Сочинения. Том 2 [Гален Клавдий] (fb2) читать онлайн

Гален Клавдий Сочинения. Том 2

Общая редакция, составление, вступительная статья, комментарии: докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессор Д.А. Балалыкин

Перевод с древнегреческого языка: канд. филол. наук З.А. Барзах

Научная редакция: докт. ист. наук Н.П. Шок

Медицина Галена: традиция Гиппократа и рациональность античной натурфилософии

При подготовке этого издания мы постарались достаточно полно проанализировать и раскрыть взгляды Галена как врача: его подходы к общей патологии и основные принципы учения о разновидностях заболеваний. Первый том, вышедший в 2014 году, был составлен из трактатов, анализ которых показывал взгляды Галена как философа. Это требовалось для раскрытия фундаментальных основ его исследовательской программы. В нем был сделан акцент на учении Галена о единстве духовного и телесного в организме как основополагающем для зарождения и развития медицины в виде целостной системы знаний. Представления великого римского врача о философии здоровья и болезни, на наш взгляд, должны были в первую очередь стать доступны российскому читателю. Существовала также необходимость исправить некоторые наиболее грубые ошибки, допущенные в отечественной историографии в отношении понимания значения наследия Галена в истории медицины. Если судить по реакции научного сообщества, которую вызвала публикация первого тома «Сочинений», задача была выполнена.

Настоящее издание, как нам кажется, будет представлять меньший интерес для широкого круга читателей, но, возможно, окажет большее влияние на специальные исследования: во-первых, шесть из восьми трактатов, вошедших в этот том, публикуются впервые; во-вторых, нетрудно заметить, что они специально подобраны с целью формирования целостного представления об образе мыслей Галена как патолога. Представленные трактаты отражают взгляды Галена на причины и классификацию заболеваний, а также на основные механизмы их развития. Одной из научных задач, стоявших перед нашим коллективом, являлось создание достаточной источниковой базы для российских исследований наследия Галена, а значит — и античной медицины в целом. Действительно, опубликованный еще в 1971 г. под редакцией В.Н. Терновского трактат «О назначении частей человеческого тела»^[1] раскрывает взгляды Галена на анатомию и физиологию, изданный нами ранее первый том «Сочинений» представляет Галена как врача и философа. Второй том посвящен его медицинской теории. Несмотря на сохраняющийся недостаток переводов текстов Галена на русский язык, российский исследователь сможет ознакомиться с разными аспектами теоретико-практической системы, созданной великим предшественником современных врачей. Именно поэтому главной особенностью настоящего издания является ввод текстов в научный оборот без их предварительной публикации. Наша задача — привлечь внимание к Галену и его наследию, а не к переводчикам, составителям и комментатору.

Учитывая научную новизну публикуемых источников, во вводной статье и комментариях акцент будет сделан на конкретных направлениях переосмысления существующих в отечественной историографии представлений об античной медицине. Это предполагает, во-первых, четкий анализ преемственности идей, высказанных Галеном, по отношению к предшествовавшей ему гиппократовской традиции и, во-вторых, осмысление основных положений его теории общей патологии (прежде всего, концепции гомеомерий) в общем контексте истории античной натурфилософской мысли.

Правильно ли мы понимаем Галена?

Говоря об основных методологических проблемах, возникающих при введении в научный оборот медицинских текстов Галена, мы прежде всего должны соотнести понятийный аппарат врача II в. с профессиональной картиной мира современного медика. Речь идет о проблеме, которую известный историк науки Т. Кун^[2] назвал «несоизмеримостью» научного знания, выделив ее в качестве ключевой при работе над переводами и интерпретацией источников. Вопрос о «несоизмеримости» теоретических концепций, происходящих из разных эпох, привлек внимание крупных ученых в последней четверти XX в.^[3] Для нас вопрос о влиянии изменения научной теории на значение специальных терминов имеет особое значение. Когда Гален употребляет слово «воспаление», значит ли оно в контексте изложения его мыслей то же самое, что подразумевают под воспалением современные патофизиологи и врачи? Как соотносится (и соотносится ли вообще!) «рак» у пациента, наблюдаемого Галеном, и «рак» в понимании онколога XXI в.? Обращает на себя внимание тот факт, что подавляющее большинство терминов, употребляемых Галеном, остаются в лексиконе врача и сегодня. Однако в каком смысле они использовались во II в. и что они значат в наши дни? Сопоставимость смыслов означает в данном случае онтологическую общность нашего мышления и картины мира врача-рационалиста, принадлежавшего гиппократовской традиции. Расхождение этих смыслов, соответственно, требует критической переоценки источников и соответствует позиции К. Поппера^[4], который иногда был склонен ставить знак равенства между «преднаукой» и «недонаукой». Естественно, осознавая эту проблему, в каждом из комментариев сделан акцент на соотнесении случаев, описанных Галеном, с современной их трактовкой. Однако учитывая важность данного вопроса и его неразработанность в отечественной специальной литературе, считаем необходимым уделить некоторое внимание оценке проблемы несоизмеримости теории самим Т. Куном — это поможет в дальнейшем изложении, особенно при анализе представлений Галена о гомеомериях.

Т. Кун отмечает, что понятие «несоизмеримость» применительно к теории науки должно трактоваться метафорически, и это значит, что «отсутствие общей меры» должно означать «отсутствие общего языка», что, по сути, также не влечет за собой несравнимости. Дело заключается в том, что большая часть терминов и понятий может одинаково мыслиться в старой и новой теориях, т. е. сохраняется их исходное значение. И только для весьма небольшой группы терминов появляется проблема перевода — это можно считать «частичной несоизмеримостью». Т. Кун считает крайне неверным отождествление собственно перевода (условно говоря, создание специалистом-филологом подстрочника) и интерпретации текста. Он предлагает взять за основу следующее понимание перевода: «нечто, что осуществляется человеком, знающим два языка», в процессе которого переводчик просто систематически производит замену слов одного языка на слова другого с целью получить эквивалентный текст. Интерпретатор, в свою очередь, может владеть только одним языком и в процессе работы с текстом учиться узнавать объект, используя т. н. референты (т. е. объекты внеязыковой действительности, которые имеет в виду говорящий в контексте конкретной языковой ситуации) подобного термина в своем языке. Т. Кун считает, что отсутствие референциальных выражений в современном научном языке для устаревшего термина не должно оставлять «пропусков или пробелов» в переводе. Это также не должно провоцировать намеренную замену устаревшего слова термином, знакомым переводчику, наполняя перевод не связанными друг с другом и контекстом изложения понятиями. Переводчик может просто не понимать суть дела, не владея в должной мере специальными знаниями в соответствующей научной области (медицины, физики, химии и т. д.): порой он просто выбирает среди возможных синонимов или близких по значению слов термин, кажущийся ему уместным. Последнее может привести к искажению (или даже потере) смысла исходного текста. Т. Кун, в принципе, считает возможным оставить устаревшим понятиям роль «символов-заполнителей» текста, которые облегчают установление предполагаемых референтов в современном языке и выявление их взаимосвязи с другими терминами с целью воссоздания единой системы, в рамках которой они функционируют. Эта задача решается при интерпретации перевода-подстрочника, учитывающей комплексную картину мира автора текста. Например, Т. Кун указывает, что в рамках картины мира И. Ньютона как ученого, понятия «массы», «силы» и второй закон Ньютона могут быть усвоены только вместе как части единого нового способа построения механики. Далее они уже могут быть применены для оценки природы в целом. Эти термины, в свою очередь, непереводимы на язык теорий Аристотеля и А. Эйнштейна, так как по отношению к ним неприменим второй закон механики. В этой ситуации историк науки, пишущий о развитии научного знания конкретного исторического периода, должен описать мир, который был перед глазами ученого на исследуемом историческом этапе, одновременно пытаясь изучить тот язык, на котором он писал. При этом часть терминов может быть неизвестна или непонятна — тогда задачей историка становится введение значений, позволяющих предложить разумный перевод текста. В целом Т. Кун считает, что перевод не может быть построен в чисто референциальных выражениях, — необходимо использовать понятия и их значения. Сами понятия, по мнению Т. Куна, являются продуктом истории, неизбежно изменяющимся со временем. Следует вникать в контекст их использования, что не всегда достижимо. Таким образом, идеальный перевод может быть недостижим, ведь всегда найдется термин (например, «флогистон» в химии, или «гомеомерия» в медицине Галена), который даст историкам понимание наличия несоизмеримости языков. Эта трудность формируется на уровне теории перевода, сведенной к сохранению истинности значения или какого-то его эквивалента в качестве критерия адекватности. Именно поэтому перевод, с точки зрения Т. Куна, должен сохранять не только референцию, но и смысл (интенционал). Он подводит нас к пониманию перевода лишь как первичного ресурса для тех, кто стремится к глубокому постижению текста источника. Там, где перевод невозможен, необходимы в корне отличные от него процессы интерпретации и овладения языком, позволяющие осмыслить онтологию отдельного термина, — надо понять, почему он существовал и как соотносился с предметом исследования.

Попытаемся проиллюстрировать вышесказанное на конкретном примере, выбрав для этой цели оценку употребляемого Галеном термина «апоплексия». Это понятие в литературе часто соотносят с современной нозологической формой «инсульт». Подобная трактовка имеет право на существование, она, безусловно, логична с клинической точки зрения^[5]. Однако в целом галеновскую «апоплексию» никоим образом нельзя считать тождественной современному «инсульту»^[6].

Что именно Гален имел в виду под термином «апоплексический удар»? В одной из своих работ он определяет апоплексию как состояние, когда происходит одновременная потеря чувствительности и двигательных функций. Определения и описания этой болезни могут отличаться друг от друга в разных его работах, однако эту разницу можно свести к некоему общему знаменателю. Апоплексия характеризуется следующими признаками: резкая манифестация заболевания, коматозное состояние, нарушение двигательных функций всего тела, одновременная потеря чувствительности, поверхностное дыхание, слабый, медленный пульс, нарушение речевой функции, хроническое течение заболевания. Часто это приводит к летальному исходу. Добавление лихорадки к ранее описанным симптомам могло приводить к состоянию, именуемому Галеном lethargos, т. е. потере подвижности и чувствительности определенной стороной тела. Сегодня в медицинском словаре можно подобрать соответствующее его описанию понятие — «паралич». С другой стороны, понимание Галеном термина «apoplexia» («апоплексический удар») было гораздо более широким, чем современное. Случай внезапной, единовременной, полной потери подвижности и чувствительности, в том числе с нарушением сознания и дыхательной недостаточностью современный врач может соотнести с проявлением ряда заболеваний, начиная с травмы головного мозга, инфаркта миокарда или легочной эмболии с потерей сознания и заканчивая острой токсической реакцией. Отождествление понимания апоплексического удара в работе Галена с современным представлением об инсульте, кажущееся на первый взгляд само собой разумеющимся, может привести историка медицины к неверной трактовке текста источника.

Для врачей античности верный прогноз течения и исхода заболевания был более важным, чем терминологические нюансы диагноза. Поэтому Гален в зависимости от тяжести заболевания различал две формы апоплексии, оцениваемые по понятным для него симптомам нарушения дыхания и пульса. Критические отклонения от естественного ритма дыхания и соответствующие им изменения пульса указывали на неизлечимую форму апоплексии с высокой вероятностью летального исхода. Мелкие нарушения жизненно важных функций позволяли сделать оптимистический прогноз развития болезни. Однако уже на этапе этого разделения мы видим отличие взглядов Галена от патогенетического мышления современного врача. Так, он рассматривал дыхательную недостаточность исключительно как результат неспособности пациента осуществлять движение грудных мышц. Иными словами, его представления также связаны с анатомо-физиологическими факторами, но существуют в рамках иной, чем в наши дни, «объяснительной модели»: в данном случае исследовательские возможности определяют тип рациональности ученого.

Важным для понимания Галена является вопрос о том, как он объяснял происхождение апоплексического приступа. Это возможно сделать только посредством умозрительного рассмотрения конкретной клинической проблемы в системе общей патологии Галена: теории движения крови и учения о балансе четырех жидкостей. Согласно платоновской традиции, сторонником которой был Гален, кровь непрерывно синтезируется из усваиваемых пищевых продуктов. Часть пищи, полезная для этой цели, всасывается из желудка и переносится через портальную вену в печень. Там она преобразуется в венозную кровь, и «растительный дух», поддерживающий функции роста и питания, распространяется по венам ко всем частям тела. Вдыхаемый воздух, попадая в левую половину сердца, превращается в «жизненный дух». Сердце и артерии ответственны за поддержание и распределение природного тепла (в этом, как будет показано далее, состоял один из ключевых принципов медицинской теории Аристотеля, воспринятой Галеном). С помощью этого понятия объяснялись фундаментальные основы функционирования организма. Гален разделял мнение о том, что и кровь, и «жизненный дух», проходя по артериям, согревали части тела, питали их и поддерживали их жизнеспособность. Преобразование «жизненного духа» происходило в артериях, формировавших так называемое чудесное сплетение (rete mirabile) — сосудистую сеть, расположенную, по мнению Галена, у основания мозга. Именно в ней «жизненный дух» превращался в «животный дух», который, как полагал Гален, находился в желудочках мозга (основную роль в его теории играл четвертый желудочек) и являлся медиатором передачи двигательных и чувствительных импульсов ко всем частям тела. Процесс передачи осуществлялся путем прохождения «животного духа» по нервам, которые Гален представлял в виде полых трубок. Так «животный дух» достигал конкретных частей тела, сообщая им произвольные «команды» от высшей, «разумной» части души, расположенной в головном мозге. Таким образом, Гален стремился установить принципы взаимодействия между системой кровообращения и нервной системой. Его модель основывалась на теории Платона о трехчастном устройстве души человека, понятии о трех видах пневмы^[7] и идее о том, что головной мозг является центром управления произвольными функциями организма.

Краеугольным камнем теории Галена было гиппократовское учение о четырех жидкостях — крови, слизи, желтой и черной желчи, — и соответствующих им сущностных качествах — тепле, холоде, влаге и сухости. Переизбыток одной из жидкостей мог стать причиной нарушения их благосмешения (или «дискразии»), что вело к расстройству функций организма в форме того или иного заболевания. Гален рассматривал два варианта развития апоплексии. В одном случае он полагал возможным развитие апоплексии в форме локальной «дискразии»; скопление плотной, вязкой и липкой жидкости в желудочках головного мозга блокировало движение «животного духа», что, в свою очередь, затрудняло или вовсе прекращало передачу чувствительных и двигательных импульсов между головным мозгом и другими частями тела. В другом случае, в наибольшей степени соответствующем современному понятию геморрагического инсульта, апоплексия развивалась вследствие местной плеторы. Тогда ткань головного мозга переполняется избытком крови, сдавливающим ее. Следствием этого избыточного давления является нарушение функций головного мозга как центра управления частями тела. В этом случае Гален не указывает прямо, что плетора головного мозга является результатом кровоизлияния. В конечном счете на последнем этапе оба варианта развития заболевания приводят к критическому изменению температуры головного мозга и последующей остановке циркуляции «животного духа».

Галеновская трактовка причин поражения головного мозга как патологического изменения движения «жизненного духа» позволяла рассматривать болезнь как результат анатомического и функционального нарушения единства духовного и телесного. Кроме того, такой взгляд учитывал возможное патогенетическое влияние процессов старения организма и внешних факторов на вероятность развития апоплексии. В процессе клинических наблюдений Гален обратил внимание на то, что средняя температура тела у пожилых людей, как правило, ниже, чем у молодых. Из этого следовало, что их организм больше подвержен так называемым холодным болезням, например вызванной избытком желтой желчи. Большое значение также имели климатический и сезонный факторы, влиявшие на «благосмешение» жидкостей (например, провоцируя увеличение скопления желтой и/или черной желчи в организме). Переохлаждение головного мозга с развитием впоследствии приступов болезни могло быть результатом пагубного образа жизни. Любое неумеренное потребление пищи считалось вредным: в частности, чрезмерное употребление вина, по мысли Галена, снижало природное тепло тела и являлось нежелательным. Совокупность внешних факторов, таких как климат и время года, и внутренних предрасположенностей (возраст, вредные привычки и т. д.) приводила к охлаждению тела и являлась причиной «холодной» болезни.

Основная дефиниция инсульта в современной клинике нервных болезней — это нарушение мозгового кровообращения. Конечно, понимание этой нозологии со временем меняется. Например, в 1988 г. Е.И. Гусев с соавторами давал следующее определение: «Инсульт — острое нарушение мозгового кровообращения». Соответственно, по характеру патологического процесса он подразделял инсульты на ишемические и геморрагические. Геморрагические инсульты представляют собой кровоизлияния в вещество мозга и под его оболочки. Выделялись также смешанные формы, например субарахноидально-паренхиматозная. Ишемический инсульт по сути, представляет собой церебральный инфаркт вследствие тромбоза или эмболии экстра- или интракраниального сосуда. Этиологическим вариантом мог быть нетромботический инсульт, связанный, например, с атеросклеротическим поражением сосуда. Суть дела в одном и том же — в нарушении кровоснабжения головного мозга^[8]. Со временем трактовка усложняется: так, Н.Н. Яхно в 2007 г. уже не пользуется термином «геморрагический инсульт», называя эту болезнь «кровоизлиянием в мозг», описание этиологии и патогенеза, впрочем, не претерпевает радикальных изменений. Под «инсультом» уже понимается только то, что ранее называлось «ишемическим инсультом». Эта болезнь однозначно является частью группы заболеваний, которые относятся к «острым нарушениям мозгового кровообращения»^[9]. В числе факторов риска развития таких нарушений указывается, в первую очередь, артериальная гипертензия. Кроме того, большинство авторов упоминают пожилой и старческий возраст, гиперлипидемию, гипергликемию, часто сопутствующие недостаточной физической активности, ожирению и вредным привычкам. Естественно, что постоянный стресс и психоэмоциональная перегрузка фигурируют как среди факторов риска собственно инсульта, так и среди предпосылок развития главной его причины — артериальной гипертензии^[10]. Обратим внимание на тот факт, что систематика инсульта уточняется даже на современном этапе развития науки: за двадцать лет, разделяющие выход учебника академика Е.И. Гусева и руководства под редакцией академика Н.Н. Яхно, в нее внесены существенные поправки^[11].

Теперь сравним трактовку апоплексии Галеном и современное понимание инсульта — их совпадения и различия видны сразу. Любопытно, что общие соображения Т. Куна о частичной соизмеримости и интерпретации текста блестяще подтверждаются этим примером. В основе современного понимания патогенеза инсульта лежит представление о нарушении мозгового кровообращения. Этот фактор, по существу, означает целостное нарушение питания и жизнедеятельности пораженного участка вещества мозга. Рискуя вызвать острое недовольство коллег-невропатологов, предлагаем не углубляться в частности этого вопроса: он приведет нас к прояснению многочисленных нюансов, имеющих отношение к современным методам исследования, а значит, к несопоставимости критериев анализа по отношению к знаниям Галена. Ясно, что он не имел возможности прояснить функцию крови, значение газообмена в тканях и т. п. Однако его понимание апоплексии как нарушения механизма циркуляции «животного духа» как раз и затрагивает вопрос обеспечения нормальной жизнедеятельности головного мозга, которая, по Галену, обеспечивалась течением крови и «жизненного духа» по артериям. Более того, апоплексия, вызванная, по Галену, переизбытком крови и местной плеторой, во многом сходна с современным представлением о кровоизлиянии в мозг. Другим (помимо циркуляции пневмы) фактором патогенеза апоплексии Гален называет падение температуры головного мозга вследствие нарушения механизма обеспечения его нормальной жизнедеятельности и «засорения» продуктами распада. В части своих рассуждений, касающихся факторов риска развития апоплексии, Гален закладывает предпосылки формирования современного взгляда на проблему инсульта — здесь и режим питания, и возраст, и физические нагрузки. Во многом это связано с его методологией, в основе которой лежит доктрина о единстве телесного и духовного в организме человека, позволяющая учитывать влияние психоэмоционального фактора в качестве патогенетического.

Следует подчеркнуть важную черту медицины Галена: в ней болезнь не связывается с анатомической локализацией и особым этиологическим фактором. Например, даже вооружившись современными технологиями, в рамках галеновской логики мы не поставим диагноз гепатита А, т. е. воспаления печени, спровоцированного видоспецифическим возбудителем и протекающего в виде определенного патофизиологического процесса. Иными словами, чтобы понимать Галена, необходимо мысленно отказаться от современной концепции болезни (или выйти за ее рамки). Тем не менее, подобно тому как Т. Кун сравнивает физику Аристотеля, И. Ньютона и А. Эйнштейна, врачи, осознавая различия медицины Галена, С.П. Боткина и Е.М. Тареева, должны помнить о разных типах научной рациональности, характерных для разных исторических этапов развития науки. Научная революция в медицине XVII–XIX вв. создает иную исследовательскую познавательно-инструментальную базу, однако, с учетом сказанного, нас не должно удивлять, что представления Галена о классификации, симптомах и причинах болезни сохраняли свою актуальность вплоть до XIX в.

Традиция Гиппократа в медицине античности

Гален всегда осознавал себя учеником и последователем Гиппократа, многократно подчеркивая, что сам он лишь развивает и уточняет основы учения о медицине, заложенные великим предшественником. Учитывая, что в нашей стране (в отличие, например, от Франции) изучение наследия Гиппократа не являлось научным приоритетом (исключением были лишь интересные комментарии В.П. Карпова к тексту «Корпуса Гиппократа»), мы считаем необходимым оценить степень этой преемственности. Для осмысления многочисленных ссылок на Гиппократа, содержащихся в публикуемых текстах Галена, следует ответить на вопросы: до какого момента Гален использует подходы, предложенные Гиппократом, и где начинаются его собственные исследовательские новеллы?

Безусловно, Гален следует за Гиппократом в основных принципах своей теоретической и практической работы. Преемственность не ограничивается только методами врачевания. Мультидисциплинарная по сути подготовка врача всегда была свойственна гиппократовской традиции — от времени написания трактатов, вошедших в «Корпус Гиппократа», до времен Галена, когда медицина окончательно сложилась как комплексная теоретико-практическая система, основанная на данных анатомии и физиологии. Эта линия античной медицины блестяще показана Галеном в работе «О том, что лучший врач — еще и философ»: «Что еще необходимо для врача, прилежно упражняющегося в искусстве Гиппократа, чтобы быть философом? Чтобы знать о природе тела, о разновидностях болезней, а также разбираться в лекарствах, врач должен упражняться в логике. Чтобы быть сведущим в этих исследованиях, он должен презирать деньги и вести умеренный образ жизни, кроме того, он должен обладать всеми познаниями в области философии, логики, физики и этики»^[12].

Отдельной важной задачей анализа медицины гиппократовского времени является вопрос ее взаимоотношений с натурфилософией. Они не носили однозначного характера, ведь, как мы показали в других своих работах, некоторые натурфилософские школы отнюдь не предлагали медицине необходимого методологического арсенала^[13]. В историографии даже утвердился термин «философская медицина», представители которой являлись оппонентами Гиппократа. Можно было бы прийти к заключению, что медицина Гиппократа — это исключительно практика, чуждая любому теоретизированию. Такой взгляд, безусловно, неверен. Гиппократ действительно много спорит с «философами», однако важно понимать, с какими именно и о чем конкретно: «Говорят некоторые врачи и софисты, что не может знать медицинское искусство тот, кто не знает, что такое человек и как он вначале явился и из чего составлен, но что должно найти все это тому, кто намерен правильно лечить людей. Но речь их клонится к философии, как, например, у Эмпедокла и других, писавших о природе. Я же со своей стороны думаю, что все то, что сказали или написали как софисты, так и врачи о природе, относится не столько к медицинскому искусству, сколько к живописи. Я полагаю, что ясное познание природы заимствуется не откуда-либо, а только из медицинского искусства; но это можно узнать, если кто-либо правильно его обнимет, а пока этого не будет, далеко, мне кажется, отстоит он от этого; я же имею в виду историю такого рода: знать точно, что представляет собой человек и по каким причинам он возникает и все прочее. Тогда как вот что, мне кажется, всякому врачу необходимо знать о природе и приложить все свое внимание, чтобы узнать, если только он намерен выполнять свой долг: что́ представляет собой человек по отношению к пище и питью, а также и ко всему прочему и что от каждого может случиться с каждым»^[14].

Мнение, в соответствии с которым считается, что «Корпус Гиппократа» написан несколькими авторами, а не только самим Гиппократом, в настоящее время является общепринятым. Наиболее авторитетным и полным современным исследованием этого вопроса можно считать книгу Ж. Жуанны^[15]. Именно в силу очевидности коллективного авторства текстов «Корпуса Гиппократа» мы не будем делать на этом специального акцента. Трактаты, содержащие изложение взглядов на принципы развития заболеваний и подходы к их лечению, носят непротиворечивый характер, поэтому мы, вслед за Галеном, будем говорить о Гиппократе как их авторе в единственном числе. Серьезные основания для источниковедческого анализа дают те фрагменты текстов «Корпуса Гиппократа», где упоминается о различных натурфилософских теориях. В некоторых текстах прослеживается явное влияние пифагорейцев, в других — Диогена Аполлонийского с его идеей господствующего первоначала в виде воздуха и т. д. При этом важнейшие для нашего изложения трактаты «Корпуса» — «О древней медицине» и «О природе человека» — отличаются исключительной методологической четкостью и ясностью аргументации. Не случайно впоследствии Гален уделил им немало внимания. Эти тексты отстаивают мнение о том, что медицина не должна строиться на умозрительных представлениях о человеческой природе, изначально основанных на какой-либо натурфилософской теории. Задача врача — внимательно наблюдать за реакцией человеческого организма на различные внешние воздействия, оценивать результаты этих наблюдений и снова перепроверять на практике. Таким образом, происходит инверсия причинно-следственных связей в картине мира ученого — от эмпирического наблюдения к обобщениям, а не наоборот.

Гален считает автором первой части трактата «О природе человека» самого Гиппократа, второй — Полиба, зятя великого врача^[16]. В этом произведении критикуются те, кто говорит о человеческой природе как о чем-то находящемся вне границ познания в медицине. Гиппократ и Полиб резко критикуют натурфилософов-монистов, сводящих все патологические процессы к единственной первопричине, широко используя противоречия между различными теориями для доказательства их несостоятельности. Из подобного заблуждения, считают они, и возникает ошибочная теория «постоянной болезни»^[17]. Авторы трактата критикуют врачей, считающих, что человек состоит из единственного первоэлемента, доказывая основополагающее значение теории четырех жидкостей (крови, флегмы, желтой желчи и черной желчи).

Гален, в свою очередь, подчеркивает важность представления о четырех первоэлементах как основе физики человеческого тела. По его убеждению, природу человека нельзя охарактеризовать с помощью понятия одного первоначала, ведь тогда человек не испытывал бы страданий ввиду отсутствия механизма развития заболеваний. Это, в свою очередь, искажает подход к практике врачевания. Одна субстанция не может производить в себе самой столько изменений, которые могли бы проявляться в многообразии болезней, наблюдаемых врачом. Даже если бы и существовало некоторое количество вариантов подобной изменчивости, то тогда могло бы существовать и единое лекарство от всех болезней, корректирующее состояние этой единой субстанции. Однако любому здравомыслящему врачу очевидно, что это не так.

Все это нисколько не противоречит положительной оценке первых античных рационалистических натурфилософских систем с их учением о первоэлементе. Во-первых, первоэлемент осмысливается в них не столько как универсальный архитектурный материал, из которого состоят человек и окружающие его предметы. Речь идет о физической первопричине существования и, самое главное, развития и движения материи, сменяющей произвольную деятельность антропоморфных божеств. Во-вторых, первопричина вызывает к жизни многочисленные вторичные последствия, усложняющие космологию любой натурфилософской школы по мере ее развития. В-третьих, мы в качестве основы развития античной медицины рассматриваем движение натурфилософии от ранней ионийской физики к платоновской идее Бога-Творца (Демиурга) и аристотелевскому принципу перводвигателя, определивших формирование методологии познания в медицине. Идея целенаправленного, функционально обусловленного движения, пожалуй, наиболее важная в этом контексте. Цель медицины, по мнению Гиппократа, состоит в следующем: «она совершенно освобождает больных от болезней, притупляет силу болезней, но к тем, которые уже побеждены болезнью, она не протягивает своей руки, когда достаточно известно, что в данном случае медицина не может помочь»^[18]. Здесь возникает необходимость дать определение здоровья: Гиппократу представлялось наиболее разумным определить его в тесной связи с понятием «болезни». Здоровье определяется в «Корпусе Гиппократа» и апофатическим способом (т. е. через отрицание) — как отсутствие страданий, и катафатическим (т. е. через утверждение) — как существование организма в качестве уравновешенной смеси элементов. Впоследствии Гален для характеристики здоровья использует понятие «благосмешение». Соответственно, «болезнь» определяется как антитеза «здоровью», т. е. как страдание человеческого тела через нарушение равновесия первоначал (элементов, жидкостей и сущностей). Здесь мы видим преемственность идей Гиппократа и ранее существовавших рационалистических теорий здоровья и болезни. Так, в соответствии со взглядами Алкмеона Кротонского, первым в истории медицины предпринявшим попытку построить рациональную теорию общей патологии, «изономия» (ισότητα; т. е. «равенство» свойств влажного, сухого, холодного, теплого и т. д.) означает «здоровье», а «монархия» (µοναρχία, т. е. «преобладание» одного из этих свойств) приводит к смещению равновесия и, как следствие, к развитию болезни.

Новизна теории Гиппократа заключалась в принципиальном добавлении к идее равновесия (или его смещения) концепции смешения («красис») основных субстанций, из которых состоит человеческое тело. Внутреннее равновесие первоэлементов и жидкостей, их сбалансированность как раз и означала «благосмешение», т. е. состояние здоровья. Таким образом, в «Корпусе Гиппократа» перед нами предстает более сложная система общей патологии, предусматривающая вопросы баланса между внутренними состояниями организма, с одной стороны, и влияниями извне — с другой. Разнообразные внешние факторы (от резких погрешностей в диете до изменений климата в виде чрезмерного холода или жары) могли оказывать повреждающее воздействие, нарушающее внутреннее равновесное состояние организма. Все это требовало оценки со стороны врача. Ключевым понятием здесь была категория «изменение» (µετάβαση), ставшая важнейшим компонентом гиппократовской теории патологии. Врач должен был уделять пристальное внимание сбору анамнеза для того, чтобы выяснить, какой образ жизни был привычен пациенту до наступления болезни. Границы между нормальным и патологическим состоянием организма в трудах врачей-гиппократиков обозначены весьма неопределенно: здоровье — это хрупкое равновесие, которое может быть легко нарушено.

Крайне важным для медицины Гиппократа являлось понятие «первых признаков» болезни. Гиппократ прекрасно понимал, что патологические процессы могут развиваться постепенно, не сразу проявляя себя во всем многообразии симптомов. Соответственно, врач не должен терять время, а начинать вмешательство с момента появления первых признаков заболевания, чтобы восстановить равновесие и оказать необходимую помощь: «Своевременность в медицине — скажем это раз и навсегда — многочисленна и разнообразна, как и болезни, поражения и лечение их. Наиболее острые случаи — когда дело касается помощи больному, впавшему в обморок, такому, который не может мочиться или идти на стул, который задыхается, или освобождение женщины, которая рожает или выкидывает, и другие подобные. Действительно, эти случаи остры, и недостаточно прибегнуть к помощи немного спустя, потому что немного спустя многие погибают»^[19]. В основе этого желания начать лечение больного уже в период мнимого здоровья, прежде чем болезнь обнаружит себя во всей силе, лежит врачебная интуиция. Так, в «Корпусе Гиппократа» «здоровье» предстает относительным понятием, в котором выделяются количественные отличия: здоровья может быть как бы меньше или больше. Здесь мы опять отмечаем развитие идеи противоборствующих состояний, присущих натурфилософии Алкмеона и Эмпедокла: равенство противится господству, а смесь — разделению. Еще раз подчеркнем количественный, а не качественный характер этих изменений — в этом новизна взглядов Гиппократа, основанных на принципе смешения. Тело оценивается как здоровое или больное только по большей или меньшей устойчивости и сопротивляемости внешним воздействиям. Ж. Жуанна указывает, что в отсутствие качественной разницы между нормой и патологией больной в гиппократовской системе является просто самым слабым среди здоровых людей, что вводит принцип непрерывности между нормальным и патологическим состоянием, переосмысленный в XIX в. О. Контом под названием «принцип Бруссэ»^[20].

Опытный врач уже во время появления первых признаков, по самым ранним симптомам должен попытаться предугадать дальнейшее развитие патологического процесса. «Ведь быстрее течет не та болезнь, которая идет нога в ногу с лечением, но та, которая предупреждает лечение»^[21]. В магической, оккультной традиции болезнь — это хаос и буря, вызываемые вторжением злого духа. Болезнь страшна именно своей непредсказуемостью и бессистемным характером развития, она своенравна, как характер демона, вызвавшего ее. Напротив, для Гиппократа болезнь — это последовательное нарушение процессов равновесия, распространяющийся по всему организму от места его возникновения. Именно поэтому врачам-гиппо-кратикам казалось столь органичной концепция изменения равновесия жидкостей, когда генерализация патологического процесса определялась распространением преобладающей жидкости внутри тела. Из этого следовал основной принцип лечения «противоположного противоположным» — устранение избытка в одном и недостатка в другом. В трактате «О природе человека» Гиппократ четко разъясняет этот принцип на конкретных примерах: «…должно также знать, что болезни, порождаемые переполнением, излечивает опорожнение, а рождающиеся от опорожнения лечатся наполнением и происходящие от труда лечит покой, а рождающиеся от праздности уничтожаются трудом. И вообще, врачу следует по своему благоразумию идти навстречу наступающим болезням, природным расположениям, временам года и возрастам, и все напряженное разрешать, а все ослабленное — укреплять, ибо таким путем лучше всего прекращается страдание, и в этом, по моему мнению, заключается лечение»^[22]. В трактате «О ветрах» Гиппократ продолжает эти рассуждения: «…ибо кто знает причины болезней, тот, конечно, сможет доставить все, что полезно для тела, заключая о лечебных средствах на основании противоположности. Действительно, такая медицина наиболее сообразна с природой; вот, например, голод есть болезнь, ибо все то, что приносит человеку тягость, называется болезнью. Какое же лекарство от голода? Очевидно, то, что утоляет голод. Но это делает пища, поэтому в ней и заключается лекарство. Так же точно жажду прекращает питье; переполнение в свою очередь врачует опорожнение, опорожнение же — переполнение; труд врачует отдых и, наоборот, покой — труд. Одним словом, противоположное есть лекарство для противоположного»^[23]. Итак, в основе гиппократовского метода лечения — использование средств, по своему действию противоположных патологическим процессам.

Неотъемлемой частью искусства медицины являлась прогностика — рассмотрение болезни в контексте возрастания ее интенсивности во времени: возникновение, нарастание, достижение пика, прохождение через кризисы, т. е. решающие стадии, когда с ней можно бороться. Соответственно, оканчивалась она либо спадом и выздоровлением, либо наступлением терминального состояния и смертью пациента. Нетрудно заметить, что понятие «кризис» в гиппократовской традиции употребляется в значении, отличающемся от современного: это не тревожный момент между жизнью и смертью, а лишь этап в развитии болезни, определяющий возможности лечения: «Это обнаруживается через усиление, а усиление — через периоды, и отсюда появляются кризисы; точно так же при ухудшении болезни в периоды исследовать, являются ли они раньше или запаздывают, удлиняются или укорачиваются, приобретают или теряют интенсивность»^[24]. Об этом идет речь и в «Афоризмах» Гиппократа: «Следует также рассчитать в отношении больного, в силах ли он при своей диете выдержать высшую точку болезни и он ли прежде ослабеет и не выдержит при своей диэте или прежде уступит и ослабеет болезнь»^[25]. Гиппократ прекрасно понимал, что полное исцеление больного возможно не всегда. Отсюда возникает осмысление относительности «выздоровления», основанное на понимании непрерывности и хрупкости равновесия границ между здоровьем и болезнью. Женщина, исцеленная от хронического кровотечения, может остаться бесплодной; в результате лечения перелома ноги ее двигательная активность может восстановиться, но пациент останется хромым — таких примеров в «Корпусе Гиппократа» мы находим очень много. Главный принцип, лежащий в основе мышления врача гиппократовской традиции, удачно определен Ж. Жуанна как движение «от наблюдения видимого к реконструкции невидимого». Очевидно, что со времен Гиппократа до наших дней эта задача остается для врача основной.

Методы диагностики заболеваний, по Гиппократу, включают в себя тщательный сбор и оценку анамнеза, внешний осмотр пациента и, в определенных случаях, физикальные методы диагностики — пальпацию и аускультацию^[26]. Принципом диагностики является интерпретация совокупности внешних признаков заболевания, данных анамнеза и объективного осмотра, основанных на теории развития заболеваний. Последняя как раз и представляет собой натурфилософскую основу взглядов врача, понимаемую в соответствии с практическими нуждами. В «Корпусе Гиппократа» — это теория первоэлементов, из которых состоят тканичеловеческого тела, и теория жидкостей, баланс которых обеспечивает нормальное или патологическое функционирование органов человеческого тела и организма в целом. Анамнез имеет важное значение, в том числе и в контексте гиппократовских представлений о влиянии климата и местности на здоровье и болезнь. Не следует думать, что выслушивание полостей организма (прямая аускультация) и ощупывание пораженных патологическим процессом участков кожного покрова (пальпация) во времена Гиппократа обязательно применялись каждым врачом при осмотре каждого пациента, — этого, конечно, не было. Однако понимание важности диагностической информации, получаемой при физикальном осмотре пациента, уже ясно обозначилось. Здесь мы говорим о гениальном предвидении, ставшем позднее общепринятым методом: «Такого больного, когда наступает пятнадцатый день после прорыва, обильно обмывают горячей водой, усаживают его на неподвижное сиденье, помощник твой держит его руку, а ты, встряхивая его за плечи, слушай, с какой стороны слышится шум; желательно делать разрез с левой стороны, так как это менее опасно»^[27]; «Если ты делаешь вливание в легкое, или паровую ванну, или окуривание, а гной не выходит, ты распознаешь через это, что это не гной, а вода; и если, приложив ухо к груди, ты будешь слушать в течение долгого времени, внутри бродит, как будто уксус. Больной испытывает эти припадки в течение некоторого времени, потом происходит излияние в полость (плевры)»^[28]: «Исследовать опухоли, оставшиеся на верхних веках, когда остальное кругом похудело; рецидивы; края немного красные и твердые; особенно рецидивы в этих случаях; жидкости, вязкие и поднимающиеся кверху, или задерживающиеся, как у Полимеда из Фарсалы»^[29]; «женщины, наощупь оцепенелые, очень сухие, без жажды, имеющие обильные месячные, получают нагноение»^[30] и т. д.

Сильной стороной врача-гиппократика была его способность внимательно наблюдать за пациентом и тщательно фиксировать результаты своих наблюдений. Эмпирический метод, таким образом, становился источником данных для двух видов обобщений: во-первых, представлений об анатомии, физиологии и общей патологии человека в целом и, во-вторых, понимания индивидуальных особенностей течения тех или иных заболеваний. Некоторые тексты «Корпуса Гиппократа» предлагают врачу алгоритм действий по наблюдению за пациентом и правильной трактовке наблюдаемых явлений. Для иллюстрации сказанного приведем один фрагмент из книги «О врачебном кабинете», являющейся своего рода инструкцией к началу осмотра пациента: «Исследуем сначала сходство и различие (со здоровым состоянием); самые значительные, самые легкие — те, которые всеми способами познаваемы, что может быть видимо, осязаемо и услышано; то, что можно заменить зрением, ощупыванием, слухом, носом, языком, умом; то, что может быть познаваемо всеми возможными средствами знания»^[31]. Следующий отрывок из книги «Эпидемии» в качестве руководства к действию врача не теряет своего значения и в наши дни: «Надлежит подвергнуть исследованию тело: зрение, слух, обоняние, осязание, язык, соображение»^[32]. Первые возможные визуальные признаки болезни, на которые, по мнению Гиппократа, врач должен был обращать внимание при встрече с больным, таковы: во-первых, цвет и вид лица пациента, во-вторых, поза больного, лежащего в своей постели, затем — движения его рук. Описание изменений черт лица больного, говорящих о приближении смерти, до сих пор именуемых «маской Гиппократа», представляет собой ярчайший пример осмысленной совокупности эмпирических наблюдений. Когда палец врача надавливает на припухлость, появляющуюся после лечения перелома, «опухоль на крайних частях отвердевает, и после надавливания пальцем краснота уничтожается, но скоро опять возвращается»; при отеках разного происхождения, «если ты надавишь пальцем в каком бы то ни было месте, ты там оставишь вдавление, и знак его — таков, как в тесте». При отсутствии термометра прикосновение к коже пациента помогало определить температуру его тела: так, в «Косских прогнозах» упоминаются больные, «не горячие при прикосновении». Наблюдая в прогностических и диагностических целях за испражнениями и выделениями больных, врач-гиппократик нюхал и при необходимости даже пробовал на вкус пот, кал, мочу, рвоту, мокроту, гной, а у женщин и вагинальные выделения. Перечень чувственных ощущений, к которым необходимо прибегать врачу в целях диагностики, дополняется в «Корпусе Гиппократа» упоминанием ума (νοῦς) или рассудка как способности к размышлению (λόγος). После всех возможных манипуляций врачу следовало обдумать и проанализировать результаты, полученные в ходе обследования, относясь к своим наблюдениям предельно критически: «Вот, сопоставляя эти как хорошие, так и дурные явления, должно делать предсказания, ибо таким образом всякий наилучше достигнет истины»^[33].

Естественным ограничением возможностей синтеза клинической мысли для врачей-гиппократиков, конечно, являлось отсутствие целостной анатомо-физиологической системы. Самые детальные и внимательные наблюдения требовалось интерпретировать в соответствии с довольно туманными представлениями о невидимом внутреннем устройстве человеческого тела. Понятие относительности здоровья приводит к важной практической рекомендации: Гиппократ обосновывает необходимость учета состояния организма пациента при выборе лечения. Идея заключается в том, что врачебная ошибка тяжелее отражается на ослабленном болезнью пациенте, чем на организме, хорошо подготовленном к борьбе с недугом.

В «Корпусе Гиппократа» собраны описания большого количества диагностических признаков, не потерявших актуальности и для современного врача. Это обстоятельство, по нашему мнению, позволяет выявить фундаментальное отличие истории медицины от истории других естественных наук: факты свидетельствуют о значительной актуальности врачебного опыта протонаучного периода. В истории медицины следует очень осторожно применять логику скачкообразного развития, революций в познании — для нее в большей степени, чем, например, для физики, характерна преемственность знаний и опыта. Мы покажем это далее, разбирая вклад Платона и Аристотеля в формирование комплексной теоретико-практической системы Галена.

Врач-гиппократик был убежден в существовании законов природы, которые называл «необходимостью природы», однако порой смотрел на них с позиции детерминизма, а не телеологии: «…Когда же все это ничего не обнаруживает и природа добровольно не выпускает этого из своих рук, тогда медицина нашла пути необходимости, посредством которых природа вынуждена без ущерба раскрываться, через что людям, сведущим в искусстве, уже явным делается, что должно дальше делать»^[34].

Вообще между понятиями «хорошее здоровье» и «природа» в «Корпусе Гиппократа» не делается заметного различия. Под «природой» врачи-гиппократики подразумевали «человеческую природу». Она определялась нормальным строением тела — на элементарном, анатомическом или физиологическом уровне, а также нормальной реакцией на все внешние воздействия, будь то режим или окружающая среда. Природное состояние понималось как нормальное состояние, т. е. как состояние хорошего здоровья. Поэтому врач мог взять за образец своего искусства как природу, так и состояние здоровья. Природа — синоним понятия «норма», оно описывается через количественные характеристики смешения первоэлементов, в системе Галена это описание конкретизируется до трех тетрад: элементов, жидкостей и сущностей (или начал). Природа заведомо существует в нормальном смешении, соответственно, «норма» жизни организма человека как ее части — благоприятный «красис».

В целом телеологический взгляд на природу не вполне характерен для «Корпуса Гиппократа»: для его восприятия в качестве основы практического мышления врача требовалась соответствующая натурфилософская теория. Авторы «Корпуса» ею не располагали. Такая теория формируется только благодаря Платону и Аристотелю.

Платон и Аристотель в истории медицины

Медицина авторов «Корпуса Гиппократа» была уже достаточно зрелой дисциплиной, предлагавшей навыки критического мышления и систематизации эмпирического опыта. Однако система взглядов Гиппократа отнюдь не являлась господствующей — среди врачей цивилизованной ойкумены было немало его противников. Слабые места его системы были очевидны и определялись отсутствием натурфилософской теории, которая предполагала бы глобальную картину мира и методы его познания, адекватные задачам медицины. Эта картина мира должна была отвечать ряду объяснительных задач — от вопросов происхождения материи в целом до конкретной физики человеческого тела.

Важнейшие компоненты этой целостной натурфилософской системы, сформировавшие адекватную картину мира врачей-исследователей, последовательно предложили Платон и Аристотель. Не случайно, один из основополагающих трактатов Галена называется «О доктринах Гиппократа и Платона». Именно на основе объединения учения двух своих великих предшественников Гален создал медицину как целостную научно-практическую систему^[35].

Наследие Платона — великое явление в истории культуры, о нем написано очень много, тексты его произведений давно переведены на русский язык, в нашей стране сложилась серьезная традиция академических исследований его наследия. Такую же оценку (возможно, и в превосходной степени) можно применить и по отношению к Аристотелю. Однако в отечественной историографии практически отсутствуют серьезные попытки описать и оценить значение этих двух столпов античной мысли для истории медицины. Автор этих строк неоднократно убеждался в том, что даже известные специалисты по античной культуре не знают об основополагающем вкладе этих великих философов в медицинскую теорию. Между тем без осознания этого вклада невозможно правильно понять Галена. Мы попытаемся кратко показать значение Академии и Ликея для формирования адекватной картины мира и типа рационализма, характерных для врача гиппократовской традиции.

Платон учился медицине у Филистиона, с которым познакомился во время своего путешествия в Великую Грецию. Филистион родился и вырос в южноиталийском городе Локры, сделал блестящую карьеру и в момент встречи с Платоном являлся личным врачом тирана Сиракуз Дионисия-Младшего. Конечно, проживая на Сицилии, он находился под влиянием учения Эмпедокла о первоэлементе, оказавшего определяющее влияние на его представления об общей патологии. Филистион имел репутацию ярого антигиппократика, однако суть его полемики со знаменитым косским врачом невозможно восстановить по дошедшим до нас источникам. Мы можем лишь косвенно судить о ней по фрагментам из текстов «Корпуса Гиппократа», где выражается несогласие со взглядами Эмпедокла.

Взгляды Платона на проблемы медицины в основном изложены в диалоге «Тимей» и касаются широкого круга вопросов — от анатомии и физиологии до единства телесного и духовного^[36]. По мнению Платона, существуют три типа заболеваний. Первая группа определяется нарушением равновесия между четырьмя первоэлементами — землей, воздухом, огнем и водой. Вследствие избытка или недостатка какого-либо из них в организме возникают процессы, приводящие к расстройству здоровья^[37]. Вторую группу заболеваний Платон связывает с нарушениями питания частей тела. Исходя из предположения о том, что кровь непосредственно формируется в печени из переваренных пищевых продуктов, Платон приходит к заключению, что в ней содержатся все вещества, необходимые для жизни организма. Так, сухожилия формируются из фибрина и других субстанций свернувшейся крови, плоть при нормальном кровоснабжении вырабатывает некую вязкую жидкость, фиксирующую ее к кости и питающую костное вещество и костный мозг. Если структура питания не нарушена, то для формирования и восстановления различных тканей в крови всегда достаточно необходимого «строительного» материала. Нарушение питания вызывает болезнь — плоть разлагается, выбрасывая в кровь продукты гниения. Кровь изменяет цвет, становится горькой, едкой и засоленной, продукты гниения разрушают ее и, распространяясь по венам, нарушают питание тканей, распространяют процессы гниения и разложения^[38]. Болезни третьей группы связаны с нарушением баланса жидкостей и возникают главным образом из-за расстройства процесса дыхания. Цель дыхания заключается в охлаждении врожденного тепла, вырабатываемого организмом. Дыхание может осуществляться как через легкие, так и специальные поры, находящиеся в коже. Если работа легких блокируется избытком жидкости (например, мокроты), процесс дыхания происходит иным путем и в большем объеме, чем положено в соответствии с природой. Вследствие этого искажаются естественные процессы обмена веществ, а в тех частях тела, по отношению к которым дыхательные функции осуществляются не в должной мере, возникают процессы гниения. Характерным признаком таких болезней является чрезмерное потоотделение, обусловленное именно преобладанием в организме чрезмерного тепла^[39].

В этой классификации Платона отражается значительное влияние взглядов Эмпедокла и Филистиона. Напомним, что согласно эмпедокловой теории пищеварения, пища размельчается во рту, а затем под воздействием внутреннего тепла переваривается в желудке, разлагается на составляющие ее элементы, совокупность которых переносится в печень, где и превращается в кровь. Получается, что в крови содержатся все вещества, необходимые для жизнедеятельности организма. Они перемещаются по телу человека с током крови и усваиваются тканями по принципу «подобное — к подобному». Если, например, в костях преобладает первоэлемент «огонь» (ведь они сухие и твердые), значит, он и поступает из крови в наибольшей степени именно в кости и т. д. Платон следует за Эмпедоклом и в части представления о плоти как вторичном образовании, происходящем от крови. Однако окончательное формулирование теории болезни можно считать собственным открытием Платона^[40]. Благодаря Платону теория четырех первоэлементов на многие века заняла господствующее положение в науке, впоследствии поддержанная перипатетиками. Не менее важным для развития рациональной медицины является отсечение Платоном всяких элементов мистики и обожествления первоэлементов, сопряженное с предположением о том, что они постоянно проходят процесс формообразования. В его системе четыре первоэлемента становятся просто физическими явлениями, четко соотносимыми с эмпирической практикой и занимающими свое место в глобальной картине мира, сотворенного Богом-Демиургом по определенным законам. Здесь натурфилософия Платона смыкается со взглядами Гиппократа, интуитивно, исходя из практики, пришедшего к ощущению глубокой функциональной целесообразности устройства человеческого организма. Враг у них общий — софисты и мистики, перетолковывающие Эмпедокла, по мнению которых природа является слепой и иррациональной силой. Платон прекрасно понимает универсальный характер рассматриваемых вопросов, именно поэтому в «Тимее» он считает необходимым четко обозначить место первоэлементов в общей натурфилософской системе. Здесь значение первоэлементов понижается с первоначал (вплоть от их обожествления, как у Эмпедокла^[41]) до своего рода строительного материала: Демиург, как архитектор, строит мир по определенному замыслу, используя необходимые составляющие.

Обратим внимание на два важных компонента физики Платона: во-первых, первоэлементы могут превращаться один в другой, меняя свои сущностные характеристики; во-вторых, описание этих характеристик осуществляется языком математики. Основой представления Платона о жизнедеятельности живого организма становится телеологический принцип — целесообразность функции, а следовательно, и анатомического устройства. Онтологической основой устройства тела человека является Божественный акт творения упорядоченной материи, функционирующей по определенным, заложенным в нее законам. Важнейшей частью описания этого устройства и становится теория первоэлементов. Однако требовалось системное, непротиворечивое описание движения первоэлементов в организме человека, ведь очевидно, что он растет и развивается, стареет и умирает, в его теле происходят определенные обменные процессы, а это и есть наличие динамики, изменений. Впоследствии на этой оценке и описании устройства организма в категориях закономерности движения материи будет построена система Аристотеля (конечно, за исключением доктрины творения мира).

Платон решает задачу описания этой динамики с помощью математических аналогий — это отражает явное влияние пифагорейцев. Математические аналогии требуются Платону также для описания самого акта творения вселенной Демиургом^[42]. С самого начала подчеркивается подчиненный, вторичный характер первоэлементов в космологии Платона: Демиург приводит их к определенному порядку, описываемому с помощью геометрических форм и чисел. Вселенная в космологии Платона описывается с помощью трехмерной системы координат. Соответственно, частицы каждого строительного элемента должны быть сформированы Высшим разумом в определенной математической форме, существовать в упорядоченном физическом мире, изменяться и взаимодействовать друг с другом целесообразно — в соответствии с полагаемыми Богом в основу творения законами функционирования природных тел. Здесь Платон оспаривает базовый принцип атомизма, столь импонировавший многим софистам, — механистически случайный характер движения атомов. Крайне важным для истории медицины является тезис о возможной трансформации первоэлементов, что, в свою очередь, предопределяет возможность взгляда на человеческое тело как на динамическую систему. В завершающей части диалога «Тимей» Платон переходит от характеристики макрокосма к микрокосму, т. е. устройству и функционированию человеческого тела, которое описывает с помощью тех же телеологических, аксиологических и физических принципов. Здесь Платон решительно расходится с Эмпедоклом в главном: он помещает центр разумной деятельности, высшего управления функциями тела в головной мозг. С точки зрения Эмпедокла, такой центр находится в области сердца, что сочетается с огромным значением крови и кровоснабжения в его системе.

Крайне интересны геометрические аналогии, с помощью которых Платон объясняет движение частиц первоэлементов. Органы, состоящие из более мелких частиц, не проницаемы для более крупных. Анатомические образования, состоящие из частиц большего размера, проницаемы для меньших^[43]. Даже функциональные процессы в организме Платон объясняет на языке геометрических фигур. Он представляет первоэлементы в виде различных геометрических фигур: огонь — как тетраэдр, воду — в форме икосаэдра, воздух — как октаэдр, землю — в форме куба. Например, элемент «огонь», существующий в форме наиболее мелких, всепроникающих частиц, как бы «разрезает» своим «тетраэдром» сцепления первоэлементов, на которые распадаются в желудке измельченные продукты питания. Эту проникающую способность огня и воздуха, созданную Богом для реализации основополагающих физиологических процессов, Платон иллюстрирует с помощью «верши»^[44] — своеобразной модели организма человека, особой конструкции, состоящей из двух внутренних камер, наложенных друг на друга. В комментарии к соответствующей работе Галена мы подробнее разберем эту метафору целостности человеческого тела.

Сходным образом, на языке математики, Платон предпринимает попытку объяснить процессы роста и увядания организма человека. Зачатие младенца происходит при слиянии мужского и женского семени родителей. Треугольники элементов, составляющих тело ребенка или молодого человека, еще свободны от посторонних включений, своего рода «налипшей грязи» и плотно прилегают друг к другу. Повреждающие факторы в виде потока элементов извне (в том числе поступающие из пищи) структурно слабее, чем те, что составляют внутреннюю основу тканей организма молодого человека. Процесс старения осмысливается Платоном как «изнашивание корней треугольников элементов», ведущее к утрате структурного единства тканей. Таким образом, их становится легко разделить, они утрачивают способность противостоять внешнему воздействию, организм повреждается и стареет.

Мы видим много общего между пониманием основ общей патологии авторами «Корпуса Гиппократа» и рассуждениями Платона. Во-первых, это касается оценки болезни как количественной категории, когда в здоровом и больном организме присутствуют одни и те же составляющие, но возникает избыток или недостаток некоторых из них. Во-вторых, это понимание состояния «благосмешанности» элементов («красис»), сопутствующего здоровью, и нарушения их смешения («дискразия»), соответствующего болезням. Наиболее ярко сходство образа мыслей Гиппократа и Платона обнаруживается при анализе третьего класса болезней, вызванного нарушением баланса жидкостей: Платон описывает происхождение и свойства флегмы и обоих видов желчи в той степени, в какой это необходимо для понимания их патологического влияния на функционирование человеческого организма.

Крайне важным компонентом системы взглядов Платона является положение о единстве духовного и телесного (в современном понимании это называется психосоматической целостностью человеческого организма). Заболевания души, по мнению Платона, не имеют сверхъестественного происхождения и объясняются наследственными дефектами конституции или плохим воспитанием. Психосоматическая целостность в его системе имеет физическое объяснение: части души, располагающиеся в соответствующих частях тела, связаны с ними, поэтому процессы старения и болезни плоти затрагивают и духовную жизнь человека. В силу этого так опасно воспаление ткани мозга, являющееся причиной смертельных болезней именно потому, что в этом случае ослабевают связи между субстанцией высшей, бессмертной части трехсоставной души человека и ее вместилищем — головным мозгом. Соответственно, поскольку смерть наступает в момент отделения бессмертной части души от тела, любое локальное поражение головного мозга, в который Демиург поместил бессмертную душу, означает неблагоприятный прогноз болезни в целом. Сакральность в данном случае определяется значимостью явления — ведь телесная смерть означает акт окончательного разобщения бессмертной части души и тела. Вместе с плотью умирают низшие части души (страстная и чувственная), с ними исчезают привычки человека. Интересно, что у Галена мы видим эти идеи Платона в развитии: низшие части души представляются ему субстантивно сходными с устройством тех органов, в которых они локализуются^[45].

В европейской историографии существует традиция критики этих взглядов Платона как рудиментарных и непоследовательных по сравнению с «Корпусом Гиппократа»^[46]. С этой критикой невозможно согласиться: мы видим значительное совпадение во взглядах Платона и авторов «Корпуса Гиппократа». Более того, эти совпадения не удивляют нас даже с учетом репутации Филистиона как явного антигиппократика. Зададимся вопросом: а в чем, собственно, должно было проявляться несогласие Филистиона с Гиппократом? Традиционно считается, что в IV–III вв. до Р. Х. в медицине доминировали две противоборствующие школы — догматики и эмпирики. Кратко суммировав характеристики этих школ, мы получаем примерно следующее: эмпирики отрицали значение теории и вытекающие из этого принципы изучения анатомии и физиологии, превознося значимость ежедневной, врачебной практики; в свою очередь, догматики отстаивали необходимость системного подхода к диагностике и лечению заболеваний. Однако значит ли это, что, например, Филистион отвергал систему Эмпедокла и взгляды Алкмеона, считая их умозрительной теорией? Из ранее изложенных нами соображений очевиден отрицательный ответ на этот вопрос. Кроме того, вспомним, что систему Гиппократа, по общему мнению, отличало приоритетное внимание к результатам практической деятельности врача и отвержение отвлеченных софистических теорий. Так в чем же разница?

Правильный ответ, по нашему мнению, содержится в оценке отношения к медицине как теоретико-практической системе, развивающейся по пути накопления знаний и их обобщения. Это, в свою очередь, определяло необходимость обращаться к анатомическим вскрытиям (некоторые их описания мы встречаем уже в «Корпусе Гиппократа»). Дальнейшее развитие мысли догматиков-рационалистов мы видим на блестящих примерах Герофила и Галена.

«Эклектика», «эклектичная система» — по сути, это означает несовпадение системы взглядов мыслителя, предлагающего новую глобальную теорию, с таксономическими рангами, разработанными по отношению к его предшественникам и не слишком удачливым современникам. Так, медицинские представления Платона кажутся «эклектичными» потому, что сочетают элементы представлений Эмпедокла, Диогена Аполлонийского, Алкмеона и т. д. Безусловно, можно говорить о неполноте медицинской теории Платона — она не объемлет всех проблем, связанных с решением задач, стоящих перед врачом. Однако очевидно, что Платоном были предложены фундаментальные положения, определившие основы теории античной рациональной медицины. Особенно плодотворной оказалась идея трехчастного устройства человеческой души и помещение ее высшей, бессмертной части в головной мозг. Именно эта идея определила дальнейшие анатомо-физиологические исследования и позволила обозначить основные методологические категории в медицине.

Величие Аристотеля состоит в том, что он увидел логику сходства анатомического строения живых существ и с помощью созданной им впервые в истории зоологической систематики доказал ее полезность для медицины на огромном эмпирическом материале. Не случайно многие ведущие историки медицины охотно употребляют по отношению к работам Аристотеля, Герофила и Галена понятие «эксперимент»^[47]. Действительно, их работы носили целенаправленный характер, в них были тесно увязаны теория и практика. В дальнейшем изложении мы попытаемся кратко показать преемственность работ Аристотеля, его предшественников и последователей в общей линии развития рациональной медицины античности. В своем труде «О чувственном восприятии» Аристотель отмечает: «Ибо дело физика распознавать первые причины как здоровья, так и болезни. Ведь ни здоровье, ни болезнь не могут возникать у того, что лишено жизни. Поэтому-то не чужды рассуждениям о природе и большинство врачей, которые мудро следуют своему искусству, ведь одни видят своей целью <только> то, что касается врачебного дела, а другие, <занимаясь врачебным искусством>, исходят из того, что касается природы»^[48].

Вслед за Эмпедоклом и Платоном Аристотель признавал четыре первоэлемента^[49]. Так же как и Платон, Аристотель не воспринимал землю, воздух, огонь и воду как стихии хаоса или божественные существа. Четыре первоэлемента в физике Аристотеля — всего лишь строительный материал, некие базовые субстанции, образующие материальный мир, способные видоизменяться и перетекающие друг в друга. Однако неприятие геометрической логики, примененной Платоном для описания сущности взаимодействия первоэлементов, поставило перед Аристотелем задачу дать альтернативное, но не менее универсальное объяснение этому процессу. Следствием этого стало углубление критики представлений Эмпедокла о первоэлементах как вечных и неизменных сущностях. В своих позднейших работах Аристотель определенно утверждает вечность существования Вселенной. Исходя из невозможности существования бесконечного, ему представляется логичным предположение об обратном возникновении и превращении элементов. Эти процессы обеспечиваются в системе Аристотеля постоянным движением, составляющим «естественный ход вещей», осуществляющийся под воздействием Божественного Перводвигателя. Проблема состоит в том, что такой процесс естественным образом может привести к полному отделению простых и неизменных тел друг от друга и достижению материей существования вечного покоя. Обладая опытом постоянного наблюдения за явлениями живой природы, Аристотель прекрасно понимал невозможность подобного умозаключения и (что может показаться парадоксальным), устраняя из своей системы идею Платона о Творении Мира, приходил к еще более настойчивой апологии телеологического принципа.

Аристотель считал необходимым в объяснении однородной группы явлений прибегать к определенной методологии, формулируя это следующим образом: «Принципы чувственно-воспринимаемых вещей, вероятно, должны быть чувственно-воспринимаемыми, вечных — вечными, преходящих — преходящими и вообще принадлежащими к тому же роду, что и подчиненные им вещи»^[50]. Именно этим можно объяснить существенное отличие в подходах Аристотеля к проблеме первоэлементов в его физических и биологических трактатах. Так, в сочинениях «О возникновении и уничтожении» и «Физика» он предлагает общее решение проблемы происхождения и становления. Каждый отдельный объект в природном мире является целостностью, состоящей в любой момент времени из определенных субстратов. Когда мы наблюдаем перемену в состоянии осязаемых предметов, это происходит при формальном сохранении субстрата, но обретении им новой формы. Аристотель констатирует, что все, что появляется и исчезает, состоит из элементов. По его мнению, на примере наблюдаемых физических тел можно убедиться, что они состоят из первоэлементов (вещества) и определенных противоположностей. Элементы могут превращаться в другие элементы (например, «огонь» в «воздух»), а противоположности этого делать не могут. Значит, необходимо определить отношения между элементом и соответствующими противоположностями: какие виды противоположностей составляют тело человека и сколько их существует? Как только эти отношения будут определены, станет ясно, как следует определять первоначала. Аристотель выделяет следующие противоположности: «Противоположности по прикосновению следующие: теплое — холодное, сухое — влажное, тяжелое — легкое, твердое — мягкое, вязкое — хрупкое, шероховатое — гладкое, грубое — тонкое»^[51].

Далее Аристотель начинает исключение понятий, не соответствующих объективным требованиям анализа например, он отказывается от «тяжелого» и «легкого» как не имеющих возможности действовать или оказывать действие, ведь элементы, чтобы смешиваться и перетекать друг в друга, должны быть взаимно активными и пассивными. Конечным итогом его редукционизма становится постулирование пар противоположностей «горячий», «холодный», «влажный» и «сухой». Таким образом, возникает возможность предложить комбинации противоположностей для характеристики свойств элементов: земля — холодная и сухая; огонь — горячий и сухой; воздух — горячий и влажный; вода — холодная и влажная. Каждый элемент, однако, имеет одно доминирующее качество: огонь — горячий, воздух — влажный, вода — холодная, земля — сухая. Ф. Солмсен отмечает: «Для него осязаемость является концептуальным мостом между чувственно воспринимаемыми элементами и качествами: горячее и холодное, влажное и сухое. Он не мог этим качествам найти никакой замены, и у него были причины, а также и прецеденты считать их ближе к сущности элементов, чем светлый и темный или горький и сладкий»^[52]. Нетрудно заметить, что логика Аристотеля приводит его к постулированию именно тех пар противоположностей, которые впоследствии займут важное место в системе Галена. По мнению Аристотеля, возникновение одной из противоположностей приводит к разрушению другой. Отсюда возникает возможность подавления основных качеств элемента его противоположностью при переходе из одного элемента в другой. Понятие «подавление» того, что «противится» в процессе развития заболевания, является важнейшим в клинической семиотике Галена: «Если же жар сердца станет слишком велик, придут гневливость и безумная дерзость. У таких людей больше всего волос на груди и в той части подреберья, которая ближе всего к груди. Чаще всего от горячего сердца горячим становится и все тело, кроме тех случаев, когда этому сильно противится печень… То же касается и тепла всего тела. Сухость же сердца приводит к глухим тонам пульса и гневу, нелегко воспламеняющемуся, но дикому и трудно останавливаемому, а также чаще всего к излишней сухости всего тела, если этому не противится печень. Признаки же влажного сердца — мягкие тоны пульса и характер, легко впадающий в гнев, но отходчивый, и все тело слишком влажное, если этому не противится печень»^[53].

Аристотель иллюстрирует это на примере превращения огня в воздух, когда сухость подавляется влажностью; воздуха в воду, когда тепло подавляется холодом; воды в землю, когда влажность подавляется сухостью. Наконец, огонь появляется тогда, когда разогревается холод земли (ярким примером этого является вулканическая активность). Дж. Лонгригг остроумно подмечает сходство между ролями, которые играют противоположности в некоторых текстах «Корпуса Гиппократа» и идей корреляции противоположностей с самими элементами у Аристотеля. Действительно, в этом можно видеть еще одно свидетельство взаимовлияния медицины и философии. Перед нами целостная схема видоизменения элементов, учитывающая требования общей теории происхождения и изменения и приводящая противоположности и элементы в гармонию.

В своих биологических трактатах Стагирит широко использует другой подход, похожий на методологию, последовательно применяемую Филистионом и Платоном. Физиология теплокровных животных объясняется с помощью понятия «внутренний огонь», а функция дыхания предназначена для его охлаждения, что совершенно не соотносится с ранее приведенным описанием «воздуха» как элемента горячего и влажного. Аристотель прямо называет вдыхаемый воздух холодным, а выдыхаемый теплым, так как последний вступил в контакт с внутренним огнем. Это явное противоречие с его собственной физической теорией. По нашему мнению, оно как раз и объясняется предельно реалистичным взглядом Аристотеля на предмет исследования: у него хорошая медицинская подготовка, он абсолютный эмпирик и доверяет наблюдению.

Дж. Ллойд, на наш взгляд, справедливо указывает на исследования Аристотеля в области зоологии и сравнительной анатомии, как основополагающие в формировании его методологии. Именно этим и объясняется разрешение упомянутого нами парадокса: исключая некоторые ключевые элементы системы Платона, он иным путем приходит к пониманию приоритетного характера телеологического принципа в своей медицинской и биологической теории. Соответственно, основным в объяснении Аристотелем телеологического принципа становится идея движения материи^[54].

В соответствии с представлением Платона о трехчастном устройстве души, только у человека есть высшая, бессмертная и разумная часть души, вместилищем которой является головной мозг. Именно там сосредоточен центр интеллекта и контроля за произвольными действиями организма. Животные обладают двумя низшими, смертными частями души, растения только одной — самой низшей. От внимания историков философии, делающих акцент либо на общих вопросах теории, либо на их влиянии на историю физики и математики, порой ускользает очень важный факт: соответствующие части души субстантивно сходны у всех видов! Речь идет о том, что не существует каких-то особых видов животной части души у человека и животных, а растительной у человека, животных и растений. Об этом прямо говорит Платон в «Тимее» и эту мысль подчеркивает Гален в своем комментарии к этому диалогу. Именно поэтому растения называются «одушевленными» в совершенно определенном смысле и они используются в пище животными и человеком, служа источником строительного материала. Равным образом и животные с их двухчастной душой используются в пищу человеком и, в свою очередь, служат для его тела источником строительного материала. Первоэлементы, составляющие плоть растений и животных, являются такими же первоэлементами как те, что составляют структуру тела человека, и без труда включаются в цепочки обмена веществ. При этом одной общности устройства на уровне первоэлементов было бы совершенно недостаточно, ведь почва и камни устроены из тех же первоэлементов, однако их употребить в пищу невозможно. Таким образом, сквозь призму единства духовного и телесного описывается, с одной стороны, общность живого (не случайно Платон, а вслед за ним и Гален подчеркивали, что растения следует считать живыми существами), а с другой — устанавливается их иерархия^[55].

С помощью концепции трехчастной души, в естествознание вводится конструкция, предвосхищающая деление природы на органическую и неорганическую, совершенно необходимая для целостного описание физико-химических процессов, происходящих в человеческом организме. Таким образом обеспечивается следующий важный шаг, необходимый для создания и объяснения общей патологии в медицине.

Вслед за Галеном обратим внимание на «ошибку» Аристотеля, помещавшего «начало всех нервов» в сердце. Напомним, что Аристотель вслед за Эмпедоклом считал, что функции разумного управления произвольными функциями организма находятся не в головном мозге, а в сердце. Уже тогда, с учетом складывавшегося опыта анатомических вскрытий, было понятно, что существует анатомический субстрат — нервы, с помощью которого центр интеллектуальной деятельности управляет членами тела. Со времен Алкмеона была известна связь между центрами чувств и мозгом, осуществляемая с помощью определенных анатомических образований. Учитывая значительный опыт анатомических вскрытий, накопленный в Ликее, упорство Аристотеля в этом вопросе можно счесть труднообъяснимым, однако оно становится понятным при комплексном анализе исторической судьбы этой точки зрения. Важнейшим источником, позволяющим нам разобраться в этом вопросе, является малоизученный в отечественной историографии трактат Галена «О доктринах Гиппократа и Платона».

В роли оппонентов Галена в ней выступают врачи и философы, стоявшие на позиции стоической философии и разделявшие мнение Аристотеля, помещавшего разумное, руководящее начало души в сердце. По мнению Галена, отрицание стоиками «страстного» и «вожделеющего» начал в человеческой душе ведет к ложному монизму и в итоге к онтологическому разделению души и тела. Гален внимательно исследует ее месторасположение и ожесточенно полемизирует с учеными, вслед за Аристотелем утверждавшими, что «разумная», «руководящая» часть души находится в сердце. Судя по всему, главным интеллектуальным противником Галена является стоик Хрисипп из Сол, трактат которого «О душе» (не сохранившийся до наших дней) великий римский врач подробно разбирает, опровергая содержащиеся в нем представления о сердце как источнике движения. Гален указывает на сугубо спекулятивный характер представлений стоиков и Аристотеля, объясняя это их «анатомической невежественностью». Он доказывает, что центр двигательной энергии находится в головном мозге, а посредством спинного мозга и нервов эта энергия передается всему телу.

Для Галена как врача вопрос о местопребывании разумной части души имеет приоритетное значение не столько относительно проявления ее сущности, сколько для понимания источника движения и произвольных действий человеческого тела. Анатомическое вскрытие с целью накопления эмпирически достоверных знаний, по мнению Галена, есть единственный заслуживающий доверия способ изучения устройства организма. Применение этого метода позволяет ему открыто критиковать мнение оппонентов, которые считали, что артерии превращаются в нервы и это предоставляло возможность рассматривать сердце как источник «высшей пневмы», расходящейся по нервам. Подобный подход Гален называет «пустой теорией»: «Не следует с помощью [пустых] теорий пытаться разыскивать артерии, которые изначально превращаются в эти нервы, чтобы только потом пошевелить пальцем или другой частью руки»^[56].

Важнейшей в философии Стагирита и крайне важной для развития медицинской теории и практики является теория движения. Во вступительной статье к третьему тому отечественного издания собрания сочинений Аристотеля именно так оценивается его взгляд на проблему движения: «Так как все существующее существует либо в возможности, либо в действительности, то любой вид Движения может быть определен как действительность (энтелехия) существующего в возможности, поскольку оно таково (например, качественное изменение есть действительность тела, могущего качественно изменяться, поскольку оно способно к такому изменению и т. д.)»^[57].

В его системе существуют следующие виды движения — качественные изменения, рост и уменьшение, возникновение и уничтожение и, наконец, перемещение. Нетрудно заметить, как органично и легко можно описывать медицинские явления с помощью предложенных Аристотелем видов движения. Безусловно, раскрыть содержимое этих понятий относительно явлений, изучаемых медициной, можно только эмпирическим путем. Особенно важной нам представляется принципиальная оговорка об энтелехии существующего в возможности. Действительно, осмыслить всю совокупность явлений общей патологии можно только при понимании многовариантности, заложенной в возможностях организма, и при системном обобщении обилия эмпирических явлений, раскрывающих многовариантность. При этом мы должны четко соотносить возможность объяснения эмпирических наблюдений с понятийным аппаратом. Явствует ли из врачебнойпрактики возможность качественных изменений в человеческом организме? Конечно, и она усматривается в самых разных группах явлений. Разберем ее на примере функции дыхания во всей ее совокупности. Первое назначение дыхания — охлаждение внутреннего огня. Именно она реализуется в организме, когда, с одной стороны, внутренний огонь необходим для пищеварения и питания плоти, а с другой стороны, это сопровождается качественным изменением перехода первоэлемента огня в первоэлемент воздуха. Нарушение функции дыхания повлечет за собой нарушение питательной функции крови, которая, в свою очередь, приведет к гниению плоти. В далеко зашедшей фазе эта цепочка нарушений наблюдается врачом в контрасте между, например, здоровой нижней конечностью и ногой, пораженной гангреной. Налицо качественное изменение плоти вследствие реализации цепочки взаимосвязанных нарушений функций организма. Важным моментом в представленной нами картине последовательности патологических процессов является тот факт, что все они реализовывались на фоне перемен в другом виде движения — перемещений. Как правило, аристотелевское «перемещение» описывается историками науки в категориях механической физики, например перемещение предметов в пространстве. Однако не менее важной является реализация этого вида движения в виде процессов, невидимых глазу, но понимаемых с помощью теории первоэлементов и в контексте физиологических процессов, протекающих в человеческом организме. Перемещение питательных веществ с помощью крови и качество усвоения их тканями объясняется в аристотелевской системе с помощью совокупности видов движения. Такие виды движения, как рост и убыль, возникновение и уничтожение, очевидным образом реализуются в процессе эмбриогенеза, роста и умирания человеческого организма. Именно таким образом в медицинской практике античности движение постигается как отношение.

Аристотель следующим образом соотносит четыре вида движения с базовыми категориями: в отношении сущности — возникновение и уничтожение; в отношении количества — рост и уменьшение; в отношении места — перемещение; в отношении качества — качественные изменения. Возникает вопрос о соотношении этих видов движения друг с другом и возможности установления иерархии этих видов движения при описании процессов, происходящих в биологических системах: «Ведь невозможно, чтобы рост происходил без наличия предшествующего качественного изменения, так как растущее иногда увеличивается за счет однородного, иногда же за счет неоднородного, так как пища считается противоположным [присоединяющимся] к противоположному, а все возникающее возникает, когда однородное [присоединяется] к однородному. Следовательно, необходимо, чтобы качественное изменение было переходом в противоположное. Но если происходит качественное изменение, должно существовать нечто изменяющее и делающее из теплого в возможности теплое в деятельности. Таким образом, очевидно, что движущее ведет себя не одинаково, но иногда находится ближе, иногда дальше от качественно изменяемого. А это не может произойти без перемещения. Следовательно, если движение должно существовать всегда, то необходимо, чтобы и перемещение всегда было первым из движений, и, если одно из перемещений первое, а другое последующее, чтобы существовало первое перемещение»^[58].

Известный историк античной философии П.П. Гайденко указывает, что Аристотель устанавливает «некоторую иерархию между ними, объявляя первым движением перемещение». Тонко чувствуя внутреннюю логику Аристотеля, она приводит пример употребления пищи как иллюстрацию к этому тезису: «Таким образом, качественные и количественные изменения уже предполагают перемещение как свое обязательное условие; так, например, пища должна быть перемещена к существу, которое питается ею и таким образом изменяется и количественно и качественно. Перемещение, следовательно, выступает как такое движение, которое опосредует все остальные виды движения»^[59].

Ставя своей задачей исследование системы Аристотеля в контексте истории медицины, обратим внимание на определенную трудность выделения первичности того или иного вида движения при анализе процессов обмена веществ. На первый взгляд может показаться, что качественные изменения имеют большее значение для описания физиологических процессов, однако, по нашему мнению, следует согласиться с трактовкой П.П. Гайденко. Действительно, изменения качества — от измельчения пищи в полости рта, ее переработки в желудке и печени до взаимопревращения первоэлементов в процессе тканевого обмена невозможны без перемещения соответствующих субстанций внутри организма.

Наблюдая очевидную (и крайне полезную) преемственность взглядов Платона и Аристотеля в отношении медицинской теории, попытаемся оценить уровень их практических знаний об устройстве и функционировании человеческого тела. В диалоге «Тимей» (70a-d) Платон говорит об устройстве сердца, характеризуя его как «узел» (или клубок) вен и «родник» (или источник) крови. Его описание носит довольно поверхностный характер, не приводятся четкие данные ни по анатомии (например, описание отделов сердца), ни по физиологии (Платон даже не указывает, что сердце является первопричиной движения крови по сосудам). Однако он обращает внимание на связь между сердцем и легкими посредством сосудов и помещает в сердце источник внутреннего тепла, который должен охлаждаться дыханием. Нетрудно заметить взаимосвязь этих двух аспектов. Описание сердца как центра сосудистой системы мы встречаем и в текстах «Корпуса Гиппократа». Существует трактат «О сердце», содержащий описание сердечной анатомии и физиологии и трактат «О питании», где сердце оценивается как центр сосудистой системы, проводятся определенные различия между венами и артериями и излагается основа учения о пульсе как важном факторе диагностики. Позднейшие критические исследования относят эти два текста «Корпуса» к более позднему времени, чем работы Аристотеля. В историографии 90-х гг. XX в. трактат «О сердце» стали датировать II в. или даже I в. до Р. Х. Основанием к этому служат «впечатляющие» (выражение Дж. Лонгригга) знания о сердечной анатомии, которые, как считается, могли быть получены только после анатомических исследований Александрийской школы в III в. до Р.Х. Возражение, на наш взгляд, достаточно спорное: оно, по сути, основано на априорном «знании» современных историков о том, что и когда могло происходить. По нашему мнению, в трактате «О сердце» нет ничего такого, что не соответствовало бы возможностям врачей гиппократовского времени. Предметом дискуссии может быть только вполне праксагоровское разделение сосудов на вены и артерии. При этом заметим, что приоритет Праксагора (а не, например, его неизвестного нам старшего современника) тоже выявляется по косвенным, позднейшим упоминаниям. Однако здесь мы не будем настаивать на своем мнении и обратимся к трактату «О плоти» («De carnibus»)^[60]. Это произведение содержит важную информацию по интересующему нас вопросу, однако на русский язык оно не переводилось и, соответственно, с ним невозможно ознакомиться по изданию «Корпуса Гиппократа» под редакцией В.П. Карпова (перевод В.И. Руднева). Относительно этого текста в зарубежной историографии существует консенсус: он определенно считается по времени предшествующим Ликею. В главе 5 этого трактата содержится следующее описание сердечной анатомии и физиологии: «В сердце находится много вязкого и холодного. Под влиянием тепла его плоть становится жесткой и вязкой, и вокруг него образуется оболочка, которая бывает полой, но иным образом, чем вены, и находится она в начале наиболее полой вены. Ведь имеются две полых вены, исходящих от сердца. Одна называется артерией, а другая, к которой присоединяется сердце, — полой веной. И сердце имеет наибольшее количество тепла в том месте, где расположена эта полая вена, и именно она распределяет по телу пневму. К этим двум венам присоединены другие, проходящие сквозь все тело. Наиболее полая вена, к которой присоединено сердце, проходит через весь живот и диафрагму и разделяется по направлению к каждой почке. В чреслах эта вена расходится в разные стороны, достигая других частей [тела], а также спускается в обе ноги. Таким же образом по направлению к шее, находящейся над сердцем, некоторые [сосуды] идут справа, а другие слева. После чего эти сосуды достигают головы и в области висков разделяются. Можно перечислить другие, наиболее крупные вены, но именно от полой вены и от артерии расходятся по всему телу другие вены. Самые полые вены — те, которые идут к сердцу и шее, а также находятся в голове и расположены ниже сердца, вплоть до бедренных суставов»^[61].

Обратим внимание на четкое различие, проводимое автором, между двумя полыми сосудами, которые в современной анатомии называются vena cava superior и aorta. Гален неоднократно обращал внимание на характерное для времен Гиппократа неумение врачей проводить различие между венами и артериями, относя это на счет недостаточного опыта вскрытий. Действительно, в современной историографии принято считать, что первым, кто описал это различие, был Праксагор. Сердце в трактате «О плоти» уверенно описывается автором как центр сердечно-сосудистой системы. Оценка сердца как органа, несущего пневму и распределяющего ее, по мнению Галена, характерна для врачей, стоящих на натурфилософской позиции школы перипатетиков. Этот момент ранее не обсуждался в историографии. Мы обращаем на него внимание впервые, высказывая это соображение на основе одного из фрагментов первой книги «О доктринах Гиппократа и Платона»^[62]. Нельзя исключать, что мнение Аристотеля и Диокла в этой части не оригинально и лишь продолжает какую-то из теорий врачей и философов-досократиков, которые неизвестны нам в силу отсутствия источников. Здесь возникает новое противоречие. С одной стороны, это описание сердца вполне соответствует взглядам последователей Аристотеля (на что недвусмысленно указывает Гален), с другой — сердечная анатомия в трактатах Аристотеля, существенно контрастирует с данными трактата «О плоти». В сочинении «История животных» Аристотель резко критикует ошибки своих предшественников во взглядах на устройство сердца, указывая на необходимость основывать свои суждения исключительно на опытах анатомических вскрытий. Он приводит следующее описание сердечной анатомии и функций: «Сердце имеет три желудочка; оно расположено выше легкого соответственно месту разделения трахеи. Имеет оболочку, содержащую жир, толстую, посредством которой прирастает к большой вене и аорте; оно лежит на аорте острой частью; расположена же эта острая часть в груди одинаковым образом у всех животных, которые имеют грудь. Но у всех животных, как имеющих, так и не имеющих эту часть, острый конец сердца обращен вперед; это часто можно не заметить, так как у вскрытых животных он изменяет положение; выпуклая же часть сердца обращена кверху. Острая часть сердца обыкновенно мясистая и плотная, и в ее полостях находятся жилы.

Расположено сердце у прочих животных по середине груди, у человека более в левой части, слегка отклоняясь от места разделения грудей к левому соску и верхней части груди. Оно не велико, и весь его вид не продолговатый, но более округлый, только верхушка его сходится в острие.

Как было сказано, сердце имеет три желудочка, самый большой в правой стороне, самый малый в левой, средний по величине — посередине. Два желудочка у него небольшой величины, и оба имеют сообщение с легким; это ясно заметно в одном из желудочков книзу от места прирастания. Самым большим желудочком сердце подвешено к большой вене, с которой соединена и брыжейка; средним — к аорте.

Идут также от сердца протоки в легкое и разделяются таким же образом, как и артерия, сопровождая во всем легком ее разветвления; протоки, идущие от сердца, лежат сверху, и ни один проток не сообщается [с разветвлениями артерии], но пневму они получают через соприкосновение и переправляют ее в сердце: один проток идет в правый желудочек, другой в левый. О большой вене и аорте самих по себе мы скажем вместе впоследствии»^[63].

В трактатах «О частях животных» и «История животных» Аристотель комментирует разницу между устройством сердца животных и человека следующим образом: самой большой полостью сердца у человека является правый желудочек, топографически располагающийся выше других полостей, тогда как само сердце залегает в грудной полости по диагонали с вершиной, наклоненной влево. Объяснить эти ремарки чем-либо иным, кроме практического опыта наблюдения человеческого сердца, невозможно. Однако здесь мы вновь ограничены априорным предположением о невозможности вскрытия человеческих тел в Афинах времен Аристотеля в силу религиозных запретов. Единственным правдоподобным объяснением из числа существующих в историографии мы считаем идею В. Огла^[64], предположившего, что Аристотель черпал свои знания из наблюдения за анатомией человеческого эмбриона, полученного при аборте на поздних стадиях беременности. Это утверждение В. Огл обосновывает прямым указанием Аристотеля на возможность наблюдения сердца у человеческих эмбрионов после аборта, содержащимся в трактате «О частях животных».

Крайне важной для истории медицины следует считать фигуру Диокла из Кариста^[65]. Он считается представителем Ликея, внесшим важный вклад в развитие медицинских знаний, прежде всего в отношении широты использования анатомических вскрытий. На всем протяжении ХХ в. фигуре Диокла уделялось значительное внимание исследователей, между тем, автор этих строк неоднократно имел возможность убедиться, что она плохо известна российским историкам медицины. Историческая оценка работ Диокла, прежде всего в сопоставлении его с Аристотелем, несколько раз существенно менялась. По мнению известного немецкого философа и историка философии Г. Дильса, Диокл считал сердце вместилищем интеллекта, схожую позицию высказывал М. Уэллман^[66]. Диокл считал, что у вместилища интеллекта есть две стороны: правая половина отвечает за ощущения, левая — за интеллект. Диокл описывал сердце как имеющее два предсердия и желудочки. Из сердца в определенных его частях отходят сосуды для крови и пневмы. Дж. Лонгригг интерпретирует упоминание «желудочков» во множественном числе (т. е. более одного, в отличие от представлений Аристотеля) и двух предсердий как указание на четырехкамерное устройство сердца. Таким образом, М. Уэллман и Дж. Лонгригг ставят вопрос о причинах неверной интерпретации Аристотелем результатов анатомических вскрытий и наблюдений за сердцем, предполагая, что Стагирит исходил «из скорее метафизических, чем анатомических» представлений. Существуют и расхождения между Аристотелем и Диоклом в отношении принципов питания эмбрионов в утробе матери. Речь идет о критике Аристотелем представления Диокла о «котиледонах» — похожих на соски молочных желез образованиях, якобы существующих внутри материнской утробы, через которые питается эмбрион, привыкая к навыку сосания материнской груди. К. Йегер^[67] считает, что Аристотель таким образом поправлял Диокла, датируя его работы как более ранние. В эту полемику позднее включились такие известные специалисты, как Л. Эдельштейн^[68], Г. Фон Штаден^[69] и Ф. Солмсен^[70]. Суть ее касалась вопросов «кто кого исправлял?» и/или «кто у кого учился?». Эта дискуссия была достаточно продолжительной, для нашего изложения она не принципиальна. Важно ее резюме: на данный момент Диокла принято считать видным представителем Ликея, современником Аристотеля, занимавшимся исключительно медицинскими исследованиями. В отношении конкретных взглядов на анатомию и физиологию у него были расхождения с Аристотелем, имевшим гораздо более широкие естественнонаучные интересы.

Физиологическая концепция Диокла основана на идее о четырех противоположностях, развивающей преставления Филистиона и Эмпедокла о четырех первоэлементах. Процесс пищеварения, по его мнению, является формой разрушения, вызванного воздействием внутреннего тепла на пищу, вследствие этого процесса образуется кровь. Наличие чрезмерного количества внутреннего тепла производит желчь, при дефиците внутреннего тепла возникает флегма. Таким образом Диокл сочетает гуморальную теорию Гиппократа о четырех жидкостях с концепцией «внутреннего тепла». Вслед за Гиппократом он предполагает, что преобладание определенных телесных жидкостей связано с временами года, на этом основаны его диетические предписания. Диокл разделяет мнение Филистиона и Платона о причинах болезней как нарушении равновесия первоэлементов и соглашается с существованием типа болезней, вызванных затруднениями кожного дыхания, т. е. прохождением пневмы через поры в коже. Такие затруднения, по мнению Диокла, происходили из-за отрицательного влияния желчи и слизи на венозный кровоток. Преобладание желчи вызывало кипение крови и ее свертывание, а преобладание слизи — переохлаждение и запустевание. В обоих случаях нарушалось питание тканей, затруднялось распространение пневмы по всему телу, что приводило к развитию лихорадки. Акцент, который делал Диокл на теории пневмы, создавал методологическую возможность разрешения вопроса о механизме передачи функции восприятия и контроля за произвольными движениями от центра интеллекта непосредственно к частям тела. Тем самым появлялся шанс на решение одного из основополагающих вопросов медицины — о строении и функциях нервной системы. Отнесение функции интеллекта не просто в сердце, а именно в кровь в районе сердца придавало крови признаки философской сакральности, что весьма органично вписывалось в представления Эмпедокла, но совершенно не соответствовало рациональности познания физиологических процессов, характерных для системы Платона и Аристотеля. В конечном счете кровь видится Аристотелю тем, чем в сущности и является, — одной из систем организма, отвечающей за питание.

Аристотель настаивает на наличии в полостях сердца пневмы, не указывая четко пути ее проникновения и локализацию. Диокл располагает пневму в левом желудочке сердца, полагая, что оттуда она распространяется по всему организму по сосудам, при необходимости выделяясь из крови под действием внутреннего тепла. Позднее Праксагор, уточняя анатомическую разницу между артериями и венами, выдвинет и тезис об их различной функции: кровь движется по венам, а пневма — по артериям. В литературе есть мнение, что Диокл придерживался этого взгляда еще до Праксагора.

Вообще считается, что Праксагор во многом следовал за Диоклом: оба рассматривали приступы эпилепсии и апоплексии следствием блокировки прохождения психической пневмы от сердца через аорту из-за скопления флегмы. Оба они считали сердце вместилищем интеллекта, а процесс пищеварения — происходящим под действием внутреннего тепла. В. Йегер, оценивая историческую роль Диокла, утверждает, что «около двадцати лет после смерти Аристотеля школа Гиппократа на Косе находилась под доминантным влиянием медицинского отделения школы Аристотеля»^[71]. Известно, что Герофил был учеником Праксагора, есть мнение, что он и Эрасистрат находились под влиянием философии перипатетиков. С последним утверждением мы не согласны и считаем Эрасистрата сторонником атомизма. Однако с учетом известной преемственности между исследованиями Диокла и Праксагора, с одной стороны, и работами Александрийской школы — с другой, невозможно переоценить историческую роль медицинских исследований в Ликее.

Значение трудов Герофила для системы Галена. Эмпирики как оппоненты Галена

В историографии сложился устойчивый консенсус относительно представителей Александрийской школы, прежде всего Герофила, как основоположников практики систематических вскрытий человеческих тел^[72]. Однако остается неясным (из-за недостатка источников, видимо, таковым и останется) объем опыта подобных наблюдений в практике древнегреческих врачей до III в. до Р.Х. По нашему мнению, такой опыт все-таки существовал, хотя мог быть не очень значительным и системным. Мы уже обращали внимание читателя на то, что описания анатомического устройства организма человека, известные в литературе до Герофила, невозможно было сделать без практических наблюдений — примером может служить точное указание Аристотелем топографии расположения сердца в грудной полости. Ясно, что вывод о значимости сравнительной анатомии, в принципе, можно сделать только при практическом сопоставлении устройства тел высших животных и человека. Сама идея зоологических рядов Аристотеля не могла бы возникнуть без понимания сходства между ними. Мы считаем, что в античной медицинской традиции, предшествующей работам Герофила, безусловно, сформировалось понимание устройства человеческого тела, почерпнутое из спорадических наблюдений в ходе медицинской практики. Значительным источником таких наблюдений мог быть опыт военных действий, когда ранение, наносимое с помощью холодного оружия, обнажало внутренние органы, доставляя значительный материал для медицинских обобщений. Очевидно, что древнегреческая медицина подошла к Александрийскому периоду со значительным опытом исследований в области сравнительной анатомии, системный характер которых был заложен в Ликее.

Вопрос о том, почему Александрийский опыт вскрытий представляется исключительным эпизодом в истории медицины, заслуживает отдельного рассмотрения. Л. Эдельштейн^[73] высказывал мнение, что исследования анатомии человека продолжались и позднее — вплоть до первых веков нашей эры. Подавляющее большинство современных ученых с ним не согласны, считая, что ко второй половине II в. до Р.Х. этот опыт практически исчезает из медицинской исследовательской практики^[74]. В качестве основного аргумента, как правило, вновь приводится известный тезис о религиозных запретах. На наш взгляд, он столь же многозначителен, сколь и бессодержателен — весь опыт античной науки показывает, что при наличии сильной и последовательной исследовательской программы рамки античного религиозного культа оказывались весьма гибкими. Вопрос заключается лишь в необходимости наличия такой программы, а ее существование, в свою очередь, зависит от формирования картины мира ученого в рамках той или иной натурфилософской доктрины. По нашему мнению, суть дела заключается в доминировании стоической натурфилософии, лежавшей в основе взглядов врачей-эмпириков. Мы уже отмечали характерный для этого направления медицинской мысли принципиальный отказ от гиппократовской цели реконструкции невидимого на основе косвенных и вторичных видимых проявлений. Собственно, на это и указывает Гален, выбравший в своем трактате «О доктринах Гиппократа и Платона» Хрисиппа из Сол в качестве одного из своих основных научных оппонентов. Сюда же относится сложившаяся во II–I вв. до Р.Х. традиция вольной интерпретации взглядов Аристотеля, в которой, применительно к истории медицины, наиболее важным элементом был тезис о нахождении разумной части души в области сердца. Из этого прямо следовал основополагающий для картины мира врачей-эмпириков тезис об исхождении нервов от сердца. Очевидна полная несовместимость этого тезиса с результатами практических исследований Герофила, открывшего черепно-мозговые нервы. На наш взгляд, соображения В.С. Стёпина о принципах формирования картины мира ученого в методологическом плане чрезвычайно плодотворны, особенно для системного анализа феноменов протонауки. По нашему мнению, причины того, что системные анатомические исследования в Александрии в III в. до Р.Х. стали лишь эпизодом в истории медицины, не сформировав соответствующую традицию, следует искать, прежде всего, в области состязания натурфилософских систем, лежавших в основе взглядов различных медицинских школ. Иными словами, речь идет прежде всего о «картинах мира» ученых, а уже потом о языческих религиозных табу.

Герофила справедливо считают основателем анатомической науки. Его наследие представляется наиболее существенным в отношении накопления данных об анатомии мозга и нервной системы, глаза, органов пищеварения, сосудистой системы, устройства мужских и женских половых органов. Еще Праксагор — учитель Герофила — задавался вопросом о том, как именно импульс к осуществлению произвольного движения передается из вместилища интеллекта к той или иной части тела. Основой для его решения стали идеи Диокла о циркуляции пневмы. По мнению Праксагора, по артериям перемещалась именно та ее часть, которая именовалась «психическим духом»^[75]. Она и являлась непосредственно субстратом — проводником (или, вернее, переносчиком) этого импульса. Артерии по мере удаления от сердца и приближения к конечностям, по мнению Праксагора, становились все тоньше, пока, наконец, не истончались до такой степени, что их стенки совершенно сливались, образуя новое, со́лидное анатомическое образование. Его Праксагор называл нейрон (νευρώνας). Это слово одновременно обозначает и «нерв», и «сухожилие». Впоследствии в трактате «О доктринах Гиппократа и Платона» Гален уделил много внимания анатомической дифференциации этих образований и их названий. Естественно, что в системе Праксагора в артериях кровь отсутствовала, она циркулировала только по венам. Таким образом, нельзя сказать, что Праксагор открыл нервы, скорее, он спекулятивно обосновал их наличие, предположив, что нервы образуются из истонченных артерий. Однако функция нервов — передача сигнала от центра управления произвольными движениями тела к его частям — определялась совершенно верно. Был предложен даже субстантивный медиатор функции — психический дух.

Герофил, бесспорно, является первооткрывателем нервов как особых анатомических структур. Он доказывает факт их исхождения из головного мозга и предполагает, что психический дух передает соответствующий импульс, исходя из «желудочка мозжечка» и перемещаясь внутри нерва по направлению к соответствующей части тела. Герофил обратил внимание на разницу функций частей тела, в равной мере соединенных нервами и мозгом. Телеологический подход позволил ему высказать гениальное (без преувеличения!) предположение о разделении нервов на две категории — чувствительные и двигательные. Изучая устройство, функции и заболевания глаза, он видит, как орган чувств (в данном случае — зрения) соединяется с головным мозгом посредством зрительного и глазодвигательного нервов. С другой стороны, он осознает, что все движения рук или ног являются следствием прохождения соответствующей «команды» от центра сосредоточения интеллекта. Эта «команда» проходит в виде импульса протекающего по нерву животного духа, устремляющегося к соответствующей конечности. В результате Герофилу кажется разумным предположить, что одни нервы приспособлены для передачи чувственных ощущений, а другие — двигательных импульсов. Конечно, этому учению еще далеко до понятий «афферентация» и «эфферентация», однако основа развития нейрофизиологии уже заложена в теории великого александрийца. Гален признает за Герофилом приоритет в описании черепно-мозговых нервов — зрительного, глазодвигательного, тройничного (в том числе его двигательной ветви), лицевого, слухового (по-видимому, в современном понимании он идентифицировал radix cochlearis преддверно-улиткового нерва) и подъязычного. В специальной литературе можно встретить указания на то, что Герофил открыл то ли шесть, то ли восемь пар черепно-мозговых нервов. По мнению Галена, каждый из нервов шестой пары, выделенной Герофилом, состоит как бы из трех ответвлений, имеющих отдельные корни. Логика их определения как единого нерва была связана с тем, что они проходили из одного отверстия в черепе и твердой мозговой оболочке. Позднее эти три нерва, которые ошибочно оценивались античными авторами как один триединый нерв, были идентифицированы Л. Дакуортом, M. Лайонсом и Б. Тауэрсом^[76] как языкоглоточный, блуждающий и добавочный. Именно этим объясняется путаница в историографии: Герофил и, вслед за ним, Гален, насчитывали шесть, а в действительности имели представление о восьми парах черепно-мозговых нервов. Удивительным достижением Герофила является не только открытие нервов, но и детальный характер их описания, учитывая ограниченные технические возможности того времени.

Принято считать, что согласно «Корпусу Гиппократа» искусство медицины складывается из трех частей. Первая — лечение диетой (диэтология, иначе именуемая диэтетикой), вторая — лечение лекарствами (фармакология), третья — навыки мануальной помощи (хирургия). Нетрудно заметить, что классификация, представленная в «Корпусе», основана на способах оказания медицинской помощи, т. е. способах воздействия, имеющихся в арсенале врача. Триада медицинского знания, по Герофилу, состоит из «вещей, касающихся здоровья» (анатомии и физиологии, описывающих нормальное состояние организма), «вещей, касающихся болезни» (знания об общей патологии) и «нейтральных вещей», вбирающих в себя все три компонента медицины по Гиппократу. Таким образом, для Герофила все способы воздействия, по существу, нейтральны. Выбор метода терапевтического воздействия должен быть основан на иных знаниях и оценках — сведениях о характере нормальных физиологических и патологических процессов, протекающих в организме^[77]. Герофил тем самым подчеркивает, что инструмент (лекарство, способ операции) глубоко вторичен и может быть так или иначе использован (или не использован) в зависимости от того, что врачу подсказывают его общие знания о норме и патологии.

Именно поэтому оппозиция Герофилу и его последователям со стороны школы эмпириков должна оцениваться как сознательная и абсолютно последовательная. Для российской, а в некоторой части и для зарубежной историографии характерна несколько снисходительная позиция, уравнивающая в правах все античные медицинские школы^[78]. Таким образом, одинаково оцениваются и натурфилософские учения, представлявшие собой их мировоззренческую основу. Нам такой подход представляется неверным по следующим причинам. Во-первых, он не учитывает целостную динамику развития явлений, существующих в истории медицины на каждом отдельно взятом этапе, — они не возникают «ниоткуда» и не исчезают «в никуда». Наше видение основной линии истории медицины, как последовательного преемственного развития древнегреческой рациональной медицины от Гиппократа к Галену и далее, сквозь известные исторические события, к зарождению современной научной медицины можно оспаривать по форме. Однако невозможно игнорировать внутреннюю взаимосвязь развития медицинской теории и практики в течение двух с половиной тысяч лет. Именно поэтому в своей книге «Зарождение медицины как науки в период до XVII века»^[79] мы предложили четко различать феноменологический и эпистемологический подходы к анализу истории медицины. Во-вторых, еще раз обратим внимание читателя на тот факт, что ко временам Галена последователи гиппократовской медицины составляли меньшинство врачебного сообщества. Именно с этим, а также с содержательной частью оппозиции эмпириков по отношению к гиппократовской традиции мы связываем угасание интереса к анатомическим вскрытиям, а впоследствии и полный отказ от них. Это невозможно объяснять только религиозными запретами на вскрытия человеческих тел. Ранее, применительно к Ликею, мы уже отмечали это. Мы убеждены, что объяснение основных векторов развития медицинской теории с помощью одного религиозного запрета при своей кажущейся значимости, по существу, является совершенно бессмысленным. Прибегая к такому объяснению, мы пытаемся неким глобальным социокультурным фактором замаскировать отсутствие системного анализа структуры медицинского знания во взаимосвязи с философией того времени. С позиции современного врача (а большинство историков медицины имеют врачебное образование), польза знаний анатомии и физиологии представляется очевидной, а врачебная практика, исходящая из таких знаний, — единственно правильной. Это убеждение следует в контексте исторической перспективы считать крайне наивным, совершенно не принимающим во внимание картину мира врачей начиная с II в. до Р.Х. и кончая временами Галена. Отсюда и историографическая традиция, отмечающая огромные успехи Александрийского Мусейона времен Герофила и Эрасистрата как центра прорывных фундаментальных исследований в анатомии и физиологии, а последующее развитие медицины до Галена — как странный период мистического забвения работ великих александрийцев, неожиданно востребованных Галеном^[80]. В эту схему совершенно не укладывается очевидный факт: знания, накопленные в Александрии, и письменное наследие Герофила были известны позднейшим поколениям врачей вплоть до Галена. Поощрения первыми представителями династии Птолемеев научных исследований, в рамках этой точки зрения, также совершенно иррационально сменяются гонениями на науку со стороны представителей той же династии в середине II в. до Р.Х. И, наконец, вовсе необъяснимым, в таком случае, представляется наличие оппозиции Герофилу и его последователям со стороны представителей других медицинских школ. Ведь правильность подхода к медицине, основанного на анатомических и физиологических опытах, кажется столь очевидной!

В исторической действительности наследие Герофила в период II в. до Р.Х. — I в. совершенно не определяет состояние медицинской теории и практики. На наш взгляд, это связано с сознательным неприятием принципов рационального познания в медицине со стороны врачей-эмпириков. Гален следующим образом характеризует их отношение к принципам научного познания: «Ты же, как я прекрасно знаю, поражался, но, конечно, не моим словам, а глупости эмпириков, которые, хотя я сделал им столь много уступок в столь важных темах, не использовали это на благо себе, но впали в новые заблуждения, не меньшие, чем прежде. Поражает их невежество, какое-то исключительное бесстыдство и бесчувствие, превосходящее бесчувствие скотов: ведь подтверждения своих мнений им получить неоткуда, и даже если бы им дали возможность их получить, они не смогли бы ею воспользоваться. Да и невозможно увидеть или запомнить столько тысяч различий, наблюдающихся у больных, — какая библиотека вместит столь великую книгу, какой разум сохранит столь обширную память?»^[81] И далее: «И пусть никому не кажется, что я пользуюсь рассуждением Платона о том, что если некое занятие направлено на познание природы того, что оно изучает, то это наука, а если нет, то это некое ремесло и опыт, но не наука. “Ведь я, — говорит он, — не могу назвать наукой то, что не имеет логики”»^[82].

В современной теории науки существует понятие «картина мира» и дополняющее его «исследовательская программа» ученого. Если мы попытаемся (конечно, с определенной долей условности) представить себе картину мира врачей-эмпириков, нам следует разобраться с натурфилософскими основами их взглядов. С одной стороны, это непростая задача, поскольку в историографии отсутствует традиция такого анализа. Историки медицины в целом признают наличие связи исследовательской программы Галена с натурфилософией Платона и Аристотеля, но только потому, что об этом прямо и ясно пишет Гален^[83]. Более того, он внимательно и аргументированно анализирует все то, что он заимствует от своих великих предшественников, как и все, с чем он не соглашается, либо развивает и дополняет. Нам достаточно очевидна взаимосвязь картины мира и исследовательской программы врачей-методистов с атомистической теорией во всех ее модификациях — от классики Демокрита до позднейших версий Эпикура и Асклепиада. Собственно говоря, Асклепиад вынужден был предложить свои особенные объяснения движения атомов именно в силу необходимости интерпретировать наблюдаемые в практике врача физиологические процессы^[84]. Однако, уделив в своих работах достаточно внимания взаимосвязи клинической практики врачей-методистов^[85] с натурфилософией атомизма, мы практически не анализировали вопрос о фундаментальной основе взглядов врачей-эмпириков. Более того, тексты Галена, ранее введенные нами в научный оборот, давали повод к заключению о довольно спокойном отношении великого врача к своим коллегам-эмпирикам. Трактаты Галена, публикуемые в данном томе «Сочинений», дают автору этих строк основания для постановки вопроса о необходимости более внимательного исследования взглядов представителей школы эмпириков.

По нашему мнению, весьма плодотворной является идея о наличии связи между практикой врачей-эмпириков и философией стоиков. Еще раз подчеркнем, что оппозиция эмпириков гиппократовской медицине с ее вниманием к идее опыта (а применительно к александрийской школе можно использовать и понятие «эксперимент») была сознательной и глубоко последовательной. Отвергать или не замечать результаты практики анатомических вскрытий можно было лишь в том случае, если твоя натурфилософская платформа состоит в принципиальном неприятии «скрытых случаев», сознательном отвержении задачи реконструкции невидимого по косвенным видимым признакам, ведь именно к «скрытому» и «невидимому» относятся физиологические процессы, протекающие в организме человека.

Эмпирики делили медицинское знание на «семиотическое», «терапевтическое» и «гигиеническое». Семиотическая часть, в свою очередь, подразделялась на диагноз и прогноз, терапевтическая — на хирургию, фармакологию и диетологию, а гигиеническая ветвь включала в себя понятия о сохранении здоровья и о том, что помогает выздоравливающему полностью восстановить здоровье. Параллельно с этим принципом классификации сведений о практических навыках врачи-эмпирики различали «составляющие» и «окончательные» части медицины. Деление на «составляющие» и «окончательные» очень напоминает по сути выделение двух классов добра, предложенное в то время стоиками. Они делили вещи, относимые к категории «добра», на способствующие, или «причинные» (ποιητικά), и «окончательные» (τελικά) части счастья. Друзья, например, являются «причинным», или способствующим, добром, в то время как справедливость и храбрость — «окончательное», или действительное, добро^[86]. Г. фон Штаден считает, что нечто похожее — параллельное различие между способствующим и окончательным добром — ранее предлагалось Платоном и Аристотелем^[87]. В делении эмпириков «составляющие» части (συστατικά) медицины являются методами, имеющими ценность, например личные наблюдения, использование полученной информации и т. д. «Окончательные» части — это и есть, собственно, три ветви медицинского знания — семиотическая, терапевтическая и гигиеническая части медицины. Эта система эмпириков, очевидно, не оставляла места первым и главным компонентам медицины Герофила — «вещам, касающимся здоровья» (анатомии и физиологии), и «вещам, касающимся болезни» (патологии). Судя по всему, речь идет о сознательном споре с Герофилом и предложением систематики, призванной опровергнуть его рационализм^[88].

Классификация медицинских знаний, предложенная Герофилом, безусловно, оказала большое влияние на Галена. Нетрудно заметить, что трехчастная структура медицинского знания, приводимая им в «Искусстве медицины», воспроизводит и развивает основные идеи Герофила. В силу этого и целого ряда других наблюдений мы высказали предложение выделить линию Гиппократа — Герофила — Галена, как главную в развитии рациональной медицины античности в плане преемственности знаний, методологии исследования и развития медицинской теории и практики^[89].

Применительно к полемике эмпириков с Герофилом и его последователями представляется важным подчеркнуть тот факт, что ряд учеников Герофила либо врачей, учившихся у его учеников, относятся историками медицины к числу эмпириков, например такие значимые фигуры, как Филон с о. Коса и Гераклид Тарентский. Это лишь подтверждает нашу точку зрения на оппозицию эмпириков Герофилу как сознательное неприятие его методологии.

Мы предлагаем рассматривать школу пневматиков, игравшую, как известно, большую роль в медицине II в. до Р. Х. — I в., как некий компромисс между грубым эмпиризмом (отвергающим любое знание о скрытом) и наследием Герофила. Здесь вновь возникает вопрос о «картине мира», т. е. натурфилософской основе медицинских взглядов тех или иных врачей на свою профессию. Ранее, говоря об Аристотеле и Диокле, мы обращали внимание на потенциал идеи о важнейшей роли пневмы в обеспечении механизмов жизнедеятельности организма для снятия противоречий, имевшихся в их медицинской теории. Видимо, появление школы пневматиков и стало результатом востребованности этого натурфилософско-медицинского компромисса.

Одним из наиболее продуктивных компонентов медицинской системы Платона была идея психосоматического единства организма. В своих предшествующих работах мы показали, что она оказалась невостребованной медицинской теорией вплоть до Галена^[90]. Именно Гален, более чем через пять столетий после Платона, развил ее до уровня одной из основополагающих в своей системе общей патологии. Важнейшим условием для столь глубокого понимания этого вопроса является принятие доктрины о бессмертии высшей, разумной части души, а следовательно, ее вечной жизни и идеи творения мира Богом.

Безусловно, от внимания таких крупных представителей школы эмпириков, как Гераклид Тарентский, не могла укрыться очевидная взаимосвязь между душевными переживаниями пациента, миром его эмоций и тяжестью протекания тех или иных заболеваний. Однако философия стоиков, особенно их этика, моглапредоставить достаточный арсенал пояснительных возможностей для их врачебной практики.

Следует отметить, что в специальной литературе существует мнение, связывающее школу эмпириков во II–I вв. до Р. Х. с особенностями философских взглядов самого Герофила. Например, Ф. Кудлиен считает, что Герофил «может претендовать на почетное место в истории медицинского скептицизма»^[91]. По нашему мнению, это не более чем спекуляция вокруг методов исследования, присущих Герофилу. Гален оценивал «выражение сомнений по поводу каждой причины» в качестве неотъемлемого свойства исследовательских подходов Герофила. Количество вопросов, как и сомнений, прилагаемых ученым к предмету своего исследования, может в равной степени служить признаком как скептицизма, так и предельного рационализма — все зависит от содержания этих вопросов. Скептик, безусловно, высказывает множество сомнений в познаваемости предмета исследования. Однако рационалист, не сомневающийся в возможности получения достоверного знания, также задает множество вопросов; разница лишь в том, что вопросы рационалиста представляют собой конкретные задачи, которые он ставит перед своим экспериментом. Вопросы врача Секста Эмпирика, пытающегося доказать невозможность объективного знания с помощью риторических упражнений, существенно отличаются от вопросов врача Герофила, ищущего на них ответы в анатомическом театре с помощью вскрытий.

Работы Герофила заставляют нас обратить внимание на влияние идей Аристотеля и Теофраста на его исследовательскую программу. Считается, что Теофраст посещал Александрию и бывал в Мусейоне, но из-за скудности источников вопрос о содержательной части его визита остается непроясненным^[92]. Важнейшей проблемой теории познания является вопрос о первичности предмета исследования. В биологических трактатах Аристотеля мы видим совершенно определенное мнение по этому вопросу: сначала феномен, т. е. наблюдаемое явление, затем его причина или принципы^[93]. Так, например, в первой части трактата «О частях животных» Аристотель обращает внимание на то, что ученый сначала должен внимательно рассмотреть предмет исследования (φαινόµενα) и только потом, правильно поняв и оценив наблюдаемое, обратиться к вопросу о причинах, вызвавших к жизни это явление: «Сначала нужно рассмотреть сами явления… а затем обсуждать их причины»^[94]. Известный европейский ученый И. Дюринг обращал внимание на критику Аристотелем тех ученых, которые приступают к эмпирическим наблюдениям с позиции умозрительно сформулированной теории^[95]: исследователи, «когда они имеют дело с миром живущих на земле», должны начинать с наблюдения и анализа наблюдаемых явлений. В системе взглядов Герофила первоочередное внимание уделяется самому явлению (т. е. совершенно аристотелевский подход): «Одни части тела — простые, другие — сложные. Но мы понимаем простое и сложное согласно чувственному восприятию. Именно это имел в виду Герофил, говоря: “Пусть явления будут описаны первыми, даже если они не первичны”. Эрасистрат же пошел даже дальше, чем требуется от врача; ибо он полагал, что первичные тела воспринимаются лишь умом, так что вена, воспринятая чувствами, складывается из тел, воспринятых умом, а именно: вены, артерии и нерва. Но он должен быть отвергнут… Мы же должны сказать, что некоторые тела — простые, другие — сложные, и пониматься это должно согласно чувственному восприятию»^[96]. Такой подход логичен для врача, если учитывать специфику знакомства последнего с предметом исследования: перед врачом появляется пациент, зачастую находящийся в состоянии острого заболевания, его мучает жар, лихорадка, боль (не говоря уже о ситуациях, требующих срочного хирургического вмешательства). Ученому немедленно предъявляется предмет исследования во всей его полноте, вопрос состоит также и в том, что этим предметом является человек, требующий немедленной помощи. Эта помощь означает совокупность вмешательств, за которыми может последовать выздоровление пациента, или его смерть, за которую врачу придется нести всю полноту ответственности. Следует признать, что врач-исследователь находится в более жестких условиях, чем философ, задумывающийся во время прогулок по Ликею о причинно-следственных связях между наблюдаемыми явлениями. Добавим к этому, что неверный вывод ученого-врача будет немедленно скорректирован его прискорбной практикой. Рассуждая о взаимосвязи между идеями Герофила и натурфилософией Аристотеля, не следует также забывать о том, что сильное влияние перипатетиков в Александрии III в. до Р.Х. считается общепризнанным фактом. Мы не имеем оснований утверждать, что Герофил во время своих публичных лекций ссылался на Аристотеля или беседовал с приезжавшим в Александрию Теофрастом, но определенно понимаем, что Герофил не мог быть незнаком с содержанием работ Аристотеля и Диокла по медико-биологической проблематике.

Важнейшим вопросом в медицинской теории во все времена была и остается проблема причинности. Герофил прекрасно понимает важность причинного объяснения для формирования теории. Мы полагаем, что Герофил принимал модель Аристотеля в этой части, хотя, скорее всего, был несколько более сдержан в отношении универсальных возможностей выяснения причины. Гален указывает на принятие Герофилом идеи причины болезни не прямо и определенно (как этиологического принципа), а скорее на гипотетической основе. По нашему мнению, допущение Герофилом «гипотетических причин» не означает расхождение с Аристотелем. Вновь обратим внимание читателя на то, что речь идет о гораздо более сложном предмете исследования и проблеме явлений и причин этих явлений, носящих скрытый характер. Они никогда не наблюдаются исследователем в полном объеме. Все вопросы анатомии и физиологии относятся к числу таких скрытых явлений. Для их прояснения необходимы вскрытия тел животных и человека, а также физиологические эксперименты. Именно такой подход мы видим в основе теоретико-практической системы Галена. Вместе с тем, отдавая должное гению Галена, следует помнить, как именно формировалась эта традиция и кто был предшественником великого римского врача.

Очевидно, последовательность развития идей опытного изучения анатомии и физиологии, а также формирования рациональной клинической медицины в действительности складывалось не так, как многие годы описывалось в отечественной историографии. Мы представляем этот исторический процесс следующим образом. Сначала должна была утвердиться сама идея опытного изучения анатомии живых существ, затем возникнуть база теоретических обобщений, доказывающая их нужность и полезность, и только потом (опять-таки опытным путем) исследователи могли прийти к идее систематических вскрытий человеческих тел. Собственно, так и произошло, в процессе исторического развития медицины от спорадических наблюдений Алкмеона к первым сознательным вскрытиям животных, описанным в «Корпусе Гиппократа», далее к системной практике сравнительной анатомии в Ликее и, наконец, к работам Герофила. В конечном счете были накоплены фундаментальные знания, основываясь на которых Гален и предложил целостную анатомо-физиологическую систему.

Теория гомеомерий Галена

Целостная система медицинских взглядов на здоровье и болезнь невозможна без выработки представлений о микроструктуре тканей и органов человеческого тела. В современной научной практике процессы общей патологии описываются именно на клеточном и субклеточном уровнях. Автор этих строк впервые в отечественной историографии привлек внимание к использованию Галеном понятия «гомеомерий». Вводимые в научный оборот источники существенно расширяют и обогащают наши знания о теории гомеомерий как части учения Галена об общей патологии. Сложность состоит в том, что собственная интерпретация Галеном этого понятия существенно отличалась от предшествующей ему традиции натурфилософской мысли. Именно поэтому мы решили подробно проанализировать историю представлений о гомеомериях в различных школах античной философии и одновременно ознакомить читателя с важной дискуссией по этому вопросу, состоявшейся в первой половине XX в. Важность теории гомеомерий для системы Галена невозможно преуменьшить — именно с этой позиции он аргументированно полемизировал со сторонниками атомистической натурфилософии.

Длительное время в отечественной историографии отсутствовали даже упоминания о попытках осмысления античной традицией жизнедеятельности организма человека на микроуровне. Исключение — атомизм, однако и эта теория не осмысливалась применительно к специальным вопросам истории медицины. Напротив, оценки работ Галена в духе презентизма подразумевали зарождение естественнонаучных основ медицины как науки не ранее событий научных революций XVII–XIX вв. А.М. Сточик и С.Н. Затравкин даже предложили словосочетание «преодоление галенизма» для содержательной оценки становления научного дискурса в медицине XVIIXIX вв.^[97].

Идея «гомеомерий», или «семян вещей», была впервые предложена Анаксагором из Клазомен (500–428 гг. до Р.Х.). По мысли Анаксагора, гомеомерии являются мельчайшей основой, своего рода материальным началом, из которого состоят все существующие предметы. Вначале все «семена вещей», разнородные по своей природе, были перемешаны, позднее приведены в порядок силой Высшего Разума, устроившего материальный мир. Вслед за Анаксагором идею гомеомерий использовал Аристотель, историки античной философии до сих пор не пришли к однозначной трактовке понимания Стагиритом самого понятия «гомеомерия» (ἡ ὁµοιοµέρεια)^[98]. По-видимому, этот термин уже в древности толковался по-разному. Например, Симплиций полагает, что идея «семян» — «гомеомерий» выражается формулой самого Анаксагора: «Все заключается во всем»^[99]. Некоторые историко-философские реконструкции предполагают, что термин «гомеомерии» был введен Аристотелем для обозначения некого первичного (элементарного) начала, заключающего в себе абсолютные макро- и микровеличины, о которых и говорил Анаксагор Клазоменский: «Анаксагор из Клазомен, который по времени был раньше [Эмпедокла], а делами — позже, принимает бесконечное число начал: он утверждает, что почти все подобочастные [ὁµοιοµέρεια] (как, например, вода или огонь) возникают и уничтожаются только в смысле соединения и разделения, а в другом смысле не возникают и не уничтожаются, но пребывают вечными»^[100].

В физическом мире Анаксагора гомеомерия заключает в себе качественную определенность любого вещества, будь то золото, человек, дерево, огонь или воздух. Анаксагор объясняет, почему вещь, представляющая собой смесь бесчисленного множества различных качественно однородных веществ, представляется нам состоящей из какого-то одного вещества. Это происходит потому, что человеческие органы чувств воспринимают только то вещество, которое преобладает в данной вещи. Если же все вещества находились бы в ней в равной пропорции, то она казалась бы качественно-неопределенной. В ходе образования физического мира такая равномерность была нарушена, и хотя каждая вещь, подобно первичной смеси, содержит в себе качественно-неопределенные вещества, последние в ней присутствуют в различных пропорциях и почти всегда находится одна, которая количественно оказывается преобладающей^[101].

Гомеомерии по своему внутреннему устройству пассивны, и все, находящееся в них (прообразы любых будущих вещей), находится в состоянии возможности. Именно Ум воплощает замысел, заложенный в гомеомериях, выступая одновременно как мыслительное начало и как принцип всеобщего совершенства и организации^[102].

Ум (Божество) у Анаксагора — это предельно отвлеченная Сила. Νοῦς безграничен (ἄπειρον), самодержавен (αὐτοκρατές), ни с чем не смешан (µέµεικται οὐδενὶ χρήµατι), и, в то время как прочие вещи участвуют во всеобщей смеси, он один пребывает сам по себе (ἐπ’ ἑωυτοῦ), он есть нечто «самое тонкое и чистое», знает все обо всем, обладает «великою силой», властвует (κρατεῖ) во всех одушевленных существах. Ум — причина всеобщего природного круговращения (παριχώρησις), ему известно, и что находится в смеси, и что выделилось из нее. Ум все упорядочил (διεκόσµησε), все бывшее, ныне сущее и будущее, он тот же (ὃµοιος) во всех вещах, как великих, так и малых^[103].

Важнейшей для медицинской теории является возможность превращения вещей одних в другие. Анаксагор следующим образом дает ответ на этот вопрос: «Мы, например, едим хлеб. Хлеб этот превращается в нашем теле в кости, мускулы, кровь и т. д. Значит, говорит Анаксагор, в нашей еде уже заключены элементы и кости, и мускулов, и крови»^[104]. Тем самым хлеб отличается от костей только особенным качественным расположением заключенных в нем образовательных начал (гомеомерий). Если все частицы содержатся в любом элементе, то, совершенно очевидно, нет иного принципа для существования элементов, кроме структуры упорядочивания всей бесконечности, входящей в каждую, даже самую малую частицу. «Бесконечное есть то, что беспрестанно следует друг за другом»^[105]. При этом каждое начало бесконечно делимо в своем собственном качестве.

Лукреций, говоря о гомеомериях в философии Анаксагора, приводит в качестве примера не только золото, огонь, землю, но и органические ткани: кости, мышцы, кровь: «Теперь мы рассмотрим “гомеомерию”. Как ее греки зовут, а нам передать это слово? Не позволяют язык и наречия нашего скудость, но тем не менее суть его выразить вовсе не трудно. Прежде всего, говоря о гомеомерии предметов, он разумеет под ней, что из крошечных и из мельчайших костей родятся кости, что из крошечных и из мельчайших мышц рождаются мышцы и что кровь образуется в теле из сочетанья в одно сходящихся вместе кровинок. Так из крупиц золотых, полагает он, вырасти может золото, да и земля из земель небольших получиться, думает он, что огонь — из огней и что влага — из влаги, воображая, что все таким же путем возникает. Но пустоты никакой допускать он в вещах не согласен. Да и дроблению тел никакого предела не ставит. Здесь остается одна небольшая возможность увертки, Анаксагор за нее и хватается, предполагая, будто все вещи во всех в смешении таятся, но только то выдается из них, чего будет большая примесь, что наготове всегда и на первом находится месте»^[106].

Аристотель под гомеомериями подразумевал качественно однородные вещества, у которых любые части подобны по своим свойствам друг другу и целому. В аристотелевской картине физического универсума они занимали промежуточное место между начальными, образующими элементами и «неподобочастными» частями, к каким относится то, что возникает из «подобочастных» свойств, например, как пишет Аристотель, «нога или рука» (т. е. то, что формируется из качественного сочетания элементов, представляя действенную функцию каждой вещи). К гомеомериям (или «подобочастным» элементам) Аристотель относил органические ткани, такие как плоть, мышцы, кости, кровь, жир, древесину, кору, а также металлы и однородные минералы. «Такими свойствами и особенностями, как было сказано, отличаются друг от друга по осязанию подобочастные тела. Кроме того, они разнятся по вкусу, запаху и цвету. Под подобочастными [телами] я имею в виду, например, [все] добываемое в рудниках: медь, золото, серебро, олово, железо, камень и другое тому подобное, а также то, что из них выделяется; и кроме того, [части] в животных и растениях, например: мясо, кости, жилы, кожа, внутренности, волосы, сухожилия, вены, из которых уже составлены [тела] неподобочастные, например: лицо, рука, нога и тому подобное; и в растениях — это древесина, кора, лист, корень, и так далее. [Неподобочастные тела] образованы другой причиной; материей [т. е. материальной причиной], тех [тел], из которых они составлены, служит сухое и влажное, стало быть вода и земля (ибо и то и другое обладает соответствующей способностью с наибольшей очевидностью), а деятельной [причиной] служит теплое и холодное (ибо из воды и земли они составляют и делают твердыми [подобочастные тела], коль скоро это так, установим теперь, какие виды подобочастных [тел состоят] из земли, какие из воды и какие из того и другого вместе»^[107].

Дискуссия о том, что именно понимали под «гомеомериями» крупнейшие философы античности, имеет достаточно длительную историю. Мы обнаружили один весьма значимый ее эпизод, ранее не обсуждавшийся в отечественной специальной литературе. Это полемика, происходившая в 1920-е годы между А. Пеком^[108], Ф. Корнфордом^[109] и С. Бэйли^[110] на страницах ведущих английских научных изданий. Ее причиной стали различные трактовки, предлагаемые этими учеными для термина «гомеомерия» в работах Анаксагора и Аристотеля. Так, Ф. Корнфорд отмечал, что этот термин имеет аналогичное значение в обеих системах. С. Бэйли предпринял попытку разъяснить отдельные положения представлений Анаксагора и Аристотеля, пытаясь создать картину непротиворечивой преемственности знаний. Его рассуждения касались снятия противоречия, существовавшего между двумя составляющими концепции Анаксагора. Первая — это «принцип гомеомерности», который подразумевает, что естественное вещество состоит исключительно из частиц, подобных целому (следуя этой логике печень должна состоять из частей, в полной мере воспроизводивших ее цельную структуру и никак не похожих на составные части сердца). Вторая — идея, что «во всем есть часть всего», что подразумевает в составе естественного вещества наличие не только присущих ему частиц, но и частиц каждого вещества, существующего в мире (печень, сердце и другие органы должны иметь в своем составе все те элементы, из которых состоят материальные предметы). Оппонируя обоим ученым, А. Пек справедливо отметил, что для Анаксагора «гомеомерия» — это буквально «семя всех вещей». Смысл, который Анаксагор вкладывал в это понятие, — не «элементарный», или «простой по сути», а «простой в формировании». А. Пек, таким образом, подчеркивал важность потенциала развития, т. е. движения структурных элементов живого во времени. Подробно разбирая дошедшие до наших дней фрагменты текстов Анаксагора, А. Пек убедительно показал, что в его системе наряду с семенами четырех первоэлементов Эмпедокла все остальные вещества также образуются из семян в ходе упорядочивающей деятельности Мирового Ума^[111]. Таким образом, по Анаксагору, гомеомерии содержат в себе бесконечное множество не сводимых, а по сути, тождественных элементов, производящих различные качества разных вещей^[112]. Важным результатом полемики крупных английских ученых начала ХХ в. стало разграничение точек зрения Анаксагора и Аристотеля о значении понятия «гомеомерия». Согласно точке зрения А. Пека, понятие «гомеомерия» в системе Аристотеля выглядит весьма иерархично: есть элементы, которые являются материалом для «гомеомерных» и «негомеомерных» (или «функциональных») тел. К числу последних он, безусловно, относит части тел живых организмов, состоящие из неких «простых» (гомеомерных) частей, в единстве которых заложено определенное предназначение «сложного» тела (органа), реализуемое посредством выполнения им сложной функции (например, как говорит Гален, предназначение ноги — шаг). На наш взгляд, на основании анализа доступных нам переводов можно высказать предположение о том, что близкое к аристотелевскому понимание «гомеомерий» для выстраивания своей анатомо-физиологической системы использует и Гален. Однако, по-видимому, смысл, вкладываемый им в понятие «гомеомерия», существенно отличается от мнения Анаксагора и не тождественен воззрению Аристотеля. Образ мысли Галена определяется его исследовательской программой, призванной решить сугубо практическую задачу: создание целостной анатомо-физиологической системы и теории патологии, на основе которых можно решать задачи систематизации подхода к различным нозологиям и методам их лечения.

В современной научной литературе отсутствует единое мнение относительно понимания Галеном понятия «гомеомерия». По мнению некоторых западных ученых, в своей методологии и концепции строения тела Гален следует аристотелевским взглядам, особенно идее о гомеомериях^[113]. В методологии Галена (помимо сугубо медицинских взглядов) прослеживается влияние Аристотеля. Более того, в некоторых своих работах он четко определяет, что имеет в виду под гомеомериями. Так, например, в трактате «О разновидностях болезней» Гален говорит об артериях, венах, нервах, костях, хрящях, связках, оболочках и плоти как о гомеомерных структурах и указывает на них как на компоненты, составляющие сложные части тела (или органы)^[114]. Гален упоминает о базовом для своей анатомо-физиологической системы понятии «гомеомерия» и в других своих сочинениях^[115]. По мнению Я. Джонстона, у Галена была отдельная работа по этому вопросу — «De partium homoeomerium differentia libelli», которая не вошла в издание К.Г. Кюна, поскольку не сохранилась на древнегреческом языке, но была подготовлена к печати и опубликована Г. Стромайером^[116]. В. Наттон также указал на важность суждений Г. Стромайера, основанных на результатах работы последнего с арабскими текстами, — их авторы считают, что Гален якобы владел копиями работ Анаксагора. В. Наттон полагает, что это предположение не имеет серьезных доказательств, так как напрямую Гален в своих работах ни разу об этом не упоминает^[117]. Однако с появлением новых переводов трактатов Галена мы имеем возможность уточнить значение концепции гомеомерий в его медицинской системе.

Из известных нам сочинений Галена ясно следует, что учение о гомеомериях имеет основополагающее значение для всей натурфилософской системы Галена. Тексты публикуемых в настоящем томе трактатов позволяют довольно уверенно реконструировать теоретические представления Галена о микроструктуре человеческого организма (к ним следует добавить еще и трактат «Три комментария на книгу Гиппократа “О природе человека”», опубликованный в первом томе «Сочинений»)^[118]. Однако вопрос о соответствии взглядов Галена устоявшимся в истории философии представлениям о гомеомериях является открытым и требует серьезного обсуждения. Мы видим существенную разницу между интерпретациями этого понятия разными философами античности и тем, что вкладывал в это понятие Гален. Он утверждает, что в этом вопросе разделяет точку зрения Аристотеля, но не упоминает название работы Аристотеля, в которой содержится комплиментарная ему (Галену) дефиниция понятия «гомеомерия». Гален высказывает революционное предположение о том, что различные ткани человеческого организма имеют гомогенную структуру, качественно отличающуюся друг от друга. Гален попытался объяснить этот факт тем, что они состоят из различных по своему существу мельчайших частиц. Непонимание этого факта, по его мнению, ведет к серьезным заблуждениям в отношении врачебной тактики: «Некоторые врачи, в том числе и Эрасистрат, следуют этому учению только наполовину, т. е. лечат заболевания органов согласно науке, а заболевания тканей или вообще не лечат, или подбирают лечение эмпирически, и что все они не отличают заболевания органов от заболеваний простых частей тела и даже не могут перечислить болезни, относящиеся к каждому из этих видов»^[119]. Гален, в отличие от методистов, прекрасно понимал, что существует разница в протекании патологических процессов в разных анатомических образованиях, определяющая их клинические проявления.

Мы считаем целесообразным кратко обозначить наиболее важные проблемы общей патологии, которые Гален решает с помощью теории гомеомерий. Подробнее соответствующие аспекты этой проблемы будут раскрыты в следующих далее комментариях к публикуемым трактатам великого врача. Естественно, это обуславливает определенные повторы в изложении основных мыслей Галена в вводной статье и непосредственно в комментариях — мы сознательно их допускаем. Учитывая актуальность предлагаемых вниманию читателя источников, это, по нашему мнению, будет только способствовать плодотворной дискуссии среди специалистов.

Теория гомеомерий позволяет Галену построить иерархическую классификацию частей тела: он их делит на простые, или гомеомерные (иначе говоря, равночастные), и сложные. К простым относятся те, которые, на взгляд Галена, состоят из определенного вида гомеомерий. Практические наблюдения привели его к мысли о том, что некоторые анатомические образования — сосуды, нервы, мышцы и т. п. — явно состоят из микрочастиц одного и того же вида. В этом Галена убеждают вскрытия и практические наблюдения — эти структуры представляются ему анатомически однородными.

Галену ясно, что мышца — однородная часть тела, а, например, печень — нет. Действительно, в печени есть различные виды тканей — собственно печеночная паренхима, сосуды и желчные протоки, связки и т. д. Гален объясняет это так: каждая однородная структура состоит из своего, определенного типа гомеомерий (это простые части тела). Однако они могут объединяться в строении другой части тела — тогда он называет эти части сложными, иногда используя слово «органы». Буквально, мы могли бы соотнести эти понятия как однородные ткани (соответствует простым частям тела) и состоящие из них органы (сложные части тела). Однако, как и в примере с подробно разобранными нами «апоплексией» и «инсультом», подобная экстраполяция взглядов Галена на понятия современной науки не отражает их истинного соотношения. Мы используем их с определенной долей условности. Представления Галена, безусловно, рациональны и позволяют решать задачу построения непротиворечивой, иерархической теории, но это другой тип рациональности, отличный от современного. Вместе с тем надо подчеркнуть, что он имеет практический смысл и внутреннюю логику. Таким образом, тело человека понимается Галеном как совокупность простых, гомеомерных и сложных частей. Более высокий уровень анализа — организм, в целом представляющий собой анатомическую и функциональную совокупность взаимодействующих друг с другом частей тела. Отсюда — галеновская классификация болезней.

Гален подразделяет болезни на простые и сложные: первыми болеют так называемые простые, или гомеомерные, т. е. однородные части тела, вторыми — сложные части тела, которые можно также назвать органами. Соответственно, первый уровень классификации причин болезней — те, которые приводят к заболеванию простых частей тела, второй — вызывающие недуг сложных частей. Нетрудно заметить, что логика классификации разновидностей болезней воспроизводится и по отношению к их причинам — факторы, обусловливающие развитие заболеваний органов, можно понять через понимание причин болезней простых тел.

В начале трактата «О разновидностях болезней» Гален сразу же обозначает две противоположные точки зрения на механизм развития простой болезни — собственную, предполагающую приоритетное значение дурного смешения начал и нарушение непрерывности частей тела, и оппонирующую, в которой главную роль играет несоразмерность пор внутри тела (это мнение методистов). Обратим внимание на еще одну составляющую рассуждений методистов о патогенезе, упоминаемую Галеном в данной работе, — «распад чувственно воспринимаемого единства». Эта фраза напоминает нам о натурфилософской основе учения методистов: организм человека представляется им как чувственно воспринимаемое случайное структурное единство атомов. Оно случайно потому, что атомы движутся хаотически, и методисты отвергают телеологический принцип. Оно структурно потому, что для объяснения процесса построения сложной конструкции (такой, как организм человека) изобретается спекулятивное рассуждение о бесконечной сложности морфологических форм атомов — они и квадратные, и многоугольные и т. д. и т. п. С помощью подобных допущений сторонники атомизма пытаются объяснить построение сложных структур. Именно поэтому Гален во многих своих произведениях прибегает к аналогиям из области строительства и архитектуры, пытаясь показать, что любое многообразие строительных материалов, подгоняемых друг под друга, остается бессмысленным при отсутствии генерального плана самого Божественного архитектора.

В трактате «О разновидностях болезней» Гален выделяет четыре простые и четыре сложные болезни гомеомерных частей, особенности которых подробно разбираются в нашем комментарии. В своих рассуждениях о многообразии существующих заболеваний Гален формулирует вывод о том, что результатом сочетания первичных болезней, в свою очередь, может быть сколь угодно значительное число сложных заболеваний. Описывая заболевания сложных частей тела, Гален выделяет их четыре основные разновидности, которые довольно обстоятельно иллюстрирует примерами. В своей классификации он отдельно выделяет пятую разновидность заболеваний, описываемую ее как «нарушение непрерывности». Она особая, поскольку в равной мере может иметь отношение как к гомеомерным, так и к сложным частям тела.

Целесообразность функции как основа понимания предназначения, заложенного Творцом в устройство различных органов и тканей, и определяет подход Галена к идее гомеомерий как мельчайших частей, из которых они состоят: ткани сосудов состоят из одних гомеомерий, ткани мышц — из других и т. д. Взгляд на гомеомерии у Галена можно, также с определенной долей условности, назвать предтечей клеточной теории. Конечно, мы анализируем феномены протонауки и можем ожидать лишь образа или понятия, сходного с современной научной медициной, а отнюдь не полного, тем более экспериментально доказанного изложения зарождения основ современных представлений. Например, читая трактат «Искусство медицины», невозможно не удивляться прозорливости Галена в его суждениях о микроструктуре ткани. Особенным образом это проявляется в рассуждениях о патологических процессах. Во-первых, на уровне гомеомерий могут реализовываться механизмы развития болезни. Во-вторых, именно на уровне гомеомерий могут проявляться патологические состояния, связанные с дисбалансом сущностей, — сухого, влажного, теплого и холодного — одной из трех тетрад, используемых в традиции Гиппократа и Галена для комплексного описания состояния организма. В-третьих, с уровня гомеомерий начинается классификация состояний человеческого организма в отношении «норма — патология». Обратим внимание на важнейший тезис Галена: норма отличается от патологии в соответствии со степенью сохранности функции, заложенной от природы. В-четвертых, Гален определяет конкретную ткань как совокупность однородных гомеомерий и промежутков между ними (опять возникает аналогия с межклеточными пространствами).

Взгляды римского врача на морфологию можно суммировать следующим образом: организм человека состоит из различных органов и тканей, врач наблюдает их в процессе обследования и, особенно, хирургического вмешательства. Микроструктурными, неделимыми (в анатомическом смысле) единицами являются гомеомерии (каждый вид тканей состоит из особенных типов гомеомерий). Здесь вновь можно провести аналогию с современным представлением о клеточной теории и классификации типов тканей, принятой в современной гистологии. При этом «строительным материалом», первоосновой материи являются четыре первоэлемента, представленные разными пропорциями смешений в разных типах тканей. Далее, значительное место в описании жизнедеятельности организма занимают жидкости, которые либо находятся в «благосмешанном» состоянии, характерном для здорового тела, либо наблюдается преобладание какой-либо из них в болезненном состоянии. При этом состояние тела (или его части) характеризуется также с помощью сущностей: во время болезни их равновесие может смещаться в сторону преобладания, например, сухости или, наоборот, влажности.

Текст трактата «Искусство медицины» напоминает нам, что для описания состояний «здорового», «болезненного» и «нейтрального» определяющее значение имеют две из трех тетрад — жидкости и сущности (начала). Четыре первоэлемента — земля, воздух, огонь и вода — представляют собой базовое понятие для образования человеческого тела. Все материальные объекты в натурфилософской системе Галена — совокупность этих первоэлементов, объединенных в разной степени (или различных пропорциях). При этом Гален всегда предостерегает от понимания такого объединения, как взаимопроникающего смешения, — первоэлементы в материи смешаны, но не перемешаны. Иными словами, не происходит взаимопроникновения первоэлементов. Так, например, первоэлемент «земля» в составе тех или иных частей тела субстанционально остается самим собой. Он не превращается, не перетекает в «огонь» или «воду». Материальный объект представляет собой единство объединенных в нем пропорций (или сочетаний) первоэлементов, каждый из которых сохраняет свою специфичность внутри сложной, единой структуры объекта. При этом Гален следует за Платоном, предполагая возможность превращения одного первоэлемента в другой — это возможно в процессе обмена веществ при определенных физических условиях, но не касается созданных природой анатомических образований (например, кость не превращается в мышцу).

Для Галена первостепенное значение имеет метод, который стимулирует исследовательскую деятельность врача в отношении изучения устройства частей человеческого тела и организма в целом во всей сложности внутренних взаимосвязей. В ходе рассуждений Галена об устройстве человеческого тела мы встречаем неожиданный прием: функциональная целесообразность позволяет ему оценивать не только сущность ткани, но и ее чувствительность. Гален логично предполагает, что если «начало порождения» плоти существует, то таковым должна быть мельчайшая самостоятельная сущность, обладающая свойствами плоти в целом: «Гипотеза же наша заключается в том, что, как мы сумели посредством анатомии изучить все части тела, вплоть до простейших, в отношении того, что можно постигнуть с помощью органов чувств, так сможем и определить, какие части являются по природе первыми и простейшими. Так что теперь поведем речь не обо всем, но возьмем для примера только одно. Когда мы изучаем плоть, прежде всего возникает вопрос, едино ли по существу своему ее порождающее начало? Это начало можно также назвать первой и простейшей ее частью. Если же окажется, что такого единого начала нет, следует вопрос, имеется ли множество таких начал. Затем следует выяснить, сколько их, каковы они и каким образом объединяются в единое целое. Так вот, поскольку плоть испытывает боль, когда ее режут или сильно нагревают, невозможно, чтобы в основе ее лежал один элемент, который Эпикур называет атомом. То, что этот элемент не может быть единым, ясно из следующего. Ни один атом не является по природе своей ни горячим, ни холодным, ни белым, ни черным. Но зачем я веду эту речь, зачем нагромождаю слова? У атомов, по слову тех, кто их измыслил, нет вообще никаких качеств. Но все такого рода качества, кажется, имеются у всех тел: а у всех атомов есть качества, касающиеся формы, а также упругость и вес. Для нашего рассмотрения не важно, называть ли это качествами или как-то иначе. Итак, у всех атомов есть перечисленные свойства, по виду же они между собой не различаются, как различаются гомеомерии [в теории] тех, кто постулирует их существование, или четыре начала у тех, кто полагает их началами»^[120].

Гален противопоставляет атомизм как учение о природе материи правильному, по его мнению, представлению о гомеомериях как о первичной единице живой материи. Однако среди современников великого пергамца не все философы и врачи, согласные с теорией четырех первоэлементов, принимали его точку зрения о существовании гомеомерий.

Гален использует интересный аргумент о чувствительности плоти как ее важного, неотъемлемого свойства и переводит его в плоскость дискуссии о мельчайших элементах (такой полемический прием мы находим у него впервые). Не случайно, он начинает свои рассуждения с напоминания об использовании анатомических вскрытий как единственного достоверного инструмента изучения устройства и, главное, функционирования человеческого тела. В первой книге трактата «О доктринах Гиппократа и Платона» он указывает на первичность оценки функционального предназначения органа по сравнению с его анатомической формой, которая вторична по сравнению с функцией и в конечном счете ею определяется. Гален считает, что именно на уровне гомеомерий реализуется присущее конкретному организму смешение первоэлементов, придающее конечные характеристики специфическому виду плоти, состоящей из своих, только ей присущих гомеомерий: «Из четырех первоэлементов, перемешанных между собой, получается единое гомеомерное тело, обретающее свои качества благодаря смешению и могущее быть как чувствующим, так и нечувствующим. Так и, в частности, в каждом из родов все различия происходят от различных смешений. Так что благодаря особенностям смешений одно становится костью, другое — плотью, третье — артерией, четвертое — нервом. Но и частные свойства тканей происходят от свойств смешений. Например, более сухая и горячая плоть бывает у львов, более влажная и холодная — у скота, а средняя — у человека. Но и из людей у одного плоть может оказаться горячее, чем у Диона, у другого — холоднее, чем у Филона. Так что различия между гомеомерными телами бывают простыми, и их столько, сколько начал, то есть гомеомерии могут быть более горячими, более холодными, более влажными и более сухими, а бывают составными, и таких еще четыре, то есть гомеомерии могут быть более влажными и более холодными, более горячими и более влажными, третий вид — более сухие и более горячие, а четвертый — более холодные и более сухие. Из всех этих вариантов наиболее благосмешанным является первый»^[121].

Именно на уровне гомеомерий, по мнению Галена, реализуется одна из двух универсальных характеристик плоти — «благосмешанность». Вторая, «соразмерность», определяется на более высоких уровнях организации материи: в процессе взаимодействия двух других тетрад — жидкостей и сущностей. Таким образом, степень благосмешанности и определяется свойствами гомеомерий. Она является изначальной характеристикой, заложенной Творцом в конкретный организм. При этом «дурные» свойства гомеомерий отнюдь не являются синонимом болезни — это врожденные качества организма, такие как рост или цвет глаз. Конечно, лучше обладать «благосмешанностью», чем не обладать, однако дело врача — лечить болезни, которые возникают вследствие совершенно иных факторов. Хорошие или дурные смешения являются некой объективной реальностью, которую следует воспринимать как данность: «… существует одно наилучшее смешение, свойственное здоровым организмам, и восемь плохих смешений, свойственных им же. Во время болезни никогда не бывает хорошего смешения, но все смешения плохие, и числом их столько же, сколько дурных смешений здорового организма»^[122].

Смешения определяются балансом первоэлементов (стихий) на уровне гомеомерий: здесь врач не способен ни к объективной оценке, ни к результативному вмешательству. Наблюдение с целью выяснения устройства организма живого существа возможно лишь при анатомическом вскрытии или хирургическом вмешательстве, а главным при определении отличия здорового тела от больного является степень сохранности его функций: «…так как мы установили, что полезные и вредные свойства гомеомерий происходят от соразмерности или несоразмерности начал, надо определить отличие вредных свойств гомеомерий от болезни. Отличие же выводится из определения обоих понятий, как показано в сочинении «О доказательстве». Каково же определение здорового состояния тела, а каково — болезненного? В здоровом состоянии естественные функции не повреждены, а в болезненном повреждены»^[123].

Анализ вводимых нами в научный оборот трактатов Галена с позиции истории и философии медицины позволяет сделать следующие выводы. Важным компонентом натурфилософской системы Галена является представление о микроструктуре тканей тела животных и человека, в основе которого было учение о гомеомериях как мельчайшей структурной (по Галену, «строительной») единице живой материи. По мере изучения все большего числа текстов Галена появляется возможность лучше понять его позицию по этому важнейшему вопросу. Уже сейчас очевидно, что теоретические представления Галена существенно выходили за рамки предшествовавшей ему античной натурфилософской традиции, заложенной Анаксагором. Теорию гомеомерий Галена следует рассматривать в контексте его врачебной деятельности, она постоянно проверялась и уточнялась на практике и в результате стала фундаментальной основой оригинального учения об общей патологии и принципах лечения заболеваний.

Мы попытались максимально подробно представить взгляды великого врача в общем контексте развития античной мысли. Можно констатировать значительную степень соизмеримости теоретико-практической системы Галена и основ современной медицины. Невозможно оспорить суждения К. Поппера и Т. Куна о несоизмеримости, например, физической науки ХХ в. и базовых понятий физики Аристотеля. Однако соотнесение взглядов Галена и современных представлений в медицине позволяют сделать противоположный вывод.

При сопоставлении взглядов Галена и методов познания в научной медицине нашего времени необходимо использовать определенный историко-научный и философский инструментарий: понятия «тип рациональности», «картина мира ученого» и т. п. необходимы для верной интерпретации его текстов. Внимание исследователя должно быть обращено на стремление Галена к достижениюуниверсальной непротиворечивой целостности медицинского знания. Единая классификация заболеваний (в наши дни мы говорим о семиотике нозологий), определение причин и признаков болезней, стремление к систематизации и теоретическому обоснованию лечебных вмешательств — все это важные компоненты единой целостной системы. Особое место в наследии Галена занимает обоснование единства духовного и телесного в практике врачевания. Историческое значение этой доктрины для медицины, философии и антропологии невозможно переоценить. Предлагаемые вниманию читателя тексты сочинений великого врача — прекрасное тому доказательство.

Предисловие переводчика

В настоящий том вошли сочинения Галена, посвященные основам систематического подхода к медицинской науке, — определению и классификации болезней и методов их лечения. В своем предисловии мы приведем краткий анализ терминологических сложностей, с которыми нам пришлось столкнуться при переводе этих сочинений.

Начнем, как это всегда делает и сам Гален, с наиболее общих понятий. Понятие οὐσία — «сущность» в философском и логическом смыслах — восходит к Аристотелю. Аристотель определяет οὐσία как сущность того или иного предмета или явления, соответствующую его определению (например, Категории, 2 a11-12; Метафизика, 1007 a23, 1032 b9-14). В том же значении часто употребляет этот термин и Гален. Именно его он имеет в виду, когда говорит о «субстанциальном» (οὐσιώδης) определении (Искусство медицины, 1) или о «возможностях и сущности (οὐσία) творящих причин» (К Патрофилу, о составе медицинского искусства, 13). Как в логических, так и в медицинских сочинениях Гален постоянно подчеркивает, что именно с определения такого рода «сущности» следует начинать любое рассуждение (О доктринах Гиппократа и Платона, 108 23–31; О темпераментах, II, 2, 53; О причинах симптомов, 2, 5). Другое значение термина οὐσία — «материя» и даже «ткань», состоящая из однородных гомеомерий с определенным сочетанием четырех качеств (Искусство медицины, 5, 8, 11, 16, 27; К Патрофилу, 13, 15; О разновидностях, болезней 5; ср.: О разновидностях лихорадок, I, 1; О темпераментах, I, 7; О семени, II, 162). Впрочем, эти значения в ряде случаев сближаются: как неоднократно подчеркивает Гален, сущность и свойства того или иного органа или гомеомерной части зависят от состава их вещества, от соотношения в нем четырех начал. Здесь Гален также следует аристотелевскому пониманию οὐσία: для Аристотеля «сущность» — это не просто «форма», но «форма плюс материя», совокупность составляющих сущность свойств, часто — свойств видимых и осязаемых^[124].

Как уже было сказано, Гален придает чрезвычайно большое значение точным, научным определениям, с которых, по его мнению, должно начинаться всякое рассуждение. Поэтому, определяя медицину как науку о здоровье (ὑγιεíα) и болезни (νόσος), он в начале трех общих трудов о ней дает научные определения этим понятиям (Искусство медицины, 2–5; О разновидностях болезней, 2; О разновидностях симптомов, 1).

Итак, здоровье, согласно Галену, — это правильное выполнение каждой частью тела своей естественной (κατὰ φύσιν) функции (ἐνέργεια), а также соответствующее природе (κατὰ φύσιν) устройство частей тела, обеспечивающее такое функционирование (О разновидностях болезней, 2). Здесь Гален фактически дает два определения — структурное и функциональное — при этом подчеркивая, что они синонимичны: ведь «естественное» функционирование обеспечивается именно «согласной природе» структурой. «Соответствие природе Гален определяет как соразмерность (συµµετρíα), как анатомическую, то есть соразмерность и правильное взаимное расположение частей тела, так и гуморальную, то есть «хорошее смешение» (εὐκρασíα) четырех начал. Соответственно, болезнь как состояние, противоположное здоровью, определяется как нарушение естественной функции одной или нескольких частей тела, или же нарушение соразмерности в анатомической структуре или гуморальном составе тела. Определение болезни, данное в начале трактата «О разновидностях симптомов», также объединяет в себе структурный и функциональный подходы: «болезнь есть устройство тела, которое противоречит природе, что является причиной повреждения функции»^[125].

При этом Гален постоянно стремится опираться не только на чисто теоретические соображения, но и на здравый смысл и данные опыта. Так, затрудняясь определить для всех случаев точную границу между здоровьем и болезнью (в этой задаче можно видеть частный случай известного скептического парадокса о том, с какого количества камешков начинается куча), Гален останавливается на том, что называет состояние между здоровьем и болезнью нейтральным, «опираясь на чувственное восприятие, а не на саму природу вещей». В противном случае, поясняет он, мы рискуем впасть в ложное учение о том, что всякое тело, не будучи идеальным, постоянно является больным (τὸ τῆς ἀειπαθείας δόγµα), а это противоречит наблюдениям и здравому смыслу (Искусство медицины, 5)^[126].

Сложен для точного перевода термин, которым Гален обозначает понятие более общее, чем болезнь, — διάθεσις (О разновидностях симптомов, 1). Мы переводим этот термин как «положение» (в некоторых случаях — «состояние»), однако подобрать для него точной аналогии в русском языке невозможно. Как и русское слово «положение», он происходит от глагола «класть», точнее, «располагать» (διάκειµαι). Соответственно, это существительное описывает структуру и состояние любой сложной конструкции, части которой могут так или иначе располагаться друг относительно друга, — тела, здания и даже вещей нематериальных. Поэтому Гален говорит о «положении (διάθεσις) песни, гармонии, рассуждения или выражения»: звуки могут быть расположены более или менее гармонично, слова и мысли — более или менее связно.

Более сложная ситуация возникает при переводе терминов πάθος и πάθηµα, от которых произошли многие современные медицинские термины, в том числе «патология». Оба этих существительных происходят от глагола πάσχω, означающего «страдать, подвергаться воздействию». В повседневной речи и художественной литературе было актуальнее первое из этих значений, поэтому оба существительных употреблялись в основном в смысле «страдание» (физическое или душевное; например, Эсхил, «Агамемнон», 177, «Прометей Прикованный», ст. 703; Софокл, «Аякс», ст. 932, Геродот, «История», I, 137, IΙI, 147, Аристотель, «Поэтика», 11, 1452b11). В философском же языке преобладало второе значение, и существительное πάθος приобрело значение «пассивное состояние», «состояние объекта воздействия» (например, Платон, «Федр», 245е, «Софист», 248d, «Законы», IX, 876). Гален, для которого чрезвычайно важны, во-первых, внутренняя форма и этимология слова, а во-вторых, принятая философская терминология, определяет значение этих терминов и полемизирует с общепринятым употреблением именно исходя из этого: «Движение действующего есть действие, в то время как воздействие (πάθηµα) или страдание (πάθος) есть движение того, что подвергается воздействию. В целом «подвергаться воздействию» (διατίθεσθαι) есть то же, что «страдать» (πάσχειν)… Сейчас же эллины называют оставшееся состояние [тела после воздействия] страданием. …Однако … оставшееся состояние нельзя назвать страданием в точном смысле. Ведь, строго говоря, это состояние является прошедшим, но уже не присутствующим страданием (πάθος)» (О разновидностях симптомов, 1).

Как слово «страдание», так и современный термин «патология», произошедший от πάθος, обозначают скорее состояние, чем процесс, т. е. отражают то принятое словоупотребление, против которого выступает здесь Гален. Однако лучшего перевода мы не нашли: в русском языке нет слова, которое охватывало бы все эти философские и повседневные значения.

Не менее сложен для перевода и интерпретации термин σύµπτωµα, который мы переводим как «признак, симптом». Это слово происходит от глагола συµπίπτω — «спадаться, совпадать, случаться» и впервые встречается у Фукидида (История, 4, 36, 3) в значении «трагическое стечение обстоятельств». В гиппократовском корпусе это слово, в отличие от всех обсуждавшихся ранее терминов, не встречается ни разу: там в значениях, близких к современному понятию «симптом», употребляются термины σηµεῖον — «знак» (например, «Эпидемии» I, 19) и τεκµήριον — «признак». Вероятно, у Эрасистрата слово σύµπτωµα уже было медицинским термином, однако по тем трем фрагментам сочинений Эрасистрата, где оно встречается (fr. 162, 222, 284 Garofalo), о его значении ничего достоверно заключить невозможно.

Первое научное определение этого понятия мы находим в первых главах сочинения Галена «О разновидностях симптомов». Гален начинает с определения триады ненормальных физических состояний: болезнь, причина болезни и симптом болезни. В то же время он стремится дифференцировать понятие σύµπτωµα от близких ему по значению терминов: это как упомянутые πάθος и πάθηµα, так и более редкий термин ἐπιγέννηµα. Последний имеет более узкое значение, чем симптом: он обозначает необходимое следствие той или иной болезни, в то время как симптом — это все, что происходит с телом или частью тела вопреки природе. В то же время πάθος — это, в соответствии с упомянутым философским употреблением этого слова, любое претерпевание, изменение, происходящее в результате воздействия, необязательно неестественное, противное природе.

Но это делает болезнь (νόσος), которую Гален, как мы помним, определяет как нарушение естественного функционирования, частным случаем σύµπτωµα. Гален сам признает это (О разновидностях симптомов, 7), однако отмечает, что симптом отличается от болезни тем, что необязательно приводит к повреждению функции.

Однако в той же главе Гален определяет и более узкое значение термина σύµπτωµα — «естественное следствие различных изменений, происходящих с телом». Именно это значение легло в основу современного медицинского термина «симптом»^[127]. Однако мы во всех случаях переводим этот термин как симптом, отдавая себе отчет в различии его значений.

Трудности возникают и при попытке интерпретации и адекватного перевода терминов, которые Гален использует для обозначения функций человеческого организма. Термин ἐνέργεια, который мы, за неимением лучшего слова в русском языке, последовательно переводим как «функция» или «функционирование» (см., например: «Искусство медицины», 5, 21, 22, 30; «К Патрофилу», 3, 4, 5, 6; «К Главкону, о методе лечения», 1; «О причинах болезней», 6), чрезвычайно сложен для интерпретации. Понятие «функция (органа)» — лат. functio — в современном значении появилось в медицинском словаре лишь в XVII в. В период, предшествовавший деятельности Галена, вероятно, среди врачей александрийской школы в обиход вошло понятие ἐνέργεια, заимствованное из словаря философов, где оно означало «действующую причину». Для Галена ἐνέργεια — частный случай «движения» (κíνησις), которое он, вслед за Аристотелем, определяет и как перемещение в пространстве, и как качественное изменение. В свою очередь, часть тела, о функции которой идет речь, является «инструментальной причиной» (ἀιτíα ὀργανικά) этого движения или изменения — отсюда уже знакомый нам термин ὀργανικά для сложных частей тела. Именно в рамках этой восходящей к Аристотелю концепции причинности Гален использует термин δύναµις, еще до него вошедший в медицинский обиход из области философии^[128]. Этот термин мы, в зависимости от контекста, переводим как «возможность», «способность», «функция» или даже «сила» (например, «К Главкону», 4; «О причинах», 3; «О различиях симптомов», 6). Следуя традиции, уже сложившейся к его времени в медицинской литературе, Гален делит эти «способности» на психические и физические (О различиях симптомов, 6). Последние напрямую зависят от состава вещества гомеомерной или сложной части, т. е. от соотношения в нем четырех качеств. При этом δύναµις есть назначение части тела — в рамках телеологической концепции Галена, постоянно подчеркивавшего, что «природа ничего не делает без цели»^[129].

Употребляемые Галеном наименования «орган» и «часть тела» чаще всего трудностей при переводе не вызывают. Однако следует отметить, что Гален не проводит последовательного разграничения понятий «часть тела» и «орган». Для него «части тела» (τὰ µόρια τοῦ σώµατος) — это и мозг, и сердце, и кости, и даже «простая плоть» (σὰρξ ἁπλῆ), волосы и ногти. В свою очередь, словом ὀργανικά на равных правах называются пальцы, конечности, легкие и печень (см., например, «К Патрофилу», 3). Поэтому и мы в своем переводе в большинстве случаев употребляли слова «[сложная] часть тела», кроме контекстов, где речь идет об органах чувств и половых органах.

Гораздо больше затруднений при переводе вызывают употребляемые Галеном названия отдельных болезней. Иногда название болезни, приводимое Галеном, не имеет соответствия в современной медицинской терминологии, так как у него были, с точки зрения современной медицинской науки, превратные представления о генезисе наблюдавшихся им симптомов. Так обстоит дело с термином «лиэнтерия» (λειεντερία), который встречается еще у Гиппократа (Афоризмы, VI, 1) и происходит от слов λεῖος — «гладкий» и ἔντερον — «кишечник». В сочинении «О различиях симптомов» (4) Гален описывает этот симптом как состояние, при котором удерживающая функция желудка отсутствует полностью. В своем же «Комментарии на Афоризмы Гиппократа» (к афоризму VI, 1) он дает такое пояснение: «Лиэнтерия есть быстрый выход пищи и питья, причем все это выходит таким же, каким было поглощено. Это отсутствие пищеварения, когда пища не претерпевает в желудке изменений ни в отношении своего цвета, ни в отношении состава, либо запаха, либо в целом какого-либо качества. Название происходит от того, что внутренняя поверхность кишечника становится гладкой, и поэтому в нем не удерживается пища». Понятно, что речь идет о профузном поносе; однако при поносе пищеварение не может отсутствовать полностью, а по описанию Галена невозможно определить ни форму, ни подлинный генез наблюдавшегося им симптома. Поэтому мы предпочли оставить этот термин, как и некоторые другие, также не позволяющие сделать определенные выводы об описываемых ими состояниях, без перевода.

В других случаях Гален описывает вполне реальные и известные современной медицине заболевания, однако внутреннюю форму и этимологию греческого слова, которые, как было сказано, чрезвычайно важны для Галена, в русском переводе передать невозможно. Так обстоит дело, например, с термином τερηδών, обозначающим кариес кости. И это заболевание, и этот термин были известны еще Гиппократу (О болезнях, II, 7, 23; Эпидемии, VII 35). Однако основное значение этого слова — «жук-древоточец» (например, Феофраст, «История растений», V 4, 4,8–5,1), и болезнь, которая «точит» кости, была названа так метафорически (ср. русс. «костоеда» — разговорное название кариеса кости). Слово это, как и многие другие греческие слова, восходит к общеиндоевропейскому корню *terh-, означающему «продырявливать, делать отверстия» (ср. лат. tero), с которым связаны также глаголы τετραίνω («пронзать») и τιτρώσκω («ранить»), а также существительное τρῆµα («дыра», «отверстие»). Гален, судя по обсуждению этого термина в трактате «О причинах болезней» (11), знает и о его родстве со словом τρῆµα, и о его первом, неметафорическом значении (болезнь, по Галену, названа так: «будто в кости поселился некий червь»). Однако в русском переводе и этимология, и родство со словом «отверстие» теряются, и без отсылки к греческим терминам рассуждение Галена остается непонятным.

Еще сложнее обстоит дело с переводом названий лекарственных средств. Иногда состав лекарства понятен уже по его названию: так, ὀξυρόδινον — это смесь уксуса с розовым маслом, а ὀξύµελι — смесь уксуса с медом. Но это справедливо только для лекарств, состоящих из двух компонентов; более сложные средства носят названия, ничего не говорящие об их составе. Гален же, обращаясь к практикующим врачам своего времени, не считал нужным разъяснять, что такое, например, «смесь Махайриона» или «пластырь Изиды». (В наше время специалистам тоже не надо объяснять, что такое, например, «мазь Вишневского», но вряд ли это будет так же известно через 2000 лет!) В трактате «К Главкону, о методе лечения» (I, 11–12, II, 8-14) мы находим множество названий таких сложных лекарств. Часть из этих средств, к счастью для нас, подробнее описаны Галеном в его сочинении «О сложных лекарствах», а также упоминаются у других древних врачей, например у Цельса или Орибасия. Благодаря этому мы знаем, что в состав так называемой зеленой мази Эпигена входили медная ржавчина, аммиачная соль, кирказон, мирт, гальбанум, смола и воск, а «пластырь Изиды», применявшийся для заживлений хирургических шрамов, был изобретен в Египте, почему и назван в честь египетской богини. (Подробнее о составе таких лекарств сказано в примечаниях к тем пассажам, в которых они упоминаются.) Одним из наиболее известных составных снадобий на протяжении всей поздней античности и всего средневековья был «тетрафармакон» («лекарство из четырех снадобий»), также известный как «царская мазь» или «македонская мазь». Это универсальное заживляющее средство состояло, по-видимому, из свиного или утиного жира, воска, дегтя и смолы. Создатели менее известных и универсальных целебных составов часто давали им свои имена, а врач Филон Тарсийский не только назвал составленное им обезболивающее своим именем, но и оставил его рецепт в виде изящной стихотворной загадки, отгадать которую мы смогли только благодаря Галену. Все эти «средства Пасиона», «примочки Полиида» и «мази Музы», лежавшие, вероятно, в «аптечке» каждого потенциального адресата трактатов Галена, разумеется, требуют пояснения для современного читателя, а иногда способны поставить в тупик переводчика или комментатора.

Гален — автор, чрезвычайно трудный для перевода и интерпретации. При всем его стремлении к однозначности определений и четкости классификаций иногда бывает непросто не только найти точный эквивалент к тому или иному его термину в любом из современных языков, но и понять, какое из значений термина он имеет в виду в данном контексте. Еще сложнее бывает определить это, когда Гален-теоретик уступает место Галену-практику, а Гален-философ — Галену-клиницисту. Тем не менее мы надеемся, что выход в свет настоящего тома хотя бы отчасти приблизит русского читателя к пониманию галеновского научного метода и подхода к искусству медицины.

Трактаты

ΤΕΧΝΗ ΙΑΤΡΙΚΗ^[130]

1. Τρεῖς εἰσὶν αἱ πᾶσαι διδασκαλίαι τάξεως ἐχόµεναι. πρώτη µὲν, ἡ ἐκ τῆς τοῦ τέλους ἐννοίας κατ’ ἀνάλυσιν γινοµένη. δευτέρα δὲ, ἡ ἐκ συνθέσεως τῶν κατὰ τὴν ἀνάλυσιν εὑρεθέντων. τρίτη δὲ, ἡ ἐξ ὅρου διαλύσεως, ἣν νῦν ἐνιστάµεθα. καλεῖν δ’ ἔξεστι τὴν τοιαύτην διδασκαλίαν, οὐ µόνον ὅρου διάλυσιν, ἀλλὰ καὶ διάπτυξιν, ὥς τινες ὠνόµασαν, ἢ ἀνάλυσιν, ἢ διαίρεσιν, ἢ, ὡς ἕτεροί τινες, ἐξάπλωσιν, ἢ ἐξήγησιν, ὡς ἄλλοι. ἐπεχείρησαν µὲν οὖν ἔνιοι τῶν ῾Ηροφιλείων τοιαύτην ποιήσασθαι διδασκαλίαν, ὥσπερ καὶ ῾Ηρακλείδης ὁ ᾿Ερυθραῖος. ἐπεχείρησαν δὲ καὶ τὴν κατὰ σύνθεσιν, αὐτοί τε οἱ ῾Ηροφίλειοι, καί τινες τῶν ᾿Ερασιστρατείων τε, καὶ ᾿Αθηναῖος ὁ ᾿Ατταλεύς. οὐδεὶς µέντοι γε τῶν πρὸ ἡµῶν ἔγραψε τὴν ἐκ τῆς τοῦ τέλους ἐννοίας ἀρχοµένην διδασκαλίαν, ἐξ ἧς αἱ τέχναι πᾶσαι συνίστανται κατὰ µέθοδον. ἀλλ’ ἐκείνην µὲν ἑτέρωθι διήλθοµεν, ἐνταυθοῖ δὲ τὴν ὁρικὴν ποιησόµεθα διδασκαλίαν. ὅσον γὰρ ἀπολείπεται τῆς κατὰ ἀνάλυσιν ἀξιώµατί τε καὶ µεθόδῳ, τοσοῦτον πλεονεκτοῦσαν εὑρήσοµεν εἰς σύνοψίν τε τοῦ ὅλου καὶ µνήµην τῶν κατὰ µέρος. εὐµνηµόνευτα γὰρ ἱκανῶς ἐστι τὰ ἐκ τῆς τοῦ ὅρου διαλύσεως ἅπαντα, διὰ τὸ περιέχειν ὅλης τῆς τέχνης ἐν ἑαυτῷ τὰ κεφάλαια τὸν ἄριστον ὅρον, ὅν πέρ τινες καὶ οὐσιώδη ὀνοµάζουσιν, ἀντιδιαιρούµενοι τοῖς ἐννοηµατικοῖς προσαγορευοµένοις. ἐκεῖνοι µὲν γὰρ ἀπὸ τῶν συµβεβηκότων οἷς ὁρίζονται πράγµασιν, οὗτοι δὲ ἀπὸ τῆς οὐσίας αὐτῆς συνίστανται. ἡ δὲ κατὰ µέρος ἐξεργασία συµπάσης τῆς ἰατρικῆς θεωρίας ἐν πολλαῖς ἡµῖν ἑτέραις γέγραπται πραγµατείαις, αἷς ἔξεστι χρῆσθαι πρὸς τὰς τρεῖς διδασκαλίας. ἀλλὰ νῦν γε τῆς ὁριστικῆς ὑπαρξόµεθα, τοσοῦτον ἔτι προσθέντες, ὡς µόνα τὰ κεφάλαια καὶ οἷον συµπεράσµατα τῶν κατὰ διέξοδον ἀποδεδειγµένων εἰρήσεται νῦν.

2. ᾿Ιατρική ἐστιν ἐπιστήµη ὑγιεινῶν, καὶ νοσωδῶν, καὶ οὐδετέρων. οὐ διαφέρει δὲ οὐδ’ εἰ νοσερῶν τις εἴποι. τοῦ µὲν οὖν τῆς ἐπιστήµης ὀνόµατος κοινῶς τε καὶ οὐκ ἰδίως ἀκούειν χρή. τὸ δὲ ὑγιεινὸν, καὶ τὸ νοσῶδες, καὶ τὸ οὐδέτερον, τριχῶς ἕκαστον λέγεταιἴ τὸ µὲν ὡς σῶµα, τὸ δὲ ὡς αἴτιον, τὸ δὲ ὡς σηµεῖον. καὶ γὰρ τὸ ἐπιδεκτικὸν σῶµα τῆς ὑγείας, καὶ τὸ ποιητικὸν καὶ φυλακτικὸν αὐτῆς αἴτιον, καὶ τὸ δηλωτικὸν σηµεῖον, ἅπαντα ταῦτα καλοῦσιν οἱ ῞Ελληνες ὑγιεινά. κατὰ δὲ τὸν αὐτὸν τρόπον καὶ νοσώδη τά τε ἐπιδεκτικὰ νόσων σώµατα, καὶ τὰ ποιητικά τε καὶ φυλακτικὰ νόσων αἴτια, καὶ τὰ δηλωτικὰ σηµεῖα. καὶ δὴ καὶ τὰ οὐδέτερα κατὰ τὸν αὐτὸν λόγον σώµατά τε καὶ αἴτια καὶ σηµεῖα. καί ἐστι κατὰ πρῶτον µὲν λόγον ἐπιστήµη τῶν ὑγιεινῶν αἰτίων ἰατρικὴ, δι’ ἐκεῖνα δ’ ἤδη καὶ τῶν ἄλλων. δεύτερον δὲ τῶν νοσωδῶν. τρίτον δὲ τῶν οὐδετέρων. καὶ δὴ καὶ µετὰ ταῦτα τῶν σωµάτων, πρῶτον µὲν κἤνταῦθα τῶν ὑγιεινῶν, ἐφεξῆς δὲ τῶν νοσερῶν, εἶτα τῶν οὐδετέρων. καὶ περὶ τῶν σηµείων δὲ κατὰ τὸν αὐτὸν λόγον. ἐν µέντοι ταῖς πράξεσι, πρότερον µὲν τῶν σωµάτων ἡ διάγνωσις, ἐκ τῶν σηµείων δηλονότι, µετὰ ταῦτα δὲ ἡ τῶν ἐπ’ αὐτοῖς αἰτίων εὕρεσις. ἀλλ’ ἐπεὶ καὶ τὸ ποιητικὸν, καὶ τὸ δηλωτικὸν, καὶ τὸ ἐπιδεκτικὸν, διχῶς ἕκαστον λέγεται, τὸ µὲν ἁπλῶς, τὸ δὲ ἐν τῷ νῦν, ἰστέον ἀµφοῖν οὖσαν ἐπιστήµην τὴν ἰατρικήν. καὶ αὐτὸ δὲ τὸ ἁπλῶς διχῶς λέγεται, τό τε διὰ παντòς καὶ ὡς ἐπὶ τὸ πολύ· καὶ ἔστιν ἀµφοτέρων τούτων ἐπιστήµη ἡ ἰατρική. τὸ δὲ οὐδέτερον, αἴτιόν τε, καὶ σηµεῖον, καὶ σῶµα, τό τε ἁπλῶς λεγόµενον καὶ τὸ ἐν τῷ νῦν, τριχῶς ἕκαστον λέγεται· τὸ µὲν τῷ µηδ’ ἑτέρου τῶν ἐναντίων µετέχειν, τὸ δὲ τῷ τῶν ἀµφοτέρων, τὸ δὲ τῷ ποτὲ µὲν τοῦδε, ποτὲ δὲ τοῦδε. τούτων δ’ αὐτῶν τὸ δεύτερον κατὰ δύο τρόπους λέγεται· ποτὲ µὲν τῷ µετέχειν ἑκατέρου τῶν ἐναντίων ἐξ ἴσου, ποτὲ δὲ τῷ πλέον θατέρου. ἔστι δὲ καὶ καθ’ ὅλου τοῦ ὅρου κατὰ τὴν λέξιν ἀµφιβολία τις, ἣν καὶ αὐτὴν χρὴ διαλύεσθαι. ἐν γὰρ τῷ λέγειν τὴν ἰατρικὴν ἐπιστήµην ὑπάρχειν ὑγιεινῶν, καὶ νοσερῶν, καὶ οὐδετέρων, σηµαίνεται µὲν καὶ τὸ πάντων τῶν κατὰ µέρος, σηµαίνεται δὲ καὶ τὸ ὁποίων, σηµαίνεται δὲ καὶ τό τινων. ἀλλὰ τὸ µὲν πάντων ἀπεριόριστόν τε καὶ ἀδύνατον, τὸ δέ τινων ἐλλιπές τε καὶ οὐ τεχνικόν· τὸ δ’ ὁµοίων τεχνικόν τε ἅµα καὶ διαρκὲς εἰς ἅπαντα τῆς τέχνης τὰ κατὰ µέρος, ὅπερ καὶ περιέχεσθαί φαµεν ἐν τῷ τῆς ἰατρικῆς ὅρῳ. ἀρξόµεθα οὖν ἀπὸ τῶν σωµάτων πρῶτον, ὁποῖά τινα τά θ’ ὑγιεινὰ, καὶ τὰ νοσώδη, καὶ τὰ οὐδέτερα τετύχηκεν ὄντα. µετὰ δὲ ταῦτα τὸν περὶ τῶν σηµείων τε καὶ αἰτίων διεξέλθωµεν λόγον.

3. ῾Υγιεινόν ἐστιν ἁπλῶς σῶµα τὸ ἐκ γενετῆς εὔκρατον µὲν ὑπάρχον τοῖς ἁπλοῖς καὶ πρώτοις µορίοις· σύµµετρον δὲ τοῖς ἐκ τούτων συγκειµένοις ὀργάνοις. ὑγιεινὸν δὲ νῦν ἐστι σῶµα, τὸ κατὰ τὸ παρὸν ὑγιαῖνον. ἔστι δὲ δή που καὶ τοῦτο, καθ’ ὃν ὑγιαίνει χρόνον, εὔκρατόν τε καὶ σύµµετρον, οὐ τὴν ἀρίστην εὐκρασίαν τε καὶ συµµετρίαν, ἀλλὰ τὴν οἰκείαν. αὐτοῦ δὲ τοῦ ἁπλῶς ὑγιεινοῦ σώµατος, διὰ παντὸς µὲν τοιοῦτόν ἐστι τὸ εὐκρατότατόν τε καὶ συµµετρότατον, ὡς τὸ πολὺ δὲ τὸ τῆς ἀρίστης κατασκευῆς ἀπολειπόµενον οὐ πολλῷ. νοσῶδες δέ ἐστι ἁπλῶς σῶµα, τὸ ἐκ γενετῆς ἤτοι δύσκρατον τοῖς ὁµοιοµερέσιν, ἢ ἀσύµµετρον τοῖς ὀργανικοῖς, ἢ ἀµφότερα. νοσῶδες δὲ νῦν ἐστι σῶµα τὸ νοσοῦν, ἐν ᾧ λέγεται χρόνῳ τοιοῦτον ὑπάρχειν. εὔδηλον δὲ, ὡς καὶ τοῦτο, καθ’ ὃν λέγεται χρόνον εἶναι νοσῶδες, ἤτοι δύσκρατόν ἐστιν ἐν τοῖς ὁµοιοµερέσιν, ἢ ἀσύµµετρον ἐν τοῖς ὀργανικοῖς, ἢ ἀµφότερον. καὶ δὴ καὶ διὰ παντὸς νοσῶδές ἐστιν, ὅ τι περ ἂν ἐκ γενετῆς, ἤτοι δυσκρατότατον ὑπάρχον ἐν ἁπλοῖς καὶ πρώτοις µορίοις ἅπασιν, ἤ τισιν, ἢ τοῖς κυριωτάτοις, ἢ καὶ τοῖς ὀργανικοῖς ἀσυµµετρότατον, ὁµοίως καὶ ἐν τούτοις, ἢ πᾶσιν, ἤ τισιν, ἢ τοῖς κυριωτάτοις. ὡς τὸ πολὺ δὲ νοσῶδές ἐστι σῶµα, τὸ τοῦ τοιούτου τῆς κακίας ἀπολειπόµενον, οὔπω δ’ ἐν τῷ µέσῳ καθεστηκός. ἐπεὶ δὲ καὶ τὸ οὐδέτερον σῶµα τριχῶς ἐλέγετο, τὸ µὲν µηδ’ ἑτέρας τῶν ἄκρων διαθέσεων µετέχον, τὸ δὲ τῷ ἀµφοτέρων, τὸ δὲ τῷ, ποτὲ µὲν τῆσδε, ποτὲ δὲ τῆσδε· κατὰ µὲν τὸ πρῶτον σηµαινόµενον οὐδέτερον ἔσται σῶµα τὸ µέσον ἀκριβῶς ὑπάρχον, τοῦ τε ὑγιεινοτάτου σώµατος καὶ τοῦ νοσωδεστάτου. καὶ τούτου τὸ µὲν ἁπλῶς τοιοῦτόν ἐστιν, ὅτι περ ἐκ γενετῆς τοιοῦτον κατεστήσατο. τὸ δὲ νῦν ὁτιοῦν, κατὰ παρὸν τὸ µέσον ὑπάρχον τοῦ τε ὑγιεινοτάτου καὶ τοῦ νοσωδεστάτου. αὐτοῦ δὲ τοῦ ἁπλῶς τὸ µὲν διὰ παντὸς τοιοῦτον, ὅτι περ ἂν ἐν ἁπάσαις ταῖς ἡλικίαις διαµένῃ τοιοῦτον. τὸ δὲ ὡς ἐπὶ τὸ πολὺ, τὸ καὶ µεταβολάς τινας λαµβάνον. κατὰ δὲ τὸ δεύτερον σηµαινόµενον οὐδέτερον ἔσται σῶµα τὸ ἐναντίων ἅµα διαθέσεων µετέχον ἐκ γενετῆς, ἤτοι καθ’ ἓν µόριον, ἢ κατὰ δύο διαφέροντα. καθ’ ἓν µὲν, εἰ κατὰ τὴν ἑτέραν ἀντίθεσιν εὔκρατον εἴη τῶν δραστικῶν ποιοτήτων, ἢ κατ’ ἀµφοτέρας µὲν, ἀλλὰ περὶ τὴν διάπλασιν, ἢ τὸ µέγεθος, ἢ τὸν ἀριθµὸν τῶν µορίων, ἢ τὴν θέσιν ἐσφαλµένον, ἢ ἔµπαλιν ἐν τούτοις µὲν κατωρθωµένον ἅπασιν, ἤ τισιν, ἐν δὲ τῇ κράσει διηµαρτηµένον. ἐν διαφέρουσι δὲ µορίοις, καὶ κατὰ πάσας τὰς ἀντιθέσεις δύναταί τι τῶν ἐναντίων ἅµα µετέχειν. καὶ διὰ παντὸς µὲν τοιοῦτον, τὸ κατὰ πάσας τὰς ἡλικίας µένον ὅµοιον, ὡς τὸ πολὺ δ’ ἐστὶ, τὸ καὶ µεταβάλλον κατά τι. οὕτως δὲ κᾀν τῷ νῦν οὐδέτερον ἔσται σῶµα, κατὰ τὸ δεύτερον σηµαινόµενον, ἢ τῷ περὶ ἓν µόριον, τὰ µὲν ἔχειν ὑγιεινὰ, τὰ δὲ νοσερὰ τῶν ὑπαρχόντων αὐτῷ, ἢ τῷ περὶ διαφέροντα µέρη. κατὰ δὲ τὸ τρίτον σηµαινόµενον, οὐδέτερον ἔσται σῶµα τὸ ποτὲ µὲν ὑγιεινὸν, ποτὲ δὲ νοσερὸν ἐν µέρει γινόµενον, ὥσπερ ἐνίοις ὑπῆρξε, παισὶ µὲν οὖσιν, ὑγιεινοῖς γενέσθαι, νεανίσκοις δὲ γενοµένοις, νοσεροῖς, ἢ ἔµπαλιν. ἐν ἑνὶ δὲ χρόνῳ τὸ οὕτως οὐδέτερον, ἀκριβῶς µὲν οὐκ ἐγχωρεῖ συστῆναι, κατὰ πλάτος δ’ ἐγχωρεῖ. ἴσµεν δὲ, ὅτι τὸ νῦν διχῶς λέγεται. τὸ µὲν οὖν ὑγιεινὸν, καὶ νοσῶδες, καὶ οὐδέτερον σῶµα ποσαχῶς λέγεται, καὶ ὁποῖον ἕκαστόν ἐστιν, αὐτάρκως διώρισται.

4. Περὶ δὲ τῶν σηµείων ἐφεξῆς ἂν εἴη ῥητέον. ἔστι δὲ καὶ τούτων ὑγιεινὰ µὲν, ὅσα τῆς τε παρούσης ὑγείας ἐστὶ διαγνωστικὰ, καὶ τῆς µελλούσης ἔσεσθαι προγνωστικὰ, καὶ τῆς προγεγενηµένης ἀναµνηστικά. νοσώδη δὲ τά τε τῆς παρούσης νόσου διαγνωστικὰ, καὶ τῆς προγεγενηµένης ἀναµνηστικὰ, καὶ τῆς µελλούσης ἔσεσθαι προγνωστικά. κατὰ ταῦτα δὲ καὶ τὰ οὐδέτερα, τά τε τῶν οὐδετέρων διαθέσεων διαγνωστικὰ, καὶ προγνωστικὰ, καὶ ἀναµνηστικὰ, καὶ τὰ µηδὲν ὅλως δηλοῦντα περὶ διαθέσεων, ἢ τὰ µηδὲν µᾶλλον ὑγιεινὴν, ἢ νοσερὰν δηλοῦντα διάθεσιν. καὶ τὰ κατά τι µὲν ὑγιεινὴν, κατά τι δὲ νοσερὰν δηλοῦντα διάθεσιν, καὶ τὰ ποτὲ µὲν ὑγιεινὴν, ποτὲ δὲ νοσώδη, καὶ ταῦτα δὲ κατὰ τοὺς τρεῖς χρόνους ὁµοίως τοῖς ὑγιεινοῖς τε καὶ νοσώδεσι. καλεῖται δ’ ἐνίοτε πρὸς τῶν παλαιῶν ἰατρῶν ἅπαντα ταῦτα τὰ σηµεῖα προγνωστικὰ, καν τῶν ἐνεστώτων ἢ προγεγονότων ᾖ δηλωτικά. καὶ ἡ χρεία µεγάλη µὲν τῶν διαγνωστικῶν τε καὶ προγνωστικῶν, ἐλάττων δὲ τῶν ἀναµνηστικῶν.

5. ῎Οντων οὖν σωµάτων ὑγιεινῶν, τῶν µὲν ἁπλῶς, τῶν δὲ ἐν τῷ νῦν, ἅπερ δὴ καὶ ὑγιαίνοντα λέγεται, τῶν ἁπλῶς ὑγιεινῶν σωµάτων διττὴν ἔφαµεν εἶναι τὴν διαφορὰν, τῷ τὰ µὲν διὰ παντὸς ὑπάρχειν τοιαῦτα, τὰ δὲ ὡς τὸ πολύ. διὰ παντὸς µὲν, ὅσα τὴν ἀρίστην ἔχει κατασκευήν· ὡς τὸ πολὺ δὲ, ὅσα µὴ πολλῷ ταύτης ἀπολείπεται. τὰς διαγνώσεις δὲ αὐτῶν ἀπό τε τῶν ὑπαρχόντων κατὰ τὸν τῆς οὐσίας αὐτῶν λόγον χρὴ ποιεῖσθαι, καὶ τῶν ἐξ ἀνάγκης τούτοις ἑποµένων ἐνεργειῶν τε καὶ συµπτωµάτων, ἃ δὴ καὶ συµβεβηκότα καλοῦµεν ἰδίως. ἀπὸ µὲν τῆς οὐσίας αὐτῆς, τῶν ἐν ἀρίστῃ κατασκευῇ συµµετρία τῶν ὁµοιοµερῶν ἐν θερµότητι, καὶ ψυχρότητι, καὶ ξηρότητι, καὶ ὑγρότητι· τῶν δ’ ὀργανικῶν ἐν ποσότητι, καὶ πηλικότητι τῶν συντιθέντων αὐτὰ, καὶ προσέτι διαπλάσει τε καὶ θέσει τῶν µορίων ἑκάστου καὶ ὅλου τοῦ ὀργάνου. ἀπὸ δὲ τῶν ἐξ ἀνάγκης ἑποµένων τοῖς ὁµοιοµερέσιν, ὡς µὲν πρὸς τὴν ἁφὴν, ἐν σκληρότητι καὶ µαλακότητι συµµετρία, πρὸς δὲ τὴν ὄψιν εὔχροιά τε καὶ ἡ κατὰ λειότητα καὶ δασύτητα συµµετρία. κατὰ δὲ τὰς ἐνεργείας ἡ τελειότης, ἣν δὴ καὶ ἀρετὴν αὐτῶν ὀνοµάζοµεν. ἀπὸ δὲ τῶν τοῖς ὀργανικοῖς ἑποµένων, ἐν συµµετρίᾳ τε καὶ κάλλει τῶν τοῦ παντὸς σώµατος ὀργάνων, ἔτι τε τῇ τῶν ὑπαρχουσῶν αὐτοῖς ἐνεργειῶν ἀρετῇ. τῆς µὲν οὖν ἀρίστης κατασκευῆς τοῦ σώµατος τὰ διαγνωστικὰ σηµεῖα ταῦτά ἐστι. τῶν δ’ ἀπολειποµένων µὲν αὐτῆς, ὑγιεινῶν δ’ ἔτι, τὰ µὲν ἐν τῇ τῶν ὁµοιοµερῶν ἔσφαλται κράσει µικρόν τι σφάλµα, τὰ δὲ ἐν τῇ τῶν ὀργανικῶν µικρόν τι κᾀνταῦθα, καὶ ἤτοι πάντων, ἤ τινων, ἢ καθ’ ἑκάτερον. τὰ δὲ γένη τῶν σφαλµάτων τὰ αὐτὰ τοῖς µὲν ἀρετὴν αὐτῶν συµπληροῦσι, κρᾶσις µὲν ἐν τοῖς ὁµοιοµερέσιν, ἀριθµὸς δὲ, καὶ διάπλασις, καὶ µέγεθος, καὶ θέσις ἐν τοῖς ὀργανικοῖς. ἀµφοῖν δὲ κοινὸν ἡ ἕνωσις, ἣν δὴ καὶ συνέχειαν αὐτῶν ὀνοµάζοµεν. ἐν δὲ τοῖς αὐτοῖς τούτοις γένεσι καὶ ἡ τῶν νοσωδῶν σωµάτων ἐστὶ κακία, καθ’ ἑκάτερον τοῦ νοσώδους τὸ σηµαινόµενον. ὅρος δ’ ἀµφοῖν ἐστι διακριτικὸς ἡ τῆς ἐνεργείας αἰσθητὴ βλάβη. τὰ δὲ τῆς ἀρίστης ἀπολειπόµενα κατασκευῆς σώµατα βραχύ τι βέβλαπται µὲν δή που καὶ αὐτὰ κατά γε τὴν ἀλήθειαν, οὐ µὴν αἰσθητόν γε τοῦτο. διορίζει τοιγαροῦν αὐτὰ τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον, ἔν τε ταῖς ἐνεργείαις καὶ τῷ τοῖς νοσώδεσιν αἰτίοις ἀποµάχεσθαι. τὰ δέ γε ἁπλῶς νοσώδη σώµατα διώρισται τῷ τε ῥᾳδίως ὑπὸ τῶν νοσωδῶν αἰτίων νικᾶσθαι, καὶ τῷ πολύ τι κατὰ τὴν ἀρετὴν τῶν ἐνεργειῶν ἀπολείπεσθαι. γίνεται γοῦν ἀµφοῖν ἐν µέσῳ τὰ οὐδέτερά τε καὶ ἁπλῶς λεγόµενα, καὶ τὰ σύν τινι πλάτει. καὶ τµηθήσεται τὸ τῆς ὅλης ὑγείας πλάτος εἰς τρία µόρια, πλάτος ἔχοντα καὶ αὐτὰ συχνόν. ὧν τὸ µὲν πρῶτον ἔσται τῶν ὑγιαινόντων σωµάτων, τὸ δὲ δεύτερον, τῶν οὐδετέρων, τὸ δὲ τρίτον, τῶν νοσωδῶν. οἷς ἐφεξῆς ἐστι τὰ ἤδη νοσοῦντα σώµατα, βλάβαις αἰσθηταῖς ἐνεργειῶν ἀφωρισµένα. τὰ µὲν οὖν ὀδυνώδη τε, καὶ ὧν αἱ κινήσεις πληµµελεῖς εἰσιν, ἢ ὅλως ἀπολώλασιν, ἐναργεῖς ἔχει τοὺς ὅρους. ὅσα δ’ ἀτόνους κέκτηται τὰς ἐνεργείας, ἐν µὲν ταῖς µεγίσταις ἀποστάσεσιν εὐδιάκριτα, κατὰ δὲ τὰς µικροτέρας ἀµφίβολα, καὶ διὰ τοῦτο κατὰ τὸ γένος τοῦτο τῆς βλάβης, ἡ µηδετέρου τῶν ἐναντίων ἐνεργειῶν µετέχουσα συνίσταται διάθεσις, ἣν καὶ αὐτὴν ἔφαµεν οὐδετέραν ὀνοµάζεσθαι, πάντων τούτων αἰσθήσει διακρινοµένων, οὐκ αὐτῇ τῶν πραγµάτων τῇ φύσει· κίνδυνος γὰρ εἰς τὸ τῆς ἀειπαθείας ὑποσυρῆναι δόγµα. καὶ τοίνυν καὶ τὰ σηµεῖα τῶν ὑγιαινόντων µὲν σωµάτων, ἀλλ’ ἤτοι νοσωδῶν, ἢ οὐδετέρων ὑπαρχόντων, τῷ ποσῷ τῆς ἀποστάσεως διοίσει, θεµένων ἡµῶν ἄκρους µὲν ὅρους ἐναντίους ἀλλήλοις, τήν τε ἀρίστην κατασκευὴν καὶ τὴν ἄρτι γενοµένην νόσον, ἐπισκοπουµένων δὲ, ὁποτέρῳ τούτων ἐστὶν ἐγγυτέρω τὰ δοκιµαζόµενα σώµατα. τὸ µὲν γὰρ ἐγγυτέρω τῆς ἀρίστης κατασκευῆς ὑγιεινὸν, τὸ δὲ ταύτης µὲν ποῤῥωτέρω, τοῦ δ’ ἤδη νοσοῦντος ἐγγυτέρω, νοσῶδες. τὸ δ’ ἀµφοῖν µεταξὺ, καὶ ἴσον ἑκατέρων ἀπέχειν φαινόµενον, οὐδέτερον ἔσται τοῦτο.

6. Τῆς µὲν οὖν ἀρίστης κατασκευῆς τοῦ σώµατος εἴρηται τὰ γνωρίσµατα. τῶν δ’ ἀπολειποµένων αὐτῆς ἰσάριθµα µὲν τὰ γένη, ἐν τῷ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον τέµνεσθαι δυναµένων. ἀφωρισµένων δὲ εἰς τρία µέρη, τὰ σηµεῖα τοῦ νοσώδους σώµατος ἁπλῶς ἐροῦµεν. ἐξ αὐτῶν γὰρ ἔσται δῆλα καὶ τὰ λοιπὰ δύο πλάτη. κατὰ γένος µὲν οὖν εἴρηται πρόσθεν ἐν τῷ τῆς ἀρίστης κατασκευῆς λόγῳ, κατ’ εἶδος δὲ νῦν εἰρήσεται, διελοµένων ἡµῶν πρότερον τὰ µόρια. τέσσαρες δ’ αὐτῶν εἰσιν αἱ πᾶσαι διαφοραί. τὰ µὲν γὰρ ἀρχαί τινές εἰσιν, τὰ δὲ ἀπ’ ἐκείνων ἐκπέφυκε. τὰ δὲ, οὔτ’ ἄλλων ἄρχει τῆς διοικήσεως, οὔθ’ ὑπ’ ἄλλων ἄρχεται, συµφύτους ἔχοντα τὰς διοικούσας αὐτὰ δυνάµεις. ἔνια δὲ συµφύτους τε ἅµα καὶ ἐπιῤῥύτους ἔχει. ἀρχαὶ µὲν οὖν εἰσιν ἐγκέφαλος, καρδία, ἧπαρ, καὶ ὄρχεις. ἀπ’ ἐκείνων δ’ ἐκπέφυκε, κᾀκείνοις ὑπηρετεῖ, νεῦρα µὲν καὶ νωτιαῖος µυελὸς ἐγκεφάλῳ, τῇ καρδίᾳ δ’ ἀρτηρίαι, φλέβες δ’ ἥπατι, τὰ σπερµατικὰ δ’ ἀγγεῖα τοῖς ὄρχεσιν. αὐτὰ δ’ αὑτὰ διοικεῖ χόνδρος, ὀστοῦν, σύνδεσµος, ὑµὴν, ἀδὴν, πιµελὴ, σὰρξ ἁπλῆ. τὰ δ’ ἄλλα πάντα µόρια κοινὴν τούτοις ἔχοντα τὴν ἐξ ἑαυτῶν διοίκησιν, ἀρτηριῶν τε καὶ φλεβῶν, καὶ νεύρων προσδεῖται. τριχῶν δὲ καὶ ὀνύχων οὐδὲ διοίκησίς τίς ἐστιν, ἀλλὰ γένεσις µόνη. αὐταὶ µὲν οὖν αἱ τῶν µορίων διαφοραί.

7. Σηµεῖα δ’ ἑκάστου τῆς κράσεως ἐφεξῆς εἰρήσεται, τὴν ἀρχὴν ἀπ’ ἐγκεφάλου ποιησαµένων ἡµῶν. ἔστι δὲ πέντε τὰ σύµφυτα γένη τῶν γνωρισµάτων αὐτοῦ. ἓν µὲν ἡ τῆς συµπάσης κεφαλῆς διάθεσις, δεύτερον δὲ ἡ τῶν αἰσθητικῶν ἐνεργειῶν ἀρετή τε καὶ κακία, καὶ τρίτον ἡ τῶν πρακτικῶν, καὶ τέταρτον ἡ τῶν ἡγεµονικῶν, καὶ πέµπτον ἡ τῶν φυσικῶν. ἄλλο δὲ γένος ἐπὶ τούτοις ἅπασιν, ἡ ἀπὸ τῶν ἔξωθεν αὐτῷ προσπιπτόντων ἀλλοίωσις. ἡ µὲν δὴ τῆς συµπάσης κεφαλῆς διάθεσις ἐκ µεγέθους τε καὶ σχήµατος αὐτῆς λαµβάνεται καὶ τριχῶν. ἡ µὲν οὖν µικρὰ κεφαλὴ µοχθηρᾶς ἐγκεφάλου κατασκευῆς ἴδιον σηµεῖον. ἡ µεγάλη δὲ οὐκ ἐξ ἀνάγκης ἀγαθῆς κατασκευῆς σηµεῖον. ἀλλ’ εἰ µὲν διὰ ῥώµην ἐγένετο τῆς ἐγχωρίου δυνάµεως, ὕλην χρηστήν τε καὶ πολλὴν δηµιουργούσης, ἀγαθὸν σηµεῖον· εἰ δὲ διὰ µόνης τῆς ὕλης τὸ πλῆθος, οὐκ ἀγαθόν. διοριστέον οὖν ἐστιν αὐτὰ τῷ τε σχήµατι καὶ τοῖς ἀπ’ αὐτοῦ πεφυκόσι. τῷ σχήµατι µὲν, εἰ εὔρυθµος, ἀεὶ γὰρ ἀγαθὸν τοῦτο σηµεῖον. τοῖς δ’ ἀπ’ αὐτοῦ πεφυκόσιν, εἰ κρατεραύχην τέ ἐστιν καὶ τοῖς ἄλλοις ὀστοῖς ἄριστα διάκειται, καὶ εἰ τὸ νευρῶδες αὐτῇ σύµπαν εὐτραφές τέ ἐστι καὶ εὔτονον. οἰκεῖον δὲ σχῆµα κεφαλῆς, ὥσπερ ἂν εἰ νοήσαις σφαῖραν ἀκριβῆ κηρίνην ἑκατέρωθεν ἀτρέµα πεπιληµένην. ἀνάγκη γὰρ τῆς τοιαύτης κυρτότερα µὲν, ἢ κατὰ σφαῖραν, γενέσθαι τά τε ὄπισθεν καὶ τὰ ἔµπροσθεν, εὐθύτερα δὲ τὰ ἑκατέρωθεν. εἰ δ’ ἡ κατ’ ἰνίον ἐξοχὴ µειωθείη τινὶ, συνεπισκέπτου τά τε νεῦρα καὶ τὸν αὐχένα σὺν τοῖς ἄλλοις ὀστοῖς. κατὰ φύσιν µὲν γὰρ ἐχόντων, ἐνδείᾳ τῆς ὕλης, οὐ δυνάµεως ἀῤῥωστίᾳ τοιοῦτος ἐγένετο. φαυλοτέρων δὲ ὑπαρχόντων, ἀσθενὴς ἡ ἀρχή. τὰ πολλὰ δὲ ταῖς κατ’ ἰνίον ἐνδείαις ἀσθένεια τῶν εἰρηµένων ἕπεται, καὶ σπάνιον πάνυ τὸ µὴ τοιοῦτον. καὶ τὴν φοξοτέραν δὲ κατ’ ἰνίον ἐπισκέπτου κεφαλὴν, ὡσαύτως τοῖς ἐφ’ ὅλης αὐτῆς µεγάλης γενοµένης διορισµοῖς. ὡς τὰ πολλὰ δὲ κᾀνταῦθα σὺν εὐρύθµῳ τῷ σχήµατι γενοµένης τῆς παρεγκεφαλίδος, ἀγαθὸν σηµεῖον, ἣν ἔνιοι τῶν ἰατρῶν ὀπίσθιον ἐγκέφαλον ὀνοµάζουσιν, ὥσπερ οὖν καὶ ἔστιν ὀπίσθιος, ὁριζόµενος τῇ λαµβδοειδεῖ ῥαφῇ. τοῦ νωτιαίου δέ ἐστιν ἀρχὴ τὸ µόριον τοῦτο, καὶ δι’ ἐκεῖνον ἁπάντων τῶν καθ’ ὅλον τὸ ζῶον νεύρων πρακτικῶν. αὐτὸ δὲ τὸ ὄπισθεν µέρος καθ’ αὑτὸ παντάπασιν ὀλίγων αἰσθητικῶν µετέχει, παµπόλλων δὲ τῶν πρακτικῶν, ὥσπερ γε καὶ θάτερον τὸ πρόσθιον, αἰσθητικῶν µὲν παµπόλλων, ὀλίγων δὲ τῶν πρακτικῶν. ὥστε καὶ καλῶς διακείµενα ῥωµαλέας ἕξει τὰς ἀποφύσεις ἑκάτερον τὰς ἰδίας. οἱ αὐτοὶ δὲ κᾀπὶ τῶν ἔµπροσθεν τῆς κεφαλῆς τῶν κατὰ τὸ µέτωπον διορισµοὶ τοῖς ὄπισθεν, εἰς σµικροτητά τε καὶ µέγεθος αὐτοῦ βλεπόντων, καὶ σχῆµα, καὶ τὰς ἐνταῦθα αἰσθήσεις, ὄψιν τε καὶ γεῦσιν καὶ ὄσφρησιν. ἀλλήλων γάρ ἐστι γνωρίσµατα, καὶ ἀλλήλοις µαρτυρεῖ, τά τε ἀπὸ τῆς ἀρχῆς πεφυκότα, τῇ τῆς ἀρχῆς ἀρετῇ τε καὶ κακίᾳ, καὶ ἡ ἀρχὴ τοῖς ἀπ’ αὐτῆς. ἡ µέντοι τῶν ἡγεµονικῶν ἐνεργειῶν ἀρετή τε καὶ κακία τῆς ἀρχῆς µόνης ἐστὶν αὐτῆς καθ’ ἑαυτὴν γνώρισµα. καλῶ δὲ ἡγεµονικὰς ἐνεργείας τὰς ἀπὸ τῆς ἀρχῆς µόνης γινοµένας. ἀγχίνοια µὲν οὖν λεπτοµεροῦς οὐσίας ἐγκεφάλου γνώρισµα, βραδυτὴς δὲ διανοίας παχυµεροῦς· εὐµάθεια δ’ εὐτυπώτου, καὶ µνήµη µονίµου. οὕτω δὲ καὶ ἡ µὲν δυσµάθεια δυστυπώτου. ἡ δ’ ἐπιλησµοσύνη διαῤῥεούσης, καὶ τὸ µὲν εὐµετάβολον ἐν δόξαις θερµῆς, τὸ δὲ µόνιµον ψυχρᾶς.

8. ἔτι δέ µοι δοκῶ λείπεσθαι δύο γένη γνωρισµάτων, ὧν ἐξ ἀρχῆς ὑπεσχόµην ἐρεῖν, ἓν µὲν τὸ τῶν φυσικῶν ἐνεργειῶν, ἕτερον δὲ τὸ τῶν ἔξωθεν προσπιπτόντων· ἔσται δὲ κοινὸς ὑπὲρ ἀµφοῖν ὁ λόγος. εἰ µὲν εὔκρατος ὁ ἐγκέφαλος ὑπάρχει κατὰ τὰς τέσσαρας ποιότητας, ἁπάντων τῶν εἰρηµένων ἕξει µετρίως, καὶ τῶν περιττωµάτων, ὅσα δι’ ὑπερώας, ἢ ὤτων, ἢ µυκτήρων ἐκκαθαίρεται, καὶ τούτων ἕξει µετρίως, ἥκιστά τε βλαβήσεται πρὸς ἁπάντων τῶν ἔξωθεν προσπιπτόντων, ὅσα θερµαίνει, καὶ ψύχει, καὶ ξηραίνει, καὶ ὑγραίνει. τοῖς τοιούτοις αἱ τρίχες τῆς κεφαλῆς, βρέφεσι µὲν οὖσιν ὑπόπυῤῥοι, παισὶ δὲ ὑπόξανθοι, τελειουµένοις δὲ γίνονται ξανθαὶ, µεταξύ πως οὖσαι τῶν τε ἀκριβῶς οὔλων καὶ ἁπλῶν, οὐ µὴν οὐδὲ φαλακροῦνται ῥᾳδίως. ἀκούειν δὲ χρὴ τῶν εἰρηµένων τε καὶ ῥηθησοµένων γνωρισµάτων ὡς ἐπὶ εὐκράτων οἰκήσεων. ὅσα δὲ κατὰ τὰς τρίχας οὐκ ἐπὶ χωρίων µόνον, ἀλλὰ καὶ τῆς τῶν χυµῶν κράσεως, ἀνάλογον ἐχούσης τῇ κράσει τῶν κατὰ τὸν ἐγκέφαλον. εἰ δὲ θερµότερος εἴη τοῦ συµµέτρου, κατὰ δὲ τὴν ἑτέραν ἀντίθεσιν εὔκρατος, εἰ µὲν ἐπὶ πλέον εἴη θερµότερος, ἰσχυρὰ πάντα τὰ ῥηθησόµενα γενήσεται γνωρίσµατα, βραχείας δὲ τῆς ὑπερβολῆς ὑπαρχούσης, ἀµυδρά. κοινὸς δὲ οὗτος ὁ λόγος ἐπὶ πάντων εἰρήσθω µοι τῶν µορίων, τῶν ἐν πάσαις ταῖς κράσεσι µελλόντων λέγεσθαι γνωρισµάτων.

9. ῾Εξῆς δ’ οὖν σηµεῖα τῆς ἐν ἐγκεφάλῳ θερµότητος, ἐπὶ τοῖς ἔµπροσθεν εἰρηµένοις, ἐρυθρότερα καὶ θερµότερα τὰ περὶ τὴν κεφαλὴν σύµπαντα, καὶ αἱ ἐν τοῖς ὀφθαλµοῖς φλέβες αἰσθηταὶ, αἱ τρίχες τούτοις γεννηθεῖσι, ταχέως ἐπὶ τῆς κεφαλῆς φύονται. πολλῷ µὲν οὖσι θερµοτέροις τῶν εὐκράτων, µέλαιναι, καὶ ἰσχυραὶ, καὶ οὖλαι γίνονται· µὴ πολλῷ δὲ, ὑπόξανθοι µὲν τὸ πρῶτον, εἶτα µελαίνονται· προϊόντων δὲ ταῖς ἡλικίαις φαλακροῦνται, καὶ µᾶλλόν γε οἱ ἐπὶ πλέον θερµότεροι. περιττώµατα δὲ καθ’ ὑπερώαν καὶ µυκτῆρας, ὀφθαλµούς τε καὶ ὦτα, βραχέα καὶ πέπονα τούτοις ἐστὶν, ὅταν ἀµέµπτως ὑγιαίνωσι. πεπλησµένης δὲ τῆς κεφαλῆς ἐνίοτε, συνεχῶς γὰρ καὶ µάλιστα αὐτοῖς, ὅταν ἀφυλάκτως διαιτῶνται, τὸ τοιοῦτον συµβαίνει, πλείω µὲν, ἀλλ’ οὐκ ἄπεπτα τὰ περιττώµατα γίνεται. πληροῦνται δὲ καὶ βαρύνονται τὴν κεφαλὴν ὑπὸ θερµαινόντων ἐδεσµάτων τε καὶ ποµάτων, καὶ ὀσµῶν, καὶ τῶν ἔξωθεν προσπιπτόντων ἁπάντων, ἐν οἷς ἐστι καὶ ὁ περιέχων ἡµᾶς ἀήρ. ἔτι τε µᾶλλον, εἰ µὴ µόνον εἴη θερµὰ τὰ τοιαῦτα τὴν φύσιν, ἀλλὰ καὶ ὑγρὰ, βραχέσιν ὕπνοις αἱ τοιαῦται κράσεις ἀρκοῦνται, πρὸς τῷ µηδὲ βαθεῖς αὐτοὺς γίνεσθαι. ψυχροτέρου δὲ ἢ προσῆκεν ἐγκεφάλου γνωρίσµατα, περιττώµατα πλείω κατὰ τὰς οἰκείας ἐκροὰς, καὶ αἱ τρίχες εὐθεῖαί τε καὶ πυῤῥαὶ, καὶ µόνιµοι, καὶ µετὰ πολὺν χρόνον τοῦ γεννηθῆναι φυόµεναι, λεπταὶ καὶ ἄτροφοι τὸ πρῶτον, καὶ ῥᾳδίως ὑπὸ τῶν ψυχρῶν αἰτίων βλάπτονται, καὶ κατ’ αὐτὸν τὸν χρόνον τῆς βλάβης κατάῤῥοις τε καὶ κορύζαις ἁλίσκονται. οὐ µὴν οὐδ’ ἁπτοµένοις θερµὰ τὰ περὶ τὴν κεφαλὴν, οὐδ’ ὁρῶσιν ἐρυθρὰ, καὶ τῶν ὀφθαλµῶν αἱ φλέβες ἀόρατοι, καὶ ὑπνωδέστεροί πώς εἰσι. ξηροτέρου δ’ ἐγκεφάλου γνωρίσµατα, τὸ ἀπέριττον ἐν ταῖς ἐκροαῖς, καὶ τὸ τῶν αἰσθήσεων ἀκριβές. ἀγρυπνητικοὶ δέ εἰσι, καὶ τρίχας ἰσχυροτάτας µὲν ἔχουσι, καὶ τάχιστα φύουσι γεννηθέντες, οὔλας µᾶλλον ἢ εὐθείας, φαλακροῦνται δ’ ἐν τάχει. ὑγροτέρου δὲ τρίχες ἁπλαῖ, καὶ οὐδ’ ὅλως φαλακροῦνται, καὶ αἱ αἰσθήσεις ἀχλυώδεις εἰσὶ, καὶ περιττωµάτων πλῆθος, ὕπνοι τε πολλοὶ καὶ βαθεῖς. αὗται µὲν αἱ ἁπλαῖ δυσκρασίαι.

10. Σύνθετοι δὲ, θερµὴ µὲν καὶ ξηρὰ πρώτη, καθ’ ἣν ἀπέριττοί τέ εἰσι καὶ ἀκριβεῖς ταῖς αἰσθήσεσι, καὶ ἀγρυπνητικώτατοι, καὶ φαλακροῦνται ταχέως. ἡ πρώτη µέντοι γένεσις τῶν τριχῶν ταχίστη τέ ἐστι καὶ εὐτραφεστάτη, µελανότριχές τε καὶ οὐλότριχές εἰσι, καὶ θερµοὶ, ψαυόντων τῆς κεφαλῆς, ἐρυθροί τε µέχρι τῶν τῆς ἀκµῆς χρόνων. εἰ δ’ ὑγρότης προσίοι τῇ θερµότητι, βραχὺ µὲν ὑπερβαλλουσῶν ἀµφοτέρων τὸ σύµµετρον, εὔχροιά τε καὶ θερµότης, καὶ αἱ ἐν τοῖς ὀφθαλµοῖς φλέβες µεγάλαι, καὶ περιττώ µατα πλείω, µετρίως πέπονα, καὶ αἱ τρίχες εὐθεῖαι καὶ ὑπόξανθοι, καὶ οὐ φαλακροῦνται ῥᾳδίως, πληροῦνται δὲ, καὶ βαρύνονται τὴν κεφαλὴν ὑπὸ τῶν θερµαινόντων. εἰ δὲ καὶ ὑγραίνοιντο, πολὺ δή που µᾶλλον, ἡνίκα καὶ πλῆθος ἴσχουσι περιττωµάτων. ἐὰν δ’ ἐπὶ πλεῖστον ὑγρότητός τε καὶ θερµότη-τος ἥκωσι, νοσώδης τούτοις ἡ κεφαλὴ, καὶ περιττωµατικὴ, καὶ ῥᾳδίως ὑπὸ τῶν ὑγραινόντων τε καὶ θερµαινόντων βλαπτοµένη. νότος δ’ αὐτοῖς πολέµιος ἀεί. ἄριστα δ’ ἐν τοῖς βορείοις διάγουσιν, οὐ µὴν οὐδ’ ἐγρηγορέναι δύνανται µέχρι πλείονος, ὕπνῳ τ’ ἐπιτρέψαντες ἑαυτοὺς, ἅµα τε κωµατώδεις εἰσὶ καὶ ἄγρυπνοι, καὶ φαντασιώδεις τοῖς ὀνείρασιν, καὶ αἱ ὄψεις ἀχλυώδεις, καὶ αἱ αἰσθήσεις οὐκ ἀκριβεῖς. εἰ δὲ πολλῷ µὲν εἴη τοῦ συµµέτρου θερµότερος ὁ ἐγκέφαλος, ὀλίγῳ δ’ ὑγρότερος, ἐπικρατήσει µὲν τὰ τῆς θερµῆς κράσεως γνωρίσµατα, µιχθήσονται δ’ αὐτοῖς ἀµυδρῶς τὰ τῆς ὑγρότητος, ὥσπερ καὶ, εἰ πολλῷ µὲν ὑγρότερος, ὀλίγῳ δὲ θερµότερος, ἐναργῆ µὲν ἔσται καὶ σφοδρὰ τὰ τοῦ ὑγρότητος, ἀµυδρὰ δὲ τὰ τῆς θερµότητος γνωρίσµατα. κοινὸς δ’ οὗτος ὁ λόγος ἐπὶ πασῶν ἐστι τῶν κατὰ συζυγίαν δυσκρασιῶν. αἱ ψυχραὶ δ’ ἅµα καὶ ξηραὶ κράσεις ἐγκεφάλου ψυχρὰν καὶ ἄχρουν ἀποτελοῦσι τὴν κεφαλὴν, ὅσον ἐφ’ ἑαυταῖς. ἀεὶ γὰρ χρὴ µεµνῆσθαι τοῦ κατ’ ἀρχὴν διορισµοῦ, προσεπιλογιζόµενον, ὅσον ἐκ τῆς τῶν χυµῶν κράσεως ἀλλοιοῦται τὰ κατ’ αὐτόν. εὐθὺς δ’ αἱ τοιαῦται κράσεις ἄφλεβοί τε τὰ κατὰ τοὺς ὀφθαλµούς εἰσι, καὶ πρὸς τῶν ψυχρῶν αἰτίων ἑτοίµως βλάπτονται· διὸ καὶ ἀνωµάλως ὑγιαίνουσι, ποτὲ µὲν κουφότατοι τὰς κεφαλὰς, ἀπέριττοί τε τὰς ἀκροὰς, ἐνίοτε δὲ κατάῤῥοις τε καὶ κορύζαις ἐπὶ σµικροῖς αἰτίοις ἑτοίµως ἁλισκόµενοι. αἱ δ’ αἰσθήσεις αὐτῶν ἐν νεότητι µὲν ἀκριβεῖς τέ εἰσι καὶ ἄµεµπτοι τὰ πάντα, προϊοῦσι δὲ ἀποµαραίνονται ταχέως, καὶ, συλλήβδην φάναι, ταχύγηροι τὰ περὶ τὴν κεφαλὴν ἅπαντές εἰσι· διὸ καὶ πολιοῦνται ταχέως. αἱ τρίχες δ’ αὐτοῖς γεννηθεῖσι µὲν ἀνέρχονται µόγις, ἄτροφοι καὶ πυῤῥαί· προήκοντι δὲ τῷ χρόνῳ, κρατούσης µὲν ἐπὶ πλέον τῆς ψυχρότητος ἤπερ τῆς ξηρότητος, οὐ φαλακροῦνται. τοὔµπαλιν δὲ, εἰ συµβαίη τὴν ξηρότητα µὲν πλεῖστον κρατῆσαι τῆς ὑγρότητος, τὴν ψυχρότητα δὲ τῆς θερµότητος ὀλίγον, οἱ τοιοῦτοι φαλακροῦνται. αἱ δ’ ὑγραὶ καὶ ψυχραὶ κράσεις ἐγκεφάλου κωµατώδεις ἐργάζονται, καὶ ὑπνηλοὺς, καὶ φαύλους ταῖς αἰσθήσεσι, καὶ περιττωµατι-κοὺς, εὐψύκτους τε καὶ εὐπληρώτους τὴν κεφαλὴν, εὐαλώτους τε κατάῤῥοις καὶ κορύζαις.οὐ µὴν οὐδὲ φαλακροῦνται οἱ τοιοῦτοι. ταυτὶ µὲν οὖν ἐστι τὰ σηµεῖα τῶν ἐγκεφάλου κράσεων. ἐξ αὐτῶν δ’ ὁρµώµενος ἐφ’ ἕκαστον ὄργανον αἰσθήσεως ἴσθι τὰς διαγνώσεις µεταφέρων.

11. ᾿Αρκέσει δ’ ἐπ’ ὀφθαλµῶν µόνον εἰπεῖν. ὅσοι µὲν ἁπτοµένοις ἐναργῶς εἰσι θερµοὶ, καὶ κινοῦνται ῥᾳδίως τε καὶ πολλάκις, καὶ φλέβας εὐρείας ἔχουσι, θερµοὶ σύµπαντές εἰσι. ψυχροὶ δὲ οἱ τούτοις ἐναντίοι, καὶ ὑγροὶ µὲν οἱ µαλακοί τε ἅµα καὶ πλήρεις ὑγρότητος, ξηροὶ δὲ οἱ αὐχµηροί τε ἅµα καὶ σκληροί. καὶ βλάπτονται µὲν ὑπὸ τῶν ὁµοίων αἰτίων τῇ κράσει ῥᾳδίως, ὠφελοῦνται δὲ ὑπὸ τῶν ἐναντίων τῇ ἐµµέτρῳ χρήσει. ἀλλὰ τοῦτό γε κοινὸν ἐπὶ πάσῃ διαγνώσει κράσεως ἅπαντος µορίου µεµνῆσθαι προσήκει. µέγεθος δ’ ὀφθαλµῶν ἅµα µὲν εὐρυθµίᾳ τε καὶ τῇ τῶν ἐνεργειῶν ἀρετῇ πλῆθος οὐσίας εὐκράτου, ἐξ ἧς διεπλάσθησαν, ἐνδείκνυται. τὸ δ’ ἄνευ τούτων πολλὴν µὲν τὴν οὐσίαν, οὐκ εὔκρατον δὲ δηλοῖ. µικρότης δ’ ὀφθαλµῶν ἅµα µὲν εὐρυθµίᾳ τε καὶ τῇ τῶν ἐνεργειῶν ἀρετῇ ὀλίγην µὲν, ἀλλ’ εὔκρατον ἐνδείκνυται τὴν οὐσίαν, ἐξ ἧς διεπλάσθησαν, ἅµα δ’ ἀῤῥυθµίᾳ τινὶ καὶ κακίᾳ τῶν ἐνεργειῶν ὀλίγην τε ἅµα καὶ φαύλην εἶναι σηµαίνει τὴν οὐσίαν αὐτῶν. τὰ δὲ κατὰ χρόας ᾧδε χρὴ διορίζεσθαι. γλαυκοὶ µὲν ὀφθαλµοὶ λάµποντες ὑγρότητι καθαρᾷ τε καὶ οὐ πολλῇ φωτὸς λαµπροῦ γίνονται περιουσίᾳ, µέλανες δ’ ἔµπαλιν. οἱ δ’ αὖ µεταξὺ κατὰ τὰς ἀνὰ µέσον αἰτίας. γλαυκὸς µὲν οὖν ὀφθαλµὸς ἤτοι διὰ µέγεθος, ἢ λαµπρότητα τοῦ κρυσταλλοειδοῦς, ἢ προπετῆ θέσιν, ἢ διὰ τὴν τοῦ λεπτοῦ καὶ ὑδατώδους ὑγροῦ τοῦ κατὰ τὴν κόρην ὀλιγότητά τε καὶ καθαρότητα γίνεται· πάντων µὲν ἅµα συνελθόντων, ὁ γλαυκότατος· εἰ δὲ τὰ µὲν αὐτῶν παρῇ, τὰ δὲ µὴ, τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον ἐν γλαυκότητι συνίσταται. µέλας δ’ ὀφθαλµὸς ἢ διὰ τὴν σµικρότητα τοῦ κρυσταλλοειδοῦς, ἢ διὰ τὴν ἐν βάθει θέσιν, ἢ ὅτι λαµπρόν τε καὶ αὐγοειδὲς ἀκριβῶς οὐκ ἔστιν, ἢ ὅτι τὸ λεπτὸν ὑγρὸν, ἤτοι πλέον, ἢ οὐ καθαρόν ἐστιν, ἢ διά τινα τούτων, ἢ διὰ πάντα πέφυκε γίνεσθαι. τὸ µᾶλλον δὲ καὶ ἧττον ἐν αὐτοῖς, ὡς ἔµπροσθεν εἴρηται. τὸ µὲν οὖν λεπτὸν ὑγρὸν, ὑδατωδέστερόν τε καὶ πλέον γενόµενον, ὑγρότερον ἀποφαίνει τὸν ὀφθαλµόν. ὥσπερ γε καὶ εἰ παχύτερον, ἢ ἔλαττον γένοιτο ξηρότερον, τὸ δὲ κρυσταλλοειδὲς, εἰ µὲν σκληρότερον εἴη, ξηρότερον, εἰ δὲ µαλακώτερον, ὑγρότερον. οὕτως δὲ καὶ εἰ µὲν ὑπερβάλλοι τῆς συµµετρίας τοῦ λεπτοῦ, ξηρότερον· εἰ δ’ ἀπολείποιτο, τοὐναντίον.

12. Περὶ δὲ τῶν τῆς καρδίας κράσεων ἑξῆς λεγέσθω, πρότερόν γε τοῦτο ἀναµνησάντων ἡµῶν, ὡς ἕκαστον µέρος ἤτοι θερµότερον, ἢ ψυχρότερον, ἢ ξηρότερον, ἢ ὑγρότερον ἑαυτοῦ γεγονέναι φαµὲν, οὐ πρὸς ἕτερόν τι παραβάλλοντες, ἀλλὰ πρὸς ἑαυτό. ὅπως γὰρ ἂν ἡ καρδία γένηταί τινι φύσει ψυχροτέρα, πολὺ θερµοτέρα τὴν κρᾶσίν ἐστιν ἐγκεφάλου τοῦ θερµοτάτου. τῆς µὲν οὖν θερµοτέρας ὡς πρὸς τὴν οἰκείαν συµµετρίαν καρδίας σηµεῖα, τὰ µὲν ἀχώριστά τε καὶ οἰκεῖα, µέγεθος ἀναπνοῆς, καὶ σφυγµοῦ τάχος καὶ πυκνότης ἐστὶν, εὐτολµία τε καὶ τὸ πρὸς τὰς πράξεις ἄοκνον. εἰ δὲ ἐπὶ πλεῖστον ἥκει θερµότητος, ὀξυθυµία τε µανιώδης καὶ θρασύτης. ἔστι δὲ καὶ λάσιος αὐτοῖς ὁ θώραξ, καὶ µάλιστα τὰ στέρνα, καὶ τῶν καθ’ ὑποχόνδριον ὅσα τούτοις πλησίον. ὡς ἐπὶ τὸ πολὺ δὲ καὶ τὸ σύµπαν σῶµα θερµὸν ἐπὶ θερµῇ τῇ καρδίᾳ γίνεται, πλὴν εἰ µὴ µεγάλως ἀντιπράττοι τὸ ἧπαρ. εἰρήσεται δ’ ὀλίγον ὕστερον ἅπαντος τοῦ σώµατος τὰ γνωρίσµατα. καὶ µέντοι καὶ ἡ τοῦ θώρακος εὐρύτης θερµότητος γνώρισµα, πλὴν εἰ µὴ κᾀνταῦθά ποτε µεγάλως ὁ ἐγκέφαλος ἀντιπράξειεν. ἐπειδὴ τὸ µὲν τοῦ νωτιαίου µέγεθος ἀνάλογόν ἐστιν ἐκείνῳ τὰ πολλὰ, καὶ τηλικοῦτοι µὲν οἱ σπόνδυλοι τὸ µέγεθος, ἡλίκος ὁ νωτιαῖος µυελός· ὥστε καὶ ἡ ῥάχις ὅλη. συµπήγνυται δὲ ὁ θώραξ ἐπὶ τῷ κατὰ τὸ µετάφρενον αὐτῆς µέρει, καθάπερ ἐπὶ τρόπιδι ναῦς, ὥστ’ ἐξ ἀνάγκης ἕξει τὸ µὲν µῆκος ἴσον τῷ µεταφρένῳ, τὸ δ’ εὖρος, ὅταν µὲν ἀνάλογον τῷ πάχει τῶν σπονδύλων ἡ σύµπηξις αὐτῷ γένηται κατ’ ἐκείνους· ὅταν δὲ ἡ τῆς καρδίας θερµότης κρατήσασα διαφυσήσῃ τε καὶ ἀνευρύνῃ κατὰ τὴν πρώτην γένεσιν, ἀνάλογον τῇ ταύτης θερµότητι. διὸ καὶ ὅταν µὲν ἐπὶ σµικρᾷ κεφαλῇ ὁ θώραξ εὐρὺς ᾖ, µέγιστον γίνεται γνώρισµα τῆς κατὰ τὴν καρδίαν θερµότητος· ὅταν δ’ ἐπὶ µεγάλῃ σµικρὸς, ἰδικώτατον καὶ τοῦτο σηµεῖόν ἐστι καρδίας ψυχροτέρας. εἰ δ’ ἀνάλογον ἔχει τὴν κεφαλὴν, τοῖς ἄλλοις σηµείοις διορίζου περὶ τῆς καρδίας, ὡς ἐκ θώρακός γε πηλικότητος οὐδὲν ληψόµενος. ἐπὶ δὲ ψυχροτέρας καρδίας σφυγµοὶ µικρότεροι τῶν συµµέτρων, οὐ µὴν βραδύτεροί γε ἐξ ἀνάγκης ἢ ἀραιότεροι. ἡ ἀναπνοὴ δὲ, εἰ µὲν τοσοῦτον µικρότερος ὁ θώραξ, ὅσον ἡ καρδία ψυχροτέρα, τοῖς σφυγµοῖς ἀνάλογον· εἰ δὲ µείζων, ἢ κατὰ τὸ ποσὸν τῆς ψύξεως, οὐ σµικροτέρα µόνον, ἀλλὰ καὶ βραδυτέρα καὶ ἀραιοτέρα. δειλοὶ τὴν φύσιν οἱ τοιοῦτοι καὶ ἄτολµοί εἰσι καὶ µελληταὶ, καὶ ψιλὸν αὐτοῖς τὸ στέρνον τριχῶν ἐστι. περὶ δὲ σµικρότητος αὐτῆς διοριστέον, ὡς ἔµπροσθεν εἴρηται. κατὰ ταῦτα δὲ καὶ περὶ τῆς ὅλου τοῦ σώµατος θερµότητος. ἡ δὲ ξηροτέρα καρδία τοὺς σφυγµοὺς ἐργάζεται σκληροτέρους, καὶ τὸν θυµὸν οὐχ ἕτοιµον µὲν, ἄγριον δὲ καὶ δύσπαυστον, ὡς τὰ πολλὰ δὲ καὶ ὅλον τὸ σῶµα ξηρότερον, εἰ µὴ τὰ καθ’ ἧπαρ ἀντιπράττει. ὑγροτέρας δὲ καρδίας σηµεῖα, σφυγµοὶ µαλακοὶ, καὶ ἦθος εὐκίνητον µὲν πρὸς ὀργὴν, εὐκατάπαυστον δὲ, καὶ τὸ σύµπαν σῶµα ὑγρότερον, πλὴν εἰ µὴ τὰ καθ’ ἧπαρ ἀντιπράττει.

13. Κατὰ δὲ συζυγίαν τῶν πρώτων ποιοτήτων αἱ δυσκρασίαι τῆς καρδίας ᾧδε ἔχουσιν. θερµῆς καὶ ξηρᾶς καρδίας οἱ σφυγµοὶ σκληροὶ καὶ µεγάλοι, καὶ ταχεῖς, καὶ πυκνοὶ, καὶ αἱ ἀναπνοαὶ µεγάλαι τε καὶ ταχεῖαι, καὶ πυκναί. καὶ πολὺ δὴ µᾶλλον εἰς τάχος ἐπιδιδόασι καὶ πυκνότητα, οὐ συναυξηθέντος ἀνάλογον τῇ καρδίᾳ τοῦ θώρακος. πάντων οὗτοι λασιώτατοι τὰ κατὰ τὸ στέρνον εἰσὶ καὶ τὸ ὑποχόνδριον. εἰς δὲ τὰς πράξεις ἕτοιµοι καὶ θυµικοὶ καὶ ταχεῖς, ἄγριοι, καὶ ἀνήµεροι, καὶ ἰταµοὶ, καὶ ἀναίσχυντοι, καὶ τυραννικοὶ τοῖς ἤθεσι, καὶ γὰρ ὀξύθυµοι καὶ δύσπαυστοι. περὶ δὲ τῆς ἅπαντος τοῦ σώµατος κράσεως, ἔτι τε τῆς τοῦ θώρακος εὐρυχωρίας, ἀνάλογον τοῖς ἔµπρο-σθεν εἰρηµένοις διοριστέον. εἰ δ’ ὑγρότης ἐπικρατήσειεν ἅµα θερµότητι, λάσιοι µὲν ἧττον οἱ τοιοῦτοι τῶν προειρηµένων, ἕτοιµοι δὲ εἰς τὰς πράξεις οὐδὲν ἧττον· οὐ µὴν ἄγριός γε ὁ θυµὸς, ἀλλ’ εἰς ὀργὴν µόνον ἕτοιµοι. οἱ σφυγµοὶ δὲ µαλακοί τε καὶ µεγάλοι, καὶ ταχεῖς, καὶ πυκνοί. καὶ ἡ ἀναπνοὴ, τοῦ µὲν θώρακος ἀνάλογον ἔχοντος τῇ καρδίᾳ, κατὰ τὴν αὐτὴν ἰδέαν τοῖς σφυγµοῖς· µικροτέρου δὲ γενοµένου, τοσοῦτον θάττων τε καὶ πυκνοτέρα τῶν προειρηµένων, ὅσον καὶ ὁ θώραξ µικρότερός ἐστιν. πολλῆς δὲ τῆς κατὰ τὴν κρᾶσιν ἐκτροπῆς γινοµένης, καὶ µάλιστα εἰ κατὰ τὴν ὑγρότητα συµπέσῃ τοῦτο, πρὸς τοῖς εἰρηµένοις ἔτι καὶ τὰ σηπεδονώδη νοσήµατα γίνεται, διαφθειροµένων τε καὶ σηποµένων αὐτοῖς τῶν χυµῶν συµπεσεῖται, καὶ αἱ ἐκπνοαὶ µείζους τε καὶ θάττους τῶν εἰσπνοῶν, κᾀν τοῖς σφυγµοῖς ἡ συστολὴ ταχεῖα. ὑγροτέρας δὲ καὶ ψυχροτέρας καρδίας οἱ µὲν σφυγµοὶ µαλακοὶ, τὸ δὲ ἦθος ἄτολµόν τε καὶ δειλὸν, καὶ ὀκνηρόν. εἰσὶ δὲ καὶ ψιλοὶ τριχῶν οἱ τοιοῦτοι τὰ στέρνα, καὶ ἥκιστα µηνιῶσιν, ὥσπερ καὶ εἰς ὀργὴν οὐχ ἕτοιµοι. τὰ δὲ κατὰ θώρακα καὶ τὸ σύµπαν σῶµα τοῖς ἔµπροσθεν ὡσαύτως διοριστέον. ἡ ψυχροτέρα δὲ καὶ ξηροτέρα καρδία τοὺς µὲν σφυγµοὺς σκληροὺς ἐργάζεται καὶ µικρούς· τὴν δὲ ἀναπνοὴν, εἰ µὲν ἀνάλογον τῇ ψυχρότητι µικρὸς ὁ θώραξ γένοιτο, σύµµετρον· εἰ δὲ µείζων, ἀραιὰν καὶ βραδεῖαν. ἀοργητότατοι πάντων οὗτοι· βιασθέντες µέντοι τισὶν ὀργισθῆναι, φυλάττουσι τὴν µῆνιν. εἰσὶ δὲ καὶ ἄτριχοι τὰ στέρνα πάντων µάλιστα. περὶ δὲ σµικρότητος τοῦ θώρακος, ἔτι τε τῆς τοῦ ὅλου σώµατος ψυχρότητος ὁµοίως διοριστέον, ἓν κοινὸν ἐπὶ πᾶσι τοῖς εἰρηµένοις ἐκεῖνο µεµνηµένους, ὡς, ὅσα περὶ ἠθῶν ἢ νῦν, ἢ κατ’ ἄλλον τινὰ γέγραπται λόγον εἰς διάγνωσιν κράσεως, οὐχ ὑπὲρ τῶν ἐκ φιλοσοφίας ἢ χρηστῶν ἢ µοχθηρῶν ἠθῶν ἐγγιγνοµένων, ἀλλ’ ὑπὲρ τῶν ἐµφύτων ἑκάστῳ λέλεκται.

14. ῞Ηπατος θερµοτέρου γνωρίσµατα, φλεβῶν εὐρύτης, ἡ ξανθὴ χολὴ πλείων. ἐν δὲ τῷ χρόνῳ τῆς ἀκµῆς καὶ ἡ µέλαινα, θερµότερον αὐτοῖς τὸ αἷµα, καὶ διὰ τοῦτο καὶ τὸ σύµπαν σῶµα, πλὴν εἰ µὴ τὰ κατὰ τὴν καρδίαν ἀντιπράττει, δασύτης τῶν καθ’ ὑποχόνδρια καὶ γαστέρα. ψυχροτέρου δὲ στενότης φλεβῶν, φλέγµα πλεῖον, αἷµα ψυχρότερον, καὶ ἡ σύµπασα τοῦ σώµατος ἕξις ψυχροτέρα, εἰ µή τι πρὸς τῆς καρδίας θερµαίνοιτο, ψιλὰ τριχῶν ὑποχόνδριά τε καὶ γαστήρ. ξηροτέρου δὲ, τὸ µὲν αἷµα παχύτερόν τε καὶ ξηρότερον καὶ ὀλιγώτερον, αἱ φλέβες δὲ σκληρότεραι, καὶ ἡ σύµπασα τοῦ σώµατος ἕξις ξηροτέρα. ὑγροτέρου δὲ, τὸ µὲν αἷµα πλεῖόν τε καὶ ὑγρότερον, αἱ φλέβες δὲ µαλακώτεραι· οὕτως δὲ καὶ τὸ σύµπαν σῶµα, πλὴν εἰ µὴ τὰ κατὰ τὴν καρδίαν ἀντιπράττει. θερµοτέρου δὲ ἅµα καὶ ξηροτέρου ἥπατος γνωρίσµατα, λασιώτατον ὑποχόνδριον, αἷµα παχύτερόν τε ἅµα καὶ ξηρότερον, ἡ ξανθὴ χολὴ πλείστη, κατὰ δὲ τὴν ἀκµὴν καὶ ἡ µέλαινα, φλεβῶν εὐρύτης τε καὶ σκληρότης. οὕτως δὲ καὶ τὸ σύµπαν σῶµα. θερµότης µὲν γὰρ ἡ ἐκ καρδίας ὁρµωµένη νικῆσαι δύναται τὴν ἐξ ἥπατος ὁρµωµένην ψυχρότητα, καθάπερ γε καὶ ἡ ψυχρότης τὴν θερµότητα. τὴν ξηρότητα δὲ οὐχ οἷόν τε πρὸς τοὐναντίον ὑπὸ τῆς καρδίας ὑγροτέρας γενοµένης ἀχθῆναι. µεταξὺ δέ ἐστιν ἡ ἀφ’ ἥπατος ὑγρότης τῶν εἰρηµένων. µᾶλλον µὲν γὰρ τῆς ἐν καρδίᾳ νικᾶται ξηρότητος, ἤπερ ἡ ξηρότης ὑπὸ τῆς ὑγρότητος· ἧττον δὲ τῆς θερµότητος, ἔτι δὲ µᾶλλον ἧττον ὑπὸ τῆς ψυχρότητος· εὐνικητοτάτη γὰρ αὕτη τῶν ἐξ ἥπατος ὁρµωµένων ποιοτήτων. εὔδηλον οὖν, ὡς, ἐπειδὰν εἰς ταὐτὸ συνδράµωσιν αἱ τῶν ἀρχῶν ἀµφοτέρων κράσεις, ὅλον ἀκριβῶς τὸ σῶµα κατ’ ἐκείνας διατίθεται. λεχθήσεται δὲ ὀλίγον ὕστερον αὐτοῦ τὰ γνωρίσµατα. τὸ δὲ ὑγρότερον ἅµα καὶ θερµότερον ἧπαρ ἧττον µὲν τοῦ θερµοτέρου καὶ ξηροτέρου τὰ καθ’ ὑποχόνδριον ἐργάζεται λάσια, πλεῖστον δ’ αἷµα, καὶ φλέβας µεγάλας, καὶ τὴν ἕξιν ὑγροτέραν καὶ θερµοτέραν, εἰ µὴ τὰ κατὰ τὴν καρδίαν ἀντιπράττει. εἰ δὲ ἐπὶ πλέον ἀµφοτέραις ταῖς ποιότησιν ἐκ τραπείη τοῦ κατὰ φύσιν, ἑτοίµως ἁλίσκεται τοῖς σηπεδονώδεσι καὶ κακοχύµοις νοσήµασιν· ἔτι µᾶλλον, εἰ ἐπὶ πλεῖστον µὲν αὐξηθείη τὸ ὑγρὸν, ἐπ’ ὀλίγον δὲ τὸ θερµόν. εἰ δ’ ἔµπαλιν ἐπ’ ὀλίγον µὲν αὐξη-θείη τὸ ὑγρὸν, ἐπὶ πλεῖστον δὲ τὸ θερµὸν, ἥκιστα κακόχυµοι γίγνονται. τὸ δ’ αὖ ὑγρότερον καὶ ψυχρότερον ἧπαρ ἄτριχον µὲν ἔχει τὸ ὑποχόνδριον, αἷµα δ’ ἐργάζεται φλεγµατικώτερον ἅµα φλεβῶν στενότητι, καὶ τὸ σύµπαν σῶµα παραπλησίως ἔχον, εἰ µὴ πρὸς τῆς καρδίας ἐς τἀναντία µετάγοιτο. τὸ δὲ ψυχρότερον καὶ ξηρότερον ἧπαρ ὀλίγαιµόν τε καὶ στενόφλεβον ἐργάζεται τὸ σῶµα καὶ ψυχρότερον, ὑποχόνδριόν τε ψιλὸν, εἰ µὴ κᾀνταῦθα νικήσειεν ἡ καρδία.

15. Τῆς δὲ τῶν ὄρχεων κράσεως ἡ θερµὴ µὲν ἀφροδισιαστική τέ ἐστι, καὶ ἀῤῥενόγονος, καὶ γόνιµος, καὶ ταχέως δασύνει τὰ γεννητικὰ µόρια, συνεφάπτεται δὲ καὶ τῶν πέριξ, ἡ ψυχρὰ δὲ τἀναντία. καὶ ἡ µὲν ὑγρὰ πολύσπερµός τέ ἐστι καὶ ὑγρόσπερµος, ἡ ξηρὰ δὲ ὀλιγόσπερµός τε καὶ µετρίως παχύσπερµος. ἡ θερµοτέρα δὲ καὶ ξηροτέρα παχυσπερµοτάτη τέ ἐστι καὶ γονιµωτάτη, καὶ τάχιστα πρὸς συνουσίαν ἐπεγείρει τὸ ζῶον εὐθέως ἐξ ἀρχῆς. ἀτὰρ οὖν οἱ τοιοῦτοι καὶ δασύνονται τάχιστα τὰ γεννητικὰ µόρια καὶ σύµπαντα τὰ πέριξ, ἄνω µὲν ἄχρι τῶν κατὰ τὸν ὀµφαλὸν χωρίων, κάτω δὲ µέχρι µέσων µηρῶν. ὁρµητικὴ µὲν οὖν ἡ τοιαύτη κρᾶσις ἱκανῶς ἐπ’ ἀφροδίσια, τάχιστα δὲ ἐµπιπλαµένη καὶ, εἰ βιάσαιτο, βλαπτοµένη. συνελθούσης δὲ ὑγρότητος τῇ θερµότητι, λάσιοι µὲν ἧττον οἱ τοιοῦτοι, πολύσπερµοι δὲ µᾶλλον, οὐ µὴν ὀρέγονταί γε µᾶλλον τῶν ἑτέρων, ἐξαρκοῦσι δ’ ἀβλαβέστερον ἀφροδισίοις πλείοσιν. εἰ δ’ ἱκανῶς ἄµφω συναυξηθείη τό θ’ ὑγρὸν καὶ θερµὸν, οὐδ’ ἀβλαβῶς ἀπέχονται τῶν ἀφροδισίων. εἰ δ’ ὑγρότεροι καὶ ψυχρότεροι τὴν κρᾶσιν οἱ ὄρχεις γένοιντο, ψιλὰ τὰ πέριξ τριχῶν, καὶ βραδέως ἀφροδισιάζειν ἄρχονται, καὶ οὐδ’ ὁρµητικοὶ πρὸς τὴν ἐνέργειάν εἰσιν, ὑδατῶδες δὲ καὶ λεπτὸν αὐτοῖς τὸ σπέρµα καὶ ὀλίγον ἐστὶ, καὶ θηλύγονον, καὶ ἄγονον. ἡ ψυχροτέρα δὲ καὶ ξηροτέρα κρᾶσις ὁµοία µὲν τἄλλα τῇ προειρηµένη κράσει, παχύτερον δ’ αὐτοῖς τὸ σπέρµα, καὶ παντάπασιν ὀλίγον.

16. Αἱ δ’ ὅλου τοῦ σώµατος ἕξεις εἴρηνται µέν που καὶ πρόσθεν, ὡς ὁµοιοῦνται καρδίᾳ καὶ ἥπατι· κρατεῖ δὲ ἡ ὁµοιότης τοῦ σφοδροτέραν ἔχοντος ἡντιναοῦν τῶν πρώτων ποιοτήτων, ἃς δὴ καὶ δραστικὰς ὀνοµάζουσιν. ὅλου δὲ τοῦ σώµατος ἡ ἕξις ἐπ’ ἐκείνων λέγεται µάλιστα τῶν µορίων, ὅσα θεωµένοις ὑποπίπτει πρῶτα. µύες δέ εἰσιν οὗτοι, πᾶσι τοῖς ὀστοῖς περιβεβληµένοι, σύνθετοί τινες σάρκες ἔκ τε τῆς ἁπλῆς τῆς πρώτης σαρκὸς, ἔτι τε τῶν ἰνῶν, αἷς αὗται περιπεφύκασιν. ἡ γὰρ οἰκεία τῶν µυῶν οὐσία ταῦτ’ ἐστιν ἄµφω. τὰ δ’ εἰς αὐτοὺς ἥκοντα τῶν ἀγγείων οἷον ὀχετοί τινές εἰσιν, οὐ συµπληροῦντες αὐτῶν τὴν οὐσίαν, ἀλλ’ ὑπηρετοῦντες εἰς διαµονήν. εἰρήσεται γοῦν καὶ τὰ τῆς τούτων κράσεως γνωρίσµατα κατὰ τὴν εὔκρατον οἴκησιν. ἐξαλλάττουσι γὰρ αἱ δύσκρατοι τὸ δέρµα, καθ’ ἑαυτὰς τυποῦσαι, καὶ διαφθείρουσιν ἔνια τῶν γνωρισµάτων. οὕτως δὲ καὶ εἰ κατὰ τὴν εὔκρατον χώραν ὥρᾳ θέρους ἑαυτὸν ἡλίῳ τις παραβάλλοι γυµνὸν, ἐξαλλάξει τῶν γνωρισµάτων ὅσα κατὰ χρόαν τέ ἐστι καὶ τὴν ἐν µαλακότητι καὶ σκληρότητι σύστασιν. εἰ δ’, ὥσπερ εὔκρατόν ἐστι τὸ χωρίον, οὕτως καὶ αὐτὸς εὐκράτως διαιτῷτο, µήτ’ ἐξοπτώµενος ἐν ἡλίῳ γυµνὸς ἑκάστης ἡµέρας ἐπὶ πλεῖστον, ἀλλὰ µήθ’, ὥσπερ ἔνιοι, δίκην παρθένου σκιατραφούµενος, ἀκριβῆ τὰ τῆς κράσεως ἐνδείξεται γνωρίσµατα. καὶ τοίνυν ὡς ἐπὶ τούτων τοῦ λόγου γενησοµένου, προσέχωµεν ἤδη τὸν νοῦν αὐτῷ. συµµέτρου κράσεως γνωρίσµατα πρὸς ὅλην τοῦ ζώου τὴν ἕξιν ἡ χροιὰ µὲν ἐξ ἐρυθροῦ καὶ λευκοῦ συµµιγής· αἱ τρίχες δὲ ξανθαὶ µετρίως καὶ οὖλαι τὰ πολλά· συµµετρία δὲ σαρκώσεως ἐν ποσότητι καὶ ποιότητι. µέσον γὰρ ἀκριβῶς ἐστι τὸ τοιοῦτον σῶµα πασῶν τῶν ὑπερβολῶν, ὡς ἂν καὶ νοουµένων τε καὶ λεγοµένων πρὸς αὐτό. καὶ γὰρ τὸ παχὺ σῶµα πρὸς τοῦτο λέγεται παχὺ, καὶ τὸ λεπτὸν ὡσαύτως πρὸς τοῦτο, πολύσαρκόν τε καὶ ὀλιγόσαρκον, καὶ πιµελῶδες, καὶ σκληρὸν, καὶ µαλακὸν, καὶ λάσιον, καὶ ψιλόν. οὐδὲν οὖν τούτων ἐστὶ τὸ σύµµετρον, ἀλλ’ οἷος ὁ Πολυκλείτου κανὼν εἰς ἄκρον ἥκει συµµετρίας ἁπάσης, ὡς ψαυόντων µὲν µήτε µαλακὸν φαίνεσθαι, µήτε σκληρὸν, µήτε θερµὸν, µήτε ψυχρὸν, ὁρώντων δὲ µήτε λάσιον, µήτε ψιλὸν, µήτε παχὺ, µήτε ἰσχνὸν, ἤ τινα ἑτέραν ἔχον ἀµετρίαν. Οσα δὲ τοῦ συµµέτρου θερµότερα µέν ἐστιν, οὐ µὴν ὑγρότερά γε, ἢ ξηρότερα κατὰ τὸ σαρκῶδες γένος, καὶ ὑπὲρ τούτου γὰρ ὁ ἐνεστηκὼς λόγος, φαίνεται µὲν δήπου καὶ ἁπτοµένοις θερµότερα τοσοῦτον, ὅσον πέρ ἐστι τῇ κράσει θερµότερα. λασιώτερα δὲ τοσοῦτον ἔσται, ὅσον περ καὶ θερµότερα, καὶ πιµελῆς ἧττον ἔχοντα, τῇ χροιᾷ δὲ ἐξέρυθρα, καὶ µελανότριχα εἶναι. ψυχροτέρας δὲ κράσεως σηµεῖα τὸ ἄτριχον, τὸ πιµελῶδες, τὸ ψυχρὸν ἁπτοµένοις. ἡ χροιὰ δ’ αὐτοῖς ἅµα ταῖς θριξὶ πυῤῥοτέρα. πολλῆς δὲ τῆς ψύξεως οὔσης, πελιδνή πώς ἐστιν, καὶ καλεῖν ἔθος ἐστὶν ἐνίοις τῶν ἰατρῶν τοὺς τοιούτους µολυβδοχρῶτας. ἡ δὲ ξηροτέρα κρᾶσις ἰσχνοτέρα τέ ἐστι καὶ σκληροτέρα τῆς εὐκράτου τοσοῦτον, ὅσον περ ἂν ᾖ ξηροτέρα, τὰ δ’ ἄλλα παραπλήσιος. καὶ ἡ ὑγροτέρα δὲ τὰ µὲν ἄλλα παραπλήσιος, εὐσαρκοτέρα δὲ καὶ µαλακωτέρα.

17. Καὶ µὴν καὶ κατὰ συζυγίαν τῶν πρώτων ποιοτήτων αἱ δυσκρασίαι γινόµεναι σύνθετον ἔχουσι καὶ τὴν τῶν γνωρισµάτων ἰδέαν. ἡ µὲν γὰρ θερµοτέρα καὶ ξηροτέρα, λασιωτέρα, καὶ θερµοτέρα, καὶ σκληροτέρα, καὶ ἀπίµελός ἐστι, καὶ ἰσχνὴ, καὶ µελανόθριξ. εἰ δὲ ἐπὶ πλέον ἥκει θερµότητος, καὶ µελάγχρους. ἡ θερµοτέρα καὶ ὑγροτέρα κρᾶσις µαλακωτέρα τε καὶ εὐσαρκοτέρα, καὶ θερµοτέρα τῆς ἀρίστης κράσεως εἰς τοσοῦτόν ἐστιν, εἰς ὅσον ἀµφοτέραις αὐξηθῇ ταῖς ποιότησιν. ἐπὶ πλεῖστον δὲ αὐξηθεῖσα τοῖς σηπεδονώδεσιν ἑτοίµως ἁλίσκεται νοσήµασιν, ὅτι καὶ κακόχυµος ἑτοίµως γίγνεται. εἰ δ’ ὀλίγῳ µὲν ὑγροτέρα εἴη, παµπόλλῳ δὲ θερµοτέρα, καὶ µαλακώτεροι µὲν ὀλίγῳ τῶν συµµέτρων οἱ τοιοῦτοι, καὶ σαρκωδέστεροι, λασιώτεροι δὲ οὐκ ὀλίγῳ· καὶ µὲν δὴ καὶ ἁπτοµένοις οὐκ ὀλίγῳ θερµότεροι. µέλαιναι δ’ αὐτοῖς αἱ τρίχες, καὶ ἡ σὰρξ ἀπίµελος. εἰ δ’ ὀλίγῳ µὲν εἴη θερµοτέρα, παµπόλλῳ δὲ ὑγροτέρα, µαλακὴ τούτοις ἐστὶν ἡ σὰρξ, καὶ πολλὴ, καὶ τὸ χρῶµα συµµιγὲς ἐξ ἐρυθροῦ καὶ λευκοῦ, καὶ ψαυόντων ὀλίγῳ θερµότεροι. συλλήβδην δ’ εἰπεῖν ἐπὶ τῶν κατὰ συζυγίαν κράσεων, ἀεὶ τῆς ἐπικρατούσης ποιότητος ἐπικρατήσει τὰ γνωρίσµατα. ἡ ψυχροτέρα δὲ καὶ ὑγροτέρα κρᾶσις, ἐπ’ ὀλίγον µὲν ἀµφοῖν ηὐξηµένων, ἄτριχός τέ ἐστι καὶ λευκὴ, καὶ µαλακὴ, καὶ παχεῖα, καὶ πιµελώδης. ἐπὶ πλεῖον δὲ τὰ µὲν ἄλλα κατὰ ἀναλογίαν τῆς τῶν ποιοτήτων αὐξήσεως· ἡ χροιὰ δὲ ἅµα ταῖς θριξὶ πυῤῥὰ, καθάπερ γε καὶ εἰ ἐπὶ πλεῖστον ἀµφοῖν ηὐξηµένων πελιδνή. εἰ δ’ ἄνισος ἡ αὔξησις εἴη τῶν ποιοτήτων, ἐπικρατήσει τὰ τῆς µᾶλλον ηὐξηµένης ἴδια. εἰ δὲ τὸ ψυχρὸν ἅµα τῷ ξηρῷ κατ’ ἴσον αὐξηθείη, φύσει σκληρὸν καὶ ἰσχνὸν ἴσχουσι τὸ σῶµα, καὶ ἄτριχον, ἁπτοµένοις δὲ ψυχρόν. ἡ πιµελὴ δὲ ὅµως αὐτοῖς, καίτοι γε ἰσχνοῖς οὖσι, παρέσπαρται τῇ σαρκί. τὰ δὲ τῶν τριχῶν καὶ τῆς χροιᾶς ἀνάλογον τῷ µέτρῳ τῆς ψυχρότητος. µεταπεσούσης δὲ τῆς θερµῆς καὶ ξηρᾶς κράσεως ἐν τῷ χρόνῳ τῆς παρακµῆς εἰς τὴν ξηράν τε καὶ ψυχρὰν, ἡ ἕξις τῶν τοιούτων ἰσχνὴ καὶ σκληρὰ, µελαγχολικὴ δέ ἐστι καὶ διὰ τοῦτο µέλαινά τε ἅµα καὶ δασεῖα. κρατούσης δὲ τῆς ἑτέρας τῶν ποιοτήτων παρὰ πολὺ, τῆς δ’ ἑτέρας ὀλίγον τι τοῦ συµµέτρου παραλλαττούσης, ἐπικρατήσει µὲν τὰ τῆς ἐπικρατούσης, ἀµυδρὰ δὲ ἔσται τὰ τῆς ἑτέρας γνωρίσµατα. ἐπὶ πᾶσι δὲ τοῖς εἰρηµένοις τε καὶ µέλλουσι λέγεσθαι κοινὸν γνώρισµα κράσεως, εἰ µὲν εὔψυκτον εἴη τὸ µόριον, ἤτοι ψυχρότητος, ἢ ἀραιότητος, εἰ δὲ δύσψυκτον, ἤτοι θερµότητος, ἢ πυκνότητος, εἰ δ’ ὑπὸ τῶν ξηραινόντων βλάπτοιτο, αὐχµηρόν τε, καὶ ξηρὸν, καὶ δυσκίνητον γένοιτο, ξηρότητος, ὥσπερ γε καὶ εἰ βαρύνοιτο πρὸς τῶν ὑγραινόντων, ὑγρότητος. ἐπιβλέπειν δὲ καὶ εἰ ὡσαύτως ἀλλήλοις ἅπαντες οἱ µύες, ἢ οὐχ ὡσαύτως κέκρανται, συνεπισκοπούµενον ἐν ἅπασι πηλικότητα τῶν ὑποβεβληµένων ὀστῶν. ἐνίοτε γοῦν ἰσχνότερον εἶναι δοκεῖ τὸ µέρος, οὐκ ὂν ἰσχνότερον, ὅσον ἐπὶ τοῖς µυσὶ, διὰ δὲ τὴν στενότητα τῶν ὀστῶν τοιοῦτον φανταζόµενον. οὕτως δὲ καὶ παχύτερον ἐνίοις εἶναι δοκεῖ πολλάκις, οὐ διὰ τὴν εὐρύτητα τῶν ὀστῶν, ἀλλὰ διὰ τὸ τῆς σαρκὸς πλῆθος, ἥτις αὐξανοµένη τε καὶ µειουµένη, σκληροτέρα τε καὶ µαλακωτέρα γενοµένη, ξηρότερον ἢ ὑγρότερον ἀποφαίνει τὸ µόριον. ἡ µὲν οὖν ὀλίγη τε καὶ σκληρὰ, τὸ ξηρότερον· ἡ πολλὴ δὲ καὶ ἡ µαλακὴ, τὸ ὑγρότερον. οὕτω δὲ καὶ αἱ µεταξὺ χῶραι τῶν ὁµοιοµερῶν σωµάτων, ἤτοι πλέον ὑγρὸν ἐν αὐταῖς, ἢ ἔλαττον περιέχουσαι, καὶ ἤτοι παχύτερον, ἢ λεπτότερον, ἢ ὑγρότερον, ἢ ξηρότερον ἀποφαίνει τὸ µόριον· ὑγρότερον µὲν, ἔνθα λεπτοτέρα τε καὶ πλείων ἐστὶν ἡ ὑγρότης, ξηρότερον δὲ, ὅπου παχυτέρα τε ἅµα καὶ ἐλάττων. αὐτὰ µὲν γὰρ τὰ στερεὰ τοῦ σώµατος µόρια, τὰ ὄντως στερεὰ καὶ πρῶτα, κατ’ οὐδένα τρόπον οἷόν τέ ἐστιν ὑγρότερα ποιεῖν, ἀλλ’ ἱκανὸν, εἰ κωλύει τις αὐτὰ µὴ διὰ ταχέων ξηραίνεσθαι, τὰς δὲ διαλαµβανούσας αὐτὰ χώρας ἔνεστι πληροῦν ὑγρότητος, ἤτοι τοίας, ἢ τοίας. τοιαύτη δέ ἐστιν ἡ οἰκεία τροφὴ τῶν ὁµοιοµερῶν ἐκ παραθέσεως, οὐ δι’ ἀγγείων ἑλκοµένη. κοινὸς δὲ καὶ οὗτος ὁ λόγος ἁπάντων ἐστὶ τῶν µορίων, καὶ ῥηθήσεται καὶ αὖθις ἐν τῇ τῶν ὑγιεινῶν καὶ νοσωδῶν αἰτίων διδασκαλίᾳ. νυνὶ δὲ τῶν ἐφεξῆς ἐχώµεθα.

18. Γαστρὸς γνωρίσµατα, τῆς µὲν φύσει ξηροτέρας, εἰ ταχέως διψώδεις γίγνοιντο, καὶ ὀλίγον αὐτοῖς ἀρκοίη ποτὸν, καὶ βαρύνοιντο τῷ πλείονι, καὶ κλύδωνας ἴσχοιεν, ἢ ἐπιπολάζοι τὸ περιττεῦον αὐτοῖς, ἐδέσµασί τε χαίροιεν ξηροτέροις· ὑγροτέρας δὲ, εἰ µήτε διψώδεις γίγνοιντο, καὶ τὸ πλεῖον ὑγρὸν ἀλύπως φέροιεν, ἐδέσµασί τε χαίροιεν ὑγροτέροις. ἡ δὲ θερµοτέρα φύσει γαστὴρ πέττει µὲν ἄµεινον, ἢ ὀρέγεται, καὶ πολὺ µᾶλλον ὅσα σκληρὰ φύσει καὶ δυσαλλοίωτα· διαφθείρεται γὰρ ἐν αὐτῇ τὰ εὐαλλοίωτα· χαίρουσα δὲ τοῖς θερµοῖς ἐδέσµασί τε καὶ πόµασιν, οὐδ’ ὑπὸ τῶν ψυχρῶν οὐδὲν βλάπτεται, κατά γε τὴν ἔµµετρον χρῆσιν. ἡ δὲ ψυχροτέρα φύσει γαστὴρ, ὀρεχθῆναι µὲν ἀγαθὴ, πέψαι δὲ οὐκ ἀγαθὴ, καὶ µάλιστα ὅσα δυσαλλοίωτα καὶ ψυχρὰ τῶν ἐδεσµάτων ἐστίν. ὀξύνεται γοῦν ἑτοίµως ἐν αὐτῇ. διὰ τοῦτο καὶ ὀξυρεγµιώδης ἐστὶν ἡ τοιαύτη γαστὴρ, καὶ χαίρει µὲν τοῖς ψυχροῖς, βλάπτεται δὲ ῥᾳδίως ἀµετρότερον χρησαµένη. οὕτως δὲ καὶ τῶν ἔξωθεν αὐτῇ προσπιπτόντων ψυχρῶν οὐ φέρει τὴν πολυχρόνιον ὁµιλίαν, ὥσπερ οὐδ’ ἡ θερµὴ τῶν θερµῶν. αἱ µέντοι διὰ νόσον ἐν τῇ γαστρὶ δυσκρασίαι ταύτῃ διαφέρουσι τῶν ἐµφύτων, ᾗ τῶν ἐναντίων ἐπιθυµοῦσιν, οὐ τῶν ὁµοίων, ὥσπερ αἱ σύµφυτοι. αἱ δὲ κατὰ συζυγίαν ἐν τῇ γαστρὶ δυσκρασίαι διὰ τῆς τῶν ἁπλῶν γνωρισθήσονται συνθέσεως. ἀκριβῶς δὲ χρὴ προσέχειν τὸν νοῦν τοῖς εἰρηµένοις, διακρίνοντας αὐτὰ τῶν ῥηθησοµένων. οὐ µόνον γὰρ ἡ κοιλία διψώδεις τε καὶ ἀδίψους ἐργάζεται, καὶ ψυχροῦ καὶ θερµοῦ πόµατος ὀρεκτικοὺς, ἀλλὰ καὶ τὰ κατὰ τὸν θώρακα σπλάγχνα, καρδία καὶ πνεύµων. ἀλλ’ οἵ γε διὰ τὴν τούτων θερµότητα διψῶντες εἰσπνέουσί τε πλέον, ἐκφυσῶσί τε µακρὸν, αἰσθάνονταί τε κατὰ τὸν θώρακα τοῦ καύµατος, οὐχ ὥσπερ οἱ διὰ τὴν γαστέρα κατὰ τὰ ὑποχόνδρια. καὶ µὲν δὴ πίνοντες οὐκ εὐθέως ἡσυχάζουσι, καὶ τὸ ψυχρὸν πόµα ἵστησιν αὐτῶν µᾶλλον τὴν δίψαν, ἤπερ τὸ πολὺ θερµόν. ἀναψύχει δὲ αὐτοὺς καὶ ὁ ψυχρὸς ἀὴρ εἰσπνεόµενος, οὐδὲν ἐπικουφίζων τοὺς ἐκ γαστρὸς διψώδεις. οὕτως δὲ καὶ οἱ ἐναντίως ἔχοντες ὑπὸ τῆς ψυχρᾶς εἰσπνοῆς αἰσθητῶς ἀνιῶνται.

19. Καὶ µέγιστόν ἐστι τοῦτο γνώρισµα τῆς ἐν πνεύµονι ψυχρότητος. ὥσπερ δὲ εἰσπνέοντες ψυχρὸν αἰσθάνονται σαφῶς ἀνίας τε καὶ ψύξεως, οὕτως τὸ θερµὸν αὐτοῖς ἐστι φίλιον. ἀλλὰ καὶ φλεγµατικὰ περιττώµατα χρεµπτόµενοι ἅµα καὶ µετὰ βηχὸς ἀναπτύουσιν. αἱ ξηρότητες δὲ τοῦ πνεύµονος ἀπέριττοί τέ εἰσι καὶ καθαραὶ τῷ φλέγµατι, καὶ λαµπρὰν ἔχουσι τὴν φωνὴν, καθάπερ αἱ ὑγρότητες τὸ ἐναντίον ἀλαµπῆ µὲν ἐργάζονται καὶ βραγχώδη τὴν φωνὴν, ἐντρέχει δ’ αὐτοῖς περιττώµατα, µεῖζόν τε καὶ ὀξύτερον φθέγξασθαι προελοµένοις. οὐ µὴν αὐτό γε τὸ τῆς φωνῆς µέγεθος ὑπὸ τῆς θερµότητος αὐτῆς, ὥσπερ οὐδ’ ἡ σµικρότης ὑπὸ τῆς ψυχρότητος, γίνεται· ἀλλὰ τὸ µὲν εὐρύτητι τῆς τραχείας ἀρτηρίας, ἐκφυσήσει τε σφοδροτέρᾳ, σµικρότης δὲ τοῖς ἐναντίοις ἀκολουθεῖ. ὥστε οὔτε διὰ παντὸς, οὔτε πρώτως, ἀλλὰ κατὰ συµβεβηκός τε καὶ µόναις ταῖς συµφύτοις κράσεσι, οὐ ταῖς ἐπικτήτοις, ἕπεται τὸ τῆς φωνῆς µέγεθός τε καὶ ἡ σµικρότης.

20. ὅτι µὲν γὰρ τοιάδε τὰ ὄργανα διὰ τὴν κρᾶσιν ἐγένετο, τοῖς τοιούτοις δὲ ἕπεται τοιάδε φωνὴ, ἐκ φωνῆς διὰ τοῦτο ἔνεστι περὶ τῆς συµφύτου κράσεως συλλογίζεσθαι. καὶ γὰρ ἡ λεία φωνὴ λειότητι τῆς ἀρτηρίας ἕπεται, καθάπερ ἡ τραχεῖα τραχύτητι. λειότης µὲν οὖν ἀρτηρίας συµµετρίᾳ κράσεως ἕπε-ται, τραχύτης δὲ ξηρότητι. τραχύτης µὲν γὰρ ἐπὶ ἀνωµαλίᾳ, κατὰ ξηρὸν σῶµα. τὴν δὲ ἀρτηρίαν ἐργάζεται σκληρὰν µὲν ἡ τῶν ὁµοιοµερῶν αὐτῆς µορίων ξηρότης, ἀνώµαλον δὲ ἡ τῆς παρεσπαρµένης τούτοις ὑγρότητος ἔνδεια. κατὰ δὲ τὸν αὐτὸν τρόπον οὔτε ἡ ὀξεῖα φύσει φωνὴ χωρὶς στενότητος φάρυγγος, οὔθ’ ἡ βαρεῖα χωρὶς εὐρύτητος δύναται γίνεσθαι. στενότης µὲν οὖν ἐµφύτου ψυχρότητος ἔκγονός ἐστιν, εὐρύτης δὲ θερµότητος. ἀνάλογον δὲ ταῖς φυσικαῖς διαφοραῖς τῶν φωνῶν αἱ κατὰ πάθος ἐπιτελοῦνται, γνωρίσµατα καὶ αὐταὶ γινόµεναι τῶν ἐργαζοµένων αἰτίων, ὑπὲρ ὧν αὐτάρκως ἐν τοῖς περὶ φωνῆς διώρισται. τὰ δ’ ἄλλα µόρια τοῦ ζώου τὰ ἐντὸς ἀµυδρὰ τῆς κράσεως ἔχει τὰ γνωρίσµατα. πειρατέον δὲ ὅµως αὐτὰ διά τε τῶν ὠφελούντων καὶ βλαπτόντων διαγινώσκειν, ἔτι τε κατὰ τὰς τῶν φυσικῶν δυνάµεων ἐνεργείας. εἴρηται δὲ ἐν τῷ τρίτῳ περὶ τῶν ἐν τοῖς συµπτώµασιν αἰτίων, ὡς ἥτις ἑκάστης δυνάµεως ἀρετῇ τε καὶ κακίᾳ, ἡ προηγουµένη κρᾶσίς ἐστιν. τὰ µὲν οὖν τῶν κράσεων γνωρίσµατα καὶ ἤδη λέλεκται.

21. Τὰ δὲ περὶ τὸ µέγεθος ἤτοι τὴν διάπλασιν, ἢ τὸν ἀριθµὸν, ἢ τὴν θέσιν ἐσφαλµένα, ὅσα µὲν ὑποπίπτει ταῖς αἰσθήσεσιν, γνωρισθῆναι ῥᾴδιον. τῶν δ’ οὐχ ὑποπιπτόντων τὰ µὲν δύσγνωστα, τὰ δὲ ἄγνωστά ἐστιν. τὸ µὲν οὖν τῆς κεφαλῆς µέγεθός τε καὶ σχῆµα, καὶ σὺν αὐτῇ τὸ τοῦ ἐγκεφάλου πρόδηλόν τέ ἐστι καὶ πρόσθεν εἴρηται. κατὰ ταὐτὰ δὲ καὶ τὸ τοῦ θώρακος· οὕτως δὲ καὶ ὅσα κατ’ ὠµοπλάτας, ἢ ὤµους, ἢ βραχίονας, ἢ πήχεις, ἢ ἄκρας χεῖρας, ἢ ἰσχίον, ἢ µηρὸν, ἢ κνήµην, ἢ πόδας, οὐ χαλεπὸν διαγινώσκειν, ἄν τε κατὰ τὴν διάπλασιν ἐσφαλµένον ᾖ τι τῶν τοιούτων, ἄν τε κατὰ τὸ µέγεθος, ἄν τε κατὰ τὸν ἀριθµὸν, ἢ τὴν σύνθεσιν τῶν συντιθέντων αὐτά. πρόδηλοι δὲ καὶ αἱ τῆς ἐνεργείας ἐφ’ ἑκάστου βλάβαι. τὰ δ’ ἐντὸς τοῦ σώµατος οὐ πάντα διαγνωσθῆναι δυνατόν. γαστέρα µὲν γάρ τινος οὕτω σµικράν τε καὶ στρογγύλην, καὶ προπετῆ κατὰ τὸ ὑποχόνδριον ἐθεασάµην, ὡς ἐναργῶς φαίνεσθαι κατὰ περιγραφὴν ἰδίαν ὁρῶσί τε καὶ ἁπτοµένοις. οὕτω δὲ καὶ κύστιν τινὸς ἐθεασάµην ἐγκειµένην τε καὶ σµικρὰν, ὥστ’, εἴ ποτε χρονίσειε περὶ τὴν ἔκκρισιν τῶν οὔρων, ὄγκος ἐφαίνετο περιγεγραµµένος ἐναργῶς. οὐ µὴν τῶν ἄλλων τι τῶν ἐντὸς ἐναργῆ διάγνωσιν παρέσχε µοί ποτε. πειρᾶσθαι µέντοι χρὴ διαγινώσκειν, ὡς οἷόν τέ ἐστιν, ἀρετήν τε καὶ κακίαν αὐτῶν, εἰ καὶ µὴ κατ’ ἐπιστήµην βεβαίαν, ἀλλ’ οὖν κατὰ στοχασµόν τινα τεχνικὸν, οἷον εἰ οὕτως ἔτυχεν ἐπὶ ἥπατος. εἶδον γάρ τινας ἤδη καὶ πολλοὺς στενὰς µὲν φλέβας ἔχοντας, ἄχρουν δὲ τὸ σύµπαν σῶµα, καὶ εἰ βραχὺ πλείω προσηνέγκαντο τροφῆς, καὶ µᾶλλον εἰ φυσώδη, καὶ παχέα, καὶ γλίσχρα, τοὺς µὲν ὥσπερ τινὸς βάρους ἐγκειµένου καὶ κρεµαµένου, κατὰ τὸ δεξιὸν ὑποχόνδριον αἰσθανοµένους ἐν βάθει, τοὺς δὲ µετὰ τάσεως ὀδυνώδους. ἐπὶ τούτων οὖν εἰκός ἐστι καὶ µικρὸν εἶναι τὸ ἧπαρ, καὶ στενὸν ταῖς διεξόδοις. ἕτερον δὲ ἐθεασάµην φλεγµατικὸν µὲν ὅλην τὴν ἕξιν, ἐµοῦντα δὲ ἑκάστης ἡµέρας χολὴν ὠχράν. ἔγνων οὖν χρῆναι καὶ τὰ διαχωρήµατα αὐτοῦ θεάσασθαι, καὶ ὀλιγοστὸν εἶχε χολῆς. ἐτεκµηράµην οὖν τούτῳ τὸν τὸ χολῶδες ὑγρὸν ἐξοχετεύοντα πόρον οὐ µικρὰν ἑαυτοῦ µοῖραν εἰς τὸν πυλωρὸν τῆς γαστρὸς ἀποπέµπειν, ὡς ἐπ’ ἐνίων φαίνεται ζώων. ἐξ ὧν δῆλον, ὡς ἐν τοῖς ἀδήλοις τῇ αἰσθήσει µεγάλα συντελεῖ πρὸς διάγνωσιν ἥ τε τῶν ἐξ ἀνατοµῆς φαινοµένων γνῶσις, ἥ τε τῶν ἐνεργειῶν τε καὶ τῶν χρειῶν εὕρεσις. ὅστις οὖν διαγνωστικὸς εἶναι βούλεται τῶν ὡς εἴρηται νῦν ἐσφαλµένων σωµάτων, ἐν ταῖς ἀνατοµαῖς αὑτὸν γυµναστέον ἐστὶ, κᾀν ταῖς τῶν ἐνεργειῶν τε καὶ χρειῶν εὑρέσεσι. γέγραπται δὲ ὑπὲρ πάντων ἰδία καθ’ ἑτέρας πραγµατείας, ὑπὲρ ὧν ἐπὶ τε λευτῇ τοῦ λόγου παντὸς εἰρήσεται, χάριν τοῦ γινώσκειν τοὺς φιλοµαθεῖς ἕκαστον ὧν ἂν ὀρεχθῶσι µαθεῖν, ἐκ ποίας µάλιστα πραγµατείας ἀναλέγεσθαι χρή. ἀλλὰ περὶ µὲν τούτων ἅλις.

22. ῞Οσα δὲ ἐν τῷ νῦν ἐστι νοσώδη σώµατα, τουτέστιν ὅσα νοσεῖ, διαγινώσκειν χρὴ καὶ ταῦτα, ταῖς µὲν αἰσθήσεσιν ὑποπίπτοντα τῇ µεταβολῇ τῶν κατὰ φύσιν αὐτοῖς ὑπαρχόντων, ἐν µεγέθει, καὶ χροιᾷ, καὶ σχήµατι, καὶ ἀριθµῷ, καὶ θέσει, καὶ τῇ κατὰ σκληρότητα, καὶ µαλακότητα, καὶ θερµότητα, καὶ ψυχρότητα διαφορᾷ· µὴ φαινόµενα δὲ, καθόλου µὲν φάναι, ταῖς βλάβαις τῶν ἐνεργειῶν, ἢ τοῖς ἐκκρινοµένοις, ἢ ταῖς ὀδύναις, ἢ τοῖς ὄγκοις τοῖς παρὰ φύσιν, ἤ τισιν τούτων, ἢ πᾶσι. κατὰ µέρος δὲ, τὰς µὲν κατὰ τὸν ἐγκέφαλον νοσώδεις διαθέσεις ἢ τοῖς τῆς παραφροσύνης εἴδεσιν, ἢ ταῖς τῶν αἰσθήσεων ἢ φαντασιῶν βλάβαις, ἢ ταῖς τῶν προαιρετῶν, ἢ τοῖς ἐκκρινοµένοις δι’ ὑπερώας, καὶ ῥινὸς, καὶ ὤτων, ἢ ταῖς τῶν κατ’ αὐτὸν ὀδυνῶν διαφοραῖς. τὰς δὲ κατὰ τὴν καρδίαν ἔκ τε τῶν τῆς δυσπνοίας εἰδῶν καὶ παλµῶν τῶν κατ’ αὐτὴν, ἔτι τε τῶν κατ’ αὐτὴν σφυγµῶν καὶ τὰς ἀρτηρίας, ὀξυθυµίας τε καὶ ἀθυµίας, καὶ πυρετῶν, καὶ τῶν καταψύξεων, καὶ τῶν ἐν τῷ χρώµατι διαφορῶν, ἀλγηµάτων τε τῶν κατ’ αὐτήν. τὰς δὲ καθ’ ἧπαρ, ἔκ τε τῆς τῶν χυµῶν ἐνδείας τε καὶ πλεονεξίας, ἐκτροπῆς τε τῆς εἰς τὸ παρὰ φύσιν, καὶ ἀχροίας, καὶ προσέτι τοῖς κατὰ τὴν ἀνάδοσιν, ἢ θρέψιν, ἢ τὴν τῶν περιττωµάτων ἔκκρισιν ὑπαλλαττοµένοις, ἀλλὰ καὶ τοῖς βάρεσι τοῖς κατ’ αὐτὸ, καὶ ὄγκοις, καὶ ἀλγήµασιν, οὐ τοῖς ἐγχωρίοις µόνον, ἀλλὰ καὶ κατὰ συµπάθειαν ὅσα γίνεται, κατά τινα δυσπνοίας ἰδέαν καὶ βηχός. οὕτως δὲ καὶ τὰ κατὰ τὴν γαστέρα τοῖς περὶ τὴν πέψιν τε καὶ τὴν ὄρεξιν τῆς ὑγρᾶς ἢ ξηρᾶς προσφορᾶς, ἢ περὶ τὴν τῶν περιττωµάτων ἔκκρισιν ἁµαρτανοµένοις· ὡσαύτως δὲ καὶ τοῖς λυγξὶν, ἐρυγαῖς, ναυτίαις, ἐµέτοις, αὐταῖς τῶν ἐµουµένων ταῖς ἰδέαις. καὶ µέν γε καὶ ὅσα κατὰ θώρακα, δυσπνοίαις, βηξὶν, ὀδύναις ταῖς κατ’ αὐτὸν, τῇ τῶν ἀναβηττοµένων διαφορᾷ. καὶ τὰ κατὰ τὴν τραχεῖαν ἀρτηρίαν νοσήµατα, δύσπνοιά τε καὶ βὴξ, ἥ τε κατὰ τὸν τόπον ὀδύνη, τά τε ἀναπτυόµενα, καὶ αἱ τῆς φωνῆς βλάβαι γνωρίζουσιν. ἀνάλογον δὲ κᾀπὶ τῶν ἄλλων µορίων ἁπάντων ἐξ ὄγκου, καὶ ὀδύνης, καὶ βλάβης ἐνεργειῶν, ἔτι τε τῆς τῶν ἐκκρινοµένων διαφορᾶς αἱ διαγνώσεις ἔσονται. ὄγκους µὲν δὴ τοὺς παρὰ φύσιν ἐν φλεγµοναῖς, καὶ ἐρυσιπέλασι, καὶ σκίῤῥοις, καὶ οἰδήµασιν ἐξεταστέον. ἄλγηµα δὲ, καθ’ ὃν ἂν ἐρείδῃ τόπον, ἤτοι συνεχείας λύσιν, ἢ ἀλλοίωσιν ἀθρόαν ἐνδείκνυται. λύεται µὲν οὖν ἡ συνέχεια τοµῇ, καὶ διαβρώσει, καὶ θλάσει, καὶ τάσει. ἀλλοιοῦται δὲ ἡ οὐσία θερµότητι, καὶ ψυχρότητι, καὶ ξηρότητι, καὶ ὑγρότητι. βλάπτεται δὲ ἡ ἐνέργεια τριχῶς, ἢ ἀῤῥώστως, ἢ πληµµελῶς, ἢ µηδ’ ὅλως γιγνοµένη. ὅσα δ’ ἐκκρίνεται, τὰ µὲν ὡς µόρια τῶν πεπονθότων, τὰ δὲ ὡς περιττώµατα, τὰ δὲ ὡς ἐν αὐτοῖς περιεχόµενα, κατὰ φύσιν ἕκαστον ἔνδειξιν ἰδίαν ποιήσεται. λέλεκται δὲ περὶ τῶν τοιούτων ἁπάντων ἐπὶ πλέον ἐν τῇ τῶν πεπονθότων τόπων πραγµατείᾳ, µηδενὸς αὐτὴν ὑπὸ µέθοδον τῶν ἔµπροσθεν ἀγαγόντος, ἢ τὸ τέλειον ἀποδόντος, ὥσπερ οὐδ’ ἄλλην οὐδεµίαν ὧν ὑπήρξαντο µὲν οἱ παλαιοὶ, οὐ συνετέλεσαν δέ. τῶν µὲν δὴ νοσούντων σωµάτων ἐξ ἐκείνης τῆς πραγµατείας µανθάνειν χρὴ τὰ γνωρίσµατα, τῶν νοσησόντων δὲ καὶ τῶν ὑγιασθησοµένων ἐκ τῆσδε τῆς µεθόδου.

23. Τὰ µὲν οὖν τῶν νοσησόντων ἐν τῷ µεταξὺ τὴν ἰδέαν ἐστὶ τῶν τε τοῖς ὑγιαίνουσι καὶ τοῖς νοσοῦσι συµβαινόντων. κατὰ φύσιν µὲν γὰρ ἅπαντα τοῖς ὑγιαίνουσιν ὑπάρχει, παρὰ φύσιν δὲ τοῖς νοσοῦσιν, καθόσον νοσοῦσιν. ἐν µεθορίῳ δὲ τούτων ἐστὶ τὰ δηλωτικὰ σηµεῖα τῶν νοσησόντων, ἔνια µὲν ἐκ τοῦ γένους ὑπάρχοντα τῶν κατὰ φύσιν, ἀλλὰ ποσότησιν, ἢ ποιότησιν, ἢ καιροῖς ὑπηλλαγµένα, τινὰ δὲ ἐκ τῶν παρὰ φύσιν µὲν, ἀλλὰ µικρότερα τῶν ἐν ταῖς νόσοις. καὶ διὰ τοῦτο καὶ αἱ διαθέσεις µὲν αὗται τῶν σωµάτων, ὅσα νοσήσειν ὑπέδειξα, τῶν οὐδετέρων εἰσὶ, καὶ τὰ δηλοῦντα αὐτὰς σηµεῖα. πρώτως µὲν γὰρ ταῦτα ὑγείαν δηλοῖ, δευτέρως δὲ τὰς νόσους. καὶ γίνεται τὰ αὐτὰ σηµεῖα κατὰ τὴν πρός τι σχέσιν, οὐδέτερά τε καὶ νοσώδη· τὰ µὲν τὴν ἤδη διάθεσιν δηλοῦντα οὐδέτερα, τὰ δὲ τὴν ἐσοµένην προδηλοῦντα νοσώδη. κατὰ δὲ τὸν αὐτὸν λόγον, καὶ ὅσα τοῖς νοσοῦσιν ἐπιφαίνεται σηµεῖα σωτήρια, λεχθήσεται µὲν ὑγιεινὰ, διότι τὴν ἐσοµένην ὑγείαν προδηλοῖ· λεχθήσεται δὲ καὶ νοσερὰ, καθόσον τὴν ὑπάρχουσαν νόσον ἐνδείκνυται. καὶ δῆλον ὡς, ὅσαπερ ἀµφοῖν ἐστι δηλωτικὰ, λεχθείη ἂν οὐδέτερα καθ’ ἕν τι τῶν σηµαινοµένων τῆς οὐδετέρου φωνῆς. οὐδὲν δὲ θαυµαστὸν, τὰ αὐτὰ σηµεῖα τοὺς τρεῖς ἔχειν λόγους ἐν διαφερούσαις σχέσεσιν, ὑγιεινά τε καὶ νοσερὰ, καὶ οὐδέτερα λεγόµενα. καθ’ ἕτερον δὲ σηµαινόµενον, ὅσα τοῖς ἀνακοµιζοµένοις ἐκ νόσων ὑπάρχει σηµεῖα, λέγοµεν οὐδέτερα, καθ’ ὃ, οἶµαι, καὶ τὰ τῶν ἐν γήρᾳ. ταῦτα µὲν οὖν ἅπαντα πλείοσιν ὑποπέπτωκεν ἐννοίαις τε καὶ λόγοις. ὅσα δὲ τοῖς ἀµέµπτως ὑγιαίνουσιν ὑπάρχει, µόνῃ τῇ τῶν ὑγιεινῶν ἐννοίᾳ, καὶ ὅσα τοῖς νοσοῦσι µὴ προδηλοῦντα τὴν ἐσοµένην ὑγείαν, µόνῃ καὶ ταῦτα τῇ τῶν νοσωδῶν ὑποπέπτωκεν ἐννοία. περὶ µὲν δὴ τούτων ἑξῆς εἰρήσεται. τὰ δὲ τῆς µελλούσης νόσου προγνωστικὰ διέλθωµεν πρότερον. διττῆς δὲ οὔσης τῆς αὐτῶν διαφορᾶς, προχειρισώµεθα πρότερον τὰ ποσότησιν, ἢ ποιότησιν, ἢ καιροῖς, οὐκ αὐταῖς ταῖς οἰκείαις ἰδέαις ἐξηλλαγµένα τῶν κατὰ φύσιν, οἷον ὄρεξιν σιτίων ἐπιτεταµένην, ἢ ἐκλελυµένην, ἢ µὴ κατὰ τὸν συνήθη καιρὸν, ἢ οὐ συνήθων ἐδεσµάτων, ἢ ἀπόκρισιν τῶν περιττωµάτων τῆς τροφῆς ἐλαττόνων, ἢ πλειόνων, ἢ ὑγροτέρων, ἢ σκληροτέρων. οὕτως δὲ καὶ τῶν ὑγρῶν περιττωµάτων ἔνδεια, καὶ πλεονεξία παρὰ τὸ κατὰ φύσιν, ἢ χροιᾶς, ἢ συστάσεως ἐξάλλαξις, ἢ καιροῦ κενώσεως, ἀγρυπνία τε καὶ πλείων ὕπνος, ἢ οὐκ ἐν καιρῷ τῷ συνήθει. κατὰ ταῦτα δὲ καὶ ἡ περὶ πόµα πλεῖον, ἢ ἔλαττον, ἢ θερµὸν, ἢ ψυχρὸν ἐπιθυµία παρὰ τὸ σύνηθες. ὥσπερ γε καὶ ἡ περὶ τὴν τῶν ἀφροδισίων χρῆσιν ἄµετρος ἢ ἄκαιρος ἐπιθυµία, ἱδρῶτες πλείους τοῦ δέοντος, ἢ ἐλάττους, ὄκνος εἰς τὰς κινήσεις, ἢ πειρωµένων κινεῖσθαι βαρύτης, ἢ ἔκλυσις ἰσχυρὰ, καταµηνίων κρύψις, ἢ πλείων, ἢ ἐλάττων κένωσις. οὕτω δὲ καὶ ἡ δι’ αἱµοῤῥοΐδων. ἀλλὰ καὶ ἡ κατ’ αὐτὴν τὴν ἐδωδὴν ἢ πόσιν οὐχ ὁµοία τῇ πρόσθεν ἡδονὴ γνώρισµά ἐστι µέλλοντος νοσήµατος. οὕτως δὲ καὶ ἡ τῆς δια-νοίας ἀµβλύτης οὐ κατὰ φύσιν, ἢ ἐπιλησµοσύνη τις ἀήθης, ἢ φαντασιωδέστεροι τῶν ἔµπροσθεν ὕπνοι. καὶ µὲν δὴ καὶ ἀκοὴ, καὶ ὄσφρησις, καὶ ὄψις ἀµβλύτεραί τε καὶ ἀχλυωδέστεραι. καὶ ἁπλῶς εἰπεῖν, ὅσα κατὰ φύσιν ὑπῆρξε, τὰ µὲν αὐξανόµενα, τὰ δὲ µειούµενα, τὰ δὲ καιροῖς τισιν, ἢ ποσότησιν, ἢ ποιότησιν ἐξαλλαττόµενα. καὶ γὰρ οὖν καὶ τοῦ σώµατος ὄγκος, ἐλάττων τε καὶ µείζων γινόµενος, ἐρυθρότερός τε καὶ λευκότερος, ἢ οἷον πελιδνότερος, καὶ µελάντερος, καὶ ἐρυγαί τε καὶ πταρµοὶ, καὶ φύσαι πλείους ἢ ἐλάττους τῶν κατὰ φύσιν. οὕτω δὲ καὶ ὅσα διὰ ῥινῶν, ἢ ὑπερώας, ἢ ὤτων, οἷς ὁ ἐγκέφαλος ἐκκαθαίρεται, ποσότησιν, ἢ ποιότησιν, ἢ καιροῖς ἐξαλλαττόµενα. ταῦτα µὲν ἅπαντα τοῦ γένους τῶν κατὰ φύσιν ἐστίν. δῆξις δὲ γαστρὸς, ἢ κατὰ στόµαχον, ἢ κατά τι τῶν ἐντέρων, ἢ

24. ἐπὶ τοῖς διαχωρουµένοις, ἢ ἐµουµένοις, ἢ οὐρουµένοις, ἤ τις ἕτερος µέτριος πόνος, ἐκ τοῦ γένους µέν ἐστι τῶν παρὰ φύσιν, οὔπω δὲ νοσεῖν οἱ οὕτως ἔχοντες λέγονται, καθάπερ οὐδ’ οἱ βαρυνόµενοι τὴν κεφαλὴν, ἢ ἀλγοῦντες, ὅταν γε µηδέπω διὰ ταῦτα πρὸς τὰ συνήθη τῶν ἔργων ἐµποδίζωνται. καὶ ὅ γε τοῦ νοσεῖν ὅρος οὗτός ἐστιν ἐπὶ ταῖς τοιαύταις διαθέσεσι. καὶ διὰ τοῦτο ἐν τῷ πρός τι τὴν αὐτὴν διάθεσιν ἤδη τε νοσώδη καὶ οὐδετέραν ἐροῦµεν ἔτι. πρὸς γὰρ τὴν ῥώµην τῆς φερούσης ῥᾳδίως ἢ νικωµένης ἤδη δυνάµεως ἤτοι νόσος ἐστὶν, ἢ οὐδετέρα διάθεσις ἑκάστη τῶν εἰρηµένων. οὕτω δὲ καὶ ὅσα κατὰ τὰς αἰσθήσεις, οὐκ ἐν τῷ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον ἀλλήλων διενηνόχασιν, ἀλλ’ ὅσα τῷ γένει παρὰ φύσιν ἐστί. καὶ τοῦτ’ ἐστὶ νοσώδη σηµεῖα, µέχρι περ ἂν ᾖ σµικρὰ, καὶ µηδέπω τῶν εἰθισµένων πράξεων ἀπάγειν ἱκανά. τοιαῦτα δ’ ἐστὶ κατὰ µὲν τὴν γεῦσιν, ὅταν ἁλµυρᾶς, ἢ πικρᾶς, ἤ τινος ἑτέρας ποιότητος ἔµφασις ᾖ τοῖς ἐσθιοµένοις τε καὶ πινοµένοις ἅπασιν, ἢ καὶ χωρὶς τοῦ προσάρασθαί τι τὸ σίαλον αὐτὸ φαίνηται τοιοῦτον. κατὰ δὲ τὴν ὄσφρησιν, ὅταν ἤτοι τινὸς αἰσθανώµεθα µιᾶς ποιότητος, οὐδενὸς ὀσφρητοῦ παρόντος, ἢ καὶ προσφέροντες πλείω τε καὶ διαφέροντα πάντων αὐτῶν ὡς ὁµοίων αἰσθανώµεθα. πολλάκις δὲ οὐδ’ ὅλως αἴσθησις ἡµῖν οὐδενὸς, ἢ δυσώδους τινὸς γίνεται, µηδενὸς παρόντος δυσώδους. κατὰ δὲ τὴν ἀκοὴν ἦχοι καὶ ψόφοι τοῦ παρὰ φύσιν εἰσίν. ὥσπερ γε καὶ κατὰ τὴν ὄψιν, ὅσα προφαίνεσθαι δοκεῖ, µέλανά τε καὶ ὀρφνώδη, καὶ κυανὰ, καὶ πυῤῥὰ, καὶ ξανθὰ, καὶ τὰ µὲν στρογγύλα, τὰ δὲ προµήκη· καὶ τὰ µὲν ἰσχνὰ, τὰ δὲ παχέα, παραπέτασθαι πάντα δοκοῦντα. κατὰ δὲ τὴν ἁπτικὴν αἴσθησιν, ὅταν ἀνωµαλία τις, ἢ πύκνωσις, ἢ βάρος, ἢ τάσις, ἢ ναρκώδης ἢ ἑλκώδης διάθεσις ἐµφαίνηται καθ’ ὅλην τὴν ἕξιν. οὕτως δὲ καὶ καθ’ ὁτιοῦν µέρος ἢ τάσις, ἢ θλίψις, ἢ δῆξις, ἢ βαρύτης, ὅταν σµικραί τινες ὦσι καὶ µὴ µόνιµοι, τὴν µὲν διάθεσιν οὐδετέραν εἶναι δηλοῦσι. προαγγέλλουσι δὲ νόσον.

25. ῞Οσα δὲ ἐν τοῖς ἤδη νοσοῦσι γίνεται σηµεῖα, τὰ µὲν ὑγείαν δηλοῦντα, τὰ δὲ θάνατον, ὑγιεινὰ µὲν τὰ πρότερα, τὰ δὲ ἕτερα τῷ γένει µὲν νοσερὰ, κατ’ εἶδος δὲ ὀλέθρια λέγεται. λαµβάνεται δὲ, καθόλου µὲν εἰπεῖν, ἔκ τε τῶν ἐνεργειῶν ἀρετῆς τε καὶ κακίας, κατὰ µέρος δὲ ἐκ τῶν κατὰ µέρος ἐνεργειῶν, ὧν τὰ γένη πρόσθεν εἴρηται, πρῶτον µὲν τὸ τῶν ἀρχῶν, δεύτερον δὲ τὸ τῶν ἀπ’ ἐκείνων πεφυκότων, καὶ τρίτον τὸ τῶν ἰδίαν µὲν ἐχόντων διοίκησιν, ἀπὸ δὲ τῶν ἀρχῶν ἀποφύσεις τινὰς δεχοµένων. τὸ γὰρ δὴ τέταρτον γένος τῶν τότε ῥηθέντων, ἐξ ἑαυτοῦ µὲν ἄχρηστον εἰς τὰς προγνώσεις, κατὰ συµβεβηκὸς δὲ, κᾀκ τούτων ἔσται ποτε πρόγνωσις, ὥσπερ γε κᾀκ τῶν περιττωµάτων διὰ παντός. ἐκ τούτων µὲν λόγῳ συµπαθείας, ἐκ δὲ τῶν περιττωµάτων, ὅτι πέψεως καὶ ἀπεψίας ἐν αὐτοῖς ἐστι σηµεῖα. ὥστε οὐκ ἐνδέχεται µὴ δηλοῦν αὐτὰ διὰ παντὸς, ἤτοι τὴν φύσιν ἐπικρατεῖν τῆς ὕλης, ἢ τὴν ὕλην τῆς φύσεως, ἢ οὐδέτερον οὐδετέρου. ὑγιεινὰ µὲν οὖν σηµεῖα λεχθήσεται, κρατούσης τῆς φύσεως, νοσώδη δὲ, κρατουµένης, οὐδέτερα δὲ τὰ ἐν ταῖς ἰσοσθενέσι µάχαις. τὰ µὲν δὴ τῆς ἐναργοῦς πέψεως σηµεῖα τῶν ὑγιεινῶν ἐστι, καθάπερ καὶ τὰ τῆς ἀπεψίας νοσερὰ, τὰ δὲ οὔτε πέψιν, οὔτε ἀπεψίαν ἐναργῶς ἐνδεικνύµενα τῆς τῶν οὐδετέρων ἐστὶ φύσεως. οὐδέτερα δὲ καὶ ὅσα νῦν µὲν τοῦτο, νῦν δὲ τοὐναντίον δηλοῖ, καθάπερ οἱ µελαινόµενοι δάκτυλοι. τοιαῦτα δ’ ἐστὶ καὶ τὰ κριτικὰ συµπτώµατα. λέλεκται δὲ ὑπὲρ ἁπάντων αὐτῶν ἐν τοῖς περὶ κρίσεως, ὥσπερ καὶ περὶ τῶν καθ’ ἑκάστην ἐνέργειαν ἐν τοῖς περὶ συµπτωµάτων αἰτίοις. ἐκ τούτων οὖν χρὴ τὴν κατὰ µέρος ἅπασαν αὐτῶν ὕλην ἀναλέγεσθαι. ἐγὼ δὲ µήκους φειδόµενος ἐνταυθοῖ µὲν ἤδη καταπαύσω τὸν περὶ τῶν σηµείων λόγον, µεταβήσοµαι δὲ ἐπὶ τὸν περὶ τῶν αἰτίων.

26. ᾿Επεὶ δὲ καὶ τούτων ἐστὶ τὰ µὲν ὑγιεινὰ, τὰ δὲ νοσερὰ, τὰ δὲ οὐδέτερα, πρῶτον περὶ τῶν ὑγιεινῶν ὁ λόγος ἔσται. ἐπεὶ δὲ καὶ τούτων αὐτῶν τὰ µὲν ἦν φυλακτικὰ, τὰ δὲ ποιητικὰ τῆς ὑγείας, ἔστι δὲ καὶ χρόνῳ, καὶ ἀξιώµατι πρότερα τὰ φυλακτικὰ τῶν ποιητικῶν, ἀπὸ τῶν φυλακτικῶν νῦν ἀρκτέον. ὄντος τοίνυν οὐχ ἑνὸς τοῦ ὑγιεινοῦ σώµατος, ἀλλὰ πλειόνων, ὡς ἔµπροσθεν διώρισται, καθ’ ἕκαστον αὐτῶν ἴδιον ἔσται τὸ φυλακτικὸν, ὅτι καὶ πᾶν αἴτιον ἐν τῷ πρός τι. πάλιν οὖν κᾀνταῦθα τὴν ἀρχὴν ἀπὸ τῆς ἀρίστης κατασκευῆς τοῦ σώµατος ποιητέον, ἐπισκεπτοµένους τὰ πρὸς ταύτην ὑγιεινά. τὴν δὲ εὕρεσιν αὐτῶν ἡ τοῦ πράγµατος αὐτοῦ φύσις ὑπαγορεύει. εἰ µὲν γὰρ ἦν ἀπαθὲς καὶ ἀναλλοίωτον τὸ σῶµα, διὰ παντὸς ἂν ἔµενεν ἡ ἀρίστη κατασκευὴ, καὶ οὐδὲν ἂν ἐδεῖτο τέχνης ἐπιστατούσης αὐτῷ. ἐπειδὴ δὲ ἀλλοιοῦται, καὶ διαφθείρεται, καὶ τρέπεται, µὴ φυλάττον ἣν εἶχεν ἐξ ἀρχῆς κατάστασιν, ἐπικουρίας ἐν τοσούτῳ δεῖται. καθ’ ὅσους οὖν τρόπους ἀλλοιοῦται, τοσαῦτα γένη καὶ τῶν ἐπικουριῶν ἕξει, τουτέστι τῶν φυλακτικῶν αἰτίων, ἃ πρόδηλον ἤδη κᾀξ αὐτῶν τῶν εἰρηµένων, ὡς ἐπανορθωτικὰ τῷ γένει τετύχηκεν ὄντα. τῷ δὲ κατὰ βραχὺ ποιεῖσθαι τὰς ἐπανορθώσεις, πρὶν ἀθρόον ἀπαντῆσαι τὸ βλάβος, οὐ προφυλακτικὰ τοῦ µέλλοντος ἔσεσθαι κακοῦ πρὸς τῶν ἰατρῶν κέκληται, ἀλλὰ φυλακτικὰ τῆς παρούσης κατασκευῆς. ἀλλοιοῦται τοίνυν τὸ σῶµα, πρὸς µέν τινων ἐξ ἀνάγκης, πρὸς δέ τινων οὐκ ἐξ ἀνάγκης. λέγω δὲ ἐξ ἀνάγκης µὲν, οἷς ἀδύνατον αὐτῷ ἐστι µὴ πλη-σιάζειν, οὐκ ἐξ ἀνάγκης δὲ τὰ λοιπά. τὸ µὲν γὰρ τῷ περιέχοντι διὰ παντὸς ὁµιλεῖν, ἐσθίειν τε καὶ πίνειν, καὶ ἐγρηγορέναι, καὶ ὑπνοῦν ἀναγκαῖον αὐτῷ, ξίφεσι δὲ καὶ θηρίοις οὐκ ἀναγκαῖον. ὅθεν ἐν µὲν τῷ προτέρῳ γένει τῶν αἰτίων ἡ περὶ τὸ σῶµα τέχνη καταγίνεται, κατὰ

27. δὲ δεύτερον οὐκέτι. ὁπόσα τοίνυν ἐστὶ τὰ ἐξ ἀνάγκης ἀλλοιοῦντα τὸ σῶµα, διελόµενοι, καθ’ ἕκαστον αὐτῶν ἴδιόν τι γένος αἰτίων ὑγιεινῶν εὑρήσοµεν. ἔστιν οὖν ἓν µὲν ἐκ τῆς τοῦ περιέχοντος ἀέρος ὁµιλίας, ἕτερον δὲ ἐκ κινήσεως καὶ ἡσυχίας ὅλου τε τοῦ σώµατος καὶ κατὰ τὰ µόρια. τρίτον, ἐξ ὕπνου καὶ ἐγρηγόρσεως. τέταρτον, ἐκ τῶν προσφεροµένων. πέµπτον, ἐκ τῶν ἐκκρινοµένων, ἢ ἐπεχοµένων. ἕκτον, ἐκ τῶν ψυχικῶν παθῶν. ὑπὸ τούτων γὰρ ἁπάντων ἀνάγκη τὸ σῶµα διατίθεσθαί πως. ὑπὸ µὲν τοῦ περιέχοντος, ἤτοι θερµαινόµενον, ἢ ψυχόµενον, ἢ ξηραινόµενον, ἢ ὑγραινόµενον, ἢ κατὰ συζυγίαν τούτων τι πάσχον, ἢ καθ’ ὅλην τὴν οὐσίαν ἀλλοιούµενον. ἐκ κινήσεως δὲ καὶ ἡσυχίας, ἀµέτρων ἀµφοῖν γινοµένων, ἢ θερµαινόµενον, ἢ ξηραινόµενον, ἢ ψυχόµενον, ἢ ὑγραινόµενον, ἢ κατὰ συζυγίαν τι τούτων πάσχον. οὕτω δὲ καὶ ἐξ ὕπνου καὶ ἐγρηγόρσεως ἀνάγκη πως πάσχειν αὐτό. κατὰ δὲ τὸν αὐτὸν λόγον ἐκ τῶν προσφεροµένων, ἢ ἐκκρινοµένων, ἢ ἐπεχοµένων. ἅπαντα γὰρ ταῦτα, τὰ µὲν ἄντικρυς, τὰ δὲ διὰ µέσων ἑτέρων αἰτίων ἀλλοιοῖ τὸ σῶµα, καὶ διαφθείρει τὴν ὑγείαν. καὶ γέγραπται περὶ τούτων αὐτῶν ἰδίᾳ καθ’ ἕκαστον ἐν τῇ τῶν ὑγιεινῶν πραγµατείᾳ. τὰ µὲν οὖν ἅπαντα τὰ νῦν εἰρηµένα γένη τῶν ὑγιεινῶν αἰτίων ὕλαι τινὲς ὑπάρχουσι· µετὰ δὲ τῆς δεούσης χρήσεως αἴτια γίνεται φυλακτικά τε καὶ ὑγιεινά· διαµαρτανόµενα δὲ τῆς συµµετρίας, νοσώδη καθίσταται. ὥστε δῆλον ἤδη κᾀκ τούτων, ὡς οὐχ ἑτέρας µὲν οὐσίας τῶν ἐκτὸς τούτων πραγµάτων ὑγιεινὰς ἡµῖν, ἑτέρας δὲ νοσερὰς ὑποληπτέον, ἀλλὰ τὰς αὐτὰς ἐν τῷ πρός τι ποτὲ µὲν ὑγιεινὰς, ποτὲ δὲ νοσώδεις γινοµένας. ἡνίκα µὲν γὰρ δεῖται κινήσεως τὸ σῶµα, τὸ µὲν γυµνάσιον ὑγιεινὸν, ἡ δὲ ἡσυχία νοσερόν· ἡνίκα δὲ ἀναπαύσεως, ὑγιεινὸν µὲν ἡ ἡσυχία, νοσερὸν δὲ τὸ γυµνάσιον. ὡσαύτως δὲ καὶ περὶ σιτίων καὶ ποµάτων καὶ τῶν ἄλλων ἁπάντων. ἕκαστον γὰρ, ἐπειδὰν δεοµένῳ τῷ σώµατι προσάγηται µετὰ τῆς οἰκείας ποσότητος καὶ ποιότητος, ὑγιεινὸν γίνεται· τῷ δὲ ἤτοι µηδ’ ὅλως δεοµένῳ προσφερόµενον, ἢ οὐκ ἐν τῷ προσήκοντι µέτρῳ, νοσῶδες καθίσταται. καὶ δύο εἰσὶν οὗτοι σκοποὶ περί τε τὸ ὑγιεινὸν καὶ τὸ νοσερὸν, ἡ ποιότης τε καὶ ἡ ποσότης τοῦ προσφεροµένου· τὸ γὰρ καὶ τὸν καιρὸν, ὡς ἕτερόν τι τούτων, τρίτον ἐπεισάγειν ἐν τοῖς εἰρηµένοις περιεχόµενον, οὐκ εὔλογον. εἰ γὰρ δεῖται τὸ σῶµα τοιοῦδε καὶ τοσοῦδε τοῦ προσφεροµένου, δηλονότι καὶ κατὰ τὸν καιρὸν τὸν δέοντα προσφέρεται. καὶ ἡ γένεσις τῷ καιρῷ ἐκ τοῦ ῥευστὸν καὶ εὐµετάβλητον εἶναι τὸ θνητὸν σῶµα, καὶ δεῖσθαι κατὰ τὰς µεταβολὰς ἄλλοτ’ ἀλλοίων τῶν ὠφελούν των. ὥστε οὐκ ἔστιν ἐπὶ τῷ γένει τρίτον ἐν τοῖς εἰρηµένοις ὁ καιρός. εἰς δὲ τὴν διδασκαλίαν αὐτῷ πολλάκις ὡς τρίτῳ χρώµεθα διὰ τὴν εἰρηµένην αἰτίαν.

28. ᾿Επεὶ δὲ ἐν τούτοις τοῖς σκοποῖς τά τε ἄλλα τῶν αἰτίων τῶν ὑγιεινῶν καὶ τὸ νῦν ἡµῖν προκείµενόν ἐστι γένος, αὖθις ἀναλάβωµεν αὐτά. τῇ τοίνυν ἀρίστῃ κατασκευῇ τοῦ σώµατος, ἐπειδὰν εὔκρατον ᾖ τὸ περιέχον, ἁρµόσει συµµετρία τῶν τε ἄλλων ἀκριβὴς, ὧν ἀρτίως εἶπον, ἡσυχίας τε καὶ κινήσεως, καὶ ὕπνου καὶ ἐγρηγόρσεως, καὶ τῶν προσφεροµένων τε καὶ ἐκκρινοµένων. ἐπειδὰν δὲ δύσκρατον ᾖ, εἰς τοσοῦτον καὶ τὰς συµµετρίας ἐξαλλάττειν προσήκει, εἰς ὅσον καὶ τὰ τῆς εὐκρασίας διέφθαρται. σκοποὶ δὲ τῆς συµµετρίας, ἐπὶ µὲν τοῦ περιέχοντος, ὡς µήτε φρίττειν διὰ κρύος, µήθ’ ἱδροῦν διὰ θάλπος· ἐν δὲ τοῖς γυµνασίοις, ὅταν πρῶτον ἄρξηται πονεῖν τὸ σῶµα, καταπαύειν εὐθύς· ἐν δὲ τοῖς ἐδέσµασι, πέψεως ἀκρίβεια, καὶ διαχωρήσεως συµµετρία κατά τε τὸ ποιὸν καὶ κατὰ τὸ ποσόν. ἰσάζει δέ πως ἐπὶ τούτων ἡ ὄρεξις τῇ πέψει, ὥστε οὐδ’ ἐπιστάτου δέονται,τοῦ τὸ ποσὸν ἑκάστου τῶν προσφεροµένων µετρήσοντος. ἡ γὰρ ἀρίστη φύσις, ὅσον ὀρέγεται, τοσοῦτον καὶ πέττει καλῶς. οὕτω δὲ καὶ τῶν ὕπνων τὸ ποσὸν ἡ φύσις αὐτὴ µετρεῖ τοῖς ἐν ἀρίστῃ κατασκευῇ, καὶ παύονται τηνικαῦτα ὑπνοῦντες, ὅταν µηκέτι δέηται τὸ σῶµα. καὶ δὴ καὶ οὕτως αὐτῶν διαιτωµένων, ἐν ταῖς ἐκκρίσεσιν οὐδὲν πληµµελεῖται κατὰ γαστέρα, καὶ οὖρα, καὶ ὅλον τὸ σῶµα. τὰς µὲν γὰρ ἡ συµµετρία τῶν προσφεροµένων, τὴν δὲ καθ’ ὅλον τὸ σῶµα διαπνοὴν ἡ τῶν γυµνασίων ὑγιεινὴν ἀπεργάζεται χρῆσις. ἀπέχεσθαι δὲ δηλονότι τῆς ἀµετρίας αὐτοὺς χρὴ ἁπάντων τῶν ψυχικῶν παθῶν, ὀργῆς, λύπης, θυµοῦ, φόβου, καὶ φθόνου, καὶ φροντίδος. ἐξίστησι γὰρ καὶ ταῦτα, καὶ ἀλλοιοῖ τὸ σῶµα τῆς κατὰ φύσιν συστάσεως. ᾿Αφροδισίων δὲ κατὰ µὲν ᾿Επίκουρον οὐδεµία χρῆσις ὑγιεινὴ, κατὰ δὲ τὸ ἀληθὲς ἐκ διαλειµµάτων τηλικούτων, ὡς ἐπὶ ταῖς χρήσεσι µήτ’ ἐκλύσεως αἰσθάνεσθαι, καὶ κουφότερον αὐτὸν ἑαυτοῦ δοκεῖν γεγονέναι καὶ εὐπνούστερον. ὁ δὲ καιρὸς τῆς χρήσεως, ὅταν ἀκριβῶς µέσον ᾖ τῶν ἔξωθεν περιστάσεων ἁπασῶν τὸ σῶµα, µήθ’ ὑπερπεπληρωµένον, µήτ’ ἐνδεὲς, µηθ’ ὑπερεψυγµένον, µήθ’ ὑπερτεθερµασµένον, ἢ ἐξηρασµένον, ἢ ὑγρασµένον ἀµέτρως. εἰ δὲ καὶ διαµαρτάνοιέν ποτε κατά τι, σµικρὸν µὲν ἔσται τὸ διαµαρτανόµενον. ἄµεινον δὲ τεθερµασµένῳ µᾶλλον, ἢ ὑπερεψυγµένῳ, καὶ ὑπερπεπληρωµένῳ, ἢ ἐνδεεῖ, καὶ ὑγρασµένῳ, ἢ ἐξηρασµένῳ τῷ σώµατι χρῆσθαι τοῖς ἀφροδισίοις. ποιότητα δὲ ἑκάστου τῶν εἰρηµένων ἐπὶ τῆς ἀρίστης κατασκευῆς ἐκλέγεσθαι δεῖ. γυµνασίου µὲν γὰρ, ἐν ᾧ πάντα τὰ µόρια τοῦ σώµατος ἀνάλογον κινεῖται, καὶ µὴ τὸ µὲν ὑπερπονεῖ, τὸ δὲ ἐνδεέστερον πονεῖ· τῶν δὲ ἐσθιοµένων τε καὶ πινοµένων τὸ εὐκρατότατον· ταῦτα γὰρ οἰκειότερα ταῖς εὐκράτοις φύσεσιν. ὡσαύτως δὲ κᾀπὶ τῶν ἄλλων.

29. Εἰ δέ τι τῆς ἀρίστης κατασκευῆς ἀπολείποιτο τὸ σῶµα, µὴ πολλῷ δὲ τοῦτο, καὶ τὰ φυλακτικὰ δὴ τῆς ὑγείας αἴτια κατὰ τὴν ἀναλογίαν ὑπηλλαγµένα γενήσεται. πλειόνων δὲ τοιούτων ὄντων σωµάτων, καθ’ ἕκαστον γένος ἰδίᾳ ῥητέον. τὸ µὲν οὖν τῇ κράσει τῶν ὁµοιοµερῶν παραλλάττον, ἐν µέντοι τῇ συµµετρίᾳ τῶν ὀργανικῶν µορίων µὴ παραλλάττον, διττὴν ἰδέαν ἔχει τῶν ὑγιεινῶν αἰτίων· ἑτέραν µὲν τῶν φυλαττόντων αὐτοῦ τὴν κρᾶσιν, ἑτέραν δὲ τῶν ἐπὶ τὴν ἀρίστην ἀγόντων. τὰ µὲν δὴ φυλάττοντα τὴν κρᾶσιν αὐτοῦ τοσοῦτον παραλλάξει τῶν ἐπὶ τῆς εὐκρατοτάτης φύσεως αἰτίων, ὅσον περ καὶ ἡ τοῦ σώµατος ὅλου κρᾶσις ἐκείνης παραλλάττει. τὰ µὲν γὰρ θερµότερα σώµατα· θερµοτέρων δεῖται διαιτηµάτων, τὰ δὲ ψυχρότερα ψυχροτέρων· καὶ τὰ µὲν ξηρότερα ξηροτέρων, τὰ δὲ ὑγρότερα ὑγροτέρων· καὶ κατὰ συζυγίαν τὰ θερµότερά τε καὶ ξηρότερα τῶν θερµοτέρων καὶ ξηροτέρων, καὶ τούτοις ἀνάλογον ἐπὶ τῶν λοιπῶν τριῶν συζυγιῶν. χρήσεται γὰρ ταῖς ὕλαις τῶν αἰτίων ὀρθῶς ὁ τὰς συµφύτους αὐτῶν δυνάµεις ἐπιστάµενος· οἷον ὅτι κίνησις µὲν καὶ ἔνδεια, καὶ ἀγρυπνία, καὶ ἔκκρισις, καὶ πάντα τὰ ψυχικὰ πάθη ξηραίνει τὸ σῶµα, τὰ δ’ ἐναντία τούτοις ὑγραίνει. οὕτως δὲ καὶ περὶ τῶν θερµαινόντων καὶ ψυχόντων ἐπιτηδευµάτων, καὶ ἐδεσµάτων, καὶ ποµάτων, καὶ ἁπλῶς εἰπεῖν ἁπάντων τῶν κατὰ τὸ σῶµα γινώσκων τις τὰς ὕλας καὶ τὰς δυνάµεις, ὑγιεινοῖς αἰτίοις χρήσεται, τὰς ὁµοίας τοῖς ὁµοίοις προσφέρων, ὅταν γε φυλάττειν βούληται τὴν τοῦ σώµατος κρᾶσιν, ἣν παρέλαβεν. εἰ δ’ ἐξαλλάττειν ἐθέλει καὶ µετάγειν ἐπὶ τὸ βέλτιον, ἕτερόν ἐστιν ἐνταῦθα γένος αἰτίων ὑγιεινῶν, ἐναντίον µὲν τοῖς προειρηµένοις, ἴσον δὲ ἀπέχον ἐπὶ θάτερα τῶν εὐκράτων τε καὶ µέσων, ἃ ταῖς ἀρίσταις φύσεσιν ἁρµόττειν ἐλέγοµεν. τὴν γὰρ θερµοτέραν καὶ ξηροτέραν κρᾶσιν οὐ τὰ θερµὰ καὶ ξηρὰ διαιτήµατα ποιήσειεν ἂν εὔκρατον ἀκριβῶς, ἀλλὰ τοσοῦτον τῆς εὐκράτου ψυχρότερά τε καὶ ὑγρότερα ταῖς κράσεσιν, ὅσον καὶ ἡ φύσις τῆς φύσεως ἦν θερµοτέρα καὶ ξηροτέρα. τὸ µὲν γὰρ τοιοῦτον γένος τῶν αἰτίων ἐπανορθοῦται τὰς συµφύτους δυσκρασίας, τὸ δὲ ἕτερον τὸ προειρηµένον διαφυλάττει. χρεία δὲ ἑκατέρων ἐν µέρει τοῖς ἰατροῖς, ἐπανορθοῦσθαι µὲν ἐπὶ πολλῆς σχολῆς, κατὰ βραχὺ µετάγοντας ἐπὶ τὸ βέλτιον· οὐ γὰρ φέρουσιν αἱ φύσεις τὰς ἀθρόας ἀλλοιώσεις· φυλάττειν δ’ ἐν ταὐτῷ κατὰ τὰς ἀναγκαίας ἀσχολίας. πῶς οὖν καὶ τὸ τοιοῦτον εἶδος τῶν αἰτίων φυλακτικὸν ὀνοµάζοµεν; ἔπρεπε γὰρ αὐτὸ µᾶλλον ἴσως ἀλλοιω-τικόν τε καὶ θεραπευτικὸν, καὶ τῶν συµφύτων ἁµαρτηµάτων ἐπανορθωτικὸν κεκλῆσθαι ὅτι πρὸς ὅλον τὸ γένος τῆς ὑγείας ἀναφέροντες, οὐ πρὸς τὰς κατ’ εἶδος ἐν αὐτῇ διαφορὰς, ὅσα µὲν ὑγιαίνοντας φυλάττει, φυλακτικὰ πάντα κεκλήκαµεν, ἐάν τε πρὸς τῷ φυλάττειν τὴν ὑγείαν ἐπὶ τὸ βέλτιον ἄγῃ τὴν ὅλην κρᾶσιν, ἄν τε φυλάττῃ τὴν ἐξ ἀρχῆς ὑπάρχουσαν κατάστασιν· ὅσα δὲ χείρονα τὴν κατάστασιν ἀποτελεῖ, νοσερά. τῶν µὲν οὖν ὁµοίως δυσκράτων ἅπασι τοῖς τοῦ σώµατος µέρεσιν ὁµοία καὶ ἡ ἐπιµέλεια· τῶν δ’ οὐχ ὁµοίων οὐχ ὁµοία. δύναται γὰρ ἡ µὲν γαστὴρ ψυχροτέρα τινὶ τοῦ προσήκοντος ὑπάρχειν, ἡ κεφαλὴ δὲ θερµοτέρα, καὶ δεῖσθαι τῶν οἰκείων ἑκατέρα· κατὰ ταὐτὰ δὲ καὶ τῶν ἄλλων ἕκαστον µορίων ἢ ὑγρότερον, ἢ ξηρότερον, ἢ θερµότερον, ἢ ψυχρότερον ὑπάρχειν τοῦ συµµέτρου, καὶ τῶν οἰκείων τῆς δυσκρασίας δεῖσθαι διαιτηµάτων. οὔτ’ οὖν ἐξ ἴσου γυµνάσοµεν ἅπαντα τῶν τοιούτων τὰ µόρια τοῦ σώµατος, οὔθ’ ὡσαύτως ὑγρανοῦµεν καὶ ξηρανοῦµεν, ἤ τι τῶν ἄλλων πράξοµεν. ἐπὶ πλέον δὲ λέγεται περὶ αὐτῶν ἐν τῇ τῶν ὑγιεινῶν πραγµατείᾳ.

30. Τὰ δὲ τῶν ὀργανικῶν µορίων αἴτια ὑγιεινὰ κατὰ τὸ σφάλµα κᾀνταῦθα τῆς ἀρίστης κατασκευῆς ἀλλήλων διενήνοχεν. ἄλλα µὲν γάρ ἐστιν ὑγιεινὰ τῶν παρὰ τὴν διάπλασιν σφαλµάτων, ἄλλα δὲ τῶν παρὰ τὸ µέγεθος, ἢ τὸν ἀριθµὸν, ἢ τὴν θέσιν. ἐν µὲν οὖν τῇ διαπλάσει πλείω τὰ σφάλµατα. καὶ γὰρ καὶ τὸ σχῆµα τοῦ µορίου, καὶ εἴ πού τις ἐν αὐτῷ κοιλότης ἐστὶ κατὰ φύσιν, ἢ στόµιον, ἢ πόρος, ἢ τραχύτης τις, ἢ λειότης, ὅταν ἐξιστῆται τῆς οἰκείας συµµετρίας, ἐπ’ ὀλίγον µὲν τοῦτο πάσχοντα, τῆς τῶν ὑγιεινῶν σωµάτων ἔχεται προσηγορίας, ἐπὶ πλέον δὲ, τῆς τῶν νοσωδῶν· εἰ δ’ ἐπὶ τοσοῦτον, ὡς βλάπτειν τὴν ἐνέργειαν, ἤδη νοσεῖν λεχθήσεται. κατὰ δὲ τὸ ποσὸν ἡ ὑπερβολή τε καὶ ἔλλειψις εἰς τὰς αὐτὰς ἄγει διαφοράς. ἐν ἀριθµῷ δὲ, λεῖπον ἢ περισσεῦον ὁτιοῦν τῶν ὁµοιοµερῶν ἓν ἢ πλείω. τούτου τοῦ γένους εἰσὶ καὶ ὅσαι παρὰ φύσιν ἐν ἡµῖν οὐσίαι συνίστανται. λοιπὸν δ’ ἐστὶ γένος ἄλλο παρὰ τὴν θέσιν ἑκάστου τῶν ἁπλῶν µερῶν, ἐν ᾧ καὶ αὐτῷ τέτταρες αἱ πᾶσαι γίνονται διαφοραί· πρώτη µὲν ἡ ἀρίστη· δευτέρα δὲ ἡ βραχύ τι παραλλάττουσα καὶ διὰ τοῦτ’ ἔτι ὑγιεινὸν ἀποτελοῦσα τὸ σῶµα· καὶ τρίτη νοσερὸν, ὅταν ἐπὶ πλέον ἐξιστῆται· καὶ τετάρτη τὸ ἤδη νοσοῦν, ὅταν ἐπὶ πλεῖστον. ὅσα µὲν οὖν ἡµάρτηται µόρια κατὰ τὸ σχῆµα, καθάπερ ὅσα βλαισὰ, καὶ ῥαιβὰ, καὶ λοξὰ, ταῦτα νεογενῆ µὲν ἔτι καὶ ἁπαλὰ διαπλάσει τε καὶ ἐπιδέσει εἰς τὸ κατὰ φύσιν ἐπανέρχεται· σκληρὰ δ’ εἰ φθάσειεν αὐξηθέντα γενέσθαι, τὴν ἐπανόρθωσιν οὐ προσίεται. καὶ µὲν δὴ καὶ ὅσα περὶ τὴν κοιλότητα ἡµάρτηται, καὶ ταῦτα ὡσαύτως ἐπανορθοῦται µὲν ἔτι αὐξανόµενα, τελειωθέντα δὲ οὐ δύναται. µικρὰς µὲν οὖν κοιλότητας ἐπίδεσίς τε καὶ ἡσυχία, µεγάλας δὲ ἐνέργειά τε τῶν µερῶν καὶ κατάληψις ἐργάζεται πνεύµατος. οὕτως δὲ καὶ ὅσα κατὰ πόρους, ἢ στόµια. καὶ µὲν δὴ καὶ ὅσα µείζω τοῦ δέοντος, ἡσυχία τε καὶ ἐπίδεσις ἐπιτήδειος ἐλάττονα πέφυκεν ἐργάζεσθαι. µείζω δ’ ἀποτελεῖται τὰ µόρια κινήσει τῇ κατὰ φύσιν ἅµα τρίψει συµµέτρῳ, καὶ τοῖς ἄλλοις, ὅσα πέφυκεν ἐπισπᾶσθαι πλέον αἷµα. τῶν δὲ λειπόντων µορίων, ὅσα µὲν ἐξ αἵµατος ἔχει τὴν γένεσιν, οὐκ ἀδύνατος ἡ ἐπανόρθωσις· ὅσα δ’ ἐκ σπέρµατος, ὀλίγου δεῖν ἀδύνατος. ἔστι δ’ ὅµως ἀντ’ αὐτῶν ἐνίοτε ποιεῖν ἕτερα παραπλησίαν ἐκείνοις ἔχοντα τὴν χρείαν. ἁπάντων δ’ αὐτῶν ἡ µὲν φύσις ἐστὶ δηµιουργὸς, ὁ δ’ ἰατρὸς ὑπηρέτης. ὅσα δὲ περιττεύει κατ’ ἀριθµὸν, ἀφαίρεσις αὐτῶν ἐστιν αἴτιον ὑγιεινόν. ἐπισκέπτεσθαι δὲ δεῖ, ἐφ’ ὧν δυνατόν· εἰ δ’ ἀδύνατον φαίνοιτο, µετατιθέναι πειρᾶσθαι. ἡ δ’ αὐτὴ καὶ τῶν παρὰ τὴν θέσιν ἡµαρτηµένων ἐπανόρθωσις. εὔδηλον δὲ, ὡς δύο καὶ τρία πολλάκις ἁµαρτήµατα δύναται συστῆναι περὶ µόριον ἓν, ὥσπερ ἐπὶ τοῦ τὴν γαστέρα µικράν τε ἅµα καὶ στρογγύλην καὶ κατὰ τοῦ διαφράγµατος ἐπικειµένην ἔχοντος. ἡµάρτητο γὰρ ἐν αὐτῇ µέγεθός τε καὶ διάπλασις καὶ θέσις. ἦν δὲ καὶ τῇ κράσει ψυχροτέρα. ταύτην εἰς µὲν τὸ κατὰ φύσιν ἄγειν ἀµήχανον ἦν· ὥστε δὲ ἧττον ὑπ’ αὐτῆς ἐνοχλεῖσθαι, δυνατόν. ἐπειδὴ γὰρ ἐδυσπνόει, πληρωθείσης τῆς γαστρὸς, ἐλάττονά τε καὶ τρόφιµα καὶ µὴ βαρέως ὑπιόντα προσεφέρετο τρὶς τῆς ἡµέρας. ἄλλῳ δὲ, ἐµφράξεως ἐν ἥπατι διὰ τὴν στενότητα τῶν ἀγγείων συνεχέστατα γινοµένης, ὑγιεινὸν αἴτιον ἐξευρέθη ἡ λεπτύνουσα δίαιτα. Λοιπὸν οὖν ἔτι γένος ἓν κοινὸν ὁµοιοµερῶν τε καὶ ὀργανικῶν ἐστιν ἡ λύσις τῆς συνεχείας, ἣν ἴσως τις οὐ συγχωρήσει τοῖς ἀµέµπτως ὑγιαίνουσιν ὑπάρξαι ποτέ· εἶναι γὰρ ἀεὶ πάθος· οὐκ εἰδὼς ὁµοίαν ἀπορίαν ἐσοµένην ὑπὲρ ἁπάντων τῶν γενῶν. εἰ µὴ γὰρ ἐνεργείας αἰσθητὴ βλάβη διορίζοι τὸ νόσηµα τῆς ὑγείας, ἀλλὰ κατὰ τὸ ποιὸν τῆς διαθέσεως ἐπινοοῖτο µόνον, ἀναγκαῖον ἔσται τὸ τῆς ἀειπαθείας προσδέξασθαι δόγµα, µηδενὸς ἀρίστας ἔχοντος ἁπάσας τὰς ἐνεργείας. ἀλλὰ τοῦτο µὲν, ὡς ἂν λογικώτερον σκέµµα, καθ’ ἑαυτὸ λόγου τυγχανέτω.

31. Τὰ δ’ ὡς πρὸς τοὺς ὁµολογουµένως νοσοῦντας ὑγιεινὰ τῶν αἰτίων ἑξῆς διέλθωµεν, ἀπὸ τοῦ τῆς δυσκρασίας ἀρξάµενοι γένους. διοριστέον οὖν ἐνταῦθα πρότερον, ἅπερ ὀλίγου δεῖν ἅπαντες οἱ ἰατροὶ παραλείπουσιν, ὡς ἄλλα µέν ἐστιν ὑγιεινὰ τῆς ἤδη γεγενηµένης δυσκρασίας, ἄλλα δὲ τῆς ἔτι γινοµένης, ὥσπερ γε καὶ τῆς γενησοµένης ἄλλα. ταύτης µέν γε τῆς ὑστάτης τὰ µὲν ἐν τῷ προφυλακτικῷ µέρει τῆς τέχνης ἐστὶ, τὰ δὲ ἐν τῷ ὑγιεινῷ· τῆς δὲ πρώτης ἁπασῶν ἐν τῷ θεραπευτικῷ µόνῳ· τῆς δ’ ἀµφοῖν µέσης λεχθείσης ἐν τῷ προφυλακτικῷ τε καὶ θεραπευτικῷ. τὴν µὲν γὰρ ἤδη γεγενηµένην τε καὶ οὖσαν νόσον ἰᾶσθαι χρή· τὴν δ’ οὔπω µὲν οὖσαν, ἐσοµένην δὲ, ἐκ τῆς κατὰ τὸ σῶµα διαθέσεως κωλῦσαι γενέσθαι· τῆς γινοµένης δὲ, τὸ µὲν ἤδη γεγονὸς ἰᾶσθαι, τὸ γενησόµεσον δὲ κωλῦσαι γενέσθαι. κωλυθήσεται δὲ, τῆς διαθέσεως, ἐφ’ ᾗ γίνεσθαι πέφυκεν, ἀναιρεθείσης. ὀνοµάζεται δὲ ἡ τοιαύτη διάθεσις αἰτία προηγουµένη. ἡ γεγονυῖα δὲ νόσος ἤδη θεραπευθήσεται, τῆς διαθέσεως, ὑφ’ ἧς πρώτως ἡ κατὰ φύσιν ἐνέργεια βλάπτεται, λυθείσης, ἥν περ δὴ καὶ φαµὲν αὐτὴν εἶναι τῆς νόσου τὴν αἰτίαν. ἡ δ’ ἴασις ἕνα µὲν ἔχει πρῶτόν τε καὶ τὸν κοινότατον σκοπὸν, αὐτῷ τῷ µέλλοντι λυθήσεσθαι τὸ ἐναντίον. ἐκ τούτου δὲ τοῦ γένους ἐστὶ πάντα τὰ δηµιουργοῦντα τὴν ὑγείαν αἴτια, κατὰ µέρος δ’ ἐκ τῶν καθέκαστον ἐναντίων. τῇ µὲν οὖν θερµῇ διαθέσει τὸ ψυχρὸν αἴτιον ἐναντίον ἐστὶ, τῇ ψυχρᾷ δὲ τὸ θερµὸν, ἐπί τε τῶν ἄλλων ἀνάλογον. εἰ γὰρ ἄµετρον µὲν ἅπαν τὸ παρὰ φύσιν, σύµµετρον δὲ τὸ κατὰ φύσιν, ἀνάγκη πᾶσα τὸ ἄµετρον ὑπὸ τοῦ κατὰ τοὐναντίον ἐµµέτρου πρὸς τὸ σύµµετρον ἐπανελθεῖν. εὔδηλον δὲ, ὡς τὸ κατὰ δύναµιν, οὐ τὸ κατὰ φαντασίαν θερµαῖνον καὶ ψύχον, ὅσα τ’ ἄλλα τοιαῦτα, ληπτέον ἐστί. καλῶ δὲ κατὰ δύναµιν µὲν, ὅπερ ὄντως τε καὶ ἀληθῶς ἐστιν οἷον λέγεται· κατὰ φαντασίαν δὲ, τὸ τῇ προχείρῳ µὲν αἰσθήσει τοιοῦτον εἶναι φανταζόµενον, ὄντως δ’ οὐκ ὂν τοιοῦτον. ὅπως δὲ χρὴ γνωρίζειν αὐτὰ, κατὰ τὴν περὶ τῆς τῶν ἁπλῶν φαρµάκων δυνάµεως εἴρηται πραγµατείαν. εἰς δὲ τὴν εὕρεσιν τῶν ὑγιεινῶν αἰτίων, ὅσα µὲν ὡς πρὸς τὴν ἤδη γεγενηµένην νόσον ἐστὶν ὑγιεινὰ, τῇ µεθόδῳ χρηστέον, ᾗ τὸ κατὰ φαντασίαν τοῦ κατὰ δύναµιν ὁρίζεται· ὅσα δὲ ὡς πρὸς τὴν ἔτι γινοµένην, αὐτῇ τε ταύτῃ, καὶ προσέτι καθ’ ἣν ἐξευρίσκεται τὰ τῶν νοσηµάτων αἴτια· φέρε γὰρ, εἰ οὕτως ἔτυχεν, ἐπὶ χυµοῖς σηποµένοις ἀνάπτεσθαι πυρετὸν, ἔνδειξις ἐπὶ τοῖς τοιούτοις ἀλλοίωσίς τε καὶ κένωσίς ἐστιν· ἀλλοίωσις µὲν ἡ παύουσα τὴν σηπεδόνα, µενούσης τῆς αἰτίας, κένωσις δὲ ἡ ὅλην ἐκ τοῦ σώµατος ἐξάγουσα τὴν αἰτίαν. ἀλλὰ τὸ µὲν εἰρηµένον εἶδος τῆς ἀλλοιώσεως πέψις ἐστὶν, ἣν ὑπὸ τίνων αἰτίων ἐγχωρεῖ ποιεῖν, ἐξευρόντες, ἐν ἐκείνοις ἂν ἔχοιµεν ἤδη τὴν γνῶσιν τῶν οὕτως ὑγιεινῶν. αἱ κενώσεις δὲ διά τε φλεβοτοµίας, καὶ κλυστήρων, καὶ οὔρων, καὶ τῆς κατὰ τὸ δέρµα διαπνοῆς εἰσιν, ἔτι δὲ ἀντισπάσεως καὶ µετοχετεύσεως εἰς ἕτερα. τούτου δὲ τοῦ γένους ἐστὶ καὶ τὸ καταµήνια κινῆσαι καὶ αἱµοῤῥοΐδας ἀναστοµῶσαι, καὶ διὰ ῥινῶν καὶ ὑπερώας καθᾶραι.

32. ἐξευρόντες οὖν κᾀνταῦθα τὰς ὕλας, αἷς ἐν ποιότητι καὶ ποσότητι, καὶ καιρῷ, καὶ τρόπῳ τῆς χρήσεως προσφεροµέναις ἡ κένωσις γίνεται, κατ’ αὐτὸ τὸ µέρος τῆς τέχνης εὑρήσοµεν τὰ ὑγιεινά. καὶ γέγραπται πάντων ἡ εὕρεσις ἐν τῇ θεραπευ-τικῇ πραγµατείᾳ. κατὰ δὲ τὸν αὐτὸν τρόπον ἐπὶ ταῖς ἄλλαις δυσκρασίαις ταῖς τρισὶν, ἓν κοινὸν ἔχοντες παράγγελµα, τὸ ποιοῦν ἕκαστον ἐκκόπτειν πρότερον, εἶθ’ οὕτως ἥκειν ἐπὶ τὸ γεγονὸς ὑπ’ αὐτοῦ νόσηµα, τὴν τῶν ὑγιεινῶν αἰτίων εὕρεσιν ποιησόµεθα. κατὰ δὲ τὰς συνθέτους δυσκρασίας ἥ γ’ ἐκ τῶν ἁπλῶν σύνθεσις ἐνδείξεται τὰ ὑγιεινὰ παραγγέλµατα, κᾀνταῦθα ἐχόντων ἡµῶν ἀνάλογον φάρµακον τῷ µεγέθει τῆς δυσκρασίας, τὸ πρὸς ἐκείνην ἁρµόττον, ἐξευρίσκειν. οἷον, εἰ οὕτως ἔτυχεν, δέκα µὲν ἀριθµοῖς ἐπὶ τὸ θερµότερον ἐξεστήκῃ τοῦ κατὰ φύσιν, ἑπτὰ δ’ ἐπὶ τὸ ξηρότερον. εἶναι δήπου χρὴ καὶ τὸ ὑγιεινὸν αἴτιον ἐπὶ ταῖς τοιαύταις διαθέσεσι δέκα µὲν ἀριθµοῖς ψυχρότερον, ἑπτὰ δὲ ὑγρότερον. εἰ µὲν οὖν αὐτῷ τῷ πεπονθότι µορίῳ προσάγοιτο τοιοῦτον φάρµακον, εἰς τοσοῦτον ἔστω ψυχρότερόν τε καὶ ὑγρότερον, εἰς ὅσον ἡ ἔνδειξις κελεύει. διὰ βάθους δὲ κειµένου τοῦ πεπονθότος, ἐπιτεχνᾶσθαι χρὴ τοιοῦτον ἐργάζεσθαι τὸ ὑγιεινὸν, ὡς µὴ φθάνειν ἐκλύεσθαι κατὰ τὴν ὁδόν. εἰ µὲν οὖν θερµότερον εἶναι δέοι τοῦ συµµέτρου, µὴ τοσοῦτον µόνον ἔστω θερµότερον, ὅσου δεῖται τὸ πάθος, ἀλλ’ ἐξ ἐπιµέτρου προσκείσθω τὸ διὰ τὴν θέσιν ἀναγκαῖον προσερχόµενον· εἰ δὲ ψυχρότερον, οὐχ ἁπλῶς χρὴ τοσοῦτον ποιεῖν αὐτὸ ψυχρότερον, ἀλλὰ καὶ τὴν ὕλην σκοπεῖσθαι πρότερον. εἰ µὲν γὰρ παχυµερές ἐστιν, οὐχ ὁδοιπορήσει µέχρι βάθους πολλοῦ· τοὐναντίον δὲ πᾶν ἐργάσεται πυκνῶσαν τὴν ἐπιφάνειαν. εἰ δὲ λεπτοµερὲς ὑπάρχει, δύναιτ’ ἂν ἐξικέσθαι µέχρι πλείονος βάθους. οὕτως δὲ καὶ ἐπὶ τῶν ὑγραινόντων καὶ ξηραινόντων τὸ παχυµερὲς καὶ λεπτοµερὲς τῆς οὐσίας ἐπισκεπτέον. ἀπὸ µὲν δὴ τῆς θέσεως τοῦ πεπονθότος ἡ ἔνδειξις εὑρίσκει τὸ ὑγιεινὸν, ὡς εἴρηται νῦν. ἀπὸ δὲ τῆς διαπλάσεώς τε καὶ θέσεως, ὅταν ἐκροὰς αἰσθητὰς ἔχῃ συντετρηµένας εἰς ἕτερον, ἢ µηδεµίαν ἔχῃ. τὰς µὲν γὰρ εἰς τὰ κυριώτατα φερούσας ἐκροὰς ἀποτρέψοµεν, ἐρεθίσοµεν δὲ τὰς εἰς µὴ κυριώτατα. δῆλον δὲ, ὡς τῶν ποιούντων αἰτίων τὴν δυσκρασίαν ἡ διὰ τῆς κενώσεώς ἐστιν ἴασις. αὐτῶν γὰρ τῶν δυσκρασιῶν µόνον ἀλλοίωσις ἴασίς ἐστιν.

33. Λυθείσης δὲ τῆς συνεχείας, ὁ µὲν τῆς ἰάσεως σκοπὸς, ἡ ἕνωσις, ἐπὶ µὲν τῶν ὁργανικῶν µορίων ἀδύνατος· ἐπὶ δὲ τῶν ὁµοιοµερῶν οὐκ ἀεὶ δυνατὸς, ἀλλ’ ἐν ἐνίοις, ὡς ἐν τοῖς σαρκώδεσι, κόλλησις ἡ ἴασίς ἐστιν· οὐ διοίσει δὲ οὐδ’ εἰ σύµφυσιν ὀνοµάζεις. ἡγεῖται δ’ αὐτῆς, ὅταν µεῖζον γένηται τὸ τραῦµα, προσαγωγὴ τῶν διεστώτων µορίων, ἐκ τοῦ τῆς διαπλάσεως ὑπάρχουσα γένους. ἵνα δ’ αὐτὴ γέ-νηται µόνιµος, ἐπίδεσις ἡ συνάγουσα τὰ διεστῶτα, καὶ ἀγκτῆρες, καὶ ῥαφαὶ χρήσιµοι. κολλᾷ µὲν οὖν τὰ διεστηκότα καὶ τὴν ἐξ ἀρχῆς ἕνωσιν ἀποδίδωσιν ἡ φύσις. ἡµέτερον δ’ ἔργον ἓν πρῶτον µὲν, ὡς εἴρηται, τὸ συνάγειν εἰς ταὐτὸ τὰ διεστῶτα, δεύτερον δὲ τὸ φυλάττειν, ὡς συνήχθη, καὶ τρίτον, ὡς µηδὲν ἐµπέσῃ τῶν χειλῶν µεταξὺ, προνοεῖσθαι, καὶ τέταρτον, αὐτὴν τοῦ µέρους τὴν οὐσίαν ὑγιεινὴν διαφυλάττειν. τὸ µὲν δὴ πρῶτόν τε καὶ δεύτερον ὡς ἄν τις ποιήσειεν, εἴρηται. τὸ δὲ τρίτον ἐν µὲν τῷ συνάγειν τὰ διεστῶτα γίνοιτ’ ἂν, εἰ µηδὲν ἔξωθεν ἐµπίπτειν ἐάσοµεν, ὡς πολλάκις γε θρὶξ, ἢ ἔλαιον, ἢ ὑγρότης τις ἑτέρα µεταξὺ στᾶσα τῶν κολληθησοµένων, ἐκώλυσεν αὐτῶν τὴν ἕνωσιν. ἐν δὲ τῷ µετὰ ταῦτα χρόνῳ διὰ τῶν ὑποῤῥύσεων ἡ τοῦ τρίτου σκοποῦ φυλακή. τὴν δ’ ὑπόῤῥυσιν αὐτὴν ἐξ ἐπιδιαιρέσεως, καὶ ἀντιδιαιρέσεως, καὶ σχήµατος ἐπιτηδείου ποριστέον. ἡ δ’ οὐσία τοῦ µέρους ὑγιεινὴ φυλαχθήσεται διὰ τῶν µετρίως ξηραινόντων. αὕτη µὲν ἡ ἴασίς ἐστι συνεχείας λύσεως ἐν σαρκώδει µορίῳ γεγενηµένης αὐτῆς καθ’ ἑαυτὴν µόνης. εἰ δ’ ἑτέρῳ τινὶ µιχθείη νοσήµατι, πλείους οἱ σκοποὶ τῶν ἐνδείξεων, οὓς ἐν ταῖς τῶν συνθέτων, ἢ ἐπιπεπλεγµένων, ἢ ὅπως ἄν τις ὀνοµάζειν ἐθέλοι, διδασκαλίαις ἑξῆς ἐροῦµεν. ἐν δὲ τῷ παρόντι λόγῳ πρὸς τὰς λοιπὰς τῆς ἑνώσεως λύσεις ἰτέον.

34. Κάταγµα τοίνυν ἐστὶ µὲν τῆς ἐν ὀστῷ συνεχείας λύσις. ἀνίατον δὲ ὂν, ὅσον ἐπὶ τῷ πρώτῳ σκοπῷ, κατὰ δεύτερον τινὰ τρόπον ἰατόν πως γίνεται. πρῶτος µὲν οὖν σκοπὸς ἡ σύµφυσις οὐ δυναµένη διὰ σκληρότητα τοῦ µορίου γενέσθαι. δεύτερον δὲ ἡ δέσις διὰ πώρου δεσµοῦντος ἐν κύκλῳ τὸ κάταγµα. γένεσις δὲ τῷ πώρῳ, καθ’ ὅσον µὲν ἐξ ὕλης καὶ ἀποφύσεως γίνεται, κοινὴ πρὸς τὰ ἄλλα, καθ’ ὅσον δὲ ἐγγύς ἐστιν ὀστῷ τὴν ἰδέαν, ἐκ τῆς ἐκείνου τροφῆς. µαλακὸν δὲ καὶ παιδικὸν ὀστοῦν καὶ συµφῦναι δυνατόν. σπάνιος δὲ καὶ ἡ τοῦδε τοῦ πάθους γένεσις ἄνευ συµπλοκῆς, ὡς τὰ πολλὰ γὰρ οἱ παρακείµενοι µύες ἅµα τοῖς ἄλλοις σώµασι πάσχουσι, ῥηγνυµένων τῶν ὀστῶν, ὥστε καὶ ὁ σκοπὸς τῆς θεραπείας διττὸς, ἕτερος µὲν ὁ ἐπὶ τοῖς ὀστοῖς, ἕτερος δὲ ὁ ἐπὶ τοῖς ἀµφ’ αὐτὰ σώµασιν. ὁ µὲν δὴ τοιοῦτος ἐν ταῖς τῶν σαρκωδῶν µορίων ἐπιπεπλεγµέναις διαθέσεσιν εἴρηται. περὶ δὲ τῶν καταγµάτων ἐν τῷδε ῥητέον. ἐπεὶ γὰρ καὶ τούτων ἡ ἴασίς ἐστιν ἐκ τῆς πωρώσεως, ἵνα δ’ αὐτὴ γένηται, τῆς οἰκείας τροφῆς τοῦ ὀστοῦ δεῖ περίττωµα πρὸς τὴν τοῦ πώρου γένεσιν ὑποβεβλῆσθαι τῇ φύσει, τὸ περίττωµα δὲ τοῦτο καὶ τῇ ποιότητι καὶ τῇ ποσότητι σύµµετρον εἶναι χρὴ, διὰ τοῦτο ἀγωγῆς δεῖται τῆς τοσοῦτον καὶ τοιοῦτον τὸ ἐπιῤῥέον αἷµα τοῖς ὀστοῖς παρασκευαζούσης, ἐξ οἵου τε καὶ ὅσου γενήσεται πῶρος. ἐπεὶ δ’ ἐκχεῖται τοῦτο διὰ τῶν σηράγγων τοῦ κατεαγότος ὀστοῦ, σκοπεῖν αὐτοῦ χρὴ τὸ πλῆθός τε καὶ τὴν ποιότητα, καὶ οὕτως ἢ ξηραντικωτέραν ποιεῖσθαι τὴν ἀγωγὴν, ἢ ὑγραντικωτέραν, ἅπερ ἐπὶ πλέον ἐν τοῖς τῆς θεραπευτικῆς µεθόδου γράµµασι λέλεκται.

35. Νεύρου δὲ καὶ τένοντος νύγµα διά τε τὸ περιττὸν τῆς αἰσθήσεως, καὶ διότι συνεχές ἐστι πρὸς τὴν ἀρχὴν τὸ µόριον, ἕτοιµον ἐπικαλέσασθαι σπασµοὺς, καὶ µάλισθ’ ὅταν µηδὲν διαπνέηται πρὸς τὰ ἐκτὸς, τυφλωθείσης τῆς τοῦ δέρµατος τρώσεως. τοῦτο τοίνυν χρὴ ἀναστοµοῦν, καὶ ἀναξηραίνειν οὐσίᾳ λεπτοµερεῖ, διϊκνεῖσθαι δυναµένῃ πρὸς τὸ βάθος ἄχρι τοῦ τετρωµένου νεύρου. λέλεκται δὲ καὶ περὶ τούτου τελέως ἐν τοῖς τῆς θεραπευτικῆς µεθό δου γράµµασιν. ἐν µὲν οὖν δὴ ταῖς ἁπλαῖς τοῦδε τοῦ γένους διαθέσεσιν ἡ τῶν ὑγιεινῶν αἰτίων ἰδέα τοιάδε.

36. Κατὰ δὲ τὰς συνθέτους ἐπιπέπλεκται τοῖς ἕλκεσιν πρώτη µὲν ἡ κοιλότης, ἣν οὐκ ἄλλην διάθεσιν, ἀλλ’ ἕλκους ἡγοῦνται διαφοράν. ἔστι δὲ οὐ διαφορὰ τό γε τοιοῦτον, ἀλλ’ ἕτερόν τι γένος ὅλου τοῦ νοσήµατος, ἐν ᾧ τῆς οὐσίας αὐτῆς ἐστιν ἀπώλεια. καὶ τοίνυν καὶ ἡ ἴασις ἐπὶ διττῷ πάθει διττοῦ δεῖται σκοποῦ. ἡ µὲν γὰρ τῆς συνεχείας λύσις ἑνώσεως, ἡ δὲ τῆς οὐσίας ἀπώλεια γενέσεως χρῄζει. λελεγµένοι δ’ εἰσὶν ὀλίγον ἔµπροσθεν οἱ τῆς γενέσεως σκοποί. καὶ µὲν δὴ καὶ ὡς χρὴ πρῶτον ἰᾶσθαι τήνδε τὴν διάθεσιν, εἶθ’ ἑξῆς ἑνοῦν ἐπιχειρεῖν, αὐτὴ τῶν πραγµάτων ἡ φύσις ἐνδείκνυται. ὅταν οὖν ἀναπληρωθῇ µὲν τὸ κοῖλον, ὁµαλὸν δὲ τὸ ἕλκος ὑπάρχῃ, τὸν ἕτερον τῶν σκοπῶν ἀνῃρῆσθαι συµβαίνει. µέσης γὰρ τῆς νεογενοῦς σαρκὸς ἱσταµένης τῶν χειλῶν τοῦ ἕλκους, ἑνωθῆναι µὲν ἀδύνατον τὰ διεστῶτα, σκοπὸν δ’ ἄλλον ἰάσεως ἐξευρεῖν χρή. τὴν δ’ εὕρεσιν ἐκ τοῦ κατὰ φύσιν ἕξοµεν, ὃ περιποιῆσαι τῷ µέρει προσήκει. κατὰ φύσιν δ’ ἦν αὐτῷ σκέπεσθαι δέρµατι. τοῦτ’ οὖν ἡµῖν ἐστι ποιητέον, ἢ, εἴπερ ἐστὶν ἀδύνατος ὁ σκοπὸς, ὅµοιόν τι δέρµατι. τὴν γοῦν σάρκα δερµατώδη ποιητέον ἐστίν. ἔστι δὲ τοιαύτη, ξηραινοµένη τε ἅµα καὶ τυλουµένη. ξηραινόντων δὲ καὶ στυφόντων ἀδήκτως ἔσται χρεία φαρµάκων εἰς τὰς ἐπουλώσεις. οὕτως δὲ κᾂν ῥύπος ἐπιτραφῇ, σκοπὸς µὲν ἀποῤῥύψαι· φάρµακον δὲ ὑγιεινὸν τὸ ῥυπτικόν. εἴρηται δ’ αὐτῶν ἐν τοῖς περὶ φαρµάκων ἡ ὕλη. καὶ µὲν δὴ καὶ εἰ φλεγµονή τις, ἢ θλάσις, ἢ σκίῤῥος, ἢ οἴδηµα κατὰ τοῦ ἕλκους εἴη, θεραπευτέον ἐκεῖνα πρότερον διὰ τῶν εἰρηµένων µεθόδων. οὕτως δὲ καὶ εἰ ἐπιῤῥεῖ τι τῷ ἕλκει, κατὰ τὴν τῶν ἐπιῤῥεόντων ἴασιν. ὡσαύτως δὲ καὶ εἰ δυσκρασία τις εἴη κατὰ τὸ ἡλκωµένων, ἐπὶ τὰ τῆς δυσκρασίας πρότερον ἰέναι βοηθήµατα. καὶ περὶ µὲν τούτων ἅλις.

37. ᾿Επὶ δὲ τὸ περὶ τὴν διάπλασιν ἰτέον ἤδη γένος, εἰς πλείους διαφορὰς τεµνόµενον. ἀλλ’ ἀπὸ τοῦ σαφεστάτου τὴν ἀρχὴν τῷ λόγῳ θετέον, ὃ κατὰ τὴν τοῦ σχήµατος ἐξάλλαξιν γίνεται. τῶν µὲν οὖν ἔτ’ αὐξανοµένων οἷόν τε τὸ σχῆµα τῶν πλείστων µορίων ἐπανορθοῦσθαι, τῶν δ’ ηὐξηµένων οὐκέτι. σκοπὸς δ’ ὧν οἷόν τε θεραπεῦσαι, πρὸς τοὐναντίον ἀπάγειν τῆς διαστροφῆς. εἰ δὲ κατάγµατος οὐκ ὀρθῶς διαπλασθέντος ἡµάρτηταί τινος κώλου σχῆµα, πωρωθῆναι φθάσαντος, ἐὰν ἔτι πρόσφατος ὁ πῶρος ὑπάρχῃ, κατάξαντα χρὴ διαπλάττειν αὖθις ὀρθῶς, εἶτα πωροῦν. ἔστι δὲ ἡ ἔµφραξις ἐκ ταὐτοῦ γένους τῶν νοσηµάτων. ἡ µὲν ὑπὸ γλίσχρων καὶ παχέων γινοµένη χυµῶν, ἕνα µὲν ἔχουσα καὶ αὐτὴ σκοπὸν ἐναντίον τῷ πάθει τὴν ἔµφραξιν· αἴτια δὲ ὑγιεινὰ τά τε ῥυπτικὰ καὶ τµητικὰ τῶν φαρµάκων. ἡ δ’ ὑπὸ κόπρου σκληρᾶς ἐµφραχθείσης ἐντέρῳ, προτέραν µὲν ἕξει τὴν τῆς σκληρότητος ἐπανόρθωσιν ἐξ ὑγρῶν καὶ λιπαρῶν κλυσµάτων, ἑξῆς δὲ τὴν κένωσιν ἐκ δριµέων. ἡ δ’ ὑπὸ λίθου κατὰ κύστιν, ἐν µὲν τῷ παραυτίκα τὴν µετάθεσιν· ἰάσεως δὲ παντελοῦς ἕνεκα τὴν διὰ τοµῆς κοµιδήν. ἡ δὲ τῆς παρὰ φύσιν ἐν µορίῳ περιεχοµένης ὑγρότητος ἴασις ἐν τῇ παντελεῖ κενώσει, καθάπερ ἐπὶ τῶν ἐµπύων. ἡ δὲ ἄµετρος πλήρωσις ἐν ἀµέτρῳ κενώσει, καθάπερ ἐπὶ τοῦ κατὰ τὰς φλέβας αἵµατος. ὡσαύτως καὶ ὅσοις κατὰ γαστέρα, καὶ ἔντερα, ἢ ἀρτηρίαν τραχεῖαν, ἢ πνεύµονα πύον ἢ αἷµα περιέχεται, παντελοῦς κενώσεως δεῖται. τοῦ δὲ πλείονος ἐδέσµατος, ἢ πόµατος, ἔτι ὄντος προσφάτου, κατὰ τὴν ἀποκένωσιν ἡ ἐπανόρθωσις. ὅσα µὲν οὖν ἐν πνεύµονί τε καὶ θώρακι περιέχεται, µετὰ βηχῶν µὲν ἡ κένωσις, ὑπὸ δὲ φαρµάκων λεπτυντικῶν· ὅσα δὲ καθ’ ἧπαρ, ἢ φλέβας, ἢ ἀρτηρίας, ἢ νεφροὺς, ἤτοι δι’ οὔρων, ἢ γαστρός. ἀλλὰ δι’ οὔρων µὲν ὑπὸ τῶν λεπτυνόντων σφοδρῶς· διὰ γαστρὸς δὲ ὑπὸ τῶν ἑλκτικῶν τε καὶ ἀναστοµωτικῶν. ὅσα µὲν οὖν κατὰ τὴν ἄνω γαστέρα, δι’ ἐµέτων· ὅσα δὲ κατὰ τὴν κάτω, δι’ ὑπαγωγῆς. ὅσα δὲ ὑπὸ τῷ δέρµατι, διὰ τοµῆς, ἢ καύσεως, ἢ φαρµάκων καυστικῶν. οὕτως δ’ ἐνίοτε καὶ ὅσα κατά τινα κοιλότητα φυσικὴν, ὡς ἐπὶ θώρακος. ἑνὶ δὲ κεφαλαίῳ, τῶν µὲν ὅλῳ τῷ γένει παρὰ φύσιν ἔν τισι µέρεσι περιεχοµένων σκοπὸς τῆς ἰάσεως ἄρσις ἐστίν· εἰ δ’ ἀδύνατος γενέσθαι, µετάθεσις. ὅσα δὲ οὐχ ὅλῳ τῷ γένει παρὰ φύσιν ἐστὶν, ἀλλὰ τῷ ποσῷ, σκοπὸς τούτων ἡ ἀποκένωσις. ἡ δ’ εὕρεσις τῶν ἰασοµένων αὐτὰ µέρος µέν τι κᾀξ αὐτῆς λαµβάνεται τῆς διαθέσεως· ἡ πλείστη δὲ ἐκ τῶν πεπονθότων µορίων. ὅσα δὲ ἐν τῷ τετραχύνθαι παρὰ φύσιν ἔχει, τὴν κατὰ φύσιν αὐτοῖς ἀντεισακτέον λειότητα· κατὰ µὲν οὖν ὀστοῦν ξύοντα, κατὰ δὲ τραχεῖαν ἀρτηρίαν ἢ γλῶτταν ἐκλεαίνοντα δι’ ὑγρῶν ἀδήκτων καὶ γλίσχρων. ὅσα δὲ τῷ λεῖα γενέσθαι παρὰ φύσιν ἔχει, τὴν κατὰ φύσιν αὐτοῖς ἀντεισακτέον τραχύτητα διά τε φαρµάκων ἱκανῶς ῥυπτικῶν καὶ διὰ βραχείας στύψεως.

38. ῞Οσαι δὲ ἐµφράξεις ἢ στενοχωρίαι νοσήµασιν ἑτέροις ἕπονται, θεραπευτέον ἐκεῖνα πρότερον. δέδεικται δ’ ἐν τῷ περὶ τῆς τῶν νοσηµάτων διαφορᾶς, ὡς φλεγµοναῖς, καὶ σκίῤῥοις, καὶ οἰδήµασι, καὶ ξηρότησιν ἐνίοτε ἀµέτροις, ἔτι τε µοχθηροῖς σχήµασιν αὐτῶν τῶν περιεχόντων σωµάτων ἕπεται πολλάκις τὰ εἰρηµένα, κα θάπερ καὶ ὄγκοις τισὶ τῶν πέριξ σωµάτων. εἰ δὲ καὶ πρὸς ἄλληλα τῶν εἰρηµένων ἐπιπλέκοιτό τινα, τὰς ἐνδείξεις ἔχει ποικίλας. ἀρκέσει δ’ ἐφ’ ἑνὸς, ὡς ἐπὶ παραδείγµατος, ποιήσασθαι τὸν λόγον· ἐπὶ πλέον γὰρ ὑπὲρ ἁπάντων ἐν τοῖς θεραπευτικοῖς λέγεται γράµµασιν. ὑποκείσθω τοίνυν ἐπιῤῥεῖν τινι µέρει πλῆθος αἵµατος, ὡς διατείνεσθαι τὰ κατὰ τὸ µόριον ἀγγεῖα, µὴ τὰ µεγάλα µόνον, ἀλλὰ καὶ τὰ σµικρὰ τὰ πρότερον ἐκφεύγοντα τὴν ὄψιν, ἐκ δὲ τοῦ πεπληρῶσθαι φαινόµενα νῦν, ὥσπερ γε ἐπ’ ὀφθαλµῶν ὁρᾶται σαφῶς ἐνίοτε διὰ τὴν λευκότητα τοῦ χιτῶνος. εἰκὸς δὲ δήπου, καὶ ἄλλα τῶν µὴ ὁρωµένων ἀγγείων διατετάσθαι µεµεστωµένα, µηδέπω µηδ’ αὐτὰ φαινόµενα διὰ τὴν σµικρότητα. καὶ δὴ κίνδυνος ἐκχυθῆναι τὸ διϊδρούµενον ἐκ τῶν ἀγγείων εἰς τὰς µεταξὺ χώρας τὰς κενὰς, ἢ καὶ παρεκχεῖσθαι µικρὸν ἤδη. τοῦ τοιούτου πάθους ἡ ἴασις ἕξει µὲν δήπου σκοπὸν τὴν κένωσιν, ἢ, ἵνα σαφέστερον εἴπωµεν, ἀποκένωσιν. ἐπειδὴ τὸ πάθος ἦν ἐν τῷ πεπληρῶσθαι τὸ µόριον ἀµέτρως, ἀναγκαῖον δὴ, ἤτοι παλινδρο µῆσαν ἐκκενωθῆναι τὸ περιττὸν, ἢ δι’ αὐτοῦ τοῦ πεπονθότος µορίου. παλινδροµήσει µὲν οὖν, ἢ ὠσθὲν, ἢ ἑλχθὲν, ἢ παραπεµφθὲν, ἢ κατά τινα τούτων, ἢ κατὰ πάντα. δι’ αὐτοῦ δὲ τοῦ πεπονθότος ἐκκενωθήσεται, τὸ µέν τι φανερῶς τε καὶ αἰσθητῶς, τὸ δὲ εἰς ἀτµοὺς λεπτυνθέν. εἰ µὲν οὖν εἴη τὸ σύµπαν σῶµα πληθωρικώτερον, οὐ χρὴ διὰ τοῦ πεπονθότος τόπου ἐκκενοῦν. εἰ µὲν γὰρ ἀµυχαῖς καὶ τοµαῖς αἰσθητῶς ἐκκενώσοµεν ὀδυνήσαντες, ἐπισπασόµεθα πλέον διὰ τὴν ὀδύνην. εἰ δὲ τοῖς θερµαίνουσι διαφορεῖν ἐπιχειρήσοµεν, ἕλξοµεν διὰ τὴν θερµότηρα πλέον εἰς τὸ µέρος, ἢ διαφορήσοµεν. εἰ δ’ αὖ βουλοίµεθα παλινδροµεῖν ἀναγκάζειν τὸ ἐπιῤῥυὲν, οὐκ ἂν δέξαιτο µεστὸν ὑπάρχον τὸ σῶµα. πρὸς ἄµφω τοίνυν ταῦτα χρὴ κενῶσαι τὸ ὅλον, ἢ ἀντισπάσαι γε πάντως εἰς ἄλλα χωρία τὸ ἐπιῤῥέον τῷ πεπονθότι· τοῦτο δὲ ἐργασάµενον ἀπωθεῖσθαι τοῦ µέρους πρότερον, ἢ διαφορεῖν ἐπιχειρεῖν. ἑτοιµοτέρα γὰρ ἡ κένωσις, ὅσῳ διὰ µειζόνων. ἀποκρουσόµεθα δ’ ἐκ τοῦ πεπον θότος, εἰ στύφοιµέν τε καὶ ψύχοιµεν. ἀλλὰ καὶ τὰ κενωθέντα πρὸς ἑαυτὰ τὸ ἀποκρουόµενον ἕλξει· δέδεικται γὰρ καὶ τοῦτο διὰ τοῦ περὶ τῶν φυσικῶν δυνάµεων λόγου. καὶ δὴ καὶ παραπέµψει τὰ ἀγγεῖα, τονωθέντα τοῖς στύφουσι φαρµάκοις. εἰ µὲν οὖν ἅπαν οὕτω παλινδροµήσει, εὖ ἂν ἔχοι· καταλειφθέντος δέ τινος ἐν τῷ µορίῳ, ἐχρῆν, µὲν δήπου τεκµαίρεσθαι τοῦτο γλίσχρον ὑπάρχειν, ἢ παχὺ, καὶ διὰ τοῦτ’ ἐσφηνῶσθαι δυσλύτως. δύναται δὲ καὶ µὴ τοιοῦτον ὂν εἰς τὰς µεταξὺ χώρας ἐκκεχύσθαι. τότ’ οὖν ἥκειν ἤδη καιρὸς ἐπὶ τὸ κενοῦν αὐτὸ διὰ τοῦ πεπονθότος, ἐπιθέντα τοῖς ὑπερκειµένοις ἀποκρουστικὰς τῶν ἐπιῤῥεόντων δυνάµεις. ἐκκενώσεις δὲ µάλιστα, εἰ κατὰ τὰς µεταξὺ χώρας τεκµαίροιο περιέχεσθαί τι δι’ ἀµυχῶν τε ἅµα καὶ διὰ φαρµάκων διαφορητικῶν. ἀλλ’ ἐπεὶ τὰ διαφοροῦντα πάντα θερµὰ ταῖς δυνάµεσιν ὑπάρχει, τῆς δ’ αὐτῆς ἐστι κράσεως ἔργον τὸ δάκνειν, ὅταν ἀµετρότερον ᾖ θερµὰ, φυλακτέον ἐν αὐτοῖς τὰ πάνυ θερµὰ, καὶ µάλιστα ἢν ἐπιπολῆς ᾖ τὸ πεπονθός. ὀδυνήσεται γὰρ οὐ σµικρῶς, ἢν ἅµα τε πεπόνθῃ καὶ δάκνηται, ὀδύνη τε πᾶσα παροξύνει τὰ ῥεύµατα. τὸ µετρίως οὖν θερµὸν ἐπὶ τούτων ἀνώδυνον, ἔτι δὲ µᾶλλον, ἐὰν ὑγρὸν ὑπάρχῃ. καὶ µέντοι καὶ ἱκανόν ἐστιν διαφορῆσαι τὸ ἐπιπολῆς, εἰ καὶ µὴ σφοδρὸν εἴη τὸ διαφο-ρητικὸν φάρµακον. εἰ δὲ τὰ µὲν ἐπιπολῆς ἀπαθῆ παντάπασιν ὑπάρχει, διὰ βάθους δ’ εἴη τὸ κενώσεως δεόµενον, ἐπιτεῖναί τε καὶ αὐξῆσαι δεῖ τοῦ διαφορητικοῦ φαρµάκου τὴν θερµασίαν. κινδυνεύσει γὰρ ἐκλυθῆναι, πρὶν εἰς τὸ βάθος ἐξικέσθαι, οὐ µὴν οὐδ’ ἀνιάσει τι τὰ ἐπιπολῆς, ὧν ψαύσει, διότι µὴ πέπονθεν. ὥστε καὶ νῦν ἐς ταὐτὸν ἄµφω συµβαίνει πρὸς τὴν τῶν θερµοτέρων τε ἅµα καὶ δριµυτέρων φαρµάκων χρῆσιν, τά τ’ ἐπιπολῆς ἀνεχόµενα, καὶ τὰ διὰ βάθους δεόµενα. ταύτην µὲν οὖν τὴν ἔνδειξιν ἐκ τοῦ µορίου τῆς θέσεως ἐλάβοµεν.

39. ἑξῆς δὲ σκο πῶµεν, εἰ λείπει τι πρὸς τὴν ἴασιν· ἔοικε γὰρ λείπειν οὐ µικρά. τῶν πεπονθότων αὐτῶν, ἐν οἷς ἐστι τὸ περιττὸν τοῦ ῥεύµατος, ἔνια µὲν ἀραιὰ καὶ χαῦνα καὶ µαλακὰ τὴν φύσιν ἐστὶν, ἔνια δὲ πυκνὰ καὶ πεπιληµένα καὶ σκληρά. τὰ µὲν οὖν πρότερα ῥᾳδίως ἐκκενοῦται. τὰ δ’ ἕτερα δριµυτέρων δεῖται τῶν κενωσόντων αὐτὰ, καὶ προσέτι λεπτοµερεστέρων. ἂν δὲ καὶ κατὰ συχνοῦ κεῖνται βάθους, ἔτι δὴ καὶ µᾶλλον. αὕτη σοι πάλιν ἔνδειξις ἑτέρα παρὰ τῆς οὐσίας τοῦ πεπονθότος. ἄλλη δ’ ἀπὸ τῆς διαπλάσεως ἅµα καὶ θέσεως. ὑποκείσθω γὰρ, εἰ οὕτως ἔτυχεν, ἐν ἥπατι τὴν προειρηµένην εἶναι διάθεσιν, ἐν τοῖς στενοῖς πέρασι τῶν ἀγγείων ἐσφηνωµένων ὑγρῶν, ἤτοι γλίσχρων, ἢ παχέων, ἢ πολλῶν. ἆρ’ οὐχ ἕτοιµον ἐδέσµασί τε καὶ πόµασι λεπτυντικοῖς τὸ πάχος µὲν πρῶτον ἅµα τῇ γλισχρότητι λεπτοµερὲς ἐργάζεσθαι· δεύτερον δὲ, µὴ διὰ τῶν ἀοράτων καὶ στενῶν µόνον, ἀλλὰ καὶ δι’ εὐρειῶν ὁδῶν ἐκκενῶσαι τὸ λυποῦν; εὐρύτεραι γάρ εἰσι κατὰ τὸ ἧπαρ αἱ φλέβες, ὥσπερ καὶ πλεῖσται· τελευτῶσι δ’ αἱ µὲν ἐν τοῖς κυρτοῖς εἰς τὴν κοίλην, αἱ δ’ ἐν τοῖς σιµοῖς ἐπὶ πύλας. ὥστ’ ἤδη σοι ῥᾷστον, ἐν ὁποτέραις ἂν ὦσιν αἱ σφηνώσεις, ἐκκενοῦν ἑτοί µως αὐτὰς, ἕλκοντα µὲν εἰς τὴν γαστέρα διὰ τῶν ἑλκτικῶν τε καὶ ἀναστοµωτικῶν, ὅσα τῶν ὑγρῶν ἐσφήνωται, κατὰ τὰς ἐν τοῖς σιµοῖς φλέβας, ἐπ’ οὖρα δὲ προτρέποντα διὰ τῆς κοίλης φλεβὸς, ὅσα κατὰ τὰς ταύτης φλέβας. ἑτέρα δὲ ἐπὶ ταῖς προειρηµέναις ἔνδειξις ἀφ’ ἥπατος, ὡς ἀρχῆς φλεβῶν. ἐπεὶ γὰρ οὐχ ἑαυτὸ µόνον, ὥσπερ τὰ πλεῖστα µόρια τοῦ ζώου, διοικεῖν πέφυκεν, ἀλλ’ ἐπιπέµπει δύναµιν ταῖς φλεψὶ, κίνδυνός ἐστιν, ἐὰν ἐκλύσωµεν αὐτοῦ τὸν τόνον ἐπιβροχαῖς τε καὶ καταπλάσµασι χαλαστικοῖς, αὐτό τε πρῶτον ἀτονῆσαι περὶ τὴν ἐνέργειαν, ἀτόνους τε συµπάσας ἐργάσασθαι τὰς φλέβας. ὅθεν ἐπιµιγνύναι χρὴ τῶν στυφόντων τι φαρµάκων ἐν ταῖς θεραπείαις αὐτοῦ. ἀλλ’ ἐπειδὴ διὰ βάθους ἐστὶ συχνοῦ, κίνδυνος ἐκλυθῆναι τὴν δύναµιν τοῦ στύφοντος, ἐὰν µὴ ποδηγῆται πρός τινος ἑτέρας οὐσίας λεπτοµεροῦς, οἵα περ ἡ τῶν ἀρωµάτων ἐστί. κάλλιον δὲ, εἰ αὐτὸ τὸ στύφον φάρµακον εὐθὺς εἴη καὶ ἀρωµατῶδες· συµφύτους γὰρ ἔχον δύο ποιότητάς τε καὶ δυνάµεις ἰσχυ ρότερον ἐνεργήσει. καὶ τοίνυν ἐκκενούσθω µὲν καὶ ἤδη τὸ παρὰ φύσιν εἰς τὸ µόριον ἐνεχθέν· ἐχέτω δὲ τὴν συµµετρίαν τῶν χυµῶν τὴν κατὰ φύσιν. ἐπισκεπτέον οὖν ἡµῖν ἐν τούτῳ, µήτι πρὸς τῆς τοῦ ῥεύµατος ποιότητος ἠλλοιώθη τὴν κρᾶσιν, εἰ µὲν φλεγµατικώτερον ἦν, ψυχθὲν, εἰ δὲ χολωδέστερον, θερµανθὲν, ἵνα καὶ ταύτην αὐτοῦ τὴν δυσκρασίαν ἰασάµενοι τελέως ὑγιὲς ἀποφάνωµεν. ἰασόµεθα δὲ τὴν ἐναντίαν ἀντεισάγοντες ποιότητα, καθάπερ ἐν ταῖς τῶν δυσκρασιῶν εἴρηται θεραπείαις, εἰς ὅσον ἕκαστον ἐγένετο θερµότερον, ψύχοντες εἰς τοσοῦτον. ὥστ’ ἐνταῦθα πάλιν ἀναγκαῖον ἐπίστασθαι τὴν κατὰ φύσιν εὐκρασίαν αὐτοῦ. πῶς γὰρ ἂν εἰδείηµεν, ὁπόσῳ τοῦ κατὰ φύσιν ἐστὶ ψυχρότερον ἢ θερµότερον, ἢ πότε ψύχοντες παυσόµεθα, µὴ γινώσκοντες τὸ µέτρον τῆς κατὰ φύσιν θερµότητος; οὕτω δὲ καὶ εἰ τὸ ψυχρότερον γενόµενον θερµαίνοµεν, µὴ γινώσκοντες τὸ µέτρον αὐτῆς τῆς κατὰ φύσιν ψυχρότητος, οὐχ οἷόν τε ἡµῖν οὔτ’ εὐπορῆσαι τοῦ θερµαίνοντος οἰκείως, οὔτε παύσασθαι θερµαίνοντας.

40. ᾿Επεὶ δὲ καὶ περὶ τούτων αὐτάρκως εἴρηται, µεταβαίνειν ἤδη καιρὸς ἐπὶ τὰ κατὰ τὸν ἀριθµὸν οὐ κατὰ φύσιν ἔχοντα. διττῆς δὲ οὔσης αὐτῶν τῆς διαφορᾶς, οἷς µὲν ἐλλιπές τι µόριον, ἐργάζεσθαι τοῦτο σκοπὸς, ὑπηρετοῦντας δηλονότι τῇ φύσει, καθ’ ὃν ὀλίγον ἔµπροσθεν εἴρηται τρόπον. οἷς δ’ αὖ περιττεύει, τοῦτ’ ἐκκόπτειν αὐτὸ, ἤτοι διὰ σµίλης, ἢ διὰ πυρὸς, ἢ διὰ φαρµάκου καυστικοῦ. ταυτὶ µὲν οὖν ἅπαντα σχεδὸν δυνατόν ἐστιν ἰάσασθαι, γεννῆσαι δ’ οὐχ ἅπαντα δυνατὸν, ὡς ἐν τῷ περὶ σπέρµατος ἀποδέδεικται λόγῳ. τινὰ δὲ κᾂν αὐτὰ µὴ δυνατὸν ᾖ γεννῆσαι, ποιῆσαι γοῦν ἀντ’ αὐτῶν ἕτερόν τι δυνατὸν, ὡς ἐπὶ τοῦ ὀστοῦ τελέως ἐξαιρεθέντος οὐσίαν ἑτέραν ἐν τῇ κατ’ αὐτὸ χώρᾳ, διαφέρουσαν ὀστοῦ τε καὶ σαρκός. ἔστι γὰρ ἡ γινοµένη κατὰ τὴν χώραν αὐτοῦ καθάπερ τις σὰρξ πωροειδὴς, ἢ πῶρος σαρκοειδὴς, καὶ τοῦ χρόνου δὲ προϊόντος ἐπὶ τὸ πωρωδέστερον µεθίσταται, κατ’ ἀρχὰς σαρκοειδὴς µᾶλλον οὖσα. καθ’ ὅ τι δ’ αὖ µόριον ἀπολλύµενον οὔτε τὴν αὐτὴν οὐσίαν κατ’ εἶδος, οὔθ’ ὁµοίαν ἐργάσασθαι δυνάµεθα, τρίτος ἡµῖν σκοπὸς ἐξευρεῖν τινα κόσµον, ὡς ἐπὶ κολοβωµάτων. ἐπικοινωνεῖ δὲ δηλονότι τὸ γένος ὅλον τοῦτο τῷ κατὰ τὸ πηλίκον. ὅσον γὰρ αὐτοῦ περὶ τὸ κατὰ φύσιν ἐστὶν, ἐκείνῳ πλησιάζει. τὸ δ’ ἐν τοῖς τῷ γένει παρὰ φύσιν ἀποκεχώρισται µόνον. ἐφ’ οὗ πρῶτος µὲν σκοπὸς ἡ ἀφαίρεσις· εἰ δ’ ἀδύνατος οὗτος, ἡ µετάθεσις δεύτερος, ὡς ἐπὶ τῶν ὑποχυµάτων. ὅσα δ’ οὐχ ὅλοις µορίοις, ἀλλ’ ἐν µέρεσι µορίων ἐλλείπει τε καὶ ὑπερβάλλει τοῦ κατὰ φύσιν, ἀνάθρεψις µὲν ἢ γένεσις ἐπὶ τῶν ἐλλειπόντων, ἀφαίρεσις δὲ ἢ καθαίρεσις ἐπὶ τῶν ὑπερβαλλόντων· ὅθεν οὔτε σκοπὸς ἐπ’ αὐτῶν ἕτερος, οὔτ’ ἰδέα φαρµάκων ἑτέρα κατὰ γένος. ἀλλ’ ἐπὶ τὸ λοιπὸν ἔτι γένος ἰτέον τῶν ὑγιεινῶν αἰτίων, ὅπερ ἐνανορθωτικόν ἐστι τῶν παρὰ τὴν θέσιν ἐσφαλµένων σωµάτων, οἷον ἐξαρθρήµατα καὶ ἔντερον ἐν ὀσχέῳ. γίνεται δὲ τὸ µὲν ἐκ βιαίας τάσεως ἢ ὤσεως· τὸ δὲ ἐξ ἀνευρύνσεως ἢ ῥήξεως τοῦ περιέχοντος· ὥστε καὶ ἡ ἴασις τῷ µὲν ἐξ ἀντιτάσεώς τε καὶ τῆς εἰς τοὐναντίον, εἰ παρήλλαξεν, ὤσεως, τῷ δὲ ἐκ τοῦ στεγανὸν ἐργάσασθαι τὸ περιέχον. ἐξ ὧν δ’ ἄν τις µεθόδων τὰ κατὰ µέρος ἐξευρίσκῃ, διὰ τῆς θεραπευτικῆς πραγµατείας δεδήλωται.

41. ῾Εξῆς δ’ εἴη λέγειν, ὅσα κατὰ τὸν ἔµπροσθεν λόγον ἀνεβαλλόµεθα. καλοῦσι δὲ αὐτὰ προφυλακτικά. τριττὴ δ’ ἐστὶ καὶ τούτων ἥ γε κατὰ γένος διαφορά. πρώτη µὲν ὑγιαίνοντος ἀµέµπτως τοῦ ἀνθρώπου, δευτέρα δὲ ἡ µεµπτῶς, ἡ τρίτη δὲ νοσοῦντος. τὸ µὲν οὖν πρῶτον γένος ἐκ τῆς ὑγιεινῆς ἐστι πραγµατείας, διττὸν ὑπάρχον, ὡς ἔµπροσθεν εἴρηται· τὸ δεύτερον δὲ ἐκ τῆς προφυλακτικῆς· τὸ δὲ τρίτον ἐκ τῆς θεραπευτικῆς. ἐν χυµοῖς δὲ µάλιστα τὴν σύστασιν ἔχει σύµπαν τοῦτο τὸ γένος, οὓς οὔτε γλίσχρους εἶναι προσήκει, οὔτε παχεῖς, οὔτε ὑδατώδεις, οὔτε πολλοὺς, οὔτε ἐπὶ πλέον θερµοὺς, ἢ ψυχροὺς, οὔτε δακνώδεις, οὔτε σηπεδονώδεις, οὔτε δηλητηρίους. αὐξηθέντες γὰρ αἴτιοι καθίστανται νοσηµάτων. αὐξάνονται δὲ, ποτὲ µὲν ὑπὸ τῆς αὐτῆς αἰτίας, ἥπερ αὐτοὺς ἐγέννησε τὸ πρῶτον· ἔστι δὲ ὅτε συναλλοιοῦντες ἑαυτοῖς τοὺς κατὰ τὸ σῶµα χυµούς. σκοπὸς δ’ ἐστὶ καὶ ἐπὶ τούτων ὁ τῆς ἰάσεως διττὸς, ἡ ἀλλοίωσίς τε καὶ κένωσις. ἀλλοιοῦνται µὲν οὖν, ἤτοι πεττόµενοι πρὸς αὐτοῦ τοῦ σώµατος, ἢ ὑπό τινων φαρµακωδῶν δυνάµεων, ἐν αἷς εἰσι καὶ αἱ θεραπεύουσαι τοὺς ἰοὺς τῶν ἰοβόλων ὀνοµαζοµένων ζώων, ἔτι τε τὰ δηλητήρια φάρµακα µεταβάλλουσαι. κενοῦνται δὲ ὑπὸ τῶν θερµῶν ἱκανῶς φαρµάκων, καὶ καθάρσεων, καὶ κλυστήρων, καὶ ἱδρώτων, καὶ ἐµέτων. αὗται µὲν αὐτῶν αἱ κοιναὶ κενώσεις. ἴδιαι δὲ ἐκ τῶν τόπων, ἐν οἷς ἂν ἀθροισθῶσι, λαµβάνονται, καθάπερ ἐν τοῖς ὑγιεινοῖς δεδήλωται, κατὰ τὸ τρίτον καὶ τέταρτον, καὶ µάλιστα περί τε κόπων ἡµῶν διεξιόντων, ὅσαι τε ἄλλαι τοιαῦται παράκεινται τοῖς κόποις διαθέσεις. ἐκκενοῦνται γὰρ ἑτοιµότερον, οἱ µὲν ἐν ταῖς πρώταις φλεψὶ διὰ γαστρός· οἱ δ’ ἐν ταῖς καθ’ ἧπαρ δι’ οὔρων· οἱ δὲ καθ’ ὅλην τὴν ἕξιν δι’ ἱδρώτων· ὥσπερ γε καὶ οἱ κατὰ τὴν κεφαλὴν ἤτοι δι’ ὑπερώας, ἢ διὰ ῥινῶν, ἢ δι’ ἀµφοτέρων· οἱ δ’ ἐν ταῖς τοῦ θώρακος εὐρυ χωρίαις διὰ φάρυγγος ἅµα καὶ βηχός· οἱ δὲ κατὰ νεφροὺς ἢ κύστιν δι’ οὔρων. ἀντισπάσεως δὲ κοινὴ συµπάντων τῶν µερῶν ἔνδειξις ἐπὶ τὰ ποῤῥωτάτω, παροχέτευσις δὲ ἐπὶ τὰ πλησίον. ἅπαντα δ’ οὖν, ὅσα θεραπεύει τὰς τοι-αύτας διαθέσεις, ὑγιεινὰ προσαγορεύοµεν αἴτια, καθάπερ νοσερὰ τὰ προσαύξοντα, καὶ οὐδέτερα τὰ µήτε βλάπτοντα, µήτε ὠφελοῦντα. δύναιτο δ’ ἄν τις αὐτὰ µηδ’ αἴτια προσαγορεύειν ὅλως, οἷοί πέρ εἰσιν οἱ πολλοὶ τῶν σοφιστῶν, ἀµελοῦντες µὲν αὐτῶν τῶν πραγµάτων ἐξευρίσκειν τὴν διαφορὰν, ἐν δὲ τοῖς ὀνόµασι τὸ πλεῖστον τοῦ χρόνου διατρίβοντες. εἴρηται δ’ ἐπὶ πλέον ἐν ἑτέροις πρὸς αὐτούς. τὸ µὲν δὴ προφυλακτικὸν τῆς τέχνης τοιόνδε.

42. Τὸ δ’ ἀναληπτικόν τε καὶ ἀναθρεπτικὸν ἐπὶ τῶν ἀνακοµιζοµένων ἐκ νόσου καὶ γερόντων. ὁποία δέ τίς ἐστι καὶ ἡ τούτων διάθεσις, ὑπὸ τίνων τε µάλιστα αἰτίων εἰς τὸ κατὰ φύσιν ἐπανέρχεται, τελεώτατα µὲν ἐν τοῖς τῆς θεραπευτικῆς µεθόδου γράµµασι δεδήλωται· διὰ κεφαλαίων δ’ ἂν ῥηθείη καὶ νῦν. ἡ µὲν οὖν διάθεσίς ἐστι τοιάδε. χρηστὸν µὲν, ἀλλ’ ὀλίγον τὸ αἷµα, καὶ σὺν αὐτῷ τό τε ζωτικὸν ὀνοµαζόµενον πνεῦµα, καὶ τὸ ψυχικόν. αὐτὰ δὲ τὰ στερεὰ µόρια ξηρότερα, καὶ διὰ τοῦτο καὶ αἱ δυνάµεις αὐτῶν ἀῤῥωστότεραι, καὶ διὰ ταύτας ὅλον τὸ σῶµα ψυχρότερον. αἴτια δ’ ὑγιεινὰ, τὰ τὴν εἰρηµένην ἐπανορθούµενα διάθεσιν ἑνὶ µὲν κεφαλαίῳ περιλαβεῖν, ὅσα ταχεῖαν µὲν καὶ ἀσφαλῆ θρέψιν ἐργάζεται· κατὰ µέρος δὲ, ἐν ταῖς συµµέτροις κινήσεσι, καὶ σιτίοις, καὶ πόµασι, καὶ ὕπνοις. εἰσὶ δὲ ὕλαι τῶν µὲν κινήσεων αἱ αἰῶραι, καὶ περίπατοι, καὶ τρίψεις, καὶ λουτρά. καὶ εἰ πολὺ βελτίους ἐπὶ τούτοις γίνοιντο, καὶ τῶν συνήθων ἔργων ἐπ’ ὀλίγον ἁπτέσθωσαν. τῶν δὲ σιτίων κατ’ ἀρχὰς µὲν ὑγραὶ, καὶ εὔπεπτοι, καὶ µὴ ψυχραὶ, προϊόντων δὲ καὶ αἱ τροφιµώτεραι, πόµα δὲ ἐπιτήδειον οἶνος, ἡλικίᾳ µὲν σύµµετρος, ἰδέᾳ δὲ καθαρός τε καὶ διαυγὴς, ἤτοι λευκὸς, ἢ ὑπόξανθος, ὀσµῇ ἡδὺς, µέτριος ἐν τῷ γεύεσθαι, µήθ’ ὑδατώδης τὸ πᾶν, µήτε τινὰ σφοδρὰν ἐνδεικνύµενος ποιότητα, µήτ’ οὖν στρυφνότητα, µήτε δριµύτητα, µήτε πικρότητα. λέγεται δ’, ὡς ἀρτίως εἶπον, ἐν τοῖς θεραπευτικοῖς ἐπὶ πλεῖστον ὑπὲρ αὐτῶν· νυνὶ γὰρ οὐ διελθεῖν ἅπαντα τὰ κατὰ µέρος ἡµῖν πρόκειται, µόνον δ’ ἀναµνῆσαι τῶν κεφαλαίων, ὧν ἐν ἑτέραις πραγµα-τείαις ἐποιησάµεθα τὴν διέξοδον, ἃς προσγράψας, ὁπόσαι τέ εἰσι καὶ ποῖαι, καταπαύσω τὸν λόγον ἐνταῦθα. [κατάλογος.] εἴρηται µὲν οὖν καὶ πρόσθεν, ὡς ἔστιν ἓν ἄλλο βιβλίον, ἐν ᾧ περὶ συστάσεως τῆς ἰατρικῆς τέχνης διερχόµεθα. προηγεῖται δ’ αὐτοῦ τὰ πρότερα δύο περὶ τεχνῶν συστάσεως. ἀλλὰ ταῦτα µὲν ἅµα τῷ νῦν περανθέντι χωρὶς τῶν κατὰ διέξοδόν ἐστι πραγµατειῶν· ἐκεῖναι δὲ τήνδε τὴν τάξιν ἔχουσι. περὶ µὲν οὖν τῶν καθ’ ῾Ιπποκράτην στοιχείων ἓν βιβλίον ἐστίν. ἑξῆς δ’ αὐτῷ τρία περὶ κράσεων. ὧν τὰ µὲν δύο περὶ τῶν ἐν τοῖς ζώοις ἐστὶ κράσεων, τὸ τρίτον δὲ ὑπὲρ τῶν ἐν τοῖς φαρµάκοις. διὸ καὶ τὴν περὶ τῆς τῶν ἁπλῶν φαρµάκων δυνάµεως πραγµατείαν οὐχ οἷόν τε κατανοῆσαι καλῶς ἄνευ τοῦ τὸ τρίτον ἀκριβῶς ἀναγνῶναι περὶ κράσεων. ἔστι δὲ καὶ ἄλλο βιβλίον µικρὸν, ἑπόµενον τοῖς πρώτοις δύο περὶ κράσεων, τὸ περὶ τῆς ἀνωµάλου δυσκρασίας ἐπιγραφόµενον· ὁµοίως δ’ αὐτῷ καὶ ἄλλα δύο µικρὰ, τὸ µὲν περὶ τῆς ἀρίστης κατασκευῆς τοῦ σώµατος, τὸ δὲ περὶ εὐεξίας. τρίβιβλος δ’ ἄλλη πραγµατεία ἡ περὶ φυσικῶν δυνάµεών ἐστιν· ἣν εἴτε µετὰ τὰ δύο περὶ κράσεων, εἴτε µετὰ τὸ περὶ στοιχείων ἀναγινώσκειν τις ἐθέλοι, δύναιτ’ ἂν ἔσεσθαι. µετὰ δὲ ταύτην ἐν πλείοσι πραγµατείαις ὑπὲρ τῶν ψυχικῶν ἐνεργειῶν διέξιµεν. ἐπεὶ δὲ εἰς τὰς ἀποδείξεις αὐτῶν οὐ σµικρὸν ὄφελός ἐστι τὰ διὰ τῶν ἀνατοµῶν φαινόµενα, πρώταις ἐκείναις ἐγγυµνάσασθαι προσήκει. ἔστι δὲ χρησιµωτάτη µὲν αὐτῶν ἡ τῶν ἀνατοµικῶν ἐγχειρήσεων. ἄλλαι δέ τινες ἐπ’ αὐταῖς πλείους, ἐν δυοῖν µὲν περὶ ἀνατοµικῆς διαφωνίας, ἐν ἑνὶ δὲ περὶ τῆς τῶν τεθνεώτων ἀνατοµῆς· οἷς ἐφεξῆς δύο περὶ τῆς ἐπὶ τῶν ζώντων. ἐν ἄλλοις δέ τισι κατὰ µέρος, ὅσα τοῖς εἰσαγοµένοις ἐποιησάµεθα, τὰ περὶ ὀστῶν, καὶ ἡ τῶν µυῶν ἀνατοµὴ, καὶ ἡ τῶν νεύρων, καὶ ἡ τῶν ἀρτηριῶν καὶ φλεβῶν, καί τινα τοιαῦτα ἕτερα. τῶν τοιούτων δ’ ἐστὶ, καὶ εἰ κατὰ φύσιν τὸ ἐν ἀρτηρίαις αἷµα. τὰ δὲ τὰς ἐνεργείας αὐτῶν ἀποδεικνύντα, δύο µέν εἰσι περὶ µυῶν κινήσεων, τρία δὲ περὶ θώρακος καὶ πνεύµονος κινήσεως, οἷς ἐφεξῆς ὑπὲρ τῶν τῆς ἀναπνοῆς αἰτίων, οἷς ἕπεται τὰ περὶ φωνῆς. ὑπὲρ ἡγεµονικοῦ δὲ καὶ τῶν ἄλλων ἁπάντων, ὅσα περὶ φυσικῶν ἢ ψυχικῶν ἐνεργειῶν ζητεῖται, διὰ πολυβίβλου πραγµατείας ἐδηλώσαµεν, ἣν περὶ τῶν ῾Ιπποκράτους καὶ Πλάτωνος δογµάτων ἐπιγράφοµεν. ἐκ τούτου τοῦ γένους ἐστὶ τῆς θεωρίας καὶ τὰ περὶ σπέρµατος ἰδίᾳ γεγραµµένα, καὶ προσέτι τῆς ῾Ιπποκράτους ἀνατοµῆς, οἷς ἅπασιν ἡ περὶ χρείας µορίων ἕπεται πραγµατεία. εἰς δὲ τὰς διαγνώσεις τῶν νοσηµάτων ἥ τε περὶ τῶν πεπονθότων τόπων καὶ ἡ περὶ σφυγµῶν πραγµατεία χρήσιµος ὑπάρχει, καθ’ ἣν καὶ τὰς προγνώσεις διδάσκοµεν. ἡγεῖται δὲ τῆς περὶ σφυγµῶν δύο βιβλία, τὸ περὶ χρείας ἀναπνοῆς, καὶ τὸ περὶ χρείας σφυγµῶν. αὕτη δὲ ἡ περὶ τῶν σφυγµῶν πραγµατεία εἰς τέτταρα µέρη νενέµηται· πρῶτον µὲν τὸ περὶ τῆς διαφορᾶς αὐτῶν, δεύτερον δὲ τὸ περὶ τῆς διαγνώσεως, καὶ τρίτον τὸ περὶ τῶν ἐν τοῖς σφυγµοῖς αἰτίων, καὶ τέταρτον περὶ τῆς διὰ τῶν σφυγµῶν προγνώσεως. ἐκ τούτου τοῦ γένους ἐστὶ καὶ τὸ τοῖς εἰσαγοµένοις περὶ τῶν σφυγµῶν γεγραµµένον. ἐννοῶ δὲ καὶ ἄλλο τι ποιῆσαι βιβλίον ἓν οἷον ἐπιτοµὴν ἁπάντων, ὅπερ ἤτοι τέχνην περὶ σφυγµῶν, ἢ σύνοψιν ἐπιγράψω. χρήσιµον δὲ εἰς τὴν τοιαύτην θεωρίαν ἐστὶ, καὶ δι’ ὧν ἐξηγοῦµαί τε ἅµα καὶ κρίνω τὸ περὶ σφυγµῶν ᾿Αρχιγένους βιβλίον. εἰς δὲ τὰς προγνώσεις χρησιµωτάτη µάλιστά ἐστιν ἡ περὶ κρίσεων πραγµατεία· προηγεῖται δ’ αὐτῆς ἡ περὶ τῶν κρισίµων. ἀλλὰ καὶ ἡ περὶ δυσπνοίας πρὸς διάγνωσίν τε τῆς παρούσης διαθέσεως καὶ πρόγνωσιν τῶν ἐσοµένων ἀγαθῶν ἢ κακῶν περὶ τὸν κάµνοντα χρήσιµος ὑπάρχει. ταῦτά τε οὖν ἅπαντα, καὶ σὺν αὐτοῖς ἔνια µονόβιβλά ἐστι γινώσκεσθαι χρήσιµα, καθάπερ τὸ περὶ τῶν προκαταρκτικῶν αἰτίων, καὶ τὸ περὶ τῆς ἰατρικῆς ἐµπειρίας, καὶ τὸ περὶ τῆς λεπτυνούσης διαίτης, ἔτι τε τὸ περὶ τῆς φλεβοτοµίας πρὸς ᾿Ερασίστρατον, καὶ τὸ περὶ τῶν παρὰ φύσιν ὄγκων. ὡσαύτως δὲ καὶ τὸ περὶ πλήθους, ἕτερά τέ τινα τοιαῦτα. πάντων δὲ ἀναγκαιότερα πρὸς τὴν θεραπευτικὴν µέθοδόν ἐστιν τό τε περὶ τῆς τῶν νοσηµάτων διαφορᾶς, καὶ τὸ περὶ τῆς τῶν συµπτωµάτων, καὶ τρίτον ἐπ’ αὐτοῖς, ἐν ᾧ τὰς αἰτίας τῶν νόσων διέξιµεν, ἐφ’ οἷς ἄλλα τρία, ἐν οἷς τὰς ἐπὶ τοῖς συµπτώµασιν αἰτίας ἐξηγούµεθα, τά τε περὶ τῆς τῶν ἁπλῶν φαρµάκων δυνάµεώς ἐστιν, ὧν ἔµπροσθεν ἐµνηµόνευσα, καὶ τὰ περὶ συνθέσεως φαρµάκων, οἷς τὰ τῆς θεραπευτικῆς ἕπεται µεθόδου γεγραµµένης ἡµῖν ἰδίᾳ, καὶ τῆς τῶν ὑγιεινῶν πραγµατείας. ὅτι δὲ καὶ πρὸ ἁπάντων τούτων ἐγγεγυµνάσθαι χρὴ τῇ περὶ τῆς ἀποδείξεως πραγµατείᾳ τὸν µέλλοντα λογικῶς µεταχειρίζεσθαι τὴν τέχνην, ἐν τῷ περὶ τῆς ἀρίστης αἱρέσεως ἐπιδέδεικται γράµµατι. περὶ δὲ τῶν ἄλλων συγγραµµάτων τε καὶ ὑποµνηµάτων ὧν ἐγράψαµεν, οὐκ ἀναγκαῖόν ἐστι διεξέρχεσθαι νῦν, ὑπὲρ ἁπάν των γε µέλλοντας ἐρεῖν ἑτέρωθι, καθ’ ἓν ἴσως ἢ δύο βιβλία τὴν ἐπιγραφὴν ἕξοντα, Γαληνοῦ περὶ τῶν ἰδίων βιβλίων.

Искусство медицины^[131]

1. Всего существуют три принципа, лежащие в основе научного метода. Первый [принцип] состоит в достижении результата посредством анализа. Второй представляет собой сопоставление полученного при разделении. Третий основан на исследовании определений (букв.: расщеплении. — При-меч. пер.). Это учение можно назвать не просто исследованием определений, но также развертыванием, как называют некоторые, и анализом (букв.: разделением. — Примеч. пер.), и распределением, и, как называют некоторые другие, упрощением, и комментированием (букв.: экзегеза. — Примеч. пер.), как называют иные.Некоторые из последователей Герофила пытались упражняться в этом учении, например, Гераклид из Эретр. Прибегали некоторые и к [принципу] сопоставления: те же последователи Герофила и некоторые из последователей Эрасистрата, например, Афиней Атталейский.

Но никто до нас не создавал и не записывал учения, которое бы начиналось с основ познания, являющегося началом метода всех наук и искусств. Но все это мы разъяснили в другом месте, теперь же представим учение об определениях. Ведь насколько оно уступает анализу в отношении аксиом и метода, настолько превосходит анализ в том, что, пользуясь им, мы можем, рассматривая целое, помнить о частностях. Исследование определений помогает хорошо осознавать все это, так как подлинное искусство содержится в наилучших определениях, которые некоторые называют субстанциальными, в отличие от так называемых понятийных. Ведь последние даются исходя из свойств определяемых вещей, первые же — исходя из их сути. Реализация общей теории врачебного искусства в частных случаях описана мной многократно в других сочинениях, которыми можно пользоваться с точки зрения трех [указанных] принципов. Теперь же начнем исследование определений, предварив наше сочинение еще одним замечанием — о том, что изложенное далее есть лишь основы и как бы краткие выводы из некоего подробного изложения.

2. Врачевание есть наука о здоровом, болезненном и нейтральном. «Болезненное» также можно без ущерба для смысла называть «больным». Слово «наука» следует понимать в общем, а не в частном смысле. Понятия же «здоровое», «болезненное» и «нейтральное» имеют каждое по три значения: применительно к телу, причине и признаку. Ведь «здоровыми» по-гречески называются и тело, обладающее здоровьем, и то, что позволяет создавать и сохранять здоровье, и являющие его признаки. Согласно тому же принципу «болезненными» называются и тела, склонные к болезни, и причины возникновения и длительности болезней, и внешние признаки болезни. И «нейтральными» по тому же принципу являются тела, причины и признаки. И врачевание есть прежде всего наука о причинах здоровья (т. е. источниках здоровья. — Примеч. пер.), и только через них — обо всех остальных: во вторую очередь — о причинах болезни, в третью — о нейтральных причинах. Затем — это наука о телах, прежде всего — о телах здоровых, затем — о больных, потом — о нейтральных, и о признаках, согласно тому же рассуждению. На практике же сначала ставится диагноз телам, разумеется, на основании признаков, а затем выясняются причины болезни. Но так как слова «причина» (т. е. «производящее». — Примеч. пер.), «признак» (т. е. «выявляющее». — Примеч. пер.) и «тело» (т. е. «проявление». — Примеч. пер.) употребляются в двух значениях, в общем и в относящемся к данному моменту, то следует знать, что врачевание включает в себя знание и о том, и о другом. И «в общем» можно сказать в двух смыслах: «всегда» и «в большинстве случаев»; и врачевание предполагает знание и того, и другого. Слово «нейтральный» применительно к причине, доказательству (букв.: «знаку», в трактовке которого у врача нет сомнений. — Примеч. пер.), телу и «в общем» и «применительно к данному моменту» имеет по три значения для каждого из этих употреблений: не причастное ни одной из противоположностей, причастное обеим и причастное то одной, то другой. И второе из этих значений подразделяется еще на два: либо означает равную причастность обеим противоположностям, либо бо́льшую причастность одной из них. И в общей формулировке определения присутствует некое противоречие, которое надо разрешить само по себе. Ведь, говоря, что врачевание есть знание о здоровом, больном и нейтральном, мы можем подразумевать, что это знание о здоровье всех, о здоровье обладающих определенными свойствами или о здоровье некоторых. Однако первое — бесконечно и потому недоступно, второе — недостаточно и ненаучно, третье — научно и объемлет все частные разделы искусства, которые, как мы говорим, должны быть включены в определение врачевания. Начнем же прежде всего с тел: какие из них здоровые, какие больные, а какие нейтральные. После этого перейдем к обсуждению признаков и причин.

3. Здоровым в общем смысле является тело, от рождения сохраняющее благое смешение простых первоначал и соразмерность состоящих из них частей тела. Здоровым в настоящее время является тело, здравствующее сейчас. При этом можно сказать и так: когда некое тело здорово, смешение соков и соразмерность в нем являются наилучшими не вообще для всех тел, но конкретно для него. Тело же, здоровое в общем смысле, обладает наилучшим смешением [элементов] и является соразмерным всегда, а тело, здоровое в большинстве случаев, немного отклоняется от этого состояния. Больным же в общем смысле является тело, у которого от рождения либо нарушен состав гомеомерий (букв.: смешение в гомеомерии. — Примеч. пер.), либо части тела несоразмерны, либо и то, и другое. Больным же в настоящее время является тело, болеющее сейчас. И ясно, что и здесь, в продолжение времени, в которое тело болеет, оно имеет или дурное смешение элементов, или несоразмерность частей тела, или и то, и другое. И конечно, тело, больное постоянно, имеет от рождения либо в высшей степени плохое смешение всех, или некоторых, или основных элементов, или в высшей степени несоразмерные части тела, тоже или все, или некоторые, или основные. И тело, больное бо́льшую часть времени, есть тело, состояние которого отличается от столь бедственного положения, однако хуже среднего. Но так как и нейтральным (ни здоровым, ни больным. — Примеч. пер.) тело может быть в трех смыслах — будучи непричастным ни к одной из противоположностей, причастным обеим и причастным то одной, то другой, — то согласно первому значению нейтральным будет тело, являющееся средним в точном смысле, то есть средним между [идеально] здоровым и [абсолютно] больным. И некоторые являются такими в общем смысле, то есть бывают таковыми от рождения. Тело, нейтральное в настоящее время, — то, которое в данный момент находится между [идеально] здоровым и [абсолютно] больным. А из здоровых в общем смысле одни являются таковыми всегда, то есть в любом возрасте, некоторые же бывают таковыми в большинстве случаев, а некоторые переживают некие перемены. Тело же, нейтральное во втором значении, оказывается от рождения причастным к обеим противоположностям, или в одной и той же части, или в двух разных. Ведь тело может в одной части только время от времени обладать хорошим смешением элементов, или же обладать им постоянно, однако иметь дефект в отношении устройства, размера, количества частей тела или расположения той или иной его части, или, напротив, быть здоровым по всем этим параметрам, однако иметь неправильное смешение. И такое тело может иметь дефекты во многих частях и по любому из перечисленных параметров. И в таком состоянии тело может пребывать постоянным во всех возрастах, как бывает чаще всего, или же в чем-то меняться. То же рассуждение можно применить и для того случая, когда тело находится в нейтральном (промежуточном. — Примеч. пер.) состоянии (букв.: ни здоровое, ни больное. — Примеч. пер.) во втором значении [из описанных выше] или в отношении одной или многих частей тела. Иными словами, если в одном отношении эти части тела здоровы, а в другом больны. В третьем же значении тело будет нейтрально, если оно будет то здоровым, то больным, как бывает у некоторых, которые здоровы в детстве, а болеют в юности, или наоборот. В конкретный момент невозможно определить, является ли тело нейтральным в таком смысле, а для более длинного отрезка времени можно. Но мы должны помнить, что и слово «сейчас» имеет два значения. Итак, мы дали независимые определения понятиям «здоровое», «больное» и «нейтральное» тело.

4. О достоверных [клинических] признаках надлежит сказать далее. Ведь и из них одни означают присутствие здоровья, дают возможность предсказывать будущее здоровье и содержат напоминание о прежнем здоровье. Болезненные же признаки дают возможность поставить диагноз относительно уже имеющейся болезни, или указывают на наличие болезни в анамнезе, или позволяют составить прогноз течения болезни. Есть и нейтральные признаки, не указывающие ни на здоровье, ни на болезнь в прошедшем, настоящем или будущем, причем по некоторым из них о состоянии нельзя сказать вообще ничего, а некоторые в равной степени могут указывать как на здоровое состояние, так и на болезненное. Некоторые же указывают в чем-то на здоровое состояние, а в чем-то — на болезненное, а некоторые — иногда на здоровое, иногда на болезненное, и это касается и прошлого, и настоящего, и будущего, и применительно к здоровому, и применительно к болезненному состоянию. Некоторые из древних врачей называют все это прогностическими признаками, хотя эти признаки помогают определить и настоящее, и прошлое состояние. В диагностических и прогностических признаках — великая польза, в анамнестических же меньшая.

5. Итак, есть тела здоровые в общем смысле, есть здоровые в данный момент, которые также можно назвать здравствующими, и, как мы уже сказали, существует два типа тел, здоровых в общем смысле, — здоровые всегда и в большинстве случаев. Тела, здоровые всегда, — это тела, находящиеся в наилучшем состоянии; тела, здоровые в большинстве случаев, — те, которые не намного отклоняются от этого состояния. Распознавать их следует по признакам, связанным с веществом, составляющим эти части тела^[132], а также по проистекающим из них действиям и симптомам, которые мы также называем признаками.

Признаки, связанные с сущностью части тела, — соразмерность его гомеомерий в отношении тепла, холода, сухости и влажности; признаки, связанные с частями тела, — размер и соотношение их составляющих, а кроме того, взаимное расположение более мелких частей внутри крупной части. Из этих свойств вещества, [составляющего] часть тела, следуют: для осязания — соразмерность жесткости и мягкости, для зрения — хорошая окраска и соразмерность яркости и тусклости. В функционировании же — совершенство, которое называют также соответствием. Из свойств же частей тела следуют соразмерность и красота как отдельных частей, так и всего тела, а также способность частей выполнять свои функции. Итак, диагностические признаки наилучшего устройства частей тела перечислены выше. У частей же тела, несколько отклоняющихся от этого состояния, однако еще здоровых, в смешении первоначал присутствует некое небольшое отклонение от нормы и, с другой стороны, имеется небольшое отклонение в отношении частей тела, либо всех, либо некоторых. Видов же отклонений столько же, сколько видов соответствий: нарушение устройства гомеомерий, числа, структуры, размера и расположения частей тела. И для того, и для другого общим является единство, которое мы называем непрерывностью. Граница же, разделяющая здоровье и болезнь, состоит в явном нарушении функции. Части тела, слегка отклоняющиеся от наилучшего устройства, также имеют небольшое нарушение функции, однако чувственному восприятию это недоступно. Таким образом, разница имеется только в степени отклонения, а также в способности противостоять болезнетворным причинам.

Признаком тел, больных в общем смысле, является легкость, с которой они подвергаются болезнетворным влияниям, а также значительное отклонение от нормального функционирования. Между этими крайностями находятся тела нейтральные — и нейтральные в точном смысле, и нейтральные в смысле более широком. Наука о здоровье в полном объеме делится на три раздела, которые сами, впрочем, достаточно широки. Первое касается здоровых тел, второе — нейтральных, третье — болезненных. Непосредственно за ними следуют тела уже больные, имеющие определенные зримые отклонения в функции. Ведь тела, страдающие от боли, или имеющие затруднения в движении, или совершенно умирающие, определить легко. При выраженном ослаблении функций, означающем наиболее существенное отклонение [от нормы], постановка диагноза проста, при незначительном — затруднена. Поэтому непричастное ни к одной из противоположностей мы назвали нейтральным, опираясь на чувственное восприятие, а не на саму природу вещей, так как имеется опасность впасть в учение о постоянной болезни (τὸ τῆς ἀειπαθείας δόγµα). Итак, мы утверждаем, что тела еще здоровые, но или болезненные, или нейтральные, различаются между собой только степенью отклонения от нормы, и устанавливаем только крайние пределы противоположных состояний: идеальное здоровье и уже имеющуюся болезнь, чтобы в дальнейшем решать вопрос, к какой из этих крайностей ближе рассматриваемые тела. То, что ближе к идеальному устройству тела, — здорово, а то, что приближается к больному, — болезненно. То же, что находится между крайностями и одинаково отстоит от обеих, будет нейтральным.

6. Итак, таковы признаки наилучшего устройства тел. Видов же отклонений от него по количеству столько же, и каждое из них может быть разным по степени. Разделив же всю область науки на три раздела, назовем признаки тела, больного в общем смысле. Ведь отсюда будут ясны и две остальные области. Разделение по родам было уже обозначено выше — в рассуждении о наилучшем устройстве, а разделение по видам мы произведем, предварительно определив, что такое части тела.

Существует четыре вида частей тела. Одни являются основными, другие произрастают из них. Третьи же иных не производят и сами из них не произрастают, но имеют функции, не отделимые от функций других частей тела. Четвертые же одновременно и связаны с другими, и произрастают из других. Основные части — мозг, сердце, печень и яички. Произрастают же от них и помогают им следующие части тела: нервы и спинной мозг — от головного мозга, артерии — от сердца, вены — от печени, сосуды, доставляющие семя, — от яичек. Сами по себе существуют хрящи, кости, связки, кожа, железы, жир и простое мясо. Все же другие части тела, как и перечисленные выше, существуют сами по себе, однако нуждаются в артериях, венах и нервах. В отношении же волос и ногтей нельзя говорить о жизни, но только о порождении. Таковы разные виды частей тела.

7. Каждое из смешений будет описано далее, причем начнем мы с мозга. Существуют пять связанных между собой видов этих признаков. Первый — состояние всей головы, второй — правильное или неправильное функционирование органов чувств, третий — состояние способности действовать, четвертый — состояние мыслительной способности, пятый — состояние физических функций. И еще один признак, отличающийся от всех перечисленных, — способность избежать внешних воздействий. Общее состояние головы можно определить по ее размеру, форме и состоянию волос. Ведь маленькая голова есть очевидный признак плохого мозга. Но большая голова — не обязательно признак хорошего устройства мозга. Но если голова стала большой из-за силы мозга, в ней содержащегося, то это хороший признак, если же только из-за количества плоти, из которой она состоит, — нехороший. Различить же эти случаи можно по форме головы и по тому, что произрастает из мозга. Что касается формы, то если она будет правильной, то это хороший признак. Что касается произрастающего, то хорошим признаком будет, если шея человека сильна и голова хорошо расположена по отношению к другим костям, и все нервы хорошо питают ее и правильно расположены. А чтобы представить правильную форму головы, надо описать правильный восковой шар, слегка приплюснутый с обеих сторон. Так вот, правильная форма головы напоминает идеальный шар, несколько выгнутый спереди и сзади и немного сплюснутый с боков. Если же у человека затылок уже, надо проверить устройство нервов и соединение затылка с другими костями. И если все это у него таково, как должно быть по природе, это означает, что человек является таким из-за недостаточного количества плоти, а не слабости способностей. Если же все это имеет недостатки, значит, слабо само начало. Очень часто небольшому размеру затылка сопутствует слабость нервов и костей, а иначе бывает гораздо реже.

Обрати внимание: если голова заостряется к затылку, не оказывается ли вся голова из-за этого увеличенной? Это является хорошим признаком, так как будет означать, что мозжечок, который некоторые врачи также называют задним мозгом, расположен сзади и ограничен лямбдовидным швом, сохраняет правильную форму. Эта часть головного мозга является началом мозга спинного, а через него — всех нервов тела, отвечающих за движение и действие. И вся эта задняя часть сама по себе мало связана с чувствами, но много — с действиями, а передняя, напротив, сильно связана с чувствами и незначительно — с действиями. Так что от хорошо устроенных частей головы будут отходить сильные нервы, каждый от своей части. То же самое касается и передней части головы, в отношении малого и большого размера, а также силы находящихся там органов чувств — зрения, вкуса и обоняния. Они взаимно являются признаками друг друга и свидетельствуют друг о друге, поскольку каждое происходит от начала, благодаря его хорошим или дурным свойствам, а другое есть начало того, что происходит. Ведь хорошее или дурное функционирование суть признаки действующего начала самого по себе.

Ведущими действиями я называю те, которые происходят только от самого начала. Например, сообразительность является признаком тонкости материи мозга, тугодумие же — ее толщины, хорошая обучаемость — гибкости, хорошая память — прочности, забывчивость же — признак текучести, легкость в перемене мнений — теплоты, постоянство — холода.

8. Также мне кажется, что я пропустил два вида признаков, которые с самого начала обещал описать: один — признаки свойств природных, другой — признаки свойств привнесенных. Теперь будет общее рассуждение об этих двух видах. Если мозг будет иметь гармоничное смешение четырех сущностей, то все перечисленное будет в нем представлено умеренно, а излишки будут выходить через нос или через уши. Эти выделения также будут умеренными, и ему в наименьшей степени смогут повредить влияния извне, такие как жар, холод, сухость или влага. У таких людей волосы на голове в младенчестве рыжеватые, в детстве — светло-рыжие, а в зрелые годы — светлые, как бы слегка вьющиеся, и лысеют такие люди нескоро. Иногда говорят, что все это — признаки благоприятной окружающей среды. Однако то, что касается волос, зависит не только от местности, но и от хорошего смешения жидкостей, соответствующего их смешению в мозге. Если же мозг будет теплее, чем того требует мера, а по другой паре противоположностей соразмерен, то, если он очень горяч, все перечисленные признаки будут сильны, если же избыток тепла будет незначительным — слабы. Таким же образом следует рассуждать и обо всех прочих частях тела, и обо всех признаках всех смешений, о которых пойдет речь далее.

9. Итак, другие признаки излишней теплоты мозга, помимо названных, суть излишняя широта и теплота всего, что находится возле головы, а также заметные кровеносные сосуды в глазах и быстрый рост волос. У тех, у кого мозг намного теплее нормального смешения, волосы черные, сильные, вьющиеся; у тех же, у кого мозг ненамного теплее меры, волосы в детстве светлые, а с возрастом темнеют; в пожилом возрасте такие люди лысеют, и тем быстрее, чем больше в их головах избыток тепла. Выделения же избыточной жидкости из ноздрей, глаз и ушей у таких людей, если они вполне здоровы, немногочисленны и мягки.

Если [пациент] пережил травму головы и в дальнейшем ведет образ жизни, противоречащий рекомендациям врачей, тогда выделений будет наблюдаться больше, и характер их изменится — они уплотнятся и нагреются. Умножаются же они и отягощают голову из-за теплоты пищи, питья и ароматов и всего, что попадает в тело извне, включая окружающий нас воздух. Еще в большей степени это происходит, если эти люди будут по природе не только теплыми, но и влажными; таким людям достаточно непродолжительного сна, и сон у них бывает неглубоким. Признаки холодного мозга — выделения более обильные, чем в норме, волосы прямые, рыжие, поздно и редко выпадающие, появляющиеся нескоро после рождения, вначале — тонкие и недоразвитые; кроме того, такие люди легко повреждаются холодом и при переохлаждении быстро заболевают насморком, причем ни голова у них не оказывается горячей, ни красноты лица не наблюдается. Сосуды глаз у них незаметны, глаза как бы сонные. Признаки сухого мозга — умеренные выделения, ясность чувств и ощущений. Такие люди склонны к бессоннице, волосы у них очень сильные, вырастают очень быстро после рождения, бывают скорее вьющимися, чем прямыми, в старости же быстро выпадают. Волосы же человека, у которого мозг влажен, прямые и совсем не выпадают, чувства притуплены, выделения обильны, сон долог и глубок. Таковы признаки простых нарушений смешения.

10. Сложные же [по составу] нарушения смешения таковы. Первое — сочетание горячего и сухого. В этом случае выделений не происходит, чувства остры, имеется склонность к бессоннице, облысение наступает быстро. Волосы появляются очень быстро после рождения, они получают хорошее питание, черны, вьются, голова на ощупь горячая, цвет лица до наступления зрелости — розовый. Если же к теплу присоединяется влажность и оба свойства несколько превышают меру, кожа будет здоровой и горячей, сосуды в глазах — большие, выделения обильные, достаточно мягкие, волосы прямые и рыжеватые, выпадать они будут нескоро, будут густыми и отягощающими голову из-за избытка тепла. Если же мозг излишне увлажнен, то выделений наблюдается гораздо больше. Когда же достигается наибольший уровень влажности и тепла, голова становится болезненной, страдает избытком выделений, легко подвержена вреду со стороны всего, что способствует теплу и влаге. Южный же ветер для таких людей всегда вреден. Лучше всего они себя чувствуют при северном ветре. Они плохо переносят недостаток сна: их все время клонит ко сну; в то же время, когда они ложатся, их мучает бессонница, снятся многочисленные сны, их посещают мрачные видения, и чувства становятся недостаточно четкими. Если же мозг намного теплее и незначительно влажнее меры, будут преобладать свойства горячего смешения с небольшой примесью свойств влажного смешения. Точно так же, если мозг намного влажнее и немного теплее меры, явными и сильными будут свойства влажного смешения, свойства же горячего смешения — слабыми. Такое же рассуждение справедливо и для всех других составных несоразмерных смешений. Холодные и вместе с тем сухие смешения сами по себе делают голову холодной и бесцветной. Ведь, размышляя о том, к каким результатам приведут те или иные смешения жидкостей и их сочетания, всегда нужно помнить определения этих смешений, данные в начале. Поэтому при таких смешениях сосуды в глазах не видны, а холод легко причиняет человеку вред. У таких людей состояние здоровья подвержено колебаниям: то головы у них легки и выделения отсутствуют, то они подхватывают катар и насморк от незначительных причин. Чувства же их в юности остры, однако со временем быстро притупляются, и голова и все, что на голове, у таких людей быстро стареет. Поэтому и седеют они быстро, и волосы у них в детстве растут с трудом, получают недостаточное питание и бывают рыжими; по прошествии же времени, когда холод начинает преобладать над сухостью, они не лысеют. И наоборот, если сухость преобладает над влагою сильно, а холод над жаром — незначительно, то такие люди лысеют. Люди, смешения жидкостей в мозге которых влажны и холодны, — волосаты, сонливы, имеют слабые органы чувств и обильные выделения, а также [они] подвержены насморку. Голова у таких людей легко переохлаждается, при этом выделения обильны; они почти не лысеют. Итак, вот признаки различных смешений жидкостей в мозге. Отталкиваясь от этого и переходя к органам чувств, ты сможешь определить диагноз по тем же принципам.

11. Достаточно будет сказать только о глазах. Если [температура] глаз на ощупь явно выше нормы, они подвижны и обладают расширенными сосудами, это означает, что они полностью горячи. Холодные противоположны этому, влажные же мягки и полны жидкости, а сухие имеют мало жидкости и жестки. Они легко повреждаются при их смешивании, а пользу им приносит противоположное, если оно верно применено [врачом]. Однако это общее для всякого смешения в любой части тела, и об этом постоянно следует помнить. Пропорциональность глаз в сочетании с остротой зрения указывает на большое количество смешения начал, из которых состоят глаза. Большие глаза и слабое зрение бывают, если вещества много, но смешение его негармонично. Если же глаза небольшие, но зрение острое, это означает, что вещества, из которого они состоят, мало, но смешение его благоприятное; если же форма глаз неправильная, а зрение слабое, это означает, что вещества мало и оно дурное. Голубыми глаза бывают от чистой влаги и небольшого избытка ясного света, а черными — наоборот. Средний цвет глаз бывает от среднего количества названных элементов. Так вот, глаз бывает голубым или из-за большого размера, или из-за яркости хрусталика, или из-за его неглубокого положения, или небольшого количества и чистоты прозрачной водянистой влаги, которая бывает возле зрачка. При сочетании всех этих причин [цвет] глаз будет наиболее [близок к] голубому. Если же одни из этих причин присутствуют, а другие нет, то [оттенок] голубизны будет, соответственно, больше или меньше. Черный же глаз бывает от небольшого размера хрусталика, или из-за его глубокого положения, или из-за того, что он неярок и имеет неточную яйцевидную форму, или из-за того, что жидкости возле зрачка слишком много или она недостаточно чиста, причем или из-за всех этих свойств вместе, или из-за части их. Если же жидкости около зрачка слишком много и она водянистая, то глаза оказываются слишком влажными. Также, если эта жидкость слишком плотная, глаз окажется слишком сухим, а если недостаточно плотная — слишком влажным. Если этот слой жидкости будет слишком тонким, глаз будет слишком сухим, а если слишком толстым, то наоборот.

12. Далее будет сказано о смешении жидкостей в сердце. Прежде всего нам следует вспомнить, что, когда мы говорим, что та или иная часть тела слишком горяча, холодна, суха или влажна, мы сравниваем ее не с какой-либо другой частью тела, но с нею самой. Так что, если у кого-то по природе сердце будет слишком холодным, оно все равно окажется более горячим, чем самый горячий мозг. Итак, признаки чрезмерно горячего сердца, неотделимые и лишь ему присущие, — глубина вдоха, скорость и частота пульса, отвага и бесстрашие в делах. Если же жар сердца станет слишком велик, придут гневливость и безумная дерзость. У таких людей больше всего волос на груди и в той части подреберья, которая ближе всего к груди. Чаще всего от горячего сердца горячим становится и все тело, кроме тех случаев, когда этому сильно противится печень. Далее будут перечислены признаки, относящиеся ко всему телу. Величина груди — тоже признак тепла, кроме тех случаев, когда этому противится мозг. Размер позвоночника чаще всего соответствует размеру груди, и позвонки по размеру таковы, каков спинной мозг, так что и спина в целом соответствует размеру груди. Грудная клетка прикрепляется к той части позвоночника, которая расположена выше диафрагмы, как корабль к килю, так что длина грудной клетки и длина этой части позвоночника по необходимости будут совпадать. Если же теплота сердца при первом зарождении человека раздувает и расширяет грудную клетку, расширение происходит пропорционально этой теплоте. Поэтому, если при небольшой голове грудь окажется широкой, это величайший признак теплоты сердца; если же при большой голове грудь маленькая, это первый признак того, что сердце холодное. Если же грудь пропорциональна по отношению к голове, пользуйся другими признаками, касающимися сердца, помимо размера груди: у холодного сердца сокращения будут слабее установленной меры, но не обязательно будут более редкими. Дыхание же, если грудь настолько мала, насколько холодно сердце, соответствует сердцебиению; если же грудь достаточно велика при холодном сердце, то дыхание будет не только неглубоким, но и достаточно редким. Такие люди по природе трусливы, нерешительны и медлительны, и волос на груди у них немного. Относительно же небольших размеров груди следует иметь в виду то, что уже было сказано. То же касается и тепла всего тела. Сухость же сердца приводит к глухим тонам пульса и гневу, нелегко воспламеняющемуся, но дикому и трудно останавливаемому, а также чаще всего к излишней сухости всего тела, если этому не противится печень. Признаки же влажного сердца — мягкие тоны пульса и характер, легко впадающий в гнев, но отходчивый, и все тело слишком влажное, если этому не противится печень.

13. Дурные смешения жидкостей в сердце, представляющие собой сочетания простейших качеств, таковы. Удары сердца горячего и сухого бывают жесткими и сильными, быстрыми, частыми, дыхание — глубоким, быстрым и частым. И быстрота, и частота дыхания будут намного больше, если сердце будет увеличено непропорционально груди. У таких людей больше всего волос на груди и в области подреберья. Такие люди всегда готовы действовать, вспыльчивы, быстры, буйны, беспокойны, дерзки, бесстыдны, имеют тиранический склад характера, гневливы и с трудом успокаиваются. Относительно же смешения соков во всем теле, а также широты груди следует рассуждать аналогично тому, что было уже сказано. Если же влажность окажется сильнее тепла, такие люди будут менее волосатыми, чем те, о которых уже шла речь, но и они тем не менее будут всегда готовы действовать; дух же у них будет не буйным, но лишь склонным к гневу, сокращения сердца мягкие и сильные, быстрые, частые. Дыхание, если грудь пропорциональна сердцу, будет таким же, как сердцебиение; если же грудь будет меньше, то дыхание будет тем быстрее, а сердцебиение тем чаще, чем меньше грудь. Если же смешение будет очень негармоничным и особенно если будет сильное отклонение в сторону влажности, ко всему сказанному прибавятся гнойные заболевания, жидкости тела будут портиться и гнить, а выдохи будут больше и чаще, чем вдохи, и в пульсе систола будет короткой. Биение сердца холодного и влажного мягко, характер же у такого человека нерешительный, трусливый, робкий. На груди у таких людей волосы не растут, и такие люди очень редко сердятся и почти никогда не впадают в гнев. Свойства же грудной клетки и всего тела определяются по аналогии с предыдущим. Сердце холодное и сухое производит удары жесткие и слабые; если грудь настолько же невелика, насколько холодно сердце, дыхание будет умеренным по частоте и глубине, если же грудь будет больше этой меры, то оно будет редким и неглубоким. Такие люди наименее гневливы из всех; если же их все-таки прогневают, то гнев длится долго. У таких людей грудь наименее волосатая из всех типов. Относительно же небольшого размера груди и холодности всего тела следует судить подобным же образом. Но применительно ко всему, что было сказано, нужно помнить об одном: то, что сказано о чертах характера и здесь, и относительно других смешений, не относится к хорошему или дурному характеру, сформировавшемуся в результате воспитания, но касается только врожденных свойств.

14. Признаки слишком горячей печени — широта вен и обилие желтой желчи. С возрастом появляются и черная желчь, и кровь, а следовательно, и все тело у таких людей теплее обычного, если только свойства сердца не приведут к обратному. Также у таких людей много волос в подреберье и на животе. Признаки слишком холодной печени — узость вен, изобилие флегмы, слишком холодная кровь, а значит, и все тело, кроме тех случаев, когда этому противятся свойства сердца, а также отсутствие волос в подреберье и на животе. Признаки слишком сухой печени — кровь плотная, слишком сухая и недостаточно обильная, суховатые вены, а значит, и все тело. Признаки же слишком влажной печени — полнокровие и очень жидкая кровь, слишком мягкие вены, а значит, и все тело, если только этому не противодействует сердце. Признаки печени слишком горячей и вместе с тем слишком сухой — избыточный рост волос в подреберье, кровь слишком плотная и сухая, изобилие желтой, а с возрастом — черной желчи, широта и жесткость вен.

То же касается и всего тела. Ведь тепло, исходящее от сердца, может победить холод, исходящий от печени, и также холод от сердца может победить тепло, исходящее от печени. Однако сухость не может превратиться в свою противоположность оттого, что сердце влажнее меры. Влажность же, исходящая от печени, находится между названными крайностями. Ведь сухость сердца может победить ее скорее, чем влажность сердца — сухость печени; при этом она преодолевается легче жара печени и еще в большей степени легче холода печени; таким образом, она изгоняется быстрее, чем любое другое свойство печени. Отсюда ясно, что так как к этому сводятся все возможные сочетания обеих сущностей, то ими определяются все возможные состояния тела в целом. Далее будут перечислены признаки этих состояний. Печень, слишком влажная и вместе с тем слишком горячая, вызывает обилие волос в подреберье, избыточное полнокровие, увеличенные вены, и все тело у таких людей бывает слишком влажным и слишком горячим, если только этому не противостоят свойства сердца. Если же оба свойства будут значительно больше естественной нормы, такой человек будет весьма подвержен болезням, связанным с нагноением и порчей соков; это будет выражено еще больше, если влаги в печени будет значительно больше, а температура незначительно повышена. В свою очередь, слишком влажная и слишком холодная печень делает подреберье лишенным волос, кровь — слишком слизистой, вены — слишком узкими и все тело приводит в приблизительно такое же состояние, если только свойства сердца не приведут к обратному. Слишком холодная же и слишком сухая печень вызывает недостаток крови, делает вены слишком узкими, а тело — слишком холодным, если только и здесь свойства сердца не будут противиться.

15. Горячее же смешение жидкостей в яичках производит склонность к утехам Афродиты, плодовитость, способствует зарождению плода мужского пола, приводит к обилию волос в области детородных органов; признаки же холодного смешения — обратные. Влажное смешение яичек приводит к обилию и влажности семени, слишком горячее же и слишком сухое производит очень плотное семя, более всего способствует деторождению и с самого начала быстрее всего побуждает живое существо к соитию. Кроме того, у таких людей раньше, чем у других, появляется растительность в области детородных органов и вокруг них, сверху — вплоть до пупка, снизу — вплоть до середины бедра. Такие люди весьма склонны к утехам Афродиты, но быстро насыщаются ими, а принуждение и насилие в этой области может причинить такому человеку вред. Если же влажность преобладает над теплом, растительности будет меньше, а влажность семени — выше, и такие люди не отличаются повышенным влечением по сравнению с другими и без вреда для себя удовлетворяются многочисленными утехами Афродиты. Если же достаточно повышены и влажность, и теплота, воздерживаться от дел Афродиты небезопасно. Если же смешение жидкостей в яичках влажное и холодное, волосы вокруг детородных органов не растут, такие люди медленно приступают к делу Афродиты и бывают не готовы совершить его, семя у них водянистое и скудное, они чаще рождают девочек, чем мальчиков, и бывают бесплодными. Слишком холодное же и слишком сухое смешение жидкостей в яичках похоже на описанное смешение во всем, кроме того, что семя у таких людей более плотное и совсем скудное.

16. Состояния всего тела, как было сказано выше, подобны состоянию сердца и печени; преобладает же подобие той части тела, в котором одно из первичных качеств, которые мы называем также действующими качествами, является более сильным. Состояние же всего тела определяется по состоянию тех его частей, которые лучше видны наблюдателю. Это мышцы, окружающие все кости. Их ткань — сложная, состоящая из простой плоти и окружающих и пронизывающих ее волокон. Таким образом, естество мышц — это и [плоть], и волокна. Сосуды же, пронизывающие их, — это как бы некие каналы, не составляющие часть их естества, но служащие для питания. Итак, ниже будут перечислены признаки различных смешений жидкостей в мышцах по отношению к хорошему смешению. Ведь дурные смешения меняют кожу, отпечатываются на ней и искажают некоторые признаки. Подобным образом, если в стране с благоприятным климатом некто в жаркое время подставится лучам солнца голым, у него окажутся искажены признаки, относящиеся к цвету, мягкости и твердости кожи. Если же не только климат страны будет благоприятен, но и сам человек будет вести здоровый образ жизни и не будет ни загорать на солнце в голом виде весь день, ни, как некоторые, укрываться в тень подобно деве, то признаки смешения соков останутся у него неискаженными. И так как далее речь пойдет о таких вещах, обратим внимание на эти признаки. Признаки правильного смешения жидкостей в теле живого существа: цвет кожи средний между красным и белым, волосы умеренно рыжие, сильно вьющиеся, количество плоти умеренное, во всех свойствах ее соблюдается мера. Такое тело находится в точности посередине между любыми крайностями, так как и крайности мыслятся и называются по отношению к нему. Ведь и толстое тело называется толстым по сравнению с ним, и худое — тоже по сравнению с ним, и точно так же — более плотное (букв.: мясистое. — Примеч. пер.) и страдающее от недостатка плоти (букв.: мяса. — Примеч. пер.), жесткое и мягкое, волосатое и безволосое. Ведь соразмерность — то, чего нет ни в одном из них, но как канон Поликлета лежит в основе всякой соразмерности, так и соразмерное на ощупь не покажется ни мягким, ни жестким, ни горячим, ни холодным, а на вид — ни волосатым, ни лысым, ни толстым, ни тощим, ни имеющим какую-либо иную несоразмерность.

Те же, которые горячее меры, но не влажнее или даже суше, из разряда людей плотного сложения, ведь о таких сейчас идет речь, они даже на ощупь кажутся настолько горячее, насколько смешение жидкостей в них горячее меры. И они будут настолько же волосатее, насколько горячее, жира у них будет меньше нормы, кожа слишком красная, волосы черные. Признаки слишком холодного смешения жидкостей — отсутствие волос на теле, избыток жира, холодная на ощупь кожа. Волосы и кожа у таких людей слишком светлые. Если же холод слишком велик, то кожа будет как бы синеватой и такой человек будет, как называют это некоторые врачи, свинцовокожим. Слишком сухое же смешение делает тело настолько более худым и жестким, чем тело, смешение которого гармонично, насколько само оно является более сухим, чем гармоничное смешение. И относительно прочего следует рассуждать подобным же образом. При влажном же смешении другие свойства будут такими же, однако тело будет более полным и мягким.

17. Дурные смешения жидкостей, получающиеся, когда несколько простых качеств отклоняются от меры, характеризуются сложным набором отличительных признаков. Например, слишком горячее и сухое смешение делает тело слишком волосатым, слишком горячим и слишком жестким, лишенным жира, тощим и черноволосым, а если тепла больше, то и смуглым. Слишком горячее же и слишком влажное смешение делает тело слишком полным и слишком рыхлым и при этом настолько более горячим, чем гармоничное смешение, насколько оба свойства выше нормы. Если оба свойства намного превосходят норму, такое тело будет подвержено гнойным болезням, так как в нем будут с легкостью портиться соки. Если же смешение немного влажнее, но намного горячее нормы, то такие тела будут более рыхлыми и полными, но значительно более волосатыми, чем тела соразмерные, и на ощупь они будут весьма горячими. Волосы у них будут черными, а плоть — лишенной жира. Если же смешение будет незначительно горячее, но значительно влажнее нормы, то у таких людей плоть будет рыхлой и обильной, цвет кожи — средним между красным и белым, и кожа на ощупь чуть горячее обычного. В целом о сложных смешениях можно сказать, что всегда сильнее проявляются признаки того свойства, которое сильнее отклоняется от нормы. Слишком холодное и слишком влажное смешение, если оба свойства ненамного превышают нормы, делает тело безволосым и светлым, рыхлым, тучным, жирным. При увеличении простых качеств признаки, соответственно, меняются. По мере того как холод и влажность увеличиваются, кожа и волосы становятся сначала рыжими, а затем синюшными. Если же возрастание свойств будет неодинаковым, то сильнее будут те признаки, которые указывают на более выраженное свойство. Если же холод и сухость будут в одинаковой степени выше нормы, то тело по природе будет жестким и тощим, а на ощупь холодным. Однако жир все равно будет присутствовать в телах таких людей, несмотря на их худобу. Свойства же волос и кожи будут соответствовать мере холодности. А так как горячее и сухое смешение с возрастом становится сухим и холодным, то такие люди со временем приобретают тощее и сухое телосложение, в них начинает преобладать черная желчь, и поэтому волосы будут черными и густыми. Если же станет сильно преобладать одно свойство, а другое будет лишь слегка превышать меру, то признаки первого свойства будут выражены сильнее, а второго — слабее. Но применительно ко всем частям тела, которые были и будут описаны, есть общие признаки у каждого смешения. Так, если какая-то часть тела с легкостью замерзает, это признак холодности или слабости. Если она, наоборот, не мерзнет, это признак горячего смешения или избытка жира. Если какая-то часть тела страдает от иссушающих причин, становясь сухой и малоподвижной, то это признак [избыточной] сухости, если же она страдает от увлажняющих причин, то это признак [чрезмерной] влажности. Также следует смотреть на то, одинаковое или неодинаковое смешение у всех мышц, и вместе с тем на размер соответствующих костей. Ведь иногда часть тела кажется слишком тощей, но в отношении мышц она не такова, а кажется таковой из-за тонкости костей. Также иногда человек кажется тучным, но это связано не с толщиной костей, а с большим количеством плоти на них, и когда плоти становится больше или меньше и она становится более жесткой или более мягкой, часть тела кажется более сухой или более влажной. Так бывает и со средним пространством между гомеомериями: когда в нем бывает больше или меньше жидкости, то они кажутся или более толстыми, или более тонкими, или более влажными, или более сухими. Более влажными, чем есть, они кажутся, если в узкой части много жидкости, а более сухими, чем есть, — если в широкой части жидкости мало.Ведь сами гомеомерии [как мельчайшие части тела], по-настоящему твердые, изначальные, никак не могут стать влажными; но достаточно каким-то образом не дать состоящим из них телам высохнуть и заполнить промежутки между ними влагой. Таково собственное питание гомеомерий через добавление жидкости, а не по сосудам. Это рассуждение является общим для всех частей тела, и это будет сказано в учении о причинах здоровья и болезни. Теперь же перейдем к следующему.

18. Признаки желудка, слишком сухого по своей природе, — если человек быстро начинает испытывать жажду, но жидкости для ее утоления ему нужно немного, большее количество жидкости отягощает его, и у него от этого бывает бурление в животе, а пищу он любит слишком сухую. Слишком горячий же по природе желудок переваривает пищу лучше, чем поглощает, и особенно хорошо переваривает то, что жестко по природе и трудно готовится, то же, что готовится легко, в таком желудке портится. Такие люди предпочитают горячую пищу и питье, но и холодное не портит им желудок, если употреблять его умеренно. Слишком холодный же по природе желудок вызывает хороший аппетит, но переваривает пищу плохо, и особенно это касается пищи, которая трудно готовится и холодна. Ведь пища в таком желудке быстро скисает. Поэтому такие люди подвержены изжоге и предпочитают холодную пищу, но им очень вредно переедание. И такой желудок также не переносит неумеренного попадания в него извне холодной пищи, как и горячий желудок — попадания слишком горячей пищи. Вызванные же болезнью дурные смешения в желудке отличаются от врожденных тем, что при них больным хочется пищи с противоположным качеством, а не с таким же, как при врожденных. Сложные же смешения в желудке, происходящие от сочетания свойств, распознаются как сочетания простых свойств. Но следует быть внимательным при наблюдении перечисленных выше признаков, чтобы отличить их от тех случаев, о которых пойдет речь далее. Ведь состояние не только желудка, но и того, что расположено в груди, — сердца и легких — вызывает склонность к жажде или ее отсутствие, а также предпочтение к холодному или горячему питью. Но те, кто пьет горячее из-за состояния сердца и легких, вдыхают и выдыхают много воздуха, чувствуют бурление в области груди, а не ниже подреберья, как те, у кого проблемы с желудком. И когда они пьют, они не сразу успокаиваются, и холодной водой [они] утоляют жажду лучше, чем горячей. Охлаждает же их вдыхание холодного воздуха, который не помогает тем, кто страдает жаждой из-за желудка. Так же и те, кто находятся в противоположном состоянии, явно страдают от вдыхания холодного воздуха.

19. Это и является главным признаком холода в легких. Вдыхая холодный воздух, такие люди чувствуют холод и неприятные ощущения, теплый же воздух им приятен. Также они откашливают и выплевывают флегмовидные выделения. У тех, у кого легкие сухи, таких выделений не бывает, горло у них чисто от слизи, голос ясен, те же, у кого легкие влажны, напротив, имеют неясный и хриплый голос, и, когда они пытаются говорить больше и более высоким голосом, чем те, о ком речь шла раньше, им мешают выделения. Однако сила голоса получается не из-за теплоты самой по себе, а слабость — не из-за холода самого по себе, но сила — из-за широты трахеи, делающей возможным более сильный выдох, слабость же — из-за противоположных свойств. Так что сила голоса — не постоянный и не первоначальный, но дополнительный признак, который бывает только при врожденном, но не приобретенном смешении.

20. Таким образом, органы речи из-за разных смешений изменяются, и за [их] изменениями следует изменение голоса, так что по голосу можно судить о врожденном смешении жидкостей. Ведь мягкий голос бывает вызван мягкостью трахеи, а жесткий — жесткостью. Трахея бывает мягкой при соразмерном смешении и жесткой — при слишком сухом. Итак, жесткой и неровной трахея становится при излишней сухости. Такой трахея бывает из-за сухости своих гомеомерий, а жесткой — из-за недостатка жидкости в пустотах между ними. Таким же образом ни высокий голос не может быть без узости гортани, ни низкий — без ее широты. Узость же происходит от врожденной холодности, а широта — от тепла. Аналогично с природными различиями голоса определяются причины различий, происходящих от болезни, так как и они являются признаками породивших их причин, о чем отдельно сказано в книгах о голосе. Другие же внутренние части человека имеют слабые признаки смешения жидкостей. Однако стоит попытаться распознать и через них полезное и вредное, а также действие естественных сил. Ведь в третьей книге сочинения «О разновидностях симптомов» сказано, что о том, насколько хороша или плоха каждая природная сила, можно судить по предшествующему ей смешению. Признаки же смешений описаны выше.

21. Отклонения же от нормы в отношении размера, формы, количества или положения отдельных частей тела, если они доступны чувствам, распознавать просто. Из недоступных же чувствам одни распознать трудно, а другие невозможно. Так, размер и форму головы, а через них и мозга определить просто, и об этих признаках говорилось выше. То же касается размера и формы грудной клетки, а также лопаток, плеч, предплечий, локтей, кистей, бедренной кости, бедра, голени, стопы — все это несложно распознать, идет ли речь об аномалии формы, размера, количества или сложения составных частей. Вполне понятен и вред, который каждое из таких отклонений от нормы наносит функционированию каждой из частей. То же, что внутри тела, не всегда можно распознать. Например, мы наблюдали, что у некоего человека желудок был настолько маленьким, узким и приближенным к подреберью, что это можно было определить даже при осмотре и на ощупь. Также мы наблюдали человека, у которого мочевой пузырь был настолько глубоко расположен и мал, что, по описанию больного, как только он задерживался с мочеиспусканием, он ясно чувствовал тяжесть в области мочевого пузыря. Но больше мне не встречались случаи, когда деформации внутренних органов распознавались бы с такой легкостью. Поэтому следует пытаться распознавать их, насколько это возможно, по правильному или неправильному функционированию части тела, следуя, если не надежному знанию, то некой научной догадке, как в случае с нарушениями функции печени. Ведь я уже наблюдал за многими людьми, у которых были узкие вены, все тело было бесцветным, если же они получали более обильную, чем обычно, пищу и особенно если эта пища была вызывающей ветры, жирной или вязкой, некоторые из них чувствовали тяжесть в правом подреберье, в глубине, другие же — боль и напряжение. По этим признакам можно предположить, что печень у них мала, а ее выводящие протоки узки. Видел я и другого человека, по телосложению флегматика, которого каждый день рвало желтой желчью. Я понял, что надо посмотреть и его экскременты, и обнаружил и в них немного желчи. Из этого я сделал вывод, что у него желчевидная жидкость вылилась из соответствующего отверстия и немалая часть ее прошла через привратник желудка, что наблюдается и у некоторых животных. Отсюда ясно, что, когда источник болезней недоступен чувствам, для его определения большое значение имеют познания в области анатомии, а также исследование функций частей тела. Обо всем этом по отдельности написано в других сочинениях, которые будут перечислены в конце этого сочинения, чтобы каждый, кто стремится к знаниям, мог узнать, в какой книге следует искать то, что ему необходимо выяснить. Теперь же довольно об этом.

22. В отношении же больных тел, то есть тех, которые болеют, следует ставить диагноз, опираясь на видимые изменения размера, цвета, формы, числа, положения, жесткости или мягкости, теплоты или холода; неявные же отклонения, говоря в общем, следует распознавать по нарушению функций, или по выделениям, или по болям, или по неестественной тяжести, причем либо по некоторым из этих симптомов, либо по всем. Что касается отдельных частей тела, то тех, кто страдает заболеваниями мозга, можно узнать либо по безумному поведению, либо по обманам чувств и представлений, либо по нарушениям предпочтений, либо по выделениям из горла, носа и ушей, либо по различным болям. Заболевания же сердца диагностируются по разным нарушениям дыхания, сердцебиения и пульса, измененному состоянию артерий, склонности к гневу или упадку духа, жару или ознобу, изменениям цвета кожи и болям в области сердца. Заболевания же печени — по избытку или недостатку жидкостей, неестественному отвращению к питью, бледности кожи, а кроме того — по изменениям питания и выделений, тяжести и болям в области печени, и не только там, но и в тех частях тела, которые с печенью сообщаются, а также по некоторым видам нарушений дыхания и кашлю. Заболевания желудка можно диагностировать по жажде и аппетиту в отношении влажной или сухой пищи, по изменениям стула, а также по отрыжке, тошноте, рвоте и составу рвотных масс. Заболевания грудной клетки диагностируются по нарушениям дыхания, кашлю, болям в области грудной клетки, составу мокроты. Заболевания трахеи — по нарушениям дыхания, кашлю, болям в соответствующей области, слюне, нарушениям голоса. Аналогично и заболевания любой другой части тела диагностируются по чувству тяжести, боли, нарушению функции и составу выделений. Неестественная тяжесть означает скопление флегмы, раздражение, скирр или опухоль. Боль же означает, что в том месте, где она возникла, или разрушена непрерывность ткани, или имеются многочисленные болезненные изменения. Непрерывность же может быть нарушена из-за разреза, или стирания, или раздавливания, или растяжения. Болезненные изменения, в свою очередь, могут быть вызваны теплом, холодом, сухостью или влагой.

Функция же может быть повреждена трояко: она может быть недостаточной, избыточной, или может отсутствовать. Выделения же могут быть частицами страдающей части тела, или продуктами жизнедеятельности, или содержимым органа, и, естественно, каждый из этих признаков следует трактовать по-своему. Обо всем этом более подробно сказано в сочинении «О пораженных местах», притом что до нас никто не разбирал этого методически и не сформулировал в совершенстве, так же как никто до нас вполне не завершил ничего из того, начало чему положили древние. Итак, о признаках больных частей тела можно прочесть в упомянутом труде, о признаках же тех, которые заболеют или будут здоровы, — в настоящем сочинении.

23. Состояние тех, кто заболеет, мы бы оценили как среднее между теми, кто здоров, и теми, кто уже болен. Ведь в здоровых [организмах все процессы] происходят в соответствии с природой, а у больных все противно природе, поскольку они больны. На границе же между этими двумя [положениями] следует искать признаки, указывающие на то, что человек скоро заболеет; иногда это состояние, по роду своему принадлежащее к естественным, однако отклоняющееся от естественного по количеству, качеству, виду или времени, а иногда состояние неестественное, однако менее неестественное, чем болезненное состояние. Поэтому и состояния тех тел, которые вскоре заболеют, относятся к нейтральным, как и признаки, указывающие на эти состояния. Одни и те же признаки в разных отношениях могут быть признаны нейтральными или болезненными, ведь, с одной стороны, они указывают на нейтральное состояние, а с другой — предсказывают состояние болезненное. Согласно этой же логике, те признаки, которые у больных людей указывают на скорое выздоровление, могут быть названы и здоровыми, так как указывают на будущее здоровье, и болезненными, так как встречаются у больных. И ясно, что, так как эти признаки указывают на оба состояния, их можно назвать и нейтральными в одном из значений слова «нейтральный». В другом же значении этого слова, я думаю, «нейтральными» можно назвать признаки, которые бывают у людей выздоравливающих, а также у людей старых. Все эти признаки подпадают под несколько понятий сразу. Те же признаки, которые бывают у людей, безупречно здоровых, подпадают лишь под понятие здоровых, те же, которые бывают у больных и не указывают на возможное выздоровление, подпадают лишь под понятие болезненных. О них-то мы и будем говорить далее. Однако прежде перечислим те, по которым можно предсказывать будущую болезнь. Их бывает два вида, и сначала мы скажем о тех, которые заключаются в отклонении от естества по количеству, качеству или времени, но не по самой сути признака, как, например, повышенный или сниженный аппетит, или голод, возникающий в необычное для больного время, или потребность в необычной для больного пище, или испражнения недостаточные или слишком обильные, или слишком жидкие, или слишком твердые. Таково же и недостаточное или избыточное количество мочи, слишком частое или слишком редкое мочеиспускание, бессонница или слишком долгий сон, стремление к жару или к холоду, необычное для больного, а также неумеренное или неуместное стремление к утехам Афродиты, излишняя или недостаточная потливость, излишняя осторожность при движении или тяжесть при попытке сдвинуться, или сильная расслабленность, прекращение месячных, слишком обильные или, напротив, скудные месячные, или геморроидальные кровотечения. Также признаком наступающей болезни является, если человек получает не такое, как прежде, удовольствие от пищи и питья. Таковы же и неестественная притупленность мысли, необычная для человека забывчивость или сновидения, более многочисленные и яркие, чем прежде. Другие признаки — притупленные и недостаточно четкие слух, обоняние и зрение.

24. В целом таковы все природные свойства, которые становятся больше или меньше обычного или изменяются со временем, количественно или качественно: вес тела, уменьшающийся или увеличивающийся, слишком красный или слишком бледный, слишком тусклый или слишком черный цвет кожи, отрыжка и чихание, дыхание слишком сильное или недостаточно сильное по сравнению с нормальным. Также [следует обращать внимание на] выделения через ноздри, нёбо или уши, посредством которых очищается мозг, ненормальные по количеству, качеству или времени. Все это относится к разряду естественных симптомов. Боль же в животе, в области желудка или кишечника, при испражнении или при рвоте, при мочеиспускании или какая-либо иная умеренная боль относятся к разряду симптомов неестественных. Однако те, кто находятся в таком состоянии, еще не называются больными, как и те, кто испытывают тяжесть или боль в голове, если это не мешает им делать их обычные дела. В этом и состоит граница между здоровьем и болезнью, и поэтому определение болезни относительно: мы можем называть одно и то же состояние и болезненным, и нейтральным. Одно и то же состояние может называться болезненным или нейтральным в зависимости от того, сломлена ли сила больного болезнью, или он еще может ее выносить. Так и признаки, касающиеся чувств, различаются между собой не интенсивностью, но необычностью для больного. Бывают болезненные признаки, которые, пока они незначительны, не могут воспрепятствовать больному вести привычный образ жизни. Таковы искажения вкуса, когда во всем, что человек ест и пьет, он сильнее, чем обычно, чувствует соленое или горькое, или какой-либо другой вкус, или даже в то время, когда человек ничего не берет в рот, слюна кажется ему обладающей таким вкусом. Или в отношении запаха, когда мы или чувствуем некий запах, притом что на самом деле рядом нет ничего, что пахло бы так, или чувствуем существующий запах слишком сильно, или когда, хотя разные вещи пахнут по-разному, нам кажется, что они пахнут одинаково. А часто чувство обоняния пропадает у нас совсем, или же мы ощущаем зловоние, хотя поблизости нет ничего зловонного. В отношении слуха к таким признакам относятся неестественные звуки и шумы. В отношении же зрения — когда что-то кажется светящимся, черным, темным, синим или рыжим, или одно загнутым, а другое вытянутым, или одно тонким, а другое толстым, и все кажется искаженным. В отношении же осязания — когда ощущается какая-то ненормальность, сжатие, тяжесть, растяжение или общее сонное и тягостное состояние. В целом, когда в какой-либо части тела имеется растяжение, сжатие, покалывание или тяжесть — эти признаки считаются нейтральными, пока они слабы и непостоянны, но все это — предвестники болезни.

25. Признаки же, имеющиеся у тех, кто уже болен, предвещают либо выздоровление, либо смерть, и первые называются здоровыми, а вторые — по роду болезненными, а по виду — смертельными. Определяются эти признаки в целом по хорошему или дурному функционированию, а в частности — по функциям отдельных частей тела, о которых сказано выше, сначала основных частей, потом — сродных с основными, и, наконец, имеющих свое [собственное] расположение, но получающих питание от основных. Четвертый же вид, помимо перечисленных, — признаки, сами по себе прогностического значения не имеющие, однако имеющие такое значение по совпадению, исходя из которых может делаться прогноз, так же как [по характеру] выделений диагностируется состояние организма в целом. По этим признакам делается прогноз по принципу взаимосвязанных патологий, а по выделениям — исходя из того, что в них суть знаки хорошего пищеварения или, наоборот, несварения. Поэтому ясно, что по ним можно определить, природа ли человека сильнее материи пищи, или материя пищи — природы человека, или же они обладают одинаковой силой. Если природа человека сильнее, это признак здоровья, если же слабее — это признак болезни, если же они обладают одинаковой силой, это признак того, что два начала имеют равную силу и борются. Итак, то, что указывает на хорошее пищеварение, является здоровым признаком, то, что указывает на плохое пищеварение, — болезненным, а то, что не указывает ясно ни на то, ни на другое, — нейтральным. Нейтральными являются и те признаки, которые указывают то на одно, то на другое, например чернеющие пальцы. Таковы симптомы, по которым выносится суждение. Обо всем этом сказано в сочинениях, посвященных диагностике, а о значениях изменений в каждой из функций организма — в сочинениях о причинах симптомов. На основании изложенного в этих книгах и следует интерпретировать природу отдельных симптомов. Я же, экономя место, прекращу здесь рассуждение о признаках, перейду к рассуждению о причинах.

26. Так как из причин [или факторов, влияющих на организм,] одни [способствуют] здоровью, другие — болезни, а третьи — нейтральны, поговорим сначала о [факторах] здоровья. Так как из этих причин одни способствуют сохранению здоровья, а другие создают его, причем и по времени, и по значению первыми являются те, что способствуют сохранению здоровья, то с них и начнем. Так как существует, как было сказано выше, не один, а несколько смыслов понятия «здоровое тело», то и сохраняющие причины будут отдельными для каждого из них, так как всякая причина определяется по тому, причиной чего она является. И здесь вновь следует начать с наилучшего устройства тела, определяя здоровое по отношению к нему. Определение же это подсказывает сама природа вещей. Ведь если бы тело не страдало от внешних воздействий и оставалось бы неизменным, то наилучшее устройство сохранялось бы постоянно и для сохранения его не нужно было бы никакого искусства. Но так как тело меняется и портится, не сохраняя состояния, которое оно имело изначально, то оно нуждается в заботе. И родов этой заботы столько же, сколько видов таких изменений. И такая забота, как ясно из сказанного выше, принадлежит к роду исправляющего лечения. Если же исправление незначительно и начинается прежде, чем тело получило тяжкий вред, оно называется врачами не профилактическим, то есть предотвращающим грядущее зло, но филактическим (φυλακτικόν)^[133], то есть направленным на сохранение данного состояния. Тело же меняется в некоторых отношениях по необходимости, а в некоторых — без необходимости. Под изменениями по необходимости я имею в виду те, которых невозможно избежать, а под изменениями без необходимости — все остальные. Ведь взаимодействие с окружающей средой в целом, еда, питье, бодрствование и сон необходимы для человека, взаимодействие же с мячами и зверями не необходимо. Поэтому искусство, касающееся тела, работает с первым родом причин изменений, со вторым же — нет.

27. Теперь же, разбирая, какими бывают необходимые причины изменений, для каждой из них найдем свой род здоровых причин. Так вот, один род — причины, связанные с окружающим воздухом, второй — с покоем или движением всего тела или отдельных его частей, третий — со сном и бодрствованием, четвертый — с пищей и питьем, пятый — с выделениями или их задержкой, шестой — с душевными страстями. Все эти причины должны по необходимости как-то влиять на тело. Окружающий воздух либо нагревает, либо охлаждает, либо иссушает, либо увлажняет тело, либо заставляет его испытывать несколько из этих процессов одновременно, либо в целом как-то влияет на его сущность. Так и сон или бодрствование по необходимости приводят к тем же результатам. То же относится к пище и питью, а также выделениям или их задержке. Ведь все это напрямую либо посредством иных причин изменяет тело и портит здоровье. И об этих причинах написано отдельно в сочинении «О сохранении здоровья». Все перечисленные здесь виды здоровых причин являются некой материей; при надлежащем употреблении они становятся причинами, сохраняющими здоровье, если же мера не соблюдается, они оказываются причинами болезней. Так что уже из этого ясно, что не разные внешние явления по природе своей бывают для нас здоровыми и болезнетворными, но одни и те же при разном применении могут быть как здоровыми, так и болезненными. Например, когда тело нуждается в движении, упражнения приносят ему здоровье, а покой ведет к болезни; когда же оно нуждается в отдыхе, покой приносит здоровье, а упражнения ведут к болезни. То же относится к пище, питью и всему прочему. Ведь все это, если приносит то, что нужно телу, должного качества и в должном количестве, несет здоровье; если же приносит не то, что нужно телу, или то, что нужно, однако не в должной мере, несет болезнь. И есть два критерия того, несет нечто здоровье или ведет к болезни: качество и количество приносимого свойства; вводить же, помимо этих двух, третий критерий — надлежащее время — не следует. Ведь если телу не хватает определенного качества в определенном количестве, ясно, что ему следует предоставить это в надлежащее время. А правильное время важно потому, что живое тело является текучим и изменчивым и в соответствии со своими изменениями нуждается то в одном, то в другом. Поэтому нет необходимости вводить третий критерий — время. Однако, рассматривая конкретные вопросы, мы по указанной выше причине часто используем его как третий критерий.

28. Так как по этим критериям один из видов причин здоровья — тот, к которому нам предстоит перейти, перейдем теперь к нему. Итак, при наилучшем устройстве тел, если окружающая среда обладает благоприятным смешением, будет иметь место точная соразмерность всех перечисленных выше свойств — покоя и движения, сна и бодрствования, поглощаемого и выделяемого. Если же смешение окружающей среды дурно, то и соразмерность должна искажаться настолько, насколько нарушено благосмешение воздуха. Цели же соразмерности таковы: в отношении окружающей среды — чтобы и не мерзнуть от холода, и не потеть от жары, в отношении упражнений — как только тело начинает болеть, немедленно прекратить упражнения, в отношении пищи — достижение хорошего пищеварения и соразмерность выделений по количеству и качеству. Для этого аппетит и пищеварение некоторым образом выравниваются, так что нет необходимости в дополнительном контроле для того, чтобы каждый из видов пищи поступал в организм в необходимом количестве. Ведь наилучшая природа требует столько пищи, сколько может хорошо переварить. Так и необходимое количество сна природа сама отмеряет, и люди пробуждаются тогда, когда тело уже не нуждается во сне. То же самое касается и выделений: ни выделения желудка, ни моча, ни выделения в целом не имеют изъяна. Ведь выделения желудка и моча формируются правильным образом за счет потребления правильной пищи, выделения же всего тела — за счет использования здоровых упражнений. Также ясно, что следует воздерживаться от неумеренности во всех душевных страстях — в гневе, горе, страхе, зависти, тревоге, ведь и они изменяют тело и искажают его естество. Согласно Эпикуру, не существует здорового применения утехам Афродиты, по правде же говоря, они полезны, но через такой промежуток времени, чтобы не чувствовалось истощение, а напротив, чувствовались облегчение и свобода дыхания. Наилучший же момент для такого дела наступает тогда, когда тело пребывает между крайностями: не переполнено, но и не истощено, не переохлаждено, но и не перегрето, не иссушено, но и не слишком увлажнено. Если же оно в чем-то отклоняется от этой середины, пусть отклоняется ненамного. И лучше предаваться утехам Афродиты, когда тело является скорее слишком теплым, чем слишком холодным, и скорее несколько переполненным, чем истощенным, и скорее слишком влажным, чем слишком сухим. И каждое из этих свойств следует соразмерять с наилучшим устройством тела. Упражнения же следует делать такие, при которых равным образом движутся все части тела, а не те, при которых одна часть работает слишком много, а другая — слишком мало. Пища же и питье полезны наиболее благосмешанные, так как они наиболее сродны благосмешанной природе тела. То же относится и ко всему другому.

29. Когда же тело отклоняется от наилучшего устройства, но незначительно, то и факторы, способствующие сохранению здоровья, пропорционально изменяются. А так как таких тел много, следует сказать о каждом их виде отдельно. Тело, в котором искажено смешение жидкостей в тканях, но не искажена соразмерность частей тела, имеет два вида обстоятельств, сберегающих здоровье: первый — причины, не дающие ухудшаться имеющемуся смешению жидкостей, второй — стремящиеся улучшить имеющееся смешение. Насколько смешение жидкостей ухудшается, отклоняясь от наиболее благоприятного, настолько же изменяются и причины, не дающие ему ухудшиться. Так, слишком теплые тела нуждаются в слишком теплых причинах, слишком холодные — в слишком холодных, слишком сухие — в слишком сухих, слишком влажные — в слишком влажных. То же относится и к сочетаниям свойств: слишком теплые и слишком сухие тела нуждаются в слишком теплых и слишком сухих причинах, и аналогично относительно трех оставшихся сочетаний. И тот, кто знает силы, сродные материи этих причин, сможет пользоваться ими правильно. Например, следует знать, что движение, голод, бессонница, избыточные выделения и все душевные страсти иссушают тело, а противоположные им — увлажняют. То же касается разогревающих и охлаждающих занятий, пищи и питья, и всего, что касается тела: тот, кто знает все эти причины, будет использовать здоровые причины, прилагая подобное к подобному, если хочет сохранить то смешение жидкостей, которое получилось в результате. Если же он хочет изменить его и перевести в лучшее, то ему понадобится другой род здоровых причин, противоположный тем, что мы описали выше, но также отстоящий от благосмешанной середины, которая, как мы сказали, присуща наилучшей природе. Ведь слишком теплое и слишком сухое смешение можно привести к гармоничному не нагревающей и подсушивающей диетой и [соответствующим] образом жизни. Напротив, если природа конкретного пациента слишком горяча и суха, ему помогут охлаждающие и увлажняющие факторы. Такой род причин исправляет врожденные нарушения смешения соков, а другой род способствует их сохранению. Каждым из этих родов врачам следует пользоваться в меру и исправления вносить в периоды покоя, понемногу приводя природу к лучшему. Ведь природа не выносит единовременных значительных перемен: прежнее же состояние сохраняет в периоды неизбежного отсутствия покоя. Почему же мы называем и этот вид причин сохраняющими здоровье? Следовало бы, скорее, называть их изменяющими и лечебными, исправляющими врожденные недостатки. Что же касается причин здоровья вообще, а не отдельных видов причин, то мы назвали все причины, сохраняющие здоровье, филактическими. То есть охранительными, независимо от того, улучшают ли они врожденное смешение, помимо сохранения здоровья, или только способствуют сохранению изначального состояния. Те же причины, которые ухудшают состояние, мы назвали болезненными. Для одинаковых дурных смешений необходимо и одинаковое лечение, а для разных — разное. Ведь возможно, что у одного и того же человека желудок будет холоднее нормы, а голова — горячее, и каждая из этих частей тела нуждается в соответствующем лечении; также и из других частей каждая либо влажнее, либо суше, либо горячее, либо холоднее меры и нуждается в лечении, сообразном присущим ей отклонениям. Так что у таких людей разные части тела мы будем упражнять не одинаково, не одинаково увлажнять или иссушать и так далее. Подробнее же об этом сказано в сочинении «О сохранении здоровья».

30. Причины же здоровья частей тела различаются между собой по влиянию на достижение наилучшего устройства. Ведь одни причины являются здоровыми по отношению к нарушениям формы, другие — к нарушениям размера, количества или расположения. В отношении формы отклонений бывает больше. Однако неправильная форма той или иной части тела, например некая неестественная выгнутость, отверстие или жесткость, то есть отклонение от присущей ей соразмерности, но несущественное, еще не делает тело болезненным, если же отклонения значительные, то делает. Если отклонение столь велико, что препятствует нормальному функционированию, то это уже называется болезнью. В отношении размера избыток и недостаток приводят к таким же различиям, в отношении же количества речь идет о тех случаях, когда имеются лишние или недостающие простые части, одна или несколько. К этому виду относятся и случаи, когда появляются новообразования, не предусмотренные природой. Мы не рассмотрели еще один род признаков [здоровья или болезни] — положение каждой из простых частей. В каждом из таких родов существуют четыре разные стадии: первая — наилучшее положение, вторая — незначительное отклонение от него, при котором тело еще здорово, третья — болезненное состояние, когда отклонение значительно, четвертая — уже болезнь, и при ней отклонение наибольшее. Части же тела, форма которых искажена, например вывернутые, искривленные, косые, будучи молодыми и нежными, могут быть возвращены к естественной форме посредством искусственного формирования и подвязывания; когда же эта часть тела вырастет и станет жесткой, исправить уже ничего невозможно. Так же и те части, которые имеют неправильную полость, могут быть исправлены, пока растут, но не могут, когда вырастут. Уменьшают полости перевязка и покой, увеличивают — упражнение частей тела и задержка дыхания. То же относится к каналам и отверстиям. Те из них, которые больше, чем надо, уменьшает покой и соответствующая перевязка. Увеличивает же части тела естественное движение с умеренным растиранием и всем прочим, что способствует притоку крови. Из оставшихся же частей те, что рождаются из крови, не могут быть исправлены, а те, что рождаются из семени, почти не могут. Однако иногда их можно заменить другими, которые имеют близкие к этим функции. Но во всем этом мастер — природа, а врач — слуга. Для тех же случаев, когда имеется избыточное количество каких-либо частей, необходимым воздействием является ампутация. Но надо смотреть, когда это возможно; если же это невозможно, то следует лечить изменением положения. Таково же и исправление неправильного положения частей тела. И ясно, что одна часть тела может иметь два или три дефекта одновременно; например, желудок может быть маленьким, искривленным и смещенным к диафрагме. В этом случае у одной и той же части тела имеется дефект в отношении размера, формы и положения. А если у такого желудка будет еще и холодное смешение соков, привести его в естественное состояние будет уже невозможно, но можно будет делать так, чтобы больной меньше страдал из-за всего этого. Например, если такой больной начинает задыхаться при полном желудке, предложить ему есть более легкую пищу в меньшем количестве три раза в день. Другому же больному, у которого работа печени постоянно нарушается из-за узости сосудов, показана диета для похудения.

Оставшийся вид нездоровья, общий для частей тела и тканей, — разрыв непрерывности, который, как, по-видимому, согласятся все, не может присутствовать у безупречно здоровых, так как он всегда причиняет страдание. Однако он не вызывает таких затруднений, как любое другое нарушение. Ведь если бы болезнь отличалась от здоровья не явным повреждением функции, но имело бы значение лишь качественное состояние, было бы необходимо принять учение о постоянной болезни, так как абсолютно безупречной функции нет ни у кого. Но это чисто теоретические соображения, и рассматриваться они должны только теоретически.

31. Далее же мы рассмотрим причины, которые являются здоровыми для тех, кто, согласно общему мнению, болен, начав с тех, кто страдает из-за неправильного смешения жидкостей. Прежде всего следует обозначить то, что большинство врачей упускают из виду: одни причины являются здоровыми по отношению к уже сформированному дурному смешению, другие же — по отношению к только формирующемуся, а третьи — по отношению к тем, что могут возникнуть в будущем. Из последних одни рассматривает та часть искусства медицины, которая изучает профилактику, другие же — та, которая изучает причины здоровья; все причины первой группы рассматривает терапевтическая (лечебная) медицина, а причины средней группы — как профилактический, так и терапевтический (лечебный) раздел искусства. Ведь лечить следует болезни, которые уже возникли и существуют; те же [заболевания], которые могут возникнуть в будущем, следует пытаться предотвратить. А предотвратить их можно, изменяя то состояние, из которого они по природе своей возникают. Называется же такое состояние предшествующим болезни. Болезнь же, которая уже возникла, надо лечить, уничтожая то состояние, которое мешает естественному функционированию и которое мы называем причиной болезни. При этом лечение имеет основную и самую общую цель, противоположную состоянию, которое оно призвано изменить. И к этому роду относятся все причины, создающие здоровье, частные же причины противоположны отдельным болезненным состояниям. Например, горячему состоянию противоположна холодная причина, холодному же — горячая, и аналогично для всех других. И так как все неестественное неумеренно, а все естественное соразмерно, необходимо, чтобы неумеренное возвращалось к мере благодаря воздействию того, что ему противоположно. Также очевидно, что следует брать то, что греет, охлаждает и так далее, в действительности, а не в представлении. Когда я говорю «в действительности», я имею в виду то, что на деле является таким, каким называется; когда же я говорю «в представлении», я имею в виду то, что представляется таковым нашим чувствам, а в действительности же таковым не является. А как следует это распознавать, сказано в сочинении «О действии простых лекарств». Для того чтобы найти те здоровые причины, которые способствуют устранению уже имеющейся болезни, следует пользоваться тем методом, который позволяет отличить возможность от представления, для нахождения здоровых причин только зарождающейся болезни — им же, а также тем методом, который помогает найти причины болезни. Например, если случилось, что причиной нагноения соков является жар, лечением этому будет отделение и опорожнение: отделение остановит нагноение при сохранении его причины, опустошение же выведет из организма причину. Однако названный выше вид изменения — иссушение — может происходить вследствие определенных причин, и, найдя их, мы найдем и способ достижения здоровья.

32. Опустошение же происходит посредством рассечения вен, клистира, мочеиспускания, потоотделения, а также разрывания [стенок полости] и излияния жидкости в другое место. Сюда относится лечение нарушений менструального цикла, [естественный] анастомоз геморроидальных [сосудов], очищение носа и ушей. И здесь, выяснив, какова по количеству, качеству, времени и месту применения материя, которую надлежит вычищать, мы, согласно соответствующей части искусства, отыщем и возможности для этого. Нахождение этих возможностей подробно описано в моем сочинении «О методе врачевания». Таким же образом и при трех других нарушениях смешения жидкостей будет одна общая рекомендация: прежде всего в каждом случае необходимо устранить причину, а затем искоренить следующие за ней болезни, для чего мы и предпринимаем разыскания причин. Что же касается сложных нарушений смешения, сочетание простых нарушений требует сочетаний методов лечения, и дозы лекарств и объемы лечения должны быть пропорциональны масштабу соответствующего нарушения. Например, если случилось, что отклонение от естественного состояния в сторону тепла относится к отклонению в сторону сухости, как десять к семи, нужно, чтобы и отношение получаемых больным холодных и влажных здоровых причин было десять к семи. Например, если к больной части применяется лекарство, то в нем должно соблюдаться именно такое отношение охлаждающего и увлажняющего. Если же заболевшая часть находится внутри тела, то следует постараться сделать такое лекарство, которое найдет быстрый путь к нему. И если, например, лекарство должно быть горячее нормы, его надо делать не просто настолько горячее, насколько того требует болезнь, но еще и прибавить тепла исходя из того расстояния, которое оно должно пройти до больной части; если же оно должно быть холоднее меры, его нужно сделать не просто настолько холоднее, насколько того требует болезнь, но прежде стоит обратить внимание на ткань больной части тела. Ведь если она имеет толстые частицы, то лекарство не проникнет глубоко, если же она имеет тонкие частицы, лекарство может проникнуть на большую глубину. Также следует иметь в виду плотность ткани и при прописывании осушающего или увлажняющего лекарства. Итак, рекомендации относительно здоровой причины должны зависеть, как было сказано, от положения больной части тела, притом не только от его положения, но и от структуры, например, в отношении того, имеются или не имеются явные истечения в другую часть тела. Ведь мы будем препятствовать основным истечениям, возбуждать же не основные. И ясно, что лечение причин дурного смешения будет осуществляться через опустошение, а лечением самих дурных смешений будет изменение таковых.

33. При нарушении же непрерывности цель лечения — сращение — по отношению к частям тела недостижима, по отношению же к тканям достижима не всегда, но для некоторых тканей — для поврежденных мышц — лечением будет спайка, или можно назвать это сращением, разницы нет. Но надо иметь в виду, что, когда рана велика, лечение предполагает и сведение вместе разошедшихся частей, а это уже относится к иному роду лечения — к сращению. Для того чтобы результат был постоянным, требуется перевязка, соединяющая расходящиеся края раны, зажимы и специальные швы. Соединяет разъединенное и восстанавливает единство сама природа, а наше дело, во-первых, свести то, что было разъединено, во-вторых, сохранять соединение, в-третьих, следить, чтобы ничего не попало между краями раны, и, в-четвертых, следить за здоровым состоянием пострадавшей части тела. Как делать первое и второе, сказано выше. Третье же, если разошедшееся уже сведено воедино, состоит в том, чтобы не позволять ничему извне попасть в рану, так как часто волос, или капля масла, или какая-либо иная жидкость, оказавшись между частями, которые должны срастись, препятствует их соединению. В промежутке же между соединением частей и заживлением достижение третьей цели происходит посредством удаления жидкости из раны. Удаление жидкости же происходит посредством вскрытия раны, или надреза с противоположной стороны, или надлежащего соположения краев раны. Здоровое же состояние пострадавшей части сохраняется посредством умеренного осушения. Исцеление же состоит в том, чтобы нарушенная непрерывность мышцы была восстановлена. Если же к этому присоединяются какие-либо другие болезни, цели назначений будут более многочисленными, что мы рассмотрим далее, в учении о сложных, или осложненных, или как кому будет угодно назвать, болезнях. В данном же рассуждении мы должны перейти к другим случаям нарушения целостности.

34. Перелом же есть нарушение целостности кости. С точки зрения первой цели он неизлечим, а с точки зрения второй — возможно некое излечение. Ведь первая цель, то есть сращение, недостижима из-за жесткости ткани, а вторая — соединение — достижима благодаря затвердению, образующемуся вокруг места перелома. Природа же этого затвердения, поскольку оно состоит из материи кости и соединительной ткани, близка к другим тканям, и особенно к кости, от которой питается. Мягкие же и детские кости могут и срастись. Однако такие повреждения редко обходятся без осложнений, так как при переломе кости страдают также прилежащие мышцы и другие ткани, так что цель лечения бывает двойственной: с одной стороны, лечение кости, с другой — лечение прилежащих тканей. О последних будет сказано, когда пойдет речь о лечении нарушений положения мягких тканей. О переломах же следует сказать сейчас. Так как лечение перелома происходит благодаря затвердению, для того чтобы оно образовалось, следует, согласно природе, направить излишек веществ, предназначенных для питания кости, на формирование этого уплотнения. Этот излишек должен быть соответствующего количества и качества. Для этого следует обеспечить приток крови в необходимом количестве и соответствующего свойства к месту перелома. Так как кровь вытекает через щель поврежденной кости, необходимо следить за этим и делать приток крови то менее, то более интенсивным и увлажняющим, о чем подробнее сказано в сочинении «О методе врачевания».

35. Укол же в воспаленное сухожилие из-за избыточной чувствительности и из-за того, что эта часть близка к поверхности, часто вызывает спазм, особенно когда содержимое не выводится из организма и рана кожи не дренируется. В таком случае следует сделать анастомоз раны и высушить ее от легкой жидкости, которая может проникать в глубину вплоть до поврежденного сухожилия. Об этом подробнее сказано в сочинении «О методе врачевания». В общем рассказе о такого рода повреждениях суть здоровых причин такова.

36. При сочетанных патологиях растяжению часто сопутствует вывих,который даже считают иногда не другим видом патологии, а частным случаем растяжения. Однако это не частный случай растяжения, а другой вид заболевания, при котором гибнет сама ткань той или иной части тела. И лечение при сочетанной патологии должно иметь двойную цель. При лечении нарушения непрерывности целью должно быть соединение, при лечении же гибели ткани — сращение. Цели же восстановления непрерывности ткани описаны несколько выше. Следует сначала исцелить такое состояние, а после попытаться восстановить единство, что ясно из самой природы вещей. Когда же полость раны зарастет, поверхность будет гладкой, можно переходить к следующей цели. Если же новорожденная плоть окажется между краями раны, то восстановить прежнее единство плоти будет уже невозможно, и необходимо будет найти иную цель лечения. И сама природа подскажет нам, чем надлежит закрыть эту рану. К этому нам и следует стремиться или, если и эта цель недостижима, следует нарастить нечто подобное коже. Ведь и плоть можно сделать подобной коже. Плоть делается подобной коже, когда высушивается и становится ороговелой. Таким образом, для рубцевания следует пользоваться иссушающими и способствующими отвердению лекарственными средствами. Если же в рану попала грязь, целью будет избавиться от нее, и лекарством, приносящим здоровье, будет очистительное средство. Подробнее обо всем этом сказано в сочинении «О действии простых лекарств». Точно так же, если в области раны имеется воспаление, или раздавленные ткани, или чирей, или опухоль, прежде всего следует лечить их описанными выше методами. Точно так же, если в рану натекла жидкость, в первую очередь надо лечить отек. Подобным же образом если в области раны существует какое-либо дурное смешение жидкостей, то его прежде всего и надо лечить. И довольно об этом.

37. Перейдем к заболеваниям, связанным с нарушениями структуры ткани, которые представлены во многих видах. Начнем с наиболее понятного — с изменений формы. Когда тело еще продолжает расти, форму основных частей еще можно исправить, когда же оно выросло — уже нельзя. Цель же заключается в том, чтобы вылечить то, что еще можно вылечить, направив рост в противоположное направление. Если, например, у человека неправильно сросся перелом и конечность оказалась неестественной формы и слишком рано затвердела, так что костная мозоль образовалась на еще свежем переломе, следует развести кости и снова соединить их правильно, а затем сращивать. К тому же роду заболеваний относится запор кишечника. При запоре, случающемся от вязких или плотных соков, цель будет одна и та же, противоположная плотности соков, а здоровыми причинами будут очищающие и разжижающие лекарства. Запор, происходящий из-за твердых экскрементов, засоряющих кишечник, может быть устранен прежде всего посредством влажной и жирной клизмы, а затем путем удаления острых остатков. Если же запор происходит из-за камня в желчном пузыре, следует немедленно сдвинуть его с места, и способом общего исцеления будет извлечение камня посредством разреза. При неестественном же скоплении влаги в какой-либо части тела лечение состоит в опустошении, как при нагноениях. При чрезмерном переполнении лечение будет состоять в чрезмерном опустошении, как, например, в случае с избытком крови в венах. Также, если в желудке, или в кишечнике, или в трахее, или в легких скапливается гной или кровь, требуется полное опустошение. При избытке же пищи или питья, когда он еще свеж, исправление состояния происходит через опустошение. То, что оседает в легких и в груди, выводится через кашель и посредством размягчающих лекарств, то же, что в печени, венах, артериях и почках, — через мочу или желудок. Выведению через мочу способствуют лекарства, приводящие к сильному размягчению, а выведению через желудок — вытягивающие и послабляющие. Излишки из верхней части желудка выводятся через обычную рвоту, из нижней — через принятие рвотного средства. То, что под кожей, извлекается через разрез, прижигание или посредством прижигающих лекарств. То же может относиться и к заболеваниям естественных полостей, например груди. В целом же всякий раз, когда в какой-либо части тела присутствует нечто, противоречащее природе, лечением будет изъятие его или, если изъятие невозможно, перемещение. Если же что-то противоречит природе не по роду, а по количеству, целью лечения будет уменьшение количества. Наилучший метод лечения подбирается исходя из общего состояния [больного], а также [состояния] пострадавшей части. То, что стало неестественно шершавым, следует вернуть в естественно гладкое состояние, скобля кости и умягчая трахею и язык жидкостями, неедкими и вязкими, а тому, что стало неестественно гладким, должна быть возвращена естественная шершавость посредством лекарств очистительных и несколько едких.

38. Те же болезни, которые сопровождаются непроходимостью или затруднением дыхания, надо лечить прежде всего. В сочинении «О разновидностях болезней» сказано, что перечисленные болезни часто сопровождаются воспалением, скирром, опухолями, излишней сухостью, а также нарушениями формы окружающих тканей и новообразованиями. Если же имеет место сочетание этих осложнений, то и лечение должно иметь несколько целей. Достаточно для примера разобрать один случай, а о большем количестве случаев речь идет в сочинениях, посвященных лечению. Итак, предположим, что в некую часть тела натекло большое количество крови, так что в этой части тела растянулись сосуды, и не только большие, но и маленькие, поначалу незаметные, но теперь наполненные и ясно видные, так что иногда их можно рассмотреть даже сквозь белую одежду. И естественно предположить, что и другие, невидимые сосуды наполняются и растягиваются, но их еще не видно из-за их малых размеров. И есть опасность, что влага выльется из сосудов в полость или даже перельется за ее пределы. Лечение такого осложнения будет иметь целью осушение, или, яснее выражаясь, удаление жидкости. Если же осложнение будет состоять в излишнем наполнении части тела жидкостью, то необходимо будет удалить излишек жидкости или тем же путем, которым она пришла, или через саму страдающую часть тела. Отправить тем же путем можно, вытолкнув или вытянув, или направив по другому пути, причем применить эти методы можно или по отдельности, или в совокупности. Через саму же страдающую часть тела жидкость можно удалить или явным и очевидным образом, или посредством постепенного испарения. Если же все тело переполнено жидкостью, выводить ее через пострадавшее место не нужно. Ведь если мы будем выводить жидкость посредством разрезов, причиняя пациенту боль, то из-за боли привлечем еще больше жидкости. Если же мы попытаемся удалять жидкость при помощи нагревания, то из-за теплоты привлечем больше жидкости, чем удалим. Если же мы попытаемся направить натекшую жидкость обратно, тело не примет эту жидкость, будучи переполненным. Именно поэтому все тело нужно освобождать от жидкости обоими способами одновременно, то есть перевести в другие части тела жидкость, натекшую в страдающую часть, а сделав это, попытаться вытолкнуть или выпарить жидкость. Ведь опустошение происходит с большей готовностью, если осуществляется [в условиях] большего количества лишней жидкости. Вымораживаем же мы влагу из больной части тела, если стягиваем ее и охлаждаем. Однако освобожденная от влаги полость будет привлекать к себе обратно то, что выморожено. Обо всем этом сказано в сочинении «О природных возможностях». Когда сосуды стягиваются под действием уплотняющих лекарств, кровоток их огибает по анастомозам. Итак, если все таким образом уйдет в обратном направлении, будет хорошо; если же в этой части тела что-нибудь останется, то следует посмотреть, из-за чего эта жидкость застревает и не выводится: из-за вязкости или из-за плотности. Однако и субстанция, не обладающая такими свойствами, может вылиться в полость. Когда же наступает надлежащее время для того, чтобы удалить жидкость из больной части тела, надо наложить на место отека средства, обладающие способностью отталкивать то, что натекло. Наибольшего же удаления жидкости ты достигнешь, если заметишь в полости нечто, возникшее из-за сочетания надрезов и разных лекарств. Так как все эти разные жидкости по природе своей являются горячими, и такое смешение соков причиняет боль, когда становится излишне горячим, нужно следить, чтобы это место не было очень горячим, и особенно если больная часть близка к поверхности тела. Ведь боль будет очень сильной, если к болезни присоединится жжение, а любая боль усиливает отек. Умеренное же тепло в таких случаях не причиняет боли, особенно если присутствует еще и влага. Однако его будет достаточно для того, чтобы снять поверхностный отек, даже если снимающее отек лекарство будет не очень сильным. Если же ткани у поверхности тела будут совершенно не затронуты, а нужно устранить отек на большей глубине, следует увеличить температуру снимающего отек лекарства. Ведь в таком случае есть опасность, что лекарство остынет раньше, чем достигнет глубины, поверхностные же ткани, с которыми оно будет контактировать, ты не сможешь подвергнуть раздражению, так как они не затронуты болезнью. Так что в этом случае использование горячих и раздражающих лекарств приводит к одним и тем же результатам: для лечения поверхностных отеков они опасны, а нужны для лечения глубоких. Именно поэтому назначение таких лекарств происходит в соответствии с состоянием пораженной ткани.

39. Теперь посмотрим, осталось ли еще что-либо, касающееся лечения. По-видимому, осталось немало. Из частей тела, в которых возможны отеки, одни нежные, рыхлые и мягкие, а другие плотные, твердые и жесткие. Первые освобождаются от жидкости легко, а вторые нуждаются в более жгучих и менее плотных средствах освобождения от жидкости. И чем глубже отек, тем справедливее это [утверждение]. Это еще один признак, помимо природы пострадавшей части, который нужно учитывать, когда делаешь назначение. Другой признак — ее структура и положение. Предположим, что в описанном выше состоянии оказывается, например, печень: в местах сужения сосудов скопилась жидкость, либо вязкая, либо плотная, либо в избыточном количестве. Прежде всего, прописав легкие пищу и питье, следует устранить плотность и вязкость жидкости и добиться ее разжижения, а затем удалить болезнетворную жидкость не только по узким невидимым сосудам, но и по более широким путям. Ведь вены печени очень широки и многочисленны, заканчиваются же одни из них в полой вене, другие — в загибе возле врат печени. Так что, где бы ни находились скопления уплотненных соков, тебе будет легче всего вывести их, если удастся одни отвести в желудок посредством лекарств, оттягивающих соки, а другие — направить в полую вену и вывести с мочой. Другое свойство печени, помимо перечисленных, — это то, что она является началом вен. Поэтому она по природе своей питает не только саму себя, как большинство других частей тела, но посылает свою силу венам, и возникает опасность, что, если мы снизим ее тонус расслабляющими вливаниями, тонус утратит не только она сама, но и все вены. Поэтому при лечении печени следует добавлять уплотняющие лекарства. Так как печень расположена глубоко в теле, есть вероятность, что сила уплотняющего лекарства иссякнет, если оно не будет сопровождаться каким-либо иным, тонким веществом, например благовониями. Еще лучше будет, если само уплотняющее лекарство будет лекарством тонкой структуры с сильным ароматом, — эти свойства сродни друг другу и взаимно усиливают друг друга. Итак, пусть это лекарство удалит из печени все неестественное, и пусть она будет иметь естественную соразмерность соков. Также нам надо посмотреть, не изменилось ли смешение соков в этой части тела из-за качества скопившейся в ней жидкости: если в жидкости преобладала флегма, не стало ли оно холоднее, а если желчь — горячее. Вылечив при необходимости и это нарушение смешения, мы должны сделать эту часть тела полностью здоровой. А лечить это надо с помощью противоположного качества, как сказано в сочинениях о лечении дурных смешений соков, то есть насколько теплее стала часть тела, настолько ее следует охладить. Так что и здесь надо знать, каково естественное благое смешение жидкостей. Ведь как понять, насколько часть тела теплее или холоднее естественного состояния, или до какой степени мы должны охлаждать, если не знать меры естественного тепла? То же справедливо и в том случае, когда мы нагреваем ставшее слишком холодным: если мы не знаем естественной температуры, мы не сможем ни прописать достаточного количества нагревающего средства, ни вовремя остановиться в нагревании.

40. Так как об этом сказано достаточно, перейдем к нарушениям количественным, а не природным. Есть два вида таковых. Если какой-то части не хватает, цель — восполнить нехватку, то есть помочь природе тем способом, о котором сказано несколько ранее. Если же часть является лишней, ее надо удалить, либо ланцетом, либо огнем, либо прижигающим лекарством. Такого рода нарушения можно исправить почти всегда, а вот нарастить недостающую часть возможно не всегда, как сказано в сочинении «О семени». Когда же часть тела саму по себе нарастить невозможно, можно сделать что-то вместо нее: например, если кость совершенно удалена, на ее месте может нарасти некая другая ткань, отличающаяся и от кости, и от плоти. То, что образуется в этом месте, есть как бы гипсовидная плоть, или плотовидный гипс, и со временем оно становится все тверже, хотя в начале больше похоже на плоть. Если же невозможно ни восстановить утраченную часть из той же ткани, ни сделать нечто подобное ей, приходится ставить третью цель — изыскать какое-нибудь средство, скрывающее [дефект], как при протезировании. И ясно, что весь этот род заболеваний имеет много общего с количественными изменениями. Ведь все, что в этом роде нарушений относится к естественному порядку, близко к природе. Отличается только то, что неестественно. Но в этом случае первой целью будет удаление. Если же оно невозможно, то второй целью будет перенесение, как при разлитии желчи. Когда же не в целой части тела, но в части ее имеется избыток или недостаток по сравнению с естественным состоянием, то при недостатке нужно дополнительное питание для порождения недостающего, а при избытке — удаление излишнего, так что ни цель лечения, ни род лекарств в этом случае не будут иными. И теперь следует перейти к оставшемуся роду здоровых причин, то есть к тому, что исправляет неправильное положение частей тела, например, вывихи и выпадение кишок. Такие патологии являются результатом сильных ударов или толчков, иногда же — результатом аневризмы или разрыва окружающих тканей; так что и лечение должно осуществляться либо толчком в противоположном направлении, либо восстановлением целостности окружающих тканей. Исходя из этого, несложно определить лечение для частных случаев; обо всем этом сказано в сочинении «О методе врачевания».

41. К изложенному выше можно добавить следующее. То, о чем пойдет речь, называют профилактикой. Она бывает трех видов. Первый предназначен для безупречно здорового человека, второй — для здорового, но не безупречно, третий — для больного. Первый вид относится к той части искусства, которая изучает природу здоровья, и он, как было сказано, делится еще на два; второй вид относится собственно к профилактике, а третий — к лечению. В целом все это касается естественных соков, которые не должны быть ни вязкими, ни слишком плотными, ни водянистыми, ни слишком многочисленными, ни слишком горячими, ни слишком холодными, ни едкими, ни содержащими гной, ни вредоносными. Ведь при увеличении количества такие соки становятся причиной болезни. Количество же их увеличивается иногда по тем же причинам, по которым они возникли в первый раз, а иногда они изменяют другие соки по всему телу, делая их подобными себе. Цель же лечения и в этом случае бывает двойственной — изменение соков и их выведение. Изменяются соки, спекаясь от жара самого тела или под воздействием лекарств, куда относится и лечение от отравлений ядами животных, которых называют ядовитыми гадами, а также выведение смертельных ядов. Выводятся такие вещества посредством достаточно горячих лекарств, очистительных средств, клистиров, через пот и рвоту. Таковы средства выведения, общие для всех них. Подбор частных средств зависит от места скопления токсинов, как разъяснено в сочинении «О сохранении здоровья», в третьей и четвертой книгах, и особенно в главах, посвященных переутомлению и состояниям, подобным ему. Легче же всего токсины удаляются так: те, что в венах, — через желудок; те, что в печени, — через мочу; те, что во всем организме, — через пот; те, что в голове, — через уши, ноздри или тем и другим путем; те, что в грудной клетке, — через гортань с кашлем; те, что в почках и мочевом пузыре, — с мочой. Вытяжение надо делать издали, а отведение жидкости — с близкого расстояния; это общие рекомендации для всех частей тела. И все то, что лечит такие состояния, является здоровыми причинами, то же, что их вызывает, — причинами болезненными, а то, что не вредит и не помогает, — причинами нейтральными. Однако последнее некоторые могут не считать причинами — так поступают, например, многие софисты, которым нет дела до сути вещей, но которые большую часть времени проводят в поиске верных слов. Но против этих рассуждений я подробнее возражаю в других произведениях. Здесь же о профилактике сказано достаточно.

42. Поддерживающее же и восстанавливающее лечение необходимо для выздоравливающих и стариков. Каково состояние таких пациентов, и какие причины преимущественно приводят их в естественное состояние, подробно рассказано в сочинении «О методе врачевания». В общих же чертах это стоит повторить и здесь. Состояние это таково. Кровь хороша, но ее мало, а также мало так называемой жизненной пневмы и психической пневмы. Твердые же части слишком сухи, из-за чего сил бывает мало и все тело оказывается слишком холодным. Здоровые причины, исправляющие упомянутое состояние, — это те, которые доставляют телу быстрое и безопасное насыщение; в частности, речь идет об умеренных движении, питании, питье и сне. Основными упражнениями должны быть качания, прогулки, массаж и водные процедуры. И если все это вызвало значительное улучшение, нужно понемногу возвращаться к привычным занятиям. Из пищи надо начинать с жидкой, легко усвояемой, не холодной, продукты надо выбирать наиболее питательные. Питьем же самым необходимым будет вино, по возрасту умеренно старое, по качествам — чистое, прозрачное, белое либо розовое, имеющее приятный запах и умеренно яркий вкус, но совершенно не водянистое и не являющее никакого качества в слишком большой степени: ни кислоты, ни остроты, ни горечи. Обо всем этом сказано, как я уже говорил, в сочинении «О методе врачевания», теперь же нам следует, не вдаваясь в частности, вспомнить только самое основное из того, что подробно изложено в других сочинениях, которые я написал ранее, и, изложив, какие это сочинения и сколько их, я закончу сей труд. [Список]. Ранее уже было сказано, что есть еще одна книга, в которой мы уже перечислили составные части врачебного искусства. Ей предшествуют две еще более ранние — «О составе искусства». Но эти книги, вместе с той, которая заканчивается ныне, стоят особняком от остальных, которые мы перечислим ниже. «О стихиях, согласно Гиппократу» — одна книга. Затем три книги «О темпераментах»: две из них посвящены смешениям жидкостей в телах животных, одна — в лекарствах. Поэтому и книгу «О действии простых лекарств» невозможно хорошо понять, не прочитав третью книгу сочинения «О темпераментах». Есть и еще одна маленькая книга, следующая за первыми двумя книгами «О темпераментах», под названием «О ненормальном смешении жидкостей», и еще две такие же маленькие, как и она: «О наилучшем устройстве нашего тела» и «О прекрасной внешности». Другое сочинение в трех книгах — «О естественных способностях»; ее можно читать как после книги «О темпераментах», так и после книги «О стихиях», кому как хочется. Также во многих книгах мы изложили учение о способностях души. Но так как в постижении этой области немало пользы от вскрытий и анатомических исследований, прежде всего следует упражняться в них. Для этого полезнее всего книга «Об анатомическом руководстве». И многие другие книги повествуют о том же, например две книги «О разногласиях среди анатомов», одна «О вскрытии мертвых тел», за которой идут две «О вскрытии живых тел». В числе прочих есть и книги о частных вопросах, которые мы адресовали обучающимся: «О костях», «О вскрытии мышц», «О вскрытии нервов», «О вскрытии вен и артерий» и еще несколько им подобных. Сюда же относится сочинение «Течет ли кровь в артериях согласно природе?». Сочинения же, показывающие, как действуют различные части тела, таковы: две книги «О движении мышц», три книги «О движении грудной клетки и легкого», за которыми следует книга «О причинах дыхания», а за ней — «О голосе». Учение же о руководящей части души и всем прочем, что относится к физическим и психическим функциям, мы изложили в сочинении, состоящем из многих книг, которое назвали «О доктринах Гиппократа и Платона». К этому же роду теории относится сочинение «О семени», а также «О вскрытии, согласно Гиппократу», за которыми следует сочинение «О назначении частей тела»^[134]. Для диагностики полезны сочинения «О пораженных местах» и «О пульсах», в которых обсуждается также и прогноз. С книгой «Об определении пульса» связаны еще две — «О диагностике по дыханию» и «О диагностике по пульсам». Само же сочинение «О пульсах» делится на четыре части: первая — о видах пульса, вторая — о диагностике по пульсу, третья — о причинах пульса, четвертая — о прогнозе по пульсу. К этому виду относится и вводное сочинение «О пульсах, для начинающих». Я планирую написать об этом еще одну книгу — как бы краткое изложение всего предыдущего, которую я назову либо «Искусство толкования пульса», либо «Синопсис»^[135]. Для этой теории полезна и книга, в которой я толкую и обсуждаю сочинение Архигена о пульсе. В области прогноза полезнее всего сочинение «О кризисах», введением к которому является сочинение «О критических днях». В сочинении же «О затруднениях дыхания» описываются диагностика текущего состояния и прогноз относительно благоприятного или неблагоприятного исхода. Все эти сочинения, а также некоторые, состоящие из одной книги, полезны для изучения, например, сочинения «О предварительных причинах», «О медицинском опыте», «О диете для похудения», «О вскрытии вен против Эрасистрата», «О неестественных опухолях». То же относится к сочинению «О полноте» и некоторым другим. Из них самые важные сочинения, касающиеся методов лечения, — «О разновидностях болезней», «О разновидностях симптомов», а также третье, в котором обсуждаются причины болезней, и, кроме того, еще три, в которых мы рассказываем о причинах симптомов: одна — «О действии простых лекарств», которую мы уже упоминали выше, «О составлении лекарств», а затем — «О методе врачевания» и «О сохранении здоровья». Но постижение всего этого требует предварительной тренировки мышления, которую и дает сочинение «О доказательстве», адресованное тем, кто собирается подойти к искусству с логической точки зрения, а также «О наилучшем учении». О других же сочинениях и комментариях, которые я написал, нет необходимости распространяться здесь, так как я собираюсь рассказать о них в другом месте: в одной или двух книгах, которые будут называться «Сочинение Галена о своих книгах»^[136].

Комментарий

«Искусство медицины» — одна из наиболее известных работ Галена. Говоря об историческом значении этого сочинения, достаточно отметить, что оно являлось частью «Articella» — сборника основополагающих медицинских трактатов, по которому изучали медицину в средневековых западноевропейских университетах. Трактат «Искусство медицины», в основном, посвящен вопросам галеновской теории общей патологии и является источником, на основании которого мы можем сформировать целостное представление о взглядах великого врача. Подходы к диагностике и лечению заболеваний в «Искусстве медицины» изложены кратко, лишь в том объеме, который необходим для пояснения теории на практических примерах. Гален неоднократно обращает внимание читателя на то, что существуют другие труды, подробно раскрывающие его взгляды на проблемы, связанные с функционированием человеческого организма, и непосредственно посвященные проблемам клинической практики^[137]. «Искусство медицины» — это сочинение, в котором Гален обобщает свои взгляды на широкий спектр проблем, с которыми сталкивается врач в своей деятельности^[138]. Воспринимая текст «Искусства медицины» как сжатое изложение сути взглядов Галена на вопросы общей патологии, мы должны быть особенно внимательны при интерпретации медицинских понятий и терминов и раскрытии их философских смыслов: здесь, как и в других своих важнейших работах, Гален широко использует достижения различных дисциплин. В «Искусстве медицины» содержатся исключительно важные утверждения общефилософского (т. е. общенаучного) и общемедицинского характера: возражения против учения о постоянной (или «постоянно существующей») болезни (см. фрагмент 5) и развитие представлений о микроструктуре органов и тканей человека, основанных на теории гомеомерий.

Учение о «постоянной болезни» жестко критиковал Гиппократ, взгляды которого поддерживал и развивал в целом ряде своих произведений Гален, обогащая и расширяя арсенал гиппократовской критики. Ясно, что за более чем пятисотлетний промежуток времени, разделявший периоды жизни этих великих врачей, актуальность полемики относительно «постоянной болезни» не уменьшилась. По нашему мнению, это учение могло активно отстаиваться методистами, будучи основано на идеях атомизма. Подобная точка зрения ранее не высказывалась в специальной литературе, поэтому мы подробнее разберем аргументы, ее подкрепляющие. Во-первых, в ходе предшествующих исследований мы убедились в несостоятельности подхода к тем или иным важным компонентам медицинской теории и практики как «феноменам искусства врачевания». Мы видим, что в основе взглядов представителей разных медицинских школ лежат совершенно определенные натурфилософские теории. Во-вторых, известно, что наиболее принципиальные разногласия у Галена были с методистами. В-третьих, если дискуссия о «постоянной болезни» ведется со времен Гиппократа, то очевидно, что натурфилософская основа этого учения должна была существовать уже тогда. В-четвертых, сама логика учения о «постоянной болезни» предполагает наличие неизлечиваемых, постоянных субстратов — носителей сущностных признаков заболевания. По мнению методистов, часть вечных хаотически движущихся неделимых частиц (атомов) существует в виде «здоровой» сущности. Можно предположить, что в организме случайным образом увеличивается количество сочетаний атомов — «носителей нормы» и атомов — «носителей патологии» как на всю жизнь, так и на определенное время. Таким образом, различные виды атомов, перемещаясь через поры организма, сочетаясь тем или иным образом, обеспечивают здоровье или вызывают патологию.

Выступая против учения о постоянной болезни, Гален последовательно отстаивает принцип целесообразности функции организма как основу дихотомии «норма — патология». Он говорит о трех состояниях тел — здоровом, больном и нейтральном (не здоровом, но и не больном). Идея гомеомерий позволяет классифицировать состояния человеческого тела в соответствии с принципом «норма — патология» по видам нарушений устройства гомеомерий, а также числу, структуре, размеру и расположению органов (фрагмент 5). Именно целесообразность функции как основа понимания предназначения, заложенного Творцом в устройство разных органов, и определяет особый подход Галена к идее гомеомерий. Конечно, мы анализируем феномены протонауки и можем ожидать лишь образа или понятия, соотносящегося с современной научной медициной, а отнюдь не полного, тем более экспериментально доказанного изложения зарождения основ современных представлений. В трактате «Искусство медицины» Гален представляет целостный взгляд на микроструктуру тканей, в которых развиваются патологические процессы. По его мнению, на уровне гомеомерий могут реализовываться механизмы развития болезни, которые имеют несколько стадий (фрагмент 3). В «Трех комментариях на книгу Гиппократа “О природе человека”» Гален обращает наше внимание на необходимость отличать заболевания сложных частей тела (их сегодня мы называем органами) от заболеваний простых частей, указывая на то, что они состоят из разных гомеомерий^[139]. Именно на уровне гомеомерий могут проявляться патологические состояния, связанные с дисбалансом сущностей — сухого, влажного, теплого и холодного — одной из трех тетрад, используемых в традиции Гиппократа и Галена для комплексного описания состояния организма (фрагмент 5). Отдельным вопросом является соотношение вещества, составляющего гомеомерии, и состояния пространств между ними, прежде всего в отношении насыщенности их влагой (здесь возникает аналогия с современными взглядами на динамику жидкости в межклеточных пространствах). Гален приводит в качестве примера изменения голоса, зависящие от состояния стенок трахеи. По его мнению, голос меняется вследствие процессов, происходящих в ее тканях, качество которых обусловлено тем, из каких гомеомерий она состоит: «…жесткой и неровной трахея становится при излишней сухости. Такой трахея бывает из-за сухости своих гомеомерий, а жесткой — из-за недостатка жидкости в пустотах между ними» (фрагмент 20).

Гален определяет структуру конкретной части тела как совокупность однородных гомеомерий и промежутков между ними. Важнейший процесс — увлажнение или утучнение человеческого тела — реализуется именно на этом уровне, сами гомеомерии неизменны, хотя и обладают определенными характеристиками: «…когда в нем (среднем пространстве между гомеомериями. — Примеч. Д.Б.) бывает больше или меньше жидкости, то они кажутся или более толстыми, или более тонкими, или более влажными, или более сухими. Более влажными, чем есть, они кажутся, если в узкой части много жидкости, а более сухими, чем есть, — если в широкой части жидкости мало. Ведь сами гомеомерии [как мельчайшие] части тела, по-настоящему твердые, изначальные, никак не могут стать влажными; но достаточно каким-то образом не дать состоящим из них телам высохнуть и заполнить промежутки между ними влагой» (фрагмент 17). Гален видит два способа питания тканей человеческого тела — через сосуды и через жидкость, заполняющую промежутки между гомеомериями (также см. фрагмент 17). В силу очевидной ограниченности своих исследовательских возможностей (прежде всего, технических) он не мог рассмотреть их подробнее.

В «Искусстве медицины» Гален выделяет основные критерии, согласно которым можно отличить состояние здоровья организма от болезни. По сути, это основы медицинского знания, которыми должен изначально владеть каждый врач, в процессе дальнейшей практики накапливающий собственный клинический опыт. «Искусство медицины» заставляет еще раз обратить внимание на характерные для протонауки направления развития методов познания в медицине. По мнению Галена, «врачевание» — это «наука о здоровом, болезненном и нейтральном» состояниях организма (фрагмент 2). Эти понятия в рамках отстаиваемого им метода могут использоваться в трех значениях — «применительно к телу, причине и признаку» (фрагмент 2). Понимание этих категорий относительно состояния «тела» достаточно ясно: процесс обследования пациента заканчивается, когда выносится решение о том, болен он или здоров (а также о возможном отнесении его статуса к пограничному состоянию). Понятие «признака» тоже легко соотносится с реальностью, понятной современному исследователю: речь идет о диагностически значимом проявлении здоровья или симптоме болезни. Конечно, «признак» нам следует понимать так же, как его понимал Гален: это не только наблюдаемый симптом заболевания (например, гиперемия кожных покровов или кровянистые выделения из уретры), но и предполагаемые на основании наблюдений соотношения элементов разных тетрад. Самое сложное понятие здесь, конечно, «причина». Во-первых, оно не вполне соотносится с современным врачебным мышлением^[140]. Во-вторых, возникают трудности перевода: иногда хочется интерпретировать галеновскую «причину» как внешний фактор, воздействующий на тело. Однако это не единственная дефиниция «причины»: таковыми Гален именует и соответствующие состояния тетрад жидкостей и сущностей внутри организма. Например, это отражается в рассуждениях по отношению к болезням, вызванным неправильным смешением жидкостей (см. фрагмент 31). По нашему мнению, термин «причина» является основополагающим для галеновской системы оценок нормы и патологии. В основе достоверного метода познания в медицине Гален видит «анализ», «синтез», «сопоставление» и «исследование определений» (фрагмент 1). Все они пригодны для использования во врачебной практике, однако «учение об определениях» является наиболее важным и представляет собой развитие представлений, предложенных Аристотелем (фрагмент 1). По сути, во вступительной части трактата Гален излагает свое учение о методе, устанавливает исходное положение своей медицинской теории, в которой за основу принимается объективная реальность, заложенная в природу аксиоматическая законосообразность. Именно на этом важном постулате и построен весь галеновский метод «Искусства медицины»: изменять, улучшать (лечить) можно только тогда, когда существуют основополагающие природные законы, которые, в свою очередь, необходимо познать (раскрыть их признаки), чтобы получить возможность правильно лечить. Для Галена анализ — это один из способов обучения наряду с «синтезом» и исследованием определений, т. е. «анализ» — это научный метод, ведущий исследование от действия к причине, а «синтез» — изыскание, идущее от причины к действиям. В анализируемом нами трактате Гален подробно останавливается на логическом исследовании «определений» (фрагмент 1).

Четкая классификация, определяющая соотнесение феноменов, наблюдаемых врачом в его клинической практике, и общетеоретических дефиниций, требовалась Галену для создания непротиворечивой системы. Он полагал, что, отталкиваясь от идеи динамического взаимодействия трех тетрад — первоэлементов (огонь, воздух, вода, земля), жидкостей (черная и желтая желчь, флегма и кровь) и сущностей (сухого, влажного, теплого и холодного), можно описать процессы, происходящие в организме любого больного человека. Вообще болезнь, здоровье или существование организма в «нейтральном» состоянии зависит от типа смешения, преобладающего в его организме (см. фрагмент 32). Точно так же Гален подходит и к группе заболеваний, которые в наши дни называют хирургическими. Для него не существует разницы между консервативным и оперативным лечением в плане подхода к методу выбора вмешательства: оно должно объясняться исходя из общих принципов патологии. Как видно из текста «Искусства медицины», Гален рассматривает тактику оперативного лечения ран с тех же позиций, что и лечение внутренних болезней. Ранения и переломы он классифицирует как «нарушения “однородности” тканей», требующие восстановления (фрагмент 33).

В системе Галена состояние человеческого тела характеризуется через описание динамического баланса трех тетрад. В натурфилософской системе Галена все материальные объекты представляют собой совокупность четырех первоэлементов — земли, воздуха, огня и воды, объединенных в разных пропорциях. При этом Гален всегда предостерегает от понимания такого объединения как взаимопроникающего смешения: первоэлементы в материи смешаны, но не перемешаны. Так, например, первоэлемент «земля» субстанционально остается самим собой, не превращаясь в «огонь» или «воду». Таким образом, материальный объект представляет собой единство объединенных в нем пропорций (или сочетаний) первоэлементов, каждый из которых сохраняет свою специфичность внутри сложной, единой структуры. Естественно, что в этой структуре тот или иной первоэлемент может преобладать, в то время как другие представлены в меньшем объеме. Это создает предрасположенность объекта к определенным свойствам (например, «земля» — элемент, считающийся более холодным, чем «огонь»). В античной натурфилософской и медицинской традиции (от Эмпедокла до Галена) существовали различные интерпретации сущности этого единства^[141]. Однако для большинства ученых, разделявших концепцию первоэлементов, картина мира была именно такой, как и для Галена^[142].

В системе Галена две другие тетрады — сущности (холодный, горячий, теплый, сухой) и жидкости (черная и желтая желчь, флегма и кровь) — описывают разнообразные состояния живого организма, который может быть здоровым, больным или нейтральным (ни здоровым, ни больным). Здоровым является тот, кто сохраняет «благое смешение простых первоначал» и «соразмерность состоящих из них частей тела». Здоровым можно быть в «общем смысле» (к этой категории относится тот, чье тело всегда обладает «наилучшим смешением [элементов] и является соразмерным всегда»), в большинстве случаев («немного» отклоняется от абсолютно здорового состояния) и в настоящее время. Больное тело характеризуется дурным смешением, таким образом, болезнь — состояние, противоположное здоровому. О нейтральном состоянии можно говорить в трех случаях: если оно не относится ни к одной из противоположностей (занимает промежуточное положение между двумя крайними состояниями), относится к обеим сразу или «причастно то одной, то другой». Нейтральным, по Галену, будет то состояние организма, которое «может в одной части только время от времени обладать хорошим смешением элементов, или же обладать им постоянно, однако иметь дефект в отношении устройства, размера, количества частей тела или расположения той или иной его части, или, напротив, быть здоровым по всем этим параметрам, однако иметь неправильное смешение. И такое тело может иметь дефекты во многих частях и по любому из перечисленных параметров. И в таком состоянии тело может пребывать постоянным во всех возрастах, как бывает чаще всего, или же в чем-то меняться» (фрагмент 3).

Вновь мы обращаем внимание на ключевое для Галена понятие «соразмерность». Соразмерность всех элементов тетрад, благосмешение всех жидкостей и будут означать описание здорового во всех отношениях тела. Задача врача — рассмотреть и правильно оценить наличие или отсутствие соразмерности и благосмешения. Именно по этому пути и продвигается мысль Галена как клинициста^[143]. С одной стороны, он видит реальные нарушения в деятельности организма, с другой — прекрасно понимает, что могут встретиться симптомы, не имеющие отношения к основному заболеванию. В случаях, когда требуется срочное хирургическое вмешательство, Гален не забывает о необходимости осмысливать наблюдаемую им клиническую ситуацию с позиции принципов общей патологии. Внутренние же болезни с самого начала ставят врача перед необходимостью такого подхода, иначе их невозможно правильно распознать. Конечно, такой подход требует определения четких базовых дефиниций. Рассмотрим, например, подход Галена к понятию «здоровье тела». Он различает тела здоровые вообще (всегда и в большинстве случаев), а также здоровые в данный момент (фрагмент 5). Таким же образом автор подготавливает читателя к правильной интерпретации симптомов болезни, которые он называет достоверными ее признаками (фрагмент 4).

В широко известном труде «О назначении частей человеческого тела»^[144] Гален глубоко и подробно представляет свои взгляды на анатомию и физиологию. Однако это не единственный трактат римского врача, в котором содержатся важные сведения по этим вопросам. Так, например, в первой книге трактата «О доктринах Гиппократа и Платона»^[145] Гален высказывает свои суждения относительно устройства нервной системы. Ко второй половине II в. в медицинском сообществе не было единства мнений по поводу того, какой именно орган следует считать «началом нервов», т. е. основой центральной нервной системы^[146]. В рамках телеологического взгляда на жизнедеятельность человека и животных этот вопрос имел еще более важный смысл: в каком органе человеческого тела сосредоточен центр принятия решений о произвольных (или волевых) движениях тела. Для донаучного периода этот вопрос означает то же, что для современной физиологии, — объяснение высших форм интеллектуальной деятельности с помощью арсенала нейронауки. Из него вытекало анатомическое обоснование локализации и функционирования высшей части души. На этот счет существовали две точки зрения. Одна была последовательно сформулирована Платоном и Герофилом: первый помещал высшую часть души в головной мозг, а второй, развивая эту мысль, с помощью вскрытий описывал исхождение черепно-мозговых нервов. Другое мнение было предложено Аристотелем и разделялось врачами, стоявшими на позиции стоической философии (например, последователями Хрисиппа из Сол). Ее суть заключалась в представлении, что источником нервов является сердце.

В трактате «Искусство медицины» Гален развивает свою анатомо-физиологическую систему в направлении учения об иерархии частей тела. Без этого, по его мнению, невозможно правильно трактовать клинические наблюдения. Гален выделяет четыре вида таких частей: во-первых, являющиеся «началами» (мозг, сердце, печень, яички); во-вторых, произрастающие из начал (нервы, спинной мозг, артерии, вены, сосуды), но не производящие других; в-третьих, из других не произрастающие, но имеющие функции, не отделимые от функций других органов (хрящи, кости, связки, кожа, железы, жир, простое мясо), и, в-четвертых, одновременно связанные с другими и произрастающие из других (все остальные) (фрагмент 6).

Обозначив основные критерии, необходимые для анализа наблюдаемых в клинической практике явлений, Гален переходит к конкретным примерам. «Искусство медицины» представляетвзгляд Галена как ученого на организм человека. Прежде всего отметим его глубокую убежденность в целостном, сбалансированном характере функционирования всего человеческого тела и отдельных его частей. Такой подход отличает единство сущностных характеристик организма: с позиций одних и тех же критериев оцениваются норма и патология, при этом выглядят они по-разному. Таким образом, Гален пытается строить универсальную теоретико-практическую систему, что имеет большое значение для общей истории науки.

Если принцип соразмерности и благосмешения является универсальным, то с его помощью должны описываться и феномены нормальной анатомии (физиологии), соответствующие галеновскому определению здорового тела, и феномены общей и частной патологии, наблюдаемые в теле заболевшем. Рассмотрим наиболее важную часть системы Галена — представление о головном мозге. Сначала он обращает внимание читателя на основные вопросы, являющиеся предметом исследования. Гален выделяет пять связанных между собой признаков: состояние всей головы, правильное или неправильное функционирование органов чувств, состояние способности действовать, состояние мыслительной способности и состояние физических функций. Отдельно он выделяет еще один признак, на котором особо акцентирует внимание, — способность избегать внешних воздействий. По его мнению, общее состояние головы можно определить по ее размеру, форме, а также состоянию волос. Согласно его наблюдениям, маленькая голова является очевидным признаком «плохого мозга». В свою очередь, большая голова не всегда свидетельствует о хорошем устройстве мозга: хороший признак, если размер головы увеличен из-за «силы мозга, в ней содержащегося», а не «из-за количества плоти, из которой она состоит». Кроме того, Гален рассматривает как хорошие признаки сильную шею, а также правильную форму головы и ее «хорошее» расположение по отношению к другим костям (указание на то, что «все нервы хорошо питают» голову и «правильно расположены»; см. фрагмент 7).

Этот же подход Гален логично использует при оценке функционирования организма: по его мнению, «хорошее или дурное функционирование суть признаки действующего начала». Этот тезис он иллюстрирует примерами, описывающими анатомические особенности строения той или иной части тела. Особое внимание он уделяет устройству головы и головного мозга, которые, согласно его представлению, влияют на способности людей (сообразительность, забывчивость или хорошая память и др.) (фрагмент 7).

Обратим внимание на то, что, по мнению Галена, от наличия либо нарушения благосмешения (иначе говоря, соразмерности смешения) жидкостей зависит весьма многое. Например, чрезмерная сухость головного мозга определяет и характер роста волос, и выраженность ощущений (т. е. деятельность органов слуха и обоняния), и нарушение нейрофизиологических процессов в форме бессонницы. Вслед за простыми смешениями Гален выделяет сложные, в которых происходит нарушение смешений более двух сущностей (фрагмент 10). Естественно, что описание значительного числа вариантов смешений, приводящих к тем или иным отклонениям, Гален иллюстрирует четким описанием нормы — как именно выглядит соразмерность смешений (фрагмент 16).

Обратим внимание на интересный момент в рассуждениях Галена о взаимовлиянии органов друг на друга: «Чаще всего от горячего сердца горячим становится и все тело, кроме тех случаев, когда этому сильно противится печень… Сухость же сердца приводит к глухим тонам пульса и гневу, нелегко воспламеняющемуся, но дикому и трудно останавливаемому, а также чаще всего к излишней сухости всего тела, если этому не противится печень. Признаки же влажного сердца — мягкие тоны пульса и характер, легко впадающий в гнев, но отходчивый, и все тело слишком влажное, если этому не противится печень» (фрагмент 12). Здесь, по нашему мнению, речь идет о попытке осмыслить феномен, известный в наши дни в физиологии как угнетающее или потенцирующее взаимодействие органов и их систем. Гален видит этот механизм сквозь призму смешения жидкостей или сущностей, т. е. через динамическое равновесие компонентов двух тетрад, определяющих нормальное или измененное функционирование организма. Здесь имеет значение и третий важный компонент — активность трех частей души, определяющаяся их предназначением. Именно поэтому Гален рассуждает о возможности взаимного подавления проявлений темперамента и нарушения баланса жидкостей из-за противоположных влияний сердца и печени. В печени, напомним, находится так называемая вожделеющая часть души: Платон в «Тимее» уподобляет ее ненасытному зверю, производящему трудно контролируемые импульсы физиологического свойства, например чувство голода и страсть чревоугодия^[147]. Последнее особенно важно в контексте исключительного значения, предаваемого в традиции Гиппократа и Галена влиянию питания на здоровье человека. Диета, в условиях ограниченного числа фармакологических средств, была одним из инструментов в арсенале врача того времени. Соответственно, влияние высших частей души, сдерживающих импульсы низшей — вожделеющей, — представлялось крайне важным для поддержания здоровья. Ранее мы много писали о взаимоотношении духовного и телесного, идеале бесстрастного врача-философа, психосоматическом единстве в патогенезе и других важных сторонах влияния души на состояние тела в учении Галена^[148]. В «Искусстве медицины» мы знакомимся с рассуждениями Галена о другом аспекте этой проблемы — угнетении проявлений активности сердца со стороны печени, а также наличии обратного процесса (фрагмент 14). По нашему мнению, данный фрагмент следует рассматривать как попытку Галена развить учение о психосоматическом единстве организма человека в норме и патологии. В данном случае Гален указывает, как деятельность двух частей души, выражающаяся через функцию органов, в которых они локализованы, может воздействовать друг на друга.

Рассуждения Галена о натурфилософских основах общей патологии не являются отвлеченным теоретизированием: все, что говорит автор в «Искусстве медицины» о смешениях и сущностях, он подтверждает конкретными примерами из практики, разъясняющими значение теоретических выкладок. Так, люди со «слишком сухим по природе» желудком быстро начинают испытывать жажду, но для ее утоления им требуется немного жидкости, так как в большом количестве она отягощает их желудок и вызывает в нем бурление. Люди со слишком горячим по природе желудком переваривают пищу лучше, чем поглощают, для них лучше то, «что жестко по природе и трудно готовится». Они предпочитают горячие пищу и питье, но и в холодном виде в умеренном количестве они им не противопоказаны. Обладатели слишком холодного по природе желудка имеют хороший аппетит, но пища у них переваривается плохо, поэтому такие люди подвержены изжоге и предпочитают холодную пищу, также им вредно переедание (фрагмент 18).

В «Искусстве медицины» Гален последовательно развивает мысль о необходимости оценивать состояние организма как нормальное или патологическое, исходя из телеологического принципа. Именно качество реализации той функции, которая определена Творцом для той или иной части тела, и есть показатель состояния последней: если функция осуществляется в полной мере, значит, орган здоров, если она нарушена — болен. Причем степень нарушения функции определяет оценку глубины повреждения (стадии заболевания) органа. Выше мы уже отметили особенности рассуждения Галена на эту тему: он как бы намечает шкалу между двумя крайними состояниями — «абсолютного здоровья» и «манифестирующего заболевания». Именно по степени выраженности нарушения функции он отличает, в какой точке этой умозрительной шкалы находится состояние конкретного организма. Сохранность функции позволяет классифицировать состояние тела как здоровое (или ближе к здоровому), расстройство ее — как больное (или заболевающее). В этом подходе, по мнению Галена, и находится ключ к распознаванию болезней внутренних органов (фрагмент 21).

Отсюда следуют базовые подходы к диагностике. Во-первых, «когда источник болезней недоступен чувствам, для его определения большое значение имеют познания в области анатомии, а также исследование функций органов». Во-вторых, исходя из этого, следует внимательно исследовать внешние проявления болезни, осознавая их как проявления процессов патологического изменения работы внутренних органов: Гален рекомендует при постановке диагноза опираться на видимые изменения размера, цвета, положения, жесткости или мягкости и др., учитывая и неявные отклонения, которые, по его мнению, «следует распознавать по нарушению функций, или по выделениям, или по болям, или по неестественной тяжести» (фрагмент 22). Далее Гален иллюстрирует свои рассуждения конкретными примерами. Так, он указывает ряд признаков, позволяющих диагностировать заболевания ряда органов: мозга (безумное поведение пациента, «обман чувств и представлений» и др.), сердца (нарушения дыхания, сердцебиения, пульса и др.), печени (избыток или недостаток жидкостей, изменения питания и выделений, тяжесть и боли в области печени и др.), желудка (изменения аппетита, стула, отрыжка, тошнота, рвота и др.), грудной клетки (нарушение дыхания, кашель, боли и др.), трахеи (нарушения дыхания, голоса, боли в соответствующей области и др.). В конце этих рассуждений он делает вывод о том, что заболевания и других органов диагностируются аналогично («по чувству тяжести, боли, нарушению функции и составу выделений»), а также дает общее клиническое заключение, согласно которому «неестественная тяжесть означает скопление флегмы, раздражение, скирр или опухоль» (фрагмент 22).

Гален развивает свое представление о прогностике заболеваний, используя понятие «предвестники болезни» (фрагмент 24) в отношении слабовыраженных нарушений функций органов, которые указывают на начинающиеся в организме человека патологические процессы. В зависимости от степени их выраженности можно сделать прогноз о вероятности развития серьезной болезни. Как и ранее, здесь Гален также руководствуется телеологическим принципом. Он иллюстрирует это ярким примером расстройства работы органов чувств. Критерием их диагностики является наличие у больного ложных ощущений, не подтверждаемых с помощью эмпирических наблюдений здорового человека: ложные запахи, неестественные шумы и звуки, искаженные зрительные образы.

Процесс постановки диагноза ставит врача перед необходимостью оценить факторы, воздействующие на организм, по отношению к течению болезни и перспективе восстановления здоровья пациента. Здесь мы возвращаемся к важному для системы Галена понятию здоровых, нейтральных и болезненных «причин» (фрагмент 26). Под ними подразумеваются все возможные воздействия, способные влиять на организм, приближая (или отдаляя) его по отношению к состояниям абсолютного здоровья или запущенной болезни. Для лучшего понимания логики Галена мы и предложили умозрительный эксперимент со шкалой, имеющей эти понятия в качестве крайних координат. «Причины», иначе говоря, разнообразные воздействия, как бы подталкивают организм к той или иной крайней точке этой воображаемой шкалы. Подчеркнем, что речь идет не только о внешних воздействиях, но и внутренних факторах, а именно страстях человеческой души, которые могут способствовать развитию болезни и затруднять выздоровление. Гален усиливает понятие «причины», используя выражение «причины изменений», в которых выделяет определенные разновидности. К первой из них он относит «причины, связанные с окружающим воздухом», ко второй — «с покоем или движением всего тела или отдельных его частей», к третьей — «со сном и бодрствованием», к четвертой — «с пищей и питьем», к пятой — «с выделениями или их задержкой», к шестой — «с душевными страстями». По мнению Галена, все эти причины оказывают определенное влияние на тело и «при надлежащем употреблении» способствуют сохранению здоровья, а в случае если «мера не соблюдается» — «оказываются причинами болезней». Гален говорит о том, что одни и те же сущности при разном применении «разных вещей» могут быть как здоровыми, так и болезненными, и указывает на два критерия того, «несет нечто здоровье или ведет к болезни», — «качество и количество приносимого свойства» (фрагмент 27).

Обратив внимание на «предвестников болезней», взяв больного под наблюдение и вовремя поставив диагноз, врач должен своевременно начать эффективное лечение. Разбирая тексты Галена, в которых он комментирует труды Гиппократа, мы неоднократно обращали внимание на основополагающий принцип терапии — лечить противоположное противоположным. Гален афористично подчеркивает: «мастер — природа, а врач — слуга». Именно поэтому для него важно осознавать внутренний механизм развития нарушений (изменение баланса жидкостей и сущностей) и четко понимать, какие «причины» воздействуют на больное тело. Он отдает себе отчет в том, что даже в случае хирургических вмешательств (фрагменты 30–36) врач не способен излечить пациента. Искусство медицины состоит в том, чтобы воздействовать на объективные процессы в организме человека с целью их направления в сторону излечивания (к полюсу «абсолютного здоровья» по нашей умозрительной шкале), а не дальнейшего прогрессирования болезни. Именно так Гален развивает свои идеи: «Цель же заключается в том, чтобы вылечить то, что еще можно вылечить, направив рост в противоположное направление… Наилучший метод лечения подбирается исходя из общего состояния [больного], а также [состояния] пострадавшей части» (фрагмент 37).

Во фрагментах «Искусства медицины», посвященных подходам к лечению заболеваний, Гален особенно тщательно анализирует практические ситуации, связанные с расстройством функционирования печени. По нашему мнению, он намеренно делает акцент именно на заболеваниях этого органа (следует учесть высказанные ранее соображения о значении локализации в ней вожделеющей части души и страстей как фактора развития заболеваний в рамках представления о единстве духовного и телесного). Так, по его мнению, если в печени в местах сужения ее сосудов скопилась жидкость, необходимо добиться ее разжижения, назначив пациенту легкие пищу и питье, после чего удалить ее из органа, а затем и из организма. Однако Гален отмечает, что печень также является и «началом вен» и поэтому «по природе своей питает не только саму себя», но «посылает свою силу» венам. Из этого следует, что нельзя снижать ее тонус расслабляющими вливаниями, так как в этом случае его утратит не только печень, но и все вены организма. По этой причине, заключает Гален, при лечении печени «следует добавлять уплотняющие лекарства». Однако при выборе средства необходимо учитывать, что данный орган расположен глубоко в теле, следовательно, должно быть подобрано такое лекарство, «сила» которого не иссякнет. «Итак, пусть это лекарство удалит из печени все неестественное, и пусть она будет иметь естественную соразмерность соков. Также нам надо посмотреть, не изменилось ли смешение соков в этой части тела из-за качества скопившейся в ней жидкости: если в жидкости преобладала флегма, не стал ли он холоднее, а если желчь — горячее. Вылечив при необходимости и это нарушение смешения, мы должны сделать эту часть тела полностью здоровой. А лечить это надо с помощью противоположного качества… то есть насколько теплее стала часть тела, настолько ее следует охладить. Так что и здесь надо знать, каково естественное благое смешение жидкостей» (фрагмент 39).

Предложенный Галеном пример прекрасно иллюстрирует принцип лечения противоположного противоположным. К этому же относятся и идеи профилактики, поддерживающего и восстанавливающего лечения, высказанные в завершающих фрагментах трактата «Искусства медицины».

Подобное лечение, по мысли Галена, осуществляется, когда по ряду причин невозможно полное выздоровление пациента (например, пожилого и старческого возраста). Привести его организм к состоянию абсолютного здоровья невозможно по определению, можно лишь затормозить перемещение его состояния к полюсу «абсолютной болезни», т. е. смерти (фрагменты 41 и 42). Гален указывает, что существуют три вида профилактики. Первый предназначен для безупречно здорового человека и относится к той части искусства, которая изучает природу здоровья, второй — для просто здорового и относится собственно к профилактике, третий — для больного и относится к лечению, цель которого заключается в изменении соков и их выведении из организма.

Поддерживающее и восстанавливающее лечение, по мнению Галена, необходимо для выздоравливающих и стариков. Он считает, что «здоровыми причинами», позволяющими «исправить» состояние таких пациентов, являются те, «которые доставляют телу быстрое и безопасное насыщение». К ним он относит умеренные движение, питание, питье и сон, а также перечисляет «упражнения», которые следует для этого использовать, — «качания, прогулки, массаж и водные процедуры».

В своих работах Гален неоднократно утверждает, что цель лечения — воздействовать на причину болезни. Текст «Искусства медицины» также предоставляет нам значительное число примеров того, как Гален видел зависимость тактики лечебного вмешательства от причины болезни, определяемой в системе координат динамического взаимовлияния компонентов всех тетрад. Для Галена очевидно наличие причинно-следственной связи между предпосылками, характером течения и способами лечения заболевания. Наблюдение позволяет установить характер заболевания, после чего появляется возможность понять его причину и особенности протекания и в итоге подобрать необходимый способ лечения.

ΠΡΟΣ ΠΑΤΡΟΦΙΛΟΝ ΠΕΡΙ ΣΥΣΤΑΣΕΩΣ ΙΑΤΡΙΚΗΣ^[149]

1. ᾿Επεί µοι δοκεῖς, ὦ Πατρόφιλε, θεῖόν τι πεπονθέναι πάθος, ὀρεγόµενος ἅπαντα σὺν ἀποδείξει τε καὶ µεθόδῳ µανθάνειν, ὑπηρετῆσαί σου διέγνωκα τῇ προθυµίᾳ, καὶ γράψαι τῶν λόγων ὧν ἤκουσας, ἢ περὶ ὧν ἠπόρεις, ὑποµνήµατά σοι. πῶς δ’ οὐκ ἂν ὑπέστην τὸν ἆθλον τοῦτον, ὁρῶν σε καθευρηκότα µὲν ἀρχήν τινα τῆς ἐπ’ ἀλήθειαν ἀγούσης ὁδοῦ, µόνον δ’ οὐ δυνάµενον αὐτῆς ἐφικέσθαι δι’ ὕψος τε καὶ µῆκος καὶ τραχυτῆτα. τοὺς µὲν γὰρ πολλοὺς ὁρῶ, µηδὲ µετὰ παρακλήσεως ἐπ’ αὐτὴν ἰόντας, ἀλλ’ ὀκνοῦντάς τε, καὶ ἀποτρεποµένους, σὲ δ’ ἐκείνων ἔµπαλιν ἔχοντα· ἀποτρεποµένων γὰρ ἁπάντων, ἄχρι γε τοῦ δεῦρο, καὶ πρὸς ἄλλας ὁδοὺς ἐκτρεπόντων, αὐτήν γε κατιδόντα τὴν ἀλήθειαν, ὡς ἐφ’ ὑψηλοῦ τινος ᾤκισται, καὶ τοῦ κάλλους αὐτῆς ἐραστὴν δριµύτατον γενόµενον, οὔτ’ ὀκνεῖν τὴν ὁδὸν, οὔτ’ ἐπιτρέπειν ἑαυτῷ µόνῳ τὴν πορείαν. ἐν µὲν δὴ τῷ παρόντι, σύστασιν ἰατρικῆς τέχνης ἐπιθυµῶν ἐξευρεῖν ἀληθῆ, µεστὸς ὠδίνων ἦσθα τὴν ψυχήν. ὡς δ’ ἐγὼ ὑποτοπάζω, µικρὸν ὕστερον ἐµπλησθήσῃ µείζονος ὀρέξεως, εἰ θεάσαιο τὸ τῆς ἀλη-θείας φῶς καταλαµπόµενον, ἑτέραν οὐχ εὑρὼν ὁδὸν καλλίονα τῆς νῦν σοι ζητουµένης. ὁρῶ γάρ σε περὶ τὴν τἀληθοῦς εὕρεσιν ἐνθέως διακείµενον, ἐφ’ ἧς ἂν ὕλης φαντάζοιο. λέγοντος οὖν σου, µυρίοις µὲν ὑποβεβληκέναι τὰ ὦτα µαθήσεως ἕνεκα τέχνης ἰατρικῆς, οὔτε δ’, ὅθεν ἄρχεσθαι χρὴ, σὺν ἀποδείξει τε καὶ µεθόδῳ παρ’ οὐδενὸς ἀκηκοέναι, καὶ πολὺ δὴ µᾶλλον οὐδὲ τὴν ἀπὸ τῆς ἀρχῆς ἐπὶ τὸ τέλος ὁδὸν οὐδενὶ ἐπιδεικνύντι σοι συγγεγονέναι, δείξειν ὑπεσχόµην ὃ ποθεῖς, εἰ πρότερον ὑποµείναις καὶ ἐπ’ ἄλλων γυµνάσασθαι τεχνῶν τὸν λόγον. σοῦ δὲ, οὐχ ὅπως ἀποστάντος, οὐδ’ ὀκνήσαντος τὴν πρόσκλησιν, ἀλλ’ ἥδιον ἂν οὕτω φάντος ἢ ἐκείνως ἐπὶ τὸ προκείµενον ἐλθεῖν, εἰ µόνον ἐπαγγείλαιµί σοι τὴν αὐτὴν µέθοδον ἐν ἁπάσαις ἐπιδείξειν ταῖς τέχναις· εἶτ’ ἐµοῦ καὶ τοῦτ’ ἐπαγγειλαµένου, καὶ δεικνύντος ἐπὶ τῆς πρώτης προβληθείσης θεωρίας, ἑώρων σε γανύµενον ἐπὶ τῇ τῆς θεωρίας ἀληθείᾳ. καὶ τοίνυν ἐφεξῆς πολλὰς ὁµοίως διασκεψάµενος, καὶ µάλιστα αὐτῶν τὰς ποιητικὰς, ἐπειδὴ τοῦ γένους ἐστὶ τούτου καὶ ἡ περὶ τὴν ὑγίειαν ἔχουσα, τηνικαῦτα µετέβης ἐπ’ αὐτὴν, ἣν ἐξ ἀρχῆς ὥρµησο, καὶ θεασάµενος, ὡς ἐστὶ κᾀνταῦθα µία τε καὶ ἡ αὐτὴ µέθοδος, ἠξίωσας, ὑπὲρ τοῦ µηδέποτ’ ἐκρυῆναι τῆς µνήµης τὰ λεχθέντα, γραφῆναί τινα αὐτῶν ὑποµνήµατα. κᾀγὼ χαίρων σου τῇ περὶ τὴν ἀλήθειαν σπουδῇ, δύο ταῦτα ξυνέθηκα γράµµατα· τὸ µὲν ἕτερον, ἐν ᾧ χρὴ πρότερον γυµνάσασθαι τὸν τεχνωθῆναι βουλόµενον, ἐπιδεικνύον, ὅπερ οἱ παλαιοὶ φιλόσοφοι λέγουσι, τὸ πάσῃ τέχνῃ τὴν σύστασιν ἀπὸ τῆς κατὰ τὸ τέλος ἐννοίας γίγνεσθαι· διῃρέθη δὲ διὰ τὸ µέγεθος εἰς δύο βιβλία· τὸ δ’ ἕτερον καὶ δεύτερον, οὗ νῦν ἀρχόµεθα, δεικνύον, ὅπως ἡ αὐτὴ καὶ µία µέθοδος, ὥσπερ τὰς ἄλλας ἁπάσας τέχνας, οὕτω καὶ τὴν ἰατρικὴν συνεστήσατο. καὶ δὴ ἀρκτέον ἤδη µοι τοῦ λόγου.

2. ᾿Επειδὴ τῶν τεχνῶν ἔνιαι µὲν ἐν µόνῳ τῷ θεωρῆσαι τὴν φύσιν, ὧν ἐπισκοποῦνται πραγµάτων, ἔχουσι τὸ τέλος, ὡς ἀριθµητικὴ, καὶ ἀστρονοµία, καὶ φυσιολογία· τινὲς δὲ πράττουσι µέν τινας πράξεις, ὡς ὀρχηστική τε καὶ κηρυκτικὴ, δεῖξαι δ’ οὐδὲν ἔργον ἑαυτῶν ἔχουσι τοῦ πράττειν παυσάµεναι· τινὲς δ’ ἔµπαλιν τούτων ἐπιδείκνυνται δηµιουργήµατα, καθάπερ οἰκοδοµική τε καὶ τεκτονική· τινὲς δ’ οὐδὲν αὗται δηµιουργοῦσι, ἔργον δ’ αὐταῖς ἐστι καὶ σπού δασµα, θηράσαι τε καὶ κτήσασθαι τῶν ὄντων τι, καθάπερ ἥ τε ἁλιευτικὴ καὶ κυνηγετικὴ, καὶ συλλήβδην εἰπεῖν, ἡ θηρευτικὴ πᾶσα· πρόκειται δέ σοι συστήσασθαι µεθόδῳ τέχνην ἰατρικὴν, ἐπίσκεψαι πρῶτον, ἐκ ποίου γένους ἐστὶ τῶν τεχνῶν· ἆρά γε τῶν θεωρητικῶν ἐστι µία τις, ἢ τῶν πρακτικῶν, ἢ ποιητική τις, ἢ κτητική. τοῦτο δὲ οὐ χαλεπὴν οὔτε τὴν ζήτησιν οὔτε τὴν εὕρεσιν ἔχει. διὸ γὰρ ὅλως ἐπεθύµησας κτήσασθαι τέχνην τοιαύτην, ἀναµνησθῆναί σε χρή. πρῶτον οὖν σε πάντων αὐτὸ τοῦτο ἠρόµην, ἡνίκα ἡµῖν ἡ ἀρχὴ τοῦ τοιούτου ἐγίγνετο γυµνάσµατος, ἀπεκρίνω δέ µοι, βούλεσθαι τοὺς παρὰ φύσιν ἔχοντας ἀνθρώπους τὸ σῶµα, µάλιστα µὲν, εἰ οἷόν τε, πάνυ εἰς τὴν φύσιν ἐπαναγαγεῖν, εἰ δ’ ἄρα τοῦτ’ ἀδύνατον, ἀλλὰ τοῦ γε διαγινώσκειν ἑκάτερον, ὅσοι τε ἰάσιµοι, καὶ ὅσοι µὴ, κτήσασθαί τινα γνῶσιν. ἐπεὶ δὲ ταύτην ἀρχὴν ἔδωκας τῷ λόγῳ, τῶν ποιητικῶν ἔφην σε τεχνῶν ἀποφαίνειν, ἣν συστήσασθαι ποθεῖς, εἴ γε δὴ δεικνύειν ἔχεις τῆς τέχνης τοὖργον, ἤδη τοῦ πράττειν πεπαυµένος. εἰσὶ δὲ δήπου καὶ ἄλλαι πολλαὶ τέχναι ποιητικαὶ, χαλκευτικὴ, σκυτοτοµικὴ, ναυπηγικὴ, τεκτονικὴ, πλαστικὴ, γραφικὴ, καὶ σχεδὸν ὅσος οὐκ ἄλλος ἀριθµὸς ἑτέρου γένους, αἱ ποιητικαὶ τέχναι παρὰ τοῖς ἀνθρώποις εἰσίν. ἣν οὖν ἐπὶ τῶν τοιούτων τεχνῶν ἔµαθες ἐν τῷ πρὸ τούτου γράµµατι, ταύτην ἤδη σοι µεταφέρειν καιρὸς, ἐφ’ ἣν συστήσασθαι σπεύδεις, ἀρχὴν κᾀνταῦθα τῷ λόγῳ τὴν αὐτὴν τιθέµενος, ἣν ἐπ’ ἐκείνων ἁπασῶν ἐτίθεσο, τὴν ἔννοιαν τοῦ τέλους, ἣν ὁπόθεν ἐκτησάµεθα, λέγειν ἤδη καιρός. πρώτη µὲν ἡµῖν ἐγένετο γνῶσις ἡµῶν τε αὐτῶν ὑγιαινόντων, καὶ τῶν ἄλλων ἀνθρώπων. δευτέρα δ’ ἐπὶ ταύτῃ νοσησάντων, ὅθεν περ καὶ ἡ ἐπιθυµία τοῦ θ’ ὑγιαίνειν εἰσῆλθεν ἡµῖν, καὶ τοῦ συστήσασθαί τινα τέχνην ὑγιαστικήν. ἀλλ’ ἐπεί περ ὑγείαν ἐργάζεσθαι βουλόµεθα τοῦ γένους, ἄν τις εἴη µία τῶν ποιητικῶν τεχνῶν, ἣν συστήσασθαι ποθοῦµεν. οὐσῶν δὲ διφυῶν, ὡς ἐδείχθη, τῶν ποιητικῶν, ἐκ τῶν ἐπανορθουµένων ἂν εἴη τὸ ἤδη γεγονὸς, ἣν ζητοῦµεν, οὐκ ἐκ τῶν δηµιουργουσῶν ὃ µήπω πρόσθεν ἦν. ἔνιαι µὲν γὰρ τῶν τεχνῶν αὐτὰ τὰ πράγµατα δηµιουργοῦσιν, ὥσπερ αἱ κατὰ τὴν ὑφαντικὴν καὶ σκυτοτοµίαν· ἔνιαι δὲ ἐπανορθοῦνται τὰ πονήσαντα, καθάπερ αἵ τε τὰ διεῤῥωγότα τῶν ἱµατίων, καὶ τὰ διεσπασµένα τῶν ὑποδηµάτων συῤῥάπτουσαι.

3. ᾿Εδείχθη δὲ κᾀπὶ τῆς οἰκοδοµικῆς οὕτως ἔχειν. ἔστι γὰρ οὖν δὴ καὶ ταύτῃ ἔργα διττὰ, γένεσίς τε τῆς οὐκ οὔσης οἰκίας, ἐπανόρθωσίς τε τῆς πεπονθυίας. ἐδείχθη µὲν γὰρ πρὸς ἀµφοτέρας τὰς ἐνεργείας ἀναγκαῖον ὂν τῷ δηµιουργικῷ γιγνώσκειν ἅπαντα τῆς οἰκίας τὰ µόρια, τίνα τε κατὰ τὴν οὐσίαν ἐστὶ, καὶ ὁποῖα κατὰ τὴν διάπλασιν, καὶ πηλίκα τε κατὰ τὸ µέγεθος, ὁπόσα τε τὸν ἀριθµὸν, καὶ ὅπως ἀλλήλοις συγκείµενα. καὶ τοίνυν τῷ συνισταµένῳ τὴν περὶ τὸ σῶµα τέχνην, ἣν ἐν τῷ παρόντι συγχωρείτωσαν ἡµῖν οἱ περὶ ὀνόµατα ἐρίζοντες ὀνοµάζειν ἰατρικὴν, ἀναγκαῖον ἔσται γιγνώσκειν ἕκαστον τῶν ἁπλῶν µορίων, ὁποῖόν τι κατὰ τὴν οὐσίαν ἐστὶ καὶ τὴν διάπλασιν, πηλίκον τε τὸ µέγεθος, ἔτι τε τὸν ἀριθµὸν αὐτῶν ἅπαντα, καὶ τὴν πρὸς ἄλληλα σύνθεσιν.ὥσπερ οὖν ὁ τὴν ἤδη γεγενηµένην οἰκίαν, ὁποία τίς ἐστιν, ἀκριβῶς γνῶναι βουλόµενος ἐξ ἀναλύσεως καὶ διαλύσεως ἐπὶ τὴν διάγνωσιν αὐτῆς ἐπεγένετο, κατὰ τὸν αὐτὸν τρόπον ἡµεῖς ἐξ ἀνατοµῆς ἀνθρώπου σῶµα γνωσόµεθα. θεὸς µὲν γὰρ καὶ φύσις, ὡς ὁ πρῶτον οἰκίαν ἐργασάµενος, οὕτω προγιγνώσκουσι τὰ µέρη, τῆς χρείας αὐτοῖς τὸ παράδειγµα γεννώσης· ἡµεῖς δὲ, ὡς ὁ τὴν ἤδη γεγενηµένην οἰκίαν ἱστορῶν. καίτοι καὶ ἡµεῖς εἰ µὴ, καθὼς οἷόν τε, παραπλησίαν θεῷ ποιησαίµεθα τὴν γνῶσιν, ἀδύνατον ἡµῖν ἔσται διαγνῶναι, πότερον ἅπαντα διὰ χρείαν τινὰ γέγονεν, ἢ µάτην ἔνια. καὶ γὰρ ταῦτα ἄµφω δυνατόν ἐστιν ἐπινοεῖν, καὶ πρὸς τούτοις ἔτι πρὸς κακοῦ τινα γεγονέναι. καὶ µέντοι καὶ ἡ γνῶσις ἡ τῶν ἄριστα κατεσκευασµένων σωµάτων ἐντεῦθεν παραγίνεται. ἀλλὰ περὶ µὲν τούτων αὖθις. ἐξ ἀνατοµῆς δὲ τὰ ὁµοιοµερῆ προσαγορευόµενα σώµατα µαθόντες, ὁποῖόν τε τὴν διάπλασιν ἕκαστον αὐτῶν ἐστιν, πηλίκον τε τὸ µέγεθος, ὅσα τε τὰ σύµ παντα, καὶ ὅπως συγκείµενα, τῶν συνθέτων µορίων ἐπιστήµην ἔχοµεν, ἃ δὴ καὶ προσαγορεύοµεν ὀργανικά· τοιοῦτό ἐστι σκέλος, τοιοῦτον χεὶρ, τοιοῦτον δάκτυλος, ὀφθαλµὸς, γλῶττα, πνεύµων, ἧπαρ, ὅσα τ’ ἄλλα τοιαῦτα. καὶ τοίνυν καὶ τὰς ἐνεργείας διττὰς εὑρεῖν ἐστὶ τῶν µορίων, ἑτέρας µὲν τῶν ἁπλῶν τε καὶ ὁµοιοµερῶν, ἑτέρας δὲ τῶν συνθέτων τε καὶ ὀργανικῶν. ἔνεστι γοῦν καὶ τὸ σκέλος ὅλον ἰδεῖν κινούµενον· ἔνεστι δὲ καὶ τῶν ἐν αὐτῷ µυῶν ἕκαστον. καὶ καθ’ ἕκαστόν τε τῶν µυῶν ἐγκάρσιον ὅλως διακοπέντος, κίνησίν τινα διαφθειροµένην τοῦ σκέλους. ἔνεστι δ’ ἱστοροῦντα τὰ κατὰ τὸ σῶµα, καὶ ὅτι τὸ καθῆκον εἰς τὸν µῦν νεῦρον ἐπειδὰν τρωθῇ, πρῶτος µὲν αὐτὸς ὁ µῦς ἀναίσθητός τε καὶ ἀκίνητος γίνεται, σὺν αὐτῷ δὲ καὶ τὸ κινούµενον ἄρθρον. ὅθεν, οἶµαι, καὶ ἀναγκαῖόν ἐστι συνισταµένοις ἡµῖν τὴν τέχνην, οὐ µόνον γνῶναι τὰ µόρια καὶ τὴν σύνθεσιν, ἀλλὰ καὶ τὰς ἐνεργείας αὐτῶν, καὶ ταύτῃ διοίσοµεν οἰκοδοµησάντων. ἐκεῖνοι µὲν γὰρ τὰ µόρια µόνα καὶ τὴν σύνθεσιν ἴσασιν, οὐδὲν γὰρ αὐτῶν ἐνεργεῖ, διότι µηδὲ ζῶόν ἐστιν ἡ οἰκία· ἡµῖν δὲ καὶ τὰς ἐνεργείας ζητητέον ἐστί. ἀρχὴ δὲ κᾀνταῦθα διττὴ ζητήσεως, ἤτοι τῆς ἐνεργείας γνῶσις, καὶ τοῦ µορίου. τῆς ἐνεργείας µὲν, οἷον τοῦ λογίζεσθαι τοῦ µεµνῆσθαι, τοῦ προαιρεῖσθαι. τοῦ µορίου δὲ, οἷον ἐγκεφάλου, καὶ νωτιαίου, καὶ καρδίας. πασῶν οὖν ὧν ἴσµεν ἐνεργειῶν ζητήσωµεν τὰ µόρια, τῶν τε µορίων ἁπάντων τὰς ἐνεργείας. ἡ ζήτησις δὲ πάντως ἡµῖν κᾀνταῦθα διά τινος ἔσται µεθόδου, περὶ ἧς αὖθις σκεψόµεθα.

4. Νυνὶ δ’, ὅτι διττὴ µὲν ἡ τῶν µορίων ἐστὶ φύσις, διττὴ δὲ καὶ ἡ τῶν ἐνεργειῶν, ἤδη λέλεκται, καὶ αὖθις ἀκριβέστερον λεγέσθω. τοῦ σύµπαντος σκέλους ἐνέργεια βάδισίς ἐστι. γίνεται δὲ, τῶν ἐν αὐτῇ διαρθρώσεων ἐναλλὰξ ἀλλήλων ἐκτεινοµένων τε καὶ συγκαµπτοµένων, οἷον αὐτίκα κατὰ γόνυ τῶν µὲν ἔµπροσθεν µυῶν ὑπερβαινόντων τὴν ἐπιγονατίδα, καὶ διὰ τενόντων εἰς τὸ τῆς κνήµης ὀστοῦν ἐµφυοµένων, ἐπειδὰν ἐκεῖ ἐπισπάσωνται τὴν κνήµην, ἡ ἔκτασις γίνεται τοῦ σκέλους· τῶν δ’ ἐντὸς ὁµοίως ἐνεργησάντων ἡ κάµψις. οὕτω καὶ κατ’ ἰσχίον καὶ πόδα καµπτοµένης ἢ ἐκτεινοµένης τῆς διαρθρώσεως, αἱ κινήσεις γίνονται. φαίνεται µὲν οὖν ὁ µῦς ἐναργῶς, ὅταν τοῦ περικειµένου δέρµατος γυµνωθῇ, συναγόµενός τε καὶ ἀνασπώµενος, ὡς ἐπὶ τὴν ἑαυτοῦ κεφαλήν. οὐ µὴν τὸ καθῆκον εἰς αὐτὸν νεῦρον αἰσθητήν τινα κίνησιν κινούµενον φαίνεται, ἀλλ’ ἔοικεν ὁδὸς εἶναι τοῦτο τῆς ἐξ ἐγκεφάλου κατιούσης δυνάµεως. αὐτὸς δ’ ὁ ἐγκέφαλος ὅτι µὲν ἀρχὴ τοῖς νεύροις ἅπασι τῆς τοιαύτης δυνάµεώς ἐστιν, ἐναργῶς ἐµάθοµεν ἐκ τοῦ διαιρεθέντος ὁτουοῦν νεύρου, ἐν µὲν τοῖς ἄνω µέρεσιν, ὃ συνεχές ἐστιν ἐγκεφάλῳ, διασώζειν τὰς ἐνεργείας, ἀπολλύναι δ’ ἐν τοῖς κάτω. πότερον δ’, ὥσπερ αὐτὸς τοῖς νεύροις, οὕτω ἐκείνῳ πάλιν ἕτερόν τι µόριον ἐπιπέµπει τὰς δυνάµεις, ἢ πηγή τις αὐτῶν ἐστιν, ἔτ’ ἄδηλον·ἡ γὰρ τοιαύτη σκέψις ὑπὲρ ἡγεµονικῆς ψυχῆς ἐστιν. ἀλλ’ ἐπανίωµεν, ὅθεν ὁ λόγος ἀπετράπετο. βάδισις µὲν ἡ ἐνέργεια τοῦ σκέλους παντός. ἐξηγεῖται δ’ αὐτῆς τῶν ἐν τοῖς σκέλεσι µορίων τὸ µυῶδες γένος. ὀστᾶ δὲ, καὶ χόνδροι, καὶ πιµελὴ, καὶ ἀδὴν, καὶ ἀρτηρία, καὶ δέρµα, καὶ φλέβες, ὑµένες τε καὶ σύνδεσµοι, τὴν ἀρχὴν τῆς κινήσεως ἔχουσιν ἐκ τῶν µυῶν. πρῶτα µὲν γὰρ ὑπ’ αὐτῶν κινεῖται τὰ ὀστᾶ, τὰ δ’ ἄλλα πάντα τῷ παρακεῖσθαι τοῖς ὀστοῖς ἐν κύκλῳ, σὺν ἐκείνοις κινεῖται. ἡ µὲν οὖν τοῦ ποδὸς κίνησις ἐνέργεια τοῦ µυὸς ἐστίν· ἡ δὲ ὅλου τοῦ σκέλους οὐκ ἔστιν ἁπάντων ἐνέργεια τῶν µορίων αὐτοῦ. καὶ διὰ τοῦτο διττὸν ἔφαµεν εἶναι τῶν ἐνεργειῶν τὸ γένος· ἓν µὲν τὸ πρῶτον καὶ κυριώτατον, ἑκάστου τῶν ἁπλῶν µορίων ἐνεργοῦντος, ἕτερον δὲ κατὰ συµβεβηκὸς, ἢ δευτέρως, ἢ οὐ πρώτως, ἢ ὅπως ἄν τις τῶν ὅλων ὀργάνων ὀνοµάζειν ἐθέλῃ.

5. ᾿Επεὶ δὲ τοῦτο ἡµῖν διώρισται, µετὰ τοῦτο ζητητέον ἐστὶν, ἐκ τίνων µὲν ἡ τῶν ὀργανικῶν µορίων, ἐκ τίνων δὲ ἡ τῶν ἁπλῶν ἐνέργεια συµπληροῦται. καὶ πρῶτόν γε ἀπὸ τῶν ὀργανικῶν ἀρκτέον, ἐπειδὴ σκέλους ἐµνηµονεύσαµεν. εἰ µὴ τοίνυν ᾖ τὰ ὀστᾶ τηλικαῦτά τε καὶ τοσαῦτα, καὶ ὡδί πως διαπεπλασµένα, καὶ ὡδί πως συνταττόµενα, τῶν µυῶν ἡ κίνησις οὐδὲν ἀνύσει. χρὴ γὰρ ἐν ταῖς διαρθρώσεσι τὸ µὲν ὑποδέχεσθαι τῶν ὀστῶν, τὸ δὲ ἐµβαίνειν, τοὺς συνδέσµους δ’ ἔξωθεν ἐν κύκλῳ περιβεβλῆσθαι, σφίγγοντας αὐτῶν τὴν σύνταξιν, ὅπως µὴ παραλλάττῃ· οὐ µὴν οὕτως συντόνους τε καὶ σκληροὺς, ὡς ἀντιπράττειν ταῖς κινήσεσι, οὐ µὴν οὐδ’ οὕτω χαλαροὺς, ὡς παραλλάττειν ἐπιτρέπειν τὰ διαρθρούµενα. φαίνονται τοίνυν καὶ οἱ σύνδεσµοι δεόµενοι µεγέθους τέ τινος, καὶ διαπλάσεως, καὶ ἀριθµοῦ, καὶ συνθέσεως. ἐάν τε γὰρ ἐλάττους ἢ µείζους γίνωνται, ἐάν τε πλείους ἢ ὀλιγώτεροι τοῦ δέοντος, ἄν τ’ ἐν ἑτέρῳ σχήµατι, καὶ καθ’ ἕτερον ἐµφυόµενοι χωρίον, οὐκ ἔτ’ ἄµεµπτος ἡ τῆς διαρθρώσεως γίνεται κίνησις. ὥσπερ οὖν ἐπὶ συνδέσµων τε καὶ ὀστῶν καὶ µυῶν εἴρηται νῦν, οὕτως ἐπὶ πάντων προσήκει διασκέψασθαι, τῆς ἐνεργείας τε πέρι καὶ τῆς χρείας. εἰ µὲν γὰρ εὑρίσκοντο µόριον µηδὲν ἀργὸν ἐνεργείας ἢ χρείας, ἀλλὰ κατὰ τὴν οὐσίαν τὴν ἑαυτοῦ καὶ τὸ µέγεθος, ἔτι τε τὴν διάπλασίν τε καὶ τὴν σύνταξιν ἄριστα κατεσκευασµένον, οἷόν περ ἐστὶ, φυλακτέον αὐτό·διηµαρτηµένον δὲ κατά τι, πρὸς τὸ βέλτιον ἀκτέον. ὅπερ οὐχ οἷόν τε ποιῆσαι, πρὶν τὴν ἐνέργειαν καὶ τὴν χρείαν καὶ τὴν κατασκευὴν ἑκάστου γνῶναι τῶν µορίων. ζητητέον οὖν αὐτὰ, καὶ οὐκ ἀποκνητέον, εἰ µέλλοιµεν ἕξειν ἐπιστήµην ὑγιεινοῦ καὶ νοσεροῦ σώµατος.

6. ᾿Επειδὴ δὲ κατὰ τοῦτο γέγονεν ὁ λόγος, ἀναµνησθῆναι χρὴ τῆς µεθόδου τὴν δύναµιν. οὔτε γὰρ οἰκίας, οὔτε νεὼς, οὔτε σκίµποδος, οὔτε ἄλλου τῶν ἁπάντων οὐδενὸς, ἑτέρως ἄν τις ἐξετάσειε τὴν κατασκευὴν, εἴτ’ ἄµεµπτός ἐστιν, εἴτε µεµπτὴ, χωρὶς τοῦ τὰ συνθετικὰ διασκέψασθαι µόρια, πόσα τε τὸν ἀριθµόν ἐστι, καὶ πηλίκον ἕκαστον, ὅπως τε διαπέπλεκται, καὶ ὅπως κεῖται·ἀλλ’ ἐν τούτοις ἐστιν ἥ τ’ ἀρετὴ καὶ ἡ κακία τῶν συνθέτων ἁπάντων σωµάτων. ἐν αὐτοῖς δὲ τούτοις ἐδείκνυτο καὶ τὰ πάθη τῆς οἰκίας εἶναι, καὶ τῆς νεὼς, ἤτοι µεγέθει, καὶ διαπλάσει, καὶ ἀριθµῷ, καὶ θέσει τῶν µορίων, εἴπερ γε καὶ ἡ ἀρετὴ καὶ ἡ κακία. σκίµποδος δὲ οὐκ ἐν τούτοις· ἱµατίων δὲ ἄρα ἐν ἄλλοις τισίν· ὑποδήµατος δὲ οὐκ ἐν τοῖς αὐτοῖς. ἐν ἅπασιν οὖν τοῖς ὀργανικοῖς σώµασιν, οἷς οὐσία κατὰ σύνθεσιν, ἐν τέτταρσι γένεσι ἡ ἀρετὴ, καὶ ἡ κακία, καὶ τὸ πάθος ἐστίν. εἰ δὲ καὶ κατὰ φύσιν ἕνωσιν λαµβάνοι τὰ µόρια, πέµπτον τι γένος τοῦθ’ ὑπάρξει τοῖς τοιούτοις σώµασιν, ὥστε τὸν µὲν ἄριστον ἀρίστας ἔχειν τὰς ἐνεργείας, τὸν δὲ µοχθηρότατον χειρίστας. εἰ δὲ καὶ λυθείη τις σύµφυσις, οὐ µεµπτὴ µόνον ἡ τοιαύτη διάθεσις, ἀλλ’ ἤδη καὶ νόσηµά ἐστι. καλείσθω δ’ ἕνεκα σαφοῦς διδασκαλίας τὸ τοιοῦτον γένος ἑνώσεως λύσις, οὐδὲν διαφέρον, εἰ καὶ συνεχείας τις εἴποι λύσιν. ἀλλ’ ὅτι γε καὶ τοῖς ὁµοιοµερέσιν ἐγγίγνεται τὸ πάθος τοῦτο, γιγνώσκεσθαι χρή. καὶ γὰρ ὀστοῦ, καὶ νεύρου, καὶ φλεβὸς, καὶ ἀρτηρίας, καὶ σαρκὸς ἐν τῷ νύττεσθαί τε καὶ διαβιβρώσκεσθαι, καὶ τέµνεσθαι, καὶ διασπᾶσθαι, καὶ ῥήγνυσθαι, διαφθείρεται τὸ συνεχές. ἀλλ’ ἐν µὲν ὀστῷ κάταγµα καλεῖται τὸ πάθος· ῥῆγµα δὲ ἐν τοῖς σαρκώδεσι µορίοις τῶν µυῶν ἐκ διατάσεως γιγνόµενον. αἱ δ’ ἶνες ὅταν ὁµοίως ταθεῖσαι ῥαγῶσι, σπάσµα καλεῖται τὸ πάθος. ὡσαύτως δὲ τῷ ῥήγµατι τὸ τραῦµα συνεχείας ἐστὶν ἐν σαρκὶ λύσις, οὐκ ἐκ διατάσεως, ἀλλ’ ἐντοµῆς. εἰ δ’ ὀξὺ καὶ λεπτὸν εἴη τὸ τιτρῶσκον, ὀνοµάζεται νύγµα καὶ νύξις·εἰ δὲ βαρὺ, θλάσµα καὶ θλάσις. τῶν δ’ ἐξ ἀναβρώσεως, ὅσα µὲν ἐν ὀστῷ γίγνεται, τερηδών· ὅσα δὲ ἐν τοῖς ἄλλοις, ἕλκος. ἀλλ’ ὀνοµάζειν µὲν ἐξέστω καὶ ἄλλως. αἱ διαφοραὶ δὲ αἱ σύµπασαι τοιαῦταί εἰσι καὶ τοσαῦται τοῦ πέµπτου γένους τῶν νοσηµάτων, ὅταν ἐν τοῖς πρώτοις συνίστηται µέρεσιν. ἐν ὀργανικοῖς δὲ, ὡς εἴρηται, κατὰ τὰς τῶν ἑτερογενῶν γίγνεται συµφύσεις, καὶ καλεῖται πάντα ἀποσπάσµατα. διαιρεθέντος µέντοι τινὸς ὅλου τῶν ὁµοιοµερῶν, εἴη µὲν ἂν καὶ αὐτοῦ τοῦ διηρηµένου τὸ πάθος, εἴη δ’ ἂν καὶ τοῦ σύµπαντος ὀργάνου, ποτὲ µὲν κατὰ συµβεβηκὸς, ὡς ἐπειδὰν ἤτοι µῦς, ἤ τι τοιοῦτον ἕτερον πάθῃ, ποτὲ δὲ καὶ πρῶτον, ἐπειδὰν σύνδεσµος. ὥσπερ οὖν ἐφ’ ἑνὸς γένους νοσήµατος, ἐν ᾧ τὸ συνεχὲς τῶν µορίων βλάπτεται, τὰς διαφο ρὰς ἐγὼ νῦν ἐπῆλθον, οὕτω καὶ σὺ πειράθητι τῶν ἄλλων τεττάρων γενῶν, ὡσαύτως διελθεῖν. ἀναµιµνήσκειν γὰρ αὐτῶν ἐν τῷδε τῷ λόγῳ περιττὸν ἐδόκει µοι, γεγραµµένων γε ἁπάντων ἀκριβῶς ἐν τῷ περὶ τῆς τῶν νοσηµάτων διαφορᾶς.

7. Πάλιν οὖν ἀναµνήσοµαι ἡµᾶς αὐτοὺς, ὡς κᾀν τοῖς ἄλλοις ἅπασιν, ὧν ἐν συνθέσει τὸ τῆς οὐσίας εἶδός ἐστιν, ἐδείχθη τὰ σύµπαντα γένη τέτταρα, τῆς ὅλης οὐσίας αὐτῶν αἴτια, καὶ προσέτι τοῦ κατωρθωµένου τε καὶ διηµαρτηµένου σχήµατος ἐν αὐτοῖς· ἔπειτα δ’, ὅτι καὶ αὐτῶν τῶν ἁπλῶν ἑκάστου µορίων ἀναγκαῖόν ἐστιν ἐπίστασθαι τὴν φύσιν, εἰ καὶ τὴν τούτων τις ἀρετήν τε καὶ κακίαν ἱκανός ἐστι γνωρίζειν, ἐπανορθοῦσθαί τε τὰ παθήµατα. πεπονθυίας γοῦν ἐν οἰκίᾳ κεραµίδος ἢ πλίνθου τινὸς, ὠµῆς ἢ ὀπτῆς, ἐπίστασθαι χρὴ τὸν τεχνίτην, ὅπως τε δηµιουργήσει τοιαύτην ἑτέραν, ὅπως τε τὴν µὲν πεπονθυῖαν ἐξαιρήσῃ, καταθήσεται δ’ εἰς τὸν ἐκείνης τόπον ἑτέραν ἀπαθῆ. τῷ µέντοι γε τὴν περὶ τὸ σῶµα τἀνθρώπου τέχνην συνισταµένῳ πρὸς τοῖς ἄλλοις καὶ ἀναγκαῖον τοῦτο ἔσται, γιγνώσκειν, εἴτε δυνατόν ἐστιν ἀντιτιθέναι τι µόριον, εἴτε ἀδύνατον ἀντ’ ἄλλου τίθεσθαι. σάρκα µὲν ἐκκόψας πεπονθυῖαν, ἑτέραν ἐργάσασθαι δύνασαι. νεῦρον δὲ ἢ σύνδεσµον κόψας, ἕτερον ἀποτελέσαι τοιοῦτο οὐ δυνήσῃ. τῇ µὲν γὰρ ἐξ αἵµατος ἡ γένεσις, τοῖς δὲ ἐκ σπέρµατος. ἔστι δὲ καὶ ὀστοῦν ἕν τι τῶν ἐν τῇ πρώτῃ διαπλάσει συνισταµένων, ἀλλ’ εἰς τὴν χώραν αὐτοῦ καταθεῖναί τι δυνάµεθα παραπλήσιον ὀστῷ. καὶ ταῦτα ἐγὼ µὲν νῦν ἀπεφηνάµην ἐκ προχείρου λαβὼν ἕνεκα παραδείγµατος. ὁ δὲ λόγος αὐτόν γε κελεύει ζητῆσαι τὸν συνιστάµενον τὴν τέχνην, καὶ ἤδη γε τὰς ἀρχὰς τῆς εὑρέσεως ὑπεγραψάµην, ἐπὶ τὴν πρώτην τοῦ ζώου γένεσιν ἀναπέµψας, καὶ συµβουλεύσας ζητῆσαι, τίνα µὲν ἐκ σπέρµατος ἐγένετο, τίνα δ’ ἐκ τροφῆς ἀεὶ γίγνεται. ἔτι δὲ δὴ µᾶλλον ἡ µέθοδος ἀναγκάζει τε καὶ κελεύει ζητεῖν ἡµᾶς. εἴθ’ ἕν ἐστιν ἕκαστον τῶν ὁµοιοµερῶν τε καὶ ἁπλῶν φαινοµένων µορίων, εἴτ’ ἐκ πλειόνων σύγκειται, καὶ τίς ὁ τρόπος αὐτοῖς ἐστι τῇ συνθέσει. εὔδηλον γὰρ, ὡς καὶ ταῦτα τοῖς ὀργανικοῖς ὀνοµαζοµένοις ἀνάλογα, ἔν τε τῇ ποσότητι καὶ διαπλάσει καὶ µεγέθει καὶ θέσει τῶν συνιστάντων αὐτὰ, τήν τ’ ἀρετὴν ἕξει καὶ τὴν κακίαν, εἴπερ ἀνάλογος ὁ τρόπος αὐτῶν ἐστι τῆς γενέσεως. εἰ δ’ οὐχ οὕτως, ἀλλ’, ὡς ἡ τετραφάρµακος ὀνοµαζοµένη, δι’ ὅλων κερασθέντων ἁπάντων ἐγένετο, καθ’ ἕτερον τρόπον ἐξευρήσεις αὐτῶν τὴν ἀρετήν τε καὶ κακίαν, καὶ τὴν νόσον. ὥσπερ, οἶµαι, εἰ µὴ κερασθέντων, ἀλλ’ ἐκ παραθέσεως ἀκριβοῦς ἡ ἕνωσις αὐτῶν ἐστιν, ὁµοίως τῷ κεφαλικῷ τῷ καλουµένῳ φαρµάκῳ ξηρῷ, καὶ οὕτως ἐξεύροις τὴν ἀρετήν τε καὶ κακίαν, καὶ νόσους οἰκείας τῇ γενέσει τοῦ πράγµατος. εἰ δὲ µήτε ἐκ πολλῶν διαφερόντων κατ’ εἶδος, ἀλλ’ ὁµοειδῶν ἁπάντων σύγκειται, καθάπερ εἰ οὕτως ἔτυχεν οἰκία τις ἐξ ὀπτῆς πλίνθου µόνης, ἢ λίθων, ἐν τῇ συνθέσει µόνῃ δηλονότι ἐξευρήσεις τῶν ὁµοιοµερῶν τὴν ἀρετήν τε καὶ κακίαν, καὶ νόσους οἰκείας τῇ γενέσει τοῦ πράγµατος. ὅτι µὲν δὴ τῶν εἰρηµένων ἕν τι τοῖς ὁµοιοµε ρέσιν ὑπάρχει σώµασιν, ὁ λόγος ἡµῖν ὑφηγεῖται. τί δ’ ἐξ αὐτῶν ἐστιν ἀληθὲς, ἀκριβοῦς δεῖται σκέψεως. ὁρῶµέν γέ τοι καὶ τοὺς φιλοσόφους, ἐπὶ τὴν τοιαύτην µὲν ἀφικοµένους ζήτησιν, ὥσπερ καὶ τῶν ἰατρῶν ἐνίους, ἐπιπλέον ἀλλήλων διενεχθέντας. διό µοι καὶ δοκοῦσιν οἱ πλεῖστοι τῶν ἰατρῶν ἀποστῆναι τῆς τοιαύτης ζητήσεως, ἀπογνόντες εὑρήσειν τὸ ζητούµενον. ἔνιοι δ’ οὐ µόνον ὡς ἀδυνάτου τῆς εὑρέσεως ἀπέστησαν, ἀλλὰ καὶ ὡς ἀχρήστου. ὅτι µὲν οὐκ ἄχρηστος, εἰ µέλλοι τις οὐ διὰ πείρας τινος, ἀλλὰ µεθόδῳ συστήσασθαι τὴν τέχνην, ἤδη µοι δοκεῖ πρόδηλον ὑπάρχειν· ὅτι δὲ οὐδ’ ἀδύνατος, ἐφεξῆς σκοπῶµεν, ὀλίγον τι πρότερον ἡµῖν διαλεχθέντες. εἰ γάρ τί µοι πιστεύεις, ὥσπερ οὖν πιστεύεις, ὁρῶν µε οὐδὲν πρὸς δόξαν ἀνθρώπων, ἀλλὰ καὶ πρὸς ἀλήθειαν ἅπαντα πράττοντα, µὴ καταπληττέτω σε τὸ πλῆθος τῶν διαφωνησάντων ἰατρῶν τε καὶ φιλοσόφων. εἰ µὲν γὰρ ἐξ ὧν χρὴ γνῶναι τἀληθὲς, ἅπασιν ὑπῆρξεν, εἶτ’ οὐχ εὗρον, εὔλογον ἦν ἀπογνῶναι τῆς εὑρέσε-ως. εἰ δὲ τινὰ µὲν οὐδ’ ὅλως ἔσχον, ὥσπερ οὖν ὁµολογοῦσι καὶ αὐτοὶ, τινὰ δ’ ἄδηλον εἰ ἔσχον, ἡµεῖς δὲ σύνισµεν αὑτοῖς ἔχουσιν ἅπαντα, θαῤῥούντως χρὴ προσιέναι τῇ ζητήσει. τίνα τοίνυν ἐστὶν, ἃ χρὴ συνελθεῖν, ἵνα ζητῶν ὁτιοῦν τις ἤτοι γνῷ τἀληθὲς, ἢ µὴ γνοὺς οὐκ ἀπογνῷ τῆς εὑρέσεως; ἑπτὰ δηλονότι. πρῶτον µὲν ὀξεῖα φύσις, ὥστε ὅπερ ἂν ἐκδιδάσκηται µάθηµα λογικὸν ἑτοίµως ἕπεσθαι. δεύτερον δὲ ἡ ἐκ τῆς παιδικῆς ἡλικίας ἀγωγή τε καὶ ἄσκησις, ὡς ἐν τοῖς πρώτοις γενέσθαι µαθήµασι. µάλιστα δ’ αὐτὸν ἐν ἀριθµητικῇ τε καὶ γεωµετρίᾳ γυµνάσασθαι δεῖ, καθάπερ καὶ Πλάτων συµβουλεύει. τρίτον ἐπὶ τούτοις ἅπασιν ὑποσχεῖν τὰ ὦτα τοῖς κατὰ τὸν ἑαυτοῦ χρόνον ἀρίστοις εἶναι δοκοῦσιν. εἶτα τέταρτον αὐτὸν εἶναι φιλοπονώτατον, ὡς µηδὲν µήθ’ ἡµέρας, µήτε νυκτὸς ἐκµελετᾷν ἄλλο πλὴν τῶν µαθηµάτων. εἶτα πέµπτον, ὅπερ ὀλιγίστοις ὑπῆρξεν, ἀληθείας ὀρεχθῆναι, καὶ τοῦτο σπουδάσαι µόνον ἐν ἅπαντι τῷ βίῳ, καταφρονήσαντα τῶν ἄλλων ἁπάντων, ἃ τοῖς πολλοῖς διεσπούδασται. πρὸς τούτοις ἕκτον, ἐκµαθεῖν τινα µέθοδον, ᾗ διακρίνεται τὸ ἀληθές τε καὶ τὸ ψεῦδος. οὐ γὰρ δὴ ἀποχρήσει γε µόνον εἰς τὴν εὕρεσιν ὧν ζητοῦµεν ἐπιθυµῆσαι τῆς ἀληθείας, ἀλλὰ χρὴ καὶ δύναµίν τινα τῆς εὑρέσεως πορίσασθαι. ἕβδοµον ἐπὶ τούτοις ἅπασιν, ἀσκῆσαι τὴν µέθοδον, ὡς µὴ γιγνώσκειν µόνον, ἀλλὰ κεχρῆσθαι δύνασθαι. εἰ γὰρ δὴ τοῖς µὲν ῥήτορσιν ἐλάττονα τέχνην µετερχοµένοις οὐχ ἱκανὸν εἶναι δοκεῖ τὸ γνῶναι τὴν µέθοδον, ἀλλ’ ἐν ἅπαντι τῷ βίῳ τὴν ἄσκησιν αὐτῆς µεταχειρίζονται, πολὺ µᾶλλον τοῖς οὕτω µεγάλα ζητοῦσιν οὐκ ἀποχρήσει µόνως ἐκµαθεῖν τὴν µέθοδον. εἰ µὲν οὖν ἕν τι τῶν εἰρηµένων ἐνδέοι τῷ καθηγουµένῳ τῆς ἐπὶ τὴν ἀλήθειαν ὁδοῦ, δίκαιόν ἐστι µὴ πάνυ τι τυχεῖν ἐλπίζειν, ὧν ἐφίεται. εἰ δὲ ἅπαντα ὑπάρχει, τί κωλύει ζητεῖν τὸ ἀληθὲς ἐπ’ ἐλπίσιν ἀγαθαῖς;

8. ᾿Εστὶ µὲν δὴ τὸ προκείµενον, ὥσπερ τοῦ σύµπαντος σώµατος ἐξ ἀνατοµῆς ἐµάθοµεν ἅπαντα τὰ µόρια µέχρι τῶν ἁπλουστάτων, ὡς πρὸς τὴν αἴσθησιν, οὕτω καὶ αὐτὸ τοῦτο ἐξευρεῖν, ὁποῖα τὰ πρὸς τὴν φύσιν ἐστὶ τὰ πρῶτά τε καὶ ἁπλούστατα µόρια. µὴ τοίνυν ἐπὶ πάντων, ἀλλ’ ἐφ’ ἑνὸς, ὡς ἐπὶ παραδείγµατος, ὁ λόγος ἡµῖν γιγνέσθω. τῆς σαρκὸς ἐπισκεπτοµένης, πρῶτον µὲν, εἰ ἕν τι τὴν ἰδέαν ἐστὶ τὸ γεννῆσαν αὐτὴν στοιχεῖον. οὐδὲν γὰρ χεῖρον οὕτως ὀνοµάσαι τὸ πρῶτόν τε καὶ ἁπλούστατον ἐν αὐτῇ µόριον. εἶθ’ ἑξῆς, εἴπερ µὴ φαίνοιτο τοιοῦτον, εἰ πολλά. κᾄπειτα, πόσα γε, καὶ τίνα, καὶ ὅστις ὁ τρόπος αὐτοῖς ἐστι τῆς συνθέσεως. ἐπεὶ τοίνυν ἡ σὰρξ ὀδυνᾶται τεµνοµένη τε καὶ θερµαινοµένη σφοδρῶς, ἀδύνατον ἓν εἶναι τῷ εἴδει τὸ στοιχεῖον, οἷον ᾿Επίκουρος ὑπέθετο τὴν ἄτοµον. ὅτι γὰρ οὐχ ἓν τῷ εἴδει τὸ στοιχεῖόν ἐστι τοιοῦτον, ἐνθένδε δῆλον. οὐδεµία τῶν ἀτόµων αὐτὴ καθ’ ἑαυτὴν οὔτε θερµὴ τὴν φύσιν ἐστὶν, οὔτε ψυχρὰ, οὐ µὴν οὐδὲ λευκή τίς ἐστιν ἐξ αὐτῶν ἢ µέλαινα. καὶ τί διατρίβω, καὶ καταµηκύνω κατακερµατίζων τὸν λόγον; ὅλως γὰρ οὐδεµία ποιότης ἐστὶν αὐτῇ τῇ ἀτόµῳ, ὡς οἱ πατέρες αὐτῶν βούλονται. τῶν γὰρ δὴ τοιούτων ποιοτήτων πᾶσαι δι’ ὅλων φαίνονται διεληλυθέναι τῶν σωµάτων· ὡς ἥ γε κατὰ τὸ σχῆµα ποιότης ὑπάρχει πάσαις αὐταῖς, ὑπάρχει δὲ καὶ ἀντιτυπία, καὶ βάρος. ἀλλ’ εἴτε ποιότητα χρὴ καλεῖν, εἴτε ἄλλο τι τὰ τοιαῦτα, πρός γε τὸ προκείµενον οὐδὲν διαφέρει. πάσαις γὰρ αὐταῖς ὑπάρχει τὰ εἰρηµένα, καὶ οὐ διαφέρουσιν ἀλλήλων εἴδει, καθάπερ αἱ ὁµοιοµέρειαι τοῖς ἐκείνας ὑποτιθεµένοις, ἢ τὰ τέτταρα στοιχεῖα τοῖς τιθεµένοις ταῦτα. φησὶν οὖν ὁ ῾Ιπποκράτης, ἐγὼ δέ φηµι, εἰ ἓν ἦν ἄνθρωπος, οὐδέποτ’ ἂν ἤλγεεν, ὀρθότατα λέγων. τὸ γὰρ ἓν ἀµετάβλητον εἰς ἕτερον, οὐκ ἔχον γε εἰς ὃ µεταβάλοι. τὸ δὲ ἀµετάβλητον ἀναλλοίωτον καὶ ἀπαθὲς, τὸ δὲ ἀπαθὲς ἀνώδυνον. γίγνεται τοίνυν ἐκ τῶν εἰρηµένων προτάσεων συµπέρασµα, τὸ ἓν ἀπαθὲς ὑπάρχειν ἐφ’ ᾧ πάλιν ἕτερος ἐρωτηθήσεται λόγος τοιόσδε. εἰ ἓν ἦν τῷ εἴδει τὸ στοιχεῖον, οὐδὲν ἐν τοῖς πᾶσιν οὐδέποτε ὀδυνήσεται· ἀλλὰ µὴν ὀδυνᾶται· οὐκ ἄρα ἕν ἐστι τὸ στοιχεῖον. ἐπεὶ δ’ ὑπέκειτο περὶ σαρκὸς ποιεῖσθαι τὸν λόγον, ἐπ’ ἐκείνης ἐξεταζέσθω. εἰ ἓν ἦν τῷ εἴδει τὸ τῆς σαρκὸς στοιχεῖον, οὐδέποτε ἡ σὰρξ ὀδυνήσεται· ἀλλὰ µὴν ὀδυνᾶται· οὐκ ἄρα ἕν ἐστι τῷ εἴδει τὸ τῆς σαρκὸς στοιχεῖον. ὁ δ’ αὐτὸςλόγος καὶ καθ’ ἕτερον ἐρωτηθήσεται τρόπον.εἰ ἀπαθές ἐστι τὸ τῆς σαρκὸς στοιχεῖον, οὐκ ὀδυνηθήσεται· ἀλλὰ µὴν ὀδυνᾶται· οὐκ ἄρα ἐστὶν ἀπαθές. εἰ δὲ καὶ πλείω λέγοι τις εἶναι τὰ στοιχεῖα, µὴ µέντοι γε ἀλλοιούµενα, καὶ ἐπ’ ἐκείνων ὁ αὐτὸς λόγος ἐρωτηθήσεται κατὰ τὸν αὐτὸν τρόπον. εἰ ἀπαθῆ τῆς σαρκός ἐστι τὰ στοιχεῖα, οὐκ ἀλγήσει· ἀλλὰ µὴν ἀλγεῖ· οὐκ ἄρα ἐστὶν ἀπαθῆ τὰ τῆς σαρκὸς στοιχεῖα. ὁ µὲν οὖν πρότερος λόγος ἀνατρέπει τήν τε τῶν ἀτόµων, καὶ τὴν τῶν ἀνόρµων, καὶ τὴν τῶν ἐλαχίστων ὑπόθεσιν. κατὰ δὲ τὸν δεύτερον ἥ τε τῶν ὁµοιοµερειῶν ἀναιρεῖται δόξα, καὶ ἡ ᾿Εµπεδοκλέους. καὶ γὰρ οὗτος ἐκ τῶν τεσσάρων στοιχείων βούλεται συνίστασθαι τὰ σώµατα, µὴ µεταβαλλόντων εἰς ἄλληλα. πρόσεχε νοῦν ἤδη τῷ λόγῳ, ὡς θᾶττον ἐλπίδος ἐξεῦρε τὸµέγιστον µέρος ὧν ἐζήτεις. οὐκ ἀπαθῆ γὰρ ἀπέδειξεν εἶναι δεῖν τὰ στοιχεῖα τῆς σαρκός. οὔκουν ἔτι κα θέξουσι τὸ προκείµενον κατὰ τὸν λόγον ἐν τῇ συνθέσει τῶν ἀπαθῶν ἐκείνων σωµάτων, ἃ δὴ στοιχεῖα τῆς τῶν ὄντων ἁπάντων φύσεως ὑποτίθενται, τὰς ὀδύνας γεννᾶσθαι φάσκοντες. ἀπαθὲς γὰρ ὀδυνώµενον οὔθ’ ἡ διάνοια παραδέχεται, καὶ πολὺ δὴ µᾶλλον οὐδὲν τῶν αἰσθητῶν µαρτυρεῖ. τοὺς γοῦν δακτύλους εἰ συµπλέξῃς ἀλλήλοις, εἶτ’ αὖθις ἀποχωρίζοις, οὔθ’ ἡ σύνοδος, οὔθ’ ὁ διαχωρισµὸς ὀδύνην ἐργάσεται. τὸ µὲν γὰρ ὀδυνᾶσθαι σὺν τῷ πάσχειν ἐστίν. πάσχει δὲ οὐδὲν τὸ ψαῦον, ἐπειδήπερ ἐν δυοῖν τούτοιν ἐστὶ τὸ πάσχειν, ἀλλοιώσει τε τῇ δι’ ὅλων καὶ λύσει τῆς συνεχείας. ὁπότ’ οὖν οὐδ’ ἐν τοῖς παθητικοῖς ἐναργῶς σώµασιν οὔθ’ ἡ σύνοδος, οὔθ’ ἡ ἄφοδος ὀδύνην ἐργάζεται, σχολῇ γε ἂν ἐν τοῖς ἀπαθέσιν ἐργάσαιτο. οὐ µὴν οὐδὲ τὸ ἄναρµον τὸ ᾿Ασκληπιάδου θραυστὸν ὂν ὀδυνήσεται θραυόµενον, ἀναίσθητον γάρ ἐστιν. ὥστε οὐδὲ τούτῳ πλέον ὀδύνης ἔσται ἐξ ὧν πάσχει, τῆς αἰσθήσεως ἀπούσης, ὥσπερ ὀστῷ καὶ χόνδρῳ, καὶ πιµελῇ, καὶ συνδέσµῳ, καὶ θριξί. καὶ γὰρ ταῦτα πάντα πάσχει µὲν, οὐκ ὀδυνᾶται δὲ, διότι µηδὲ αἰσθάνεται. χρὴ τοίνυν τὸ µέλλον ὀδυνήσεσθαι παθητὸν εἶναι καὶ αἰσθητόν. οὐ µὴν ἐξ αἰσθητικῶν γε τῶν πρώτων ἀναγκαῖον εἶναι τὸ αἰσθητικὸν, ἀλλ’ ἀρκεῖ τὸ παθητικὸν µόνον. αἰσθητικὸν γὰρ δύναται γενέσθαι ποτὲ, µεταβάλλον τε καὶ ἀλλοιούµενον. ἐπεὶ δ’ ἀπείρους ἐγχωρεῖ τὸ πλῆθος γενέσθαι τὰς ἐκ τῶν στοιχείων ἀλλοιώσεις τε καὶ κράσεις, ἄπειροι τῶν κατὰ µέρος σωµάτων αἱ ἰδιότητες συστήσονται, καθ’ ἃς οὐδὲν ἄτοπον ἀναίσθητα γενέσθαι πολλὰ, καὶ τῶν αἰσθανοµένων τὸ µὲν µᾶλλον αἰσθάνεσθαι, τὸ δ’ ἧττον. ὅτι µὲν οὖν ἀναγκαῖόν ἐστι καὶ πλείω τοῦ ἑνὸς εἶναι τὰ στοιχεῖα, καὶ ἀλλοιοῦσθαι φύσιν ἔχοντα, δεδήλωται σαφῶς, τοῖς γε, ὡς ὀλίγον ἔµπροσθεν εἴρηται, τὴν παρασκευὴν ἔχουσιν ἅπασαν, ἐξ ὧν ἄν τις ἐπιστηµονικὸς γένοιτο. τοὺς δ’ εἰς τοσοῦτον ἥκοντας ἀναισθησίας, ὡς µηδ’, εἴ τίς ἐστιν ἀποδεικτικὴ µέθοδος, ζητῆσαι πρότερον ἐθέλειν, ἢ παρ’ ἄλλου µαθεῖν, ἢ ἀσκηθῆναι, τούτους οὐδὲ κοινω νοὺς τοῦ λόγου ποιητέον. οὐ γὰρ ἐρίζοντες ἄλλοις, ἢ νικᾷν ἐθέλοντες, ἀλλὰ τὴν ἀλήθειαν αὐτὴν εὑρεῖν σπουδάζοντες, ἐπὶ τόνδε τὸν λόγον ἀφικόµεθα. τῷ γὰρ βουλοµένῳ καὶ τὰς ἀπαιδεύτους ὑπολήψεις αὐτῶν ἐξελέγχειν ἴδιον γέγραπται βιβλίον, ἐν ᾧ περὶ τῶν καθ’ ῾Ιπποκράτην στοιχείων ἐπισκεπτόµεθα.

9. Πάλιν οὖν ἐπανελθόντες ἐπὶ τὸ προκείµενον, ἐπιθῶµεν αὐτῷ τέλος. ἐπειδὴ τὸ στοιχεῖον ἀλλοιωτόν ἐστι δι’ ὅλου, πόσα τὰ πάντ’ ἐστὶ στοιχεῖα, διέλθωµεν ἑξῆς, ἀρχὴν κᾀνταῦθα τῶν λόγων τῶν ἐναργῶς τι φαινοµένων ποιησάµενοι. τοῖς ἀλλοιοῦσιν ὁτιοῦν ἀναγκαῖον καὶ ἁψαµένοις ὧν πρῶτον ἀλλοιῶσι, ποιήσασθαι τὴν µεταβολὴν, ὥσπερ ἡ αἴσθησις διδάσκει, καὶ αὐτὴ τῶν πραγµάτων ἡ φύσις ἐνδείκνυται. παρὰ γὰρ τὴν ἔννοιάν ἐστιν ὑπὸ τῆς ἐνταῦθα φλογὸς ἀλλοιοῦσθαί τι τῶν ἐν Αἰγύπτῳ. καὶ µὴν εἰ ἁψάµενον ἀλλοιοῖ τὸ µεταβάλλον, ἀναγκαῖον αὐτῷ κατά τινας τῶν ἁπτῶν ποιότητας ἐνεργῆσαι. τί οὖν τὸ κωλῦον ἐστὶν ἐπισκέψασθαι πάσας αὐτάς; ὀξὺ µὲν οὖν τέµνει τὸ πλησιάζον, ἀλλ’ οὐκ ἀλλοιοῖ τὴν οὐσίαν αὐτοῦ, καθάπερ οὐδὲ τὸ βάρος, ἀλλὰ θλᾷ µὲν καὶ τοῦτο, δι’ ὅλου δ’ οὐκ ἐργάζεται τῆς πασχούσης οὐσίας τὴν µεταβολήν. οὐ µὴν οὐδὲ σκληρότης οὕτω ἀλλοιῶσαι δύναται τὸ πλησιάζον, ὡς εἰς ἕτερον εἶδος µεταστῆσαι. θερµότης µέντοι καὶ ψυχρότης ὅλην ἀλλοιῶσαι δύναται τὴν πλησιάζουσαν οὐσίαν. ὡσαύτως δὲ ὑγρότης καὶ ξηρότης, εἰ καὶ µὴ διὰ τάχους ὁµοίως ταῖς εἰρηµέναις, ἀλλ’ ἐν χρόνῳ γε καὶ αὗται µεταλλάττουσι τὰ ὑποκείµενα. ἆρ’ οὖν καὶ ἑτέραν τινὰ ἔχοµεν ἀλλοιοῦν δυναµένην; ἢ τὸ σύµπαν πλῆθος ἐν ταύταις ἐστί; καὶ µόνας ὀνοµάζεσθαί τε καὶ νοµίζεσθαι προσήκει τὰς εἰρηµένας ποιότητας δραστικὰς, καὶ µάλιστ’ ἐν αὐταῖς τὴν πρώτην ἀντίθεσιν, καὶ κατ’ αὐτὴν µᾶλλον τὴν θερµότητα, δραστικωτάτη γὰρ αὕτη τῶν ποιοτήτων ἐστίν. ἑξῆς δ’ αὐτῆς ψυχρότης, εἶθ’ ὑγρότης, καὶ ξηρότης. ἄλλη δὲ οὐδὲ µία ποιότης ἀλλοιοῖ τὰ πλησιάζοντα δι’ ὅλων αὐτῶν. εἰ γάρ τι διασπᾷ, καὶ θλᾷ, καὶ τέµνει, καὶ νύττει, δρᾷ µέντοι καὶ τοῦτο, δι’ ὅλου δὲ οὐκ ἐκτείνει τοῦ πάσχοντος τὴν ἀλλοίωσιν, ὅθεν οὐδ’ εἰς ἕτερον εἶδος οὐσίας αὐτὸ µεθίστησιν, ἀλλ’ εἰς πλείστας διαιρεῖ. τὴν γοῦν χιόνα διαιρῶν µὲν εἰς ἐλάχιστα µόρια, φυλάξεις χιόνα, θερµῄνας δὲ παύσεις τοῦ εἶναι χιόνα. καὶ γὰρ καὶ ἡ γένεσις ἐξ ὕδατος αὐτοῦ ψυχθέντος, οὐκ εἰς ἓν ἀθροισθέντος. αὔξησις µὲν γὰρ οὐσίας τοῦτο, γένεσις δὲ ἐκεῖνο. καὶ δὴ καὶ τῶν ἐναντίων, ἡ µὲν εἰς σµικρὰ διαίρεσις, µείωσις τῆς οὐσίας ἐστὶν, ἡ δὲ θέρµανσις, ἑτέρας οὐσίας ἐστὶ γένεσις, ὅταν ἀλλοιώσῃ τὸ προϋπάρχον εἶδος. ὅσα τοίνυν σώµατα πρῶτον τὰς τοιαύτας ἔχει ποιότητας, ἐκεῖνα στοιχεῖα τῶν ἄλλων ἁπάντων ἐστὶ, καὶ τῆς σαρκός. ἔστι δὲ ταῦτα γῆ, καὶ ὕδωρ, καὶ ἀὴρ, καὶ πῦρ, ἅπερ ἅπαντες οἱ µὴ φεύγοντες ἀπόδειξιν φιλόσοφοι στοιχεῖα τῶν γεννωµένων τε καὶ φθειροµένων ἔφασαν εἶναι. καὶ µεταβάλλειν εἰς ἄλληλά φασιν αὐτὰ, καὶ εἶναί τι κοινὸν ἅπασιν ὑποκείµενον. ἀλλ’ οὐ περὶ τούτων ὁ λόγος· ὅτι δὲ οὐ χρὴ δυσωπεῖσθαι τὸ πλῆθος τῶν ἁµαρτανόντων τῆς ἀληθείας, ἀλλ’ εἰ µὲν ἔχει τις ἀπόδειξιν, ἐκείνῃ πιστεύειν. εἰ δὲ οὐκ οἶδεν ὅλως οὐσίαν ἀποδείξεως, ὥσπερ ἔνιοι τῶν φιλοσοφεῖν φασκόντων ὁµολογοῦσι, µὴ τολµᾶν ἀποφαίνεσθαι πάντως. παραπλήσιον γὰρ τοῦτό γε τῷ βούλεσθαι µαθεῖν, ὅπως χρὴ προγιγνώσκειν ἔκλειψιν ἡλίου, πρὶν ἐπ’ ἀριθµῶν καὶ γραµµῶν γυµνάσασθαι. φευκτέον οὖν σοι τοιούτους ἀνθρώπους, ὥσπερ τὰ βάραθρα· συγκατασπῶσι γὰρ αὑτοῖς ἐνίοτε τοὺς πλησιάζοντας, ἢ πάντως γε ῥυπαίνουσι, εἰ µή τις ἱκανῶς εἴη γεγυµνασµένος ἐν θεωρίᾳ λογικῇ. ταύτῃ τοι καὶ ἀσκητέον ἡµῖν οὕτως, ὡς οὐδὲν ἕτερον, ἐκείνην τὴν θεωρίαν. ἀλλὰ τοῦτο µὲν οἶδ’ ὅτι πάρεργον.

10. ᾿Επὶ δὲ τὸ προκείµενον ἐπανίωµεν. ἐκ τῶν τεσσάρων στοιχείων ἀλλήλοις κεραννυµένων ἓν ὁµοιοµερὲς γίγνεται σῶµα, κατὰ τὸ τῆς κράσεως ποιὸν, ἤτοι γε αἰσθητικὸν, ἢ ἀναίσθητον. ὡσαύτως δὲ καὶ κατὰ µέρος ἐν ἑκατέρῳ τῷ γένει διαφοραὶ πᾶσαι τῇ τῆς κράσεως ἕπονται διαφορᾷ. κατὰ γοῦν τὴν ταύτης ἰδιότητα τὸ µὲν γίγνεται ὀστοῦν, τὸ δὲ σὰρξ, τὸ δὲ ἀρτηρία, τὸ δὲ νεῦρον. ἀλλὰ καὶ ἡ καθέκαστον αὐτῶν ἰδιότης ἐν τῇ τῆς κράσεώς ἐστιν ἰδιότητι. ξηροτέρα µὲν γὰρ καὶ θερµοτέρα σὰρξ ἡ τοῦ λέοντος· ὑγροτέρα δὲ καὶ ψυχροτέρα τοῦ προβάτου· µέση δ’ ἀµφοῖν ἡ τοῦ ἀνθρώπου. καὶ αὐτῶν δὲ τῶν ἀνθρώπων ἡ µὲν τοῦ Δίωνος, εἰ οὕτως ἔτυχε, θερµοτέρα, ψυχροτέρα δ’ ἡ τοῦ Φίλωνος. ὥστε γίγνεσθαι τὰς διαφορὰς τῶν ὁµοιοµερῶν σωµάτων ἁπλᾶς µὲν, ὅσα πέρ ἐστι τὰ στοιχεῖα, θερµοτέρας, καὶ ψυχροτέρας, καὶ ὑγροτέρας, καὶ ξηροτέρας· συνθέτους δ’ ἄλλας τέτταρας, ὑγροτέρας τε ἅµα καὶ ψυχροτέρας, θερµοτέρας τε καὶ ὑγροτέρας· ἄλλην τέ τινα τρίτην ξηροτέραν τε ἅµα καὶ θερµοτέραν· ἐφ’ ᾗ τετάρτην ψυχροτέραν τε ἅµα καὶ ξηροτέραν· ἐφ’ αἷς πρώτην ἁπασῶν εἶναι τὴν εὐκρατοτάτην. ἀλλὰ περὶ µὲν τούτων ὁ λόγος ἱκανὸς ἐξείργασται σύµπας ἐν τοῖς περὶ κράσεων. ὁ δὲ νῦν ἐνεστὼς, ἐπειδὴ τῶν ὁµοιοµερῶν τὴν ἀρετήν τε καὶ τὴν κακίαν ἐξεῦρεν ἐν τῇ συµµετρίᾳ τε καὶ ἀµετρίᾳ τῶν στοιχείων, ἑξῆς ζητήσει διορίσαι τῆς κακίας αὐτῶν τὴν νόσον. ὁ διορισµὸς δὲ ἀπὸ τῆς ἐννοίας ἑκατέρων τῶν πραγµάτων, ὡς ἐν τῷ περὶ ἀποδείξεως ἐδείκνυτο, τὴν πρώτην ἀρχὴν ἕξει. τίς οὖν ὑγιαινούσης κατασκευῆς τοῦ σώµατος ἔννοια, καὶ τίς ἤδη νοσούσης; ἡ µὲν οὖν ὑγιαίνουσα κατασκευὴ τοῦ σώµατος ἀβλαβεῖς ἔχει τὰς κατὰ φύσιν ἐνεργείας· ἡ δὲ νοσοῦσα βεβλαµµένας. ὥστ’, ἐπειδάν τις ὑγιαίνων ἀσθενεστέρας µὲν ὑγιαίνοντος ἑτέρου τὰς ἐνεργείας ἔχῃ, µηδέπω δ’ ἤδη βεβλαµµένας, δυσκρατότερος µέν ἐστι, νοσεῖ δ’ οὐδέπω. µία µὲν οὖν ἡ εὐκρατοτάτη τῶν ἕξεών ἐστι τῶν ὑγιεινῶν, ὀκτὼ δὲ δύσκρατοι. νόσος δὲ εὔκρατος µὲν οὐδεµία, δύσκρατοι δὲ σύµπασαι, τοσαῦται τὸν ἀριθµὸν, ὅσαι περ αἱ ὑγιειναὶ δυσκρασίαι. εἰ δ’ οὐκ ἀρέσκει τινὶ τῶν ὑγιαινόντων τοὺς µὲν εὐκράτους τίθεσθαι, τοὺς δὲ δυσκράτους, οὗτος ἀναγκασθήσεται δυοῖν δογµάτων ἑλέσθαι θάτερον, ἢ διαπαντὸς ἅπαντας νοσεῖν, ἢ µίαν ἁπάντων εἶναι κρᾶσιν ἀνδρῶν καὶ γυναικῶν, ἀκµαζόντων, γερόντων, παίδων, ἀθλητῶν, ἰδιωτῶν, ἐργατῶν, ἀργῶν, ἰσχυρῶν, ἀσθενῶν, ἀλλ’ ἑκάτερον ἄτοπον. ἀναγκαῖον οὖν τρίτον εἶναί τι πλάτος ὑγείας, ὡς παµπόλλας ἐν αὐτῷ περιέχεσθαι διαφορὰς τῶν ὑγιαινόντων σωµάτων, ἐν τῷ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον. οὕτω δὲ κᾀν τοῖς ἄλλοις ἅπασιν ἔχει. καὶ γὰρ οἰκία, καὶ ναῦς, καὶ σκίµπους, καὶ κιβωτὸς, ἱµάτιόν τε, καὶ ὑπόδηµα, καὶ δίφρος, ἤτοι βέλτιόν ἐστιν, ἢ χεῖρον τῇ κατασκευῇ, πρὶν νοσεῖν. καὶ τρεῖς ταύτας ὑποθετέον ἡµῖν ἐστι κατασκευὰς σώµατος ἅπασι τοῖς οὖσι, τὴν ἀρίστην, τὴν φαύλην, τὴν νοσοῦσαν. ἀλλ’ ἡ µὲν ἀρίστη µία, τὸ χεῖρον γὰρ οὐκ ἐγγίγνεται τῷ τελεωτάτῳ· τῶν δὲ ἄλλων ἀµφοῖν οὐκ εὐαρίθµητον µὲν τὸ πλῆθος, αἱ διαφοραὶ δ’ ἐν τῷ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον.

11. Οπότ’ οὖν ἐν τῷδε τῷ λόγῳ γεγόναµεν, ἐπιστήσαντες αὐτὸν ἀναλάβωµεν ἐν κεφαλαίοις τὰ εἰρηµένα. γνωσόµεθα γὰρ οὕτως, ὁπόσον τε τοῦ ζητουµένου τὸ εὑρηµένον ἤδη, καὶ ὁπόσον ἔτι τὸ ὑπολειπόµενόν ἐστι. προὔκειτο µὲν ἡµῖν συστήσασθαι τέχνην ὑγείας ποιητικὴν, ἀλλ’ οὐχ οὕτως, ὡς ἡ οἰκοδοµικὴ τῆς οἰκίας δηµιουργική ἐστιν, ἀλλ’ ὡς τοῦ διαφθειροµένου µέρους αὐτῆς ἐπανορθωτική. καὶ οὐδ’ ἐνταῦθα πάντη τὸν αὐτὸν τρόπον, ἀλλ’ αὐτὸ δὴ τοῦτο τὸ ζητούµενον ἦν ἐξευρεῖν, ἄχρι πόσου παραπλησίως οἰκοδόµῳ τὰ σφάλµατα τοῦ σώµατος ἐπανορθοῦσθαι δυνατός ἐστιν ὁ τὴν ὑγιαστικὴν τέχνην µεταχειριζόµενος. ἐπεὶ δ’ ἀναγκαῖον εἰς ἅπαντα τὰ τοιαῦτα προεγνῶσθαι τὴν φύσιν τοῦ σώµατος, οὗ τὰ σφάλµατα µέλλει θεραπεύειν ἡ τέχνη, διὰ τοῦτ’ αὐτὸ ἐζητήσαµεν. εὑρόντες δ’, ὡς ἐνέργειαί τε καὶ κατασκευαὶ µορίων εἰσὶ κατὰ φύσιν, ὧν ἀντιποιεῖσθαι χρὴ παντὶ τρόπῳ τῆς φυλακῆς τε καὶ τῆς ἐπανορθώσεως, ἐπειδὰν πάσχοιεν, ἐκ πόσων συµπληροῦται τὸ κατὰ φύσιν, ἐζητήσαµεν. εὑρόντες δ’, ὡς τοῖς ὀργανικοῖς µορίοις ἐκ συνθέσεώς ἐστι τῶν ἐν αὐτοῖς ἁπλῶν ἡ οὐσία, τοῖς δ’ ἁπλοῖς ἐκ τῶν τεσσάρων στοιχείων, ἐφεξῆς καὶ περὶ τῶν καθ’ ἑκάτερα νοσηµάτων σκεψόµεθα. καὶ σχεδὸν ἡµῖν ὁ λόγος ἤδη τὴν γνῶσιν τῶν ὑγιεινῶν τε καὶ νοσωδῶν σωµάτων ἐξεύρηκεν, οὐδὲ ταύτην ἅπασαν, ἀλλ’ εἶδός τι µόνον αὐτῆς, καὶ οἷον παράδειγµα. τὴν δὲ σύµπασαν οὐσίαν τῆς τῶν ὑγιεινῶν τε καὶ νοσωδῶν σωµάτων ἐπιστήµης ἕξοµεν, ἐπειδὰν ταῖς ὕλαις ἐµβιβάσωµεν τὰ εἴδη. χρὴ γὰρ οὐ µόνον, ὅτι θερµοῦ, καὶ ψυχροῦ, καὶ ξηροῦ, καὶ ὑγροῦ κερασθέντων ἕκαστόν τι γίγνεται µόριον, ἐγνωκέναι τὸν ἰατρὸν, ἀλλὰ καὶ κατ’ εἶδος ἐπελθόντα, τίς µὲν ἡ τῶν ὀστῶν ἐστι κρᾶσις, ὁποία δ’ ἡ τῶν σαρκῶν τε, καὶ νεύρων, καὶ φλεβῶν, ἑκάστου τε τῶν ἄλλων τῶν ἁπλῶν. ὡσαύτως δὲ καὶ τῶν ὀργανικῶν, ἥτις ἑκάστου µορίου σύνθεσις, οἷον χειρὸς, σκέλους, ἥπατος, θώρακος, πνεύµονος, καρδίας, ἐγκεφάλου. κατὰ δὲ τὸν αὐτὸν τρόπον οὐχ ἁπλῶς τὰ γένη τε καὶ τὰς διαφορὰς τῶν νοσηµάτων αὔταρκές ἐστι γιγνώσκειν, ἀλλὰ καὶ καθ’ ἕκαστον µόριον, ὅπως γίγνεται ταῦτα. τοῦτο γὰρ ποιήσαντες ἐπιστήµην ἂν ἔχοιµεν ὑγιεινοῦ τε καὶ νοσεροῦ σώµατος, οὐ κατὰ τὸ εἶδος µόνον, ἀλλὰ καὶ καθ’ ὅλην τὴν οὐσίαν, ἥτις ἐκ συναµφοτέρων ἐδείχθη συνίστασθαι, τοῦ τε εἴδους καὶ τῆς ὑποδεχοµένης ὕλης αὐτό. κατάλοιπον δ’ ἐστὶ διελθεῖν, ὅπως ἄν τις ἐξιάσαιτο τά τε νοσήµατα καὶ φυλάττοιτο τὴν ὑγείαν, ἅπερ ἐπιπλεῖστον µὲν ἐν δύο πραγµατείαις διερχόµεθα, τῇ τε τῆς θεραπευτικῆς µεθόδου, καὶ τῇ τῶν ὑγιεινῶν. ἐνταῦθα δ’, ὅσον ὑποδεῖξαι τὴν µέθοδον, αὐτῶν ἀρκεῖ µνηµονεῦσαι.

12. ῾Η µὲν οὖν θεραπευτικὴ µέθοδος ἐκ τῆς τῶν ὑγιαινόντων τε καὶ νοσούντων σωµάτων ἄρχεται διαθέσεως. ἐπειδὴ γὰρ τὸ µὲν ὑγιαῖνον καθ’ ὑπερβολὴν, ἄν θ’ ὁµοιοµερὲς, ἄν τ’ ὀργανικὸν ᾖ, σύµµετρον πάντα ἐστὶν, ἄµετρον δὲ τὸ νοσοῦν, ἐπισκεπτέον αὐτοῦ τὴν ἀµετρίαν, ἥτις ποτ’ ἐστίν. ἀνάγκη γὰρ εἶναι τὴν ἑτέραν ἐναντίαν αὐτῇ ἀµετρίαν. κατὰ µὲν τὰς τῶν ὁµοιοµερῶν καὶ ἁπλῶν σωµάτων διαθέσεις ποιότητα, κατὰ δὲ τὰς τῶν ὀργανικῶν, εἰ µὲν εἴη κατὰ µέγεθος ἡ ἀµετρία τοῦ νοσήµατος, ἕτερον ἐναντίον µέγεθος· εἰ δὲ κατὰ διάπλασιν, ἑτέραν ἐναντίαν διάπλασιν· οὕτω καὶ εἰ κατὰ θέσιν ἢ ἀριθµόν. ἐπὶ πάντων οὖν ἡ εἰς τὸ σύµµετρον ἐπάνοδος ἐκ τῆς ἀµετρίας ὑπὸ τῆς ἐναντίας ἀµετρίας ἔσται. χρὴ γὰρ οἷον ὁδόν τινα βαδίσαι τὸ παρὰ φύσιν ἔχον ἐν τῷ πρὸς τὴν φύσιν ἐπανέρχεσθαι, τὴν αὐτὴν µὲν, ἀλλ’ ἔµπαλιν ὁδοιπορῆσαν. εἰ δ’ ἔµπαλιν ἔρχεσθαι µέλλοι, διὰ τῶν ἐναντίων ἀφίξεται τῇ παρούσῃ διαθέσει. καὶ οὗτος ἂν εἴη κοινότατός τε καὶ γενικώτατος σκοπὸς ἁπάσης τῆς ἰάσεως τῶν νοσηµάτων, τὸ ἐναντίον, ὥς που καὶ πρὸς ῾Ιπποκράτους εἴρηται, τὰ ἐναντία τῶν ἐναντίων ἰάµατα. κατὰ µέρος δὲ τὰ κατὰ µέρος ἐναντία, τῷ µὲν θερµῷ νοσήµατι τὸ ψυχρὸν, τῷ δὲ ψυχρῷ τὸ θερµόν. ὡσαύτως δὲ καὶ τῷ µὲν ξηρῷ τὸ ὑγραῖνον, τῷ δὲ ὑγρῷ τὸ ξηραῖνον. οὕτω µὲν ἐπὶ τῶν ὁµοιοµερῶν. ἐπὶ δὲ τῶν ὀργανικῶν, καθ’ ἕκαστον τῶν εἰρηµένων αὐτοῖς γενῶν τεττάρων, τῆς νοσώδους ἀµετρίας τὴν ἐναντίαν χρὴ ἀντεισάγειν, ἄχρις ἂν ἐπὶ τὸ σύµµετρον καὶ κατὰ φύσιν ἔλθωµεν. οἷον εἰ ἐπετράφη τινὶ ἕλκει σὰρξ πλείων τοῦ κατὰ φύσιν, οὐ τὸ σαρκοῦν, οὐδὲ τὸ ἀνατρέφον, ἀλλὰ τὸ καθαιροῦν τε, καὶ ἀφαιροῦν, καὶ διαβιβρῶσκον, καὶ διαφθεῖρον ἁρµόττει προσφέρειν· ὥσπερ, εἰ καὶ κοῖλον ἕλκος ἔν τινι γένοιτο µέρει, σαρκωτικὸν προσφέρειν ἐκείνῳ. ἑκατέρου δ’ εἰς τοσοῦτον ἡ χρῆσις, ὡς παύσασθαι τό τε πρῶτον, ὅταν εἰς τὸ σύµµετρον ἀφίκηται, πρὶν ὑπερβῆναι πρὸς τὸ ἐναντίον. καὶ γὰρ τὸ ὑπερσαρκοῦν καθαιρῶν, εἰ µὴ σταίης ἐν τῷ συµµέτρῳ, κοῖλον ἀποδείξεις τὸ µέρος· ἀνατρέφων τε τὸ κοῖλον εἰ µὴ σταίης, κᾀνταῦθα παύσαιο κατὰ τὸ σύµµετρον, ὑπερσαρκοῦν ἐργάσῃ. κατὰ µὲν δὴ τὸ γένος τοῦτο τῶν νοσηµάτων, ἐν ᾧ τὰ µόρια πρὸς τὸ µεῖζόν τε καὶ τοὔλαττον ἐκτρέπεται, τὴν ἐπανόρθωσιν, ὡς εἴρηται, διὰ τῶν ἐναντίων ἐστὶ ποιητέον. καθ’ ἕτερον δὲ γένος, ἐν ᾧ τῆς διαπλάσεως ἐξίσταται τῆς κατὰ φύσιν, ἐπειδὴ πλείους εἰσὶν αἱ κατὰ µέρος διαφοραὶ, καθ’ ἑκάστην αὐτῶν ἐξευρίσκειν τὸ ἐναντίον. οἷον εἴ τι µόριον ἑαυτοῦ κυρτότερον ἐγένετο, πρὸς τοὐναντίον ἀπάγειν αὐτὸ θλίβοντα καὶ ὠθοῦντα. τὰ δ’ εἴσω θλιβέντα καὶ οἱονεὶ σιµωθέντα πρὸς τὸ ἐκτὸς ἐπανάγειν, ὥσπερ τὴν ῥῖνα. τὰ δ’ ἀντὶ τραχέων λεῖα γενόµενα τραχύνειν, ὥσπερ γε καὶ ὅσα τραχέα λειαίνειν. οὕτω δὲ καὶ ὅσα τὰς κοιλότητας, ἢ τοὺς πόρους, ἢ ὅλως τὰς διατρή σεις ἤτοι µείζους, ἢ ἐλάττους ἔσχεν, ἢ κενωτέρας τοῦ δέοντος, ἢ µεστοτέρας, ἢ συµπεφραγµένας ὑπὸ παχέων τε καὶ γλίσχρων ὑγρῶν, καὶ ταῦτα πρὸς τοὐναντίον ἀπάγειν, µέχρις ἂν ἐπὶ τὸ σύµµετρον ἀφίκηται. καὶ µὲν δὴ καὶ ὅσα κατὰ τὴν θέσιν ἐξέστη τοῦ κατὰ φύσιν, ἐπανάγειν αὐτὰ πρὸς τὴν ἐξ ἀρχῆς φύσιν, ἔµπαλιν ἀπάγοντα· τὸ µὲν εἰς τὸ πρόσω χωρῆσαν ὀπίσω, τὸ δ’ εἰς τὴν ὀπίσω χώραν µεταστὰν ἀνθέλκοντα πρόσω. καὶ κατὰ τὰς ἄλλας ἀντιθέσεις δύο, τήν τε ἄνω καὶ τὴν κάτω, καὶ τὴν ἔνθα καὶ ἔνθα, κατὰ τὸν αὐτὸν τρόπον. εἰ δὲ, τοῦ κατὰ φύσιν ἀριθµοῦ τῶν µορίων διαφθαρέντος, εἰς νόσον ἐµπίπτει τὸ σύµπαν ὄργανον, εἰδέναι µὲν δήπου κᾀνταῦθα χρὴ, τὸ µὲν ὑπερβολὴν εἶναι τοῦ ποσοῦ, τὸ δὲ ἔλλειψιν, ὡς κᾀν τῇ κατὰ µέγεθος ἐξαλλαγῇ πρόσθεν εἴρηται, τὴν δ’ ἴασιν, ὥσπερ ἐπ’ ἐκείνης, ἐν ἀφαιρέσει τε καὶ προσθέσει γίνεσθαι. διαφέρει δὲ τοσοῦτον, ὅτι µόρια µὲν ὁλόκληρα κατὰ τοῦτο τὸ γένος, ἐν ἐκείνῳ δὲ µέρη µορίων ἀφαιρεῖν τε καὶ προστιθέναι προσήκει.

13. Σκεπτέον δ’ οὐκ ἐπὶ τούτου τοῦ γένους µόνον, ἀλλὰ κᾀπὶ τῶν ἄλλων ἁπάντων ὧν δύναµις ἡµῖν ἐστιν ἐξεργάσασθαι τὴν ἔνδειξιν. ἡ γὰρ τοῦ νοσήµατος ἰδέα τὸν τρόπον ἐνδείκνυται µόνον τῆς ἐπανορθώσεως, εἰ δὲ ἀδύνατός ἐστιν ἢ δυνατὸς, οὐκ ἔτι συνενδείκνυται. λαµβάνεται γὰρ ἐν ἁπάσαις ταῖς ποιητι-καῖς τέχναις τὸ τοιοῦτον, οὐκ ἐκ τῆς ἐννοίας τῶν γενησοµένων πραγµάτων, ἀλλ’ ἐκ τῆς δυνάµεώς τε καὶ ἀδυναµίας τοῦ δηµιουργοῦντος αἰτίου, καὶ προσέτι τῆς κατὰ τὴν ὕλην εὐπορίας τε καὶ ἀπορίας. τὰ γοῦν αὐτὰ πράγµατα τοῖς µὲν ἀδύνατα, τοῖς δὲ δυνατὰ καθίσταται, καὶ καθ’ ἕτερον µὲν καιρὸν ἀδύνατα, καθ’ ἕτερον δὲ δυνατά. αἴτιον γοῦν ἐστι τῶν περὶ τὸ σῶµα γινοµένων ἐπ’ ἀγαθῷ φύσις τε καὶ ἰατρός. ἀλλὰ τινὰ µὲν τῇ φύσει, τινὰ δὲ τοῖς ἰατροῖς ἐστιν ἀδύνατα. τῇ φύσει µὲν ὀστοῦν κατεαγὸς, ὡς παραλλάττειν αὐτοῦ τὰ µόρια καὶ διεστρέφθαι τὸ κῶλον, ἀδύνατον ὀρθῶσαι καὶ διαπλάσαι, τῷ δὲ ἰατρῷ δυνατόν. οὕτω δὲ καὶ τὸ παραρθρῆσαν ἰατρῷ µὲν ἐµβαλεῖν δυνατὸν, ἀδύνατον δὲ τῇ φύσει. τὸ κοῖλον δ’ ἕλκος σαρκῶσαι, τῇ φύσει µέν ἐστι δυνατὸν, ἀδύνατον δ’ ἰατρῷ, καθάπερ γε καὶ τὸ πέψαι τι τῶν ἡµιπέπτων τε καὶ ἀπέπτων. ἀλλὰ καὶ εἰς ταῦθ’ ὑπηρετεῖ τε καὶ συµπράττει τῇ φύσει ὁ ἰατρὸς, καθαρὸν µὲν ἐργαζόµενος τὸ ἕλκος ἐπιθέσει φαρµάκου καθαίροντος, ἐπιφέρων δὲ τὰ συµµέτρως θάλποντα τοῖς πεφθῆναι δεοµένοις. πολλὰ δὲ καὶ αὐτῇ τῇ φύσει τῶν ἔµπροσθεν ὑπ’ αὐτῆς ἀπεργασθέντων ἀδύνατον αὖθις ποιῆσαι, καθάπερ φλέβα, καὶ ἀρτηρίαν, καὶ σύνδεσµον, καὶ νεῦρον, ὅσα τ’ ἄλλα τοιαῦτα. τῆς οὖν θεραπευτικῆς µεθόδου πρῶτον µὲν ἐξευρεῖν, ὥσπερ εἴρηται, τὸν κοινὸν ἁπάντων σκοπὸν, ὅτι τὰ ἐναντία τῶν ἐναντίων ἐστὶν ἰάµατα· δεύτερον δὲ, καθ’ ἕκαστον γένος ὑποτάξαι τἀναντία· τρίτον ἐπὶ τούτοις, σκέψασθαι, πότε µέν ἐστι δυνατὸν ἡµῖν ἢ τῇ φύσει τῷ κατὰ τὴν ἔνδειξιν ὑπηρετῆσαι σκοπῷ, πότε δὲ ἤτοι παντάπασιν ἀδύνατον, ἢ κατὰ χρόνον ἀδύνατον, ἢ ἐκ µέρους ἀδύνατον. καὶ εἴη ἂν οὐκ ἐλαχίστη µοῖρα τῆς φυσικῆς θεωρίας, ἐν ᾗ γε χρὴ γεγυµνάσθαι τὸν ἐξευρήσοντα τὸ δυνατόν τε καὶ ἀδύνατον ἐν ἑκάστῳ τῶν ἐσοµένων. αἱ πραγµατεῖαι δέ εἰσιν αἱ τοῦτο διδάσκουσαι δύο, ἥ τε περὶ ζωογονίας ὀνοµαζοµένη, καθ’ ἣν, ὅπως ἐκ σπέρµατός τε καὶ καταµηνίου τὴν γένεσιν ἔχει τὸ κυούµενον, ἐπισκεπτόµεθα, καὶ ἡ λοιπὴ περὶ τῶν φυσικῶν δυνάµεων. ἐν µὲν γὰρ τῷ περὶ τῆς φύσεως τοῦ σπέρµατος ἐπισκέψαι φανεῖταί σοι πάντως, ὑποβαλόντι τὴν σκέψιν ἀποδεικτικῇ µεθόδῳ, ταῦθ’, ἅπερ ἡµῖν ἀπεδείχθη, τὸ γεννᾶσθαι τὰ πλεῖστα τῶν ἐν τῷ κυουµένῳ µόρια, τῆς διαπλαττούσης αὐτὰ δυνάµεως ὕλῃ χρωµένης αὐτῇ τῇ τοῦ σπέρµατος οὐσίᾳ. καὶ εἴπερ τοῦτ’ ἐξεύροις, οὐκ ἂν ἔτι θαυµάσαις, εἰ µηδὲν τῶν τοιούτων ἡ φύσις ὕστερόν ποτε δύναται δηµιουργεῖν. ἐν δὲ τῷ περὶ φυσικῶν δυνάµεων ἐπισκοπεῖσθαι τὴν περὶ τῶν γεγενηµένων διοίκησιν, ὡς κᾀντεῦθεν εὐπορῆσαί σε τῆς εὑρέσεως, ὧν δυνατόν ἐστι τῇ φύσει ποιεῖν, αὐτῇ τε κατὰ µόνας, ὑπηρετουµένῃ τε πρὸς τῶν ἰατρῶν, ὧν τ’ ἀδύνατον. ἐν ἐκείνῳ τῷ τόπῳ, καθ’ ὃν ἐπισκεπτόµεθα περὶ τῆς τῶν δηµιουργικῶν αἰτιῶν δυνάµεως καὶ τῆς τῶν ἀποτελουµένων οὐσίας, ἐξευρήσεις ἅπαντα τὰ δυνατὰ καὶ ἀδύνατα. οἷον εἰ δυνατὸν, ἀπολλυµένου χόνδρου, γεννᾶσθαι πάλιν ἕτερον χόνδρον, ἢ ἀντ’ αὐτοῦ τι παραπλήσιον. οὕτω δὲ καὶ ὀστοῦν εἰ δυνατὸν ἕτερον ποιῆσαι τοῦ µετὰ τὴν ἀποκύησιν ἀπολλυµένου, ἤ τι παραπλήσιον αὐτῷ· καὶ εἰ συµφῦναι τὸ νευρῶδες τοῦ διαφράγµατος, ἢ τὴν καρδίαν, ἢ τὸ ἧπαρ, ἢ ὅλως ὁτιοῦν τῶν ἄλλων µορίων. ἐµοὶ δὲ οὐ καιρὸς ἐνταῦθα διέρχεσθαι πάντα. οὐ γὰρ εἰς ἓν τοῦτο τὸ βιβλίον ἐγχωρεῖ τὴν ὅλην ἰατρικὴν καταθέσθαι, οὐδὲ τοῦτ’ ἐξ ἀρχῆς ὁ λόγος ἔσπευδεν, ἀλλὰ τὰς µεθόδους εἰπεῖν, ἐνδείξασθαί τε περὶ τῆς συστάσεως τῆς τέχνης, ἐκ τίνων τε καὶ πόσων ἀρχῶν, καὶ κατὰ τίνας ὁδοὺς γίγνεται. καταπαύσας οὖν ἐνταῦθα τὸν ἐνεστῶτα λόγον, εἰς ἕν τε κεφάλαιον ἀναβαλὼν, προσθήσω τῷ πρόσθεν ἤδη συνεστῶτι µέρει τῆς τέχνης. ὡς γὰρ ἐν ἐκείνῳ τῶν ὑγιεινῶν τε καὶ νοσωδῶν σωµάτων εἶδος ἐξευρόντες ἠξιοῦµεν ἐν ταῖς κατὰ µέρος ὕλαις αὐτὸ θεάσασθαι πάσαις, οὕτω καὶ νῦν, ὑπὸ τῆς θεραπευτικῆς µεθόδου τῶν σκοπῶν εὑρηµένων, εἰς τὰς κατὰ µέρος ὕλας ἐµβιβάζειν αὐτοὺς ἀξιώσοµεν, ἵνα γνῶσιν, ὅσα τε δυνατὸν γίγνεσθαι κατ’ αὐτήν εἰσιν, ἢ ἐκ µέρους, ἢ κατά τινα χρόνον, ὅσα τ’ ἀδύνατον παντάπασιν· ἐπισκοπεῖσθαι δὲ κᾀνταῦθα τὴν πρὸς τὰς ἄλλας τέχνας ἀναλογίαν. ὡς γὰρ εἴ τις, ἐξ ὀπτῶν πλίνθων γεγενηµένης οἰκίας, εἶτα πεπονθυίας κατά τι µέρος, ἐπανορθοῦσθαι τοῦτο κελεύσειεν, ἐξαιροῦντας µὲν, ὅσαι πεπόνθασι τῶν πλίνθων, εἰς δὲ τὸν ἐκείνων τόπον ἐντιθέντας ἑτέρας ἀπαθεῖς, ἀναγκαῖον ἔσται τῷ δηµιουργῷ κατασκευάζειν πρότερον ἑτέρας ὁµοίας ταῖς πεπονθυίαις, ἔτι τε πρὸς τούτῳ τὴν ἐπιτηδείαν ὕλην οὐκ ἔχοντος παρασχεῖν τοῦ δεσπότου τῆς οἰκίας, ἀδύνατον εἶναι λέγειν τὴν ἐπανόρθωσιν· οὕτως ἔχει κἀπὶ τοῦ νῦν προκειµένου σκέµµατος. ἀπορίᾳ γὰρ τῆς ὕλης οὐδὲν ἐξ ὑστέρου ποιεῖν ἡ φύσις οἵα τ’ ἐστὶν, ὧν ἐκ σπέρµατος ἐν τῷ διαπλάττειν τὸ ζῶον ἐποίησεν.

14. ᾿Επεὶ δὲ καὶ περὶ τούτων αὐτάρκως εἴρηται, προσθῶµεν τῷ λόγῳ τὸ λεῖπον, ὑπὲρ ὧν ὀλίγον ἔµπροσθεν εἴποµεν, ἐξευρίσκοντες τὰ βοηθήµατα. τὰς µὲν γὰρ οἷον γενικὰς αὐτῶν ἰδέας διήλθοµεν, ὡς χρὴ τὰ µὲν ψύχειν, τὰ δὲ θερµαίνειν, τὰ δὲ ὑγραίνειν, τὰ δὲξηραίνειν. οὗτοι γὰρ ἐν τοῖς ὁµοιοµερέσιν οἱ σκοποὶ, καθάπερ ἐν τοῖς κατὰ τὸ πηλίκον, ἤτοι καθαίρειν ἢ ἀνατρέφειν, οὕτω δὲ κᾀν τοῖς κατ’ ἀριθµὸν, ἢ ἐξαιρεῖν ὅλον, ἢ γεννᾷν. ἐν δὲ τοῖς κατὰ διάπλασιν εἰς τὰ κατὰ φύσιν ἐπαναγαγεῖν σχήµατα, καὶ κενοῦν τὰ πεπληρωµένα, καὶ πληροῦν τὰ κεκενωµένα, καὶ τὰς ἐµφράξεις ἐκφράττειν, καὶ τὰς ἀναστοµώσεις συνάγειν, καὶ τὰ µεµυκότα, καὶ πεπυκνωµένα πρὸς τοὐναντίον ἐπιστρέφειν, τὰ µὲν ἀναστοµοῦντα, τὰ δὲ ἀραιοῦντα. οὕτω δὲ κᾀν τῷ κατὰ τὴν σύνθεσιν νοσήµατι πρὸς τὸ κατὰ φύσιν ἐπανάγειν ὁ σκοπὸς, κᾀν τῷ τὴν ἕνωσιν λελύσθαι κόλλησιν ἐργάζεσθαι τῶν κεχωρισµένων. ἀλλ’ ἐν ἅπασι τούτοις ἐξευρίσκειν ὕλας βοηθηµάτων οὐ µικρόν ἐστι µόριον τῆς τέχνης. οἷον εὐθέως ἐπὶ τῶν παραλλαττόντων ἄρθρων, ἐπειδὴ συµβαίνει µὴ µόνον ὀπίσω καὶ πρόσω, καὶ ἔνθα καὶ ἔνθα µεταχωρεῖν τὸ ἐξιστάµενον, ἀλλὰ καὶ πρὸς τὸν ἄνω τόπον ὑπὸ τῆς τῶν µυῶν συντονίας ἀνέλκεσθαι, διττῆς κινήσεώς ἐστι τοῖς ἐµβάλλουσιν ἡ χρεία, πρώτης µὲν τῆς κάτω, δευτέρας δὲ τῆς εἰς τὴν οἰκείαν χώραν ἀποθέσεως. καὶ διὰ τοῦτο χωρὶς ἀντιτάσεως ἀδύνατον γενέσθαι τὴν ἐµβολήν. εἰς δὲ τὴν ἀντίτασιν ὅτι µὲν ἰσχυροτέρων ἀντιλήψεών τε καὶ τάσεών ἐστι χρεία, πρόδηλον ἅπαντι. ποιεῖν δ’ αὐτὰ ἐνίοτε διὰ τῶν ἡµετέρων χειρῶν ἀδυνατοῦντες, ὄργανα πρὸς τοῦτ’ ἐξευρήκαµεν ἐπιτήδεια. τὰ πολλὰ δ’ αὐτῶν καὶ εἰς αὐτὴν τὴν ἀπόθεσιν τῶν ἐξηρθρηκότων συµπράττει. καὶ ταῦτα πάντα τὰ ὄργανα τῶν βοηθηµάτων ὕλαι τινές εἰσιν, ὥσπερ καὶ τὰ ἁρµοζόµενα πάντα, καὶ τὰ φάρµακα, καὶ τὰ ἐδέσµατα, καὶ τὰ πόµατα, καὶ ἁπλῶς ὅσα προσαγόµενα τῷ σώµατι τὰς εἰρηµένας διαθέσεις εἰς τὸ κατὰ φύσιν ἐπανάγει. χρὴ τοίνυν πεπραγµατεῦσθαι καὶ περὶ τῆς τούτων ὕλης τὸν ἰατρὸν, συµβιβάζοντα τοὺς εἰρηµένους ἔµπροσθεν σκοποὺς τῇ χρήσει τῶν ὑλῶν, ἵνα µή ποτε πλανηθῇ ὅµοιόν τι πάθος τοῖς οἰοµένοις, ὅσα µὲν δεῖται ψύχεσθαι, πᾶσιν αὐτοῖς ἁρµόττειν ὕδωρ ψυχρὸν, ὅσα δὲ θερµαίνεσθαι, θερµὸν, οὐκ εἰδόσιν, ὅτι κατὰ συµβεβηκὸς ἐνίοτε καὶ τὸ ψυχρὸν θερµαίνει, καὶ τὸ θερµὸν ψύχει. πλεῖστα δὲ περὶ τῆς ἐν τούτοις ἅπασι µεθόδου κατὰ τὴν περὶ φαρµάκων πραγµατείαν λέγονται. ἐν δὲ τῷ παρόντι λόγῳ τοῦτο προσθῶµεν, ὡς ἅπαν τὸ τοιοῦτον γένος τῆς ὕλης τῶν βοηθηµάτων ἐν προσφεροµένοις, καὶ ποιουµένοις, καὶ κενουµένοις, καὶ τοῖς ἔξωθεν προσπίπτουσι κεῖται, δι’ ὧν ἁπάντων ὁ συνιστάµενος τὴν τέχνην διεξελθὼν καὶ τῆς κατὰ µέρος ὕλης ἁπάσης ἐπιστήµην ἔχων οὐ µόνον τῆς δυνάµεως, ἀλλὰ καὶ τῆς χρήσεως οὕτως ἂν εἴη συµπεπληρωκὼς ἅπαντα τὰ ὑγιεινὰ τῶν αἰτίων, ὡς µηδὲν λείπειν αὐτῷ πρὸς τὴν τῆς θεραπευτικῆς τέχνης σύστασιν, εἰς δύο κεφάλαια τούτων ἁπάντων ἀναγοµένων, εἴς τε τὴν γνῶσιν τῶν σωµάτων, οἷς προσάγεται τὰ βοηθήµατα, καὶ αὐτὴν τὴν τῶν βοηθηµάτων φύσιν.

15. ῾Υπόλοιπον δ’ ἂν εἴη πράττειν αὐτῷ µέλλοντι τὰ κατὰ τὴν τέχνην, ἐξευρῆσθαί τινα διαγνωστικὴν θεωρίαν ἁπασῶν τῶν διαθέσεων, καὶ µάλισθ’ ὅσαι περὶ τὰ κατὰ βάθος µόρια συνίστανται. οὐδὲ γὰρ ἐνταῦθα τοῦ τυχόντος ἐστὶν ἐξευρεῖν ἑκάστου τῶν µορίων, ἢ τῶν ἁπλῶν, ἢ τῶν ὀργανικῶν, τὴν νοσώδη διάθεσιν, ὅταν ἐν τῷ βάθει τύχῃ κείµενον. ἀλλὰ κᾀνταῦθα µεθόδῳ τινὶ χρὴ πειρᾶσθαι τὸ πεπονθὸς ἐξευρίσκειν ἅµα τῇ περὶ αὐτὸ διαθέσει, περὶ ἧς εἴρηται καὶ ἡµῖν ἑτέρωθι διὰ πλειόνων. ἀλλ’ ὥσπερ τῶν ἄλλων ἁπασῶν µεθόδων ἐνταῦθα τὰ κεφάλαια διήλθοµεν, οὕτω καὶ περὶ τούτων εἰπεῖν ἀναγκαῖόν ἐστι, καὶ πρῶτόν γε, διὰ τίνος γένους τῶν παρὰ φύσιν ἐλπίζειν χρὴ τὴν διάγνωσιν αὐτῶν ποιήσασθαι. τρία γάρ ἐστι τὰ σύµπαντα γένη τῶν παρὰ φύσιν, ἓν µὲν, αἱ διαθέσεις αἱ βλάπτουσαι τὴν ἐνέργειαν· ἕτερον δὲ, τὰ τούτων αἴτια·καὶ τρίτον, τὰ συµπτώµατα. τὰ µὲν οὖν αἴτια κυριώτατα µὲν, ὅταν ἐνεργῶσι, ταύτης τῆς προσηγορίας ἀξιοῦται. λέγεται µέντοι γε πολλάκις, εἰ καὶ µηδέπω µηδὲν ἐνεργεῖ, κατ’ αὐτὸ τὸ δύνασθαι µόνον, οἷον καὶ ἡ ἀπεψία νόσων αἰτία λέγεται, κᾂν µηδέπω νοσάζῃ. καλῶ δὲ ἀπεψίαν οὐ µόνον τῆς ἐν γαστρὶ πέψεως τὴν ἀποτυχίαν, ἀλλὰ καὶ ἐν τοῖς ἀγγείοις τε καὶ ἥπατι, καὶ κατὰ τὸν ὄγκον σύµπαντα. τῶν δὲ συµπτωµάτων τὸ γένος εἰς τρεῖς τέµνεται διαφορὰς, τὴν βλάβην τῶν ἐνεργειῶν, τὰ συµβεβηκότα τοῖς σώµασι, τὰς τῶν ἐκκρινοµένων ἀµετρίας. ἁπάντων δὲ τούτων αἰτία τοῦ σώµατός ἐστιν ἡ διάθεσις, ἣν εἴτε νόσον, εἴτε πάθος ὀνοµάζοι τις, οὐ διοίσει. γνωρίζεται δ’ εἰκότως ὑπὸ τῶν συµπτωµάτων, αἰτίας γε λόγον ἔχουσα πρὸς αὐτά. ἔνια µὲν οὖν αὐτῶν ἐξ ἀνάγκης ἕπεται ταῖς διαθέσεσιν, ἔνια δ’ οὐκ ἐξ ἀνάγκης, ἀλλ’ ἤτοι πλειστάκις, ἢ σπανιάκις, ἢ ἀµφιδόξως. ὥσπερ αὖ πάλιν ἕτερα συµπτώµατα, τὰ µὲν ἐξ ἀνάγκης ἕπεται τῇ διαφορᾷ τῆς διαθέσεως, τὰ δ’ ὡς ἐπὶ τὸ πολὺ, τὰ δ’ ἀµφιδόξως, τὰ δὲ σπανίως. ὅσα µὲν οὖν ἐξ ἀνάγκης ἕπεται τῷ νοσήµατι συµπτώµατα, παθογνωµονικὰ προσαγορεύεται, καὶ ταῦθ’ ἡγεῖσθαι χρὴ γνωρίσµατα βέβαια τῶν νοσηµάτων ὑπάρχειν. ὅσα δ’ οὐκ ἐξ ἀνάγκης, ἤτοι τῆς διαφορᾶς ἐστι τοῦ νοσήµατος, ἢ τοῦ ἤθους, ἢ τοῦ µεγέθους ἐνδεικτικά. δείξω δ’ ἐπὶ παραδείγµατος ἑνὸς ἑκάστου τῶν εἰρηµένων τὴν δύναµιν, ἵν’ ἐντεῦθεν ὁρµώµενος ἔχῃς γυµνάζειν σεαυτὸν ὁµοίως ἐν ἅπασι κατὰ τὴν αὐτὴν µέθοδον. ὑποκείσθω φλεγµαίνειν ὁ τὰς πλευρὰς ὑπεζωκὼς ὑµήν. ἐστὶ δὲ δήπου τοῦτο τὸ πάθος ἡ φλεγµονὴ, συµπτώµατα µὲν ἐξ ἀνάγκης ἔχουσα τὸν παρὰ φύσιν ὄγκον, ἔρευθος, ὀδύνην, ὧν οὐχ ὑποπίπτει νῦν τὰ δύο, λείπεται δὲ τὸ ἄλγηµα µόνον, ὃ κατὰ τὰς πλευρὰς ἐρείδει νυγµατῶδες γιγνόµενον. ἀλγεῖ µὲν οὖν ὁ ἄνθρωπος, ὅτι φλεγµονὴ τὸ πάθος. ἡ δὲ ἰδέα τῆς ὀδύνης νυγµατώδης, ὅτι καὶ ἡ οὐσία τοῦ πεπονθότος ἐστὶν ὑµενώδης. κατὰ δὲ τὴν πλευρὰν ἐρείδει, διότι ἐν ταύτῃ κεῖται τὸ πεπονθός. καὶ µὲν δὴ καὶ µέχρι πλείστου διήκει, διότι καὶ αὐτὸς ὁ ὑπεζωκὼς ἐπὶ πλεῖστον ἐκτέταται. πυρετὸς δ’ ἐξ ἀνάγκης ἕπεται διὰ τό τε πάθος καὶ τὴν θέσιν τοῦ πεπονθότος· ὧν ἐὰν ἀπῇ θάτερον, οὐκ ἐξ ἀνάγκης ἀκολουθήσει πυρετός. οὐδὲ γὰρ ἐὰν ὁ δάκτυλος φλεγµαίνῃ, πάντως πυρέττουσιν, ὅτι πόῤῥω τῆς καρδίας. οὐδ’ ὅταν οὖν ὁ ὑπεζωκὼς µὲν πάθῃ, τὸ πάθος δ’ ἤτοι σκίῤῥος, ἢ οἴδηµα τύχῃ. καὶ µὴν καὶ ἡ δύσπνοια τῶν ἐξ ἀνάγκης ἀκολουθησάντων ἔσται τῷ πεπονθότι τόπῳ, διότι µέρος ἐστὶν ἀναπνευστικοῦ τινος ὀργάνου. τὸ µέντοι τῆς δυσπνοίας εἶδος οὐ διὰ τὸ µέρος, ἀλλὰ διὰ τὸ πάθος ἔσται. κωλύει γὰρ ἡ ὀδύνη διεστάλθαι µέχρι πλείστου τὰ τῆς ἀναπνοῆς ὄργανα. προκαταλύει τοιγαροῦν τῆς ἀναπνοῆς τὴν ἐνέργειαν, οὐδέπω τῆς χρείας πεπληρωµένης, ὅθεν ἀναγκάζεται διὰ τάχους ἐπὶ τὴν δευτέραν ἐνέργειαν ἰέναι, µηκέτ’ ἠρεµοῦντα τοσοῦτον, ὅσον ὅτ’ ἐν τῷ κατὰ φύσιν ἦν, καὶ οὕτω γίγνεται τὸ πνεῦµα µικρὸν καὶ πυκνόν. ἀλλὰ καὶ ἡ τῶν σφυγµῶν ἀλλοίωσις ἐξ ἀνάγκης ἀκολουθεῖ τῇ φλεγµονῇ τοῦ ὑπεζωκότος, ἥ τ’ ἀχώριστος τῶν πυρετῶν, καὶ ἡ κατὰ τὴν τοῦ πεπονθότος ἰδέαν. σφύζουσι γὰρ αὐτοῖς αἱ ἀρτηρίαι, διότι µὲν πυρέττουσι µεῖζον, καὶ θᾶττον, καὶ πυκνότερον, ὅτι δὲ νευρῶδες τὸ φλεγµαῖνον, ἅµα τάσει τε καὶ σκληρότητι. ταῦτα µὲν οὖν ἐξ ἀνάγκης ἀκολουθεῖ τὰ συµπτώµατα τῇ φλεγµονῇ τοῦ ὑπεζωκότος. ἐξ ἀνάγκης δὲ κἀκ τῶν ἑποµένων ἕν τι, ἤτοι γε ἐπὶ τὴν πεπονθυῖαν πλευρὰν ἡ κατάκλισις ἧττον ἐπώδυνός ἐστιν, ἢ ἐπὶ τὴν ἀντικειµένην, ἢ ἐπ’ ἀµφοτέρας παραπλησίως. διπλοῦ γὰρ ὄντος τοῦ ὑπεζωκότος, εἰ µὲν οὖν τὸ περὶ τοῖς ὀστοῖς ἔξωθεν αὐτοῦ µέρος ἰσχυρότερον φλεγµαίνοι, ῥᾷον ἐπὶ τὸ ἀντικείµενον κατακλίνονται, θλίβονται γὰρ ἐπὶ τοῦ πεπονθότος· εἰ δὲ τὸ ἕτερον τὸ ἔνδον, ὅπερ ὡς τὰ πολλὰ συµβαίνειν εἴωθεν, ἐπὶ τὸ ἀντικείµενον ὀδυνῶνται µᾶλλον κλινόµενοι· κρέµαται γὰρ αὐτοῖς τὸ φλεγµαῖνον· εἰ δ’ ἐπὶ τὸ πεπονθὸς, ἧττον, οὔτε γὰρ θλίβεται πρὸς τοῖς ὀστοῖς, οὔτε κρέµαται, ἀλλ’ ἀµφοῖν γε τούτοις ἠλευθέρωται, καὶ κατὰ θατέρου τοῦ ἀπαθοῦς ἐστήρικται. παθόντων δὲ ἀµφοτέρων τῶν µερῶν τοῦ ὑπεζωκότος, ὁµοίως ἐπ’ ἀµφοτέραις ταῖς πλευραῖς κλίνονται. καὶ µὲν δὴ καὶ τῷ διήκειν τὸ ἄλγηµα τοῖς µὲν εἰς ὑποχόνδριον, ἐνίοις δ’ εἰς κλεῖν, διά τε τὴν φύσιν τοῦ πεπονθότος γίνεται µορίου, καὶ τὸ τῆς φλεγµονῆς σύµπτωµα τὸ ἐκτείνεσθαι τὴν ὀδύνην. ἐπεὶ γὰρ ἄχρι τε τῶν κλειδῶν ὁ ὑπεζωκὼς ἀνήκει, καὶ κατὰ τοῦ διαφρά γµατος ἅπαντος, τῶν µὲν ἄνω µερῶν αὐτοῦ φλεγµαινόντων, ἡ κλεὶς κατασπᾶσθαι δοκεῖ, τῶν κάτω δ’, εἰς ὑποχόνδριον ἐξήκει τὸ ἄλγηµα. µικρὰν οὖν χρὴ πάνυ κατὰ τὰ µέσα τῶν πλευρῶν γενέσθαι τὴν φλεγµονὴν, ἵν’ εἰς µηδέτερον ἐξίκηται, ὡς ἥ γε µεγάλη πρὸς ἄµφω διϊκνεῖται. καὶ µὴν καὶ τὸ διϊδροῦσθαί τινα καὶ ἀποχεῖσθαι τοῦ φλεγµαίνοντος µορίου λεπτὸν ἰχῶρα διά τε τὸ νόσηµα γενήσεται καὶ τὸ µόριον, ὥσπερ καὶ τοῖς ἐν τῷ στόµατι φλεγµαίνουσιν ἅπασι συµπίπτει καὶ τοῖς ὀφθαλµοῖς. ἐξ ἐπιῤῥοῆς τε γὰρ τῶν ὑγρῶν ἡ φλεγµονὴ, καὶ τὸ µέρος ἀραιὸν, οὐχ ὥσπερ τὸ δέρµα πεπιληµένον τε καὶ πυκνόν. ὅταν µὲν οὖν πολλή τε ἅµα καὶ λεπτὴ κατὰ τὸ φλεγµαῖνον ἡ ὑγρότης ὑπάρχῃ, καὶ τὸ µόριον ἀραιὸν, πλεῖστον ἀποχεῖται πρὸς τὸ ἐκτός· ὅταν δ’ ἔµπαλιν ὀλίγον τε ᾖ καὶ παχὺ τὸ ῥεῦµα, καὶ τὸ σῶµα πυκνὸν ἐλάχιστον. τουτὶ δ’ ἐλάχιστον ἐρεθίζει µὲν εἰς βῆχα, πτύουσι δὲ οὐδέν· ὥσπερ γε κᾀπειδὰν πλεῖστον γίνηται, βήχουσί τε πλεῖστα καὶ ἀναπτύουσιν οὐκ ὀλίγα. καὶ εἴη ἂν τὸ µὲν βήττειν ἀχώριστον τοῦ πάθους, τὸ δὲ πτύειν ἐπὶ τῷ βήττειν οὐκ ἀχώριστον µὲν, ὡς ἐπὶ τὸ πολὺ δὲ γιγνόµενον. εἰ µέντοι γε ἀναπτύοιεν, ἐξ ἀνάγκης µὲν χρωσθήσεται τὸ σίελον, οὐ µὴν ἀεί γε ταὐτῷ χρώµατι, διότι µηδ’ ἐν τῷ φλεγµαίνοντι µέρει τῆς αὐτῆς ἀεὶ φύσεώς ἐστι τὸ περιττόν. ὅταν µὲν οὖν αἱµατῶδες ἢ χολῶδες ὑπάρχῃ, τοιοῦτον δ’ ἐν πλευρίτισι τοὐπίπαν ἐστὶ τὸ τὴν φλεγµονὴν ἐργαζόµενον ῥεῦµα, κέχρωσται τὸ σίελον αὐτοῦ ὀῤῥῷ ὑπὸ τοῦ περιεχοµένου χυµοῦ κατὰ τὸ φλεγµαῖνον· ἐρυθρὸν µὲν, ὅταν αἱµατικὸν ὑπάρχῃ τὸ ῥυὲν εἰς τὸν ὑπεζωκότα· ξανθὸν δ’, ὅτε πικρόχολόν ἐστιν. εἰ µέντοι φλεγµατώδης χυµὸς πρῶτον σφηνωθείς τε καὶ διασαπεὶς αἴτιος καθίσταται τοῦ τὴν φλεγµονὴν ἐργασαµένου ῥεύµατος, τηνικαῦτα ἀποπτύουσιν ἀφρώδη. πτύουσι δὲ καὶ µέλανά ποτε, κατοπτηθέντος τοῦ ῥεύµατος, ἄν θ’ αἱµατικὸν, ἄν τε πικρόχολον ᾖ. συνενδείξεται οὖν τὰ τοιαῦτα πάντα τῇ τε τοῦ πεπονθότος µορίου διαγνώσει καὶ τῇ τοῦ πάθους τὴν διαφορὰν τοῦ ῥεύµατος. ὥστ’ ἐκ τῶν εἰρηµένων εὔδηλον, ὡς καὶ τὴν οὐσίαν ἑκάστου τῶν πεπονθότων µορίων ἀναγκαῖόν ἐστιν ἐπίστασθαι καὶ τὴν πρὸς τὰ παρακείµενα κοινωνίαν εἰς τὴν τῶν νοσηµάτων τε καὶ νοσούντων τόπων εὕρεσιν. ὅτι δ’ οὐδὲν διαφέρει λέγειν, ἢ θέσιν, ἢ σύνθεσιν, ἢ πρὸς τὰ παρακείµενα κοινωνίαν, εὔδηλον εἶναι νοµίζω, κᾂν ἐγὼ µὴ λέγω.

16. Εὔδηλον δ’ ἐκ τῶν εἰρηµένων ἐστὶν, ὡς καὶ τὴν ἐνέργειάν τε καὶ τὴν χρείαν ἑκάστου τῶν µορίων ἀναγκαῖόν ἐστιν ἐπίστασθαι· καὶ πρὸς τούτοις ἔτι τὰς τῶν νοσηµάτων τε καὶ συµπτωµάτων γενέσεις· εἰς δὲ τοῦτο καὶ τὰς ποιούσας αἰτίας τὰ νοσήµατα. πρός τε γὰρ τὴν διάγνωσιν ἑκάστου τῶν πεπονθότων µορίων ἅµα ταῖς διαθέσεσι καὶ πρὸς τὰς τοῦ νοσήµατος αὐτοῦ διαφορὰς ἀναγκαῖα φαίνεται ταῦτα. καὶ τὸ µέγεθος δὲ καὶ τὸ ἦθος ἑκάστου τῶν νοσηµάτων ἐκ τῶν αὐτῶν τούτων λαµβάνεται. τὸ µέγεθος µὲν, ἔκ τε τοῦ κατὰ τὴν διάθεσιν αὐτῶν µεγέθους καὶ τῶν ἑποµένων αὐτῇ συµπτωµάτων. τὸ δὲ ἦθος, ἔκ τε τῆς διαφορᾶς τοῦ νοσήµατος καὶ τῶν ἑποµένων αὐτῇ συµπτωµάτων. εὐθέως γοῦν ἐπὶ τοῦ προκειµένου παραδείγµατος ὀλεθριώτατος µέν ἐστιν ὁ µελαγχολικὸς ἐπικρατῶν χυµὸς, ὅτι τε κακοηθέστατος αὐτός ἐστι, καὶ διαβρωτικώτατος καὶ δύσπεπτος καὶ δυσεκκάθαρτος, ὅτι τε πλείστης ἐστὶ θερµασίας ἐνδεικτικὸς, ὑφ’ ἧς κατοπτηθεὶς ἐγένετο. πάντων δ’ ἐπιεικέστατος ὁ αἱµατικὸς, ὡς ἂν γλυκύτατός τε καὶ εὐπεπτότατος ὤν. οἱ δ’ ἄλλοι δύο χυµοὶ µεταξὺ τῶν εἰρηµένων εἰσὶν, ἁπλότητός τε καὶ κακοηθείας. τῶν συµπτωµάτων δὲ, τὸ µὲν µηδὲν ἀναπτύειν ὀλέθριον, ὅτι τε δεδέσθαι δηλοῦν πρὸς τῆς φλεγµονῆς τὸ ῥεῦµα, καὶ ὅτι διὰ τὸ µένειν ἔνδον ὅλον διαφθαρήσεται. τὸ δ’ ἀναπτύειν ἀπόνως τε καὶ ῥαδίως ἐπιεικέστατον. εἰ δὲ δὴ καὶ τὸ πτυόµενον εἴη πεπεµµένον, ἔτι καὶ µᾶλλον ἐπιεικέστατον. ἀλλὰ καὶ τὰ κατὰ τοὺς σφυγµοὺς συµπτώµατα τὸ ἦθος δηλοῖ τοῦ νοσήµατος. ἤδη δὲ καὶ τἄλλα, ὅσα κατὰ συµπάθειαν ἐπιγίνεται, παραφροσύναι τε, καὶ κώµατα, καὶ ἀνορεξίαι, καὶ οὖρα, καὶ διαχωρήµατα τοῖα καὶ τοῖα γιγνόµενα γυµναστέον οὖν ἡµῖν ἐστιν ἐν ἅπασι τοῖς εἰρηµένοις, εἰ διαγνωστικοὶ βουλόµεθα γενέσθαι νοσήµατός τε καὶ µορίου πεπονθότος, ἤθους τε καὶ µεγέθους, καὶ διαφορᾶς τῆς κατ’ αὐτά. ἐκ τῶν αὐτῶν δὲ τούτων ἡµῖν ὑπάρξει καὶ τὸ προγιγνώσκειν, εἰς ὅ τι τελευτήσει τὸ νόσηµα καὶ ἡ τῶν βοηθηµάτων ἐπιδέξιος χρῆσις. ἡ µὲν γὰρ πρόγνωσις ἀναίτιόν τε τὸν ἰατρὸν ἀποφαίνει τῶν θανάτων, εὐπειθεῖς τε παρέχει τοὺς κάµνοντας, ἐκ πολλῶν τε προδιδάσκει τὸν καιρὸν τῶν βοηθηµάτων. ἡ δὲ τῶν βοηθηµάτων χρῆσις ἐπιδέξιος ὅτι µὲν αὐτὸ τὸ κυριώτατόν ἐστι τῆς τέχνης, ἐφ’ ᾧ σύµπας ὁ λόγος ὥρµηται, πρόδηλον παντί. πῶς δὲ ἐκ τῶν προειρηµένων περιγίγνεται, µετ’ ὀλίγον εἰρήσεται. νυνὶ µὲν γὰρ ἐπιθεῖναι βούλοµαι πρότερον οἷς διεξῄειν τὸ τέλος. ἡ γὰρ τῶν νοσηµάτων ἅµα τοῖς δεδεγµένοις αὐτὰ µορίοις διάγνωσις ἐφ’ ἑνὸς µὲν ἤδη µοι παραδείγµατος εἴρηται· προσθεῖναι δὲ ἕτερόν τι παραπλήσιον οὐδὲν χεῖρον. ἡ γάρ τοι τῶν ἐκκρινοµένων ἰδέα διδάσκει πολλὰ, συνῆπται δ’ αὐτῇ τὸ σῶµα, ἐξ οὗ τὴν ἔκκρισιν ὁρῶµεν γιγνοµένην, ὡς ἐξ ἀµφοῖν συνιόντων ἔνδειξιν µίαν γίγνεσθαι βεβαίαν. ὑµενώδους γὰρ, εἰ οὕτως ἔτυχεν, ἐκκριθέντος σώµατος, ἡ µὲν ἐξ αὐτοῦ τοῦ φανέντος ἔνδειξις ἡλκῶσθαί τι τοιοῦτον ἐνδείκνυται µέρος, ὡς ἐπιπολῆς ὑµενώδη φύσιν ἔχειν, ἀφωρισµένον δὲ αὐτὸ δηλοῦν ἀδυνατεῖ. τὸ µέντοι τῆς ἐκκρίσεως χωρίον ἐπ’ αὐτὸ τὸ πεπονθὸς ποδηγεῖ. κάτω µὲν γὰρ διαχωρῆσαν ἐντέρου δηλοῖ τὴν ἕλκωσιν, ἄνω δὲ ἐµεθὲν γαστρὸς, ἀναβηχθὲν δὲ τῶν ὑπαλειφόντων τὰς τραχείας ἀρτηρίας ὑµένων, οὐρηθὲν δὲ ἤτοι κύστεως, ἢ τοῦ κατὰ τὸ αἰδοῖον πόρον. αὐτά τε οὖν ταῦτα καὶ πρὸς τούτοις ἔτι τὰ κατὰ συµπάθειάν τε καὶ πρωτοπάθειαν κάµνοντα σώµατα διακρίνειν ἀλλήλων προσήκει τῇ τε ἡγεµονίᾳ καὶ ἀκολουθίᾳ, καὶ τῷ µεγέθει τε καὶ τῇ σµικρότητι καὶ προσέτι τῇ τῶν κακούντων ἑκάτερον αἰτίων προσόδῳ. πολλοὶ γοῦν ἐπὶ στοµαχικαῖς διαθέσεσιν ἤτοι τοῦ ἐγκεφάλου εἰς συµπάθειαν ἀχθέντος ἐν µελαγχολικοῖς ἐγένοντο συµπτώµασιν, ἢ τῶν ὀφθαλµῶν ἐν τοῖς τῶν ὑποχεοµένων. ἀλλ’ ἐπὶ τῶν τοιούτων ἐάν τις ἀκριβῶς προσέχῃ τὸν νοῦν, εὑρήσει ταῖς ἀπεψίαις τε καὶ ταῖς τῶν περιττωµάτων ἀθροίσεσιν ἐν στόµατι κοιλίας ἑπόµενα τὰ εἰρηµένα παθήµατα, καὶ συµπαροξυνόµενά τε τοῖς βλάπτουσι τὸ τῆς γαστρὸς στόµα, καὶ συγκαθιστάµενα τοῖς ὠφελοῦσι. ἀλλ’ οὐ πρόκειταί µοι τὰ νῦν ἅπαντα τὸν ὑπὲρ τῶν πεπονθότων µερῶν λόγον διέρχεσθαι, ὥσπερ οὐδ’ ἄλλο τι τῶν κατὰ τὴν τέχνην ὁλόκληρον, ἀλλ’ ἐνδείξασθαι µόνον τὴν µέθοδον αὐτῆς τῆς εὑρέσεως, καὶ ὅπως τῷ τέλει τῆς τέχνης συνῆπται. καὶ ἀναγκαῖόν ἐστιν αὐτὸν καθ’ ἕκαστον γυµνάσασθαι πολυειδῶς ἐν ἁπάσαις, τὰς ὑπὲρ αὐτῶν γεγραµµένας ἡµῖν ἐννοίας ταῖς πραγµατείαις ἀναλεγόµενον. ὅπερ οὖν ἀναγκαῖόν ἐστιν εἰς τὰ παρόντα προσθέντες, ἀπαλλάξοµεν ἐπὶ τὰς εἰρηµένας µεθόδους· κᾀνταῦθα τὸ εἶδος νόµιζε τοῦ πράγµατος ὑπάρχειν· ἐπειδὰν δὲ ταῖς ὕλαις ἐµβιβασθῇ, ὅλην τὴν οὐσίαν, ὅταν ἅπαντα διέλθω τὰ κατὰ µέρος, ὥσπερ νῦν ἐπὶ παραδειγµάτων ὀλίγων ἐποίησα, καὶ τοῦτ’ ἄν σοι τὸ µέρος εἴη τῆς τέχνης ὁλοκλήρως συνεστηκός.

17. ῾Υπόλοιπον δ’ ἐστὶν ὑποδεικνύειν, ὡς καὶ εἰς τὴν ἐπιδέξιον χρῆσιν τῶν βοηθηµάτων ἀναγκαῖον ἐπίστασθαι τὴν οὐσίαν ἀκριβῶς τοῦ θεραπευοµένου µορίου, καὶ τὴν διάπλασιν, καὶ τὴν θέσιν. ἡ µὲν οὖν οὐσία διδάσκει τὰ πρῶτα νοσήµατα τὰ κατὰ δυσκρασίαν, εἰς ὅσον ἐξέστηκε τοῦ κατὰ φύσιν, ἄχρι πόσου τε θερµαντέον ἐστὶν ἕκαστον αὐτῶν, καὶ ψυκτέον, καὶ ξηραντέον, καὶ ὑγραντέον. ἡ δὲ διάπλασις αὐτά τε τὰ καθ’ ἑαυτὴν διδάσκει νοσήµατα, περὶ ὧν ἔµπροσθεν εἴρηται, καὶ συνενδείκνυται τὸ µέγεθος αὐτῶν. εἰς ὅσον γὰρ ἕκαστον ἐξέστηκε τοῦ κατὰ φύσιν, εἰς τοσοῦτον ἥκει µέγεθος. ἅµα δὲ τῷ µεγέθει καὶ τὸ µέχρι πόσου, διὰ τῶν ἐναντίων ἐπανάγειν αὐτὸ χρὴ πρὸς τὸ κατὰ φύσιν. ἐξ αὐτοῦ λαµβάνεται. ταῦτα µὲν οὖν ἀνάλογον τοῖς κατὰ δυσκρασίαν. αἱ δὲ ἐµφράξεις τε καὶ σφηνώσεις τούτου εἰσὶ γένους, ἴδιον δὲ ἐξαίρετον ἐνδείκνυται, τὸν τρόπον τῆς κενώσεως ἐκ τῶν στοµάτων, καὶ διὰ τῶν σχηµάτων, ἃ κέκτηται τὸ θεραπευόµενον ὄργανον. ἐπικοινωνεῖ δὲ τοῦτο τοῖς ὑπὸ τῆς θέσεως ἐνδεικνυµένοις, ὑπὲρ ὧν ἤδη λέγωµεν. ὅσα µὲν οὖν ἐν αὐτοῖς ἀνάλογόν ἐστιν εἴς τε τὴν τοῦ µεγέθους διάγνωσιν εἴς τε τὸ ποσὸν τῆς τῶν βοηθηµάτων χρήσεως, οὐδὲν ἔτι δέοµαι λέγειν. ὅσα δ’ ἐξαίρετα, λεκτέον ἐφεξῆς, ἐπειδὴ καὶ ἡ χρεία µεγίστη πρὸς τὰς θερα πείας αὐτῶν ἐστι µιγνυµένων ταῖς ἀπὸ τῆς διαπλάσεως ἐνδείξεσιν. ἔσται δὲ κᾀνταῦθα ὁ λόγος ἐπὶ παραδειγµάτων ὀλίγων ὑπὲρ τοῦ γνῶναι τὴν µέθοδον. ἔµφραξίς ἐστι µὲν ἕν τι τῶν ὀργανικῶν παθῶν· ἐγγίγνεται δὲ ἐν ἥπατι µάλιστα διὰ τὴν κατασκευὴν αὐτοῦ καὶ τὴν ἐνέργειαν. αἱ γὰρ ἀπὸ τῶν πυλῶν φλέβες εἰς ἅπαντα τοῦ σπλάγχνου τὰ σιµὰ κατασχιζόµεναι συνάπτουσι τοῖς ἐν τοῖς κυρτοῖς ἀδήλοις αἰσθήσει στόµασι. ἀναφέρεται δ’ ἐκ τῆς κοιλίας τροφὴ πᾶσα πρὸς ἕνα τόπον τοῦ ἥπατος, ὃν ἀπ’ αὐτοῦ τοῦδε τοῦ νῦν εἰρηµένου πύλας ὀνοµάζουσιν. οὔτε γὰρ εἰς τὰς πόλεις εἰσελθεῖν τις δύναται, πρὶν διελθεῖν τὰς πύλας, οὔτ’ εἰς ἧπαρ ἀφικέσθαι, πρὶν ἐν τούτῳ γενέσθαι τῷ χωρίῳ. διανέµεται δ’ ἐντεῦθεν εἰς τὰ σιµὰ τοῦ ἥπατος ἅπαντα, κᾄπειτα δι’ ὧν εἰρήκαµεν περάτων εἰς τὸ κυρτὸν µεταλαµβάνεται. οὐδὲν οὖν θαυµαστόν ἐστι, διά τε τὴν τῶν ὁδῶν στενότητα καὶ τὸ πλῆθος τῆς διερχοµένης οὐσίας ἐµφράξεσι συνεχέσιν ἁλίσκεσθαι τὸ σπλάγχνον. ἴασις οὖν αὐτῶν ἔσται, πρὶν µὲν πολλὰς γενέσθαι καὶ πυρέττειν τὸν ἄνθρωπον, ἡ τῶν λεπτυνόντων ἐδεσµάτων τε καὶ φαρµάκων προσφορά. πολλῶν δὲ γενοµένων, οὐκ αὐτὴ µόνον, ἀλλὰ καὶ ἡ κένωσίς ἐστιν, ἥντινα δι’ ὧν χρὴ ποιεῖσθαι χωρίων, ἥ τε διάπλασις ἐνδείξεται τοῦ σπλάγχνου καὶ ἡ θέσις. ἐκ τούτων γοῦν ὁρµώµενοι, τὰ µὲν ἐν τοῖς σιµοῖς τοῦ ἥπατος ἐπ’ ἔντερον προτρέψοµεν, ὅσα δ’ ἐν τοῖς κυρτοῖς ἐστι, δι’ οὔρων ἐκκενώσοµεν. οὕτω δὲ καὶ ὅσα κατὰ τὸν θώρακα καὶ τὸν πνεύµονα περιέχεται, κενοῦσθαι δεόµενα, παρά τε τῆς διαπλάσεως αὐτῆς καὶ τῆς θέσεως ἐδιδάχθηµεν ἐκκαθαίρειν διὰ βηχῶν. ὡσαύτως δὲ καὶ ὅσα κατὰ τὸν ἐγκέφαλον, ἐπὶ τὰς ῥῖνας ἕλκειν. οὐχ ἥκιστα δὲ καὶ ἡ τῶν φλεγµαινόντων µορίων ἴασις ἐκ θέσεώς τε καὶ διαπλάσεως λαµβάνεται. ἔστι µὲν γὰρ καὶ τούτων ὁ πρῶτος σκοπὸς ἡ κένωσις τοῦ χυµοῦ τοῦ κατασκήψαντος εἰς τὸ φλεγµαῖνον. ὅπως δ’ ἐκκενοῦν αὐτὸν χρὴ, τῶν κατεχόντων ὀργανικῶν µορίων ἡ φύσις ἐνδείκνυται. παρ’ αὐτῶν γοῦν διδασκόµενοι, τὰ µὲν εἰς ἰσχίον κατασκήψαντα ῥεύµατα διὰ τῶν κατ’ ἰγνύα τε καὶ σφυρὰ φλεβῶν ἐκκενώσοµεν, ὥσπερ γε καὶ ὅσα κατὰ τὰς µήτρας ἴσχεται. τὰ δὲ κατὰ θώρακα καὶ πνεύµονα διὰ τῆς ἔνδον κατ’ ἀγκῶνα φλεβός. τὰ δὲ κατὰ κεφαλήν τε καὶ τράχηλον ἐκ τῆς ὠµιαίας. ἡ γὰρ τῶν ἐγγυτάτων τε καὶ κοινῶν τῷ πεπονθότι µορίῳ φλεβῶν κένωσις ἀρίστη τε καὶ ῥᾴστη. καὶ τὸ διαφορεῖν δὲ τὸ φλεγµαῖνόν ἐστι µὲν δήπου καὶ αὐτὸ τὴν ἐκ τοῦ νοσήµατος ἔνδειξιν ἔχον. ὑπαλλάττεται δ’ ἐν τῇ κατὰ µέρος τῶν βοηθηµάτων χρήσει τὴν παρὰ τῆς θέσεως τοῦ πεπονθότος µορίου προσλαµβάνον ἔνδειξιν. ὅσα µὲν γὰρ ἐπιπολῆς κεῖται, τοιοῦτον ἐπ’ αὐτῶν εἶναι προσήκει τὸ διαφορῆσον φάρµακον, οἷόνπερ ἐνδείκνυται τὸ τῆς φλεγµονῆς εἶδος. ὅσα δ’ ἐν βάθει, τοσοῦτον δριµυτέρων δεῖται φαρµάκων, ὅσῳ τῶν ἐκτὸς ἀποκεχώρηκεν, ὥστε καὶ σικύας ἐπ’ αὐτῶν ἐνίοτε χρῄζοµεν, εἰ κατὰ συχνοῦ κέοιτο βάθους, ὅπερ ἐναντιώτατόν ἐστι τοῖς ἐπιπολῆς φλεγµαίνουσιν. οὕτω δὲ καὶ εἴ που στύφοντος εἴη φαρµάκου χρεία, σκοπεῖσθαι τοῦ δεοµένου χωρίου τὴν θέσιν. εἰ µὲν γὰρ ἱκανόν ἐστιν ἐξικέσθαι πρὸς αὐτὸ τὸ στύφον, οὐδὲν κωλύει παραλαµβάνειν. εἰ δ’ οὐχ ἱκανὸν, ἐπισκοπεῖσθαι, µή ποτε ἄρα τὴν ἐκ τῶν προκειµένων ὑγρότητα συνελάσωµεν εἰς τὸ πεπονθὸς, ὥστε ἤτοι τὴν ποδηγοῦσαν τῷ στύφοντι φαρµάκῳ µικτέον ἐστὶ δύναµιν, ἢ οὐ χρηστέον αὐτῷ. µέγιστον οὖν οἶδα βλάπτοντας, ὅσοι τοῖς ἐκ πνεύµονος ἀναβήττουσιν αἷµα περιτιθέασιν ἐκ κύκλῳ καθ’ ὅλον τὸν θώρακα φάρµακα στύφοντα. πρὸς γὰρ τῷ µὴ διϊκνεῖσθαι τὴν δύναµιν αὐτῶν εἰς τὸν πνεύµονα συνελαύνουσι καὶ τὸ κατὰ τὸν θώρακα αἷµα πρὸς τὸ σπλάγχνον. ἀρκεῖν ἡγοῦµαι καὶ περὶ τούτων εἴς γε τὴν ἐνεστῶσαν, πραγµατείαν τὰ εἰρηµένα. τοσοῦτον οὖν εἰπὼν ἔτι περὶ αὐτῶν ἀπαλλάξοµαι, ὡς ἡ µὲν µέθοδος αὕτη τὸ εἶδος µόνον ἐστὶ τῆς πραγµατείας· ἡ δὲ καθ’ ἕκαστον µέρος τοῦ σώµατος ἐπιστήµη τε καὶ διέξοδος, ἡ οἷον οὐσία σύµπασα, ἣν ἐν ταῖς ἄλλαις πραγµατείαις διεξήλθοµεν.

18. Περὶ προγνώσεως τοίνυν ἐφεξῆς λέξοµεν, ἐπειδὴ χρήσιµος ἡµῖν εἰς ἄλλα τέ τινα, καὶ οὐχ ἥκιστα πρὸς τὴν θεραπείαν ἐφάνη. τῷ µὲν οὖν πρῶτον βουλοµένῳ συστήσασθαι τέχνην προγνωστικὴν ἀναγκαῖόν ἐστι προεπισκέψασθαι, πότερον, ὥσπερ ἑκάστου ζώου φύσις ἴδιον ἔχει χρόνον ζωῆς, οὕτω καὶ τῶν νοσηµάτων ἕκαστον, ὡς ἀδύνατον εἶναι τέσσαρσιν ἡµέραις λυθῆναι νόσον, ἧς ἡ φυσικὴ προθεσµία δυοῖν ἐστι µηνῶν, ἢ πᾶν νόσηµα καὶ χρονίσαι δυνατόν ἐστι, καὶ λυθῆναι τάχιστα. νυνὶ µέντοι διὰ τὸ πολλοὺς ἤδη γεγονέναι προγνωστικοὺς τῶν ἐσοµένων ἰατροὺς, οὐκέτ’ οὐδὲ τοῖς ἰδιώταις ζητεῖται, πότερον ἐγχωρεῖ γενέσθαι τινὰ τοῦ µέλλοντος ἀποβήσεσθαι προγνωστικὸν, ἢ ἀδύνατόν ἐστι, ἀλλ’ ἑξῆς ἅπαντες ὥσπερ δυνατοῦ τε τοῦ πράγµατος ἔχουσι, πυνθάνονταί τε τὸν ἰατρὸν, ἐν ᾗτινι προθεσµίᾳ λυθήσεται τὸ νόσηµα. πρὸς µέντοι τὴν ἐνεστῶσαν πραγµατείαν οὐδὲν ἂν εἴη χεῖρον ὑποθέσθαι νῦν πρῶτον ἡµᾶς συνίστασθαι τέχνην προγνωστικὴν, καὶ γὰρ τἄλλα πάντα κατὰ τὸν λόγον οὕτω διήλθοµεν. ἓν µὲν δὴ καὶ πρῶτον ἀναγκαῖον, εἴπερ εἴη τις πρόγνωσις, εἶναί τινα βεβαίως ἐσόµενα κατὰ τὸν µέλλοντα χρόνον. ἑξῆς δὲ σκεπτέον, ὅπως ἄν τις εὕροι, τίνα τε καὶ πόσα τὰ τοιαῦτά ἐστιν. οὐ γὰρ πάντα γε τὰ γενησόµενα περὶ τὸν κάµνοντα τὴν γένεσιν ἀναγκαίαν ἔχει. θόρυβος οὖν ἐκ γειτόνων διὰ νυκτὸς, καὶ κύνες ὑλακτοῦντες, ἢ ἀγγελίαι τινὲς ἀηδεῖς ἀγρύπνους ἐργάζονται τοὺς νοσοῦντας, ὧν οὐδὲνοὔτ’ ἀναγκαίαν ἔχει τὴν γένεσιν, οὔτε βεβαίαν τὴν πρόγνωσιν. ἆρ’ οὖν ὅσα κατὰ τὸν τοῦ νοσήµατος ἀποτελεῖται λόγον, ὡρισµένην τε τὴν γένεσιν ἔχει καὶ βεβαίαν τὴν πρόγνωσιν, ἢ οὐδὲ ταῦτα σύµπαντα; δύναται γὰρ ἐξαίφνης ἐπιῤῥυῆναί τι περιττὸν ὑγρὸν ἔνδον τοῦ σώµατος, ἁλλόµενον ἐπί τι µόριον ἀναγκαῖον εἰς τὴν ζωὴν, ὥσπερ αὖ πάλιν ἕτερον ἐκ µέρους κυρίου µεταστῆναι εἰς ἄκυρον. ἀκολουθήσει δ’ ἐξ ἀνάγκης τῷ µὲν εἰς τὸ κύριον ἐνεχθέντι µέρος ἔσχατος κίνδυνος, τῷ µεταστάντι δ’ ἐξαιφνίδιός τε καὶ ἀπροσδόκητος ἡ τοῦ κάµνοντος σωτηρία. τῶν µὲν δὴ τοιούτων καταστάσεων αὐτὸ τοῦτο µόνον ἐστὶ προγνῶναι τὸ βέβαιόν τε καὶ σφαλερόν· οὐ µὴν ἐς ὅ, τι τελευτήσει, δυνατὸν ἀκριβῶς ἐξευρεῖν. ἐφ’ ὧν δὲ οὐκ ἔτι διαῤῥεῖ τὰ περιττώµατα, κατασκήψαντα δὲ εἴς τινα τόπον, ἐκεῖνον κατείληφεν, ἐπὶ τούτων ἐγχωρεῖ προγνῶναι τὸ µέλλον εἰδόσιν ἡµῖν, ὅτι τε δυνάµεις εἰσὶ τῆς φύσεως οὐκ ὀλίγαι, καθ’ ἃς διοικεῖται τὸ ζῶον, ὁποία τέ τις αὐτῶν ἡ διαφορά. καὶ µέν γε καὶ ὅσα καθ’ ὅλον τὸ ζῶον ἐµφέρεται τῷ αἵµατι περιττὰ, χωρὶς πλήθους ἀµέτρου, καὶ ταῦτα προθεσµίαν ἕξει πέψεως ἰδίαν ἕκαστα, ἐὰν µόνον ἑκάστου περιττώµατος εὕρωµεν τὴν φύσιν. οὕτω γὰρ ἐγχωρήσει τι καὶ περὶ τῆς πέψεως αὐτοῦ στοχάσασθαι τεχνικῶς, ἁπάντων γε δηλονότι τῶν περὶ τὸν κάµνοντα πραττοµένων ὀρθῶς. ὅσα γὰρ ἁµαρτάνεται πρός τινος, ἢ τοῦ βραδύναι τὴν λύσιν τοῦ νοσήµατος, ἢ τοῦ φθάσαι τὸν θάνατον αἴτια καθίσταται, καὶ χρὴ µεµνῆσθαι τοῦδε παρ’ ὅλον τὸν λόγον, εἴπερ τινὸς ἄλλου. µόναι γὰρ αἱ προγνώσεις ἀποβήσονται τοῦ ἀρίστου ἰατροῦ, θεραπεύοντος µὲν αὐτοῦ ὀρθῶς, τοῦ κάµνοντος δὲ µηδὲν ἁµαρτάνοντος. τὸ δ’ οἴεσθαι τοιαύτην εἶναι τοῖς ἰατροῖς τὴν πρόγνωσιν, οἵαν οἱ µάντεις ἐπαγγέλλονται, γελοῖον. ἐκεῖνοι µὲν γάρ φασιν ἐνναταῖον, εἰ οὕτως ἔτυχε, σωθήσεσθαι τὸν ἄνθρωπον, οὐκ ἔτι προστιθέντες, ἁπάντων ὀρθῶς γιγνοµένων. οἱ µὲν γὰρ ἅπαντα τὰ τοῖς κάµνουσιν αἰσίως τε καὶ ἀπαισίως ἐπιγενησόµενα προµαντεύονται. ὁ δὲ ἰατρὸς οὐχ οὕτως προερεῖ τὸ µέλλον, ἀλλ’ οἶδεν, εἰ πάντα γίγνοιτο δεόντως, ἑβδοµαῖον, εἰ οὕτως ἔτυχε, λυθήσεσθαι τὸ νόσηµα· προσγενοµένου δέ τινος ἁµαρτήµατος, εἰ µὲν µικρὸν εἴη τοῦτο, δύνασθαι µεταπεσεῖν τὴν λύσιν ἐκ τῆς ἑβδόµης εἰς τὴν ἐννάτην· εἰ δὲ µεῖζον, εἰς τὴν ἑνδεκάτην· εἰ δὲ πολὺ µεῖζον, εἰς τὴν τεσσαρεσκαιδεκάτην· εἰ δὲ πάνυ σφόδρα µέγα, κίνδυνον ἀκολουθήσειν ἀντὶ σωτηρίας ἀσφαλοῦς. προσέχει γὰρ ὁ ἰατρὸς ἀεὶ τοῖς δυσὶ τούτοις ὥσπερ ἀντιπάλοις, τῷ τε νοσήµατι καὶ τῇ φύσει. καὶ πρῶτον µὲν τοῦ σωθήσεσθαι τὸν ἄνθρωπον ἢ ἀπολεῖσθαι τὴν πρόγνωσιν ἐκ τοῦ διαγνῶναι τὸ ἰσχυρότερον· ἔπειτα δὲ καὶ τῆς προ θεσµίας ἐκ τοῦ πόσῳ θάτερον ἰσχυρότερόν ἐστι, ποιεῖται. καὶ οὐ χρὴ θαυµάζειν, εἰ κατασκεψάµενος ἑκατέρου τὴν ῥώµην, ἐξευρήσει τὸ νικῆσον. ὁρῶµεν γὰρ οὐκ ὀλίγους τῶν γυµναστικῶν ἐκ τῶν πρώτων κινήσεων, ἃς κινοῦνται πρὸς ἀλλήλους οἱ παλαισταὶ, προλέγοντας τὸν νικήσοντα πολλάκις γε καὶ πρὸ τῆς νίκης, καὶ ὅτι ταχέως ὑποχείριον ἕξει τὸν ἀνταγωνιστήν. πράττουσι δὲ τοῦτο, ὅταν ὁρῶσιν ἀξιολόγῳ τινὶ τὸν ἕτερον ἰσχυρότερον ὄντα θατέρου. προγνώσεται µὲν οὖν ὁ ἰατρὸς ὑγείαν τε καὶθάνατον οὐκ ἐξ ἄλλων ἀσκηµάτων, ἢ τοῦ γνωρίζειν ἀκριβῶς τὴν ἰσχὺν τοῦ νοσήµατος καὶ τῆς φύσεως. ἐκ δὲ τῶν αὐτῶν καὶ τὴν ἑκατέρου προθεσµίαν εὑρήσει. ταχεῖα γὰρ ἔσται ἡ λύσις τοῦ νοσήµατος, ὅταν ἡ δύναµις εὐρωστῇ, θάνατος δὲ διαταχέων, ἢν αὐτὴ µὲν ἀσθενὴς ᾖ, ἰσχυρότερον δὲ τὸ νόσηµα. τὸ δὲ τῆς ὑπεροχῆς µέγεθος ἐνδείκνυται τῆς προθεσµίας τὸν χρόνον. ἀπὸ τούτων µὲν τῶν σκοπῶν ὁ ἰατρός ἐστι προγνωστικός. ἐξ οἵων δὲ διασκεµµάτων αὐτῷ περίεστι διαγινώσκειν τοὺς σκοποὺς, εἴρηται µὲν ἐν τοῖς περὶ κρίσεων ἐπὶ πλέον, ἐρήσεται δὲ καὶ νῦν ἡ καθόλου µέθοδος, ὥσπερ τῶν ἄλλων ἁπάντων, οὕτω καὶ τοῦδε. ἰσχὺν µὲν τῆς φύσεως ἐκ τῶν οἰκείων ἐνεργειῶν γνωρίσεις, καὶ µάλιστα τῶν κατὰ τοὺς σφυγµοὺς, ἐπειδὴ τῆς ζωτικῆς οὗτοι δυνάµεως ἔργον εἰσί· τὸ δὲ µέγεθος τοῦ νοσήµατος ἐκ τῶν οἰκείων συµπτωµάτων· τὸ δ’, ὅσῳ θάτερον ὑπερέχει θατέρου, ταῖς ἀπεψίαις καὶ πέψεσιν, αὐτὰς δὲ ταύτας ἐκ τῶν ἰδίων περιττωµάτων· τὰς µὲν ἐν τῇ γαστρὶ διὰ τῶν ὑπιόντων κάτω, τὰς δ’ ἐν τοῖς ἀγγείοις διὰ τῶν οὔρων, τὰς δ’ ἐν ὅλῳ τῷ σώµατι διὰ τῶν ἱδρώτων. οὕτω δὲ καὶ τὰς ἄλλας ἁπάσας, ὅσαι κατά τι µέρος ἓν ἢ πλείω συνίστανται. τὰς µὲν κατὰ θώρακα καὶ πνεύµονα διὰ τῶν ἀναβηττοµένων. ὅσαι δὲ κατὰ κύστιν ἢ νεφροὺς, διὰ τῶν τοῖς οὔροις ἐµφεροµένων. ἥπατος δὲ σιµὰ καὶ µεσεντέριον ὅπως ἔχει δυνάµεως, ἐκ τῶν ὑπιόντων κάτω, καὶ τῶν ἐµουµένων τὰ κατὰ τὴν ἄνω γαστέρα καὶ τὸν στόµαχον. ὅσα δὲ δι’ ὑπερώας ἐκκρίνεται, ἢ διὰ ῥινῶν καὶ δι’ ὤτων, ἐγκέφαλον, ὅπως ἔχει ῥώµης, δηλώσει. κοινὸν δ’ ἐπὶ πάντων, ὡς οὐχ οἷόν τε διαλυθῆναι τὸ νόσηµα, πρὶν ἐν τοῖς ἀπιοῦσι περιττώµασιν ὀφθῆναι πέψεως γνωρίσµατα. οὕτω κᾂν ὦτα κακῶς ἔχῃ, κᾂν ὀφθαλµοὶ, κᾂν φάρυγξ, κᾂν µόριόν τι ἑλκωθὲν ᾖ, ἢ συλλήβδην εἰπεῖν ἅπαντες πεπασµοὶ ταχυτῆτα κρίσεως καὶ ἀσφάλειαν ὑγιεινὴν σηµαίνουσιν. ὠµὰ δὲ καὶ ἄπεπτα, καὶ εἰς κακὰς ἀποστασίας ἐκτρεπόµενα, ἀκρισίας, ἢ πόνους, ἢ χρόνους, ἢ θανάτους, ἢ τῶν αὐτῶν ὑποστροφάς. ταῦτα περὶ προγνώσεως ἀρκεῖ πρὸς τὸ παρόν. ὁ γάρ τοι πᾶς ὑπὲρ αὐτῶν λόγος ἐν ταῖς οἰκείαις πραγµατείαις γεγένηται κατὰ µέρος µεγίσταις οὔσαις, καὶ σχεδὸν ἅπαντα τὰ θεωρήµατα περιειληφυίαις, τά τε περὶ τῶν σφυγµῶν καὶ κρίσεων καὶ κρισίµων ἡµερῶν. ἐξ ὧν γάρ τις προγινώσκει µάλιστα, διὰ τῶν τριῶν τούτων δεδήλωται. δοκῶ τέλος ἔχειν τὴν θεραπευτικὴν ἅπασαν µέθοδον.

19. ᾿Επειδὴ καὶ τοὺς ἀπαλλαγέντας νοσηµάτων εἰς εὐρωστίαν ὑγιεινὴν ἄγεσθαι προσήκει, καὶ τοὺς ὑποσυ ροµένους εἰς τὰ νοσήµατα προφυλάττεσθαι τὰς νόσους, ἔτι τε τοὺς ἀµέµπτως ὑγιαίνοντας ἐν τούτῳ φυλάττεσθαι, καὶ τρία ταῦτα ὑπόλοιπα µέρη τῆς τέχνης ἐστὶ, διὰ βραχυτάτων εἰπεῖν τι καὶ περὶ τῆς τούτων συστάσεως. ἐπεὶ τοίνυν εἴρηται καὶ πρόσθεν, ὡς ἔστι τρία τὰ σύµπαντα γένη τῶν παρὰ φύσιν, αἰτίαι τε, καὶ διαθέσεις, καὶ συµπτώµατα, τὸ προφυλακτικὸν κᾂν εἴη µέρος τῆς τέχνης, ὃ δὴ καὶ καλοῦσιν ἰδίως προφυλακτικὸν ἐν τῷ πρώτῳ γένει συνιστάµενον. ὅταν γὰρ ἤτοι πλῆθός τι χυµῶν, ἢ φαυλότης, ἢ ἔµφραξις, ἢ φθαρτικὴ δύναµις ἐγγίνηται τῷ σώµατι, κίνδυνός ἐστιν ὅσον οὔπω νοσῆσαι τὸν ἄνθρωπον, ποτὲ δὲ καὶ ἐσχάτως κινδυνεῦσαι. δυσδιάγνωστοι δὲ τοιαῦται αἰτίαι ἅτε οὐ λυποῦσαι τὸν ἄνθρωπον. ὥσπερ γε ἀµέλει καὶ ὁ τοῦ λυττῶντος κυνὸς ἰὸς, οὗ σηµεῖον ἴδιον οὐδέν ἐστιν ἐν τῷ σώµατι περιεχόµενον, πρὶν ἐγγὺς ἥκειν λύττης τὸν δηχθέντα. καὶ δὴ καὶ πυνθάνεσθαι τῶν τοιούτων αἰτιῶν ἀναγκαῖόν ἐστιν τὸν ἰατρὸν αὐτῶν τῶν πασχόντων ὑπὲρ τῶν συµπεσόντων αὐτοῖς ἑκάστου. ὅταν µέντοι πλῆθος ἢ κακοχυµία ὑποτρέφηται, ἢ τὸν ὄγκον τοῦ σώµατος, ἢ ἐµφράττηταί τι σπλάγχνον, ἔνεστι γνωρίζειν αὐτὰ διά τινων συµπτωµάτων, ἃ µέσα πώς ἐστι τῶν τε τοῖς ὑγιαίνουσι ὑπαρχόντων καὶ τῶν τοῖς νοσοῦσι συµβαινόντων. τὰ µὲν γὰρ τοῖς ὑγιαίνουσιν ὑπάρχοντα κατὰ φύσιν ἅπαντά ἐστι καὶ ἄµεµπτα· τὰ δὲ τοῖς νοσοῦσι συµβαίνοντα παρὰ φύσιν τε καὶ µεµπτά· τὰ δὲ µεταξὺ τούτων ἐκ µὲν τοῦ γένους ἐστὶ τῶν ταῖς νόσοις συµβαινόντων, οὕτω δὲ σµικρὰ τοῖς µεγέθεσι καὶ ἀσθενῆ ταῖς δυνάµεσι, ὡς µηδέπω κωλύεσθαι πρὸς αὐτῶν τὰς συνήθεις ἑκάστῳ πράξεις. εἴτε γὰρ ὀδύνη κεφαλῆς ἢ ἄλλου τινὸς εἴη µέρους οὕτω σµικρά τις, ὡς µήπω τὸν ἄνθρωπον ἀναγκάζεσθαι κλινήρη γενέσθαι, ἀλλὰ καὶ εἴτε βάρος, ἤτοι καθ’ ὑποχόνδριον, ἢ κεφαλὴν, ἢ ἄλλο τι µέρος, ἢ σπλάγχνον, οὐδὲ τοῦθ’ ἱκανὸν ἀποστῆσαι τῶν συνήθων. ἔτι δὲ δὴ µᾶλλον ὄγκος τοῦ σώµατος, ἢ ἰσχνότης, ἢ ἄχροια, καὶ ὁ πρὸς τὰς κινήσεις ὄκνος, ἢ ὑπνώδης διάθεσις, ἢ ἀγρυπνία τῶν κατὰ τὰς τοῦ βίου πράξεις ἐνεργειῶν ἀπάγειν οὐχ ἱκανὰ, καὶ πολὺ δὴ µᾶλλον ἀνορεξία τις, ἢ ὄρεξις ἐπιτεταµένη σιτίων· ἄµφω γὰρ γίγνεται τοῦ σώµατος οὐκ ἀκριβῶς ὑγιαίνοντος, ὥσπερ γε καὶ ἀδίψους παρὰ λόγον, ἢ διψώδεις, ἢ δακνοµένους τὸν στόµαχον, ἢ τὴν κοιλίαν, ἢ κοπώδεις ἑαυτοὺς αἰσθάνεσθαι. τοιοῦτος γάρ τις ὁ τύπος ἐστὶ τῶν συµβαινόντων τοῖς ὑποφεροµένοις εἰς νόσον. ἡ δ’ ἐπανόρθωσις τῶν ἐργαζοµένων αὐτὰ διαθέσεων, συνελόντι µὲν εἰπεῖν, διὰ τῶν ἐναντίων, ὡς ἔµπροσθεν δέδεικται. κατὰ µέρος δ’ ἐπιόντι, τὸ µὲν περιττὸν ἅπαν ἐκκενοῦν προσήκει, διορισάµενον ὅπως ἐστὶ περιττὸν, εἴτε ὡς ποσὸν, εἴτε ὡς ποιὸν, εἴτε ὡς ἄµφω. τὸ δ’ ἐπανελθεῖν δυνάµενον εἰς τὸ κατὰ φύσιν, ἀλλοιοῦν διὰ τῶν ἐναντίων, τὸ µὲν παχὺ καὶ γλίσχρον λεπτύνοντα, τὸ δὲ λεπτὸν παχύνοντα, κοινῇ δ’ ἄµφω πέττοντα, τὰς δ’ ἐµφράξεις διαῤῥίπτοντα, τὰ δ’ ὅλῳ τῷ γένει παρὰ φύσιν, οἷά τε τὰ δηλητήρια καὶ οἱ ἰοὶ τῶν ἰοβόλων ζώων, ἀλλοιοῦντα καὶ κενοῦντα, τὰς µὲν ἀλλοιώ σεις διὰ τῶν ἐναντίων, ἤτοι καθ’ ὅλην τὴν οὐσίαν, ἢ κατὰ ποιότητα µίαν, ἢ δύο ποιούµενον, ἐκκενοῦντα δὲ διὰ τῶν ἑλκτικῶν δυνάµεων. δι’ ὧν δ’ ἄν τις ταῦτα ποιήσειε βοηθηµάτων, ἐξ αὐτῶν τῶν διαθέσεων ληπτέον. εἰ µὲν γὰρ πάντες ὁµοίως αὐξηθεῖεν χυµοὶ, διὰ φλεβοτοµίας µὲν ἡ κυριωτάτη καὶ µεγίστη κένωσις, ἑξῆς δὲ διὰ τρίψεων καὶ γυµνασίων, καὶ λουτρῶν, καὶ ἀσιτίας. οὕτω δὲ χρὴ κενοῦν, καὶ εἰ τὸ αἷµα πλεονάσει µόνον. εἰ δ’ ὁ τῆς ξανθῆς ἢ µελαίνης χολῆς χυµὸς, ἤ τις ὑδατώδης ὀῤῥὸς χυµοῦ, διὰ κενώσεως µὲν, ἀλλ’ οὐχ ὁµοίως. τὰ µὲν γὰρ ἐν ταῖς πρώταις φλεψὶ περιττώµατα τοῖς ὑπηλάταις ἐκκαθαίρειν· τὰ δ’ ἐν ταῖς ἄλλαις, δι’ οὔρων µὲν τὰ ὑδατώδη καὶ λεπτὰ, διὰ καθάρσεως δὲ τὰ χολώδη. ἐγχωρεῖ δὲ καὶ τὰ λεπτὰ τοῖς ὑπηλάταις ἐκκενοῦν. τὰ δὲ καθ’ ὅλην τὴν ἕξιν, ὅσα µὲν λεπτὰ, δι’ ἱδρώτων τε καὶ φαρµάκων, ὁπόσα τῷ δέρµατι προσφερόµενα ξηραίνειν πέφυκε. ὅσα δὲ χολώδη, καθάρσει µὲν πρῶτον, ἑξῆς δὲ τῇ διὰ τοῦ δέρµατος κενώσει. εἰ δ’ ὁ τοῦ φλέγµατος πλεονάζοι χυµὸς, εἰ µὲν ἁλµυρὸν εἴη, καθαίρειν, ὀξὺ δὲ γενόµενον ἀλλοιοῦν πειρᾶσθαι συντελοῦντα τῇ φύσει πρὸς τὴν πέψιν αὐτοῦ. πολὺ δὲ δὴ µᾶλλον ἔτι τὸ γλυκὺ πέττεται ῥᾳδίως. ἄγει δ’ εἰς πέψιν ἡσυχία τε καὶ θάλψις µετρία, καὶ σιτίων εὐχύµων ὀλίγων ἐδωδὴ, καὶ οἴνου πόσις θερµαίνοντος ὀλίγον. τὴν δὲ θάλψιν µετρίαν ποιεῖ ἡ εὔκρατος τρίψις, καὶ αἱ τῶν θερµῶν ὑδάτων σύµµετροι χρήσεις, ἐδέσµατά τε καὶ φάρµακα τὰ µετρίως θερµαίνοντα. διαῤῥίπτει δὲ τὰς ἐµφράξεις, ὅσα λεπτύνειν πέφυκεν ἐδέσµατά τε καὶ πόµατα καὶ φάρµακα. τὰς δ’ ὕλας τούτων ὅπως εὑρίσκειν τε καὶ κρίνειν προσήκει, διὰ µιᾶς ἐξηγησάµεθα πραγµατείας, ἣν περὶ τῆς τῶν ἁπλῶν φαρµάκων δυνάµεως ἐπιγράφοµεν. εἴρηται δὲ κᾀν τῷ περὶ τῆς λεπτυνούσης διαίτης γράµµατι.

20. Καιρὸς οὖν ἤδη µετιέναι τῷ λόγῳ πρὸς τοὺς ἐκ τῶν νοσηµάτων ἀναλαµβάνοντας, ἐφ’ ὧν οὔτ’ αἴτιον οὐδέν ἐστι παρὰ φύσιν, οὔτε διάθεσις ἰσχνότης δὲ µόνη µετὰ δυνάµεως ἀσθενοῦς. διὰ ταῦτά τοι καὶ ἡ εἰς τὴν κατὰ φύσιν ἀγωγὴ τῶν οὕτω διακειµένων ἀνάθρεψίς τε καὶ ῥῶσίς ἐστιν ἐκ κινήσεών τε καὶ τροφῶν συµµέτρων γιγνοµένη. τὰς δ’ ὕλας κᾀνταῦθα, δι’ ὧν αἱ κινήσεις τε καὶ θρέψεις ἔσονται, διὰ τῆς ὑγιεινῆς ἐδήλωσα πραγµατείας. ἀλλ’ ὑπὲρ τοῦ µηδὲν λείπειν τῷ παρόντι λόγῳ, λεχθήσεται καὶ νῦν ἡ µέθοδος ἁπάσης τῆς ὑγιεινῆς πραγµατείας, οὐ µόνον τῆς ἀναληπτικῆς λεγοµένης. καὶ πρῶτόν γε, ὁποῖον τὸ γένος αὐτῶν ἐστι, ἆρά γε τῶν παρόντων φυλακτικὸν, ἢ τούτῳ µόνῳ διαφέρει τοῦ θεραπευτικοῦ, τῷ κατὰ µικρὰ ποιεῖσθαι τὴν ἐπανόρθωσιν; οὐ γὰρ δὴ διαφυλάττοντί γε τῷ σώµατι τὴν ἔµπροσθεν ἕξιν ἐπιστατούσης ἐδέησε τέχνης. ἀλλ’ αὐτὸ τοῦτ’ ἔστι αἰτία τοῦ δεῖσθαι τῆς προνοησοµένης ἐπιστήµης, ὅτι δια φθείρεταί τε καὶ οὐ διαµένει τοιοῦτον, οἷον ἔµπροσθεν ἦν. εἰ µὲν δὴ τοῦτο µόνον αὐτῷ τὸ κενοῦσθαί τε καὶ διαφορεῖσθαι συµπίπτοι, τροφὴ καὶ ποτὸν ἀναπληρώσουσι τὸ λεῖπον. εἰ δ’ ἤτοι ὑποθρέψειε πλῆθος χυµῶν, ἢ περιττώµατα µοχθηρὰ, γυµνασίων αὐτῷ δεήσει σκοπὸν ἐχόντων καὶ ἐκκενοῦν µὲν, καὶ καθαίρειν τὸν χυµὸν, καὶ πέπτειν τὰ περιττώµατα, πρὸς τῷ καὶ διαφυλάττεσθαι τὰς αἰτίας ἁπάσας, ὅσαι τὴν ὑγείαν αὐτὴν διαφθεῖραι δυνήσονται, ψύξιν, ἔγκαυσιν, κόπον, ἀπεψίαν, µέθην, ἀγρυπνίαν, λύπας, ὀργὰς, θυµὸν, ὅσα τ’ ἄλλα τοιαῦτα, οὐ γὰρ ἔτι δεῖ καθ’ ἕκαστον ὑπεξιέναι τῷ λόγῳ, τῆς ὑποθέσεως, ἣν ὑπεθέµεθα, πεπληρωµένης ἤδη. πρόκειται γὰρ οὐ κατὰ διέξοδον ὑπὲρ ἁπάντων τῶν µερῶν τῆς ἰατρικῆς διελθεῖν, ἀλλὰ δεῖξαι, πῶς ἀπὸ τῆς κατὰ τὸ τέλος ἐννοίας, ὥσπερ τῶν ἄλλων τεχνῶν, οὕτω καὶ ταύτης ἡ σύστασις γίγνεται. καὶ τοίνυν ἐπειδὴ γέγονεν ἤδη τοῦτο, διὰ κεφαλαίων ἀναλάβωµεν ἅπαντα τῆς ἰατρικῆς τὸν λόγον, εὐθὺς καὶ τὴν ἀναλογίαν ἐπιδεικνύντες, ἣν ἔχει πρὸς τὰς ἄλλας τέχνας, ὅσαι ποιητικαί. ῎Εστιν οὖν ἡ ἰατρικὴ µία τῶν ποιητικῶν, οὐ µὴν ἁπλῶς οὕτως, ὡς ἡ οἰκοδοµική τε καὶ τεκτονικὴ, καὶ ὑφαντικὴ, ἀλλ’ ὡς ἥ τε τῆς πεπονθυίας οἰκίας ἐπανορθωτικὴ καὶ τῶν ῥαγέντων ἱµατίων ἀκεστική. ἐπεὶ δὲ καὶ τούτων αὐτῶν ἡ σύστασις ἐδείχθη διττὴ, ποτὲ µὲν ἑαυτοῦ γεννῶντος τοῦ τεχνίτου τὸ παράδειγµα, ποτὲ δ’ ἐκτὸς ὑπάρχοντος θεωρουµένου, τὴν ἰατρικὴν τέχνην ἐκ τοῦ δευτέρου γένους ἐπεδείξαµεν. οὐ γὰρ ἑαυτῆς διαπλάττει τὸ παράδειγµα· θεασαµένη δὲ δι’ ἀνατοµῆς ὅλον ἀκριβῶς, αὐτὸ πειρᾶται τὸ διαφθειρόµενον ἐπανορθοῦν. διήνεγκε δ’ ἐν τούτῳ τῶν προειρηµένων τεχνῶν, ὅτι τὰ πλεῖστα τῆς φύσεως ἐργαζοµένης ὑπηρετεῖ. τὴν θεωρίαν µέντοι πᾶσαν, ἐξ ἧς ὁρµώµενος ὁ ἰατρὸς ἐπανορθωτικός τε καὶ ὑπηρετικός ἐστιν, ἀνάλογον ἐκτήσατο ταῖς ἄλλαις τέχναις αῖς ποιητικαῖς. καὶ γὰρ τῶν ὁµοιοµερῶν ἔγνωκε τὴν οὐσίαν, καὶ τῶν ὀργανικῶν τὸν τρόπον τῆς γενέσεως, ἔτι τε τῶν παθῶν τὴν εὕρεσιν ὁµοίως ἐποιήσατο, καὶ τοὺς καθ’ ἕκαστον αὐτῶν σκοποὺς τῆς ἰάσεως.

21. ῎Εστιν οὖν ἡ ἰατρικὴ µία τῶν ποιητικῶν, οὐ µὴν ἁπλῶς οὕτως, ὡς ἡ οἰκοδοµική τε καὶ τεκτονικὴ, καὶ ὑφαντικὴ, ἀλλ’ ὡς ἥ τε τῆς πεπονθυίας οἰκίας ἐπανορθωτικὴ καὶ τῶν ῥαγέντων ἱµατίων ἀκεστική. ἐπεὶ δὲ καὶ τούτων αὐτῶν ἡ σύστασις ἐδείχθη διττὴ, ποτὲ µὲν ἑαυτοῦ γεννῶντος τοῦ τεχνίτου τὸ παράδειγµα, ποτὲ δ’ ἐκτὸς ὑπάρχοντος θεωρουµένου, τὴν ἰατρικὴν τέχνην ἐκ τοῦ δευτέρου γένους ἐπεδείξαµεν. οὐ γὰρ ἑαυτῆς διαπλάττει τὸ παράδειγµα· θεασαµένη δὲ δι’ ἀνατοµῆς ὅλον ἀκριβῶς, αὐτὸ πειρᾶται τὸ διαφθειρόµενον ἐπανορθοῦν. διήνεγκε δ’ ἐν τούτῳ τῶν προειρηµένων τεχνῶν, ὅτι τὰ πλεῖστα τῆς φύσεως ἐργαζοµένης ὑπηρετεῖ. τὴν θεωρίαν µέντοι πᾶσαν, ἐξ ἧς ὁρµώµενος ὁ ἰατρὸς ἐπανορθωτικός τε καὶ ὑπηρετικός ἐστιν, ἀνάλογον ἐκτήσατο ταῖς ἄλλαις τέχναις ταῖς ποιητικαῖς. καὶ γὰρ τῶν ὁµοιοµερῶν ἔγνωκε τὴν οὐσίαν, καὶ τῶν ὀργανικῶν τὸν τρόπον τῆς γενέσεως, ἔτι τε τῶν παθῶν τὴν εὕρεσιν ὁµοίως ἐποιήσατο, καὶ τοὺς καθ’ ἕκαστον αὐτῶν σκοποὺς τῆς ἰάσεως.

К Патрофилу, о составе медицинского искусства^[150]

1. Так как ты, Патрофил, как мне кажется, одержим некой божественной страстью, стремишься все изучать последовательно и методически, у меня возникло желание тебе помочь, написав для тебя некие заметки по следам тех рассуждений, которые ты слышал и о которых спрашивал. Ведь как мог я не взять на себя этот труд, видя, что ты обрел путь, ведущий к истине, но идти по нему в одиночку не можешь, ведь он долог, крут и тернист? Я вижу многих, пошедших по этому пути по собственному побуждению, однако устрашившихся и отвратившихся от него. С тобою же все наоборот: хотя ныне все отвратились и свернули на другие пути, ты зришь саму истину, как бы в неких высях пребывающую, и сохраняешь горячую любовь к красоте ее, и не боишься предстоящего пути, но и не доверяешь его выбор только себе самому. И теперь, стремясь обнаружить истинный состав искусства медицины, страдаешь ты в сердце своем муками роженицы. И, как я предполагаю, вскоре исполнишься ты еще большей жажды, когда узришь сияющий свет истины, не обретя иного, лучшего пути, помимо того, по которому шествуешь ныне. Ведь я вижу, что ты исполнен божественного стремления к истине, какой бы материи ты ни касался. Так вот, поскольку ты говорил, что ради постижения искусства медицины подставлял уши свои тысячам учений, но ни от кого не услышал, с чего надо начинать, если хочешь изучать это искусство последовательно и методически, и, более того, что никто не указал тебе всего пути, я обещал показать тебе то, чего ты жаждешь, если ты возьмешь на себя труд поупражнять свой разум в других искусствах. Ты же, не отклонив этого предложения и не убоявшись [немалого] труда, с радостью заверил [меня], что исполнишь предложенное, если только я пообещаю, что покажу тебе такой же метод и во всех науках. Когда я пообещал и это и показал, что я имею в виду, на [примере] первой предложенной теории, я увидел, как радуешься ты ее истинности. И после, рассмотрев многие науки, в первую очередь — практические, поскольку и наука о здоровье — из их числа, ты перешел и к этой науке, к которой стремился с самого начала, и, увидев, что и здесь следует применять тот же метод, счел необходимым, так как все сказанное было невозможно держать в памяти, чтобы кто-нибудь написал сочинение обо всем этом. Я же, возрадовавшись твоему стремлению к истине, составил два таких сочинения. В одном, по которому прежде всего следует упражняться тому, кто пожелал совершенствоваться в искусстве, излагается, как и советовали древние философы, состав всего искусства, исходя из его цели. Из-за своего размера это сочинение разделено на две книги. Во втором сочинении, к которому мы теперь приступаем, показано, что метод медицинского искусства ничем не отличается от метода других искусств. Итак, теперь мне следует приступить к изложению этого учения.

2. Итак, из искусств одни имеют своей целью лишь изучение природы вещей, которые они рассматривают, как, например, арифметика, астрономия и физиология. Другие же состоят в делании некого дела, как, например, искусство танца или искусство глашатая, и по окончании своего труда они не могут продемонстрировать никакого зримого результата. Третьи же, напротив, являют нам творения свои, как, например, строительство и архитектура. Четвертые ничего не производят, но занятие ими заключается в том, чтобы поймать и приобрести что-нибудь из существующего, как, например, рыболовство и охота с собаками, и вообще любая охота. Если же тебе предстоит согласно правильному методу рассмотреть врачебное искусство, прежде всего надо определить, к какому из перечисленных видов оно относится, то есть является ли оно теоретическим, практическим, созидающим или собирающим. Это нетрудно исследовать и определить. Но так как ты пожелал обучиться этому искусству, то следует напомнить тебе и об этом. Тебе предстоит только вспомнить, почему ты решил овладеть этим искусством. Я задал тебе этот вопрос, когда мы только начали упражняться в этих беседах, и ты ответил мне, что, если это возможно, хочешь вернуть в согласное с природой состояние людей, тела которых находятся в неестественном состоянии, в тех же случаях, когда это невозможно, по крайней мере, поставить диагноз и выяснить, что можно вылечить, а что нет. Когда ты так начал рассуждение, я сказал, что то, что ты хочешь изучить, является искусством созидающим в том случае, если по окончании дела можно будет показать его результат. Есть много и других созидающих искусств, например кузнечное ремесло, сапожное ремесло, кораблестроение, архитектура, скульптура, рисунок, и вообще из всех видов человеческих искусств искусства созидающие — самый многочисленный вид. Итак, тот метод, который, как ты уже знаешь из предыдущей книги, следует применять ко всем искусствам такого рода, теперь следует применить и к тому искусству, которое ты стремишься изучать, положив и здесь то же начало рассуждения, какое уместно для любого из этих искусств: определить вначале цель, к которой мы стремимся с помощью этого искусства. Поэтому прежде всего нам надо знать, что такое здоровье — наше собственное и других людей. Затем следует понять, каким образом мы болеем и что такое болезнь, — из этого понимания и происходит желание быть здоровыми и создать искусство врачевания. Так как это искусство по роду своему заключается в создании здоровья, то получается, что оно является одним из созидающих, а так как созидающие искусства, как уже было показано, бывают двух видов, то искусство, которое мы исследуем, будет из разряда искусств, исправляющих то, что уже существует, а не создающих то, чего раньше не было. Ведь некоторые из искусств сами создают предметы, как, например, ткачество и сапожное дело, а некоторые исправляют то, что пострадало, как, например, искусство починки одежды и обуви.

3. Уже было показано, что и с искусством строительства домов дело обстоит таким же образом. И оно [делится] на два разных дела: строительство дома, которого раньше не было, и поправку дома, который от чего-либо пострадал. Ясно, что для обоих этих дел строитель должен знать все части дома, то есть понимать, какова каждая из них, как устроена, каков ее размер, сколько таких частей существует и как они связаны с другими частями. То же относится и к искусству, касающемуся тела, которое да позволят нам те, кто ведет войну по поводу слов, именовать в данном сочинении искусством медицины: необходимо знать о каждой простой части, какова она по сущности, структуре, размеру, сколько существует простых частей каждого вида и как они объединены в единое целое. Как тот, кто стремится точно узнать, каков уже построенный дом, посредством анализа и исследования, поймет это, так же и мы постигаем тело человека посредством анатомии. Ведь Бог и природа, создавая первое тело, продумали его части заранее, давая образец их использования; мы же как бы изучаем уже построенный дом. Однако и мы если не приблизимся, насколько это возможно, в своем знании к Богу, то не сможем узнать, действительно ли все существует ради какой-либо надобности, или некоторые вещи существуют без необходимости. Ведь и то и другое можно предположить, как и то, что все существует ради чего-либо дурного. Однако здесь приходит на помощь знание наилучшим образом устроенных тел. А в этой области, в свою очередь, узнав из анатомических исследований о так называемых гомеомерных телах (о структуре каждого из них, каков их размер, сколько их всего и как они соединены между собой), мы обретем знание и о сложных частях, которые называем органическими: таковы нога, рука, палец, глаз, язык, легкое, печень и другие. Функции частей бывают тоже двух родов: одни у простых, или гомеомерных, тел, другие — у сложных, представляющих собой орган. Ведь можно увидеть движение всей ноги, а можно — каждой из ее мышц. И если нога вывернута, то [мы] видим неправильное движение и каждой отдельной мышцы, и всей ноги в целом. Из этого возникает понимание происходящего с телом: ясно, что если поврежден нерв, подходящий к мышце, то мышца теряет подвижность и чувствительность, а вместе с ней теряет подвижность и вся конечность. Поэтому, я думаю, когда мы строим наше искусство, мы должны понимать не только состав частей тела, но и их функции, и этим мы отличаемся от строителей. Ведь они знают только части и структуру здания, но ни одна из них не действует, так как здание — не живой организм, нам же следует исследовать функции частей тела. Начало же этого исследования может быть двояким — либо познание функций, либо изучение частей тела. Изучение функций — это, например, изучение мышления, памяти, нравственного выбора. Изучение частей — это, например, изучение мозга, позвоночника, сердца. И для всех известных нам функций мы будем искать соответствующие части тела, а для всех частей тела — соответствующие функции. Но и здесь любое исследование должно следовать определенному методу, к рассмотрению которого мы и перейдем.

4. Итак, уже сказано, что природа частей тела бывает двоякой, как и природа их функций, но теперь следует сказать об этом подробней. Функция ноги в целом — шаг. Но шаг получается, когда отдельные ее части попеременно вытягиваются и сокращаются, то есть когда мышцы, находящиеся внизу, переходят через коленную чашечку и своими сухожилиями дотягиваются до берцовой кости, после чего вытягивают голень, и происходит движение ноги вперед. Когда таким же образом действуют внутренние мышцы, происходит вытягивание ноги. Так, посредством растяжений и сокращений сочленений бедра и нижней части ноги происходит движение. Мышцу же можно видеть ясно, когда она обнажена от окружающей кожи, как и то, что она сокращается как бы к своей голове. Нерв же, к ней подходящий, не производит никакого заметного движения. Однако легко заключить, что он является путем, по которому к ней подходит сила, исходящая из мозга. Сам же мозг является началом всех нервов, несущих эту силу, как мы ясно видим из того, что нервы в верхней части тела, которая ближе к голове, [дольше] сохраняют свою силу, в нижней же [быстрее] теряют ее. А посылает ли самому мозгу эту силу что-либо иное, как он посылает ее нервам, или сам он является источником этой силы — непонятно, так как все это относится к теориям о душе, руководящей телом. Но вернемся к тому месту рассуждения, с которого мы начали. Шаг есть функция всей ноги. Производит же его в ноге вид частей тела под названием «мышцы». Кости же, и сухожилия, и жир, и железы, и сосуды, и кожа, и жилы, и соединительная ткань, и связки получают начало движения от мышц. Ведь прежде всего мышцы приводят в движение кости, а все остальное движется вместе с ними, поскольку прилегает к костям. Таким образом, движение ноги есть функция мышц, то есть функция всей ноги не есть функция всех ее частей. Поэтому мы и сказали, что есть два вида функций: первый и основной вид — функция каждой из простых частей, второй, дополнительный, или не изначальный, или как кому захочется назвать — функция всего органа.

5. После того как мы определили это, необходимо исследовать, каким образом реализуются функции органов, а каким — простых частей тела. Прежде всего надо начать с органов, раз уж мы привели в пример ногу. Если бы в ноге не было именно таких костей, и их количество не было бы именно таким, и они не были бы соединены именно так, то движение мышц не могло бы произойти. Ведь необходимо, чтобы в сочленениях одна из костей принимала на себя усилие, а другая двигалась вперед, а связки окружали соединение с внешней стороны и опоясывали его таким образом, чтобы кости не задевали друг друга, и при этом они должны быть не настолько напряженными и жесткими, чтобы препятствовать движению, но и не настолько расслабленными, чтобы позволять сочленению костей извратиться. Итак, ясно, что связки должны иметь определенный размер, и устройство, и количество, и соположение. Ведь если они будут больше или меньше по количеству или по размеру, чем должны быть, будут иметь неправильную форму или соединяться с костью не в том месте, то движение сочленения не будет безупречным. И то, что сказано ранее о костях, мышцах и связках, можно сказать и обо всех частях тела, их функциях и действиях. Ведь если имеется часть тела, не лишенная функции и пользы и имеющая наилучшее устройство в отношении своей сущности, структуры и состава, то ее следует поддерживать в этом состоянии, если же она в чем-то от него отклонилась, то ее надо вернуть в лучшее состояние. Это невозможно сделать, если не знать о функции и устройстве каждой части [тела]. В данном направлении и следует продолжать изыскания и не отклоняться от этого пути, если мы хотим обрести знание о здоровом и больном теле.

6. Так как разговор об этом уже шел, следует напомнить о силе метода. Ведь невозможно описать устройство ни дома, ни храма, ни кровати, ни чего-либо другого, независимо от того, безупречно это устройство или ущербно, не рассмотрев части, из которого оно состоит, каковы они по числу и какова каждая из них по размеру, как они устроены и как расположены. Во всем этом и заключается совершенство^[151] (совершенное устройство. — Примеч. пер.) или несовершенство (несовершенное устройство. — Примеч. пер.) всех составных тел. Как было показано, и состояния дома или храма связаны с размером, устройством, количеством или расположением частей, поскольку с этими вещами связаны их совершенство или несовершенство. Совершенство же или несовершенство кровати — не в этом, гиматиев — в чем-то другом, обуви — тоже в чем-то своем. Для всех же живых организмов, имеющих составное устройство, есть четыре критерия совершенства, несовершенства и страдания. Если же части тела обретают естественное единство, то такие тела обретают пятое состояние — такое, что наилучшее тело исполняет свои функции наилучшим образом, а наихудшее — наихудшим. Если же единство организма нарушено, то такое состояние не просто называется ущербным, но уже может квалифицироваться как болезнь. Итак, ради ясности учения пусть этот вид страдания называется нарушением единства, но и если назвать его нарушением связности, большой разницы не будет. Но следует знать, что такое страдание бывает и у гомеомерных частей тела. Ведь и у костей, и у нервов, и у жил, и у артерий, и у плоти при уколах, укусах, порезах, разрывах и переломах нарушается единство (букв.: связность). Для кости такое страдание называется переломом, а для мягких тканей — трещиной, и происходит из-за растяжения мышц. Когда же расположенные рядом жилы разрываются, то такое страдание называется разрывом. Таким же образом при трещине рана состоит в разрыве непрерывности плоти, происходящем не от перестановки, а от разреза. Если то, что наносит рану, является тонким и острым, это называется укол и колотая рана, если тяжелым — раздавливание и ушиб. Из ран же, полученных от укусов, те, при которых повреждаются кости, называются кариозными^[152], а те, при которых повреждаются другие ткани, — язвой. Однако назвать можно и иначе. Принципиальное различие лежит в области упомянутого пятого вида заболеваний, который бывает у [сложных] частей тела, состоящих из простых. В живых организмах, как было сказано, происходит сращение однородных частей, и отделение одной из них называется отрывом. Например, если одна из гомеомерий отделяется от целого, то это и страдание того, что отделилось, и всего тела, либо страдание побочное, как в случае с мышцей, либо страдание, затрагивающее основные функции, как в случае со связкой. Итак, как я здесь описал подвиды внутри одной разновидности болезней, при которой страдает непрерывность тканей, так и ты попытайся так же описать виды внутри остальных четырех родов. Напоминать же о них в настоящем рассуждении кажется мне излишним, так как все это подробно изложено в сочинении «О разновидностях болезней».

7. И вновь напомним себе, что и для всех других вещей, имеющих составную природу, есть четыре причины сущности, а также правильного и неправильного устройства; далее, что, если кто хочет знать о совершенстве или несовершенстве каждой части целого и уметь лечить ее страдания, ему необходимо знать природу всех этих частей. Ведь если у дома пострадала черепица или кирпич, необожженный или обожженный, то необходимо, чтобы мастер знал, как изготовляются оба эти элемента, как вынуть пострадавший элемент и вставить на его место другой, целый. Тому же, кто составляет для других руководство по искусству, касающемуся тела человека, необходимо знать, возможно или невозможно поставить что-то другое на место той или иной части. Например, если вырезать пострадавший кусок плоти, можно нарастить другой. А удалив жилу или связку, другую ты уже не сделаешь. Ведь плоть рождается из крови, а жилы и связки — из семени. Кость также есть часть тела, возникающая при формировании организма, однако на ее месте можно нарастить нечто близкое кости. Все это я изложил, используя в качестве примера то, что приходило мне в голову. Разум же требует, чтобы все это исследовал тот, кто собирается составить руководство по искусству медицины. Начало исследования я уже описал, положив отправной точкой зарождение живого существа и посоветовав исследовать вопрос, что родилось из семени, а что постоянно рождается из пищи. Метод еще более понуждает и заставляет нас исследовать, является ли каждая из гомеомерий единой и простой частью или они состоят из нескольких частей и каким образом они составлены. Ведь вполне ясно, что они аналогичны так называемым органам, и их совершенство или несовершенство заключается в количестве, структуре, размере и положении того, из чего они состоят, если способ их образования аналогичен. Если же это не так, но, как в так называемом тетрафармакон^[153], они образуются посредством полного смешения составных частей, нужно определять их совершенство, несовершенство или болезнь иным образом. Также, думаю, если они образуются не посредством смешения, но посредством соположения простых частей, подобно так называемому сухому «головному» лекарству, то и в этом случае совершенство или несовершенство и болезнь следует определять согласно способу образования исследуемой вещи. Если же они состоят не из многих элементов различного вида, но из многих элементов одного вида, подобно дому, построенному из одних обожженных кирпичей или из одних камней, то ты, разумеется, найдешь совершенство или несовершенство и болезнь, которая проявляется только в их составе, согласно самому способу образования исследуемой вещи. То, что какой-то один из описанных случаев подходит к частям тела, состоящим из гомеомерий, ясно показывает логика рассуждения. А вот что из этого верно — это нужно рассмотреть поподробнее. При этом мы видим, что выводы философов, дошедших до этого в своих рассуждениях, а также некоторых врачей сильно различаются между собой. Поэтому, как мне кажется, некоторые врачи и отказываются от такого рода исследований, считая, что ответить на вопросы, которые ставятся в них, невозможно. Некоторые же заявляют, что это не только невозможно, но и не нужно.

То, что такое исследование не бесполезно для того, кто хочет составить искусство медицины не эмпирически, но методически, — это, как мне кажется, должно быть уже понятно; то же, что это не невозможно, покажем далее, поскольку ранее мы уже об этом беседовали. Ведь если ты хоть сколько-нибудь мне доверяешь — а я знаю, что ты мне доверяешь, видя, что всегда и во всем стремлюсь я не к славе людской, но к истине, — то да не убоишься ты множества философов и врачей, несогласных меж собою. Ведь если бы все обладали всем, что помогает отыскать ответ, но не нашли бы его, то разумно было бы оставить поиски. Но они признают, что одного у них не было, а относительно другого непонятно, было ли оно у них, мы же обладаем всем необходимым, и поэтому нам следует без трепета приступать к исследованию. Итак, что же должно сойтись, чтобы тот, кто что-либо исследует, либо постиг истину, либо, не постигнув ее, не отказался от ее поиска? Ясно, что должны сойтись семь факторов. Прежде всего, природная острота ума, которая позволяет разуму с готовностью следовать за тем, чему его учат. Во-вторых, приобретенный с детства образ жизни и навык к обучению, который приобретается уже с первых шагов в учении. Но самое главное, чтобы такой человек упражнялся в арифметике и геометрии, как советовал Платон. В-третьих, дополнительно к перечисленному выше, он должен преклонить ухо свое к учению тех, кто считается лучшими учеными мужами своего времени. В-четвертых, он должен быть в высшей степени трудолюбив, настолько, чтобы ни днем, ни ночью не думать ни о чем, кроме учения. Пятое же и самое редкое свойство — стремиться к истине и всю жизнь печься лишь о ней, презирая все прочее — все, о чем печется толпа. Кроме того, шестое условие — усвоить некий метод, позволяющий отличить правду от лжи. Ведь для того, чтобы обрести то, к чему мы стремимся, одной жажды истины недостаточно — необходимо еще быть способным найти ее. Седьмое же, в дополнение ко всему этому, — пользоваться методом так, чтобы не только обладать знаниями, но и уметь их применять. Ведь если даже ораторам, чье искусство намного меньше нашего, недостаточно просто изучить метод, но необходимо всю жизнь упражняться в его применении, то тем более тем, кто стремится к столь великой цели, недостаточно просто изучить метод. И если у того, кто вступил на путь поиска истины, нет хотя бы одного из перечисленных свойств, то будет справедливо, если он не станет рассчитывать на полный успех. А если все есть — почему бы, вооружившись благой надеждой, не отправиться на поиски истины?

8. Гипотеза же наша заключается в том, что как мы сумели посредством анатомии изучить все части тела, вплоть до простейших, в отношении того, что можно постигнуть с помощью органов чувств, так сможем и определить, какие части являются по природе первыми и простейшими. Так что теперь поведем речь не обо всем, но возьмем для примера только одно. Когда мы изучаем плоть, прежде всего возникает вопрос: едино ли по существу своему ее порождающее начало? Это начало можно также назвать первой и простейшей ее частью. Если же окажется, что такого единого начала нет, следует вопрос, имеется ли множество таких начал. Затем следует выяснить, сколько их, каковы они и каким образом объединяются в единое целое. Так вот, поскольку плоть испытывает боль, когда ее режут или сильно нагревают, невозможно, чтобы в основе ее лежал один элемент, который Эпикур называет атомом. То, что этот элемент не может быть единым, ясно из следующего. Ни один атом не является по природе своей ни горячим, ни холодным, ни белым, ни черным. Но зачем я веду эту речь, зачем нагромождаю слова? У атомов, по слову тех, кто их измыслил, нет вообще никаких качеств. Но все такого рода качества, кажется, имеются у всех тел, а у всех атомов есть качества, касающиеся формы, а также упругость и вес. Для нашего рассмотрения не важно, называть ли это качествами или как-то иначе. Итак, у всех атомов есть перечисленные свойства, по виду же они между собой не различаются, как различаются гомеомерии [в теории] тех, кто постулирует их существование, или четыре начала у тех, кто полагает их началами. Так вот, и Гиппократ утверждает, и я говорю, что если бы человек был чем-то одним, то он никогда не испытывал бы боли, и здесь Гиппократ совершенно прав. Ведь единое не может превратиться в нечто иное, так как не имеется того, во что оно могло бы превратиться. А то, что не может превратиться, неизменно и бесстрастно, бесстрастное же не может испытывать боли. Итак, вывод из этих посылок — то, что единое бесстрастно, из чего, в свою очередь, можно сделать следующие выводы. Если бы начало было одно, то человек бы никогда не испытывал боли; однако он испытывает боль; следовательно, плоть состоит не из одного по виду своему начала. То же рассуждение можно повторить и иным способом. Если элемент, из которого состоит плоть, бесстрастен, то плоть не будет испытывать боли; однако она испытывает боль; следовательно, начало, из которого состоит плоть, не бесстрастно. Первое рассуждение опровергает гипотезы об атомах, о «необъединенных» и наименьших частицах. Вторым же рассуждением опровергаются учение о гомеомериях и учение Эмпедокла. Ведь и он полагал, что тела состоят из четырех элементов, не переходящих друг в друга. Итак, следи внимательно за ходом рассуждения, и ты сможешь обрести большую часть того, что ты ищешь, быстрее, чем надеешься. Ведь было доказано, что элементы, [из которых состоит] плоть, должны быть не бесстрастными. Этому требованию не удовлетворяет также учение тех, кто считает, что боль происходит от соединения неких бесстрастных тел, которые являются началами природы всего сущего. Ведь страдание бесстрастного невозможно по определению, более того, против этого свидетельствуют наши чувства. Ведь если ты сплетешь между собою пальцы, а затем тотчас разнимешь их, то ни соединение, ни разъединение не причинит боли. Боль испытывает то, что страдает. Прикасающееся же не страдает, поскольку страдание бывает двояким: отчуждение от целого или разъединение единства. А поскольку и в случае тел, явно подверженных страданию, ни соединение, ни разъединение не причиняет боли, то едва ли они причинят боль в случае с телами бесстрастными. И «необъединенные тела» Асклепиада, хотя их можно сломать, не испытывают боли, когда их ломают, поскольку являются бесчувственными. Поэтому они, даже если пострадают, будут испытывать боли не больше, чем кость, хрящ, жир, связка или волос, так как у них нет чувств. Ведь и все эти ткани повреждаются, однако не испытывают боли, поскольку не имеют ощущений. Поэтому то, что может испытывать боль, должно быть способным страдать и обладать ощущениями. Однако то, что имеет ощущения, не обязательно состоит из ощущающих начал; достаточно, чтобы эти начала были способны страдать. Ощущающим тело может стать потом, меняясь и претерпевая изменения. А так как большинство согласно с тем, что изменений и смешений начал бесконечно много, то возникает бесконечное количество частных свойств отдельных тел, и нет ничего невозможного в том, что некоторые из них не будут обладать ощущениями, а некоторые будут обладать ими в большей или меньшей степени. А то, что по необходимости начал будет более одного и что они изменяются, убедительно доказано выше — убедительно, разумеется, для тех, у кого, как было сказано чуть ранее, есть все данные для того, чтобы сделаться людьми учеными. С тем же, кто дошел до такого бесчувствия, что не желает даже разузнать, существует ли правильный метод доказательства, или узнать его от кого-нибудь, или поупражняться в нем, не следует и говорить о таких вещах. Ведь мы ведем этот разговор, не состязаясь с кем-либо и стремясь не к победе, но к одной лишь истине. Для тех же, кто хочет опровергнуть мнения неучей, мы написали отдельную книгу, в которой рассматриваем учение Гиппократа о стихиях.

9. Итак, вернувшись к высказанному вначале предположению, доведем рассуждение до конца. Так как начало в целом можно отделить, рассмотрим последовательно, сколько существует начал, отталкиваясь в рассуждениях от несомненно данных нам явлений. Если кто-то меняет нечто, необходимо, чтобы прежде, чем изменить его, он к нему прикоснулся, на что указывают и чувства, и сама природа вещей. Ведь безумно было бы предполагать, что пламя, горящее здесь, может изменить что-либо, находящееся в Египте. Если же меняющее меняет то, к чему прикасается, необходимо, чтобы изменение происходило посредством качеств предметов, ощутимых на ощупь. Что же мешает рассмотреть все эти свойства? Итак, острое режет то, что приближается к нему, но не меняет его сущности, так же и тяжелое, хотя и давит, не вызывает изменений повреждаемой сущности. Твердость также не может изменить то, что приближается к ней, настолько, чтобы перевести его в другой вид. А вот жар и холод могут изменить приближающуюся к ним сущность в целом. Точно так же и влага и сухость, хотя и не так быстро, как названные выше качества, со временем меняют то, что подвергается [их воздействию]. Но нет ли и других качеств, способныхвызывать изменения? Или все эти качества перечислены выше? Следует считать и называть перечисленные качества единственными действующими, и в наибольшей степени — первую пару противоположностей, а из нее прежде всего тепло, так как оно является наиболее действенным. Следом за теплом по действенности идет холод, затем — влажность, далее — сухость. И ни одно другое качество не изменяет приближающееся к телу, им обладающему, в целом. Ведь если и разрывает, сдавливает, режет, ломает, то делает только это, и изменение не распространяется на все претерпевающее тело, так что сущность его не переходит в другой вид, но оно лишь распадается на части. Например, если ты разделишь снег на мельчайшие частицы, он останется снегом, если же нагреешь его, он перестанет быть снегом. Ведь он и появился оттого, что воду охладили, а не оттого, что ее собрали воедино, так как соединение частей — увеличение количества сущности, а охлаждение — изменение сущности. И если взять обратные процессы, то разделение на мелкие части будет уменьшением количества сущности, а нагревание — порождением новой сущности, при котором прежний вид меняется на другой. Итак, те части тела, которые первыми имеют такие качества, являются началами всех прочих частей тела, в том числе и плоти. Это земля, вода, воздух и огонь — вещества, которые все философы, не боящиеся доказательств, называют первоэлементами всего рождающегося и уничтожающегося. Еще они говорят, что первоэлементы могут переходить друг в друга и что у них есть некая общая субстанция. Но не об этом сейчас речь; и не следует смущаться многочисленностью тех, кто заблуждается в истине, а верить следует только тому, кто может привести доказательства. Если же кто-то не знает, в чем сущность доказательства, — а в этом признаются некоторые из тех, кто называет себя философами, — пусть он и не дерзает утверждать что-либо. Ведь это все равно, что пытаться обучиться предсказанию солнечных затмений, не зная толком даже цифр и букв. Посему беги от таких людей, как от пропасти: ведь иногда они увлекают за собой и тех, кто к ним приближается, и даже совершенно портят их, если их жертва оказалась недостаточно сведущей в логике. Поэтому нам и следует упражняться в этой теории, как ни в чем ином. Однако я понимаю, что эти замечания были излишними.

10. Теперь изложим нашу гипотезу. Из четырех первоэлементов, перемешанных между собой, получается единое гомеомерное тело, обретающее свои качества благодаря смешению и могущее быть как чувствующим, так и нечувствующим. Так и, в частности, в каждом из родов все различия происходят от разных смешений. Так что благодаря особенностям смешений одно становится костью, другое — плотью, третье — артерией, четвертое — нервом. Но и частные свойства тканей происходят от свойств смешений. Например, более сухая и горячая плоть бывает у львов, более влажная и холодная — у скота, а средняя — у человека. Но и из людей у одного плоть может оказаться горячее, чем у Диона, у другого — холоднее, чем у Филона. Так что различия между гомеомерными частями тела бывают простыми, и их столько, сколько начал, то есть гомеомерии могут быть более горячими, более холодными, более влажными и более сухими, а бывают составными, и таких еще четыре, то есть гомеомерии могут быть более влажными и более холодными, более горячими и более влажными, третий вид — более сухие и более горячие, а четвертый — более холодные и более сухие. Из всех этих вариантов наиболее благосмешанным является первый. Но об этом достаточно сказано в сочинении «О темпераментах». Теперь же, так как мы установили, что полезные и вредные свойства гомеомерий происходят от соразмерности или несоразмерности начал, надо определить отличие вредных свойств гомеомерий от болезни. Отличие же выводится из определения обоих понятий, как показано в сочинении «О доказательстве». Каково же определение здорового состояния тела, а каково — болезненного? В здоровом состоянии естественные функции не повреждены, а в болезненном повреждены. Например, если некто, будучи здоровым, имеет функции более слабые, чем другой здоровый человек, но еще не поврежденные, то он имеет худшее смешение, чем другой, но [при этом он] еще не болен. Так вот, существует одно наилучшее смешение, свойственное здоровым организмам, и восемь плохих смешений, свойственных им же. Во время болезни никогда не бывает хорошего смешения, но все смешения плохие, и числом их столько же, сколько дурных смешений здорового организма. Если же кому-то не нравится считать, что в здоровом состоянии бывают и хорошие, и дурные смешения, то ему придется выбрать одно из двух учений: или считать, что все постоянно больны, или что есть одно смешение на всех: мужчин и женщин, зрелых людей, стариков и детей, атлетов, простых людей, работников, бездельников, сильных, слабых. Но и то, и другое — нелепость. Значит, необходимо найти какое-то третье определение здоровья, чтобы оно покрыло все количественные различия, которые бывают между здоровыми телами. Так же обстоит дело и со всеми другими вещами. Ведь и дом, и корабль, и кровать, и ящик, и плащ, и обувь, и колесница могут быть лучше или хуже по своему устройству, при этом еще считаясь исправными. Поэтому мы должны предположить, что бывает всего три состояния всех существующих тел — хорошее, плохое и болезнь. Но хорошее состояние бывает только одним, так как в хорошем предмете нет никакого порока; оба же других имеют бесчисленные варианты, различающиеся количественно.

11. Поскольку мы дошли до этого места в рассуждении, вспомним наши основные положения. Ведь таким образом мы будем знать, какую часть того, что мы намеревались отыскать, мы уже нашли, а какую еще предстоит найти. Мы предполагали составить руководство по искусству, создающему здоровье, однако не так, как создает дом искусство архитектора, а так, как исправляет испорченную его часть искусство ремонтника. Но и это сходство не совершенно, и далее требовалось выяснить, насколько тот, кто пользуется искусством медицины, может, подобно строителю, исправить недостатки тела. Так как для того, чтобы ответить на все эти вопросы, необходимо прежде всего постичь природу тела, недостатки которого будет исправлять наше искусство, мы принялись исследовать и это. Обнаружив же, что функции и устройство его частей являются природными, и если они пострадали, то надо всеми средствами пытаться восстановить их естественное состояние, мы задались вопросом, насколько возможно восполнить естественное. Обнаружив же, что сущность сложных частей тела возникает из составления их из более простых частей тела, а сущность этих простых частей — из четырех первоэлементов, рассмотрим далее то, что касается отдельных болезней. Однако наше рассуждение уже привело нас к познанию здоровых и больных тел — не всех их, конечно, но лишь определения и как бы их образца. Всю же сущность знания больных и здоровых тел мы обретем, если перейдем к разбору видов [различных состояний]. Ведь врач должен знать не только то, что бывают горячие, холодные, сухие и влажные смешения соков в частях тела, но, переходя к видам, понимать, какое бывает смешение соков в костях, какое — в плоти, нервах, жилах и в каждой из других простых частей [тела]. Так же и относительно органов следует знать, каков состав каждого из них, например руки, ноги, печени, груди, легких, сердца, мозга. Таким же образом следует знать не только родовые различия болезней, но и то, как эти болезни протекают в каждой из частей [тела].

12. Итак, терапевтический метод начинается с определения здоровых и больных частей тел. Так как в высшей степени здоровое, будь то гомеомерия [составляющая орган] или [сам] орган, является соразмерным во всех отношениях, а несоразмерное является больным, то следует рассмотреть его несоразмерность, какова она. Ведь необходимо, чтобы существовала и другая несоразмерность, противоположная ей. Для гомеомерий и простых тел состояние несоразмерности определяется через качества. Для органов же, если, например, несоразмерность, вызывающая болезнь, состоит в размере, то возможно и противоположное искажение размера; если в структуре, то возможно и противоположное искажение структуры. То же касается положения и количества. И в любом случае возвращение к соразмерности из несоразмерного состояния будет происходить под воздействием противоположной несоразмерности. Следует как бы пройти некий путь от неестественного состояния к естественному, ведущий в сторону, противоположную той, которая привела к неестественному состоянию. Если же хочешь идти в обратном направлении, нужно отталкиваться от того, что противоположно нынешнему состоянию. И это — первый и наиболее общий принцип всякого лечения болезней, то есть лечение противоположного противоположным, как сказано и у Гиппократа. В частных же случаях берутся и частные противоположности: холодное как противоположное горячей болезни, горячее — как противоположность холодной. Также для сухой болезни — увлажняющее, а для влажной — высушивающее. То же относится к гомеомериям. Что же касается органов, для каждого из четырех перечисленных выше видов их заболеваний для устранения болезненной несоразмерности следует пользоваться противоположными средствами, пока не будет восстановлено состояние естественной соразмерности. Например, если из-за какой-то раны случилось неестественное приращение плоти, необходимо не лекарство, питающее плоть, но лекарство, плоть уменьшающее, отнимающее и разъедающее и уничтожающее; напротив, если из-за раны появилась язва, ее нужно лечить средством, наращивающим плоть. И каждым из средств нужно пользоваться настолько, чтобы устранить первое состояние, и остановиться, дойдя до соразмерности, прежде чем впасть в другую крайность. Ведь устраняя избыток плоти, если не остановиться вовремя, можно произвести язву, наращивая же новую плоть в месте язвы, тоже можно произвести избыток плоти, если не остановиться, достигнув меры. При болезнях этого вида, когда часть тела бывает больше или меньше, чем нужно, лечение, как было сказано, следует производить посредством противоположности. При другом же виде заболеваний, когда изменена структура органа и изменения поразили многие его части, для каждой нужно подобрать лечение от противоположного. Например, если какая-то часть стала более выгнутой наружу, чем она есть по природе, то ее надо вернуть к естественному положению, сжимая и толкая, а ставшее более выгнутым внутрь и как бы запавшим, как бывает, например, с носом, надо вытаскивать наружу. То, что стало вместо жесткого мягким, надо делать более жестким, а то, что стало слишком жестким, — размягчать. То же касается частей тела, в которых углубления, или отверстия, или вообще полости стали больше или меньше должного, или стали более пустыми, или более наполненными, чем должны быть, или забились плотной или вязкой жидкостью — все это нужно изменять в противоположном направлении, пока не будет достигнута соразмерность. Так же и те части тела, что отклонились от естественного состояния по положению, следует возвращать к изначальной природе, отводя в прежнее положение: переместившееся вперед отодвигать назад, переместившееся же назад возвращать вперед. И относительно двух оставшихся противоположностей, то есть верхнего и нижнего положения и горизонтального смещения, действовать надо таким же образом. Если же весь орган заболел из-за того, что нарушено естественное количество его частей, то и здесь следует знать, больше или меньше получилось частей, чем установлено природой, как выше сказано об изменениях размера, и лечение, как и в том случае, будет состоять в добавлении или убавлении. Разница же в том, что в данном случае следует прибавить или удалить целую часть, а в том — часть части тела.

13. Однако по отношению к этим и прочим видам заболеваний следует рассмотреть, для каких из них мы можем выработать способы лечения, так как определение болезни лишь помогает найти верный путь лечения, но не показывает, возможно оно или нет. Такая проблема существует для всех созидающих искусств, и она решается не исходя из определения того, что должно получиться, а исходя из определения того, возможно это или невозможно, а также творящей причины и удобных или неудобных для лечения свойств материи. Ведь одни и те же вещи для одних возможно, а для других невозможно сделать, и в одно время возможно, а в другое невозможно. Причины же благ, которые бывают для тела, — природа и врач. Но некоторые вещи невозможны для природы, а некоторые — для врачей. Например, для природы невозможно исправить и заново срастить перелом кости, если при нем смещены части и вывернут сустав, для врача же это возможно. Так же и вывих сустава врач вправить может, а природа не может. Полую рану же зарастить природа может, а врач не может, как и переварить нечто полупереваренное или непереваренное. Но и в этом врач содействует и помогает природе, например, прикладывая к ране очищающее средство или давая умеренное количество согревающего средства для улучшения пищеварения. Однако многие вещи, изначально созданные природой, невозможно сделать заново, например, сухожилия, артерии, связки, нервы и прочее в том же роде. Первая же задача терапевтического метода, как было сказано, — определить общую для всех цель: лечить противоположное противоположным, во-вторых, определить это противоположное для каждого вида заболеваний, а в-третьих, рассмотреть, возможно ли для нас или для природы достичь этой цели, или же это совершенно невозможно, или невозможно лишь временно, или невозможно лишь частично. И это — немалая часть науки о природе, в которой надлежит упражняться всякому, кто хочет определить возможное или невозможное в каждом из случаев. Мною написано два сочинения на эту тему. Одно называется «О порождении животного», и в ней описано, как зародыш возникает из семени и ежемесячных женских выделений, вторая же называется «О природных возможностях». В сочинении же «О природе семени» ты, если возьмешься методически изучать его, найдешь общее рассмотрение того, что доказано нами, того, как зарождается большинство частей зародыша, используя в качестве материи для своего формирования сущность семени. И если ты обнаружишь это, то уже не будешь удивляться, что в дальнейшем природа не может [вновь] образовать ничего подобного. В сочинении же «О природных возможностях» ты сможешь найти описание расположения порожденных частей, что также поможет тебе ответить на вопрос, что природа может восстановить сама, что — с помощью врача, а чего не может вовсе. Там же, где мы исследуем возможности и сущность творящих причин, ты найдешь все возможное и невозможное. Например, возможно ли, если разрушен хрящ, создать на его месте новый, или что-то близкое хрящу. Так же и относительно кости: если кость, родившаяся при формировании зародыша, погибла, создать новую или что-то похожее на нее, а также можно ли срастить жилистую часть диафрагмы, или сердце, или печень и любую часть какого-либо органа. Мне же не время все это здесь излагать, так как в одну эту книгу не может вместиться все искусство медицины, да я и с самого начала стремился не к этому, а к тому, чтобы описать метод и показать состав искусства медицины: на каких и скольких началах оно держится и какими путями движется. Итак, прекратив здесь это рассуждение, сведя его к главному, прибавлю еще кое-что о той части искусства, о которой шла речь ранее. Ведь как в той части мы, определив виды здоровых и больных частей тела, сочли необходимым рассмотреть их применительно к каждому отдельному [виду] материи, так и теперь, определив цели терапевтического метода, мы считаем необходимым применить их к каждой ткани в отдельности, чтобы узнать, что из этого можно сделать, или что можно сделать частично, или со временем, а что совершенно невозможно. И во всем этом надлежит соблюдать аналогию с другими искусствами. Предположим, например, что дом, построенный из обожженных кирпичей, претерпел частичное разрушение и хозяин велит его отстроить, изъяв поврежденные кирпичи и поставив на их место целые. Тогда строителю придется сначала изготовить другие кирпичи, подобные тем, которые были повреждены, а если хозяин дома не может предоставить ему необходимый для этого материал, объяснить ему, что в таком случае ремонт будет невозможен. То же касается и темы нашего исследования. При недостатке материи природа не сможет ничего восстановить, поэтому невозможно заново вырастить то, что происходит из семени в процессе формирования плода.

14. Так как об этом сказано достаточно, прибавим к нашему рассуждению оставшееся — то, чего мы ранее коснулись мельком. Говоря о вспомогательных средствах, мы уже перечислили общие принципы их применения и сказали, что одно надлежит охлаждать, другое — нагревать, третье — увлажнять, четвертое — сушить. Таковы цели по отношению к гомеомериям, а по отношению к нарушениям размера нужно либо отнимать, либо выращивать, при количественных же нарушениях либо полностью удалять, либо порождать новое. При структурных же искажениях восстанавливать естественную форму, то есть опустошать заполнившееся, наполнять опустошенное, разделить объединившееся, объединить разделившееся, сошедшееся и уплотнившееся приводить в противоположное состояние, разделяя одно и разжижая другое. Так же следует действовать, если наша цель — вернуть естественное состояние при заболевании, касающемся взаимного положения частей, а в случае если разрушено единство, следует добиться сращения разошедшихся частей. Но во всех этих случаях немалая часть искусства — выбрать способ оказания помощи. Например, при вывихе суставов, если смещение произошло не только в направлении «вперед — назад», но также из-за спазма мышц, в вертикальном направлении, необходимо вызвать обратное движение в обоих направлениях, то есть сначала опустить вниз, а затем поставить на свое место. Поэтому вправление сустава невозможно сделать без растяжения в противоположном направлении. А то, что при растяжении в противоположном направлении необходимо как можно более сильное удержание и натяжение, ясно каждому. И так как мы иногда не можем это сделать, используя только наши руки, мы изобрели для этого вспомогательные инструменты. Иногда эти инструменты помогают и для отведения в сторону вывихнутого члена. И таким же образом все инструменты являются неким вспомогательным материалом, как и все подходящие средства, и лекарства, и правильное питание, и питье, и все, что помогает телу, находящемуся в перечисленных состояниях, вернуться к состоянию естественному. Поэтому и врач должен позаботиться об этих средствах, способствуя достижению перечисленных целей посредством использования этих вспомогательных материалов, чтобы не быть пораженным тем же недугом, что и те, кто думает, что всякий раз, когда необходимо охлаждение, надо использовать холодную воду, а когда необходимо нагревание — горячую, не ведая того, что иногда холодная вода может разогревать, а горячая — охлаждать. Больше всего об этих средствах и способах лечения сказано в сочинении «О лекарствах». Теперь же прибавим только то, что весь этот род вспомогательных средств состоит из того, что предлагается в пищу, делается, удаляется из организма или приставляется извне. По этим разделам тот, кто занимается искусством медицины, и должен изучать такого рода средства, зная не только их возможности, но и дополнив посредством их использования все источники здоровья, чтобы не прошло мимо него ничего из того, что составляет искусство врачевания, которое имеет две главные части: знание природы тел, которым мы приносим помощь, и знание природы средств этой помощи.

15. Итак, тому, кто заботится об искусстве, осталось сделать одно: найти какую-нибудь теорию, помогающую ставить диагнозы для всех состояний, и особенно для тех, которые связаны с заболеваниями органов, находящихся в глубине тела. Ведь не всякий человек способен определить болезненное состояние каждой из частей, идет ли речь о простых частях [тела] или сложных частях тела, особенно если они расположены в глубине тела. Но и здесь необходимо попытаться, следуя некоему методу, найти пострадавшую часть [тела], а также определить ее состояние, о чем нами сказано подробнее в другом месте. Но, как мы делали для всех прочих методов, нужно перечислить здесь основные положения этого метода и, прежде всего, ответить на вопрос, каковы роды неестественных состояний, которые мы будем определять при диагностике. Вообще видов неестественного состояния существует три: один — состояния, повреждающие функцию органа, другой — состояния, являющиеся причинами расстройств первого вида, третий — симптомы первых двух. Те состояния, которые являются причинами, когда они становятся действенными, в наибольшей степени заслуживают названия заболевания. И они называются так, даже если никаких явных нарушений нет, но существует их возможность. Так, например, несварение называется причиной заболеваний, даже если никакого заболевания еще нет. Я называю несварением недостаточное переваривание пищи не только в желудке, но и в кишечнике, и в печени, и в целом все случаи недостаточного переваривания. Род же симптомов делится на три вида: нарушение функции, симптомы, проявляющиеся на теле, и нарушение меры в выделениях. Причиной всего этого является состояние тела, которое можно назвать и болезнью, и страданием, разницы нет. Распознается же оно, естественно, по симптомам, а причины симптомов надо распознавать. Ведь некоторые из симптомов следуют из состояния, являющегося причиной, по необходимости, а некоторые — не по необходимости, но в большинстве случаев, или изредка, или спорно. Так же и из других симптомов одни следуют за изменением состояния по необходимости, другие — в большинстве случаев, третьи — спорно, четвертые — редко. Те симптомы, которые следуют за болезнью по необходимости, называются диагностическими, и их нужно считать надежными признаками болезни. Те же, что следуют не по необходимости, указывают либо на подвид заболевания, либо на его характер, либо на его тяжесть. Я покажу на примере значение каждого из приведенных выше положений, чтобы, отталкиваясь от этого, ты набирался опыта равным образом для всех случаев, исходя из этого метода. Предположим, что у некоего человека имеется скопление слизи в плевральной полости. Тогда заболеванием будет скопление слизи, а симптомами, возникающими неизбежно, — неестественная тяжесть, покраснение, боль. Два первых мы сейчас не обсуждаем; остается только колющая боль в боку. Итак, человек испытывает боль, потому что его болезнь — скопление слизи. Вид же боли — колющая, так как сущность больной части тела — перепончатая. Болит же в боку, так как там расположена больная часть. Распространена же боль на большое пространство, так как и плевральная полость достаточно велика. Жар же по необходимости следует за этим заболеванием из-за его тяжести и расположения больной части: если или то, или другое будет отсутствовать, то жар будет не обязательно. Ведь если будет воспален палец, то жар будет не обязательно, так как палец находится далеко от сердца. Также жара не будет, если больной частью будет плевра, а болезнь — скирром или опухолью. Однако нарушение дыхания будет необходимым следствием такого заболевания из-за расположения больного органа, ведь он есть часть дыхательной системы. Вид же нарушения дыхания будет зависеть не от [расположения] больного органа, но от типа заболевания. Ведь боль препятствует достаточному расширению органов дыхания. Поэтому вдох не исполняет своей функции, недостаточно наполняя легкие, из-за чего дыхание слишком быстро переходит к следующему этапу, и не происходит передышки, необходимой по природе, оттого дыхание становится неглубоким и частым. Но и нарушение пульса будет обязательно следовать за скоплением флегмы в плевральной полости и потому, что оно неотделимо от жара, и из-за природы больной части тела. Ведь в нем сужаются сосуды, из-за чего жар усиливается и наступает быстрее, так как пораженная часть изобилует жилами, имеет большое натяжение и жесткость. Все эти симптомы с необходимостью следуют за скоплением флегмы в плевральной полости. По необходимости же будет и что-нибудь одно из следующего: лежать будет больнее или на том боку, со стороны которого находится больное место, или на противоположном, или на обоих одинаково. Плевральная полость является двусторонней, поэтому если сильнее поражена внешняя ее часть, находящаяся около костей, то легче будет ложиться на противоположную сторону, так как больной испытывает давление со стороны противоположной части. Если же поражена другая, внутренняя часть, как бывает в большинстве случаев, то больнее будет лежать на противоположном боку, ведь так заполненная жидкостью полость будет свисать, а если человек лежит на пострадавшем боку, то боль будет меньше, ведь заполненная полость не будет ни стесняться костями, ни свисать, но человек будет свободен и от одного, и от другого страдания. Если же скопление жидкости имеется с обеих сторон, то больному будет все равно, на каком боку лежать. Также у некоторых боль переходит в подреберье, а у некоторых — в область ключиц. Это происходит из-за природы пострадавшей части, кроме того, распространение боли — симптом скопления слизи. Так как плевральная полость доходит сверху до ключиц, а снизу — до диафрагмы, то, когда жидкость скапливается в ее верхней части, кажется, что сжимаются ключицы, а когда в нижней — то боль переходит в подреберье. А чтобы боль не переходила ни туда, ни туда, нужно, чтобы скопление слизи было весьма малым и находилось в середине плевральной полости, не доходя ни до одного из краев, но далеко от них отстоя. Также когда у кого-то высушивается, то из воспаленной части выйдет лимфа, как из-за болезни, так и из-за природы этой части, как бывает с теми, у кого случается скопление жидкости в полости рта и в глазах. Ведь из-за оттока жидкости может усилиться воспаление, а это часть тела нежная, а не плотная, как кожа. Когда же в месте воспаления скапливается обильная и неплотная жидкость, а место нежное, то много жидкости выливается наружу; если же жидкость плотная и в скудном количестве, а часть тела твердая, то выливается мало. Поэтому тогда больной менее всего испытывает позывы к кашлю и ничего не отхаркивает. Но если жидкости становится больше, то больной постоянно кашляет и весьма много отхаркивает. Итак, пусть кашель будет считаться постоянным симптомом этой болезни, отхаркивание же после кашля — непостоянным, но встречающимся в большинстве случаев. Если же будет иметь место отхаркивание, то слюна будет окрашена, но не всегда в один и тот же цвет, потому что и скапливающаяся жидкость не всегда бывает одной и той же природы. Когда в этой жидкости преобладает кровь и желчь, а таков чаще всего бывает сок, вызывающий скопление слизи в плевральной полости, то этой жидкостью и окрашивается слюна от окружающего ее сока. Таким образом, слюна бывает красной, если истечения в плевральную полость бывают кровяные, и желтой, если истечения содержат горькую желчь. Если же флегматический сок, сжатый и загнивший, стал причиной скопления жидкости, то выплевываемое будет иметь вид пены. Иногда отхаркивают и черную жидкость, если жидкость в плевральной полости, содержащая либо кровь, либо горькую желчь, сгустилась от тепла. Так вот, все это тоже может помочь при постановке диагноза относительно больной части и природы заболевания через определение характера жидкости, заполняющей плевральную полость. Итак, из сказанного выше видно, что для определения характера и места заболевания необходимо знать и сущность каждой из пострадавших частей тела, и способ ее сообщения с близлежащими частями. То же, что термины «положение», «структура» и «сообщение с близлежащими частями» означают одно и то же, я считаю, ясно и без моих слов.

16. Из сказанного выше очевидно, что необходимо знать и функцию, и пользу каждой из частей тела, а кроме того, понимать происхождение болезней и их симптомов и причины, создающие болезнь. Ведь это необходимо для определения пострадавшей части тела и ее состояния, а также различения ее заболеваний. Отсюда же берется и знание о тяжести и характере каждого из заболеваний. Тяжесть определяется по тяжести состояния и сопутствующих ему симптомов. Характер определяется благодаря знанию различия болезней и сопутствующих им симптомов. Так, в приведенном примере наиболее губительна скапливающаяся в плевральной полости черная желчь, это же заболевание имеет самый тяжелый характер, оно наиболее разрушительно для тканей и пищеварения и хуже всего поддается лечению при помощи очищения, так как ему сопутствует наиболее сильный жар, из-за которого соки сворачиваются. Наиболее же легкое заболевание — скопление крови, так как оно легче всего протекает и лечится. Два же оставшихся сока по легкости или тяжести заболевания находятся между названными двумя. Из симптомов же отсутствие мокроты — признак приближающейся смерти, так как показывает, что к скоплению слизи присоединилось истечение соков и все это портится из-за того, что остается внутри. Самое же лучшее — если отхаркивание происходит легко и без боли. Также характер болезни показывают симптомы, относящиеся к пульсу. Есть и другие симптомы, определяемые на основании принципа сочетанности: изменения сознания, кома, снижение аппетита, изменения состава мочи и кала. Так вот, нам нужно упражняться в том, чтобы интерпретировать все эти симптомы, если мы хотим научиться определять болезнь, ее локализацию, характер, тяжесть и ее отдельные виды. Исходя из всего этого мы можем также строить прогноз относительно того, каков будет исход болезни, и делать правильные назначения терапевтических средств. Ведь [правильный] прогноз, [во-первых], доказывает, что врач неповинен в смерти больного, и, [во-вторых], вселяет надежду в страдающих, а часто и показывает, когда лучше всего оказать помощь. А то, что правильное использование терапевтических средств есть главное в нашем искусстве, то, ради чего делается все остальное, очевидно всякому. Как оно получается из того, что описано выше, будет сказано далее. Теперь же я хочу перейти к изложению цели моего предыдущего рассуждения. Ведь диагностика болезней, а также пораженных ими частей тела показана мной пока только на одном примере; не лишним будет добавить и еще один подобный пример. Ведь вид выделений указывает на многое, и к нему присоединяется вид тела, которое производит эти выделения. Исходя из этих двух [групп] симптомов, можно надежно поставить диагноз. Например, если в выделениях тела будут попадаться пленки, это будет показателем того, что часть тела, из которой это выделяется, повреждена, причем речь идет о части, поверхность которой имеет пленочную природу. Место, [откуда исходят] выделения, также напрямую ведет к определению больной части тела. Ведь понос — показатель болезни кишечника, рвота — желудка, отрыжка — поверхности трахеи, изменение мочи — мочевого пузыря, выделения из половых органов — семявыводящих путей. Так вот, кроме этого, надо различать, когда часть тела болеет из-за симпатии, а когда она является первоначальным очагом заболевания, исходя из того, что является причиной, а что — следствием, какая патология больше, а также исходя из источника обоих заболеваний. Ведь многие страдают меланхолическими симптомами или при заболеваниях желудка, или при заболеваниях мозга, по принципу сочетания, или при катаракте. Но если кто-нибудь внимательно рассмотрит такие случаи, обнаружит по несварению и скоплению экскрементов в желудке, что перечисленные симптомы являются следствием желудочных колик и что они обостряются при повреждении привратника желудка и исчезают, когда желудок получает помощь. Но теперь не время рассуждать обо всех страдающих частях тела, ведь и о других частях искусства я говорил кратко: показывал лишь метод исследования и то, как эта часть искусства связана с его целью. И тому, кто нашел в наших сочинениях определения этих частей искусства, необходимо многообразно упражняться во всех них. Ведь все то, что необходимо прибавить к данному краткому изложению, мы оставили для описания в указанных методических сочинениях. Считай, что здесь дан только общий вид искусства медицины. Когда же ты дойдешь до самих материй, то постигнешь само искусство. А когда пройдешь все по частям, как я сделал здесь на небольших примерах, то составишь для себя целостное видение всего искусства.

17. Итак, теперь осталось показать, что для правильного применения терапевтических средств необходимо точно знать устройство части тела, которую мы лечим, ее структуру и положение. Так вот, природа показывает, каковы бывают первичные болезни, связанные с дурным смешением соков, насколько часть тела при них отклоняется от естественного состояния, насколько каждую из частей тела надо нагревать, или охлаждать, или высушивать, или увлажнять. Структура же сама по себе указывает на болезни, о которых сказано выше, и вместе с тем показывает их тяжесть. И вместе с тяжестью показывает, до какой степени следует посредством противоположных средств возвращать больную часть к естественному состоянию. Это аналогично тому, что было сказано о заболеваниях, происходящих от нарушения смешения. К этой же разновидности относятся [разные варианты] запираний и закупориваний. Отдельным исключительным видом опустошения является опустошение через рот и через отверстия и системы органов, которые расположены ближе всего к подлежащему излечению органу. Это методы лечения, подсказываемые положением органа, и о них будет сказано далее. Так вот, применительно к этому разряду нет необходимости повторять уже сказанное относительно определения тяжести болезни и количества необходимых лечебных средств. О том же, что относится исключительно к этой разновидности, следует сказать далее, так как это в высшей степени полезно для лечения таких заболеваний, если они сочетаются с нарушениями структуры. Приведем и здесь несколько примеров для того, чтобы продемонстрировать метод. Запирание есть одно из заболеваний органов, случающееся чаще всего в печени из-за особенностей ее строения и функции. Ведь сосуды, идущие от врат печени и распределенные по всей ее полой части, соединяются с невидимым глазу устьем печени. И все питание выводится из желудка в одно место печени, которое по этой причине и называется вратами печени. Ведь и в город невозможно войти, не пройдя врат, и в печень ничто не проходит, не пройдя через это место. И там все распределяется по полости печени, а затем по путям, которые мы назвали, переносится в нижнюю выпуклость. Так вот, нет ничего удивительного в том, что из-за узости этих путей множество проходящего по ним вещества запирается и скапливается в этом органе. И лечением этого заболевания будут, прежде чем это начнет повторяться часто и у человека начнется жар, диета и лекарственные средства, способствующие похудению. Если же это стало повторяться часто, то, кроме того, будут необходимы очищения. Через какое место надо производить очищение, указывает структура и положение этого органа. Отталкиваясь от этого, то, что находится в полости печени, мы направим в кишечник, а то, что находится в печеночной лоханке, вычистим посредством мочеиспускания. Таким же образом, когда следует вычистить то, что находится в груди и окружает легкие, по структуре и положению органа можно определить, что делать это нужно посредством отхаркивания. Так же и то, что скапливается в мозге, нужно изгонять через ноздри. Таким же образом и при скоплениях слизи лечение определяется по положению и структуре органа. Во всех этих случаях первой целью является избавление от сока, приведшего к скоплению слизи, а как следует этот сок удалять, показывает природа пораженного органа. Наученные ей, мы выводим жидкость, скопившуюся в области бедер, через сосуды, проходящие под коленями и в области лодыжек, и таким же образом выводим жидкость, скопившуюся в области матки. Жидкость же, скопившуюся в груди и легких, мы выводим по сосудам, находящимся с внутренней стороны локтя. Жидкость же, скопившуюся в голове и в области шеи, — по плечевым сосудам. Ведь удаление жидкости, происходящее по ближайшим к больной части тела сосудам, является наилучшим и самым легким. И сам способ удаления скопления слизи может быть важен для постановки диагноза. И для выбора терапевтических средств также важно определить место скопления жидкости. Если скопление жидкости находится близко к поверхности тела, то необходимо такое лекарство, освобождающее жидкость, которое предписывается при соответствующем виде скопления слизи. Если же скопление жидкости бывает глубоко под поверхностью тела, то нужно настолько более сильное лекарство, насколько оно отстоит от поверхности тела. Так что иногда в этих случаях мы используем даже банки для кровопускания, если скопление жидкости находится очень глубоко, что является случаем, наиболее противоположным поверхностному скоплению жидкости. И когда мы пользуемся вяжущими лекарствами, также надо учитывать расположение больной части. Ведь если вяжущее лекарство может проникнуть достаточно глубоко, то ничто не мешает его применить. Если же не может, надо смотреть, как бы не привлечь к больному месту некоторого количества близлежащих жидкостей. Поэтому надо либо сочетать эти лекарства с лекарствами выводящими, либо не использовать их вовсе. Ведь я знаю, что величайший вред приносят те, кто кашляющим из-за заболеваний легких накладывают кругом на всю грудь вяжущие лекарства. Кроме того, что их сила не достигает легких, они еще и собирают всю кровь, которая есть в груди, к легким. Но теперь, я думаю, довольно об этом. Я останавливаюсь, сказав об этом столько, потому что лишь показываю пример метода. Знание же и подробное изложение о каждой части тела и как бы вся суть метода изложены в других сочинениях.

18. Далее мы скажем о прогнозе, так как он полезен нам и для других вещей, и не в последнюю очередь — для лечения. Прежде всего тому, кто хочет составить руководство по искусству предсказания течения болезни, необходимо предварительно рассмотреть вопрос, имеет ли каждая болезнь, как природа каждого живого существа, свой срок жизни, так что болезнь, которой природой отведен месяц, не может продолжаться сорок дней, или же любая болезнь может как продолжаться долго, так и быстро закончиться. Ведь сейчас уже существует много врачей, дающих прогнозы относительно будущего, и даже простые люди уже не задаются вопросом, может ли человек предсказывать исход болезни, или это невозможно, но все считают, что это вполне возможно, и спрашивают у врача, в какой срок закончится болезнь. И для данного сочинения не лишним будет изложить основы искусства предсказания течения болезни, ведь все остальное в соответствии с логикой рассуждения мы уже изложили. Прежде же всего необходимо, если мы принимаем, что возможен какой-либо прогноз, чтобы было нечто, что обязательно случится в будущем. Далее же надлежит рассмотреть, каковы такие вещи и сколько их. Ведь не все, что может произойти с больным, произойдет обязательно. Например, шум по соседству, или лай собак, или какие-то дурные вести могут вызвать бессонницу у больного, но это происходит не всегда, и такой прогноз ненадежен. Но неужели, когда речь заходит о болезни, прогноз всегда бывает надежным и делается с необходимостью или такое невозможно? Ведь жидкость может внезапно скопиться внутри жизненно важного органа или, напротив, перейти от него в место незначительное. В первом случае больной окажется в крайней опасности, во втором же наступит внезапное и неожиданное исцеление больного. В таких случаях можно только сказать, надежен прогноз или ненадежен, но исход болезни точно предсказать нельзя. Если же у человека испражнения не отходят, но скапливаются в одном месте, то можно строить прогноз на будущее, так как мы знаем, что есть немалые силы природы, благодаря которым живет живое существо, и знаем, каково бывает их различие. Так вот, тот излишек, который по всему телу живого существа несется кровью, имеет свой установленный срок переваривания, который можно определить, если узнать природу каждого из выделений. Так и о пищеварении можно будет рассуждать согласно правилам искусства, разумеется, если по отношению к больному все сделано правильно. Ведь если в чем-либо сделана какая-либо ошибка, это может либо замедлить выздоровление, либо ускорить смерть, и об этом прежде всего надо помнить на протяжении всего рассуждения. Ведь прогнозы сбываются только у наилучшего врача, который сам лечит правильно, притом что и больной не делает ошибок. А думать, что прогнозы врачей подобны вещаниям прорицателей, смешно. Ведь и те говорят, что больной поправится, скажем, на девятый день, не уточняя, «если все будет делаться правильно». Они предсказывают все, что случается с больными в силу каких-либо причин или без причины. Врач же не так предсказывает будущее, но знает, например, что, если все будет сделано правильно, болезнь отступит на седьмой день, если же будет допущена незначительная ошибка, то разрешение болезни случится не на седьмой, а на девятый день, если ошибка будет значительная, то на десятый, если еще большая, то на одиннадцатый, если еще большая, то на четырнадцатый, а если ошибка будет весьма великой, то вместо надежного исцеления может возникнуть опасность для жизни. Врач всегда обращает внимание на болезнь и природу, как на двух врагов. И то, выздоровеет человек или умрет, зависит от того, что сильнее; дальнейший же прогноз делается исходя из того, насколько сильнее то, что сильнее. И не следует удивляться, если, рассмотрев обе силы, врач обнаружит ту, что победит. Ведь мы видим, как часто можно предсказать победу одного из борцов еще по первым их движениям, задолго до победы, и можно сказать, что один борец очень скоро покорит другого. А предсказания такие можно делать, если есть убедительные свидетельства того, что один борец сильнее другого. Так и врач делает прогноз, только исходя из точного знания силы природы и болезни, а не исходя из каких-либо иных умений. Именно в [знаниях о болезни] только и можно найти основания для того или иного прогноза. Разрешение болезни наступит быстро, если организм найдет здоровые силы, а смерть наступит быстро, если сам организм окажется слабым, а болезнь сильной. Величина же превосходства той или другой силы указывает на то, в какой срок исполнится прогноз. Исходя из этих положений врач и должен делать прогнозы. О соображениях, из которых ему следует исходить, распознавая эти признаки, подробнее сказано в сочинении «О кризисах», здесь же будет описан лишь общий метод, каки применительно к другим сторонам искусства. Силу природы ты сможешь узнать по выполнению организмом свойственных ему функций, и в особенности по пульсу, так как он является показателем жизненной силы. Силу же болезни ты сможешь определить по свойственным ей симптомам. А что оказывается сильнее, можно определить по несварению или хорошему пищеварению, которое, в свою очередь, определяется по соответствующим испражнениям: пищеварение в желудке — по калу, процессы в сосудах — по моче, процессы во всем теле — по поту. Это относится и ко всему остальному, что происходит в различных частях тела в одном или многих отношениях. Состояние груди и легких мы определяем по тому, что отхаркивается. Состояние мочевого пузыря и почек — по тому, что выносится с мочой. Состояние полости печени и брыжейки определяется по калу, а по рвоте — состояние органов нижней части живота и желудка. То же, что выделяется через горло, нос или уши, являет, сколько сил осталось в мозге. Общий же принцип для всех — то, что болезнь не может разрешиться, прежде чем в выделениях не появятся видимые признаки переваривания. Это верно и для заболеваний ушей, и для заболеваний глаз, гортани, и для нагноения в любой части тела, и в целом все признаки переваривания обозначают быстроту выделения и крепость здоровья. Жесткие же и непереваренные выделения указывают на наступление дурного состояния, несварения, боли, или затяжной болезни, или смерти, или возвращения болезни. И довольно теперь о прогнозе. Ведь все рассуждения о нем имеются в соответствующих книгах, содержащих его основные части и объемлющих почти всю теорию прогноза, — в книгах «О пульсе», «О кризисах» и «О критических днях». В этих трех книгах рассказано, по каким признакам можно делать наилучший прогноз. Я считаю, что на этом весь терапевтический метод и заканчивается.

19. Так как те, кто избавился от болезни, должны еще и сохранить здоровье, им следует остерегаться факторов, которые влекут за собой болезни, и не только им, но и тем, кто обладает безупречным здоровьем. Поэтому остались еще три части искусства, которые и будут кратко изложены ниже. Как уже было сказано, есть три вида нездоровых явлений — причины, состояния и симптомы. Так вот, если профилактика — это часть искусства, то она всецело относится к первому виду нездоровых явлений. Ведь когда в теле случается избыток соков, или их дурное качество, или застой, или вредоносная сила, то есть опасность, что человек заболеет, а может быть, и окажется в смертельной опасности. Хуже всего диагностируются те причины болезни, которые не доставляют человеку неудобства. Таков, например, укус бешеной собаки: на теле нет никаких признаков до тех пор, пока безумие уже не подступает близко к укушенному. Однако врач должен расспрашивать больных и о таких причинах, и обо всем, что было с ними. Когда же наблюдается избыток, или дурное качество соков, или тяжесть в теле, или застой соков в каком-либо из внутренних органов, это можно распознать по некоторым симптомам, которые в каком-то смысле находятся посередине между признаками здорового состояния и симптомами болезни. Ведь то, что бывает у здоровых, вполне естественно и безупречно, то же, что бывает у больных, неестественно и порочно, то же, что посередине, относится к роду случающегося у больных, но настолько незначительно по размеру и слабо по силе, что не мешает людям заниматься своими повседневными делами. Ведь если головная боль или боль в какой-то другой части тела мала, она не заставляет человека оставаться в постели, точно так же как тяжесть в подреберье, или в голове, или в какой-либо другой части тела, или в животе недостаточна для того, чтобы отклонить человека от привычных занятий. Тем более избыточная масса тела, или худоба, или бледность, или затрудненность движений, или сонливость, или бессонница не могут отвратить человека от обычных дел, а тем более потеря аппетита или излишний аппетит. Однако и то, и другое — признаки тела не совсем здорового, как и неестественное отсутствие жажды, или неестественно сильная жажда, или боли в животе и в области кишечника, или ощущение неприятного запаха. Таков вид того, что случается с людьми заболевающими. Исправление же вызвавшего эти симптомы состояния происходит посредством противоположного, как было сказано выше. Говоря же в частности, всякий избыток надо опустошать, определив, что является излишним по количеству, качеству или по тому и другому. То, что может вернуться в естественное состояние, надо менять посредством противоположного: толстое и жирное заставлять худеть, тощее — толстеть, в том и другом случае улучшать пищеварение, преграды во внутренностях удалять, и все, что относится к роду неестественного, например яды ядовитых животных, — изменять и удалять, производя изменения посредством противоположного, или по сущности, или лишь по количеству, или по тому и другому, а опустошение [осуществлять] посредством вмешательств, производящих оттягивающие действия. Терапевтические же средства, которые при этом должны использоваться, надо определять исходя из состояния больного. Например, если все соки увеличились в одинаковом количестве, основное и главное избавление от них будет через вскрытие вен, далее — через массаж, упражнения, омовения, голодание. Таким образом следует избавлять и от излишка крови. Если же имеется излишек желтой или черной желчи, или некой водянистой жижи, то необходим другой вид избавления от соков. Ведь те выделения, которые выходят через вены, надо вычищать посредством слабительных, а из прочих жидкие и легкие — выводить с мочой, желчевидные же — посредством очистительных средств. Но можно и легкие выделения выводить слабительными. Из излишков же, скапливающихся во всем теле, самые легкие можно выводить с потом и посредством лекарств, которые, если их наложить на кожу, высушивают ее. Желчевидные же излишки сначала надо выводить очистительными средствами, а затем — через кожу. При избытке же флегмы, если она соленая, надо применять очистительные средства, если же кислая, попытаться ее изменить так, чтобы природа могла ее переварить. Лучше же всего переваривается сладкая флегма. Пищеварению же способствуют покой, умеренное тепло, умеренное потребление пищи, содержащей хорошие соки, небольшое количество подогретого вина. Небольшое тепло создает массаж, умеренное потребление теплой воды и слегка подогретые пища и лекарства. С запором же справиться помогают те же пища, питье и лекарства, которые способствуют похудению. А как находить и оценивать эти материи, мы рассказали в сочинении, которое называется «О возможностях простых лекарств». То же можно найти и в сочинении «О диете для похудения».

20. Итак, настало время поговорить о выздоравливающих, у которых уже нет никакой болезненной причины или болезненного состояния, но только истощение и упадок сил. Поэтому возвращение таких людей к естественному состоянию включает в себя вскармливание и восстановление сил посредством умеренного движения и питания. Основные принципы питания и движения для этих случаев я описал в сочинении «О здоровье». Но для того, чтобы в данном сочинении ничего не было упущено, и здесь будет изложен метод, легший в основу всех сочинений о здоровье, а не только упомянутого. Прежде всего нужно определить, какой это род искусства: относится ли это к роду сохранения здоровья, или это отличается от искусства лечения только тем, что здоровье восстанавливается понемногу? Но здесь не нужно искусства, которое помогает телу сохранить его прежнее состояние. Напротив, в обсуждаемом искусстве возникает нужда как раз потому, что то состояние, которое было раньше, портится и не сохраняется. Если дело только в потере жидкости и истощении, прежнее состояние восстановят питье и пища. Если же, напротив, имеет место избыток соков или дурные выделения, необходимы упражнения, имеющие целью выведение и очищение соков, переваривание выделений. Кроме того, в этих случаях необходимо беречь больного от всего, что может повредить здоровью: холода, перегрева, утомления, несварения, опьянения, бессонницы, печали, гнева, ярости и подобных состояний, которые нет необходимости перечислять здесь, так как мы уже изложили ранее обещанное. Ведь мы предполагали не рассказывать подробно о каждой из частей искусства, но показать, как состав нашего искусства, как и любого другого, выводится из его основных положений. И теперь, так как мы это уже сделали, перечислим основные характеристики искусства медицины, показывая и аналогию его с другими искусствами.

21. Итак, искусство медицины есть одно из творящих искусств, но не просто творящих, как, например, архитектура, строительство или шитье, но как искусство ремонта пострадавшего дома или починки порванной одежды. Этих искусств бывает два вида, — мастер или сам изобретает образец, или видит его вовне. Искусство медицины относится ко второму виду. Ведь оно не создает образец само, но, в точности посмотрев все посредством анатомирования, пытается восстановить пострадавшее. От перечисленных же искусств оно отличается тем, что в основном помогает действующей природе. Теория же, отправляясь от которой врач исправляет и помогает, строится аналогично другим творящим искусствам. Ведь она признает и существование гомеомерий, и описывает способ возникновения органов, а также показывает, как определять болезни и способ лечения каждой из них.

Комментарий

Трактат «К Патрофилу, о составе медицинского искусства» по своему содержанию во многом схож с другим сочинением Галена — «Искусство медицины». Однако некоторые важные аспекты натурфилософских основ теории медицины и практической деятельности Галена как врача изложены в этом сочинении более обстоятельно и детально, в соотношении со всеми составляющими искусства медицины (см. фрагмент 10).

Для античной традиции весьма характерна форма изложения материала в виде диалога или развернутого письма, адресованного кому-либо из знакомых или учеников. Некоторые тексты великого врача написаны в подобной форме. Именно так сохранились суждения Галена по ряду важных вопросов медицинской теории и практики. Дело в том, что после пожара в Храме Мира в Риме в 191 г. значительная часть трудов Галена погибла. Гален сам признавал, что многие его рассуждения уцелели в силу того, что он писал (часто — диктовал) и рассылал своим друзьям тексты, адресованные им как письмо, и фактически представлявшие собой самостоятельные научные сочинения^[154]. Кроме того, известно, что Гален читал много публичных лекций, которые записывали его ученики. Текст трактата «К Патрофилу, о составе медицинского искусства» представляет собой одно из таких писем или лекций.

Гален причисляет медицину к роду «творящих искусств», в некоторой степени аналогичному архитектуре или строительству, при этом уточняя ее отличие, указывающее на особый статус: искусство медицины «не создает образец само, но, в точности посмотрев все посредством анатомирования, пытается восстановить пострадавшее… оно отличается тем, что помогает действующей природе» (фрагмент 21). Мастерство Галена как врача удивительным образом сочеталось с его способностями устанавливать четкую взаимосвязь между теорией и практикой посредством искусства интерпретации существующих натурфилософских концепций в опоре на медицинский опыт. Важным компонентом медицинской системы Галена было представление о микроструктуре тела животных и человека. В основе его представлений о структуре тканей организма человека было понимание гомеомерий как простейших «строительных» единиц живой материи^[155]. По мере увеличения числа переведенных на русский язык работ Галена появляется возможность составить более полное представление о его мировоззрении и суждениях, касающихся этого важнейшего вопроса. Однако уже сейчас очевидно, что теоретические представления Галена формировались, исходя из требований врачебной деятельности, постоянно проверялись и уточнялись на практике, становясь основой для формирования оригинального учения об общей патологии и принципах лечения заболеваний.

Во всех своих произведениях Гален уделяет особое внимание проблеме получения истинного, подлинного и достоверного знания об объекте исследования. Его занимает решение сложной философской задачи — выяснения истины — применительно к искусству медицины. Здесь Гален выступает как опытный философ-наставник, предлагая своему адресату семь критериев, которым должен соответствовать врач, желающий овладеть искусством медицины, то есть врач-ученый. Некоторые из них — «природная острота ума», «приобретенный с детства … навык к обучению», внимание к мнению лучших ученых своего времени, трудолюбие — относятся к категории этических поучений, характерных для многих философских трудов того времени. Однако требования «усвоить некий метод, позволяющий отличить правду от лжи» и «стремиться к истине» представляют особый интерес в контексте сугубо конкретных естественнонаучных и медицинских задач, к которым предстоит подходить сквозь призму этих требований. Тем более, что все перечисленное завершается седьмым, очевидно, главным требованием — «пользоваться методом так, чтобы не только обладать знаниями, но и уметь их применять» (см. фрагмент 7). Иными словами, даже пользуясь категориями философской этики, Гален подчеркивает возможность получения достоверного знания и необходимость к этому стремиться. Такая точка зрения контрастирует с воззрениями других медицинских школ того времени. Известно, что эмпириков вообще мало интересовали механизмы развития болезней и анатомо-физиологические процессы, протекающие в человеческом организме. По их мнению, суть врачебного успеха состояла в правильном подборе способов лечения в соответствии с хорошо известной схемой реакции на симптомокомплекс, знакомый из практики. Методисты, стоявшие на позиции натурфилософского атомизма, были заранее уверены в конечной непознаваемости процессов жизнедеятельности человеческого тела, ведь эти процессы (как и само тело), по их мнению, являлись результатом хаотического, непредсказуемого движения атомов различной величины и формы. Не случайно Гален в данном трактате вновь возвращается к полемике с атомистами, указывая на невозможность объяснить такие явления, как боль и лихорадка, исходя из теории Эпикура. Здесь мы встречаемся с очень интересным и, на наш взгляд, наиболее сложным для понимания фрагментом текста Галена. Его логика следующая: коль скоро человеческая плоть при повреждении испытывает боль, невозможно предположить, что она состоит из однородных элементов (фрагмент 8). На первый взгляд это утверждение может показаться в корне противоречащим всему тому, о чем мы говорили ранее относительно основополагающего характера представления Галена о гомеомериях. Однако из дальнейших рассуждений Галена видно, что ему представляется ошибочным не мнение о гомеомериях как простых частях, из которых состоят сложные анатомические образования, а совершенно определенная трактовка этого понятия, согласно которой гомеомерии определяются набором однородных качеств, делающих вещь тем, что она есть (именно на уровне гомеомерий проявляется качественная определенность вещи). Соответственно, потеря тех или иных качеств, определяющих вещь как именно «такую», влечет ее превращение уже в нечто другое, наполненное иными качествами, — именно это и противоречит убеждениям Галена. Ведь ему как опытному врачу очевидно, что любой орган человеческого тела — желудок, сердце, почка и т. п., заболев, изменяет свою функцию, которая может нарушаться вплоть до приобретения патологических свойств. Заболевший орган может меняться и анатомически — он воспаляется, в нем прорастает опухоль или образуется камень. При этом больной желудок или пораженная опухолью почка остается, соответственно, желудком или почкой, они не превращаются в «нечто другое», как следовало бы предположить согласно логике оппонентов великого римского врача.

Точно так же Галена не устраивает не само представление о четырех первоэлементах, а его интерпретация, противоречащая взглядам Гиппократа и его, Галена, результатам собственной медицинской практики. По мнению Галена, Эмпедокл ошибочно полагал, что «тела состоят из четырех элементов, не переходящих друг в друга». Именно поэтому далее он переходит от критики представлений, кажущихся ему ложными, к изложению собственной, глубоко системной и иерархической теории гомеомерий в контексте понимания им здоровья и болезни (фрагмент 10).

Принцип телеологии в медицинской системе Галена является основополагающим для анализа устройства и принципов деятельности человеческого тела. Он не устает подчеркивать, что, подобно тому как понимание устройства дома возможно только при достоверном знании всех его частей, их количества, размера и связей между собой, достоверное знание об устройстве человеческого тела может быть получено только вследствие эмпирического изучения анатомии посредством практики вскрытий и полученного в результате опыта. Здесь Гален обращает внимание на существование иерархии анатомических образований — от понимания «простых» частей к «сложным». Первые он именует «гомеомерными», вторые — «сложными» (к последним он относит, например, ноги, руки, легкое, печень и другие части тела), при этом сразу же увязывая структуру и функцию: «Функции частей бывают тоже двух родов: одни — у простых, или гомеомерных, тел, другие — у сложных, представляющих собой орган» (см. фрагмент 3).

Для Галена понятия «структура» и «функция» крайне важны, так как позволяют определить сущность базовых медицинских понятий «здоровье» и «болезнь». Рассуждение о необходимости знать не только состав частей тела, но и их функции он завершает словами о том, что «этим мы отличаемся от строителей» (см. фрагмент 3), еще раз подчеркивая уникальность искусства медицины. Это совсем не метафора или лексическая вольность, допущенная в погоне за образным сравнением. Мышление Галена строго иерархично и целостно — он все время напоминает читателю о необходимости мысленно оставаться одновременно в разных системах координат. Говоря о вопросах познания, он сохраняет смысловую связь с начальной частью рассматриваемого нами трактата, в которой анализирует место медицины в общей иерархии искусств. Рассуждая о специальных вопросах врачебной профессии (таких как анатомические вскрытия), он призывает читателя не упускать из вида требования к общей подготовке врача. Обозначив во вводной части разбираемого нами трактата необходимость знания геометрии, арифметики и других искусств, он указывает на творческое сходство профессии врача с трудом архитектора и строителя, которым также необходимы подобные знания. Однако с учетом неизмеримо большей сложности и ответственности врачебной профессии человеку, желающему в ней преуспеть, следует быть еще более образованным. Именно поэтому Гален, например, комментируя функцию шага с помощью подчеркнуто механистического разбора действий мышц, связок и нервов, вовлеченных в этот процесс (фрагменты 4 и 5), использует сугубо философское понятие «совершенство», характерное скорее для этики, с целью оценки качества реализации функции части тела (фрагмент 6). Здесь его терминология вновь подчеркнуто механистична, слово «совершенство» употребляется для описания правильно функционирующего устройства здания дома, храма и даже таких бытовых предметов, как кровать или обувь. Далее, указывая на гораздо большую сложность характеристики состояния органов человеческого тела, он указывает на дефиниции — «совершенство, несовершенство и страдание». Галену очевидно, что состояние страдания (далее он назовет его «болезнью») определяется именно степенью нарушения функции части тела. Следует четко осознавать отличие представлений Галена об анатомической иерархии от современных взглядов на анатомию и гистологию. В наши дни мы оперируем понятиями «ткани» (гистология предлагает нам их классификацию, основанную на методе микроскопии) и «органы». У Галена существуют только «части тела», классифицируемые как первичные (или простые, «гомеомерные») и сложные (или органы). «Первичными», как следует из текста разбираемого нами трактата, являются части тела, имеющие, по мнению Галена, однородную структуру (сухожилия, мышцы и т. п.). Он называет их «гомеомерными», т. е. состоящими из гомеомерий. Кости состоят из гомеомерий одного типа, мышцы — другого, для каждого вида первичных частей тела характерно то, что они состоят из определенного типа гомеомерии. Таким образом, связка представляет собой первичную гомеомерную часть тела (в современном понимании это ткань, состоящая из однородных клеток), а печень — негомеомерная часть, потому что в ней при вскрытии обнаруживаются элементы и связок, и сосудов, и жировой ткани, и собственно ткани печени. Нам не кажется преувеличением, что учение о гомеомериях в протонаучной медицинской системе Галена занимает такое же место, как в современной науке — клеточная теория^[156].

Далее Гален излагает свое представление об общей патологии, в основе которого как раз и лежит его теория гомеомерий. Здесь он использует представление о сущностных состояниях человеческого тела — влажном, сухом, горячем, холодном. Именно баланс сущностей (их «соразмерность», «благосмешение», т. е. равновесие, либо смещение этого равновесия в ту или иную сторону) и определяет состояние здоровья или болезни. Систему Галена нельзя было бы считать протонаучной, если бы она не стремилась к универсальности. В универсальной системе общей патологии должна наблюдаться четкая связь в развитии физиологических и патофизиологических процессов на макро- и микроуровнях. Естественно, что патологические процессы начинаются на уровне гомеомерий, далее они проявляются тем, что сегодня мы называем процессами, протекающими на уровне тканей и органов. Эти процессы доступны для наблюдения врачу в виде симптомов болезни. Гален указывает на необходимость выделения нормального и патологического состояния не только на уровне сложных частей тела, т. е. органов и их групп, но и на уровне простых: «…следует знать, что такое страдание бывает и у гомеомерных частей тела. Ведь и у костей, и у нервов, и у жил, и у артерий, и у плоти при уколах, укусах, порезах, разрывах и переломах нарушается единство» (фрагмент 6). Естественно, что рассуждения Галена вновь ставят нас перед необходимостью точно разбираться в том, что именно он понимает под гомеомериями в контексте медицины: «Метод еще более понуждает и заставляет нас исследовать, является ли каждая из гомеомерий единой и простой частью или они состоят из нескольких частей и каким образом они составлены» (фрагмент 7).

Рассуждения Галена о происхождении здоровья и болезни были бы неполными без упоминания им первоэлементов и сущностей, иначе говоря, начал (фрагмент 9). В отечественной историографии советского и постсоветского периодов сложилась тенденция говорить об античной медицине, представляя тетрады первоэлементов (огонь, вода, воздух, земля), жидкостей (флегма, кровь, черная и желтая желчь) и сущностей (горячее, холодное, влажное, сухое), как о неких отдельно взятых категориальных аппаратах. Однако учение Галена о здоровье и болезни подразумевает комплексное понимание устройства и функционирования человеческого тела, представленное как динамическое равновесие этих тетрад. Как можно понять из текстов Галена, гомеомерии различаются разными соотношениями первоэлементов, одни из которых могут преобладать над другими. Именно поэтому из одних видов гомеомерий состоит ткань сухожилия, из других — нерва и т. п. При этом своеобразие тому или иному виду гомеомерий как раз и придают разные по составу смешения первоэлементов. Качество, предопределяемое преобладающим первоэлементом, и его доминирование в смешении изначально определяют строение различных тканей человеческого тела. Однако в течение жизни, в зависимости от того, здоров или болен организм, их состояние меняется, что и определяет суть патологических процессов, протекающих в организме: «Обнаружив же, что сущность сложных частей тела возникает из составления их из более простых частей тела, а сущность этих простых частей — из четырех первоэлементов, рассмотрим далее то, что касается отдельных болезней» (фрагмент 11).

Процессы смещения динамического равновесия (его Гален называет «соразмерностью»), описываемые с помощью тетрады сущностей, естественно, могут сочетаться с теми или иными изменениями равновесного состояния жидкостей, и именно поэтому «врач должен знать не только то, что бывают горячие, холодные, сухие и влажные смешения соков в частях тела, но, переходя к видам, понимать, какое бывает смешение соков в костях, какое — в плоти, нервах, жилах и в каждой из других простых частей [тела]» (фрагмент 11). Таким образом, болезнь может, например, определяться чрезмерной сухостью и преобладанием одного из видов желчи или излишней влажностью и преобладанием флегмы (слизи) и т. п. Эти состояния проявляются в виде определенных симптомов заболеваний, которые может наблюдать врач при осмотре пациента. Обратим внимание на то, что Гален указывает на принципы терапии заболеваний сразу после описания натурфилософской основы общей патологии — до того, как приступает непосредственно к анализу симптоматики (фрагмент 12). Основным принципом терапии Гален, вслед за Гиппократом, считает лечение «противоположного противоположным». Конечно, Гален гораздо глубже раскрывает и подробнее обосновывает этот принцип, выстраивая свои рассуждения о динамике состояния организма от абсолютного здоровья до ярко выраженной болезни с негативным прогнозом.

Гален рассуждает о продромальной стадии болезни (ее он называет «скрытой»), ее начале и дальнейшем развитии в категориях нарастающего смещения равновесия сущностей и жидкостей. В таком контексте предписание прибегнуть к балансирующей терапии можно назвать «патогенетическим» (конечно, с поправкой на категории протонауки). Действительно, если развитие болезни определяется чрезмерной влажностью и избытком черной желчи, логичным кажется прибегнуть к лечебным средствам, обладающим высушивающим эффектом и способствующим изгнанию избытка черной желчи и т. д. Более того, развивая эту мысль, Гален приходит к теоретическому обоснованию не только лекарственной терапии, но и хирургических вмешательств (фрагмент 12). Из наблюдения врачом патологического наполнения какой-либо полости организма жидкостью закономерно следует попытка добиться ее осушения с помощью соответствующих препаратов, а если это невозможно — пункции или разреза.

Гален в отличие от Гиппократа, не высказывается о гносеологических границах медицинского знания. Эта тенденция истории античной медицины остроумно подмечена Ж. Жуанна^[157]: для авторов «Корпуса Гиппократа» кажется очевидным, что в целом специалистами накоплено все возможное знание о болезнях и методах их лечения, вопрос состоит лишь в том, чтобы это знание правильно использовать. При этом задачи, выходящие за рамки возможностей медицины, просто признаются нерешаемыми, именно тогда возникает известный афоризм: «здесь медицина бессильна». A priori подразумевается, что существуют достаточно четкие границы возможностей врача, определяющиеся законами, по которым устроен и функционирует организм. Гален не уделяет этому вопросу особого внимания, но из текста «К Патрофилу, о составе медицинского искусства» видно, что его подход отличается от гиппократовского и влияет на понимание границ возможного. В соответствии с этим представлением он формулирует иерархию задач, стоящих перед врачом: «Первая же задача терапевтического метода, как было сказано, — определить общую для всех цель: лечить противоположное противоположным, во-вторых, определить это противоположное для каждого вида заболеваний, а в-третьих, рассмотреть, возможно ли для нас или для природы достичь этой цели, или же это совершенно невозможно, или невозможно лишь временно, или невозможно лишь частично. И это — немалая часть науки о природе, в которой надлежит упражняться всякому, кто хочет определить возможное или невозможное в каждом из случаев» (фрагмент 13). Познание границы возможного в лечении, по мнению Галена, определяется исследованием «сущностей творящих причин» (см. фрагмент 13). И здесь Гален вновь прибегает к сравнению работы врача и строителя (архитектора), пользуясь аналогией между поврежденными частями организма человека и частичным разрушением отдельных частей здания. Касаясь особенностей применения того или иного терапевтического метода при разных заболеваниях, он вновь возвращается к принципу лечения «противоположного противоположным», приводя примеры из травматологической практики, когда «вправление сустава невозможно сделать без растяжения в противоположном направлении» (фрагмент 14). Вообще, Гален с редкой для античной традиции смелостью иллюстрирует свои теоретические рассуждения примерами из практики врача (хирургической или травматологической). Подобные клинические ситуации требуют предельной конкретики, кроме того, они очевидны по существу: вывих нужно вправить, гнойник вскрыть, в случае перелома — добиться сращения костей и восстановления функций конечности. Врач или философ, не владеющий в совершенстве практическими навыками и мысленно стоящий на зыбкой почве умозрительных рассуждений, неохотно обращается к практическим примерам, тем более такого рода. Здесь невозможно спекулировать целями и задачами, с помощью изысканных софизмов и диалектики подменять сущность понятий или явлений. Исключительная сила и образность галеновской аргументации определяются целостностью и внутренней структурированностью его учения, когда теоретические заключения прочно основаны на эмпирическом опыте, а клиническая практика является единственным источником фактов для осмысления теорией (фрагмент 14).

В создании методологической основы для своей медицинской системы Гален использует существующие философские идеи и концепции, корректируя и уточняя их содержание в зависимости от данных врачебной практики. Иначе и не может быть, учитывая его постоянное стремление к систематизации и целостному осмыслению наблюдаемых на практике феноменов. Так, например, по мнению Галена, все многообразие нарушения жизнедеятельности организма может быть сведено к трем видам отклонения от его здорового, естественного состояния. К первому он относит все ситуации, когда повреждается функция органа, — воспалительные процессы, образование камней, опухолей и т. п., ко второму — состояние организма, приводящее к развитию таких заболеваний. Он вновь возвращается к основному для его системы понятию «причина», каковой может являться внешнее воздействие или внутренняя отрицательная динамика тетрад (возникновение так называемой несоразмерности или отсутствие благосмешения). В третий вид он объединяет симптомы первых двух, которые, в свою очередь, подразделяет на функциональные нарушения, внешние проявления (например, дерматологического характера) и «нарушения меры в выделениях» (фрагмент 15). Это утверждение Гален иллюстрирует конкретными примерами. Так, он говорит о больном со скоплением слизи в плевральной полости и поясняет, что наблюдавшиеся у этого пациента симптомы были обусловлены характером его недуга.

В основе правильного мышления врача, по мнению Галена, должен лежать телеологический принцип, в противном случае не работает вся система. Именно четкое знание функции (иногда Гален употребляет слово «польза») каждой части тела определяет возможность оценки степени поврежденности ее каким-либо заболеванием. Сквозь эту призму оценивается состояние больного по умозрительной шкале «здоровое» — «нейтральное» — «больное». В соответствии с этим определяются прогноз течения болезни, терапевтические средства, на нее влияющие, и интенсивность их применения. Нам следует помнить о том, что важное место в античной медицинской традиции занимала категория прогноза. Не случайно трактат под названием «Прогностика» (или вариации на эту тему) считал нужным написать каждый уважающий себя врач. Такие произведения встречаются и в «Корпусе Гиппократа», и у Герофила, похожие работы есть у Эрасистрата и Сорана. Крайне важным считалось не только излечить пациента, но и определить невозможность его выздоровления в случае далеко зашедшей стадии болезни или терминального состояния. С одной стороны, все понимали, что оптимистичный прогноз, данный авторитетным врачом, мобилизует силы пациента на борьбу с болезнью, с другой — исходя из понимания границ возможностей медицины, считалось неправильным браться за лечение безнадежного пациента. В специальной литературе существует несколько вариантов объяснения этого явления: от понимания ограниченности своих возможностей врачом как некоего хорошего «профессионального» тона, который и отличал специалиста от шарлатана, до сугубо социального объяснения — опасностью агрессии по отношению к врачу со стороны обманутых в своих ожиданиях родственников и друзей пациента^[158]. Последнее объяснение может показаться неожиданным для читателя, привыкшего к сугубо медицинским и философским дискурсам в истории науки, однако оно является очень важным для исторического анализа античной медицины. Напомним, что начиная с VI–V вв. до Р. Х., когда медицина начинает формироваться как рациональное знание, происходит расхождение между магией и храмовым врачеванием, с одной стороны, и врачебным искусством — с другой. Со времен Алкмеона до времен Галена в греко-римском мире отсутствовали четкие правила институционализации профессии врача. Конечно, существовали врачебные школы, однако подобно философским школам они представляли собой узкий круг произвольно набранных учеников, осваивавших профессию под руководством конкретного учителя. Мы помним об Академии Платона, Ликее Аристотеля, кружках последователей других крупных философов, так же именовавшихся «школами». Однако существовали сотни, а в ретроспективе восьмисот лет (от Галена до Фалеса), наверное, и тысячи всевозможных философских кружков, о которых не сохранилось никаких упоминаний. То же самое происходило и в истории медицины. Мы говорим о Кротонской школе, Косской школе и т. п., но, в сущности, при этом подразумеваем лишь некую неформальную традицию ученичества, единственной основой которой являлась репутация врача-учителя, или традицию, связанную с конкретным географическим местом и определявшую наследование знания. Не случайно, история сохранила родословную Асклепиада, из рода которого происходил Гиппократ. Институциональных форм, ограничивающих конкуренцию всевозможных шарлатанов и жрецов-целителей, с одной стороны, и профессионально подготовленных врачей — с другой, не существовало. Гораздо позже появился диплом выпускника медицинского факультета университета. Соответственно, в греческом и римском городе функционировал развитый рынок медицинских услуг, где за внимание клиента состязались разнообразные целители. Порой это был «рынок» в буквальном смысле слова, когда конкуренты рекламировали свои услуги на базарных площадях. Разобраться в этом изобилии предложений пациентам и их родственникам в ряде случаев было непросто. Добавим к этому существовавший в древнегреческих полисах институт общественных врачей, когда кандидатов на высокооплачиваемые места избирали голосованием обычных граждан. Не стоит удивляться, что эти места порой доставались не самым искусным, но самым красноречивым: пациента нужно было убеждать принять точку зрения врача, в случае неудачи лечения его родственникам требовались серьезные объяснения. Именно этой конкурентной средой и объясняется требование к знанию врачом риторики, высказываемое и Гиппократом, и Галеном. Именно поэтому Гален отмечает: «Ведь [правильный] прогноз, [во-первых], доказывает, что врач неповинен в смерти больного, и, [во-вторых], вселяет надежду в страдающих, а часто и показывает, когда лучше всего оказать помощь» (фрагмент 16).

Описывая значимость прогностики в деятельности врача, Гален обращает внимание на тот факт, что разнообразные симптомы, наблюдаемые врачом, могут свидетельствовать о вовлечении в патологический процесс различных частей тела, являясь при этом признаками одного заболевания. Речь, по существу, идет об основах клинического мышления, когда организм представляется врачом как единая, в комплексе функционирующая система. В этом случае врачу и требуется редукция: важно не дать второстепенным и маскирующим симптомам затмить видение основной причины болезни. Гален нередко использует слова «сочетанность», «сочетанный», указывая на то, что болезненные проявления со стороны разных частей тела следует видеть в их связи. Например, он указывает на наличие так называемых меланхолических симптомов не только при собственно нервно-психических расстройствах или депрессии у пациента, но и при совершенно понятных соматических заболеваниях — катаракте или гастрите. К тревожному прогнозу о возможном неблагоприятном исходе болезни пациента также может привести комплексная оценка врачом изменения сознания, снижения аппетита, нарушения выделительных функций. Важно все время видеть разницу между первичными проявлениями болезни, точно указывающими на ее источник, и вторичными, присоединяющимися позднее (фрагменты 16, 18).

Применение терапевтических средств определяется данными анатомии и физиологии. Например, болезни, возникающие, по мнению Галена, вследствие нарушения смешения жидкостей, например «запирания» и «закупоривания», должны излечиваться с помощью избавления от избытка жидкостей. Соответственно, определившись с диагнозом и выявив поражение того или иного органа, необходимо определиться с оптимальным путем доступа к нему (см. фрагмент 17). Гален рекомендует учитывать все особенности анатомии человека (например, расположение органов по отношению друг к другу) для выбора лечебных методов. Он понимает, что, например, доступ к полости тела, где скопилась избыточная жидкость, может быть нелегким, ведь иногда обнаруженное врачом скопление жидкости расположено глубоко и ее невозможно дренировать с помощью поверхностных вмешательств. Тогда он рассуждает о необходимости учета способности «вяжущих» или «иссушающих» терапевтических средств (лекарств) проникать глубоко в тело больного (фрагмент 19).

В завершении трактата «К Патрофилу, о составе медицинского искусства» Гален кратко упоминает о таком важном разделе медицины, как профилактика (фрагмент 20). Это сопровождается ссылкой на сочинение «О состоянии здоровья», где вопросы профилактики заболеваний подробно изучены. В разбираемом нами тексте Гален лишь упоминает о двух основополагающих средствах, используемых врачом в реабилитационном периоде, — двигательных нагрузках и контроле за питанием, — не раскрывая подробно сути своих рекомендаций. Галена отличает стремление к целостности изложения своих взглядов на рассматриваемую проблему. Очевидно, что, находясь в атмосфере постоянной дискуссии со своими оппонентами, он озадачен тем, чтобы читатель понял его правильно, не допускал двусмысленных толкований. Именно поэтому характерной чертой большинства трудов Галена является обилие ссылок на другие его произведения, в которых затрагиваемая проблема разрешена в полной мере. Гален завершает трактат «К Патрофилу, о составе медицинского искусства» теми же соображениями, с которых он его начал, обращая внимание читателя на почетное место медицины в ряду других профессий (фрагмент 21).

ΠΡΟΣ ΓΛΑΥΚΩΝΑ ΘΕΡΑΠΕΥΤΙΚΩΝ

ΓΑΛΗΝΟΥ ΤΩΝ ΠΡΟΣ ΓΛΑΥΚΩΝΑ ΘΕΡΑΠΕΥΤΙΚΩΝ ΒΙΒΛΙΟΝ Α^[159]

1. ῞Οτι µὲν οὐ τὴν κοινὴν µόνον ἁπάντων ἀνθρώπων φύσιν, ὦ Γλαύκων, ἐπίστασθαι χρὴ τὸν ἰατρὸν, ἀλλὰ καὶ τὴν ἰδίαν ἑκάστου, πάλαι τε πρὸς ῾Ιπποκράτους ὀρθῶς εἴρηται καὶ ἡµῖν δὲ ἐπ’ αὐτῶν, ὡς οἶσθα, τῶν ἔργων τῆς τέχνης ἱκανῶς ἐσπούδασται. οὐ µὴν γράφειν γε δυνατὸν, ὥσπερ τὴν κοινὴν, οὕτω καὶ τὴν ἰδίαν ἑκάστου, ἀλλ’ ὑπεναντίως ἔχει τὰ γράµµατα πρὸς τὰς πράξεις, ἄλλοθί τε πολλαχόθι καὶ οὐχ ἥκιστα ἐν τοῖς νῦν ὑπ’ ἐµοῦ προκειµένοις. ἠξίωσας µὲν γὰρ ἡµᾶς, ἰαµάτων τινά σοι καθόλου µέθοδον ὑποτυπώσασθαι· περαίνεται δὲ αὕτη διά τε ποιότητος καὶ ποσότητος ἑκάστου τῶν βοηθηµάτων καὶ τοῦ τρόπου τῆς χρήσεως αὐτῶν καὶ τοῦ πάντων τούτων χαλεπωτάτου διαγνωσθῆναι καιροῦ. περὶ ὃν ὀξὺν ἱκανῶς ὄντα, καθάπερ που καὶ τοῦτό φησιν ὁ πάντων ἡµῖν τῶν καλῶν ἡγεµὼν ῾Ιπποκράτης, σφαλλοµένους πολλάκις ὁρᾷς οὐ τοὺς τυχόντας µόνον, ἀλλὰ δὴ καὶ τοὺς ἀρίστους ἰα-τρούς. καὶ µὲν δὴ καὶ µέγα τὸ ποσὸν εὐστόχως συναρµοσθὲν εἰς δύναµιν ὁ αὐτὸς ἀνὴρ ἔγραψεν. ὅταν οὖν εἰς µὲν τὸ καλῶς ἰᾶσθαι µέγα συντελεῖν φαίνοιτο ὅ τε καιρὸς καὶ ἡ ποσότης τῶν βοηθηµάτων, ἴδια δὲ ταῦτα καθ’ ἕκαστον τῶν νοσούντων εὑρήσεις καὶ µηδὲν ἴδιον ἑρµηνεύεσθαι δύναται τῷ λόγῳ, τὸ κοινὸν οὕτως ἀναγκαζόµεθα γράφειν, κᾂν τῇ χρείᾳ δεύτερον ᾖ. καὶ γὰρ οὖν καὶ ἐπισκοπούµεθά τινας ἀῤῥώστους πολλάκις, οἷς ἔµπροσθεν ὑγιαίνουσιν οὐκ ἐνετύχοµεν· οὔκουν οὐδ’ ὅπως εἶχον χροιᾶς, ἢ σχέσεως, ἢ τῆς κατὰ φύσιν θερµασίας, ἢ τῆς τῶν ἀρτηριῶν γινώσκοντες, ἵν’ εἰδότες ἱκανοὶ κριταὶ γενοίµεθ’ ἄν ποτε τῶν νοσηµάτων τοῦ µεγέθους. εἰς ὅσον γὰρ ἐξίσταται τῆς φύσεως ἕκαστον, εἰς τοσοῦτον καὶ µεγέθους ἥκει. τὸ δ’ ὅσον ἐξίσταται, γνῶναι δυνατὸν µόνῳ τῷ τὸ κατὰ φύσιν ἀκριβῶς ἐπισταµένῳ. τοῦτ’ οὖν ἀγνοοῦντες ἐπ’ αὐτῶν, ἵνα µὴ παντάπασιν ἀπορῶµεν, ἐπὶ τὸ κοινὸν ἀφικνούµεθα. πλέον δέ τι κᾀν τούτῳ τῶν ἀτέχνων ὁ τεχνίτης ἔχει. καὶ τί τὸ πλέον; ῾Ιπποκράτης µὲν καὶ τοῦτο πρῶτος ἁπάντων ὧν ἴσµεν γέγραφεν. ὑπεµνήσαντο δὲ ἐπὶ πλέον τῶν µετ’ αὐτὸν ὅσοι τῶν ἐκείνου συνῆκαν γραµµάτων, ὧν εἷς ἦν καὶ Μνησίθεος ὁ ᾿Αθηναῖος, ἀνὴρ τά τε ἄλλα ἱκανὸς πάντα τὰ τῆς τέχνης καὶ εἰς ὅσον χρὴ µεθόδῳ τὴν ἰατρικὴν τέχνην ἀσκεῖν, οὐδενὸς ἐπιγνῶναι δεύτερος. οὗτος ὁ Μνησίθεος ἀπὸ τῶν πρώτων καὶ ἀνωτάτω γενῶν ἀρξάµενος ἀξιοῖ τέµνειν αὐτὰ κατ’ εἴδη τε καὶ γένη καὶ διαφοράς. εἶτ’ αὖθις τὰ τεµνόµενα τέµνειν ὁµοίως κᾀκεῖνα πάλιν ὡσαύτως, ἔστ’ ἂν ἐπί τι τοιοῦτον εἶδος ἀφικώµεθα µεθ’ ὃ τέµνοντες, ἀχρὶς οὗ τὸ τεµνόµενον, εἰς ἓν τῷ ἀριθµῷ καὶ ἄτοµον ἤδη τελευτήσοµεν. ταῦτ’ ἀρκεῖ µοι πρός γέ σε διὰ βραχέων ἃβούλοµαι δεδηλῶσθαι. καὶ γὰρ ἂν εἴην γελοῖος, εἴ σε διδάσκοιµι τὰ σὰ ὥσπερ οὐχὶ παρὰ Πλάτωνος αὐτὰ πάλαι µεµαθηκότα. οὐδὲ γὰρ ὥστε διδάξαι σέ τί πως περὶ τῆς κατὰ τὴν τοιαύτην διαίρεσιν µεθόδου τὴν ὑπόµνησιν ἐποιησάµην, ἀλλ’ ὅτι µοι πρὸς τὸν ἐφεξῆς λόγον ἅπαντα χρήσιµον αὐτὴν ἔσεσθαι νοµίζω· καὶ τὴν αἰτίαν, ὧν ἑκάστοτε σφαλλοµένους ὁρᾷς τοὺς πλείστους τῶν ἰατρῶν, ἀξιοῦντί σοι µαθεῖν οὐκ ἐνῆν ἄλλως ἐνδείξασθαι. καὶ γὰρ καὶ τὰ κατὰ τὰς ἄλλας αἱρέσεις σφάλµατα καὶ ὅσα νῦν ἐπὶ τῶν νοσούντων οἱ πολλοὶ τῶν ἰατρῶν ἁµαρτάνουσι, πρώτην καὶ µεγίστην αἰτίαν ἔχει τὸ µοχθηρὸν τῆς διαιρέσεως. οἱ µὲν γὰρ ἐπὶ τῶν πρώτων καὶ ἀνωτάτω γενῶν µένουσιν, ἀρκούµενοι ταῖς ἀπὸ τούτων ἐνδείξεσιν· οἱ δὲ µέχρι µέν τινος ἔτεµον, οὐ µὴν πρός γε τὸ τέλος ἐξίκοντο· πολλοὶ δὲ καὶ µοχθηραῖς ἐχρήσαντο διαιρέσεσιν. ὅστις δὲ καὶ τὰ κατὰ φύσιν ἅπαντα καὶ τὰ παρὰ φύσιν εἰς τὴν τοιαύτην ἀνάγων µέθοδον, ἐξ ἁπάντων τούτων τῶν κατὰ τὴν διαίρεσιν ἀνενδεῆ λαµβάνοι τὴν ἔνδειξιν, µόνος ἂν οὗτος εἰς ἀνθρωπίνην δύναµιν ἀναµάρτητος εἴη περὶ τὰς ἰάσεις· καὶ τούς τε γινωσκοµένους ἄµεινον τῶν ἄλλων ἰῷτο καὶ τοὺς ἀγνοουµένους εἰς ὅσον οἷόν τε καὶ τούτους ἐγγυτάτω τῶν γινωσκοµένων. εἰ γὰρ διορίσαιτό τις πρῶτον µὲν τὴν κατὰ τὰς ἡλικίας διαφορὰν, ἐφεξῆς δὲ τὴν κατὰ τὰς κράσεις καὶ τὰς δυνάµεις καὶ τἄλλα τὰ τοῖς ἀνθρώποις ὑπάρχοντα, χροιὰς λέγω καὶ θερµασίας καὶ σχέσεις καὶ σφυγµῶν κινήσεις καὶ ἔθη καὶ ἐπιτηδεύµατα καὶ τὰ τῆς ψυχῆς ἤθη, προσθείη δὲ τούτοις καὶ τὴν ὡς ἄῤῥενος πρὸς θῆλυ διαφορὰν, ὅσα τε κατὰ τὰς χώρας καὶ τὰς ὥρας τοῦ ἔτους καὶ τὰς ἄλλας τοῦ περιέχοντος ἡµᾶς ἀέρος καταστάσεις, ὡς χρὴ διορίσασθαι, πλησίον ἂν ἥκοι τῆς ἰδίας τοῦ κάµνοντος φύσεως. ἀλλὰ πάντων τούτων τὰ µὲν ἐν τοῖς περὶ σφυγµῶν, τὰ δὲ ἐν τοῖς περὶ κράσεων διώρισται· ὥσπερ γε καὶ τῶν παρὰ φύσιν ἁπάντων ὅσαι κατ’ εἴδη τε καὶ γένη διαφοραὶ τυγχάνουσιν οὖσαι, πάσας ἐν τῷ περὶ παθῶν διοριζόµεθα λόγῳ. νυνὶ δὲ ὁ µὲν λόγος ἡµῖν ἅπας ἔσται περὶ τῶν τοιούτων ἀῤῥώστων ὧν τὴν φύσιν ἀκριβῶς ἐπιστάµεθα πρὸ τῆς νόσου· συνεπινοηθήσονται δὲ αὐτοῖς καὶ οἱ λοιποὶ πάντες ὧν ἠγνοοῦµεν. οὐδὲν γὰρ ἦν χαλεπὸν ἀπὸ τοῦ τελέως διωρισµένου καὶ τὸ µὴ τοιοῦτον ἐξευρίσκειν.

2. ᾿Αρξώµεθα οὖν ἀπὸ τῶν πυρετῶν, ἐπειδὴ καὶ σὺ τῆς τούτων ἰάσεως µάλιστα ἠξίου σοι τὴν µέθοδον λεχθῆναι, καὶ πρῶτον εἴπωµεν περὶ τῶν ἁπλουστάτων, οὓς ῾Ιπποκράτης ἐφηµέρους καλεῖ. οὗτοι δέ εἰσιν οἵ τε διὰ κόπους γινόµενοι καὶ µέθας καὶ ὀργὰς καὶ λύπας καὶ θυµοὺς καὶ τὰς ἄλλας φροντίδας τῆς ψυχῆς τὰς συντόνους. καὶ οἱ ἐπὶ βουβῶσι δὲ πυρετοὶ τούτου τοῦ γένους εἰσὶ, πλὴν εἰ µὴ χωρὶς ἕλκους φανεροῦ γένοιντο. τηνικαῦτα γὰρ ὕποπτοί τέ εἰσι καὶ οὐδαµῶς ἐπιεικεῖς. καὶ ἀγρυπνία δὲ πολλάκις ἤνεγκεν ἁπλοῦν πυρετὸν, ὥσπερ οὖν καὶ ψύξις ποτὲ καὶ ἔγκαυσις. οὗτοι πάντες οἱ πυρετοὶ ῥᾷστα λυθῆναι δύνανται· χρὴ γὰρ ἐπί τε λουτρὰ ταχέως ἄγειν αὐτοὺς καὶ τὴν ἄλλην τὴν συνήθη δίαιταν. ὡς ὅσοι γε τὴν πολυθρύλλητον διάτριτον ἐπὶ πάντων τῶν τοιούτων ἐκδέχονται, δριµυτέρους πολλάκις εἰργάσαντο τοὺς πυρετοὺς, καί τι καὶ ἄλλο προσεξαµαρτάνοντες, ὥσπερ οὖν ὁρᾷς τοὺς πολλοὺς αὐτῶν καθ’ ἑκάστην εἴσοδον ἁµαρτάνοντας, ὡς καὶ χειροποίητα ὄντως ἐργάσασθαι νοσήµατα. τὰ µὲν δὴ τῆς θεραπείας τοῖς τοιούτοις πυρετοῖς πρόχειρα, τὰ δὲ τῆς διαγνώσεως ἀκριβείας πλείονος δεῖται καὶ οὐδεὶς πρό γε ἡµῶν ἔγραψεν αὐτὰ εἰς ὅσον ἐχρῆν. ὥστ’ οὐδὲν θαυµαστὸν εἰς τοσοῦτον ἁµαρτάνειν τοὺς πολλοὺς ἐν ταῖς ἰάσεσιν, εἰς ὅσον κᾀν ταῖς διαγνώσεσι σφάλλονται. πολλάκις γὰρ ἤρξαντό τινες νοσηµάτων χαλεπῶν κατά τινα συντυχίαν, οἷον οἰνωθέντες, ἢ ἐγκαυθέντες, ἢ ψυχθέντες, ἢ κοπωθέντες, ἢ ἀγρυπνήσαντες, ἢ θυµωθέντες, ἢ ὁπωσοῦν ἄλλως αἰτίᾳ τινὶ συσχεθέντες τῶν καθ’ αὑτὰ βλάπτειν πεφυκότων· εἶτα οἰηθέντες τὸ πᾶν διὰ τὸ προηγησάµενον αἴτιον, οὐ δι’ ἄλλην τινὰ γεγονέναι διάθεσιν, ἀφυλακτότερον διαιτηθέντες ἔλαττον ἑαυτοὺς εἰς ἀνίατον ἢ καὶ δεινῶς δυσίατον ἐµβάλλοντες νόσηµα. ταῦτ’ οὖν χρὴ περὶ παντὸς πρόνοιαν πεποιῆσθαι, καθότι καὶ ῾Ιπποκράτης παραινεῖ προγινώσκειν οὐ τὰ µέλλοντα µόνον, ἀλλὰ καὶ τὰ προγεγονότα καὶ τὰ παρόντα. καὶ γὰρ οὖν καὶ τὸ νῦν προκείµενον ἐκείνου τοῦ µέρους τῆς τέχνης ἐστὶ, καὶ ἡµεῖς αὐτὸ καθόσον οἷόν τε σαφῶς γράψοµεν. οὐ σµικρὰ γὰρ ἡ διαφορὰ λούειν ἤδη τὸν κάµνοντα καὶ θαῤῥεῖν κελεύειν, ἢ διὰ πάσης φυλακῆς τε καὶ ἀσφαλείας ἄγειν. εἰσελθόντας οὖν χρὴ πρὸς τὸν ἀσθενοῦντα πρῶτον µὲν ἀπὸ τῶν µεγίστων σκοπεῖσθαι τὰ κατ’ αὐτόν· ἔπειτα δὲ καὶ ἀπὸ τῶν ἄλλων µηδὲν ὡς οἷόν τε µηδὲ τῶν ἐλαχίστων παραλείποντας. τὸ γὰρ µᾶλλον ἢ ἧττον τῇ παρὰ τῶν µεγίστων ἐνδείξει πιστεύειν ἐκ τῆς τῶν ἄλλων προσθήκης γίνεται. µέγιστα µὲν δὴ τοῖς πυρέσσουσιν ἅπασιν ἔν τε τοῖς σφυγµοῖς ἐστι καὶ τοῖς οὔροις γνωρίσµατα· προστιθέναι δὲ χρὴ τούτοις καὶ τἄλλα σύµπαντα, τά τε περὶ τὸ πρόσωπον παρ’ ῾Ιπποκράτους εἰρηµένα καὶ τὰ τῶν κατακλίσεών τε καὶ τὰ τῆς ἀναπνοῆς καὶ ὅσα κάτω τε καὶ ἄνω κενοῦται· καὶ µὲν δὴ καὶ εἴ τι σύµπτωµα περὶ ὁτιοῦν µόριον τοῦ σώµατος ἢ ἐνέργειαν αὐτοῦ συνιστάµενον βλέποις, οἷα δὴ µυρία ἐπὶ µυρίοις ἐκεῖνος ἔγραψε, µηδὲ τούτων ῥᾳθύµως µηδὲν παρέρχεσθαι. ταῦτα µὲν δὴ ἐπὶ πάντων κοινὰ τῶν πυρετῶν. ὥστε καὶ τοῖς ἁπλουστάτοις, ὑπὲρ ὧν ὁ ἐνεστηκὼς λόγος, οὐδὲν οὐδὲ τούτων χρὴ παραλιπεῖν. ἀλλ’ ἐπειδάν σοι τά τε τῶν σφυγµῶν καὶ τὰ τῶν οὔρων ἐνδείξηται τὸ ἦθος τοῦ πυρετοῦ· τῶν µὲν σφυγµῶν µήτε τὸ τῆς φλεγµονῆς σηµεῖον ἐχόντων µήθ’ ὅλως τὸ κατὰ µίαν προσβολὴν τῆς ἀρτηρίας ἀνώµαλον· εἰ δὲ καὶ ἔχοιεν, τοῦτο µὲν παντάπασιν ἀµυδρὸν ἐχόντων, τῶν οὔρων δὲ ἢ πάντῃ τοῖς κατὰ φύσιν ἐοικότων ἢ µὴ πολὺ τῆς φύσεως ἐξισταµένων, τόθ’ ἥκειν χρὴ καὶ ἐπὶ τἄλλα σύµπαντα τὰ πρόσθεν εἰρηµένα. κᾀπειδὰν ὥσπερ χορὸς συµφώνως ἅπαντα φθέγγωνται, θαῤῥεῖν τε ἤδη χρὴ καὶ, εἰ βούλοιο, προσανερέσθαι, µή τι προηγήσατο φανερὸν αἴτιον· εἰ γάρ τι καὶ τοιοῦτον ὁµολογήσει ὁ νοσῶν, ἀναµείνας τὴν πρώτην λύσιν τοῦ πυρετοῦ, λούειν αὐτίκα, πιστοτέρας σοι τῆς διαγνώσεως καὶ κατ’ αὐτὸ τὸ τῆς λύσεως εἶδος γινοµένης· ἥ τε γὰρ τῶν ἀρτηριῶν κίνησις ἐν τῷδε κατὰ πᾶν ἐξοµοιοῦται τῇ τῶν ὑγιαινόντων, οὐδενὸς τῶν ἄλλων πυρετῶν εἰς τὸ κατὰ φύσιν ἐπανιόντος, οὐδ’ εἰ πάµπολυς ὁ µεταξὺ χρόνος τῆς τε προτέρας τελευτῆς καὶ τῆς δευτέρας ἀρχῆς εἴη, καθάπερ ἐν τριταίοις τε καὶ τεταρταίοις, ἐν ἐκείνοις µὲν γὰρ ἀεὶ παραµένει τὸ τοῦ πυρετοῦ σηµεῖον, ἐν δὲ τοῖς ἐφηµέροις συνεξαλείφεται πᾶν τοῦ παροξυσµοῦ παυοµένου· τοῖς πλείστοις δὲ αὐτῶν καὶ νοτίδες· ἔστι δ’ οἷς καὶ ἱδρῶτες ἐπιφαίνονται χρηστοί. ἢ πάντως γε οἷον ἀτµός τις πολὺς ἐκ τοῦ βάθους ἀναφέρεται. ἀλλὰ καὶ τὰ οὖρα πολὺ βελτίω νῦν ἢ κατὰ τὴν ἀρχὴν τοῦ πυρετοῦ φανεῖταί σοι. καὶ εἰ κεφαλῆς ἤ τινος ἄλλου µέρους ἄλγηµα συνεισέβαλεν, οὐδὲ τοῦτ’ ἂν ἔτι µένοι. καὶ ἡ τοῦ κάµνοντος εὐφορία µέγιστόν τι καὶ αὐτὴ σηµεῖον οὖσα, καθάπερ τις σφραγὶς ἐπὶ πᾶσι τοῖς ἄλλοις ἐνδείξεταί σοι τὴν ἐπιείκειαν τοῦ πυρετοῦ. καὶ εἰ λουοµένοις δὲ αὐτοῖς µήτε φρίκη ἀήθης διοχλοίη µήτ’ ἄλλη τις ἀηδία, καὶ εἰ µετὰ τὸ λουτρὸν ἐφεξῆς ἐν εὐφορίᾳ µένοι, θαῤῥῶν ἤδη τρέφοις ἂν αὐτοὺς καὶ οἴνου παρέχοις ἀδεῶς πίνειν ὅσον τοῖς παροῦσι µέτριον. ἡµεῖς δὲ, ὡς οἶσθα, πειρώµεθα λέγειν αὐτοῖς τὸ προηγησάµενον αἴτιον, οὐ περιµείναντες ἐρέσθαι τὸν κάµνοντα, καὶ ἔστι µέγιστον σηµεῖον εἰς τὸ µηδὲν σφάλλεσθαι τὸ τοιαύτην τινὰ πεπορίσθαι δύναµιν. εἰ µέντοι µενόντων ἔτι τῶν τῆς ψυχῆς παθῶν ἡ ἐπίσκεψις γίγνοιτο, διὰ τῶν σφυγµῶν µάλιστα πειρᾶσθαι διαγινώσκειν, ὡς ἐν τοῖς περὶ σφυγµῶν γέγραπται· µετὰ τούτους δὲ καὶ τὴν ἀπὸ τῶν ἄλλων ἀπάγειν διάγνωσιν. εἰ δ’ αὐτὰ µὲν εἴη πεπαυµένα, µένοι δὲ ἡ διάθεσις, ἀµυδρὸν µέν τι καὶ κατὰ τοὺς σφυγµοὺς εὑρήσεις γνώρισµα τῶν ποιησάντων τὸν πυρετὸν παθῶν, ἀποχρήσει δέ σοι καὶ χωρὶς τῶν σφυγµῶν τὰ λοιπά· κοινῶς µὲν γὰρ ἅπασι τὰ οὖρα πυῤῥά. πρόσεστι δὲ τοῖς µὲν διὰ λύπην δριµύτης µᾶλλον ἢ πλῆθος θερµασίας· ὡς τοῖς γε διὰ θυµὸν ἔµπαλιν. ἀλλὰ καὶ ἡ ἰσχνότης τοῦ σώµατος ἐπιδηλοτέρα τοῖς λυπηθεῖσιν ἢ φροντίσασι· καὶ ἡ τῶν ὀφθαλµῶν κοιλότης καί τις ἀήθης ἄχροια, ταῦτα µὲν δὴ καὶ τῶν ἄλλως ὁπωσοῦν φροντισάντων κοινά. µάλιστα δὲ τοῖς ὀφθαλµοῖς διορίζειν χρή· ἔνεστι γὰρ ἐκ τούτων τεκµαίρεσθαι κᾀν τοῖς ὑγιαίνουσι µὲν τὸ τῆς ψυχῆς ἦθος. καὶ νοσούντων δὲ σαφέστερα τὰ σηµεῖα τῷ γε δυναµένῳ συνορᾷν ἀκριβῶς. οὕτω µὲν οὖν τοὺς διὰ µαθήµατα καὶ θεωρίαν τινὰ φροντίσαντας τῶν λυπηθέντων διακρίνειν προσήκει. τοὺς δὲ ἐπ’ ἀγρυπνίαις διορίζει µὲν καὶ τὸ τῆς ἀχροίας εἶδος, ὕποιδον γάρ ἐστιν αὐτοῖς τὸ πρόσωπον, καὶ ἡ τῶν ὀφθαλµῶν δὲ κίνησις δήλη. µόλις γὰρ ἐπαίρουσι τὰ βλέφαρα· καὶ ἡ ὑγρότης δὲ ἐν τοῖς βλεφάροις· ξηρὰ γὰρ γίνονται τοῖς λυπηθεῖσιν ἢ φροντίσασιν. ἡ κοιλότης δὲ κοινὸν ἁπάντων σύµπτωµα, λύπης, ἀγρυπνίας, φροντίδος, οὐ µὴν ἤδη γε καὶ θυµοῦ, τούτων γὰρ οὔτε τὰ κοιλότητος τῶν ὀφθαλµῶν οὔτε τὰ τῆς ἀχροίας ἐπίδηλα. καὶ ἡ θερµασία πλείων τε καὶ ὠκέως ἐκ τοῦ βάθους ἀναφεροµένη καὶ τὸ µέγεθος τῶν σφυγµῶν οὐ καθαιρεῖται, καθάπερ ἐπ’ ἀγρυπνίας τε καὶ λύπης καὶ φροντίδος. ὥστε θυµοῦ µὲν καὶ πάνυ σαφῶς αὐτὰ διοριεῖς· ἀλλήλων δ’ ἐκεῖνα, καθότι προείρηται. τῶν δ’ ἐπὶ κόποις πυρεττόντων τὸ δέρµα ξηρότερον ἤπερ ἄλλῳ τινὶ τῶν ἐφηµέρων πυρετῶν. ἀλλὰ τοῦτο µὲν ἅπασι τοῖς ἐπὶ κόπῳ πυρέξασι κοινὸν ἔν γε τῷ µέχρι τῆς ἀκµῆς τοῦ παροξυσµοῦ χρόνῳ. τὸ δ’ ἀπὸ τοῦδε τοῖς πλείστοις µὲν, ὅσοι γε µὴ ὑπερεπόνησαν, ἰκµάδες τινὲς ἢ ἀτµὸς θερµὸς ἐκ τοῦ βάθους ἀναφέρεται. τισὶ δὲ κᾀν τοῖς µετὰ τὴν ἀκµὴν χρόνοις ἡ ξηρότης παραµένει· γίνεται δὲ τοῦτο µάλιστα τοῖς ὑπερπονήσασιν, ἢ ψυχθεῖσιν, ἢ ἐγκαυθεῖσιν ἅµα τῷ κόπῳ. καὶ µὲν δὴ καὶ τὰ τῶν σφυγµῶν οὐχ ὡσαύτως ἐν ἀµφοτέροις ἔχει. µικροὶ µὲν γὰρ τοῖς ὑπερπονήσασι, µεγάλοι δ’ εἰσὶ τοῖς ἄλλοις. οἱ δ’ ἐπὶ πυκνώσει τοῦ δέρµατος γινόµενοι πυρετοὶ, πυκνοῦται δὲ τοῦτο ἢ ψυχόµενον ἢ ποιότητος αὐτῷ στρυφνῆς ἀθρόως προσπεσούσης, οἷόν τι καὶ τῷ λουσαµένῳ ἐν ὕδατι τῷ στυπτηριώδει ἐγένετο· οὗτοι µόνοι πάντων τῶν πυρετῶν στεγνόν εἰσι πάθος. ἔνεστι δὲ αὐτοὺς τῇ ἁφῇ διαγινώσκειν, ὥσπερ καὶ τοὺς αὐχµώδεις τῶν πυρετῶν καὶ τοὺς ἐπὶ τοῖς κόποις καὶ τοὺς ἐπ’ ἐγκαύσεσιν. οὐδὲ γὰρ ἂν ἡ τούτων πύκνωσις ἁφὴν γεγυµνασµένην διαλάθοι. ἀτὰρ οὖν καὶ ἡ τῆς θερµασίας κίνησις ἐπαναδιδοῦσά πώς ἐστι, πρᾳεῖα µὲν κατὰ τὴν πρώτην ἐπιβολὴν τῆς χειρὸς φαινοµένη, δριµεῖα δὲ εἰ χρονίσειας ἐπὶ πλεῖον γιγνοµένη· οὐ µὴν οὐδὲ τὰ οὖρα πυῤῥὰ τοῖς τοιούτοις, οὐδὲ ὁ τοῦ σώµατος ὄγκος συµπέπτωκεν· οὔκουν οὐδὲ οἱ ὀφθαλµοὶ κοῖλοι καὶ ξηροὶ γίνονται, ἀλλ’ ἔστιν οἷς ὑγρότεροί τε καὶ προπετέστεροι δόξουσιν εἶναι τῶν κατὰ φύσιν. οὐδ’ οἱ σφυγµοὶ µικρότεροι, καθάπερ ἐπὶ λύπης ἢ φροντίδος ἢ ἀγρυπνίας καὶ τοῖς ἄγαν ἀµέτροις γυµνασίοις χρωµένοις. τοῖς δὲ ἐπὶ βουβῶσι πυρετοῖς ἐφηµέροις οἱ σφυγµοὶ µέγιστοι γίνονται καὶ πυκνοὶ καὶ ὠκεῖς, καὶ ἡ θερµασία πολλὴ καὶ µετὰ τὴν ἀκµὴν εὐθὺς ἐκ τοῦ βάθους ἀναφέρεταί τις ἰκµὰς θερµὴ µὲν, ἀλλ’ ἡδεῖα. τὸ γὰρ δριµὺ καὶ τὸ δάκνον ἥκιστα πυρετῶν πάντων τοῖς τοιούτοις ὑπάρχει· καὶ τὸ πρόσωπον ἐρυθρὸν αὐτοῖς γίνεται τοὐπίπαν καὶ ἐν ὄγκῳ µείζονι, καὶ τὰ οὖρα ὑπόλευκα. κοινὸν δὲ τοῖς τοιούτοις ἅπασι πυρετοῖς τοῖς ἐφηµέροις ἡ ὁµαλότης τοῦ σφυγµοῦ. παντελῶς γὰρ ἐξ αὐτῶν ὀλίγοι τὴν καὶ µίαν πληγὴν ἀνωµαλίαν ἐµφαίνουσιν· ἀλλ’ οὐδ’ οὗτοι πάνυ σαφῶς οὐδ’ ἐναργῶς. τοιαῦτα µὲν αὐτῶν τὰ γνωρίσµατα.

3. Θεραπεύειν δὲ χρὴ λουτρῷ µὲν ἅπαντας. ἀλλὰ τοὺς µὲν ἐπὶ πυκνώσει τοῦ δέρµατος ἢ ἐπὶ βουβῶσιν, οὐδ’ εἰ ἐν τῷ ἀέρι τοῦ βαλανείου χρονίσαι κελεύσειας, οὐδὲν βλάψεις· τοὺς δ’ ἄλλους ἅπαντας ὅτι τάχιστα τοῦ ἀέρος ἀπάγειν. ἐν δὲ τῷ ὕδατι, κᾂν ἐπὶ πλεῖστον ἐθέλοιεν διατρίβειν, ἐπιτρέπειν. ἐλαίῳ δὲ χλιαρῷ καὶ πολλῷ καὶ µαλακαῖς χερσὶν ἀνατρίβειν ἐπιπλέον, µάλιστα µὲν τοὺς κοπωθέντας, ἐφεξῆς δ’ αὐτῶν τοὺς στεγνωθέντας· καὶ τρίτους τοὺς ἐπὶ βουβῶσι πυρέξαντας. καὶ λούειν δὲ πολλάκις εἰς ὅσον ἐγχωρεῖ τοὺς τοιούτους. ἐσθίειν δὲ τοὺς µὲν ἐπὶ τοῖς κόποις ἐνδέχεται πολλάκις, οὐ µὴν οὔτε τοὺς στεγνωθέντας οὔτε τοὺς ἐπὶ βουβῶσι πυρέξαντας· ἀλλὰ τούτοις ἀµφοτέροις ἡ λεπτὴ δίαιτα χρηστή. τοὺς δ’ ἐπὶ τοῖς κόποις ὅσα καλῶς πέψαι δύνανται κελεύειν ἐσθίειν, ἀπεψίαν µόνον φυλαττοµένους. ἀλλὰ καὶ οἴνου πίνειν εἰς ὅσον ἂν καὶ τούτου κρατεῖν δύνανται. σκοποὶ δ’ ἂν εἶεν τοῦ µέτρου οἵπερ δὴ καὶ τῶν ἄλλων ἁπάντων, ἥ τε δύναµις καὶ ἡ ἡλικία τοῦ νοσοῦντος καὶ ἡ φυσικὴ κρᾶσις, ἔθη τε καὶ ὧραι καὶ χῶραι καὶ τὰ ἄλλα τὰ τοιαῦτα. τοὺς δ’ ἐπὶ βουβῶσι πυρέξαντας εἴργειν οἴνου, πρινὴ τοὺς βουβῶνας λυθῆναι. τῶν δὲ στεγνωθέντων ἢ ψυχθέντων τοὺς µὲν ἐπ’ ὀλίγον τοῦτο παθόντας ἥκιστά τε πληθωρικοὺς οὐ χρὴ κωλύειν οἴνου προσφέρεσθαι, τοὺς δὲ ἐπὶ πλέον ψυχθέντας ἢ πληθωρικοὺς κωλύειν συµφέρει. τοὺς δ’ ἐπ’ ἀγρυπνίαις, ἤ τινι πάθει ψυχῆς πυρέξαντας, ἐπὰν λούσῃς, ὑγραινούσῃ τε καὶ εὐχύµῳ τροφῇ διαιτᾷν. οἴνου δὲ µάλιστα µὲν τοῖς ἀγρυπνήσασιν ἀδεῶς διδόναι πᾶσι, πλὴν εἰ µὴ κεφαλὴν ἀλγοῖεν ἢ οἱ κρόταφοι σφύζοιεν. ὃ δηλονότι καὶ ἐν τοῖς ἄλλοις φυλακτέον, ἀλλὰ καὶ τοῖς ὀργισθεῖσιν, ἢ λυπηθεῖσιν, ἢ φροντίσασιν οἴνου διδόναι· τοῖς θυµωθεῖσι δὲ, ἡνίκα ἔξω παντελῶς τοῦ πάθους ὦσι, πρότερον δ’ οὐκ ἀσφαλὲς οἴνῳ χρῆσθαι. πειρᾶσθαι δὲ καὶ τὸ ἐναντίον ἀντεισάγειν ἀεὶ τῷ λυπήσαντι· κόπῳ µὲν ἀνάπαυσιν, ἀγρυπνίᾳ δὲ ὕπνον, ὀργῇ δὲ καὶ λύπῃ καὶ θυµῷ τὴν ἐν λόγοις τε καὶ πράξεσι καὶ θεάµασι καὶ διηγήµασι θυµηδίαν. οὕτω δὲ καὶ ὁ φροντίσας ἐπ’ αὐτῷ τελέως ἀναπαυσάτω τὸν λογισµόν. καὶ ὁ διὰ βουβῶνα πυρέξας αὐτόν τε τοῦτον ἐξιάσθω καὶ πολὺ πρότερον αὐτοῦ τὸ ἕλκος ἐφ’ ᾧ συνέστη. ταῦτά σοι πυρετῶν ἐφηµέρων ἔστω γνωρίσµατά τε ἱκανὰ καὶ ἰάµατα. τῶν δ’ ἄλλων πυρετῶν οἱ µὲν ἐπὶ φλεγµοναῖς, οἱ δ’ ἐπὶ χυµοῖς ἀνάπτονται. καὶ εἰσὶν οἱ µὲν ἐπὶ ταῖς φλεγµοναῖς, οἷον συµπτώµατά τινα τῶν φλεγµαινόντων µορίων, καὶ τοὔνοµά γε τῷ νοσήµατι παρωνύµως τὰ πολλὰ ἀπὸ τοῦ πάσχοντος ὀργάνου φρενῖτις, ἢ περιπνευµονία, ἢ πλευρῖτις ἤ τι τοιοῦτον ἄλλο· περὶ µὲν δὴ τῶν τοιούτων ὕστερον ἐροῦµεν.

4. Οἱ δ’ ἐπὶ χυµοῖς ἀναπτόµενοι πυρετοὶ καλοῦνταί τ’ αὐτὸ τοῦτο πυρετοὶ καί εἰσιν οὐ συµπτώµατα νοσηµάτων, ἀλλ’ αὐτοὶ νοσήµατα. τούτων δὲ τινὲς µὲν ἄνευ συµπτωµάτων, οἵπερ δὴ καὶ ἐπιεικέστατοί εἰσι· τινὲς δ’ ἅµα συµπτώµασιν ἐνοχλοῦσιν. εἰρήσεται δ’ ἡµῖν περὶ προτέρων τῶν ἄνευ συµπτωµάτων πυρετῶν· ἐν οἷς µάλιστα µὲν εἰ οἷόν τε κατὰ τὴν πρώτην ἡµέραν διαγνωστέον οἷός τίς ἐστιν ὁ πυρετὸς, ἆρά γε χρόνιος ἢ ὀξύς, καὶ πότερον τῶν διαλειπόντων καλουµένων ἢ τῶν συνεχῶν. εἰ δὲ µὴ οἷόν τε περὶ τὴν ἡµέραν τὴν πρώτην, ἀλλὰ τῇ δευτέρᾳ γε πειρατέον ἐξευρεῖν τὴν ἰδέαν τοῦ πυρετοῦ. µηδενὸς δὲ µηδ’ ἐν ταύτῃ βεβαίως διαγνωσθέντος, ἐν γοῦν τῇ τρίτῃ πάντως φανήσεταί σοι σαφέστερόν τι. παντελῶς γὰρ ὀλίγοι πυρετοὶ τῆς τετάρτης ἡµέρας δέονται πρὸς ἀκριβῆ διάγνωσιν. ἐρῶ δέ σοι καθόσον οἷόν τε διὰ βραχέων σηµεῖα, δι’ ὧν ἐπιγνώσῃ τὸ εἶδος τοῦ πυρετοῦ. µακρότερον δὲ καὶ σαφέστερον ἑτέρωθι πάντα λέλεκται. Τοὺς µὲν οὖν µετὰ ῥίγους εἰσβάλλοντας οὐκ ἂν ἀπὸ τρόπου τῶν κατὰ περίοδον ἐνοχλούντων ὑπολάβοις εἶναι. τριταῖοι γὰρ καὶ τεταρταῖοι µετὰ ῥίγους τοὐπίπαν παροξύνουσιν. ἀλλ’ οἱ µὲν τριταῖοι εὐθὺς ἐν τῇ πρώτῃ καταβολῇ πολλάκις µετὰ σφοδροῦ τοῦ ῥίγους ὑπήρξαντο. τεταρταῖον δ’ οὐκ οἴδαµεν µετὰ σφοδροῦ ῥίγους ἀρξάµενον, ἀλλ’ ἐν τῷ χρόνῳ τὸ µέγεθος αὐτῷ προσγίνεται, σὺν τῷ µηδ’ εὐθὺς ἀπ’ ἀρχῆς τὰ πολλὰ τὸν πυρετὸν τοῦτον εἰσβάλλειν, ἀλλ’ ἑτέρων προηγησαµένων συµπίπτειν. ὁ µὲν οὖν τεταρταῖος τοῖς καλουµένοις πλάνησί τε καὶ πλανήταις ἐπιγίνεται πυρετοῖς διὰ φλέγµα. ὁ δ’ ἀµφηµερινὸς οὐδὲ χωρὶς τοῦ τὸ στόµα τῆς γαστρὸς πεπονθέναι τὰ πολλὰ συνίσταται· καθάπερ ὁ τεταρταῖος περὶ σπληνὶ κακοπραγοῦντι· ὁ δὲ τριταῖος περὶ ἥπατι. τὸν µὲν δὴ µετὰ σφοδροῦ τοῦ ῥίγους ἀρξάµενον εἰκὸς µᾶλλον τριταῖον ἢ τῶν ἄλλων τινὰ εἶναι πυρετῶν. εἰ δὲ καὶ τἄλλα τὰ ἐφεξῆς εἰρησόµενα µαρτυροίη, τοῦτον µὲν ἂν ἐναργῶς εὐθὺς ἐν τῇ πρώτῃ τῶν ἡµερῶν διαγινώσκοις εἶναι τριταῖον. εἰ δὲ µετὰ βραχέος ἄρξεται ῥίγους, τότε δεῖ καὶ µᾶλλον τοῖς ἄλλοις γνωρίσµασι τὸν νοῦν προσέχειν, ὡς οὐκ ἀµφηµερινοῦ καὶ τεταρταίου µόνον, ἀλλὰ καὶ ἡµιτριταίου καὶ ἄλλου τινὸς τῶν συνεχῶν εἶναι δυναµένου. τὰ δ’ ἄλλα γνωρίσµατα τό τε τῆς θερµασίας ἐστὶ ποιὸν καὶ ποσὸν καὶ ἡ τῶν ἀρτηριῶν κίνησις, αὐτό τε τοῦ ῥίγους τὸ εἶδος αἰσθανοµένου, ὥρα τε καὶ χώρα καὶ κατάστασις καὶ ἡ φύσις τοῦ νοσοῦντος καὶ ἡ ἡλικία καὶ τὰ προηγησάµενα καὶ τὰ παρακολουθοῦντα. τὴν µὲν γὰρ θερµασίαν πολλὴν καὶ δριµεῖαν εἶναι χρή· τοὺς δὲ σφυγµοὺς µεγάλους καὶ θερµοὺς καὶ σφοδροὺς καὶ ταχεῖς καὶ πυκνοὺς καὶ χωρὶς πάσης ἀνωµαλίας, πλὴν τῆς πυρεκτικῆς. τὸ δὲ ῥῖγος, οἷον νυττοµένου τοῦ χρωτὸς ὡς ὑπό τινος ὀξέος µᾶλλον ἢ ψυχροῦ, τῶν ἐν τεταρ-ταίοις τε καὶ ἀµφηµερινοῖς ψυχροῦ τοῦ ῥίγους αἰσθανοµένων. τὴν δ’ ὥραν θερινὴν, ὥσπερ οὖν καὶ τὸ χωρίον θερµὸν καὶ τήν γε παροῦσαν κατάστασιν· ἔστω δὲ καὶ ἡ φύσις τοῦ κάµνοντος θερµοτέρα τε καὶ χολωδεστέρα, καὶ ἡ ἡλικία νεανίσκου· καὶ γυµνασία µᾶλλον ἢ ἀργία προηγείσθω, καὶ ἔγκαυσις µᾶλλον ἢ ψύξις, καὶ ἔνδεια µᾶλλον ἢ πλησµονή. καὶ ἀγρυπνίαι δὲ καὶ λῦπαι καὶ κόποι καὶ σύντονοι φροντίδες εἰς τοῦτο συντελοῦσιν. εἰ δὲ καὶ πολλοῖς ἄλλοις τῶν νοσούντων ἐν ἐκείνῳ τῷ χρόνῳ τριταίοις ἁλῶναι συµβαίη καὶ τοῦτ’ ἂν εἴη πρὸς τοῖς εἰρηµένοις µέγιστον γνώρισµα. εἰ δὲ τούτων ἁπάντων ὑπαρχόντων ἢ τῶν µεγίστων τε καὶ ἐπικαιροτάτων δίψος τε αὐτοὺς ἔχει σφοδρὸν, ἔµετός τε χολῆς ἢ ἱδρὼς ἐπιγένηται ἢ ἀµφότερα, νῦν µὲν ἂν καὶ σαφῶς εἴη δῆλος. εἰ δὲ καὶ παύσαιτο µὲν πυρέττων ἐπὶ τοῖσδε ὁ ἄνθρωπος τοῦτον δὴ τὸν φανερὸν ἅπασι καὶ ἐν κινήσει πυρετὸν, ὑπολείποιτο δ’ αὐτῷ κατὰ τὴν τῶν ἀρτηριῶν κίνησιν ἡ ἴδιος ἀνωµαλία τῶν πυρετῶν, βεβαίως ἂν οὕτως ἀποφαίνοις τριταῖον ὑπάρχειν αὐτὸν, ὡς εἰ καὶ διὰ τρίτης ἤδη παροξυνόµενον ἑώρας.

5. ῾Ο δὲ τεταρταῖος, χρὴ γὰρ καὶ τούτου τὰ γνωρίσµατά σοι γράψαι, τὸ µὲν ἐναργέστατον ἑαυτοῦ τεκµήριον ἐνδείκνυται κατὰ τὴν ἀρχὴν τῶν παροξυσµῶν, ἡνίκα ῥιγῶσιν ἔτι οἱ νοσοῦντες. ἱκανῶς γὰρ ἀραιοὶ καὶ βραδεῖς αὐτῶν οἱ σφυγµοὶ γίγνονται· κατὰ δὲ τὰς ἀκµὰς ἢ καὶ αὐξανοµένων ἔτι ταχεῖς µὲν ἀνάγκη καὶ πυκνοὺς εἶναι· σώζεται δ’ ὅµως καὶ τότε ἡ ἴδιος αὐτῶν βραδύτης τε καὶ ἀραιότης, εἰ τὸ προσγεγονὸς τάχους καὶ τῆς πυκνότητος τῶν παροξυσµῶν λογίσαιο. καὶ γὰρ οὖν καὶ εἰ παραβάλοις τὴν ἀκµὴν τοῦ τεταρταίου πυρετοῦ, τῇ τοῦ τριταίου ἀκµῇ πολλῷ τινί σοι δόξουσι θᾶττόν τε καὶ πυκνότερον ἐν τοῖς τριταίοις αἱ ἀρτηρίαι σφύζειν· καὶ αὐτῆς δὲ τῆς µιᾶς κινήσεως ἐν τῷ τεταρταίῳ πυρετῷ τὸ ἀνώµαλον ἐνδείκνυται τὴν ἰδέαν αὐτοῦ. τὴν γὰρ κοινὴν ἁπάντων τῶν πυρετῶν ἐν µιᾷ προσβολῇ τῆς ἀρτηρίας ἀνωµαλίαν ἐναργεστάτην ἐστὶν εὑρεῖν ἐν τούτῳ. πολλῷ γάρ τινι τήν τε ἀρχὴν τῆς κινήσεως καὶ τὸ τέλος ὠκύτερον εὑρήσεις τῶν µέσων· οὐ µὴν δὲ ἐπὶ τῶν τριταίων ὧδ’ ἔχει βραχεῖα γὰρ ἐν αὐτοῖς ἡ ὑπεροχὴ τοῦ τάχους ἐστὶ καὶ µάλιστα κατὰ τὰς ἀκµάς. ἀλλὰ καὶ τὰ τῆς θερµασίας γνωρίσµατα διαφερόντως αὐτοῖς ἔχει. τὸ γὰρ θερµὸν καὶ τὸ διακαὲς καὶ τὸ οἷον ζέον τῶν τριταίων πυρετῶν οὐκ ἂν εὕροις ἐν τεταρταίοις. ταυτὶ µὲν οὖν τὰ µέγιστα σηµεῖα, τὰ δ’ ἄλλα τὰ ἔξωθεν, οὐδὲ γὰρ χρὴ ταῦτα παραλιπεῖν, ἀλλὰ τήν τε φύσιν ἐπισκοπεῖσθαι τοῦ νοσοῦντος, εἰ µελαγχολικωτέρα· καὶ τὸν καιρὸν τοῦ ἔτους, εἰ φθινόπωρον· καὶ τὴν παροῦσαν κατάστασιν, εἰ ἀνώµαλος. οὕτω δὲ καὶ τοῦ χωρίου τὴν φύσιν καὶ τῶν ἐπιδηµούντων νοσηµάτων· καὶ εἰ σπλὴν µέγας εἴη καὶ ἄτακτοι πυρετοὶ προηγήσαντο καὶ ἡ ἡλικία τῆς ἀκµῆς ἐπέκεινα καὶ εἰ µεθ’ ἱδρῶτος παύοιντο· χολῆς δὲ ξανθῆς ἔµετον ἐν τούτοις τοῖς πυρετοῖς µὴ προσδοκᾷν, ὥσπερ οὐδ’ ἐν τοῖς ἀµφηµερινοῖς, ἴδιον γὰρ τῶν τριταίων τοῦτο. παυσαµένων δὲ τοῦ πυρέττειν, εἰ τὸ τοῦ πυρετοῦ σηµεῖον ἔτι παραµένοι καὶ οἱ σφυγµοὶ τῶν κατὰ φύσιν ἀραιότεροί τε καὶ βραδύτεροι γίγνονται, τεταρταῖος ἂν εἴη σαφῶς ὁ τοιοῦτος πυρετός.

6. ᾿Αµφηµερινὸν δὲ πυρετὸν τοῖσδ’ ἂν µάλιστα γνωρίσαις· ὑγροτέραν γὰρ εἶναι χρὴ τὴν θερµασίαν αὐτοῦ µετά τινος δριµύτητος, οὐ κατὰ τὴν πρώτην ἐπιβολὴν εὐθὺς ὑποπιπτούσης, ἀλλ’ ἐγχρονιζούσης τῆς χειρός. καπνώδη γάρ τινα θερµασίαν ἀτµῷ πολλῷ συµµιγῆ δόξαις ἀνιέναι, καταπνιγοµένου µᾶλλον ἐν ὑγρότητι τοῦ πυρὸς πολλῇ ἢ αὐτοῦ τῆς ὕλης κρατοῦντος. ἀλλὰ καὶ οἱ σφυγµοὶ τούτοις µικρότεροι τῶν ἐν τεταρταίοις εἰσὶ πλέον ἢ ἐκεῖνοι τῶν ἐν τριταίοις. ἀραιότεροι δ’ αὖ πάλιν οἱ ἐν τοῖς ἀµφηµερινοῖς τῶν ἐν τριταίοις τοσοῦτον, ὅσον τούτων οἱ ἐν τοῖς τεταρταίοις. βραδύτητος δὲ ὡσαύτως ἐν ἀµφοῖν ἔχουσιν. ἧττον δὲ διψώδης ὁ πυρετὸς οὗτος. λείπεται οὖν τεταρταίου τοσοῦτον, ὅσον ἐκεῖνος τριταίου. καὶ ἡ γλῶσσα καὶ τὸ σύµπαν σῶµα ξηρότατον µὲν ἐν τριταίοις, ὑγρότατον δ’ ἐν τούτοις ἐστὶ τοῖς πυρετοῖς· καὶ οἱ ἔµετοι φλεγµατώδεις καὶ ὅσα διὰ γαστρὸς ἐκκρίνεται ψυχρότερα καὶ ὑγρότερα καὶ ὠµότερα καὶ ὑδατωδέστερα καὶ φλεγµατωδέστερα. καὶ τὸ σύµπαν ἀπέπτων χυµῶν ἀνάπλεων ἐν τούτοις τοῖς πυρετοῖς εὑρήσεις τὸ σῶµα. καὶ γὰρ οὖν καὶ ἡλικίαις καὶ φύσεσι καὶ χώραις καὶ ὥραις ἔτους καὶ κράσεσιν ὑγροτέραις συµπίπτουσι. νεανίσκον µέν γε χολώδη καὶ ξηρὸν τῇ κράσει οὐκ εἶδον οὐδέπω ποτε ἁλόντα τούτῳ τῷ πυρετῷ. παῖδες δὲ καὶ µάλιστα οἱ µικρότεροι καὶ ὅσοι τῶν τελείων φλεγµατικώτεροί τέ εἰσι καὶ τὴν ἕξιν τοῦ σώµατος παχεῖς καὶ ἀργὸν τὸν βίον ἔχοντες ἐν πλησµοναῖς καὶ µέθαις καὶ λουτροῖς συνεχέσι καὶ µάλιστα τοῖς ἐπὶ τροφῇ ἀµφηµερινοῖς εὐάλωτοι· ἀτὰρ οὖν καὶ χωρία τὰ ὑγρότερα καὶ τῶν ὡρῶν τοῦ ἔτους ὁ χειµὼν καὶ τῶν καταστάσεων αἱ ὑγρότεραι, µάλιστα φέρουσι τὸν πυρετὸν τοῦτον· εἰ δὲ καὶ ἐπιδηµοίη τηνικαῦτα, καὶ τοῦτό σοι πρὸς τὴν διάγνωσιν ἐπὶ τοῖς εἰρηµένοις οὐ µικρὰ συντελέσει. οὐ µὴν οὐδὲ παύουσι τὰς παρακµὰς τούτων τῶν πυρετῶν οἱ ἱδρῶτες, ὥσπερ ἐν τριταίοις καὶ τεταρταίοις, ὅθεν οὐδ’ εἰς ἀπυρεξίαν ἔρχονται σαφῆ, πλὴν ὀλίγων δή τινων. τὰ δ’ οὖρα τὰ µὲν ἐπὶ προήκουσιν αὐτοῖς γιγνόµενα τοὺς καιροὺς τῆς ὅλης νόσου διδάσκει· τὰ δ’ ἐν ἀρχαῖς ἐνδείξεταί σοι καὶ αὐτὸ τὸ εἶδος τοῦ πυρετοῦ. τοῖς µὲν γὰρ ἀµφηµερινοῖς ἢ λευκὰ ἢ λεπτὰ ἢ παχέα καὶ θολερὰ ἢ ἐρυθρά. τοῖς δὲ τριταίοις ἢ πυῤῥὰ ἢ ὑπόπυῤῥα. τοῖς δὲ τεταρταίοις πολυειδῆ µὲν, ἀλλ’ ἄπεπτα πάντα. καὶ ταῦτα µὲν τῶν διαλειπόντων πυρετῶν ἐστι γνωρίσµατα.

7. Τοὺς συνεχεῖς δ’ ἂν γνωρίζοις µάλιστα µὲν ἐκ τοῦ µηδὲν αὐτοῖς παρεῖναι σηµεῖον, ὧν εἴποµεν ὑπάρχειν χρῆναι τοῖς διαλείπουσι, καὶ εἰ µὴ παύοιτο δὲ τῶν τεττάρων καὶ εἴκοσιν ὡρῶν ἐντὸς ὁ πυρετός· εἰ δὲ καὶ ἀνώµαλον ποιήσαιτο τὴν αὔξησιν, οὗτος µέν γε καὶ πρὸς τοῖς ἄλλοις γνωρίσµασι καὶ χρόνον ὑποσηµαίνει πλείονα· καὶ µὲν δὴ καὶ εἰ τὸ ἴδιον τῶν πυρετῶν σηµεῖον ἐν τοῖς σφυγµοῖς ἐναργὲς ἔχοιεν. εἰ δὲ καὶ ἀταξία τις ἢ ἀνωµαλία προσείη αὐτοῖς ἢ ἀῤῥυθµία, καὶ τοῦτ’ ἂν εἴη σηµεῖον τοῦ µεγέθους ἅµα καὶ ὡς οὐκ εἰσὶ τῶν διαλειπόντων. εἰ δὲ τοιοῦτοι µείναντες ἐν τῇ τρίτῃ τῶν ἡµερῶν µείζονα τὸν παροξυσµὸν ἐνδείξαιντο ἢ εἰ καὶ τὰ διαχωρήµατα καὶ τὰ οὖρα παντάπασιν ἄπεπτα φαίνοιτο, τοὺς τοιούτους πυρετοὺς οὐκ ἐνδέχεται παρὰ τὴν ἑβδόµην κριθῆναι. εἰ δὲ καὶ ἡ τετάρτη τῶν ἡµερῶν ὁµοία φαίνοιτο τῇ τρίτῃ, καὶ ὁ πυρετὸς οἷον σµυχόµενος εἴη, καὶ τὸ πρόσωπον ἥ τε πᾶσα ἕξις τοῦ σώµατος ἀσύµπτωτος, ὁ τοιοῦτος εἰς πλείονα χρόνον ἐκτείνεσθαι φιλεῖ. τοιαῦται µέν τινες αἱ διαφοραὶ τῶν ἄνευ συµπτωµάτων πυρετῶν.

8. ῾Η θεραπεία δὲ καθ’ ἕκαστον αὐτῶν ἐφεξῆς γεγράψεται· πρῶτον µὲν τῶν διαλειπόντων, δεύτερον δὲ τῶν συνεχῶν λεγοµένων. ἐπὶ µὲν οὖν τοῖς διαλείπουσιν ὀξύτατός τε ἅµα καὶ ἐπιεικέστατος ὁ τριταῖός ἐστι· µακρότατος δὲ καὶ ἀκίνδυνος ὅσον ἐφ’ ἑαυτῷ ὁ τεταρταῖος. ὁ δ’ ἀµφηµερινὸς µακρὸς καὶ οὐκ ἀκίνδυνος, ὥστε καὶ τὴν δίαιταν εὐθὺς ἐξ ἀρχῆς καθίστασθαι προσήκει, πρὸς τὸν ξύµπαντα χρόνον τοῦ νοσήµατος ἀποβλέποντας. τὰ µὲν γὰρ ὀξέα καὶ ταχέως ἀκµάζοντα, κᾂν εἰ πάνυ λεπτῶς θέλοι τις διαιτᾷν, οὐκ ἄν τι µέγα βλάψει. ὅσα δὲ χρονιώτερα, ταῦτ’ εἰ µὴ κατ’ ἀρχὰς ἁδρότερον διαιτήσειας, ἢ συναναιρήσεις τῷ νοσήµατι τὸν ἄνθρωπον ἢ οὐκ ἐν καιρῷ τὴν δίαιταν ὑπαλλάξεις. οὐ γὰρ χρὴ προσιούσης τῆς ἀκµῆς ἁδρότερον ἢ πρόσθεν διαιτᾷν, ἀλλὰ τοὐναντίον τῆς ὅλης τοῦ πάθους διαίτης τὸ λεπτότατον εἰς τὴν ἀκµὴν ἀποτίθεσθαι χρή· τοῦτο µὲν οὖν κοινὸν ἁπάντων. πρὸς αὐτῷ δὲ δεῖ καὶ τὰ ἴδια τῶν διαλειπόντων ἐπισκοπεῖσθαι, οἷον εὐθὺς ἐν τοῖς τριταίοις, οὐδὲν γὰρ χεῖρον ἐντεῦθεν ἄρξασθαι, διοριζέσθω σοι κατ’ ἀρχὰς εἰ ἀκριβής ἐστι καὶ ὡς ἄν τις εἴποι γνήσιος, ἢ οὐκ ἀκριβὴς, ἀλλ’ οἷον νόθος τις. ὁ µὲν γὰρ ἀκριβὴς τριταῖος τὸ µακρότατον ἐν ἑπτὰ περιόδοις κρίνεται, πρὸς τῷ καὶ ἀκινδυνότατος εἶναι. τὸν ἕτερον δὲ τὸν οὐκ ἀκριβῆ οἶδά ποτε φθινοπώρου µὲν ἀρξάµενον, ἦρος δὲ παυσάµενον· εἶτα οἷα εἰκὸς ἐν τοσούτῳ χρόνῳ, τὸ µέν τι καὶ αὐτοῦ τοῦ νοσοῦντος οὐ πάνυ τι πειθοµένου τοῖς τῶν ἰατρῶν προστάγµασιν, ἀλλὰ καὶ ἁµαρτάνοντός τι· τὸ δέ τι καὶ ὑπὸ τῆς αἰτίας τοῦ χειµῶνος βλαπτοµένου, σπλήν τε µέγιστος ἐξήρθη καὶ ὑποχόνδρια διεφυσᾶτο· καί τις ἤδη καὶ ὕποιδος ἦν ἄχροια περί τε τὸ πρόσωπον καὶ οὐχ ἥκιστα τοῖς σκέλεσιν, ὥστε δεῖσαί τε ἡµᾶς ἀµφὶ τῷ µειρακίῳ καὶ δεηθῆναι µειζόνων βοηθηµάτων. οὕτως οὐδὲν ὅµοιον ἔχει ὁ τοιοῦτος τριταῖος τῷ ἀκριβεῖ· διὰ τοῦτο οὖν φηµι χρῆναι κατὰ τὰς ἀρχὰς αὐτοὺς διορίζειν. εἰς ὅσον γὰρ τῇ φύσει διαφέρουσιν, εἰς τοσοῦτον εὔλογόν ἐστι καὶ τὸν τῆς διαίτης τρόπον ὑπαλλάττεσθαι. ὅπως οὖν ἄριστα διορισθεῖεν, ἀρκεῖ µοι τὰ τῷ µειρακίῳ συµπεσόντα γράψαι, παράδειγµά τε ἅµα τῶν οὐκ ἀκριβῶν τριταίων καὶ ὑποµνήµατά σοι γενησόµενα. ἦν µὲν δὴ τοῦ ἔτους τὸ µεταξὺ πλειάδων τε δύσεως καὶ τῆς προγεγενηµένης ἰσηµερίας· ἤρξατο δὲ µετὰ φρίκης ὁ πυρετὸς τῷ µειρακίῳ περὶ αὐτὴν σχεδὸν τὴν ἕω· ὥστε µήτε τῇ θερµασίᾳ τριταίῳ τι δόξαι ἐοικέναι µήτε τοῖς σφυγµοῖς· ἀλλ’ οὐδὲ χολῆς ἔµετος ἠκολούθησεν οὔτε ἱδρὼς ἱκανός· ἀλλὰ µόνον ἐν τῇ δευτέρᾳ τῶν ἡµερῶν ὥρᾳ που τρίτῃ βραχεῖαι νοτίδες ἐγίγνοντο, ἐφ’ αἷς διεπνεῖτο µὲν ὁ πυρετὸς ἀτρέµα οὕτως, ὥστε περὶ τὴν ἑσπέραν µόγις ἀπύρετον εἶναι δοκεῖν· ἔµενε δὲ δηλαδὴ κατὰ τοὺς σφυγµοὺς τό τε τοῦ πυρετοῦ σηµεῖον αὐτῷ σαφὲς ἱκανῶς. ἀλλὰ τἄλλα γε πάνυ εὐφόρως εἶχε κατὰ τὴν ἑσπέραν καὶ δι’ ὅλης τῆς νυκτός. αὖθις δὲ περὶ τὴν ἕω τῆς τρίτης ἡµέρας δευτέρα καταβολὴ γίνεται, τὰ πάντα τῇ πρώτῃ παραπλησία, πλὴν τοῦ χρόνου· τῆς γὰρ ἐπιούσης νυκτὸς ὀλίγον πρὸ τῆς ἡµέρας νοτίδες ἐγίγνοντο καὶ ὁ πυρετὸς ἐπαύετο περὶ τὴν ἕω τῆς τετάρτης ἡµέρας· καὶ τοῦ λοιποῦ δὲ παντὸς φθινοπώρου καὶ χειµῶνος, ἐν ᾧ διενόσησε, τά τ’ ἄλλα πάντα καὶ ὁ χρόνος τῆς καταβολῆς καὶ τῆς λύσεως τοῦ πυρετοῦ κατὰ ταὐτὰ διέµενον. ἦν δὲ τὸ µειράκιον ἡλικία µὲν ἀµφὶ τὰ ὀκτωκαίδεκα ἔτη, λευκὸν δ’ ἰδέσθαι καὶ πῖον, ἀργότερον τῷ βίῳ καὶ πολλάκις ἔµπροσθεν ἐν µέθαις τε καὶ λουτροῖς συνεχέσι καὶ πλησµοναῖς γεγενηµένον, ὥστ’ οὐδὲ χρηστῶς ἔπεττε τὰ σιτία. συνεισέβαλε δ’ αὐτῷ καὶ σκληρὸς σφυγµὸς ἐν µὲν τῇ πρώτῃ καὶ δευτέρᾳ τῶν ἡµερῶν µετρίως, ἐν δὲ τῇ τρίτῃ καὶ τετάρτῃ καὶ ταῖς ἐφεξῆς µέχρι τῆς ἑβδόµης εἰς τοσοῦτον ἧκε σκληρότητος, ὡς ἄν τινα δόξαι τῷ σφυγµῷ µόνῳ πιστεύσαντα πολλῶν εἶναι τὸ νόσηµα µηνῶν· καὶ τοιοῦτος παρέµενεν ἄχρι τῆς κατὰ τὸ ἔαρ ἰσηµερίας, ἐν ᾗ πρῶτον ἤρξατο µαλάττεσθαι. καὶ αὖθις ὕστερον ἡµέρᾳ τεσσαρακοστῇ τελέως ἀπαλλάττεται τοῦ τριταίου, κατὰ βραχὺ τοῦ τε σφυγµοῦ µαλαχθέντος καὶ τοῦ παροξυσµοῦ µικροτέρου γιγνοµένου καὶ τῶν οὔρων ὑπόστασιν χρηστὴν ἐχόντων· καὶ γὰρ οὖν καὶ ταῦτα κᾀν τῷ πρόσθεν χρόνῳ πάντα δεινῶς ἦν ἄπεπτα. τοιοῦτος µὲν δὴ ὁ ἐναντιώτατος τῷ ἀκριβεῖ τριταίῳ. τοὺς δ’ ἄλλους τοὺς µεταξὺ παµπόλλους ὄντας ἐκ τῶν ἄκρων ἀφωρισµένων οὐ χαλεπῶς ἂν εὑρήσεις. ἃ γὰρ ἐν ἀρχῇ τοῦ λόγου τριταίων πυρετῶν ἔγραψα γνωρίσµατα, ταῦτα σύµπαντα εἰ παρείη, τὸν ἀκριβῆ τριταῖον οὐκ ἐργάζεται, ᾧ πάντως καὶ ὁ τοῦ παροξυσµοῦ χρόνος βραχὺς ὡρῶν τεττάρων ἢ πέντε ἢ ἓξ ἢ τὸ µήκιστον ἕνδεκά που ἢ δώδεκα. καὶ µὲν δὴ καὶ τὰ οὖρα τῶν τοιούτων ἐν τῇ τρίτῃ τῶν ἡµερῶν ἢ πάντως γε τῇ τετάρτῃ φέρει τι σηµεῖον πέψεως. οὕτω µὲν οὖν ἀκριβῆ τε καὶ οὐκ ἀκριβῆ γνωρί ζοις τριταῖον. ἀνάλογον δὲ καὶ τεταρταῖον καὶ ἀµφηµερινόν. ᾧ µὲν γὰρ ὑπάρχει πάνθ’ ὅσα πρόσθεν ἔγραψα τεταρταίων πυρετῶν γνωρίσµατα, γνήσιός τε καὶ ἀκριβὴς τεταρταῖος. ᾧ δὲ µὴ, νόθος τις ἐκεῖνος καὶ οὐκ ἀκριβής. καὶ ἀµφηµερινῶν δὲ ὅτῳ µὲν πάνθ’ ὅσα γέγραπται πάρεστιν, ἀκριβής· ᾧ δὲ µὴ, ὁ τοιοῦτος οὐκ ἀκριβής. οὐκ οὖν οὐδὲ χρόνιοι ὁµοίως τεταρταίῳ καὶ ἀµφηµερινῷ οἱ οὐκ ἀκριβεῖς, ἀλλ’ ὥσπερ τριταῖος ὀξὺς ὁ ἀκριβὴς, οὕτω τεταρταῖός τε καὶ ἀµφηµερινὸς χρόνιοι. ταῦτα µὲν ἐν τοῖς κατὰ περίοδόν τινα πυρέττουσι σκοπεῖσθαι. τῶν δ’ ἄλλων πυρεττόντων οὖρά τε καὶ διαχωρήµατα καὶ τὴν ὅλην ἕξιν τοῦ σώµατος ὁρᾷν· καὶ τὴν θερµασίαν καὶ τὴν τῶν ἀρτηριῶν κίνησιν, ὅσα τ’ ἄλλα πρὸς τούτοις ὁ ῾Ιπποκράτης τε καὶ ἡ µακρὰ πεῖρα κελεύει σκοπεῖσθαι, χώρας καὶ ὥρας καὶ καταστάσεις καὶ ἡλικίας καὶ κράσεις σωµάτων, ἔθη τε καὶ τὰ προηγησάµενα τῶν αἰτίων καὶ τὰ συνεισβάλλοντα τοῖς νοσήµασι καὶ ὅσα µεταξὺ ἐπιφαίνεται. παρῄνηται µὲν οὖν ὡς ἄν τινι δόξῃ τὸ πᾶν, οὐ µὴν πρός γε τὴν ἀλήθειαν ὧδ’ ἔχει. τὸ γάρ τοι µέγιστον µὲν ἁπάντων τούτων, ῥηθῆναι δὲ µικρότατον, οὐδέπω γέγραπται. τί δ’ ἐστὶ τοῦτο; ποσότης νοσήµατος καὶ δυνάµεως· πρᾶγµα πρὸς µὲν τὴν δήλωσιν ἑνὸς ὀνόµατος δεόµενον· εἰς δὲ τὴν χρείαν µέγιστον. οὐδὲ γὰρ οἷόν τε προγνῶναι καλῶς, ἄνευ τοῦ τὸ ποσὸν ἑκάστου τῶν εἰρηµένων ἀκριβῶς ἐκλογίζεσθαι. καὶ γὰρ εἴτ’ ὀλέθριόν ἐστι τὸ νόσηµα, εἴτε µὴ, καὶ ὁπηνίκα µᾶλλον δυνατὸν ἢ τεθνήξεσθαι τὸν ἄνθρωπον ἢ ἀπαλλαγήσεσθαι τοῦ πάθους, εἰ µὴ πάντων τῶν προειρηµένων τὸ ποσὸν ἀκριβῶς διασκεψάµενος ἀνάγοις εἰς δύο κεφάλαια τήν τε νόσον αὐτὴν καὶ τοῦ νοσοῦντος τὴν δύναµιν, οὐκ ἂν οἷός τ’ εἴης προγνῶναι καλῶς. τῆς µὲν γὰρ δυνάµεως οὕτως ἰσχυρᾶς οὔσης ὡς περιγίγνεσθαι τοῦ νοσήµατος, ἀνάγκη σωθῆναι τὸν ἄνθρωπον. εἰ δὲ τοὔµπαλιν εἴη, πάντως τεθνήξεται. µὴ τοίνυν ὁποῖόν τι τὴν ἰδέαν ἐστὶ τὸ νόσηµα σκόπει µόνον, ἀλλὰ καὶ πηλίκον. οὐ µικρᾶς δὲ τοῦτό γε δεῖται τριβῆς, τά τ’ ἄλλα καὶ τῷ µήτε γραφῆναι µήθ’ ὅλως διδαχθῆναι λόγῳ δύνασθαι τὸ ποσὸν ἑκάστου. καὶ εἴτι ἄρα τὸ ἡµέτερόν ἐστιν, οὐχ ὑπ’ ἄλλου τινὸς εἰς τοσοῦτον ἀκριβείας ἥκει ἢ ἐκ τοῦ µάλιστα ἠσκῆσθαι περὶ τὸν τῆς ποσότητος στοχασµόν· τοῦτο µὲν δὴ καὶ ἐπ’ αὐτῶν τῶν ἔργων καὶ µαθεῖν καὶ διδάξαι δυνατόν. ὅσα δ’ ἐν τῇ ποιότητι τὸν διορισµὸν ἔχει, ταῦτα γράψοµεν ἀκριβῶς τε ἅµα καὶ σαφῶς εἰς ὅσον ἐγχωρεῖ διὰ βραχέων.

9. Τὸν µὲν οὖν ἀκριβῆ τριταῖον, ὡς ἂν ὑπὸ τῆς ξανθῆς χολῆς κινουµένης δυναστευόµενον, ὑγραίνειν τε καὶ ψύχειν εἰς τοσοῦτον, εἰς ὅσον ἂν οἷόν τε µάλιστα. τὰ γὰρ ἐναντία τῶν ἐναντίων ἰάµατά ἐστι, κολάζοντα µὲν τὸ ὑπερβάλλον, ἀντεισάγοντα δὲ τὸ λεῖπον. ὁ δὲ τῆς ξανθῆς χολῆς χυµὸς ἁπάντων τῶν ἐν τῷ σώµατι χυµῶν θερµότατος καὶ ξηρότατός ἐστι. προτρέπειν οὖν χρὴ τὸν µὲν εἰς τὴν γαστέρα συῤῥέοντα, κενοῦσθαι δι’ ἐµέτων· τὸν δὲ κάτω ὑπιόντα ὡσαύτως διὰ τῆς κάτω ἐκκρίσεως· τοῦτο µὲν δὴ καὶ αὐτόµατον ἐν τοῖς ἀκριβέσι γίνεται τριταίοις. καὶ τοῖς οὔροις δὲ καὶ τοῖς ἱδρῶσι ποδηγεῖν· ἀγαθὴ δὲ καὶ ἡ διὰ τῶν κάτω τῆς χολῆς κάθαρσις. ἀλλὰ τὴν µὲν γαστέρα µαλακοῖς κλύσµασι κενοῦν· τὰ οὖρα δὲ προτρέπειν σελίνου τε καὶ ἀνήθου τοῖς πόµασιν ἐναποβρέχοντα. καὶ ἤν σοι πέψεως σηµεῖα προφαίνηται, θαῤῥῶν ἤδη καὶ τοῦ ἀψινθίου διδόναι· τοῦτο µὲν δὴ καὶ ἄλλως µέγιστον ἴαµα τοῦ στοµάχου διὰ χολῆς δῆξιν καὶ µᾶλλον εἰ τῆς κόµης αὐτοῦ λαµβάνων ὅσον αὔταρκες ἐναποβρέχοις µελικράτῳ. λουτρὰ δὲ θερµὰ δι’ ὕδατος ποτίµου τὸ µέν τι κενοῖ τῆς χολῆς ἀπάγοντα, τὸ δέ τι καὶ τῇ ποιότητι µεγάλως ὀνίνησιν· ὑγραίνει γὰρ καὶ ψύχει κατὰ δύναµιν, ὅσα τοιαῦτα λουτρά. τὰ δὲ θαλάττια καὶ ἁλµώδη καὶ νιτρώδη καὶ θειώδη πλεῖον µὲν ἀπάγει τῆς χολῆς, πολὺ δ’ ἧττον ὠφελεῖ τῶν ποτίµων. ἄµεινον δ’ εἰπεῖν, οὐδ’ ὠφελεῖν αὐτὰ µειζόνως βλάπτοντα ταῖς ποιότησιν ἢ βοηθοῦντα ταῖς κενώσεσιν. ἀτὰρ οὖν καὶ οἶδά τινα κιβδήλῳ λογισµῷ τοιοῖσδε χρήσασθαι λουτροῖς ἀναπεισθέντα· εἶτα ξηρανθέντα τὴν ἕξιν τοῦ σώµατος; εἰς τοσοῦτόν τε διαφθαρέντα, ὥστε µαρανθεὶς ἀπέθανεν. ἐπέτεινε δὲ αὐτῷ καὶ ἡ ἄλλη πᾶσα δίαιτα πρὸς τὴν κένωσιν τῆς χολῆς. ἀεὶ δὲ χρὴ ποιότητας ἐναντίας τῇ κρατούσῃ παρὰ φύσιν ἀντεισάγειν· καὶ ὡς τὸ πολὺ βέλτιον τοῦτο τοῦ κενοῦν ὁπωσοῦν· ὅπερ οὔτ’ αὐτὸς ἐγίνωσκεν, οὔθ’ ἑτέρων ἐµάνθανε λεγόντων. ἔν τε οὖν τοῖς λουτροῖς οὗτος ὁ σκοπὸς γιγνέσθω, διαβρέξαι τε καὶ ὑγρᾶναι τὸ σῶµα· καὶ διὰ τοῦτο µήτε νίτρου µήθ’ ἁλῶν µήτε νάπυος προσπάττειν, οἷα δὴ τοὺς πλείστους ἐστὶν ἰδεῖν λυµαινοµένους τοῖς ἀῤῥώστοις, ἀλλ’ ὅτι µάλιστα θερµὸν ἔλαιον περιχέοντας ἐµβιβάζειν τε τῷ ὕδατι καὶ διαβρέχεσθαι, καὶ εἴ γ’ ἐθέλοιεν νήχεσθαι ἐν αὐτῷ, συγχωρεῖν αὐτοῖς εἰς ὅσον δύνανται. τοὺς δὲ φιλολουτροῦντας, οὐδ’ εἰ δὶς τῆς ἡµέρας λούειν ἐθέλοις, ἁµαρτάνοις· ἀλλ’ ἐν καιρῷ µάλιστά σοι τοῦτο µνηµονευέσθω. εἰ δὲ καὶ πέψεως τῆς νόσου σηµεῖα φαίνοιτο, κᾂν εἰ πλεονάκις λούοις, οὐκ ἂν ἁµάρτοις. οἴνου δὲ πρὶν µὲν πέττεσθαι τὸ νόσηµα παντάπασιν εἴργειν, ἀρξαµένου δὲ πέττεσθαι, λεπτὸν καὶ ὑδαρῆ καὶ ὀλίγον τὴν πρώτην διδόναι· πλησίον δ’ ἤδη τοῦ λύεσθαι γενοµένου πλείονα. σιτία δὲ ὅσα ὑγραίνει τε καὶ ψύχει, πάντα χρήσι-µα τριταίοις ἀκριβέσι. τὸ δὲ ποσὸν ἐν αὐτοῖς τοσοῦτον ὅσον πλεῖστον καλῶς πέψαι δύνανται. λαχάνων µὲν ἀτράφαξίς τε καὶ βλίτον καὶ λάπαθον καὶ µαλάχη καὶ θριδακίνη καὶ κολοκύνθη. τῶν δ’ ἄλλων ὅ τε πτισάνης χυλὸς καὶ τὰ διὰ τοῦ χόνδρου ῥοφήµατα, καὶ ἰχθύων οἱ πετραῖοι, καὶ τῶν πτηνῶν τὰ µαλακόσαρκα, καὶ τῶν µὴ τοιούτων τὰ πτερά. καὶ µὲν δὴ καὶ ἀλεκτρυόνων τοὺς ὄρχεις διδόναι καὶ τῶν συῶν τοὺς πόδας τε καὶ τοὺς ἐγκεφάλους· τῶν µικροτέρων δὲ εἰ καὶ τὰς σάρκας δοίης τακερὰς, οὐδὲν βλάψειας. ἀλλὰ καὶ ὠὰ συγχωρεῖν ῥοφεῖν καὶ µάλιστα τὰς λεκίθους· ῥᾷον γὰρ αὗται πέπτονται τοῦ λευκοῦ. καὶ τῶν ὀπωρῶν δέ γε συγχωρεῖν γεύεσθαι, τῶν γε µὴ παντάπασι δυσπέπτων. ἀπέχειν δὲ µέλιτός τε καὶ νάπυος καὶ ταρίχου καὶ τῶν δριµέων ἁπάντων καὶ οἴνων δὲ τῶν παλαιῶν ἱκανῶς καὶ ὅσοι θερµοὶ φύσει. αὕτη µὲν οὖν ἡ δίαιτα τῶν πολλῶν ἐστόχασταί σοι. ὅσοι δὲ µὴ τρυφῶσι, διαιτητέον ἐστὶ ὡς οἶσθα κᾀµὲ διαιτηθέντα ποτὲ ἐν ἀκριβεῖ τριταίῳ πυρετῷ κατὰ τὸν ῾Ιπποκράτειον λόγον ἐν χυλῷ πτισάνης ἄχρι κρίσεως. ταῦτα µὲν ἐν τοῖς ἀκριβέσι τριταίοις.

10. ᾿Εν δὲ τοῖς µὴ ἀκριβέσι προνοεῖσθαι χρὴ µάλιστα καθ’ ὅσον οἷόν τε µήτ’ αὐξῆσαι τὸ νόσηµα µήτε καταβαλεῖν τοῦ νοσοῦντος τὴν δύναµιν ἐν χρόνῳ πλείονι ταλαιπωρεῖσθαι µέλλουσαν. ἔστι µὲν οὖν χαλεπὸν ἀµφοῖν κρατεῖν, ὡς ἂν τῶν µὲν ἀσιτιῶν ὅσον εἰς τὴν πέψιν τοῦ νοσήµατος ὠφελουσῶν, τοσοῦτον ἢ καὶ ἐπὶ πλεῖον ἀδικουσῶν τὴν δύναµιν· τῶν δὲ τροφῶν ὅσον εἰς ῥώµην συντελουσῶν τῷ νοσοῦντι, τοσοῦτον ἐµποδιζουσῶν τὰς πέψεις. ἀλλὰ κᾀνταῦθά σοι γνωστέον, εἰς ὅσον µὲν ἥκει µεγέθους ἡ νόσος, εἰς ὅσον δὲ καὶ ἡ δύναµις αὐτοῦ τοῦ νοσοῦντος· ἵνα πρὸς τὰ µείζονος ἐπικουρίας δεόµενα ἀποβλέπων ἀσιτίαις µὲν ἐν ἰσχυροτέρᾳ τῇ δυνάµει καὶ δυσπέπτῳ νοσήµατι θαῤῥαλεώτερον χρήσῃ· τροφαῖς δὲ πλείοσιν ἐν ἀσθενεστέρᾳ µὲν τῇ δυνάµει, νοσήµατι δὲ µὴ πάνυ δυσπέπτῳ. ταῦτα µὲν δὴ κᾀν τοῖς ἄλλοις ἅπασι νοσήµασι χρὴ σκοπεῖν. ἐν δὲ τοῖς οὐκ ἀκριβέσι τριταίοις οὐδὲ λούειν εὐθὺς κατ’ ἀρχὰς ἀγαθὸν, ἀλλ’ ἡνίκα ἂν φαίνοιτο ἤδη τὰ σηµεῖα τῆς πέψεως, οὐδὲ καθ’ ἡµέραν τρέφειν, ἀλλ’ ἀρκεῖ παρὰ µίαν. ἡσυχία δὲ καὶ θάλψις τῶν καθ’ ὑποχόνδριον αὐτοῖς συµφέρει καὶ ῥοφήµατα τὰ εὔπεπτα καὶ κλύσµατα τῆς κάτω γαστρὸς µὴ πάνυ µαλακά. καὶ εἰ αἵµατος ἀφαιρέσεως δέοιντο, µηδὲ τοῦτο παραλείπειν, ἀλλ’ εὐθὺς κατ’ ἀρχὰς διορισάµενος ἐξ ὧν οἶσθα ἀποχεῖν αἵµατος ὅσον τοῖς παροῦσι µέτριον. ἡ δ’ ὅλη τῆς διαίτης κατάστασις οὐ ψύχουσα καὶ ὑγραίνουσα τὸ σύµπαν σῶµα ὡς ἐπὶ τῶν ἀκριβῶν ἐστι τριταίων, ἀλλά τι καὶ τοῦ τµητικωτέρου καὶ τοῦ θερµοτέρου τρόπου προσεπιλαµβανέσθω. µάλιστ’ οὖν ἁρµόσειεν αὐτοῖς ὁ τῆς πτισάνης χυλὸς ἐµβαλλοµένου πεπέρεως· ἢ καὶ ὑσσώπου ποτὲ καὶ ὀριγάνου ἢ στάχυος νάρδου ἐµβαλὼν µελικράτῳ καὶ συναφεψῶν διδόναι πίνειν καὶ τἄλλα δ’ ὅσα οὖρα κινεῖ πλὴν τῶν ἄκρως θερµαινόντων τε καὶ ξηραινόντων. µάλιστα δὲ τοῦ ἀψινθίου διδόναι συνεχέστατα µετὰ τὴν ἑβδόµην ἡµέραν. καὶ µὲν δὴ καὶ ὀξύµελι πολλοὺς ὤνησε πινόµενον καί τι τῶν ἐπιεικῶν ὑπηλάτων, οἷς οἶσθα καὶ ἡµᾶς χρωµένους συνεχῶς. ὁ δὲ ἐπὶ τοῖς σιτίοις ἔµετος εἰς τοσοῦτον ἄρα τοῖς ἐν τῷδε πυρετῷ χρονίζουσι χρήσιµος, ὥστε πολλοὺς οἶδα τελέως ἀπαλλαγέντας εὐθέως ἐπὶ τοῖς ἐµέτοις.

11. ῾Εξῆς δὲ περὶ τῶν τεταρταίων ἐροῦµεν, οὓς καὶ αὐτοὺς κατ’ ἀρχὰς µετρίως τε καὶ πρᾴως ἄγειν χρὴ, µήτε φάρµακόν τι τῶν ἰσχυρῶν µηδὲν προσφέροντας µήτε κένωσιν, εἰ µή τι ἄρα πάνυ σφόδρα φαίνοιτο πλεονάζον αἷµα. καὶ εἰ διελόντι φλέβα τὸ ῥέον εἴη µέλαν καὶ παχὺ, µάλιστα δ’ ἐν τοῖς σπληνώδεσι τοιοῦτον εὑρίσκεται, θαῤῥεῖν τῇ κενώσει· ξανθοῦ δὲ καὶ λεπτοῦ φανέντος, ἐπέχειν αὐτίκα. τέµνειν δὲ φλέβα ἤτοι τὴν ἐντὸς ἢ τὴν µέσην ἀγκῶνος ἀριστεροῦ, καὶ δίαιταν ἐφεξῆς ἄφυσόν τε καὶ χρηστὴν διαιτᾶσθαι, µαλάττοντας τὴν γαστέρα, καθ’ ὅσον οἷόν τε διὰ τῶν συνηθῶν. εἰ δὲ µηδὲν ἀνύοι ταῦτα, κλύσµασι χρῆσθαι κατ’ ἀρχὰς µὲν µαλακοῖς, ὕστερον δὲ καὶ δριµυτέροις. χοιρείων δ’ εἴργειν αὐτοὺς κρεῶν καὶ πάντων ὅσα γλίσχρα καὶ βραδύπορα καὶ τῶν ψυχόντων καὶ τῶν ὑγραινόντων ἐδεσµάτων ἁπάντων, οἴνῳ δὲ χρῆσθαι λευκῷ τε καὶ λεπτῷ καὶ συµµέτρως θερµῷ. καὶ πτηνῶν τοῖς εὐχύµοις καὶ οὐχ ἑλείοις· καὶ ἰχθύων τοῖς εὐπέπτοις τε καὶ µαλακοσάρκοις καὶ µηδὲν γλίσχρον ἔχουσι. καὶ ταρίχει δὲ χρῆσθαι καὶ νάπυϊ καὶ δι’ ἡµερῶν τινων τῆς διὰ τριῶν πεπέρεων προσλαµβάνειν ἢ τοῦ διοσπολιτικοῦ φαρµάκου· καὶ εἰ πεπέρεως µόνου σὺν ὕδατι καθ’ ἑκάστην ἡµέραν λαµβάνοιεν, ὀρθῶς ἂν ποιοῖεν. τρίψεων δὲ καὶ περιπάτων καὶ λουτρῶν καὶ τῶν ἄλλων τῶν συνηθῶν µὴ παντελῶς εἴργειν. εἰ δὲ καὶ παντάπασιν ἀπέχεσθαι λουτρῶν δύναιντο, ταῖς τρίψεσιν ἀρκούµενοι µάλιστ’ ἂν ὀνίναιντο. καὶ εἰ βραχὺς εἴη καὶ µὴ πάνυ βίαιος ὁ τεταρταῖος πυρετὸς, ἐν ταῖς µέσαις τῶν ἡµερῶν οὐδὲν χεῖρον ἅπτεσθαι τῶν συνηθῶν γυµνασίων. ταῦτα µὲν δὴ κατὰ τὰς ἀρχὰς καὶ µέχρι τῆς ἀκµῆς πρακτέον. εἰ δ’ ἐν ἀκµῇ µάλιστά που δοκοίη τοῦ νοσήµατος εἶναι ὁ κάµνων, τότε χρὴ διαιτᾷν µὲν λεπτότερον ἢ πρόσθεν τε καὶ ὄπισθεν· εὐθὺς δὲ καὶ ἡσυχάζειν εἰς µακρὸν κελεύειν· καὶ τῶν σπλάγχνων προνοεῖσθαι, καταιονῶντά τε καὶ καταπλάττοντα τοῖς µαλάττειν τε καὶ χαλᾷν δυναµένοις. ἐφεξῆς δὲ τοῖς διουρητικοῖς καλουµένοις χρῆσθαι φαρµάκοις· καὶ εἰ τὰ τῆς πέψεως τοῦ νοσήµατος σηµεῖα φαίνοιτο, καθαίρειν τηνικαῦτα τοῖς τοὺς µέλανας χυµοὺς κενοῦσι φαρµάκοις χρὴ οὐχ ἅπαξ µόνον, ἀλλὰ καὶ πολλάκις, ἢν οὕτως δέῃ. χρῆσθαι δὲ καὶ τοῖς ἀπὸ τῶν σιτίων ἐµέτοις τηνικαῦτα συνεχῶς, καὶ µηδενὸς κωλύοντος ἐλλέβορον λευκὸν διδόναι τὴν πρώτην ἐπιµιγνύντα ῥαφανίσιν· εἰ δὲ µηδὲν ἀνύει καὶ αὐτὸν τὸν ἐλλέβορον. οἷς δ’ ἐµεῖν ἀδύνατον, τούτους σφοδρότερον καθήσαντας κάτω τοῦ διὰ τῶν ἐχιδνῶν φαρµάκου πίνειν διδόναι καὶ τῶν ἄλλων ὅσα πρὸς τοὺς τοιούτους ἐπαινεῖται πυρετούς· ἐν οἷς ἐστι καὶ τὸ σύνηθες ἡµῖν ἁπάντων δοκιµώτατον, ὀποῦ τοῦ Κυρηναϊκοῦ λαµβάνον. ὅσοι δὲ κατ’ ἀρχὰς τῶν τοιούτων τι φαρµάκων ἔδοσαν ἢ ὅλως πρὸ τῆς ἀκµῆς, ἁπλοῦν µὲν ὄντα τὸν τεταρταῖον διπλοῦν πολλάκις ἐποίησαν, ἢ πάντως µείζονά τε καὶ χαλεπώτερον εἰργάσαντο· διπλοῦν δὲ ὄντα τριπλοῦν ἐποίησαν, ἢ πάντως γε τοὺς δύο χαλεπωτέρους τε καὶ µείζονας. οἶδα δέ τινα ἰατρὸν, ὅστις ἐτόλµησεν ὑπὸ τριῶν ἐχοµένῳ τεταρταίων δοῦναι τοῦ διὰ τῶν ἐχιδνῶν φαρµάκου οὔπω τοῦ νοσήµατος ἀκµάζοντος· εἶτα οἷα εἰκὸς αὐξηθέντων ἁπάντων συνεχὴς διαδεξάµενος πυρετὸς ἀπέκτεινε τὸν ἄνθρωπον.

12. ᾿Αµφηµερινὸν δὲ θεραπεύων ὀξυµέλιτί τε χρῶ κατὰ τὰς πρώτας ἡµέρας καὶ τοῖς οὖρα καλῶς προτρέπειν δυναµένοις καὶ τὸ σύµπαν σοι τῆς διαίτης κεφάλαιον τµητικώτερον ἔστω. περὶ δὲ τὴν ἀκµὴν προνοεῖσθαι χρὴ τῆς γαστρὸς, µάλιστα δὲ τοῦ στόµατος αὐτῆς. κᾄπειτ’ ἐµεῖν ἀπό τε ῥαφανίδων καὶ σιτίων κελεύειν καὶ τοῖς φλέγµα κενοῦσιν ὑπηλάτοις χρῆσθαι. τὰ δ’ ἄλλα τῆς διαίτης πρὸς τοὺς κοινοὺς ἀποβλέπων σκοποὺς ἐξευρήσεις. Τοὺς δὲ συνεχεῖς πυρετοὺς, οἷς µὲν ἡ ἀκµὴ τοῦ νοσήµατος οὐ ποῤῥωτέρω τῆς ἑβδόµης ἔσεσθαι µέλλοι καὶ ἔστιν ἡ δύναµις ἰσχυρὰ καὶ τὰ τῆς ἡλικίας ὁµολογεῖ, τούτους µὲν ἀκριβῶς τε πάνυ διαιτᾷν καὶ λεπτῶς. ὅσοις δ’ ἤτοι ποῤῥωτέρω τῆς ἑβδόµης ἡ ἀκµὴ τοῦ ὅλου νοσήµατος ἢ τὰ τῆς δυνάµεως οὐκ εὔρωστα, κατ’ ἀρχὰς µὲν ἁδρότερον, ἐγγὺς δὲ τῆς ἀκµῆς λεπτότερον, ἀκµαζόντων δ’ ἤδη λεπτότατον διαιτᾷν. εἶτ’ αὖθις ἁδροτέραν ἀεὶ καὶ µᾶλλον ὁµοίαν τὴν αὔξησιν ποιούµενον τῇ πρὸ τῆς ἀκµῆς µειώσει. αἵµατος δὲ ἀφαίρεσις διά τε τὸ µέγεθος τοῦ νοσήµατος καὶ οἷς πολὺ πλέον ἔρευθός ἐστι τοῦ κατὰ φύσιν καί τις ὄγκος ἀήθης ὅλου τοῦ σώµατος µετέωροί τε καὶ τεταµέναι φλέβες, τούτων ἀφαιρεῖν, ἢν µή σε τὰ τῆς δυνάµεως ἢ τὰ τῆς ἡλικίας ἤ τι τῶν ἄλλων ὧν κατ’ ἀρχὰς εἶπον ἀπείργει. ὑγραὶ δὲ δίαιται ὅτι τοῖς ὀξέσι πυρετοῖς ἅπασι συµφέρουσιν ὀρθῶς εἴρηται πάλαι. πτισάνης τε οὖν χυλὸν οἷς οὐκ ὀξύνεται διδόναι καὶ µελίκρατον οἷς οὐκ ἐκχολοῦται καὶ τὰ διὰ τοῦ χόνδρου ῥοφήµατα καὶ ἄρτον δι’ ὕδατος, ὅσα τ’ ἄλλα τῆς αὐτῆς ἢ παραπλησίας ἐστὶ δυνάµεως. τοῖς δ’ ἰσχυρῶς θερµοῖς καὶ καυσώδεσιν, ὅταν πρῶτον ἴδῃς τὰ τῆς πέψεως σηµεῖα, θαῤῥῶν ὕδατος ἤδη ψυχροῦ διδόναι πίνειν τῆς δόσεως τὸ πλῆθος, µετρῶν ὥρᾳ τε καὶ χώρᾳ καὶ ἡλικίᾳ καὶ φύσει καὶ ἔθει. τοιαύτη µέν τις ἐν τῷ καθόλου φάναι τῶν ἄνευ συµπτωµάτων πυρετῶν ἐπιµέλεια.

13. Τῶν δὲ µετὰ συµπτωµάτων πυρετῶν οὐκ ἔθ’ ἁπλῶς οὕτως, ἀλλὰ µετρῆσαι χρὴ καθ’ ὅσον οἷόν τε πηλίκος µὲν ὁ πυρετὸς, πηλίκον δὲ τὸ σύµπτωµα τὸ τὸν κίνδυνον ἐπιφέρον, καὶ πρὸς τὸ σφοδρότερον ἐν αὐτοῖς καὶ χαλεπώτερον ἵστασθαι, µηδὲ θατέρου παντάπασιν ἀµελοῦντας. φέρε γὰρ εἴ τις πυρέττοι µὴ τῆς καλουµένης πληθωρικῆς διαθέσεως παρούσης, ἀλλ’ ἐξ ἀπεψιῶν τε προσφάτων εἴη καὶ δάκνοιτο καὶ θλίβοιτο τὸ στόµα τῆς γαστρὸς ἢ καὶ χυµόν τινα µοχθηρὸν ἐµηµεκὼς εἴη καὶ τῇ τούτου διόδῳ µεγάλως βεβλαµµένος, ὥστε καὶ δυσφορεῖν καὶ ἀλύειν· ἆρ’ ἐνταῦθα πρὸς τὸν πυρετὸν ἀποβλέψαντες µόνον κενοῦν ἐπιχειρήσοµεν τὸ πλῆθος, ὅπερ ἄλλως ἂν ἀλύπως ἐπράξαµεν; ἢ πρότερον τοῦ στόµατος τῆς γαστρὸςπρονοησόµεθα, κᾄπειθ’ οὕτως, ἐπειδὰν ἡµῖν καλῶς ἔχῃ τοῦτο, τὴν ἐνδεχοµένην τοῦ παντὸς σώµατος κένωσιν ποιησόµεθα; ἐµοὶ µὲν οὖν οὕτω δοκεῖ. πολλάκις γοῦν εἶδον πολλοὺς τῶν τοιούτων, τοὺς µὲν ἀπολλυµένους, τοὺς δ’ εἰς ἔσχατον ἀφικοµένους κινδύνου, ἐπιχειρησάντων αὐτοὺς κενοῦν τῶν ἰατρῶν, πρὶν ῥῶσαι τὸν στόµαχον. ἀλλ’ οὐδὲ εἰ µετὰ διαῤῥοίας ὁ πυρετὸς εἴη, χρῄζει τινὸς ἄλλης κενώσεως, ἀλλ’ αὐτάρκης αὕτη, κᾂν µὴ κατὰ λόγον ᾖ τοῦ πλήθους. ὅσοι γὰρ τῶν τοιούτων ὡς πλείονος χρῃζόντων ἀφαιρέσεως ἤτοι τοῦ αἵµατος ἀπάγειν ἐτόλµησαν ἢ τὴν γαστέρα κινεῖν, ἔτι µᾶλλον ὀξεῖς κινδύνους ἐπήνεγκαν. ἀλλ’ οὐδ’ εἰ σπώµενός τις ἅµα καὶ κενώσεως αἵµατος εἴη χρῄζων, οὐδὲ τούτῳ τοσοῦτον ἀφαιρεῖν προσήκει εἰσάπαξ ὅσου δεῖται τὸ πάθος, ἀλλά τι καὶ τῷ συµπτώµατι καταλειπτέον ἱδρῶτάς τε πολλάκις κινοῦντι καὶ ἀγρυπνίας προσφέροντι καὶ τὴν ἰσχὺν καταβάλλοντι τοῦ νοσοῦντος. οὕτω δὲ καὶ εἰ ἀγρυπνία σφοδρὰ καὶ εἰ ἄλγηµα σύντονον ἐνοχλοίη τὸν νοσοῦντα, φυλακτέον ἀθρόας τε καὶ πολλὰς κενώσεις. οἷον δέ τι σύµπτωµα καὶ τὴν τοῦ περιέχοντος ἀέρος ὑπολογιστέον κρᾶσιν, ὅταν γε ἀκριβῶς ᾖ θερµὴ καὶ ξηρὰ καθάπερ τῆτες ἐν τῷ µεταξὺ κυνὸς ἀνατολῆς καὶ ἀρκτούρου. καὶ διὰ τοῦτο πάντες ἀπέθανον, ὧν οἱ µηδ’ ὅλως ταῖς ὥραις προσέχοντες ἰατροὶ τὰς φλέβας τεµεῖν ἐθάῤῥησαν. οὕτω δὲ καὶ εἰ ψυχρά τις εἴη πάνυ σφόδρα, καὶ γὰρ οὖν καὶ τότε φυλακτέον ἀποχεῖν τι τοῦ αἵµατος, εἰδότας οὐ µικροὺς ἐν τοῖς τοιούτοις ἀκολουθεῖν κινδύνους. ἀπόλλυνται δ’ οἱ µὲν ἐν ταῖς θερµαῖς πάνυ καταστάσεσιν οὐκ ὀρθῶς κενωθέντες ὑπὸ τῆς καλουµένης συγκοπῆς τε καὶ διαφορήσεως. οἱ δ’ ἐν ταῖς ψυχραῖς ἐν ἀρχαῖς τῶν παροξυσµῶν καταψυχθέντες σφοδρῶς οὐκέτ’ ἀναφέρουσι. ταῦτ’ ἄρα καὶ τῶν χωρίων οὔτ’ ἐν τοῖς θερµοῖς ἄγαν οὔτ’ ἐν τοῖς ψυχροῖς αἵµατος ἀφαιρέσει θαῤῥοῦµεν. ἀλλ’ ἐὰν µὲν ὁµολογῇ τὰ τῆς ὥρας τῷ χωρίῳ, παντάπασιν ἀπεχόµεθα· µὴ ὁµολογούν των δὲ κενοῦµεν µὲν, ἀλλ’ ἔλαττον πολὺ ἢ ὡς εἰ µηδ’ ἕτερον ἐκώλυεν. οἷον δέ τι σύµπτωµα καὶ τὸ τοῦ νοσοῦντος εὐπαθὲς ὑφορᾶσθαι χρή. πολλοὶ γὰρ οὔτ’ ἐκενώθησάν ποτε οὔτε κένωσιν ἀθροωτέραν οὐδεµίαν οὔτ’ ἀσιτίαν µακροτέραν φέρουσιν· ἀλλ’ οἱ µὲν ἄῤῥωστοι τὴν ἅπασαν ἰσχὺν τοῦ σώµατος ἐπ’ αὐτοῖς γίνονται ῥᾳδίως· οἱ δ’ εὐθὺς τὸν στόµαχον φαύλως ἴσχουσιν, ὥστε ἀποστρέφεσθαι τὰ σιτία· καὶ εἰ βιασάµενοι λάβοιεν ἢ µὴ κατέχειν ἢ µὴ πέττειν καλῶς. ἐν τούτῳ τῷ µέρει τῆς διαγνώσεως καὶ τὴν κρᾶσιν τοῦ νοσοῦντος θεωρητέον. ὅσοι γὰρ θερµοὶ καὶ ξηροὶ φύσει τυγχάνουσιν ὄντες, οὗτοι πάντες ὑπὸ τῶν ἀθρόων κενώσεων ῥᾳδίως βλάπτονται. καὶ µὲν δὴ καὶ τὸ ἔθος οὐ µικρὰ µοῖρα πρός τε τἄλλα σύµπαντα καὶ οὐχ ἥκιστα πρὸς τὴν τῆς κενώσεως ἔνδειξιν. οἱ µὲν γὰρ οὔτ’ ἐκενώθησαν ἔµπροσθεν οὔτε ποτὲ κένωσιν ἀθρόαν ὑπήνεγκαν, παµπόλλοις σιτίοις ἐχρῶντο. τινὲς δ’ ἔµπαλιν οὔτε πολλοῖς χρῶνται σιτίοις καὶ κενώσεων ἐθάδες εἰσί. τούτους µὲν οὖν ἀδεῶς κενωτέον, ὅταν γε καὶ τἄλλα ὑπαγορεύῃ. τοὺς δ’ ἑτέρους τοὺς ἀήθεις οὐδ’ εἰ τἄλλα σύµπαντα προτρέποιτο. κατὰ ταὐτὰ δὲ καὶ τὰς ἕξεις τοῦ σώµατος χρὴ σκοπεῖσθαι. τοῖς µὲν γὰρ πυκνὴν καὶ στερεὰν ἔχουσι τὴν σάρκα δυσπαθὴς ἡ ἕξις. ὥστ’ οὐδὲν χρὴ δεδιέναι κενοῦν αὐτοὺς εἰσάπαξ, ἤν γε καὶ τἄλλα κελεύῃ. τοῖς δὲ µαλακήν τε καὶ βρυώδη καὶ διαῤῥέουσαν ἑτοίµως εὐπαθής ἐστι δεινῶς. ὥστε τῶν γε τοιούτων οὐδ’ εἰ πάντα τἄλλα κελεύοι, τοῦ αἵµατος ἀποχεῖν οὐδὲ τότε τολµητέον, ἀλλὰ καὶ ταῖς ἄλλαις κενώσεσι καθ’ ὅσον οἷόν τε µετρίως τε καὶ εὐλαβῶς χρηστέον. ὁµοίως δὲ καὶ ὅσοι παχεῖς ὑπερβαλλόντως ἢ ἰσχνοὶ, καὶ γὰρ καὶ τούτων τάς τε φλέβας τέµνειν φυλακτέον καὶ τὰς ἄλλας κενώσεις τὰς ἀθρόας εὐλαβητέον. εἴη δ’ ἂν ἐν τούτοις καὶ ἡ ἡλικία, καθάπερ τι σύµπτωµα κωλυτικὸν ἀθρόας κενώσεως· οὔτε γὰρ οἱ παῖδες οὔθ’ οἱ γέροντες ἀλύπως αὐτὰς φέρουσι. πάντας οὖν τοὺς εἰρηµένους, ὅταν αἱ διαθέσεις κένωσιν ὑπαγορεύωσιν, οὐχ ἅπαξ οὐδ’ ἀθρόως, ἀλλὰ κατὰ βραχὺ κενωτέον, ἀσιτίαις τε συµµέτροις καὶ τρίψεσι καὶ κλύσµασι µαλακοῖς, καταιονήσεσί τε καὶ καταπλάσµασι καὶ βαλανείοις· ἑκάστου πάλιν τούτων τὴν ἔνδειξιν ἀπὸ τῶν προειρηµένων λαµβάνοντας. οὕτω δὲ καὶ εἰ δύο ποτὲ συµπτώµατα ἐναντία παρακολουθοίη, σκέπτεσθαι χρὴ, ὁπότερον αὐτῶν ἰσχυρότερόν ἐστιν. ὡσαύτως δὲ καὶ εἰ νοσήµατα δύο περὶ τὸν αὐτὸν ἄνθρωπον εἴη, µαχοµένας τὰς ἐνδείξεις ποιούµενα· καὶ γὰρ καὶ τότε πρὸς τὸ κατεπεῖγον ἵστασθαι χρὴ, µηδὲ θατέρου παντάπασιν ἀµελοῦντας. τὰς δ’ ἀπὸ τῶν συµπτωµάτων τε καὶ νοσηµάτων ἐνδείξεις οὐχ ἁπλῶς, ἀλλὰ κατὰ τὴν ἐργαζοµένην ἕκαστον αἰτίαν χρὴ σκοπεῖν, οἷόν ἐστι ἡ λειποθυµία καὶ ἡ ἔκλυσις. εἰώθασι γὰρ οἱ ἰατροὶ καθ’ ἑνὸς πράγµατος ἄµφω ταῦτα τὰ ὀνόµατα φέρειν· αὐτὸ µὲν οὖν τὸ πρᾶγµα ἕν ἐστιν, αἰτίαι δ’ αὐτοῦ πολλαί. λειποθυµοῦσι γὰρ ἐπί τε χολέραις καὶ διαῤῥοίαις καὶ δυσεντερίαις καὶ λυεντερίαις καὶ γυναικείῳ ῥῷ καὶ τραύµασιν, αἱµοῤῥοΐσι τε καὶ ἀναγωγαῖς αἵµατος καὶ ταῖς διὰ ῥινῶν αἱµοῤῥαγίαις καὶ λοχείαις καθάρσεσιν ἀµέτροις. ἤνεγκε δέ ποτε καὶ ἀπεψία µεγάλη λειποθυµίαν καὶ µάλισθ’ ὅταν ἀµετρότερον ὑπαγάγῃ τὴν γαστέρα. καὶ ὁ βούλιµος δὲ καλούµενος οὐδὲν ἄλλο ἢ λειποθυµία ἐστί. καὶ ὑστερικῆς πνίξεως ἁπάσης λειποθυµία προηγεῖται· καὶ ταῖς ἀναδροµαῖς τῶν ὑστέρων ἕπεται καὶ ταῖς παρεγκλίσεσι δὲ καὶ ταῖς φλεγµοναῖς αὐτῶν πολλάκις ἀκολουθεῖ. προηγεῖται δ’ ἀποπληξίας τε καὶ κακοήθους ἐπιληψίας καὶ διαφορήσεων καὶ τῶν συγκοπῶν καὶ µαρασµῶν. ἀλλὰ καὶ συνεισβάλλει ποτὲ καταβολαῖς πυρετῶν οὐκ ὀλίγαις καὶ µάλισθ’ ὅταν ἄκρως ᾖ ξηρὸν καὶ αὐχµῶδες ἢ πληθωρικὸν ἀµέτρως τὸ σῶµα. καὶ καυσώδει δὲ καὶ κακοήθει πυρετῷ συνεισέβαλέ ποτε· καὶ τοῖς µεγάλως καταψυχθεῖσι τὰ ἄκρα τοῦ σώµατος ἐν ταῖς εἰσβολαῖς τῶν πυρετῶν· καὶ ὅσοι διὰ µέγεθος φλεγµονῆς ἢ ἥπατος ἢ κοιλίας ἢ στοµάχου πυρέσσουσι, καὶ οὗτοι λειποθυµοῦσι κατὰ τὰς ἀρχὰς τῶν παροξυσµῶν· µάλιστα δ’ οἷς πλῆθος χυµῶν ὠµῶν καὶ ἀπέπτων καί τις ἔµφραξις ἐπικαίρου µορίου. λειποθυµοῦσι δὲ καὶ ὅσοις τὸ στόµα τῆς γαστρὸς ἄῤῥωστον, ἢ ὑπὸ µοχθηρίας χυµῶν δάκνεται ἢ ὑπὸ παχέων ἢ γλίσχρων ἢ ὑγρῶν ἢ ψυχρῶν βαρύνεται. καὶ µὲν δὴ καὶ ψυχικῶν παθῶν ἰσχύϊ λειποθυµοῦσί τινες· µάλιστα δὲ πρεσβῦται πάσχουσιν αὐτὸ καὶ οἱ ἄλλως ἀσθενεῖς. καὶ γὰρ λυπηθέντες αὐτῶν πολλοὶ καὶ χαρέντες καὶ θυµωθέντες ἐλειποθύµησαν. ἀλλὰ καὶ νοτίδες ἔσθ’ ὅτε µὴ κατὰ καιρὸν τοῖς οὕτως ἔχουσιν ἐπιφαινόµεναι λειποθυµίας ἐπιφέρουσιν, ὥσπερ καὶ τοῖς ἰσχυροτέροις ἱδρῶτες ἄµετροι. καὶ εἰ ἀπόστηµά τι ῥαγείη, βλάπτει τὴν δύναµιν ἰσχυρῶς· καὶ µάλιστα εἰ ῥαγὲν ἀθρόως εἰς κοιλίαν ἢ εἰς στόµαχον ἢ εἰς θώρακα συῤῥέοι. καὶ ἡµεῖς αὐτοὶ τέµνοντες ἀποστήµατα εἰ τὸ πῦον ἀθρόως ἐκκενώσωµεν, ἀνάγκη λειποθυµῆσαι· καὶ εἰ καθαίροντες ἢ κλύζοντες ἢ ὁπωσοῦν κενοῦντες, ἀθροώτερον αὐτὸ δράσωµεν· οὐδὲ γὰρ οὐδὲ τὸ ἐν τοῖς ὑδέροις ὑγρὸν καί τοι περιττὸν ὂν καὶ παρὰ φύσιν ἀλύπως ἀνέχεται τὴν ἀθρόαν κένωσιν, ἀλλὰ ἀνάγκη καὶ τότε λειποθυµῆσαι τὸν ἄνθρωπον. ἀλλὰ καὶ διὰ µέγεθος ὀδύνης ἐκλύσεις γίνονται δήξεών τινων ἢ στρόφων ἢ εἰλεῶν ἢ κωλικῆς διαθέσεως ἐξαίφνης ἐµπεσούσης. ἀλλὰ καὶ νεῦρον τρωθὲν καὶ µυὸς κεφαλὴ λειποθυµίαν ἤνεγκε καὶ τὰ ἐν τοῖς ἄρθροις ἕλκη τὰ κακοήθη καὶ τὰ γαγγραινώδη καὶ νοµώδη σύµπαντα καί τις ἄµετρος ψύξις ἢ θερµασία καὶ ἡ τοῦ ζωτικοῦ τόνου λύσις. αὗται µὲν αἱ τῆς λει-ποθυµίας αἰτίαι. καθ’ ἑκάστην δὲ αὐτῶν ἡ θεραπεία ἴδιος, καὶ γράψαι νῦν ὑπὲρ πασῶν οὐκ ἐγχωρεῖ. τὰς γὰρ ἐν τοῖς πάθεσι συνεδρευούσας οὐχ οἷόν τε χωρὶς ἐκείνων ἰάσασθαι. τοσοῦτον οὖν ἐν τῷ παρόντι λόγῳ ἐροῦµεν περὶ αὐτῶν, εἰς ὅσον ἄν τις µαθὼν ἱκανὸς εἴη τοῖς ἐξαίφνης ἐµπίπτουσιν ἐνίστασθαι παροξυσµοῖς. οἷον ὅτι τοῖς µὲν χολέραις καὶ διαῤῥοίαις καὶ ταῖς ἄλλαις ταῖς πολλαῖς καὶ ἀθρόαις κενώσεσιν ἐκλυοµένοις ὕδωρ τε ψυχρὸν προσραίνειν καὶ τοὺς µυκτῆρας ἐπιλαµβάνειν καὶ ἀνατρίβειν τὸ στόµα τῆς γαστρὸς καὶ κελεύειν ἐµεῖν ἢ σπαράττειν τὸν στόµαχον ἤτοι δακτύλων ἢ πτερῶν καθέσεσιν· ἀλλὰ καὶ χεῖρας καὶ σκέλη καὶ πόδας διαδεῖν· εἶναι δὲ χρὴ καὶ τοὺς δεσµοὺς πλείονας µὲν καὶ σφοδροτέρους ἐν ταῖς χερσὶν, ὅταν διὰ τῶν κάτω µερῶν αἱ κενώσεις γίγνωνται, καθάπερ ἐν ταῖς αἱµοῤῥοΐσι καὶ διαῤῥοίαις ὅσας τε διὰ τῶν ὑστερῶν αἱ γυναῖκες κενοῦνται. τὸ γὰρ τὰ σκέλη τηνικαῦτα σφοδρῶς διαδεῖν ἐπισπᾶταί τι κάτω πολλάκις. ἔµπαλιν δ’ ἐν ταῖς διά τε ῥινῶν αἱµοῤῥαγίαις καὶ τοῖς ἐµέτοις οἱ δεσµοὶ πλείονές τε καὶ σφοδρότεροι κατὰ τὰ σκέλη γιγνέσθωσαν. καὶ µὲν δὴ καὶ ὅσοις ἐπὶ τρώµασιν αἱµοῤῥαγοῦσιν, ὡσαύτως ἄνω µὲν ἐπὶ τοῖς κάτω· κάτω δ’ ἐπὶ τοῖς ἄνω τὰ δεσµὰ περιβάλλειν. ἐξευρίσκειν δέ τι καὶ ἀνάῤῥοπον σχῆµα τῷ µέρει, µὴ µέντοι πάνυ σφόδρα· τεινόµενον γὰρ ἐν τῷδε καὶ πονοῦν οὐδὲν ἧττον ἢ εἰ κατάῤῥοπον ἦν παροξύνεται. τὸ δὲ σύµπαν ἢ ἐπὶ τὰ κοινὰ ἀντισπᾷν τοῖς πεπονθόσιν ἢ ἐπὶ τὰ τῆς κενώσεως κατάρξαντα· διὰ τοῦτο τὰς µὲν ἐκ τῶν ὑστερῶν ἀθρόας κενώσεις αἱ παρὰ τοὺς τιτθοὺς προσβαλλόµεναι σικύαι τάχιστα παύουσι· τὰς δὲ διὰ τῶν ῥινῶν ἥπατί τε καὶ σπληνὶ κατὰ τὴν αἱµοῤῥαγοῦσαν ῥῖνα, καὶ εἰ δι’ ἀµφοτέρων ἀθρόον καὶ πολὺ φέροιτο, τοῖς σπλάγχνοις ἀµφοτέροις προσβάλλειν. ἰᾶται δὲ καὶ οἶνος ὕδατι ψυχρῷ κεκραµένος τὰς ἐπὶ ταῖς ἀθρόαις κενώσεσιν ἐκλύσεις καὶ µάλιστα τῶν εἰς τὴν γαστέρα ῥεπόντων ῥευµάτων. ἐπισκοπεῖσθαι δὲ ἢν µή τι κωλύῃ τὴν τοιαύτην δόσιν, οἷον εἰ σπλάγχνον τι φλεγµαῖνον ἢ κεφαλῆς ἄλγηµα σφοδρότερον ἢ παρακρου-στικόν τι πάθος ἢ πυρετὸς καυσώδης ἐν ἀπέπτῳ νοσήµατι. µεγάλαι γὰρ ἐν τοῖς τοιούτοις καὶ σχεδὸν ἀνίατοι ταῖς τῶν οἴνων πόσεσιν ἕπονται βλάβαι. µηδενὸς δὲ κωλύοντος, ἐφεξῆς δεῖ διορίζεσθαι τήν τε φύσιν τοῦ νοσοῦντος καὶ τὸ ἔθος καὶ τὴν ἡλικίαν καὶ τὴν τοῦ περιέχοντος ἀέρος κρᾶσιν· εἰς ταῦτα γὰρ ἀποβλέπων ἢ θερµὸν ἢ ψυχρὸν δώσεις τὸ πόµα. τοὺς µὲν γὰρ ἀήθεις ψυχροῦ πόµατος ἢ καὶ φανερῶς βλαπτοµένους ὑπ’ αὐτοῦ καὶ ὅσοι φύσει ψυχρότεροι καὶ τοὺς ἐν ἐσχάτῳ γήρᾳ ἢ καὶ χωρίῳ ψυχροτέρῳ φύσει ἢ καὶ χειµῶνος εἴργειν τοῦ ψυχροῦ. τοῖς δ’ ἐναντίως ἔχουσιν ἀδεῶς διδόναι πίνειν. ἔστω δὲ καὶ οἶνος ἐπὶ µὲν τοῖς εἰς τὴν γαστέρα ῥεύµασι θερµός τε καὶ λεπτὸς, οἷος ὁ Λέσβιος. ἐπὶ δὲ ταῖς αἱµοῤῥαγίαις παχύς τε καὶ µέλας καὶ στρυφνός. ἐπὶ δὲ τοὺς τόπους αὐτοὺς ἐπιτιθέναι, γαστρὶ µὲν καὶ µήτρᾳ καὶ στοµάχῳ καὶ θώρακι τὰ τονοῦν πεφυκότα. κεφαλῇ δὲ καὶ µετώπῳ καὶ ταῦτα καὶ τὰ ψύχοντα. καὶ ἐφ’ ὧν ἐπιπολῆς καὶ κατὰ τοὺς µυκτῆρας φλεβῶν εἴη τις ἐῤῥωγυῖα, τῶν ἐπεχόντων φαρµάκων τὸ αἷµα ἐπιτιθέναι. λουτρὰ δὲ τοῖς µὲν εἰς τὴν γαστέρα ῥεύµασιν ἐπιτηδειότατα· τὰς δ’ αἱµοῤῥαγίας δεινῶς παροξύνει. καὶ ὅσοι διὰ πλῆθος ἱδρώτων λειποθυµοῦσι, καὶ τούτοις ἐναντιώτατα, χρὴ γὰρ αὐτῶν στύφειν τε καὶ ψύχειν, οὐ χαλᾷν τὸ δέρµα. καὶ τὸν οἶνον ψυχρὸν µάλιστα διδόναι τούτοις καὶ µηδὲν ὅλως προσφέρειν θερµόν. ἀλλὰ µηδὲ διαδεῖν τὰ κῶλα, µήδ’ ἀναγκάζειν ἐµεῖν, µηδὲ κινεῖν ὅλως. καὶ πνευµάτων εἰσόδους ψυχόντων ἐπιτεχνᾶσθαι καὶ τὸν ἀέρα τοῦ οἴκου τρέπειν εἰς ψύχουσάν τε καὶ στρυφνὴν ποιότητα, µυρσίναις τε καὶ ἀµπέλων ἕλιξι καὶ ῥόδοις καταστρωννύντα τοὔδαφος· τούτων οὐδὲν χρήσιµον τοῖς εἰς τὴν γαστέρα ῥεύµασιν, αὔξεται γὰρ εἰς ὅσον ἂν πυκνωθῇ τὸ δέρµα. τοῖς µὲν οὖν ἐπὶ ταῖς κενώσεσιν ἐκλυοµένοις οὕτω βοηθεῖν ἔν γε τῷ παραχρῆµα. τοῖς δ’ ἐπὶ πλήθεσιν οὐκ ἔθ’ ὁµοίως, ἀλλὰ τρίβειν ἐπὶ πλεῖστον ἐπ’ ἐκείνων τὰ κῶλα καὶ θερµαίνειν καὶ διαδεῖν. οἴνου δὲ καὶ τροφῆς ἀπέχειν καὶ λουτρῶν, εἰ πυρέττοιεν· ἀρκεῖ δ’ αὐτοῖς µελικράτου τε διδόναι πόµα ἢ θύµου ἢ ὀριγάνου ἢ γλήχωνος ἢ ὑσσώπου ἔχοντος ἐναφηψηµένον. ἐπιτήδειον δὲ καὶ ὀξύµελι. καὶ τὰς ἐφ’ ὑστέραις δὲ πεπονθυίαις ἐκλυοµένας ὡσαύτως ἰᾶσθαι, πλὴν ὀξυµέλιτος, καὶ διαδεῖν καὶ τρίβειν σκέλη µᾶλλον ἢ χεῖρας. καὶ ὥσπερ ἐπ’ ἐκκρίσει πολλῇ παρὰ τοὺς τιτθοὺς σικύας ἐπιτίθεµεν, οὕτως αἷς ἀνέσπασται καὶ παρέσπασται, βουβῶσί τε καὶ µηροῖς προσάξοµεν. καὶ ταῖς µὲν ῥισὶν ὀσφραντὰ δυσωδέστατα, ταῖς δὲ µήτραις εὐώδη. καὶ τὰ χαλᾷν καὶ θερµαίνειν δυνάµενα φάρµακα προσοίσοµεν. εἰ δ’ ἄῤῥωστος ὁ στόµαχος εἴη καὶ ταύτῃ λειποθυµοῖεν, ἐπιπλάττειν µὲν τοῖς τονοῦν δυναµένοις, οἷα τά τε διὰ τῶν φοινίκων ἐστὶ καὶ οἴνου καὶ ἀλφίτων καὶ κρόκου καὶ ἀλόης καὶ µαστίχης· ἐπιβρέχειν δὲ τοῖς δι’ ἀψινθίου καὶ µηλίνου καὶ µαστιχίνου καὶ νάρδου καὶ οἰνάνθης καὶ οἴνου. καὶ εἰ ἐκκαίοιντο, µιγνύναι τι καὶ τῶν ψυχόντων, οἷον τῆς τε κολοκύνθης τὸν χυλὸν καὶ τῆς θριδακίνης καὶ τῆς ἀνδράχνης καὶ τοῦ στρύχνου καὶ τῆς σέριος καὶ τοῦ ὄµφακος. οὗτος µέν γε οὐ ψύχει µόνον, ἀλλὰ καὶ στύφει. καὶ ψυχρὸν ὕδωρ τοῖς διακαιοµένοις τὸν στόµαχον ὤνησε πολλάκις ἐν καιρῷ δοθὲν, ἄλλως δὲ µεγάλως βλάπτει. καὶ χρὴ µᾶλλον οἴνου θερµοῦ διδόναι τοῖς ἀῤῥώστοις τὸν στόµαχον, εἰ µηδὲν ἄλλο κωλύει· ὤνησε δὲ µεγάλως τοὺς τοιούτους στοµάχους καὶ ἡ τῶν ἀκρωτηρίων τρίψις. εἰ δ’ ἐπὶ τούτοις βελτίους µὴ γένοιντο, τοὺς µὲν ἐκκαιοµένους ἐπὶ λουτρὸν ἄγειν τὴν ταχίστην. ὅσοι δὲ ψύξεώς τινος αἴσθησιν ἔχουσι, τοῦ τε διὰ τριῶν πεπέρεων φαρµάκου καὶ αὐτοῦ τοῦ πεπέρεως µόνου καὶ ἀψινθίου πινόντων. ὅσοι δὲ µοχθηρῶν χυµῶν δακνόντων τὸ στόµα τῆς γαστρὸς ἐκλύονται, διδοὺς ὕδωρ θερµὸν ἢ ὑδρέλαιον ἐµεῖν κελεύειν. εἰ δὲ δυσεµεῖς εἶεν, θάλπειν χρὴ πρότερον αὐτά τε τὰ περὶ τὸν στόµαχον χωρία καὶ πόδας καὶ χεῖρας. εἰ δὲ µηδ’ οὕτως δύναιντο, πτερὰ ἢ δακτύλους καθιέντας ἐρεθίζειν. εἰ δὲ µηδ’ οὕτως, αὖθις αὐτοῖς ἔλαιον θερµὸν ὅτι κάλλιστον δοτέον. εἴωθε δὲ πολλάκις τοὔλαιον οὐκ εἰς ἔµετον µόνον ὁρµᾷν, ἀλλὰ καὶ τὴν γαστέρα λαπάττειν· ἔστι δὲ καὶ τοῦτο οὐ µικρὸν ἀγαθὸν τοῖς παροῦσιν. ὥστ’ εἰ µὴ γένοιτο αὐτόµατον, ἐπιτεχνᾶσθαι χρή· µάλιστα δὲ τοῖς προσθέτοις αὐτὸ πειρᾶσθαι δρᾷν· εἰ δὲ ῥᾷον ἐπὶ τοῖσδε γένοιτο, καὶ ἀψινθίου κόµην ἐναφέψων µελικράτῳ διδόναι πίνειν καὶ οἶνον ἐφεξῆς· καὶ παντοίως ῥωννύναι τὰ µόρια διά τε τῶν ἔξωθεν ἐπιτιθεµένων φαρµάκων καὶ τοῦ ἀψινθίου ταῖς πόσεσιν. οὐ µὴν κατ’ ἀρχὰς κελεύω σε τοῦτο ποιεῖν οὕτως, ἀλλ’ ὕστερον, ἡνίκα µὲν ἤδη καθαρὰ τὰ περὶ τὴν κοιλίαν ᾖ· περιεχοµένων δ’ ἔτι τῶν χυµῶν ἐν αὐτῇ µηδέπω στύφειν, ἀλλ’ ἀρκεῖ θάλπειν µόνον, ὡς ἔµπροσθεν εἴρηται. φλέγµατος δὲ πολλοῦ καὶ ψυχροῦ κατὰ τὸ στόµα τῆς γαστρὸς ἠθροισµένου, καταντλεῖν µὲν ἐπὶ πλεῖστον, ἐλαίῳ συνέψων ἀψίνθιον· ἐφεξῆς δὲ τοῦ µελικράτου διδόναι ἢ ὑσσώπου ἤ τι τῶν ὁµοίων ἀποβρέχων ὀξυµέλιτός τε καὶ πεπέρεως καὶ τοῦ διὰ τριῶν πεπέρεων καὶ τοῦ διοσπολιτικοῦ φαρµάκου. καὶ τὸ σύµπαν σοι τῆς διαίτης κεφάλαιον τµητικὸν ἔστω. τὰς δ’ ἐπὶ ταῖς ἰσχυραῖς ψύξεσιν ἐκλύσεις ὁµοίως τοῖς βουλίµοις ἰᾶσθαι, παντὶ τρόπῳ θερµαίνοντα. τόν τε οὖν οἶνον αὐτοῖς διδόναι θερµῷ κεκραµένον καὶ τροφὰς τὰς θερµαίνειν πεφυκυίας, ἀνατρίβειν τε καὶ θάλπειν παρὰ πυρί. τὰς δ’ ἐπὶ θερµασίᾳ πλείονι γινοµένας λειποθυµίας τοῖς ἐµψύχειν τε καὶ τονοῦν δυναµένοις. ἐµπίπτουσι γὰρ αὗται µάλιστα τοῖς ἐν ἀέρι πνιγώδει καὶ βαλανείῳ χρονίσασι. ῥώσεις οὖν αὐτοὺς ἐν µὲν τῷ παραχρῆµα τότε ψυχρὸν ὕδωρ προσραίνων καὶ ῥιπίζων καὶ πρὸς ἄνεµον τρέπων καὶ τρίβων τὸ στόµα τῆς κοιλίας καὶ σπαράττων· ἐφεξῆς δ’ ἤδη καὶ οἶνον διδοὺς καὶ τροφάς. τοὺς δὲ διὰ µέγεθος φλεγµονῆς ἢ καὶ κακοήθειαν σφοδροῦ πυρετοῦ λειποθυµοῦντας ἐν ταῖς εἰσβολαῖς καὶ καταψυχοµένους τὰ κῶλα τρίβων ἰσχυρῶς καὶ θάλπων καὶ διαδῶν σκέλη τε καὶ χεῖρας, ἐγρηγορέναι τε κελεύων καὶ σιτίου παντὸς ἀπέχεσθαι καὶ πόµατος. ἄριστον δ’ ἐπὶ τούτων προγνῶναι τὸ µέλλον ἔσεσθαι καὶ φθάνειν αὐτὰ πράξαντα πρὸ τοῦ παροξυσµοῦ. καὶ τοὺς διὰ ξηρότητα δὲ συγκοπτοµένους ἐν ταῖς τῶν παροξυσµῶν ἀρχαῖς ἄριστον προγινώσκειν. εἰ γὰρ ὥραις που δύο ἢ τρισὶν ἔµπροσθεν πρὸ τοῦ παροξυσµοῦ θρέψαις, διακρατεῖσθαί τε πόδας καὶ χεῖρας κελεύσειας, οὐκ ἂν ἀπόλοιντο. εἶναι δὲ χρὴ τὰς τροφὰς εὐπέπτους τε καὶ εὐστοµάχους. εἰ δὲ καὶ σφοδρὸν τὸν κίνδυνον ὑπονοήσῃς ἔσεσθαι, φθάνειν οἴνου διδόναι καὶ µάλιστ’ εἰς χόνδρον ἑφθὸν τὸν οἶνον ἐπιχέας προσφέρειν. εἰ δὲ καὶ ἄρτον ἀντὶ χόνδρου δοίης, ἶσον δύναται. µετρίας δὲ τῆς συγκοπῆς προσδοκωµένης οὐδὲν οἴνου δεῖ, ἀλλ’ ἀρκεῖ τηνικαῦτα ῥοιῶν ἢ ἀπίων ἢ µήλων ἤ τινος ἄλλης ὀπώρας στυφούσης ταῖς τροφαῖς µιγνύναι. καὶ εἰ ἐπὶ τοῖσδε µετρίως τὸν παροξυσµὸν ἐνέγκοιεν, αὖθις τρέφοντας οὐκ ἀναγκαῖον ὀπώραις χρῆσθαι. ταῦτα µὲν πράττειν, εἰ προγνοίης τὸ µέλλον ἔσεσθαι. τοῖς δ’ ἐξαίφνης εἰς τὸν κίνδυνον ἐµπίπτουσιν οἴνου τε διδόναι θερµοῦ καὶ ἄρτου καὶ χόνδρου σὺν αὐτῷ θερµοῦ παντελῶς ὀλίγον. εἰ γὰρ τούτοις πλεῖον δοίης ἢ δυσπεπτότερα σιτία τοῖς οὕτως ἔχουσιν, οὐ συγκοπήσονται µόνον, ἀλλὰ καὶ πνιγήσονται τελέως. τοῖς δὲ δι’ ἔµφραξιν ἐπικαίρου µορίου λειποθυµοῦσιν ὀξύµελί τε διδόναι καὶ τὸ δι’ ὑσσώπου καὶ ὀριγάνου καὶ γλήχωνος καὶ µέλιτος πόµα· καὶ τροφὰς τοῦ τµητικωτέρου τρόπου. τὰ γὰρ παχέα καὶ γλίσχρα µεγάλας ἐν τοῖς τοιούτοις ἐργάζεται βλάβας. ἀλλὰ καὶ τὰ κῶλα τρίβειν τε καὶ διαδεῖν οὐδὲν χεῖρον. ἀγαθὸν δὲ καὶ τοῖς οὖρα κενοῦσι χρῆσθαι πόµασιν, οἷα τά τε δι’ ἀνήθου καὶ µαράθρου καὶ σελίνου καὶ πετροσελίνου καὶ ἄµµεως καὶ δαύκου καὶ νάρδου στάχυος· ἐφ’ οἷς φανερᾶς οὔσης ἤδη τῆς ὠφελείας οἴνῳ χρῆσθαι λευκῷ καὶ λεπτῷ µὴ πάνυ παλαιῷ. γνωριεῖς δὲ τὰς τοιαύτας ἐµφράξεις ταῖς τ’ ἄλλαις ἀνωµαλίαις τῶν σφυγµῶν καὶ µάλισθ’ ὅσαι κατὰ µέγεθός τε καὶ µικρότητα καὶ σφοδρότητα καὶ ἀµυδρότητα γίνονται, µὴ παρούσης τῆς καλουµένης πληθωρικῆς συνδροµῆς, εἰσὶ γὰρ κᾀκείνης κοιναί. γίγνονται δὲ καὶ διαλείποντες ἐπὶ ταῖς µεγάλαις τῶν τοιούτων διαθέσεων οἱ σφυγµοί. ταῦτα µὲν οὖν ἐπὶ πλέον ἐν τοῖς περὶ σφυγµῶν λέγεται. νυνὶ δὲ µεταβῶµεν ἐπὶ τὸν περὶ τῶν ὑπολοίπων ἐκλύσεων λόγον· οἷον ὅσαι τε διὰ ῥῆξιν ἀποστήµατος ἢ τοµὴν γίγνονται καὶ ὅσαι διὰ κένωσιν ἀθρόαν ἐν ὑδέροις. ἀπόχρη δὲ τούτοις ἐν µὲν τῷ παραυτίκα τοῖς ὀσφραντικοῖς ἀνακτήσασθαι· µικρὸν δ’ ὕστερον ῥοφήµασιν εὐπέπτοις χρῆσθαι. εἰ δὲ διὰ λύπην ἢ χαρὰν ἢ φόβον ἢ θυµὸν ἢ ἔκπληξιν ἐκλυθεῖεν, ὀσφρητικοῖς τε καὶ ταῖς τῶν ῥινῶν καταλήψεσιν ἀνακτησάµενον ἐµεῖν ἀναγκάζειν. ὡσαύτως δὲ καὶ τοὺς ἐπὶ τραύµασιν ἢ καθάρσεσιν ἢ ἀλγήµασι τοῖς κατὰ τὰ ἄρθρα καὶ νεῦρα καὶ τῶν µυῶν τοὺς τένοντας ἔν γε τῷ παραχρῆµα δεῖ ἀνακτᾶσθαι· µετὰ δὲ ταῦτα τὴν προσήκουσαν ποιεῖσθαι τοῦ παθήµατος θεραπείαν. αἱ δ’ ἐπὶ τοῖς κωλικοῖς πάθεσιν ἢ τοῖς εἰλεοῖς ἤ τινι τῶν οὕτω µεγάλας ἐπιφερόντων ὀδύνας ἑπόµεναι λειποθυµίαι ταῖς τε τῶν πεπονθότων µορίων ἀλέαις µάλιστα καθίστανται καὶ ταῖς τῶν ἄκρων τρίψεσιν. τὰς δὲ δι’ ἀῤῥωστίαν οἰκείαν τῶν διοικουσῶν τὸ σῶµα δυνάµεων ἐκλύσεις ἐπὶ δυσκρασίᾳ τῶν µορίων ἐκείνων γιγνοµένας, ὅθεν αἱ δυνάµεις ὁρµῶνται, ταῖς ἐναντίαις δυσκρασίαις ἰᾶσθαι προσήκει, θερµαίνοντας µὲν τὰς ψυχρὰς, ψύχοντας δὲ τὰς θερµὰς, ἐπί τε τῶν ἄλλων ἀνάλογον. ἡ µὲν οὖν ζωτικὴ καλουµένη δύναµις, ἣν ἐκ καρδίας ὁρµωµένην ἐδείξαµεν, ἐκ τῶν ἀµυδρῶν σφυγµῶν γνωρίζεται. ἡ δ’ ἐξ ἥπατος µὲν ὁρµωµένη, θρεπτικὴ δ’ ὀνοµαζοµένη, ταῖς αἱµατώδεσι διαχωρήσεσι κατ’ ἀρχὰς µὲν ὑδατώδεσί τε καὶ λεπταῖς γιγνοµέναις, ὕστερον δὲ παχείαις, οἵαπερ ἡ ἀµοργή. τὴν δ’ ἀπ’ ἐγκεφάλου µὲν ὁρµωµένην δύναµιν ἐξαιρέτως δ’ ὑπό τινων ὀνοµαζοµένην ψυχικὴν, τῇ ἐπὶ τὰς προαιρετικὰς κινήσεις ἀῤῥωστίᾳ γνωρίζοµεν. ἀλλὰ περὶ µὲν τῶν τοιούτων διαθέσεων ἰδίᾳ σοι γράψοµεν ἐν ἑτέρῳ γράµµατι, πάµπολλα γάρ ἐστιν ἐν αὐτοῖς παρορώµενα τοῖς ἰατροῖς.

14. ᾿Επεὶ δὲ τὸν περὶ τῶν συµπτωµάτων λόγον πεποιήµεθα µέχρι δεῦρο, πάλιν ἐπάνιµεν πρὸς τὰ ἐξ ἀρχῆς ἕνα κοινὸν ἐπὶ πάντων ἔχοντες σκοπὸν, ἐπισκέπτεσθαι τὴν ἐργαζοµένην ἕκαστον αὐτῶν αἰτίαν· αὗται γὰρ ἐνδείξονταί σοι τὴν προσήκουσαν ἴασιν. οἷον εἴ τις ἀλγοίη τὴν κεφαλὴν, εἰ µὲν ἀσώδης εἴη καὶ καρδιώττοι, κελεύειν ἐµεῖν, ἐµεῖται γὰρ ἢ χολὴν ἢ φλέγµα ἢ ἄµφω. µηδενὸς δ’ ἐπισήµου κατὰ τὴν γαστέρα παθήµατος ὑποφαινοµένου σκοπεῖσθαι, πότερον πλῆθός ἐστιν ἢ ἔµφραξις ἢ φλεγµονή τινος τῶν ἐν τῇ κεφαλῇ µορίων· εὑρήσεις δὲ πρῶτον µὲν, εἰ δι’ ὅλης αὐτῆς ἐκτέταται τὸ ἄλγηµα πυνθανόµενος, εἰ κατά τινα τῶν µορίων ἐρείδει σφοδρότερον. ἔπειτα δὲ πότερον µετὰ βάρους ἢ τάσεως ἢ δήξεως ἢ σφυγµοῦ. τὰ γὰρ µετὰ βάρους ἀλγήµατα πλῆθος δηλοῖ· τὰ δὲ µετὰ δήξεως ἢ ἀτµῶν ἢ χυµῶν δριµύτητα· τὰ δὲ µετὰ σφυγµοῦ φλεγµονήν· τὰ δὲ µετὰ τάσεως, εἰ µὲν ἄνευ βάρους καὶ σφυγµοῦ καὶ πνεύµατος ἀπέπτου καὶ φυσώδους, πλῆθος· εἰ δὲ µετὰ σφυγµοῦ, καὶ φλεγµονὴν ὑµενώδους σώµατος· εἰ δὲ µετὰ βάρους, πλῆθος ἐντὸς τῶν ὑµένων ἐνισχόµενον. ὅταν οὖν παντάπασι ταῦτα διορισθείη, τὴν ἐργαζοµένην ἕκαστον αὐτῶν αἰτίαν σκοπεῖν χρή. ἐκείνη γὰρ ἐνδείξεταί σοι τὴν θεραπείαν· οἷον εἰ πλῆθος εἴη περιεχόµενον ἀτµῶν ἢ χυµῶν, ἐπισκοπεῖσθαι, πότερον διὰ µέγεθος πυρετῶν οἱ χυµοὶ χυθέντες τε καὶ οἱονεὶ ζέσαντες ἐπὶ τὴν κεφαλὴν ὥρµησαν, ἢ διὰ τὴν τοῦ µέρους ἀῤῥωστίαν ἢ διὰ τὴν ἐν παντὶ τῷ σώµατι πλησµονήν· ταύτην µὲν γὰρ οὐκ ἂν χαλεπῶς ἰάσαιο ταῖς τοῦ ὅλου κενώσεσι. τὴν δ’ ἐπ’ ἀσθενείᾳ τοῦ µορίου τὸ µέν τι πάντῃ τοῦ σώµατος ἀντισπῶν, τὸ δέ τι ταῖς τοῦ µέρους ἰάσεσιν. ἀντισπάσεις µὲν οὖν κλύσµασί τε δριµέσι καὶ δεσµοῖς καὶ τρίψεσι τῶν κάτω πολλαῖς, καὶ ἢν οὕτω δέῃ, καὶ τοῦ αἵµατος ἀπάγων τί. τὸ δὲ µόριον ἐξιάσῃ, καθ’ ὃν µὲν καιρὸν ἀντισπᾷς εἰς τὸ ὅλον σῶµα, ταῖς ἀπωθεῖσθαί τι τῆς κεφαλῆς δυναµέναις ἐπι βροχαῖς· µετὰ δὲ ταῦτα ταῖς κενούσαις· εἰς ὕστερον δὲ ταῖς τονούσαις. ἀπωθεῖται µὲν οὖν ἔλαιον τὸ καλούµενον ὠµοτριβὲς ἢ ἄλλο τι τῶν τοιούτων παραπλήσιον, οἷον ὀξυρόδινόν τε καὶ ῥόδινον αὐτὸ καθ’ αὑτὸ, καὶ ὅσα διὰ τῶν τοῦ µήκωνος κωδιῶν καὶ θαλλῶν ἐλαίας τῶν ἁπαλῶν καὶ κιττοῦ τῶν κορύµβων ἡδυόσµου τε τοῦ χλωροῦ καὶ σισυµβρίου σκευάζεται· χρῆσθαι δ’ αὐτοῖς ἐπὶ µὲν ὠµοτέρου τε καὶ ψυχροτέρου πλήθους χλιαροῖς· ἐπὶ δὲ θερµοτέρου καὶ χολωδεστέρου ψυχροῖς. κενοῖ δὲ καὶ διαφορεῖ τὸ θερµὸν ἔλαιον αὐτό τε καθ’ αὑτὸ καὶ µᾶλλον εἰ παλαιὸν ἢ σικυώνιον εἴη ἢ καὶ ἄνηθον ἐναφηψηµένον ἔχοι· τὸ γὰρ µὴ πάνυ παχείων µήτε γλίσχρων χυµῶν πλῆθος ἱκανῶς διὰ τῶν τοιούτων κενώσεις· ἀλλὰ καὶ ἢν σπονδύλιον ἢ ἕρπυλλον ἐναφέψοις ἢ γλήχωνος κόµην ἢ καλαµίνθης ἢ ἡδυόσµου τε καὶ σισυµβρίου, κενώσεις οὕτω καὶ τὸ παχύτερον. αὐτὰ δὲ ταῦτα καὶ τόνον τινὰ δίδωσι τοῖς µορίοις καὶ ῥώννυσι τὰ ἠσθενηκότα. χρηστέον οὖν αὐτοῖς ἐφεξῆς, µέχρι παντελοῦς ἰάσεως. καὶ εἰ δεήσειε, διά τε ῥινῶν καὶ ὑπερώας καθαίρειν καὶ πταρµοὺς κινεῖν. καὶ ἢν ἐπὶ λουτρὸν ἀγάγῃς τὸν ἄνθρωπον, ἀνατρίβειν τε ξηραῖς σινδόσι τὴν κεφαλὴν καὶ χωρὶς ἐλαίου διαπλάττειν, ἁλί τε καὶ νίτρῳ καὶ νάπυϊ. ταῦτα µὲν δὴ τῆς ἐπ’ ἀῤῥωστίας τοῦ µορίου κεφαλαλγίας ἰάµατα. τῆς δ’ ἐπὶ µεγέθους πυρετῶν, τῆς µὲν ἰαµάτων δεοµένης, αἱ ψυχραὶ ποιότητες καὶ δυνάµεις δι’ ὑδρελαίου τε καὶ ὀξυροδίνου καὶ µήκωνος κωδιῶν ἐπιβροχαὶ συγκείµεναι ἁρµόζουσι. τῆς δὲ κρίσιµον αἱµοῤῥαγίαν ἢ ἔµετον δηλούσης ἰάµατα µὲν οὐ χρὴ ζητεῖν· οὐδὲ γὰρ σύµπτωµά τι τήν γε τοιαύτην νοµιστέον, ἀλλὰ µᾶλλον ἀγαθὸν σηµεῖον, ὥσπερ καὶ τἄλλα τὰ πρὸ τῶν κρίσεων ἃ τοὺς µὲν πολλοὺς ἐκφοβεῖ, χρηστὸν δέ τι δηλοῖ. κάλλιστον δὲ δύνασθαι γνωρίζειν σῶµα ταραττόµενον ὑπὸ φύσεως παρασκευαζοµένης ἐπί τε τὰς ἄλλας ἐκκρίσεις καὶ οὐχ ἥκιστα τὰς δι’ ἐµέτων τε καὶ αἱµοῤῥαγίας, ὧν ἀχώριστόν ἐστι σηµεῖον ἡ κεφαλαλγία. λέγεται δ’ ἐπὶ πλέον µὲν ἑτέρωθι πάντα. τὸ δὲ νῦν εἰδέναι, καθ’ ὅσον ἐγχωρεῖ τὴν ἐξ ἀρχῆς φυλάττοντα προαίρεσιν διὰ συντόµων εἰπεῖν, τὶ περὶ αὐτῶν εἰρήσεται. σκεπτέον οὖν πρῶτον µὲν τὸ τῶν πυρετῶν εἶδος, εἰ θερµοὶ καὶ διακαεῖς. ἐκκρίσεσι γὰρ οἱ τοιοῦτοι φιλοῦσι κρίνεσθαι· καθάπερ οἱ µαλακώτεροί τε καὶ οἷον σµυχόµενοι χρονίζουσί τε καὶ εἰς ἀποστάσεις ὁρµῶσι τὰ πολλά. δεύτερον δὲ, εἰ σωτήριόν ἐστι τὸ νόσηµα, τίς γὰρ ἀγαθὴ κρίσις ἐν τῷ ὀλεθρίῳ νοσήµατι ἐλπισθείη; τρίτον ἐπὶ τοῖσδε τὸν καιρὸν τῆς ὅλης νόσου σκοπεῖν. εἰ γὰρ ἀρχῆς ἢ ἐπιδόσεώς ἐστι σηµεῖον µηδέπω δ’ ἀκµῆς µηδὲ πέψεως γνωρίσµατα δι’ οὔρων ἢ πτυσµάτων ἢ ἀποπατηµάτων, οὐκ ἐνδέχεται κρίσιν ἀγαθὴν γενέσθαι. ταῦτα µέν ἐστιν ἐξ ὧν ἄν τις ἐλπίσειε δι’ ἐκκρίσεως κριθήσεσθαι τὸ νόσηµα. τοῦ δὲ νῦν ἤδη καὶ µηκέτι µέλλοντος σηµεῖα τάδε· δυσφορία προηγεῖται κρίσεως ἁπάσης· καὶ εἰ µὲν ἐν ἡµέρᾳ µέλλοι κριθήσεσθαι τὸ νόσηµα, νύκτωρ· εἰ δ’ ἐν νυκτὶ, δι’ ἡµέρας. εἰ οὖν τοιοῦτόν τι βλέποις, ἐπισκοπεῖσθαι δεῖ πόσην ἄγει τὴν ἀπὸ τοῦ νοσεῖν ἡµέραν ὁ ἄνθρωπος. εἰσὶ γὰρ καὶ αἳ κρίνειν πεφύκασι κᾂν βραχείας ὁρµῆς τῆς φύσεως λάβωνται. πολλοὶ δ’ ἐν µὲν ταῖς σφοδραῖς κινήσεσιν ὅλως οὐ δύνανται τὸ µέγεθος συνορᾷν τῆς ταραχῆς, εἰ κατὰ τὴν φύσιν ἐστὶ τῆς ἡµέρας. ἡ µὲν γὰρ ἑβδόµη ἡµέρα καὶ κατὰ τὰς βραχείας παρασκευὰς τῆς φύσεως ἐξορµᾷ πρὸς τὴν διὰ κενώσεως κρίσιν. ἡ δ’ ἕκτη µεγάλης τε δεῖται τῆς παρασκευῆς καὶ πολλάκις µὲν οὐδ’ ἔκρινεν. εἰ δέ γε ἔκρινεν, οὔτε χωρὶς κινδύνου οὔτε πιστῶς. οὕτω δὲ καὶ τῶν ἄλλων ἡµερῶν ἑκάστης ἐστί τις ἴδιος φύσις, ἣν ἐν τοῖς περὶ κρισίµων διοριζόµεθα. φέρε δὴ καὶ τὴν ἡµέραν εἶναι κατὰ τὸ τῆς ταραχῆς µέγεθος. εἶτ’ ἐφεξῆς σκοπεῖν, ὁποία τις ἡ κρίσις ἔσται· περὶ µὲν οὖν τῶν ἄλλων οὐδὲν δεόµεθα λέγειν νῦν. εἰ δ’ ἔµετος ἢ αἵµατος ἔκκρισις διὰ ῥινῶν ἔσεσθαι µέλλοι, ταύταις γὰρ ἐλέγοµεν ταῖς ἐκκρίσεσιν ἕν τι τῶν σηµείων εἶναι τὴν κεφαλαλγίαν, ἐκ τῶνδε µάλιστα διορίζεσθαι· πρῶτον µὲν εἰ µὴ κατ’ ἀρχὰς εὐθὺς εἰσέβαλεν οἷον σύµπτωµά τι τοῦ νοσήµατος, ἀλλ’ ἐν τῇ πρὸ τῆς κρίσεως ταραχῇ. δεύτερον δ’ εἰ καὶ ὁ τράχηλος συναλγοίη καὶ ὑποχόνδριον ἀνασπώµενον εἴη καὶ εἰ δύσπνοιά τις αἰφνίδιος, οἱονεὶ στενοχωρουµένου τοῦ θώρακος. εἰ γὰρ ἐπὶ τούτοις ἅπασιν ἐξαίφνης ὀγκούµενοι οἱ σφυγµοὶ µὴ καταπίπτοιεν εἰς µικρότητα µηδ’ ἀµυδροὶ γίγνοιντο, παραχρῆµα τὴν κρίσιν ἐλπίζειν· εἰ δὲ πρὸς τῷ µὴ καταπίπτειν εἰς ὕψος ἀρθεῖεν καὶ σφοδρότητα προσλάβοιεν, ἐπιβλέπειν ἤδη χρὴ τὸ πρόσωπον τοῦ νοσοῦντος· εἰ γὰρ καὶ πάλλοιτό τι τῶν ἐν αὐτῷ µορίων ἢ σφύζοιεν αἱ ἐν τοῖς κροτάφοις φλέβες ἢ µῆλον ἢ ῥὶς ἢ ὀφθαλµὸς ἐρυθρότερα γίγνοιντο, τὴν κρίσιν µᾶλλον ἐλπίζειν. εἰ δὲ καὶ δακρύουσιν ἄκοντες ἢ µαρµαρυγὰς ὁρᾷν φαντάζοιντο καὶ τὰς χεῖρας ἐπὶ τὰς ῥῖνας φέροιεν ὡς κνώµενοι, τηνικαῦτα µὲν οὐκέτι µέλλον, ἀλλ’ ἤδη ῥέον ὄψει τὸ αἷµα. κνησαµένων γὰρ αὐτῶν ἅπαξ που καὶ δὶς εὐθὺς ἐκρήγνυται. µὴ καταπλαγῇς δ’ ἐν τούτοις, ἢν παραφρονοῦντα τὸν ἄνθρωπον καὶ ἀναπηδῶντα θεάσαιο. καὶ γὰρ καὶ ταῦτα τῆς ἄνω φορᾶς τῶν χυµῶν γνωρίσµατα. καθάπερ ἥ τε δύσπνοια καὶ τὸ ὑποχόνδριον ἀνασπώµενον, ὅ τε τράχηλος ἅµα τῇ κεφαλῇ βαρυνόµενος· ἀλλά σοι σὺν τούτοις ἕν τι σηµεῖον ἔστω καὶ ἡ παραφροσύνη. καὶ ταῦτα µὲν οὖν ἱκανὰ γνωρίσµατα. προσέρχεται δ’ αὐτοῖς πολλάκις ἥ τε τοῦ νοσοῦντος ἡλικία τε καὶ φύσις βεβαιοῦσα τὴν ἐλπίδα καὶ προσέτι τοῦ ἔτους ὁ καιρὸς, ἥ τε παροῦσα κατάστασις. εἰ γὰρ µειράκιον εἴη τὸ νοσοῦν ἢ ἄλλως φύσει θερµὸν ἢ πολύαιµον, ἔτι µᾶλλον ἐλπίσεις. εἰ δὲ καὶ πρόσθεν αὐτῷ πολλάκις αἷµα διὰ ῥινῶν ἐπεφάνη, νοσοῦντί τε καὶ ὑγιαίνοντι, τοῦτο µὲν καὶ µόνον ἱκανὸν αἱµοῤῥαγίας ἐλπίδα παρασχεῖν. εἰ δὲ καὶ τὸν καιρὸν τοῦ ἔτους ὁρῴης θέρος, ἢ οὐ θέρος µὲν, ἄλλως δὲ θερµὴν τὴν παροῦσαν κατάστασιν, ἆρ’ οὐκ ἄν τινα καὶ παρὰ τούτων ἔνδειξιν λάβοις; εἰ δὲ καὶ πολλοὶ κατ’ ἐκεῖνον τὸν καιρὸν αἱµοῤῥαγίας εἶεν κεκριµένοι, καὶ τοῦτ’ ἂν αὐξήσειέ σου τὴν ἐλπίδα, καὶ εἰ πληθωρικὸν εἴη τὸ σῶµα καὶ εἰ συνηθῶν ἐκκρίσεων ἐπίσχεσις. ἐµοὶ µὲν οὐδ’ ὅλως χαλεπὸν εἶναι δοκεῖ, τοσαῦτα καὶ τοιαῦτα γνωρίσµατα µελλούσης αἱµοῤῥαγίας ἔχοντα δύνασθαι προγινώσκειν, ἀλλ’ ἄτοπόν τε καὶ δεινῶς ἀµαθὲς τὸ µὴ προγνῶναι. τῇ δ’ ὀλιγωρίᾳ τῶν νῦν ἰατρῶν θαυµάζεται τὰ µὴ θαυµαστά. καὶ γὰρ εἴτ’ ἐξ ἀριστεροῦ µυκτῆρος εἴτ’ ἐκ δεξιοῦ ῥυήσεται τὸ αἷµα, χαλεπὸν µὲν οὐδὲν ἐκ τῶν εἰρηµένων προγινώσκειν, τοῖς πολλοῖς δὲ τῶν ἰατρῶν οὐ µόνον χαλεπὸν, ἀλλ’ οὐδὲ δυνατὸν ὅλως εἶναι δοκεῖ· καί τοι καὶ ταύτας καὶ τὰς ἄλλας ἐκκρίσεις ἁπάσας ἔνεστι προγνῶναι, δύο ταῦτα σκοπουµένῳ· τό τε ὅθεν ἡ ὁρµὴ τῆς φύσεως καὶ τὸ ποῦ. καὶ γὰρ συνεργήσοµεν ταῖς ἐλλείψεσι καὶ κωλύσοµεν τὰς ἀµέτρους γινοµένας φορὰς, εἰ ταῦτα γινώσκοι-µεν· οἷον αὐτίκα τὰς ἀπὸ σπληνὸς αἱµοῤῥαγίας αἱ κατὰ τὸ ἀκριβέστερον ὑποχόνδριον ὑποτιθέµεναι µεγάλαι σικύαι ῥᾳδίως ἀντισπῶσι, τὰς δ’ ἀπὸ τοῦ ἥπατος αἱ κατὰ τὸ δεξιόν. κᾀπὶ τῶν ἄλλων ὁ αὐτὸς λόγος. ἐξ ἑνὸς γὰρ περὶ πάντων δυνήσῃ συλλογίζεσθαι τό γε καθόλου σκοπούµενος. ὥστε κᾀγὼ τῇδε καταπαύσω τὸν παρόντα λόγον. ἐφεξῆς δὲ περί τε τῶν ἐπὶ ταῖς φλεγµοναῖς ἀναπτοµένων πυρετῶν δίειµί σοι καὶ τῶν ἄλλων παθῶν, ὅσα καθ’ ἕκαστον τῶν τοῦ σώµατος µορίων συνίσταται. φλεγµονὰς δ’ οἱ µὲν παλαιοὶ τὰς οἷον φλογώσεις ὠνόµαζον· οἱ δὲ νεώτεροι οὐ πάσας οὔτε γὰρ τὸν ἕρπητα οὔτε τὸ ἐρυσίπελας οὔτ’ ἄλλο οὐδὲν τῶν τοιούτων ταῖς φλεγµοναῖς συναριθµοῦσιν, ἀλλ’ ἑνὶ µόνῳ τῶν θερµῶν παθηµάτων ἐπιφέρουσι τοῦτο τὸ ὄνοµα, τὸ µετ’ οἰδήµατος σκληροῦ καὶ ὀδύνης σφυγµατώδους. οὐ µὴν τούτῳ γε µόνῳ πυρετοὺς καὶ πόνους ἑποµένους ὁρῶµεν, ἀλλ’ ἅπασιν ἁπλῶς τοῖς θερµοῖς καὶ οἷον ζέουσι πάθεσι. περί τε οὖν τούτων καὶ τῶν ἄλλων ὅσα τοιαῦτα νοσήµατα τὸν ἑξῆς ποιησόµεθα λόγον.

ΓΑΛΗΝΟΥ ΤΩΝ ΠΡΟΣ ΓΛΑΥΚΩΝΑ ΘΕΡΑΠΕΥΤΙΚΩΝ ΒΙΒΛΙΟΝ Β^[160]

1. Περὶ δὲ τῶν καθ’ ἕκαστον µέρος τοῦ σώµατος παθῶν, ὦ Γλαύκων, ἑξῆς ἐροῦµεν ἀπὸ φλεγµονῆς ἀρξάµενοι. καὶ γὰρ πλειστάκις αὕτη γίνεται καὶ πλείστας ἔχει διαφοράς· καὶ πάσαις αὐταῖς πυρετοὶ πυφύκασιν ἕπεσθαι. κοινὸν µὲν οὖν ἁπάσαις ἡ ἄµετρός ἐστι θερµασία καὶ οἷον φλόγωσις, ὅθεν περ καὶ τὸ τῆς φλεγµονῆς ὄνοµα κατ’ αὐτῶν ἐπιφέρειν ἔθος ἦν τοῖς παλαιοῖς. ἰδίαν δὲ καθ’ ἑκάστην εὕροις ἄν τινα διαφορὰν, ἐξ ἧς τό τε εἶδος αὐτῆς γνωριεῖς καὶ τῆς προσηκούσης εὐπορήσεις ἰάσε-ως. ἑτέρως µὲν γὰρ ἕρπητας, ἑτέρως δ’ ἐρυσιπέλατα, ἑτέρως δὲ φύγεθλα καὶ τἄλλα τῶν φλεγµονῶν εἴδη θεραπεύσεις. ὥστε πάλιν ἡγεῖται κᾀνταῦθα διαγινώσκειν ὀρθῶς τὰ πάθη δύνασθαι. καί σοι πειράσοµαι τοῦτο πρῶτον γράψαι, διελόµενος ἐξ ἀρχῆς περὶ τῶν κατὰ τὰς φλεγµονὰς πάσας διαφορῶν. πρώτη µὲν οὖν διαφορὰ φλεγµονῆς ἐστι, καθ’ ἣν τὴν µὲν αὐτῆς ὑγρὰν, τὴν δὲ ξηρὰν εἶναι συµβέβηκεν. ὑγρὰν µὲν ἥτις ἂν ἐκ ῥεύµατος θερµοῦ τὸ µόριον καταλαµβάνοντος γίγνηται· ξηρὰν δ’ ὅταν µηδενὸς ἐπιῤῥυέντος τὴν σύµφυτον θερµασίαν ἐκπυρωθῆναι συµβῇ. τοῦτο δὲ µέχρι µέν τινος οἷον πυρετός ἐστι τοῦ µορίου· ἐπειδὰν δὲ εἰς ἄµετρον ἤδη θερµότητα καὶ ξηρότητα προήκῃ, φθορὰ καὶ νέκρωσις παντελὴς γίγνεται, ὅθεν οὐδ’ εἰς πλείω τέµνεσθαι πέφυκεν, ὥσπερ ἡ ἑτέρα διαφορὰ καθ’ ἣν ἐπιῤῥεῖν τινας χυµοὺς ἐλέγοµεν τῷ µέρει. πολλὰ γὰρ τὰ ταύτης εἴδη· αἵµατος µὲν γὰρ ἐπιῤῥυέντος ἕτερον· χολῆς δὲ ξανθῆς ἕτερον· ἀµφοῖν δ’ ἅµα τρίτον ἄλλο. καὶ µὲν δὴ καὶ καθ’ ἕκαστον αὐτῶν ἢ σεσηπός ἐστιν ἤδη τὸ ἐπιῤῥέον ἢ ἐν τῷ µορίῳ σφηνούµενον σήπεται· καὶ ἤτοι παχὺ τὴν σύστασιν ἢ λεπτὸν ἢ χρηστὸν ἢ δριµύ. αἵµατος µὲν οὖν χρηστοῦ καὶ συµµέτρου τῷ πάχει ῥυέντος εἴς τι µόριον ἀθρόως καὶ διὰ τὸ πλῆθος σφηνωθέντος, ὀδύνη σφοδρὰ καταλαµβάνει τὸν ἄνθρωπον, ἤν γε µὴ παντελῶς δυσαίσθητον ᾖ τὸ µόριον· καὶ σφυγµὸς ἀνιαρὸς ἐν τῷ βάθει καὶ τείνεσθαι πάντῃ νοµίζει καὶ θλᾶσθαι τὸ µόριον καὶ θερµασίας αἰσθάνεσθαι πλείονος, ὡς διακαίεσθαι δοκεῖν καὶ ἀναψύχεσθαι ποθεῖν· καὶ ἔρευθος ἐπανθεῖ τοιοῦτον, οἷον τοῖς λελουµένοις ἢ παρὰ τῷ πυρὶ θαλφθεῖσιν ἤ πως ἄλλως θερµανθεῖσι. τοῦτο τὸ πάθος τὴν τοῦ γένους ὅλου προσηγορίαν ἀπηνέγκατο καὶ καλεῖται φλεγµονὴ, ἄλλοις παραπλησίως πολλοῖς εἴδεσι λαµβάνουσι τὸ τοῦ γένους ἐπιφερόµενον ὄνοµα. καὶ γίνεται συνεχῶς ἐπὶ πάσῃ σχεδὸν προφάσει· καὶ γὰρ καὶ τρώσεσι καὶ σπάσµασι καὶ θλάσµασι καὶ ῥήγµασι καὶ τοῖς ἐκ τῶν γυµνασίων καµάτοις, ἐξαρθρήµασί τε καὶ κατάγµασι καὶ τοῖς αὐτοµάτοις ἕλκεσιν ἐπιγίγνεται· καὶ χωρὶς δὲ τούτων ἁπάντων, ὅταν εἰς ἄµετρον χυµῶν πλησµονὴν αἱ φλέβες ἀφίκωνται, τότε τὸ περιττὸν ἀποχέουσιν εἴς τι χωρίον, ὃ ἂν ἐπιτηδειότατον ᾖ τηνικαῦτα δέξασθαι· πάντως δὲ τοῦτο τῶν ἄλλων ἢ ἀῤῥωστότερόν ἐστιν ἢ µανώτερον ἢ ἕλκειν ἑτοιµότερον ἢ ἀκινητότερον, ἐξ ἡστινοσοῦν αἰτίας, εἰς ταύτας ἀχθὲν τὰς διαθέσεις. οὐ γὰρ τοῦτό γε νῦν πρόκειται λέγειν. χολὴ δὲ ξανθὴ ἡνίκα µὲν τὴν ἑαυτῆς φύσιν σώζουσα σὺν τῷ αἵµατι φέρεται πανταχόσε τοῦ σώµατος, ἴκτερος τὸ πάθος καλεῖται. µόνης δ’ ἀποκριθείσης καὶ κατά τι µόριον ἱσταµένης, ἕρπης ὀνοµάζεται· εἰ µὲν δὴ παχεῖα τὴν σύστασιν εἴη, πᾶν ἑλκοῖ µέχρι τῆς ὑποκειµένης σαρκὸς τὸ δέρµα, καὶ καλεῖ τούτους ῾Ιπποκράτης ἕρπητας ἐσθιοµένους. εἰ δὲ λεπτοτέρα εἴη, τὸ ἐπιπολῆς µόνον ὥσπερ ἐπικαίει καὶ τοῦτο τὸ εἶδος ἀπηνέγκατο τὴν τοῦ γένους προσηγορίαν, ἁπλῶς τε καὶ χωρὶς προσθήκης ἕρπης ὀνοµασθέν. τῶν γὰρ ἄλλων δυοῖν εἰδῶν τὸ µὲν ἤδη προειρηµένον ἐσθιόµενος ἕρπης ὀνοµάζεται, θάτερον δὲ τὸ λοιπὸν κεγχρίας, ὅτι καὶ τούτῳ συµβέβηκε, φλυκταίνας µικρὰς καὶ πολλὰς ἐπιπολῆς τοῦ δέρµατος ἐπεγείρειν, κέγχροις ἐοικυίας. γίνεται δ’ ὁ τοιοῦτος ἕρπης ὑπὸ χολῆς µὲν καὶ αὐτὸς, ἀλλ’ ἧττον δριµείας καὶ θερµῆς ἢ οἱ πρόσθεν. εἰ δ’ ἐξ αἵµατος καὶ ξανθῆς χολῆς θερµοτέρων τοῦ δέοντος µικτὸν εἴη τὸ ῥεῦµα, ἢ ἐξ αἵµατος µὲν, ζέοντος δὲ καὶ λεπτοτάτου τὴν σύστασιν, ἐρυσίπελας τὸ πάθος καλεῖται, θερµότερον πολλῷ τῆς φλεγµονῆς τοῦτο καὶ ξανθότερον ἰδέσθαι. καὶ εἰ ἅψαιο, ῥᾳδίως ὑποτρέχει τὸ αἷµα καὶ αὖθις ἐπιῤῥεῖ, λεπτὸν ἀκριβῶς καὶ ἐρυθρὸν φαινόµενον, οὐ µὴν οὐδ’ ὀδυνᾶται ὁµοίως τῇ φλεγµονῇ τοῦτο. καὶ κατ’ οὐδὲν δὲ τῶν τῆς φλεγµονῆς εἰδῶν οὔτε σφυγµὸν οὔτε θλῖψιν οὔτε τάσιν ὁµοίαν ἐπιφέρει, ἀλλ’ ἔσθ’ ὅτε καὶ πάνυ µετρίως ἐνοχλεῖ καὶ µάλισθ’ ὅταν κατὰ µόνου τοῦ δέρµατος ἐκχυθῇ, µηδὲν ἀδικοῦν τὴν ὑποκειµένην σάρκα· καὶ µὲν δὴ καὶ γίνεται τοιοῦτον ὡς τὰ πολλὰ καὶ τοῦτό ἐστι τὸ ἀκριβὲς ἐρυσίπελας. ὡς τό γε καὶ τῆς ὑποκειµένης ἁπτόµενον σαρκὸς οὔτ’ ἐξ ἀκριβῶς λεπτοῦ γίνεται τοῦ ῥεύµατος οὔτ’ ἐρυσίπελάς ἐστι µόνον, ἀλλ’ ἤδη µικτὴ διάθεσις ἐξ ἐρυσιπέλατός τε καὶ φλεγµονῆς, ἐπικρατεῖ δ’ ἐν αὐτῇ ποτὲ µὲν τὰ τοῦ ἐρυσιπέλατος ἴδια συµπτώµατα, καὶ καλεῖται τὸ τοιοῦτον πάθος ὑπὸ τῶν νεωτέρων ἰατρῶν ἐρυσίπελας φλεγµονῶδες· ποτὲ δὲ τὰ τῆς φλεγµονῆς, καὶ ὀνοµάζουσιν αὐτὸ τηνικαῦτα φλεγµονὴν ἐρυσιπελατώδη. εἰ δὲ τὰ µηδετέρου ἐπικρατοίη σαφῶς, ἀλλ’ ἶσα φαίνοιτο, φλεγµονὴ καὶ ἐρυσίπελας µεµίχθαι λέγεται. τὸ µὲν οὖν ἀκριβὲς ἐρυσίπελας αὐτοῦ τοῦ δέρµατος µόνου πάθος ἐστίν. οὐ µὴν ἥ γε φλεγµονὴ µόνων τῶν ὑποκειµένων τῷ δέρµατι µορίων, ἀλλὰ µάλιστα µὲν τούτων, ἐνίοτε δὲ καὶ τοῦ δέρµατος. καὶ ἔστιν αὐτὴ τἄλλα µὲν ὀδυνηρὰ τῆς ἑτέρας οὐδὲν ἧττον, ἄπεστι δ’ αὐτῆς ὁ σφυγµός. ὅταν δὲ τὸ ἐπιῤῥέον αἷµα θερµὸν ἱκανῶς ᾖ καὶ παχὺ, καθ’ ὅτι ἂν µόριον ἀθρόον ἐπιῤῥυῇ, τοῦτο καῦσαν ἕλκος ἐσχάραν ἔχον εἰργάσατο. τὸ πέριξ δ’ αὐτοῦ πᾶν εἰς φλεγµονὴν ἐξαίρει, ζέουσάν τε καὶ δεινῶς ἐπώδυνον. ὀνοµάζεται δὲ τὸ τοιοῦτον πάθος ἄνθραξ. ὅταν δὲ τὸ ἐπιῤῥέον αἷµα µέλαν ᾖ καὶ παχὺ καὶ ἰλυῶδες καὶ ζέον, οἷόν περ τὸ προειρηµένον, ἅµα δὲ καὶ ἰχῶράς τινας λεπτοὺς µεµιγµένους ἔχῃ, φλυκταίνας ἐπιπολῆς τοῦ δέρµατος ἀνίστησιν, ὁµοίας ταῖς ἀπὸ πυρὸς ὧν ἐκρηγνυµένων τὸ ἐσχαρῶδες ὑπ’ αὐταῖς ἕλκος εὑρίσκεται· καὶ ἔστιν ἄνθραξ ἤδη καὶ τοῦτο. τὰ µὲν οὖν τῆς φλεγµονῆς εἴδη τοσαῦτα κατά γε τὴν φύσιν αὐτὴν τοῦ πάθους διαιρούµενα. πολλὰ δ’ ἂν ἴσως δόξειέ τις παραλελεῖφθαι τῷ πλήθει τῶν ὀνοµάτων ἐξαπατώµενος, οἷον βουβῶνάς τε καὶ φύµατα καὶ φύγεθλα καὶ ὀφθαλµίας καὶ περιπνευµονίας καὶ πλευρίτιδας καὶ ἄλλα πολλὰ τῶν ὁµοίως ὀνοµαζοµένων. ἅπαντα γὰρ ταῦτα φλεγµοναὶ µέν τινές εἰσιν, ἐν οἷς πρόσθεν εἶπον εἴδεσι περιεχόµεναι, διαφόρου δ’ αὐτῶν ἕκαστον ἔτυχε προσηγορίας, τῶν πρώτως θεµένων αὐτὰς σύνθετον νόησιν αὐτοῦ τε τοῦ πάθους καὶ τοῦ δεδεγµένου ἅµα µέρους αὐτὸ, δι’ ἑνὸς ἑρµηνεῦσαι βουληθέντων ὀνόµατος. ἔστι γὰρ ὁ µὲν βουβὼν καὶ τὸ φῦµα καὶ τὸ φύγεθλον ἀδένων παθήµατα. βουβὼν µὲν ἡ φλεγµονή· φῦµα δὲ τὸ ταχέως αὐξόµενον καὶ πρὸς ἐκπύησιν ἐπειγόµε-νον· φύγεθλον δὲ τὸ λεγόµενον φλεγµονῶδες ἐρυσίπελας ἢ ἐρυσιπελατώδης φλεγµονή. οὕτω δὲ καὶ ὀφθαλµία µὲν ἡ τοῦ πεφυκότος ὑµένος τῷ κερατοειδεῖ φλεγµονή· πλευρῖτις δ’ ἡ τοῦ τὰς πλευρὰς ὑπεζωκότος ὑµένος· συνάγχη δὲ φάρυγγος· ἡ περιπνευµονία δὲ τοῦ πνεύµονος· ἑκάστου τε τῶν ἄλλων ἀνάλογον. τὰς µὲν οὖν ἐν τοῖς φαινοµένοις µέρεσι τοῦ σώµατος φλεγµονὰς ἕτοιµον γνωρίζειν· τὰς δ’ ἐν τοῖς ἀφανέσιν, αἳ καὶ τοὺς πυρετοὺς ἐπιφέρουσι πάντως, οὐκέθ’ ὁµοίως· ἀλλ’ ἐµοὶ µὲν δοκεῖ γνώµης τε πάνυ λεπτῆς ἡ τοιαύτη δεῖσθαι διάγνωσις, ἐµπειρίας τε τῆς φύσεως τῶν µορίων, ἣν ἐξ ἀνατοµῆς τε ἅµα καὶ ἀκριβοῦς ἐπιστήµης ἐνεργειῶν τε καὶ χρειῶν ποριζόµεθα· περὶ µὲν δὴ τούτων ἐν ἑτέραις εἴρηται πραγµατείαις. νῦν δ’ οὐκέτ’ ἐγχωρεῖ, προστιθέναι τὸν περὶ τούτων λόγον, ἐξαίφνης σοι προσπεσούσης ἀναγκαίας ἀποδηµίας. ὅπως δ’ ἄν τις τὰς ἐν τοῖς φαινοµένοις µορίοις συνισταµένας φλεγµονὰς κάλλιστα ἰῷτο, τοῦτό σοι πρῶτον δίειµι τὴν ἀρχὴν ἀπὸ τοῦ πολλάκις τε γιγνοµένου πάθους καὶ δι’ αὐτὸ τοῦτο ὅλου τοῦ γένους τὴν προσηγορίαν ἀπενεγκαµένου ποιησάµενος. ἐφ’ οὗ τοῦτο πρῶτον ἁπάντων φηµὶ χρῆναι σκοπεῖν, ὅπερ κᾀν τοῖς ἄλλοις ἅπασι µεγίστην ἔχει δύναµιν, ἐξευρεῖν τὴν πρόφασιν τοῦ νοσήµατος.

2. ῎Εστι γοῦν µία τις πρόφασις τῶν φαινοµένων φλεγµονῶν, οὐ πάνυ τι λανθάνουσα τὸ καλούµενον ῥεῦµα, πλὴν εἴποτε συνδράµοι ταῖς δι’ ἄλλην τινὰ πρόδηλον αἰτίαν δοκούσαις γεγονέναι. ἡνίκα µὲν γὰρ οὐδεµιᾶς ἐκείνων προηγησαµένης ἐξαίφνης ἐφλέγµηνε τὸ µόριον, ἡ µὲν ἐργασαµένη τὸ πάθος αἰτία ῥεῦµα καλεῖται, τὸ πάθος δ’ αὐτὸ ῥευµατικὴ διάθεσις. καὶ χρὴ µάλιστ’ ἐπὶ τῶν τοιούτων φλεγµονῶν τὰς ἀρχὰς τῶν ἰάσεων χρηστὰς εἶναι. τὰ γὰρ ἐν αὐταῖς ἁµαρτήµατα δυσιάτους ἢ καὶ παντάπασιν ἀνιάτους ἐργάζεται τὰς διαθέσεις. µέγιστα δ’ ἁµαρτήµατα δύο ταῦτα, τό τε µηδεµίαν ὅλου τοῦ σώµατος πρόνοιαν ποιεῖσθαι καὶ τὸ θερµαίνειν µὲν καὶ ὑγραίνειν ἔτι τὸ µέρος. ἄµφω δ’ οἱ πολλοὶ τῶν ἰατρῶν ἁµαρτάνουσι. τινὲς µὲν γάρ εἰσιν ἐκ τῆς µεθοδικῆς αἱρέσεως ἀναπεπεισµένοι καὶ τὰς φλεγµονὰς ἁπάσας στεγνὰ πάθη νοµίζοντες καὶ χαλᾷν αὐτὰς ἡγούµενοι δεῖν. εἰσὶ δ’ οἳ καὶ ἀλόγως τε καὶ ἀσκέπτως ἐκείνοις ἕπονται, µίαν ἀπολογίαν τοῦ κακῶς ποιεῖν ἔχοντες τὸ σὺν πολλοῖς ἁµαρτάνειν. ἀλλ’ οὔτε τῶν δογµατικῶν ἰατρῶν τις οὔτε τῶν ἐµπειρικῶν οὕτως ἐγίγνωσκεν. ἀλλ’ ὅπερ ὅ τε λόγος ὑπαγορεύει καὶ ἡ πεῖρα, τὸ µὲν ὅλον σῶµα κενοῦν ταῖς ἐνδεχοµέναις κενώσεσι συµβουλεύουσιν, αὐτὸ δὲ τὸ φλεγµαῖνον µέρος ἐπιβρέχειν τε καὶ καταπλάττειν τοῖς ἀπωθεῖσθαι µὲν τὸ ἐπιῤῥέον δυναµένοις, κενοῦν δὲ τὸ ἤδη περιεχόµενον ἐν τῷ πεπονθότι τόπῳ· τόνον δὲ καὶ ῥώµην ἐντιθέναι τοῖς ἤδη πεπονηκόσι µορίοις. εἰς ἃ δὲ χρὴ βλέποντας κενοῦν, εἴρηται µὲν ἤδη καὶ πρόσθεν, ἀλλὰ καὶ νῦν ἔτι δι’ ὀλίγων ὑποµνήσοµεν· ὥστε κᾀν τοῖς ἑξῆς ἅπασι µεµνηµένον σε µηκέτι δεῖσθαι καθ’ ἕκαστον πάθος ἀκούειν τοὺς ἐνδεικνυµένους σκοποὺς τὰς κενώσεις. ἡλικίαν µὲν οὖν καὶ ὥραν καὶ χώραν καὶ τὴν παροῦσαν κατάστασιν καὶ τὴν ῥώµην τοῦ κάµνοντος καὶ τὴν ἕξιν καὶ τὸ ἔθος καὶ αὐτὴν τὴν τοῦ νοσήµατος ὑπόθεσιν ἐπιβλέπειν ἐφάσκοµεν δεῖν. ἐκ τούτων γὰρ, ὅτε χρὴ κενοῦν ἢ µὴ κενοῦν καὶ ὅθεν καὶ ὅπως, εὑρεθήσεται, οἷον ἐπὶ τῆς προκειµένης διαθέσεως· εἰς γόνυ φερέσθω τὸ ῥεῦµα καὶ τοῦτ’ ἐπὶ πλεῖστον ἀθρόως ἐξαιρέσθω. φαινέσθω δέ σοι καὶ τὸ σύµπαν σῶµα µεστὸν αἵµατος καὶ ἡ δύναµις τοῦ νοσοῦντος ἰσχυρὰ καὶ ὁ καιρὸς τοῦ ἔτους ἔαρ ἔστω καὶ τὸ χωρίον εὔκρατον καὶ ὁ νοσῶν µειράκιον ἢ νεανίσκος, οὗτος αἵµατος κενώσεως τῆς ἐκ τῶν ἄνω χωρίων δεῖται καὶ χρὴ τεµεῖν αὐτοῦ τῶν ἐν ἀγκῶνι φλεβῶν, ἤτοι τὴν ἐντὸς ἢ τὴν µέσην. εἰ δὲ τῶν ἄνωθέν τι ἐπεπόνθει, κάτωθεν ἀπάγειν τοῦ αἵµατος. ἀεὶ γὰρ εἰς τοὐναντίον τὴν τοῦ ῥεύµατος ὁρµὴν ἀντισπᾷν ξυµφέρει. καταπλάττειν δὲ τῷ διὰ τοῦ ἀειζώου καὶ λεπισµάτων ῥοιᾶς ἑφθῶν ἐν οἴνῳ καὶ ῥοῦ καὶ ἀλφίτων συγκειµένῳ· κάλλιστον γὰρ τοῦτό γ’ ἔν τε τοῖς τοιούτοις καὶ πάνθ’ ὅσων δεόµεθα δρᾷν δυνάµενον. ἀποκρούεται γὰρ τὸ ἐπιῤῥέον καὶ ξηραίνει τὸ περιεχόµενον καὶ ῥώννυσι τὰ πέριξ µόρια. καὶ ἄλλα δὲ µυρία φάρµακα κατὰ τὸν αὐτὸν τρόπον ἔνεστί σοι συντιθέναι. ὧν τὴν µέθοδον τῆς συνθέσεως ἐν τοῖς περὶ φαρµάκων µεµάθηκας. ὅθεν κᾀγὼ καθ’ ἕκαστον ἕν τί σοι παραγράψω καὶ ὑπόµνηµά τε ἅµα καὶ παράδειγµα τῆς τῶν ἄλλων δυνάµεως ἐσόµενον. εἰ µὲν δὴ µὴ σφοδρῶς ὀδυνῷντο, τοῖς τοιούτοις χρῆσθαι· σὺν ὀδύνῃ δὲ µείζονι τοῦ ῥεύµατος ἐµπεσόντος οὐ χρὴ µὲν οὐδ’ οὕτως οὐδ’ ὕδωρ θερµὸν οὔτ’ ἔλαιον οὔτε τὰ διὰ τῶν πυρίνων ἀλεύρων προσφέρειν καταπλάσµατα. πολέµια γὰρ ἅπαντα τὰ τοιαῦτα ταῖς ῥευµατικαῖς διαθέσεσι, κᾂν εἰ παραχρῆµα δόξειε ῥᾳστώνην τινὰ φέρειν. ἀρκεῖ δὲ τῶν τοιούτων τινὶ παραµυθήσασθαι τὸ σφοδρὸν τῆς ὀδύνης, ὅσα διὰ γλυκέος τε καὶ ῥοδίνου καὶ κηροῦ βραχέος ἐν ἀµφοῖν τετηκότος σύγκειται. χρὴ δὲ καὶ ταῦτ’ ἀναλαµβάνειν ἐρίοις ῥυπαροῖς, οἴσυπον ὡς πλεῖστον ἔχουσι καὶ θέρους µὲν ψυχρά· χειµῶνος δὲ χλιαρὰ προσφέρειν. οὕτω δὲ καὶ τὰ καταπλάσµατα δι’ ἀρνογλώσσου καὶ φακῆς καὶ ἄρτου καὶ ῥοδίνου. µικρὸν δ’ ὑπεράνω τῶν πεπονθότων χωρίων ἐπιτιθέναι σπόγγον οἴνῳ στρυφνῷ βεβρεγµένον ἢ ὕδατι ψυχρῷ· κάλλιον δ’ εἰ καὶ ὄξους ὀλίγον ἔχοι. καὶ εἰ µὲν ἐπὶ τοιούτοις ἀξιόλογός τις ὠφέλεια γένοιτο καὶ µηδαµοῦ πῦον ὑποφαίνοιτο, τοῖς πρὸς τὰ ῥεύµατα µαλθακοῖς ἐµπλάστροις δεῖ χρῆσθαι· κάλλιστα δ’ αὐτῶν, ὅσα ξηραίνειν τε ἅµα καὶ ἀπωθεῖσθαι δύναται τὸ ἐπιῤῥέον αἷµα χωρὶς ὀδύνης. ὥστε τά γε συντείνοντα σφοδρῶς καὶ διὰ τοῦτο ὀδυνῶντα πλεῖον ἀδικεῖ τοῖς ἀλγήµασιν ἢ ὠφελεῖ ξηραίνοντα. τοιοῦτον οὖν εἶναι χρὴ τὸ φάρµακον, οἷόν ἐστι τὸ σύνηθες ἡµῖν τὸ διὰ τῆς χαλκίτεως ἀνιέµενον ῥοδίνῳ. εἰ δὲ καὶ καθαρὸν ἔριον οἴνῳ στρυφνῷ βρέχων ἔξωθεν ἐπιβάλλοις αὐτῷ, πλέον ὀνήσεις. ὑποφαινοµένου δὲ κατὰ τὸ µόριον πύου, καταπλάττειν µὲν ἀναγκαῖον ἅπαξ ἢ δίς που. καὶ ἄµεινον εἰς τὰ παρόντα τὸ ἐκ τῶν κριθῶν ἄλευρον. παραπλέκειν δ’ ὁµοίως τι κᾀν τούτοις ἢ ὄξους ἢ οἴνου. καὶ διελόντα καὶ κενώσαντα τὸ πῦον φυλάττεσθαι µὲν τοῦ λοιποῦ προσφέρειν ἔλαιον ἢ ὕδωρ. καὶ εἰ ἀπονίψαι ποτὲ δέοι τὸ τραῦµα, µελικράτῳ τε ἢ ὀξυκράτῳ καὶ οἴνῳ καὶ οἰνοµέλιτι χρηστέον. ἐπιτιθέναι δ’, εἰ µὲν ἔτι φλεγµαίνοι, τὸ διὰ τῆς φακῆς κατάπλασµα. µὴ φλεγµαίνοντος δὲ τῶν τε ἄλλων φαρµάκων τι τῶν ἐµπλαστῶν, οἷς ἐπὶ ταῖς τοιαύταις τοµαῖς χρώµεθα καὶ οὐχ ἥκιστά γε τῷ διὰ τῆς χαλκίτεως. ἐπιτιθέναι δὲ κατ’ αὐτῶν ἔξωθεν σπόγγον ἢ ἔριον οἴνῳ βρέχοντας στρυφνῷ. µὴ παρόντος δὲ τοῦ στρυφνοῦ, τῷ ὕδατι µίξαντας ὄξους τοσοῦτον, ὡς πίνειν δύνασθαι, τούτῳ βρέχειν. ἐπιτήδειοι δ’ εἰς ταῦτα καὶ ὅσοι θαλάττης ἔχουσινοἶνοι. καὶ αὐτὸς δ’ ἂν ἐπὶ τοῦ καιροῦ τεχνήσαιο, µιγνύων ἁλῶν τῷ παρόντι τῷ δὲ τραύµατι µηδὲν τῶν λιπαινόντων φαρµάκων προσφέρειν, οἷον τό τε Μακεδονικόν ἐστι καὶ τὸ τετραφάρµακον καλούµενον· ἀκριβῶς γὰρ δεῖται ξηραίνεσθαι. οὕτω µὲν ἰᾶσθαι δεῖ τὰς ἐπὶ ῥεύµατι φλεγµονάς.

3. Τὰς δ’ ἐπί τινι τῶν ἄλλων αἰτίων ὑγραίνειν τε καὶ θερµαίνειν οὐδὲν κωλύει. καὶ εἰ ἐκπυῆσαι βουληθείης αὐτὰς, καταπλάττειν ἀλεύρῳ πυρίνῳ δι’ ἐλαίου τε καὶ ὕδατος ἡψηµένῳ. καὶ εἴποτε καὶ ἀποσχάζειν δεήσειεν, οὐδὲ τοῦτο χρὴ δεδιέναι. τὰς δ’ ἐπὶ τοῖς ῥεύµασιν εἰ ἀποσχάσαις, µέγα τι κακὸν ἐργάσῃ καὶ µάλιστ’ εἰ κατ’ ἀρχάς. ὅσαι γὰρ αὐτῶν χρόνου πλείονος οὖσαι µετά τε τὴν τοῦ παντὸς σώµατος κένωσιν καὶ τὴν ἄλλην τὴν προσήκουσαν ἴασιν σκληρότητάς τινας ἢ µελανότητας ἐν τοῖς µέρεσιν ὑπολειποµένας ἔχουσι, τούτων ἀπάγειν τοῦ αἵµατος οὐδὲν ἄτοπον· οὔτε γὰρ φλεγµονὰς τάς γε τοιαύτας ἔτι νοµιστέον· ὥσπερ οὐδὲ ἐρυσίπελας ἔτι τὸ ἤδη πελιδνόν. καὶ γὰρ οὖν καὶ τοῦτο κατὰ τὰς ἀρχὰς µὲν ψύχειν χρὴ καὶ µάλισθ’ ὅταν ἄνευ φανερᾶς γένηται προφάσεως. ἡνίκα δ’ ἤδη τὸ ζέον ἄπεστιν αὐτοῦ, καὶ σχάσαι συµφέρει καὶ καταπλάσαι θερµῷ τῷ κριθίνῳ καὶ κηρωτὴν καὶ ἄλλο τι φάρµακον ἐντιθέναι τῶν διαφορούντων. οὐ µὴν ἀπό γε φλεβὸς αἷµα τῶν γε τοιούτων κενοῦν ἀναγκαῖον, ἀλλ’ αἱ διὰ τῆς κοιλίας ὑποκαθάρσεις ἀρκοῦσι. διδόναι δὲ φάρµακον, ὃ χολὴν ξανθὴν ἄγει. µικροῦ δ’ ὄντος τοῦ παθήµατος οὐδὲ τοῦτ’ ἀναγκαῖον, ἀλλ’ ἀρκεῖ κλύσαι δριµεῖ. τὰ δ’ ἐφ’ ἕλκεσιν ἐρυσιπέλατα καὶ ὅσα οὕτω φανερὰς ἔχει τὰς αἰτίας, οὐδ’ εἰ παραχρῆµα βούλοιο καταπλάττειν ἀλεύρῳ κριθίνῳ καὶ µάλιστα καὶ προαποσχάσας, οὐδὲν βλάψεις. τὰς δὲ φλεγµονὰς τὰς ἐρυσιπελατώδεις καὶ τὰ φλεγµονώδη τῶν ἐρυσιπελάτων ἰᾶσθαι, µικτὴν µὲν ὡς οἷόν τε ποιούµενον τὴν ἐπιµέλειαν, ἐναντιούµενον δ’ ἀεὶ τῷ µᾶλλον κρατοῦντι. καὶ βουβώνων δὲ καὶ φυµάτων καὶ φυγέθλων παραπλησίαν ταῖς ἐν τοῖς ἄλλοις µέρεσι γιγνοµέναις ὁµοίαις διαθέσεσι τὴν ἐπιµέλειαν ποιεῖσθαι, πλὴν ὅσα δριµυτέρων φαρµάκων ἐπὶ τοῖς αὐτοῖς παθήµασιν ἀνέχεσθαι πεφύκασιν, ὡς ἀδένες. τοὺς δ’ ἕρπητας τὰ µὲν περὶ τὴν τοῦ σώµατος ὅλου κένωσιν ὁµοίως τοῖς ἐρυσιπέλασιν ἰᾶσθαι προσήκει· τὰ δὲ περὶ τὴν αὐτοῦ τοῦ πεπονθότος µέρους οὐκ ἔθ’ ὁµοίως. ἅπαντες γὰρ οἱ ἀναβιβρωσκόµενοι ψύχεσθαι µὲν ἐθέλουσιν, ὡσαύτως τοῖς ἄλλοις ἕρπησί τε καὶ ἐρυσιπέλασιν· οὐ µὴν ὅσα γε σὺν τῷ ψύχειν καὶ ὑγραίνειν φάρµακα πέφυκε, ταῦτά γ’ ἔτι φέρουσιν, ἀλλὰ µόνον τῶν ψυχόντων προσίενται τὰ ξηραίνειν µάλιστα δυνάµενα. µὴ τοίνυν µήτε θριδακίνην αὐτοῖς µήτε πολύγονον µήτε τὸν ἀπὸ τῶν τελµάτων φακὸν ἢ τὸν ἕλειον λωτὸν ἢ ἀνθύλλιον ἢ ψύλλιον ἢ ἀνδράχνην ἢ σέριν ἢ ἀείζωον ἤ τι τῶν οὕτως ὑγραίνειν τε καὶ ψύχειν δυναµένων προσφέρειν, ἃ τοῖς ἐρυσιπέλασιν ἦν οἰκεῖα. ἀλλὰ µήτε σπόγγῳ ποτὲ θαῤῥήσῃς ὕδατι ψυχρῷ βεβρεγµένῳ µήτε στρύχνῳ, καίτοι καὶ τοῦτο ξηραίνειν τε καὶ ψύχειν πέφυκεν, ἀλλὰ µετρίως. οἳ δ’ ἄρα σφοδροτέρας ἢ κατὰ τὸν στρύχνον δέονται ξηρότητος. ἐπιπλάττειν οὖν αὐτοῖς χρὴ κατ’ ἀρχὰς µὲν ἕλικας ἀµπέλου καὶ βάτου καὶ κυνοσβάτου καὶ ἀρνογλώσσου. µετὰ δὲ ταῦτα τήν τε φακῆν µιγνύειν δεῖ καὶ µελιτός ποτε καὶ ἀλφίτων καὶ τὸ προγεγραµµένον πρὸς τὰς ἐκ ῥεύµατος φλεγµονὰς κατάπλασµα, περιελὼν αὐτοῦ τὸ ἀείζωον. αὐτὰ δὲ τὰ ἡλκωµένα κατάχριε φαρµάκοις τοῖς πρὸς ἕρπητας ἐπιγεγραµµένοις ἐν ταῖς φαρµακίτισι βίβλοις. πολλὰ δ’ ἐστὶ ταῦτα παρὰ πᾶσι καὶ εἰς κυκλίσκους ἀναπλάττεται τὰ πλεῖστα καὶ δεῖται χρωµένους ἀνίεσθαι γλυκεῖ. µὴ παρόντος δὲ γλυκέος, οἴνῳ λεπτῷ τε καὶ λευκῷ καὶ ὑποστύφοντι, οἷος ὅ τε Φαλερῖνος καὶ ὁ Μασσαλιώτης καὶ ὁ Σαβῖνος καὶ ᾿Αδριανὸς καὶ ᾿Αρσύϊνος, µηδέπω µηδὲν ἐν τῇ γεύσει δριµὺ διὰ παλαιότητα κεκτηµένοι. καὶ ὀξυκράτῳ δ’ ὑδαρεῖ ποτε χρησάµενος ἀντὶ τούτων οὐδὲν ἧττον ἂν ἔχοις. ἤδη δὲ καὶ χρονιζοµένων τῶν ἑλκῶν µήτε γλυκεῖ λύειν τοὺς κυκλίσκους µήτε ὑδαρὲς ἔτι τὸ ὀξύκρατον ἔστω. καὶ τῶν οἴνων δ’ ὅσοι στύφουσιν ἱκανῶς ἀγαθοί· µάλιστα µὲν οἱ µέλανες, εἰ δ’ ἀποροῦµεν αὐτῶν, λευκοί. φάρµακα δ’ ἐν τῷδε τῷ καιρῷ µάλιστα µὲν ἁρµόσει αὐτοῖς, τό τε τοῦ Πολυείδου καὶ Πασίωνος καὶ τὸ Μούσα καὶ τὸ ῎Ανδρωνος, ὅσα τ’ ἄλλα τούτοις ἔοικε. τοὺς δὲ τὰ ἐπιπολῆς µόνον ἑλκοῦντας ἕρπητας, εἰ µὴ πάνυ τι κεχρονικότες εἶεν, οὐδὲν χρὴ καταχρίειν τούτων, καίει γὰρ ἰσχυρῶς καὶ ξηραίνει σφοδρῶς, ἀλλ’ ἀρκεῖ τοῖς τοιούτοις ἕρπησιν, ὅσα κατὰ γλαυκίου δύναµίν ἐστι φάρµακα, λύεσθαι δὲ µάλιστα µὲν ὕδατι. µηδὲν δ’ ἀνύοντος αὐτοῦ καὶ ὄξους παραπλέκειν· εἰ δὲ καὶ στρύχνου δεύσειας χυλῷ ἢ ἀρνογλώσσου, µειζόνως ὠφελήσεις. ἐν δὲ τῷ καθόλου τοῦτό σε γιγνώσκειν χρὴ ἐπὶ παντὸς ἕλκους εἴτ’ αὐτοµάτως εἴτ’ ἀπὸ συµπτώµατος εἴτε καὶ τρωθεῖσιν εἴη γεγενηµένον, ὡς ξηραίνεσθαι µὲν ἀεὶ βούλεται, φαρµάκῳ δ’ ὡς ῾Ιπποκράτης φησὶ µὴ περισκελεῖ τουτέστι µὴ δάκνοντι, µηδ’ ἐρεθίζοντι σφοδρῶς, πλὴν εἰ µὴ κακόηθές τε καὶ µετὰ σήψεως εἴη. τὰ γὰρ τοιαῦτα δριµυτάτων δεῖται φαρµάκων καὶ πυρὶ τὴν δύναµιν ἐοικότων, οἷόν ἐστι τό τε µίσυ καὶ ἡ χαλκίτις καὶ ἀρσενικὸν καὶ τίτανος καὶ σανδαράχη· καὶ γὰρ οὖν καὶ καίει παραπλησίως τῷ πυρὶ τὰ τοιαῦτα φάρµακα· πολλάκις δὲ καὶ τούτων νικωµένων αὐτῷ τῷ πυρὶ χρώµεθα. ταῦτ’ ἆρα καὶ τοῖς καλουµένοις ἄνθραξι κατ’ αὐτῆς τῆς ἐσχάρας, ἔνθα µάλιστα σήπεται τὸ µορίον, ἡ τῶν τοιούτων φαρµάκων ἰδέα πρόσφορος, οὐ µὴν τῷ πέριξ χωρίῳ, λήσεις γὰρ αὐτὸς ἑλκώσας αὐτὰ εἰς µηδὲν δέον, ἀλλὰ τοῖς προειρηµένοις κυκλίσκοις χρηστέον, οἷος ὁ ᾿Ανδρώνιος. εἰ δέ ποτε ἔρευθος ἐπικρατοίη καὶ πολλὴ φλόγωσις, ἀνιέναι χρὴ γλυκεῖ τὸ φάρµακον ἢ ἀρνογλώσσου χυλῷ. εἰ δ’ ὄγκου µέγεθος ὑπάρχει, οἴνῳ µὲν στρυφνῷ τὸ πρῶτον, ἔπειτα δὲ καὶ ὄξει. κα-ταπλάττειν δὲ τῷ τῶν ὀρόβων ἀλεύρῳ δι’ ὀξυµέλιτος· καὶ πρὸ τούτων ἁπάντων εὐθὺς κατ’ ἀρχὰς ἀφαιρεῖν αἵµατος ἱκανὸν, ἤν γε µηδὲν κωλύῃ.

4. Τοιαῦται µέν τινες αἱ τῶν τοιούτων παθῶν ἰάσεις κατὰ γένος· ἐξαλλάττονται δὲ παρὰ τὰς τῶν πεπονθότων ὀργάνων φύσεις. τέτταρες δὲ ἀπὸ τούτων ἐνδείξεις εἰσὶν, ἐκ τῆς κράσεως αὐτῶν, ἐκ τῆς διαπλάσεως, ἐκ τῆς θέσεως, ἐκ τῆς δυνάµεως. ἐκ µὲν τῆς κράσεως, εἰ τὰ µὲν αὐτῶν ξηρότερα φύσει, τὰ δ’ ὑγρότερα, τὰ δὲ ψυχρότερα, τὰ δὲ θερµότερα γέγονε· καὶ κατὰ συζυγίαν ἢ ὑγρότερα καὶ θερµότερα ἢ ὑγρότερα καὶ ψυχρότερα ἢ ξηρότερα καὶ θερµότερα ἢ ξηρότερα καὶ ψυχρότερα ἢ κατὰ πᾶν εὔκρατα. καὶ χρὴ σκοπὸν εἶναί σοι ἐν ταῖς θεραπείαις τὴν φύσιν τοῦ µορίου. τὸ γὰρ µέχρι πόσου ψυκτέον ἢ ξηραντέον αὕτη διδάσκει. τὰ γὰρ σαρκώδη φλεγµαίνοντα βραχέως δεῖται ξηραίνεσθαι· καὶ µὲν δὴ καὶ ὅσα φλεβώδη, κᾂν ᾖ µᾶλλον τῶν σαρκωδῶν ξηρότερα, ἀλλ’ οὐδ’ αὐτά γε ἱκανῶς. ὅσα δ’ ἀρτηριώδη τὴν φύσιν ἐστὶ µόρια, µᾶλλον ἔτι τῶν φλεβωδῶν καὶ τούτων ἔτι µᾶλλον τὰ νευρώδη, καὶ πολὺ δὴ µᾶλλον τούτων ὅσα χονδρώδη καὶ ὀστώδη. πρὶν γὰρ εἰς τὴν οἰκείαν ἐπανέλθοι φύσιν τὸ µέρος, οὐδέπω τέλος ἡγητέον ἔχειν τὴν ἴασιν. ἐπανάγει δ’ εἰς τὴν ξηροτέραν µὲν κρᾶσιν, ὅσα φύσει ξηρότατα· εἰς δὲ τὴν ψυχροτέραν ὅσα ψυχρότατα. καὶ κατὰ τὰς ἄλλας δὲ δύο ποιότητας ὁµοίως· εἰς δὲ τὸ µέτριον ἐν ἑκάστῃ τὰ µέτρια. οὕτω µὲν αἱ κράσεις τῶν µορίων ποικίλλουσι τὰς τῶν παθῶν θεραπείας. αἱ δὲ διαπλάσεις ὡδί· τὰ µὲν γὰρ ἔνδον αὐτῶν εὐρύτητας ἔχει, τὰ δ’ ἔξωθεν, τὰ δ’ ἑκατέρωθεν, τὰ δ’ οὐδετέρωθεν· οἷον τῶν µὲν ἁπλῶν αἱ ἀρτηρίαι καὶ αἱ φλέβες καὶ νεῦρα· αἱ µὲν ἐν τοῖς κώλοις ἔνδον αὐτῶν· αἱ δ’ ἐντὸς περιτοναίου καθ’ ἑκάτερα· νεῦρα δὲ τὰ µὲν ἐν τοῖς κώλοις, κατ’ οὐδέτερον· ὅσα δ’ ἐντὸς περιτοναίου, κατὰ θάτερον. τοῖς δὲ σπλάγχνοις σχεδὸν ἅπασιν ἔνδοθέν τε καὶ ἔξωθέν εἰσιν εὐρυχωρίαι µεγάλαι, καὶ προσέτι καὶ ἡ σὰρξ αὐτὴ ἡ µὲν τοῦ πνεύµονος µανή· ἔµπαλιν δ’ ἡ τῶν νεφρῶν πυκνοτάτη· καὶ µετὰ ταύτην ἡ τοῦ ἥπατος. ἡ δὲ τοῦ σπληνὸς εἰς ὅσον πυκνοτέρα τῆς τοῦ πνεύµονος, εἰς τοσοῦτον µανωτέρα τῆς τοῦ ἥπατος. ἐν ἅπασιν οὖν τούτοις ὅσα µὲν οὐδετέρωθεν ἔχει κοιλότητας ἐκδεχοµένας τὸ περιττὸν τοῦ ῥεύµατος, ἰσχυρῶς δεῖται ξηραίνεσθαι, κᾂν µὴ πάνυ ξηρὰ τὴν φύσιν ᾖ, καθάπερ τὰ νεῦρα καὶ µάλιστα τὰ ἐν τοῖς κώλοις. ὅσα δ’ ἔξω τε καὶ εἴσω δύναται χαλάσαι τι τῆς φλεγµονῆς, οὐδὲν δεῖται τά γε τοιαῦτα τῶν ἱκανῶς ξηραινόντων καὶ µάλιστ’ εἰ χαύνην ἔχοι τὴν σάρκα, καθάπερ ὁ πνεύµων. ἡ δ’ ἀπὸ τῆς θέσεως ἔνδειξις οὐδ’ αὐτὴ παροπτέα· δι’ ὧν τε γὰρ χρὴ κενοῦν καὶ ὅπως καὶ ὅθεν, αὐτὴ µάλιστα διδάσκει. τῶν µὲν οὖν ἔτι ἐπιῤῥεόντων ἡ ἀντίσπασις, οὕτω γὰρ ὁ ῾Ιπποκράτης ὀνοµάζει, τῶν δ’ ἤδη κατειληφότων τὸ µόριον ῥευµάτων, ἡ παροχέτευσις ἴαµα. ἄµφω δὲ τὰ εἴδη τῆς κενώσεως διὰ τῶν κοινῶν ποιεῖσθαι κελεύει φλεβῶν. οἷον τὰς ἐπὶ µητρῶν ἀντισπάσεις, εἰ τὴν ἐν ἀγκῶνι τέµνοις φλέβα ἢ παρὰ τοὺς τιτθοὺς σικύας προσβάλλοις ἢ εἰ τὰς χεῖρας θερµαίνοις τε καὶ ἀνατρίψαις καὶ διαδήσαις. παροχετεύσεις δὲ τὰς ἐν ἰγνύαις ἢ σφυροῖς διαιρῶν καὶ σικύας µηροῖς προσβάλλων καὶ θερµαίνων καὶ ἀνατρίβων καὶ διαδῶν τὰ σκέλη. καὶ εἰ µὲν ἡ δεξιὰ µήτρα πεπόνθοι, ἐκ δεξιᾶς χειρὸς καὶ σκέλους ἀπάγων τὸ αἷµα. τῆς δ’ ἀριστερᾶς πεπονθυίας ἐκ τῶν ἐν ἐκείνῃ κατ’ εὐθὺ κώλων. τὸ γὰρ καθ’ ἵξιν ὑπ’ αὐτοῦ λεγόµενον αὐτὸ τοῦτ’ ἔστι τὸ κατ’ ἰσότητα. τέµνειν δὲ τὰς ἔνδον φλέβας τοῦ ῾Ιπποκράτους· αὗται γὰρ ἐγγυτέρω τε τῶν πεπονθότων µορίων καὶ µᾶλλον κατ’ εὐθύ. καὶ γὰρ εἰ σπληνὸς φλεγµαίνοντος κενοῦν αἵµατος ἐθέλοις, τῆς ἀριστερᾶς χειρὸς τὰς ἔνδον φλέβας τέµνειν, καὶ εἰ ἥπατος, τῆς δεξιᾶς ὡσαύτως. εἰ δέ τι τῶν ἄνωθεν εἴη φλεγµαῖνον, ὡς ἐν συνάγχαις τε καὶ ὀφθαλµίαις καὶ ὅσα περὶ κεφαλὴν, τὰς ἔξωθέν τε καὶ κατ’ εὐθύ· τῶν κώλων δ’ αὐτῶν πεπονθότων ἀπὸ τῶν ὁµοζύγων ἡ κένωσις, εἴτε ἀντισπᾷν εἴτε παροχετεύειν ἐθέλοις, πλὴν εἰ µὴ χρόνιον εἴη τὸ πάθηµα. τηνικαῦτα γὰρ ἀπ’ αὐτοῦ τοῦ πεπονθότος. οὕτως οὖν κᾀπὶ τῶν συναγχικῶν τὰς ὑπὸ τὴν γλῶσσαν φλέβας τέµνοµεν, ὅταν ἡµῖν τὸ µὲν ὅλον ἤδη σῶµα κενὸν ᾖ, χρονίζῃ δὲ τὸ πάθος. οὕτω δὲ καὶ σπληνὶ καὶ ἥπατι σικύας προσβάλλοµεν. οὕτω δὲ καὶ ἄλλο τι καὶ ἄλλο µέρος πεπονθὸς ἀποσχάζοµεν, οὐκ ἐπιῤῥεόντων ἔτι τῶν χυµῶν· ἐρεθιεῖς γὰρ αὐτοὺς ἐν τῷδε µᾶλλον καὶ διπλάσιον ἐργάσῃ τὸ κακόν. ἀλλ’ ὅταν ἤδη τὸ µὲν ὅλον ἀπέριττον ᾖ σῶµα, µηδὲν δ’ ἐπιῤῥέῃ νῦν, ἴσχηται δέ τι τοῦ παλαιοῦ ῥεύµατος ἐν τῷ µορίῳ. καὶ µὴν καὶ ὅτι τὰ µὲν ἐν τοῖς κυρτοῖς τοῦ ἥπατος ἐπ’ οὖρα χρὴ προτρέπειν, τὰ δ’ ἐν τοῖς σιµοῖς ἐπὶ τὴν κάτω διαχώρησιν, ἡ θέσις ἐδίδαξε τοῦ σπλάγχνου. καὶ ὅτι θώρακα µὲν καὶ πνεύµονα διὰ βηχῶν ἐκκαθαίρειν· γαστέρα δὲ καὶ στόµαχον δι’ ἐµέτων ἔντερα δὲ ταῖς κάτω διαχωρήσεσιν· ὥσπερ οὖν καὶ σπλῆνα καὶ νεφροὺς µὲν ταῖς δι’ οὔρων· µήτραν δὲ ταῖς διὰ τῶν καταµηνίων· ἐγκέφαλον δὲ καὶ µήνιγγας ταῖς δι’ ὑπερώας καὶ γαργαρεῶνος καὶ ῥινῶν καὶ ὤτων. ἀλλὰ καὶ ὅτι τοῖς µὲν ἐπιπολῆς µορίοις τοιοῦτον εἶδος χρὴ φαρµάκων προσφέρειν, οἵου δεῖται τὸ πάθος· τοῖς δ’ ἐν τῷ βάθει καὶ διὰ πολλῶν τῶν µεταξὺ µέλλουσιν ὁµιλήσειν ταῖς δυνάµεσιν αὐτῶν, οὐχ οἷον νῦν ἐστιν, ἀλλ’ οἷον ἔσεσθαι µέλλει παρὰ τῆς θέσεως τῶν µορίων ἐµάθοµεν. ὥστ’ εἴ τι τῶν ἔξωθεν ἐπιτιθεµένων εἴτε τῶν ἐσθιοµένων ἢ πινοµένων εἴη τὸ φάρµακον, οὐ τὴν παροῦσαν αὐτοῦ δύναµιν ἐπισκεπτέον, ἀλλ’ οἵαν ἕξει πλησιάζον τῷ πεπονθότι µορίῳ. ταῦτ’ ἄρα ταῖς τοῦ πνεύµονος φλεγµοναῖς, ὅσα προσφέρουσιν ἔξωθεν ἐπιπλάσµατα, τῷ θώρακι περιβάλλοντες ἰσχυρότερα πολὺ καὶ δριµύτερα τὴν φύσιν ἐστὶν ἢ εἰ αὐτῷ τῷ σπλάγχνῳ προσεφέρετο. διὰ πολλῶν γὰρ τῶν µεταξὺ σωµάτων τὸ ἐντυγχάνειν µέλλον τῷ πεπονθότι µορίῳ παροδεῦον πάντως ἂν ἐξελύθη τε καὶ ἠµαυρώθη τὴν δύναµιν, εἰ ἐξ ἀρχῆς ἦν ἀσθενές. τοσοῦτον οὖν αὐτοῖς ἐπικτήτου ἰσχύος διδόναι προσῆκεν, ὁπόσον ἡ ὁδὸς ἀφαιρεῖται· ὥστε ἶσον καθίστασθαι τὸ λειπόµενον τῷ διὰ τοῦ ψαύειν ὠφελοῦντι. ταῦτ’ ἄρα καὶ αὐτοῦ τοῦ θώρακος τοῖς µὲν ἐπιπολῆς φλεγµαίνουσιν ἱκανὰ, τὰ χαλᾷν µόνον δυνάµενα· τοῖς δ’ ἔνδον, ὥσπερ καὶ τῷ ὑµένι τῷ ὑπεζωκότι, δριµυτέρων δεῖ. καὶ περὶ σπληνὸς δὲ καὶ ἥπατος καὶ πάντων τῶν ἔνδον τοῦ περιτοναίου µορίων ὁ αὐτὸς λόγος. ἑλκοῦται γὰρ πολλάκις ὑπὸ τῶν ἐπιτιθεµένων φαρµάκων τὸ δέρµα, καί τοι πολὺ σκληρότερόν τε καὶ δυσπαθέστερον ὑπάρχον τῶν σπλάγχνων. καὶ εἰ δυνατὸν ἦν αὐτοῖς τοῖς σπλάγχνοις ἐπιβάλλειν, ὧν ἑκάστοτε δέονται, τοσούτῳ µαλακωτέρων φαρµάκων ἂν ἐδεήθησαν, ὅσῳ καὶ ἡ φύσις αὐτῶν ἐστιν εὐπαθεστέρα. καὶ µὲν δὴ καὶ ὅσα κελεύουσί τε ἐσθίειν καὶ πίνειν φάρµακα τοῖς τῶν σπλάγχνων παθήµασιν ἀρωγὰ, καὶ ταῦτα πολὺ δριµύτερά τε καὶ ἰσχυρότερά ἐστι ταῖς δυνάµεσιν ἢ οἵων δεῖται τὰ πάσχοντα µόρια, πλὴν τῶν γαστρὶ καὶ στοµάχῳ συµφερόντων· ταῦτα γὰρ µόνα τοιαῦτα διδόασιν, οἵων χρῄζει τὰ πάθη· τὰ δ’ ἄλλα πάντα δριµύτερα καὶ ἰσχυρότερα ταῖς δυνάµεσίν ἐστι· καὶ µάλισθ’ ὅσα νεφρῶν ἢ πνεύµονος ἕνεκα δίδονται. σκοπεῖν οὖν ὅσον ἀριθµὸν µορίων διεξέρχεται, τὸ µέλλον εἰς πνεύµονα φέρεσθαι. πρῶτον µὲν στόµα καὶ φάρυγγα καὶ στόµαχον· ἔπειτα δ’ αὐτὴν τὴν γαστέρα καί τινα τῶν λεπτῶν ἐντέρων· εἶτα τὰς ἐν τῷ µεσεντερίῳ φλέβας· εἶτα τὰς ἐν τοῖς σιµοῖς τοῦ ἥπατος· ἐξ ὧν εἰς τὰς ἐν τοῖς κυρτοῖς µεταληφθὲν, ἐντεῦθεν εἰς τὴν κοίλην φλέβα ἔρχεται, µεθ’ ἣν εἰς καρδίαν· ἔπειθ’ οὕτως εἰς πνεύµονα. καὶ οὐκ ἔστιν εἰπεῖν, ὡς οὐ καθ’ ἕκαστον τούτων τῶν µορίων, χυµοῖς τέ τισιν ἀναµίγνυται καί τινα µεταβολὴν καὶ ἀλλοίωσιν οἰκείαν τῇ φύσει τοῦ σπλάγχνου δέχεται. ὥστε τὸ καταλειπόµενον αὐτοῦ τῆς δυνάµεως παντελῶς ἐστι µικρὸν καὶ ἀµυδρὸν ἢ ὅσον αὔταρκες εἰς τὴν ὠφέλειαν τοῦ πεπονθότος. ἡ µὲν οὖν παρὰ τῆς θέσεως τῶν µορίων ἔνδειξις εἰς τοσοῦτον ἄρα τὴν θεραπείαν ὑπαλλάττει· ἡ δὲ παρὰ τῆς δυνάµεως εἰς ὅσον νῦν ἐρῶ. ἐπειδὴ τῶν µορίων τοῦ σώµατος τὰ µὲν ἐπιῤῥύτοις διοικεῖται δυνάµεσι, τὰ δὲ καὶ συµφύτοις· τούτων δ’ αὐτῶν τὰ µὲν ἑαυτοῖς µόνοις, τὰ δὲ καὶ ἄλλοις ἀρχαὶ δυνάµεών εἰσι· καὶ τῶν µὲν ἴδιον τοὖργόν ἐστι, τῶν δὲ κοινὸν, ἀναγκαῖον ὑπαλλάττεσθαι τὸ τῆς θεραπείας εἶδος ἐν ἑκάστῃ τῶν εἰρηµένων διαφορῶν. πολλὰ γὰρ τῶν προειρηµένων βοηθηµάτων λύει µὲν τὰ πάθη, βλάπτει δὲ τὰς συµφύτους τῶν µορίων δυνάµεις, ὧν δὲ ἡ βλάβη παντὶ τῷ σώµατι διαφέρει, διττῶς τούτου γιγνοµένου, παρ’ ὅσον ἤτοι δυνάµεώς ἐστιν ἀρχὴ τὸ σπλάγχνον, ἅπασι τοῖς µέρεσι κοινὴ ἢ τοὖργον αὐτοῦ παντὶ τῷ σώµατι χρήσιµον. ἧπαρ µὲν γὰρ καὶ καρδία καὶ ἐγκέφαλος καὶ ὄρχεις ἀρχαὶ δυνάµεών εἰσι κοιναὶ ὅλῳ τῷ σώµατι. γαστρὶ δὲ καὶ µήτρᾳ ἔµφυτοι µὲν αἱ δυνάµεις καὶ οὐδενὸς ἄλλου κοιναί. τό γε µὴν ἔργον τὸ µὲν τῆς γαστρὸς ἅπαντι τῷ σώµατι χρήσιµον· τὸ δὲ τῶν µητρῶν οὐκέτι. βλάπτει δὲ πολλάκις ἡ τοῦ πάθους ἴασις τὴν δύναµιν τοῦ µέρους· τά τε γὰρ ἀµέτρως χαλῶντα λύει τὸν τόνον, ὥστε καὶ τὴν δύναµιν τοῦ µέρους· τὰ δ’ ὑπερβαλλόντως ψύχοντα σβέννυσι τὸ ἔµφυτον θερµὸν, ὃ τάχα µὲν, ὥς τισιν ἔδοξε τῶν ἀρίστων ἰατρῶν τε καὶ φιλοσόφων, ἡ οὐσία τῶν δυνάµεών ἐστιν, εἰ δὲ µὴ, ἀλλὰ τό γε πρῶτόν τε καὶ ἀναγκαιότατον αὐτῶν ὄργανον. ἤδη δὲ καὶ ποιότητές τινες ἄτοποι καταλυτικαὶ τῶν δυνάµεών εἰσιν. οὐδὲν οὖν τούτων χρὴ παρέρχεσθαι κατὰ τὰς ἰάσεις, ἵνα µή ποτε λάθωµεν ἡµᾶς αὐτοὺς εἰπόντας τὸ µὲν πάθος ἐθεραπεύθη, ὁ δὲ ἄνθρωπος ἀπέθανεν· ὅπερ ὁσηµέραι γιγνόµενον ὁρᾷς ὑπὸ τῶν πλείστων, ὅσοι τήν τε ἄλογον τριβὴν πρεσβεύουσι καὶ τὴν ἅπασι τοῖς τῆς τέχνης καλοῖς λυµηναµένην αἵρεσιν µεθοδικὴν, ἥ τινας λόγους µεταδιώκει δογµατικοὺς µὲν, ἀλλὰ καὶ πολλῶν ἁµαρτηµάτων ἀνάπλεως. ἐν τῇ παρὰ τῆς δυνάµεως ἐνδείξει τῶν µορίων εἴη δ’ ἂν καὶ τὸ δυσαίσθητον ἢ εὐαίσθητον ὑπάρχειν αὐτό. τὰ γὰρ εὐαίσθητα δριµέων οὐκ ἀνέχεται φαρµάκων, ὥσπερ οὐδὲ χυµῶν. ἐν γοῦν τῷ στόµατι τῆς κοιλίας δριµέος τινὸς χυµοῦ περιεχοµένου συγκόπτονται πολλάκις· εἰ δὲ τὰ µετριώτατα πάσχοιεν, ἀλύουσί τε καὶ ναυτιῶσι, ποτὲ µὲν ἐµοῦντες τὸν λυποῦντα χυµὸν, ἔσθ’ ὅτε δὲ µάτην σπαραττόµενοι· καὶ γίνεται τοῦτο κατ’ ἐκείνας µάλιστα τὰς διαθέσεις, ἐν αἷς εἰς τὸ στόµα τῆς γαστρὸς ὁ µοχθηρὸς ἀναπίνεται χυµός. ὁµοίως δὲ καὶ τοῖς ὀφθαλµοῖς ἐπιῤῥέων ὁ τοιοῦτος χυµὸς ὀδυνηρότατός ἐστι καὶ φλυκταίνας ἑλκώδεις τε καὶ δυσιάτους ἐργάζεται. ὡσαύτως οὖν οὐδὲ τῆς τῶν δριµέων φαρµάκων ὁµιλίας ὀφθαλµὸς ἀνέχεται διὰ τὴν εὐαισθησίαν, ὥσπερ οὐδὲ τὸ στόµα τῆς γαστρός. οὐ µὴν οὐδ’ ἐπικειµένου τινὸς ἔξωθεν βαρύνοντος, ἀνέχεται ταῦτα τὰ µόρια· καὶ µᾶλλόν γε τῆς γαστρὸς ὁ ὀφθαλµός· ὅπου γ’ ἐνίοτε καὶ πρὸς τῶν ἐπιχριοµένων φαρµάκων βαρύνεται. τὰ δ’ ἀναισθητότερα µόρια καὶ καταπλασµάτων ἀνέχεται βαρέων καὶ φαρµάκων δακνόντων. εἰ γοῦν πέµπτην τις ἐθέλοι πρὸς ταῖς εἰρηµέναις τέτταρσι τὴν ἀπὸ τῆς εὐαισθησίας ἔνδειξιν ἀριθµεῖν, εἴτ’ οὖν περιλαβεῖν τὴν κατὰ δύναµιν, οὐδὲν ὡς πρὸς τὸ καλῶς ἰᾶσθαι διαφέρει. τούτων οὖν ἀεὶ χρὴ µεµνῆσθαι τῶν ἐνδείξεων ἐπὶ παντὸς µορίου πάσχοντος ὁτιοῦν πάθος. ἥ τε γὰρ κρᾶσις αὐτοῦ καὶ ἡ διάπλασις ἥ τε θέσις καὶ ἡ δύναµις ὑπαλλάξει τὰς κατὰ µέρος ἡµῶν ἐνεργείας φυλαττοµένου τοῦ κοινοῦ σκοποῦ· τοῦτον γὰρ ἔφαµεν ἐκ τοῦ πάθους ἀεὶ δεῖν λαµβάνεσθαι. τὰ µὲν οὖν κατὰ ψιλὴν καὶ µόνην δυσκρασίαν γιγνόµενα νοσήµατα διὰ τῶν ἐναντίων ποιοτήτων θεραπεύεται· θερµὴ µὲν δυσκρασία διὰ τῶν ψυχόντων, εἴτ’ οὖν πρώτως εἴτε καὶ κατὰ συµβεβηκὸς εἴη ταῦτα ψύχοντα· ψυχρὰ δὲ διὰ τῶν θερµαινόντων. οὕτω δὲ καὶ ξηρὰ µὲν διὰ τῶν ὑγραινόντων· ὑγρὰ δὲ διὰ τῶν ξηραινόντων. περὶ δὲ τοῦ πρώτως θερµαίνοντος ἢ κατὰ συµβεβηκὸς ἐπὶ πλεῖστον, ὡς οἶσθα, ἐν τῇ περὶ τῆς τῶν ἁπλῶν φαρµάκων δυνάµεως ἐπεσκεψάµεθα πραγµατείᾳ, ἐπιδεικνύντες ἐνίοτε καὶ τὸ πρώτως ψῦχον θερµαίνειν κατά τι συµβεβηκὸς, ὥσπερ καὶ τὴν τοῦ ψυχροῦ κατάχυσιν ὕδατος, ὅταν ἐπανάκλησιν θέρµης ποιῆται· καὶ τὴν τοῦ θερµοῦ ψύξιν, ὅταν ἀραιῶσαν τὸ σῶµα διαφορήσῃ τὴν ἐν αὐτῷ θερµασίαν. αἱ µὲν οὖν κατὰ µόνας τὰς δραστικὰς ποιότητας ἀλλοιώσεις τῶν σωµάτων ὑπὸ µόνης τῆς διὰ τῶν θερµαινόντων τε καὶ ψυχόντων ὑγραινόντων τε καὶ ξηραινόντων δυνάµεως εἰς τὸ κατὰ φύσιν ἄγονται, µὴ δεόµεναι κενώσεως αἰσθητῆς. αἱ δὲ δι’ ἐπιῤῥοὴν ὕλης, εὐκράτου µὲν οὔσης αὐτῆς, κενώσεως χρῄζουσι µόνης, δυσκράτου δὲ, κενώσεώς τε ἅµα καὶ τῆς διὰ τῶν ἐναντίων ποιοτήτων ἀλλοιώσεως· κενώσεως µὲν, ὥσπερ αἱ ῥευµατικαὶ καλούµεναι, περὶ ὧν ἓν ἡµῖν, ὡς οἶσθα, γέγραπται βιβλίον· ἐν ᾧ καὶ τοῦτο εὐθέως κατ’ ἀρχὰς ἐδείχθη, τὸ τῆς θρεπτικῆς δυνάµεως ὅλου τοῦ σώµατος ἀῤῥωστούσης, γίγνεσθαι τὰς διαθέσεις ταύτας, ῥεούσης τῆς ἀθροιζοµένης περιουσίας εἰς τὰ πάντων ἀτονώτατα µόρια. τοῦ µέντοι ῥέοντος αἵµατος εἰς τὰ τοιαῦτα µόρια κατὰ τὰς ῥευµατικὰς διαθέσεις ἔχοντός τινα κακοχυµίαν ἡ διάθεσις γίνεται µικτή· καὶ γίγνοιτ’ ἂν ἴσως τοῦτο σπανιώτατα. διὰ παντὸς γὰρ ὤφθη µοι, χωρὶς φλέγµατος ἢ ξανθῆς χολῆς ἢ µελαίνης αἷµα τῇ συστάσει λεπτὸν ἐπιῤῥέον. ἐξ ἄλλης δέ τινος αἰτίας εἰς ὄγκον ἀρθέντος τοῦ µορίου σκοπεῖν εἴτε φλεγµονὴ τὸ πάθος ἐστὶν εἴτε σκίῤῥος εἴτε οἴδηµα, φλεγµονὴν ὀνοµαζόντων ἡµῶν ἅπασαν τὴν θερµὴν καὶ οἷον φλογώδη διάθεσιν, ἧς τὰς διαφορὰς ὀλίγον ἔµπροσθεν εἴποµεν. ὥρα τοίνυν ἤδη περὶ τῶν οἰδηµάτων ὑποθέσθαι σοι διὰ βραχέων, ἀναµνήσεως ἕνεκεν ὧν κατὰ διέξοδον ἤκουσας ἡµῶν λεγόντων.

5. Ονοµάζοµεν οὖν οἴδηµα τὸν ἀνώδυνον µὲν καὶ χαῦνον ὄγκον. ἐπιδέδεικται δ’ οὗτος ἐκ φλεγµατώδους οὐσίας γιγνόµενος ἢ πνεύµατος ἀτµώδους, ὁποῖόν τι καὶ κατὰ τὰ νεκρὰ γίνεται σώµατα καὶ κατὰ τοὺς πόδας τε καὶ σκέλη πολλάκις, ἐν ὑδερικαῖς διαθέσεσι καὶ φθόαις καὶ καχεξίαις ἑτέραις. ἀλλ’ ἐπ’ ἐκείνων µὲν σύµπτωµά ἐστι τὸ τοιοῦτον οἴδηµα διαθέσεων ἐπισφαλῶν, οὐδεµιᾶς ἰδίας ἐξαιρέτου θεραπείας δεόµενον αὐτό. καὶ γὰρ ἀνάτριψις µόνη δι’ ὀξυῤῥοδίνου καί ποτε δι’ ἁλῶν καὶ ἐλαίου ἢ καὶ τῶν ἁλῶν ἐµβληθέντων τῷ ὀξυῤῥοδίνῳ κατέστησεν αὐτὸ καὶ ἄλλα πολλὰ τοιαῦτα. διὰ δὲ τὸν φλεγµατικὸν χυµὸν ἐπιῤῥυέντα µορίῳ, ἐπιγενοµένου τοῦ πάθους, ἐνίοτε µὲν σπόγγος ὕδατι βεβρεγµένος ὀλίγον ὄξους ἔχων κατέστησε τὸ πάθος· εἰ δὲ µὴ καταστήσειε, βραχὺ πλεῖον ἐπιβλητέον τοῦ ὄξους, ὥστε τὸ µὲν σύµµετρον τοιοῦτον εἶναι κατὰ τὴν κρᾶσιν, ὡς δύνασθαί τινα καὶ πίνειν αὐτοῦ. τούτου δὲ τὸ µὲν ὑδαρέστερον ἐν ἀρχῇ παραληπτέον ἐπὶ µαλακῶν µάλιστα σωµάτων· τὸ δ’ ἰσχυρότερον ἐπί τε γενναίων καὶ σκληρὸν ἐχόντων δέρµα καὶ πρὸς τὰς πρώτας ἐπιθέσεις τοῦ σπόγγου µηδὲν ὠφεληθέντων. εἶναι δὲ χρὴ τὸν σπόγγον πάντως καινόν· εἰ δὲ µὴ παρείη τοιοῦτος, ἔστω ἀκριβῶς ἐκπεπλυµένος ἀφρονίτρῳ τε καὶ νίτρῳ καὶ τῇ καλουµένῃ κονίᾳ στακτῇ. µὴ παυσαµένου δὲ µηδ’ ἐπὶ τούτοις τοῦ οἰδήµατος, ἐπεµβάλλειν χρὴ βραχὺ στυπτηρίας καὶ τὸν σπόγγον πάντως ἐπιτιθέναι καινόν. εἰ δὲ καὶ κατά τι τῶν κώλων τὸ τοιοῦτον οἴδηµα γένοιτο, τῆς ἐπιδέσεως ἐκ τῶν κάτω µερῶν ἀρχόµενον ἄνω τελευτᾷν τὴν ἐπιβολὴν καὶ τὴν πίεσιν καὶ τὴν σύµπασαν νοµὴν ὡς ἐπὶ καταγµάτων ποιούµενον. ὁ γάρ τοι σκοπὸς τῆς θεραπείας ἐπὶ τῶν τοιούτων παθῶν µικτός ἐστι· τὸ µέν τι διαφορεῖν τῆς οὐσίας αὐτῶν, τὸ δέ τι συνάγειν καὶ σφίγγειν. εἰ τοίνυν ἐπὶ τοῖς προειρηµένοις µὴ καθίσταιτο, τότε τῶν ἰσχυροτέρων φαρµάκων ἃ µικτὴν ἔχει τὴν κρᾶσιν ἐκ τῶν εἰρηµένων δυνάµεων ἐπιβάλλειν. ἐγὼ δὲ ἐπὶ κεχρονικότος οἰδηµατώδους ὄγκου προϋπαλείψας ἐλαίῳ τὸ µόριον εἶτ’ ἐπιθεὶς σπόγγον ἐκ κονίας καὶ σφίγξας βιαιότερον, οἶδα τελέως ἐκθεραπευθὲν τὸ πάθος, οὐκέτι δηλονότι τῆς τοιαύτης ἀγωγῆς σκοπὸν ἐχούσης, τὸ µικτὸν τῶν δυνάµεων, ἀλλ’ ἐπὶ τὸ διαφορητικόν τε καὶ τµητικὸν ἀποκλινάσης, ὅπερ ἐπὶ τῶν χρονιζόντων σχεδὸν ἁπάντων ἴσµεν εὐδοκιµοῦν. ἐπεὶ δὲ καὶ περὶ τῶν οἰδηµάτων αὐτάρκως εἴρηται πρός γε σὲ, περὶ τῶν σκιῤῥωδῶν ὄγκων ἐφεξῆς ἂν εἴη ῥητέον.

6. ῾Ο µὲν οὖν ἀκριβὴς σκίῤῥος ὄγκος ἐστὶ παρὰ φύσιν ἀναίσθητός τε καὶ σκληρός. ὁ δ’ οὐκ ἀκριβὴς οὐκ ἀναίσθητος µὲν παντάπασι, δυσαίσθητός γε µήν ἐστι πάντως. ὁ µὲν οὖν ἀναίσθητος σκίῤῥος ἀνίατος. ὁ δὲ δυσαίσθητος οὐκ ἀνίατος µὲν, οὐ µὴν εὐίατος. γίνεται γὰρ ἐκ γλίσχρου καὶ παχέος χυµοῦ δυσλύτως ἐµπλαττοµένου τοῖς σκιῤῥουµένοις µορίοις· ἐνίοτε µὲν οὖν εὐθὺς ἐξ ἀρχῆς κατὰ βραχὺ συνίσταταί τε καὶ αὐξάνεται. τὰ πολλὰ δ’ ὑπὸ τῶν ἰατρῶν κατασκευάζεται, στυψάντων καὶ ψυξάντων σφοδρῶς ἐρυσιπέλατά τε καὶ φλεγµονάς. ἐὰν µὲν οὖν τις τὰ ἰσχυρῶς διαφοροῦντα τοῖς σκιῤῥουµένοις σώµασι προσφέρῃ φάρµακα καὶ σαφῆ µείωσιν ἐργασάµενος τοῦ σκίῤῥου, χρόνῳ βραχεῖ θαῤῥήσει περὶ τῆς παντελοῦς θεραπείας οὐκ ἀληθῶς, ἀγνοῶν ὅτι τῷ τοιούτῳ τρόπῳ τῆς θεραπείας τὸ λείψανον τοῦ πάθους ἀνίατον γίνεται. διαφορηθείσης γὰρ ἐξ αὐτοῦ τῆς λεπτοµεροῦς ὑγρότητος ἡ λοιπὴ ξηρανθεῖσα λιθώδης ἀποτελεῖται. οὔκουν χρὴ σφοδρῶς ξηραίνοντι τὰ σκιῤῥούµενα µόρια θεραπεύειν φαρµάκῳ, ἀλλὰ θερµασίαν µὲν ἔχειν χλιαρὰν, ὑγρότητα δ’ οὔτε πολλὴν οὔτε παντάπασιν ἐλαχίστην. τὸ µὲν γὰρ ὑπερβαλλόντως ὑγρὸν οὐδ’ ὅλως διαφορεῖ· τὸ δ’ ὀλιγοστὴν ἔχον ἰκµάδα ξηραίνει σφοδρότερον ἢ προσήκει. χρὴ τοίνυν ὑπὲρ τοῦ µέλλοντος ὀνήσειν φαρµάκου τὸ σκιῤῥούµενον σῶµα τοῖς ἐν ἡλίῳ χεοµένοις ὅµοιόν τι πάσχειν. ὀνοµάζεται δὲ τὰ τοιαῦτα φάρµακα µαλακτικά· καὶ λέλεκται περὶ αὐτῶν ἐπὶ πλέον ἐν τῷ πέµπτῳ τῆς περὶ τῶν ἁπλῶν φαρµάκων πραγµατείας. καὶ τὰ παραδείγµατα αὐτῶν εἴρηται, τά γε ἁπλᾶ µυελοί τε σύµπαντες καὶ στέατα. πρωτεύει δὲ τῶν µὲν µυελῶν πάντων ὁ ἐλάφειος· εἶτα ὁ µόσχειος. στεάτων δὲ ἐν µὲν τοῖς πτηνοῖς ζώοις τὸ χήνειον· ἐν δὲ τοῖς πεζοῖς τὸ λεόντειον. ἐφεξῆς δὲ χηνείῳ µὲν τὸ τῆς ἀλεκτορίδος· λεοντείῳ δὲ τὸ τῶν παρδάλεων καὶ τὸ τῶν ἄρκτων· εἶτα τὸ τῶν ταύρων. τὸ δὲ τῶν αἰγῶν παχύτερόν τε τούτων ἐστὶ καὶ ξηρότερον· ἔτι δὲ µᾶλλον αὐτοῦ τὸ τῶν τράγων. ὅτι δ’ οὐ δεῖται τῶν ἰσχυρῶς ξηραινόντων φαρµάκων τὸ πάθος τοῦτο, προείρηται. περὶ δὲ τῆς κατὰ λεπτοµέρειάν τε καὶ παχυµέρειαν αὐτῶν διαφορᾶς ἐνδεικτικῶς µὲν εἴρηται, σαφῶς δ’ οὐδέπω. διὸ νῦν ἀναµνῆσαί σε προσήκει τῶν ῥηθέντων ἡµῖν πρὸς ἀλλήλους, ὅτε τὸ τοῦ Κερκυλλίου παιδάριον ἐθεράπευον, ἐξ ἐρυσιπέλατος σφοδρῶς στυφθέντος τε καὶ ψυχθέντος ὄγκον σκιῤῥώδη ἔχοντος ἐν ὅλῳ τῷ µηρῷ. λεπτοµερῆ γὰρ ἡµῖν ἐφαίνετο δεῖν εἶναι τὰ µέλλοντα θεραπεύειν αὐτὸ φάρµακα, διὸ κατήντλουν ἐλαίῳ τὸν µηρὸν, ἐν σκάφῃ καθίζον βαθείᾳ τὸ παιδάριον, ἐχούσῃ πλῆθος ἐλαίου τοῦ Σαβίνου, διότι λεπτοµερέστατον ἔλαιον ἴσµεν ἁπάντων αὐτό. λουτροῦ δ’ ἀπεῖχον ὅτι µὴ διὰ πλειόνων ἡµερῶν ἕνεκα τῆς τοῦ παντὸς ἐπιµελείας σώµατος. µετὰ δὲ τὴν εἰρηµένην κατάντλησιν τὰ διὰ τῶν εἰρηµένων µυελῶν τε καὶ στεάτων φάρµακα προσέφερον, ἐνίοτε δὲ καὶ βδελλίου τοῦ Σκυθικοῦ µιγνὺς καὶ µαστίχης Αἰγυπτίας καὶ ἀµµωνιακοῦ θυµιάµατος, τοῦ λιπαροῦ τε καὶ µὴ παλαιοῦ καὶ χαλβάνης ὡσαύτως. καὶ ἐπειδὴ διὰ τούτων προπαρεσκεύαστο, λύσας ἀµµωνιακὸν τὸ λιπαρώτατον ὄξει δριµυτάτῳ κατέχρισα τὸν µηρὸν ὅλον ἐν κύκλῳ. κᾄπειτα δι’ ἡµερῶν αὖθις ὀποπάνακος ἔµιξα τὸ λιπαρώτατον, ὄξει δριµυτάτῳ ἐκλύων καὶ τούτου δηλονότι τὸν πρόσφατον, οὐ γὰρ ἂν ἄλλως ἔτι διαµένοι λιπαρός· ὥσπερ οὐδὲ τὸ βδέλλιον οὐδὲ τὸ ἀµµωνιακὸν οὐδὲ ἡ χαλβάνη. καὶ ἀσκωλιάζειν δὲ κατὰ θατέρου σκέλους ἐποίουν τὸ παιδάριον, ὅπως ἐπ’ ἐκεῖνο φέροιτο τὸ πλέον τῆς τροφῆς. ὕστερον δ’ ὡς ἤδη προσέσταλτο µὲν ὁ σκιῤῥώδης ὄγκος, ἐδεδίειν δὲ µήτι λείψανον αὐτῷ µένοι τοὐναντίον ἅπαν εἰργαζόµην, ἐπιχρίων τινὶ τῶν πιττωτῶν φαρµάκων τὸν µηρόν. ἐφαίνετο δὲ σαφῶς ἐπὶ µὲν τοῖς δι’ ὄξους ἐπιχρίµασιν ἀξιολόγως καθαιρούµενος ὁ σκιῤῥώδης ὄγκος· ἐπὶ δὲ τοῖς χαλαστικοῖς µαλακυνόµενος µὲν, ἐλάττων δ’ οὐ γινόµενος. ἀλλ’ ἡ µετὰ µέτρου τοῦ προσήκοντος ἐναλλὰξ αὐτῶν χρῆσις ἐθεράπευσε τὸ παιδάριον. ὡς εἴγε διὰ θατέρου γένους µόνου τῶν φαρµάκων ἐποιεῖτό τις τὴν θεραπείαν αὐτῶν, οὐκ ἂν ἔλυσε τὸν σκίῤῥον. ἐπὶ δὲ τῶν τενόντων, ὀνοµάζω δ’ οὕτω δηλονότι τὰς ἀπονευρώσεις τῶν µυῶν, ἐπὶ τῇ λεγοµένῃ χρήσει τῶν φαρµάκων ἐναργεστάτην ὠφέλειάν ἐστιν ἰδεῖν, εἴ τις καλῶς χρήσαιτο τῇ διὰ τοῦ πυρίτου λίθου θεραπείᾳ· χρὴ δὲ διάπυρον αὐτὸν ἐργασάµενον ὄξει δριµυτάτῳ καταῤῥαίνειν, εἶτα διακινεῖν τὸ πεπονθὸς µόριον ὑπὲρ τὸν λίθον, ὡς ἂν ὑπὸ τῆς ἀναφεροµένης ἀτµίδος ὁ σκίῤῥος λύοιτο. πολλὰ γὰρ ἤδη τελέως ἠγκυλωµένα τε καὶ κεκυλλωµένα διὰ τούτου τοῦ τρόπου τῆς θεραπείας, ἐν αὐτῷ τῷ διακινεῖν ἐθεραπεύθη τελέως, ὡς τὸ πρᾶγµα παραπλήσιον εἶναι µαγείᾳ. χρὴ δὲ προπαρεσκευάσθαι µεµαλαγµένον τὸ σκιῤῥῶδες µόριον ὑφ’ ὧν εἴρηκα βοηθηµάτων. ἀλλὰ καὶ κατὰ ταύτην τὴν διὰ τοῦ πυρίτου λίθου θεραπείαν προκαταντλεῖσθαι πολλάκις ἐλαίῳ δαψιλῶς θερµῷ Σαβίνῳ ἢ ἄλλῳ τινὶ τῶν λεπτοµερῶν· οὐ χεῖρον δὲ καὶ ἀνήθου τὴν κόµην ἐναφεψήσασθαι καὶ µᾶλλον, εἰ χλωρὸν εἴη καὶ πρόσφατον. εἰ δὲ µὴ παρείη πυρίτης, τῷ µυλίτῃ χρηστέον· ὀνοµάζουσι δ’ οὕτως ἐκεῖνον τὸν λίθον, ἐξ οὗ τὰς µύλας κατασκευάζουσιν, ἐφ’ ὧν ἀλήθουσι τὸν σῖτον.

7. Σπλῆνα µέντοι σκιῤῥούµενον οὐ µόνον ἔξωθεν ἰσχυροῖς φαρµάκοις θεραπεύειν προσήκει, ἀλλὰ καὶ διὰ ποµάτων ἰσχυροτάτων. ἀνέχεται γὰρ καὶ τούτων ἀλύπως. ἄριστα δ’ ἐξ αὐτῶν καππαρέως ῥίζης φλοιὸς καὶ σκολοπενδρίου καὶ µυρίκης αἵ τε ῥίζαι καὶ οἱ ἀκρέµονες. ἕψειν δὲ τὰ τοιαῦτα πάντα προσήκει ἐν ὄξει τε καὶ ὀξυµέλιτι. πολλάκις δ’ ἁπτοµένῳ φαίνεται µὲν ἀντίτυπος ὁ σπλὴν, οὐ µὴν σκιῤῥώδης ἐστὶν ὁ ὄγκος, ἀλλὰ πνευµατώδης µᾶλλον. ἐφ’ οὗ προαποβρέξαντα δι’ ἀψινθίου φάρµακον ἔµπλαστρον ἐπιτιθέναι χρὴ µικτῆς δυνάµεως, ὁποῖόν ἐστι τὸ διὰ θείου τε καὶ στυπτηρίας. ἔστι δ’ ἀµέλει τὰ πλεῖστα τῶν ἐν ταῖς φαρµακίτισι βιβλίοις γεγραµµένων φαρµάκων τοιαῦτα. πρόσεχε δὲ οὐχ ἁπλῶς τῇ δυνάµει τῶν µεµιγµένων φαρµάκων, ἀλλὰ καὶ τῷ πόσῳ τῆς µίξεως. ἐπὶ γὰρ τῶν πνευµατώδη τὸν ὄγκον ἐχόντων σπληνῶν καὶ µᾶλλον ἐπὶ τῶν οἰδηµάτων, κᾂν πολὺ τῶν στυπτηριῶν ἐµβάλλῃς, οὐδὲν βλάψεις. ἐπὶ δὲ τῶν σκιῤῥωδῶν προσήκει ἐπικρατεῖν τὴν διαφορητικὴν δύναµιν, ὀλίγον δ’ αὐτῇ µεµίχθαι τῆς στυφούσης. ἓν γοῦν τῶν ἁπλῶν τε καὶ αὐτοφυῶν φαρµάκων τοιοῦτον ὑπάρχον ἁλὸς ἄνθος ἰᾶται σκιῤῥουµένους σπλῆνας, ἐπιτεθὲν ἔξωθεν αὐτοῖς ἐν κύστει. ἥπατος δὲ σκίῤῥον ἀρχόµενον µὲν ἰασάµεθα πολλάκις· ἐκταθέντα δ’ εἰς πλείους ἡµέρας οὔτ’ αὐτὸς ἠδυνήθην ἰάσασθαι, οὔτ’ ἄλλον τινὰ εἶδον ἰάσασθαι δυνηθέντα. πᾶσι µὲν οὖν τοῖς οὕτω παθοῦσιν ἐξ ἅπαντος ὕδερος ἕπεται. διαφθείρονται δ’ οἱ πλεῖστοι ἐν χρόνω µακροτέρῳ. τινὰς δ’ ἱστόρησα καὶ διὰ ταχέων ἀπολοµένους, οἷς ἡ γαστὴρ διεχώρει πολλά. πρόδηλον οὖν ὅτι τούτοις ἱκανῶς ἐστέγνωτο τὰ στόµατα τῶν µεταλαµβανόντων τὴν τροφὴν ἀγγείων, ἐκ τῶν σιµῶν τοῦ ἥπατος εἰς τὰ κυρτά. τοὺς δ’ οὖν θεραπευθέντας ἐξ αὐτῶν ἡ προειρηµένη τῶν ἐν τοῖς µυώδεσι σκίῤῥων ἀγωγὴ διέσωσεν. οὐ γὰρ φέρει τὸ σπλάγχνον τοῦτο τὰ σφοδρὰ φάρµακα, καθάπερ ὁ σπλήν. ἐπιτείνειν οὖν χρὴ τὰ διὰ φλεγµονὴν αὐτῷ προσαγόµενα τῇ µίξει τῶν µαλακτικῶν. ἦν δ’ ἐκεῖνα τὰ δι’ ἀψινθίου κόµης καὶ µυροβαλάνου πιέσµατος καὶ νάρδων ἀµφοτέρων ᾿Ινδικῆς τε καὶ Κελτικῆς, ἔτι δὲ κρόκου καὶ οἰνάνθης καὶ µαστίχης Χίας καὶ µύρων τῶν διὰ ναρδοστάχυος σκευαζοµένων, ἔτι δὲ µαστιχίνου καὶ σχινίνου καὶ µηλίνου καὶ οἰνανθίνου. τούτοις οὖν ἀµµωνιακόν τε θυµίαµα καὶ βδέλλιον, οἵ τ’ εἰρηµένοι µυελοὶ καὶ τὰ στέατα µιγνύµενα καὶ τὰ τέµνειν δυνάµενα, τὸν γεννώµενον ἐν ἥπατι σκίῤῥον ἰάσαιντο µετὰ τῆς προσηκούσης δηλονότι διαίτης καὶ τῶν ἅµα αὐτῇ πινοµένων φαρµάκων, σκοπὸν ἐχόντων ἐκφράξαι τε καὶ διαῤῥύψαι τὸν χυµὸν τὸν ἐν τῷ σπλάγχνῳ. ἔστι δὲ ταῦτα πάντα καὶ τῶν ἐν νεφροῖς λίθων θρυπτικά· καὶ γέγραπται πολλοῖς ἰατροῖς περὶ τῆς ὕλης αὐτῶν. ἐπιµιγνύναι δὲ χρὴ τοῖς τοιούτοις καὶ τῶν οὐρητικῶν τι· παµπόλλη δ’ ἐστὶ καὶ τούτων ἡ ὕλη, γεγραµµένη µὲν ὑπὸ πολλῶν, εἰρηµένη δὲ καὶ πρὸς ἡµῶν ἐν ταῖς περὶ τῶν φαρµάκων πραγµατείαις. διὸ καὶ νῦν ἀρκείτω καὶ πρὸς σὲ τὰ εἰρηµένα.

8. Μεταβῆναι γὰρ ἤδη καιρὸς ἐφ’ ἕτερον ὄγκου γένος, ᾧ τῆς γενέσεως ἡ ὕλη πνεῦµα φυσῶδές ἐστι. ὀνοµάζεται δ’ οὐ µόνον φυσῶδες, ἀλλὰ καὶ φῦσα τὸ τοιοῦτον πνεῦµα, παχὺ καὶ ἀτµῶδες ὑπάρχον, οὐκ αἰθερῶδες τὴν οὐσίαν οὐδὲ λεπτόν· ἐννόησον δ’ αὐτοῦ τὴν φύσιν ἐκ τοῦ περιέχοντος ἡµᾶς ἀέρος ἀναµνησθεὶς, ὁποῖος µὲν ἐν νοτίοις καταστάσεσιν, ὁποῖος δ’ ἐν βορείοις γίνεται. τῷ µὲν γὰρ ἐν νοτίοις καταστάσεσιν ἔοικε τὸ φυσῶδες· τῷ δ’ ἐν βορείοις τὸ κατὰ φύσιν ἐν ἡµῖν πνεῦµα· συµβάλλεται δ’ εἰς τὸ µὴ διαπνεῖσθαι τὸ τοιοῦτον πνεῦµα καὶ ἡ τῶν σωµάτων πύκνωσις. ὥστε καὶ ἡ ἴασις τοῦ πάθους τούτου τὸν σκοπὸν ἕνα καὶ κοινὸν ἀµφοῖν ἕξει τὴν τῶν πεπυκνωµένων σωµάτων ἀραίωσιν καὶ τὴν τῶν πεπαχυσµένων πνευµάτων λέπτυνσιν. θερµαίνων γὰρ ἱκανῶς ἄµφω δι’ οὐσίας λεπτοµεροῦς ἀραιώσεις µὲν τὸ πεπυκνωµένον, λεπτυνεῖς δὲ τὸ πεπαχυσµένον. ἡ δὲ τῶν πασχόντων µορίων φύσις συνενδείξεταί σοι τήν τ’ ἐπιτήδειον ὕλην τῶν βοηθηµάτων καὶ τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον ἐν αὐτῇ. τὸ γάρ τοι πνεῦµα τοῦτο τὸ παχὺ καὶ ἀτµῶδες ἔσθ’ ὅτε µὲν ὑπὸ τοῖς περιοστείοις ὑµέσιν ἀθροιζόµενον ἴσχεται· ποτὲ δ’ ὑπὸ τῷ περιτοναίῳ· ποτὲ δ’ ἐντὸς τῶν ἐντέρων ἢ τῆς γαστρός. ἴσχεται δέ ποτε καὶ ὑπὸ τῶν τοὺς µῦς περιεχόντων ὑµένων ἔνδον, ὥσπερ γε καὶ ὑπὸ τῶν ὑµενωδῶν τενόντων. ἴσχεται δὲ καὶ κατὰ τὰς λόγῳ θεωρητὰς χώρας ἔν τε τοῖς µυσὶ καὶ τοῖς ἄλλοις σώµασιν· ὧν χωρίων τὴν φύσιν ἐν ταῖς ἀνατοµικαῖς ἔµαθες ἐγχειρήσεσιν. οὕτω γοῦν καὶ αὐτὸς ὁ µὺς ἐµφυσᾶται. καὶ κατὰ τὸ τῆς γαστρὸς ἢ τὸ τῶν ἐντέρων σῶµα κατακλείεται πνεῦµα φυσῶδες· ὅταν δὲ καὶ ψυχρὸν ἱκανῶς ᾖ τοῦτο, µεγίστην ὀδύνην παρέχει. θεραπεία δὲ κοινὴ µὲν ἁπάντων, ὡς εἴρηται, διὰ λεπτοµεροῦς οὐσίας· καὶ ὅταν γε µετ’ ὀδύνης ᾖ τὸ πάθηµα, τοιαύτης τὴν φύσιν ὡς πρᾳΰνειν τὰ ἀλγήµατα δύνασθαι. κατὰ δὲ τὴν τῶν πασχόντων µορίων διαφορὰν ἥ θ’ ὕλη τῆς θεραπείας ὑπαλλάττεται καὶ ἡ δύναµις ἐπιτείνεται καὶ ἀµβλύνεται. διὰ τοιοῦτον οὖν πνεῦµα τῆς ὀδύνης γιγνοµένης ἐν τῇ κάτω γαστρὶ, τὸ λεπτοµερὲς ἔλαιον ἐνιεὶς ἅµα τοῖς ἐναφηψηµένοις αὐτῷ φαρµάκοις, αὐτίκα παύσεις αὐτήν. τὰ δ’ ἐναφηψηµένα τῷ ἐλαίῳ φάρµακα θερµαίνοντα µετὰ λεπτοµερείας ἔστω κύµινόν τε τὸ παρ’ ἡµῖν καὶ µᾶλλον αὐτοῦ τὸ καλούµενον Αἰθιοπικὸν καὶ σελίνου καὶ πετροσελίνου σπέρµα καὶ µαράθρου καὶ σίνωνος καὶ ἀνίσου τε καὶ λιβυστικοῦ καὶ σεσέλεως καὶ δαύκου καὶ σπονδυλίου. καὶ εἰ τεκµαίροιο ψυχρὰν εἶναι τὴν διάθεσιν τῶν ὀδυνωµένων µορίων, καὶ πήγανον καὶ µάραθρον καὶ δαφνίδας ἐναφεψήσεις καὶ µίξεις ἄσφαλτόν τε καὶ αὐτὸ τὸ δάφνινον, ὅσα τ’ ἄλλα τῶν οὕτω θερµαινόντων ἐστίν. εἰ δὲ καὶ φλεγµονὴν µεµίχθαι ταῖς τοιαύταις ὀδύναις ὑπολάβοις, ἀφαιρήσεις µὲν τὰ δριµέα πάνυ καὶ θερµαίνοντα σφοδρῶς. ἐπὶ δὲ τὰ µετρίως τοιαῦτα µεταβήσῃ χαλαστικὴν ἔχοντα δύναµιν. ἐναφεψήσεις οὖν τῷ ἐλαίῳ τὸ ἄνηθον, οὐ τὸ πήγανον, καὶ µίξεις στέαρ χήνειον ἢ ἀλεκτορίδος. ἀλλὰ ταῦτα µὲν ἐπὶ µεγάλοις ἀλγήµασι. τὰ δὲ µέτρια καὶ ἡ ἔξωθεν ὤνησε πυρία, µάλιστα µὲν διὰ κέγχρων, ἡ γὰρ κουφότης αὐτῶν ἀλυποτάτη τοῖς ὀδυνωµένοις ἐστί. τούτων δὲ µὴ παρουσῶν ἢ δι’ ἁλῶν θερµανθέντων ἢ δι’ ὠµόλινον ἢ ὁπωσοῦν ἄλλως. καὶ σικύα δὲ µεγάλη µετὰ φλογὸς δαψιλοῦς ἄνευ τοῦ σχάσαι τὸ δέρµα πολλάκις ἀνωδύνους διὰ ταχέων εἰργάσατο. χρὴ δὲ περιλαµβάνειν αὐτὴν τὸν ὀµφαλόν. εἰ δ’ ἐπὶ τούτοις ἐπιµένοιεν αἱ ὀδύναι, τολµήσεις χρήσασθαι τοῖς δι’ ὀπίου φαρµάκοις, ὁποῖόν ἐστι καὶ τὸ τοῦ Ταρσέως Φίλωνος ἅπασι τοῖς ἰατροῖς γινωσκόµενον, εἰδὼς µὲν ἐξ ἀνάγκης τινὰ βλάβην τοῖς πεπονθόσι µορίοις ἐκ τῶν τοιούτων φαρµάκων ἐσοµένην, ἀλλὰ πρὸς τὸ κατεπεῖγον ἐνιστάµενος αἱρήσῃ µετὰ µικρᾶς βλάβης σῶσαι τὸν ἄνθρωπον ὑπὸ τοῦ τῆς ὀδύνης µεγέθους συγκοπτόµενον. ἐξέσται γάρ σοι ταῖς ἑξῆς ἡµέραις ἐπανορθώσασθαι τὴν γεγενηµένην βλάβην ὑπὸ τοῦ φαρµάκου. καλεῖται µὲν οὖν ἀνώδυνα φάρµακα τὰ τοιαῦτα τῷ παύειν τὰς ὀδύνας. ἐργάζεται δὲ τὴν ἀνάπαυλαν αὐτῶν οὐ τὰς διαθέσεις θεραπεύοντα τελέως, ἀλλὰ τὴν αἰσθητικὴν δύναµιν ναρκοῦντα. χρῆσθαι δὲ προσήκει τῷ Φιλωνείῳ φαρµάκῳ καὶ πᾶσι τοῖς δι’ ὀπίου σκευαζοµένοις οὐκ εὐθέως, ἀλλὰ µετὰ χρόνον τῆς συνθέσεως ἐνιαύσιον ἢ πάντως γε µῆνας ἕξ. µάλιστα µὲν οὖν καὶ τάχιστα διὰ τῶν πινοµένων φαρµάκων οἱ κάµνοντες ἀνώδυνοι γίγνονται, πεπονθότων αὐτοῖς τῶν λεπτῶν ἐντέρων, ὥσπερ γε καὶ διὰ τῶν ἐντιθεµένων τῇ ἕδρᾳ ταχέως ὠφελοῦνται τὰ τῶν παχέων ἐντέρων παθήµατα. γίνεται δὲ οὐ σµικρὰ τῆς δυνάµεως διάδοσις κᾀκ τῶν πινοµένων τοῖς κάτω πεπονθόσι, κᾀκ τῶν ἐντιθεµένων τῇ ἕδρᾳ τοῖς τὰ ἄνω πάσχουσιν. ἥ γε µὴν ἐν τοῖς σαρκώδεσι µέρεσι τοῦ φυσώδους πνεύµατος ἄθροισις ἔστιν ὅτε παντάπασιν ἀνώδυνος γίνεται καὶ χρόνῳ παραµένει πλείονι καὶ µάλισθ’ ὅταν ἐγγὺς ᾖ διαρθρώσεως. ἐνταῦθα γάρ τοι καὶ οἱ µύες αὐτοὶ νευρωδέστεροί τε καὶ πυκνότεροι καὶ σαρκωδέστεροί τε καὶ ἀραιότεροι κατὰ τὰ µέσα σφῶν αὐτῶν. ἐθεράπευσα δὲ, ὡς οἶσθα, τὰς τοιαύτας διαθέσεις τοῖς διὰ πίττης καὶ ῥητίνης καὶ τερεβινθίνης καὶ στέατος λεοντείου καὶ ταυρείου φαρµάκοις. ἁρµόζει δ’ ἐπ’ αὐτῶν καὶ τὸ διὰ γλοιοῦ καὶ τιτάνου καὶ τὸ διὰ τοῦ συκοµόρου, καὶ συνελόντι φάναι τὰ λεπτοµερῆ γενναίως, ἐπιµιγνυµένων αὐτοῖς τῶν µαλακτικῶν.

9. ᾿Επειδὴ δὲ καὶ περὶ τούτων ἱκανῶς εἴρηται, µεταβαίνειν καιρὸς ἐπὶ τὸν περὶ τῶν ἀποστηµάτων λόγον. ὀνοµάζουσι δ’ οὕτω τὰς διαθέσεις ἐκείνας, ἐν αἷς ἀλλήλων ἀφίσταται τὰ πρότερον ἀλλήλων ψαύοντα σώµατα. χώραν οὖν ἀναγκαῖον ἐν τῷ µεταξὺ γενέσθαι κενὴν, ἥτις ἤτοι πνευµατώδη τινὰ οὐσίαν ὑγρὰν ἢ ἐξ ἀµφοῖν σύνθετον περιέξει. µεθίστανται δ’ εἰς τοῦτο καὶ τῶν φλεγµονῶν ἔνιαι, καὶ τῶν ἐρυσιπελατωδῶν δὲ καὶ φλεγµονωδῶν οὐκ ὀλίγαι. συνίσταται δὲ καὶ χωρὶς τούτων ἡ τῶν ἀποστηµάτων διάθεσις ἐκ περιουσίας µέν τινων ὑγρῶν ἢ πνευµάτων ἀτµωδῶν, ἤτοι δ’ ἐν αὐτοῖς τοῖς πάσχουσι σώµασιν ἐν µέσῳ γεννωµένων ἢ ἐξ ἑτέρων ἐπιῤῥεόντων, λόγῳ τῶν καλουµένων ἀποσκηµµάτων. ὀνοµάζουσι δ’ οὕτω τὰς διαθέσεις ἐκείνας, ὅταν χυµοί τινες ἐνοχλοῦντες πρότερον ἑτέρῳ µορίῳ καταλιπόντες ἐκεῖνο εἰς ἕτερον µεταστῶσιν. ὅτῳ δ’ ἂν τρόπῳ γένηται διάθεσις ἀποστήµατος, ἡ µεταξὺ χώρα τῶν ἀφισταµένων σωµάτων πληροῦται τῶν ἐργαζοµένων αὐτὴν ὑγρῶν. ἅπερ ἐνίοτε χρονίζοντα πολυειδῶς ἀλλοιώσεις ἴσχει. καὶ γὰρ λίθοις καὶ ψάµµοις καὶ ὀστράκοις τε καὶ ξύλοις, ἄνθραξί τε καὶ πηλῷ καὶ γλοιῷ καὶ ἀµοργῇ καὶ τρυγὶ καὶ πολλοῖς ἄλλοις τοιούτοις εὕρηται πολλάκις, ἐν ἀποστήµασιν ὅµοια περιεχόµενα σώµατα. τῶν µὲν οὖν ἐπιπολῆς ὑπὸ τῷ δέρµατι συνισταµένων ἥ τε διάγνωσις ῥᾴστη καὶ ἡ ἴασις οὐ χαλεπή. διαγιγνώσκεται µὲν γὰρ ἑτοίµως τῇ τῆς ἁφῆς ἰδιότητι. θεραπεύεται δὲ διὰ τῶν ἔξωθεν ἐπιτιθεµένων φαρµάκων, διὸ οὐ δεόµεθα τῶν πινοµένων, ὥσπερ ὅσα διὰ βάθους καὶ µάλιστα κατὰ σπλάγχνα συνίσταται. κατὰ µὲν οὖν τὰς διαγνώσεις εἴκει τοῖς ἐπερειδοµένοις δακτύλοις τὰ ἐκπυΐσκοντα, τὴν ἀντιτυπίαν οὐκ ἔχοντα τῶν φλεγµαινόντων µορίων. τὴν διάγνωσιν οὖν παρέχει σαφῆ. ἰδιότης δὲ τῆς ἕξεως ἑτέρα µέν ἐστιν ἐπὶ λεπτοῖς ὑγροῖς, ἑτέρα δ’ ἐπὶ παχέσι, καθάπερ γε καὶ ἐπὶ γλίσχρῳ καὶ µυξώδει χυµῷ. πολλάκις δ’ ἡµῖν ὑποπίπτει µετὰ τάσεως πνευµατώδους ἀφεστός τι µόριον, οὗ διαιρεθέντος εὑρέθη θρόµβος αἵµατος, ὥστε καὶ ὅστις ἐθεάσατο δὶς ἢ τρίς που τοιαύτην διάθεσιν, ἐὰν φιλόπονος ᾖ καὶ µνήµων, ἱκανὸς ἔσται διαγινώσκειν ἐν τοῖς τοιούτοις ὄγκοις περιεχόµενον θρόµβον ἐκ τοῦ παραθέσθαι τῇ µνήµῃ τὴν ἰδιότητα τῆς τάσεως καὶ τῆς εἴξεως. ἴσως δ’ ἄµεινόν ἐστιν οὐκ ἰδιότητα λέγειν, ἀλλὰ ποσότητα τάσεώς τε καὶ εἴξεως. ἡ θεραπεία δὲ τῶν ἐπιπολῆς φλεγµονῶν ἀφισταµένων ἀρχοµένης µὲν ἔτι τῆς ἀποστάσεως διὰ τῆς ἀνωδύνου τε καὶ χαλαστικῆς ἀγωγῆς, ἤδη δὲ προηκούσης ἐπὶ τὴν πεπτικήν τε καὶ διαπυητικὴν ἰδίως ὀνοµαζοµένην µεταβαινόντων γίνεται· λέλεκται δὲ περὶ αὐτῆς, ὥσπερ οὖν καὶ περὶ τῶν ἄλλων τοιούτων, ἐν τῷ πέµπτῳ περὶ τῆς τῶν ἁπλῶν φαρµάκων δυνάµεως συντάγµατι. ὕδατί τε οὖν ἐπὶ πλεῖον καταντλεῖν προσήκει, καταχέοντας ἔλαιον θερµὸν τοῦ φλεγµαίνοντος µορίου καὶ καταπλάττειν τῷ τῶν πυρῶν ἀλεύρῳ δι’ ὕδατος καὶ ἐλαίου συµµέτρως ἕψοντας· θᾶττον γὰρ ἄγει πρὸς διαπύησιν τοῦτο τοῦ δι’ ἄρτου καταπλάσµατος. ἐκεῖνο µὲν γὰρ διαφορητικώτατόν ἐστιν, ὡς ἂν ἁλῶν τε καὶ ζύµης ἔχον, ὠπτηµένον τε καλῶς. οὐδὲν δ’ ὑπάρχει τούτων τῷ δι’ ἀλεύρου πυρίνου. καὶ ὅταν γε τὴν ἀρχοµένην ἐκπυΐσκεσθαι φλεγµονὴν θεραπεύων ἐλπίσῃς κωλῦσαι τὴν ἐκπύησιν, ἐπὶ πλεῖστον ἕψε τὸν ἄρτον, ἐλαίῳ δηλονότι καὶ ὕδατι φυράσας· πολλαπλάσιον δ’ ἔστω τὸ ὕδωρ τοῦ ἐλαίου. µᾶλλον δ’ ἔτι τούτου κωλύει τὴν ἐκπύησιν τὸ τῶν κριθῶν ἄλευρον ὁµοίως σκευαζόµενον. τὸ δ’ ἐν τῇ θεραπείᾳ ταύτῃ καταντλούµενον ὕδωρ ἡψηµένην ἐχέτω µετ’ αὐτοῦ ῥίζαν ἀλθαίας. εἰ δὲ τάσις εἴη τοῦ περὶ τὸ φλεγµαῖνον µόριον δέρµατος ἰσχυρὰ, σχάζειν αὐτοῦ δεῖ πολλάκις ἐπιπολαίαις ἀµυχαῖς· καὶ µετὰ ταῦτα τὸ κρίθινον ἄλευρον ἕψοντας, ὡς εἴρηται, καταπλάττειν. ἐπειράθην δὲ πολλάκις ἐπιπολῆς τε καὶ πάνυ λεπτῶν ἀµυχῶν· ἔµπαλιν δὲ ταύταις διὰ βάθους ἑτέρων µεγάλων καὶ τρίτων ἄλλων µεταξὺ τῶν εἰρηµένων ἐν µήκει τε καὶ βάθει. αἱ µὲν οὖν ἐπιπολῆς ἀσθενῆ τὴν βοήθειαν εἶχον. αἱ δὲ βαθεῖαί τε καὶ µακραὶ πλεῖστον µὲν ἐκένουν τοῦ αἵµατος, ὡς ἐγγὺς ἀφικνεῖσθαι λειποθυµίας· αὗται δὲ πάλιν ἰδίας ἐδέοντο θεραπείας, ὥσπερ τραύµατα. τὰς διὰ µέσου δ’ αὐτῶν ἀµφοτέρων ἔξω τῶν εἰρηµένων ἀτόπων καθεστηκυίας εὗρον ἀεί· καὶ διὰ τοῦτο χρῆσθαι µᾶλλον εἱλόµην αὐταῖς πρὸ τῶν ἄλλων. ἐφ’ ὧν µέν τοι δυσεκπύητός τε καὶ δυσδιαφόρητος ὁ ὄγκος ἐστὶ, τοὺς ἐσφηνωµένους χωµοὺς ἡγητέον εἶναι παχυτέρους τε καὶ γλισχροτέρους. ἐν δὲ ταῖς τοιαύταις διαθέσεσι µόναις ἐπιτήδειός ἐστιν ἡ διὰ τῶν βαθέων ἀµυχῶν ἴασις, ἐπιτήδειον δὲ καὶ τὸ διὰ τῶν ἡψηµένων ἰσχάδων κατάπλασµα. χρὴ δ’ οὐκ αὐτὰς ἰσχάδας λαµβάνειν, ἀλλὰ τὸ ὕδωρ ἐν ᾧ διετάκησαν ἡψηµέναι. προσήκει δὲ δηλονότι γλυκείας τε καὶ λιπαρὰς τὰς ἰσχάδας εἶναι, ὡς ἐν αὐταῖς ἔχειν ὑγρότητα παραπλησίαν µέλιτι· καὶ εἰ τοιαύτας λαβὼν ἑψήσειας ἄχρι πλείστου, τὸ ἀφέψηµα µέλιτι λεπτῷ κατὰ τὴν σύστασιν ἔσται παραπλήσιον. τούτῳ τοιγαροῦν τῷ ὕδατι ποτὲ µὲν κρίθινον ἄλευρον ἀναδεύειν προσήκει, ποτὲ δ’ ἄρτον συγκόµιστον· ὀνοµάζουσι δ’ οὕτω τὸν µέσον τοῦ τε ἀκριβῶς καθαροῦ καὶ τοῦ πιτυρίτου καλουµένου. προσαγορεύουσι δ’ ἔνιοι τὸν τοιοῦτον ἄρτον αὐτόπυρον· ἐπειδὴ τοῦ µὲν καθαροῦ τὸ ἄλευρον, οὐχ οἷόν πέρ ἐστι τῇ φύσει, τοιοῦτον εἰς τὴν ἀρτοποιΐαν λαµβάνουσιν, ἀλλὰ προδιαττῶντες ἀποκρίνουσι τὸ πίτυρον. ἔµπαλιν δὲ τοῦ πιτυρίτου προαφαιροῦσι τὸ καθαρώτατον. ὁ δ’ αὐτόπυρος ἄρτος, οἷον περιέχει τὸ ἄλευρον, ὁ πυρὸς αὐτοφυῶς τοιοῦτον φυλάττει. χρὴ δὲ καὶ τὸν πυρὸν αὐτὸν, ἐξ οὗπερ τὸ ἄλευρον λαµβάνεται, τῶν εὐγενῶν ὀνοµαζοµένων εἶναι. τινὲς µὲν γὰρ πυροὶ πλεῖστον ἐν ἑαυτοῖς ἔχουσι τὸ πίτυρον, οὓς δὴ καὶ ἀγενεῖς ὀνοµάζουσιν· ἔνιοι δὲ τὴν σεµίδαλιν, οὓς, ὡς ἔφην, εὐγενεῖς προσαγορεύουσιν. οὔκουν χρὴ πιτυρίαν εἶναι τὸν πυρὸν, ἐξ οὗπερ χρήσιµον εἰς τὸ κατάπλασµα λαµβάνοµεν ἄλευρον, ἀλλ’ ὡς εἴρηται τῶν πολλὴν ἐχόντων σεµίδαλιν. εἰ δ’ ἐξ ἀγενοῦς σίτου λαµβάνοις τὸ ἄλευρον, ἀποκρίνειν αὐτοῦ χρὴ µέρος τι τοῦ πιτύρου καὶ οὕτω τὸν µέσον ἄρτον ἐργάζεσθαι· τοῦ τοιούτου τοίνυν ἄρτου τὸ µέσον καὶ ἁπαλὸν εἰς τὰ καταπλάσµατα µιγνύναι, ὅταν ὡς ἔφην ἐν τῷ µέσῳ κατὰ δύναµιν ἀλεύρου κριθίνου τε καὶ πυρίνου βουληθῇς ποιῆσαι τὸ κατάπλασµα. τὸ µὲν γὰρ πύρινον ἄλευρον ἐκπυητικώτατόν ἐστι καὶ πεπτικώτατον· τὸ δὲ κρίθινον διαφορητικώτατον. ὁ δ’ εἰρηµένος ἄρτος ἐν τῷ µεταξὺ τούτων, ὥσπερ γε καὶ τὸ ἄλευρον αὐτοῦ τῶν εἰρηµένων ἀλεύρων πυρίνων µεταξύ. πρὸς ταῦτ’ οὖν ἀποβλέπων καὶ τῷ τῶν ἰσχάδων ἀφεψήµατι µίγνυε, ὅ τι περ ἂν ἁρµόττειν σοι δοκῇ τῶν ἀλεύρων ἢ τῶν ἄρτων. εἰ δὲ διαφοροῖτο µὲν ὁ ὄγκος, ἐλλιπέστερον δ’ ἢ προσῆκε, συνέψειν χρὴ ταῖς ἰσχάσιν ὕσσωπον ἢ ὀρίγανον. εἰ δὲ ἰσχυρότερόν ποτε ξηρᾶναι βουληθείης τὸν ὄγκον, ἅλας ἐπιβάλλειν τῷ ἀφεψήµατι· κᾄπειθ’ οὕτως ἀναδεύσαντας αὐτῷ τὸ τῶν κριθῶν ἄλευρον, ἀφαιρήσαντας δὲ καὶ τούτων τὸ πιτυρῶδες πᾶν, οὕτω καταπλάττειν ἐπὶ πλέον ἕψοντας. ἐπί γε µὴν τῶν δυσδιαφορήτων ὄγκων εὐλαβητέον ἐστὶ τὸ λείψανον αὐτῶν γενέσθαι σκιῤῥῶδες. ὥστε καὶ προσέχειν χρὴ τὸν νοῦν ἀκριβῶς ἐφ’ ἑκάστης λύσεως, ἐφ’ ὅ τι µεθίσταται τῶν θεραπευοµένων ὄγκων ἕκαστος· ἡ γὰρ διὰ τῶν ξηραινόντων ἰσχυρῶς ἀγωγὴ σκιῤῥῶδες αὐτῶν τὸ κατάλοιπον ἐργάζεται· γνώσῃ δὲ τοῦτο καθ’ ἑκάστην λύσιν, ἁπτόµενος τοῦ πεπονθότος µορίου καὶ παραβάλλων τῷ πρόσθεν ὄντι τὸ νῦν φαινόµενον. ἐὰν οὖν ποτε τοιαύτην ὑποψίαν ἔχῃς, ἐναφεψεῖν τῷ ὕδατι σικύου ἀγρίου ῥίζαν ἢ βρυωνίας ἢ ἀσάρου, πολλάκις µὲν καὶ αὐτῶν µόνων, ἐνίοτε δὲ καὶ τῶν λιπαρῶν ἰσχάδων ἐπεµβάλλων· εἶτα τῷ ὕδατι µιγνύειν τὸ ἄλευρον, ἀναµιγνύντα τι καὶ στέατος αὐτῷ χηνὸς µάλιστα ἢ ἀλεκτορίδος· εἰ δ’ οὐκ ἔχεις ταῦτα, τοῦ γε τῶν συῶν. καὶ αὗται δ’ αἱ ῥίζαι τῶν προειρηµένων βοτανῶν καὶ πρὸς αὐταῖς τῆς ἀλθαίας µετὰ τὴν σύµµετρον ἀφέψησιν λειούµεναι σὺν ἄρτῳ τε καὶ στέατι τοὺς τοιούτους ὄγκους διαφοροῦσιν. ἰσχυροτέρα δὲτούτων ἐστὶν ἡ τοῦ δρακοντίου· καὶ εἴποτε βουληθείης χρῆσθαι αὐτῇ λεπτοµερεστέρᾳ τε πολὺ τῶν εἰρηµένων οὔσῃ καὶ διαφορητικωτέρᾳ, µίγνυε πάντως τὸ στέαρ· εἰ µὴ γὰρ ὑγραίνοις τε καὶ µαλάττοις τοὺς σκιῤῥουµένους ὄγκους, ἀλλὰ διαφοροίης µόνον ἰσχυροτέροις φαρµάκοις, ἐν µὲν ταῖς πρώταις ἡµέραις ἀξιολόγως αὐτοὺς καθαιρήσεις, ἅµα τῷ σκληρύνειν τὸ καταλειπόµενον· αὐτὸ δὲ τοῦτο σκληρυνθὲν ἔσται δύσλυτον. ἄµεινον οὖν, ὡς ἔφην; τοῖς διαφοροῦσιν ἰσχυρῶς φαρµάκοις ἀναµιγνύναι τὰ µαλάττοντα, τὴν εἰς σκίῤῥον µετάπτωσιν αὐτῶν εὐλαβούµενον· καὶ αὐτῶν δὲ τῶν σκιῤῥουµένων ἤδη τῆς θεραπείας τὸν τρόπον ἔµπροσθεν ἤκουσας. αὖθις οὖν ἐπὶ τοὺς ἐκπυϊσκοµένους ὄγκους ἴωµεν· οὓς ὅταν ἀπογνῷς διαφορῆσαι, τοῖς διὰ τοῦ πυρίνου ἀλεύρου καταπλάσµασι χρῶ. συλλαµβάνουσι γὰρ ἱκανῶς τῷ τάχει τῆς ἐκπυήσεως. ἔπειτα στοµώσας ἐὰν µὲν ἀκριβῶς ᾖ τὰ πέριξ τῆς τοµῆς ἀφλέγµαντα, τοῖς ἐµπλάστοις φαρµάκοις θεράπευε. ξηραντικὴ δ’ αὐτῶν ἡ δυνάµις καὶ ἄδηκτος ἔστω, µὴ διὰ τῶν στυφόντων συγκειµένη φαρµάκων, ἀλλ’ ἤτοι τῶν ἀλύπως διαφορούντων µόνον ἢ καί τι βραχὺ στύψεως ἐχόντων. ἐχρησάµην δ’ ἐγὼ πολλάκις ἐπὶ τῶν τοιούτων τῷ διὰ τῆς ζύµης καὶ τῶν κεκαυµένων ὀστρέων. εἰ δέ τι τῶν πέριξ τῆς τοµῆς φλεγµαίνοι, τῷ διὰ τῆς χαλκίτεως ἐλαίῳ τήξας, ὅταν ἀτρέµα ψυχθῇ, κατακεράσας εἰς θυείαν, µαλάττων τε ταῖς χερσὶ καὶ οἶνον παραχέων, ὡς οἶσθα. πολυχρηστότατον δ’ ἐστὶ τοῦτό µοι τὸ φάρµακον, ὡς ἐν τοῖς περὶ συνθέσεως φαρµάκων ὑποµνήµασι λέλεκται. γενήσεται δ’ ἂν θεὸς ἐθέλῃ καὶ περὶ τῶν κατὰ τὰ µόρια παθῶν πραγµατεία· καθ’ ἣν τάς τε δυνάµεις ἁπάντων τῶν συνηθῶν µοι φαρµάκων ἀκριβῶς ἐξηγήσασθαι πειράσοµαι καὶ τὴν ἐπιτήδειον ὑφηγήσασθαι χρῆσιν. ἀλλὰ σύ γε τούτων ἤδη τῶν φαρµάκων, ὧν ἐµνηµόνευσα κατὰ τὸ βιβλίον τοῦτο, τὰς συµµετρίας τε καὶ σκευασίας ἔχεις παρ’ ἡµῶν λαβών. ὅταν γε µὴν ἐπὶ πλέον ἐκτακῇ τὸ δέρµα κατὰ τὰς ἐκπυήσεις, ὡς ῥακῶδες γενέσθαι, δυσκόλλητον ἀποτελεῖται τοῖς ὑποκειµένοις σώµασιν· ὥστ’ ἀναγκαῖον εἶναι, τῇ καλουµένῃ κατὰ πλάτος ἀγωγῇ θεραπεύεσθαι τὸ ἕλκος.

10. ῞Οταν δ’ ἐπὶ πλέον ἀκόλλητον ᾖ τὸ δέρµα τοῖς ὑποκειµένοις σώµασι, κόλπον ὀνοµάζουσι τὸ τοιοῦτον πάθος· ἐφεξῆς δ’ ἀναµνήσω σε καὶ τῆς τούτου θεραπείας, ἣν ἐθεάσω µε πολλάκις ἐπὶ πολλῶν ποιησάµενον. οὔσης οὖν τοιαύτης διαθέσεως, βέλτιον µὲν αὐλίσκον εὐθύτρητον ἢ ἐκ χαλκοῦ πεποιηµένον ἢ ἐκ κέρατος ἡτοιµάσθαι σοι· µὴ παρόντος δ’ ἐκείνου, τῶν καλουµένων πυουλκῶν ὅστις ἂν εὐρύτατον ἔχοι τρῆµα· καὶ τό γε διὰ χάρτου κεκαυµένου συντιθέµενον ἡµέτερον φάρµακον, οἶδάς µε πολλάκις ὀλίγον πολλῷ ῥοδίνῳ µιγνύντα, καὶ διὰ τοῦ τοιούτου πυουλκοῦ τοῖς κόλποις ἐνιέντα· κᾄπειτα µοτῷ τιλτῷ µύοντα τὸ στόµιον. ὅσα δ’ ἐµπλαστὰ φάρµακα τήκοντες ῥοδίνῳ τοῖς τοιούτοις ἐνίεµεν, οὐ διεξέρχεται τὸν πυουλκόν· ἀλλ’ ἐπὶ τούτων κύστιν προσήκει λαβόντα χοιρείαν, προστιθέναι τὸν εὐθύτρητον αὐλίσκον. εἶναι δὲ χρὴ τὰ τηκόµενα φάρµακα δριµύτερα τῶν ἐµµότων ὀνοµαζοµένων· ὁποῖα ταῦτ’ ἐστὶ τὰ συνήθη πᾶσι, χλωρὰ τῇ χροιᾷ. προσήκει µὲν γὰρ αὐτὰ τοῦ ῥοδίνου κατὰ τὴν τῆξιν οὐκ ὀλίγον ἔχειν, ὥστ’ ἐνίεσθαι τῷ κόλπῳ δύνασθαι. καταλύεται δὲ τῶν ἐµµότων ἡ δύναµις ἐν ταῖς τοιαύταις µίξεσιν. ὅσα τοίνυν ἐµπλαστὰ φάρµακα τελέως ὄντα, καθάπερ τό τε τοῦ Μαχαιρίωνος καὶ τὸ τοῦ ᾿Επιγόνου καὶ τὸ προσαγορευόµενον ῎Ισις εἰς τὴν τῶν ἐµµότων χρῆσιν ἀγόµενα κηρωτῆς µιγνυµένης δεῖται, ταῦτα γὰρ ἐπιτήδεια τοῖς κόλποις ἐστί. δι’ ὃ γὰρ αὐτοῖς ἡ κηρωτὴ µίγνυται, διὰ τοῦτο καὶ νῦν ἐστιν ἐπιτηδεία. µίγνυται δὲ διότι δακνώδη ταῖς δυνάµεσίν ἐστιν, εἰ τακείη µόνα αὐτὰ καθ’ αὑτὰ µὴ µιχθείσης αὐτοῖς τῆς κηρωτῆς. ἀλλ’ ὅταν γε τὸ µὲν ἔλαιον ᾖ ῥόδινον πολὺ, τὸ δ’ ἐν αὐτῷ τηκόµενον φάρµακον ὀλίγον οὐκ ἔτι µένει δριµέα. συµµέτρως δ’ ὑποσαρκωθέντος τοῦ κόλπου, τῶν κολλητικῶν τι φαρµάκων ἐπιθήσεις, ὡς εἰ καὶ πρόσφατον ἔναιµον ἐθεράπευες τραῦµα. πολλὰ δὲ τοιαῦτά ἐστι· τὰ µὲν δι’ ἀσφάλτου σκευαζόµενα, καὶ καλοῦσιν οὐκ οἶδ’ ὅπως αὐτὰ βαρβάρους ἐµπλάστρους· ἕτερα δὲ φάρµακα κιῤῥὰ ἢ φαιὰ τὰ διὰ λιθαργύρου τε καὶ ἰοῦ µέχρι πλείονος ἑψηθέντα. γίνεται γὰρ οὗτος ὁ ἰὸς κίῤῥος, ὁ δ’ ἐπ’ ὀλίγον ἑψηθεὶς τὰς µηλίνας ὀνοµαζοµένας ἐµπλάστρους ἐργάζεται. γιγνώσκεις δ’ ὅτι πάντα τὰ µεταλλικὰ φάρµακα λεπτοµερέστερά τε καὶ ξηραντικώτερα γίνεται µέχρι πλείονος ἑψόµενα. τοῖς γε µὴν ἐν τῷ παραυτίκα κιῤῥοῖς φαρµάκοις ἀποτεθεῖσιν ἐπίπαγός τις ἔξωθεν ἐπιπήγνυται φαιὸς, ὑφ’ ᾧ τὸ βάθος τοῦ φαρµάκου κιῤῥότερον ἢ ἐξ ἀρχῆς φαίνεται. καὶ διὰ τοῦτο τινὲς µὲν διχρώµους ὀνοµάζουσι τὰς τοιαύτας ἐµπλάστρους, τινὲς δὲ διπροσώπους. ὅσῳ δ’ ἂν ὦσι λεπτοµερέστεραί τε καὶ ξηραντικώτεραι, τοσούτῳ µᾶλλον ἐνεργήσουσιν ἐπὶ τὸν κόλπον. εἰς βάθος γὰρ αὐτῶν χρὴ διϊκνεῖσθαι τὴν δύναµιν, εἰ τοῦ προκειµένου σκοποῦ τυγχάνειν µέλλοιεν. αἱ δὲ τὰ πρόσφατα καὶ ἔναιµα τραύµατα κολλῶσαι, κᾂν ἧττον τούτων ξηραίνωσι, κολλῶσι τὰ χείλη τῶν τραυµάτων. ἐὰν µὲν γὰρ εἴη βραχέα τε καὶ ἀβαθῆ, δι’ αὐτὸ τοῦτο ῥᾷόν τε καὶ θᾶττον ἀνύουσι τὸ δέον, ἐὰν δὲ εἰς βάθος διήκῃ τὸ τραῦµα τὸ πρόσφατον, καὶ ῥαφαῖς καὶ ἀγκτῆρσιν εἰώθαµεν αὐτὰ συνάγειν. οἱ µὲν οὖν κόλποι πάντες οὐχ ἁπλαῖ διαιρέσεις εἰσὶν, ἀλλ’ ἀναδέδαρται συχνὸν ἐν αὐτοῖς ἄλλοτε κατ’ ἄλλο µέρος, ὅπερ οὐδ’ αὐτὸ χρὴ λανθάνειν σε. πρὸς µὲν γὰρ τὴν ἄνω χώραν ἀνατεταµένου τοῦ κόλπου, ῥᾳδίως ἐκρεῖ διὰ τοῦ στόµατος ὁ ἰχώρ. κατάντους δ’ ὄντος αὐτοῦ, µένων ἔνδον ἀναβιβρώσκει τι τῶν συνεχῶν. ἐπὶ µὲν δὴ τῶν τοιούτων κόλπων, εἰ µὴ πρότερον εἰς ὑπόῤῥυσίν τινα ποιήσῃς τοµὴν, οὐδὲν ἀνύσεις οὔτ’ ἐν τῷ σαρκοῦν αὐτοὺς οὔτ’ ἐν τῷ κολλᾷν. ἐπὶ δὲ τῶν ἄλλων οὐ δεήσει διαιρέσεως, ἐάν γε µόνον φυλάττῃς τὸ προσῆκον σχῆµα τῷ πεπονθότι µορίῳ, δι’ ὃ σχῆµα δυνήσῃ ποτὲ καὶ τὸν ἀνάῤῥοπον κόλπον ἐργάσασθαι κατάῤῥοπον καὶ τὸν κατάῤῥοπον ἀνάῤῥοπον. εἶδες γοῦν ἐµέ ποτε τὸν ἐν τῷ πήχει κόλπον, οὗ τὸ στόµιον ἦν ἐγγὺς τοῦ ἀγκῶνος, ἀναῤῥόπῳ σχήµατι θεραπεύσαντα, χωρὶς ἀντιδιαιρέσεως. καὶ κατὰ µηρὸν δὲ ὁµοίως τοῦ καταῤῥόπου κόλπου, πρὸς µὲν τῷ γόνατι τὸ πέρας ἔχοντος, ὑψηλὸν δὲ τὸ στόµα τῆς µέσης κατὰ τὸν µηρὸν χώρας ἀνωτέρω, χωρὶς ἀντιδιαιρέσεως ἐθεάσω τὴν θεραπείαν γενοµένην, ὑποτιθέντος µου κατὰ τὴν ἰγνύαν ὑπαυχένιον µαλακὸν ὡς ταπει-νοτέραν ἔχειν τὴν θέσιν τὸν βουβῶνα τοῦ γόνατος. ἤρκεσε δὲ καὶ ἐπὶ τούτου τοῦ κόλπου καὶ ἑτέρων µειζόνων µελίκρατον µόνον ἐνεθὲν, ἐπιτήδειον εἰς κόλλησιν παρασχεῖν ἅπαν τὸ βάθος αὐτοῦ. τινὲς µὲν δὴ κονίαν στακτὴν προσενίασιν, ἐξελέγχοντες ἑαυτοὺς ἐφ’ οἷς ἐνίεσαν ἔµπροσθεν φαρµάκοις ὑποσαρκοῦντες τὸν κόλπον. οὐ γὰρ οἷόν τε σάρκα νεωτέραν ἐπιτραφῆναι τῇ πρότερον οὔσῃ ῥύπου περικειµένου. πῶς οὖν αὐτάρκως σεσαρκωµένου τοῦ κόλπου τὸ κολλητικὸν ἐπιφέρουσι φάρµακον, εἴπερ ὡς ἱκανῶς ὄντα ῥυπαρὸν ἐπιχειροῦσι διαῤῥύπτειν τῇ κονίᾳ τῆς καθαρᾶς σαρκὸς, οὐδὲ τὸ δριµὺ µελίκρατον φερούσης; ἐπὶ ταύτης µὲν οὖν ἀρκεῖ τὸ τοιοῦτον ἐνιέµενον, ὡς ἂν καὶ πίνοι τις ἡδέως αὐτό. καὶ µετά γε τὸ µελίκρατον ἐφεξῆς εἴωθα, πρὶν ἐπιθεῖναι τὸ κολλητικὸν φάρµακον, ἐκκλύζειν τὸν κόλπον ποτὲ µὲν οἴνῳ µόνῳ, ποτὲ δὲ οἰνοµέλιτι. πρὸς µὲν γὰρ τὸ περιῤῥῦψαί τε καὶ ἀποκαθῆραι τοὺς περὶ αὐτὸν ἰχῶρας ἄµεινον τὸ µελίκρατον· εἰς δὲ τὴν µέλλουσαν κόλλησιν ὁ οἶνος. ἔστω δὲ µέσος γλυκύτητός τε καὶ στύψεως. καὶ µέντοι καὶ µετὰ τὴν ἐπίθεσιν τοῦ κολλήσοντος φαρµάκου σπόγγος καινὸς ἐξ οἰνοµέλιτος µόνος περιβαλλέσθω µαλακὸς ὡς ἔνι µάλιστα· καὶ ἡ ἐπίδεσις ἀπὸ µὲν τοῦ πυθµένος ἀρχέσθω τοῦ κόλπου, τελευτάτω δὲ ἐπὶ τὸ στόµιον. αἱ δὲ περιβολαὶ τῶν ὀθονίων σφιγγέτωσαν µὲν ἀνωδύτως τὸν πυθµένα τοῦ κόλπου, κατὰ βραχὺ δ’ ἐκλυέσθω ἄχρι τοῦ στοµίου· καὶ τοῦτο δ’ αὐτὸ χαλαρὰν ἐπίδεσιν ἐχέτω τοῦ φαρµάκου, τῆς περιβαλλοµένης ἔξωθεν ἐµπλάστρου τῷ κόλπῳ διεψαλισµένης κατὰ τὸ τοῦ κόλπου στόµιον, ὡς ἐκρεῖν δύνασθαι εἴ τις ἰχώρ. ἐκκρίνοιτο δὲ διὰ τοῦ κόλπου, µικροῦ τινος ἄλλου κατ’ αὐτοῦ ἐπιτιθεµένου ἐµπλάστρου µέχρι τῆς ἐπιλύσεως, ἣν διὰ τρίτης ποιησάµενος ἀφαιρήσεις αὐτὸ τοῦτο τὸ οἷον ἐπίθεµα περικείµενον, ἐάσας τὸ καθόλου τοῦ κόλπου περιβεβληµένον φάρµακον. ἔστω δέ σοι διάγνωσις, εἰ κεκόλληται τὸ βάθος τοῦ κόλπου καλῶς, ἐκ τοῦ ῥέοντος ἰχῶρος, εἰ πολὺς ἢ ὀλίγος ἐστὶν ἢ πεπεµµένος ἢ ἄπεπτος· ἔτι δὲ καὶ κατ’ αὐτὸν τὸν κόλπον, εἰ µήτ’ ὀδύνη τις αἰσθη-τικὴ µήτ’ ὄγκος· ἀλλὰ προσέσταλται τὸ χωρίον ἅπαν καὶ ξηρὸν καὶ ἀνώδυνόν ἐστιν. ἐὰν δὲ καὶ πῦον εὔπεπτον ἐπὶ τοῦ στόµατος ἴδῃς ὀλίγον, ἔτι µᾶλλον τὰς ἐλπίδας ἀγαθὰς ἕξεις περὶ τοῦ κεκολλῆσθαι τὸν κόλπον. ἐπιθείς τε τὸν σπόγγον αὖθις, ἐπιδήσας τε πάλιν, ὡς εἴρηται, λῦε κατὰ τὴν ὑστεραίαν ἢ διὰ τρίτης ὑπαλλάττων ἀεὶ τὸ κατὰ τοῦ κόλπου στοµίου ἐπικείµενον ὀθόνιον ἐκ τῆς αὐτῆς ἐµπλάστρου κεχρισµένον, ὃ περιλήψεται σύµπαν ἐν κύκλῳ τὸ στόµιον· εἶναι δ’ αὐτὸ χρὴ µὴ πάνυ προστετυπωµένον, ἀλλ’ ὥστε δύνασθαι τὸν ἰχῶρα τοῦ κόλπου πάντα κενοῦσθαι δι’ αὐτοῦ. κατὰ µὲν οὖν τὴν πρώτην τε καὶ δευτέραν ἡµέραν ἐὰν ἐκκρίνῃ ταύτης ἰχὼρ λεπτὸς ἐκ τοῦ κόλπου, µὴ πάνυ τῆς κολλήσεως ἀπέλπιζε. πολλάκις γὰρ ἡ τοῦ περιβαλλοµένου φαρµάκου τῷ πεπονθότι µορίῳ δύναµις ἐκθλίβει σφοδρῶς ἔκ τε τοῦ δέρµατος αὐτοῦ καὶ τῆς ὑποκειµένης σαρκὸς αὐτῷ ὑγρότητα λεπτὴν, ὅταν γε οὕτως ἔχῃ διαθέσεως τὸ τοῦ θεραπευοµένου σῶµα διὰ φυσικὴν κρᾶσιν ἢ µοχθηρὰν δίαιταν. ἧς ἐκθλιβείσης συµµέτρως ξηρὰ γενόµενα τὰ χωρία κολλᾶται. κατὰ δὲ τὴν τρίτην ἡµέραν ἢ τετάρτην ἀπὸ τῆς ἀρχῆς, ἐὰν ἄπεπτος ἰχὼρ φαίνηται διὰ τοῦ στόµατος, γίνωσκε µὴ κεκολλῆσθαι τὸν κόλπον. ἔστω δὲ πρὸ πάντων καὶ τὸ περιβαλλόµενον τῷ πεπονθότι µορίῳ φάρµακον ἰσχυρῶς µὲν ξηραῖνον, οὔτε δὲ δάκνον οὔτε συντεῖνον· οἷόν ἐστι τὸ ἡµέτερον κιῤῥὸν, ὃ χωρὶς κηροῦ σκευάζεται διὰ µεταλλικῶν φαρµάκων ἡψηµένων καὶ ἐλαίου κικίνου καὶ ὄξους. ἐναίµων τε τραυµάτων κολλητικὸν ἀλύπως καὶ ξηραντικὸν κόλπων. εἶδες δ’ αὐτῷ καὶ σύριγγα θεραπευθεῖσαν, ἐφ’ ἧς στενῆς τ’ οὔσης ὀπῆς καὶ µακρᾶς καὶ µηδέπω µοι φαινοµένης ἔχειν ἔνδον ἐν αὐτῇ τύλον, ἀλλὰ µόνον ῥύπον, ἐν ᾗ καὶ πρότερον ἔκλυσα τὴν κονίαν, εἶτ’ ἐπισχὼν ἐν τῇ σύριγγι µεῖναι τοσοῦτον χρόνον, ἐν ὅσῳ τὸν ῥύπον ἤλπισα τελέως ἐκπεσεῖν ἅπαντα, µετὰ ταῦτ’ ἐπέθηκα τὸ φάρµακον. οὕτω δὲ καὶ τοὺς ὑπ’ αὐτῷ τῷ δέρµατι µόνῳ κόλπους σαρκώσεως µὲν οὐ δεοµένους, ἀµαθῶς δὲ θεραπευοµένους ὑπό τινων, ἅµα τῷ παραλαβεῖν ἐκόλλησα τῷ φαρµάκῳ τῷδε προεκκλύσας τῇ κονίᾳ, διὰ τὸ µηδενὶ τῶν καθαιρόντων ἕλκους φαρµάκων χρῆσθαι τοὺς θεραπεύοντας. ὅταν γε µὴν τῶν εἰς ἀπόστασιν ἀφικνουµένων ὄγκων ἡ τοµὴ γένηται βραδέως ἢ δι’ ἀµαθίαν τῶν θεραπευόντων ἢ διὰ δειλίαν τῶν θεραπευοµένων, οὐκ ἐπιτρεπόντων τεµεῖν, ἀλλὰ περιµεινάντων ἐν χρόνῳ πλείονι διαβρωθῆναι τὸ δέρµα πρὸς τοῦ πύου, συµβαίνει πολλάκις ἅπαν τὸ περὶ τῷ κατὰ τὴν ἀπόστασιν ἀθροισθέντι πύῳ δέρµα λεπτὸν ἱκανῶς γενέσθαι, καθάπερ τι ῥάκος· ὅθεν ἡγοῦµαι καὶ τοὔνοµα αὐτῷ πρὸς τῶν ἰατρῶν τεθεῖσθαι τὸ ῥακῶδες. ἔστιν οὖν τὰ τοιαῦτα δέρµατα δυσκόλλητα, καὶ µάλισθ’ ὅταν τις αὐτοῖς ἐπιβάλῃ ξηρὸν κατὰ τὴν σύστασιν φάρµακον· ὑπὸ τούτων γὰρ ἔτι µᾶλλον γίνεται ῥακῶδές τε καὶ ξηρὸν τὸ δέρµα, παραπλήσιον ταῖς τριβακαῖς διφθέραις. ἔδοξεν οὖν µοι προσηκόντως ἄν τις χρήσασθαι πρὸς τὴν κόλλησιν αὐτοῦ τῇ συστάσει µὲν ὑγρῷ φαρµάκῳ, τῇ δυνάµει δὲ ξηρῷ. λέλεκται δ’ ἐν τοῖς περὶ φαρµάκων ὅτι δυνάµει ξηρὰ φάρµακα καλεῖν ἔθος ἐστὶ τοῖς ἰατροῖς ὅσα ξηραίνειν πέφυκε. κάλλιστον δὲ πάντων τῶν ὑγρῶν µὲν τῇ συστάσει, ξηρῶν δὲ τῇ δυνάµει τὸ συντεθὲν ὑπ’ ἐµοῦ φάρµακόν ἐστι, τὸ διὰ λιθαργύρου καὶ στέατος χοιρείου παλαιοῦ καὶ χαλκίτεως, ἐχόντων ἔλαιον παλαιότατον. ἄµεινον δ’ ἐνεργοῦντος ἐπειράθην αὐτοῦ κατὰ τὰς τοιαύτας διαθέσεις, ὅταν µὴ πάνυ τι σκληρὸν ᾖ µηδ’ ἀκριβῶς ἀµόλυντον. ἀλλὰ κᾂν τοιοῦτον σκευασθῇ καὶ τῶν ἐναίµων µέν ἐστι τραυµάτων κολλητικὸν καὶ πάντων δὲ τῶν ἑλκῶν ἐπουλωτικὸν, ἀνιέµενόν τ’ ἐλαίῳ, κᾄπειτα µετ’ οἴνου µετρίως παλαιοῦ φυρώµενον, εἶτ’ ἐπιτιθέµενον ἐν κύκλῳ ταῖς τοιαύταις διαθέσεσιν, ἀλύπως αὐτὰς ἐκόλλησε πολλάκις. ἁρµόττει δ’, ὡς εἴρηται, ἐπὶ τῶν ῥακωδῶν δερµάτων οὐχ ἥκιστα καὶ τὸ µέλι µέχρι συστάσεως ἐµπλαστρώδους ἑψηθέν. ἔστι δ’ ἡ συµµετρία τῆς ἑψήσεως αὐτοῦ δυσκατόρθωτος τῷ µὴ τεθεαµένῳ. χρὴ γὰρ αὐτὸ µήθ’ οὕτω γενέσθαι σκληρὸν, ὡς δυσπρόπτωτον εἶναι, µήθ’ οὕτως ὑγρὸν, ὡς περιῤῥεῖν. τὸ µὲν γὰρ σκληρὸν εἰς τὴν τοιαύτην ἀτοπίαν ἀφικνεῖται ταῖς σκληραῖς ἐµπλάστροις, τὸ δ’ ὑγρὸν, ὡσανεὶ ἐπικείµενον θερµῷ σώµατι, περιῤῥεῖ κύκλῳ καὶ ξηρὰν ἀπολείπει τὴν ὀθόνην, ἥτις οὐ µόνον οὐδὲν ὀνίνησιν, ἀλλὰ καὶ πρὸς κακοῦ γίνεται τῷ κολληθησοµένῳ δέρµατι. συµµέτρως γε µὴν ἑψηθὲν τὸ µέλι κάλλιστόν ἐστι φάρµακον ἐπὶ τῶν τοιούτων κόλπων. ἐπεὶ δ’ ἡ συµµετρία τῆς ἑψήσεως αὐτοῦ δυστέκµαρτός ἐστιν, ἄµεινον ἔδοξέ µοι καταπάττειν αὐτῷ χνοώδη σµύρναν ἢ ἀλόην ἢ λιβανωτὸν ἤ τινα τούτων ἢ πάντα ὁµοῦ· καὶ µάλισθ’ ὅταν ἐπὶ τῆς ὀθόνης ἐγχρισθὲν ὑγρότερον φαίνηται. καταπάττειν δὲ αὐτὰ διὰ κοσκίνου, µετεώρου κρατουµένου κατὰ τοῦ µέλιτος. ἀρκεῖ δ’ ἅπαξ ἢ δὶς κροῦσαι αὐτὸ πρὸς τὴν συµµετρίαν τῆς διεκπτώσεως. ἐνίοτε δὲ καὶ κατ’ αὐτὴν τὴν ἕψησιν ἐµπάττω τι τῷ µέλιτι τῶν εἰρηµένων φαρµάκων, καὶ µάλισθ’ ὅταν ὁ κόλπος ᾖ µείζων τε καὶ βαθύτερος. ἐπειράθην δὲ καὶ τοῦ λεπτοῦ κενταυρίου, θαυµαστοῦ φαρµάκου πρὸς τὴν τοιαύτην χρείαν· ἐφεξῆς δ’ αὐτῷ σύµφυτον ἐπιτήδειόν ἐστι καὶ µετ’ αὐτὸ τῆς ᾿Ιλλυρίδος ἴρεως ἡ ῥίζα, µεθ’ ἣν καὶ τὸ τῶν ὀρόβων ἄλευρον. εὔδηλον ὅτι κεκόφθαι τε καὶ διηθῆσθαι λεπτῷ κοσκίνῳ καὶ µετὰ ταῦτά γε λελειῶσθαι τὰ τοιαῦτα πάντα προσήκει. µιγνύσθω δὲ τῷ µέλιτι κατ’ ἐκεῖνον τὸν καιρὸν, ἡνίκ’ ἂν ἀπὸ τοῦ πυρὸς ἐξαίρεσθαι µέλλῃ, τοσοῦτον ἡµῶν ἐπιδιατριψάντων, ὡς ἑνωθῆναι καλῶς αὐτὰ τῷ προηψηµένῳ µέλιτι. κάλλιον δὲ καὶ καθαιροῦντα τὴν κακάβην ἀπὸ τοῦ πυρὸς, ἐµπάττειν ἅπαντα τὰ τοιαῦτα, κᾄπειτα κινεῖν ἐπιµελῶς ἄχρις ἂν οὕτω γένηται τὸ µέλι χλιαρὸν, ὡς ἐπιτιθέναι δύνασθαι τῷ θεραπευσοµένῳ σώµατι.

11. ᾿Εφεξῆς δ’ ἂν εἴη τοῖς εἰρηµένοις εἰπεῖν σοί τι καὶ περὶ τῶν γαγγραινουµένων φλεγµονῶν. ὀνοµάζουσι δ’, ὡς οἶσθα, γαγγραίνας τὰς διὰ µέγεθος φλεγµονῆς νεκρώσεις οὐκ ἤδη γεγενηµένας, ἀλλὰ γινοµένας ἔτι. τελέως µὲν γὰρ νεκρωθὲν µόριον ὡς νυττόµενον ἢ τεµνόµενον ἢ καιόµενον ἀναίσθητον ὑπάρχειν ὧν πάσχει, τάχιστα χρὴ περικόπτειν καθ’ ὃ ψαύει τοῦ πλησιάζοντος ὑγιοῦς. ἀλλὰ τὸ µὲν οὕτω διατεθὲν µέλαν γίνεται, τὸ δ’ ἐν τῷ µεταξὺ καθεστηκὸς, ὡς ὁδοιπορεῖν ἐπὶ τὴν νέκρωσιν, γάγγραινα ὀνοµάζεται. θεραπεία δ’ αὐτῆς γίνεται κενωσάντων ἡµῶν ὅσον οἷόν τε πλεῖστον τοῦ κατὰ τὸ πάσχον µόριον αἵµατος ἐσφηνωµένου, δι’ ὃ καὶ ἡ νέκρωσις γίνεται, µὴ δυναµένων τῶν ἀρτηριῶν ὑπὸ στενοχωρίας διαστέλλεσθαι, τῷ δ’ ὑπολοίπῳ διαπνοὰς παρασχόντων. ἢ τοίνυν ὅλον τὸ δέρµα πολλαῖς βαθείαις τοµαῖς διαιρεῖν χρὴ, τέµνοντας ἅµα αὐτῷ τὴν ὑποκειµένην οὐσίαν ἢ πολλαῖς ἀµυχαῖς βαθείαις ἀποσχάζειν, ἐάσαντα δ’ ἀποῤῥυῆναι τὸ αἷµα τῶν φαρµάκων ἐπιτιθέναι τι τῶν πρὸς τὰ σηπόµενα χρησίµων. ἔστι δὲ τοιαῦτα δι’ ὀξυµέλιτος καὶ ἀλεύρου ὀρόβων ἢ αἰρῶν, ἢ εἰ µὴ ταῦτα παρείη, τὸ τῶν κυάµων· αὐτό τε µόνον τὸ ὀξύµελι. σφοδροτέρῳ δὲ αὐτῷ χρῆσθαι βουλόµενος, ἁλῶν ἐπεµβάλλειν ἢ τῶν κυκλίσκων τινὰ λειοῦν ἀκριβῶς, οἷος ὁ ᾿Ανδρώνιός ἐστι καὶ ὁ Πολυείδου καὶ ὁ Πασίωνος. ἀλλὰ καὶ τὸ τοῦ Μούσα φάρµακον ἐπιτηδειότατόν ἐστιν εἰς ταῦτα, ὃ κατὰ τὸν ῞Ηρα γέγραπται τόµον. χρῶ δὲ τούτοις καὶ οἷς προείρηκα, προσέχων τὸν νοῦν τῷ σώµατι τοῦ κάµνοντος. ἀγροίκου µὲν γὰρ ὄντος αὐτοῦ καὶ σκληροῦ φύσει, τῶν ἰσχυροτάτων δεῖται φαρµάκων τὸ σῶµα· γυναίου δὲ ἁπαλοσάρκου, τῶν ἀσθενεστέρων. οὕτω δὲ καὶ τῶν ἀνδρῶν ὅσοι λευκοί τε καὶ ἁπαλόσαρκοι καὶ φιλόλουτροι καὶ ἀγύµναστοι µαλακῶν δέονται φαρµάκων. δῆλον δ’ ὅτι καὶ τὰ παιδία. κᾂν ἐκτέµοις δέ ποτε τὸ σεσηπὸς καὶ νενεκρωµένον µέρος ἀσφαλείας ἕνεκα, τοῖς εἰρηµένοις ἄρτι χρῶ φαρµάκοις, ἀποβλέπων εἰς τὰς τῶν νοσηµάτων φύσεις, ἅµα τῷ καὶ τὴν αὐτοῦ τοῦ πεπονθότος µορίου φύσιν ἐπισκοπεῖν· τινὰ γὰρ τάχιστα σήπεται καὶ βέλτιον ἀσφαλείας ἕνεκα, ὅταν ἐκτέµῃς ἢ περιτέµῃς τὸ σεσηπὸς, τὴν οἷον ῥίζαν αὐτοῦ συνηµµένην τοῖς ἀπαθέσι καίειν, ὡς ἐπὶ τῶν αἰδοίων εἰώθαµεν ἐργάζεσθαι πολλάκις, ἐνίοτε µὲν αὐτοῖς τοῖς πεπονθόσι µορίοις τὰ καυτήρια προσφέροντες, ἐνίοτε δὲ καὶ προϋποβάλλοντες µότον. µετά γε µὴν τὴν καῦσιν εἰώθαµεν, ὡς οἶσθα, χυλῷ πράσου χρῆσθαι, µὴ παρόντος δὲ τούτου, τοῖς προειρηµένοις ὀλίγον ἔµπροσθεν. ὅταν δὲ φαίνηταί σοι τούτων γιγνοµένων πεπαῦσθαι τὸ σηπόµενον, ὅπως ἀποπέσῃ θᾶττον ἡ ἐσχάρα, τῷ κεφαλικῷ καλουµένῳ φαρµάκῳ µετὰ µέλιτος χρῶ. κάλλιον καὶ καταπλάττειν ἔξωθεν ἢ δι’ ὑδρελαίου τὸν ἄρτον ἕψοντας ἢ κρίθινον ἄλευρον οὕτω σκευάζοντας, ἢ µετὰ αὐτοῦ µῖξαι πύρινον. καὶ µὴν καὶ τὸ τετραφάρµακον ὀνοµαζόµενον, ἔτι τε τὸ µακεδονικὸν, ἐπιτήδεια πρὸς τὰς διαπυήσεις τε καὶ ἀποπτώσεις τῶν ἐσχαρῶν, ὁµοίως δὲ καὶ πάντα ὅσα διαπυΐσκει. καὶ ἄρτος δὲ µετὰ σελίνου λειωθεὶς ἢ ὠκίµου περιῤῥήσσει καὶ χωρίζει τὰς ἐσχάρας ἀπὸ τῶν ὑγιεινῶν. τῶν δ’ ἁπλῶν φαρµάκων µετὰ µέλιτος ἴρις ἢ ῥίζα πάνακος ἢ ἀριστολοχίας ἢ ἀκόρου. ἐπὶ δὲ τῶν µαλακῶν σωµάτων ἀρκεῖ καὶ τὸ τῶν ὀρόβων ἄλευρον µετὰ µέλιτος ἢ λιβανωτοῦ. ὁµοίως δὲ ἀφαιρεῖ τὰς ἐσχάρας καὶ τὸ τοῦ Μαχαιρίωνος φάρµακον καὶ ἡ ῎Ισις ἔµµοτα µετὰ µέλιτος. ὅταν δὲ ἐκπέσωσιν αἱ ἐσχάραι, καὶ διὰ τῶν ἐπιτυχόντων φαρµάκων σαρκοῦνται τὰ τοιαῦτα τῶν ἑλκῶν.

12. ᾿Επεὶ δὲ καὶ περὶ τούτων εἴρηται µετρίως, περὶ τῶν καρκινωδῶν ἑξῆς ἂν εἴη ὄγκων εἰπεῖν, γινοµένων ἐν ἅπασι τοῖς µορίοις, µάλιστα δὲ τοῖς τιτθοῖς τῶν γυναικῶν, ὅσαι µηκέτι καθαίρονται τὴν κατὰ φύσιν κάθαρσιν· ἥτις ὅταν ὡς χρὴ γένηται, τελέως ἄνοσος ἡ γυνὴ διατελεῖ. πάντες οὖν οἱ τοιοῦτοι παρὰ φύσιν ὄγκοι τὴν γένεσιν ἐκ µελαγχολικοῦ περιττώµατος ἴσχουσι, ὑπὲρ οὗ λέλεκται καὶ ἐν τοῖς κατὰ φυσικῶν δυνάµεων ὑποµνήµασι, γεννᾶσθαι µὲν ἡµῶν δειξάντων ἐν ἥπατι κατὰ τὴν ἐξαιµάτωσιν ἀνάλογον τῇ κατὰ τὸν οἶνον τρυγὶ, καθαίρεσθαι δὲ διὰ τοῦ σπληνός. ἐκ γὰρ τοῦ τοιούτου χυµοῦ τρέφεσθαι πέφυκεν. ὅταν οὖν ἡ φυσικὴ κρᾶσις τοῦ ζώου τὸν χυµὸν τοῦτον ὀλίγον ᾖ γεννῶσα καὶ ἡ δίαιτα συντελῇ καὶ ὁ σπλὴν ἀξιολόγως ἕλκῃ τὸ γεννώµενον εἰς ἑαυτὸν, οὐδὲν ἀθροίζεται κατὰ τὰς φλέβας τοιούτων περίττωµα. ὅταν δὲ τἀναντία ᾖ, ἀθροίζεται πολὺ κατὰ τὰς φλέβας καὶ ἐργάζεται τὰ λεχθησόµενα νοσήµατα. λέγω δ’ ἐναντία τοῖς εἰρηµένοις τὸ µὲν ἧπαρ εἰς γένεσιν ἐπιτήδειον τοῦ τοιούτου περιττώµατος, τὴν δίαιταν δὲ διὰ τῶν τοιούτων ἐδεσµάτων γινοµένην, ἃ πέφυκε γεννᾷν αἷµα παχὺ καὶ ἰλυῶδες· ἀσθενέστερον δὲ τὸν σπλῆνα φύσει καὶ ἀδυνατώτερον ἕλκειν ἐφ’ ἑαυτὸν ἅπαν τὸ γεννώµενον. ἐν δὲ τῷ τοιούτῳ σώµατι θολοῦται καὶ παχύνεται τὸ κατὰ τὰς φλέβας αἷµα. καὶ ποτὲ µὲν ὑπ’ αὐτῶν τῶν φλεβῶν, ἐχουσῶν γε καὶ αὐτῶν ἀποκριτικὴν τῶν ἀλλοτρίων δύναµιν, ὥσπερ καὶ τἄλλα πάντα δι’ αἱµοῤῥοΐδος ἐκκρίνεται· πολλάκις δὲ εἰς κιρσοὺς κατασκήπτει, καὶ ποτὲ εἰς τὸ δέρµα πᾶν ὠθεῖται, καὶ τοῦτό ἐστι γένεσις τοῦ πάθους, ὃ καλοῦσιν ἐλέφαντα. γίνεταί γε µὴν ἐνίοτε καὶ εἰς ἄλλα µόρια τοῦ σώµατος, ἅπερ ἂν ᾖ πάντων ἀσθενέστατα, φορὰ τοῦ τοιούτου χυµοῦ, καὶ φαίνονταί γε σαφῶς αἱ κατὰ τὸ µόριον ἐκεῖνο φλέβες µεσταὶ αἵµατος µέλανός τε καὶ παχέος. καὶ ὅσον δ’ ἂν ᾖ παχύτερόν τε καὶ µελάντερον, τοσοῦτον χεῖρόν ἐστι τὸ πάθος. ἐπὶ δὲ τῶν τιτθῶν εἴδοµεν πολλάκις ἀκριβῶς ὄγκον ὅµοιον καρκίνῳ ζώῳ. καθάπερ γὰρ ἐπ’ ἐκείνου πόδες ἑκατέρωθέν εἰσι τοῦ σώµατος, οὕτω καὶ ἐπὶ τοῦδε τοῦ πάθους αἱ φλεβὲς ἀποτεταµέναι τοῦ παρὰ φύσιν ὄγκου τὸ σχῆµα καρκίνῳ παραπλήσιον ἐργάζονται. τοῦτο τὸ πάθος ἀρχόµενον µὲν ἰασάµεθα πολλάκις, εἰς µέγεθος δὲ ἀξιόλογον ἀρθὲν ἄνευ χειρουργίας οὐδεὶς ἰάσατο. πάσης µὲν οὖν χειρουργίας ἐκκοπτούσης ὄγκον παρὰ φύσιν ὁ σκοπός ἐστιν ἐν κύκλῳ πάντα τὸν ὄγκον περικόψαι, καθ’ ἃ τῷ κατὰ φύσιν ἔχοντι πλησιάζει. διὰ δὲ τὸ µεγέθος τῶν ἀγγείων, καὶ µάλισθ’ ὅταν ἀρτηρίαι τύχωσιν οὖσαι, παραχρῆµά τε κίνδυνος αἱµοῤῥαγίας γίνεται βρόχοις τε διαλαµβανόντων αὐτὰς συµπάθειαι ἕπονται. ἐὰν δὲ καὶ καῦσαι τὰς ῥίζας αὐτοῦ πάθους προελώµεθα, καὶ κατὰ τοῦτο κίνδυνος οὐ µικρὸς, ὅταν ἐγγὺς καιρίων µορίων ἡ καῦσις γένηται. ἀλλ’ ἀρχόµενον γεννᾶσθαι, καθάπερ ἔφην, ἰασάµεθα πολλάκις τὸ πάθος τοῦτο, καὶ µάλισθ’ ὅταν ὁ µελαγχολικὸς χυµὸς φαίνηται µὴ πάνυ παχὺς ὑπάρχων. ὑπακούει γὰρ οὗτος τοῖς καθαίρουσι φαρµάκοις ἑτοίµως, δι’ ὧν ἡ θεραπεία γίνεται. πρόδηλον δ’ ὅτι µελάνων εἶναι χρὴ κενωτικὰ τὰ διδόµενα φάρµακα, καὶ τοῦτο συνεχῶς ποιητέον, ἄχρις ἂν εἰς τὸ κατὰ φύσιν ἀκριβῶς ἐπανέλθοι τὸ µόριον, οὔσης καὶ τῆς διαίτης εὐχύµου. κατὰ γοῦν τὴν ᾿Αλεξάνδρειαν ἐλεφαντιῶσι πάµπολλοι διά τε τὴν δίαιταν καὶ τὴν θερµότητα τοῦ χωρίου. κατὰ δὲ τὰς Γερµανίας τε καὶ Μυσίας σπανιώτατα τοῦτο τὸ πάθος ὦπται γινόµενον. καὶ παρά γε τοῖς γαλακτοπόταις Σκύθαις σχεδὸν οὐδέποτε φαίνεται γινόµενον. ἀλλ’ ἐν ᾿Αλεξανδρείᾳ παµπόλλη ἡ γένεσις αὐτοῦ διὰ τὴν δίαιτάν ἐστιν· ἀθάραν γὰρ ἐσθίουσι καὶ φακὴν καὶ κοχλίας καὶ ταρίχη πολλά· τινὲς δὲ καὶ ὄνεια κρέα καὶ ἄλλα τοιαῦτα παχὺν καὶ µελαγχολικὸν γεννῶντα χυµόν. ἅτε δὲ θερµοῦ τοῦ περιέχοντος ὄντος καὶ ἡ ῥοπὴ τῆς φορᾶς αὐτῶν πρὸς τὸ δέρµα γίνεται. τούτῳ µὲν οὖν τῷ πάθει συµφέρουσιν αἱ εἰρηµέναι καθάρσεις. ἐὰν δὲ τὰ τῆς ἡλικίας καὶ τὰ τῆς δυνάµεως ἐπιτρέπῃ, φλεβοτοµεῖν πρότερον. ἐπὶ δὲ τῶν καρκίνων οὐκ ἀνάρµοστον µὲν οὐδ’ ἐπὶ τούτων, ἢν µηδὲν κωλύῃ, φλεβοτοµεῖν· ἐφεξῆς δὲ καθαίρειν· καὶ εἰ µὲν γυναῖκες εἶεν, ἔµµηνα κινεῖν αὐταῖς, ἐάν γε δηλονότι µηδέπω πεντηκοστὸν ἔτος ἄγωσι. κατὰ δὲ τοῦ πεπονθότος µορίου χυλὸς ἐπικείσθω στρύχνου, κάλλιστον γὰρ τοῦτο φάρµακον εἰς τὰ τοιαῦτα. µὴ βουλοµένου δὲ τοῦ θεραπευοµένου φάρµακον οὕτως ὑγρὸν ἐπιβαλέσθαι, καὶ µάλισθ’ ὅταν προέρχεσθαί τε τῆς οἰκίας καὶ τὰ συνήθη πράττειν ἀναγκάζηται, τὸ διὰ ποµφόλυγος ἐπιβλητέον, ᾧ καὶ πρὸς τοὺς ἡλκωµένους καρκίνους οἶσθα χρώµενόν µε· καὶ τούτου µὴ παρόντος τῷ διὰ χαλκίτεως ἡµετέρῳ φαρµάκῳ. κατὰ δὲ τὴν δίαιταν ἐν χυλῷ πτισάνης πλεοναστέον καὶ γάλακτος ὀῤῥῷ καὶ λαχάνοις, µαλάχῃ καὶ ἀτραφάξει καὶ βλίτῳ, καὶ κατὰ καιρὸν ἐν ᾧ εἰσιν αἱ κολοκύνθαι, ταύταις χρηστέον. ἰχθύων δὲ τοῖς πετραίοις καὶ ὄρνισι πᾶσι, πλὴν ἑλείων. ἐπὶ δὲ τῶν ἐλεφαντιώντων ἡ τῶν ἐχιδνῶν ἐδωδὴ θαυµάσιόν ἐστι φάρµακον. χρὴ δὲ ἐσθίειν αὐτὰς οὕτω σκευάζοντας ὡς τοὺς θηριοτρόφους καὶ ἀσπιδοτρόφους Μάρσους ἐθεάσω, πρῶτον µὲν ἀποκοπτοµένης τῆς οὐρᾶς καὶ τῆς κεφαλῆς ἄχρι δακτύλων τεττάρων, εἶτα τῶν ἔνδον ἁπάντων ἀφαιρεθέντων καὶ τοῦ δέρµατος δηλονότι, εἶθ’ ὕδατι τοῦ σώµατος αὐτῶν περιπλυθέντος. ἀλλὰ µέχρι µὲν τοῦδε, κᾀπειδὰν τὴν θηριακὴν ἀντίδοτον καλουµένην σκευάζωµεν, οὕτω πράττοµεν· ἐφεξῆς δὲ διαφερόντως ἕψοµεν, ἐπὶ µὲν τῆς θηριακῆς ἐν ὕδατι προσεπεµβάλλοντες ἀνήθου καὶ βραχέων ἁλῶν, ἐπὶ δὲ τῶν ἐλεφαντιώντων ἐν λοπάσι παραπλησίως ταῖς ἐγχέλυσι σκευάζοντες διὰ λευκοῦ ζωµοῦ. γίνεται δὲ οὕτως. ὕδα-τος µὲν δαψιλοῦς ἐµβληθέντος καὶ ἐλαίου βραχέος καὶ σὺν αὐτῷ πράσου καὶ ἀνήθου. πρόδηλον δ’ ὅτι µέχρι τοσούτου τὰς σάρκας τῶν ἐχιδνῶν ἀφεψεῖν προσήκει, µέχρις ἂν ἀκριβῶς γενηθῶσι µαλακαί. καὶ αὐτὸ δὲ τὸ δι’ αὐτῶν σκευαζόµενον φάρµακον, ὃ καλοῦσι θηριακὴν ἀντίδοτον, ἐπιτήδειόν ἐστι πίνεσθαι τοῖς οὕτω κάµνουσι, καὶ εἰ βούλοιτό τις αὐτοῦ καὶ τὸ δέρµα χρίεσθαι. ταῦτα γὰρ ἅπαντα ποιούντων ἔσθ’ ὅτε λεπὶς ἀφίσταται τοῦ δέρµατος, ὁποῖον ἐπὶ τῶν ὄφεων τὸ καλούµενον γῆρας.

13. Τῶν δ’ ἄλλων ὄγκων τῶν παρὰ φύσιν οὐδενὸς µὲν ἠξίωσά σοι γραφῆναι χειρουργίαν· ἔλαβες γὰρ δοκιµώτατα τῶν παρ’ ἡµῖν φαρµάκων. ἐπὶ µὲν χοιράδων τά τε προστέλλειν καὶ ξηραίνειν δυνάµενα καὶ διαπυΐσκειν. ἐπὶ δὲ µελικηρίδων ὅσα καὶ ταύτας διαφορεῖ καὶ πύου διαφορητικὰ φάρµακα καὶ ὕδατος ἐν ὀσχέῳ τε καὶ κατ’ ἐπιγάστριον ἔλαβες, ὡς κᾀπὶ τῶν ὑδερικῶν κεχρῆσθαι. διττὸς γὰρ καὶ τούτων ὁ σκοπὸς, ἰᾶσθαί τε τοῦ σπλάγχνου τὸν σκίῤῥον καὶ διαφορῆσαι τὸ συνειλεγµένον ὑγρόν. εἴρηται δ’ ἔµπροσθεν ἡ τῶν σκιῤῥουµένων σπλάγχνων θεραπεία. ὥστε καὶ ἡ τῶν ὑδέρων ἴασις εἰς τρεῖς τούτους ἀνάγεται σκοποὺς, ἰᾶσθαι τοῦ σκιῤῥουµένου σπλάγχνου τὸν σκίῤῥον, ἐπιθέµασί τε καὶ διαφοροῦσι τὴν ὑγρότητα χρῆσθαι· φάρµακά τε πίνειν διουρητικά. ταῦτα µὲν οὖν εἰς ἀποδηµίαν σοι µακρὰν στελλοµένῳ νοµίζω συµµέτρως ἔχειν. ἐὰν δὲ, ὡς προείρηται, καὶ τὴν ἐπὶ τῶν κατὰ γένος καὶ τόπους πεπονθότας φαρµάκων πραγµατείαν ποιήσωµαι, κᾀκείνην ἕξεις ἐπανελθὼν ἐκ τῆς ἀποδηµίας. ἔστι δὲ καὶ ἄλλη µεγάλη πραγµατεία τῶν ἑταίρων ἀξιωσάντων ἁπάσης τῆς θεραπευτικῆς µεθόδου. κατεχοµένῳ δ’ ἐπὶ πλέον ἔξω σοὶ πέµπειν οὐκ ὀκνήσω τῶν γραφοµένων ἡµῖν ὑποµνηµάτων ἕκαστον.

К Главкону, о методе лечения^[161]

ПЕРВАЯ КНИГА К ГЛАВКОНУ О МЕТОДЕ ЛЕЧЕНИЯ

1. То, что врач обязан, о Главкон, знать не только общую природу всех людей, но и частную природу каждого, и в древности верно сказано Гиппократом, и нами самими, как ты знаешь, подробно обосновано во многих научных трудах. Однако невозможно описать частную природу каждого, так же как общую природу всех, но написанные слова порой противоречат делам, как в иных многочисленных случаях, так и в том, что нам ныне предстоит рассмотреть. Ведь мы решили, что [сейчас] следует изложить для тебя общий метод лечения, а [это можно допустить, определив] количество и качество каждого из вспомогательных средств, способа их использования и самое сложное — в надлежащее время. В отношении этого весьма сложного требования, как говорит и Гиппократ, вождь наш во всем добром, как видишь, часто ошибаются не только случайные люди, но и лучшие врачи. Он же писал о том, как важно правильно определять необходимое количество лекарства сообразно его силе. Так вот, хотя для хорошего лечения большое значение имеет своевременность оказываемой помощи и надлежащее количество вспомогательных средств, это следует определять отдельно для каждого больного, и об этом невозможно сказать ничего, что относилось бы к данному рассуждению. Итак, мы вынуждены писать здесь лишь об общем, хотя это имеет второстепенное значение. Впрочем, мы часто наблюдали больных, которых не встречали, в то время, когда они были здоровы, и не знали, какой был у них цвет кожи, или телосложение, или естественная температура тела, а зная все это, мы могли бы с достаточной надежностью вынести суждение относительно тяжести заболевания. Ведь насколько текущее состояние отклоняется от природы больного, настолько тяжело заболевание. А то, насколько велико это отклонение, может знать только тот, кто в точности постиг природу больного. Так вот, не зная этого об упомянутых пациентах, мы, чтобы не пребывать в полном недоумении, исходили из общего. И здесь человек искусный значительно превосходит неискушенных. Каким же образом значительно превосходит? Гиппократ и об этом написал раньше всех, кого мы знаем, а после него об этом много писали те, кто был знаком с его сочинениями. Один из них — Мнесифей Афинянин, муж и во всем прочем изрядный, и основы врачебного искусства изложивший в соответствии с надлежащим методом, — я не знаю никого, кто сделал бы это лучше него. Этот Мнесифей, начиная от первых и самых обширных родов, счел разумным разделить их на роды, виды и подразделения. Затем разделенное надо вновь разделить таким же образом, и так далее, пока мы не дойдем до такого вида, разделив который, получим один отдельный организм, неделимый далее. Этого, по-моему, достаточно, чтобы кратко объяснить тебе, что я хочу. Ведь было бы смешно, если бы я обучал тебя так, как будто бы все это уже давно не было объяснено Платоном. Поэтому я написал все это не для того, чтобы донести до тебя учение о такого рода классификациях, но потому, что считаю, что все это будет полезно для понимания дальнейшего рассуждения. Кроме того, тебе полезно понять причину, по которой, как ты видишь, каждый раз ошибается большинство врачей, и почему это не может быть иначе. И хотя многие из врачей ошибаются и в других частях учения, и в той, которую мы разбираем ныне, — в учении о болезнях, — первая и величайшая причина их заблуждений — ошибка в классификации. Ведь одни останавливаются на первых и наиболее обширных родах, удовлетворяясь указаниями, даваемыми относительно них, другие проводят разделение, но не до конца, а многие вообще пользуются дурными классификациями. Всякий же, кто изучит и все естественное, и все противное естеству согласно этому методу и найдет верные рекомендации исходя из всего, что получается в результате классификации, — только такой человек в делах лечения избежит ошибки настолько, насколько это в силах человеческих. И тех, кого знает, такой врач будет лечить лучше других, и тех, кого не знает, будет лечить не хуже, чем знакомых. Ведь если кто-нибудь сначала определит различия, связанные с возрастом, потом — с темпераментом, силами и прочим, что есть у людей, — я имею в виду цвет кожи, температуру, телосложение, частоту пульса, привычки, занятия, душевный склад — и прибавит к этому различия между мужчинами и женщинами, а также то, что касается стран, времен года и в целом состояния окружающей среды, то есть все, что следует определить, то он, пожалуй, близко подойдет к определению индивидуальной природы больного. Но из всего этого одно изложено в сочинениях о пульсе, другое — в книгах «О темпераментах», а все, что касается всех противоестественных состояний и их классификации по родам и видам, мы определили в сочинении «О разновидностях болезней». Теперь же все наше рассуждение будет о таких больных, о которых мы точно знаем, какова была их природа до болезни. Но вместе с ними будут подразумеваться и все остальные, природу которых до болезни мы не знали. Ведь нет ничего сложного в том, чтобы от полностью известного перейти к тому, что отчасти неизвестно.

2. Итак, начнем с лихорадок, так как и ты больше всего просил, чтобы я изложил тебе метод их лечения. Начнем с самого простого случая, который Гиппократ назвал однодневным. Такие лихорадки случаются от переутомления, пьянства, ярости, горя, гнева и других сильных душевных страданий. К этому же роду относятся лихорадки, бывающие при опухолях в паху, за исключением тех, которые протекают без видимого изъязвления. Ведь в таком случае за ними надо пристально наблюдать: это очень плохой признак. Бессонница также часто приводит к простым лихорадкам, как и переохлаждение и перегрев. Такие лихорадки лечить проще всего: больному следует как можно скорее совершить омовение и вернуться к своему обычному времяпрепровождению. Те же, кто все такие случаи причисляют к случаям широко обсуждаемой трехдневной лихорадки, часто делают лихорадку более тяжелой, совершая, кроме этой, еще много ошибок. Ты можешь видеть, что они ошибаются при каждом удобном случае и таким образом часто создают искусственные болезни. То, что касается лечения такого рода лихорадок, весьма просто, то же, что касается их диагностики, требует большей точности, и никто до нас не описал этого как следует. Так что нет ничего удивительного в том, что в лечении этих лихорадок многие допускают столь великие ошибки, поскольку ошибаются в диагнозе. Ведь часто у пациентов тяжелые болезни начинаются с какого-то внешнего толчка: человек либо перепьет, либо перегреется, либо переохладится, либо переутомится, либо проведет ночь без сна, либо разгневается, или подвергнется какому-либо другому воздействию, которое само по себе вредно по природе своей. Впоследствии же такие пациенты, считая, что причина их состояния — в этом внешнем толчке, а не в какой-либо иной внутренней причине, ведут себя крайне небрежно и впадают в болезнь неизлечимую или опасную и трудноизлечимую. Поэтому надлежит обо всем этом позаботиться заранее — ведь и Гиппократ советует выяснять не только будущее, но и прошлое, и настоящее. При этом нынешняя тема нашего рассуждения относится именно к такой части искусства, и мы напишем об этом со всей возможной ясностью. Ведь есть большая разница — предлагать ли уже заболевшему человеку совершить омовение со всей возможной быстротой или действовать с максимальной осторожностью и аккуратностью. Итак, тем, кто входит к больному, прежде всего следует рассмотреть его состояние, начиная с самых значительных симптомов, а затем перейти к прочим симптомам, не упуская из виду, насколько возможно, даже самые мелкие. Ведь то, насколько стоит верить указаниям наиболее значительных симптомов, зависит от того, на что указывают прочие. Самые важные же симптомы при всех лихорадках — пульс и моча. К ним следует прибавлять все остальное: то, что говорил Гиппократ о лице, и то, что касается положения тела, и то, что касается дыхания, и все, что выходит из тела через низ и через верх. И всякий раз, когда видишь тот или иной симптом, касающийся той или иной части тела или ее функции, — а у Гиппократа описаны тысячи симптомов тысячи болезней — ни одним из них нельзя пренебречь. Все это — общие принципы, касающиеся всех типов лихорадки. Так что, даже когда речь идет о самых простых лихорадках, о которых мы рассуждаем теперь, ничего не следует упускать из виду. Но предположим, что и признаки, касающиеся пульса, и признаки, касающиеся мочи, указывают на этот тип лихорадки: пульс не указывает ни на воспаление, ни на какую-либо аномалию, касающуюся сосудов, а если и указывает, то эта аномалия трудноразличима, моча же ничем не отклоняется от естества или отклоняется незначительно. Тогда следует перейти к другим симптомам, перечисленным выше. И если они, подобно хору, все будут петь тебе единогласно, то нужно быть твердым, и, если хочешь, дополнительно спроси пациента, не было ли какой-либо явной причины, предшествовавшей заболеванию. Если же больной признает, что нечто подобное имело место, то заставь его немедленно принять ванну и ожидай скорого разрешения болезни. И сам тип разрешения болезни будет для тебя весьма важным диагностическим признаком. Ведь только при таких лихорадках движение по артериям бывает таким же, как и у здоровых людей. При всех других типах лихорадок это движение не возвращается к естественному, даже если между первым приступом лихорадки и началом рецидива проходит весьма много времени, как при трехдневной и четырехдневной лихорадке. При этих типах симптомы лихорадки сохраняются постоянно, а при однодневной лихорадке все проходит по окончании приступа. При большинстве лихорадок бывает испарина, а иногда пот — хороший признак. Бывает, что из глубины поднимается как бы обильный пар. Но теперь и моча будет гораздо лучше, чем при начале лихорадки. Если же при лихорадке была боль в голове или в какой-либо другой части тела, то и она к этому моменту пройдет. И хорошее расположение духа больного будет важнейшим признаком и как бы печатью, наложенной поверх всех прочих признаков и свидетельствующей о хорошем течении лихорадки. И если после омовения больной не почувствует ни непривычную дрожь, ни какое-либо иное неприятное ощущение, но будет постоянно в хорошем расположении духа, то можно смело его кормить и разрешать без страха пить вино, разумеется, соблюдая меру. Мы же, как ты знаешь, попытались бы назвать предшествующую причину такого состояния, не дожидаясь, пока больной сам назовет ее, и приобретение такой способности является величайшим признаком того, что мы не ошибаемся. Если же дальнейшее обследование происходит тогда, когда страдания души еще не утихли, диагноз надо пытаться поставить прежде всего по пульсу, как написано в сочинениях о пульсах^[162]. Затем следует пытаться поставить диагноз и по другим признакам. Если же все эти симптомы ушли, а состояние сохранилось, и симптомы, связанные с пульсом, также дают неясную картину относительно того, какое заболевание вызвало горячку, то тебе и без пульса должно быть достаточно прочего, ведь оранжевый цвет мочи является общим для всех горячек. Кроме того, тем, кто заболел от горя, свойственны скорее острые, чем длительные приступы жара, а с теми, кто заболел от гнева, бывает наоборот. Также истощение тела, впалые глаза и неестественная бледность кожи свойственны тем, кто заболел от горя и забот. Все эти признаки вообще свойственны тем, кто удручен заботами. Но тщательнее всего следует наблюдать за признаками, связанными с глазами, ведь и у здоровых людей по ним можно определить характер души, а у больных эти признаки будут еще более явными — для того, кто способен видеть их. Так вот, по этим признакам можно отличить тех, кто озабочен из-за науки или учения, от тех, кто горюет. Тех же, кто страдает бессонницей, можно отличить по характерной бледности. Кроме того, у таких людей лицо припухшее и движения глаз хорошо видны. Ведь они с трудом поднимают веки. Жидкость под веками высыхает у тех, кто горюет или отягощен заботами. Впалость же глаз — общий симптом для всех: для горюющих, страдающих бессонницей и отягощенных заботами. Однако у тех, кто страдает из-за гнева, этого симптома нет, да и впалость глаз и бледность у них менее заметны, и жар более сильный, более острыми приступами поднимающийся как бы изнутри, и сила пульса не уменьшается, как при бессоннице, горе или заботе. Так что лихорадку, происходящую от гнева, можно отличить от других очень просто — по перечисленным признакам, как сказано выше. У тех же, у кого лихорадка случилась от переутомления, кожа более сухая, чем при каком-либо ином виде однодневной лихорадки. Но это — общее свойство всех, у кого лихорадка случается от переутомления в период до наивысшей точки приступа. После же этого у большинства, то есть у всех тех, кто не перетрудился, из глубины поднимается какая-то влага или горячий пар. У некоторых же и по прошествии времени после вершины приступа остается сухость. Такое больше всего случается с теми, кто перетрудился, а вместе с тем или переохладился, или перегрелся. Но в тех двух случаях симптомы, связанные с пульсом, бывают разными. У перетрудившихся пульс бывает частым, у заболевших по иным причинам — редким. Другие же лихорадки сопровождаются уплотнением кожи, уплотняется же либо переохлажденная кожа, либо кожа, подвергшаяся сильному воздействию чего-либо, имеющего грубые свойства, как бывает с омывшимися жесткой водой. Это единственные из всех лихорадок, являющиеся сухим заболеванием. Их можно распознать на ощупь, как и сухие лихорадки, и те, что случаются от переутомления, и те, что случаются от перегрева. Ведь бывающее при них уплотнение кожи не укрывается от прикосновения голой рукой. К этому добавляется некое движение жара, так что при первом прикосновении кожа кажется мягкой, а если подождать — более жесткой. Моча же при таких лихорадках не бывает оранжевой, масса тела не снижается, глаза не западают и не делаются сухими, но у некоторых кажутся даже более влажными и выпуклыми, чем в естественном состоянии. И пульс не будет слабее, как при горе, заботе, бессоннице или излишнем усердии в упражнениях. При однодневных же лихорадках, вызванных опухолями в паху, пульс становится наиболее сильным, частым и быстрым, температура высокая, и вскоре после верхней точки приступа из глубины поднимается некая влага, горячая, но приятная. Ведь жжения и боли при таких лихорадках бывает меньше, чем при всех прочих, и лицо у таких больных вообще бывает красным, особенно лоб, а моча бывает беловатой. Равномерность же пульса объединяет этот вид однодневной лихорадки со всеми остальными. В целом немногие из них дают аномалию пульса хотя бы в одном ударе, да и такие аномалии бывают неясными и трудноопределимыми. Таковы симптомы однодневных лихорадок.

3. Лечить же их все надлежит омовением. Однако при тех, что сопровождаются уплотнением кожи или опухолями в паху, ты не причинишь вреда, даже если посоветуешь некоторое время находиться в бане, но при всех остальных больного надо выводить из бани на воздух как можно скорее. В воде же можно разрешить побыть, и даже если больной хочет находиться в ней весьма долго, то можно это ему дозволить. Можно также сделать такому человеку мягкий массаж с подогретым оливковым маслом. Более всего это полезно перетрудившимся, затем — тем, кто страдает от стяжения кожи, и на третьем месте — те, у кого лихорадка сопровождается опухолями в паху. Таким пациентам надо совершать омовение как можно чаще. Тем, кто заболел от переутомления, можно принимать пищу часто, а тем, кто страдает натяжением кожи или у кого лихорадка сопровождается опухолями в паху, этого делать нельзя. В последних двух случаях, напротив, полезна диета для похудения. Тем же, кто заболел от переутомления, следует есть только то, что они в состоянии хорошо переварить, опасаясь лишь несварения. Вина им можно пить столько, сколько они в состоянии выпить. Критерии меры должны быть теми же, что и во всех других случаях: сила, возраст и темперамент больного, его привычки, время года, местоположение и прочее в том же роде. Тем же, у кого лихорадка сопровождается опухолями в паху, следует запретить пить вино, пока не пройдут опухоли. Из тех же, кто страдает стяжением кожи или переохладился, тем, кто пострадал таким образом незначительно и не имеет избытка жидкостей, не надо запрещать пить вино, тем же, кто сильно переохладился или имеет избыток жидкостей, полезно запретить. Заболевшим же лихорадкой от бессонницы или какого-либо страдания души надо предписать омовения и диету, полную хороших соков и предполагающую потребление достаточного количества жидкости. Вино же прежде всего заболевшим из-за бессонницы можно давать без ограничений, кроме тех случаев, когда они страдают головными болями или ощущают пульсацию в висках. Очевидно, что того же самого следует опасаться, предлагая вино заболевшим от гнева, горя или забот. Тем, кто заболел из-за гнева, следует предлагать вино только после того, как эта страсть оставит их совершенно, а до тех пор вино для них небезопасно. И всегда следует попытаться использовать средство, противоположное тому, что явилось причиной страданий: переутомившемуся надо предложить отдых, заболевшего от бессонницы постараться погрузить в сон, а заболевших от гнева, горя или ярости лечить приятными для духа словами, делами, зрелищами и рассказами. И тот, что заболел из-за забот, пусть совершенно отложит размышление о предмете своих забот. Тот же, кто заболел лихорадкой из-за опухоли в паху, пусть лечит эту опухоль, а до нее — язву, из-за которой возникла эта опухоль. Вот таковы признаки и способы лечения различных однодневных лихорадок. Из остальных же лихорадок одни возникают из-за воспаления, другие — из-за жидкостей. Некоторые лихорадки, возникающие при воспалении иявляющиеся как бы симптомами воспаления разных частей тела, и имя получают по страдающему органу, например френит, перипневмония, плеврит и другие такие же названия. О таких заболеваниях мы скажем позднее.

4. Лихорадки, возникающие из-за жидкостей, называются лихорадками в узком смысле и являются не симптомами других заболеваний, а самостоятельными заболеваниями. Из них некоторые протекают без дополнительных симптомов — это наиболее доброкачественные лихорадки, — а некоторые отягощаются дополнительными симптомами. Итак, скажем сначала о лихорадках, протекающих без дополнительных симптомов. При таких лихорадках прежде всего, если возможно, следует в первый день определить, какая это лихорадка — продолжительная или острая и относится ли она к так называемым прерывающимся или непрерывным. Если же это невозможно определить в первый день, то надо попытаться определить тип лихорадки на второй день. Если же и на второй день не удается поставить надежный диагноз, то уж на третий день во всяком случае проявится что-нибудь более ясное. В целом же немногие лихорадки требуют для постановки точного диагноза большего периода, чем четыре дня. И я сейчас тебе расскажу как можно короче о признаках, по которым можно распознать вид лихорадки; подробнее же и яснее это будет изложено в другом месте. Те же, что при своем появлении сопровождаются холодом, не следует относить к разряду периодически обостряющихся. Но трехдневная лихорадка сразу во время первого приступа начинается с сильного озноба. Четырехдневную же, начинающуюся с сильного озноба, мы не наблюдали ни разу, но при ней озноб со временем усиливается, и такая лихорадка не появляется с начала болезни, но ее приступу обычно предшествуют другие заболевания. Ведь четырехдневная лихорадка обычно наступает после так называемых блуждающих лихорадок из-за флегмы. Перемежающаяся лихорадка чаще всего сопровождает заболевания устья желудка, четырехдневная — возникает при заболеваниях селезенки, а трехдневная — при заболеваниях печени. Сильный же озноб вначале чаще бывает при трехдневной лихорадке, чем при всех других. Если же на это будут указывать и все остальные симптомы, о которых мы скажем далее, то можно с уверенностью сказать в первый же день, что перед нами трехдневная лихорадка. Если же озноб начнется через некоторое время, то надо обратить большее внимание на другие симптомы, так как это может быть не только перемежающаяся или четырехдневная, но и полутрехдневная и любая другая из непрерывных лихорадок. Прочие же признаки суть количество и качество жара, движение сосудов и сам вид ощущаемого озноба, время года, территория, природа и возраст больного, а также то, что предшествовало болезни, и то, что следует за ней. Жар должен быть сильным и острым, удары пульса — сильными, горячими, быстрыми, частыми, без всякого отклонения от нормы, кроме лихорадочных изменений. Озноб же должен быть таким, как будто кожа пронзается чем-то скорее острым, чем холодным, притом что при четырехдневной и перемежающейся лихорадке больные ощущают холодный озноб. Чаще всего такая лихорадка бывает в летнее время, в теплых местностях и при соответствующей погоде. Природа же больного должна быть горячей и желчной, возраст юный, предшествовать болезни должны скорее упражнения, чем безделье, скорее перегрев, чем переохлаждение, скорее голод, чем сытость. Также бессонница, горе, труды и напряженные заботы могут привести к таким последствиям. Если же в это же время наблюдается большое количество больных, страдающих трехдневной лихорадкой, то это, помимо всего перечисленного, является важнейшим диагностическим признаком. Если же при наличии всех этих признаков или самых значительных и важных из них больной страдает от сильной жажды, его рвет желчью, или он потеет, или и то, и другое, то диагноз уже очевиден. Если же после всего этого человек даже перестанет страдать лихорадкой, притом что он явно страдал именно этой лихорадкой, у него останется аномалия движения в сосудах, характерная именно для этой лихорадки, то по этому признаку ты поймешь, что у него была трехдневная лихорадка, так же ясно, как по обострению на третий день.

5. Четырехдневная же лихорадка — необходимо описать тебе и ее признаки — показывает самые ясные свои симптомы в начале приступа, когда больные еще страдают от озноба. Ведь у таких пациентов бывает редкий и медленный пульс. Даже на высоте приступа или при усилении болезни, когда по необходимости пульс бывает быстрым и частным, — и в этих случаях сохраняются присущие ему медленность и редкость, если принять в расчет естественное при обострении увеличение частоты и скорости пульса. И по сравнению с обострением четырехдневной лихорадки тебе может показаться, что при обострении лихорадки трехдневной быстрее и острее сужаются сосуды. И в единичных движениях пульса при четырехдневных лихорадках очевидно его отклонение от нормы. Именно при этой лихорадке наиболее очевидно проявляется аномалия пульса в единичном движении сосудов, свойственная всем лихорадкам. Ведь при такой лихорадке начало и конец движения в сосудах оказываются гораздо более быстрыми, чем средняя фаза, при трехдневной же лихорадке бывает не так, ведь при ней такое ускорение бывает небольшим и только в самом начале и в самом конце. И признаки, связанные с температурой, у них различны: при четырехдневной лихорадке не бывает жгучего жара, который характерен для трехдневной. Но главным диагностическим признаком четырехдневной лихорадки будут другие, внешние факторы. Ведь их всегда следует иметь в виду, а также надо смотреть на природу больного, не преобладает ли в нем черная желчь, и на время года, не осень ли сейчас, и на погоду, не необычна ли она. Также следует обратить внимание на природу местности и свойственные ей болезни, и на то, не увеличена ли у больного селезенка и не страдал ли он раньше частыми лихорадками, на возраст, когда у него случился приступ, на то, потел ли он перед окончанием приступа. При таких лихорадках, как и при лихорадках перемежающихся, не надо ожидать рвоты желтой желчью: это признак, характерный для трехдневной лихорадки. После же того, как пройдет жар, если останутся другие симптомы лихорадки, в том числе и пульс, который будет реже и медленнее обычного, то можно будет с уверенностью сказать, что это четырехдневная лихорадка.

6. Перемежающуюся же лихорадку ты можешь узнать прежде всего по следующим признакам: при ней жар бывает более влажным и сопровождается некой остротой состояния, причем он бывает не во время первого приступа лихорадки, но через некоторое время. Тогда может показаться, что поднимается как бы дымный жар, смешанный с большим количеством пара, притом что сильная влажность в большей степени тушит огонь, чем он одолевает плоть. И сокращения пульса у таких больных будут меньше, чем у больных с четырехдневной лихорадкой, и меньше, чем при трехдневной. Также при перемежающейся лихорадке пульс будет более редким, чем при трехдневной, настолько же, насколько при трехдневной пульс реже, чем при четырехдневной. То же самое касается и медленности пульса. Также при этой лихорадке больной меньше страдает от жажды, чем при прочих. И при этом страдает от жажды меньше, чем при четырехдневной, настолько же, насколько четырехдневная в этом отстает от трехдневной. Язык же и все тело бывают самыми сухими при трехдневной лихорадке, а самыми влажными — при перемежающейся. Рвота же при ней содержит больше слизи, а выделения из желудка бывают более холодными, влажными, жесткими, водянистыми и также содержат больше слизи. И еще можно заметить, что при таких лихорадках все тело будет полно непереваренными соками. Кроме того, такие лихорадки случаются при сопутствующих [наполнению избыточной влаги] воздействиях природы, местностей, времен года, [а также соответствующем] возрасте. Например, я ни разу не видел юношу, желчного и сухого по телосложению, больного такой лихорадкой. Однако ей бывают подвержены дети, и прежде всего очень маленькие, и те из них, что более флегматичны, чем совершеннолетние. [Также] те [люди], которые толсты телом и ведут праздную жизнь, полную обжорства и пьянства, ежедневных омовений и, прежде всего, излишеств в пище, бывают весьма подвержены перемежающейся лихорадке. Кроме того, важен учет влажности местности, а из времен года — зима, из состояний — наибольшая влажность более всего способствует таким лихорадкам. Если же в данной местности эта болезнь в данное время распространена, то и это, помимо перечисленного, будет весьма полезно тебе для постановки диагноза. Приступ этой лихорадки не прекращается при выделении пота, как бывает при трехдневной и четырехдневной лихорадке. Поэтому эта лихорадка не переходит в явную скарлатину, кроме редких случаев. Моча же, которая выделится по прошествии приступа, укажет тебе на время всей болезни, та же, что будет в начале, укажет и на вид лихорадки. Ведь при перемежающейся лихорадке моча бывает белой, или водянистой, или плотной, или мутной, или красной, а при трехдневной — рыжей или рыжеватой. При четырехдневной бывает многовидной, но всегда имеет признаки несварения. Таковы симптомы длительных лихорадок.

7. Непрерывные же лихорадки легче всего узнать по тому, что при них не бывает тех симптомов, которые, как мы сказали, должны присутствовать при прерывающихся, даже если лихорадка не прекратится в течение двадцати четырех часов. Если же симптомы будут нарастать неравномерно, то и это наряду с другими признаками, означает, что лихорадка будет держаться долгое время, даже если общие для всех лихорадок симптомы, связанные с пульсом, будут достаточно ясными. Если же, кроме того, будет иметь место некая неравномерность пульса или нарушение ритма, то и это будет признаком тяжести лихорадки и того, что она не из числа прерывающихся. Если же эти симптомы, сохранившись на третий день, дадут более тяжелое обострение или если кал и моча будут с признаками несварения, то такая лихорадка не пройдет менее чем за неделю. Если же и на четвертый день будет происходить то же, что на третий, и лихорадка будет как бы исчезающей, и лицо, и все тело вроде бы не будут осунувшимися, то такая лихорадка обычно длится очень долго. Вот таковы виды бессимптомных лихорадок.

8. Лечение же каждой из этих лихорадок описано далее, причем сначала мы скажем о прерывающихся, потом — о непрерывных. Из прерывающихся наиболее острая и вместе с тем наиболее доброкачественная — трехдневная, а наиболее длительная и наименее опасна после трехдневной — четырехдневная. Перемежающаяся же длительна и небезопасна, так что при ней с самого начала надлежит установить необходимую диету и режим, которые следует соблюдать на всем протяжении болезни. Ведь острые и быстро достигают высшей точки, и при них не вредно, если кто захочет, принимать скудную пищу. При более длительных же лихорадках если с самого начала не питаться более плотно, то либо убьешь вместе с болезнью человека, либо придется несвоевременно вносить коррективы в диету. Ведь не следует при приближении высшей точки болезни начинать питаться плотнее, чем раньше, но, напротив, наименее плотное питание за весь период болезни должно приходиться на высшую точку болезни. Этот принцип — общий для всех лихорадок. Кроме того, следует соблюдать и специальные принципы для продолжительных лихорадок. В качестве примера приведу такие принципы для трехдневных лихорадок, так как нет ничего дурного в том, чтобы начать именно с них. Прежде всего тебе нужно определить, идет ли речь о трехдневной лихорадке в точном смысле, или это так называемая трехдневная лихорадка в расширенном смысле. Трехдневная лихорадка в точном смысле заканчивается самое большее за неделю, а кроме того, является самой безопасной. А что касается лихорадки в расширенном смысле, то я иногда наблюдал, как она начинается осенью, а заканчивается весной. Кроме того, что естественно для болезней, длящихся столь долго, при ней иногда сам больной не всегда подчиняется предписаниям врачей и иногда отступает от них. И так как вредной причиной болезни была зима, то больше всего страдает селезенка, и область подреберья раздувается. Иногда лицо, а также ноги становятся припухшими и бледными. Это чаще всего случается у людей молодых, и в таких случаях больше требуется врачебная помощь. Вот таким образом такая трехдневная лихорадка отличается от трехдневной лихорадки в точном смысле; потому я и сказал, что их нужно различать с самого начала. И насколько различаются они по природе своей, настолько логично, чтобы при них были показаны разные диета и образ жизни. А для того чтобы наилучшим образом провести различия, я опишу случай с одним юношей, который станет для тебя образцом и для диагностики трехдневной лихорадки в расширенном смысле, и для того, что делать при ней. Было время года между заходом Плеяд и следующим равноденствием. На самой заре у юноши началась лихорадка с ознобом. Ни температура, ни пульс не указывали на трехдневную лихорадку. Затем не было ни рвоты с желчью, ни достаточно сильного пота. И только где-то на третий час второго дня появились некие влажные выделения, через которые жар постепенно испарился настолько, что к вечеру казалось, будто лихорадка почти прошла. Однако симптомы лихорадки, связанные с пульсом, у больного сохранились и были достаточно выраженными. Однако в остальном его состояние было вполне хорошим вечером и на протяжении всей ночи. На третий же день около восхода случился второй приступ, похожий на первый во всем, кроме длительности: на следующую ночь потоотделение случилось незадолго до наступления дня, и лихорадка отступила около восхода четвертого дня. И в дальнейшем, на протяжении всей осени и всей зимы, которые он проболел, все симптомы, включая время приступа и время его разрешения, оставались теми же. Было же этому юноше около восемнадцати лет, он был бледным и тучным, вел праздную жизнь и перед тем часто проводил много времени в пьянстве, омовениях и обжорства, так что он стал скверно переваривать пищу. Кроме того, к этому добавился жесткий пульс: на первый и второй день — умеренно жесткий, на третий и четвертый и далее, вплоть до седьмого дня, жесткость увеличилась до такой степени, что по одному пульсу можно было бы подумать, что болезнь длится уже много месяцев. В таком состоянии больной находился вплоть до весеннего равноденствия, когда болезнь начала смягчаться. И наконец, на сороковой день болезни больной полностью избавился от трехдневной лихорадки: пульс понемногу смягчился, приступы стали менее острыми, моча нормализовалась. Ведь в предшествующее время и моча свидетельствовала о сильных признаках несварения. Такая лихорадка является в высшей степени противоположной трехдневной лихорадке в точном смысле, а между этими крайностями существует много других случаев, которые ты без труда обнаружишь. Ведь если присутствуют все те признаки, которые я описал в начале рассуждения о трехдневной лихорадке, то и они еще не позволяют сказать, что перед нами, бесспорно, трехдневная лихорадка в точном смысле, как и короткое время обострения — четыре, или пять, или шесть, или самое большее одиннадцать или двенадцать часов. Дело в том, что при таких лихорадках моча на третий или самое большее на четвертый день выдаст признаки, связанные с пищеварением. Вот тогда ты сможешь точно сказать, является ли заболевание трехдневной лихорадкой в точном или не в точном смысле. То же относится к четырехдневной и к перемежающейся лихорадке. Ведь если присутствуют все симптомы, которые я выше описал как признаки четырехдневной лихорадки, то перед нами подлинная четырехдневная лихорадка, или четырехдневная лихорадка в точном смысле. Если же нет, то это ложная четырехдневная лихорадка, или четырехдневная лихорадка в расширенном смысле. И если при перемежающейся лихорадке присутствует все, что было описано выше, то это перемежающаяся лихорадка в точном смысле. При этом четырехдневные и перемежающиеся лихорадки в расширенном смысле имеют не такую продолжительность, как четырехдневные и перемежающиеся лихорадки в точном смысле, но насколько остра трехдневная лихорадка в точном смысле, настолько продолжительны четырехдневная и перемежающаяся в точном смысле. Рассмотрим все это на примере больных, которые страдали лихорадками на протяжении некоторого времени. При всех лихорадках следует обращать внимание на мочу, кал, общее состояние тела, температуру, движение в сосудах и все прочее, за чем советуют наблюдать Гиппократ и долгий опыт: местность, время года, общее состояние больного, возраст, темперамент, привычки, то, что предшествовало болезни, то, что сопутствовало началу болезни, и течение болезни. Следует иметь в виду, что кому угодно может показаться что угодно, а на самом деле все будет не так. Ведь самое важное из всего этого, то, о чем можно короче всего сказать, еще нигде не написано. Что же это? Количество болезни и силы; для этого понятия не существует одного слова, но оно несет в себе великую пользу. Ведь невозможно сделать хорошего прогноза, если не сделать точный расчет каждого из этих количеств. Невозможно понять, смертельна болезнь или нет и что более вероятно — смерть человека или окончание болезни, если, точно оценив количество каждого из перечисленных факторов, не сведешь их к двум основным — силе болезни и силе больного. Без этого сделать правильный прогноз нельзя. Если организм больного столь силен, что может справиться с болезнью, то человек по необходимости выживет. Если же наоборот, то человек в любом случае умрет. Поэтому надо смотреть не только на вид, но и на силу болезни. Но это требует большого опыта, в частности, потому, что количество каждой болезни нельзя ни описать в книге, ни выучить на словах. Так было и в нашем случае: мы пришли к такой точности прогноза не благодаря кому-либо другому, но прежде всего благодаря упражнениям в расчетах количества болезни. А это возможно и изучить, и выучить только на практике. То же, что имеет свое определение в качестве болезни, мы опишем точно, ясно и, насколько возможно, кратко.

9. Так вот, при трехдневной лихорадке в точном смысле, поскольку она управляется движением желтой желчи, надо усиливать влажность и холод настолько, насколько возможно. Ведь противоположное лечится противоположным — такое лечение пресекает избыток и дополняет недостающее, а желтая желчь — самая горячая и сухая из всех жидкостей тела, поэтому ту желтую желчь, которая скапливается в животе, надо заставить выйти через рвоту, а ту, что скапливается ниже, — через нижние пути выделения. При трехдневной лихорадке в точном смысле это происходит само собой. Также следует принимать меры, способствующие мочеиспусканию и потоотделению. Самое же лучшее очищение от желчи происходит через низ. Желудок нужно очищать посредством мягких клизм, а в качестве мочегонного использовать питье с сельдереем и укропом. И когда появятся признаки того, что пищеварение улучшилось, можно смело давать и полынь: она является прекрасным лекарством от заболеваний желудка, связанных с желчью, и больше всего, если, взяв ее стебель, по возможности, отдельно от других, расмягчишь его в медовой воде. Горячие же омовения в пресной воде, с одной стороны, выводят желчь, а с другой — приносят большую пользу благодаря своему качеству. Ведь такие омовения по природе своей увляжняют и охлаждают. Омовения водой морской, соленой, азотной или серной выводят больше желчи, но приносят меньше пользы, чем омовения пресной водой. Лучше же сказать, что они вовсе не приносят пользы, так как вред, наносимый их качествами, превышает пользу, приносимую благодаря тому, что они способствуют выведению желчи. Впрочем, знал я одного человека, который под влиянием ложных рассуждений стал пользоваться такими вот омовениями. В результате он настолько иссушил свое тело, что умер от сухотки. У этого человека и весь образ жизни был направлен на то, чтобы выводить желчь. Однако следует всегда лечить посредством качеств, противоположных тем, от избытка которых случается болезнь. А этот человек и сам не понимал, и от других не узнал, что так действовать гораздо лучше, чем стремиться к выведению лишней жидкости любым доступным способом. При омовениях же цель должна заключаться в том, чтобы оросить и увлажнить тело. Поэтому не нужно добавлять ни азота, ни соли, ни горчицы, которые, как можно видеть, более всего вредят больным, но, влив как можно больше горячего оливкового масла, нужно предложить больному зайти в воду и омыться, а если он хочет, и поплавать в ней, насколько он будет в состоянии. Любителям омовений ты не навредишь, даже если разрешишь им омываться два раза в день. Однако следует помнить, что делать это нужно только в надлежащее время. Если же уже появились признаки улучшения пищеварения, то не навредит и многократное омовение. От вина же следует полностью воздерживаться вплоть до улучшения пищеварения. Когда же пищеварение начнет нормализовываться, то следует сначала давать немного легкого и разведенного водой вина. По мере же приближения выздоровления можно давать больше вина. При трехдневных лихорадках в точном смысле полезна вся та пища, которая увлажняет и охлаждает. Количество же пищи должно быть наибольшим из того, что больной в состоянии хорошо переварить. Из овощей это лебеда, щирица, щавель, мальва, латук и тыква. Из прочего же — ячменный отвар и питье из пшеницы. Из рыб можно есть живущих в скалах, а из птиц — тех, у кого мягкое мясо, а у других — только крылья. Впрочем, если будешь давать соловьиные яйца, ножки и мозги свиней и даже мясо маленьких поросят, разваренное до нежного состояния, также не повредишь. Кроме того, можно позволить выпивать яйца, и прежде всего желток, поскольку он переваривается легче белка. Также можно позволить лакомиться зрелыми плодами, теми, которые достаточно хорошо перевариваются. Воздерживаться же следует прежде всего от горчицы, соленой рыбы и всего острого, а также от старого вина и всего, что горячее по природе. Такой диеты надлежит придерживаться в большинстве случаев. Тем же, кто не склонен к роскоши, следует придерживаться той диеты, которой, как ты знаешь, придерживался и я, когда болел трехдневной лихорадкой в точном смысле слова, то есть, согласно Гиппократу, питаться только ячменной настойкой вплоть до кризиса. Вот все, что касается трехдневных лихорадок.

10. При трехдневных же лихорадках в расширенном смысле прежде всего следует позаботиться о том, чтобы болезнь не слишком сильно прогрессировала и не подорвала силы больного, так как страдать ему придется долго. При этом и то, и другое соблюсти трудно, так как воздержание от пищи, с одной стороны, необходимо для восстановления пищеварения и избавления от болезни, а с другой — подрывает силы больного, питание же возвращает силы больному, но не дает нормализоваться пищеварению. Однако и здесь тебе следует знать, насколько сильна болезнь и насколько силен организм больного, чтобы понимать, о чем надо позаботиться прежде всего. Если болезнь очень сильна и пищеварение сильно нарушено, то прежде всего следует воздерживаться от пищи. Если же больной очень слаб, а болезнь не приводит к сильному нарушению пищеварения, то можно смело допускать послабления в диете. Конечно, на это же следует обращать внимание и при всех других болезнях. В самом же начале трехдневной лихорадки в расширенном смысле следует воздерживаться от омовений и разрешить их можно только после того, как появятся первые признаки нормализации пищеварения. Пищу следует принимать не ежедневно: достаточно и через день. Также таким больным полезны покой и тепло в области подреберья, а также напитки, полезные для пищеварения, и клизмы для нижней части живота, не слишком мягкие. Если же необходимо удалить лишнюю кровь, то и этим не следует пренебрегать, но излить кровь из тех мест, которые ты знаешь, согласно мере, подходящей для данного случая, определив все это с самого начала. Основные же принципы диеты и режима должны быть не увлажняющими и охлаждающими все тело, как при трехдневной лихорадке в точном смысле, но следует добавить в рацион нечто более режущей и горячей природы. Так вот, таким пациентам больше всего подходит ячменный отвар с добавлением перца или иссопа, или базилика, или колосья девясила, положенные в медовую воду и вываренные в ней. Все это следует давать пить, а также другие мочегонные средства, кроме тех, которые сильно нагревают и иссушают. После седьмого дня надо постоянно давать полынь. Также многим помогает питье из смеси меда с уксусом и кое-что из хороших слабительных, чем, как ты знаешь, мы часто пользуемся. Рвота же после принятия пищи полезна тем, кто долго страдает от такой лихорадки, я наблюдал многих людей, совершенно вылечившихся только благодаря рвоте.

11. Далее скажем о четырехдневных лихорадках. Их следует с самого начала вести умеренно и консервативно, не давая сильнодействующих лекарств и не прибегая к очищениям, если только не станет явно, что имеется слишком большой избыток крови. Но если при тщательном осмотре вены видно, что текущее в ней черно и плотно, а такое бывает прежде всего при увеличении селезенки, нужно смело приступать к кровопусканию, если же текущее желто и неплотно, от кровопускания следует воздержаться. Рассекать же надо жилу на левом локтевом сгибе, с внутренней стороны, посередине, и в дальнейшем соблюдать наилучшую диету, препятствующую скоплению газов, максимально размягчив живот обычными средствами. Если же больной этому не противится, то надо прибегнуть к клизмам, сначала мягким, а потом и более жестким. От свинины же и от всего жирного и медленно переваривающегося, а также от любой охлаждающей и увлажняющей пищи следует воздерживаться. Вино следует пить белое, легкое, умеренно подогретое. Птицу следует есть ту, которая обладает хорошими соками, не болотную. Рыбу надо есть хорошо сваренную, имеющую мягкое мясо и не содржащую ничего жесткого. Также следует пользоваться солью и горчицей, а в некоторые дни использовать смесь из трех перцев или лекарство из Диосполиса. Да и если каждый день будешь принимать смесь одного вида перца с водой, правильно сделаешь. От массажа же, прогулок, омовений и других привычных занятий не следует совершенно отказываться. Если же больной может воздерживаться от омовений, то ему будет в высшей степени полезно ограничиться массажем. Если же четырехдневная лихорадка будет скоротечной и не очень сильной, то в середине дня не плохо бы добавить и обычные гимнастические упражнения. Это следует делать с начала болезни и до ее высшей точки. Когда же станет ясно, что больной достиг высшей точки болезни, следует давать более легкую пищу, чем до и после. Также следует сказать больному, чтобы он больше пребывал в покое, и подумать о его частях тела, орошая и растирая те, которые должны размягчиться и расслабиться. Далее следует воспользоваться так называемыми диуретиками. Если же появятся признаки нормализации пищеварения, то следует произвести очищение посредством лекарств, удаляющих черную желчь, и не один раз, а много, если возникнет необходимость. Также следует несколько раз подряд прибегнуть к рвотным из числа принимаемых с пищей и, если ничто этому не мешает, дать белую чемерицу, смешав с редькой, если сама по себе чемерица не поможет. Тем же, кто не может вызвать у себя рвоту, необходимо более сильное очищение через низ: им необходимо дать выпить лекарство, приготовленное из змеиного яда, и другие, рекомендуемые при таких лихорадках, в том числе и то, которое мы ценим больше всех прочих, сделанное из Киринейского средства. Если же дать что-либо из этих лекарств в начале болезни или до достижения ее высшей точки, то простая четырехдневная лихорадка в ряде случаев может стать двойной или болезнь может принять более продолжительную и тяжелую форму: вместо двойной стать тройной или более тяжелой и длительной. Я знал одного врача, который имел смелость дать пациенту, перенесшему три четырехдневные лихорадки подряд, средство из яда змеи прежде, чем наступила высшая точка болезни. Естественно, после этого обострились все симптомы, наступила непрерывная лихорадка, вызвавшая смерть этого человека.

12. Когда же я лечу [больного] с перемежающей лихорадкой, в первые дни я пользуюсь смесью уксуса и меда и сильными диуретиками. И вообще в этих случаях диета должна быть прежде всего режущей. В высшей же точке болезни следует позаботиться о желудке, и прежде всего об его устье, а затем с помощью соответствующего питья и еды вызвать рвоту и воспользоваться средствами, выводящими желчь. Другие требования, связанные с образом жизни, ты выведешь, исходя из общих целей. При непрерывных же лихорадках, высшая точка которых наступает не ранее чем через неделю после начала болезни, и сила болезни велика, а возраст больного ей соответствует, необходимо предписывать весьма строгую и легкую диету. Если же высшая точка наступает еще позже, чем через неделю после начала болезни, или сила болезни не велика, то сначала необходима более плотная, а к наступлению высшей точки — более легкая диета, в высшей точке же питание должно быть наиболее скудным. Затем снова постепенно следует позволять принимать больному более плотную пищу, делая увеличение рациона аналогичным уменьшению, которое было вначале. Кровопускание же необходимо, если болезнь сильна и в тех случаях, когда краснота значительно сильней естественного [цвета], имеется некая неестественная полнота тела, вены раздуты и расширены. Но кровопускание не надо делать, если ему препятствует слабость, или возраст, или еще какой-либо фактор из перечисленных вначале. То, что влажные диеты полезны при всех острых лихорадках, сказано давно и правильно. Ячменный отвар можно давать тем, у кого нет обострения, а мед с молоком — тем, у кого не изливается желчь. Также можно давать питье из ячменя, хлеб, замешанный на воде, и другое, имеющее те же или близкие свойства. Тем же, кто страдает от сильного и жгучего жара, как только увидишь у них признаки нормализации пищеварения, смело вели давать пить холодную воду, определяя ее количество в зависимости от времени года, страны, возраста, природы и привычек больного. Таковы общие принципы ухода за пациентами, страдающими лихорадками без дополнительных симптомов.

13. Определить же принципы лечения лихорадок, сопряженных с дополнительными симптомами, не так просто. Следует учитывать количество и качество лихорадки, серьезность симптомов и опасность, которые они несут в себе, и лечить, начиная с самого сильного и опасного, но не забывая полностью и обо всех остальных. Например, если кто-то страдает лихорадкой, и при этом состояние его не так называемое наполненное, но из-за упомянутых проблем с пищеварением устье желудка испытывает боли и спазмы, или же больного рвет каким-нибудь дурным соком, и из-за прохождения этого сока больной претерпевает зачительный вред, так что он плохо переносит свое состояние и теряет здравый рассудок. Не следует ли нам в такой ситуации, леча лихорадку, прежде чем избавляться от излишка жидкости, что при других обстоятельствах можно было бы сделать без риска, сначала позаботиться об устье желудка, а затем, когда оно будет в порядке, устраивать опорожнение всего желудка? Мне кажется, что действовать следует именно так. Ведь я часто наблюдал, как одни из таких пациентов умирали, а другие подвергались величайшей опасности, потому что врачи пытались опорожнять их желудок, не укрепив предварительно устье желудка. Но если лихорадка сопровождается поносом, то иного средства опорожнения желудка не нужно: поноса будет достаточно, даже если его объемы не будут соответствовать расчету или предполагаемому объему. Те из врачей, которые предлагали в таких случаях более сильные средства опорожнения, дерзали выводить кровь или приводить в движение желудок, вызывали еще более острые состояния. Но если кто-то, вытягивая кровь, одновременно прибегает к кровопусканию, то и в этом случае не следует за один раз удалять столько, сколько требует болезнь, но надо оставить что-то для удаления естественным путем. Ведь с потом часто выходит много жидкости, и также из-за бессонницы больного могут оставлять силы. Поэтому, если больного удручают бессонница и сильные боли, следует остеречься часто и интенсивно выводить жидкость. Также следует учитывать симптомы и погоду. Не стоит прибегать к таким средствам, когда жарко и сухо, как, например, было в этом году, между восходом созвездья Пса и созвездья Арктура^[163]. В этот период умерли все, кому врачи, не учитывая время года и погоду, рискнули вскрывать вены. Также следует остеречься от удаления крови при сильных холодах, зная, что при такой погоде эта процедура может быть сопряжена с немалой опасностью. Те же, кому кровопускание было сделано в жаркую погоду, что неправильно, умерли от так называемой синкопе и от истощения. У тех же, кому кровопускания делали в холодную погоду, температура сильно падала в начале приступа, и они уже не могли восстановиться. Не следует прибегать к кровопусканию там, где климат слишком жарок или слишком холоден. Рассуждая о местностях и климатах так же, как мы рассуждали о погоде, ты придешь к выводу, что в таких местностях следует полностью воздержаться от кровопусканий. Если же не проводить полной аналогии, то иногда и можно прибегать к кровопусканиям, но значительно реже, чем в других местностях: только в том случае, если нет других противопоказаний. Также следует внимательно следить за симптомами и за тем, насколько хорошо больной переносит процедуру. Ведь многие либо совсем не переносят кровопускания, либо не переносят слишком обильного кровопускания и слишком длительного воздержания от пищи. Некоторые больные от этого совершенно теряют силы, а у некоторых начинаются проблемы с пищеварением: возникает отвращение от пищи, и если их заставляют есть, то пища или не удерживается, или не переваривается. В той же мере надо учитывать и темперамент больного. Людям горячим и сухим по природе легко причинить вред, подвергнув их слишком обильному кровопусканию. Также важную роль играют привычки, как во всех других вопросах, так и при назначении кровопусканий. Ведь те, кому раньше не делали кровопусканий, плохо переносят обильные кровопукания и нуждаются в усиленном питании. Некоторые же, напротив, не нуждаются в обильной пище, и кровопускание для них привычно. Таких стоит подвергать обильному кровопусканию, если и все остальные факторы свидетельствуют в пользу такого вмешательства. Других же [больных], которые к этому непривычны, не следует этому подвергать, даже если все остальное будет подталкивать к этому. Также следует учитывать телосложение. Те, у кого плоть плотна и жестка, хорошо переносят кровопускание, так что не следует бояться сделать им кровопускание один раз, если к этому есть и другие показания. Те же, у кого плоть мягкая, вялая и жидкая, предрасположены тяжелым осножнениям — таких пациентов не следует подвергать кровопусканиям даже при наличии других показаний, но им следует назначать другие средства опорожнения, осторожно соразмеряя их количество и качество. То же относится к людям слишком тучным или слишком тощим: им следует остерегаться делать кровопускания, и другие сильные средства опорожнения им следует назначать с осторожностью. Возраст также может быть противопоказанием к применению сильных средств опорожнения, ведь ни дети, ни старики не переносят его легко. Во всех случаях, когда состояние больного требует опорожнения, не следует прибегать к единовременному сильному опорожнению, нужно опорожнять понемногу, посредством умеренных ограничений в пище, массажа и мягких клизм, обливаний, компрессов и омовений. Показания для каждого из этих средств ты выведешь из того, что было сказано выше. Также, если имеются два фактора, предписывающие противоположную стратегию лечения, следует смотреть, какой из них сильнее. То же относится и к случаю, когда один человек страдает двумя недугами, предписания при которых бывают противоположны: и в этом случае надо прежде всего лечить ту болезнь, которая опасней, не забывая, однако, и о другой. Назначения для каждого симптома или болезни следует рассматривать применительно к вызвавшей эту болезнь причине, например, при обмороке, или потере сознания. Это два названия, которые врачи обычно используют для обозначения одного и того же явления. Это одно явление, но причин у него может быть много. Ведь теряют сознание и при холере, и при диарее, и при дизентерии, и при расстройстве желудка, и при чрезмерно обильных месячных, и при ранах, кровотечениях и большой кровопотере, при сильном носовом кровотечении и слишком сильном кровавом очищении во время родов. Сильное несварение также может вызвать обморок, особенно если оно сопровождается неукротимым поносом. И так называемый неутолимый голод есть не что иное, как потеря сознания. Всякому стяжению матки также предшествует потеря сознания. Оно же часто сопровождает поднятие и опущение матки, а также ее воспаление. Обморок может предшествовать апоплексии или злокачественной эпилепсии, а также расслабленности, синкопе или маразму. Также обмороком часто сопровождаются приступы лихорадки, особенно если тело слишком сухо, жестко или чрезмерно наполнено. Злокачественая лихорадка, сопровождающаяся сильным жаром, также иногда приводит к обморокам, особенно если при ее приступах конечности сильно мерзнут. Когда лихорадка вызывается воспалением печени или желудка, обмороки бывают в начале приступа. Особенно же им подвержены те, у кого бывает скопление жестких и несварившихся соков и закупорка или непроходимость в соответствующей части тела. Теряют сознания и пациенты, у которых устье желудка ослаблено, или страдает из-за дурных жидкостей, или отягощено чем-то жирным, или вязким, или влажным, или холодным. Иногда люди теряют сознание также из-за сильных душевных страстей; чаще всего это бывает со стариками и с людьми, ослабленными по какой-либо иной причине. Ведь многие теряют сознание и от горя, и от радости, и от гнева. Однако иногда и жидкости, не вовремя выделяющиеся у таких людей, приводят к обмороку, как у более сильных людей — неумеренное потоотделение. И если вскрывается какой-либо абсцесс, это может значительно подорвать силы, особенно если гнойные выделения из него вытекут в брюшную полость, желудок или в грудную клетку. Если же при вскрытии нарыва вытечет слишком большое количество гноя, то больной может потерять сознание. То же происходит, если мы, делая кровопускание, или клизму, или какую-либо иную процедуру опорожнения, выведем слишком много жидкости. Даже страдающие водянкой, у которых имеется противоестественный избыток жидкости, не переносят безболезненно слишком обильное удаление жидкости, но если это необходимо, то и они теряют сознание. Иногда обморок бывает из-за очень сильной боли при порезах, вывихах, завороте кишок или внезапных приступах желудочных колик. Также вызывает обморок и повреждение нерва или головки мышцы, как и все злокачественные язвы суставов, гангренозные и разъедающие плоть, а также сильное обморожение или ожог. Таковы причины потери сознания. Для каждой из них необходимо особое лечение, и писать здесь обо всех них неуместно. Ведь тех, кто находится под действием страстей, без этого лечить невозможно. Об этом мы в данном рассуждении скажем столько, чтобы ты понял, как следует поступать с теми, у кого случаются внезапные обмороки. Например, при холере, диарее и других обильных выделениях надо побрызгать на больного холодной водой, зажать ему ноздри, помассировать устье желудка и велеть вызвать рвоту, вставив в рот пальцы или перья. Руки, голени и ноги надо перевязать, причем более многочисленные и крепкие повязки должны быть на руках, если жидкость выходит через нижние части, например при геморрое и диарее, а также при маточных кровотечениях у женщин, потому что в этих случаях сильное перевязывание ног может вызвать приток жидкости к нижней части тела. Напротив, при кровотечении из носа и рвоте более сильные и многочисленные перевязки должны быть на голенях. При кровотечениях из ран таким же образом нужно накладывать более сильные повязки вверху при ранах в нижней части тела, а внизу — при ранах в верхней части тела. Также следует придумать форму повязки в верхней части пострадавшего члена, такую, чтобы не перетянуть ее слишком сильно и чтобы боль была не меньше, чем при наложении повязки в нижней части. В целом перевязку пострадавших частей надо начинать или с части, общей с остальными частями тела, или с той, где имеется кровотечение. Поэтому сильное маточное кровотечение быстро останавливается, если поставить крово-отсасывающую банку на соски. Кровотечение же из носа, вызванное повреждением печени или селезенки, если кровь идет из обеих ноздрей и идет сильно, останавливается постановкой банки в область обоих упомянутых внутренних органов. Обморок, вызванный обильным выделением жидкости, особенно в тех случаях, когда речь идет о выделениях в брюшную полость, хорошо лечится также вином, смешанным с холодной водой. Однако необходимо следить, нет ли к этому средству каких-либо противопоказаний, например, нет ли воспаления какого-либо органа, или сильной головной боли, или затуманивания рассудка, или лихорадки с сильным жаром при несварении. Ведь при этих заболеваниях употребление вина может нанести сильный и почти непоправимый вред. Если же нет никаких противопоказаний, следует далее принять во внимание природу больного, его привычки, возраст и климат в месте его проживания. В зависимости от всех этих факторов нужно дать или горячий, или холодный напиток. Тем, кто не привык к холодному питью, или тем, кому оно явно приносит вред, как и тем, кто по природе холоден, или очень старым, а также тем, кто живет в холодных областях, холодные напитки следует запретить. Тем же, чье состояние тяготеет скорее к теплу, можно давать пить их без ограничений. Тем, кто имеет заболевания желудка, следует давать горячее и легкое вино, например вино лесбосское. При кровотечениях же надо давать вино плотное, темное и терпкое. При заболеваниях разной локализации надо назначать соответствующие лекарства: при болезнях желудка, матки, органов брюшной полости и груди — увеличивающие тонус, при болезнях головы и лба — охлаждающие. При разрыве же поверхностных сосудов или сосудов, находящихся в ноздрях, следует назначать кровоостанавливающие средства. Омовения же полезнее всего при заболеваниях желудка, а при кровотечениях могут вызвать опасные обострения. Тем же, кто теряет сознание при обильном потоотделении, они также противопоказаны, ведь им нужно делать кожу жесткой и охлаждать ее, а несмягчать. Таким больным более всего следует давать холодное вино, а горячее — не давать вообще. Им не следует перевязывать конечностей и вызывать рвоту и вообще не следует двигаться. Нужно позаботиться о том, чтобы вдыхаемый ими воздух был как можно более холодным, и воздух в помещении следует сделать как можно более охлаждающим и жестким посредством миртовых ветвей, или побегов виноградной лозы, или роз, устилающих пол. Но ничего из этого не будет полезно при желудочных кровотечениях, так как они усиливаются при уплотнении кожи. Тем, кто теряет сознание из-за выделений, можно быстро помочь таким образом, но при большом количестве выделений это не так: в подобных случаях надо сильно растирать конечности, согревать их и перевязывать. От вина же, пищи и омовений следует воздержаться, если у больного жар. Таким больным достаточно будет дать питье из молока и меда, или тимьяна, или оригано, или мяты, или иссопа в виде отвара. Полезен бывает и напиток из меда и уксуса. Тех же, кто теряет сознание при заболеваниях матки, надо лечить так же, однако им противопоказан напиток из меда с уксусом, и массировать и перевязывать им надо ноги больше, чем руки. И как при сильных выделениях мы ставим отсасывающие банки на соски, так и у тех, у кого матка стянута или оттянута на сторону, мы будем способствовать ее перемещению к паховой области и бедрам. И к ноздрям надо подносить наиболее дурно пахнущие средства, а к матке — приятно пахнущие. Также можно применять средства, которые могут размягчать и согревать. Если же у человека болит живот, и из-за этого он теряет сознание, то надо применять средства, увеличивающие жизненный тонус, например из фиников, вина, ячменя, шафрана, алоэ или мастики. Также таким больным показаны омовения с полынью, яблоком, мастикой, нардом, цветами виноградной лозы и вином. Если же они будут страдать также от жара, надо примешать и охлаждающих средств, например [давать] пюре из тыквы, салата, портулака, паслена, цикория и неспелого винограда. Это средство не только охлаждает, но и стягивает. Также и холодную воду следует своевременно давать тем, кто страдает от жара в желудке, в противном же случае она может нанести значительный вред. Тем, кто страдает болезнями желудка, следует давать горячее вино, если к этому нет иных противопоказаний. Также при заболеваниях желудка может быть очень полезен массаж конечностей. Если же и после этого не наступит улучшения, то тех, кто страдает от жара, надо как можно скорее вести на омовения. Тем же, кто чувствует некий холод, надо давать лекарство из трех перцев, а также питье из перца и полыни. Тем же, кто теряет сознание из-за того, что устье желудка бывает разъедаемо дурными соками, надо дать горячую воду или смесь воды и оливкового масла и вызвать рвоту. Если же они не смогут вызвать у себя рвоту, то надо сначала разогреть им область живота, ноги и руки. Если же они и тогда не смогут вызвать у себя рвоту, то надо попытаться сделать это с помощью перьев или пальцев. Если же и это не получится, то лучше всего дать им выпить теплого оливкового масла. Ведь оливковое масло часто не только провоцирует рвоту, но и смягчает желудок, а это немалое благо в описываемом состоянии. Так что если это не произойдет само собой, то следует вызвать это искусственно, прежде всего посредством назначения лекарств. Если после этого рвота у больного пойдет легче, надо дать ему волосок полыни, вываренный в растворе меда, и сразу после него — вина. Тогда в любом случае части тела его усилятся благодаря полученным извне лекарствам и питью с полынью. Но я советую тебе делать это не с самого начала, а позже, когда брюшная полость будет уже пустой. Если же в брюшной полости еще есть соки, то ее не надо стягивать, но только нагревать, как сказано ранее. Если же в области устья желудка скопилось много холодной слизи, то надо прежде всего произвести омовение, добавив в воду оливкового масла и полыни. Затем надо дать выпить смеси молока с медом, или иссопа, или какого-нибудь из подобных средств, побрызгав смесью уксуса и меда, перца, средства из трех перцев и лекарства из Диосполиса^[164]. И в целом в этих случаях следует придерживаться расщепляющей диеты. Тех же, кто теряет сознание из-за сильного переохлаждения, надо лечить так же, как тех, кто страдает неутолимым голодом: согревать всеми доступными средствами. Вино им следует давать смешанным с горячей водой, пищу, которая по природе своей согревает, также следует массировать и греть у огня. Тех же, кто теряет сознание от излишнего жара, надо охлаждать и возвращать им жизненный тонус. Ведь они чаще всего теряют сознание, слишком долго побыв на морозном воздухе или в холодной ванне. Немедленно вернуть им силы можно, побрызгав их холодною водой или обдав струей воздуха и вынеся на свежий воздух, а также растерев и обрызгав устье желудка. Далее необходимо дать больному вино и пищу. Тем же, кто теряет сознание из-за большого скопления слизи или при приступе злокачественной лихорадки, у которых тело становится холодным, надо сильно массировать и разогревать конечности, перевязывать голени и руки, а затем приказать бодрствовать и воздерживаться от любых пищи и питья. Лучше же всего в таких случаях постараться спрогнозировать развитие болезни и сделать все это заранее, до приступа. И в тех случаях, когда больной во время приступа болезни теряет сознание из-за обезвоживания, лучше всего постараться предугадать такое развитие в самом начале приступа. Ведь если за два-три часа до начала приступа ты порекомендуешь сделать массаж и зафиксировать ноги и руки, то больной не погибнет. Пища же для таких больных должна быть хорошо перевариваемой и благоприятной для желудка. Если же ты увидишь, что опасность велика, поспеши дать вина, особенно налей вина на вареную крупу. Если же вместо крупы польешь хлеб, действие будет таким же. Если же приступ ожидается средней тяжести, то вина не нужно, достаточно добавить к пище некоторое количество зерен граната, или груш, или яблок, или каких-либо других вяжущих плодов. И если после этого больной перенесет приступ умеренно легко, то нет необходимости продолжать вводить в пищу эти плоды. Это следует делать только тогда, когда можно предвидеть, что предстоит приступ. Если же опасное состояние возникнет внезапно, следует дать горячего вина, хлеба и с ним немножко теплой крупы. Если же дашь слишком много или дашь больному, находящемуся в таком состоянии, другую, трудноперевариваемую пищу, то больной не только потеряет сознание, но и задохнется. Тем же, кто теряет сознание из-за временного застоя жидкостей в той или иной части тела, надо давать смеси уксуса и меда, иссоп, базилик и болотную мяту, а также плоды яблока и пищу рассекающего свойства. Ведь жирное и вязкое причиняет при подобном состоянии большой вред. Растереть и перевязать конечности в таком состоянии неплохо. Также можно прибегнуть к мочегонным напиткам, например из укропа, фенхеля, сельдерея, петрушки, амми, моркови и колоса нарда. Кроме них, когда их полезное действие уже будет явным, надо дать больному легкое и не слишком старое белое вино. Такие обмороки можно отличить от других по нарушениям пульса, и в особенности по его силе и слабости, а также скорости; но так называемого синдрома полноты, иногда сопровождающего эти нарушения пульса, при таких обмороках не бывает. Иногда при таких состояниях наряду с сильным бывает слабый пульс. Но все это подробнее изложено в моем сочинении «О пульсах». Теперь же перейдем к разговору об оставшихся случаях потери сознания, например о тех, которые бывают при прорыве абсцесса или обильном выделении жидкости при водянке. Таких больных достаточно немедленно привести в чувства посредством сильно пахнущих средств, а немного позже дать им хорошо переваривающиеся напитки. Если же человек потеряет сознание от горя, или радости, или страха, или гнева, или потрясения, то необходимо привести его в чувства сильно пахнущими средствами и нажатием на ноздри, а затем вызвать рвоту. Таким же образом следует немедленно привести в чувства того, кто теряет сознание из-за раны, сильной потери крови или иной жидкости, из-за боли суставов, а также из-за нервов или растяжения мышц. Затем таких больных следует лечить в соответствии с их основным заболеванием. Тех же, кто теряет сознание при коликах, кишечной непроходимости или при иных подобных заболеваниях, сопряженных с сильной болью, надо приводить в чувства нагреванием больной части и массажем конечностей. Тех же, кто теряет сознание из-за общей слабости и иссякания сил тела, которые происходят от дурного смешения жидкостей в тех частях тела, откуда берутся эти силы, нужно лечить посредством свойств, противоположных этим дурным смешениям: нагревать холодных, остужать горячих, и аналогично для других свойств. Ведь недостаток так называемой жизненной силы, которая, как мы показали, исходит из сердца, определяется по слабому пульсу. Недостаток же силы, происходящей из печени и называемой питательной, определяется по выделениям, в которых сначала появляется кровь, и они становятся водянистыми и немногочисленными, а потом они становятся плотными, как отстой оливкового масла. Недостаток же силы, исходящей от мозга, которую некоторые называют душевной, определяется по слабости преднамеренных движений. Однако о самих состояниях я отдельно написал в другом сочинении, ведь, когда дело доходит до них, врачи часто многое упускают из виду.

14. До сих пор мы говорили о симптомах. Теперь же вернемся к тому, что мы обозначили как цель в самом начале, к определению причин каждого из них. Эти причины и укажут тебе необходимое лечение. Например, если у больного болит голова, если он переел и страдает изжогой, а ты велишь ему вызвать рвоту, то он вырвет либо желчью, либо слизью, либо тем и другим. Если же не наблюдается никакая подобная болезнь желудка, следует посмотреть, нет ли какого-либо переполнения, или затора жидкостей, или воспаления в какой-либо части головы. Прежде же всего надо определить, простирается ли боль по всей голове или является более сильной в одной ее части. Затем следует выяснить характер боли: она ощущается как тяжесть в голове или носит тянущий, ноющий характер, является пульсирующей или «кусающей». Ведь боль, сопровождаемая тяжестью, — признак переполнения, «кусающая» — признак едкости паров или соков, тянущая, если не сопровождается тяжестью, пульсацией и дурно переваренными газами, вызывающими метеоризм, — признак переполнения. Если же тянущая боль сопровождается пульсацией, то она указывает также на воспаление мембраноподобных тканей, а если тяжестью — то на скопление соков в мембранах. Так вот, когда ты определишь все это, надо рассмотреть причину, вызвавшую каждое из этих состояний, ведь она укажет тебе на необходимое лечение. Например, если имеется избыток газов и жидкостей, надо посмотреть, не из-за силы ли лихорадки соки, скопившись и как бы вскипев, направились в голову, или это произошло из-за слабости этой части тела, или из-за избытка жидкостей во всем теле, ведь это ты вылечишь легко опорожнением всего тела. Если же речь идет о слабости этой части тела, то жидкости всего тела надо оттянуть в другом направлении, а голову лечить. Отвлечение же соков от всего тела производится жесткими клизмами, а также многочисленными перевязываниями и массажем нижней части тела, а при необходимости и кровопусканиями. Голову же ты вылечишь, если, отвлекая жидкость во все остальные части тела средствами, которые могут понемногу отвлечь их от головы, воспользуешься опустошающими, а затем — напрягающими средствами. Отогнать жидкости может так называемое оливковое масло сырого отжима или другое средство, близкое к этому, например смесь уксуса и розового масла или само по себе розовое масло, и все, что приготовляется из мака, или молодых цветов оливы, или гроздей плюща, или зелени душистой мяты, или гулявника. Средства же эти должны быть при более жестком и более холодном скоплении жидкостей теплыми — при более горячем и желчном — холодными. Само же по себе теплое оливковое масло опустошает и отводит соки, особенно если оно старое, или сикионское^[165], или же содержит сваренный в нем укроп. Скопление не слишком плотных и вязких соков вполне устраняется этими средствами. Если же выварить в масле меум, или тимьян, или волосок блошиной мяты, или кошачьей мяты, или душистой мяты, или гулявника, то удалишь и более плотные соки. Те же средства также могут вернуть этим частям тела некоторый тонус и силу, потерявшим ее. Пользоваться же ими следует постоянно до полного выздоровления. При необходимости надо производить очищение через ноздри и уши, а также вызывать чихание. И если ты ведешь пациента в баню, надо растереть ему голову сухой тонкой тканью и приложить компресс без оливкового масла с солью, нитром и горчицей. Таково лечение головной боли, происходящей от слабости этой части тела. Когда же причина головной боли — сильный жар и необходимо лечение, нужны вещества, имеющие холодные свойства и возможности: примочки, содержащие смесь воды и оливкового масла, смесь уксуса и розового масла и мак. Если же появилось критическое кровотечение или рвота, не следует искать лечения, и считать это следует не симптомом, а хорошим знаком, подобно всем признакам приближающегося кризиса, которые пугают большинство людей, но на самом деле являются добрыми знаками. Лучше же всего можно распознать, когда тело бывает сотрясаемо природой, готовящейся к разнообразным выделениям, в том числе к рвоте и кровотечению, неотделимым признаком чего является головная боль. Все это подробно описано в другом месте. Теперь же следует, насколько позволяет принятое нами в самом начале решение говорить кратко, упомянуть и об этих предметах. Прежде всего следует определить тип лихорадки: горячая ли она, сопровождается ли сильным жаром. Ведь такие лихорадки имеют обыкновение разрешаться обильными выделениями, в то время как более мягкие и как бы вялые часто затягиваются и приводят к абсцессам. Во-вторых, следует определить, есть ли у больного надежда на выздоровление. Потому что при смертельной болезни кризис всегда ведет только к худшему. В-третьих, надо определить период развития болезни. Ведь если есть признаки начала или развития болезни, но нет признаков, указывающих на ее высшую точку или переваривание, которые должны быть в моче, или мокроте, или кале, то нельзя ожидать хорошего кризиса. Таковы признаки, по которым можно предсказать разрешение болезни через обильные выделения. Признаки того, что кризис наступит прямо сейчас, а не в будущем, таковы: любому кризису предшествует состояние, когда больной начинает тяжело переносить свою болезнь. Если болезнь разрешится днем, то это состояние наступает ночью, если же болезнь разрешится ночью — то днем. Если ты увидишь такое состояние, то надо посмотреть, сколько дней прошло с того момента, как человек заболел. Ведь есть болезни, которые разрешаются и от слабого потрясения тела. Однако большинство болезней не разрешается и при сильных потрясениях тела, если день по природе своей не способствует крзису. Ведь на седьмой день и при малом потрясении природы может случиться разрешение болезни через обильные выделения. Шестой же день требует серьезнейших приготовлений, и часто даже они не приводят к разрешению. Если же разрешение наступает на шестой день, то оно небезопасно и ненадежно. Так же и у каждого из других дней есть своя собственная природа, которую мы определили в сочинении «О критических днях». Итак, предположим, что и день соответствует силе потрясения организма. Тогда далее следует рассмотреть, каков кризис; а о прочем здесь говорить не место. Если должны начаться рвота или кровотечение из носа, то, как выше было сказано, основным признаком таких выделений является предшествующая головная боль, по которой их и определяют. Прежде всего это понятно из того, что она [головная боль] не являлась изначальным симптомом болезни, но возникла как признак потрясения организма перед кризисом. Во-вторых, следует определить, болит ли вместе с головой шея, имеются ли спазмы в подреберье и внезапное затруднение дыхания, как бы при сужении грудной клетки. Если при наличии всех этих симптомов пульс станет более тяжелым, но не замедлится и не станет редким, то нужно ожидать немедленного наступления кризиса. Если же помимо того, что пульс не только не станет реже, но и участится и приобретет силу, то надо смотреть на лицо больного: ведь если какая-то часть его дергается, или сводятся спазмом вены головы, а щеки, нос или глаз становятся красными, ожидай наступления кризиса. Если же у больных непроизвольно текут слезы, или им начинают видеться кошмары, и они подносят руки к ноздрям, как бы царапая их, то кризис уже недалек, и ты вот-вот увидишь текущую кровь. Ведь когда больной поскребет ноздри один или два раза, кровь немедленно хлынет. В этих обстоятельствах не пугайся, если увидишь, что пациент ведет себя как безумный и вскакивает. Ведь все это есть признаки подъема соков. Так же и затрудненное дыхание, и спазмы в области подреберья, и тяжесть шеи и головы — признаки подъема соков. Безумное поведение больного считай одним из признаков наряду с перечисленными. И всех этих признаков достаточно. К ним часто присоединяются возраст и природа больного, укрепляющие надежду, а также время года и погода в данное время. Ведь если больной — мальчик или если он по другим причинам по своей природе горяч и полнокровен, то это должно дать тебе еще больше надежды. Если же у больного и раньше часто шла кровь из носа, а теперь он заболел и увлажнился, то одного этого достаточно, чтобы с уверенностью прогнозировать кровотечение из носа. Если же будет лето, или не лето, но погода будет жаркой, то нужны ли еще другие признаки? Если многие в такое время переживут кризис, сопровождающийся кровотечением, то и это должно увеличить у тебя надежду на такой же исход, и если тело больного полнокровно и у него часто бывают обильные выделения. Мне же кажется, что совсем не сложно, имея те или иные признаки предстоящего кровотечения, прогнозировать его; напротив, мне кажется, что не сделать такой прогноз — нелепо и признак невежества. Однако из-за легкомыслия современных врачей удивительным кажется даже то, что совершенно не удивительно. Ведь по перечисленным выше признакам несложно определить, пойдет ли кровь из левой или из правой ноздри. Но большинству врачей это кажется не только сложным, но и невозможным. Можно таким же образом делать прогноз и обо всех других выделениях, рассмотрев следующие два фактора: откуда берет начало природа этого процесса и в какую часть направляется. Если же мы будем это знать, то сможем содействовать уменьшению выделений и воспрепятствовать слишком обильному выделению. Например, если при кровотечении из селезенки поставить большие банки из тыквы на область подреберья слева, то легко отведешь кровь. Если же кровотечение происходит из печени, то банки надо ставить справа. В других случаях рассуждение должно быть аналогичным. Ведь если ты будешь рассматривать общее, то на основе одного сможешь сделать заключение о многом. Так что я прекращу здесь это рассуждение. Далее перейду к рассуждению о лихорадках, сопряженных с воспалением, и о других болезнях, которые случаются в каждой из частей тела. «Воспалением» древние назвали как бы палящую, жгучую болезнь. Современные врачи называют так не любую жгучую болезнь: например, они не называют так герпес или рожу и подобные заболевания, но используют это слово только для горячих заболеваний, сопровождающихся жесткой опухолью и стягивающей болью. Мы же рассмотрим лихорадку и боль не только при таких заболеваниях, но и в целом при всех горячих и как бы жгучих заболеваниях. Так вот об этих и других подобных заболеваниях мы и будем рассуждать далее.

ВТОРАЯ КНИГА К ГЛАВКОНУ О МЕТОДЕ ЛЕЧЕНИЯ

1. Далее мы расскажем тебе, о Главкон, о болезнях каждой части тела в отдельности, начиная с воспаления. Ведь оно случается часто и имеет больше всего видов, за каждым из которых, согласно природе, следует лихорадка. Общим для них всех является сильный и как бы палящий жар, почему древние и дали этому заболеванию название «воспаление». Но у каждого воспаления есть свои отдельные свойства, по которым ты можешь определить и его вид, и подобрать соответствующее лечение. Ведь одно лечение подходит для герпеса, другое — для рожи, третье — для паннуса и так далее для остальных видов воспалений. Так что и здесь, как мне кажется, важно быть в состоянии поставить правильный диагноз. Я попытаюсь рассказать тебе, как это делается, начиная с различий между разными видами воспаления.

Первое различие между воспалениями — то, что некоторые из них бывают влажными, а некоторые — сухими. Влажное воспаление происходит оттого, что некая часть тела захватывается течением горячих жидкостей. Сухое же бывает, когда нечто не притекает, но часть тела жжет ее собственный жар. До определенного момента это бывает как бы лихорадкой отдельной части тела; если же жар и сухость становятся слишком сильными, происходит полная гибель и омертвение этой части тела. Поэтому этот вид лихорадки по природе своей терзает не больше, чем другой, при котором, как мы сказали, в часть тела натекают некие соки. Этот вид также имеет много подвидов: один — когда натекает кровь, другой — когда натекает желтая желчь, третий — когда и то, и другое. Однако при каждом из этих видов либо притекший сок является уже загноившимся, либо гниет, будучи стиснутым в этой части тела. Так как хорошая и соразмерная по своему количеству этой части тела кровь оказывается сильно стиснутой большим количеством натекшего в ту часть тела сока, человек испытывает сильную боль, если только эта часть тела не полностью потеряла чувствительность. Также человек чувствует мучительное сжатие в глубине тела и растяжение по всей части тела, а также сдавление и сильный жар, так что ему кажется, что он горит, и он стремится охладиться. Также эту часть тела покрывает краснота, как бывает у омывшихся горячей водой, обжегшихся огнем или нагревшихся каким-либо иным образом. Этот вид страдания и стал причиной названия всего типа заболеваний, поэтому он и называется «воспаление», причем это название прижилось и для многих других видов заболеваний, близких этому. Это может происходить почти от любого внешнего толчка: от раны, спазма, ушиба, разрыва, переутомления при гимнастических упражнениях, вывихах, переломах, самопроизвольно возникших язвах, а также без всего этого, из-за того, что в сосудах скапливается чрезмерное количество соков, и горячий сок изливается в какое-либо место, оказавшееся для этого наиболее удобным. Это место будет либо слабее других, либо менее плотным, либо более склонным стягивать в себя соки, либо менее подвижным, либо будет привлекать к себе соки по какой-либо иной причине. Здесь все это излагать не место. Когда же желтая желчь, сохраняя свою природу, чрезмерно распространяется вместе с кровью по всему телу, это заболевание называется желтуха. Когда же она отделяется от крови и застаивается в одной части тела, это называется герпес; ведь если желчь по своему составу является плотной, то она совлекает всю кожу до мяса, и Гиппократ называет это едким герпесом. Если же желчь менее плотная, то как бы горит только поверхность кожи, и к этому виду относится название рода в узком смысле, то есть он называется просто герпесом, без уточнений. Ведь из двух других видов один, описанный выше, называется едким герпесом, а другой, оставшийся, — сыпной лихорадкой (κεγχρία), так как он сопровождается появлением на поверхности кожи многочисленных больших волдырей, похожих на просяные зерна (κέγχροι). Этот вид герпеса также возникает из-за желчи, но из-за желчи менее едкой и горячей, чем при описанных ранее заболеваниях. Если же приток соков будет смесью из крови и желтой желчи, более горячих, чем должно, или из крови, горячей и очень легкой по своему составу, то такое заболевание будет называться рожей, и оно будет намного горячее и краснее, чем воспаление. И если прикоснешься к пораженному месту, кровь с легкостью проступит, и тут же начнет течь, и окажется очень неплотной и красной, и боль при роже бывает не такой, как при воспалении. Это заболевание, в отличие от воспаления, не сопряжено с чувством сжатия, сдавливания или растяжения, но иногда причиняет весьма умеренное беспокойство, особенно когда распространяется только по коже, не затрагивая лежащую под ней плоть. И при этом именно так бывает в большинстве случаев, и именно это называется рожей. Ведь если заболевание затрагивает и плоть, находящуюся под кожей, то оно происходит не от притока легких соков и является не только рожей, но смешанным состоянием из рожи и воспаления, при котором могут преобладать симптомы рожи, и тогда такое заболевание современные врачи называют воспалительной рожей, если же преобладают симптомы воспаления, то они называют это рожистым воспалением. Если же признаки ни одного из состояний явно не преобладают, то говорят, что воспаление и рожа смешаны. Итак, рожа в точном смысле яляется только кожным заболеванием, а воспаление затрагивает не только плоть, особенно находящуюся под кожей, но иногда и кожу. И этот вид не менее болезненен, чем другие, но при нем отсутствует чувство сжатия. Когда же притекшая кровь является достаточно горячей и плотной, то в той части, куда она притечет в достаточном количестве, создаст жгучую рану, имеющую очаг. Граница такой раны всегда воспаляется, горит и сильно болит. Называется же такое заболевание карбункул. Если же натекшая кровь черная, плотная, мутная и горячая, как в описанном выше случае, но в то же время смешана с другими, менее плотными жидкостями, то на поверхности кожи появляются волдыри, похожие на те, которые бывают от огня, когда же они вскрываются, то под ними оказываются раны, имеющие очаг. Это тоже карбункул. Таковы виды воспаления, различаемые согласно природе заболевания. Кому-то, возможно, показалось, что много видов здесь не названо, — тому, кто обманут множеством названий, таких как опухоль в паху, папула, паннус, офтальмия, пневмония, плеврит и многими другими, за которыми [в сущности] скрывается одно и то же явление. Ведь все это воспаления, входящие в один из описанных мной видов. Но все эти болезни получили разные названия, так как те, кто впервые давал им эти имена, хотели вложить в одно слово общее понятие и о природе заболевания, и о месте, в котором оно возникает. Ведь и опухоль в паху, и папула, и паннус — заболевания желез. Опухоль в паху есть воспаление, папула — воспаление, быстро растущее и склонное к нагноению. Паппус — так называемая воспалительная рожа или рожистое воспаление. Так же и офтальмия — воспаление роговицы, плеврит — воспаление мембраны, опоясывающей грудину, пневмония — легких, и для всех остальных названий аналогично. Так вот, в тех воспалениях, которые возникают на видных частях тела, с готовностю признают воспаление, в тех же, которые возникают на невидных, хотя и признают лихорадку, но не таким же образом. Мне же кажется, что в этих случаях постановка диагноза требует весьма тонкого знания и хорошего знакомства с природой этой части тела, которое мы получаем благодаря анатомическим исследованиям, а также из определенного знания функций данной части тела. Обо всем этом подробно сказано в другом сочинении. Теперь же не время говорить об этом, так как тебе предстоит непредвиденный отъезд. Но сначала я тебе расскажу, как лучше всего лечить воспаление. Я рассмотрю воспаления каждой из частей тела, начиная с тех случаев, которые бывают чаще всего. Из этого ты поймешь, как представлять себе весь этот род заболеваний. В целом, начинать же надо с того, что является самым важным и во всех других случаях — с причины болезни.

2. У всех возникающих воспалений одна и та же причина — легко наблюдаемый так называемый приток соков. Иногда, впрочем, воспаление совпадает и с другими болезнями, имеющими другую явную причину. Ведь если при отсутствии явных предвестников недуга часть тела внезапно воспаляется, действующей причиной болезни называют приток соков, а саму болезнь — ревматическим (букв.: «притоковым». — Примеч. пер.) состоянием. И при воспалениях важнее всего, чтобы начало лечения было хорошим. Ведь ошибки в начале лечения делают воспаление трудноизлечимым или вообще неизлечимым. Самые большие ошибки — две: совершенно не заботиться обо всем организме и еще больше нагревать и увлажнять страдающую часть тела. Большинство врачей совершают обе эти ошибки. Ведь некоторые по методическим соображениям убеждены, что любое воспаление есть плотное заболевание и что его надо разредить. Некоторые же следуют за ними, не рассуждая и не думая, и у них для плохих результатов одно оправдание: они ошибаются вместе с большинством. Но с этим не согласны ни ученые, ни опытные врачи. Наука и опыт указывают, что надо опорожнить тело подходящими средствами, а саму воспаленную часть омыть и приложить к ней средства, которые могут отвести от нее притекшие жидкости и опорожнить часть, непосредственно окружающую пострадавшее место, а уже пострадавшим частям вернуть напряжение и силу. За чем нужно следить, производя опорожнение, уже сказано прежде, теперь же кратко напомним об этом. Если ты запомнишь то, что сказано здесь, тебе не придется применительно к каждой болезни вновь слушать, на что надо обращать внимание при опорожнении. Так вот, мы уже говорили, что следует обращать внимание на возраст, время года, местность, погоду, силы больного, его телосложение, привычки и историю болезни. Ведь из всего этого ты поймешь, производить или не произвоить опорожнение, и если производить, то откуда и как. Например, представим себе состояние, при котором течение соков привлекло их в колено, и оттуда надо сделать обильное их удаление. Предположим, ты видишь, что тело больного полно крови, сил у него много, время года — весна, местность имеет хороший климат, больной — подросток или юноша. Тогда необходимо сделать кровопускание из верхней части, и для этого рассечь вены в районе локтя: либо внутреннюю, либо среднюю. Если же пострадавшая часть находится в верхней части тела, то кровь надо отвести вниз. И всегда полезно направить течение крови в противоположном направлении. Приложить же нужно состав из живучки и кожуры граната, вываренных в вине, сумаха и перловой крупы. Этот состав — наилучший при таких состояниях: он может произвести нужное воздействие. Ведь он отталкивает натекший сок, осушает прилежащие ткани и дает силы ближайшим частям тела. И таким же образом ты можешь составить тысячи других лекарственных средств. Способ их составления ты найдешь в сочинении «О лекарственных средствах». Там я отдельно опишу для тебя каждое из этих лекарственных средств, с комментариями об их возможностях и примерами их применения. Если боль не очень сильная, можно пользоваться этими средствами; если же приток соков сопровождается сильной болью, то не надо омывать это место ни теплой водой, ни оливковым маслом, ни прикладывать к нему примочки с пшеничной мукой. Ведь все эти средства враждебны состоянию притока соков, даже если кажется, что они могут принести временное облегчение. В таком состоянии достаточно будет унять слишком сильную боль с помощью состава из вина из сушеного винограда, розового масла и воска, слегка смочив его тем и другим. Все [ингредиенты] надо положить на немытую шерсть, содержащую большое количество оческов. Летом такой компресс надо ставить холодным, а зимой — теплым. То же относится и к примочке из подорожника, чечевицы, хлеба и розового масла. Чуть выше пострадавшего места надо наложить губку, пропитанную терпким вином или холодной водой, а еще лучше, если добавишь немного уксуса. Если от этого будет какая-либо заметная польза и при этом не начнет выделяться гной, следует воспользоваться мягкими пластырями, показанными при притоке соков. Лучшие из них те, которые способны осушать и при этом отталкивать натекшую кровь, не причиняя боли. Те же, которые сильно стягивают и из-за этого причиняют боль, больше вредят причиняемой ими болью, чем приносят пользу, удаляя жидкость. Так вот, лекарственное средство должно быть таким, как то, что привычно нам, — состоящее из квасцов, смоченных розовым маслом. Если же ты к этому приложишь с внешней стороны чистую шерсть, смоченную терпким вином, то принесешь еще больше пользы. Если же в этой части тела появится гной, примочку следует наложить один или два раза. И лучше всего при этом состоянии примочка из ячменной муки. К ней также можно примешать уксус или вино. После того как гной выделился и вышел, следует остерегаться прикладывать оливковое масло или воду. Если же нужно промыть рану, следует пользоваться либо смесью меда с водой, либо смесью уксуса с водой, либо вином, либо вином с медом. Если же воспаление сохранилось, нужно прикладывать примочки с чечевицей. Если же воспаление прошло, можно пользоваться и другими средствам для примочек, которыми мы пользуемся при таких открытых ранах, и не в последнюю очередь примочкой с квасцами. Сверху же на примочку надо накладывать губку или шерсть, пропитанную терпким вином. Если же нет терпкого вина, ее следует пропитывать водой, смешанной с уксусом настолько, чтобы можно было пить. В этих случаях полезны и те вина, которые содержат морскую воду. Такое вино ты при необходимости можешь сделать и сам, смешав имеющееся вино с солью. К ране же нельзя прикладывать никаких жирных средств, например македонское лекарство и так называемое четверное лекарство (τετραφάρµακον)^[166], потому что надо только высушивать. Вот так надо лечить воспаления, вызванные притоком соков.

3. Если же воспаление возникло по другим причинам, то ничто не мешает увлажнять и нагревать его. Если же ты хочешь удалить гной, надо сделать примочку из пшеничной муки, смоченной оливковым маслом и водой. Если же необходимо сделать надрезы, то и этого не следует бояться. Если же ты сделаешь надрезы при воспалении, связанном с притоком соков, то причинишь большой вред, особенно если сделаешь это в начале заболевания. Ведь если такое воспаление длится уже долго и после опорожнения всего тела и другого необходимого лечения в больной части тела еще сохранились жесткость и чернота, то отвести от нее кровь будет весьма разумно, ведь можно считать, что это уже не воспаление. Точно так же не может быть рожей то, что уже стало бледным. Хотя и в этом случае пораженное место надо прежде всего охладить, особенно если причина заболевания непонятна. Когда же пройдет жжение, полезно и рассечь, и наложить примочку из горячей ячменной муки и моркови или какое-либо другое отводящее средство. Кровопускания же делать в таких случаях не нужно, но достаточно произвести очищение кишечника. Также надо дать лекарство, выводящее желтую желчь. Если же болезнь невелика, то и в этом нет необходимости, но достаточно поставить жесткую клизму. При роже, возникающей на месте язв, и других воспалениях, имеющих явную причину, даже если захочешь немедленно приложить примочку с ячменной мукой, сделав, кроме того, надрезы, не навредишь. Рожистые же воспаления и воспалительные рожи надо лечить, подбирая, насколько возможно, смешанное лечение, всегда противоположное наиболее жесткому. При воспалениях же в паху, нарывах и припухлостях надо осуществлять такой же уход, как при аналогичных заболеваниях в других частях тела, помимо того, что применительно к этим частям тела следует, согласно природе их, воздерживаться от слишком жестких средств, так как это железы. При герпесе же показаны те же средства очищения всего тела, что и при роже, однако применительно к самой пострадавшей части необходимы другие средства. Ведь все, кто страдает разъедающими заболеваниями, стремятся охладиться, и то же относится к больным герпесом и рожей. Однако они не переносят лекарств, которые по природе своей не только охлаждают, но и увлажняют, поэтому к ним нужно применять только те из охлаждающих средств, которые, кроме того, в наибольшей степени способны высушивать. Поэтому к местам, пораженным герпесом, нельзя применять ни латук, ни гречишник, ни болотную чечевицу, ни болотный лотос, ни кресс, ни псиллиум, ни портулак, ни цикорий, ни живучку, ни любое другое средство, способное увлажнять и охлаждать, которое подходит для рожи. Также не следует промакивать пораженное место губкой, смоченной в холодной воде, или использовать паслен, хотя он по природе своей и высушивает, и охлаждает, но весьма умеренно. Такие же поражения требуют более сильного осушающего действия, чем действие паслена. Поэтому к ним нужно прикладывать сначала завитки виноградной лозы, ежевики, шиповника и подорожника. После этого надо смешать чечевицу, ячмень, мед и вышеописанное средство для примочки при воспалении, связанном с притоком соков, не добавляя туда только живицы. Сами же изъязвленные места смажь средствами, предписанными при герпесе в книгах, посвященных лекарственным средствам. Таких средств множество, большинство из них накладываются на специальные кружочки, которые после использвания смывают вином из сушеного винограда. Если же нет вина из сушеного винограда, можно воспользоваться легким белым слегка вяжущим вином, например Фалернским, Массалиотским, Сабинским, Адриановым или Арсииновым, но ни в коем случае не терпким на вкус и не старым. И если воспользуешься вместо всего этого смесью уксуса с водой, хуже не сделаешь. Если же язвы уже старые, то нельзя смывать кружочки ни вином из сушеного винограда, ни смесью уксуса и воды. Из вин же в этих случаях хороши те, которые являются достаточно вяжущими, особенно красные, если же их нет, то белые. Из лекарств же в этих случаях лучше всего средства Полиида и Павсона, а также средства Муза и Андрона^[167], и им подобные. Если же герпес поражает только поверхность и является не слишком давним, то смазывать его ничем не надо, так как он вызывает сильное жжение и осушение, но при таких герпесах достаточно тех средств, которые имеют меньшую силу, чем глауциум, и разводить их надо прежде всего водой. Если же такие лекарства не вызвали раздражения, то можно прикладывать и уксус. Если же приложишь также кашицу из паслена или подорожника, принесешь еще больше пользы. В целом обо всех язвах, как возникающих самопроизвольно, так и являющихся симптомами других заболеваний или возникающих от механических повреждений, тебе нужно знать следующее: все они требуют осушения, и пользоваться для этого надо средством, как говорит Гиппократ, не слишком жестким, то есть не едким и не слишком раздражающим, кроме случая, когда язва злокачественная и гниющая. Ведь такие язвы требуют более жестких средств, имеющих действие, подобное огню, каковы медная руда, квасцы, мышьяк, гипс и реальгар. Ведь такие лекарства жгут подобно огню. Но иногда мы, если все эти лекарства оказываются слишком слабыми, прибегаем и к самому огню. Такого рода лекарства можно прикладывать и к самому очагу так называемого карбункула, где пораженная часть тела больше всего гниет, но не к окружающей это место коже. Ведь так ты можешь незаметно вовлечь без необходимости и здоровые части. Но надо пользоваться вышеупомянутыми кружочками, например андрониевым лекарством. Если же будет очень сильное покраснение и жжение, надо добавить в лекарство вина из сушеного винограда или кашицы из подорожника. Если же будет сильная опухоль, то сначала надо пользоваться кислым вином, а потом уксусом. Также следует сделать примочку из горькой вики, растолченной в муку и смешанной с уксусом и медом. Но прежде всего этого, еще в начале заболевания, если нет никаких противопоказаний, надо сделать обильное кровопускание.

4. Таково лечение этих заболеваний по разновидностям болезней. Но болезни различных частей тела бывают разными. Имеются четыре фактора, относящиеся к сложным частям тела: смешение соков в них, их структура, положение и функции. Что касается смешения соков, то одни более сухие по своей природе, другие более влажные, третьи более холодные, четвертые более горячие, и в сочетании либо влажные и более горячие, либо более влажные и более холодные, либо более сухие и более горячие, либо более сухие и более холодные, либо имеют наилучшее смешение во всех отношениях. И при лечении тебе следует иметь в виду природу органа. Ведь из нее ты поймешь, насколько следует охлаждать или осушать. Мясистые части тела, если они воспалились, надо осушить слегка. То же относится и к жилистым частям: они хоть и суше, чем венозные, но недостаточно. Части тела, содержащие артерии, еще более сухие, чем те, что [преимущественно содержат в себе] вены, а еще суше сухожилия, но самые сухие — хрящи и кости. Ведь прежде чем часть тела вернется к своей природе, нельзя говорить, что лечение завершено. К более сухому смешению жидкостей надо возвращать те части тела, природа которых наиболее сухая, а к более холодному — те, природа которых наиболее холодная. То же относится и к двум другим качествам. Если же качество в той или иной части тела умеренно, то и восстанавливать его надо умеренно. Таким образом, различные смешения соков в частях тела делают их лечение разнообразнее. Структура же частей тела различается таким образом: одни имеют полости во внутренней части, другие — во внешней, третьи — и там, и там, четвертые — ни там, ни там. Например, из простых частей тела артерии, вены и сухожилия имеют следующую структуру. Сосуды конечностей имеют просвет внутри, те же, что внутри брюшной полости, — и внутренний просвет, и внешнюю полость, сухожилия же конечностей не имеют полостей ни внутри, ни снаружи, а артерии и вены внутри брюшной полости имеют полости и внутри, и снаружи. Из внутренностей же почти все имеют большие полости и внутри, и снаружи. Кроме того, сама плоть легких тонкая, плоть же почек плотнее, печени — еще плотнее, а плоть селезенки настолько плотнее плоти легких, насколько тоньше плоти печени. Из всех этих органов те, которые не имеют ни с одной стороны выпуклостей, способных принимать в себя избыток жидкости, следует сильно осушать, даже если этот орган не слишком сух по своей природе, как, например, сухожилия, и особенно сухожилия конечностей. У тех же частей тела, которые имеют выпуклости и внутри, и снаружи, они способны в какой-то степени облегчить воспаление, и такие части не нуждаются в слишком сильно осушающих средствах, особенно если плоть их мягкая, как, например, у легких. Факторами же, связанными с положением части тела, также не следует пренебрегать. Ведь именно они более всего указывают на то, через что, каким образом и куда следует производить опорожнение. Отведение же, как это называетГиппократ, уже притекших соков, если часть тела уже захвачена притоком соков, есть лечение дренированием. И тот, и другой вид опорожнения следует производить через общие сосуды. Например, отведение соков от матки можно произвести, если рассечешь локтевую вену, или поставишь банку возле соска, или разогреешь руки посредством массажа и перевязывания. Дренаж же можно осуществить, расссекая вены под коленями или на щиколотке или поставив банки на бедра и разогрев голени посредством массажа и перевязывания. И если страдает правая часть матки, то и кровь надо отводить из правой руки и ноги. Если же страдает левая часть матки — то из левых конечностей. Ведь это именно то, что некоторые называют «равнонаправленностью», или «соответствием». Также следует рассечь внутренние гиппократовы вены, так как они находятся ближе всего к страдающей части тела и на той же стороне. Если же захочешь сделать кровопускание при воспалении селезенки, то надо рассечь вены с внутренней стороны левой руки, а если при заболевании печени — то с внутренней стороны правой руки. Если же воспаление возникло в верхней части тела, как, напрмер, при ангине или воспалении глаз, надо рассечь внешние вены соответствующих конечностей, и через связанные части тела произойдет опорожнение самих страдающих частей, независимо от того, хочешь ли ты отвести соки или произвести дренаж, кроме случаев, когда болезнь является затяжной. Ведь тогда следует делать кровопускание из самой страдающей части. Так же и при ангине надо рассечь вену под языком, если все тело не наполнено соками, а болезнь затягивается. Также в таких случаях мы ставим банки на селезенку и печень. Таким же образом мы делаем надрезы на тех или иных частях тела, пока соки еще не натекли. Ведь если сделать это позже, то ты только вызовешь большее разражение больного места и удвоишь страдания пациента. Но это надо делать, если все тело не страдает от избытка жидкости и в момент вмешательства не наблюдается ее притока, а в данной части тела задерживается что-то из прежнего притока соков. То же, что задерживается в изгибах печени, следует выводить с мочой, а то, что задерживается в ее нижней части, — с калом, как подсказывает и само положение этого органа. Грудь и легкие надо очищать через кашель, желудок и брюшную полость — через рвоту, кишечник — через кал, селезенку и почки — через мочу, матку — через месячные, мозг и мозговые оболочки — через нёбо, горло, ноздри и уши. Но также следует помнить, что к частям тела, находящимся на поверхности, надо применять такой вид лекарств, который требует заболевание. К тем же, что расположены внутри, так как лекарство растратит свою силу на все, что находится между местом его применения и органом, надо применять лекарства, не исходя из их непосредственного действия, а исходя из действия, которое будет, [когда оно дойдет до больного органа], а его мы определяем, исходя из положения органа. Таким же образом, прикладываем ли мы лекарство наружно, даем ли его съесть или выпить, мы должны иметь в виду не его немедленное действие, но то действие, которое оно будет иметь, когда дойдет до страдающего органа. Так, при воспалении легких компрессы, которые мы прикладываем к коже груди, должны быть намного более сильными и жесткими по своей природе, чем если бы мы имели возможность приложить его к самому органу. Так как на пути лекарства встретится много тел, то, пока оно дойдет до страдающей части, оно совершенно растеряет свою силу и ослабеет, если сначала будет слабым. Так что ему надо придавать столько дополнительной силы, сколько у него отнимет путь, и настолько же меньше должна быть сила лекарства, которое помогает посредством наружного применения. Например, если воспаление находится на кожи груди, то достаточно лекарства, которое может просто ослабить его, а для лечения того, что внутри груди, а также мембраны, окружающей легкие, необходимы более жесткие средства. То же относится и к селезенке, печени и всему, что находится внутри брюшной полости. При этом кожа часто повреждается от прикладывания лекарств, хотя ее и труднее повредить, чем внутренние органы. И если можно направить лекарство непосредственно к самому внутреннему органу, что нужно пытаться сделать каждый раз, то следует пользоваться настолько менее жесткими лекарствами, насколько более чувствителен по своей природе орган. Однако и те лекарства, которые мы рекомендуем есть или пить и которые направлены на лечение болезней внутренних органов, тоже должны быть более жесткими и сильными, чем то, чего требуют страдающие части, кроме лекарств, предназначенных для лечения желудка и брюшной полости. Только эти лекарства мы даем такими, каких требует заболевание, а все остальные мы даем более жесткими и сильными, особенно те, которые мы даем для лечения почек. Ведь необходимо учитывать, через сколько органов пройдет лекарство перед тем, как попасть в легкие. Сначала оно попадает в рот, потом — в гортань, устье желудка, желудок и тонкий кишечник, потом — в сосуды брыжейки, оттуда — в изгибы печени, затем — в полую вену, оттуда — в сердце, а оттуда таким же образом — в легкие. И невозможно сказать, что в каждой из этих частей [тела] оно не смешивается с определенными соками и не претерпевает изменений, соответствующих природе органа, через который проходит. Так что то, что остается от его силы, является мелким и незначительным, гораздо меньшим, чем нужно для пользы страждущего. Таким обазом, положение органов может настолько сильно влиять на необходимое лечение — о том, как на него влияют функции органов, я скажу далее. Из частей тела одни имеют приобретенные функции, а другие — врожденные. Также одни из них приводят в действие лишь свои функции, а другие приводят в действие функции других частей. У одних есть собственная функция, у других — общая. И вид данного органа в каждой из приведенных классификаций по необходимости влияет на лечение. Ведь многие из упомянутых выше вспомогательных средств, с одной стороны, облегчают страдания, а с другой — вредят естественной функции органа. Этот вред распространяется на все тело, причем двумя путями: если орган является причиной функции других органов, то и вред будет общим для всех этих органов, или если функция важна для всего тела, то и вред будет нанесен всему телу. Например, печень, сердце, мозг и яички — общие начала функций для всего тела. У желудка же и матки есть соприродные им функции, не объединяющие их ни с каким другим органом. При этом функция желудка полезна для всего тела, а функция матки — уже нет. Лечение болезни часто вредит функции органа: неумеренно расслабляющие средства нарушают тонус, а следовательно, и функцию органа; а слишком охлаждающие гасят врожденное тепло. Ведь именно оно, по мнению многих величайших врачей и философов, является материей всех телесных сил или по крайней мере первым и необходимейшим инструментом, приводящим в действие функции частей тела. Так же и некоторые неуместные качества являются разрушительными для функций органов. И все это следует учитывать в ходе лечения, иначе мы, сами того не заметив, болезнь вылечим, а больного убьем. Ты можешь видеть, как это происходит ежедневно из-за врачей, которые следуют не осмысленному опыту, а методике, портящей любое доброе искусство, или догматически следуют каким-либо рассуждениям, исполненным многочисленных ошибок. Но критерии, связанные с функцией органа, укажут тебе, является ли он малочувствительным или высокочувствительным. Ведь высокочувствительные органы не выносят жестких лекарств, а также едких соков. Например, больные часто страдают из-за скопления едкого сока в устье желудка. Если они испытают это в весьма умеренной степени, то у них будет беспокойство и тошнота, а иногда раздражающий сок будет выходить с рвотой, иногда же они будут тщетно пытаться освободиться от него, вызывая рвоту. Это весьма часто случается, когда в устье желудка попадает дурной сок. Таким же образом подобный сок, попав в глаза, вызывает сильнейшую боль и порождает пузырящиеся язвы, весьма трудные для лечения. Таким же образом глаз не выносит применения едких лекарств из-за своей высокой чувствительности, и также не выносит их устье желудка. Также эти части тела не выносят никакого отягощающего внешнего воздействия. Это относится к глазу в большей степени, чем к желудку: он иногда излишне отягощается даже от охлаждающих лекарств. Наименее же чувствительные части тела хорошо переносят и сильнодействующие компрессы, и едкие лекарства. И для хорошего лечения не важно, захочет ли кто-либо считать высокую или низкую чувствительность пятым критерием, помимо перечисленных четырех, или сочтет, что это входит в понятие функции. Обо всех этих критериях надо постоянно помнить применительно к любой части тела, страдающей какой бы то ни было болезнью. Ведь смешение жидкостей в ней, ее структура, положение и функции влияют на наши действия применительно к этой части тела, так как мы постоянно имеем в виду цель: вывести эту часть тела из болезненного состояния. Так вот, болезни, вощникающие только и исключительно из-за дурного смешения жидкостей, лечатся противоположными свойствами: горячее дурное смешение лечится охлаждающими средствами, независимо от того, является ли оно охлаждающим само по себе или в качестве дополнительного свойства, холодное же — посредством согревающих. Таким же образом сухое дурное смешение лечится посредством увлажняющих средств, а влажное — посредством высушивающих. О лекарствах же, нагревающихся сами по себе или по совпадению, больше всего, как ты знаешь, мы рассказали в сочинении «О возможностях простых лекарств», показав, что иногда лекарство, которое само по себе охлаждает, может, в зависимости от обстоятельств, и нагревать: например, обливание холодной водой может вызывать приступ жара, а обливание горячей водой может вызывать охлаждение, если, расслабив тело, удалит его собственное тепло. Изменения же тел, касающиеся только действующих свойств, происходящие под влиянием только нагревающих, охлаждающих, увлажнящих и иссушающих способностей, возвращают в естественное состояние, если нет необходимости в заметном опорожнении. Заболевания же, случающиеся из-за притока вещества, если это вещество благосмешанное, требуют только опорожнения, если же это вещество обладает дурным смешением, то они нуждаются в опорожнении, а также в изменении под действием противоположного качества. Опорожнение нужно, так как это так называемые ревматические, то есть связанные с притоком соков, заболевания, о которых мы, как ты знаешь, написали книгу^[168]. В ней показано, что, если страдает способность тела к питанию, возникают такие состояния, при которых избыток жидкости скапливается в наименее напряженных частях тела. Так вот, когда при ревматических состояниях в таких частях тела накапливается кровь, пораженная какой-либо болезнью, случается смешанное состояние; однако это бывает крайне редко. Чаще же всего я наблюдал, как скапливается кровь, легкая по составу и лишенная флегмы, а также желтой или черной желчи. Если же по какой-либо другой причине в той или иной части тела образовалась дополнительная ткань, надо смотреть, воспаление ли это, или скирр, или опухоль, при том что воспалением мы называем любое горячее и как бы палящее состояние, виды которого мы описали ранее. Итак, настало время кратко рассказать тебе об опухолях, чтобы ты вспомнил то, что слышал, когда мы рассказывали об этом подробно.

5. Итак, опухолью мы называем безболезненное и мягкое приращение плоти. Случается же оно из-за флегмовидной субстанции или скопления газов, как бывает и с мертвыми телами, и на ногах и голенях, при состояниях, подобных водянке, чахотке, и других болезненных состояниях. Но в этих случаях опухоль есть симптом болезненного состояния и не нуждается в отдельном дополнительном лечении. Ведь в этих случаях остановить опухоль может только растирание со смесью уксуса и розового масла, или с солью и оливковым маслом, или с солью, помещенной в смесь уксуса и розового масла, или с использованием других подобных средств. Если же опухоль возникает из-за притока в данную часть тела флегмы, если болезненное состояние усугубляется, иногда его останавливает губка, пропитанная водой с небольшим количеством уксуса. Если же это не помогает, нужно добавить немного больше уксуса, смешав жидкости в такой мере, чтобы ее можно было пить. Из этих средств менее концентрированное следует применять к телам более мягким, а более сильное — к имеющим жесткую кожу, которым не принесли пользы первые прикладывания губки. Но губка во всех случаях должна быть новой; если же это невозможно, ее надо тщательно промыть углекислым натрием или содой с так называемым масляным щелочным раствором. Если же и после этого опухоль не пройдет, надо приступить к перевязыванию, начиная с нижних частей тела и заканчивая верхними, выполнять процедуру, как при переломе, сдавливание и весь ход процедуры, как при переломе. Ведь цель лечения при таких заболеваниях бывает смешанной: с одной стороны, отвести лишнюю жидкость, а с другой — соединить и связать. Если же все описанные выше средства не остановят болезнь, то надо использовать более сильные лекарства, которые оказывают смешанное действие, состоящее из действия названных выше качеств. Я, со своей стороны, при затяжных опухолях, смазав опухшее место оливковым маслом, а затем приложив губку со щелочным раствором и туго перевязав, знаю, что в конце концов болезнь пройдет, и, конечно, не из-за того, что цель такого лечения — выведение соков, притом что свойства лечащих веществ оказываются смешанными, а благодаря отводящей и разъедающей способностям этих лекарств, которые помогают почти при всех затяжных опухолях. И поскольку о простых опухолях мы рассказали тебе достаточно, далее рассказажем о наростах.

6. Так вот, собственно скирр есть неестественная опухоль, нечувствительная и жесткая. Скирр же в широком смысле — опухоль, но имеющая нарушенную чувствительность. Нарушение чувствительности — это не полная потеря чувствительности, но и не правильная чувствительность. Скирр образуется из-за притока плохорастворимого вязкого и плотного сока к частям тела, пораженным скирром. Иногда скирр появляется в начале болезни и понемногу увеличивается. Но часто он возникает и по вине врачей, которые слишком сильно сдавливают и охлаждают рожу и место воспаления. Если же кто-нибудь приложит к телу, пораженному скирром, лекарства, сильно отводящие соки, добьется видимого уменьшения [размера] скирра, и через небольшое время будет уверен, что болезнь вылечена, то уверенность эта будет неверной, так как он не будет знать, что при таком лечении он сделал неизлечимыми последствия болезни. Ведь, хотя неплотная влага бывает выведена, оставшаяся, высохнув, делается подобной камню. Поэтому нельзя лечить части тела, пораженные скирром, сильно высушивающими лекарствами, но следует использовать умеренное тепло и влагу, не слишком большую, но и не совершенно незначительную. Ведь чрезмерно влажное [лечебное средство] не отведет влаги совсем, а имеющее слишком малое количество жидкости осушает сильнее, чем нужно. Так что лекарство, которое поможет телу, пораженному скирром, должно испытывать нечто похожее на то, что происходит с жидкостью, пролитой на солнце. Такие лекарства называются смягчающими; о них подробнее сказано в пятой книге сочинения «О возможностях простых лекарств». Приведу примеры таких лекарств. Простые лекарства такого рода — все лекарства из мозга и жира. Первым из лекарств на основе мозга является лекарство на основе мозга оленя, затем следует лекарство на основе мозга теленка. Из лекарств на основе жира пернатых первое — лекарство из жира утки, а из лекарств на основе жира четвероногих — лекарство из жира льва. Второй после жира утки — жир курицы, а второй после жира льва — жир леопардов и медведей, а третий — жир быков. Жир же коз плотнее и суше перечисленных, а жир козлов еще плотнее и еще суше. То, что при этом заболевании лекарства не должны быть слишком высушивающими, сказано ранее. О разнице же между лекарствами в отношении большого или малого размера гомеомерий я скажу лишь в общих чертах, но не подробно. Поэтому теперь тебе нужно вспомнить то, что мы обсуждали между собой, когда я лечил ребенка Церцилла, у которого была рожа во все бедро, переродившаяся в скирр из-за излишнего стягивания и охлаждения. Ведь тогда мы пришли к выводу, что средства, помогающие при этой болезни, должны иметь маленькие гомеомерии, и поэтому я разогрел бедро с помощью оливкового масла, посадив ребенка в глубокую ванну, в которой было много сабинского оливкового масла, так как мы знаем, что это оливковое масло имеет самые маленькие гомеомерии из всех. От омовений же я на немногие дни велел воздержаться ради лечения всего тела. После же упомянутого разогревания я предписал описанные выше лекарства на основе мозга и жира, иногда примешивая к ним скифскую жвачку, египетскую мастику и аммиачную смолу, жирную и не старую, а также гальбан. Когда я подготовил больного таким образом, то, тщательно смешав жирнейшую аммиачную смолу с крепчайшим уксусом, смазал смесью все бедро по кругу. Далее в течение нескольких дней я смешивал жирнейший опопанакс с крепчайшим уксусом. Разумеется, я удалял из этой смеси жидкую фракцию, потому что иначе она не осталась бы жирной. Так же надо поступать со скифской жвачкой, аммиачной смолой и гальбаном. Также я велел ребенку прыгать то на одной, то на другой ноге, чтобы в больную ногу попало как можно больше питательных веществ. Затем же, когда скирровидная опухоль уже перестала выступать и я стал бояться, что сохранилась ее остаточная часть, я стал действовать наоборот, смазывая бедро одним из смолистых средств. И было видно, что при уксусных смазываниях скирровидная опухоль значительно меньше, а при разрыхляющих становилась мягче, но не меньше. И соразмерное поочередное применение мазей вылечило ребенка. А если бы кто-то использовал только один или другой вид лекарств, то скирр бы не был вылечен. Сухожилия, как я называю жилистые окончания мышц, получают очевидную пользу от такого применения лекарств, если правильно воспользоваться лечением посредством серного камня. Необходимо, прокалив на огне, промыть его едким уксусом, а затем приложить к страдающей части тела камень, чтобы скирр разрешался благодаря поднимающимся испарениям. Ведь многие совершенно вывернутые и изогнутые части тела благодаря такому лечению обретали способность двигаться и в результате исцелялись, что близко волшебству. Но следует подготовить размягченный скирр вышеописанными средствами. И при лечении посредством серного камня надо предварительно многократно разогреть страдающую часть тела с помощью горячего сабинского оливкового масла или другого средства, имеющего маленькие гомеомерии. Неплохо также добавить волосок полыни, и лучше всего, если он будет зеленым и свежим. Если же серного камня нет, можно использовать кремень (букв.: мельничный камень. — Примеч. пер.). Этот камень называется так, поскольку из него делают жернова, которыми перемалывают зерно.

7. Селезенку же, пораженную скирром, надо не только лечить с внешней стороны сильными средствами, но и с внутренней — сильнодействующим питьем. Ведь и это такие больные переносят безболезненно. Самые же лучшие средства такого рода — кора корня каперса, а также корни и ветви листовика и тамариска. Все это нужно предварительно выварить в уксусе или смеси уксуса с медом. Но часто селезенка выступает, что заметно при прикосновении, однако это не скирровидная опухоль, но скорее избыток газов. В таком случае нужно наложить компресс, смоченный средством, содержащим полынь и имеющим смешанные свойства, например состоящий из серы или квасцов. Итак, большинство средств, описанных в книгах о лекарствах, таковы. Ты же обращай внимание не только на способности смешанных лекарств, но и на количество каждого из компонентов смеси. Ведь к селезенке, имеющей опухоль, вызванную избытком газов, тем более к простым опухолям можно прикладывать многие вяжущие средства, не причиняя вреда. При скирровидных же опухолях нужно, чтобы преобладали вещества, способные отводить соки, и к ним было примешано небольшое количество вяжущих средств. Существует только одно такое лекарство из числа простых природных средств — морская соль. С ее помощью лечится скирровидная опухоль, если приложить ее к коже естественной впадины. Начинающийся же скирр печени мы лечили часто, но если он существует много дней, то вылечить его уже невозможно, как и любой другой вид скирра. У всех, страдающих этим заболеванием, вслед за ним наступает водянка. Большинство таких больных через более продолжительное время умирают, а некоторые из тех, кого я наблюдал, умирали даже быстрее — те, у которых сильно раздувался желудок. Так вот, ясно, что у таких больных сильно высушиваются устья сосудов, переносящих пищу со дна печени в ее выпуклости. Тех же из них, кто вылечился, спасло то же лечение, которое я описывал выше для мышечного скирра. Ведь этот орган не выносит сильнодействующих средств, как и селезенка. Поэтому надо вытягивать из печени жидкости, скопившиеся в ней из-за воспаления, посредством смеси смягчающих средств. К ним относятся средства из волоска полыни, выжимки миробалана, обоих нардов, индийского и кельтского, а также крокуса и омежника, хиосской мастики и мази, приготовленной из волосков нарда, а также мазей из мастики, меда и омежника. Сюда же относятся гумми-аммониак и ароматическая смола бделлия, а также уже упомянутые средства из мозга и мяса, которые надо смешивать и которые обладают расщепляющим эффектом. Все это используется для лечения скирра печени, разумеется, вместе с соответствующей диетой и получаемыми лекарствами, цель которых — прочистить печень и вывести скопившиеся в ней соки. Те же средства способствуют уменьшению камней в почках. Многие врачи писали о составе таких средств. К этим лекарствам следует присоединять диуретики. Их тоже бывает великое множество, и описаны они многими, в том числе и нами в сочинении «О лекарственных средствах». Поэтому здесь тебе достаточно того, что уже сказано.

8. Теперь же пора перейти к другому виду опухолей, происхождением и сущностью которого является избыток газов. Называются же такие газы не только пученьем, но также ветрами. Вещество такого газа плотно и полно испарениями, а не воздушно и не тонко. Понять природу того газа можно, вспомнив состояние окружающего нас воздуха: каким он бывает при северном ветре, а каким — при южном. Так вот, воздух при южном ветре можно уподобить газам вздутия, а воздух при северном ветре — естественному состоянию находящейся в нас пневмы. Такой газ образуется из-за недостатка дыхания и плотности тел. Таким образом, и лечение этого состояния должно иметь две цели: разрежение слишком плотных тел и утончение слишком сгустившегося газа. Нагрев же достаточно сильно и то, и другое с использованием средств, имеющих мелкие гомеомерии, ты разредишь уплотненное и утончишь загустевшее. Природа же страдающей части укажет тебе на то, какими средствами и в каком количестве надо пользоваться. Ведь этот плотный и полный испарений газ иногда скапливается возле околокостных мембран, иногда — в брюшной полости, иногда — в кишечнике или желудке. Иногда такой газ скапливается с внутренней стороны оболочки, окружающей мышцу, а также под другими оболочками. Также газ может скапливаться в местах, постигаемых посредством теоретических рассуждений — в полостях внутри мышц и других тел, о природе которых ты узнал из анатомических руководств. Таким образом, раздувается и сама мышца. Также газы могут скапливаться внутри желудка и кишок, и когда эти газы достаточно холодны, это состояние причиняет сильнейшую боль. Лечение же для всех случаев одно и то же, как уже было сказано, — посредством веществ, имеющих мелкие гомеомерии. Если же заболевание сопряжено с болью, и лекарство по природе должно быть таким, которое способно унять боль. В соответствии же с различием страдающих частей разнится и основа лекарственного средства, и сила его подбирается большая или меньшая. Поэтому, например, если газы скапливаются в нижней части желудка, что сопровождается болью, в качестве средства с мелкими гомеомериями надо дать выпить оливковое масло вместе с вываренными в нем лекарствами, и боль немедленно прекратится. Средства же, которые нужно выварить в оливковом масле, должны обладать согревающими свойствами и иметь мелкие гомеомерии, например кумин, растущий у нас, а еще лучше — так называемый эфиопский кумин, семена сельдерея, петрушки, укропа, петрушечника ароматного, аниса, любистока, жабрицы, пастернака и борщевика. Если же заметишь, что страдающая часть тела холодна, то можешь смешать с оливковым маслом и выварить в нем руту, фенхель и ягоды лавра, а также битум и масло лавра или любое другое средство из столь же сильно согревающих. Если же ты имеешь основания предполагать, что к этим болям присоединяется и воспаление, исключи слишком едкие и сильно нагревающие средства. Используй вместо них умеренно нагревающие, оказывающие расслабляющее действие. Итак, свари в оливковом масле полынь, а не руту и смешай с утиным или куриным жиром. Но это нужно делать только при сильных болях. Умеренные же боли можно лечить и посредством нагревания извне, лучше всего — с помощью просяных зерен, потому что они легки и не причинят боли пациенту. Если же этих средств нет, то следует разогревать с помощью солей, льна-сырца или любым другим способом. Также большая банка, закрепленная сильным огнем без разрывов кожи, часто быстро снимает боль. Надо, чтобы эта банка покрывала и пупок. Если же и после этого боли сохранятся, смело используй лекарства, содержащие опий, например известное всем врачам средство Филона Тарсийского^[169]. Нужно понимать, что такие лекарства по необходимости причиняют определенный вред страдающим частям тела, но при острой необходимости можно спасти человека, причинив ему незначительный вред, если больной теряет сознание от боли. Ведь причиненный вред ты сможешь поправить с помощью других лекарств. Такие лекарства называются обезболивающими, потому что снимают боль. Избавление же от боли при их применении происходит не за счет совершенного исцеления болезненного состояния, а за счет притупления способности чувствовать. Пользоваться же Филоновым лекарством, а также прочими средствами, содержащими опий, следует не сразу, но по прошествии времени, через год или по крайней мере через шесть месяцев. Быстрее же и лучше всего снимают боль лекарства, которые надо пить, если у пациентов страдает тонкий кишечник. Так же как при заболеваниях толстого кишечника облегчение быстро наступает при назначении постельного режима. Силы значительно возвращаются от лекарств, которые надо пить, у тех, кто страдает заболеванием нижней части желудка, а при назначении постельного режима — у тех, кто страдает верхней частью желудка. Скопление же газов в плотных частях тела иногда бывает безболезненным и длится долго, особенно если случается рядом с суставами. Ведь в этой области и мышцы бывают более жилистыми, плотными, мясистыми и узкими, так как это их середина. Я, как ты знаешь, лечил такие состояния посредством лекарств из сосновой смолы, камеди, живицы и львиного и бычьего жира. Кроме того, при таких болезнях подходят лекарства из гуммиарабика, гипса и плодов смоковницы, и в целом — любые средства с мелкими гомеомериями, хорошо смешанные со смягчающими средствами.

9. Поскольку об этом уже достаточно сказано, теперь пора перейти к рассуждению об абсцессах. Так называются состояния, при которых тела, ранее соприкасавшиеся, теперь находятся на расстоянии между собой. Между ними по необходимости образуется пустое пространство, которое заполнено либо газом, либо жидкой субстанцией, либо смесью из того и другого. В абсцессы перерождаются и некоторые воспаления, а также многие виды рожи и воспалительных заболеваний. Но и без этого абсцесс часто возникает из-за избытка влажной или газообразной субстанции, либо скопившейся внитри страдающей части тела, либо натекшей из других частей тела из-за так называемого оттока соков. Так называются состояния, при которых какие-либо соки, сначала скопившиеся в одной части тела, оставив ее, перемещаются в другую. Каким бы образом ни сформировалось состояние абсцесса, область между разделенными частями тела наполняется влагой, создающей абсцесс. Иногда это состояние переходит в хроническую форму и претерпевает ряд изменений. Ведь части тела, пораженные абсцессом, часто оказываются подобными и камням, и песку, и черепкам, и дереву, и углям, и глине, и клею, и отстою оливкового масла, и виноградной лузге, и многим другим материям. Если абсцесс находится близко к поверхности тела, под кожей, то постановка диагноза бывает простой и лечение несложным. Диагноз проще всего поставить по тому, как поверхность абсцесса ощущается на ощупь. Лечится же абсцесс посредством лекарств, прикладываемых к коже, а лекарства, которые нужно пить, при поверхностных абсцессах не нужны: они используются при абсцессах, образующихся в глубине тела, особенно во внутренностях. При постановке же диагноза надо иметь в виду, что гноящийся абсцесс уступает, если нажать на него пальцами, так как он не жесток, в отличие от воспалившихся частей тела. Но при неплотных жидкостях особенности этого состояния бывают одними, а при плотных — другими, как и при накоплении вязкой или слизистой жидкости. При этом нам часто встречалась при растяжении, вызванном газами, некая отстоящая часть тела, а если отодвинуть ее, обнаруживался кровяной тромб. Если кто два или три раза увидит такое состояние, если он трудолюбив и памятлив, то для него это будет достаточно, чтобы в следующий раз он распознал, что такая опухоль окружает тромб: он вспомнит особенности расположения и то, как опухоль продавливается при прикосновении. Однако лучше говорить не об особенностях, а о количественных показателях положения и отступания при прикосновении. Лечение же поверхностных воспалений, если уже начался абсцесс из-за безболезненного и мягкого течения, при том, что болезнь уже коснулась так называемых пищеварительной и дыхательной функций, описано, как и лечение прочих подобных заболеваний, в пятой книге сочинения «О возможностях простых лекарств». Так вот, следует полить больное место большим количеством воды, вылить горячее оливковое масло на воспаленную часть тела и приложить компресс из пшеничной муки, вываренной в необходимом количестве воды и оливкового масла. Еще более ускоряет образование гноя примочка из хлеба. Ведь она быстрее всего отводит жидкость, так как содержит соли и дрожжи и при этом хорошо выварена, а у пшеничной муки никакого из этих свойств нет. Когда ты лечишь воспаление, когда уже начинает образовываться гной, и надеешься воспрепятствовать образованию гноя, надо сильно выварить хлеб в смеси оливкового масла и воды, при этом воды должно быть больше, чем оливкового масла. Еще лучше останавливает нагноение таким же образом приготовленная ячменная мука. При этом в воде, в которой она готовится, для такого лечения должен быть выварен также корень алтея. Если же вокруг воспаленной части есть сильное натяжение кожи, ее следует многократно надрезать, нанося поверхностные насечки. После этого надо, выварив ячменную муку, как было сказано, делать из нее примочки. Я сначала пытался наносить поверхностные и очень легкие насечки, затем стал делать более длинные и глубокие, а затем — средние между первыми и вторыми по длине и глубине. Так вот, поверхностные насечки приносят слабую пользу. Длинные же и глубокие приводят к значительной потере крови, что может вызвать обморок. Кроме того, они сами нуждаются в отдельном лечении, как раны. Надрезы же, расположенные между крайностей, как я постоянно обнаруживал, находятся вне того и другого отклонения от нормы. Если же из опухоли с трудом выводится гной и она трудно переносится, можно предположить, что скопившиеся жидкости в этом случае более плотные и вязкие. Только при таких состояниях полезно лечение посредством глубоких надрезов, а также пластыря, содержащего вываренный сушеный инжир. И нужно брать не сам сушеный инжир, а воду, в которой он варился. При этом сушеный инжир должен быть сладким и жирным, чтобы влага, которая находится в нем, была подобна меду. Если, взяв такие плоды, ты сильно вываришь их, то отвар получится по составу близким жидкому меду. Вот к этой-то жидкости иногда полезно бывает добавить ячменную муку, а иногда — хлеб из муки грубого помола. Так называется хлеб, средний между хлебом из чистой муки и так называемым мякинным хлебом. Некоторые называют такой хлеб цельнозерновым. Ведь при изготовлении чистого хлеба мука берется не такая, какая она по природе, но очищенная от кожуры. Опять же, чистейшая мука всегда бывает предварительно очищенной от кожуры. При изготовлении же цельнозернового хлеба мука сохраняется такой, какой она бывает в силу природы пшеницы. Но сама пшеница, из которой готовится мука, должна быть так называемого благородного сорта. Ведь иногда пшеница содержит большое количество шелухи, и такая пшеница называется худородной, а пшеница, предназначенная для изготовления превосходной пшеничной муки, называется, как я уже сказал, благородной. Так вот, пшеница, из которой делается мука, пригодная для примочки, не должна содержать шелухи, но должна, как было сказано, содержать много высококачественного зерна. Если же ты будешь брать муку из некачественного зерна, то надо отделить от него некую часть шелухи — так делается хлеб среднего качества. Средняя и наиболее мягкая часть такого хлеба используется для примочки, если ты хочешь, чтобы действие примочки было средним между действием ячменной и пшеничной муки. Ведь пшеничная мука лучше всего способствует выведению гноя и улучшает пищеварение, а ячменная лучше всего отводит жидкости. Упомянутый же хлеб является средним между тем и другим, как и мука, из которой он сделан, представляет собой нечто среднее между упомянутыми видами муки. Имея это в виду, смешивай отвар сушеного инжира с тем, что покажется тебе подходящим: либо с мукой, либо с хлебом. Если же опухоль начнет рассасываться, но медленнее, чем хотелось бы, вместе с сушеным инжиром надо выварить иссоп или базилик. Если же хочешь высушить опухоль сильнее, надо добавить в отвар соль; когда же будешь прикладывать к ней ячменную муку, из нее нужно изъять все, что похоже на шелуху, и приложить, сильно выварив. При плохо рассасывающихся же опухолях надо остерегаться, как бы то, что останется от них, не перешло в скирр. Поэтому надо внимательно следить за каждым разрешением болезни, не остается ли чего от исцеляемой опухоли, ведь из-за сильно высушивающих средств то, что остается от опухоли, может переродиться в скирровидную форму. Распознавать же это нужно при каждом разрешении болезни, приноравливаясь к каждой части тела и сравнивая прежнее состояние с нынешним. Если же у тебя появилось такое подозрение, вывари в воде корень дикой смоковницы, или переступеня, или копытеня. Часто бывает достаточно только их, но иногда надо добавить жирный инжир. Затем следует смешать муку с водой, добавив к ней утиного, а еще лучше — куриного жира, если же этого у тебя нет, добавь жир свиньи. И сами корни упомянутых растений, и помимо них — корень алфея, смешанные после соразмерного вываривания с хлебом и жиром, способствуют рассасыванию таких опухолей. Еще более сильное средство — корень драконтия. Если хочешь воспользоваться им — он имеет значительно меньшие гомеомерии, чем упомянутые выше средства, и значительно лучше отводит жидкость, — в любом случае смешай с ним жир, ведь если не увлажнишь и не смягчишь опухоль, превращающуюся в скирр, но лишь отведешь из нее жидкость слишком сильными средствами, то в первые дни значительно уменьшишь ее, но вместе с тем заставишь оставшееся затвердеть, а растворить затвердевшее будет уже невозможно. Так что лучше, как я уже говорил, смешивать лекарства, сильно отводящие жидкость, со смягчающими средствами, остерегаясь превращения опухоли в скирр. Если же опухоль уже превратилась в скирр, то о лечении таких опухолей ты уже слышал ранее. Теперь же перейдем к гноящимся опухолям: когда ты увидишь, что они выделяют гной, лечи их примочками из ячменной муки, так как они достаточно быстро собирают в себя гнойные выделения. Если же делаешь отверстие, если края разреза не будут воспалены, то лечи с помощью лечебных пластырей. И пусть у этих средств будет осушающее, но не едкое действие, а не такое, как у вяжущих средств, но пусть они либо только отводят жидкость, либо еще и немного вяжут. Я в таких случаях часто использовал лекарство из дрожжей и жареных устриц. Если же края разреза воспалились, то смажь их средством из оливкового масла с квасцами, которое готовится так: сильно застывшие компоненты надо перемешать в ступке и размягчить с помощью рук, подливая вино; впрочем, ты это знаешь. Это лекарство представляется мне в высшей степени полезным, как сказано в сочинении «О сложных лекарствах». И если Богу будет угодно, я напишу сочинение «О пораженных местах». В нем я попытаюсь точно изложить возможности всех сложных лекарств и описать способы их применения. Однако ты уже узнал от нас о составе и приготовлении тех лекарств, о которых я упомянул в этой книге. Когда же кожа вокруг места выделения гноя сильно размягчится, так что будет похожа на лохмотья, и перестанет слипаться с лежащими под ней тканями, то рану следует лечить посредством так называемого ухода по всей ширине.

10. Если же кожа будет еще сильнее слипаться с находящимся под ней мясом, то такое заболевание называется свищем. Далее я напомню тебе лечение этого заболевания, что ты многократно наблюдал, когда я лечил многих пациентов. Так вот, когда имеется такое состояние, лучше всего, если под рукой есть полая трубочка, сделанная либо из меди, либо из рога. Если же ее у тебя нет, то возьми тот из так называемых гноевыводителей, который имеет самое широкое отверстие^[170], и наше лекарство, сделанное из жженой бумаги — как ты знаешь, я часто смешивал небольшое количество жженой бумаги с розовым маслом и вводил эту смесь посредством гноевыводителя внутрь свища, а затем закрывал разрез ощипанной корпией. Если же мы будем вводить лекарства для наружного применения, разведя их в розовом масле, то они не пройдут через отверстие гноевыводителя. Для таких случаев надо взять свиной пузырь и присоединить его к трубочке с широким ответстием. И растворяемые лекарства должны быть наиболее едкими из так называемых целительных средств, а каковы они, знают все: они имеют зеленый цвет. Эти лекарства надо растворять в большом количестве розового масла, поскольку сила целительных средств растворяется в такой смеси. Лекарства же, предназначенные главным образом для наружного применения, такие как лекарства Махайриона^[171] и Эпигона^[172], а также так называемая Изида^[173], если их использовать как целительные средства, нужно смешивать с восковой мазью, ведь именно в таком виде эти средства можно использовать при полых язвах. Смешивать же надо потому, что эти средства являются едкими по своему действию, если их использовать, не смешивая с восковой мазью. Но когда в состав лекарства входит большое количество розового и оливкового масла, разведенное в нем лекарство уже не будет едким. Если же свищ умеренно заполнен наросшей плотью, наложи какое-нибудь из склеивающих средств, как если бы ты лечил свежую кровоточащую рану. Таких средств много. Некоторые из них готовят из битума и называются, не знаю почему, варварскими пластырями. Другие же лекарства — желтовато-коричневые или темно-коричневые из-за окиси свинца и медной ржавчины, сильно вываренные. Ведь медная ржавчина бывает желто-коричневой, а если ее выварить, то из нее можно будет сделать так называемые пластыри цвета яблока. Ты же знаешь, что все лекарства на основе металлов имеют очень мелкие гомеомерии и обладают высушивающими свойствами, если их хорошо выварить. Ведь желто-коричневые лекарственные средства, как только они откладываются, приобретают некий темно-коричневый налет, из-за чего внутренняя часть лекарства оказывается еще более желтой, чем вначале. Поэтому некоторые называют такие лекарства двухцветными, а некоторые — двуликими. И чем мельче в них гомеомерии и больше высушивающее действие, тем сильнее они действуют на свищ. Ведь нужно, чтобы их действие распространилось значительно глубже поверхности тела, и только так они достигнут своей цели. Свежие же кровоточащие раны они склеивают, даже если их высушивающее действие меньше, потому что они склеивают края раны. Ведь если лекарства немного и его действие проникает неглубоко, то благодаря этому оно быстрее достигнет своей цели, если же свежая рана проникает глубоко, то мы обычно скрепляем ее края швами и зажимами. Все свищи есть не простое расхождение ткани. Часто ткань при свище то здесь, то там бывает разорвана, и об этом тебе тоже не надо забывать. Ведь если ткань повреждена в верхней части свища, то из раны легче вытекает сукровица. Если же разрыв находится в нижней части свища, то она остается внутри и разъедает прилежащие ткани. При таких свищах, если ты в начале лечения не сделаешь надрез, чтобы дать вытечь жидкости, ничего не добьешься, независимо от того, хочешь ли ты нарастить плоть или склеить края. В других же случаях дополнительных надрезов не требуется, но надо только сохранять форму страдающей части, а сохраняя эту форму, иногда можно опускающийся свищ сделать поднимающимся, а поднимающийся — опускающимся. Ведь ты когда-то видел, как я, леча свищ на локте, отверстие которого было у локтевого сгиба, лечил снизу вверх, не сделав противоположного надреза. Когда же свищ был на бедре, был повернут вниз и заканчивался возле колена и его отверстие было сверху, посередине бедра, лечение, как ты видел, проводилось без надреза в противоположной части: я подложил под нижнюю часть колена мягкую подушку, чтобы пах оказался ниже колена. Для этого свища и для других, которые были больше, оказалось достаточным приложить молоко с медом, столько, сколько нужно для соединения раны на всю ее глубину. Некоторые же также наносят щелок, выдавая свое собственное невежество тем, какие лекарства следует прежде всего использовать, чтобы заживить свищ. Ведь новая плоть не сможет нарасти, если на прежней плоти лежит грязь. Как можно наносить склеивающеелекарство на только что наросшую плоть, перед этим очистив ее щелоком, как будто она очень грязна, притом что такая плоть не переносит даже крепкой смеси молока с медом? Так вот, на только что наросшую плоть достаточно наложить такую смесь молока с медом, которую можно и пить с удовольствием. После использования смеси молока с медом я обычно сразу, прежде чем накладывать склеивающее средство, промываю свищ либо только вином, либо смесью вина и меда. Ведь для очистки полости от натекшей в нее жидкости лучше всего подходит смесь молока и меда, а для будущего срастания лучше всего вино. И пусть оно будет средней сладости и терпкости. После наложения склеивающего средства надо наложить новую и очень мягкую губку, смоченную только вином с медом. Зарастание же свища должно начинаться из его глубины и заканчиваться в его устье. Круговые же повязки должны безболезненно соединять глубокую часть свища, и в направлении его устья их надо постепенно делать менее тугими. Эта же повязка должна содержать легкую добавку лекарства, помимо окружающего свищ пластыря, причем повязка должна быть надрезана у устья свища, чтобы при необходимости могла вытекать жидкость. Выделяться же она может через свищ, если приложить к нему другой маленький пластырь, до того, как нарыв прорвется, что делается после трех выведений жидкости посредством положенного вокруг пластыря, если позволить лекарству проникать в свищ со всех сторон. Диагностическим же признаком пусть для тебя будет то, что глубокая часть свища хорошо склеивается при истечении жидкости. Также надо обращать внимание на то, обильна или необильна жидкость, сварена или несварена, и на сам свищ: чувствуется ли в нем боль или тяжесть, или вся полость суха и безболезненна. Если же увидишь у устья свища немногочисленный хорошо переваренный гной, то имей еще больше надежды на то, что свищ заживет. И немедленно наложи губку, снова сделав перевязку, как было сказано, на следующий день развяжи ее, а на третий снова наложи, помещая ее каждый раз под устьем свища. Смажь упомянутым средством кусок льняной ткани, которым обернуто устье свища. Повязка же должна быть не сильно прижата, но сделана так, чтобы через нее могла вытекать жидкость. Если же в первый и во второй день из свища выделяется жидкость легкая, не теряй надежды на заживление. Ведь часто сила лекарства, содержащегося в повязке, интенсивно выталкивает из страдающей части тела, а также из ее кожи и лежащей под ней плоти легкую жидкость, особенно если состояние исцеляемого тела склонно к этому из-за природного смешения жидкостей или недостатков питания и образа жизни. Когда же эта жидкость выделилась, поврежденное место, став соразмерно сухим, срастается. На третий же или четвертый день болезни, если из устья свища выделяется жидкость [как бы] несваренной [консистенции], знай, что свищ не зарос. И прежде всего, пусть лекарство, окружающее страдающую часть тела, будет сильно высушивающим, но не едким и не стягивающим. Таково наше желто-коричневое лекарство, которое готовится без воска из вываренных металлических средств, касторового масла и уксуса. Это средство, безболезненно склеивающее кровавые раны и осушающее свищи. Ты знаешь, что оно исцеляет и свищевую язву, которая является узким и длинным отверстием, не имеющим внутри себя, как мне казалось, вздутия, но только грязь. Сначала я промыл ее от грязи, затем, выждав время, за которое, как я полагал, вся грязь должна из нее уйти, ввел в нее лекарственное средство. Таким образом и свищи, расположенные прямо под слоем кожи и не требующие наращивания плоти, которые некоторые врачи лечат неразумным образом, я склеивал этим лекарством сразу после обращения больного, предварительно очистив от грязи, так как прежде никто из врачующих не лечил их никакими средствами, очищающими язвы. Когда же при опухоли, перешедшей в абсцесс, надрез делается слишком поздно либо из-за невежества врача, либо из-за трусости больного, который не позволяет резать, но ждет, пока в течение длительного времени кожа не будет разъедена гноем, часто случается, что вся кожа, окружающая гной, скопившийся в абсцессе, становится очень тонкой, похожей на лохмотья. Я думаю, что поэтому врачи и назвали такую кожу лохмотьевидной. Часто такая кожа трудно приклеивается к плоти, особенно если наложить на нее лекарство, сухое по своему составу. Ведь из-за таких лекарств кожа становится еще более сухой и похожей на лохмотья подобно потертому предмету из кожи. Так вот, мне показалось, что для сращения такого повреждения уместно использовать лекарство, влажное по составу, но сухое по действию. В книге же «О лекарственных средствах» сказано, что лекарствами, сухими по действию, врачи обычно называют лекарства, которые по природе своей высушивают. К числу сухих по действию относится и составленное мною лекарство из окиси свинца, старого жира свиньи и квасцов, включающее в себя очень старое оливковое масло. Я убедился, что лучше всего оно действует при таких состояниях, когда оно не слишком жестко и не совершенно чисто. Но если его приготовить таким, то оно может заживлять и кровоточащие раны, и любые язвы. Если же его развести оливковым маслом и смешать с умеренным количеством старого вина, а затем нанести по кругу на такое повреждение, то, как я часто наблюдал, такие участки кожи безболезненно заживляются. Так же, как было сказано, для превратившейся в лохмотья кожи не в меньшей степени подходит мед, вываренный до состояния клейкой массы. Но нужно следить за тем, чтобы он был выварен в надлежащей мере, так как если не уследить, это уже нельзя исправить: он должен быть не настолько жестким, чтобы его трудно было отлепить, и не настолько жидким, чтобы стекать. Ведь слишком жесткое лекарство приводит к тем же осложнениям, что и слишком жесткий пластырь, а слишком мягкое, как только попадает на теплое тело, стекает по кругу, оставляя повязку сухой, и в результате она не только не помогает, но и ухудшает состояние кожи, которая должна срастись. Умеренно вываренный мед является наилучшим лекарством для таких свищей. Но так как меру его вываривания оценить трудно, мне кажется, что лучше вылить на пораженное место мягкую мирру, или алоэ, или ладан — либо что-то одно из этого, либо все вместе. Лучше всего, если средство, намазанное на повязку, оказывается жидким. Лить же это надо через фильтр, держа его на весу, над медом. Для соразмерности получившейся смеси достаточно подержать фильтр таким образом один или два раза. Иногда же я и во время самого вываривания выливаю на мед какое-нибудь из перечисленных лекарств, особенно если свищ велик и глубок. Пробовал я использовать и тонкий василек — удивительно полезное лекарство при таких заболеваниях. Сразу после него необходимо использовать сродный ему корень иллирийского ириса, а после него — муку из горькой вики. Ясно, что все это необходимо растолочь, просеять через мелкое сито, а затем тщательно растереть. С медом же это надо смешивать в тот момент, когда собираешься снимать его с огня, причем оно должно быть растерто настолько, чтобы хорошо впитаться в горячий мед. Еще лучше, уже сняв сосуд с огня, всыпать все эти средства, а затем тщательно размешивать, пока мед не остынет настолько, что его можно будет наносить на исцеляемое тело.

11. После всего изложенного нужно сказать тебе о гангренозных воспалениях. Как ты знаешь, гангренами называются воспаления, которые еще не стали омертвевшими, но уже делаются таковыми. Совершенно омертвевшая часть тела, если ее колоть, резать или жечь, остается нечувствительной к этому воздействию, и ее надо как можно скорее отрезать от соприкасающихся с нею здоровых частей. Но то, что находится в таком состоянии, становится черным, а находящееся в промежуточном состоянии и движущееся в направлении омертвения называется гангреной. Лечением же ее будет удаление в возможно большем объеме из страдающей части гноящейся крови, из-за которой и происходит омертвение, так как сосуды из-за своей узости не могут ее вывести. Оставшейся же крови надо предоставить возможность дышать. Так что необходимо либо всю кожу покрыть частыми и глубокими надрезами, разрезая вместе с ней и плоть, под ней находящуюся, либо нанести многочисленные и глубокие рубцы. Дав крови вытечь, надо наложить лекарства, которые помогают при нагноениях. Это смесь уксуса и меда с мукой из горькой вики или плевела, или, если этого нет, из бобовой муки. Можно использовать и просто смесь меда с уксусом. Если же хочешь сделать эту смесь более сильнодействующей, надо добавить в нее соль или какую-нибудь пилюлю-шарик, тщательно растерев ее, — например следство Полиида или средство Пасиона. Но полезнее всего в таких случаях лекарство Музы, которое описано в книге Гера^[174]. Пользуйся этими лекарствами и теми, о которых было сказано ранее, обращая внимание на то, каково тело больного. Если это тело дико и жестко по природе, то оно нуждается в более сильных лекарствах; если же это мягкое женское тело — то в более слабых. То же относится и к телам мужчин: тела белые, нежные, привычные к омовениям и непривычные к упражнениям нужно лечить мягкими средствами. Ясно, что то же относится и к детям. Если же ты и отрежешь загноившуюся и омертвевшую часть ради безопасности, то все равно пользуйся перечисленными лекарствами, имея в виду природу болезни, а также природу страдающей части тела. Ведь некоторые части тела быстро нагнаиваются, и ради безопасности лучше, отрезав или вырезав загноившуюся часть, выжечь как бы корень ее, соприкасающийся со здоровым телом. Это я часто делал в отношении гениталий, поднося либо инструмент для прижигания к самим страдающим частям, либо предварительно окружив их повязкой. После же прижигания я, как ты знаешь, обычно прикладывал кашицу из порея, а если ее не было, средства, которые перечислил ранее. Если же после всего этого тебе станет ясно, что нагноение прекратилось, для того чтобы очаг как можно быстрее отпал, воспользуйся так называемым головным лекарством с медом, а еще лучше — приложить с внешней стороны либо хлеб, вываренный в смеси оливкового масла с водой, либо ячменную муку, приготовленную таким же образом, либо смесь ячменной муки с пшеничной. Также лекарство, которое называют тетрафармакон, или «македонское лекарство», полезно для выведения гноя и заживления очага, а также все прочие средства, которые выводят гной. Также хлеб, растертый с сельдереем или базиликом, разрушает очаг и отделяет его от здорового тела. Из простых же лекарств полезны ирис, смешанный с медом, или корень женьшеня, кирказона или аира. Для нежных же тел достаточно муки из горькой вики, смешанной с медом или ладаном. Также удаляет очаг и лекарство Махайриона или Изида, смешанная с медом. Когда же очаги отпадут, надо заживлять раны теми лекарствами, которые окажутся под рукой.

12. Так как об этом сказано достаточно, далее следует сказать о раковых опухолях, которые бывают на всех частях тела, но особенно на женской груди, если она не очищается природным очищением; если же это происходит, то женщина совершенно не болеет. Все такого рода неестественные опухоли происходят из-за избытка черной желчи, о чем сказано и в моей книге «О естественных способностях», где мы показали, что они зарождаются в печени из остатков крови, подобно осадку вина, а вычищаются посредством селезенки. Ведь таким соком эти опухоли и питаются. Так вот, когда природное смешение соков в живом существе порождает этот сок в небольшом количестве, и диета и образ жизни способствуют тому же, и селезенка достаточно хорошо привлекает в себя порожденный сок, его избыток не скапливается в сосудах. Когда же все происходит наоборот, он скапливается в сосудах в большом количестве и порождает упомянутые болезни. Когда я говорю «наоборот», я имею в виду, что печень настроена на то, чтобы вырабатывать этот сок в избытке, а в рационе содержатся продукты, которые по природе своей порождают жирную и вязкую кровь, при этом селезенка по природе слишком слаба и не может стягивать в себя все порожденное. В таком теле кровь в жилах скапливается и загустевает. Иногда она выводится по жилам, которые имеют способность выводить излишки, так же как и все прочее выводится по кровеносным сосудам. Но часто кровь выносит эти излишки в венозные узлы, а иногда распространяет по всей коже, что является причиной болезни, которая называется «слоновьей». Иногда же такой сок переносится в другие части тела, которые оказываются слабее всех, и в этих частях тела можно ясно видеть сосуды, полные плотной черной крови. И чем плотнее и чернее кровь, тем злокачественней болезнь. На груди же мы часто ясно видели опухоль, подобную животному раку: как у этого животного ноги торчат во все стороны от тела, так и при этой болезни вены, выступающие во все стороны от неестественной опухоли, образуют фигуру, похожую на рака. Эту болезнь я часто вылечивал в самом ее начале, но если опухоль значительно увеличилась, то никто не вылечит ее без хирургической операции. При любой операции по удалению неестественной опухоли надо сделать круговой разрез как можно ближе к границе неестественной опухоли. Но из-за величины сосудов, особенно если в районе опухоли находятся артерии, имеется риск возникновения сильного кровотечения, а если ты будешь останавливать его с помощью петель, то заденешь другие части. Если же ты предпочтешь выжечь корень этой болезни, то и тогда есть большая опасность, если прижигание происходит близко к жизненно важным частям. Но я, как было сказано, часто вылечивал такую болезнь, если она только начинала зарождаться, особенно если скопление черной желчи оказалось не слишком плотным. Ведь такая жидкость с готовностью поддается воздействию очистительных лекарств, посредством которых и происходит лечение. Ясно, что лекарства, которые получает больной, должны способствовать выведению черных соков, и давать их надо постоянно, пока больная часть не вернется в естественное состояние, притом что больному предписывается диета, благоприятная для соков. В районе Александрии слоновья болезнь возникает часто из-за рациона местных жителей и жары, которая бывает в этих местах. В Германии же и Мизии эта болезнь наблюдается наиболее редко. А у пьющих молоко скифов ее не бывает почти никогда. В Александрии она часто возникает из-за рациона, ведь там много едят каши из хлебных зерен, чечевицы, улиток и солонины, а некоторые едят также ослиное мясо и другую жирную пищу, порождающую черную желчь. Когда же, кроме того, климат жарок, все это выносится на поверхность кожи. При этой болезни полезны упомянутые очистительные средства. Если же позволяют возраст и силы больного, то сначала надо сделать кровопускание. И при раке, если этому ничто не препятствует, полезно сделать кровопускание, а после этого применить очистительные средства. Если же раком страдает женщина, то надо вызвать месячные, — разумеется, если больная не достигла пятидесяти лет. К страдающей же части надо приложить сок паслена — это лучшее средство от таких болезней. Если же больной не хочет накладывать такое влажное лекарство и особенно если ему надо выходить из дома и постоянно заниматься какой-либо деятельностью, следует наложить водяной пузырь, которым, как ты знаешь, я пользовался для выведения образующих рак соков. Если же его нет под рукой, можно использовать изобретенное нами лекарство из квасцов. Что же касается диеты, надо питаться кашей из ячменя, молоком и овощами, мальвой, лебедой и беленой, а в тот сезон, когда есть тыква, можно есть и ее. Из рыб же можно есть те, что живут в скалах, а птиц можно есть всех, кроме болотных. При слоновьей болезни удивительно полезно есть ехидну. Есть же этих животных надо приготовленными так, как ты видел, как их готовят звероядные и змееядные марсы^[175], сначала отрезая хвост и голову на четыре пальца, затем удаляя все, что находится внутри кожи, а потом омывая их тела водой. Итак, сначала надо действовать так, как когда мы готовим так называемое звериное противоядие. Затем же мы варим это иначе, ведь при приготовлении звериного противоядия мы сначала кладем в воду анис и небольшое количество соли, а когда мы готовим средство от слоновьей болезни, мы варим его в миске, как угря, с белым соусом. Делается же это так. Надо влить в миску большое количество воды, добавив немного оливкового масла с укропом и анисом. И ясно, что мясо ехидны следует варить до тех пор, пока оно не станет совершенно мягким. И само лекарство, которое из него готовится, называемое звериным противоядием, полезно есть тем, кто страдает от этого недуга, а если кто-то захочет, можно им и кожу смазывать, как и так называемой змеиной кожей.

13. Я решил не писать тебе ни о какой другой неестественной опухоли, ведь ты знаешь самые известные из моих лекарств. При увеличениях желез надо использовать лекарства, которые могут выталкивать жидкость, высушивать и выводить гной. При жировиках на мошонку и в область эпигастрия следует прикладывать лекарства, которые могут разгонять жир, гной и воду. Так же надо действовать и при водянке. Ведь цель такого лечения бывает двоякой: вылечить опухоль внутреннего органа и разогнать скопившуюся в нем жидкость. Лечение же внутренних органов, пораженных скирром, было описано ранее. Так что и лечение водянки сводится к трем целям: вылечить внутренний орган, пораженный скирром; разогнать жидкость посредством пластырей, имеющих такое действие, и пить диуретики. Я думаю, этого тебе достаточно: ведь тебе предстоит дальняя дорога. Если же, как было сказано, я напишу сочинение о видах лекарств и применении их к различным страдающим частям тела, то ты получишь и его, как только вернешься. Есть и другое сочинение, написанное мной из-за уговоров друзей, в котором речь идет о методе врачевания^[176] в целом. И если ты слишком долго задержишься вдали от дома, то я не замедлю послать тебе все мои сочинения.

Комментарий

Трактат «К Главкону, о методе лечения»^[177], так же как «Искусство медицины» и «К Патрофилу, о составе медицинского искусства», представляет методологию Галена как врача. Стилистически текст построен в форме письма-обращения к ученику. За незначительным исключением, мы не находим в нем рассуждений о натурфилософских основах воззрений Галена или идей, касающихся понимания им принципов общей патологии. Данная работа помогает нам представить образ мышления великого пергамца как врача-клинициста, разделяющего с читателем свои размышления у постели больного. Именно поэтому отдельные фрагменты текста могут показаться несколько противоречивыми: ведь реальная медицинская практика не всегда вписывается в теоретические схемы.

Первая книга к Главкону о методе лечения посвящена наблюдениям Галена за недугами, которые он называет «заболеваниями всего тела». Мы видим, как Гален развивает принципы гиппократовской медицины — индивидуальный подход к конкретному больному и лечение противоположного противоположным (I, 1)^[178]. Он делает акцент на своевременность оказания медицинской помощи и необходимость соблюдения надлежащего количества вспомогательных средств, используемых врачом. Подбор терапии, по Галену, — процесс сугубо индивидуальный, одно и то же лекарство может быть не показано разным пациентам со схожими заболеваниями, в равной степени опасно недостаточное или чрезмерное использование терапевтических средств.

Гален обращает внимание на важность знакомства врача с пациентом еще до наступления болезни. Многие жалобы пациента и симптомы, наблюдаемые врачом, носят субъективный характер. Утомляемость, потеря веса, сухость или влажность кожных покровов, резистентность к физическим нагрузкам и т. д. оцениваются совершенно иначе, если врач представляет себе пациента в его привычном функциональном состоянии, относительно которого и может быть прояснена реальная тяжесть заболевания. Как мы видим, Гален придает важное значение фактору патогенеза, который в наши дни называется «стрессом» (I, 2). В начале текста Гален обращает внимание читателя на группу болезней, именуемых в гиппократовской традиции «лихорадками». Еще в «Корпусе Гиппократа» лихорадки были классифицированы по продолжительности — однодневные, трехдневные, четырехдневные и т. д. Острую однодневную лихорадку Гален связывает почти исключительно со «стрессорными» факторами — состояниями гнева, горя, ярости и часто сопутствующим им пьянством (I, 2). Особняком стоят однодневные лихорадки, сопровождающиеся возникновением опухолей в паху, хотя и они могут быть вызваны теми же факторами психоэмоционального возбуждения. Мы неоднократно отмечали, что идея психосоматического единства организма является одной из фундаментальных для теоретико-практической системы Галена. В трактате «К Главкону, о методе лечения» Гален воздерживается от напоминания о трехчастном устройстве человеческой души и наличии ее высшей разумной части в головном мозге. Однако практические рассуждения автора о развитии заболеваний прекрасно иллюстрируют фундаментальные идеи о единстве духовного и телесного, а также о нервах, исходящих из головного мозга и передающих функцию управления частями тела. Мы видим, что соображения, изложенные им в трактатах «Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной, души», «О распознавании и лечении заблуждений всякой души» и «О зависимости свойств души от темпераментов тела»^[179], не носят характер отвлеченного теоретизирования, а ложатся в основу практических действий Галена как врача. С присущим ему вниманием к методологии уже в начале трактата Гален предостерегает коллег от использования неверной классификации заболеваний, усматривая в этом источник потенциальных врачебных ошибок. Он весьма комплиментарно отзывается о работах Мнесифея Афинянина, к сожалению, не дошедших до наших дней. Здесь текст Галена в очередной раз становится для нас важным источником, на основании которого мы узнаем о работах других специалистов — предшественников или современников Галена. Мнесифей Афинянин, по мнению Галена, был ярким представителем гиппократовской традиции, хорошим врачом и разработал заслуживающую доверия систематику заболеваний. По-видимому, именно классификацию Мнесифея Афинянина Гален заимствовал в качестве основы своей системы, существенно развив и дополнив ее. Подобная комплиментарная оценка одного из своих коллег не характерна для Галена: столь же добрых слов у него заслужил, пожалуй, только Герофил, на работы которого Гален ссылается как на важный источник анатомических и клинических знаний.

При описании подходов к лечению лихорадок Гален развивает традицию, заложенную в «Корпусе Гиппократа». Он предостерегает врачей от гипердиагностики: например, когда однодневная лихорадка ошибочно принимается за трехдневную. Дело в том, что однодневная лихорадка, происходящая, по преимуществу, вследствие психоэмоциональной травмы, требует, по мнению Галена, активной реабилитирующей тактики. Главные назначения — водные процедуры (ванны и баня) и скорейший возврат пациента к привычному образу жизни под контролем врача. Если характер пульса прямо не указывает ни на воспаление, ни на какое-либо заболевание сосудистой системы, а моча соответствует норме или незначительно отклоняется от нее, не следует поддаваться соблазну поиска сложных причин. Конечно, нужно изучить и другие симптомы, ранее описанные Гиппократом (Гален их перечисляет). Однако, «если они, подобно хору, все будут петь тебе единогласно, то нужно быть твердым, и, если хочешь, дополнительно спроси пациента, не было ли какой-либо явной причины, предшествовавшей заболеванию» (I, 2).

Потливость пациента, с учетом стрессорного характера возникновения болезни, является скорее аргументом в пользу однодневной лихорадки. Гален подчеркивает, что баня с ее гипертермическим эффектом полезна тем, кто, во-первых, получил лихорадку вследствие стресса, во-вторых — со стяжением кожи (здесь также уместен массаж с оливковым маслом), в-третьих — у кого лихорадка сопровождается опухолями в паху. Первым двум группам пациентов можно принимать пищу чаще, последним полезно воздержание от нее. Вино полезно всем, кроме тех, кто болеет от горя, гнева и забот. Последним вино можно пить, лишь избавившись от гнетущей страсти (I, 3).

Длительные, т. е. более чем однодневные, лихорадки, по мнению Галена, возникают в силу двух причин: из-за наличия в организме воспалительного очага или нарушения «благого», соразмерного смешения жидкостей (κράσις). В таком случае первые следует считать только симптомами другого заболевания и заняться поиском воспалительного очага, вторые — самостоятельной болезнью. Врачу следует путем наблюдения установить тип лихорадки — острый или продолжительный, непрерывный или перемежающийся. Для этого прежде всего необходимо обратить внимание на наличие озноба в первые дни болезни: сильный озноб в это время более характерен для трехдневной лихорадки. Конечно, следует учитывать и общее состояние пациента, так как перемежающаяся лихорадка, как правило, сопровождает заболевания «устья желудка», трехдневная — поражение печени, четырехдневная — селезенки (I, 4). Имеют значение «количество и качество жара», характер ощущаемого озноба, поведение сосудистой системы, оценивающиеся по пульсу. Однако не меньшее значение (и в этом Гален — вновь последователь Гиппократа) имеют «время года, территория, природа и возраст больного, а также то, что предшествовало болезни, и то, что следует за ней. Жар должен быть сильным и острым, удары пульса — сильными, горячими, быстрыми, частыми, без всякого отклонения от нормы, помимо лихорадочных изменений» (I, 4). Четырехдневная лихорадка, по мнению Галена, начинается с острого озноба, которому вначале соответствует редкий и медленный пульс. Далее, на высоте приступа, пульс становится быстрым и частым. Однако «сохраняются присущие ему медленность и редкость, если принять в расчет естественное при обострении увеличение частоты и скорости пульса» (I, 5). Последнее замечание может показаться современному читателю весьма странным: как же пульс может увеличиваться, сохраняя «медленность и редкость»? Понять эту и подобные ей трактовки, содержащиеся в тексте разбираемого нами трактата, можно только с учетом знаний о развитии теории пульса в античной традиции, предшествующей Галену. Первые упоминания о прогностической важности диагностики состояния пациента по пульсу мы встречаем уже в «Корпусе Гиппократа». Однако следует помнить, что для авторов «Корпуса Гиппократа» не существовало разницы между артериями и венами: для обозначения тех и других использовалось слово φλέβες — сосуды, и лишь в позднейшей традиции φλέβες стало обозначать непосредственно «вены». Считается, что Праксагор первым вводит важное в практическом плане различие между артериями и венами, однако по-настоящему определяющими в клиническом плане следует считать работы Герофила. Герофил считал, что динамика сокращения и расширения артерий определяется сердечной деятельностью. Это предположение прекрасно сочетается с его тезисом о том, что в артериях содержится не только «жизненный дух», но и кровь. При таком взгляде функция артерий как переносчиков питания для органов и тканей понимается совершенно верно; ведь функции поддержания нормальной жизнедеятельности частей тела как раз и должны быть обеспечены как кровью, так и соответствующим видом пневмы. Гален впоследствии поддержал и развил эту точку зрения, основываясь на традиции Гиппократа — Герофила в осознании артериального кровотока как способа обеспечения жизненных функций организма. В этом контексте оценка пульса пациента приобретала первостепенное значение.

Согласно Герофилу, пульс состоит из двух частей — систолической и диастолической, — отражающих сокращение и расширение артерий. Расширение (или диастолическая фаза пульса) трактовалось Герофилом как возврат к правильному и естественному состоянию стенок сосудов. Гален полагал, что подобное суждение Герофила обусловлено наблюдением видимого просвета артерий при вскрытии мертвых тел. Современному читателю это покажется неразумным, ведь смерть, очевидно, нельзя трактовать как естественное состояние живого организма. Это яркий пример того, что необходимо учитывать общефилософские представления врачей (т. е. «картину мира» ученого) при анализе их, казалось бы, сугубо медицинских воззрений. С точки зрения Герофила и Галена, в мертвом теле наблюдается состояние артерий как таковых, не испытывающих внешних воздействий со стороны других систем человеческого тела, а в живом организме на стенку артерии осуществляется внешнее воздействие, придающее дополнительную силу (ενέργεια). Соответственно, сужение артерий является следствием наличия этой дополнительной силы, а не их естественным состоянием. Именно поэтому Герофил связывает ощущаемый врачом при объективном исследовании артериальный пульс с его систолической фазой. Современному врачу это может показаться само собой разумеющимся. Однако это было важным открытием, ведь во времена Герофила (и вплоть до Галена) единства суждений по этому поводу не было. Ни методисты, последователи Эрасистрата, ни пневматики не верили в то, что в артериях содержится кровь, — по их мнению, в артериях циркулировала только пневма. Кроме того, многие из них, вслед за Праксагором, не видели связи между сердечной деятельностью и пульсацией артерий. Для Герофила эта связь была очевидной, что и привело к так называемому генерическому описанию пульса, разработанному им. Именно эту трактовку происхождения и значения пульса разделял Гален.

По мнению Герофила, пульс, наблюдаемый у разных пациентов, может отличаться по объему (массе), размеру, скорости, интенсивности (силе) и ритму. Различия наблюдений пульса могут легко распознаваться как отличные друг от друга по ритму, размеру, скорости и интенсивности. Однако пульс с одинаковым ритмом может отличаться скоростью, размером и интенсивностью. Эти соображения дают ключ к клинической классификации пульса по отношению к симптомам разных болезней.

Интенсивность пульса может меняться в зависимости от силы жизненного духа, циркулирующего в артериях. В случае избыточной силы этого вида пневмы пульс будет сильным, при недостаточной — слабым. Ритм пульса, таким образом, является движением, которое регулируется во времени^[180]. Таким образом, становятся понятными рассуждения Галена о диагностике по пульсу. Особенности пульса, характерные, по мнению Галена, именно для четырехдневной лихорадки, при которой «начало и конец движения в сосудах оказываются гораздо более быстрыми, чем средняя фаза, при трехдневной же лихорадке бывает не так, ведь при ней такое ускорение бывает небольшим и только в самом начале и в самом конце» (I, 5).

Переходя к описанию перемежающихся лихорадок, Гален подчеркивает их «влажный» характер, уподобляет «дымному жару», смешанному с большим количеством пара (I, 6). Очевидно, что состояние гипертермии ассоциируется с патологическим преобладанием первоэлемента огня, который «тушится» «сильной влажностью». Из этого, как может показаться, умозрительного соображения следует важный с клинической точки зрения вывод: пик остроты расстройств функций организма может следовать за острым приступом лихорадки, непосредственно не совпадая с ним. Соответственно, врач должен это учитывать, дозируя количество и интенсивность применяемых терапевтических средств. Более того, логика «тушения огня» подтверждается практическими наблюдениями: при перемежающейся лихорадке рвота «содержит больше слизи, а выделения из желудка бывают более холодными, влажными, жесткими, водянистыми и также содержат больше слизи» (I, 6).

Соответственно, пациент с перемежающейся лихорадкой меньше страдает от жажды, ведь его тело переполнено дурно переваренными соками. Одной из причин, приводящих к этому состоянию, является малоподвижный образ жизни пациента, склонного к разным излишествам. Отделение пота не приводит к облегчению состояния пациента, как при однодневной лихорадке. Важное диагностическое значение имеет анализ мочи: «Моча же, которая выделится по прошествии приступа, укажет тебе на время всей болезни, та же, что будет в начале, укажет и на вид лихорадки. Ведь при перемежающейся лихорадке моча бывает белой, или водянистой, или плотной, или мутной, или красной, а при трехдневной — рыжей или рыжеватой» (I, 6).

Диагноз непрерывной лихорадки ставится при наблюдении непрерывного нарастания симптомов болезни в течение нескольких дней (вероятно, более трех) и подтверждается наличием в моче и кале признаков несварения пищи (I, 7). С практической точки зрения важным представляется замечание Галена о возможности бессимптомного течения заболевания, когда лихорадка в острой форме как бы исчезает, но патологические процессы в организме усиливаются. Основным доступным способом лечения, конечно, является диета: «Ведь не следует при приближении высшей точки болезни начинать питаться плотнее, чем раньше, но, напротив, наименее плотное питание за весь период болезни должно приходиться на высшую точку болезни» (I, 8). Гален также отмечает, что этот принцип является общим для всех лихорадок. Иллюстрируя важность этого тезиса, он предостерегает от опасности ложного диагностирования трехдневной лихорадки, когда вследствие преобладания флегмы у пациента имеется другое, длительно текущее заболевание. В таком случае вместо диеты и мероприятий, направленных на разгрузку и детоксикацию организма, пациент получает неверное и избыточное питание, ухудшающее его самочувствие. По ходу изложения Гален, следуя гиппократовской традиции, подчеркивает необходимость комплексной оценки состояния больного, учета внешних факторов, влияющих на течение болезни (I, 8). Это крайне важно, ведь подобный подход определяет качество прогноза течения болезни: «Невозможно понять, смертельна болезнь или нет, и что более вероятно — смерть человека или окончание болезни, если, точно оценив количество каждого из перечисленных факторов, не сведешь их к двум основным — силе болезни и силе больного» (I, 8).

Трехдневная лихорадка, по мнению Галена, определяется преобладающим движением желтой желчи, которая считалась самой «горячей и сухой» из всех жидкостей тела (I, 9). Исходя из базового принципа терапии в системе Гиппократа и Галена — лечение противоположного противоположным, — борьба с этим заболеванием должна была состоять в том, чтобы усиливать «влажность и холод, насколько возможно». По мнению Галена, оптимальным способом борьбы с патологическим преобладанием желтой желчи в животе с ее чрезмерным количеством в нижних частях тела является очищение рвотой и стимуляция выделительных органов. Пациенту с трехдневной лихорадкой показаны водные процедуры, но только в той степени, которая необходима, «чтобы оросить и увлажнить тело». Диета должна быть щадящей и состоять из легко перевариваемых продуктов.

Формулируя цель терапевтических воздействий при трехдневной лихорадке, Гален афористичен: силы больного должны превзойти силу болезни. Отсюда — общая рекомендация поддерживать должное равновесие между воздержанием от пищи, благотворным в краткосрочной перспективе (с точки зрения очищения организма), и диетой, необходимой для сбалансированного питания в целях поддержания сил организма (I, 10). Разумным подходом Галену кажется прием пищи через день, употребление напитков, стимулирующих пищеварение, применение очистительных клизм и теплые компрессы на область подреберья. При необходимости можно применять мочегонные средства, в исключительных случаях — кровопускание.

Четырехдневную лихорадку, по мнению Галена, следует вести «умеренно и кротко», не прибегая к сильным лекарствам и слишком интенсивным очистительным процедурам (I, 11). Серьезной потенциальной опасностью для пациента является неожиданное развитие апоплексического удара, обусловленного чрезмерным избытком крови. В этом случае следует прибегнуть к венотомии, также обязательны очистительные клизмы и диета с исключением труднопереваремых продуктов. От физических нагрузок, массажа и т. п. следует воздержаться, пациенту показан покой. Естественно, что если приступ переносится легко, то можно вернуться к прежнему режиму физических упражнений.

Перемежающаяся лихорадка требует применения лечебных трав, которые Гален называет «режущими» (I, 12). Речь идет о желчевыводящих и рвотных средствах, сильных диуретиках, с первых дней рекомендуется прибегать к смеси уксуса и меда. Добившись нормализации пищеварения, следует сосредоточить усилия на снижении температуры и переходить к реабилитирующей диете.

Далее Гален подробно разбирает лихорадки, сопряженные с развитием дополнительных симптомов, явно не имеющих непосредственного отношения к наблюдаемому основному заболеванию. Сочетание заболеваний различных частей тел или лихорадку, сочетающуюся с каким-либо местным заболеванием, Гален часто называет «сложными болезнями» и призывает к осторожности в назначениях (I, 13).

Рассуждая о сочетании лихорадок разных видов с другими болезнями, Гален вновь возвращается к принципу лечения противоположного противоположным, оговаривая важность щадящей индивидуальной тактики ведения больного. Так, например, по его мнению, не следует прибегать к интенсивному выведению жидкостей, если пациента мучают бессонница и головные боли. Крайне опасно применять кровопускание без строгого учета показаний. Особенную избирательность в выборе тактики врачу следует проявлять при лечении сложных болезней (I, 13).

Рекомендации, которые автор дает в указанном фрагменте, часто туманны, изобилуют оговорками, иногда носят взаимоисключающий характер: «Обморок, вызванный обильным выделением жидкости, особенно в тех случаях, когда речь идет о выделениях в брюшную полость, хорошо лечится также вином, смешанным с холодной водой. Однако следует смотреть, нет ли к этому средству каких-либо противопоказаний, например, нет ли воспаления какого-либо органа, или сильной головной боли, или затуманивания рассудка, или лихорадки с сильным жаром при несварении» (I, 13). Однако это лишь кажущиеся противоречия. Гален проявляет здравый смысл опытного врача, прекрасно понимающего комплексный характер воздействия на организм любого лечебного средства. При сочетании нескольких недугов положительное воздействие на одно заболевание может привести к осложнению другого. Именно поэтому в этом фрагменте Гален приводит множество клинических примеров, пытаясь с их помощью передать свое интуитивное видение индивидуального выбора лечебного средства: «При заболеваниях разной локализации надо назначать соответствующие лекарства: при болезнях желудка, матки, органов брюшной полости и груди — увеличивающие тонус, при болезнях головы и лба — охлаждающие. При разрыве же поверхностных сосудов или сосудов, находящихся в ноздрях, следует назначать кровоостанавливающие средства» (I, 13).

Не случайно, что в завершающей части тринадцатого фрагмента Гален прибегает к натурфилософским категориям, чтобы прояснить свою врачебную аргументацию. Сложные заболевания способны быстро подорвать возможности организма пациента сопротивляться им. Гален-философ вспоминает о «жизненном духе» (или «жизненной силе») — одном из трех видов пневмы, исходящем из сердца. О его недостатке мы, разумеется, можем судить по слабому пульсу. «Сила, исходящая из печени и называемая питательной», также иссякает по мере угасания организма, что «определяется по выделениям, в которых сначала появляется кровь, и они становятся водянистыми и немногочисленными, а потом они становятся плотными, как отстой оливкового масла». Недостаток же силы, исходящей от мозга, «которую некоторые называют душевной», определяется по слабости преднамеренных движений (I, 13). В конечном счете при сложном заболевании, когда все опасности, таящиеся в непредсказуемом приступообразном течении лихорадки, отягощаются какой-либо патологией, крайне важен правильный прогноз. Именно меры, принятые при наступлении максимального обострения, могут помочь переломить ситуацию: «Лучше же всего в таких случаях постараться спрогнозировать развитие болезни и сделать все это заранее, до приступа. И в тех случаях, когда больной во время приступа болезни теряет сознание из-за обезвоживания, лучше всего постараться предугадать такое развитие в самом начале приступа» (I, 13).

Наблюдая за пациентом, врач должен быть крайне внимателен, чтобы при изобилии разнообразных симптомов не упустить верное понимание самого заболевания, — это особенно важно при так называемых сложных болезнях. Следует внимательно оценить болевой синдром: локализацию боли, ее интенсивность и характер. В этом контексте очень интересен клинический пример, разбираемый Галеном (I, 14): пациент жалуется на головную боль, которая причиняет ему наибольшее страдание. Однако в процессе обследования врач может выяснить, что пациент страдает изжогой или каким-либо заболеванием желудка. В таком случае искусственно вызванная рвота может вызвать облегчение, и в рвотных массах будет содержаться либо слизь, либо желчь. Таким образом, Гален дает понять, что за симптомами, проявляющимися в одной части тела, может стоять болезнь совершенно другой. Любой современный врач прекрасно понимает значимость подобных рассуждений: например, жалобы пациента на боль в области сердца могут быть проявлениями заболевания грудного отдела позвоночника или желудка.

В случае если у пациента нет болезни желудка, следует изучить локализацию боли («простирается ли боль по всей голове, или является более сильной в одной ее части») и ее характер (она ощущается как «тяжесть в голове или носит тянущий, ноющий характер, является пульсирующей или «кусающей»). Тяжелая боль, по мнению Галена, — признак переполнения, а «кусающая» — «едкости паров или соков». Следующим этапом должно стать объяснение причин такого переполнения или едкости и лечебное воздействие на эти причины. Здесь Гален обращается к очень важному в его клинической системе понятию «кризис». Еще раз подчеркнем, что кризис болезни, в понимании Галена, означает нечто существенно отличающееся от современной дефиниции этого термина. Кризис, по Галену, не всегда означает ухудшение состояния организма пациента: это просто момент достижения патологическим процессом некой точки, в которой возникает возможность его разрешения.Неправильная лечебная тактика, выбранная врачом в момент кризиса, сопряжена с возможным ухудшением состояния пациента или даже его смертью. Именно поэтому Гален постоянно предостерегает от диагностических ошибок, главной из которых он считает неверную классификацию болезни. Не случайно именно с предостережения от неверной классификации он начинает разбираемый нами трактат. Здесь необходимо пояснить: неверная классификация на языке Галена-врача означает то, что в наши дни мы называем неверной диагностикой. Ввиду крайней ограниченности своих инструментальных возможностей Гален вынужден в основном наблюдать за пациентом, готовясь в нужный момент использовать доступный арсенал терапевтических средств. Именно поэтому его рассуждения о кризисах несколько фаталистичны: если, по расчетам врача, кризис соответствующей болезни должен наступить на седьмой день, то при минимальных усилиях «и при малом потрясении природы может случиться разрешение болезни через обильные выделения». На шестой день требуются «великие приготовления», которые часто не приводят к разрешению. Однако даже если разрешение на шестой день и наступает, «то оно небезопасно и ненадежно». Ожидание кризиса должно осуществляться в режиме активного динамического наблюдения за пациентом, ведь «любому кризису предшествует состояние, когда больной начинает тяжело переносить свою болезнь». По логике Галена, разрешение кризиса происходит через разные выделения: больному может стать легче после обильного носового кровотечения, интенсивных выделений или испражнений. Отметим, что такая логика активного наблюдения за пациентом останется основой клинической практики вплоть до второй половины XIX в., — достаточно почитать труды, например, Р. Вирхова^[181]. Отсюда следует весьма жесткий вердикт Галена в отношении коллег, не владеющих искусством прогностики: «Мне же кажется, что совсем не сложно, имея те или иные признаки предстоящего кровотечения, прогнозировать его; напротив, мне кажется, что не сделать такой прогноз — нелепо и признак невежества. Однако из-за легкомыслия современных врачей удивительным кажется даже то, что совершенно не удивительно. Ведь по перечисленным выше признакам несложно определить, пойдет ли кровь из левой или из правой ноздри» (I, 14). На этом завершается первая книга Галена к Главкону о методе лечения, задачей которой было рассуждение о сложных болезнях, затрагивающих организм в целом.

Во второй книге трактата повествуется о подходах ее автора к заболеваниям отдельных частей тела. Первой из таких болезней является воспаление. Гален сразу же отмечает обязательное для этого заболевания сочетание местных и общих явлений — жара, лихорадки и кожных проявлений. Воспаления, по его мнению, делятся на два вида — влажные и сухие. Влажные воспаления являются следствием патологического притекания горячих соков к той или иной части тела, сухие развиваются, «когда нечто не притекает, но часть тела жжет ее собственный жар». Влажное воспаление классифицируется в зависимости от патологического преобладания той или иной жидкости: «когда натекает кровь», «когда натекает желтая желчь», когда имеется «и то, и другое» (II, 1).

Итак, воспаления бывают разные, но все они сопровождаются лихорадкой и сильным, палящим жаром. Вместе с тем разные воспалительные заболевания имеют свои особенности течения и, соответственно, требуют разного лечения (один подход к герпесу, другой — к рожистому воспалению и т. п.). Болевой синдром при воспалительном заболевании, по мнению Галена, обусловлен сжатием ткани изнутри под давлением патологически накопившейся жидкости. Причиной его может быть любое внешнее воздействие (рана, ушиб, разрыв, вывих или перелом). Однако дополнительно необходимо, чтобы где-то в теле скопилось чрезмерное количество соков и горячий сок излился в какое-либо место, — такое слабое место и создается посредством внешнего воздействия. Именно этим обусловлено развитие местных воспалительных реакций. «Также эту часть тела покрывает краснота, как бывает у омывшихся горячей водой, обжегшихся огнем или нагревшихся каким-либо иным образом. Этот вид страдания и стал причиной того, как был назван весь этот тип заболеваний, поэтому он и называется “воспаление”, причем это название прижилось и для многих других видов заболеваний, близких этому» (II, 1). В соответствии с видом преобладающей патологической жидкости и характером ее накопления выделяются конкретные заболевания. Так, преобладание желтой желчи, распространяющейся по всему телу вместе с кровью, приводит к желтухе. Когда желтая желчь отделяется от крови и застаивается в одной части тела, говорят о герпесе. Мы встречаем описание многих воспалительных заболеваний — рожистого воспаления, карбункула, воспалительных заболеваний желез и т. д. (см. II, 1). В целом они часто совпадают с современным пониманием этих терминов. Конечно, это происходит не всегда, ведь почти за две тысячи лет, которые разделяют нас с временами Галена, интерпретация многих понятий изменилась. В этом контексте следует вернуться к Р. Вирхову — выдающемуся немецкому врачу и патологу XIX в., который является основателем клеточной теории патологии, занимающей важное место среди фундаментальных понятий современной медицинской науки. Однако даже в его работах мы встречаем примеры употребления терминов в смысле, отличающемся от современного. Например, в наши дни «дифтерия» означает заболевание верхних дыхательных путей, вызываемое конкретным микроорганизмом. Однако в работах Р. Вирхова под этим термином понимается распространенный, тяжелый воспалительный процесс, охватывающий одновременно несколько прилежащих друг к другу органов брюшной полости. На наш взгляд, этот пример должен избавить современных врачей от соблазна снисходительно-пренебрежительно относиться к семиотике Галена, что характерно для науковедческой концепции презентизма.

Обратим внимание на то, что Гален справедливо указывает на необходимость безотлагательно начинать лечение воспалительного заболевания и опасность ошибки, допущенной в начальной стадии лечения. Гален указывает, что в этом случае «самые большие ошибки — две: совершенно не заботиться обо всем организме и еще больше нагревать и увлажнять страдающую часть тела». Идея Галена заключается в том, чтобы провести детоксикацию организма с помощью опорожнительных средств и начать непосредственное лечение воспаленной части тела с целью отведения от нее притекших патологических соков. Здесь вновь мы встречаемся с врачебной логикой, основанной на принципах индивидуального подхода и лечения противоположного противоположным: «Например, представим себе состояние, при котором течение соков привлекло их в колено, и оттуда надо сделать обильное их удаление. Предположим, ты видишь, что тело больного полно крови, сил у него много, время года — весна, местность имеет хороший климат, больной — подросток или юноша. Тогда необходимо сделать кровопускание из верхней части и для этого рассечь вены в районе локтя: либо внутреннюю, либо среднюю. Если же пострадавшая часть находится в верхней части тела, то кровь надо отвести вниз. И всегда полезно направить течение крови в противоположном направлении. Приложить же нужно состав из живучки и кожуры граната, вываренных в вине, сумаха и перловой крупы. Этот состав — наилучший при таких состояниях: он может произвести нужное воздействие» (II, 2).

В случае если врач сталкивается с образованием гнойных очагов, осложняющих воспалительное заболевание, не надо медлить с выполнением хирургического вмешательства: «Если же необходимо сделать надрезы, то и этого не следует бояться» (II, 3) Вместе с тем Гален предостерегает от опасности, которую таит преждевременное хирургическое вмешательство, выполненное не по показаниям. До тех пор пока это возможно, надо стараться придерживаться консервативной терапии, применяя в качестве местного лечения примочки и компрессы, а в качестве общего — клизмы.

Далее Гален переходит к очень важному с практической точки зрения вопросу — особенностям лечения в зависимости от поражения разных частей тела. По его мнению, существует четыре фактора, которые следует учитывать при решении этого вопроса: «характер смешения жидкостей в частях тела, структура, положение и функции этих частей». Смешение жидкостей определяется известными нам по другим трактатам Галена сущностными характеристиками таких смешений — сухой, влажный, холодный, горячий. Все это в сочетании со знанием анатомического устройства конкретной части тела позволит выбирать подсушивающую или увлажняющую терапию. Любопытно, как Гален оценивает вопросы положения частей тела: «Факторами же, связанными с положением части тела, также не следует пренебрегать. Ведь именно они более всего указывают на то, через что, каким образом и куда следует производить опорожнение. Отведение же, как это называет Гиппократ, уже притекших соков, если часть тела уже захвачена притоком соков, есть лечение дренированием. И тот, и другой вид опорожнения следует производить через общие сосуды. Например, отведение соков от матки можно произвести, если рассечешь локтевую вену, или поставишь банку возле соска, или разогреешь руки посредством массажа и перевязывания» (II, 4).

Не случайно, что сразу после этого Гален разбирает показания к венотомии. Ранее мы подробно анализировали этот вопрос применительно к апоплексии, когда основным клиническим показанием к кровопусканию становилась необходимость срочно снизить избыточное давление крови на головной мозг. При воспалительных заболеваниях показанием к венотомии становится необходимость экстренного отведения избыточного объема жидкости от страдающей части тела. Не следует забывать, что, по мнению Галена, кровь является одной из жидкостей, скапливающейся в избыточном количестве в заболевшем месте. Главная рекомендация Галена касается внимательного подхода к производству кровопускания через соответствующие регионарные вены. Например, если воспалительным процессом поражена верхняя часть тела, а первичным источником является ангина или воспаление глаз, то кровопускание следует производить из вен верхних конечностей. С современных позиций мы понимаем, что в данном случае речь идет уже о развитии опасных осложнений и генерализации процесса. При таких обстоятельствах кровопускание является отчаянной мерой и прогноз, скорее всего, будет неблагоприятным. Однако если та же ангина протекает тяжело, но «все тело не наполнено соками» (т. е. речь идет не о генерализации процесса, а о затяжном течении основного заболевания), то рекомендация Галена «рассечь вену под языком» может способствовать выздоровлению пациента (II, 4).

В начале разбираемого нами трактата Гален, формулируя общие принципы врачебной тактики, наряду со своевременностью врачебного вмешательства, упомянул о важности контроля за тем, чтобы используемое лечебное средство доставлялось к заболевшей части тела в достаточном количестве. Гален прекрасно понимал разницу между ситуациями, когда препарат, наносимый на кожный покров, призван повлиять на поверхностный патологический процесс и оказать воздействие на внутренние органы (II, 4). Он осознавал глубокую взаимосвязь обменных процессов, происходящих в разных частях тела, особенно когда речь идет о пероральном приеме лекарства. В современной клинической практике уделяется много внимания расчетам оптимальных доз препаратов, назначаемых врачом, в зависимости от тяжести болезни и ее локализации. Во второй половине XX в. среди терапевтических специальностей выделилась отдельная дисциплина — клиническая фармакология. Ее задача, по сути, носит междисциплинарный характер: в отличие от собственно фармакологии — общей науки о лекарствах, она изучает превращение препаратов в организме человека и их взаимодействие между собой. Известно, что разные версии лекарственных средств, произведенные на основе одной и той же фармакологической формулы, ведут себя в организме по-разному: даже простой аспирин, выпущенный разными производителями и в силу этого имеющий разные дополнительные добавки, по-разному всасывается в желудке и кишечнике. Очевидно, что при пероральном приеме лекарственного средства не весь его объем поступает в кровь и тем более доходит до заболевшего органа. Часть препарата метаболизируется под влиянием пищеварительных ферментов и желудочного сока. Общеизвестным является и эффект побочного действия препаратов, когда прием того же аспирина в целях профилактики осложнений сердечно-сосудистых заболеваний может вызвать обострение язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки. Приводимые нами примеры являются предельно простыми. Конечно, в начале XXI в. клиническая фармакология решает более сложные задачи. Однако описание подобных клинических ситуаций помогает понять, насколько плодотворными были те или иные взгляды Галена, который, ничего не зная о сущности биохимических процессов, происходящих в организме, интуитивно очень многое понимал правильно. Судите сами: «Ведь необходимо учитывать, через сколько органов пройдет лекарство перед тем, как попасть в легкие. Сначала оно попадает в рот, потом — в гортань, устье желудка, желудок и тонкий кишечник, потом — в сосуды брыжейки, оттуда — в изгибы печени, затем — в полую вену, оттуда — в сердце, а оттуда таким же образом — в легкие. И невозможно сказать, что в каждой из этих частей [тела] оно не смешивается с определенными соками и не претерпевает изменений, соответствующих природе органа, через который проходит. Так что то, что остается от его силы, является мелким и незначительным, гораздо меньшим, чем нужно для пользы страждущего» (II, 4). Совершенно обоснованным следует считать и осознание Галеном необходимости верно понимать функцию заболевшей части тела и учитывать предназначение соответствующего лекарственного средства: «Ведь многие из упомянутых выше вспомогательных средств, с одной стороны, облегчают страдания, а с другой — вредят естественной функции органа. Этот вред распространяется на все тело, причем двумя путями: если орган является причиной функции других органов, то и вред будет общим для всех этих органов, или если функция важна для всего тела, то и вред будет нанесен всему телу» (II, 4).

Гален предостерегает от опасности того, что в наши дни называется ятрогенными осложнениями: когда ошибка врача вследствие неверного выбора препарата или его дозы приводит к возникновению заболеваний, усугубляющих страдания пациента. Конечно, Гален оценивает эти осложнения с помощью понятийного аппарата, характерного для его системы знаний. Так, например, он рассуждает об опасности чрезмерного воздействия охлаждающих средств на природное тепло человеческого организма, которое называет «сущностью всех функций», или «первой и необходимейшей движущей силой». Подобный взгляд на процессы, происходящие в организме, конечно, устарел, хотя и сохраняет огромное значение для историков науки, предельно четко обозначая натурфилософские взгляды великого врача. Однако другие его соображения совершенно логичны и понятны даже современному медику. Так, например, Гален указывает на опасность чрезмерного потребления расслабляющих средств, нарушающих тонус, а следовательно, и функции системы пищеварения. Он заканчивает свои рассуждения на эту тему наставлением, которое может в качестве афоризма, украсить стены любого лечебного учреждения: «И все это следует учитывать в ходе лечения, иначе мы, сами того не заметив, болезнь вылечим, а больного убьем» (II, 4).

Далее Гален переходит к принципам лечения опухолей, под которыми он понимает «безболезненное и мягкое приращение плоти». Он пишет: «Случается же оно из-за флегмовидной субстанции или скопления газов, как бывает и с мертвыми телами, и на ногах и голенях, при состояниях, подобных водянке, чахотке, и других болезненных состояниях» (II, 5). Гален исходит из того, что опухоль представляет собой, с одной стороны, патологическое скопление излишнего объема, а с другой — разъединение нормальной структуры ткани посредством этого объема. Из этого следует тактика врача при опухолевом заболевании: «с одной стороны, отвести лишнюю жидкость, а с другой — соединить и связать» (II, 5). Дав краткую характеристику опухолям в целом, Гален переходит непосредственно к скирру, называя его «неестественной опухолью». Здесь вновь следует сделать комплимент клинической интуиции Галена: из изложенного далее будет видно, что характеристику «неестественные» у Галена получают два вида опухолей — скирр и рак. Скирр характеризуется Галеном как «неестественная опухоль, нечувствительная и жесткая», которая случается «из-за притока плохо растворимого, вязкого и плотного сока». При лечении скирра врач попадет в серьезную методологическую ловушку: с одной стороны, понимание процесса возникновения опухоли как результата патологического притока жидкости и газов требует применения высушивающих средств, с другой — скирр сам по себе является жестким и сухим образованием, которое необходимо увлажнять, добиваясь его рассасывания. Гален находит выход в попеременном осторожном применении взаимоисключающих средств, описывая это на конкретном клиническом примере — так называемом случае ребенка Церцилла. Эта история описана довольно подробно (II, 6). Мы лишь кратко ее перескажем, чтобы более четко уяснить клиническую логику Галена. Он осмысливает лечение, исходя из своего понимания этиологии и патогенеза опухоли: по его мнению, вещество, составляющее лекарственный препарат, должно состоять из наименьших по размеру гомеомерий в целях наиболее эффективного проникновения внутрь твердой и сухой опухоли. Гален чередует разрыхляющие воздействия с помощью ванн с сабинским оливковым маслом, при которых опухоль становится мягче (но не меньше), с уксусными смазываниями, при которых она уменьшается в размерах (но возвращается к прежней консистенции). Одновременно он заставляет пациента, под строгим врачебным контролем, добавлять физические нагрузки на пораженное скирром бедро (например, заставляя мальчика в своем присутствии прыгать на больной ноге). Конечно, Гален ничего не знал о микроциркуляции, но интуитивно понимал важность стимулирования обмена веществ в пораженной части тела. Кроме того, стоит вспомнить общие представления Галена о физиологии организма, в том числе ту их часть, которая основывалась на осмыслении идей Платона. Гален считал, что через кровь к частям тела поступает здоровый питательный и строительный материал, а от этих частей тела оттекают продукты распада. Этого достаточно, для того чтобы тактика, избранная Галеном для успешного исцеления трудного пациента, выглядела не только плодом счастливой интуиции врача, но и развитием плодотворного системного взгляда на целесообразность механизмов функционирования человеческого тела.

Далее Гален рассматривает подходы к лечению опухолей, вызванных скоплением газов. Его рассуждения совершенно логичны, но противоречат современным представлениям. Действительно, с позиций современной медицинской науки нельзя относить к одному виду заболеваний вздутие кишечника вследствие чрезмерного газообразования (метеоризм) и процессы, происходящие в мышцах и надкостнице. Мы часто подчеркиваем адекватность рассуждений Галена о причинах и методах лечения заболеваний достижениям современной медицинской теории. Однако в восьмом фрагменте анализируемого текста мы имеем дело с ситуацией, когда и семиотику Галена, и его клинические наблюдения можно однозначно счесть устаревшими. Нам представляется полезным проанализировать причины этого — они кроются именно в его логике, которая, как правило, была весьма продуктивной. Гален исходит из общности патологических процессов в разных частях человеческого тела. Кишечник и желудок, по его мнению, являются органами, имеющими полости, ограниченные стенками, которые он именует «мембранами». Мышцы и кости также ограничиваются «мембранами» от окружающих органов, следовательно, по мысли Галена, при определенных обстоятельствах в них могут возникать заполняемые газами полости. Опухолевидное образование в области мышц или суставов, при осмотре и пальпации напоминающее вздутый кишечник, можно было принять за полость, изнутри наполненную газом. В современном понимании, скорее всего, речь шла о гематомах — последствиях травм и ушибов. Гален вполне логично формулирует цель лечения — «разрежение слишком плотных тел и утончение слишком сгустившегося газа» (II, 8).

Соответственно, в основе лечебных средств должны находиться субстанции, состоящие из мелких гомеомерий, — в целях более глубокого его проникновения в уплотнившиеся ткани. Эти средства, «которые нужно выварить в оливковом масле, должны обладать согревающими свойствами и иметь мелкие гомеомерии, например кумин, растущий у нас, а еще лучше — так называемый эфиопский кумин, семена сельдерея, петрушки, укропа, петрушечника ароматного, аниса, любистока, жабрицы, пастернака и борщевика» (II, 8). Лучше причинить меньший вред, вызвав боль, но спасти жизнь, чем, излишне щадя пациента, пропустить момент, когда вмешательство еще возможно. Естественно, что это должно быть руководством для врача, понимающего, что сильный нагрев или травма кожных покровов, нанесенная банкой при борьбе с опухолью, весьма травматичны, но необходимы. Гален указывает на интересный аспект проблемы обезболивания — избавление от боли путем приема соответствующих средств: оно «происходит не за счет совершенного исцеления болезненного состояния, а за счет притупления способности чувствовать» (II, 8). Гален прекрасно понимает, что чувствительность частей тела передается в головной мозг с помощью нервов. Во вступительной статье мы подробно рассказали об истории открытия этих анатомических образований, указав на преемственность работ Герофила и Галена.

Гален осознает принцип передачи болевого сигнала и сознательно рекомендует в тяжелых ситуациях прибегать к препаратам опия. Он понимает, что болевое ощущение не покидает части тела и нарушение их целостности никуда не исчезает. Опиаты назначаются именно для того, чтобы «усыпить» конечное восприятие боли сознанием, локализующимся в головном мозге. Можно предположить, что Гален что-то знает о привыкании к опийсодержащим лекарственным средствам, — отсюда совет об интервале от полугода до года при их использовании.

Далее Гален рассуждает об абсцессах — так он называет образование патологического пространства, заполненного газом или жидкостью (либо и тем и другим одновременно), как бы раздвигающих части тела, плотно соприкасающиеся в нормальном состоянии. По его мысли, превращением в абсцесс могут осложняться некоторые воспалительные заболевания. Естественно, что для заполнения такой полости требуются болезненное нарушение равновесия жидкостей и их приток к месту локализации заболевания. Гален не говорит сразу об абсцессе, как гнойном осложнении, но несколько позднее отмечает: «При постановке же диагноза надо иметь в виду, что гноящийся абсцесс уступает, если нажать на него пальцами, так как он не жесток, в отличие от воспалившихся частей тела» (II, 9). Абсцесс, вызванный газами, по мнению Галена, часто обнаруживается там, где возникает тромбоз. Тактика лечения определяется необходимостью остановить нагноение: требуются подсушивающие и вытягивающие жидкость примочки (например, из ячменной муки). При серьезном нагноении требуется разрез с целью выведения гноя — Гален видит серьезную опасность как в поверхностном, так и в чрезмерно глубоком надрезе: первый недостаточен для дренажа полости, второй может вызвать тяжелое кровотечение, усугубляющее состояние больного. За хирургическим вмешательством должно следовать лечение сложными пластырями, рецепты которых подробно описываются во второй книге трактата (см. II, 9). Такие же пластыри следует применять при медленном или недостаточном опорожнении полости абсцесса. Опасность осложнений не отступает даже после разрешения абсцесса, тогда необходимо обратить внимание на уход за раной, ведь если «кожа вокруг места выделения гноя сильно размягчится, так что будет похожа на лохмотья, и перестанет слипаться с лежащими под ней тканями… рану следует лечить посредством так называемого “ухода по всей ширине”» (II, 9).

Следующим грозным осложнением воспаления и нагноения в описании Галена является свищ. Метод борьбы с ним — активное дренирование с введением в его полость едких растворимых лекарств, способствующих последующему заживлению. В случае образования расширений или разрывов в его глубоко залегающей части, приводящих к затруднению его опорожнения от сукровицы и других застойных жидкостей, следует прибегнуть к расширяющему надрезу. Далее потребуются повязка и пластырь, рецепт которого подробно описан Галеном (II, 10)^[182].

Далее Гален описывает гангренозные воспаления — так он называет состояния, когда ткани «еще не стали омертвевшими, но уже делаются таковыми». Обратим внимание на последовательность изложения: Гален не просто перечисляет одну форму воспитательного заболевания за другой. Он располагает их по ходу умозрительного нарастания тяжести болезни, по мере наступления осложнений. Обычный воспалительный процесс может осложниться гнойным и далее превратиться в абсцесс. При разрешении последнего может образоваться свищ, а при неудачном ведении пациента — гангрена соответствующей части тела. Подход к лечению гангренозного воспаления, конечно, хирургический: «Лечением же ее будет удаление в возможно большем объеме из страдающей части гноящейся крови, из-за которой и происходит омертвение, так как сосуды из-за своей узости не могут ее вывести. Оставшейся же крови надо предоставить возможность дышать. Так что необходимо либо всю кожу покрыть частыми и глубокими надрезами, разрезая вместе с ней и плоть, под ней находящуюся, либо нанести многочисленные и глубокие рубцы. Дав крови вытечь, надо наложить лекарства, которые помогают при нагноениях» (II, 11). Иссечение пораженных гангреной частей тела должно быть направлено на отделение их от здоровых частей (это напоминает современный хирургический принцип иссечения в пределах здоровой ткани).

В завершающей части второй книги трактата Гален описывает подход к ведению раковых опухолей. Он отмечает рак груди как наиболее часто наблюдаемую болезнь такого рода и связывает ее возникновение с нарушениями природных очищений женского организма. Следует обратить внимание на исключительную наблюдательность Галена как врача-практика. В наши дни учет изменений гормонального фона в процессе онкогенеза считается общепринятым, любой онколог обращает внимание своих пациенток на регулярное проведение осмотров и маммографии при наступлении климакса и менопаузы. Мы не должны приписывать Галену знания, которыми он явно не обладал. Однако, связав нарушения менструального цикла с возникновением рака молочных желез, он обнаруживает большой практический опыт и наблюдательность.

Конечно, его объяснения развития рака с помощью идеи преобладания черной желчи имеют мало общего с современными. Однако они вполне логичны в рамках его системы — равновесие жидкостей сменяется доминированием черной желчи, в случае плохого выведения из организма она накапливается в определенных частях тела, смешивается с кровью и вызывает рак: «И чем плотнее и чернее кровь, тем злокачественней болезнь. На груди же мы часто ясно видели опухоль, подобную животному раку: как у этого животного ноги торчат во все стороны от тела, так и при этой болезни вены, выступающие во все стороны от неестественной опухоли, образуют фигуру, похожую на рака. Эту болезнь я часто вылечивал в самом ее начале, но если опухоль значительно увеличилась, то никто не вылечит ее без хирургической операции» (II, 12). Далее Гален описывает принцип удаления опухоли в границах здоровых тканей. Интересно, что по ходу изложения он неоднократно называет раковую опухоль «неестественной», тем самым отделяя рак и скирр от других заболеваний. Послеоперационное ведение, помимо ухода за раной, требует нормализации месячных, очищения организма и особой диеты, которую Гален подробно описывает во второй книге (II, 13).

Заканчивается трактат небольшим фрагментом, посвященным опухолям, вызванным увеличением желез, лечить которые следует с помощью лекарств, способных «выталкивать жидкость, высушивать и выводить гной».

В конце Гален не делает никакого специального заключения, суммирующего ранее изложенное, и завершает трактат-письмо вновь обращением к адресату — другу и ученику Главкону. Данное сочинение представляет собой обширное практическое наставление, или, говоря современным языком, методические указания. Этот стиль определяет преимущество текста, позволяющего нам лучше понять Галена как врача-практика.

ΠΕΡΙ ΙΑΤΡΙΚΗΣ ΕΜΠΕΙΡΙΑΣ^[183]

Πολλῶν γὰρ ἔτι δέονται οἱ ἐµπειρικοὶ πρὸς ὃ βούλονται, κἂν ταῦτ’ αὐτοῖς συγχωρήσωµεν. εἰ γὰρ µὴ ἴσα δείξαιµι τὰ λειπόµενα τοῖς εἰρηµένοις ἀτόποις, οὐδὲν οὐδ’ ἐκείνων ὄφελος εἶναί µοι βούλοµαι. σὺ µὲν οὖν εὖ οἶδ’ ὅτι τεθαύµακας οὐ µὰ Δία ἡµῶν, ἀλλὰ τῆς τῶν ἐµπειρικῶν εὐηθείας, εἰ τοσάδε καὶ ἐπὶ τοσοῖσδε συγχωρηθέντα λαβόντες οὐδὲν δή τι πλέον ἔχουσι, ἀλλ’ ἕτερα τῶν προτέρων αὐτοὺς οὐκ ἐλάττω διαδέχεται σφάλµατα. παντελὴς γὰρ ἄγνοια καὶ ὑπερβάλλουσά τις ἀναίδεια καὶ σχεδὸν ὑπὲρ τὰ βοσκήµατα ἡ ἀναισθησία, εἰ µήτε ἀπὸ τίνος ἄρξονται ἔχοντες µηδ’ εἰ τοῦτ’ αὐτοῖς τις δοίη πλειστάκις ὡσαύτως ἰδεῖν τι δυνάµενοι µηδὲ τοσαύτας µυριάδας τὰς ἐν τοῖς νοσοῦσιν ἑτερότητας ἰδεῖν ἢ µνηµονεῦσαι ἢ ἀπογράψασθαι δυνατόν — ἢ τίς ἂν ἔτι βιβλιοθήκη τὴν τοσαύτην ἱστορίαν χωρήσειε, τίς δ’ ἂν ψυχὴ τὴν τοσούτων καταδέξαιτο µνήµην—ὅµως οὐδ’ οὕτως αἰσθάνονται ὅτι διαπαίζοντες αὐτοῖς ταῦτα συγχωροῦµεν, ἀλλ’ ὡς ἐπὶ βεβαίοις ὑπάρχουσιν ἔτι φιλοτιµοῦνται περὶ τῶν ἑξῆς. ἐγὼ τοίνυν οὐ δι’ ἐκείνους—περιττὸν γὰρ λίθοις διαλέγεσθαι—ἀλλ’ ἕνεκα τοῦ τελειῶσαι τὸν λόγον ἐναργῶς ἐπιδείξω ὅτι κἂν πλειστάκις ὡσαύτως ὁρᾶσθαί τι συγχωρηθῇ[ναι], οὐδὲν ἐκ τούτου θεώρηµα τεχνικὸν συστήσονται. καὶ µή τις δόξῃ µε τοῦ Πλάτωνος χρήσεσθαι λόγῳ, ὡς εἴ τις µὲν τῶν ἐπιτηδεύσεων τὴν φύσιν γιγνώσκει τῆς ὕλης, περὶ ἣν καταγίνεται, αὕτη µὲν τέχνη ἐστίν, εἰ δὲ µή, τριβὴ µέν τις καὶ ἐµπειρία, τέχνη δ’ οὔ. “ἐγὼ µὲν γάρ,” φησίν, “οὐ καλῶ τέχνην ὃ ἂν ᾖ ἄλογον πρᾶγµα.” οὐ χρῶµαι δ’ αὐτῷ οὐχ ὅτι οὐκ ἔστιν ἀληθής—µαινοίµην γὰρ ἂν εἰ τοῦτο λέγοιµι—ἀλλ’ ὅτι ἡ ἀναισχυντία τῶν ἐµπειρικῶν καὶ τοῦτο προσίεται, καὶ οὐδὲν αὐτοῖς µέλειν ἐροῦσιν, εἰ τούτου γε ἕνεκα µὴ τέχνην αὐτῶν τὸ ἐπιτήδευµα καλοῖµεν, ἀλλ’ ἄλλο τι. τίνες οὖν εἰσιν οἱ ἐµοὶ λόγοι; πρῶτος µὲν οὗ καὶ παρ’ αὐτῶν ἐκείνων συγκεχώρηται τὰ λήµµατα. ἡ γὰρ τῶν πλειστάκις ὡσαύτως ἑωραµένων τήρησις καλεῖται µὲν οἶµαι παρ’ αὐτῶν ἐµπειρία· σύγκειται δ’ ἐκ πολλῶν τῶν καθάπαξ· ἄτεχνον δὲ τὸ καθάπαξ αὐτοί φασιν· εἴη <ἄρ’> ἂν τὸ πλειστάκις ἐκ πολλῶν ἀτέχνων συγκείµενον. καὶ ὧδ’ ἂν ὁ λόγος ἐρωτηθείη· εἰ τὸ καθάπαξ ἄτεχνον, τὸ δὲ πλειστάκις ἐκ πολλῶν τῶν καθάπαξ σύγκειται, ἄτεχνον τὸ πλειστάκις. ἀλλὰ µὴν τὸ καθάπαξ ἄτεχνον· καὶ τὸ πλειστάκις <ἄρα>. ἀλλ’ ἴσως οὐδ’ ὃ λέγοµεν εἰδέναι φήσουσι. φεύγειν γὰρ ὁµολογήσουσι τά τε ἄλλα µαθήµατα καὶ διαλεκτικήν. εἰ βούλει τοίνυν, τοῦτον µὲν ἡµῖν αὐτοῖς εἰρηµένον τὸν λόγον ἐῶµεν, ἐκείνους δ’ ἐρωτήσωµεν ἕτερόν τινα τοιοῦτον. ἆρά γε, ὦ ἐµπειρικοί, τὸ πλειστάκις ὁποσάκις ἐστίν, εἰπεῖν ἔχετε ἡµῖν; βουλόµεθα γὰρ δὴ καὶ αὐτοὶ γνῶναι παραπλησίως ὑµῖν διὰ τηρήσεως. ἵν’ οὖν µὴ ἀµετρίᾳ τοῦ δέοντος ἁµαρτάνωµεν ἢ πρὸ τῆς ἱκανῆς αὐτοῦ θέας ἥκειν ἐπὶ τὸ τέλος ἤδη νοµίζοντες ἢ περαιτέρω τοῦ προσήκοντος ἐκτεινόµενοι <τὴν τήρησιν> ἀγνωσίᾳ τοῦ µέτρου, δεόµεθα ὑµῶν καὶ ἡµῖν δεῖξαι τὸ µέτρον, ἵνα καὶ αὐτοί τι µάθωµεν ἐκ τηρήσεως. “ὦ µωρέ” φησὶ γελάσας, “τὸ ἓν αἰτεῖς ἓν οὐκ ἔστιν ἁπάντων µέτρον, ἀλλὰ καθ’ ἕκαστον ἄλλο. σὺ δ’ ὅµοιον ἐπύθου ὡς εἰ καὶ σκυτοτόµον τις ἀξιοῖ διδάξαι αὐτὸν τὸν καλάποδα τίς ποτέ ἐστιν ᾧ πάντας ὑποδεῖ. οὔτε γὰρ ἐκεῖ τῶν ποδῶν ἓν µέτρον· ἄνισοι γάρ· οὔτ’ ἐνθάδε τῶν πραγµάτων· διάφορα γάρ.” ἐγὼ δ’ ἀσµενίζω καὶ δέχοµαι τὴν ἀπόκρισιν καὶ ἀγαπῶ πολὺ µᾶλλον ἢ εἰ ἓν ὑπέσχετό µοι πάντων ἐρεῖν. τότε µὲν γὰρ κἂν ὑπώπτευον, εἰ παρὰ πολὺ τῶν πραγµάτων διαφερόντων ἓν ἐπάξειν ἐπηγγέλλετο µέτρον, νυνὶ δὲ εἰ καθ’ ἕκαστον ἴδιόν τι δείξειέ µοι, πάνυ τεύξεσθαι τοῦ ἀληθοῦς ἤλπικα. καὶ δὴ οὖν ἀπὸ τῶν ἁπλουστέρων ἀρξάµενος πυνθάνοµαι, ὁποσάκις ἂν εἴη µοι θεασαµένῳ τὸν µηνιγγότρωτον ἀκριβῶς εἰδέναι, πότερον διὰ παντὸς ἢ ὡς <ἐπὶ> τὸ πολὺ ἢ σπανίως ἢ ἀµφιδόξως τεθνήξεται, ἀλλ’ οὐδεὶς αὐτῶν τὸ µέτρον οὔτε νῦν ἡµῖν ἀπεκρίνατο οὔτε ἐν τοῖς βιβλίοις ἔγραψε. µήποτ’ οὖν οὐδ’ ἔχουσί τι καθ’ ἕκαστον ὡρισµένον; ὅτι µὲν οὖν καὶ ἤδη αὐτῶν ἔρρει τὰ πράγµατα, παντὶ δῆλον. ἀλλ’ ἐφεξῆς ἂν εἴη, καθάπερ ἀρχῆθεν αὐτοῖς διελέχθηµεν προσεπαίσαµεν, εὐγνωµόνως ἔτι καὶ νῦν ἡµᾶς ἐπισκέψασθαι κατὰ µόνας, πότερον ἐκείνοις µὲν ἀγνοεῖται τὸ <τοῦ> πλειστάκις µέτρον, ἔστι δ’ ἐν τῇ φύσει τῶν πραγµάτων, ἢ οὐδ’ ὅλως συστῆναι δυνατὸν ὑπάρχειν τι µέτρον ἐπὶ τοῦ πλειστάκις, <ὃ δ>ὴ αὐτὸ ποιήσει πρότερον οὐκ ὂν τεχνικὸν νυνὶ τεχνικὸν εἶναι. ἐγὼ µὲν οὖν ἐπεσκεψάµην αὐτὸ πολλάκις. ἢ οὐκ ἂν αὐτοσχεδίως… τὸν ζ′ ἔτι θεάσασθαι περιµενεῖς καὶ τὸν η′ καὶ ὅλως πάνυ πολλοὺς ἐφεξῆς. τί ποτ’ οὖν ἔτι συκοφαντήσεις καὶ ἀσύστατον ἐρεῖς τὴν ἐµπειρίαν καὶ τὸ πλειστάκις ἀπεριόριστον καὶ ὕποπτον ἀποφανεῖς οἷ[ς] στήσεται, λέγων οὐχ εὑρίσκειν οἴει τε µᾶλλον ἡµᾶς ἢ σαυτὸν καταβάλλειν; ἐµοὶ µὲν γὰρ δοκεῖ σαυτὸν µᾶλλον. ὄντοιν γὰρ δυοῖν, ἑνὸς µὲν τοῦ διὰ µόνης εὑρίσκεσθαί τι τηρήσεως—ὅπερ ἐγώ τε βούλοµαι καὶ ὑµεῖς ἄκοντες µὲν καθοµολογεῖτε ἀλλ’ ὅµως—, δευτέρου δὲ τοῦ πῶς—ὃ ἐγὼ µὲν οὔτε δυνατὸν οὔτε χρήσιµον εἶναί φηµι, σὸν δὲ λοιπὸν εἴη ἂν ἔργον τοῦτο εὑρεῖν, ἄπορον αὐτὸ ἀποφαίνων τῷ σοφίσµατι σαυτὸν <µὲν> καταβαλεῖς, ἡµᾶς δὲ οὐδὲν ἀδικήσεις. οὐ γὰρ περὶ τοῦ πῶς ἕκαστον γίνεται τεχνικὸν ὁ ἀγὼν ἡµῖν ἐστιν, ἀλλ’ ὅτι γίνεται µόνον, ὅπερ ἐναργῶς ἔχοµεν ὁµολογούµενον. σὺ δὲ ὁ τὰς αἰτίας πο-λυπραγµονῶν δίκαιος εἶ καὶ τὸ πῶς ἐκδιδάσκειν. ἀλλ’ ἔοικας ἔµπαλιν τοῦ δέοντος ἰέναι καὶ ὅµοιόν τι ποιεῖν τοῖς ἐπεὶ µὴ γινώσκουσι ὅπως ὁρῶσιν µηδ’ ὁρᾶν ὁµολογοῦσιν ἢ ἐπειδὴ τίνα τρόπον γίνεται τὰ γινόµενα καὶ φθείρεται τὰ φθειρόµενα καὶ τὰ κινούµενα [µή] κινεῖται µὴ γινώσκουσι οὔτε γένεσιν οὔτε φθορὰν οὔτε κίνησιν ἀπολείπουσιν. ἀλλ’ ὅτι ἡ µεγίστη παντὸς λόγου διαβολὴ ἡ πρὸς τὸ ἐναργές ἐστι µάχη, τίς οὐκ οἶδεν; ὃς γὰρ οὐδ’ ἄ ρξασθαι δύναται τῆς ἐναργείας χωρίς, πῶς ἂν οὗτος πιστὸς εἴη, παρ’ ἧς ἔλαβε τὰς ἀρχάς, κατὰ ταύτης θρασυνόµενος; τοῦτο καὶ Δηµόκριτος εἰδὼς ὁπότε τὰ φαινόµενα διέβαλε “νόµῳ χροιή, νόµῳ γλυκύ, νόµῳ πικρόν” εἰπὼν “ἐτεῇ δ’ ἄτοµα καὶ κενόν” ἐποίησε τὰς αἰσθήσεις λεγούσας πρὸς τὴν διάνοιαν οὕτως· “τάλαινα φρήν, παρ’ ἡµέων λαβοῦσα τὰς πίστεις ἡµέας καταβάλλεις; πτῶµά τοι τὸ κατάβληµα”. δέον οὖν καταγνῶναι τοῦ λόγου τῆς ἀπιστίας, ὃς οὕτως ἐστὶν µοχθηρός, ὥσθ’ ὁ πιθανώτατος αὐτοῦ µάχεται τοῖς φαινοµένοις, ἀφ’ ὧν ἤρξατο, τὸ ἐναντίον ἐργάζεσθε τῶν ὡς γίγνεται οὐκ ἐχόντων λόγον, ὡς ὁ λόγος δὲ βούλεται µὴ γιγνοµένων κατεγνωκότες· ἐµοὶ δ’ αὐτὸ τοῦτο ἔλεγχος εἶναι δοκεῖ µέγιστος τοῦ λόγου· τίς γὰρ ἂν ἔτι νοῦν ἔχων πιστεύσειεν αὐτῷ περὶ τῶν ἀδήλων, ὃς οὕτως ἐστὶ µοχθηρὸς ὥστε τοῖς ἐναργέσιν ἐναντία τίθεσθαι;

О медицинском опыте^[184]

Так как эмпирики нуждаются еще во многом для того, чтобы достичь своей цели, уступим им и в этом. Ведь если даже я не показал, что то, что осталось, ничем не лучше нелепостей, которые я уже обсуждал, я думаю, что во всем этом нет для меня никакой пользы. Ты же, как я прекрасно знаю, поражался, но, конечно, не моим словам, а глупости эмпириков, которые, хотя я сделал им столь много уступок в столь важных темах, не использовали это на благо себе, но впали в новые заблуждения, не меньшие, чем прежде. Поражает их невежество, какое-то исключительное бесстыдство и бесчувствие, превосходящее бесчувствие скотов, ведь подтверждения своих мнений им получить неоткуда, и даже если бы им дали возможность их получить, они не смогли бы ею воспользоваться. Да и невозможно увидеть или запомнить столько тысяч различий, наблюдающихся у больных, — какая библиотека вместит столь великую книгу, какой разум сохранит столь обширную память? И при этом они не понимают, что мы делаем им эту уступку, насмехаясь над ними, а хвастаются о дальнейшем, как если бы это было сказано всерьез. Я же не ради них, так как бессмысленно разговаривать с камнями, но для того, чтобы завершить рассуждение, ясно покажу, что даже если мы много раз уступим им и скажем, что они имеют некие наблюдения, они из этого не составят никакой научной теории. И пусть никому не кажется, что я пользуюсь рассуждением Платона о том, что если некое занятие направлено на познание природы того, что оно изучает, то это наука, а если нет, то это некое ремесло и опыт, но не наука. «Ведь я, — говорит он, — не могу назвать наукой то, что не имеет логики». Я не пользуюсь этим рассуждением не потому, что оно неправильно, — если бы я утверждал это, я был бы безумцем, — но потому, что бесстыдство эмпириков доходит до того, что они заявляют, что им нет дела до того, что мы из-за этого готовы назвать их занятие чем угодно, только не наукой. Так вот, каковы же мои аргументы? Первое мое положение признают и они. Ведь они, насколько я понимаю, называют наблюдение, подтвержденное многократно, опытом. Таким образом, опыт состоит из многих единичных наблюдений. Единичное наблюдение они признают ненаучным. Так вот, получается, что опыт состоит из многих ненаучных наблюдений. Что и требовалось доказать, ведь если единичное [наблюдение] ненаучно, то состоящее из многих единичных многократно ненаучно. Однако единичное ненаучно, следовательно, ненаучно и многократное. Но тем не менее они утверждают, что не знают того, о чем мы говорим. Ведь они признают, что избегают диалектики, как и всех прочих наук. Так вот, если хочешь, будем считать, что это рассуждение мы произвели для себя самих, а им зададим другой вопрос. Итак, о эмпирики, можете ли вы сказать нам, много раз — это сколько? Ведь мы и сами хотим, как вы, приобретать познание через наблюдение. Так вот, поведайте нам об этом, чтобы нам не ошибиться, не зная должной меры, то есть еще не сделав достаточно наблюдений, не решить, что мы уже достигли цели, или не вели наблюдения слишком долго из-за незнания меры, — мы и сами хотим приобретать знания, наблюдая. «Глупец, — сказал, смеясь, мой собеседник, — ты просишь единой меры, но нет единой меры для всех случаев, ведь для каждого — своя мера. Ты же, задавая такой вопрос, подобен сапожнику, который пожелал бы узнать, с помощью какой сапожной колодки он сможет обуть всех. И там нет общей мерки для всех ног, и здесь различные случаи не равны, но различаются». Я же возрадовался и принял такой ответ, и он понравился мне гораздо больше, чем если бы мне пообещали сообщить одну меру для всех. Я бы заподозрил неладное, если бы мне сообщили, что для многих разных вещей подходит одна мера; но раз мне собираются показать отдельную меру для каждого случая, я надеюсь, что обрету истину. Итак, начиная с простейших случаев, я интересуюсь, сколько раз мне нужно увидеть человека с повреждением мозга, чтобы понять, всегда ли умирают такие больные, или в большинстве случаев, или редко, или иногда. Но никто из них не ответил мне и не написал об этом в книгах. Итак, они и в частных случаях не могут определить таких вещей. Теперь любому ясно, что они ничего не смыслят в этом деле. Но так как мы с самого начала завели с ними разговор, насмехаясь над ними, то и сейчас нам имеет смысл поинтересоваться, не знают ли они, что такое «часто», притом что в природе вещей такая мера существует, или меры, после которой начинается часто, и то, что до того не было научным, теперь становится научным, определить вообще нельзя. Я-то как раз видел это «часто». Если и не наспех… Будешь ждать еще седьмого раза, затем восьмого, и далее еще многих. Что же ты придираешься и утверждаешь, что опыт несостоятелен и «часто» неопределимо, и объявляешь, что невозможно увидеть, в чем оно состоит? Кого ты обличаешь, когда утверждаешь, что не можешь его найти, — нас или себя? Мне кажется, что скорее себя. Ведь есть две возможности: одна — найти что-либо благодаря одному наблюдению — ее я признаю охотно, а вы против воли, но все же вынуждены будете признать; другая — определить, как что-либо происходит. Последнее я считаю невозможным и бесполезным, но тебе зачем-то понадобилось найти такую возможность, и, столкнувшись с тем, что это тупиковый путь, ты изобличаешь своими софизмами себя, нам же не причиняешь никакого вреда. Ведь у нас идет научный спор не о том, как что-либо происходит, но лишь о том, происходит оно или нет, с чем все мы явно согласились. Ты же, любитель доискиваться до причин, естественно, пытаешься выведать, как это происходит. Но оказывается, что ты действуешь недолжным образом и подобен тем, которые, если не знают, каким образом они видят, признают, что они не видят, и, если не знают, как рождается рождающееся, уничтожается уничтожающееся и движется движущееся, заявляют, что нет ни возникновения, ни движения. Но кто не знает, что величайший изъян любого рассуждения — отрицать очевидное? Ведь даже если кто-то начать рассуждения не может без ссылок на очевидное, то как может он быть убедительным, если он будет дерзко нападать на то, что сам же положил началом своего рассуждения? Это понимал и Демокрит, когда отрицал явления, говоря: «По уговору цвет, по уговору сладко, по уговору горько, по истине же лишь атомы и пустота»: он заставил чувства говорить разуму так: «Несчастный разум, беря от нас доказательства, нас же ты и ниспровергаешь? Наше ниспровержение — твое падение». Так вот, надо признать неубедительным рассуждение, которое настолько плохо, что даже самая вероятная часть его противоречит явлениям, от которых оно берет начало. Вы делаете противоположное тем, кто не рассуждает о том, как что-либо происходит; вы отрицаете существование того, что, согласно рассуждению, не может существовать. Мне же это кажется величайшим опровержением рассуждения, ведь кто, обладая разумом,поверит нелепости столь грубой, что она противоречит очевидному?

Комментарий

«О медицинском опыте» — дошедший до нас небольшой фрагмент более крупной работы Галена. Главная мысль автора заключается в необходимости постоянного соотнесения теории и практики в работе врача. Факты, наблюдаемые у постели больного, конкретный опыт лечения пациентов формируют медицинский опыт. Однако одних эмпирических наблюдений недостаточно для формирования истинного врача, врача-мыслителя, врача-философа. Правильная интерпретация опыта, логическое его осмысление с целью приведения отдельных наблюдений в систему — все это необходимо врачу не в меньшей степени. Задача состоит не в воспроизведении отдельных, на практике отработанных навыков — необходимо целостное видение причин, хода развития, классификации заболеваний. Без системного подхода, основанного на глубоком понимании общих принципов патологии, настоящее клиническое мышление, а следовательно, и правильный подход к лечению болезней, невозможны.

Соображения, которые неоднократно встречаются в других трактатах Галена, в этой краткой работе изложены более компактно и представляют своего рода credo Галена как врача. Конечно, этим не исчерпывается источниковедческое значение текста «О медицинском опыте». Он предоставляет нам уникальный пример крайне резкой полемики Галена с эмпириками. Введенные нами ранее в научный оборот трактаты великого римского врача изобилуют примерами опровержения им мнений его главных соперников и оппонентов — методистов, стоявших на позициях натурфилософии атомизма, и свидетельствуют о том, что отношение Галена к врачам-эмпирикам, представителям другого наиболее значимого направления в медицине II в., было, по-видимому, более доброжелательным^[185]. Действительно, их он критикует меньше, однако данный текст Галена представляет нам пример иного рода. Здесь Гален не просто критикует эмпириков — он их ругает, используя предельно резкие выражения: «Ты же, как я прекрасно знаю, поражался, но, конечно, не моим словам, а глупости эмпириков, которые, хотя я и сделал им столь много уступок в столь важных темах, не использовали это на благо себе, но впали в новые заблуждения, не меньшие, чем прежде. Поражает их невежество, какое-то исключительное бесстыдство и бесчувствие, превосходящее бесчувствие скотов…»

Гален подчеркивает значение логики в создании системы научного знания о человеке. Более того, по его мнению, профессиональное описание болезни и подходов к ее лечению должно укладываться в рамки формального логического осмысления в соответствии с требованиями философской науки того времени. Если осмысление опыта логично, тогда оно научно, и, следовательно, можно считать корректными и предшествующие наблюдения. Отсутствие логики в рассуждениях, по мнению Галена, исключает всякую возможность считать такие рассуждения научными. Современный ученый прекрасно понимает, как легко получить ложноотрицательное или ложноположительное наблюдение, — критериям верификации эксперимента в современной науке уделяется большое внимание. Следует помнить, что во времена Галена это не было столь очевидно: великий врач критиковал, казалось бы, незыблемую основу искусства врачевания — наблюдаемые факты. Гален настаивал: факт без конкретного его осмысления — ничто. Он напоминает о том, что в его системе у подлинно достоверного медицинского знания два источника — опытные наблюдения и натурфилософская основа, предлагающая методологию интерпретации фактов в виде логического анализа.

ΠΕΡΙ ΔΙΑΦΟΡΑΣ ΝΟΣΗΜΑΤΩΝ^[186]

1. Πρῶτον µὲν εἰπεῖν χρὴ, τί ποτε νόσηµα καλοῦµεν, ἵν’ ᾖ δῆλον, ὑπὲρ οὗ σπουδάζει τὸ γράµµα· δεύτερον δ’ ἐπὶ τούτῳ, πόσα τὰ σύµπαντά ἐστιν ἁπλᾶ τε καὶ πρῶτα νοσήµατα καὶ οἱονεὶ στοιχεῖα τῶν ἄλλων· ἐφεξῆς τε τρίτον, ὁπόσα τὰ ἐκ τούτων συντιθέµενα γίνεται.

2. Ληπτέον δὴ κᾀνταῦθα ὁµολογουµένην ἀρχὴν, ὡς ἅπαντες ἄνθρωποι, ἐπειδὰν µὲν τὰς ἐνεργείας τῶν τοῦ σώµατος µορίων εἰς τὰς κατὰ τὸν βίον πράξεις ὑπηρετούσας ἀµέµπτως ἔχωσιν, ὑγιαίνειν εἰσὶ πεπεισµένοι, βλαβέντες δ’ ἡντιναοῦν ἐξ αὐτῶν, νοσεῖν ἐκείνῳ τῷ µέρει νοµίζουσιν. εἰ δὲ ταῦθ’ οὕτως ἔχει, τὴν ὑγείαν ἐν δυοῖν τούτοιν ζητητέον, ἢ ἐν ταῖς κατὰ φύσιν ἐνεργείαις, ἢ ἐν ταῖς κατασκευαῖς τῶν ὀργάνων, ὑφ’ ὧν ἐνεργοῦµεν· ὥστε καὶ ἡ νόσος ἢ ἐνεργείας ἐστὶν, ἢ κατασκευῆς βλάβη. ἀλλ’ ἐπεὶ καὶ κοιµώµενοι, καὶ ἄλλως ἐν σκότῳ καὶ ἡσυχίᾳ διάγοντες, ἢ κατακείµενοι πολλάκις οὔτε τι µέρος κινοῦµεν, οὔθ’ ὅλως αἰσθανόµεθα τῶν ἔξωθεν οὐδενὸς, οὐδὲν µὴν ἧττον ὑγιαίνοµεν, κᾀν τούτῳ δῆλον, ὡς οὐ τὸ ἐνεργεῖν ἐστι τὸ ὑγιαίνειν, ἀλλὰ τὸ δύνασθαι. δυνάµεθα δὲ ἐνεργεῖν ἐκ τῆς κατὰ φύσιν κατασκευῆς· ἐν ταύτῃ ἄρα τὸ ὑγιαίνειν ἐστίν. ἕξει δὴ λόγον αἰτίας ἡ κατασκευὴ πρὸς τὴν ἐνέργειαν· ὥστ’, εἴτε τὴν κατὰ φύσιν ἁπάντων τῶν µορίων κατασκευὴν ὑγείαν ὀνοµάζειν ἐθέλοις, εἴτε τὴν τῶν ἐνεργειῶν αἰτίαν, εἰς ταὐτὸν ἄµφω τὼ λόγω συµβαίνουσιν. ἀλλ’ εἴπερ ἡ ὑγεία τοῦτο, δῆλον ὡς ἡ νόσος τὸ ἐναντίον, ἤτοι κατασκευή τις παρὰ φύσιν, ἢ βλάβης ἐνεργείας αἰτία. δῆλον δὲ ὡς, εἰ καὶ διάθεσιν εἴποις παρὰ φύσιν, ὀνόµατί τε χρήσῃ παλαιῷ καὶ δηλώσεις ταὐτό. κατὰ πόσους δὲ τρόπους ἐξιστάµενα τὰ σώµατα τοῦ κατὰ φύσιν ἐµποδίζεται περὶ τὰς ἐνεργείας, εἴπερ εὕροιµεν, οὕτως ἂν ἤδη τὸν ἀριθµὸν ἁπάντων τῶν ἁπλῶν νοσηµάτων εὑρηκότες εἴηµεν. ἀρχὴ δὲ κᾀνταῦθα ὁµολογουµένη, σύµµετρον µὲν εἶναι τὸ κατὰ φύσιν οὐκ ἐν ζώῳ µόνον, ἀλλὰ καὶ ἐν φυτῷ καὶ σπέρµατι καὶ ὀργάνῳ παντὶ, τὸ δὲ αὖ παρὰ φύσιν ἄµετρον. εἴη ἂν οὖν ἡ µὲν ὑγεία συµµετρία τις, ἡ δὲ νόσος ἀµετρία. τίνων οὖν ἡ νόσος ἀµετρία, σκεπτέον ἐφεξῆς. ἢ δηλονότι, ὧνπερ ἡ ὑγεία συµµετρία, τούτων ἡ νόσος ἀµετρία; εἰ µὲν οὖν ἐν πόρων συµµετρίᾳ τὸ ὑγιαίνειν ἐστὶν, ἐν πόρων ἀµετρίᾳ γενήσεται καὶ τὸ νοσεῖν· εἰ δ’ ἐν εὐκρασίᾳ θερµοῦ καὶ ψυχροῦ καὶ ξηροῦ καὶ ὑγροῦ τὸ ὑγιαίνειν ἐστὶν, ἐν τῇ τούτων δυσκρασίᾳ καὶ τὸ νοσεῖν ἐξ ἀνάγκης συµβήσεται. κατὰ ταὐτὰ δὲ, κᾂν ἐν ἄλλῳ τινὶ γένει συµµέτρῳ τὸ ὑγιαίνειν ὑπάρχῃ, δῆλον ὡς καὶ τὸ νοσεῖν ἐν τῷ κατ’ ἐκεῖνο τὸ γένος ἀµέτρῳ συστήσεται. πάλιν δὲ δὴ τὸ αὐτὸ τοῦτ’ ἐπισκεψώµεθα λογικώτερον. ἁπλοῦν εἴ τι σῶµα καὶ ἀκριβῶς ἐστιν ἓν, οὐκ ἄν ποτε δέξαιτο τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον, οὐδ’ ἂν εἴη τι κατ’ ἐκεῖνο τὸ γένος ἕτερον ἑτέρου βέλτιόν τε καὶ χεῖρον· εἰ δ’ ἐκ πλειόνων συγκέοιτο, πολλοὶ µὲν ἂν οὕτω γε τρόποι τῆς συνθέσεως ἐν αὐτῷ γίνοιντο βελτίους τε καὶ χείρους· εἴη δ’ ἂν οὕτω καὶ αὐτὰ τὰ συντιθέµενα κρείττω τε καὶ φαυλότερα· τὸ δ’ ἄριστα συγκείµενον ἁπάντων ἄριστον ἂν εἴη τῶν ὁµογενῶν. ἆρ’ οὖν ἐν τοῖς τῶν ζώων σώµασι τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττόν ἐστιν, ὡς τὸ µὲν ἄκρως εὐεκτικὸν εἰπεῖν, τὸ δ’ ἁπλῶς εὐεκτικὸν, οὐ µὴν ἄκρως, καὶ τουτὶ µὲν ὑγιεινὸν, οὐ µὴν εὐεκτοῦν, ἕτερον δέ τι δυσαρεστούµενον, ἄλλο δὲ ἤδη νοσοῦν, καὶ τούτου τὸ µὲν ἐπιεικῶς, τὸ δὲ ὀλεθρίως, καὶ τὸ µὲν µετρίως, τὸ δὲ σφοδρῶς; ἢ πάντες ὁµοίως διακείµεθα νοσοῦντές τε καὶ ὑγιαίνοντες; οὐκ ἔστιν εἰπεῖν. οὐκ οὖν ἕν ἐστι τὸ τῶν ζώων σῶµα, καθάπερ ἢ ἄτοµος ἡ ᾿Επικούρειος, ἢ τῶν ἀνάρµων τι τῶν ᾿Ασκληπιάδου· σύνθετον ἄρα πάντως. ἀλλ’ εἰ µὲν ἐξ ἀτόµων, ἢ ἀνάρµων, ἢ ὅλως ἐξ ἀπαθῶν τινων σύγκειται, τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον ἐν τῷ ποιῷ τῆς συνθέσεως ἕξει δίκην οἰκίας ἐξ ἀπαθῶν µὲν λίθων συγκειµένης, οὐ µὴν ἐν τῇ συνθέσει γε πάντῃ κατορθουµένης. εἰ δὲ εἶεν οἷοί τε πάσχειν τι καὶ οἱ λίθοι, πολυειδέστερον ἂν οὕτω γε τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον ὑπάρχοι κατὰ τὴν οἰκίαν. εἰ δὲ καὶ αὐτὰ τὰ στοιχεῖα τῶν ἡµετέρων σωµάτων ἀλλοιοῦσθαί τε καὶ πάσχειν πέφυκεν, οὐ µόνον ἂν ἐν τῇ συνθέσει τε καὶ οἷον διαπλάσει τῶν µορίων, ἀλλὰ καὶ δι’ ὅλων ἑαυτῶν τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον ἐπιδέχοιτ’ ἄν. καὶ δὴ καὶ νοσήσει δηλονότι δι’ ὅλων ἑαυτῶν εἴδη τοσαῦτα νοσηµάτων ἁπλᾶ τε καὶ πρῶτα καὶ οἷον στοιχεῖα τῶν ἄλλων, ὅσαπερ ἂν ᾖ τὰ συντιθέντα. τοῦτο δὲ τὸ δι’ ὅλων οὐκ ἐν τοῖς ἀπαθέσιν ἐστὶ στοιχείοις· οὐ γὰρ ἐνδέχεται παθεῖν τι τὴν ἄτοµον αὐτὴν, ἀλλ’ ἐν τῇ συνθέσει τε καὶ διαπλάσει τὸ πάθηµα.

3. Σύνθεσις δὲ καὶ διάπλασις ἐν τοῖς τῶν ζώων σώµασιν ὑπάρχει τριττή· πρώτη µὲν ἡ τῶν ὁµοιοµερῶν ὀνοµαζοµένων, ἀρτηριῶν, καὶ φλεβῶν, καὶ νεύρων, καὶ ὀστῶν, καὶ χόνδρων, καὶ συνδέσµων, ὑµένων τε καὶ σαρκῶν· δευτέρα δὲ ἡ τῶν ὀργανικῶν, ἐγκεφάλου τε καὶ καρδίας, καὶ πνεύµονος, καὶ ἥπατος, καὶ κοιλίας, καὶ σπληνὸς, καὶ ὀφθαλµῶν, καὶ νεφρῶν· τρίτη δὲ ἡ τοῦ σύµπαντος σώµατος. ἕκαστον γὰρ τῶν ὀργανικῶν τούτων µορίων ἔκ τινων ἑτέρων ἁπλῶν ὡς πρὸς τὴν αἴσθησιν σύγκειται, κᾀκείνων ἕκαστον ἐκ τῶν πρώτων στοιχείων. σαρκὸς οὖν αὐτῆς, ᾗ σὰρξ, ἐν τῇ συνθέσει µόνῃ τῶν πρώτων στοιχείων, ᾗ µέντοι µόριον ὀργάνου, παρά τε τὴν διάπλα-σιν καὶ τὸ µέγεθος· καὶ γὰρ οὖν καὶ αὐτῶν τῶν ὀργάνων ἐν τούτοις αἱ διαφοραί. πόσα τοίνυν ἐστὶ καὶ τίνα κατὰ τὴν πρώτην ὑπόθεσιν τὰ σύµπαντα νοσήµατα τῶν ὁµοιοµερῶν σωµάτων, διελθόντες, ἑξῆς ἐπὶ τὴν ἑτέραν µεταβησόµεθα, τὴν ἀλλοιοῦσθαί τε καὶ τρέπεσθαι τὴν οὐσίαν ὅλην δι’ ὅλης ἑαυτῆς ὑποτιθεµένην.

4. ῎Εστι δὲ δύο τὰ πρῶτα πάθη, τὸ µὲν εὐρύτης τις πόρων, τὸ δὲ στέγνωσις. ἀπαθῶν γὰρ ὑποκειµένων τῶν πρώτων στοιχείων, ἐν τῇ συνθέσει µόνῃ τὰ παθήµατα· συνθέσεως δὲ πάσης αἱ προειρηµέναι διαφοραί. ὥστ’ ἀναγκαῖον ἐῤῥῶσθαι µὲν ἕκαστον τῶν ὁµοιοµερῶν, ὁπόταν ἡ συµµετρία τῶν πόρων αὐτοῦ φυλάττηται, διαφθειροµένης δὲ ταύτης ἐξίστασθαι τοῦ κατὰ φύσιν. ἀλλ’ ἐπειδὴ συµµετρίας ἁπάσης ἡ διαφορὰ διττὴ, (τὸ µὲν γὰρ ὑπερβολὴ, τὸ δὲ ἔλλειψις,) δῆλον, ὡς καὶ τὰ πρῶτα νοσήµατα τῶν ἁπλῶν σωµάτων ἔσται διττὰ, τὸ µὲν εὐρύτης τις πόρων, τὸ δὲ στέγνωσις. καὶ ὀστοῦν δὴ καὶ σὰρξ καὶ τῶν ἄλλων ἕκαστον τῶν ἁπλῶν σωµάτων πρὸς τὴν αἴσθησιν, εἰ µὲν στεγνότερον ἢ µανότερον εἴη τοῦ συµµέτρου, κακῶς διακεῖσθαι φήσοµεν, εἰ δ’ ἐν τῷ µέσῳ τῆς ὑπερβολῆς ἑκατέρας, ὡς ἂν µάλιστα συµφέρῃ ταῖς χρείαις αὐτῶν, ἄκρως ὑγιαίνειν ἐροῦµεν τηνικαῦτα· τὰ δὲ ἐφ’ ἑκάτερα τῆς ἀκριβοῦς συµµετρίας βραχείας ἐκτροπὰς οὐδέπω µὲν εἶναι νόσους, ἔστ’ ἂν µηδέπω βλάβην αἰσθητὴν ἐνεργείας τινὸς ἀπεργάζωνται· πολὺ δ’ ἐν ταύταις ὑπάρχειν τὸ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον, ὡς ἂν ἱκανὸν ἐχούσης διάστηµα τῆς νοσώδους ἀµετρίας παρὰ τὴν ἀκριβῶς ὑγιεινὴν συµµετρίαν· ἐν τούτῳ δὴ παντὶ τῷ πλάτει τὰς τῶν ὑγιαινόντων συνίστασθαι διαφοράς· ἐν δὲ τῷ µετὰ τοῦτο, τῷ τῆς αἰσθητῆς ἀµετρίας, τὰς νόσους, ἄχρις ἂν ἐπ’ ἐκείνην ἀφίκωνται τὴν ἀµετρίαν, ἥτις ἤδη φθορὰν ἐργάζεται τοῦ µορίου. οὐ γὰρ δὴ µέχρι γε παντὸς στεγνοῦσθαί τε καὶ µανοῦσθαι τὰ τῶν ζώων σώµατα πέφυκεν, ἀλλ’ ἔστι τις κᾀνταῦθα ὅρος, οὗ περαιτέρω προελθεῖν αὐτοῖς ἄνευ διαλύσεώς τε καὶ φθορᾶς ἀδύνατον. ἡ µὲν δὴ τῶν ἀπαθῶν στοιχείων ὑπόθεσις ὧδε ἔχει. Τῶν δὲ πάσχειν ὑποτιθεµένων αὐτὰ, καὶ µέντοι καὶ δρᾷν εἰς ἄλληλα, καὶ κεράννυσθαι δι’ ὅλων, ὅσαπερ ἂν ὑπόθηταί τις εἶναι τὰ πρῶτα στοιχεῖα, τοσαῦτα ἐξ ἀνάγκης ἐρεῖ καὶ τὰ πρῶτα νοσήµατα. φέρε γὰρ εἶναι τὰ πρῶτα στοιχεῖα τέτταρα, τὸ θερµὸν, καὶ τὸ ψυχρὸν, καὶ τὸ ξηρὸν, καὶ τὸ ὑγρὸν, ἐκ τούτων δὲ κεραννυµένων ἀλλήλοις συµµέτρως µὲν ὑγιαίνειν τὸ ζῶον, ἀµέτρως δὲ νοσεῖν. ἔσται δὴ καὶ τὰ πρῶτα νοσήµατα τέτταρα, τό θ’ ὑπὲρ τὴν κατὰ φύσιν συµµετρίαν πρῶτον θερµὸν, καὶ δεύτερον τὸ ψυχρὸν, καὶ τρίτον τὸ ὑγρὸν, καὶ τέταρτον τὸ ξηρόν. αὗται µὲν καὶ αἱ κατὰ τὴν δευτέραν ὑπόθεσιν νόσοι τῶν ὁµοιοµερῶν ὀνοµαζοµένων σωµάτων, ἃ δὴ καὶ τελέως ἁπλᾶ φαίνεται. Τὰ δὲ τῶν συνθέτων ἐν ἡµῖν ὀργάνων νοσήµατα κοινὰ τῶν ὑποθέσεων ἑκατέρων ἐστίν. ἐπέλθωµεν οὖν καὶ ταῦτα διὰ βραχέων, αὐτὸ τοῦτο πρῶτον ἐπιδεικνύντες, ὅπως ἐστὶ κοινά. δεοµένου δὴ παντὸς τοῦ πρὸς αἴσθησιν συνθέτου σώµατος, ὃ δὴ καὶ ἀνοµοιοµερὲς ὀνοµάζουσιν, εἰ µέλλοι καλῶς ἐνεργήσειν, οὔτ’ ἐξ οἵων ἔτυχε συγκεῖσθαι µορίων τῶν ἁπλῶν, οὔτ’ ἐξ ἀριθµοῦ τινος ἢ µεγέθους οὐ προσήκοντος, οὔθ’ ὃν ἔτυχε τρόπον συνθέσεως ὑπάρχειν, ἐν τέσσαρσι τούτοις γένεσι τὰ τῶν ὀργάνων ἁπάντων ἔσται νοσήµατα. διαφοραὶ δὲ καθ’ ἕκαστον γένος αἵδε. κατὰ µὲν τὸ πρῶτον ῥηθὲν, ὅταν ἡ προσήκουσα µορφὴ τοῦ µορίου διαφθείρηται, ἢ σχῆµα µὴ δέον, ἢ κοιλότητα λαβόντος, ἢ πόρον, ἤ τι τούτων ἀπολέσαντος, ὧν εἶναι δέον. ἐκ τούτου τοῦ γένους ἐστὶ καὶ ἡ τραχύτης αὐτοῦ καὶ ἡ λειότης οὐ προσηκόντως ὑπαλλαττόµεναι. ἐν δὲ τῷ δευτέρῳ γένει, τῷ κατὰ τὸν ἀριθµὸν τῶν ἁπλῶν καὶ πρώτων µορίων, διττὴ νοσηµάτων ἔσται διαφορὰ, ἢ ἐλλείποντός τινος ὧν εἶναι δέον, ἢ πλεονάζοντος ὧν οὐκ εἶναι δέον. καὶ µὲν δὴ κᾀν τῷ τρίτῳ γένει, τῷ κατὰ τὸ µέγεθος, ὁµοίως διττὴ νοσηµάτων ἔσται διαφορά. µεῖζον γὰρ εἴ τι γένοιτο, δεόµενον ἔλαττον ὑπάρχειν, ἢ αὖθις ἔλαττον ἀποτελεσθείη, µεῖζον εἶναι δεόµενον, οὐκ ὀρθῶς ἂν ἔχοι τὸ σύµπαν ὄργανον. ἐν δὲ δὴ τῷ λοιπῷ γένει τῶν νοσηµάτων, τῷ κατὰ τὴν σύνθεσιν, ἤτοι τῆς κατὰ φύσιν ἐξαλ-λαττοµένης θέσεως, ἢ τῆς πρὸς ἄλληλα τῶν µορίων κοινωνίας, αἱ διαφοραὶ συστήσονται. ὥσπερ δ’ ἐκ τῶν ἁπλῶν σωµάτων ἕκαστον τῶν πρώτων ὀργάνων ἢ κατορθοῦται συντιθέµενον ἢ διαµαρτάνεται, καὶ ἐκ τούτων αὐτῶν τό θ’ ὑγιαίνειν ὑπάρχει καὶ τὸ νοσεῖν, οὕτω πάλιν ἐξ αὐτῶν τούτων τῶν ὀργάνων τῶν πρώτων τὰ δεύτερα συνίσταται. µῦς µὲν γὰρ καὶ φλὲψ καὶ ἀρτηρία τῶν πρώτων ὀργάνων, δάκτυλος δὲ τῶν δευτέρων, καὶ τούτου µᾶλλον ἔτι ποὺς καὶ ποδὸς τὸ σκέλος. καθόλου γὰρ, ὅσα µὲν ἐκ τῶν ὁµοιοµερῶν συνελθόντων ἐγένετο µιᾶς ἐνεργείας ἕνεκεν, ἐν τοῖς πρώτοις ὀργάνοις ἀριθµηθήσεται, τὰ δ’ ἐκ τούτων πάλιν συντιθέµενα, κᾂν ὅτι µάλιστα µίαν ἐργάζηται τοῦ παντὸς ὀργάνου τὴν ἐνέργειαν, ἐν τοῖς δευτέροις τετάξεται. τὰ δὲ αὐτὰ ταῦτα καὶ τούτων τῶν ὀργάνων ἔσται νοσήµατα τοῖς ἐπὶ τῶν πρώτων εἰρηµένοις. ἀλλὰ περὶ µὲν τῶν ὀργάνων τῆς διαφορᾶς ἐν ἑτέρῳ διῄρηται λόγῳ, τίνα µὲν ἀκριβῶς ἐστι τὰ πρῶτα, τίνα δ’ ἐπ’ αὐτοῖς δεύτερά τε καὶ τρίτα καὶ τέταρτα τίθεσθαι προσῆκεν. ἔνια γὰρ ἐπαµφοτερίζει τοῖς γνωρίσµασιν, ὡς καὶ πρῶτα δοκεῖν εἶναι καὶ δεύτερα. δεῖται δὲ οὐδὲ ὅ γε παρὼν λόγος τῆς τοιαύτης ἀκριβολογίας· εἰς ἓν δὲ τοῦτ’ ἀποβλέπειν ἀξιῶ, εἴθ’ ἁπλοῦν ἐστιν ὡς πρὸς τὴν αἴσθησιν, εἴτε σύνθετον τὸ µόριον. τοῦ µὲν γὰρ ἁπλοῦ τὰ πρῶτα ῥηθέντα νοσήµατα τῇ διαφορᾷ τῶν φυσικῶν στοιχείων εἰσὶ διωρισµένα, τοῦ συνθέτου δὲ τὰ δεύτερα, κοινὰ τῶν ὑποθέσεων ὑπάρχοντα. γένος δ’ οὐδέν ἐστι νοσήµατος οὔτε ἐν τοῖς ἁπλοῖς σώµασιν οὔτ’ ἐν τοῖς συνθέτοις ἴδιον ἑκατέρων· ἡ γὰρ τῆς διαιρέσεως µέθοδος ἐνδείκνυται τὸ ἀδύνατον· ἀλλ’ ἓν ἔτι ἐστὶ κοινὸν ἁπάντων τῶν σωµάτων καὶ τῶν συνθέτων, εἴτ’ οὖν τῶν πρώτων ὀργάνων, εἴτε καὶ τῶν δευτέρων, εἴτε καὶ τῶν τρίτων ὑπάρχει τὸ νῦν λεχθησόµενον. µέθοδος δὲ καὶ τούτου τῆς εὑρέσεως τὸ κοινῇ πᾶσι τοῖς εἰρηµένοις ὑπάρχον µορίοις. εἰ γὰρ ὑπάρχει τι κοινὸν αὐτοῖς ἐν τῷ κατὰ φύσιν ἔχειν, ὡς ἐνέργειαν ἢ χρείαν τινὰ τῷ ζώῳ παρεχόµενον, πάντως δήπου καὶ διαφθειροµένου τούτου κοινὸν αὐτοῖς τι καὶ νόσηµα συστήσεται. τί δὲ τοῦτ’ ἔστι τὸ πᾶσιν ὑπάρχον κοινόν; ἕνωσις τῶν ἰδίων µορίων, ἧς ἕκαστον µεταλαβὸν ἓν εἶναι λέγεται καὶ µίαν ἐνέργειαν ἢ χρείαν ἀποτελεῖν. εἰ δὲ καὶ ἥδε λύοιτο κατά τι, νόσος καὶ τοῦτ’ ἔστι τοῦ µέρους. οἷον δέ τι καθ’ ἕκαστον τῶν µορίων ἡ νόσος ἥδε κέκτηται τοὔνοµα, µικρὸν ὕστερον ἐροῦµεν, ὅταν καὶ τὰς τῶν εἰρηµένων γενῶν διαφορὰς εἰς τὰ κατὰ µέρος εἴδη διελώµεθα.

5. Καὶ δὴ ποιῶµεν ἤδη τοῦτο πάλιν ἀπὸ τῆς προτέρας ὑποθέσεως ἀρξάµενοι. δύο οὖν ἐν ταύτῃ τῶν ὁµοιοµερῶν σωµάτων ὑπῆρχε νοσήµατα ἐν πόρων ἀµετρίᾳ συνιστάµενα, τὸ µὲν εὐρύτης τις αὐτῶν οὖσα, τὸ δὲ στέγνωσις. ἑκατέρου δὲ τούτων ἡ διαφορὰ διττή. στεγνώσεως µὲν οὖν συνίζησίς τε τοῦ σώµατος εἰς ἑαυτὸ πανταχόθεν, καὶ αὐτῶν τῶν πόρων ἔµφραξις· εὐρύτητος δὲ τοῦ µὲν σώµατος εἰς πᾶν µέρος ἔκτασις, αὐτῶν δὲ τῶν πόρων οἷον ἀναπέτειά τις οὖσα ἐκπτώσει τῶν στοιχείων, ἃ δὴ καὶ κυρίως σώµατα προσαγορεύεσθαι φασὶν ἁπλᾶ τε καὶ πρῶτα ὑπάρχοντα· τὰ γὰρ ἐκ τούτων συντιθέµενα συγκρίµατα καλοῦσιν. ἐπὶ δὲ τῆς δευτέρας ὑποθέσεως ἡ διαφορὰ τῶν νοσηµάτων διττὴ τυγχάνει, ποτὲ µὲν δὴ ταῖς ποιότησι µόναις ἀλλοιουµένων τῶν ὁµοιοµερῶν σωµάτων, ἔστιν ὅτε δὲ ῥυείσης εἰς αὐτά τινος οὐσίας τὰς εἰρηµένας ἐχούσης ποιότητας. ὁ µὲν δὴ δεύτερος τρόπος, ὄγκον περὶ τοῖς σώµασιν ἐργαζόµενος, ὑπ’ οὐδενὸς ἀγνοεῖται τῶν ἰατρῶν. ἐρυσιπέλατα γὰρ, καὶ φλεγµοναὶ, καὶ οἰδήµατα, καὶ φύµατα, καὶ φύγεθλα, καὶ χοιράδες, ἐλεφαντιάσεις τε καὶ ψῶραι, καὶ λέπραι, καὶ ἀλφοὶ, καὶ σκίῤῥοι τούτου τοῦ γένους εἰσὶν, οὐδένα λαθεῖν δυνάµενα. τὰ δ’ ἐν τῇ τῶν ποιοτήτων αὐτῶν µόνῃ δυσκρασίᾳ συνιστάµενα νοσήµατα δυσφωρατότερα, πλὴν εἰ µὴ µεγάλη ποθ’ ἡ τοῦ µέρους εἰς τὸ παρὰ φύσιν ἐκτροπὴ γένοιτο. τηνικαῦτα γὰρ ἅπασιν ἤδη γνωρίζεται ῥᾳδίως, ἐπὶ µὲν ὅλου τοῦ σώµατος ὀνοµαζοµένη πυρετὸς, ἐπειδὰν τὸ θερµὸν κρατῇ, καὶ κατὰ τὰ µόρια δ’ ἐναργῶς ἐνίοτε φαινοµένη. καὶ γὰρ καὶ σκέλη τοῖς πλείω περιπατήσασιν ἀήθως, καὶ χεῖρες, εἴ τις ταύταις πονήσειεν ἐπιπλέον, ἢ ἐρέσσων, ἢ σκάπτων, ἤ τι τοιοῦτον διαπραττόµενος, ἐναργῶς φαίνονται θερµότεραι καὶ αὐτοῖς τοῖς κάµνουσι, καὶ τοῖς ἔξωθεν ἁπτοµένοις αὐτῶν. ἐὰν µέντοι τις ὄγκος µέγας προσγένηται τοῖς µορίοις, ἐπιῤῥυείσης τινὸς οὐσίας αὐτοῖς θερµῆς, ἐκ τῆς δευτέρας ἔσται διαφορᾶς τῶν νοσηµάτων. ἐκ δὲ τῆς πρώτης ταῦτά τε πάντα τὰ νῦν εἰρηµένα καὶ ἢ καθ’ ἓν ὁτιοῦν µέρος, ἢ τὸ σῶµα τοῦ ζώου σύµπαν, ἢ ἐξ ἐγκαύσεως ἡλίου, ἢ παρὰ πυρὶ θάλψεως ὑπολειποµένη συνίσταται διάθεσις, οἷαι καὶ αἱ τυφώδεις καὶ πυρετώδεις ὀνοµαζόµεναι. τοῦ δὲ ἐναντίου τῷ θερµῷ νοσήµατος τοῦ ψυχροῦ περὶ µὲν τοῖς ἄκροις ἐναργῶς ἡ διάθεσις συνίσταται πολλάκις οὕτως, ὥστε καὶ ἀποπεσεῖν αὐτὰ νεκρωθέντα, περὶ δὲ τῷ σύµπαντι σώµατι, οἵα τοῖς ὁδοιπορήσασιν ἐν κρύει καρτερῷ γίνεται. πολλοὶ γὰρ τούτων, οἱ µὲν ἐν αὐταῖς ταῖς ὁδοῖς ἀπέθανον, οἱ δὲ εἰς πανδοχεῖον, πρὶν ἢ οἴκαδε παραγενέσθαι φθάσαντες, ἡµιθνῆτές τε καὶ κατεψυγµένοι φαίνονται. γίγνεται δὲ καὶ τοῖς ἀποπληκτικοῖς, καὶ τοῖς ἐπιληπτικοῖς, καὶ τοῖς τροµώδεσι, καὶ τοῖς σπασµώδεσιν ἡ τοιαύτη πολλάκις διάθεσις. καὶ τῶν ὑπὸ κρύους ἐν ὁδοῖς ἀποθανόντων οἱ µὲν ἐµπροσθοτόνοις, οἱ δὲ ὀπισθοτόνοις, οἱ δὲ τετάνοις, οἱ δὲ ταῖς καλουµέναις πήξεσιν ἑάλωσαν, οἱ δὲ ἀποπληξίᾳ τι παραπλήσιον ἔπαθον. ἐν δὴ τοῖς τοιούτοις ἅπασιν, ἐν οἷς ἐπιγίγνεταί τι σύµπτωµα, περιέλκει τὴν διάνοιαν τῶν πολλῶν ἐφ’ αὑτὸ, ὡς τὸ µὲν σύµπτωµα νόσηµα νοµίζεσθαι, τὸ νόσηµα δ’ αὐτὸ τὴν αἰτίαν τοῦ συµπτώµατος. ὅσοις µέντοι τῶν ἐνεργειῶν αἱ βλάβαι νοσήµατα νοµίζονται, κατὰ λόγον οὗτοι καὶ τοὺς σπασµοὺς, καὶ τὰς ἀναισθησίας, καὶ τὰς νάρκας, καὶ τὰ ἄλλα τὰ τοιαῦτα νοσήµατα καλοῦσιν. ἀλλ’ ἡµῖν ἐν ἀρχῇ διῄρηται περὶ τῶν ὀνοµάτων, ὥστε γνωρίζειν ἐπὶ τῶν τοιούτων ἁπάντων, οὐκ ἐν τοῖς πράγµασιν αὐτοῖς εἶναι τὴν διαφωνίαν, ἀλλὰ ἐν τοῖς ὀνόµασιν. ἐκείνους µέντοι µέµψαιτ’ ἄν τις µόνους, ὅσοι µὴ διαφυλάττουσιν ἐν ἅπασι τὴν σφετέραν ὑπόθεσιν, ἀλλ’ οἴονται σοφόν τι πράττειν, καίτοι γε πληµµελοῦντες. ἔστι γὰρ αὐτῶν ἀκοῦσαι διοριζοµένων ἐνίοτε καὶ φασκόντων, εἰ µὲν ἐπὶ φλεγµονῇ γίγνοιτο σπασµὸς, ἐπιγέννηµά τε καὶ σύµπτωµα εἶναι τῆς φλεγµονῆς αὐτὸν, εἰ δ’ ἐπὶ δυσκασίᾳ µόνῃ, νόσηµα. ταὐτὸ δὴ τοῦτο καὶ ἐπὶ πυρετοῦ ποιοῦσιν, ἐπειδὰν µὲν ἐπιγίγνηταί τινος µέρους αἰσθητὴ διάθεσις, σύµπτωµα νοµίζοντες, εἰ δ’ ἄλλως, νόσηµά τε καὶ πάθος προσαγορεύοντες. τούτους µὲν οὖν µεµπτέον, οὐκ ἀναµένοντας τὸν ἔξωθεν ἔλεγχον, ἀλλ’ αὐτοὺς ἑαυτοῖς περιπίπτοντας. ὅσοι δ’ ἤτοι τὰς βλάβας τῶν ἐνεργειῶν ὑποθέµενοι προσαγορεύειν νοσήµατα διὰ παντὸς οὕτω ποιοῦσιν, ἢ καί τι τοιοῦτον ἄλλο παρορῶσιν, ἐν ὀνόµασιν ἐσφάλθαι χρὴ νοµίζειν αὐτοὺς, οὐδὲν δὲ εἰς τὰ πράγµατα πληµµελεῖν. εἴρηται δ’ ἐπὶ πλέον ὑπὲρ ἁπάντων τῶν ἰατρικῶν ὀνοµάτων ἑτέρωθι, καὶ ὅστις ὀρθῶς αὐτοῖς βούλεται χρῆσθαι, τὴν πραγµατείαν ἐκείνην ἀναλεγέσθω. νῦν δὲ (περὶ γὰρ αὐτῶν τῶν πραγµάτων πρόκειται σκοπεῖσθαι) τῇ προειρηµένῃ συνθήκῃ τῶν ὀνοµάτων ἑπόµενοι τῶν ἐφεξῆς ἐχώµεθα. περὶ µὲν δὴ τῶν χωρὶς ὕλης ἐπίρρῠτου θερµῶν καὶ ψυχρῶν διαθέσεων εἴρηται. κατὰ δὲ τὸν αὐτὸν τρόπον τά θ’ ὑγρὰ καὶ ξηρὰ νοσήµατα γενήσεται, τῆς ὅλης φύσεως ἀλλοιουµένης τῶν σωµάτων, οὐκ ἔξωθεν οὐσίαν τινὰ εἰς ἑαυτὰ δεχοµένων. αἱ µὲν οὖν µικραὶ παραλλαγαὶ δυσφώρατοι, τὰς µεγάλας δ’ ἔστιν ἐναργῶς ἰδεῖν ἐπὶ τῶν νεκρουµένων µάλιστα µορίων. ἔνια µὲν γὰρ αὐτῶν οἷον τεταριχευµένα φαίνεται καὶ πάνυ ξηρὰ, καὶ τοῦτο µὲν σπανιώτερον· ἔνια δὲ οὕτω βρυώδη τε καὶ πλαδαρὰ καὶ θεωµένοις φαίνεται καὶ ἁπτοµένοις, ὥστ’, εἰ καὶ µόρια αὐτῶν ἐθέλοις µεταχειρίσασθαι, διαῤῥεῖ παραχρῆµα, καὶ τῶν δακτύλων ἐκπίπτει καθάπερ ὕδωρ. οὕτω καὶ τῶν ὀστῶν τῶν σαπρῶν τὰ µὲν οἷον ψάµµος φαίνεται, τοῖς ὑπὸ χρόνου διεφθαρµένοις ξύλοις ἐοικότα, τὰ δὲ οἷον βρυώδη, ὧν ἡ τῆς δυσκρασίας ἀµετρία, δι’ ὑγρότητα ἢ ξηρότητα γενοµένη, τὸ σύµπαν ὀστοῦν ἐνέκρωσεν. αἱ δ’ ἄλλαι πᾶσαι δυσκρασίαι τῶν µορίων αἱ βραχεῖαι, λανθάνουσαι τοὺς πολλοὺς, ἀτονίαι πρὸς αὐτῶν ὀνοµάζονται. φλεγµονῆς µὲν γὰρ ἢ ἕλκους ἤ τινος ἄλλου τοιούτου κατὰ τὴν κοιλίαν ὑπάρχοντος, οὐδεµίαν ἑτέραν ἐπιζητοῦσι τοῦ µὴ πέττειν αἰτίαν. εἰ δὲ µηδὲν εἴη τῶν τοιούτων, ἀτονίαν εἶναι φασὶ τῆς κοιλίας, ὥσπερ ἕτερόν τι λέγοντες αὐτοῦ τοῦ φανερῶς γιγνοµένου, τοῦ µὴ πέττεσθαι καλῶς τὰ σιτία. τί γὰρ ἄλλο τὴν ἀτονίαν αὐτοὺς λέγειν ἄν τις ὑπολάβοι πλὴν τῆς κατὰ τὴν ἐνέργειαν ἀῤῥωστίας; ἀλλ’ οὐτοῦτ’ ἔστι τὸ ζητούµενον, ἀλλὰ τίς ἡ ταύτης τῆς ἀτονίας αἰτία. διὰ τί γὰρ ἀῤῥωστεῖ περὶ τὸ ἴδιον ἔργον ἡ γαστὴρ, µήτε φλεγµαίνουσα, µή τεσκιῤῥουµένη, µήθ’ ἡλκωµένη, µήτ’ ἄλλο µηδὲ νἔχουσα τοιοῦτον;οὐ γὰρ δή γεχωρὶς αἰτίας τινὸς ἐστέρη ταιτοῦ πέττειν καλῶς. πάντως οὖν ἢ πόρων ἀµετρίαν ἢ δυσκρασίαν αἰτιατέον· ᾧ καὶ δῆλον, ὡς οὐδὲν τῶν πρώτων νοσηµάτων, ὅσα τῶν ὁµοιοµερῶν ἐστιν αὐτῶν ἴδια, λογικῶς θεραπεῦσαι δυνήσονται χωρὶς τοῦ περὶ τῶν πρώτων τι ἐπεσκέφθαι στοιχείων. ἀλλὰ πρὸς µὲν τούτους ἐν ἑτέροις εἴρηται τὰ εἰκότα· τὸ δέ γε νῦν εἶναι χρὴ γινώσκειν, ὡς καὶ γαστρὸς ἀτονίαν, καὶ φλεβὸς, καὶ ἀρτηρίας, καὶ µυὸς, καὶ παντὸς ἁπλῶς ὀργάνου ζωτικοῦ τε καὶ ψυχικοῦ ἢ διά τινα πόρων ἀµετρίαν ἢ δυσκρασίαν ἀναγκαῖον ὁµολογεῖν γίγνεσθαι. πῶς δὲ χρὴ τὰς τοιαύτας αὐτῶν διαθέσεις γνωρίζειν, οὐ τοῦ νῦν ἐνεστῶτός ἐστι λόγου· πρόκειται γὰρ οὐ διαγνώσεις εἰπεῖν, ἀλλ’ αὐτὰ τὰ πρῶτα καταριθµήσασθαι νοσήµατα. καί µοι δοκεῖ τὸ µὲν τῶν ὁµοιοµερῶν εἰρῆσθαι πάντα.

6. Λέγειν δὲ ἑπόµενον ἂν εἴη τὰ τῶν ὀργανικῶν. ἐν τούτοις οὖν ὅτι µὲν ἕν τι πάντως ἐστὶ µόριον αἴτιον τῆς ἐνεργείας, τὰ δ’ ἄλλα πάντα χρείαν τινὰ τούτῳ παρέξοντα γέγονεν, ἑτέρωθι δέδεικται. βλαβήσεται δὲ ἡ ἐνέργεια τοῦ παντὸς ὀργάνου µάλιστα µὲν καὶ πρώτως αὐτοῦ τοῦ τῆς ἐνεργείας αἰτίου σώµατος νοσήσαντος, ἤδη δὲ καὶ τῶν ἄλλων ἁπάντων αἱ µείζους διαθέσεις ἐµποδίζουσι τὴν ἐνέργειαν. ὅσαι µὲν οὖν οὐ καθ’ ἑαυτὰς, ἀλλὰ τῷ βλάπτειν δὴ τὸ πρῶτον αὐτῆς ὄργανον ἐµποδίζουσιν, αἰτίαι νοσηµάτων εἰσὶν, οὐκ αὐταὶ νοσήµατα εἰσίν. χωρὶς δὲ τοῦ βλάπτειν τι τὸ πρῶτον τῆς ἐνεργείας µόριον εἰ τὴν ἐνέργειαν ἐµποδίζειν δύναιντο, νοσήµατα ἤδη τὰς τοιαύτας διαθέσεις κλητέον. ἔσονται δὲ, ὡς ἐλέγοµεν, ἤτοι τῆς κατὰ φύσιν ὑπηλλαγµένης διαπλάσεως, ἢ µὴ σωζοµένου τοῦ δέοντος ἀριθµοῦ τῶν µορίων, ἢ τὸ µὴ προσῆκον ἑκάστου φυλάττοντος µέγεθος ἢ ὡς οὐ χρὴ συγκειµένων αὐτῶν. ἐπειδὴ γὰρ ἀπεδείχθη µηδὲν τούτων εἰκῆ γεγονέναι πρὸς τῆς φύσεως, ἀλλὰ πάνθ’ ἕνεκα τοῦ βέλτιον ἢ ἀσφαλέστερον ἐνεργεῖν τὸ σύµπαν ὄργανον, ἀνάγκη πᾶσα καὶ τὰς βλάβας αὐτῶν, ὅσαι µὲν ἤτοι κωλύουσιν ὅλως ἐνεργεῖν ἢ ἐµποδίζουσιν αὐτὰ, νοσήµατα νοµίζεσθαι, τὰς δ’ εἰς τὴν βλάβην τοῦ πρώτου τῆς ἐνεργείας µορίου διαφερούσας αἰτίας νοσηµάτων, ὡς ἀρτίως εἴρηται, προσαγορεύεσθαι.

7. Διὰ τοῦτ’ οὖν οἵ τε βλαισοὶ καὶ ῥαιβοὶ καὶ οἱ λείας ἔχοντες τὰς βάσεις χεῖρον ἐνεργοῦσι τοῖς σκέλεσιν ἁµαρτίᾳ τοῦ προσήκοντος σχήµατος. οὕτω δὲ καὶ ὅσοι κάταγµα σχόντες οὐκ ὀρθῶς διεπλάσθησαν, οὐδ’ αὐτοὶ καλῶς ἐνεργοῦσι τῷ κώλῳ. κακῶς δὲ καὶ ὅσοι διὰ µέγεθος ἀρθρίτιδος ἐξεστράφησαν, ἢ, τῶν ὀφρύων περιθραυσθεισῶν τῶν κατὰ τὰς διαρθρώσεις, ἑτοίµως ὑπερβαῖνον καὶ ἐκπῖπτον ἔσχον τὸ ἄρθρον, ἢ, πώρου κατ’ αὐτὸ πλείονος ἐπιτραφέντος ἐν ταῖς τοιαύταις διαθέσεσι, δυσκίνητον ὑπὸ στενοχωρίας τὴν ὅλην ἔσχον διάρθρωσιν. αὗται µὲν οὖν ἐπίκτητοι κακίαι σχηµάτων. σύµφυτοι δὲ κυουµένων ἔτι κατὰ τὴν πρώτην διάπλασιν ἐµποδισθεῖσαν ἐν ἅπαντι µορίῳ τοῦ σώµατος γίγνονται, νοσῶδες ἐκείνῳ τῷ µορίῳ τὸ ζῶον ἐργαζόµεναι. χρὴ γὰρ καὶ τὸ τῆς καρδίας σχῆµα, καὶ τὸ τοῦ πνεύµονος, καὶ τὸ τῆς γαστρὸς, ἐγκεφάλου τε καὶ γλώσσης, καὶ σπληνὸς, καὶ νεφρῶν, καὶ τῶν ἄλλων ἁπάντων φυλάττεσθαι· γενοµένης γάρ τινος βλάβης ἀµφ’ αὐτὰ, χεῖρον ἀνάγκη καὶ τὸ οἰκεῖον ἔργον ἀποτελεῖσθαι τοῦ σύµπαντος ὀργάνου. καὶ µὴν καὶ τὸ τῶν κοιλοτήτων ἁπασῶν τῶν κατὰ τὰ µόρια µέγεθός τε καὶ πλῆθος εἰ µὴ φυλάττοιτο, βλάπτοιτο ἂν ἐξ ἀνάγκης καὶ διὰ ταῦθ’ ἡ ἐνέργεια. πολλὰ δὲ τὰ τοιαῦτα νοσήµατα, τὰ µὲν συµφύσει τινὶ, τὰ δὲ ἐµφράξει γλίσχρων ὑγρῶν καὶ παχέων συνιστάµενα, τὰ δ’ αὖ αὐαινοµένων τῶν σωµάτων, ἢ στενο-χωρουµένων ὑπό τινος τῶν περικειµένων, ἐµπίπτοντος αὐτοῖς καὶ θλίβοντος. ἐνίοτε δὲ καὶ αὐτῶν τῶν τοὺς τοιούτους πόρους ἐχόντων σωµάτων ἡ οὐσία σκιῤῥουµένη τε καὶ φλεγµαίνουσα, καὶ σφακελίζουσα, καὶ διαπυϊσκοµένη, καὶ οἰδισκοµένη, καὶ ἄλλως ὁπωσοῦν ἐπίκτητον µέγεθος προσλαµβάνουσα, κᾄπειτα τὸν ὄγκον εἰς τὰς ἐντὸς ἀποχέουσα κοιλότητας, ἐµφράττει τοὺς πόρους, ἑτέρους ὄντας τούτους ἐκείνων τῶν πόρων, ὧν οἱ τῆς προτέρας αἱρέσεως ἡγεµόνες ὑπετίθεντο κατὰ τὴν τῶν πρώτων καὶ ἀπαθῶν στοιχείων σύνοδον γίνεσθαι. τοὺς γὰρ τῶν ἐντέρων, καὶ φλεβῶν, καὶ ἀρτηριῶν, καὶ πάντων τῶν τοιούτων ὀργάνων πόρους, τούτους δὴ τοὺς µεγάλους τε καὶ σαφεῖς ἅπαντες ἐναργῶς ὁρῶµεν. εἰ δὲ καὶ διαλανθάνοι ποτὲ τὴν αἴσθησιν ὑπὸ σµικρότητος ὁ τοιοῦτος πόρος, οὐδ’ οὗτος ἐκ ταὐτοῦ γένους ἐστὶν ἐκείνοις τοῖς πόροις, οὓς ἡ προτέρα τῶν αἱρέσεων ὑπετίθετο. κατὰ δὴ τὰς τοιαύτας ἁπάσας διαθέσεις, ἐν αἷς, τῶν σωµάτων αὐτῶν εἰς ὄγκον τινὰ ἀρθέντων, ἀποκλείεσθαί τε καὶ στενοχωρεῖσθαι τοὺς πόρους συµβαίνει, ποτὲ µὲν ἓν ἔσται νόσηµα µόνον, ἡ ἔµφραξις ἡ τὴν ἐνέργειαν βλάπτουσα, ποτὲ δὲ καὶ τοῦτο µὲν, ἀλλὰ καὶ ἡ τῶν σωµάτων διάθεσις ἡ τὴν ἔµφραξιν ἐργασαµένη. µηδεµίαν οὖν ἔχοντος ἰδίαν ἐνέργειαν τοῦ τὸν ὄγκον κεκτηµένου σώµατος, ἓν µὲν τὸ νόσηµα ἔσται τὸ κατὰ τὴν ἔµφραξιν, αἰτία δὲ αὐτοῦ καὶ οὐκ ἔτι νόσηµά ἐστιν ἡ τοῦ τὸν ὄγκον ἔχοντος σώµατος διάθεσις. εἰ µὲν γὰρ ὁ χιτὼν τῆς ἐν τοῖς σιµοῖς τοῦ ἥπατος, εἰ τύχοι, φλεβὸς ὁτιοῦν τοιοῦτον παθὼν ἐστεγνώθη τὸν πόρον, ἐξ οὗ µεταλαµβάνει τὸ αἷµα τὰ ἐν τοῖς κυρτοῖς τοῦ ἥπατος ἀγγεῖα, δύο ἂν οὕτως εἴη νοσήµατα, τό τε τῆς φλεβὸς αὐτῆς, ἣ πέπονθε, καὶ ἡ κατὰ τὸν πόρον ἔµφραξις. ἐµποδίζει γοῦν ἡ µὲν τῆς φλεβὸς διάθεσις αἵµατος χρηστοῦ γένεσιν, ἡ δὲ ἔµφραξις ἀνάδοσιν· ἐνέργεια δ’ ἑκατέρου τούτων ἀναγκαία τῷ ζώῳ. δῆλον γὰρ, ὡς αἱ διαθέσεις αἱ βλάπτουσαι τὰς ἐνεργείας πρώτως αὗται λέγοιντ’ ἂν εἶναι νοσήµατα. τῆς µέντοι φλεβὸς αὐτῆς µηδὲν πεπονθυίας, εἰ διὰ γλίσχρους τινὰς ἢ παχεῖς χυµοὺς σφη-νωθέντας ἐν τοῖς πόροις ἡ ἀνάδοσις βλάπτοιτο, µόνον ἂν τοῦτ’ εἴη νόσηµα κατὰ τὸ σπλάγχνον ἡ ἔµφραξις. οὕτω δὲ καὶ κατὰ τὸ ἔντερον εἰ µὲν ἔµφραξις εἴη µόνον, ἓν ἔσται καὶ τὸ νόσηµα· φλεγµαίνοντος δὲ αὐτοῦ καὶ διὰ τοῦτο ἀποκλείοντος τὴν ἐντὸς εὐρυχωρίαν καὶ κωλύοντος ἰέναι κάτω τὰ περιττώµατα, δύο ἂν εἴη καὶ τὰ νοσήµατα. πολλάκις µὲν γὰρ ὑπὸ νοσήµατος γίγνεται νόσηµα, καθάπερ ἐπί τε τῶν προειρηµένων ἔχει, κᾀπειδὰν ἐπὶ φλεγµοναῖς, ἢ ἐρυσιπέλασιν, ἢ ἕρπησιν, ἢ ἄνθραξιν, ἤ τινι τοιούτῳ ἐπιγένηται πυρετός. ἐνίοτε δὲ τὸ µὲν ἀποτελούµενον ἐνεργείας ἐστὶ βλάβη, καὶ χρὴ καλεῖν αὐτὸ πάθηµά τε καὶ σύµπτωµα, τὸ δ’ αἴτιον αὐτοῦ δηλονότι νόσηµα, καθάπερ ἡ µὲν ἔµφραξις τοῦ µηκέτι ἀναδίδοσθαι τὴν τροφὴν, ἡ κατάψυξις δὲ τῆς δυσαισθησίας αἴτιον ὑπάρχει, νόσηµα οὖσα συµπτώµατος. ὅταν δ’ αὐτὴ µὲν ἡ διάθεσις ἐνέργειαν βλάπτῃ πρώτως, τὸ δ’ αἴτιον αὐτῆς µὴ βλάπτῃ πρώτως, τὴν µὲν διάθεσιν νόσηµα, τὸ δ’ ἐργαζόµενον αὐτὴν αἰτίαν ὀνοµάζειν χρὴ νοσήµατος, ὥσπερ ἐπί τε τῶν γλίσχρων ἔχει χυµῶν καὶ τῆς ἐµφράξεως· αὐτὴ µὲν γὰρ ἡ ἔµφραξις τὸ νόσηµά ἐστιν, οἱ χυµοὶ δὲ αἴτιοι τοῦ νοσήµατος. ἅπαντ’ οὖν ὅσα περὶ τὰς κοιλότητας γίνεται νοσήµατα, ποτὲ µὲν ἐµφραττοµένων ποτὲ δὲ ἀµέτρως εὐρυνοµένων, ὑπὸ τὸ τῆς διαπλάσεως τοῦ µέρους ἀναχθήσεται γένος· ἐµποδίζεται γάρ πως ἐν τούτοις ἅπασιν ἡ φυσικὴ διάπλασις. ἀλλὰ µὲν δὴ καὶ λειότης καὶ τραχύτης οὐδ’ αὗται µαταίως ὑπὸ τῆς φύσεως ἐγένοντο διαπλαττούσης τὰ µόρια. συστήσεται γοῦν κᾀνταῦθα νοσήµατα κατὰ πάντα τὰ µόρια, τοῦ µὲν φύσει λείου τραχυνθέντος, τοῦ δ’ αὖ τραχέος λείου γενοµένου. φανερώτατα δ’ αὐτῶν τοῖς ἰατροῖς ἐστι τά τ’ ἐν τοῖς ὀστοῖς γινόµενα τραχυνοµένοις τε καὶ λειαινοµένοις, αἵ τε τῆς φάρυγγος τραχύτητες ἐργαζόµεναι βῆχας. χρὴ δὲ κᾀνταῦθα γινώσκειν, ὡς ἐνίοτε τὸ σχῆµα τοῦ µορίου βλαβὲν ἐκάκωσεν ἅµα ἑαυτῷ τινα πόρον, οἷόν τι κᾀπὶ τῆς ῥινὸς φαίνεται γιγνόµενον, ἐπειδὰν ὑπὸ πληγῆς βιαίου ποτὲ σιµωθεῖσα στεγνωθῇ τὸν ἐντὸς πόρον εἰς τοσοῦτον, ὡς ἤτοι µηδ’ ὅλως ἢ µόγις ἀναπνεῖν δι’ αὐτοῦ. δῆλον οὖν, ὡς ἐν ταῖς τοιαύταις διαθέσεσιν ἡ µὲν στενοχωρία τοῦ πόρου τὸ νόσηµά ἐστι (πρώτως γὰρ αὕτη τὴν τῆς ἀναπνοῆς ἐνέργειαν ἐµποδίζει), προηγουµένη δ’ αὐτῆς αἰτία τῆς ῥινὸς ἡ σιµότης, βλάβη τοῦ κατὰ φύσιν ἐν αὐτῇ σχήµατος ὑπάρχουσα. κατὰ µὲν δὴ τὸ τῆς διαπλάσεως γένος τὸ ἐξιστάµενον τοῦ κατὰ φύσιν εἰς τοσοῦτον, ὡς ἐνέργειαν ἤδη βλάπτειν, αἱ προειρηµέναι διαφοραὶ τῶν νοσηµάτων γενήσονται.

8. Κατὰ δὲ τὸν ἀριθµὸν τῶν ἁπλῶν µορίων, ἐξ ὧν ἕκαστον τῶν ὀργάνων συνίσταται, διτταὶ µὲν αἱ πρῶται διαφοραὶ τῶν νοσηµάτων γενήσονται, ἢ ἐλλείποντός τινος µέρους, ἢ περιττεύοντος· ἐν ἑκατέρᾳ δ’ αὐτῶν ἕτεραι. τῶν µὲν γὰρ περιττευόντων τὰ µὲν ἐκ τοῦ γένους ἐστὶ τῶν κατὰ φύσιν, ὡς εἰ καί τῳ γένοιτο ἕκτος δάκτυλος, ἢ ἐν ὀφθαλµῷ πτερύγιον, ἢ ἐν ῥινὶ βλάστηµα σαρκὸς, ἢ κατ’ ἄλλον τινὰ πόρον ὁτιοῦν τοιοῦτον ἕτερον. ἔσται δὴ καὶ τούτων αὐτῶν τὰ µὲν νοσήµατα, καθάπερ τὸ πτερύγιον (ἐµποδίζει γὰρ, ὅταν ἱκανῶς αὐξηθῇ, τὴν ὄψιν, ἐπισκοτοῦν τῇ κόρῃ), τὰ δ’ αἴτια τῶν νοσηµάτων, ὡς τὰ βλαστήµατα τοὺς πόρους ἐµφράττοντα. πρώτως γὰρ νόσηµα ἡ ἔµφραξίς ἐστιν, ὅτι καὶ πρώτως βλάπτει τὴν ἐνέργειαν. ἔνια δ’ ὅλῳ τῷ γένει παρὰ φύσιν ἐστὶν, ὡς ἕλµινθές τε καὶ ἀσκαρίδες, καὶ ὁ ἐν τῇ κύστει λίθος, καὶ τὸ χαλάζιον ἐν ὀφθαλµῷ, καὶ τὸ ὑπόχυµα, καὶ τὸ πύον, ἀκροχορδόνες τε καὶ µελικηρίδες καὶ ἀθερώµατα καὶ στεατώµατα, καὶ ἄλφοι, καὶ λέπραι, καὶ λεῦκαι, καὶ πῶροι, καὶ τὰ ἐν τοῖς ἀποστήµασιν εὑρισκόµενα ἅπαντα. ὅτι δὲ καὶ τούτων ὅσα µὲν ἐνέργειαν ἐµποδίζει πρώτως, νοσήµατα ἐροῦµεν, ὥσπερ τὸ ὑπόχυµα, τὰ δὲ µὴ τοιαῦτα νοσηµάτων αἴτια, πρόδηλον παντί. τῶν δ’ ἐλλειπόντων µορίων τὰ µὲν ὅλα τελέως ἀπόλωλε, τὰ δὲ οἷον ἐξ ἡµίσεως ἀποκέκοπταί τε καὶ κεκολόβωται. κατὰ µὲν δὴ τὴν πρώτην γένεσιν ὡς πάµπολλα γίγνεται τοιαῦτα, πρόδηλον παντί. µετὰ δὲ τὴν ἀποκύησιν ἐξαιρεῖται µὲν ὅλα πολλάκις ὀστᾶ κατά τε τοὺς δακτύλους καὶ τὰ κῶλα καὶ τὴν κεφαλὴν καὶ τὰς πλευράς· ἀφαιρεῖται δὲ καὶ δάκτυλος ἐνίοτε καὶ ποὺς καὶ ἄκρα χεὶρ καὶ κνήµη καὶ πῆχυς· ἐξαιροῦνται δὲ καὶ φλέβες κιρσώδεις καὶ ἀδένες σκιῤῥωθέντες καὶ ὀδόντες τρηθέντες καὶ µὲν δὴ καὶ γαργαρεὼν ἀφαιρεῖται καὶ ἐπίπλοον καὶ πόσθη καὶ αὐτοῦ τι τοῦ αἰδοίου, καὶ πολλάκις γε καὶ σύµπαν αἰδοῖον, ὥσπερ γε καὶ οἱ ὄρχεις. ἐνδακὼν δέ τις ἔναγχος ἐπὶ σπασµῷ µεγάλῳ τοῦ παντὸς σώµατος ἀπέτραγε τῆς γλώττης τὸ πρόσθει, εἶτ’ ἐσώθη µὲν ἐκ τοῦ σπασµοῦ, διαλέγεσθαι δὲ ὁµοίως οὐκ ἠδύνατο. τούτου τοῦ γένους ἐστὶ καὶ τὰ κολοβώµατα καλούµενα χειλῶν καὶ ῥινῶν καὶ ὤτων, καὶ ὅσα ἑτέρων σαρκωδῶν µορίων ἢ ἀποσπασθέντα σφοδρῶς, ἢ διασαπέντα τελέως ἐξετµήθη. κατὰ πάσας γὰρ τὰς τοιαύτας περιστάσεις ὁ κατὰ φύσιν ἀριθµὸς οὐ συµπεπλήρωται τῶν µορίων, ἢ ἑνὸς ἢ δυοῖν ἢ καὶ πολλῶν λειπόντων καὶ ἤτοι τελέως ἀπολωλότων ἢ ἐκ µέρους ἀφῃρηµένων. ὅσα µὲν δὴ τῶν τοιούτων ἐνεργείας ἐµποδίζει κατὰ τὸν ἑαυτῶν λόγον, ἐν τῷ τῶν νοσηµάτων γένει τετάξεται· τὰ δ’ ἤτοι καταψύχοντά τι µόριον ἕτερον ἐνεργείας ἀπεργαστικὸν ἢ τροφὴν ἐλλιπῶς ἐπάρδοντα νοσηµάτων αἴτια· τινὰ δὲ ἄµφω συλλαβόντα ἔχει καὶ τὴν ὡς αἰτίου χώραν καὶ τὴν ὡς νοσήµατος, οἷον καὶ γαργαρεὼν, ὁπόταν ἕως βάσεως ἐκτµηθεὶς καὶ τὴν φωνὴν παραβλάπτῃ καὶ ψύχῃ τὰ κατὰ τὸν πνεύµονά τε καὶ τὸν θώρακα. ἐπειδὴ γὰρ ἔµαθες ἐν τοῖς τῶν ἐνεργειῶν τε καὶ χρειῶν λογισµοῖς, ὡς ἁπάντων τῶν τοῦ ζώου µορίων τὰ µὲν εἰς ἐνέργειάν τινα συντελεῖ τῷ παντὶ ζώῳ χρησίµην, τὰ δ’ αὐτὰ µὲν οὐδὲν ἐνεργεῖ, χρείαν δέ τινα τοῖς ἐνεργοῦσι παρέχεται, δῆλον ὡς καὶ τὰς βλάβας αὐτῶν, τὰς µὲν εἰς ἐνέργειαν ἄντικρυς διαφερούσας νοσήµατα ἐρεῖς πρώτως εἶναι τῶν τοῦ ζώου µορίων, τὰς δὲ εἰς χρείαν τινὰ νοσηµάτων αἰτίας. ὥσθ’ ὅσα µόρια διττὰς ἐνεργείας ἢ διττὰς χρείας ἀποτελεῖ, κατὰ µίαν ἐνίοτε βλάβην διττὸν ἕξει λόγον, ἢ νοσήµατος, ἢ αἰτίας. εἰ δέ τι µόριον ἅµα ἄµφω ποιεῖ, χρείαν καὶ ἐνέργειαν, ὥσπερ ἐνίοις εἶναι δοκεῖ καὶ ὁ γαργαρεὼν, ἡ τούτου τοῦ µέρους ἀπώλεια καθ’ ἕτερον µὲν λόγον ἔσται νόσηµα, καθ’ ἕτερον δὲ νοσήµατος αἰτία. δῆλον δὲ, ὡς τῷ λοιπῷ τῷ µένοντι καὶ σωζοµένῳ τὸ νόσηµά ἐστιν, οὐκ αὐτῷ τῷ µηκέτι ὄντι. τῆς γὰρ τοῦ στόµατος εὐρυχωρίας κατ’ ἐκεῖνο τὸ µέρος, οὗ νῦν ἐστι τὸ πάθος, µόριον εἶναι φήσεις τὸν κίονά τε καὶ γαργαρεῶνα προσαγορευόµενον. ὅταν οὖν οὗτος ἀπόληται, λείπει τι τῷ χωρίῳ, καὶ οὕτω τὸ ὅλον ἓν νόσηµά τι γίνεται, µένοντος τοῦ κατ’ ἀρχὰς ὁµολογηθέντος, τοῦ πᾶσαν ἐνέργειαν ὑπὸ νοσήµατος βλάπτεσθαι. ἢ τοίνυν, ὡς οὐκ ἔστι µία τις ἐνέργεια τοῦ ζώου καὶ ἡ φωνὴ, καὶ ἡ εἰσπνοὴ, καὶ ἡ ἐκπνοὴ, δεικτέον ἐστὶν, ἢ, εἴπερ τοῦθ’ οὕτως ἔχει, δῆλον, ὡς ἡ τοῦ κίονος ἀπώλεια νόσον ἐναπεργάζεται τῷ οὐρανίσκῳ. κατὰ δὲ τὰ αὐτὰ ταῦτα καὶ ἡ τοῦ ὀδόντος ἀπώλεια νόσηµά ἐστιν τοῦ στόµατος, εἰ µὲν τῶν πρὸς τὴν µάσσησιν ἐπιτηδείων εἴη, κατ’ ἐκεῖνο τὸ µέρος τῆς µασσήσεως βλαβέντος, εἰ δὲ τῶν τοµέων ὀνοµαζοµένων, εἴς τε τὰς ἐδωδὰς καὶ τὰς διαλέξεις ἐµποδίζοντος. οὕτω δὲ καὶ εἰ τῆς γλώσσης ἀποτµηθείη τὸ ἥµισυ, τῷ λειποµένῳ µέρει παρὰ φύσιν ἐστὶ τὸ κεκολοβῶσθαι. κατὰ ταὐτὰ δὲ καὶ τῷ ἐπιπλόῳ, καὶ τῷ αἰδοίῳ, καὶ πᾶσι τοῖς οὕτω παθοῦσι. καὶ εἰ µὴ νόσηµά τις αὐτὸ καλεῖν, ἀλλὰ πάθος ἢ πάθηµα βούλοιτο, περὶ ὀνόµατος, οὐ περὶ πράγµατος ἀµφισβητήσει. δῆλον δὲ, ὡς τῇ µὲν γλώττη, καὶ τῷ ἐπιπλόῳ, καὶ τῷ αἰδοίῳ, καὶ ὅλως ἅπασι τοῖς τοιούτοις κεκολοβωµένοις ὀργάνοις ἐστί τις µείωσις τοῦ µεγέθους ἐν ἅπασι τοῖς εἰρηµένοις νοσήµασιν· αὐτῷ δὲ τῷ ζώῳ µείωσις µὲν οὐκ ἐξ ἀνάγκης ἔσται σαφὴς, ὡς φαίνεσθαι κολοβὸν, ἀριθµὸς δέ τις ἀφαιρεθήσεται µορίων, εἴγε δὴ καὶ ἀρτηρίαι, καὶ φλέβες, καὶ νεῦρα, καὶ δέρµα ἐνίοτε, καὶ πιµελὴ, καὶ ὑµένες, καὶ σὰρξ ἀφαιρεῖται κατὰ τὰς τοιαύτας διαθέσεις. ἐπὶ µέντοι τοῦ γαργαρεῶνος καὶ τῶν κιρσωδῶν ἀγγείων ἐκτµηθέντων καὶ αὐτῶν τῶν ὀργάνων ἀφαιρεῖταί τις ἀριθµὸς µορίων. καὶ δὴ καὶ τετάξεται τὰ µὲν τοιαῦτα πάντα ὑπὸ τὸν ἀριθµὸν τῶν µορίων ὑπαλλαττοµένων· ὅσων δὲ ὀργάνων ἀφαιρεῖται µέν τι, οὐκ ἐξαιρεῖται δὲ τὰ µέρη, ταῦτα ἐν ἀµφοτέροις οἷον τετάξεται τοῖς γένεσι. καὶ γὰρ ἀριθµὸς ἐνδεῖ τῷ ζώῳ µορίων ἁπλῶν, καὶ µέγεθος ὀργάνου συνθέτου· κεκολόβωται γὰρ τὸ ὅλον. καὶ µὲν δὴ καὶ ὡς ἀµφοῖν τοῖν γενοῖν, τοῦ τε κατ’ ἀριθµὸν καὶ τοῦ κατὰ µέγεθος, ἀνωτέρω τάττειν ἑτέραν ἐγχωρεῖ κατηγορίαν τὴν τοῦ ποσοῦ, παντί που δῆλον, εἴγε δὴ τοῦ ποσοῦ τὸ µὲν διωρισµένον ἐστὶν, ὃ δὴ καὶ ποσὸν ἰδικῶς ὀνοµάζεται, τὸ δὲ συνεχὲς, ὃ δὴ καὶ πηλίκον προσαγορεύεται. ἀλλ’ ἐν τῷ παρόντι σαφέστερον ἔδοξέ µοι διαιρεῖν αὐτὰ οὕτω, κατὰ µὲν τὸν ἀριθµὸν τάξαντι τὴν ἑτέραν διαφορὰν τοῦ ποσοῦ, κατὰ δὲ τὸ µέγεθος τὴν ἑτέραν.

9. ᾿Αλλ’ ἐπειδὴ καὶ τὰ κατὰ τοῦτο τὸ γένος εἴρηται νοσήµατα, περὶ τῶν κατὰ τὸ µέγεθος ἢ τὸ πηλίκον τῶν µορίων, ἢ ὅπως ἄν τις ὀνοµάζειν ἐθέλοι, διέλθωµεν. ἔστι δὲ οὐ ταὐτὸν τοῦτο τῷ προειρηµένῳ. µένοντος γὰρ τοῦ κατὰ φύσιν σχήµατος τῷ µορίῳ, διαφθειροµένου δὲ τοῦ µεγέθους, ὅταν ἐνέργειά τις βλάπτηται, διὰ τοῦτο νόσηµα ἔσται τοῦ µορίου τὸ συµβεβηκὸς, οἷον εἴ τῳ τηλικαύτη γένοιτο ἡ γλῶττα κατὰ τὴν πρώτην εὐθὺς διάπλασιν, ὡς ἤτοι µηδεµίαν ἔχειν ἀναστροφὴν ἐν τῷ στόµατι διὰ τὸ µέγεθος, ἢ διὰ σµικρότητα µὴ ψαύειν ἁπάντων αὐτοῦ τῶν µερῶν. ἐπὶ δὲ τῶν ἤδη τετελειωµένων αἱ µὲν παρὰ φύσιν ἐπαυξήσεις τῶν µορίων οὐ πάνυ τι φαίνονται συνεχῶς γιγνόµεναι, µειοῦνται µέντοι πολλάκις, καὶ καλεῖται τὸ νόσηµα πρὸς µὲν ἐνίων ἀτροφία, πρὸς ἄλλων δὲ φθίσις τοῦ µέρους. αἱ δὲ ἐπαυξήσεις τῶν µορίων ἔν τε τοῖς ὑπερσαρκοῦσιν ἕλκεσι γίγνονται κᾀν τῷ καλουµένῳ πριαπισµῷ. Νικοµάχῳ δὲ τῷ Σµυρναίῳ πᾶν ἀµέτρως ηὐξήθη τὸ σῶµα, καὶ οὐδὲ κινεῖν ἔτι δυνατὸς ἦν ἑαυτόν· ἀλλὰ τοῦτον µὲν ὁ ᾿Ασκληπιὸς ἰάσατο. γλῶσσαν δέ τινος ἐπιπλεῖστον αὐξηθεῖσαν ἐθεασάµεθα χωρὶς ἁπάσης ὀδύνης, ὥστε µήτ’ οἴδηµα δοκεῖν εἶναι, µήτε σκίῤῥον, µήτε φλεγµονήν· οὔτε γὰρ ἐκοιλαίνετο ὑπὸ πιεζόντων, οὔτ’ ἀναίσθητος ἦν, οὔτ’ ὠδυνᾶτο, ἀλλ’ αὐτὸ τοῦτο µόνον αὔξησίς τις ἄµετρος ὑπῆρχεν, οὐδὲν τῆς οὐσίας αὐτῆς τοῦ µορίου βεβλαµµένης. οὕτω δὲ καὶ ὄρχεις καὶ µαστοὶ τοῖς µὲν ἀµφότεροι, τοῖς δὲ ἀµέτρως ὁ ἕτερος ηὐξήθη. καὶ ἡ καλουµένη δὲ χοιρὰς τούτου τοῦ γένους ἐστὶ, δυσχρηστίαν οὐ µικρὰν ἐν ταῖς ἐνερ-γείαις, ὅταν ἀµέτρως αὐξηθῆ, παρεχοµένη. καὶ µὲν δὴ καὶ αἱ τῶν κανθῶν ἀµετρίαι τούτου τοῦ γένους εἰσίν·ὀνοµάζεται δὲ ἡ µὲν ἐπὶ πλέον αὔξησις ἐγκανθὶς, ἡ µείωσις δὲ ῥυάς. τοιαῦται µὲν δή τινες καὶ τούτου τοῦ γένους τῶν νοσηµάτων αἱ διαφοραί.

10. Τῆς δὲ συνθέσεως τῆς κατὰ φύσιν ὑπαλλαττοµένης, γίνεται νοσήµατα, παρὰ µὲν τὴν θέσιν ἐν ταῖς ἐξαρθρήσεσί τε καὶ παραρθρήσεσι κἀν ταῖς ἐντεροκήλαις τε καὶ ἐπιπλοκήλαις ὀνοµαζοµέναις, παρὰ δὲ τὴν πρὸς τὰ παρακείµενα µόρια µὴ κατὰ φύσιν ὁµιλίαν σύνδεσµός που χαλασθεὶς, ἢ συνταθεὶς, ἢ ἀποῤῥαγεὶς ἐµποδίζει τὴν ἐν ἐκείνῳ τῷ µορίῳ κίνησιν τῆς διαρθρώσεως. ἐν τούτῳ τῷ γένει καὶ οἱ τῆς γλώττης εἰσὶν ἄµετροι δεσµοὶ, καὶ οἱ τῶν αἰδοίων, ἐφ’ οἷς ἡ µὲν εἰς τὸ διαλέγεσθαί τε καὶ µασσᾶσθαι ἱκανῶς ἐµποδίζεται, τὸ δὲ αἰδοῖον ἐν τῷ κατασπείρειν εἰς τὸ θῆλυ πόῤῥω καὶ κατὰ εὐθὺ προπέµπειν ἀδυνατεῖ τὸ σπέρµα, διεστραµµένου τοῦ πόρου. καὶ µὲν δὴ καὶ αἱ συµφύσεις αἱ παρὰ φύσιν ἢ χειλῶν ἑλκωθέντων, ἢ βλεφάρων, ἢ δακτύλων, ἢ ἕδρας, ἤ τινος ἑτέρου τοιούτου ταύτης εἰσὶν τῆς διαφορᾶς. τοιαῦται µὲν δὴ καὶ αἱ τοῦ παρὰ τὴν σύνθεσιν τῶν µορίων γένους ἰδέαι τῶν νοσηµάτων.

11. Λοιπὸν δέ ἐστι καὶ πέµπτον γένος νοσήµατος, ἡ τῆς ἑνώσεως λύσις, εἴτ’ οὖν ἐν ἑνί τινι τῶν ἁπλῶν γένοιτο µορίων τῶν ὁµοιοµερῶν ὀνοµαζοµένων, εἴτε κᾀν τοῖς συνθέτοις, ὅθεν καὶ µικρῷ πρόσθεν ἐν τοῖς κοινοῖς ἑκατέρων τῶν µορίων νοσήµασι ἐµνηµονεύσαµεν αὐτῆς. ὅπου γὰρ διασπᾶται σύνδεσµος ἢ ἀρτηρία, κοινὸν τὸ πάθηµά ἐστι καὶ τοῦ παντὸς ὀργάνου καὶ αὐτοῦ τοῦ διασπασθέντος µορίου. λέλυται γὰρ ἑκάτερον τῆς συνεχείας, τὸ µὲν ὅλον, µηκέτι συναπτοµένων αὐτοῦ µηδ’ ἑνουµένων τῶν µορίων, αὐτὸ δὲ τὸ διασπασθὲν οὐκ ἔτι µένον ἓν, ἀλλὰ δύο γενόµενον. εἰ µέντοι µὴ διασπασθείη τελέως, ἀλλ’ ἐκ µέρους τινὸς, οὐκ ἔτι τοῦτο τοῦ παντὸς ὀργάνου τὸ νόσηµά ἐστι, πλὴν εἰ µὴ κατὰ συµβεβηκὸς, ὅτι µόριον αὐτοῦ πέπονθεν, ἀλλ’ αὐτοῦ µόνον τοῦ πεπονθότος ἴδιον ἐξαίρετον. ὀνοµάζεται δὲ κατὰ µὲν ὀστοῦν ἡ τῆς συνεχείας λύσις κάταγµα, κατὰ δὲ τὰ σαρκώδη πάντα κοινῶς ἕλκος. τὸ δὲ ῥῆγµα καὶ τὸ σπάσµα τοῦ µὲν αὐτοῦ γένους ἐστί· συνίσταται δὲ τὸ µὲν ἐν σαρκώδει, τὸ δὲ ἐν νευρώδει µορίῳ, τῶν ἐν αὐτοῖς ἰνῶν διασπασθεισῶν ὑπὸ βιαίας τινὸς θλάσεως, ἢ ἐξαιφνιδίου τε καὶ ἀθρόας τάσεως. τὰ δὲ ἀποσπάσµατα καλούµενα µόνων τῶν ὀργανικῶν ἐστι µορίων ἴδια παθήµατα. αὗται µὲν αἱ σύµπασαι διαφοραὶ τῶν ἁπλῶν νοσηµάτων.

12. ᾿Επὶ δὲ τὰς συνθέτους ἤδη µετιέναι καιρὸς ἀπὸ τῶν ὁµοιοµερῶν αὖθις ἀρξαµένους σωµάτων. ἔσται δὴ κατὰ µὲν τὴν προτέραν ὑπόθεσιν ἐξ εὐρύτητός τε καὶ στεγνώσεως πόρων νόσηµά τι σύνθετον, οὐχ ἑκάστου τῶν κατὰ µέρος πόρων ἀµφότερα πάσχοντος. ἀλλὰ ἐναλλὰξ, τῶν µὲν στεγνουµένων, τῶν δ’ εὐρυνοµένων σωµάων, ὡς µηδὲν µᾶλλον εὐρύτητα πόρων ἢ στέγνωσιν ἔχειν αἰτιᾶσθαι κατὰ τὸ σύµπαν ὁµοιοµερὲς σῶµα, µηδ’ εἶναί τι λαβεῖν αἰσθητὸν αὐτοῦ µέρος, ᾧ θάτερον ὑπάρχει µόνον, ἀλλ’ αἰεὶ τὸ λαµβανόµενον ἅπαν ὑπ’ ἀµφοτέρων συνέχεσθαι. κατὰ δὲ τὴν δευτέραν ὑπόθεσιν ἐπὶ µὲν ταῖς ποιότησι µόναις ἐξισταµέναις τοῦ κατὰ φύσιν ἐν ἑκάστῳ τῶν ὁµοιοµερῶν σωµάτων ἔσται σύνθετα νοσήµατα τέτταρα, θερµὸν ἅµα καὶ ξηρὸν, καὶ θερµὸν ἅµα καὶ ὑγρὸν, καὶ ψυχρὸν ἅµα καὶ ξηρὸν, καὶ ψυχρὸν ἅµα καὶ ὑγρόν· οὐσίας δέ τινος ἐπιῤῥυείσης αὐτοῖς, ὁµοίως ἕτερα τέτταρα, τὰς αὐτὰς τῶν ποιοτήτων ἔχοντα συζυγίας. ἐπεὶ δὲ καὶ ἡ τῆς συνεχείας διαίρεσις οὐκ ἐν τοῖς συνθέτοις µόνον ὀργάνοις, ἀλλὰ καὶ ἐν τοῖς ἁπλοῖς ἐγγίνεται σώµασιν, ἐπιπλακήσεταί ποτε καὶ ἥδε τοῖς τε νῦν εἰρηµένοις συνθέτοις νοσήµασι κατ’ ἀµφοτέρας τὰς ὑποθέσεις καὶ τοῖς εὐθὺς ἐν ἀρχῇ τοῦ παντὸς λόγου γεγραµµένοις τοῖς ἁπλοῖς. οὐ γὰρ ἀδύνατον ἡλκῶσθαί τε ἅµα καὶ ξηρότερον εἶναι τοῦ κατὰ φύσιν ἢ ὑγρότερον ἢ ψυχρότερον ἢ θερµότερον τὸ µόριον, οὐδ’ ἡλκῶσθαι µὲν ἅµα καὶ ὑγρότερον ὑπάρχειν, οὐχὶ δὲ καὶ θερµότερον εἶναι. τά γ’ οὖν ἡλκωµένα τε ἅµα καὶ φλεγµαίνοντα µόρια τριχῇ τοῦ κατὰ φύσιν ἐξίστα-ται, διὰ µὲν τὴν ἕλκωσιν ἀπολλύντα τὴν ἕνωσιν τῶν οἰκείων µορίων, ὅτι δὲ φλεγµαίνει, θερµότερά τε καὶ ὑγρότερα τοῦ κατὰ φύσιν ἀποτελούµενα. τὸν γὰρ δὴ ὄγκον τὸν ἐν αὐτοῖς, ὅταν µὲν ἐπὶ τοσοῦτον αἴρηται µέγεθος, ὡς βλάπτειν τι δι’ αὐτὸ τοῦτο τὴν ἐνέργειαν, ἤδη νόσηµα νοµιστέον, ἄλλως δὲ σύµπτωµά τε καὶ πάθηµα µόνον, ὥσπερ καὶ τὴν ὀδύνην. ἅπαντ’ οὖν τὰ φλεγµαίνοντά τε ἅµα καὶ ἡλκωµένα σώµατα τριχῇ µὲν ἐξ ἀνάγκης, τετραχῇ δ’ ἔστιν ὅτε νοσεῖ, φλεγµονὴν ὀνοµαζόντων ἡµῶν δηλονότι νῦν οὐ τὴν οἷον φλόγωσιν τῶν µορίων, ὥσπερ ἦν ἔθος τοῖς παλαιοῖς, ἀλλὰ τὸν ἐρυθρόν τε καὶ ἀντίτυπον καὶ ὀδυνηρὸν ὄγκον. οὕτω δὲ καὶ τοῖς ἐρυσιπέλασι συµπίπτει πόθ’ ἕλκη. τοῖς µὲν γὰρ ἄνθραξιν ἀδύνατον ἄλλως συστῆναι, µέσα δὲ τούτων ἐστὶ τὴν φύσιν ἕρπητές τε καὶ καρκῖνοι, τὰ πολλὰ µὲν ἅµα τοῖς ἕλκεσιν, ἔστιν ὅτε δὲ καὶ χωρὶς ἐκείνων συνιστάµενα. σύνθετα γοῦν ἐστι τὰ τοιαῦτα πάντα νοσήµατα, κᾂν χωρὶς ἕλκους γίγνηται· καθ’ ἕνα µὲν τρόπον, ὅτι πάνταπεριττῆς ὑγρότητος ἤτοι θερµῆς ἢ ψυχρᾶς ἐστιν ἔγγονα, χολῆς µὲν ξανθῆς ἐρυσίπελας, µελαίνης δὲ καρκῖνος, αἵµατος δὲ φλεγµονὴ, καὶ φλέγµατος οἴδηµα· καθ’ ἕτερον δὲ, διότι τῶν εἰρηµένων χυµῶν, εἰ καὶ κατὰ τὴν ἰδέαν ὑγροὶ σύµπαντες εἰσὶν, ἀλλὰ τήν γε δύναµιν οὐχ ὑγροί· ὁ µὲν γὰρ τῆς µελαίνης χολῆς ξηρὸς καὶ ψυχρός· ὁ δὲ τῆς ξανθῆς ξηρὸς καὶ θερµός· ὁ δὲ τοῦ φλέγµατος ὑγρὸς καὶ ψυχρός· ὑγρὸν δὲ καὶ θερµὸν τὸ αἷµα· κατὰ δ’ αὖ τρίτον τρόπον, ὅτι πάντα ἀλλήλοις ἐπιπλέκεται, καὶ σπάνιόν ἐστιν εὑρεῖν ἕκαστον αὐτῶν εἰλικρινές. ἀναµέµικται γὰρ ὡς τὰ πολλὰ ταῖς µὲν φλεγµοναῖς ἢ ἐρυσιπελατῶδες, ἢ οἰδηµατῶδες, ἢ σκιῤῥῶδές τι, τοῖς δ’ ἐρυσιπέλασιν ἢ φλεγµονῶδες, ἢ οἰδηµατῶδες, ἢ σκιῤῥῶδες, καὶ τῶν ἄλλων ὁµοίως ἑκάστῳ. σύνθετα τοίνυν γίγνεται πολυειδῶς ἅπαντα τοιαῦτα νοσήµατα· καὶ ῥηθήσεται περὶ αὐτῶν ἐπὶ πλέον ἔν τε τῷ περὶ τῶν νοσερῶν αἰτίων γράµµατι, καὶ ἐν τῷ µετ’ αὐτὸ, τῷ τῶν νοσωδῶν συµπτωµάτων, καὶ πρὸς τούτοις ἔτι διὰ τῆς θεραπευτικῆς πραγµατείας, ἧσπερ ἕνεκα σύµπαντα ταῦτα γράφεται.

13. Νυνὶ δὲ, ἐπειδὴ τὸν τρόπον αὐτῶν τῆς ἐπιπλοκῆς εἴποµεν, ἐπὶ τὰ τῶν ὀργάνων ἤδη µετέλθωµεν νοσήµατα, δεικνύντες ὅπως καὶ ταῦτα γίγνεται σύνθετα. πρῶτον δ’ ἀναµνῆσαι χρὴ τοῦ κατ’ ἀρχὰς ῥηθέντος, ὡς ἔστιν ἕτερα µὲν τῶν πρώτων σωµάτων τῶν ὁµοιοµερῶν, ἕτερα δὲ τῶν ὀργανικῶν τε καὶ συνθέτων τὰ νοσήµατα, φλεγµονὴ µὲν τῶν πρώτων, ἐξάρθρηµα δὲ τῶν ὀργανικῶν. ὅταν οὖν ἐξαρθρήσῃ τε ἅµα καὶ φλεγµήνῃ τι κῶλον, αὐτοῦ µὲν πρώτως ἐστὶ τοῦ σύµπαντος ὀργάνου νόσος ἡ ἐξάρθρησις, ἡ φλεγµονὴ δὲ οὐ πρώτως, οὐδ’ ἰδίως, ἀλλὰ κατὰ συµβεβηκός. ἐπειδὴ γὰρ ἑνὸς ἑκάστου τῶν µορίων αὐτοῦ νόσηµά ἐστιν ἡ φλεγµονὴ, κατὰ συµβεβηκὸς ἂν εἴη καὶ τοῦ σύµπαντος ὀργάνου τὸ νόσηµα. καὶ µὲν δὴ καὶ ὀφθαλµία φλεγµονὴ µέν ἐστι τοῦ ἐπιπεφυκότος ὑµένος τῷ κερατοειδεῖ, κατὰ συµβεβηκὸς δὲ τοῦ ὀφθαλµοῦ νόσηµα. συµβαίνει δέ ποτε, τοῦ κερατοειδοῦς χιτῶνος ἕλκος ἔχοντος βαθὺ, κᾄπειτα διαβρωθέντος ὅλου, προπεσεῖν µέν τι τοῦ µετ’ αὐτὸν τοῦ ῥαγοειδοῦς ὀνοµαζοµένου, παρασπασθῆναι δὲ καὶ τὴν κόρην· καὶ τούτων ἕκαστον τῶν τριῶν ὀφθαλµοῦ πάθηµα νοµίζεται. καίτοι τὸ µὲν ἑλκωθῆναί τε καὶ διαβρωθῆναι τοῦ κερατοειδοῦς ἦν µόνου, τὸ δὲ προπεσεῖν τοῦ ῥαγοειδοῦς, τὸ δὲ παρασπασθῆναι τῆς κόρης. ἀλλ’, ὡς εἴρηται, τὰ τῶν ὁµοιοµερῶν σωµάτων νοσήµατα τοῦ σύµπαντος ὀργάνου κατὰ συµβεβηκός ἐστι. καὶ τοίνυν, ἐπειδὰν µὲν ἓν ὁτιοῦν ἐξ αὐτῶν νοσῇ σύνθετον νόσηµα, τοῦ σύµπαντος ὀργάνου καὶ τοῦτο ἔσται νόσηµα κατὰ συµβεβηκός· ἐπειδὰν δὲ πλείω µὲν, ἀλλ’ ἕκαστον ἑνὶ κατέχηται νοσήµατι, σύνθετον ἂν εἴη οὕτως τὸ νόσηµα τοῦ σύµπαντος ὀργάνου. ἔστω γὰρ, εἰ τύχοι, κατὰ τὸν ὀφθαλµὸν (οὐ γὰρ ἀδύνατος ἡ ὑπόθεσις) ἅµα µὲν πτερύγιον, ἅµα δὲ ὀφθαλµία, καὶ διάβρωσις τοῦ κερατοειδοῦς, καὶ πρόπτωσις τοῦ ῥαγοειδοῦς, καί τις ἀρχὴ γενέσεως ὑποχύµατος. ὅτι µὲν οὐχἓν οὐδ’ ἁπλοῦν ἐστι τὸ νόσηµα, πρόδηλον παντί. καλέσει δ’ ὁ µέν τις αὐτὸ σύνθετον ὀφθαλµοῦ νόσον, ὁ δέ τις οὐδεµίαν σύνθετον, ἀλλὰ πολλὰ νοσήµατα ἐρεῖ κατὰ τὸν ὀφθαλµὸν ὑπάρχειν ἐν διαφόροις αὐτοῦ µέρεσι συνεστῶτα. διαφέρει δ’ οὐδὲν ὡς πρὸς τὴν τῆς θεραπευτικῆς ἐνδείξεως ποικιλίαν, ἧσπερ ἕνεκα τὰ τοιαῦτα σύµπαντα ζητοῦµεν, εἴθ’ ἓν εἴη σύνθετον, εἴτε πολλὰ µαχοµένης ἰάσεως δεόµενα. ῥηθήσεται δὲ δηλονότι περὶ αὐτῶν ἐπὶ πλέον ἐν τοῖς τῆς θεραπευτικῆς µεθόδου γράµµασιν. εἰς δὲ τὸν νῦν ἐνεστῶτα λόγον ἀπόχρη τό γε τοσοῦτον ἐνδείξασθαι καὶ δηλῶσαι, τὸ πιθανῶς ἂν ἑκατέρους δοξάζειν, τούς τε πολλὰ νοσήµατα κατὰ τὸν ὀφθαλµὸν ὑπάρχειν ὑπολαµβάνοντας, τούς τε, καθάπερ ἓν τὸ πάσχον ὄργανον, οὕτω καὶ τὸ νόσηµα ἓν εἶναι νοµίζοντας, σύνθετον δὲ, ὅταν, ὡς εἴρηται, πλείονα µόρια πεπόνθῃ κατ’ αὐτόν. ὥσπερ οὖν τῶν ἁπλῶν νοσηµάτων τὸ µὲν αὐτοῦ πρώτως ἦν νόσηµα τοῦ σύµπαντος ὀργάνου, καθάπερ τὸ ὑπόχυµα, τὸ δὲ κατὰ συµβεβηκὸς, ὡς ἡ τοῦ κερατοειδοῦς ἕλκωσις, οὕτω καὶ τῶν συνθέτων νοσηµάτων ἴδια µὲν ἔσται τοῦ σύµπαντος ὀργάνου τὰ πολλοῖς αὐτοῦ µορίοις ἅµα διοχλοῦντα, κατὰ συµβεβηκὸς δὲ τὰ καθ’ ἕν τι µόριον ἐν αὐτῷ συνιστάµενα νοσήµατα σύνθετα, καθάπερ ἡ ὀφθαλµία, φλεγµονὴ τοῦ ἐπιπεφυκότος ὑµένος ὑπάρχουσα. σύνθετον γὰρ ἐδείκνυτο πάθος ἡ φλεγµονή· προσγινοµένου δὲ ἕλκους κατὰ τὸν αὐτὸν τοῦτον ὑµένα, πολὺ µὲν ἂν οὕτω γε µᾶλλον ἐν συνθέτῳ νοσήµατι τὸ µόριον εἴη, λέγοιτο δ’ ἂν οὐδὲν ἧττον καὶ αὐτὸς ὁ σύµπας ὀφθαλµὸς ὑπὸ συνθέτου νοσήµατος ἔχεσθαι. τὰ µὲν δὴ τοιαῦτα κατὰ συµβεβηκὸς ὅλων τῶν ὀργάνων ἐστὶ νοσήµατα σύνθετα· τὰ δ’ ἐκ τοῦ πολλὰ µόρια πεπονθέναι καθ’ ἕνα χρόνον αὐτῶν τῶν ὀργάνων ἐστὶ πρώτως νοσήµατα σύνθετα, καὶ µᾶλλον εἰ καὶ τῶν κατὰ µέρος ἕκαστον τῶν ἁπλῶν µὴ κατά τι συµβεβηκὸς, ἀλλὰ πρώτως εἴη τοῦ σύµπαντος ὀργάνου νόσηµα, καθάπερ ἐν ὀφθαλµῷ πτερύγιον, ὑπόχυµα, ῥυάς. ἕκαστόν τε γὰρ τούτων ἴδιόν ἐστιν ὀφθαλµοῦ νόσηµα, καὶ πάνθ’ ἅµα γιγνόµενα σύνθετον ὀφθαλµοῦ νόσον ἰδίαν ἐργάζεται. τοιαύτῃ τις ἂν χρώµενος µεθόδῳ πάντα ἐξευρίσκοι τὰ σύνθετα νοσήµατα τῶν ὅλων ὀργάνων. ἐµοὶ δὲ ἐπεξέρχεσθαί τε καὶ συντιθέναι πάντα περιττὸν ἐδόκει. µεµαθηκώς τις γὰρ τά θ’ ἁπλᾶ νοσήµατα πάντα καὶ τὸν τρόπον αὐτῶν τῆς συνθέσεως, ἱκανὸς ἂν εἴη γυµνάζειν ἑαυτὸν ἐν τοῖς κατὰ µέρος· ὡς τό γ’ ἀναγνῶναι µόνον εἰσάπαξ, ὅσα γέγραπται κατὰ τόδε τὸ βιβλίον, οὐδὲν ὄφελος, εἰ µὴ µέλλοι τις ἐν αὐτοῖς ἐπὶ πλεῖστον γυµνάζεσθαι.

О разновидностях болезней^[187]

1. Прежде всего следует рассказать о том, что именно мы называем болезнью, ведь только после этого станет понятна цель данного сочинения. Далее необходимо выяснить, сколько существует простых и первичных болезней, которые являются как бы началами для других болезней. В-третьих, следует установить количество [сложных] болезней, являющихся сочетаниями названных ранее простых болезней^[188].

2. В этом рассуждении следует принять следующее основное положение, относительно которого согласны все: все люди убеждены, что они здоровы, когда их части тела безупречно исполняют то, что необходимо для жизни. Если функция какой-либо из этих частей нарушена, то они (люди. — Примеч. пер.) считают, что у них именно эта часть больна. Если это так, то следует стремиться к здоровью в двух отношениях: функции частей тела должны находиться в соответствии с природой, и в таком же соответствии с природой должно быть устройство частей тела, благодаря которому [их функция] осуществляется. Ведь и болезнь затрагивает либо функции частей тела, либо их устройство^[189]. Если мы спим или просто отдыхаем в темноте и тишине, не двигая никакой частью [тела] и не чувствуя ничего, происходящего извне, то и при этом мы можем считаться здоровыми. Отсюда ясно, что быть здоровым отнюдь не означает совершать какие-либо действия, но означает быть способным совершать действие, исходя из устройства [тела], которое соответствует природе. Значит, в этом и состоит здоровье. Ведь устройство тела относится к его функционированию как причина. Желаешь ли ты называть здоровьем соответствующее природе устройство всех частей тела или причину их правильного функционирования, речь пойдет об одном и том же. Итак, если это — здоровье, то болезнь — нечто противоположное, то есть либо состояние, противное природе, либо причина нарушения функции. Очевидно, что если речь идет о состоянии, противном природе, то можно пользоваться древним словом «болезнь», так как имеется в виду именно это. Если бы нам удалось определить количество состояний [организма], не соответствующих природе и тем самым препятствующих функционированию [тела], то тем самым мы бы установили, сколько есть простых болезней. Общепринятый принцип здесь таков: соответствие природе (τὸ κατὰ φύσιν) — это соразмерность, не только для животного, но и для растения, и для семени, и для любого органа. Следовательно, несоответствие природе (παρὰ φύσιν) — это несоразмерность. Далее следует установить, что именно бывает несоразмерным во время болезни. Разве не понятно, что болезнь представляет собой несоразмерность тех же признаков, соразмерностью которых является здоровье? Так, если здоровье заключается в соразмерности пор и отверстий, то в их несоразмерности заключается болезнь. Если здоровье заключается в идеальном смешении жара с холодом и сухости с влажностью, то болезнь с необходимостью будет результатом их дурного смешения. Таким же образом, если здоровье заключается в соразмерности какого-то иного рода, то ясно, что болезнь будет заключаться в несоразмерности этого же рода.

Рассмотрим это вновь, в более последовательном рассуждении. Если тело едино и просто [по составу], то к нему неприменимы понятия «более» или «менее», и среди такого рода тел одно не может быть лучше или хуже другого. С другой стороны, если тело состоит из многих частей, то в нем будет множество взаимно обусловленных соединений, которые могут быть лучше или хуже, и в то же время составные части сами по себе могут быть лучше или хуже. И такое тело, наилучшим образом составленное, будет самым лучшим из всех тел того же рода. Итак, существует ли для тел живых существ понятие «больше» и «меньше», так что можно сказать, что один обладает идеально хорошим здоровьем, другой — хорошим, но не идеальным, иной — здоров [в данный момент], но не обладает хорошим здоровьем, кто-то в одном отношении не вполне здоров, а в другом уже болен, и что в последнем болезнь может иметь благоприятный прогноз или быть смертельной, может быть легкой или тяжелой? Или все мы, больные и здоровые, находимся в одинаковом состоянии? Это утверждать невозможно. Следовательно, тела живых существ не являются чем-то единым, подобно атомам Эпикура или «несопряженным телам» Асклепиада, но являются составными. Но если тела состоят из атомов или «несопряженных тел» и вообще из не подверженных изменениям элементов, то для них (тел. — Примеч. пер.) «лучшее» или «худшее» состояние будет обусловлено взаимным расположением этих элементов. Такое тело будет подобно дому, сложенному из не подверженных изменению камней, который не во всем правильно сложен. Но если бы камни сами по себе могли изменяться под внешним воздействием, то это создало бы большее разнообразие вариантов [по типу] «более или менее» в отношении дома. И если элементы, составляющие наши тела, по своей природе изменяемы и уязвимы, то категории «больше» и «меньше» применимы не только в отношении сочетания элементов, но и в отношении тел «во всей их полноте» (δι̕ ὅλων ἑαυτῶν). Более того, понятно, что для тела «во всей его полноте» будет столько же форм самых простых и первичных болезней, являющихся как бы элементами прочих болезней, сколько будет элементов, составляющих тело. Такая болезнь тела «во всей его полноте» не является заболеванием неизменяемого элемента, поскольку воздействовать на сам по себе атом невозможно. Но заболевание [может быть] заключено в их неправильном сочетании или устройстве.

3. Сочетание и устройство в телах живых существ бывает трояким. Первый вид — сочетание и устройство так называемых гомеомерных частей, т. е. артерий, вен, нервов, костей, хрящей, связок, мембран и мышц; второй — сочетание и устройство органов, т. е. мозга, сердца, легких, печени, желудка, селезенки, глаз и почек; третий же вид относится ко всему телу в целом. Каждая сложная часть тела составлена из частей, воспринимаемых как простые, а каждая из этих [простых] частей, в свою очередь, состоит из первичных элементов. Таким образом, различия плоти самой по себе, поскольку она плоть, обусловлены соотношением в ней первичных элементов, а поскольку она часть органа, различия обусловлены ее строением и размером, ведь и различия органов обусловлены тем же. Таким образом, если мы установим количество и виды болезней гомеомерных [частей тела], исходя из первого предположения, то сможем [далее] перейти к другому, утверждающему, что весь [организм] в целом подвержен изменениям и преобразованиям.

4. [Некоторые считают, что] существуют два первичных заболевания — расширение пор (εὐρύτης) и их сжатие (στέγνωσις). Ведь поскольку основные первичные элементы неизменяемы, всякое заболевание происходит из их сочетания, а вышеупомянутые виды заболеваний как раз и относятся к сочетанию. Исходя из этого, каждая из гомеомерных частей [тела] обязательно является здоровой в тех случаях, когда в ней сохраняется соразмерность пор, а с другой стороны, если такое равновесие нарушено, то она теряет свое соответствие природе. Но, поскольку существуют два вида нарушения любой соразмерности — избыток и недостаток, то ясно, что число первичных болезней простых [частей] тела также будет равно двум: первая болезнь — расширение пор и вторая — их сжатие. Итак, что касается костей, мышц и любой другой простой части тела, если они сжаты или расширены сильнее, чем того требует [состояние] равновесия, то в этом случае мы делаем вывод об их плохом состоянии. Если же их состояние представляет собой нечто среднее между обеими крайностями, что идеально соответствует их назначению, то мы можем говорить, что они в высшей степени здоровы. С другой стороны, небольшие отклонения от идеального равновесия в любом направлении еще не являются болезнью, если они не наносят существенного вреда функции [части тела]. Нередко именно в этом отношении применимы понятия «более» и «менее», ведь имеется достаточно большой интервал между болезненной несоразмерностью и соразмерностью, соответствующей идеальному здоровью, и в этом промежутке и находятся различные степени здоровья. За его пределами, в области заметного неравновесия, находятся болезни, вплоть до такого неравновесного состояния, которое является причиной разрушения части [тела]. Ведь тела живых существ по природе своей не могут выносить сжатия или расширения до бесконечности, но здесь существует определенный предел, который для них невозможно преодолеть без разрушения. Такова гипотеза, основанная на предположении о неизменяемых элементах. Те же, кто утверждает, что элементы изменяемы и на самом деле взаимодействуют между собой, а также смешиваются, обязательно будут утверждать, что существует столько же первичных болезней, сколько, по их предположению, существует первичных начал. Таким образом, существуют четыре сущности — жар, холод, сухость и влажность, и если они смешаны между собой в надлежащем соотношении, то живой организм здоров, но если это смешение несоразмерно, то такой организм считается больным. Следовательно, должны существовать четыре первичных разновидности болезни: при первой жар нарушает равновесие, соответствующее природе, при второй — холод, при третьей — влажность, при четвертой — сухость. Таковы, согласно второму предположению, болезни так называемых гомеомерных частей тела. Эти болезни представляются совершенно простыми. Болезни же сложных [частей тела] одинаково [описываются при] обоих предположениях. Рассмотрим их сначала кратко, но прежде установим, в чем их общность. Каждая из сложных для восприятия частей тела, которые также называются негомеомерными, если она хорошо функционирует, не может состоять из произвольного набора простых [частей], или из частей недолжного количества и размера, или частей, составленных случайным образом. Следовательно, все болезни органов будут попадать в эти четыре разновидности. Вот отдельные виды, относящиеся к каждой из этих разновидностей. Болезнь относится к первой описанной разновидности, если либо нарушена надлежащая форма части, либо она имеет недолжный внешний вид, либо в ней возникает [патологическая] полость^[190] или отсутствует что-то из того, что должно присутствовать. К этой же разновидности относятся соответствующие изменения грубости или гладкости [частей тела]. Болезни же, входящие во вторую разновидность, относящиеся к количеству простых частей [тела], бывают двух видов: либо недостаток того, что должно присутствовать, либо избыток того, что не должно присутствовать. В третьей разновидности болезней, относящейся к размеру, также два подвида. Ведь состояние всей части тела в целом не соответствует норме в том случае, когда что-то либо больше, либо меньше, чем должно быть. И наконец, в последнюю разновидность болезней, связанную со структурой органов, входят неверное положение частей и их неверное отношение между собой. Подобно тому как каждый из первичных органов составлен из простых элементов либо правильно, либо неправильно (ведь именно в этом заключаются здоровье и болезнь), вторичные (сложные. — Примеч. пер.) части тела таким же образом (т. е. правильно или неправильно) составлены из тех же первичных. Если мышцы, вены и артерии являются первичными (простыми. — Примеч. пер.) [частями тела], то палец относится к вторичным (сложным. — Примеч. пер.) частям тела, ступня представляет собой нечто более сложное, чем все перечисленное, а нога — еще более сложное, чем ступня. В целом любой результат объединения гомеомерных частей [тела] ради единой функции считается первичной (или простой частью тела. — Примеч. пер.), тогда как сочетание таких частей тела, даже если оно исполняет единую функцию, следует отнести к вторичным (сложным частям тела или органам. — Примеч. пер.). Эти последние так же подвержены болезням, как и первичные. Что касается различных органов, то в другом сочинении было определено, какие из них следует считать первичными в точном смысле, а какие относятся ко вторичным, третичным или четвертичным. Особенности некоторых из них допускают двойную трактовку, поэтому такие [части тела], вероятно, являются как [простыми], так и [сложными частями тела]. Наше обсуждение не требует такой точности, но я считаю нужным обращать внимание лишь на то, является ли часть [тела] простой или сложной. Что касается болезней, называемых [простыми], то они относятся к простым частям [тела], которые отличаются от природных элементов, тогда как вторичные (сложные болезни. — Примеч. пер.) относятся к сложным частям и описываются одинаково при принятии обеих гипотез. Не существует отдельной классификации болезней для простых и для сложно составленных частей тела, поскольку при выбранном нами способе классификации это невозможно, но существует общая классификация, речь о которой пойдет далее, подходящая для всех частей тела, включая сложные, вне зависимости от того, являются ли они первичными, вторичными или третичными. Метод классификации также является единым для всех обсуждаемых частей [тела], поскольку если они имеют что-то общее, находясь в согласии с природой и выполняя определенную функцию, обеспечивая [жизнедеятельность] организма, то можно предположить, что при разрушении всей этой совокупности возникнет некая общая для них болезнь. Что же является общим для всего? Это объединение определенных частей [тела], каждая из которых, как считается, участвует в выполнении одной из функций или имеет определенное назначение. И если каким-либо образом такая совокупность будет нарушена, то будет иметь место болезнь данной части тела. Какова же бывает болезнь каждой части тела и каковы имена тех болезней, мы определим позже, когда распределим признаки упомянутых ранее разновидностей [болезней].

5. Теперь мы вновь рассмотрим этот вопрос, начиная с первого предположения. Существуют две болезни гомеомерных [частей тела], возникающие вследствие несоразмерности каналов: это либо расширение, либо сжатие каналов. Каждая из этих болезней бывает двух видов. Что касается сжатия, то происходит либо сжатие [каналов] со всех сторон, либо их закупорка. Что же касается расширения, то это или расширение тела во все стороны, или за счет расширения каналов происходит выпадение элементов, которые называются простыми и первыми частями тела в собственном смысле, тогда как части, полученные путем их соединения, называются сложными частями [тела]. Согласно второму предположению, болезни также бывают двух видов: либо в гомеомерных частях тела происходят качественные изменения, либо в ту или иную часть тела попадает некоторая сущность, обладающая одним из перечисленных качеств. Вторая разновидность [болезни], вызывающая в теле нечто подобное отеку, известна любому врачу. К этому виду, как известно всем, относятся рожа, воспаление, отеки, опухоли, отеки желез, зоб, слоновая болезнь, чесотка, проказа, белый лишай и скирр. Болезни, вызванные лишь плохим смешением (дискразией. — Примеч. пер.) начал, более сложны в обнаружении, если еще не произошло существенного отклонения поврежденной части [тела] от естественного состояния. При этом каждый может без труда понять, что так называемая лихорадка, при которой во всем теле преобладает жар, также может проявляться в отдельных частях [тела]. Это происходит с ногами у людей, которые ходят больше обычного, или с руками, если кто-либо выполняет ими особо тяжелую работу, например работает веслами, копает, или совершает другие подобные действия. Такие конечности бывают очень теплы, как с точки зрения самих их обладателей, так и для тех, кто прикасается к ним. Если часть тела страдает от сильного отека, вызванного притоком к ней какой-либо горячей [субстанции], то это будет указывать на вторую разновидность болезней. К первой разновидности относятся все перечисленные состояния — и болезненные состояния отдельной части [тела], и болезненные состояния тела живого существа в целом, возникающие из-за солнечного ожога, или из-за пламени огня, когда состояние сохраняется по окончании воздействия, такие состояния можно назвать гипертермическими или лихорадочными. Болезни, вызванные холодом, который является противоположностью жара, наиболее часто и наиболее явным образом проявляются на конечностях, так что иногда они даже некротизируются и отпадают. Холодные болезни всего тела бывают у путешественников, попавших в тяжелые условия [воздействия низких температур]. Количество подобных случаев достаточно велико: одни погибают в пути, а другим удается добраться до ночлега, а затем достичь дома, но они оказываются полумертвыми и обмороженными. Также часто такое состояние возникает при параличе, эпилепсии, мышечных сокращениях (треморах) и спазмах. И среди тех, кто погиб в путешествиях от холода, у одних наблюдался вынужденный выгиб туловища вперед, у других — вынужденный выгиб туловища назад, у третьих — столбняк, или так называемое обморожение, тогда как другие страдали от состояния, сходного с апоплексией. Во всех случаях, когда неожиданно возникает какой-либо симптом, он сразу обращает на себя внимание, поэтому многие считают симптом болезнью, тогда как на самом деле болезнь является причиной появления симптома. Конечно, те, кто убежден, что повреждение функции является болезнью, также считают болезнью и спазмы, отсутствие чувствительности, онемение и другие подобные состояния. Но совокупность названий [употребляемых в медицине], была нами рассмотрена в самом начале, когда и было указано, что расхождение в этом случае заключается не в самой сути, а только в терминах. Следует порицать только тех людей, которые сами не следуют во всем своим предположениям, но при этом считают, что поступают разумно, в то время как на самом деле заблуждаются. Ведь можно услышать, что они утверждают, что если при воспалении случился спазм, то он является сопутствующим явлением и признаком (симптомом. — Примеч. пер.) воспаления, а если спазм возникает лишь из-за плохого смешения начал, то он является болезнью. То же самое они делают и по отношению к лихорадке: если она сопутствует видимому повреждению какой-либо части тела, то они называют ее симптомом, если же нет, то заболеванием и страданием. Итак, следует критически оценивать высказывания тех, кто вступает в противоречие с собой, не ожидая опровержения от кого-либо. А тех, кто предлагает называть повреждение функции [части тела] болезнью и последовательно применяет это определение в каждом случае, и тех, кто имеет иное подобное ложное представление, следует воспринимать как ошибающихся лишь в отношении названий, но не по существу. В других трудах было много сказано по поводу медицинских терминов, поэтому все желающие научиться правильно их использовать могут ознакомиться с этими сочинениями. Поскольку моя настоящая цель заключается в рассмотрении явлений, а не названий, то перейдем к ним, следуя ранее установленной терминологии. Итак, выше было сказано о горячих и холодных состояниях, не связанных с притоком горячей и холодной жидкости. Точно так же болезни, связанные с сухостью и влажностью, могут возникать при изменении самой природы тел, без притока какого-либо вещества извне. Незначительные изменения [в теле] определяются с трудом, тогда как значительные отчетливо видны, в особенности если происходит некроз частей тела. Иногда некоторые из этих частей выглядят как бы засоленными и весьма сухими, хотя это и происходит крайне редко. В то же время другие кажутся «дряблыми» и влажными и на вид, и на ощупь. При этом если попытаться взять эти части тела в руки, то они как бы текут, проходят сквозь пальцы подобно текущей воде^[191]. То же происходит и с разрушающимися костями: некоторые из них напоминают песок, наподобие гниющего со временем дерева, а другие, как было сказано, выглядят «дряблыми», словно покрытые мхом. Это происходит из-за очень сильной дискразии (дурного смешения жидкостей. — Примеч. пер.), которая бывает от избытка сухости или влаги, что и приводит к некрозу костей. Все остальные неправильные смешения начал в частях [тела], являющиеся незначительными, не обращают на себя внимания большинства [исследователей] и называются ими «слабостями». Если есть воспаление, язва или что-либо похожее, имеющее отношение к желудку, то они не ищут других причин нарушения работы желудка. Тем не менее если ни одно из подобных [болезненных] состояний не наблюдается, то они просто говорят о «слабости» желудка, просто называя другими словами очевидные симптомы, а именно то, что пища плохо переваривается. Ведь для чего еще можно было бы использовать термин «слабость», как не для обозначения ослабления функции? Но не это требует исследования — искать надо причину «слабости». Почему желудок слабо выполняет свою функцию при отсутствии воспаления, отвердения, язвы и других подобных состояний? Определенно, недостаток надлежащего переваривания пищи не возникает без причины. В любом случае в качестве причины надо указать либо на несоразмерность каналов, либо на ненадлежащее смешение начал. Поэтому совершенно ясно, что ни одна из первичных болезней, свойственных гомеомерным [частям] тел, не поддается разумному лечению без подобающего рассмотрения первоначал. Но все эти вопросы уже освещались в других работах. Теперь же нам надо выяснить, является ли «ослабление» функции желудка, вены, артерии или мышцы или другой живой и жизненно важной части тела следствием какой-либо несоразмерности пор, или возникает в результате плохого смешения начал. Распознание этих состояний не входит в тему настоящего исследования, поскольку его задачей является не обсуждение, не определение, а перечисление первичных [простых] болезней. По моему мнению, о гомеомериях сказано уже все.

6. Далее необходимо выяснить, каковы [болезни] сложных частей [тела]. По этому поводу в других сочинениях^[192] излагается точка зрения, что любая часть [тела] создана для выполнения определенной функции.

Причиной нарушения функции органа является в первую очередь заболевание самого органа, исполняющего функцию. Кроме того, тяжелые заболевания других частей [тела] также ограничивают функцию [органа]. Те состояния, которые препятствуют функционированию органа не сами по себе, но постольку, поскольку причиняют вред органу, являются не болезнями, но причинами болезни. А если некое состояние, не причиняя вреда самой [сложной] части тела, препятствует ее функционированию, то его уже следует называть болезнью. Как уже было сказано, это происходит при противных природе изменениях в устройстве части [тела], когда не сохраняется необходимое количество [простых] частей, или когда отдельные части не сохраняет свой надлежащий размер, а также когда они (части органа. — Примеч. пер.) составлены между собой не так, как должно. Как было показано ранее, ничто из этого (т. е. ни размер, ни число составных частей, ни структура органа. — Примеч. пер.) не создано природой случайным образом, но устроено для лучшего или более безопасного функционирования органа в целом, а если что-нибудь из этого нарушено, и это либо затрудняет выполнение органом своей функции, либо делает это выполнение невозможным, то такие состояния по необходимости называются болезнями. Если же такие нарушения приводят к повреждению действующей части тела, то они называются причинами болезней, о чем было только что сказано.

7. Поэтому у тех, кто страдает косолапостью, имеет кривые ноги или плоскостопие, конечности действуют хуже из-за нарушения формы. Таким же образом при неправильном сращении перелома конечность функционирует недостаточно хорошо. Если конечность деформирована сильным артритом или переломом суставной губы, при котором сустав смещается и выпадает, или если полость сустава чрезмерно увеличится при одном из таких состояний, то подвижность сустава нарушится за счет уменьшения [внутреннего] пространства, и сустав плохо действует. Все это — приобретенные изъяны формы. Врожденные [изъяны] возникают в какой-либо части тела из-за нарушений, произошедших во время внутриутробного развития, и приводят к рождению живого существа, у которого данная часть [тела] подвержена заболеванию. Поскольку форма сердца, легкого, желудка, мозга, языка, селезенки и всех других частей должна сохраняться, возникновение в них какого-либо нарушения обязательно вызовет ухудшение функционирования всего органа в целом. Кроме того, если не сохраняются размер и количество всех полостей в частях [тела], это также обязательно приводит к нарушению их функции. Существует много таких болезней, некоторые из которых возникают в связи со сращиванием [частей], другие — через закупорку вязкими и густыми жидкостями, третьи — при высыхании или в случаях, когда [органы] сужаются при воздействии на них чего-либо, вызывающего сжатие. Иногда плоть частей тела, имеющих в себе каналы, отвердевает, воспаляется, поражается сухой гангреной, нагнаивается, отекает или любым иным способом приобретает лишний объем, и этот лишний объем вторгается во внутреннюю полость и закрывает собой каналы. Имеются в виду не те поры, которые, по предположению основателей первой теории, служат для того, чтобы первичные и не подверженные воздействию элементы объединялись между собой. Мы можем отчетливо видеть крупные каналы, такие как кишечник, вены, артерии и тому подобное. Тем не менее, если такой канал не поддается чувственному восприятию из-за малого размера, это все равно нечто иное, нежели поры, о которых идет речь в первом предположении. Конечно, во всех состояниях, при которых сама плоть распухает и увеличивается, бывают случаи, когда каналы закрываются и сжимаются, и при этом иногда имеет место одна болезнь — закупорка, мешающая нормальному функционированию, а иногда, кроме того, болезненным является само состояние, вызвавшее закупорку. Поэтому если часть тела, страдающая от отека, не обладает какой-либо особой функцией, то есть одна болезнь, а именно закупорка, а состояние части тела, страдающей от отека, является причиной, но не болезнью. Например, если оболочка вены в полости печени подвергнется такого рода воздействию, что приведет к пережатию канала, из которого получают кровь сосуды в выпуклых частях печени, то это приведет к возникновению двух болезней: первая — болезнь самой вены, подвергшейся воздействию, а вторая — закупорка, перекрывающая канал. Ведь состояние вены препятствует образованию здоровой крови, а закупорка препятствует ее распределению, причем каждая из этих функций необходима для живого организма. Ясно, что состояния, вызывающие первичное повреждение функций, следует называть болезнями. Если же сама вена не затронута воздействием, а распределение нарушено вязкой или густой жидкостью, попавшей в каналы, то болезнь будет одна — закупорка во внутреннем органе. Сходным образом, если в кишечнике наблюдается только закупорка, то можно говорить об одной болезни. Если же воспаление кишечника закрывает внутреннее пространство кишки и препятствует отводу избыточных веществ, можно говорить уже о двух болезнях. Нередко одна болезнь начинается по причине другой, как в описанных ранее случаях, также это происходит, когда при воспалениях, таких как рожистое воспаление (ἐρυσίπελας), опоясывающий лишай (ἔρπης), карбункул и другие подобные состояния, возникает лихорадка. Иногда следствием [болезни] является повреждение функции [органа], и его следует называть страданием (πάθηµα) и симптомом, а причиной его служит болезнь, как, например, в случаях, когда закупорка является причиной нарушения распространения пищи или обморожение приводит к потере чувствительности. Здесь первое — болезнь, а второе — симптом. В случаях, когда само состояние наносит вред функции органа, а причина [болезни] не наносит вреда, то, с одной стороны, необходимо называть такое состояние болезнью, а с другой — найти то, что вызвало это состояние, как причину болезни. Это видно на примере с вязкой жидкостью и закупоркой. В этом случае сама закупорка является болезнью, тогда как жидкости представляют собой ее причину. Итак, все болезненные состояния полостей, как являющиеся следствием закупорки, так и произошедшие от несоразмерного расширения, должны быть отнесены к болезненным изменениям структуры органов, так как во всех этих случаях происходит нарушение природного устройства [органа]. Также гладкость и шероховатость не бывают привнесены природой, создающей органы, случайным образом. Следовательно, и в этом отношении все части тела бывают подвержены болезни, если то, что согласно природе было гладким, становится шероховатым, и, наоборот, то, что было шероховатым от природы, становится гладким. Наиболее известные среди врачей примеры таких заболеваний — кости, становящиеся слишком гладкими или слишком шероховатыми, и жесткость горла, вызывающая кашель. И здесь необходимо отметить, что и такое нарушение формы части [тела] может привести к повреждению каналов внутри нее. Подобные явления можно наблюдать, когда при сильном ударе нос выгибается вверх и канал внутри него сжимается до такой степени, что сквозь него невозможно дышать или дыхание сильно затруднено. Понятно, что в таком случае сжатие канала является болезнью (поскольку вызывает нарушение процесса дыхания), тогда как выгибание носа вверх представляет собой предшествующую внутреннюю причину этой болезни, поскольку представляет собой нарушение естественной формы. В роде же болезней, относящихся к структуре органа, вышеперечисленные различия болезней будут иметь место, если отклонение от естественного настолько велико, что вредит функции органа.

8. Существует два вида болезней, касающихся количества простых частей, из которых состоит каждый орган: либо имеется недостаток определенной части, либо избыток. У каждого из этих видов есть подвиды. Что касается избытков, то некоторые из них относятся к разновидности, соответствующей природе, например появление шестого пальца, или крыловидной плевы глаза, или выступание ткани в носу, или любое другое подобное явление, связанное с каким-либо другим каналом. Из этих состояний одни являются болезнями, например крыловидная плева, поскольку если она увеличена, то нарушается функция глаза, затеняется зрачок, а другие представляют собой причины болезней, например, если нарост закрывает каналы, и закупорка является первичной болезнью, поскольку она вызывает нарушение функции. Некоторые [болезненные состояния] противны природе, например гельминты (ἕλµινς) или аскариды (ἀσκᾰρίς), камни в мочевом пузыре, трихинеллез глаза, катаракта, гной, бородавки, кисты, жировые отеки, сальные опухоли, белые лишаи, проказа, струпья, известковые отложения в суставах и все, что бывает внутри нарывов. Ясно, что и из них все явления, вызывающие нарушения функции органа, мы называем болезнями, как в случае с катарактой, а те явления, которые нарушений не вызывают, — причинами болезней. Теперь скажем о недостающих частях: в некоторых случаях [часть] целого разрушена полностью, а в иных — как бы отрезана до половины или изувечена. Каждому понятно, что на самом деле часто такое получается при рождении. Иногда у новорожденных отсутствуют целые кости в пальцах, конечностях, голове или грудной клетке; иногда отсутствует палец, ступня или кисть, нижняя часть ноги или предплечье. Иногда удаляют варикозные вены, отвердевшие железы или кариозные зубы, трахею, сальник, крайнюю плоть пениса или даже весь пенис, а также яички. Известны случаи, когда человек, сжав зубы от сильного мышечного напряжения, откусывал кончик языка. Затем, освободившись от спазма, он уже не может разговаривать, как раньше. К этой разновидности [повреждений] относится так называемое «отрубание» губ, носов, ушей и других частей тела, которые были утрачены в результате несчастного случая или пострадали от гниения и поэтому были полностью удалены. В подобных случаях соответствующее природе количество частей [тела] является уже неполным из-за недостатка одной, двух или нескольких из них, так как они были или полностью уничтожены, или частично удалены. Те из таких состояний, которые сами по себе вызывают нарушение функции [органа], следует называть болезнями. А те состояния, которые вызывают охлаждение или недостаток питания других частей [тела], мешая им выполнять свою функцию, являются причинами болезней. Иногда встречается сочетание обеих разновидностей, которые могут рассматриваться не только как причина, но и как болезнь. Например, если обрезать нёбный язычок до основания, это вызовет изменение голоса, и, кроме того, произойдет охлаждение [части] тела, относящейся к легким и грудной клетке. Так вот, при рассмотрении функций и назначения всех частей [тела] живого организма мы видим, что некоторые из них выполняют определенную функцию, полезную для всего организма в целом, а некоторые сами по себе не выполняют такой функции, но помогают тем, которые выполняют. Отсюда следует, что повреждение частей тела, выполняющих определенную функцию, следует называть болезнью этих частей тела, а повреждений частей тела, выполняющих вспомогательную функцию, — причинами болезней. Если та или иная часть тела осуществляет две основные или две вспомогательные функции, то и при ее повреждении надо будет говорить или о двух болезнях, или о двух причинах болезни. Если же какая-либо из частей [тела] призвана осуществлять одновременно основную и вспомогательную функцию, как, например, нёбный язычок, то разрушение такой части, с одной стороны, будет болезнью, а с другой — причиной болезни. Также очевидно, что болезнь относится к оставшейся и сохранившейся части, а не к той, которой больше не существует. Например, часть тела, находящаяся в полости рта, о заболевании которой мы говорим, называется нёбной дужкой или нёбным язычком. Если эта часть удалена, возникает определенный недостаток в области рта, и это будет некая единая болезнь, ведь, как и было изложено в начале, функция оставшейся части тела в целом была нарушена. Ведь либо придется доказывать, что голос, вдох и выдох являются функциями единого органа, либо, если это очевидно, надо признать, что разрушение нёбного язычка вызывает болезнь нёба. Подобным образом, разрушение зуба является болезнью рта. Если зуб был предназначен для жевания, то его болезнь относится к нарушению функции пережевывания пищи, если же это один из так называемых резцов, то болезнь распространяется на еду и речь. Таким же образом, если отрезана половина языка, оставшаяся его часть страдает от противоестественного увечья. То же относится к сальнику, пенису и к любым другим частям [тела], подвергшимся такому воздействию. Если кто-либо назовет это не болезнью, а воздействием или страданием, то он будет оспаривать термин, но не сущность вопроса. Ясно, что в случае с языком, сальником, пенисом и любым подобным искалеченным органом при всех заболеваниях речь идет именно о некотором уменьшении размера органа, которое не обязательно будет настолько явным, что при взгляде на живое существо можно его увидеть. Например, может быть изъято некоторое количество частей [тела], таких как артерии, вены, нервы, а также речь может идти о коже, жире, мембранах и мышечной ткани, которые изымаются при подобных обстоятельствах. Безусловно, то же самое происходит, когда вырезается нёбный язычок или варикозные вены или изымается некоторое количество тканей сложных частей тела. При этом такие случаи систематизируются по количеству удаленных частей тела, если же какая-либо часть тела была частично усечена, но не удалена полностью, то такой случай попадает сразу в два класса. Ведь в таком случае и количество частей тела живого организма уменьшается, и усечение сложного органа нарушает функцию органа в целом. Более того, каждому понятно, что оба эти вида — и изменение количества, и изменение размера — можно отнести к одной из категорий, а именно к количественным изменениям. Ведь к понятию «количество» относится и количество отдельных частей, которое называется количеством в собственном смысле слова, и количество единой непрерывной части, которое называется размером. По моему мнению, в данном [сочинении] уместно следующее разделение понятий: к одному виду количественных изменений относить изменения числа, а к другому — изменения размера.

9. Но поскольку речь уже шла о болезнях, относящихся к этой разновидности, то перейдем теперь к рассмотрению болезней, относящихся к размеру или величине частей [тела], впрочем, этот признак можно назвать как угодно. Ведь это совсем не то же, о чем говорилось ранее. Если часть [тела] сохраняет тот вид, который соответствует природе, но ее размер нарушен, то, соответственно, нарушается и ее функция. Возникающее в результате этого состояние можно считать болезнью этой части [тела]. Например, бывает, что язык при формировании приобретает такой большой размер, что уже не может двигаться во рту. Наоборот, если он слишком маленький, то не может коснуться всех частей рта. Неестественное увеличение уже сформированных частей [тела] встречается реже, чем их слишком малый размер, который наблюдается довольно часто. Такая болезнь в некоторых случаяхназывается атрофией, а в других — истощением. Увеличение частей [тела] может получаться при избыточном образовании ткани на месте повреждений и при так называемом приапизме. Никомах Смирнский мучился от излишнего увеличения всего тела и не мог даже пошевелиться, пока Акслепий не сумел излечить его. Известны случаи, когда язык человека увеличивался в размерах до крайней степени без всякой боли. Скорее всего, такое состояние не является отеком, отвердением или воспалением. При этом не отмечалось вмятин от сдавливания, потери чувствительности, ощущения боли, происходило только необычное увеличение в размерах. Таким образом, плоть этой части [тела] не была повреждена. Также наблюдается несоразмерное увеличение одного или обоих яичек, одной или обеих молочных желез. Так называемое увеличение желез также относится к этой разновидности болезни, если не вызывает ни малейшего нарушения функций при избыточном увеличении части [тела]. Кроме того, излишнее увеличение кантуса (угла глаза. — Примеч. пер.) также относится к этому роду и называется опухолью во внутреннем углу глаза, соответственно, уменьшение кантуса называется слезотечением (ῥυάς). Очевидно, что такие явления также относятся к данной разновидности болезней.

10. При изменении естественного устройства части тела возникают болезни. Это проявляется в смещении (ἐξάρθρησις), вывихах (παράρθρησις), кишечных грыжах (ἐντεροκήλαι) и так называемых грыжах сальника (ἐπιπλοκήλαι). При нарушении естественной связи соприкасающихся частей расслабленная, слишком напряженная или разорванная связка мешает движению в суставе в данной части тела. К этой разновидности также относятся излишне жесткие связки языка и пениса. В первом случае нарушается подвижность языка, что влияет на речь и пережевывание пищи, во втором перетяжка канала пениса делает невозможным семяизвержение в матку. Более того, неестественное срастание пораженных язвами губ, век, пальцев, ануса или каких-либо других подобных [частей] тела относится к этой же разновидности. Таковы виды болезней, входящие в разряд заболеваний, относящихся к устройству частей [тела].

11. Остается пятая разновидность болезней — распад единства, возникающий как в простых частях [тела], называемых гомеомерными, так и в сложных. Мы также упоминали об этом раньше, когда описывали общие болезни каждого из двух [видов] частей [тела]. Так, если связка или артерия разорвана в результате [некоего] воздействия, то это имеет отношение как ко всему органу, так и к поврежденной его части. Ведь и для целого, и для отдельной части нарушается непрерывность: у целого отдельные части больше не связаны и не объединены, поврежденная же часть уже не является единой, а становится двумя [частями]. Однако если некая простая часть оторвана не полностью, но частично, то это болезнь не органа в целом, а только этой поврежденной части. Болезнью органа это можно назвать только по совпадению, так как страдает часть органа. Перелом кости также относится к нарушению непрерывности [части тела], а результат распада мышечных тканей, как правило, называется язвой (раной — Примеч. пер.). Трещины и разрывы относятся к той же разновидности [болезней], одни из них возникают в гладких мышцах, а другие — в мышцах, состоящих из жил, если их волокна разрываются под воздействием мощного удара или резкого, сильного растяжения. Рассечениями же называют особые воздействия, относящиеся только к органическим частям тела. Все это является разновидностями простых болезней.

12. Теперь перейдем к сложным [болезням]. Начнем опять с гомеомерных частей тела. Согласно первому предположению, сложная болезнь выражается в сжатии и расширении пор, хотя это не означает, что каждая из них будет подвергаться обоим состояниям одновременно. Но когда одни части тела расширяются, а другие сужаются, то во всем теле, состоящем из гомеомерий, невозможно проследить сжатия или расширения и нельзя увидеть какую-либо из его частей [тела], которая бы только сжималась или только расширялась, так как в каждый момент все подвергаются обоим видам воздействия. В соответствии со вторым предположением, в каждой гомеомерной части тела в результате появления сущностей, не соответствующих природе, возникают четыре сложных болезни: жар и сухость, жар и влажность, холод и сухость, холод и влажность. Если же в теле образуется избыток жидкостей, обладающих перечисленными свойствами, то точно так же в нем возникают четыре других [болезни], имеющих указанное сочетание сущностей. Так как разделение непрерывности происходит не только в органах, но и в простых [частях] телах, то и они также могут время от времени быть подвержены сложным болезням, о которых идет речь, согласно обоим предположениям, а также страдать от простых болезней, которые рассматривались в начале этого сочинения. Ведь вполне возможно, что какая-либо часть тела будет механически повреждена и вместе с этим окажется суше, влажнее, холоднее или теплее естественного состояния и, более того, одна и та же часть тела может быть одновременно механически повреждена и страдать от избытка влаги и тепла. Таким образом, часть тела, одновременно механически поврежденная и страдающая от воспаления, отклоняется от естественного состояния трояким образом: из-за ослабления происходит разрушение единства частей [тела], тогда как воспаление делает их более теплыми и влажными, чем в естественном состоянии. Так же и отек таких [частей тела], когда он увеличивается настолько, что нарушает их функцию, должен рассматриваться как болезнь. В другом же случае он является только симптомом болезни или страданием, так же как и боль. Таким образом, все [части] тела, страдающие одновременно от воспаления и язв, обязательно подвержены трем видам болезни, а иногда и четырем. При этом здесь мы называем воспалением не как бы пылающие в жару части тела, как употребляли этот термин древние, но покрасневший, твердый и болезненный отек. Так же и рожистое воспаление иногда сопровождается образованием язвы, а при карбункулах вообще не бывает иначе. Состояния, находящиеся по природе своей между этими болезнями, — герпес и рак. При них часто бывают язвы, но это не обязательно. Но все такие заболевания являются сложными, даже если они не сопровождаются язвами. С одной стороны, все такие болезни являются результатом излишка жидкости, как горячей, так и холодной: рожистое воспаление — всегда избыток желчи, рак — последствие избытка черной желчи, воспаление — избыток крови, а отек — избыток флегмы. С другой же стороны, вышеупомянутые жидкости, являясь влажными по форме, не являются таковыми по своему воздействию, например, черная желчь — сухая и холодная, желчь — сухая и горячая, тогда как флегма является влажной и холодной, а кровь — влажной и горячей. Далее, все эти болезни могут сочетаться между собой, и каждая из них крайне редко встречается в чистом виде. Так, при воспалениях часто присоединяются рожистое воспаление, отек и отвердение, а при рожистом воспалении смешиваются воспаление, отек и отвердение, и то же самое происходит в других состояниях. Следовательно, все такие болезни являются составными по многим признакам. Подробнее об этом сказано в сочинении «О причинах болезней», и в следующей за ним работе «О разновидностях симптомов», и в дополнение к этому также в сочинении «О методе врачевания», ради которого и писались все перечисленные сочинения.

13. Теперь, когда мы обсудили сочетания простых болезней, перейдем к болезням органов и рассмотрим, как они сочетаются. Прежде всего необходимо повторить то, что было сказано вначале. Следует различать болезни первичных гомеомерных [частей] тела и болезни органов, или сложных частей тела. Например, воспаление относится к болезням первичных [частей] тела, а вывих — к болезням сложных частей тела. Так, если конечность одновременно вывихнута и воспалена, вывих является болезнью самого органа, тогда как воспаление не является ни первичным, ни отдельным заболеванием, но лишь случайным симптомом. Если же все части конечности страдают воспалением, то оно по совпадению является болезнью всего органа. Таким же образом воспаление глаз представляет собой, с одной стороны, воспаление мембраны, крепящейся к роговице и склере, а с другой — случайным образом является болезнью глаза в целом. Иногда, если имеется глубокая язва роговицы, вызывающая впоследствии ее полное разрушение, некоторая ее часть выпадает за так называемую сосудистую оболочку, что приводит к смещению зрачка, и каждое из трех этих состояний следует считать заболеванием глаза. При этом ослабление и разрушение относятся только к роговице, выступание вперед — к сосудистой оболочке, а смещение — к зрачку. Но, как уже было сказано, болезни гомеомерных частей [тела] могут оказаться и болезнями органа в целом. Таким образом, если сложная болезнь поражает какую-либо из простых частей тела, она также может стать болезнью целого органа. Если поражено большее количество [частей], но каждая из них страдает от одной болезни, то таким образом возникает сложная болезнь органа в целом. Предположим — и это не является невозможным, — что глаз одновременно поражен крыловидной плевой, воспалением, эрозией роговицы и склеры, нарушением целостности сосудистой (увеальной) оболочки, а также начальной стадией катаракты. То, что это не является ни единичной, ни простой болезнью, понятно всем. Кто-то может назвать это сложной болезнью глаза, тогда как другой может утверждать, что эта болезнь не является сложной, а представляет собой несколько болезней, относящихся к глазу и возникших в его разных частях. Это не влияет на медицинские показания, ради которых мы исследуем все такие состояния, чтобы выяснить, имеет ли место одна сложная [болезнь], или несколько болезней, требующих разного лечения. Данный вопрос будет рассмотрен более подробно в сочинении «О методе врачевания». Для нынешнего же рассуждения достаточно указать и пояснить, что имеют свои убедительные аргументы и те, кто полагает, что такой глаз страдает многими болезнями, и те, кто считает, что поскольку затронутый орган один, то все это — одна сложная болезнь, даже если, как было сказано, она касается многих [его] частей. Так вот, как и в случае с простыми болезнями одни из них сами по себе относились ко всему органу в целом, например, а другие были заболеваниями всего органа по совпадению, например язва роговицы и склеры, так и из сложных болезней ко всему органу в целом и относятся болезни, одновременно серьезно повреждающие несколько его частей, а случайным образом относятся ко всему органу те, что поражают одну его часть, например офтальмия, представляющая собой воспаление конъюнктивы. Как уже было показано, воспаление является сложной болезнью. Если язва затрагивает мембрану, то в этом случае можно с уверенностью говорить о том, что часть (глаза. — Примеч. пер.) подвержена сложной болезни, хотя также можно сказать, что сложной болезнью поражен и весь глаз в целом. Некоторые состояния по совпадению являются сложными болезнями органов в целом. Болезни, поражающие несколько частей сразу, являются сложными болезнями сами по себе, и особенно если при этом поражение каждой из частей будет болезнью всего органа само по себе, а не по совпадению, как в случае с крыловидной плевой, катарактой и слезотечением. Каждое из этих состояний является отдельной болезнью глаза, и когда все они возникают одновременно, то они составляют особенную комбинированную болезнь глаза. Применяя такой метод, можно определить все сложные болезни всех органов. Я считаю излишним обсуждать здесь и собирать воедино все [эти болезни], поскольку любой, кто изучил все простые болезни и способы их сочетаний, обладает достаточной осведомленностью, чтобы самостоятельно изучить данный вопрос. Если же не хочешь упражняться в этом дальше, то нет никакой пользы в том, чтобы один раз прочесть написанное в этой книге.

Комментарий

В трактате «О разновидностях болезней» Гален решает задачу создания универсальной классификации заболеваний, призванной обобщить его клинический опыт и учесть теоретические представления о протекающих в организме патологических процессах. Нами неоднократно отмечалось, что Гален во всех своих значительных работах стремится к систематизации многочисленных клинических наблюдений, используя определенную методологическую основу (с позиции истории науки все это можно объединить понятием «картина мира ученого»), в основе которой — натурфилософские взгляды Галена, прежде всего концепция гомеомерий. Во вступительной статье мы подробно рассмотрели понимание Галеном этой концепции, выделяли особенности его представлений, отличающие гомеомерии Галена от теории Анаксагора и воззрений Аристотеля. Проблема гомеомерий — не единственный пример того, насколько для правильного понимания трактатов Галена необходимо знание как медицинской, так и натурфилософской традиций античности. Без знания врачебного дискурса той эпохи, разницы в подходах представителей медицинских школ к лечению заболеваний исследователь не может ориентироваться в предмете исследования. Отсутствие же знаний о прикладных особенностях основных натурфилософских теорий лишает историков медицины возможности понять аргументацию Галена и его логику.

Одним из основных сюжетов трактата «О разновидностях болезней» является полемика Галена с врачами-методистами. В анализируемом тексте Гален соотносит предлагаемую им классификацию заболеваний с возможностями ее интерпретации сквозь призму базовых представлений разных медицинских школ об общей патологии. Как известно, методисты исходили из того, что существуют три универсальных типа патологических процессов, происходящих в организме: нарушение проходимости невидимых пор, по которым осуществляется циркуляция атомов, из которых (как и все материальные объекты) состоят ткани человеческого тела; нарушение дыхания, затрудняющее обмен пневмой между человеческим организмом и окружающей средой; смешанный тип нарушений, представляющий собой комбинацию того и другого. Общее представление о физике человеческого тела и принципах общей патологии, развиваемое Галеном в русле традиции Гиппократа, гораздо сложнее и основано на понимании человеческого организма как соразмерного смешения компонентов трех тетрад — первоэлементов, жидкостей и сущностей. На это мы неоднократно указывали ранее, здесь отметим лишь важность галеновского учения о балансе сущностей — холодного, горячего, сухого и влажного. Именно через категорию сущностей Гален оценивает как внутреннее состояние организма, так и возможность внешнего воздействия, способного привести к состоянию болезни. Естественно, что Гален, продолжая гиппократовскую традицию, уделяет значительное внимание внешним патогенным воздействиям на человеческий организм (в том числе климатическим факторам). С учетом всего этого Гален в трактате «О разновидностях болезней» формулирует основы, необходимые для построения целостной системы. Он вновь возвращается к рассмотрению понятий «здоровье» и «болезнь», оценка которых осуществляется в рамках фундаментального для его системы телеологического подхода. Здоровье — это состояние правильного (т. е. осуществляющегося в соответствии с природой) функционирования человеческого тела. Состояние болезни от состояния здоровья отличается степенью сохранения нормальной функции отдельных частей тела и всего организма в целом (фрагмент 1).

Устройство частей тела определяет их возможность совершать те или иные функции. Например, если ноги не болят и в полной мере осуществляют свою двигательную функцию, значит, они здоровы. Понятие «норма» квалифицируется как «соответствующее природе», а значит, часть тела полностью способна выполнять свою функцию и тем самым обеспечивать нормальную жизнедеятельность организма (фрагмент 2). Таким образом, сохранность здоровья понимается как способность организма функционировать в соответствии с исходными возможностями, заложенными природой. Если все части тела позволяют человеку осуществлять необходимые жизненные функции, значит, организм в целом здоров. Далее Гален вводит отношение причинности: первичным является устройство тела в соответствии с природой и сохранение функций всех его частей в соответствии с замыслом Творца и логикой его творения (фрагмент 2). Отсюда устройство тела будет относиться к его функционированию как причина. Если здоровье — это гармоничное устройство всех частей тела, то состояние нормального функционирования организма означает для Галена бытие в действии, находящемся «в соответствии с природой». Соответственно, болезнь квалифицируется как состояние, противоречащее природе в совершенно определенном смысле, — как совокупность процессов, нарушающих функционирование организма.

Телеологический подход Гален применяет и к осмыслению понятия «болезнь». Простое нарушение какой-либо функции, по его мнению, означает заболевание соответствующей части тела, из этого он выводит понятие простой болезни. Гален использует уже знакомые нам понятия «соразмерность» (для характеристики состояния здорового организма) и «несоразмерность» (для оценки болезни). «Соразмерное смешение» первоначал характеризует здоровый организм, все части которого функционируют «в соответствии с природой». Гален, продолжая свою полемику с врачами-методистами, в качестве отправной точки для своего анализа обозначает две системы взглядов на общую патологию: первая (взгляд методистов) исходит из идеи развития заболеваний вследствие закупорки невидимых пор, вторая (его собственная) основана на принципе смешения жидкостей и сущностей (фрагмент 2). На протяжении всего текста Гален сравнивает их в сугубо практическом плане, показывая бессмысленность атомистической натурфилософии для описания целесообразных процессов, происходящих в организме.

Гален предлагает классификацию частей тела, удовлетворяющую требованиям создания системного представления об общей патологии. Сегодня мы говорим о тканях (их типы изучает гистология) и состоящих из них органах человеческого тела. У Галена анатомия человеческого тела также строится иерархично, только суть иерархии иная. К первому роду составляющих человеческое тело частей относятся так называемые простые части, каждая из которых, по мнению Галена, имеет гомогенную внутреннюю структуру и состоит из гомеомерий одного вида (артерии, хрящи, связки и т. п.; фрагмент 3). Второй уровень, по Галену, составляют сложные части тела, соответствующие современному понятию «орган» (печень, мозг, сердце и т. п.). В соответствии с его представлениями сложные части составлены из простых, поэтому простые именуются «гомеомерными», а к сложным это название неприменимо. Гален прекрасно понимает, что, например, такая часть тела, как печень, состоит из связок, сосудов, собственно печеночной ткани и т. д. Соответственно, предполагается существование на микроуровне разных видов гомеомерий в составе печени, которая тем не менее представляет собой самостоятельную часть тела в силу своего совершенно определенного функционального предназначения (фрагмент 3).

Все части тела, по Галену, особым образом функциональны. Первичные (или гомеомерные) в полной мере осуществляют свою функцию, однако могут входить в состав частей тела второго типа, так называемых сложных (иногда Гален прямо именует их «органами»). Великий врач показывает это на примере мышцы — части тела, состоящей, по его мнению, из однородных элементов (гомеомерий), которые вместе с тем могут входить в состав сложной части тела. Отсюда его предположение: «Таким образом, когда мы установим количество и виды болезней гомеомерных [частей тела], исходя из первого предположения, то сможем [далее] перейти к другому, утверждающему, что весь [организм] в целом подвержен изменениям и преобразованиям» (фрагмент 3).

Далее Гален возвращается к логике методистов, которые считают, что «существуют два первичных заболевания — расширение пор (εὐρύτης) и их сжатие (στέγνωσις)» (фрагмент 4). При этом первичные элементы, т. е. атомы, по логике методистов неизменяемы. В соответствии же со взглядами Галена нарушение соразмерности смешения как раз и может происходить на уровне первичных гомеомерных частей тела.

Гален последовательно обращает внимание на необходимость, исходя из реальной практики, учитывать различную степень выраженности патологических изменений частей тела: «Нередко именно в этом отношении применимы понятия “более” и “менее”, ведь имеется достаточно большой интервал между болезненной несоразмерностью и соразмерностью, соответствующей идеальному здоровью, и в этом промежутке и находятся различные степени здоровья» (фрагмент 4). Нарушение функции той или иной части тела, очевидно, может быть описано в категориях «больше» или «меньше»: например, в зависимости от степени выраженности артрита подвижность ноги более или менее ограничена. Сталкиваясь с необходимостью объяснять эти изменения с позиции методистов, мы попадаем в тупик, оперируя категориями расширения или сужения пор. «Ведь тела живых существ по природе своей не могут выносить сжатия или расширения до бесконечности, но здесь существует определенный предел, который для них невозможно преодолеть без разрушения». Здесь Гален обращает внимание на продуктивность использования принципа тетрад: «Следовательно, должны существовать четыре первичных разновидности болезни: при первой жар нарушает равновесие, соответствующее природе, при второй — холод, при третьей — влажность, при четвертой — сухость. Таковы, согласно второму предположению, болезни так называемых гомеомерных [частей] тела. Эти болезни представляются совершенно простыми» (фрагмент 4). Таким образом, представляя тело как сочетание элементов, он приходит к выводу о невозможности представить такое тело как случайное сочетание частей, имеющих несоответствие по величине и количеству. Далее Гален подробно раскрывает все четыре вида первичных болезней. При болезнях первого вида нарушается надлежащая форма части тела, второго — наблюдается избыток или недостаток сущностей, третьего — увеличиваются или уменьшаются размеры частей тела, четвертого — изменяется их взаимное расположение (фрагмент 4).

Гален повторяет свою мысль о том, что болезнь первичных гомеомерных частей тела означает заболевание вторичных, так как вторые состоят из первых. Это соображение далее уточняется в отношении универсализации подходов к систематизации опыта: «Не существует отдельной классификации болезней для простых и для сложно составленных частей тела, поскольку при выбранном нами способе классификации это невозможно, но существует общая классификация, речь о которой пойдет далее, подходящая для всех частей тела, включая сложные, вне зависимости от того, являются ли они первичными, вторичными или третичными» (фрагмент 4). Мысль Галена может показаться туманной, если не учитывать необходимость сопоставления его классификации частей тела и их заболеваний с современными взглядами на общую патологию. Действительно, в наши дни в патологической анатомии мы выделяем синдромы (тромбоз, эмболию, некроз и т. п.), которые представляют собой явления, способные затрагивать любые органы и ткани. При этом современная концепция болезни предусматривает идентификацию нозологий по органному принципу. Так, некроз сердечной мышцы — следствие тромбоза коронарного сосуда — будет распознан кардиологом как инфаркт миокарда. Гален стремится к созданию универсальной теории на основе доступного ему уровня наблюдений. Следует помнить, что ему была недоступна даже небольшая часть технических приспособлений, имевшихся позднее в распоряжении его коллег. Опираясь на клинический опыт и логику, Гален системно осмысляет сложное устройство человеческого тела. Его видение частей тела прозорливо и иерархично: первичные части тела, состоящие из однотипных гомеомерий, далее вторичные, сложные части тела, составляемые из простых первичных, и далее сам организм, представляющий собой совокупность сложных частей тела. Повторим очень важную мысль: во всех случаях критерием выделения любой части тела (неважно, первичных или вторичных) является наличие самостоятельной функции. В конечном счете все изобилие функции организма в целом представляет собой взаимодействие его сложных частей. Соответственно, Галену кажется логичным выделять заболевания, присущие каждому уровню иерархии частей тела. По ходу изложения он разбирает клинические примеры с двух точек зрения: своей собственной, пользуясь критериями, о которых мы упомянули выше, и методистов, пытающихся объяснить все патологические процессы несоразмерным расширением и сжатием пор. Он указывает на абсурдность мысли о возможном выпадении элементов, к которому приводит эта идея. В качестве примера Гален упоминает такие состояния, как отек и лихорадка, указывая на них как на очевидный пример заболеваний, связанных с нарушением соразмерности смешения элементов. Он признает, что болезни, связанные с отеком частей тела, действительно могут трактоваться как засорение каналов, существующих внутри тел. Их также можно называть порами, но в функциональном и анатомическом смыслах они совершенно отличаются от того, что понимают под «порами» методисты: «К этому виду, как известно всем, относятся рожа, воспаление, отеки, опухоли, отеки желез, зоб, слоновая болезнь, чесотка, проказа, белый лишай и скирр» (фрагмент 5). Галену ясно, что наблюдения лихорадки, т. е. «преобладание жара», при отсутствии столь очевидных видимых проявлений нуждаются в дополнительных причинных объяснениях. Таковыми могут быть физическая перегрузка или психоэмоциональное перевозбуждение. Гален указывает на одинаковую опасность гипертермии и переохлаждения организма: и то, и другое воздействие может оказаться смертельным, вызывать судороги, тремор и спазмы. Он обращает внимание на возможную логику заблуждений своих оппонентов, путающих симптомы и причину заболевания. Таким заблуждением можно считать восприятие лихорадки, возникающей при повреждении какой-либо части тела, как основного заболевания. Гален особо подчеркивает необходимость глубокого понимания взаимосвязи внутренних процессов, происходящих в частях тела, и внешних, наблюдаемых визуально симптомов болезни: «То же происходит и с разрушающимися костями: некоторые из них напоминают песок, наподобие гниющего со временем дерева, а другие, как было сказано, выглядят “дряблыми”, словно покрытые мхом. Это происходит из-за очень сильной дискразии (дурного смешения жидкостей. — Примеч. пер.), которая бывает от избытка сухости или влаги, что и приводит к некрозу костей» (фрагмент 5). Сходный пример приводится Галеном в отношении ослабленности функции желудка: «…определенно, недостаток надлежащего переваривания пищи не возникает без причины. В любом случае в качестве причины надо указать либо на несоразмерность каналов, либо на ненадлежащее смешение начал» (фрагмент 5). В следующем фрагменте Гален призывает к изучению причины этой слабости. И вновь он обращает внимание на необходимость делать выбор между моделью методистов и своим подходом к пониманию болезни как несоразмерному смешению элементов: «Теперь же нам надо выяснить, является ли “ослабление” функции желудка, вены, артерии или мышцы или другой живой и жизненно важной части тела следствием какой-либо несоразмерности пор или возникает в результате плохого смешения начал» (фрагмент 5).

Далее Гален переходит к обсуждению заболеваний сложных частей тела, продолжая отстаивать в своей классификации телеологический подход: «Те состояния, которые препятствуют функционированию органа не сами по себе, но постольку, поскольку причиняют вред органу, являются не болезнями, но причинами болезни. А если некое состояние, не причиняя вреда самой [сложной] части тела, препятствует ее функционированию, то его уже следует называть болезнью» (фрагмент 6).

Гален неоднократно подчеркивает, что все части тела созданы природой с целью выполнения определенной функции, следовательно, именно повреждения, нарушающие их функцию, и следует квалифицировать как болезни, нарушения, которые «приводят к повреждению действующей части тела», называются причинами болезней (фрагмент 6). Здесь Гален обращается в качестве примера к нарушениям функции нижних конечностей. Ранее он указывал, как неверное обращение с ребенком (неправильное пеленание, слишком ранняя или, наоборот, поздняя двигательная активность) может привести к косолапости или плоскостопию. Далее он указывает на то, что болезни могут стать следствием неверных действий врача: например, неграмотное лечение перелома также приводит к нарушению функции конечности. Нарушения функции (болезни) могут быть и врожденными, формируясь внутриутробно (фрагмент 7). Он разбирает вопрос о заболеваниях внутренних органов, вызываемых закупоркой каналов, через которые при их нормальном состоянии осуществляется дренирование полостей тела. Такая закупорка происходит как на поверхности тела (это Гален ранее иллюстрировал примерами воспалительных заболеваний — рожи и т. п.), так и во внутренних полостях. Однако этот процесс нельзя отождествлять с тезисом методистов о засорении пор. Более того, эта закупорка может быть как собственно заболеванием, так и следствием внешнего воздействия. Например, печеночная вена может быть поражена собственным заболеванием (флебит различного происхождения), а может быть пережата под давлением опухоли соседнего органа. Точно так же закупорка кишечника может являться болезнью, если вызвана воспалительным процессом внутри его, а может быть вторичным проявлением внешнего воздействия. Тогда необходимо говорить о двух болезнях. Ярким примером такой ситуации является развитие лихорадки при воспалительных заболеваниях. Судя по тому, какие примеры приводит Гален — лихорадка при рожистом воспалении, пустулах и т. п., — он имеет в виду не просто повышение температуры, но генерализацию заболевания — формы септицемии. Следует вывод: «…сама закупорка является болезнью, тогда как жидкости представляют собой ее причину. Итак, все болезненные состояния полостей, как являющиеся следствием закупорки, так и произошедшие от несоразмерного расширения, должны быть отнесены к болезненным изменениям структуры органов, так как во всех этих случаях происходит нарушение природного устройства [органа]» (фрагмент 7). Сходным образом Гален оценивает шершавость горла, вызывающую кашель. Здесь речь идет об ассоциации субъективной жалобы больного с объективно наблюдаемым симптомом. Гален прекрасно понимает, что конкретные субъективные ощущения больного означают воспаление или сдавление дыхательного канала.

Болезнь может быть следствием нарушения первоначального устройства органа, когда наблюдается как его недоразвитие (Гален использует слово «недостаток»), так и его «избыток». В качестве примера он приводит врожденную шестипалость (фрагмент 8). Речь идет именно о количественном принципе оценки, историкам медицины следует в таких случаях избегать использования понятий «аномалия» или «аномальное развитие». В медицине Галена еще нет разделения на нормальную и патологическую анатомию — оно возникает гораздо позже. Вариантом патологического «избытка» являются болезни, «полностью противоречащие природе», например, «гельминты (ἕλµινς) или аскариды (ἀσκᾰρίς), камни в мочевом пузыре, трихинеллез глаза, катаракта, гной, бородавки, кисты, жировые отеки, сальные опухоли, белые лишаи, проказа, струпья, известковые отложения в суставах и все, что бывает внутри нарывов» (фрагмент 8). Соответственно, вариантом «недостатка» части тела являются противоречащие «избытку» крайности, такие как атрезия костей. К болезненному избытку, может быть не совсем логично, Гален также относит заболевшие части тела, требующие резекции, — кариозные зубы или воспаленные части полового члена. Следующим примером «недостатка» частей тела он считает состояния их утраты вследствие болезни или несчастья: «Известны случаи, когда человек, сжав зубы от сильного мышечного напряжения, откусывал кончик языка. Затем, освободившись от спазма, он уже не может разговаривать, как раньше. К этой разновидности [повреждений] относится так называемое “отрубание” губ, носов, ушей и других частей тела, которые были утрачены в результате несчастного случая или пострадали от гниения и поэтому были полностью удалены» (фрагмент 8).

При повреждении частей тела речь идет о болезни в той степени, в какой страдает или утрачивается их функция (фрагмент 8). Гален приводит достаточное количество таких примеров, очевидно, находя их весьма важными (см. фрагменты 8–9). Они могут показаться случайным перечнем наблюдаемых феноменов из клинической практики. Однако не следует забывать о важном моменте: в нозологической системе Галена выделяются болезни, относящиеся к размеру или величине частей тела (фрагмент 9). К числу таких болезней относятся приапизм, патологическое увеличение молочных желез, зарастание ран избыточной грануляцией. В целом все заболевания объединяются, по мнению Галена, главным общим критерием: они начинают считаться таковыми, как только нарушают естественную функцию части тела и организма в целом (фрагменты 9 и 10).

В завершающей части трактата (фрагменты 11 и 12) Гален вновь возвращается к полемике с методистами относительно основного механизма общей патологии (чрезмерного сжатия или расширения пор). Он не устает показывать, насколько несостоятельным является это объяснение применительно к многообразию клинических ситуаций. Здесь Гален выдвигает важный аргумент, усложняя номенклатуру заболеваний гомеомерных частей тела. Помимо четырех простых болезней, он называет четыре сложные, которые возникают «в каждой гомеомерной части тела в результате появления качеств, не соответствующих природе»: «жар и сухость, жар и влажность, холод и сухость, холод и влажность» (фрагмент 12).

На примере раны, осложненной воспалением, он показывает, как этот механизм может объяснять конкретные патологические процессы: «Таким образом, часть тела, одновременно механически поврежденная и страдающая от воспаления, отклоняется от естественного состояния трояким образом: из-за ослабления происходит разрушение единства частей [тела], тогда как воспаление делает их более теплыми и влажными, чем в естественном состоянии. Так же и отек таких [частей тела], когда он увеличивается настолько, что нарушает их функцию, должен рассматриваться как болезнь. В другом же случае он является только симптомом болезни или страданием, так же как и боль» (фрагмент 12).

Естественно, существуют более сложные болезни, которые следует отличать от простого воспалительного осложнения раны. В качестве примера Гален приводит рожистое воспаление, отек и рак и др.: «С одной стороны, все такие болезни являются результатом излишка жидкости, как горячей, так и холодной: рожистое воспаление — всегда избыток желчи, рак — последствие избытка черной желчи, воспаление — избыток крови, а отек — избыток флегмы» (фрагмент 12). Следует помнить, что, по мнению Галена, вышеупомянутые жидкости, являясь «влажными по форме», обладают «в силу своих способностей» совершенно определенными свойствами в отношении развития патологических процессов. Черная желчь оценивается как «сухая и холодная», желтая — как «сухая и горячая», флегма считается влажной и холодной, кровь — влажной и горячей. Таким образом, Гален соотносит виды основных жидкостей с характеристиками сущностей, уточняя объяснительные возможности главного принципа патогенеза — нарушение равновесия тетрад первоначал.

Патологические сущностные проявления избытка какой-либо одной жидкости крайне редко встречаются в клинической практике. На деле врач, как правило, наблюдает более сложные процессы. Поэтому Гален называет такие болезни «составными по многим признакам», приводя в качестве примера сочетание рожистого воспаления, отека и отвердения кожных покровов.

Завершая трактат «О разновидностях болезней», Гален вновь возвращается к объяснению разницы между простыми и сложными болезнями. Тем самым он еще раз заостряет внимание читателя на важности классификации заболеваний. По его мнению, это ключ к искусству правильной диагностики. При этом нам не следует забывать о кардинальном отличии концепции болезни в системе Галена от современного объяснения этого понятия. Важно подчеркнуть комплексный и практический характер его анализа, стремление к созданию универсальной систематики, основанной на умозрительном осмыслении результатов практических наблюдений врача.

ΠΕΡΙ ΤΩΝ ΕΝ ΤΟΙΣ ΝΟΣΗΜΑΣΙΝ ΑΙΤΙΩΝ^[193]

1. Πόσα µέν ἐστι καὶ τίνα τὰ σύµπαντα νοσήµατα κατ’ εἴδη τε καὶ γένη διαιρουµένοις, ἁπλᾶ τε καὶ σύνθετα, δι’ ἑτέρου δεδήλωται γράµµατος. ἑξῆς δ’ ἂν εἴη τὰς αἰτίας αὐτῶν ἑκάστου διελθεῖν, ἀπὸ τῶν ἁπλῶν τε καὶ ὁµοιοµερῶν ὀνοµαζοµένων τοῦ ζώου µορίων ἀρξαµένους, εἶτ’ αὖθις ἐπὶ τὰ σύνθετά τε καὶ ὀργανικὰ µεταβάντας. ἐπεὶ τοίνυν ἐδείχθη, κατὰ µὲν τοὺς ἡνῶσθαί τε καὶ ἠλλοιῶσθαι τὴν ὑποβεβληµένην οὐσίαν γενέσει καὶ φθορᾷ δοξάζοντας, ἅπασα νόσος ὁµοιοµεροῦς τε καὶ ἁπλοῦ πρὸς αἴσθησιν σώµατος ἤτοι δυσκρασία τις ὑπάρχουσα, ἢ τῆς συνεχείας αὐτοῦ τῶν µερῶν διαίρεσις, κατὰ δὲ τοὺς µήθ’ νῶσθαι καὶ κενόν τι παραπεπλέχθαι πάσῃ σώµατος συγκρίσει νοµίζοντας, ἀµετρία τε πόρων οὖσα καὶ λύσις τῆς αἰσθητῆς ἑνώσεως, ἀρξώµεθα καὶ νῦν ἐπισκοπεῖσθαι τὰς αἰτίας ἑκάστου τῶν νοσηµάτων τῆς πρώτης ὑποθέσεως, ἣν δὴ καὶ ἀληθῆ πεπείσµεθα ὑπάρχειν. ἦν δ’, οἶµαι, τέτταρα µὲν ἁπλᾶ, τέτταρα δὲ σύνθετα, ποτὲ µὲν τοῦ θερµοῦ µόνον τὴν αὔξησιν ἄµετρον ἢ τοῦ ψυχροῦ λαβόντος, ἤ τινος τῶν τῆς ἑτέρας ἀντιθέσεως τῆς κατὰ τὸ ξηρὸν καὶ ὑγρὸν, ἔστιν ὅτε δὲ καὶ κατὰ συζυγίαν τινὰ αὐξηθέντων αὐτῶν, ὡς εἶναι θερµὸν ἅµα καὶ ξηρὸν, ἢ ψυχρὸν καὶ ξηρὸν, ἢ θερµὸν καὶ ὑγρὸν, ἢ ψυχρὸν καὶ ὑγρὸν τὸ νόσηµα.

2. Τίνες οὖν ἑκάστου τῶν εἰρηµένων νοσηµά των αἰτίαι τῆς γενέσεως, ἤδη σκοπώµεθα, ἀρχὴν ἀπὸ τοῦ κατὰ θερµασίαν ἄµετρον δυσκράτου νοσήµατος ποιησάµενοι. φαίνεται δὴ κᾀπὶ τῶν ἄλλων ἁπάντων σωµάτων, ὁπόσα θερµότερα γίγνεται σφῶν αὐτῶν, ἢ ἐκ κινήσεώς τινος αὐξανοµένου τοῦ θερµοῦ, ἢ ἐκ σηπεδόνος, ἢ ἐξ ὁµιλίας ἑτέρου θερµοτέρου σώµατος, ἢ ἐκ στεγνώσεως, ἢ ἐξ ἐπιτηδείου τροφῆς. ἐκ µὲν κινήσεως ἐπί τε τῶν γυµναζοµένων ὁπωσοῦν καὶ τῶν παρατριβοµένων ἀλλήλοις λίθων, ἢ ξύλων, καὶ τῆς ῥιπιζοµένης φλογός. ἐκ σήψεως δὲ τῶν τε ἄλλων ἁπάντων καὶ µάλιστα σπερµάτων, ἢ κόπρου· ἐγὼ γοῦν οἶδα καὶ ἀναφθέντα ποτὲ περιστερῶν ἀποπατήµατα διασαπέντα. καὶ µὲν δὴ καὶ ὡς ἐκ τῆς τῶν θερµοτέρων ὁµιλίας θερµαίνεται τὰ πλησιάζοντα, πρόδηλον παντὶ βαλανείων ἀναµνησθέντι καὶ ἡλίου θερινοῦ καὶ φλογὸς ἁπάσης. οὕτω δὲ καὶ εἰ πῦρ ἀνάψαις χειµῶνος ἐν οἴκῳ µεγάλῳ, στεγνώσας µὲν αὐτοῦ τὰς διαπνοὰς, ἀθροίσαις ἂν ἔνδον τὸ θερµὸν, ἐάσας δὲ ἀνεῷχθαι πανταχόθεν, οὐδὲν ἕξεις πλέον. ἀτὰρ οὖν καὶ τὰ βαλανεῖα καὶ αἱ κάµινοι τὸν αὐτὸν τοῦτον τρόπον ἀθροίζουσι τὸ θερµὸν ἑαυτῶν ἔνδον. ᾧ δῆλον ὡς καὶ στέγνωσις ποτὲ θερµασίας πλείονος αἰτία. δῆλον δὲ καὶ τὸ ἀπὸ τῆς ὕλης, ὡς κάλαµοι µὲν οἱ ξηροὶ ῥᾳδίως ἐξαίρουσιν ἐπὶ µέγιστον τὴν φλόγα, ξύλα δέ γε χλωρὰ, καὶ µάλιστα ἢν πλείω σωρεύσῃς ἐπ’ αὐτὴν, ἄχρι µὲν πολλοῦ βαρύνει τε καὶ οἷον καταπνίγει τὴν φλόγα, τελευτῶντα δὲ αὐξάνει. πῶς οὖν ἐν τῷ τοῦ ζώου σώµατι τούτων ἕκαστον ἀποτελεῖται; γυµνασθεὶς µέν τις ἀµετρότερον ἐκοπώθη. τοῦτο δ’ ἐστὶ θερµασίαν ἔχειν ἄµετρον ἐν τοῖς ἄρθροις τε καὶ τοῖς µυσὶ πλείονα τοῦ κατὰ φύσιν. ταῦτα γὰρ ἦν καὶ τὰ πρώτως κινούµενα. καὶ εἰ µὲν ἐνταῦθα καταµείνειεν ἡ θέρµη καὶ φθάσειεν λυθῆναι, πρὶν ἐπινείµασθαι σύµπαν τοῦ ζώου τὸ σῶµα, κόπος ἂν οὕτω γε µόνον εἴη τὸ γεγονός· εἰ δὲ εἰς ἅπαν ἐκταθείη τὸ σῶµα, πυρετὸς ὀνοµάζεται τὸ νόσηµα, τοῦ παντὸς ζώου θερµότης τις ἄµετρος οὖσα. οὕτω δὲ καὶ ὁ θυµὸς, ζέσις τις ὢν τοῦ περὶ τὴν καρδίαν θερµοῦ, διὰ κίνησιν ἄµετρον ὅλον ἐπινειµάµενος ἐνίοτε τὸ σῶµα πυρετὸν ἀνῆψε. καὶ µὲν δὴ καὶ ὅσα σήπεται κατὰ τοῦ ζώου σῶµα, τινὰ µὲν ἐν αὐτοῖς τοῖς µέρεσιν, ἐν οἷς σήπεται, θερµασίαν ἄµετρον ἐργάζεται, καθάπερ ἐρυσιπέλατά τε καὶ ἕρπητες καὶ ἄνθρακες καὶ φλεγµοναὶ καὶ φύγεθλα, τὰ δ’ ὅλον τὸ σῶµα συνεκθερµήναντα πυρετὸν ἤγειρε. καὶ γὰρ οὖν καὶ τὸ τρίτον αἴτιον ἀµέτρου θερµότητος ἔκ τε τούτων ἤδη πρόδηλον, ὅπως ἐπιγίγνεται τοῖς ζώοις, κᾀκ τῶν καλουµένων ἐγκαύσεων. ἐπί τε γὰρ τοῖς βουβῶσι καὶ ταῖς φλεγµοναῖς καὶ τοῖς ἐρυσιπέλασι καὶ πᾶσι τοῖς οὕτω θερµοῖς νοσήµασιν ἀεὶ τὸ ψαῦόν τε καὶ συνεχὲς µόριον αὐτὸ µὲν πρῶτον ἀπολαύει τῆς θερµασίας, ἔπειτα δὲ καὶ τῷ πλησιάζοντι µεταδίδωσι, κᾀκεῖνο αὖθις τῷ µεθ’ ἑαυτὸ, καὶ οὕτως ἐπὶ τὴν ἀρχὴν τῆς ἐµφύτου θερµασίας ἀφικοµένης τῆς δυσκρασίας ὅλον ἐν τάχει τὸ σῶµα µεταλαµβάνει τοῦ τῆς ἀρχῆς παθήµατος. αἱ δ’ ἐν τοῖς ἡλιουµένοις χωρίοις διατριβαὶ πολυχρόνιοι τῶν µὲν γυµνῶν ὅλον ἐκθερµαίνουσιν ἀµέτρως ἐνίοτε τὸ δέρµα, τῶν δ’ ἠµφιεσµένων µόνην τὴν κεφαλήν. καὶ τοῦτ’ ἔστιν ἡ ἔγκαυσις. εἰ δ’ ἅπαν ἐπινεµηθείη τὸ σῶµα, πυρετὸς ἂν οὕτω γένοιτο. τὸ δὲ τέταρτον γίνος τῆς αἰτίας τῆς ἀναπτούσης ἀµέὁρᾶται γιγνόµενον. ῥιγώσας γάρ τις ἀµέτρως καὶ νηξάµενος ἐν ὕδατι στυπτηριώδει, ἤ τινος τοιαύτης ἑτέρας µετέχοντι δυνάµεως, ἐστέγνωσέ τε καὶ ἐπύκνωσε τὸ δέρµα καὶ τὰς διαπνοὰς ἔνδον καθεῖρξεν. αἱ δ’ εἰ τύχοιεν οὖσαι καπνώδεις ἀθροισθεῖσαι, πυρετὸν ἐγέννησαν. τὸ δὲ δὴ πέµπτον εἶδος τῆς ἀναπτοµένης ἀµέτρως θερµότητος ἐδεσµάτων εἰσὶ ποιότητες δριµεῖαι καὶ θερµαὶ, σκορόδων τε καὶ πράσων καὶ κροµµύων καὶ ὅσα ἄλλα τοιαῦτα. καὶ γὰρ οὖν καὶ ἡ τούτων χρῆσις ἀµετροτέρα γιγνοµένη πυρετὸν ἤγειρεν ἐνίοτε. καὶ µὲν δὴ καὶ ποµάτων θερµῶν, οἷον οἴνου τε παλαιοῦ καὶ δριµέος προσενεχθέντος πλείονος ἀσθενεῖ σώµατι καὶ φαρµάκων δριµέων ἀλεξητηρίων τε καὶ δηλητηρίων, ἐπύρεξαν ἄνθρωποι. τί οὖν δή, φασιν, οὐ διὰ παντὸς ἐφ’ ἑκάστῳ τῶν εἰρηµένων αἰτίων ἀνάπτεται πυρετός; ὅτι καὶ τὸ ποσὸν τῆς δρώσης αἰτίας ἄνισόν ἐστι, καὶ ἡ συστᾶσα διάθεσις ἀπ’ αὐτῆς ἐν τῷ σώµατι παµπόλλην ἐν τῷ µᾶλλόν τε καὶ ἧττον ἔχει τὴν διαφορὰν, αὐτό τε τὸ σύµπαν τοῦ ζώου σῶµα πάµπολυ διενήνοχεν ἕτερον ἑτέρου πρὸς τὸ ῥᾳδίως ἢ µόγις ἐξίστασθαι τοῦ κατὰ φύσιν. ὡς οὖν οὐκ ἀπορεῖς διὰ τί πᾶσα κίνησις οὐκ ἐργάζεται κόπον, ἀλλ’ ἐναργές ἐστί σοι τό γε τοσοῦτον, ὡς εἰ µὴ πλείων εἴη καὶἰσχυροτέρα τῆς τῶν ἄρθρων τε καὶ µυῶν φύσεως, οὐκ ἄν ποτε κοπώσειεν αὐτὰ, κατὰ τὸν αὐτὸν ἐχρῆν σε τρόπον ἐννοεῖν, ὡς οὐδ’ ἡ κοπώδης αὕτη διάθεσις, εἰ µὴ µέγεθός τε καὶ χρόνον ἀξιόλογον σχοίη, οὐκ ἂν τὸ πᾶν ἑαυτῇ σῶµα συγκακῶσαι δυνήσεται. ἢ κίνησις µὲν ὀλίγη κόπον οὐχ οἵα τέ ἐστιν ἐργάζεσθαι, µικρὸς δὲ κόπος ἀνάψει πάντως πυρετόν; ἢ κίνησις µὲν ἐν τῷ πρός τι τὸ δρᾷν ἕξει, κόπος δ’ οὐχ ἕξει; καὶ µὲν ὅτι γε τὰ µὲν τῶν ἀθλητῶν σώµατα πολυχρονίων τε ἅµα καὶ σφοδροτάτων ἀνέχεται κινήσεων ἄνευ τοῦ κοπωθῆναι, τὰ δ’ ἡµῶν τῶν ἰδιωτῶν, εἰ πλείω βραχὺ παρὰ τὰ καθεστῶτα πονήσαιµεν, εὐθὺς ἀγανακτεῖ, πάντες ἤδη τοῦτό γε καὶ οἱ σκαιότατοι γινώσκουσιν. οὔκουν θαυµαστὸν οὐδὲν, εἰ κοπωθείς τις οὐδ’ ὅλως ἐπύρεξεν. ἢ γὰρ µικρὸς ὁ κόπος, ἢ ὀλιγοχρόνιος, ἢ τῆς τοῦ σώµατος εἴη καὶ µὴ σφοδρὸν καὶ τῆς τοῦ γυµναζοµένου φύσεως ἀσθενέστερον, οὐκ ἄν ποτε κόπον ἐργάσεται, κόπος δ’ ἀνάψει πυρετὸν, κᾂν βραχὺς, κᾂν ὀλιγοχρόνιος ᾖ, κᾂν τῆς τοῦ πάσχοντος σώµατος ἰσχύος ἀσθενέστερος. ἀλλὰ τοῦτό γε κᾀπὶ τοῦ πάντων δραστικωτάτου πυρὸς ἰδεῖν ἔστιν, ὡς οὔτε τοὺς κατεψυγµένους ἐκθερµαίνει χωρὶς χρόνου καὶ ῥώµης· ἥκοντες γὰρ ἐκ κρύους ἐνίοτε διὰ µεγίστης φλογὸς τὰς χεῖρας διαφέροµεν ἀλύπως· οὔτε µὴν πᾶσαν ὕλην ἑτοίµως ἐξάπτει. κάλαµοι µὲν γὰρ οἱ ξηροὶ κατὰ τὴν πρώτην εὐθὺς ὁµιλίαν ἀνάπτονται, ξύλα δ’ ὑγρὰ καὶ χλωρὰ χρόνου τε δεῖται µακροῦ καὶ φλογὸς ἰσχυρᾶς, ἵν’ ἐξαφθῇ. πῶς οὖν ἐπὶ τοῦ πυρὸς οὐδὲν τούτων θαυµάζων ἐπὶ τοῦ κόπου θαυµάζεις, εἰ καὶ µεγέθους δεῖται καὶ χρόνου καὶ τοῦ σώµατος ἐπιτηδείως ἔχοντος ἐξάπτεσθαι; ἄµεινον δ’ ἦν σε µὴ τοῦτο θαυµάζειν, ἀλλ’ ἐπισκέψασθαι ποῖον ζώου σῶµα ῥᾳδίως ἐκθερµαίνεσθαι πέφυκε καὶ ποῖον δυσχερῶς. ἀλλὰ τοῦτο µὲν ἐφεξῆς ἀκούσῃ. ἐν δέ γε τῷ παρόντι µηδὲν εἶναί σοι φαινέσθω θαυµαστὸν, εἰ καὶ χρόνου δεῖται καὶ µεγέθους τὸ µέλλον ποιήσειν ὁπωσοῦν, καὶ προσέτι τοῦ πλησιάζοντος ἐπιτηδείου παθεῖν. οὐδὲ γὰρ τὸ πῦρ οἷόν τ’ ἐστὶ χωρὶς τούτων καίειν, οὐδὲ τὸ ξίφος τέµνειν, οὐδ’ ἄλλο τι τῶν δραστικωτάτων οὐδὲν οὔτ’ εἰς ἰσχυρότερον ἑαυτοῦ δρᾷν πέφυκεν οὔτ’ ἄνευ χρόνου τινὸς ἀξιολόγου. τῆς µὲν οὖν λυχνιαίας φλογὸς οὐκ ἂν ἀθρόως οὐδὲ τοὔλαιον καταχέαις, µή τοί γε δὴ τὸ ὕδωρ, καὶ τῷ ξίφει τέµνειν οὐκ ἂν οὐδὲ τοὺς λίθους ἐπιχειρίσειας, µὴ ὅτι γε ἀδάµαντα, κόπον δὲ καὶ θάλψιν καὶ ψύξιν καὶ τὰ ἄλλα τὰ τοιαῦτα πυρετὸν ἀξιώσεις ἀνάπτειν ἀεὶ, κ¿ν µικρὸν, κ¿ν ὀλιγοχρόνιον, κ¿ν ἀνεπιτήδειον ἔχῃ τὸ σύµπαν σῶµα πρὸς τὸ θερµαίνεσθαι, ἢ οὔ; τὸ µὲν γὰρ ἤδη θερµὸν ἑτοιµότερον ὑπερθερµανθῆναι, καθάπερ οὖν τὸ ψυχρὸν ὑπερψυχθῆναι, τὸ δ’ ἐναντίως ἔχον ἀνεπιτήδειον. οὕτω µὲν οὖν ἀναίσθητός τε καὶ ἀµαθὴς ἡ τῶν τοιαῦτα ζητούντων ἀπορία· τοὺς δὲ µηδὲν ἀποφαινοµένους ἑτοίµως τε καὶ προπετῶς ὑπὸ µηδενὸς τῶν εἰρηµένων µηδέποτε γίγνεσθαι πυρετὸν, ἢ τῆς ἀναισθησίας ἐλεεῖσθαι προσῆκεν, ἢ τῆς φιλονεικίας µισεῖσθαι. λέλυται γοῦν καὶ τὰ τούτων σοφίσµατα δι’ ἑτέρου γράµµατος ὑπὲρ τῶν προκαταρκτικῶν αἰτίων ἰδίᾳ γεγραµµένου. καὶ νῦν οὐκ ἀντιλέγειν τοῖς ἡµαρτηµένοις καιρὸς, ἀλλὰ τἀληθῆ διδάσκειν πρόκειται. πάλιν οὖν ἐπανελθόντες ἐχώµεθα τῶν προκειµένων. ἦν δὲ, οἶµαι, προκείµενον ἑκάστου τῶν ἁπλῶν νοσηµάτων εἰπεῖν τὰς προηγουµένας αἰτίας ἄχρι καὶ τῶν προκαταρκτικῶν. οὐδὲν γὰρ χεῖρον τοῖς οὕτω διαστειλαµένοις τὰς προσηγορίας τοῦ σαφοῦς ἕνεκα ἀκολουθῆσαι. τὰς µὲν δὴ κατ’ αὐτὸ τὸ ζῶον εἴτ’ οὖν διαθέσεις, εἴτε καὶ κινήσεις παρὰ φύσιν, αἰτίας ὀνοµάζουσι προηγουµένας νοσηµάτων, τὰ δ’ ἔξωθεν προσπίπτοντα καὶ ἀλλοιοῦντα καὶ µεταβάλλοντα µεγάλως τὸ σῶµα προκατάρχοντά τε καὶ προκαταρκτικὰ καλοῦσιν αἴτια.

3. Τοῦ µὲν δὴ θερµοῦ νοσήµατος ἐν τῷ καθόλου τὰς αἰτίας εἴποµεν, ἐπὶ δὲ τὸ ψυχρὸν ἤδη µεταβῶµεν. εἰσὶ δὲ καὶ αἱ τοῦδε πλείους τὸν ἀριθµὸν αἰτίαι, οἷον ὁµιλίαι τῶν ψυχόντων, καὶ τῶν ἐσθιοµένων καὶ πινοµένων τό τε ποσὸν καὶ τὸ ποιὸν, καὶ στέγνωσίς τε καὶ µάνωσις, κᾀπὶ τούτοις ἀργία τε καὶ κίνησις ἄµετρος. αὗται γὰρ οὖν δὴ καὶ αὐτὸ τὸ πῦρ σβεννύουσιν αἱ προφάσεις. ἄνθρακι µὲν γὰρ σµικρῷ χιόνα πολλὴν, ἢ κρύσταλλον ἐπιθεὶς, ἢ ὕδωρ ψυχρὸν ἐπιχέας, σβέσεις παραχρῆµα. κᾂν εἰ τὸ περιέχον εἴη ἄκρως ψυχρὸν, οἷον µάλιστα περὶ τὸν ῎Ιστρον χειµῶνος, οὐ µόνον λύχνον ὑπαίθριον ὄψει σβεννύµενον εὐθὺς, ἀλλὰ καὶ πᾶν ἄλλο ὀλίγον πῦρ. οὕτω µὲν ὑπὸ τῆς τῶν ἄγαν ψυχρῶν ὁµιλίας νικᾶται τὸ πῦρ· ὑπὸ δὲ τῆς τῶν τρέφειν αὐτὸ φύσιν ἐχόντων ὑπερβολῆς, ἢ ἐνδείας, ἢ µὴ προσηκούσης ποιότητος ὡδί πως βλάπτεται. ξύλα µὲν ἀθρόα καὶ πολλὰ σωρεύσας ἐπὶ σµικρᾶς φλογὸς ἀποπνίξεις αὐτὴν ὑπερβολῇ ποσότητος ἀµέτρου, µὴ παρέχων δὲ ὅλως ἢ παντάπασιν ὀλίγα, µαραινοµένην ὄψει δι’ ἔνδειαν, ἢ ὀλιγότητα τροφῆς. οὕτω δέ που καὶ τὴν λυχνιαίαν φλόγα θεώµεθα µειουµένην τε καὶ κινδυνεύουσαν σβεσθῆναι ταῖς ἀµετρίαις τῆς οἰκείας τροφῆς. εἴτε γὰρ µὴ παρέχῃς αὐτῇ τοὔλαιον δαψιλὲς, εἴτε ἀθρόως µὲν ἄφθονον αὐτῇ τὴν ὕλην, ἀλλ’ ἤτοι µηδ’ ὅλως καίεσθαι πεφυκυῖαν, ἢ σὺν πολλῷ καµάτῳ, καὶ ταύτην εὐθέως ἐλάττονα ποιήσεις τὴν φλόγα, καθάπερ εἰ καὶ τοὔλαιον ἀναµίξας ὕδατι καταχέεις τοῦ πυρός. καὶ µὲν δὴ καὶ στεγνώσας τὸ περιέχον τὴν φλόγα καὶ µανώσας ἀµέτρως, ὄψει καὶ οὕτως ἐλάττονά τε γιγνοµένην ἐν τάχει καὶ κινδυνεύουσαν σβεσθῆναι. στεγνοῦται µὲν οὖν εἰ σικύαν ἰατρικὴν, ἢ πνιγέαν περιθείης, ἤ τι τοιοῦτον ἕτερον· οὕτω δὲ καὶ τῶν καµίνων εἰ τὰς ὀπὰς ἐµφράξαις. εἰ δὲ ἐν ἡλίῳ πολλῷ καὶ θερινῷ καὶ προσηλίῳ χωρίῳ καταθείης, ἢ µείζονα παραθείης ἑτέραν φλόγα, θεάσῃ καὶ τότε τὴν ἐλάττω µαραινοµένην ἐκ τοῦ µανοῦσθαί τε καὶ δια-φορεῖσθαι σφοδρῶς ὑπὸ τῆς ἔξωθεν φλογὸς ἰσχυροτέρας ὑπαρχούσης. ὅτι δὲ καὶ ῥιπίζων αὐτὴν, ὅπερ ἐστὶ κινῶν, αὐξήσεις µὲν, εἰ µεµετρηµένως αὐτὸ ποιήσεις, ἀµέτρως δὲ ῥιπίσας διαλύσεις τε καὶ σκεδάσεις, οὐδὲ τοῦτο ἄδηλον. οὕτω γοῦν καὶ οἱ ἄνεµοι κατὰ τὸ µέγεθος ἀεὶ τῆς φλογὸς ἐθέλουσιν ὑπάρχειν, εἴ τι µέλλοιεν ὀνήσειν αὐτήν· οἱ δὲ µείζους ἢ κατ’ ἐκείνην σκεδαννύουσιν, οὐ ῥιπίζουσιν. κᾀν τῷδε δῆλον ὡς δεῖται µὲν τῆς ἐπικτήτου κινήσεως ἡ φλὸξ πρὸς αὔξησιν, οὐ µὴν ἀµέτρου γε ταύτης. ἀῤῥωστεῖ µὲν γὰρ οὐδ’ ὅλως ῥιπιζοµένη, σκεδάννυται δὲ καὶ διαφορεῖται πρὸς τῆς ἔξωθεν κινήσεως ἐπιπιπτούσης. κατὰ µὲν δὴ τὸ πρῶτον εἶδος τῆς αἰτίας ὑπὸ παντὸς τοῦ προσπίπτοντος ἔξωθεν ψυχροῦ, τοῦ µὲν κατὰ τὴν θίξιν µόνον, τοῦ δὲ κατὰ τὴν δύναµιν ἔσται τι νόσηµα ψυχρόν. οὕτως ἐν ὕδατι ψυχρῷ νηξάµενός τις ἐβλάβη, καὶ κακῶς λουσάµενος, καὶ διὰ κρύους ὁδοιπορήσας. ἐνίους δὲ καὶ ἀποθανόντας οἶδα πρὶν οἴκαδε παραγενέσθαι. κατὰ δὲ τὸ δεύτερον ἢ ἀπόπληκτος, ἢ ἐπίληπτος, ἢ κίνησιν ἢ αἴσθησιν βεβλαµµένος, ἤ πως ἄλλως κατεψυγµένος ἐξ οἰνοφλυγίας τις ἐγένετο. καί τοί γε αὔξει τὴν ἔµφυτον θερµασίαν ὁ σύµµετρος οἶνος, ὡς ἂν οἰκειοτάτη τροφή. καὶ µὲν δὴ καὶ ἡ τῶν χρηστοτάτων τε καὶ τροφιµωτάτων τῷ ζώῳ σιτίων ἄµετρος προσφορὰ νοσηµάτων ψυχρῶν αἰτία γίγνεται. ὅσα δὲ ψυχρότερα φύσει τῶν ἐσθιοµένων ἢ πινοµένων, καὶ ταῦτα ψυχρῶν νοσηµάτων αἴτια. τῶν τοιούτων δέ ἐστι καὶ µήκων καὶ µανδραγόρα καὶ ὑοσκύαµος καὶ κώνειον, ἃ δὴ καὶ κτείνει τῷ σφοδρῷ τῆς ψύξεως. ἡ δέ γε στέγνωσις ἡ ἐσχάτη, τρίτον γὰρ δὴ τοῦτο νοσηµάτων ψυχρῶν αἴτιον ἐτιθέµεθα, κάρους τε καὶ κώµατα καὶ ἀποπληξίας ἐργάζεται· καὶ τοῦτο ἔστι τὸ πρὸς ῾Ιπποκράτους λεγόµενον, ὡς τῷ ἐξαίφνης ἄφωνον γενέσθαι, φλεβῶν ἀπολήψιες τὸ σῶµα λυπέουσιν. ὀνοµάζει µὲν γὰρ ὁµοίως τοῖς ἄλλοις παλαιοῖς τὰ δύο γένη τῶν ἐναίµων ἀγγείων φλέβας, οὐχ ὥσπερ οἱ νεώτεροι τὸ ἕτερον µόνον τὸ µὴ σφύζον. ἐπειδὰν δὲ ἀποληφθῶσιν αἱ κατὰ τὸ ζῶον ἀρτηρίαι, τοῦτ’ ἔστιν οὕτω πληρωθῶσιν αἵµα-τος, ὡς µηδεµίαν ἔτι κενὴν ἀπολείπεσθαι χώραν ἐν αὐταῖς, εἰς ἣν ἐν τῷ διαστέλλεσθαι τὸν ἔξωθεν ἀέρα ἐπισπᾷν δυνήσονται, καταπνίγεται µὲν ἐν τῷδε καὶ ἔµφυτον θερµὸν, ἀκίνητοι δὲ καὶ ἀναίσθητοι διὰ ταχέων οἱ οὕτω παθόντες ὅλῳ τῷ σώµατι γίγνονται. δέδεικται γὰρ οὖν καὶ τοῦθ’ ἡµῖν ἐν µὲν τῷ περὶ χρείας σφυγµῶν, ὡς ὑπὲρ τοῦ φυλάττεσθαι σύµµετρον ἐν ἅπασι τοῖς µέρεσι τοῦ ζώου τὸ κατὰ φύσιν θερµὸν αἱ ἀρτηρίαι σφύζουσιν· ἐν δὲ τῷ περὶ χρείας ἀναπνοῆς, ὅτι καὶ ἥδε τὴν ἐν τῇ καρδίᾳ θερµότητα φυλάττει σύµµετρον. ὥσπερ οὖν εἰ τὰς ἐκτὸς ταύτας φλόγας ἀποστερήσαις τῆς πρὸς τὸ περιέχον κοινωνίας, ἢ πνιγέαν περιθεὶς αὐταῖς, ἢ σικύαν, ἤ τι τοιοῦτο ἄλλο, διαφθερεῖς παραχρῆµα, κατὰ τὸν αὐτὸν τρόπον, εἰ καὶ τὴν ἐν τοῖς ζώοις θερµότητα καθείρξαις τε καὶ κατακλείσαις, ὡς µηδαµῆ κοινωνεῖν τῷ πέριξ ἀέρι, διαφθερεῖς ἐν τάχει. ἡ µὲν οὖν ἐν τῇ καρδίᾳ θερµασία διὰ τοῦ τῆς φάρυγγος πόρου κοινωνεῖ τῷ περιέχοντι, καὶ εἰ τοῦτον στεγνώσαις, καταπνίξεις τε αὐτὴν αὐτίκα καὶ διαφθερεῖς τὸ ζῶον. ἡ δ’ ἐν ταῖς καθ’ ὅλον τὸν ὄγκον τοῦ σώµατος ἀρτηρίαις θερµασία διά τε τῆς καρδίας αὐτῆς, καθ’ ὃ κοινωνεῖ τῇ φάρυγγι, καὶ διὰ παντὸς τοῦ δέρµατος ἐς τὸ περιέχον ἀναπνεῖ, ῥιπιζοµένη µὲν ἐν ταῖς διαστολαῖς, ἀποχέουσα δὲ τὸ αἰθαλῶδες ἐν ταῖς συστολαῖς, ὑφ’ ὧν ἀµφοτέρων ἡ κατὰ φύσιν αὐτῆς συµµετρία διασώζεται. καὶ δὴ καὶ στεγνωθεισῶν τῶν ἀρτηριῶν ἤτοι, καθάπερ ὀλίγον ἔµπροσθεν ἔφαµεν, ὑπὸ πλήθους αἵµατος, ἢ τινῶν ἐµφραγµάτων ἐν τοῖς στόµασιν αὐτῶν γενοµένων, ὡς µηδαµῆ διαπνεῖσθαι, σβεσθῆναι µὲν ἀνάγκη τὸ θερµὸν, νεκρωθῆναι δὲ τὸ διατεθὲν οὕτω σῶµα. µετρίας µέντοι τῆς στεγνώσεως γενοµένης, οὐκ ἔτι ἐξ ἀνάγκης συστήσεται πάθηµα τοιοῦτον περὶ τὴν ἔµφυτον θερµασίαν. ἀλλ’ εἰ µὲν οἷον αἰθαλῶδές τι καὶ καπνῶδες εἴη, τηνικαῦτα τὸ κατὰ τὸ τοῦ ζώου σῶµα περίττωµα γενόµενον ἕτερον ἔσται πάθηµα τῆς ἐµφύτου θερµασίας· εἰ δ’ ἀτµίζον ἦ µόνον ἡδὺ καὶ χρηστὸν, ἕτερον. ἑκάτερον δ’ αὐτῶν διττὸν, ὡδί πως διαφέρον. ὅταν γὰρ αἷµα χρηστὸν ἀκριβῶς ᾖ κατὰ τὸ σῶµα, µηδενὶ περιττώµατι µοχθηρῷ τεθολωµένον, ἀτµὸς ἐξ αὐτοῦ θερµαινοµένου χρηστὸς ἐγείρεται, µηδὲν ἐπιφερόµενος ἅµ’ ἑαυτῷ πυρῶδες ἢ δριµύ. τὸ µὲν δὴ τοιοῦτον σῶµα µετρίως στεγνωθὲν ἢ πληθωρικὸν ἐν τάχει γένοιτ’ ἂν, ἢ θερµότερον τοῦ κατὰ φύσιν· ἀταλαιπώρως µὲν διαιτωµένοις πληθωρικὸν, ἔνδον µενόντων ὧν ἐχρῆν πονουµένων ἐκκενοῦσθαι· διαπονοῦσι δὲ θερµότερον, ὡς ἂν ἐκ µὲν τῆς κινήσεως αὐξανοµένης τῆς ἐµφύτου θερµασίας, µὴ διαπνεοµένης δὲ τῷ πεπυκνῶσθαι τὸ σῶµα. κατὰ δὲ τὸ καπνῶδες ὑποτρέφον περίττωµα σῶµα στεγνωθὲν ἤτοι πυρετὸς ἐξαφθήσεται, κατακλεισθείσης ἔνδον τῆς λιγνυώδους ἀναθυµιάσεως, ἢ καταπνιγήσεται καὶ σβεσθήσεται τὸ ἔµφυτον θερµόν. ἑκάτερον δ’ αὐτῶν ἀκολουθήσει τῷ τε πλήθει τοῦ περιττώµατος καὶ τῷ ποσῷ τῆς στεγνώσεως. εἰ µὲν γὰρ τὸ καπνῶδες περίττωµα τὸ δεόµενον τῆς κενώσεως εἴη πάµπολυ καὶ ἡ στέγνωσις σφοδρὰ, κίνδυνος ἀποσβεσθῆναι καταπνιγεῖσαν ὑπὸ τοῦ περιττώµατος τὴν ἔµφυτον θερµασίαν·εἰ δ’ ὀλίγον τε εἴη τὸ περίττωµα καὶ ἡ στέγνωσις βραχεῖα, πυρετὸς ἀναφθήσεται. δῆλον οὖν ὡς καὶ τὰς φυσικὰς ἐπίστασθαι χρὴ καὶ τὰς ἐπικτήτους διαθέσεις τοῦ σώµατος, ἐν αἷς ἤτοι λιγνυῶδες, ἢ καπνῶδες, ἢ ἀτµῶδές ἐστι τὸ διαπνεόµενον. ἀλλὰ τοῦτο µὲν ἐν τῇ τῆς θεραπευτικῆς µεθόδου λεχθήσεται πραγµατείᾳ· νυνὶ δὲ ἐπὶ τὸ προκείµενον ἐπανίωµεν. ὥσπερ γὰρ ἡ στέγνωσις ψύξεως αἰτία πολλάκις γίγνεται καθ’ ὃν εἴρηται τρόπον, οὕτω καὶ ἡ µάνωσις, ὅταν ἐπιπλέον ἢ προσῆκε διαφορήσῃ τε καὶ σκεδάσῃ τὸ ἔµφυτον θερµὸν, ψυχρότερον ἀπεργάζεται τὸ σῶµα. γίγνεται δὲ ταῦτα καὶ καθ’ ὅλον µὲν τὸ ζῶον, οὐ µὴν ἀλλὰ καὶ καθ’ ἕκαστον µόριον ὡσαύτως, ἤτοι στεγνούµενον, ἢ µανούµενον. εἰ γὰρ ἥν περ ὅλον ἔσχε τὸ σῶµα διάθεσιν ἐπὶ ταῖς ἐµφράξεσί τε καὶ πληρώσεσι τῶν ἀρτηριῶν, ταύτην σχοίη τὸ µόριον ὑπὸ τῶν ἐν αὐτῷ µόνων πεπονθυιῶν ἀρτηριῶν, ἀνάγκη δήπου καὶ νοσῆσαι παραπλησίως αὐτῷ. καὶ µὲν δὴ καὶ τὰ προσπίπτοντα ἔξωθεν αὐτῷ φάρµακά τε καὶ ὕδατα φαρµακώδη καὶ ψυχρὰ καὶ αὐτὸ τὸ περιέχον ἤτοι στέγνωσιν, ἢ µάνωσιν ἄµετρον ἐναπεργάζεσθαι δυνήσεται τῷ µορίῳ. καί τινες βίαιοι δεσµοὶ ποτὲ µὲν αὐτῷ τῷ µέρει, ποτὲ δὲ τοῖς ὑπερκειµένοις περιτιθέµενοι νεκρώσουσί τε καὶ καταψύξουσιν αὐτὸ, τῆς πρὸς τὴν ἀρχὴν τοῦ ζώου κοινωνίας στερήσαντες, ἐξ ἧς αὐτῷ καὶ ἡ σύµφυτος ἐπέῤῥει θερµασία καὶ ἡ κινοῦσα τὰς ἀρτηρίας δύναµις ἐχορηγεῖτο.

4. Περὶ µὲν δὴ τῶν θερµῶν τε καὶ ψυχρῶν νοσηµάτων αὐτάρκως εἴρηται·περὶ δὲ τῶν ξηρῶν ἐφεξῆς λεγέσθω. εἰ δέ τις διαπονοίη µὲν πλείω καὶ διαπνοίη, τρέφοιτο δὲ ἐλάττω, καὶ ταῦτα ξηρότερα τὴν δύναµιν, ξηρότερος ὢν τὴν κρᾶσιν, εἰς ξηρὸν ῥᾳδίως ὑπαχθήσεται νόσηµα, καὶ µάλιστα εἰ φροντίσειεν, ἢ ἀγρυπνήσειε πλείω. καὶ µὴν καὶ αἱ τοῦ περιέχοντος ἡµᾶς ἀέρος καταστάσεις αἱ ξηραὶ ξηραίνουσι δηλονότι καὶ αὐτὰ τὰ τῶν ζώων σώµατα, καὶ νῆξις ἐν ὕδατι νιτρώδει τε καὶ θειώδει καὶ στυπτηριώδει καὶ ἀσφαλτώδει καί τινος ἑτέρου τοιαύτης ποιότητος µετέχοντι. καὶ µέν γε καὶ ὅσα τῶν φαρµάκων ξηρὰ τὴν δύναµίν ἐστιν, εἴτ’ ἔσωθεν, εἴτ’ ἔξωθεν προσφέροιτο, ξηραίνει καὶ ταῦτα. εἴρηται δὲ ὑπὲρ αὐτῶν ἐπιπλέον ἐν τοῖς περὶ φαρµάκων.

5. Αὗται µὲν καὶ αἱ τῶν ξηρῶν νοσηµάτων αἰτίαι. τῶν δ’ ὑγρῶν αἱ ἐναντίαι σύµπασαι, ἐδεσµάτων µὲν ὑγροτέρων τὴν δύναµιν ἀφθονία, καὶ πλείω τὰ πώµατα, καὶ σύµπασα ἡ ἁβροτέρα δίαιτα, καὶ ἡ θυµηδία, καὶ λουτρὰ γλυκέων ὑδάτων πολλὰ, καὶ µᾶλλον µετὰ τροφήν. οὕτω δὲ καὶ ἀργὸς ὁ σύµπας βίος, καὶ ἄπονος, ὄµβροι τε πολλοὶ, καὶ ἡ πᾶσα κατάστασις ὑγρὰ, καὶ φάρµακα ταὐτὸ τοῦτο δρᾷν δυνάµενα.

6. Πρόδηλον δ’ ὅτι καὶ τὰ τῶν συνθέτων νοσηµάτων αἴτια σύνθετα πάντως ἐστίν. εἰ γὰρ ἅµα θερµὴ καὶ ξηρὰ συνέλθοι ποτὲ αἰτία, θερµὸν καὶ ξηρὸν ἀνάγκη γενέσθαι τὸ νόσηµα, καὶ εἰ θερµὴ καὶ ὑγρὰ, θερµὸν καὶ ὑγρόν· οὕτω δὲ κᾀπὶ τῶν λοιπῶν δυοῖν συζυγιῶν, ὑγρᾶς καὶ ψυχρᾶς καὶ ξηρᾶς καὶ ψυχρᾶς. ὅπερ δ’ ἀναγκαῖόν ἐστιν ἐν τῷ λόγῳ προσθεῖναί τε καὶ διορίσασθαι, τοῦτο ἤδη λεγέσθω, τὸ πολλάκις µὲν ὑπὸ πάντων τῶν αἰτίων ὁµοειδῶν ἀλλήλοις ὄντων ἀλλοιοῦσθαι τὸ σῶµα, πολλάκις δὲ ἐναντίων ταῖς δυνάµεσιν ὑπαρχόντων, ποτὲ µὲν τὰ πλείω κρατεῖν ἐξ αὐτῶν, ἢ τὰ πολυχρονιώτερα, ποτὲ δὲ τὰ ἰσχυρότερα, ποτὲ δὲ τὴν ἀπ’ ἀµφοτέρων βλάβην ὁµοίως ἀναδέχεσθαι τὸ σῶµα. καί τι δόξειεν ἂν εἶναι τοῦτό γε ἀδύνατον ἅµα θερµότερόν τε καὶ ψυχρότερον ἀποτελεῖσθαι τοῦ κατὰ φύσιν ἓν καὶ ταὐτὸν σῶµα, καὶ ὑγρότερον αὖ καὶ ξηρότερον, ἀλλὰ καὶ γίνεται τοῦτο. καὶ δεόντως ἀνώµαλος ὀνοµάζεται δυσκρασία, καὶ ἡµῖν ἰδίᾳ περὶ αὐτῆς ἐν ἑτέρῳ γράµµατι λέλεκται τὰ εἰκότα, καὶ οὐ χρὴ νῦν ἔτι µηκύνειν ὑπὲρ αὐτῶν, ἀλλ’ ἐπὶ τὰ λοιπὰ γένη τῶν νοσηµάτων ἰτέον ἤδη τὰς αἰτίας αὐτῶν σκεψοµένους. ἀναµνησθῆναι δὲ πάλιν κᾀνταῦθα προσήκει τῶν εἰρηµένων ἐν τῷ περὶ τῆς τῶν νοσηµάτων διαφορᾶς, ὡς ἐνίοτε µὲν αὐταῖς µόναις ταῖς τέτταρσι ποιότησιν ἐξίσταται τοῦ κατὰ φύσιν ἔχειν τὰ σώµατα, µηδεµιᾶς ἔξωθεν αὐτοῖς ἐπιῤῥυείσης ἑτέρας οὐσίας, ἐνίοτε δὲ ἐµπίπλαται ῥεύµατος ὑγροῦ µὲν πάντως τὴν ἰδέαν, οὐχ ὑγροῦ δὲ τὴν δύναµιν. εἴρηται µὲν οὖν καὶ τοῖς παλαιοῖς ἰατροῖς τε καὶ φιλοσόφοις ὑπὲρ τῆς τῶν τοιούτων ὑγρῶν δυνάµεως· ἀποδέδεικται δὲ καὶ ἡµῖν ἐν ἄλλοις τέ τισι καὶ ἐν τοῖς περὶ φαρµάκων ὑποµνήµασιν. ὅσον δ’ ἐξ αὐτῶν εἰς τὰ παρόντα χρήσιµον, εἰρήσεται καὶ νῦν, ὡς ἡ µὲν ξανθὴ χολὴ θερµὴ καὶ ξηρὰ τὴν δύναµίν ἐστιν, ἡ δὲ µέλαινα ξηρὰ καὶ ψυχρά· ὑγρὸν δὲ καὶ θερµὸν τὸ αἷµα· καὶ ψυχρὸν καὶ ὑγρὸν τὸ φλέγµα· καὶ ὡς ἐνίοτε µὲν εἰλικρινὴς ἐπιῤῥεῖ τούτων ἕκαστος τῶν χυµῶν, ἐνίοτε δ’ ἀλλήλοις ἐπιµίγνυνται· καὶ ὡς αἱ τῶν οἰδούντων τε καὶ σκιῤῥουµένων καὶ φλεγµαινόντων µορίων διαθέσεις ἐντεῦθεν ἐπὶ πλεῖστον ποικίλλονται. καὶ γὰρ οὖν καὶ ἄνθρακες καὶ καρκῖνοι καὶ ἕρπητες ἐρυσιπέλατά τε καὶ γάγγραιναι καὶ φύγεθλα καὶ φαγέδαιναι καὶ σατυριάσεις ἐκ τούτου τοῦ γένους εἰσί. καὶ µὴν καὶ ἄλφοι καὶ ἀθερώµατα καὶ ἀχῶρες καὶ µελικηρίδες καὶ γαγγλία καὶ στεατώµατα ῥευµάτων εἰσὶν ἔγγονα νοσήµατα. διαφέρει δ’ ἀλλήλων ταῦτα καὶ ἄλλα σύµπαντα τὰ προειρηµένα τῷ τὰ µὲν ἐκ φλέγµατος γίγνεσθαι µόνου, τὰ δὲ ἐξ αἵµατος, τὰ δὲ ἐκ τῆς ξανθῆς χολῆς, τὰ δὲ ἐκ τῆς µελαίνης, τὰ δὲ ἐξ ἄλλου τινὸς χυµοῦ οὐ τελέως παρὰ φύσιν. ἀλλὰ καὶ οὗτος ὅστις ἂν ᾖ, πάντως ἔκ τινος τῶν προειρηµένων ἐστὶ γενῶν· οὐ γὰρ ἐνδέχεται µὴ οὐχὶ θερµὸν εἶναι καὶ ξηρὸν αὐτὸν, ἢ θερµὸν καὶ ὑγρὸν, ἢ ψυχρὸν καὶ ξηρὸν, ἢ ψυχρὸν καὶ ὑγρὸν, ἀλλ’ ὅσον ἐπὶ πλεῖστον ἥκει πάχους καὶ ψύξεως, ἐκπίπτει µὲν τοῦ κατὰ φύσιν φλέγµατος τῆς ἰδέας, ἕτερος δὲ εἶναι δοκεῖ χυµὸς ὅλῳ τῷ γένει παρὰ φύσιν. οὐ µὴν οὕτως γε ἔχει τἀληθές. ὅστις ἂν γὰρ ὑγρὸς ᾖ καὶ ψυχρὸς τὴν δύναµιν, ἐν τῷ τοῦ φλέγµατος γένει περιέχεται. κατὰ δὲ τὰ αὐτὰ καὶ ὅστις ἂν ᾖ ξηρὸς καὶ θερµὸς, ὁµογενής ἐστι τῇ ξανθῇ χολῇ. λέλεκται δὲ καὶ περὶ τούτων ἐπὶ πλέον ἑτέρωθι. καὶ νῦν οὐ χρὴ µηκύνειν ὑπὲρ αὐτῶν, εἰρήσεται γὰρ οὖν καὶ αὖθις ἐπὶ πλέον ὑπὲρ ἁπάντων τούτων ἐν τοῖς τῆς θεραπευτικῆς µεθόδου γράµµασιν· ὃ δ’ ἐστὶν οἰκεῖον τῆς ἐνεστώσης διεξόδου, πάλιν ἐπανίωµεν. ἅπαντα γὰρ τὰ τοιαῦτα νοσήµατα τῆς φύσεως ἀποτιθεµένης ἑκάστοτε τὸ περιττὸν εἰς ἀκυρώτερα µόρια γίγνεται. τοῦτο µὲν δὴ καὶ ἄλλοις ἔµπροσθεν εἴρηται πολλοῖς·ὅστις δὲ ὁ τρόπος ἐστὶ τῆς ἀποθέσεως, οὐκ ἔτ’ εἴρηται· λογισµὸν γάρ τινα καὶ νοῦν τῇ φύσει δώσοµεν, ἐὰν ἁπλῶς αὐτὴν ἀποτίθεσθαι φῶµεν ἐκ κυρίων µορίων εἰς ἄκυρα πᾶν ὁτιοῦν ὑπάρχον µὴ χρηστόν. ἀλλ’ ὅτι µὲν ἐν τοῖς νοσήµασιν αἱ ἀγαθαὶ κρίσεις ὑπό τινος τοιαύτης γίγνονται δυνάµεως ἐναργῶς φαίνεται· τίς δὲ ὁ τρόπος ἐστὶν αὐταῖς τῆς γενέσεως οὐκ ἀκριβῶς οἱ πρὸ ἡµῶν ἐξηγήσαντο, διότι µηδὲ τὰς φυσικὰς δυνάµεις, ὑπὲρ ὧν ἡµεῖς ἐν ἑτέροις ὑποµνήµασι διήλθοµεν, ἀκριβῶς ἠδυνήθησαν ἀποδεῖξαι πόσαι τέ εἰσι καὶ τίνες ὁποῖόν τέ τί ἐστι τὸ ἑκάστου αὐτῶν ἔργον. ἀλλὰ νῦν γε χαλεπὸν οὐδέν ἐστι περὶ τούτων ἁπάντων διελθεῖν, ὑποθέσεσιν εἰς αὐτὰ χρησάµενον τοῖς δι’ ἐκείνων ἀποδεδειγµένοις. οὐσῶν δὲ τεττάρων δυνάµεων, ὧν ἅπαν µετέχει µόριον καὶ ζώου καὶ φυτοῦ, καὶ τῆς µὲν ἑλκούσης τὸ οἰκεῖον, τῆς δὲ ἀλλοιούσης, τῆς δὲ ἀποκρινούσης τὸ περιττὸν, ὄντος δὲ τοῦ περιττοῦ διττοῦ κατὰ γένος· ἢ γὰρ τῷ ποσῷ περιττόν ἐστιν ἢ τῷ ποιῷ· καὶ τοίνυν καὶ τῶν τοῦ σώµατος µορίων οὐκ ἴσην ἁπάντων ἐχόντων τὴν ῥώµην, ἀλλὰ τῶν κυριωτέρων εὐθὺς ἐξ ἀρχῆς ὑπὸ τῆς φύσεως ῥωµαλεωτέρων ἀποτελεσθέντων, εὔλογον ἐν τοῖς ἀκαθάρτοις τε καὶ περιττωµατικοῖς σώµασιν ἐπιῤῥεῖν τι τοῖς ἀκυρωτέροις µορίοις. ἅτε γὰρ ἐξ ἁπάντων τῶν ἰσχυροτέρων µορίων ἐλαυνόµενον τὸ περίττωµα, καὶ µηδαµόθι στῆναι δυνάµενον, εἰς τὸ πάντων ἀσθενέστατον ἀφικνεῖται µόριον. ἄλλο δὲ δι’ ἄλλο τοιοῦτόν ἐστιν, ἢ εὐθὺς ἐν τῇ πρώτῃ συµπήξει τοῦ ζώου πληµµεληθὲν, ἢ ἐξ ὑστέρου βλαβὲν, ἢ καὶ φύσει δεόµενον εἶναι τοιοῦτον, ὥσπερ καὶ τὸ δέρµα. τοῦτο γὰρ ἅτε µηδεµιᾶς ἐνεργείας ἕνεκεν, ἀλλὰ χρείας µόνης γεγενηµένον, ἀσθενέστερον εἶναι προσήκει τῶν ἐνεργούντων. ἔστι γὰρ οἷον σκέπασµά τι καὶ περίβληµα τοῦ ζώου σύµφυτον, οὔτ’ οὖν πέψιν, οὔτε ἀνάδοσιν τροφῆς, οὔτ’ ἐξαιµάτωσιν, οὔτε σφυγµὸν, οὔτε ἀναπνοὴν, οὔτε κίνησιν καθ’ ὁρµὴν, οὔθ’ ὅλως ἐνέργειάν τινα τῷ ζώῳ παρεχόµενον. ἅµα δὲ καὶ πάντων ἔξωθεν κείµενον εὐλόγως ἐκδέχεται τὰ τοῦ σώµατος ὅλου περιττώµατα. πολλὰ µὲν γὰρ εὐθὺς ἐξ ἀρχῆς ἡ φύσις ἐτεχνήσατο τῶν περιττωµάτων καθάρσεως ἕνεκεν ὄργανα, καὶ πρός γε τὴν ὑγείαν ἀρκεῖ µόνα ταῦτα, ἐπειδὰν µήτε τις ἐκ τοῦ περιέχοντος ἐγγίνηται βλάβη τῷ ζώῳ, µήτ’ ἐκ πληµµελοῦς διαίτης περιττωµατικὸν ἀµέτρως ὅλον ἀπεργασθῇ τὸ σῶµα. τοιούτου δέ τινος συµβάντος ἁµαρτήµατος, οὐκ ἔτ’ αὐτάρκη µόνα τὰ φυσικὰ τῶν ὀργάνων ἀποκαθαίρειν τὸ πλῆθος τοῦ περιττώµατος, κᾀν τούτῳ κατασκήπτει ῥεύµατα τοῖς ἀσθενεστέροις µορίοις ἐκ τῶν ἰσχυροτέρων ἐλαυνόµενα· συµβαίνει δέ ποτε καὶ στεγνωθέντων τῶν ἐκκαθαιρόντων αὐτὰ πόρων ἑτέροις ἐπιῤῥυῆναι χωρίοις. αὗται µὲν αἱ ἀρχαὶ τῆς γενέσεως ἁπάντων εἰσὶ τῶν προειρηµένων νοσηµάτων. αὐξάνεται δ’ ἐν αὐτοῖς ἤδη τοῖς µέλεσι τὸ κακὸν, ὡς ἂν σφηνουµένων τε καὶ διασηποµένων τῶν περιττωµάτων, καὶ οὕτως αὐτῶν τε χειρόνων γενοµένων, καὶ τὸν ἐπιῤῥέοντα χυµὸν ἐξ ὑστέρου, κ¿ν χρηστὸς ᾖ, συνδιαφθειρόντων.

7. ᾿Αλλὰ γὰρ ἐπειδὴ καὶ τὰ τῶν ὁµοιοµερῶν σωµάτων ἴδια νοσήµατα διήλθοµεν, ἑξῆς ἂν εἴη λέγειν τὰ τῶν ὀργανικῶν, ἀπὸ τοῦ πρώτου κατ’ αὐτὰ τοῦ παρὰ τὴν διάπλασιν ὑπαρξαµένους γένους. γίγνεται δὲ τοῦτο ποτὲ µὲν τοῦ κατὰ φύσιν σχήµατος ὑπαλλαττοµένου, ποτὲ δὲ λειότητός τινος, ἢ τραχύτητος, ἢ πόρου διαφθειροµένου. τῆς µὲν δὴ τοῦ κατὰ φύσιν σχήµατος ἐξαλλαγῆς αἰτίαι, πρώτη µὲν ἡ κατὰ γαστρὸς ἔτι κυουµένων αὐτῶν διάπλασις µοχθηρὰ, πλήθους ὕλης ἢ ποιότητος οὐκ ἐπιτηδείου ταῖς φυσικαῖς τοῦ σπέρµατος κινήσεσιν ἐµποδὼν γιγνοµένης· δευτέρα δὲ ἥ τε κατὰ τὴν ἀποκύησιν αὐτὴν κᾀν τῷ σπαργανοῦσθαι πληµµέλεια. µαλακὰ γὰρ ἔτι καὶ ὀλίγου δεῖν ῥυτὰ τὰ τῶν νεογνῶν παιδίων ὑπάρχοντα σώµατα ῥᾳδίως ἐκστρέφεται, δεχοµένων τε τῶν µαιῶν αὐτὰ κατὰ τὴν ἀποκύησιν οὐκ ὀρθῶς, ἐνειλιττουσῶν τε τοῖς σπαργάνοις ἔστιν ὅτε µὴ δεόντως, εἶτ’ αὖθις τῶν τροφῶν ἀναιρουµένων τε καὶ ἀποτιθεµένων οὐ κατὰ τρόπον ἔν τε τῷ γάλα παρέχειν καὶ ἐν τῷ λούειν καὶ σπαργανοῦν. ἐν ἅπασι γὰρ τοῖς τοιούτοις εἰ µή τις ἐπιτηδείως µεταχειρίζοιτο, ῥᾳδίως ἐκστρέφεται καὶ διαφθείρεται τὸ κατὰ φύσιν ἑκάστου τῶν µελῶν σχῆµα. καὶ µὲν δὴ κᾀν τῇ µετὰ ταῦτα ἀνατροφῇ συµπάσῃ τὰ µὲν ὑπὸ πλησµονῆς ἀµέτρου, τὰ δ’ ὑπὸ κινήσεως πληµµελοῦς ἢ πρωϊαίτερον τοῦ δέοντος ἵστασθαί τε καὶ βαδίζειν ἐπιτραπέντος αὐτοῖς ἢ σφοδρότερον κινεῖσθαι, πολλὰ τῶν µελῶν διαστρέφεσθαι συµβαίνει, τῶν µὲν πλησµονῶν τὰς φυσικὰς ἐνεργείας ἐµποδιζουσῶν, τῶν δ’ ἀκαίρων ἢ σφοδρῶν κινήσεων κλονουσῶν τε καὶ περιαγουσῶν ἐφ’ ἃ µὴ χρὴ τὰ κῶλα. τὰ µὲν γὰρ σκέλη κᾀξ αὐτοῦ τοῦ βάρους τῶν ὑπερκειµένων σωµάτων ἢ πρὸς τοὐκτὸς ἢ πρὸς τὸ ἐντὸς διαστρέφεται κατὰ τὴν ἀρχαίαν τῆς κνήµης ῥοπήν. οἷς µὲν γὰρ ὀρθότερα τοῦ δέοντός ἐστι φύσει, βλαισοῦται µᾶλλον· οἷς δὲ κοιλότερα, ῥαιβοῦται. καλῶ δὲ βλαισὸν µὲν τὸ ἐπὶ τὰ ἐκτὸς ῥέπον, ῥαιβὸν δὲ τὸ ἐπὶ τἀναντία. καὶ κατὰ τὸν θώρακα δὲ µέλη διαστρέφεται πολλάκις ὑπὸ τῶν σφιγγουσῶν τροφῶν αὐτὰ κακῶς ἔξωθεν ἐν τῇ πρώτῃ ἀνατροφῇ. καὶ µάλι-στα παρ’ ἡµῖν ἔστι τὸ τοιοῦτον ἰδεῖν συνεχῶς γιγνόµενον ἐπὶ τῶν παρθένων. αὐξάνεσθαι γὰρ αὐτῶν αἱ τροφοὶ βουλόµεναι τὰ κατ’ ἰσχία τε καὶ λαγόνας, ὡς πολλῷ µείζω γίγνοιτο τῶν κατὰ θώρακα, ταινίαις τισὶν ὅλον ἐν κύκλῳ περιλαµβάνουσιν ἰσχυρῶς σφίγγουσαι τὰ κατ’ ὠµοπλάτας τε καὶ θώρακα µόρια σύµπαντα, κᾀν τούτῳ πολλάκις ἀνίσου γιγνοµένης τῆς τάσεως, ἢ προπετὲς εἰς τὸ ἔµπροσθεν ἀπέφηναν τὸ στῆθος, ἢ τὰ ἀντικείµενα τὰ κατὰ ῥάχιν κυρτά. συµβαίνει δὲ ἐνίοτε καὶ ὥσπερ διακεκλασµένον καὶ παρηγµένον εἰς τὰ πλάγια γίγνεσθαι τὸ µετάφρενον, ὡς τὴν µὲν ἑτέραν ὠµοπλάτην ἀναυξῆ τε καὶ µιρκὰν καὶ προσεσταλµένην ἱκανῶς φαίνεσθαι, τὴν δ’ ἑτέραν ἐξέχουσάν τε καὶ προπετῆ καὶ πάντῃ µείζονα. αὗται σύµπασαι κακίαι σχηµάτων ἐν θώρακι συνίστανται πληµµελείᾳ καὶ ἀµαθίᾳ τῶν τροφῶν ἀγνοουσῶν ἰσοῤῥόπως ἐπιδεῖν. οὕτω δὲ καὶ οἱ ἰατροὶ πολλάκις οὐκ ὀρθῶς ἐπιδοῦντές τε καὶ διαπλάττοντες τὰ κατεαγότα κῶλα διέστρεψαν, ὥσπερ αὖ πάλιν οὐδὲν ἐξαµαρτάνοντος τοῦ θεραπευόντος, αὐτὸς ὁ κάµνων πρὶν ἀκριβῶς κρατυνθῆναι τὸν πῶρον ἐπιχειρήσας χρῆσθαι τῷ κώλῳ, τῆς διαστροφῆς ἑαυτῷ γίνεται δηµιουργός. ἀλλὰ καὶ θλασθέντα µόρια καθάπερ ῥὶς, ἢ καὶ περιθραυσθέντα καθάπερ οἱ ἄµβωνες τῶν κοτυλῶν, ἔστιν ὅτε δὲ καὶ τῶν ὀστῶν ἐκκοπέντων ἢ σαρκὸς πλείονος, εἶτ’ οὐ κατ’ ἶσον αὐξηθείσης, ἀπόλλυσι τὸ κατὰ φύσιν σχῆµα. ἕτερος δὲ τρόπος βλάβης σχηµάτων ὁ διὰ πλησµονὴν ἄµετρον ἢ ἔνδειαν, ὥσπερ τοῖς ὑπερπαχυνθεῖσιν ἢ συντακεῖσιν ἄγαν, ἤτοι καθ’ ἕν τι µόριον ἢ καὶ σύµπαντι τῷ σώµατι. καὶ γὰρ οὖν καὶ ὁ ἐλέφας ὀνοµαζόµενος καὶ ἡ φθόη φανερῶς ἐξαλλάττουσι τὴν µορφήν. σιµοῦται µὲν γὰρ ἡ ῥὶς, καὶ τὰ χείλη παχέα καὶ ἀπεξυσµένα τὰ ὦτα φαίνεται, καὶ τὸ σύµπαν ὅµοιοι τοῖς σατύροις οἱ ἐλεφαντιῶντες γίγνονται. ῥὶς δ’ ὀξεῖα, καὶ κρόταφοι συµπεπτωκότες, καὶ ὀφθαλµοὶ κοῖλοι, καὶ τὰ κατ’ ὠµοπλάτας τε καὶ βραχίονας οἱονεὶ πτέρυγες ἔξωθεν αἰωρούµεναι τοῖς φθίνουσι φαίνονται. καὶ διαφθείρεται µὲν ἐν τούτοις ἅπασιν κατὰ πρῶτον λόγον τὸ κατὰ φύσιν σχῆµα·κατὰ δ’ αὖ συµβεβηκὸς ἐν µὲν τοῖς παραλελυµένοις ἢ σπωµένοις ἢ φλεγµαίνουσιν ἢ σκιῤῥουµένοις, ἢ νεῦρα διῃρηµένοις ἢ τένοντας, ἢ ὑπὸ σκληρῶν οὐλῶν δεδεγµένοις. ἐν ἅπασι γὰρ τοῖς τοιούτοις ἑτερόῤῥοπον γίγνεται τὸ µόριον ἄλλοτε κατ’ ἄλλην αἰτίαν. ἐν µὲν τοῖς κατὰ θάτερα παραλελυµένοις, ὑπὸ τῶν ἐνεργούντων µυῶν ἑλκόµενον. οὕτω δὲ κᾀν τοῖς ἑτεροῤῥόποις σπασµοῖς ὑπὸ τῶν σπωµένων. καὶ φλεγµοναὶ δὲ καὶ σκίῤῥοι καὶ οὐλαὶ σκληραὶ καὶ πάνθ’ ὅσα τοιαῦτα παθήµατα τείνοντα πρὸς ἑαυτὰ τὸ συνεχὲς, οὕτω διαστρέφει τὸ µόριον. ἐν δ’ αὖ τοῖς διατετµηµένοις νεύροις καὶ τένουσιν, ὥσπερ ἐν τοῖς παραλελυµένοις ἡ τῶν ἀντιτεταγµένων τε καὶ κατὰ φύσιν ἐχόντων ἐνέργεια πρὸς ἑαυτὴν ἐπισπᾶται τὸ µέρος, ὥστε τὰς πολλὰς ταύτας αἰτίας ἑνὶ τρόπῳ συµπάσας ὑπάγεσθαι τῇ διαστρεφούσῃ τὸ µέρος ἑτεροῤῥόπῳ τάσει. καὶ περὶ µὲν τῆς τῶν παρὰ φύσιν σχηµάτων διαφορᾶς ἱκανὰ καὶ ταῦτα. τὰς δ’ ἐντὸς τῶν µορίων κοιλότητας ἢ τοὺς πόρους αὐτῶν ἤτοι διαφθείρεσθαι τελέως ἢ βλάπτεσθαι συµβαίνει κατὰ τάσδε τὰς αἰτίας, σύµφυσιν, στενοχωρίαν, ἔµφραξιν, θλίψιν, συνίζησιν, ἀναστόµωσιν. ἐνίοτε µὲν γὰρ ἑλκωθείσης τῆς ἔνδον ἐπιφανείας ἐν αὐτῇ τῇ κοιλότητι, κᾄπειτα συµφύντων ἀλλήλοις τῶν ἡλκωµένων, ἡ διαφθορὰ γίγνεται τῆς κατὰ φύσιν διαπλάσεως·ἐνίοτε δὲ ἤτοι σαρκὸς ἐπιτραφείσης ἢ ἄλλου τινὸς παρὰ φύσιν βλαστήµατος, ἢ καὶ σκίῤῥου συστάντος, ἢ φλεγµονῆς, ἢ ἀποστήµατος ἐν αὐτοῖς τῶν ὀργάνων τοῖς σώµασι, κᾄπειτα τοῦ παρὰ φύσιν ὄγκου τὴν ἐντὸς κοιλότητα καταλαβόντος, ἡ στενοχωρία γίγνεται·καὶ µὲν δὴ καὶ ἡ τῶν γλίσχρων τε καὶ παχέων ὑγρῶν καί τινων πόρων ἢ θρόµβων ἔµφραξις εἰς τὴν αὐτὴν ἄγει τὰς κοιλότητας διάθεσιν. οὕτω δὲ κᾂν εἴ τι τῶν ἔξωθεν ἐµπιπτόντων θλίβοι σφοδρῶς, ἀναγκαῖον εἰς τὴν ἐντὸς κοιλότητα συνωθεῖσθαι τὰ περιέχοντα αὐτὴν σώµατα. κ¿ν εἰ συνιζάνοι δὲ εἰς ἑαυτὰ τὰ σώµατα, καθάπερ ὑπὸ τῶν στυφόντων πάσχει συναγόµενα, καὶ ὑπὸ τῶν ψυχόντων πιλούµενα, καὶ πρὸς τῶν ξηραινόντων αὐαινόµενα, στεγνώσει δηλονότι κᾀν τούτῳ µάλιστα µὲν τοὺς πόρους, ἤδη δὲ καὶ αὐτὰς τὰς κοιλίας. τὰ µέν γε στόµατα τῶν πόρων οὐ στεγνοῦται µόνον, ἀλλὰ καὶ παντελῶς τυφλοῦται πολλάκις ἐν ταῖς τοιαύταις διαθέσεσιν. ἀτὰρ οὖν καὶ ἡ τῆς καθεκτικῆς ὀνοµαζοµένης δυνάµεως ἄµετρος κίνησις ἐσχάτως συνάγουσα καὶ σφίγγονσα τὰ στόµατα τῶν πόρων, αἰτία καὶ αὕτη ποτὲ γίγνεται στεγνώσεως, ὥσπερ γε καὶ τῆς µανώσεως ἐνίοτε µὲν ἡ τῆς ἀποκριτικῆς δυνάµεως ἄµετρος κίνησις αἰτία γίγνεται, πολλάκις δὲ καὶ ἡ τῆς καθεκτικῆς ἀῤῥωστία, καί τι φάρµακον, ἢ ὕδωρ ἀναστοµωτικὸν, ἢ πλάδος τις ἄµετρος αὐτοῖς τοῖς ὀργάνοις ἐγγενόµενος, ἢ ἡ τοῦ περιέχοντος ἡµᾶς κρᾶσις εἰς ὑγρότητά τε καὶ ἄµετρον θερµότητα µεθισταµένη. αὗται µὲν δὴ καὶ αἱ τῶν κατά τε τὰς κοιλίας καὶ τοὺς πόρους διαθέσεων αἰτίαι. καὶ δῆλον, ὡς ἐκ τῶν εἰρηµένων ἤδη πρόδηλον, ὁποίας τινὰς εἶναι βούλονται τὰς αἰτίας τῶν ἐν τοῖς ὁµοιοµερέσι σώµασι νοσηµάτων, ὅσοι συγκεῖσθαι νοµίζουσιν ἐξ ὄγκων καὶ πόρων αὐτά. ἐµοὶ δὲ περιττὸν ἐδόκει µνηµονεύειν καὶ τούτων ἰδίᾳ, ψευδοῦς ὅλης τῆς ὑποθέσεως αὐτῶν οὔσης. ἀλλ’ ἐπὶ τὸ προκείµενον ἐπανέλθωµεν, εἴπωµέν τε τῶν ὑπολοίπων νοσηµάτων τὰς αἰτίας, ἀπὸ τοῦ κατὰ τὴν διάπλασιν αὖθις ὑπαρξάµενοι γένους. ὑπελείπετο δὲ ἐν αὐτῷ διττὴ νοσηµάτων γένεσις, ἤτοι τραχυνοµένων παρὰ φύσιν, ἢ λειαινοµένων τῶν ὀργάνων. τραχύνεται δὴ τὰ πρότερον λεῖα, καὶ λεῖα γίγνεται τὰ πρότερον τραχέα, τὰ µὲν ὑπὸ δριµύτητος χυµῶν ἢ φαρµάκων ῥυπτόµενα, τὰ δ’ ὑπὸ λιπαρᾶς ὑγρότητος ἢ γλίσχρου χυµοῦ τεγγόµενα. καὶ µάλιστα ἐν ὀστοῖς ἐναργῶς φαίνεται ταῦτα γινόµενα, ποτὲ µὲν ὑπ’ αὐτῶν τῶν ἰατρῶν οὐ δεόντως ἰωµένων, ἔστιν ὅτε δὲ κᾀξ αὐτῆς τῶν ἐν τοῖς ζώοις ὑγρῶν ὁρµᾶται τῆς φύσεως. ὀφθαλµοῖς δὲ καὶ φάρυγγι τραχύτητες οὐκ ἐκ τούτων µόνον, ἀλλὰ καὶ ἐξ ἀτµῶν δριµέων, ἢ κονιορτοῦ καὶ καπνοῦ προσγίνονται, καθάπερ, οἶµαι, καὶ στοµάχῳ καὶ γαστρὶ καὶ ἐντέροις ἔκ τε τῶν ἐν αὐτῷ τῷ σώµατι γεννωµένων περιττωµάτων κᾀκ τῆς τῶν ἐσθιοµένων τε καὶ πινοµένων ποιότητος, ἐν οἷς ἐστι καὶ τὰ δηλητήρια. πρόδηλον δ’ ὡς ἕκαστον τῶν τραχυνόντων αἰτίων σφοδρότερον γενόµενον ἕλκωσιν µέν τινα ἢ διάβρωσιν ἐν τοῖς σαρκώδεσι µορίοις, ἐν τοῖς ὀστοῖς δὲ τερηδόνας ἀπεργάζεται. αὗται µὲν οὖν αἱ τοῦ πρώτου γένους τῶν νοσηµάτων τοῦ παρὰ τὴν διάπλασιν αἰτίαι.

8. Τοῦ δευτέρου δ’ αὖ τοῦ παρὰ τὸν ἀριθµὸν, εἰ µὲν ἀπόλοιτό τι τῶν κατὰ φύσιν, ἤτοι τοµή τις, ἢ καῦσις, ἢ σῆψις, ἢ ψύξις ἰσχυρὰ προηγεῖται. τὰ µὲν οὖν τῆς ψύξεως αἴτια προείρηται. σήπεται δὲ τὰ µὲν ὑπὸ τῶν σήπειν πεφυκότων φαρµάκων, ἢ τῶν ἐν αὐτοῖς τοῖς ζώοις γεννωµένων περιττωµάτων, τὰ δ’ ὑπὸ τοῦ µὴ διαπνεῖσθαι·προείρηται δὲ καὶ τὰ τοῦ µὴ διαπνεῖσθαι προηγούµενα. εἰ δὲ τῶν οὐκ ὄντων τι κατὰ φύσιν ἐπιγίγνοιτο, νόσος µὲν καὶ τοῦτ’ ἐστὶ παρὰ τὸν ἀριθµὸν τῶν µορίων. ἀλλ’ εἰ µὲν τῆς κατὰ φύσιν ἰδέας ἔχοιτο τὸ ἐπιγιγνόµενον, ὕλης χρηστῆς πλῆθος αἴτιον· εἰ δὲ τῆς παρὰ φύσιν, εἴη ἂν καὶ ἡ τῆς ὕλης ποιότης παρὰ φύσιν. ἔῤῥωται δ’ ἐν ἀµφοῖν ἡ δύναµις, ἢ οὐκ ἂν οὔτε διέπλαττε τὸ χρηστὸν οὔτ’ ἀπέτριβε τὸ µοχθηρόν. διαπλάττει µὲν οὖν ἐν ταῖς κυήσεσιν, ἐπειδὰν ἑξαδάκτυλον ἤ τι τοιοῦτον ἕτερον ἀπεργάσηται· κᾀν τοῖς ἤδη τελείοις, ἐπειδὰν ἐπιτρέφῃ σάρκας ἰσχυρὰς τοῖς ἡλκωµένοις µορίοις, ὡς πτερύγιον τοῖς ὀφθαλµοῖς. ἀποτίθεται δὲ τὸ περιττὸν ἐν γαγγλίοις τε καὶ µελικηρίσι καὶ στεατώµασι καὶ ἀθερώµασι καὶ τοῖς τοιούτοις ἅπασι.

9. Καὶ µὲν δὴ καὶ τὸ µέγεθος τῶν µορίων αὐξάνεται µὲν ὑπό τε πλήθους ὕλης χρηστῆς καὶ δυνάµεως ἐῤῥωµένης, µειοῦται δὲ ὑπὸ τῶν ἐναντίων, κᾀπειδὰν ἤτοι τοµή τις, ἢ καῦσις, ἢ σῆψις, ἢ νέκρωσις ἐκ καταψύξεως ἀµέτρου διαφθείρῃ τινὸς ὀργάνου µόριον, ὡς εἶναι τὸ λειπόµενον αὐτοῦ κολοβόν.

10. Τὰ δ’ ἐν τῷ τῆς θέσεως γένει νοσήµατα τινὰ µὲν ἐξαιφνιδίους τε καὶ σφοδρὰς ἔχει προηγουµένας κινήσεις, τινὰ δὲ δι’ ἀµετρίαν τῆς ἐν τοῖς ἄρθροις ὑγρότητος γίγνεται, τεγγούσης µὲν τοὺς συνδέσµους καὶ χαλώσης, ὀλισθηρὰν δὲ τῇ γλισχρότητι τὴν ὅλην διάρθρωσιν ἐργαζοµένης. ἐνίοις δὲ τῶν ἀµφὶ τὰς κοτύλας ὀφρύων περιθραυσθεισῶν ἑτοίµη ταῖς κεφαλαῖς τῶν κώλων ἡ παράλλαξις γίγνεται. τισὶ δ’ εὐθὺς ἐξ ἀρχῆς ὕπτιαί τε καὶ προπετεῖς εἰσι καὶ παντάπασιν ἐπιπολῆς αἱ κοτύλαι. ταυτὶ µὲν οὖν ἅπαντα τῶν ἐξαρθρηµάτων αἴτια. κατὰ δὲ τὰς ἐντεροκήλας τε καὶ τὰς ἐπιπλοκήλας ὀνοµαζοµένας ἀνευρύνεσθαι µὲν τοὐπίπαν, ἔστιν ὅτε δὲ καὶ ῥήγνυσθαι συµβαίνει τὸν ἀπὸ τοῦ περιτοναίου καθήκοντα πόρον ἐπὶ τοὺς ὄρχεις, εἶθ’ οὕτως εἰς αὐτὸν τὸν πόρον, ἢ εἰς τὸν ἐρυθροειδῆ χιτῶνα κατολισθαίνειν ἤτοι τὸ ἐπίπλουν, ἢ καί τι τῶν ἐντέρων. ἐξίσταται δὲ τῆς οἰκείας θέσεως ἔντερα, κᾀπειδὰν τοῦ περιτοναίου διαιρεθέντος προπέσῃ. καὶ πνεύµονος δὲ λοβὸς ἐπὶ ταῖς τοῦ θώρακος τρώσεσιν ἐκπίπτει πολλάκις. καὶ ὁ ῥαγοειδὴς χιτὼν ἐπὶ πλεῖστον χαλᾶται, διαβρωθέντος τοῦ κερατοειδοῦς. εἰ δὲ καὶ τῶν σπλάγχνων ὑποπτύσσεταί τις ἐνίοτε λοβὸς ἐπὶ σφοδραῖς καταπτώσεσιν, ἢ θλίψεσιν, εἴη ἂν καὶ τοῦτο τὸ νόσηµα τῆς τε θέσεως ἅµα καὶ τοῦ σχήµατος ὑπάλλαξις ἐπὶ ταῖς εἰρηµέναις γιγνόµενον. ἡ δὲ πρὸς τὰ παρακείµενα µόρια κοινωνία διαφθείρεται, συµφύντων τινῶν ἀλλήλοις οὐ δεόντως, ἤ τινος ἀρτήµατος, ἢ δεσµοῦ χαλασθέντος, ἢ συνταθέντος, ἢ ἀποῤῥαγέντος. ἐκ τίνων δ’ ἕκαστον τούτων γίγνεται προφάσεων, εὔδηλον.

11. ῾Ενὸς δ’ ἔτι γένους νοσήµατος κοινοῦ πάντων τῶν µορίων, εἴτ’ οὖν ὁµοιοµερῆ τε καὶ ἁπλᾶ τελέως, εἴτε καὶ σύνθετα εἴη, τὰς αἰτίας τῆς γενέσεως εἰπεῖν χρή. καλεῖν µὲν οὖν εἴωθα τὸ γένος τοῦτο σύµπαν ἑνώσεως λύσιν, ἢ διαφθορὰν ἑνώσεως, ἢ συνεχείας λύσιν, ἢ ὅπως ἂν ἄλλως ἐλπίσω τὸν λόγον σαφῆ ἔσεσθαι τοῖς ἀκούουσιν. οὐδὲν γὰρ ὄνοµα κατ’ αὐτοῦ κείµενον ὑπὸ τῶν ἔµπροσθεν παρελάβοµεν, ὥσπερ ἐπί τινων εἰδῶν αὐτοῦ κάταγµα µὲν καὶ τερηδόνα τῆς ἐν ὀστῷ συνεχείας διαιρουµένης, ἕλκος δὲ καὶ τραῦµα τῆς ἐν σαρκί. κατὰ µέν γε τὰ τῆς κεφαλῆς ὀστᾶ καὶ πλείω τὰ ὀνόµατα. τὸ µὲν γὰρ, οἷόν περ ἐν τοῖς ἄλλοις ὀστοῖς κάταγµα, ῥωγµή τε καὶ ῥῆξις προσαγορεύεται, τὸ δ’ ὑπό τινος ὀξέος ἐµπεσόντος αὐτοῖς καὶ διακόψαντος ἐγκοπή τε καὶ διακοπὴ καὶ ἕδρα. τὸ δὲ τῆς τερηδόνος ὄνοµα πλεονάζειν δοκεῖ τῷ ε στοιχείῳ· παρὰ γὰρ τὸ τρῆµα συγκεῖσθαι πεπίστευται, καθάπερ τερηδών τις οὖσα. καὶ γίνεται µὲν ὑπὸ δριµέων χυµῶν διαβιβρωσκόντων, ὑποπίπτει δὲ κατ’ ἀρχὰς µὲν ἑτέρῳ γένει νοσήµατος. ὀστοῦ γοῦν τραχύτης µᾶλλον ἢ τερηδὼν ὀνοµάζεται. µείζονος δὲ τοῦ τρήµατος γενοµένου καὶ οἷον ὀπῆς τινος ἤδη φαινοµένης, τερηδὼν ὀνοµάζεται. καὶ µὴν καὶ τὸ θλάσµα τούτου τοῦ γένους ἐστὶν, ἐν µὲν τοῖς σαρκώδεσιν ὡς τὰ πολλὰ µέρεσι γιγνόµενον, ἔστιν ὅτε δὲ κᾀν τοῖς τῆς κεφαλῆς ὀστοῖς, ἐπὶ παίδων µάλιστα. δεῖ µὲν γὰρ εἴκειν εἰς ἑαυτὸ πάντως τὸ θλασθησόµενον, δεῖ δὲ αὐτὸ τοῦτο µαλακὸν εἶναι καὶ µὴ τελέως σκληρόν. ὥστε τῶν σαρκωδῶν ἔσται µορίων καὶ τῶν ἁπαλῶν ὀστῶν ὑπό τινος ἐµπεσόντος ἔξωθεν αὐτοῖς ἰσχυροῦ τε καὶ σκληροῦ σώµατος. ὅταν οὖν τῆς ἔξωθεν ἐπιφανείας τοῦ παθόντος οὕτω µορίου συνεχοῦς ἔτι φυλαττοµένης, ἐν τῷ βάθει γεννηθῶσι πολλαὶ καὶ σµικραὶ διαιρέσεις, θλάσµα τε καὶ θλάσις ὀνοµάζεται τὸ νόσηµα· κοιλότητος δέ τινος ἐµφαινοµένης, ἣν τὸ πλῆξαν ἐναπειργάσατο τῷ θλασθέντι, καλεῖται τὸ πάθος ἔνθλασις. ἀνάγκη µὲν οὖν ἅπασα κατ’ αὐτὴν τὴν πληγὴν εἰς ἑαυτὸ συνωθεῖσθαι καὶ κοῖλον γίγνεσθαι τὸ θλώµενον, ἢ οὐκ ἂν ἐνθλασθείη. διασώζεσθαι δὲ τὴν κοιλότητα τοῦ δρῶντος ἀπελθόντος οὐκ ἔτ’ ἀναγκαῖον. ἐπανέρχεται µὲν ὡς τὸ πολὺ τὰ µαλακὰ σύµπαντα, χωρισθέντος τοῦ πλήξαντος, εἰς τὴν ἀρχαίαν κατάστασιν. εἰ δὲ µὴ µόνον εἴσω χωρήσειε τὸ τῆς κεφαλῆς ὀστοῦν, ἀλλὰ καὶ ῥῆξίς τις αὐτῷ προσγένοιτο κατὰ τὴν ἐκτὸς ἐπιφάνειαν, σύνθετον ἤδη τὸ τοιοῦτον, καὶ οὐδὲν ὄνοµα κατ’ αὐτοῦ κείµενον ἔχοµεν εἰπεῖν παλαιόν. ἀλλὰ χρὴ λόγῳ δηλοῦν αὐτὸ µᾶλλον ἤπερ ὀνόµασιν ἐσχάτως χρῆσθαι βαρβάροις, οἷα πολλὰ τοῖς νεωτέροις ἰατροῖς ἐξεύρηται. συνεχείας δ’ ἐστὶ λύσις καὶ τὸ ῥῆγµα καὶ τὸ σπάσµα, τὸ µὲν ἐν σαρκώδει µορίῳ, τὸ δ’ ἐν νευρώδει συνιστάµενον. αἰτία δὲ καὶ τούτων τῆς γενέσεως ἐξαιφνίδιός τις, ἢ ἀνώµαλος, καὶ ἡ σφοδρὰ κίνησις, καὶ µάλισθ’ ὅταν ἄτριπτά τε καὶ ἀνώµαλα καὶ ἀθέρµαντα καὶ ἀµάλακτα πρὸς τὰς κινήσεις ἄγηται τὰ σώµατα. διασπᾶται γὰρ ἐν ταῖς τοιαύταις διαθέσεσι πολλὰ τῶν ἐν αὐτοῖς µορίων, συνελόντι δὲ φάναι, πάντα τὰ τοιούτου γένους τῶν νοσηµάτων αἴτια τὰ µὲν ἔξωθεν ὁρµᾶται, τὰ δὲ ἐξ αὐτοῦ τοῦ σώµατος· ἔξωθεν µὲν ὅσα τιτρώσκειν ἢ θλᾶν πέφυκεν, ἐξ αὐτοῦ δὲ τοῦ σώµατος ἄµετροί τε καὶ ἄτακτοι κινήσεις τοῦ ζώου, καί τινες ὑγρῶν µοχθηρίαι διαβιβρώσκειν πεφυκυῖαι. τοιαῦται γάρ τινες αἰτίαι καὶ αἱ τοῦ κοινοῦ νοσήµατος ἁπάντων τῶν µορίων, τῶν θ’ ἁπλῶν καὶ πρώτων, ἃ δὴ καὶ ὁµοιοµερῆ καλεῖται, καὶ τῶν ἐξ ἐκείνων συντιθεµένων, ἃ δὴ ὄργανά τε καὶ ὀργανικὰ προσαγορεύεται. τὰς δὲ τῶν συνθέτων νοσηµάτων αἰτίας οὐδὲν ἔτι χαλεπὸν ἐξευρίσκειν ἐκ τῶν εἰρηµένων συντιθεµένας. ὥστ’ ἐπειδὴ τοῦτο βουληθεὶς ἕκαστος ἑαυτῷ δυνατός ἐστιν ἐκπορίζεσθαι, καιρὸς ἂν εἴη µοι καὶ τοῦτον τὸν λόγον ἐνταυθοῖ καταπαύσαντι περὶ τῆς τῶν συµπτωµάτων διαφορᾶς ἐφεξῆς διελθεῖν.

О причинах болезней^[194]

1. Сколько всего существует болезней, простых и сложных, и каковы их разновидности, описано в другом сочинении^[195]. В настоящем же труде будут описаны причины каждой из болезней, начиная с простых, которыми болеют так называемые гомеомерные части тела живого существа, и заканчивая сложными, поражающими сложные части тела, именуемые также органами. Уже было показано, что, согласно тем, кто считает, что объединение и разделение основопологающей сущности приводит к рождению и гибели, любая болезнь гомеомерной части тела, являющейся простой [частью тела], представляет собой или какое-либо дурное смешение элементов, или нарушение непрерывности его частей. Те же, кто не рассматривают единство тела [как главенствующее начало], но признают наличие некоторого пустого пространства в устройстве тела в целом, считают, что болезнь представляет собой несоразмерность пор или распад чувственно воспринимаемого единства. Мы же начнем рассмотрение причин каждой из болезней, опираясь на первое предположение, которое мы определенно считаем истинным. Как мы помним, нами были рассмотрены четыре простых и четыре сложных болезни. Иногда в теле образовывался избыток только холода, или только тепла, или же одного из другой пары противоположностей — сухого и влажного. Иногда же происходит сочетание избытков различных сущностей — горячего и сухого, или холодного и сухого, или холодного и влажного, или горячего и влажного.

2. Теперь же давайте рассмотрим, каковы причины развития каждой из упомянутых болезней, начиная с дурного смешения, вызывающего появление сильного жара. Это станет понятным, если мы обратимся к рассмотрению случаев с многими другими телами, которые подвергаются нагреванию. Сильное тепло может возникать либо благодаря какому-либо движению, либо из-за процесса гниения, либо от близости к другому, более горячему телу, либо вследствие сжатия (στέγνωσις). Выделение тепла всегда происходит также после приема пищи. Во время движения тепло возникает в том случае, если человек занимается какими-либо упражнениями, трет друг об друга два камня или два куска дерева или же раздувает огонь. Процесс гниения также вырабатывает тепло, что в особенности видно на примере гниения семян или фекалий. Однажды я сам наблюдал воспламенение гниющего голубиного помета^[196]. Расположенные поблизости от более горячих тел предметы нагреваются от соприкосновения с ними. Это очевидно на примере бани, летнего солнца или любого пламени. Также если зимой в большом доме закрыть все выходы и развести огонь, то в нем будет накапливаться тепло, если же дом будет открыт со всех сторон, то тепло улетучится. Подобным же образом бани и печи накапливают внутри себя тепло. Кроме того, и сжатие может быть причиной сильного нагревания. На примере дров для костра очевидно, что чем суше дрова, тем лучше из них разгорается сильный огонь, в то время как сырые дрова, особенно если сложить их в большую кучу, становятся очень тяжелыми и гасят любой, даже случайный, огонь.

Что же является причиной каждого из этих состояний в теле живого существа? Люди, слишком интенсивно занимающиеся упражнениями, чувствуют утомление. Это связано с излишним нагреванием суставов и мышц, более сильным, чем предусмотрено природой. Избыток тепла появляется именно в движущихся частях [тела]. И если тепло остается там или раньше времени высвобождается, прежде чем распределится по всему телу живого существа, то результатом этого будет только утомление^[197]. И наоборот, если [тепло] распространяется по всему телу, то такая болезнь называется лихорадкой и представляет собой избыток тепла во всем теле живого существа. Таким же образом гнев, который представляет собой кипение жара вокруг сердца, распределяясь за счет излишнего движения, время от времени создает лихорадочные ощущения, охватывающие все тело. Более того, все, что гниет в теле живого существа, производит излишек тепла в тех частях, где происходит гниение, — таким образом возникают рожистое воспаление, герпес, пустулы (ἄνθρακες), другие разновидности воспалений (φλεγµοναὶ) и отеки желез (φύγεθλα), во время которых воспаленная часть часто повышает до своей собственной температуру всего тела, то есть вызывает лихорадку. Таким образом, из сказанного понятно, что третья причина излишнего тепла, возникающего в телах живых существ, заключается в так называемом перегревании (ἔγκαυσις). Во всех случаях когда возникают опухоли в паху (βουβῶνες), воспалительные [заболевания] (φλεγµοναί), рожистое воспаление и все болезни, вызывающие жар, то в первую очередь нагреваются воспаленные части тела, а затем они сообщают тепло прилежащим частям, а те, в свою очередь, нагревают уже части, соприкасающиеся с ними. Таким образом, когда неправильное смешение [жидкостей] соприкасается с первопричиной (ἀρχή) природного тепла, то все тело становится подвержено влиянию этой первопричины. Ведь когда человек обнажен и долгое время пребывает под солнечными лучами, то все его тело чрезвычайно перегревается. У одетых же людей нагревается только голова. Все это может являться причиной теплового удара. Поэтому лихорадка возникает в том случае, когда тепло распространяется по всему телу. Четвертый род причин, увеличивающий природное тепло, включает в себя охлаждение и сжатие.

При очень сильном охлаждении, как и при плавании в воде, содержащей квасцы, а также в случаях, подобных этим, происходят сжатие и утолщение кожи, что ведет к закупорке ее пор, в результате чего газы, которые должны выдыхаться кожей, запираются внутри. Если же эти газы окажутся грязными, то возникнет лихорадка. Пятый фактор, способствующий повышению температуры, — употребление острой и горячей еды, такой как чеснок, лук-порей, репчатый лук и другие подобные продукты. Более того, подобная пища способна вызвать лихорадку. Также лихорадочное состояние может возникнуть у людей при употреблении большого количества согревающих напитков, а также старого и горького вина. На появление лихорадки влияет и прием возбуждающих медикаментов, а также лекарств, созданных на основе ядов. При этом многие задаются вопросом: почему лихорадочное состояние не всегда возникает в силу указанных причин? Ответ может заключаться не только в неравной величине этих причин, но и в самом состоянии, вызванном данной причиной. Это состояние тела может быть лучше или хуже, да и сами тела живых существ могут сильно различаться между собой в том, насколько легко они выводятся из естественного состояния.

Итак, мы разобрались, почему не каждый род движения вызывает утомление. Но при этом тебе должно быть ясно следующее: если движение не было сильнее или больше, чем предусматривается природным устройством суставов и мышц, то подобное движение вообще не вызывает усталости. На этом же основании следует понимать, что реальное состояние усталости, не будучи сильным и не имея существенной длительности, не сможет причинить вред телу в целом. Или небольшое движение не может вызвать усталость, а небольшая усталость точно может быть причиной лихорадки? Может быть, все дело в относительном действии движения и (абсолютном. — Примеч. пер.) действии усталости? Ведь тела атлетов способнывыдерживать длительные и резкие движения, не испытывая при этом усталости, мы же, обычные люди, даже если попытаемся приложить чуть большие [физические] усилия, чем нам привычно, немедленно утомляемся. Обо всем этом известно каждому, независимо от его умственных способностей. Поэтому нет ничего удивительного, что кто-то может очень сильно напрячься, но при этом у него не повысится температура. Если напряжение не было сильным, длилось недолго и не превышало возможности тела, а также если само упражнение было кратким или ненапряженным, то есть не превосходило природное устройство человека, то оно не будет причиной усталости. Усталость же может вызвать лихорадочное состояние, даже если она невелика, непродолжительна и слабее, чем сила страдающего тела. Но это можно видеть и на примере огня — вещества, действующего сильнее всего. Ведь охлажденные предметы в нем сразу не сгорят, но загорятся лишь через некоторое время и в сильном пламени, подобно тому как, приходя с сильного холода, мы можем спокойно провести рукой сквозь пламя без вреда для нее. Именно это явление не позволяет загореться сразу всем дровам. Так, сухой хворост сгорает мгновенно при первом касании огня, тогда как влажной и зеленой древесине, чтобы загореться, требуется много времени и сильное пламя. Если все вышеописанное, как в случае с огнем, известно, то почему мы удивляемся тому, что в случае с усталостью требуются сила и длительность воздействия, а также готовность тела к повышению температуры? Было бы лучше этому не удивляться, но рассмотреть, какие качества тела живого существа приводят к тому, что оно становится подверженным нагреванию по природе своей, а какое нагревается тяжело. Обо всем этом мы поговорим далее. Теперь же давайте не будем удивляться тому, что для исполнения любого действия требуются время и усилия, а также способность объекта воздействия поддаваться такому воздействию. Независимо от сказанного ясно, что у огня не появится возможность загореться, а меч не сможет рубить, ни другие самые сильные предметы не будут способны оказать своего действия, если не пройдет надлежащее время. Кроме того, вы не стали бы, например, подливать в горящую лампу неразбавленное масло, тем более воду, и не стали бы рубить мечом камень или алмаз. Так почему же вы считаете, что усталость, жар, холод и подобные явления должны обязательно вызывать лихорадку, даже будучи легкими, кратковременными или находящимися в теле, неспособном к нагреву? То, что уже нагрето, более восприимчиво к дальнейшему нагреву, подобно тому как нечто охлажденное может быть охлаждено еще больше, тогда как обратные действия к каждому из них неприменимы. Следовательно, замешательство тех, кто утверждает подобное, возникает от глупости и невежества. Что же касается тех, кто с готовностью и без оглядки утверждает, что лихорадка никогда не возникает в связи с любой из перечисленных [причин], то их следует пожалеть за глупость или осудить за страсть к спорам. Их софистические доводы были опровергнуты в другом сочинении — «О предварительных причинах». Здесь же не место убеждать тех, кто ошибается, поэтому перейдем сразу к познанию истины. Итак, будем придерживаться предложенной темы, в качестве которой мы избрали внутренние причины каждой из простых болезней, а также внешние причины болезней. Нет ничего зазорного в том, чтобы согласиться с теми, кто для ясности разделяет эти понятия именно таким образом. Они называют внутренними причинами болезней противоречащие природе состояния или движения тела, а внешние факторы, оказывающие сильное влияние на тело и изменяющие его состояние, называют внешними причинами болезней.

3. В общих чертах мы изложили причины горячих болезней, и поэтому перейдем теперь к холодным. Существует много причин таких болезней, например воздействие холодных вещей, количество и качество того, что мы едим и пьем, а также уплотнение и разрежение, кроме того, причинами таких болезней могут быть лень и несоразмерное движение. Ведь именно эти причины гасят и сам огонь. Так, если вы положите значительное количество снега на слабый огонь или нальете на него холодную воду, то вы его сразу потушите. Если же климат и погода будут крайне холодными, как, например, зимой в районе Истра, то можно увидеть, как не только факел, вынесенный на улицу, немедленно тухнет, но то же происходит и с любым другим небольшим огнем. Таким образом, огонь затухает при взаимодействии с очень холодными вещами. Огонь может также потухнуть от недостатка или, наоборот, избытка вещей, которые по природе своей питают его. Если вы положите сразу большое количество дров на небольшой огонь, то вы затушите его этим чрезмерным количеством. Если вы вовсе не положите дров в огонь или положите их в недостаточном количестве, то вы увидите, как он затухает из-за нехватки или малого количества питания. Я предполагаю, что таким же образом мы видим, как затухает факел из-за недостатка или избытка соответствующего питания. Если вы не обеспечите достаточное количество масла для него или если вы нальете в него неразбавленное масло, то в любом случае вы его быстро потушите. Даже если вы используете топливо в большом количестве, но такого качества, из-за которого оно или совсем не разгорается, или разгорается с большим трудом, то пламя сразу уменьшится, словно вы подлили в огонь масла, смешанного с водой. Кроме того, если вы преградите доступ окружающего воздуха к огню или воздух будет разрежен, то вы сразу увидите, как пламя быстро затухает и исчезает. Оно гаснет, если вы поставите его под медицинскую банку или крышку кухонной печи или сделаете что-либо подобное. Все это похоже на то, что происходит, если закрыть все отверстия печи. Если вы разжигаете огонь под палящим солнцем или в теплом и солнечном месте или если вы поместили его рядом с другим более сильным огнем, то вы сразу увидите, что затухает менее сильное пламя, что происходит в результате разжижающего и рассеивающего действия более сильного внешнего пламени. Совершенно ясно, что пламя будет разгораться сильно или слабо в зависимости от того, насколько сильно вы его будете раздувать. Сила огня увеличится только тогда, когда вы будете раздувать его постепенно, без спешки, если же начать сильно раздувать огонь, то он затухнет и рассеется. Таким образом, потоки воздуха должны всегда совпадать с силой огня, только в этом случае они принесут ему пользу.

Сильные потоки будут рассеивать огонь, а не раздувать его. И отсюда ясно, что для огня необходимо создать дополнительное движение воздуха, чтобы он увеличился, но оно не должно быть чрезмерным. Если это движение будет слишком сильным, то пламя не вспыхнет, если же движение воздуха, поступающего снаружи, будет достаточным, то огонь быстро распространится. То же касается и первой причины холодных болезней: они возникают от внешнего холода, иногда от самого контакта с ним, иногда от его силы. Поэтому плавание в холодной воде или случайное падение в нее, а также путешествия по холодным местам вредят человеку. Из-за этого, и я это знаю, некоторые люди умирали, прежде чем добирались домой. Согласно же второй причине, чрезмерное употребление вина вызывает слабоумие, эпилептические припадки и апоплексию, сопровождающиеся потерей всякой чувствительности, хотя само по себе вино в умеренном количестве увеличивает интенсивность внутреннего тепла. К этой же причине возникновения холодных болезней относится и чрезмерное употребление того, что для живых существ является самой полезной и питательной пищей. При этом многое из того, что мы едим и пьем и что очень холодно по своей природе, также является причиной простудных заболеваний. Среди таких вещей — мак, мандрагора, белена и болиголов, которые убивают из-за степени присущего им холода. Чрезмерное сжатие, которое мы определили как третью причину холодных болезней, приводит к заторможенности (κάρος), коме (κῶµα) и апоплексии (ἀποπληξία). Вот что говорит по этому поводу Гиппократ: «Если человек внезапно немеет, это говорит о том, что тело поражено закупоркой сосудов»^[198]. Как и другие древние врачи, он называет оба рода кровеносных сосудов венами, что и отличает его от врачей нашего времени, которые обозначают этим термином только сосуды, неспособные пульсировать. Когда артерии у живого существа перекрыты, то они полны крови, так что в них не остается пустого пространства, куда бы они смогли всасывать воздух при расширении. Тем самым внутреннее тепло также закупоривается. Пораженные сосуды быстро становятся неподвижными и нечувствительными по всему телу. Мы также показали это в сочинении «Об использовании пульсов»^[199]: артерии пульсируют для поддержания соразмерного количества тепла во всех частях тела живого организма. В этом сочинении также было сказано о роли дыхания, поддерживающего подходящее к сердцу тепло. Теперь же вернемся к нашей теме. Если лишить пламя притока воздуха, закрыв его крышкой, банкой или чем-либо подобным, то оно немедленно погаснет. Также можно убить живое существо, если перекрыть ему доступ к воздуху. Например, доступу тепла к сердцу способствует воздух, проходящий через горловой канал. Стоит только перекрыть этот канал, как доступ тепла прекратится, и живое существо умрет. Тепло расходится по артериям благодаря сердцу, а также выходит в окружающий воздух, проходя через горло и через кожу. Сердце вздувается, расширяясь, выводит загрязнения, тем самым сохраняя природную соразмерность в организме. Если же происходит закупорка артерий либо благодаря избытку крови, как мы уже раньше отмечали, либо из-за некой закупорки в их устьях (ἐν τοῖς στόµασιν), то воздух перестает поступать вообще, тепло исчезает, а организм, оказавшийся в таком состоянии, умирает. Тем не менее когда происходит некоторое умеренное сжатие, то с природным теплом не обязательно будут происходить подобные вещи. Но если организм загрязнен, то чрезмерный избыток соков, возникающий в нем, повлияет на природное тепло одним образом, а если то, что должно испариться, только приятно и благо, то другим образом. Каждое из этих поражений организма носит двойственный характер. Различие между ними заключается в следующем. Если в первом случае, когда в организме нормальная кровь, не замутненная в результате нежелательного присутствия [вредных веществ], эту кровь нагреть, она даст полезное испарение, не содержащее в себе ничего огненного или острого. Разумеется, такой организм при умеренном сокращении становится либо полнокровным, либо более горячим, чем положено по природе. Полнокровие появляется у тех, кто ведет сидячий образ жизни, поскольку те [вредные] вещества, которые выводятся при тяжелом труде, сохраняются в организме. У тех же, кто много трудится, тело станет более горячим, так как природное тепло увеличивается при движении, если оно не выдыхается из-за того, что тело сжато. Из-за избытка вредных веществ, препятствующих испарению тепла, и появляется лихорадка. В результате природное тепло либо подавляется, либо ослабевает. Тот или иной случай наступит в зависимости от количества вредных веществ и степени сжатия. Если в организме существует потребность избавиться от излишка вредных веществ и велико сжатие, то возникает опасность угасания природного тепла, которое подавляется этим излишком. И наоборот, если излишек [вредных веществ] небольшой и сжатие незначительно, то из-за избытка природного тепла может возникнуть лихорадка. Совершенно ясно, что для понимания этого необходимо знать как природные, так и приобретенные свойства тела, и понимать, в какой степени в нем происходит испарение вредных веществ. Это мы обсудим в другом сочинении, посвященном методу лечения^[200]. Но вернемся к нашей теме. Как уже было сказано, сокращение органов часто является причиной охлаждения, как, впрочем, и разрежение, когда оно больше обычного рассеивает внутреннее тепло, делая тело холоднее. И эти процессы происходят во всем теле живого существа, хотя и не одинаковым образом в каждой его части, независимо от того, подвержена она сжатию или, наоборот, расширению. Ведь если в результате закупорок или переполнения артерий весь организм может быть подвержен заболеванию, а та или иная часть пострадает из-за пораженных артерий, находящихся в ней, то естественно, что в одинаковой степени подвержены заболеванию все отдельные части тела. При этом как лекарства для наружного применения, так и лечебные и прохладные воды, и сами климат и погода могут быть причиной чрезмерного сжатия или расширения в той или иной части тела. При этом повязки, сильно стягивающие больное место или место, находящееся выше его, являются причиной охлаждения и омертвения этой части, лишая ее связи с остальным телом, препятствуя тем самым поступлению к ней природного тепла и силы, движущей артерии.

4. Уже достаточно было сказано о болезнях, возникающих из-за тепла или холода. Далее обсудим болезни, возникающие из-за сухости. Если кто-либо очень много работает, и потеет, и при этом ест редко, и употребляет в пищу продукты, оказывающие высушивающее действие, и, кроме того, имеет сухое телосложение, то он легко может заболеть сухой болезнью. То же самое происходит, когда человек отягощен заботами и страдает тяжелой бессонницей. Часто и засушливый климат является причиной сухих болезней тел живых существ. Также они могут быть вызваны плаванием в азотной, серной, содержащей квасцы или битум или иной подобной воде. Более того, лекарства, сушащие по своему действию, как внутреннего, так и наружного применения, также вызывают обезвоживание. Об этом подробнее сказано в сочинении о лекарствах^[201].

5. Таковы причины сухих болезней. Их противоположность — влажные болезни, вызываемые очень влажной пищей, злоупотреблением вином, роскошным образом жизни, удовольствиями, а также частыми пресными ванными после еды. Сюда же относится праздный и бездеятельный образ жизни, а также дождливый и влажный климат в сочетании с лекарствами, оказывающими увлажняющее действие.

6. При этом очевидно, что причины сложных болезней также сложны. Например, если совпадут горячие и сухие причины болезни, то заболевание будет горячим и сухим, если же причины будут горячими и влажными, то и сама болезнь будет горячей и влажной. Это также верно и в случае двух оставшихся сочетаний — влажности и холода, сухости и холода.

Теперь же перейдем к тому, что еще осталось разъяснить и определить: тело часто претерпевает изменения под влиянием нескольких однородных причин, но часто и под влиянием причин, противоположных по своему действию, и иногда верх одерживают более многочисленные, а иногда — более длительно действующие, иногда — более сильные причины, и иногда тело получает одинаковый вред от того и другого вида причин. И хотя кажется, что невозможно, чтобы одно и то же тело было одновременно более горячим и более холодным или более влажным и более сухим, чем положено по природе, это именно так. Это называется неправильным смешением сущностей, но об этом нами было сказано в другом сочинении. Поэтому сейчас нет необходимости пространно рассуждать об этом, но следует рассмотреть оставшиеся роды болезней и определить их причины. В этой связи разумно будет снова вспомнить то, что уже было сказано о различии болезней: иногда тела подвержены изменению из-за соотношения четырех природных сущностей, ведь никакое другое вещество не проникает в природу тел извне, а иногда они [тела] наполняются потоками жидкости, влажной по форме, но не по своему действию. Древние врачи и философы обсуждали действие таких жидкостей. Мы уже писали об этом в других наших сочинениях, в том числе в трактате о лекарствах^[202]. Теперь же поговорим лишь о том, что относится к настоящему обсуждению.

Итак, желтая желчь — горячая и сухая по своим свойствам, черная — сухая и холодная, кровь — влажная и горячая, а флегма — холодная и влажная. Иногда каждая из перечисленных телесных жидкостей течет сама по себе, а иногда смешивается с другими, что вызывает весьма разнообразные состояния при опухолях, скиррах и воспалениях разных частей тела. Например, к этому виду болезней относятся пустулы (ἄνθραξ), раковые опухоли (καρκίνος), герпес, рожи (гангрена) (γάγγραινα), опухоли желез (φύγεθλα), фагедайны (φᾰγέδαινα) и сатириазы. Кроме того, псориаз, рыхлые опухоли, грибки стригущего лишая, кисты, ганглии и стеатомы (στεάτωµα) — все эти заболевания возникают в результате прилива крови или иной жидкости. Эти болезни, как, впрочем, и все упомянутые ранее, отличаются друг от друга тем, что некоторые вызываются флегмой, некоторые кровью, некоторые желтой желчью, некоторые черной желчью или соком, не вполне противным природе. Но какова бы ни была болезнь, она в любом случае относится к одному из ранее обсуждаемых родов. Жидкость всегда будет либо горячей и сухой, либо горячей и влажной, либо холодной и сухой, либо холодной и влажной. Но если эта жидкость слишком плотна и холодна, то она выходит за определения флегмы, соответствующей природе, и, скорее всего, представляет собой иное образование. Но это, очевидно, не относится к описываемому случаю. Если какая-либо [жидкость] влажна и холодна, то она относится к роду флегмы. Также если жидкость суха и горяча, то она родственна желтой желчи. Об этом подробно было сказано в других сочинениях. Поэтому теперь нет необходимости рассказывать о них подробно, тем более что эти вопросы будут еще раз разобраны в сочинении «О методе врачевания»^[203]. Но вернемся к разбираемым нами вопросам. Все подобные болезни появляются в том случае, если природа избавляется от излишков и того, что неестественно. Это говорилось и многими прежними врачами, но еще никто не описывал, каким образом происходит извержение [лишнего]. Мы припишем природе [несуществующие] способность рассуждать и разум, если просто скажем, что она переводит из своих частей в чужие все, что есть в ней дурного. Однако мы ясно понимаем, что разрешение болезней происходит именно по этой причине. Однако мои предшественники не объяснили, каким именно образом это происходит, так как не могли разъяснить природных способностей, о которых мы уже говорили в других сочинениях. Они также не могли показать, сколь велики эти способности, каковы они и каковы их действия. Но теперь, по крайней мере, не сложно разобраться во всем этом, используя выводы, сделанные в упомянутых наших сочинениях^[204]. Существуют четыре способности, которыми обладает каждая часть тела, как человека и животного, так и растения: привлечение подобного, удержание, изменение и выделение избыточного, которое носит двойственный характер — избыток бывает количественный и качественный. Кроме того, поскольку части тела неравны по своей силе, но более важные части изначально самой природой созданы более сильными, то вполне естественно, что вредные и избыточные вещества, находящиеся в теле, стремятся к менее важным частям. Тем самым избыток [веществ] выводится из более сильных частей тела и, будучи неспособным нигде остановиться, доходит до самых слабых частей. Это происходит по разным причинам в разных случаях: или эта часть тела становится слабой уже во время формирования живого существа, или повреждается постепенно, или слаба по своей природе, как, например, кожа. Она создана не для выполнения функций [организма], а носит вторичный характер и используется другими, более сильными функциональными частями тела. Кожа — это некое природное покрытие, или одежда живого существа, она не обеспечивает для него пищеварение, не распределяет питательные вещества, не образует кровь, пульс, дыхание, не связана ни с каким произвольным движением, не исполняет никакой функции. При этом она расположена внешне по отношению ко всем [частям тела], поэтому на нее воздействуют излишки из всего организма. С самого начала природа создала многие части тела для удаления излишков в такой степени, что этого достаточно для здоровья. Болезнь возникает, когда происходит некое внешнее воздействие на живой организм либо из-за неправильного образа жизни в нем возникает чрезмерный избыток веществ. Если возникает такое состояние, а естественным образом предназначенные для этого части тела не справляются с выведением большого количества излишков, то в этом случае течение крови или жидкости направлено от более сильных к более слабым частям. Также иногда случается, что если каналы, через которые должно происходить опорожнение, сужены, то кровь и жидкости текут в другие места. Это и есть причина всех ранее упомянутых болезней. Теперь поговорим вот о чем. Повреждение [организма] может усиливаться из-за несоразмерности начал в нем: излишек веществ не может выйти, что и приводит к гниению. Тем самым начала, составляющие тело, ухудшаются, а телесная жидкость, [состоящая из них], текущая последовательно по всему телу, также теряет свои полезные свойства.

7. Мы рассмотрели особые болезни, присущие гомеомерным частям тела, далее мы поговорим о болезнях сложных частей тела, начиная с их первого рода, то есть со структурных заболеваний. Они случаются, когда форма части тела, соответствующая природе, искажается, появляется лишняя гладкость или шероховатость, а также повреждаются каналы. Причины искажения формы, соответствующей природе, таковы: во-первых, патологическая форма того, что формируется еще в чреве, когда избыток вещества и его дурное качество препятствуют природным движениям семени; во-вторых, это то, что относится непосредственно к рождению или связано с неправильным пеленанием. Будучи все еще мягкими и почти жидкими, тела новорожденных с легкостью изменяются, если повитуха принимает роды ненадлежащим образом или пеленание происходит не так, как надо. Это может произойти по той причине, что няни и повитухи неправильно принимают роды и укладывают младенцев, неправильно моют их и пеленают. Во всех этих случаях — если кто-либо обращается [с младенцем] неправильно — данная природой форма каждой конечности может быть легко деформирована и разрушена. Более того, случается, что в результате дальнейшего развития многие из конечностей деформируются вследствии излишнего или недостаточного движения, например, когда новорожденному позволяют вставать и ходить раньше положенного времени или когда он совершает слишком резкие движения. Избыточность препятствует развитию природных функций, а преждевременные и интенсивные движения воздействуют на конечности и искажают их, чего, естественно, не должно быть.

Надо учитывать, что ноги из-за тяжести опирающегося на них тела выгибаются либо внутрь, либо наружу по отношению к изначальному положению. У тех, у кого ноги прямее, чем должны быть по природе, они затем выгибаются наружу, а у тех, у кого они кривее, чем следует, — выворачиваются внутрь. «Выгибом наружу» я называю искривление вовне, а «выгибом внутрь» — противоположное состояние. Части грудной клетки часто деформируются нянями, которые плохо пеленают дитя в первые дни ухода за ребенком. Мы часто можем это увидеть на примере молодых девушек. Если их няни хотят, чтобы области в бедрах и боках были значительно больше, чем область вокруг груди, полностью перевязывают эти места по кругу, прочно связывая все части по направлению к лопаткам и грудной клетке. Если в результате перевязывания создается неравномерное напряжение, то это приводит либо к тому, что груди начинают выступать вперед, либо противоположные части тела выступают в позвоночнике. Иногда бывает так, что спина как будто разломана пополам и разворачивается в стороны, так что кажется, будто одна лопатка не выросла, остается маленькой и ее почти не видно под одеждой, в то время как другая гораздо больше, чем ей следовало бы быть, и выпирает и наклонена вперед. Все эти искажения формы грудной клетки возникают в результате ошибок и невежества нянь, не знающих, как правильно и равномерно пеленать. Таким же образом врачи часто повреждают сломанные конечности, если их неправильно перевяжут или неправильно установят [шину]. Кроме того, даже если врач не совершает никакой ошибки, человек с переломом конечности сам может стать причиной собственного уродства, если начинает нагружать конечность до того, как она срастется. Также естественная форма той или иной части тела может теряться в результате раздробления, например при переломе носа, или при разрушении краев круглого отверстия, например, в случае повреждения полости сустава, а иногда — в результате удаления костей или большого количества плоти, которая затем нарастает неравномерно. Существует еще один вид нарушений формы тела — избыточная или недостаточная масса тела у слишком тучных или слишком тощих. Это может быть свойственно как какой-либо одной части, так и всему телу. Так, очевидно, искажает форму тела так называемая слоновая болезнь, а также истощение. Истощение (φθόη) также может полностью изменить форму тела. Те, у кого есть признаки слоновой болезни, имеют задранный нос, толстые губы и явно оттопыренные уши, их внешний облик напоминает сатиров. Тощие же люди наделены острым носом, у них впалые виски, запавшие глаза и их руки с лопатками напоминают свисающие крылья. Во всех этих случаях природная форма разрушается по основной причине. То же самое происходит, если больной парализован, имеет нагноение, страдает воспалением и скирром, или у него порваны или растянуты жилы, или имеются жесткие разъедающие язвы.

Во всех описанных [случаях] часть тела по разным причинам и в разное время отклоняется на одну сторону. Например, у тех, кто парализован с одной стороны, тело стянуто вовлеченными в болезненное состояние мышцами. То же самое наблюдается во время односторонних судорог как следствия конвульсий. И воспаления, и отвердения, и жесткие рубцы, и все подобные поражения втягивают в себя [ту ткань], которая примыкает к ним, и тем самым искажают [пораженную] часть тела. Кроме того, в местах, где удалены нервы и сухожилия или они парализованы, состояние натянутых и находящихся в противоестественном положении сухожилий приводит к тому, что вся эта часть тела стягивается к ним, таким образом, эти по сути разные явления могут быть причиной неравномерного напряжения в одном месте, которое искажает [пораженную] часть тела. Думаю, что уже достаточно сказано про искаженные природные формы.

Но и внутренние полости частей тела подвергаются поражению, причиной которого могут служить сращение, сужение, какое-либо препятствие, сжатие, паралич или [противоестественный] анастомоз. Это происходит, когда внутренняя поверхность самой полости покрывается язвами, а затем пораженные язвами части соединяются друг с другом, что приводит к разрушению природного устройства. К поражению приводит неестественно растущая плоть или какой-либо другой неестественный нарост, а также отвердения, воспаления, нарывы, возникающие в определенных оболочках органов, если неестественный отек занимает полость изнутри, сужая ее. Кроме того, отложения вязких и густых жидкостей или камней и различных сгустков приводят к таким же состояниям полостей. Также если что-то из того, что пришло извне, сильно теснит, то по необходимости во внутреннюю полость будет вытеснено что-то из окружающего ее тела.

Когда органы разрушаются сами по себе, они точно так же соединяются под воздействием вяжущих веществ, сжимаются вследствие охлаждения или иссушаются в результате высыхания. Очевидно, что эти процессы будут в первую очередь сжимать каналы, а затем — сами полости. При этом отверстия каналов не только сужаются, но часто каналы становятся полностью «слепыми» (т. е. заросшими с одной стороны. — Примеч. пер.). Такое сужение происходит вследствие так называемой удерживающей способности, создающей чрезмерное давление, сжимающее отверстия каналов до крайней степени. Таким же образом причиной разрежения (µάνωσις) может стать неумеренное движение, а также слабость задерживающей [способности], некое лекарство или жидкость, способствующие открытию канала, или несоразмерный объем жидкостей в частях тела, или смешение начал в окружающей среде, способствующее образованию избытка влажности и тепла. По сути, именно они являются причинами этих [болезненных] состояний, относящихся к полостям и каналам. Все понятно и с очевидностью следует из того, что было изложено ранее. Те же, кто желает утверждать, что причинами такого рода вещей являются лишь заболевания гомеомерных частей тела, полагают, что эти [тела] сложены из частиц и пор. Я думаю, что нет смысла отдельно говорить о них, так как их предположения ложные.

Но вернемся к нашей теме и поговорим о причинах других заболеваний, касающихся структуры частей тела (διαπλασµός). Происхождение таких заболеваний может быть двух видов: части тела могут стать либо неестественно грубыми, либо неестественно гладкими. Так, некоторые части тела, которые ранее были гладкими, становятся грубыми, а другие, которые ранее были грубыми, становятся гладкими. Первое происходит, если эти части подверглись воздействию едких жидкостей или лекарств, второе — при увлажнении частей тела жирными или вязкими жидкостями. Данные процессы ясно видны в костях, где они иногда происходят из-за врачей, которые лечат недолжным образом, а иногда из-за самой природы жидкостей, находящихся в живых организмах. В глазах и горле жесткость появляется не только по этим причинам, но также из-за едких паров, пыли или дыма, а в пищеводе, желудке и кишечнике — из-за излишков, образующихся в самом теле, а также из-за качества еды и напитков, в которых имеются вредные вещества. Ясно, что каждая из причин шероховатости при своем усилении приводит к появлению язв в мясистых частях тела либо ведет к разрушению в костях. Поэтому данные причины относятся к первому роду заболеваний, искажающих форму тела.

8. Ко второму же роду относятся заболевания, при которых разрушается одна из [частей тела], соответствующая природе, или имеет место отрезание, выжигание, гниение или сильное переохлаждение. Причины охлаждения обсуждались выше. Гниение в некоторых случаях происходит из-за лекарств, которые по своей природе вызывают его, или продуктов жизнедеятельности, образовавшихся в самом организме, а иногда, как было сказано, из-за отсутствия доступа воздуха. Если появляется нечто лишнее, что не относится к формам, соответствующим природе, то это состояние относится к болезням, искажающим число частей тела. Но если добавляется то, что имеет форму, согласную с природой, то причиной может быть избыток хорошей плоти. Если же вновь возникшая ткань имеет форму, которая противоречит природе, то это связано с качеством плоти, также противоречит природе. Объем [вновь возникшей ткани] в обоих случаях должен быть значительным, иначе не будет возможности ни сформировать то, что полезно, ни избавиться от того, что является вредным. Лишняя ткань либо формирует новый нарост, наподобие шестого пальца или чего-то подобного, либо в частях, уже сформированных, обнаруживает чрезмерный рост, сопровождаясь изъязвлением, как, например, при крыловидной плеве в глазах. Она формирует [опасный] излишек ткани, например ганглии, кисты, сальные опухоли, жировые опухоли и тому подобное.

9. Кроме того, размер частей тела увеличивается с увеличением количества хорошей плоти или ростом сил, а уменьшается из-за противоположных причин, когда отрезание, ожог, гниение или некроз от сильного холода разрушают какую-либо часть тела таким образом, что остается поврежденная ткань.

10. Некоторые заболевания из тех, что связаны с нарушением положения частей тела, могут протекать быстро и стремительно, при этом некоторые из них возникают из-за избытка влаги в суставах, увлажнения и расслабления связок, что делает все сочленение костей пораженным из-за возникшей вязкости. В некоторых случаях, когда диски вокруг сустава разрушены, на концах костей возникают отложения^[205]. У некоторых людей суставы с самого начала вывернуты, наклонены вперед и выступают [за свои пределы]. Все описанные причины вызывают смещение костей. При кишечных грыжах и так называемых грыжах сальника канал, ведущий от брюшины к семенникам, всегда расширяется, а иногда и разрывается, в результате чего сальник или какая-то часть кишечника оседает (букв.: соскальзывает. — Примеч. пер.) в этот канал или в чресла. Кишечник меняет свое обычное положение и в том случае, когда он выпадает из-за расширения брюшины. Часто при ранениях грудной клетки также выпадает часть легкого. Точно так же роговица^[206] [глаза] страдает, когда мембрана сосудистой оболочки очень ослабевает. Кроме того, если какой-либо из внутренних органов искривляется при падении или сдавливается, то это тоже будет болезнью, связанной с нарушением положения и деформацией частей тела, помимо случаев, упоминавшихся ранее. Связь между соседними частями разрушается тогда, когда некие части тела срастаются неправильно либо когда какая-то связка или группа связок ослаблена, напряжена или разорвана. Очевидно, что любая из этих болезней возникает из-за определенных причин.

11. Следует сказать о причинах еще одного рода заболеваний, общего для всех частей, будь то гомеомерные, совсем простые или сложные. Я называю весь этот род заболеваний разрушением единства или разрушением непрерывности; в любом случае я хотел бы надеяться, что это название будет понятным для того, кто его услышит. Ведь мы не получили от наших предшественников никакого определенного названия для этого вида заболеваний, хотя для ряда его подвидов названия есть: перелом или костоеда для нарушения непрерывности кости, язва или рана при нарушении непрерывности плоти.

Что касается повреждений костей головы, то существует гораздо больше терминов для обозначений этих [повреждений]. То, что похоже на перелом в других костях, называется здесь «трещиной» или «разрывом», а если что-то острое ударяет по ним или режет, это [называют] «раной» или «трещиной». Термин «τερηδών» (костоеда) произведен, кажется, от слова «τρῆµα» (дыра, отверстие) посредством добавления в него буквы «ε», словно там находится какой-то червь^[207]. Когда же кости разъедаются под влиянием едких жидкостей, то это уже относится к совершенно другому роду заболеваний. В любом случае это заболевание называется шероховатостью кости, а не костоедой. Если же возникает большее отверстие (τρῆµα), то такое заболевание называется костоедой. Кроме того, разрушение относится к данному роду и происходит в большинстве случаев в мясистых частях, хотя иногда наблюдается также и в костях головы, особенно у детей. Даже если это разрушение нормально восстановится само по себе, то это место обязательно остается гибким и не имеет достаточной твердости. Также [разрушение] мясистых частей и мягких костей может происходить по причине падения на них извне какого-то тяжелого и жесткого предмета. В этом случае даже если внешняя, видимая поверхность части тела, которая была повреждена, еще сохраняет свою целостность, то в глубине у нее это повреждение вызывает множество мелких разрывов, и такая болезнь называется разрушением или ушибом. Такое состояние именуется «вдавливанием», когда от удара образуются некоторые [внутренние] полости, а с внешней стороны виден синяк. При этом все, что стоит на пути удара, в любом случае вдавливается внутрь, и при вдавливании образуется полость, в противном случае вдавливание не сможет произойти. Не обязательно, чтобы полость сохранилась после прекращения внешнего воздействия. Поэтому в большинстве случаев все мягкие ткани возвращаются в исходное состояние после того, как внешнее воздействие устраняется. Если же сила удара такова, что кости головы не выдерживают и ломаются, что видно с внешней стороны, то это уже очень тяжелая рана, и у нас нет термина для ее обозначения, как, впрочем, не было его и у древних. Но для нас более важно сейчас отыскать этому случаю определение, чем постоянно использовать заимствованные слова, которые употребляются современными врачами. Разрушение целостности предстает либо как перелом, либо как разрыв (σπάσµα), причем первое происходит в мясистой части, а второе — в жилистой. И причиной появления этих ран является внезапное, непостоянное, но обязательно насильственное, проникающее воздействие, в особенности если эти части тела оказались на пути предмета достаточно твердого, неровного, холодного и жесткого. Именно под влиянием такого воздействия многие из частей тела разрываются. Таким образом, все подобного рода заболевания возникают благодаря либо внешним причинам, либо причинам, находящимся внутри самого тела. Те, которые наступают вследствие внешнего воздействия, имеют характер ранения и разрушения, [происходящие же из-за] причины, находящейся внутри самого тела, являются следствием чрезмерных и беспорядочных движений живого существа, а также некоторых дурных свойств жидкостей, оказывающих по природе своей разъедающее действие. Таковы причины болезней, общих для всех частей [тела], как тех, которые являются простыми и имеющими первостепенное значение, то есть так называемых гомеомерных частей, так и тех, которые слагаются из них, то есть так называемых сложных частей тела, или органов. Теперь уже нетрудно определить причины сложных заболеваний, сочетающих в себе разного рода случаи, о которых мы говорили. Так что всякий, кто этого захочет, может сам сделать это для себя.

Мне же пришло время закончить это обсуждение и перейти к описанию разновидностей симптомов.

Комментарий

Трактат Галена «О причинах болезней» непосредственно связан с другим его произведением — «О разновидностях болезней». Классификация разных видов заболеваний, предложенная в трактате «О разновидностях болезней», используется Галеном в тексте разбираемого нами сочинения. Цель автора — предложить понятную врачам-практикам целостную концепцию причин болезней человека. Гален прекрасно понимает, что случай каждого пациента требует индивидуального подхода. Этот принцип — основа традиции, заложенной Гиппократом. Развивая ее, Гален создает учение об общей патологии, стремясь объяснить принципы и механизмы развития заболеваний.

Современная медицинская наука изучает конкретные нозологии с учетом понимания общих закономерностей патофизиологических процессов, происходящих в организме. В рамках освоения образовательных программ медицинских университетов будущие врачи знакомятся с представлениями об обще-патологических синдромах (реакция гиперчувствительности немедленного или замедленного типов, принцип иммунного ответа и т. д.), осознавая, что развитие конкретной болезни у любого пациента осуществляется именно в форме таких синдромов. Далее, понимая механизмы развития заболеваний, будущие врачи учатся соотносить их с наблюдаемыми симптомами и подбирать оптимальные терапевтические средства. Подобный подход, подразумевающий взаимодополняющее единство медицинской теории и практики, кажется современным специалистам очевидным. Однако так было не всегда: именно его отстаивал Гален в своей борьбе с эмпириками и методистами. В трактате «О причинах болезней» мы видим зарождение этого подхода, здесь вопросы этиологии и патогенеза рассматриваются в контексте врачебной практики и натурфилософской теории.

Трактат «О причинах болезней», наряду с другими работами Галена, собранными в данном томе, позволяет лучше понять его автора как врача-мыслителя, заложившего основы будущей медицинской науки как умения соотносить проявления общего и частного в практике клинической медицины. Гален подразделяет болезни на простые и сложные: первые поражают так называемые простые, или гомеомерные, т. е. однородные, части тела, вторые — сложные части тела, которые можно также назвать органами. Соответственно, первый уровень классификации — причины, вызывающие болезни простых частей тела, второй — причины недугов целых органов. Нетрудно заметить, что логика классификации разновидностей болезней воспроизводится и по отношению к их причинам: факторы, обусловливающие развитие заболеваний сложных частей тела, можно понять, поняв причины болезней простых.

В начале трактата Гален вновь обозначает две противоположные точки зрения на механизм развития простой болезни: собственную, предусматривающую основополагающее значение дурного смешения начал и нарушения непрерывности частей тела, и оппонирующую, в которой главную роль играет представление о несоразмерности пор внутри тела (мнение методистов). Обратим внимание на еще одну составляющую рассуждений методистов о патогенезе, упоминаемую Галеном в данной работе, — «распад чувственно воспринимаемого единства». Это напоминает нам о натурфилософской основе учения методистов, согласно которому организм человека представляется как чувственно воспринимаемое случайное структурное единство атомов. Случайное — из-за того, что атомы движутся хаотически, и методисты отвергают телеологический принцип. Структурное — потому, что для объяснения процесса построения сложной конструкции (такой как организм человека) изобретается спекулятивное рассуждение о бесконечной сложности морфологических форм атомов (они и квадратные, и многоугольные и т. д.). С помощью подобных допущений сторонники атомизма пытаются объяснить построение сложных структур. Именно поэтому Гален во многих своих сочинениях прибегает к аналогиям из области строительства и архитектуры, пытаясь показать, что любое многообразие строительных материалов, подгоняемых друг под друга, остается бессмысленным при отсутствии генерального плана Божественного архитектора.

Для текстов Галена характерно, что любая теоретическая посылка немедленно подвергается критическому анализу с помощью наглядных примеров из клинической практики или простых и разумных бытовых ситуаций, понятных каждому. Именно таким образом анализируется главная причина развития болезней — дурное смешение сущностей, приводящее к развитию сильного жара (фрагмент 2). Любой врач прекрасно понимает, что повышенная температура тела — важнейший симптом многих заболеваний. Гален показывает, как в ряде ситуаций организм человека может быть охвачен жаром. Вспомним, что в системе Гиппократа и Галена здоровье и болезнь — понятия количественные. Гален все время подчеркивает это, описывая случаи из своей практики: так, он указывает, что кратковременное повышение температуры тела может быть как физиологическим (локальная гипертермия вследствиефизической нагрузки), так и патологическим (жар при лихорадке или воспалительном заболевании). Приводимые им примеры помогают читателю понять, что воспалительный процесс может оставаться локальным или генерализовываться: «…в первую очередь нагреваются воспаленные части тела, а затем они сообщают тепло прилежащим частям, а те, в свою очередь, нагревают уже части, соприкасающиеся с ними. Таким образом, когда неправильное смешение [жидкостей] соприкасается с первопричиной (ἀρχή) природного тепла, то все тело становится подвержено влиянию этой первопричины». Сходным образом Гален разъясняет патогенное влияние противоположного нарушения благосмешения сущностей — сильного охлаждения (фрагмент 2).

В процессе анализа воздействия на организм гипертермии и гипотермии Гален обращает внимание на очень важное обстоятельство — индивидуальные особенности реакции организма пациента. Действительно, один и тот же объем физической нагрузки, внешнего воздействия высоких или низких температур, одинаковое количество и род принимаемой пищи или лекарств может легко переноситься одним пациентом, а у другого вызвать тяжелое расстройство здоровья. Тем самым Гален вводит в клиническую практику важный аналитический аспект, который в наши дни называется «индивидуальной реактивностью» организма пациента. К нему же относится современное представление об индивидуальной переносимости пациентом тех или иных способов лечения или разных доз фармацевтических препаратов.

Следует подчеркнуть, что историк, работающий с таким источником, как медицинский текст, должен быть крайне аккуратен. Ученый не должен делать далеко идущие умозаключения о соизмеримости научного знания разных эпох на основании туманных утверждений автора или вольной интерпретации его высказываний. Это прежде всего касается текстов античных врачей, исследовательская программа и структура знания которых отличались от современных. Именно поэтому мы позволяем себе подобные обобщения только тогда, когда, во-первых, Гален четко и недвусмысленно разъясняет свою позицию и, во-вторых, когда анализ многих его текстов позволяет говорить о системном характере его представлений. В некоторых случаях мы вправе «перебросить» умозрительный «мостик» между системой Галена и современной научной теорией, указав на великого римского врача как основоположника тех или иных подходов. Вопрос об индивидуальной переносимости различных патологических воздействий как раз и относится к такого рода приоритетам. Гален предлагает рассмотреть, «какие качества тела живого существа приводят к тому, что оно становится подверженным нагреванию по природе своей, а какое нагревается тяжело» (фрагмент 2). Он использует понятия «холодные болезни» и «горячие болезни» (фрагменты 2 и 3). Окончательная редакция перевода данного трактата и решение использовать в тексте на русском языке именно эти формулировки стала результатом непростой дискуссии внутри коллектива, работавшего над этим томом^[208]. В конечном счете было принято решение не использовать схожие по смыслу выражения «переохлаждение» или «гипертермия»: из текста следует, что Гален имеет в виду именно системный характер описываемых патологических состояний. Например, в случае «холодных болезней» речь не идет о простом внешнем воздействии в виде переохлаждения: Гален говорит о состоянии, в которое приходят основные начала организма человека в момент непосредственного наступления болезни. По сути, он уточняет свой взгляд на проблему индивидуальной реактивности организма. Один человек легко перенесет кратковременное переохлаждение или гипертермию (именно в этом случае мы говорим о физиологической реакции, по окончании которой он остается здоровым). Организм другого пациента не может сопротивляться внешнему воздействию, и в нем произойдет сущностная перестройка, представляющая собой нарушение соразмерности смешения начал. Именно поэтому Гален приводит ряд бытовых примеров (их можно назвать простыми аналогиями из физики), которые помогают показать системный характер влияния холодного воздействия (фрагмент 3). Таким образом, выделяется несколько причин «холодной болезни», в принципе совпадающих с причинами «горячей болезни»: во-первых, сам факт внешнего воздействия, во-вторых, взаимодействие внешнего воздействия с интенсивностью внутреннего тепла, в-третьих, чрезмерное сжатие. Естественно, что базовое внешнее воздействие тепла или холода вызывает различное проявление болезней с важной поправкой на индивидуальную реактивность организма пациента.

Отдельного внимания заслуживает вопрос о «чрезмерном сжатии». Здесь Гален, конечно же, использует физические понятия своего времени, поэтому современному читателю фрагменты текста, содержащие информацию по этому вопросу, могут показаться неясными. Однако Гален поднимает очень важный вопрос, связывая эффект «сжатия» с реакцией сосудов: «Чрезмерное сжатие, которое мы определили как третью причину холодных болезней, приводит к заторможенности (κάρος), коме (κῶµα) и апоплексии (ἀποπληξία). Вот что говорит по этому поводу Гиппократ: “Если человек внезапно немеет, это говорит о том, что тело поражено закупоркой сосудов”. Как и другие древние врачи, он называет оба рода кровеносных сосудов венами, что и отличает его от врачей нашего времени, которые обозначают этим термином только сосуды, неспособные пульсировать. Когда артерии у живого существа перекрыты, то они полны крови, так что в них не остается пустого пространства, куда бы они смогли всасывать воздух при расширении. Тем самым внутреннее тепло также закупоривается. Пораженные сосуды быстро становятся неподвижными и нечувствительными по всему телу. Мы также показали это в сочинении “Об использовании пульсов”: артерии пульсируют для поддержания соразмерного количества тепла во всех частях тела живого организма» (фрагмент 3).

В современной клинической практике врачи прекрасно осознают проблему тромбозов и эмболий как ключевую в развитии многих нозологий. Мы понимаем связь между кровотоком, проходимостью сосудов и состоянием тканей, ими питаемых. Взаимосвязь между артериальным тромбозом, с одной стороны, и онемением тканей пораженной конечности — с другой, абсолютно ясна современному хирургу. Ему также ясен патологический механизм, связывающий эти группы явлений и представляющий собой развитие ишемии тканей вследствие нарушения кровоснабжения. Именно на эту взаимосвязь указывает Гален, разумеется, объясняя ее с помощью доступных ему знаний. Не случайно, далее он обращает внимание на связь функции кровоснабжения с функцией дыхания и на значение сердца в регуляции этого процесса. Следствием такого «сжатия», по мнению Галена, становится накопление избытка вредных веществ, препятствующих испарению избыточного тепла. Умножение избыточного тепла приводит к ослаблению или даже подавлению природного тепла в организме и может привести к «охлаждению и омертвению» соответствующей части тела (фрагмент 3).

Разобрав «теплые» и «холодные» болезни, Гален переходит к болезням «сухим» и «влажным» (фрагменты 4 и 5). С точки зрения Галена, ведущим фактором патогенеза является нарушение благосмешения четырех сущностей — влажного, сухого, теплого и холодного. Именно с преобладанием одной из них и связаны причины четырех так называемых простых болезней. Подробно разобрав ранее формы, в которых теплое и холодное становится причинами заболеваний, Гален кратко повторяет эти рассуждения по отношению к сухому и влажному.

Далее Гален переходит к анализу сложных болезней, которые, по его мысли, представляют собой некую сумму простых болезней (фрагмент 6). Естественно, что механизм развития будет настолько же сложнее, насколько увеличится число патогенных факторов, именуемых Галеном «причинами». Сложные болезни, протекающие на уровне органов или организма в целом, невозможно рассматривать вне вопроса смешения жидкостей. В других наших работах мы неоднократно обращали внимание читателя на понимание соразмерного равновесия и смешения (κράσις) как динамическое взаимодействие основных тетрад^[209]. Естественно, что влияние сущностей на организм человека осуществляется в том числе и через взаимодействие их с жидкостями. Гален отмечает: «Жидкость всегда будет либо горячей и сухой, либо горячей и влажной, либо холодной и сухой, либо холодной и влажной». Эту мысль Галена следует, конечно же, понимать не в буквальном, физическом, субстанционном смысле, а в отношении конечных свойств, проявляемых той или иной жидкостью, и ее роли в развитии болезни: «…желтая желчь — горячая и сухая по своим свойствам, черная — сухая и холодная, кровь — влажная и горячая, а флегма — холодная и влажная». Гален приводит примеры конкретных заболеваний воспалительного характера (герпес, рожа, гангрена и т. д.), указывая на значение патологического преобладания той или иной жидкости в ее развитии: «некоторые вызываются флегмой, некоторые кровью, некоторые желтой желчью, некоторые черной желчью или соком, не вполне противным природе». Вопрос холодного, теплого, сухого или влажного воздействия одной из четырех основных жидкостей человеческого тела, по мнению Галена, имеет принципиальное значение при развитии соответствующих заболеваний: так, например, рак он однозначно связывает с избытком черной желчи. Суть дела заключается в том, что отсутствие нормального обмена веществ при накоплении их излишка может приводить к развитию процессов гниения. Таким образом, смещение равновесия в тетраде сущностей вследствие патологического воздействия (например, сдавливания) может привести к гниению, которое, в свою очередь, вызовет еще большее ухудшение состояния и потерю телесными жидкостями своих полезных свойств. Таким образом, нарушается благосмешение жидкостей и может развиться ситуация патологического преобладания одной из них, приобретающей болезнетворные свойства. Здесь Гален предлагает некий прообраз замыкания патологического круга, принцип которого лежит в основе современного понимания патофизиологических процессов (фрагмент 6).

Можно сказать, что именно проблема патогенеза болезней занимает Галена в наибольшей степени. Следуя логике названия разбираемого нами трактата — «О причинах болезней», — он, в первую очередь, должен был быть посвящен проблемам этиологии. Однако необходимо понимать ограниченность исследовательских возможностей Галена в этой области. По ходу анализа многих текстов, написанных великим римским врачом, мы обращали внимание читателей на то, сколь точно Гален улавливает суть процессов, протекающих в организме человека. Вместе с тем мы не всегда можем говорить о Галене как о первооткрывателе тех или иных явлений в силу отсутствия в его работах научных, экспериментальных доказательств и обоснований. Порой речь может идти о гениальном прови́дении, основанном на потрясающей клинической интуиции и опыте врача, вооруженного рациональной натурфилософской системой, наиболее адекватной по отношению к решаемой им задаче (конечно, для своего времени). Ярким примером является концепция гомеомерий, которую, по ее роли в системе Галена, мы считаем возможным сравнивать со значением клеточной теории в современной медицине. Эта оценка, конечно, является нашим собственным субъективным взглядом, который мы никоим образом не навязываем читателю. При этом как в вопросе о гомеомериях, так и в случае с разбираемым нами в настоящий момент текстом мы понимаем, что идеи Галена при отсутствии их экспериментального подтверждения носят умозрительный характер. Однако обратим внимание на тот факт, что его клинические наблюдения, как правило, безупречно обоснованы эмпирически и подтверждаются логикой. Происходит это только тогда, когда в начале логической цепочки стоят факты, объективно наблюдаемые у постели больного. Именно по этой причине вопросы этиологии и патогенеза обсуждаются им в трактате «О причинах болезней» в совокупности. Так, например, развитие заболеваний, в основе которых лежит накопление болезнетворных излишков жидкости^[210], невозможно понять вне логичных и практически полезных представлений о физиологических возможностях организма избавляться от таких излишков: «Это говорилось и многими прежними врачами, но еще никто не описывал, каким образом происходит извержение [лишнего]. Мы припишем природе [несуществующие] способность рассуждать и разум, если просто скажем, что она переводит из своих частей в чужие все, что есть в ней дурного. Однако мы ясно понимаем, что разрешение болезней происходит именно по этой причине. Однако мои предшественники не объяснили, каким именно образом это происходит, так как не могли разъяснить природных способностей, о которых мы уже говорили в других сочинениях» (фрагмент 6).

Гален предлагает идею «более сильных» и «более слабых» частей тела — об этом подробно говорится в трактате «Искусство медицины». Именно через эти понятия он увязывает субъективность реактивности человеческого организма с вопросом динамического изменения тетрад. Из «более сильных» частей тела излишки выводятся быстрее и легче, из «более слабых» — медленнее и тяжелее: «Существуют четыре способности, которыми обладает каждая часть тела, как человека и животного, так и растения: привлечение подобного, удержание, изменение и выделение избыточного, которое носит двойственный характер — избыток бывает количественный и качественный. Кроме того, поскольку части тела неравны по своей силе, но более важные части изначально самой природой созданы более сильными, то вполне естественно, что вредные и избыточные вещества, находящиеся в теле, стремятся к менее важным частям. Тем самым избыток [веществ] выводится из более сильных частей тела и, будучи неспособным нигде остановиться, доходит до самых слабых частей» (фрагмент 6). Понятие «более сильный» и «более слабый» не следует трактовать в плане жизненной важности той или иной части тела. Их надо понимать именно в контексте современного представления об индивидуальной реактивности. В лексиконе современных врачей со времен Галена сохраняется понятие «locus minoris resistentiae» — «слабое место в сопротивляемости» у пациента. Так, например, разные пациенты на один и тот же психоэмоциональный раздражитель могут по-своему реагировать возникновением острых или обострением хронических заболеваний: у одного на фоне стресса болит сердце, у другого — обостряется язвенная болезнь двенадцатиперстной кишки. Это, естественно, не означает различную значимость сердечно-сосудистой или пищеварительной систем. Гален понимает проблему именно так: «Болезнь возникает, когда происходит некое внешнее воздействие на живой организм либо из-за неправильного образа жизни в нем возникает чрезмерный избыток веществ. Если возникает такое состояние, а естественным образом предназначенные для этого части тела не справляются с выведением большого количества излишков, то в этом случае течение крови или жидкости направлено от более сильных к более слабым частям» (фрагмент 6).

К первой группе причин, вызывающих болезни сложных частей тела, Гален относит изменение их природной формы или структуры. Речь идет об излишней гладкости или шероховатости, различных искривлениях и деформациях, а также нарушении проходимости каналов, по которым внутри этих частей тела циркулируют жидкости. Эти причины, прежде всего, могут развиваться внутриутробно и вследствие неправильного ухода за детьми. Именно описание ортопедических расстройств, вызванных неправильным пеленанием, одеванием и двигательной активностью ребенка, занимает значительную часть седьмого фрагмента данного трактата. Подобные же дефекты формы частей тела могут возникать и у взрослых вследствие врачебных ошибок при лечении переломов и травм. Такие дефекты могут иметь и объективный характер, как результат болезней, например, когда часть тела склоняется в одну сторону. Гален отмечает: «…у тех, кто парализован с одной стороны, тело стянуто вовлеченными в болезненное состояние мышцами. То же самое наблюдается во время односторонних судорог как следствия конвульсий. И воспаления, и отвердения, и жесткие рубцы, и все подобные поражения втягивают в себя [ту ткань], которая примыкает к ним, и тем самым искажают [пораженную] часть тела. Кроме того, в местах, где удалены нервы и сухожилия или они парализованы, состояние натянутых и находящихся в противоестественном положении сухожилий приводит к тому, что вся эта часть тела стягивается к ним…» (фрагмент 7).

Гален справедливо полагает, что подобные процессы могут развиваться и внутри человеческого организма, протекая скрыто и проявляясь уже симптомами болезней: «Но и внутренние полости частей тела подвергаются поражению, причиной которого могут служить сращение, сужение, какое-либо препятствие, сжатие, паралич или [противоестественный] анастомоз. Это происходит, когда внутренняя поверхность самой полости покрывается язвами, а затем пораженные язвами части соединяются друг с другом, что приводит к разрушению природного устройства». Гален довольно точно описывает происходящее внутри тела, когда патологические процессы, проистекающие в организме, приводят к накоплению жидкостей в полостях и каналах. Застой этой жидкости, ее гниение, естественно, вызывают развитие болезней (фрагмент 7).

Второй причиной заболеваний сложных органов, по мнению Галена, являются процессы, при которых «разрушается одна из [частей тела], соответствующая природе, или имеет место отрезание, выжигание, гниение или сильное переохлаждение». Их следствием может стать состояние, когда в частях тела появляется «нечто лишнее». Имеются в виду состояния, которые современные врачи называют «плюс-процессы». Они часто представляют собой следствия или осложнения развития других заболеваний, подобно тому как, по логике Галена, вторичные болезни развиваются из первичных. В качестве примера мы могли бы привести кисты и липомы, появляющиеся в результате закупорки и воспаления желез, чрезмерные разрастания грануляционной ткани при заживлении ран, ложные суставы, развитие которых сопровождается значительной деформацией и нарушением функции конечности и т. п. (фрагменты 8 и 9). Вариантом подобных изменений становятся болезни, связанные с «нарушением положения частей тела». Гален обращает внимание на тот факт, что в определенных случаях они могут протекать «быстро и стремительно». Когда мы понимаем, о каких именно болезнях рассуждает Гален, то, конечно, соглашаемся с ним. Смещения и ущемления кишечных грыж, смещения суставов вследствие разрушения позвоночных дисков — все эти (и им подобные) заболевания являются, с одной стороны, следствием длительно развивающихся процессов, а с другой — результатом, возникающим стремительно. Используя язык современной хирургии, мы можем сказать, что один из примеров, приведенный Галеном, — это острое осложнение хронической грыжи. Обратим внимание, что автору хорошо известна не только пупочная, но и паховая грыжа: «При кишечных грыжах и так называемых грыжах сальника канал, ведущий от брюшины к семенникам, всегда расширяется, а иногда и разрывается, в результате чего сальник или какая-то часть кишечника оседает (букв.: соскальзывает. — Примеч. пер.) в этот канал или в чресла» (фрагмент 10).

Завершается трактат «О причинах болезней», как и «О разновидностях болезней», рассуждениями о различных заболеваниях, поражающих и простые, и сложные части тела. Особое внимание уделяется такому виду заболеваний, как «разрушение единства». Действительно, рана, травматическое повреждение в виде разрыва или размозжения и т. п. может наблюдаться и у мышц, и у сосудов, и у сколь угодно сложных внутренних органов. Проблема этиологии и патогенеза в системе Галена лишь обозначается в виде логичной, но довольно условной связи, повторяя, по сути, существующую классификацию разновидностей болезней.

ΠΕΡΙ ΣΥΜΠΤΟΜΑΤΩΝ ΔΙΑΦΟΡΑΣ^[211]

1. Τίνα µέν ἐστι καὶ πόσα τὰ σύµπαντα νοσήµατα κατ’ εἴδη τε καὶ γένη διαιρουµένοις, ἁπλᾶ τε καὶ σύνθετα, ὁπόσαι τε καθ’ ἕκαστον αὐτῶν αἰτίαι τῆς γενέσεως, ἐν ἑτέροις ὑποµνήµασι γέγραπται. λοιπὸν δ’ ἂν εἴη περὶ τῶν συµπτωµάτων διελθεῖν, ἵν’ ᾖ τέλειος ὁ περὶ πασῶν τῶν παρὰ φύσιν διαθέσεων λόγος. ἅπασα γὰρ οὖν διάθεσις σώµατος ἐξισταµένη τοῦ κατὰ φύσιν ἤτοι νόσηµά ἐστιν, ἢ αἰτία νοσήµατος, ἢ σύµπτωµα νοσήµατος. ὅπερ ἔνιοι τῶν ἰατρῶν ἐπιγέννηµα καλοῦσιν. ἀλλὰ τοῦτο µὲν οὐ πάνυ τι σύνηθές ἐστι τοῖς ῞Ελλησι τοὔνοµα, σύµπτωµα δὲ καὶ πάθηµα καὶ πάθος ὀνοµάζουσι συνήθως ἅπαντα τὰ τοιαῦτα. σηµαίνεται µὴν οὐ πάντῃ ταυτὸν ἐκ τῶν ὀνοµάτων, ἀλλ’ ὡς ἐγὼ νῦν διαιρήσω περὶ πάντων ἑξῆς τῶν παρακειµένων ἀλλήλοις κατὰ τόνδε τὸν τρόπον ἐπεξιών. ἡ µὲν δὴ νόσος εἴρηται, κατασκευή τις οὖσα παρὰ φύσιν, ὑφ’ ἧς ἐνέργεια βλάπτεται πρώτως. δῆλον δὲ ὡς εἰ καὶ διάθεσίν τινα εἴποιµεν παρὰ φύσιν, ὑφ’ ἧς ἐνέργεια βλάπτεται, ταὐτὸν ἐροῦµεν. ἕκαστον γὰρ τῶν ὄντων διάκειται πως, εἴθ’ ὑγιεινὸν, ἄν τε νοσῶδες, ἄν τε µηδέτερον ὑπάρχῃ. παρὰ δὲ τὸ διακεῖσθαί πως τὸ τῆς διαθέσεως ὄνοµα γέγονεν, εἰς ταύτην ἠγµένον τὴν χρῆσιν οὐχ ὑπὸ τῶν φιλοσόφων µόνων τῶν παλαιῶν, ἀλλὰ καὶ τῶν ἄλλων ῾Ελλήνων. ἡ µὲν οὖν διάθεσις κοινὸν ἁπάντων, ὑγιαινόντων καὶ νοσούντων καὶ οὐδετέρως ἐχόντων. καὶ γὰρ καὶ µέλους καὶ ἁρµονίας καὶ λόγου καὶ λέξεως διάθεσις εἴρηται παρὰ τοῖς ῞Ελλησιν. ἡ νόσος δὲ τὸ ἐναντίον τῇ ὑγείᾳ. διαφέρει δ’ ἀµφοῖν τὸ πάθος τε καὶ πάθηµα προσαγορευόµενον, ὥσπερ δὴ καὶ Πλάτων αὐτὸς διοριζόµενος ἔλεγε·πᾶν γὰρ ὅ τι περ ἂν πάσχῃ τις πάθος προσρητέον. ὅθεν, οἶµαι, καὶ τὰς τῶν αἰσθήσεων ἀλλοιώσεις παθήµατα προσαγορεύει, κατὰ µὲν τὴν ὄψιν τὰς ἀπὸ λευκοῦ καὶ µέλανος καὶ ξανθοῦ καὶ τῶν ἄλλων χρωµάτων, κατὰ δὲ τὴν ἁφὴν τὰς ἀπὸ θερµοῦ καὶ ψυχροῦ καὶ ξηροῦ καὶ ὑγροῦ καὶ σκληροῦ καὶ µαλακοῦ καὶ τῶν τοιούτων ἁπάντων. οὕτω δὲ καὶ καθ’ ἑκάστην τῶν ἄλλων αἰσθήσεων. ὀνοµάζει δὲ καὶ τὴν ἡδονὴν πάθηµα, καὶ ὅλως ἅπασαν κίνησιν ἡντιναοῦν τὴν ὑφ’ ἑτέρου γινοµένην ἐν ἑτέρῳ. ἡ µὲν γὰρ τοῦ ποιοῦντος κίνησις ἐνέργεια, πάθηµα δὲ καὶ πάθος ἡ τοῦ διατιθεµένου πως ὑπ’ αὐτοῦ. καὶ γὰρ καθόλου τὸ διατίθεσθαί πως ταυτὸν τῷ πάσχειν ἐστί. καὶ διήνεγκε τῆς διαθέσεως τὸ πάθηµα κινήσει· παυσαµένου γὰρ τοῦ ἀλλοιοῦντος, ἡ περὶ τὸ παθὸν ἀλλοίωσις ὑποµένουσα, διάθεσίς ἐστι τοῦ παθόντος. ὥστε ἐν αὐτῷ µὲν τῷ τρέπεσθαι καὶ µεταβάλλεσθαι καὶ ἀλλοιοῦσθαι καὶ κινεῖσθαι τὸ πάθος ἔχει τὴν γένεσιν, ἐν δὲ τῷ µένοντι καὶ σωζοµένῳ περὶ τὸ ὑποκείµενον σῶµα τὴν διάθεσιν. ἤδη δὲ µένουσαν διάθεσιν οἱ ῞Ελληνες ὀνοµάζουσι πάθος, ὥσπερ καὶ τὸ πεποιηκὸς, οὐκ ἔτι δὲ τὸ ποιοῦν, αἴτιον. καί τοί γε οὐδὲ τοῦτο ἁπλῶς αἴτιον οὔθ’ ἡ µένουσα διάθεσις ἁπλῶς ἐστι πάθος, ἀλλὰ καὶ αὐτὴ κατά γε τὸν ἀκριβῆ λόγον γεγονὸς µὲν πάθος ἐστὶν, ὂν δὲ οὐκέτι. ὅτι δ’ οὕτως σύνηθες ὀνοµάζειν τοῖς ῞Ελλησιν ἐν τῇ τῶν ἰατρικῶν ὀνοµάτων πραγµατείᾳ δέδεικται. καὶ χρὴ µεµνηµένους ὅπερ ἀεὶ λέγεται πρὸς ἡµῶν ὑπὲρ µὲν τῶν ὀνοµάτων ὅτι τάχιστα συντίθεσθαι πρὸς ἀλλήλους, ἐπὶ δὲ τὰ πράγµατα σπεύδειν αὐτὰ, καὶ διατρίβειν τε καὶ χρονίζειν ἐν ἐκείνοις. ἀλλ’ οἱ πλεῖστοι τῶν πεπαιδεῦσθαι φασκόντων ἔµπαλιν δρῶσιν, ἅπαντα κατατρίβοντες τὸν ἑαυτῶν βίον εἰς τὴν περὶ τῶν ὀνοµάτων ἔριν, ὡς µηδέποτε δυνηθῆναι τοῦ τέλους τῆς τέχνης ἐφικέσθαι. τί δὴ οὖν χρὴ ποιεῖν τὸν ἀληθείας ἐραστήν; ἐπιδεικνύναι τὰ παραπλήσια ταῖς ἀλλήλων φύσεσι πράγµατα, καὶ διὰ τοῦτο παρορώµενα, κᾄπειτα τίθεσθαι κατὰ τούτων τὰ ὀνόµατα, µάλιστα µὲν, εἰ οἷός τε εἴη, τὰ συνηθέστατα τοῖς ῞Ελλησιν·εἰ δ’ ἀγνοοίη ταῦτα, ποιεῖν ἴδια, πρὸ πάντων δὲ καθ’ ἑκάστου πράγµατος ἓν ὄνοµα, ἵνα µήτε παρὰ τὴν ὁµωνυµίαν ἀσάφειά τις γένηται καὶ σοφίσµατα συνίστηται κατὰ τὸν λόγον, µήτε παραλείπηταί τι πρᾶγµα· τὸ δ’ εἴτ’ ὀρθῶς, εἴτε οὐκ ὀρθῶς, εἴτε κυρίως, εἴτ’ ἀκύρως κεῖται τοὔνοµα, κατὰ πολλὴν ἐπισκέπτεσθαι σχολὴν, ὅταν ἤδη τὰ πράγµατα µεµαθηκότες ὑπάρχωµεν. ἐν γὰρ τῇ τούτων γνώσει τὸ κατορθοῦν ἐστιν, οὐκ ἐν τοῖς ὀνόµασιν. ἡµεῖς µὲν οὖν, ὡς ἔφην, τὰ συνήθη τε τοῖς ῞Ελλησιν ὀνόµατα τιθέµεθα καὶ τὰ παρακείµενα ἀλλήλοις πράγµατα διοριζόµεθα, τοῖς δ’ ἄλλοις ὀνοµάζειν µὲν ὡς ἂν ἐθέλωσι συγχωροῦµεν, ἀδιόριστον δέ τι πρᾶγµα παραλιπεῖν οὐ συγχωροῦµεν. ἐν αὐτοῖς γοῦν τούτοις τοῖς νῦν προκειµένοις ἡµῖν, ἐπειδὴ τὸ µὲν ἐν τῷ τρέπεσθαι καὶ µεταβάλλεσθαι τὸ σῶµα καὶ ὁπωσοῦν ἀλλοιοῦσθαι γινόµενον ἕτερόν ἐστι τοῦ γεγονότος ἤδη καὶ µένοντος, αὐτοῦ δὲ τοῦ γεγονότος τὸ µὲν ἐνεργείας τῆς κατὰ φύσιν ἐστὶ ποιητικὸν, τὸ δὲ βλαπτικὸν, τὸ µὲν ἐν τῷ γίνεσθαι τὸ εἶναι κεκτηµένον ἐνέργειαν ἢ πάθος ὠνοµάσαµεν, τὸ δ’ ἐν τῷ διαµένειν ἐπί τινα χρόνον ὑγείαν ἢ νόσον. ἐνεργείας δὲ διώρισται πάθος, ὡς ποιοῦν ποιουµένου καὶ νόσος ὑγείας, ὡς τὸ µὲν παρὰ φύσιν ὂν, τὸ δὲ κατὰ φύσιν. αὖθις οὖν αὐτῶν εἰπόντες ὅλους τοὺς λόγους, ἐχώµεθα τῶν ἐφεξῆς. ὑγεία µὲν οὖν ἐστι διάθεσις κατὰ φύσιν ἐνεργείας ποιητική. διαφέρει δ’ οὐδὲν, ὡς ἔφαµεν, εἴτε κατασκευὴν, ἢ διάθεσιν εἴποιµεν, εἴτε ποιητικὴν ἐνεργείας, εἴτ’ αἰτίαν ἐνεργείας. ὡσαύτως δὲ καὶ εἰ τὸ κατὰ φύσιν ἀφέλοιµεν, οὐδὲν διοίσει. συσσηµαίνεται γὰρ ἐν τῷ λοιπῷ λόγῳ. οὕτω δὲ καὶ νόσος, ἡ παρὰ φύσιν κατασκευὴ τοῦ σώµατος, καὶ αἰτία τοῦ βεβλάφθαι τὴν ἐνέργειαν. ἢ συντοµώτερον οὕτως, νόσος ἐστὶ διάθεσις παρὰ φύσιν, ἐνεργείας ἐµποδιστική. πάθος δ’ ἐστὶν ἡ περὶ τὴν ὕλην ἀπὸ τοῦ δρῶντος κίνησις. αὕτη δὲ ἡ τοῦ δρῶντος κίνησις ἐνέργεια. τὸ δ’ ἐκ τῆς ἑαυτοῦ φύσεως εἰσφερόµενόν τινα τῷ γινοµένῳ µοῖραν τῆς γενέσεως αἴτιον αὐτοῦ λέγεται. πλείω δ’ ἐστὶ ταῦτα κατὰ γένος· ἥ τε γὰρ ὕλη καὶ ἡ χρεία καὶ ὁ σκοπὸς καὶ τὸ ὄργανον καὶ τὸ ὅθεν ἡ ἀρχὴ τῆς κινήσεως. ἀρχὴ τῆς κινήσεως. ἕκαστον γὰρ τούτων εἰσφέρεταί τινα τῷ γενοµένῳ συντέλειαν· τὰ δ’ οὐδὲν µὲν εἰσφερόµενα, µὴ χωριζόµενα δὲ τῶν εἰσφεροµένων, τὸν ὧν οὐκ ἄνευ λόγον ἐπέχει. τούτων οὕτως ἐχόντων, ἐνδέχεταί τινα στίχον αἰτιῶν γενέσθαι πολλάκις ἀλλήλας διαδεχοµένων, ὡς εἰ καὶ ψηφίδων ἐφεξῆς ἀλλήλαις κειµένων πλειόνων κινήσειέ τις τὴν πρώτην, αὕτη δὲ τὴν δευτέραν, κᾀκείνη τὴν τρίτην, καὶ οὕτω κατὰ τὸ ἑξῆς ἑκάστη τὴν µεθ’ ἑαυτήν. ἐν γὰρ τοῖς τοιούτοις ἅπασιν, εἰ µή τις διορίζοιτο τοῦ κατὰ συµβεβηκὸς ποιεῖν λεγοµένου τὸ καθ’ ἑαυτὸ, πάµπολλά τε καὶ ἀτοπώτατα συµπεσεῖται τοῖς λόγοις ἁµαρτήµατα. σηµαίνει δὲ ταυτὸν τὸ µὲν καθ’ ἑαυτὸ τῷ πρώτως, κ¿ν εἴ τινες τῶν ἀττικιζόντων φυλάττοιντο τοὔνοµα, τὸ δὲ κατὰ συµβεβηκὸς τῷ δευτέρως. ὁ µὲν οὖν τὸν δάκτυλον προσενεγκὼν τῇ πρώτῃ ψηφῖδι πρώτως µὲν ταύτην ἐκίνησε, κατὰ συµβεβηκὸς δὲ καὶ δευτέρως τὴν ἐφεξῆς αὐτῇ, καὶ οὕτως ἤδη καὶ τὰς ἄλλας ἁπάσας. οὕτως δὲ καὶ ἡ πρώτη καθ’ ἑαυτὴν µὲν τὴν δευτέραν, κατὰ συµβεβηκὸς δὲ τὴν τρίτην καὶ τὰς ἄλλας τὰς ἐφεξῆς. καὶ ἡ δευτέρα δὲ κατὰ τὸν αὐτὸν λόγον πρώτως µὲν τὴν τρίτην, δευτέρως δὲ τὴν τετάρτην καὶ τὴν πέµπτην καὶ τὰς ἐφεξῆς. εἰ δὲ ἀκριβέστερον ἔτι διαιρεῖσθαι βούλοιο, πρὸς γὰρ τὴν τῶν πραγµάτων ἀκρίβειαν οὕτω χρησιµώτερον, ἑκάστη τῶν ψηφίδων πρώτως µὲν κινεῖ τὴν ἐφεξῆς, δευτέρως δὲ τὴν µετ’ ἐκείνην, καὶ τρίτως τὴν ἔτι µετ’ ἐκείνην, καὶ τετάρτως τὴν ἐφεξῆς αὐτῇ. τούτων οὕτως ἐχόντων καὶ διωρισµένων, ἐπειδὴ τὸ νόσηµα διάθεσίς τις ἦν παρὰ φύσιν τὴν ἐνέργειαν βλάπτουσα, τῆς νόσου δ’ αὐτῆς ἐνδέχεταί τινα προηγεῖσθαι διάθεσιν ἑτέραν, παρὰ φύσιν µὲν καὶ ταύτην, οὐ µὴν κατά γε τὸν ἑαυτῆς λόγον βλάπτουσαν τὴν ἐνέργειαν, ἀλλὰ διὰ µέσου τοῦ νοσήµατος, τὴν τοιαύτην διάθεσιν οὐ νόσηµα καλέσοµεν, ἀλλ’ αἰτίαν προηγουµένην νοσήµατος, ἀκριβῶς τε τὸν νοῦν ἐνταῦθα προσέξοµεν τοῖς κᾀκείνην τὴν διάθεσιν αἰτίαν εἶναι φάσκουσι τοῦ βλάπτεσθαι τὴν ἐνέργειαν. οὐδὲ γὰρ καθ’ ἑαυτὴν, οὐδὲ πρώτως, ἀλλὰ κατὰ συµβεβηκός τε καὶ δευτέρως ἐµποδίζεσθαί τε καὶ βλάπτεσθαι δι’ αὐτὴν ἐροῦµεν τὴν ἐνέργειαν, ὑπὸ δὲ τοῦ νοσήµατος αὐτοῦ πρώτως τε καὶ κατὰ τὸν ἑαυτοῦ λόγον. ὅθεν κᾀν τῷ λέγειν διάθεσιν σώµατος ἐµποδιστικὴν ἐνεργείας εἶναι τὸ νόσηµα τοῖς µὲν εὐθὺς ὑπακούουσιν, ὅτι πρώτως τε καὶ καθ’ ἑαυτὴν, αὐτάρκης ὁ λόγος· ὅσοι δ’ ἂν ἤτοι σκαιότερον, ἢ ἐριστικώτερον ἀκούωσι, προσθετέον αὐτοῖς καὶ τὸ πρώτως, ἵν’ ᾖ τοιοῦτος ὁ λόγος· νόσηµά ἐστι διάθεσις σώµατος ἐνεργείας τινὸς ἐµποδιστικὴ πρώτως. ὅσαι τοίνυν αὐτῆς προηγοῦνται διαθέσεις, οὔπω νοσήµατα. κ¿ν εἰ συµπίπτοιεν δέ τινες αὐταῖς ἕτεραι διαθέσεις οἷον σκιαί τινες παρακολουθοῦσαι, καὶ ταύτας οὐ νοσήµατα καλέσοµεν, ἀλλὰ συµπτώµατα. καὶ ἡµῖν οὕτως οὐ πᾶν ὅ τι περ ἂν ᾖ παρὰ φύσιν ἐν τῷ σώµατι, νόσηµα εὐθὺς ἔσται κλητέον, ἀλλὰ τὸ πρώτως µὲν βλάπτον τὴν ἐνέργειαν, νόσηµα, τὸ δὲ τούτου προηγούµενον, αἴτιον µὲν νοσήµατος, οὔπω δὲ νόσηµα. εἰ δ’ ἕποιτό τις ἄλλη τῷ νοσήµατι περὶ τὸ σῶµα διάθεσις, αὕτη σύµπτωµα ὀνοµασθήσεται. καὶ µὴν καὶ ἡ τῆς ἐνεργείας αὐτῆς βλάβη σύµπτωµά ἐστι τοῦ ζώου. πᾶν γὰρ ὅ τι περ ἂν παρὰ φύσιν συµβαίνῃ τῷ ζώῳ, σύµπτωµά ἐστι. παρὰ µὲν δὴ τοῖς ῞Ελλησιν ἡ τῶν ὀνοµάτων χρῆσις οὕτως ἔχει. µετατιθέναι δ’ ἔξεστι τῷ βουλοµένῳ, µενόντων, ὥσπερ εἴρηται, τῶν πραγµάτων, οἷον εὐθὺς εἰ µὴ βούλοιτο σύµπτωµα καλεῖν, ἀλλ’ ἐπιγέννηµα. σύµπτωµα µὲν γὰρ εἶναι πᾶν ὅπερ ἂν συµβεβήκῃ τῷ ζώῳ παρὰ φύσιν, ἐπιγέννηµα δὲ οὐ πᾶν, ἀλλὰ τὸ µόνοις τοῖς νοσήµασιν ἐξ ἀνάγκης ἑπόµενον. ἀλλ’ ἡµεῖς γ’, ὡς ἔφην, ἅπασαν µὲν ἀλλοίωσιν ἔτι γινοµένην πάθος εἶναι, ἅπαντα δὲ τὰ παρὰ φύσιν ὑπάρχοντα τοῖς σώµασιν ὀνοµάσοµεν συµπτώµατα. καὶ συµβήσεται ταυτὸν ἐνίοτε πρᾶγµα καὶ πάθος ὀνοµάζε-σθαι καὶ σύµπτωµα, τῶν σηµαινοµένων ἑκατέρων ὑπαρχόντων αὐτῷ κατ’ ἄλλον καὶ ἄλλον λόγον. οἷον αὐτίκα τὸ τρέµειν πάσχειν ἐστὶν, ὅτι καὶ ἀλλοιοῦσθαι καὶ κινεῖσθαι µὴ κατὰ τὴν οἰκείαν ἐνέργειαν συµβαίνει, καὶ πάθηµά τε καὶ πάθος ὁ τρόµος, ὅτι καὶ ἀλλοίωσις ἡ τοιαύτη κίνησις· ἀλλὰ καὶ σύµπτωµα· παρὰ φύσιν γὰρ ἡ κίνησις. εἰ δέ γε ἀλλοίωσις ᾖ µόνον, ὥσπερ ἐν τῷ βλέπειν τε καὶ ἀκούειν καὶ ὀσφραίνεσθαι καὶ γεύεσθαι καὶ ἅπτεσθαι γίνοιτο, πάθος ἂν ὀνοµαζέσθω µόνον, οὐκέτι δὲ σύµπτωµα. τὸ γάρ τοι τοῦ συµπτώµατος ἴδιον αὐτὸ τοῦτ’ ἔστι, τὸ παρὰ φύσιν. ὅθεν κᾀν ταῖς διαφοραῖς ἁπάσαις τοῦ κατὰ φύσιν ἐξαλλαττοµέναις συνίσταται. καὶ γὰρ σχηµάτων τῶν κατὰ φύσιν, καὶ χρωµάτων, καὶ µεγεθῶν, ἐνεργηµάτων τε καὶ παθηµάτων διαφθειροµένων γίνεται. καὶ οὗτός ἐστιν ἰδιαίτατος αὐτοῦ λόγος, ἐξάλλαξις τοῦ κατὰ φύσιν. τί δέ; οὐχὶ καὶ ἡ νόσος ἐξάλλαξις τοῦ κατὰ φύσιν; ἢ οὐχ ἁπλῶς ἐξάλλαξις, ἀλλ’ ἐξάλλαξίς τις, ἁπλῶς δὲ ἐξάλλαξις τὸ σύµπτωµα; τοῦ γὰρ ἐν ταῖς διαθέσεσι κατὰ φύσιν ἐξαλλαττοµένου καὶ βλάπτοντος τὴν ἐνέργειαν ἡ νόσος γίνεται, καὶ δυοῖν τούτοιν ἐξ ἀνάγκης ἐδεῖτο πρὸς τὸ νόσος ὑπάρχειν, ἐν γένει µὲν εἶναι τῆς διαθέσεως, βλάπτειν δὲ τὴν ἐνέργειαν, ὧν οὐδέτερον ἀνάγκη παρεῖναι τῷ συµπτώµατι. καὶ γὰρ εἰ µὴ διάθεσις εἴη, καὶ εἰ µὴ βλάπτοι γέ τινα ἐνέργειαν, ἀλλὰ αὐτῷ γε µόνῳ τῷ παρὰ φύσιν ἱκανῶς ὁρισθήσεται. νοσήµατος µὲν δὴ ταύτῃ διήνεγκε, παθήµατος δὲ τῷ τὸ µὲν ἐν κινήσει πάντως εἶναι τὸ πάθηµα καὶ κατὰ φύσιν ἐνίοτε, τὸ σύµπτωµα δὲ οὐκ ἐν κινήσει µόνον, ἀλλὰ καὶ καθ’ ἕξιν τινὰ, καὶ πάντως παρὰ φύσιν. ἔσται δὴ πάθος µὲν ἡ περὶ τὴν ὕλην ἀλλοίωσις ἢ κίνησις ἔτι γινοµένη, ἡ δ’ ὑποµένουσα, διάθεσις, σύµπτωµα δὲ, πᾶν ὅ τι περ ἂν συµπίπτῃ τῷ ζώῳ παρὰ φύσιν. ὥστε καὶ ἡ νόσος ὑπὸ τὴν τοῦ γενικοῦ συµπτώµατος ἀναχθήσεται προσηγορίαν. ἔστι γάρ πως καὶ αὕτη σύµπτωµα. καὶ µὲν δὴ καὶ τὰ προηγούµενα τῶν νόσων αἴτια τὰ κατ’ αὐτὸ τὸ σῶµα τοῦ ζώου συνιστάµενα τῇ τοῦ γενικοῦ συµπτώµατος ὑποπέπτωκεν ἐννοίᾳ.

2. Περὶ µὲν οὖν τούτων ἤδη λέλεκται, περὶ δὲ τῶν εἰδικῶν συµπτωµάτων ἐν τῷδε γράµµατι πρόκειται διελθεῖν. ἔστι δὲ καὶ τούτων τριττὴ διαφορά· τὰ µὲν γὰρ διαθέσεις εἰσὶν αὐτοῦ τοῦ σώµατος ἡµῶν· τὰ δὲ ἐνεργειῶν βλάβαι· τὰ δὲ ἀµφοτέραις ἑπόµενα, κατά τε τὴν ἀµετρίαν τῶν ἐκκρινοµένων καὶ ἐπεχοµένων καὶ τοὺς ἐν αὐτῷ τῷ ζώῳ συνισταµένους ψόφους, καὶ προσέτι τὰς ἄλλας ἁπάσας αἰσθητὰς διαφοράς. βλάβη δ’ ἀκουέσθω νῦν καὶ ἡ στέρησις. οὐ γὰρ ἡ δυσκινησία µόνον, οὐδὲ ἡ δυσαισθησία, βλάβαι τινὲς τῶν ἐνεργειῶν εἰσιν, ἀλλὰ καὶ ἡ ἀκινησία τε καὶ ἡ ἀναισθησία· κατὰ δὲ τὸν αὐτὸν τρόπον οὐδ’ ἡ δυσπεψία µόνον, ἀλλὰ καὶ ἡ ἀπεψία. ταυτὶ µὲν οὖν τὰ γένη τῶν συµπτωµάτων, ἐν οἷς χρὴ σκοπεῖσθαι τὰς κατὰ µέρος διαφοράς· ἑξῆς δ’ ἂν εἴη προσῆκον ἕκαστον διελθεῖν τῷ λόγῳ, πρότερόν γε ἀναµνήσαντας, ὃ κᾀν τῷ περὶ τῆς τῶν νοσηµάτων διαφορᾶς εἴποµεν, ὡς ὅσοι τὴν ὑγείαν οὐ διάθεσιν σώµατος, ἀφ’ ἧς ἐνεργοῦµεν, ἀλλ’ αὐτὰς ἐνόµισαν εἶναι τὰς ἐνεργείας, ἣν ἡµεῖς νῦν ὑπὲρ τῆς τῶν ἐνεργειῶν βλάβης διδασκαλίαν ἐν τοῖς συµπτώµασι διέξιµεν, αὐτοὶ τῶν νοσηµάτων ποιήσονται, καὶ διενεχθήσονται δηλονότι περὶ τῶν ὀνοµάτων ἡµῖν µόνον, εἰ µηδὲν ἐν αὐτοῖς σφάλλοιντο τοῖς πράγµασιν. ἔστι δὲ, ὡς πολλάκις εἴρηται, τῶν τοιούτων ἁπασῶν διδασκαλιῶν τὰ σφάλµατα παραλειποµένης τινὸς διαφορᾶς. ἐὰν οὖν ἁπάσας αὐτὰς διεξιόντες µὴ συµπτωµάτων, ἀλλὰ νοσηµάτων εἶναι φάσκωσιν, ἐν ὀνόµατι µόνῳ καὶ οὐκ ἐν πράγµατι διαφωνήσουσιν ἡµῖν. λεκτέον οὖν ἤδη τὰς διαφορὰς ἐπ’ ἀρχὴν ἀναγαγόντας τὸν λόγον, ἐπειδὴ τὸ σύµπτωµα προσαγορεύεται γενικῶς µὲν ἅπαν ὅ τι περ ἂν συµβεβήκῃ τῷ ζώῳ παρὰ φύσιν, ὡς καὶ τὰ νοσήµατα, καὶ τὰς αἰτίας αὐτῶν τὰς ἐν τῷ σώµατι συνισταµένας· οὐ γὰρ δὴ τάς γε προκαταρκτικὰς εἶναι συµπτώµατα. καθ’ ἑτέραν δέ τινα καὶ οἷον ἰδικωτέραν ἔννοιαν, ἀφαιρεθέντων τῶν τε νοσηµάτων καὶ τῶν αἰτίων, τὰ λοιπὰ πάντα τὰ παρὰ φύσιν ὀνοµάζεται συµπτώµατα. καὶ νῦν ἡµῖν ὑπὲρ τούτων πρόκειται λέγειν.

3. ᾿Αναµνησθέντας οὖν πρῶτον χρὴ τὸ τριττὸν τῆς φύσεως αὐτῶν οὕτω τέµνειν ἐφεξῆς ἅπαντα, τὴν ἀρχὴν ἀπὸ τῆς βλάβης τῶν ἐνεργειῶν ποιησαµένους. τµητέον δὴ ταύτην εἰς δύο τὰ πρῶτα γένη, διότι καὶ τῶν ἐνεργειῶν αὐτῶν δύο εἰσὶν αἱ πρῶται διαφοραί. αἱ µὲν γὰρ ψυχῆς, αἱ δὲ φύσεώς εἰσι. καὶ καλοῦνται διὰ τοῦτο ψυχικαὶ µὲν αἱ πρότεραι, φυσικαὶ δὲ αἱ δεύτεραι. αὖθις οὖν τὰς ψυχικὰς προτέρας τέµνοντες εἴς τε τὰς αἰσθητικὰς καὶ τὰς κινητικὰς καὶ τρίτας τὰς ἡγεµονικὰς, (οὐδὲν γὰρ χεῖρον οὕτως αὐτὰς ὀνοµάσαι διδασκαλίας σαφοῦς ἕνεκα) καὶ πάλιν ἑκάστην τῶν εἰρηµένων διαιροῦµεν εἰς τὰς ἐν αὐτῇ διαφοράς. ἡ µὲν οὖν αἰσθητικὴ τῆς ψυχῆς ἐνέργεια πέντε τὰς πάσας ἔχει διαφορὰς, ὁρατὰς, καὶ ὀσφρητὰς, καὶ γευστὰς, καὶ ἀκουστὰς, καὶ ἁπτάς· ἡ δὲ κινητικὴ τὸ µὲν προσεχὲς ὄργανον ἓν ἔχει καὶ τὸν τρόπον αὐτοῦ τῆς κινήσεως ἕνα, (δέδεικται γὰρ οὕτως ἐν τοῖς περὶ µυῶν κινήσεως) ποικίλλεται δὲ ἐν τοῖς κατὰ µέρος ὀργάνοις, ὡς φαίνεσθαι πολυειδής. ἡ λοιπὴ δὲ ἐνέργεια τῆς ψυχῆς ἡ κατ’ αὐτὸ τὸ ἡγεµονικὸν εἴς τε τὸ φανταστικὸν καὶ διανοητικὸν καὶ µνηµονευτικὸν διαιρεῖται. καὶ τοίνυν αἱ βλάβαι τῶν αἰσθητικῶν ἐνεργειῶν κοιναὶ µὲν ἁπασῶν ἀναισθησίαι τινές εἰσιν, ἢ δυσαισθησίαι, (καλῶ δὲ δυσαισθησίας µὲν ἁπάσας τὰς µοχθηρὰς αἰσθήσεις) κατὰ µέρος δὲ ἑκάστης ἐν ὀφθαλµοῖς µὲν τυφλότητές τε καὶ ἀµβλυωπίαι καὶ παροράσεις τινές· ἐν ὠσὶ δὲ κωφότητές τε καὶ βαρυηκοΐαι καὶ παρακούσεις τινές. οὕτω δὲ καὶ κατὰ τὴν γλῶτταν καὶ τὰς ῥῖνας καὶ τὴν ἁφὴν, εἰ καὶ µηδὲν ἴδιον ὄνοµα κέκτηνται, ταῖς εἰρηµέναις ἀνάλογον ἔχουσιν. ἢ γὰρ οὐδ’ ὅλως αἰσθήσονται τῶν οἰκείων αἰσθητῶν, ἢ κακῶς. καὶ τὸ κακῶς τοῦτο διττὸν ἔσται, θάτερον µὲν ἀµυδρῶς, θάτερον δὲ παρατυπωτικῶς. ἴδιον δὲ ἐξαίρετον ἡ κατὰ τὴν ἁφὴν ἴδιον δὲ ἐξαίρετον ἡ κατὰ τὴν ἁφὴν ἐνέργεια παρὰ τὰς ἄλλας αἰσθήσεις κέκτηται σύµπτωµα τὴν ὀδύνην, ἐγγινοµένην µὲν καὶ ταῖς ἄλλαις αἰσθήσεσιν ἀπὸ τῶν ἔξωθεν οἰκείων αἰσθητῶν· ἐπὶ δέ γε ταύτης οὐκ ἀπὸ τῶν ἔξωθεν µόνον, ἀλλὰ καὶ πολὺ δὴ µᾶλλον ἀπὸ τῶν ἐν αὐτῷ τῷ σώµατι διαθέσεων, καὶ πολλάκις γε οὕτως ἰσχυρῶς, ὥστ’ ἀποκτεῖναί τινας σφᾶς αὐτοὺς ὑπὸ τοῦ πόνου βιασθέντας. ἐγγίνεται µὲν οὖν καὶ τοῖς ὀφθαλµοῖς ὀδυνηρόν τι πάθος ὑπὸ φωτὸς λαµπροῦ, καὶ τοῖς ὠσὶν ὑπὸ µεγάλου τινὸς ἢ τραχέος ψόφου. καὶ δὴ καὶ κατὰ τὰς γεύσεις καὶ τὰς ὀσµὰς ἕτερα τοιαῦτα παθήµατα συνίσταται λυπηρὰ, πρὸς τῶν ἰδίων αἰσθητῶν ἑκάστης τῶν αἰσθήσεων ὀδυνηρῶς διατιθεµένης. µέγισται δὲ ὀδύναι συµπίπτουσι τῇ τῆς ἁφῆς αἰσθήσει. καὶ γὰρ ὅσα διὰ φλεγµονὴν ὤτων, ἤ τινα ἄλλην ἐν αὐτοῖς διάθεσιν ἀλγοῦµεν ἰσχυρῶς, οὐ τῆς ἀκουστικῆς ἐστιν, ἀλλὰ τῆς ἁπτικῆς αἰσθήσεως ἴδια. κοινὴ γὰρ αὕτη πάντων αἰσθανοµένων ὀργάνων, αἱ δ’ ἄλλαι τέτταρες ἑκάστου κατὰ µόνας. οὕτω δὲ κᾀν τοῖς ὀφθαλµοῖς πολλάκις ὀδύναι γίγνονται σφοδραὶ, τῆς ἐν αὐτοῖς ἁπτικῆς αἰσθήσεως ἀνιωµένης. ὥσπερ δὲ καὶ κατὰ τοὺς ὀδόντας ἐστὶ καὶ τὸ κῶλον ἀλγήµατα. καὶ µὲν δὴ καὶ τὸ κνηστιᾷν ἐκ τούτου τοῦ γένους ἐστὶ τῶν συµπτωµάτων. µὴ τοίνυν ἔτι ζήτει καθ’ ἕκαστον µόριον ἴδιον ὄνοµα τοιοῦτον, οἷον κεφαλαλγίας τε καὶ καρδιαλγίας καὶ ὠταλγίας· οὐ γὰρ εὑρήσεις κείµενον· ἀλλ’ ἀρκεῖ λόγῳ πάνθ’ ἑρµηνεύειν τὰ τοιαῦτα, κύστεως ἀλγήµατα λέγοντα, ἀτὰρ καὶ νεφρῶν καὶ σπληνὸς καὶ γονάτων καὶ ποδὸς καὶ τῶν ἄλλων ὡσαύτως. τοιαῦτα µὲν δὴ καὶ τοσαῦτα τῶν αἰσθητικῶν ἐνεργειῶν τὰ συµπτώµατα. καὶ πρὸς τούτοις ἔτι δύο ἐξαίρετα, τὸ µὲν ἀγρυπνία, τὸ δὲ κῶµα, κατ’ αὐτὸ τὸ πρῶτον αἰσθητικὸν, ὃ δὴ καὶ κοινὸν ἁπασῶν ἐστι τῶν αἰσθήσεων, συνιστάµενα. τῶν δ’ αὖ κινητικῶν ἐνεργειῶν ἀκινησία µὲν καὶ δυσκινησία τὰ πρῶτα συµπτώµατα. δυσκινησίας δὲ τὸ µὲν ἀµυδρὰ καὶ ἄῤῥωστος κίνησις, τὸ δὲ µοχθηρά· καὶ τῆς µοχθηρᾶς ἡ µὲν τροµώδης, ἡ δὲ σπασµώδης, ἡ δὲ παλµώδης, ἡ δὲ κλονώδης. ἔνια δὲ τῶν εἰρηµένων συµπτωµάτων, ἐπειδὰν ἐν ὅλῳ τῷ σώµατι γένηται, διαφόρου τυγχάνει προσηγορίας, ὡς ἐµπροσθουρητικός τε καὶ ὀπισθότονος καὶ τέτανος. εἰ δὲ µὴ µόνον σπασµὸς εἴη τοῦ παντὸς σώµατος, ἀλλὰ καὶ τῶν ἡγεµονικῶν ἐνεργειῶν ἐπίσχεσις, ἐπιληψία τὸ τοιοῦτον προσα-γορεύεται, καθάπερ γε καὶ ἀποπληξία ἡ παντὸς τοῦ σώµατος παράλυσις ἅµα ταῖς ἡγεµονικαῖς ἐνεργείαις. αὗται µὲν αἱ τῶν κινητικῶν ἐνεργειῶν βλάβαι· εἰ δέ τις ἴδιον ἐξαίρετον ὄνοµα οὐ κέκτηται, οὐ χρὴ τούτου χάριν ἐξαπατηθέντας οἰηθῆναι παραλελεῖφθαί τι σύµπτωµα, καθάπερ οὐδὲ τὴν ἄπνοιάν τε καὶ δύσπνοιαν, ἢ τὴν ἰσχουρίαν τε καὶ δυσουρίαν, ἢ τὴν ἀφωνίαν τε καὶ κακοφωνίαν καὶ δυσφωνίαν, ἀλλὰ χρὴ τὰ τοιαῦτα πάντα αὐτὸν τὸν ἰατρὸν ἐξευρίσκειν καθ’ ἑκάστην ἐνέργειαν ψυχικὴν, ὥσπέρ γε καὶ τὰς καθ’ ἕκαστον αὐτῶν διαφορὰς, οἷον εἰ τύχοι τῆς δυσπνοίας ἑνὸς οὔσης συµπτώµατος ἔργου ψυχικοῦ, τῆς ἀναπνοῆς, αἱ πᾶσαι πόσαι γίνονται διαφοραὶ, καθάπερ ἐν τῷ περὶ δυσπνοίας ἐδείξαµεν· ἢ τῆς κακοφωνίας αἱ κατὰ µέρος πόσαι διαφοραὶ, καθάπερ ἐν τοῖς περὶ φωνῆς διῄρηται. πολλαχόθι δὲ καὶ ἀπορήσειεν ἄν τις ἐκ ποίου γένους ἐστὶ τὸ σύµπτωµα, καθάπερ ἐπὶ τοῦ σκορδινᾶσθαι καὶ χασµᾶσθαι καὶ πτάρνυσθαι καὶ βήττειν. ἀλλὰ περὶ µὲν τῶν τοιούτων ἁπάντων ἐπὶ πλέον ἐν τῷ µετὰ ταῦτα λόγῳ τῷ περὶ τῶν ἐν τοῖς συµπτώµασιν αἰτιῶν εἰρήσεται. ἐφεξῆς δ’ ἂν εἴη τὰς τῶν ἡγεµονικῶν ἐνεργειῶν βλάβας διελθεῖν, καὶ πρώτης γε τῆς φανταστικῆς. ἔστι δὲ καὶ ταύτης τὸ µὲν οἷον παράλυσίς τις, ὃ δὴ κάρος καὶ κατάληψις ὀνοµάζεται, τὸ δὲ οἷον µοχθηρά τις ἢ πληµµελὴς κίνησις, ὅπερ δὴ παραφροσύνη καλεῖται, τὸ δὲ οἷον ἐλλιπὴς καὶ ἄτονος, ὡς ἐν κώµασί τε καὶ ληθάργοις. καὶ µέν γε καὶ αὐτῆς τῆς διανοητικῆς ἐνεργείας ἡ µὲν οἷον παράλυσις, ἄνοια, ἡ δ’ οἷον ἐλλιπὴς κίνησις, µωρία τε καὶ µώρωσις, ἡ δ’ οἷον πληµµελὴς, παραφροσύνη καλεῖται. τὰ πολλὰ µὲν γὰρ ἐπ’ ἀµφοῖν ἅµα συνίσταται τὸ παραφρονεῖν, ἔν τε τῷ µὴ καλῶς φαντασιοῦσθαι κᾀν τῷ µὴ δεόντως λογίζεσθαι, ἔστι δ’ ὅτε καὶ κατὰ τὸ ἕτερον αὐτῶν µόνον, ὥσπερ γε καὶ Θεοφίλῳ τῷ ἰατρῷ νοσοῦντι τὰ µὲν ἄλλα σωφρόνως ὑπῆρχε διαλέγεσθαί τε καὶ γνωρίζειν ἀκριβῶς τοὺς παρόντας, αὐλητὰς δέ τινας κατειληφέναι τὴν γωνίαν τοῦ οἰκήµατος ἐν ᾧ κατέκειτο, καὶ διαπαντὸς αὐλεῖν τε ἅµα καὶ κτυπεῖν ἐνόµιζε καὶ τούτους βλέπειν ᾤετο, τοὺς µὲν ἑστῶτας αὐτόθι, τοὺς δὲ καθηµένους, οὕτω διηνεκῶς αὐλοῦντας, ὡς µήτε νύκτωρ ἀνιέναι τι, µήτε δι’ ὅλης ἡµέρας ἡσυχάζειν µὴ τὸ σµικρότατον· ἐκεκράγει δὲ διὰ παντὸς, ἐκβληθῆναι κελεύων αὐτοὺς τῆς οἰκίας. καὶ τοῦτ’ ἦν αὐτῷ τὸ τῆς παραφροσύνης εἶδος. καὶ ὡς ἐῤῥώσθη γε τελέως καὶ ἀπέφυγε τὸ νόσηµα, τά τε ἄλλα πάντα τὰ ὑπὸ τῶν εἰσιόντων ἑκάστου ῥηθέντα καὶ πραχθέντα διηγεῖτο καὶ τοῦ περὶ τοὺς αὐλητὰς ἐµέµνητο φαντάσµατος. ἐνίοις δὲ φάντασµα µὲν οὐδὲν φαίνεται. λογίζονται δ’ οὐκ ὀρθῶς, τοῦ διανοητικοῦ τῆς ψυχῆς αὐτοῖς πεπονθότος· ὥσπερ καὶ τῷ φρενιτικῷ τῷ κλείσαντι µὲν τὰς θύρας ἔνδοθεν, ἕκαστον δὲ τῶν σκευῶν προτείνοντι διὰ τῶν θυρίδων, εἶτα ἐρωτῶντι τοὺς παριόντας, εἰ κελεύοιεν ῥίπτειν. οὗτος γὰρ ἑκάστου µὲν τῶν σκευῶν ἀκριβῶς ἔλεγε τοὔνοµα, κᾀν τῷδε δῆλος ἦν οὔτ’ ἐν τῇ φαντασίᾳ τῇ περὶ αὐτὰ βεβλαµµένος οὔτ’ ἐν τῇ τῶν ὀνοµάτων µνήµῃ. τί δὴ βούλεται αὐτῷ τὸ πάντα ῥίπτειν ἀφ’ ὑψηλοῦ καὶ καταγνύναι; τοῦτ’ οὐκέθ’ οἷός τ’ ἦν συµβαλεῖν, ἀλλ’ ἐν αὐτῷ δὴ τῷ ἔργῳ τῷδε κατάδηλος ἐγίνετο παραπαίων. ὅτι δὲ καὶ περὶ τὸ µνηµονευτικὸν τῆς ψυχῆς γίνεται συµπτώµατα καὶ νοσοῦσιν ἔτι καὶ ἤδη πεπαυµένοις τῶν νοσηµάτων, τοῦτο µὲν καὶ παρὰ Θουκυδίδου µαθεῖν ἔνεστιν ἐνίους τῶν διασωθέντων ἐκ τοῦ λοιµοῦ µέχρι τοσούτου τῶν ἔµπροσθεν ἁπάντων ἐπιλαθέσθαι λέγοντος, ὡς µὴ µόνον τοὺς ἰδίους, ἀλλὰ καὶ σφᾶς αὑτοὺς ἀγνοῆσαι.

4. ᾿Αλλὰ γὰρ ἐπειδὴ καὶ τὰ περὶ τοῦ τῆς ψυχῆς ἡγεµονικοῦ εἴρηται συµπτώµατα, µεταβαίνειν καιρὸς ἤδη ἐπὶ θάτερον γένος τῶν ἐνεργειῶν, ἃς ὀνοµάζουσι φυσικάς. ἔσται δὴ κᾀνταῦθα καθ’ ἑκάστην αὐτῶν ἢ µὴ γινοµένην ἢ κακῶς γινοµένην συµπτώµατα· τούτου µὲν γένους εἰσὶ τῶν συµπτωµάτων κατὰ µὲν δὴ τὴν ὄρεξιν ἀνορεξίαι τε καὶ δυσορεξίαι καὶ ἄµετροι σιτίων ἐπιθυµίαι· κατὰ δ’ αὖ τὴν πέψιν ἀπεψίαι τε καὶ βραδυπεψίαι καὶ δυσπεψίαι. καὶ µὲν δὴ καὶ περὶ τὴν ἀνάδοσιν ὡσαύτως, καὶ περὶ τὴν τοῦ αἵµατος γένεσιν, ἢ µὴ γιγνοµένην ἢ κακῶς γιγνοµένην, συµπτώµατα ἔσται. τούτου τοῦ γένους εἰσὶ τῶν συµπτωµάτων καὶ οἱ ὕδεροι. καὶ µέν γε κατὰ τὴν τῆς θρέψεως ἐνέργειαν ἀτροφίαι µέν τινες καὶ φθίσεις εἰσὶν αἱ ἀποτυχίαι· λευκᾶς δὲ καὶ ὀφιάσεις καὶ ἀλωπεκίας καὶ πᾶν ὅσον τι τοιοῦτον εἶδος συµπτώµατος αἱ µοχθηραὶ θρέψεις ἀποτελοῦσιν. ἀσφυξίαι δὲ καὶ κακοσφυξίαι περὶ τὴν τῶν σφυγµῶν ἐνέργειαν συµπτώµατά εἰσι. καὶ µὲν δὴ καὶ κατὰ τὴν διάκρισιν τῶν περιττωµάτων ἢ µηδ’ ὅλως ἢ µὴ καλῶς ἐπιτελουµένην συµπτώµατα συνίσταται, τὰ µὲν ἀποροῦντα προσηγορίας οἰκείας, καθάπερ τὰ περὶ τὴν µέλαιναν χολὴν, τὰ δὲ ὠνοµασµένα συνήθως, ὥσπερ ὁ ἴκτερος. µέθοδος δὲ κᾀνταῦθα τῆςἁπάντων εὑρέσεως ἡ γνῶσις τῶν φυσικῶν δυνάµεων, ἃς ἐν τῷ περὶ αὐτῶν λόγῳ τέτταρας ἐν ἑκάστῳ τῶν τοῦ σώµατος µορίων ἐδείξαµεν ὑπάρχειν, ἑλκτικήν τε καὶ καθεκτικὴν καὶ ἀλλοιωτικὴν καὶ ἀποκριτικήν. ἔσται δὴ καθ’ ἑκάστην αὐτῶν διττὸν σύµπτωµα, θάτερον µὲν κακῶς γινοµένης τῆς ἐνεργείας, θάτερον δὲ οὐδ’ ὅλως γινοµένης. ὥστε καθ’ ἕκαστον ὄργανον φυσικὸν ὀκτὼ τὰ πάντα ἔσται συµπτώµατα. εἴπερ οὖν ἐκ τῆς ἀνατοµῆς ἔγνωσται τὸ πλῆθος τῶν τοῦ ζώου µορίων, εὑρεθήσεται ταχέως ἐξ αὐτοῦ τὸ πλῆθος τῶν ἁπάντων συµπτωµάτων. ὅσα µὲν γὰρ τῆς φύσεως µόνης ἐστὶν ὄργανα, τοῖς ὀκτὼ συµπτώµασιν ἁλώσεται µόνοις·ὅσα δὲ τῆς ψυχῆς, καὶ τούτοις µὲν, ἐξ ἐπιµέτρου δὲ ἑτέροις δυσί. δέδεικται γὰρ ὀλίγον ἔµπροσθεν, ὡς καθ’ ἑκάστην τῶν ψυχικῶν ἐνεργειῶν διττὸν εἶδος ἔσται συµπτώµατος, ἤτοι µηδ’ ὅλως αὐτῶν ἢ κακῶς γινοµένων. εἴρηται δὲ καὶ ὡς τὸ κακῶς τοῦτο διττόν ἐστι, τὸ µὲν οἷον ἀµυδρῶς, τὸ δὲ ὡς ἄν τις εἴποι πληµµελῶς. ὥστε πάλιν εἰ καὶ µὴ δύο τὰ συµπτώµατα καθ’ ἑκάστην ἐνέργειάν τε καὶ δύναµιν εἶναι λέγεις, ἀλλὰ τρία πάντα, θάτερον τῶν πρώτων δυοῖν τέµνων δίχα, δώδεκα µὲν ἔσται τὰ πάντα καθ’ ἕκαστον ὄργανον φυσικὸν, πεντεκαίδεκα δὲ ἐν τοῖς ψυχικοῖς. ἡ δ’ εἰς τὰς πρώτας δύο διαφορὰς τοµὴ ὀκτὼ µὲν τὰ τῶν φυσικῶν, δέκα δὲ ἀπεργάζεται τὰ τῶν ψυχικῶν. εἰ δὲ καὶ κατὰ διττὸν εἴη λόγον ὄργανόν τι ψυχικὸν αἰσθητικόν τε ἅµα καὶ κινητικὸν, ὀκτω-καίδεκα µὲν ἔσται τὰ συµπτώµατα κατὰ τὴν δευτέραν τοµὴν, δώδεκα δὲ κατὰ τὴν προτέραν. ἐφ’ ἑνὸς οὖν ἢ δευτέρου µορίου δείξαντες τὸ λεγόµενον, ὅπερ ἐπὶ τούτων ἡµεῖς, τοῦτ’ ἐπὶ πάντων ἀξιώσοµεν ποιῆσαι τὸν βουλόµενον ἐξαριθµήσασθαι τὰ συµπτώµατα, µὴ τοῖς ὀνόµασι προσέχοντα τὸν νοῦν, (οὐ γὰρ εὑρήσει πανταχόθι συνήθεις προσηγορίας) ἀλλ’ εἰς αὐτὴν ἀποβλέποντα τῶν πραγµάτων τὴν φύσιν. ἔστω δ’ ἡ γαστὴρ ὄργανον τῆς πέψεως ἕλκον µὲν, ὡς ἐδείκνυµεν, εἰς ἑαυτὸ τὴν οἰκείαν τροφὴν, ἀποκρῖνον δὲ πᾶν ὅσον ἀλλότριον· ἀλλὰ καὶ κατέχον τουτὶ τὸ ἑλχθὲν καὶ ἀλλοιοῦν τὸ κατασχεθέν. ὅταν οὖν ἤτοι µηδ’ ὅλως ἕλκειν, ἢ κακῶς ἕλκειν αὐτῇ συµβῇ, δύο µὲν ταυτὶ δή µοι νόει περὶ τὴν ἑλκτικὴν δύναµιν τὰ συµπτώµατα. τέµνεται δὲ αὖθις διχῆ θάτερον αὐτῶν τὸ µοχθηρῶς, εἰ καὶ µὴ τοῖς ὀνόµασιν ἔχεις ἐνδείξασθαι σαφῶς· οὐ γὰρ κεῖταί τι κατ’ αὐτῶν οὐδὲν ὄνοµα· λόγῳ γοῦν ὡς οἷόν τε πειρώµενος ἑρµηνεύειν, ὅτι καὶ κατ’ αὐτὸ τοῦτο τὸ µοχθηρῶς, τὸ µὲν οἷον ἀῤῥώστως ἔσται, τὸ δὲ οἷον πληµµελῶς. ἀῤῥώστως µὲν τὸ µόγις καὶ δυσχερῶς καὶ σὺν χρόνῳ πολλῷ· πληµµελῶς δὲ, τὸ οἷον παλµωδῶς, ἢ τροµωδῶς, ἢ σπασµωδῶς, ἢ κλονωδῶς. ἐπὶ δέ γε τῆς ἀλλοιωτικῆς δυνάµεως ἐν τῇ γαστρὶ τὸ µὲν µηδ’ ὅλως ἐστὶν, ὅταν οἷάπερ ἐλήφθη τὰ σιτία τοιαῦτα διαµένῃ κατὰ πᾶσαν ποιότητα· τὸ δ’ ἀῤῥώστως, ἴδιον ὄνοµα κέκτηται τὴν βραδυπεψίαν·ὥσπερ καὶ τὸ πληµµελῶς, εἰς ἀλλόκοτον ποιότητα τῶν σιτίων µεταβολήν·ὥστε γενέσθαι τὰ σύµπαντα συµπτώµατα τρία περὶ τὴν µίαν ἐνέργειαν ἀποτυγχανοµένην. καλεῖται δὲ ἡ µὲν ἐνέργεια, πέψις, ἀλλοίωσις οὖσα τῶν σιτίων εἰς τὴν οἰκείαν τῷ ζώῳ ποιότητα· βραδυπεψία δὲ ἡ ἐν χρόνῳ πλείονι καὶ µόγις εἰς τὴν αὐτὴν ποιότητα µεταβολή· τὸ δ’ ἀλλοιοῦσθαι µὲν εἰς ἑτέραν ποιότητα, µὴ µέντοι κατὰ φύσιν, ἀπεψίαν ὀνοµάζουσιν· ὁµωνύµως δὲ αὐτῇ προσαγορεύεται καὶ ἡ στέρησις τῆς ἐνεργείας. καί τοι σαφέστερον ἦν ταύτην µὲν µόνην ἀπεψίαν ὀνοµάζεσθαι, δυσπεψίαν δὲ τὴν πληµµελῆ µεταβολὴν, βραδυπεψίαν δὲ τὴν ἄῤῥωστον ἀλλοίωσιν· ἀλλὰ γὰρ, ὅπερ ὁ Πλάτων ἔλεγεν, ἀγνοοῦντες οἱ παλαιοὶ τὰ πλεῖστα τῶν πραγµάτων τὰ µὲν οὐδ’ ὅλως, τὰ δὲ οὐκ ὀρθῶς ὠνόµασαν. οὔκουν ἐξαπατᾶσθαι χρὴ τοῖς ὀνόµασιν, ἀλλ’ εἰς αὐτὴν ἀποβλέπειν τῶν πραγµάτων τὴν οὐσίαν. εἴπερ οὖν τοῦτο ποιοῖµεν, εὑρήσοµεν ὡσαύτως καὶ τῆς καθεκτικῆς δυνάµεως ἐνέργειαν µὲν τὴν κατὰ φύσιν, ὅταν ἐξισῶται ὁ χρόνος τῆς περιστολῆς τῷ χρόνῳ τῆς πέψεως, καὶ σφίγγηται πανταχόθεν ἀκριβῶς τὰ σιτία·στέρησιν δὲ παντελῆ τῆς ἐνεργείας, ὅταν µηδ’ ὅλως περιλαµβάνῃ· γίνεται δὲ τοῦτο ἐν ταῖς λειεντερίαις· ἀῤῥωστίαν δὲ, ὁπόταν ἢ µὴ περιστέλληται καλῶς, ἢ µὴ µέχρι τῆς παντελοῦς πέψεως, ἢ ἅµα ἄµφω συµπίπτῃ. ἐπειδὴ γὰρ ἐν δυοῖν τούτοιν ὑπῆρχε τὸ καλῶς ἐνεργεῖν τὴν περισταλτικὴν δύναµιν, τῷ τε µηδεµίαν ἀπολιπεῖν χώραν κενὴν µεταξὺ τῆς τε γαστρὸς καὶ τῶν σιτίων, τῷ τ’ ἐξισοῦσθαι τὸν χρόνον τῆς περιστολῆς τῷ χρόνῳ τῆς πέψεως, ἤτοι κατὰ θάτερον αὐτῶν µόνον ἐνεργήσει κακῶς, ἢ κατ’ ἄµφω, καὶ συµπτώµατα ἀκολουθήσει, κλύδωνες µὲν καὶ πνευµατώσεις ἀῤῥώστοις περιστολαῖς, ἐκκρίσεις δὲ ταχεῖαι καὶ διαφθορὰ τῶν σιτίων ἐν τῇ κάτω γαστρὶ, ταῖς ὀλιγοχρονίοις. ἔνθα σε καὶ τούτῳ κελεύω προσέχειν τὸν νοῦν, ὡς ἕπεται πολλάκις ἕτερον ἑτέρῳ οἱ κλύδωνες ἕπονται, ποτὲ δὲ αἱ πνευµατώσεις· τῇ δ’ ὀλιγοχρονίῳ πάντως µὲν αἱ ἐλλιπεῖς πέψεις, ἐφεξῆς δὲ ἤτοι ταχεῖα διέξοδος τῶν σιτίων, ἢ διαφθορὰ κατὰ τὴν κάτω γαστέρα. ταχείας µὲν οὖν διεξόδου συµπτώµατα ἀχώριστα διαχωρήσεως ὑγρότης καὶ ἀνάδοσις ἐλλιπής· διαφθορᾶς δὲ δυσωδία µὲν ἐν τοῖς διαχωρουµένοις ἐξ ἀνάγκης, οὐκ ἐξ ἀνάγκης δὲ δήξεις ἢ πνευµατώσεις, ἀλλ’ ἔστιν ὅτε µὲν οὐδέτερον αὐτῶν, ἔστιν ὅτε δὲ θάτερον, ὁτὲ δ’ ἀµφότερα. διὰ τί δὲ κᾀν τούτοις κᾀν τοῖς ἔµπροσθεν εἰρηµένοις τινὰ µὲν ἐξ ἀνάγκης ἕπεται, τινὰ δ’ οὐκ ἐξ ἀνάγκης, ἐν τῷ µετὰ τοῦτον διέξιµεν λόγῳ τῷ περὶ τῶν ἐν τοῖς συµπτώµασιν αἰτιῶν. ἐν δὲ τῷ παρόντι µετιέναι καιρὸς ἐπὶ τὴν λοιπὴν διαφορὰν τῶν συµπτωµάτων τῆς καθεκτικῆς δυνάµεως. ὅταν οὖν περιστέλληται ἡ γαστὴρ τοῖς σιτίοις, ἀλλὰ µετὰ παλµοῦ τινος, ἢ οἷον σπασµοῦ τε καὶ τρόµου καὶ κλόνου, πληµµελὲς ἂν εἴη τὸ τοιοῦτον τῆς περιστολῆς ἔργον. τοῦ µὲν οὖν παλµοῦ τῆς γαστρὸς σαφῶς αἰσθανόµεθα, καὶ µέν γε καὶ τοῦ σπασµοῦ, λυγµὸς γὰρ ὀνοµάζεται τὸ σύµπτωµα· τοῦ δὲ οἷον τρόµου, παθήµατος αὐτῆς, οὐκέτ’ ἐναργῶς, ἀλλ’ εἰ προσέχοις τῷ λόγῳ τὸν νοῦν, οὐκ ἂν οὐδὲ τοῦτο φωράσαις χαλεπῶς. ὅταν οὖν ἐδηδοκότι σοι µήτε κλύδων τις ἐνοχλῇ, µήτε πνευµάτωσις, ἀλλὰ µήτε παλµός τις εἴη, µήτε λὺγξ, ἀήθους δ’ ἀπορίας αἴσθησις ὑπάρχῃ κατὰ τὴν γαστέρα, καὶ οἷον βαρύνηταί τε καὶ κάµνῃ καὶ ποθῇ θᾶττον ὑπελθεῖν κάτω τὸ βάρος ἢ ἄνω ἅµα τῷ τινα ἐρυγὴν προσγενέσθαι, καί που καὶ δυσχέρεια περὶ τὴν ἀναπνοὴν δύσφορος δή τις καὶ δύσφραστος ἕπηται, τόθ’ ἡγοῦ τὴν γαστέρα περιεστάλθαι µὲν τοῖς σιτίοις, ἀλλ’ οἷον τροµωδῶς. ἡ δὲ οἷον κλονώδης κίνησις ἐν τοῖς ῥίγεσι µάλιστα καταφανής ἐστιν, ἅπαντα τοῦ ζώου καταλαµβάνουσα τὰ µόρια. περὶ µὲν δὴ τούτων ἐπιπλέον ἐν τοῖς µετὰ τοῦτο λεχθήσεται γράµµασι· νυνὶ δὲ ἐπὶ τὴν τετάρτην ἤδη τῆς γαστρὸς µετέλθωµεν δύναµιν, τὴν ἀποκριτικήν τε καὶ προωστικὴν ὀνοµαζοµένην, ἧς ἡ µὲν οἷον στέρησις ἔν τισιν ἰδέαις εἰλεῶν γίνεται· ἡ δὲ ἀῤῥωστία συνεχῶς ἐγγίγνεται ἐν βραδείαις τισὶ περιττωµάτων διεξόδοις· ἡ δ’ οἷον πληµµελὴς κίνησις, ὅταν ἤτοι πρὶν τελειωθῆναι τὴν πέψιν ἐξορµήση πρὸς τὴν ἐνέργειαν, ἢ βραδύνῃ καὶ µέλλῃ τελειωθείσης, ἢ µετά τινος ἤδη τῶν εἰρηµένων γίνεται συµπτωµάτων, ἢ ἄλλως πως ἀνωµάλως, ἢ οἷον ἀκρατῶς αὐτοῖς ἐµπίπτει τοῖς σιτίοις ἡ γαστὴρ, ἀταµίευτον ἔχουσα τὴν κίνησιν ὁµοίως τοῖς εἰς τὸ κάταντες θέουσιν, εἶτα στῆναι µὴ δυναµένοις, ἐπὶ µὲν δὴ τῆς γαστρὸς, ὡς ὀργάνου πέψεως, εἴρηται τὰ συµπτώµατα· καθότι δὲ καὶ τρέφεσθαι δεῖται, καὶ τὸ θρέψον ἕλκειν εἰς ἑαυτὴν, καὶ κατέχειν γε, µέχρι περ ἂν ἀλλοιώσῃ καὶ ἀποκρίνῃ τὸ περιττὸν, ἕτερον ἶσον ἀριθµὸν κτήσεται συµπτωµάτων, ὡς ὁµοιοµερὲς σῶµα. τάχα οὖν ἂν εἴη κάλλιον ἅπαντα τὰ περὶ τὴν θρεπτικὴν ἐνέργειαν διελθεῖν συµπτώµατα, τῷ τε γαστρὸς σώµατι καὶ τοῖς ἄλλοις ἅπασι µορίοις ὑπάρχοντα κοινά· σαφέστερος γὰρ ὁ λόγος οὕτως ἂν γένοιτο τοῖς ἐντυγχάνουσιν, ἐναργέστερόν τ’ ἄν τις διδάξειε τὸ µικρῷ πρόσθεν εἰρηµένον, ὡς ἔστι καὶ σύµπτωµα συµπτώµατος αἴτιον. ἑνὸς γοῦν συµπτώµατος τῆς ἀτροφίας, εἴτε καθ’ ὅλον αὕτη γίνοιτο τὸ ζῶον, εἴτε καθ’ ἕν τι µόριον αὐτοῦ, πλείω προηγεῖται συµπτώµατα. δεοµένου γὰρ τοῦ µέλλοντος θρέψεσθαι καλῶς ἕλκειν τε πρὸς ἑαυτὸ τὴν οἰκείαν τροφὴν καὶ κατέχειν αὐτὴν ἄχρις ἂν ἀλλοιῶσαν ἐξοµοιώσῃ, καὶ µέντοι καὶ ἀποκρίνειν τὸ περιττόν·ὄντος δὲ καὶ αὐτοῦ τοῦ περιττοῦ διττοῦ κατὰ γένος, ἢ γὰρ τῷ ποσῷ περιττόν ἐστιν, ἢ τῷ ποιῷ, ἀνάγκη πᾶσα τὸ ἀτροφοῦν µόριον ἢ δι’ ἕν τι τῶν εἰρηµένων τοῦτο πάσχειν, ἢ διὰ πλείω. εἴτε γὰρ ἐλλιπῶς ἕλκει τὸ θρέψον, ἢ µηδ’ ὅλως, ἢ µοχθηρῶς ἀτροφήσει τὸ µόριον·εἴτε τοῦτο µὲν ὅσον τε ἐχρῆν εἶναι καὶ οἷον ἐπάρδοιτο, σύµπτωµα δέ τι περὶ τὴν καθεκτικὴν δύναµιν εἴη τοῖς ἐπὶ τῆς γαστρὸς εἰρηµένοις ἀνάλογον, ἀτροφήσει καὶ οὕτως. εἰ δὲ καὶ τούτων τῶν δυνάµεων ἀµέµπτως ἐνεργουσῶν ἡ ἀποκριτικὴ σφάλλοιτο πλέον ἢ προσῆκε κενοῦσα, καὶ οὕτως ἂν ἰσχνὸν καὶ ἄτροφον ἀποδειχθείη τὸ µόριον. ἀλλὰ µὴν καὶ τῆς ἀλλοιωτικῆς δυνάµεως τὰ συµπτώµατα, τὸ µὲν οἷον στέρησις, ὅπερ ἀπεψίαν ἔφαµεν ὀνοµάζεσθαι, ἄντικρυς δῆλον, ὡς ἰσχνὸν ἐργάζεται τὸ µόριον·τὸ δ’ οἷον ἀῤῥωστία τις, ὅπερ καλοῦµεν βραδυπεψίαν, ἐν χρόνῳ µὲν πλείονι, σαφῆ δ’ οὖν καὶ αὐτὴ ποιήσει ποτὲ τὴν ἰσχνότητα· τῷ δὲ τρίτῳ συµπτώµατι, τῆς δυσπεψίας ἀνάλογον, οὐκ ἰσχνὸν καὶ ἄτροφον, ἀλλ’ ἐξηλλαγµένον τὴν ἰδέαν ἀποδείξει τὸ µόριον, ὥσπερ ἔν τε ταῖς λεύκαις καὶ ταῖς ἐλεφαντιάσεσι φαίνεται. προσέχειν δὲ ἐνταῦθα χρὴ τὸν νοῦν καὶ διορίζειν, πότερον χυµοῦ τινος ἐπιῤῥυέντος, ἢ τῶν στερεῶν αὐτῶν οὕτω διακειµένων ἐξήλλακται τὰ τῆς χροιᾶς. εἰ µὲν γὰρ διὰ χυµὸν, ἐξ ἑτέρου γένους τὸ σύµπτωµά ἐστι, καὶ οὐ τῆς ἀλλοιωτικῆς δυνάµεως τὸ σφάλµα· εἰ δ’ ὅλον δι’ ὅλου τὸ µόριόν ἐστιν οἷον οὐκ ἐχρῆν εἶναι, τῆς ἀλλοιωτικῆς δυνάµεως. γίνεται µὲν γὰρ κᾀν τοῖς ἰκτερικοῖς ἐξάλλαξις τοῦ κατὰ φύσιν χρώµατος, ἀλλὰ τοῦτο µὲν σύµπτωµά ἐστι τῆς δια-κριτικῆς ἐνεργείας, πλὴν εἰ µὴ τῶν φλεβῶν αὐτῶν πάθος ποθ’ ὑπάρχει, τηνικαῦτα γὰρ τῆς ἀλλοιωτικῆς ἐστιν· ἡ δὲ καθ’ ἕκαστον µόριον ἴδιος ἄχροια, εἰ µὴ διά τινα χυµὸν ἔξωθεν ἐπίῤῥυτον γίνεται, οἷον δυσπεψία τίς ἐστι τῆς ἐν αὐτῷ δυνάµεως ἀλλοιωτικῆς τε καὶ πεπτικῆς. ἐξέλωµεν δὴ ταύτην ἐν τῷ παρόντι λόγῳ τὴν ἀτροφίαν κακοτροφίαν τινὰ οὖσαν· ἐπὶ δὲ τὴν στερητικὴν τῆς θρέψεως ὀνοµαζοµένην ἀτροφίαν ἐπανελθόντες ἀναµνήσωµεν, ὡς αὕτη τε σύµπτωµά ἐστι καὶ ἕπεται συµπτώµασιν ἄλλοτ’ ἄλλοις, ἤτοι περὶ τὴν ἑλκτικὴν, ἢ περὶ τὴν καθεκτικὴν, ἢ τὴν ἀποκριτικὴν δύναµιν, ἢ καὶ περὶ τὴν ἀλλοιωτικὴν αὐτὴν γιγνοµένοις. ἁπάντων δὲ τούτων τῶν συµπτωµάτων αἴτια τὰ νοσήµατα. φέρε γὰρ ἐλλιπῶς ἐπί τι µόριον ἕλκεσθαι τὴν τροφὴν, καὶ διὰ τοῦτ’ ἀτροφεῖν αὐτὸ, νόσηµα ἐξανάγκης προηγεῖταί τι ταύτης τῆς ἐλλιποῦς ἕλξεως· εἴρηται γὰρ ὅταν αὐτὸ τὸ µόριον ἀῤῥωστότερον ἐφ’ ἑαυτὸ τὴν τροφὴν ἐπισπᾶται, πάντως δή που δύσκρατον ὑπάρχειν· νόσος δὲ ἡ δυσκρασία· εἰ δ’ εὔκρατον µὲν εἴη τὸ µόριον, ἔµφραξις δέ τις ἐν τοῖς τῆς ἀναδόσεως ὀργάνοις ὑπάρχουσα παρεµποδίζει τὴν ἀνάδοσιν, ἡ µὲν ἔµφραξις νόσηµα, σύµπτωµα δ’ αὐτῆς ἡ βλάβη τῆς ἀναδόσεως. οὐ µόνον δὲ ἐπερχόµενος ἕκαστον τῶν συµπτωµάτων, ὅσα διά τινα βλάβην ἐνεργείας γίνεται, µάθοις ἂν ὡς προηγεῖταί τι νόσηµα πάντως αὐτῶν, ἀλλὰ κᾀξ αὐτῆς τῆς οὐσίας τῶν πραγµάτων ἔνεστί σοι χωρὶς ἐπαγωγῆς συλλογίζεσθαι. τὴν µὲν γὰρ ὑγείαν αἰτίαν ἐνεργείας ἐθέµεθα, τὴν δὲ νόσον αἰτίαν ἐνεργείας βλάβης· ἀλλὰ καὶ τὰ συµπτώµατα, περὶ ὧν δὴ νῦν τὸν λόγον ποιούµεθα, βλάβας ἐνεργειῶν ὑπάρχειν ἔφαµεν. ἐκ δὲ τούτων ὑποκειµένων συµβαίνει, τοῦ τοιούτου γένους τῶν συµπτωµάτων αἰτίας εἶναι τὰς νόσους.

5. ῞Οτι δὲ καὶ τὰ τῶν λοιπῶν δύο γενῶν αἱ νόσοι προηγοῦνται, λόγον αἰτίας ἔχουσαι πρὸς αὐτὰ, καὶ τοῦτο δείξοµεν ὀλίγον ὕστερον, ἐπειδὰν πρότερον ἅπαντα τὸν περὶ αὐτῶν ἐπέλθωµεν λόγον, ἀρξάµενοι πάλιν ἀπὸ τῶν ἐν ταῖς διαθέσεσι τοῦ σώµατος συνισταµένων συµπτωµάτων. εἰσὶ δ’ αὐτῶν αἱ πρῶται διαφοραὶ τέτταρες. τὰ µὲν γὰρ ὁρατὰ, τὰ δ’ ἀκουστὰ, τὰ δ’ ὀσφραντὰ, τὰ δὲ γευστὰ, τὰ δ’ ἁπτὰ τετύχηκεν ὄντα. τὰ µὲν οὖν ὁρατὰ τὴν γένεσιν ἐν ταῖς παρὰ φύσιν ἴσχει χροιαῖς, ἤτοι παντὸς ἅµα τοῦ σώµατος, ἤ τινων µορίων ἤ τινος· ἅπαντος µὲν οὖν, ὡς ἐπὶ τῶν ἰκτεριώντων ἔχει, καὶ τῆς ἡπατίτιδός τε καὶ σπληνίτιδος ὀνο- µαζοµένης νόσου, καί τισιν ὑδέρων εἴδεσιν· ἔν τινι δὲ, καθάπερ ἔν τε τῇ γλώττῃ µόνῃ πολλάκις ὁρᾶταί τις ἐξαίρετος ἄχροια, καὶ τοῖς ἐξ ἀποστηµάτων µορίοις µελανθεῖσιν ἢ πελιδνοῖς γενοµένοις, οὕτω δὲ κᾀν τοῖς ἄνθραξι, κᾀν τοῖς ἕρπησί τε καὶ γαγγραίναις ὑπαλλάττεται τὰ κατὰ φύσιν χρώµατα. τούτου τοῦ γένους ἐστὶ καὶ ἀλφὸς, καὶ λεύκη, καὶ ἐλέφας, καὶ τἄλλα ὅσα τοιαῦτα. καὶ γὰρ καὶ ταῦτα τὰς κατὰ φύσιν ὑπαλλάττει χροιάς. καὶ µὲν δὴ καὶ πολλοῖς ἅµα µορίοις ἐστὶν εὑρεῖν ποτε συµβαίνουσαν ἄχροιαν ἐν πολλοῖς τῶν νοσηµάτων, ἤτοι περὶ τὰ σκέλη µᾶλλον, ἢ περὶ τὸ πρόσωπον, ἢ σύµπαν γε τὸ ἄνω τοῦ σώµατος, ἢ σύµπαν τὸ κάτω. τὰς µὲν οὖν ὁρατὰς διαφορὰς ἐν τούτοις ἐπισκεπτέον, τὰς δ’ ὀσφρητὰς ἐπί τε τῆς ἀναπνοῆς καὶ τῆς διαπνοῆς πρῶτον. ὀνοµάζω δὲ τὴν µὲν διὰ λάφυγγος ὁλκήν τε καὶ αὖθις ἔκπεµψιν τοῦ πέριξ ἀέρος, ἀναπνοήν· τὴν δὲ καθ’ ὅλον τὸ σῶµα, διαπνοήν. αἱ τοίνυν κατὰ ταύτας γινόµεναι δυσωδίαι παρὰ φύσιν ἐν τῷ τῶν συµπτωµάτων τετάξονται γένει, µετὰ δὲ ταύτας αἱ κατὰ τὰ ὦτα καὶ ῥῖνας καὶ µασχάλας καὶ ὅσα µόρια κατὰ πάθος σήπεται. καὶ µὲν δὴ κᾀν ταῖς ἐρυγαῖς ἔστιν εὑρεῖν ταὐτὸ τοῦτο γένος τῶν συµπτωµάτων, ἤτοι καπνώδους, ἢ ὀξώδους, ἢ βροµώδους, ἢ ἰχθυώδους, ἤ τινος ἑτέρας τοιαύτης ποιότητος ἐξοζούσης τῆς ἐρυγῆς. κατὰ δὲ τὰς γευστὰς διαφορὰς αὐτῷ τῷ κάµνοντι τεκµαίρεται τὰ συµπτώµατα. καὶ γὰρ ἱδρῶτος ἐγεύσαντό ποτε παραῤῥυέντος εἰς τὸ στόµα, καὶ τοῦ κατ’ αὐτὴν τὴν γλῶτταν σιάλου τῆς ποιότητος ἐξηλλαγµένης. ὥσπερ οὖν καὶ τοῦ αἵµατος, οἷς καὶ τοῦτο διὰ στόµατος ἐκκενοῦται καθ’ ὁντιναοῦν τρόπον, οἱ µὲν ἐπισήµως γλυκέος ἢ ἁλµυροῦ γέ τινος ἢ πικροῦ τὴν αἴσθησιν ἴσχουσιν· οὕτω δὲ καὶ τῶν ἐκ πνεύµονος ἀνα-γοµένων καὶ τῶν ἐκ γαστρὸς ἐµουµένων οἱ µὲν ὀξέων, οἱ δ’ ἁλικῶν, οἱ δὲ πικρῶν, οἱ δὲ γλυκέων, οἱ δ’ αὐστηρῶν αἰσθάνονται. πολλοὶ δὲ τῶν ἰατρῶν καὶ ἱδρῶτος γεύεσθαι δικαιοῦσιν αὐτοὶ καὶ προσέτι τοῦ κατὰ τὰ ὦτα ῥύπου· τεκµαίρεσθαι γάρ τι κᾀκ τούτου. καὶ µὴν καὶ τὰς ἁπτὰς διαφορὰς ἐν τούτοις τοῖς συµπτώµασιν ἀριθµητέον, ἐπειδὰν ἐξιστῶνται τοῦ κατὰ φύσιν, οἷον δέρµα σκληρὸν καὶ περιτεταµένον καὶ καρφαλέον. οὕτω δὲ καὶ πλαδαρὸν ἢ ῥυσσὸν ἤ τινα τοιαύτην ἑτέραν ἔχον διαφοράν. ἐξ οὖν τῶν εἰρηµένων δῆλον, ὡς καὶ τοῦτο τὸ γένος ἅπαν ὑπὸ νοσηµάτων γίνεται. τὰς µὲν γὰρ κατά τε τὴν χροιὰν καὶ ἀτµὸν καὶ χυµὸν ἁπάσας διαφορὰς αὐτῶν τῶν στερεῶν σωµάτων ἐν τοῖς φυσικοῖς λόγοις ἐµάθοµεν ἑποµένας ταῖς κράσεσιν·οὕτω δὲ καὶ τὰς ἁπτὰς, καὶ πολύ γ’ ἔτι µᾶλλον ἁπασῶν τῶν εἰρηµένων, ὅτι ταῖς δραστικαῖς ποιότησιν ὁµογενεῖς αὐτὰς εἶπον, ὡς ὑπὸ τῆς αὐτῆς αἰσθήσεως κρινοµένας· καὶ γὰρ µαλακότης καὶ σκληρότης ὑπὸ τῆς ἁφῆς δοκιµάζονται, καθάπερ αἱ δραστικαὶ ποιότητες ὁµογενεῖς ὑπάρχουσαι. ὥσθ’ ὅσον ἐν αὐταῖς παρὰ φύσιν, ἔκγονον ἅπαν τοῦτο δυσκρασίας ἐστὶν, ὥσπέρ γε καὶ τὸ κατὰ φύσιν εὐκρασίας. ἀλλ’ ἔστιν ἅπασα δυσκρασία νόσος. ὥστε καὶ τὰ τοιαῦτα συµπτώµατα νοσηµάτων ἔκγονα. τὰ δ’ ἐξ ἐπιῤῥύτου τινὸς ὑγρότητος ἐγγινόµενα τοῖς µορίοις, ὁµογενῆ τοῖς εἰρηµένοις ὑπάρχοντα συµπτώµασι, τὰ µὲν γὰρ ἐµφράξεσιν, ἢ θλίψεσιν ἑπόµενα, τὰ δὲ τοῖς τῶν ἑλκτικῶν τε καὶ ἀποκριτικῶν δυνάµεων ἔργοις κακῶς γινοµένοις, ἀνάγκη καὶ ταῦτα τὴν οἷον πηγὴν τῆς γενέσεως ἔχειν τὰ νοσήµατα. ἡ µὲν οὖν κατὰ τὸ ἧπαρ ἔµφραξις νόσηµα οὖσα συνθέτου τε καὶ ὀργανικοῦ σώµατος, αἰτία τῆς κατὰ τὸν ἴκτερον ἀχροίας ἐστίν. ἡ δὲ καθ’ ἕκαστον τῶν µορίων δυσκρασία, νόσηµα οὖσα καὶ αὐτὴ τῶν τοιούτων σωµάτων, ἄλλοτ’ ἄλλην αὐτῶν ἐµποδίζει δύναµιν, ἤτοι τὴν ἕλκουσαν, ἢ τὴν ἀποκρίνουσαν, ἤ τινα ἑτέραν, ἐφ’ αἷς ἀνωµάλως τε καὶ ἀτάκτως τῶν ἐν τῷ σώµατι διαῤῥεόντων ὑγρῶν ἄλλοτ’ ἄλλο µόριον ἀλλοιοῦται κατὰ χροιὰν καὶ ἀτµὸν καὶ χυµὸν καὶ τὰς ἁπτὰς ἁπάσας διαφοράς. ἀλλὰ µὴν καὶ ὅσον ὑπόλοιπόν ἐστι συµπτωµάτων γένος, ἤτοι περὶ φωνὰς καὶ ψόφους τοὺς κατὰ τὸ ζῶον, ἤτοι κᾀν τοῖς ἐκκρινοµένοις τοῦ σώµατος ἢ ἐπεχοµένοις, ἔκγονον ἅπαν καὶ τοῦτο νοσηµάτων ἐστὶν, ἢ αὐτῶν ἄντικρυς, ἢ διὰ µέσων τινῶν συµπτωµάτων. ἐν µὲν γὰρ ταῖς φωναῖς αἵ τε κατὰ τὸ στόµα καὶ τὴν φάρυγγα καὶ τὴν τραχεῖαν ἀρτηρίαν καὶ τὸν πνεύµονα καὶ τὸν θώρακα νόσοι τὰ συµπτώµατ’ αὐτῶν ἐργάζονται, κλονώδεις τέ τινας καὶ τροµώδεις καὶ βραγχώδεις καὶ κλαγγώδεις ἀποτελοῦσαι φωνάς· ἐν ἄλλοις δέ τισι τοῦ ζώου µορίοις ἦχοί τε καὶ βορβορυγµοὶ καὶ τρυσµοὶ καὶ ὅσα τοιαῦτα, τὰ µὲν ὑπὸ στενοχωρίας ὀργάνων ἢ κινήσεως πληµµελοῦς, τὰ δὲ ὑπὸ πλεονεξίας φυσώδους πνεύµατος, ἢ καί τινων ἢ καὶ πάντων ἅµα τούτων συνιόντων ἀποτελεῖται περὶ ὧν ἐπιπλέον ἐν ταῖς τῶν συµπτωµάτων αἰτίαις εἰρήσεται.

6. Τὰ δ’ ἐκκρινόµενα τοῦ σώµατος, ἢ κατεχόµενα παρὰ φύσιν, εἰς τρεῖς µὲν τέµνεται καὶ αὐτὰ τὰς πρώτας διαφορὰς, ἢ ταῖς οὐσίας ὅλαις, ἢ ταῖς ποιότησιν, ἢ ταῖς ποσότησιν ἐξιστάµενα τοῦ κατὰ φύσιν. ἕπεται δὲ πάντως νοσήµασιν ἢ αὐτοῖς ἄντικρυς ἢ διὰ µέσων ἑτέρων συµπτωµάτων. αἱµοῤῥαγία µὲν γὰρ ὅλῳ τῷ γένει τῆς ἐκκρινοµένης οὐσίας παρὰ φύσιν ἐστίν. ἀλλ’ ἤτοι τρωθέντος ἢ ῥαγέντος ἢ ἀναστοµωθέντος ἢ διαβρωθέντος ἀγγείου γίνεται. τούτων δὲ ἡ µὲν τρῶσις καὶ ἡ ῥῆξις καὶ ἡ διάβρωσις νόσηµά ἐστιν ὁµοιοµεροῦς ἴδιον· ἡ δ’ ἀναστόµωσις ἴδιον ὀργανικοῦ, ποτὲ µὲν τῆς περισταλτικῆς δυνάµεως ἀῤῥωστούσης, ποτὲ δὲ τῆς ἀποκριτικῆς ἀµέτρως κινουµένης, ποτὲ δὲ ἀµφοτέρων ἅµα βεβλαµµένων ἀποτελουµένη. οὕτω δὲ καὶ ῥοῦς γυναικεῖος ἤτοι διὰ τὰ τῶν εἰρηµένων ἐνεργειῶν συµπτώµατα γένοιτ’ ἂν, ἢ λεπτοῦ καὶ ὀῤῥώδους τοῦ παντὸς αἵµατος ἀποτελεσθέντος. ἔστι δὲ καὶ τοῦτο σύµπτωµα, γένεσις δ’ αὐτοῦ πολυειδής. ἤτοι γὰρ τῆς ἐξαιµατούσης δυνάµεως, ἢ τῆς διακρινούσης τό τε λεπτὸν καὶ ὀῤῥῶδες, ἢ τῆς ἐκκρινούσης, τὸ σφάλµα. γένοιτο δ’ ἄν ποτε καὶ τῆς καθεκτικῆς ἀµέτρως ἐνεργούσης καὶ τοῦ δέρµατος πυκνωθέντος καὶ τῶν νεφρῶν στεγνωθέντων. οὕτω δὲ καὶ ἱδρῶτας ἀµέτρως ἐκκρίνεσθαι, ἢ ἴσχεσθαι µὴ δεόντως, ἤτοι διὰ τὴν τοῦ δέρµατος διάθεσιν, ἢ διά τινα τῶν εἰρηµένων δυνάµεων, ἢ δι’ αὐτὴν τὴν τῶν ὑγρῶν φύσιν ἀναγκαῖον γίνεσθαι. καὶ δῆλον ὡς ἐν ἅπασι τοῖς τοιούτοις λόγοις παραδιαζευκτικοῖς συνδέσµοις χρώµεθα. πάντως µὲν γὰρ ἐφ’ ἑκάστῳ τῶν εἰρηµένων συµπτωµάτων εἷς τις ὑπάρχει τρόπος τῆς αἰτίας, οὐ µὴν κεκώλυταί γε δύο καὶ τρεῖς καὶ πάντας ἅµα συνιέναι. δῆλον δὲ ὡς ἐκ τούτου τοῦ γένους ἐστὶ τῶν συµπτωµάτων, δυσουρία τε καὶ ἰσχουρία καὶ στραγγουρία καὶ ὁ καλούµενος ὕδρωψ εἰς ἀµίδα, τινὲς δὲ διαβήτην αὐτὸν ὀνοµάζουσι, ἄλλοι δὲ διάῤῥοιαν εἰς οὖρα. καὶ µὲν δὴ καὶ τὰ χρώµατα τῶν ἐκκρινοµένων παρὰ φύσιν, ἢ τὰς ὀσµὰς, οὐδὲν ἔτι δεόµεθα δεικνύειν ἐξ ἀνάγκης ἑπόµενα ταῖς νόσοις, εἴ γε µηδὲν τῶν τοιούτων ἄνευ δυσκρασίας γίνεται. δῆλον δὲ καὶ ὡς τὸ προκείµενον ἀποδέδεικται σαφῶς. ἁπάσης γὰρ τῶν συµπτωµάτων τῆς φύσεως ἡγεῖσθαι χρὴ νοσήµατα, ὡς γίνεσθαι πολλάκις οἷον στίχον τινὰ συµπτωµάτων ἐφεξῆς ἀλλήλοις· ὑπὸ µὲν τοῦ νοσήµατος αὐτοῦ τὸ πρῶτον, ὑπὸ δὲ τούτου τὸ δεύτερον, εἶτ’ αὖθις ὑπ’ ἐκείνου τὸ τρίτον, εἶθ’ ἑξῆς ἐπὶ τούτῳ τὸ τέταρτον. ἀλλ’ ἐνταῦθα µὲν προσέχειν ἀκριβῶς χρὴ τὸν νοῦν καὶ διορίζειν ἐπιµελῶς τῶν ἔργων τοῦ ζώου τὰ συµπτώµατα. πολλαχῇ γὰρ ἀλλήλοις οὕτως ἔοικεν, ὡς καὶ τὸ σύµπτωµα ἔργον νοµίζεσθαι καὶ τοὖργον σύµπτωµα. καὶ εἰ µή τις ἔχει τι κᾀν τούτῳ κριτήριον ὑγιὲς, ἐξ ὧν ἂν αὐτὸς σφάλληται συκοφαντήσει τὸν λόγον. εἰ γὰρ δὴ τῶν κατὰ φύσιν ἐκκρίσεων, οὕτω δὲ καλοῦσι τὰς ἐπὶ τῶν ὑγιαινόντων γιγνοµένας, ἤτοι τὸ ποσὸν, ἢ καὶ τὸ ποιὸν, ἢ καὶ τὸ γένος αὐτὸ τῆς οὐσίας ὑποθέµενός τις σκοπὸν, ἔπειτα πρὸς τοῦτ’ ἀποβλέπων κρίνοι τὰ συµπτώµατα, σφαλήσεται πολλαχόθι. πολλαπλάσιος γὰρ ἱδρὼς ἐνίοτε τοῦ κατὰ φύσιν, ἢ γαστρὸς διαχώρησις, ἢ οὖρα τοῖς ἀῤῥωστοῦσι γίνεται, µὴ ὅτι βεβλαµµένης ἐνεργείας τινὸς, ἀλλὰ καὶ µετὰ ῥώµης καὶ προνοίας τοῦ ζώου γιγνοµένης. ἔνια µέν γε καὶ ὅλῳ τῷ γένει παρὰ φύσιν ὑπάρχο-ντα, καθάπερ αἱµοῤῥαγίαι διὰ τῶν ῥινῶν, ἢ ἔµετος, ἢ αἵµατος ὑποχώρησις, ἢ αἱµοῤῥοῒς, ἤ τι τοιοῦτον ἕτερον, ὅµως οὐδέπω παρὰ φύσιν ἐστὶν, ἂν ἐν καιρῷ γίνηται. τὸ δ’ ἐν καιρῷ δῆλον ὅτι τοῦτ’ ἔστιν, ἂν τὸ λυποῦν ἐκκαθαίρηται. µενούσης οὖν τῆς ὁµολογίας, ἣν ἐξ ἀρχῆς ὡµολογήσαµεν, ὡς αἱ τῶν ἐνεργειῶν βλάβαι συµπτώµαθ’ ὑπάρχουσιν, οὐδὲν τῶν ἐπ’ ὠφελείᾳ γινοµένων ἐκ τούτου τοῦ γένους ἐστὶ τῶν συµπτωµάτων. ἔργον γὰρ φύσεως ἕκαστον αὐτῶν µᾶλλον ἢ βλάβη τις ὑπάρχει. ἀλλ’ ἴσως τις ὑπάξει θατέρῳ γένει τῶν συµπτωµάτων, τῷ τῆς παρὰ φύσιν διαθέσεως, ἅπαντα τὰ τοιαῦτα. τὸ γὰρ ὅλως διῃρῆσθαί τινα φλέβα καθ’ ὁτιοῦν µόριον τοῦ σώµατος, ἢ ἀνεστοµῶσθαι µέχρι τοῦ προχεῖν ἃ πρότερον ἔστεγεν, οὐ κατὰ φύσιν εἶναι διάθεσιν. καί τοι κᾀνταῦθα τὴν διάῤῥοιαν τῆς γαστρὸς, ἢ τὸ τῶν οὔρων πλῆθος οὐκ ἂν ἔχοι δεικνύναι πάντως ἑπόµενα ταῖς παρὰ φύσιν διαθέσεσιν. αἱµοῤῥαγίας µὲν γὰρ καὶ ἐµέτους ὅλῳ τῷ γένει φησί τις παρὰ φύσιν ὑπάρχειν, οὔτε δὲ ἡ διὰ γαστρὸς, οὔτε ἡ διὰ κύστεως, οὔτε ἡ διὰ µήτρας ἔκκρισις ὅλῳ τῷ γένει παρὰ φύσιν. ἴσως δ’ ἀµφισβητήσει τις καὶ περὶ τῶν ἱδρώτων, ὡς οὐδ’ αὐτῶν ὄντων κατὰ φύσιν. καὶ γὰρ οὖν καὶ ὁ Διοκλῆς ἱκανῶς ἐπεχείρησεν εἰς τοῦτο. πάνυ δ’ εἶναι τραχὺ δοκεῖ τόδε τὸ δόγµα καὶ παρὰ τὴν ἐνάργειαν, εἰ καὶ ὅτι µάλιστα πιθανῶς κατασκευάζηται. περὶ µὲν δὴ τῶν τοιούτων ἴσως ἄν ποτε καὶ αὖθις εἰπεῖν ἂν γένοιτο ἡµῖν· παντάπασι γὰρ ὀλίγα διαµφισβητεῖται περὶ δὲ τοῦ παντὸς πλήθους τῶν ἄλλων συµπτωµάτων ἱκανῶς ἐπιδέδεικται, καὶ χρὴ καταπαύειν ἤδη καὶ τόδε τὸ γράµµα. καὶ γὰρ δὴ καὶ γεγυµνασµένος τις ἐν τοῖς ὁµολογουµένοις ῥᾷον ἂν ἀκολουθήσειε τῇ τῶν ἀµφισβητουµένων κρίσει.

О разновидностях симптомов^[212]

1. В предыдущих сочинениях^[213] были описаны все простые и сложные болезни, каждый их вид и количество в соответствии с их разделением на роды и виды, а также все возможные причины их возникновения. Теперь же, чтобы полностью исследовать все неестественные состояния [организма], остается изучить симптомы [болезней]. Любое состояние организма, отличающееся от естественного, является болезнью, ее причиной или симптомом заболевания, которые некоторые врачи называют «побочным явлением» (ἐπιγέννηµα). Но этот термин эллинские [врачи] используют нечасто, они обычно называют подобные явления «симптомами», «негативными воздействиями» (πάθηµα) либо «страданием» (πάθος). Эти названия означают не совсем одно и то же, но соотносятся друг с другом так, как я покажу далее, анализируя их единообразно и последовательно и сопоставляя друг с другом. Итак, болезнью называется некое неестественное устройство (κατασκευή), которое само по себе повреждает функции [организма]. Ясно, что когда мы говорим о неестественном состоянии (διάθεσις) [организма], которое наносит вред его функциям, то мы имеем в виду то же самое. Так как каждое существующее явление находится в каком-либо «состоянии», то оно может быть здоровым, больным либо представлять собой ни то, ни другое^[214]. Существительное же «состояние» (διάθεσις) в каком-то смысле произошло от глагола «находиться в каком-либо положении» (διάκειµαι), и в этом значении оно использовалось не только древними философами, но и другими эллинами. Поэтому «состояние» — это понятие, общее для всех, обозначающее их здоровое, больное или промежуточное положение. Таким же образом эллины говорят о положении песни, гармонии, рассуждения или выражения. Болезнь же есть противоположность (ἐναντίον) здоровью.

И от того, и от другого отличается то, что называется «страданием» (πάθος) или «негативным воздействием» (πάθηµα). Платон также различал [эти два термина], когда говорил, что все, что переносит кто-либо, подвергаясь (πάσχῃ) внешнему воздействию, следует называть страданием. Я считаю, что именно поэтому Платон называет воздействие на органы чувств страданием^[215], имеет ли это отношение к зрению, воспринимающему белый, черный, желтый и другие цвета, или к ощущениям, будь то жара, холод, сухость, влажность, твердость, мягкость и тому подобное. Это же относится к каждому из других видов чувственного восприятия. Кроме того, он называет воздействием и удовольствие, и в целом для него воздействие есть любое движение, которое происходит в одной вещи из-за действия другой^[216]. Движение действующего есть действие, в то время как воздействие или страдание (πάθος) есть движение того, что подвергается воздействию. В целом «подвергаться воздействию» (διατίθεσθαι) есть то же, что «страдать» (πάσχειν). Воздействие создает движение и изменяет [прежнее] состояние таким образом, когда производящее изменение прекращает действовать, то, что сохранилось от воздействия, для претерпевшего воздействие есть состояние (διάθεσις) предмета, претерпевшего воздействие. Итак, страдание (πάθος) есть действие, движение, превращение и изменение, а состояние (διάθεσις) есть то, что осталось и сохранилось в претерпевшем воздействие теле.

Сейчас же эллины называют оставшееся состояние [тела после воздействия] страданием. Точно так же они называют причиной [заболевания] то, что уже вызвало его, а не то, что вызывает его сейчас. Однако ни это нельзя назвать причиной в точном смысле, ни оставшееся состояние нельзя назвать страданием в точном смысле. Ведь, строго говоря, это состояние является прошедшим, но уже не присутствующим страданием (πάθος). То, что для эллинов было обычным делом называть эти вещи данным образом, показано в сочинении, посвященном медицинским терминам. Нам необходимо помнить, что мы постоянно говорили о терминах с той лишь целью, чтобы как можно быстрее согласовать их друг с другом, решить все вопросы, связанные с их использованием, и больше не тратить на них время. Большинство же из тех, кто думает иначе, растрачивают свою жизнь в полемике по поводу значения имен и тем самым оказываются не в состоянии достичь совершенства в своем деле. Как же тогда должен поступить тот, для кого истина важнее? Надо разграничить те понятия, которые сходны по природе своей и поэтому по невниманию смешиваются, и дать им имена, по возможности используя те, которые наиболее употребляемы среди эллинов. Если же такие имена неизвестны, то нам следует самим дать им название.

Этим, прежде всего, можно достичь того, чтобы у каждого понятия было одно наименование, и, кроме того, чтобы разные понятия не носили одно и то же имя^[217], и совпадение имен не приводило к ложным умозаключениям (σόφισµα) в ходе рассуждения, а также чтобы ни одна вещь не была пропущена. А рассуждения о том, верно имя или неверно, употреблено оно в прямом или в переносном смысле, следует оставить на тот момент, когда у нас будет много времени — когда все вещи мы уже постигнем. Успех заключен не в именах — он приходит, когда понятна суть. Мы можем разрешить другим по их собственному желанию давать [понятиям] названия, но мы ни в коем случае не позволим оставить какое-либо понятие неопределенным^[218]. Во всяком случае, согласно данным нами только что определениям, то, что происходит с организмом, когда в нем происходят изменения, ухудшения, переустройство, названо иначе, чем состояние, оставшееся после всех этих процессов. Из этих же процессов одни способствуют реализации природных функций организма, другие вредят им, и то, что обретает бытие в ходе действия, называется функционированием или страданием (πάθος), а то, что остается после этого на некоторое время, — здоровьем или болезнью.

Страдание (πάθος) отличается от функционирования (ἐνέργεια), как то, что действует, от того, на что воздействуют^[219], или как болезнь отличается от здоровья: первое состояние находится в противоречии с природой, а второе соответствует ей. Поэтому, еще раз определив эти явления, мы будем придерживаться их определений и дальше. Здоровье является таким состоянием, когда все функции [организма] действуют в согласии с природой. Как мы уже отмечали, здесь не имеет значения, говорим мы об устройстве [организма] или [о его] состоянии, а также о действующих функциях или об их причинах. Совершенно не имеет значения, откажемся ли мы от выражения «в соответствии с природой» — это и так станет ясным в ходе дальнейшего рассуждения. Таким же образом болезнь есть устройство тела, которое противоречит природе, что является причиной повреждения функции [организма]. Иначе говоря, болезнь есть состояние, противоречащее природе, которое препятствует естественному функционированию [организма]. Страдание (πάθος) же является движением материи под влиянием действующего субъекта. Это движение действующего субъекта и есть действие (ἐνέργεια). То же, что по собственной природе порождает некое [явление], называют причиной. Все множество [причин] можно разделить на следующие виды: вещественные, необходимые, объективные, инструментальные и те, благодаря которым начинается движение^[220]. Каждая из этих причин вносит нечто в общий результат, в то время как те причины, которые в него ничего не вносят, но неотделимы от тех, что вносят, относятся к необходимым условиям^[221]. При этом бывает, что имеется некий ряд последовательно связанных друг с другом причин, как если существует множество мелких камней, поставленных вплотную друг к другу, и некто двигает первый из них, этот же первый камень двигает второй, тот, в свою очередь, двигает третий и так далее по порядку, так как каждый из камней находится очень близко к следующему. Во всех подобных доказательствах и доводах могут появиться достаточно нелепые ошибки в том случае, если не различать причины, действующие «сами по себе» и «по совпадению». Понятие «само по себе» (καθ’ ἑαυτό) означает то же, что понятие «первично» (πρώτως), хотя некоторые из тех, кто стремится говорить по-аттически, стараются избегать этого термина. Понятие же «по совпадению» означает то же, что понятие «вторично» (δευτέρως). Итак, тот, кто толкает пальцем первый камень, сообщает ему движение «первично», в то время как следующий за ним приводит в движение уже «по совпадению», или «вторично», и таким же образом «вторично» он сообщает движение всем последующим камням. Таким же образом первый камень сообщает движение второму сам по себе, в то время как третьему и последующим — уже случайным образом. Точно так же второй камень «первично» приводит в движение третий, а уже «вторично» — четвертый, пятый и так далее. Если же кто-то захочет произвести еще более четкое различие, ведь это может быть полезно для дела, то каждый из камней «первично» приводит в движение первый за ним, «вторично» — следующий за этим, «третично» — снова следующий за ним и «четвертично» — еще один, следующий за этими. Поскольку все это происходит именно таким образом и этим понятиям даны такие определения и поскольку болезнь является некоторым состоянием, противоположным природе и наносящим вред функционированию [организма], можно предположить, что существует некоторое другое состояние, предшествующее непосредственно самой болезни, которое также противоречит природе, но при этом не расстраивает функции, так как является лишь косвенным источником заболевания. Мы не будем называть такое состояние болезнью, но обозначим его как причину, вызывающую болезнь. Здесь мы должны уделить внимание тем, кто утверждает, что именно данное состояние является причиной нарушения функционирования [организма]. Ведь оно препятствует и наносит вред этим функциям не само по себе и не первично, но по совпадению и вторично, как мы покажем, в то время как первичное и само по себе повреждение наносит непосредственно сама болезнь. Поэтому когда говорят, что болезнь есть состояние тела, вредящее функциям [организма], то для тех, кто сразу понимает, что имеется в виду первичная причина, то есть причина сама по себе, этого определения достаточно. Для тех же, кто слушает слишком небрежно или, наоборот, слишком внимательно, мы добавим к определению [болезни] слово «первично», и тогда это определение будет выглядеть следующим образом: «Болезнь — это состояние тела, первично препятствующее какой-либо функции [организма]». Соответственно, все условия, предшествующие болезни, еще не являются болезнью. И если некоторые иные состояния совпали с ними, следуя за ними подобно теням, то мы назовем их симптомами, но никак не заболеваниями. Поэтому не все, что находится в организме и противоречит природе, мы будем называть заболеваниями. Болезнь — это то, что наносит ущерб функциям, а то, что предшествует болезни, [следует обозначать] как причину болезни, но еще не саму болезнь. В том случае, если некоторое иное состояние тела следует за болезнью, его можно назвать симптомом. Кроме того, само повреждение функции [организма] у живого существа можно назвать симптомом [болезни]. Поэтому все, что противоречит природе живого существа, является симптомом [болезни]. Так используются эти термины среди эллинов. Вполне возможно, и об этом уже было сказано, что кто-нибудь захочет изменить [термины], однако суть дела при этом не изменится.

Например, кто-то не желает называть [некое проявление болезни] симптомом, но использует термин «побочное явление» (ἐπιγέννηµα). Ведь симптом есть все, что происходит с живым организмом вопреки природе, а «побочное явление» — не все, а только то, что с необходимостью следует за заболеванием. Как я уже говорил, мы станем называть все возникающие [в теле болезненные] изменения страданием (πάθος), а все, что в теле противоречит природе, — симптомом. Однако порой происходит так, что одно и то же явление называется и страданием, и симптомом. Это происходит в том случае, когда к одному и тому же явлению подходят оба определения. Например, испытывать дрожь означает страдать, так как это внутреннее изменение и движение, происходящее в организме не в результате его функционирования. Таким образом, дрожь является внешним воздействием (πάθηµα) и страданием (πάθος), поскольку это некая перемена (т. е. движение, чуждое самому организму. — Примеч. пер.). Но это также и симптом, ведь это движение, противоречащее природе. Если же имеет место только изменение, которое происходит со зрением, слухом, обонянием, вкусом и осязанием, то это следует называть только страданием, но не симптомом. Ведь определяющим свойством симптома является то, что он противоречит природе. Таким образом, [симптомы] существуют там, где есть отличия от естественного, согласного с природой. Симптом — это нарушение естественной формы, цвета, величины, функционирования и восприятия. Таково есть собственное определение симптома — отклонение от естественного. Что же? Разве болезнь не является искажением естественного? Или же болезнь не просто изменение, а какой-то определенный вид изменения, в то время как просто изменение является симптомом? Ведь основные признаки болезни — изменение естественного состояния и нарушение нормального функционирования, и о болезни можно говорить только тогда, когда присутствуют оба эти признака. Болезнь, с одной стороны, относится к роду состояний, а с другой — повреждает функцию. При этом совершенно необязательно, чтобы какой-либо из этих признаков присутствовал в симптоме. Ведь если даже симптом не является состоянием и не наносит вреда какой бы то ни было функции, для его определения как симптома достаточно то, что он противоречит природе. Этим симптом отличается от болезни, а от воздействия (πάθηµα) — тем, что воздействие (πάθηµα) представляет собой просто движение, иногда сообразное природе, симптом же — не просто всякое движение, но движение, обладающее неким отличительным признаком — противоречием природе. Страдание же (πάθος) будет либо длящимся в данный момент изменением или движением плоти, либо состоянием, в котором она осталась после движения или изменения, в то время как симптом — это то, что происходит с живым существом и противоречит природе. Исходя из этого, болезнь можно назвать подвидом. В каком-то смысле и болезнь — симптом. Так же и предшествующая причина болезни, присутствующая в самом теле живого существа, подпадает под родовое определение симптома.

2. Итак, об этом сказано достаточно. Теперь стоит рассмотреть отдельные виды симптомов. Симптомы делятся на три вида. К первому относятся состояния самого тела, ко второму — повреждения функций, к третьему — следствия двух описанных видов: избыток и задержка выделений, шумы внутри тела, а также другие чувственно воспринимаемые отклонения. Теперь поговорим о повреждениях и отсутствии [функций]. Сюда относятся не только затрудненное движение (δυσκινησία) и нарушение чувствительности (δυσαισθησία), но также полная неподвижность (ἀκινησία) и абсолютная чувственная невосприимчивость (ἀναισθησία). То же самое можно сказать о расстройстве (δυσπεψία) или отсутствии (ἀπεψία) пищеварения. Все это является видами симптомов, внутри которых происходит дальнейшее разделение. Для доказательства этого необходимо исследовать каждый симптом. В первую очередь мы упомянем о том, что уже было сказано в сочинении о «О причинах болезней». Некоторые думают, что здоровье является не состоянием организма, благодаря которому мы можем действовать, но совокупностью его функций. То учение, которое мы относим к повреждениям функций, описывая симптомы [болезни], они применяют к болезням. Отсюда совершенно очевидно, что их учение отличается от нашего только терминологически, если, конечно, они не ошибаются в самой сути вопросов. Как часто нами указывалось, заблуждение всех таких учений заключается в том, что в них не учитывается некое различие. Если же, рассматривая все эти случаи, они просто называют симптомы болезнями, то наше с ними разногласие касается только терминов, а не существа дела. Так вот, следует сказать, что наше с ними различие относится к самому началу рассуждения: мы определили, что все происходящее с живым организмом и противоречащее природе в общем смысле может быть названо симптомом. Симптом включает в себя как сами заболевания, так и их причины, которые существуют в организме, поэтому внешние предшествующие причины (προκαταρκτικός) [болезни] не являются симптомами. Согласно другой, и возможно более верной точке зрения, симптомами называется состояние, когда болезни и их причины становятся очевидными. Именно это мы и предлагаем сейчас обсудить.

3. Здесь прежде всего необходимо вспомнить, что все эти явления бывают трех типов, исходя из вида вреда, наносимого функциям. Разделим их сначала на два вида, так как сами функции тоже бывают двух видов — функции души и функции природы. Первые из них называются душевным, а вторые — природным. В свою очередь, душевные функции делятся на чувственные, движущие и руководящие (ἡγεµονικόν). Нет ничего плохого в таком наименовании, так как оно способствует ясности при обучении, разновидности эти следует разделить еще на подвиды. Итак, чувственная функция души имеет пять видов — зрение, обоняние, вкус, слух и осязание, в то время как двигательная — один непрерывный орган и один способ его движения — это было показано в работах, посвященных движению мышц, но проявляется многообразно в различных частях [тела]^[222]. Последняя функция души — руководящее начало — делится на воображение, мыслительную способность и память. Итак, повреждениями, общими для всех чувственных функций, являются невосприимчивость (ἀναισθησίαι) и нарушение восприятия (δυσαισθησίαι). Я буду называть все болезненные отклонения от нормы бесчувственностью. В свою очередь, сюда же относятся слепота (τυφλότης), слабое зрение (ἀµβλυωπία) и искажения зрительного восприятия (παροράσεις), глухота (κωφότης), снижение слуха (тугоухость, βαρυηκοХαι) и искажения слухового восприятия (παρακούσεις). То же самое можно сказать в отношении языка, носа и осязания. В этом случае, хотя для этих явлений нет никаких определенных названий, они имеют те признаки, которые здесь обсуждаются: при них способность определенных чувств воспринимать внешние впечатления либо бывает существенно ограничена, либо становится совсем негодной. В свою очередь, эта «негодность» разделяется на два вида — снижение или искажение [восприятия].

Функция осязания, в отличие от других функций восприятия, имеет особенное свойство — восприятие боли. Впрочем, это сродно и другим чувствам под влиянием внешних воздействий. Но боль появляется не только благодаря воздействию внешнего источника, но гораздо чаще — из-за состояния самого организма. Эти болезненные ощущения бывают настолько сильными, что иногда убивают людей, если боль оказывается сильнее, чем человек. Так вот, боль может возникнуть в глазах из-за слишком яркого света или в ушах из-за громкого или резкого звука. Более того, по отношению к вкусам и запахам возникают другие подобные ощущения, которые также являются болезненными. Но хотя каждый из органов чувств может испытывать боль из-за слишком сильных воспринимаемых им воздействий, наиболее сильные боли сопряжены с чувством осязания. Например, та сильная ушная боль, которую мы чувствуем из-за воспаления или иных состояний этой части тела, уже связана не со слухом, но с осязанием. То же самое относится и к остальным четырем органам чувств. Также сильные боли часто бывают в глазах, когда прикосновение причиняет им боль. Таковы же и боли, возникающие в зубах и в кишечнике. Кроме того, к этому роду симптомов относится и зуд. Не стоит здесь искать определенного предметного названия для каждого органа, как, например, головная боль (κεφαλαλγία), кардиалгия (καρδιαλγία) или боль в ухе (ὠταλγία), потому что ты не найдешь для всех случаев точного наименования. Вполне достаточно для настоящего рассуждения объяснить все эти явления, называя их, например, болью в мочевом пузыре, почках, селезенке, коленях, ногах и других частях тела. Итак, вот каковы по качеству и числу симптомы, связанные с органами чувств. Помимо них существуют еще два особых [симптома], такие как бессонница (ἀγρυπνία) и кома (κῶµα), которые включают первичное ощущение, по сути являющееся общим для всех органов чувств. Далее, основные симптомы нарушения двигательных функций — отсутствие движения (ἀκινησία) или его нарушение (δυσκινησία). «Дискинезия» (δυσκινησία)^[223] есть либо ограниченное или ослабленное движение, либо движение неправильное. К ненормальным движениям относятся дрожь (τροµώδης), спазм (σπασµώδης),тик (παλµώδης) и нервное возбуждение (κλονώδης). Некоторые из упомянутых симптомов, если они возникают во всем теле, имеют иные наименования, например болезненное испускание мочи (ἐµπροσθουρητικός), судорожное сведение мышц назад (ὀπισθότονος) и судорога (τέτανος). Если имеет место не просто судорога, сводящая все тело, но и временное помрачение сознания, то такое состояние называется эпилепсией; апоплексия (ἀποπληξία) же является параличом всего тела, которому сопутствует помрачение сознания. Таковы повреждения двигательных функций. Если же какой-то симптом не имеет определенного названия, как, например задержка дыхания (ἄπνοια) и одышка (δύσπνοια), задержка мочи (ἰσχουρία) и нарушение мочеиспускания (δυσουρία), немота (ἀφωνία), искаженная речь (κακοφωνία) и ее расстройство (δυσφωνία), то не надо думать, что врачи заблуждались на этот счет и потому эти симптомы не были приняты во внимание. В этом случае сам врач должен обнаружить все эти явления, как и все их виды. Например, имея дело с одышкой, которая является одним из видов нарушения одной из природных функций — дыхания, он должен знать соответствующие видовые признаки [одышки и дыхания]. Все это мы показали в сочинении «О затрудненности дыхания»^[224]. Также необходимо знать все виды нарушения речи (κακοφωνία), о чем мы уже говорили в сочинении «О действии голоса». Кроме того, часто бывает неясно, к какому виду относится данный симптом, как в случае с зеванием, широким раскрыванием рта, чиханием и кашлем.

Но более подробно обо всех этих явлениях будет говориться далее, когда речь пойдет о причинах симптомов^[225]. Теперь же следует рассмотреть повреждения сознания и в первую очередь представления. Сюда относится состояние, напоминающее паралич, называемое ступором (κάρος) или каталепсией (κατάληψις), сюда же можно отнести некое ненормальное и излишнее движение, называемое помешательством (παραφροσύνη), а также слабое и вялое состояние организма, как при коме и летаргии. Кроме того, существует также вид расслабления самой мыслительной функции, переходящий в неразумие (ἄνοια), подобное расслабление приводит к состоянию отупения (µωρία) или слабоумия. Все эти состояния в той или иной степени можно назвать помешательством. Часто безумие существует одновременно в двух видах — в виде нарушений восприятия и мыслительной функции. Иногда помешательство проявляется только одним из этих видов. Например, когда врач Феофил болел, он сохранял здравый рассудок и способность рассуждать и точно узнавал присутствующих, но при этом ему казалось, что один из углов его дома, где он лежал, заняли музыканты, играющие на свирели, которые непрерывно музицировали и издавали громкие звуки. И он думал, что действительно видит их: кто-то из них стоял на месте, кто-то сидел, но при этом их музыка не прекращалась ни на миг, ни ночью, ни в течение дня. Феофил же постоянно кричал на них, требуя, чтобы они ушли из [его] дома. Это его болезненное состояние было видом помешательства. Когда же он поправился и избавился от болезни, он подробнейшим образом описал все, что говорили и делали те, кто к нему приходил, а также вспомнил и видения о музыкантах. У некоторых же никаких видений не бывает. Они совершают ошибки в рассуждениях, потому что у них поражена часть души, отвечающая за рассуждение. Примером может служить случай с одним безумцем, который, закрыв двери дома изнутри, держал предметы домашнего обихода у окна и просил того, кто проходил мимо, приказать ему бросить в него один из этих предметов. При этом он отчетливо знал название каждого предмета, из чего было ясно, что у него не было ни нарушения представления об этих вещах, ни нарушения памяти на их названия. Почему же тогда он хотел бросить все эти вещи с высоты и разбить их? Вот это он уже не был в состоянии понять, и в этих его действиях явно наблюдалось помешательство.

О симптомах же, связанных с частью души, ответственной за запоминание, и наблюдающихся как у тех, кто еще болен, так и у тех, кто уже оправился от болезни, можно прочесть у Фукидида, который рассказывает, что некоторые из тех [людей], кого спасли от чумы, забывали все, что с ними было раньше: они не только не узнавали своих родных, но и не помнили, кто они сами^[226].

4. Поскольку о симптомах, относящихся к представлению, как о составляющей души уже достаточно сказано, настало время перейти к описанию другого рода функций, [которые] называют физическими. Для каждой из этих функций также есть симптомы, связанные либо с ее прекращением, либо с ее ненадлежащим исполнением. К этому классу относятся симптомы, касающиеся аппетита, например его потеря (ἀνορεξία), нарушение аппетита (δυσορεξία) либо, наоборот, неумеренная тяга к еде. В свою очередь, по отношению к перевариванию пищи существуют: несварение желудка (ἀπεψία), медленное пищеварение (βραδυπεψία) и нарушение пищеварения (δυσπεψία). То же самое относится и к симптомам, связанным с циркуляцией и образованием крови: они могут не происходить вовсе, а могут происходить неправильным образом. Водянка (ὕδερος) также относится к этому роду симптомов. Нарушениями функции питания являются недостаток питания (ἀτροφία) и истощение (φθίσεις). Отклонение от нормы в питании приводит к побелению кожи (λεύκη)^[227], выпадению волос (ὀφιάσεις), облысениям (ἀλωπεκίας) и многим другим подобным симптомам. Отсутствие или нарушения пульса — это уже симптомы, [непосредственно] связанные с функцией пульса. Так же и симптомы, влияющие на состояние функций, связанных с разделением излишеств [в организме], состоят в том, что эти функции либо не выполняются вообще, либо выполняются плохо. В некоторых случаях эти симптомы не имеют определенных названий, например, те, которые связаны с черной желчью, но в других случаях их называют в соответствии с их действием, например желтухой (ἴκτερος). Эти симптомы также можно обнаружить благодаря знанию физических (природных) способностей, о чем мы уже рассказали в сочинении, посвященном исследованию этих способностей^[228]. В этом сочинении мы доказали, что в каждой части тела эти способности проявляются [такими] четырьмя способами, [как] привлечение, удержание, отделение и выделение. Существуют два симптома в отношении каждого из них: один, когда функция выполняется плохо, и другой, когда она не выполняется вообще, поэтому для каждой части тела всего будет восемь симптомов. Следовательно, если количество частей тела известно благодаря анатомии, то количество всех симптомов также можно быстро определить. Органы, которые можно назвать физическими, подвержены страданию благодаря восьми симптомам, в то время как те, которые имеют еще и психическую природу, помимо указанных симптомов, страдают еще и от двух дополнительных. Ранее уже было показано, что по отношению к каждой из психических функций возможны два вида симптомов: она может быть утрачена или может проявляться неправильным образом. Как было сказано, нарушение функции также бывает двух видов: функция может проявляться либо слишком сильно, либо слишком слабо. Если же утверждать, что по отношению к каждой функции существуют не два, а три симптома, то, разделив один из двух основных симптомов еще на два, в каждой части тела будет по двенадцать симптомов, а в части тела, обладающей психическими свойствами, — пятнадцать. Если же считать, что существуют два основных вида симптомов, то получится восемь симптомов для частей тела лишь с физическими функциями и десять для тех, которые имеют еще и психические. Если же какая-либо часть тела будет обладать двойной природой, являясь и движущейся частью тела, и органом чувств, то согласно второй классификации она может иметь восемнадцать симптомов, а согласно первой — двенадцать.

Показав это справедливо для одной-двух частей тела, мы считаем, что тот, кто хочет узнать все симптомы, относящиеся к остальным частям, должен обратить внимание не на их названия, так как в каждом случае он не найдет среди часто используемых терминов нужный, а на подлинную природу вещей. Например, нами было показано, что желудок как орган пищеварения, получая свою пищу, отделяет чуждое, удерживает вовлеченное и выделяет лишнее. Но бывает, что он либо ничего не вовлекает в себя, либо мало и плохо. Следует понимать, что это и есть два симптома, связанные с вовлекающей функцией. Дурное выполнение этой функции тоже бывает двух видов. Для них нет отдельных названий, но эти состояния можно [описать] следующим образом: дурная работа желудка может быть либо избыточной, либо недостаточной. При недостаточной работе желудка пищеварение происходит с трудом, долго, и пища полностью не переваривается, при избыточной имеют место пульсация (букв.: подергивание. — Примеч. пер.), дрожь, судороги или возбуждение. При нарушении отделяющей способности желудка она может либо отсутствовать, и тогда в желудке остается пища того же качества, какая поступает в него, либо работать плохо, и этот симптом имеет особое наименование — «медленное пищеварение» (βραδυπεψία), а может работать избыточно, переводя пищу в чуждое ей состояние; так что нарушение этой функции бывает трояким. Само по себе пищеварение (πέψις) — именно так называется эта функция, способствует хорошему усвоению пищи живым организмом. Медленное пищеварение также ведет к усвоению пищи, только в течение длительного времени и с большим трудом. Состояние, при котором усвоения пищи не происходит, то есть [оно] не происходит естественным образом, называется несварением (ἀπεψία), так же называется и полное отсутствие всякого пищеварения. Для большей ясности это состояние можно назвать несварением, избыточную функцию — плохим пищеварением (δυσπεψία), а недостаточную — медленным (βραδυπεψία). Однако, как говорил Платон, древние, не зная о природе большинства вещей, некоторые из них не назвали вовсе, а другие назвали неправильно. Поэтому не стоит позволять именам обмануть себя, но необходимо обращать внимание на саму суть дела.

Если мы будем поступать таким образом, то обнаружим, что удерживающая функция желудка действует в соответствии с природой, если время его сокращения (περιστολή) равно времени переваривания и перевариваемая пища сжимается полностью со всех сторон. Полное отсутствие этой функции имеет место, когда она не выполняется вообще, и это происходит при лиэнтерии. С другой стороны, слабость этой функции проявляется в том, что удержание либо переваривание пищи, либо оба эти процесса происходят не полностью. Поскольку нормальное функционирование удерживающей способности кишечника заключается в этих двух факторах — в отсутствии пустого пространства между желудком и пищей, а также в том, чтобы время удержания пищи равнялось времени пищеварения, — то ее нарушения будут проявляться при нарушении какого-либо из этих факторов или их обоих. Симптомы этих нарушений будут следующие: колебания (κλύδων) и вспучивание (πνευµάτωσις), происходящие из-за слабого удержания пищи, а также слишком быстрое выделение и извержение продуктов питания в нижней части желудка при слишком непродолжительном процессе пищеварения. Здесь я хочу обратить ваше внимание на то, как часто одно следует за другим. Именно, из-за слабого удержания желудком пищи иногда происходят колебания, а иногда вспучивания. Неполное переваривание происходит за счет малой продолжительности процесса пищеварения, что связано с быстрым прохождением пищи и ее выделением из нижней части желудка. Влажные выделения и их неравномерность являются, таким образом, неотделимыми симптомами быстрого прохождения пищи. Неприятные гнилостные запахи есть следствие этих выделений, в то время как язвы и вздутия могут и отсутствовать. Иногда ни один из этих признаков не встречается, но бывают случаи, когда при процессе выделения имеется один или два этих симптома. Почему это происходит именно так, [то есть] почему некоторые симптомы проявляются, а некоторые нет, уже обсуждалось ранее. Мы детально рассмотрим эти вопросы в следующем сочинении — «О причинах симптомов». В настоящем же сочинении пришло время перейти к оставшемуся виду нарушений пищеварительной способности. Всякий раз, когда желудок охватывает пищу, но с судорогой, спазмом, дрожью или возбуждением, охват пищи не будет правильным. При этом мы ясно чувствуем колебания желудка, а также его спазм, симптом которого называется икотой (λυγµός). Однако страдание (παθήµα) желудка, напоминающее дрожь, мы ощущаем не вполне ясно. Но если вы внимательно следили за моим рассуждением, то и этот симптом можно определить без труда. Если после принятия пищи вас не беспокоят ни колебания, ни вздутия и нет ни непроизвольных сокращений, ни икоты, но имеется ощущение неудобства в желудке, неприятное ощущение тяжести, когда хочется, чтобы содержимое желудка побыстрее вышло через низ или верх, к этому еще добавляется отрыжка, возникают трудности с дыханием, и весь этот обременительный процесс очень трудно описать, то все это означает, что желудок объемлет пищу, но это сопровождается дрожью. Дрожь есть состояние, более всего заметное при ознобе или холоде, когда оно охватывает все части тела. Обо всем этом будет сказано дальше, в книгах, следующих за этой. Теперь же перейдем к четвертой способности желудка, называемой выделительной и выталкивающей (προωστικῶς). Отсутствие ее приводит к кишечной непроходимости, а слабость — к медленному выделению излишков. Избыточное же проявление функции выделения имеет место, когда еще до завершения пищеварения происходит выделение или же оно происходит слишком долго и прекращается слишком поздно. Это может происходить вместе с одним из уже упомянутых симптомов, или при других ненормальных состояниях, или когда желудок имеет как бы неправильное смешение жидкостей по отношению к пище. При этом происходят неуправляемые процессы выделения, подобные движению по наклонной плоскости, когда нет возможности остановиться.

Мы описали все симптомы заболеваний, присущих желудку как органу пищеварения. В этом качестве он должен поглощать пищу, вовлекать в себя поглощенное, удерживать его, а также отделять и выделять излишнее. Симптомы заболеваний желудка как гомеомерного тела будут другими, общими как для желудка, так и для всех других частей тела. Наше рассуждение станет яснее для тех, кому придется столкнуться с этим на практике, как и то, что было сказано ранее: что один симптом является причиной другого симптома. Во всяком случае множество симптомов предшествуют одному симптому недостаточного питания, происходит ли это в теле всего живого существа или в какой-то одной его части.

При правильном пищеварении человек потребляет свойственную ему пищу, удерживает ее в себе, пока она не будет усвоена, и выделяет излишки, которые бывают двух видов: количественные и качественные. Ясно, что та или иная часть тела атрофируется из-за нарушения или прекращения одной или нескольких перечисленных функций: если та или иная часть тела вообще не получает питания или получает его недостаточно, или питание бывает плохим, то эта часть тела атрофируется. Также это произойдет и в том случае, если поступает питание надлежащего количества и качества, но в данной части тела имеются некоторые признаки нарушения удерживающей функции, аналогичные тем, что описаны для желудка. Если же и эти функции работают безупречно, но нарушена функция выделения, в результате чего происходят избыточные выделения, часть тела также атрофируется. Также ясно, что и нарушения разделительной функции или даже ее полное отсутствие, которое мы называем несварением, также может привести к атрофии.

В отличие от этого определенный тип слабости, который мы называем «медленным пищеварением», может, если он сохраняется в течение длительного времени, приводить к истощению (ἰσχνότης). При третьем симптоме, который относится к нарушению пищеварения, не имеет места ни истощение, ни недостаточное питание, но та или иная часть тела меняет свой внешний вид, как при побелении кожи (λεύκη) или элефантиазе. В этом случае необходимо обратить внимание на данный симптом и определить, является ли причиной этого изменения приток какой-либо жидкости, или же изменение цвета вызвано состоянием плотных тканей. Ведь если это связано с жидкостью, то симптом относится к другому виду и не является повреждением разделительной функции. Если же вся часть тела стала не такой, какой должна быть, то причиной является нарушение разделительной функции. Также и при желтухе происходит искажение естественного цвета, но этот признак относится к функции выделения, если только болезнь не затронула вены, ведь тогда это будет симптомом нарушения разделительной функции. Для каждой части тела свойственная ей потеря окраски, если она не происходит в результате притока какой-либо внешней жидкости, является как бы своего рода несварением, то есть нарушением разделительной функции этой части тела. Но давайте исключим из данного рассуждения слово «атрофия» (ἀτροφία) в значении «недостаток пищи» (κακοτροφία) и вместо этого будем называть этим термином плохое питание части тела. Вспомните, что такая атрофия сама по себе является симптомом и при этом является следствием других симптомов, относящихся к привлекающей, удерживающей, разделяющей или даже выделительной функции. Причиной всех этих симптомов являются болезненные состояния. Допустим, что пища поступает в некую часть [тела] в недостаточном количестве, из-за чего эта часть тела атрофируется. Безусловно, недостаточное питание части тела является следствием какой-то болезни. Как уже было сказано, всякий раз, когда у той или иной части тела нарушена способность полноценно усваивать питательные вещества, это происходит из-за плохого смешения начал (δυσκρασία), которое, в свою очередь, является заболеванием. Если же данная часть тела обладает правильным смешением начал (εὔκρᾱτος), но имеет место какая-либо закупорка (ἔµφραξις) в частях, отвечающих за поставку питательных веществ (ἀνάδοσις), мешающая их доставке, то болезнью является эта закупорка, а нарушение доставки питательных веществ — ее симптом. И если рассмотреть каждый из симптомов, возникающих из-за повреждения функций, то можно определить, что им всем обязательно предшествует некое заболевание. Впрочем, и сама суть вещей, даже без индуктивного (ἐπᾰγωγικός) метода, позволяет сделать такое же умозаключение. Мы определили здоровье как причину нормального функционирования [каких-либо частей организма], а болезнь — как повреждение каких-либо функций. Из этих определений следует, что причинами данного рода симптомов являются болезни.

5. Позже мы покажем, что болезням также предшествуют симптомы оставшихся двух видов, относясь к ним, как причины к следствиям. Но сначала вспомним все то, что мы о них говорили, вновь начиная с симптомов, проявляющихся в различных состояниях организма. Эти симптомы можно разделить на четыре группы: то, что можно увидеть, определить по звуку, запаху, а также ощутить. Видимые симптомы определяются по цвету, отличному от естественного. Изменение цвета может происходить во всем теле, либо в некоторых его частях, или же в какой-либо одной части. Изменение цвета всего тела происходит из-за заболевания печени и селезенки и называется желтухой.

То же самое происходит и при некоторых видах водянки (ὕδερος). Нарушение цвета в некоторых частях тела происходит, например, когда наблюдается бесцветность (ἄχροια) языка или когда пораженные части приобретают черный или синевато-багровый оттенок из-за нарывов, пустул, карбункулов (ἄνθραξ), герпеса или гангрены. Во время этих заболеваний части тела теряют свой естественный цвет. К этому виду относятся и струпья, побеление кожи (λεύκη), элефантиаз и иные подобные [заболевания]. Все эти заболевания меняют данные природой цвета. Более того, иногда происходит одновременная потеря цвета во многих частях тела вследствие множества заболеваний, одни из которых поражают ноги, другие — лицо или всю верхнюю или нижнюю часть тела. В этих случаях необходимо исследовать видимые различия симптомов. Симптомы же, определяемые по запаху, относятся в первую очередь к дыханию (ἀναπνοή) и испарению через кожу (διαπνοή). Я называю привлечение воздуха в область трахеи и выталкивание его оттуда дыханием, а кожным дыханием — выделение воздуха со всей поверхности тела. Соответственно, зловонные неестественные запахи представляют собой еще один вид симптомов. Смрадные запахи могут исходить из ушей, носа, от подмышек и иных частей, подверженных гниению из-за болезненного состояния. Кроме того, к тому же виду симптомов относится и отрыжка, если она пахнет дымом, кислая, зловонная, отдает рыбой или имеет другие подобные качества. Видовые признаки, которые можно различить на вкус, являются симптомами, которые распознает сам больной. В самом деле, иногда больные чувствуют вкус пота, попавшего в рот, или происходит изменение качества слюны по отношению к языку. Например, в случае кровотечения те, кто так или иначе избавляется от крови через рот, ощущают сильный сладкий, соленый или горький вкус. То же самое наблюдается при удалении веществ из легких или рвоте из желудка: вкус может быть соленым, горьким, сладким или кислым. Многие врачи считают правильным попробовать пот и выделения из ушей на вкус, чтобы сделать из этого выводы. Симптомы, определяемые на ощупь, тоже следует относить к числу такого рода симптомов, если имеет место отклонение от естественного состояния, например, кожа становится слишком грубой, вытянутой или сухой.

То же самое относится к влажной, морщинистой коже или к другим подобным симптомам. Из сказанного ранее понятно, что весь этот вид [симптомов] возникает по причине болезней. Мы выяснили в сочинении «О естественных способностях», что все свойства тканей, относящиеся к цвету, запаху и вкусу, зависят от «смешения». То же самое относится к видовым признакам, которые можно определить на ощупь. Более того, к ним это относится в большей степени, чем к перечисленным ранее, ведь свойства, сродные действующим качествам, воспринимаются именно этим чувством. Мягкость и твердость можно постигнуть через ощущение, как и действующие качества, им соприродные. Таким образом, все такие качества, противные природе, в каждом случае являются результатом дурного смешения начал, то же, что соответствует природе, является следствием хорошего смешения начал. При этом каждое плохое смешение представляет собой заболевание. Следовательно, такие симптомы являются следствиями заболеваний. Те из них, которые возникают из-за влаги, проникающей в части [организма], являются родственными симптомами, о которых уже говорилось: они происходят из-за разного рода закупорок (ἔµφραξις) и сдавливания (θλίψις), то есть того, что возникает вследствие нарушения функции поглощения или выделения.

Необходимо, чтобы эти заболевания имели эти состояния в качестве своего источника. Например, закупорка в печени, будучи сложным заболеванием части тела, является причиной изменения цвета из-за появления желтухи. Плохое смешение элементов в каждой из частей [тела], будучи само по себе заболеванием этих частей, нарушает различные функции у разных частей тела: либо привлекающую, либо выделительную, либо иную. Это приводит к непоследовательному и непостоянному течению жидкостей в организме, в результате чего разные части [тела] изменяют цвет, запах или то, как она ощущается на вкус, а также свойства, воспринимаемые на ощупь. Кроме того, существует еще один род симптомов, имеющих отношение к звукам или шумам живого существа, сопровождающим выделение либо удерживание. Эти симптомы есть следствия заболеваний — либо непосредственное, либо посредством других симптомов. Болезни, связанные с полостью рта, а также с горлом, трахеей, легкими и грудной клеткой, являются причиной таких ненормальных звуков, порождая как бы возбужденные, дрожащие, пронзительные или хриплые звуки.

В некоторых иных сложных частях тела из-за сужения, беспорядочного движения либо сильного вздутия, возникают пронзительные звуки (ἦχοι), урчание, жужжание (τρυσµοί) и другие подобные звуки. Эти звуки могут возникать как вместе, так и по отдельности. Но об этом мы подробно поговорим в сочинении «О причинах симптомов».

6. С выделениями из тела либо веществами, удерживаемыми телом вопреки природе, связаны три вида симптомов: выделения, неестественные по своей природе, качеству или количеству. Эти явления всегда — результат болезней, они происходят непосредственно из-за них или же через иные, промежуточные симптомы. Например, кровотечение принадлежит к роду выделений, неестественных по своей природе. Оно происходит в случае нанесения раны, разрыва, вскрытия или разъедания (διαβρωθέντος) сосуда. Из этих состояний рана, разрыв и разъедание являются характерными для гомеомерных [частей]. Вскрытие сосуда является особенным заболеванием для этой части тела и происходит, либо если функция сжимания ослаблена, либо когда функция выделения чрезмерно усилена, либо обе эти функции одновременно повреждены. Кровотечения из матки также могут быть вызваны перечисленными болезненными состояниями или могут происходить потому, что вся кровь стала жидкой и водянистой. Это тоже симптом, и его происхождение может быть различно. Причина заключена либо в нарушении кроветворящей функции, либо в нарушении функции отделения, когда она отделяет жидкое и водянистое, либо в нарушении функции выделения. Такое может происходить и в случае, когда деятельность функции удержания чрезмерна, отчего кожа становится более жесткой или сжимаются почки. Также может иметь место излишне обильное потоотделение, или пот может выделяться меньше, чем следует. Это происходит или из-за состояния кожи, или из-за нарушения упомянутых функций, а также может быть связано с самой природой жидкости. Ясно, что во всех подобных рассуждениях мы должны сопрягать различные явления. Ведь для каждого из перечисленных симптомов есть один вид причин, но ничто не мешает присутствовать двум, трем или множеству причин одновременно.

Очевидно, что симптомами этого рода являются расстройства мочеиспускания: задержка мочи (ἰσχουρία), затрудненное мочеиспускание (στραγγουρία) и так называемая водянка ночного горшка, которую одни называют диабетом, а другие — мочевым истечением. Кроме того, нам уже не нужно доказывать, что отличающийся от природного цвет и запах выделений обязательно является симптомом болезни, ведь такие явления всегда бывают следствием дурного смешения начал (δυσκρασία). Это уже было доказано. Болезням должен сопутствовать определенный вид симптомов, возникающих в некоторой последовательности друг за другом: первый происходит из-за самой болезни, второй является следствием первого, третий — второго, а четвертый зависит от третьего. Но здесь мы должны быть очень точны в формулировках, отличая реакции живого организма от симптомов. Часто они могут быть похожими, и симптом можно принять за реакцию, а реакцию — за симптом. И если не способен различать эти понятия, то он будет придираться к нашему рассуждению по тем же причинам, по которым сам ошибается. Ведь если врач берет в качестве цели естественные выделения здорового человека с точки зрения их количества, качества и их вида, а затем на основании этого определяет симптомы, то во многих случаях он ошибется. Иногда происходит следующее: у тех, кто плохо себя чувствует, пот часто выделяется более обильно, а также у них наблюдается более быстрое физиологическое выделение (διαχώρησις) из желудка и мочеиспускание, чем это установлено природой. Все это отнюдь не является повреждением функции [тела], а может иметь место как раз благодаря силе организма и его разумному устройству (πρόνοια). Существуют процессы, которые, на первый взгляд, противоречат природе, например кровотечение из носа, рвота, кровяные выделения из желудка (ὑποχώρησις), геморрой (αἱµοῤῥοХς) и многое другое. На самом деле протекание этих процессов вполне естественно, если они происходят своевременно, когда должно происходить очищение организма. Оставаясь верными определению, о котором мы уже договорились в самом начале, — тому, что симптом есть повреждение функции, нужно сделать вывод, что от симптомов нет никакой пользы [организму], а описанные явления — это скорее естественная реакция организма, чем некий вред. Но, возможно, кто-то отнесет все эти явления к иному виду симптомов, отличающихся от природы, потому что если некоторые вены в какой-либо части тела вскрыть или сделать в них отверстия для вывода излишней содержащейся в них [крови], то этот процесс будет естественным. В настоящее время, безусловно, никто не может утверждать, что физиологические выделения из желудка или обильное мочеиспускание неизбежно противоречат природе. Некоторые утверждают, что кровотечение и рвота относятся к виду [симптомов], противоречащих природе, а выделения из желудка, мочевого пузыря или матки естественны. Также некоторые полагают, что и пот противоречит природе. Ведь даже Диокл весьма много упражнялся в такого рода рассуждениях. С подобным мнением очень трудно согласиться, несмотря на то что оно кажется убедительным. Возможно, что когда-нибудь появится повод обсудить эти явления еще раз. В конечном счете существует немного вещей, которые до сих пор остаются спорными. Обо всем же множестве других симптомов было уже достаточно сказано, и поэтому необходимо на этом закончить книгу. Действительно, когда кто-то упражняется в общеизвестных вещах, то ему гораздо легче будет понять то, что является спорным.

Комментарий^[229]

В первом же фрагменте трактата Гален обращает внимание на важность целостности медицинской систематики: из представления о видах и причинах возникновения заболеваний следуют их классификация и трактовка отдельных симптомов, т. е. внешних проявлений болезни. Гален сразу же указывает на разнообразие мнений, бытующих по этому вопросу во врачебной среде, что приводит к значительной терминологической путанице, искажающей суть дела. Так, некоторые специалисты называют симптомы «страданием»; по мнению Галена, это приемлемо, тогда симптомы правильно понимаются, как наблюдаемые врачом проявления болезни. Другие именуют их «негативными воздействиями» — в этом случае происходит опасная инверсия причинно-следственных связей, когда вторичные внешние проявления принимаются за саму болезнь. Гален вносит ясность в этот вопрос. Его рассуждения основаны на телеологическом принципе: «Страдание (πάθος) отличается от функционирования (ἐνέργεια), как то, что действует, от того, на что воздействуют, или как болезнь отличается от здоровья: первое состояние находится в противоречии с природой, а второе соответствует ей» (фрамент 1). Далее он уточняет: «Страдание (πάθος) же является движением материи под влиянием действующего субъекта. Это движение действующего субъекта и есть действие (ἐνέργεια)» (фрагмент 1). Действие порождает соответствующее ему явление. Гален вновь обращается к понятию «причина» — его смысл, крайне важный для понимания теории болезней, подробно разбирался нами в комментариях к трактату «Искусство медицины»^[230]. В тексте «О разновидностях симптомов» Гален предлагает следующую классификацию причин. Во-первых, он разделяет их на вещественные, необходимые, объективные, инструментальные и те, благодаря которым начинается движение; во-вторых (что принципиально важно) — на «здоровые» и «вызывающие болезни». Обратим внимание на очевидное влияние представлений Аристотеля о видах движения на рассуждения Галена. Многообразие наблюдаемых Галеном состояний организма с точки зрения врача позволяет ему использовать классификацию видов движения по Аристотелю применительно к описанию физиологических процессов, протекающих в организме. На этой основе возможен более высокий уровень обобщений, выводятся базовые понятия теории болезни (причины и симптомы). Естественно, что понимание проблемы причинности в современной медицинской науке существенно отличается от идей Галена. Ученый XXI века методологически весьма аккуратно подходит к определению причины нозологии, руководствуясь принципом «после — не значит вследствие», что позволяет отдельно рассматривать этиологию, симптомы, синдромы, сопутствующие реакции организма, побочные явления и т. д. Вместе с тем в работах Галена мы видим стремление к разграничению понятий причины болезни и ее симптомов. Интересно соотнести категории «первичного», «вторичного» и т. д. у Галена с современной трактовкой основ общей патологии. Безусловно, у Галена мы практически не видим такого важного компонента этой теории, как этиология. Протонаучные этиологические представления Галена тяготеют к универсализму: по его мнению, главной причиной всех болезней является нарушение равновесия и благосмешения тетрад начал (сущностей) и жидкостей под влиянием внешних воздействий. Гален, как мы могли убедиться, уделяет важное значение фактору возраста и образа жизни в развитии заболеваний. Однако в его универсальной теории болезни подобные характеристики «состояния организма» в своем воздействии на функциональные процессы предстают во взаимосвязи с факторами внешней среды. Конечно, это имеет мало общего с современным учением о болезни: очевидно, что под «этиологией» в системе Галена понимается учение о болезни вообще. В наши дни «этиология» понимается как совокупность представлений о специфических условиях, при соблюдении которых возникают заболевания в определенных нозологических формах.

В современной медицине причинность является методологической и мировоззренческой основой учения об этиологии, патогенезе, диагностике, терапии и профилактике заболеваний. С точки зрения философии причина — это некое условие, определяющее данный конкретный факт (в нашем случае медицинский). Причина включает в себя и постоянную связь явлений, их определенное внутреннее отношение, из которых одно неизменно предшествует другому. Особенностью причинной связи является то, что причина порождает и обусловливает следствие. Яркой практической иллюстрацией этих соображений в медицине являются так называемые постулаты Коха, описывающие условия, при соблюдении которых конкретный микроорганизм можно считать возбудителем определенной инфекционной болезни. В философии науки теория причинности представляет собой один из самых общих принципов, устанавливающий допустимые пределы влияния событий или явлений друг на друга: все в мире возникает только в результате действия определенных причин.

С точки зрения теории общей патологии в медицине значение понятия «причина» во многом связано с понятием «этиология», содержание которого заключает в себе логику связи причины и следствия относительно описания процессов жизнедеятельности организма человека. Вокруг понятия «этиология» сосредоточены центральные проблемы теории и практики медицины. Глубокое изучение данной проблемы смещает исследователей из области клинической медицины в плоскость взаимосвязи общих метафизических вопросов естествознания и философии. Напомним слова известного отечественного патолога И.В. Давыдовского: «Патология — это термин, рожденный интерсубъективными представлениями о болезнях»^[231]. По сути, это указывает на внемедицинское происхождение базовых понятий теории медицины.

В методологическом плане категория причины тесно связана с процессом познания и ответом на вопрос о способности и возможности человеческого разума познавать и исследовать законы материального мира. Логика исследователя всегда предполагает наличие причинно-следственных связей, путь естествоиспытателя — нахождение процедур и способов, способствующих их установлению. Признание возможности познания законов устройства мира дает ключ к исследованию истинных причин его функционирования, а в контексте медицины именно поиск и выявление причины заболевания позволяют поставить диагноз и начать лечение. Онтологически мышление врача выстраивается как путь от исследования изменений какой-либо части тела к причине, ее вызвавшей. Выявление причин изменения функции той или иной части тела позволяет врачу более полно исследовать сущность ее нормального функционирования и множество внешних и внутренних процессов, ее обусловливающих. Таким образом, на примере теории причинности в современной медицине мы обнаруживаем практическое развитие принципа телеологии в объяснении базовых представлений теории общей патологии. Болезнь в рамках общей патологии рассматривается сквозь призму причинной обусловленности патологического процесса. В наши дни в теории общей патологии болезнь представляет собой некую модель (так называемую нозологическую единицу) отношения причины и следствия анатомо-физиологических процессов, протекающих в организме, и процессов, происходящих вне его. В патогенезе причина качественно определяет следствие, а качественная оформленность следствия выделяет причину из совокупности действующих факторов и связей.

В системе Галена патогенезу заболеваний уделяется значительное внимание. Патогенез трактуется как описание процессов нарушения динамического равновесия тетрад в иерархии частей тела — гомеомерных и сложных. Конечно, эта иерархия позволяет ему предложить довольно сложное описание патогенетических процессов, особенно с учетом его теории гомеомерий, стройной и исполненной внутренней логики. Другой ключевой момент в понимании процессов поддержания здоровья и развития заболеваний — проявления жизнедеятельности разных частей души человека.

Понятие «причина» у Галена означает скорее совокупность внешних воздействий — «здоровых» или «больных», в зависимости от направленности их воздействия на соразмерное состояние внутренней среды человеческого тела. Именно это отражает классификация причин, предложенная Галеном в начале трактата «О разновидностях симптомов» (фрагмент 1). Как мы ранее неоднократно убеждались, единственно возможной объективной основой для целостной интерпретации наблюдаемой клинической картины является телеологический подход. Отсюда следует интересное определение понятия «болезнь», предложенное Галеном: «Болезнь — это состояние тела, первично препятствующее какой-либо функции [организма]» (фрагмент 1). Таким образом, болезнь — это состояние, в котором нормальные функции организма или отдельных частей тела непосредственно нарушаются, а обстоятельства, предшествующие болезни и непосредственно приводящие к ней, понимаются как причина болезни. Отсюда и трактовка понятия «симптом болезни»: это наблюдаемое явление, непосредственно следующее за наступлением момента, когда тело приводится в состояние, оцениваемое как болезнь. В таком случае нарушение функции части тела может восприниматься и как болезнь, и как ее симптом. Из этого следует другое определение, онтологически непосредственно связанное с первым: симптом — это все, что противоречит природе. Эту мысль следует понимать двояко: во-первых, природе соответствует нормальная функция части тела, а ее нарушение противоречит природе; во-вторых, это нарушение объективно наблюдается врачом. Гален делает важную оговорку, возвращающую нас к началу повествования: смысл понятия «страдание» может совпадать с понятием «симптом». Надо понимать, что Гален подробно разбирает эти нюансы дефиниций, стремясь к унификации медицинской терминологии. Мы неоднократно отмечали, что в медицине того времени конкурировали врачебные школы, имевшие диаметрально противоположные представления об основных проблемах теории и практики. При жизни Галена врачи-рационалисты, сторонники учения Гиппократа, отнюдь не представляли собой большинство врачебного сообщества. Можно представить, какие сложности испытывали коллеги Галена, симпатизировавшие его учению и старавшиеся принять его точку зрения на медицину. Изучая тексты Галена, мы неоднократно убеждались, как внимателен он к вопросам терминологии и приемлемости (или неприемлемости) употребления тех или иных понятий. Не случайно, в анализируемом нами тексте он подробно останавливается на термине «побочное явление». Обратим внимание на то, что под «побочным явлением» Гален имеет в виду все, что следует за заболеванием. Иными словами, речь идет о совокупности симптомов, которыми проявляется основная болезнь в динамике ее развития, а не вообще всех патологических, то есть не соответствующих природе, явлений, наблюдаемых врачом у конкретного пациента.

Свои рассуждения Гален иллюстрирует ситуацией, когда у пациента наблюдается дрожь. Он не уточняет происхождение этой дрожи. Возможный диапазон наших трактовок этой ситуации весьма широк — от дрожи при лихорадке до тремора при нервных заболеваниях. Но именно здесь проявляется, насколько учение Галена адекватно задачам, решаемым им как врачом. Напомним, что в соответствии с современной стандартной концепцией науки универсальность и полезность являются, наряду с другими характеристиками, критериями оценки теории как подлинно научной. Гален справедливо подмечает, что «испытывать дрожь означает страдать», ведь этот симптом отражает некое внутреннее изменение, чуждое нормальному функционированию человеческого тела (и это независимо от причины дрожи!). Таким образом, дрожь понимается как движение, чуждое организму в его нормальном состоянии. Поэтому дрожь, безусловно, является страданием и симптомом, как движение, противоречащее природе. Согласно определению Галена симптом — это «нарушение естественной формы, цвета, величины, функции и восприятия», «отклонение от естественного» (фрагмент 1). Конечно, в таком контексте рассуждений существует риск смешения понятий «болезнь» и «симптом». Гален это понимает: «В каком-то смысле и болезнь — симптом». Именно поэтому в первом фрагменте рассматриваемого трактата «О разновидностях симптомов» великий римский врач уделяет много внимания нюансам использования терминов и понятий, добиваясь предельной ясности в их употреблении.

Гален подразделяет симптомы на три вида: «К первому относятся состояния самого тела, ко второму — повреждения функций, к третьему — следствия двух описанных видов: избыток и задержка выделений, шумы внутри тела, а также другие чувственно воспринимаемые отклонения» (фрагмент 2). Примером симптомов первого вида является уже упомянутая дрожь, покраснение кожных покрововпри воспалении разного происхождения и т. п. В качестве примеров симптомов второго вида Гален приводит затрудненное движение, вплоть до полной неподвижности, и нарушения чувствительности, вплоть до полной чувственной невосприимчивости. К третьему виду он относит смешанные симптомы. Например, при развитии апоплексии врачи наблюдают последовательную утрату подвижности, вплоть до паралича, в сочетании с нарушениями выделительной функции и работы сердечно-сосудистой системы. В подобном контексте рассуждений органично возникает еще одно определение симптомов: «Согласно другой, и, возможно более верной точке зрения, симптомами называется состояние, когда болезни и их причины становятся очевидными» (фрагмент 2).

Гален вновь демонстрирует стремление к конструированию универсальной системы, обращаясь к сущности функциональных нарушений (фрагмент 3). Функции человеческого тела в нормальном его состоянии подразделяются на душевные и природные. Мы помним об основополагающем значении учения Платона о трехчастном строении человеческой души для натурфилософской системы Галена. Эта доктрина экстраполируется на клиническую логику великого врача. Душевные функции, по его мнению, делятся на чувственные, движущие и руководящие. Чувственная функция души проявляется через пять видов чувств — зрение, обоняние, вкус, слух и осязание. Когда Гален замечает, что двигательная функция имеет «один непрерывный орган и один способ его движения… но проявляется многообразно в различных частях [тела]» (фрагмент 3), он имеет в виду непосредственно работу мышц, благодаря которой осуществляются любые передвижения человеческого тела (или его частей) в пространстве. Руководящее начало проявляется через воображение, память и способность мыслить. Каждую из этих функций Гален иллюстрирует конкретными примерами: так, нарушениями функции зрения со всей очевидностью являются его ослабление, искажение зрительного восприятия и слепота. Очень важным замечанием мы считаем указание Галена на тот факт, что чувство боли при расстройстве чувственной функции «появляется не только благодаря воздействию внешнего источника, но гораздо чаще — из-за состояния самого организма» (фрагмент 3). Состояния бессонницы и комы Гален выделяет как два особых симптома, считая их общими для всех органов чувств, т. е. состояниями, поражающими сразу все органы чувств. В качестве примера нарушения двигательной функции он приводит случаи дрожи, дискинезии (понимается как ограниченное, ослабленное или неправильное движение) и т. п.

Особое внимание Гален уделяет расстройствам функции, посредством которой реализуется деятельность высшей части души. Прежде всего, речь идет о разного рода повреждениях сознания — от слабоумия до острых психических расстройств, которые он именует помешательством. Эти рассуждения иллюстрируются ярким примером болезни врача Феофила, которому в состоянии бреда мерещился оркестр свирельщиков, постоянно находившийся в его комнате и мешавший ему отдыхать (фрагмент 3).

Далее Гален переходит к описанию физических функций, которые иллюстрирует несколькими примерами нарушения процессов переваривания пищи (фрагмент 4). Вообще, физические способности человека реализуются в каждой части тела четырьмя способами — привлечением, удержанием, отделением и выделением. Соответственно, симптомы их нарушений могут принимать формы ухудшения реализации природной функции или полной ее утраты.

Гален выделяет особый вид симптомов, которые относятся к болезням, как «причины к следствиям» (фрагмент 5). Это утверждение может показаться противоречащим всему вышеизложенному. По нашему мнению, это лишь кажущееся противоречие — здесь мы вновь должны вспомнить о дефиниции термина «причина» в системе Галена. Данные симптомы Гален делит на четыре группы: те, которые можно увидеть, определить по звуку, идентифицировать по запаху или определить с помощью ощущений. В качестве примера симптомов, которые можно увидеть, Гален указывает изменение цвета кожных покровов (желтуху), сопровождающее заболевания печени. С помощью обоняния может определяться зловонный пот или смрадный запах из носа, свидетельствующий о далеко зашедшем гнойном процессе. Примерами симптомов, определяемых на ощупь, может быть грубый и сухой либо, наоборот, влажный и морщинистый характер кожных покровов. Симптомы, определяемые по звуку, могут указывать на нарушения образования голоса вследствие болезни трахеи или легких.

В завершающем фрагменте разбираемого нами трактата Гален останавливается на симптомах, связанных с патологическими выделениями, разделяет их на неестественные по своей природе, качеству и количеству (фрагмент 6). Примером симптома, неестественного по природе, являются кровотечения различного происхождения: при нормальном состоянии организма их не должно быть вовсе. Расстройства мочеиспускания могут представлять собой симптомы патологические как по количеству (от задержки мочи до «мочевого истечения»), так и по качеству (когда моча резко меняет запах и (или) консистенцию).

Трактат «О разновидностях симптомов» демонстрирует результаты теоретико-практических обобщений Галена-врача, систематизация которых происходит в рамках его натурфилософских доктрин, позволяющих предложить универсальный понятийный инструментарий для выводов.

ΠΕΡΙ ΤΩΝ ΕΝ ΤΩΙ ΠΛΑΤΩΝΟΣ ΤΙΜΑΙΩΙ ΙΑΤΡΙΚΩΣ ΕΙΡΗΜΕΝΩΝ^[232]

[76d3-e6] Τὸ δ’ ἐν τῇ περὶ τοὺς δακτύλους καταπλοκῇ τοῦ νεύρου καὶ τοῦ δέρµατος ὀστοῦ τε, συµµειχθὲν ἐκ τριῶν, ἀποξηρανθὲν ἓν κοινὸν συµπάντων σκληρὸν γέγονεν δέρµα, τοῖς µὲν συναιτίοις τούτοις δηµιουργηθέν, τῇ δὲ αἰτιωτάτῃ διανοίᾳ τῶν ἔπειτα ἐσοµένων ἕνεκα εἰργασµένον. ὡς γάρ ποτε ἐξ ἀνδρῶν γυναῖκες καὶ τἆλλα θηρία γενήσοιντο, ἠπίσταντο οἱ συνιστάντες ἡµᾶς, καὶ δὴ καὶ τῆς τῶν ὀνύχων χρείας ὅτι πολλὰ τῶν θρεµµάτων καὶ ἐπὶ πολλὰ δεήσοιτο ᾔδεσαν, ὅθεν ἐν ἀνθρώποις εὐθὺς γιγνοµένοις ὑπετυπώσαντο τὴν τῶν ὀνύχων γένεσιν. τούτῳ δὴ τῷ λόγῳ καὶ ταῖς προφάσεσιν ταύταις δέρµα τρίχας ὄνυχάς τε ἐπ’ ἄκροις τοῖς κώλοις ἔφυσαν.

… προτεταγµένοις µορίοις, τὸ δέρµα δὲ οὕτως περιλαµβάνει τὰς ῥίζας, ὡς τοὺς ὀδόντας <τὰ> οὖλα. καὶ µέντοι καὶ ταῖς ὑποκειµέναις φλεψὶν ὑπερφύονται σαφῶς οἱ ὄνυχες, ὥστε ἔνεστι τῷ βουλοµένῳ µὴ µόνον <ἐξ> ὀστοῦ καὶ νεύρου καὶ δέρµατος, ἀλλὰ καὶ σαρκὸς καὶ φλεβὸς ὑµένων τε καὶ συνδέσµων οἴεσθαι γεγονέναι τοὺς ὄνυχας. εἴρηται δὲ περὶ τούτων ἐπὶ πλέον ἐν ἄλλοις τέ τισι καὶ τῷ τρίτῳ Περὶ τῆς ῾Ιπποκράτους ἀνατοµῆς.

[76e7-77c5] ᾿Επεὶ δὲ πάντ’ ἦν τὰ τοῦ θνητοῦ ζῴου συµπεφυκότα µέλη καὶ µέρη, τὴν δὲ ζωὴν ἐν πυρὶ καὶ πνεύµατι συνέβαινεν ἐξ ἀνάγκης ἔχειν αὐτῷ, καὶ διὰ ταῦτα ὑπὸ τούτων τηκόµενον κενούµενόν τ’ ἔφθινε, βοήθειαν αὐτῷ θεοὶ µηχανῶνται. τῆς γὰρ ἀνθρωπίνης ξυγγενῆ φύσεως φύσιν ἄλλαις ἰδέαις καὶ αἰσθήσεσι κεραννύντες, ὥστε ἕτερον εἶναι ζῷον, φυτεύουσιν· ἃ δὴ νῦν ἥµερα δένδρα καὶ φυτὰ καὶ σπέρµατα παιδευθέντα ὑπὸ γεωργίας τιθασσῶς πρὸς ἡµᾶς ἔσχε, πρὶν δ’ ἦν µόνα τὰ τῶν ἀγρίων γένη, πρεσβύτερα τῶν ἡµέρων ὄντα. πᾶν γὰρ οὖν ὅτιπερ ἂν µετάσχῃ τοῦ ζῆν, ζῷον µὲν ἂν ἐν δίκῃ λέγοιτ’ ὀρθότατα· µετέχει γε µὴν τοῦτο ὃ νῦν λέγοµεν τοῦ τρίτου ψυχῆς εἴδους, ὃ µεταξὺ φρενῶν ὀµφαλοῦ τε ἱδρῦσθαι λόγος, ᾧ δόξης µὲν λογισµοῦ τε καὶ νοῦ µέτεστι τὸ µηδέν, αἰσθήσεως δὲ ἡδείας καὶ ἀλγεινῆς [τῆς] µετὰ ἐπιθυµιῶν. πάσχον γὰρ διατελεῖ πάντα, στραφέντι δ’ αὐτῷ <ἐν ἑαυτῷ> περὶ αὑτό, τὴν µὲν ἔξωθεν ἀπωσαµένῳ κίνησιν, τῇ δὲ οἰκείᾳ χρησαµένῳ, τῶν αὑτοῦ <τι> λογίσασθαι κατιδόντι φύσει οὐ παραδέδωκεν ἡ γένεσις· διὸ δὴ ζῇ µέν, ἐστὶ δὲ οὐχ ἕτερον ζῴου, µόνιµον δὲ καὶ κατερριζωµένον πέπηγε διὰ τὸ τῆς ὑφ’ ἑαυτοῦ κινήσεως ἐστερῆσθαι.

Μέρη µὲν ὀνοµάζεται πάντα τὰ συµπληροῦντα τὸ ὅλον ἢ εἰς ἃ διαιρεῖται τὸ ὅλον, ἰδίως δὲ µέλη τὰ τῶν ζῴων καλεῖται µέρη. νῦν οὖν τοῦ Πλάτωνος ἀντιδιῃρηκότος τὰ µέλη τοῖς µέρεσιν ἔνεστί σοι καὶ ἄλλην ὑπόνοιαν τοῦ σηµαινοµένου λαβεῖν καθ’ ἑκάτερον τῶν ὀνοµάτων, ὡς τὰ µὲν ἰδίαν ἔχο-ντα περιγραφὴν θατέρῳ τῶν ὀνοµάτων ὑπ’ αὐτοῦ δεδήλωται, τὰ δὲ τούτων αὐτῶν µέρη θατέρῳ, ποτέρῳ δὲ πότερα, µηκέθ’ οἷόν τε βεβαίως ἀποφήνασθαι. τοῦτο µὲν οὖν ἐν τοῖς ὀνόµασι καὶ σηµαινοµένοις τὴν ζήτησιν ἔχει µηδὲν συντελοῦν εἰς τὴν τῶν πραγµάτων ἐπιστήµην, ἴδωµεν δὲ µᾶλλον ἃ λέγει περὶ τῶν πραγµάτων αὐτῶν ἔνθα φησὶ τὴν ζωὴν ἡµῶν ἐν πυρὶ καὶ πνεύµατι κατ’ ἀνάγκην εἶναι. τεττάρων γὰρ ὄντων στοιχείων, ἐξ ὧν ἡ γένεσις τοῖς γενητοῖς ἐστι, γῆς <καὶ> πυρὸς ὕδατός τε καὶ ἀέρος, ὅτι τούτων τὰ µὲν ὑλικώτερα γῆ τε καὶ ὕδωρ ἐστί, τὰ δὲ δραστικώτερα καὶ µάλιστ’ ἐν τοῖς ζῴοις πῦρ τε καὶ πνεῦµα, σχεδὸν ἅπασιν ὡµολόγηται· τὸ δ’ ὑπὸ τούτων διοικούµενον σῶµα πολλὰς ἔχειν ἀναγκαῖόν ἐστιν οὐ µόνον κενώσεις, ἀλλὰ καὶ τὰς ἀδήλους αἰσθήσει διαπνοάς τε καὶ ἀπορροάς· χρῄζει τοίνυν διὰ ταῦτα τροφῆς ἀναπληρούσης τὸ διαφορούµενον τῆς οὐσίας αὑτοῦ, καὶ ταύτης ἕνεκα οἱ θεοὶ τὰ φυτὰ κατεσκεύασαν, ἃ δὴ <καὶ> πρόσθεν ἐδείκνυµεν εὐλόγως ὑπ’ αὐτοῦ ζῷα κεκλῆσθαι. προϋποκειµένου γὰρ τοῦ τὴν ψυχὴν ἀρχὴν εἶναι κινήσεως, ὁµολογουµένου δὲ καὶ τοῦ τὰ φυτὰ τὴν ἀρχὴν κινήσεως ἔχειν ἐν ἑαυτοῖς, ἔµψυχα προσηκόντως ὀνοµασθήσεται· τὸ δὲ ἔµψυχον σῶµα πάντες ἄνθρωποι καλοῦσι ζῷον. εἰ δὲ καὶ ᾿Αριστοτέλης βούλοιτο µὴ µόνον τῷ ἔµψυχον εἶναι τὸ σῶµα ζῷον ὀνοµάζεσθαι προσηκόντως, ἀλλὰ χρῆναι προστίθεσθαι τούτῳ <τὸ> αἰσθητικόν, οὐδὲ τούτου στερεῖται τὰ φυτά. δέδεικται γὰρ ἡµῖν ἐν τοῖς τῶν φυσικῶν δυνάµεων ὑποµνήµασι γνωριστικὴν δύναµιν ἔχειν αὐτὰ τῶν τ’ οἰκείων οὐσιῶν, ὑφ’ ὧν τρέφεται, τῶν τ’ ἀλλοτρίων, ὑφ’ ὧν βλάπτεται, καὶ διὰ τοῦτο τὰς µὲν οἰκείας ἕλκειν, τὰς δ’ ἀλλοτρίας ἀποστρέφεσθαι καὶ ἀπωθεῖσθαι, καὶ διὰ τοῦτ’ οὖν ὁ Πλάτων εἶπεν αἰσθήσεως γένους ἰδίου µετέχειν τὰ φυτά· τὸ γὰρ οἰκεῖόν τε καὶ ἀλλότριον γνωρίζει. Ταῦτα µὲν εἰς τὴν τοῦ Πλάτωνος ῥῆσιν αὐτάρκως εἴρηται διὰ βραχέων, ἀπολείπεται δὲ ἀναµνῆσαι τοὺς µίαν οὐσίαν λέγοντας εἶναι τῆς ψυχῆς ἡµῶν δυνάµεις ἔχουσαν τρεῖς, λογιστικήν τε καὶ θυµοειδῆ καὶ τρίτην τὴν, ὅτι καὶ ἄλλοτε πολλάκις, ὡς ἐδείχθη, καὶ νῦν οὐχ ἥκιστα διὰ τῆς προκειµένης ῥήσεως ὁ Πλάτων εἶδος ἔφη ψυχῆς εἶναι τὸ ἐπιθυµητικόν, οὐχ ἑτέραν µὲν ἔχον ἐν φυτοῖς, ἑτέραν δὲ ἐν ἡµῖν φύσιν, ἀλλὰ τὴν αὐτήν, ᾠκίσθαι τε κατὰ τὸ ἧπαρ, οὐ κατὰ τὸν αὐτὸν δηλονότι τόπον, ἐν ᾧ τό τε θυµοειδὲς καὶ τὸ λογιστικόν, ὅπερ ἦν <ἂν> εὔλογον, εἰ µιᾶς οὐσίας αἱ τρεῖς ἦσαν δυνάµεις, καθάπερ φασὶν οἱ τὴν καρδίαν ὑποθέµενοι τοιαύτην εἶναι. κατὰ λόγον µὲν γὰρ ἐκεῖνοι µίαν οὐσίαν τιθέµενοι τῆς ψυχῆς δυνάµεις τρεῖς αὐτῆς εἶναί φασι τὰς γενικωτάτας, ὁ δὲ Πλάτων οὐ τὴν αὐτὴν οὐσίαν τὸ λογιστικὸν τῆς ψυχῆς τῷ ἀλόγῳ καὶ ἐπιθυµητικῷ φησιν ὑπάρχειν, ἀλλ’ ἕτερον ἐκείνου, καὶ τοῦτο καὶ τῷ θυµοειδεῖ πολλάκις διαµάχεσθαι, καὶ µέντοι καὶ σύµµαχον ἔχειν ποτὲ τὸ θυµοειδὲς κατὰ τοῦ ἐπιθυµ<ητ>ικοῦ, <ἐν ἄλλῳ µέρει τοῦ> σώµατος ᾠκισµένον. αὐτὸς οὖν καὶ τὴν εἰκόνα τῆς ὅλης ἡµῶν ψυχῆς εἰς τὰ µυθευόµενα τῶν ζῴων ἀνήνεγκεν, οἵαν οἱ ποιηταὶ λέγουσι τῆς Χιµαίρας καὶ ῀Σκύλλης καὶ Κερβέρου· οὐδενὶ γὰρ εἰκάσθαι τῶν νῦν ὄντων ἐν τῷ κόσµῳ τὴν ψυχὴν ἡµῶν εὗρεν ἑτέρῳ κυριωτέρῳ. ὁµοία µέν γε καὶ ἡ κατὰ τὸν ἡνίοχόν τε καὶ τοὺς ἵππους εἰκών, ἀλλὰ τῆς ἐν τῇ Πολιτείᾳ λελεγµένης εἰκόνος ἀπολείπεται, καθ’ ἣν τοῖς συνθέτοις ζῴοις, ὡς ἡ Χίµαιρα µυθεύεται, τὴν ὅλην ψυχὴν ἡµῶν ἐοικέναι φησί. παρεθέµην δ’ ἔµπροσθεν αὐτοῦ τὴν λέξιν, ἐν ᾗ ταῦτα λέγεται. σχετλιαζέτωσαν οὖν, ὡς ἔθος αὐτοῖς ἐστι, γελῶντές τε ἅµα καὶ βωµολοχευόµενοι καὶ διασύροντες ἡµῶν τὸν λόγον ὡς ληρούντων, εἰ <δυνάµεις ἔχειν ἡµᾶσ> τρεῖς λέγοµεν ἃς ἀπέδειξα, κατὰ µὲν τὸν ἐγκέφαλον τὴν ἀρχὴν εἶναι τῶν νεύρων τε καὶ προαιρετικῶν κινήσεων, ἔτι τε πρὸς τούτοις αἰσθήσεων πέντε κατὰ δὲ τὸ ἧπαρ αἵµατός τε καὶ φλεβῶν καὶ τοῦ τρέφεσθαι τὸ σῶµα καὶ τοῦ γνωρίζειν τήν τ’ οἰκείαν οὐσίαν εἰς τοῦτο <καὶ τὴν ἀλλοτρίαν>, κατὰ δὲ τὴν καρδίαν ἀρτηριῶν καὶ τῆς ἐµφύτου θερµασίας καὶ σφυγµῶν καὶ θυµοῦ. Πλάτων δὲ ὀνοµάζει τὰς ἀρχὰς ταύτας εἴδη ψυχῶν, οὐ µιᾶς οὐσίας δυνάµεις µόνον. ὄντος οὖν τοῦ καὶ τὰς οὐσίας αὐτῶν διαφε-ρούσας εἶναι καὶ τὴν ἐν τοῖς εἰρηµένοις σπλάγχνοις οἴκησιν, ἐξέστω τῷ βουλοµένῳ δυνάµεις [ἔχειν ἡµᾶς τρεῖς] ὀνοµάζειν οὐ ψυχάς· οὐδὲ γὰρ οὔτ’ εἰς ἰατρικὴν οὔτ’ εἰς φιλοσοφίαν βλαβησόµεθα, διοικεῖσθαι τὸ ζῷον ὑπὸ τριῶν ἀρχῶν εἰπόντες, ὧν τὴν µὲν ἐν ἐγκεφάλῳ ἱδρῦσθαι, τὴν δὲ ἐν καρδίᾳ, τὴν δὲ ἐν ἥπατι. Καὶ περὶ µὲν τούτων ἅλις, ὃ δ’ ἐπὶ τέλει τῆς ῥήσεως ἔγραψεν ἴδωµεν ὅπως εἴρηται περί τε τῶν φυτῶν καὶ τοῦ τρίτου τῆς ψυχῆς εἴδους. στραφέντι, γάρ φησιν, αὐτῷ ἐν ἑαυτῷ περὶ αὑτό, τὴν µὲν ἔξωθεν ἀπωσαµένῳ κίνησιν, τῇ δὲ οἰκείᾳ χρησαµένῳ, τῶν αὑτοῦ τι λογίσασθαι κατιδόντι φύσει οὐ παραδέδωκεν ἡ γένεσις. δοκεῖ γὰρ ἐναντία τούτοις λέγειν ἐφεξῆς, ἔνθα φησὶ µόνιµόν τε καὶ κατερριζωµένον πεπηγέναι διὰ τὸ τῆς ὑφ’ ἑαυτοῦ κινήσεως ἐστερῆσθαι. χρὴ δὲ ἀκοῦσαι κατὰ µὲν τὸν πρότερον λόγον οἰκείαν αὐτοῦ κίνησιν, ὥσπερ οὖν καὶ ἔστι, καθ’ ἣν [καὶ] ἐκ βραχυτάτου σπέρµατος ἀρχόµενον ἄνω µὲν τὸ αἰωρηθὲν αὐτοῦ, κάτω δὲ ἀποτείνει τὰς ῥίζας, ἕλκει δὲ τὴν ἐκ τῆς γῆς τροφήν, ἀναφέρει δὲ µέχρι τῶν ἐσχάτων βλαστηµάτων, αὔξησίν τε ἔχει µέχρι πλείστου πάντων τῶν µορίων, ἀκίνητον δὲ εἶναι κατὰ τὴν ὀνοµαζοµένην ὑπό τινων µεταβατικὴν κίνησιν, ἥτις ἀµειβόντων τοὺς τόπους καὶ µεθισταµένων ἐξ ἄλλης χώρας εἰς ἄλλην γίνεται. κατὰ ταύτην γὰρ αὐτὸ µόνιµόν τε καὶ κατερριζωµένον ἔφη.

Αὕτη µὲν ἡ ἐξήγησίς µοι γέγονε κατὰ τὴν τῶν ᾿Αττικιανῶν ἀντιγράφων ἔκδοσιν, ἐν ἑτέροις δὲ εὑρὼν γεγραµµένον διὰ τὸ τῆς ἐξ αὑτοῦ κινήσεως, ἐνενόησα λείπειν τὸ ω στοιχεῖον γράψαντος τοῦ Πλάτωνος διὰ τὸ τῆς ἔξω ἑαυτοῦ, ἵνα τὴν µεταβατικὴν κίνησιν ἀποφήσῃ τῶν φυτῶν µόνην.

[77c6-9] ταῦτα δὴ τὰ γένη πάντα φυτεύσαντες οἱ κρείττους τοῖς ἥττοσιν ἡµῖν τροφήν, τὸ σῶµα αὐτὸ ἡµῶν διωχέτευσαν τέµνοντες οἷον ἐν κήποις ὀχετούς, ἵνα ὥσπερ ἐκ νάµατος ἐπιόντος ἄρδοιτο.

῞Ενεκα τοῦ τρέφεσθαι τὰ σώµατα ἡµῶν παρεσκευάσθαι φησὶν ὑπὸ τῶν θεῶν τὰ φυτά, καταπινόντων ἡµῶν εἰς τὴν γαστέρα δηλονότι καρποὺς αὐτῶν καὶ µόρια καὶ τῶν καταποθέντων εἰς λεπτὰ καταθραυοµένων, ὅπως ἀναδοθῇ <διὰ τῶν> φλεβῶν ὁµοίῳ <τρόπῳ> τῷ κατὰ τοὺς ἐν κήποις ὀχετούς, διὰ µὲν αὐτῶν τῶν ὀχετῶν φεροµένου τοῦ ὕδατος, ἐξ αὐτῶν δὲ διαδόσεως εἰς τὰ πλησίον µέρη τῶν κήπων γενοµένης· καὶ τοσοῦτόν γε <τὸ> διάστηµα µεταξὺ τῶν ὀχετῶν οἱ κηπουροὶ ποιοῦσιν, ὡς ἱκανὸν εἶναι διὰ παντὸς αὐτοῦ χωρῆσαι <τὸ ὕδωρ> τὸ κατὰ διάδοσιν µέλλον ἐκ τῶν ὀχετῶν ἄρδειν τὰ µεταξύ.

[77c9-d3] καὶ πρῶτον µὲν ὀχετοὺς κρυφαίους ὑπὸ τὴν σύµφυσιν τοῦ δέρµατος καὶ τῆς σαρκὸς δύο φλέβας ἔτεµον νωτιαίας, <δίδυµον> ὡς τὸ σῶµα ἐτύγχανεν δεξιοῖς τε καὶ ἀριστεροῖς ὄν,

᾿Εκ τοῦ κατὰ τοὺς κήπους παραδείγµατος µετήνεγκε τὴν τῶν ὀχετῶν προσηγορίαν ἐπὶ τὰς φλέβας, ἐµνηµόνευσε δὲ τῶν µεγίστων φλεβῶν, ἀφ’ ὧν αἱ καθ’ ὅλον τὸ σῶµα πεφύκασι, νωτιαίας ὀνοµάσας, ἐπειδὴ καθ’ ὅλον ἐκτέτανται τὸν νῶτον ἐκ τῶν ἔνδον δηλονότι µερῶν αὐτοῦ. καθ’ ὅσον µὲν οὖν φλέβας ὀνοµάζει τὰ κατὰ τὸν νῶτον ἀγγεῖα τῶν ἀρχαίων, ὡς εἴρηται, <καὶ> τὰς ἀρτηρίας οὕτω καλούντων, ἀληθεύει, καθ’ ὅσον δέ, διότι δίδυµόν ἐστι τὸ σῶµα, διὰ τοῦτο δύο εἶναί φησι τὰς φλέβας, οὐκ ἀληθεύει. οὔτε γὰρ ὁµοειδῆ τὰ κατὰ τὸν νῶτόν ἐστιν ἀγγεῖα, θατέρου µὲν αὐτῶν λεπτὸν καὶ ἄσφυκτον ἔχοντος χιτῶνα, θατέρου δὲ σφύζοντά τε καὶ τῷ πάχει πενταπλάσιον ἢ ἑξαπλάσιον, ὃ καλοῦµεν ἰδίως ἀρτηρίαν, ἀλλ’ οὐδὲ τὸ µὲν ἐν τοῖς δεξιοῖς ἐστι, τὸ δ’ ἐν τοῖς ἀριστεροῖς µέρεσιν, ἀλλ’ ἄµφω κατὰ τὸ µέσον τῆς ῥάχεως, ἑκατέρωθεν δὲ αὐτῶν ἓν νεῦρόν ἐστι, τὸ µὲν ἐν τοῖς δεξιοῖς ὄν, τὸ δὲ ἐν τοῖς ἀριστεροῖς.

[77d3-6] Ταύτας δὲ καθῆκαν παρὰ τὴν ῥάχιν, καὶ τὸν γόνιµον µεταξὺ λαβόντες µυελόν, ἵνα οὗτός τε ὅτι µάλιστα θάλλοι, καὶ ἐπὶ τἆλλα εὔρους ἐντεῦθεν ἅτε ἐπὶ κάταντες ἡ ἐπίχυσις γιγνοµένη παρέχοι τὴν ὑδρείαν ὁµαλήν.

Γόνιµον µυελὸν εἶπε τὸν νωτιαῖον οὔσης καὶ ταύτης παλαιᾶς δόξης, ὡς καὶ τὸν ῾Ιπποκράτην δοκεῖν αὐτῆς µετεσχηκέναι καὶ νοµίζειν ἐκ τοῦ νωτιαίου µυελοῦ τὸ σπέρµα κατέρχεσθαι πρὸς τὸ τοῦ ἄρρενος αἰδοῖον· θάλλειν δὲ τῇ κοινωνίᾳ τῶν αἱµατικῶν ἀγγείων τὸν µυελὸν ἔφη τρεφόµενον ἐξ αὐτῶν δηλονότι, καὶ ἐπὶ τὰ ἄλλα δὲ µόρια τοῦ σώµατος ἐντεῦθεν ὁµαλὴν γίνεσθαί φησι τὴν ἐπίχυσιν ὡς ἂν ἐκ τῶν µεγάλων ὀχετῶν εἰς µικροὺς τῆς νοµῆς γινοµένης. τὸ δὲ ἅτε ἐπὶ τὸ κάταντες οὐ πάντη καλῶς εἴρηται· καὶ γὰρ τὰ ὑψηλότερα µέρη τὰ περὶ τὸν τράχηλόν τε καὶ τὴν κεφαλὴν τρέφεται διὰ τῶν φλεβῶν· ἐν µὲν οὖν τοῖς κάτω τοῦ διαφράγµατος µέρεσι τῆς ῥάχεως <ἥ τε κοίλη φλὲψ> ἥ τε ἀρτηρία <ἡ> µεγίστη ἐπίκειται κατὰ τῶν σπονδύλων, ἄχρι περ ἂν εἰς τὰ σκέλη σχισθῇ κατὰ τὸ πέρας αὐτῆσ·ἐν δὲ τοῖς ἀνωτέρω τοῦ διαφράγµατος ἡ µὲν ἀρτηρία µέχρι πλείστου τοῖς σπονδύλοις ἐπιτέταται, παράκειται δὲ αὐτῇ τις φλὲψ µικρὰ µόνα τὰ κατὰ τὰς ὀκτὼ [νώθους] πλευρὰς τοῦ θώρακος τρέφουσα τὰ κάτω·τὸ δὲ ἀπὸ τοῦδε µέρος τῆς ῥάχεως ἅπαν τὸ ἄνω, καθ’ ὃ τέτταρες µὲν οἱ πρῶτοι τοῦ θώρακος σπόνδυλοι κεῖνται, µετ’ αὐτοὺς δὲ ἄχρι τῆς κεφαλῆς οἱ τοῦ τραχήλου πάντες, οὔτε ἀρτηρίαν οὔτε φλέβα καθ’ ἑαυτοῦ κειµένην ἔχει· ἀλλ’, ὡς ἔφην, οὐδὲν θαυµαστόν ἐστι τὰ κατὰ τὰς ἀνατοµὰς ἀγνοῆσαι Πλάτωνα καθάπερ καὶ ῞Οµηρον, ὅστις φησίν ἀπὸ δὲ φλέβα πᾶσαν ἔκερσεν, ἥτ’ ἀνὰ νῶτα θέουσα διαµπερὲς αὐχέν’ ἱκάνει.

[77d6-e6] µετὰ δὲ ταῦτα σχίσαντες περὶ τὴν κεφαλὴν τὰς φλέβας καὶ δι’ ἀλλήλων ἐναντίας πλέξαντες διεῖσαν, τὰς µὲν ἐκ τῶν δεξιῶν ἐπὶ τἀριστερὰ τοῦ σώµατος, τὰς δ’ ἐκ τῶν ἀριστερῶν ἐπὶ τὰ δεξιὰ κλίναντες, ὅπως δεσµὸς ἅµα τῇ κεφαλῇ πρὸς τὸ σῶµα εἴη µετὰ τοῦ δέρµατος, ἐπειδὴ νεύροις οὐκ ἦν κύκλῳ κατὰ κορυφὴν περιειληµµένη, καὶ δὴ καὶ τὸ τῶν αἰσθήσεων πάθος ἵν’ ἀφ’ ἑκατέρων τῶν µερῶν εἰς ἅπαν τὸ σῶµα εἴη διάδηλον.

<Αἱ κατὰ τὴν κεφαλὴν φλέβες> διέρχεσθαί τισιν ἔδοξαν αἵ τ’ ἐκ τῶν ἀριστερῶν εἰς τὰ δεξιὰ αἵ τ’ ἐκ τῶν δεξιῶν εἰς τὰ ἀριστερά, τοῖς δὲ ἀκριβέστερον ἀνατέµνουσιν ἑνοῦσθαι τὰ πέρατα αὐτῶν ἀλλήλοις, ὅπερ καὶ κατ’ ἄλλα γίνεται µέρη τοῦ σώµατος. δεσµὸν δὲ ἡγεῖται µὲν τῆς κεφαλῆς εἶναι τὴν ἕνωσιν αὐτῶν ἀγνοῶν τοὺς ὄντως δεσµοὺς αὐτῆς, µεγίστους µὲν τοὺς κατὰ τὰς ῥαφάς, µικροὺς δὲ τόν τε περικράνιον ὑµένα καὶ τὸ δέρµα, παχύτερον δὲ τοῦ κατὰ τὸ σῶµα παντὸς δέρµατος, ὡς ἐπιτετάσθαι δοκεῖν ἔνδοθεν αὐτῷ σαρκοειδῆ τινα οὐσίαν λεπτὴν ἐσφιγµένην τε περὶ τὸ κρανίον. νεῦρον δὲ κατὰ τὴν κεφαλὴν οὐδὲν εἶναί φησι διὰ τὸ µὴ γινώσκειν µὲν τὰ προαιρετικὰ προσαγορευόµενα, µήτε δὲ συνδετικὰ κατ’ αὐτὴν εἶναι µήτε τένοντας. <ἀλλ’ οὐδὲ τοῦτο ὀρθῶς φησι τὰς> ἀντεµπλοκὰς γίνεσθαι τῶν φλεβῶν, ἵνα τὸ τῶν αἰσθήσεων πάθος εἰς ὅλον <τὸ σῶµα> διαδιδῶται, µὴ γινώσκων µηδὲ ἐνταῦθα διὰ νεύρων τὰς αἰσθήσεις γινοµένας, ὅπερ, ὡς ἔφην, καὶ τῶν παλαιῶν ἰατρῶν ἠγνόησάν τινες.

[77e7-78b2] Τὸ δ’ ἐντεῦθεν ἤδη τὴν ὑδραγωγίαν παρεσκεύασαν τρόπῳ τινὶ τοιῷδε, ὃν κατοψόµεθα ῥᾷον προδιοµολογησάµενοι τὸ τοιόνδε, ὅτι πάντα ὅσα ἐξ ἐλαττόνων συνίσταται στέγει τὰ µείζω, τὰ δὲ ἐκ µειζόνων τὰ σµικρότερα οὐ δύναται,

῾Υδραγωγίαν ὠνόµασε τὴν διὰ τῶν φλεβῶν φορὰν τοῦ αἵµατος, ἀπὸ τῆς προειρηµένης εἰκόνος ἐπὶ τῶν ‘ὀχετῶν’ τὴν µεταφορὰν τῆς προσηγορίας ποιησάµενος· γίνεσθαι δέ φησι, τοῦ πνεύµατος ἅµα τῇ θερµασίᾳ ‘διὰ τῆς κοιλίας’ ἐξιόντος, εἶθ’ ἑαυτῷ συναναφέροντος τὰ καταθραυσθέντα τῆς τροφῆς µόρια. τὸ µὲν κεφάλαιον τοῦ λόγου συντόµως τε ἅµα καὶ σαφῶς εἴρηταί µοι, τὰ δ’ ἐφεξῆς εἰρηµένα δυσνόητά τε καὶ δύσρητά ἐστι, καὶ διὰ τοῦτο καθ’ ἑκάστην λέξιν ἐξήγησιν αὐτῶν ποιησάµενος ὕστερον ἀθροίσω πρὸς µίαν ἅπαντα σύνοψιν.

[78b2s] τούτοις οὖν κατεχρήσατο ὁ θεὸς εἰς τὴν ἐκ τῆς κοιλίας ἐπὶ τὰς φλέβας ὑδρείαν

Τούτοις λέγει τοῖς προειρηµένοις, τῷ τε πνεύµατι καὶ τῷ πυρί·‘πῦρ’ γὰρ ὀνοµάζει τὴν ἐν τῷ σώµατι θερµασίαν, ἀπὸ τοῦ γεννήσαντος αὐτὴν στοιχείου τὴν προσηγορίαν µεταφέρων, ἐπειδὴ τὸ θερµὸν ἅπαν ἐπικρατείᾳ πυρὸς γέγονε τοιοῦτον.

[78b3s] πλέγµα ἐξ ἀέρος καὶ πυρὸς οἷον οἱ κύρτοι συνυφηνάµενος

Τοὺς τῶν ἁλιέων κύρτους λέγει, οὓς εἰ µή τις ἴδοι πρότερον, οὐκ ἂν ἀκολουθήσειε τοῖς λεχθησοµένοις οὖσι δυσρήτοις, ὡς καὶ τοῖς ἑωρακόσι τοὺς κύρτους µόγις νοηθῆναι. εἰ µὲν οὖν τις ἐπιθαλάττιον οἴκησιν ἔχοι, πειραθήτω πρότερον ἰδεῖν τοὺς κύρτους τῶν ἁλιέων, εἰ δὲ χερσαῖός τις καὶ ὄρειος εἴη, ἀλλὰ ταλάρους γε πάντως ἐθεάσατο· νοήσας οὖν τούτους ἀτρήτους µὲν κατὰ τὴν βάσιν ἀνεῳγµένον δὲ τὸ ἄνω στόµιον ἔχοντας, οὕτω τοῖς λεχθησοµένοις προσσχέτω τὸν νοῦν.

[78b4s] Διπλᾶ κατὰ τὴν εἴσοδον ἐγκύρτια ἔχον

Νενοηµένου σοι τοῦ τῶν ἁλιέων κύρτου, ὅπερ ἐστὶ πλέγµα ἁπλοῦν, νόησον ἐν αὐτῷ περιεχόµενον ὅµοιον µὲν τῷ µεγάλῳ, µικρὸν δὲ [οἷον ἐκεῖνο] κύρτον <ἄλλον, τὸ καλούµενον ἐγκύρτιον>, ὅπερ ἐστὶ πλέγµα διὰ σχοίνων οἷον [περ] <ἐκεῖνο> τὸ ὅλον, ἐκ τῆς τοῦ µεγάλου κύρτου βάσεως ἀνατεινόµενον, κοινὴν µὲν ἔχον τὴν βάσιν αὐτῷ, τὸ δὲ στόµιον οὐκ εἰς ἴσον ὕψος ἀνῆκον τῷ περιέχοντι κύρτῳ, ἀλλὰ κατωτέρω πολὺ παυόµενον αὐτοῦ. εἰ δή σοι νενόηται τὸ ἁπλοῦν ἐγκύρτιον τοῦτο, ἤδη ῥᾴδιον νοῆσαι καὶ τὸ διπλοῦν· ὁποῖον γάρ ἐστι τοῦτο ὃ διηγησάµην, τοιοῦτο καὶ ἄλλο περιεχόµενον ἐν τῷ µεγάλῳ κύρτῳ προσυπόθου· κἀπειδὰν καὶ τοῦτο <νοήσῃς, ἐπ’ αὐτῷ> νόησον ἀνατεινόµενον ἀφ’ ἑκατέρου τῶν ἐγκυρτίων πλέγµα τι πρόµηκες ἄχρι τοῦ στοµίου τοῦ µεγάλου κύρτου, ὡς ἐσχίσθαι δίχα τὴν εἰς τὸν µέγαν κύρτον εἴσοδον τοῖς ἰχθύσι, τῶν µὲν κατὰ θάτερον στόµιον, τῶν δὲ κατὰ θάτερον εἰσιόντων· συµβήσεται γὰρ οὕτως καίτοι διειργοµένους ἀλλήλων ὅµως ἑνὶ λέγεσθαι περιέχεσθαι κύρτῳ τῷ µεγάλῳ, καθάπερ γε καὶ καθ’ ἕτερον οὔκ, ἐν ἑνί γε τῶν σµικρῶν ὄντας κύρτων, οὓς ἐγκύρτια κέκληκεν.

[78b5s] ῟Ων θάτερον αὖ πάλιν διέπλεξεν δίκρουν

῟Ων ἐγκυρτίων φησὶ τὸ ἕτερον διέπλεξε δίκρουν· ὀνοµάζεται δὲ συνήθως µὲν ἄλλοις ξύλον δίκρουν τὸ δύο κεραίας ἔχον, ὁ Πλάτων δὲ νῦν µετήνεγκε τὴν προσηγορίαν ἐπὶ <τὸ> θατέρου τῶν ἐγκυρτίων στόµιον, ὅπως νοήσωµεν αὐτὸ διττόν. καὶ κατὰ τοῦτο τὴν [δὲ] ἀσάφειαν ἐνειργάσατο, παρενθεὶς οὐκ ἀναγκαίως ἐν τῷδε <τῷ> τοῦ λόγου µέρει· σαφέστερον γὰρ <ἂν> ἡρµηνεύετο λεγόντων ἡµῶν, ὥσπερ δύο τὰ ἐγκύρτια τῷ λόγῳ διέγραψεν, οὕτως καὶ τὸ στόµιον <διττὸν> εἶναι <τὸ> τελευτῶν εἰς τὸ ἄνω πέρας τοῦ µεγάλου κύρτου. βούλεται γὰρ ἡµᾶς νοῆσαι τῇ µὲν ἐκτὸς περιγραφῇ τοῦ µεγάλου κύρτου τὸ ἔξωθεν ἅπαν<τι> τῷ σώµατι περικείµενον ἐοικέναι δέρµα, περιεχοµένας δ’ ἐν αὐτῷ καθάπερ ἐγκύρτια κενὰ δηλονότι τὰς ἔνδον αὐτοῦ ἐχοµένας χώρας, τήν τε κατὰ τὴν γαστέρα καὶ τὴν κατὰ τὸν θώρακα· δύο γὰρ ἐκ τούτων ἀνήκουσιν οἷον αὐλοὶ πρὸς τὴν τοῦ στόµατος εὐρυχωρίαν. νόει δέ µοι καὶ κατὰ τὸ παρὸν ἕνεκα σαφηνείας τοῦ λεγοµένου µηδόλως ἐν τῷ στόµατι περιεχοµένην τὴν γλῶτταν· ἔσονται γὰρ οὕτως οἱ εἰς τὴν ἐντὸς εὐρυχωρίαν τοῦ στόµατος ἥκοντες αὐλοί, στόµαχος µὲν ἐκ τῆς κοιλίας, ἀρτηρία δὲ ἡ τραχεῖα καλουµένη διήκουσα πρὸς τὸν πνεύµονα κείµενον ἐν τῇ κοιλότητι κατ’ ἴσον τῷ ἑτέρῳ τῶν ἐγκυρτίων. κατὰ µὲν οὖν τοῦτο τὸ στόµιον ἡ ἀναπνοὴ γίνεται εἰσιόντος τε καὶ ἐξιόντος τοῦ πνεύµατος, κατὰ δὲ θάτερον ἡ τῶν ἐσθιοµένων καὶ πινοµένων εἰς τὴν γαστέρα φορά. τὸ µὲν οὖν πλεῖστον ἑκατέρας τῶν εἰρηµένων ὑλῶν οὕτως εἰς τὸ σῶµα διὰ τοῦ στόµατος ἔρχεται, ὀλίγον δέ τι βούλεται καθ’ ἑκάτερον τῶν στοµίων συνεισέρ χεσθαι πρὸς µὲν τὴν γαστέρα τοῦ πνεύµατος, εἰς δὲ τὴν τραχεῖαν ἀρτηρίαν καὶ τὸν πνεύµονα τοῦ πόµατος. παρενθεὶς οὖν, ὡς ἔφην, τὸ ἕτερον τῶν ἐγκυρτίων εἶναι δίκρουν, ἀσάφειαν <ἐν>ειργάσατο τῷ λόγῳ µετὰ τοῦ καὶ ἀντιλογίαν ἐπιδέχεσθαι· τὴν γὰρ <διὰ> τῆς τραχείας ἀρτηρίας γινοµένην ἀναπνοὴν δίκρουν ἔφη ὑπάρχειν, εἶπε δὲ τοῦτο διὰ τὸ τὴν µὲν ἀναπνοὴν ἡµῖν γίνεσθαι διά τε τῆς ῥινὸς καὶ τοῦ στόµατος, τὴν δὲ ἐδωδὴν καὶ πόσιν διὰ µόνου τοῦ στόµατος. ἔνθα φηµὶ καὶ ἀντιλογίαν ποιήσεσθαι τοὺς φιλεγκλήµονας· οὐ γὰρ µόνου θατέρου τῶν ἐγκυρτίων εἶναι φήσουσι τὰ δύο κέρατα, τό τε διὰ τῆς ῥινὸς καὶ τὸ διὰ τοῦ στόµατος, ἐπειδὴ τὸ στόµα καὶ θατέρου τοῦ κατὰ τὴν κοιλίαν κοινόν ἐστι πέρας. ἐπεὶ δ’ οὖν ἤδη νενόηται, τί βούλεται τῷ παντὶ κύρτῳ προσεοικέναι τῶν ἐν ἡµῖν καὶ τίνα τοῖς ἐγκυρτίοις, ἐπὶ τὰς ἐφεξῆς αὐτοῦ λέξεις ἰέναι καιρός.

[78b6] καὶ ἀπὸ τῶν ἐγκυρτίων δὴ διετείνατο οἷον σχοίνους κύκλῳ διὰ παντὸς πρὸς τὰ ἔσχατα τοῦ πλέγµατος.

Τούτου τὸ ἀνάλογον οὐκέτι κατὰ τοὺς τῶν ἁλιέων ἔστι κύρτουσ·ἀπὸ τῶν ἐγκυρτίων γὰρ πρὸς τὸ τοῦ περιέχοντος κύρτου πλέγµα σχοῖνος οὐδεµία διήκει κενοῦ τοῦ µεταξὺ παντὸς ὄντος. ἐν ἡµῖν δὲ διήκουσιν ἔκ τε τῆς κοιλίας καὶ τοῦ πνεύµονος εἰς ἅπαν τὸ σῶµα µέχρι τῶν ἐσχάτων αὐτοῦ περάτων ἐκτὸς ἀρτηρίαι καὶ φλέβες, ἃς εἰκάζει σχοίνοις ἀπὸ τῶν ἐγκυρτίων ἐπὶ τὸν κύρτον ἐκτεινοµέναις.

[78b7-c2] Τὰ µὲν οὖν ἔνδον ἐκ πυρὸς συνεστήσατο τοῦ πλοκάνου ἅπαντα, τὰ <δ’> ἐγκύρτια καὶ τὸ κύτος ἀεροειδῆ

Τοῦ πλοκάνου λέγει νῦν ὅλου τοῦ τῷ κύρτῳ παραπλησίου. ἐπεὶ δὲ ἔστιν ἔνδον αὐτοῦ καὶ τὰ ἐγκύρτια, βούλεται δὲ τὴν περιεχοµένην ὑπὸ τούτων χώραν ἀεροειδῆ µᾶλλον ὑπάρχειν ἢ πυροειδῆ, διὰ τοῦτο προσέθηκε τῷ περὶ τοῦ παντὸς πλοκάνου λόγῳ τὰ ἐγκύρτια καὶ τὸ κύτος ἀεροειδῆ. τὰ µὲν οὖν ἐγκύρτια προδήλως ἐστὶ τοιαῦτα· κενὴ γὰρ χώρα µόνον ἀέρα περιέχουσα κατὰ τὸν θώρακα φαίνεται, τὸ δὲ κύτος οὐκέτι πρόδηλον ὅπως ἀεροειδὲς εἴρηται· δοκεῖ γὰρ ἐκ τοῦ κύτος ὀνόµατος ὡς ἓν σηµαίνεσθαι τὸ σῶµα, περὶ οὗπερ ἂν ὁ λόγος γένηται, φαίνεται δὲ µάχεσθαι τοῦτο τοῖς προειρηµένοις, εἴ γε τὸ σύµπαν ‘κύτος τοῦ κύρτου’ συµπληροῦται διά τε τῶν ἐγκυρτίων <καὶ> τοῦ µεταξὺ παντός, ὅσον ἀπὸ τούτων εἰς τὴν ἐκτὸς περιγραφὴν τοῦ κύρτου διήκει, καθ’ ὃ τὰς οἷον σχοίνους διατετάσθαι ἔφασκε [τέτταρας ἡµᾶς νοεῖν], ἃς ἐλέγοµεν ἀρτηρίας εἶναι καὶ φλέβας. καταλείποιτο ἂν οὖν ἡµᾶς νοεῖν τὸ ‘κύτος τοῦ κύρτου’ λεγόµενον αὐτὸ τὸ ἔξωθεν αὐτοῦ πλέγµα· τοῦτο γάρ ἐστι τὸ τὴν οὐσίαν ὅλην τοῦ κύρτου συνιστάνον. ὥσπερ οὖν τὸ µεταξὺ τούτου τε καὶ τῶν ἐγκυρτίων ἐνοοῦµεν ὑπὸ πυρὸς ἐπικρατούµενον, οὕτως ὑπ’ ἀέρος ἐπικρατεῖσθαι χρὴ νοῆσαι τὸ ἔξωθεν αὐτοῦ πέρας, ὅπερ ἐστὶν αὐτὸ τὸ κύτος τοῦ πλοκάνου, τοῦτο δ’ ἂν ἐν ἡµῖν εἴη τὸ δέρµα ψυχρὸν ὑπάρχον ὡς τὰ περιεχόµενα <σπλάγχνα κἀπὶ> τούτῳ συνεχὲς τῷ πέριξ ἀέρι. καί µοι δοκεῖ βούλεσθαι <δηλοῦν> τὸν περικείµενον ἀέρα τὸν ψαύοντα τοῦ πλοκάνου µέρος τι καὶ αὐτὸν εἶναι τοῦ κύρτου, καὶ κατὰ τοῦτο µάλιστα τὴν ἀσάφειαν ὁ λόγος ἐσχηκέναι·τούτου γὰρ ὑποτεθέντος ἅπαντα ἀλλήλοις ὁµολογεῖται κατὰ τὸν ἑξῆς λόγον, ἐφ’ ὃν µετιέναι καιρός.

[78c2s] καὶ λαβὼν αὐτὸ περιέστησεν τῷ πλασθέντι ζῴῳ τρόπον τοιόνδε.

Τὸ προειρηµένον ὑπ’ αὐτοῦ ‘πλόκανον’ οὐκ ἔστι µὲν καθ’ αὑτό, τὴν νόησιν δὲ αὐτοῦ καθ’ ἑαυτὴν λαβόντας ἡµᾶς οὕτω χρὴ συνάπτειν τῷ ζῴῳ.

[78c3-d2] τὸ µὲν τῶν ἐγκυρτίων εἰς τὸ στόµα µεθῆκεν: διπλοῦ δὲ ὄντος αὐτοῦ κατὰ µὲν τὰς ἀρτηρίας εἰς τὸν πλεύµονα καθῆκεν θάτερον, τὸ δ’ εἰς τὴν κοιλίαν παρὰ τὰς ἀρτηρίας: τὸ δ’ ἕτερον σχίσας τὸ µέρος ἑκάτερον κατὰ τοὺς ὀχετοὺς τῆς ῥινὸς ἀφῆκεν κοινόν, ὥσθ’ ὅτε µὴ κατὰ στόµα ἴοι θάτερον, ἐκ τούτου πάντα καὶ τὰ ἐκείνου ῥεύµατα ἀναπληροῦσθαι. τὸ δὲ ἄλλο κύτος τοῦ κύρτου περὶ τὸ σῶµα ὅσον κοῖλον ἡµῶν περιέφυσεν

Οὐ τοῦτό φησιν ὅτι τὸ µὲν ἕτερον τῶν ἐγκυρτίων εἰς τὸ στόµα καθῆκεν, εἰρήκει γὰρ ἂν ἐφεξῆς ‘τὸ δὲ ἕτερον εἰς τόδε τι τοῦ σώµατος’, ἀλλ’ ἐπὶ τὸ πλόκανον ἀναφέρων εἶπεν, ὡς εἶναι τὸν ὅλον λόγον αὐτοῦ τοιοῦτον· ‘ὧν εἶπον πλοκάνων τριῶν, ἑνὸς µὲν τοῦ µεγάλου κύρτου, δυοῖν δὲ τῶν οἷον ἐγκυρτίων, τὸ µὲν τῶν ἐγκυρτίων πλόκανον εἰς τὸ στόµα µεθῆκε· διπλοῦ δ’ ὄντος αὐτοῦ κατὰ µὲν τὰς ἀρτηρίας <εἰς τὸν πνεύµονα> καθῆκε τὸ ἕτερον αὐτῶν, τὸ δὲ λοιπὸν ἓν εἰς τὴν κοιλίαν παρὰ τὰς ἀρτηρίας· δυοῖν δὲ ὄντων τῶν ἐγκυρτίων, ὡς εἴρηται, τὸ ἕτερον, ὅπερ ἔφην καὶ πρότερον εἶναι ‘δίκρουν’, σχίσας τὸ µέρος ἑκάτερον δίχα κατὰ τοὺς ὀχετοὺς τῆς ῥινὸς ἀφῆκε κοινόν’. διὰ τί τοίνυν κοινὸν αὐτὸ εἶπεν, αὐτὸς ἐφεξῆς δηλώσει λέγων ὥστε <ὅτε> µὴ κατὰ τὸ στόµα ἴοι θάτερον, ἐκ τούτου πάντα καὶ τὰ ἐκείνου ῥεύµατα ἀναπληροῦσθαι· τὸ γὰρ τῆς ἀναπνοῆς ἐγκύρτιον ‘δίκρουν’ γενόµενον ὁδοὺς ἔσχε τοῦ πνεύµατος δύο, µίαν µὲν κατὰ τὸ στόµα, τὴν δ’ ἄλλην διὰ τῆς ῥινός, ἥτις, ὅτ<αν ἡ τοῦ πνεύ>µατος εἴσοδος ἡ κατὰ τὸ στόµα πεπαυµένη πως ᾖ, καὶ <τὴν δι’ ἐκείνης χορηγουµένην οὐ>σίαν ἐκπληροῖ. ταῦτα εἰπὼν ὁ Πλάτων περὶ τῶν ἐγκυρτίων <καὶ περὶ τῶν ἀρτηριῶν καὶ φλεβῶν> ἐφεξῆς ἔφη· καλεῖ δὲ αὐτὰς ἀπὸ τῆς ἐπικρατούσης οὐσίας ‘πυρὸς ἀκτῖνας’.

[78d2-79a4] καὶ πᾶν δὴ τοῦτο τοτὲ µὲν εἰς τὰ ἐγκύρτια συρρεῖν µαλακῶς, ἅτε ἀέρα ὄντα, ἐποίησεν, τοτὲ δὲ ἀναρρεῖν µὲν τὰ ἐγκύρτια, τὸ δὲ πλέγµα, ὡς ὄντος τοῦ σώµατος µανοῦ, δύεσθαι εἴσω δι’ αὐτοῦ καὶ πάλιν ἔξω, τὰς δὲ ἐντὸς τοῦ πυρὸς ἀκτῖνας διαδεδεµένας ἀκολουθεῖν ἐφ’ ἑκάτερα ἰόντος τοῦ ἀέρος, καὶ τοῦτο, ἕωσπερ ἂν τὸ θνητὸν συνεστήκῃ ζῷον, µὴ διαπαύεσθαι γιγνόµενον: τούτῳ δὲ δὴ τῷ γένει τὸν τὰς ἐπωνυµίας θέµενον ἀναπνοὴν καὶ ἐκπνοὴν λέγοµεν θέσθαι τοὔνοµα. πᾶν δὲ δὴ τό τ’ ἔργον καὶ τὸ πάθος τοῦθ’ ἡµῶν τῷ σώµατι γέγονεν ἀρδοµένῳ καὶ ἀναψυχοµένῳ τρέφεσθαι καὶ ζῆν: ὁπόταν γὰρ εἴσω καὶ ἔξω τῆς ἀναπνοῆς ἰούσης τὸ πῦρ ἐντὸς συνηµµένον ἕπηται, διαιωρούµενον δὲ ἀεὶ διὰ τῆς κοιλίας εἰσελθὸν τὰ σιτία καὶ ποτὰ λάβῃ, τήκει δή, καὶ κατὰ σµικρὰ διαιροῦν, διὰ τῶν ἐξόδων ᾗπερ πορεύεται διάγον, οἷον ἐκ κρήνης ἐπ’ ὀχετοὺς ἐπὶ τὰς φλέβας ἀντλοῦν αὐτά, ῥεῖν ὥσπερ αὐλῶνος διὰ τοῦ σώµατος τὰ τῶν φλεβῶν ποιεῖ ῥεύµατα.

῾Υποµνήσωµεν ἡµᾶς αὐτούς, ὅτι τὸ<ν> µὲν ὅλον κύρτον, οὗ τὸ δέ<ρµα> πέρας ὃ συνεχές ἐστι τῷ ἔξωθεν ἀέρι, βούλεται νοεῖν ἡµᾶς ἐν ἑαυτῷ ἔχειν οἷον ἐγκύρτια δύο χώρας ἀέρος τὴν µὲν ἐν τῇ γαστρί, τὴν δ’ ἐν τῷ θώρακι, τὸ δὲ µεταξὺ τούτων, ὅπερ ἐστὶ τὸ σῶµα, διατεταµένας ἔχειν ἀκτῖνας πυρός, ἃς εὔλογόν ἐστι νοεῖν ἡµᾶς διὰ τῶν ἀρτηριῶν καὶ φλεβῶν τετάσθαι καὶ εἶναι ταύτας αὐταῖς ὁδοὺς τῆς ἐφ’ ἑκάτερα φορᾶς ἔσωθέν τε ἔξω καὶ αὖθις ἔξωθεν [τε] ἔσω· δύο γὰρ εἶναι κινήσεις ἐναντίας ἀλλήλαις φησὶ τῷ παντὶ πλοκάνῳ ποτὲ µὲν ἀπὸ τῶν ἐγκυρτίων ἄχρι τοῦ περιέχοντος ἡµᾶς ἀέρος φεροµένῳ, ποτὲ δὲ ἀπ’ αὐτοῦ πρὸς τὰ ἐγκύρτια· τίνα δὲ τρόπον αἱ κινήσεις αὗται γίνονται καὶ τίνα τὴν αἰτίαν ἔχουσι τοῦ µὴ παύεσθαι ἄχρι περ ἂν ζῇ τὸ σῶµα, διὰ τῶν ἐφεξῆς ἐρεῖ, ἀλλὰ νῦν γε τὸν προκείµενον λόγον συγκεφαλ<αι>ούµενος τὴν ἐφ’ ἑκάτερα κίνησιν ἀναπνοήν τε καὶ ἀνάδοσιν τροφῆς ἐργάζεσθαί φησιν. ἐγὼ µὲν οὖν τὸ συγκείµενον ὅλον ἔκ τε τῆς εἰσπνοῆς καὶ τῆς ἐκπνοῆς ἀναπνοὴν ὠνόµασα τοῖς ἰατροῖς ἑπόµενος σχεδὸν ἅπασιν· ὄντων γὰρ τριῶν πραγµάτων, ἑνὸς µὲν τῆς εἴσω φορᾶς, δευτέρου δὲ τῆς ἔξω καὶ τρίτου <τοῦ> ἐξ ἀµφοῖν συγκειµένου, τὴν µὲν ἔσω φορὰν τοῦ πνεύµατος εἰσπνοὴν ὀνοµάζουσι, τὴν δὲ ἔξω φορὰν ἐκπνοήν, τὸ δὲ ἐξ ἀµφοῖν σύνθετον ἀναπνοήν, ὁ δὲ Πλάτων τὴν εἰσπνοὴν ἀναπνοὴν ὠνόµασεν, ἣν γίνεσθαί φησιν εἴς τε τὴν ἀρτηρίαν τὴν τραχεῖαν δηλονότι καὶ τὴν γαστέρα· διαδεχοµένης δὲ τὴν εἴσω φορὰν τοῦ πνεύµατος τῆς ἔξω κατὰ τὴν µεταξὺ χώραν τῶν τε ἐγκυρτίων καὶ τοῦ µεγάλου κύρτου τέµνεσθαι τὰ σιτία καὶ τὰ ποτὰ κατὰ τὴν ἔσω κίνησίν τε καὶ φορὰν τοῦ παντὸς πλοκάνου, συναναφέρεσθαι δὲ εἰς τὸ σῶµα τῇ τε θερµασίᾳ καὶ τῷ πνεύµατι καταθραυσθέντα. τοῦτο µὲν ἡ καλουµένη πρὸς τῶν ἰατρῶν ἀνάδοσίς ἐστι φεροµένης τῆς τροφῆς διὰ τῶν φλεβῶν τε καὶ τῶν ἀρτηριῶν ἐπὶ πάντα τὰ µόρια τοῦ σώµατος· τίς δὲ ἡ τῆσδε τῆς ἐφ’ ἑκάτερα φορᾶς ἐστιν αἰτία τῷ τε πνεύµατι καὶ τῇ θερµασίᾳ, µετὰ ταῦτα διέρχεται.

[79a5-c7] Πάλιν δὲ τὸ τῆς ἀναπνοῆς ἴδωµεν πάθος, αἷς χρώµενον αἰτίαις τοιοῦτον γέγονεν οἷόνπερ τὰ νῦν ἐστιν. ὧδ’ οὖν. ἐπειδὴ κενὸν οὐδέν ἐστιν εἰς ὃ τῶν φεροµένων δύναιτ’ ἂν εἰσελθεῖν τι, τὸ δὲ πνεῦµα φέρεται παρ’ ἡµῶν ἔξω, τὸ µετὰ τοῦτο ἤδη παντὶ δῆλον ὡς οὐκ εἰς κενόν, ἀλλὰ τὸ πλησίον ἐκ τῆς ἕδρας ὠθεῖ: τὸ δ’ ὠθούµενον ἐξελαύνει τὸ πλησίον ἀεί, καὶ κατὰ ταύτην τὴν ἀνάγκην πᾶν περιελαυνόµενον εἰς τὴν ἕδραν ὅθεν ἐξῆλθεν τὸ πνεῦµα, εἰσιὸν ἐκεῖσε καὶ ἀναπληροῦν αὐτὴν συνέπεται τῷ πνεύµατι, καὶ τοῦτο ἅµα πᾶν οἷον τροχοῦ περιαγοµένου γίγνεται διὰ τὸ κενὸν µηδὲν εἶναι. διὸ δὴ τὸ τῶν στηθῶν καὶ τὸ τοῦ πλεύµονος ἔξω µεθιὲν τὸ πνεῦµα πάλιν ὑπὸ τοῦ περὶ τὸ σῶµα ἀέρος, εἴσω διὰ µανῶν τῶν σαρκῶν δυοµένου καὶ περιελαυνοµένου, γίγνεται πλῆρες: αὖθις δὲ ἀποτρεπόµενος ὁ ἀὴρ καὶ διὰ τοῦ σώµατος ἔξω ἰὼν εἴσω τὴν ἀναπνοὴν περιωθεῖ κατὰ τὴν τοῦ στόµατος καὶ τὴν τῶν µυκτήρων δίοδον.

Οὐδὲ κατὰ ταύτην τὴν ῥῆσιν εἶπεν ἤδη τὴν πρώτην αἰτίαν τῆς ἀναπνοῆς. ἀµέλει συµπληρώσας αὐτὴν ἄρχεται τῆς µετ’ αὐτὴν ὧδε·‘τὴν δὲ αἰτίαν τῆς ἀρχῆς αὐτῶν θετέον τήνδε’. τί οὖν ἐστιν ὃ νῦν κατὰ τὴν προκειµένην εἶπε; τὸ κατὰ τὴν περίωσιν ὀνοµαζοµένην δόγµα, καθ’ ἣν βούλεται γίνεσθαι τήν τε ἀναπνοὴν καὶ τὴν διαπνοήν·καλοῦµεν γὰρ οὕτως ἡµεῖς τὸ µὲν ἀναπνοήν, ὡς εἴρηται, τὸ συγκείµενον ἐκ τῆς εἰσπνοῆς τε καὶ τῆς ἐκπνοῆς, ὅταν διὰ τοῦ στόµατος ἄµφω γίνηται ταῦτα, τὸ δὲ διαπνοήν, ὅταν καθ’ ὅλον τὸ σῶµα. ἀµφότερα δὲ ταῦτα βούλεται κατὰ τὴν περίωσιν γίγνεσθαι τρόπῳ τῷδε·ὅταν µὲν διὰ τοῦ στόµατος ἐκπνέωµεν, συµβαίνειν τὸν ἐκ τῶν <ἐγ>κυρτίων ἀέρα φερόµενον ἔξω περιωθεῖν τὸν ἔξωθεν ἀέρα διὰ τοῦ δέρµατος µανοῦ, τὸν δὲ φέρεσθαι πρὸς τὸ βάθος τοῦ σώµατος ἀναπληροῦντα τὴν χώραν τοῦ κατὰ τὴν ἐκπνοὴν ἀέρος ἐκτὸς φεροµένου·ὅταν δ’ αὖ πάλιν ἐπὶ τὴν διὰ τοῦ δέρµατος ἐκτὸς φορὰν ὁρµήσῃ τό τε πνεῦµα καὶ ἡ θερµασία, περιωθούµενον αὖθις τὸν ἔξωθεν ἀέρα φέρεσθαι διὰ τοῦ στόµατος ἔσω τοῦ σώµατος, ὅπερ, ὡς ἔφην, εἰσπνοή γε κυριώτερον ὑπὸ τῶν ἰατρῶν οὐκ ἀναπνοὴ καλεῖται. γίνεσθαι δέ φησιν ὁ Πλάτων τὴν περίωσιν ταύτην διὰ τὴν ἀνάγκην τοῦ κενοῦ, τουτέστι τοῦ µηδεµίαν χώραν γενέσθαι κενήν· καὶ διὰ τοῦτο <τοῦ> κενουµένου τὸ συνεχὲς ἕπεται τὴν χώραν αὐτοῦ πληροῦν, ὅπερ ᾿Ερασίστρατος ὀνοµάζειν εἴωθε τὴν πρὸς τὸ κενούµενον ἀκολουθίαν.

[79c7-e9] Τὴν δ’ αἰτίαν τῆς ἀρχῆς αὐτῶν θετέον τήνδε. πᾶν ζῷον αὑτοῦ τἀντὸς περὶ τὸ αἷµα καὶ τὰς φλέβας θερµότατα ἔχει, οἷον ἐν ἑαυτῷ πηγήν τινα ἐνοῦσαν πυρός: ὃ δὴ καὶ προσῃκάζοµεν τῷ τοῦ κύρτου πλέγµατι, κατὰ µέσον διατεταµένον ἐκ πυρὸς πεπλέχθαι πᾶν, τὰ δὲ ἄλλα ὅσα ἔξωθεν, ἀέρος. τὸ θερµὸν δὴ κατὰ φύσιν εἰς τὴν αὑτοῦ χώραν ἔξω πρὸς τὸ συγγενὲς ὁµολογητέον ἰέναι: δυοῖν δὲ τοῖν διεξόδοιν οὔσαιν, τῆς µὲν κατὰ τὸ σῶµα ἔξω, τῆς δὲ αὖ κατὰ τὸ στόµα καὶ τὰς ῥῖνας, ὅταν µὲν ἐπὶ θάτερα ὁρµήσῃ, θάτερα περιωθεῖ, τὸ δὲ περιωσθὲν εἰς τὸ πῦρ ἐµπῖπτον θερµαίνεται, τὸ δ’ ἐξιὸν ψύχεται. µεταβαλλούσης δὲ τῆς θερµότητος καὶ τῶν κατὰ τὴν ἑτέραν ἔξοδον θερµοτέρων γιγνοµένων πάλιν ἐκείνῃ ῥέπον αὖ τὸ θερµότερον µᾶλλον, πρὸς τὴν αὑτοῦ φύσιν φερόµενον, περιωθεῖ τὸ κατὰ θάτερα: τὸ δὲ τὰ αὐτὰ πάσχον καὶ τὰ αὐτὰ ἀνταποδιδὸν ἀεί, κύκλον οὕτω σαλευόµενον ἔνθα καὶ ἔνθα ἀπειργασµένον ὑπ’ ἀµφοτέρων τὴν ἀναπνοὴν καὶ ἐκπνοὴν γίγνεσθαι παρέχεται.

῀Σαφῶς ἐδήλωσε νῦν τὴν ἐν τῷ βάθει χώραν, ἐν ᾗ φησιν εἶναι τὸν οἷον κύρτον, ἣν ὠνόµασε πηγήν τινα πυρός. ταύτην οὖν τὴν θερµασίαν ἀναθεῖν βούλεται πρὸς τὸ ξυγγενές. ἐὰν µὲν οὖν φθάσῃ κατὰ τὴν διὰ τοῦ στόµατος ἔξοδον ἡ ὁρµὴ τῆς <κατὰ τὰσ> φλέβας θερµότητος ἐµπίπτειν ταῖς ἐντὸς ἀεροειδέσι κοιλότησιν, ἅµα µὲν τέµνειν τε καὶ καταθραύειν τὰ κατ’ αὐτάς, ἅµα δὲ καὶ συνεπισπᾶσθαι τὸν ἔξωθεν ἀέρα, καὶ οὕτως συµβαίνειν τὸ µὲν περιωσθὲν εἰς τὸ θερµὸν ἐµπῖπτον, ὃ δὴ πῦρ ὠνόµασε, θερµαίνεσθαι, τὸ δ’ ἐξιὸν ψύχεσθαι, ἕπεσθαι δὲ πάλιν [ἐν] τῷδε τὸ µὲν θερµανθὲν ἀναθεῖν πρὸς τὸ συγγενὲς διὰ τῆς ἐκτὸς ἐπιφανείας, ἀκολουθεῖν δὲ αὐτῷ τὸν κατὰ τὰς ἔνδον κοιλότητας ἀέρα, τούτῳ δὲ πάλιν ἕπεσθαι τὸν ἄχρι τοῦ στόµατος, ᾧ τὸν ἐκτὸς ἀκολουθεῖν περιωθούµενον ὑπὸ τοῦ ἐξιόντος διὰ τὸ κενὴν χώραν µηδεµίαν εἶναι τὴν ὑποδεξοµένην τὸ φερόµενον ἐκ τοῦ σώµατος ἔξω, καὶ κατὰ τοῦτο πάλιν ὠθούµενον τὸν πλησίον ἀέρα καὶ αὐτὸν αὖθις ὠθεῖν τὸν συνεχῆ, κἀκεῖνον ὁµοίως τὸν µεθ’ ἑαυτόν, ἄχρις ἂν ἐν τῇ περιώσει ταύτῃ πάλιν εἰς τὸ κενούµενον τοῦ σώµατος ὁ ἀναπληρώσων ἀὴρ αὐτὸ παραγένηται. γίνεται τοίνυν ἡ τοιαύτη κίνησις οὐκ ἀκριβὴς κύκλος ἐπὶ τὰ αὐτὰ διὰ παντὸς περιφερόµενος, ἀλλ’, ὡς αὐτὸς εἶπεν, ἔνθα καὶ ἔνθα, καὶ κατὰ τοῦτο διήνεγκεν ἡ τοῦ Πλάτωνος δόξα τῆς <῾Εστιαίου τοῦ> ἐξ ᾿Ακαδηµίας, οὐχ ὡς ᾿Ερασίστρατος ἔγραψεν· ἐκείνη µὲν γὰρ κατὰ κύκλον ἀκριβῆ διὰ παντὸς περιφέρεσθαι τὸν ἀέρα ἐπὶ τὰ αὐτὰ καὶ ὡσαύτως βούλεται, αὕτη δὲ οὐ κατὰ κύκλον ἀεὶ τὸν αὐτόν, ἀλλ’, ὡς ἄν τις εἴποι, κατὰ δύο ἡµικύκλια ἐναντίως ἀλλήλοις κινούµενα.

[79e10-80c8] Καὶ δὴ καὶ τὰ τῶν περὶ τὰς ἰατρικὰς σικύας παθηµάτων αἴτια καὶ τὰ τῆς καταπόσεως τά τε τῶν ῥιπτουµένων, ὅσα ἀφεθέντα µετέωρα καὶ ὅσα ἐπὶ γῆς φέρεται, ταύτῃ διωκτέον, καὶ ὅσοι φθόγγοι ταχεῖς τε καὶ βραδεῖς ὀξεῖς τε καὶ βαρεῖς φαίνονται, τοτὲ µὲν ἀνάρµοστοι φερόµενοι δι’ ἀνοµοιότητα τῆς ἐν ἡµῖν ὑπ’ αὐτῶν κινήσεως, τοτὲ δὲ σύµφωνοι δι’ ὁµοιότητα. τὰς γὰρ τῶν προτέρων καὶ θαττόνων οἱ βραδύτεροι κινήσεις ἀποπαυοµένας ἤδη τε εἰς ὅµοιον ἐληλυθυίας, αἷς ὕστερον αὐτοὶ προσφερόµενοι κινοῦσιν ἐκείνας, καταλαµβάνουσιν, καταλαµβάνοντες δὲ οὐκ ἄλλην ἐπεµβάλλοντες ἀνετάραξαν κίνησιν, ἀλλ’ ἀρχὴν βραδυτέρας φορᾶς κατὰ τὴν τῆς θάττονος, ἀποληγούσης δέ, ὁµοιότητα προσάψαντες, µίαν ἐξ ὀξείας καὶ βαρείας συνεκεράσαντο πάθην· ὅθεν ἡδονὴν µὲν τοῖς ἄφροσιν, εὐφροσύνην δὲ τοῖς ἔµφροσιν διὰ τὴν τῆς θείας ἁρµονίας µίµησιν ἐν θνηταῖς γενοµένην φοραῖς παρέσχον. καὶ δὴ καὶ τὰ τῶν ὑδάτων πάντα ῥεύµατα, ἔτι δὲ τὰ τῶν κεραυνῶν πτώµατα καὶ τὰ θαυµαζόµενα ἠλέκτρων περὶ τῆς ἕλξεως καὶ τῶν Ἡρακλείων λίθων, πάντων τούτων ὁλκὴ µὲν οὐκ ἔστιν οὐδενί ποτε, τὸ δὲ κενὸν εἶναι µηδὲν περιωθεῖν τε αὑτὰ ταῦτα εἰς ἄλληλα, τό τε διακρινόµενα καὶ συγκρινόµενα πρὸς τὴν αὑτῶν διαµειβόµενα ἕδραν ἕκαστα ἰέναι πάντα, τούτοις τοῖς παθήµασιν πρὸς ἄλληλα συµπλεχθεῖσιν τεθαυµατουργηµένα τῷ κατὰ τρόπον ζητοῦντι φανήσεται.

Οὐκ οἶδα, τί δόξαν αὐτῷ τὴν τῆς περιώσεως δόξαν ἀντὶ τῆς ὁλκῆς εἵλετο κατὰ τοῦτο µόνον σχεδὸν ἀποστὰς ῾Ιπποκράτους· ὅτι µὲν γὰρ τὸ τῆς ἀναπνοῆς, εἴτ’ ἔργον εἴτε πάθος χρὴ καλεῖν, οὐ γίνεται κατὰ περίωσιν, ᾿Ερασίστρατος ἔδειξεν ἐλέγξας <τὴν τοῦ> ῾Εστιαίου δόξαν·ὅτι δὲ ἐπικαιροτάτη τῶν φυσικῶν δυνάµεων ἡ ὁλκή, δέδεικται µέντοι καὶ διὰ τῆς τῶν φυσικῶν δυνάµεων πραγµατείας εὐθέως κατὰ <τὸ> πρῶτον ὑπόµνηµα, φαίνεται δὲ ἐναργῶς καὶ πρὸ τῆς διὰ µακρῶν λόγων ἀποδείξεως. ἐὰν γάρ τις <εἰς> ὕδωρ καθεὶς αὐλίσκον ἤ τινα κάλαµον εὐθύτρητον ἐξέλκῃ τῷ στόµατι τὸν ἀέρα, συνακολουθήσει τὸ ὕδωρ οὐδεµιᾶς αἰτίας ἑτέρας προηγουµένης τῆς κατὰ τὴν ὁλκὴν ἐνεργείας. ἡµέτερον γοῦν ἐστιν, ὁπότε βουληθείηµεν, περιθεῖσι τὰ χείλη τῷ καλάµῳ τὸ περιεχόµενον ἐν αὐτῷ πρὸς ἡµᾶς αὐτοὺς ἕλκειν. εἰ δὲ οὐκ ἔστι τοῦτο ἡµέτερον ἔργον, οὐκ ἀρχὴν τῆς κινήσεως ἐξ ἡµῶν ἕξει. φαίνεται δὲ καὶ ἡ καρδία, κἂν ἐξαιρεθῇ τοῦ ζῴου, τὴν κίνησιν ἄχρι πολλοῦ διαφυλάττουσα κατά τε τὴν διαστολὴν καὶ τὴν συστολήν. ὥσπερ οὖν ἐν τῇ συστολῇ τὸ περιεχόµενον ἐκθλίβει σαφῶς, οὕτως ἐν τῇ διαστολῇ τῇ πρὸς τὸ κενούµενον ἀκολουθίᾳ τὸ ἀναπληρῶσον τὸ κενούµενον αὑτῆς ἐπισπᾶται.

Фрагменты комментария к «Тимею» Платона^[233]

[76d3-e6] Что касается переплетения сухожилий, кожи и кости на концах пальцев, то там, когда все было перемешано, а смесь высушена, родилась жесткая кожа. Таковы были вспомогательные причины, участвовавшие в ее создании, но самой подлинной из причин была забота о существах, имеющих возникнуть в будущем. Те, кто устроял нас, ведали, что некогда от мужчин народятся женщины, а также и звери и что многие твари по многим причинам ощутят нужду в употреблении ногтей; вот почему уже при самом рождении человечества они наметили их зачатки. Таковы, стало быть, те соображения и замыслы, которыми руководились боги, когда создавали кожу, волосы и ногти на оконечностях членов^[234].

… [Вот как] устроены [эти] части [тела]. В создании ногтей участвует кожа, содержащая их корни, точно таким же образом, как зубы произрастают из десен. При этом очевидно, что ногти произрастают благодаря находящимся под ними кровеносным сосудам. Кроме того, можно предположить, что ногти появились не только из костей, нервов и кожи, но также из мягких тканей, кровеносных сосудов и сухожилий. В «Анатомии» Гиппократа об этом подробно сказано в третьей [части], а также в некоторых других местах.

[76e7-77c5] Теперь все части и члены смертного живого существа срослись в единое целое, которому, однако, по необходимости предстояло жить среди огня и воздуха, а значит, терпеть от них распад и опустошение и потому погибнуть. Но боги пришли ему на помощь: они произрастили некую природу, родственную человеческой, но составленную из иных видов и ощущений и потому являющую собой иной род существ; это были те самые деревья, травы и вообще растения, которые ныне облагорожены трудами земледельцев и служат нашей пользе, но изначально существовали только в виде диких пород, более древних, чем ухоженные. Все, что причастно жизни, по всей справедливости и правде может быть названо живым существом; так, и предмет этого нашего рассуждения причастен третьему виду души, который, согласно сказанному прежде, водворен между грудобрюшной преградой и пупом и притом не имеет в себе ни мнения, ни рассудка, ни ума, а только ощущение удовольствия и боли, а также вожделения. В самом деле, растение проходит свой жизненный путь чисто страдательным образом, оно движется лишь в самом себе и в отношении себя и противостоитвоздействию внешнего движения, пользуясь собственным, так что оно не видит и не понимает своего состояния и природы.

Все, что составляет целое, называется частями, с другой стороны, само целое разделяется на части, в этом же смысле члены (µέρος) живых существ называются частями (µέλος). Здесь невозможно с точностью определить, какому из этих двух значений соответствует каждое из этих названий, однако Платон, разделяя здесь «части» и «члены», считал, что, имея [внешне] одинаковое значение, они тем не менее обозначают разные предметы. В других же случаях слова могут и не передавать заключенного в них смысла, но тогда это не позволит нам приблизиться к науке о вещах (предметах. — Примеч. пер.). Теперь же посмотрим на то, что имел в виду Платон, когда говорил: «Огонь и дух (пневма. — Примеч. пер.) — необходимые составляющие нашей жизни». Существуют четыре первоэлемента, из которых возникает все сущее. Из этого более тяжелыми являются земля и вода, хотя вода и воздух более подвижны, особенно у живых существ. Почти всеми признается, что состоящее из четырех первоэлементов тело нуждается не только в незаметном для чувств вдыхании и выдыхании, но также и в возможности обладать или освободиться от них. Следствием этого является потребность в пище, чтобы постоянно восстанавливать недостаток веществ. Именно для этого боги создали растения. Ранее^[235] нами уже говорилось, что Платон был прав, когда называл растения живыми. В соответствии с существующим мнением жизнь представляет собой начало движения, поэтому если внутри растений существует свой источник движения, мы с уверенностью можем назвать их одушевленными (живыми). Ведь люди любое одушевленное тело называют живым. Вслед за Аристотелем мы можем утверждать, что одушевленному телу необходимо обладать чувствительностью, поэтому мы утверждаем, что даже растения обладают данным свойством. В нашем сочинении «О естественных способностях» мы уже говорили, что растения способны отличать вещества, однородные с ними и из которых они получают питание, от тех, которые могут повредить им, то есть они выбирают подобные им вещества, при этом отвергая чужеродные. Именно поэтому Платон утверждает, что растениям свойственна определенная чувствительность, так как они способны отличать тождественное им самим от того, что не подходит им никаким образом. Сказанного достаточно, чтобы объяснить основные мысли Платона по данному поводу. Остается лишь указать тех^[236], кто считает, что наша душа имеет одну сущность, вмещающую в себя три [потенциальные] способности — разумную, страстную (θῡµοειδής) и желательную (ἐπιθῡµητικόν). Платон в нескольких своих сочинениях, а особенно здесь^[237], о чем мы уже говорили, указывал, что желательная способность души в одинаковой степени присуща всем живым существам и растениям. У [живых существ] она расположена в печени, поэтому мы можем утверждать, что разумная и страстная способности души расположены в других местах. При этом было бы разумным утверждать, что три части души на самом деле являются одной сущностью. Это доказывают даже те, кто считает, что средоточием души является сердце^[238]. Они совершенно обоснованно заявляют о наличии трех основных способностей души. Однако Платон указывает на отличие разумной души от бессознательных [душевных проявлений], таким образом, разум находится в состоянии борьбы с желательной и страстной частями души. Кроме того, иногда разумная часть души прибегает к помощи страстной, чтобы противостоять желательной способности, расположенной в печени. В этой связи он [символически] сравнивает наши души с мифологическими животными, описанными поэтами, такими как Химера, Сцилла и Цербер. Платон очень точно сравнил наши душу с возничим и лошадьми, но это сравнение уступает первому, которое мы можем найти в его сочинении «Государство»^[239], где он описывает наши души как состоящие из сложных частей, в точности так же, как миф описывает нам Химеру. Ранее я уже говорил, где можно найти это место^[240].

Меня не интересуют те мои злополучные судьи, которые, как обычно, смеются над моими словами как над пустой болтовней, насмехаются над ними, смешивают с грязью. Я не обращаю внимание на то, что они считают меня шутом, когда я излагаю учение о трехчастном строении души. Я уже говорил, что разум находится в головном мозге, оттуда он управляет нервами и движениями, а также пятью чувствами. Желательная часть души расположена в печени и отвечает за кровь, вены, а также обладает способностью различать вещества, которые необходимы для питания тела. Страстное начало, находящееся в сердце, следит за артериями, естественной температурой, пульсацией [крови], а также за животной частью души. Платон только указывает на данные виды души, но при этом не говорит о них как о единой сущности. Даже если это и так и сущности души различны, то при этом они все равно присутствуют во внутренних органах, поэтому любому из нас можно считать, что у нас не три души, а три свойства [одной души], поскольку, утверждая обратное, мы выступим против медицины и философии. Кроме того, мы должны сказать, что живое существо управляется тремя свойствами (способностями. — Примеч. пер.), одна из которых расположена в мозге, другая — в сердце, а третья — в печени. Но довольно об этом! Перейдем к тому, о чем говорили в последнее время, рассуждая о растениях и третьей, [животной], части души.

Далее, может показаться, что Платон говорит противоположное тому, о чем он уже сказал. Он доказывает, что растения имеют корни и поэтому неподвижны, так как лишены возможности двигаться (ἐν ἑαυτῷ περὶ αὑτό). Но ранее говорилось о движении, которое можно обозначить как внутренне присущее (οἰκεῖος) растениям. Имеется в виду движение, которое позволяет растениям вырасти из очень маленького семени, при этом стебель тянется вверх, а корни остаются внизу, чтобы питание, получаемое ими из земли, донести до самых последних кончиков ветвей. Таким образом все части [растения] получают развитие. Из всего этого видно, что не подразумевается тот [род] движения, который именуется передвижением, при котором мы меняем свое местоположение и переходим с одного места на другое. Когда Платон говорит о [неподвижности растений], он имеет в виду, что они удерживаются корнями [на одном месте].

Я пришел к этому выводу, изучив копии аттических рукописей, и среди них я нашел фразу [Платона], звучащую следующим образом: «Посредством собственного движения» («διὰ τὸ τῆς ἐξ αὑτοῦ κινήσεως»). Я считаю, что здесь не хватает буквы «ω» (омега) и Платон, на самом деле, написал: «Посредством собственного [движения] во вне себя» («διὰ τὸ τῆς ἔξω ἑαυτοῦ»). Таким образом, говоря, что растения лишены движения, он только имел в виду, что они не могут передвигаться с места на место^[241].

[77c6-9] Итак, все эти породы растительного царства произрастили они, мощные, нам, менее сильным, для пропитания. Затем они же прорубили в самом нашем теле протоки, как прорубают в саду водоотводные каналы, дабы оно орошалось притоком влаги.

Как говорит Платон, боги создали растения, чтобы они питали наше тело, поэтому мы принимаем в пищу плоды или их различные части. Все, что мы проглатываем, мы измельчаем, что делает возможным поступление питательного вещества в вены. Все это напоминает, как вода течет в сады по оросительным каналам. Вода протекает по каналам и впитывается прилегающей почвой. Садовники устанавливают такое расстояние между каналами, чтобы вода, протекающая посередине [участка], могла проникнуть во все его части, находящиеся между каналами.

[77c9-d3] Прежде всего они провели два скрытых протока между кожей и сросшейся с нею плотью — две спинные жилы, соответствующие делению тела на правую и левую стороны…

На примере с оросительными каналами садов Платон описывает систему вен. Он говорит о крупных венах, от которых расходятся [более мелкие], распространяясь по всему телу. Все они расположены внутри организма. Он называет их спинными (νῶτος), так как они расположены вдоль спины. Называя эти сосуды венами, Платон не ошибается, потому что, как мы знаем, древние называли артерии венами. Однако он не совсем прав, когда говорит о разделении тела этими сосудами на правую и левую части. Спинные сосуды различны: одни имеют тонкие стенки и не пульсируют, другие, наоборот, имеют стенки в пять, шесть раз толще и при этом пульсируют. Именно эти сосуды и называются артериями. Кроме того, эти спинные сосуды не располагаются слева или справа, но находятся посередине позвоночного столба, с обеих сторон которого располагаются нервы^[242].

[77d3-6] …эти жилы они направили вниз по обе стороны от позвоночного столба, заключив между ними детородный мозг так, чтобы и он поддерживался в самом цветущем состоянии, и другие части получали равномерный приток легко разливающейся книзу крови.

Платон разделял устаревшее мнение, которого, как кажется, придерживался и Гиппократ, что спинной мозг мог называться еще и детородным. Он считал, что сперма образуется от спинного мозга по мере продвижения к детородным органам человека. Кроме того, Платон считал, что питание мозга осуществляется при помощи кровеносных сосудов, наполняющих его силой. С помощью этих же сосудов происходит постоянное распределение питания между всеми частями организма, точно так же, как вода перетекает из больших каналов в малые. Что же касается выражения «вниз по обе стороны от позвоночного столба», то это также не совсем верно, так как верхние части организма, такие как шея и голова, питаются с помощью вен. На уровне диафрагмы крупная артерия проходит по позвонкам, затем, достигнув конца [позвоночника], она разделяется и проходит сквозь нижние части организма. В той части позвоночника, который выше диафрагмы, данная артерия также проходит по позвонкам, но рядом с ней идет малая вена, задача которой заключается в питании нижней части грудной клетки на уровне последних восьми ребер, которые называются ложными. Верхняя часть позвоночника состоит из первых четырех позвонков грудной клетки, а также включает шейные позвонки, идущие до головы. В этом месте не проходит никакая артерия и вена. Неудивительно, что Платон не знал об этом, ведь я уже говорил, что он не был знаком с анатомией. Впрочем, как и Гомер, написавший следующее: «…он разрезал всю вену, которая идет вдоль спины, доходя до шеи».

[77d6-e6] После этого они разделили жилы в области головы и переплели их таким образом, чтобы концы жил пересекали друг друга в противоположных направлениях; те, которые шли от правой стороны тела, они направили к левой, а те, которые шли от левой, — соответственно к правой. Это было сделано, чтобы голова получила помимо кожи лишнюю связь с туловищем, поскольку она не имеет идущих по кругу до макушки сухожилий.

Некоторые считали, что вены проходят вниз от правой стороны к левой, а расположенные слева идут направо. С этим согласны те, кто проводил вскрытия, при этом они говорят, что здесь окончания [вен] соединяются друг с другом, как, впрочем, и в других частях тела. Более того, Платон, соглашаясь с ними, считает, что соединение вен связано с головой. Он не имел никакого представления о настоящих связях, поэтому не знал, что основные связи соединяются посредством швов, а более слабые образуются с помощью надкостницы черепа, а также кожи, которая здесь более толстая, чем в других частях тела. Это происходит потому, что слишком тонкий слой плоти покрывает голову и отчетливо обтягивает череп. Платон также утверждал, что в голове нет нервов, так как не знал, что там есть «свободные» нервы, а не связанные в систему. Он не имел представления о том, что переплетение вен служит не для того, чтобы распространять по всему телу чувственные ощущения. Платон также не знал, что чувственные ощущения — это последствия нервной работы головного мозга. Впрочем, подобное невежество было свойственно и древним врачам, о чем я уже говорил.

[77e7-78b2] Другая цель состояла в том, чтобы ощущения, исходящие от обеих сторон, отчетливо получало все тело в целом. Затем они начали устраивать водоснабжение таким способом, который станет нам понятнее, если мы наперед согласимся, что все тела, составленные из меньших частиц, непроходимы для больших, между тем как тела, составленные из больших частиц, проходимы для меньших. Поскольку же из всех родов самые малые частицы имеет огонь, значит, он прорывается сквозь воду, землю, воздух, а равно и сквозь все, что состоит из этих трех родов, так что для него нет ничего непроходимого. Если мы это будем иметь в виду применительно к нашей брюшной полости, обнаружится следующее: когда в нее входят яства и напитки, они там и остаются, но воздух и огонь не могут быть ею удержаны, поскольку имеют меньшие сравнительно с нею частицы.

Платон назвал каналами течение крови по венам, он определил это явление по подобию с оросительными каналами. Он также утверждал, что перетекание крови возможно только тогда, когда пневма, соединенная с теплом, проходит через желудок и несет с собой размельченные частицы пищи. Я достаточно ясно изложил основные мысли Платона. Все, что идет далее, очень сложно для понимания и объяснения, поэтому я попытаюсь истолковать каждое слово, а закончив, сделаю общее заключение.

[78b2s] К этим веществам и прибег бог, вознамерившись наладить отток влаги из брюшной полости в жилы.

Говоря слово τούτοις («этим»), он обозначает уже упомянутые вещи — пневму и огонь. Огнем он называет внутреннее тепло, происходящее от первоэлемента, сохраняющего его природу, так как горячее всегда обладает данным качеством из-за преобладания в нем огня.

[78b3s] Он соткал из воздуха и огня особое плетение…

Здесь Платон рассказывает об устройстве рыболовной верши. Это не самое легкое объяснение для того, кто никогда не видел, что она собой представляет. Вообще-то с трудом можно найти тех, кто ее видел. Если некто живет рядом с морем, то у него есть возможность узнать, как устроена рыболовная верша. Наоборот, для тех, кто живет в глубине страны или в горах, вершу можно сравнить только с корзинами, предназначенными для приготовления сыра. Внимательный человек увидит, что эти корзины закрыты снизу, а вверху имеют отверстие. Поэтому мы попытаемся понять, что далее имеется в виду.

[78b4s] …похожее на рыболовную вершу.

Для того чтобы уяснить, что такое рыболовная верша, нам нужно понять, что она ограничена внешними стенками, внутри ее помещается еще одна верша, но уже меньшего размера. Она в точности такой же формы, что и большая. Верши — это полости, создаваемые переплетением веревок. Малая верша, которая находится внутри большой верши и имеет одно с ней основание, соединена с большой веревками. Отверстие малой верши находится не на одном уровне с отверстием большой верши, а несколько ниже, почти у самой нижней стенки. Малых вершей может быть две, они подобны друг другу и обе находятся внутри большой, которую я описал. Чтобы вы смогли лучше понять устройство из вершей, вам надо представить вытянутую сеть, совершенно закрытую с одной стороны и стянутую, с небольшим отверстием, с другой. Внутри большой верши имеется в точности такая же малая сеть с еще меньшим отверстием. Тем самым в верши имеются два отверстия для рыб: одно — в большой, другое — в малой. Рыбы заплывают в большое отверстие и, проплывая дальше от входа, попадают в отверстие малой верши. При этом рыбы разделяются: большие остаются в большой верше, а мелкие попадают в малую. Эти отверстия в вершах Платон называл «полостью» (ἐγκύρτια).

[78b5s] …и у входов имевшее две вставленные воронки…

Платон говорил о том, что одно из отверстий верши раздвоено. Как правило, мы называем раздвоенным ствол дерева, у которого два ствола вырастают из одного. Платон же перенес это название на отверстие одной из малых верш. Поэтому мы думаем, что это отверстие было двойным. Рассуждая в этом месте подобным образом, он (Платон. — Примеч. пер.) сделал свое объяснение еще более запутанным. Мы полагаем, что, скорее всего, Платон имел в виду, что отверстия малых верш находились в верхней части большой. Из этого мы можем заключить, что большая верша включала в себя малые. Тем самым Платон считал, что внешняя часть большой верши может служить для нас образом кожи, покрывающей все тело, а две малые полые верши, содержащиеся в большой, соответствуют внутренним полостям, по моему мнению, животу и грудной клетке. От этих полостей к полости рта поднимаются две трубки. Для большей ясности представим, что во рту нет языка и в ротовую полость подходят две трубки — пищевод из желудка и трахея, проходящая через легкие, находящиеся в полости, соответствующей одной из малых верш. Следствием этого является тот факт, что через одно отверстие происходит дыхание, впускается и выпускается воздух. Пища и питье проходят через второе отверстие и оказываются в желудке. Платон считал, что небольшая часть воздуха все же попадает в желудок через пищевод, а часть питьевой жидкости — в легкие через трахею. Кроме того, как я уже отмечал, название «раздвоенный» вносит еще большую неопределенность в платоновское описание и вызывает споры. Ведь он говорит, что воздух попадает в трахею через двойное отверстие, как через нос, так и через рот, тогда как пища и питье могут попадать в [желудок] только через рот. Те, кто любит ученые диспуты, вполне могут их начать, так как они полагают, что два отверстия малых верш, то есть полости носа и рта, не относятся ни к одной из этих вершей, так как сам рот является единственным отверстием, ведущим как к желудку, так и к легким. Теперь для нас совершенно ясно выражение Платона: «Наши внутренние органы похожи на рыболовецкую вершу», и мы знаем, чему соответствуют малые верши. Сейчас же самое подходящее время обратиться к следующей части произведения.

[78b6] …одна из которых в свой черед разделялась на два рукава; от этих воронок он протянул кругом во все стороны подобия канатиков, доведенные до самых краев плетения…

Подобного этим канатикам невозможно обнаружить в рыболовецкой верши, так как стенки малых верш не скреплены большим количеством канатиков со стенками большой верши. В результате [подобного устройства] все внутреннее пространство большой верши пустое. В человеческом теле все устроено иным образом: вены и артерии тянутся из брюшной полости и легких по всему телу до самых крайних частей тела. Именно эти сосуды Платон сравнивает с канатиками, которые идут от малых верш к основанию большой.

[78b7-c2] …при этом всю внутренность верши он составил из огня, а воронки и оболочку — из воздушных частиц.

Однако Платон говорит, что все это переплетение соответствует верши. Но поскольку она внутри полая, он предполагает, что все внутреннее пространство в большей степени состоит из воздуха, чем из огня. Несомненно, что полость в груди не содержит внутри себя ничего, кроме воздуха. Тем не менее точно не ясно, что имеет в виду Платон под словом κύτος^[243], возможно, он подразумевает под ним слово «воздухообразный» (ἀεροειδής). По-видимому, этим словом Платон желает определить объект, о котором он говорит. Тем не менее это противоречит уже сказанному ранее, поскольку полость состоит из большой и малой верши. Он хочет, чтобы мы представили себе пространство, в котором канатики, [как мы полагаем, их четыре], представляют, по его мнению, артерии и вены. Поэтому нам остается только признать, что слово «κύτος» является плетеной тканью по отношению к большой верше, у которой стенки такие же плетеные. Если в пространстве между большой и малой вершами преобладает огонь, то тогда следует признать, что воздух доминирует за внешней оболочкой [большой вершей]. Мы понимаем под этой оболочкой кожу, которая так же холодна, как и окружающие нас тела. Кожа постоянно взаимодействует с воздухом, поэтому Платон хочет сказать, если я правильно его понял, что внешний воздух, соприкасающийся с этим плетением [верши], сам по себе также является частью внешней оболочки. Однако именно это объяснение не совсем ясно. Если же мы допустим, что на самом деле все так, как мы поняли, то оно прекрасно согласуется с тем, что будет нами сказано и объяснено.

[78c2s] Затем он взял свое изделие и снабдил им то существо, что было им изваяно, а действовал при этом вот как…

Упомянутое им выше «плетение» не существует само по себе, но, приняв его мысль как таковую, мы должны соотнести ее с устройством живого существа.

[78c3-d2] …отверстия воронок он утвердил во рту, поскольку же их было две, то одну из них он вывел через дыхательные пути в легкие, а другую — мимо дыхательных путей в брюшную полость; при этом первую он рассек на две части, проведя к обеим общий проход через отверстия носа, так что, если проход через рот оказывается закрытым, приток воздуха восполняется по другому проходу. Далее, всю оболочку верши он прикрепил вокруг полости тела…

Платон не говорит, что одно из отверстий (воронок. — При-меч. пер.) [малых вершей] переходит в рот, иначе бы он сказал: «рядом с другим во рту». Тем не менее он говорит именно о том, что воронки (отверстия. — Примеч. пер.) существуют вместе. Как я и утверждал, его мысль состоит в следующем. Всего существуют три полости (воронки. — Примеч. пер.): одна из них представляет большую вершу, две остальные являются малыми, переплетение двух малых оказывается во рту. Но поскольку во рту две воронки [малых вершей], то одну из них он опускает вниз через трахею, а другую — в брюшную полость вдоль бронхов. Как уже было сказано, существуют два отверстия, но одно из них раздваивается и ведет к носу. Почему же в таком случае Платон использует слово «общий»? Далее он так объясняет это: «…если проход через рот оказывается закрытым, поток воздуха может проходить по другому проходу». Таким образом, «малая верша» дыхания раздваивается на два канала для воздуха: один идет через рот, другой — через нос. Если воздух по какой-либо причине не может идти через рот, то носовой канал может впускать его. Далее Платон рассуждает о малых вершах, которые он называет «огненными лучами» по преобладающему в них первоэлементу [огню].

[78d2-79a4]…и устроил так, чтобы все это попеременно то втекало в воронки — притом мягко, ибо последние состоят из воздуха, — то вытекало из воронок, при этом плетение утопало бы в глубине тела, которое пористо, а затем сызнова выходило наружу, между тем как огнистые лучи, заключенные в теле, следовали бы за движением воздуха в том и другом направлении. Все это должно непрестанно продолжаться, пока не распадутся жизненные связи смертного существа; и мы беремся утверждать, что именно это учредитель имен нарек вдыханием и выдыханием. Благодаря всей этой череде действий и состояний орошаемое и охлаждаемое тело наше получает питание и жизнь, ибо всякий раз, как дыхание совершает свой путь внутрь и наружу, сопряженный с ним внутренний огонь следует за ним, вновь и вновь проходит через брюшную полость, охватывает находящиеся там еду и питье, разрушает их, разнимая на малые доли, затем гонит по тем порам, сквозь которые проходит сам, направляя их в жилы, как воду из родника направляют в протоки, и таким образом понуждает струиться через тело, словно по водоносному рву, струи, текущие по жилам.

Напомним, что согласно Платону, необходимо представить себе, что вся большая верша есть внешняя оболочка тела, постоянно взаимодействующая с внешним воздухом. Внутри себя она содержит два сосуда, наполненных воздухом и напоминающих малые верши. Одна из них находится в брюшной полости, а другая — в груди. Все пространство между большой и малыми вершами наполнено огненными лучами, проходящими вдоль артерий и вен, а сами полости вершей служат для движения изнутри наружу и снаружи внутрь. Поэтому Платон утверждает, что существуют два противоположных движения в двух малых вершах. Одно направлено к внешнему воздуху, а другое, соответственно, от внешнего воздуха внутрь. Затем Платон объясняет нам, каким образом реализуются эти движения и почему они не прекращаются, пока тело живет. Подводя итоги своим мыслям, он утверждает, что двойное движение создает двойное дыхание и двойное распределение питания. Я же называю дыхание функцией, состоящей из вдыхания и выдыхания, и в этом я согласен со всеми врачами, что есть три положения: первое — это движение внутрь, второе — движение наружу, а третье выступает как результат этих движений. Итак, первый род движения — это «вдыхание», второе — «выдыхание», а само дыхание есть следствие этих движений. Платон вдох называет дыханием и говорит, что воздух проходит через трахею и, очевидно, попадает в брюшную полость. Он считает, что движение воздуха наружу и внутрь происходит в полости внутри большой верши и находящихся там малых верш. Когда пища и питье попадают внутрь, то они сдавливаются и измельчаются на части^[244], после чего с помощью переплетений [сосудов] они распределяются по всему телу жаром и пневмой (θερµασίᾳ καὶ τῷ πνεύµατι). Этот процесс врачи называют распределением по телу питания, которое поступает во все части тела через артерии и вены. Затем Платон утверждает, что в этом заключается причина двойного движения пневмы и жара.

[79a5-c7] Но рассмотрим еще раз причины, по которым устройство дыхания возникло именно таким, каким остается поныне. Дело обстоит следующим образом. Поскольку не существует пустоты, куда могло бы устремиться движущееся тело, а выдыхаемый нами воздух движется наружу, для всякого должно быть ясно, что идет он отнюдь не в пустоту, но выталкивает со своего места соседний воздух; тот в свою очередь гонит с места воздух, который окажется рядом, а тот передает толчок дальше, так что весь окружающий воздух оказывается перемещенным в то место, откуда вышло дыхание, а войдя туда и наполнив эту полость, воздух следует по тому же пути. Все это происходит одновременно, как поворот колеса, ведь пустоты не существует. Поэтому пространство груди и легких, откуда вышло дыхание, снова наполняется обступившим тело воздухом, который погружается в поры плоти и совершает свой круговорот; когда же этот воздух обращается вспять и идет сквозь тело наружу, он в свою очередь становится виновником кругового толчка, загоняющего дыхание в проходы рта и ноздрей.

В этом месте Платон еще не объясняет первую причину дыхания. Обозначив ее, затем он говорит: «Подобает предположить, что первая причина этого следующая». Как называется учение, которое он именовал «круговым толчком» и благодаря которому, по его мнению, осуществляются дыхание и испарение? Как мы уже сказали, мы подразумеваем под дыханием совокупность вдоха и выдоха, когда эти движения осуществляются через рот. Но когда мы говорим о движении воздуха, проникающего через все тело, то это мы называем «испарением». Как утверждает Платон, эти движения осуществляются посредством «кругового толчка» следующим образом: так как мы выдыхаем воздух через рот, он, выходя наружу, покидает малые полости [верши] и придает воздуху, находящемуся снаружи, толчок. Внешний воздух под влиянием этого толчка попадает вглубь тела, заполняя пространство, которое остается после выдыхаемого воздуха. Поскольку жар и пневма также снова находятся в состоянии движения, то они выходят наружу через кожу, благодаря чему внешний воздух, в свою очередь, получает толчок и направляется внутрь через рот. Вот этот процесс врачи и называют «вдыханием», но не «дыханием». По мнению Платона, толчок происходит по причине пустоты, вернее потому, что никакое пространство не может быть пустым. Если что-то опустошается, то находящееся рядом заполняет оставленное пространство. Эрасистрат обычно называет это явление «замещение по мере опустошения».

[79c7-e9] Следует предположить, что начало всего этого имеет вот какую причину: всякое живое существо обладает очень большим внутренним теплом в крови и в жилах, являющих собою как бы источник телесного огня; именно его мы уподобляли плетению нашей верши, когда говорили, что внутренняя ее часть соткана целиком из огня, в то время как внешние части — из воздуха. Между тем должно признать, что все горячее от природы стремится наружу, в соответствующее ему по природе место; поскольку же у него есть лишь два выхода, один из которых ведет наружу сквозь тело, а другой через рот и ноздри, то стоит горячему устремиться в какой-либо один выход, как оно круговым толчком гонит воздух в другой, причем вдавленный [воздух] попадает в огонь и разогревается, а вышедший — охлаждается. И вот когда соотношение теплоты изменится и [воздух] станет более горячим у другого выхода, он в свою очередь сильнее устремится туда, куда повлечет его природа, а круговой толчок погонит [воздух] к противоположному выходу. Бесконечная череда этих действий и противодействий образует круговорот, направленный то туда, то сюда, который и дал начало входу и выходу.

Платон ясно показывает, что, по его мнению, в глубине [тела] находится пространство, которое тоже можно обозначить как большая верша, и ее он называет неким источником огня. Этот жар, как он думает, поднимается к тому, что имеет родственную ему природу. Если жар, находящийся в венах, выходит вперед через рот, то его содержание уменьшается во внутренних воздушных полостях [малых вершах]. В то же время внешний воздух, посредством кругового толчка, попадая внутрь, нагревается огнем, а то, что выходит, наоборот, охлаждается. В результате получается, что нагреваемое поднимается к тому, что имеет родственную природу, поэтому воздух, содержащийся во внутренних полостях, выходит следом через внешнюю оболочку. В свою очередь, за ним следует воздух, находящийся между внутренними полостями [малыми вершами] и ртом. Наконец, идет воздух снаружи, который движется круговым толчком вокруг того воздуха, который выходит, так как нет пустого пространства, которое могло бы вместить воздух, выходящий из тела. Соответственно, этот воздух придает движение тому, который находится рядом, а этот последний под влиянием данного толчка перемещается в место, откуда уже вышел предыдущий воздух, и заполняет его. Следовательно, движение не является в точности круговым, оно не возвращается в одну и ту же точку, тем не менее, по мысли самого Платона, это движение постоянно возобновляется. Поэтому учение Платона отличается от учения Гестия из Академии, а также от мнения Эрасистрата, утверждавшего, что воздух движется по идеальному кругу и всегда возвращается одним и тем же способом в одну и ту же точку. Напротив, Платон утверждает, что движение идет не по одному и тому же кругу, а скорее по полуокружностям, которые движутся навстречу друг другу.

[79e10-80c8] Здесь же следует искать объяснение тому, что происходит, когда ставят банки, а равно и при глотании или при метании предметов — несутся ли они высоко над землей или по ее поверхности. Сюда относятся также звуки, которые в зависимости от своей быстроты или медленности представляются высокими или низкими, причем иногда они несозвучны между собой, ибо производимое ими в нас движение лишено подобия, иногда же, напротив, дают созвучие благодаря согласованности движения. Все дело в том, что, когда более медленные звуки настигают движения более быстрых, ранее дошедших до нашего слуха, те оказываются уже обессилевшими, а их движения — подобными движениям, которые вносят при своем запоздалом прибытии более медленные звуки; таким образом, последние не становятся причиной разлада, но вместо этого начало медленного и конец быстрого движения уподобляются друг другу, и так возникает единое состояние, в котором высокое и низкое звучания смешаны. При этом неразумные получают удовольствие, а разумные — светлую радость от того, что и смертные движения через подражание причастны божественной гармонии. Подобным образом следует объяснять также все, что случается при струении вод и падении молний, а равно и пресловутое притяжение, будто бы исходящее от янтарей и гераклейских камней. На деле ничто не обладает притяжением, но по причине отсутствия пустоты все вещи передают друг другу круговой толчок, то разделяясь при этом, то сплачиваясь и постоянно меняясь местами; в переплетениях всех этих состояний истинному исследователю природы и откроются причины всего чудесного.

Я не знаю, что побудило Платона остановить свой выбор на учении о «круговом толчке», а не на учении о «притяжении», кроме, может быть, мнения Гиппократа. Дыхание не может быть действием или движением с помощью «кругового толчка», это еще доказал Эрасистрат, опровергнув мнение Гестия. В первой книге моего сочинения «О естественных способностях» я доказываю, что «притяжение» является главной из способностей [дыхания], для утверждения этого не надо пространных рассуждений. Если кто-то, опустив в воду тонкую трубку или тростинку, полую внутри, втянет ртом воздух, то за ним сразу последует вода, ведомая не какой-то иной причиной, а только силой втягивания (притяжения). Это действие зависит от нашего желания, если мы захотим, то, охватив губами тростинку, втянем то, что в ней находится. Если же мы не будем совершать никакого действия, то и не будет никакого движения. Точно так же сердце, любым способом извлеченное из тела, еще долгое время продолжает сокращаться и разжиматься. Сердце, сокращаясь, выдавливает то, что в нем содержится, этим доказывается действие закона постепенного замещения пустоты, по которому образовавшееся пустое пространство заполняется.

Комментарий

Во вступительной статье мы подробно рассмотрели классификацию заболеваний, предложенную Платоном. Для удобства дальнейшего изложения напомним о ней читателю. Первая группа болезней, по мнению Платона, является следствием расстройства равновесия четырех первоэлементов — земли, воздуха, огня и воды. Вторая группа связана с нарушениями питания частей тела, а третья определяется нарушением процесса дыхания, которое может осуществляться как через легкие, так и специальные поры в коже^[245]. Гален следующим образом комментирует эту точку зрения: «Теперь же посмотрим на то, что имел в виду Платон, когда говорил: “Огонь и дух (пневма) — необходимые составляющие нашей жизни”. Существуют четыре первоэлемента, из которых возникает все сущее. Из этого более тяжелыми являются земля и вода, хотя вода и воздух более подвижны, особенно у живых существ. Почти всеми признается, что состоящее из четырех первоэлементов тело нуждается не только в незаметном для чувств вдыхании и выдыхании, но также и в возможности обладать или освободиться от них. Следствием этого является потребность в пище, чтобы постоянно восстанавливать недостаток веществ» (Фр. комм. к 76е7-77с5).

Гален говорит о том, что первоэлементы не только составляют человеческое тело, подобно исходному «строительному материалу», но и служат цели придания организму материальной жизненной силы, оказывая влияние на функционирование целостной системы человеческого тела посредством обмена веществ. В измельченном виде, в качестве пищи, первоэлементы поступают в организм извне, усваиваются в необходимом количестве или выводятся в случае избытка. Для поддержания процессов жизнедеятельности тело также нуждается в воздухе, который невидимо для органов чувств проникает внутрь него. Показывая, что Вселенная обнаруживает в себе ясные свидетельства рационального целеполагания всякой структуры и функции, Платон приходит к осмыслению космологии в соответствии с деятельностью Высшего Разума. Натурфилософия Платона близка позиции Гиппократа в отношении понимания устройства человеческого организма: оба мыслителя отвергают элементы мистицизма и скептицизма в объяснении вопросов здоровья и болезни. Понятно, что этическая дискуссия занимает Платона гораздо больше, чем медицина и физика, ему важно оспорить право софистов на изменение моральных принципов в соответствии с личными желаниями. Софисты с их скептическим подходом к универсальным вопросам философии являются не только оппонентами Платона в области этики, но и противниками Гиппократа в натурфилософской дискуссии. Платон прекрасно понимает универсальный характер рассматриваемых вопросов, именно поэтому в «Тимее» он считает необходимым четко обозначить место первоэлементов в общей натурфилософской системе.

У Платона первоэлементы фактически теряют свое значение как сакральные первоначала, превращаясь в простой строительный материал: в «Тимее» используется аналогия с буквами и слогами, из которых по соответствующим правилам складываются слова и предложения. Демиург при построении мира, подобно архитектору, реализует определенный замысел, для которого ему нужны соответствующие материалы. Математические описания баланса первоэлементов, следующие далее, явно обнаруживают влияние пифагорейцев^[246].

Платон подробно останавливается в «Тимее» на сущностном устройстве четырех первоэлементов. Он обращает внимание на то, что все они составлены из треугольников, точнее имеют треугольные грани. Эта внутренняя сложная структура, считает Платон, позволяет «многогранным» частицам при некоторых условиях рассыпаться и превращаться в другие первоэлементы. Два базовых элемента физики Платона кажутся нам важными для медицины: во-первых, первоэлементы могут превращаться один в другой, меняя свои сущностные характеристики; во-вторых, описание этих характеристик осуществляется языком математики. Первый принцип позволяет представить организм как динамическую систему, описав обмен веществ на языке круговорота первоэлементов, питающих ткани тела. Второй постулат делает возможным представить анатомические и физиологические процессы в форме непротиворечивых геометрических моделей. Ведь совершенно ясно: человек растет, стареет и умирает, и эти состояния требуют оценочного аппарата. Очевидно, что взаимоотношения первоэлементов могут представить процессы динамических изменений в организме на основе количественного подхода. Здесь вновь идеи Платона соответствуют логике Гиппократа, для которого здоровье и болезнь — количественные категории, осмысленные через логику «красиса», то есть смешения начал. Из текстов Галена ясно следует, что именно эти принципы оценки базовых понятий медицины он унаследовал от Гиппократа и Платона.

Текст диалога «Тимей» раскрывает подход Платона к описанию функциональных процессов в организме: так, элемент «огонь», существующий в форме наиболее мелких, всепроникающих частиц, как бы разрезает своим тетраэдром сцепления первоэлементов, на которые распадаются в желудке измельченные продукты питания. Подобная картина процесса пищеварения позволяет объяснить переваривание пищи с помощью универсального представления о физике первоэлементов. Нетрудно заметить, что эти взгляды оказали серьезное влияние на представления Галена о пищеварении.

Математические аналогии требуются Платону уже для описания самого акта творения вселенной Демиургом^[247]. С самого начала подчеркивается подчиненный, вторичный характер первоэлементов в космологии Платона: Демиург приводит их к определенному порядку, описываемому с помощью геометрических форм и чисел. Вселенная в космологии Платона представлена с помощью трехмерной системы координат. Соответственно, частицы каждого строительного элемента должны быть сформированы Высшим разумом в определенной математической форме, существовать в упорядоченном физическом мире, изменяться и взаимодействовать друг с другом целесообразно — в соответствии с полагаемыми Богом в основу творения законами функционирования природных тел. Таким образом, главным становится телеологический принцип, столь плодотворно определяющий дальнейшее развитие естествознания в целом и медицины в частности. Здесь Платон оспаривает базовые принципы атомизма, столь импонировавшие многим софистам: механистически случайный характер движения атомов и их полиформизм. О значении полемики с атомистами для целостного восприятия учения Галена мы уже упоминали. Мы отмечали влияние представлений Филистиона и Эмпедокла на взгляды Платона о функционировании человеческого организма^[248]. Однако Платон решительно расходится с Эмпедоклом в главном, располагая в головном мозге центр разумной деятельности — высшего управления функциями тела. Платон предлагает идею единой, но трехчастно устроенной души человека, в которой бессмертна лишь ее высшая, разумная часть. Именно она, по мысли Платона, управляет произвольными, то есть сознательными, движениями частей тела (Фр. к комм. 76е7-77с5).

С медицинской точки зрения крайне важным является тезис о возможной трансформации первоэлементов, что, в свою очередь, обусловливает взгляд на человеческое тело как на динамическую систему, условно стабильную в ее нормальном состоянии. Разница в строении органов и тканей, по мнению Платона, заключается только в разной пропорции первоэлементов. Главную роль здесь играет телеологический принцип, столь плодотворно определяющий дальнейшее развитие естествознания, в том числе и медицины. Мы неоднократно обращали внимание читателя на его основополагающее значение для системы Галена.

В диалоге «Тимей» рассуждения об анатомическом устройстве человеческого тела и акте его создания тесно связаны с учением о природе души. Платон помещал высшую, бессмертную часть души в головной мозг, хотя и не имел эмпирических свидетельств, подтверждающих правильность его предположения. По мнению Дж. Лонгригга, Платон стремился отделить эту часть души от смешения с плотью, в которой располагаются и ее низшие части^[249]. Гален комментирует это представление Платона в своей работе «О зависимости свойств души от темпераментов тела»: «Итак, поскольку существуют три части души, то Платон желает показать, где они находятся. Одна из них обнаруживается в печени, другая — в сердце, а третья — в головном мозге. Причем, как кажется,Платон был убежден, что из этих частей только разумная часть бессмертна»^[250]. Из этого следует и важное анатомическое замечание о роли шеи, которая физически отделяет голову от остальных частей тела с их физиологическими процессами, как бы «загрязняющими божественное» и разумное в человеке. Это базовое представление определяет отличие системы Платона от представлений Эмпедокла, который утверждал, что душа происходит из крови. Она же (находящаяся в районе сердца), по мнению Эмпедокла, служит местом расположения мыслей и чувств человека. Таким образом, интеллект и общие способности зависят от пропорций смешения элементов в крови в результате переваривания пищи. Вместе с тем физиологически необходимый процесс пищеварения сопровождается наибольшим загрязнением (не все поступающие с пищей элементы полезны и усваиваются), что несовместимо с процессами высшего, духовного порядка. Для Платона важны естественные критерии, с помощью которых постигается истинная сущность вещей, а в медицине таковой является вопрос о появлении жизни. Соответствующие физиологические процессы Платон также связывает с божественным началом, определяя, например, семенную жидкость как субстанцию мозга. Платона отличает стремление к системным рациональным обобщениям, непротиворечивой теории — отсюда и математические объяснения телеологической гармонии.

В свою очередь, в трактовке основных физиологических процессов Платон обнаруживает мало разногласий с системой Эмпедокла: их взгляды на пищеварение, описание систем дыхания и кровообращения весьма схожи. Однако описание их творения и принципов функционирования у Платона полностью построено на телеологическом принципе. Мы встречаем характеристику сердца как «узла вен» и «фонтана крови», рассказ о разделяющемся сплетении сосудов, распространяющихся по всему телу, с указанием целеполагания этого распределения — доставлять с кровью питание всем тканям и органам человеческого тела («Тимей», 70b). Гален следующим образом комментирует аналогии, возникающие в связи с этим описанием: «На примере с оросительными каналами садов Платон описывает систему вен. Он говорит о крупных венах, от которых расходятся [более мелкие], распространяясь по всему телу. Все они расположены внутри организма. Он называет их спинными (νῶτος), так как они расположены вдоль спины. Называя эти сосуды венами, Платон не ошибается, потому что, как мы знаем, древние называли артерии венами. Однако он не совсем прав, когда говорит о разделении тела этими сосудами на правую и левую части. Спинные сосуды различны: одни имеют тонкие стенки и не пульсируют, другие, наоборот, имеют стенки в пять, шесть раз толще и при этом пульсируют. Именно эти сосуды и называются артериями. Кроме того, эти спинные сосуды не располагаются слева или справа, но находятся посередине позвоночного столба, с обеих сторон которого располагаются нервы» (Фр. к комм. 77с9-d3).

В своем труде «О назначении частей человеческого тела»^[251] Гален утверждает, что Герофил первым установил отношение между артериями и венами, а также обратил внимание на толщину их стенок. Как указывает Гален в комментарии к «Тимею», Платон, вслед за древними авторами, не видел разницы между артериями и венами, считая, что все сосуды одинаковы. Гален также развивает идею Платона, считавшего, что сосуды, расположенные вдоль позвоночного столба, были созданы удвоенными из-за разделения тела на две части в процессе творения (Фр. комм. к 77с9-d3). Гален полагал, что врачи-гиппократики именовали артерии венами, прекрасно зная отличия этих сосудов друг от друга. Слово «φλέψ» (вена) помимо своего основного значения — кровеносного сосуда еще обозначало «канал», «подпочвенный проток». Именно поэтому столь органична аналогия между кровеносной системой и сетью оросительных каналов, используемая Платоном^[252]. По его мнению, кровь приводится в движение по оросительной системе сосудов силой, вызываемой естественным движением внутреннего огня, придающего окружающему воздуху «круговой толчок». Именно токи воздуха и огня создают механизм дыхания, а легкие это движение поддерживают своими сокращениями. Эта точка зрения позднее критиковалась Галеном: «Я не знаю, что побудило Платона остановить свой выбор на учении о “круговом толчке”, а не на учении о “притяжении”, кроме, может быть, мнения Гиппократа. Дыхание не может быть действием или движением с помощью “кругового толчка”, это еще доказал Эрасистрат, опровергнув мнение Гестия» (Фр. к комм. 79e10-80c8).

Крайне интересна модель физиологии человеческого тела, предлагаемая Платоном. Части тела, в структуре которых превалируют более мелкие элементы, непроницаемы для крупных. Напротив, анатомические образования, в основном состоящие из более крупных по размеру первоначал, проницаемы для идеальных тел, меньших по размеру. Мельчайшим является тетраэдр первоэлемента огня, чуть крупнее — октаэдр воздуха, соответственно, они проникают всюду — именно так реализуются универсальные функции поддержания «внутреннего тепла» и дыхания, необходимого для охлаждения и осуществляющегося через легкие и через кожу. Эту проникающую способность огня и воздуха, созданную Богом для физической реализации основополагающих физиологических процессов, Платон иллюстрирует с помощью «верши» — ловушки для рыб, представляющей собой плетеную корзину из тростника с широким отверстием в верхней части, но имеющую непосредственно под этим отверстием конус, который простирается внутрь и вниз, образуя узкий внутренний вход, затрудняющий путь обратно для пойманной рыбы.

В своих комментариях к диалогу «Тимей» Гален уделяет значительное внимание функциональным объяснениям модели, предложенной Платоном (Фр. комм. к 78d2-79a4). Организм человека механистически может быть представлен в виде верши, особой конструкции, состоящей из двух внутренних камер, наложенных друг на друга. Внешняя, первая сеть создается Демиургом из элементов воздуха, внутренняя — из огня, на входе в вершу образуется не одна, а две воронки, причем одна из них раздвоенная. Таким образом, обозначаются отверстия для попадания в организм воздуха и пищи. Раздвоение дыхательной воронки соответствует входу воздуха через нос и рот — иначе дыхание было бы невозможно при употреблении пищи. Удлинение нижних частей двух верхних воронок означает формирование пищевода и трахеи с бронхами. Внутри большой верши находятся малые, вход в которые осуществляется через воронки: одна малая верша соответствует легким, и попасть в нее можно через трахею и бронхи, другая — желудку или, вернее, пищеварительной системе. Пространство между большой и малой вершами следует представлять как собственно плоть — мышечную ткань, пронизанную кровеносными сосудами.

Гален поясняет, что внутренний «огонь» (или внутреннее тепло) является основополагающим источником энергии физиологических процессов. Даже красный цвет крови обусловлен действием этого «огня». Необходимость постоянного питания тканей и органов человеческого тела объясняется потерями питательных веществ в процессе жизнедеятельности. Эта потеря вызывается в том числе и внешними атаками потоков элементов, существующих вне человеческого тела. Обратим внимание на замечание Галена о «двойном дыхании» и напомним, что в современной физиологии обмену веществ через кожу придается огромное значение, и выражение «кожное дыхание» с позиции современной медицины звучит вполне научно. Комментарий Галена позволяет более четко осмыслить представленную в «Тимее» концепцию «верши» именно как части медицинской теории. Гален в наибольшей мере развил и в практическом плане раскрыл основополагающие идеи Платона в отношении медицины. Именно рассуждения Галена помогают нам выявить гносеологическое значение идей Платона.

Процесс дыхания постоянно поддерживает колеблющуюся энергию внутреннего «огня», что, в свою очередь, обеспечивает энергию процесса пищеварения. Под влиянием внутреннего тепла происходит переваривание пищи в желудке — физика этого процесса становится вполне ясной, если рассматривать ее как сочетание стимулирующего воздействия внутреннего тепла и механического движения мельчайших частиц огня. Та же энергия обеспечивает движение по венам крови, сформированной из частиц пищи. Дыхательная функция осуществляется по принципу «круговой тяги», когда под давлением выхода смещается окружающий воздух и последовательно, передавая это принудительное воздействие, создает круговорот движения, в том числе попадая в организм через поры в плоти. Платон считал, что у дыхания есть особая цель — измельчение и распределение питательных веществ, хотя он нигде не объясняет, как он видит анатомические взаимосвязи двух верш в том, что касается циркуляции по венам крови, содержащей элементы питания тканей. Платон утверждает, что легкие были созданы для охлаждения сердца, а воздух попадает внутрь прохладным и впоследствии нагревается. Предполагается, что назад он также выходит через поры, нагретые внутренним «огнем». Гален справедливо подмечает, что дыхание представляет собой обмен воздухом с окружающей средой в виде серии полуоборотов в противоположных направлениях, в соответствии с ритмическими изменениями потоков воздуха. Он поясняет, что внутренний «огонь» (или внутреннее тепло) является основополагающим источником энергии физиологических процессов. Даже красный цвет крови объясняется действием этого «огня». Необходимость постоянного питания тканей и органов человеческого тела объясняется потерями питательных веществ в процессе жизнедеятельности. Эта потеря вызывается внешними атаками потоков элементов, существующих вне пределов человеческого тела.

Платон рассуждает о топографии человеческого тела, состоящего из полостей, в которых располагаются органы по степени их значимости (в связи с местоположениями различных частей души), что позволяет определить специфическую особенность каждого и выявить закономерность их взаимодействия как целого^[253]. Он иллюстрирует дуальность строения и устройства человеческого тела, что проявляется в функциональных особенностях его органов, которые находятся в постоянном движении: с одной стороны, целесообразное функционирование, т. е. стремление к здоровью, а с другой — постоянная угроза возникновения «беспорядка» (болезни). Дуальность устройства человеческого организма проявляется и в движениях элементов внутри сложной системы верши в виде сочетания потока и противотока (т. е. движение в противоположных направлениях) (Фр. комм. к 78d2-79a4).

В основе учения Платона об устройстве природы человека лежит представление о трехчастной природе его души. Главная функция высшей, разумной части души — интеллект и управление произвольными движениями человеческого тела, сходными с движениями интеллекта и влияющими на сохранение порядка элементов, принципов закономерности их движения и, как следствие, на сохранение здоровья. Свойством разумной части души является ее бессмертие, соответственно, состояние физической смерти человека описывается через разъединение бессмертной части души и тела, завершающееся смертью, которая дефинитивно понимается как агония, отделение высшей, бессмертной части души от плоти. Гален, вслед за Платоном, утверждает, «что разум находится в головном мозге, оттуда он управляет нервами и движениями, а также пятью чувствами. Желательная часть души расположена в печени и отвечает за кровь, вены, а также обладает способностью различать вещества, которые необходимы для питания тела. Страстное начало, находящееся в сердце, следит за артериями, естественной температурой, пульсацией [крови], а также за животной частью души» (Фр. комм. к 76е7-77с5). Идея Платона о трехчастной природе человеческой души оказалась исключительно плодотворной для развития медицины. Закрепившееся в историографии именование ее частей «животной» и «растительной» (в качестве синонимов терминам «страстная» и «желательная») глубоко не случайно. Платон указывает (а Гален в своем комментарии подчеркивает это утверждение) на единство творения живого: животные и растения обладают соответствующими низшими частями души, которые великий философ считает смертными. Животные обладают двумя — страстной и желательной — частями души, а растения — только одной, низшей («желательной») ее частью. Наличие двух частей души объясняет их сходство с человеком: вещество их структуры устроено из тех же первоэлементов и является одушевленным. Таким образом, в системе Платона решается задача демаркации того, что в современной науке называется органическими и неорганическими структурами. Это подтверждается и эмпирически: весь материальный мир состоит из одних и тех же первоэлементов, но человек не может употреблять в пищу^[254], например, фрагменты вулканической лавы или песка, а мясо животных и растения — может. Решение этого вопроса становится возможным в рамках теории Платона, который наделяет животных и растения низшими частями души, которые определяют возможность использования сходных веществ для питания тканей человеческого тела. Комментируя Платона, Гален отмечает, что его предшественник «указывал, что желательная способность души в одинаковой степени присуща всем живым существам и растениям» (Фр. комм. к 76е7-77с5).

Представление о единстве творения и функционирования всех живых организмов, характерное для системы Платона, существенно для истории медицины. Эти идеи впоследствии определили взгляды Галена на взаимоотношения духовного и телесного в контексте понимания их единства в здоровье и болезни. Идеал такого единства — гармония и равновесие физического состояния тела (изменяемого по своей природе и в конечном счете смертного) и души, имеющей в своей высшей части бессмертную, нематериальную природу. Единство духовного и телесного не может быть формальным, оно должно иметь субстанциональный, сущностный характер, на что указал в своем комментарии Гален: «Остается лишь указать тех, кто считает, что наша душа имеет одну сущность, вмещающую в себя три [потенциальные] способности — разумную, страстную (θῡµοειδής) и желательную (ἐπιθῡµητικόν)… При этом было бы разумным утверждать, что три части души на самом деле являются одной сущностью. …Платон указывает на отличие разумной души от бессознательных [душевных проявлений], таким образом, разум находится в состоянии борьбы с желательной и страстной частями души. Кроме того, иногда разумная часть души прибегает к помощи страстной, чтобы противостоять желательной способности… Платон только указывает на данные виды души, но при этом не говорит о них как о единой сущности. Даже если это и так и сущности души различны, то при этом они все равно присутствуют во внутренних органах, поэтому любому из нас можно считать, что у нас не три души, а три свойства [одной души]» (Фр. комм. к 76е7-77с5).

Историческое развитие идеи Платона о единстве духовного и телесного привело к появлению современной концепции психосоматической целостности человеческого организма. В свете этого подробного описания взглядов Платона на анатомию и физиологию человека становятся понятны предлагаемые им три группы развития заболевания. Психосоматическая целостность имеет свое физическое объяснение: части души, располагающиеся в соответствующих органах, тесно связаны с ними, поэтому процессы старения и деградации плоти затрагивают и духовную жизнь человека. Воспаление ткани мозга, являющееся причиной угрожающих жизни заболеваний, опасно именно потому, что в этом случае ослабевают связи между субстанцией высшей, бессмертной части трехсоставной души человека и ее вместилищем — головным мозгом. Эпилепсию Платон не считает чем-то сверхъестественным и разделяет мнение Гиппократа по этому поводу, иронизируя над названием «священная болезнь», указывая на его уместность лишь только в той степени, в какой священной субстанцией является поражаемое ею вещество головного мозга. Сакральность в данном случае определяется значимостью явления, ведь телесная смерть означает акт окончательного разобщения бессмертной части души и тела. Здесь четко определяется смертность вместе с плотью низших частей души (страстной и чувственной). Интересно, что у Галена мы видим эти идеи Платона в развитии: низшие части души представляются ему субстантивно сходными с устройством тех органов, в которых они локализуются.

Галену определенно импонирует стремление Платона к системным рациональным обобщениям, непротиворечивой теории — отсюда и геометрические объяснения телеологической гармонии. Представленный нами текст сохранившихся фрагментов комментария Галена к диалогу Платона «Тимей» раскрывает суть медицинских взглядов Платона. Этот источник помогает понять значение теории Платона для дальнейшего развития рациональной медицины античности. Ранее мы неоднократно подчеркивали преемственность основ теоретико-практической системы Галена по отношению к философии Платона. Теперь мы имеем возможность оценить эту глубокую взаимосвязь с помощью собственных комментариев великого врача.

Примечания

1

Гален К. О назначении частей человеческого тела / Под ред. В.Н. Терновского. М.: Издательство «Медицина», 1971. 554 с.

(обратно)

2

Кун Т. После структуры научных революций. М.: АСТ, Харвест, 2014. С. 73–132.

(обратно)

3

Например, П. Фейерабенда, Х. Патнэма и др.

(обратно)

4

Поппер К. Предположения и опровержения: Рост научного знания. М.: АСТ, 2008. 638 с.

(обратно)

5

Например, автор этих строк придерживается данного мнения применительно к некоторым клиническим случаям, описанным в работе Галена «О вскрытии вен, против последователей Эрасистрата, живущих в Риме». См.: Гален. Сочинения. Том I / Общ. ред., вступ. ст. и комм. Д.А. Балалыкина. М.: Весть, 2014. С. 392–461.

(обратно)

6

Одним из наиболее авторитетных современных исследователей этой проблемы является наш друг и коллега A. Каренберг. См.: Каренберг A. Кровь, флегма и дух: Гален об инсульте // История медицины. 2015. Т. 2. № 2. С. 207–216; Karenberg A., Moog F.P. Die Apoplexie im medizinischen Schrifttum der Antike // Fortschritte der Neurologie Psychiatrie. 1997. Vol. 65. P. 489–503.

(обратно)

7

Понятия «дух» (в отношении «жизненного», «животного» и «растительного») и «пневма» в определенном смысле синонимичны. «Пневма» — понятие более широкое, ведь она находится не только внутри человеческого тела, но и в окружающей его среде. При осуществлении функции дыхания пневма через воздухоносные пути и кожу попадает внутрь организма человека. Там пневма циркулирует в форме трех своих разновидностей, иначе именуемых «духами», которые функционально разнятся и образовываются в различных органах в соответствии с локализацией трех составляющих человеческой души. В историографии сложилась традиция предпочтения понятия «дух» термину «пневма» в отношении трех видов эндогенной пневмы. Поэтому мы охотнее используем словосочетание «животный дух», «жизненный дух» и «растительный дух» по отношению к пневме внутри тела (подробнее см.: Балалыкин Д.А. Первая книга трактата Галена «О доктринах Гиппократа и Платона» // Вопросы философии. 2015. № 8. С. 124–143). Вместе с тем использование понятий «животная пневма», «жизненная пневма», «растительная пневма» не является ошибочным. Также не является ошибочным использование понятия «психический дух» как синонима «животного духа».

(обратно)

8

Гусев Е.И., Гречко В.Е., Бурд Г.С. Нервные болезни / Под ред. Е.И. Гусева. М.: Медицина, 1988. С. 259–260.

(обратно)

9

Болезни нервной системы: Руководство для врачей: В 2 т. Т. 1 / Под ред. Н.Н. Яхно. 4-е изд., перераб. и доп. М.: ОАО Издательство «Медицина», 2007. С. 232.

(обратно)

10

Там же. С. 233.

(обратно)

11

Там же. С. 259–261.

(обратно)

12

Балалыкин Д.А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Гален: врач и философ. М.: Весть, 2014. С. 414.

(обратно)

13

Гален. Сочинения. Т. I. М., 2014. С. 5–91.

(обратно)

14

Гиппократ. О древней медицине, фр. 20. См.: Гиппократ. Избранные книги / Перевод с греческого В.И. Руднева. Редакция, вступительные статьи и примечания В.П. Карпова. М.—Л.: Биомедгиз, 1936. С. 162–163.

(обратно)

15

Jouanna J. Hippocrates (Medicine and Culture). Translated by M.B. DeBevoise. Baltimore, London: The John Hopkins University Press, 2001. P. 18.

(обратно)

16

Гален. Сочинения. Т. I. М., 2014.

(обратно)

17

Балалыкин Д.А. Преемственность взглядов Гиппократа и Галена на природу организма человека // История медицины. 2014. Т. 1. № 4. С. 89– 184.

(обратно)

18

Гиппократ. Об искусстве, фр. 3. См.: Гиппократ. Избранные книги. М.—Л., 1936. С. 130.

(обратно)

19

Гиппократ. О болезнях. См.: Гиппократ. Сочинения. Т. 2. / Перевод В.И. Руднева, ред. В.П. Карпов. М.: Биомедгиз, 1944. С. 56.

(обратно)

20

Jouanna J. Hippocrates (Medicine and Culture). Baltimore, London, 2011.

(обратно)

21

Гиппократ. Об искусстве, фр. 11. См.: Гиппократ. Избранные книги. М.—Л., 1936. С. 138.

(обратно)

22

Гиппократ. О природе человека, фр. 9 // Там же. С. 203–204.

(обратно)

23

Гиппократ. О ветрах, фр. 1 // Там же. С. 263–264.

(обратно)

24

Гиппократ. Эпидемии. Книга вторая, первый отдел, фр. 6. См.: Гиппократ. Сочинения. Т. 2. М., 1944. С. 167.

(обратно)

25

Гиппократ. Афоризмы. Отдел первый. См.: Гиппократ. Избранные книги. М.—Л., 1936. С. 696.

(обратно)

26

Термины «аускультация» и «пальпация» мы используем в современных значениях. Следует напомнить, что Р. Лаэннек, с чьим именем связывается внедрение в широкую клиническую практику метода аускультации, почерпнул идею его применения именно из «Корпуса Гиппократа». Докторская диссертация Р. Лаэннека была посвящена Гиппократу — сегодня мы имели бы все основания считать его специалистом в области истории медицины.

(обратно)

27

Гиппократ. О болезнях. Книга вторая, фр. 47. См.: Гиппократ. Сочинения. Т. 2. М., 1944. С. 100.

(обратно)

28

Гиппократ. О болезнях. Книга вторая, фр. 61 // Там же. С. 109.

(обратно)

29

Гиппократ. Эпидемии. Книга шестая. Восьмой отдел, фр. 18 // Там же. С. 284.

(обратно)

30

Гиппократ. Косские прогнозы. Глава XXXI, фр. 531 // Там же. С. 394.

(обратно)

31

Гиппократ. О врачебном кабинете. См.: Гиппократ. Избранные книги. М.—Л., 1936. С. 517.

(обратно)

32

Гиппократ. Эпидемии. Книга шестая. Восьмой отдел, фр. 17. См.: Гиппократ. Сочинения. Т. 2. М., 1944. С. 284.

(обратно)

33

Гиппократ. Прогностика, фр. 15. См.: Гиппократ. Избранные книги. М.—Л., 1936. С. 319.

(обратно)

34

Гиппократ. Об искусстве, фр. 12 // Там же. С. 139.

(обратно)

35

Miller H.W. The Aetiology in Plato's Timaeus // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. 1962. Vol. 93. P. 175–187; King L.S. Plato's Concept of Medicine // Journal of the History of Medicine and Allied Sciences. 1954. Vol. IX. N 1. P. 38–48.

(обратно)

36

Подробнее о медицинских взглядах Платона см., например: Longrigg J. Medicine in the classical world. In: Loudon I. (ed.) Western Medicine: An Illustrated History, Oxford: Oxford University Press, 1997. P. 25–39; Nutton V. Ancient Medicine. London; N.Y.: Routledge, 2013. 486 p.; Temkin O. Galenism: Rise and Decline of a Medical Philosophy. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1973. 229 p.; Conrad L.I., Neve M., Nutton V., Porter R., Wear A. The Western Medical Tradition: 800 BC to AD 1800. Cambridge, 1995. 556 p.

(обратно)

37

Платон. Тимей, 82. См.: Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 3. Научно-исследовательское издание / Общ. ред. А.Ф. Лосева, Я.Ф. Асмуса, А.А. Тахо-Годи. Автор вступительной статьи и статей в примечаниях А.Ф. Лосев. М.: Издательство «Мысль», 1994. С. 488.

(обратно)

38

Платон. Тимей, 82с-е.

(обратно)

39

Там же, 84d10e.

(обратно)

40

Ф. Солмсен и Дж. Лонгригг отмечают отсутствие достоверных свидетельств детальной разработки этого вопроса Филистионом или Эмпедоклом. См.: Solmsen F. On Plato’s Account of Respiration // Studi italiani di filologia classica. 1956. Vol. 27–28. P. 544–548; Longrigg J. Greek Rational Medicine: Philosophy and Medicine from Alcmaeon to the Alexandrians. London: Routledge, 1993. 296 p.

(обратно)

41

Подробнее о натурфилософии Эмпедокла см.: Kingsley P. Ancient Philosophy, Mystery and Magic: Empedocles and Pythagorean Tradition, Oxford: Clarendon Press, 1995. 422 p.

(обратно)

42

Платон также использует понятия «Бог» или «Божественный архитектор».

(обратно)

43

Например, первоэлемент «огонь» состоит из мельчайших частиц, чуть крупнее частицы воздуха, соответственно, они проникают всюду. Именно так реализуется механизм дыхания через легкие и через кожу.

(обратно)

44

«Верша» — ловушка для рыб, представляющая собой плетеную корзину из тростника с широким отверстием в верхней части, имеющая непосредственно под этим отверстием конус, который простирается внутрь и вниз, образуя узкий внутренний вход, что затрудняет уход любой пойманной рыбы.

(обратно)

45

Подробнее о взаимосвязи взглядов Галена и Платона см., например: De Lacy Ph. Galen’s Platonism // American Journal of Philology. 1972. Vol. 93. P. 27–32; De placitis Hippocratis et Platonis. In: Galen. On the doctrines of Hippocrates and Plato / De Lacy P. (ed.) // Corpus medicorum Graecorum. Berlin: Akademie — Verlag, 1978. Vol. 5.4.1.2, pts. 1–2.

(обратно)

46

Например, см.: Rivaud A. Platon: ”Timee”. Critias. Vol. 10. In: Platon: oeuvres completes. Paris, 1925. 430 p.

(обратно)

47

Longrigg J. Greek Rational Medicine: Philosophy and Medicine from Alcmaeon to the Alexandrians. London, 1993. 296 p.; von Staden H. Herophilus: The Art of Medicine in Early Alexandria: Edition, Translation and Essays. Cambridge University Press, 1989. 666 p.

(обратно)

48

Аристотель. О чувственном восприятии, I. См.: Аристотель. Протрептик. О чувственном восприятии. О памяти / Пер. на рус. Е.В. Алымовой. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 2004. С. 101–102.

(обратно)

49

Подробнее о взглядах Аристотеля см., например: Hood J. Galen’s Aristotelian definitions. In: D. Charles (ed.). Definition in Greek. Philosophy, Oxford: Oxford University Press, 2010. P. 450–466; Pormann P. Aristotle’s Categories and the Soul: an Annotated Translation of al-Kindī’s That There are Separate Substances // The Afterlife of the Platonic Soul. Reflections on Platonic Psychology in the Monotheistic Religions / Ed. John Dillon, Maha El Kaisy-Friemuth. Leiden: Brill, 2009. S. 95–106; Gottlieb A. The Dream of Reason: A History of Philosophy from the Greeks to the Renaissance. The Penguin Press, 469 p.; van der Eij k Ph. Aristotle’s psycho-physiological account of the soul-body relationship // Psyche and Soma: Physicians and Metaphysicians on the mind-body problem from antiquity to Enlightenment. Clarendon Press, 2000. P. 57–77; Ullmann M. Aristotle on “distinguished physicians” and on the medical significance of dreams. In: Ancient Histories of Medicine: Essays in Medical Doxographyand Historiography in Classical Antiquity / Ed. van der Eij k Ph. Leiden: Brill, 1999. P. 447–459; Peck A.L. Aristotle, Parts of Animals / Loeb (ed.). London, Cambridge. 1937. 560 p.; Peck A.L. Aristotle, Generation of Animals / Loeb (ed.). Londo, Cambridge, 1943. 607 p.; Yungwhan L. Aristotle and Determinism: An Interpretation of Aristotle’s Theory of Causation, Necessity and Accidents. VDM Verlag, 2009. 132 p.; Marjolein O. Passive Dispositions: on the Relationship between Pathos and Hexis in Aristotle // Ancient Philosophy. 2012. Vol. 32. N 2. P. 1–18.

(обратно)

50

Аристотель. О небе, 306а10. Пер. А.В. Лебедева. См.: Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т. 3 / Редактор тома, автор вступительной статьи и примечаний И.Д. Рожанский. М.: Издательство «Мысль», 1981. С. 359.

(обратно)

51

Аристотель. О возникновении и уничтожении, 329b. Пер. Т.Л. Миллер // Там же, с. 419.

(обратно)

52

Solmsen F. On Plato’s Account of Respiration // Studi italiani di filologia classica. 1956. Vol. 27–28. P. 544–548.

(обратно)

53

Балалыкин Д.А. Натурфилософия и принципы общей патологии в системе Галена (на примере трактата «Искусство медицины»). Часть 1 // История медицины. 2015. Т. 2. № 1. С. 123, 124.

(обратно)

54

Подробные рассуждения Дж. Ллойда по интересующим нас вопросам см.: Lloyd G.E.R. Plato as a natural scientist // Journal of Hellenic Studies, 1968. Vol: 88. P. 78–92; Lloyd G.E.R. Magic, Reason and Experience. Studies in the Origin and Development of Greek Science. Cambridge: Cambridge University Press, 1979. 348 p.; Lloyd G.E.R. Methods and Problems in Greek Science. Selected Papers. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. 472 p.

(обратно)

55

Подробнее об этом см.: Балалыкин Д.А. Платон о медицине // Философия, методология и история науки. 2015. Т.1. № 1. С. 113–148.

(обратно)

56

Гален. О доктринах Гиппократа и Платона, 1.7.23. // Вопросы философии. 2015. № 8. С. 132–143.

(обратно)

57

Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т. 3. / Вступ. статья и при-меч. И.Д. Рожанский. М.: Изд-во «Мысль», 1981. С. 22.

(обратно)

58

Аристотель. Физика, 260а28–260b9, гл. 7. Пер. В.П. Карпова. См.: Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 3. М., 1981. С. 245.

(обратно)

59

Гайденко П.П. История греческой философии в ее связи с наукой. М. — СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2012. С. 229.

(обратно)

60

Букв.: «О мясистых частях».

(обратно)

61

«… ἡ δὲ καρδίη πουλὺ τοῦ κολλώδεος καὶ τοῦ ψυχροῦ ἔχει·καὶ ὑπὸ τοῦ θερµοῦ θερµαινόµενον, κρέας ἐγένετο σκληρὸν καὶ γλίσχρον, καὶ µήνιγξ περὶ αὐτὴν, καὶ ἐκοιλώθη οὐχ ὥσπερ φλέβες, καί ἐστιν ἐπὶ τῆς κεφαλῆς τῆς φλεβὸς τῆς κοιλοτάτης. ∆ύο γάρ εἰσι κοῖλαι φλέβες ἀπὸ τῆς καρδίης· τῇ µὲν οὔνοµα ἀρτηρίη· τῇ δὲ κοίλη φλὲψ, πρὸς ᾗ ἡ καρδίη ἐστίν· καὶ πλεῖστον ἔχει τοῦ θερµοῦ ἡ καρδίη, ᾗ ἡ κοίλη φλέψ, καὶ ταµιεύει τὸ πνεῦµα. Πρὸς δὲ τούτοιν τοῖν φλεβοῖν ἄλλαι κατὰ τὸ σῶµα· ἡ δὲ κοιλοτάτη φλὲψ, πρὸς ᾗ ἡ καρδίη, διὰ τῆς κοιλίης ἁπάσης διήκει καὶ διὰ τῶν φρενῶν, καὶ σχίζεται ἐς ἑκάτερον τῶν νεφρῶν· καὶ ἐπὶ τῇ ὀσφυὶ σχίζεται, καὶ ἀХσσει ἐπί τε τὰ ἄλλα καὶ ἐς ἑκάτερον σκέλος, ἀτὰρ καὶ ἄνωθεν τῆς καρδίης πρὸς τῷ αὐχένι, τὰ µὲν ἐπὶ δεξιὰ, τὰ δ’ ἐπ’ ἀριστερά·καὶ τότε ἐπὶ τὴν κεφαλὴν ἄγει καὶ ἐν τοῖς κροτάφοισι σχίζεται ἑκατέρη. ῎Εστι δὲ καὶ ἀριθµῷ εἰπεῖν τὰς φλέβας τὰς µεγίστας·ἑνὶ δὲ λόγῳ ἀπὸ τῆς κοίλης φλεβὸς καὶ ἀπὸ τῆς ἀρτηρίης αἱ ἄλλαι φλέβες ἐσχισµέναι εἰσὶ κατὰ πᾶν τὸ σῶµα· κοιλόταται δὲ αἱ πρὸς τῇ καρδίῃ καὶ τῷ αὐχένι καὶ ἐν τῇ κεφαλῇ καὶ κάτωθεν τῆς καρδίης µέχρι τῶν ἰσχίων» (De carnibus, Oeuvres complètes d’ Hippocrate / Ed. A.M. Hakkert. Vol. 8. Amsterdam, 1962. P. 584–614). Перевод З.А. Барзах.

(обратно)

62

Балалыкин Д. А. Первая книга трактата Галена «О доктринах Гиппократа и Платона» // Вопросы философии. 2015. № 8. С. 124–143.

(обратно)

63

Аристотель. История животных. Книга первая, глава XVII, фр. 75–78. Пер. В.П. Карпова. См.: Аристотель. История животных / Под ред. Б.А. Старостина. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1996. С. 93–94.

(обратно)

64

Ogle W. Aristotle on the parts of animals. London, 1882. P. 149, 195.

(обратно)

65

Подробнее см.: van der Eij k Ph. Diocles of Carystus: A Collection of the Fragments with Translation and Commentary. Vol. 1: Text and translation; Vol. 2: Commentary, Studies in Ancient Medicine. Leiden and Boston: Brill, 2000–2001; van der Eij k Ph., Hulskamp M. Stages in the reception of Aristotle’s works on sleep and dreams in Hellenistic and Imperial philosophical and medical thought. In: Les Parva naturalia d’Aristote. Fortune antique et médiévale. Paris: Publications de la Sorbonne, 2010. P. 47–76.

(обратно)

66

См., например: Wellmann M. Fragmentsammlung der griechischen Arzte Bd. 1 Die Fragmente der Sikelischen Arzte, Berlin, 1901. 254 p.

(обратно)

67

Jaeger W. Diokles von Karystos, die griechische Medizin und die Schule des Aristoteles, Berlin: W. de Gruyter & Company, 1938. S. 244.

(обратно)

68

Edelstein L. Review of Diokles von Karystos // American Journal of Philology. 1940. Vol. 61. P. 483–489.

(обратно)

69

von Staden H. Herophilus: The Art of Medicine in Early Alexandria. Edition, Translation and Essays. Cambridge University Press, 1989. 666 p.

(обратно)

70

Solmsen F.S. Aristotle’s System of the Physical World: A Comparison with His Predecessors. Cornell University Press, 1960. 482 p.

(обратно)

71

Jaeger W.W. Diokles von Karustos, die griechische Medizin und die Schule des Aristoteles. Berlin, 1938. S. 225; Jaeger W.W. Diocles of Carystus: a new pupil of Aristotle // Philosophical review. 1940. Vol. 49. P. 406.

(обратно)

72

Подробнее об этом см.: Potter P. Herophilus of Chalcedon: an assessment of his place in the history of anatomy // Bulletin of the History of Medicine. 1976. Vol. 50. P. 45–60; Solmsen F. Greek philosophy and the discovery of the nerves // Museum Helveticum. Stuttgart. 1961. Vol. 18. P. 150–167; von Staden H. Body, soul, and nerves: Epicurus, Herophilus, Erasistratus, the Stoics, and Galen // Psyche and Soma / Wright J., Potter P. (eds). Oxford: Clarendon Press, 2000. P. 79–116; Nutton V. Medicine in the Greek world, 800–50 BC. In: Conrad L.I. (Hrsg.). The Western Medical Tradition. 800 BC to AD 1800. Cambridge, 1995. P. 11–38; Nutton V. Roman medicine, 250 BC to AD 200. In: Conrad L.I. (Hrsg.). The Western Medical Tradition. 800 BC to AD 1800. Cambridge, 1995. P. 39–70.

(обратно)

73

Edelstein L. Review of Diokles von Karystos // American Journal of Philology. 1940. Vol. 61. P. 483–489.

(обратно)

74

Longrigg J. Greek Rational Medicine: Philosophy and Medicine from Alcmaeon to the Alexandrians. London, 1993; Nutton V. Ancient Medicine. London, N.Y., 2013.

(обратно)

75

Steckerl F. The Fragments of Praxagoras of Cos and his School. Leiden: Brill, 1958. 132 p.

(обратно)

76

Подробнее об этом см.: Duckworth W.L.H., trans. (from the Arabic), Lyons M.C., Towers B. (eds.) // Galen on Anatomical Procedures: The later Books. Cambridge: Cambridge University Press, 1962.

(обратно)

77

Подробнее об этом см.: von Staden H. Herophilus: The Art of Medicine in Early Alexandria. Cambridge, 1989.

(обратно)

78

См. например: Nutton V. Ancient Medicine. London, N.Y., 2013; Algra K., Barnes J., Mansfeld J. The Cambridge History of Hellenistic Philosophy. Cambridge, 1999. P. 3–30.

(обратно)

79

Балалыкин Д.А. Зарождение медицины как науки в период до XVII века. М.: Литтерра, 2013. 266 с.

(обратно)

80

См. комментарий В.Н. Терновского и Б.В. Петрова. Гален. О назначении частей человеческого тела. М., 1971.

(обратно)

81

Гален. О медицинском опыте. См.: Гален. Сочинения. Т. II. М., 2015. С. 548–549.

(обратно)

82

Там же. С. 549.

(обратно)

83

Подробнее об этом см.: Debru A. L’expérimentation chez Galien // ANRW II, 37, 2. Berlin/New York. 1994. P. 1718–1756; Longrigg J.N. Medicine in the classical world // Western Medicine: An Illustrated History / Loudon I. (ed.) New York: Oxford University Press, 1997. P. 25–39; Lloyd G.E.R. Theories and practices of demonstration in Galen. In: M. Frede, G. Striker (eds). Rationality in Greek Thought, Oxford: Clarendon Press, 1996. P. 255–277; Nutton V. Medicine in the Greek world, 800–50 BC. In: L.I. Conrad (Hrsg.). The Western Medical Tradition. 800 BC to AD 1800. Cambridge, 1995. P. 11–38.

(обратно)

84

Об этом подробнее см. комментарий к работе «О разновидностях болезней» // Гален. Сочинения. Т. II. М., 2015. С. 604–617.

(обратно)

85

См., например: Балалыкин Д.А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Натурфилософская традиция античного естествознания и Александрийская школа в III веке. Часть I // Философия науки. 2013. № 2 (57). С. 157–175; Балалыкин Д.А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Натурфилософская традиция античного естествознания и Александрийская школа в III веке. Часть II // Философия науки. 2013. № 3 (58). С. 129–150; Балалыкин Д.А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Натурфилософская традиция античного естествознания и Александрийская школа в III веке. Часть III // Философия науки. 2013. № 4 (59). С. 136–152.

(обратно)

86

Подробнее об этом см.: Edelstein L. Ancient Medicine: Select Papers of Ludwig Edelstein, Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1967. P. 3–64; Hankinson R.J. Cause and Explanation in Ancient Greek Thought, Oxford: Clarendon Press, 1998. 499 p.; Lloyd G.E.R. Methods and Problems in Greek Science, Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 472 p.; Sambursky S. Physics of the Stoics. London: Princeton University Press, 1959. 265 p.

(обратно)

87

См., например: Платон «Государство»; Аристотель «Никомахова этика». von Staden H. Herophilus: The Art of Medicine in Early Alexandria. Cambridge University Press, 1989.

(обратно)

88

Вопрос о структуре медицинского знания активно обсуждался в последующие века, например Полибием, когда он сравнивал медицину и историю, врачом-пневматиком Афинеем из Атталеи (вероятно, I в. до н. э.), эмпириком Феодосием Лаодикийским (начало II в. н. э.), Цельсом, поздними александрийскими комментаторами Галена и т. д. Подробнее об обстоятельствах, проясняющих эту точку зрения, см. например: von Staden H. Herophilus: The Art of Medicine in Early Alexandria. Cambridge, 1989; Nutton V. Ancient Medicine. London, N.Y., 2013; Todd R.B. Greek medical ideas in the Greek Aristotelian Commentators // Symbolae Osloenses. 1976. Vol. 52. P. 117–134.

(обратно)

89

Балалыкин Д. А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Соотношение духовного и физического в понимании Галеном здоровья и болезни. Часть I (на примере работы «Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной души») // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2013. № 7. С. 257–268; Балалыкин Д. А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Соотношение духовного и физического в понимании Галеном здоровья и болезни. Часть II (на примере работы «Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной души»)» // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2014. № 1. С. 251–262; Балалыкин Д. А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Соотношение духовного и физического в понимании Галеном здоровья и болезни. Часть III (на примере работы «Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной души») // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2014. № 2. С. 253–264.

(обратно)

90

Гален. Сочинения. Т. I. М., 2014.

(обратно)

91

Kudlien F. Herophilos und der Beginn der medizinischen Skepsis // Gesnerus. 1964. Vol. 21. P. 1–13.

(обратно)

92

Scarborough J. Erasistratus, student of Theophrastus? // Bulletin of the History of Medicine. 1985. Vol. 59. P. 515–517.

(обратно)

93

von Staden H. Teleology and mechanism: Aristotelian biology and early Hellenistic medicine. In: W. Kullmann, S. Föllinger (eds). Aristotelische Biologie: Intentionen, Methoden, Ergebnisse. Stuttgart, 1997. S. 183–208. 1997.

(обратно)

94

πρώτον τά φαινόµενα ληπτέον…, εΐτα τάς αιτίας λεκτέον (De partibus animalium 64.oa14.–15). Перевод с древнегреческого З.А. Барзах.

(обратно)

95

During I. Aristotle’s method in biology. In: Aristotle et les problems de methode: Symposium Aristotelicum / Ed. S. Mansion. Louvain-Paris, 1960. Р. 213–221.

(обратно)

96

τοῦ σ]ώµατος µ[(ὲν οὖν) τὰ µ(έν) (ἐστιν) ἁπλᾶ τὰ δὲ σύνθετα. ἁπλᾶ δὲ καί σύνθετα λαµβάνοµ(εν) π(ρὸς) ἐν αἴσθησιν, καθώς καί Ἡρόφιλος ἐπισηµειοῦται λέγων ο(ὕτως) “λεγέσθω δὲ τὰ φαινόµενα πρ[ῶ]τα καὶ εἰ µη (ἔστιν) πρῶτα. ὁ µ(έν) γὰρ Ερασί[στρατ]ος καὶ π[ό]ρρω τοῦ ιατρικοῦ κανό[νος π]ροῆλθε ὑπέλαβεν γ(ὰρ) τὰ πρῶτα [σώµα]τα λόγωι θεωρητὰ (εἶναι) ὥστε τὴν [αισθητ]ήν φλέβα συνεστάναι ἐγ λόγωι θ[εωρη]τῶν σωµάτων, φλεβός, αρτηρία, νεύρου. ἀλλὰ τοῦ[τ]ον παραιτητέον… ἡµῖν δὲ λεκτέον ὡς τῶν σωµά(των) τὰ µ(ὲν) (εἶναι) ἁπλᾶ τὰ δὲ σύνθετα π(ρὸς) αἴσθησιν τούτ(ων) λαµβα[νο]µέν(ων). Papyrus Londiniensis 137 (Anonymus Londiniensis, Iatrica Menonia 21. 18–32 = Herophilus fr. 50a van Staden). Перевод З.А. Барзах.

(обратно)

97

Сточик А.М., Затравкин С.Н. Научные революции в медицине XVIIXIX вв.: опровержение галенизма и возникновение естественнонаучных основ медицины. Сообщение 3. Формирование новых представлений о пищеварении, мочеотделении, системе крови и половых процессах // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2011. № 1. С. 51–54; Сточик А.М., Затравкин С.Н. Реформирование практической медицины в период первой научной революции (XVII в. — 70-е гг. XVIII в.). Сообщение 1. Лечебно-диагностическая концепция Галена и отказ от ее практического использования // Терапевтический архив. 2011. № 7 (83). С. 78–80; Сточик А.М., Затравкин С.Н. Формирование естественнонаучных основ медицины в процессе научных революций 17–19 веков. М.: Шико, 2011. 144 с.

(обратно)

98

ὁµοιοµέρεια, от ὅµοιος — «подобный» и µέρος — «часть». Подробнее см.: Lumpe A. Der Terminus «Prinzip» (αρχή) von den Vorsokratikem bis auf Aristoteles // Archiv für Begriftsgeschichte. Bd. l. Bonn. 1955. S. 104–116.

(href=#r98>обратно)

99

Симпликий. Физика. 164, 24. Пер. Т.Ю. Бородай. См.: Симпликий. Комментарий к «Физике» Аристотеля (кн. 1, гл. 1) / Пер., вступ. ст. и прим. Т.Ю. Бородай // Философия природы в античности и в средние века. М., 1998. С. 101–135; Aristotelis physicorum libros commentaria / Ed. H. Diels // Simplicii in Aristotelis physicorum libros octo commentaria, 2 vols. [Commentaria in Aristotelem Graeca 9 & 10. Berlin: Reimer, 9:1882; 10:1895]: 9:1–800, 10:801–1366).

(обратно)

100

Аристотель. Метафизика. 984а11. См.: Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 1 / Ред. В.Ф. Асмус. М., 1976. У Аристотеля (Метафизика, I3, 983в31–984в13) этот термин употребляется в виде прилагательного (ὁµοιοµερή; букв.: «подобочастное», от ὅµοιος — «подобный» и µέρος — «часть»), а в дальнейшем — в виде существительного (ὁµοιοµέρεια).

(обратно)

101

См.: Der ΝΟΥΣ des Anaxagoras. Ν.Υ., 1971. S. 580.

(обратно)

102

«Вначале тела стояли [неподвижно], божественный же ум привел их в порядок и произвел возникновение вселенной». См.: Diels H.A. Doxographi Graeci. — [3 Aufl.l] — В., 1958. — А48. Пер. А.Ф. Лосева.

(обратно)

103

См.: Der ΝΟΥΣ des Anaxagoras. Ν.Υ., 1971. S. 581–582.

(обратно)

104

Diels H.A. Doxographi Graeci. [3 Aufl. 1], 1958. — А45–46.

(обратно)

105

См.: Diels H.A. Doxographi Graeci. [3 Aufl. 1], 1958 — А45.

(обратно)

106

Лукреций I, 830, 844, 875. См.: Лукреций. О природе вещей / Пер. Ф.А. Петровского, вступ. ст. В.Ф. Асмуса. М.—Л.: Academia, 1936.

(обратно)

107

Аристотель. Метеорологика. 388а10–25. См.: Аристотель. Сочинения в 4 т. Т. 3. М., 1981.

(обратно)

108

Peck A.L. Anaxagoras: Predication as a Problem in Physics: I // The Classical Quarterly. 1931. Vol. 25. N 1. P. 27–37; Peck A.L. Anaxagoras: Predication as a Problem in Physics: II // The Classical Quarterly. 1931. Vol. 25. N 2. P. 112–120.

(обратно)

109

Cornford F. Anaxagoras’ Theory of Matter // The Classical Quarterly. 1930. Vol. 24. P. 14–30.

(обратно)

110

Bailey C. Greek atomists. Oxford, 1928.

(обратно)

111

Например, железо, человеческая плоть или дерево образуются из соответствующих им гомеомерий, так же как огонь, вода и земля.

(обратно)

112

А. Пек приводит слова Анаксагора: «часть всего в той или иной части присутствует во всем». См.: Платон. Менон, 70–100. В кн.: Собрание сочинений в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 575–613.

(обратно)

113

См., например: Johnston J. Galen: On Diseases and Symptoms. Cambridge University Press, 2006.

(обратно)

114

Гален. О разновидностях болезней, фр. 3. См.: Гален. Сочинения. Т. II. М., 2015. С. 581–582.

(обратно)

115

См. например: «К Главкону, о методе лечения», «О доктринах Гиппократа и Платона», «О причинах болезней», «К Патрофилу, о составе медицинского искусства».

(обратно)

116

Galeni. De partium homoeomerium differentia libelli. Strohmaier G., ed. Akademie Verlag, 1970. 162 s.

(обратно)

117

Это не данные литературы, а результат обмена мнениями: мы неоднократно использовали счастливую возможность обсуждать с нашим другом и коллегой профессором В. Наттоном отдельные положения наших исследований, в том числе композицию и структуру данного тома. Пользуясь случаем, хочу поблагодарить В. Наттона, являющегося профессором кафедры истории медицины, истории Отечества и культурологии Первого МГМУ им. И.М. Сеченова, за бесценные рекомендации.

(обратно)

118

См.: Гален. Сочинения. Том I. M.: Весть, 2014. С. 555–640.

(обратно)

119

См.: Гален. Сочинения. Т. I. С. 559.

(обратно)

120

Гален. К Патрофилу, о составе медицинского искусства, фр. 8. См. Гален. Сочинения. Т. II. С. 304–305.

(обратно)

121

Гален. К Патрофилу, о составе медицинского искусства, фр. 10. См.: Там же, с. 308–309.

(обратно)

122

Там же, с. 309.

(обратно)

123

Там же, фр. 10, с. 309.

(обратно)

124

Tunner R.G. Form and Substance in Aristotle // Prudentia. 1983. Vol. 15. P. 87–108. О зависимости логики Галена от аристотелевской логики см.: Slomkowski P. Aristotle’s Topics. Leiden, 1997. P. 107–108; Hankinson R.J. Philosophy of Nature // The Cambridge companion to Galen / Hankinson R.J. (ed.). Cambridge, 2008. P. 215–216, P. 237 n. 17.

(обратно)

125

Johnston J. Introduction // Galen: on diseases and symptoms. Translated, with introduction and notes, by. J. Johnston. Cambridge, 2006. P. 3–128, esp. P. 21–23.

(обратно)

126

De Lacy Ph. Galen’s Response to Skepticism // Illinois Classical Studies. 1991. Vol. 16. P. 283–301, esp. 291–292, n. 72.

(обратно)

127

Hankinson R.J. Philosophy of Nature. P. 210–241, esp. P. 231, P. 240, n. 55; Holmes B. Medicine and Misfortune: Symptoma in Greek Medical Writing /Holmes B., Fisher K.-D. (eds.) // The Frontiers of Ancient Science. Essays in Honor of H. von Staden. Berlin, 2015. P. 191–209.

(обратно)

128

О роли аристотелевской концепции четырех причин в формировании учения Галена, в частности понятий ἐνέργεια и δύναµις, см.: Hankinson R.J. Philosophy of Nature. P. 225–229.

(обратно)

129

Debru A. Physiology // The Cambridge companion to Galen / Hankinson R.J. (ed.) Cambridge, 2008. P. 263–282, esp. P. 265–267.

(обратно)

130

Древнегреческий текст приводится по изданию: Ars medica / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 1. Leipzig: Knobloch, 1821. P. 224–304 (repr. Hildesheim: Olms, 1964. P. 305–412) (Cod: 16,776: Med.).

(обратно)

131

Перевод с древнегреческого канд. филол. наук З.А. Барзах под редакцией докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессора Д.А. Балалыкина. Первая публикация на русском языке — в приложении к статье: Балалыкин Д.А. Натурфилософия и принципы общей патологии в системе Галена (на примере трактата «Искусство медицины»). Часть 1 // История медицины. 2015. Т. 2. № 1. С. 104–149; Балалыкин Д.А. Натурфилософия и принципы общей патологии в системе Галена (на примере трактата «Искусство медицины»). Часть 2 // История медицины. 2015. Т. 2. № 2. С. 271–293.

(обратно)

132

Гален употребляет здесь слово οὐσία, которое может означать «сущность (по определению)», «сущность (по природе)», «вещество» и даже — в современной Галену литературе и повседневной речи — «состояние, капитал». О значениях этого слова у Галена подробнее см. Предисловие переводчика.

(обратно)

133

Буквально «охранительный». В тексте мы оставили греческий термин, чтобы было видно его родство с вошедшим в современный медицинский обиход термином «профилактический», употребленным Галеном выше.

(обратно)

134

На русский язык этот трактат был переведен в 1971 г. под названием «О назначении частей человеческого тела». См.: Гален. О назначении частей человеческого тела. М., 1971.

(обратно)

135

Синопсис — «обзор».

(обратно)

136

Данное здесь обещание Гален выполнил, написав два сочинения — «О порядке собственных книг» и «О моих книгах».

(обратно)

137

Например, он указывает, что об анализе принципов удаления жидкостей из полостей тела говорится в сочинении «О природных возможностях» (фрагмент 38), о подходах к лечению переломов — в трактате «О методе врачевания» (фрагмент 34); о ведении ран — в работе «О действии простых лекарств» (фрагмент 36).

(обратно)

138

В завершающей части трактата (фрагмент 42) Гален перечисляет свои сочинения, с которыми, по его мнению, необходимо ознакомиться для более глубокого понимания вопросов, связанных с медицинской теорией и практикой.

(обратно)

139

Гален. Сочинения. Т. I. С. 555–640.

(обратно)

140

Гален выделяет «здоровые», «нейтральные» и «болезненные» причины, воздействующие на организм и вызывающие (или поддерживающие) соответствующее состояние тела, которое, в свою очередь, проявляется «здоровыми», «нейтральными» и «болезненными» признаками.

(обратно)

141

Nutton V. Ancient Medicine. London; New-York, 2013.

(обратно)

142

Longrigg J. The Sun and the Planets // Apeiron. 1967. Vol. 1. N 1. P. 19–31.

(обратно)

143

Garcia-Ballester L. Galen as a clinician: his methods in diagnosis // Aufstieg und Niedergang der romischen Welt. 1994. II.37.2. P. 1636–1671.

(обратно)

144

Гален К. О назначении частей человеческого тела. М., 1971.

(обратно)

145

Подробнее см.: Балалыкин Д.А. Первая книга трактата «О доктринах Гиппократа и Платона» // Вопросы философии. 2015. № 8. С. 124–143.

(обратно)

146

Frede M. The method of the so-called Methodical school of medicine //Essays in Ancient Philosophy. Oxford University Press, New York, 1987. P. 2–23.

(обратно)

147

См., например: Тимей, 70е, 73а.

(обратно)

148

Балалыкин Д.А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Гален: врач и философ. С. 192–279.

(обратно)

149

Древнегреческий текст приводится по изданию: De constitutione artis medicae ad Patrophilum liber / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 1. Leipzig: Knobloch, 1821 (repr.: Hildesheim: Olms, 1964). P. 224–304 (Cod: 12,396: Med.).

(обратно)

150

Перевод с древнегреческого канд. филол. наук З.А. Барзах под редакцией докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессора Д.А. Балалыкина. Перевод публикуется впервые.

(обратно)

151

Слово «ἀρετή» — важнейший философский термин. Его основное значение — «организованность», «стройность», «пригодность». См.: Chantraine P. Dictionnaire étymologique grec. Histoire des mots. Paris, 1968–1980, Vol. 1–5. В обыденном значении часто используется как «нравственная добродетель», что, безусловно, не отражает всех смысловых оттенков, передаваемых им. Согласно П. Шантрену, слово «аретэ» имеет тот же корень, что и слово «гармония». Одно из его значений — «совершенство». На наш взгляд, именно данное значение наиболее полно позволяет понять медицинский смысл, который вкладывал в него Гален в своем трактате.

(обратно)

152

Слово «τερηδών», имеющее первоначальное значение «жук-древоточец», обозначает разрушение костей, приводящее к появлению внутри них полости, «отверстия» («τρῆµα»). Здесь предлагаем использовать термин «кариозное повреждение» как наиболее близкий по медицинскому смыслу.

(обратно)

153

Речь идет о лекарстве, представляющем собой смесь воска, смолы, дегтя и свиного жира.

(обратно)

154

Galen: Psychological Writings / Singer P.N. (ed.). Cambridge University Press, 2014.

(обратно)

155

Балалыкин Д.А. Микроструктура материи в натурфилософской системе Галена. Часть 1 // Философия науки. 2015. Т. 65. № 2. С. 119–134.

(обратно)

156

Балалыкин Д.А. Микроструктура материи в натурфилософской системе Галена. Часть II // Философия науки. 2015. Т. 65. № 2. С. 95–112.

(обратно)

157

Jouanna J. Hippocrates (Medicine and Culture). Baltimore, London, 2001.

(обратно)

158

Подробнее об этом см.: Jouanna J. Hippocrates (Medicine and Culture). Baltimore, London, 2001.

(обратно)

159

Древнегреческий текст приводится по изданию: Ad Glauconem de medendi methodo liber I / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 11. Leipzig: Knobloch, 1826 (repr. Hildesheim: Olms, 1965). P. 1–70 (Cod: 23, 690: Med.).

(обратно)

160

Древнегреческий текст приводится по изданию: Ad Glauconem de medendi methodo liber II / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 11. Leipzig: Knobloch, 1826 (repr. Hildesheim: Olms, 1965). P. 71–146. (Cod: 23, 690: Med.).

(обратно)

161

Перевод с древнегреческого канд. филол. наук З.А. Барзах под редакцией докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессора Д.А. Балалыкина. Перевод публикуется впервые.

(обратно)

162

Гален посвятил диагностике по пульсу ряд сочинений: Περὶ τῶν σφυγµῶν τοῖς εἰσαγοµένοις («О пульсах, для начинающих»), Περὶ διαφορᾶς σφυγµῶν («О различиях пульсов»), Περὶ διαγνώσεως σφυγµῶν («О диагностике по пульсам»), Περὶ τῶν ἐν τοοῖς σφυγµοῖς αἰτίων («О причинах пульсов»), Περὶ προγνώσεως σφυγµῶν («О прогнозе по пульсам»), Σύνοψις περὶ σφυγµῶν ἰδίας πραγµατείας («Синопсис моих сочинений о пульсах»).

(обратно)

163

То есть с зимы до поздней осени. Точная дата написания данного трактата неизвестна, поэтому и время описанных явлений установить невозможно.

(обратно)

164

Лекарство из Диосполиса, или диаперганон, — лекарственное средство на основе кумина, уксуса и перца. В греческой литературе это средство впервые упомянуто у Галена, однако не исключено, что оно имеет египетское происхождение: Диосполис («город Зевса») — одно из греческих названий египетских Фив (Plin. Nat. Hist. 5, 11).

(обратно)

165

Оливковое масло, произведенное в Сикионе, выдержанное и с добавлением перца, по-видимому, широко применялось врачами александрийской школы, в частности, Герофилом (fr. 282 von Staden = Cael. Aurel. Cel. vel acut. pass. 2, 38, 218–219). Вероятно, здесь имеется в виду именно это средство.

(обратно)

166

Средство из четырех составляющих (тетрафармакон) — воска, жира, смолы и дегтя.

(обратно)

167

Об истории наименования сложных медикаментов в античности, в частности, о традиции наименования смесей по именам составителей, см.: Bonati I. Contenere e siglare i medicamenti: le ragioni di una storia // Galenos. 2014; 8: 177–196. Так называемая пастилка Полиида (Πολυείδου ϲφραγίϲ) неоднократно упоминается как в галеновском корпусе, так и за его пределами (напр., Paul.Aeg.7.12, Cels.De med. 5.20.2). Об этом лекарстве и его легендарном составителе см.: Diller H., s. v. Polyides // RE 21, 2 (1952), coll. 1646–1647. Средства Полиида, Пасиона и Андрона также упомянуты у Галена в сочинении «О простых лекарствах» (Gal. 13, 612 Κühn). «Лекарство Муза», составление которого приписывается римскому врачу эпохи Августа Антонию Музе, описано у Галена в сочинении «О сложных лекарствах» (XII, 556). В его состав входил сок луковиц сциллы, тимьян и мед.

(обратно)

168

Имеется в виду, вероятно, сочинение Περὶ τῶν παρὰ φύσιν ὄγκων («О неестественных опухолях»).

(обратно)

169

Филон Тарсийский — знаменитый фармацевт I в. н. э. Изобретенное им обезболивающее он не только назвал своим именем — «филонией», — но и посвятил ему эпиграмму, где лекарство говорит от первого лица:

Благодаря Галену («О сложных лекарствах», 9б 4) мы знаем, что «богоравный муж» — это шафран, а «мысли мужа» — это физические чувства, то есть цветков крокуса должно было быть пять. Подробнее об этой эпиграмме, а также в целом об античной фармакологической поэзии см.: Hautala S. “As a metter of fact, it is not difficult to understand!” The address to the reader in Greek and Latin pharmacological poetry // Maire B. (ed.). “Greek” and “Roman” in Latin medical texts. Leiden, 2014. P. 183–200.

(обратно)

170

Вероятно, имеются в виду различные формы примитивных инъекторов, неоднократно описанных в древней медицинской литературе. Подробнее всего принцип работы этого устройства, состоявшего из двух цилиндров разного диаметра и поршня, описан у Герона (De spiritalibus, 57). Подробнее об этом см.: Milne J. St. Surgical instruments in Greek and Roman Times. Oxford, 1907. P. 109–110.

(обратно)

171

Лекарство Махайриона упоминается Галеном также в пятой главе сочинения «О составных лекарствах», и во второй книге «О методе врачевания» (IV, 89) Также оно было популярно в поздней античности, судя по упоминаниям у Орбазия (Synops. VII, 27) и Павла Эгинета (IV, 19). Вероятно, в его состав входили такие лекарственные растения, как кирказон, ирис и мирт, а также гальбанум и гумми-аммониак.

(обратно)

172

Состав «зеленой мази Эпигона» подробно описан в сочинении Галена «О сложных лекарствах» (XIII, 681–682). В ее состав входили медная ржавчина, аммиачная соль, кирказон, мирт, гальбанум, смола и воск.

(обратно)

173

Так называемый пластырь Изиды, как сообщает Гален («Об искусстве врачевания», 6, 6), применялся для заживления хирургических шрамов, в частности ран, оставшихся после трепанации. В сочинении «О сложных лекарствах» (5, 2) он говорит, что это лекарство было изобретено в Египте (на что указывает и его название), и приписывает это изобретение храмовому писцу Хермону. Вероятно, по составу это средство было близко упомянутой мази Эпигона.

(обратно)

174

Гер из Каппадокии (20 г. до н. э. — 20 г. н. э.) — врач, фармацевт, составитель ученого труда «Нартекс», также известного под названием «О возможностях», которым широко пользовался Гален.

(обратно)

175

Италийское племя, населявшее нагорье средней Италии.

(обратно)

176

Речь идет о сочинении «О методе врачевания».

(обратно)

177

Адресат данного текста, по-видимому, тот Главкон, который стал преданным соратником и учеником Галена сразу же после первого его переезда в Рим. Главкон упоминается Галеном в ряде трудов. См.: «О вскрытии вен, против последователей Эрасистрата, живущих в Риме». В кн.: Гален. Сочинения. Т. I. С. 392–469.

(обратно)

178

Здесь и далее в ссылках на текст перевода данного трактата римские цифры обозначают книгу, а арабские — фрагмент.

(обратно)

179

Переводы указанных трактатов см.: Гален. Сочинения. Т. I. М., 2014.

(обратно)

180

Герофил пытался объяснять ритм пульса с помощью теории музыкальных ритмов. Впоследствии Гален комментировал эту аналогию Герофила. Расширение и сокращение артерии Герофил сравнивал со сменой сильных (ἄρσις) и слабых долей (θέσις) соответственно, согласно определенным последовательностям единиц времени. Как и в большинстве музыкальных теорий, существовавших в то время, Герофилом рассматривалась непрерывная последовательность сильных и слабых долей, паузы между ними не принимались во внимание. Герофил, в отличие от более поздних авторов учений о пульсах, рассматривает движения сокращения и расширения артерии как непрерывно последовательные во времени, не учитывая интервалы покоя. Герофил установил единицу, называемую «основной ощутимой единицей измерения времени», определив ее как интервал, в течение которого можно было измерить диастолическую фазу пульса артерии младенца. Введенная им единица измерения характеризуется как аналогичная музыкальному понятию «breve» (или короткая единица), с помощью которой оценивалась длительность каждого сокращения и расширения, задавался ритм, т. е. соотношение длительности сокращения к длительности расширения. В историографии существует мнение, согласно которому Герофил разработал эту концепцию ритмов на основании метрической теории Аристоксена Тарентского — перипатетического философа и музыкального теоретика. Подробнее об этом см.: von Staden H. Herophilus: The Art of Medicine in Early Alexandria: Edition, Translation and Essays. Cambridge University Press, 1989.

(обратно)

181

Балалыкин Д.А. Российские научные приоритеты в исследовании физиологии и экспериментальной хирургии желудка в XIX — начале XX в. 2-е изд. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2013. С. 152–224; Virchow R. Historisches, Kritisches und Positives zur Lehre der Unterliebsaffektionen. Virchow Arch., 5: 5281, 1856. Archiv f. pathol. Anat. Bd. V. Hft. 3.

(обратно)

182

Здесь и далее мы опускаем подробные описания процессов приготовления терапевтических средств — с ними можно ознакомиться при чтении текста трактата.

(обратно)

183

Древнегреческий текст представлен по изданию: De experientia medica / Ed. R. Walzer // Galen on medical experience. London: Oxford University Press, 1944. P. 93–96, 113–114. (Cod:1,021:Med.).

(обратно)

184

Перевод с древнегреческого канд. филол. наук З.А. Барзах под редакцией докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессора Д.А. Балалыкина. Перевод публикуется впервые.

Трактат «О медицинском опыте» (Περὶ τῆς ἰατρικῆς ἐµπειρίας) являлся, по-видимому, ранним произведением Галена. Полностью он не сохранился. В настоящем издании приводится русский перевод единственного значительного фрагмента, дошедшего на древнегреческом языке. По-видимому, трактат изначально имел форму диалога. О его содержании можно судить по арабскому переводу (вероятно, сделанному с сирийского). Английский перевод части трактата, дошедшей на арабском языке, можно найти в следующих изданиях: Walzer R. Galen on Medical Experience: Arabic Text with an English Translation. Oxford, 1944; Frede M. Galen: Three Treatises on the Nature of Science. Indianapolis, Ind., 1985.

(обратно)

185

См.: Балалыкин Д.А., Щеглов А.П., Шок Н.П. Гален: врач и философ. М., 2014.

(обратно)

186

Древнегреческий текст приводится по изданию: De morborum differentiis liber / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 6. Leipzig: Knobloch, 1823. (repr. Hildesheim: Olms, 1965). P. 836–880. (Cod: 6, 905: Med.).

(обратно)

187

Перевод с древнегреческого канд. филол. наук З.А. Барзах под редакцией докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессора Д.А. Балалыкина. Перевод публикуется впервые.

(обратно)

188

В сочинении «De methodo medendi» Гален пишет: «В качестве основного принципа [нами] утверждается следующее: если кто-либо не может найти способ определить общее число болезней, то его в самом начале врачебного пути постигнет большая неудача». См.: De methodo medendi libri XIV / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 10. Leipzig: Knobloch, 1825 (repr. Hildesheim: Olms, 1965). P. 115.

(обратно)

189

Основное определение болезни Гален дает через термин βλάβη, то есть «вред», «ущерб», «пагуба», — то, что нарушает здоровье, вредит. Во всех своих сочинениях Гален подчеркивает важность различия между устройством организма (части тела) и его назначением (функцией).

(обратно)

190

Здесь мы видим термин «πόρος» в значении «макроскопический канал».

(обратно)

191

По нашему мнению, Гален наблюдал аутолиз некротизированной конечности.

(обратно)

192

В частности, в «De usu partium». См.: De usu partium / Helmreich G. (ed.) // Galeni de usu partium libri XVII. Leipzig: Teubner, 1:1907; 2:1909 (repr. Amsterdam: Hakkert, 1968): 1:1–496, 2:1–451).

(обратно)

193

Древнегреческий текст приводится по изданию: De morborum causis liber / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 7. Leipzig: Knobloch, 1824. (repr. Hildesheim: Olms, 1965). P. 1–41. (Cod: 6,336: Med.).

(обратно)

194

Перевод с древнегреческого канд. филол. наук З.А. Барзах под редакцией докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессора Д.А. Балалыкина. Перевод публикуется впервые.

(обратно)

195

«О разновидностях болезней» (De morborum differentiis). См.: Гален. Сочинения. Т. II. С. 578–604.

(обратно)

196

Этот случай Гален подробно описывает в сочинении «De temperamentis libri IIΙ». См.: De temperamentis libri III / Ed. G. Helmreich // Galeni de temperamentis libri III. Leipzig: Teubner, 1904 (repr. Stuttgart: 1969). P. 1–115 (Cod: 28,600: Med.).

(обратно)

197

Об этом же Гален говорит в сочинении «De sanitate tuenda». См.: De sanitate tuenda libri VI / Ed. K. Koch // Galeni de sanitate tuenda libri VI [Corpus medicorum Graecorum. Vol. 5.4.2. Leipzig: Teubner, 1923]. P. 3–198 (Cod: 69,757: Med.).

(обратно)

198

Гиппократ. О диете при острых болезнях, 4.

(обратно)

199

См.: De usu pulsuum / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 5. Leipzig: Knobloch, 1823 (repr.: Hildesheim: Olms, 1965). P. 149–180 (Cod: 4, 655: Med.).

(обратно)

200

Имеется в виду сочинение «De methodo medendi libri XI».

(обратно)

201

Имеется в виду сочинение «De simplicium medicamentorum temperamentis ac facultatibus». См.: De simplicium medicamentorum temperamentis ac facultatibus libri XI / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 11–12. Leipzig: Knobloch, 1826 (repr.: Hildesheim: Olms, 1965). Vol. 11. P. 379–892; Vol. 12. P. 1–377 (Cod: 139, 244: Med.).

(обратно)

202

См. например: De temperamentis libri III / Ed. G. Helmreich // Galeni de temperamentis libri III. Leipzig: Teubner, 1904 (repr. Stuttgart: 1969). P. 1–115 (Cod: 28,600: Med.); De simplicium medicamentorum temperamentis ac facultatibus. XI, 379–892, XII, 1–377 K.

(обратно)

203

Латинское название — «De methodo medendi».

(обратно)

204

См.: De naturalibus facultatibus / Eds. J. Marquardt, I.M. Helmreich //Claudii Galeni Pergameni scripta minora. Vol. 3. Leipzig: Teubner, 1893 (repr. Amsterdam: Hakkert, 1967). P. 101–257 (Cod: 33,104: Med., Phil.).

(обратно)

205

См. De usu partium I, 15.

(обратно)

206

О болезни роговицы Гален подробно пишет в «De usu partium» (X, 9).

(обратно)

207

Об этимологии термина τερηδών см. Предисловие переводчика.

(обратно)

208

Работа проведена на кафедре истории медицины, истории Отечества и культурологии Первого МГМУ им. И.М. Сеченова.

(обратно)

209

Балалыкин Д.А. Натурфилософия и принципы общей патологии в системе Галена (на примере трактата «Искусство медицины»). Часть 1 // История медицины. 2015. Т. 2. № 1. С. 104–149; Балалыкин Д.А. Натурфилософия и принципы общей патологии в системе Галена (на примере трактата «Искусство медицины»). Часть 2 // История медицины. 2015. Т. 2. № 2. С. 271–293.

(обратно)

210

Иногда в переводе мы используем понятие «соки». Это происходит тогда, когда речь идет о явно патологических субстратах, например, возникших в процессе смешения естественных жидкостей с продуктами гниения. Тем самым мы подчеркиваем разницу между четырьмя основными жидкостями человеческого тела и «соками», как жидкостными субстанциями, образовавшимися в результате болезни. При этом следует понимать, что все четыре основные телесные жидкости могут пребывать в нормальном (т. е. благосмешанном) или патологическом состоянии (т. е. в дурном смешении). «Соки» неестественного происхождения — это жидкости, количественно еще более изменившиеся в болезненную сторону. Они утратили свои естественные свойства вследствие насыщения продуктами распада.

(обратно)

211

Древнегреческий текст приводится по изданию: De symptomatum differentiis liber / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 7. Leipzig: Knobloch, 1824. (repr. Hildesheim: Olms, 1965). P. 42–84. (Cod: 6, 857: Med.).

(обратно)

212

Перевод с древнегреческого канд. филол. наук З.А. Барзах под редакцией докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессора Д.А. Балалыкина. Перевод публикуется впервые.

(обратно)

213

Гален имеет в виду две предыдущие книги — «О разновидностях болезней» и «О причинах болезней». См.: Гален. Сочинения. Т. II. С. 578–604, 639–663.

(обратно)

214

См. трактат «Искусство медицины». Гален. Сочинения. Т. II. ^{С. 172–}230.

(обратно)

215

Имеются в виду не постоянные, а преходящие свойства.

(обратно)

216

В диалоге Платона «Тимей» (86b), где он рассуждает о болезнях души, можно найти следующую мысль: «Значит, все, что сродно любому из двух названных состояний, заслуживает имени недуга» (Перевод С.С. Аверинцева). Примечательно, что в этом трактате Гален не использует слово νόσος, которым обычно обозначают болезнь, недуг.

(обратно)

217

Буквально: чтобы неясность не возникала из-за совпадения имен, ὁµωνυµία.

(обратно)

218

Об определениях понятий Гален подробно говорит в сочинении «De methodo medendi» (X, 459 K, 772 K).

(обратно)

219

Гален имеет в виду отличие субъекта действия от объекта воздействия.

(обратно)

220

Галеновское перечисление причин соответствует аристотелевским представлениям о причинах. См.: Аристотель. Физика II, 3, 7.

(обратно)

221

См. Платон. Федон, 98B.

(обратно)

222

См. De motu musculorum libri II / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 4. Leipzig: Knobloch, 1822 (repr.: Hildesheim: Olms, 1964). P. 367–464 (Cod: 15, 264: Med.).

(обратно)

223

Затрудненное движение, малоподвижность.

(обратно)

224

См.: De difficultate respirationis libri III / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 7. Leipzig: Knobloch, 1824 (repr.: Hildesheim: Olms, 1965). P. 753–960 (Cod: 33, 093: Med.).

(обратно)

225

De symptomatum causis. См.: De symptomatum causis libri III / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 7. Leipzig: Knobloch, 1824 (repr.: Hildesheim: Olms, 1965). P. 85–272 (Cod: 30, 535: Med.).

(обратно)

226

Фукидид. История пелопонесской войны (II, 47–58).

(обратно)

227

Предположительно этот термин обозначал также элефантиаз.

(обратно)

228

Имеется в виду сочинение Галена De naturalibus facultatibus. См.: De naturalibus facultatibus / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 2. Leipzig: Knobloch, 1821. P. 1–214.

(обратно)

229

Данный комментарий подготовлен совместно с докт. ист. наук Н.П. Шок.

(обратно)

230

Комментарий к указанному трактату см.: Гален. Сочинения. Т. II. С. 230–350.

(обратно)

231

Давыдовский И.В. Проблемы причинности в медицине (этиология). М., 1962. 176 с.

(обратно)

232

Древнегреческий текст представлен по изданию: In Platonis Timaeum commentarii fragmenta (e cod. Paris. gr. 2838) / Ed. H.O. Schris // Timaeum commentarii fragmenta (e cod. Paris. gr. 283) [Corpus medicorum Graecorum, supplementum. Vol. 1. Leipzig: Teubner, 1934]. P. 9–26.

(обратно)

233

Перевод с древнегреческого докт. филос. наук А.П. Щеглова под редакцией докт. мед. наук, докт. ист. наук, профессора Д.А. Балалыкина. Первая публикация на русском языке — в приложении к статье: Балалыкин Д.А. Платон о медицине // Философия, методология и история науки. 2015. Т. 1. № 1. С. 113–148.

От первоначального обширного комментария Галена к диалогу Платона «Тимей» на греческом языке сохранились отдельные фрагменты — небольшой текст, объясняющий лишь часть этого диалога (76d-80c). В историографии сложилась традиция, согласно которой за сохранившимся сочинением закрепляются два названия — латинское и греческое. Латинское название представленного текста — «In Platonis Timaeum commentarii fragmenta» («Фрагменты комментария к “Тимею” Платона»), греческое — Περὶ τῶν ἐν τῷ Πλάτωνος Τιµαίῳ ἰατρικῶς εἰρηµένων (букв.: «О медицинских высказываниях Платона в диалоге “Тимей”»; указано в работе Галена «О моих книгах» (De libris propriis liber. P. 119. См.: De libris propriis liber / Ed. J. Marquardt, I.M. Helmreich // Claudii Galeni Pergameni scripta minora. Vol. 2. Leipzig: Teubner, 1891 (repr. Amsterdam: Hakkert, 1967). P. 91–124). Учитывая, что древнегреческое название является результатом позднейшей источниковедческой реконструкции, нами принято решение использовать перевод латинского названия, принятого в англоязычной историографии.

(обратно)

234

Перевод фрагментов из диалога Платона «Тимей» приводится по изданию: Платон. Собр. соч. в 4 т. Т. 3. М., 1994. С. 421–500. Перевод С.С. Аверинцева.

(обратно)

235

Имеется в виду несохранившаяся часть комментария.

(обратно)

236

В тексте не указано, о ком идет речь.

(обратно)

237

Имеется в виду диалог «Тимей».

(обратно)

238

Имеются в виду стоики и Аристотель.

(обратно)

239

Государство, 588 с-d.

(обратно)

240

Фрагмент не сохранился.

(обратно)

241

Гален утверждал, что Платон рассматривал растения как живые, одушевленные и обладающие внутренним движением, но не имеющие возможности менять свое местоположение в пространстве. Для того чтобы доказать эту мысль Платона, Гален проводит источниковедческий и текстологический анализ сохранившихся на тот момент его рукописей, что само по себе очень важно и свидетельствует о глубочайшей образованности самого Галена. Говоря о движении растений, Платон считает, что оно является последствием процессов, происходящих внутри растений, таких как рост, выделение питательных соков. О том же самом говорит Аристотель в «Метафизике» (1053b 32–35).

(обратно)

242

Скорее всего, Платон, вслед за древними авторами, не видел разницы между артериями и венами. Он считал, что все сосуды одинаковы. Гален говорит об этом в своем труде «Небольшое сочинение о формировании плода» (De foet. format. 3, IV, 671. См.: De foetuum formatione libellus / Ed. C.G. Kühn // Claudii Galeni Opera Omnia. Vol. 4. Leipzig: Knobloch, 1822 (repr. Hildesheim: Olms, 1964). P. 652–702).

(обратно)

243

Слово κύτος имеет несколько значений: выпуклость, кривизна, изгиб; полость; сосуд, урна; вместилище, оболочка; тело; образ, вид.

(обратно)

244

Платон считал, что у дыхания есть особая цель — измельчение и распределение питательных веществ, хотя он нигде не объясняет, как он видит анатомические взаимосвязи двух верш в том, что касается циркуляции питательного сока по венам. Платон говорит в «Тимее» (69cd), что легкие были созданы для охлаждения сердца, а воздух попадает внутрь прохладным и впоследствии нагревается. Согласно его теории, не воздух охлаждает тепло, а, наоборот, тепло нагревает воздух для того, чтобы происходило движение, которое влечет разделение и распределение пищи. Отметим также, что дыхание начинается с выдоха, тепло первым находит воздух, притягиваясь к тому, что сходно ему по природе, — это первое движение, производимое посредством передвижения внешнего воздуха, и является источником всех остальных. Об этом см.: Платон. Тимей, 80d-81b.

(обратно)

245

Платон. Тимей, 81е-82е, 84с-85.

(обратно)

246

Во время своей поездки в Великую Грецию Платон знакомится с Ар-хитом Тарентским — членом пифагорейского союза, выдающимся математиком и государственным деятелем (граждане Тарента семь раз подряд избирали его командующим вооруженными силами). Именно влиянием Архита и, возможно, другими контактами в его окружении объясняется близкое знакомство Платона с пифагорейской теорией и стремлением прибегать к математическим объяснениям философских вопросов.

(обратно)

247

Платон также использует понятия «Бог» или «Божественный архитектор».

(обратно)

248

См.: Балалыкин Д.А. Платон о медицине // Философия, методология и история науки. 2015. Т. 1. № 1. С. 113–148.

(обратно)

249

Подробнее об этом см.: Longrigg J. Greek Rational Medicine: Philosophy and Medicine from Alcmaeon to the Alexandrians. London, 1993.

(обратно)

250

Гален. Сочинения. Т. I. С. 343.

(обратно)

251

Гален К. О назначении частей человеческого тела / Под ред. В.Н. Терновского. М.: Издательство «Медицина», 1971.

(обратно)

252

Одновременно древние врачи использовали слово «артерия» (ἀρτηρία), обозначающее любой кровеносный сосуд. В то же время это слово обозначало дыхательное горло, трахею и было синонимом слова «ἀορτή», используемого также для именования бронхов.

(обратно)

253

Согласимся с Дж. Лонгриггом, что описание анатомического устройства человека по принципу «верши» приводится Платоном в тексте «Тимея» в довольно краткой форме и может трактоваться по-разному.

(обратно)

254

Напомним, что, согласно Платону, пища необходима человеку для того, чтобы он мог восполнить потребность в «строительном материале», необходимом для тканей его тела.

(обратно)

Оглавление

Медицина Галена: традиция Гиппократа и рациональность античной натурфилософии

  Правильно ли мы понимаем Галена?

  Традиция Гиппократа в медицине античности

  Платон и Аристотель в истории медицины

  Значение трудов Герофила для системы Галена. Эмпирики как оппоненты Галена

  Теория гомеомерий Галена

Предисловие переводчика

Трактаты

  ΤΕΧΝΗ ΙΑΤΡΙΚΗ[130]

    Искусство медицины[131]

    Комментарий

  ΠΡΟΣ ΠΑΤΡΟΦΙΛΟΝ ΠΕΡΙ ΣΥΣΤΑΣΕΩΣ ΙΑΤΡΙΚΗΣ[149]

    К Патрофилу, о составе медицинского искусства[150]

    Комментарий

  ΠΡΟΣ ΓΛΑΥΚΩΝΑ ΘΕΡΑΠΕΥΤΙΚΩΝ

    К Главкону, о методе лечения[161]

    Комментарий

  ΠΕΡΙ ΙΑΤΡΙΚΗΣ ΕΜΠΕΙΡΙΑΣ[183]

    О медицинском опыте[184]

    Комментарий

  ΠΕΡΙ ΔΙΑΦΟΡΑΣ ΝΟΣΗΜΑΤΩΝ[186]

    О разновидностях болезней[187]

    Комментарий

  ΠΕΡΙ ΤΩΝ ΕΝ ΤΟΙΣ ΝΟΣΗΜΑΣΙΝ ΑΙΤΙΩΝ[193]

    О причинах болезней[194]

    Комментарий

  ΠΕΡΙ ΣΥΜΠΤΟΜΑΤΩΝ ΔΙΑΦΟΡΑΣ[211]

    О разновидностях симптомов[212]

    Комментарий[229]

  ΠΕΡΙ ΤΩΝ ΕΝ ΤΩΙ ΠΛΑΤΩΝΟΣ ΤΙΜΑΙΩΙ ΙΑΤΡΙΚΩΣ ΕΙΡΗΜΕΝΩΝ[232]

    Фрагменты комментария к «Тимею» Платона[233]

    Комментарий

*** Примечания ***