Отрочество. Автобиография… почти. Книга вторая. Цикл «Додекаэдр. Золотой аддон» [Илья Андреевич Беляев] (fb2) читать онлайн

Илья Беляев Отрочество. Автобиография… почти. Книга вторая. Цикл «Додекаэдр. Золотой аддон»

«… школьные годы подходили к своему завершению, и я не знал, куда израсходовать накопившуюся энергию. Я много гулял, бродил по городу, пытаясь найти цель дальнейшего существования и свою мечту, то, с чем бы я пошел по жизни вперед… и то, что помогло бы мне избавиться от гнетущего прошлого…

И вот, в один прекрасный миг, я понял, что мне нужно делать, что поведет меня дальше и от чего будет завесить моя судьба…»

С мечтой по жизни

Кажется, это случилось давно, так давно, что я почти забыл когда, но все же некоторые моменты, фрагменты воспоминаний у меня все же сохранились. Я поведаю Вам эту запутанную, но в некоторой степени веселую историю, случившуюся тогда, когда я почувствовал себя начинающим иллюзионистом. Но потом случилось такое…

И почему мне везет на всякие неприятности?

«Какой замечательные денек!» — подумал я, без дела шатаясь по городу. Был выходной, и загружать себя работой по дому как-то не хотелось.

Центр города в полдень, как всегда, был заполнен людьми, которые не любили сидеть дома, тем более ранней весной, только-только пришедшей после долгой и нудной зимы. За несколько дней снег растаял, превратившись в воду, а еще через некоторое время теплые лучи солнца подобрали остатки луж, и теперь все выглядело намного красивее и приятнее на вид. Совсем немного оставалось до того момента, когда начнут набухать почки и появятся первые листья. Словно гусеницы, вылезут они из своих «коконов» и наполнят воздух разнообразным ароматом чего-то нового.

Размышляя о том — о сем, я не заметил, как оказался на огромной поляне, которая находилась сразу же за крепостной стеной, построенной сотни лет назад. Здесь раскинул свой разноцветный шатер городской цирк — единственный, сумевший вытеснить других конкурентов, не знающих, по всей вероятности, про этот вид искусства практически ничего. Я слышал о нем по радио, смотрел по телевизору, даже в газете что-то читал, хотя сейчас что-либо вспомнить будет не под силу. Никогда не думал, что буду проходить мимо. Я остановился, стараясь получше рассмотреть шатер. В высоту купол приходился вровень с крепостной стеной, да это и не было такой мелочью, учитывая то, что цирк, вроде бы, — детский. Это все, что я о нем знал.

Меня вдруг потянуло к невысокому заграждению, где рядом около нее находилась доска объявления, разукрашенная в тон со всем остальным. Пробежав глазами по наклеенным объявлениям, я остановился на том, где было написано следующее: «В наш цирковой коллектив, в нашу дружную и сплоченную семью принимаются все желающие дети с восьми лет, все те, кто желает постичь азы жонглерного, акробатического, пластического, эквилибрного жанров; а также клоунаду, фокусов и многое, многое другое». Внизу ровными частями были нарезаны адреса, по которому можно найти цирк, хотя все и так прекрасно знали, где он находится. Что-то заставило меня оторвать один из одинаковых адресов, хотя я понимал, что эта неприметная бумажка просто-напросто заваляется в одном из карманов, как и многие другие, оторванные ранее.

Я развернулся и прислонился спиной к железному стенду с объявлениями. Он мне показался почему-то теплым, даже слишком теплым. «Может, от солнца?» Нет, сегодня оно светило мало, а потом вообще скрылось за тучами, которые за считанные часы заполонили небо. «Здесь что-то еще». Еще? Сколько раз я ловил себя на этом: в трамвае, когда собирался сесть на одно из пустующих мест, но воздержался от этого и оказался прав; когда на него сели, а трамвай дернулся, то сиденье накренилось, а затем завалилось на бок вместе с сидящим. Шутники постарались! В автобусе же, держась за перекладину, я почему-то перешел к другой и оказалось, что не зря: спустя минуту раздался скрип и перекладина сломалась, от чего держащиеся за нее полетели в разные стороны. На сей раз постарались ремонтники! Больше я в подобном не задумывался и искал подвох даже там, где его почти не было. Вот и сейчас я не стал испытывать судьбу и, сделав шаг вперед, резко обернулся. Начинало холодать, и мне невыносимо хотелось постоять хотя бы еще минуту и согреться, но я взял себя в руки и расслабился. Я всегда так делал, хотя даже сам не знал почему. Видимо какой-то внутренний инстинкт.

Как ни странно, но ничего не происходило. Я уже было хотел усмехнуться над собой, но как раз в этот момент у самого основания доски объявлений еле видимое свечение, которое увеличиваясь в размерах, быстро «пробежало» вверх и, вернувшись обратно, ушло в землю. Забавно, но я догадался, что это было. Похоже, здесь кто-то очень искусно замаскировал ловушку. Я где-то читал про такое: ловушка, срабатывающая при повышении температуры или подходе на заранее установленное место. Значит, здесь или даже дальше мог оказаться любой из окружающих, который испытал бы на себе ток в сто пятьдесят вольт. Ведь видел я именно это, когда по железу «пробегала» яркая полоска. Мне вдруг захотелось найти ловушку и того весельчака, который оставил эту технику здесь.

Я стал смотреть по сторонам в надежде обнаружить что-нибудь подозрительное, но поблизости ничего не было, не считая небольших кустов, расположенных около шатра. Присев, я стал осторожно прощупывать землю и вскоре наткнулся на небольшой изолированный проводок. Дернув за него, я понял, что он начинается именно в тех кустах. Осмотрелся. Вокруг никого не было, и мне можно было заглянуть в кусты. «Хотя если меня кто-нибудь увидит, то скорее всего мне не поздоровится. Никто не любит тех, кто сует сувой нос в чужие дела, даже на такое небольшое расстояние». Я подошел к полутораметровому забору и уже собрался перелезть через него, как в самую последнюю минуту заметил двух милиционеров, вынырнувших из-за угла соседнего дома и направлявшихся сюда. Меня они, к счастью, не заметили, но нужно было срочно что-то предпринять, иначе я пропал!

Рядом со мной находились ворота, и, хотя они были закрыты на большой черный замок, по-видимому, китайского производства, — это был мой последний шанс разгадать электрическую тайну. Я быстро достал спрятанную в ремень десятисантиметровую шпильку и, поковырявшись в замке, также быстро его снял. Ворота оказались скрипучими, и мне пришлось приложить немало сил для того, чтобы приподнять дверцу и хотя бы ненамного приглушить скрип. Затем, оказавшись внутри, закрыл ее, повесил на место замок и, пригнувшись, побежал к кустам.

Пошел мелкий редкий дождик. «Как быстро погода меняется! — подумал я, найдя небольшой лаз и протискиваясь меж ветвей. — Совсем недавно светило солнце, а теперь дождь идет. Что творится на белом свете!»

Через некоторое время я оказался в центре огромного кустарника и даже представить себе не мог, что он так огромен. Здесь я нашел то, что искал: прямо на земле лежала железная коробка с тремя кнопками, от которой в землю уходил провод. Приподняв, я стал искать на ней хоть какие-нибудь опознавательные знаки или способ применения, но кроме надписи «Сделано в России» не нашел ничего. К тому же это был единственный прибор, находящийся в кустарнике. Мне не оставалось ничего другого, как убраться отсюда подальше, но была одна проблема — милиционеры. Теперь они находились около доски объявления и не собирались никуда уходить.

— Ну что ж, не хотите, как хотите, — прошептал я и нажал на кнопку.

Оба, как по команде, отскочили из-под навеса и стали массировать плечи.

— Нечего прислоняться, куда не следует, — пробормотал я и стал осторожно выползать из кустов, как пьяный после попойки.

На сей раз, милиционеры были заняты тем, что искали поблизости источник тока, но с этим они вряд ли скоро преуспеют.

Благополучно выбравшись и не порвав ни футболку, ни штаны, я обогнул шатер с другой стороны и собрался перелезть через забор, как услышал, что внутри происходит какое-то действие. Любопытство взяло верх и, найдя хорошо скрытую метровую дырочку (видимо безбилетники постарались), заглянул в шатер. Там, в центре манежа, стояли двое юношей, которые держали на плече шест. А на нем делала всевозможные перевороты девочка лет четырнадцати, не больше, хотя по ее росту можно было дать ей и меньше.

Я покачал головой и улыбнулся: мальчишки еле стояли на ногах, их просто кидало то в одну, то в другую сторону. Из этого можно было сделать два вывода: либо они держали ее в первый раз, либо эта девочка слишком тяжела даже для двоих. Второе мне как-то больше понравилось, да и к данному моменту подходило удачнее всего. Определять вес для меня всегда было проблемой, но я все же попробовал. Получилось килограмм сорок — сорок пять.

— Ого, ну и бочоночек! — прошептал я, вспомнив свою одноклассницу, килограмм за семьдесят, при росте в метр шестьдесят. — Нет, скорее ящичек, до бочоночка она еще не добрала. А все же интересно, эта палка когда-нибудь ломалась?

— Конечно, нет, — ответил мне кто-то, но я отнесся к сказанному с безразличием, приняв чей-то ответ за свои мысли.

— Странно, — сказал я, — почему-то думал обратное.

Наконец до меня дошло, что помимо меня, здесь находится кто-то еще. Я посмотрел вправо, затем влево и увидел стоящего в пяти метрах от меня мальчика, загримированного под клоуна, с веселой разноцветной шапочкой на голове.

— Я давно за тобой наблюдаю, с того самого момента, когда ты подошел к нашим объявлениям.

— Значит, это ты придумал электродоску?

— Да. Впечатляет?

— По правде говоря, не очень, чего нельзя сказать о вашей охране, которая наверняка до сих пор испытывает «непередаваемые ощущения»!

День испортился окончательно. Все небо заволокло какими-то черными тучами, через которые не могли пробиться лучи солнца, и если совсем недавно дождь только-только начинался, то теперь лил как из ведра, и я даже сам не заметил, как оказался внутри шатра. Здесь было так же, как и в других цирковых коллективах, в которых мне доводилось побывать еще в детстве: тепло, уютно и красиво. В двенадцать рядов, по кругу вокруг манежа располагались скамейки, рассчитанные приблизительно на пятьсот человек. Да-а-а, шатер был сделан на славу. Ни одной лишней стойки, ни одной лишней трапеции или каната — только то, что нужно во время выступлений.

— Быстро же ты справился с нашим замком, — прервал мои размышления мальчик. — Долго учился?

Он подошел ближе и сел напротив меня.

— Слушай, а ты не хочешь заниматься у нас?

«Так вот почему он не позвал охрану! У них, по-видимому, не хватает артистов и я, как ни странно, для этого подхожу. Смешно!» — промелькнуло в голове, но я ничего не ответил, а он все говорил, пытаясь убедить, что я наиболее подхожу для занятий в цирке.

— … научишься жонглировать, растянешься, может быть, акробатом станешь!

«Да-да, только этого мне не хватало», — подумал я и, перебив его, заговорил сам.

— Подожди, не спеши, для начала давай просто познакомимся! Тебя, вот, как зовут?

— Иннокентий. Во время выступлений и для друзей просто Кеша.

— А меня Игнат. Будем знакомы!

Мы пожали друг другу руки, и первым заговорил он:

— Так как насчет моего предложения?

— Я подумаю. Обещаю. А как тут у вас с фокусниками?

— Что, хочешь выбрать этот жанр?

— Почему бы и нет?

— У нас есть одна, хотя проку от нее мало. Второй год одни и те же трюки показывает, но если ты начинающий, то на ее место не возьмут даже тебя. Публика любит не так ее трюки, как манеру исполнения. Это служит как бы своеобразным преимуществом. У нее свое «лицо», свой имидж и стиль. Даже несколько поклонников имеется.

Я, молча, кивнул головой и, уже выходя из шатра (на этот раз через дверь), сказал:

— Еще увидимся!

Он улыбнулся и проводил меня взглядом.

Оказавшись на улице, я вдохнул свежий воздух и быстро перелез через забор. Дождь все еще продолжался, но зато стало не так жарко и душно. Я заметил, что сейчас чирикают воробьи. По-видимому, и они до этого где-то прятались от жары. Подул легкий ветерок, приводя в движение макушки деревьев и усиливая дождь.

«Дождь, конечно же, я люблю, — думал я по дороге, — но не до такой же степени!» Домой мне мокрым возвращаться ну никак не хотелось, к тому же с утра я принимал душ. Ускорив шаг, я через пять минут оказался на остановке.

Как бы там ни было, но я домой все же пришел. Моя футболка и штаны полностью промокли и требовали немедленной сушки, что я и сделал.

Глядя в окно, я думал, что что-то не так. Меня взбудоражили слова того мальчика. «А почему бы и нет? Всегда можно начать свое обучение и постараться добиться чего-то большего. Что ж, попытка не пытка. Придется показать им, чего я добился за три года работы в одиночестве».

Перед сном, еще раз все подумав, я собрал чемодан со своим реквизитом и, поставив его в прихожей, пошел спать с тем чувством, которое испытывает на себе человек, у которого завтра экзамен. Через это я уже проходил несколько раз, но на душе все равно было не спокойно.

Утро пришло даже быстрее, чем я ожидал. Настроение — великолепное. В мыслях — полнейшая ясность. На душе — покой и безмятежность. Как всегда, по утрам я заварил себе черный кофе и во второй раз чуть не ошпарил кипятком кошку Мурку, которая все время ошивалась рядом, не давая проходу. Наконец, я сделал первый глоток и мимолетно скользнул взглядом по циферблату часов, висящих над окном. Окаменев, я уже более внимательно посмотрел на часы и непроизвольно поперхнулся, да так удачно, что все-таки сумел облить Мурену кипятком. «Вот блин! — подумал я, удивляясь себе и своей невнимательности. — Уже почти десять, а к этому времени я уже должен был быть у шатра. Ё-моё, и о чем только думаю?»

Так и не допив кофе, я начал быстро одевать первую попавшуюся одежду (выбирать что-нибудь получше просто не было времени) и вскоре оказался в потрепанной футболке и каких-то джинсах, которые сегодня увидел впервые. Скорее всего, это потому, что давно не наводил порядок в своем гардеробе. Через несколько секунд выскочил на улицу. Солнце стояло уже высоко и продолжало согревать землю, хотя та и так была достаточно теплая.

Бежать с чемоданом было как-то неудобно, но я не придавал этому никакого значения, вернее сказать, ровно столько же, сколько тому мальчишке, который только что влетел с велосипедом в кусты. Это произошло в тот момент, когда я заворачивал за угол одного из домов. Я всего на несколько секунд опередил его, выскочив справа. Испугавшись, он нажал на тормоза и повернул руль в ту сторону, где я находился пару секунд назад. Как ни странно, но тормоза не сработали, и велосипедист продолжал настойчиво катиться вперед, прямо в большой куст, посреди которого рос тополь. Его страх возрос еще больше, и именно поэтому он, не свернув, въехал в кусты. Раздался шум, треск и из кустов он почему-то вылетел уже без велосипеда. Как говорилось ранее, я не придал этому никакого значения, даже не обернулся, но зато все-таки успел на трамвай, именно на тот, на который и хотел.

Я уже давно подметил, что трамвай под номером двести шестнадцать не останавливался на шести остановках, пропуская их и в недоумении застывших там пассажиров. Но как бы ни сложились обстоятельства, до центра я доехал за восемь минут, побив собственный же рекорд на этом же трамвае.

Выйдя, я вдохнул воздух, более чистый и свежий, чем в душном переполненном трамвае, и вновь побежал. Одолев с полпути, я подумал: «А почему, собственно говоря, я туда иду?» Остановился… «Что на меня так подействовало, если я быстро переменил свое мнение? Раньше подобного не происходило, да и вообще я в цирк не ходил уже лет сто. Если хорошенько подумать, то что я там не видел? Но, с другой стороны, не мешало бы попробовать, когда зовут. Вот если не понравлюсь им — тогда другое дело. Тогда можно и забыть про него. Ну что ж, вперед! Скоро мы узнаем мою способность к этому жанру»… и вновь пошел к шатру, но уже с целью, а не бездумно, как это было несколько минут назад.

Солнце стало припекать еще сильнее, но на улице людей из-за этого не становилось меньше, наоборот, футболки сменились майками, а некоторые были и вовсе без них. Не повезло лишь собакам, которые все эти дни, должно быть, лежали где-нибудь в теньке и, сопя носом, дремали. В своей густой шерсти они находились как на сковородке, но ничего, они на это не жаловались и продолжали спокойно спать, не обращая внимания на проходящий мимо народ. Почти за неделю я насчитал таких барбосов не то тридцать, не то сорок. Даже со счета сбился из-за их количества.

Как я и ожидал, около шатра не было ни души. Посмотрев на разноцветный купол, уходивший метров на двадцать вверх, вдруг захотел узнать — как же держится вся эта конструкция, но на это не хватило времени. Во-первых: как ни странно, но из-за угла опять выскочили два вчерашних милиционера (кругами они, что ли, ходят), а во-вторых: меня, быть может, в действительности кто-то ждал! Вот только кто, этот кто-то? Явно не друг, не товарищ, не брат, хотя всякое может быть. С такими мыслями я тихо просочился в шатер и прислушался. На первый взгляд все было тихо и спокойно, но чем ближе я подходил к манежу, тем больше убеждался в обратном. Здесь, похоже, находились все участники циркового коллектива, человек двадцать пять, если не больше. Все они почему-то сидели, хотя должны были репетировать, если я правильно знал структуру построения занятий. Присел и я, прислушиваясь к окружающим с еще большим вниманием. Обведя всех глазами, я заметил стоящего в отдалении Кешу, с которым разговаривал вчера. Он стоял с какой-то женщиной, похоже, руководителем коллектива и что-то объяснял. Я подкрался ближе, хотя знал, что этого делать не следует, но зато с того места, где я оказался, можно было слышать весь разговор, или, по крайне мере, его большую часть.

— Да придет он, — сказал Кеша женщине.

— Как ты можешь быть в этом уверен, если общался с ним десять минут или того меньше? — спокойно произнесла она.

— По его глазам можно было понять, что он придет! Видели бы вы его в тот момент, сами бы это сказали!

— Будем надеяться, но даже если он и не появится, будет не так страшно. Коллектив у нас большой, в программу вкладываемся и пока живем относительно неплохо.

— Так-то оно так, Любовь Васильевна, но лишние артисты нам не помешают.

— Лишние? Да тем, кто к нам пришел учиться, не менее года нужно, а уж потом я буду думать, выпускать их на сцену или нет. Или ты думал, что все так просто: пришел, позанимался и выступай? Нет, мой дорогой. Для того чтобы дебютировать, нужно учиться, учиться и еще раз учиться, иначе подобного не произойдет!

— Да-да, я уже в этом убедился.

— Ну вот, а спрашиваешь.

Я понял, что сидеть здесь можно до бесконечности, совершенно ничего не делая, а только прислушиваясь к разговорам других. В таком случае, зачем мне понадобилось приходить сюда, если провести время я мог и дома? Подумав об этом, я сразу же встал и открыто пошел к манежу. И только когда до него оставались считанные метры, меня заметили. «Ну и «глазастые» они! — подумал я. — Если и дальше будут так разговаривать, то я не удивлюсь, когда в один прекрасный день у них стянут весь этот «шалаш».

Дойдя до середины манежа, я остановился, поставил свой чемодан и уже более внимательно осмотрелся кругом. Как я и ожидал, на меня устремили свой взгляд все присутствующие, хотя понять что-либо по моему виду было трудно, да к тому же я совершенно не отличался от них. Обыкновенный парень в потрепанной одежде. Хорошо, что и у них она не оказалась лучше, видимо, это из-за многодневных и многочасовых репетиций и тренировок. Их поведение было для меня не ново. Я знал, что любой новый участник какого-либо коллектива всегда вызывает немалое любопытство, но это, как правило, только на первое время. Зато потом о нем никто и не вспоминает. Только когда нужна помощь, идут к нему, к другому, к третьему…

Больше половины было девочек, хотя и мальчиков присутствовало немало, как мне показалось, ровно столько, сколько нужно. Да-а-а, цирк считался не для юношей, как мне казалось. «В детстве они хотят чего-то другого, а когда поймут, что могли бы заниматься там, то бывает уже слишком поздно. Вот и выходит все не так, как надо».

Обдумывая все это, я увидел ту самую девочку, которая так виртуозно крутилась на шесте, совершая разнообразные трюки. «Видно одно — мастер своего дела, если в таком возрасте, да еще без страховки делает двойное сальто в воздухе и умудряется точно приземляться на шест». Первый раз за неделю я удивился, хотя делаю я этот редко.

— Так это и есть тот юноша, о котором ты рассказывал? — обратилась женщина к Иннокентию.

— Да. Это он.

Она встала и подошла ближе.

— Ну что ж, добро пожаловать в наш коллектив! Что привело тебя сюда? Обычно юноши в твоем возрасте не приходят. Говорят: «Это нам не нужно. Мы уже взрослые!» Но ты ведь не из их числа. Ты же пришел! Так все же, почему ты решился на это?

— Да вот вчера шел мимо, увидел объявление, прочитал, затем познакомился с Иннокентием, — указал я рукой на мальчика, — и так как я уже три года показываю свое домашнее творчество друзьям, то подумал: «А почему бы не продемонстрировать его и вам!» Если не подойду, горя большого не будет.

— Ну что ж, мы посмотрим твое умение, но чуть попозже, а сейчас присядь куда-нибудь, где тебе удобнее наблюдать и посмотри на нашу фокусницу. Представляю тебе Анастасию Конарейкину. Если ты нам подойдешь, то выступать будешь с ней в паре.

— Хорошо! — сказал я и сел в одно из пустующих кресел.

Негромко зазвучала джазовая мелодия, которую я мог узнать где угодно. На середину манежа вынесли небольшой столик с лежащими на нем разнообразными платочками, ленточками и веревочками. Вслед за этим вышла девочка лет двенадцати-тринадцати с длинной, до пояса, косой. Одета она была как на выступление: в блестящем черном платье, в белых, как снег, перчатках и таких же туфлях. В руках она держала «волшебную палочку», окрашенную в черный цвет. Она посмотрела на меня, сделала комплимент, и номер начался!

Сперва она подняла со стола синий платок и, завязав на одном его конце узел, взялась за него и, выставив вперед свободную руку, поставила платок ребром на ладонь. Убрала правую руку, но платок не упал, продолжая стоять, как будто сила тяжести на него уже не действовала. Смяв его, девочка бросила платок одной из ассистенток и взялась за веревочку. Завязала посередине узел, взяла ножницы и разрезала его. Потом скрутила веревку клубком и, взявшись за один конец, отпустила весь клубок, позволив ему раскрутиться до конца и убедиться в том, что хотя шнурок и был разрезан посередине, то каким-то невероятным образом вновь соединиться в одно целое. После этого она все же разрезала его пополам и завязала каждый конец друг с другом, получив при этом два кольца, которые были совершенно одинаковые и ничем не выдавали своего секрета. В следующее мгновение одно кольцо прошло через другое, и таким образом получилась цепь, правда из двух колец. Еще один взмах — и они вновь по отдельности. Отдав их ассистентке и взяв небольшую коробочку, Настя открыла ее с двух сторон, показала, что она совершенно пуста, и поставила на стол. Но как только она это сделала, сразу же открыла верхнюю крышку и стала извлекать разнообразной длины и цвета платочки и ленточки. После того, как она оставила коробку в покое, ей вынесли металлический треугольник, в котором, как она продемонстрировала, ничего не было. Для большей убедительности, девочка перевернула и потрясла его. Потом положила туда чистый лист бумаги и, сделав несколько таинственных пассов, извлекла уже не просто белую бумагу, а цветную картинку с изображением какого-то хвойного леса. Наконец пошел последний трюк из ее небольшого номера — сачок. Показав его пустым, она опустила на его дно небольшую метровую ленту и также сделав несколько пассов, достала уже не ленточку, а большой платок того же цвета. Положив скачок на стол, Настя сделала завершающий комплимент и отошла в сторону.

Музыку выключили, и ассистентка собрала со стола весь реквизит, включая настольную скатерть, вышитую блестками и имеющую замысловатый рисунок, больше напоминающий цветы или что-то в этом роде.

Меня этот номер мало удивил, так как все фокусы я знал, исключая разве что треугольник, хотя и о его конструкции имел представление.

Как я уже заметил, кроме нас, здесь никто не репетировал. Видимо, у них так было всегда, когда приходил кто-то записываться. Тогда-то ему и показывали тот жанр, которому пришедший хотел научиться. В данном случае это был я, но честно сказать, номер не произвел на меня того впечатления, на которое я почему-то рассчитывал. Уж очень он был как-то сух и непродолжителен. Может, так было только сейчас? Нет, как я знал из книг, репетиция — это обычно то же самое выступление, но только без костюмов и публики. Именно так и раскрывается талант! Здесь же было что-то не так!

— Вот, это все, что мы показываем из жанра фокусов, — сказала Любовь Васильевна, откинувшись к спинке стула, — но я искренне надеюсь, что ты внесешь в этот жанр что-то большее и сможешь занять место фокусника, освободив от этого Настю.

— Но вы же говорили, что она будет работать со мной.

— Как ассистентка — да, но не как главная исполнительница.

— Ясно.

— Видишь ли, она участвует во многих номерах и, честно говоря, еле успевает переодеть костюм для следующего выхода. Она слишком много взяла на себя номеров, хотя ни я, ни кто-либо другой не заставляли ее этого делать. Настя — одна из немногих, кто учится, учится и еще раз учится, осваивая один жанр за другим. Здесь все так делают, но она лучшая ученица.

— В таком случае, почему же вы не уберете этот номер из программы? — спросил я, взглянув на Иннокентия, а затем на Настю.

— Как ты сам понимаешь и знаешь, какой же цирк без фокусов или другого жанра. Настоящий цирк должен включать в себя все! И не важно, что номер короткий. Главное, чтобы безукоризненно исполнялся. Стиль, манера — вот что главное.

— Вы меня, конечно, извините, но что-то я не заметил ни того, ни другого.

— Девочка просто устала. Уж слишком много выступлений пришлось нам сделать за эту неделю. Они все устали! — развела руками женщина, указывая на весь коллектив.

— Я понял! Но почему же тогда вам не хватает участников? Как я вижу, здесь находится как минимум двадцать человек.

— Двадцать четыре, — уточнила Любовь Васильевна — но и их иногда трудно найти дома. К тому же шесть из них полностью посвящены в клоунские репризы и, кроме этого, мало что умеют. Трое из мальчишек, кроме эквилибра на катушках, ничего не знают. Да я уже не прошу от них чего-то большего — все равно не справятся. Только время потеряют.

Я не знал, о ком она говорила, но понял сразу же, видя, как трое ребят вдруг покраснели и опустили голову. Хотя на самом деле им не было стыдно. Это угадывалось по их улыбкам, которые долгое время не сходили с лиц и, скорее всего, не думали сходить.

— Ладно, — сказала женщина, встав со стула, — довольно о нас. Давай лучше перейдем к тебе, Игнат! Что ты нам сегодня можешь продемонстрировать из своего репертуара?

— Многое, но говорить об этом я не буду, так как следую правилу — никогда заранее не предупреждать публику о том, что я хочу показать, иначе большого впечатления фокус не произведет.

— Понятно. Тебе нужно время для подготовки?

— Да. Немного, если можно!

— Ты будешь раскладывать все прямо здесь или предпочитаешь где-нибудь в другом, более уединенном месте, чтобы мы не видели секретов?

— Зачем же где-нибудь? Можно и здесь, а о секретах вы и так не догадаетесь. Все слишком тщательно спрятано.

— Ну, что ж, тогда вперед! Не буду тебя задерживать.

Я, не спеша взял чемодан и подошел к столику, совершенно обыкновенному, без всяких хитроумных приспособлений. Открыв, я достал свое собственное покрывало и накрыл его, предав более соответствующий вид. Затем стал вынимать свой реквизит, по большей части сделанный собственными руками или с помощью друзей. Таким образом, вскоре столик был полностью загружен моим «хламом». Приготовившись, я еще подумал: «Надеюсь, у меня выйдет лучше, чем у нее, хотя гордость — это тоже плохо!» — и сказал:

— Музыку, пожалуйста!

Заиграла вступительная часть знаменитого блюза Луи Армстронга. Я ее как раз недавно прослушивал и улыбнулся такому повороту событий. Так как у меня была эта мелодия, я прекрасно знал все паузы или переходы от плавного темпа к более быстрому. Следовательно, у меня было больше шансов выступить безупречно.

Тем временем аудитория перестала разговаривать и, усевшись более удобно, стала наблюдать за мной. Я-то знал — в каждом моем движении они будут искать секрет или подвох, но об этом, как ни странно, я не беспокоился, так как за три года, сам того не замечая, сумел скрыть от посторонних глаз всю сложную технику трюков. Итак, настал момент, и я приблизился к столику!

Перво-наперво я взял со стола большой серый платок, накинул его на левую руку и, сделав несколько таинственных движений, стал вынимать из него разноцветные блестящие платочки, но уже меньших размеров. Достав таким образом четыре штуки, я снял с руки большой платок и показал его со всех сторон, чтобы зрители убедились, что в нем нет никаких секретов. После этого взял двухметровую веревку, на которой в трех местах висели привязанные к ней платки. Подозвав двух ближайших девочек, я дал им по концу веревки, а сам накрыл ее большим платком, закрыв при этом все три маленьких платочка. Взял ножницы и, заведя руки под платок, стал резать веревку, вынимая и показывая всем три целых шелковых платочка. Затем взял концы веревки у девочек, отпустив их на свои места и как бы нечаянно уронил один конец. Платок слетел, предоставив на всеобщее обозрение целую и невредимую веревку, без узлов или каких-либо других приспособлений. Улыбнувшись, я взял ее в левую руку и стал завязывать на ней узлы. Сделав три и показав их аудитории, я смял веревку, и стал осторожно тянуть за кончик. Веревка удлинялась, но узлов на ней почему-то не было. Может они остались на веревке? Но нет, и там тоже их не было. Я взялся за веревку двумя пальцами обеих рук и, растянув ее горизонтально, показал ладони зрителям, и там ничего не было. Тогда я снова намотал ее на руку и резко дернул за конец. Как по волшебству, на веревке опять оказалось три узла. Такой я ее отбросил в сторону, а из кармана достал «обыкновенную» игральную колоду карт. Показал ее со всех сторон и, взяв одну, поставил на стол ребром. Стоит! Сделав удивленное выражение лица, я положил на нее еще одну карту. Все равно стоит! И еще одну, и еще… Вскоре на столе было уже две таких пирамиды. Затем, все собрав и перетасовав, я положил их на стол и показал зрителям небольшой серый мешочек. Как снаружи, так и внутри, он был совершенно обыкновенным и без каких-либо секретов. Но стоило мне кинуть туда колоду карт и сделать несколько пассов, как оттуда я уже вытащил целый карточный домик. Все карты были соединены друг с другом и не разваливались по отдельности.

Отбросив в сторону и мешок, я взял со стола журнал и, не спеша, перелистал его. Затем взял стакан и налив туда обыкновенной воды, стал помешивать ложкой, но как только собрался ее вытянуть, стакан полетел за ней как прикованный. «Удивившись», я вновь помешал и благополучно извлек ложку из стакана. Раскрыл журнал и вылил между его страницами всю воду. Еще раз помешал и стал выливать обратно, но… О чудо! Прозрачная вода окрасилась в малиновый цвет. Улыбнувшись, я ее быстро перелил и перешел к последнему трюку.

Подняв с манежа красную коробку, открыл крышку и, показав ее внутреннюю часть, вызвал одного из мальчишек. Тот вышел и стал напротив. Я тем временем взял со стола еще один мешочек, на сей раз красный и, смяв его в руках, показал тем самым, что он пуст. Затем достал из кармана три шарика от настольного тенниса и кинул их в мешок, предложив мальчику крепко-накрепко завязать его предложенной веревкой, что тот с радостью и сделал. Опустив мешочек в коробку, и пропустив его завязанную часть в специальную дырочку в крышке, я сказал юноше, чтобы тот потянул. Вскоре он его вытащил, но уже без шариков. По его выражению лица было ясно, что он сбит с толку и не знает, что делать. Я сделал успокаивающий жест и извлек из коробки те самые шарики, после чего еще раз показал всем пустую коробку и, отправив мальчика на место, развел руки в стороны и еле заметно наклонил голову.

Музыку остановили. Раздались аплодисменты.

— И что вы можете сказать по поводу моих трюков? — обратился я к женщине.

Она встала и подошла ближе.

— По поводу трюков я могу сказать то, что они выполнены безукоризненно. Ведь если ты говоришь правду, то за три года можно этому научиться в совершенстве. Но вот твоя мимика пока еще хромает, хотя я заметила, ты пытался исправить свою ошибку.

— Да-да, об этом я знаю.

— Так что тебе придется учиться только этому. Со всем остальным ты справляешься неплохо и вполне мог бы заметить Настю, если не насовсем, то хотя бы на время.

— Значит, можно сказать, что я принят?

— Да.

Как ни странно, но ни удивления, ни радости я почему-то не испытывал.

Было лишь какое-то непонятное чувство чего-то необычного и странного, хотя ни того, ни другого здесь не было и в помине. Мои чувства разлетелись, разошлись в стороны и первый раз в жизни я не знал, что делать. «Такого со мной не было давно, — подумал я, медленно собирая свой реквизит. — Ну ничего, раз показал им свое мастерство и им это понравилось, то почему бы здесь не задержаться? Дома ведь все равно нечего делать. Нет, конечно, бывают такие дни, когда я чем-то занимаюсь, но это редкость».

— Так ты точно решил остаться с нами? — спросила Любовь Васильевна.

— И платить пятьсот рублей в месяц? — закрывая чемодан, сказал я.

— Да. Тебе это Кеша сказал?

— Нет, я не говорил! — крикнул мальчик, встав.

— Я просто предположил, сказав первое подходящее число, пришедшее в голову.

— Так что?

Я еще раз все хорошенько придумал и сказал:

— Ну, хорошо. Деньги когда приносить?

— Как только, так сразу.

— Значит, сразу!

Покопавшись в кармане, я достал немного примятые, но вполне пригодные купюры и подал их женщине. Та почему-то удивилась, но взяла деньги и ушла, вернувшись вскоре с отчетным журналом, куда вписала мою фамилию, взнос и подпись, которую я поставил там же.

— Я растерялась, когда ты достал деньги, — сказала Любовь Васильевна, закрыв журнал.

— А что тут такого?

— Еще никто никогда не принимал так быстро решение. Обычно все думали, долго думали, да так и не приходили. Не то денег жалели, не то еще какие причины находили. Так что ты меня удивил.

Я улыбнулся.

— Рад слышать!

— Знаешь что, приходи в четверг! Мы занимаемся три раза в неделю: вторник, четверг и суббота с шести до восьми.

— А вчера?

— Вчера просто выступление было — пришлось приходить, а так по понедельникам нас тут не бывает.

— Ясно! Может, я пойду?

— Да ради Бога. Если хочешь, чемодан можешь оставить у нас. Не беспокойся, к нему никто не будет подходить, а уж тем более копаться в нем.

— Пожалуй, я так и сделаю.

— Значит, до четверга?

— До четверга, — сказал я и вышел из шатра.

За это время, что я пробыл внутри, солнце совсем скрылось за тучи, которые заволокли все небо. Воздух стал прохладным. Появился ветерок, который довольно сильно раскачивал макушки деревьев. Все птицы куда-то спрятались, и их не было видно нигде. «Наверное, дождь приближается», — подумал я, и собрался было отправиться на остановку, как из шатра вышел Иннокентий.

— Честно скажу — ты меня удивил. Я и не предполагал, что ты сможешь показать такое. Мне показалось ты — любитель, знаешь, такие бывают — два-три трюка и все! А тут…

— Я и правда любитель, но… — и замолчал.

— Что «но»? — спросил мальчик, не дождавшись ответа.

— Ничего.

«Вовремя же я остановился! Хотел сказать «опытный, хорошо натренированный», а это как раз мания величия. Все начинается именно с этого. Вначале ты хочешь быть одним, затем другим, который лучше предыдущего… Нет, так нельзя — нужно оставаться собой, тем, кто ты есть на самом деле. Только так можно научиться понимать жизнь!»

— Послушай, Кеша, что ты мне вчера про эту девочку говорил? Как там ее? Анастасия?

— Настя? А что такого?

— Ты сказал: «проку от нее мало», но как я понял сегодня, она занимает одну из ключевых ролей в цирке. Или я не прав?

Он опустил голову, не зная ничего.

— Значит прав, раз молчишь. Ты плохо поступаешь, говоря такие вещи. Ты завидуешь, чего нельзя делать! Зависть — порок и от него нужно избавляться, чем раньше, тем лучше!

— Да кто ты такой, чтобы говорить это мне? Второй раз тебя вижу, а ты уже лезешь, куда не просят.

— Ты только прислушайся к самому себе и пойми, что говоришь! — тихо произнес я, не придав его словам никакое значение и пропустив их мимо ушей. — Когда-нибудь поймешь, что был не прав, но будет поздно, слишком поздно! Подумай!

Я вышел за пределы цирка, оставив Иннокентия в недоумении, и направился к остановке. «Тоже мне, философ, — говорил я себе. — Зачем полез к нему? Что вообще нужно было от этого мальчишки? Ничего! Тогда в чем дело? Обязательно кому-нибудь нужно что-то сказать. Что это такое и почему всегда лезу? Но с другой стороны я все же прав, что сказал ему, не буду этого отрицать!»

Домой я добрался только к четырем — в трамвайной пробке простоял. Шутники попались! Под видом электриков обрезали провода и были таковы. Люди, ясное дело, поверили: «Ну, надо так надо!» Им и в голову не могло прийти, что это никакие не электрики. Они-то думали, авария и вправду произошла. Но я-то знаю, кто здесь побывал — Гаврила Максимыч, с нашего двора. Он уже давно на пенсии, но все равно никак не отделается от дурных привычек — в детстве с ребятами металлолом сдавал. Теперь же все по-другому, по-взрослому, хотя «ребята» те же самые остались. К старости Максимыч довольно неплохо разжился «нужным для дела оборудованием», имел пару машин: скорую, горводоканал, милицию… нет, милицию он сам покрасил; сварочные аппараты, автоген, отбойные молотки и еще много разной дребедени. В его «бригаде» было пять человек, и все со стажем. Откуда я все знаю, спросите вы? Да очень просто. Гаврила Максимыч — любитель посиделок и забивания «козла» во дворе, а когда это надоедало, он рассказывал детишкам о своих приключениях. Кроме этих пятнадцати — двадцати человек, никто не знал о его «хобби», но все молчали, считая его большим выдумщиком и шутником.

Извините, отвлекся от темы. Так, о чем я там рассказывал? Ах да, провода! Действительно, куда наши органы смотрят? Наверное, не в ту сторону. Недаром же их назвали правоохранительными.

Так вот, домой я пришел в четыре часа. Во дворе на только что собственноручно сделанных лавочках-скамеечках сидел Гаврила Максимыч и со своими «стариками» забивал «козла», как всегда, пряча дупель-шесть в правом кармане пиджака. Здесь же, без дела, остался мой друг Сашка, который, увидев меня, сразу же подошел.

— Ты где был? — спросил он.

— Где-где, в центре! Тебе что, не сказали?

— Кто?

— Мишка.

— Мишка? Ха-ха! Да у него в одно ухо влетело, в другое вылетело. Как будто много пользы от того, что ты ему сказал. Он первый про тебя спрашивал.

Я, конечно же, знал, что Михаил ненадежный малый, но на тот момент он был единственным, кто по тем или иным причинам оказался дома. Именно поэтому я и сказал ему, где буду. Если бы он не забыл, то меня бы не искали, как частенько делают мои друзья: ходят, ищут, спрашивают у всех общих знакомых… Но стоит мне появиться, как про меня, почему-то, забывают и всегда находятся другие, более «важные» дела. Так было, так есть и так будет всегда! Их уже не изменить. Но я привык к этому и не особо расстраиваюсь. А вот Михаилу нужно быть повнимательнее.

— Да, я знаю, что у него склероз, но тогда кроме него никого не было. Кому же мне еще говорить? — спросил я.

— Записку можно оставить.

— Зачем? Все равно ничего важного за время моего отсутствия не случится.

На улице стало еще жарче. Видимо Солнце ближе всего находилось от Земли, но на это, как я заметил, никто не обратил внимание. Наоборот! Даже местные старушки вышли на улицу, хотя и в тени было под тридцать. В отличие от меня, солнце они любили гораздо больше.

Я же поспешил укрыться от этой напасти дома, куда и направился. Сашка последовал за мной.

— У нас осталось неоконченное дело, — сказал он.

— Да? И какое же?

Я, тем временем, открыл дверь и вошел в квартиру. Как ни странно, но никого не было.

— Есть кто дома? — поинтересовался я, обведя кругом глазами.

Прислушался. Тишина. Быстро заглянул во все комнаты, включая ванну с туалетом, и обнаружил лишь пустоту. «Интересно, где все?»

— Что, никого? — спросил Саня и также вошел в квартиру.

— Никого.

— А вот это ты видел? — указал он на лежащую около телефона записку.

«Мы поехали в деревню — срочно вызвали — видно, там что-то случилось. Если все так, как пишут в письме, то будем в городе не раньше следующего месяца. Деньги на питание — знаешь где. На первое время должно хватить. А дальше — сам не маленький — найдешь способ себя обеспечить. Так что рассчитывай на себя сам. Желаем, чтобы ты успешно окончил школу и поступил в высшее учебное заведение!

Твои бабушка и дедушка!»

«Как это они печать сюда не поставили? Было бы совсем хорошо — как настоящая деловая бумага».

— Что там? — спросил Сашка.

— Мои старики в деревню съехали.

— Да ну? Брось!

— Сам почитай! — и протянул ему лист бумаги.

Пробежав глазами по строчкам, он улыбнулся.

— Так это же здорово! Сейчас соберемся, отметим…

— А еще выпьем и закусим! Э нет, так не пойдет. Хочешь пить — иди к «Суселу».

«Сусел» — это тот же самый Лешка. Хотя почему ему дали такую кличку, я до сих пор не пойму. Не то из-за того, что он в детстве много свистел, в то время, когда зубы были еще редкие; не то из-за любви к сусликам. Уж очень ему эти животные нравились. И что он в них нашел? Сидят да днями свистят.

— Да ты что, обиделся? Я же пошутил. Ты ведь знаешь, что я не пью.

— Ага, и не ешь!

Он засмеялся.

— Значит, теперь ты целый месяц будешь один дома? Тогда, раз ничего нельзя, будем в картишки или в домино играть.

— Конечно, о чем речь, только денег побольше приносите!

— Э-э-э нет. На деньги с тобой играть бессмысленно. Все равно все у тебя окажутся.

Я только усмехнулся.

— Так какое у нас осталось неоконченное дело?

— Ты что, тоже склерозом страдаешь? — спросил он. — Как же твой ящик для фокусов? Или ты забыл, что там всего лишь нужно «нанести последние штрихи»?

— Точно-точно, и пока мы здесь одни, работать можно… в зале, к примеру, а перед приездоммоих уберем тут все, помоем!

Я давно жил с бабушкой и дедушкой. Уже лет пять. Здесь я чувствовал себя свободным, как говорится «вольному — воля», что и было в прямом смысле. Тут мне позволяли намного больше того, чем могли похвастаться мои друзья и знакомые, которые каждый день приходили ко мне разогнать свою скуку. Такой образ жизни продолжался довольно долго, пока все это мне не надоело, и я стал искать что-то иное, что-то соответствующее моему характеру и способностям. Долгое время я не мог найти ничего полезного, но вот однажды в одном магазине я увидел книгу с описанием фокусов и незамедлительно приобрел ее, так как всегда восхищался «волшебниками», творящими на манеже цирка великолепные превращения и удивительные, непонятные для зрителя чудеса. Освоив несколько простейших трюков, я показал их друзьям, и те, как я предполагал, были в недоумении. После небольшого, крохотного представления все предлагали посильную помощь в том или ином направлении: химии, физике, слесарном и столярном деле. Вскоре я по совету тех же друзей перешел на более сложные трюки, так как легкие к тому времени закончились. Весь механизм заключался в логическом мышлении, которого было у меня в избытке. Две недели понадобилось на то, чтобы сделать шесть особо интересных и таинственных трюков, к которым я добавил свою ловкость в обращении с реквизитом, из чего получилось весьма неплохое представление.

Но в запасе у меня, как и у других, осталось три очень впечатляющих фокуса. Их я никому не показывал, а тренировался перед зеркалом, добиваясь совершенства. «Ведь именно так приходит настоящее мастерство. Об этом никто не знает, но в ближайшем будущем я собираюсь представить и эти три трюка, занимающих в моем репертуаре первые места. Не хочу Вас сейчас интриговать их описанием, а сделаю это чуть позже, в более подходящей обстановке».

Так вот, сейчас мы с Саней «изобретали» новый трюк — еще одну коробку для исчезновения-появления предметов. Когда она будет готова, а случится это уже скоро, другой приятель принесет краски, чтобы покрасить всю эту конструкцию. Ну а мне останется только купить разноцветных ленточек, платочков или шариков и все — еще один кусочек номера будет готов. Не правда ли, быстро? Ну, это кому как. Лично я считаю, что все идет хорошо, в нормальном спокойном ритме.

Александр просидел у меня до десяти вечера, и по его работе было ясно, что он в скором будущем ждет показа отчасти своего творения, и чем быстрее он сделает, тем быстрее это произойдет.

От нашего грохота, который мы постоянно поднимали, занимаясь полезным, как я считал, делом, частенько прибегали рассерженные соседи, которым это явно не нравилось. Но каково их состояние было тогда, когда им никто не открывал, а из квартиры продолжался жуткий стук, скрип и прочие звуковые эффекты. Соседи от этого приходили в бешенство, но ничего поделать не могли и уходили обратно. Это еще цветочки! Видели бы Вы их, когда у меня собиралось человек шесть…

— Это будет твой очередной шедевр? — спросил Сашка, умывая руки.

— Надеюсь. Ты же сам знаешь — чем сложнее конструкция, тем впечатляюще эффект.

— Да, я читал об этом в твоей книге. Нам осталось поработать один день, затем можно заняться его красотой.

— Ты прав! Завтра он должен быть сделан. Мы с ним и так много времени возимся.

Я вышел на площадку проводить друга. Он вызвал лифт и уехал, махнув мне рукой. Мне оставалось только идти обратно. Оказавшись в квартире, я закрыл дверь на три замка (добрые дяди, знаете ли, ходят), и решил приготовить что-нибудь перекусить из имеющихся в наличии продуктов. Уже через час я ел гороховый суп с салатом из помидоров — самое быстрое, что мог приготовить.

Наевшись — вышел на балкон. В небе висела круглая, как блюдце, луна, и она казалась какой-то неестественной. Черные тучи придавали ей загадочность и что-то вроде тайны. Деревья, как и все остальное, стояли в безмолвии, не шевеля ветвями и не шурша листьями. Тишина. Воздух был наполнен свежестью, которую я сразу же почувствовал и вздохнул полной грудью, чтобы не упустить ничего. Через час, налюбовавшись ночным видом, я уже спал, предоставив мыслям отдохнуть несколько часиков, так как идей в голове было больше обычного.

Следующий день начался с похода в школу. Это стало традицией уже за одиннадцать лет. О том, что там происходило, можно и не рассказывать — все одно и то же, но вот во мне было что-то не так. Я как-то странно себя чувствовал, хотя не показывал этого никому. Это все из-за майских праздников — они повлияли на меня и мою судьбу. Теперь у меня появилась еще одна проблема — цирк. А это новые трюки, новый реквизит, новая жизнь с новыми друзьями… Хотя до друзей мне еще далеко.

Ближе к вечеру вновь пришел Саня и мы наконец-то доделали очередной ящик. Я его поставил в тумбочку к другим фокусам — там ему место.

Мной завладело любопытство. Мне вдруг страшно захотелось узнать, что же будет на предстоящем выступлении, до которого мне так же далеко, как и до друзей. Хотя, честно говоря, с друзьями будет полегче. Я уже где-то читал про то, что первое выступление — дебют выявляет не только самого фокусника-исполнителя, но и все его качества: как положительные, так и отрицательные. Как говорится: «встречают по одежке», а в моем номере — по качеству исполнения. Если первый раз я не понравлюсь зрителям, второй раз можно и не пытаться. «Кто же это сказал? — подумал я. — А-а, какая разница. Все равно эта реплика не для меня. Я придерживаюсь других взглядов и идей, которые меня так и наполняют, «выпирая наружу».

Так началась моя новая жизнь, в которой мне предстояло играть не последнее место. Я часами, а иногда даже днями проводил время в цирке, работая над собой и своим реквизитом. Приобретя еще несколько полезных книг, я многое усовершенствовал и сделал новые фокусы. Иногда мне казалось, что это будет продолжаться до бесконечности: только репетиции, репетиции и репетиции. Больше ничего! Зато почти за месяц я познакомился со всем коллективом. Быстро, не правда ли? У одного узнавал одно, у другого — другое. Так я и составил подробный портрет и внутренний мир каждого занимающегося. Странно, но со мной им было как-то веселее. Видимо я умел замечать то, что для них было мраком. Найдя пару человек из своего района, где жил, старался возвращаться с ними, — и сам не скучал, и они узнавали что-то новое. В цирке мы часами репетировали, наблюдая со стороны друг за другом. Вскоре я знал каждый номер до мелочей и не отвлекался, созерцая его исполнение, но зато как только начинал репетицию я, все оставляли свои дела и открыв рты, смотрели за всеми моими движениями и пытались сразу же его повторить. В большинстве случаев это не удавалось, но иногда находились «вундеркинды», которые повторяли мой трюк. Это было редко, очень редко. Во время моей репетиции руководителю всегда приходилось делать ребятам замечания, но даже и это не помогало. Все были потрясены разнообразием моих трюков и частенько спрашивали секрет фокуса. Я знал по книгам что этого нельзя делать и поэтому постоянно отказывал.

В школе мои дела обстояли так же, как и в цирке. За месяц до окончания учебы я исправил на хорошую оценку шесть предметов, что вызвало шок у учителей, да и у одноклассников тоже. В июне вручили аттестат и за прощальным вечером простились с учителями, школой и многими учениками. Не поступив в «продвинутый» университет, я пошел, как Саня, в училище. Я до сих пор не могу понять — почему я не прошел. У меня было шансов больше, чем достаточно. Скорее всего, в тот момент я не думал о поступлении, а только о цирке. Да, это вполне возможно, так как до поступления и после, я был увлечен именно фокусами. Они даже ночью не покидали меня. Видимо, эта болезнь слишком заразна, и я не могу от нее избавиться уже четвертый год. Внушительный срок!

Как бы то ни было, но, по моему мнению, для меня все сложилось благоприятно. Могло бы быть и хуже. В общем, я доволен. С училищем будет больше свободного, для цирка времени.

В таком беспорядочном и суетливом режиме прошло полгода, за которые я со всем освоился, со всеми познакомился и подружился; создал более двух десятков легких и сложных фокусов, а также сделал свой собственный номер по своим правилам с участием двух помощниц: Анастасии Конарейкиной и Елены Корабовкиной. Последнюю я не хотел брать в ассистентки — мне хватало и одной, но она долго и настойчиво просила об этом, и я уступил. Жалость — единственное, что было у меня в избытке. Видимо, у этой Елены созрел план: как узнать все секреты этого жанра. Для чего-то ей нужно было внедряться ко мне. «А может, это чистое любопытство, и я зря волнуюсь? Ничего, поживем — увидим!»

Итак, на этой неделе, а точнее, завтра, состоится генеральная репетиция уже в костюмах и со всем тем реквизитом, который будет на выступлении. Видеть полностью цирковую программу мне еще не приходилось — не было времени. Зато теперь, в ноябре, я ее посмотрю и смогу для себя оценить ее качество. Скорее всего, качество должно быть высокое — профессиональное. Не зря ведь были все эти долгие бесконечные репетиции!

На следующий день я проснулся рано, даже слишком. Моих старичков уже второй день не было дома — на день рождения к друзьям уехали. Видимо до сих пор едут. Я уже привык к тому, что частенько оставался дома один: на месяц, на два. Поэтому эта небольшая задержка с их стороны не произвела на меня впечатления — короткая. Одному, как известно, бывает скучно, поэтому решено было позвонить Александру. Тот поднял трубку после пятого гудка.

— Алло! — сказал он, но, не смотря на его четкий ответ, сон все еще занимал большую часть его организма.

— Это Игнат.

— Кто?

— Игнат! — крикнул я, чуть не оглохнув сам.

До него, наконец, дошло, кто его беспокоит и, зевнув прямо в трубку, он сонным голосом произнес:

— А-а, это ты! Чего тебе?

— Дело есть.

— Так рано?

— А почему ты удивляешься? Не позвони я сейчас, через час-два ты был бы на даче или с братьями на рыбалке, а сегодня меня это не устраивает. Так что слушай: завтракай, одевайся и иди ко мне. Повторяю, есть дело!

— Дело, дело. Так бы и сказал, что у тебя нет никого дома. Жди! Через полчаса приду — проворчал он в трубку и через мгновение оттуда послышались серии гудков.

Хотя я мог спокойно перенести одиночество, мне это все равно не нравилось — было как-то не по себе. Много раз я проверял это, пытаясь избавиться от него, но каждый раз ничего не удавалось. Я не отчаивался и по мере возможности старался подавить это чувство. Вот и сегодня старался справиться с ним в одиночку, да ничего не получалось. Чтобы хоть как-то привести свои мысли в порядок — включил телевизор. Начинались новости:

— Доброе утро! Вы смотрите утренний блок новостей. В студии Игорь Выхухолев. Американское правительство забило тревогу. На частные дома напала армада сусликов, с которыми никто не знает, что делать. Они забираются в жилища людей и едят все, что попадется им на зуб, включая домашние растения. На этом кадре, полученном из зоны бедствия, вы видите, как у нашего оператора один шустрый суслик украл четверть месячной зарплаты в виде хот-дога и бутылки кока-колы…

Покачав головой, я переключил на другой канал. «Везде этот «Суслик» влезет, — подумал я. — Уже и в Америке про него знают».

— Здравствуйте, уважаемые телезрители! Вы смотрите канал «Трижды три» и, как всегда по утрам, постоянная рубрика «Семь троек». Через минут пять, десять, двадцать, я поведаю о проблеме школьников, так что приглашаю к экрану пап и мам, благо у меня времени много, во-о-от. А сейчас же мне нужны только бабушки и дедушки, для которых я расскажу о новом достижении ученых — креме с наилучшими показателями, который не только увлажняет, питает и убирает морщины, но и придает коже мягкость и эластичность. А называется этот великолепный недорогой крем — сусля… нет сусля. Да-да, сусля поможет не только вам, мои старички, но и всей вашей семье…

«А еще сусликам и всему семейству грызунов», — договорил я и, включив телевизор, решил позвонить Леше — «Суслику», раз про него все сегодня говорят.

— Да! — сказали на другом конце линии, но произнесено это было так тихо, что только острый слух не подвел меня и все разобралось правильно.

Я прекрасно знал, что по утрам он всегда бывает не в настроении и может наговорить всякой белиберды. Я так же знал, что его «котелок» начинает варить часов с одиннадцати, а до этого сплошной мрак. Мы уже давно все поняли, что по утрам, говорить кто звонит — бессмысленно, все равно не вспомнит. Его память просветляют только клички, которые произносятся десятки раз за день и забыть их невозможно.

— Это «Тренер».

— Ты что, совсем в одиночестве ошалел? Посмотри сколько времени!

— Седьмой час.

— Вот именно! Дай другим поспать, если самому не хочется!

— Еще наспишься. Для сна времени будет предостаточно. Приходи, есть дело!

— В шесть утра? У тебя что, крыша поехала?

— С моей «крышей» все в порядке, даже лучше, чем у тебя. Макар уже давно встал и вскоре у меня будет, так что я тебе советую сделать то же самое: позавтракать, одеться и быть здесь!

— Подумаю, — сердито сказал он и, по всей вероятности, швырнул трубку на телефон.

Почему все называли меня «Тренер», было непонятно для меня даже сейчас. Видимо, много лет назад я был фанатом баскетбола и все свободное время проводил на спортивной площадке, забрасывая мяч в кольцо. Тогда-то один из знакомых и назвал меня: «Тренер». Но он-то и представить себе не мог, что из этого получится. С тех пор прошли почти четыре года, а я все тот же «Тренер». Совсем другое дело Саня. Его кличка «Макар» произошла от его фамилии, которая как раз так и начиналась. Эта кличка, так же, как и «Суслик» гораздо старше моей, лет на семь, если не больше. Но про их клички знают только во дворе, да в тех местах, где они учатся, а меня знают почти во всем районе, где есть пришкольные спортивные баскетбольные площадки и при приветствии всегда используют кличку Тренер.

Первым, конечно же, пришел Саня. Да это и понятно — хотя и работает, но взгляды пока еще остались детскими. Перекинувшись пару раз в картишки, мы дождались и Лешу. Вид у него был какой-то растрепанный, лицо опухшее — видимо, еще не совсем проснулся. Войдя в квартиру, он сразу же улегся на диван, но все же нашел в себе силы спросить:

— Что случилось? Зачем звал?

— У меня для вас два билета в цирк, на завтрашнее выступление с моим участием, причем бесплатные…

— И из-за этого ты меня будит? — спросил Алексей, не зная, как заглушить свой гнев.

— Во-первых, встань, сними куртку и ботинки, а во-вторых, именно из-за этого вы сюда и пришли. Если я не ошибаюсь, через час-другой за вами заедут на рыбалку, а искать вас вечером по городу мне не хочется. И вообще нужно привыкать вставать рано. Ты посмотри на «Макара»! Он уже третий месяц встает в шесть утра и никому на это не жалуется…

— Но я же в школе еще! — перебил тот меня.

— И что? В школе ты последний год, а затем? Не поступишь никуда — пойдешь работать. Так что привыкай сейчас вставать в шесть утра!

На это он ничего не ответил, но было ясно, что он недоволен таким высказыванием в его адрес, а я тем временем продолжил свой монолог, но уже обращаясь к Александру:

— Нам же с тобой предстоит сделать последнее изобретение на этот год — электронное. По моим расчетам, должен получиться шедевр. Лучший трюк из имеющихся в моем распоряжении.

— Очередная коробочка? — спросил он.

— Да, но лучшая! Все чертежи лежат на столе. Можешь забрать. У меня есть копии.

Саня только кивнул головой, взял в руки рисунки какой-то замысловатой конструкции, скрутил их в трубочку и сунул в рукав куртки, которая много раз заменяла ему сумку.

— И последнее! Начало, как я говорил, завтра, в одиннадцать. Билеты бесплатные, так что приходите и посмотрите на то, что когда-то делали своими руками!

— А я только собирался на рыбу ехать, — сказал Алексей.

— Ничего, — перебил его я, — рыба может подождать. Кверху брюхом не всплывает же она за день. К тому же рыбалки тебе сегодня хватит. Ну что, всем все ясно?

Повисла пауза.

— Ну вот и отлично. А теперь, пока у вас есть время, можем сыграть в покер, ну или хотя бы в дурака. Это уже по выбору.

— С тобой играют только новички, остальные же обходят стороной — знают, что все равно не выиграют, — возразил на мое предложение Саня.

— Ничего, буду играть по правилам.

— Это мы уже слышали. Ты ведь так научился тасовать колоду, что всегда раздаешь себе лучшие карты.

— Иногда я забываю, с кем играю.

— Вот-вот, забываешь, а мы потом расплачиваемся.

После долгих разговоров мне все же удалось их уломать на игру.

Час-полтора мы поиграли, а потом как на зло зазвенел телефон. Я подошел. Так ничего и не поняв, закрыл рукой трубку и крикнул:

— Это вас! Кто подойдет?

Подошел Саня и, поговорив минут двадцать, стал одеваться. Леша последовал за ним.

— На рыбу? — спросил я, когда они выходили.

— На рыбу!

Мне тоже не хотелось сидеть дома, и, одевшись, я вышел на улицу. Вокруг лежал первый снег. Он выпал совсем недавно, но в совершенстве изменил все вокруг, начиная от людей, которые стали одеваться в более теплую одежду, и заканчивая деревьями, которые превратились в белые холодные статуи, шевелящиеся только при сильном ветре.

Я поспешил на остановку. Опаздывать на генеральную репетицию как-то не хотелось. Шел я быстро, вдыхая морозный воздух, от чего мой нос моментально замерз и перестал дышать. Под ногами то и дело похрустывала тонкая корочка льда, из-за которой я никак не мог сосредоточиться и выбрать нужную последовательность трюков, которые я буду исполнять уже через пару часов.

Как я и предполагал, через полчаса я был уже в центре, у того самого шатра, с которого все и началось. Несколько минут я простоял на остановке, наблюдая за народом, который, как всегда, суетился, но уже около кассы цирка. Там собралась большая толпа. Все пихались, читали афиши, спорили друг с другом и теряли деньги прямо в снег. Искать их никому не хотелось. От этого они еще больше спорили и доставали новые. Я подошел ближе и вместе со всеми стал читать афиши. Видимо их повесили совсем недавно — вчера вечером или сегодня рано утром, так как вчерашним днем я их не видел.

«Спешите все! Открытие нового сезона! Только у нас акробаты, гимнасты, клоуны, фокусники, дрессированные собаки и многие другие жанры циркового искусства!»

Надписи сопровождались красочными, приковывающими взгляд фотографиями.

На собаках я задержал свое внимание, так как ни о чем подобном раньше не слышал. Видимо они были собственностью руководителя — единственное логическое объяснение того, почему я их не видел, хотя все в коллективе знали об этих четвероногих артистах.

Еще несколько минут я наблюдал за людьми у кассы, где каждый пытался купить билет раньше другого, хотя они были в избытке. «Видимо, боятся, что не достанется. Берут всем: себе, друзьям, соседям — наверное, так с долгами расплачиваются. Как говорил один умный человек: «русского узнаешь в очереди в магазине». Теперь я убедился, что это действительно так».

Придя в свою комнату-гримерку и сев на стул, я стал разглядывать принесенную еще вчера одежду для выступления: фрак, брюки, «бабочку», жилетку и белую рубашку. Рядом стояла трость, на который был надет цилиндр, а под столом виднелись мысы лакированных ботинок под цвет фрака и брюк.

Через пару минут в комнату заглянула Любовь Васильевна.

— Ты уже здесь? — спросила она. — Переодевайся, скоро начало репетиции!

Я кивнул головой. Дверь закрыли.

«Сиди не сиди, а переодеваться когда-нибудь все равно придется», — подумал я и приступил к первому перевоплощению в циркового артиста.

К десяти часам у манежа собрались все участники циркового представления. Все двадцать человек, которые завтра должны будут веселить и удивлять публику. На всех яркие блестящие костюмы с разнообразными узорами и другими придуманными штучками. Все участники без исключения были готовы к новому сезону и ко всем многочисленным выступлениям, которые должны пройти в этом году. Что сказать — дети, а они всегда полны сил и энергии.

Появление меня в таком мрачном траурном костюме вначале вызвало удивление, но потом они, конечно же, согласились, что для фокусов нужен именно такой — камерный.

Пересчитав и убедившись, что все на месте, Любовь Васильевна вышла на середину манежа и заговорила:

— Сегодня, как вы знаете, у нас генеральная репетиция, а завтра выступление — первое в этом сезоне. Оно-то и должно стать ключом ко всем последующим. Итак, меньше слов — больше дела! Зачитаю вам программу на завтра. Она, кстати, будет висеть здесь, за кулисами.

— Открывает наше представление, как всегда, танец. На этот раз я выбрала «Русский сувенир». Затем клоуны с пантомимой «Гвоздь». Далее «Лестницы». Клоуны — «Сонный экстрим». Седьмой номер — «Жонглеры». Восьмой — клоуны «Наушники из лапши». Девятый — «Пластический этюд». Десятый — клоуны. Одиннадцатый — «Дуэт на катушках» (девочки). Двенадцатый — клоуны. Тринадцатый — «Гимнастка на шесте». Четырнадцатый — клоуны. Пятнадцатый — «Фокусы». Шестнадцатый — «Ванькины именины». Семнадцатый — «Дуэт на катушках» (мальчики). Завершает нашу программу «Парад». Ну что, всем ясно? Все готовы? Тогда прошу первый номер! Мы начинаем!

Раздалась музыка, и пошел номер. На манеж вышли три девочки одного роста в современных русских костюмах и стали исполнять танец вперемежку с различными цирковыми трюками. Затем появились клоуны с размалеванными лицами и в таких же разноцветных костюмах. Далее — все, как по программе…

Скоро пришла очередь показывать свое мастерство гимнастке на шесте — Евгении Фоменковой, которую я видел в самый первый день знакомства с цирком — шесть месяцев назад. Ее прямо так и вынесли, на железной «палке», двое мальчишек.

— А шест у вас еще никогда не ломался? — спросил я у рядом стоящего Алексея — исполнителя акробатического этюда вместе с Анастасией Конарейкиной.

— Нет, а что? — удивленно посмотрел он на меня.

— Значит, скоро сломается.

— Откуда знаешь?

— У девочки не та комплекция!

— Да-а-а?

Видимо, он об этом никогда не задумывался.

Не прошло и минуты после нашего разговора, как раздался режущий уши скрип, и шест, который, по словам «никогда не ломался», согнулся пополам и переломился ровно посередине. Как мне было жалко Евгению! Она в это время выполняла последний трюк — «солнышко». Девочка от изумления и страха открыла рот, но так и не закричала — видимо испуг был сильнее — а упала лицом в опилки. Плохо лишь то, что покрывало сняли — решили накрыть манеж завтра, перед началом выступления… Женя подняла лицо… слез не было — видимо удачно приземлилась, но вот рот был полностью забит опилками. Она выдохнула, забрызгав костюм подбежавшей к ней девочке, и уже в сторону сплюнула, все равно попав на костюм, но на этот раз мальчика, который также поспешил ей на помощь.

«Вот тебе и благодарность!» — подумал я, подойдя ближе.

— Как ты? — спросила Любовь Васильевна, оказавшись около Евгении самой первой.

Та вроде оправилась от испуга и, выплюнув остатки опилок, смогла выдавить из себя:

— Вроде ничего… руки на месте, ноги тоже.

Девочка поднялась и отряхнулась. Ей помогла и руководитель, которая достала платочек и вытерла ей лицо. Та чихнула.

— Спасибо.

— Тебе сейчас нужно прилечь. Полежи, приди в себя…

— А мой номер?

— Номер? И ты после этого можешь о нем думать? Я исключаю его из программы из-за отсутствия реквизита и в связи с твоим состоянием.

— Но я не могу… я так долго его готовила… и теперь все бросать?

Она заплакала. Любовь Васильевна сказала двум девочкам — подругам Жени отвести ее в гримерную и немного посидеть с ней.

Репетиция была сорвана!

Прибежал взволнованный оператор — Сергей — муж Любови Васильевны.

— Что у вас здесь… Как это могло произойти?

Он наклонился над двумя частями бывшего шеста и стал их рассматривать.

— Здесь подпилено! — вынес он заключение.

Удивление захватило окружающих врасплох. Все стояли в нерешительности, не зная, что делать. Было потрясением для артистов и руководителей то, что в дружном цирковом коллективе — диверсия. Но это были еще не все сюрпризы! Удивление возросло во много раз именно тогда, когда на манеже появилась Евгения Фоменкова, держащая в руке шест, идентичный тому, который оказался сломан. В глазах девочки ясно можно было прочитать недоумение. Такое же было и со всеми остальными.

— Что это? — спросила Любовь Васильевна.

— Вроде мой шест, — неуверенно сказала девочка, переводя взгляд с поломанного шеста на целый.

— Откуда он у тебя? — спросил Сергей Дмитриевич.

— В гримерной лежал, но я точно помню, что перед репетицией взяла его и принесла на манеж.

— А двух подобных у нас не может быть, — медленно произнесла руководительница.

— Мистика! — пожав плечами, добавил оператор и поднял куски шеста. — Можем продолжать, а разбираться будем уже после репетиции.

— Но все же я не могу понять, откуда взялся второй шест! — заговорила девочка, испуг которой уже прошел. — Утром был один — это все подтвердят! Гримерная закрывается на ключ. Кто его туда положил?

— Успокойся, все позади! — подойдя к ней, сказала Любовь Васильевна. — Ты будешь завтра выступать, ну а пока посиди и посмотри на других. Может быть после, мы к тебе и вернемся, но даже если этого и не случится, я уверена, что ты меня не подведешь, и твое мастерство завтра будет на высоте!

— Я вас не подведу!

После клоунской репризы подошел и мой номер. На этот раз я его полностью переделал, усовершенствовав почти все трюки (подробно опишу его завтра, во время представления).

По глазам Любови Васильевны я понял, что не следовало брать вторую ассистентку, но мне хватило ума для того, чтобы расставить свои трюки в такой последовательности, из-за чего и Настя Конарейкина и Елена Корабовкина смотрелись идеально. Убрать хотя бы одну ассистентку из номера означало бы испортить весь номер. В конце концов, руководитель кивнула головой, в знак своего согласия и сказав:

— Хорошо! Уже намного лучше! — продолжила просмотр номеров. Когда же все было окончено, она собрала участников вокруг манежа и, выйдя на середину, объявила:

— На этот раз программа, которая пойдет завтра, во многом лучше тех, что были в прошлом году! Добавились новые трюки, новые номера, да и самих исполнителей стало больше — это радует. Конечно же, не все безгрешны. Есть и недочеты, но их не так много и об этом я поговорю с каждым индивидуально. Остальное хорошо. Да, у клоунов есть небольшие пробелы, но вам все объяснит Сергей Дмитриевич — он же с вами работает! — обратилась женщина непосредственно к пятерке разукрашенных яркими красками детей.

Любовь Васильевна создала и воплотила в жизнь блестящий план создания новых номеров и «звездочек» детского цирка: каждому новопришедшему участнику, в зависимости от его выбора номера, она давала определенное время (от шести месяцев до года), за которое тот или иной артист должен создать свой собственный, не похожий на других, номер. Задача непростая. Многие не справлялись, но те, кто действительно хотел стать цирковой звездой, добивались успеха. На репетициях Любовь Васильевна никому ничего не показывала сама, а делала это лишь тогда, когда у нее просили совета.

По истечении определенного срока каждый должен был показать то, чего сумел добиться. В номере могло быть один, два, иногда три и совсем редко — четыре (это уже по желанию) участника. В общем — свобода выбора! Но из-за одной ошибки, даже незначительной, мог «пролететь» весь номер, даже оригинальный и великолепный в исполнении. Любовь Васильевна строго следила за этим и часто говорила:

— Я не потерплю халтуру! Так что имейте в виду — делайте так, как нужно, иначе не допущу вас до манежа!

Именно поэтому цирк сумел вытеснить все другие побочные коллективы подобного жанра и, став профессиональным, смог достойно занять место у Никольских ворот.

Вообще-то Любовь Васильевна была доброй. Это сразу бросалось в глаза, как только ее видели. Особенно выдавало ее лицо. Но, как известно, из себя можно было вывести любого человека, и тогда — берегитесь, лучше ей на глаза не попадаться.

Через полчаса мы все же посмотрели гимнастику на шесте и не только… Надо признать, это действительно был шедевр, особенно для детей. Такое и взрослый не смог бы сделать, а она — без проблем. Еще бы, семь лет в цирке — большой срок.

По домам начали расходиться уже после шести. Некоторые остались дорабатывать последние штрихи в своем гардеробе и трюках. Мне же ничего подобного было не нужно, и вместе с Иннокентием мы направились к выходу из шатра (оказалось, он тоже живет в моем районе, а вдвоем добираться лучше, чем одному). В последнее время я и с ним неплохо подружился, но все же не забывал его характер и старался не затрагивать подобные темы.

Тем не менее в данный момент мы шли вместе. Вдруг я услышал часть какого-то разговора. Это были руководители цирка — говорили о Евгении. Меня это заинтересовало, к тому же дверь была открыта.

— Подожди меня на улице! — сказал я Кеше. — Ключи от дома в гримерной забыл.

Он удивился, ведь такого со мной еще не было, но не сказав ни слова, пошел. Я же снял ключи с ремня и, чтобы они не звенели и не привлекали внимание, убрал подальше в карман. Прислушался…

— История с Фоменковой мне кажется очень странной, — голос принадлежал Сергею Дмитриевичу.

— Да, здесь действительно что-то не так. В этом деле нужно серьезно разобраться!

— Как ты думаешь, кто бы это мог сделать?

— Понятия не имею.

— Может новенькие?

— Новенькие? Так они же все малыши. Конечно, у нас есть и более старшие, но им-то для чего это делать? Нет, здесь кто-то другой, вот только кто?

— Да-а-а, задачка! Послушай, а может это тот парень, фокусник?

Голос удалился, видимо мужчина отошел к окну, в дальний конец комнаты

— Игнат? Почему ты так считаешь?

Ее голос также стал тише.

— Он у нас недавно и почти на первом же выступлении с его участием произошло ЧП. Не кажется ли тебе это подозрительным?

— Завтра многие будут выступать впервые. Нельзя же подозревать их всех. Подождем следующего выступления. Может, тогда что прояснится. Если же нет…

— Что делаем? — спросил кто-то у меня, положив руку на правое плечо.

Я обернулся. Рядом со мной стояла Вероника Колошина — сестра Иннокентия. Она по совместительству занималась клоунадой и с тремя подругами — дуэтом на катушках. Про нее-то я совсем и позабыл. Только она с братом да я ходили этой дорогой из шатра через кабинет руководителей. К тому же, у меня было много времени для того, чтобы услышать ее шаги и предпринять что-либо до того, как она меня в чем заподозрит. Теперь же было поздно. Но у меня выход находился из любой ситуации. Хорошо, я догадался присесть на одно колено, когда подслушивал через замочную скважину — это и спасло. Проведя рукой по земле, а именно над ней, я показал в руке десятирублевую монету и сказал:

— Деньги на газировку искал! — и сунул монету в карман.

— Только десять? Она же дороже стоит.

— У меня еще есть, — потряс я карманом, в котором находились ключи. Иллюзия получилась невероятная. Даже я задумался, а нет ли там и правда денег. — Может, пойдем, купим да по домам? Там твой брат на улице ждет.

— Да нет уж, как-нибудь в другой раз.

— Ну как знаешь.

Ушла.

«Повнимательней нужно быть!» — подумал я, вздохнул с облегчением и пошел на выход, так как дверь закрыли, и из комнаты не доносилось ни звука.

На улице меня встретил возмущенный Иннокентий. Рядом с ним стояла Вера.

— Что-то ты долго искал! — в его голосе чувствовалась подозрительность.

— Ключи-то я быстро нашел, да по дороге деньги потерял, а в темноте, как известно, они долго ищутся.

Мальчик еще больше удивился, но на этот раз меня выручила Вероника:

— Да, действительно! Когда я шла, он все еще искал, но нашел.

Сестре-то он поверил, так как она была старше на два года и он всегда прислушивался к ее мнению, если, конечно, оно совпадало с его.

Так я и доехал до своей остановки в их сопровождении. Обычно с Вероникой всегда ехали еще две подружки по цирковому номеру, но сегодня мы слишком задержались. Ушли позже всех, и этим все сказано.

Как только я вышел из трамвая, пошел снег. Он словно меня одного и ждал. Был таким редким, мягким и незаметным, что его почти не чувствовалось. И, конечно же, нельзя было его сравнить с тем, который шел пару дней назад: мелким и частым. Вообще снег — это хорошо, особенно когда он выпадает впервые и покрывает черную грязную землю белым одеялом. Такая быстрая перемена, когда он укрывает все за ночь, выглядит потрясающе!

— Ну, что поймали? Рыбаки! — усмехнувшись, спросил я.

— Да ты сам посмотри, в багажнике все! — сказал Мишка и открыл его.

Я подошел и заглянул внутрь. Оттуда на меня мгновенно набросились что-то черное и мохнатое, еле крышку успел закрыть. Все трое засмеялись.

— Что это? — спросил я.

— Медвежонок, — ответил Леша, все еще смеясь и пытаясь выбраться с заднего сиденья.

— Кто? — переспросил я, на этот раз удивившись по-настоящему.

— Тебе же сказали — медвежонок! Ловили мы, значит, рыбу… — начал «Макар». — … никого не трогали, сидели тихо, а тут — на тебе — вылез из леса и к нам. Мы как перепугались и про рыбу забыли, отбежали обратно и в машине спрятались. А он весь улов наш поел и к нам подбираться стал. Ну, мы ясное дело — по газам и уехали. Едем, видим, охотники-браконьеры медведя тащат — здорового такого, метра три. Мы бы за тем никогда не вернулись, да этому что-то в голову взбрело — кивнул он на все еще вылезающего Алексея — Говорит: «Давай заберем, все равно с голоду помрет, а отдадим Игнату, пусть в цирк несет. Там животные нужны!» Так что забирай товар!

— Ё-мое, что ж я с ним делать-то буду?

— В цирк отнесешь, разве не ясно, — сказал Алексей.

— Кто же его кормить будет? Ухаживать?

— Ничего, сейчас медведи прибыльные. На них можно столько денег заработать!

— Ладно, я поинтересуюсь на счет него, а пока, пусть у вас побудет.

— Э-э нет, так не пойдет, чем мы его…

— Тогда… привозите завтра к десяти в цирк. Если и такой вариант вас не устраивает, — везите обратно в лес! — перебил я Михаила и, развернувшись, быстро направился домой — мало ли что им в голову взбредет сказать напоследок.

О ребятах я вспомнил уже поздно вечером, когда перед зеркалом проделывал манипуляции. Этим я занимался ежедневно, а накануне выступления перед публикой и подавно. На ум вновь пришел инцидент с Фоменковой. Как все говорят, здесь действительно много «почему»! Не подумайте, что я ненормальный, но он мне понравился. Его даже можно счесть за клоунскую репризу-пародию.

В восемь утра меня разбудил будильник. Сегодня, он на редкость был звонким и даже свалился на пол, видимо от досады, что не мог меня поднять с кровати.

Через час я уже находился рядом с кассой цирка, которая в этот момент была закрыта и передвинута на полтора метра вперед. «Видимо все деньги собрали, — подумал я. — И почему вчера этого не заметил?» По дороге к шатру поздоровался с теми охранниками, которых не так давно шарахнул током. Об этом они, конечно же, не знали, и видимо, не узнают никогда. Почти у самой двери гримерной встретил Алексея Рублева — среднего роста мальчика с опухшими глазами — нашего лучшего жонглера. Видимо вчера опять допоздна репетировал.

— Как ощущение? — спросил он, потирая карие глаза.

— Пока все хорошо. Руководители у себя?

— Конечно! Сейчас все в своих гримерных, готовятся.

— Ты вчера спал?

— Почти нет, — устало произнес он.

— Зря!

Войдя в свою небольшую комнатку, обставленную всевозможными коробками и ящиками для фокусов, я сел на один из трех стульев, разноцветной обшивки, и задумался над своей личной программой.

Моя комната из-за коробок больше напоминала склад, но эта версия сразу же отпадала, стоило здесь провести всего несколько минут. Помимо нагромождений ящиков, здесь находился небольшой шкаф для костюмов, видавший виды облезлый диван, столик с пудрой, помадой и прочим гримом, предназначенный исключительно для Насти и Елены, но и я иногда перекидывался на нем в карты с Иннокентием. Так же, как и говорил, здесь было три стула, а дополнением всему этому служило огромное зеркало во всю стену, висевшее над столиком и находившееся в каждой гримерной. Больше — ничего, но это пока. Сюда можно принести телевизор, магнитофон и прочую аппаратуру, но тогда уже в комнату не войдешь — все просто на тебя посыплется.

Сняв куртку и переодев ботинки, я направился к Любови Васильевне — рассказать о «рыбалке на медведя». Дверь, как всегда, была чуть приоткрыта и из комнаты вновь доносились голоса, но сегодня, в отличие от вчерашнего, разговор шел о цирке вообще.

— Сегодня нам опять пришел очередной счет — третий за последний месяц! — говорил Сергей Дмитриевич, и настроение у него, похоже, было на нуле. — Если так пойдет и дальше, вскоре мы лишимся этой земли и, как следствие, цирка. К тому же, через три дня, в одиннадцать, к нам пожалует ревизор, чтоб его, а у нас сплошные счета: за свет, воду, землю! Дезинфекцию еще навязали! В общем, полный аврал.

— Может, изменится что?

— Что может измениться, когда денег нет? Хорошо еще на охрану хватает, а то бы совсем все растащили, а тут еще эта ситуация с Евгенией…

— Опять деньги потерял?

Как из-под земли вновь появилась Вероника.

— Нет! С руководителем просто нужно поговорить, да разговаривают они сейчас.

— Подслушиваешь?

— Что ты! — сделал я вид, будто снова прислушиваюсь. — Вот, поговорили. Приятно было поболтать! — улыбнулся и вошел в комнату.

«У, глазастая!» — подумал я, закрывая за собой дверь.

— Чего тебе? — спросила Любовь Васильевна.

— Как вам сказать… Мои друзья медвежонка нашли. Не желаете ли принять в цирковой коллектив как будущего участника?

Они переглянулись. Видимо это сбило их с толку. Тогда я рассказал всю историю, что сообщил мне Александр. Первым опомнился звукооператор.

— Ну что ж, медведь — это хорошо. Пусть привозят!

«Видимо, подумали, что терять нечего, все равно скоро всех выгонят», — вертелось у меня в голове. Я посмотрел на часы.

— Через полчаса будет здесь. Куда его?

Они удивились еще больше. Видимо не рассчитывали, что это произойдет так быстро.

— В фургон, за шатром. Он все равно пустой стоит, теперь с медведем будет. После выступления накормим и что-нибудь постелем, чтобы мягче было. А сейчас извини, нужно готовиться, да и тебе не мешало бы собирать реквизит.

Я кивнул головой и вышел, но уходить далеко даже и не собирался, а затаив дыхание, прислушался.

— Зачем он нам? — спросила Любовь Васильевна и в голосе ясно чувствовалось недоумение.

— Ничего, три дня мы его продержим.

— А затем?

— Затем… Он обречен!

Больше я не стал их слушать. К тому же эта пронырливая Вероника могла появиться в любое мгновение, а этого мне не хотелось. В моей голове родился такой сногсшибательный план, что страшно говорить. Будет лучше, если я его приберегу на потом и не стану сейчас о нем рассказывать.

Ровно в десять, как и договаривались, приехал Мишка. Один. Его дребезжащую машину я услышал еще издалека. Нам потребовалось двадцать-двадцать пять минут для того, чтобы удобно разместить в фургоне «пойманного на крючок» зверушку. С ним нас не видел никто, даже те два охранника-милиционера, которых всегда неизвестно где носило. Поблагодарив за оказанную помощь, я отпустил Михаила обратно, а сам пошел в гримерную переодеваться.

До начала представления оставалось меньше получаса.

Уже надевая фрак, я вспомнил слова Любови Васильевны: «Костюмы, так же, как и реквизит, — ваши личные вещи. Не мните и не грязните. Помните! Стирать их будут только ваши родители. Так что не делайте им лишней работы!» Не знаю как остальные, но я об этом никогда не забывал.

За пять минут до начала, в комнату вошла Любовь Васильевна.

— Через пять минут начинаем! Все в порядке? Не нервничаешь?

— Нет. С чего вы взяли? — придал я голосу такое удивление, на какое только был способен.

— Обычно новенькие всегда побаиваются манежа, но ты, я вижу, нет.

— Именно! Я привык работать на публике. Народу меньше, народу больше, какая разница? Главное, он есть! Есть кому показывать!

Женщина улыбнулась, показав ровные белоснежные зубы.

— Что ж, тогда не подведи! Удачи!

Ушла. Через несколько минут и я вместе со своим заветным чемоданчиком вышел в коридор. Там туда-сюда бегали дети, делая последние приготовления перед выступлением. Я прошел вперед и вскоре оказался почти перед самым выходом на манеж.

Выглянув в специально сделанное для этого окошечко, я увидел пришедших посмотреть на нас. Их было так много, что заняли все места, а некоторые даже стояли — видимо, любопытство брало верх над усталостью, ведь цирковое искусство подвластно всем возрастам — от самых маленьких и до самых седых старичков и старушек.

И вот зазвучали первые аккорды фонограммы (так как на живой оркестр тоже не было денег), и представление началось!

На середину манежа вышла Любовь Васильевна и, поднеся поближе микрофон, заговорила:

— Доброе утро! Доброе утро все те, кто сегодня решил прийти на наше представление и унести отсюда массу положительных эмоций и впечатлений. Итак… Вас приветствует детский профессиональный цирковой коллектив «Мечта». Руководители — Любовь и Сергей Ковальчуковы…

Дальше следовало очень долгое приветствие и пожелание зрителям приятного времяпрепровождения.

— … А сейчас нашу программу открывает танец «Русские узоры». Встречайте!

Раздались громкие дружные аплодисменты, и на манеж вышли три девочки в русских костюмах. Как уже говорилось, этот танец был слиянием и цирковых трюков, и русских народных движений. Но изящность была на высоте. Все всё делали синхронно и без срывов. Ни малейшего отклонения от задуманного на репетиции. Все четко! Именно его, а никакой другой, поставили первым номером программы. Из-за этого интерес к представлению сразу же возрос во много раз. Это уже был плюс, да еще какой!

Отлично справившись со своей задачей, девочки скрылись за кулисами, а их сменила группа клоунов из пяти человек. Поприветствовав собравшуюся публику, они стали говорить про неудачно сложившиеся обстоятельства. Слушал я их мало, так как мне хватило и репетиций, но по реакции окружающих было ясно, что все сказанное пришлось по душе. После них ведущая объявила:

— Акробатический этюд! Анастасия Конарейкина иАлексей Рублев!

Зазвучала музыка и на манеж выбежали девочка и мальчик. Сразу же пошли разнообразные трюки, поражавшие зрителя все больше и больше. В самом конце пятиминутного номера, Настя забралась Алексею на голову и там сделала арабеску, еще больше удивив присутствующих.

Следом за разговорным номером клоунов, Любовь Васильевна объявила:

— «Эквилибр на лестнице», в исполнении Вячеслава Романова!

Это было что-то новенькое, и публика мгновенно все оценила.

Тринадцатилетний Слава не один год провел со своей полюбившейся двухметровой лестницей и отлично управлялся с ней. Пробежав по ней несколько раз снизу доверху и обратно, он, наконец, остановился на самой вершине и медленно поднялся на руки, а затем, под всеобщее «Ох!» и «Ах!», стал на специальную подставку вниз головой и развел руки в стороны. Потом сделал сальто, оказался на ногах, поднял руку в комплементе и, подхватив лестницу, скрылся за кулисами.

Последовавшие за лестницей клоуны вновь развеселили публику, внеся разрядку в представление.

— Жонглеры — демонстрация ловкости рук! — сказала Любовь Васильевна и, отойдя в сторону, дала больше свободного места шестерке жонглеров.

Этот номер шел не менее пятнадцати минут. Два мальчика и четыре девочки вытворяли с мячами, булавами, кольцами, вперемешку того и другого, такое, что дано не каждому. После их круговых и зигзагообразных проходок по манежу вышли еще три мальчика, но уже повыше ростом, с большими булавами и таких же размеров кольцами. К сожалению, не обошлось и без падений реквизита, но исполнители так искусно их поднимали, что все думали: «Так и должно быть!» Завершился номер общим каскадом мячей и шквалом аплодисментов. Он сменился на очередную репризу, в которой говорилось что-то о музыке и лапше, не имеющей ничего схожего между собою, но по ее завершению, как и ожидалось, зрители от смеха чуть не надорвали себе животы.

После клоунов — самый медленный из всех имеющихся номеров:

— Пластический этюд! Евгения Фоменкова, Анастасия Конарейкина, встречайте!

Хотя объявили всего двух исполнителей, на манеж вышли пять (трое из них, видимо, для создания массовки). Здесь была оценена гибкость, пластичность и размеренность всех трюков. Шпагаты сменялись мостиками, арабески — более сложными трюками. Не знаю как других, но на меня номер произвел большое впечатление. Может, из-за того, что смотрел его впервые?

После очередных клоунов, объявили:

— Антракт!

Некоторые зрители вышли из шатра подышать морозным воздухом и размять спины, но больше половины остались на своих местах — наверное, боялись холода.

Я посмотрел на часы — пять минут первого — и только теперь стал разбирать свой железный чемоданчик. Вскоре он превратился в полутораметровый столик, на который я разложил нужный реквизит. Вновь выглянул и все же на этот раз отыскал глазами Лешку и Сашку. Они сидели в первом ряду и скучно смотрели на окружающих их людей. «Видимо, сидеть надоело! — подумал я. — Ничего, уже совсем немного осталось!»

— А сейчас — дуэт на катушках! Вероника Колошина, Елена Карабовкина, Анна Мерзлякова!

Как я понял, этот номер был на «силу ног». Три девочки, жонглируя, становились на цилиндр, затем на другой и в конце на третий. Пока одна стояла и кидала мячами или булавами, другие делали шпагаты и колеса. Смотрелось отлично, особенно когда на три цилиндра клали доску, на доску два небольших бочоночка, сантиметров в тридцать, а на бочоночки вновь доску, к тому же стоящая девочка размахивала флажками с надписью «Цирк «Мечта».

«Начало сезона не такое уж и плохое!» — подумал я, просмотрев первые номера.

У меня едва сердце не остановилось, когда Лена чуть не свалилась с трех цилиндров и не «пропахала носом». Нет, не подумайте, что я беспокоился о ней, хотя и это присутствовало. Скорее я боялся, что останусь без ассистентки и вся моя продуманная до мелочей программа улетит куда подальше. Но, слава Богу, все обошлось, а то я заметил, что Любовь Васильевна вся побледнела.

— А сейчас — «Гимнастка на шесте»! Евгения Фоменкова, Степан Дружинин и Тимофей Правдин! — произнесла Любовь Васильевна после клоунской репризы.

Я вновь посмотрел на часы — полпервого. «Неужели так быстро прошло пятнадцать минут? Не верю!»

Тем временем Евгения сделала несколько трюков на шесте и двойным сальто стала на него ногами. Затем к спине прицепили страховку и сверху, на перекладинах спустились два мальчика, также со страховочной веревкой и, взяв Евгению за руки, стали подниматься вверх. Шест моментально унесли. Под самым куполом Евгения делала разнообразные перевороты и длинные прыжки с одной трапеции на другую. Зрители не верили своим глазам: «Девочка и может такое… Другим не под силу! Чудеса!»

Вот она отработала свой номер и, сделав комплимент, с радостной улыбкой и блестящими от счастья глазами, что все получилось удачно, скрылась за кулисами. Наградой для нее служили столь громкие аплодисменты, что даже я чуть не лишился слуха.

Во время очередной шутки клоунов, ко мне подошла Настя и Елена.

— Волнуешься? — спросила Анастасия.

Я усмехнулся.

— Это у меня уже спрашивали. А вы?

— Как и всегда, — ответила Лена и «рассмеялась» своими серо-голубыми глазами.

Мне сразу вспомнилось, как Настя волновалась перед каждым номером. Дело доходило до того, что иногда создавалась иллюзия, будто бы у нее стучат зубы! Бывает и такое. Волей-неволей напрашивалась реплика из фильма: «Ой, боюсь-боюсь-боюсь… ой, боюсь-боюсь-боюсь!» Но я понимал их страхи. Любой срыв, любая неудача могла испортить все, все то, к чему так долго стремились, но не смогли добиться поставленных целей.

— Фокусы! Игнат Белов!

Раздался свист. Мои два друга оживились.

«Свистите не свистите, а лучше номер я показывать не смогу и если что пойдет не так, не обессудьте!»

— Не волнуйся, все будет хорошо! — сказал Рублев и хлопнул меня по плечу.

«Еще один», — подумал я и вышел на манеж, на котором так часто и долго тренировался.

Меня моментально почти ослепил тот свет, который падал на манеж, и так как я находился в таком освещении впервые, то поневоле закрыл глаза. Вспомнив, что на меня смотрят сотни пар глаз — открыл, улыбнувшись, прошел вперед столика, который мне уже вынесли и развел руки в комплименте. Хотя все советовали начать номер с трюка с белыми перчатками, я все же их не послушался и сделал все по-своему. А именно выстроил сюжет номера, в основном, на трюках с веревочкой и несколько с платочками. Завершить же я решил свое выступление весьма забавной репризой. Итак, все по порядку!

Всего в моем репертуаре было десять трюков и реприз. Четыре первых — мои старые, которые я показывал друзьям. Один — позаимствовал у Насти и пять — совершенно новых, еще никому не известных фокусов. Весь свой номер я построил на непрерывной цепи трюков. То есть каждый последующий был продолжением предыдущего. Из-за этого эффект должен был быть потрясающим.

Первым трюком я решил показать веревку с платками. Когда же я снял последний третий платок, который висел посередине и был больше остальных, то накинул его на левую руку и стал доставать платочки, а после них длинную веревку, с которой проделал следующих три трюка: три узла, разрезание веревки, взмах — три узла, которые идеально дополняли друг друга. Об этих пяти трюках я уже рассказывал ранее, и не буду заострять Ваше внимание, а расскажу лучше о пяти новых.

После того, как я показал зрителям трюк с появлением на веревке трех узлов, то скомкал ее и положил в правый карман брюк. Как будто что-то вспомнив, вновь запустил руку в карман и вытащил веревочное кольцо, концы которого были связаны друг с другом. Я переложил веревку из правой руки в левую и уже собрался делать таинственные отвлекающие пассы, как из-за кулис вышла Вероника в костюме клоуна и с ножницами в руках, и, не спрашивая разрешения, разрезала веревочное кольцо ровно посередине. Смерив ее уход злобным взглядом, я не расстроился, а улыбнувшись, связал разрезанные концы, позвал одну из ассистенток — Лену и жестом попросил ее срезать один из двух узлов, который был не к месту, так как два — это уже перебор. Выполнив свою задачу, она ушла, а я провел над веревкой рукой и показал ее зрителям. Да, один узел исчез, но веревка совершенно не пострадала и по-прежнему оставалась целой. Из-за кулис вновь вышла Вероника как раз в тот самый момент, когда я в очередной раз занес над кольцом руку, и вновь разрезала его, но уже в другом месте. Повторилось все то же самое: связал концы, позвал ассистентку, которая срезала один, сделал магическое движение и веревочное кольцо по-прежнему осталось целым и невредимым.

Все зрители смотрели на меня, затаив дыхание, а некоторые даже открыв рот, да это и не удивительно. Номер полностью отработан, проверен, но был своеобразным дебютом в программе. Уже сейчас стало ясно, что я выдержал испытание — публика одарила меня аплодисментами, но прошла только половина номера. Вдруг я не выдержу напряжения, пристального внимания и сорву трюк? Тогда все пропало. «Только бы ничего не случилось!» — мысленно повторял я, но не волновался, так как умел подавлять в себе это чувство.

Вот я взял со стола три веревочки, показал зрителям, потянув их за концы раз-другой; перекинув одну веревку через плечо, две другие связал, намотал на руку и, взяв со стола платочек, накрыл им левую руку. Сделал пассы. Снял платок и стал разматывать веревку… и вдруг… она стала единой! Ни узла, ничего другого подобного не было, но я сделал успокаивающий жест и, сняв веревку с плеча, намотал ее на руку, а поверх — другую, которая только что загадочным образом соединилась. После очередных пассов с накрыванием веревки платком я снял ее с руки и отпустил, держась только за концы. Зрители были потрясены. Все три части веревки соединились в одну, имеющую длину около двух с половиной метров.

На следующий трюк мне понадобились еще три отрезка веревки, но уже других, заранее приготовленных и ожидающих своей очереди на столике. Я взял их все. Одну перекинул через плечо, а с двумя другими подошел к первому ряду и отдал одну веревку какой-то женщине, а другую — мужчине. Затем снял свою и показал, что с ней нужно сделать — просто завязать узел и продемонстрировать получившееся кольцо окружающим, что они охотно и сделали, так как я когда-то прочитал в одной книге: «… зритель любит, когда тот или иной трюк проходит с его участием. Это обстоятельство превозносит исполнителя в глазах зрителя…» Возвратившись обратно к столику, я как обычно нечаянно, по оплошности, отпустил одно из колец, но оно не упало на манеж, а повисло на другом. Таким образом получилась веревочная цепь, которую я и показал публике. Когда я опять направился к первому ряду, кольца разъединились, и зрители вместе со мной развязали кольца и вновь показали простые веревочки. Я же, собрав их в кулак, бросил на столик и перешел к следующему трюку.

Когда я делал волнообразные движения руками, у меня вдруг, словно из воздуха, появился синий платок. Показав его публике, я положил его в левый карман, но так, чтобы его маленький кончик торчал наружу и вновь стал перебирать руками воздух. Через мгновение в руках появился красный платок, который я также положил в карман, но в правый, оставив часть платочка свисать вниз. Обратив внимание зрителей на то, что они все еще в карманах, я взялся за конец синего и потянул в сторону. Странное дело! Красный тоже, как по волшебству, потянулся за синим и вскоре совсем скрылся в кармане. Тогда я взялся за красный. На этот раз в кармане исчез синий. Посмотрев с улыбкой на зрителей, я взялся за платочки обеими руками и стал тянуть туда-сюда. Сделав так несколько раз, я полностью спрятал их в кармане и еще шире улыбнувшись, поднял руки в комплементе.

Джазовая мелодия из моей личной коллекции, которую я принес специально для выступлений, окончилась, а зрители наградили меня таким шквалом аплодисментов, что любой другой участник цирка на моем месте покраснел бы от смущения.

На удивление, я чувствовал себя спокойно и безмятежно. Это выступление для меня казалось таким же, как и те другие, которые проходили в кругу своих друзей и знакомых. Оно не было ново для меня, и, как говорится, я чувствовал себя в «своей тарелке». А зрители все аплодировали и аплодировали… Слышался свист «Макара», пробивающийся через бурные овации.

Я не спешил уходить за кулисы, так как за мной оставался еще один трюк, именуемый «конвертом». Как мы и договаривались, на это мне требовался помощник, но не ассистентка, а кто-нибудь из клоунов. Иначе особого эффекта это не произвело бы. На роль помощника согласилась Вероника. Видимо, ей тоже хотелось узнать секреты моих фокусов. Трюк был разговорный и мы немало поработали над четкостью речи, чтобы голос слышался во всех «углах» шатра (хотя углов в нем я так и не нашел, но это не столь важно). Она вышла!

— Ха-ха! И ты еще называешь себя фокусником? — начала она по заранее продуманному сценарию. — Да я, если хочешь знать, могу показать то же самое, даже во много раз лучше.

Я улыбнулся.

— Не веришь?

— Я поверю только тогда, когда ты мне это докажешь.

— Тебе нужны доказательства? Пожалуйста, без проблем! — самодовольно произнесла Вероника и, достав из кармана колоду карт, развернула ее веером, а затем, слащаво улыбнувшись, добавила. — Не боишься, что я разоблачу тебя?

— Поверь, этого не случится! — с улыбкой ответил я и обвел взглядом зрителей, которые с нетерпением ждали развязки всего этого разговора.

— Не надейся на свои трюки. Они тебе не помогут! Итак, это самая легкая карточная игра из всех известных. Я раздаю каждому по пять карт, у кого они окажутся выше, тот и выиграл. Ну что, согласен?

— Конечно! Люблю помериться силой с опытным игроком, — я рукой указал на Веронику.

Та тем временем раздала карты и показала свои зрителям, чтобы увидели все, кроме меня. Она подошла к первому ряду и прошлась так кругом по всему манежу. Я сделал то же самое, но заметил, как после моего прохода прошел какой-то странный смешок. Из-за чего они смеются, я сразу же догадался — из-за моих карт. Да я и сам невольно улыбнулся, когда их мне раздали, хотя такого в моем сценарии не было, но пять карт от шестерки до десятки заставят засмеяться любого. Я занес руку с картами за спину, повернув «рубашками» к себе, а Вероника тем временем продолжала:

— Если у тебя вдруг оказалась плохая карта, ты ее можешь поменять на новую, но делается это единожды. Так что, ты будешь ее менять?

В это время я краем глаза заметил, что из-за кулис вышел еще один клоун, на этот раз Анна Мерзлякова, имеющая неплохой опыт работы в клоунском жанре. Она-то и стала мимикой передавать Веронике те карты, которые находились у меня за спиной.

Я тотчас повернулся к ней боком, сложил пять карт в одну стопку и, взяв со своего стола конверт, положил их туда, предварительно показав, что конверт пуст.

— Чтобы другие не подсматривали! — пояснил я.

Аня тем временем подошла ближе и стала рассматривать конверт, пытаясь найти в нем прозрачное место, так как обо всех картах она еще не успела поведать Веронике. Я нахмурился, покачал головой и, накрыв конверт платком, также лежащим на столе, произнес:

— Меня устраивают те карты, которые находятся в этом конверте, а поменять я советую только тебе.

— Тогда вскрываем!

Она показала мне свои карты — три туза и два короля.

— Что ж, неплохо! — сказал я и, сняв платок, достал свои.

Подойдя к публике, я сначала показал карты им (почти все ахнули), а затем вручил Веронике. У нее в руках оказались пять тузов, причем все одинаковой пиковой масти. Удивление было столь велико, что она, так же, как и Аня, открыла рот и проводила меня за кулисы обреченным взглядом, в котором присутствовало и непонимание, и возмущение, и многое другое. Еще бы! Ее план «посадить меня в калошу» не увенчался успехом, и ей пришлось признать поражение. Я же перед тем, как уйти сделал еще один, прощальный комплимент и под аплодисменты скрылся за кулисами. Через некоторое время, то есть после своей репризы, за кулисы ушли и клоуны, захватив мой столик с разбросанными по нему веревками.

— Ну что ж, поздравляю с «цирковым крещением»! — произнес жонглер Алексей, еще раз хлопнув меня по плечу.

Кивнув головой, я стал разбирать столик, и вскоре он вновь превратился в небольшой, весьма компактный чемоданчик.

— «Эквилибр на катушках»! — объявила последний номер Любовь Васильевна и тоже подошла ко мне.

— Я рада, что ты все сделал так, как я хотела.

Взяв свой чемоданчик, мне больше нечего было здесь делать. К тому же номер мне совершенно не хотелось смотреть. Это все из-за роковой троицы, которая делала на манеже все, что угодно, но только не то, что нужно. Их уже давно собирались выгнать, но так и не решались, так как в отдельных случаях они были незаменимы, и это их спасало. Да, признаю, номер хороший и они делали все правильно (в смысле трюков), но вот их манера исполнения сводилась к нулю. То они забывали, какой трюк идет дальше, то забывали в нужном месте сделать комплимент, а делали его в совершенно неподходящем, то растерянно смотрели и не знали, чем жонглировать, так как мячи, кольца, булавы они куда-то положили… Вот только куда? Видимо они, эти ребята, не доросли до возраста осмысления происходящего или же серое вещество у них вообще не было развито.

Сидеть и смотреть на этих тунеядцев я не намеревался. К тому же слишком громкая музыка уже начала давить на уши. Я встал и спокойно направился в гримерную переодеваться. И хотя еще в конце был общий парад для всех участников выступления, от него я отказался сразу же, как только зачитали программу. Кажется, это было так давно!

До своей гримерки мне удалось добраться быстро, так как сейчас мало кто мешался под ногами, но бегающих туда-сюда оказалось все-таки достаточно. Уже открывая дверь, я заметил какой-то подозрительный сверток у противоположной стены. Подойдя ближе к нему, мне не составило большого труда прочитать записку, адресованную Анне Мерзляковой:

«От твоего верного поклонника. Надеюсь, мой подарок тебе понравится!»

Кое-как сдержав приступ смеха, я все же открыл дверь, вошел внутрь и плюхнулся на стул, поставив перед собой на стол чемоданчик. Усталости не было совершенно, но вот чувство неопределенности — да. Отчего бы это? Вроде сейчас все спокойно, ни с кем ничего не случилось, но что-то все равно было не так. Что? Что именно могло произойти? В моей голове «поднялся ворох» мыслей, которых я никак не мог разложить по полочкам. Их как будто кто-то вытряс в кучу и забыл собрать. «Не-е-ет, — мысленно протянул я в смущении. — Нужно отвлечься. Подумать о чем-нибудь другом. К примеру, о медведе! Нет, медведь слишком банален и прост. Может о среде? Именно о ней. Об этом дне нужно подумать хорошо, все взвесить и сравнить, а в конце и подытожить. Как бы там ни было, я должен справиться с той задачей, которую поставил перед собой. Нужно надеяться на лучшее. Все получится! Уверенность на все сто!»

В гримерную вошли ассистентки.

— Выйди, нам нужно переодеться! — сразу же заявила Лена и присела на стул.

— Уже все? — поинтересовался я со слабо скрытым удивлением.

— Да.

— И парад?

— А как же, или ты думал представление будет идти вечность? — Елена была не в настроении, видимо что-то случилось и весьма неприятное.

— Нет, но…

— Так, ты будешь уходить, или придется уйти мне?

Наконец, мои мысли собрались там, где их место и я стал говорить по существу, выкидывая все лишние реплики, так как вы уже, должно быть, знаете, что «краткость — сестра таланта»!

— Оставайтесь, я пойду!

Вышел. Коробки с неизвестным содержимым уже не было, и это к лучшему. Не будут посторонние глазеть, устраивая столпотворение. И все же мне интересно, как быстро летит время! Может это случается только тогда, когда я погружаюсь в свои мысли? Может быть, может быть… Тогда это очередная тема для моих умственных рассуждений: чем больше «шевелишь мозгами», тем быстрее летит время! Кто-то где-то мне это говорил, вот только вспоминать долго. Может, учитель литературы?

Из комнаты вышли Елена и Настя. Уже когда я собирался закрыть за собой дверь, услышал девичий крик, больше похожий на писк, доносящийся из-за противоположной двери, где была комната «цилиндристов» (как я их иногда называл). Первыми там оказались ассистентки, но и я поспешил последовать за ними. Что мы там увидели, для детей, конечно, было жутковато. Настя и Елена стояли с широко раскрытыми глазами, но первая испугалась, по-видимому, больше, так как уже открыла рот, чтобы закричать. Я закрыл его ладонью, и усадил ее на стул.

— Может, потом покричишь, а то от твоего крика сейчас сюда набегут все артисты!

Девочка кивнула головой, а мне все же пришлось подойти к тому «странному» свертку. Слава Богу, такого я повидал и в большом количестве. Американские фильмы: «Дракула», «От заката до рассвета», «Восставшие из ада», и так далее тому подобное. Этим нас не удивишь, но вот таких девчонок — да! «Что там лежит?» — спросите Вы, а я отвечу…

Открыв крышку, я заглянул внутрь.

— Бог ты мой! — пробормотал я.

В коробке оказалась крыса, но не просто крыса, а убитая! И не просто убитая, а вдобавок без головы! Сразу видно — шутник постарался. Обезглавленную крысу они бы еще вытерпели (в смысле те, кто находился в комнате), но залитую кровью — не все. Правда крови было грамм пять, не больше, но и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать крик и не один. Второй, к счастью, удалось нейтрализовать.

В комнату быстрыми шагами вошла Любовь Васильевна и, ничего не понимая, спросила:

— Что происходит? Кто кричал?

Я кивнул на Анну, но та была бледная и ничего не отвечала.

— Кто объяснит, что здесь происходит?

— Минуточку! — сказал я. — Сейчас вы все увидите своими глазами.

Сказав такие загадочные слова, я надел на руку валяющийся рядом целлофановый пакет, чтобы не испачкаться и с осторожностью, держа за хвост, выудить из коробки двадцатисантиметровую безголовую тушку.

— Это от неизвестного поклонника, — пояснил я. — Видимо на шашлычок прислал.

Пропустив мои слова мимо ушей, руководитель уставилась на бывшего «живчика», с которого периодически капала кровь. Хотя нет. Стоп! Я поднес труп поближе и принюхался. Затем, не поверив своему обонянию, коснулся левой рукой красной жидкости и… лизнул. У Любови Васильевны, от изумления, глаза полезли на лоб. Не в силах говорить, она молчала. В комнатке тем временем собралось немало народа, почти весь коллектив.

— Кетчуп! — наконец сказал я, попробовав еще раз вещество на вкус — Точно, кетчуп! Никто не желает? — обратился я, на сей раз к окружающим.

Все сделали шаг назад.

— Не хотите — как хотите. Так бы сразу и сказали, а то стоят, молчат!

Я положил крысу обратно, сожалея, что столько кетчупа ушло в никуда и, сняв с руки мешок, собрался идти переодеваться.

Кое-как, но мне все же удалось протиснуться через толпу зевак, войти в гримерную, посидеть на стуле собираясь с мыслями и не спеша переодеться. Этот раз был один из единичных случаев, когда никто не «ломился» в комнату и не требовал ее немедленно открыть. Наслаждаясь относительной тишиной, я обдумывал события прошедших нескольких минут, которые пролетели с потрясающей быстротой, хотя оно было одно — крыса! «Это уже становится интересным, — крутилось у меня в голове. — Если шест — это чья-то шутка, то крыса — нет, и я не удивлюсь, если все эти происшествия окажутся как-то связаны между собой. Я, конечно же, не лейтенант Коломбо и тем более не Эркюль Пуаро, но «котелок» у меня «варит», хотя и не всегда. Разобраться здесь сложно, но можно, к тому же времени у меня предостаточно — вся жизнь впереди, и проблема эта когда-нибудь да решится. Но если подобные происшествия будут случаться и впредь, то придется соображать быстрее, значительно быстрее. Как бы там ни было, нужно всегда надеяться на лучшее. С другой стороны, если всегда будешь надеяться на худшее, то когда оно придет, ты не окажешься слишком удивленным и останешься в совершеннейшем спокойствии! Так что же выбрать: первое или второе? Понятия не имею…»

Оставаться дальше в этой душной комнате я не собирался, поэтому, чуть разобравшись со своими мыслями, сразу вышел в коридор и закрыл на ключ свою комнату. Ключ был единственный (кроме, конечно же, дубликата, висевшего у Любови Васильевны в специальном шкафчике, но там хранились все ключи от всех дверей, так, на всякий случай, — вдруг кто-нибудь свой потеряет). Даже у ассистенток его не было. И это правильно! Зачем он им? Все, что им здесь нужно, — это костюмы для номера и все, иначе, будь у них ключи, мои секреты иллюзионного жанра давно все узнали. Их и так расспрашивали о тех или иных трюках и мне везло, что они ни о чем не догадывались. «Когда же все «всплывет наверх», то мне придется либо заново составлять программу, либо прийти к тому, с чего я начинал, — показ фокусов своим друзьям. Нужно быть предельно осторожным в подборе ассистенток — от этого зависит будущее».

Напротив меня все еще толпились девчонки и мальчишки, пытаясь пролезть хотя бы на полметра вперед и разглядеть, из-за чего, собственно, собралась вся эта толпа.

Я еле заметно улыбнулся и поспешил к выходу из шатра. Почти у самой двери меня остановил голос руководителя:

— Обязательно приди во вторник! У нас будет важный разговор — сказала она.

— К шести?

— Да, но не позже.

Она повернулась и скрылась в гуще ребятишек. Я же немного помедлил с выходом на морозный воздух, обдумывая ее слова. «Будет важный разговор…» — повторил я, второй раз пытаясь взяться рукой за дверную ручку, да так и не сделав этого. «С кем? О чем? Зачем? Одни вопросы. Где же ответы? Как ни странно, но ответы приходят в голову раньше вопросов. Итак, ответим на первый вопрос «с кем»? Это совсем просто. Либо со мной, либо со всем коллективом… «О чем»? Это уже чуть посложнее, но и тут имеются два варианта. Первый — обо всех этих странных происшествиях; второй — о том, что совсем скоро коллектив, возможно, перестанет существовать. Обидно! И наконец «зачем»? Об этом нужно поразмыслить получше. «Зачем», как ни странно — сложный вопрос. Возможно для того, чтобы узнать истину? Да-а-а, просмотр «Секретных материалов» не прошел для меня даром. Теперь истину будут искать не только они, но и мы. Как все похоже! С другой стороны, руководители могли сказать обо всем прямо «в лоб», но на такое они не пойдут. Им жалко детей! Жалко того, что в городе больше не будет цирка! В городе не бу…»

Я словно заморозился, застыл на месте. До меня вдруг стала доходить истина. «В городе не будет цирка!..» — мысленно повторил я, прокручивая все то, что ранее было произнесено моим внутренним голосом.

— Так ты выходишь или так и будешь здесь до вечера стоять? — раздался голос позади меня.

На некоторое время мне пришлось отвлечься от блуждавших во мне мыслей, обернуться и посмотреть на того, кто меня прервал в самый неподходящий момент.

Это оказалась Вероника.

На ней, как всегда, была курточка сине-зеленого цвета, собственноручно связанная шапка с коричневым помпоном и черные меховые сапоги, больше похожие на валенки (это лично мое мнение).

— Ну, так что, домой не собираешься? — снова повторила она, так как из-за того, что я заслонял собой всю дверь, выйти из шатра было практически невозможно (имеется в виду, не было выхода именно через эту дверь).

— Уже выхожу, — произнес я и вышел.

Мое лицо моментально обдало морозным воздухом, отчего запершило во рту и сразу же заслезились глаза.

Отвернувшись от Вероники, я направился к фургончику, в котором расположился недавно привезенный медвежонок. Зайдя внутрь, я почувствовал, что температура здесь около двух десятков градусов, конечно, за знаком плюс. Рядом стоял опустошенный таз из-под какого-то варева. Постояв минут пять и, посмотрев на мирно спящего зверя, я прошептал как можно тише:

— Не переживай, братишка, все будет хорошо!

Затем вышел, хорошо закрыв за собой дверь, и направился к остановке.

Сегодня, в воскресный день, люди уже не так спешили по своим делам. Все они наслаждались зимой и ее белоснежным покрывалом, еще не испорченным машинами. На них были теплые зимние куртки, шубы, пальто, но даже вся эта одежда не защищала от мороза и людям приходилось поглубже засовывать руки в карманы и получше прижиматься головой к пушистым воротникам. Как ни странно, но никто не спешил побыстрее добраться до дома. Их даже не пугал мороз, все набирающий силу.

Под ногами скрипел снег, и это мне не нравилось, так как создавался шум, из-за чего невозможно было неслышно подобраться к тому или иному человеку, а напугать их своим внезапным появлением было моим любимым делом.

На удивление трамвай подошел быстро, и мне даже удалось занять одно из пустующих мест.

Мысли вновь стали переваривать информацию. В голове, четко вспыхнули слова: «В городе не будет цирка!..» Я тихо произнес эту фразу несколько раз, настраивая себя на потерянные ключевые моменты недавнего монолога. «Итак, начнем рассуждения! Времени у меня еще достаточно, — подумал я и полностью углубился в себя — Рассмотрим такой момент: мне известно, что несколько лет назад в городе находилось много цирковых студий, разбросанных по разным улицам и микрорайонам, но после долгой конкуренции остался только этот — цирк «Мечта». Он перебрался из здания на улице Ленина, где занимал весь четвертый этаж, в купленный за свои деньги шатер у Никольских ворот. Это было крайне невыгодно, так как здесь им приходилось платить за аренду земли; за отопление, которое находилось в каждой комнате-гримерной и шло по всем коридорам прямо на манеж, и там окутывало теплом (особенно в зимнее время года) все пространство; за водоснабжение, охрану и прочие мелочи. На все это нужны были деньги! Вы спросите: «Как им разрешили заниматься в шатре? Ведь это детский коллектив!» Охотно отвечу. Нужно все знать и уметь, дорожить тем, что любишь больше всего на свете и бороться за свою мечту! Вот и все!

Вернемся к теме! Если моя голова «варит» и причем в нужную сторону, то есть в правую, то разгадка, по моему мнению, весьма проста. Кто-то из другого циркового коллектива, который был смещен с пьедестала почета и, в конечном счете, распался, решил испортить жизнь этому, и делает все необходимое весьма успешно. Это одна из многочисленных необоснованных версий, которая к тому же может оказаться ошибочной! И чего я на ней остановился? Пойдем дальше…»

Занявшись, таким образом, своими мыслями, я чуть не пропустил свою остановку, но, к счастью, успел вовремя выскочить из уже начинающего отъезжать трамвая. На меня сразу же косо посмотрела стоящая на остановке толпа, но никто ничего не сказал, лишь провели суровыми взглядами.

Весь оставшийся день и понедельник я находился в задумчивости, хотя, казалось бы, ничего не произошло. Но за несколько дней нужно было сделать столько дел, что любой другой точно посчитал бы меня ненормальным. Странно, что я вообще на это согласился, хотя все мои друзья вначале были против, но в конце концов решили помочь и дело стало выглядеть не таким уж и безнадежным! Вера — единственный мой союзник на данный момент. Даже друзьям я не мог довериться полностью из-за опасений о будущем.

Итак, во вторник, ровно в восемнадцать часов, я находился уже в шатре. Любовь Васильевна решила сегодня провести большое собрание. Как бывало и раньше, артисты цирка стали подходить после шести и собрались полностью только в половине седьмого. На такие опоздания уже никто не обращал внимания, все к этому привыкли. Даже руководители, если сначала делали выговор, то теперь с безразличием смотрели на задержавшихся, так как репетиция из-за этого, была продлена на полчаса, что, в сущности, окупало ожидания.

Когда все расселись на манеже, к нам вышла Любовь Васильевна и заговорила весьма необычным голосом, который от нее еще никогда не слышали.

— Сегодня я собрала вас всех здесь для того, чтобы объяснить недалекое будущее, то есть то, что должно вскоре произойти, — она немного помедлила и вновь заговорила, пытаясь спрятать в голосе ноты разочарования, и хочу признаться, делала она это весьма успешно, почти никто ни о чем не догадался. — Завтра в цирк приедет ревизор, осматривать наше положение, а что мы ему можем показать? Одни только задолженности и больше ничего. Вы, наверное, понимаете, чем это для нас грозит? Так вот, завтра цирк «Мечта» перестанет су…

Она не успела закончить какую-то, по-видимому, важную мысль, так как на манеж в это мгновение выбежал запыхавшийся почтальон с огромной сумкой через плечо, который пытался что-то сказать, но делал он это столь тихо, что никто ничего не услышал.

Удивленная Любовь Васильевна долго на него смотрела, собираясь с мыслями — видимо, он сумел застать ее врасплох, — а потом спросила:

— Ты кто?

Теперь удивился почтальон — мальчик, нет, скорее всего, юноша, лет восемнадцати. Он-то думал, что его узнали, к тому же на синей сумке крупными буквами было написано: «Почта».

— Почта! — выдавил он, хотя его спрашивали о другом. — Вам срочная телеграмма из Москвы. Заказная! Это ж вы Любовь Васильевна?

— Да… это я!

— Отлично, а то я думал, что уже опоздал. Мне вообще-то сказали доставить телеграмму в шесть, но вы, наверное, знаете, как много нам приходится ходить, и бывает такое, что опаздываем…

Так, разговаривая обо всем, что придет в голову, он достал из сумки тетрадь и сказал:

— Распишитесь!

Когда все было сделано, юноша протянул листок бумаги, сложенный в несколько раз, и так же быстро выскочил из шатра — видимо, еще многим нужно было разнести срочную корреспонденцию.

Из-за кулис вышел второй руководитель и подошел к жене, которая читала телеграмму:

"ЛВ и СД! Это НА — ревизор. Завтра не приеду. Буду в следующем месяце. За неудобства Вам купят билеты в театр на пол-одиннадцатого. Ждите следующих сообщений.

С уважение. Коврижкин Николай Алексеевич".

Вы спросите, откуда я знал то, что было там написано? Да очень просто, но если Вы еще не догадались, то придется рассказать в свое время. Сейчас же вернемся к другому.

Руководители так и застыли с чуть приоткрытыми ртами. Они ожидали всего, что угодно, но только не такого поворота событий. Они даже не знали, что и сказать, так велико было их потрясение. Наконец, первой опомнилась Любовь Васильевна. Она словно разморозилась, вышла из долгой спячки и тихим голосом заговорила:

— Полученная телеграмма свидетельствует о том, что ревизоры завтра не придут, также возможно, что они не придут и до начала следующего года. Это дает нам возможность хоть немного рассчитаться по задолженностям и улучшить свое положение. К тому времени у нас все должно выглядеть на отлично! А теперь прошу заниматься своими номерами. Впереди много выступлений, как выездных, так и местных.

— Так что, завтра к нам никто не придет? — послышался голос Иннокентия.

— Конечно, нет! Но ты, я вижу, не очень рад.

— Я только хотел узнать, почему они…

Его голос прервался, так как по неизвестной причине он слетел со своего стула и плюхнулся на манеж. Все улыбнулись, и сразу же было прекрасно видно, из-за чего случилась эта «неприятность». Оказывается, ему помогла сестричка, сидевшая за его спиной. Она-то в нужный момент и скинула своего братишку, вот только что способствовало этому? Мне не ясно. Должно быть это что-то важное, иначе говоря, Вероника хотела, извините за грубость, закрыть рот Иннокентию, и это ей удалось. Причем с таким блеском, что никто ровным счетом ничего не заподозрил. Ну-у-у, почти никто! Эта девчонка не учла только одного — позади всех сидел я, и только мне все было видно!

Сколько раз я задавал себе один и тот же вопрос: «Почему мне нравится не привлекать к себе внимание»? Наверное, потому что мое самое любимое проявление — это одиночество. И что в нем такого особенного? А может, мне нравится то, что другие терпеть не могут?..

Все разошлись по своим комнаткам и вскоре вернулись с реквизитом. Начиналась репетиция. Она ничем не отличалась от тех, что были раньше, только сегодня — особенный день, хотя никто об это даже и не догадывался. Для всех остальных это очередной, ничем не привлекательный «серенький» денек, каких много в неделе, в месяце, в году…

После получасовой репетиции настало время воздушных гимнастов. Для них освобождали весь манеж, натягивали сетку, и те приступали к своим играм в воздухе. Наличие страховочной лонжи — обязательно! Без нее руководители ни за что никого не выпускали. Они ведь отвечали за каждого участника!

Евгения Фоменкова сегодня была особенно в ударе. Она так лихо перепрыгивала с трапеции на трапецию, что я, как и все ребятишки, не мог отвести от нее напряженного взгляда. Да-да, именно напряженного. Ведь цирк — это, по существу, одна большая сплоченная семья, и если у одного что-то не получалось, то волновались все! Хотя нет, в нашей семье завелся «шпион-таракан», который все время пытался испортить нашу жизнь, по-другому говоря, перетасовать карты в колоде, но вот репутация… С другой стороны, «имидж — ничто, жажда все»! Хе-хе, это мне уже известно. Весьма поучительная цитата, но не будем сегодня о грустном… Нет, видимо об этом говорить придется, ведь недаром существует пословица: «не гони беду в лес, она сама к тебе придет».

Пока я здесь размышлял о том — о сем, с бедной Женей случилось еще одно несчастье. «Это уже становится не смешно», — подумал я, наблюдая, как она вместе со своей трапецией вылетает через купол шатра, оставляя в нем внушительных размеров дыру. Первым отреагировал я, привыкший ко всем происшествиям, пусть даже и таким, относиться спокойно, но сейчас это было выше моих сил. Первый раз за много лет я испугался! Испугался не за себя, как это бывало, нет, а за совсем еще юную девочку, сумевшую многого добиться в жизни.

Выскочив на улицу, я попытался представить, куда она могла упасть, но следов так и не обнаружил, а услышал лишь слабый стон, доносившийся откуда-то из-за кустов, полностью покрытых инеем. Как обычно, к вечеру становилось еще холоднее, а опустившаяся на землю ночь совсем мешала мне разобрать что-либо на расстоянии десяти метров. Я все же сориентировался, пошел на звуки, и передо мной предстала такая картина: трехметровый забор, охватывающий всю арендованную землю вместе с шатром; за ним, что-то резиновое, очень похожее на батут; на нем — Евгения, все еще не пришедшая в себя после очередного, уже второго шока за неделю. Ее глаза смотрели куда-то вверх, в звездное небо, рот — открыт, и оттуда еле слышно доносились слова, совершенно бессвязные, отдельными слогами — фразы, не имеющие за собой никакого смысла.

От удивления и ужаса у меня чуть волосы не встали дыбом, как от электрического разряда. Все, что я мог сделать в ту минуту, — покачать головой. Если бы кто-то с профессиональной точностью не рассчитал ее полет, она наверняка бы приземлилась на железный забор, а ведь его верх представлял собой острые пики, способные проткнуть что угодно.

На мгновение я сам посмотрел на небо, вспомнив про Бога и поблагодарив Его за это везение, с легкостью десятилетнего ребенка в три прыжка перемахнул через забор. Для меня это не составляло большого труда, так как в недалеком прошлом я перепрыгивал и не через такие препятствия.

Оказавшись почти по колено в снегу, я подошел к батуту, а ведь это в действительности был он, и поднял Женю на руки.

Обилие выпавшего снега весьма ощутимо замедляло передвижение. Как назло, он еще пошел и сверху, а поднявшийся ветер сделал задачу почти невыполнимой. Тем не менее, шаг за шагом, я приближался к воротам, ведущим прямо на небольшую площадку перед шатром.

— Худеть тебе нужно, девчушка! — сквозь зубы прошептал я, благополучно выбираясь из сугробов.

Из шатра, наконец, выбежали все остальные и, разделившись на две группы, стали осматривать территорию. Меня, к сожалению, они не видели, так как часто посаженные кустарники и деревья делали это совершенно недоступным, а кричать: «Я здесь», не было сил. Поэтому, мне оставалось только одно — идти вперед и надеяться на то, что рано или поздно меня все же заметят.

На мое удивление, из-за очередного угла вышли охранники, которые сразу же «подскочили» ко мне, но на объяснения времени совершенно не было. Я просто присел на колено и указал рукой на то место, откуда пришел.

— Не спускайте с того батута глаз! Он для нас слишком важная улика. Я сообщу о нем Сергею Дмитриевичу, и тот решит, как с ним поступить.

Они закивали головой, еще не совсем соображая, что же происходит на самом деле, но пошли в нужном направлении и растворились в ночи.

Мне удалось донести девочку до шатра, а дальше я чуть не влетел в него головой вперед в прямом смысле этого слова. Какой-то «таракан» разместил здесь замаскированную веревку, натянутую во всю дверь. Мне еще повезло, что удалось упасть только на одно колено, иначе о последствиях было страшно подумать. Из-за моей вечной осторожности я отделался только ушибами — растяжением правой ноги в щиколотке. Зато не пострадала она — этих шесть десятилитровых ведер супа… Или еще чего-нибудь; уж не знаю, что она ела в детстве? Может кашу? Ешь кашу и вырастишь сильной-сильной, толстой-толстой! Через ноющую боль я даже сумел улыбнуться. Интересно, толстеют ли от каши?..

— Эй, где вы там все бродите? — крикнул я во все горло и добавил. — Вот же, блин, засада!

Из темноты вынырнул чей-то силуэт, который стал быстро ко мне приближаться, а мне оставалось только сидеть и пытаться угадать, кто это такой.

Наконец, через мгновение, все прояснилось. Передо мной стоял Сергей Дмитриевич.

— Как она? — спросил он, присев рядом.

— В порядке. Вот только холодна, как лед. Ее бы согреть!

Да, действительно, я точно подметил, что холодна она была как лед. На данный момент для нее это идеальное сравнение. Вот только чем вызвано такое резкое понижение температуры? Вероятнее всего, обычным холодом, ведь на ней кроме легкой футболки и леггинсов ничего не было. Кто ж знал, что придется «летать»? Никто! Так что все одевались по температуре в шатре, которая никогда не опускалась ниже двадцати одного градуса.

— Конечно! — растерянно произнес мужчина и, осторожно взяв девочку, понес ее в одну из гримерных, самую ближнюю к манежу.

Через некоторое время, все участники «поисковой операции» вернулись обратно и поспешили к Жене, когда я рассказал о ее «чудесном» возвращении в надежде узнать от нее, что же все-таки случилось. Но до того момента как она заговорит, пройдет много времени: час, два, может быть, больше… Для людей один шок уже катастрофа, а здесь два, и причем ей всего пятнадцать лет.

«Кто же это все делает?» — подумал я иотполз в сторону на скамейку. Проходящие мимо дети совершенно не обращали на меня внимания, но сейчас это было к лучшему. Никто в ближайшее время мне не помешает.

Я снял ботинок и осмотрел стопу. «Ну и удачно же я приземлился! — пришло мне в голову. — На перелом это не смахивает, но и от вывиха было далеко. Вспомнив один поучительный фильм, я все же взялся за больное место и резко повернул ногу в сторону, как бы расставляя все в нужные места. Боль, конечно, оказалась жуткой, но не ходить же мне, в самом деле, по больницам! Там от врачей все равно никакого проку нет, скорее, станет еще хуже. Теперь посижу здесь некоторое время и навещу «подмерзшую», может, какие новости узнаю!»

Мимолетным взглядом пробежавшись по циферблату часов, я сразу же определил время с того момента, как Евгения вылетела через купол шатра — двадцать пять минут. «Что-то слишком много. Видимо я потерял контроль над временем, когда нес ее от батута к дверям шатра. Возможно!»

Посидев еще немного, я попрыгал, чтобы размять ноги. Боль в стопе не уходила, но заметно ослабла, и мне не составляло особого труда дойти до комнатки, где собрался весь коллектив, хотя со стороны и было заметно, что я немного прихрамываю.

— Простите! — начал я, обращаясь к Сергею Дмитриевичу. — Но вас там ожидают милиционеры, у батута. Я сказал, что вы придете осмотреть его.

— Где меня ожидают? — растерянно произнес он.

— На улице, у батута. Вам нужно туда сходить!

Он пожал плечами, все еще не понимая, о чем я говорю, но вышел в коридор и направился к выходу.

Женя пришла в себя, открыла глаза и, обведя всех присутствующих глазами, спросила:

— Что случилось? Почему вы все здесь? И почему я лежу?

Видимо, девочка еще не осознала того, что с ней произошло совсем недавно.

— Вспомни свою репетицию! — посоветовала Любовь Васильевна.

Евгения села на край дивана и уставилась в пол. Она, перебирая все обрывки репетиции, стала понимать, что случилось на самом деле, и первая слезинка покатилась по щеке. Голос звучал хрипло, но вполне разборчиво.

— Не может быть! — прошептала она. — Я не верю, что со мной могло случиться такое… такое…

Слезы потекли сильнее, и девочка, положив голову на подушку, отвернулась к стене.

Руководитель накрыла ее одеялом и сделала знак, чтобы все вышли из комнаты. Затем она велела всем собраться на манеже, что мы и сделали, прекрасно понимая, о чем будет разговор.

Расставив стулья полукругом, мы сели в ожидании Любови Васильевны и стали вполголоса переговариваться между собой о случившемся. Одни думали, что это оплошность того, кто привинчивал к шатру всю конструкцию. Другие считали, что виной всему небрежное отношение к реквизиту, то есть вовремя непроверенные детали. Третьи… четвертые… пятые… и так далее, и тому подобное. Версий набралось много. С каждой минутой их становилось больше. Фантазия разыгралась у всех, но никто, ни один из сидящих не подумал о Евгении. Никто! Никто не сказал:

— Жалко ее!

… или:

— Бедная Женя, ей, наверное, до сих пор плохо!

Как я ни прислушивался, ничего подобного не услышал. О чем такое говорит, решайте сами. В этом непродолжительном разговоре я понял, насколько «хорошо» они относятся друг к другу. Им совершенно все равно, что в данный момент происходит с другими… Их мысли каждый миг направлены только на собственное «я»… Последнее, что я услышал до прихода Любови Васильевны, было:

— Знаете, а может это кто-то посторонний сделал? Какой-нибудь человек с улицы или тот, кто терпеть не может цирк!

В точку. Высказывание находилось ближе всего к цели, но даже в нем были свои минусы.

Увидев руководителя, все как по команде замолчали и уставились кто куда. Тем временем Любовь Васильевна села на специально для нее поставленный стул и, не скрывая своего раздражения, спросила:

— Если кто-то об этом что-то знает, лучше скажите сразу!

Никто ей ничего не ответил, лишь отвели взгляды в другую сторону. Только один Иннокентий улыбнулся и, посмотрев на свою сестру, взял ее за руку.

— Значит, информации нет ни у кого? Что ж, хорошо, перейдем к самому главному! Из вас никто не мог совершить такую подлость?

Молчание.

— Конечно, кто же теперь в этом признается, а ведь охрана у нас, слава Богу, хорошая. Постороннего никого не пропускают…

«Да-да, — подумал я, — так уж и никого? Сомневаюсь я в этом. В первую очередь нужно их трясти, а уж потом у детей спрашивать. Они-то что знают? На такое у них не хватит сообразительности! Все равно здесь что-то не сходится. Вот только что это «что-то»? Нам бы не помешала помощь, но тогда все может раскрыться и полетит цирк в тартарары!»

— … это уж строго. Сам Сергей Дмитриевич их проверял! Остается одно. Кто-то из ныне присутствующих не желает нам ничего хорошего и надеется оставить город без цирка. Может быть, его или ее направили из чужого коллектива, который распался, чтобы творить здесь пакости?

Все молчали, затаив дыхание.

— Я так и знала, что никто не решится. Ни у кого не хватает смелости…

— А почему вы думаете, что это кто-нибудь из нас? — спросила Вероника.

— Потому, что посторонний не знает, в какой комнатке лежит шест, не знает, как устроены эти трапеции, и уж обезглавленными мышами-крысами с кетчупом вместо крови разбрасываться не будет. Так что эта версия отпадает полностью.

— А что вы скажете про нашего фокусника? — улыбнувшись и посмотрев на меня, выдвинул предположение Иннокентий.

— Игнат?

— Да. Как только он появился в коллективе, все пошло шиворот-навыворот. Он присутствовал на всех «несчастных случаях» и мог сам совершить это. Он самый старший из нас и может придумать такое, что нам и не снилось. Воображения ему не занимать.

Любовь Васильевна долго думала, глядя то на него, то на меня, а потом спросила, обратившись непосредственно ко мне:

— А что ты можешь нам сказать?

Весь коллектив обернулся и посмотрел на меня, сидящего в отдалении, почти около первого ряда, предназначенного для зрителей.

Я понял одно: что бы впоследствии ни произошло, все подумают только на меня. Теперь они будут присматриваться к каждому моему движению, а может даже и наблюдать. «Нужно срочно искать какой-то выход из сложившийся ситуации, что-то такое, что заставит их поменять точку зрения по отношению ко мне». Сейчас же я намеревался отвлечь их своим разговором, который, кстати, неплохо получался, иначе в скором времени они меня вышвырнут отсюда. А такой вариант не входил в мои планы.

— Ну что ж, вы, я вижу, хотите поговорить со мной? Пожалуйста! Я тоже не против. Итак, с чего начнем? — сухо начал я.

— С шеста.

— С шеста так с шеста. Что я вам могу сказать по этому поводу? Вы все видели и прекрасно знаете, что во время репетиции я находился здесь, на манеже, вместе с вами. В комнату Евгении Фоменковой мне удалось бы проникнуть без особого труда, но вся проблема заключалась в том, что шест всегда лежал здесь и только на ночь закрывался в гримерке. Подменить его, казалось, невозможно, но это сделали, причем так мастерски, что даже до сих пор никто не знает, чьих рук это дело.

Я встал со стула и вышел на манеж, прямо под свет прожекторов.

Через дыру в шатре со свистом проникал ветер и сыпал снег, но долетал он только до середины, так как теплый воздух не позволял ему сесть на манеж. Из-за этого пришлось повысить температуру на несколько градусов, хотя тепла совсем не чувствовалось, и если дыру не залатают, а ветер усилится, то вполне вероятно, что через несколько дней шатер не только промерзнет, но и разлетится на две половинки. Тогда что-либо предпринимать будет бесполезно, спасать положение тоже и никто не сможет помочь!

— Мыши… крысы… да, я вполне мог подложить ту коробку с потрохами, но вымазывать куски в кетчупе… Нет уж, извините, если бы я хотел кого напугать, то, разумеется, наполнил «подарок» настоящей кровью и сделал бы все возможное для того, чтобы у того, кому предназначался сюрприз, случился шок. А вот у этого подарка был конкретный адресат — Евгении Фоменковой — здесь со мной полный пролет. Я всегда прихожу тогда, когда на манеже уже кто-нибудь репетирует, и ухожу вместе со всеми, как и положено. Для того, чтобы подняться к куполу, понадобится приблизительно… минуты три, так что незамеченным остаться нельзя! А теперь думайте, верить мне или нет. В свою очередь я могу указать на тебя, Иннокентий, и спросить, не причастен ли ты ко всем этим происшествиям?

Я говорил спокойно и с совершеннейшем безразличием. Меня ровным счетом как будто не касалось то, что здесь происходило.

В отличие от меня Кеша вдруг побледнел и повернулся к сестре, видимо, в надежде отыскать помощь, но та ему так ничего и не посоветовала.

Я сел на свой стул, в темный «уголок».

— Хорошо Игнат, больше у меня к тебе вопросов нет, а Иннокентию я скажу, чтобы свои подозрения держал при себе и не говорил о них вслух. Теперь вернемся к Фоменковой. Вы все ее знаете более пяти лет, но никто не проявил жалости по отношению к ней. Так значит, это и есть ее настоящие друзья? Те, с кем она дружит? Как низко вы пали! Все, репетиция окончена. Всем собраться в четверг к шести.

Любовь Васильевна встала и вышла за кулисы, оставив в раздумье весь коллектив, который вскоре тоже стал расходиться по домам. В связи с неудовлетворительным состоянием Евгении руководитель попросила Алексея, живущего почти рядом с Фоменковой, провести ее до дома, на что тот ответил согласием.

Сергея Дмитриевича в этот вечер я больше не видел. Видимо он с «головой» погрузился в изучение странного батута, неизвестно как оказавшегося у забора.

Сегодня мне не хотелось оставаться в цирке допоздна, и поэтому уже в половине девятого я был дома — составлял расписание на завтра — самый тяжелый день, из-за успеха которого зависело многое. Очень многое!

Утро среды настало столь быстро и незаметно, что я толком не смог выспаться и для того, чтобы мысли не путались у меня в голове, пришлось принимать холодный душ. Но даже после этого я еще долго чувствовал вялость и несобранность организма, с чем справился только к десяти.

Забрав все нужные оставшиеся документы, я хотел побыстрее добраться до цирка и покончить со всеми делами, но какая-то вторая моя половина (будем условно называть ее черной), все еще сопротивлялась и пыталась помешать осуществить план. Это что-то вроде психологического воздействия, исходящего не от кого-нибудь, а от самого себя. С этим бороться вдвойне сложно и тяжело, но я все же сумел справиться, оттеснив все неприятности за пределы моего воображения. Все, что будет происходить в последующем, должно проявляться только с положительной точки зрения!

Удачно сев в трамвай, я через полчаса уже находился в цирке. Никто меня не видел, никто меня не слышал. Даже местную охрану мне удалось отправить на пару часов по особо важному вызову — следить за домом в конце города. Зато я видел всех: и Любовь Васильевну, и Сергея Дмитриевича, и уборщиц, и дворников, и бесконечное число прохожих, не обращавших на меня никакого внимания. Мне тем временем удалось проникнуть в хорошо закрытый на новейший японский замок шатер, а уж открыть комнату директора было вообще проще простого. Собравшись с мыслями и разложив все нужные документы по полочкам, я стал ждать. Ровно в одиннадцать часов должен начаться «праздник». Я надеялся только на то, что нам все удалось просчитать, как говорится, «с точностью до миллиметра».

* * *

В пять минут двенадцатого появились они. Два человека. Мужчина и женщина. Обоим лет по сорок, не меньше. По всей вероятности, муж и жена, так как она все время держала его под руку. На мужчине было надето длинное серое пальто. На женщине — шуба, скорее всего норковая. Да-да, точно! Они, не спеша подошли к «черному» выходу из шатра, вошли внутрь, ища кабинет директора.

Не прошли они и двух метров, как новые вычищенные меховые сапоги, на женщине и ботинки на мужчине окатили какой-то грязью, больше напоминающей помои.

— Да как вы посмели испачкать нашу обувь? — взревел мужчина и сделал шаг вперед.

Уборщик же сохранял спокойное выражение лица, как будто все происходящее его не касалось. Наконец, после долгого осмотра присутствующих, он спросил:

— А собственно говоря, кто вы такие? Лично я вижу вас здесь впервые, так что извольте объясниться!

— Да что ты… — запнулся мужчина.

— Мы к директору, а вы что, не знаете, что мы сегодня должны прийти? — вступила в разговор женщина, до сих пор вытиравшая свои сапоги.

— Значит, к директору? — задумчиво произнес уборщик. — Все так говорят!

Затем подобрал валявшуюся на полу швабру с длинной щетиной и, нанося удары по новым шубам, стал гнать их к выходу.

— А ну пошли отсюда! Директор им нужен. Проходимцы! Вырядились как на маскарад, буржуи! У нас воровать нечего, так и знайте!

Так все трое оказались за пределами шатра.

— Охрана! — закричал уборщик.

К ним моментально подскочили два амбала под два метра каждый, и, схватив двух неизвестно как появившихся людей, применили бойцовский прием. И вот уже мужчина и женщина лежат головой в снегу, не в силах пошевелиться. Держа руки «заломанные» за спиной, охрана обыскала их и выудила документы, утверждающие непричастность этих людей к вооруженным синдикатам или бандитским группировкам. Почесав затылок и повертев документы с минуту в руках, они признали, что уборщик ошибся, и лежащих подняли со снега, немного отряхнули, и, не сказав ни слова, охранники удалились, как будто не чувствуя своей вины.

— Черте что твориться в этом цирке! — с нарастающей злостью сказал мужчина.

— Чтоб сюда пойти еще раз? Нет уж, ни за что не соглашусь! — отозвалась женщина, и они предприняли вторую попытку проникнуть в кабинет директора.

Того молодого уборщика и след простыл, как будто его и не было. Так что сорвать на нем злость не удалось.

Без особого труда они нашли нужную дверь, на которой была прибита табличка с надписью «директор», и уже собирались войти, как и на сей раз им это не удалось. Появилась какая-то азартная старушка лет шестидесяти со шваброй в одной руке и мокрой тряпкой в другой. С какими-то странными возгласами она пробежала мимо, успев испачкать пальто мужчины грязью от тряпки. Охоту догнать бабульку перебил внезапно выскочивший из-за поворота медвежонок, пытавшийся настигнуть старушку. Люди прижались к стене, но он все же обмазал своими лапами их ботинки, оставив там впечатляющие пятна, и вприпрыжку скрылся за поворотом.

Мужчина ослабил туго завязанный галстук и, подойдя к двери почти вплотную, произнес:

— Сумасшедший дом, а не цирк!

Только он собрался открыть ее, как она сама распахнулась и почти со всей силы ударила его в лицо. От директора вышел пожилой усатый мужчина и, не обращая внимания на держащегося за нос мужчину, спокойно удалился. Человек еще с минуту держался за ушибленное место, но затем все же решил войти. Готовый ко всем возможным неприятностям, он пропустил вперед себя свою спутницу и, зайдя сам в комнату, закрыл дверь.

То, что он увидел, видимо, озадачило его, так как, как Вы уже, наверное, догадались, в кабинете директора находился я.

— А… где этот? — запинаясь, произнес мужчина, переглядываясь с женщиной. — И кто ты?

— Я — заместитель директора по важной работе. По-другому — надуватель. А Сергея Дмитриевича сейчас нет — он занят очень важными делами.

— А-а…

— Ее тоже нет. Любовь Васильевна вместе со своим мужем сегодня вне досягаемости. До завтра их нельзя беспокоить. Это приказ!

— А почему надуватель?

— Видите ли, я надуваю все и вся. От воздушных шариков до портмоне посетителей цирка. Это моя работа!

— Понятно-понятно, — в задумчивости произнес мужчина.

Видимо, для него только сейчас стало что-то проясняться, хотя что сейчас он мог понять? Ничего! Тогда идем дальше.

Ревизоры, а это были они, «совсем освоились» в цирковой обстановке, но так думали только они (на самом же деле все только начиналось, и пережить им придется еще много). Они сели за стол на пустующие кресла и уставились на меня.

— У Сергея Дмитриевича что, подходящий кандидатуры не было? — спросила женщина.

— Конечно, нет, откуда? Э-э-э…

— Наталья Семеновна, — помогла мне она.

— Так вот, Наталья Семеновна, замещать директора больше пока еще никто не может — не научили. А, собственно, какое у вас к нему, то бишь ко мне, дело?

— Ревизоры мы, — ответил мужчина.

— Ревизоры? Ух, ты, вот здорово, а кто это такие?

Мужчина вдруг ни с того ни с сего схватился одной рукой за голову, а другой рукой стал постукивать по столу.

— Что это с ним? — сделал я удивленное выражение лица. — Обиделся?

— У него сердце, — подскочила к нему женщина и стала ощупывать карманы, похоже, ища какое-то лекарство.

— Сердце? А причем здесь сердце? Сердце у всех есть.

— Идиот! У него сердце больное!

— Ах, больное! Вот оно в чем дело, а я-то думал… Может ему лекарство? Э-э-э…

— Наталья Семеновна, — вновь сказала она мне.

— Да-да, Наталья Семеновна.

— Корвалола, если можно.

Я моментально скрылся в подсобном помещении и стал рыскать в поисках корвалола. Вскоре мне удалось найти целый, не распечатанный пузырек прозрачной жидкости.

— Сколько капель? — крикнул я.

— Пятнадцать, — послышался ответ.

Из груды мусора мне посчастливилось выудить какой-то старый грязный стакан, в который я налил из-под крана воды и, недолго думая, вылил туда пол пузырька корвалола, затем размешал полученный раствор пальцем и побежал обратно.

Мужчина все еще чувствовал себя плохо. Он сидел, прислонившись к спинке кресла, с развязанным галстуком и расстегнутой верхней пуговицей рубашки.

— Вот! Для… Э-э-э…

— Николая Алексеевича!

— Да-да, для него.

Наталья Семеновна влила содержимое стакана ему в рот и сказала:

— Должно помочь.

— Так что привело вас? Э-э-э…

— Наталья Семеновна! — стала злиться женщина.

— Так что привело вас, Наталья Семеновна? — переспросил я.

— Мы должны проверить устойчивость вашего положения; все бумаги с арендой, оплатой и прочим, также решить, сумеете ли вы дальше содержать цирк и его коллектив на свои собственные деньги, не обращаясь в банки или другие вспомогательные учреждения.

— И все? Я-то думал! Минуточку, сейчас достану нужные бумаги.

Подойдя к шкафу, я открыл один ящик, стал доставать бумажки и не глядя бросать их на стол, при этом успевая выговаривать, к чему они относятся:

— Та-а-ак, это у нас счет за землю, аренду земли, воду, газ; оплата за шатер, забор, туалет, помойку, канализацию, еще раз за помойку, за один ларек, охрану, уборщицу и уборщика, дворника; вновь за аренду земли, воды, чего-то еще и еще; штраф за опоздания, нарушения графика, увольнение, прогулы, пьянство, буйное поведение; почетные грамоты за чистоту, порядок, вежливое обращение. Белая справка, красная справка, корич… Нет, это не вам! А здесь счет за радио, воздух, снег, свет, семь лампочек, два рубильника…

Говорил я так быстро, что женщина еле успевала все запоминать и разгребать груды бумаг. Вскоре на столе образовалась большая, конусообразная куча никому не нужной макулатуры. Хотя в данном случае вся эта макулатура должна сыграть важную роль в создании свободного и независимого циркового коллектива. Как поется в песне: «Все в твоих руках…»

Через полчаса напряженной работы — просматривания «важных» бумаг — Наталья Семеновна искренно пожалела наше незавидное положение — долги, долги и еще раз долги. Просматривала она одна, так как Николай Алексеевич спал сидя в кресле, да к тому же храпел, как ночью у себя дома. Видимо я чего-то перебавил. От напряжения у женщины сначала покраснели глаза, а затем она вообще стала их закрывать. Вначале ненадолго, затем все на большее и на большее время.

Наконец, еще через тридцать минут я сказал:

— Может быть, кофе? Э-э-э…

— Наталья Семеновна, — устало произнесла она.

— Наталья Семеновна, может быть кофе?

— Спасибо, не откажусь.

Она протерла глаза, пролистала несколько листов бумаги, и, откинувшись к спинке кресла, стала ждать. Я же нажал на кнопку в телефоне и сказал:

— Кофе, быстро!

Секунд через десять дверь открылась, и появился мужчина лет тридцати с подносом, на котором стояли три чашки кофе. Он как будто с самого начала стоял за дверью и появился так быстро и внезапно, что сумел своим появлением напугать женщину, отчего та подскочила в кресле и начала икать.

— Спокойно, дивиче! — произнес он. — Не надо пужаться! Я ж ненароком зашел. Просто быстрехонько ходить умеючи. У нас в ауле все хлопци так ходють!

Мне пришлось сделать над собой максимум усилий, чтобы не рассмеяться. Я махнул на него рукой, он вышел. Наталья Семеновна, тем временем, все еще икая, отпила немного из фарфоровой кружки и спросила:

— Кто это был?

— Наш секретарь — Батько Вспыхвинский — очень остроумный парень. Всегда любит пошутить, да еще и как.

— Белорус?

— Да. Оттуда вся его семья, но сам считает себя русским.

— А почему Батько?

— Для солидности. У них у всех что-то на подобие этого. Не желаете ли шоколада с кофе? — спросил я, улыбнувшись.

— Немного, если можно!

Я вновь скрылся за стеной, примыкавшей комнатушки и, открыв нужный шкафчик, застыл в нерешительности. «Что же ей подсунуть?» В нем, на трех полках стояли закрытые банки с надписями, сделанными маркером черного цвета. «Слабительные пилюли в халве, — прочитал я. — Не-е-ет, слишком сильно. А что если попробовать: «Запеканку из тараканов в кокосовой глазури»? Тоже не годится, слишком слабо. Вот, наконец-то нашел, то, что нужно: «Мышиный помет в шоколаде»! Отлично-отлично, сейчас я ей устрою «райскую жизнь»!

С такими мыслями я достал тарелку, банку, высыпал почти все содержимое, закрыл шкафчик и собрался нести всю эту гадость Наталье Семеновне, как вспомнил самое главное: забыл положить настоящих «шариков в шоколаде». Без этого весь бы мой план рухнул, хорошо, что «соображалка» работает. Сделав нужные приготовления, я вышел к женщине и поставил «шоколадные шарики» на стол прямо напротив ее.

Она облизнулась, отбросила в сторону несколько листов бумаги и взяла один «комочек», выглядевший наиболее аппетитно. Но стоило ей положить его в рот и начать жевать, как вдруг она скривилась в такой гримасе, что на нее страшно было взглянуть. Она открывала и закрывала рот не в силах что-либо произнести. Мне это напоминало человека, который только что отведал горячего-прегорячего чая и теперь не знает, чем бы запить и остудить горло. Женщина тем временем все же сумела дожевать эту мерзость до конца и даже проглотить, после чего сразу же запить кофе. Выдохнув с облегчением спасшегося человека, она спросила:

— Что это за гадость?

— Гадость? Э-э-э…

— Наталья Семеновна, склеротик!

— Так вот, Наталья Семеновна, — к последнему слову я отнесся совершенно безразлично, я его просто пропустил мимо ушей, — это не гадость! Это — «шарики в шоколаде» — мой любимый десерт! И попрошу такого в моем присутствии больше не говорить! Этим вы меня просто оскорбляете.

Я взял один, заранее подмеченный, настоящий шарик и положил в рот. Жевал я его с таким аппетитом, что чуть было не взял другой, более плохой на вкус. Затем, причмокнув от наслаждения, я облизнулся и, не спрашивая разрешения, отпил из чашки Натальи Семеновны, у которой по неизвестной причине расширились глаза, сделавшись чрезмерно большими, и открылась челюсть. Видимо, она никак не могла понять, как я могу с наслаждением есть такую гадость. Но чтобы заинтриговать ее и заставить попробовать еще раз, я произнес самую лучшую фразу, на которую был способен в данный момент:

— Боже! Это самое лучшее, что я когда-либо пробовал в своей жизни.

Женщина не удержалась и взяла еще один шарик. Все повторилось с точностью до мелочей, только на этот раз, в конце, она несколько раз сплюнула на пол и сделала еще более страшную гримасу. Такую я видел только в кабинете зубного врача.

— Вам не нравится? — удивился я. — Зря!

Взяв последний, настоящий «шоколадный шарик», я с аппетитом съел его, но запить не успел, так как Наталья Семеновна выпила кружку, предназначавшуюся Николаю Алексеевичу, который все еще спал в кресле, время от времени похрапывая и что-то мурлыча себе под нос.

В комнату опять вошел Батько Вспыхвинский и опять с тремя кружками кофе.

— Не надо пужаться, это сново я, — проговорил он, поставив все на стол и удалился.

От отвращения, вызванного этими «шариками», женщина закрыла рукой глаза и отпила из заветной кружечки, в которой так же содержался секрет. Выпив все, она минут пять сидела молча, потом вдруг резко встала и…

— Э-гей, враги сожгли родную хату… — завела она.

— Алкоголичка! — сквозь зубы процедил я и достал из ящика стола нужные бумаги на подпись. — Наконец-то они «дозрели».

На дикие вопли своей коллеги проснулся мужчина и, обведя мутными глазами все пространство вокруг, вяло спросил:

— Где я?

— Вы в банке, мистер! Вы пришли сюда для того, чтобы сделать вклад. Большой такой вклад. Мне нужна ваша подпись! Вот здесь, здесь и здесь! — указал я на нужные места.

— Что нужна? — качнувшись, не понял он.

— Подпись! Роспись! Знаете, что это?

— Конечно, о чем речь. Где?

Мне пришлось еще раз показать, где что нужно поставить, и он весьма успешно с этим справился.

Я был на вершине счастья. Мне удалось сделать то, чего Любовь Васильевна и Сергей Дмитриевич не сделали бы никогда в жизни. Я пошел ва-банк и сорвал весь джек-пот. Все, в этот миг принадлежало мне, но я довольствовался малым, тем счастьем, которое принадлежало другим. Сделав свое дело… выполнив свой план, я «умыл руки» и возвратился к своим повседневным нудным делам.

Наталья Семеновна в отличие от Николая Алексеевича вела себя настолько буйно, что перевернула все бумаги, лежащие на столе, причем вместе со столом; перерыла весь книжный шкаф, ища что-то неизвестное даже ей попыталась разбить стулом окно, думая, что это запасной выход и чуть не сломала своему все еще сонному напарнику руку, стараясь заставить его играть с ней в салки или что-то вроде этого.

Я же меж тем достал из его сумки печать и нашлепал ею на каждом листке. Затем спрятал их в надежное место, так как «полоумные» совсем развеселились, и нажал на телефоне красную кнопку.

В комнату опять вошел Батько Вспыхвинский, но на сей раз с ведром воды в руке и вылил ее на парочку ревизоров-неадекватов, которые по «неизвестной причине» вышли из-под контроля и стали совершенно невменяемыми. После ледяного душа они немного присмирели, по-видимому, наконец-то немного начиная соображать, зачем они здесь находятся. С минуту они смотрели на меня изумленными глазами, затем мужчина подобрал валявшуюся на полу сумку и, взяв под руку женщину, вышел из комнаты в коридор, не сказав на прощание ни слова. Видимо, собирался встретиться еще раз.

Улыбаясь во все лицо, я, тяжело вздохнув, откинулся к спинке кресла и закрыл глаза, тем самым пытаясь собраться с мыслями.

Со «сладкой» парочкой тем временем происходило следующее:

Выйдя из кабинета директора в самом отвратительном состоянии и настроении, мокрые, злые, с непонимающим и отсутствующим взглядом, у одной страшно болел живот, в котором все время что-то булькало и переливалось, у другого раскалывалась голова, шумело в ушах и тошнило, и поддерживая друг друга, они медленно продвигались к выходу, вспоминая по дороге, где находятся. По-видимому, и в корвалоле, и в кофе, и в «шоколадных шариках» было подмешано что-то еще, чего не знал даже я.

— Где я? — спросил мужчина, у которого в голове все шло кругом.

— Не знаю, — тихо произнесла женщина, чувствовавшая себя не лучше.

Откуда ни возьмись, появилась та же бабка с той же тряпкой. Только на сей раз она догоняла медвежонка, а не наоборот, как это было раньше. Ревизоры остановились и в недоумении поглядели на убегающих.

— Это зоопарк? — спросил он.

— Может быть.

— А что мы здесь делаем?

Она долго думала, а затем сказала:

— Не знаю.

— Может, пришли посмотреть на зверушек?

— Может, но вряд ли.

— Да? Интересно. Тогда, где мы?

— Вряд ли…

— Что?

— Может быть…

— А-а-а!

Так, неся какую-то тарабарщину, они вышли на улицу. Их моментально обдало морозным воздухом, и уже через несколько минут они чувствовали холод во всем теле. Мокрая одежда совсем заледенела, и попытка снять ее оказалось трудной задачей.

Все еще плохо соображая, Наталья Семеновна осмотрелась вокруг и остановилась на табличке с надписью «Цирк «Мечта».

— Это цирк!

— Да? Интересно. Ты уверена?

— В этот раз — да. Там висит табличка.

Как ни смотрел мужчина, как ни напрягал свое зрение, так ничего и не смог разобрать, так как саму табличку и не нашел.

— А у нас есть машина? — вдруг спросил он.

— Похоже, что да. У меня ключи!

Он улыбнулся и подошел к одиноко стоявшей «Audi». Женщина нажатием кнопки отключила сигнализацию, и они, сев на мягкие удобные сиденья, наконец-то смогли по-настоящему расслабиться. Включилась печь, и жизнь вновь для них показалась раем.

Наталья Семеновна села за руль, а Николай Алексеевич через стекло смотрел на улицу. Там шел еле заметный снег. Его маленькие белоснежные пушинки не спеша сыпались с неба и покрывали всю землю, делая ее поистине великолепной. Со дня на день должен был обязательно ударить мороз и окутать все деревья настоящими, несдуваемыми ветром, шубами.

Посмотрев налево, Николай Алексеевич увидел ребятишек, играющих в снежки, лепящих «снежных баб», катающихся на санках… Он почему-то прослезился. Видимо в это мгновение вспомнил и свое детство, вот такое же озорное и веселое. А может, у него все было по-другому? Может, и не было у него такого детства? Может, из-за этого он и пустил одну единственную скупую слезу, свидетельствующую о неудачном детстве? Как бы там ни было, этого мы никогда не узнаем.

Он очнулся от своих мечтаний только тогда, когда почувствовал какой-то толчок. Тряхнув головой, мужчина сначала посмотрел на свою партнершу, а потом вперед. То, что он там увидел, заставило удивиться даже его, почти безучастного ко всему происходящему. Оказывается, этот удар был ничем иным, как столкновением с другим автомобилем — «Запорожцем», у которого задняя часть оказалась приплюснута сантиметров на тридцать — сорок. Сидящие в "Audi" не растерялись, так как столкновение с «Запорожцем» было для них не проблемой. Но совсем скоро им пришлось убедиться в обратном!

Женщина вышла из машины, прошла немного вперед, посмотрела на свою автомашину, затем на чужую и, как будто вспомнив «дела давно минувших дней», заговорила:

— Так, эй, вы там, в драндулете! Посмотрите, что вы наделали! Вы испортили мою новую машину! Это так не пройдет. Платите или же сейчас вызываем милицию!

Двери синего «Запорожца» открылись, и из него вышло двое мужчин лет под двадцать пять-тридцать, крепкого телосложения, в темных очках, таких же куртках и джинсах.

— Что за базар, лохудра? Нам послышалось, или ты действительно что-то каркала?

Наталья Семеновна остолбенела, не зная, что произнести. Она никак не подозревала, что в автомобиле окажутся эти двое. Кто-нибудь безобидный и беззащитный, с которого с легкостью можно было сорвать деньги, но теперь эта идея полностью провалилась, и все мысли были направлены на то, как бы лучше и быстрее слинять отсюда куда-нибудь подальше.

— Вы… испортили мне ма… машину! — испугавшись, произнесла она, посмотрев на мужчин.

— Не гони балду, мымра! Ты вообще кто такая, чтобы «грузить» на нас? — спросил один.

— Кто я такая?

— Да, кто ты такая? — добавил другой.

— Кто такая?

— Кто?

— Я?

— Ты!

— Действительно, а кто я такая?

С такими словами, она посмотрела на Николая Алексеевича, который полез за ответом в свою сумку и вытащил оттуда удостоверение, в котором прочитал, что он является ревизором. «Та-а-ак! — подумал он. — Если я ревизор, значит и она тоже! Все-таки она является моей напарницей. Вроде бы!»

— Мы ревизоры! — сказал он и вышел из машины.

— Оба! Гляди, Колян, мы ревизоров подцепили.

— Не фига себе. Это тебе не те хмыри, что попались нам в прошлый раз. С этих много бабок содрать можно.

— Да, Колян, «котелок» у тебя варит на полную катушку. Хорошо ж ты запомнил мои уроки, братан!

— Ну, так… мы пойдем? — спросила Наталья Семеновна и, не дождавшись ответа, направилась обратно к своей машине.

— Э-э-э, стоп! Так не пойдет. За авто кто платить будет? Крестный папа?

— А что мы? Мы вообще ни при чем, — отозвался мужчина.

— Смотри, Димон, они слинять хотят!

— Это мы еще посмотрим.

С такими словами они подошли к автомобилю ревизоров и, достав из-под курток железные полуметровые дубинки, стали молотить ими по всей «Audi».

После первого же удара треснуло лобовое стекло и разлетелось на мелкие осколки, осыпав ими сидящих внутри людей…

Так, перебив все имеющиеся стекла, включая зеркала и фары, двое занялись обшивкой. Приблизительно минут через десять вся машина превратилась в мятую банку из-под пива или чего-то подобного: с выбитыми стеклами, кривой крышей и прогнутым капотом.

Разделавшись с «консервной банкой», как они называли эту машину, люди попытались проникнуть внутрь и забрать свои деньги, но дверь не открывалась: видимо, при ударах ее заклинило. Тогда, поднатужившись, тот, который был Димоном, потянул дверь на себя и… сняв с петель, отбросил в сторону.

Ревизоры явно перепугались и искоса стали поглядывать на качков, пытаясь угадать их последующий шаг, но те, как ни в чем не бывало, немного пошарили по машине и «выудили» из-под заднего сиденья небольшую черную сумку. Открыли и обнаружили деньги. Пересчитали. Оказалось двадцать шесть тысяч рублей. Похлопав женщину по плечу, Колян произнес:

— Ну вот, всего-то делов! А вы не хотели сами отдавать. Все равно пришлось!

— За это хвалю! — подхватил разговор Димон. — А теперь прощайте! У нас еще «стрела» с местными! Так что «базара» с вами больше не будет. Живите!

Качки сели в свою машину, если можно было ее так назвать, ведь, по их мнению, даже «Audi» не автомобиль, и укатили. Мужчина и женщина переглянулись, проглотили комок в горле и, расслабившись, посмотрели на свое бывшее средство передвижения, которое в данный момент представляло груду металлолома, предназначенного исключительно на свалку.

Заведя с пятого раза развалюху, Наталья Семеновна в полголоса произнесла:

— Это… уму непостижимо! Такое с нами совершить…

— Чтобы я хотя бы еще раз пришел в этот цирк… Нет уж, увольте! Ноги моей больше не будет на этой земле. Пусть другие с ними разбираются, а мне еще пожить хочется. И вообще, мне давно пора на пенсию!

— Да? А жить-то ты на что будешь?

— На старые сбережения.

— И получать шесть тысяч в месяц?

— А что тут такого?

— Ничего, но прежде, чем ты покинешь меня, — выплати те двадцать шесть тысяч, что унесли эти бугаи! Я же тебе говорила, что деньги следует спрятать получше, а ты: «В подкладку, в подкладку»! Лучше бы мы не получали сегодня зарплату!

Так они и уехали от цирка, совершенно измученные, мало что соображающие, без денег, машины, в самом наихудшем настроении.

Где-то далеко впереди их остановил милиционер и, по всей вероятности, вдобавок ко всему пережитому, оштрафовал их, но меня это больше не касалось. Я выполнил свое задание, сделав все так, как и хотел с самого начала. На этот раз мне никто не помешал: ни вездесущая Вероника, ни кто-либо другой. Все прошло без сучка, без задоринки!

* * *

Приведя комнату директора в первоначальное состояние, я вышел в коридор, закрыв за собой дверь на ключ, используя вместо ключа скрепку, всегда висевшую на джинсах. Вокруг никого не было: все охранники, уборщики, медведи и тому подобные разошлись по своим местам, и теперь все выглядело уныло и веяло скукой. Совсем другое дело, когда шла репетиция или выступление…

Оказавшись на улице, я как бы сбросил с плеч огромный камень-валун, придерживающий меня до этого и не дающий покоя.

Охрана вновь куда-то запропастилась, и мне не составляло особого труда незамеченным выскользнуть за пределы цирка, и уже через минут пять-семь я находился у остановки в ожидании трамвая, который долго не появлялся. Когда же он прибыл вся толпа, морозившаяся до этого, мгновенно загрузилась в него, и он поехал, временами раскачиваясь из стороны в сторону. Сначала в нем было немного холодновато, но потом стало так невыносимо душно, что пришлось даже открыть окна.

Разглядывая пассажиров, я нечаянно наткнулся на знакомое лицо Елены Корабовкиной, которая так же меня заметила и, улыбнувшись, кивнула головой. Я поступил также и продолжил осмотр. Кроме нее, все остальные пассажиры были мне незнакомы, и я не стал обращать на них внимания.

Как и предполагалось с самого начала, Лена ехала не одна, а со своими одноклассниками и учительницей. Видимо, в кинотеатре смотрели какой-то познавательный научный фильм. Наши тоже должны были что-то смотреть, но у меня на все их походы просто не было времени, тем более сегодня, в этот ответственный для циркового коллектива день. Выйдя на конечной остановке, вся толпа учеников разбрелась по домам, видимо, последовали моему примеру.

Оставив далеко позади всю эту толпу людей, я стал приближаться к своему дому, надеясь на то, что мои предки уже пришли со дня рождения и наконец-то будет что поесть. Сам я не любил готовить, но из-за их отсутствия это приходилось делать постоянно, однако я не жаловался и все делал так, как считал нужным. Получалось намного вкуснее.

Все мои подозрения не оправдались — их по-прежнему не было дома. Тогда было решено несколько часов вздремнуть на диване, ничего и никого не трогая. Но даже и этого мне сделать не удалось! Пришли все мои друзья, участвовавшие в операции под кодовым названием «Вихрь-антиревизор» — все шесть человек. У каждого в руке находилось по сумке.

— Мы вовремя? — спросил Сергей.

— Конечно! Вы всегда вовремя!

— Мы так и знали, что ты не откажешь составить нам компанию, — сказал Леша.

Все зашли, сняли куртки с ботинками и, пройдя в зал, стали распаковывать свои вещи. У каждого в сумке оказалось что-то съестное: колбаса, тушенка, мясо, картошка и многое, многое другое. У Сашки оказались четыре полуторалитровых бутылки пива. «Хорошо подготовились», — подумал я и послал Мишку на кухню что-нибудь приготовить.

— Ну, теперь рассказывайте, как прошел маскарад! — обратился я ко всем в ожидании веселого рассказа.

Выслушав все с большим интересом, мы перешли к обеду, который растянулся почти на два часа из-за постоянных разговоров, отвлекавших от весьма нужного дела.

— Это просто наглость! — возмутился Мишка. — Загримировали меня под старушенцию и все исключительно для того, чтобы надавать этим двум тряпкой по физиономиям.

— Зато скучать не пришлось. Все время с медведем возился, — сказал я.

— Не видать бы его сто лет! За ним столько убирать пришлось! Кучи по всем коридорам лежали. Наелся меда, вот и прорвало его.

— Меда? Какого меда? — удивился Леша. — А то меня с вами не было, я этих двух ваших местных секьюрити отвлекал. Ну и побегал же я. Еле выход из тех джунглей нашел. Чуть не поймали!

— Тебе еще повезло. А мне, для того чтобы медведь бежал исключительно за мной, дали в руки мед и… вперед по коридору! Так, я пока бежал, полбанки съел. Теперь только живот болит.

— Повезло! — протянул Леха

— Повезло? Да мне целый день в местах не столь отдаленных сидеть пришлось…

— Ха-ха, подумаешь! Ну, посидишь там день, ну, попыхтишь, и все, а мне машину чинить нужно! Эти ж двое так в нее врезались, что помяли все, что только могли.

— Ты же деньги получил! — выкрикнул Сергей, разлив свой напиток.

— Все равно обидно!

— А лично мне вся эта затея очень даже понравилась, — вступил в разговор Димка.

— Конечно! — обиделся Леша. — Тебе ж дали роль «нового русского», как и Сереге, а не преступника, за которым гоняются два милиционера.

— Чего же ты молчал? Твоего героя и я мог бы сыграть! — сказал Сергей, опустошая вторую тарелку с картошкой. — У меня бы получилось намного лучше.

— Но вам не пришлось бегать с медом! — вклинился в разговор Мишка.

— Да ладно вам ссориться, — стал успокаивать их я. — Вот «Макар», к примеру, был Батько Вспыхвинский и ничего, не жалуется.

— Ладно, хватит об этом. Вы все справились с заданием великолепно! По вам театр плачет! — я поднял кружку. — Скажу только одно! Они надолго запомнят этот цирк и «заместителя директора», от которого следует держаться подальше, да и от всего этого комплекса тоже. У нас получилось сделать то, к чему мы стремились. Все произошло намного лучше, чем я ожидал. Теперь никто не сможет причинить цирку вреда. Никто! С этого момента он полностью оплачивается государством. И теперь у меня больше шансов разобраться в сложившийся ситуации между артистами. С ними тоже что-то не то. Итак, с первой театральной удачей!

Все опустошили свои кружки и продолжили разговор, затянувшийся до восьми вечера. За это время мы переиграли во все игры, имеющиеся в моей квартире. Разбогатев на восемьсот рублей, «свистнутых» у ревизоров, я вышел из игры и занялся своим делом, оставив друзей в зале и удалившись в другую комнату.

К десяти все было съедено и выпито, и так как моих друзей ничего здесь не задерживало, то решено было расходиться по домам и оставить меня мыть грязную посуду в одиночестве. Выходя, Сергей крикнул:

— Если что — звони! Лично я приду на помощь всегда! Можешь на меня рассчитывать!

— Буду иметь это в виду. Но если что, вы мне понадобитесь все. Как вы смотрите на это?

Все закивали головой и скрылись в лифте.

Справившись за полчаса с горой посуды, я, наконец-таки, смог отдохнуть и обдумать все дальнейшие планы относительно цирка, так как во всем остальном пока еще был порядок. «Значится так, — подумал я, кладя одну ногу на другую и глядя в потолок. — Перво-наперво, мне нужно каким-то образом угадать «таракана» и подловить его на месте преступления, что почти невозможно, так как он не оставляет никаких следов. Ведь как ни искал Сергей Дмитриевич чего-нибудь на шесте, на трапециях, на батуте — ничего не нашел, но когда же-нибудь этот кто-то проколется, и тогда уж пусть держится от нас подальше. Час его расплаты будет близок! Ох, как близок! А пока за недельку-другую присмотримся ко всем участникам, может, что и узнаем…» Повернувшись на другой бок, я моментально уснул.

Сон, приснившийся в этот раз, был какой-то странный, не похожий на те, что снились раньше. Первый раз за полгода в своем подсознании возник цирк, его участники и тот, кто делает все эти пакости. Мы нашли его, разоблачили,швырнули в лицо неоспоримые доказательства его вины… И жизнь показалась нам малиной!

Я вскочил с кровати, обдумывая все увиденное. «Неужели я сумею найти его или ее? Неужели это произойдет? Господи, помоги мне!» Через минуту зазвенел будильник, оповещающий, что нужно вставать и собираться в училище, хотя и сегодня можно туда не ходить! Делов-то — куча!

Хорошенько поразмыслив, я все же согласился, что идти надо. Одевшись и собираясь уже выходить, мне на глаза попалась вчерашняя газета, которую так и не удалось прочитать. Немного подумав, я взял ее в руки и вышел из квартиры, закрыв дверь на ключ. До трамвайной остановки было еще достаточно далеко, как и лишнего времени, так что хоть чем-то можно заняться, вот я и решил почитать газетку. Открыв ее на рубрике «Тревожная неделя», я прочел следующее: «Вчера (то есть во вторник), около микрорайона Переносицено был совершен «наезд» на местную братву пахана Миколы: пять сотрудников милиции доставлены в больницу с переломами и травмами различной степени тяжести. Из группировки не пострадал никто! Вечером, того же дня, водитель «скорой помощи» совершил наезд на переходящего в неположенном месте мужчину шестидесяти лет. Личность потерпевшего устанавливается! Автомобиль «скорой», не заметив нарушение ПДД, скрылся в неизвестном направлении, выбросив в окно к пострадавшему коробку обезболивающего и кислородную маску». «Ну, дела! — подумал я. — Опасно жить становится. Все так и норовят друг друга свалить с ног!»

Оставшуюся часть газеты я от скуки дочитал в училище, так как ничем полезным мы там не занимались, а просто сидели и балдели, не зная, что придумать. В таком режиме прошло все время — скучно и неинтересно.

Уже сейчас стало заметно, каким коротким становился день. С сентября он уменьшился приблизительно часа на два, если не больше. Особенно это замечалось вечером или рано утром. Это и понятно — зима все-таки. Но сегодня она совсем разошлась и, по-видимому, решила засыпать город снегом, который начался часов в шесть утра и все шел, шел, шел… Затем превратился в метель, из-за которой нельзя было различить даже рядом стоящего дерева. Но даже эта белая пелена, застилающая все вокруг, не заставила меня сидеть дома, и к шести часам я находился у Никольских ворот, пытаясь разобрать, в какой стороне находится шатер.

Быстро определившись, я выбрал нужную дорогу и не спеша пошел, насвистывая какую-то знакомую мелодию. Как всем вам уже давно стало известно, охраны, как всегда нигде не было. Видимо, испугались снегопада и сидели где-нибудь в «коморе» — чай пили. «Ладно, сегодня это им прощается. Надеюсь, «тараканы» не дураки, в такую погоду ничего предпринимать не будут! Или все-таки сделают что-то? Ничего, поживем — увидим; не увидим, так услышим; не услышим, так унюхаем; как не крути, а мы все равно узнаем имена этих «террористов чеченского происхождения».

Я обошел шатер вокруг и ничего подозрительного не обнаружил. Наоборот, заметил, что к сегодняшнему дню заделали ту дыру в куполе, оставленную на память Евгенией, хотя та никуда от нас не собиралась уходить. Нет, вру, она уже месяца три как сообщала нам о том, что надумала поступать в московское цирковое училище, но это не сейчас, конечно же, а лет так через пять, может чуть раньше, а может, и позже.

Никто не может представить нашего цирка без нее, ну разве только кроме меня. Мне все равно, уйдет она или нет! Эта девочка много лет прозанималась здесь и все к ней привыкли. Она помогала всем: как правильно построить тот или иной номер, как правильно научиться делать тот или иной трюк… Жаль, что нет обратного процесса, особенно тогда, когда она нуждалась в чьей-либо помощи. Только Алексей откликнулся, и то после того, как ему подсказали. Так вот, Евгения Фоменкова — одна из лучших участников. Уйди она сейчас, и цирку практически нечего будет показывать! Да, есть Настя! Да, есть Вероника! Есть я, в конце концов, но этим-то сыт не будешь! Зритель любил новые номера, новую программу, а у нас только Евгения стремилась научиться чему-то большему, пополнить свой репертуар изученными и только что отрепетированными трюками. Только она, вместе с Анастасией разучивала новые номера и внедряла их в цирковую программу!

Но в последнее время с ней творилось что-то странное. Она уже не могла с легкостью делать свои известные трюки и всегда перед началом репетиции разминалась, что раньше почти никогда не делала. Видимо, она выросла, и ее внутреннее строение начинало мало реагировать на все перевороты и колеса.

Подойдя к одному из заснеженных окошек, я прислушался в надежде разобрать голоса, так как надеялся, что это кабинет директора, но иногда и я ошибался. Оказалась — гримерная Вероники, Ольги и прочих девчонок. Хотя я практически ничего не видел, но зато все прекрасно слышал, а их голоса я не мог спутать ни с какими другими. Вскоре я понял, что они там были не одни. Кто-то еще присутствовал в комнате. Но кто?

Я прислушался и сразу же узнал голос Насти. Как всегда, она говорила медленно, тщательно выбирая слова. Кроме нее здесь находились Ольга, Вероника и, как ни странно, Евгения.

— Как ты? — спросила Настя, по всей вероятности обращаясь к Евгении.

— Да вроде ничего, хотя было сложно, но я оправилась и от второго падения.

— Не завидую я тебе, — произнесла Вероника, — не хотела бы я оказаться на твоем месте в ту минуту. Я, конечно же, не прочь полетать, но не до такой же степени. С таким успехом я могу спрыгнуть без страховки со своего балкона четвертого этажа. Эффект, по моему мнению, будет одинаковым.

— Это все хорошо, — вступила в разговор до сих пор молчавшая Ольга, — но как Алексей? Провел он тебя до дома?

— Да. Оказывается, мы живем на одной улице, но у меня дом сорок, а у него — восемьдесят. И почему мы раньше вместе не ездили?

— Он тебя провел до квартиры? — не унималась Подчечуйкина.

— А как же! Сама бы я ни за что не дошла. В тот день у меня так разболелась голова — думала, совсем плохо будет.

— А в квартиру он к тебе зашел?

— Слушай, Ольга, не мешай ты человеку! — не выдержала Колошина. — Не видишь, что ли, она не хочет об этом говорить, а ты все лезешь и лезешь. Ну, куда это годится? При тебе вообще нельзя говорить на такие темы!

— Но…

— Она права, — подтвердила Настя. — Нельзя задавать столько личных вопросов в один день. Всегда нужно иметь терпение. Сегодня — один, завтра — другой, так и узнаешь все в мельчайших подробностях.

— Чему ты ее учишь? Она еще маленькая!

— Маленькая? — обиделась Оля. — Ты на Настю посмотри! Ей двенадцать, и ты будешь говорить про то, что маленькая я?

— Девочки, может, не будем сегодня ссориться? — сумела вставить слово Женя.

— Действительно, и чего мы распылились? Давайте лучше продолжим спокойную беседу о том о сем.

— А может, о Жене и Леше?

— Нет! — в один голос сказали все остальные.

— Ладно, ладно. Я просто предложила.

Больше мне здесь слушать было нечего, и я по памяти старался вспомнить, где же все-таки находится окно комнаты директора, то есть Сергея Дмитриевича. Ровно через десять минут, а точнее сказать в шесть-пятнадцать, мне посчастливилось и после очередной неудачной попытки я все же нашел то, что искал. Видимость так же оказалась нулевая, но звук, как всегда, на высоте.

— Нет, ты только представляешь! Государство, то есть мэр нашего города, обязуется в течение тридцати лет полностью оплачивать наши любые расходы!

Столько радости в голосе директора я не слышал никогда и, похоже, никогда больше не услышу. Это, пожалуй, был единственный момент, когда Сергей Дмитриевич в открытую высказывал свои чувства, хотя лицо я его так и не увидел, а хотелось бы.

— Господи, неужели они на это пошли?

В голосе Любови Васильевны было столько же радостных чувств, даже может быть и больше, чем у ее мужа.

— Да, да, они сделали это!

— Не может быть! Я до сих пор в это не верю. Это… это чудо какое-то… У меня просто нет слов!

— А у кого они есть? Здесь вообще в последнее время творится неизвестно что, но чтобы такое…

— Это все за пределами моего понимания, просто фантастика!

— И не говори, — подтвердил он.

Кто-то зашуршал бумагами, по всей вероятности, Сергей Дмитриевич, так как заговорил именно он.

— Бесплатная аренда, бесплатное отопление, водоснабжение, свой собственный персональный автобус и многие другие льготы. У меня нет слов!

— У меня тоже.

Услышав все, что было нужно, я отошел от холодного замерзшего окошка, с красивым узором на стекле и в почти полном мраке стал приближаться ко входу в шатер. Его я нашел быстро, так как над дверью висела лампочка, освещающая все на расстоянии около пяти метров.

Постояв еще недолго на морозе, и вдыхая колкий воздух, я все же вошел внутрь, не желая больше просто стоять и ждать неизвестно чего. Внутри коридор, как всегда, был освещен многочисленными лампочками дневного света. Он как раз проходил почти через все гримерные в шатре и по нему время от времени пробегали участники цирка. Я посмотрел на часы — без пятнадцати семь. «Давно бы пора им собраться! А то совсем дисциплины нет никакой. Когда хочу — прихожу, когда хочу — ухожу! Что это такое? Распустились тут».

Через минут десять мы все по просьбе Любови Васильевны собрались на манеже и стали ждать руководителей. За то время, что их не было, я стал рассматривать присутствующих, прислушиваясь и приглядываясь к ним, в надежде узнать о каждом что-нибудь больше. Слева разговаривали Вероника, Евгения и Настя, справа — Елена, Анна и Ольга. «К кому бы прислушаться? — подумал я, переводя взгляд с одной троицы на другую, и решил, что сегодня это будет первая, так как во второй никто бы до такого не додумался. — А может, я ошибаюсь в выборе? Ничего, проверим всех. За нами не заржавеет!» Я полностью сконцентрировался, отбрасывая лишний ненужный шум.

— Сегодня к нам должна приехать моя двоюродная сестра, — говорила Вероника, не подозревая, что их подслушивают, — поэтому Кеша не пришел, а ты: «Где он? Где он?» Где надо! На вокзале.

— Правда? — не поверила Настя.

— А как же, стану я тебе врать по таким пустякам.

— Да кто тебя знает, характер у тебя «будь здоров»!

— Да ладно, это только иногда, когда я в плохом настроении…

— Ой, только не надо скромничать! — вступила в диалог до сих пор молчавшая Евгения. — Иногда — это тогда, когда ты нервничаешь, а нервничаешь ты часто.

— Кто бы говорил!

— В отличие от тебя, у меня все в порядке, хотя всех можно вывести из себя, даже меня.

— Вот-вот, именно!

— Может быть, хватит спорить? — спросила Настя. — Расскажи лучше что-нибудь о сестре!

— Например?

— Откуда она и зачем приезжает?

— Она из Токио.

— Откуда? — переспросили обе девочки, не веря сказанному.

Да и я, честно говоря, удивился. Я ожидал все что угодно: Москва, Мурманск, Камчатка, Северный Полюс в конце концов, но об этом даже и не подумал, так как не предполагал, что из этой нации кто-нибудь окажется ее сестрой. Да я вообще только что узнал, что у нее есть сестра. «Ну и семейка! — подумал я. — Не удивлюсь, если у них троюродный брат из племени Майя. Вот радости-то будет! Русский, японец и индеец — хорошее сочетание».

Девочки тем временем как бы «разморозились» от только что услышанных слов и, не скрывая нарастающее любопытство, стали расспрашивать все в мельчайших деталях, так как время пока позволяло.

— Из Токио она приедет. А что такого? Практически у всех есть двоюродные-троюродные сестры-братья, живущие неизвестно где, на разных концах земли, так что я считаю, нет ничего удивительного в том, что Марина из Токио.

— Марина? Я-то думала она какая-нибудь Кавазаки Юсамоги или, к примеру, Бариени Чин-Хин-Хуа! Чем не фамилия и имя?

— Ну, ты загнула! По твоему мнению что, в Китае нет иммигрантов из других стран? Да предостаточно. Марина — одна из них. Ее еще в десятилетнем возрасте увезли туда родители, а теперь она хочет вернуться в Россию навсегда.

— А сколько ей? — поинтересовалась Евгения.

— Двадцать шесть было.

— А-а-а, так бы сразу и сказала. Я-то думала ей столько, сколько нам.

— Еще чего. Если бы она была в нашем возрасте, откуда взяла бы денег на переезд? Или вы думаете, что в Токио они сами с неба сыпятся?

Больше я не хотел слушать ни о Токио, ни о сестре, ни о чем-либо еще. В сборе информации я продвинулся не более чем на шаг вперед. Это меня не устраивало. Мне нужно было что-то большее, чем просто сидеть и прислушиваться ко всем и к каждому. Я понял, что не найди я «тараканщика», «несчастные случаи» будут продолжаться, и если пострадает весь коллектив, будет уже моя вина в том, что я не успел вовремя остановиться и найти того, кто все это делает. Нужно было поторапливаться в своих рассуждениях, но как раз в тот момент, когда я собрался с мыслями, на манеж вышла Любовь Васильевна с Сергеем Дмитриевичем. У обоих «до ушей» радостные улыбки, глаза блестели, настроение — наилучшее из всех, что я когда-либо видел. В общем, все шло так, как должно идти, даже намного лучше.

Они остановились почти рядом с нами, и первой заговорила руководитель цирка:

— У меня для вас две очень хороших новости! Первая — администрация города, наконец-то, решилась на то, чтобы всерьез заняться нашим спонсированием и выделила нам автобус, и вторая — в воскресенье, мы уезжаем на собственном автобусе в Вязьму на весь день. С сегодняшнего дня, мы также не платим за воду, отопление, землю и многое другое. Так что недавно прибывший медведь, коротающий дни в фургончике за шатром, нам еще пригодится и не раз.

— Здорово! — открыв рот от удивления, Алексей. — Значит… теперь у вас… то есть у нас все будет хорошо?

— Конечно, — ответил директор. — С этого момента дела у нас пойдут на лад!

— Как жа… же это здорово! — неуверенно сказал Алексей, глядя куда-то в пустоту.

— В руках я держу документ, удостоверяющий, что все сказанное здесь является правдой.

И женщина подняла вверх руку, в которой находились разной длинны и величины бумаги: с подписями, печатями, набранным на машинке текстом и просто написанные от руки.

— А теперь, не будем терять драгоценное для нас время и перейдем к репетиции. Все, что было нужно, я вам сообщила и теперь, когда у нас есть свой собственный транспорт, мы можем выступать, где угодно, так как все расходы взяло на себя государство. В Вязьму мы должны приехать к десяти. Начало же — пол одиннадцатого. С собой возьмите что-нибудь перекусить, так как оттуда приедем не раньше шести вечера. Если не хотите тащить продукты с собой, возьмите деньги и купите все на месте. Значит так! Сейчас я составляю программу и пишу число участников, кто поедет. Остальное за вами — готовьтесь! Прошу! — и Любовь Васильевна, указав рукой на реквизит, отошла к своему столику, стоящему у самых кулис, откуда открывался великолепный обзор всех присутствующих на репетиции.

Рублев посмотрел по сторонам и уставился на меня, затем почему-то улыбнулся и пошел за реквизитом.

— А в воскресенье он будет? — послышалось слева.

— Конечно, куда же мы без Кеши.

— Вот здорово, теперь нас может быть и в Москву пригласят! — послышалось справа.

— Ха! Жди, не дождешься.

Я же был рад. Рад не от того, что у цирка по «неизвестной причине» появился автобус и богатые спонсоры в лице государства, а рад от того, что до меня наконец-то стала доходить истина. На меня вдруг снизошло прозрение, просветление или что-то в этом роде. Если все пойдет так и дальше, то в воскресенье я узнаю того «таракана», который постоянно вытворяет неизвестно что. Вы, наверное, спросите: «Почему я не мог поведать об этом раньше?» Мог, но тогда потерялась бы вся изюминка этого сюжета, и он стал бы нечитаемым, а сейчас пока все идет в медленном неторопливом темпе и за это время можно поговорить обо всех участниках цирка!

После того, как окончилось небольшое собрание, как и полагается, девчонки и мальчишки разобрали нужный для выступления реквизит, и репетиция началась.

Я же продолжал сидеть и осматривать всех присутствующих, хотя некоторые об этом даже не догадывались. Я смотрел на Алексея, жонглирующего большими булавами, вырезанными из пластмассовых бутылок и разукрашенными в разные цвета; на Веронику, пытающуюся освоить эквилибр на цилиндре с тремя досками и двумя цилиндрами; на Елену, которая придумывала новые трюки для пластического этюда. Сейчас они все выглядели великолепно, даже, можно сказать, идеально, но я-то, так же, как и руководители, знал, что здесь не все так гладко, как может показаться с первого раза, и с этим ничего нельзя было поделать. Только ждать. Ждать, когда этот кто-то сделает промах в своих расчетах и все козырные карты перейдут ко мне в руки. Но сколько ждать? День? Неделю? Месяц? Слишком много. У нас не было столько времени, да и мне хотелось сделать что-нибудь полезное для цирка (операция «Вихрь-антиревизор» не в счет).

Где-то чуть позже восьми окончилась репетиция, и все, не спеша одеваясь, стали расходиться по домам. На сей раз, я был в числе первых и вышел сразу же за Вероникой, которая на сей раз даже не соизволила меня подождать. Погрузившись в себя, я пошел следом, отставая от нее метров на десять, и почти у самых ворот чуть не пропустил какой-то черный маленький предмет.

Посмотрев по сторонам и убедившись, что на него больше никто не претендует, я взял его в руки. Это оказалась видеокассета от маленькой видеокамеры. «Наверное, Вероника потеряла, — подумал я и сунул ее в карман. — Ну что ж, посмотрим, что на ней записано. Как говорится «победило любопытство». Еще раз осмотревшись, я прибавил шагу по направлению к трамвайной остановке.

Подходя к своей квартире, я подергал за ручку и пробормоча: «Опять один! Снова один!..», стал доставать из кармана связку ключей. Открыл дверь. Зашел внутрь. «Нет, что это здесь вообще творится? Происходящее выходит за все рамки приличия. Я что у них, вечно буду один жить? Мне это стало надоедать. Хорошо, что цирк всегда рядом — одно утешает».

Скинув ботинки и куртку, я нагрел себе чая, отрезал батон и, положив видеокассету в подкассетник, так как мой видеомагнитофон предназначался исключительно для больших кассет, включил его. Затем устроился поудобнее, откусил часть батона и уже хотел запить чаем, как произошло такое, из-за чего даже я удивился так, что самопроизвольно открылся рот, и почти дожеванный кусочек батона упал на пол, превратившись в некое подобие кляксы. На это я никак не отреагировал, а поставил кружку на стол и полностью переключился на экран телевизора. Там же происходило следующее:

… в какой-то неизвестной мне квартире открылась входная дверь, и вошли… Евгения и Алексей. Да-да, именно эти двое. Я чуть «со стула не свалился», увидев их записанными на видеокассету. Какие-либо выводы делать было рано и я, для начала, решил ее просмотреть полностью. Итак:

Они вошли внутрь, сняли обувь и прошли в зал. Как я почти сразу догадался, это была однокомнатная квартира и, по всей вероятности, в девятиэтажном доме. Несмотря на малые размеры, мебель здесь была расставлена с изысканностью. Ничего лишнего. Только то, что нужно семье.

Изображение поменялось на другое. Видимо камеры стояли везде. Теперь обзор велся откуда-то из угла комнаты, поближе к балкону.

— А у тебя здесь не плохо, — оценивающе сказал Алексей.

«У них еще и звук есть? — удивился я. — Продвинутые люди! Все, иду в гости к тому, кто ставил все это оборудование».

— Спасибо, — тихо ответила девочка и села на диван.

— Как ты после вчерашний суматохи?

— Лучше не спрашивай.

— Нет, я просто хотел узнать, у тебя ничего не болит?

— Слава Богу, нет!

— Вот и отлично, а то своим полетом ты так всех напугала и в первую очередь меня!

«Ой, только не надо «ля-ля»!»

Женя улыбнулась.

— Как будто мне было приятно. И вообще, можно оставить эту тему? Мне неприятно вспоминать об этом.

— Хорошо-хорошо, поговорим о другом. Ну, к примеру… где твои родители?

— Родители? Родители уехали в деревню к родственникам. У них там свадьба…

— А тебя ж, почему не взяли?

— Значит, не нужна я им в тот момент. Из детей-то никого там не будет, а что я буду делать одна? Вот и решили меня оставить дома: следить за порядком и чистотой. Готовить я умею, шить и стирать — тоже, так что одна не пропаду.

«Посмотрите-ка на нее, точь-в-точь как я. Ну и интересные тут бывают фильмы! Найти бы еще того, кто это все монтировал…»

Алексей пару раз прошелся по квартире, заглянув во все потаенные и скрытые углы и, вернувшись обратно, подсел к Жене.

— Есть хочешь? — спросила та.

Мальчик взглянул на часы.

— Не отказался бы.

Они пошли на кухню, и камеры моментально изменили свой обзор. Там девочка зажгла газ и стала готовить какую-то болтанку, честно сказать, плохо у нее выходившую, но вот лицо Леши было устремлено куда-то в другую сторону. Я присмотрелся. «Куда же он смотрит?» — подумал я и тут увидел, а точнее сказать, сумел рассмотреть, стоящую на полке банку с вареньем или с еще чем-то сладким. Евгения же того не замечала и продолжала «колдовать» над плитой.

Вскоре все было сделано и они, плотно поужинав (то, что там ужин, я определил по наступающей за окнами темноте), перешли обратно в зал. Алексей со скуки перебрал все диски и аудиокассеты, пролистал почти все имеющиеся в наличии детские книжки, пролежал примерно с полчаса на диване, а затем тихо спросил:

— А можно я у тебя переночую?

Девочка удивленно вскинула вверх брови и так же тихо сказала:

— А что, тебе здесь понравилось?

Он долго думал и наконец, произнес:

— Да, отличная квартира!

— Спасибо! — в смущении ответила она.

— Ну, так что, можно?

— Да я, в принципе, не против, к тому же ты тут все уже осмотрел, так что я думаю тебе можно остаться.

Тот улыбнулся.

— Спасибо за гостеприимство. Ты самая потрясная девчонка из всех, которых я встречал!

— Да? А у тебя их что, много было?

— Имелась парочка. Соседи, знаешь ли.

— А-а-а, ясно!

Через некоторое время, Женя поставила посреди комнаты раскладушку и застелила ее. Затем погасила свет, и все улеглись. Не прошло и десяти минут, как послышался какой-то тихий скрип, но потом все стихло. Фоменкова все же не выдержала и включила свет. Алексея не было. Удивившись, девочка встала с дивана и на цыпочках стала красться на кухню, а когда дошла до нее — включила свет. То, что она там увидела, поразило ее до глубины души. Значит такая картина: Рублев сидел за столом, спиной к Евгении. На столе открытая банка с вареньем, которую я не так давно видел и он, ложкой, прямо так, без батона и чая, запихивал содержимое в рот. Поняв, что его заметили, он медленно стал поворачиваться. Весь перемазанный, он жалостным взглядом смотрел девочке прямо в глаза.

— Что ты здесь делаешь? — грозно спросила она, хотя все и так было ясно.

— Ем! — тихо сказал он, опустив глаза.

— А кто тебе вообще это позволил? Ты спросил у меня разрешения? Нет, это вообще наглость! Я разрешила ему у себя переночевать, специально для него приготовила поесть, а он без спроса лазает по шкафам и берет все, что вздумается! Я не хочу иметь ничего…

— Извини! — сказал он, вставая из-за стола.

Как раз в этот момент произошло то, что, в общем-то, и не должно было произойти. Вставая, он нечаянно задел рукой банку, и та, вывалив больше половины содержимого ему на джинсы, упала на пол, но не разбилась, а приземлилась на дно, практически не испачкав пол.

У обоих выражение лиц стало испуганным до слез, а взгляд был устремлен на испачканные джинсы, по которым сверху вниз медленно стекало варенье. Гнев Евгении моментально улетучился, уступая место жалости.

— Бог ты мой! — проговорила она. — Быстрей снимай джинсы! Я их постираю!

Совершенно не думая о последствиях, так он и поступил, но только снял их в туалете, так как чувство стеснения еще присутствовало.

Через некоторое время раздался ее еле слышный сдавленный голос:

— Блин, кажется, я нечаянно поставила тебе на джинсах пару дырок.

И выйдя из ванны, она показала две чуть меньше кулака.

— А у мня, кажется… труба прорвала! — послышался голос из туалета.

Девочка в испуге открыла соседнюю с ванной дверь, и прямо ей в лицо ударил фонтан воды, исходящий из пробитой трубы…

Что было дальше, мне, конечно же, неизвестно, так как внезапно и на самом интересном месте закончилась пленка в видеокассете, чему я сильно огорчился. Все-таки хотелось увидеть продолжение «комедийного фильма» с участием знакомых лиц, но, как это часто бывает, хорошего понемногу.

Вытянув выплюнувшую видеомагнитофоном кассету, я спрятал ее понадежнее и сел на стул, допивать свой остывший чай. «Неужели Вероника есть та, о ком я, да и наверное вы, думаете? Да, благодаря этой кассете я убедился в том, что сделал правильный выбор «таракана». Теперь главное время! Время стало моим союзником. Скоро все закончится!» Но я не мог взять в голову одно: откуда эта кассета у Вероники? Неужели они заодно? А по ней этого и не скажешь. У нее всегда такое ангельское выражение лица, что любому человеку она покажется идеальной.

— Теперь и поспать можно, — сказал я самому себе и стал готовиться ко сну.

Ночь прошла достаточно спокойно. Ничего особо важного не случилось и не приснилось. Все шло своим чередом, так, как и должно идти.

До субботы, а уж тем более до воскресенья, времени было предостаточно, и я решил все тщательно проанализировать, так как не хотел делать поспешных выводов. Ведь в конце концов я мог и ошибаться и от этого мог пострадать кто-нибудь еще, совершенно не имеющий отношения к «таракану». Но этой недавно «найденной» видеокассете было доказано, что тот таинственный не так уж и глуп и еще неизвестно что он (или она) мог «выкинуть» в следующий раз, а такой непременно будет. В этом я не сомневался!

Неизвестно как проведя пятницу, видимо, увлекшись домашней репетицией с фокусами, я не заметил, как наступила суббота — выходной, который обычно мне нравился. Ведь именно в субботу у меня собирались все друзья, и мы часов до двенадцати вечера беседовали обо всем, но это происходило только в том случае, когда у меня никого не было дома. В обратном же случае только до десяти. Сегодня, по-видимому, к моей ситуации подходил первый вариант, так как о скором возвращении моей родни ничего не предвещало.

Рано утром, часов в восемь, ко мне заявился Мишка. Один.

— Как дела? — спросил он, входя в квартиру.

— Да пока все хорошо.

— Как документы? Подошли?

— Подойти-то подошли, да вот я только боюсь, не раскроется ли вся наша афера? Уж очень-то здесь сложно. Ты уверен, что никто ничего не заметит? Бланки настоящие? Надеюсь, ты их не сам печатал, а брал там, где надо? Ведь это, как известно, может плохо кончиться!

— Спокойно! Главное без паники! У меня все настоящее. На счет бланков можешь не беспокоиться, они многократно проверены и изучены. Так что никакой беды не произойдет!

— Ты уверен?

— Абсолютно. Я их всех взял у Димки. Друг его бати работает в доме советов. У них там бланков всяких — море, на любой вкус. Главное выбирай! Вот он пришел в гости, ну и незаметно набрал тех, о которых ты говорил.

— Как бы я хотел надеяться, что все обойдется.

— Да не волнуйся ты так, у нас все схвачено, ну а если и случится что, так и знай, мы всегда придем на помощь! Можешь на нас рассчитывать!

— Спасибо!

Мы еще долго разговаривали, почти до самого моего выхода в цирк. За это время я угостил его кружкой чая и бутербродом. После этого он ушел будить «Макара», который по субботам не любил рано вставать и всегда дрыг до двенадцати.

Где-то в десять, может чуть позже, я вышел из дома и дошел до трамвайной остановки в надежде встретить либо Иннокентия, либо Веронику, либо их обоих, но никто так и не пришел. Не было этих, пришли другие! В половине одиннадцатого на остановке появилась Светлана Тужуркина, делающая вместе с нашей клоунессой эквилибр на катушках. Не заметив меня, они остановились около ларька и стали ждать трамвай. Минут через пять появилась Елена Карабовкина, также не увидевшая меня. Она подошла к Свете и завела о чем-то разговор, по-видимому, очень интересный, так как смех их пробирал через каждые полминуты.

Еще через пару минут появился трамвай. Он, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно подъехал к собравшейся толпе и, открыв дверь, запустил всех внутрь. «По неизвестной причине» я оказался в одном вагоне с Леной и Светой. Пригляделся повнимательнее… Извините, ошибся! Пока я отвлекся на пару минут, их стало уже трое. К ним присоединилась еще одна участница эквилибра — Анна Мерзлякова. И как я мог ее просмотреть?

Как бы там ни было, до центра мы доехали за двадцать минут. Водитель азартный попался — две остановки пропустил. Нам же это только на руку. Выйдя, я незаметно оказался позади, чуть в отдалении, и стал прислушиваться к разговору, надеясь уловить что-то важное и ранее не услышанное. Ведь надо же когда-нибудь раскрыть тайну «тараканов». Вот и название само собой придумалось: «Тайна дела с «тараканами»! Неплохо звучит, правда? Итак, послушаем, что они говорили!

— Вчера Вероника сказала, что ее ни сегодня, ни завтра не будет! — поведала Света. — Им всей семьей нужно куда-то уезжать.

— И ее брата не будет? — спросила Лена.

— Конечно, все уезжают.

— Так значит что, эквилибр отменяется? — недовольно произнесла Аня.

— Похоже, что так, но это решает Любовь Васильевна. Может, кого еще поставит!

— Да кого тут ставить? Скорее всего, его вообще не будет, — предположила Елена. — Мальчишек хватит, правда, смотрятся они, мягко скажем, не очень, но что ж поделать, если другого выхода нет?

— Учиться надо, — проговорила Света.

— Как будто ты много учишься, — сказала Лена.

— Ой, на себя посмотри! Кроме одного-двух трюков ничего не умеешь.

Елена покраснела так, как будто только что вышла из бани. Опустив голову, она сохраняла молчание, а может все-таки думала, что бы ответить?

— Ну вот, — не выдержал я, — посмотрите, что вы наделали! Обидели бедную девочку!

Лена покраснела еще больше, а две другие от испуга отпрыгнули в стороны и уставились на меня изумленными глазами.

— Ты откуда взялся? — спросила Света.

— Как откуда? С трамвая, как и вы, или же хотите сказать, что и на трамвайной меня не видели?

— Нет.

— Я так и думал.

Движение к шатру вновь продолжилось, но на этот раз, как ни странно, все молчали. Может, не хотели взболтнуть ничего лишнего, а может, темы для беседы закончились? Оставшаяся часть пути прошла настолько скучно, что я даже пожалел: «И зачем только рот открыл и влез в разговор, лучше бы незаметно шел сзади и слушал их байки. Теперь же они мало что скажут, но и того, что они наговорили, было достаточно». Однако мне все же не верилось, что Вероника не будет завтра выступать. Это было так на нее не похоже! «Ничего, — подумал я, — Любовь Васильевна должна объявить обо всех заменах».

Переодевшись в своей гримерке, я обратил внимание на то, что на сей раз никаких подозрительных коробок не было и ниоткуда не доносились дикие крики и вопли. Найдя себе местечко невдалеке от остальной компании, я стал наблюдать за находившимися артистами, которые, как всегда, опаздывали и, по-видимому, не собирались менять своих привычек.

Когда собрались все, Любовь Васильевна заговорила:

— Сегодня генеральная репетиция перед завтрашним выступлением. Сразу же хочу отметить, что ни Вероники, ни Иннокентия, ни Алексея не будет. У них неприятности!

— А какие? — раздался звонкий голос Ольги.

— А что, тебе это интересно?

— Да нет!

— Тогда посиди и послушай, не задавая лишних вопросов. Повторяю еще раз — у них неприятности! Но меня это очень огорчило, очень. Они про свое отсутствие на завтрашнем выступлении сообщили в самый последний момент, чего категорически нельзя делать. Теперь же за сегодняшний день им придется искать замену и переделывать многие номера! — руководитель замолчала, затем вздохнула и продолжила. — В Вязьму, получается, едет не больше восемнадцати человек. Автобус придет за нами завтра в девять утра. Надеюсь, это ни для кого не рано?

Все отрицательно закачали головой.

— Отлично, а сейчас я зачитаю программу на завтра. Итак, всего планируется показать семнадцать номеров. Открывает наше представление давно всеми забытый парад, который мы сегодня должны повторить, как, впрочем, и все недоработанные номера. Затем — приветствие клоунов, после чего танец «Русский сувенир», клоуны «Здравствуйте!», «Ваза», «Жбан воды», «Лестницы», «Спящий экстрим», «Фокусы», «Саман-рахит», «Гимнастка на шесте», клоуны, «Эквилибр на цилиндре», вновь клоуны, «Жонглеры», «Муха», и завершает весь наш приезд финальный парад.

— А сцена там большая? — спросила Евгения.

— Приличная, но ты не волнуйся, шест там поместится, даже место останется.

— А с репризами что делать? Почти во всех участвовала Вера с братом, а теперь их нет. Кто заменит? — спросила Ольга.

— Вот мы сейчас с этим и будем разбираться, — сказал Сергей Дмитриевич.

— Вообще кто у нас может участвовать в репризах? — задала вопрос Любовь Васильевна и сама же на него и стала отвечать. — Так… Оля, Аня, кто там еще? А-а-а, Света! Чего же ты молчишь?

Та пожала плечами, но так ничего и не ответила. Она была как раз из тех людей, кто не любил много говорить, и почти все репетиции проводила практически в одиночестве. Иногда ее, как говорится, «прорывало» и уж тогда было не остановить. Все ее считали тихой, сообразительной, но с другой стороны «в тихом омуте — сами знаете, кто водится»! И еще неизвестно, что творится у нее в душе… Сейчас не об этом! Вернемся к теме!

— … Катю еще можно взять! — предложил мужчина.

— Да-а, Кать, внедряйся-ка ты в клоунскую программу, а то что-то народа у нас маловато.

— Четыре человека! — задумчиво произнес директор. — Если вдруг не хватит, возьмем кого-нибудь еще, у кого номеров мало, как, к примеру, у Лены!

— У меня? — переспросила девочка. — А почему сразу я? Вон у Игната тоже номеров мало, а попросту сказать — вообще нет, кроме фокусов. Его-то чего нельзя?

— Не тех габаритов. Слишком высокий и около вас будет казаться пальмой среди кустарников, — пояснила руководитель.

«Тарапунька со Штепселем!» — подумал я и усмехнулся.

Как бы там ни было и как бы долго все это не решалось, минут через десять, после непродолжительного спора с Еленой, которая в конечном итоге сдалась, Сергей Дмитриевич забрал всю клоунскую труппу и, отойдя с ними в сторону, стал повторять репризы.

Меня же, как ни странно, завербовали в жонглеры. Это случилось как раз после того, когда я нечаянно взболтнул лишнего: мол, картошкой дома кидал — получалось неплохо. Показал. Оказалось, я кидаю лучше тех, кто уже около года прозанимался в «Мечте». Видимо, ребята мечтали о хорошем времяпрепровождении, да не получилось, не тут-то было. Здесь работать нужно, а не «сачка» из себя строить, как делают некоторые, особенно эта, порядком надоевшая, «великолепная» троица ребят: «Вася, Гога и Расхляба», как назвал их я. Вася — по одноименной русской поговорке — «Вася Капустин». То есть он прикидывался ничего не знающим и не понимающим, хотя на самом деле все знал и умел. Гога — за то, что он смеялся не впопад и ржал над всем, чем придется. Главное, смех-то был какой странный. Расхляба же говорит само за себя. Этот действительно был «гением». Он делал так, что все сыпалось у него из рук, будь то на репетиции или на выступлении. Он не знал рамок дозволенного и всегда находился где-то за их пределами.

Так вот, продолжим то, с чего я начал. Из-за того, что завтра не будет Алексея, кусочек в жонглерах пришлось делать мне. «Да! И куда все подевались? — говорилось в одном известном фильме. Нужно было ему «слинять» именно в этот момент. Что за народ? Я что, в тяжеловесы нанимался? Теперь у Любови Васильевны появилась такая задумка, чтобы я, вышел вместе с Настей на плечах, жонглируя по дороге и пройдясь по краю сцены, вернулся обратно за кулисы. Ну, ни бред ли? Да, согласен, трюк хороший, качественный и красиво смотрящийся, но не слишком ли рано меня записали в жонглеры, меня, кто еще в фокусах не дошел до совершенства и уже в другой жанр! Глупо! Теперь все мои мысли будут направлены на то, как бы не уронить мяч или не запустит им Насте в нос, так как жонглировать будет как она, так и я, и все это нужно сделать за один день, одну репетицию, одну ночь!

С другой стороны, это хорошо, скука не одолеет, да и пообщаться не мешало бы со всем коллективом, а то давненько я этого не делал. Заодно, может, что ценное узнаю. Что ж, жонглировать, так жонглировать. Вперед! Новые номера зовут в свои ряды всех!

Так я и тренировался всю репетицию вместе с Настей, пытаясь привыкнуть к новому образу. Ей эта затея очень даже понравилась, и она не скрывала этого. И как мне удалось провести эту репетицию, к которой я был практически не готов, в смысле жонглирования? С фокусами я покончил сразу же, так как мне уже порядком надоели домашние выступления, где я показывал свое мастерство перед друзьями. Так что не показать здесь было бы для меня позором. Но все обошлось, и я с блеском закончил свой номер, затем собрал весь свой нужный «хлам» и утрамбовал в коробку, приобретенную исключительно для таких вот небольших «прогулок» по выступлениям в черте города и не только (по крайне мере я так надеялся).

Завершилась репетиция чуть позже восьми, а точнее сказать в двадцать-двадцать, но заметьте, никто не протестовал и не спрашивал разрешения уйти домой. Они знали — это их первое выездное выступление, и все должны показать себя с наилучшей стороны, чтобы их запомнили, полюбили и пригласили в следующий раз еще. Любовь Васильевна и Сергей Дмитриевич на протяжении многих лет вкладывали, вкладывали, и будут вкладывать свои «души» в цирк. Это для них стало не просто работой, за которую получаешь небольшие деньги. Цирк для них стал вторым домом, второй жизнью. Все, что они ни делали, они старались, прежде всего, для цирка, в котором провели почти всю свою жизнь, прошли через радость и горе, беду и смех. Именно смех вселял им надежду и веру в завтрашний день! Именно он делал их сильнее и настойчивее в достижении тех или иных вопросов. «Теперь смех должен продлиться дольше! Я наполовину осуществил их мечту, и осталось совсем немного, то, что я собирался совершить от своего имени, а не от их, как это было чуть ранее, буквально пару дней назад. Я должен был внести в коллектив мир и порядок, восстановить справедливость, а уж потом, после поимки «ненужного хлама» и его устранения, мог бы спокойно перейти к завершающему акту в своей пьесе. К тому, без чего практически никогда не обходится идеальное произведение великих драматургов — к эпилогу! Я уже сейчас знаю все то, что будет в скором будущем, по крайне мере большую часть и отступать от задуманного не собираюсь!»

Так вскоре в полном одиночестве я добрался до дома. Что и ни говори, а с Вероникой и Иннокентием веселее. Можно как узнать многое, так и многое сообщить. Они как две противоположности, находящиеся на разных чашах весов. Он — всегда веселый, любящий пошутить как над собой, так и над другими, чрезмерно болтливый, отчего хохот пробивает буквально всех, даже я иногда улыбаюсь от его «баек». Она — всегда задумчивая, проверяющая каждый свой шаг, говорящая сравнительно мало (особенно когда у нее что-нибудь спрашиваю я), по большей части предпочитающая только слушать, что у нее получалось лучше всего. Но стоило только ее немножко расшевелить, как и она становилась не хуже своего брата по части остроумия. Я сразу же подумал, как только увидел их вместе: «Им нужно всегда быть рядом, тогда скуки у них никогда не будет! Они так идеально друг друга дополняют и когда вдвоем, то всегда могут выйти из любой сложной ситуации «сухими из воды», но не просто выйти, а выйти со смехом, чего нам всем так не хватает».

В девять я поужинал и хотел идти спать, но мимолетно взглянул в окно, что заставило меня подойти ближе и посмотреть на то, что находилось за пределами квартиры: совершенно безоблачное чистое небо, усеянное звездами. Одни светились ярче, другие, чуть тускнее, но все вместе они идеально сочетались, доказывая, что наша Земля не единственная во Вселенной. За окном было так тихо и спокойно, что мне хотелось вечно стоять вот так и любоваться зимой, но дела бывают, как известно, у всех и у меня они тоже имелись — завтрашнее выступление. Первое выездное выступление в цирковом коллективе!

— Нужно выспаться! — сказал я самому себе.

Да, это нужно было сделать в первую очередь и чем скорее, тем лучше, так как помимо фокусов мне навязали еще и жонглеров. Нет, я, конечно же не прочь поучаствовать в еще одном номере, но не так же быстро!

— Это все из-за Алексея! — произнес я, выключая свет.

Не случись с ним что-нибудь нехорошее, мне бы не пришлось завтра вставать в семь утра и не устраивать репетицию по киданию картошкой. Ведь я не хотел, чтобы во время номера у меня упал мяч. Я просто не был готов к такому морально. К тому же с этой Настей на плечах кидать что-либо было практически невозможно.

— Я сделаю все так, как нужно! Я буду стараться!

Глаза от усталости стали слипаться, и больше об этом дне я не запомнил ничего. Единственное, что мне пришло в голову перед тем, как полностью подчиниться сну, было то, что в фокусах много слабых, на мой взгляд, мест и завтра все нужно продумать до мелочей, составляя запасную программу, — вдруг пригодится.

Утро, как всегда, встретило меня нежеланием вставать, но что надо — то надо.

Не валяться же мне целый день в кровати и пропустить из-за этого выступление? Конечно же, нет. О такой глупости я даже и не думал, да и вряд ли когда подумаю.

Перекусив тем, что было и переодевшись, я выбрал себе наиболее удачные три картофелины и стал ими жонглировать. Сначала они никак не хотели ловиться, но чем больше я их кидал, тем больше у меня получалось. Где-то минут через сорок я закончил это «упражнение», посчитав, что справлюсь с ним, подумал над фокусами, захватив пару более удачных, взаимозаменяющихся и полностью одевшись, вышел из квартиры, закрыв ее на ключ.

Погода на улице стояла отменная, как раз такая, какая мне нравилась. Небольшой морозец затруднял дыхание, склеивая нос, но не давал снегу скрипеть под ногами.

У шатра, мне посчастливилось наконец-то увидеть двух охранников-милиционеров, которые стояли чуть в сторонке от входа и потягивали сигареты. Оказавшись через некоторое время в шатре, я почувствовал все внутреннее тепло, исходившее от многочисленных отопительных труб, проведенных по всему периметру.

На манеже уже собрались все участники выступления и ждали теперь только тройку вечно опаздывающих мальчишек — исполнителей эквилибрана катушках. Они вечно задерживались тогда, когда нужно спешить, и спешили там, где можно отдохнуть. Вообще-то мы справились бы и без них, но Любовь Васильевна была не из тех, кто отказывает детям в выступлении, даже таким тунеядцам, как они! Сразу, кто мне бросилась в глаза, была Светлана Тужуркина, одиноко сидящая в первом ряду зрительного зала и с неохотой наблюдающая за всем происходящем на манеже. Чем больше я смотрел на нее, тем больше убеждался, что у нас есть что-то общее. Она, как и я, любит одиночество, любит, чтобы ее не трогали и дали возможность собраться с мыслями. Света редко когда улыбалась вне выступлений, да и вообще вела себя как-то странно: всегда сидела в отдалении от всех, редко разговаривала, а по большей части сохраняла задумчивость, никогда ни с кем не ссорилась, но, как ни странно, всегда была на кого-то обижена. Эта девочка казалась мне необычной, но зато с приходом выступления, она коренным образом менялась и превращалась в совершенно другую Светлану Тужуркину, в чьих глазах в тот момент светилось счастье и искорка радости, веселья, всего, что угодно, но только не задумчивости. В ней как будто находилось два человека, совершенно не похожих друг на друга, которые жили каждый своей жизнью, но принадлежали одному лицу, одному человеку!

Остальные были полностью поглощены работой, и практически никто пока еще меня не заметил. Я подошел ближе и сел в одно из многочисленно пустующих мест. Наблюдать за всеми мне почему-то нравилось больше (видимо, и Света нашла в этом что-то особенное). Я не стал беспокоиться о своих вещах как остальные, так как собрал их еще вчера и теперь мог спокойно сидеть в кресле, не боясь, что что-то забыл или не сделал.

С манежа, как всегда, было снято огромное покрывало, застилающее опилки и теперь те все время липли за чешками детей которые постоянно их отряхивали. Почти в самом центре, на своем любимом месте, сидела Евгения, и что-то бормоча себе под нос, укладывала вещи. Рядом с ней по правую и левую руку расположились Елена Карабовкина и Анна Мерзлякова. Ольга Подчечуйкина, как всегда, упаковывала свой чемодан почти у столика, за которым во время репетиций стояла и Любовь Васильевна и Сергей Дмитриевич. Неподалеку от Ольги расположились Романов Вячеслав — исполнитель номера с лестницей и его сестра — Романова Екатерина. Также здесь находились еще пять человек, которых я знал, но не был знаком так близко, как с остальными присутствующими. Чтобы досконально изучить всех и каждого, нужно провести в цирке много лет, а не шесть месяцев как я!

— Ты не видела моей клоунской шапки? — спросила Аня у Лены, на что та, не задумываясь, ответила.

— Это она? — и извлекла из редеющей кучи красивую шапку, всю обшитую блестками разного цвета.

«И как только у руководителя на это время нашлось? — подумал я. — Это же такая долгая кропотливая работа!» Мне еще раньше говорили, что все имеющиеся в цирке костюмы и реквизит Любовь Васильевна и Сергей Дмитриевич сделали своими собственными руками, не прибегая к чьей-либо помощи. Это же, как нужно любить цирк, чтобы сотворить все это! Занимаясь своими делами, своей работой, они достигли многого: она — в портном и хореографическом деле; он — в реквизите и музыке. И только от их двоих зависело, выйдешь ли ты на манеж или нет. Если ты трудолюбивый человек, то добьешься многого, но лентяев, как некоторые в цирке, они терпеть не могли.

Ровно к девяти все было собрано, а потерянные вещи найдены, но вот автобус почему-то отсутствовал. «Может в «пробке» застрял? Хотя какие у нас в городе могут быть «пробки»? Это Вам не Москва!» Переживать по этому поводу мне долго не пришлось, так как в пятнадцать минут десятого он все же приехал и остановился у «черного» входа. Полностью загрузившись, мы поехали.

Проездка прошла великолепно. Как говорится, без сучка, без задоринки! Видимо, никто так и не поинтересовался подлинностью документов. Да и что там интересоваться, если и так видна подпись с печатью Николая Алексеевича и Натальи Семеновны. «Интересно, как они там? Прошел ли первый шок?»

Так вот, эта поездка показала, насколько ничтожно я знаю об участниках циркового коллектива. Всю дорогу я прислушивался к чужим разговорам, байкам и сплетням. В конце-концов продвинулся значительно вперед и узнал много нового, из-за чего мог бы спокойно ловить «таракана» голыми руками, не навредив ни себе, ни кому-либо из окружающих, но меня по-прежнему беспокоил один вопрос. Без него мне никак не собрать ее. Так что поспешить с этим делом не помешает.

Приехав с опозданием в Вязьму, мы наспех стали готовиться к выступлению, но как оказалось о нашем появлении никто даже и не догадывался. Любови Васильевне пришлось немало побегать, чтобы решить это дело. Как оказалось, заведующего клуба, где нам предстояло показывать свое мастерство, забыли оповестить о нашем приезде и поэтому, естественно, у него было удивленное лицо, когда прибежала Любовь Васильевна и спросила:

— А вы что, нас не ждете?

Но, как известно, все всегда благополучно заканчивается, и нам после недолгих колебаний все же было не отказано в выступлении.

Началось оно ровно в двенадцать. Зрительный зал забился под завязку! Человек триста. Первый раз мне приходилось видеть такое большое количество людей, которые будут наблюдать исключительно только за мной (в моем номере), и если что пойдет не так, то это будет полный провал. Все остальные сначала тоже растерялись, но Любовь Васильевна их успокоила и вселила в них уверенность.

Сначала, до седьмого номера все шло хорошо, без единого сбоя или неточности, но вот когда на сцену вышел Вячеслав Романов со своей лестницей… тут уж пошла явная белиберда и кто-то сильно перестарался: при попытке залезть на нее, чтобы сделать наверху стойку на голове, она каким-то «таинственным» образом разъединилась на две половинки и мальчик чудом не сломал себе шею. Просто долгие тренировки сделали свое дело и он, благодаря сальто, опустился прямо на ноги, чем потряс не только зрителей, которые предполагали, что все это замысел руководителя и самого исполнителя, но и саму Любовь Васильевну, которая откровенно забыла про все «несчастные случаи» и теперь лишь широко раскрыла глаза и покачала головой. Больше ей добавить было нечего.

Как только Вячеслав оказался за кулисами, то вздохнул с таким облегчением, как будто только что выиграл в теннис «кубок Кремля» или чего-нибудь похлеще.

После этого инцидента, все стали проверять свой реквизит. Я хотел было этого не делать, но потом подумал: «А почему бы и мне не поискать в моих арсеналах подвоха? Что, из того, что когда комната была закрыта? У Жени же шест подпилили, и она с радостью «поела» опилки, так почему бы мне этот таинственный незнакомец или (незнакомка) не устроил то же самое? Доверяй, но проверяй!» Что я и сделал в последующую минуту.

Бог ты мой! Почему я не совершил этого раньше? В тот момент я посчитал себя таким глупым, что захотелось сбежать с этого выступления и уединиться в комнате, ругая себя последними словами. Все мои секреты были выявлены и просто-напросто исчезли. Но что я мог сделать за клоунскую репризу «Спящий экстрим»? Практически ничего, поскольку она уже шла полным ходом и должна была вот-вот закончиться. Но и здесь я почему-то не смог логически поразмыслить, и чтобы начать с первого трюка, который заведомо не получится, я решил привести в порядок последний — мой самый любимый — фокус с деньгами, так как лишних денег у меня не оказалось.

— Фокусы! Игнат Белов!

Невольно вздрогнув, я закрыл глаза и мысленно помолился, попросив удачи.

Зазвучала музыка, вынесли столик с сачком, веревочками и платочком. Вышел. Но я, все-таки, был не настолько глуп, как мне казалось чуть ранее. У каждого фокусника, как известно, обязательно должен быть запасной вариант исполнения того или иного трюка и при неудачи он не теряется, а пользуется вторым способом. Я тоже не отстал от них или по крайне мере пытался не отстать и помимо секретов внутри коробок и ящиков, имел секреты в тайных карманах своего костюма, где находилось все, что угодно.

Выйдя на сцену и разведя руки в комплементе, я взял со столика большой блестящий платок и накрыл руку, а затем стал доставать из-под него платочки поменьше. Вынув три штуки, я взял со столика сачок, в который и сложил все это добро, показав предварительно, что он пуст. Это все хорошо, но вот что я оттуда выну? Все, что там было — исчезло! Пришлось прибегнуть к секретному отделению в рукаве фрака. Неудобно было страшно, но долгие тренировки перед зеркалом не прошли для меня даром и я, вскоре, вытянул, за кончик, уже связанные платки, а затем из сачка появилась полутораметровая веревка. На некоторое время можно было забыть о неприятностях, поджидающих впереди и полностью сконцентрироваться на трюках с веревочкой.

Завязав три узла и, показав их публике, я быстро «снял» их и показал пустые руки. Затем, связав два конца вместе, положил их на стол, но, что-то вспомнив, вновь взял и разрезал ножницами пополам. Связал. Обрезал один из узлов. Веревка оказалась целой! Этого мне показалось мало, и я вновь ее разрезал. Связал. Вновь обрезал, но веревка опять-таки не пострадала. Развязав два конца, я намотал ее на руку и стряхнул. На ней оказалось три узла! Показав их зрителям, я положил ее на столик и мне вынесли, разукрашенную коробку. Я знал, что там ничего нет, но старался не придать этому значение. Улыбнулся. Скользнул взглядом по стоящим за кулисами артистам и продолжил номер.

Мне показалось, или я действительно заметил у одного артиста недоумение, застывшее на лице? Нет, видимо все-таки показалось. «Нужно перекреститься! — подумал я. — Хотя с другой стороны, когда крестишься, то в двойне кажется!»

Я еще больше улыбнулся и продемонстрировал публике совершенно пустую коробку, которая на сей раз была действительно пуста. Поставив ее на стол, я взмахнул над ней руками, открыл верхнюю крышку и, незаметно для зрителей, ослабил скрытую резинку, прикрепленную к поясу, и катушка двадцатиметровой ленты практически бесшумно упала внутрь. Улыбнувшись, я сделал удивленное лицо и стал за край извлекать ленту. Минуты через две она закончилась, и ассистентка Лена унесла ее за кулисы, в то время как Аня уже выносила «денежный треугольник». Пока она его держала, я продемонстрировал зрителям десятирублевую купюру, затем, взяв из рук ассистентки реквизит, показал, что и там ничего нет. Но вот я положил туда сто рублей, сделал несколько пассов и вновь достал те же самые деньги. Казалось, фокус не удался, но когда я извлек оттуда настоящий денежный «веер», штук так десять — все поняли, что это не так. Вышедшая Лена, забрала треугольник, а я сделал финальный комплимент и ушел за кулисы. Унесли столик. Музыку выключили, и вновь пошла клоунская реприза под очень необычным названием «Саман — рахит». Причем здесь рахит?

До конца выступления оставалось два номера, исключая разве что парад и я решил не спеша переодеться, а то мало ли что произойдет — одежду, к примеру, сопрут! Найдя свой стул с вещами в целости и сохранности, я так и поступил.

«Так кто же копался в моей комнате? — думал я, одевая рубашку. — С этим нужно побыстрее разбираться, а то, что ж получается? Ты тут старайся, делай номер, а кто-то возьмет и завалит его, совершенно не сожалея и не сочувствуя тому, что произошло. Не понимаю, как так можно? К тому же где они второй ключ раздобыли? Совсем обнаглели! Вот так и оставь там что-нибудь ценное. Моментально сопрут. Все равно мне не понятно, как это произошло, если все мои подозрительные личности отсутствовали. Значит, моя версия оказалась ошибочной, и я зря думал о ком-то другом. Ответ нужно искать где-то здесь, среди сегодняшних артистов».

Пока я беседовал сам с собой, завязывая шнурки, случился еще один весьма неприятный инцидент: во время номера «Эквилибр на цилиндре», с участием трех мальчишек, в тот самый момент, когда один из них поставил на столик цилиндр и пытался на него встать, часть сцены вдруг провалилась и он, вместе со своим реквизитом полетел следом. К небольшой дыре в сцене подбежали двое ребят и заглянули внутрь, затем сделали какой-то кривой комплимент и ушли за кулисы.

Любовь Васильевна совсем обомлела и теперь просто сидела на стуле не в силах пошевелиться.

Про жонглеров я вспомнил в самый последний момент, уже тогда, когда начался номер. Ко мне подошла взволнованная Настя и, увидев меня одетого, удивилась, а потом спросила:

— А ты что, разве не будешь в жонглерах участвовать?

Тут-то я все и вспомнил. Даже не знаю, когда я в последний раз так быстро переодевался. Кажется, это был один единственный момент, когда я опаздывал в школу. Да-да, именно в школу, а не куда-нибудь еще. Другой бы на моем месте подумал: «Ну, проспал и что? Какая разница, схожу я в школу или нет! Один день ничего не решает!» Но только не для меня. Для меня каждый день что-нибудь да решал! Воспоминания. Кажется, это происходило так давно, а на самом деле все выглядело иначе… «Настанет момент, когда я вот так же как и сейчас, буду вспоминать Светлану Тужуркину, с ее вечной задумчивостью и глазами, полными планов и размышлений; Ольгу Подчечуйкину, с ее великолепной лучезарной улыбкой и несравненным голосом; семью Колошиных — они, как две составляющие части японского символа «Инь-янь» — черное и белое, а уж кто из них черное, а кто белое — решайте сами. Для кого-то это будет она, а для кого-то это будет он».

С трудом, но мне все же удалось справиться к определенной минуте, и номер прошел просто блестяще — один из немногих, который был действительно на высоте.

Выходя с Настей на плечах, я и не подозревал, что она окажется настолько тяжелой. Мне было так неудобно кидать мячи и в одно мгновение даже показалось, что я испорчу номер, но, к счастью, этого не произошло. Все-таки здорово, когда ты участвуешь не в одном, а в нескольких номерах. Почему-то мне всегда нравилось видеть зрительный зал, людей, устремивших свои взгляды исключительно на тебя, их удивление или улыбку. Некоторые артисты из нашего коллектива боялись выходить на сцену при большом числе зрителей, но лично я считал, что все свои внутренние страхи можно пересилить. Я выходил на сцену как к своим друзьям, которых знал долгие годы, и которые всегда ждали от меня чего-то новенькое. Однако, общаться с публикой мне еще не приходилось, так как к разговорному жанру надо готовиться заранее, тщательно выбирая нужные слова и составляя красивые предложения.

Я знал, что разговаривать со зрителями мне не придется!

Клоунская реприза и финальный парад завершили наше не очень удавшееся выступление. Все наши эквилибристы и Вячеслав Романов были сильно расстроены, но всеми силами пытались не показывать этого.

— Черте что творится в этой Вязьме! — сказала Любовь Васильевна, обращаясь к мужу.

— В цирке, действительно, стало опасно заниматься! — сказал он.

Многие сегодня были в плохом настроении, но если бы с нами находилась Вероника, настроение было бы еще хуже. Она уж слишком много преувеличивала и многие проблемы считала своими собственными, что практически всегда сказывалось на ней самой.

Сборы прошли быстро. Намного быстрее, чем ожидалось. Видимо все эти происшествия способствовали тому, что каждый участник циркового коллектива больше времени уделял своему реквизиту и костюмам, а не постоянными разговорами друг с другом, которые так всегда отвлекали. Выйдя из помещения на улицу, мы сразу же направились к стоящему в отдалении автобусу. Похоже, он простоял здесь все время, все те два часа, что мы выступали. Произведя погрузку реквизита, все расселись на давно «забронированные» места (заняв их еще по дороге в Вязьму) и автобус стал удаляться от места не вполне удачного выступления. Как и во всем другом автотранспорте, в автобусе, по всему салону расходилось тепло — работала печь. Тут же развернулась невероятная дискуссия о недавно случившимся.

— Кто распилил мою лестницу? — с подозрением в голосе спросил Вячеслав, обведя присутствующих глазами, и остановился на мне.

Его намек был ясен.

— Ты пытаешься выдвинуть обвинение об инциденте мне? Тем самым покрывая другого? — спокойно ответил я, хотя у меня никто ничего не спрашивал, один только взгляд.

— Я… я ничего подобного не говорил.

— Но думал именно это.

— Думал? С чего ты взял?

— Твой взгляд!

— Взгляд?

— Да. По нему все было ясно.

— Но я мог посмотреть на кого угодно…

— А остановился на мне!

— Это еще ничего не значит! — вмешалась Женя. — С таким же успехом он мог бы произнести все это, глядя в глаза мне… или кому-нибудь еще.

— Женя права! — подтвердила руководитель, сидевшая на первом сиденье вместе с Сергеем Дмитриевичем, который смотрел в окно, но одним ухом все же прислушивался к нашим разговорам. — Но ты не можешь также отрицать, что это был не ты!

Во мне моментально произошел какой-то срыв. Вся моя условно называемая «карточная пирамида» спокойствия вдруг в мгновение ока пошатнулась и рухнула. В этот момент мне так сильно захотелось рассказать все, что я узнал об этих «несчастьях»… но в самый последний момент я «ухватился» за фундамент здания и спокойным, но дрогнувшим голосом ответил:

— Именно! Но вы не можете отрицать, что это могли бы быть и вы!

Время остановилось.

В душном салоне автобуса стало нарастать напряжение.

Тишина. Успокоились все, даже вечно разговаривающие и заламывающие друг другу руки, ребята и те, отвлеклись от своих постоянных однообразных дел и повернулись в нашу сторону, открыв рты. Даже Светлана Тужуркина забыла про свои размышления и, «вернувшись с небес на землю», переводила взгляд с меня на руководителя. Даже Сергей Дмитриевич, не веря своим ушам, посмотрел на меня. У всех — застывшее на лице удивление и недоумение. Никто даже и не подозревал, чем все это может обернуться.

— Как ты можешь говорить такое? — наконец спросил мужчина, все еще не веря своим ушам. — Ты же прекрасно знаешь, что она все время находится на сцене.

— А вы прекрасно знаете, что я все время сижу рядом.

Сергей Дмитриевич кивнул головой и повернулся к окну. Любовь Васильевна долго на меня смотрела, будто собираясь что-то добавить, но все же не решилась.

— Зачем ты такое ей сказал? — шепотом произнесла сидящая напротив Подчечуйкина.

— Ты же обидел ее! — подтвердила Женя.

— Ты не представляешь, что наделал! — вмешалась Настя.

Я посмотрел на Анастасию, затем на Женю и добавил:

— Я знаю, что делаю!

Оставшаяся часть пути прошла практически молча и довольно-таки быстро. Больше никто не пытался продолжить разговор Славы, и все шушукались друг с другом исключительно о своем, не посвящая в тайны никого постороннего. Но руководители, по всей вероятности, обсуждали именно эту тему, так как у обоих были задумчивые лица, а Сергей Дмитриевич все время хмурил брови и изредка потирал виски.

Приехали.

Наш автобус оказался сравнительно небольших размеров, рассчитанный человек на двадцать, в лучшем случае на двадцать пять. Сиденья и потолок были обшиты кожзаменителем, на полу линолеум, а все остальное выкрашено в белый цвет. Рядом с окошком, на проволоке, висели занавески из хлопчатобумажной ткани, а кабину водителя отгораживала небольшая ширма. В общем — типичное маршрутное такси, которых у нас в городе хоть «пруд пруди».

«Не могли уже чего получше найти», — подумал я, занося все свои вещи в комнатку.

Пройдя метра три, я в чем-то запутался и только по чистой случайности не растянулся на полу. Освободив руки от реквизита и костюма, я обернулся и посмотрел на пол. Посереди гримерной были разбросаны все мои недостающие элементы к трюкам: и моток ленты для коробки, и платочки с веревкой для сачка, и даже десяток сторублевых банкнот.

— Не, ну надо же! — произнес я самому себе. — Во народ с жиру бесится — хотя бы деньги забрали, раз нашли…

Прибрав все в специально отведенный для этого ящик, я поспешил побыстрее добраться до дома, так как октябрьский мороз оказался намного сильнее, чем я предполагал.

«Скоро новый год! — пришло мне в голову, когда я закрывал дверь на ключ. — Осталось ровно два месяца. Два месяца, и все закончится! Абсолютно все. Ждать осталось совсем недолго».

Поразмыслив с несколько секунд, я все же решил зайти к Любови Васильевне.

Постучал.

— Кто там? Войдите! — послышалось за дверью.

Вошел.

Руководитель сидела за столом и что-то печатала на машинке. Ее мужа не было. Увидев меня, она удивилась, но решила не начинать разговор первой.

— Я пришел извиниться. Мне действительно не следовало говорить вам такое, тем более в присутствии всего коллектива.

Она кивнула головой.

— Хорошо, что ты сам пришел! Мне приходилось выслушивать и более ужасные вещи, так что это еще цветочки.

Женщина встала и подошла ближе.

— Признайся, ты ведь знаешь, кто все это делает!

— А вы? Неужели у вас нет версий?

Любовь Васильевна улыбнулась.

— Извинения приняты. Репетиция, как и всегда.

— Обязательно буду! — сказал я и вышел, оставив ее допечатывать тот текст, над которым она работала до моего прихода.

Оказавшись за пределами шатра, я почувствовал, что мороз начал усиливаться, но все же еще не достиг предела, который обычно бывает по ночам.

Я шел по завеянной дороге по направлению к остановке. С белого неба еле заметными хлопьями, кружась от ветра, падал снег и, хотя он был слишком мелким, сугробы вырастали весьма внушительных размеров. В любую другую минуту, я, конечно же, смог бы оценить красоту города, не обращая внимания на нелепые сооружения и всюду мчащиеся машины, загрязняющие не только все пространство едким дымом, но и настроение. В любое другое время… Но сейчас меня беспокоило совсем иное, то, что было связано с неудачами на сегодняшнем выступлении. Я не знал с чего начать свой монолог. «Какую же кандидатуру мне выдвинуть теперь? Тот человек, о котором я думал раньше, сегодня не пришел, но, как ни странно, ничего хорошего из этого не вышло. Значит, загадка кроется в другом или в другой участнице циркового коллектива. Не может быть! Неужели я все-таки ошибся в своих расчетах? Нужно все продумать заново и решить: либо этот кто-то чертовски умен, либо я чертовски глуп. Сейчас для меня больше подходит второе, нежели первое». Таким вот образом я добрался до остановки и благополучно доехал до дома.

На мое счастье там оказались бабушка с дедушкой. Видимо их похождения по знакомым завершились, но как оказалось позднее, я и здесь потерпел неудачу. За обедом, который для меня настал в пять вечера, я узнал, со слов бабушки, что в середине ноября они едут на дачу к Михалычу, где собираются провести от четырех дней до двух недель, а дедок, услышав разговор, подошел и сказал:

— Да ты сильно не расстраивайся, что один, а то на Новый Год совсем заскучаешь. Нас-то снова не будет.

— И где ж это, интересно знать, вы будете?

— Да в кафе, со своими бывшими рабочими отмечать. Пригласили встретиться. Пятнадцать лет как на пенсию все вышли!

«Ну и планы у них. Нефига ты себе! Дома, месяц, что ли не могут посидеть? Все у них встречи недельные. Новый Год — это же семейный праздник. Сначала дома отметь, посиди, а уж потом делай, что хочешь!»

Хотя обоим моим старичкам было далеко за семьдесят, выглядели они чуть больше пятидесяти и в отличие от вечно сидящих летом но улице старушек, бегали так, что даже я с трудом успевал за ними. А одевались они, будто вечно хотели остаться молодыми. Дедушка: пиджак, брюки, галстук. Бабушка: «моднявое» в семидесятых — восьмидесятых годах платье и какую-нибудь кофту или свитер. Вот и пойми после этого стариков, найди разницу! Одни зимой мерзнут, одевая на себя всевозможные подручные вещи; другие совершенно об этом не думают, а смотрят лишь на то, в чем пришел к ним в гости один из знакомых.

«И бывает же такое в природе! Никогда бы не поверил, если бы не видел все своими глазами».

Меня послали в магазин за хлебом. «Не могли сами купить!» — подумал я, выходя из квартиры. Но как бы там ни было, жилось мне с ними достаточно хорошо и свободно, гораздо лучше, чем с родителями, которых я так же не забывал и навещал каждый выходной, а по будням — звонил и делился информацией. Такой образ жизни мне нравился, и я старался, чтобы это продлилось как можно дольше. Меня все устраивало, я всем был доволен, и повода обижаться у меня не было.

Вышел на улицу. Темно. «Конец октября ведь, и в семь часов теперь будет темно до февраля». Проходя мимо заснеженного стола и скамеечек, стоящих между двух больших берез, я вспомнил лето и всех тех, кто как раз в это время сидел здесь и «забивал козла»; тех, с кем я иногда играл на деньги в «дурачка» или «покер». В последний раз я перекидывался в картишки всего пару дней назад и «заработал своим талантом» весьма приличную сумму, на которую приобрел радиоплеер с диктофоном и четыре аккумуляторные батарейки. Теперь же от восьмиста рублей у меня осталось ровно сто на так называемые разнообразные мелкие нужды.

Быстренько купив все, что требовалось, я повернул обратно. Снег, все такой же мелкий, продолжал опускаться с неба, но на сей раз ветра уже не было. От падающего на него света фонарей, он блестел и в некоторых местах так ярко, что если ему придать вид драгоценного камня, издалека он и казался бы именно этой вещицей.

Проходя мимо одного из подъездов, я заметил какую-то надпись, которой до этого момента здесь не было. Остановившись, я быстро прочитал:

«Срочно закрывайте дверь! По ночам в подъезде ночуют бомжи! Берегите свои трущобы!»

Что ни говори, а оригинальность у нас еще присутствовала, хотя все это можно было написать и краской, ведь рано или поздно мел сотрется или какие-нибудь шутники припишут пару лишних фраз.

Тут дверь этого подъезда открылась, и… я не поверил своим глазам! Передо мной стояла Колошина Вероника, которую я здесь даже и не предполагал увидеть. Сначала она меня тоже не заметила и даже прошла в каком-нибудь метре от меня, но сделав два шага, остановилась и стала медленно оборачиваться. Наконец, на ее лице появилось удивление. Она меня узнала! Как говорится, не прошло и полгода. Вероника не изменила своего «застывшего» положения и продолжала хранить молчание, как будто надеялась, что именно я заговорю с ней.

Первое что пришло мне в голову, было следующее: я разворачиваюсь и не спеша иду дому, дав возможность Вере дойти без опозданий до того места, куда она собиралась. Эта мысль сама собой отпала, так как ничего ценного из этого не вышло бы. Мне, как собирателю информации нужно прислушиваться ко всему, что было и будет сказано, так что такой случай мне не хотелось упускать. Быстренько придумав пару начальных фраз, я решил заговорить первым, ведь не стоять же нам, в самом деле, на морозе и пялиться друг на друга. Это и в цирке можно сделать. И если постоять еще дольше, то она запросто может развернуться и уйти первой, а что еще прикажете делать, если знакомый не хочет разговаривать с тобой? Вот если бы мы долго знали друг друга, тогда другое дело, а так…

— Я и не предполагал, что встречу тебя здесь!

Мне стоило огромных усилий вложить в свой голос всю нежность, чтобы он звучал мягко и спокойно. Такие кругом проблемы, а ты тут старайся!

— Ты здесь живешь? — наконец спросил я, посмотрев на окна всего подъезда.

— Да, — ответила она, подойдя ближе. — А ты не знал?

— Откуда я могу все знать? Читать мысли я пока не научился.

Она улыбнулась.

— Интересно, почему ты не пришла сегодня на выступление? Любовь Васильевна сказала, что у тебя проблемы, и я понял по ее голосу — не малые. Но вот ты передо мной, а проблем что-то не заметно. Может, я ошибаюсь?

Девочка еще больше улыбнулась и заглянула мне в глаза. Ее взгляд был полон сожаления и раскаяния. Видимо действительно было что-то серьезное, такое, из-за чего самая лучшая участница циркового коллектива не смогла прийти и ее номера, так же как номера Иннокентия и Олега, пришлось исполнять другим. Зрелище, конечно, получилось «лучше некуда».

— К сожалению, ты не ошибаешься. Я просто заболела.

— Заболела? Не думай, что я придираюсь, но в чем заключается твоя болезнь?

Вероника опустила голову, и я пожалел, что задал этот вопрос. У меня появилось такое чувство, что девочка сейчас заплачет, но ничего подобного не произошло.

— Вчера днем у меня вдруг заболела голова, появились симптомы простуды, измерила температуру — тридцать девять и шесть!

У меня чуть челюсть не отвисла от только что услышанного, но если это не правда, она великолепно могла скрывать то, что другие не должны знать, но чем больше я ее слушал, тем больше убеждался, что это не так.

— А родители? Неужели они ничего не сделали для того, чтобы ты быстрее выздоровела?

— В том-то все и дело, что их у меня нет!

— Как… нет? — не понял я.

— В смысле они есть, но в данный момент уехали в двухнедельный отпуск, а брат почему-то именно в этот день захотелось поехать в Москву на выставку компьютеров.

— А сестра?

— Сестра?

— Да, из Токио которая.

— Ах, та-а-а! Она с братом и уехала. Компьютер-то ей нужен для работы, а здесь такой модели не имеется: то памяти маловато, то процессор не тот, то скорость низкая… В общем, не повезло мне в этот день.

Я и не заметил, как мы отошли от подъезда к фонарному столбу. Видимо, это произошло в тот момент, когда проезжала машина, и ей нужно было уступить дорогу. Все-таки хорошо, что мы это сделали, иначе я в тени не заметил бы многого! Снег, кружась, падал ей на голову и, запутываясь в волосах, таял, превращаясь в капельки (она даже во время болезни не носила шапку, ну и девчонка!). Вначале я не обращал на это внимание, но когда все же заметил, чуть не ахнул. От света, исходящего от лампочки, капельки блестели! Как это было похоже на цирковое выступление, когда все подкрашиваются и выглядят просто потрясающе, но здесь — все настоящее. В этот момент она показалась мне настолько великолепной… восхитительной, что я невольно удивился. Я тогда не мог предположить, что свет, от обыкновенной уличной лампочки может сотворить такое чудо. Этот момент не забудется мною никогда! Слишком уж очень красив, чтоб забыть это!

— А сейчас ты как себя чувствуешь? — после недолгой паузы спросил я. Мне показалось, что времени прошло намного больше, чем пара секунд.

Иногда секунды решают все. Иногда от них зависит многое. Иногда они летят слишком быстро, а иногда растягиваются и кажутся вечностью.

— Со мной все в порядке.

— Уверена?

Я, по инерции, дотронулся тыльной стороной ладони до ее лба. Я всегда проверял таким образом температуру у своей сестры, когда та болела.

— Ты что делаешь? — удивилась она и отстранилась.

— Да ты вся горишь!

Вероника ничего не ответила, но и уходить не собиралась.

— А куда ты направляешься с таким жаром?

— В аптеку.

«Потрясающе! — подумал я. — Она даже сейчас пытается выглядеть великолепно, пытается скрыть болезнь под веселым лицом».

— Какая аптека… — я взглянул на часы. — В полседьмого вечера?

— Коммерческие ларьки ведь работают.

— Послушай, — перебил я ее, — ты что, окончательно хочешь заболеть и слечь на долгие недели с осложнением?

— Нет, но…

— Что тебе принести?

Она долго на меня смотрела и, наконец, ответила:

— Что-нибудь от температуры и гриппа.

— Ясно. Какая у тебя квартира?

— Двадцать девятая.

— Отлично! Возвращайся! Через пять минут я буду.

Прежде чем уйти в обратную сторону, я еще раз восхитился блестящими каплями в ее волосах и, развернувшись, ушел. Она, по-видимому, сделала то же самое, так как я услышал стук закрывающейся металлической двери, но ведь это мог быть и кто-нибудь еще. Простой прохожий, возвращающийся домой. Оборачиваться мне не хотелось.

Наш рынок в это время был уже закрыт. Я опоздал на каких-нибудь пять минут и ворота захлопнулись прямо перед моим носом. Мысленно сплюнув в сторону, я пошел в другое место — ларек, находящийся за пределами рынка. Вскоре я приобрел весьма эффективное лекарство от гриппа фирмы «Упса» с витамином «С». Не знаю, что там может быть у пса или у кошки, но Вероника должна от этого поправиться.

Возвращаясь к ее дому, я подумал: «И почему мне всегда удается влезть в различные истории? Почему нравится помогать другим, совершенно не беспокоясь о том, что ждет меня дома? Родители Вероники оставили ее одну, надеясь на ее самостоятельность, ведь четырнадцать лет — не десять! В этом возрасте уже спокойно можно обсуждать семейные проблемы и многое другое. Но и взрослые иногда ошибаются. Они-то полагали, что с их дочерью ничего не случится, но она заболела. Где? Явно не дома перед телевизором. Стоп», — я остановился. — «А где ее брат Иннокентий? Действительно уехал в Москву? А второй? Нужно поинтересоваться!»

Без труда найдя нужную квартиру, я позвонил. Дверь открылась практически сразу же. На пороге стояла все та же самая Вероника, но на сей раз она выглядела более уставшей, да и под глазами расплылись сиреневые круги. Что случилось? А-а-а, ясно, просто до этого был перебор в макияже. Теперь она выглядела более естественно, но без удивительного блеска снежинок на голове.

Я достал из кармана коробку с лекарством и протянул ее девочке.

— Надеюсь, от этого ты поправишься!

— Может, зайдешь, чайку попьешь?

— Нет, спасибо. Можно задать вопрос?

— Да.

— Где твой брат?

— Как где? В Москве, с сестрой!

— Другой, Иннокентий.

— Тоже.

— Так что, они втроем поехали выбирать компьютер для сестры?

— Да, после долгих уговоров его все же взяли.

— Теперь понятно.

И после паузы добавил:

— Ну что ж, приятно было поговорить, но меня с хлебом ждут дома.

Уже входя в лифт, я услышал ее голос:

— Постой, а сколько это стоит?

Неужели все-таки вспомнила?

— Продавец сказал, что бесплатно!

Двери лифта захлопнулись, и я стал медленно опускаться на первый этаж. «Нифига ничего непонятно. Какие компьютеры? Что она несет?» В общем, всем ее байкам я не поверил, хотя доля правды здесь присутствовала, вот только с какой стороны она находилась?

Кое-как, к восьми вечера, мне все же удалось донести продукты домой, опоздав на каких-нибудь два часа. Поужинав, каждый занялся своим делом: дедушка — планами на будущие праздники, бабушка — предстоящими расходами, ну а я — размышлениями о событиях этого года.

Так проходили дни… недели… Практически все свободное время я проводил в цирке, готовясь к очередным выступлениям. Их в ноябре-декабре предполагалось много. Не так чтобы каждый день, но в неделю одно-два — это точно. После полнейшего провала в Вязьме «Эквилибра на катушках» все трое мальчишек, ничего не говоря, собрались и ушли из коллектива. Только один из них позвонил Любови Васильевне и предупредил, что на них можно не рассчитывать. Не скажу, что руководитель сильно огорчилась, так как эти ребята все время портили представления. Просто на одной из репетиций она встала и объявила:

— «Эквилибра на катушках» с участием мальчишек больше не будет. Они отказались от этого номера и распрощались с нами навсегда.

Никто не сказал ни слова, а впоследствии про них и вообще забыли. Теперь же этот номер пытались сделать пара других ребят, значительно младше тех первых. Получалось, конечно, неважно, но ничего, потренируются с годик, и все будет в норме. Главное — стремление!

Вероника порадовала нас своим присутствием только через неделю. Как я узнал впоследствии, она действительно болела. Бывает же такое! Не знаю, что с ней случилось, но пришла она веселая, с чувством раскаяния перед руководителями и готовая к дальнейшим гастролям как по городу, так и по области. Вскоре девочка завербовала своих двух подружек и для начала пригласила их на репетицию. Понравилось. Дальше — лучше: стали ходить, интересоваться и проявлять энтузиазм в различных видах жанра.

Иннокентий и Алексей тоже «нашлись», пришли в ближайший четверг и, невнятно объяснив причину своего отсутствия, продолжили занятия. Любовь Васильевна, конечно же, знала, почему их не было, но всегда любила расспрашивать, что да как.

Да-а-а, как быстро бежит время! Не успели мы оглянуться, как с момента поездки в Вязьму прошло полтора месяца. Что ни говори, а время не остановить, тем более вернуть что-либо назад просто бессмысленно. Нужно жить настоящим, заглядывая иногда в будущее. Сергей Дмитриевич тоже не терял времени даром и сделал многое для коллектива: приобрел (на государственные деньги, конечно же) новую звукоаппаратуру на дисках, новые трехсотваттные колонки за двести долларов каждая. Теперь их стало четыре, с одной старой, как мне казалось, доперестроечного периода. Кроме того, он починил поломанный реквизит и сделал новый. В общем, как и всегда, работы было море. Любовь Васильевна придумывала новые костюмы, новые танцевально-акробатические номера для тех, кто пришел недавно, но не собирался уходить, во всяком случае, пока.

Я-то знаю, как подбирались и шились костюмы. Мой делали ровно четыре месяца — не удивительно, ведь тогда цирк не жил за счет государства и все приходилось приобретать за свои личные деньги. Теперь положение изменилось. Теперь все было не так, как раньше! Удивительно, как может перевоплотиться окружающий мир за пару месяцев. «Эти дни навсегда ушли в историю, и мы никогда не сможем к ним вернуться, даже если захотим этого всем сердцем. И если бы я описывал Вам каждый день так же, как день поездки в Вязьму, то это заняло бы не одну сотню листов. Поэтому я опускаю это ненужное повествование, ведь кроме как «выступление-цирк-дом» и «дом-цирк-выступление» практически ничего не происходило и начну прямо с декабря — последнего месяца уходящего года, а то вы, наверное, уже давно ожидаете развязки «нечистой силы» в цирке, но я посторонними разговорами отвлекаю вас от поиска той самой «нечисти». Признайтесь, один из вас знает, кто это. Проверьте себя, дочитав все до конца. Может, ваша версия окажется ошибочной, и вы наивно полагаете, что это именно он или она с достоинством носит прозвище «таракана цирка»! Поживем — увидим. Скоро Новый Год, скоро все будет по-новому!»

К сожалению, для меня, эти три месяца прошли совершенно впустую. Я так и не смог найти «барабашку». Выступления же были почти каждую неделю, и, хотя мои номера проходили достаточно гладко и спокойно, даже я нервничал при исполнении того или иного трюка. Усвоив урок в Вязьме, я стал более внимательным, и это помогло мне избежать очередного срыва. Опять шутники постарались! Но вот от неудач остальных артистов цирка я не смог застраховаться, да и вряд ли бы это у меня получилось. А «несчастны случаи» тем временем все продолжались и продолжались. Каждый день выступления предполагал какой-нибудь новый срыв. У Любови Васильевны не хватало нервов и сил, чтобы пережить все напасти, обрушившиеся как снег на голову. Да и как можно было остаться безучастным к происходящему, когда на глазах рушились то, что создавалось годами. Как будто кто-то жаждал разнести цирк в тар-тарары. Даже Сергей Дмитриевич помрачнел, поседел в прямом смысле этого слова и от волнения не мог придумывать новые клоунские репризы. А как все хорошо начиналось!

Тем не менее, не все так было плохо, как казалось. Мое знакомство с коллективом продолжалось, и буквально за несколько недель я узнал о новеньких практически все. Их было пять человек: три мальчика лет десяти и две девочки лет тринадцати, — которых привела Вероника. Это уж я потом узнал, сколько им на самом деле, а при первой встрече лишь догадывался. Одну, значит, звали Ольга Микробная, а другую — Ирина Вздыбырева. Ребята тоже имели широкий спектр фамилий и имели какой-то не свойственный комедийный уклон: Павел Злобонервный, Александр Продвинутый и Николай Древний. Видать давно родился этот Древний и сохранился-то как неплохо.

Мне же нужно было срочно найти хотя бы малейшую зацепку, чтобы, наконец, определить — кто все это делает! К сожалению, ничего подобного не происходило, и я уже отчаялся, но, как всегда бывает в хороших историях, произошло как раз то, о чем я так долго мечтал! Была допущена ошибка, которая испортила все!

Мы полукругом сидели на стульях на манеже и с вниманием слушали Любовь Васильевну. Генеральная репетиция подходила к концу, и она, чтобы не задерживать нас, решила все сказать именно сейчас, пока все в сборе и не думают уходить раньше времени.

— Повторяю еще раз! В субботу, через два дня, состоится большое двухчасовое выступление на манеже нашего цирка! Оно будет последним в уходящем году, после чего мы уйдем на каникулы до восьмого января.

— Четверг, если кто не знает, — сказал Сергей Дмитриевич.

— Так вот, я не потерплю провалов или оплошностей, иначе это сильно отразится на нашей карьере. Тем более показывать свои слабые места перед заместителем фирмы «Карат», Василием Кайфовым будет непростительно. Это Вам не какой-нибудь мужлан с улицы. В субботу главное не ударить в грязь лицом и сохранить репутацию детского профессионального цирка «Мечта» — единственного в городе! После выступления не спешите расходиться — у нас будет чаепитие в честь уходящего года, что-то вроде «Голубого огонька», как мы привыкли делать каждый год в это время. На нем я сделаю небольшое, но важное объявление, и мы расстанемся!

— А теперь соберите реквизит и можете быть свободны! — добавил мужчина.

— Прошу! — указала женщина рукой на разбросанные по всему манежу кольца, мячи, булавы и прочие цирковые атрибуты.

Все стали собираться и разносить реквизит по своим комнатам. То же самое сделал и я, унося столик подальше от посторонних глаз, которые неоднократно пытались разглядеть в нем секрет и которым так этого и не удалось. Надев куртку, я уже хотел выйти из шатра, но как раз в этот самый момент меня позвала Любовь Васильевна.

— Мы наконец узнали, кто это делает!

Женщина стояла около своей комнаты и я, к сожалению, не мог видеть ее лицо, так как свет от лампочки падал прямо в глаза.

— Да? И кто это, мальчик или девочка?

— Конечно же…

— Любовь Васильевна, можно вас на минутку? — спросил Сергей Дмитриевич.

— Иду, — и, обернувшись ко мне, добавила. — Я сейчас.

«Нашли? Наконец-то, а то я думал, это никогда не произойдет, хотя, с другой стороны, может быть намного хуже! Нужно готовиться ко всему, ведь недаром…»

Телефонный звонок прервал мои размышления, и рядом, как назло, не было никого из руководителей. «Хотя бы кто-нибудь трубку взял!» Телефон тем временем все звенел и звенел. От нечего делать стал считать гудки. Насчитав двадцать пять, я все же не выдержал и, посмотрев оп сторонам, вошел в комнату директора. Взял трубку.

— Алло!

— Сергей Дмитриевич? Это НатальяСеменовна.

«Вау! Сколько лет, сколько зим!»

— А-а, Наталья Семеновна! Здравствуйте! К сожалению, Сергей Дмитриевич сейчас не может подойти к телефону, так как его просто-напросто нет, и ни сегодня, ни завтра его не будет.

— Да? А с кем я тогда разговариваю?

— Как, вы меня уже забыли? Не может такого быть! Это же я, заместитель директора!

На другом конце провода что-то упало.

— Вспомнили?

— Нет, я… я не верю своим ушам! Опять ты? Нет… только не это!

— Вы тоже меня рады слышать? Потрясающе! Давненько вы к нам не заходили. Милости просим… Угощу чем смогу: шоколадом, кофе… Да, кстати, нам тут торт недавно завезли, такой большой… пальчики оближешь!

— Чур меня, чур! Бес попутал позвонить в ваш цирк! Никогда больше этого не сделаю и…

— Знали бы вы, от чего отказываетесь!

— Да знаем, знаем мы. До свидания, прощайте!

Наталья Семеновна так быстро бросила трубку, что я даже не успел спросить про «шоколадные шарики». Интересно, понравились ли они им?

Все-таки удачно я оказался в этом месте. Минута-другая, и Любовь Васильевна или Сергей Дмитриевич наверняка бы подняли трубку, а уж тогда… тогда все мои усилия пропали бы даром. Теперь про ревизоров можно забыть надолго. «Один-ноль в мою пользу, хотя если считать с мая месяца, очков десять я набрал это точно».

Больше мне в комнате делать было нечего, и я поспешил выйти, чтобы не привлекать к себе внимание. Вдруг руководитель зайдет? Вышел. Коридор как был пустынным, так и оставался до этого момента. Никто никуда не бежал, никто ничего не искал — все тихо и спокойно. «Лепота! — вспомнил я фрагмент любимого фильма. — И где Любовь Васильевна? Уйти может?»

— Ты идешь? — послышался чей-то голос.

«Вроде бы здесь никого не было. Может, я так увлекся, что кто-то незаметно успел проскользнуть мимо?» Одно знал наверняка — обращались ко мне, так как кроме меня, в коридоре никого не было. Обернувшись по направлению к доносившемуся звуку, я увидел стоящую невдалеке Веронику. Она смотрела на меня.

— Ты идешь? — повторила девочка, держась за ручку двери черного выхода.

«И как она оказалась там раньше меня?»

— Иду! Оставаться здесь на ночь не в моих привычках.

Так и не дождавшись руководителя, не узнав, кто, по ее мнению, все это делает, я, с Вероникой вышел на улицу, где нас ждал Иннокентий.

— Ну вы и застряли! — улыбнувшись, произнес он. — Я уж думал в пробку попали.

Не сказать, что после покупки лекарств для Вероники я с ней подружился, но что-то вроде этого здесь присутствовало. Вот если бы я согласился на ее предложение и попил чаек — тогда другое дело, а пока до полной дружбы, как, к примеру с «Макаром», еще далеко. Хотя и эта внезапная встреча у ее подъезда принесла много пользы: мы стали часто разговаривать, я узнал чуть больше об участниках цирка, сделал неплохие выводы и почти полностью собрал личность циркового «шалуна». Это практически то же самое, что выстраивать карточный домик. У меня было все: и фундамент, и основная часть, и даже чердак. Единственное, чего не хватало, так это крыши, но я уверен, что в скором будущем появится и это недостающее звено. Именно тогда и придет все в норму, в нормальное состояние!

Втроем мы доехали до конечной остановки и разошлись по домам. Я вновь сблизился с Иннокентием, может, считал его не тем, за кого он себя выдавал? Может быть. Но что касается его сестры, то я полностью снял с нее все придуманные обвинения. В последние недели эта девочка как-то изменилась: стала мягкой, нежной со всеми, у нее появился неуловимый до сего момента блеск в глазах. Хотя это тоже могло быть ошибочным предположением. Ведь, как я заметил, и у Евгении, и у Насти появилось что-то новое. К сожалению, разбираться в их глазах, ушах или… куда там можно еще заглянуть… было поздно. Слишком поздно! Это нужно было делать раньше, но катастрофическая нехватка времени сделала свое дело и теперь оставалось надеяться лишь на чудо. Как поется в одной интеллектуальной игре: «Чудо… придет!»

На следующий день заявился «Макар».

— Давно не виделись! — крикнул он с порога.

— Ага, целых двадцать четыре часа.

— Сколько часов, я, конечно, не знаю, но с неделю точно.

— Слушай, хватит байки травить! Скажи лучше сразу, зачем пришел?

— Вообще-то дела у меня нет, просто зашел поинтересоваться, как там «Дело о тараканах»? Узнал что нового?

— А! — махнул я рукой. — Мрак кругом. Только и видишь, как все везде ломается, а как дойдет дело спросить, кто это делает, так тот — шмыг — и скроется. Пойди теперь попробуй в темноте разыщи кого!

— Опять загадками говоришь!

— Да привык как-то. Без них пропадешь, особенно с моими семейными проблемами.

— Какие еще проблемы? Что ты гонишь? Чтобы у тебя да проблемы? Такого быть не может.

— А что ты думал, в сказку попал? У каждого есть тайна, и, если моя вдруг раскроется — все вокруг рухнет, сложится как пирамида в карточном домике!

— Нет, с тобой трудно разговаривать, не зная всей истины!

— Так пойди и разыщи ее!

— Точно. Хорошая идея.

Он развернулся и так же быстро ушел, не сказав даже до свидания. Я не обижался, так как знал — не пройдет и двадцать четыре часа, как его фигура вновь появится в коридорном окошке.

Сегодня я лег намного раньше обычного. Завтра предстоял тяжелый день, не в смысле выступления, на котором что-нибудь да пойдет не так, а в смысле чаепития, на котором наконец-то решатся все проблемы, найдутся все «герои» и из накрывший цирк тьмы выйдет Солнце. Оно разорвет пелену, поднимет занавес над некоторыми участниками цирка и мир навсегда поселится в шатре у Никольских ворот. «Это вам не аниме, — засыпая, вдруг подумал я. — Японские мультипликаторы никогда бы не додумались написать такой сценарий. Они… они посчитали бы его неправдоподобным или, в крайнем случае, добавили бы сюда чуть мистики, боевика, фантастики и все… — зевнул. — Все готово. Можно начинать… начинать…»

Что там кто может начать я так и не придумал. Сон и усталость сумели взять надо мной верх, и я погрузился в пугающую темноту, которая растворится только завтра со звоном будильника.

Суббота двадцатого декабря порадовала жителей города очередной снежной бурей, которая бывает каждый год, но в январе. Странно.

Одевшись, я вышел на улицу. Если можно было бы сказать: «снег сыпет как из ведра», — я, наверное, так и сказал бы. Из окна моей квартиры метель казалась не такой частой, но на самом деле за метр от себя я уже ничего не видел. Хорошо ориентируясь на своей улице, я без труда нашел дорогу до остановки. Недаром же я прожил здесь семнадцать лет! На мое счастье подъехал автобус, который встретить на маршруте очень большая удача, но все ждут, считая, что он на подходе.

К шатру я доехал ровно к десяти, как и договаривались. Стряхнув горы снега с шапки и дубленки, шагнул вперед и чуть не растянулся на паркете. Посмотрев себе под ноги, увидел, что стою прямо в центре огромной лужи. «Ну и снега понатащили!» — подумал я и побрел в свою комнату. Где-то на полпути сунул руку в карман и облегченно вздохнул. Недавно купленный диктофон удобно расположился на дне кармана и его практически не чувствовалось.

— Он должен мне помочь! — прошептал я. — Сегодня решающий день и если мой план провалится, цирку понадобится новый фокусник!

Выступление было назначено на двенадцать дня, но мы по традиции собирались за два часа до начала. Все билеты продали еще вчера, и сегодня оставалось лишь проверить свои костюмы, реквизит, прочитать программу и молиться, чтобы в номерах не было срывов.

Народу собралось море. В зрительном зале негде было упасть яблоку. Такого количества людей Любовь Васильевна еще никогда не видела.

— Только бы ничего не случилось! Только бы ничего не случилось! — самой себе говорила она.

— Мерзляковой нет! — встревожено произнесла Подчечуйкина, обращаясь к руководителю. — Что нам делать?

— Без нее будете! Десять минут до начала, где ее носит? Ты ей звонила?

— Нет. Света должна была.

— Так, ты ей звонила? — обратилась женщина к другой девчонке.

— Да.

— И что?

— Ее отец сказал, что она поскользнулась в ванне и расшибла левую пятку.

— Очень хорошо! — возмутилась Любовь Васильевна. — Только этого нам и не хватало. Лучше бы она задний нос сломала!

— Какой нос? — не поняла Оля.

— Задний! — повторил проходивший мимо Сергей Дмитриевич.

— А такой разве бывает?

Все, кто находился за кулисами, чтобы их никто не услышал, вполголоса засмеялись.

— Жди своего выхода! — борясь со смехом, сказала женщина. — Шуток не понимаешь!

Ровно в двенадцать часов заиграл цветными огнями свет, зазвучала фонограмма и на середину манежа вышла Любовь Васильевна в черном блестящем платье.

— Добрый день, дорогие зрители и гости нашего праздника, ведь цирк — это всегда праздник как для детей, так и для взрослых. Вас приветствует детский профессиональный цирк «Мечта» у Никольских ворот.

Бурные аплодисменты продолжили слова женщины.

— Встречайте участников!

Начался парад. Как я не отказывался от этого, меня все же внедрили и сюда. Хорошо, что костюм другой дали, тот, который использовался в жонглерах, когда я вместе с сидящей на плечах Настей кидал мячи. Этот трюк тоже решили оставить, так как со стороны он смотрелся довольно-таки интересно.

Парад сменился усовершенствованным танцем «Русский сувенир», который не требовал никакого реквизита, кроме мячей, конечно же.

Вот клоуны — совсем другое дело. У них практически никогда не бывало срывов, только когда из памяти вылетал кусочек текста. После традиционного «Приветствия», пошла «Ваза». Евгения Фоменкова долгие месяцы тренировалась над этим номером и достигла заметных успехов. С вазой на голове девочка проделывала невероятные по красоте и сложности трюки, от которых зрители были в восторге и не представляли, как это можно сделать.

Следующим после клоунов поставили «Эквилибр на катушках». Вероника справилась с ним великолепно и, хотя Мерзлякова так и не появилась, для зрителей этого практически не было заметно. Светлана Тужуркина выполнила задачу и справилась за двоих, ни на минуту не переставая жонглировать кольцами, булавами и мячами. К сожалению, Подчечуйкина, вечно не знающая, что за чем идет, чуть не испортила весь номер в тот момент, когда пыталась встать к Веронике на цилиндр, но девочка хорошо сбалансировала и удержала равновесие.

Взрыв смеха вызвала реприза «Наушники из лапши», но более громких аплодисментов заслужил Вячеслав Романов, виртуозно выполняющий разнообразные трюки на лестнице. В этот раз ему никто ничего не подпилил, и это радовало!

После вечно «Спящего экстрима», семь человек вышли на «Пластический этюд». Пластика и гибкость тел этого номера всегда находилась на высоте, а добавленные сложные трюки его только украсили. Какая бы массовость здесь не была, главными солистками вот уже долгое время считались Евгения Фоменкова и Анастасия Конарейкина. Любовь Васильевна надеялась на то, что придет время и их кто-нибудь заменит, так как большая загруженность не давала им возможности в полной мере овладеть этим номером. Но время шло, а подходящей кандидатуры так и не намечалось.

Оставшаяся на манеже Евгения исполнила номер «Гимнастка на трапеции». «Шест» отпал однозначно, так как держать его оказалось некому. Негромкая успокаивающая музыка и парящая под куполом цирка девочка вызывали страх, удивление и восхищение у зрителей. Великолепно исполнив номер без сучка и задоринки, Женя с улыбкой скрылась за кулисами.

Следом за «Жбаном воды», на слегка мокрый манеж вышли исполнители номера с лестницами. Это было как бы своеобразным продолжением «Лестницы» Вячеслава Романова. Недаром же дети так долго репетировали, прежде чем выходить к зрителям. Номер с лестницами — что-то вроде пластического, почти под такую же музыку, но с совершенно другими трюками. Знающие свое дело девочки показывали отличную гибкость и давали понять, что не зря занимались в цирке!

— А сейчас — десятиминутный антракт! — сказала Любовь Васильевна. — Артистам нужно подготовиться к другим номерам!

Да, перерыв был нужен обязательно, особенно для Жени и Насти, ведь «Акробатический этюд», открывал вторую часть представления — опять-таки с их участием, а переставлять этот номер в какое-нибудь другое место — просто невозможно.

Но вот акробатический окончился, подошли к концу и мои «Фокусы», сменившиеся затем клоунской репризой «Саман-рахит» и, как ни странно, ничего не происходило.

— Неужели сегодня все обойдется без инцидентов? — спросила сама себя Любовь Васильевна.

— Будем надеяться на лучшее! — ответила Вероника и на моноцикле выехала на середину манежа.

К сожалению, этому номеру не суждено было с триумфом закончиться. Почти в самом конце у Вероники отвалилось колесо, и она, не удержав равновесие, упала на спину. Колесо же с большой скоростью покатилось вперед и отрикошетив от бортика манежа, стала возвращаться обратно.

— Сглазили! — с открытым ртом произнесла Подчечуйкина.

Еле успев остановить его (иначе бы оно точно угодило девочке в нос, так как она села и непонимающе смотрела по сторонам), Вероника встала, сделала комплимент и, чуть прихрамывая, ушла за кулисы.

Настроение у руководителя было испорчено. Ни клоунские репризы, ни жонглеры, из которых Любовь Васильевна отстранила Веронику, так как нога из-за неудачного падения сильно болела, ни аплодисменты не смогли разогнать тучи и плохое настроение у руководителей, которые обещали себе во что бы то ни стало разыскать того, который делает все эти пакости!

Завершил программу парад всех участников циркового представления.

— Мы прощаемся с вами ненадолго, — говорила ведущая зрителям. — Всего на месяц. Поэтому заранее поздравляю всех вас с Новым годом и Рождеством! Удачи и успехов вам во всем!

Никто не хотел верить в то, что на выступлении могло пойти что-то не так, хотя все прекрасно знали, что еще ни одно представление не происходило без пакостей. Теперь плакать было поздно. Свершилось то, чего все ждали, но молились об обратном.

На первый взгляд все вещи казались в отличном состоянии и даже при многократной проверке, Сергей Дмитриевич не смог ничего найти. Нужно было решать эту проблему. Только сегодня и только сейчас! Нужно раз и навсегда избавиться от «лишнего хлама», который всегда портил настроение, после чего нервы становились на пределе у всех: как у участников выступления, так и у руководителей. Сколько слез было пролито по этому поводу, сколько сил было вложено на восстановление последствий «несчастных случаев».

Сегодня решится все! Мы, наконец, узнаем, кто это — он или она, девочка или мальчик! До этого момента остались часы! Спокойствие… мир… все изменится вокруг, но потом, а сейчас…

Мы сидели на манеже за четырьмя столами. Четыре часа дня. Чаепитие подходило к концу и с накрытых скатертью столов исчезали последние пирожные, вафельные торты и рулеты. Как мне сказали, так отмечался каждый уходящий год.

— Сегодня мы собрались на манеже нашего цирка в последний раз в уходящим году! — начала Любовь Васильевна, еще не совсем справившись с разочарованием от неудавшегося номера с моноциклом.

На каждом столе стояло по небольшой елочке, но даже на такой совсем крошечной была гирлянда, игрушки, лампочки…

— Как вы знаете, мы собрались не только отметить приближающийся Новый год, отпустить всех вас на каникулы, но и разобраться в кое-каких проблемах.

Женщина обвела взглядом присутствующих.

Зеленый, желтый, красный свет падал откуда-то с купола шатра, с установленных там прожекторов. Остальное освещение выключили полностью с таким расчетом, чтобы столик с руководителями не был виден вовсе.

— Прежде чем мы расстанемся, не пора ли узнать, кто каждый раз на выступлении, подкладывает нам свинью?

На манеже наступила тишина. Все оторвались от поедания сладостей и с напряжением всматривались в силуэт руководителя.

Ждали имя!

— Мы с Сергеем Дмитриевичем долго думали и склонились к тому мнению…

Притихли все. Казалось, что даже время остановилось…

— … что это Игнат!

— Игнат? — в полголоса послышалось со всех сторон, и взгляды устремились уже на меня.

— Объяснить почему? Он был с нами на всех выступлениях. С его приходом начались все эти «несчастные случаи». У любого другого не хватило бы ума, фантазии, придумать то или иное «несчастье». Он самый старший из вас и, следовательно, знает больше. Так что можешь не отпираться — это ты!

Тишина. Все смотрели исключительно на меня.

— Я самое слабое звено! — громко произнес я. — Выходит так?

— Не заговаривай нам зубы! — сказал Сергей Дмитриевич. — Признайся!

Я встал и, хотя не видел их столик, заговорил:

— Я не лейтенант Коломбо и уж тем более не Эркюль Пуаро, но прояснить кое-что могу…

— Давай, Игнат, признавайся, и закончим год мирно! — произнес Алексей.

— Не спеши, Леша!

— Да что ты можешь нам сказать… — начала женщина, но я ее перебил.

— А вы сначала послушайте!

— Ладно, пусть скажет последнее слово, а уж потом мы его отправим кое-куда! — сказал мужчина.

Я обвел всех присутствующих взглядом.

— Как я и предполагал с самого начала, все вы думаете, что это делаю я? Всем свойственно ошибаться…

Любовь Васильевна хотела что-то возразить, но ее остановил муж:

— Не перебивай, пусть закончит! — шепнул он.

— … Без дела не сидел и я, а продумывал разные варианты…

— Не, ну мозги парит! — в полголоса произнес Алексей.

— … с самого начала я подозревал Иннокентия!

— Меня?

— Да, тебя. Встань, пожалуйста!

— Зачем?

— Встань-встань!

Мальчик поднялся, а я обошел его и остановился за спиной.

— После того, как он подбросил обезглавленную крысу в томатном кетчупе нашей драгоценной Анюте, все грехи я списывал на него…

Иннокентий покраснел, хотя кроме меня этого никто не видел.

— … он тоже был на всех выступлениях и репетициях!

— Уверен? — спросила Любовь Васильевна.

— Почти… на всех, а при первом моем появлении в цирке, после того как я увидел гимнастку на шесте Евгению Фоменкову, спросил у него: «А эта палка никогда не ломалась?» На следующей репетиции она была сломана. Разве не так?

— Это правда? — удивилась руководитель.

Молчание.

— Это правда?

— Да.

— Почему ты раньше не говорил?

— Здесь не было ничего важного.

— Не было? Так, может, это тогда ты…

— Стоп! — перебил я. — Не будем делать поспешных выводов. Как уже говорилось ранее, я тоже думал, что это он, но… но и я ошибаюсь! Можешь сесть! Чем больше проходило выступлений и репетиций, тем больше я убеждался, что это делает Вероника!

— Я? — ее удивлению не было предела.

— Та-а-ак, — произнес Сергей Дмитриевич. — Это уже становится интересным. Долго крутит. Все равно мы знаем, что это он!

— К сожалению да, Вероника! В один прекрасный вечер, сам того не ведая, я пошел следом за тобой и нашел вот это!

Я достал из кармана пиджака ту самую видеокассету.

— По всей вероятности она выпала из твоей сумочки.

— Из моей?

— Послушай, Игнат, а не сильно ли ты перегибаешь палку? — не выдержала Любовь Васильевна.

— Я уже заканчиваю!

— Давно пора.

— Единственное, что я могу сказать тебе — сожалею…

— Но это не я!

Я улыбнулся.

— … сожалею, что тебе пришлось выслушать все эти бредни. И на сей раз я ошибся, сделал поспешные выводы и сам же в них запутался.

— Похоже, это пустая трата времени! — тихо сказал звукооператор.

— Третий и последний, кто меня интересовал, был Алексей! — указал я на сидящего за соседним столиком мальчика. — И вот тут-то не все так гладко!

— Я?

Он испугался.

— Я многократно все проверил, но оставалась одна маленькая деталь, которая не давала мне покоя — выступление в Вязьме! Алексея там не было! Я не знал, что делать!

— Вот видите! — улыбнулся мальчик. — Он тянет время.

— Последнее, что мне оставалось — поставить вот этот небольших размеров диктофон в одну из двух комнат — либо к Иннокентию, либо к Алексею. Я сомневался в выборе. Веронику я отбросил сразу же, так как ее болезнь подтвердила ее чистоту и абсолютную невиновность во всех происшествиях.

Я улыбнулся девочке и хотел продолжить, но…

— Это уже чересчур! — крикнул Сергей Дмитриевич, вставая с места.

Игнорируя его слова, я достал крохотных размеров диктофон и поставил его на стол.

— К счастью, я сделал правильный выбор и, слава Богу, что я поставил его около двери в комнате Алексея.

— Это очередной раз подтверждает, что ты можешь проникнуть в любую комнату, значит, ты можешь запросто сделать грязные делишки и, закрыв дверь, со спокойной душой идти спать. С помощью чего ты открываешь комнаты? Отмычка? Шпилька? — все более распалялся мужчина.

Как будто меня это не касалось, я продолжал:

— То, что я услышал, заставило убедиться в том, что это он. Надеюсь, вам это вскоре станет ясно.

Я нажал на кнопку воспроизведения звука.

— Это мне? — спросил девичий голос, принадлежавший явно Фоменковой.

— Да, с днем рождения! — голос мальчика, по всей вероятности Алексея Рублева. — Но говори все же потише, нас могут услышать!

В диктофоне что-то щелкнуло, зашипело, и голос стал тише.

— Но у меня же он завтра!

— И что из этого? Завтра может и не настать!

Недолгое молчание.

— Я тебя не понимаю!

— Ничего страшного, надейся на лучшее!

Вновь тишина.

— Но зачем такую дорогую вещь?

В словах Евгении чувствовалась радость. Видимо, она была не готова к этому. К чему?

— Отец сам выбирал.

— Но почему именно сотовый? Для него я еще пока слишком маленькая, да и откуда возьму деньги на оплату?

— Это неважно и…

Выключив диктофон, я посмотрел на Женю и Лешу. Девочка молчала и смотрела на скатерть, будто пытаясь рассмотреть прыгающих по ней микробов. Ее выручил мальчик:

— Ну и что из этого? Да и вообще, как ты мог без спроса влезть в наши гримерки? Это очередной раз доказывает, что только ты мог с легкостью заменить поломанные вещи на новые, а…

— Мог, но у меня что, цирковая фабрика по производству реквизита?

— А кто тебя знает?

Все сидели тихо и с напряжением пытались разобраться в предоставляемой информации, которая, по всей вероятности, никак не хотела укладываться в голове присутствующих.

— Ладно, сядь и успокойся, а я выскажу предположение, последнее за сегодняшний вечер и если все не так, как я думаю, то признаю все, без исключения. Итак, я начинаю!

Мальчик сел и, не сводя глаз, наблюдал за мной.

— Начинаешь? — удивился Сергей Дмитриевич. — Да, по-моему, ты битый час пытаешься отвести от себя подозрения, но ничего не получается.

— Один момент! Нужно поставить финальную точку! Итак. Не могли бы вы мне помочь, Любовь Васильевна?

— Да!

Голос был удивленный и ничего не понимающий.

— В каком месяце пришел к вам Алексей?

— … в двадцатых числах января, — подумав, ответила она.

— Значит, я думал правильно. С двадцатого июня у нас начались все эти несчастные случаи, но поломанный реквизит необъяснимым образом восстанавливался, и пока на это мало обращали внимание. Ведь хорошо все то, что хорошо заканчивается! К сожалению, в данном случае это не так, и с двадцатого ноября на свои места не возвращалось ничего. Два промежутка по пять месяцев, не находите ли вы это слишком странным? Даже на совпадение не тянет.

— Что ты на меня взъелся? — не выдержал Алексей.

— Спасибо моему другу, отец которого работает вместе с братом отца Алексея. Тот-то после очередного застолья не выдержал и взболтнул лишнего. Оказывается, он пару лет назад был директором небольшой цирковой студии, но некий преуспевающий коллектив «Мечта» сумел вытеснить всех, даже его, и стать единственным в городе профессиональным цирком. Спасибо другу, то есть его отцу за предоставленную информацию, иначе мне бы пришлось совсем туго. В один прекрасный день Анатолий Жидков, удерживающий злобу на всех вас в себе, не выдержал и попросил своего племянника помочь ему в одном деле, пообещав за успешный исход… что-то, похоже, весьма ценное, вроде компьютера, раз тот согласился! После чего…

Из-за стола напротив вдруг встала Евгения и, опустив голову, тихо произнесла:

— Это я!

— … он и привел в… Что?

Я совершенно не понял, что сказала Фоменкова, но вид у нее был такой, что шутить она не собиралась.

— Это я вредила коллективу! — сквозь слезы произнесла она.

— Ты что говоришь? Вдумайся в свои слова! — сказала Любовь Васильевна и вошла в зону синего света.

Девочка мгновение постояла, а потом, закрыв руками глаза, заплакала. Я не знал, что делать. Такого поворота событий в моих планах не было, и я на них ну никак не рассчитывал. Создалась такая ситуация, что обвинение Алексею вот-вот должно было рассыпаться. «Все не так! Почему она за него? Почему? Зачем выгораживает? Женя все знает, но почему делает не так, как нужно?»

У всех было такое удивление, что никто толком не мог ничего сказать. Даже руководитель не знала, что делать: поверить ей или продолжать обвинять меня. Сидящая рядом с Евгенией Настя, долго смотрела на нее широко раскрытыми глазами, а затем, повернувшись к Подчечуйкиной, сказала:

— Я не верю! Она не могла так поступить! Она… добрая!

Наконец, сообразив, что нужно делать, я, все еще сбитый с толку, подошел к девочке и шепнул ей на ухо:

— Подумай, чем ты рискуешь! Неужели тебе не страшно? Последствия будут слишком плачевными!

— Я не могу поступить по-другому! — шепнула она.

— Почему?

— Это единственное… что не положено знать никому! Даже тебе.

Я поднял ее голову за подбородок и посмотрел прямо в глаза, с которых все еще бежали слезы, поймал одну каплю на щеке и, улыбнувшись, громко сказал:

— Продолжим!

Создалось такое впечатление, будто я проигнорировал Евгению.

— Алексея чертовски хорошо учили, но вот что делать в подобных ситуациях не предусмотрели, так как надеялись на успех. К сожалению, для одних и к счастью для других, «язык мой — враг мой»! Особенно это проявляется после бутылочки белой.

— Но ведь я уже призналась! Зачем…

— Слушай, Жень, сядь ты, посиди и перестань реветь! Все будет хорошо!

Достав из кармана белый платочек, постиранный недавно «Ariel», я протянул его девочке. Не вытираться же ей рукавом, в самом деле!

Она села, пару раз всхлипнула и выдавила кислую улыбку.

— Мне думалось, что времени у меня много, очень много, но как я сейчас понял, его катастрофически не хватало. Не знаю почему, но мне нравится Алексей! Он сумел так быстро оторвать всех вас от темы с диктофоном, что бьюсь об заклад, вы ничего не поняли. Послушайте еще раз!

Перемотал пленку.

— Но почему именно сотовый… для него…

— У вас нет никаких мыслей по поводу услышанного?

На сей раз, я обратился непосредственно к руководителям.

Любовь Васильевна села и уже не знала, что здесь происходит. Сергей же Дмитриевич сидел и туманным взглядом осматривал присутствующих, пытаясь «переварить» все сказанное ранее.

— Сотовый. Вдумайтесь! Станет ли кто-либо выбирать сотовый неизвестной девчонке, которая вместе с Алексеем едет только в одном автобусе? Никто не согласится! А станет ли незнакомая девочка брать вину мальчика на себя, если они не…

— Но Рублев в цирке почти год. Они знают друг друга не хуже, чем я тебя! — прервал меня Иннокентий, но я его уже не слушал.

«При чем здесь это? Вырос, а ума не набрал. Как скажет-скажет…»

— … если они не брат и сестра!

— Брат?

— Сестра?

Со всех сторон послышалось только это. Любовь Васильевна, схватившись за голову, откинулась к спинке стула. Ее муж побежал за лекарством.

Не веря своим ушам, Алексей встал и сказал что-то невразумительное. Раскрасневшаяся Женя перестала плакать и смотрела на меня широко открытыми глазами. Удивление захлестнуло всех в эту минуту.

— Да, Алексея в день поездки в Вязьму не было, но была его двоюродная сестра Женя. Неважно, как я узнал об этом. Она любит своего брата так сильно, что согласилась помочь ему в одном деле, и вот сегодня получила телефон. Спорю, этот подарок тянется от вот этой самой видеокассеты. Подбросив ее в снег за Вероникой, он тем самым пытался доказать, что она принадлежит ей, а та даже понятия не имела о ее существовании. Посмотрите на досуге, она вам очень понравится! — обратился я к прибежавшему обратно с корвалолом звукооператору. — Я помню в Вязьме один промелькнувший взгляд. Взгляд удивления! Когда не удалось сорвать мой номер, кто-то удивился. Я точно помню, что это было слева от меня, а там находилось только пять человек и… Женя! Она не знала, что делать. Все шло гладко и без сбоев. Тогда фантазия не подвела ее, и она решила открыть проход под сцену. Как раз над тем местом и собирались стоять наши бывшие эквилибристы. С этим девочка справилась блестяще! Но Леша со своим дядей допустили две ошибки, которые помогли мне. Без них я был бы как без рук. Он придумал какое-то странное оправдание за свой пропуск в Вязьме. Здесь-то он и остался один. Ни заболевшая Вероника, ни уехавший Иннокентий не подходили на роль «барабашки» так, как Алексей.

Шагнув назад к своему столику, я допил оставшуюся в бокале газировку и посмотрел на руководителей.

— Неужели это ты? Как ты мог? А мы-то верили! Ты представляешь, что натворил? — сурово сказала женщина, так как сил на то, чтобы кричать, у нее не было. — Теперь мы знаем, почему испорченные вещи на следующий день появлялись уже целыми, но…

— Знаете ли, Любовь Васильевна, дядя Алексея был на вас, по-видимому, так зол, что решил растянуть месть на долгие недели, месяцы… Чтобы вы боялись новых выступлений, чтобы ваши нервы были не такими прочными, как раньше. Все заведомо делалось с целью! Но цель иногда не оправдывают средства, — ответил я на еще не заданный вопрос. — Появляющийся реквизит — это только начало, цветочки, дальше хуже. Ничто не вечно! В клубке всегда найдется как начало, так и конец, каким бы большим он не оказался. Размер не имеет значение, главное из — чего он сделан.

Настало время плакать мальчику. Он сложил руки на столе, положил на них голову и тихо засопел.

— Я не хотел…

— С тобой мы потом разберемся! — прервал его Сергей Дмитриевич. — Игнат! На сей раз ошибались мы! И ты все еще продолжаешь быть участником нашего коллектива.

— Нет! Вы меня извините, но мое время вышло. Все, что мне посчастливилось сделать, — я сделал. Удача, случай, везение… свет прожекторов, аплодисменты зрителей, новые номера, трюки, совершенно иные знакомые…

Я посмотрел на Веронику.

— Здесь было совершенно все, о чем я мечтал. Даже мечта стала «Мечтой», но с меня хватит! Показав свое умение во множестве мест, я многое узнал, научился ценить и уважать! И сегодня — мой последний выход на манеж!

Повернувшись, я стал удаляться, оставляя позади себя окаменелый и ничего не понимающий цирковой коллектив вместе с руководителями.

— А может… — начала было Любовь Васильевна, совершенно пораженная недавно случившимся и не знающая, что к чему.

— Нет-нет, спасибо! Я найду выход!

И скрылся за кулисами. Затем появился вновь.

— Да, передайте привет и пожелайте здоровья Наталье Семеновне и Николаю Алексеевичу! Надеюсь, им спектакль понравился.

Улыбнулся и, обведя на прощание всех присутствующих добрым взглядом — ушел. Ушел навсегда! Меня никто не мог остановить. Да и кому это было делать? Произошли слишком ошеломляющие события, чтобы обратить на меня внимание.

«Два-ноль в мою пользу!»

Я вышел на улицу. Становилось темно. Мороз нещадно щипал лицо. Метели не было, но белые тучи застилали все небо. За пределами шатра, на дороге, меня ждал Михаил на недавно починенном «Запорожце» и сидящий рядом Александр, который увидев меня, открыл окно и крикнул:

— Ты скоро? Мы тебя замерзли ждать!

Да, я и забыл, что автомобильную печь еще не успели починить.

Пока я вел «дружескую беседу» с коллективом, мои друзья перенесли все коробки и ящики для фокусов в машину, так как они были сделаны мною лично. Ждали только меня, но я почему-то не спешил уходить. Я прощался с цирком!

Теперь я никогда не услышу радостного звонкого смеха Подчечуйкиной, никогда не увижу искрящегося блеска в глазах Колошиной, сосредоточенности и решимости гимнастки на трапециях Фоменковой, глубочайшей задумчивости всегда сидящей в отдалении Тужуркиной. Тем более не буду присутствовать при придумывании и репетиции новых реприз Иннокентием Колошиным. Вечные удивления Анастасии Конарейкиной останутся в прошлом, и она больше никогда не спросит секрет того или иного трюка в моем исполнении, а улыбка Анны Мерзляковой надолго останется в моей памяти.

Смех, радость, веселье… Здесь было все, что нужно, но только не спокойствие. Слезы, разочарование ушли в прошлое и никогда больше не вернутся. Долгожданный мир наступит совсем скоро, буквально на следующей репетиции. Идеальная цирковая семья будет еще очень долго веселить зрителей не только города, но и всей области, но я уверен, однажды наступит тот день, когда они будут гастролировать по всей России! Тогда наступит идеальное время для идеального коллектива!

Перчаткой я снял катившуюся слезу, в последний раз посмотрел на шатер, где, по всей вероятности, еще выясняли непроясненные обстоятельства, вздохнул и сел в машину.

Я еще долго смотрел на удаляющийся шатер, но после того, как он скрылся за поворотом, мне стало невыносимо больно.

Грусть преследовала всю дорогу!

Семена радости пропали. Осталось лишь воспоминание!

Ровно через пять месяцев я пришел в цирк «Мечта» на очередное выступление. Маленький коллектив с двадцатью участниками сейчас насчитывал около сотни. Появились новые номера: квартет акробатов, трио воздушных гимнастов, двадцатка жонглеров, группа эквилибристов на цилиндре во главе с Вероникой Колошиной и многие другие. Клоунские репризы так же отличались оригинальностью и своеобразным юмором. Теперь в этом виде жанра было задействовано десять человек!

Изменилось все! Даже Евгения выглядела намного лучше, чем прежде.

Цирк жил новой жизнью! На лицах всех его участников светилась улыбка, которой ранее никогда не наблюдалось. Настоящее счастье поселилось в шатре, и никто не мог его испортить.

Что случилось с Алексеем, я не знаю, да и думать об этом как-то не хотелось, но в цирк ему дорога была закрыта навсегда.

Мы выиграли войну!

Хотя я сидел в первом ряду, меня никто не замечал. Что за парадокс? Я хотел и уйти незамеченным, но после того, как Анастасия показала свои фокусы, от которых меня бросило в жар, я не выдержал.

— Да разве это фокусы? — выкрикнул я после того, как закончился номер.

Девочка остолбенела и смотрела только на меня.

Показав восемь трюков из моей фирменной коллекции, я повернулся к ней лицом и сказал:

— Вот это — фокусы!

Я даже не сообразил, что сделал. С этого момента я опять оказался втянут в паутину цирковой жизни. Это когда-нибудь закончится?

Я опять в цирке?

Опять в роли фокусника, мага, волшебника?

Не может быть!

Вот влип!

Зато теперь можно с гордостью сказать: «Цирк, цирк, цирк… братцы, приходите в цирк!»

Видимо моя судьба быть там, где я должен. Цирк вечен, так же, как и его артисты. Одни приходят, другие уходят. Здесь нужны все! Даже Вероника Колошина и Ольга Подчечуйкина.

С моим… нашим медведем фотографируются с детишками, видимо для семейного альбома. Память! Она никогда не угаснет!

Не буду говорить, как меня встретили. И так все ясно!

Счастье, улыбки…

Это же цирк, цирк, цирк…

Да, «дело-то о тараканах» — закрыто! С чем я Вас и поздравляю!

Сумев все же под утро дочитать до последнего слова, Евграфий Порфирьевич прикрыл глаза лишь на секунду и сразу же провалился в долгий, беспокойный сон.

На работу он, естественно, опоздал. Сотрудники с недоумением смотрели ему вслед, не понимая подобного поведения заведующего. Обычно такого не было в его духе и никогда не происходило. Проспать три часа рабочего дня!.. Но никто ничего не сказал и даже не сделал замечания.

Телефон несколько раз разрывал тишину мучившегося в ожидании конца смены человека, но Евграфий Порфирьевич так и не ответил, полностью погруженный в мысли, далеко отстраненные от его больницы.

Пока он находился в прострации, пришло сообщение от ворвавшегося в кабинет санитара, что кое-кто из психов поджег занавески в холле и прыгал по коридору, словно приглашенный на новогодний утренник.

Проходя мимо столика, за которым сидела Лиза (Евграфий впервые почувствовал досаду от того, что его кабинет находился на третьем этаже), он надеялся на то, что она больше не заговорит о «записках сумасшедшего», но краем глаза он заметил движение в той стороне, где сидела девушка и мгновенно насторожился.

— Евграфий Порфирьевич! — остановил его мелодичный женский голос — Вам несколько раз звонил следователь по делу этого… Игната Андреевича. Вы не брали трубку, когда я переводила звонок в ваш кабинет. Где вы были? Вам было плохо?

— Нет. Почему мне должно быть плохо? У меня были другие неотложные дела.

— Другие дела? Я не видела вас проходящем мимо меня, а это единственный выход с этажа…

— Вы следите за мной?

— Нет, что вы, конечно нет! — смутилась девушка — Просто вы всегда такой собранный… Всегда отвечаете с первого раза… Никогда не опаздываете…

— Это не ваше дело!

Он пошел вперед к лифту и уже в спину услышал другой вопрос, который сразу же заставил погрузиться в свои мысли:

— Так вы все-таки избавились от дневника самоубийцы или еще нет?.. Передать что-нибудь следователю?

«Так-так, все начинает меня раздражать и действовать на нервы» — думал Евграфий, расхаживая с кружкой дымящегося кофе по квартире. Кто-то звонил ему на домашний телефон, но он не поднял трубку и намеренно отключил автоответчик. «Может же быть такое, что меня нет дома?»

Он сделал последний глоток, надел очки и лег, погасив свет настолько, чтобы можно было читать, не напрягая зрение.