут с единых позиций оценивать главную, то есть оборонительную функцию городищ. Происходит это, на наш взгляд потому, что для историка работа публикациями археологических источников и формальными типологиями, сделанными на их основе в значительной степени затруднена. Ведь в таких источниках нет информации о параметрах городища, на основании которого можно объективно оценить его существенные признаки подобно тому, как мы это показали выше. Те или иные параметры городищ необходимые для оценки их уровня защиты мы пока вынуждены разыскивать в текстах различных публикаций одного и того же археологического памятника, или вычислять их самостоятельно по планам. Сказанное, на наш взгляд ставит в повестку дня вопрос о выработке единого стандарта публикации археологических памятников, и городищ в частности.

В такой стандарт желательно включить данные о высоте площадки над уровнем поймы, ее точную площадь, утлы откосов, которые ее окружают, с приложением ситуационного плана прилегающей местности в полосе не менее ста метров. Использование таких ситуационных схем позволит прибегнуть к исследованию оборонительных свойств городища по методике, изложенной здесь в тезисной форме. Преимущества предлагаемой методики мы видим в ее универсальности применительно к широкому множеству фортификаций доогнестрельной эпохи. Другое ее достоинство в том, что на основе оценки оборонительных свойств городищ реконструкция их архитектурного облика (в первом приближении), и предположения об их возможном боевом применении сооружений могут быть произведены без широкомасштабных раскопок, исключительно на основе подробного ситуационного плана следов городища и его окрестностей (См. об этом также [10. 11. 12].)

Библиография

1. Раппопорт П.А. Древние русские крепости. М., 1965.

2. Куза А.В. Древнерусские городища X-XIII веков. М.. 1996. 255 с.

3. Левыкин В.И. Фортификация: прошлое и современность. М., 1987. 159 с.

4. Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне. М., 2002, 752 с.

5. Шокарев Ю.В. Луки и арбалеты. М.. 2001. 173 с.

6. Малиповы Р. и Я. Прыжок в прошлое. М., 1988. 271 с.

7. Наставление по военно-инженерному делу для всех родов войск Советской армии. М.. 1952. 440 с.

8. Правила соревнований по конкуру // Режим доступа: [http: //www/horse.ru/lib_read]

9. Петренко А.Г. Древнее и средневековое животноводство среднего Поволжья и Прсд>ралья. М.. 1984. 172 с.

10. Коробейников А.В. Алгоритмы доисторических фортификаций // Первая российская конференция по когнитивной науке. Тезисы докладов. Казань: КГУ, 2004. С. 125-126

11. Коробейников А.В. Городище Кучино I: эволюция фортификации // Вопросы истории и культуры Пермского Прикамья: «Строгановские чтения»: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Березники, 2004. С. 53-59

12. Коробейников А.В. Оборонительные качества городища — знак визуального кода столичности? // Интернет-конференция «Столицы и столичность в истории русской культуры». // Режим доступа:[http://www.auditorium.ru/conf/data/4804/ korobeynikov.doc]

А.В.Коробейников^[162] Опыт социального типологизирования средневековых городищ на основе их уровня защиты

Введение

Предлагаемая статья имеет своей целью предложить историкам фортификации метод анализа объектов с позиции их уровня защиты. Кроме того, автор описывает метод социального типологизирования и на примере множества средневековых городищ развивает гипотезу о принципе пропорционирования, который использовался древним фортификатором.

Социальная типология для древнеудмуртских средневековых городищ, расположенных в бассейне реки Чепцы была предложена М.Г. Ивановой [1,2]. По ней все объекты делятся на городища-убежища без культурного слоя, ремесленные центры с культурным слоем, и племенной центр — Иднакар.

Новейшая по времени типология Чепецких городищ предложена АН. Кирилловым.

Во-первых он априори группирует все эти поселения в одно множество по признаку принадлежности к одной системе обороны. Обращаясь к типологии П.А. Раппопорта [3] и А.В. Кузы [4] он относит все Чепецкие городища по признаку топографической приуроченности к ее первому типу поселений [5]. По его мнению «важным типологизирующим признаком является укрепленная площадь городища». Он делит все исследуемые объекты на группы так, что значения их площадей ( в тысячах метров квадратных) образуют числовой ряд 1-5-10-20-40. К сожалению, публикация не содержит обоснований выбора именно этих значений, поэтому, остается лишь предположить, что они избраны автором произвольно.

Приведенные здесь, а также изученные нами, но оставшиеся за рамками изложения классификации и типологии укрепленных городищ, предложенные отечественными исследователями, имеют ряд общих черт, а именно:

• множества объектов, их составляющие могут пересекаться между собой, тогда объект, относимый одной классификацией к типу X, например, по другой классификации может быть отнесен к типу Y, ибо типологии основаны на разном наборе признаков у разных исследователей, следовательно, они не универсальны.

• классифицирование объектов производится в отрыве от реконструирования их параметров, поэтому классифицированию подвергаются параметры, непосредственно воспринимаемые исследователем, то есть не вычисляемые, а непосредственно измеряемые параметры. Значит, исследователи оперируют атрибутами археологического источника на момент его обнаружения, но не атрибутами оборонительного сооружения в период его функционирования.

• поэтому объекты оборонительного зодчества классифицируются без учета их основной, оборонительной функции. Исследователи подразделяют фортификации по их внешним признакам, а не по уровню защиты, который они могли бы предоставлять своим защитникам, и ради чего они строились.

• исследователи не рассматривают механизмы взаимной корреляции параметров городищ, поэтому выделяемые ими по какому-либо из параметров подмножества существуют изолированно и не дают возможности получить новую информацию об изучаемых объектах.

Высота площадки и уровень естественной защищенности городища

Известный для многих городищ показатель высоты над уровнем поймы позволяет получить такой новый, синтетический параметр городища, как уровень его естественной защиты. То есть речь идет о том, как сама топография поселения защищает его от действия поражающих факторов оружия противника. Естественная защита городища на холме (на мысу) есть показатель степени уязвимости от угроз со стороны противника. Поэтому, она складывается, во-первых, из степени недоступности территории для поражения прицельными выстрелами из лука, и во-вторых она пропорциональна трудности, которую откосы площадки представляют для несанкционированно скрытого доступа и штурма.

Рассмотрим, как разные городища предоставляют своим защитникам определенный уровень защиты от угрозы поражения дистанционным (метательным) оружием. Недоступность площадки для выстрелов напрямую зависит от ее высоты, точнее, от превышения ее высоты над высотой позиции стрелка. Примем значение предельной дистанции для прицельного меткого выстрела из лука за 100 метров. Допустим для наглядности и простоты изложения, что стрела летит по прямой. Тогда о чем говорит такой перепад высот в 40 метров для дистанции в 100 метров и высоты мишени в 1.5 метра? О том, что если стрелок находящийся у подошвы холма с такой дистанции прицелится по мишени. находящейся на бровке холма, то угол линии прицеливания составит около 23° к горизонту. Получаем это, решив прямоугольный треугольник, где значение синуса угла прицеливания равно отношению высоты положения цели к дистанции.

sinλ = H/L

Где λ-угол, Н -высота, L-дистанция, она же длина траектории полета стрелы. Тогда:

sinλ = 40/100=0.4 Или λ = 23°'

Затем продолжим эту линию прицеливания за цель, пока она не поднимется над площадкой городища до высоты этой цели в 1.5 метра. Получим прямоугольный треугольник, подобный первому. Решив его. получим, что неизвестный катет будет равен отношению известного катета к тангенсу угла 23°, значение которого может быть взято из таблицы значений тригонометрических функций.

tg23°=h/A

Где h - высота цели, А - глубина видимой зоны для этой цели. Тогда:

А = 1,5/0,436 = 3,44 метра

Иными словами, стрелок от подошвы холма, находясь на предельной дистанции прицельного выстрела (принимаемого нами здесь априори за 100 метров), видит полутораметровые цели лишь при их удалении от бровки сорокаметрового холма не более, чем на три с половиной метра. Вся остальная территория вне полосы периметра названной ширины для него является прикрытым пространством.

Если стрелок задумает сократить дистанцию, и приблизится к холму, то угол его прицеливания возрастет, то есть глубина зоны видимых для него целей на площадке городища резко сократится, он перестанет видеть цели, которые видел до приближения.

После выражения тангенса через синус полная формула для вычисления глубины прикрытого пространства будет выглядеть так:

Воспользовавшись ей для уменьшения погрешности расчетов, неизбежной при округлении табличных значений тригонометрических функций изложим расчетные данные некоторых значений глубины видимой зоны (таблица 1).

Таблица 1
Высота площадки в метрах	Угол визирования, град. - мин.	Значение его тангенса, округленно	Глубина видимой зоны за бровкой в метрах
3	1-43	0,029	51
5	2-52	0,05	30
10	5-45	0,1	15
15	8-38	0,15	9,88
20	11-33	0,2	7,5
25	14-29	0,26	5,8
30	17-28	0,31	4,8
35	20-30	0,37	4
40	23-35	0,44	3,38
50	30	0,58	2,6
60	36-53	0,75	2
65	40-33	0,86	1,7
70	44-26	0,98	1,53

Высота площадки в 70 метров является критической величиной - здесь ширина видимой (опасной) зоны уже не превышает рост человека.

Отмеченная закономерность между высотой площадки и глубиной неприкрытого пространства позволяет рассчитать показатель естественной защиты для городища любой высоты и конфигурации. Значение этого параметра городища нам представляется в виде отношения общей площади городища к поражаемой площади.

Оборонительные качества сооружений.

Уровень естественной защищенности от поражения метательным оружием, на формирование которого определяющее влияние оказывают высота городища и его площадь, есть величина постоянная в той же степени, в какой на и факторы, на нее влияющие. Иными словами, на сооружении с константной площадью и этот показатель постоянен. Конечно, суммарные оборонительные качества городища могут быть усилены за счет возведения рукотворных оборонительных сооружений.

Попробуем проиллюстрировать сказанное примером городища Иднакар. Установлено, что строители Иднакара расположили свое поселение на оконечности мыса, первоначально отрезав внутренним валом участок приближающийся к современной квадратной конфигурации, то есть имевший в ширину и глубину около 100 метров, затем построили еще один средний вал, при той же ширине увеличив глубину прикрытого пространства приблизительно до 180 метров, а затем, и наружный вал, доведя значение последнего параметра примерно до 300 метров, вследствие чего площадка приобрела форму прямоугольника с приблизительным соотношением сторон как 1/3. (Возможно, конфигурация городища сразу была прямоугольной, но длинные стороны прямоугольника уменьшились вследствие эрозии грунта — в наших рассуждениях от этого ничего не меняется.)

Попробуем представить некоторые параметры городища в виде таблицы в табл.2. (Данные о площади раскопа, мощности культурного слоя и числе сооружений, вскрытых раскопами, взяты из [2, С. 14, табл. 1, С.32—85)

Таблица 2
Название части городища	Площадь раскопа (квадр.метры)	Мощность культурного слоя, см	Число сооружений(вскрытых)	Площадь на одно сооружение, м2
Внутренняя	4176	30-140	35	119
Средняя	594	100	4	148
Наружная	1971	3-30	8	246

Конечно, автором раскопок, или новейшими исследованиями приведенные цифры могут быть скорректированы. Поэтому, мы не настаиваем на точном значении площади раскопа, приходящейся на одно обнаруженное сооружение. Тем не менее, таблица иллюстрирует тенденцию значительного уменьшения плотности обнаруженных построек и мощности культурного слоя по мере приближения к внешнему валу. (Разумеется, показатель плотности построек, особенно для внутренней части весьма приблизителен, ведь постройки, следы которых обнаружили археологи, функционировали не все одновременно, и новые сооружения на внутренней части возводились на месте (поверх) старых сооружений, поверх вала, например, или рядом с развалинами старых жилищ. Значит, фактор повторности построек также оказывал влияние на увеличение плотности следов построек на внутренней части городища.)

Тем не менее, таблица приводит нас к следующим умозаключениям: за весь период жизни городища привлекательность заселения внутренней части оставалась неизменно высокой, несмотря на сравнительно большую плотность застройки.

Если сравнить наружную и внутреннюю части, то на внутренней части следов построек обнаружено на единицу площади в 2 раза больше, а культурный слой - в 5-10 раз толще. Большую толщину культурного слоя в археологии принято связывать с большей продолжительностью функционирования поселения. Но дерево недолговечно, длительность службы всякой деревянной постройки незначительна в историческом масштабе. То есть, если предположить, что внутренняя часть городища, действительно, использовалась в 10 раз дольше, то за этот период там должно было быть построено и сгнить сооружений в 10 раз больше, их же отмечено только в 2 раза больше. Отмеченная диспропорция может свидетельствовать о многократном возобновлении построек во внутренней части на прежних местах. Тогда, следы этих десятикратных перестроек должны были бы быть зафиксированы исследователями Иднакара. С другой стороны, диспропорция могла быть вызвана различием применяемых строительных материалов для построек внутренней и наружной части. Например, для сооружений внутренней части могли быть использованы дерновые кирпичи, образующие при разрушении большой объем культурного слоя, а для построек наружной части - дерево. Но тогда принципиальные различия конструкции жилищ также были бы отмечены археологами, а этого пока нет. Таким образом, причина сосредоточения жизнедеятельности населения на внутренней части Иднакара требует прояснения. Обратим внимание, что еще когда средняя часть городища имела сравнительно небольшую плотность застройки, жители начали возводить наружный вал, увеличивая тем самым полезную площадь городища. Значит, строительство этого вала не было обусловлено лишь необходимостью расширения жилой зоны для застройки, ведь дефицита свободного места во «внутренней», древнейшей (?) и в средней части городища они не испытывали. Поэтому, на наш взгляд, снижение мощности культурного слоя по направлению к наружному валу не является исключительно следствием краткости периода эксплуатации «новых территорий». Снижение мощности культурного слоя может быть объяснено тем, что он уменьшался пропорционально уменьшению уровня безопасности территории.

В самом деле, если принять для прицельного выстрела из лука максимальную дальность полета стрелы за 100 метров, и полагать, что стрелок находится вне территории городища, тогда площадь городища, будучи огороженной самым первым (?) «внутренним» валом, сразу становилась непоражаема настильной стрельбой, оставаясь поражаемой навесной стрельбой поверх вала, так как она находиться в 100 метровой зоне. С появлением среднего вала вся площадь городища, становится непоражаемой настильной стрельбой, остается поражаема навесной стрельбой только ее 1/2 часть, а с появлением наружного вала — только 1/3 часть.

То есть, новый вал каждый раз удаляет возможную позицию стрелка в напольную сторону, таким образом, зона поражения навесным огнем, имея неизменное абсолютное значение (принятое нами за 100 метров), составляет все меньшую долю относительно суммарной площади городища. С другой стороны, благодаря новому валу, вся ранее досягаемая площадь выводится из зоны поражения. А позиция стрелка все более отодвигается от наиболее охраняемой части городища, которая наиболее интенсивно используется и имеет наивысшую плотность построек и наибольшую мощность культурного слоя. Поясним сказанное схемой, на которой квадратами условно обозначены «части» городища так, как их именуют в литературе — внутренняя, средняя и внешняя (наружная).

Поэтому, на наш взгляд, расстояния между вновь возводимыми параллельными оборонительными линиями (для Иднакара в среднем приблизительно составляющие 100 метров, см. рис. 1) соответствуют тактико-техническим характеристикам оружия, против которого они были предназначены. То есть, каждый раз, новый вал дает дополнительное абсолютно защищаемое пространство, глубина которого не меньше дальности полета стрелы. Некоторое снижение «нормативной» глубины прикрытого пространства, возникшее после строительства среднего вала (со 100 до 74 метров) может быть объяснимо действием следующих факторов:

1. Потребностью пропорционирования. (Об этом далее.) Наличием на среднем валу высоких навальных сооружений, которые перекрывали от прицельного обстрела всю площадь средней части.

2. Возросшей огневой мощью защитников в сравнении с огневой мощью потенциальных захватчиков. Эта огневая мощь позволяла им держать стрелков агрессора на максимальном удалении от фортификации, отгонять их от вала, организуя по ним стрельбу на подавление. Иными словами, субъектом обороны Иднакара в это время могла стать организация профессионалов, то есть войско.

3. Вероятно, строитель среднего вала вообще оценивал уровень вероятности обстрела извне как невысокий. Это может указывать на то, что в это время потенциальный противник в виде войска Иднакару не угрожал.

Рис. 1. Городище Иднакар, линии валов. Видно как с увеличением площади меняется отношение площадь/высота

Заметим, что повышение оборонительных качеств фортификации путем удаления позиций стрелка через вынесение вала в напольную сторону может быть проиллюстрировано массой примеров из того же множества городищ.(Сведения о них приводим по [2, С. 220-223, табл. 22])

Так, система обороны Кушманского городища (Учкакар) состоит из двух параллельных валов-рвов, с расстоянием между ними в 100 метров. (№ 3 в табл. и на карте)

На Краснослудском городище (Эбгакар) валы располагаются на расстоянии друг от друга в 30 метров. (№ 9 в табл. и на карте)

Гординское I городище (Гурьякар) дает расстояния в 30 и 70 метров. (№ 22)

Поломское II городище (Гыркесшур) имеет валы, расположенные через 80 метров. (№ 30)

Перенесем городища из таблицы на плоскость, откладывая по вертикальной оси координат высоту местоположения в метрах, а по горизонтали-площадь городища в тысячах метров квадратных. Символы городищ (треугольник, круг, квадрат) соответствуют очертаниям объектов на местности. Получаем график (Рис.2).

Таким образом, числовое значение удаления валов в напольную сторону, лежащее в интервале от 70 до 100 метров, отмеченное для названных городищ и средней линии обороны Иднакара (74 метра) может указывать, что повышение оборонительных качеств всех этих фортификаций было вызвано действием аналогичных факторов. Можно предполагать, что все эти объекты оборонительного зодчества образуют своего рода «серию», и что наращивание оборонительных качеств этих городищ происходило в одном и том же временном промежутке, по воле одного и того же субъекта - руководителя обороны, либо одним и тем же производителем работ, который прибегал к нормативному значению удаления вала. Норматив этот, как мы показали выше, был связан с прицельной дальностью стрельбы из лука (до 100 метров).

Мы показали выше, что уровень естественной защищенности прямо пропорционален высоте месторасположения городища, иначе говоря, он обратно пропорционален величине зоны, которая может быть поражаема прицельной стрельбой от подошвы холма, на котором это городище расположено. То есть, сравнительный уровень естественной защищенности для любого городища можно выразить в виде отношения его общей площади к ширине поражаемой зоны. Ширину этой зоны для различных высот мы вычислили и привели в таблице. (См. таблицу 1.)

Рис. 2

Общая площадь каждого из Чепецких городищ нам известна из таблицы, приводимой М.Г. Ивановой. Разделив площадь на ширину поражаемой зоны, получаем некоторое числовое значение для каждого объекта. Соединим на нашем графике изолиниями объекты с близкими числовыми значениями естественной защищенности. (См. график на рис. 3.) Получаем, что объекты подразделились на несколько уровней по признаку естественной защищенности от обстрела с поймы, у нас это до 500, от 500 до 1500, от 1500 до 3000 и свыше 3000. (Шаг нашей градации здесь совершенно условен, и градация нужны нам здесь исключительно для иллюстрации тезиса о корреляции высоты, площади и уровня безопасности.)

Объекты на графике, распределенные по зонам безопасности располагаются между концентрическими изолиниями, прогиб которых максимален у начала координат. Для максимальных значений высоты и площади построенные нами изолинии приближаются и друг к другу, и к осям координат. Иными словами, на больших высотах уровень безопасности все меньше зависит от площади, и безопасность от прицельного обстрела становится абсолютной на высотах свыше 70 метров. С другой стороны, низкорасположенный объект самой большой площади из всех перечисленных (это городище № 11, с площадью 22 тыс. кв. метров), также имеет высокий уровень безопасности. Таким образом, на графике видно, что большинство объектов тяготеют к вертикальной оси. то есть их безопасность обеспечивалась строителями за счет высоты месторасположения свыше 20 метров, а их площадь не превышает 10-12 тыс. кв. метров. Соотношение их высоты (в метрах) и площади (в тысячах квадратных метров) лежит в области значений от тридцати к одному- это объекты 5, 24, 25, 32, занимающие левый верхний угол графика, и до четырех-пяти к одному- это объекты ИВ и 12.

Лишь несколько объектов тяготеют к горизонтальной оси. Они расположены на высотах до 20 метров (объекты 3. 11. и 30), но зато их площадь больше, чем у любого из высокорасположенных городищ, и уровень безопасности обеспечен за счет их большой площади. Соотношение их высоты и площади составляет один к одному - для объектов 3 и 11, и один к двум для объекта 30. Последний, однако, увеличил свою площадь в результате постройки второго вала на расстоянии 80 метров от первого. Используемая нами таблица, к сожалению, не содержит данных, которые позволили бы нам вычислить первоначальную площадь этого городища, можно лишь утверждать, что она была значительно меньше фиксируемых сегодня 20 тысяч метров. Значит, и тут первоначальное соотношение высота- площадь могло быть близко значению один к одному. В любом случае, уровень естественной защиты здесь обеспечивался за счет площади городища. К этой же группе мы относим и городище Иднакар, ведь после постройки наружного вала его площадь, увеличившись до 40 тыс. метров квадратных, вступила в соотношение с его высотой, как один к одному. (Условно и безмасштабно обозначен как ИН у правого обреза графика.)

Высота 20 метров ее пороговое значение для данного подмножества. Ибо, как видно из нашей таблицы, для высоты 10 метров глубина видимой зоны за бровкой в метрах составляет 15 метров, то есть на такую глубину поражаем весь периметр. Для городища площадью 2-3 тыс. кв. метров (К примеру, это объекты 16 и 17 на нашем графике) значение незащищаемого валом периметра определим, оценочно, как корень квадратный из площади, умноженный на три. Получим от ста сорока до ста шестидесяти метров. Тогда поражаемая площадь составит произведение этого числа на 15. Получаем от 2100 до 2400 кв. метров. Видно, что непоражаемой площади на городище такой высоты почти не остается.

Наряду с множествами городищ, безопасность которых обеспечивалась либо, преимущественно за счет их высоты, либо за счет их площади существует совершенно особая группа объектов, для которых отношение их высоты к площади постоянно. Это расположенные на биссектрисе координатных осей городища 14, 3, 15, 22, ИС. Рассмотрим их по отдельности:

Городище № 3 Кушманское (Учкакар) имеет площадь около 14 тыс. кв. метров, и, на первый взгляд, оно находится гораздо правее биссектрисы координатных осей. Однако, обратим внимание, что по данным, которые приводит М.Г. Иванова, оно имеет подтреугольную форму, имеет 2 вала и рва, длина которых 94 и 126 метров, а расстояние между ними - 100 метров. Попытаемся выяснить, какова была площадь этого городища до перестройки. Обращение к плану городища, который помещен на рис. 103-4 на с. 219 в монографии М.Г. Ивановой мало нам поможет. На рисунке расстояние между валами приблизительно

Рис. 3.

равно расстоянию от внутреннего вала до оконечности мыса, и составляет полтора сантиметра, а масштаб указан в 1 сантиметре 30 метров, то есть, табличные 100 метров не получаются никак. Значит, неверны будут и другие измерения по этому плану. Поэтому, обратимся к аналитическому методу. Представим план городища в виде равнобедренного треугольника ABC. Длина вала - это основание треугольника ВС, а расстояние между валами — это известная нам часть средней линии ND. Обозначим неизвестную часть средней линии (это расстояние от оконечности мыса до первого вала) как AN. Площадь треугольника нам известна - 14000 кв.метров. Площадь равнобедренного треугольника равна половине произведения его средней линии на основание. (Иллюстрация в тексте не в масштабе.)

S=AD*BC/2

AD=AN+ND

14000=(AN+100)-126/2

AN=122

Итак, расстояние от первого вала до оконечности мыса нам стало известно, а тогда площадь городища до строительства второго вала составит:

S=AN*EF/2= 122*94/2=5734 квадратных метра.

Городище № 22 Гординское I Гурьякар. Его параметры, приводимые в таблице, позволяют нам поместить его на биссектрису координатных осей. Однако, этот объект приобрел свои параметры не сразу, а в результате достройки. (Вспомним, что дистанция между его валами составляет 30 и 70 метров.)

Рис. 4.

Городище Иднакар (Условно назовем его Иднакар Средний и отметим на графике, как «ИС») после постройки среднего вала приобрело параметры, которые позволяют поместить его на биссектрису координатных осей нашего графика.

Таким образом, 5 городищ образуют множество, для каждого члена которого соотношение высоты и площади постоянно. Высоты и площади их образуют числовой ряд. (См. график на рис.4) На графике видно, что для объектов, расположенных на биссектрисекоординатных осей соотношение их высоты и площади постоянно. (Тысячи квадратных метров к метрам высоты). S/H= 6/12=7,5/15=9/18=12/24= 15/30= 18/36=const= 1/2=0,5

Значения их высоты и площади образуют числовые ряды. Отмеченная закономерность позволяет предложить следующие гипотезы для ее объяснения:

1. Объекты строились одним историческим субъектом (носителями единой традиции) и составляют серию.

2. Следует искать недостающий в серии (пока не обнаруженный археологами) объект с высотой 30 метров и площадью 15 тыс. кв. метров.

3. Возможно, им должен был стать объект № 23, после достройки, подобно тому, как строительством очередного вала была увеличена площадь объектов 22 и Иднакара Среднего, но это городище по каким-то причинам не было достроено до проектного значения площади.

Пропорционирование габаритов городищ, как основа их типологизации

Итак, мы получили на нашем графике (рис.5) три группы объектов, которые отличаются по признаку отношения высоты к площади. Это множество объектов в левой верхней части, для которых абсолютное значение этого соотношения не превышает один к четырем = 0,25. Наилучший показатель в этой группе у Иднакара, площадь которого после постройки внутреннего вала составила около 10 тыс. квадратных метров, а высота площадки 40 метров. (Условно назовем это подмножество первым номером.)

Второе подмножество составляют объекты, расположенные на биссектрисе координатных осей. Для них отношение высоты к площади составляет один к двум, то есть 0,5.

Третье подмножество составляют объекты, расположенные в правом нижнем углу графика. Для них значение рассматриваемого показателя составляет один к одному или два к одному (объект 30 после перестройки).

Посмотрим, поможет ли такое подразделение скорректировать имеющиеся типологии городищ? Типология, предложенная М.Г. Ивановой вкратце выглядит так: По ее мнению, городища без культурного слоя использовались как убежища, и «вследствие удаленности от основной водной магистрали (реки Чепцы) перспектив для дальнейшего развития они не имели» [2, С. 216-241]. Обратимся к нашему графику и к карте расположения Чепецких городищ, которая помещена в монографии М.Г. Ивановой - это ее рис. 101 на стр.215, а наш рис.5.

Рис. 5.

Сравнивая наш график и приведенную карту, видим, что такие объекты, как 20, 24, 25 не имеют культурного слоя, хотя и расположены при этом на берегу реки Чепца. С другой стороны, масса городищ с культурным слоем, расположенных на Чепце (9, 10,21,23,29,31,32,33) тоже не получили перспектив развития, их площадь не увеличивалась. Значит, близость к реке не является необходимым, но вовсе не достаточным условием «перспективности». Является справедливым утверждение, что значительное число городищ без культурного слоя располагается на удалении от Чепцы - это 1, 2, 4, 5, 7, 12. 13, 14, 27, 28. Но соответствуют ли эти городища назначению убежищ?

Во-первых, все они (кроме 14) входят в подмножество объектов с наихудшим показателем соотношения площадь/ высота, причем, закономерность этого соотношения (пропорция) нами не просматривается.

Объекты с таким невысоким показателем (до 0,25) помещаются в левой верхней части нашего графика. То есть это наихудшие городища по показателю их естественной защищенности.

Во-вторых, все городища без культурного слоя (кроме №14 и 12) расположены на высотах от 40 до 100 метров от уровня реки и выше на площадках, окруженных понижением рельефа. Такое расположение, в сочетании с их небольшой площадью (до 12 тыс. кв. метров) делает невероятным наличие на площадке источника водоснабжения (родника, колодца). А, не имея последнего, убежище не имеет и автономности существования, и свою функцию выполнять не может.

Наконец, такие городища располагаются крайне неравномерно по заселенной площади. В одних случаях кучками по 2-3, зачастую с интервалами в сотни метров: объекты (1, 4); (12, 13, 14); (2, 7); (24, 25, 26), либо в непосредственной близости от городищ с культурным слоем (5, 10); (20, 21), (23, 24). В других случаях (27, 28) они находятся на значительном расстоянии от ближайшего поселения. Неужели руководитель обороны столь нерациональным образом бессистемно распылял свои силы и средства на строительство маломощных крепостец? Если и можно принять эти объекты за убежища, то руководящая воля субъекта - организатора обороны в их строительстве не просматривается. Скорее, это следы народной самообороны. Кроме того, отсутствие культурного слоя и (и датирующего вещевого материала?), отсутствие следов боестолкновений на таких объектах, вообще, порождает серьезные сомнения в их причастности к единой системе территориальной обороны, организованной носителями одной (Поломской? Чепецкой? Древнеудмуртской?) культуры. Обратим внимание, что выделенная нами первая группа городищ (левый верхний угол графика) имеет признак, общий для всех из них. А именно, вне зависимости от близости к реке Чепце, вне зависимости от наличия или мощности культурного слоя ни одно из этих городищ не получило перспективы развития, а половина из них вообще не была заселена. (Те, что по мнению археологов были убежищами.)

Для нас наиболее явная причина тому — изначальное отсутствие, либо фатальное (сезонное?) сокращение дебита водоисточника внутри городища, что вело к чрезмерной трудоемкости водоснабжения в мирное время (их высоты от 40 до 100 метров от поймы реки!) и к отсутствию автономности на случай осады. В таких условиях строитель возводил городище небольшой площади (соответственно, как убежище небольшой емкости) и минимальной степени естественной защищенности изначально осознавая невозможность увеличения этих параметров в дальнейшем.

Вторая, менее важная причина — микрорельеф, который не позволял увеличивать площадку. (Разумеется, без воды такое увеличение всё равно бессмысленно.)

Далее, согласно типологии М.Г. Ивановой «среди городищ выделяются три памятника: Иднакар (18). Гурьякар (22), и Учкакар (3). для которых были выбраны крупные мысы с перспективой их расширения в напольную сторону»[2. С. 218] Кроме сходства мысовой топографии, автор отмечает сходство параметров второго вала Учкакара и Среднего вала Иднакара, идентичность следов жилищ и стратиграфии культурного слоя Гурьякара и Иднакара.

Обратимся опять к построенным нами графикам.

Городища второго из выделяемых нами подмножеств располагаются на биссектрисе координатных осей. Все они имеют соотношение площади к высоте равное два к одному, или 0.5.

В эту группу мы включаем городище Зуйкар (14) без культурного слоя, городище Учкакар (3), до увеличения его площади после перестройки, городище Сепычкар (15), городище Гурьякар (22) после перестройки, городище Гординское II (23), которое в случае достройки могло увеличить площадь до требуемых параметров, а также Иднакар после постройки среднего вала. Как видно, все три объекта выделяемые М.Г. Ивановой по сходству признаков артефактов, входят и в наше подмножество, выделенное по принципу оборонительных качеств.

Табличные значения площадей и высот объектов этого подмножества образуют ряды чисел, кратных тройке. Такие числовые ряды могут показаться мистическими, но, по нашему мнению, это результат простого совпадения в системе мер. Для нас не важно, в какой системе мер измерены высота и площадь объектов, важно лишь то, что при сравнении объектов по соотношению их площадей к высоте это соотношение будет константно для всех из них.

Мы полагаем, что процедура объединения названных объектов по соотношению площади к высоте может быть корректной. Ведь за период археологизации их высота изменилась незначительно, и скорость постоянная для них эрозионных процессов уменьшила их площади в процентном отношении почти одинаково. Из сказанного следует, что:

1. Городища, объединяемые археологами в одно подмножество в соответствии с принятыми у них процедурами имеют и одинаковое соотношение площадь/высота. Следовательно, объединение их в серию можно считать вполне обоснованным.

2. Логичным становится предположение о том, что все объекты этой серии строились в рамках одной культурной традиции (по воле одного субъекта), с использованием сходных строительных технологий для возведения бескаркасного вала распластанного профиля. На всех объектах серии фортификатором использован прием пропорционирования площади/высоты в соотношении 2 к 1.

3. Сказанное позволяет обосновать гипотезу о причастности к той же серии и других, географически и хронологически близких городищ, на которых был применен тот же способ пропорционирования. Речь идет об объектах 14, 15, и 23. (Последний мы помещаем на биссектрису отмечая знаком вопроса. Возможно, пустое пока место на биссектрисе осей на высоте 30 метров будет скоро занято пока не обнаруженным объектом с площадью 15 тыс. кв. метров, параметры которого войдут в общий числовой ряд.)

4. На основании причастности к серии можно предполагать, что на неизученных, или малоизученных городищах этой серии (это 14.15, и 23 или пока неоткрытое) имеются следы бескаркасных валов распластанного профиля, следы жилищ и вещевой материал, идентичные тем, что характерны для Иднакара-Среднего.

Теперь об особом месте Иднакара. По мнению М.Г. Ивановой «Иднакар более чем остальные городища подходил в качестве центра достаточно прочного этносоциального образования. Более того, есть основания полагать, что с самого начала он был задуман, как племенной центр. О его роли как древнем центре хотя бы косвенно говорит тот факт, что еще в семнадцатом веке в деревне Солдырь рядом с городищем Иднакар... собирались мирские советы удмуртов» [2, С. 233]. Конечно, у всякого, кто знаком с отечественной историей и знает, что мирские сходы собирались время от времени в каждом селе [6], такая аргументация особой роли Иднакара начиная с его основания в X (?) веке н.э. способна вызвать улыбку. Посмотрим, согласуется ли тезис об особой роли Иднакара с его оборонительными свойствами?

Итак, с постройкой своего первого, внутреннего вала он получил площадь, которая соотносилась с его высотой, как один к четырем. Значит, объект ИВ изначально имеет наилучшее отношение площади к высоте (0,25) из всех городищ своего подмножества. С постройкой среднего вала этот показатель увеличивается до 0,5. Этот объект из левой верхней части нашего графика перемещается на биссектрису осей. Наружный вал увеличивает это соотношение до единицы, и объект перемещается в правую часть графика. (Реально, он за рамкой графика, но мы помещаем его условно на рамке, чтобы не мельчить масштаб изображения.)

После постройки наружного вала Иднакар занимает место в правой части графика в подмножестве городищ, для которых соотношение площади и высоты равно единице.

Есть ли на графике объекты с аналогичной судьбой? Есть — это уже известные нам городища 3 (Учкакар) и 30 (Гыркесшур). Оба они, как и Иднакар, увеличивают свою площадь пропорционально до такой величины, что она в результате соотносится с высотой, как 1 к 1. Однако, даже после такого пропорционального увеличения площади, уровень защиты этих городищ от обстрела с поймы остается невысоким, ведь их высоты-всего 10 и 15 метров. Мы определяли этот уровень как отношение общей площади к простреливаемой зоне. Тогда, для это значение составит для Учкакара 14000/9,88=1417. для Гыркесшура 20000/ 15=1333, для Иднакара 40000/3,38=11834. Таким образом, налицо почти десятикратное преимущество Иднакара по показателю естественной защищенности от обстрела с поймы. Значит, именно способность противодействия определенным угрозам, наряду с возможностью усиления естественной защиты, на наш взгляд и явилось решающим условием развития Иднакара, как центра. Разумеется, это был фактор не единственный, но сильнодействующий. И Иднакар уникален сочетанием благоприятных для его развития факторов.

Пропорционирование габаритов, как способ минимизации рисков.

Мы полагаем очевидным, что толщина культурного слоя отражает длительность и интенсивность использования площадки того или иного городища. Разумеется, его сохранность до момента обнаружения разная для разных городищ. Да и сам факт необнаружения такого слоя нельзя считать абсолютно доказанным без тщательного исследования памятников. Поэтому, мы упоминали уже о некорректности сравнения отдельных городищ между собой по параметру толщины культурного слоя. Однако, сведение городищ во множества позволяет получить результат с меньшей погрешностью путем сравнения между собой их суммированных показателей. Полагаем также, что объем жизнедеятельности на городище отражается не только в толщине культурного слоя, но и в площади, на которой этот слой откладывался, то есть проходила эта жизнедеятельность. Таким образом, полагаем целесообразным сравнивать городища (их множества) по объему культурного слоя на них. (Что получаем перемножением площади городища на мощность обнаруженного культурного слоя.) Разумеется, получаемые таким образом числа весьма приблизительны в силу приблизительности исходных данных. Однако, их анализ позволяет увидеть тенденцию распространения объема культурного слоя. Итак, рассчитаем объем культурного слоя для каждого их выделенных нами подмножеств. Для первого подмножества этот показатель составит 27700 кубометров, для второго - 52500 кубометров, для третьего -72 400 кубометров. (Эти значения изображены диаграммами в виде масштабных столбиков на нашем графике.) С первого взгляда заметно, что более 82% объема культурного слоя Чепецких городищ сосредоточено на объектах второго и третьего подмножеств, то есть на пропорционированных городищах. (Двойной счет параметров Иднакара и Учкакара принципиально ничего не меняет в этом соотношении.) Итак, фортификатор соотносил площадь будущего городища с высотой его стройплощадки, то есть сочетал параметр расчетный с параметром, который был задан ему природой (рис. 6).

Зачем он это делал? Для прояснения его мотива вспомним, что площадь защитного сооружения пропорциональна его емкости. Иными словами, чем больше площадь городища, тем больше людей и материальных ценностей могут сосредотачиваться в нем и являться предметом вожделений агрессора, и тем больший ущерб несет общество в случае падения этой фортификации. Абсолютное значение ущерба есть произведение объема ущерба на степень вероятности его причинения. А стоимость мероприятий по предотвращению ущерба (по обеспечению безопасности) должна быть соизмерима с их материальным эффектом. (Никто ведь не хранит малоценные вещи в сейфе и не ставит дверь на шалаш.)

Отсюда нам видится, что строители рассматриваемых сооружений руководствовались следующей парадигмой: Для городищ с малой интенсивностью хозяйственной жизни, захват которых приводил бы к минимальным потерям (это первое подмножество) в проект закладывали минимальное значение соотношения площади к высоте (до 0,25). И наоборот, эти городища, наиболее уязвимые для обстрела извне, использовались наименее интенсивно. Для городищ с более интенсивной жизнью (второе подмножество), на которых больше людей находясь более длительное время оставили больший культурный слой, закладывался и более высокий уровень защиты (0.5).

Наконец, там, где отложилась половина всего объема культурного слоя (третье подмножество), там где более всего людей более всего подвергались риску поражения, проектное значение площадь - высота максимально. (Это единица)

Понятно, что строителю была известна высота стройплощадки, а ее площадь и расположение трассы вала он определял аналитически.

Количество городищ первого подмножества (их около 25) настораживает. Зачем строились они, если не были заселены? На наш взгляд, они могли появляться по разным причинам и для разных целей. Это могли быть и следы проб и ошибок древнего фортификатора, и ложные цели для распыления сил агрессора, и недостроенные объекты, и пр. В любом случае, становится очевидно, что жизнь кипела на пропорционированных городищах, а городища первого подмножества без культурного слоя — это своего рода «информационный шум» в типологии. По крайней мере, до полной реконструкции оборонительных сооружений на них. Ведь следы валов на них еще не указывают на былое наличие действующей фортификации.

Рис. 6.

Таким образом, для целей типологии нам остается выделить Чепецкие пропорционированные городища, возводимые по одному плану, волей исторического субъекта, которые могли быть частью единой системы обороны (защиты населения). Возможно, они даже существовали и в разное время (например, до использования ресурсов ареала.) Однако, принцип их работы совпадает: количество сосредоточенных ценностей (площадь) всегда пропорционально уровню защищенности (высоте).

Выводы

Предлагаемые методы оценок уровня защиты городищ позволяют получать неявную информацию о них, что дает возможность строить таксономии по признакам, характерным именно для оборонительных сооружений.

Описанный способ графического анализа древних городищ по отношению площадь-высота является методом более изощренным и продуктивным, чем простое классифицирование их по видимым параметрам.

Разумеется, и оборонительные свойства местности, и оборонительные свойства сооружений отнюдь не ограничиваются рассмотренными здесь составляющими — площадью и высотой. Мы прибегли к их рассмотрению именно этих параметров лишь по причине удобства обработки доступного нам массива информации о городищах.

Заметим в заключение, что предлагаемые нами методы могут быть приложены к любому множеству городищ, которые существовали до применения огнестрельного оружия и метательной артиллерии, а корректность приводимых выводов может быть проверена привлечением дополнительных параметров, которые влияют на уровень защиты.

Библиография

1. Иванова M.Г. О социальной типологии чепецких городищ конца I - начала II тысячелетия н.э. // Проблемы финно-угорской археологии Урала и Поволжья. Сыктывкар, 1992. С. 15-19.

2. Иванова М.Г. Иднакар: древнеудмуртское городище IX-XIII вв. Монография. Ижевск, 1998.294 с.

3. Раппопорт П.А. Древние русские крепости. М., 1965.

4. Куза А.В. Древнерусские городища X-XIII веков. М., 1996. 255с.

5. Кириллов А.Н. К вопросу о типологии средневековых городищ, расположенных в бассейне р. Чепцы // Материальная и духовная культура народов Поволжья и Урала: История и современность. Материалы региональной научно- практической конференции. Глазов, 2002.

6. Верещагин Г.Е. Общинное землевладение у вотяков Сарапульского уезда // Собрание сочинений в шести томах. Т.З: Этнографические очерки. Ижевск, 1998. С. 63-123.

А.В.Коробейников^[163] Средневековые фортификации Прикамья: исследовательские подходы

Введение

Три средневековых городища (Кучино-I, Кучино-II, Кучино-III) расположены в Пермском Прикамье на прибрежных мысах, на высотах 6-10 метров от уровня поймы. Их площади, защищаемые валами, вычислены нами по планам, после разбивки на простые геометрические фигуры (см. табл. 1).

Уже при беглом взгляде на приведенные выше исходные данные видно, что исследуемые нами объекты резко отличаются друг от друга как по своей площади, так и по форме оборонительных сооружений. Следовательно, их внешние параметры настолько различны, что не могут служить основанием для объединения во множество по непосредственно измеряемым параметрам.

На основе вещевого материала, обнаруженного в ходе разведочных раскопок культурного слоя Кучино-I все три городища априорно отнесены к родановской археологической культуре и датированы X-XIV вв.^[164] Но, коли культурный слой на втором и третьем городище не обнаружен, то перед нами встает задача применения такой процедуры исследования, которая позволит подтвердить, либо опровергнуть предположение о синхронности этих городищ о принадлежности их к одной археологической культуре.

Таблица 1
Название	Площадь,м2	Форма в плане	Высота от поймы,м	Толщина культ.слоя,м	Число валов	Форма вала
Кучино-I	11983	А	9-10	0,2-0,8	3	О, С, С
Кучино-II	6123	А	9-10	Не обнар.	1	I
Кучино-III	264	А	~6	Не обнар.	1	О
Форма площадки городища и форма вала в плане обозначена литерами сходного начертания

Для этого попытаемся сформулировать следующие познавательные вопросы:

1. Имеются ли свидетельства сходства этих объектов по их существенным признакам; есть ли свидетельства того, что все эти городища строились с целью защиты от одних и тех же угроз?

2. Насколько похожи или различны принципы использования оборонительных свойств местности, которые применил фортификатор для защиты от известных ему угроз?

3. Насколько близки оборонительные качества сооружений, возведенных на городищах?

4. Могли ли эти три городища образовывать работоспособную оборонительную систему?

Для этого рассмотрим городища по отдельности.

Кучино-I

Определим виды угроз, защиту от которых могли обеспечивать сооружения городища. Теоретически, таких угроз может быть несколько: поражение дистанционным оружием (обстрел), штурм и осада.

Валы этого городища расположены один за другим, представляя из себя последовательные препятствия для штурмующего противника. С другой стороны, как видно на плане (рис.3, этот и другие планы городищ любезно предоставлены В.В. Мингалевым), откосы площадки имеют высоту около 10 метров и крутизну менее 30 градусов, кроме юго-восточного откоса, крутизна которого около 45 градусов. (Получаем это путем решения прямоугольного треугольника, где прилежащий к углу катет есть проекция откоса на горизонталь, измеряемая на плане и вычисляемая по масштабу, а противолежащий катет - высота откоса, считываемая по горизонталям.) В соответствии с современной военной доктриной такие малопротяженные и пологие откосы считаются проходимыми для войск^[165]. Разумеется, заболоченная пойма, окружающая мыс, малопроходима весной и летом из-за переувлажненности грунта, а зимой, вследствие снежного покрова. То есть, она является действенным препятствием для штурма большую часть года. Однако, сезон ее проходимости улучить можно. Таким образом, поставив себя на место потенциального захватчика городища, видим, что эскаладирование откосов с поймы возможно по всему периметру, и, более того, это легче и предпочтительнее, чем штурм трех последовательно расположенных валов со стороны коренного берега. Следовательно, если предположить возможность штурма, то слабым звеном данной фортификации по отношению к атаке является именно откос, а три параллельных вала предоставляют избыточный уровень защиты от наступления со стороны коренного берега. Те мне менее, для чего-то они были построены? Видимо, вероятность штурма откосов фортификатором оценивалась, как незначительная. Значит, трата ресурсов на создание валов была оправдана целью защиты от иной угрозы. В качестве таковой рассмотрим прицельное поражение метательным оружием (стрелами) целей на площадке городища. Обратимся к плану городища (см. рис.3). Пользуясь имеющейся на нем масштабной линейкой нетрудно установить кратчайшие расстояния между крайними точками оборонительных сооружений; между внутренней бровкой вала и наружной бровкой рва. (Для простоты изложения будем именовать валы и рвы «внутренний», «средний», и «наружный», соответственные названия получат и защищаемые ими части площадки.)

Если внутренний вал был построен ранее других, то противник имел физическую возможность обстреливать пространство за ним с любой дистанции со стороны коренного берега. Поэтому высота вала, должна была обеспечить перекрытие стрелку извне линии визирования на все цели на территории городища. Невидимые стрелку, цели становятся непоражаемыми прицельными выстрелами. Однако, высота, фиксируемая ныне в виде остатков насыпи в 3,5 метра от уровня площадки, представляется для этих целей совершенно излишней. Для полного перекрытия целей достаточно поставить между ними и стрелком препятствие не более высоты целей. В пользу вышесказанного могут свидетельствовать невысокие «отростки» внутреннего вала вдоль откосов площадки. Сегодня их высота менее метра, следовательно, они выполняли роль, отличную от той, что отводилась насыпи, сохранившей высоту в 3,5 метра. Эти отроги не являются и частью вала, построенного по периметру площадки - такого вала просто не было, или, по крайней мере, его следы более нигде не сохранились. Видимо, откос не имел инженерных сооружений. То есть, эти отростки не похожи на позиции, оборудованные для рукопашной схватки. Поэтому полагаем, что эти насыпи могли служить основанием маскировичных преград, выполненных в виде сравнительно простых и легких конструкций, либо даже площадкой для размещения вечнозеленых насаждений. (Об использовании подобных преград в античное время есть указания у Цезаря в его «Записках»^[166], о применении тканевых преград японцами в XIX рассказывает адмирал Головнин^[167])

Высота этих оснований была достаточна для того, чтобы преграды установленные на них всегда находились выше снежного покрова, то есть круглогодично сохраняли свое эффективность. А назначение преград (возможно, даже полупроницаемых для стрел) было в том, чтобы сделать цели невидимыми, то есть непоражаемыми прицельными выстрелами. При этом отросток у южного конца внутреннего вала расположен так, что мысленно установленная на нем преграда перекрывает тыл защитников вала от обстрела с поймы. В то же время преграда у северного конца перекрывает ту же область от обстрела и со стороны коренного берега. Ближайшая стрелковая позиция, с которой виден тыл (обратный скат) внутреннего вала расположена на берегу, на удалении около 100 метров, как раз там, где находится северная оконечность внешнего вала (о нем далее). С менее удаленной позиции сектор обстрела перекрывается отростком вала, и открывается лишь видимость на запредельно далекие цели в зоне, поражаемой с поймы. (См. рис.3, сектор стрельбы, показанный пунктирными стрелками.)

Разумеется, ширина внутреннего вала (около 20 метров) позволяла разместить на нем несколько шеренг защитников, обеспечивая стойкость обороны ее глубиной. Но размещение лучников в несколько шеренг для стрельбы по малоразмерным подвижным целям (наступающему противнику) невозможно вследствие необходимости прицеливания перед каждым выстрелом, а задние ряды лучников такой возможности не имеют, ведь линия визирования на цель для них перекрыта передней шеренгой.

С постройкой среднего вала область физически возможных стрелковых позиций противника удаляется в напольную сторону. Расстояние между внутренней (ближней к защитникам) бровкой внутреннего вала и внешней (ближней к противнику ) бровкой среднего рва имеет значение весьма близкое к 90 метрам. Это значит, что с постройкой среднего вала минимальная дистанция, с которой противник мог обстреливать внутренний вал (точнее, территорию за ним) установилась в 90-100 метров. Ближе он просто не мог подойти. То есть, вся территория внутренней части стала непоражаема не только прицельным, но и навесным обстрелом со стороны коренного берега. Значит, она стала абсолютно безопасной от этой угрозы.

Средний вал так же, как и предыдущий, имеет законцовку (отрог) у северной оконечности, которая повторяет линию откоса площадки. Высота остатков законцовки менее метра, перед ней расположен откос крутизной не менее 30° (отнюдь не самый пологий по периметру), а на заболоченной пойме дополнительным препятствием для противника является безымянный ручей. К тому же, в случае наступления здесь противник оказывается под фланговым огнем с внутреннего вала, а наступая со стороны коренного берега должен был форсировать овраг десятиметровой глубины. Таким образом, эту часть среднего вала нет оснований рассматривать в качестве оборудования позиции для рукопашной схватки для усиления наиболее угрожаемого направления (слабого звена) на случай штурма. Наоборот, в случае штурма это место обладает едва ли не наивысшими природными оборонительными свойствами на всей фортификации. Значит, эта насыпь служила грунтовым основанием преграды, установленной для защиты средней части площадки городища от обстрела со стороны берега. Таким образом, вероятность обстрела тылов защитников среднего вала со стороны поймы была настолько незначительной, что фортификатор не рассчитывал на нее, оставив и среднюю часть городища открытой со стороны откосов.

Поэтому, видимо, цифру близкую к 100 метрам следует принять в качестве значения дальней границы зоны поражения для прицельной стрельбы^[168]. Конечно, с постройкой среднего вала внутренний вал (кроме его северного отрога) утрачивает свое значение прикрытия от стрел. В то же самое время, если высота внутреннего вала была увеличена подсыпкой, защитники, одновременно располагаясь на обоих валах в одну шеренгу получили возможность обстреливать противника в поле, сами оставаясь прикрытыми защитными сооружениями (брустверами).

Проверим этот тезис расчетом (Все значения в метрах). Высота остатков внутреннего вала DE=3,5; высота остатков среднего вала ВС=1; перепад высот DF=2,5. Допустим, что скорость разрушения насыпей постоянна на всей площадке, а высотой брустверов и ростом людей мы пренебрегаем для простоты расчета, так как этот показатель константен. Тогда, решая подобные треугольники, получаем: AC/BC=BF/DF, откуда

AC=BC*BF/DF=18 метров.

Рис. 1. Ближняя граница зоны поражения с внутреннего вала [АС]

Иными словами, если стрелок с внутреннего вала обстреливает противника в поле через бруствер среднего вала, то для него прикрытым (непростреливаемым) пространством будет лишь полоса шириной 18 метров в напольную сторону от среднего вала (АС). То есть, удаление ближней границы зоны поражения составит для него AC+BF= 18+45=63 метра, а дальнюю границу зоны поражения мы принимаем условно за 100 метров. Таким образом, по крайней мере, на протяжении почти 40 метров наступающий противник попадал бы под огонь защитников сразу с двух валов, а это давало несомненное преимущество обороняющимся. Разумеется, предположение об оборудовании на внутреннем валу возвышенной стрелковой позиции (DE) нуждается в подтверждении или опровержении раскопками внутреннего вала, который может содержать свидетельства значительного увеличения его высоты.

Представим теперь, что стрелок находится на пойме, и производит выстрелы по городищу с максимальной дистанции АС= 100 метров (См рис.2). Допустим, что высота цели (ростовой фигуры) на площадке (DE) равна полутора метрам, а высота площадки (ВС) известна и принята нами за 10 метров. Тогда вычисление ширины поражаемой зоны BE сведется к решению подобных треугольников, где:

BE=AC*DE/BC= 100*1,5/10= 15 метров.

Рис. 2. Поражаемая зона (BD) и прикрытое пространство при обстреле с поймы

Приближаясь к площадке, стрелок сокращает глубину простреливаемой зоны, ибо все больше целей становятся для него перекрыты бровкой. Удаляясь, он видит все больше целей, но увеличенная сверх меры дистанция резко увеличивает разброс попаданий и уменьшает вероятность поражения целей.

Проведем на плане площадки внутренней части городища линию, отстоящую на 15 метров от бровок. Полученная фигура образует длинный «язык» площадь которого вычислена нами по плану; и составляет 1642 квадратных метра. Общая площадь внутренней части, вычисленная тем же способом, составляет 4960 квадратных метра. Таким образом, площадь пространства, защищенного естественным образом (прикрытого бровками) от обстрела с поймы составляет для внутренней части 1642/ 4960=33%. На рис. 3 эта зона отмечена пятиугольником со сплошной заливкой. Можно предполагать, что наиболее выдающаяся в пойму часть городища была и наиболее уязвимой от обстрела с поймы. Однако, отмеченная нами относительно безопасная зона в силу своих качеств являлась местом сосредоточения жизнедеятельности, и на ней отложился самый мощный во внутренней части культурный слой.

По мере смещения заселенной части в сторону коренного берега угроза поражения обстрелом со стороны поймы становится все менее актуальной.

Наконец, внешний вал. Его геометрическое подобие и параллельность среднему валу сразу бросается в глаза. Поэтому очевидно, что сходство форм валов может свидетельствовать здесь схожести их функций в системе обороны.

Высота остатков внешнего вала от одного до полутора метров, а расстояние от него до среднего вала (в точках наибольшего удаления) чуть более 100 метров. Поэтому, прицельная стрельба по противнику в поле со среднего вала через бруствер наружного вала невозможна. (Поле прикрыто внешним валом, и дистанция становится больше предельной.) Таким образом, роль этого вала, как и среднего вала в системе обороны городища состоит в том, чтобы максимально удалить позиции стрелка расположенного на берегу, от целей на территории. С его строительством числовое значение этой дистанции в секторе, не перекрытом валами, значительно превышает 100 метров. (См. рис. 3, где позиция стрелка отмечена кружком у северной оконечности наружного вала, а сектор стрельбы показан в виде угла из сплошных стрелок.) То есть, из-под прицельного обстрела с коренного берега таким образом выводится вся территория городища.

Оценивая способность оборонительных сооружений этого городища противостоять штурму; необходимо заметить, что одновременная боеготовность всех трех линий обороны представляется нам очень маловероятной как в силу уже отмеченной возможности сравнительно легкого проникновения через невысокие и пологие откосы вместо последовательного штурма валов, так и в силу тактических соображений. В самом деле, представим, что вал является оборудованием поля боя, и на гребень вала для отражения приступа выводится все трудоспособное население. Тогда площадь гребня должна вместить всех (или большую часть) защитников для получения превосходства над агрессором

Рис. 3. Городище Кучино-I. Ситуационная схема

в последней решающей схватке. В этом случае внутренний вал, имеющий площадь гребня 800 квадратных метров защищал территорию в 5000 квадратных метров. Тогда отношение площади боевой площадки к общей площади, которая пропорциональна расчетному количеству проживающих на ней защитников, составляло 1/6,25. Средний вал имеет площадь гребня 750 квадратных метров, и защищал территорию 5000+1230=6230 квадратных метров (Отношение 1/8,31). Наружный вал имеет площадь гребня 2250 квадратных метров, а защищает площадь городища 12000 квадратных метров. (Отношение 1/5,33.) Следовательно, если верно предположение о пропорциональном соответствии территории городища числу его защитников, которые размещались на этой территории, то удельное количество защитников внутреннего вала следует принять за исходный показатель, желаемый для фортификатора (1/6,25). Ведь этот показатель установился после постройки первой линии обороны. Тогда падение показателя плотности защитников на внешнем валу до 5,33 не представляется нам критичным. Но это лишь в случае, когда они там собрались все. Само собой разумеется, что одновременная расстановка бойцов на внутренний и средний валы значительно уменьшила бы их концентрацию на наиболее ответственном участке, которым в момент штурма является именно внешний вал. Отмеченная выше закономерность между несущей способностью гребня вала и емкостью защищаемой территории, возможно, проясняет мотивы, которыми руководствовался фортификатор, определяя трассу вала. Ведь, теоретически, он мог отсыпать внутренний вал сразу на том перешейке мыса, где располагается средний вал, отгородив сразу большую территорию, но не сделал этого, посчитав баланс длины вала и объема защищаемой территории (количества защитников); больше территория — значит, больше и периметр линии обороны.

Для оценки конструктивных параметров сооружений необходимо там, где это возможно, хотя бы в первом приближении определить их первоначальные размеры.

Внутренний вал имеет площадь гребня около 800 квадратных метров, тогда при высоте в 3,5 метра его объем составит около 2800 кубометров. Ширина внутреннего рва определяется нами на чертеже в 7,5 метров, а протяженность в 45 метров (с учетом промоины, образовавшейся у южной оконечности). Глубина обозначена на плане как 0,6 метра. Тогда объем рва составит около 200 кубометров. Налицо четырнадцатикратное превышение объема вала. (Разумеется, он не мог быть сложен из грунта, полученного при рытье рва. Без раскопок вала трудно сделать заключение о его составе. Можно лишь предполагать, что он был сложен из дерновых кирпичей заготовленных в окрестности.) С учетом высказанного ранее предположения, что первая очередь внутреннего вала не имела той высоты, что мы видим сейчас, предположим, что первоначально вал имел ту же высоту, что и у среднего и наружного вала. Тогда, при высоте около одного метра объем этого вала составил бы около 800 кубометров, и за счет грунта рва можно было бы выполнить одну четверть его объема.

Средний вал имеет площадь гребня около 750 квадратных метров, его высота, отмечена на чертеже в трех точках как 0,6 метра и дважды по 1 метру. Примем для расчета среднее арифметическое этих значений, то есть 0,87 метра, тогда его объем составит около 620 кубометров. Длина среднего рва определяется нами как 40-45 метров (с учетом промоины у его северного конца). Ширина его определяется у его южного конца 7,5 метров, у северного конца - 15 метров. Если принять для расчета среднее арифметическое этих значений, получаем 11,25 метров. Глубина рва от 0,3 метра в южной части до 0,7 метра в северной. Однако, наличие здесь промоины может свидетельствовать о том, что глубина увеличилась здесь за счет многолетнего размывания подошвы рва, ибо для его самоочистки строителям достаточно было задать гораздо меньший, визуально почти незаметный уклон. Поэтому, для расчетов примем глубину рва 0,3 метра. Тогда его объем составит 45*11,25*0,3=151,88 кубометра. То есть, и в этом случае, грунтом изо рва можно было отсыпать только четверть объема вала.

Площадь наружного вала, определяемая нами тем же способом составляет 2250 квадратных метров, а объем чуть более 2800 кубометров. Объем наружного вала мы определяем в 660 кубометров. И здесь налицо более чем четырехкратный дефицит грунта.

Разумеется, все полученные нами результаты весьма приблизительны вследствие большой погрешности исходных данных. Однако, и они позволяют, хотя бы в первом приближении сделать вывод о том, что в объеме всех трех валов доля грунта, вынутого из ближайшего резерва, которым являлся ров составляла постоянную величину — одну четверть. (Возможно, обширная разработка названного резерва была нецелесообразна, так как она уменьшала защищаемую площадь, или она была невозможна по гидрогеологическим условиям, или вследствие состава грунтов?) Тем не менее, сказанное позволяет сделать вывод, что на всех трех очередях строительства фортификатор точно знал, какой объем ему следует вынуть из резерва. То есть, ему был известен общий, конечный объем насыпи. (Мы полагаем, что грунт изо рва вынимался в первую очередь, и укладывался он в основание насыпи, так как растительный грунт (почва) обладает худшими прочностными характеристиками в сравнении с более глубоко залегающими, например, глиной. Соответственно, почва имеет и меньший угол естественного откоса, и более подвержена разрушению природными факторами.) Отмеченное сходство принципа баланса объемов грунта позволяет сделать обоснованное предположение о том, что знания и строительные навыки передавались создателями валов друг другу с помощью определенного механизма межпоколенной передачи информации, и строителями всех трех валов были носители единой культурной традиции.

Кучино II

Следующее городище отгорожено от коренного берега единственным прямолинейным валом, который пересекает мыс в его наиболее узкой части (рис.4).

Судя по имеющемуся плану; крутизна северного откоса составляет около 45 градусов, а южного около 60 граду сов при высоте 5-6 метров. Такие параметры позволяют полагать, что откосы на большей части периметра городища не могут быть эскаладированы с ходу и без специальных приспособлений.

Суммарная высота препятствия с напольной стороны (высота вала+глубина рва), судя по зафиксированным остаткам, составляет около четырех метров. Таким образом, весь периметр городища равнопрочен по отношению к угрозе штурма.

Длина вала определяется нами по плану как 40 метров, а площадь гребня вала (боевой площадки), как 320 квадратных метров. Общая площадь городища - 6123 квадратных метра. Здесь отношение потенциальной боевой площадки и защищаемой территории почти один к двадцати.

Рис. 4. Городище Кучино-II. Ситуационная схема

Видимо, длинный и сравнительно узкий вал Кучино-II не мог быть рассчитан на концентрацию всех защитников на нем в несколько шеренг, как в случае с овальным внутренним валом Кучино-I. Судя по форме, этот вал требовал рассредоточения защитников вдоль него, с возможностью их маневра вдоль продольной оси, поэтому он аналогичен среднему и внешнему валу Кучино-I. Аналогия со средним валом Кучино первого будет еще заметнее, если мы вспомним, что и там вал перекрывает перешеек мыса и его длина от одной бровки площадки до другой около 40 метров при ширине 7-8 метров, а защищаемая им площадь - 6190 квадратных метров. Отмеченное сходство параметров позволяет сделать предположение о том, что в обоихслучаях площадка для поселения и трасса будущего оборонительного сооружения выбиралась не случайно. Строитель пропорционировал площадь городища (то есть, его емкость, способную обеспечить проживание и вместить определенное количество защитников) с одной стороны, и параметры оборонительного вала, как инженерного сооружения на поле боя, которое должно было в реальных условиях дать возможность расставить необходимое число защитников по боевым позициям. Видимо, таким образом заказчик и строитель фортификации обеспечивали ее желаемый уровень стойкости против угрозы штурма.

Высота остатков вала два с половиной метра, и в области перешейка он полностью перекрывает линию визирования на городище для наблюдателя со стороны коренного берега. Однако, к юго-западу от вала, на поверхности коренного берега имеется позиция, с которой видно почти половину городища, причем, некоторая часть площади находится в стометровой зоне досягаемости, и поражается как с поймы, так и с берега. (См. сектор стрельбы, обозначенный стрелками на рис.4.) Поэтому, для полной защиты от обстрела с берега в месте пересечения означенного сектора с бровкой площадки логично было бы расположить маскировочную преграду длиной около 20 метров. (Отмечено пунктиром.) Однако, следов основания такой преграды мы не видим. Тогда, зона, не поражаемая прицельными выстрелами с поймы и коренного берега, образует фигуру, близкую той, что мы условно показали на плане сплошной заливкой. Общая площадь внутри вала определена нами как 6123 квадратных метра, а площадь непоражаемой (прикрытой бровками) зоны -1975 квадратных метров. Заметим, что и здесь, как и в случае с внутренней частью городища Кучино 1. которая также наиболее уязвима от обстрела с поймы, показатель площади естественно защищаемой зоны составляет около 30%. Эта особенность, на наш взгляд, может служит признаком того, что и здесь фортификатор применил тот же самый принцип пропорционирования общей и прикрытой площади. Отмеченный на двух городищах различной конфигурации единый принцип пропорционирования может свидетельствовать о том, что они либо входили в одну серию, и были построены синхронно, либо они были построены в рамках единой культурной традиции.

Объем вала рассчитан нами как 800 кубометров, а объем рва - как приблизительно 130 кубометров. Следовательно, вынутый изо рва грунт составляет около одной шестой части объема вала. Однако, на наш взгляд, ров не был доведен строителями до проектных параметров, аналогичных тем, что отмечены на предыдущем городище: он не имеет стока в северную сторону, его ширина незначительна — не более трех метров. Наконец, погрешность реконструкции его исходных параметров весьма велика — сравнительно узкий ров мог изменить свою конфигурацию сильнее, чем ров с большим сечением. Однако, даже с учетом всех оговорок, и здесь особенность сборки валов из принесенного грунта, несомненно, может быть отмечена аналогично тому, как мы это видели на городище Кучино-1.

Кучино-III

Вал городища Кучино-III на плане напоминает эллипс с осями 6 и 9 метров (относятся друг к другу, как 1 к 1,5). Площадь его гребня определяется нами ориентировочно в 50 квадратных метров. Высота его остатков около 0,8 метра. Он расположен у основания мыса, и отгораживает площадку длиной около 45 метров при ширине ее от 4 до 8 метров. Ее высота от уровня поймы около 6 метров. С учетом описанных выше приемов оценки оборонительных свойств местности можно прийти к заключению, что откосы площадки имеют на всем протяжении уклон чуть более 50-55 градусов, следовательно, они труднопроходимы для штурма. Таким образом, откос является действенным препятствием, а его бровка может служить защитникам боевой позицией без дополнительного инженерного оборудования. Разумеется, невысокий вал (суммарный перепад высот с учетом остатков рва составляет около 1,3 метра) вряд ли можно считать труднопроходимым препятствием. Тем не менее, полагаем, что именно эта насыпь имеет признаки фортификации. Хотя, длинная узкая площадка городища простреливается как с поймы, так и с коренного берега насквозь, и на ней совершенно нет пространства, прикрытого бровками. И никакие мысленно реконструируемые сооружения на валу площадку не перекрывают. К тому же, форма длинного узкого прямоугольника представляет защитникам наихудшее отношение периметра, подлежащего обороне к полезной, защищаемой площади.

Рис. 5. Городище Кучино-III. Ситуационная схема

С другой стороны, конфигурация площадки, в случае круговой обороны предполагает размещение защитников спина к спине, и если представить наличие вдоль бровок бруствера, то полезной площади почти не остается.

Однако, это пространство «защищаемо» валом. Поэтому, можно предположить, что на этом пространстве, теоретически, могло укрываться имущество, не уязвимое обстрелом, либо вероятность обстрела рассматривалась субъектом строительства, как ничтожная, либо имущество и население там вообще не располагалось.

Ширина площадки от 4 до 8 метров и ее площадь, определяемая нами как 260 квадратных метров (меньше пресловутых садовых трех соток!) не позволяет предполагать, что на ней могло располагаться поселение, имевшее стационарные жилища для круглогодичного проживания. То есть, это явно не жилое городище.

Фортификации городищ рассмотренных выше указывают на то, что они строились с учетом угроза поражения стрелами, в том числе и обстрелом с поймы. Нет никаких оснований полагать, что противник воздержался бы от обстрела этого городища.

С другой стороны, ближнее соседство с городищами Кучино-I и Кучино-II, (до них 300 и 600 метров соответственно) емкость которых в десятки раз больше, вкупе с отмеченными выше особенностями не позволяет предполагать, что рассматриваемый здесь объект является так называемым городищем-убежищем, то есть, что на нем укрывалось население; емкость его ничтожна, уровень защиты невысок.

Таким образом, рассматриваемый объект не имеет отмеченных признаков сходства (серийности), в том числе свидетельств пропорционирования. как те, что рассмотрены нами ранее. Тем не менее, некоторые черты сходства с ранее описанными поселениями все же есть.

Вспомним, что внутренний вал Кучино-I тоже напоминает очертаниями эллипс. И там и здесь на валу возможно размещение массы защитников в несколько рядов. Значит, теоретически, в обоих случаях мы можем иметь дело с позициями, которые размечены по единому принципу и оборудованы для рукопашного боя, в котором большое значение для достижения победы является не меткость выстрелов, а количество бойцов, глубина их построения. Однако, незначительная площадь (около 50 квадратных метров) вала Кучино-Ill указывает на незначительное количество бойцов, которые могут быть размещены на этой позиции (20?...30? человек на гребне вала.). Поэтому, с учетом всего вышесказанного, оборонительные качества вала представляются нам совершенно недостаточными для использования его в боевых условиях. Значит, стойкость этой фортификации по отношению к угрозе обстрела и штурма весьма невелика. Эти качества не идут ни в какое сравнение с аналогичными параметрами соседних городищ.

Тогда, неужели Кучино-III строилось как заведомо слабое звено в системе обороны, а защитники этого укрепления сознательно обрекали себя на поражение и гибель в бою безо всякой надежды?

Если все-таки сделать допущение, что строители и защитники этого городища полагались на здравый смысл, то логичным становится предположение о том, что этому объекту отводилась специальная роль в системе обороны, и ведение боевых действий на нем не предполагалось изначально.

Для прояснения вопроса обратимся к схеме взаимного расположения городищ на местности. Она представлена нами совершенно условно и безмасштабно (Рис. 6).

Если предположить, что Кучино-III представлял из себя наблюдательный пост для визуального контроля местности, в частности для обнаружения движения воинского контингента по (льду?) р. Чусовой, которая находится в зоне видимости на дистанции, которая позволяет видеть людей, то становится ясно, что необходимости его обороны не было. Задача дозора обнаружить противника, и сообщив о нем туда, где размещаются главные силы, присоединиться к ним. Если местом размещения главных сил было Кучино-I, тогда, с учетом приведенных нами расстояний, абсолютное время упреждения (время движения противника минус время движения дозора) могло составить от нескольких минут при движении по дорогам до нескольких десятков минут. Логично предположить, что для сокращения времени дозорные бежали на Кучино-I лесными тропами, пока противник двигался по малопроходимой пойме. Почему позиция наблюдателей на Кучино-III была оборудована не на конце мыса, а у его основания? Тому, на наш взгляд, есть объяснение — это была скрытая позиция, не видная с поймы на фоне леса. В то же время, лес на площадке мыса перекрывал весьма незначительный сектор наблюдения. При этом лес давал возможность наблюдателям выбирать наиболее выгодную позицию, в случае нужды незаметно выдвигаться в сторону поймы. (См. рис.5) В стационарных постройках здесь не было необходимости — автору этих строк приходилось нести службу на постах, которые отстояли и на 300, и на 600 и более метров от караульного помещения.

Аналогично описанному посту, и на северо-восточной оконечности мыса, где расположено городище Кучино-I есть возвышенная площадка, первоначальная форма которой (до разрушения откосов) может быть реконструирована, как эллиптическая с высотой около полутора метров (рис.3). Оси эллипса (по плану) приблизительно 9 на 13.5 метров (относятся друг к другу, как 1 к 1,5). Эта позиция направлена к реке Боярке, которая находится в зоне видимости. Здесь наблюдатели просто не имели нужды скрываться от противника — жилое городище все равно видно издалека, оно демаскирует себя дымами и постройками. (Вряд ли эта площадка оборудована для рукопашного боя — перепад высот здесь и без того около 10 метров, откос не менее 45 градусов.)

Рис. 6. Схема взаимного расположения городищ.Расстояния в метрах. Не в масштабе

Разумеется, сегодня трудно проверить предложенную версию о наблюдательных пунктах, не располагая данными об условиях наблюдения с этой позиции в древности, когда пространство вокруг было покрыто густым лесом. Можно выдвигать и самые различные предположения относительно тактики применения обороняющейся стороной средств связи между наблюдателями и городищами. Однако, нам представляется весьма продуктивным исследование следов эллиптических насыпей Кучино-I и Kучино-III на предмет обнаружения в них остатков столбовых ям, азимут и угол наклона которых могут указывать на некогда стоявшие там наблюдательные вышки.

Сказаннное о городище Кучино-III совершенно не исключает и иных версий его использования — например в качестве святилища или обсерватории.

Выводы

1. Применяемый нами метод анализа оборонительных свойств фортификаций позволяет утверждать, что все три исследуемых объекта строились с расчетом на защиту от обстрела и штурма преимущественно со стороны коренного берега. Заключение о стойкости их к осаде сделать невозможно без обнаружения следов устройств водозабора на их площадках, и без обследования гидрогеологических условий на месте.

2. Оборонительные качества всех сооружений городища Ку-чино-I позволяют считать, что они строились в расчете на противодействие обстрелу с дистанции, величина которой близка 100 метрам. Отмеченный норматив близок к тому, что вычислен для синхронных городищ бассейна р. Чепцы на севере Удмуртии^[169].

3. На трех валах Кучино первого отношение грунта вынутого изо рва к объему вала составляет близкое значение: 1 к 4, что может свидетельствовать о единстве строительной школы для всех линий обороны. Для вала Кучино второго это отношение составляет 1 к 6. С учетом признаков неоконченности этого сооружения отмеченное соотношение не исключает принадлежности постройки к той же традиции.

4. Для внутренней части Кучино-I, и Кучино-II, которые уязвимы от обстрела с поймы, а от обстрела с берега перекрыты валами, (при разнице абсолютных площадей) около 33% территории прикрыты бровками и не поражаемы с расчетной дистанции 100 метров. Это может указывать на применение строителями принципа пропорционирования в рамках единой традиции.

5. Средний вал Кучино-I (на перешейке) и вал Кучино-II имеют аналогичные конструктивные параметры. Защищаемые ими площади одинаковы. Это позволяет сделать вывод о применении строителями обоих сооружений принципа пропорционирования, который также указывает на единство традиции. Аналогичный принцип пропорционирования также обнаружен на Чепецких городищах^[170].

6. Эллиптические насыпи Кучино первого и третьего имеют одинаковое отношение длин осей: 1 к 1,5, что может указывать на единство приемов разметки и построения насыпей.

7. До проведения раскопок предположения о месте каждого городища в единой системе обороны будут в значительной степени гадательны и обременены многими допущениями.

Тем не менее, полученные нами сегодня выводы позволяют обоснованно полагать, что изученные городища синхронны и построены в рамках единой культурной традиции. Однако, изучение применяемой их строителями системы мер, способов измерений и расчетов должно стать предметом специального исследования. А оно станет возможным лишь после точной инструментальной топографической съемки площадок большого множества городищ.

Ю.С.Костылев^[171] «Потерянные поколения» и мировые войны. К вопросу о влиянии духовной культуры на военно-политическую действительность

Где можно искать духовные истоки Второй мировой войны...

«28 июня 1919 года - подписанием Версальского договора - официально завершилась Первая мировая война. Эта война, унеся жизни пятнадцати миллионов человек, уничтожив довоенную систему международных отношений, разрушив экономику воевавших стран, оказала колоссальное влияние на сознание всего человечества, показав, что жизнь по сравнению с девятнадцатым веком изменилась необратимо и явно не в лучшую сторону. На этом фоне возникают всевозможные философские, религиозные и даже экономические теории и учения, пугающие людей различными по масштабам охвата территорий и сторон жизни, но одинаково ужасными сценариями развития истории -от «заката Европы» до «конца света»...

Примерно так выглядит начало главы, посвященного предпосылкам Второй мировой войны в учебниках истории, энциклопедиях, справочниках. Далее обычно следует критика Версальско-вашингтонской системы, анализ разногласий, возникших между империалистическими государствами после первой мировой войны и несколько фраз, раскрывающих гениальность предвидений Шпенглера и Свидетелей Иеговы, но разоблачающих их категоричность. Это в общепринятом, более-менее традиционно-материалистическом, так сказать, «классическом» варианте текста, представляющем духовно-интеллектуальные находки человечества следствием политико-экономических предпосылок. Сейчас же приобретают популярность труды, провозглашающие идею не просто предвидения философов-«пессимистов», а непосредственного и ведущего их участия в подготовке следующего общемирового кризиса - Второй мировой войны - путем влияния на европейскую общественную мысль и изменение сознания человечества в самом что ни на есть негативном плане. Что ж, можно принять и такую - «идеалистическую» - точку зрения...

Тут-то и возникает мысль о том, что не один Шпенглер и примкнувшие к нему отличались пессимистическим взглядом на действительность. Судя по текстам, не жаловали ее и писатели, известные под именем «потерянных» - пережившие ужасы первой мировой войны и красочно их описавшие. Но почему-то именно они считаются людьми, сделавшими все на духовном поприще для того, чтобы не случилось Следующей войны. Такой взгляд кажется мне малообоснованным с любой - и «материалистической», и «идеалистической» - точек зрения. Да, возможно, при написании и распространении своих произведений они руководствовались самыми благими гуманистическими и пацифистскими побуждениями^[172], но следует признать, что объективно их труды имели прямо противоположный предполагаемому эффект. Проще всего увидеть это с «идеалистических» позиций - во-первых, приняв весьма деятельное участие в погружении мира в пучину пессимизма и самобичеваний, «потерянные» подготовили почву непосредственно для претворения самых мрачных сценариев развития событий, как бы «надавив» на сознание обывателя и потребовав от него действий, соответствующих такому подавленному состоянию духа, например, массовому убийству всех всеми. Раз уж все равно «все всегда кончается одним -смертью и никуда не спрятаться от нее - застанут врасплох -все равно убьют и тебе останется только быть довольным, что все кончилось именно так»^[173]. Во-вторых, можно сказать, что их влияние на действительность выразилось опосредованно, вызвав, в конечном счете, у некоторой части населения мира чувства прямо противоположные описанным выше, но приведшие к такому же, как и в первом случае, результату . Очевидно, появление романтически-оптимистических идеологий фашистской Италии и нацистской Германии, например, следует признать реакцией, в частности, на воззрения писателей «потерянного поколения», ведь в складывающейся неприглядной действительности, представленной самими этими писателями, призыв к «сепаратному миру» или ставке «на Ипполита», а не на Муссолини или Гитлера выглядит достаточно неуместно, ну а уж Муссолини и Гитлер предложат вполне конкретные варианты действий.

Так вот подавленное состояние одних и «оптимистическое» — других, вызванные одними и теми же писателями и мыслителями с «потерянными» во главе, и привели к следующей мировой войне. Так что я, встав на «идеалистические» позиции, вынужден признать, что вторая мировая война была вызвана наследием первой мировой, но не империалистическими противоречиями, а наследием чисто духовным, любовно выращенным и выпестованным писателями «потерянного поколения».

Если же я, вернувшись на более или менее «традиционные» позиции и признаю основной причиной войны пресловутые противоречия, гонку вооружений, экономические интересы и т.п., а всю духовную основу межгосударственного взаимодействия сведу к пропаганде, то и здесь увижу значительную роль этих авторов. Ведь герой «потерянных» - ценнейшая находка для Геббельсов всех стран, он, служа, на первый взгляд, иллюстрацией пацифистских установок, являет собой, на самом деле, идеальный пример как для нацистской, так и для рузвельтовской^[174] идеологической модели. Нужно только немного подправить его, но и пути такой «подправки» подсказывают сами «потерянные» -требуется просто изменить негативно влияющие на сознание героя факторы на влияющие позитивно (например, дать ему в жены девушку, от которой он не будет убегать на фронт добровольцем, но которая с радостью и любовью проводит его туда)^[175].

Если мы возьмем «общий вид» такого героя^[176], то увидим, что каждая отдельная черта его образа может быть успешно использована при создании персонажа, пригодного для идеологической борьбы и проблема пропагандиста заключается только в том, чтобы наиболее удачным образом из этих черт синтезировать цельный образ.

Вот наш герой идет добровольцем в итальянскую-британскую-германскую армию. Причем не каждый из них убегает туда из-за проблем в личной жизни (эту проблему можно решить все тем же Союзом Немецких Девушек) и даже не над каждым из них нависает учитель Канторек (что само по себе неплохо — общественность легко убедить в положительной роли Кантореков). В идеальном случае (Фредерик Генри, например) герой идет на фронт сообразуясь со своими внутренними убеждениями. Уже один этот факт делает такого персонажа ценным для Рузвельта-Черчилля-Гитлера, но «потерянные» пошли гораздо дальше...

И вот герой доблестно сражается, возможно, не уважает начальство, опрокидывает на него ведра, но если у него нет другого выбора, он воюет даже хотя бы ради сохранения своей жизни (до определенного момента), кое-кто даже становится офицером. Чего еще желать министрам просвещения и пропаганды?

Однако авторы развивают образ далее, и герой приобретает умение рисковать жизнью. А это умение всегда высоко ценилось агитаторами всех эпох, остается только придумать мотив, ведущий к выполнению боевой задачи, чтобы «смерть героя» не была совершенно напрасной, но сферу поиска мотива подсказывают сами авторы - герой гибнет из-за одиночества, неприятия обществом, невозможности применения своих навыков в мирной жизни и т.п. Неприятие обществом и одиночество легко можно трактовать в ключе чисто романтическом - герой остается один, автор указывает ему путь: «На фронт!», и вот герой уже не может жить без войны, только эту сферу жизни он считает приемлемой и естественной для себя. К авторскому призыву «На фронт!» остается прибавить только: «Вот где настоящая жизнь, вот где романтика!» и получается идеальный гражданин любого государства, чье правительство готовится к экспансионистской войне, будь это Германия. США, Япония или любая другая страна. К тому же, трагическое, непреодолимое, ведущее к гибели противоречие между героем и «остальными» легко снимается, если воюет вся страна или вся страна хотя бы прошла скаутскую или гитлерюгендовскую подготовку, а служба в армии, тем более действующей, считается высшей доблестью. При этом романтический флер никуда не исчезает - все равно остаются обыватели-филистеры, служащие функциональным аналогом не принимающего героя мирного общества в произведениях «потерянных».

Вообще же, на мой взгляд, учитывая реальную^[177] целеустановку «потерянных», в их произведениях недопустимо широко развивается аспект именно романтический - при всей натуралистичности изображения реалий войны само отражение постоянного напряжения, страха смерти делает картину слишком привлекательной, поразительно точно перекликаясь с лозунгами типа «Страшен враг, но милостив Бог!»

Можно сказать, таким образом, что «потерянные» фактически создали шаблон, по которому — с известными коррективами — создавался «новый человек» послевоенного мира и, будучи выращенным именно таким, он не мог не пойти воевать в самой кровопролитной в истории войне. Очевидно, что цель авторов была прямо противоположной, но, похоже, они просто не смогли вырваться за рамки, навязанные послевоенным общественным мнением, которое на протяжении почти десяти лет влияло на «потерянных» - до тех пор, пока в конце двадцатых годов они не появились со своими творениями в мировой литературе. Создается такое ощущение, что мир ужаснулся войне, десять лет усваивал этот ужас, а затем - руками писателей - создал героя, который, как выяснилось, не может жить без войны, чем и воспользовались истинные «властители дум» - профессиональные пропагандисты, ведь новый герой оказался так созвучен идеальному образу воина, которого требовалось вырастить странам, «раздираемым империалистическими противоречиями», а героя-«пессимиста» оказалось так легко превратить в «оптимиста»^[178]. Так и эти писатели внесли свою лепту в развязывание Второй мировой войны, действу я из лучших побуждений.

Из ряда Генри-Боймеров и прочих Уинтерборнов выпадает, на мой взгляд, Йозеф Швейк - персонаж, задуманный до войны и появившийся в завершенном виде уже в начале двадцатых годов. Он практически по всем показателям отличается от прочих героев «потерянных» - на фронт он попал по мобилизации, не геройствует, не задается глобальными вопросами, и не собирается прощаться с жизнью. Да еще к тому же идиот. Естественно, из такого трудно сделать солдата какой бы то ни было империи. Пафос «Похождений...» далек от пафоса «Западного фронта...» - у Гашека мы не видим постоянной, гнетущей атмосферы ужаса, страха смерти, люди здесь умирают быстро, легко, не вызывая рефлексии у героев и при этом в обстоятельствах, далеких как от атмосферы самопожертвования официальной пропаганды, так и от натурализма произведений «потерянных». Это вообще дискредитирует понятие героизма и отличает «Похождения...» от других произведений авторов «потерянного поколения», ведь отсутствие страха смерти и осознание идиотизма происходящего означает, что умереть «возвышенно» невозможно - ни за государственную идею, ни из-за «усталости от жизни», а значит, смерть здесь еще более бессмысленна, чем у «потерянных» и даже гипотетически не может быть использована в пропагандистских целях^[179]. Так что, на мой взгляд, для идеи пацифизма Гашек своим юмористическим романом фактически сделал больше, чем «потерянные» полными трагизма произведениями. Он показал, что нужно было не страдать по поводу ужасов войны, а смеяться над ними^[180].

Комплекс вины в послевоенной литературе, или «победителей не судят»

Первая Мировая война своим совершенно непредусмотренным ходом и последствиями вызвала шок у населения всей планеты, изменив взгляд человека на свое место в мире, привив ему крайне неприглядные пессимистические ощущения. Человек вдруг осознал, что все происходящее вокруг него гораздо хуже, опасней, непредсказуемей, неразумней, чем он предполагал и что единственное, чем он может ответить на вызов действительности — стоическое отношение к тяготам и невзгодам жизни. Самыми заметными выразителями этих ощущений стали писатели «потерянного поколения», во всяком случае, в их творчестве наиболее четко прослеживается связь мироощущения с феноменом его породившим.

Но это была Первая мировая война. Слабые попытки избежать повторения подобного кошмара путем упорядочения международных отношений и ограничения производства вооружений (всевозможные конференции и договоры - Версальская, Генуэзская, Московская, Вашингтонская и многие-многие другие) «почему-то» не привели к желаемому результату, и вот совершенно неожиданно случилась новая мировая война. После ее завершения писатели всего мира решили взять на себя почетную обязанность по осмыслению произошедшего и выяснить, что же такое это опять произошло, как бороться с моральными последствиями произошедшего и вообще - как дальше жить в таком, как выяснилось, предельно неустойчивом мире. Как и после предыдущей войны, первую скрипку стали играть непосредственные участники или близкие свидетели произошедшего, способные описать увиденное непосредственно на фронтах и в разрушенных городах. Учитывая масштабность конфликта (даже по сравнению с Первой мировой), в писателях, отвечающих подобным требованиям, недостатка не было. Выступили представители «победившей стороны» (например, К. Воннегут), «проигравшие» (например. Г. Белль и уже испытавший свой силы на подобном поприще Э. Ремарк) и даже «нейтральные силы» (например, М. Фриш «Записки из вещевого мешка» «Дневники...»).

Эти в высшей степени достойные люди и дали человечеству ответ на основополагающий, исключительно важный для решения всех остальных, вопрос: «Кто виноват в произошедшем?». Ответы оказались на первый взгляд парадоксальными и. что удивительно, отразившими в первую очередь именно принадлежность к той или иной стороне конфликта. «Победители» и «нейтральные стороны» оказались на редкость великодушными и высказали мысль о том, что в этом не виноват никто, а просто такова человеческая природа и объективные - неизменно враждебные, а в лучшем случае, безразличные к человеку - законы мироздания. На мой взгляд, подобный феномен можно окрестить как-нибудь вроде «второе потерянное поколение» - очередная война всех против всех породила ощущение абсолютной хаотичности мира и отсутствия у человека свободной воли. Показалось, что стать, например, нацистом, милитаристом, агрессором, и проч. может любой, независимо от его желаний и воли^[181], бороться с этим невозможно и остается только снова стоически переносить такую несправедливость действительности по отношению к человеку.

«Проигравшая» сторона показала иной взгляд на этот вопрос и вот в творчестве Белля, Ремарка, Грасса помимо общих рас-суждений о «бренности всего сущего» и неприглядности человеческой жизни мы видим и прямое указание на виновника. В текстах возникают мысли о «причастии буйвола», преступности пассивного созерцания и т. п. Интересно, что о зверствах и нарушении законов морали немцами во время войны немцы, на мой взгляд, пишут более обстоятельно, чем их «оппоненты». При этом, разделение людей на «простых солдат» и идейных нацистов, как мне кажется, в текстах немецких писателей проводится достаточно последовательно. Образы простых солдат вполне укладываются в ставшую уже классической форму подавленных обстоятельствами войны людей, а вот эти «идейные» становятся виноватыми во всех грехах перед всем человечеством. Так или иначе, мы можем видеть, как в художественных текстах указывается виновник - немец, пусть даже вполне конкретный, но все-таки принадлежащий к конкретной нации и таким образом «бросающий тень» на всех немцев.

Такой парадокс можно объяснить своеобразным соотношением действий «сторон» в области литературного творчества и, так сказать, в «реальной действительности». Уже во время Нюрнбергского процесса встал вопрос о праве победителей судить проигравших за преступления против человечности и обычаев войны. В конце концов, практики неограниченной подводной войны придерживались обе стороны, а бомбардировки Дрездена и Токио, Гамбурга и Хиросимы оставили чувствительный след на «коллективной совести»^[182] американцев и должны были заставить их с большой осторожностью принимать этически неоднозначные решения (вроде суда над немецкими штабистами). Суд все же состоялся, причем проходил он с нарушениями самих основ европейского правосудия (осознание этого факта также не сказалось положительно на сознании победителей), виновные были примерно наказаны а человечество получило очередную «головную боль» морально-этического плана. Так стороны оказались друг перед другом в неоплатном долгу: ничто не может оправдать взращивание людоедского нацистского режима и развязывания войны со стороны Германии, но также ничто не может оправдать преступлений против человечности и со стороны, например, американцев. Попытки «оплатить» этот долг приняли у сторон различный характер. Со стороны победителей это вылилось, например, в «план Маршалла» и, не в последнюю очередь, — в лояльность по отношению к противнику на страницах произведений «самых передовых и прогрессивных» писателей победившей стороны. Ну а осознание немцами своей «коллективной вины» и привело, во-первых, к признанию методов «нюрнбергского» судопроизводства и, во-вторых, — к самобичеванию немцев подобными художественными произведениями.

Но «расплата» «победителей» происходила в основном в аспекте чисто экономическом, а «побежденные» подвергались прессингу культурно-психологическому, причем давление оказывалось с двух сторон: культурный мир не забывает напоминать немцам об их исторической вине за развязывание войны и принятие нацистского режима, но и «собственные», немецкие писатели, ощутив и приняв на себя эту вину, оказывают точно такое же давление на немецкое общество.

Здесь, на мой взгляд, остро встает вопрос об ответственности писателя перед обществом. Постоянное напоминание об этой исторической вине очевидно способствует не только собственно порождению комплекса вины, но и реакцию на нее. Память об унижении и ошибке может привести к результатам противоположным предполагаемым - очевидно может возникнуть желание избавиться от этого унижения и «попробовать еще раз», но уже не совершая «промахов». Сейчас мы можем наблюдать возникновение и развитие неонацистского движения в Германии и так называемую «ностальгию по милитаризму» в Японии, отчасти, на мой взгляд, это спровоцировано «перегибанием палки» в отношении негативных оценок прошлого этих стран. Кажется, что наиболее эффективным шагом на пути снижения напряженности в этом отношении могло бы стать полное отвлечение внимания людей от этого исторического периода и прекращение обсуждения роли отдельных людей или целых наций в преступлениях против человечности и подобных неприглядных поступках.

Но это невозможно как минимум по двум причинам. Во-первых, слишком значительными были сами события тех времен для того, чтобы люди не обращали на них внимание снова и снова. Во-вторых, тексты писателей, анализировавших эту проблему; созданы достаточно давно, чтобы закрепиться в культурном обиходе, и написаны они достаточно талантливо для того, чтобы оказывать исключительно сильное влияние на сознание и поступки людей нынешнего времени. Так что с полным основанием можно сказать, что послевоенные немецкие писатели несут свою долю ответственности за возрождение идей, с которыми, как кажется, они косвенно боролись, изображая страдания людей, принесенные известным режимом в известный исторический период.

С.В.Липачев^[183] Маленькая судьба большой войны

Вторая Мировая война стальными гусеницами танков и коваными сапогами солдат прокатилась не только по дорогам планеты, но и по судьбам людей.

Многие пали на полях сражений, многие были искалечены - физически, морально. На плечи выживших легла тяжелой ношей горечь утраты близких. Многие семьи война, подобно смерчу, закрутила и разметала по свету.

На окраине Асбеста, в поселке Лесозавод, проживает Лайко Елизавета Карловна, в девичестве - Хоффман.

В Лесозавод я приехал осмотреть место размещения лагеря военнопленных, который размещался здесь во время войны. До наших дней сохранилось лишь здание бывшей лагерной амбулатории. Места, где стояли остальные административные здания и бараки, уже заросли травой. Кое-где уже построены новые дома.

Жители поселка подсказали, что о послевоенных годах могут много рассказать Лайко, старожилы поселка. Действительно, оказалось, что Елизавета Карловна хорошо помнит 1948 год, когда они приехали в Асбест. Лагерь военнопленных незадолго до этого расформировали, и переселенцам отдали освободившиеся постройки. Елизавета Карловна поделилась своими впечатлениями от лагеря, показала места расположения бараков и передала любопытное свидетельство пребывания военнопленных на уральской земле - банкноту в 20 немецких марок, которую она нашла в одном из бараков. Думаю, много интересного могла бы поведать эта купюра, отпечатанная в 1929 году, - о своем пути в кармане немецкого солдата от Германии до Урала.

В разговоре Елизавета Карловна коснулась обстоятельств, которые привели ее в Асбест. Судьба ее семьи по своей сложности и трагичности схожа с судьбами многих людей, в чью жизнь беспощадно ворвалась Вторая мировая.

До войны многочисленная семья Хоффманов проживала в селе Гофштед Сталинодорфского района Днепропетровской области. У Карла Францевича и Милеты Ивановны было 6 детей: Давид (1923 г.р.), Евгения (1925 г.р.), Анатолий (1927 г.р.), Андрей (1930 г.р.), Елизавета (1935 г.р.), Дина (1938 г.р.).

Родители и старшие дети работали в колхозном саду. Осенью Карл Францевич нагружал подводы виноградом, яблоками, грушами, сливами и ехал в Днепропетровск, - сдавать фрукты государств), в «закрома Родины».

Так бы жили и трудились на щедрой украинской земле, однако грянула война.

С приходом немцев, осенью 1941 года, Хоффманы была принудительно отправлены в Германию в числе других этнических немцев. Старший брат Давид хотел остаться, - через неделю должна была состояться его свадьба с девушкой из соседнего села, но немцы под угрозой расстрела заставили его ехать с семьей. Елизавета Карловна вспоминает, как на подводы погрузили нехитрый скарб, разрешенный взять с собой, и отправились до ближайшей железнодорожной станции. Там переселенцев погрузили в товарные вагоны, и эшелон отправился в Польшу.

В Варшаве поселили всех в большой школе. Заставляли батрачить на полях у землевладельцев.

Весной 1943 года брата Давида мобилизовали в германскую армию. Любопытно, что при этом его имя поменяли на Фритц. Видимо, посчитали, что у немецкого солдата не должно быть семитского имени.

* * *

Здесь позволю себе небольшой комментарий. В 1943 году, по признанию немецкого Генерального штаба, поддерживать на должном уровне боеспособность действующей армии из-за огромных потерь становилось все труднее. В связи с этим были активизированы мероприятия в самой Германии, в армиях резерва, в тыловых частях и службах с целью высвобождения и изыскания личного состава для использования его в действующей армии. Одной из таких мер явился призыв в вермахт «фольксдойче».

Вот как об этом пишет в книге «Сухопутная армия Германии 1933-1945 гг.» бывший генерал-майор германского генерального штаба Б. Мюллер-Гиллебранд: «В поисках людей в армию было мобилизовано пригодное для несения военной службы население "присоединенных к Германии областей" и "фольксдойче".

По состоянию на 01.04.1944 г. количество солдат - выходцев из таких областей составляло:

14937 - эльзасцы;

3986 - лотарингцы;

2212 - люксембуржцы;

1944 - уроженцы Эйпен-Мальмеди;

9840 - уроженцы Нижней Штирии;

5345 - уроженцы Каринтии и Крайны;

77861 - фольксдойче «по III списку»;

5891 - прочие лица немецкого происхождения.

Всего 122 016 человек, что составляет 3% от общей численности сухопутных сил.

Кроме того, войска СС также укомплектовывали уроженцами этих областей свои “негерманские” дивизии. Согласно пометке от 24.04.1944 г. в дневнике организационного отдела генерального штаба, количество перебежчиков из числа “фольксдойче” в сухопутных силах составляло ежемесячно всего лишь 22-25 человек»^[184].

А вот как комментирует данный факт редактор советского перевода книги: «Немецко-фашистское командование усиленно вербовало в вермахт “добровольцев” с оккупированных территорий, и не столько для повышения боеспособности своей армии, сколько для создания видимости “всеевропейского” похода против страны социализма. Но, как показывают данные, эта затея, в общем провалилась. Население присоединенных к рейху или оккупированных областей не желало участвовать в фашистских авантюрах. Особенно ярко это стало проявляться после поражения вермахта под Сталинградом. Формирования, укомплектованные местными фашистами и коллаборационистами, составляли мизерную часть войск и, как правило, несли вспомогательную службу в тылу германской армии и на территории оккупированных стран»^[185].

Любопытно, что в дальнейшем, анализируя обстановку 1944 года, Мюллер-Гиллебранд, опровергая самого себя, приходит к тем же выводам, что и советский редактор: «В часть этих “негерманских” дивизий СС “добровольцы” зачислялись на службу под угрозой оружия. Поэтому боевая ценность созданных подобным образом дивизий равнялась нулю. И от других инонациональных соединений в войсках СС и в сухопутных силах нельзя было ожидать, чтобы эти “потерянные толпы людей”, учитывая катастрофическое военное положение, сложившиеся для Германии в 1944 году, смогли усилить боеспособность немецких войск»^[186].

* * *

В течение года Хоффманы получили от сына лишь одну посылку и одно письмо из Австрии. Давид писал, что в бою под ним убило лошадь, однако он сам остался жив.

Вскоре Хоффманы вынуждены были покинуть Польшу, и связь с Давидом оборвалась.

В середине 1944 года, когда советско-германский фронт вплотную подошел к Польше, восточных рабочих вывезли в Германию. Сперва загнали в лагерь, - с колючей проволокой и часовыми на вышках. Но вскоре распределили «по хозяевам».

Семью Хоффманов приставили в качестве прислуги к немецкой семье. Муж - офицер, жена - актриса. Немец показался Елизавете Карловне очень порядочным человеком. Приехав домой в командировку, сказал жене: «Обеспечь их всем необходимым, одевай и корми, в обиду не давай. Такое может случиться с каждым». Хозяйка выделили Хоффманам в доме отдельную комнату; за помощь по дому расплачивалась.

По причине того, что Фритц-Давид служил в германской армии, его семья, помимо содержания у хозяйки, получала продовольственный паек. В магазине по карточкам выдавались продукты, одежда, одеяла. Елизавета Карловна вспоминает, что снабжение было достаточное.

В 1945 году в Германию вошли советские войска. Бывшие восточные рабочие подлежали репатриации. Семья Хоффманов отправлена в СССР 7 февраля 1945 года. И вновь погрузка в эшелон и направление в лагерь, теперь уже советский.

На основании директивы НКВД СССР от 13.09.1945 года № 181, Хоффманов размещают в городе Березовский Свердловской области. Работали на торфоразработках. Вплоть до сентября 1954 года находились под надзором НКВД, обязаны были регулярно приходить на отметку в комендатуру.

В 1946 году в Березовском сестру Евгению разыскал советский офицер из группы оккупационных войск в Германии. Перед репатриацией из Германии она успела поработать переводчицей в советской комендатуре, - пригодилось знание немецкого языка и бойкий характер. Тогда и приметил ее один из офицеров. Евгения уехала с ним, а после переезда Хоффманов в Асбест связь с ней была потеряна.

В голодном 1947 году братья Анатолий и Андрей, в числе других учащихся ремесленного училища, работали на уборке урожая. Не удержавшись от соблазна, унесли домой пакет картошки и пучок лука. Последовал донос, после которого Анатолий получил 7 лет лагерей, Андрей - 5 лет. Освободили братьев лишь в 1953 году. Елизавета Карловна называет фамилию доносителя — немец Гинкель. Говорит, что и его судьба незавидна. В том же 1947 году у него нашли какие-то компрометирующие документы, и он был приговорен к 6 годам лишения свободы.

В народе говорят: «Беда не приходит одна». В ноябре 1947 года ушел из дома и не вернулся отец, Карл Францевич. Что с ним произошло, так и осталось загадкой.

В 1948 году поредевшую семью Хоффманов направили работать на лесозавод в Асбест. В 1955-м Елизавета Карловна вышла замуж, сменила фамилию на Лайко.

В 90-е годы, после объединения Германии, многие немцы уехали, однако семья Лайкоосталась. Живут, борются с коммунальными трудностями, — Лесозавод поселок отдаленный, и потому не вполне благополучный. Здесь же проживает младшая сестра Дина.

Вот такие разные пути представителей семьи Хоффманов. В одночасье все перемешалось - свои и враги, виноватые и невиновные. Пропали без вести немецкий солдат Фритц-Давид и советский репатриант Карл Францевич; вышла замуж за советского офицера Евгения; упокоились в уральской земле бывшие заключенные ГУЛАГА Анатолий и Андрей.

Елизавета Карловна предпринимает попытки прояснить судьбу своих родственников, однако шансы на удачу весьма призрачны. О Евгении напоминает лишь фотография ее мужа, «вроде бы майора». Но как разыскать человека по фотографии? Офицеров в звании майора в СССР было великое множество.

В середине 90-х Елизавета Карловна сделала запрос в Германию по розыску Давида. Пришло два ответных письма. Поисковая служба Немецкого Красного Креста сообщила, что имя Давида Хоффмана занесено в розыскную картотеку, обещали информировать о ходе розыска. Пока все безрезультатно...

1, 2. Свидетельство о рождении Давида Хоффмана (Украина, 1941 г.)

3,4. Паспорт «фольксдойче» Хоффманов Давида Карловича (вверху) и Елизаветы Карловны (внизу) (Германия. 1942 г.)

5. Давид (Фритц) Хоффман

6. Фотография советского офицера, мужа Евгении Хоффман

7. Украинские «добровольцы» - военнослужащие вермахта (Австрия. 1943 г.). Крайний слева - Давид (Фритц) Хоффман

А.И. Ложкарев^[187] Защитное вооружение русского воина: от кольчуги до бронежилета

Греческий историк Лев-Диакон Колойский, описывая яростную битву византийцев с нашими далекими предками - воинами князя Святослава, был вынужден отметить: «кольчужная, броня и щит которыми Святослав вооружился, от римских мечей его защитили...»^[188]

Интересно и высказывание одного из участников сражения периода русского Средневековья, который писал, что нанесено ему было много ран, но не смертельных «понеже на мне броня была праотеческая, зело крепка»^[189].

Наличие боевого защитного вооружения всегда свидетельствует о высоком уровне организации и технического оснащения войска, а, следовательно, и самого государства. Массовое изготовление доспехов - это всегда показатель не только военной, технической, но и общей культуры народа, его активности и жизнестойкости. Именно из Руси на весь мир распространялись такие понятия, как «броня», «кольчуга», «щит», «перчатки», «доспех», «латы», «нагрудник», «набедренник» и «наколенник», «стальная личина» и родовой знак. В одних странах их использовали, приноравливая к своему языку, в других - переводили^[190].

Обычно оборонительное вооружение воина-дружинника раннего российского Средневековья включало в себе пластинчатый или кольчатый панцирь, шлем, щит. Тело воина защищала кольчуга, имевшая вид рубашки длиной до бедер, сделанной из металлических колец или пластин. Вес одной кольчуги составлял примерно 6,5 кг. На ее изготовление уходило несколько месяцев. После сборки кольчугу чистили и до блеска полировали.

С конца XII века вид кольчуги меняется. Появились кольчуги с длинными рукавами, подолом до колен, кольчужные чулки, рукавицы и капюшоны. Кольчуги изготовляли уже не из круглых (в сечении), а плоских колец, что повышало плотность доспеха, его стойкость.

В отличие от Западной Европы, на Руси существовала и другая система защитного вооружения - пластинчатая или «дощатая бронь». Такой доспех состоял из связанных между собой и надвинутых друг на друга металлических пластинок. В XIV веке термин «броня» сменился словом «доспех», а в XV веке появился новый термин - «панцирь».

Кроме «панциря», прямого родственника кольчуги, XIV веке, появились новые разновидности доспеха - комбинированные, где кольчужное покрытие соединялось с «бронями дощатыми», т.е. металлическими пластинами.

Таковыми явились колонтарь, бахтерец и юшман. Колонтарь, например, представлял из себя доспех без рукавов, состоящий из 2-х половин, передней и задней, которые застегивались при помощи железных пряжек на плечах и боках воина. Каждую половину от шеи до пояса составляли ряды крупных металлических пластин, скрепленных кольчужным плетением. У пояса крепилась кольчужная сеть до колен - подол. Именно для конца XIV-начала XV века характерно появление выражений «кованая рать», «железный полк»^[191].

Защитное вооружение воина обязательно дополнял головной убор в виде металлического шлема. С XI века на Руси сложился и закрепился своеобразный тип плавно изогнутого кверху сфероконического шлема, оканчивающегося стержнем.

Сзади и с боков к шлемам прикрепляли «бармицу», кольчужную сетку для защиты шеи и плеч воина. В XII-XIII вв. «шеломы» получили некоторые новые детали: наносники и «личины» (т е. маски или полумаски из металла), закрывающие не только шею, но и часть лица.

Щиты, как неотъемлемую часть славянского вооружения отмечал еще римский историк Тацит. Первоначально они делались из плетенных прутьев и тростника, позже их стали делать из досок, обтянутых прочной кожей. По краю щит обязательно оковывался металлом. Известно, что щиты разных форм существовали на Руси в течении длительного времени и использовались одновременно. Форма щита в основном зависела от вкусов и привычек владельца. Что касается цвета щитов, то на всем протяжении использования их русским войском предпочтение отдавалось различным оттенкам красного цвета.

Следует отметить, что «русский» комплект защитного вооружения, не представлял, да и не мог представлять собой, единого целого на просторах огромной страны. В разных местностях России существовали местные особенности, обусловленные, прежде всего, оружием противника, уровнем экономического и военно-технического развития того или иного региона.

О том, как ценили наши предки защитное вооружение, свидетельствует история с кольчугой князя Шуйского. Шуйский в годы Ливонской войны был воеводой и погиб в 1564 году. Кольчугу привезли в Москву и сдали в царский Арсенал. Предание говорит, что именно этот доспех Иван IV подарил покорителю Сибири Ермаку. Тот был одет в кольчугу и именно в ней погиб при последней схватке с татарами в 1585 году. Но кольчуга не пропала, в 1646 году ее обнаружили в одном из сибирских городов и вернули в Москву^[192].

Распространившееся в XVI столетии огнестрельное оружие, казалось, навсегда положило конец блистающим латам и кольчугам, украшенным перьями шлемам и гербовым щитам. Даже на дистанции в 100 шагов мушкетная пуля пробивала самый прочный доспех.

Однако, к концу XIX века интерес к индивидуальной бронезащите возникает вновь. Стимулом стало, с одной стороны, увеличение мощи и совершенствование армейского оружия (в первую очередь - автоматического), а с другой, - успехи металлургии, достижения специальной техники. Но если стальной шлем почти сразу прижился в войсках, то развитие прочих носимых средств защиты воина прошло достаточно сложный путь. Уже в Первую мировую войну ассортимент личного защитного вооружения значительно расширился. В русской армии, в частности, использовалось несколько защитных систем, и, в первую очередь, стрелковый панцирь, разработанный в 1915 году специалистами Сормовского завода и там же выпускавшийся. Применяли и другие стальные нагрудники, в частности, технического комитета ГВТУ, поручика Гельгара, генерала Свидзинского и т.д.

Интересно, что в годы Великой Отечественной войны в пехотных частях РККА достаточно эффективно применялся стальной универсальный нагрудник СН-42 «Панцирь» толщиной 3-4 мм и весом 3,5 кг, который изготовлялся на Урале, в городе Лысьва. Один из участников Великой Отечественной войны вспоминал: «Рукопашная началась, выстрелы в упор... Три сильных толчка в грудь - три попадания в панцирь. Едва устоял на ногах, но устоял... Броненагрудник спас мне жизнь»^[193].

И сегодня индивидуальная бронезащита нужна, прежде всего, для снижения так называемых безвозвратных потерь в боях с применением огнестрельного оружия. Данные зарубежных исследователей свидетельствуют, что до 75% убитых и раненых поражены осколками и только до четверти - пулями стрелкового оружия. Причем тенденция «осколочных» потерь, начиная со 2-й мировой войны и до наших дней, выглядит следующим образом:

• в РККА:

из числа убитых: 35% - от пуль; 65% - от осколков;

из числа раненых: 43,2% - от пуль, 56,8% - от осколков;

• в армии США:

из числа убитых: 32% - от пуль; 68% - от осколков;

из числа раненых: 25% - от пуль; 75% - от осколков;

• в войне во Вьетнаме (армия США):

из числа убитых: 51% - от пуль; 49% - от осколков;

из числа раненых: 16% - от пуль; 84% - от осколков;

• в боевых действиях в Афганистане (Советская армия):

из числа убитых: 55,2% - от пуль, 44,8% - от осколков;

из числа раненых: 40,7-55,7% - от пуль; 44,3-59,6% - от осколков.

Сегодня в связи с изобретением новых синтетических материалов с высокими показателями прочности и эластичности, появилась возможность создания современных защитных доспехов для бойцов, действующих на поле брани.

На рубеже 40-50-х гг. на Западе сумели получить так называемую химическую броню - нейлон. Американские, итальянские, бельгийские и другие бронежилеты прошли достаточно успешную проверку в различных региональных конфликтах, в том числе и «Бурю в пустыне». Например, бельгийская фирма FN производит поставку бронежилетов в 40 стран мира, годовой объем производства формы - более 2 млн. изделий.

Что касается армейских образцов, то, зарубежные фирмы делают упор на мощные бронежилеты, защищающие от воздействия большинства поражающих факторов, включая высокоскоростные и бронебойные пули.

На Западе продолжают настойчиво совершенствовать защитные и эксплуатационные свойства своих бронежилетов: повышается прочность, гибкость, устойчивость к воздействию радиации, воды, огня и т.п.

Эти задачи решаются путем разработки новых специальных волокон для базового бронежилета, новых материалов керамических подложек для бронепанелей, новых амортизирующих материалов.

В США, например, идут двумя путями:

• модифицируют достаточно изученные и опробованные арамидные волокна типа «Кевлар»;

• создают высокоориентированные волокна другого состава;

Например, недавно американская фирма «Айленд Файбер» приступила к промышленному выпуску волокна с высокой степенью ориентации на основе полиэтилена высокого молекулярною веса под торговым названием «Спектра». Обладая прочностью и эластичностью, сопоставимыми с характеристиками «кевлара», он имеет в 1.5 раза меньшую плотность, а потому обладает наилучшими на сегодняшний день удельными прочностью и пластичностью среди остальных, так называемых, «боевых» волокон.

В нашей стране разработка первых бронежилетов нового поколения была начата в конце 70-х начале 80-х годов. Однако первенец — бронежилет 6 Б2 был после обкатки в Афганистане, вскоре забракован. Он был слишком тяжел, неудобен и не обеспечивал достаточной защиты.

В результате доработок и полигонных испытаний, в 1984— 1985 гг. стали серийно выпускаться бронежилеты с керамическими (на основе карбида бора) и титановыми бронеэлементами.

Вместе с тем, противопульные бронежилеты 6 Б3 ТМ и 6 Б4 (первый - из титановых пластин толщиной 6,5 мм со специальной термообработкой, второй - из керамических бронепластин толщиной 13 мм) также отличались значительной массой - от 10 до 11.5 кг. и, зачастую, изнуряли солдат и офицеров еще до огневого соприкосновения с врагом. В 80-х годах были разработаны менее дорогие ткани, найдены пути повышения стойкости бронеэлементов.

В результате был разработан и принят на вооружение унифицированный бронежилет 6 Б5 «Улей», имеющий 9 уровней защиты (от легкого противоосколочного до тяжелого противопульного) в зависимости от конструктивного исполнения для различных военных специальностей.

В настоящее время на вооружении Российской Армии и других силовых структур находятся три типа бронежилетов:

• противоосколочные (6 Б5 - 11,12) - для защиты личного состава расчетов артиллерийских орудий, ракетных и зенитноракетных комплексов, САУ и т.п.

• противопульные (6 Б5 - 13, 14 и 15) для личного состава подразделений, выполняющих кратковременные специальные боевые задачи;

• бронежилеты с дифференцированной защитой (6 Б5 - 16, 17,18,19) для личного состава боевых подразделений сухопутных и воздушно-десантных войск и морской пехоты.

По информации автора, сегодня имеются опытные образцы бронежилетов, не уступающие лучшим зарубежным аналогам, а разработку их ведут уже более 50 российских фирм. К числу новых разработок относятся, в частности, бронежилеты типа «Казак»^[194], содержащие бронеэлементы из полиэтиленовых волокон. Например, «Казак-5Ф» весит всего 1,25 кг и защищает от пуль пистолета ТТ^[195].

Гораздо меньше информации и, соответственно, выбора в области защитных шлемов, хотя голова является наиболее уязвимой частью тела. К сожалению, Российская Армия - одна из немногих в мире, где на вооружении все еще находится стальной шлем, разработанный почти 40 лет назад (СШ-68).

Нельзя, однако, сказать, что в России не проводились исследования в этой области. В Российском НИИ стали, например, уже сегодня могут штамповать шлемы из титана с более высокими прочностными характеристиками, чем у родоначальницы этого направления - швейцарской фирмы TIG. Российская титановая каска с тканевым подпором при массе в 1,6 кг обеспечивает защиту от стандартного осколка, летящего со скоростью 650 м/с; она защищает практически от всех пистолетных пуль, имеет прекрасные характеристики по отношению к боеприпасам с, так называемыми, готовыми поражающими элементами. Эта каска, кроме того, имеет большую, чем у тканево-полимерной, конструктивную жесткость, и, как следствие, дает меньший уровень запреградной травмы, оцениваемой по величине прогиба каски при ударе осколка или пули.

Стремясь снизить цену каски, НИИ стали недавно провел испытания опытного образца с комбинированной защитой, где вместо титана был использован более дешевый броневой алюминий. Первые же испытания дали весьма обнадеживающие результаты.

Не канул в Лету и такой элемент индивидуальной защиты воина, как щит. Правда, после Второй мировой войны главным стимулом его развития стали потребности милиции, внутренних войск, спецчастей по борьбе с терроризмом. Здесь, как и в бронежилетах, надо отметить широкое применение неметаллических материалов. В частности, при противодействии уличным беспорядкам сотрудники правоохранительных органов используют прозрачные щиты из особо прочного поликарбоната, выдерживающего удары камней, дубинок, железных прутьев или велосипедных цепей. Отечественный «Витраж» из органопластика и металла защищает при попадании заряда дроби типа «00» с дистанции 15 м. Более тяжелые и плотные щиты не пробиваются и пулями. Таковы, например, отечественные «Модуль-30» и «Мо-дуль-40» весом от 5,2 до 9,2 кг выдерживающие обстрел пулями из автоматов АК-74 и АКМ. Более солидная «Застава» размерами 1200x1700 мм и массой 40 кг оберегает стоящего человека от огня из автомата боеприпасами с бронесердечником и снайперской винтовки СВД.

В числе малогабаритных отечественных средств наиболее компактны «Дипломат», а также «Папка» и «Планшет», которыми пользуется, в частности, служба охраны Президента РФ.

Такие «бронедипломаты» мгновенно преобразуются в щит, прикрывающий подопечного с любого угрожаемого направления.

Защитное вооружение русского воина, спасшее столь много жизней своих сынов на протяжении столетий российской истории, претерпевает сегодня второе рождение, служа в новом качестве выполнению старой как мир задачи - обеспечению национальной безопасности Российского государства.

Н.В.Митюков^[196] Моделирование процесса мобилизационного развертывания через апериодическое звено первого порядка

В последнее время, особенно после появления нашумевших романов В. Суворова «Ледокол» и «День М», в историографической литературе, возрос интерес к начальному периоду Великой Отечественной войны. Высказывается множество версий о высокой или низкой эффективности мобилизационных мероприятий разных стран, в первую очередь Советского Союза и Германии.

Начальный этап любых военных действий является одним из наиболее специфичных периодов. Принято считать, что он охватывает время со дня официального объявления войны или общей мобилизации до ввода в вооруженную борьбу главных сил[1] и характеризуется особыми чертами, отсутствующими потом. Это - целая система политических, идеологических и экономических мероприятий, связанных с переходом государства от мира к войне: мобилизация, сосредоточение и развертывание войск, военные действия по прикрытию стратегического развертывания, захват выгодных районов для развертывания и проведение разведывательных операций на небольшую глубину. Именно в начальный период, когда державы еще полны сил, как никогда ярко проявляется эффективность подготовительных операций. Еще до начала боевых действий политические и военные руководители ищут «рецепты» для своей победы в будущей кампании, разрабатывают доктрину, стратегические концепции, пишут военные планы и в соответствии с ними проводят подготовку войск. Поэтому начальный период войн характеризуется своего рода «битвой умов» военно-политического руководства, проверкой на практике и выбором наиболее жизнеспособных планов и решений.

«Война, - говорил Наполеон, - искусство простое, все заключается в выполнении». Потому, как бы ни были хороши предвоенные планы, успех или неуспех кампании будет целиком определяться начальным периодом: быстротой и четкостью мобилизационного развертывания.

Классический пример, когда процесс мобилизационного развертывания мог повлиять на результаты кампании - начальный период Первой мировой войны. По германскому плану предполагалось, закончив мобилизацию основных сил на 12 день, начать боевые действия против Франции, основная часть войск которой мобилизуется за 14 дней. В ходе скоротечной кампании было необходимо вывести ее из войны и быстро (по внутренним операционным линиям) перебросить войска на восточный фронт, поскольку Россия мобилизуется за месяц. Таким образом Германия могла бы добиться победы в войне с коалицией.

Однако следует признать, что мобилизационные возможности государства: количество военнообученных резервов и быстрота развертывания напрямую определяют устойчивость к внешней агрессии и потому вполне справедливо составляют государственную тайну. Поэтому задача данного исследования состоит, прежде всего, в обобщении разрозненных сведений и объединение их в рамках одной теории.

С другой стороны, вопрос об оценке численности военных резервов в последнее время приобрел несколько другой ракурс: в связи с окончанием холодной войны, в политических вопросах резко возросло значение локальных войн и конфликтов. Если холодная война характеризовалась в основном как война нервов, то локальные конфликты зачастую перерастают в непосредственные боевые действия противоборствующих сторон. При этом, человеку, прошедшему кампанию наносится непоправимый психологический урон. Так еще десятилетие назад со страниц газет не сходила тема так называемого «афганского синдрома», то уже сейчас появился «чеченский синдром».

Между тем, определить общее количество участников вооруженных конфликтов зачастую не представляется возможным не только из-за наличия на них грифа секретности, но и тем, что у каждой из сторон как правило свой способ подсчета военно-обученных резервов.

Подготовка и накопление мобилизационных людских ресурсов является одной из важнейших проблем государственного и оборонного строительства любого государства. Как показывает опыт прошедших войн, простое увеличение численности мобилизованного населения не всегда приносит желаемые результаты. Так во время ирано-иракской войны 1980-1988 гг. Иран мобилизовал около 10 млн. человек, что составило около 18% всего населения страны. Однако, из-за низкой подготовки призывников иранская армия не смогла добиться каких бы то ни было значительных успехов[2].

Исторический анализ позволяет определить основные факторы, влияющие на эффективность мобилизационных мероприятий[2]:

• военно-политический, определяемый системой межгосударственных отношений, позволяет судить о возможных центрах, в направлении которых следует стягивать войска, а также возможные спокойные участки границ и регионы;

• военно-технический определяется степенью технического оснащения армии (дальностью действия оружия, возможностью управления большими контингентами войск, тыловой системой обеспечения) и фактически определяет не только максимально необходимое количество мобилизованных, но и степень их равномерности распределения по определенной территории (например, ракетные войска стратегического назначения будут увеличены до штатов военного времени вне зависимости от того, где расположены части: на передовой или в стратегическом тылу);

• социально-экономический определяется социально-бытовыми условиями жизни населения и фактически определяют качество призванного контингента (большинство из иранских призывников не только не имели ни малейшего представления о современной боевой технике, но и вообще были неграмотными);

• военно-географический влияет на оперативное оборудование территории (разветвленность дорожной сети, наличие складов, портов и т.д.) и природно-климатические условия региона (сюда же, например, может относиться наличие разрушенных предприятий химической и атомной промышленности);

• демографический определяет возможности населения по обеспечению вооруженных сил полноценными здоровыми гражданами (по статистике примерно 40% населения государства мужчины, но только 20% - призывных возрастов, и именно эта цифра составляет максимально возможный теоретический уровень мобилизации, хотя, во время Второй мировой войны Германия смогла поставить под ружье 24,9%, но это стало возможным за счет тотальной мобилизации, вплоть до несовершеннолетних из «Гитлерюгенда», а также за счет использования в промышленности труда военнопленных).

Если первые четыре фактора довольно легко поддаются анализу и реконструкции, но демографический фактор обычно составляет государственную военную тайну. Дело усложняется тем, что до сих пор не рассекречены все сведения, касающиеся даже Первой мировой войны. Поэтому для выявления каких-либо закономерностей следует воспользоваться материалами косвенного характера. Основополагающими характеристиками, определяющими процесс мобилизации являются три коэффициента:

Высокий показатель К1 характерен в основном для развитых стран со всеобщей воинской повинностью. И наоборот, малый показатель характерен для стран третьего мира с наемной армией. Анализ боевых действий с античности до наших дней позволяет утверждать, что государства, комплектовавшиеся на основе всеобщей воинской повинности (высокий К1) могли вести затяжные войны, требовавшие значительных ресурсов. Государства, армии которых комплектовались на основе наемничества (низкий К1), ограничивались скоротечными вооруженными столкновениями, а при ведении более масштабных и длительных боевых действий их экономика быстро истощалась[2].

Для США и Великобритании, вооруженные силы которых комплектуются на добровольной основе, К1 равен 1,16 и 1,48 соответственно (исключительно за счет налаженной системы подготовки резервистов). Во Франции, где существует всеобщая воинская повинность К1 = 3,3, в Израиле - 2,5, а в Германии, где смешанный способ комплектования К1 = 1,21. Для Италии и Турции, комплектующие свои вооруженные силы по призыву, значения коэффициента 1,81 и 1,89 соответственно. Таким образом, для развитых стран К1 = 1,16...3,30[3].

Значение показателя К2 для развитых и развивающихся стран находится в интервале от 12,1% (Ирак) до 22,8% (Канада). В среднем его значение равно 17%. Наибольшие значения К2 характерен для развитых стран, где высокий уровень жизни и, как следствие, высокая продолжительность жизни, а также имеется развитая и мощная сеть учебных центров по подготовке резервистов (в среднем К2 = 21%) [3].

Коэффициент КЗ можно охарактеризовать как отношение страны ко своей армии и ее напряжение по подготовке военно-обученных резервов в мирное время.

По выражению К. Маркса, создание армии мирного времени ставило цель пропустить через нее как можно больше военнообязанных, чтобы иметь достаточно обученный резерв. С этой точки зрения действительная служба это школа, в которой мужское население обучается владеть оружием и производить те или иные упражнения. [1, Т. 4, С. 509].

А значит чем больше КЗ, тем больше военно-обученных резервов есть у данной страны. Но, с другой стороны, население оторванное от народного хозяйства воинской службой, является для страны обузой, и при слишком большом проценте следует ожидать нежелательные эффекты в экономике. Оптимальное значение КЗ = 1%.

Для примера, перед Первой мировой войной германская армия мирного времени составляла 762 тыс. человек, что при населении Германии в 64,9 млн. дает КЗ = 1,01%, а для Франции на 39,6 млн. - 863 тыс., что составляет КЗ = 1,41% [1, Т. 5, С. 167]. Все исследователи того времени признают, что мобилизационное напряжение Франции было гораздо больше чем в Германии (в данном случае видно, что почти в полтора раза). И, например, уже в ходе войны французское правительство было вынуждено демобилизовать для работы на оборонных предприятиях часть своих солдат.

Для сравнения КЗ в Австрии и Италии составляет примерно 0.7%. Отсюда становится понятно, почему после Галицийской битвы Австрия стала испытывать недостаток в подготовленных солдатах (это очень хорошо описано, например, у Гашека в «Похождениях бравого солдата Швейка»), а после Брусиловского прорыва австрийские части уже не могли воевать без германской поддержки. Аналогичная ситуация и в Италии. Наиболее ярко ее характеризует поговорка времен Первой мировой войны: «Для чего существует австрийская армия? Чтобы ее все били. А для чего существует итальянская? Чтобы и австрийская армия могла кого-нибудь побить». После сражения у Капоретто, когда полегла вся кадровая армия, итальянцы, так и не смогли оправиться от поражения до конца войны. Применительно к России, с осени 1916 г. она должна была начать досрочный призыв 16-17-летних юношей [2].

Для вывода основных закономерностей остановимся на опыте Первой мировой войны. Хотя сведения даже по ней еще окончательно не рассекречены, кое-какие закономерности в результате критического анализа определить можно. Наиболее полную информацию можно найти по численности германской армии, поскольку Германия проиграла войну. А потому наиболее простым способом видится представление любой другой армии под «германские рамки».

Можно сделать предположение, что с увеличением возраста призывной категории убывает процент потенциальных призывников. То есть в армии преобладает молодое население.

Тот факт, что большие возрасты слабо влияют на число потенциальных призывников, объясняется следующими соображениями:

• с увеличением возраста растет число негодных к службе (из-за различных отсрочек, льгот и по состоянию здоровья);

• старые возраста как правило являются наиболее квалифицированными работниками.

Косвенно это утверждение подтверждается тем, что в обеих мировых войнах максимальные потери зарегистрированы именно по возрастам 20-25 лет.

В работе Г.Дж.Крейга [4] приводятся данные по занятости населения по Африке, Латинской Америке, Ближнему Востоку, Азии и развитым странам, наложенные на гистограмму общей численности населения этих стран (источник - Gender and Generation in the World Labor Force. US Department of Commerce; Economics and Statistics Administration, Bureau of the Census).

Кривая носит универсальную закономерность, изображенную на рис. 1.

Кривая начинает возрастать для населения достигшего 10-14 лет и достигает своего максимума в 20-24 года, кроме развитых стран, где максимум наблюдается для возрастной группы 25-29 лет. Далее следует плавный спад и после 65 лет статистические данные отсутствуют.

Вполне очевидно, что количество потенциальных призывников будет пропорционально количеству трудящихся. Как показывают справочные данные, в большинстве стран мира призывной возраст наступает в 20-22 года, когда численность трудящихся достигает своего максимума. Развитые страны в данном случае не в счет, поскольку среди населения у них гораздо больший процент умственного труда, чем в остальных странах, а в 20-24 года происходит завершение обучения специалистов. Из-за того, что призыв происходит именно с возрастов максимальной занятости, кривая потенциальных призывников будет снижаться на всем своем протяжении.

Рис. 1. Численность и возраст трудящихся разных регионов мира

В работе В.Ф. Новицкого [6, С. 46-47] приводятся данные по численному составу военно-обученных резервов германской армии на 1914 год. Эти данные легко подвергаются статистической обработке и аппроксимации.

Общий срок службы в немецкой армии составлял 24,5 года. В том числе:

• действительная служба 2 года (762 тыс. чел.);

• резерв армии мирного времени 4,5 года (1100 тыс. чел.);

• ландвер первого призыва 5 лет (919 тыс. чел.);

• ландвер второго призыва 8 лет (1000 тыс. чел.);

• ландштурм первого и второго призыва (1120 тыс. чел.).

Таким образом, в зависимости от возраста х, процент годных к призыву у можно аппроксимировать зависимостью:

у(%) = - 0,0001976 х³ + 0,019 х² - 0,617 х + 6,9934.

Суммарная погрешность аппроксимации проанализирована в табл. 1 и, как видно из нее, составляет около 5%. Наибольшее расхождение (23%) наблюдается по ландштурму. Его отчасти можно объяснить тем, что в ландштурм могли призвать человека любой возрастной категории, по каким-то причинам получившего отсрочку ранее и потому не вошедшего в призывную категорию своего возраста.

Таким образом, по крайней мере по Германии, точность аппроксимации удовлетворительна. В этой связи интересно было бы рассмотреть действительную и расчетную численность резервов другого государства, например Франции. Как уже было сказано, мобилизационное напряжение Франции примерно в полтора раза выше, чем у Германии. Следовательно и по основным призывным категориям процент призванных будет выше. Возрастовка французской армии также заимствована из работы Новицкого. Как видно из табл. 2, расхождение и здесь довольно небольшое (не больше 8%).

Таблица 1

Точность аппроксимации по призывным категориям Германии

	Действительно	Расчет	Расхождение
Постоянная армия	762	762	0
Резерв пост, армии	1100	1162	+ 5.3 %
Ландвер 1 -го призыва	919	973	+ 5.5 %
Ландвер 2-го призыва	1000	1078	+ 7.2 %
Ландштурм 2-го призыва	?	493	?
Ландштурм 1 -го призыва	?	365	?
Всего ландштурм	1120	858	- 23 %

Таблица 2

Точность аппроксимации по призывным категориям Франции

	Действительно	Расчет	Расхождение
Постоянная армия	762	762	0
Резерв пост, армии	1100	1162	+ 5.3 %
Ландвер 1 -го призыва	919	973	+ 5.5 %
Ландвер 2-го призыва	1000	1078	+ 7.2 %
Ландштурм 2-го призыва	?	493	?
Ландштурм 1 -го призыва	?	365	?
Всего ландштурм	1120	858	- 23 %

Рис. 2. Демографическая структура мужского населения Германии на 1910 год с нанесенным на нее количеством потенциальных призывников

Для объяснения данной закономерности следует взглянуть на демографическую диаграмму Германии того времени, составленной по данным работы Урланиса [6, С. 212], с нанесенной на нее гистограммой потенциальных призывников соответствующих возрастов, определенной по предлагаемой формуле (рис. 2).

На основании вышеизложенного можно сделать следующие выводы:

• для комплектования армии наибольшее значение имеют возрасты от 20 до 30 лет;

• более старые возрасты с характерными зубьями на демографической структуре особого влияния не оказывают.

Таким образом, получается, что возрастовка в армиях разных стран подобна.

Сведения о возрастах различных призывных групп достаточно распространены в литературе и содержатся в ряде справочниках, например в известном словаре Евфрона и Брокгауза. По некоторым европейским странам расчетная численность военно-обученных резервов представлена в табл. 3.

Ввиду того, что для комплектации армии имеют значение лишь молодые возраста, возрастовка армий и следовательно призывных категорий разных стран будет подобна. Отсюда предлагаемая формула будет иметь универсальный характер.

Для иллюстрации возможности предложенной методики автор [7] попытался оценить общее количество военно-обученных резервов вооруженных сил России, прошедших через Чечню. Это, например, необходимо знать при начислении льгот воинам-чеченцам при планировании бюджета. На конец 2000 года это число составляет около полутора миллионов человек, что примерно в два раза выше официально декларированных цифр.

По своей сути задача моделирования процесса мобилизационного развертывания явно имитационная, но со своей спецификой: здесь необходимо определить закон изменения количества развернутых войск по времени. Поэтому систему мобилизационного развертывания можно представить в виде «черного ящика» имеющего один вход и один выход, где на выходе - функция развертывания, а на входе - политические решения.

Любые политические решения достаточно наглядно описываются релейной функцией (рис. 3): до времени t_p решение не принято, после - принято.

Применительно к России в 1914 году эта функция является двухступенчатой: 16(29) июля была объявлена мобилизация четырех пограничных с Австрией округов, а 17(30) июля - всеобщая мобилизация.

Таблица 3

Расчетная численность военно-обученных резервов некоторых европейских стран (тыс. чел)

Рис. 3. Функция принятия политического решения

Рис. 4. Функция количества развернутых войск как апериодическое звено второго порядка

Вполне очевидно, что функция мобилизационного развертывания имеет вид, по терминам теории автоматического управления, апериодического звена второго порядка (рис. 4). Обоснование вида этой функции довольно тривиальное.

1. Она имеет начальное значение, ввиду того, что даже в мирное время на границах уже, как правило, развернуты войска (на примере России в 1914 г. это части 3, 4, 14, 19-го и т.д. корпусов: примерно по одному корпусу на армию [8, 9]).

2. На первом этапе после принятия решения о мобилизации функция вогнута из-за того, что система инерциальна (необходимо известить войска о мобилизации, собрать их, если они рассредоточены, погрузить на эшелоны, отправить к месту выгрузки и сосредоточить в местах развертывания).

3. На втором этапе функция выгнута ввиду того, что основная часть резервов уже мобилизована и следует ожидать лишь подхода частей из удаленных районов страны.

Между тем, следует отметить, что классического звена с идеальным запаздыванием в данном случае не будет. Обычно даже в мирное время ряд частей уже полностью укомплектованы и находятся вблизи района развертывания. Например, для России в августе 1914 г., по данным К.А. Залесского [9], в Варшаве находились 3-я гвардейская пехотная и 8-я пехотная дивизии; в Новогеоргиевске — 2-я пехотная дивизия; в Ломже и Ломжинской губернии — 4 и 6-я пехотные дивизии; в Волынской губернии — 11-я пехотная дивизия; в Подольской губернии — 12-я; в Люблине и Люблинской губернии — 17 и 18-я пехотные дивизии и т.д. Поэтому для них необходим лишь приказ, чтобы выдвинуться в район сосредоточения в пешем порядке, доукомплектование по штатам военного времени в них происходило уже практически на границе. Время же прохождения приказа имеет смысл рассматривать лишь до изобретения телеграфа, когда приказ доставлялся на лошадях с максимальной скоростью 50/100 км/сут. Но в то время армия комплектовалась по рекрутской повинности или была наемной, что требовало ее развертывания еще в мирное время. С изобретением телеграфа прохождение сигнала составляет несколько часов, что, по сравнению с несколькими десятками суток времени мобилизации, составляет пренебрежительно малую величину.

Кроме того, следует отметить, что в мирное время в районах сосредоточения дислоцируется небольшое количество войск, зачастую это лишь пограничные кордоны, и, по сравнению с миллионной армией, разворачиваемой в военное время, эти силы близки к нулю.

Апериодическое звено второго порядка описывается уравнением:

Здесь у - количество развернутых войск на текущее время t; у_с - общее количество войск, которое будет развернуто; t_p -время принятия решения на мобилизацию (в данном случае лучше использовать дату объявления мобилизации); Т₁ и Т₂ - постоянные времени.

В литературе обычно содержится информация об общем количестве мобилизованных (у_с) и времени объявления мобилизации t_p. По первой мировой войне эта информация дается, например, в работе Строкова [1].

Для определения постоянных времени требуются как минимум два значения функции y(t). Однако после проведенного информационного поиска было выяснено, что можно определить лишь одно значение y(t). В работе Новицкого [5] приведены данные по количеству развернутых войск к началу активных операций, дата начала которых также известна (табл. 4).

Таблица 4

Данные по мобилизационному развертыванию войск в 1914 г.

Страна	Армия после мобилизации,тыс.чел.	Развернуто к началу активных операций, тыс. чел.	Объявление мобилизации	Начало активных операций	Время развертывания,сут.
Россия	5 461	2 500	30(29)июля	14 авг.	15
Франция	3 781	2 689	1 авг.	18 авг.	17
Англия	~ 1 000	567	4 авг.	20 авг.	16
Бельгия	175	166	31 июля	6 авг.	7
Сербия	380	247	25 июля	12 авг.	17
Черногория	60	60	5 авг.	12 авг.	8
Германия	3 822	2 147	1 авг.	17 авг.	16
Австрия	2 300	1 421	31(25)июля	20 авг.	21
Примечание: в скобках указана дата объявления частичной мобилизации.

Таким образом, следует признать, что аппроксимация мобилизационного развертывания апериодическим звеном второго порядка неопределима. В этом случае напрашивается вполне закономерный вывод: нельзя ли провести аппроксимацию апериодическим звеном первого порядка?

Ответ утвердительный можетпоследовать лишь в том случае, когда активные действия на фронте начинаются после завершения развертывания основной массы войск. По опыту первой мировой войны и локальных войн конца XIX-начала XX вв. это допущение вполне справедливо. Однако по отношению ко Второй мировой войне и последующему периоду данное допущение приведет к большим ошибкам, поскольку стало применяться тайное развертывание в угрожаемый период.

Апериодическое звено первого порядка намного упрощает задачу. Оно описывается уравнением:

Как видно, в уравнении присутствует всего одна константа времени Т, которая однозначно определяется даже по опубликованным в широкой печати данным. В этом случае, однако, появляется проблема учета запаздывания звена. Если предположить, что запаздывание идеальное, то вид функции будет такой, каким он изображен на рис. 5. В данном случае, для полного определения уравнения надо три условия: значение времени запаздывания и опорная точка на кривой развертывания, другими словами - сдвиг графика по оси абсцисс и его кривизна. Время запаздывания практически целиком должно определяться организационными мероприятиями: насколько быстро происходит концентрация войск и т.д., в то время как кривизна графика определяется масштабами страны: чем меньше государство, тем более круто идет кривая.

Рис. 5. Функция количества развернутых войск как апериодическое звено первого порядка

Приведенное высказывание можно проиллюстрировать на примере мобилизационного развертывания России в 1914 г., благо что цифры по ней достаточно широко известны. Для простоты дальнейших выводов предположим, что время принятия решения равно нулю (ступенька на релейной функции рис. 3 приходится на t = 0). Попытаемся определить, чему равно время запаздывания для русской армии. Несколько опорных точек функции приводятся, например, в работе Строкова [1]. На 15-й день мобилизации развернуто 27 полевых дивизий, на 23-й - дополнительно 32,5/35 дивизий; на 29-й - еще 9/11; на 30/60-й - еще 12,5/l7,5 дивизий, и, наконец, после 60-го дня развертывались войска из Сибири. На рис. 6 представлены функции развертывания с разными временами запаздывания. Условие, чтобы к началу активных действий (15-й день мобилизации) было развернуто 27 дивизий, принималось как строгое условие для всего семейства кривых, поскольку применять для аппроксимации эту функцию можно только после дня начала активных действий. Как видно из рисунка, наиболее точно все условия соблюдаются при времени запаздывания 10,5 дней, то есть зависимость получается следующей:

Из приведенного графика довольно просто понять физический смысл времени запаздывания. По работе Керсновского [8] выходит, что 8 суток необходимы для окончания мобилизации пехотных дивизий и начала погрузки. По нормам германской армии [5], для погрузки корпуса на железнодорожный эшелон требуется до 12 ч. еще 4/6 - для выгрузки и примерно столько же для развертывания в месте сосредоточения. Все это дает в сумме еще сутки. Расстояние от мест выгрузки до районов развертывания составляет до 30-60 км, то есть сутки-двое перехода форсированным маршем. Все это в сумме дает 10-11 суток, еще 0,5-1,5 суток необходимо для развертывания частей на местности вблизи государственной границы и подготовительные мероприятия для ее перехода (разведка подступов, сосредоточение на необходимых участках и т.д.). Т.е. на дорогу в железнодорожном эшелоне остается не более суток-двух, а за это время при состоянии железнодорожной техники того времени можно перевезти войска лишь из ближней полосы (100... 3 00 км).

Рис. 6. Вид функции мобилизационного развертывания русской армии при различных временах запаздывания

Отсюда вывод: время запаздывания целиком определяется эффективностью мобилизационных мероприятий.

С другой стороны, можно проанализировать степень кривизны функции мобилизационного развертывания (как было заявлено выше, она практически целиком определяется временем нахождения в дороге, те. размерами государства). А для этого необходимо проанализировать удаленность дивизий от мест их развертывания.

Рис. 7. Удаленность русских дивизий от ТВД и ее аппроксимация

В работе К. А. Залесского [9] приводятся места мирных дислокаций дивизий русской армии. Всего по 59 дивизиям первой линии удаленность от ближайшей линии фронта составляет по железным дорогам от 30 до 2300 км. Данные обрабатывались только для дивизий в европейской части России, поскольку для соединений дислоцированных в Туркестане и в Сибири первостепенное значение имеет не удаленность от театра боевых действий, а загруженность железнодорожных магистралей. Точность в расчетах составляла ± 100... 150 км. С этой дискретностью удаленность дивизий до линии фронта представлена на рис. 7.

После обработки данных по методу наименьших квадратов гистограмма удовлетворительно аппроксимируется зависимостью:

где l - удаленность от театра боевых действий.

Таким образом, для русской армии характерная удаленность от театра боевых действий 900 км, а если вспомнить, что характерное время развертывания составляет 15 суток, то средний темп движения к театру боевых действий получается около 60 км/сут. Физический смысл этой величины понять трудно, но это не средняя скорость движения железнодорожного эшелона, поскольку она сравнительно мала.

Как известно, переходный процесс в экспоненциальных законах заканчивается при тройном характерном времени, следовательно в данном случае максимальная удаленность от ТВД составляет 3 х 900 = 2700 км, то есть примерно расстояние до Урала. По этому значению можно представить погрешность данной методики: исключаются сибирские и забайкальские корпуса, точнее на 59 корпусов первой линии приходится 2 корпуса, дислоцированных в неевропейской части (туркестанские корпуса в данном случае не в счет, поскольку они предназначались для действия на Кавказе против Турции). Кроме того, не учитывается процесс доукомплектования частей по штатам военного времени, который может составить тему отдельного исследования.

Естественно, все эти выводы при условии, что части перебрасываются поездом. Частные случаи - развертывание Турции, где в основном переброска осуществляется гужевым транспортом или пешим порядком и Великобритания, для которой основную массу войск составляют войска заморских колоний, перевозящиеся исключительно по морю.

Таким образом, можно оценить кривые мобилизационного развертывания основных европейских государств в 1914 г. Постоянную времени можно определить как треть максимальной удаленности от театра боевых действий, деленную на 60 км/ сут. А время задержки в этом случае определяется по тривиальной формуле:

где у_а - количество мобилизованных ко времени начала активных действий t_а. После этого все параметры для определения кривой мобилизационного развертывания определены. Единственное ограничение, она подходит только для времен больших t_а Для времен меньших t_а можно вывести дополнительную экспоненту, параметры которой определить по двум условиям:

• в момент начала активных действий t_а мобилизовано у_а человек;

• в точке t_а не должно наблюдаться разрывов по первой производной.

И таким образом, кривая мобилизационного развертывания описывается следующей функцией:

Данные для некоторых европейских стран на начало Первой мировой войны сведены в табл. 5, а процесс развертывания представлен на рис. 8.

Из графика развертывания видно, что первым его заканчивает Бельгия, ко 2...3-м суткам практически все ее войска отмобилизованы и сосредоточены. Сербия, Германия и Франция заканчивают приготовления практически одновременно, к 20...25 дню. Медленные темпы развертывания Сербской армии связаны с невыгодным геостратегическим положением: территория страны имеет вытянутую с севера на юг форму и потому ожидание подхода частей от греческой границы затягивают общие приготовления. Тоже можно сказать и о Франции. Иная ситуация в Германии: хотя ее территория и больше сербской и французской, сосредоточение происходит к двум границам: на запад и на восток, а потому его можно провести в более сжатые сроки, чем, например, к одной из них. Кстати, низкие темпы мобилизационного развертывания Австро-Венгрии как раз и объясняются удаленностью территории, например, Штирии или Чехии от ТВД. Если бы в войну против Австрии вступила бы Италия, то развертывание бы закончилось значительно быстрее.

Таблица 5							Характеристики кривой мобилизационного развертывания для некоторых европейских государств
Государство	Ус 1, чел.	ТР сут.	Ус, чел.	tр, сут.	Т, сут.	ta, сут.
Россия	81,83	5,25	5461	10,5	14,88	15
Франция	533,86	10,51	3781	11,7	4,27	17
Бельгия	125,58	25,08	175	3,0	1,36	7
Сербия	2,21	3,60	380	15,0	1,94	17
Германия	10,12	2,98	3822	14,1	2,33	16
Австрия	98,12	7,85	2300	16,3	4,86	21

Рис. 8. Кривые мобилизационного развертывания для некоторых европейских государств

Как и ожидалось, Россия имеет самую большую территорию, а потому и мобилизационные мероприятия у нее затянуты как ни у кого другого. Кроме того, из таблицы видно несоответствие: 27 дивизий из 103,5 на 15-й день мобилизации соответствует 26% мобилизованным, или 1424 тыс. чел. (вместо 2500 тыс., как было на самом деле). Вероятно, это несовпадение объясняется наличием войск второй линии.

Литература

1. Строков А.А. История военного искусства. СПб.: Полигон, 1994. Т. 4-5.

2. Пещеров Г.И. Мобилизация войск: чему учит исторический опыт // Военная мысль. 2003. № 2. С. 69-72.

3. Федоров В.Ф., Погорелое А.В., Кобызев О.Ю., Байбородин В.А. Проблемы подготовки и накопления мобилизационных ресурсов // Военная мысль. 2003. № 7. С. 6-15.

4. Крайг Г Дж. Психология развития. СПб.: Питер. 2000. 992 с.

5. Новицкий В.Ф. Мировая война 1914-18 гг. Кампания 1914 года в Бельгии и Франции. М.: Воениздат, 1938. Т. 1. 337 с.

6. Урланис Б.Ц. История военных потерь. СПб.: Полигон. 1994.560 с.

7. Митюков Н.В. Способ оценки количества военных, участвующих в вооруженном конфликте // Конфликтология: междисциплинарные исследования: Статьи и сообщения междунар. научн. практич. конф. «Конфликт и личность в изменяющемся мире» (2-5 октября 2000 г.). Ижевск: Изд-во УдГУ, 2000. С. 70-75.

8. Керсновский А.А. История русской армии. В 4 т. М.: Голос, 1992-94.

9. Залесский К.А. Первая мировая война. М.: Вече. 2000. 576 с.

Другие работы автора по данному вопросу:

1. Митюков Н.В. Выбор функции для аппроксимации мобилизационного развертывания войск // Вестник ИжГТУ. 2000. № 2. С. 14-16.

2. Митюков Н.В. Методика количественной и качественной оценки военнообученных резервов // Клио: Журнал для ученых. №2(5). СПб.: Нестор, 1998. С. 198-202.

3. Митюков Н.В. Моделирование военных операций // Информационные технологии в инновационных проектах: Труды III междунар. научн.-техн. конф. (Ижевск, 23-24 мая 2001 г.). Ижевск: Изд-во Ижевского радиозавода, 2001. С. 57-59.

4. Митюков Н.В. Моделирование процесса мобилизационного развертывания // Вестник ИжГТУ. 2001. № 1. С. 47-49.

С.А.Мокроусов^[197], Н.В.Митюков^[198] Оценка эффективности применения ракетно-артиллерийского вооружения по опыту арабо-израильского конфликта

Широкое распространение разнообразных противотанковых методов привело к тому, что в настоящее время появилась насущная необходимость строгого структурирования того оптимального круга задач, для которого наиболее эффективно то или другое средство. С одной стороны, это позволяет повысить возможности противотанковой обороны, а с другой - снизить затраты по эксплуатации. К сожалению, к настоящему времени сравнительная оценка эффективности проводилась исключительно эмпирически, на основании чего потом разрабатывались наставления, рекомендации и даже имитационные модели, в первую очередь обучающей направленности. Между тем, имитационные модели позволяют не только пользоваться базами данных по боевому опыту , но самим генерировать эти базы, когда боевой опыт казалось бы дает абсолютно невнятные результаты.

Так например, широкое применение ракетного оружия во время арабо-израильских войн и продемонстрированные им возможности дали ряду военных специалистов повод для явно волюнтаристского вывода о смерти ствольной артиллерии. Попытаемся при помощи имитационных моделей проанализировать сильные и слабые стороны бронебойного снаряда и противотанковой ракеты.

В качестве объекта борьбы был выбран основной танк израильских сухопутных сил «Центурион», схема бронирования которого приводится в работе [1] (рис. 1). Сведения о противотанковой пушке МТ-12, 35-мм подкалиберном противотанковом снаряде для нее и противотанковой ракете 9М117 «Кастет» можно почерпнуть из работы Р. Д. Ангельского [2], а также из глобальной сети Интернет.

Рис. 1. Схема бронирования танка Центурион Mk IX

Методика проведения исследований следующая. Танк «Центурион» виртуально обстреливался с разных дистанций противотанковым снарядом и ракетой, после чего замерялись дистанции пробивания его брони и строилась диаграмма безопасности для данного танка, подвергшегося обстрелом данным видом боеприпаса. Для проведения расчетов использовалась разработанная авторами программа внешнебаллистического расчета «Artillery» [3], идентификация которой осуществлялась по таблицам стрельбы 122-мм гаубицы образца 1938 г. [4].

По тактико-техническим характеристикам бронепробиваемость противотанковой ракеты комплекса «Кастет» составляет 660 мм на дальности от 100 до 4000 м. Для определения пробиваемой продкалиберным снарядом брони была выбрана эмпирическая формула Круппа. Поскольку в классическом виде она обычно цитируется по работе Н. Окуна [5], т.е. в американской системе мер и весов, после преобразования в систему Си, и учета того факта, что для бронирования танка «Центурион» Mk IX коэффициент качества брони составляет примерно 660, а также подстановки данных по калибру и массе снаряда пушки МТ-12, получается следующая полуэмпирическая формула для определения толщины пробиваемой брони В (мм):

В = sina*sinb (v / 0,305)^1,25/109,41,

где а и b - угол между осью снаряда и поверхностью брони соответственно в вертикальной плоскости (угол падения) и в горизонтальной плоскости (курсовой угол встречи); v - скорость снаряда при ударе о броню, м/с.

Результаты расчетов сведены в нижеследующую таблицу.

Следует заметить, что для расчета предельных дальностей поражения боковой брони корпуса необходимо рассчитать эквивалентную толщину боковой брони корпуса, состоящую из навесного бронелиста толщиной 6 мм, и бронелиста корпуса танка, толщиной 51 мм, наклоненного под углом 12° к вертикальной плоскости.

Предельные дальности поражения (м) при разных углах встречи с бронебойным снарядом

Угол	Правый и кормовой бронелисты башни	Левый бронелист башни	Лобовой бронелист корпуса	Кормовой бронелист корпуса	Бортовой бронелист корпуса
0°	2490	2465	1260	5020	3480
5°	2485	2460	1250	4980	3460
10°	2465	2445	1228	4935	3450
15°	2435	2415	1185	4893	3410
20°	2385	2365	1130	4780	3375
25°	2325	2308	1050	4670	3320
30°	2250	2230	955	4510	3250
35°	2158	2135	834	4310	3175
40°	2038	2010	693	4090	3080
45°	1890	1860	522	3810	2955
50°	1715	1692	-	3560	2810
55°	1492	1472	-	3370	2635
60°	1227	1195	-	3175	2418
65°	875	845	-	2930	2145
70°	-	-	-	2615	1760
75°	-	-	-	2160	1210

По данным таблиц можно построить зоны поражения брони танка «Центурион» подкалиберным бронебойным снарядом (рис. 2).

Стрелкой показано направление движения танка вперед, а сам танк представлен в виде точки в центре диапазонов поражения. Постольку поскольку для кумулятивной головной части ракеты 9М117 толщина пробиваемой брони не зависит от дальности, на графике это сектора окружности. Диапазоны поражения бронебойным снарядом имеют лепесткообразный вид, поскольку при стрельбе с острых курсовых углов возможно рикошетирование. Для лучшего различия на диаграмме зоны поражения снарядом и ракетой имеют разное направление штриховки. Также для простоты вычислений из рассмотрения были сняты лобовые сектора обстрела для башни ввиду довольно сложного характера защиты в этой области. Кроме того, при поражении корпуса танка ракетой выпало ряд диапазонов из-за наличия на танке навесных бронелистов, так что кумулятивная струя рассеется в пространстве между ними и внутренним бронированием корпуса. Кроме того, в этом пространстве в 657 мм располагаются катки танка, являющиеся дополнительным рассеивающим фактором.

Рис. 2. Зоны поражения танка «Центурион» подкалиберным противотанковым снарядом и ракетой 9М117: а - башня; б - корпус

По приведенным рисункам видно, что бронебойный снаряд имеет преимущество перед противотанковой ракетой только в трех случаях: при стрельбе с дистанции менее 100 м., при стрельбе в борт танка и при стрельбе с больших дистанций по кормовому бронелисту корпуса танка. Однако при стрельбе по бортовым бронелистам танка, бронебойный снаряд также с довольно большой вероятностью после пробивания тонкого навесного бронелиста может попасть в каток и не пробить внутренней бортовой брони, кроме того, попадание в каток сильно повышает вероятность рикошета. Поэтому, стрельба по бортам корпуса танка даже из боковых зон не обеспечивает стопроцентной вероятности поражения танка, что нивелирует преимущество снаряда перед ракетой даже в «непростреливаемой» ракетой 24-х градусной зоне. Преимущество снаряда при стрельбе по корме танка с больших дистанций не является существенным плюсом, т.к. на дальностях от 4000 м до 5020 м даже под прямым углом к корме, т.е. на недосягаемых для ракеты дистанциях требуется очень тщательное прицеливание и вероятность попадания невысока. Кроме того, лазерное наведение обеспечивает превосходство в точности ракеты над снарядом и на меньших дистанциях.

В остальном же видно полное превосходство противотанковой ракеты над бронебойным снарядом: при стрельбе по башне танка максимальная дальность поражения у снаряда в среднем ниже в 1,5-2 раза, а при стрельбе по лобовой броне корпуса - в 3-4 раза. Примерно сопоставимы зоны поражения кормового бронелиста, но, как было сказано выше, система наведения ракеты и здесь дает ей преимущество. Из всего этого можно заключить, что у ракеты 9М117 противотанкового комплекса «Кастет» есть только один существенный недостаток - ее высокая цена по сравнению с подкалиберным бронебойным снарядом пушки МТ-12. По опубликованным американским данным разница в цене составляет примерно в десять раз.

Таким образом, опыт противотанковой борьбы арабо-израильских войн можно интерпретировать следующим образом: ракета с ее высокой ценой и превосходной системой наведения имеет преимущество перед снарядом при условиях хорошей и далекой видимости, так характерной для пустынь Ближнего Востока. В то время, как для небольших дистанций боя (как это имело место, например, на европейском театре) наиболее целесообразна стрельба противотанковым снарядом.

Литература

1. Средний танк «Центурион» // Бронеколлекция, 2003. № 2. 32 с.

2. Ангельский Р. Д. Отечественные противотанковые комплексы. М.: Изд-во Астрель, 2002. 192 с.

3. Мокроусов С.А., Митюков Н.В. Программа определения баллистических характеристик снаряда // Информационные технологии в инновационных проектах. Труды 4-й международной научно-технической конференции. Ижевск: Изд-во ИжГТУ 2003. Ч. 2. С. 57-59.

4. Мокроусов С.А., Митюков Н.В. К вопросу об идентификации внешнебаллистических поправок // Молодежь, студенчество и наука XXI века. III электронная заочная конференция с международным участием. Ижевск: Изд-во ИжГТУ. 2003. С. 111-113.

5. Okun N. Major Historical Nayal Armor Penetration Formulae. Режим доступа: [http//www.warships1.com].

С.А.Нефедов^[199] Монгольское оружие победы

Одним из новых направлений, изучающих исторический процесс в контексте взаимовлияния внешних и внутренних факторов, является так называемая «технологическая интерпретации истории». Технологической интерпретации истории России был посвящен ряд работ В.В. Алексеева, В.В. Запария, Б.В. Личмана, С.А. Нефедова, И.В. Побережникова^[200].

В основе технологической интерпретации истории лежит теория культурных кругов — историко-этнологическая концепция, весьма популярная в 20 и 30-х годах нашего столетия. Как известно, создатель этой концепции Фриц Гребнер считал, что сходные явления в культуре различных народов объясняются происхождением этих явлений из одного центра^[201]. Последователи Гребнера полагают, что важнейшие элементы человеческой культуры появляются лишь однажды и лишь в одном месте в результате великих, фундаментальных открытий. Фундаментальные открытия - это открытия, позволяющие расширить экологическую нишу этноса. Это могут быть открытия в области производства пищи, например, доместикация растений, позволяющая увеличить плотность населения в десятки и сотни раз. Это может быть новое оружие, позволяющее раздвинуть границы обитания за счет соседей. Эффект этих открытий таков, что они дают народу-первооткрывателю решающее преимущество перед другими народами. Используя эти преимущества, народ, избранный богом, начинает расселяться из мест своего обитания, захватывать и осваивать новые территории. Из центра новой цивилизации распространяется волна завоеваний. Прежние обитатели завоеванных территорий либо истребляются, либо вытесняются пришельцами, либо подчиняются им и перенимают их культуру. Народы, находящиеся перед фронтом наступления, в свою очередь, стремятся перенять оружие пришельцев - происходит диффузия фундаментальных элементов культуры, они распространяются во все стороны, очерчивая культурный круг, область распространения того или иного фундаментального открытия.

Однако открытия, подобные доместикации растений, носят уникальный характер, поэтому технологическая интерпретация истории рассматривает в основном культурные круги, порожденные открытиями в области военной технологии. В этой связи большой интерес представляет анализ такого глобального феномена, как монгольские завоевания: что лежало в их основе, какое фундаментальное открытие играло в этом определяющую роль?

Нет сомнения, что монголы обладали военным превосходством над своими противниками, но каковы были масштабы этого превосходства? Приведем один пример. В марте 1211 года монголы встретились в битве у крепости Хуйхэпху с армией могущественной китайской империи Цзинь. Это была регулярная армия, состоявшая из профессиональных воинов-латников. «В авангарде выставляют копьеносцев, которых называют «ин», «стойкими», - писал о цзиньцах сунский историк Сюй Мэн-синь. — Солдаты и их лошади одеты в латы». За копьеносцами, которые составляли около половины армии, следовали лучники, одетые в легкие панцири. Копьеносцы таранили строй противника, а лучники производили залп, ворвавшись в него на глубину ста шагов. Численность цзиньской армии составляла около 400 тысяч всадников — это были лучшие войска, собранные со всей огромной империи^[202].

Монголов было не более 100 тысяч - тем не менее, цзиньская армия была наголову разбита и практически уничтожена. «Пошло такое истребление, что кости трещали, словно сухие сучья», - говорит «Сокровенное сказание». Убитых было столько, что «степи стали издавать зловоние»^[203].

Военное превосходство монголов было колоссальным — но чем оно объяснялось? Историки по-разному объясняют причины монгольских побед; одни говорят о талантах монгольских полководцев, другие — о четкой военной организации, о маневренной тактике. Однако известно, что монголы заимствовали свою тактику и организацию у Цзинь и побежденной ею империи Ляо^[204], что в сотнях битв на протяжении XIII века монголами командовали разные (и не всегда талантливые) полководцы - тем не менее, они почти всегда побеждали. Так в чем же заключалась причина этих побед? Ответ на этот вопрос был одной из задач посольства, направленного римским папой ко двору монгольского хана. Возглавлявший это посольство ученый монах Плано Карпини оставил подробное описание оружия и тактики монголов.

«Оружие же все по меньшей мере должны иметь такое, - писал Плано Карпини, - два или три лука, или по меньшей мере один хороший, и три больших колчана, полных стрелами, один топор и веревки, чтобы тянуть орудия. Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые... Некоторые имеют латы... Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча... Надо знать, что всякий раз как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победит, то отступают вспять к своим; и они это делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду...» Плано Карпини акцентирует внимание на стрелковом вооружении и стрелковой тактике монголов: «...Надо знать, что если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят или убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой». В заключение посол дает рекомендации о том, как противостоять татарам: нужно иметь хорошие луки и закаливать стрелы, как это делают монголы, а чтобы уберечься от монгольских стрел, нужно иметь двойные латы^[205].

С выводами Плано Карпини перекликается свидетельство армянского царевичи Гайтона. «С ними очень опасно начинать бой, - рассказывал Гайтон в 1307 году, - так как даже в небольших стычках с ними так много убитых и раненых, как у других в больших сражениях. Это является следствием их ловкости в стрельбе из лука, так как их стрелы пробивают все виды защитных средств и панцирей... В сражениях в случае неудачи отступают они в организованном порядке, преследовать их, однако, очень опасно, так как они поворачиваются назад и умело стреляют во время бегства и ранят бойцов и лошадей. Как только видят они, что противник при преследовании рассеян и его ряды пришли в беспорядок, поворачивают они опять против него и таким образом достигают победы»^[206].

«В битвах с врагом берут они верх вот как, - свидетельствует Марко Поло, - убегать о врагов не стыдятся; убегая, поворачиваются и стреляют из лука. Коней своих приучили, как собак, ворочаться во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся славно да сильно, так же точно, как бы стояли лицом к лицу с врагом; бежит и назад поворачивается, стреляет метко, бьет и вражеских коней и людей, а враг думает, что они расстроены и побеждены, а сам проигрывает, оттого что и кони у него перестреляны, да и людей изрядно перебито. Татары, как увидят, что перебили и вражьих коней и людей много, поворачивают назад и бьются славно, храбро, разоряют и побеждают врага. Вот так-то они побеждали во многих битвах и покоряли многие народы»^[207].

Приведем еще одно свидетельство такого рода: «При первом столкновении на войне стрелы у них стрелы, как говорят не летят, а ливнем льются, - писал венгерский монах Юлиан. - мечами и копьями, они, по слухам, бьются менее искусно»^[208].

Таким образом, свидетельства источников сходятся на том, что монголы уклонялись от ближнего боя, что они были сильны главным образом в стрелковом бою. Монголы были прекрасными лучниками, они выпускали тучи стрел, которые были необыкновенно острыми, и ударяли с такой силой, что убивали лошадей и пробивали доспехи всадников. Монголы обладали необыкновенными стрелами и необычно мощными луками, которые к тому же позволяли поддерживать высокий темп стрельбы - такой вывод следует из свидетельств современников.

Обратимся теперь к свидетельствам археологии. Вторая половина XX века ознаменовалась рядом выдающихся открытий российских археологов; благодаря исследованиям А.П. Окладникова, Г.В. Киселева, В.Е. Медведева, Н.Я. Мерперта, Д.Г. Савинова, Л.Р. Кызласова, Е.М. Хамзиной, Ю.С. Худякова и ряда других специалистов была воссоздана картина развития средневековых культур кочевников Центральной Азии и Дальнего Востока. Одним из результатов этих исследований было получение данных о появлении в период, непосредственно предшествующий началу монгольских завоеваний, нового типа лука. В основе луков, распространенных в Великой Степи ранее, в I тыс. до. н. э., лежал лук, некогда созданный племенами хунну. Это были луки с боковыми костяными накладками, которые фиксировали жесткие зоны деревянной основы лука (кибити). Поскольку эти зоны не участвовали в создании рефлекторного усилия, то лук хуннского типа имел большие размеры - порядка 160 см. В I-V веках однотипные хуннские луки господствовали на широких просторах степей от Амура до Дуная, но затем на основе этой конструкции появилось множество новых вариантов. В степи начался процесс поиска новых технических решений, и к началу I тысячелетия многие народы имели несколько разных типов лука — так что луки разных типов иногда можно было встретить в одном захоронении. Среди этого многообразия встречались и отдельные, еще несовершенные, прототипы позднейшего монгольского лука, однако, как доказывает Д.Г. Савинов, «лука универсального типа, обычно называемого монгольским, в то время еще не было». Отбор новых конструкций продолжался вплоть до XIII века, когда вместе с монголами на арену истории вышел монгольский лук. Этот лук отличался от хуннского лука тем, что имел не боковые, а одну фронтальную костяную накладку, игравшую принципиально иную роль: она не лишала участок кибити упругости, а наоборот, увеличивала упругость, добавляя к рефлекторному усилию деревянной основы усилие расположенной по центру лука костяной пластины. Костяная пластина имеет максимальный предел прочности примерно вдвое больше, чем древесина (около 13 кг/мм²), и, соответственно, распрямляясь, создает вдвое большее усилие. Луки такого типа называют «рефлексирующими»; при небольших размерах (около 120 см) монгольский лук обладал большой мощью, и эту мощь можно было при желании увеличить, добавляя костяные накладки на плечи лука. Кроме того, по сравнению с другими луками, монгольский лук был более гибким и тетива оттягивалась на большее расстояние, поэтому она оказывала на стрелу более длительное воздействие и сообщала ей больший импульс^[209].

Небольшие размеры монгольского лука делали его удобным для конного лучника; это позволяло точнее прицеливаться и вести стрельбу в высоком темпе - до 10-12 выстрелов в минуту. По данным китайских источников, сила натяжения монгольского лука составляла не менее 10 доу (66 кг), что по крайней мере в полтора раза превышало мощность цзиньских луков (7 доу или 46 кг)^[210]. X.Мартин определяет силу монгольских луков в 166 фунтов (75 кг) и отмечает, что они не уступали знаменитым английских лукам, погубившим французское рыцарство в битвах при Креси и Пуатье^[211]. Ю.Чамберс оценивает силу монгольских луков в 46-73 кг, а английских - в 34 кг;^[212]. После английских луков самыми мощными в Европе были венгерские - их натяжение оценивается в 32 кг^[213]; напомним, что эти луки противостояли монгольским в битве при Шайо, которая закончилась страшным разгромом венгров.

Возвращаясь к первой, самой большой и самой неожиданной победе монголов, к битве при Хуйхэпху, приходится признать, что источники не сохранили подробного описания - но аналогия с Креси и Шайо напрашивается сама собой: очевидно, что цзиньская тяжелая конница не смогла нанести таранный удар и погибла под ливнем пробивавших доспехи стрел.

Новому луку соответствовал новый господствующий тип стрел. В монгольское время получили преобладание стрелы с плоскими наконечниками в форме лопатки или трилистника - так называемые «срезни». Плоские наконечники имели лучшую аэродинамику и летели с большей скоростью, чем трехлопастные. Большинство таких стрел имело ширину пера до 25 мм и вес до 15 граммов, они не очень отличались по весу от наконечников, применявшихся прежде. Однако наряду с обычными «срезнями» довольно часто встречались огромные наконечники длиной до 15 см, шириной пера в 5 см и весом до 40 граммов. При обычном соотношении веса наконечника и стрелы (1:5, 1:7), стрела с таким наконечником должна была весить 200-280 граммов. Тяжелые стрелы были еще одним свидетельством мощи монгольского лука; они обладали огромной убойной силой и предназначались для поражения лошадей^[214].

Согласно Ю. Чамберсу, дальность стрельбы из монгольского лука достигала 320 метров, а дальность английского лука - 230 метров^[215]. В Эрмитаже хранится каменная стела, найденная в 1818 г. близ Нерчинска; надпись на этой стеле говорит, что когда в 1226 году Чингисхан устроил праздник по поводу одной из своих побед, победитель в соревновании стрелков Есугей Мерген пустил стрелу на 335 алда (538 м)^[216]. Однако на таком расстоянии было практически невозможно попасть в цель, и прицельная дальность стрельбы из лука монгольского типа была гораздо меньше; она составляла около 150 метров. Стрела татарского лука XVI века на расстоянии 200 метров убивала лошадь или пробивала кольчугу навылет. По мощи лук не уступал аркебузам, а по скорострельности намного превосходил их - однако научиться стрелять из лука было намного сложнее, чем научиться стрелять из аркебузы. Современные спортивные луки имеют силу натяжения «всего лишь» 23 кг, но стрельба из них требует хорошей физической подготовки, и даже спортсмену непросто выпустить за день соревнований около сотни стрел. Луки монгольского типа требовали необычайно сильных рук и особой сноровки: монгольские лучники использовали для захвата тетивы специальное кольцо с крючком, которое играло роль спускового механизма. Монголы с детства учили своих детей стрелять из лука, постепенно увеличивая его размеры, наращивая мускулатуру рук и отрабатывая механизм стрельбы на уровне условных рефлексов. Воинам других народов было непросто научиться хорошо стрелять из монгольского лука - даже если бы он достался им в качестве трофея. Писавший в XV веке арабский автор наставления по стрельбе из лука отмечал, что в его время (спустя столетие после падения монгольского владычества в Персии) многие секреты стрельбы были уже утеряны^[217]. Еще сложнее было наладить производство луков монгольского типа. Изготовление сложносоставных луков требовало большого мастерства. Слои дерева, костяные накладки и сухожилия склеивали под сильным прессом, после чего лук подвергался просушке иногда в течение нескольких лет. Окончание изготовления лука сопровождалось специальными церемониями. Мастера по изготовлению луков пользовались большим уважением, и даже великий хан оказывал им почести. Высоко ценя (и даже почитая) свои луки, монголы, естественно, стремились уберечь их от непогоды; для этого использовалось налучье, которое вместе с колчаном называлось «сагайдак»^[218].

Новое оружие требовало применения тактики, которая обеспечила бы использование всех его преимуществ. Как отмечалось выше, это была тактика уклонения от ближнего боя, обстрел противника из луков, который мог продолжаться несколько дней. Монгольская легкая кавалерия мчалась вдоль фронта противника, поливая его дождем стрел; если же противник переходил в атаку, то она обращалась в мнимое бегство, но во время этого «бегства» лучники, обернувшись назад, расстреливали своих преследователей и их лошадей. Мощный лук и массивные стрелы позволяли убивать лошадей - и, действительно, цитированные выше источники свидетельствуют, что поражение лошадей было едва ли не главным элементом этой тактики. Если же противник упорно держался на своей укрепленной позиции, то в атаку шел полк «мэнгэдэй» - это название означает «принадлежащие богу», то есть «смертники». Задача «мэнгэдэй» состояла в том, чтобы (возможно, ценой больших потерь) завязать ближний бой, а затем симулировать бегство и все-таки вынудить противника преследовать лучников. Когда в ходе длительного преследования противник оказывался ослаблен потерями и расстраивал свои ряды, он подвергался внезапному фланговому удару тяжелой монгольской конницы («засадного полка»). Нужно отметить, однако, что сама по себе тактика «мэнгэдэй» была не новой, ее использовали гунны, скифы и многие другие степные народы^[219]. Преимущество монголов заключался лишь в том, что новые луки позволили им применять эту старую тактику с большим успехом.

При археологических раскопках в Каракоруме было обнаружено лишь несколько бронебойных стрел, и это дает специалистам основание утверждать, что основную часть монгольского войска составляли легковооруженные лучники. Вооружение лучника (помимо лука и саадака) составляли сабля или булава, иногда боевой топор. Защитное вооружение монгольских воинов было подробно изучено М.В. Гореликом^[220]. Лучники носили легкий стеганый панцирь из кожи, войлока или толстой ткани - такой панцирь по-монгольски назывался «хатангу дегель» - «твердый халат». Для удобства стрельбы монгольские лучники использовали короткие стремена: привстав в стременах, лучник мог отчасти стабилизировать качку и точнее целиться. Однако короткие стремена делали всадника неустойчивым в седле и затрудняли ведение ближнего боя. Монголы вступали в ближний бой лишь тогда, когда исход сражения былпрактически решен; эту последнюю атаку проводили отряды тяжелой конницы. Тяжеловооруженные всадники были облачены в пластинчатые панцири; металлические пластины крепились на ремешках, поэтому панцири назывались «худесуту хуяг» - «пронизанный, прошитый (ремнями) панцирь». Другой вид панцирей («бехтер») представлял из себя кольчугу усиленную на груди и на спине металлическими пластинами, иногда вместо нескольких пластин для усиления кольчуги использовалось круглое железное «зеркало» (такой доспех на Руси называли «зерцалом»)^[221].

По утверждению специалистов, металлические доспехи монгольских воинов лишь незначительно отличались от доспехов киданей и китайцев; то же самое относится и к металлическим конским доспехам. Одна из разновидностей конского доспеха - «мягкий доспех» - была заимствована монголами на Ближнем Востоке, где такие доспехи стали популярны в конце XII века. Таким образом, за исключением «бехтера» и «зерцала», в области тяжелого вооружения монголы не создали ничего нового. Характерно так же и то, что действия монгольской тяжелой конницы не обратили на себя внимания современников, и источники не сохранили их описания. Победы монголов приписывались мастерству конных лучников, а в ближнем бою, как свидетельствует Юлиан, монголы были «менее искусны»^[222].

Как отмечалось выше, главным доказательством фундаментального характера военной инновации является ее перенимание другими народами. «Повсеместное распространение и заимствование монгольского оружия в кочевом мире в XIII-XIV веках наглядно свидетельствует о его большой эффективности», - отмечает Ю.С. Худяков^[223]. «Оружие всегда было более «международным», чем другие предметы материальной культуры, - писал А.Ф. Медведев. - Новые его виды, более совершенные и эффективные, появившиеся у того или иного народа, значительно быстрее заимствуются и распространяются, чем украшения или орудия труда. Отставание в военном деле... могло привести к потере независимости. Это и было причиной сравнительно быстрого распространения некоторых видов вооружения у соседних народов»^[224]. Процесс распространения нового оружия археологически прослеживается как ареал находок луков и стрел монгольского типа - эти находки служат главными маркерами нового культурного круга. А.Ф. Медведев детально изучил ареал распространения наконечников стрел монгольского типа в Восточной Европе. Эти наконечники в больших количествах найдены в курганах кочевников в Поволжье, на Днепре, на Кубани, а так же в развалинах осаждавшихся монголами русских и литовских городов. При этом важно, что наконечники монгольского типа, относящиеся к XIII-XIV векам, были найдены и там, где монголы не воевали - в Смоленске, Новгороде, Пскове^[225].

Однако находки наконечников стрел не всегда являются надежным свидетельством того, что в данном регионе было освоено изготовление луков соответствующего типа. Поскольку находки луков и их частей сравнительно редки, то вопрос о распространении монгольских луков более сложен. Известно, что к XVI веку на Руси умели делать рефлексирующие луки, но когда именно было освоено их изготовление, остается неясным^[226]. Летописи свидетельствуют, что попытки перенимания монгольского вооружения начались уже вскоре после нашествия. Когда в 1248 году галицкий князь Даниил Романович прибыл на помощь венгерскому королю, то немецкие послы были удивлены татарским вооружением княжеской дружины. «Немцы же дивящеся оружию татарьскому беша бо кони в личинах и коярах кожаных и людье в ярыцех... - говорит Ипатьевская летопись^[227]. Известно, что князь Даниил привлекал в основанный им город Холм ремесленников, бежавших из татарского плена, и среди этих ремесленников были мастера по изготовлению луков и кузнецы. Археологические данные свидетельствуют, что с середины XIII века в вооружении русских воинов традиционная кольчуга («броня») постепенно уступает место пластинчатому «доспеху» монгольского типа; слово «броня» понемногу выходит из употребления^[228].

Процесс перенимания монгольского оружия на Ближнем Востоке освещен источниками более подробно, чем на Руси. Рашид-ад-дин свидетельствует, что в Персии оружие для армии ильханов изготовлялось в организованных монголами больших государственных мастерских «кархана». В этих мастерских работали преимущественно местные ремесленники, обращенные во время завоевания в рабов; оружие делалось «по монгольским обычаю» и при участии монгольских мастеров, причем перечисляя специальности ремесленников, персидский историк упоминает в порядке очередности лучников, изготовителей стрел, колчанов, сабель, а остальных зачисляет в разряд «прочих». К началу XIV века производство монгольского оружия было освоено свободными ремесленниками, работавшими вне «кархана». «Прежде не было ремесленников, которые умели бы изготовлять оружие по монгольскому обычаю, а теперь большинство ремесленников на базарах научилось», - писал Рашид-ад-дин^[229]. Таким образом, в Персии образовался центр производства монгольского оружия, которое стало достоянием всего Ближнего Востока. Распространение монгольского оружия облегчалось тем, что большинство воинов армии ильханов составляли тюрки, и, вооружив эту армию, монголы сами снабдили тюрок (и арабов) новым оружием и научили обращению с ним. Тюрки были военным сословием во всех государствах Ближнего Востока, а также в Египте, в Средней Азии и в Индии; таким образом, принесенные монголами образцы оружия могли свободно распространяться в тюркской военной среде по всему обширному региону. Естественно, что, попав к тюркам и арабам, монгольский лук описывался исследователями как «турецкий» или «арабский», но все это был один и тот же рефлексирующий лук, господствовавший как на Ближнем Востоке, так и на Руси. «Сравнение составных частей сложных русских луков с составными частями, подробно перечисленными в арабском трактате XV века, - отмечал А. Ф. Медведев, - как и памятники изобразительного искусства, свидетельствует, что и арабские, и русские, и турецкие луки средневековья изготовлялись по совершенно аналогичному принципу, имели в своем составе сходные детали из сходных материалов и даже по внешнему виду и размерам были похожи друг на друга. Именно поэтому Флетчер и другие иностранцы, побывавшие в России в XVI веке, отмечали, что русские луки похожи на турецкие»^[230].

О заимствовании монгольского оружия говорит и перенимание соответствующей терминологии. Монгольские термины приходили в русский язык из тюркских языков, поэтому принятие русскими того или иного монгольского термина означало, что он принят на всем пространстве от Монголии до Руси, а так же и там, где обитали тюрки - то есть на Ближнем Востоке и в Средней Азии. Прежде всего, перенималась терминология связанная с луком. Славянское слово «тул» было вытеснено монгольским словом «колчан». Лук в комплекте с колчаном и налучьем стал называться «сагайдаком» или «саадаком», чехол для колчана - «тохтуем». Большие стрелы (характерные для монголов) назывались на Руси «джид», другая разновидность стрел - «томары». Перенималось и оборонительное оружие. Легкий стеганый доспех лучников на Руси назывался «тигиляй» (от монгольского «де-гель»), тяжелый пластинчатый доспех - «куяк» («хуяг»), усиленная кольчуга - «бехтерец» («бехтер»)^[231].

В XIV-XVI производившие монгольское оружие персидские ремесленники славились по всему Востоку, и первоначальные монгольские названия иногда заменялись персидскими или арабскими. Так, широко распространившиеся монгольские доспехи типа «зерцала» были известны на Руси, в Индии и других странах как «юшманы» (от персидского «джавшан», «зеркало»). Слова «кибить», «кайдалики» (стрелы), «пика», «кистень», «тарч» (кавалерийский шит) имеют персидские или арабское происхождение^[232].

Монгольские доспехи перенимались народами, как оружие победителей - но в то же время необходимо отметить, что оборонительное оружие перенималось медленнее, чем лук и стрелы. Основная масса кочевников Восточной Европы осталась верна своему старому доспеху, кольчуге; в погребениях кипчаков кольчуга встречается в десять раз чаще, чем пластинчатые доспехи монгольского типа^[233].

Говоря о распространении монгольского оружия, необходимо упомянуть также и о порохе. Порох был китайским изобретением, и ко времени монгольского завоевания метаемые баллистами пороховые гранаты «хо пао» широко использовались в армии Цзинь. Монголы быстро заимствовали эти гранаты и применяли их при осаде городов в Китае и на Ближнем Востоке. С этого времени порох становится широко известен; рецепт его изготовления приводится в книгах арабского писателя XIII века Гассана Аль-фамаха и византийца Максима Грека; о пороховых гранатах («бан») сообщают и индийские источники. На Руси слово «порох» впервые упоминается в конце XIII столетия в так называемом «Новгородском словаре». Неизвестно, применялись ли на Руси пороховые гранаты, но, во всяком случае, они использовались воинами Золотой Орды: в Поволжье известны находки таких гранат^[234].

Вслед за вооружением заимствовалась военная организация и тактика. Деление войска на десятки, сотни, тысячи было заимствовано монголами у киданей и Цзинь, а затем было введено ими по всех завоеванных странах. В.В. Бартольд писал, что военное устройство тюрок XV века было «наследием империи Чин-хисхана»^[235], в определенной степени это можно сказать и о Руси. Характерной чертой десятичной организации было наличие у каждого командира знамени и сигнального барабана; русские слова «хоругвь» и «тулумбас» (седельный барабан) имеют монгольское происхождение. Большой барабан, «набат» (арабск. «неубэт») считался принадлежностью воеводского звания^[236]. Как у монголов (и у тюрок), русское войско иногда называлось «кошун» и делилось на пять частей, по крайней мере две из которых именовались так же, как у кочевников («правая рука» и «левая рука»). Сигизмунд Герберштейн, описывая тактику русских, отмечал, что «они удачнее сражаются в дальнем бою, чем в ближнем, а поэтому стараются обойти врага и напасть на него с тыла»; он упоминал о коротких стременах русских всадников и о их ловкости в стрельбе из лука. Ричард Ченслер также писал, что все русские всадники - это стрелки из лука, что их луки подобны турецким и что они избегают ближнего боя^[237]. Об этом же свидетельствует Джером Турбервиль: «Когда русского преследует жестокий враг, он ускачет прочь и, неожиданно повернувшись, поражает его из лука»^[238]. Наиболее ярким примером заимствования русскими военной системы татар было принятие на службу царевича Касима с его ордой: в этом случае заимствовалось не только оружие и тактика, но и само войско. Это татарское войско впоследствии сыграло большую роль в битве на реке Шелонь; в этом бою была использована тактика «мэнгэдэй», и, как отмечает Н.С.Борисов, татарская выучка очень пригодилась москвичам: они одержали победу над десятикратно превосходящим по численности противником^[239].

Следует отметить, что стрелковая тактика не получила распространения к западу от рубежей Руси. Литовцы высоко ценили русских стрелков из лука, переняли у них термин «саадак», и после присоединения Белоруссии включали их в свои войска - но, по-видимому, так и не завели собственных подразделений лучников^[240]. Военная техника Запада пошла по пути, рекомендованном в свое время Плано Карпини: чтобы противостоять лучникам, рыцари одели двойную броню и стали использовать конский доспех. Западная граница Руси превратилась в линию противостояния двух культурных кругов, и каждый из этих кругов имел свой тип оружия. А.В. Чернецов отмечает, что это противостояние очень ясно осознавалось на бытовом уровне и проявлялось, в частности, в том, что на русских миниатюрах XV-XVI веков воины-татары (и другие кочевники) и русские были практически неотличимы, они имели одинаковое вооружение. Напротив, немецкие, польские, литовские воины изображались иначе, в других шлемах и в других доспехах^[241]. В противостоянии Востока и Запада Русь выступала на стороне Востока; к примеру, в сказании о битве при Ворксле Витовт рисуется не как союзник Руси в борьбе с Ордой, но как злейший враг, а победа татар объясняется помощью Божьей^[242].

С. И. Охремчук^[243] Сегодняшние противоречия российско-японских отношений по итогам Второй мировой войны и их влияние на воспитание современной российской молодежи

Мне жаль тебя, русская мысль, и тебя, русский народ!

Ты являешься каким-то голым существом после тысячелетней жизни, без имени, без наследия, без будущности, без опыта.

В. Ключевский

Как утверждают историки, за последние 56 веков на нашей планете произошло почти 15 тысяч больших и малых войн, т.е. на каждый мирный день приходятся пять дней войны. Самые жестокие - это войны XX века - Первая и Вторая мировые войны. Военные действия предполагают в последствии изучение характера военных действий и причин их возникновения. После окончания Второй мировой войны прошло уже более 60-ти лет, тем не менее в настоящее время обостряются проблемы, порожденные этой войной. В последнее время в зарубежных и отечественных средствах массовой информации фальсифицируется история второй мировой войны. Идеологически обосновывается подрастающему поколению, что главным агрессором был советский народ, а основную роль в разгроме фашизма приписывают США и Великобритании. Чтобы эффективно противодействовать зарубежным идеологам и их последователям необходимо глубоко изучать уроки войны и делать выводы из них достоянием для широких масс общественности. Но, а самое главное - создание менталитета о своей Родине, как великой державе прошлого, настоящего и будущего.

В сентябре 2005 года исполнилось не только 60 лет окончанию II мировой войны, но и 100 лет завершению русско-японской войны 1904-1905 гг.. Мне кажется, что это и является препятствием заключения договора о добрососедстве и сотрудничестве между нашими странами. Японское правительство, в одностороннем порядке, добивается подписания мирного договора с Россией на выгодных для нее условиях - удовлетворения своих притязаний на Курильские острова, выплаты компенсаций японским военнопленным.

Последнее десятилетие XX века характеризуется для России тем, что на самых высоких эшелонах власти были предприняты попытки осквернения вклада наших предков в победу и заигрывания перед бывшими побежденными. В 1998 году Т.Г. Ибатуллин, в газете «Невское время», исследовал проблему, о которой не принято было говорить, а тем более писать - о войне и плене. На мой взгляд, интересно рассмотреть вопрос о японских военнопленных, так как в последнее время этому вопросу в СМИ уделяется повышенное внимание.

В Японии, бывшими военнопленными из числа ветеранов Квантунской армии, было создано объединение «Всеяпонская ассоциация насильственно интернированных». «Правильнее нас называть не пленными, а интернированными, - заявляет ее председатель Ясудзо Аоки, - так как мы были направлены в Сибирь временно. В суровой местности, с неблагоприятным климатом, мы трудились без гроша и сейчас хотели бы получить плату за свой труд». Что происходит на самом деле? Ассоциация требует приравнять своих членов к насильственно угнанным в фашистскую Германию на принудительные работы советским гражданам, кстати, в основном подросткам и молодым женщинам. Но постойте - это же фальсификация истории.

Интернирование - принудительное задержание воюющим государством граждан, а не военнослужащих, другого воюющего государства. После объявления Японии войны все ее военнослужащие, попавшие в советский плен, в соответствии с международным правом соответствовали статусу военнопленных. С течением времени японская сторона в одностороннем порядке почему - то переосмыслила этот статус. По утверждениям «Всеяпонской ассоциации насильственно интернированных» они сложили оружие не потому, что потерпели поражение на поле боя, а потому, что выполнили приказ своего императора о сдаче оружия. Из этого следует, что они не военнопленные, а интернированные. Дефиниция «интернирование по-японски» включена в школьные учебники Японии. Таким образом, воспитание японской молодежи происходит на фальсификационных фактах истории.

Как можно соглашаться с японской гипотезой о Великой Отечественной войне великой державе, каковой мы считаем Россию? А оказывается можно. В ноябре 1993 года, перед визитом в Японию, президент Б.Н. Ельцин во всеуслышание заявил: «Для нас, русских, преступление Сталина - это огромная черная яма, в которую была свалена вся история. Сибирские лагеря... японцы переживают почти также тяжело, как трагедию Хиросимы. Американцы давно принесли извинения японцам. Однако мы этого не сделали...». В ходе своего визита наш президент принес «официальные извинения» японской стороне за содержание их военнопленных в сибирских трудовых лагерях. Как так?

В прямом противоречии с пактом о нейтралитете японская сторона неоднократно нарушала морские, сухопутные границы и воздушное пространство Советского Союза, препятствовала судоходству в нейтральных и советских территориальных водах. С 1 декабря 1941 года по 10 апреля 1945 года японские военные корабли около 200 раз останавливали и досматривали советские торговые и рыболовные суда. Несколько кораблей было задержано на длительный срок, а 18 судов было потоплено. Фактически японский военно-морской флот осуществлял блокаду советского Тихоокеанского побережья, стремился прервать связи СССР с союзниками. Японское командование постоянно держало у советской границы боеспособную группировку - Квантунскую армию. Это стратегическое объединение насчитывало в различные периоды от 600 тыс. до 1 млн. и более солдат и офицеров, 6,6 тыс. орудий и минометов, более 1,2 тыс. танков, свыше 1,9 тыс. боевых самолетов. Ставка советского Верховного Главнокомандования, учитывая реальную опасность агрессии со стороны Японии, была вынуждена держать против нее свыше 1 млн. солдат и офицеров, более 16 тыс. орудий и минометов, свыше 2 тыс. танков и САУ, до 4 тыс. боевых самолетов и около 100 боевых кораблей. И это в то время, когда враг стоял у стен Москвы, когда в дивизиях народного ополчения на троих была одна винтовка, когда под Сталинградом от пехотных рот оставались отделения.

Характерен тот факт, что американское правительство не извинялось перед Японией за варварское истребление более 800 тысяч мирных жителей, граждан Хиросимы и Нагасаки. В США по случаю 60-летия Победы был проведен опрос: как американцы относятся к атомным бомбардировкам японских городов? Приходиться восхищаться американским гуманизмом: и в 1945-м, и в 2005-м большинство общества оправдывает Трумэна и его военных советников. Из этого следует сделать вывод, что американское понимание истории не изменилось и все списывается на «военную необходимость».

По происшествие более 60-ти лет от описываемых событий российские лоббисты интересов Японии забывают об исторических фактах и существующих архивных документах. Эти первоисточники свидетельствуют о том, что идея использовать труд японских военнопленных для восстановления советской экономики принадлежит отнюдь не Сталину.

Летом 1945 года императору Японии Хирохито был составлен документ под названием «Принципы проведения мирных переговоров» (составили его принц Ф. Коноэ, занимавший неоднократно пост премьер - министра страны и его советник генерал - лейтенант К .Сакаи). В этом документе изложен перечень возможных уступок Советскому Союзу. Один из пунктов документа гласит: «Мы демобилизуем дислоцированные за рубежом вооруженные силы и примем меры к их возвращению на родину. Если подобное будет невозможно, мы согласимся оставить личный состав в местах его настоящего пребывания. Рабочая сила может быть предложена в качестве репараций».

Американский исследователь Г. Бикс, обнародовавший этот «забытый» документ в своем труде «Хирохито и создание современной Японии», прямо указывает: «Идея интернировать японских военнопленных для использования их труда при восстановлении советской экономики (осуществленная на практике в сибирских лагерях) возникла не в Москве, а в среде ближайшего окружения императора». Может быть нынешний император Акихито, сын Хирохито, не знал об этом или забыл?

Японская сторона в отношениях с Россией придерживается двойных стандартов, т.к. забывает о депортации в феврале 1942 года с Западного побережья США всех лиц японского происхождения. Под конвоем солдат более 112 тысяч этнических японцев, из которых около 78 тысяч были гражданами США, были вывезены и помещены в 13 концентрационных лагеря в отдаленных местностях с тяжелым климатом.

Так же японской стороне следует не забывать об использовании на рудниках более 700 тысяч корейцев, которые были гражданскими мирными жителями.

Внешняя политика в конце существования СССР включала сдачу большинства завоеванных позиций западным странам с целью обретения политической и финансовой поддержки европейских, американских и некоторых арабских государств. Провозглашенный Горбачевым курс «нового политического мышления» во внешней политике активно проводили министр иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе и член Политбюро ЦК КПСС А. Яковлев. Проблемы разоружения, советско-японских отношений, германский вопрос, взаимоотношения со странами соцсистемы, региональные конфликты - основные вопросы внешней политики этого времени. Проблема советско-японских отношений возникла в связи с территориальными претензиями Японии к России - о принадлежности четырех южных островов Курильской гряды. При поддержке США Япония переходит к активным шагам с целью добиться перехода этих островов под свой контроль. В 1991 г. горбачевское правительство официально признало правомочность этих претензий, а «великий демократ» Шеварднадзе предлагал передать острова Японии.

История сегодня в моде. Она вернулась к нам после многих десятилетий искажений, умолчаний и фальсификаций.

Фальсифицируя историю второй мировой войны, современные идеологи стремятся обосновать идеи перекройки карты мира.

События второй мировой войны все больше отдаляются во времени. Поэтому крайне важно, чтобы люди, особенно молодое поколение, знали всю правду Это позволит лучше понять подоплеку сегодняшней политики.

Абсурдными выглядят и требования «урегулировать проблемы японских военнопленных», с которыми выступают российские лоббисты японских интересов. Эти проблемы разрешены полвека назад - Совместной советско-японской декларацией 1956 года, восстановившей мирные отношения между нашими странами. В 6-той статье декларации записано: «СССР и Япония взаимно отказываются от всех претензий, соответственно, со стороны своего государства, его организаций и граждан, возникших в результате войны с 9 августа 1945 года». Стоит напомнить, что при заключении соглашения о прекращении состоянии войны Советское правительство великодушно отказалось от всех репараций и материальных претензий к Японии. Все это лишает Японию, а так же и ее граждан юридических и моральных оснований требовать каких бы то ни было «компенсаций».

Древние мудрецы справедливо говорили: «В единстве и малое растет, в раздоре и великое рушится». Через эту мудрость проходили и народы и государства. Эта «старая формула» в полной мере применима к противоречивому двадцатилетию реформ в современной России. Какие уроки мы извлечем из этой эпохи, не забудем ли их в текущей суете, станут ли они помощниками в решении масштабных государственных задач стоящих перед Россией? Какое наследие мы оставим потомкам? На каких примерах из прошлого будет воспитываться подрастающее поколение России? Все эти вопросы волнуют патриотично настроенную часть общества, но главное, чтобы этот настрой преобладал и в идеологии правящих партий и руководстве страны.

Н.П.Рябченко^[244] Причины и характер советско-китайского конфликта 60 - начала 80-х годов XX века

Чтобы выявить коренные причины советско-китайского конфликта, имеет смысл сначала попытаться разобраться в том, что же привело к сближению, а затем тесному сотрудничеству и даже союзу двух стран в предшествующий период, какие противоречия существовали или были заложены уже тогда и в чем их суть.

Начало советско-китайского сближения относится к первым годам советской власти. Тогда Сунь Ятсен, стремясь создать государство, хозяином в котором был бы народ, обратил свой взор к Советской России как республике нового типа, сочетавшей, по его мнению, народовластие и социальную справедливость. Пример России был тем более привлекателен, что в нем ему виделось сходство с опытом радикальных социальных преобразований в Тайпинском государстве^[245].

Положительное восприятие Сунь Ятсеном Советской России, кроме политических и эмоциональных моментов, в немалой степени было связано с выдвинутым им учением о приоритете познания по отношению к действию. Испокон веку в Китае было принято считать, что «познание легко, а действие трудно». Основатель Китайской Республики увидел в таком пренебрежительном отношении к познанию главную причину неудач своей страны и посвятил первую часть «Программы строительства государства» доказательству особой ценности познания как источника эффективной деятельности^[246]. Он уделял большое внимание как разработке идей, так и их пропаганде и опыту Советской России в этом деле.

Сунь Ятсена интересовали «подлинно научные знания, основанные на строго научных положениях». Он считал необходимым приглашать иностранных специалистов и перенимать западные методы, как это делали Япония и Сиам, но при этом «использовать иностранный капитализм для создания социализма в Китае и, гармонично сочетая эти две экономические силы, движущие человечество вперед, заставить их действовать вместе и тем самым ускорить развитие будущей мировой цивилизации»^[247]. Однако его ждало разочарование: капиталисты не спешили на помощь Китаю. Но вскоре самая активная поддержка, в основном военная и политическая, которая больше всего в тот период была нужна Сунь Ятсену, была получена со стороны Советской России^[248].

Большевики с симпатией относились к китайским революционерам - сторонникам Сунь Ятсена и рассматривали их как своих союзников по антиимпериалистической борьбе. При всех отличиях и особенностях для них также была характерна настойчивая приверженность к познанию, вершиной которого они считали марксизм. Хорошо понимая сложность обстановки в Китае, большевики старались «не увлекаться целями насаждения коммунизма» в этой стране^[249]. Но полностью удержаться от конфликтов на этой почве, а потом и разрыва с Гоминьданом все же не удалось.

Демократия и социализм, которые послужили толчком к сближению Советской России и Китая, а потом немало способствовали раздорам между ними, указывают на общую западную культурную основу их отношений. Учение Сунь Ятсена - европейски образованного мыслителя, обладавшего энциклопедическими знаниями, - несомненный результат западного влияния на Китай. Пришедший из Советской России марксистский социализм - также плод западной культуры. Их встреча означала, что эта культура охватила мир. Но сама контактная зона оставалась слабым звеном. Программные установки Сунь Ятсена еще только предстояло осуществить. Китайское общество оставалось в основном традиционным, и Запад не хотел признавать этого «больного человека Азии» равным партнером. Что касается Советской России, то она своим радикализмом сама противопоставила себя Западу. Попытки большевиков разжечь «мировую революцию» потерпели провал, и только в Китае у них была возможность действовать, оказывая помощь в борьбе против местных милитаристов и в организации революционного движения.

Волны западной культуры, соединившиеся в Китае, оказались предвестниками нового наступления индустриальной цивилизации, которая за годы первой мировой войны распространила влияние на прежде не развитые в промышленном отношении территории и заметно укрепила позиции в таких странах своего второго эшелона как Россия.

В 1919 г. Сунь Ятсен разработал грандиозный промышленный план, в котором намечалось строительство дорог, портов, городов, развитие всех отраслей промышленности. С самого начала этот план задумывался как международный, служащий интересам не только его страны, но и других государств. Для них участие в индустриализации Китая было бы хорошей возможностью переключить на мирные цели те производственные мощности, которые прежде работали на войну, и таким образом избежать послевоенного кризиса. Разработка китайских природных ресурсов и использование возможностей нового огромного рынка сбыта позволили бы, по его мнению, поглотить избыточные капиталы, избавиться от конфликтов на почве торговой конкуренции и даже от войн^[250]. Тогда не удалось развернуть осуществление задуманного. Однако, как только гоминьдан установил контроль над большей частью территории страны, правительство стало уделять промышленности первостепенное внимание.

В 1926-1936 гг. среднегодовой прирост производства составил более 7%^[251]. В период антияпонской войны на незанятых противником территориях выпуск промышленной продукции увеличился почти в четыре раза^[252]. Крупнейшая в стране база тяжелой промышленности была создана на оккупированном Японией Северо-Востоке. Тем не менее, к 1949 г. Китай все еще оставался преимущественно аграрной страной. Доля промышленности в валовом общественном продукте составляла 25,2%, а в произведенном национальном доходе - 12,6%^[253].

В России первая мировая война подготовила новый этап индустриального развития. Военно-инфляционные концерны при поддержке банков смогли установить контроль над хлебными рынками, металлургическими и машиностроительными заводами, источниками сырья, транспортными путями. Стянутая воедино экономическая мощь давала возможность перевести производство на новую техническую базу, увеличить его объем и прибыльность. В расчете на послевоенную перспективу начали создаваться заделы и разрабатываться проекты развития металлургии и машиностроения, особенно в связи с необходимостью механизации сельского хозяйства^[254]. После Октябрьской революции крупная частная собственность была национализирована, и процесс индустриализации продолжен. В 1920 г. был принят план электрификации России. В 1925 г. партия большевиков на своем XIV съезде объявила курс на индустриализацию страны. К началу 50-х годов эта цель была в основном достигнута.

Различие СССР и Китая в уровне развития оказалось фактором, способствующим экономическому и техническому сотрудничеству между двумя странами, которое начало активно разворачиваться после образования КНР. Китаю нужна была помощь в создании современной промышленной системы. А СССР был заинтересован в том, чтобы более полно задействовать потенциал собственной тяжелой промышленности, переживавшей сложный период, связанный с перестройкой своего ведущего звена - военного производства на выпуск принципиально нового, еще находившегося в стадии разработки, ракетно-ядерного оружия^[255]. Важным обстоятельством, сближавшим две страны, было то, что в обеих индустриализация осуществлялась по одной модели: ведущая роль государственной собственности и плановость. Кроме того помощь Китаю рассматривалась как проявление интернационализма, укрепление позиций «социалистического лагеря».

С другой стороны, различие этапов индустриального развития двух стран было источником серьезных противоречий. В 50-е годы КНР вступила в очень напряженный период ускоренного перехода от аграрной экономики к индустриальной. Одним из наиболее существенных аспектов этого перехода, как и в большинстве стран, было то, что основным источником средств для его осуществления стала деревня. В результате сплошного кооперирования, которое по данным на 1956 г. охватило 96,3% крестьянских хозяйств^[256], а затем создания в 1958 г. народных коммун, соединивших в рамках уезда производственные и административные функции, в руках государства оказались сосредоточены огромные материальные и людские ресурсы. Это не только дало возможность форсировать индустриализацию, но и порождало иллюзию открывшихся безграничных возможностей, включая «скачок в коммунизм». Тогда же был выдвинут курс «опоры на собственные силы», занята воинственная позиция по отношению к Западу и усилилось стремление к независимости и самостоятельности в отношениях с Советским Союзом. В целом повторялась ситуация, которая была в СССР при Сталине, когда, опираясь на ресурсы, изъятые в основном у деревни, советское государство длительный период могло противопоставлять себя всему миру. Однако к началу послесталинского периода Советский Союз уже стал индустриальной страной и был заинтересован в более широком международном сотрудничестве, в том числе с Соединенными Штатами, в стабильной мирной обстановке. С точки зрения Пекина, все это было проявлением «ревизионизма», с которым следовало вести непримиримую борьбу.

Разногласия между СССР и КНР продолжали обостряться. Сравнительные исследования СССР и КНР показывают, что в значительной степени это было связано с расхождением типов их правящих режимов. Тоталитарный режим был характерен для периода ускоренного создания целостной системы тяжелой промышленности и ускоренного перехода от аграрного или аграрно-индустриального общества к индустриальному. Внешняя политика при таком режиме под стать внутренней: жестка и конфронтационна. В СССР такой режим существовал с 1929 г.(года «великого перелома») по 1953 г., в КНР - с 1957 г. (кампания борьбы с «правыми») по 1976 г. Пришедший ему на смену авторитарный режим отражал необходимость дальнейшего становления индустриального общества, решения более сложных экономических, политических и социальных проблем и отличался большей гибкостью в международных отношениях. Его власть установилась через несколько лет переходного периода от тоталитаризма к авторитаризму. В СССР - в 1957 г., после устранения «антипартийной группировки», и сохранялась в разных вариантах до 1991 г. В КНР - в 1978 г., когда к руководству страной пришел Дэн Сяопин и был принят новый политический курс. Таким образом, расхождение типов правящих режимов в конце концов было преодолено. Однако в первое время это не дало видимых результатов в урегулировании китайско-советского конфликта. Потребовалось несколько лет, чтобы найти точки соприкосновения и перейти к нормализации отношений^[257].

Развитие промышленности тесно связано с наращиванием производства вооружений. Так, из 250 объектов, созданных в КНР с советской помощью к 1960 г., 30% относились к оборонному сектору промышленности^[258]. Уже в те годы на почве развернувшейся в мире гонки вооружений, в которой СССР и КНР выступали на одной стороне, между ними возникли серьезные разногласия. В 1958 г. Китай отказал Москве в просьбе разрешить строительство на его побережье длинноволновой радиостанции для связи с подводными лодками, резонно усмотрев в этом угрозу собственному суверенитету, тем более что вырисовывалась нежелательная для него перспектива появления там советских военно-морских баз и совместного флота. В 1959 г. резкое недовольство Пекина вызвало прекращение Советским Союзом помощи в создании китайской атомной бомбы^[259].

Еще недавно казалось, что СССР и КНР смогут если не объединить, то хотя бы скоординировать свои усилия в области военного производства, но опасения Китая попасть в зависимость от «старшего брата», разногласия в вопросах войны и мира, распространения атомного оружия показали нереальность такой перспективы. Расхождения двух союзных государств в этой очень важной сфере деятельности подталкивали их ко все большему обособлению друг от друга. Пожалуй, это был один из главных моментов назревавшего конфликта. Каждой из сторон было психологически тяжело сознавать, что интернационализм как главный принцип коммунистического движения не срабатывает, и его основной партнер по «социалистическому лагерю» предпочитает придерживаться собственной позиции и исходить из своих интересов в борьбе с капиталистическим Западом.

Взаимная заинтересованность СССР и КНР в экономическом и техническом сотрудничестве сглаживала и смягчала возникавшие между ними противоречия. Китай был вынужден проявлять сдержанность, так как индустриализация не была завершена и надо было опираться на помощь Советского Союза^[260]. Советская сторона также, как могла, обходила острые углы, избегала критиковать своего друга и союзника. И если в 1960 г. конфликт между двумя странами все же разгорелся - идеологическая полемика, борьба в коммунистическом движении, отзыв советских специалистов, - то для этого были серьезные объективные причины, связанные прежде всего с экономикой как фундаментом политики.

К тому времени в Китае уже были заложены основы тяжелой промышленности, и он стремился к самостоятельному развитию, хотя и не оправдавшими себя методами «большого скачка». СССР все больше ощущал чрезмерность взятых на себя обязательств по оказанию помощи КНР в строительстве и реконструкции более 400 промышленных предприятий, в том числе 100 в оборонной промышленности, 12 металлургических комбинатов и заводов, рассчитанных на выпуск 30 млн. т стали и 25 млн. т проката, 7 заводов тяжелого машиностроения и т.д.^[261] К тому же Советский Союз начал помогать многим развивающимся странам. Но, главное, подходил к завершению период перестройки советского военно-промышленного комплекса, и предстояло сосредоточить все силы и средства на массовом производстве новейших видов ракетно-ядерных вооружений.

Именно в те годы создавался советский атомный подводный флот, стали запускать все более мощные ракеты. За 1957-1961 гг. расходы на ракетно-космическую технику выросли в 10 раз. В 1959 г. СССР приступил к осуществлению комплексной программы развития военного судостроения, рассчитанной на постройку к 1965 г. 750 кораблей и подводных лодок, оснащенных по последнему слову техники. В конце 1959 г. были созданы ракетные войска стратегического назначения, которые также требовалось оснащать и развивать. С 1961 г. начался переход к крупносерийному производству новых образцов военной техники и вооружений^[262]. Наступил новый этап гонки вооружений и соперничества с Западом. О масштабах гонки вооружений с американской стороны свидетельствуют данные, приведенные Джоном Кеннеди в выступлении в Форт-Уорте 22 ноября 1963 г. Он сообщил, что за последние три года бюджетные ассигнования на оборону выросли на 20%, число заказанных подводных лодок с ракетами «Поларис» выросло с 24 до 41, ракет «Минитмен» - более чем на 75%. США удвоили число стратегических бомбардировщиков и ракет, находящихся в состоянии полной боевой готовности, увеличили расположенные в Западной Европе оперативно-тактические ядерные силы на 60% и т.д.^[263] Советский Союз, естественно, воспринимал все это как угрозу собственной безопасности и безопасности «социалистического лагеря». Он старался не только не отставать от США, но и перегнать их по основным видам вооружений. Военные расходы тяжелым бременем легли на советскую экономику, которая и без того находилась в сложном положении. СССР действительно уже не мог себе позволить с прежним размахом оказывать помощь КНР.

За десять лет интенсивного сотрудничества двух стран в КНР была создана промышленная система, в целом способная к самостоятельному развитию. С советской помощью были построены или реконструированы более 250 предприятий тяжелой промышленности. В 1960 г. на них было произведено около 40% выплавленной в КНР стали, более 50% проката, 80% грузовых автомобилей, более 90% тракторов, 25% выработки электроэнергии, 55% производства паровых и гидравлических турбин, 25% производства алюминия и т.д. Китайской стороне были безвозмездно переданы 24 тыс. комплектов технической документации. Для нужд производства, образования и науки были подготовлены десятки тысяч специалистов^[264]. Усилия СССР в индустриализации Китая были дополнены посильным вкладом других стран Восточной Европы^[265].

Этот десятилетний период в масштабах истории выглядит как краткий миг взаимного притяжения двух стран, но его значение чрезвычайно велико. С советской помощью в КНР были созданы огромные производственные мощности, позволявшие в год выплавлять 8,4 млн.т стали, добывать 17,2 млн. т угля, производить 250 тыс. т серной кислоты, 60 тыс.т продукции тяжелого машиностроения, паровые и гидравлические турбины мощностью 1,7 млн. квт., генераторы - 0,6 млн. квт., 3,7 тыс. штук металлорежущих станков и т.д.^[266] В 1960 г. доля промышленности в валовом общественном продукте КНР составила 61,1%, в произведенном национальном доходе - 46,3% по сравнению с 25,2% и 12,6% в 1949 г.^[267] Таких масштабов внешней помощи и темпов развития тогда не знала ни одна из стран «третьего мира».

Таким образом, был сделан решающий шаг в индустриализации Китая. Но это был лишь этап в его развитии, на смену которому должны были прийти новые. Под этим углом зрения советско-китайский конфликт выглядит как неизбежный отрыв от страны-донора, связанный с рождением нового индустриального государства. В более широком плане период десятилетнего сотрудничества двух стран можно рассматривать как передачу волныпромышленного развития от второго эшелона мировой индустриальной цивилизации, к которому исторически принадлежит Россия, в «третий мир», к его крупнейшему представителю.

Но индустриальный переход такой гигантской страны, как Китай, и осуществление тем самым прорыва в развитии «третьего мира», в сущности, является проблемой глобального уровня, которая не могла быть полностью решена в «социалистическом лагере». Поэтому выход за его рамки был неизбежен. Также неизбежны были разногласия и конфликты с Советским Союзом, ведь любые изменения затрагивали и его интересы как центра всей этой системы.

Самым крупным политическим вопросом, по которому впервые разошлись позиции сторон, была оценка деятельности Сталина. Если XX съезд КПСС делал акцент на критике культа его личности, то официальный Пекин предпочел более взвешенную оценку - баланс заслуг и ошибок. Это была выигрышная во всех отношениях позиция. Она демонстрировала стремление Пекина к справедливости, осторожность в отношениях со «старшим братом» и одновременно была проявлением самостоятельности. В действительности реакция Пекина была более острой. Мао Цзэдун считал недопустимым выступать против вождя партии, так как сам был таким же вождем. Вред разоблачительной речи Хрущева на XX съезде состоял, по его мнению, и в том, что она была на руку американскому империализму. Поэтому; несмотря на давнюю неприязнь к «отцу народов», Мао Цзэдун выступил в роли его сторонника^[268]. Позже проявилась еще одна причина особой позиции Пекина. Председателю Мао импонировала сталинская бескомпромиссность в отношении классовых врагов и твердость в осуществлении коммунистических идеалов.

В целом в тот период отношение Мао Цзэдуна к Советскому Союзу стало более критическим. Начался поиск новых рациональных и более эффективных, чем в СССР, путей и методов развития страны. Как неправильную он отвергал точку зрения некоторых китайских руководителей, полагавших, что без советской поддержки строительство Китая невозможно^[269].

Кроме вопроса об оценке Сталина в Пекине критически относились к идеям XX съезда КПСС о мирном сосуществовании государств с различным социальным строем и продолжали стоять на воинственных революционных позициях. Как отступление от пути Октября и ревизия положений марксизма-ленинизма о государстве и революции была расценена идея мирного перехода от капитализма к социализму^[270]. Критика сталинского тезиса об обострении классовой борьбы при социализме, явно ошибочного, с точки зрения советских коммунистов (особенно в связи с теми жертвами, к которым привело его осуществление в СССР), также вызвала недовольство их китайских товарищей, считавших ее необходимой и оправданной, а жертвы не такими уж большими.

Ортодоксальное следование марксизму требовало постоянно держать в поле зрения его основополагающие идеи, углубляться в теорию. Мао Цзэдун был склонен к философствованию. Стремясь к более глубокому научному познанию окружающего мира с целью его революционного преобразования, он исходил из того, что критерий практики является первым и основным в теории познания в диалектическом материализме^[271]. В действительности же практика рассматривалась им довольно узко, в основном как опыт, приобретенный КПК в революционной борьбе, а то и вовсе игнорировалась.

Полная уверенность в своей правоте позволяла Пекину смело и решительно высказываться по общим для всего мирового коммунизма проблемам. Особенно шокирующими были рассуждения Мао Цзэдуна на московском совещании коммунистических партий в 1957 г. о том, что не следует бояться войны, даже ядерной, и тех огромных потерь, исчисляемых сотнями миллионами человек, которые придется понести для достижения победы. Он считал, что наибольшую опасность представлял «ревизионизм» в рядах революционеров, а не атомная бомба - этот «бумажный тигр» империализма.

Не встретив поддержки среди коммунистических партий, Китай сам начал активно выступать с радикальных революционных позиций. Была усилена критика американского империализма и югославского «ревизионизма». Чтобы помешать начавшемуся советско-американскому сближению, была предпринята военная провокация в Тайваньском проливе. При этом преследовалась и другая цель: используя внешнюю опасность, мобилизовать народ на создание «народных коммун» и на осуществление «большого скачка» в коммунизм^[272].

Следует отметить, что «большой скачок» возник не без советского влияния. После того, как в 1936 г. в СССР было объявлено о полной победе социализма, коммунизм здесь стали считать делом ближайшего будущего. Вторая мировая война отодвинула достижение этой цели, но затем о ней снова стали вспоминать все чаще, особенно в связи с экономическим и социальным подъемом середины 50-х годов. Официальная пропаганда тогда утверждала, что «построение коммунистического общества в нашей стране уже не далекая, а непосредственная практическая цель всей современной деятельности советских людей и их руководящей силы - Коммунистической партии Советского Союза»^[273]. В области экономики ставилась задача догнать и перегнать наиболее развитые капиталистические страны. Осенью 1957 г. Мао Цзэдун, находясь в Москве и будучи под впечатлением запуска первого советского спутника, предложил конкретные цели для обеих стран в соревновании с Западом: по производству стали Советскому Союзу за 10 лет догнать США, а Китаю за 15 лет - Англию^[274]. После возвращения на родину он занялся осуществлением этой идеи. Причем речь уже шла не только о стали, но и других видах промышленной продукции, а срок был сокращен до нескольких лет.

В период «большого скачка» Мао Цзэдун по-новому осмыслил возможности своей страны и ее положение в мире в мире. Он считал, что китайский народ обладает наибольшим революционным потенциалом, и сравнивал его с чистым листом бумаги, на котором можно писать самые красивые иероглифы. Китай он стал рассматривать в качестве нового центра мировой революции^[275] . Естественно, это отрицательно сказывалось на отношениях между Пекином и Москвой. Постепенно накапливалось взаимное недовольство по самым разным поводам.

Стремясь разрядить обстановку; советская сторона в начале 1960 г. предложила провести встречу на высоком уровне. Мао Цзэдуна пригласили посетить Советский Союз с дружественным визитом. Однако Пекин предпочел выяснить отношения на более широкой арене. С этой целью в китайской печати к 90-летию В.И. Ленина были опубликованы статьи, объединенные затем в сборник «Да здравствует ленинизм!», в которых вновь отстаивались прежние позиции КПК по основным вопросам коммунистического движения, о войне и мире, была поднята тема «современного ревизионизма». Чтобы погасить разрастающийся конфликт, Мао Цзэдуна вновь, и опять безуспешно, пытались пригласить в Москву.

Тогда было решено воспользоваться возможностью встречи с китайскими представителями на III съезде Румынской рабочей партии. Но в Бухаресте не удалось заставить китайцев отказаться от их взглядов. С целью оказать давление на строптивого «брата» в июле 1960 г. было объявлено об отзыве всех советских специалистов из Китая. Пекин же продолжал стоять на своем, рассматривая собственную позицию еще и как отстаивание независимости и самостоятельности. В сентябре на переговорах представителей КПК и КПСС в Москве Дэн Сяопин заявил, что КПК никогда не примет отношений с советской стороной как с партией-отцом и государством-отцом, что китайский народ полон решимости справиться с трудностями, которые повлек за собой отзыв советских специалистов, и строить свое государство^[276].

Дальнейшие события показали, что Пекин не собирается отступать с крайне левых позиций. В январе 1962 г. на расширенном рабочем совещании в ЦК КПК, посвященном обобщению опыта работы за 12 лет со времени образования КНР и особенно последних 4-х лет, на котором присутствовали более 7 тыс. человек, Мао Цзэдун повторил прежние политические установки о классовой борьбе, диктатуре пролетариата и угрозе ревизионизма.

Переоценивая значение политического сознания и политической воли, он считал, что в мире более 90% народных масс являются революционными и могут поддерживать марксизм-ленинизм, сознательность их растет, и поэтому мировая революция победит^[277].

Из выступления Мао Цзэдуна следовало, что именно Китай, а не его оппонент СССР придерживается верного, по-настоящему революционного курса. После временных неудач предстояло вновь взяться за его осуществление и таким образом еще раз доказать его правильность и подтвердить роль КНР как нового центра мировой революции.

Ситуация как во внутренней, так и во внешней политике складывалась весьма непростая. В стране еще не до конца были преодолены разрушительные последствия «большого скачка», поэтому власти вынуждены были отступить от крайностей «коммунистического поветрия» и дать людям больше возможности работать на себя, а не на государство. Но как только положение в экономике улучшилось, возникло опасение, как бы крестьяне - основной собственнический социальный элемент - не склонились к «капитализму». Для борьбы с такими нежелательными тенденциями в 1963 г. сначала в деревне, а позже и в городе было развернуто «движение за социалистическое воспитание» или «четырех чисток» (идеологическая, политическая, организационная и экономическая). В качестве образца для подражания начали пропагандировать сельскохозяйственную производственную бригаду Дачжай в провинции Шаньси, которая, действуй по принципу опоры на собственные силы, старалась как можно больше производить, поменьше потреблять и не просить помощи у государства. В промышленности в пример ставились Дацинские нефтепромыслы, где рабочие кроме своих прямых обязанностей должны были заниматься еще и сельскохозяйственным трудом, обеспечивая себя продовольствием. Но у Дацина и Дачжая оказалось очень мало последователей. Экономика постепенно восстанавливала структуру, методы организации и управления, аналогичные тем, что практиковались в «ревизионистском» Советском Союзе. Таким образом, противоречия между идеалом и реальностью были налицо. Они продолжали обостряться и вылились в скрытую борьбу двух противоположных тенденций и их лидеров - Мао Цзэдуна и председателя КНР Лю Шаоци.

Мао Цзэдун и его сторонники были оттеснены от решения хозяйственных вопросов, но сохранили свои позиции в сфере идеологии и в армии. Под контролем левых продолжалась разработка теоретических основ политики. В 1963-1964 гг. в стране прошла дискуссия о «раздвоении единого», которая была направлена в русло абсолютизации противоречий и их борьбы^[278]. Реальное «раздвоение единого» происходило и в китайско-советских отношениях, причем наиболее острые разногласия вызвали вопросы теории и практики марксизма.

Полемика между правящими партиями двух стран была уже в полном разгаре, когда летом 1963 г. Пекин выступил с «Предложениями о генеральной линии международного коммунистического движения». В них был сделан акцент на идеях классовой борьбы, резко критиковались ошибочные, с точки зрения Пекина, взгляды, связанные с недооценкой основных противоречий современного мира^[279]. Фактически Пекин выступил с собственной программой для мирового коммунизма. Это был еще один вызов «старшему брату». Разногласия окончательно обозначились. Китайская сторона исходила из того, что империализм и капитализм находятся в упадке, 2/3 населения мира стремятся совершить революцию, 1/3 (народы, ставшие на путь социализма) хотят довести ее в своих странах до конца. Но как СССР, поддерживавший, в отличие от КНР, широкие и разнообразные связи с Западом, мог выступать за окончательное разрешение противоречий капиталистического общества путем осуществления там пролетарских революций и установления диктатуры пролетариата? Не было смысла отказываться и от компромиссов с западным миром в вопросах разоружения. Также совершенно нереальным был возврат к практике разжигания классовой борьбы в социалистических странах.

Появление «Предложений» ухудшило отношения между двумя странами. Опасаясь, что основанные на марксизме левые идеи могут найти последователей, Москва попыталась не допустить распространения в СССР китайских пропагандистских материалов. Последовал ряд связанных с этим эксцессов, обмен дипломатическими нотами, некоторые китайские дипломаты и студенты были высланы на родину. Позже за меньшее зло сочли все же опубликовать данный документ, сопроводив его «Открытым письмом партийным организациям, всем коммунистам Советского Союза» в качестве комментария. В ответ в КНР началась новая волна критических публикаций о политике советского руководства.

Из-за крайней левизны выдвигаемых идей, а также сохраняющегося авторитета Москвы среди «братских партий» и ее косвенного контроля над ними Пекин смог получить открытую поддержку своей позиции лишь среди маргиналов коммунистического движения. К их числу принадлежали Албания, несколько не пользующихся влиянием в своих странах коммунистических и социалистических партий и отколовшиеся от уже имеющихся или созданные заново с помощью Китая «марксистско-ленинские» компартии.

Более широкие возможности открывались для Пекина в «третьем мире». Подъем национально-освободительного движения, казалось бы, подтверждал, что это «зона бурь». Многие из возникших здесь государств и революционных движений по тем или иным причинам были склонны к сближению с КНР. Наиболее тесные отношения у нее сложились с Индонезией. Даже вынашивался совместный проект создания «революционной ООН»^[280].

Смена руководства в Москве в октябре 1964 г. давала некоторую возможность улучшить отношения с СССР. И если этого не произошло, то главным образом потому, что разногласия между двумя странами уже давно вышли за рамки двусторонних отношений. Каждая из них выступала уже как представитель определенной тенденции (СССР - «научного социализма» или, по оценке его противников, «ревизионистской тенденции», КНР - леворадикальной фундаменталистской), имела собственную обоснованную и распропагандированную позицию, которую не собиралась менять, и пользовалась поддержкой своих сторонников среди зарубежных компартий. Все более очевидно дело шло к полному расколу не только «социалистического лагеря», но и всею коммунистическою движения. Поскольку соотношение сил в нем было не в пользу КПК, то Пекин, чтобы не ставить себя под удар, в феврале 1965 г. выступил категорически против проведения международного совещания коммунистических и рабочих партий не только через 4-5 лет, как он сам же недавно предлагал, но и через 8-10 лет^[281]. Когда же через месяц, в марте 1965 г., в Москве без участия Китая и еще 6 стран состоялась консультативная встреча «братских партий» по подготовке такого совещания, это вызвало негативную реакцию. Встреча была расценена как угроза единству мирового коммунистического движения. В эти же дни взаимное раздражение и неприязнь двух «братьев» вылились в конфликты с китайскими студентами в Москве и антисоветские митинги протеста в КНР.

Опасный оборот в середине 60-х годов приняли китайско-американские отношения. Эскалация вьетнамской войны привела к тому, что военная угроза приблизилась к границам КНР. Тогда Пекин, продолжая на словах выступать за продолжение борьбы с американским империализмом методами «народной войны», поспешил довести до сведения США информацию об умеренности своей позиции и готовности к сдержанности.

Наконец, сильнейший удар по планам Пекина был нанесен в Индонезии. В результате неудачной попытки переворота, предпринятой 30 сентября 1965 г., там была разгромлена коммунистическая партия, и Китай потерял своего наиболее значительного союзника.

Внешнеполитические неудачи 1965 г. завершили пятилетний период особенно активной деятельности Пекина на международной арене, который показал, что Китаю так и не удалось стать ни новым центром «мировой революции», ни силой, способной успешно противостоять Западу. Единственная цель, к которой сознательно стремились в Пекине и которая была достигнута, - независимость от «старшего брата». В 1965 г. Советскому Союзу были выплачены все долги. К этому времени экономические связи КНР были переориентированы на Запад. Контакты с КПСС фактически прерваны.

Изменения, произошедшие в отношениях между двумя странами, означали раскол «социалистического лагеря». С другой стороны, это было закономерным следствием развития созданной Советским Союзом системы государств.

К началу 60-х годов «социалистический лагерь» достиг определенного рубежа. Его территориальное расширение прекратилось. Темпы роста экономики оставались высокими, но в большинстве случаев это было связано с ее низким исходным уровнем. По многим отраслям сохранялось техническое и технологическое отставание от Запада, так как оказалось невозможным компенсировать научно-технический потенциал, которым обладала наиболее развитая часть мира. Советский блок стал все сильнее ощущать ограниченность своих возможностей и испытывать потребность в широком международном сотрудничестве.

Н.С. Хрущев пытался навести мосты с Западом, в том числе с Соединенными Штатами, но вскоре вынужден был отступить. Обособление «социалистического лагеря» зашло уже слишком далеко. Легче было вернуться на прежние позиции, чем продвигаться вперед. В начале мая 1960 г., воспользовавшись инцидентом с американским самолетом-шпионом, он вновь пошел на конфронтацию с Западом. Хрущевский демарш положил начало новому витку «холодной войны». В 1961 г. разразился берлинский кризис, в 1962 г. еще более тяжелый - карибский. Для «социалистического лагеря» это означало усиление изоляции от внешнего мира.

В сложившейся обстановке нужны были какие-то новые идеи, долговременные цели, сплачивающие «социалистический лагерь» в его противостоянии капиталистическому миру. Такие цели и идеи были выдвинуты. В 1961 г. в СССР была принята новая Программа КПСС, в которой на ближайшие 20 лет ставилась задача построить коммунистическое общество и таким образом победить капитализм в мирном экономическом соревновании. Советский Союз как лидер брал на себя самую трудную обязанность - в кратчайшие сроки превзойти США по основным экономическим показателям.

Переориентация на новый подход в достижении стратегических целей мирового коммунизма видна даже в терминологии. Привычное сочетание «социалистический лагерь» было заменено на «социалистическое содружество». Тем самым подчеркивался мирный, созидательный характер этого объединения государств, что шло вразрез с позицией Пекина. В тексте Программы КПСС также заметны и другие следы разногласий между двумя коммунистическими партиями^[282].

Дальнейшие перспективы «содружества» в Москве связывали с укреплением Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ). В рамках этой организации быстрыми темпами развивались кооперирование и специализация производства. В устав организации были внесены изменения, позволяющие неевропейским странам становиться ее членами. Первой была принята Монголия. Китай не собирался воспользоваться такой возможностью. В январе 1964 г. в интервью американской журналистке Анне Луизе Стронг Мао Цзэдун заявил: «Проблема с социалистическими странами состоит в том, что Хрущев хочет заставить их создавать однобокую экономику, отвечающую потребностям Советского Союза. Трудно быть сыном патриархального отца»^[283].

Сравнение СССР с патриархальным отцом семейства верно схватывает суть проблемы, но требует некоторых уточнений. Для патриархального отца на первом месте всегда сохранение и укрепление своей семьи, а не какие-то корыстные соображения. У Советского Союза была сходная задача. Надо было устоять в противоборстве с Западом, и все было подчинено этому. В том числе распределение обязанностей в «семье»., которое строилось в зависимости от потребностей военно-промышленного комплекса, уже вышедшего за пределы СССР. Однако наибольшие усилия в укреплении военного потенциала «содружества» приходилось прилагать самому Советскому Союзу. Расплачиваться за это приходилось усилением дефицита продукции гражданского назначения, особенно потребительских товаров. Восполнить дефицит пытались за счет импорта из социалистических стран на достаточно выгодных для них условиях. Отсюда и возникала некоторая «однобокость» экономик. Конечно, она не шла ни в какое сравнение с действительно однобоким развитием многих стран, особенно производящих сырье.

Критический настрой Пекина в отношении «патриархального отца» имел еще одну основательную причину: нарастание противоречий между СССР и Китаем как государствами системного типа. Своими корнями они уходят в далекое прошлое. Когда между двумя странами еще не существовало границы, оба государства с переменным успехом вели соперничество за влияние на обитавшие здесь племена. После того как граница была установлена, они нередко «заступали» на территорию друг друга^[284]. С конца XIX в. это чаще делала Россия как более сильное в тот период государство. Если бы это было лишь проявлением империалистической политики, то со сменой общественного строя в России все должно было измениться. Но и после 1917 г. Россия продолжала активно действовать на приграничных территориях. В результате здесь возникли Монгольская, Тувинская, Восточно-Туркестанская республики. Маньчжурия на период японской оккупации выпала из-под советского влияния, но затем оно было восстановлено. После второй мировой войны советское влияние распространилось на Корею и Вьетнам, что также затрагивало сферу традиционных интересов Китая. Поэтому после завершения гражданской войны он начал восстанавливать утраченные ранее позиции. Участием в корейской войне, активной поддержкой народов Индокитая в их антиколониальной борьбе Пекин подтвердил свой прежний статус регионального лидера. Затем он вплотную занялся усилением контроля над национальными окраинами. При этом не обошлось без конфликтов с соседями - Индией и Советским Союзом, то есть теми странами, которые издавна были соперниками Поднебесной за влияние на местные народы.

Как союзник и соратник по «социалистическому лагерю» СССР шел навстречу китайской стороне и к середине 50-х годов отказался от имущественных и арендных прав в Маньчжурии и Синьцзяне. Но там оставалось довольно много постоянно проживавших в КНР советских граждан - не только русских, но и казахов, уйгуров, представителей других национальностей. С ухудшением отношений между двумя государствами они оказались в незавидном положении и вынуждены были почти все выехать из страны. Тогда же стали возникать трения по пограничным вопросам. После вооруженных столкновений на границе в 1969 г. конфликт перешел на стратегический уровень и сопровождался попытками противников привлечь на свою сторону любых возможных союзников вплоть до ненавистного им «американского империализма».

Примечательно, что затем борьба развернулась не непосредственно между самими непримиримыми противниками, а на их периферии (в «промежуточной зоне», как сказал бы Мао Цзэдун). Во второй половине 70-х годов в советско-китайских отношениях даже была предпринята попытка разыграть хорошо известную из китайской истории схему вертикальных и горизонтальных союзов: СССР - Вьетнам, Лаос, Камбоджа; КНР - Албания, Румыния, Югославия. Как известно, СССР оказался более успешным игроком^[285].

Подтверждением особой значимости периферийного окружения для безопасности государств системного типа стало выдвинутое Пекином уже в ходе нормализации китайско-советских отношений категорическое требование к СССР устранить «три препятствия»: вывести войска из Монголии, Афганистана и побудить Вьетнам уйти из Камбоджи. Сюда же можно отнести и китайскую инициативу о взаимном отводе войск от российско-китайской границы на 200 км.

Итак, можно выделить три уровня развертывания советского-китайского конфликта:

1) «социалистический лагерь» - остальной мир;

2) отношения в «социалистическом лагере»;

3) двусторонние советско-китайские отношения.

На первом, глобальном, уровне конфликт между двумя коммунистическими гигантами был заметным событием, но существенно не повлиял на положение «социалистического лагеря» как замкнутой, изолированной от остального мира системы государств. Как раз наоборот - эта замкнутость и стимулировала конфликт в разных его проявлениях, не давая возможности для разрядки накапливающихся внутренних противоречий. Кроме того, территориальная стабилизация «лагеря» выдвигала на повестку дня вопрос, как быть дальше: либо проводить умеренную политику и заняться экономическим соревнованием с Западом, либо решительно идти на конфронтацию с ним и, не считаясь с потерями, добиваться победы?

После того как Москве и Пекину, придерживавшихся этих столь разных подходов, не удалось прийти к общей согласованной позиции, каждый из них стал действовать самостоятельно. Раскол уменьшал шансы на победу и тех, и других, зато все острее становились взаимная критика и обвинения в ошибочности занятой позиции.

На уровне «социалистического лагеря» системный характер советско-китайского конфликта проявился еще более отчетливо. Решение Пекина идти своим путем раскалывало социалистический монолит до самого основания - на западную часть, экономически и политически тесно сплоченную вокруг СССР, и восточную, в лице Китая, занятого поисками наиболее совершенных и отвечающих местным условиям путей и методов ускоренного продвижения к коммунизму. С точки зрения системного подхода, началось раздвоение единой системы на две доминирующие подсистемы. Завершение этого процесса зависело от перехода различий их основных элементов в противоположность^[286]. А все экономические, политические, социальные и другие различия двух стран в то время сосредоточивались вокруг одного центрального пункта: допущение экономических методов в организации и деятельности общества или решительный отказ от них. В Советском Союзе коммунистические отношения рассматривали как идеал, к которому следует стремиться, но пока не спешили отказываться и от экономических методов. В Китае же выступали за скорейший переход к коммунизму и, несмотря на неудачу «большого скачка», не собирались отказываться от задуманного.

Упорство Мао Цзэдуна и его сторонников нельзя понять, не учитывая того факта, что проводимый ими радикальный курс одновременно был продолжением старых китайских традиций борьбы за создание идеального общественного устройства. Из двух путей - конфуцианского и легистского - симпатии Мао были на стороне последнего, и этот выбор был объективно обусловлен. Конфуцианство, в течение многих веков господствовавшее в Китае, оказалось неспособным обеспечить государству необходимую силу и стойкость перед лицом экспансии Запада. Поэтому его авторитет и влияние в обществе к началу XX в. были основательно подорваны. В страну стали проникать республиканские, демократические и социалистические идеи. Но под тонким слоем современных идей продолжали существовать традиционные взгляды и представления. Там, где отступало конфуцианство, повышались шансы легизма. Использование его методов давало возможность в короткий срок создать сильное государство. Стремясь к осуществлению этой цели, Мао Цзэдун в 1958 г. призвал китайское руководство «сочетать при управлении государством К. Маркса и Цинь Шихуана»^[287].

На уровне двусторонних советско-китайских отношений кроме проблемы периферийных территорий, о которой говорилось выше, особый интерес представляет психологический аспект конфликта. Он дает возможность глубже понять и сам конфликт, и этнопсихологию каждой из сторон, а через нее сходство и различие их культур. Но это тема для специального исследования.

А.Л.Самович^[288] Проблема военнопленных в военной истории Беларуси

Отечественная история, равно как и мировая история вообще, была, к сожалению, во многом историей войн. Закономерно, что независимо от исхода тех или иных военных кампаний на территории Беларуси периодически оказывалось определенное количество иностранных военнопленных. При этом их число увеличивалось по мере того, как вооруженные конфликты приобретали все более значительные масштабы. Достаточно сказать, что если в 1807-1808 гг. после сражений под Прейсиш-Эйлау и Фридландом в Минском военном госпитале на излечении от ран находилось несколько сот французских военнопленных, то уже после русско-турецкой войны 1828-1829 гг. число размещенных в Минской губернии турецких военнопленных достигло 2 тысяч.

Значительные контингенты австро-венгерских и германских войск были захвачены в плен и содержались на территории Беларуси в годы Первой мировой войны. В частности, только в боях в районе оз. Нарочь (с 18 марта по 1 апреля 1916 г.) количество взятых в плен немцев составило около 1200 человек [1, с. 150]. В феврале 1917 г. распоряжением военных властей на работы в пределах одной только Минской губернии было привлечено уже 4565 австрийских и германских военнопленных. Но все «рекорды» по числу вражеских солдат и офицеров оказавшихся в положении военнопленных побила Вторая мировая война. Так, при ликвидации советскими войсками в 1944 г. витебской группировки противника было захвачено в плен более 19 тыс. человек, бобруйской - свыше 20 тыс.. при ликвидации немецких войск восточнее Минска в плену оказалось 57 тыс. немцев.

Несмотря на значительное количество опубликованной литературы по истории войн и вооруженных конфликтов, проблема военного плена отражена в ней фрагментарно. К сожалению, многие важные документы о пребывании иностранных военнопленных на белорусской земле, безвозвратно утрачены. Например, не сохранились материалы Витебской и Могилевской казенных палат, содержавшие отчетность о расходовании значительных сумм на содержание и репатриацию военнопленных в период и после Французско-русской войны 1812 г., Русско-турецких (1829-1830 гг. и 1877-1878 гг.) войн, Первой мировой войны 1914-1918 гг. Восполнить этот пробел в какой-то степени позволяют документы с итоговыми данными сохранившиеся в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА) в Санкт-Петербурге и Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) в Москве.

Большой массив еще не тронутой, не введенной в научный оборот информации имеется в зарубежных и ведомственных архивах. Многие коллекции документов так и не стали достоянием отечественной науки. Между тем, учитывая важность вопросов правового положения, содержания, трудового использования и репатриации иностранных военнопленных, мы должны видеть проблему объективно точно. Особенно, когда, пользуясь куда более широким, чем в советское время, доступом к архивным источникам, мы имеем возможность еще полнее осветить многие (политические, правовые, экономические, социальные и др.) аспекты проблемы, обнаружить совершенно новые факты и с их учетом рассмотреть уже устоявшиеся положения под иным углом зрения.

К вопросам, которые представляются нам наиболее важными и интересными в пределах рассматриваемой темы, следует, на наш взгляд, отнести: попытки изменить правовые основы положения военнопленных; условия жизни в плену, закономерности их изменений как на различных этапах той или иной войны, так и в послевоенные годы; вербовка агентуры, подготовка разного рода функционеров из числа военнопленных; судебные процессы над военнопленными.

Исследуя проблему, нельзя обойти вниманием вопрос об обстоятельствах и условиях пленения солдат и офицеров противника, их морально-психологическое состояние на момент сдачи (захвата) в плен. И в этой связи небезынтересно рассмотреть сюжет, только недавно начавший получать отражение в публикациях, а именно - эффективность пропаганды плена, как средства информационно-психологического воздействия на противника [2]. Насколько многообразной, изобретательной по форме и результативной была пропаганда плена в годы Великой Отечественной войны мы можем видеть на примерах организованной капитуляции немецких войск. Так, оказавшийся 8 июля 1944 г. в плену в ходе ликвидации минского «котла» генерал-лейтенант В. Мюллер, исполнявший обязанности командующего 4-й армией, отдал приказ своим войскам следующего содержания: «После недельных тяжелых боев и маршей наше положение стало безвыходным... Наши соединения беспорядочно рассеяны. Колоссальное число раненых брошено без всякой помощи... Поэтому приказываю прекратить борьбу» [3, с.206]. В подготовленной советскими спецпропагандистами листовке под названием «Генерал Мюллер поступил разумно» был помещен его портрет, а также фотокопия приказа с факсимиле. Уже 9 июля 2 тыс. человек сдались в плен, а в целом приказу генерала из 33 тыс. окруженных последовало 15 тыс. военнослужащих.

По целому ряду причин практически неразработанным и недооцененным в отечественной историографии оказался вопрос о «человеческом измерении» войны. Достаточно широкий спектр проблем (военная повседневность, сфера ментальности, социальная и индивидуальная психология и т. д.), до недавнего времени считались малозначимыми по сравнению с событийными и институциональными аспектами истории (вопросами стратегии и тактики, принятия военно-политических решений и др.). В этом отношении особую ценность, на наш взгляд, приобретают исследования, рассматривающие ментальный облик военнопленных, их поведение в плену и отношение к плену.

Среди проблем, требующих особого внимания, выделяется также комплекс вопросов, связанных с отношением власти и общества к военнопленным. Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что отношение к «узникам войны» было неоднозначным на различных этапах той или иной войны; это отношение было дифференцированным и применительно к гражданам различных государств. К примеру, в начале 1813 г. как только Прусское королевство из противника превратилась в союзника России, прусским пленным не только увеличили выплаты вдвое, но и ускорили их отправку на родину. Постепенно такие льготы стали распространяться и на других германских военнопленных, ступивших на путь союзнических отношений. Обратная ситуация сложилась в годы Второй мировой войны, когда хотя и достаточно корректным, но неизменно негативным было отношение к оказавшимся в плену немцам. Между тем, итальянцы, а еще в большей мере граждане Испании вызывали у советских граждан неоднозначные чувства, среди которых находилось место даже для проявлений симпатий.

Множество нюансов, без учета которых вряд ли можно рассматривать проблему военного плена имеют вопросы содержания, всестороннего (медицинского, вещевого, продовольственного и т. п.) обеспечения и трудового использования военнопленных.

После освобождения Беларуси от гитлеровских захватчиков на ее территории оказались десятки тысяч немецких военнопленных. Уже в августе 1944 г. были развернуты лагеря для военнопленных в Орше, Борисове, Масюковщине, Бобруйске. В октябре 1944 г. стали функционировать лагеря в Волковыске и в Бресте [4, с.27]. Вопросами управления делами военнопленных на территории Беларуси занимался созданный 24 марта 1944 г. отдел, а с 1946 г. Управление по делам военнопленных и интернированных НКВД-МВД БССР. Несмотря на то, что в своей работе УПВИ руководствовалось Положением о военнопленных 1941 г., реальные условия содержания военнопленных определялись, прежде всего, возможностями разрушенной и опустошенной в ходе гитлеровской оккупации страны, а также необходимостью обеспечения должного режима военного плена.

Для покрытия расходов на содержание военнопленных одной из основных задач лагерей стало использование труда бывших гитлеровских вояк в восстановлении разрушенного войной хозяйства республики. Следов трудовой деятельности немцев в Минске и других городах Беларуси осталось немало. Тракторный и автомобильный заводы, Академия наук и многие другие объекты в столице БССР были отстроены военнопленными. На восстановительных работах были заняты в основном рядовые, унтер-офицеры, а по желанию - и офицеры. Только на восстановлении Театра оперы и балета в Минске работало до полутысячи бывших немецких офицеров в чине от старшего лейтенанта до полковника.

Показательно, что по распоряжению Совета Народных Комиссаров СССР военнопленные получали зарплату по тем же расценкам и нормам, что и местные жители, занятые в аналогичной отрасли. Выполняющим нормы выработки выплачивалась заработная плата, однако ее размер не мог превышать 200 руб. в месяц. Для высококвалифицированных специалистов и занятых на административно-технических должностях денежное вознаграждение исчислялось из расчета 50% от соответствующего оклада по советской тарифной сетке, но не свыше 500 руб.

Небезынтересно также отметить, что немцы, глядя на социалистическое соревнование в советских строительных бригадах, предпринимали попытки развернуть свое. У военнопленных была и собственная доска передовиков производства и вместо переходного вымпела победителя соцсоревнования - передаваемая от одной бригады к другой зеленая ветка ели. Производственные нормы перевыполнялись пленными порой на 150-200%.

Недостаточно на наш взгляд исследован вопрос о медицинском обеспечении военнопленных. Он имеет много специфических нюансов, без рассмотрения которых нельзя раскрыть проблему в целом, равно как и преисполненную внутреннего драматизма ситуацию со смертностью, находящихся в плену военнослужащих.

Не задаваясь целью проанализировать весь имеющийся в нашем распоряжении материал, обратим все же внимание читателя на любопытные сведения, обнаруженные нами в архивах. Так еще в годы наполеоновского нашествия почти во всех военных госпиталях расположенных на территории белорусских губерний существовали проблемы с медперсоналом, лекарствами и продовольствием. В результате многие военнопленные не могли своевременно получить квалифицированную медицинскую помощь. Тяжелые раны, явившиеся следствием участия в боевых действиях, а также инфекционные болезни, вызванные непривычным климатом и антисанитарными условиями, при недостаточном медицинском обеспечении, во многом определяли значительную смертность среди поступавших в госпитали пленников [6].

Применительно к большинству этих людей мы располагаем сведениями о точных датах и причинах смерти, а в некоторых случаях — и о месте захоронения. Для многих французских, польских, немецких семей их родные просто «сгинули» в лесах и болотах Беларуси. Уже ввиду этого обстоятельства проблема военнопленных приобретает не только чисто правовое значение, но имеет глубокий гуманистический, нравственный подтекст.

Сюжетом, требующим серьезного, многопрофильного исследования, является история подготовки и проведения судебных процессов над военнопленными, как в ходе продолжавшейся войны, так и после нее. Разумеется, этот сюжет может и должен рассматриваться в контексте общей ситуации с соблюдением норм международного права воевавшими сторонами. Участь попавших в плен во многом была обусловлена множеством факторов и, прежде всего тем, что сам характер противостояния сторон нередко оказывался исключительно ожесточенным. Это противостояние имело свои политические, идеологические, этические и иные аспекты. В связи с чем иностранные военнопленные не были полностью гарантированы от разного рода противоправных действий. Известны случаи расстрелов оказавшихся в плену германских военнослужащих, факты необъективных судебных разбирательств. И в то же время нельзя не признать несправедливым заслуженное публичное наказание военных преступников по материалам специальных расследований, проведенных вскоре после окончания Великой Отечественной войны.

Проблема пребывания иностранных военнопленных на территории Беларуси имеет еще очень много ракурсов, содержит ряд любопытнейших сюжетов, исследование которых до недавнего времени, в силу субъективных и объективных причин, было невозможным.

Среди основных путей решения обозначенной научной проблемы можно выделить следующие:

1. Целенаправленная работа по выявлению и систематизации документов по проблеме военного плена в зарубежных и отечественных архивах;

2. Формирование соответствующего справочно-информационного фонда;

3. Составление и публикация сборников архивных документов и материалов;

4. Подготовка и издание хрестоматий по истории военного плена в Беларуси;

5. Розыск захоронений военнопленных на территории Беларуси, их паспортизация и мемориализация.

Каждый из этих путей характеризуется специфическими задачами, особым подходом к их решению, определенным составом и уровнем квалификации исследователей, выбором определенных средств и предметов исследовательского труда, материальными и финансовыми ресурсами, различными формами объединения исполнителей и у правления их деятельностью.

В настоящее время Управлением по увековечению памяти защитников Отечества и жертв войн Вооруженных Сил Республики Беларусь изучение рассматриваемой проблемы ведется по двум основным направлениям: вопросы пленения и содержания военнопленных на территории Республики Беларусь; вопросы пленения и содержания военнопленных на территории зарубежных государств. Остается надеяться, что совместный труд белорусских военнослужащих и исследователей позволит заполнить имеющиеся пробелы в освещении такого исторического и социального явления, как военный плен.

Литература и источники

1. Подорожный Н. Нарочская операция в марте 1916 г. М.: «Воениздат», 1938. 178 с.

2. Панарин И.Н. Исторические аспекты теории и практики информационно-психологического воздействия // www.vrazvedka.ru / main/ analytica

3. Тимохович И.В. Битва за Белоруссию. Мн.: Изд-во «Беларусь», 1994. 254 с.

4. Шарков А.В. Архипелаг ГУПВИ на территории Беларуси: 1944-1945 гг. Мн.: Изд-во «ТЕСЕЙ», 2003. 168 с.

5. Национальный исторический архив Беларуси. Ф.2001. Оп.1. Ед. хр.29. Л.135.

6. Тамже. Л. 136—138.

Г.А.Скипский^[289] Опыт территориального строительства армий стран Европы и России

Армия России пережила за свою историю несколько военных реформ, которые неизменно затрагивали принципы комплектования как основу военного строительства. При этом следует заметить, что корректировка принципов военного строительства всегда проходила параллельно с изменениями, происходившими в рамках государственного аппарата. Но в течение всего существования Вооруженных Сил России для их пополнения использовался как территориальный, так и кадровый принципы комплектования в различном их сочетании.

Как указывал вслед за Г. Морганом Ф.Энгельс^[290], период «военной демократии» предшествовал образованию всех существовавших и ныне существующих государств. Значит, основным субъектом формирующейся власти был вооруженный народ, а если точнее, мужчины - полноправные члены коллективов родов и племен, которые в состоянии носить оружие. Поскольку род, племя, союз племен занимал определенную территорию, постольку принцип комплектования войска - народного ополчения был территориальным^[291].

В ранних античных и феодальных государствах еще долгое время сохранялось народное ополчение, а оно по-прежнему комплектовалось за счет свободных мужчин - полноправных собственников своего хозяйства. В эпоху средневековья численность этой категории населения неизменно сокращалась, так как крестьянство, то есть большинство населения страны, становилось лично зависимым, поэтому основу ополчения составляли отряды феодалов, которые тоже комплектовались по территориальному принципу; потому что на войну феодал приводил отряд из зависимых от него людей, проживавших в его владениях.

В России, вплоть до образования регулярной армии, то есть с момента, когда комплектование стало проводиться по экстерриториальному принципу (введение Петром I рекрутских наборов в 1699 г.), каждый дворянин был обязан являться на военный смотр или в поход «конно, людно и оружно». Причем количество лошадей, воинов, вооружения и снаряжения четко регламентировалось и было в прямой зависимости от размеров владений помещика, в среднем, один всадник с запасной лошадью и обозом со 100-150 дес. пахотной земли. За неявку дворянин лишался поместья^[292].

XVIII в. известен не только как эпоха Просвещения, но и как эпоха расцвета абсолютизма, подавившего и подчинившего себе феодальный суверенитет. Это отразилось и на принципах военного строительства. Армии западноевропейских монархов становятся профессиональными, комплектующимися за счет наемников. В России в это время проходили военные преобразования Петра Великого, завершившие процесс образования регулярной армии, но с той лишь разницей, что воинская повинность ложилась прямо или косвенно на все сословия, так как российское дворянство было лишено феодального суверенитета^[293].

В армии Российской империи, вплоть до ее крушения в 1917 г., сохранялись казачьи войска, иррегулярная конница народов Поволжья и Северного Кавказа. Они комплектовались по территориальному принципу и внесли большой вклад во славу российского оружия в Северной войне 1700-1721 гг., в Семилетней войне 1756-1763 гг., в Отечественной войне 1812 г. и в других войнах, которые вела Российская империя вплоть до Первой мировой войны 1914—1918 гг.

Начало милитаризации европейских народов положила эпоха наполеоновских войн, когда Франция первой перешла к образованию массовой армии по принципу всеобщей воинской повинности. С запозданием, с 1 января 1874 г. к этому подошла и Россия. Рекрутские наборы благодаря настойчивой подготовительной работе военного министра Д.А. Милютина еще с 1861 г., с 1 января 1874 г. были заменены на всесословную воинскую повинность.

Рост гонки вооружений к рубежу XIX-XX вв. и дальнейшая милитаризация общества поставили перед военными теоретиками проблему: в случае начала крупномасштабной войны численности регулярной армии будет уже недостаточно для ее пополнения необходимо иметь обученные и подготовленные резервы. Это вновь поставило вопрос о территориально-милиционном принципе комплектования, тем более что уже были примеры его успешного и длительного существования.

Проблемами территориально-милиционной системы занимались видные военные теоретики XIX в., такие как О.Клаузевиц, Ф.Меринг, Ж.Жорес, написавшие ряд работ по этому вопросу. Причем, если К.Клаузевиц рассматривал проблему в основном с точки зрения стратегического значения обученного резерва при помощи милиционных формирований^[294], то Ф.Меринг и Ж.Жорес, будучи активными деятелями рабочего и социал-демократического движения в Германии и Франции, занимали ярко выраженные антимилитаристские позиции, не отрицая роль армии в жизни общества и государства^[295]. В качестве классического примера в изучении территориального принципа комплектования ими была выбрана кантональная система в Швейцарии.

Эта страна никогда не выступала инициатором агрессивных захватнических войн и придерживалась политики вооруженного нейтралитета, что являлось идеалом для социал-демократии Европы в конце XIX - начале XX вв. Швейцарская армия комплектовалась по территориальному принципу и постоянно была готова к защите своей страны. Жители отдельных территорий Швейцарии, кантонисты составляли большинство милиционных формирований страны. Их опыт вневойсковой подготовки в XIX в. был использован в соседних германских государствах и Франции. По доле населения, имеющего необходимую военную подготовку накануне Первой мировой войны, в Европе данные приведены в следующей таблице.

Удельный вес населения, прошедшего военную подготовку накануне Первой мировой войны ^[296]

Страна	Удельный вес населения, имеющего военную подготовку
Швейцария	40,61% (с ландштурмистами 57,21%)
Франция	26,7 %
Германия	23,0%
Россия	13,3 %

Из таблицы следует, что Швейцария, располагавшая наибольшим количеством людей, имевших военную подготовку, не стала объектом нападения во время Первой мировой войны не только из-за традиционной политики нейтралитета, но и из-за того, что такой нейтралитет был самым вооруженным в Европе.

Опыт Первой мировой войны показал, что к 1917 г. в войсках воюющих стран оставалось всего 5-6% личного состава, являвшегося кадровым накануне начала войны^[297]. Из этого следует, что войну заканчивали необученные новобранцы и выпускники ускоренных офицерских курсов, не имеющие боевого опыта и элементарной военной подготовки. Это приводило к колоссальным потерям на фронте, где победителем выступала та сторона, которая имела больше людских ресурсов.

При изучении опыта швейцарской кантональной системы представители Инспектората РККА указывали на многовековые традиции допризывной и вневойсковой подготовки, говорили о необходимости повышения грамотности и общей культуры у населения^[298]. Но в то же время из виду упускалась очевидная истина. Швейцарская кантональная система органично воспроизводила принципы самоуправления, преобразованные в вооруженных силах федерального государства. В Швейцарии не было необходимости разъяснять цели и задачи кантональной системы, поскольку служба в резервных полках давно уже стала частью национальной традиции, поэтому такая система не требовала дополнительного контроля со стороны государственных органов за исполнением воинских обязанностей у местного населения. Каждый швейцарский кантонист знал свое место в строю, пункт дислокации своей части и хранил личное вооружение и снаряжение у себя дома^[299].

Опыт Швейцарии был подхвачен и развит в Пруссии. Это государство после эпохи наполеоновских войн взяло курс на милитаризацию своего населения. Поскольку экономические возможности Пруссии были ограничены, в целях экономии средств рост прусской армии стал происходить преимущественно за счет формирований ландвера и ландмилиции. Система обучения новобранцев была построена на непрерывном процессе смены младших возрастов старшими, а затем совместных полевых учениях всех возрастов подразделений ландвера, на которых на практике осваивались простейшие тактические приемы, отрабатывалась огневая подготовка в составе всего подразделения и проводились тренировки по взаимодействию пехоты, кавалерии и артиллерии.

Расход учебного времени происходил следующим образом: работа двух очередей допризывников в течение 4 месяцев и дополнительные две недели подготовки сборов и работы отборочных комиссий - итого 4,5 месяца; обучение новобранцев и переменников первого года службы - 3-х месячные сборы и две недели подготовки к ним - итого 3,5 месяца; отдельное обучение второго возраста в течение 1 месяца (у связистов и инженерных частей - 2 месяца), причем происходила накладка с работой с новобранцами; общевойсковые сборы всего переменного состава (в том числе четвертого возраста) - 1 месяц (у связистов и инженерных частей - 2 месяца), причем подготовка к ним совпадает с предыдущими задачами. Итого - 9 месяцев, а для вневойсковой работы и подготовки постоянного состава остается только 3 месяца в году^[300].

Масштабы проведения тактических учений во многом зависели от материально-технической оснащенности армии, состояния дорог и расстояний между населенными пунктами, в которых проживали новобранцы, приписанные к одной части ландвера. В XIX веке в Германии и других странах Западной Европы в условиях стремительно строительства железных дорог самые оптимальные масштабы проведения боевого слаживания были на уровне батальона, потому что невысокая подвижность терчастей, их привязанность к пунктам постоянной дислокации затрудняли организацию и, тем более, проведение дивизионных учений. Этот опыт был учтен инспекторами РККА при проведении военной реформы 1924-1925 гг.

По расчетам инспектората РККА на сбор полка, его обмундирование, снаряжение и сосредоточение в дивизионный лагерь требовалось 7-8, иногда 10 дней с учетом времени на обратный марш. С учетом праздничных и выходных дней для учебы оставалось только 17-18 суток из месяца, или 60% всего учебного времени. Поэтому максимальные масштабы проведения сборов рекомендовалось проводить на базе полка или отдельного батальона, а сборы дивизии один раз в три года^[301].

В течение первого полевого сезона рекомендовалось проводить боевое слаживание, с целью подготовки действий перемен-ников в одиночку, отделением и взводом. В течение второго полевого сезона предполагалось боевое слаживание на уровне взвода, роты и батальона^[302]. Исходя из этих условий, размещение кадра было приближено к населенным пунктам, из которых происходил призыв переменного состава. Время прихода переменника в свое подразделение было ограничено одними сутками. Кадр батальона должен был размещаться от штаба полка в радиусе 25 км по грунтовой дороге или 150 км по железной дороге^[303]. При таком порядке размещения пунктов постоянной дислокации подразделений терчастей, сбор батальона должен был осуществляться за одни сутки, сбор полка - за двое суток^[304].

Постоянное общение с местным населением приводило к снижению уровня психологического напряжения, мобилизованности комсостава терчастей. Поглощаемый повседневными, бытовыми проблемами, он утрачивал черты, присущие профессиональным военным. Но, с другой стороны, повседневное общение с постоянным рядовым и командирским составом терчастей играло стимулирующую роль для призывного контингента. Интерес к военному делу был более высок, что объяснялось хотя бы тем, что степень обученности красноармейца - переменника нисколько не уступала в сравнении со степенью обученности солдата, прошедшего Первую мировую войну^[305].

Исторический опыт России значительно отличается от опыта Швейцарии, хотя роль территориальных формирований в укреплении обороноспособности страны здесь также была очень высокой.

Несмотря на то что после 1917 г. и особенно после окончания Гражданской войны у наших соотечественников расширился круг самодеятельности, авторитарные традиции, довлевшие над российским менталитетом, продолжали воспроизводить тенденцию к усилению контроля со стороны государственных органов за поведением населения. Отсюда специфика подхода работников военного аппарата к изучению опыта территориального строительства.

Элементарная неграмотность и неосведомленность многих призывников о принципах территориально-милиционного прохождения службы создавала дополнительные затруднения при организации первого призыва в терчасти РККА Приволжского военного округа. Об этом говорилось на расширенном совещании комсостава округа где отмечалось «...неудовлетворительное проведение политической работы на сборных пунктах»^[306]. Но при этом не учитывалось, что многие работники военкоматов и политруки на учебных занятиях не имели достаточных знаний и опыта по организации призыва и сборов в терчастях, поэтому действовали по старинке, а «...программа политзанятий не соответствовала требованиям времени»^[307].

Главная роль в деле пропаганды и агитации была определена политическому составу 57-й Уральской дивизии, опиравшемуся на поддержку губернского партийного аппарата. Население выступало как объект воздействия армии, поэтому рассчитывать на развитие его самодеятельности и сознательности не приходилось. В самом начале военной реформы 1924-1925 гг., в ее истоках - экспериментах по переводу регулярных частей на территориально-кадровый принцип комплектования, закладывалось внутренне присущая ограниченность военных преобразований в Вооруженных Силах СССР.

В истории России есть множество периодов, характеризовавшихся обострением кризиса общества и государства, например, такие, как монгольское нашествие, Смута начала XVII в., наполеоновское нашествие. В это время ослабленная российская государственность особенно нуждалась в поддержке со стороны общества, что выражалось в усилении процессов децентрализации власти, росте самостоятельности отдельных территорий. Задачи обороны в этих условиях всей тяжестью ложились на плечи населения. Естественно, что в таких условиях возрастала роль территориального принципа комплектования вооруженных сил государства.

Одним из переломных моментов в истории России стала революция 1917 г. и последовавшая за ней Гражданская война. Крушение Российской империи ускорилось разложением кадровой русской армии - стержня российской государственности. Еще в ходе военных компаний осени 1914 г. русская армия в значительной мере утратила свой костяк: кадровый офицерский, унтер-офицерский и в значительной мере даже рядовой состав. Громадные потери на фронтах восполнялись за счет массовой мобилизации и учреждения многочисленных школ прапорщиков, набранных из разных слоев общества. К 1917 г. русская армия являла собой вооруженный народ: крестьян, рабочих, служащих, ремесленников, интеллигенцию, надевших военную форму, но не считавших себя военными по призванию^[308].

Резервные части, формирующиеся по территориальному признаку, отличались низким уровнем боеготовности и дисциплины. И когда начались революционные события в Петрограде в феврале 1917 г., русский солдат оказал решающее воздействие на ход революции и формирование новой государственности. Солдаты резервных полков на Урале приняли активное участие в разгроме полицейских участков и жандармских управлений^[309]. Образование Советов в Петрограде, Москве, Екатеринбурге, Челябинске и других городах России проходило при активном участии воинских гарнизонов, которые иногда составляли высокий удельный вес представительства, поскольку многие провинциальные города не обладали большим количеством населения.

Становление новой, советской государственности в России в силу исторических традиций и политической обстановки неизбежно сопровождалось формированием собственных вооруженных сил. На первых порах, осенью 1917 - весной 1918 гг. эту роль выполняли отряды Красной гвардии, формировавшиеся по территориально - производственному признаку из промышленных рабочих Петрограда, Москвы, горнозаводского Урала. В этих районах большевики безоговорочно захватили власть, опираясь на компактно проживающие анклавы промышленного пролетариата, а также, что было немаловажно, на крупные местные воинские гарнизоны^[310]. Революционно настроенные солдаты уральских запасных частей оказали большую помощь при создании отрядов Красной гвардии, снабдив их за счет арсеналов, предоставив казарменные помещения, учебно-полевые центры^[311].

Однако уже давно начавшийся процесс распада старой русской армии большевики останавливать не собирались. Поэтому на первых порах преобладал территориальный принцип комплектования отрядов Красной гвардии, а затем и частей Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА). Первоначально добровольческий характер вступления в отряды РККА нисколько не отрицал территориальный принцип комплектования, так как запись добровольцев шла на основе социального отбора, а предпочтение отдавалось промышленным рабочим, компактно проживавшим в городах и рабочих поселках. Красногвардейцы Екатеринбурга объединялись по отрядам, которые формировались на заводах города, а сами подразделения подчинялись районным отделениям городского совета^[312].

Разгоравшаяся Гражданская война потребовала для защиты Советской республики увеличения численности армии, поэтому 22 апреля 1918 г. ВЦИК подписал декрет об обязательном обучении всех трудящихся военному делу, а 29 мая 1918 г. принял постановление о мобилизации трудящихся в РККА^[313]. Это положило начало образованию регулярных частей РККА, но не отменяло территориального принципа комплектования, который благодаря созданию системы Всевобуча (всеобщее военное обучение) позволял восполнять потери на фронтах и создавать новые маршевые роты и батальоны.

Вопрос о способе комплектования РККА не был окончательно решен в годы Гражданской войны. Он поднимался на VIII и IX съездах РКП (б), причем по этому поводу в партийном руководстве оформилась «военная оппозиция». Спор шел между сторонниками регулярного, или кадрового принципа комплектования, и милиционного, или территориального. Но за ним стоял куда более важный вопрос о характере новой государственной власти, которая, формируясь в условиях Гражданской войны, неизбежно принимала крайне милитаризованные формы, а значит, принцип комплектования вооруженных сил Советской республики отражал процесс формирования советского государственного аппарата. Участники «военной оппозиции», такие как К.Е.Ворошилов, А.С.Бубнов, Г.Л.Пятаков. Ф.И.Голощекин и др., выступали против привлечения военспецов - офицеров старой русской армии, против установления жесткой дисциплины и единоначалия. Они считали, что проявление инициативы народных масс, создание добровольческих отрядов РККА по территориальному принципу являются неотъемлемыми завоеваниями революции, что возрождение «старорежимных» порядков в армии убьет ее революционный дух^[314].

Комсостав РККА еще только оформлялся и не приобрел четкие организационные формы, что привлекало в РККА все новых людей, стремившихся к быстрому восхождению по социальной лестнице. В таких условиях вопрос о характере комплектования РККА в годы Гражданской войны, несмотря на очевидное превосходство кадрового принципа, оставался открытым, поскольку отражал незавершенность процесса образования советской государственности.

После окончания Гражданской войны Советскую республику поразил всеобщий кризис, поскольку политика «военного коммунизма» себя исчерпала и была лишена объективного основания необходимости тотальной мобилизации всех сил и средств для разгрома Белого движения. Кризис нашел отражение и в РККА, являвшейся основным инструментом внутренней и внешней политики партии большевиков в период Гражданской войны. Армия стала резко терять боеспособность, поскольку столкнулась с проблемами падения воинской дисциплины, дезертирством, бюрократизацией и погружением в трясину хозяйственных вопросов, занимаясь в основном обеспечением собственных потребностей для организации повседневной жизни и быта личного состава^[315].

Смена курса внутренней политики, который произошел в стране после X съезда РКП(б) неизбежно коснулась вопросов военного строительства. Тенденция к определенной демилитаризации Советского государства в рамках нэпа заставила не только пойти на демобилизацию и сокращение РККА, но и вновь выдвинула проблему поиска новых принципов военного строительства, соответствующих новым внутриполитическим реалиям, а также и изменявшемуся международному положению страны. В этих условиях была необходима военная доктрина, которая учитывала бы нереальность осуществления мировой пролетарской революции путем ее «экспорта» на штыках Красной Армии, что было характерно для руководства РКП(б) в завершающий период Гражданской войны^[316].

Основные теоретические аспекты новой военной доктрины и соответствующего ему принципа комплектования были разработаны М.В.Фрунзе, который занимал должности заместителя председателя РВСР, заместителя наркома по военным и морским делам, начальника и комиссара штаба РККА (с 1924 г.). С января 1925 г. М.В.Фрунзе занимал пост наркома военных и морских дел и председателя РВСР, сменив на нем Л.Д.Троцкого. Он оставался на этом посту до своей смерти 31 октября 1925 г.

За короткий период времени М.В.Фрунзе разработал основные положения территориального строительства РККА, сочетания и взаимодействия территориальных и кадровых частей применительно ко всем военным округам страны, вопросы организации допризывной подготовки и взаимодействия работников военного аппарата и местных советских и партийных органов. Это нашло отражение в таких статьях и тезисах выступлений М.В.Фрунзе, как «Регулярная армия и милиция», «Единая военная доктрина и Красная Армия», «О реорганизации военного аппарата», «Пути военного строительства», «Наше военное строительство и задачи Военно-научного общества», «Оборона страны и комсомол» и др.^[317]

Отдельные теоретические вопросы военной реформы 1924-1925 гг. разрабатывали и проводили в жизнь соратники М.В.Фрунзе уже после его смерти. Среди них были С.И.Гусев - начальник Главного Штаба РККА, И.Т.Смилга - начальник ГлавПУР, Я.И.Блюмкин - начальник военной инспекции сухопутных войск, Н. А. Лисовский, И. А. Алексеев, И.Т.Алкснис, В.Н.Левичев и другие представители военно-теоретической школы РККА 1920-х гг., которые занимали посты в Главном Штабе, военных инспекциях, в ГлавПУР РККА.

В частности, И.Т.Алкснис занимался изучением опыта милиционного строительства в странах Западной Европы и сравнением его с таковым в РККА. В результате он пришел к выводу о необходимости смешанного комплектования и дал ряд практических рекомендаций по дальнейшему территориальному строительству в РККА^[318]. На тесное взаимодействие социалистических преобразований и территориального строительства РККА указывал И.Алексеев, методику перехода от кадровых к территориальным частям разработали инспекторы РККА М.Кульчак, Н.Лисовский, В.Левичев, Ж.Блюмберг, В.Шарсков, Г.Аппог, А.Логачев, Я.Фабрициус и др.^[319]

Проблема реорганизации военкоматов и их взаимодействие с терчастями РККА и местными советскими органами, комплектование и районирование, снабжение необходимыми материальными ресурсами, организация учебных сборов, допризывной подготовки, учет приписанного переменного состава и задачи постоянного состава терчастей РККА - вот наиболее полный перечень вопросов, разработанных в трудах инспектората РККА по практической реализации военной реформы. Конечно, внутри его существовала специализация по узкому кругу проблем. Например, Н. Артеменко, Н.Лисовский, Я.Фабрициус и И.Геронимус специализировались на организации допризывной подготовки, И.Алексеев, Ж.Блюмберг и Н.Лисовский - на методике проведения учебных полевых сборов^[320].

Работники инспектората РККА составляли по сути дела практические инструкции для комсостава, в которых неизменно высокая роль отводилась идеологической работе, как во время сборов, так и в период между сборами. К сожалению, в этих работах отсутствовал анализ результатов первых полевых сборов, замалчивались недостатки (нехватка времени для проведения занятий, недостаток материальных средств, опытных младших командиров, политруков, фактическое отсутствие взаимодействия с местными советами и военкоматами).

Несколько иную позицию занимали представители старой русской военно-теоретической школы, составлявшие ядро профессорско-преподавательского состава в военных училищах и академиях РККА. Среди них наиболее известны такие, как А.А.Свечин, А.М.Зайончковский, А.А.Незнамов. Они отстаивали принципы профессиональной кадровой армии и во главу угла прежде всего ставили высокую дисциплину и боеспособность воинских частей, отводя политической работе второстепенную роль^[321].

Многие из старых военных специалистов не вступали в РКП(б) и сознательно ставили себя вне политики, сохраняя при этом лояльное отношение к Советской власти. Для них важнее была служба России, а не политическому режиму. Советская власть привлекала старых военных специалистов для решения узкофункциональных задач, в основном прикладного, военно-технического характера, потому что к бывшим офицерам старой русской армии, несмотря на окончание Гражданской войны, сохранялось настороженное отношение со стороны партийных функционеров. Именно поэтому военспецы были полностью отстранены от разработки новой военной доктрины и реформы Вооруженных сил республики в целом. Их деятельность не распространялась за рамки военных академий. Хотя в одном офицеры старой русской армии были полностью согласны с высшим комсоставом РККА: стране была нужна четко выработанная военная доктрина.

Многие теоретические положения, которые использовались в преподаваемых в военных академиях РККА курсах, опирались на опыт авторитетного теоретика военного искусства, начальника Генерального штаба Пруссии в 20-30-х гг. XIX в. генерала К.Клаузевица, который в трактате «О войне» утверждал, что «...оборона есть сильнейшая форма ведения войны слабых государств против более сильных»^[322]. Представители старой и новой военно-теоретических школ РККА безусловно признавали этот постулат, исходя из неустойчивого военно-политического положения СССР в начале 20-х гг., страны с подорванным оборонительным потенциалом после разрушительных Первой мировой и Гражданской войн.

Для формирования военной доктрины эти авторы использовали анализ обстановки в стране и за рубежом, состояние экономики, демографические показатели и местные бытовые особенности населения. Особое внимание уделялось наличию и пригодности социально-экономической инфраструктуры (наличие железнодорожных, водных и грунтовых путей сообщения, состоянию средств связи, наличию и состоянию помещений для размещения личного состава воинских частей, санитарно-эпидемическому состоянию призывного контингента и пр.).

Проблему поддержания высокой боеспособности воинской части в зоне боевых действий достаточно четко рассматривал инспектор РККА В.Левичев. В качестве основных факторов, влияющих на устойчивость части во время боевых действий, он отмечал высокую степень обученности личного состава, тренированность, втянутость в боевой режим, привычку к боевым впечатлениям (психологическая устойчивость), наличие кадрового костяка и высокие профессиональные и моральные качества комсостава. Немалое значение уделялось также внутренней дисциплине, основанной на понимании целей войны, ну и, конечно, качеству вооружения, обмундирования и питания^[323]. Многие из этих требований, в силу объективных социально-экономических, культурных причин не были выполнены в условиях территориальной системы комплектования. Недостатками по этим показателям обладали и многие кадровые части, правда, в силу их специфики, в меньшей степени.

Возможность роста боеспособности терчастей РККА В.Левичев видел в рамках всеобщего экономического и культурного развития страны. Повышение общего уровня грамотности, особенно грамотности технической, при дальнейшем развитии системы допризывной подготовки создавало более благоприятные условия для адаптации призывников к обстановке военных сборов в терчастях и делало качество подготовки нисколько не хуже, чем в кадровых частях, что, естественно, снимало необходимость длительного казарменного обучения^[324].

Но реальный уровень культурного и социально-экономического развития СССР в середине 1920-х гг. был недостаточно высоким для того, чтобы полностью перейти к территориальномилиционной системе комплектования РККА, костяком армии по-прежнему оставались кадровые части и постоянный состав терчастей. Более низкий уровень воинской дисциплины переменного состава проявлялся в сильном проявлении хозяйственнобытовых интересов, с которыми в кадровых частях командный и политический состав обычно справлялся в течение 1-2 месяцев^[325].

Еще до Первой мировой войны военные теоретики стран Европы и Российской империи выделяли две основных военные доктрины. Первая предполагала войну на истощение и постепенное изматывание противника, который будет вынужден истратить все свои экономические, политические и людские ресурсы. Вторая подразумевала решительные наступательные действия, которые завершаются стремительным разгромом армии противника, которая еще не успела завершить мобилизацию. На последней был построен знаменитый план начальника генерального штаба Германии генерала Шлиффена по разгрому Франции и России в течение всего 6-8 недель. Война Советской России с Польшей в 1920 г. может быть использована нами как один из примеров войны, в которой также преследовалась цель быстрого разгрома противника войсками Красной Армии. Причем, несмотря на поражение Красной Армии под Варшавой, М.Н.Тухачевский продолжал придерживаться стратегии «сокрушения». Он рассчитывал на то, что тыл капиталистических стран окажется непрочным, а действия РККА будут поддержаны восставшим рабочим классом^[326].

Наиболее известным примером войны на истощение в 1920-е гг. в советской военной школе была признана Первая мировая война. А.М.Зайончковский считал, что провал планов блицкрига и поражение Германии в Первой мировой войне заключался в ошибочном мнении генерального штаба Германии, что одним ударом можно будет сокрушить Францию. План Шлиффена был сорван. Германия оказалась обречена на поражение, поскольку ее людские и материальные ресурсы значительно уступали мобилизационным возможностям стран Антанты, и были недостаточны для ведения длительной войны сразу на два фронта^[327].

Советские военные теоретики, такие, как А.А.Свечин, В.К.Триандафилов, Б.М.Шапошников в 1920-е гг. придерживались мнения, что будущая война будет крайне изнурительной и потребует привлечения максимальных материальных и людских ресурсов^[328]. Б.М.Шапошников тогда писал: «...вероятнее всего, будущая война примет характер борьбы на измор»^[329]. Эту точку зрения поддерживал и М.В.Фрунзе. В.К.Триандафилов вывел закономерность, которая заключалась в том, что индустриально развитые страны имели возможности мобилизации в свои армии до 23-25% от всего населения страны. В качестве примеров назывались такие потенциальные противники СССР, как Германия, Великобритания и Франция. Что касается аграрных стран, к которым были отнесены Румыния, страны Прибалтики, а также СССР, то их мобилизационные возможности ограничивались лишь 14-15% от всего населения^[330]. Эти предположения о мобилизационных возможностях указанных стран в дальнейшем было подтверждено в ходе Второй мировой войны.

При недостатке обученных стратегических резервов для пополнения РККА, представители советской военной школы в предвидении новой войны предполагали наращивание численности обученных резервистов. Причем наиболее оптимальным способом являлось применение смешанного принципа комплектования, который позволял провести военное обучение призывного контингента без длительного отрыва от производства и пропускной способностью, превышавшей кадровые части РККА в 3 раза, как считал М.В.Фрунзе^[331]. На этом строился его расчет по достижению эффекта экономии на содержании кадровых частей РККА при сохранении и постепенном наращивании стратегических резервов.

Оборонительный характер военной доктрины СССР в середине 1920-х гг. предполагал переход к смешанному, территориально-кадровому принципу комплектования, который в тех исторических условиях был наиболее оптимальным и позволял накопить значительные стратегические резервы в случае, если возникнет угроза войны. Ежегодно на призывные участки прибывало до 1200 тыс. призывников, из них годных к военной службе было около 800-900 тыс., в то время как пропускная способность сократившихся численно кадровых частей РККА позволяла провести полноценное боевое обучение всего около 300 тыс. призывников^[332]. Неэффективное использование основной части призывного контингента лишало РККА в перспективе огромных стратегических резервов, поэтому руководство армии и государства окончательно приняло решение о переходе на смешанную систему комплектования.

В качестве стратегической задачи военной реформы предполагалось создание широкой, разветвленной системы обучения, которая охватила бы весь призывной контингент при одновременном прикрытии границ СССР, что позволило бы создать благоприятные условия для развертывания численности РККА в случае начала войны при наличии заранее подготовленного и хорошо обученного призывного и запасного контингентов.

Проблема комплектования комсостава территориальных частей решалась по нескольким направлениям. Часть комсостава, непосредственно занимавшаяся работой по боевой подготовке переменников, формировалась в основном за счет кадрового состава терчасти. Это в первую очередь младшие командиры -командир отделения, заместитель командира взвода, помощник командира взвода по политической работе. Именно они определяли степень боеспособности подразделения, так как лично руководили обучением личного состава и являлись связующим звеном между рядовым и командным составом РККА. Еще в самом начале военной реформы, в 1924 г., РВС СССР, анализируя первые результаты полевых сборов, отмечал, что почти во всех дивизиях есть некомплект младшего комсостава^[333]. Для восполнения этого некомплекта при терчастях создавались школы младшего комсостава, в которых обучение проходили рядовые красноармейцы из постоянного состава. Их отбор проводился персонально, после прохождения двух месяцев службы в пехоте, артиллерии, кавалерии или одного месяца в частях связи или инженерных войсках^[334].

Доукомплектование среднего и старшего командного состава терчастей РККА проходило путем персонального отбора из работников партийно-советского аппарата подведомственной ему территории. Особенность работы переменного комсостава заключалась в том, что, зная специфику района, настроение населения, работники аппарата могли и обязаны были проводить вневойсковую подготовку между сборами, закрепляя умения и навыки переменников, а самое главное, поддерживать живую связь с воинской частью и укреплять престиж воинской службы.

Продвижение по службе у среднего комсостава проходило так же, как и у кадровых командиров, через аттестацию за определенный срок выслуги, но в переменном составе срок выслуги увеличивался в два раза, а для продвижения в старший комсостав (на должность командира батальона и выше, до командира полка) требовался перевод в кадр^[335]. Поэтому основная масса командиров взводов и рот была представлена переменным составом.

Постоянный рядовой состав в терчастях был сведен в отдельные подразделения, которые в основном занимались охраной имущества части и хозяйственным оборудованием. Боевая учеба в таких подразделениях проходила эпизодически, по остаточному принципу и не охватывала полностью красноармейцев старших возрастов, которые были загружены большим количеством хозяйственных работ, нарядов, несением караульной службы. Поэтому отбор в младший комсостав производился в течение первых месяцев, когда из призывников выявлялись наиболее способные бойцы, еще не утратившие служебного рвения и боевых навыков.

Согласно приказу РВС СССР № 1532 от 18 декабря 1924 г., курс обучения в школах младшего комсостава был определен в 8 месяцев, в кавалерии - 7 месяцев; срок обучения - с 15 января по 15 сентября^[336]. Причем последние, летние месяцы курсанты школ проводили в полевых лагерях вместе с переменным составом, закрепляя на практике полученные командирские навыки за зиму и весну.

Большинство переменного комсостава терчастей РККА не обладало профессиональными военными навыками для командования подразделениями. Поэтому 20 августа 1926 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление «Об утверждении положения о порядке прохождения высшей допризывной военной подготовки и действительной военной службе в РККА гражданами, обучающимися в высших учебных заведениях и техникумах и окончивших их». Согласно этому постановлению при вузах и техникумах вводилась обязательная высшая допризывная подготовка. Объем теоретического курса составлял 180 часов и два месяца полевых лагерей, которые засчитывались как служба в РККА. После окончания вузов и техникумов выпускники проходили военную службу на должностях младшего комсостава 9 месяцев в РККА, 3 года в ВВС^[337]. Далее они увольнялись в запас и зачислялись в переменный комсостав терчастей.

В условиях формирования территориально-кадровой системы, упрочения связей территориальных дивизий с местными органами военного управления происходило дублирование функций губвоенкоматов и терчастей. Вся работа по комплектованию терчастей сосредотачивалась в уездных военкоматах, которые лучше владели обстановкой. Все это привело к необходимости устранения промежуточного звена - губвоенкоматов, а многие уездные военкоматы фактически передали функции комплектования в руки командования терчастей^[338].

В связи с этим ЦИК и СНК СССР 9 января 1925 г. приняли постановление «О реорганизации местных органов Народного комиссариата по военным и морским делам». В соответствии с ним, военный округ делился на губернские территориальные округа, те в свою очередь, в зависимости от мобилизационных возможностей, делились на дивизионные и корпусные округа, причем, если в губернии не располагался штаб дивизии, то образовывали губернский несамостоятельный территориальный округ (в случае если дивизия комплектовалась на территории двух губерний)^[339].

Самостоятельные губернские дивизионные и корпусные территориальные округа стали основными организационными единицами, занимающимися всеми вопросами комплектования и мобилизации, полностью заменив собой губернские военкоматы. Управление губернским территориальным округом состояло из начальника управления, политсекретариата, учетно-мобилизационного отдела, отдела вневойсковой подготовки, административно-хозяйственного отделения^[340].

Местный территориальный аппарат был наделен функциями приписки и учета военнообязанных, а также конского состава и обоза, проведения очередных призывов и призывов по мобилизации, составления мобилизационных планов в пределах своего округа, проведения допризывной, войсковой, физической и политической подготовки. Управление самостоятельного территориального округа подчинялось непосредственно командующему военным округом, несамостоятельный территориальный округ - командиру дивизии^[341]. Происходило сращивание на местах военного и гражданского административного аппарата (исполкомов советов), что привело к децентрализации и одновременно милитаризации государственного аппарата, с одной стороны, с другой, сделало его менее эффективным, чем аппарат Наркомата военных и морских дел.

Распределение призывников по подразделениям и родам войск производилось, исходя из уровня образованности и военной подготовки, которой занималась система Всевобуча. Основная масса призывников пополняла ряды стрелковых и артиллерийских подразделений, менее подготовленные - хозяйственные и тыловые части, призывники с техническим образованием или квалификацией - специальные рода войск. На штабную работу, в управление на специальные должности брали призывников со средним и высшим образованием.

Поскольку от призыва освобождались квалифицированные рабочие и служащие советского аппарата, поэтому призывной контингент в территориальные части на 90% состоял из крестьян и неквалифицированных рабочих. Немалая часть служащих от службы в территориальных частях освобождалась, так как растущий партийно-советский государственный аппарат также нуждался в квалифицированныхработниках. Кроме того, партийно-советская номенклатура тоже имела льготы по призыву. От участия в сборах освобождались секретари губернских и уездных комитетов РКП(б) и РЛКСМ, председатели губернских и уездных исполкомов Советов, руководители профсоюзов^[342]. Но в то же время часть партийно-советского аппарата привлекалась для сборов, для проведения занятий по политпросвещению призывников. За счет работников партийно-советского аппарата комплектовалась часть среднего и старшего командно-политического состава территориальных частей.

Вместе с тем, к вопросам взаимодействия с терчастями РККА работники местного партийно-советского аппарата подходили формально, с казенным равнодушием. М.В.Фрунзе признавал, что «.. .к сожалению, в очень многих случаях участие гражданских органов в терработе носит механический характер, не выходящий за пределы сочувствия и кое-какого «содействия»^[343]. Партийные и советские работники уклонялись от прохождения службы в терчастях РККА под различными предлогами, в результате росло социальное отчуждение между переменным рядовым и командным составом, поскольку большинство рабочих и крестьян, за счет которых укомплектовывался рядовой состав, таких льгот не имело. Таким образом, социальная дифференциация проникала из общества в армию, оттесняя на задний план революционные, военно-коммунистические традиции РККА времен Гражданской войны.

После окончания Гражданской войны перед комсоставом РККА встала острая проблема - укрепление дисциплины и повышение качества боевой подготовки. Для решения этих задач большую роль играл учет этнических и демографических особенностей призывного контингента при комплектовании различных родов войск. Призывники из лесных районов, население которых традиционно занималось охотой, зачислялись в стрелки. Казаки пополняли кавалерийские части, в артиллерию и технические рода войск (саперы, связисты) набирали промышленных рабочих^[344].

По демографическим показателям территория нашей страны традиционно делится на две категории: густонаселенный (с большим количеством промышленных центров, с относительно развитой экономической и социальной инфраструктурой) исторический центр и малонаселенные (с нехваткой путей сообщения) окраины. Плотность населения и развитие социально-экономической инфраструктуры убывают с запада на восток. В условиях настоятельной необходимости сохранять жесткий военно-политический контроль над национальными окраинами и укреплять государственную границу СССР на всей ее протяженности, территориальный принцип комплектования абсолютно не подходил для районов Дальнего Востока, Сибири, Средней Азии, Кавказа, Украины, Белоруссии, Русского Севера по указанным выше причинам. Исходя из этого, военные округа в СССР стали подразделяться на внутренние: Московский и Приволжский; и приграничные: Украинский, Западный, Петроградский, Туркестанский, Сибирский (в 1929 г. в связи с вооруженным конфликтом в зоне КВЖД была создана Отдельная Краснознаменная Дальневосточная армия), а также Северо-Кавказский (в силу активного сопротивления со стороны горских народов)^[345]. Во внутренних военных округах преобладала система территориального комплектования, (большинство призывников проходили службу без отрыва от производства), а в приграничных военных округах действовал кадровый экстерриториальный принцип.

Причиной такого жесткого распределения стратегических задач среди военных округов явились более низкая мобилизационная готовность и боеспособность терчастей по сравнению с кадровыми частями РККА. Сказалось также сомнение центрального партийного руководства в политической благонадежности населения национальных окраин. Здесь значительную роль сыграло возрождение принципов великодержавного шовинизма в национальной политике ВКП(б).

В течение 1930-х гг. интерес к терчастям со стороны высшего партийного и военного руководства страны постепенно снизился, поскольку принятие новой военной доктрины, ориентированной на ведение маневренной войны с массированным применением танков и авиации, выдвинуло более высокие требования к знаниям, выучке и уровню боевой подготовки личного состава, А удовлетворить эти требования можно было только при систематическом, а главное, постоянном проведении занятий по боевой подготовке, что само по себе ставило на повестку дня отказ от территориального принципа военного строительства в РККА.

Военная реформа 1924-1925 гг. была не завершена, поскольку носила ограниченный и во многом вынужденный характер, и поэтому не была самоцелью для высшего комсостава РККА во главе с М.В.Фрунзе.

На рубеже 1920-х и 1930-х гг. территориально-кадровая система перешла в фазу экстенсивного роста, что само по себе являлось отражением процесса развития советской тоталитарной системы, нуждавшейся в расширении ресурсов, необходимых для ее нормальной жизнедеятельности. В этот период РККА вновь становится основным средством и целью в проведении внутренней и внешней политики партийного руководства. Именно с начала 1930-х гг. шел процесс наращивания численности РККА и ее технического перевооружения. Развитие военно-промышленного комплекса в СССР являлось главным достижением политики «большого скачка». В этот период РККА вновь становится образцом организации для всего советского общества. Причем, в этот период количество терчастей РККА становится больше, а территория, с которой шел призыв - несколько шире.

Изменение международной обстановки на рубеже 1920— 1930-х гг. значительно повлияло на принципы военного строительства в СССР. В первой половине 1930-х гг. советская военная доктрина подверглась очередной переработке. В отличие от оборонительной военной доктрины РККА, оформившейся в середине 1920-х гг., она приобрела по своей сути наступательный характер. Генеральный Штаб РККА вплотную занимался вопросами скрытной мобилизации с целью предотвращения нападения агрессора на границы СССР и переноса боевых действий на территорию противника, чтобы окончательно разгромить его стремительными наступательными действиями РККА в кратчайшие сроки и «малой кровью»^[346]. Таким образом, вновь возрождалась идея «экспорта революции» на штыках РККА, которая потерпела крах в 1920 г. после разгрома красных под Варшавой.

Для выполнения новой стратегической задачи потребовались мобильные и технически хорошо оснащенные войска, поэтому высшее партийное и военное руководство особое внимание уделяло созданию практически заново таких новых родов и видов войск, как ВВС, ВДВ, бронетанковые войска. Служба в таких родах войск требовала высокого профессионализма и мастерства, необходимого для овладения достаточно сложной для призывника 1930-х гг. техникой и вооружением.

Попытка создания терчастей РККА в технических родах войск себя не оправдала, потому что сама система комплектования не позволяла производить качественный отбор призывного контингента. Овладение современной военной техникой и вооружением предполагало проведение постоянных занятий и тренировок с личным составом, а не периодических сборов, которые проводились в терчастях с начала 1930-х гг. два раза в год по одному месяцу.

Переменный состав терчастей РККА по своему уровню подготовки соответствовал только стрелковым подразделениям Сухопутных войск. Но они в 1930-х гг. были в стадии перевооружения, что потребовало принципиального изменения системы боевой подготовки, сложившейся в 1920-е гг. Терчасти имели очень низкую мобильность и мобилизационную готовность, что совершенно не соответствовало планам скрытной мобилизации и концентрации значительной части сил РККА в приграничных военных округах.

Кардинальные изменения в СССР, произошедшие в 1930-е гг. в результате политики «большого скачка» позволили сталинскому руководству совместно с высшим комсоставом РККА пойти на изменение военной доктрины, в которой не было места для территориального принципа комплектования, поскольку тот не соответствовал новым задачам Вооруженных Сил СССР. С середины 1930-х гг. началось постепенное сокращение численности территориальных частей РККА при одновременном росте количества кадровых частей. Окончательный отказ от территориальной системы произошел в 1939 г. что означало вступление РККА в фазу окончательной реорганизации и перевооружения. Тем самым осуществлялось завершение подготовки СССР к новой мировой войне.

Несмотря на успешный результат боев на р. Халхин-Гол, терчастям РККА была дана нелестная оценка со стороны командующего советскими войсками в Монголии комкора Г.К.Жукова. Он не решился сразу после событий дать оценку боеспособности терчастей РККА, поскольку сразу после этого мог быть репрессирован. Свое мнение Г.К.Жуков высказал уже после смерти И.В.Сталина и собственной отставки в своих мемуарах: «В нашей неподготовленности к войне с немцами, в числе других причин, сыграла роль и территориальная система подготовки войск, с которой мы практически распрощались только в 1939 году. Наши территориальные дивизии были подготовлены из рук вон плохо. Контингент, на котором они развертывались до полного состава, был плохо обучен и не имел представления о современном бое, ни опыта взаимодействия с артиллерией и танками. С одной из таких территориальных дивизий, 82-й, мне пришлось иметь дело на Халхин-Голе. Она побежала от нескольких артиллерийских залпов японцев. Пришлось ее останавливать всеми подручными средствами»^[347].

Таким образом, основной причиной свертывания системы территориального строительства РККА стала низкая боеспособность терчастей, которая была выявлена в ходе боев на р. Халхин-Гол.

Помимо военно-политических причин свертывания территориальной системы комплектования РККА следует указать на социально-экономические и социально-культурные факторы, которые также ограничили возможности развития территориально-милиционной системы РККА. Они зависели от степени и темпов индустриального развития СССР и не позволяли отказаться от кадрового принципа комплектования Вооруженных Сил, поскольку индустриализация носила локальный характер. Перспектива перевода частей РККА на территориальный принцип комплектования откладывалась на неопределенно долгий срок. Уровень образованности и развития культуры у основной массы населения был невысоким, удельный вес городского населения, в том числе промышленных рабочих по-прежнему был ниже, чем крестьян. Большинство населения имело образование на уровне 4-х классов средней школы. Разумеется, при таком уровне экономического и социально-культурного развития строительство Вооруженных Сил СССР по территориально-милиционному принципу становилось практически не осуществимым, если исходить из теоретических установок Ф.Меринга, Ж.Жореса и других марксистов, на труды которых опирался М.В.Фрунзе при разработке военной реформы 1924-1925 гг.

Возможность сохранения территориального принципа комплектования РККА не вписывалась в конкретную военно-политическую обстановку; в которой оказался СССР в конце 30-х гг.

Подготовка к крупномасштабной войне с перспективой массового применения боевой техники требовала развертывания многочисленной кадровой армии. Именно для этой цели в первой половине 1930-х гг. происходило увеличение количества территориальных дивизий РККА, которые при переходе на кадровый принцип комплектования обеспечили механизм скрытной мобилизации. Теоретически это было разработано Генеральным Штабом РККА во главе с Б.М.Шапошниковым в начале 1930-х гг. Поэтому рост числа территориальных формирований в начале 1930-х гг. не стал доказательством укрепления смешанной системы комплектования РККА, а был использован для развертывания кадровых частей.

Наиболее оптимальным выходом из создавшегося в конце 1930-х гг. положения стал перевод терчастей РККА на кадровый принцип комплектования, что возвращало эти части в полное ведение Наркомата обороны и, в конечном итоге, давало возможность возобновить процесс их полного укомплектования и боевой учебы. А это, в свою очередь, позволяло надеяться на рост обороноспособности страны на фоне начавшейся Второй мировой войны.

Система смешанного комплектования РККА за неполные 15 лет своего существования обогатила командование знаниями и опытом подготовки стратегических резервов. Первый призыв в терчасти прошел в 1923 г., в котором участвовали призывники 1902 г. рождения. Они же проходили переподготовку на сборах до 40-летнего возраста. Когда 22 июня 1941 г. началась всеобщая мобилизация, многие красноармейцы, будучи призванными из запаса, имели необходимый минимум военной подготовки. Мобилизации подвергались призывные возрасты 1905-1923 гг. рождения. Резервисты из внутренних округов относительно быстро достигали линии фронта и заполняли бреши в ней. Не их вина в том, что многие из них погибли, были ранены, попали в плен. Благодаря беспримерному героизму и упорству красноармейцев, призванных из запаса, был сорван план «блицкрига».

В начальный период Великой Отечественной войны был использован опыт терчастей по организации ускоренного обучения призывного контингента, что дало возможность провести массовую мобилизацию в РККА и восполнить огромные потери, которые понесли советские войска в 1941-1942 гг. К сожалению, уровень боевой подготовки переменного состава в терчастях был недостаточным и не соответствовал современным требованиям, которые предъявили реалии Второй мировой войны. Переменный состав учился воевать, основываясь на опыте Первой мировой и Гражданской войн, поэтому боевой опыт ему пришлось приобретать ценой больших потерь.

Материально-техническая база и постоянный состав территориальных частей РККА, которые до 1939 г. были переформированы в кадровые, а с 1941 г. были использованы для пополнения действующей армии на советско-германском фронте. Урал внес вклад в Победу над фашистской Германией в качестве кузницы не только оружия, но и кадров, отстоявших независимость нашей Родины в годы Великой Отечественной войны.

В послевоенный период отдельные идеи дальнейшей милитаризации общества в СССР получили свое воплощение в преподавании курса начальной военной подготовки в средних школах, развертывании сети школ ДОСААФ, обществ ГТО, военных кафедр в вузах страны.

Вызывает интерес ряд публикаций западных историков. Они в своей основе были посвящены изучению внутриполитической роли армии в СССР и влиянию военно-политического руководства страны на формирование и изменения советской военной доктрины на протяжении всей истории Вооруженных Сил СССР^[348]. Наибольший научно-практический интерес вызвала переведенная на русский язык статья М.Хагена^[349]. Он сделал вывод о том, что с началом военной реформы 1924-25 гг. в советской России милитаризация общества приобрела новое дыхание. Вслед за М.В.Фрунзе М.Хаген. подтвердил тезис о том, что милиционная система РККА подходила только для индустриальных районов СССР. М.Хаген проанализировал идейные разногласия сторонников дальнейшего развития милиционного строительства РККА, в частности Н.И.Подвойского, и сторонников сохранения кадровых частей в РККА в лице М.В.Фрунзе. С.И.Гусева, И.Т.Смилги. М.Хаген раньше своих советских коллег поднял проблему социальных последствий территориального строительства РККА, рассматривая военную службу как самую оптимальную возможность сделать политическую карьеру в СССР. Наиболее интересным предположением М. Хагена было утверждение о том, что РККА во многом определила политику компартии по отношению к коллективизации, став кузницей кадров для вновь созданных колхозов. Одновременно волнения в частях РККА побудили И. В. Сталина временно отказаться от форсирования процесса раскрестьянивания на рубеже 1920-193 0-х гг.

Мнение М.Хагена отражает общие черты западной историографии по проблемам советской военной истории и не лишено основания, поскольку использование социологических подходов в исторических исследованиях иногда дает возможность новых теоретических построений. Д.Боффа и Н.Верт считали, что высший комсостав РККА имел подчиненное положение в партийных дискуссиях 1920-х гг., поскольку изначально находился под контролем партийного аппарата. Поэтому армия в СССР не играла самостоятельной политической роли^[350].

Современное военно-политическое положение России и положение СССР в конце 1930-х гг. дает основание для проведения исторических параллелей. В.Суворов (Резун) утверждает, что отказ от территориальной системы комплектования РККА был закономерным, т.к. такие формирования не были предназначены для наступательной войны. Поскольку военная доктрина в СССР в 1930-е гг. приобрела наступательный характер, то территориальные части РККА должны были превратиться в кадровые^[351]. Сложно согласиться, что наша страна была агрессором наряду с фашистской Германией или Японией, но нельзя занимать сугубо пацифистскую позицию. Еще древние римляне предупреждали: «Хочешь мира - готовься к войне». Угроза войны против СССР потенциально продолжала существовать в течение 1920— 1930-х гг. Поэтому нельзя однозначно утверждать, что сталинское руководство готовило страну только к военной агрессии против своих соседей. Создание предприятий - дублеров по производству военной продукции в восточных районах страны, возведение «линии Сталина» на западной границе, наконец, длительное существование территориальных частей в РККА в течение 1930-х гг., все это подтверждало оборонительные устремления руководства страны. Хотя в 30-х гг. Генеральный Штаб РККА недооценивал стратегическую оборону в качестве основного способа ведения войны на первом этапе, и предполагал быстрый переход к наступательной войне^[352]. Эта ошибка дорого обошлась всей стране в 1941 г.

Проблематичным остается поиск путей повышения обороноспособности современной России. Переход к профессиональной армии не обеспечен как в экономическом, так и социально- правовом и культурном плане. В это же время обычным явлением стало оставление до 70% призывников для прохождения срочной военной службы в пределах военных округов, в которых осуществляется призыв^[353]. История строительства Вооруженных Сил нашего государства, по сути, повторяется.

Следует иметь в виду, что профессиональная армия, поглощая значительную часть госбюджета, всегда будет малочисленной. Особое геополитическое положение России требует содержания достаточно многочисленных сухопутных войск хотя бы для прикрытия границ, на оборудование которых у государства достаточных средств нет, и в ближайшие десятилетия не будет. Не следует забывать и о том, что в ближайшие 30-40 лет на территории сопредельных государств СНГ вдоль южных и восточных рубежей РФ будет сохраняться напряженная военно-политическая обстановка. В России возможно появление новых очагов национальных конфликтов^[354]. Сразу следует отметить еще одну историческую параллель с военно-политическим положением советской России в начале 20-х гг., когда распространение территориального строительства РККА на национальные окраины бывшей Российской империи рассматривалось М.В.Фрунзе и другими разработчиками военной реформы 1924-1925 гг. как недопустимая ошибка, поскольку это только способствовало бы всплеску национального сепаратизма. Повторение подобной ошибки в современных условиях грозит стремительным распространением локальных вооруженных конфликтов в различных субъектах РФ по уже известному «чеченскому образцу».

В.С.Скробов^[355] Вооруженная борьба и военное искусство на Урале (ноябрь 1917 - август 1919 г.)

Военная история, патриотические события прошлого и ныне сохраняют качества нравственных идеалов. Богат и разнообразен опыт российского патриотизма, приобретенный за многовековую историю нашей Родины. На усвоение этого опыта была нацелена государственная программа «Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2001-2005 годы», утвержденная правительственным постановлением от 16 февраля 2001 года^[356]. В этом документе отмечена тенденция переноса основных усилий по патриотическому воспитанию в регионы, «общественность которых демонстрирует негативное отношение к сепаратизму..»^[357]. На наш взгляд, к числу таких регионов можно отнести и Урал - крупный промышленный район с его несметными природными богатствами, край патриотов, мужественных защитников Отечества в годы суровых военных испытаний. Патриотическое воспитание в современных условиях - актуальная государственная задача.

В предлагаемой читателю статье предпринята попытка раскрыть военную историю Урала в диалектической связи с эволюцией патриотического сознания войск. Хронологические рамки работы охватывает время с ноября 1917 г. до августа 1919 г. В этот период на Урале полыхало пламя Гражданской войны, а летом 1918 г. и весной 1919 г. решались судьбы красного и белого движения в России. Автор - специалист по военной истории - стремился осветить тему с учетом составных частей и специальных отраслей военно-исторического знания^[358]. В статье на региональном уровне затрагиваются вопросы военной историографии и военно-исторического источниковедения, характерные черты и особенности оперативно-стратегического и тактического опыта, военного искусства противоборствующих сторон, а также сведения об эволюции морально-политического состояния и патриотического сознания войск.

Территориальные рамки статьи охватывают район Уральского театра военных действий (в дальнейшем - Уральский ТВД. - B.C.)^[359]. По современному административному делению страны эта территория входит в состав Республики Башкоторстана и Удмуртской Республики, Кировской, Пермской, Свердловской, Челябинской, Курганской, Оренбургской и частично Тюменской областей. До 1(14) февраля 1918 г. даты в статье приводятся по старому летосчислению, после указанного времени - по современному календарю.

* * *

Военно-исторический опыт Гражданской войны никогда не предавался полному забвению ни в нашей стране, ни за рубежом. Более скромные результаты описания такого опыта характерны для регионов России, в частности для Урала. Тем не менее военная историография разных лет содержит немало сведений по интересующей нас теме. Описание военных действий на Урале в той или иной мере освещается в трудах по истории Гражданской войны и военного искусства в масштабе всей страны^[360].

Уральской военной проблематике, описанию отдельных операций, сражений и боев, строительству вооруженных сил посвящены содержательные книги военных и гражданских историков^[361]. В научной литературе увидели свет обстоятельные статьи, частично или целиком раскрывающие интересующую нас тему^[362].

Отдельные фрагменты военных действий на Урале нашли отражение в трудах авторов русского зарубежья^[363].

Анализ указанных работ позволяет сформулировать некоторые положения, связанные с изучением избранной темы. Разработка военной истории Урала периода Гражданской войны как актуальной научной проблемы началась со второй половины 50-х годов XX века. Первые крупные исследования в этой области выполнили доктор исторических наук, профессор Л.М.Спирин (г. Москва) и доктор исторических наук, профессор О.А.Васьковский (г. Свердловск, ныне Екатеринбург)^[364]. Существенный вклад в изучение стратегических, фронтовых, армейских операций, проведенных на Уральском театре военных действий, внесли военные историки И.М.Подшивалов, С.М.Белицкий, Г.Х.Эйхе, А.М.Федоров, Е.А.Болтин, А.Б.Кадишев, С.В.Липицкий, А.М.Агеев, Б.П.Фролов. Особо следует отметить интеллектуальные усилия военного историка Н.Е.Какурина, основного автора труда «Оперативно-стратегический очерк боевых действий Красной Армии», опубликованного в 1930 году. В нем впервые были затронуты многие военно-исторические сюжеты гражданской войны на Урале. Значительный вклад в изучение военно-исторического опыта нашей страны, приобретенного в 1918—1921 гг., внес военный историк Н.Н.Азовцев. При его активном авторском участии увидели свет в 1980 и 1986 гг. два тома труда «Гражданская война в СССР». Им же осуществлена общая редакция этого исследования. Достойное место в нем занимает описание военных действий на Урале.

В большинстве работ указанных авторов, прежде всего в коллективных трудах, Гражданская война показана как вооруженное противоборство красных и белых. Но основной акцент в исследованиях сделан на обобщение советского опыта военного искусства. В последние годы опубликовано немало работ о вооруженных силах Белого движения. Среди них выделяется добротная военно-историческая работа Б.П.Фролова, посвященная армии Колчака^[365].

И еще одно наблюдение. Большинство авторов, работы которых анализировались выше, не ставили перед собой в качестве главной цели изучение военной истории на региональном уровне. На наш взгляд, комплексное изучение военно-исторического опыта Урала периода Гражданской войны - одна из актуальных задач современной военной историографии^[366].

Необходимым условием развития исторических исследований является вдумчивая работа с источниками - документами, воспоминаниями участников событий, периодической печатью, синхронной по времени издания изучаемым фактам. В полной мере это условие относится и к военной истории. Их всесторонне изучение, внешняя и внутренняя критика позволяет воссоздать достоверную картину боевой и мирной жизни войск^[367].

Характерной чертой исторических источников Красной Армии и вооруженных сил Белого движения на востоке России является полярный, нередко взаимоисключающий подход к оценке событий Гражданской войны. Это объясняется противоположной трактовкой коренных интересов красных и белых. В документах Красной Армии подчеркивается мысль о справедливом характере вооруженной борьбы угнетенных против угнетателей, войны рабочих и крестьян против капиталистов, помещиков, их военных приспешников и слуг. Ясность аргументации таких документов, их эмоциональная окраска доходили до ума и сердца людей, нередко лишенных образования, но познавших тяжкие университеты труда и суровые испытания Первой мировой войны. Многие источники написаны от руки, на бумаге невысокого качества, с грамматическими погрешностями.

Документы Белого движения внешне выглядят значительно привлекательнее. Здесь преобладают отпечатанные на машинке, грамотно составленные материалы. Их авторы предельно негативно оценивали вооруженные силы и военное руководство красных. Революционные события в России в источниках белых порой сравнивались с «великой смутой» начала XVII века.

В отчетных документах Красной Армии привлекают внимание свидетельства о мужестве и военном искусстве бойцов и командиров, сражавшихся на уральской земле. Особенно много их относится к событиям лета 1919 г., ко времени разгрома белогвардейских армий на Урале. В наградном документе Реввоенсовета Республики, например, дана высокая оценка самоотверженным боевым действиям 232-го стрелкового полка 26-й стрелковой дивизии Пятой армии в критический период Челябинской наступательной операции. В приказе о награждении сказано: «Несмотря на огромные потери как в рядах красноармейцев, так и командного состава», 232-й стрелковый полк «решил, защищаясь до последнего человека, во что бы то ни стало удержать натиск противника и восстановить положение. Задержавшись на вышеозначенной линии, 232-й полк немедленно перешел в энергичное контрнаступление и после ряда жесточайших боев, доходивших до штыковых встреч и стрельбы артиллерии картечью на 150 шагов, причем некоторые пункты переходили 10—12 раз из рук в руки, и рискуя быть каждую минуту окруженным, полк своим мужеством и беззаветно храбрым стремлением вперед не только сдержал лавины противника, но и в свою очередь заставил их отойти и восстановил прежнее положение, чем и обеспечил положение всей группы действующих в Челябинском районе войск. Этим самым он дал возможность окончательно закрепить за нами г. Челябинск, ворота в житницу России - Сибирь»^[368].

Иным по стилю информационной насыщенности является приказ, исходящий из белого лагеря и подписанный адмиралом Колчаком. В нем велеречиво говорится об успехах наступления белых армий, подчеркивается низкая боеспособность частей Красной армии, поставлена задача не допустить переправы советских войск через реку Волгу. Для характеристики противостоящего противника в колчаковском приказе используются далекие от истины, порой уничижительные слова^[369].

В литературе о Гражданской войне публикации документов заняли достойное место со второй половины 50-х годов прошлого века. Оперативно-тактический и стратегический опыт боевых действий на Урале нашел отражение в ряде документальных изданий, посвященных событиям на территории всей страны или отдельных фронтов и армий^[370]. Среди них выделяются документы, включенные в сборники директив Главного и фронтового командования, а также изданные документальные материалы о боевом пути Второй и Пятой армий Восточного фронта, о роли М.В.Фрунзе в достижении победы Красной Армии на Урале. В сборники директив Главного и фронтового командования, в частности, включено свыше 360 оперативных документов, отражающих военно-исторический опыт Урала. Основной массив документальных изданий посвящен военным действиям Красной Армии.

Сведения о формированиях Белого движения встречаются нечасто, но они все же есть. Командующий Восточным фронтом М.В.Фрунзе, отвечая на запрос председателя Совета Народных Комиссаров В.И.Ленина о положении на южном крыле фронта, отмечал в своей телеграмме: «Медленность нашего движения объясняется характером действий противника, оказывающего упорное сопротивление и ведущего борьбу на истребление. Приходится с боем занимать каждую станицу и хутор»^[371]. Значительное количество материалов, в том числе и документального характера, включено в сборник, изданный представителями русского зарубежья в Париже в 1982 г. Часть из них посвящена боевым действиям противоборствующих сторон на Урале в ноябре 1917 г. - январе 1919 г.^[372]

Дополнительным источником, позволяющим обогатить исследование дополнительными сведениями и характерными деталями, являются воспоминания участников исторических событий. В этом виде источников нередко встречаются факты, нигде ранее не зафиксированные. Первые воспоминания о военных действиях на Урале в ноябре 1917 - августе 1919 г. были опубликованы вскоре после окончания вооруженной борьбы. Их авторами, как правило, были непосредственные участники и свидетели Гражданской войны. В их числе командующие армиями, начальники дивизий, командиры частей и подразделений вооруженных сил обеих противоборствующих сторон. Содержательными и интересными являются воспоминания представителей командования Красной Армии Р.И.Берзина, Р.П.Эйдемана, И.А.Онуфриева, В.И.Шорина. В распоряжении современных историков имеются мемуары и представителей русского военного зарубежья, в той или иной мере причастных к гражданской войне на Урале.

Большинство воспоминаний опубликовано после окончания Гражданской войны. Вследствие этого приведенные в них факты, как правило, достоверны и содержательны. Вместе с тем в воспоминаниях порой отсутствует анализ приводимых данных, неглубоки выводы и обобщения. Таковы, в частности, первые издания книг И.А.Онуфриева и М.Д.Голубых^[373]. Авторы охотно упоминают о боях и походах, сообщают о подвигах и достижениях воинов, но сравнительно редко анализируют тактические приемы борьбы с противником.

Достоверное освещение военных действий добровольческих отрядов и регулярных частей Красной Армии дали в своих воспоминаниях командующие армиями Восточного фронта Р.И.Берзин и В.И.Шорин^[374], начдив Р.П.Эйдеман^[375]. Больше аналитических материалов о действиях и приемах вооруженной борьбы включил во второе издание своих мемуаров И.А.Онуфриев^[376].

Автор воспоминаний командовал полком и бригадой Третьей армии в тяжелых оборонительных боях 1918 - начала 1919 г.

Позднее, в 40-80-х годах, воспоминания издавались, как правило, в виде сборников. Наиболее содержательные и поучительные материалы о гражданской войне на Урале имеются в сборниках «На Южном Урале», «В боях и походах», «В пороховом дыму», «Разгром Колчака»^[377]. Интересные и содержательные воспоминания, отражающие оперативно-тактический опыт Урала, напечатаны в сборнике «Разгром Колчака». Автором вступительной статьи к сборнику, в которой дан обстоятельный анализ гражданской войны на Востоке России, прежде всего на Урале, является видный советский ученый Леонид Михайлович Спирин^[378].

Оставили личные воспоминания, мемуары и дневники и представители русского военного зарубежья, причастные к Гражданской войне на Урале. Как правило, это генералы и офицеры армии Колчака. К теме данного исследования близки воспоминания К.В.Сахарова, М.А.Иностранцева, А.А.Кириллова. П.П.Петрова, И.Г.Акулинина, Д.В.Филатьева, А.П.Будберга^[379]. Воспоминания и мемуары белых отличаются негативным отношением к революционным событиям в России, резко эмоциональными, предельно жесткими оценками боевых действий Красной Армии, преувеличением реальных и мнимых побед восточной контрреволюции. Далеки от объективного анализа военных событий воспоминания К.В.Сахарова. Даже при освещении крупного поражения вверенных ему войск под Челябинском в июле 1919 г. автора не покидает бодрый, нередко мажорный тон воспоминаний. Дневник генерала А.П.Будберга прямо противоположен по оценкам и тону повествования по сравнению с книгой К.В.Сахарова. В дневнике чаще всего звучат негативные оценки в адрес офицерского и рядового состава белых армий, критикуются скоропалительные, по мнению А.П.Будберга, непродуманные действия командования и штабов разного уровня компетенции.

Эти и другие особенности воспоминаний как исторических источников требуют осмотрительного, критического отношения к их содержанию, сопоставления приводимых в них оценок и фактов с другими видами источников.

Одним из источников для изучения избранной темы является периодическая печать (газеты, журналы), а также непериодические издания (брошюры, листовки) 1917-1920 гг. Публикация их в годы Гражданской войны, особенно в Советской России, носила массовый характер. Наибольшую ценность, учитывая специфику исследования, представляют материалы армейской печати красных и белых. Источники такого рода нередко содержат фронтовые сводки, различные приказы, большое количество материалов агитационного характера. Длительное время автор данной статьи изучает наряду с опубликованными источниками различные архивные материалы по истории гражданской войны на Урале. Они хранятся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСГТИ), Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА), в местных архивах областей и республик Урала, в некоторых других архивохранилищах. Частично архивные данные использованы при написании данной статьи.

Таким образом, анализ военной историографии и военно-исторического источниковедения темы позволяет сделать вывод о том, что назрела необходимость всестороннего исследования военно-исторического опыта Урала периода Гражданской войны. Важно при этом использовать уже имеющиеся достижения историков как в изучении военных действий Красной армии, так и вооруженных сил Белого движения, показать характерные черты военного искусства обеих противоборствующих сторон.

После победы Октябрьской социалистической революции советская власть в большинстве районов Урала была установлена мирным путем, но в обстановке острой социальной борьбы. В ряде же мест сторонники революционных преобразований и их противники стремились к достижению своих целей с помощью оружия. Так было, в частности, в городе Златоусте Уфимской губернии. Представители администрации Временного правительства продержались здесь у власти до весны 1918 г. 17 марта 1918 г. в город прибыл отряд челябинских красногвардейцев под командованием большевика С.Я.Елькина. В ночь на 18 марта объединенными усилиями красногвардейцев Златоуста и Челябинска была разоружена дружина правых эсеров, выступавших в поддержку старых порядков. Длительная борьба завершилась утверждением в городе новой власти. В первые же дни революции острая борьба имела место в городе Кунгуре Пермской губернии. Сломить сопротивление сторонников Временного правительства здесь помог отряд вооруженных рабочих-железнодорожников, среди которых находился член уездного комитета большевистской партии П.Ф.Булыкин. Красногвардейцы сместили с занимаемых постов представителей старой администрации. участвовали в разоружении офицеров и казаков^[380]. На Красную гвардию опирались в борьбе за упрочение советской власти и большевики Вятской губернии. 22 декабря 1917 г. в губернском центре состоялось общее собрание представителей вооруженных отрядов трудящихся. Был избран штаб отрядов, обсужден вопрос о борьбе с противниками советской власти^[381]. 20 апреля 1918 г. красногвардейцы вынуждены были открыть огонь по эсерам-максималистам города Ижевска, которые, прикрываясь именем вооруженных защитников революции, без санкции органов советской власти производили обыски и самочинные аресты, терроризировали население.

Таким образом, Красная гвардия, численность которой на территории Урала к моменту Октябрьского вооруженного восстания составляла не менее пяти тысяч человек и продолжала расти^[382], явилась опорой большевиков в утверждении Советов на местах.

Другим вооруженным формированием стали добровольческие части молодой Красной Армии, создаваемой на основе декрета Совнаркома от 15 января 1918 г. К 10 мая 1918 г. в четырех губерниях Урала в Красной Армии числилось 17 751 человек^[383]. Вооруженное сопротивление установлению советской власти было оказано лишь на территории Оренбургской губернии. Подавляющее большинство населения занималось здесь сельским хозяйством, причем лучшие земли принадлежали казачеству. 26 октября 1917 г. атаман Оренбургского казачьего войска полковник А.И. Дутов подписал приказ, в котором официально объявил, что «...войсковое правительство окажет полную поддержку коалиционному Временному правительству»^[384]. Для реализации этой задачи нужны были достаточно крупные военные формирования.

27 октября атаман А.И.Дутов принял от губернского комиссара Временного правительства Н.В.Архангельского всю полноту военной власти^[385]. В губернии был создан Оренбургский военный округ, возник комитет спасения родины и революции, было введено военное положение. Войсковой атаман объявил мобилизацию казаков, предпринял попытку стянуть в Оренбургскую губернию казачьи части, находящиеся на фронте и в других регионах.

В распоряжении полковника А.И. Дутова находились Оренбургское казачье военное училище и три запасных полка. Они дислоцировались в Оренбурге, Верхнеуральске и Троицке и предназначались для обучения молодых казаков. Остальные казачьи полки находились на фронте. По призыву А.И.Дутова одновременно происходило формирование добровольческих отрядов из офицеров и учащейся молодежи. Из Москвы в расположение атамана прибыла большая группа офицеров численностью 120 человек^[386]. Офицерские подразделения были наиболее боеспособными в войсках атамана А.И.Дутова.

Несколько позднее стали возникать партизанские отряды, личный состав которых поддержал белоказачье движение на Южном Урале. В целом же мобилизационные мероприятия не привели к созданию сильных формирований. Большинство станиц и вернувшихся с фронта казаков не откликнулись на призыв атамана. Общая численность казачьих войск не превышала трех тысяч человек^[387].

Иными были результаты мобилизационных усилий противоборствующей стороны. Совет Народных Комиссаров командировал в Оренбургскую губернию П. А.Кобозева, хорошо знавшего местные условия. Из Петрограда на Урал были направлены Северный летучий отряд матросов, 17-й Сибирский стрелковый полк дореволюционной армии, ставший на сторону новой власти и переформированный в 17-й Уральский полк. В район боевых действий отбыл автоброневой отряд. По призыву центра на борьбу с Дутовым выступили отряды из Самары, Омска, Уфы, Казани, Екатеринбурга, Перми, Златоуста, других городов Поволжья и Урала. Их возглавили С.Д.Павлов, В.К.Блюхер, И.И.Малышев, другие руководители.

Все отряды формировались на добровольческой основе. Они имели различную штатную структуру, вооружение, численный состав. Многие красногвардейцы и дружинники не служили ранее в армии и по пути следования на фронт «учились владеть оружием»^[388]. Помимо слабого знания военного дела, добровольцы при неудаче порой проявляли эмоциональную неустойчивость^[389]. Тем не менее, усилиями командиров и военных руководителей удавалось поддерживать в отрядах высокий моральный дух.

На основе архивных и опубликованных документов и других источников установлено, что общая численность советских войск составляла на различных этапах борьбы против белоказаков до десяти тысяч человек^[390]. Успех мобилизационной работы объяснялся, прежде всего, социальным фактором, поскольку первые декреты и политика советской власти отвечали коренным интересам трудового населения России.

Трудности и неудачи в формировании вооруженных сил во многомспособствовали поражению сторонников атамана А.И.Дутова. 16 января 1918 г. белоказаки потерпели первое серьезное поражение под Каргалой, а 18 января революционные отряды при участии и поддержке восставших рабочих заняли Оренбург. Остатки казачьих формирований отступили в Верхнеуральск, где была объявлена новая мобилизация сторонников атамана А.И.Дутова. В марте белоказаки пытались овладеть Троицком. Но красногвардейские отряды из Екатеринбурга, Челябинска и других городов отразили их атаки.

Кровопролитный бой разгорелся у Черной речки, в 13 км от Троицка. Участница Гражданской войны Е.И.Кочкина отметила в своих воспоминаниях стойкость и упорство красногвардейцев. «Молодые бойцы, - писала она, - мужественно вступили в бой, отбиваясь гранатами, пулеметным и ружейным огнем. На выручку снова подоспела артиллерия, враг был разбит и в панике бежал с поля боя...»^[391] Тактика боевых действий в этот период получила название «эшелонной войны». Ее характерными чертами были: небольшое удаление отрядов от железных дорог, активное использование боевых возможностей бронепоездов, наличие открытых флангов, скоротечность вооруженных столкновений.

В начале апреля сторонники А.И.Дутова отступили на территорию Тургайской области. «Ожидаем скорой ликвидации дутовцев», - сообщалось в заключительной оперативной сводке Уральского областного военного комиссариата от 2 апреля 1918 г.^[392]. Но как показали последующие события, Гражданская война в России только еще разгоралась.

В конце мая 1918 г. серьезную опасность для советской власти на востоке России представляли части Отдельного Чехословацкого корпуса. Он был создан еще в сентябре 1917 г. из военнопленных чехов и словаков. Командование корпуса и трех его дивизий, возглавляемых русскими и чешскими генералами и офицерами В.Н.Шокоровым, М.К.Дитерихсом, С.Н.Войцеховским, Р.Гайдой, С.Чечеком, находилось под влиянием Чехословацкого национального совета. В конце января 1918 г. было сделано официальное заявление о том, что «чехословацкое войско во всех частях бывшего Российского государства является частью автономной чехословацкой армии во Франции»^[393].

Представители корпуса обратились к советскому правительству с просьбой разрешить его частям выезд во Францию через Владивосток для участия в боевых действиях на стороне Антанты. 26 марта 1918 г. такое разрешение на определенных условиях было получено. К концу мая эшелоны корпуса растянулись по Сибирской магистрали от Пензы до Владивостока. По пути следования эшелоны подвергались контрольным осмотрам, в ходе которых было установлено, что чехословацкие военнослужащие сдали не все оружие. В связи с этим задерживалось передвижение эшелонов, накалялась обстановка. В правительственных кругах Антанты разрабатывались планы использования корпуса в антисоветских целях.

Тяжелый конфликт произошел 14-17 мая 1918 г. на станции Челябинск. Чехословаки задержали эшелон, следовавший на запад, вывели на пути, подвергли побоям находившихся там военнопленных австро-венгерской армии. Девять человек было ранено, один убит. Попытка задержать участников убийства, расследовать конфликт привели к тому, что чехословаки оцепили центр Челябинска, захватили арсенал и помещение военного комиссариата, разоружили красноармейцев, повредили телефонную сеть. Только на следующий день легионеры были выведены из города, но продолжали удерживать станцию.

На состоявшемся 20 мая съезде делегатов корпуса в Челябинске было решено не подчиняться распоряжениям о сдаче оружия. Командование частями корпуса было поручено военному совету в составе подполковника С.Н.Войцеховского, капитана Р.Гайды, поручика С.Чечека. Корпус к этому времени располагался в 63 эшелонах и насчитывал свыше 40 тыс. человек^[394]. Давно готовившееся вооруженное выступление чехословацких легионеров произошло в различных пунктах Сибирской железнодорожной магистрали. 25 мая 1918 г. чехословаки захватили Мариинск, 26 мая - Челябинск и Новониколаевск, 28 мая - Пензу и Канск. 30 мая - Томск и ст. Тайга. Легионеры брали под свой контроль железнодорожные пути, телеграф, станции, вступали в вооруженные столкновения с красноармейцами и красногвардейцами. Выступление корпуса против советской власти послужило сигналом для усиления антибольшевистского движения различных социальных слоев населения. На Урале антисоветские выступления имели место в Невьянске, Нижнем Тагиле, на Верх-Исетском заводе, в городе Перми, в Шадринском уезде, в сельских районах Уфимской губернии и в других местах.

К середине июня 1918 г. Отдельный Чехословацкий корпус включал четыре группы частей: Поволжскую, Челябинскую, Сибирскую и Владивостокскую. Челябинскую группу возглавлял подполковник С.Н.Войцеховский. В ее состав входили 2-й и 3-й полки, два батальона 6-го полка, запасной полк, ударная рота, батарея и два бронепоезда. Их общая численность составляла 8 тыс. человек^[395]. 10 июня Челябинская группа соединилась с Сибирской в районе Кургана. Используя железнодорожную сеть, Челябинская группа действовала и в других направлениях. На запад - в сторону Миасса и Златоуста, на юг - в сторону Троицка, на север - в сторону Кыштыма и Екатеринбурга. Что касается непосредственного соединения Поволжской и Челябинской групп, то оно произошло лишь 8 июля 1918 г. на станции Миньяр, после длительных боев с красноармейскими отрядами. Если на первых порах командование корпуса маскировало свои действия стремлением добиться скорейшей отправки за границу, влиянием инстинкта самосохранения, то в последующем оно открыто поддерживало противников Советской власти^[396].

Опасность на востоке страны потребовала от Советского правительства принятия неотложных мер военного характера. 31 мая 1918 г. главнокомандующим Чехословацким фронтом был назначен А.Ф.Мясников^[397]. 13 июня для руководства боевыми действиями против чехословаков и внутренней контрреволюции был утвержден Реввоенсовет в составе П.А.Кобозева, М.А.Муравьева, Г.И.Благонравова^[398]. 12 июля 1918 г., после подавления антисоветского выступления М.А.Муравьева, СНК РСФСР объявил новый состав Реввоенсовета фронта, в который вошли И.И.Вацетис (командующий), П. А.Кобозев, К.Х.Данишевский, К.А.Мехоношин. Разрозненные рабочие дружины и красноармейские части летом 1918 г. были сведены в 1, 2. 3, 4 и 5-ю армии. Непосредственно на Урале вели боевые действия 2-я и 3-я армии Восточного фронта. 2-я Армия (командарм В.В.Яковлев, с 26 июня - Ф Е.Махин, с 18 июля - К.Н.Блохин, с 3 сентября - И.Ф. Максимов, с 28 сентября - В.И.Шорин) была сформирована из отрядов и красноармейских частей Уфимского и Оренбургского районов, 3-я Армия (командующий Р.И.Берзин) - из отрядов и частей, действовавших в районах Екатеринбурга, Перми, Глазова и Вятки. Первоначально отряды, составившие основу 3-й Армии, были объединены 14 июля 1918 г. в Северо-Урало-Сибирский фронт, затем 20 июля фронт был переименован в армию.

Первые вооруженные столкновения с частями Отдельного Чехословацкого корпуса и белоповстанцами добровольческие отряды и красноармейские части имели в районе Златоуста. Сюда 30 мая 1918 г. прибыл председатель Высшей военной инспекции Красной Армии профессиональный революционер Н И.Подвойский. Ознакомившись с положением дел, Н И.Подвойский не обнаружил какого-либо плана по разоружению чехословаков и подавлению антисоветских выступлений^[399]. В тот же день был проведен смотр красноармейских отрядов, насчитывающих свыше 700 человек^[400]. Н.И.Подвойский отдал также приказ о разоружении эшелонов, подчеркнув, что, подняв мятеж, чехословацкие легионеры поставили себя в ряды «величайших врагов Республики»^[401].

Предпринятое по инициативе председателя Высшей военной инспекции 1 июня 1918 г. наступление успеха, однако, не имело. Оно было слабо подготовлено, отряды не имели тесной связи и взаимодействия. Член Высшей военной инспекции С.М.Белицкий позднее отмечал: «Каждый боец в отдельности был прекрасным. Многие из них горели желанием умереть за Советскую власть, но не знали, как это сделать, и поэтому поддавались панике толпы»^[402]. В середине июня 1918 г. развернулись бои в районе Троицка. В течение пяти дней, с 13 по 18 июня, здесь мужественное сопротивление врагу оказывали красноармейцы 17-го Уральского стрелкового полка, кавалеристы 1-го Оренбургского полка, несколько отрядов под командованием Н.Д.Томина. Однако и здесь успех был на стороне противника.

В начале июля 1918 г. Поволжская группа Отдельного Чехословацкого корпуса выдвинулась к Уфе. Красноармейские части и отряды 2-й армии, дезорганизованные переходом на сторону противника командующего армией Ф.Е.Махина, не смогли удержать город.

В трудных условиях сражались красноармейские отряды на камышловско-шадринском направлении и на территории Зауралья. В районе Шадринска в начале июня 1918 г. в составе красноармейских подразделений и добровольческих отрядов насчитывалось всего 912 штыков, 15 пулеметов, 36 сабель. 1 броневик^[403]. Им противостояли чехословацкие легионеры и белоповстанцы, которым удалось одержать победу, овладеть Шадринском и Тюменью.

Во второй половине июля 1918 г. развернулись бои на подступах к Екатеринбургу. В районе станции Кузино противнику удалось прорвать заслон красноармейских отрядов. В первом эшелоне на город наступала группа полковника Сорочинского, во втором - чехословацкие отряды. В тылу 3-й армии, защищавшей Екатеринбург, усилились антисоветские выступления, активизировалась действия белоповстанческих отрядов^[404]. 25 июля 1918 г. части 3-й армии вынуждены были оставить город. В приказе по войскам армии, отданном в связи с отступлением, говорилось: «Столица Урала - Екатеринбург - пала. Наши войска отводят на Горнозаводскую линию... Бои последних двух недель вскрыли все недочеты нашей военной организации. Героически настроенные, рвущиеся в бой красноармейцы должны были отступить, так как война требует не только готовности умереть, но и умения победить»^[405].

Потеря Сибири, значительной части Урала и Поволжья ухудшила экономическое и военно-политическое положение РСФСР. В связи с этим Центральный Комитет РКП(б), правящей политической партии страны, в специальном постановлении от 29 июля 1918 г. наметил меры по укреплению войск Восточного фронта. «Сейчас. - отмечал В.И.Ленин в письме членам РВС Восточного фронта от 1 августа 1918 г.. - вся судьба революции стоит на одной карте: быстрая победа над чехословаками на фронте Казань - Урал - Самара»^[406].

Под руководством командующего Восточным фронтом И.И.Вацетиса 3-25 августа 1918 г. была предпринята попытка наступательных действий. На территории Урала в рамках этой операции первоначально добились некоторого успеха 2-я (командующий В.Н.Блохин) и 3-я (командующий Р.И.Берзин) армии. Войска 2-й Армии вышли к железной дороге Симбирск-Уфа в районе станции Нурлат, но затем под ударами противника отошли к Мензелинску. 3-я Армия, отразив удар белых на Пермь, продвинулась на 25-28 км к Екатеринбургу. Армия вела наступательные действия до 22 августа. В целом же августовское наступление цели не достигло. Противник сумел перехватить инициативу и 7 августа 1918 г. овладеть Казанью. Положение Восточного фронта обострилось и в связи с начавшимся 7 августа антисоветским вооруженным выступлением в Ижевске и Воткинске. В результате часть сил пришлось выделить для боевых действий в этом районе^[407].

Несмотря на неудачу активные действия Восточного фронта вынудили белых перейти к обороне. Это позволило выиграть время для подготовки к новым боям.

Боевые действия на Восточном фронте в сентябре 1918 г.-феврале 1919 г. имели целью вернуть Советской России территории, занятые вооруженными силами белых на востоке страны. Командование Восточного фронта планировало последовательными ударами освободить Поволжье, а затем, развернув общее наступление, вернуть Советской России и территорию Урала. Силы белых стремились продолжать наступление на Пермь, Вятку, поволжские города. Однако наступление противника в конце августа - начале сентября встретило упорное сопротивление войск Красной армии. В частности, попытка отдельной стрелковой бригады полковника В.О.Каппеля 28 августа овладеть Свияжском 29 августа 1918 г. была отражена войсками 5-й Армии^[408]. В центре Восточного фронта созрели условия для перехода войск Красной армии в контрнаступление.

Оно началось 5 сентября 1918 г. и состояло из нескольких наступательных операций армий и групп войск. Первой из них была Казанская операция (5-10 сентября 1918 г.). Замысел операции, разработанный командующим фронтом И.И.Вацетисом, заключался в том, чтобы освободить Казань нанесением ударов по противнику по сходящимся направлениям^[409]. 5-я армия совместно с Арской группой 2-й Армии в упорной борьбе реализовала замысел командующего. 10 сентября Казань была освобождена.

В разгар боев за Казань началась операция с целью освобождения Симбирска (9-28 сентября 1918 г.). В ходе операции 1-я армия во взаимодействии с Алатырской группой 12 сентября освободила Симбирск, части 4-й Армии - Вольск. В качестве трофеев красноармейцам достались 3 самолета, 10 орудий, обоз противника^[410]. Попытки отступившей от Казани бригады полковника В.О.Каппеля вернуть Симбирск были отражены. В последующем войска 4 и 1-й армий освободили Хвалынск (26 сентября), Сызрань (3 октября), Самару (8 октября).

В то же время части 2-й армии очистили от противника территорию Чистополя, Сарапул и блокировали группировку ижевско-воткинских частей с юга. 3-я Армия в упорных боях сковала резервы противника и облегчила контрнаступление главных сил фронта. Отмечая заслуги этого объединения в общем боевом успехе, командующий Восточным фронтом И.И.Вацетис в телеграмме от 13 сентября 1918 г. писал: «Имя Берзина и его доблестной армии должно произноситься истинным революционером с таким же уважением, как имя славного Тухачевского и его армии»^[411].

В результате контрнаступления войска Красной армии прорвали фронт в полосе около 450 км и продвинулись в глубину до 180 км. В тылу противника развернулось партизанское движение. В районе Бугульмы действовала шеститысячная партизанская армия под командованием И.Х.Кожевникова. Героический рейд в июле - сентябре 1918 г. совершил, находясь в тылу контрреволюционных войск, Сводный Уральский отряд под командованием В.К.Блюхера. В тяжелых условиях отряд прошел по горно-таежной местности около 500 км, выдержал десятки боев с противником и 12 сентября соединился с передовыми частями 3-й Армии Восточного фронта. Возглавивший рейд В.К.Блюхер первым в Советской республике был удостоен ордена Красного Знамени. Сводный отряд численностью 12 тыс. человек составил основу 3-й стрелковой дивизии^[412].

Успехи контрнаступления создали благоприятные условия для перехода в общее наступление. Директиву с конкретной постановкой задач на наступление войска Восточного фронта получили 8 октября 1918 г.^[413] 4-я Армия наступала на Уральск, 1-я Армия - на Бугуруслан, Белебей, 5-я Армия - на Бугульму, 2-я Армия была занята ликвидацией ижевско-воткинской группировки, 3-я Армия получила задачу наступать на Красноуфимск, Екатеринбург. К середине ноября были освобождены Бузулук, Бугуруслан, Белебей, Бугульма.

2-я армия во взаимодействии с Особым отрядом 3-й армии успешно осуществила Ижевско-Воткинскую операцию (15 сентября — 16 ноября 1918 г.). Командующий 2-й Армией В.И.Шорин в своем описании штурма города Ижевска, освобожденного 7 ноября 1918 г., особо отметил распорядительность и бесстрашие начальника 28-й стрелковой дивизии В.М. Азина^[414]. Ижевско-Воткинская операция была первой в истории Красной армии операцией на окружение и разгром группировки противника. Успешное проведение операции явилось следствием правильного выбора направления главного удара, умелого руководства боевыми действиями со стороны командующего 2-й Армией В.И.Шорина, заслуженно представленного к награждению орденом Красного Знамени^[415] и удостоенного этой награды.

В результате наступления в октябре - ноябре полоса прорыва фронта белых была расширена до 600 км. Войска Красной армии продвинулись на восток еще на 200-300 км. Они возвратили Советской России Среднее Поволжье и Прикамье.

18 ноября 1918 г. в восточных районах страны установилась военная диктатура адмирала А.В.Колчака. Стремясь переломить ход событий на фронте, он в короткие сроки подготовил наступление на пермском направлении.

Войска Восточного фронта, выполняя директивы центра, пытались вести наступательные действия на трех стратегических направлениях: на Туркестан, Уфу и Екатеринбург. Успех был достигнут лишь на правом крыле и центре Восточного фронта. В декабре 1 и 4-я армии оттеснили уральских и оренбургских казаков к Уральску и Оренбургу, был занят город Стерлитамак. 5-я Армия, преодолев сопротивление противника, 31 декабря освободила Уфу.

По-иному развивались события на левом крыле фронта.

3-я, а затем 2-я армии в конце ноября-декабре 1918 г. вели тяжелые оборонительные бои против Сибирской армии белых (бывшая Екатеринбургская группа; командующий генерал Р.Гайда). Потеряв в боях почти 50% своего состава, 3-я Армия вынуждена была оставить Кунгур, а затем и Пермь. Советская власть в Перми пала 24 декабря 1918 г. Партийно-следственная комиссия ЦК РКП(б) вскрыла причины падения Перми. Ф.Э.Дзержинский и И.В.Сталин, возглавлявшие комиссию, добились восстановления боеспособности армии. Выводы комиссии содержали обоснованные предложения, направленные на укрепление Красной Армии^[416]. Попытка контрнаступления, предпринятая во второй половине января силами 3,2 и 5-й армий, успеха не имела, хотя и заставила белых перейти к обороне.

Войска 1 и 4-й армий, развивая наступление на юго-восток, в январе-феврале 1919 г. продвинулись на 100-150 км и овладели 22 января Оренбургом, 24 января - Уральском, 22 февраля - Орском. Командование Восточного фронта отметило в своем приказе, что при взятии Оренбурга красноармейцы проявили «исключительную энергию», продвигались к городу с «неоднократными упорными боями», что «убеждает в их непобедимости»^[417]. В Оренбурге части 1-й Армии соединились с наступавшими им навстречу войсками Туркестанской Советской республики. Оренбургские и уральские белоказаки были отрезаны от главных сил колчаковской армии. Отдельный Чехословацкий корпус под ударами Красной Армии окончательно отказался от борьбы на фронте. Части корпуса были отведены в глубокий тыл и использовались для охраны коммуникаций. Общим итогом контрнаступления, осеннего и зимнего наступления Восточного фронта явилось возвращение Советской России территории Поволжья, Прикамья, части Южного и Западного Урала.

К марту 1919 г. на большей части территории Урала была установлена власть верховного правителя России адмирала А.В.Колчака. Тем не менее государственные органы РСФСР продолжали функционировать в Вятской губернии и в ряде западных уездов Пермской, Уфимской и Оренбургской губерний. Из четырех губернских центров Урала (Пермь, Вятка, Уфа, Оренбург) только в Перми находились колчаковские войска.

Именно здесь, на советской территории Уральского региона, в марте - апреле 1919 г. развернулась ожесточенная борьба Восточного фронта Красной Армии и вооруженных сил верховного правителя России.

К исходу зимы 1919 г. линия фронта, разделявшая войска Восточного фронта и Сибирскую, Западную и казачьи армии белых, проходила примерно по линии Уральск, Оренбург, Уфа, западнее Перми. Сибирская армия генерала Р.Гайды, Западная армия генерала М.В.Ханжина, Оренбургская отдельная армия генерала А.И.Дутова и Уральская отдельная армия генерала И.А.Савельева насчитывали в общей сложности свыше 140 тыс. штыков и сабель^[418]. Противостоявшие им войска Восточного фронта Красной армии (с 28 сентября 1918 г. командующий С.С.Каменев) имели в своем составе 85 тыс. штыков и сабель^[419]. Основные усилия колчаковских войск были сосредоточены в центре и на северном крыле фронта. Здесь находились наиболее мощные группировки белых. Им противостояли 5-я (командующий Ж.К.Блюмберг, с 5 апреля 1919 г. - М.Н.Тухачевский), 2-я (командующий В.И.Шорин) и 3-я (командующий M.M.Лaшевич, с 5 марта 1919 г. - С.А.Меженинов) армии Восточного фронта, причем 5-я Армия в несколько раз уступала по численности Западной армии противника, действовавшей на уфимском направлении.

С учетом анализа соотношения сил прогнозировалась вооруженная борьба с началом весны. Под давлением английской военной миссии было поддержано предложение генерала Р.Гайды о нанесении главного удара в направлении Вятка, Котлас с целью соединения с союзниками на севере России. 16 февраля 1919 г. в войска белых была направлена директива верховного правителя России и верховного главнокомандующего, в которой ставилась задача «к началу апреля армиям занять выгодное исходное положение для развития с наступлением весны решительных операций против большевиков»^[420]. Директива предусматривала проведение частной наступательной операции с целью создания условий для перехода к выполнению крупной стратегической задачи. Главное командование армий Антанты, оказывавшее антисоветским силам всестороннюю помощь, тем не менее скептически оценивало их наступательные возможности на востоке России. В записке от 16 марта 1919 г. главное командование армий Антанты констатировало, что фронт в Западной Сибири является оборонительным и что союзники должны ограничиваться здесь «сохранением достигнутого положения»^[421]. С иных позиций оценивало стратегическую обстановку Главное командование Красной Армии. В докладе, адресованном Председателю Совета Народных Комиссаров РСФСР В.И.Ленину и председателю Реввоенсовета Республики Л.Д.Троцкому, Главком И.И.Вацетис позитивно охарактеризовал предыдущие боевые действия на Восточном фронте. «Несмотря на неудачу под Пермью, - указывалось в этом документе, - армии Восточного фронта продвинулись в центре на 150—200 верст и овладели на правом фланге Оренбургом и Уральском, нанеся этим сильный удар оренбургскому и уральскому белоказачеству и достигнув связи с войсками Советского Туркестана»^[422]. Это, по мысли И.И.Вацетиса, давало возможность приступить к выполнению дальнейших задач - овладению Пермью, Екатеринбургом, Челябинском и продвижению в Туркестан. Но боевые действия на уральском и сибирском направлениях, подчеркивал Главком, в силу значительной численности противника принимают все более затяжной характер. Окончательный исход борьбы, говорилось в докладе, «во многом будет зависеть от хода политической обстановки и наших средств борьбы»^[423].

Считая наиболее вероятным театром военных действий Северный Кавказ, побережье Каспийского моря и Туркестан, Главком И.И.Вацетис в директиве от 21 февраля 1919 г. потребовал от командования Восточного фронта «крепко удерживать Оренбургскую и Уральскую области и Южный Урал, вести самые энергичные действия в сторону Туркестана для восстановления связи с ним...»^[424]. Войскам 2 и 3-й армий этой же директивой предписывалось «отбросить противника к Екатеринбургу». Командование фронта должно было также «усилить 5-ю Армию для возобновления решительного продвижения вперед»^[425].

Как показали последующие события на Урале, планы противоборствующих сторон не в полной мере учитывали реальную оперативно-стратегическую обстановку, сложившуюся на востоке страны. 17 марта 1919 г. это обстоятельство признало и Главное командование Красной Армии^[426]. Не было реализовано, несмотря на крупные военные успехи в марте - апреле, и требование директивы главного командования белых от 15 февраля 1919 г. о занятии к началу апреля выгодного исходного положения для развития с наступлением весны решительных операций с целью разгрома противостоящих войск Красной Армии.

Тем не менее, боевые действия на Урале в марте - апреле носили острый, бескомпромиссный характер. Начав наступление 4 марта, Сибирская армия белых к концу апреля заняла Воткинский завод, Сарапул, Ижевский завод, Мензелинск, приблизилась к Казани. Перешедшая в наступление 6 марта 1919 г. Западная армия белых нанесла сильный удар по малочисленной 5-й Армии Восточного фронта и 14 марта заняла Уфу. При отступлении не был взорван мост через реку Белая, что позволило командованию Западной армии быстро перебросить войска на левый берег и приступить к преследованию красноармейских частей на бугульминском и белебейском направлениях. Потеряв на подступах к Уфе почти половину своего состава^[427], части 5-й Армии вынуждены были отходить по расходящимся направлениям, что еще более расширило прорыв противника. 5 апреля 1919 г. белогвардейцы заняли Стерлитамак, 6 апреля - Белебей, 10 апреля - Бугульму. Приняв на себя всю силу удара колчаковцев, 5-я Армия до последней возможности отбивала натиск противника, но удержать центр Восточного фронта она была не в состоянии. К концу апреля 1919 г. Западная армия белых приблизилась к Волге.

Переоценив достигнутые успехи, главное командование белых на востоке России 12 апреля 1919 г. направило в войска новую директиву, в которой ставилась задача «уничтожить красных, оперирующих к востоку от рек Вятки и Волги, отрезав их от мостов через эти реки»^[428]. Не имея возможности подготовиться к этой операции, понеся крупные потери в предшествующих боях, войска восточной контрреволюции, как показали последующие события, не смогли достигнуть успеха.

Тем не менее, в марте - апреле 1919 г. был приобретен немалый опыт ведения боев и операций. Основными родами войск в это время были пехота и кавалерия. Большая протяженность Восточного фронта красных обусловила невысокие оперативно-тактические плотности. Для наступательных действий белых армий были присущи активность и маневренность, достаточно умелое использование пулеметно-артиллерийского огня. Оборона войск Восточного фронта велась с целью удержания Уфы, других населенных пунктов, подготовки условий для перехода в контрнаступление. Бои красноармейских соединений и частей нередко проходили в условиях отсутствия сплошного фронта, открытых флангов, при численном превосходстве противника. Боевые действия с обеих сторон все больше приобретали черты общевойскового боя.

К середине апреля 1919 г. положение на востоке России оставалось сложным и напряженным. Особую трудность для Страны Советов представляла вооруженная борьба с армией Колчака. 18 апреля войска Восточного фронта были разделены на две группы - Северную и Южную. Войсками фронта командовал С.С.Каменев, во главе Северной группы был В.И.Шорин, Южную группу возглавлял М.В.Фрунзе.

К концу апреля была завершена разработка плана контрнаступления Восточного фронта с целью разгрома основных сил колчаковцев. Главный удар наносила Южная группа из района Бузулука на Бугуруслан, Белебей, Уфу. Задача группы состояла в разгроме Западной армии белых, растянувшейся по фронту на 450 км. Северная группа была нацелена на Сарапул и Воткинск. Основные усилия войск Южной группы были сосредоточены в полосе шириной 100-220 км. По указанию М.В.Фрунзе здесь действовали до 2/3 пехоты и артиллерии и вся конница группы. Во всей остальной полосе наступления протяженностью до 700 км было оставлено около 22,5 тыс. штыков и сабель и 70 орудий^[429].

Приказ о начале контрнаступления был отдан 28 апреля 1919 г. В результате успеха первой операции, которая проводилась на территории Поволжья и получила название Бугурусланской (28 апреля - 13 мая 1919 г.), белые вынуждены были оставить Бугуруслан и Бугульму. Полки Красной армии продвинулись на восток на 120-150 км и вступили в пределы Урала.

В Белебеевской наступательной операции (15-19 мая 1919 г.). проводившейся на территории Уфимской губернии Уральского региона, замысел заключался в разгроме 1 -го Волжского корпуса белых под командованием генерала В.О.Каппеля. Нанести поражение противнику в районе Белебея планировалось глубоким обходным маневром с севера и фронтальной атакой с запада и юго-запада.

Перед наступлением на Белебей произошли изменения в командовании фронта. С 5 по 29 мая Восточным фронтом вместо С.С.Каменева командовал А.А.Самойло. По ходатайству Реввоенсовета фронта в конце мая С.С.Каменев был восстановлен в должности командующего войсками Восточного фронта. А.А.Самойло с его согласия был назначен на прежнюю должность командующего 6-й Отдельной армией. В ходе Белебеевской операции в упорных встречных боях части корпуса Каппеля потерпели поражение. Опасаясь окружения, противник начал отход. 17 мая 1919 г. Белебей был освобожден.

На помощь разбитым частям противника пытались прийти белоказачьи армии, осаждавшие города Оренбург и Уральск. Белоказаки стремились сорвать продвижение войск Южной группы на уфимском направлении. 10-12 мая 1919 г. белоказачьи части охватили Оренбург с трех сторон. Красноармейцы и рабочие Оренбурга, умело используя траншейную систему, мужественно защищали город^[430]. С конца мая в Оренбург стали прибывать пополнения, что позволило увеличить численность его защитников в полтора раза. К середине июня осада города была прекращена. Не менее упорные бои развернулись и в районе Уральска. Город 9 мая был полностью окружен белоказаками. Оборона Уральска была разделена на 4 сектора, в которых по проекту военного инженера Д.М.Карбышева возвели ротные и батальонные опорные пункты. Это значительно облегчило маневр силами и средствами. Попытки белоказаков штурмом овладеть Уральском были отбиты.

Важной составной частью контрнаступления Восточного фронта явилась Уфимская операция (25 мая - 19 июня 1919 г.). Ее замыслом предусматривалось развитие наступления левым крылом войск группы на Уфу. Войскам ставилась задача сорвать организованный отход противника за р. Белая, форсировать ее, нанести главный удар южнее Уфы и освободить город.

Западная армия белых к этому времени была реорганизована в три группы: Уфимскую, Уральскую и Волжскую. Противник стремился, используя р. Белая, остановить продвижение частей Красной армии.

Оперативное построение действовавшей в составе Южной группы Туркестанской армии состояло из двух эшелонов: в первом - 24, 2 и 25-я стрелковые дивизии, во втором - 3-я кавалерийская дивизия; в армейском резерве - 31-я стрелковая дивизия. Преследуя противника, красноармейские части 30 мая овладели станцией Чишмы, а 2-4 июня вышли к р. Белая. Неоднократные попытки ударной группы форсировать водную преграду 7-9 июня оказались безуспешными. Но в полосе 25-й стрелковой дивизии 5-7 июня удалось овладеть небольшим плацдармом в 18 км северо-западнее Уфы. На правом берегу р. Белая заняли плацдарм и передовые подразделения 26-й стрелковой дивизии.

Это побудило М.В.Фрунзе перенести направление главного удара с правого крыла Туркестанской армии на левое. Утром 8 июня переправившиеся основные силы 25-й стрелковой дивизии расширили плацдарм, что позволило перебросить сюда и 31-ю стрелковую дивизию.

8-9 июня полки 25-й стрелковой дивизии отразили ряд контратак белых и вынудили их к отступлению. Вечером 9 июня Уфа была освобождена от колчаковцев. Уфимская операция обогатила военное искусство Красной армии опытом форсирования крупной водной преграды и переноса направления главного удара.

В результате успешного проведения операции были созданы предпосылки для освобождения от колчаковцев всего Южноуральского региона. Реализуя их, 5-я Армия, выведенная из состава Южной группы 11 мая 1919 г., провела Бирскую операцию с 25 мая по 20 июня. В докладе М.Н.Тухачевского командующему Восточным фронтом от 3 июня 1919 г. подчеркивался основной замысел операции: «Задачей 5-й Армии считаю удар в тыл и фланг пермско-красноуфимской группы противника в направлении Бирск, Красноуфимск»^[431]. 5-я Армия не только отразила контрудар белых, но и, форсировав р. Белая, 8 июня освободила г. Бирск Уфимской губернии. С 9 по 20 июня она очистила от белых район, прилегающий к этому городу, и устье р. Белая.

Контрнаступление Южной группы и успех 5-й Армии в Бирской операции вынудили белое командование перебросить на юг часть Сибирской армии. Это облегчило переход в контрнаступление войск 2 и 3-й армий Восточного фронта, боевые действия которых поддержала Волжская военная флотилия. В Сарапуло-Воткинской операции (25 мая - 13 июня 1919 г.) по замыслу командования Восточного фронта главный удар наносили: 2-я Армия - на Воткинский завод, войска правого крыла 3-й Армии - на Ижевск. Им противостояла Сибирская армия колчаковцев. В приказе командарма В.И.Шорина о переходе в наступление были четко сформулированы боевые задачи. Подчеркивалась особая роль артиллерийского огня, взаимодействия, смелости и решительности^[432]. Соединения и части 2-й Армии 25 мая форсировали р. Вятка. Успешно действовала 28-я стрелковая дивизия (начдив В.М.Азин), которая за девять дней продвинулась на 160— 170 км и освободила Елабугу, Агрыз и Сарапул. Другие соединения армии прошли с боями от 40 до 100 км^[433].

В ряде мест белые оказывали упорное сопротивление, используя особенности лесисто-болотистой местности. 3 июня противник вновь овладел Агрызом, но 4 июня 7-я стрелковая дивизия окончательно освободила эту узловую станцию. 7 июня 28-я стрелковая дивизия ворвалась в Ижевск. Колчаковцы не успели даже взорвать плотину водохранилища и вывезти оборудование Ижевского оружейного завода. 11 июня части 2-й Армии освободили Воткинский завод.

Менее удачно развивались события в полосе 3-й Армии. Здесь противник продвинулся южнее и севернее Глазова и 2 июня овладел этим городом. Лишь 8-9 июня в действиях 3-й Армии наступил перелом. Войска от обороны перешли к наступлению. 29-я стрелковая дивизия (начдив В.Ф.Грушецкий) 13 июня 1919 г. освободила Глазов.

В результате Сарапуло-Воткинской операции части Красной армии продвинулись на глубину до 300 км. Советская Россия вновь получила важный Ижевско-Воткинский военно-промышленный район. Противник на всех направлениях, кроме пермского, вынужден был отступать за Каму.

Контрнаступление переросло в общее наступление Восточного фронта. Для боевых действий этого периода характерны широкий маневр частями и соединениями и применение фланговых ударов, что свидетельствовало о росте боевого мастерства командных кадров Красной Армии. На Восточном фронте был достигнут перелом в пользу советской власти.

Однако в распоряжении адмирала Колчака были еще немалые резервы. В тылу у него формировались новые дивизии. Власть колчаковского правительства простиралась на огромные регионы с их людскими и материальными ресурсами. Протяженность Восточного фронта составляла 1800 км. За небольшим исключением на юге, фронт проходил по территории Урала. В войсках фронта насчитывалось 112 930 штыков, 12 310 сабель, 445 орудий, 2253 пулемета^[434]. Главные силы фронта (5, 2, 3-я армии) действовали в центре и на северном крыле. Суммарная ширина полос этих армий достигла 500 км. Оренбургское и уральское направления протяженностью 1300 км прикрывались Южной группой в составе 1 и 4-й армий. Командующим Восточным фронтом с 19 июля 1919 г. стал М.В.Фрунзе, а его предшественник С.С.Каменев был назначен на пост Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики. Противник, действовавший против Восточного фронта, имел 94 000 штыков, 35 000 сабель, 322 орудия, 1230 пулеметов^[435].

Командование Восточного фронта придавало особое значение освобождению Уральского региона. В докладе начальника штаба фронта П.П.Лебедева в Полевой штаб Реввоенсовета Республики в связи с этим указывалось: «Борьба с Колчаком решается на Урале, там лучшие организованные его силы и пути к жизненным центрам»^[436]. Целью общего наступления Восточного фронта (21 июня 1919 г. - 7 января 1920 г.) являлась полная ликвидация войск адмирала Колчака.

На главном - Златоустовском - направлении в наступление перешла 5-я Армия. С 24 июня по 13 июля она провела Златоустовскую операцию, замысел которой сводился к тому, чтобы сковать частью сил Волжскую группу белых, нанести глубокий охватывающий удар вдоль р. Юрюзань и Бирского тракта в тыл врага, окружить и уничтожить его. Замысел и основные оперативные документы разработал лично командарм М.Н.Тухачевский. В ходе операции 26-я стрелковая дивизия (начдив Г.Х.Эйхе) за шесть суток прошла 120 км. Скрытно продвигаясь вдоль узкой и труднопроходимой долины р. Юрюзань, дивизия вышла в глубокий тыл противника, где неожиданно столкнулась с 12-й Уральской пехотной дивизией белых. В течение трех дней красноармейские полки вели упорные бои, находясь в полуокружении. С подходом главных сил 5-й Армии противник потерпел поражение, 24-я стрелковая дивизия очистила от белых Белорецкий, Тирлянский и Юрюзанский заводы. Вскоре была прорвана оборона противника на подступах к Златоусту, освобождены Саткинский и Кусинский заводы. 13 июля атаками с юга и севера части 26 и 27-й стрелковых дивизий при поддержке уральских партизан овладели Златоустом.

В Златоустовской операции соединения 5-й Армии проявили искусство маневрирования и взаимодействия. Операция проводилась в горных условиях на фронте 240 км и в глубину до 180 км. С освобождением Златоуста открывался путь к Челябинску. 26-я стрелковая дивизия за проявленное мужество получила наименование Златоустовской.

Без оперативной паузы развивалось наступление войск 2 и 3-й армий Восточного фронта. Они последовательно провели Пермскую (21 июня - 1 июля 1919 г.) и Екатеринбургскую (5-20 июля) наступательные операции.

Противник пытался удержать Пермский промышленный район, создав укрепленные оборонительные позиции и заминировав обширный участок р. Кама. Укрепления возводились также вдоль рек Ирень и Сылва. К линии фронта подтягивались резервы.

Замысел Пермской операции в общих чертах был обоснован в докладе командования Восточного фронта Главкому от 22 июня 1919 г.^[437] Он заключался в том, чтобы освободить Пермь, нанося главный удар с запада двумя дивизиями 3-й Армии (29 и 30-й), а вспомогательный удар - с юга двумя дивизиями 2-й Армии в общем направлении на Кунгур. Армии строились в один эшелон, полоса наступления каждой дивизии определялась в 100 км. 24-26 июня 2-я Армия нанесла поражение противнику и вышла на ближние подступы к Кунгуру. Возникла угроза тылам пермской группировки белых. Это обстоятельство облегчило задачу взятия Перми 3-й армией. Ее соединения в течение трех дней вели кровопролитные бои по прорыву укреплений на подступах к городу. 27 июня 29-я стрелковая дивизия прорвала оборону колчаковцев. 30-я стрелковая дивизия с помощью кораблей Волжской военной флотилии и на подручных средствах форсировала Каму южнее Оханска и начала наступление на город с юга. 1 июля 1919 г., совершив обходный маневр с севера, 29-я стрелковая дивизия освободила Пермь. Соединения 2-й армии, преодолев сопротивление противника на реке Ирень, 1 июля вступили в Кунгур. Первыми в город вошли части 21-й стрелковой дивизии, которым активно помогали уральские рабочие. В результате Пермской наступательной операции линия фронта отодвинулась на восток еще на 120-130 км. В адрес командования 2 и 3-й армий поступила телеграмма Председателя Совнаркома РСФСР В.И.Ленина. В ней говорилось: «Поздравляю геройские красные войска, взявшие Пермь и Кунгур. Горячий привет освободителям Урала. Во что бы то ни стало надо довести это дело быстро до полного конца»^[438].

Завершив бои за освобождение Пермского промышленного района, 2 и 3-я армии провели Екатеринбургскую наступательную операцию. Сибирская армия белых, потерпев поражение под Пермью, отходила на восток в надежде закрепиться в горах Урала. Замысел операции заключался в том, чтобы в ходе непрерывного преследования противника нанести поражение Сибирской армии белых, освободить Екатеринбург и всю территорию Среднего Урала. На главном, екатеринбургском направлении вели бои 28 и 21-я стрелковые дивизии 2-й Армии. Соединения 3-й армии наступали севернее: 29-я стрелковая дивизия - на Нижний Тагил, Особая бригада - к Кушве. Северный экспедиционный отряд - на Соликамск, Верхотурье. Обе армии получили пополнение общей численностью 20 тыс. человек^[439].

Преследование противника велось высокими темпами. К 11 июля соединения 3-й Армии освободили Усолье, Березники, Соликамск, Лысьву, а 21 и 28-я стрелковые дивизии 2-й Армии вышли к р.Чусовая. Здесь колчаковцы оказали сопротивление на заранее подготовленных позициях.

3-я Армия вела боевые действия в более тяжелых условиях горно-таежной местности и значительно отстала от дивизий 2-й Армии. В этой обстановке 30-я стрелковая дивизия 3-й Армии, находившаяся в резерве, а также конная группа из кавалерийских частей 29-й и 30-й стрелковых дивизий во главе с Н.Д.Томиным были выделены на помощь 2-й армии.

В течение 11-14 июля соединения 2-й Армии вели боевые действия по прорыву оборонительных позиций на р. Чусовая. Когда попытка преодолеть их не удалась, начальник 28-й стрелковой дивизии В.М.Азин направил в обход колчаковских позиций всю дивизионную конницу. Сломив сопротивление противника, конница 28-й стрелковой дивизии к исходу 13 июля перерезала железную дорогу Екатеринбург - Челябинск в районе станции Мраморская.

Возникла реальная угроза выхода в тыл белым, оборонявшим Екатеринбург. Тем временем главные силы 2-й Армии ударом с фронта прорвали оборону колчаковцев и атаками с запада и юга 14 июля освободили Екатеринбург. В тот же день от колчаковцев были очищены Верхний Уфалей, Верхняя Пышма. Кавалерийская группа Н.Д.Томина тем временем заняла несколько заводов Среднего Урала, станцию Егоршино. К исходу 20 июля 2 и 3-я армии вышли на рубеж южнее Верхнеуфалейский завод, Егоршино, Невьянск, Верхотурье.

Сибирская армия белых оказалась рассеченной на две изолированные группы.Южная группа отступала на Челябинск, северная - на Верхотурье, а затем на рубеж Ялуторовск, Тобольск.

В Екатеринбургской операции 2 и 3-я Армии наступали на фронте 350 км и продвинулись за 15 дней на 280-320 км. Опираясь на поддержку рабочих, войска этих объединений освободили Средний Урал.

Упорные бои развернулись и на правом крыле Восточного фронта. 5-11 июля 1919 г. по белоказачьим частям генерала В.С.Толстова, осаждавшим Уральск, был нанесен удар по сходящимся направлениям. В ходе ожесточенных боев 25-я стрелковая дивизия под командованием В.И.Чапаева прорвалась в город с севера и освободила его защитников от блокады.

В разгроме контрреволюционных сил на востоке важную роль сыграла Челябинская операция (17 июля - 4 августа 1919 г.). Колчаковское командование в обороне челябинского направления основную роль отводило Западной армии, 22 июля преобразованной в 3-ю Армию под командованием генерала К.В.Сахарова. Армия была усилена тремя дивизиями из стратегического резерва.

Замыслом операции предусматривалось ударами 5-й армии вдоль железных дорог Златоуст - Челябинск и Екатеринбург -Челябинск нанести поражение Западной армии белых и занять Челябинск - важный промышленный и административный центр Урала. Командующий Восточным фронтом М.В.Фрунзе уделял большое внимание организации Челябинской операции. Его приказом от 16 июля 5-й Армии предписывалось «овладеть районами Троицка и Челябинска». В приказах от 20 и 22 июля 3-й Армии была поставлена задача овладеть Туринском и «выйти уступом вперед в отношении 5-й армии с целью содействия последней»^[440]. В интересах Челябинской операции уточнялись также задачи 1-й армии и Верхнеуральской группе 5-й Армии.

Преследуя отходящего противника, 27-я стрелковая дивизия 5-й Армии при активной поддержке рабочих Челябинска и Копейска 24 июля освободила Челябинск. Взятие города послужило сигналом для перехода в контрнаступление основных сил 3-й Армии белых, объединенных в группы под командованием генералов С.Н.Войцеховского, В.О.Каппеля и В.Д.Косьмина. По войскам 5-й армии были нанесены запланированные удары с севера, юго-востока и востока.

Встречные бои переросли в тяжелое оборонительное сражение. Группа генерала Космина сумела пробиться в предместья Челябинска, но была остановлена 27-й стрелковой дивизией, на помощь которой пришли челябинские и копейские отряды рабочих. Группа генерала Войцеховского, преодолев сопротивление красноармейских полков, вышла к железной дороге Екатеринбург - Челябинск у станции Аргаяш. Возникла угроза тылу 5-й Армии.

В этой сложной обстановке командующий 5-й Армией М.Н.Тухачевский сумел создать ударную группу из восьми полков для ликвидации прорыва противника. В кровопролитных боях 29 июля - 1 августа ударная группа уничтожила до пяти полков белых, нанесла поражение группе генерала С.Н.Войцеховского. Дивизии 5-й Армии возобновили наступление, вернули утраченные позиции и продвинулись к 4 августа на главном направлении на 25-30 км. 25 июля от белых был очищен Верхнеуральск, 4 августа при поддержке партизан соединения 5-й Армии освободила Троицк. Тем самым была прервана связь главных сил Колчака с Южной армией генерала Г.А.Белова. Преследуя противника, части Красной Армии освободили также Алапаевск, Далматово, Шадринск, Ирбит, Туринск, Тюмень и Курган.

5 и 3-я армии 16 августа 1919 г. вышли к р. Тобол. Урал был полностью освобожден от белых.

В итоге Челябинской операции Советской России был окончательно возвращен Уральский промышленный район. Совет Обороны вынес благодарность личному составу 5-й армии. Это войсковое объединение, как и рабочий город Копейск, были удостоены орденов Красного Знамени. Командующий войсками 5-й армии М.Н.Тухачевский также был отмечен этой высокой наградой. Реввоенсовет Республики в своем приказе специально отметил военный талант, искусство вождения войск, проявленные командармом в операциях по освобождению Урала^[441].

Контрнаступление Восточного фронта на территории Урала переросло в общее наступление и по своему размаху и значению являлось стратегической операцией. В ходе наступления войска умело преодолевали водные преграды, горные массивы и уральскую тайгу. Использовались различные формы маневра: рассекающие и охватывающие удары, удары по сходящимся направлениям, выход во фланг и тыл противника. Умело претворялся в жизнь принцип массирования сил и средств на главном направлении. Совершенствовалось взаимодействие родов войск, а также пехоты с авиацией и Волжской военной флотилией.

В ходе вооруженной борьбы на Урале Красная Армия сокрушила сильного противника. На стороне белых находились опытные командные кадры, подготовленные военачальники. Среди них были С.Н.Войцеховский, М.К.Дитерихс, В.О.Каппель. К.В.Сахаров, М.В.Ханжин и другие. Их руководство войсками базировалось в основном на требованиях уставов дореволюционной русской армии. Несмотря на отдельные их успешные операции (взятие Казани, Перми в 1918 г., Уфы в 1919 г.), войска белых были в конечном счете побеждены.

Народные массы поддержали не белое, а красное движение. В период гражданской войны на Урале в рядах Красной армии высокий профессионализм проявили военные специалисты старой армии И.И.Вацетис, С.С.Каменев, В.И.Шорин, М Н Тухачевский, профессиональные революционеры и выходцы из народа М.В.Фрунзе, В.К.Блюхер, В.И.Чапаев, В.М.Азин, Н.Д.Томин, А.М.Чеверев, Г.Х.Эйхе и другие.

Советские войска на Урале провели не менее 16 операций различного масштаба, многочисленные сражения и бои тактического уровня. Умело использовались боевые возможности пехоты, кавалерии, артиллерии, авиационных отрядов, флотилии.

Дальнейшее углубленное изучение военно-исторического опыта, приобретенного на Урале и в других регионах страны, послужит делу всемерного укрепления безопасности нашей Родины^[442].

Д.В.Суворов^[443] Гражданская война в США - революция в области военного искусства Нового времени; воздействие этой революции на военную культуру Евразии

В военной истории человечества Гражданская война в США (1861-1865 гг.) занимает совершенно особое место. По словам отечественного историка К. Маля, «она была первым крупномасштабным военным конфликтом, в ходе которого произошел переход от старых форм военного искусства к новым, а грядущая... война предстала во всем своем отвратительном величии»^[444]. Историк А.Егоров назвал эпоху, которую фактически открыла эта война, эпохой «нового военного профессионализма» и отметил: «Многообразие технических изобретений и усовершенствований... заставляло военных специалистов расширять свой кругозор и устанавливать новые стандарты в военном деле»^[445]. Показательно что для презентации своей вышеизложенной мысли А. Егоров называет три исторических лица три «крупных полководца» (по словам ученого) - Гельмут фон Мольтке, Улисс С.Грант и Роберт Э.Ли. Из этих трех действительно крупнейших военачальников 2-й половины XIX века два последних были американцами и реализовали себя как военные специалисты высшего класса именно в ходе Гражданской войны в США.

Эта война привнесла в военное искусство Нового времени столько нововведений, что можно с полным основанием говорить о настоящей революции в области военного искусства. Нововведения коснулись всех сторон военного дела - тактики, вооружения, методов ведения военных действий, общей военной культуры. Причем - и это самое главное - ни одно из этих нововведений не было «локальным» по масштабу своего воздействия: все они - раньше или позже - оказали на европейскую (и даже евразийскую) практику столь фундаментальное воздействие, что именно после гражданской войны в США мировое военное дело начинает медленно, но неуклонно трансформироваться в сторону полного и необратимого обновления. Результатом этого процесса станет в XX веке структурирование военной культуры современности.

Революционные нововведения, привнесенные американской гражданской войной, можно сгруппировать следующим образом:

1. Это была первая война, в которой обе противоборствующие стороны были полностью оснащены нарезным огнестрельным оружием. Середина XIX века была временем, когда все европейские армии находились в процессе замены гладкоствольного ручного стрелкового оружия нарезным; в ряде предыдущих европейских войн процент оснащения той или другой стороны винтовочным оружием был достаточно высок (британская армия с Крымскую и французская - в австро-итало-французских войнах). Но в годы Гражданской войны в США впервые обе стороны - и северяне-федералы и южане-конфедераты - практически стопроцентно оснастили свои армии винтовками. На самой начальной стадии (когда в обоих враждующих станах царили вызванная неготовностью к широкомасштабному конфликту неразбериха и хаос), когда обе стороны делали ставку на милиционные формирования и последние фактически самовооружались, определенный процент вооружения составляли гладкоствольные ружья; однако уже к 1962 году процесс перевооружения был завершен, и все противоборствующие соединения получили нарезное оружие (с 1855 г. американская промышленность прекратила производство гладкоствольного оружия и полностью переквалифицировалась на винтовки). Причем если на начальной стадии войны применялись нарезные ружья самых разных систем (переделанные в винтовки ружья выпуска 1821 года, нарезные мушкеты 1855 года, карабины Холла и «Вулкан», многозарядные ружья «Кольт», «Генри» и «Винчестер»), то уже к концу 1861 года была проведена унификация и основным оружием той войны стали две системы дульнозарядных винтовок - «Спрингфилд» 1861 года (у федералов) и «Энфилд» 1853 года (у конфедератов; первая система - американская, вторая - британская, прошедшая испытание в Крымской войне). Для того времени обе системы были весьма эффективными (дальность выстрела - 1700 метров, прицельно - с 850 метров; пуля 58 калибра прошивала в зависимости от дальности от 6 до 7 досок); длина винтовок колебалась вокруг показателя в 140 см. Под эти винтовки подходила изобретенная Клодом-Этьеном Минье продолговатая пуля, а воспламенение производилось при помощью капсюля системы Дэниэла Шоу (образца 1814 года). Применялись в той войне и магазинные казнозарядные винтовки - систем «Шарпе» и «Спенсер» (последней была полностью вооружена федеральная кавалерия). Эти винтовки были скорострельными (из «Спенсера» можно было произвести до 50 выстрелов в минуту), поэтому именно ими вооружали специальные подразделения (о которых речь пойдет ниже). Наконец, офицерский корпус в обоих враждующих сторонах был полностью оснащен револьверами систем «Билз», «Кольт» и «Ремингтон»; последний был признан самым эффективным оружием такого рода в той войне.

2. Гражданская война в США привела к радикальной перестройке в области артиллерии, причем эта перестройка коснулась сразу нескольких моментов. Во-первых, в той войне впервые широко использовались полевые нарезные 10-фунтовые орудия системы «Паррот», заряжаемые продолговатыми снарядами систем «Шенкл» и «Хейл» (вполне современный тип артиллерийского снаряда). Такие орудия были особенно эффективны при стрельбе на дальние дистанции. В федеральной армии подобными орудиями было оснащено порядка 30% артиллерийского парка; аналоги на Юге - нарезные орудия систем «Уитворт» и «Армстронг» (5-10% артиллерии Юга).

Во-вторых, вся артиллерия Севера и Юга (и нарезная, и гладкоствольная) перешла от традиционного зажигания пороха через специальное отверстие к капсюльной трубке с приведением в действие курком с ударником; выстрел осуществлялся посредством рывка спускового шнура.

В-третьих, в ходе войны были разработаны и применены самые различные инновационные орудийные системы (патентные бюро в годы той войны получили несколько десятков тысяч предложений), из которых самыми перспективными оказались следующие: траншейные минометы (у северян) и орудия на железнодорожной платформе («Леди Мерримак» у южан: боевое крещение получили в Семидневной битве 1862 года). Последние послужили прототипом скоро появившихся на вооружении европейских армий «блиндированных поездов» (бронепоездов; впервые широко применялись во франко-прусской войне). Кроме того, южане при обороне прибрежных крепостей от федеральных десантов впервые широко применили так называемые «исчезающие орудия» (появлялись над бруствером лишь для выстрела, приводились в движение системой противовесов, а затем исчезали благодаря энергии отдачи). Фактически конфедераты впервые применили использование закрытых позиций для крепостной артиллерии. Эффективность данной артиллерийской тактики была убедительно продемонстрирована при обороне форта Вагнер в Северной Каролине, который федералы безуспешно и с огромными потерями штурмовали в течение всего 1863 года (взят с третьего раза).

В-четвертых, говоря словами А.Егорова, «были изобретены и внедрены системы погашения отдачи орудий, вначале механические (пружины, рессоры и т. п.), а затем и гидросистемы, контролируемые системой тормозов»^[446]. Все эти изобретения нашли свое практические применение на боле боя в ходе военных действий 1861-1865 гг. по обе стороны баррикады.

3. В Гражданской войне в США впервые было запатентовано и заявлено к применению оружие, могущее быть названным прототипом пулемета. Эта была картечница Гатлинга (запатентована 4 ноября 1862 г.) - семиствольное орудие на колесном лафете; стволы помещались на огромном барабане, патроны поступали в стволы при вращении барабана (последний вращался при помощи боковой рукоятки: отсюда характерное и имеющее двойной смысл прозвище этого оружия - «мясорубка»). Картечница Гатлинга давала до 250 выстрелов в минуту. Аналоги этого оружия были и ранее (французская «митральеза», широко применявшаяся французами в Мексике; русская малокалиберная 25-ствольная картечница, во многом обеспечившая победу русского флот в Синопе), но именно картечница Гатлинга оказалась наиболее перспективным образцом оружия подобного типа: «этот прообраз пулемета был принят на вооружение многими армиями Европы, в том числе и русской (первое применение при штурме Геок-Тепе войсками Скобелева в 1882 г. - Д. С.), а впоследствии разработанная Гатлингом система использовалась для изготовления турельных пулеметов»^[447].

4. В той войне впервые были применены ручные гранаты с взрывателем ударного действия (последняя деталь резко и принципиально отличает те гранаты от своих хорошо известных предшественников - маленьких чугунных «гренад» с пороховым фитилем, зажигавшимся вручную). Взрывное устройство приводилось в действие с помощью нипеля, на котором был одет капсюль; взрыв происходил при ударе капсюля о твердую поверхность. Были разработаны и применены два типа ручных гранат: «Кетчум» (у северян; по внешнему виду - благодаря хвостовым стабилизаторам - напоминал маленькую авиабомбу) и «Эксельсиор Хейнс» (у южан; полая сфера, заключающая в себе другой шар с пороховым зарядом). Первый тип предназначался для наступательных, второй - для оборонительных действий.

5. В Гражданской войне в США впервые в военной истории были применены аэростатические средства для разведки и корректировки артиллерийского огня (первое применение - в ноябре 1861 года на реке Маттавумен, федералами). Аэростаты наполняли газами с помощью насоса под давлением (газ вырабатывался в специальном генераторе путем взаимодействия серной кислоты с железными опилками). Поднимался аэростат на высоту около 300 метров; корректировка артиллерийского огня могла осуществляться на дистанции до 4,8 километров. Аэростаты успешно применялись всю войну и федералами, и конфедератами. Для базирования аэростатов федералы в 1861 году применили специальную плавбазу «Джордж Вашингтон Парк Кастис» - дальний прототип авианосца (еще одно ноу-хау той войны!). Любопытно, что наблюдателем в аэростатической службе армии Севера был граф Фердинанд фон Цепеллин, и (по собственному признанию изобретателя) именно боевой опыт той войны подсказал ему идею боевого дирижабля жесткой конструкции.

6. В ходе Гражданской войны в США (особенно ближе к ее последнему периоду) широкое распространение получил окоп. Если в предыдущей практике (в том числе и в годы Гражданской войны в США) враждующие стороны старались использовать в качестве прикрытия уже имеющиеся особенности рельефа или же строили долговременные укрепления типа редутов, люнетов или флешей, то в 1864-1865 гг. нормой стало самоокапывание пехоты непосредственно перед боем на той местности, где предстояло сражаться. (Как результат - пехота обзавелась стационарным шанцевым инструментом, ставшим неотъемлемой частью экипировки пехотинца). Особенно преуспели в этом южане, поскольку их тактика в значительной степени опиралась на тактическую и стратегическую оборону. По воспоминаниям федерального офицера полковника Лимана, «первый день позволял им (южанам. - Д.С.) выкопать хороший стрелковый окоп, второй - возвести правильный пехотный бруствер с артиллерийскими позициями, а третий - бруствер с засеками впереди и с выкопанными батарейными позициями сзади; иногда они проделывали эту трехдневную работу за первые же 24 часа»^[448]. Начиная с 1864 года, северяне также преуспели в этом начинании: особую роль здесь сыграли части армейской группы У.Шермана на Западном (Теннесийском) фронте. Грозная эффективность тактики самоокапывания пехоты была продемонстрирована в сражении под Фредериксберге (13 декабря 1863 года), когда две конфедеративные бригады из корпуса генерала Дж.Лонгстрита (Северовирджинская армия под командованием Роберта Э.Ли), окопавшиеся за невысокой каменной стеной на Телеграфной дороге, практически без потерь для себя отразили 14 атак двух федеральных корпусов (последние потеряли 13 771 человек, из них до 7 000 непосредственно перед Телеграфной дорогой), а также в битвах у Спотсильвейни и Колд-Харбором (май-июнь 1864 года), когда федеральная армия буквально истекла кровью на полевых укреплениях южан и не взяла их (при Колд-Харборе за 1 час при штурме окопов южан полегло без малейшего намека на успех 7 000 северян).

7. Впервые в той войне боевое применение получили проволочные заграждения. Пионерами в этом деле были северяне, при обороне Ноксвилла (штат Теннеси) 6 декабря 1863 года спилившие телеграфные столбы и натянувшие провода на уровне колен перед собственными укреплениями (первая же атака южан сорвалась с большими потерями). На самом завершающем этапе войны - при героической обороне крепости Петерсберг Северовирджинской армией - уже применялась и колючая проволока.

8. Широкое применение в ходе Гражданской войны в США получило наземное и водное минирование. Если морское минирование применялось и ранее (русскими при защите Кронштадтского рейда в Крымскую войну), то речное и особенно сухопутное было абсолютным ноу-хау. Сухопутные мины (полевые и «мины-ловушки») были нажимного, вполне современного действия; впервые их применили конфедераты, начиная с 1862 года, с обороны Ричмонда (впоследствии они широко применяли их при обороне Атланты в 1864 году и обороне Петерсберга в 1864-1865 гг.). Водное минирование конфедератами своих прибрежных районов в Атлантике и Мексиканском заливе было весьма эффективным и стоило Северу приличного тоннажа потопленных кораблей (самые известные жертвы минной войны - броненосец северян «Текумсе» и броненосец южан «Альбермайл»).

9. Новинкой той войны стало широкое и эффективное использование снайперов. Последние служили в специальных частях (на Севере - известна снайперская бригада «Стрелки Соединенных штатов» под командованием полковника X.Бердана, так называемые «темно-зеленые» - из-за цвета униформы, резко отличающейся от общепринятой на Севере темно-синей). Вооружены были снайперы Гражданской войны настоящими снайперскими винтовками с настоящим оптическим прицелом (чем отличались от аналогичных формирований предыдущих войн) и специализировались на «отстреле» офицеров и командного состава: самые известные акции - гибель от пуль снайперов-южан командующего 1-м корпусом федеральной Потомакской армии генерала Дж.Рейнольдса 1 июля 1863 года в битве под Геттисбергом и командующего Теннессийской армией (в группе армий Шермана) генерала Дж.Макферсона 22 июля 1864 года в сражении под Атлантой. Примечательно, что по обе стороны баррикады «уже в то время снайперы считались профессиональными убийцами и пользовались в обеих армиях всеобщей ненавистью»^[449]— вне зависимости от принадлежности снайпера...

10. Впервые в той войне широкое применение получили «торпеды» (так тогда назывались шестовые мины, укрепленные на специальных носовых таранах надводных кораблей специального назначения). Применялись в основном конфедератами для защиты своих портов от военно-морских сил Союза.

11. Одно из самых революционных нововведений в военно-морских действиях Гражданской войны - применение конфедератами подводных и полуподводных лодок. Это был не первый в истории опыт с подобным оружием (во время Американской революции сержант Эзра Ли на одноместной полуподводной лодке «Черепаха» конструкции Дэвида Бушнелла атаковал британские корабли на стоянке у Стэйтен-Айленд, близ Нью-Йорка), но именно в годы Гражданской войны в США подобные акции привели к повреждениям или уничтожению вражеских судов. Самые известные прецеденты - повреждение 5 октября 1863 года у Чарльстона федерального броненосца «Нью-Айронсайд» полуподводной миноноской «Дэвид» (последняя благополучно ушла) и потопление 17 февраля 1864 года у Форт-Самтер (Северная Каролина) федерального парохода-корвета «Хьюсэтоник» подводной лодкой «Америкэн Дайвер»^[450] (последняя погибла). Во всех случаях повреждения вражеским кораблям осуществлялись с помощью шестовых мин. В качестве опытных образцов были созданы еще подлодки «Пионер» (на Юге) и «Интеллижэнс Уэйл» («Умный кит», на Севере), но в боевых условиях были опробованы только «Дэвид» и «Америкэн Дайвер» (последняя была невероятно примитивна по конструкции и представляла собой... обыкновенный цилиндрический паровозный котел, переоборудованный под подлодку; двигалась она посредством вращающегося винта, приводимого в действие... вручную, в 16 рук).

12. Еще одно поистине революционное военно-морское нововведение тех лет - броненосцы. Рождение броненосной эры произошло 8-9 марта 1862 года, когда произошло сражение на рейде Хэмптон Роудз (река Джеймс-Ривер, штат Вирджиния). В первый день сражения южане бросили против парусных кораблей северян первый в истории стальной броненосец «Вирджиния» («Мерримак»), который - без всякого ущерба для себя - уничтожил фрегаты «Камберленд» и «Конгресс», взорвал еще два вспомогательных корабля, сровнял с землей наземные батареи и загнал на мель корвет «Миннесота». Вся предыдущая военно-морская практика мгновенно устарела - вместе со всем парусным флотом всех стран мира... На следующий день «Вирджиния» снова атаковала рейд, но навстречу ей вышел первый броненосец северян - «Монитор» (буквально - «учитель»): двухчасовой бой между этими кораблями стал первым в истории войн поединком броненосцев (тактически рейд остался за «Вирджинией», повредившей «Монитор», но стратегическим результатом боя стало отступление южан с Хэмптон Роудз - поэтому победу засчитали себе обе стороны, и поэтому в литературе оценки того сражения сильно разнятся). Оба корабля-соперника произвели подлинную революцию в военно-морском деле и послужили прототипами двух новых классов кораблей - собственно броненосцев («Вирджиния») и военно-речных и военно-озерных мониторов (само название этого класса кораблей было дано в честь первого броненосца северян). На обоих кораблях было применено множество технических новинок - особенно на «Мониторе» (его конструктор, швед-эмигрант Джон Эриксон запатентовал при создании своего корабля 47 изобретений); самым перспективным из них была вращающаяся орудийная башня (приводилась в движение паровым движком). Именно башни подобного типа позднее завоевали первенство и были установлены на всех боевых кораблях мира.

13. Вообще эта война дала импульс невероятно быстрому и активному внедрению всевозможных промышленных, технических и научных элементов в военную практику. Так, заурядной нормой стало пользование телеграфной связью (Улисс С. Грант вспоминал, что последняя обеспечивала все соединения не ниже бригады)^[451]. Привычной практикой (в первую очередь для северян) стало тактическое (в ходе конкретных компаний) строительство железных дорог, мостов и виадуков, прорывание каналов (самые известные подобные примеры - действия федералов при осаде крепости Виксберг, штат Миссисипи, в 1862-1863 гг., и при неудачной экспедиции на реку Ред-Ривер, штат Техас, в марте-мае 1864 года - в последнем случае именно прорытый федеральными инженерами канал спас экспедицию от уничтожения). Шедевр военной инженерии северян - возведение 14 июня 1864 года понтонного моста на Джеймс-Ривер за 8 часов (мировой рекорд того времени - таких темпов строительства подобных объектов военная история человечества до этого не знала). Вообще инженерная служба Севера, по позднейшим признаниям военных историков, в то время не имела себе равных в мире. Впрочем, южане тоже продемонстрировали в ходе войны невероятные успехи на данном поприще не только в полевых условиях (генерал Роберт Э.Ли. лучший военный вождь Конфедерации, Гражданской войны и всей истории США, был по профессии военным инженером), но в деле реорганизации и мобилизации собственной военной промышленности - которой на Юге до войны просто не было (как и промышленности вообще). Под руководством талантливого менеджера, руководителя Департамента вооружений Конфедерации Джошуа Горгаса в считанные месяцы (!) по всему Югу были созданы и заработали на полную мощность множество индустриальных объектов по производству оружия и боеприпасов (этот момент в истории Гражданской войны сравним только с известной экстренной перебазировкой советской военной промышленности на Восток в 1941-1942 гг.). Достаточно сказать, что аграрный Юг не потерпел ни одного поражения на поле боя из-за нехватки оружия или боепитания...

14. Резко, революционно изменилась полевая тактика пехоты. Возросшая мощь стрелкового оружия и полевых укреплений сделали традиционную («наполеоновскую») тактику линейного фронтального наступления на вражеские позиции суицидальной (северяне поняли это слишком поздно, заплатив за свой тактический консерватизм поражениями в двух сражениях при Балл-Ран, в Семидневной битве, под Энтитем-Крик, под Фредериксбергом, а еще позднее, в конце войны - у горы Кенессо и во время двух катастрофических штурмов Петерсберга; южане также «отличились», погубив свою Теннессийскую армию у Франклина и Нэшвилла). Нормой в тактике стало сочетание подвижной обороны (с самоокапыванием) и гибкого маневрирования; творцами этой новой манеры ведения боя стали Роберт Э. Ли (который «далеко ушел вперед от своих современников в тактике ведения сражений»^[452]), а также его правая рука - самый легендарный военачальник за всю историю США, генерал Томас Дж. Джексон «Каменная Стена». На их счету - такие настоящие шедевры новой революционной военной практике, как кампания Джексона в долине Шенандоа, штат Вирджиния (май-июнь 1862 года), приведшая к краху всего стратегического плана северян, а также феноменальная победа Р. Ли под Чанселорвиллом, когда южане разгромили трижды превосходящие их силы федералов (решающую роль сыграл беспримерный рейд корпуса Джексона вдоль федеральных позиций и последующий неожиданный удар по 11-му корпусу северян^[453]). Впоследствии вклад в формирование этой новаторской практики внесли конфедеративный генерал Джубал Эрли (совершивший дерзкий бросок через долину Шенандоа в июле 1864 года и единственный раз за войну ворвавшийся в Вашингтон) и федеральный главнокомандующий Западным фронтом Уильям Шерман - во время своего знаменитого «марша к морю» в конце 1864 года. В ходе описываемых событий было найдено множество новых эффективных форм ведения боя - вроде знаменитой «атаки Роудса» под Чанселорвиллом, когда атакующие южане применили подвижный рассыпной строй при непрерывном винтовочном огне (федеральный генерал О.Ховард, командовавший разбитым в том бою 11-м федеральным корпусом, вспоминал, что «мятежники стреляли так кучно, что наши люди падали перед ними, как деревья во время урагана»^[454]). Очень показательно, что единственная за всю войну неудача постигла Роберта Э.Ли под Геттисбергом - когда он единственный раз изменил собственной манере воевать и прибегнул к традиционной фронтально-лобовой атаке (так называемая легендарная «атака Пикетта» - дивизия генерала Джорджа Пикетта под страшным огнем атаковала и взяла федеральные укрепления на Кладбищенском холме, но не смогла их удержать под ударом федеральных резервов и полегла почти вся). Стратегическое маневрирование и тактическая гибкость также принесли южанам успех в битве у Чикамого (19-20 сентября 1863 года) и северянам в исторических сражениях у Чаттануги (24-25 ноября 1864 г.) и Нэшвилла (15-16 декабря 1864 г.).

15. Столь же радикально изменилась и тактика кавалерии - и по аналогичным причинам: роль полевых укреплений и усовершенствованного стрелкового оружия свели на нет возможности традиционного кавалерийского удара. Кавалерия в той войне действовала двояко: ее функциями стали оперативная разведка (посредством рейдов) и глубокие диверсионные рейды по тылам противника. Настоящим гением разведывательных рейдов (в ходе которых также захватывались или уничтожались огромные материальные ценности) стал Джеймс Эвилл Браун (Джэб) Стюарт - один из самых прославленных кавалерийских генералов военной истории, «глаза и уши» Северовирджинской армии, во многом обеспечивший Роберту Э.Ли его победы первого периода войны^[455]. Федеральная кавалерия к 1863 году научилась перенимать отчаянную тактику Стюарта, и это привело в июне 1863 года к войне налетов и контрналетов на территории штата Мэриленд (оппонентом Стюарта был генерал Альфред Плезантон), кульминацией которой стала битва у станции Брэнди (9 июня) - самое крупное чисто кавалерийское сражение за весь XIX век (одновременно сражалось 22-23 тысячи конников).

Что касается глубоких рейдовых ударов по тылам противника, то здесь в той войне непревзойденным мастером был конфедеративный генерал Натан Б.Форрест («Волшебник в седле»), ставший еще одной культовой фигурой в истории США^[456]. Кавалерия Форреста и его помощника Джозефа Вилера совершала в тылу северян глубокие прорывы через территории штатов Миссисипи, Теннеси, Кентукки и Алабама, захватывала города (самый знаменитый случай - прорыв в Мемфис 21 августа 1864 года, вызвавший страшную панику) и военные корабли (захват 6 кораблей на реке Теннеси у Джонсонвилла 29 октября 1864 года), наносила тяжелые удары по войсковым соединениям противника (сражения 1864 года у Околоны, Брайс Кросс-Роудс и Тапело), уничтожала гарнизоны крепостей (форт Пиллоу, 12 апреля 1864 года). В действиях Форреста и Вилера уже четко прослеживается абрис таких знаменитых рейдовых операций XX века, как Свенцянский прорыв германского генерала Гарнье летом 1915 года, рейд Мамонтова по красным и Махно по белым тылам в 1919 году. На завершающем этапе войны тактику Форреста и Вилера взял на вооружение один из самых лучших кавалерийских генералов Севера - Фил Шеридан: прорыв его конницы впереди отступающей Северовирджинской армии в апреле 1865 года привел к победе у Сейлорс-Крик (6-7 апреля) и во многом способствовал капитуляции южан в Аппоматоксе 9 апреля.

Шеридан, кроме того, стал автором новой тактики кавалерии, основанной на гибком комбинировании собственно конницы и спешенной кавалерии (начиная с августа 1864 года он, помимо конницы, командовал двумя пехотными корпусами, имея под началом до 48 000 человек): так под его руководством были выиграны осенняя кампания в долине Шенандоа, а также именно руководимые Шериданом комбинированные войска сыграли решающую роль во взятии Петерсберга в начале апреля 1864 года.

Тактика спешивания конницы (могущей при необходимости немедленно «вернуться в седло») применялась уже в середине войны (самый впечатляющий пример - героическая оборона кавалерийской дивизии генерала Джона Бьюфорда в первый день Геттисбергской битвы), но свое наивысшее развитие она получила ближе к концу войны (своего рода высшая точка этого процесса - штурм спешенными федеральным кавалеристами генерала Вильсона крепости Сельма в Алабаме, которую защищали спешенные же кавалеристы Форреста и Вилера; победа осталась за Вильсоном). Этот процесс впоследствии был продолжен армиями Старого Света (в России - знаменитая «драгунская реформа» Александра III) и привел в начале XX века к появлению понятия «конная пехота».

16. Очень гибкой и во многом новаторской стала флотская тактика. Во-первых, ни в одной предыдущей войне Нового времени не было такого количества стратегических и тактических десантов (все осуществлены северянами на побережье Атлантики и Мексиканского залива; самые известные - захват федеральными десантами прибрежных крепостей южан Гаттерас-Инлет, Порт-Ройял, Новый Орлеан, Мобайл и форта Фишер). Во-вторых, ни в одной из предыдущих европейских войн флот так гибко не сотрудничал с полевыми армиями при проведении конкретных кампаний: это отличало действия как федералов (операция по взятию Нового Орлеана, кампания у фортов Генри и Донелстон на реке Теннесси, битва у Шайло 6-7 апреля 1862 года, осада Виксберга), так и конфедератов (наиболее ярко - во время обороны Виксберга). В-третьих, уникальным моментом той войны был факт проведения военных акций морскими кораблями северян в акватории реки Миссисипи (действия адмирала Дэвида Г.Фэррагата летом 1862 года во время Виксбергской эпопеи). Во всех описанных случаях были и удачи (типа сражения в заливе Мобайл, ставшего звездным часом Фэррагата, или уже описанного боя у Хэмптон Роудз), и провалы (типа уже описанной экспедиции на Ред-Ривер или героического, но бесполезного прорыва конфедеративного броненосца «Арканзас» на Миссисипи в июле 1862 года), но в целом весь этот боевой опыт оказался бесценным и значительно обогатил теорию и практику.

17. Едва ли не самым романтическим (и одновременно эффектным) эпизодом морских военных действий в 1861-1865 гг. стало коммерческое рейдерство южан. Последние в 1862 году закупили в Великобритании три крейсера - «Алабама», «Флорида» и «Шенандоа» - оснастили их по последнему слову тогдашней военной техники, завербовали для службы на них волонтеров (почти все - британцы) и отправили на «вольную охоту» (жертвами которой стали торговые корабли США в Атлантическом, Индийском и Тихом океанах). О результативности действий этих рейдеров говорит следующая статистика: «Алабама» почти беспрестанно находилась в море 23 месяца, прошла 75 000 миль и захватила 63 судна; на счету «Шенандоа» - 32 корабля (весь китобойный флот США); «Флорида» уничтожала федеральные корабли прямо в портах северян. В конце концов «Флорида» была захвачена федералами 7 октября 1863 года в бразильском порту Бахия (с нарушением нейтралитета Бразилии - что вызвало международный скандал), «Алабама» погибла 19 июня 1864 года в Шербурской гавани (близ побережья Франции) в бою с федеральным крейсером «Кирсарж» (большую часть команды спасла британская яхта), «Шенандоа» же геройствовала... до конца июня 1865 года (война окончилась 29 мая, но моряке южного рейдера об этом не знали), затем ушла в Англию, где сдалась британским властям в Ливерпуле (команда попросила политического убежища в Британии и получила его)^[457]. Это опыт был внимательно изучаем в Европе и впоследствии стал основой для действий германских рейдеров в обеих мировых войнах.

18. Едва ли не впервые в годы Гражданской войны был фактически произведен широкомасштабный практический опыт по применению камуфляжа. Здесь пальма первенства целиком и полностью принадлежит южанам - несмотря на то, что никаких сознательных усилий в данном направлений они не предпринимали, все совершилось как бы само собой. Суть в том, что армии конфедератов, как известно, не имели абсолютно стандартизированной униформы - в отличие от своих оппонентов. Кроме того, стоит вспомнить, что очень многие кампании той войны проходили в лесистой местности, при наличии весьма ограниченного обзора (известные примеры - битва у Энтитем-Крик 17 сентября 1862 года, сражение в Глуши 5-6 мая 1864 года или же кульминация Геттисбергской битвы: героическая, жертвенная оборона высоты Литтл Раунд Топ 20-м Мэнским полком северян под командованием национального героя США полковника Джошуа Л.Чемберлена). В этих условиях разнобой и разностилье обмундирования конфедератов де-факто играл маскирующую роль, как и цветовая гамма их одежды. Как известно, в последней преобладали серый (официальный) и желто-ореховый цвета (последний - результат перекраски трофейного обмундирования); многие же конфедераты вообще не имели униформы и шли в бой в гражданском. Со стороны это смотрелось весьма экзотично (прибавьте к этому изношенность их одежды, зачастую делавшую внешний вид южного солдата схожим с бомжом), но в смысле военной маскировки все это было гораздо предпочтительней, нежели броская темно-синяя форма федералов. Отсюда - многие эффектные успехи конфедератов на поле боя: так, во время вышеописанного удара Джексона по 11-му корпусу Ховарда под Чанселорвиллом южане буквально «вынырнули» из леса перед носом северян в самый последний момент, совершенно незамеченные (федералы даже не успели схватиться за оружие: результат - за 20 минут атаки 11-й корпус практически перестал существовать). Эта сторона войны раньше всех была замечена и проанализирована японцами, уже в конце века одевшими свою армию в защитный цвет: чуть позже их примеру последовали британцы (знаменитый цвет «хаки», ставший не только императивом всех комбатантов мира, но и основой стиля «милитэри»).

19. Еще один вклад той войны в копилку нового военного искусства - новый подход к проблемам партизанской войны. Наряду с обычными партизанскими отрядами (таковые возникали в поддержку Юга повсеместно на оккупированных федералами территориях, а также на территории оставшихся в Союзе, но нелояльных штатов Миссури^[458] и Мэриленд), Конфедерация организовала рейнджерские отряды^[459], действовавшие на территории оккупированной части штата Вирджиния. Самым известным таким соединениям стал отряд «Вирджинских рейнджеров» под командованием легендарного генерала Джона Мосби («Серого призрака»), контролировавший значительную часть территории Северной Вирджинии (так называемая «Конфедерация Мосби»), проводивший всю войну дерзкие диверсионные операции (вплоть до захвата городов) и непобежденный до конца войны (после Аппоматокса Мосби сам распустил свой отряд; впоследствии ветераны «Вирджинских рейнджеров» гордились тем, что они формально так и не капитулировали!). Этот аспект Гражданской войны получит второе рождение в англо-бурскую войну (бурские «коммандос»), а затем во всех последующих войнах XX века.

20. Наконец, Гражданская война в США стала, пожалуй, первой в истории человечества тотальной войной - в смысле привлечения к делу победы в противостоянии всех сторон жизни и всех ресурсов государства (в этом отношении та война может быть названа первой современной войной в полном смысле слова и прототипом мировых войн XX века). Этот момент имел несколько проявлений.

Во-первых, впечатляют масштабы милитаризированной перестройки всего американского общества в 1861-1865 гг. - и на Севере, и на Юге. Если к началу войны, согласно документам, в армии США служило 15 304 солдата и 1098 офицеров, то к концу войны армия Севера насчитывала 2 760 000 человек (при населении Севера в 22 миллиона человек), армия Юга - 800 000 человек (при 5 миллионах белого населения^[460]). Причем, естественно, волонтерами - как обычно было принято в США - дело не обошлось, и обеим сторонам пришлось (впервые в истории США) пойти на введение всеобщей воинской повинности (25 февраля 1863 года на Юге, 3 марта того же года на Севере^[461]).

Во-вторых, столь же впечатляющи масштабы мобилизации промышленности на нужды войны. Здесь - несмотря на вышеописанные успехи военной индустрии южан - по всем статьям выиграл Север. Особенно это бросается в глаза при рассмотрении вопроса о тех областях промышленности, которая обеспечивала материально-хозяйственную часть войны (продовольствие, обмундирование и т. д.): здесь Юг потерпел полное фиаско, причем не столько из-за неумения или неповоротливости, сколько в силу примитивного разгильдяйства и коррумпированности управленческого аппарата Конфедерации. Достаточно вспомнить, что в конце войны миллионы (!) пищевых рационов сгнили на складах в то самое время, когда полевые армии конфедератов были доведены буквально до дистрофии^[462].

В-третьих, именно тотальный характер данной войны объективно привел к повышению уровня ее беспощадности (коли вопрос победы есть вопрос жизни и смерти, то все средства хороши!). Этот момент до известной степени смягчался пикантной особенностью именно данного войны - отсутствием смертельной вражды северян и южан (в промежутках между боями системой было братание, обмен новостями и бартер между комбатантами, а офицеры обеих враждующих сторон чуть ли не поголовно знали друг друга и поддерживали дружеские отношения - во время и после войны^[463]). Но, тем не менее, фактами войны стало сожжение городов (в Северной Каролине - федеральными десантами, а впоследствии - Шерманом в Джорджии), разрушение материальной инфраструктуры противника^[464] (печально знаменитый «марш к морю» Шермана), акты экоцида (здесь печальный приоритет принадлежит Шеридану, выжегшему в сентябре-октябре 1864 года долину Шенандоа так, что она получила название «долина отчаяния» - ее внешний вид напоминал лунный ландшафт^[465]), наконец - организация лагерей для военнопленных, по стилистике ничем не отличавшихся от концентрационных: в южных лагерях Андерсонвилл (Южная Каролина) и Солсбери (Северная Каролина) за год от голода и болезней погибло13 000 и 10 321 человек соответственно (29% и 34% от общего количества узников соответственно); 24% процента содержащихся рассталось с жизнью в северном лагере Элмира (штат Нью-Йорк^[466]). Шерман (а до него - федеральный генерал Джон Поуп) прямо предписывали подчиненным им войскам быть «максимально суровыми» (дословно!) с населением Юга, а Грант в 1864 году дал Шеридану следующую директиву: «Вычистить Вирджинию так, чтобы она стала пустой и ясной... чтобы вороны, прилетая, приносили кости с собой»^[467]. Южане обычно до такого не опускались (в значительной степени - благодаря личным усилиям Роберта Э.Ли), но в том же 1864 году уже упоминавшийся Дж.Эрли обложил данью города Мэриленда (от 20 до 200 тысяч долларов с города) и сжег город Чемберсберг за отказ от уплаты этой дани... Это - тоже «модернизация» войны. только малоприятная (и все это станет нормой в следующем столетии!)...

Подведем итоги. Гражданская война в США буквально перевернула методы и способы ведения войны (и представления человечества о войнах). Этот масштабный переворот не мог пройти мимо внимания всех заинтересованных сторон - и последующие несколько десятилетий стали для Европы (и для динамично развивающихся азиатских стран вроде Японии) временем активного осмысления, а затем и внедрения американского опыта. Что-то было осмыслено ранее (флотский опыт), что-то позднее (сухопутный), но мимо происшедшего в 1861-1865 гг. не смог пройти никто - просто самосохранения ради: игнорировать опыт Фредериксберга и Хэмптон Роудз, Чаттануги и круиза «Алабамы», рейдов Форреста и «Конфедерации Мосби», игнорировать вклад в военное искусство Роберта Э.Ли и Улисса С.Гранта, Томаса Дж.Джексона и Джэба Стюарта, Фила Шеридана и Дэвида Фэррагата не мог ни один военный специалист, умеющий мыслить «по шахматному» (на несколько шагов вперед).

Но - и в этом самый ядовитый момент проблемы - надо признать, что европейские военные в деле осмысления и внедрения американского опыта проявили, называя вещи своими именами, невероятную медлительность. И дело не только в привычном консерватизме военных, но и в пренебрежении к «американским варварам» (тогда в глазах европейцев американцы еще были таковыми^[468]). «Потребовался собственный печальный опыт, чтобы оценить американский пример в Европе; прошло еще десятилетие, прежде чем старый порядок рухнул и был потоплен в море человеческой и лошадиной крови во время франко-прусской войны» (А.Егоров^[469]). От себя добавлю: не только Франко-прусской, но и Русско-турецкой 1877-1878 гг., Англо-бурской, Русско-японской, Итало-турецкой, обеих Балканских и даже Первой мировой войн. Во всех перечисленных войнах новаторские идеи американской Гражданской войны очень постепенно пробивали себе дорогу через плотный «экран» предубеждений; во всех этих войнах даже самые яркие военачальники - такие, как Скобелев - в своей повседневной практике сплошь и рядом совершали действия, уже давно и безнадежно скомпрометированные боевым опытом 1861-1865 гг. Так, германские пехотинцы во Франко-прусскую и русские в Русско-турецкую войну по прежнему атаковали в сомкнутом строю, подставляя себя под расстрел (сражения при Марс-ля-Тур и Сен-Прива - Гравелоте в 1870 году; штурмы Плевны и Горни-Дыбника в 1877 году). Еще и в Первую мировую войну немецкая и французская пехота шла линиями в рост на верную смерть под пулеметы (словно не было уже опыта Фредериксберга и Колд-Харбора!). Французы в 1870 году проигнорировали опыт самоокапывания - и поплатились разгромом (а в 1914 году повторят свои собственные ошибки!). Британская кавалерия в 1916 году под Соммой пойдет в лобовую атаку на колючую проволоку (уже Стюарт и Форрест прекрасно знали, что этого делать нельзя!) - и 60 000 британцев ляжет в первый же день битвы... Наконец, достойно сожаления та медлительность и то достойное лучшего применения упорство, с которой все европейские армии игнорировали камуфляж: британцы в Южной Африке, русские в Манчжурии, французы во Фландрии и Арту а шли в бой в своих традиционных красных, белых и красно-синих одеждах. Результат - потери многократно превышали разумные пределы (у французов в 1914 г. львиная доля потерь приходилась на область живота и гениталий - из-за демаскирующих красных шаровар), и русской пехоте в 1904 г. приходилось... вываливать свои гимнастерки в грязи, чтобы хоть как-то замаскироваться от метких выстрелов японцев (описано участником тех событий графом А.Игнатьевым). Даже во Вторую мировую войну далеко не все сражающиеся армии в полной мере овладели боевым искусством, отвечающим духу времени и завещанным Гражданской войной в США (в частности, Советская Армия этим отнюдь не блистала - со всеми вытекающими отсюда последствиями в плане процента потерь).

Однако все сказанное ни в коей мере не умаляет военно-исторического опыта Гражданской войны 1861-1865 гг. «Она была войной, относившейся к периоду перехода от эпохи Наполеона к эпохе мировых конфликтов XX века, и сама стала важным этапом этого перехода. Столкновение между Севером и Югом было наиболее ярким проявлением тенденций развития военного искусства и ясно показало основные направления этого развития»^[470]. В этом - основное историческое и методологическое значение того трагического и масштабного вооруженного конфликта.

Для оформления использованы:

I. Первой страницы обложки:

1. Фрагмент скифского гребня. (Древние цивилизации / С.С. Аверинцев, В.П. Алексеев, В.Г. Ардзинба и др.; Под общей ред. Г.М.Бонгард-Левина. М. : Мысль, 1989. С. 178).

2. Фотография периода Второй мировой войны.

II. Четвертой страницы обложки:

1. Миниатюра XIV в. «Смерть Чингис-хана». (Книга Марко Поло: Пер. старофранцузского текста И.П.Минаевой / Редакция и вступ. ст. И.П.Магидовича. М.: Государственное издательство Географической литературы, 1956. С. 87.

2. Военно-патриотический плакат Китайской Народной Республики.

III. Авантитула: плакаты Гражданской войны в России и Великой Отечественной войны.

Научное издание

Военное искусство и военная культура Евразии: тысячелетия противостояния и взаимовлияния

Всероссийская научная конференция, проведенная Центром военных и военно-исторических исследований Гуманитарного университета, Свердловской областной общественной организацией «Союз офицеров запаса», Муниципальным музеем Памяти воинов-интернационалистов «Шурави» 17-18 декабря 2005 года:

Сборник докладов

Редактор О.А.Ануфриева

Оригинал-макет Л.Г.Белолуговой

Дизайн обложки и авантитула В.Б.Белолугова

Подписано в печать 25.09.2006. Формат 84x108/32. Бумага офсетная. Гарнитура Times. Печать офсетная. Уч.-изд. л. 16,55. Усл.-печ. л..

Тираж 150 экз. Заказ № 1114.

Гуманитарный университет

620049 г. Екатеринбург, ул. Студенческая, д. 19.

Отпечатано в ГУП СО «Каменск-Уральская типография»

623400, Свердловская область, г. Каменск-Уральский, ул. Ленина, 3

Примечания

1

Елена Юрьевна Дубровская - канд. ист. наук, старший научный сотрудник сектора истории Института языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН (г. Петрозаводск).

(обратно)

2

См., например, Барышников Н.И. О финляндском «экспорте» восстания в Карелию в 1921-1922 гг. // Скандинавские чтения 2000 года. СПб.. 2002. С. 478-483; Гусев К.В. К истории карельского мятежа (по материалам комиссии по реабилитации при Президенте РФ) // Отечественная история. 1996. №: С. 71—84; Осипов А.Ю. «Карельская авантюра» или восстание? // XV конф. по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тез. докл. Ч. 1. М.. 2004. С. 55-56; Он же. Финляндия и «независимая» Карелия в период гражданской войны // «Свое» и «чужое» в культуре народов Европейского севера. Петрозаводск, 2005. С. 86-88; Niinistn J. Heimosotien historia. 1918-1922. Helsinki. 2005. S. 214-265.

(обратно)

3

История Карелии с древнейших времен до наших дней. Петрозаводск, 2001. С. 426-440.

(обратно)

4

Национальный архив Республики Карелия (НА РК). Ф.418. Oп. 1. Д.2. Л.29—30; Ф.461. Оп. 1. Д.ЗЗ. Л.11-11об.; Килин Ю.М. Карелия в политике советского государства. 1920-1941. Петрозаводск, 1999. С. 56.

(обратно)

5

Неизвестная Карелия: Документы спецорганов о жизни республики: 1921-1940. Петрозаводск, 1998. С. 8; Советы Карелии. 1917-1922. Петрозаводск, 1992. С. 83.

(обратно)

6

НА РК. Ф.550. Oп. 1. Д.З. Л.52.

(обратно)

7

Там же. Д. 13. Л.З.

(обратно)

8

НА РК. Ф.550. Oп. 1. Д. 13. Л.7,18,21; Советы Карелии. С. 80-81,518.

(обратно)

9

НА РК. Ф.550. Oп. 1. Д. 13. Л.26.

(обратно)

10

Там же. Л.29.

(обратно)

11

Советы Карелии. С. 518.

(обратно)

12

Антикайнен Т. Фронтовые воспоминания // За Советскую Карелию: воспоминания о гражданской войне 1918-1920. Петрозаводск, 1963. С. 211.

(обратно)

13

РГА ВМФ. Ф.Р-124. Оп.2. Д. 18. Л.4-4об., 8. 34, 35, 37: НА РК. Ф.461. Oп. 1. Д.33. Л.11-11об.; Советы Карелии. С. 81.

(обратно)

14

Беляев Н.П. Первый пограничный. Петрозаводск. 1965. С. 26.

(обратно)

15

Килин Ю.М. Указ. соч. С. 56-57.

(обратно)

16

Неизвестная Карелия. С. 329; Гусев К.В. Указ. соч. С.71-73, 80-83.

(обратно)

17

Karjalan oikeus. Helsinki. 1921. S. 59-71.

(обратно)

18

Известия. 1921. 11 ноября; Коммуна. 1921. 5 октября.

(обратно)

19

Гусев К.В. Указ. соч. С. 76.

(обратно)

20

Гусев К.В. Указ. соч. С. 76-77; Хесин С.С. Разгром белофинской авантюры в Карелии в 1921-1922 гг. М., 1949. С. 45.

(обратно)

21

Килин Ю.М. Указ. соч. С. 57-58.

(обратно)

22

Там же. С. 56.

(обратно)

23

Беляев Н.П. Боевой путь. Из истории 379-го Петрозаводского стрелкового полка. Петрозаводск. 1957. С. 29-30.

(обратно)

24

НА РК. Ф.550. Oп. 1. Д.З. Л.36-49; Гусев К.В. Указ. соч. С. 77.

(обратно)

25

Седякин А.И. Ликвидация белофинской авантюры в Карелии // Карело-Мурманский край. 1932. № 3-4. С. 2.

(обратно)

26

Хесин С.С. Указ. соч. С. 43.

(обратно)

27

Гусев К.В. Указ. соч. С. 78.

(обратно)

28

Ulkoasiainministerion Arkisto (Архив МИД Финляндии). 11 АIII 4a.Venajan protesti Ita-Karjalan kansannousun johdasta.

(обратно)

29

АВПРФ. Ф.0135. Д.5. П. 103. Л.25. 28-29.

(обратно)

30

Соколов-Страхов К.И. Зимняя кампания в Карелии в 1921-1922 гг. Л., 1927. С. 51.

(обратно)

31

Килин Ю.М. Карельское восстание 1921-1922 гг. и его последствия в свете новых архивных данных // Россия и Финляндия в XVIII-XX вв.: специфика границы. СПб.. 1999. С. 88-89.

(обратно)

32

Килин Ю.М. Карелия в политике... С. 55.

(обратно)

33

Соколов-Страхов К.И. Указ. соч. С.54; Хесин С.С. Указ. соч. С. 41.

(обратно)

34

Булдаков В.П. Красная смута: природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 236.

(обратно)

35

Очерки истории Карельской организации КПСС. Петрозаводск. 1974. С. 160-161.

(обратно)

36

Разгром белофинских интервентов в Карелии в 1918-22 гг.: Сборник документов. Петрозаводск. 1944: Беляев Н.П. Первый пограничный. С. 35-36.

(обратно)

37

Килин Ю.М. Карельский вопрос в Финляндии и СССР (1920-е годы) // Север. 1997. № 7. С. 118.

(обратно)

38

Илюха О.П., Антощенко А.В., Данков М.Ю. История Костомукши. Петрозаводск, 1997. С. 34.

(обратно)

39

Соколов-Страхов К.И. Указ. соч. С. 52.

(обратно)

40

АВП РФ. Ф.0135. Оп.4. Д. 15. П. 104. Материалы Центральной сыскной полиции, Гельсингфорс 1921-1922. Л.2-4: Приказы начальника Северного сектора, Ухта.

(обратно)

41

Килин Ю.М. Карелия в политике... С. 55-56; Беляев Н.П. Боевой путь. С. 36; Седякин А.И. Указ. соч. С. 3.

(обратно)

42

Гусев К.В. Указ. соч. С. 80.

(обратно)

43

Беляев Н.П. Первый пограничный. С. 42-43.

(обратно)

44

Беляев Н.П. Боевой путь. С. 37-38.

(обратно)

45

Гардин Е.С. Разгром белофинской авантюры (1921-1922). Петрозаводск. 1947. С. 18.

(обратно)

46

Хесин С.С. Указ. соч. С. 64.

(обратно)

47

Соколов-Страхов К.И. Указ. соч. С.54-56; Седякин А. И. Указ. соч. С. 2.

(обратно)

48

Седякин А.И. Указ. соч. С. 2-3.

(обратно)

49

Соколов-Страхов К.И. Указ. соч. С. 147.

(обратно)

50

Гордин Е.С. Указ. соч. С. 16-19.

(обратно)

51

Гусев К.В. Указ. соч. С. 80; Килин Ю.М. Указ. соч. С. 59.

(обратно)

52

Йокипии М. Финляндия и Восточная Карелия в период так называемых «племенных войн». 1918-1922 // Прибалтийско-финские народы. С. 328; Куликов K.И. Указ. соч. С. 95.

(обратно)

53

Ленинградский военный округ. Л. 1968. С.98-99; Килин Ю.М. Карелия в политике... С. 65.

(обратно)

54

Гардин Е.С. Указ. соч. С. 22-23.

(обратно)

55

Карелия в период восстановления... С. 40-45; Советы Карелии. С. 92-93; История Карелии. Т. 2. С. 161.

(обратно)

56

Килин Ю.М. Карелия в политике... С. 64-65.

(обратно)

57

Соколов-Страхов К.И. Указ. соч. С. 81-82.

(обратно)

58

Беляев Н.П. Первый пограничный. С. 53; На Кимасозеро! Воспоминания бывших командиров и курсантов Интернациональной военной школы, участников лыжного рейда на Кимасозеро в 1922 г. Петрозаводск. 1971.

(обратно)

59

Карельская Коммуна. 1922. 15 марта; Соколов-Страхов К.И. Указ. соч. С. 81-82; Неизвестная Карелия. С. 16-17. 330; История Костомукши: Доку менты и материалы. Петрозаводск, 1994. С. 49.

(обратно)

60

Илюха О.П., Антощенко А.В., Данков М.Ю. Указ. соч. С. 35.

(обратно)

61

Йокипии М. Указ. соч. С. 328; Килин Ю.М. Карелия в политике... С. 66: Nygard Т. Ha-Karjalan pakolaiset 1917-1922. Jyvaskyla. 1980. S. 65.

(обратно)

62

Килин Ю.М. Там же. С. 65.

(обратно)

63

Беляев Н.П. Первый пограничный. С. 57-63: История Карелии. Т.2. С. 164-165.

(обратно)

64

Килин Ю.М. Карелия в политике... С. 71.

(обратно)

65

Дубровская Е.Ю. Карельский Егерский батальон и воинские формирования в Карелии в 1920-е гг. // Вестник молодых ученых: Исторические науки (5). СПб.. 1999. С. 21.

(обратно)

66

Карельский государственный архив новейшей истории (КГАНИ) Ф.З.Оп.1. Д.216. Л.76,131.

(обратно)

67

Там же. Ф.З. Oп. 1. Д.63 (Сводки политотдела Каррайона и военных частей за январь-май 1922 г.); Д.64. Л.58, 60-62 и др. (То же, за май-декабрь 1922 г.).

(обратно)

68

Levkoev A. Vienankarjalaisten kansannousu talyella 1921-1922. Lisia teemaan «Gylling ja Ita-Karjaja»// Karjalan heimo. 1994. N 7-8. S. 112.

(обратно)

69

Левкоев А .А. Национальная политика в Советской Карелии (1920— 1928). а.к.д.... историч. наук. СПб.. 1995. С. 13; Levkoev A. Vienan Kapinan v. 1921-1922 vaikutus Karjalan autonomien kenitys prosessiin // Kainuussa ja Vienassa. Joensuu. 1997. S. 131.

(обратно)

70

Кангаспуро М. Финская эпоха Советской Карелии. В семье единой: Национальная политика партии большевиков и ее осуществление на Северо-западе России в 1920-1950-е годы. Петрозаводск. 1998. С. 126. 156; Левкоев А.А. Финляндская коммунистическая эмиграция... С. 47.

(обратно)

71

Левкоев А. А. Национально-языковая политика финского руководства Советской Карелии (1920-1935). Петрозаводск. 1992. С. 9-10.

(обратно)

72

Андрей Рудольфович Заец - старший преподаватель кафедры гражданской защиты Уральского института ГПС МЧС России, подполковник внутренней службы (Екатеринбург).

(обратно)

73

Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI-нач. XVIII в. М.. 1972; Тарасов Ю.М. Русская колонизация Южного

Урала. М., 1984; Оборин В.А. Заселение и освоение Урала в конце XI-нач. XVII в. Иркутск. 1990.

(обратно)

74

Из истории Урала. Сборник документов и материалов. Свердловск. 1971. С. 37.

(обратно)

75

На стыке континентов и судеб. Ч. 1. Екатеринбург. 1996. С. 17.

(обратно)

76

Там же. С. 20.

(обратно)

77

На стыке континентов и судеб. Ч. 1. Екатеринбург. 1996. С. 61.

(обратно)

78

Копылов Д.И. Ермак. Свердловск. 1974. С. 47.

(обратно)

79

Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. М. 1937. С. 278.

(обратно)

80

Оборин В.А. Заселение и освоение Урала в конце XI-начале XVII века. Иркутск. 1990. С. 111.

(обратно)

81

Анимица Е. Города Среднего Урала. Свердловск. 1983. С. 279-280.

(обратно)

82

Бахрушин С.И. Остяцкие и вогульские княжества в XVI-XVII вв. Л., 1935. С. 56.

(обратно)

83

На стыке континентов и судеб. Ч. 1. Екатеринбург. 1996. С. 84.

(обратно)

84

Миллер Г. История Сибири. Т. 2. М., 1941. С. 29.

(обратно)

85

История Курганской области. Т. 1.Курган, 1995. С. 104.

(обратно)

86

Миллер Г. История Сибири. Т. 2. М.. 1941. С. 33.

(обратно)

87

На стыке континентов и судеб. Ч. 1. Екатеринбург. 1996. С. 85. 102.

(обратно)

88

Там же. С. 85.

(обратно)

89

Миллер Г. История Сибири. Т. 2. М.. 1941. С. 107.

(обратно)

90

Шадринская летопись. 1649-1916. Шадринск. 1997. С. 11.

(обратно)

91

Чулошпиков А.П. Восстание 1755 г. в Башкирии. М.-Л.. 1940; Устюгов Н.В. Башкирское восстание 1662-64 гг. // Исторические записки. 1947. Т. 24; Устюгов Н.В. Башкирское восстание 1737-1739 гг.. M.-Л. 1950.

(обратно)

92

Акманов И.Г. Башкирские восстания в XVIII в. Уфа. 1987; Акманов И.Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII-первой половине XVIII в. Свердловск. 1991; Акманов И.Г. Башкирские восстания XVII-нач. XVIII в. Уфа. 1993.

(обратно)

93

Акманов И.Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII-первой половине XVIII века. Свердловск. 1991. С. 70.

(обратно)

94

Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. 1. М.. 1936. С. 34.

(обратно)

95

Юрий Михайлович Зайцев - кан. ист. наук, доцент, начальник кафедры тактики военно-морского флота и военной истории Тихоокеанского военно-морского института им. С.О. Макарова, капитан 1 ранга (г. Владивосток).

(обратно)

96

Бубнов А.Д. Оборудование морского театра военных действий базами//Морской сборник. 1907. № 12. С. 65-82.

(обратно)

97

РГАВМФ. Ф. печ. Закон об Императорском российском флоте. СПб. 1912.

(обратно)

98

Крепость Владивосток. Владивосток. 1923.

(обратно)

99

Указ. соч. С. 54.

(обратно)

100

РГАВМФ. Ф.р-1009. Oп. 1. Д.2, Л. 1-2.

(обратно)

101

РГАВМФ. Ф.р-1090. Oп. 1. Д. 10, Л.3-5.

(обратно)

102

РГАВМФ. Ф.Р-1483. Oп. 1. Д. 197. Л.2-12.

(обратно)

103

Кузнецов П.А. Базы флота. М.-Л.. Госвоенмориздат НКВМФ СССР. 1941. С 19.

(обратно)

104

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д.26. Л.85-88.

(обратно)

105

Крепостная зона - определенная часть территории (сухопутной, морской, воздушной), на которой в целях обеспечения государственной безопасности и поддержания общественного порядка установлен особый режим въезда (плавания), проживания или передвижения. Крепостной режим вводился постановлениями органов государственной власти (Советом Труда и Обороны, Советом Народных Комиссаров) по представлению заинтересованных ведомств. См. ст.: Крепостная зона // Морской энциклопедический справочник. Т. 1. Л.: Судостроение, 1986. С. 360; Запретная зона // Малая Советская энциклопедия. Т. 3. М.: ОГИЗ, 1931. С. 245; Зона запретная // Большая Советская энциклопедия. Изд. 2-е. Т. 17. М.. 1952. С. 172.

(обратно)

106

РГАСПИ. Ф.17. Оп.162. Д.26. Л.86.

(обратно)

107

РГАВМФ. Ф.Р-1090. Оп.З. Д. 140. Л.6.

(обратно)

108

Там же.

(обратно)

109

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д.22. Л. 121-123.

(обратно)

110

Там же. С. 121.

(обратно)

111

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д.22. Л. 123.

(обратно)

112

Владивостокский морской торговый порт. Владивосток: Уссури. 1997. С. 74

(обратно)

113

Цветков И.Ф. Организационно-мобилизационные органы и организационные структуры ВМФ России (1695-1945). СПб.: МО РФ. 2000. С. 663.

(обратно)

114

РГАСПИ. Ф.644. Oп. 1. Д.434. Л.5-17.

(обратно)

115

Там же. Л.9.

(обратно)

116

Игорь Валентинович Ковшов - начальник клуба Челябинского высшего военного командного училища, майор (г. Челябинск)

(обратно)

117

Армейский сборник. 2002. № 11. С. 63.

(обратно)

118

Могутное В.П. Война. Урал. Резервы. Курган: Парус-М., 1999. С.163.

(обратно)

119

ЦАМОРФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л.77.

(обратно)

120

ЦАМО РФ. Ф.Ленинградских КБКУКС, Ленинградской Краснознаменной, ордена Ленина высшей офицерской бронетанковой школы им. В.М.Молотова. Оп.36189. Д. 16. Л. 197; Ф.150. Оп. 12855. Д.30. Л.77.

(обратно)

121

Челябинский рабочий, 1937, 14 апреля.

(обратно)

122

Могутнов В.П. Война. Урал. Резервы. Курган: Парус, М.. 1999. С. 170.

(обратно)

123

ОГАЧО. Ф.п.288. Оп.6. Д.252. Л.2-12, 44.

(обратно)

124

ОГАЧО. Ф.п.288. Оп.7. Д.34. Л.88-89.

(обратно)

125

ОГАЧО. Ф.288. Оп. 17. Д.59. Л.317-319.

(обратно)

126

ЦАМОРФ. Ф.150. Оп. 12855. Д.30. Л.421.

(обратно)

127

ЦАМОРФ. Ф.150. Оп. 12855. Д.30. Л.421.

(обратно)

128

ЦАМО РФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л.422.

(обратно)

129

ОГАЧО. Ф.п.288. Оп.2. Д.43. Л.6(об).

(обратно)

130

ОГАЧО. Ф.п. 288-К. Оп.2. Д 43. Л.9.

(обратно)

131

Составлено по: ЦАМО РФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л.42(об).

(обратно)

132

Составлено по: ЦАМО РФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л. 108-111.

(обратно)

133

ЦАМО РФ. Ф.150. Оп. 12855. Д.30. Л.421; ОГАЧО. Ф.п.288. Оп.6. Д.252. Л. 12.

(обратно)

134

ЦАМО РФ. Ф.150. Оп. 12855. Д.30. Л.77-78,126-126(об).

(обратно)

135

ОГАЧО. Ф.92. Оп.5. Д. 156. Л.43.

(обратно)

136

ЦАМО РФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л. 132, 133,197.

(обратно)

137

ОГАЧО. Ф.288-К. Оп.2. Д.43. Л.7(об).

(обратно)

138

ОГАЧО. Ф.П.288-К. Оп.2. Д.43. Л.З.

(обратно)

139

ЦАМО РФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л.421-422; ОГАЧО. Ф.288-К. Оп.2. Д.43. Л. 1-9: Oп. 1. Д.389. Л. 1.

(обратно)

140

ЦАМО РФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л.422; ОГАЧО. Ф.П.288-К. Оп.2. Д.43. Л. 3-4,7-8.

(обратно)

141

ОГАЧО. Ф.П.288-К. Oп. 1. Д.386. Л.1-9; Д.387. Л. 1-13: Д.389. Л. 1.

(обратно)

142

ОГАЧО. Ф.р.792. Оп.5. Д.50. Л.99-102.

(обратно)

143

ОГАЧО. Ф.р.792. Оп.5. Д.49. Л. 109, 173.

(обратно)

144

ОГАЧО. Ф.р.792. Оп.З. Д. 175. Л. 12.

(обратно)

145

ОГАЧО. Ф.р.792. Оп.З. Д. 175. Л. 12.

(обратно)

146

ОГАЧО. Ф.р.792. Оп.З. Д. 175. Л. 19-20; Оп.14. Д.54. Л.2-12.

(обратно)

147

Сучков С.Ф. Деятельность партийных организаций Урала по усилению оборонно-массовой работы в период Великой Отечественной войны. (1941-1945): Дис. ... канд. ист. наук. Челябинск, 1979. С. 151.

(обратно)

148

Уральцы бьются здорово. Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во. 1968. С. 138.

(обратно)

149

Конструктор H.Л. Духов и его школа. Челябинск: ОАО «Юж.-Урал. кн. изд-во» 2004. С. 11.

(обратно)

150

Фонд музея Южно-Уральского государственного университета. Папка кафедры «Гусеничные машины» (1943-1996). Л.4.

(обратно)

151

ОГАЧО. Ф.п.288. Оп.42. Д.23. Л.24.

(обратно)

152

Фонд музея Южно-Уральского государственного университета. Папка с докладами к юбилеям. Тезисы доклада «Военной кафедре - 35 лет». Л. 1-5.

(обратно)

153

Могутное В.П. Указ. соч. С. 177.

(обратно)

154

Составлено по: ЦАМОРФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л.78.

(обратно)

155

Составлено по: ЦАМО РФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30. Л.77-77(об); Сучков С.Ф. Деятельность партийных организаций Урала по усилению

оборонно-массовой работы в период Великой Отечественной войны. (1941-1945): Дис... канд. ист. наук. Челябинск. 1979. С. 231.

(обратно)

156

Составлено по: ЦАМО РФ. Ф. 150. Оп. 12855. Д.30; ОГАЧО. Ф.288. Оп.7. Д.34.Л.89.

(обратно)

157

Казбек Муратович Кодзаев - канд. ист. наук, Северо-Кавказский Военный Институт ВВ МВД России (г. Владикавказ).

(обратно)

158

Ковалевская В.Б. Аланы в Западной Европе // Аланы: Западная Европа и Византия. Владикавказ. 1992. С. 71.

(обратно)

159

Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М.. 1987. С. 42.

(обратно)

160

Эдуард Григорьевич Кожурин - независимый исследователь (г. Нижний Тагил Свердловской области).

(обратно)

161

Алексей Владимирович Коробейников - соискатель. Удмуртский государственный университет, кафедра археологии (г. Ижевск).

(обратно)

162

Алексей Владимирович Коробейников - соискатель. Удмуртский государственный университет, кафедра археологии (г. Ижевск).

(обратно)

163

Алексей Владимирович Коробейников - соискатель, Удмуртский государственный университет, кафедра археологии (г. Ижевск).

(обратно)

164

Планы городищ и информация о них любезно предоставлены их исследователем Пермским археологом В.В. Мингалёвым.

(обратно)

165

Наставление по военно-инженерному делу для всех родов войск Советской Армии. М., 1952, 440 с.

(обратно)

166

Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 43.

(обратно)

167

Головнин В.М. Сочинения. М-Л.: Издательство Севморпути. 1949. С. 141.

(обратно)

168

Коробейников А.В. Об оценке уровня защиты древних городищ // Шестая Российская университетско-академическая научно-практическая конференция: Материалы докладов. Ижевск, 2003. С. 46.

(обратно)

169

Коробейников А. В. Об оценке уровня защиты древних городищ // Шестая Российская университетско-академическая научно-практическая конференция: Материалы докладов. Ижевск, 2003. С. 46.

(обратно)

170

Korobeinikov A. About the Proportions of Ancient Hillforts // European Association of Archaeologists. X Annual Meeting: Abstracts, Lyon. 2004. P. 280.

(обратно)

171

Юрий Сергеевич Костылев - студент исторического факультета Уральского государственного университета (Екатеринбург).

(обратно)

172

Во всяком случае, трудно предположить, что человек с настолько тонкой душевной организацией как, например «потерянный» писатель не стал убежденным пацифистом, пережив ужасы войны или хотя бы хорошо узнав о них от непосредственных участников.

(обратно)

173

Хемингуэй Э. По ком звонит колокол. Орджоникидзе. 1986.

(обратно)

174

Учитывая антиизоляционистские идеи Рузвельта и его фактически империалистическую внешнюю политику, следует признать, что во время Второй мировой войны обе стороны не только использовали весьма сходные приемы идеологической борьбы, но и фактически исповедовали одни и те же взгляды относительно своей роли в мировой политической системе. То же, на мой взгляд, можно сказать и о других участниках войны, безусловно знакомых с творческим наследием «потерянных».

(обратно)

175

Вот вам, например, и родилась идея создания Союза Немецких Девушек.

(обратно)

176

Имеется в виду, в первую очередь, конечно же герой - участник боевых действий.

(обратно)

177

Tу, что обычно принято считать реальной, а именно, развитие пацифистской идеи.

(обратно)

178

Очевидно, в этом и выразилась реакция официальной пропаганды на деятельность «потерянных» - создания своего образа на основе образа, созданного идеологическим противником при помощи корректировки основных не укладывающихся в идеальную схему черт.

(обратно)

179

При этом, следует заметить, что сам Гашек воевал-таки «за идею», участвуя в Гражданской войне в России, защищая Самару от белочехов, в частности.

(обратно)

180

Хотя очевидно, что осмеяние смерти натолкнулось бы на острое неприятие общественностью и «Похождениям бравого солдата Швейка» суждено оставаться единственным в своем роде широко известным произведением, да и оно будет трактоваться как в первую очередь политическая сатира.

(обратно)

181

К тому же, для этого, по утверждению авторов есть прямые предпосылки, такие как принадлежность к одной культуре, один язык (как в случае Фриша) и т.п.

(обратно)

182

Вообще, весьма сомнительной кажется сама идея «коллективной ответственности», «коллективной совести», «совести нации» и т.п. В конце концов, никто не должен быть обязан отвечать за чужие поступки, совершенные, к тому же, полвека назад. На деле, однако, мы видим не только постоянною эксплуатацию этой идеи, но и однозначные признаки того, что народ вполне может воспринять ее несмотря на то что он в таком случае совершенно необоснованно принимает на себя роль виновной стороны.

(обратно)

183

Сергей Владимирович Липачев - соискатель Уральского государственного университета, заместитель военного комиссара г. Асбеста, подполковник (г. Асбест Свердловской области).

(обратно)

184

Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии 1933—1945 гг. М.: Военное изд-во МО СССР, 1976. Т. 3. Война на два фронта. С. 178.

(обратно)

185

Там же. С. 6.

(обратно)

186

Мюллер-Гиллебранд Б. Указ. соч. С. 239.

(обратно)

187

Александр Игоревич Ложкарев - канд. филос. наук, доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Уральского института ГПС МЧС России (Екатеринбург).

(обратно)

188

Бегунова А.И. От кольчуги до мундира. М.: Просвещение, 1993. С. 5.

(обратно)

189

Кирпичников А. Броня праотеческая... // Вокруг света. 1969. № 6. С. 65.

(обратно)

190

Прищепко В. «...И вооружены зело». М.: Молодая гвардия. 1983. С. 19.

(обратно)

191

Двуреченский О. «Броня» крепка! // Родина. 2005. № 12. С. 66.

(обратно)

192

Бегунова А.И. От кольчуги до мундира. С. 13

(обратно)

193

Черкашин Н. Панцирная рота // Родина. 2005, № 9, С. 40.

(обратно)

194

Коломиец О. «Средний» уровень ценою в жизнь // Солдат удачи. 2003. № 10. С. 41.

(обратно)

195

Коломиец О. Как «расстреливают» бронежилеты // Солдат удачи. 2004. №3. С. 48.

(обратно)

196

Николай Витальевич Митюков - канд. тех. наук, доц., проректор по научной работе Камского института гуманитарных и инженерных технологий (г. Ижевск).

(обратно)

197

Станислав Александрович Мокроусов - магистр техники и технологий, аспирант Ижевского государственного технического университета (г. Ижевск).

(обратно)

198

Николай Витальевич Митюков - канд. тех. наук, доц., проректор по научной работе Камского института гуманитарных и инженерных технологий (г. Ижевск).

(обратно)

199

Сергей Александрович Нефедов — канд. ист. наук, доцент, ст. науч. сотрудник Института истории и археологии УрО РАН (Екатеринбург).

(обратно)

200

Алексеев В.В., Нефедов С.А, Побережников И.В. Модернизация до модернизации: средневековая история России в контексте теории диффузии // Уральский исторический вестник. № 5-6. Екатеринбург. 2000. С. 152-184; Нефедов С.А. Реформы Ивана III и Ивана IV: османское влияние // Вопросы истории. 2002. № 11. С. 30—53; Алексеев В.В., Нефедов С.А. Технологическая интерпретация истории Второй мировой войны // Урал индустриальный: Четвертая регион. науч. конф. Ноябрь 2000 г. Екатеринбург, 2001. С. 15-23; Запарий В.В., Личман Б.В. Нефедов С.А. Технологическая интерпретация новой истории России // Наука и образование в стратегии национальной безопасности и регионального развития. Екатеринбург. 1999. С. 143-150; Nevedov S. Eski Rusia’da Os-manli sistemi: Тйпаг-Тимар: османская система в Древней Руси //DA -divalog avrasya. Istambul. 2003. № 8. P. 34-40. (На турецком и русском языках).

(обратно)

201

Graebner F. Methode der Ethnologie. Heidelberg. 1911.

(обратно)

202

Воробьев М.В. Чжурчжени и государство Цзинь (X в. - 1234 г.). М., 1975. С. 126, 196, 198; Кычынов Е.И. Чжурчжени в XI веке // Сибирский археологический сборник. Новосибирск, 277-278; «Мэн-да бэй-лу» (Полное описание монголо-татар). М., 1975. С. 72.

(обратно)

203

Цит. по: Кычанов Е.И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. М.. 1973. С. 102.

(обратно)

204

Ларичев В. Е, Тюмина Л. В. Военное дело у киданей (по сведениям из «Ляоши») // Сибирь, Центральная и Восточная Азия в средние века. Новосибирск. 1975. С. 112; Кычанов Е.И. Указ. соч. С. 81.

(обратно)

205

Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М..1957. С. 50-53,62.

(обратно)

206

Цит. по: Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие: Вып. 3. Л. 1971. С. 78.

(обратно)

207

Марко Поло. Путешествие. Л. 1940. С. 65.

(обратно)

208

Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII-XIV веков о татарах в Восточной Европе. M.-Л. 1940. С. 87.

(обратно)

209

Савинов Д.Г. Новые материалы по истории сложного лука и некоторые вопросы его эволюции в Южной Сибири // Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1981. С. 155,161; Худяков Ю.С. Эволюция сложносоставного лука у кочевников Центральной Азии//Военное дело населения юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1993. С. 121, 140, 142; Немеров В.Ф. Воинское снаряжение и оружие монгольского воина XIII-XIV вв. // Советская археология. 1987. № 2. С. 214-215; Макьюэн Э., Миллер, Бергман А. Конструкция и изготовление древних луков // В мире науки. Scientific Amercan. 1991. №8. С. 46; Chambers J. The Devil's Horsemen: The Mongol Invasion of Europe. N. Y. 1974. P. 55-57.

(обратно) class='book'> 210 «Мэн-да бэй лу»... С. 7; Кычанов Е.И. Чжурчжени в XI в... С. 277; Шавкунов В.Э. К вопросу о луке чжурчженей // Военное дело древнего населения Северной Азии. Новосибирск, 1987. С. 200.

(обратно)

211

Martin H.D. The Rise of Chingis Khan and His Conquest of North China. Baltimore. 1950. P 195; Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие (лук. стрелы и самострел) VIII—XIV вв. // Археология СССР. Свод археологических источников. Н1—36. М., 1968. С. 34.

(обратно)

212

Chambers J. Op. zit. P. 51.

(обратно)

213

Szaby С. A Brief Historical Overview of Hungarian Archery//http:// www.atam.org/magyar/magyar_l .htm

(обратно)

214

Медведев А.Ф. Татаро-монгольские наконечники стрел в Восточной Европе // Советская археология. 1966. № 2. С. 55; Киселев Г.В., Мерперт Н.Я. Железные и чугунные изделия из Кара-Корума // Древнемонгольские города. М. 1965. С. 192-93; Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие... С. 52, 73, 75; Худяков Ю.С. Вооружение центрально-азиатских кочевников в эпоху раннего и развитого средневековья. Новосибирск, 1991. С. 122-123.

(обратно)

215

Chambers J. Op. zit. P. 55-57.

(обратно)

216

Lhagvasuren G. The stele of Chingis Khan// http:// wwv.atarn.org/ mongolian/ mongol_l.htm

(обратно)

217

Пастухов H.П., Плотников C.E. Рассказы о стрелковом оружии. М., 1983. С. 7-8; Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие... С. 14. 31, 32; Измайлов И. В блеске мисюрок и бехтерцов // Родина. 1997. № 3-4. С. 106; Путешествие в восточные страны... С. 36; Chambers J. Op. zit. P. 55-57.

(обратно)

218

Ермолов Л.Б. Сложносоставной монгольский лук // Сборник музея антропологии и этнографии. 1987. Вып. XLI. С. 153. 154; Маркевич В.Е. Ручное огнестрельное оружие. СПБ., 1994. С. 22.

(обратно)

219

Chambers J. Op. zit. P. 64-66; Худяков Ю.С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1986. С. 225.

(обратно)

220

Горелик М.В. Монголо-татарское оборонительное вооружение второй половины XIV-начала XV в. // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М. 1983; Горелик М. В. Ранний монгольский доспех (IX - первая половина XIV в.) //Археология, этнография и антропология Монголии. Новосибирск, 1987.

(обратно)

221

Горелик М. В. Монголо-татарское оборонительное вооружение... С. 248; Худяков Ю.С. Вооружение центрально-азиатских кочевников... С. 148; Octrowski D. Moskovy and the Mongols. Cambridge (Mass.). 1998. P. 51; Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 114.

(обратно)

222

Горелик М.В. Ранний монгольский доспех... С. 200; Худяков Ю.С., Соловьев А.И. Из истории защитного доспеха в Северной и Центральной Азии // Военное дело древнего населения Северной Азии. Новосибирск. 1987. С. 158-159; Бранденбург Н. О влиянии монгольского владычества на древнее русское вооружение // Оружейный сборник. 1871. №3. Отд. 2. С. 53.

(обратно)

223

Худяков Ю. С. Вооружение центрально-азиатских кочевников... С. 154.

(обратно)

224

Медведев А. Ф. Татаро-монгольские наконечники стрел... С. 51.

(обратно)

225

Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие... С. 75-76, 78.

(обратно)

226

Там же. С. 13.

(обратно)

227

ПСРЛ. Т. 2. М., 1962. Стб. 814.

(обратно)

228

Соловьев С.М. Сочинения. Кн. II. М., 1988. С. 515; Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII-XV вв. М., 1976. С. 33; Медведев А. Ф. К истории пластинчатого доспеха на Руси//Советская археология. 1959. №2. С. 119-121.

(обратно)

229

Рашид-ад-дин Сборник летописей. Т. III. М.-Л., 1946. С. 301-302.

(обратно)

230

Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие... С. 13.

(обратно)

231

Бранденбург Н. Указ. соч. // Оружейный сборник. 1871. № 3. Отд. 2. С. 50,53,55; №4. Отд. 2. С. 76-78.

(обратно)

232

Бранденбург Н. Указ. соч. //Оружейный сборник. 1871. № 3. Отд. 2. С. 52,57; №4. Отд. 2. С. 76; Горелик М.В. Ранний монгольский доспех... С. 196; Винкчер П. Оружие. М.. 1992. С. 251.

(обратно)

233

Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966. С. 35.

(обратно)

234

Арендт В. Где и когда был изобретен порох // Искры науки. 1928. № 12. С. 453; Школяр С.А. Китайская доогнестрельная артиллерия (материалы и исследования) М.. 1980. С. 161, 162, 178; Khan I.A. Origin and Development of Gunpowder Technology in India: A.D. 1250-1500 // The Indian Historical Review. 1977. Vol. IV. No. 1. P. 25; Недашковский Л.Ф. Золотоордынский город Увек и его округа. М. 2000. С. 76.

(обратно)

235

Бартольд В.В. Сочинения. Т. V. М., 1968. С. 179.

(обратно)

236

Малик-зода А. Монгольский военно-исторический словарь// http://xlegio.enjoy.ru/ pubs/mongol voco/ mongol_voco.htm; Бранденбург Н. Указ. соч. //Оружейный сборник. 1871. №4. Отд. 2. С. 81.

(обратно)

237

Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 114-116; Вернадский Г.В. Монголы и Русь. Тверь-Москва, 1997. С. 370-371; «Мэн-да бэй лу»... С. 77; Кычанов Е. И. Указ. соч. С. 278; Ченслер Р. Книга о великом и могущественном царе Росс и князе Московском // Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 446,447; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. T.IV. М., 1964.

(обратно)

238

Турбервиль Дж. Стихотворные послания-памфлеты из России XVI века // Горсей Дж. Записки о России. XVI-начало XVII в. М... 1990. С. 256.

(обратно)

239

Борисов Н.С. Иван III. М.. 2000. С. 240.

(обратно)

240

Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. Т. 3. М.. 1989; Пашуто В.Т. Образование Литовского государства. М., 1959. С. 355.

(обратно)

241

Чернецов А.В. К проблеме оценки исторического значения монголо-татарского нашествия как хронологического рубежа // Русь в XIII веке. Древности темного времени. М.. 2003. С. 16.

(обратно)

242

ПСРЛ. Т. 35. М., 1980. С. 139.

(обратно)

243

Сергей Иванович Охремчук - канд. пед. наук, доцент кафедры тактики Челябинского высшего военного командного училища, подполковник (г. Челябинск).

(обратно)

244

Николай Павлович Рябченко - канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН (г. Владивосток).

(обратно)

245

Сунь Ятсен. Избранные произведения. М.. 1985. С. 303-304.

(обратно)

246

Там же. С. 147.

(обратно)

247

Сунь Ятсен. Избранные произведения. М., 1985. С. 280.

(обратно)

248

М.В. Крюков в большой и содержательной статье, посвященной сближению Сунь Ятсена с Советской Россией, приходит к выводу о невозможности «согласиться с широко распространенным мнением, согласно которому союз Москвы и Кантона был закономерным следствием общности идеологических устремлений». И далее заключает: «... Альянс стал реальностью лишь в силу счастливого стечения случайных обстоятельств». Идеологический фактор сближения, конечно, не следует преувеличивать, как и полностью его отрицать. Что касается случайности, то автор, на мой взгляд, доказал именно обратное. Он убедительно показал, как оба революционных режима в поисках союзников перебрали множество вариантов и остановились на единственно возможном [Крюков М. Извилистый путь к альянсу: Советская Россия и Сунь Ятсен (1918-1923) //Проблемы Дальнего Востока. М.. 1999. № 2. С. 108-117; №3. С. 92-101].

(обратно)

249

Новейшая история Китая. 1917-1927. М.. 1983. С. 147.

(обратно)

250

Сунь Ятсен. Избранные произведения... С. 249, 254.

(обратно)

251

Чжан Баофа. Чжунго сяньдай ши. Новейшая история Китая. Тайбэй, 1988. С. 500.

(обратно)

252

The Cambridge History of China. Taipei. 1986. Vol. 13. P. 594-595.

(обратно)

253

40 лет КНР. М.. 1989. С. 514-516.

(обратно)

254

Китанина Т. М. Военно-инфляционные концерны в России 1914—1917 гг. Л.. 1969. С. 23,114-115.

(обратно)

255

См.: Рябченко Н.П. Зона контактов. О значении китайского фактора для бывшего СССР и новой России // Россия и АТР. Владивосток. 1994. №2. С. 75-76.

(обратно)

256

Социально-экономический строй и экономическая политика КНР. 1949-1975. М., 1978. С. 107.

(обратно)

257

См.: Рябченко Н.П. Советско-китайские отношения в период 50-х - начала 80-х годов. Владивосток. 1991. С. 17-19.

(обратно)

258

USSR-China in Changing World. Soviet Sinologists on the History and Prospects of Soviet - Chinese Relations. Moscow. 1989. P. 43.

(обратно)

259

См.: Галенович Ю.М. «Белые пятна» и «болевые точки» в истории советско-китайских отношений. М.. 1992. Т. 2. Книга первая. С. 82-84,89-90.

(обратно)

260

Синь чжунго сыши нянь яньцзю. Исследование 40 лет нового Китая. Пекин. 1989. С. 299.

(обратно)

261

См.: Борисов О.Б, Колосков Б. Т. Советско-китайские отношения. 1945-1977. М.. 1977. С. 176.

(обратно)

262

Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920—1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М.. 1996. С. 249,299,304.

(обратно)

263

Светов Г.И. Политика США в области вооружений (50-70-е гг.) / / Американский экспансионизм. Новейшее время. М.. 1986. С. 158-159.

(обратно)

264

См.: Борисов О.Б., Колосков Б. Т. Советско-китайские... С. 178-181.

(обратно)

265

По китайским данным, с 1950 по 1966 гг. в КНР с помощью стран социалистического лагеря» были сооружены 320 промышленных предприятий и установок, из них 256 - с помощью СССР. [Dittmer, Lowell. Sino-Soviet Normalisation and Its International Implications. 1945-1990. Washington. 1992. P 19.]

(обратно)

266

Борисов О.Б., Колосков Б. Т. Советско-китайские... С. 177.

(обратно)

267

40 лет КНР. М.. 1989. С. 514-516.

(обратно)

268

Ли Чжисуй Мао Цзэдун: Записки личного врача. Минск-Смоленск. 1996. Т. 1.С. 148.

(обратно)

269

Ши Чжунцюань. Гуаньюй 1956 чжи 1957 нянь чуньтянъ ды сысян цзефан да чао - вэй цзиняныии и цзе сань чжун цюань хуэй 10 чжоунянь. О большом подъеме освобождения сознания в 1956 - весной 1957 г. К 10-й годовщине третьего пленума ЦК КПК одиннадцатого созыва // Синьчанчжэн. Чанчунь. 1989. № 1. С. 15.

(обратно)

270

Синь чжунго сыши нянь янъцзю. Исследование сорока лет нового Китая. Пекин. 1989. С. 289,295.

(обратно)

271

Мао Цзэдун. Шицзянь лунь. Относительно практики // Мао Цзэдун сюаньцзи. Избранные произведения Мао Цзэдуна. Пекин. 1951. Т. 1.C. 281.

(обратно)

272

См.: Ли Чжисуй. Записки ... Т 1. С. 318-319: The Cambridge History of China. Taipei. 1989. Vol. 14. P. 500.

(обратно)

273

Правда. 1957. 15 сент.

(обратно)

274

Галенович Ю.М. «Белые пятна»... С. 74.

(обратно)

275

A Critique of Soviet Economics by Mao Tsetung. N.Y.. 1977. P. 36-37.

(обратно)

276

Чжунхуа жэньминь гунхэго ши. История КНР. Пекин. 1989. С. 242.

(обратно)

277

Жэньминь жибао. 1978. 1 июля.

(обратно)

278

Ященко Г.Н. Идеологическая борьба в КНР (1957-1964). М.. 1977. С.12-13.

(обратно)

279

Жэньминь жибао. 1963. 17 июня.

(обратно)

280

Степанов B.C. Индонезия во внешней политике КНР. 1961-1965 гг. // Информационный бюллетень № 98 / Институт Дальнего Востока АН СССР. М.. 1977. С. 134.

(обратно)

281

Борисов О.Б., Колосков Б. Т. Советско-китайские отношения. 1945-1977. М.. 1977. С. 332.

(обратно)

282

Программа Коммунистической партии Советского Союза. Принята ХХII съездом КПСС. М.. 1976. С. 13-21.132-135.

(обратно)

283

The Cambridge History of China. Taipei, 1991. Vol. 15. P. 67.

(обратно)

284

Так, Цинское правительство до 1873 г. продолжало сбор дани с аборигенов нижнего Амура и Сахалина. См.: Ван Дэхоу О торговле в местности Саньсин в эпоху Цин // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. (Историко-археологические исследования). Владивосток. 1998. Т. 3. С. 89. Перевод и примечания А.Л.Ивлиева.

(обратно)

285

Это наводит на мысль, что навыки восточной дипломатии, полученные нашими предками во времена монгольского ига, когда они волею судеб оказались в одном государстве с жителями Поднебесной, не прошли бесследно.

(обратно)

286

Аверьянов А.Н. Системное познание мира: Методологические проблемы. М.. 1985. С. 195-197.

(обратно)

287

Идейно-политическая сущность маоизма. М., 1977. С. 52.

(обратно)

288

Александр Леонидович Самович - канд. ист. наук, начальник отделения военно-научного управления Вооруженных Сил Республики Беларусь, подполковник (Минск. Республика Беларусь).

(обратно)

289

Георгий Александрович Скипский - доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Уральского института государственной противопожарной службы МЧС России, кандидат исторических наук, подполковник внутренней службы (Екатеринбург).

(обратно)

290

См.: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. М..1961. Т. 2. С. 114.

(обратно)

291

Там же. С. 117-118.

(обратно)

292

История военного искусства. М.. 1963. С. 117.

(обратно)

293

Указом 1762 г. Петр III «О вольности дворянской» освободил дворян, достигших 15-летнего возраста от обязательной военной службы. После свержения Петра III Екатерина II подтвердила действительность данного указа и продолжила политику эмансипации российского дворянства.

(обратно)

294

Клаузевиц К. О войне. М.. 1936. Т. 1. С. 73.

(обратно)

295

См.: Меринг Ф. Милиция и постоянное войско. М.. 1924; Жорес Ж. Новая армия. М., 1925.

(обратно)

296

Лисовский Н. Милиционные начала в Красной Армии. М., 1925. С.153.

(обратно)

297

Лисовский Н. Указ. соч. С. 157.

(обратно)

298

См.: Левичев В.Н. Основы милиционно-территориальной организации. М.. 1926. С. 19.

(обратно)

299

Лисовский Н. Указ. соч. С. 37.

(обратно)

300

РГВА. Ф.31899. Оп.2. Д. 11. Л.21.

(обратно)

301

РГВА Ф.9. Оп. 13. Д.228. Л.8.

(обратно)

302

Городко А. С. Территориальная Красная Армия и оборона СССР. М.-Л.. 1926. С. 61.

(обратно)

303

Лисовский Н. Указ. соч. С. 93.

(обратно)

304

Там же.

(обратно)

305

Лисовский Н. Указ. соч. С. 94.

(обратно)

306

Уральский рабочий. 1923. 14 октября.

(обратно)

307

История Уральского военного округа. Свердловск. 1983. С. 119.

(обратно)

308

Верт Н. История Советского государства 1900-1991 гг. М., 1998. С. 134.

(обратно)

309

Попов Н.Н., Бугров Д.В. 1917 год на Урале. Бремя упущенных возможностей. Урал в 1917 г. Екатеринбург, 1997. С. 29.

(обратно)

310

Скробов B.C. Проблема военной деятельности Коммунистической партии на Урале (окт. 1917-1920 гг.). Свердловск, 1971. С. 23.

(обратно)

311

См.: Попов Н.Н. Борьба большевистских организаций Урала за солдатские массы в трех русских революциях. Саратов. 1983. С. 176.

(обратно)

312

Скробов B.C. Указ. соч. С. 71-72.

(обратно)

313

История военного искусства. М. 1963. С. 371.

(обратно)

314

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М. 1983. Т. 2. С. 341.

(обратно)

315

См.: Берхин И.Б. Военная реформа в СССР 1924-1925 гг. М. 1958. С. 46.

(обратно)

316

См.: Троцкий Л Д. Как вооружалась революция. Соч. Т. III. Кн 2 М.. 1925. С. 225.

(обратно)

317

См.: Фрунзе М.В. Собрание сочинений. М., 1983. Т. 1.2.

(обратно)

318

Алкснис И.Т. Милиционное строительство. М., 1925. С. 42.

(обратно)

319

Кульчак М. Новая организация местного военного управления. М., 1924; Алексеев И.А. Территориальные формирования. М., 1926; Лeвuчев В.Н. Основы милиционно-территориальной организации. М., 1926; Блюмберг Ж. Как проводятся территориальные сборы. М.-Л.. 1928; и др.

(обратно)

320

Кузьмин Н., Фабрициус Я. Милиционное строительство М.. 1924; Лисовский Н. Указ. соч.; Алексеев И. Указ. соч.; Артеменко Н. Допризывная подготовка и ее значение. М.. 1928; Геронимус А. ВКП(б) и военное дело. М.. 1928; Блюмберг Ж. Указ. соч. и др.

(обратно)

321

См.: Свечин А.А. Стратегия. М.. 1920; Зайончковский А.М. Подготовка России к войне. (Планы войны). М., 1926; и др.

(обратно)

322

Клаузевиц К. О войне. М. 1936. Т. 1. С. 49.

(обратно)

323

Левичев В.Н. Указ. соч. С. 12.

(обратно)

324

Левичев В.Н. Указ. соч. С. 14.

(обратно)

325

Алексеев И.А. Указ. соч. С. 28.

(обратно)

326

См.: Тухачевский М.Н. Война классов. М.. 1921. С. 36.

(обратно)

327

См:.Зайончковский А.М. Мировая война 1914-1918 гг. М., 1938. Т. 1. С.ЗЗ.

(обратно)

328

См.: Шапошников Б.М. Абрис современной стратегии. М., 1923; Свечин А.А. Стратегия. М. 1927.

(обратно)

329

Шапошников Б.М. Мозг армии. М.. 1927. Кн. 1. С. 245.

(обратно)

330

Триандафилов В. К. Возможная численность будущих армий // Война и революция. 1927. № 3. С. 19.

(обратно)

331

См.: Фрунзе М.В. Избр. соч. М.. 1984. С. 217.

(обратно)

332

РГВА Ф.32562. Оп.2. Д.218. Л.37.

(обратно)

333

РГВА Ф.9. Оп. 13. Д.234. Л.З.

(обратно)

334

Лисовский Н. Указ. соч. С. 106.

(обратно)

335

Берхин И.Б. Указ. соч. С. 253.

(обратно)

336

⁴⁷ Там же. С. 253.

(обратно)

337

Беспахотный Д. Прохождение службы переменным составом территориальных войск. М.-Л.. 1927. С. 19.

(обратно)

338

Алкснис Я.Я. Указ. соч. С. 47.

(обратно)

339

Там же. С. 52.

(обратно)

340

Алексеев И.А. Указ. соч. С. 34.

(обратно)

341

Лисовский Н. Указ. соч. С. 52.

(обратно)

342

Фрунзе М.В. О реорганизации военного аппарата: Собр. соч. Т. 2. М. 1984. С. 168.

(обратно)

343

Красноармейская звезда. 1925. 28 августа.

(обратно)

344

Берхин И.Б. Указ. соч. С. 136.

(обратно)

345

Лисовский Н. Указ. соч. С. 19.

(обратно)

346

Кокошин А.А. Указ. соч. С. 83.

(обратно)

347

Маршал Жуков: полководец и человек: Сборник: В 2 т. Т. 2. М. 1988. С. 176.

(обратно)

348

Гарриет Скотт Ист, Скотт Вильям Фонтен. Советская военная доктрина. Лондон, 1988; Ситон А., Ситон Дж. Советская армия с 1918 г. до настоящего времени. Нью-Йорк, 1988.

(обратно)

349

См.: Хаген М. фон. Армия и общество в 20-е гг. // Военно-исторический журнал. 1990. № 2.

(обратно)

350

См.: Верт Н. История Советского государства. 1900-1991 гг. М., 1998. С. 273; Боффа Д. История Советского Союза. М., 1989. Т. 1. С. 468.

(обратно)

351

См.: Суворов В. День «М». М., 1998. С. 139.

(обратно)

352

Кокошин А.А. Армия и политика. М., 1999. С. 57.

(обратно)

353

См.: Материалы военно-практической конференции Уральского военного округа. Екатеринбург 1996. С. 4.

(обратно)

354

Там же. С. 9.

(обратно)

355

Виктор Семенович Скробов - д-р ист. наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института военной истории Министерства обороны Российской Федерации, заслуженный деятель науки РСФСР, полковник в отставке (г. Москва).

(обратно)

356

Государственная программа «Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2001-2005 годы». М.. 2001. 52 с.

(обратно)

357

Там же. С. 7

(обратно)

358

Галицан А. С., Морозов В. И. История военная // Военная энциклопедия: В 8 т: Т. 3. М.. 1995. С. 405-407.

(обратно)

359

Обоснование Уральского ТВД как частного театра военных действий Восточного фронта Красной Армии сформулировано в кн.: Гражданская война 1918-1921: В 3 т. Т. 3. Оперативно-стратегический очерк боевых действий Красной Армии. М.; Л..1930. С. 40-41.

(обратно)

360

Какурин Н. Е. Как сражалась революция. Т. 1-2. М.: Л.. 1925—1926; Гражданская война 1918-1921. Т. 1-3. М.: Л.. 1928. 1930; Кадишев А.Б. История советского военного искусства. 1917-1940. Изд. 2-е. дополн. М.: Военно-политическая академия им. В.И.Ленина, 1949; Болтин Е.А. Зарождение и развитие советского военного искусства в период иностранной военной интервенции и гражданской войны в СССР (1918-1920 гг.). М.: Высшая военная академия им. К.Е.Ворошилова. 1952; Шишкин С.Н. Общий курс истории военного искусства. Вып. 4. Разд. 1. Советское военное искусство в период иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918-1920 гг) М.:.). Военная академия им. М. В.Фрунзе. 1952: История гражданской войны в СССР: В 5 т. Т. 3,4. М., 1957,1959; Липицкий С.В. История военного искусства: В 8 т. Т. 4. Раздел 1. Советской военное искусство до Великой Отечественной войны. (1918-1941 гг.). Гл. 1-5. М.: Военная академия им. М.В.Фрунзе, 1960; Гражданская война в СССР: В 2 т. М., 1980; 1986; и др.

(обратно)

361

Подшивалов И.М. Гражданская война на Урале. 1917-1918: Опыт военно-исторического исследования. М., 1925; Баранов А.В. Гражданская война на Урале. Свердловск, 1928; Эйхе Г.Х. Форсирование реки Белой частями 5-й Армии Восточного фронта в июне 1919 года. M.-Л, 1928; Он же. Тактические поучения гражданской войны: Исследование тактики Красной Армии в борьбе против Колчака и на Дальнем Востоке. М., 1931; Он же. Уфимская авантюра Колчака (март-апрель 1919 г.). М., 1960; Он же. Опрокинутый тыл. М., 1960; Федоров А.М. Пермская катастрофа и контрнаступление Восточного фронта. М.. 1939; Болтин Е.А. Контрнаступление Восточного фронта и разгром Колчака (1919). М., 1949; Спирин Л.М. Разгром армии Колчака. М., 1957; Лисовский Н.К. Разгром дутовщины на Южном Урале. 1917-1919. М., 1964; Плотников И.Ф. Десять тысяч героев. М., 1967; Он же. Героическая эпопея Уральской партизанской армии Блюхера, Уфа, 1986; Ненароков А.П. Восточный фронт. 1918. М., 1969; Васьковский О.А., Молодцыгин М.А., Ниренбург Я.Л., Плотников И.Ф., Скробов B.C. Гражданская война и иностранная интервенция на Урале. Свердловск, 1969; Скробов B.C. Проблемы военной деятельности Коммунистической партии на Урале (октябрь 1917-1920 гг.). Свердловск, 1971; Константинов С.И. Вооруженные формирования противобольшевистских правительств Поволжья, Урала и Сибири в годы гражданской войны. Екатеринбург, 1997; Дублённых В.В. Вооруженные формирования Урала периода гражданской войны: Исторические справки // Ученые записки Свердловского областного краеведческого музея. Т. 3. Екатеринбург, 2002; и др.

(обратно)

362

Белицкий С.М. Златоустовская операция: Стратегический очерк. // Сб. военно-науч. об-ва при Военной академии. Кн. 4. М., 1923 С. 5-35; Санчук П.А. Челябинская операция летом 1919 г.// Война и революция. Кн. 11. М., 1930. С. 63-83; Спирин Л.М. Разгром белогвардейских армий на Урале летом 1919 г. //Исторические записки. Т. 56. М.: 1956. С. 26-51; Скробов В.С. Гражданская война на Урале: вооруженная борьба и военное искусство // Постигая военную историю. Вып. 4. М.: Институт военной истории Министерства обороны РФ, 1994. С. 24-32; Он же. Гражданская война и военное искусство на Урале: Опыт военно-исторического исследования // Постигая военную историю. Вып. 7. М.: Институт военной истории МО РФ, 1997. С. 101-129; Агеев А.М. Екатеринбургская [наступательная] операция 1919 // Военная энциклопедия: В 8 т. Т. 3. М., 1995. С. 159; Фролов Б.П. Пермская [оборонительная] операция 1918-1919//Военная энциклопедия: В 8т. Т. 6. М., 2002. С. 345-346; Он же. Пермская [наступательная] операция 1919 //Там же. С. 346-347; и др.

(обратно)

363

Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 1-5. Париж; Берлин; 1921-1926; Иностранцев М.А. История, истина и тенденция: по поводу книги генерал-лейтенанта К.В.Сахарова «Белая Сибирь». Прага, 1933; Зайцов А. А. 1918 год. Очерки по истории русской гражданской войны. Париж, 1934; Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917-1918 гг. Ч. 1-5. Кн. 1-12. Париж, 1937; и др.

(обратно)

364

Примечание автора статьи: Олег Андреевич Васьковский (5.II. 1922 г.-З0.III.1995 г.) более 37 лет, с ноября 1957 г. до последних дней жизни, был моим учителем и наставником. Он руководил в 1957—1958 гг. моей студенческой дипломной работой при окончании Уральского гос. ун-та им. А. М. Горького, был руководителем и научным консультантом кандидатской и докторской диссертаций, защищенных мною соответственно в 1965-м и 1972 гг. Все эти работы посвящены военной истории Урала. Дальнейшее исследование данной темы потребовало дополнительной военно-профессиональной учебы. С одобрения Олега Андреевича в 1993 г. я закончил Военную академию им. М.В.Фрунзе по специализации «Военная история», позднее, во время годичной стажировки в Военной академии Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации, прослушал полный курс лекций и посетил все семинарские занятия слушателей по истории войн и военного искусства.

(обратно)

365

Фролов Б.П. Колчака армия // Военная энциклопедия: В 8 т. Т. 4. М.. 1999. С. 109-112.

(обратно)

366

Подробнее военная историография Урала раскрыта автором статьи в более ранних публикациях. См.: Скробов В.С. Освещение боевого опыта гражданской войны на Урале в научной литературе 1918— 1925 годов // Революция и реформы в России: Исторический контекст и современное содержание. Науч. конф. / Московский пед. гос. ун-т и др. М., 1999. С. 260-265; Он же. Обобщение военно-исторического опыта гражданской войны на Урале в литературе второй половины 1920-х-начало 1930-х гг. //Вторые уральские военно-исторические чтения. Науч. конф. / Уральский гос. Ун-т им. А.М.Горького. Военно-исторический музей Уральского воен. округа и др. Екатеринбург, 2000. С. 177-180; Он же. Военно-исторический опыт гражданской войны на Урале в литературе 1935-1955 гг. // Великий подвиг народа: Сб. докладов и сообщений военно-исторических чтений, посвященных 55-летию Победы в Великой Отечественной войне. Екатеринбург: Уральский гос. ун-т им. А.М.Горького, 2001. С. 156-165; Он же. Исследование военно-исторического опыта гражданской войны на Урале в научной литературе 1956-2000 гг. // Сборник научных трудов. Вып. 6. Ч. 2. Сургут: Сургутский университет. 2000. С. 82-100; и др.

(обратно)

367

Логин В. Т. Диалектика военно-исторического исследования. М.. 1979. С. 89,102.

(обратно)

368

Боевые подвиги частей Красной Армии (1918- 1922 гг.). Сб. документов. М., 1957. С. 30.

(обратно)

369

Из истории Гражданской войны в СССР: Сб. документов: В 3 т. Т. 2. М., 1961. С. 66-67.

(обратно)

370

Вацетис И.И. Собрание оперативных телеграмм, приказов и распоряжений главнокомандующего Восточным (Чехословацким) фронтом. М.. 1918; К боевой биографии В.М. Азина: Материалы и документы. Ижевск, 1935; Боевые подвиги частей Красной Армии (1918—1922 гг.): Сб. документов. М., 1957; Из истории гражданской войны в СССР: Сб. документов. Т. 1-3. М., 1960-1961; Директивы Главного командования Красной Армии (1917-1920 гг.). М., 1969; Директивы командования фронтов Красной Армии (1918-1922 гг.). Т. 1-4. М., 1971-1978; Урал и Прикамье. Ноябрь 1917 г. - январь 1919: Документы и материалы. Париж, 1982; М.В. Фрунзе на Восточном фронте: Сб. документов. Куйбышев, 1985; В боях рожденная. Боевой путь 5-й Армии (1918-1920): Сб. документов. Иркутск, 1985; 2-я Армия в боях за освобождение Прикамья и Приуралья. 1918-1919 гг.: Сб. документов. Устинов, 1987; и др.

(обратно)

371

М.В.Фрунзе на Восточном фронте: Сб. документов. Куйбышев, 1985. С. 226.

(обратно)

372

Более подробный анализ документальных источников о гражданской войне на Урале представлен автором в ранее опубликованных статьях. - См.: Скробов B.C. Документы о военном противоборстве на Урале (октябрь 1917 - август 1919 г.) //Россия и Запад: проблемы истории и философии: Межвузовский сб. науч. трудов. Нижневартовск: Нижневартовский гос. пед. ин-т, 1999. С. 148-160; Он же. Военно-исторические документы о гражданской войне на Урале // Социокультурная динамика Ханты-Мансийского автономного округа сегодня и в перспективе XXI века: федеральный и региональный аспекты: Сб. докладов науч.-практической конференции. Сургут: Сургутский гос. ун-т.. 1999. С.70-77.

(обратно)

373

Онуфриев И.А. Мои воспоминания из гражданской войны. Книга 1. 1918. Екатеринбург. 1922; Голубых М.Д. Уральские партизаны. Екатеринбург. 1924.

(обратно)

374

Берзин Р.И. Этапы в строительстве Красной Армии. Харьков, 1920; Шорин В.И. Борьба за Урал. (Из боевой жизни 2-й Армии) // Гражданская война 1918-1921: В 3 т. Т. 1. М.. 1928. С. 136-163.

(обратно)

375

Эйдеман Р.П. Екатеринбург - Тагил (Страницы боевой жизни 3-й Армии Восточного фронта, ныне 1-й Армии труда) // Революционный фронт: Журнал Юго-западного фронта и Украинского совета Трудовой армии. 1920. №4. С. 35-38.

(обратно)

376

Онуфриев И.А. Гражданская война на Урале. Свердловск. 1925.

(обратно)

377

На Южном Урале: Воспоминания участников Гражданской войны. М., 1958; В боях и походах: Воспоминания участников Гражданской войны на Урале. Свердловск. 1959; Путна В.К. Восточный фронт. (Штрихи). М., 1959; В пороховом дыму: Воспоминания участников Гражданской войны. Пермь, 1961; Разгром Колчака: Воспоминания. М., 1969; и др.

(обратно)

378

Примечание автора статьи. Перу Леонида Михайловича Спирина (1.IV.1917 г. - 3.XI.1993 г.), на наш взгляд, принадлежат одни из лучших научных работ, частично или целиком посвященных Гражданской войне на Урале. Упомянутые в данной статье труды Л.М.Спирина (примечания 5-7. 22), в том числе его авторские материалы об Урале в 3 и 4-м томах «Истории гражданской войны в СССР», талантливо раскрывают героические страницы войны и военного искусства в 1917-1919 гг. К этому следует добавить, что интерес к Уралу возник у Л.М. Спирина с первых шагов его исследовательской работы. Еще в 1951 г. он защитил в МГУ кандидатскую диссертацию на тему «Строительство Красной Армии на Урале (1918-1919 гг.)», а в 1956 г. с использованием ее материалов опубликовал обстоятельную статью «Участие трудящихся Урала в строительстве Красной Армии (1918 г.)» в сборнике «Из истории борьбы советского народа против иностранной интервенции и внутренней контрреволюции в 1918 г.» (М., 1956).

Автор данной статьи, будучи студентом исторического факультета Уральского государственного университета имени А.М.Горького (город Свердловск), по трудам Л.М.Спирина постигал основы научной работы. Опубликованные в 1956-1957 гг. работы Л.М. Спирина положили начало скромной библиотеки лейтенанта В.С. Скробова, служившего в далеком от Москвы гарнизоне Уральского военного округа. Лично познакомиться с Л.М. Спириным мне посчастливилось лишь в октябре 1967 г., а пять лет спустя, в июне 1972 г., известный московский историк прислал положительный отзыв на мою докторскую диссертацию.

(обратно)

379

Сахаров К.В. Белая Сибирь. Мюнхен. 1923; Иностранцев М.А. История, истина и тенденция: по поводу книги генерал-лейтенанта К.В.Сахарова «Белая Сибирь». Прага, 1933; Кириллов А.А. Сибирская армия в борьбе за освобождение // Вольная Сибирь (Прага), 1928. № 4; Петров П.П. От Волги до Тихого океана в рядах белых. Рига, 1930; Акулинин И.Г. Оренбургское казачье войско в борьбе с большевиками. Шанхай. 1937; Филатьев Д.В. Катастрофа белого движения в Сибири. Париж 1985; Будберг А.П. Дневник// Архив русской революции. Кн. 7. Т. 13-14; Кн. 8. Т. 15. М.. 1992; и др.

(обратно)

380

Свердловский областной центр документации общественных организаций (далее - СОЦДОО). Ф. 221. Оп. 2. Д. 285. Л. 1.

(обратно)

381

Государственный архив Кировской области (далее - ГАКирО). Ф.897. Оп.1. Д. 16.Л.121,121об.

(обратно)

382

Победа Октябрьской социалистической революции на Урале. Свердловск, 1967. С. 402.

(обратно)

383

Спирин Л.М. Участие трудящихся Урала в строительстве Красной Армии (1918 г.) // Из истории борьбы советского народа против иностранной военной интервенции и внутренней контрреволюции в 1918 году. М., 1956. С. 402. Речь идет о Пермской, Уфимской, Вятской и Оренбургской губерниях.

(обратно)

384

Урал и Прикамье. Ноябрь 1917 - январь 1919: Документы и материалы. Париж. 1982. С. 180.

(обратно)

385

Машин М.Д. Оренбургское и уральское казачество в годы Гражданской войны. Саратов, 1984. С. 19.

(обратно)

386

Урал и Прикамье. Ноябрь 1917-январь 1919... 1982. С. 182.

(обратно)

387

Там же. С. 180. По данным современных исследователей, к январю 1918 г. в распоряжении полковника А.И. Дутова было 7 тыс. человек. (Конев А.М. Дутова мятеж 1917-1918//Военная энциклопедия. М.. 1995. Т. 3. С. 140.).

(обратно)

388

СОЦДОО. Ф.41. Oп. 1. Д.2146. Л.5 об.

(обратно)

389

Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (далее - РЦХИДНИ). Ф.19. On. 1. Д. 1. Л.52 об.

(обратно)

390

Подсчет автора. См.: Происхождение и начальный этап Гражданской войны. 1918 год: Материалы международной научной конференции. М., 1994. Ч. 2. С. 77.

(обратно)

391

В борьбе за власть Советов: Воспоминания. Свердловск. 1957. С. 77.

(обратно)

392

Борьба за Советскую власть на Южном Урале (1917-1918 гг.): Сб. документов и материалов. Челябинск. 1957. С. 241.

(обратно)

393

Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. М.. 1973. Т. 1: Ноябрь 1917-август 1922. С. 52.

(обратно)

394

Минц Н.И. Год 1918. М.. 1982. С. 501.

(обратно)

395

Гражданская война 1918-1921: Оперативно-стратегический очерк боевых действий Красной Армии. М.: Л.. 1930. С. 71.

(обратно)

396

Какурин Н.Е. Как сражалась революция. 2-е издание. Т. 1. М.. 1990. С. 41.

(обратно)

397

Директивы Главного командования Красной Армии (1917-1920). М.. 1969. С. 95.

(обратно)

398

Декреты Советской власти. Т. 2. М.. 1959. С. 429-430.

(обратно)

399

Директивы Главного командования Красной Армии (1917-1920). С. 94-95.

(обратно)

400

За власть Советов: Воспоминания. Уфа. 1961. С. 278-279.

(обратно)

401

Приказы Высшей военной инспекции Рабочей и Крестьянской Красной Армии. М.. 1919. С. 55.

(обратно)

402

Российский государственный военный архив (далее - РГВА). Ф. 10. Оп.1. Д.110. Л.132об.

(обратно)

403

СОЦДОО. Ф 41. Оп.1. Д.761. Л.25.

(обратно)

404

Екатеринбург в прошлом и настоящем: Материалы научной конференции. Екатеринбург. 1993. С. 63.

(обратно) class='book'> 405 РГВА. Ф. 1334. Оп.2. Д.312. Л.77.

(обратно)

406

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 133.

(обратно)

407

2-я Армия в боях за освобождение Прикамья и Приуралья. 1918—1919 гг.: Документы. Устинов, 1987. С. 36.

(обратно)

408

Гражданская война 1918-1921. Т. 3. С. 82.

(обратно)

409

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917—1922 гг.). Т. 1.М., 1971. С. 431-432.

(обратно)

410

 Гай Г.Д. В боях за Симбирск. Ульяновск. 1928. С. 33.

(обратно)

411

РГВА. Ф.25892. Оп.З. Д.З. Л.67.

(обратно)

412

Плотников И.Ф. Героическая эпопея Уральской партизанской армии Блюхера. Уфа. 1986. С. 360.

(обратно)

413

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917-1922 гг.). Т. 1. С. 453-154.

(обратно)

414

2-я Армия в боях за освобождение Прикамья и Приуралья. 1918—1919 гг.: Документы. С. 101.

(обратно)

415

РГВА. Ф. 106. On. 1. Д. 33. Л. 198.

(обратно)

416

Сталин И.В. Соч. Т. 4. С. 197-224.

(обратно)

417

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917— 1922 гг.). Т. 1.С. 741.

(обратно)

418

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917— 1922 гг.). Т. 4. М., 1978. С. 477.

(обратно)

419

Там же. С. 56. Подсчет автора.

(обратно)

420

Из истории Гражданской войны в СССР: Сб. документов. Т. 2. М.. 1961 .С. 66.

(обратно)

421

Там же. С. 19.

(обратно)

422

Директивы командования Красной Армии (1917-1920). С. 161.

(обратно)

423

Там же. С. 161.

(обратно)

424

Там же. С. 542.

(обратно)

425

Там же. С. 543.

(обратно)

426

Там же. С. 543-544.

(обратно)

427

История гражданской войны в СССР. Т. 4. С. 55.

(обратно)

428

Из истории Гражданской войны в СССР: Сб. документов. Т. 2. С. 77.

(обратно)

429

История гражданской войны в СССР. Т. 4. С. 103.

(обратно)

430

История Урала: В 2 т. 2-е изд. Т. 2. Пермь. 1977. С. 127-128.

(обратно)

431

В боях рожденная. Боевой путь 5-й Армии (1918-1920 гг.): Сб. документов. Иркутск. 1985. С. 107.

(обратно)

432

2-я Армия в боях за освобождение Прикамья и Приуралья. 1918—1919 гг.: Документы. С. 170-171.

(обратно)

433

Там же.

(обратно)

434

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917— 1922 гг.). Т. 4. С. 71.

(обратно)

435

Там же. С. 482.

(обратно)

436

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917— 1922 гг.). Т. 2. М.. 1972. С. 709.

(обратно)

437

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917—1922 гг.). Т. 2. С. 713-715.

(обратно)

438

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 3.

(обратно)

439

Гражданская война в СССР. Т. 2. М., 1986. С. 82.

(обратно)

440

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917-1922 гг.). Т. 2. С. 725.

(обратно)

441

В боях рожденная. Боевой путь 5-й Армии (1918-1920 гг.): Сб. документов. С. 152.

(обратно)

442

В основу данной статьи ведущего научного сотрудника Института военной истории, заслуженного деятеля науки РСФСР, доктора исторических наук, профессора, полковника в отставке Скробова Виктора Семеновича положены научные материалы, разработанные им в период годичной стажировки (сентябрь 2002-го - сентябрь 2003 г.) на кафедре истории войн и военного искусства Военной академии Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации.

(обратно)

443

Дмитрий Владимирович Суворов - преподаватель Гуманитарного университета (Екатеринбург).

(обратно)

444

Маль К. Гражданская война в США. Минск-М.. 2000. С. 436.

(обратно)

445

История войн. Т. 2. Ростов н/Д., 1997. С. 452.

(обратно)

446

История войн. Т. 2. Ростов н/Д.. 1997. С. 455.

(обратно)

447

Маль К. Гражданская война в США. С. 119.

(обратно)

448

Маль К. Гражданская война в США. С. 370.

(обратно)

449

Маль К. Гражданская война в США. С. 104.

(обратно)

450

Буквально «Американский ныряльщик». Другое название - «Ханли», в честь своего конструктора Хораса Д.Ханли (погибшего при испытаниях своего детища).

(обратно)

451

В европейских войнах такое положение будет «ненаучной фантастикой» ещё несколько десятилетий.

(обратно)

452

История войн. Т. 2. С. 455-456.

(обратно)

453

В ходе этого рейда Т. Джексон был смертельно ранен.

(обратно)

454

Маль К. Гражданская война в США. С. 329.

(обратно)

455

Ирония судьбы - именно легендарный Стюарт, гений и мастер разведки, оставил Северовирджинскую армию без стратегических данных накануне Геттисбергской битвы (что сыграло не последнюю роль в неудаче южан).

(обратно)

456

В честь него названа известная ортопедическая фирма «Форрест Гамп».

(обратно)

457

После войны международный трибунал в лице представителей Италии, Швейцарии, Бразилии, Великобритании и США признал британское правительство виновным в организации конфедеративного рейдерства и в нанесении ущерба коммерческому флоту США. Решением трибунала Великобританию обязали выплатить США 14,5 миллионов долларов США, с выплатой по частям. Эта история привела к очередному резкому обострению американо-британских отношений (во время Гражданской войны несколько раз обе страны были на грани войны друг с другом).

(обратно)

458

Миссурийских партизан («бушуэкеров») по окончании войны не амнистировали, приравняли к «бандитам» - в результате они действительно стали ими: ушли на Запад и составили львиную долю бандформирований Дикого Запада.

(обратно)

459

Слово «рейнджер» возникло в США в годы Мексиканской войны 1846-1848 гг.

(обратно)

460

Еще 4 миллиона негров, но в начавшемся противостоянии они, естественно, драться за Юг не стали (да им это никто и не предложил) - напротив, начиная с 1863 года, с опубликования известного указа Линкольна об отмене рабства среди негритянского населения Юга наметилась тенденция убегать на Север и там становиться в ряды федеральной армии. К 1864 году каждый десятый федеральный солдат был афроамериканцем.

(обратно)

461

Введение всеобщей воинской повинности на Севере вызвало грандиозные волнения 11 июля 1863 года в Нью-Йорке, приведшие к кровавому погрому и столь же кровавому его подавлению (эти события стали сюжетом фильма Мартина Скорцезе «Банды Нью-Йорка»).

(обратно)

462

Фантастический эпизод: первое, что стали делать федеральные солдаты после капитуляции Юга в Аппоматоксе - кормить своих буквально умирающих (но духовно не сломленных!) недавних врагов...

(обратно)

463

Вот несколько характерных примеров. Генерал Грант во время последних боев за Петерсберг остановил бой, чтобы ... послать подарок генералу Пикетту через линию фронта по случаю дня рождения его дочери. Генерал-южанин Джон Гордон прямо на поле Геттисберга остановил схватку, чтобы оказать помощь раненому генералу-северянину Фрэнсису Берлоу (после войны они нашли друг друга и дружили долгие годы). Умирающий от ран на геттисбергском поле генерал-конфедерат Льюис Армистед просил передать привет своему лучшему другу, федеральному генералу Виндфилду Хэнкоку (против которого он только что сражался) и просил у него прощения за это. Дружба связывала до и после войны генералов Джона Б. Худа (Юг) и Джона М.Скофилда (Север), дравшихся друг против друга под Франклином, а также У.Шермана и его южного оппонента, главкома Теннессийской армии Джозефа Э. Джонстона, противостоявших друг другу под Шайло, Виксбергом и Атлантой.

(обратно)

464

По словам Ж.Котека и П.Ригуло, «для нее (этой войны. - Д.С.) характерно стремление к уничтожению противника любыми средствами, включая систематическое уничтожение городов, посёлков, транспортных средств». См. Коек Ж., Ригуло П. Век лагерей. М.. 2003. С. 21-22.

(обратно)

465

Впоследствии природа долины восстановилась: сейчас там - житница Вирджинии и национальный парк.

(обратно)

466

Сохранились фотографии узников тех лагерей: ими можно иллюстрировать Освенцим.

(обратно)

467

Фостер У. Очерки политической истории Америки. М., 1953. С. 477.

(обратно)

468

Впечатляющий пример такого снобизма - позиция русского военного историка Н. Керсновского (автора известной «Истории русской армии»), где он защищает консервативные методы ведения войны и третирует опыт Гражданской войны в США, презрительно называя Шермана и Шеридана не иначе как... «ковбоями американской междоусобицы» (!!!).

(обратно)

469

История войн. Т. 2. С. 456.

(обратно)

470

Маль К. Гражданская война в США. С. 432.

(обратно)

Оглавление

Е.Ю Дубровская[1] Карельское восстание 1921-1922 гг.

А.Р.Заец[72] Присоединение Урала и Зауралья к России: мирная колонизация или бескомпромиссная борьба?

Ю.М. Зайцев[95] Владивосток и теория базирования сил флота

И.В.Ковшов[116] Вневойсковая подготовка танковых специалистов на Урале в годы Великой Отечественной войны

К.М.Кодзаев[157] Военное дело алан Северного Кавказа

Э.Г.Кожурин[160] Причины различия вооруженных сил Западной и Восточной Европы

А.В.Коробейников[161] О методике оценки уровня защиты городищ

А.В.Коробейников[162] Опыт социального типологизирования средневековых городищ на основе их уровня защиты

А.В.Коробейников[163] Средневековые фортификации Прикамья: исследовательские подходы

Ю.С.Костылев[171] «Потерянные поколения» и мировые войны. К вопросу о влиянии духовной культуры на военно-политическую действительность

С.В.Липачев[183] Маленькая судьба большой войны

А.И. Ложкарев[187] Защитное вооружение русского воина: от кольчуги до бронежилета

Н.В.Митюков[196] Моделирование процесса мобилизационного развертывания через апериодическое звено первого порядка

С.А.Мокроусов[197], Н.В.Митюков[198] Оценка эффективности применения ракетно-артиллерийского вооружения по опыту арабо-израильского конфликта

С.А.Нефедов[199] Монгольское оружие победы

С. И. Охремчук[243] Сегодняшние противоречия российско-японских отношений по итогам Второй мировой войны и их влияние на воспитание современной российской молодежи

Н.П.Рябченко[244] Причины и характер советско-китайского конфликта 60 - начала 80-х годов XX века

А.Л.Самович[288] Проблема военнопленных в военной истории Беларуси

Г.А.Скипский[289] Опыт территориального строительства армий стран Европы и России

В.С.Скробов[355] Вооруженная борьба и военное искусство на Урале (ноябрь 1917 - август 1919 г.)

Д.В.Суворов[443] Гражданская война в США - революция в области военного искусства Нового времени; воздействие этой революции на военную культуру Евразии

*** Примечания ***