Новгород, открытый археологами [Петр Иванович Засурцев] (fb2) читать онлайн

Петр Иванович Засурцев
Новгород, открытый археологами

АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ АРХЕОЛОГИИ

СЕРИЯ: «ИЗ ИСТОРИИ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ»

П. И. ЗАСУРЦЕВ

НОВГОРОД, ОТКРЫТЫЙ АРХЕОЛОГАМИ

ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»

Москва 1967

Ни один древнерусский город не может сравниться с Новгородом по количеству замечательных исторических памятников. Но до недавнего времени считалось, что облик древнего города, где основным строительным материалом было дерево, утрачен для нас навсегда. Однако во влажном слое земли, образовавшемся за многие столетия в Новгороде, археологическими раскопками последних лет вскрыты древние улицы с многими усадьбами, прослежена их застройка. Казавшийся безнадежно утраченным облик древнерусского города представлен в совершенно конкретных очертаниях.

О том, как складывался древний Новгород, как из века в век менялся характер его застройки и состав населения, как и почему этот центр феодальной республики стал великим, и рассказывается в этой книге.

Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей нашей Родины.

Ответственный редактор А. Л. МОНГАЙТ

1 - 6 - 2 64 - 1967/11

После войны на вокзальной площади Новгорода был установлен щит с огромной надписью: Новгород - город-музей. Но Новгород, разумеется, не только город-музей. Это живой, современный, растущий город с развивающейся промышленностью. Но ведь тем-то он и замечателен, что его с полным правом, даже после столь разрушительной войны, можно назвать музеем.

О Новгороде написано несметное количество книг и статей. Детально изучены и всегда будут привлекать внимание исследователей замечательные памятники новгородской архитектуры и живописи. Золотым фондом нашей исторической науки являются Новгородские летописи и другие исторические документы. По всем этим данным политическая история Новгорода изучена лучше любого древнерусского города.

В связи с теми или иными событиями в летописи упоминаются названия улиц и концов Новгорода, перечисляются пристани на Торговой стороне, подробно сообщается о закладке или даже капитальном ремонте церквей и монастырей и т. д.

Но что представлял сам город в древности? Как он выглядел? Какие здесь были улицы, дворы, дома, постройки? Этих сведений ни в летописях, ни в других письменных документах нет.

Дошедшие до нас изображения древнего Новгорода - на Тихвинской иконе и в альбоме австрийского посла Мейерберга - относятся лишь к XVII в., да и для этого времени они не дают полного представления о городе. А как он выглядел раньше? Да и не только Новгород, а вообще древнерусский город ранней поры?

На эти вопросы предстояло ответить археологам.

Первые раскопки, произведенные в Новгороде, Старой Ладоге, Пскове, Дмитрове, Гродно и других городах, дали очень интересные находки. Но эти раскопки были очень невелики по площади. Открытые в них остатки построек XI - XIII вв. напоминали деревенские избы XVII - XVIII вв., и такая картина была везде. Сложилось впечатление, что древнерусский город XI - XII вв. - это та же деревня XVII в., только обнесенная крепостной стеной.

Предложено было такое объяснение: русское народное жилище (т. е. жилище простого народа, как городского, так и сельского) очень консервативно и за многие столетия (по крайней мере с X по XVII в.) оставалось почти неизменным. Что же касается упоминаемых в летописи хором зажиточных людей, то еще в прошлом столетии известный знаток русской старины И. Е. Забелин высказал мнение, что хоромы зажиточных людей (бояр) отличались от жилищ простых людей не качественно, а лишь количественно: они состояли из нескольких небольших срубов, объединенных под одной крышей. Но так ли это?

12 лет (с 1951 по 1962 г.) проработали археологи на одном из пустырей в Новгороде. Пустырь этот находился неподалеку от кремля, на территории Неревского конца древнего Новгорода.

За это время была вскрыта общая площадь около одного гектара. Один гектар за 12 лет напряженного труда одной из самых крупных археологических экспедиций в нашей стране, оснащенной к тому же необходимыми механизмами для удаления из раскопок просмотренной земли! Не так уж много! Но таковы практически возможные темпы археологических раскопок.

Неревский раскоп - это главное звено в археологическом изучении Новгорода. Он имеет огромнейшее значение и для изучения любого древнерусского города вообще.

Здесь открыты были уже не отдельные постройки, а целые усадьбы, на которых сохранились остатки подавляющего большинства построек с начала заселения этих усадеб (середина X в.) до конца XV в. Более 1200 различных построек и сооружений открыто было на этих усадьбах. Здесь были дома крупнейших бояр - Миши-

Ничей, известных деятелей новгородской истории, дома купцов, попов, ремесленников, дворового люда, хозяйственные постройки и разного рода мастерские.

Выяснилась картина застройки усадеб. По характеру домов, по комплексам находок во многих случаях удалось установить, кто жил в тех или иных домах - боярин, поп, ремесленник, торговец или простой дворовый человек.

В Неревском раскопе собрано около ста тысяч разнообразных находок - от женских украшений и детских игрушек до архитектурных деталей построек. В это число не входят кости животных, черепки глиняной посуды, обрезки кожи, сотни килограммов обгорелого зерна. Находки эти дают нам еще небывалой полноты картину бытовой обстановки далекого прошлого. Но первое место среди всех находок принадлежит, несомненно, известным уже всему миру берестяным грамотам.

В Неревском раскопе их найдено около 400. Несколько десятков их найдено в других местах Новгорода. Все они опубликованы в книгах А. В. Арцихов-ского *.

[* Автор приносит глубокую благодарность составу Новгородской археологической экспедиции и ее руководителю А. В. Арциховскому.]

Недавно вышла книга профессора В. Л. Янина «Я послал тебе бересту» (Неревский раскоп он начинал еще будучи студентом!) Мастерски проделанный анализ грамот позволил прийти к очень интересным историческим выводам.

В этой книге мы не стремились рассказать обо всех археологических открытиях в Новгороде. Наша цель - обрисовать облик раскопанной части Новгорода и проследить, как этот облик менялся на протяжении нескольких столетий.

Теперь мы точно знаем, как выглядели в древности новгородские улицы, что представляли собой усадьбы, в каких домах жили владевшие этими усадьбами феодалы и в каких представители других слоев населения, жившие на этих же усадьбах.

Типы построек, открытые в Неревском раскопе, были характерны не только для всего Новгорода, но и для всех других городов северной лесной полосы.

Какие-то общие черты присущи были и усадьбам. Но каждая новгородская усадьба имела и свои индивидуальные черты, которые определялись и родом хозяйственной деятельности ее владельца, и его социальным и имущественным положением, и множеством иных обстоятельств (пожар, изменение состава семьи и т. д.).

На представленных здесь материалах было бы совершенно неправомерно рисовать картину всего Новгорода. Но мы пытались уловить пульс городской жизни, как он проявлялся в смене застройки усадеб, и этот пульс, как нам представляется, был общим для всего Новгорода *.

От преданий до летописи

Новгород - один из древнейших русских городов. Он возник на далекой окраине Русской земли задолго до начала нашего летописания. От поколения к поколению передавались рассказы о минувших событиях то в немногих скупых словах летописи, то в поэтических образах былинных сказаний. Наше летописание началось сравнительно поздно, когда Древнерусское государство достигло уже значительного политического и экономического могущества. Первые летописцы, начиная свой труд, естественно, стремились осветить важнейшие события предшествующей поры. Но чем дальше отстояли от них эти события, тем труднее было о них говорить. Хронология все более стиралась из памяти и становилась зыбкой.

Согласно преданиям, дошедшим до летописцев, Новгород был построен в середине IX в. ильменскими словенами во главе с их старейшиной Гостомыслом.

Конечно, сто - полтораста лет, отделявшие первых летописцев от времен Гостомысла, - срок большой. Однако историки не находят каких-либо оснований подвергать сомнению время возникновения Новгорода. Правда, в Новгородской летописи записана легенда, приписывающая основание Новгорода Рюрику.

Согласно этой легенде, Рюрик прибыл во главе огромной и отлично вооруженной дружины по «добровольному приглашению новгородцев» на Русь и «основал город над Ильменем, назвав его Новгородом».

Эта легенда, теперь уже полностью отвергнутая нашими историками, родилась в сложной обстановке острой политической борьбы новгородских бояр против Киева.

Норманны (или варяги), как свидетельствуют скандинавские саги и дошедшие до нас древние предания, уже в глубокой древности проникали и в славянские земли, и в земли Западной Европы. Волхов был единственный путь, связывавший славян и их соседей со Скандинавией.

Не нужно думать, что норманны приходили в славянские земли только с целью грабежа. Чаще это были купцы, либо наемные дружинники, которых охотно приглашали постоянно враждовавшие между собой князья, поручая им самые гнусные убийства и вероломные нападения. Варяжские дружины бывали довольно многочисленными и оставались продолжительное время на Руси. Но, как убедительно доказал акад. Б. А. Рыбаков, они не основали ни одного города на Руси, а жили в своих укрепленных лагерях, вдали от русских городов,

Так, в 3 км от Новгорода, на правом берегу Волхова, почти у самого его истока, есть небольшой мыс, носящий до сего времени название Рюриково Городище. Как полагает Б. А. Рыбаков, здесь и находился в древности укрепленный лагерь норманнов.

Вполне возможно, что постройка этого укрепления, действительно «над Ильменем», и нашла свое отражение в легенде.

Русские и советские историки не раз задавались вопросом, почему один из древнейших русских городов носит название Новгорода? По отношению к какому еще более древнему городу он стал Новым?

Одни исследователи пытались найти разрешение этим вопросам на обширных пространствах Новгородской земли, другие - на территории самого Новгорода или в его ближайших окрестностях.

Больше всего оснований считаться предшественницей Новгорода имеет Старая Ладога (в древности она именовалась просто Ладога). В летописи она впервые упоминается вместе с Новгородом (под 862 г.), но археологические исследования показали, что она возникла (как полагает В. И. Равдоникас) еще в VII столетии. Ладога находилась на противоположном конце единственного водного пути, связывавшего русские земли с Балтикой и Скандинавией. По своему географическому положению она была настоящим форпостом русских земель на севере. Отсюда начинали «заморское» плавание новгородские ушкуйники. Мимо Ладоги не мог пройти незамеченным ни один варяжский корабль. Ладога всегда была тесно связана с Новгородом и никогда не противопоставлялась ему. Следовательно, ладожане вполне естественно могли быть в числе первых основателей Нового города.

Но ведь Новгород выступает на исторической арене сразу же как племенной центр ильменских словен, а вероятнее, даже союза племен (словен, кривичей, мери и веси).

В средневековую эпоху с понятием «город» связывалось не только представление об укрепленном поселении (хотя слово «город» и означает укрепление, крепость). Город был центром тяготевшей к нему сельскохозяйственной округи. Там жили наиболее искусные ремесленники, которым под силу было изготовить любое изделие, необходимое в хозяйстве, там был торг, где можно было обменять продукты сельского хозяйства (а иногда и изделия сельских ремесленников) на изделия городских мастеров. Там находилась дружина, которая оберегала жизнь и имущество своей «волости» от посторонних грабителей. Естественно, что в таком случае город должен был быть и географическим центром округи.

Ладога, отстоявшая почти на 200 км от Приильменья, где жила основная масса славянского населения, конечно, таким центром быть не могла. К тому же Ладога всегда была маленьким городком, не прекратившим своего существования и после возникновения Новгорода.

Еще такой вопрос: были ли в Новгородской земле другие города, современники Ладоги? Были. Их городища известны, но они еще очень мало исследованы.

Сопоставляя данные археологических раскопок Новгорода, Ладоги и других древнерусских городов лесной полосы, мы можем сказать, что постройки были по-видимому, всюду одинаковы (насколько можно судить по остаткам их срубов), а вот планировка раскопанных частей Новгорода и Ладоги не имеет ничего общего, устройство мостовых совершенно различно. Нам представляется, что древние, новгородцы должны были бы перенести какие-то ладожские традиции и в Новгород.

Но таких, несомненно ладожских, традиций в Новгороде пока не найдено. Впрочем, не найдено и то первоначальное ядро Новгорода, где эти традиции могли сказаться наиболее отчетливо.

Сейчас уже ясно, что Новгород вырос не из единого центра. В основе его было несколько первоначальных поселков, постепенно разросшихся, слившихся и образовавших огромный средневековый город. Может быть, выходцы из Ладоги и положили здесь начало одному из поселков. Немаловажное значение могло иметь и то, что Новый город принял на себя ряд функций, принадлежавших ранее Ладоге. Но, во всяком случае, Новгород порожден был всей новгородской землей и развивался в неотрывной связи со всем ходом русской истории.

Что же касается поисков происхождения названия Новгорода на территории самого города (перенос основного укрепления - детинца с правого берега на теперешнее место) или в окрестностях (предположить первоначальное ядро города на Рюриковом городище), то эти предположения не подтверждаются пока никакими доказательствами.

Прошлое и настоящее

На протяжении более чем тысячелетнего периода Новгород пережил много тягчайших испытаний. Тут и страшные пожары, и нашествие врагов, и голод, и землетрясение. Но самому страшному опустошению он подвергся во время Великой Отечественной войны. Около двух лет хозяйничали здесь фашистские варвары. Артиллерийским огнем они превратили в груды развалин все памятники в окрестностях Новгорода. Разрушена церковь Спаса на Нередице, церковь Спаса на Ковалеве, церковь Успения на Болотове, церковь Николы на Липне и многие другие.

Советские войска, два года удерживавшие оборону в 1,5 - 2 км от города, не выпустили по нему ни одного артиллерийского снаряда.

При отступлении немцы сожгли и взорвали почти все до единой гражданской постройки в городе. Взорвали мост через Волхов, разбили на куски и собирались увезти в Германию на переплавку бронзовые фигуры памятника Тысячелетие России. К счастью, они не успели этого сделать так же, как не успели взорвать памятники архитектуры в самом городе.

И вот сейчас город отстроен заново. Скромный районный центр, каким он был до войны, стал центром области. Преобразились старые улицы и. появились новые. Там, где еще недавно протекал Федоровский ручей, теперь проспект Гагарина…

Когда подъезжаешь к городу по Московской дороге с восточной стороны, то во всем удивительном своеобразии открывается город былинного гостя Садко, город Невского, город замечательных новгородских строителей. Только миновав мост через Волховец, новая автомагистраль спрямляет путь и по дамбе устремляется к проему в городском валу. С XII в., когда впервые был возведен этот вал. ни одна постройка не перешагнула за его черту. Как и в XII в., и до прихода сюда первых поселенцев эта пойма в период весеннего половодья затоплялась водой. Во время таких разливов Славенский холм на восточном берегу Волхова становился островом.

За гребнем вала над плоскими, сливающимися в общую массу линиями крыш современных домов высятся купола тесно сгрудившихся новгородских церквей. Кажется, вот сейчас минуешь вал и попадешь в древний сказочный город, услышишь перезвон колоколов, гомон разноязычной толпы, увидишь узорчатые фасады старинных деревянных домов. И даже взметнувшаяся в небо ажурная игла телецентра как будто всегда росла среди куполов. Но минуешь вал и попадешь на обыкновенную, современную, асфальтированную улицу, заполненную автобусами, автомобилями, людьми. Казавшиеся компактной группой памятники разбегаются по разным улицам, оттесненные современными домами. К сожалению, нельзя сказать, что современные строители сумели использовать драгоценнейшее наследие прошлых столетий.

Земляной вал почти девятикилометровым кольцом охватывает древнюю часть города. То, что мы сейчас воспринимаем как простую земляную насыпь, было когда-то сложнейшим инженерным сооружением. Земляная насыпь прикрывала и усиливала нижние части стен и башен и затрудняла противнику подступы к ним. Над гребнем вала, имевшего высоту до 10 м, выступали грозные башни с бойницами и стены. Вал окружен был рвом, заполненным водой, а со стороны реки обе половины города были ограждены деревянными стенами с башнями, но без насыпей. Впоследствии вал много раз перестраивался, деревянные конструкции заменялись каменными, но контуры его оставались примерно прежними.

Сейчас этот вал находится в запущенном состоянии. Новгородские градостроители, нужно отдать им должное, приложили много усилий, чтобы восстановить памятники древней архитектуры, разрушенные во время войны и пострадавшие от времени. Но как быть с земляным валом? Конечно, никому не придет в голову восстанавливать всю систему прежних укреплений. Разрабатываются различные варианты приведения вала в благообразный вид. А тем временем то в одном, то в другом месте бульдозеры выгрызают из него значительные куски - для устройства проездов или расширения площадей.

В древности две равновеликие половины Новгорода делились на самоуправляющиеся концы: Неревский и Людин (или Гончарский) на левобережной, Софийской стороне, и Славенский и Плотницкий на Торговой *.

[* Позднее, в XIV в., на Софийской стороне образовался еще один конец - Загородский.]

У обеих сторон имелись свои центры - кремль с Софийским собором на Софийской и Ярославово Дворище на Торговой. Теперешние новгородцы уже не знают названия концов, но вот названия сторон бытуют прочно. Первоначально резиденцией князя и его дружины был кремль (в Новгороде он именуется детинец, от слова «детский» - княжеский дружинник), а в первой половине XI в., при Ярославле Мудром, княжеская усадьба перемещается на противоположный берег Волхова.

В одной из новгородских летописей есть такая запись: «и жил великий князь Ярослав на Торговой стороне, близ реки Волхова, где ныне церковь каменная Николая Чудотворца». Эта церковь была построена в 1113 г.

Трудно сказать, переместился ли княжеский двор целиком на Ярославово Дворище или князь сохранил за собой какие-то владения и в кремле. Новгородская летопись под 1044 г. сообщает, что Ярослав Мудрый строил каменные стены вокруг кремля взамен деревянных.

Об укреплениях Ярославова Дворища в летописи никаких сообщений нет. Но, несомненно, что этот двор, как и вообще все дворы в Новгороде, имел достаточно надежные укрепления. Под стенами княжеского двора располагался знаменитый Новгородский торг, а торговля в древней Руси всегда велась под стенами укреплений (обычно - кремля). В 30-х годах XII в., после бурных событий в Новгороде, князья новгородские были значительно ограничены в своих правах. В этих условиях они предпочитали жить в своей загородной резиденции на Рюриковом городище.

Ярославово Дворище стало общегородской вечевой площадью (в каждом конце города собирались свои кончанские веча).

В середине XII в. новгородские купцы, торговавшие с заморскими странами, т. е. с Западной Европой (куда добирались через Балтийское море), поставили на Яро-славовом Дворище свою патрональную церковь Параскевы-Пятницы (перестраивалась в начале XIII в. и позднее). Святой Николай почитался как покровитель мореплавателей, и церкви, посвященные этому святому, ставились обычно на берегах рек, около торговых площадей. Параскева-Пятница (Параскева по-гречески и есть пятница) почиталась покровительницей торговли вообще. Недаром во многих городах (в том числе в Новгороде) пятница была торговым днем.

В древнем Новгороде на Торговой стороне было 5 вымолов, где были пристани: Иванский, Будятин, Матфеев, Немецкий и Гаралдов.

Рядом с Ярославовым Дворищем, на месте торговой площади, возвышается огромный куб церкви Ивана на Опоках, построенной первоначально в 1127 г. Это был патрональный храм «Иванского ста» (т. е. «сотни») - крупнейшего в Новгороде объединения купцов-вощинников. Важные административные функции в этом объединении принадлежали новгородскому тысяцкому, предводителю новгородского, ополчения. Здесь же, в церкви, находилась его канцелярия,

В древнем Новгороде было много монастырей. Они располагались и на территории самого города, и вокруг него. Эти монастыри, игравшие значительную роль в экономической и политической жизни Новгорода, основывались и князьями, и крупными боярами, и купечеством.

Большинство монастырей были в разное время разрушены, но самые знаменитые из них - Антониев и Юрьев, основанные в начале XII в., влились в ансамбль современного Новгорода.

Неподалеку от Юрьева монастыря, где Ильмень постепенно переходит в русло реки, есть невысокий песчаный холм, увенчанный старыми соснами. Это заповедная роща Перынь. В самом ее названии увековечен отголосок языческих времен. В этой роще в дохристианскую пору находилось языческое святилище со статуей Перуна в центре.

Но и позже, когда новгородцы стали уже христианами и на месте святилища была построена церковь, сохранился обычай бросать, проезжая мимо рощи, какую-нибудь «жертву» в воду (обычно монетку). И это понятно. Для путешественника, благополучно миновавшего коварное Ильмень-озеро, где в любую минуту, от первого налетевшего ветерка, мог разыграться шторм, Перынь служила добрым маяком, означавшим, что опасность уже миновала.

Невдалеке от Антониева монастыря с незапамятных времен было известно Волотово поле (волотами в старину называли богатырей, исполинов). По преданию, славяне-язычники погребали здесь своих князей. По тогдашнему обычаю, покойников сжигали, а над кострищем насыпали курган. Один из курганов на Волотовом поле народная молва еще во второй половине XIX в. связывала с именем Гостомысла.

Из Новгородской летописи известно, что в 60-х годах XII в. знаменитый новгородский купец Сотко Сытинич, прототип былинного Садко, построил в кремле каменную церковь Бориса и Глеба, уступавшую по размерам только Софийскому собору. Церковь разрушилась в XVII в.

В XVI в. построен был Малый Земляной город - линия укреплений вокруг кремля. Остатки двух бастионов этого города еще заметны в кремлевском парке.

Несомненно, очень большое количество остатков известных и безвестных памятников хранит в себе новгородская почва.

Надежное хранилище - сырая земля

Древний Новгород, как и все древнерусские города лесной полосы, был деревянным. Из дерева сооружались крепостные стены и башни, возвышавшиеся над насыпями земляных валоз. Из дерева строились жилища - от бедняцких хижин до княжеских и боярских хором. Из дерева сооружались пристани и настилались уличные мостовые. Из дерева был построен первоначальный Софийский собор.

Дерево - прекрасный строительный материал. Его удобно доставлять по водным путям и легко обрабатывать. Из летописи известно, что новгородцы славились как искуснейшие плотники.

В условиях сурового северного климата деревянные постройки (учитывая несовершенство отопления того времени) имели несомненные преимущества перед каменными.

В древности новгородские леса были неизмеримо богаче ценными видами деревьев, чем теперь. В раскопанных постройках были сосновые, дубовые и даже лиственничные бревна диаметром в 40 - 45 см и больше. В слоях XII - XIII вв. найдены изделия из можжевельника, достигавшего 20 см в диаметре. Сейчас этому трудно поверить: в новгородских лесах редко встретится деревце можжевельника толще 6 - 7 см. Лиственница исчезла совсем.

Дерево использовалось не только как строительный, но и как самый распространенный поделочный материал: многие орудия труда, домашняя посуда и утварь, мебель и средства транспорта, всевозможные станки и машины были деревянными. Из дерева делались луки и древки копий, на деревянных досках писали иконы. Из дерева вырезали скульптуру и, наконец, дерево заменяло бумагу, березовая кора, береста, служила самым распространенным материалом для письма на Руси. На деревянных дощечках, покрытых воском, дети обучались письму.

Но у дерева есть один недостаток: оно недолговечно и боится огня. Даже современные деревенские дома (несомненно, более совершенные, чем новгородские постройки X - XI вв.) в сырой местности стоят не более 15-20 лет.

Новгород стоит на очень сыром месте. Здесь и обилие осадков и высокий уровень грунтовых вод. Несомненно, что сырость доставляла серьезные неудобства жителям. Но эти неудобства, очевидно, вполне окупались преимуществами от близости воды. Уже в глубокой древности люди научились приспосабливаться к любым неблагоприятным условиям. А то, что постройки существовали непродолжительное время, мало кого беспокоило: во-первых, это представлялось таким же естественным процессом, как старение и смерть человека, а, во-вторых, не так уж сложно было возвести новую постройку, учитывая к тому же, что почти каждый новгородец был прежде всего плотником.

Следовательно, в силу естественного процесса старения каждое столетие все (или почти все) деревянные постройки сменялись новыми пять или шесть раз. Пять или шесть раз в столетие менялся облик города. И никогда это не фиксировалось, никем не запоминалось. К тому же нужно добавить, каким страшным бичом для средневековых деревянных городов были пожары. Новгородские летописи с XII до середины XVI в. (т. е. за 450 лет) отметили 56 только крупных пожаров в разных частях города.

Во время больших пожаров выгорал едва ли не весь город или, во всяком случае, многие улицы и кварталы его. Особенно сильные пожары бушевали во время продолжительных засух, сопровождавшихся, как правило, ветром.

При таких пожарах, как отмечает летопись, огонь часто перебрасывался с одного берега Волхова на другой. Горел мост через Волхов, горели стоявшие на реке суда, горели сады и церкви, гибли люди и скот, гибли склады товаров и ценнейшие архивы.

Сколько же раз на протяжении столетий Новгород перестраивался заново - и вследствие естественного старения построек, и вследствие пожаров и по разным другим причинам? Что же при этих условиях могло дойти до нас от древних построек и сооружений?

Не удивительно поэтому, что исследователи не могли ожидать в Новгороде не только открытия древних улиц, но и достаточно выразительных остатков деревянных построек. Не удивительно, что даже такой знаток древнерусских городов, как М. Н. Тихомиров, оставил в одной из своих работ горькую фразу, что облик древнерусского города утрачен для нас навсегда.

К счастью, такое предположение оказалось ошибочным. В новгородской почве в первую очередь благодаря сырости сохранились и настилы древних мостовых, и сложные дренажные сооружения, выполненные из дерева, и остатки огромного количества деревянных построек и сооружений. Никакие стальные конструкции в этих условиях не могли бы поспорить с деревом.

Что же таит в себе новгородская почва?

Сейчас на этот вопрос можно дать вполне определенный ответ, который всего каких-нибудь два десятилетия тому назад звучал бы фантастически: в новгородской земле лежат настилы всех уличных мостовых, площадей, пристаней и т. д. от самого их возникновения и до конца XV в., остатки частоколов, ограждавших древние усадьбы, и остатки подавляющего большинства деревянных построек, сменявших друг друга на протяжении многих веков. Если перевести это на язык цифр, то будут сотни километров настилов мостовых, тысячи дворов и сотни тысяч самых разнообразных построек и сооружений. Если бы представилась возможность извлечь из новгородской земли все археологические находки, то для размещения даже наиболее ценных из них не хватило бы всех музеев нашей страны, да и всей Европы. И все эти неисчислимые сокровища совсем лишь недавно стали открываться ученым.

Вообще давно уже было известно, что в Новгороде нарос значительный культурный слой, т. е. тот слой земли, который отложился здесь в результате жизнедеятельности людей. В этом слое обычно попадаются битые черепки, кости, ржавые железки, осколки стеклянных предметов и т. д.

Даже в кремле, где этот слой мог отлагаться меньше всего, он составляет от 2 до 3 м. По мере нарастания культурного слоя неоднократно приходилось поднимать полы Софийского собора. Теперешний пол лежит на 2 м выше первоначального уровня.

Неподалеку от Софийского собора стоит Грановитая палата - замечательная постройка XV в. Здесь в свое время заседал высший правительственный орган новгородской боярской республики - Совет господ. Эта постройка трехэтажная, и зал, где происходили заседания (это и была Грановитая палата, от которой и вся постройка получила название), находился на третьем этаже. Теперь эта постройка выглядит двухэтажной, так как первый этаж превратился в подземное помещение. В других местах Новгорода, в жилых кварталах, толщина наросшего слоя еще больше.

Еще в начале прошлого зека культурный слой Новгорода исследовал Е. А. Болховитинов, крупный уче-ный-источниковед, занимавший высокие церковно-административные посты (в Новгороде он был епископом). Он установил толщину слоя в разных частях города и дал правильную его характеристику. В городах северной лесной полосы дерево сохраняется хорошо, и можно было надеяться раскопать остатки древних построек. Но в силу целого ряда обстоятельств лопата археологов впервые коснулась новгородского слоя лишь в 1910 г.

По инициативе известного художника Н. К. Рериха, занимавшегося также археологией, были произведены небольшие раскопки в новгородском кремле. Цель раскопок - отыскать древнейшее ядро города, которое естественнее всего было предполагать на территории кремля. При раскопках были открыты остатки древних построек, найдены разнообразные предметы, но основная цель не была достигнута: древнейшие слои, как, можно было судить по находкам, оказались не старше X в. Кроме небольшой заметки в печати, никаких известий об этих раскопках не сохранилось.

Стена посадника Федора Даниловича

Планомерные раскопки в Новгороде начались в 1932 г. Академия истории материальной культуры (ГАИМК, теперь Институт археологии АН СССР) поручила тогда совсем еще молодому ученому А. В. Арпи-ховскому произвести раскопки в Новгороде. Цель раскопок - найти древнейшее ядро города. Место поиска - Славенский холм.

Вообще говоря на правом берегу Волхова Славенский холм - наиболее удобное для поселения место, не затопляемое во время весенних паводков. Не об этом ли месте свидетельствует и скандинавское название Новгорода - Хольмгард? Но площадь холма около 20 га, а какую площадь мог занимать первоначальный поселок? - Один гектар. Или около этого. Конечно, искать его нужно где-то поблизости от берега. Но где именно? Города располагались обычно около берега, на мысу. Этим условиям больше всего отвечала юго-восточная оконечность Славенского холма. Здесь стояла довольно древняя церковь Ильи на Славне, первоначальная постройка которой относится к 1198 г. Рядом с ней, на пустыре, и начали вести раскопки.

Скажем сразу, поставленная перед археологами цель не была достигнута: древнейшие слои в этом месте относились к XII в. Но то, что было здесь обнаружено, было настолько неожиданным и грандиозным, по сравнению с чем поиски следов первоначального поселения отодвигались на задний план.

В первый же раскопочный сезон была открыта каменная стена, размеры которой превосходили все известные в Новгороде каменные сооружения, исключая кремль.

Толщина стены составляла около 3 м. Она была облицована квадрами розового ильменского известняка и забутована тем же известняком. Фундамент ее был выложен из валунов. В высоту она сохранилась до 2 м. Судя по покрывавшим ее прослойкам, стена выходила на поверхность земли еще в XVIII в. В первый и последующие сезоны стена была прослежена на протяжении более 200 м. Конечно, это была крепостная стена, о закладке которой сообщала новгородская летопись под 1335 г.

«Того же лета заложи владыка Василий с своими детьми и с посадником Федором Даниловичем и с тысяцким Остафием и с всеми новгородци, острог камен по оной стороне, от Ильи святого к Павлу святому, при великом князе Иване Даниловиче».

Отметив торжественный акт закладки стены, новгородская летопись не дает о ней больше никаких сведений. Если в новгородском слое могла укрыться таких размеров крепостная стена, то можно ли вообще предугадать заранее, что таится в этом слое? Стена 1335 г., или, как ее стали просто называть, стена Федора Даниловича, имела огромное значение для изучения истории русской фортификации. Ведь все сохранившиеся каменные стены относятся к более позднему времени, они перестроены с учетом огнестрельного оружия.

Рядом со стеной, в саоях XII - XIII вв. (прорезанных фундаментом этой стены), были вскрыты остатки нескольких деревянных построек. Здесь уже иные масштабы. Обнаружить огромную каменную стену - дело не хитрое. Но раскопать в земле полусгнившие остатки дерева, выяснить после осторожной расчистки, что это не просто отдельное бревно, а венец древней постройки - гораздо сложнее. А если удастся определить назначение этой постройки, то совсем здорово. В Новгороде дерево, как мы уже отмечали выше, сохраняется хорошо. И вот перед исследователем расчищенный нижний венец, углы рублены в обло, т. е. с выступающими концами. Размер сруба 5,6 X 5,3 м. И все. Ни пола, ни печи, ни сеней, ни остатков крыльца. Очень мало данных, чтобы судить о конструкции этой постройки. Зато находки рассказали о ее назначении: рядом с постройкой и внутри ее было собрано несколько тысяч обрезков кожи. К одной из стен ее снаружи примыкал ящик размером 1,3 X 1 м, сделанный из плах, вставленных в пазы забитых по углам столбиков. На дне ящика лежал слой шерсти, перемешанный с известью. Он оказался зольником, какими кустари-кожевники пользовались вплоть до XX в. для удаления волоса со шкур.

Так была открыта изба новгородского сапожника XII в., который был одновременно и кожевником.

В этом же раскопе, в слоях XIII в., обнаружены остатки еще нескольких построек. Одна из них, примерно таких же размеров, что и изба сапожника, была мастерской игрушечника. Он изготовлял поливные глиняные свистульки в форме птичек. Из них и сейчас можно извлечь характерный для глиняных свистулек глуховатый звук. Здесь и готовая продукция, и заготовки свистулек, и даже развал горна, в котором они обжигались.

Самую сложную загадку представили пять огромных сосновых столбов, найденных в одном углу раскопа.

Диаметры этих столбов около 0,5 м. Они сохранились в высоту до 1,5 м. Верхние концы их (выступавшие, по-видимому, в свое время над землей) сгнили и разрушились, а нижняя часть сохранилась прекрасно. В нижней части всех пяти столбов очень тщательно вырезаны особые проемы, по которым и удалось определить первоначальное назначение этих столбов: это были части клиновых прессов - жомов, применявшихся в маслобойнях.

Так археологические материалы сразу же заговорили о древнем Новгороде, как о городе прежде всего ремесленников. Правда, в этих находках еще много было неясного: для чего на небольшом участке было собрано столько жомов, когда в обычной маслобойне их требуется только два? Почему эти жомы закопаны в землю настолько, что их рабочие части оказались ниже поверхности земли? Почему они имели такое странное расположение, образуя прямой угол и т. д.

Ответы на эти вопросы пришли позднее.

У каждого человека, впервые попавшего на раскопки, неизменно возникает вопрос, каким образом все эти раскапываемые сооружения оказались в земле?

Обычно, чем дольше существовало поселение, тем этот слой толще. В Новгороде в некоторых местах толщина его превышает 7 м. Но толщина слоя зависит не только от продолжительности существования поселения, а и от других условий. Киев, например, существует дольше Новгорода, а слой там гораздо тоньше.

Новгород, как мы уже говорили, стоит на сыром месте. От соприкосновения с сыростью дерево быстро загнивает и разрушается. Но если то же дерево целиком попадает во влажную среду, где нет доступа воздуха, то оно может при определенных условиях законсервироваться и сохраняться довольно долго. Также и различные предметы органического происхождения (кожа, ткань, семена растений, кости). Как вообще образуется культурный слой, понять нетрудно.

Возьмем такой пример. Дворники ежедневно подметают дворы, и каждый раз набирается довольно значительная куча мусора. Нетрудно представить себе, что было бы на наших дворах, если бы их не выметали по неделям и месяцам. А если вообще не подметать и не чистить? Двор станет попросту непролазным от грязи.

Дворы в древнем Новгороде не чистились вообще И это не признак бескультурья, а простая житейская необходимость. Новгородские дворы примыкали вплотную один к другому, отделяясь друг от друга лишь стенкой частокола или плетнем. Если бы какой-нибудь боярин стал регулярно вычищать свой двор (для этого у него достаточно и дворовых людей и транспортных средств), а его соседи не чистили бы, то в скором времени поверхность чистого двора оказалась бы ниже, чем у соседей, и во время дождей или таяния снега (дворы в Новгороде были открытые) все лужи с соседних дворов, естественно, потекли бы на чистый двор.

По всей вероятности, новгородцы поступали даже наоборот: образовавшиеся во дворах топкие места засыпали навозом, сгребаемым с мостовых (мостовые в Новгороде поддерживались всегда в чистоте). Иначе совершенно непонятно, откуда в новгородских дворах скопилось такое количество навоза?

На богатых дворах между постройками прокладывались мощеные дорожки. На бедных дворах эти дорожки просто засыпали всевозможным мусором.

В этих условиях нижние венцы построек быстро затягивались слоем грязи и надежно консервировались. Когда приходило время сменять постройки, то один или несколько венцов оказывались ниже уровня двора. Эти нижние венцы при сносе построек, естественно, не извлекались из земли, а оставались там целиком, создавая более надежную опору для последующих строений. Так в культурном слое Новгорода сохранились остатки построек всех времен.

Конечно, это самая общая картина. И в Новгороде не во всех местах эта картина была одинакова: в одних местах условия для консервации дерева и органики в почве были лучшими, в других худшими. Но в целом в Новгороде дерево почти везде сохраняется в земле хорошо.

Но все эти особенности новгородского слоя стали известны теперь. Когда же археологи только приступили к раскопкам в Новгороде, то первые шаги приходилось делать с максимальной осторожностью, как в незнакомом помещении и в полной темноте.

Славенский раскоп дал много интересных вещевых находок: костяные гребни, деревянные ковши и ложки, бондарную посуду, топор, молоток, скобель, большие железные клещи. Последняя находка долгое время вводила археологов в заблуждение. Эти клещи удивительно походили на кузнечные, и их так и считали кузнечными, пока совсем уже недавно не выяснилось, что это принадлежность пивовара. Оказалось, что и теперь еще в некоторых местах Новгородской области варят домашнюю брагу тем же способом, какой применялся уже тысячу лет назад: в бочку наливают солодовое сусло и бросают в него раскаленные камни. Для этого и служат большие клещи. Найдены были две свинцовые печати XIV в. (Новоторжского наместника Давида и тиуна новгородского Саввы), а также большое количество различных женских украшений (стеклянные и бронзовые браслеты, бусы и т. п.).

Одна из первых задач, с которыми сталкивается археолог при раскапывании того или иного объекта, - датировка. Мы уже говорили выше о значении для этой цели строительных прослоек, связанных с постройкой или ремонтом какого-либо памятника. Но там, где таких прослоек нет, археолог датирует по находкам. Некоторые находки имеют довольно узкие хронологические рамки (25 - 30 лет), другие более широкие (столетие). К первым относятся монеты и свинцовые печати, ко вторым - женские украшения.

В Новгороде были определенные категории должностных лиц, которые имели право прикладывать к тем или иным документам свои печати. Это князь, его наместники и тиуны (чиновники), архиепископ, посадники, тысяцкие, владычные (т. е. архиепископские) наместники. Свинцовая печать привешивалась к документу так же, как современная пломба. По прошествии некоторого времени надобность в документе отпадала, печать отрывалась и шла иногда на какое-то употребление (как свинец), а иногда терялась. Утерянные печати и становятся достоянием археологов.

По-видимому, в Новгороде в ходу было очень много документов, которые скреплялись печатью, так как печати встречаются повсюду.

Хорошим датировочным материалом служат женские украшения. Археологам хорошо известно, что в X - начале XI в. у горожанок особенно мощными были стеклянные бусы желто-лимонного цвета, величиной с

Горошину. В XI в. их сменили тоже стеклянные бочон-кообразные позолоченные и посеребренные бусы. Тогда же в древнерусских городах широко вошли в моду стеклянные браслеты, которые продержались в Новгороде до начала XIV в. В культурном слое Новгорода эти находки встречаются в огромном количестве и позволяют уверенно датировать наслоения.

В то время, как А. В. Арциховский раскапывал первые жилища и ремесленные мастерские на Славне, пришел сигнал с левого берега Волхова. На территории новгородского речного пароходства, неподалеку от кремля, в Неревском конце древнего Новгорода, строители наткнулись во время земляных работ на остатки каких-то древних сооружений. Для работы были приглашены сотрудники новгородского музея, которые и произвели небольшие раскопки. В раскопе прослеживалась мостовая какой-то древней улицы, шедшей от берега Волхова в сторону поля. Исследователи предположили, что это древняя Холопья улица (впоследствии выяснилось, что произошла ошибка: это была Боркова улица, а Холопья проходила несколько южнее). Рядом с мостовой были обнаружены остатки частоколов и нижние венцы древних построек. Археологи дошли до слоев XII в. Снято было 18 настилов мостовых, лежавших один на другом.Дальнейшее углубление пришлось прекратить, так как обильные грунтовые воды непрерывно затапливали раскоп. Для продолжения работ требовались большие средства и техника, чем не располагали ни экспедиция А. В. Арциховского, ни новгородский музей.

Но тогда уже выяснилось, что сохранность дерева в Неревском конце была лучшей во всем Новгороде.

Ярославово Дворище

Это место, несомненно, является одним из самых привлекательных для историка в Новгороде. Более столетия здесь существовала княжеская усадьба, навечно сохранившая имя своего основателя. Не стерло этого имени и время боярской республики, когда Ярославово Дворище стало вечевой площадью, где более трехсот лет собирались новгородцы для решения своих дел и где нередко бурные собрания переходили в рукопашную схватку.

С начала XII в. стоит здесь Николо-дворищенский собор, с середины XII в. существует церковь Параскевы-Пятницы. Несомненно, здесь в земле сохранились остатки княжеских построек и остатки административных построек вечевого времени. Правда, свободного места для раскопок было очень мало: восточная часть Дворища тесно застроена церквами, в западной до войны находился чугунолитейный завод.

Притягательная сила этого места оказалась настолько огромной, что в 1937 г. здесь начали раскопки и А. В. Арциховский, и сотрудник новгородского музея А. А. Строков. Пять летних сезонов велись здесь раскопки: три - до войны и два в 1947 - 1948 гг. Научная ценность археологических материалов, полученных на Ярославовом Дворище, очень велика и тем не менее следует признать, что результаты раскопок оказались довольно скромными.

В предвоенные годы были раскопаны: водоотводная система XI в., связанная, несомненно, с княжескими постройками, погреб второй половины XI в., часть мостовой вечевого времени.

Трубы водоотводной системы сделаны из толстых сосновых бревен (диаметр до 60 см). Бревна раскалывались пополам, и в обеих половинах выдалбливалась сердцевина. Когда половинки накладывались одна на другую, образовывалась труба. Стенки ее имели толщину от 7 до 9 см, а внутренний диаметр до 40 см. Если бревно попадалось не прямослойное, т. е. волокна шли не прямо, а винтообразно (что встречалось довольно часто), то продольный стык половинок трубы получался не прямолинейным, а зигзагообразным. В корневой части бревно имело больший диаметр, и труба здесь была шире, чем в верхушечной части, благодаря чему удобно было соединять отдельные звенья труб. Длина отдельных звеньев труб достигала 8 м. Места стыков обматывались берестой. Трубы отводили воду от ключей, находившихся выше территории Дворища, чтобы предохранить от размывания фундаменты наиболее важных построек.

В одном из раскопов обнаружен небольшой колодец размером 1,5 X 1,5 м и глубиной около 1 м, срубленный из толстых бревен. По двум трубам вода текла в колодец, по третьей вытекала из него. На дне колодца оставался осадок, который время от времени вычищался из колодца.

Пролежав в земле 800 - 900 лет, трубы имели настолько хорошую сохранность, что эта система в случае надобности могла бы действовать и сегодня.

Необычной была мостовая: она вымощена коровьими челюстями. У челюстей обрублены были выступы и оставлена только плоская средняя часть. Кое-где на мостовых древних новгородских улиц такие обрубки коровьих челюстей применялись для ремонта: ими заполнялись небольшие выбоины. Но здесь вся мостовая была из одних челюстей. Толщина костяной вымостки достигла почти метра! Эта мостовая относится к XIV - XV вв., к периоду наивысшего расцвета Новгорода. Б это время на улицах Новгорода настилались самые добротные мостовые, да и на боярских дворах значительные пространства замощены были деревом. Почему вечевая площадь вымащивалась костями, остается загадкой. Вероятнее всего - это была какая-то очень устойчивая местная традиция, исчезнувшая и забытая с ликвидацией вечевого строя.

Прежние разрозненные небольшие раскопки не удовлетворили исследователей. Стало ясно, что составить какое-то представление о княжеской усадьбе или административных сооружениях вечевой площади можно, только вскрыв максимально возможную большую территорию.

Теперь эта задача упростилась - на территории западной части Дворища - пустырь.

Но раскопать все Дворище было немыслимо. На это потребовались бы огромные средства, которые в первые послевоенные годы просить было не разумно. Кроме того, необходимы были различные механизмы (лебедки, транспортеры и т. д.), которые в те времена были тоже остродефицитными.

Все же А. В. Арциховскому за два раскопочных сезона удалось вскрыть довольно большую (по археологическим масштабам, конечно) площадь, размером 620 м². В условиях древнерусского города с мощным культурным слоем, к тому же содержащим остатки множества древних сооружений, это была очень крупная цифра.

На раскопе за два сезона открыты остатки более 20 срубов различных построек, частоколы, настилы мостовых. Нетрудно определить, какие постройки были жилыми, какие хозяйственными. Жилые постройки и по размерам, и по конструкциям примерно такие же, как и знакомая нам изба сапожника.

Но кому принадлежали эти постройки? Имели ли они какое-либо отношение к вечевой организации? Ответить на эти вопросы было невозможно. Территория раскопа расчленена частоколами между несколькими, очевидно, обособленными владениями, каждое из которых вскрыто было в небольшой части. Слой XI в. целиком был связан с княжеской усадьбой. Раскоп пересекала деревянная мостовая, проходившая через княжеский двор. Рядом с мостовой открыта стена какого-то огромного сооружения, возможно княжеского дворца. В пределах раскопа длина стены составляла 17 м, но она уходила дальше в стену раскопа. Стена срублена из толстых бревен, соединявшихся в стык. Она стояла на столбовом фундаменте, и под ней проходила труба водоотводной системы.

Было ясно, что для исследования княжеской усадьбы раскопки пришлось бы расширить во много раз, возможно, вскрыть всю свободную от построек территорию. А. В. Арциховский от этих намерений отказался и решил оставить этот объект для будущих исследователей, вооруженных более совершенной методикой раскопок, но для которых останется очень мало ненарушенных участков древнего города.

Неревский раскоп

Весной 1951 г. работники Новгородского водопровода прокладывали траншею на одном из пустырей, на левом берегу Волхова. На глубине около 2 м они наткнулись на настил мостовой какой-то древней улицы. Мостовая представляла несомненный интерес, и летом того же года начались археологические раскопки. Пустырь находился в четверти километра от кремля. Со всех четырех сторон его ограничивали лишь полосы булыжных мостовых - все, что осталось здесь после войны от улиц Дмитриевской, Тихвинской, Садовой и Декабристов.

Где-то в районе этого пустыря в древности проходили улицы Холопья, Кузьмодемьянская, Розважа и другие, шедшие от Волхова на запад, а их пересекала Великая, которая начиналась от ворот Федоровской башни кремля и шла параллельно Волхову на север.

Древние улицы можно проследить в земле прежде всего по наличию мостовых. Но ведь важно знать, какая это улица. Планировка древнего Новгорода нам известна по съемкам середины и конца XVIII в. Последний план был заснят перед генеральной перестройкой города, начатой в 1778 г. С этого времени древний Новгород больше не существовал: все древние улицы, застроенные почти исключительно деревянными домами, были снесены, а вместо них проложены прямые, более широкие улицы, сохранившиеся в основном и сейчас. От прежней поры остались нетронутыми лишь кремль, земляной вал, монастыри и каменные церкви. И еще одно: названия многих древних улиц, такие, как Славная, Ильинская, Рогатица, Нутная, Розважа и др., сохранившие неповторимый новгородский колорит, были присвоены более или менее соответствующим по расположению новым улицам.

Поскольку имеются достаточно подробные (и, по-видимому, точные) древние планы, казалось бы определить ту или иную древнюю мостовую не составляет затруднений. Однако это не так. Наглядный пример тому - ошибка Б. К. Мантейфеля и А. А. Смирнова в 1932 г. Но когда при землекопных работах в том или в другом месте Новгорода обнаруживались мостовые древних улиц, то, как правило, эти мостовые не соответствовали улицам на планах XVIII в. И еще одно обстоятельство: все открываемые мостовые лежат на значительной глубине (1,5 - 2 м), что соответствует наслоениям XV - начала XVI в. и более раннего времени. Более поздних мостовых в культурном слое Новгорода пока нигде не найдено.

В слоях XVI в. и позднее дерево вообще не сохраняется, а от построек прослеживаются либо угли пожарищ, либо развалы печей.

Что же случилось? Почему с первой половины XVI в. так резко изменились условия нарастания культурного слоя в Новгороде и с чем это могло быть связано? И почему древние мостовые не соответствуют планам XVIII в.? Все эти вопросы, несомненно, связаны между собой и теперь, после проведенных в Новгороде больших археологических раскопок, на них можно ответить. В древнем Новгороде, как это чаще всего было и в других древнерусских городах, большинство улиц располагалось перпендикулярно берегу реки. Жители, селившиеся первыми, ecтecтвeнно располагались ближе к воде. Последующим поселенцам приходилось либо располагаться на дальнем конце, либо начинать новую улицу.

В условиях Новгорода улицы обязательно требовали мостовых, иначе по ним в распутицу невозможно было проехать. Мостили улицы сами жители, но ведь мостить-то нужно было не только против своего дома или усадьбы, а начиная от самого берега реки, где на затопляемых местах никто не жил. Значит, прокладывать новую улицу можно было лишь тогда, когда собиралось достаточное количество жителей, которым такая задача была по плечу.

Жителям средневекового города приходилось считаться не только с необходимостью устройства мостовых, но и со строительством укреплений вокруг города. Эти два обстоятельства и вынуждали горожан селиться как можно компактнее. Поэтому расстояние между улицами было очень небольшим, приблизительно 70 - 80 м, если, конечно, не было каких-нибудь естественных препятствий - крутого холма, ложбины и т. д. Эти препятствия волей-неволей приходилось обходить, и тогда улицы искривлялись, а расстояния между ними увеличивались.

За последние годы сделано довольно много для восстановления плана Новгорода, существовавшего до перепланировки XVI в. Огромная заслуга в этом деле принадлежит С. Н. Орлову. Он был участником раскопок в Старой Ладоге, работал на Неревском раскопе. Став жителем Новгорода, он в течение ряда лет ведет наблюдения за всевозможными землекопными работами в Новгороде. По этим наблюдениям он составил план древнего Новгорода, значительно отличающийся от известных нам планов XVIII в. и гораздо ближе воспроизводящий древнейшую планировку.

А что представляли собой улицы в древнерусском городе и в частности в Новгороде? Как мы уже говорили выше, до археологических раскопок никто этого не знал и предполагалось, что их облик (так же, как и облик древнерусского города) исчез навсегда. И вот в раскопках то в одном, то в другом месте города открываются мостовые. Их ширина в большинстве случаев 3,5 м (1,5 сажени) и пока раскопана только одна улица шириной 4,4 м (2 сажени).

Есть очень интересный документ, относящийся, правда, к сравнительно позднему времени, концу XVII в., но рисующий нам улицу, расположенную в непосредственной близости к участку, вскрытому Неревским раскопом. Это план части Новгорода, составленный в 1695 г. в связи с тяжбой Николаевского Розважского монастыря с полковником Вестовым, который купил протопоповский двор, находящийся как раз против монастыря, через переулок. Ширина переулка здесь была 2 сажени. На плане, как это обычно делалось в средневековье, в различных ракурсах изображены постройки. Среди них - хоромы полковника Вестова, дома его соседей, съезжая стрелецкая изба, лавка и т. д.

Настоятель монастыря жаловался, что как раз против монастырских ворот, через которые проходит крестный ход, на том протопоповском старинном месте стоят три хоромины: конюшня, поварня и баня. «И ис тех ево (т. е. полковника. - П. 3.) хоромин люди его в тот переулок мечют ис конюшни пометы скотские, а ис поварни и бани пометы же всякие и льют воды смрадные. И от того, богомольцам твоим, в монастыре повреждение, а от мясного жаренья и с поварни от духов же соблазны».

Здесь не только яркая картина взаимоотношений, возникавших между соседями, но и явная непочтительность к духовенству.

Однажды проложенная, мостовая на долгое время определяла направление улицы (по крайней мере до очередной перепланировки). Такие перепланировки производились не часто.

Под 1530 г. встречаем запись в летописи: Московский князь Василий Иванович послал в Новгород дьяков «и повеле им на Софийской стороне улицы размерить; и начата мерить Великую улицу от Володимирских ворот прямо в конец и все улицы из поля в берег прямо… и решетки повелиша ставити по всему городу и огнев-щики (пожарных сторожей) уставили». Как раз в 1530 г. в Новгороде произошел сильный пожар, и момент для перепланировки был самый подходящий.

К началу XVI в. культурный слой в наиболее древних частях Новгорода вырос примерно на 5 м. Многие холмы, которые в древности при прокладке улиц приходилось огибать, теперь были снивелированы, и улицы можно было прокладывать прямо.

Перепланировка улиц велась, как видим из «поля в берег», т. е. от проезжих башен в земляном валу к реке. Следовательно, улицы сохранили свое прежнее направление, но были спрямлены и, несомненно, расширены (на планах XVIII в. ширина большинства улиц показана около 8 м).

Вот эти-то спрямленные и расширенные улицы и отражены, очевидно, на планах XVIII в.

Но почему же в слоях XVI в. и позднее в Новгороде нет ни мостовых, ни остатков деревянных построек, ни вообще каких-либо предметов органического происхождения. В рыхлом сером слое, отложившемся в последние почти четыре столетия, встречаются только угли, зола, развалы печей и обломки битой посуды. Даже металлические предметы сохраняются значительно хуже. Что могло повлиять на такое резкое изменение культурного слоя? Какую-то роль здесь сыграл и пожар 1530 г. и перепланировка улиц, но главная причина в резком сокращении 1 населения города во второй половине XVI в.

Еще в конце XV и начале XVI в. Новгород был одним из крупнейших городов Европы. Здесь насчитывалось свыше 5 тыс. дворов, а количество населения определялось примерно в 20 тыс. А вот в 1579 г. во всем Новгороде осталось только 283 жилых двора, т. е. всего каких-нибудь 6% от прежнего их количества. Несколько сотен дворов с домами и прочими постройками были брошены жителями, а остальные «дворовые места» превратились в пустыри и поросли бурьяном.

Но это произошло уже во второй половине XVI в., почему же нет в земле остатков построек и мостовых первой половины XVI в.? Это легко объяснить. Когда с уменьшением населения в городе соответственно coкpaтилось и нарастание культурного слоя, то и в нижележащих слоях дерево не могло хорошо сохраняться. Почва стала рыхлой, в нее проникал воздух и разрушал не только остатки построек начала XVI в., но и в нижележащих слоях второй половины XV в.

То, что мы говорили здесь о культурном слое Новгорода, прояснилось по-настоящему после завершения работ на Неревском раскопе.

Раскоп 1951 г. имел небольшие размеры: всего 18 X 20 м. Захватывать большую площадь было рискованно, ведь толщина слоя здесь еще так и не была известна, предшествующие раскопки в этой части города ни разу не были доведены до материка.

Раскопки в Новгороде (как и в других местах) требуют большого количества научно-технических работников для ведения дневников, составления чертежей, описания находок и пр. Эти работы выполняются студентами, в первую очередь студентами-археологами Московского университета, Московского архитектурного института и других. Поэтому раскопочный сезон ограничивается временем каникул.

Раскапывать верхние слои в Новгороде легко, но скучно: поздний мусор, битые горшки, обломки кирпичей, печные развалы, угли, зола - все это явные остатки жилищ и других построек, но никакого представления о жилищах составить по ним невозможно. Но вот где-то на глубине 1,6 - 1,8 м начинают появляться рыжие или коричневые пятна древесной трухи. Такой же полоской темно-коричневой трухи предстала и самая верхняя мостовая. Она шла через раскоп по диагонали, с юго-востока на северо-запад. Такого направления не было ни у одной улицы Неревского конца.

По местоположению это могла быть, вероятнее всего, Холопья улица (рис. 1). В дальнейшем, когда выявился древний холм, который огибала эта улица, все сомнения отпали окончательно. Настилы мостовой лежали непосредственно один на другом, как в штабеле.

Ширина мостовых сверху до низу оставалась тоже неизменной - 3,5 м. Неизменной была и конструкция: вдоль мостовой прокладывались три лаги из бревен диаметром 18 - 20 см, одна лага в середине и две ближе к краям, а на них укладывались плахи плоской стороной кверху. На настилы мостовых использовались прямослойные и довольно толстые бревна (25 - 30 см в диаметре), которые обрабатывались здесь же, на месте укладки. Плоская сторона плахи обтесывалась топором, а в горбыльной стороне вырубались выемки точно по лагам.

Рис. 1. Неревский раскоп. Мостовая Холопьей улицы

Никаких креплений не требовалось. В таком виде мостовые могли служить десятки лет почти без ремонта, и если их обновляли, то, как мы говорили уже, по другим причинам. По обе стороны мостовой, вплотную к торцам, стояли частоколы. Они прекрасно сохранились в земле. Собственно - это были лишь нижние части столбовых стенок, ограждавших владения новгородцев. Верхние концы частоколов всегда были обуглены: их «срезало» огнем во время очередного пожара. В земле остались нижние концы столбов длиной 80 - 100 см. Подобные частоколы были и на Ярославовом Дворище. Они также показывали границы владений, но владения эти уходили далеко за пределы раскопа и вскрыть хотя бы одно из них полностью никто не осмеливался и мечтать. Но 26 июля 1951 г. произошло событие, вначале как будто ничем не примечательное. Работница Н. Ф. Акулова нашла в земле небольшой, свернувшийся в трубочку кусок бересты, на которой хорошо были видны буквы, нанесенные заостренным предметом. Это была первая Новгородская берестяная грамота. Волнующий момент находки этой грамоты очень ярко описан в книге В. Л. Янина «Я послал тебе бересту».

Когда этот кусок бересты распарили в теплой воде и со всеми предосторожностями развернули и зажали между стеклами, грамота оказалась довольно большой: 38 X 13 см. Буквы, написанные русским полууставом XV в., читались очень четко, но грамота еще в древности была сильно повреждена, у нее вырвано б кусков, очень затруднивших чтение. Но и из оставшегося текста можно было понять, что речь идет о феодальных повинностях - «поземе» и «даре», которые поступали с ряда новгородских сел (Меново, Васильеве, Овсеево, Шадрине, Ошвино, Харьяново, Мохово и др.) некоему Фоме, очевидно, крупному феодалу, жившему в Новгороде. Грамота была найдена на середине мостовой и в момент ее находки еще очень трудно было оценить значение этого факта. Но на следующий день была найдена вторая, затем третья, четвертая, пятая и т. д.

Грамоты находились в самых различных местах: в развалах построек, во дворах, на мостовой. И найдены они не в какой-то одной прослойке, а в наслоениях с XV по XI в. (если смотреть сверху вниз). Было ясно, что в руки археологов попали не остатки какого-то архива, а первые листки еще никому не известного, но давно уже ожидаемого ценнейшего исторического источника - письма людей, написанные по самым различным поводам.

Рис. 2. Берестяная грамота (прорись) и стили для письма

Всего в 1951 г. найдено 10 берестяных грамот (рис. 2). Лето 1951 г. в Новгороде было очень благоприятным для раскопок, и в начале сентября работы были завершены. Толщина культурного слоя по Холопьей улице достигала 7 м. Если отбросить 1,5 - 1,7 м верхних напластований, то остается массив свыше 5,5 м плотного, цельного почти не нарушенного поздними (да и древними) ямами. От самого верха и до материка (или точнее сказать до поверхности дерна, покрывавшего изначальную материковую глину) лежал штабель мостовых - 25 настилов, 25 ярусов, но эту картину археологи могли наблюдать только по окончании раскопок в стенках котлована. В процессе же работы каждый настил расчищался, зачерчивался, фотографировался и удалялся из раскопа. Самый верхний настил относился, как мы уже упоминали, к концу XV в., а самый нижний - к XI в. Более точной даты в то время назвать было нельзя. По обеим сторонам мостовых шли частоколы, а за ними лежали в разных местах остатки более 20 построек. И повсюду - около построек и внутри их - попадалось огромное количество самых разнообразных предметов.

Но сотрудникам Новгородской экспедиции чаще всего задавался один и тот же вопрос: какие еще найдены в Новгороде грамоты? И это было понятно. Как же выглядят эти грамоты?

Берестяные грамоты были написаны, как правило, на аккуратно обрезанных листах бересты. Березы в Новгороде было достаточно, и писчий материал не был дефицитным. Для грамот использовали только самый нижний слой березовой коры, толщиной примерно в 1 мм. По-видимому, эта береста подвергалась какой-то обработке: как правило, грамоты более эластичны, чем обыкновенная береста.

На бересте писали костяными или металлическими (железными или бронзовыми) стерженьками. Конец стержня был заострен, подобно грифелю хорошо очинённого карандаша. Такой стержень не царапал бересту, а оставлял на ней четкие вмятины. Одни грамоты написаны красивым, четким почерком грамотных людей, на других - с трудом выведенные каракули, зачеркнутые, исправленные или перевернутые справа налево буквы, грубые грамматические ошибки и описки. Но за всеми этими письмами стоит какое-то жизненное событие. Тут и челобитные, и деловые распоряжения, и донесения сельских старост, и переписка между родственниками, и записи долгов, и духовные завещания, и предложение руки и сердца, и мальчишеское озорство, и т. д.

В одном месте в слоях XIII в. найдены куски бересты и крышки от берестяных туесов с ученическими упражнениями и рисунками 7 - 8-летнего новгородского мальчика Онфима. В тех же слоях, но на другой усадьбе была найдена деревянная дощечка с вырезанными на одной ее стороне всеми буквами алфавита. Другая сторона дощечки покрывалась слоем воска, и на ней ученики обучались письму.

В дальнейшем на всех усадьбах Неревского раскопа найдены такие дощечки и стержни (стили) для письма. На металлических стилях верхний конец сделан в виде лопаточки, которой удобно было выравнивать поверхность воска и заглаживать неправильно или плохо написанные буквы при обучении письму.

Всего в Неревском раскопе найдено около 400 берестяных грамот. Несколько грамот найдены С. Н. Орловым при наблюдениях за землекопными работами на разных улицах Новгорода. Теперь грамоты извлекаются из нового раскопа на Ильинской улице, на территории Славенского конца.

В Неревском раскопе найдено много различных предметов с надписями. Свинцовая пластинка, очевидно обломок от кровельной доски, текст на которой, написанный не очень грамотным писцом (вероятно, одним из кровельщиков), был связан с выполнением заказа, днище бочки с вырезанной надписью Мень, т. е. налим, деревянная ложка с изображением воина и именем ее владельца Ивана Варфоломеевича, берестяные поплавки от рыболовных сетей с инициалами и т. д. Еще раньше на Ярославовом Дворище была найдена палочка с такой надписью: «Локоть святого Еванеск» (т. е. контрольная мера длины Иванского ста), сапожная колодка с надписью мнези, чаша с надписью смова и т. д.

Холопья и Великая

В 1952 г. в Новгороде развернулись раскопки, каких еще не было ни в одном из древнерусских городов. К северу и западу от первоначального раскопа были прирезаны участки площадью свыше 1500 м2. Пустырь огорожен был новым, заводского изготовления забором, и стал напоминать большую строительную площадку. Здесь работало до 300 землекопов и около 100 человек научного и научно-технического персонала. Для удаления из раскопа просмотренной земли сооружены были скиповые подъемники с электролебедками, ленточные транспортеры и другие механизмы (рис. 3).

Основная задача сезона была найти улицу Великую, проходившую от Федоровской башни кремля прямо на север. Согласно планам XVIII в., где-то на этом пустыре Великая пересекалась с Холопьей. Отсюда была видна и Федоровская башня. Но мы видели, как искривилась Холопья. Так же (и неизвестно в какую сторону) могла быть искривлена и Великая. Раскопочный сезон начат был с огромным размахом, но тревожные ожидания не покидали руководителей пока не снят был верхний слой, и знакомая полоса коричневой трухи не потянулась через весь раскоп с юга на север. Великая была поймана. Она тоже была круто изогнута и проходила всего на расстоянии 7 - 8 м от угла раскопа 1951 г. Ширина этой улицы была уже около 4,4 м (2 сажени) (рис. 3). По обе стороны, вплотную к торцам плах мостовой шли частоколы или срубы построек. И снова грамоты, грамоты, грамоты. И постройки. Начатый огромный раскоп к середине сентября закончить не удалось, пришлось прекратить работы где-то на уровне слоев XII в. И как только удалены были из раскопа транспортеры и прочее оборудование и выключены насосы, вода буквально на глазах стала затоплять раскоп. Затоплялись и уже раскопанные, но недоисследованные полностью венцы построек. Что с ними будет до следующего сезона, после того, как они почти год пробудут в воде, никто не знал. Да и что будет с котлованом раскопа? Могут обрушиться стенки, находки из верхних слоев перемешаются с размокшим нижним слоем, и можно ли будет потом это все разобрать. Но вода уже начала свое дело, и остановить ее было невозможно.

Каково же было удивление на следующий год, когда после откачки из котлована воды все оставшиеся сооружения стояли целехонькие и не обрушилась ни одна стенка раскопа.

Рис. 3. Перекресток Великой и Холопьей улиц

Раскопки продолжались, как будто приостановленные только вчера. В сухие июльские дни раскоп быстро был доведен до материка, а в начале августа начат новый участок. Теперь уже было не страшно оставить раскоп неоконченным. И так повелось в дальнейшем: в июле докапывали раскоп предшествующего сезона, в августе начинали новый. Так продолжалось 12 лет, до 1962 г. включительно. В 1954 г. была открыта мостовая Кузьмодемьянской улицы. Она шла параллельно Холопьей. Это пока единственная улица, мостовая которой точно совпадает с планами XVIII в. Но и здесь настилов XVI-XVIII вв. не было.

На Кузьмодемьянской и на южном отрезке Великой улицы (начиная от перекрестка этих улиц) было уже не 25 настилов мостовых, как на Холопьей (и на большей части Великой), а 28, причем три нижних настила (26, 27 и 28) сооружены были до того, как возникла Холопья улица. Слои, в которых лежали три нижних настила, содержали большое количество стеклянных бус - «лимонок». Приблизительно можно было сказать, что самая нижняя мостовая относится к середине X в. Общая вскрытая здесь площадь достигла почти 10 000 м2, т. е. всего один гектар.

В масштабе целого города эта цифра может показаться не столь уж значительной, но и такая площадь потребовала двенадцатилетних усилий огромного коллектива экспедиции.

По завершении раскопок из отдельных участков, как из кубиков, сложилась общая картина застройки всей раскопанной территории.

Эту задачу в огромной степени облегчили мостовые, пересекавшие раскоп как с юга на север, так и с востока на запад. Мостовые дали основу ярусам. Слове «ярус» А. В. Арциховский употреблял еще в 1932 г., когда начинались раскопки на Славне. Но тогда это были лишь ярусы построек, причем каждый ярус представлял собой целое столетие: ярус построек XIV в., ярус XIII в., ярус XII в. Более точных датировок тогда еще не было. Теперь уже ярусом именовалась мостовая и соответствующая ей толща культурного слоя со всем содержимым, т. е. находками и остатками построек. Конечно, венцы построек далеко не всегда укладывались в эту толщу: постройка могла быть сооружена одновременно или почти одновременно с настилом мостовой, но она могла просуществовать либо столько же, сколько и настил мостовой, либо больше, а либо меньше, Могли соорудить постройку и когда мостовая простояла уже какой-то срок.

В таких случаях постройка вылезала из одного яруса и захватывала другой. Встречались постройки, существовавшие по 3 и 4 яруса. Но большинство построек в силу целого ряда причин сменялись одновременно или почти одновременно с мостовыми, и поэтому каждому ярусу мостовых соответствовал свой ярус построек.

В Неревском раскопе благодаря мостовым каждое столетие уже делилось на 4 - 5 ярусов, и датировка производилась с точностью до четверти столетия (начало века, первая половина, вторая половина, конец).

Даже в пределах раскопа мостовая Великой давала понижение к северу на целых 2 м, а в то же время вся территория имела уклон к востоку, в сторону реки. Так что древняя дневная поверхность имела здесь сложную конфигурацию, даже если не учитывать отдельных холмов. Поэтому на значительных расстояниях от мостовых было бы трудно привязывать постройки к тому или иному ярусу, если бы стенки Неревского раскопа не имели идеального профиля: каждая прослойка, будь то щепа, навоз, глина, слой пожарища или тоненькая прослойка извести или золы прослеживалась совершенно отчетливо, давая возможность соединять между собой все напластования.

Улица Великая вскрыта Неревским раскопом на протяжении 183 м, Холопья на 50 и Кузьмодемьянская на 60 м. На этом пространстве разместились 12 усадеб, но в достаточной мере из них раскопаны лишь 8, располагавшихся на перекрестках Великой с Кузьмодемьянской и Холопьей. Четыре усадьбы захвачены были раскопом лишь в небольших частях. Две из них выходили фасадом на Розважу, проходившую южнее Кузьмодемьянской, и две на Боркову, которая шла севернее Холопьей (обе эти мостовые были обнаружены шурфами).

Нет никакого сомнения, что после берестяных грамот важнейшим открытием в Новгороде являются усадьбы. Впервые в истории изучения древнерусского города археологи смогли не только ходить по древним мостовым, но и заходить во дворы древних усадеб, где сохранились остатки почти всех существовавших когда-то построек, и осталась масса вещей, которыми пользовались жители этих усадеб. Такого еще не было.

Нельзя сказать, что археологи совсем ничего не знали о Новгородских усадьбах: в писцовых книгах XVI в. даны описи многих улиц с перечислением дворов (или, как мы говорим, усадеб), их размеров и имен владельцев. Большинство дворов имело в среднем 20 X 30 м Примерно такие же дворы изображены на упоминавшемся нами плане части Новгорода конца XVII в. От XVII в. до нас дошли купные грамоты, которыми оформлялась купля-продажа усадеб. В купных грамотах точно перечислялось количество и размеры построек (изба, изба на подклете, клеть, мыленка, т. е. баня и т. д.).

Все это так. Но пока что ни одной, хоть наполовину вскрытой усадьбы, еще не было. На Неревском раскопе стали говорить об усадьбах лишь через несколько лет, после того, как общая площадь раскопа превысила несколько тысяч квадратных метров.

Первые усадьбы, естественно, определились перекрестком Великой и Холопьей. Они пронумерованы были буквами: усадьба А - к востоку от перекрестка и далее Б, В и Г - по часовой стрелке. Из них полностью раскопана только одна усадьба Б. Остальные раскопаны лишь наполовину или одну треть своей территории. В последующие годы, когда открылся перекресток Великой и Кузьмодемьянской, определились еще четыре усадьбы, обозначенные буквами Д, Е, И и К. Здесь также только одна усадьба И, расположенная к юго-западу от перекрестка, раскопана целиком. Почти целиком раскопана усадьба Д, расположенная к северу от И, больше чем на половину раскопана усадьба Е, смежная с усадьбой Б, и меньше других - усадьба К. По сравнению с целым городом, это совсем немного. Но тем не менее это окно, через которое пусть на очень ограниченной территории и пусть только в плане, перед нами открылся уголок древнего Новгорода, застройку которого мы во всех подробностях проследили на протяжении пяти с половиной столетий.

Раскопки в Новгороде продолжаются. Несомненно, они будут вестись, пока в городе сохранятся еще места, пригодные для раскопок. Вероятно, будут открыты новые улицы и усадьбы, новые дома и сооружения. Несомненно, будут найдены новые сотни и, может быть, тысячи берестяных грамот, и сделаны новые неожиданные открытия. Несомненно, эти открытия во многом уточнят наши представления о древнем Новгороде, сложившиеся сейчас. Но мы надеемся, что именно уточнят, а не опровергнут.

Еще совсем недавно, если заходила речь о древнерусском городе, можно было услышать с горечью произнесенную фразу: «У нас не Помпеи!».

Руины Помпеи рассказали о древнеримском городе то, чего не могли рассказать никакие письменные источники.

Но сравнивать Новгород с Помпеями невозможно. В Новгороде на большом протяжении раскопаны древние улицы, вскрыты древние усадьбы, остатки домов и постройки различного назначения. А после раскопок здесь остаются лишь пустые котлованы, которые археологи обязаны засыпать и заровнять. Но в процессе раскопок перед глазами археологов проходит многовековая история определенной части города, нескольких его усадеб, проходит в той мере, в какой она могла запечатлеться в застройке этих усадеб и в огромном количестве разнообразных предметов, которыми пользовались люди, населявшие эти усадьбы и жилища. Всего в Неревском раскопе вскрыты остатки более 1200 различных построек. Это во много раз больше, чем их обнаружено до сих пор во всех древнерусских городах, вместе взятых.

Конечно, их подробнейшим образом описывают, обращают внимание на все конструктивные особенности, определяется назначение каждой постройки (это удается сделать в большинстве случаев), но после этого выбрасывают за пределы раскопа, как и просмотренную, протертую в ладонях землю. Ведь под одними постройками лежат следующие - более интересные или менее - на этот вопрос ответить никто заранее не может. Непреложный закон археологической методики таков: раскоп должен быть доведен до материка.

Некоторым постройкам «везет»: части их попадают в музеи и становятся экспонатами. Говорят, что было бы хорошо создать нечто вроде музея на открытом воздухе, где можно было бы выставить остатки древних построек из раскопок.

Несомненно, со временем это будет сделано. Хочется верить, что в Новгороде будет (в кремле или в другом месте) сооружена древняя усадьба, представляющая собой точную копию (или собирательный образ) древней новгородской усадьбы со всеми постройками и сооружениями, где будет представлена вся бытовая обстановка, добытая и постоянно добываемая при раскопках.

Дендрохронология

Выше мы упоминали о том, какое значение для археологов имеет точная датировка слоев и найденных в этих слоях предметов. Это делалось раньше по комплексам вещей.

Теперь археологи для датировки слоев вооружены современными методами точных наук: археомагнитным, радиоуглеродным, дендрохронологическим и т. д.

Для Новгорода особое значение имеет дендрохронологический метод, на котором мы вкратце остановимся.

Всем известно, что у каждого дерева на срезе видны годичные кольца, по которым можно определить, сколько лет росло это дерево. Но вряд ли все знают, что по этим же кольцам можно определить и когда оно росло? Если приглядеться к годичным кольцам, то даже невооруженным глазом можно заметить, что они не одинаковы по ширине. Под микроскопом эта разница еще более отчетлива. При внимательном изучении этих колец было замечено, что более широкие и наиболее узкие кольца на всех одновременно росших деревьях чередуются в одной и той же последовательности. Было установлено, что наиболее широкие кольца чередуются через определенные циклы (11 лет, 33 года и т. д.), совпадающие с периодами максимальной солнечной активности. Особенно тонкие или, как говорят ученые, «угнетенные» кольца отложились в периоды сильных засух. На этих основаниях уже в наше время разработан метод дендрохронологии *.

[* Дендрохронология происходит от греческих слов: дендрос - дерево и хронос - время.]

Таким образом, в годичных кольцах отражена вся последовательно сменявшаяся картина внешних воздействий - периодическая смена (цикличность) солнечной радиации, засушливые или дождливые периоды и т. д. Это чередование внешних воздействий так же не повторяется, как не повторяется точь-в-точь, скажем, форма листьев. Чередование колец у дерева, росшего, допустим, в начале X в., характерно именно для начала X в. и не повторялось больше никогда. Но как узнать, какое именно чередование колец было в тот или иной исторический период? Где тот эталон, по которому можно было бы определить, к какому времени отнести то или иное бревно, найденное в древних слоях.

В США таким эталоном служит секвойя - гигантское дерево, возраст которого достигает 3 тыс. лет.

У нас таких деревьев нет. Самое долголетнее наше дерево - дуб, но и возраст дуба - два, редко - три столетия. Кроме того, для дендрохронологических исследований наиболее удобными оказались хвойные породы - сосна, ель. Да и большинство построек в том же Новгороде сооружались из ели и сосны. А эти деревья достигают пригодных для строительства размеров уже к 50 - 70 годам. И вот здесь на помощь ученым пришли новгородские мостовые. Они перестилались (точнее настилались заново, накладываясь на предыдущие) через каждые 15 - 20 лет. Мостовые настилались из толстых плах, и каждая мостовая давала не одно-два, а целую серию бревен, чем исключался элемент случайности.

После многолетних усилий лаборатории дендрохронологии, которую возглавил один из заместителей начальника экспедиции, Б. А. Колчин, удалось составить по новгородским мостовым датировочную шкалу. Но вначале эта шкала давала лишь относительную датировку: такие-то деревья росли одновременно, такие-то позже на столько-то лет, а такие - раньше. Но в каком именно году было срублено то или иное дерево (а по кольцам можно определить и в каком году оно начало расти), этого сказать было невозможно. Современные сосны и ели, даже самые старые из них, начали свой рост лишь в XIX в., а самые поздние мостовые в новгородских слоях относятся к концу XV в. Получился четырехсотлетний разрыв, через который необходимо было перекинуть мостик. И этот мостик помогли перекинуть новгородские церкви.

Новгородские строители, начиная с глубокой древности, под фундаменты построек подкладывали бревна.

Они знали, что эти бревна здесь сохраняются очень хорошо. Этим и воспользовались археологи. Из-под нескольких новгородских церквей, XIV - XV вв., время постройки которых точно известно по летописи, были извлечены по 2 - 3 бревна (разумеется, с соблюдением всех необходимых мер предосторожности). Срезы с этих бревен и позволили «привязать» новгородские мостовые к церквам, т. е. относительную датировочную шкалу сделать абсолютной. Сейчас на стене дендрохронологической лаборатории висит огромный, но сам по себе ничем не примечательный график. На нем начерчена кривая зигзагообразная линия, отражающая чередования то более толстых, то более тонких колец. Последние соответствуют периодам сильных засух. Теперь новгородская дендрохронологическая шкала получила еще надежные дополнительные опоры: сильные засухи также отмечены в новгородских летописях, и они точно совпали с самыми тонкими кольцами в бревнах новгородских мостовых.

Теперь, где бы в древних слоях Новгорода ни обнаружилась постройка (или просто дерево), с него изготовляется спил, под микроскопом измеряется ширина колец, составляется график и затем этот график прикладывается к висящей на стене дендрохронологической шкале. В каком-то месте шкалы находит свое соответствие и график спила исследуемого бревна. Но, как теперь выяснилось после обработки дерева из раскопок других городов (Пскова, Смоленска, Белоозера и др.), новгородская дендрохронологическая шкала может применяться на довольно широкой территории нашей страны - во всей зоне северной лесной полосы, а также, очевидно, и в странах Скандинавского полуострова.

Новгородские постройки

Когда раскопки в Новгороде только начинались и открыты были первые постройки, от которых в земле уцелело по одному лишь нижнему венцу, это было ценным научным открытием (рис. 4). О их конструкции по этим срубам мало что можно было сказать, но они почти не отличались от современных деревенских срубов, а тем более от построек XVII - XVIII вв., знакомых нам по этнографическим материалам.

Рис. 4. Усадьба А. Дворовая вымостка, остатки построек

Но вот раскопки приняли более широкий размах, количество открываемых построек возрастало, а вместе с тем возрастало количество недоуменных вопросов: почему в бесспорно жилых помещениях не было печей и сеней, почему все они были однотипными и т. д. и т. п. Возникло предположение, что все эти постройки были двухэтажными, на хозяйственных подклетах, а печи находились на вторых этажах. Кроме отсутствия печей, никаких других признаков, указывавших на двухэтажность построек, найти тогда не могли. И только, когда развернулись работы на Неревском раскопе и открыто было несколько сотен остатков построек, недоумения стали рассеиваться.

Во-первых, выяснилось, что жилые постройки в Новгороде были далеко не однотипны. Когда были вскрыты целые усадьбы, то на каждой из них отчетливо выделились и большие дома владельцев усадеб и гораздо меньшие по размерам жилища ремесленников и дворовой челяди. Если первые дома по площади достигали нередко 100 и более квадратных метров, то жилища бедноты не превышали во многих случаях 10 - 12 м2. Но к этому нужно добавить, что большие (по площади) дома были к тому же двух- или трехэтажными, маленькие же, как правило, одноэтажными.

Во-вторых, разрешился вопрос с печами: они оказались у большинства построек там, где им и положено быть, - в одном из задних углов зданий и именно в первых этажах, слева или справа от входа. Но почему же их не обнаруживали раньше? Да просто потому, что археологи не знали еще, по каким признакам их можно обнаружить. Предполагалось, что от печи должен непременно остаться развал из камней, обожженной глины, возможно золы. Если же обнаруживали только столбы, похожие на печной фундамент, но рядом с которыми не было ни глины, ни камней, никто не решался признать их остаткамипечей. И вот в Неревском раскопе были обнаружены постройки, в которых не было ни печных развалов, ни столбов от печного фундамента (опечка), а лишь проем в полу, точно соответствовавший контурам печи. И ни единого камня или кусочка глины. Как будто при разборке дома вся прежняя печь аккуратнейшим образом была разобрана и вся глина до последней крупицы была выметена. Для какой цели? Мы не знаем. Но несомненно, что это было так. Потом встретились и развалы печей - именно такие, какими их и предполагали. Но оказалось, что постройки с такими печами имели производственное назначение. Выяснились и признаки, по которым можно отличить одноэтажную постройку от более высокой (2 - 3 этажной), или жилую постройку от производственной или хозяйственной. Зная все это, археологи с уверенностью определяют теперь и назначение построек и многие их особенности даже тогда, когда остатки построек очень невыразительны.

Для примера остановимся на некоторых элементах, наиболее характерных для древних построек.

Фундаменты. Все современные деревянные дома, которые по своим размерам наиболее близки к постройкам древнего Новгорода, обязательно имеют фундамент. Основное назначение фундамента в этих постройках - предохранять нижние венцы от гниения. Вообще же назначение фундамента - воспринимать нагрузку стен и передавать ее грунту. Но в деревянных постройках, даже если они имеют несколько этажей, тяжесть стен настолько невелика, что при средней плотности грунта необходимости в устройстве фундаментов нет. Поэтому конструкция фундамента как одноэтажной, так и двух- и трехэтажных построек сейчас одинакова.

В условиях древнего Новгорода, где культурный слой нарастал очень интенсивно, потребность в фундаментах должна была неизбежно возникнуть. В большинстве случаев - это были разного рода подкладки из обрубков бревен. Иногда они подкладывались только под углы построек или по 2 - 3 штуки под стены, а иногда укладывались сплошными рядами (рис. 5; б).

Как правило, подкладки встречались под жилыми постройками. И чем больше сама постройка (и чем вероятнее, что она была не одноэтажной, а имела 2 или, может быть, 3 этажа), тем больше подкладок было под ее стенами.

Однако встречались постройки сравнительно небольшие по размеру, и по всем признакам их скорее всего следовало отнести к хозяйственным, а под их стенами были уложены сплошные ряды подкладок. Что это могло быть?

В летописном рассказе о мести Ольги древлянам повествуется, как Ольга сожгла их город Искоростень. Взяв с жителей этого города «малую дань» - по три голубя и по три воробья от дома, она велела своим воинам привязать к ногам птиц кусочки зажженного прута и выпустить их ночью. Птицы полетели в свои гнезда и весь город запылал.

И летописец перечисляет: горели и голубятни, и вышки, и башни, и амбары. Вот такими башнями и могли быть постройки, у которых сочетались небольшие размеры с многочисленными подкладками.

Иногда от постройки сохранялись вообще одни лишь подкладки под стены.

Рис. 5. Угол дома XIII в. с опорными подкладками

Встречались в Новгороде и столбовые фундаменты или, как их называют плотники, стулья. Такие стулья имели диаметр от 0,3 м до 0,5 - 0,6 м, а высоту от 0,7 до 1 м и более. Так, на одной из усадеб в слое второй половины XIV в. были обнаружены 7 дубовых столбов диаметром 0,65 - 0,7 м и высотой 1,4 - 1,6 м. Столбы стояли в одну линию, перпендикулярную мостовой, т. е. так, как располагались в этом месте дома. Общая длина линии составляла 12 м, расстояние между столбами было 1,5 - 1,7 м. Верхние торцы столбов были строго горизонтальными. Конечно, это была часть фундамента большого дома. Эти столбы, несомненно, возвышались над поверхностью земли, по этой причине сохранился не весь фундамент, а только часть его, остальные столбы, мешавшие последующим постройкам, были выкопаны.

Рис. 6. Фундамент дома (XIII в.)

По этой же причине не сохранились и стены дома, стоявшего на этих столбах.

Но теперь мы должны вспомнить самый первый раскоп А. В. Арциховского у церкви Ильи на Славне. Там были обнаружены 5 маслобойных жомов, расположенных углом, стороны которого составляли 5 и 6 м. Теперь не вызывает сомнений, что жомы были использованы как фундаментные столбы дома. Но по-прежнему остается загадкой, откуда взялось такое их количество.

Полы. Во всех новгородских домах полы были деревянные. Настилались они и во многих хозяйственных постройках, но устройство их было иное. Если в постройке сохранился хотя бы частично пол, то по его настилу можно безошибочно определить назначение этой постройки.

По причине сырости в новгородских домах не устраивали подполья.

Рис. 7. Пол дома XIII в. В углу печной проем

В жилых помещениях полы настилались таким образом: между вторым и третьим или третьим и четвертым венцами сруба в боковые стены врубались переводины, а на них уже настилался пол. Доски были исключительно колотые (продольная пила для распиливания бревен на доски стала применяться не ранее XVII в.). Доски плотно подгонялись одна к другой и ничем не крепились.

В богатых домах половицы были шириной по 35 - 40 см, а в более бедных - 21 - 22 см, т. е. делались из тех же бревен, что и стены сруба (рис. 7).

Конечно, только обилием леса и несомненно его дешевизной можно было объяснить расточительство новгородских плотников при изготовлении досок. Из бревна диаметром 22 - 23 см они получали только две доски толщиной по 5 - б см и два горбыля. Из горбылей настилались полы в сенях и в хозяйственных постройках. По-видимому, доски делались здесь же, на месте, при сооружении построек.

В конюшнях полов либо не было совсем, либо они настилались из жердей.

В Неревском раскопе во многих постройках встречены совершенно целые настилы полов. Но они, понятно, лежали плотно на земле. Концы переводин, врубленные в стены сруба, обломились, и полы целиком осели. Вообще полы в новгородских домах проваливались довольно часто: под многими переводинами, концы которых оказывались обломанными, прослеживались подкладки из обрубков бревен - явные следы ремонта. В слоях XII - XIII вв. в жилых постройках Неревского раскопа несколько раз встречались двухъярусные полы. Делались они таким образом; прямо на землю укладывались несколько круглых бревен, на которых сооружался настил из горбылей или второсортных досок. Затем этот настил засыпался слоем песка толщиной 15 - 20 см, поверх которого укладывались еще переводины, а на них уже делался настил из хороших досок. Песчаная подушка создавала надежную гидроизоляцию. Но поскольку такие полы встречались в небольших постройках, в которых жили, по всей вероятности, ремесленники, можно полагать, что полы эти имели какое-то специальное назначение, возможно, связанное с ремесленным производством.

Половицы в домах всегда настилались в направлении от дверей. Некоторые постройки удавалось реконструировать лишь по остаткам нескольких половиц сеней и жилого помещения.

В сенях и в хозяйственных постройках переводины не врубались в стены, а укладывались прямо на землю. Настил делался из горбылей или из бракованных досок. Таким же образом настилались полы и в помещениях для скота.

В постройках производственного назначения полы имели такую особенность: переводины врубались, как и в жилых помещениях, между 2 и 3 венцами, но настилы делались грубо, либо из горбылей, либо из разномерных досок вперемежку с горбылями. Такие полы явно не предназначались для удерживания тепла.

Печи. Остатки печей служат важнейшим признаком жилища.

Как мы уже говорили, чаще всего от печей в домах оставались либо столбы фундаментов, либо проем в полу (рис. 8, 1).

В Старой Ладоге в нижних слоях (VII - IX вв. по определению В. И. Равдоникаса) были открыты довольно большие дома с серединным местоположением печи. Точно такие же постройки обнаружены в Новгороде в слоях XII - XIII вв. По нашему мнению, эти постройки (в Новгороде) имели производственное назначение.

Несомненно, производственное назначение имели постройки, в которых печи стояли не на фундаментах, а прямо на земле, и их под находился на уровне пола (рис. 8, 2).

Определить направление устья печи удавалось очень редко, так как печи чаще всего имели форму, близкую к квадрату.

Столбовой фундамент (или опечек) - это 3 или 4 столба диаметром 0,2 - 0,3 м, расположенные по углам печи. Они закапывались на 0,3 - 0,4 м в землю и возвышались на 0,4 - 0,6 м над землей, т. е. до уровня пола. Поверх этих столбов сооружался настил из жердей, на котором уже возводилась сама печь. Под печи возвышался не более 40 - 50 см над полом. Только в слоях XV в. в Неревском раскопе встречались кирпичные печи. До этого времени печи были исключительно каменные, сложенные на глине. Такие печи не могли иметь трубы и, следовательно, до XV в. и в богатых, и в бедных новгородских домах печи топились по-черному. Дым во время топки печи выпускался через волоковое окно, если этого было недостаточно - открывали дверь.

Но во многих новгородских домах были устроены дымники. Это деревянный короб или своего рода труба, нижний конец которой проходил через потолок, а верхний выходил над крышей и заканчивался каким-нибудь затейлевым оформлением. Во время топки печи нижний коней этой трубы открывался, и дым шел в трубу, а по окончании топки он закрывался специальным мешком.

Размеры печей согласовывались с размерами построек. В больших домах эти размеры составляли 2 X 2 м, в меньших - 1,5 X 1,5. Самая маленькая печь имела размеры 2,1 X 1,1 м, самая большая 3,5 X 3,5 м. Подпечек использовался, по-видимому, для хранения кухонной утвари.

Рис. 8. Опечек в жилом доме (наверху) и основание печи в мастерской ювелира (внизу)

В заключение отметим, что теперь местоположение печи и ее примерные размеры можно определить по расположению переводин пола.

Кровля. Мы знаем, что новгородские постройки были покрыты чаще всего тесом или дранью. Дрань или дранницы изготовлялись так же, как и тес, только дранницы имели толщину от 1 до 2 см и длину до 3 м и делались из более тонких бревен (14 - 16 см), а тесины имели толщину около 4 см, на их изготовление шли более толстые бревна (22 - 25 см), и длина их ограничивалась лишь длиной бревна (в раскопе встречались тесины длиной 8 м).

По материалам XVII в. известно, что наиболее качественные кровли делались «в два теса» с прокладкой между ними бересты. В развалах некоторых новгородских домов были найдены такие куски бересты среди обломков кровельных тесин. В раскопе встречался и более дорогой кровельный материал - лемех. Это фигурные доски длиной около полуметра и шириной 15 - 20 см. Они применялись для покрытий, имевших сложную конфигурацию (крыльца терема). Лемехом крыли и церковные купола (кстати заметим, при реставрации некоторых новгородских церквей - Петра и Павла в Кожевниках, Троицы и других строители применили форму лемеха, найденного в Неревском раскопе). Мы знаем, что окна в наиболее зажиточных новгородских домах были застеклены слюдой, пластинки которой найдены в большом количестве в раскопе. В бедных домах окна были маленькие, волоковые, затянутые рыбьим пузырем. В раскопе найдено несколько целых дверей домов, подклетов, амбаров. Такие точно двери и сейчас можно встретить в деревнях Новгородской, Калининской и других областей.

Мы остановились лишь на нескольких элементах и рассказали, по каким признакам можно выявить эти элементы. В практике все это гораздо сложнее. И лишь многолетний опыт археолога позволяет разгадать, что здесь было (или могло быть) и чего не было. Но и этот опыт не всегда помогает: в Неревском раскопе около 10% открытых построек попали в категорию невыясненных.

Что же можно сказать о новгородских жилищах X-XV вв.?

Археологические раскопки не только Новгорода, но и других древнерусских городов лесной полосы позволили установить к настоящему времени три основных типа жилищ: 1) однокамерный сруб (дом без сеней; количественно этот тип жилищ стоит на первом месте); 2) двухкамерный сруб, с отделенными бревенчатой стеной сенями; разновидностью этого типа жилищ является изба новгородского сапожника: у нее имелись сени, но пристроенные снаружи; 3) хоромы, представляющие собой соединение нескольких срубов. К этому типу относятся и хорошо известная по этнографическим материалам трехкамерная связь - изба - сени - клеть и другие комбинации срубов.

Следует особенно подчеркнуть, что социальные различия определялись не типом жилищ, а их размерами. Так, однокамерные срубы имели размеры от 10 - 12 м2 до 80 м2 и более. Первые были жилищами бедноты и мелких ремесленников, дворовой челяди и т. д., а во вторых жили боярские семьи.

Здесь нужно учитывать еще одно обстоятельство: срубы малых размеров были в большинстве одноэтажными, тогда как большие срубы могли иметь два или три этажа, о чем свидетельствуют фундаментные устройства. Вполне естественно, что маленькие, хотя и многочисленные постройки, терялись среди огромных домов, имевших к тому же богатую внешнюю отделку.

Наиболее распространенным в X - XII вв. был большой односрубный двухкамерный дом, прямоугольный в плане, в одной стороне которого врубленной бревенчатой стеной отделены были сени шириной от 2,5 до 3,5 м. Такой сруб имел площадь (в среднем) 70 - 80 м2. Самые большие дома этого типа достигали площади 140 м2 (рис. 9). Это были дома богатых феодалов, занимавшие центральное место в усадьбе. Конечно, такие постройки не могли быть ни в коем случае одноэтажными, об этом убедительно свидетельствуют наиболее сложные фундаменты под их стенами.

Такого типа дома прослежены в Новгороде, начиная с середины X в. Теперь они известны в Минске, Ново-грудке и других городах.

Но эти же дома открыты и в нижних слоях Старой Ладоги. Значит, они были широко распространены на Руси и имели давние традиции.

Рис. 9. Остатки боярского дома (XII в.)

Как мы уже говорили, в X - XII вв. именно этот тип построек господствовал на Новгородских усадьбах. Но, кроме них, были и другие, например, хоромы, состоявшие из 2 или 3 поставленных рядом срубов. Общие размеры таких хором еще более внушительны - они занимали по площади 200 и более квадратных метров. И, конечно, такие хоромы (по крайней мере, отдельные части их) имели значительную высоту, может быть 3 или 4 этажа. Но это все жилища феодалов. А новгородские усадьбы населены были многочисленными и различными по своему социальному и имущественному положению людьми: купцами, духовенством, ремесленниками, дворовой челядью, слугами и т. д. Жилища этих людей, как правило, того же типа, что и дома владельцев усадеб, но они имели значительно меньшие размеры и более скромную отделку: не было крылец, худого качества половицы в жилом помещении, а тем более в сенях, да и сени чаще всего пристраивались снаружи из более дешевого материала. Во многих случаях дома бедноты вообще не имели сеней и, конечно, такие постройки в большинстве были одноэтажными.

В XIII в. на смену большим двухкамерным домам стали приходить однокамерные, квадратные в плане постройки, без сеней. Самые большие из них (на боярских усадьбах) имели площадь до 80 м2. Нижние этажи таких домов были не жилыми, а использовались либо как общие залы, либо приспосабливались для каких-то производственных целей, либо служили кладовыми.

В новгородских летописях часто упоминаются бани. Практически эти постройки очень трудно отличить от жилых. Тем не менее несколько построек мы определили как бани. В этих постройках имелись печи-каменки, полы, настланные из хороших досок, но не по всей площади постройки, а оставались проемы в полу для стока воды (рис. 10).

Рис. 10. Остатки бани

В Неревском раскопе были обнаружены и постройки производственного назначения. Их характерная особенность - расположение печи не в углу, а в середине. Иногда такие постройки были одновременно и ремесленными мастерскими и жильем, иногда они предназначались только для производственных целей. Часто такие постройки двухэтажные, причем верхний этаж - жилой, а нижний - ремесленная мастерская разнообразного назначения (рис. 11, 12).

Скажем несколько слов об усадьбах.

Все новгородские усадьбы были ограждены, как правило, частоколом, а в редких случаях - плетнем. Частоколы сооружались из тонких бревен или жердей диаметром 14 - 16 см. Они закапывались в землю на 60 - 70 см и утрамбовывались землей и обрубками бревен. Интересно отметить, что когда концы частоколов были сдвинуты с места, то они наклонены в ту или другую сторону большими звеньями. Следовательно, поверху эти частоколы должны были иметь крепление.

Какое именно? В Прибалтике и в наше время нередко встречаются частоколы, устройство которых, несомненно, такое же, как и в древнем Новгороде. В верхних концах частокола, на расстоянии около полуметра от самого верха, продолблены сквозные отверстия, через которые просунута жердь диаметром 4 - 5 см.

В Неревском раскопе, в постройке XIII в., был устроен настил из жердей диаметром 14 см, в которых были продолблены точь-в-точь такие же отверстия. Эти жерди предназначались, очевидно, для частокола, но оказались почему-то лишними.

Высота частоколов около 2,5 - 2,6 м. Но здесь необходимо оговориться. В раскопе неоднократно встречались концы частоколов длиной 1,2 - 1,5 м. Они не были ка столько закопаны, а просто к первоначальным 60 - 70 см, на которые они углублены, прибавилось еще 60 - 70 см культурного слоя, наросшего за время существования частокола.

Следовательно, высота частоколов не могла быть одинаковой уже потому, что новый частокол был значительно выше, чем построенный из таких же жердей, но простоявший уже какое-то время.

Рис. 11. Усадьба Д. Остатки двухэтажного дома середины XII в. - нижний этаж служил производственным помещением

Рис. 12. Усадьба Д. Двухэтажный дом середины XII в. Реконструкция автора

Въезд в усадьбу запирали ворота. От них сохранились только вереи - толстые столбы, диаметром 30 - 35 см. Ширина ворот делалась немногим более 2 м, а так как улицы были узкие (Холопья и Кузьмодемьянская всего по 3,5 м), то, чтобы можно было развернуться на длинных санях, а тем более с бревнами, ворота ставились не по линии частокола, а отступя в глубь двора примерно на метр от мостовой, а частоколы в этом месте плавно скруглялись. На самых ранних дошедших до нас изображениях ворот они сделаны из цельного щита с навесом на два ската над ними. Ворота наглухо запирались изнутри (очевидно, задвижкой), а подворотня закладывалась доской, которая вынималась только, когда ворота открыты.

От плетней сохранились только колья, по которым можно судить, что устройство плетней, по-видимому, не отличалось от современных.

К элементам усадьбы следует отнести дворовые вы-мостки. Несмотря на обилие леса вокруг Новгорода и непролазную грязь во дворах в дождливую пору, хорошие дворовые вымостки устраивались только на зажиточных усадьбах.

В древнем Новгороде и в самых ранних и в более поздних слоях помещения для скота встречались довольно редко, и все они имели очень небольшие размеры: по-видимому, эти помещения предназначались исключительно для содержания молодняка и свиней. Взрослые же коровы, лошади, овцы содержались, очевидно, на открытых дворах, о чем убедительно свидетельствует слой навоза, почти на всех усадьбах лежащий на всей территории двора. Правда, на некоторых дворах встречались огороженные частоколом загоны, отведенные специально для скота, а также места, где на небольшом участке прослеживалось большое скопление навоза. По-видимому, здесь находились стойла для скота, но признаки стен отсутствуют. Следовательно, эти стойла не имели каких-либо капитальных ограждений.

Очень редко на усадьбах встречались погреба. Чаще всего они представляли собой небольшой сруб (не более 1,5 X 1,5 м и глубиной до 1,5 X 1,7 м) с дощатым полом.

Неревский поселок

Нестор начинает свою «Повесть временных лет» с описания того, как возник Киев. На трех холмах, расположенных на территории Киева, жили три брата «с родами своими» - Кий на горе «идеже ныне (т. е. во времена Нестора - в начале XII в.) увоз Боричев», Щек на другой горе, прозванной от него Щековицей, и Хорив на Хоривице. «И сотвориша градок, во имя брата своего старейшего и нарекоша имя Кыев». Нам представляется, что в этом описании дана поэтическая картина того, как возникали многие древнерусские города, и в том _числе Новгород. Уже в древнейшую пору этот город располагался на обоих берегах Волхова, но эти поселки не были едиными. Об этом очень убедительно говорят нижние слои Неревского раскопа.

В середине X в. раскопанная территория была заселена только в самой южной и самой северной сторонах. Это были два совершенно самостоятельных поселка, разделенные пустырем и огородами. Их связывала лишь немощеная дорога, по которой позднее прошла Великая улица.

Хотя раскопаны были лишь небольшие части этих поселков, мы все же можем приблизительно определить их контуры. Огромную помощь нам оказала в этом деле шурфовка.

Изыскательским сектором новгородской областной проектной конторы на территории города были пробурены несколько сот скважин, которые позволили определить рельеф территории, предшествующий заселению, а также мощность культурного слоя в разных местах города.

Выявилась очень выразительная картина: на обоих берегах Волхова определились участки с довольно мощным культурным слоем - 5 и более метров. Эти участки, как и следовало ожидать, располагались ближе к реке. По мере удаления от реки слой уменьшался, а ближе к валу пропадал совсем.

Самый большой участок с наиболее мощным культурным слоем оказался на Торговой стороне, рядом с Ярославовым Дворищем. Площадь этого участка около 20 га, но, кроме Ярославова Дворища, он еще почти не исследован археологами.

На левом берегу Волхова определилось несколько разрозненных участков с таким слоем. Самый значительный из них, площадью около 10 га, располагался на территории Неревского конца (и вскрывался Нерев-ским раскопом), два другие, площадью примерно по 2 га каждый, располагались один к югу от кремля (на территории Людина конца) и другой - к северу от Неревского раскопа, частично захваченный раскопом (рис. 13).

Самый большой поселок, давший, очевидно, название концу, мы назвали Неревским. Древняя планировка Неревского поселка, как явствует из плана С. Н. Орлова, очень близка к планировке XVIII в. Между кремлем и территорией раскопа здесь пролегали четыре улицы, шедшие от Волхова на запад: Розважа, Щеркова, Янева и Росткина. Позже появились Кузьмодемьянская и Холопья.

В Людином конце от Волхова в сторону поля шло пять улиц: Добрынина, Волосова, Ярышева, Черницына и Редятина, а их пересекала проходившая от кремля на юг, параллельно Волхову, Пробойная.

Теперь, когда обрисовались в какой-то мере контуры древних поселков на Софийской стороне, становится ясным, что территория кремля не могла быть первоначальным ядром ни одного из этих поселков. По-видимому, здесь находилась княжеская усадьба, которая и легла в основу будущего кремля.

В летописи первое упоминание о новгородском кремле (детинце) появляется довольно поздно, под 1044 годом: «а на весну же заложи Володимиръ Новго-родъ и сдела его»…

В начале XI в. при Ярославе Мудром княжеский двор переведен был из кремля на Торговую сторону (Ярославово Дворище).

Но с какого времени княжеская усадьба (или резиденция посадника) находилась на территории кремля и где именно - неизвестно.

Археологически территория кремля изучена довольно основательно. Слоев старше X в. нигде не найдено. По всей вероятности, именно в X в. и возник новгородский детинец, как общегородское укрепление.

Рис. 13. План Софийской стороны Новгорода

А - Людин конец; Б - Неревский конец; а - земляной вал; 6 - кремль; в - ров; г - Софийский собор; д - улицы: 1 - Великая; 2 - Росткина; 3 - Янева; 4 - Щеркова; 5 - Розважа; 6 - Кузьмодемьянская; 7 - Холопья; 8 - Боркова; 9 - Проезжая; 10 - Добрынина; 11 - Волосова; 12 - Ярышева; 13 - Черницынг; 14 - Редятина; 15 - Воздвиженская; 16 - Лукина; 17 - Прусская; 18 - Пискупля; е - участки с наибольшим культурным слоем

На правом берегу Волхова, на Торговой стороне, в X в. также существовало уже значительное поселение, по территории в несколько раз превышающее поселения на левом берегу. Об этом еще наиболее убедительно свидетельствуют данные шурфовки. Археологически эта территория обследована пока совершенно недостаточно. К сожалению, древняя планировка Торговой стороны и на планах XVIII в. и по данным наблюдений С. Н. Орлова вырисовывается менее отчетливо, чем Софийской. Но на участке, примыкающем непосредственно к Торговой площади, мы видим хорошо знакомую нам картину: пять улиц - Лубяница, Старая и Новая Рогатицы, Иворова и Славкова, шедшие от Волхова в сторону поля (к востоку) и пересекавшиеся Пробойной, проходившей параллельно Волхову.

О событиях древней поры наши летописи повествуют очень скупо. После сообщения о постройке Новгорода словенами (или рассказа о призвании варягов - по другим спискам) летопись почти полстолетия не упоминает о Новгороде, и следующее сообщение относится лишь к началу X в., ко времени Игоря, который «грады ставил и дани устанавливал». С Новгорода он установил дань 300 гривен. По тому времени - это была довольно значительная сумма и по ней уже можно судить, что представлял собой Новгород в начале X в.

Под 920 г. Новгород упомянут в связи с проездом в Ладогу князя Олега. В 947 г. Новгород посетила княгиня Ольга. «Иде Ольга к Новгороду и устави по Мете погосты и дань…, - записано в летописи, -…А санки ее стоят во Пскове и до сего дни». Теперь, после раскопок в Неревском конце, мы узнали, что гораздо более важное и интересное событие (разумеется, с нашей точки зрения) произошло в Новгороде в 953 г.: в Неревском поселке, который состоял до этого (как мы думаем) всего из 4 улиц, проложены были 2 новые, что дошли до нас под названием Кузьмодемьянской и Великой. Мы узнали об этом событии по срезам с бревен самых нижних мостовых.

Прокладка новых улиц, конечно, свидетельствует о росте поселка, но это уже завершающий этап более или менее длительного процесса. Вокруг первоначального поселка уже было достаточное количество усадеб, которые могли образовать новую улицу и замостить ее мостовыми. Но прокладка новой улицы нам представляется вовсе не таким уж праздничным событием, как постройка нового дома. Старожилы какое-то время пользовались преимуществами окраинных жителей: их огороды примыкали непосредственно к дворовым местам.

Конечно, и жители улиц, расположенных внутри поселка, не лишались огородных участков, но с прокладкой каждой новой улицы их участки отодвигались все дальше и дальше от дома, не говоря уже о том, что приходилось, по-видимому, поднимать непаханую землю. Иными словами: новые улицы проходили уже по чьим-то владениям, чьим-то огородам, а может быть, и не только огородам. Поэтому, вероятно, прокладка новой улицы происходила по распоряжению властей, а не сама по себе. Может быть, и для поселенцев на новых улицах это событие было желательным не для всех: нужно было переносить на новое место постройки, а это почти равносильно новому строительству, на них возлагались теперь обязанности настилать мостовые и, вероятно, какие-то другие повинности.

Среди людей, селившихся на новых улицах, были, несомненно, и родственники старожилов (семьи-то разрастались) и переселенцы из других мест.

Жители Кузьмодемьянской улицы оставили нам ценный памятник о своем прибытии - жертвоприношение.

В самом центре территории Неревского раскопа в середине X в. перекрещивались две дороги. Одна дорога шла с юга на север и впоследствии стала именоваться улицей Великой, другая, от Волхова, - в сторону поля. Обе дороги еще не имели мостовых, но если Великая сохранилась и впоследствии была замощена, то вторая дорога исчезла в самом начале XI в., при прокладке Холопьей улицы.

У перекрестка дорог, где Великая круто поворачивала на северо-восток, стояло сооружение, от которого сохранились лишь два столба, расположенные на расстоянии около 2 м один от другого.

Несомненно, здесь было какое-то небольшое столбовое сооружение, построенное жителями Неревского поселка. Что оно собой представляло? Ответить на этот вопрос помогает одна находка.

В нижних слоях Неревского раскопа, неподалеку от этого перекрестка, была найдена вырезанная из дерева модель башенки на четырех столбах с шатровым покрытием.

Эта башенка, - видимо детская игрушка, но она была не закончена и утеряна, а могла и в таком виде служить игрушкой. Игрушка, несомненно, воспроизводила какую-то хорошо знакомую резчику постройку и представляет большой интерес. Это башенка на четырех столбах, перекрытая четырехскатным шатром. Нам думается, что именно такая башенка могла стоять у перекрестка дорог. Но для нас важнее другое. Около этой постройки примерно в то время, когда княгиня Ольга ездила в Новгород, вновь прибывшими сюда переселенцами было совершено жертвоприношение.

В небольшой яме, вырытой в материке, было закопано 9 резных деревянных чаш и 2 больших куска воска. 7 чаш расположены были полукругом по контуру ямы, а 2 чаши и воск - в середине. Чаши были поставлены на ребро так, чтобы их содержимое вылилось в середину ямы. Анализ земли из ямы показал, что в ней содержится очень большое количество пыльцы медоносных растений. Можно с уверенностью полагать, что в чашах был мед. Это вполне согласуется и с положенным здесь воском.

Девять семей (или дворов) - это обычные размеры деревень того времени, так что можно допустить, что сюда переселилась целиком какая-то деревня. Но это лишь один из возможных вариантов. Это могли быть и жители небольшого города. Но при всех условиях эти переселенцы, несомненно, были связаны узами родства.

Что это место являлось памятным и приметным, подтверждается еще одним обстоятельством: в 70-х годах X в., т. е. через 20 - 25 лет после того, как было совершено жертвоприношение, около этого места был закопан довольно значительный по тому времени клад арабских серебряных монет.

Итак, мы очертили контуры Неревского поселка, узнали его планировку, теперь можем отправиться в путешествие по Новгородским усадьбам тысячелетней давности. Но полистаем летопись, может быть, есть какие-нибудь сведения о городе этой поры? Нет, таких сведений чет. Правда, есть очень интересная запись, как новгородцы выпрашивали себе князя в Киеве, из которой явствует, что Новгород в X в. был еще захолустьем.

До 970 г. в Новгороде не было своего князя, а управляли посадники, присылаемые из Киева. Когда новгородские послы пришли в Киев просить у Святослава кого-либо из сыновей на княжение в Новгород, Святослав им ответил: «А кто к вам пойдет?» («Аще бы кто шелъ к вамъ?»). Старшие сыновья Святослава - Олег и Ярополк - решительно отказались от этого предложения. Тогда послы пригрозили поискать себе князя в другом месте. Терять влияние в Новгороде для Киева было нежелательно, и выход был найден. Воевода Святослава Добрыня посоветовал новгородцам просить Владимира.

Владимир был побочным сыном Святослава от Ольгиной ключницы Малуши (Ольга доводилась Владимиру бабушкой). Малуша была сестрой Добрыни, а Владимир, следовательно, был ему племянником. Но для старших своих братьев он оставался «робичичем», «холопищем». Это переплетение родственных связей делает особенно понятным активное вмешательство умного и дальновидного воеводы Добрыни. Он уговорил новгородских послов принять своего племянника, которому было всего б лет.

За малолетнего князя новгородскими делами управлял Добрыня, которого справедливо считают прототипом былинного богатыря Добрыни Никитича.

Через десять лет Владимир становится великим князем Киевским, а новгородскими делами управлял по-прежнему Добрыня.

В 989 г. Владимир принял христианство и с помощью того же Добрыни, который сам поставил новую статую Перуна «над Волховом», крестил новгородцев.

Путешествие в X в. Дружинники и огородники

В середине X в. Новгород только еще набирался сил. Он управлялся посадником. По-видимому, как пишет В. Л. Янин, понятия «новгородский князь» и «новгородский посадник» для ранней поры были почти однозначны.

Термин «князь» означал принадлежность к потомству Рюрика.

Летопись не дает нам точных указаний, где находилась резиденция посадника, но вероятнее всего она была в кремле (детинце).

Мы совершим наше путешествие в Новгород примерно в то же время, когда там находилась княгиня Ольга. Хотя летописцы о тогдашнем Новгороде говорят как о едином целом, такого единства еще не было. Отдельные поселки - основа новгородских концов - были еще невелики.

В Неревском поселке, примыкавшем с севера к кремлю, было только четыре улицы да проезжая дорога, пересекавшая эти улицы с севера на юг. Мы совершим небольшое путешествие лишь по окраине этого поселка.

В указанное время к северу от Розважи появились две новых усадьбы: по правую сторону проезжей дороги расположилась обширная усадьба, где поселились дружинники, а по левую - очень скромная усадьба огородника.

Проследуем сначала на усадьбу, расположенную справа от дороги. Она примыкала непосредственно к частоколу усадьбы, выходившей фасадом на Розважу. По западной границе (со стороны дороги) она была ограждена частоколом.

Восточная граница находилась за пределами раскопа (хотя проходила, по-видимому, невдалеке от края раскопа), а вот с северной стороны никакого ограждения не было.

Первоначально здесь был только один дом. Он располагался в южной стороне усадьбы, причем южной стеной он стоял как раз на линии частокола смежной усадьбы (частокол в этом месте был разобран) и выходил окнами во двор этой усадьбы. Очевидно, владелец этого дома не был чужим человеком для жителей соседней усадьбы. Прямоугольный сруб дома имел площадь 50 м2. Дом был, несомненно, двухэтажным, причем нижний этаж его, не имевший печи, служил хозяйственным подклетом.

Но вот прошло немного времени, и около дома появились еще две интересные постройки: кладовая и конюшня.

Кладовая была небольшой, всего 3,6 X 3,6 м. Из обрубков досок в ней был настлан пол. Гораздо интереснее была вторая постройка - конюшня. Раскопан лишь ее юго-западный угол. Но и раскопанная часть имела размеры 7 X 5 м. Если допустить, что в обе стороны не докопано только по 1 м, и то общая площадь конюшни составит около 50 м2. Но, по-видимому, площадь ее была еще больше. Она срублена из довольно тонких бревен диаметром 18 - 19 см и заполнена внутри слоем конского навоза. Пол отсутствовал.

Рис. 14. План Неревского раскопа на уровне слоев середины XII в.

Подобные постройки еще и сейчас можно встретить в восточных районах Новгородской области. По высоте они равны примерно двухэтажному дому. Потолок замощен жердями или горбылями. Там хранятся запасы кормов и различный хозяйственный инвентарь.

Это была самая большая конюшня из всех раскопанных в Новгороде. В ней свободно разместилось бы более десятка лошадей. Но такое количество лошадей мог иметь лишь зажиточный феодал, вероятнее всего, дружинник.

Однако дом, расположенный рядом с конюшней, и по размерам, а главным образом по устройству был слишком скромен для крупного феодала.

Одновременно с конюшней в северной стороне усадьбы появилось еще несколько построек, среди которых нетрудно было определить дом владельца усадьбы. Он самый большой по размерам (65 м2 по площади) и наиболее добротный по отделке.

Он представлял собой прямоугольный сруб, в восточной стороне которого бревенчатой стеной были отделены сени площадью около 15 м2. Фасадом дом выходил на проезжую дорогу.

В жилом помещении слева от входа стояла печь-каменка. Пол был настлан из широких, хорошо обструганных половиц.

Дом стоял на твердом грунте, но под его стенами имелись подкладки. Это дает нам основание полагать, что дом был двухэтажным.

Близ дома, на расстоянии 3 м от него и также выходя западной стороной на проезжую дорогу, находилась большая постройка, площадью около 50 м2, но явно нежилого назначения: в ней не было ни пола, ни печи и срублена она из довольно тонких бревен (18 см в диаметре), какие для жилых построек в Новгороде не применялись.

Постройка была, по-видимому, складским помещением. У восточной стены ее, выходившей во двор, была пристройка (возможно, просто навес), в середине которой находился погреб размером 3 X 4 м и глубиной около 1 м.

Промежуток между домом и этой постройкой был аккуратно замощен горбылями. Севернее этого жилого комплекса стояла башня. Площадь ее небольшая - 4 X 4 м, под стенами уложены были подкладки. Мы не можем сказать, какова была высота этой башни, но она возвышалась не менее чем на 3 - 4 этажа. Но чтобы разобраться более основательно в этих усадьбах, нам придется здесь несколько задержаться. Нижний ярус построек просуществовал (на всей раскопанной территории) около двух десятилетий. В 972 г. настилались новые мостовые на Великой и Кузьмодемьянской, а также, очевидно, и на остальных улицах Неревского поселка, и в это же время сменились и все прослеженные в раскопе постройки.

Характерные особенности усадеб обычно сохранялись из яруса в ярус на протяжении нескольких десятилетий, а иногда и больше столетия. Менялись постройки, менялась несколько их конструкция, размеры, расположение на усадьбе, но самое существенное, что отражало хозяйственную деятельность жителей данной усадьбы, сохранялось. И это были уже не ярусы, а целые строительные периоды. Для археологов это очень важно.

Далеко не всегда в одном ярусе прослеживаются эти характерные особенности, да и не всегда по одному ярусу удается даже понять конструкцию той или иной постройки. Но повторяясь несколько раз то с одними, то с другими подробностями, эти постройки обретают необходимую ясность.

Еще две небольших (и не полностью раскопанных) хозяйственных постройки стояли к востоку от дома. А с северной стороны, как бы замыкая окруженное постройками пространство двора, рос огромный старый дуб.

Южную и северную группы построек связывала мощеная дорожка.

В 953 г. была проложена Кузьмодемьянская улица, мостовая которой разрезала эту усадьбу на две самостоятельные территории. Южная ее часть в отчетах экспедиции была занумерована литером К, северная - литером Е (рис. 14).

Но до конца столетия эти территории представляли единое владение.

В то время как постройки в южной и северной группах достаточно выразительно характеризовали социальную принадлежность их жителей, находки около этих построек мало разнились между собой. Мы уже не говорим о кухонной посуде: в древнем Новгороде у самого знатного боярина и самого бедного горожанина были совершенно одинаковые горшки для приготовления пищи. Пища, разумеется, была разная.

Одинакова была и столовая посуда: деревянные чашки и ложки, ковши для питья, деревянные ведра и т. д. Но на различных усадьбах набор этих вещей был не одинаков.

В 27 ярусе (70 - 80-е годы X в.) конюшня на усадьбе К продолжала существовать, а остальные постройки сменились. Новый дом расположился в юго-восточном углу раскопанной части двора. От него также сохранился только один нижний венец, и никаких следов пола и печи не было. По-видимому, он повторил в основном конструкцию предшествующего дома, но размеры его значительно возросли. Дом этот, как и конюшня, оказался не весь в пределах раскопа, а лишь западная его часть. Размер с севера на юг составлял 7,5 м, с запада на восток - столько же, но восточная часть дома осталась за пределами раскопа. Так что действительные размеры дома составляли, очевидно, не менее 60 м2. Мощенная горбылями дорожка соединяла этот дом с новой постройкой, занявшей весь юго-западный угол двора, вплотную к мостовой Великой.

Постройка была двухэтажной. Размеры постройки довольно значительные: 8 X 8,5 м. В восточной стене ее были пристроены сени столбовой конструкции.

Устроены они следующим образом.

По углам вкопаны довольно толстые столбы с пазами, в которые закладывались горизонтальные плахи. По длинной стороне сеней столбы вкапывались на расстоянии 2,5 - 3 м один от другого. Такие сени гораздо хуже выполняют роль теплозащитного тамбура, но в данной постройке это обстоятельство не играло, по-видимому, особой роли.

Как известно, в домах и в настоящее время и раньше наружные двери в сени делаются в узкой стороне, перпендикулярно входу в жилое помещение. Так лучше удерживается тепло. В древних новгородских постройках, где двери не прослеживались, все равно их местоположение легко установить по направлению деревянных половиц.

Так вот, в отличие от общепринятого правила, наружная дверь сеней этого дома находилась прямо против двери в жилое помещение.

На это указывали не только половицы в сенях (они показывают только в какой стороне была дверь), а также - мощенная горбылями дорожка, протянувшаяся между домами.

Посмотрим теперь, какие здесь были находки.

В самых нижних слоях были найдены четыре мутовки, три обломка деревянных резных чаш, несколько деревянных ложек, одна из которых была не закончена обработкой, заготовка деревянного ковша, деревянный обруч от бочки, также за тысячу лет почти не изменивший своей конструкции, деревянные лопаты.

Из орудий труда здесь было найдено несколько ножей с костяными и деревянными ручками, долото, два деревянных молотка, какими и до настоящего времени пользуются ремесленники разных специальностей, веретено, три шиферных пряслица, льнотрепалка - большой деревянный нож, которым выбивали тресту из волокон льна и конопли, деревянные подпятники (опорные подшипники для вращающихся осей), клинья, копылы от саней.

Из оружия здесь найдены два наконечника стрел и два наконечника дротиков. Они в одинаковой мере могли служить и в бою, и на охоте. Из женских украшений следует назвать разнообразные бусы и в том числе особенно характерные для X в. лимонки, а также модные в средневековье (но более дорогие) бусы из сердолика. Были найдены бронзовая пряжка от пояса и металлическая подвеска, а также шерстяная ткань, гребни костяные, железные гвозди, скобы, рыбья чешуя, костяные пластины, служившие украшением для конской сбруи, и различные железные и деревянные предметы неизвестного назначения, амулеты (просверленные клыки бобра).

Мы перечислили находки лишь самого нижнего яруса, нижнего пласта. В следующем ярусе находки в основном были такие же: ножи, ложки, чаши, пряслица, деревянные и железные предметы и поделки. Но в слоях 27 яруса (70 - 80-е годы X в.) появились и такие находки, которых раньше не было: скорлупа грецких орехов. Это верный признак того, чтожители усадьбы стали более зажиточными.

Сейчас грецкие орехи не диковина в северных городах, а в те времена их доставка с далекого юга обходилась довольно дорого, и такое лакомство было доступно не каждому горожанину.

Найдены были жиковины - фигурные железные пластинки, которыми оковывались наружные двери и ворота (эти украшения также говорили о зажиточности владельца); обломок жернова, обух топора, детский деревянный лук, берестяные поплавки от сетей, костяная игла для сшивания грубых тканей, шило, клепки от бочек и кадушек, деревянные тарелки, весло, удила, костяной наконечник стрелы, серебряный дирхем и другие предметы.

Мы не упомянули огромного количества черепков глиняной посуды, служившей и для варки пищи, и для хранения различных продуктов, огромного количества костей домашних и диких животных, обрывки шерстяной ткани, обрезки кожи и многое другое, о чем будет идти разговор особо.

Мы познакомились с застройкой усадьбы К во второй половине X в., с находками, но загадка с конюшней так и осталась пока нерешеной. Обратимся снова к усадьбе Е 70-х годов X в. На усадьбе, кроме уже знакомых нам хором, появился еще один жилой комплекс, состоящий из двух срубов размером 7 X 8 м каждый и соединенных четырехметровыми сенями. Застройка усадьбы приобрела очень внушительный вид. Теперь посмотрим, каковы здесь были находки. Прежде всего мы видим те же самые вещи, что и на усадьбе К: та же керамика, та же домашняя утварь, те же гребни, ножи, гвозди, пряслица, веретена, копылы от саней и веревки, деревянные чашки и ложки, ковши, колотушки, подпятники, точильные бруски и другие предметы. В еще большем количестве здесь встречается скорлупа грецких орехов.

Как и на других усадьбах, количество бытовых находок в слоях 70 - 80-х годов X в. значительно возросло по сравнению с самым нижним ярусом. Среди этих находок следует отметить два жернова, трое ножниц, долото, крицу, удила, перовидное сверло, красную краску, амулет, сделанный из клыка животного, подметку от сапога. Здесь был найден резной деревянный идол, вырезанные из дерева фигурки птиц и какого-то непонятного животного, а также днище лодки.

Но мы можем назвать находки, которых не было на усадьбе К. Это два ключа от висячих замков, костяной мундштук от музыкального инструмента, самые разно образные стеклянные и сердоликовые бусы, два металлических браслета (серебряный и бронзовый золоченый), металлические подвески, костяные орнаментированные пластинки, шейная серебряная гривна - витой массивный обруч, стоивший примерно гривну серебра и доступный только очень зажиточным людям, серебряный дирхем и бронзовое коромысло от весов.

В то время на Руси еще не было собственной чеканки монет и в обращении были арабские серебряные монеты, поступавшие из стран Средней Азии или Ближнего Востока, а также просто слитки серебра. Вместо разменной монеты пользовались обрезками дирхемов, стоимость которых определялась по весу. Поэтому каждый человек, связанный с торговлей, имел при себе маленькие, обычно складные весы с чашечками и разновесом, которые умещались в небольшом кошельке, подвешенном к поясу.

Подобных весов в Неревском раскопе найдено более десятка, самые древние из них из нижнего яруса усадьбы Е.

Кто же были первоначальные жители этой усадьбы и чем можно объяснить ее своеобразие?

По нашему мнению, здесь, вероятнее всего, жили представители феодального сословия (возможно, княжеские дружинники), выполнявшие определенные функции по охране всего поселка и занимавшиеся в то же время торговыми делами.

Но на усадьбе дружинников должны быть конюшни, а здесь их не было. Можно было предположить, что эти конюшни были на восточной, нераскопанной стороне усадьбы. Но ведь вот рядом, на усадьбе К, стбит огромная конюшня, которая сначала казалась нам необъяснимой на обыкновенной городской усадьбе. А если убрать на время Кузьмодемьянскую улицу и соединить эти две усадьбы вместе, то они как нельзя лучше дополнят одна другую.

И вообще уличная мостовая не могла быть препятствием для самых тесных взаимоотношений двух усадеб, тем более, что ведь совсем недавно эти усадьбы составляли единую территорию, по которой пришлось проложить мостовую новой улицы.

Так представляется нам древнейшая усадьба на территории Неревского раскопа.

Усадьба И. Древний огород

Нижняя мостовая Кузьмодемьянской улицы протянулась на 25 м западнее перекрестка с Великой.

В этом не было бы надобности, если бы здесь, во время сооружения мостовой, не была бы уже заселена усадьба, обозначенная на плане раскопа буквой И.

Северная и восточная границы этой усадьбы определялись мостовыми. Плохонький плетень прослеживался по южной границе, на расстоянии около 25 м от Кузьмодемьянской, а западная граница находилась за пределами раскопа.

Постройки нижнего яруса были сосредоточены в восточной стороне, около мостовых, а западная сторона, начиная от непосредственной близости к постройкам и в западном направлении до границ раскопа, была распахана и занята, по-видимому, огородами.

Среди немногочисленных находок здесь были найдены семена огурцов. Вполне вероятно, что огурцы эти выращивались именно здесь, на территории данной усадьбы *.

[* По определению А. В. Кирьянова, эти огурцы происходят из стран Передней Азии. Из современных сортов к ним ближе всего знаменитые муромские огурцы.]

Построек здесь было немного. В самом северо-восточном углу усадьбы стоял дом размером б X б м. От него сохранился только нижний венец и переводины пола. Хотя сохранность дерева была прекрасной, реконструкция этого дома представила очень сложную задачу. Невозможно было определить направление половиц и местоположение входа. Не удалось выяснить, где находилась печь, были ли у этой постройки сени, была ли она одноэтажной или могла быть двухэтажной. Рядом с домом стояла кладовая размером 2,9 X 2,9 м, срубленная из хороших бревен, и с полом, настланным из широких половиц, какие употреблялись обычно только в жилых постройках. По-видимому, эти половицы находились здесь во вторичном пользовании. Кладовая была крыта дранкой (колотые доски толщиной 1,5 - 2 см и шириной 12 - 15 см).

В юго-восточной стороне усадьбы прослеживалось несколько ям, перерезавших одна другую. Глубина ям в материке от 20 до 60 см. Это небольшие погреба, существовавшие непродолжительное время.

Как видим, первоначальная застройка усадьбы выглядела очень скромно. Особенно удивляет отсутствие каких-либо помещений для скота на неогражденной усадьбе.

Здесь было найдено примерно то же (и в таком же количестве), что и на усадьбе К: бусы, пряслица, гребни, ножи, деревянная посуда и утварь, целый железный топор, шилья, оселки и т. д.

Но встретились и отличительные находки: уключина от лодки, проволока медная, слюда, оплавившееся стекло, горшок с воском и отдельные куски воска в разных местах двора, железный сошник, коса-горбуша деревянный идол, резная деревянная вешалка, вбивавшаяся в стену и оформленная в виде фигурки гуся, войлок со смолой.

То, что первые поселенцы этой усадьбы были тесно связаны с сельским хозяйством, не вызывает сомнения. Но для чего сошник на усадьбе, на которой совершенно негде было держать скот (даже крытого загона для скота не было)? Кстати заметим - среди находок не было деталей саней.

Трудно сказать, и с чем здесь могли быть связаны куски оплавившегося стекла, но присутствие воска определенно говорит, что здесь занимались ювелирным делом.

Только очень зажиточные новгородцы пользовались восковыми свечами, воск широко использовали ремесленники-ювелиры для отливки по восковым моделям различных изделий (браслеты, перстни, подвески и т. п.). Может быть, с этим же были связаны и обрезки медной проволоки?

Но судя по небольшому количеству находок, связанных с ювелирным ремеслом, ювелирное дело здесь было не основным занятием так же, как и резьба по дереву. В свободное время кто-то из жителей этой усадьбы вырезал фигурку идола (довольно примитивную) и очень удачно оформил вешалку для одежды в виде фигурки гуся.

Поскольку двор этой усадьбы не был огорожен, а скота, вероятно, не было, то и культурный слой на этой территории нарастал медленнее всего. Но постройки старели, и их через какое-то время пришлось заменить новыми. По-видимому, это произошло в 70-х годах X в., т. е. примерно тогда же, когда и настилались новые мостовые и обновлялись постройки на соседних усадьбах. Новая застройка здесь совершенно не изменила облика усадьбы. На том же месте таких же размеров (и, вероятнее всего, такой же конструкции) был жилой дом, на том же месте и таких же размеров стояла клеть и, по-видимому, еще пользовались одним из погребов в южной стороне усадьбы.

Единственно, что было новым - это плетень вдоль западной стороны усадьбы.

Теперь усадьба была огорожена, видимо, со всех сторон, хотя и самым примитивным ограждением. Западная сторона, теперь уже за плетнем, по-прежнему была перепахана и использовалась для возделывания каких-то культур.

По количеству находок на усадьбе стало больше, но характер их в основном был прежним.

Еще более определенно представлены были находки, связанные с ювелирным ремеслом: тот же воск, куски медной и свинцовой проволоки, куски янтаря, золоченая медная цепочка и глиняная льячка.

Может быть, ювелиром использовалась войлочная рукавица, обнаруженная здесь? Найдена была также крица. Встречалось несколько отпилов костей (главным образом рога) и различные костяные поделки (пластинки от наборной расчески, костяные накладки-украшения и т. д.).

Эти находки уже определенно говорят о занятиях косторезным делом. Найдено было и несколько копылов от саней.

Складывается впечатление, что в 70 - 80-е годы X в. на этой усадьбе огородничество постепенно оттеснялось на второй план различными видами ремесел (ювелирное, косторезное). Но усадьба по-прежнему оставалась очень скромной по застройке, а также и по характеру находок.

Усадьба Д. Незадачливый купец

В конце 60-х или самом начале 70-х годов X в. была заселена и территория к северо-западу от перекрестка Великой и Кузьмодемьянской, по нашей нумерации усадьба Д.

Вся эта территория до ее заселения распахивалась. Застройка первых поселенцев на усадьбе выглядела очень скромно, она состояла всего из одного дома размером 6,4 Х7,8 м, по-видимому, без сеней и скорее всего одноэтажного.

Никаких других построек и никаких ограждений эта усадьба в начале застройки не имела, и это как будто роднит ее с соседней усадьбой И.

Очень сходными были и находки. В слоях 70 - 80-х годов на усадьбе Д были найдены: бисер, бусы, шиферные пряслица, игла костяная, деревянная точеная чаша, мутовка, берестяной туес, деревянный ковш, скоба, щеколда от двери, железные и деревянные неопределенные предметы, три ножа, боевой топор, копыл и оглобля от саней. Обычный набор бытовых предметов небогатой усадьбы.

Дом на этой усадьбе простоял недолго и погиб от пожара, и никто не догадывался, что под его полом был закопан довольно большой клад серебряных дирхемов (131 целый и 604 обрезка, общим весом 916,02 г). Основная масса монет происходит из Средней Азии и связанных с ней стран - Поволжья, Северного Ирана, Ирака, Сирии. Самая младшая монета этого клада датируется 974 - 975 гг.

Следовательно, клад мог быть зарыт в конце 70-х или начале 80-х годов X в. Он почти одновременен первому Неревскому кладу, найденному около ямы с жертвоприношением. Кто же мог оставить этот клад?

Конечно, мы можем высказать лишь предположения. По нашему мнению, это не был зажиточный купец. Скорее всего он только начинал свою торговую деятельность, но в силу каких-то неблагоприятных обстоятельств (болезни, смерти) владелец этих накоплений не смог пустить их в дальнейший оборот.

Мы познакомились с несколькими усадьбами Неревского поселка, возникшими в середине - второй половине X в. В большинстве - это очень скромные владения поселенцев, лепившихся к уже сложившемуся ядру Неревского поселка. Первоначальная застройка этих усадеб была различна: на одних (как усадьба Е) довольно основательная, на других - очень скромная. В первое время эти усадьбы, как правило, еще не имели ограждений. И только с течением времени, когда жители укоренялись на новом месте, застройка становилась более основательной, границы усадеб приобретали четкие контуры, усадьбы ограждались (некоторые частоколами, другие плетнем), а за их пределами появлялись новые поселенцы. Так происходил рост Неревского поселка, то же происходило, очевидно, и вокруг других поселков, обосновавшихся на территории будущего Новгорода.

Путешествие в XI в.

Немного времени прошло с тех пор, как новгородцам приходилось выпрашивать себе князя при Киевском дворе. Выросший в Новгороде, Владимир стал великим киевским князем, а с начала 90-х годов X в. в Новгороде княжил его сын, Ярослав Владимирович, прозванный Мудрым. Это действительно был один из образованнейших людей своего времени, знал 7 иностранных языков, имел огромную библиотеку. Новгород платит Киеву «урочную дань» - 2000 гривен серебра в год. Уже по этой сумме можно судить, насколько вырос Новгород со времени Игоря, получавшего с него лишь 300 гривен серебра.

И вполне естественно, что с ростом экономического могущества с особенной силой стали проявляться стремления к независимости от Киева. И вот, в самом начале XI в., в 1014 г., Ярослав заявляет об отказе платить Киеву урочную дань. Этот бунт против отца сопровождался кровавыми событиями.

Возмутившись таким проявлением самостоятельности, Владимир стал готовиться к походу на Новгород и приказал «мостить мосты». Опасаясь отца, Ярослав, женатый на дочери шведского короля Олафа, отправился в Швецию и нанял там большую дружину. О том, как вели себя в Новгороде варяжские наемники, об их вероломстве, жадности и бесчинствах рассказывают скандинавские саги.

Буйно и разгульно вели себя в Новгороде варяги. «И начаша варяги насилие деяти на мужатых женах», - сообщается в Новгородской летописи.

Новгородцы не вытерпели и в одну из августовских ночей 1015 г. окружили варягов, находившихся во дворе Поромона, и изрубили их. Ярослав, бывший в ту ночь в пригородной усадьбе, страшно разгневался и, прискакав в Новгород, учинил расправу. Он заманил обманом или, как сказано в летописи, «обольстил» воинов новгородской тысячи и устроил побоище. Но к концу этой ночи из Киева прискакал гонец с письмом к Ярославу от его сестры, извещавшей о том, что Владимир скончался, а между братьями началась кровавая борьба за киевский престол.

На утро Ярослав собрал уцелевших новгородцев на поле и начал горько каяться перед ними за то, что он в безумии своем изрубил свою любимую и честную дружину. Он сообщил о смерти своего отца Владимира и о своем намерении идти против Святополка, захватившего отцовский престол.

Новгородцы согласились поддержать его и выставили 3000 воинов. И с ними же было 1000 варягов. Одержав победу, Ярослав торжественно вошел в Киев. Войско его получило награды: смерды по одной гривне, а старосты по 10 гривен серебра. Новгородцы же все получили по 10 гривен и были отпущены домой.

Тогда же Ярослав дал Новгороду важный юридический документ «Правду и Устав», который должен был оградить новгородцев от бесчинств варягов и от повторения событий августовской ночи 1015 г.

В этом документе, чаще именуемом «Русской Правдой», устанавливались штрафы за различные преступления против личности. В нем перечислены различные категории новгородского населения: конные дружинники (рыцари), холопы и челядинцы, княжеские гриди (дружинники) и разные чиновники - «ябедники» и мечники, вершившие княжеский суд, а также купчины и бояре (господа).

Из «Русской Правды» мы узнаем о вооружении новгородцев. Конные дружинники были вооружены мечами, копьями, имели щиты. Вступавшие с ними в драку челядины и холопы богатых господ пускали в ход жерди и батоги, а в случае неудачи прятались в хоромах своих господ или во дворах чужеземцев.

В этом же документе упомянуты изгои. Это люди из бедных слоев населения, переселившиеся из деревни и порвавшие связи со своими общинами, но не нашедшие своего места в условиях городской жизни. Жизнь горожан, имевших собственные дворы, охранялась высоким штрафом. Но среди этих горожан не были упомянуты варяги, также имевшие дворы в Новгороде. Таким образом, варяги косвенно лишались прежних своих привилегий.

Укрепление экономического и политического положения Новгорода отразилось и в облике города: в середине XI в. князь Владимир (Ярославич) строит кремль и сооружает Софийский собор.

Но вернемся к началу столетия.

В Неревском раскопе мы видели, как росли и сливались отдельные поселки. Эти первоначальные поселки и составили основу новгородских концов. Концы на протяжении многих столетий сохраняли свое самоуправление.

В летописях неоднократно упоминается о кончан-ских вечах, собиравшихся для обсуждения своих кон-чанских дел. Собирались веча и на отдельных улицах - «уличанские».

По мере роста города все более сложными и многообразными становились обязанности горожан. Между отдельными улицами или концами нередко возникали споры, доходившие до рукопашных схваток.

Одной из таких причин, вызывавших разногласия между уличанами, несомненно, было распределение обязанностей по замощению улиц и площадей. Сохранился очень интересный документ, так называемый «Устав князя Ярослава о Мостех», которым регламентировалось, жители каких улиц и где должны были сооружать мостовые. Устав относится к началу XIII в. Более точной датировки он не имеет.

Но 25 ярус мостовых Неревского раскопа, сооруженный в 1006 г., показывает, что и в более раннее время проводилось упорядочивание устройства мостовых в масштабах всего города.

По-видимому, тогда же было регламентировано и само устройство мостовых.

До этого времени хорошие мостовые были только на отрезках Великой и Кузьмодемьянской улиц, доходивших до их пересечения. Из этого можно сделать вывод, что такие же мостовые были и на других улицах Неревского поселка.

Но в северной стороне раскопа, где был захвачен край другого поселка, мостовые в нижних ярусах более примитивны.

В 25 ярусе все мостовые имели уже одинаковую конструкцию: продольные лаги и настил из плах. Правда, они отличались по ширине: на Великой ширина была 4.3 м, на остальных улицах 3,5 м.

Поэтому на Великой укладывались четыре продольные лаги, а на остальных улицах только три. Плахи везде одинаковые.

В 25 ярусе появилась мостовая на Холопьей, полностью (в пределах раскопа) замощены Великая и Кузь-модемьянская, и в западной стороне раскопа появилась еще одна улица, не отмеченная на планах XVIII в. и ни разу не упомянутая в летописи. Она проходила параллельно Великой на расстоянии примерно 50 м от нее по западным границам усадеб И и Д.

Возможно, что прослеженные здесь градостроительные мероприятия были лишь частью подобных работ, проведенных в масштабе всего города.

Усадьба К. Токарь по дереву

А теперь мы отправимся на знакомую нам усадьбу К и посмотрим, что здесь изменилось. Ворота находились со стороны Кузьмодемьянской, откуда мы и войдем во двор. С левой стороны, на месте конюшни, - огороженный частоколом загон для скота, площадью около 30 м². В южной стороне стоял двухэтажный дом площадью 50 м2, с сенями. Оба этажа были жилые. У сеней - небольшое крылечко. Застройка усадьбы выглядела намного скромнее, чем полтора-два десятилетия назад. Бытовые находки ничем не примечательны: та же посуда, домашняя утварь, гребни, ножи и т. д. Но вот внимание археологов привлекли деревянные бобышки, имевшие форму конуса и обточенные очень аккуратно, как видно на токарном станке. Так и есть - это отходы токарного производства. При вытачивании чаши на токарном станке токарь крепил, насаживал обрабатываемую болванку на специальные стержни в задней бабке станка. После того как чаша вытачивалась, бобышка отрезалась и доставалась детям: из такой бобышки получался хороший волчок. А иногда просто выбрасывалась. Так мы узнали, что на усадьбе К в начале XI в. жил токарь. По всему видно, что токарный станок не был надежным средством для обеспечения материального благополучия.

Устройство древнего токарного станка нам хорошо известно. Он представлял собой небольшой деревянный стол, на котором крепилась задняя бабка (с маховиком) и подставка для опоры резца. Кривошипного механизма, позволявшего ножной педалью вращать маховик станка, тогда еще не было, и вращение маховика, и укрепленной на штырях болванки осуществлялось следующим образом: под потолком крепилась длинная гибкая жердь: за ее конец крепилась тонкая веревка, которая обвивала несколько раз шкив, а затем спускалась вниз и крепилась к ножной педали. Вся система отрегулирована была таким образом, что когда конец жерди находился в верхнем положении, педаль станка была поднята. При нажиме на педаль веревка, обмотанная вокруг шкива, вращала его, а другой конец веревки пригибал книзу жердь. Сделав полный нажим на педаль, токарь отпускал ее, жердь разгибалась, вращая станок в обратную сторону. Рабочий ход, когда токарь обрабатывал изделие, был при нажиме на педаль, а обратный ход - холостым. Производительность такого станка очень невелика, но дошедшие до нас изделия древних токарей свидетельствуют об их высоком мастерстве. Они вытачивали чаши сложной конфигурации, со стояком (ножкой или поддоном) и вытачивали их не с торца дерева, как делают в настоящее время, а в поперечном направлении. Такой способ вытачивания более сложен, но зато на поверхности чаши сохранялся узор древесных волокон, придававший чаше нарядный вид, да и прочность такой чаши была выше, чем выточенной с торца (рис. 15).

Во второй половине XI в. усадьба была более тесно застроена. В северо-западном углу ее находилась большая постройка площадью около 50 м2, имевшая какое-то производственное назначение. Две жилые постройки, площадью тоже примерно по 50 м2, одноэтажные были расположены вдоль восточной границы усадьбы. Постройки обращены сенями одна к другой, а между сенями оставалось пространство шириной около 3,5 м, использовавшееся, очевидно, для загона скота. Ни характер производственной постройки, ни находки не давали возможности определить, каким именно ремеслом были заняты жители этой усадьбы.

Усадьба дружинников на Кузъмодемъянской

В начале XI в. усадьба Е была основательно перепланирована.

Рис. 15. Изделия из дерева, XI в.

1 - голова идола; 2 - знак емца (сборщика дани); 3 - поддон чаши; 4 - ложка

Своеобразие этой усадьбы, наметившееся уже в начальный период ее существования, сохранилось и в последующее время. Усадьба представляла собой единое, довольно обширное владение, но в западной стороне ее, примыкающей к Великой, располагались главным образом хозяйственные (а позднее и производственные) постройки, а в восточной (раскопанной, к сожалению, не полностью) стояли большие жилые дома. Это знакомое нам по более поздним источникам разделение усадьбы на белый и черный дворы. Поскольку эти дворы представляли собой все же единую, неразгороженную усадьбу, не следует ожидать и резкого различия в находках в восточной и западной сторонах усадьбы. И там, и тут встречаются обломки одинаковых глиняных горшков и одинаковой деревянной посуды - чашки, ложки, клепки и днища от бочек и кадушек и т, д. В одинаковом количестве найдены ножи и различные железные предметы, там и тут встречаются копылы саней, обрывки веревок из лыка, которыми оглобли крепились к саням. В большом количестве найдены замки, ключи и дверные накладки, шиферные пряслица, стеклянные бусы. И все же некоторое различие в находках можно заметить. В юго-западном углу усадьбы найдены предметы, прямо указывающие на ювелирное производство: тигель, отходы медного литья, куски медной проволоки, пластинки. Правда, количество этих находок невелико.

В восточной стороне усадьбы обращает на себя внимание скорлупа грецких орехов, костяные гребни и украшения из бронзы и меди (булавки, пряжки). У входа в большой дом, расположенный в северо-восточном углу усадьбы, найдена даже золотая подвеска - вообще редчайшая находка в Новгороде.

Застройка этой усадьбы в 20-х годах XI в. выглядела следующим образом. В северо-восточном углу располагались большие господские хоромы, раскопанные, к сожалению, не целиком. Северная часть их состояла из трех (или более?) срубов, примыкавших вплотную один к другому. От некоторых срубов прослеживались лишь многочисленные подкладки под стены. Протяженность этой постройки с запада на восток составляла более 20 м. Поперечный размер в пределах раскопа равен 8 м. Но это только часть сооружения, несомненно, хоромного типа. Многочисленные подкладки под стены лишний раз подчеркивают, что это было внушительное сооружение, имевшее несколько этажей. Это все, что нам известно о застройке восточной части усадьбы. Там, безусловно, могли быть и какие-то другие постройки - места для них достаточно.

В западной стороне стоял двухэтажный дом, размером 5,5 X 7,5 м, с сенями. Рядом с ним располагались две небольшие хозяйственные постройки и, по всей вероятности, баня, размером 4 X 4 м с печью-каменкой в углу.

Совершенно непонятное сооружение находилось в юго-западном углу усадьбы. Прослежен был сруб размером 3 X 3 м, сохранившийся в высоту на 3 венца. Весь сруб был заполнен желтым песком. Песок возвышался над срубом и рассыпался за его пределами при его разрушении. Сруб был из тонких бревен, диаметром около 20 см. Никаких других видимых признаков построек на этом месте не было. Находки, кроме черепков от посуды, также отсутствовали.

Первые поселенцы на Холопьей

Продолжим снова наш путь по Великой.

Проложенная в 1006 г. мостовая Холопьей упорядочила расположение усадеб на пустыре. Собственно, во второй половине X в. здесь еще и не было усадеб, а были отдельные небольшие домики, разбросанные по обе стороны немощеной дороги, пересекавшей Великую. Только в 80-х годах X в. севернее этой дороги прочно расположилась усадьба зажиточного владельца, до которого мы еще не дошли. Эта усадьба и определила при перепланировке направление Холопьей улицы. Между северной границей усадьбы Е и мостовой Холопьей в начале XI в. находились две небольшие усадьбы: одна размером примерно 20 X 25 м прижата была к самому перекрестку мостовых, а вторая (еще меньшая) располагалась к востоку от нее. Но обе усадьбы уже обнесены частоколами.

Застройка усадеб очень скромная - одна-две небольшие постройки, остатки которых имели очень плохую сохранность.

В 20-х годах XI в. в центре раскопанной территории образовалось новое владение - усадьба Б. В это владение включены были и две небольшие усадьбы, примыкавшие к Холопьей, и часть территории усадьбы Е.

Изменились не только границы усадьбы, но и характер застройки и сохранность дерева. Несомненно, что здесь появился не только более зажиточный, но и достаточно могущественный владелец, способный потеснить своих соседей, которые также не производили впечатления бедных и слабых. Правда, он мог быть их близким родственником.

Лучшая сохранность дерева, более значительный культурный слой, отложившийся в это время, указывали на то, что на усадьбе было, по-видимому, много скота, да и вообще население ее вряд ли ограничивалось только семьей владельца усадьбы. Постройки располагались в юго-западном углу усадьбы, причем они стояли настолько близко одна к другой, что составляли, очевидно, единый хоромный комплекс. Этот комплекс состоял из 3 срубов, расположенных углом. Основной сруб имел хорошую сохранность. Его размеры 7 X 8 м. В северо-восточном углу дома, справа от входа, стояла печь, сложенная из камней.

Трехметровыми сенями дом соединялся с другой постройкой, несколько меньших размеров, от которой сохранился настил пола. Вплотную к этой постройке, образуя угол, стояла еще одна, значительно меньших размеров, но срубленная из толстых добротных бревен диаметром 22 - 23 см. Под стенами этой постройки (ее размеры составляли 4 X 4,5 м) лежали сплошные ряды подкладок. В то же время ни пола, ни печи, ни вообше каких-либо признаков, позволявших отнести эту постройку к жилым, не было. Нам представляется, что это - башня, которая, несомненно, возвышалась над двухэтажным домом.

К западу от дома стояла еще одна небольшая жилая постройка площадью около 20 м2. Усадьба была огорожена частоколом, а въезд был со стороны Холопьей. Кто же был владельцем этой усадьбы? Судя по застройке, этот владелец, несомненно, зажиточный человек. Об этом же говорят и находки. Их много, и все трудно было бы перечислить. Отметим лишь наиболее интересные: несколько точеных чаш, ручка ковша с изображением дракона, ножи с костяными орнаментированными рукоятками, костяные и деревянные гребни, обрывки ткани, стальная игла, стеклянные и сердоликовые бусы. Во дворе найден топор, костяной наконечник стрелы, острога, весло, челнок для плетения сетей, несколько каменных грузил, лодочные скобы (почти не отличающиеся от современных).

Найдены также дуга, железная скребница, обрывки веревок (которыми, по-видимому, крепились оглобли к саням), санные копылы, бронзовый наконечник рукояти плетки - принадлежность конного рыцаря. И здесь же, во дворе, около башни, найдена вещь, которая и помогла определить владельца усадьбы. Это деревянный цилинлп с отверстием. Если насадить его на рукоятку, то можно принять этот цилиндр за деревянный молоток. Но при более внимательном рассмотрении выяснилось иное: на цилиндрической поверхности вырезан княжеский знак (возможно, Глеба Святославича, относительно долгое время княжившего в Новгороде) и надпись: «Емца гривны г.». Буква г в древности обозначала цифру три. Слово «емец» известно по древнейшей редакции «Русской Правды». Это княжеское должностное лицо, ведавшее сбором дани. Этот цилиндр надевался, очевидно, на посох в виде навершия. Какое значение имела указанная сумма (три гривны), остается загадкой. Хоромы емца сгорели в середине XI в. и сменились почти такими же хоромами, только теперь уже без башни.

В слое середины XI в. здесь найдена одна из древнейших новгородских грамот (грамота № 181). От нее сохранился лишь обрывок. На первой строке читается: «Гтрамота от Дробьна…», а на второй несколько букв. Грамота была написана очень неумелым писцом: буквы выведены криво, в первом слове описка: гтрамота, в третьем слове между буквами Д и Р проведена вертикальная черта, как будто начало какой-то буквы. Трудно понять, от кого эта грамота, но если допустить, что и в третьем слове могла быть описка, то странное буквосочетание Дробьна может быть искаженное имя Добры-ня? Вполне возможно, что ее автор, не удовлетворенный своим писанием, сам ее порвал. На этой же усадьбе найдено и орудие для письма - костяной стерженек, напоминающий проколку. Нельзя не пожалеть, что этот Добрыня (если наше чтение верно) жил на 30 - 40 лет позже своего знаменитого тезки, посадника Добрыни, несомненно имевшего большие владения в Неревском конце: через две улицы к северу от Холопьей проходила улица Добрынина или Добрыня, которую связывают с именем этого посадника.

Дружинники на Холопьей

Описание этой усадьбы мы вынуждены начать с неприятного замечания, что территория раскопана не целиком: за пределами раскопа осталась по меньшей мере половина усадьбы.

Но раскопанная часть на протяжении многих столетий очень интенсивно была застроена и, как мы полагаем, по доступной нам части мы можем в какой-то мере судить об усадьбе в целом.

В пределах раскопа усадьба находилась между тремя мостовыми - Холопьей, Великой и безымянного переулка, просуществовавшего до XIV в. Четвертую сторону составляла, очевидно, граница с соседней усадьбой. Фасадом усадьба выходила на Холопью, здесь же находились и въездные ворота.

Застройка усадьбы началась в 80-х годах X в. У перекрестка мостовых Великой и Холопьей во всех ярусах стояли большие дома, очевидно, владельца усадьбы. Постройки сменялись через каждые 15 - 20 лет главным образом по причине пожаров.

Но, несмотря на смены построек, общая картина застройки на протяжении длительного времени оставалась неизменной.

Мы назвали ярусы с одинаковой застройкой строительными периодами. Первый строительный период на усадьбе А продолжался более 100 лет, до конца XI в. Поэтому у нас нет необходимости описывать подробно каждую существовавшую здесь постройку, а остановимся на наиболее хорошо сохранившихся. Такими были постройки 25 яруса.

Стоявший здесь дом был одной из самых больших построек, открытых в Неревском раскопе. Он состоял из основного сруба размером 7,1 X 9,2 м и прирубленных к нему по длинной оси сеней шириной 4,2 м. Дом этот, как и подавляющее большинство построек древнего Новгорода, был срублен в обло, подобно теперешней рубке. Но древняя рубка имела существенное отличие от современной. Теперь паз делается в верхнем бревне, и верхнее бревно накрывает нижележащее. В древности же делалось наоборот: паз вырубался в нижнем бревне, и верхнее бревно укладывалось в него, как в желоб. Такой способ менее совершенный, так как в паз затекала вода, и плотники давней поры не могли этого не знать. Но они вынуждены были мириться с этим обстоятельством, так как для прокладки стен тогда применяли исключительно мох, укладывать который удобнее было в желоб, а не на округлой поверхности бревна. Только в XVII в., когда вместо мха стали применять паклю, начали постепенно переходить к современному способу рубки стен. Но концы бревен на углах в настоящее время отрезаются пилой, а в древности их отрубали топором (рис. 5).

Такая обработка требовала более высокого мастерства, но рубленый угол лучше противостоял гниению и не требовал обшивки тесом.

Дом на этой усадьбе был срублен из очень толстых бревен (32 - 33 см в диаметре) и стоял на подкладках. Несомненно, что он был, вероятнее всего, двухэтажный. В развале этого дома (он погиб от пожара) найдено было несколько балясин, возможно, от лестничных перил. Лестницы, ведшие на верхние этажи, устраивались обычно в сенях. Но они делались и снаружи. Украшенные резьбой, они составляли важный элемент декоративного оформления. В сенях и в жилом помещении были дощатые полы. Печь располагалась в левом заднем углу. Печной развал состоял из камней и белой глины. Под углом дома, у входа в сени, был закопан конский череп, поставленный на шейное основание. Это - строительная жертва.

В средние века у многих народов были распространены различные обряды, связанные с постройкой жилищ. В Белоруссии, например, под угол строящегося дома клали голову петуха или курицы. В Новгороде чаще всего закладывали череп коня или быка.

У славянских народов конь был одним из самых почитаемых животных. Конь считался другом и защитником людей. Магическая сила приписывалась и конскому черепу. Конские черепа закапывали под стены и углы домов, укрепляли на столбах частоколов, и не случайно верхняя часть фронтона получила название «конек»: тесовая кровля укреплялась сверху бревном, на конце которого часто вырезалась конская голова. Впрочем, иногда на этом коньке красовалась фигура петуха.

В Неревском раскопе были найдены черепа многих домашних и диких животных - свиньи, овцы, собаки, кошки, белки, лисицы, волка, бобра и т. д., а также птиц. Несомненно, многие из них также были связаны со строительными жертвами.

В северной стороне усадьбы, во всех ярусах этого периода, также сменяя одна другую, стояли постройки хозяйственного назначения. Стены этих построек не сохранились ни в одном ярусе (прослеживались лишь незначительные остатки от бревен этих стен), но контуры построек и их размеры четко определялись по остаткам полов. Полы здесь настилались либо из горбылей, либо из досок. Как и в других хозяйственных помещениях, их настилали менее тщательно, чем в жилых постройках.

Находки на усадьбе в слоях конца X - начала XI в. (26 - 25 ярусы) очень многочисленны и разнообразны. Непосредственно с постройками связаны бревна, обломки и обрубки досок, из которых настилались полы и сооружались кровля, балясины от лестничных перил, архитектурная деталь, оформлявшая, по-видимому, фасад дома. Еще более, многочисленны находки, связанные с удовлетворением повседневных нужд обитателей усадьбы.

Перечислим наиболее важные из них. Семена ириса. Семена этих цветов были найдены потом и на других усадьбах. Несомненно, найдены будут и семена других цветов, более мелкие, чем у ириса. С удовольствием отмечаем, что разведение цветов в Новгороде имеет очень древнюю традицию.

Косточки вишни. Теперь мы знаем, что вишневые сады были в Новгороде уже в X в. Вполне возможно, что плодовый сад находился и на восточной (нераскопанной) стороне этой усадьбы.

В слоях древнего Новгорода найдены также зерна многих злаковых и масличных культур: конопли, ржи, пшеницы, овса, проса, ячменя, льна и др.

На этой усадьбе найдены черепки из привозной керамики. Это, во-первых, обломки киевских амфор - узкогорлых корчаг, в которых привозили из Киева, очевидно, масла и различные напитки. С юга было привезено и глазированное глиняное блюдце.

Столовая посуда в древнем Новгороде почти исключительно деревянная, на этой усадьбе найдены обломки 6 деревянных чаш, точеных на токарном станке, одной тарелки, 13 ложек.

Стеклянная посуда в Новгороде была большой редкостью, так как она привозилась с юга и ценилась очень дорого. Обломки стеклянных чаш, найденные на этой усадьбе, лишний раз подчеркивают зажиточность ее владельца.

Прядением в Новгороде занимались, очевидно, все женщины независимо от их социального положения: на всех усадьбах встречаются веретена и пряслица. Пряслица применялись повсеместно и делались из разных материалов: глины (с последующим обжигом), камня, свинца, реже - из кости. Самыми распространенными на Руси были шиферные пряслица, центром изготовления которых был Овруч. Таких пряслиц на усадьбе найдено 7. Укажем еще на привозные вещи - грецкие орехи, скорлупа которых найдена была на усадьбе. (Скорлупа лесных орехов в Новгороде встречается в изобилии на всех усадьбах, но особенно много ее на мостовых.)

Найдено много деревянных и металлических предметов домашнего обихода: железные гвозди и скобы, зубило, точильные бруски, ножницы, шило, куски медной проволоки, железная дужка ведра, деревянные крюки, клинья, лопатки, чекмари, 2 упряжные дуги. На богатой усадьбе, несомненно, было что запирать: найдены части двух дверных замков и ключ.

Ювелирных украшений не очень много: витой биллоновый браслет, стеклянные и янтарные бусы, стеклянный перстень, медный пластинчатый браслет.

Несколько находок непосредственно связано с мореходством и рыболовством: весло, уключина, лодочные скобы, черпаки, каменные грузила и поплавки для сетей, железная острога. Две деревянные сапожные колодки, сделанные для небольшой по размерам, очевидно, женской ноги. По-видимому, на них не изготовлялась, а только расправлялась обувь, но не повседневная (поршни), а дорогая, как бы теперь сказали, модельная. И вот еще находки: 9 бирок. Это - своего рода долговые расписки. Они представляли собой деревянные палочки, на которых зарубками отмечалось количество взятого в долг.

Такая же палочка хранилась и у должника. Не всегда должники оказывались в состоянии выплатить свой долг, а неуплата долга, достигавшего определенной суммы, приводила к тому, что свободный человек становился холопом заимодавца.

То, что владелец данной усадьбы принадлежал к феодальному сословию, подтверждают и находки оружия: боевой топор и наконечник копья. В эту же категорию находок следует отнести и найденную здесь детскую игрушку - деревянный меч.

Нужно сказать, что при многолетних раскопках в Новгороде настоящий боевой меч не был найден ни разу. Это было слишком дорогое оружие, доступное лишь наиболее зажиточным слоям населения, из которых вербовалась княжеская дружина (конное рыцарство). Меч всегда находился при воине, либо хранился вместе с самым ценным имуществом. Потерять его в домашних условиях было немыслимо. А детский игрушечный меч представлял собой точную копию боевого. И вероятнее всего, копия сделана с меча, который был у владельца данной усадьбы.

Мы не отметили еще много интересных находок, назначение которых нам еще не вполне ясно. Это деревянные навершия в виде шаров или представлявшие собой резные головы животных, куски различных тканей (по-видимому, обрывки одежды), войлок, веревки из лыка, медные кольца и цепочки, куски меди, воск, шерстяные шнурки и т. д.

Совершенно исключительные находки обнаружены при разборке дома. Этот дом, как и другие, подобные ему, стоял на подкладках. И вот, среди обрубков бревен, использованных на подкладки, обнаружены обрезки дубовых колонн. Диаметр их около 28 см. Они сохранились на длину 1,5 и 1,7 м. Торцы обгорели. Поверхность колонн покрыта узорами из переплетающихся ремней. На одной колонне среди этой плетенки вырезаны круглые клейма, в которых изображены фантастические животные - кентавры и грифоны (рис. 16).

На другой колонне, у одного из торцов, который был, очевидно, верхней ее частью, изображены крупные листья растений, широким поясом охватывающие колонну.

Судя по их толщине и прочности материала (дуб), наконец, по масштабности и четкости изображений, которые можно было рассматривать на значительном расстоянии, эти колонны должны были иметь значительную высоту (порядка 6 или даже более метров). Они могли нести на себе (и, несомненно, несли) значительную нагрузку.

Конструктивно ни в одной из раскопанных нами построек (да и не только в Новгороде, но и в постройках любого древнерусского города) представить эти колонны невозможно. То же можно сказать и о характере резьбы: эти колонны живо напоминают белокаменные владимиро-суздальские рельефы, но по возрасту они много древнее, так как постройка, под которой они находились, сооружалась в конце XI в.

Нам представляется, что эти колонны могли находиться скорее всего в церкви. Даже в княжеском дворце, описание которого нам в какой-то мере известно по летописи, такие колонны не могли быть использованы. Мы охотнее всего связали бы их с первоначальным (деревянным) Софийским собором. Но между пожаром последнего и временем, когда эти колонны попали под стены дома, прошло около трех десятилетий.

Рис. 16. Дубовая колонна. Слева - изображение грифона; справа - изображение кентавра

Мы совершили продолжительное путешествие по Великой улице, по правой (восточной) ее стороне. Вернемся к началу нашего маршрута и посмотрим, что произошло на усадьбах по левой стороне.

Усадьба И. Огородники и кузнецы

С 1004 г. усадьба И была обнесена частоколом и разделена на две части - западную и восточную - плетнем. Образовались как бы две усадьбы,которые мы обозначили литерами И-1 (восточную) и И-2 (западную).

Восточная усадьба имела ярко выраженный ремесленный характер, а западная сохранила, по-видимому, традиции предшествующей поры и по-прежнему была связана с огородничеством, хотя огорода на территории усадьбы уже не было.

На усадьбе И-1 в 25 ярусе были три постройки: дом, кузница и хозяйственная постройка. Дом находился в северо-западном углу усадьбы. Его размеры около 18 м2. По всей вероятности, дом был одноэтажным. С южной стороны примыкали, очевидно, сени, от которых остался кое-где настил пола. Печь находилась справа от входа, в заднем углу.

Принято считать, что кузницы в древнерусских городах располагались на берегах речек или ручьев в противопожарных целях. Об этом свидетельствуют и летописи, в которых настойчиво повторяются распоряжения городских властей о выводе кузниц из густонаселенных кварталов. Но как раз эти-то упоминания и говорят о том, что кузницы были в густонаселенных кварталах. И вот такая кузница, по нашему мнению, существовала на Кузьмодемьянской улице в XI в.

Святые Кузьма и Демьян считались покровителями кузнецов, и церкви, посвященные этим святым, были патрональными храмами кузнецов. Правда, эти церкви в Новгороде относятся уже к XIV в., но, как мы видим, кузнецы здесь жили и в более раннее время.

От самой кузницы здесь сохранились только подкладки под стены, по которым можно определить лишь примерные размеры постройки - около 4 X 4 м. Но эта постройка сама по себе могла иметь любое хозяйственное назначение. С кузницей мы ее связываем по огромному массиву пережженной глины, расположенному около дома. Массив занимал пространство примерно 3 X 3 м. Он накапливался многие десятилетия, и общая высота его достигла 80 см. Массив состоял из пережженной уплотненной глины, перемешанной с черепками и кузнечным шлаком. Здесь же находился, очевидно, горн. Правда, горны складывались из камней. Тут не было ни одного камня. Но мы знаем, как тщательно выбирали новгородцы камни из разбираемых печей.

Несомненно, с кузницей связана и яма, расположенная неподалеку. Размеры ямы 1,2 X 0,9 м, глубина 1,2 м. Стенки ямы были аккуратно ограждены частоколом. В кузнице обязательно стоит чан с водой. Возможно, что эта яма и выполняла роль такого чана. Въездные ворота находились в юго-восточном углу усадьбы, со стороны Великой. И вот как раз въезд на усадьбу был утрамбован глиной, в которой было много кусков шлака. Горячие куски шлака из горна выбрасывались на проезжую часть двора, и с течением времени здесь образовалась очень плотная вымостка. Прямо против ворот, в юго-западном углу усадьбы, стояла какая-то хозяйственная постройка размером 4 X 4 м.

Как известно из письменных источников, на Руси существовала очень узкая специализация ремесленников. Кузнецы, например, делились на гвоздочников, копейников, стрельников, мечников, ножевщиков, секирников, бронников и т. д. Но эти сведения относятся к XII в. и к более позднему времени. Была ли такая специализация уже в XI в., сказать трудно. Невозможно также установить и основную специальность работавших здесь кузнецов. В доме, существовавшем в начале XI в., найдены две льячки и ручка от льячки, медная цепочка, три ножа, опиленный рог, гвозди, шлак, бусы (в северо-восточном углу усадьбы их найдено около 20), две бронзовые фибулы, две крицы и куски шлака. Две крицы обнаружены в помещении, которое мы считаем кузницей. Здесь же найдены железные вилы (единственные в Новгороде) и несколько деревянных предметов невыясненного назначения. Вилы могли быть в числе инструментария кузнеца.

Описанная здесь картина застройки сохранилась без существенных изменений на протяжении всего XI в. Дома в некоторых ярусах перемещались из северо-западного угла усадьбы в юго-западный, но размеры их оставались в пределах 16 - 18 м2.

Среди находок в слоях XI в., представлявших собой обычный бытовой инвентарь, особо следует отметить очень большое число железных пластинок, представлявших собой и обломки различных предметов невыясненного назначения, и отходы при обработке кузнечных изделий.

Несколько обрывков берестяных грамот, найденные здесь в слоях второй половины - конца XI в., невыразительны. Одна грамота (№ 238) представляла собой конец делового письма, в котором шла речь о каких-то денежных расчетах, причем называются довольно мелкие суммы - четыре с половиной резаны, две куны. Самая крупная сумма - восемь кун и гривна. Другая грамота - начало письма «От Константина к Ждану…». Ни в одной из грамот не встречается почтительного обращения «к господину». Это обычная деловая переписка между равноправными людьми, может быть, между заказчиком и купцом или ремесленником, в данном случае кузнецом.

Несколько иной облик имела усадьба И-2. В 25 ярусе дом стоял в юго-западном углу усадьбы. От него уцелели только остатки ограждения завалины, срубленного из тонких бревен. Размеры завалины примерно 7 X 9 м, из чего можно предположить, что размеры дома могли быть около б X 8 м. Дом погиб от пожара. Просуществовал он, по-видимому, очень недолго, так как находок, связанных с ним, никаких нет; не сохранились и остатки стен.

Выше мы уже отмечали, что новгородцы из-за сырости лишены были возможности использовать подполья для хозяйственных нужд. Довольно редко сооружались и погреба, которые постоянно затоплялись грунтовыми водами и пригодны были разве что для хранения боченков с солениями. И вот уже в начале XI в. новгородцы придумали довольно совершенную конструкцию ледника. Он состоял из двух срубов - наружного и внутреннего. Внутренний сруб имел размеры примерно 4X4 м, наружный - 5,7 X 7,8 м. Срубы располагались таким образом, что между стенками их с трех сторон оставалось пространство шириной по 0,7 м, а с четвертой стороны, где был вход в ледник, ширина свободного пространства составляла около 2,9 м. В этом пространстве был настлан дощатый пол. Во внутреннем срубе и в узких промежутках между стенами настилов не было. Нам представляется, что в эти узкие промежутки и, возможно, на пол внутреннего сруба набивался лед. По мере таяния вода уходила в землю. В таком леднике можно было в течение длительного времени хранить любые продукты (г. первую очередь, вероятно, он мог быть использован для хранения соленых овощей). Но, конечно, такой ледник не мог существовать длительное время: нараставший культурный слой, несомненно, препятствовал стоку воды из него.

Другой погреб находился в северо-восточном углу усадьбы. Он имел размеры 1 X 1,2 м и глубину около 1 м. Стены срубные, а пол дощатый, причем площадь пола значительно превосходила размеры сруба. Погреб находился в довольно обширной яме, имевшей сложную конфигурацию, по-видимому, здесь несколько погребов сменили друг друга. Погреба существовали очень непродолжительное время - все они относятся к одному примерно времени.

Несколько ям прослеживалось и в юго-восточном углу усадьбы. В одной из них, размером 1 X 1,6 м и глубиной около 0,8 м, сохранились даже остатки облицовки стен. Очевидно, и здесь были какие-то погреба.

В одной яме найдены долото, тесло с полностью сохранившейся деревянной рукояткой, железный нож, черенки и т. д. В другой яме обнаружены деревянная чаша, днище бочки, деревянный шар. В остальных ямах было большое количество черепков глиняной посуды чекмари, деревянные поделки, точильные бруски, остатки берестяных туесов, костяные проколки, кости животных и т. д. После этого яруса погреба на этой усадьбе исчезли на длительное время.

В середине XI в. на усадьбе И-2 прослеживался только один дом, стоявший в юго-западном углу. От него сохранились остатки завалины, срубленной из тонких бревен. Размеры завалины 6 X 9 м. Следовательно, дом мог иметь размеры примерно 5 X 8 м. Возможно, он был двухэтажным. Незначительный культурный слой этого времени в этой части усадьбы свидетельствует о том. что скота здесь не было. Это обстоятельство также подтверждает предположение, что усадьба И-2 в середине (а также и во второй половине) XI в. представляла собой чистый двор. Можно предполагать, что усадьба И, так же как и другие уже знакомые нам усадьбы, была феодальным владением. Что же касается кузнецов, то у нас нет никаких данных, чтобы решить вопрос, были ли они владельцами (или совладельцами) этой усадьбы в XI в. или же, как и на других усадьбах, арендовали часть владений богатого феодала. Ведь и огородник, первоначально поселившийся на этой усадьбе, мог быть вассалом какого-то знатного феодала, которому принадлежал этот участок.

Усадьбы Д - В. Еще огороды

После пожара, уничтожившего дом незадачливого купца, вся территория между Кузьмодемьянской и Холопьей долгое время распахивалась и занята была, очевидно, огородами. Только время от времени то в одной, то в другой стороне усадьбы появлялись небольшие постройки, но культурный слой вокруг них нарастал очень медленно, и остатки этих построек едва прослеживались в земле. Но эта территория не была заброшенным пустырем: прочный частокол окружал со всех сторон это владение.

Только в середине XI в. в северной стороне этой территории, у самого перекрестка Великой и Холопьей, появились довольно внушительные хоромы. Они состояли из трех срубов, поставленных вплотную один к другому в одну линию вдоль мостовой Великой. Общие размеры этих хором составляли 14,5 X 7 м. Кроме того, к ним примыкала еще пристройка шириной около 2,5 м, внутри которой находился погреб размером 1,2 X 1,3 м и глубиной 1,5 м. Погреб имел срубные стены и хороший пол и, несмотря на все это, пользоваться им было трудно, одолевала вода, и владелец дома в скором времени ликвидировал его: засыпал мусором, а сверху закрыл бревнами.

Находки около этого дома, несомненно, свидетельствовали о зажиточности его обитателей (скорлупа грецкого ореха, осколки стеклянных сосудов, медные и бронзовые браслеты и перстни, ножи с костяными рукоятками и пр.).

К югу и к западу от этих хором на протяжении всего XI в. были огороды.

О чем говорят находки

Выше мы перечисляли находки с разных усадеб. Конечно, сам перечень находок говорит уже о многом. Но мы хотели бы остановиться более подробно на некоторых предметах, чтобы показать, о чем говорят эти находки при более внимательном исследовании. Возьмем ножи. Это самое распространенное и универсальное орудие труда. Нож X - XI вв. при беглом взгляде может показаться современному человеку уродливым: толстая (3 - 4 мм) спинка, короткое, узкое, почти клинообразное лезвие (длиной 7 - 8 см). Костяная или деревянная рукоять, обычно намного длиннее лезвия. Очень часто такой нож бывает сточен почти до формы трехгранного шила. И все-таки это нож, он прекрасно режет и не ломается (рис. 17).

Рис. 17. Железные предметы, XI в.

1 - острога; 2, 3 - гарпуны; 4 - нож с костяной рукояткой

А вот вам встретился нож XII - XIII вв. или более позднего времени. По форме лезвия и размерам эти ножи куда совершеннее упомянутых выше. Они приближаются по своему виду к современным кухонным ножам. Но попробуйте таким ножом резать и вы убедитесь, что он совершенно не режет. В чем дело? Исследованием железообрабатывающего ремесла древнего Нои-города (да и вообще древнерусского) занялся один из старейших сотрудников Новгородской археологической экспедиции - Б. А. Колчин.

Археологи с большим уважением относятся к древним предметам. Умышленную или неумышленную порчу вещей они совершенно справедливо считают варварством. Но Б. А. Колчину пришлось пойти на очень большой риск и распилить на части различные древние предметы: ножи, топоры, копья, а впоследствии клинки кинжалов и мечей.

Распилы были отшлифованы, протравлены и поставлены под микроскоп. И то, что открылось в поле зрения микроскопа (специального металлографического микроскопа) даже при небольшом увеличении, всего в несколько десятков раз, было настолько впечатляющим, что никто не сожалел о поврежденных предметах (после исследований эти предметы по месту распила были снова склеены, но, конечно, швы остались).

Изготовление каждого изделия, будь то нож, топор, копье или гвоздь, требовало особого умения, особой сноровки и специального продолжительного обучения. Кузнец в совершенстве мог овладеть только одной какой-либо из этих специальностей.

Рис. 18. Железные предметы, XI - XII вв. 1 - жуковина от двери; 2 - ключ

Рис. 19. Железные предметы, XI - XII вв. 1, 2 - молотки; 3, 4 - кандалы

Оказалось, что лезвия ножей в X - XI вв. делались многослойными. Кузнец-ножовочник брал тонкую пластинку стали (которую он сам изготовлял путем науглероживания из мягкого железа), зажимал ее между пластинками из мягкого железа, нагревал их вместе в горне и проковывал. Главная трудность заключалась в том, чтобы уловить на глаз тот короткий момент, когда все пластинки уже нагрелись до нужной температуры. И сколько приходилось перепортить дорогого материала, пока научишься улавливать этот момент, совершенно незаметный для нетренированного глаза. Недаром в средневековье кузнецов считали колдунами, причем произносилось это слово с оттенком большой почтительности. Простейший клинок делался из трех пластинок. Но и в этом случае нож сохранял режущие свойства до полного стачивания клинка. Но встретились клинки, состоявшие из 5 полос. Еще более сложная технология применялась при изготовлении клинков мечей и кинжалов. Что же произошло с кузнечной технологией в начале XII в.? Оказывается, спрос на изделия кузнецов возрос в такой степени, что уже прежними техническими приемами невозможно было удовлетворить потребности рынка. Вместе с тем возросло и требование к внешнему виду изделий. Тогда кузнецы упростили технологию: вместо того, чтобы стальную пластинку вваривать в середину клинка, они стали просто наваривать узкую стальную полоску на лезвие ножа, сделанного из мягкого железа. Такой нож резал, пока не стачивалась стальная полоска, а затем его нужно было либо выбрасывать, либо снова нести к кузнецу и наваривать лезвие. Чаще всего в раскопках в слоях XII - XV вв. встречаются ножи со сработанным лезвием.

Или взять, например, стальную иглу. Современный человек, пожалуй, оставил бы ее без внимания, но для X - XI вв. это было изумительное по сложности и тонкости изготовления изделие. По внешнему виду древняя игла почти не отличалась от современной средней толщины иглы: хорошо отшлифованная и заостренная, с ушком и канавкой для нитки, но внутреннее строение стерженька древней иглы было гораздо сложнее. Сейчас игла делается из цельного стального стерженька. Иглы часто ломаются, но это не вызывает у хозяек особого огорчения, так как стоимость иголок ничтожна. Игольный мастер в древности не смог бы сделать иглу из твердой стальной проволоки, для этого не было соответствующих инструментов (а тем более станков). Он ее делал из мягкого железа, а затем цементировал, т. е. науглероживал, но не на всю толщину, а с таким расчетом, чтобы образовалась твердая стальная корочка лишь на поверхности иглы, а в середине - оставался бы тонкий сердечник из мягкого железа. Такая игла практически не уступала по твердости современным нашим иглам, но ее было почти невозможно сломать. Ну, конечно, и стоила игла неизмеримо дороже теперешней.

Новгородцы издавна славились мастерством резьбы по кости. Новгородские ушкуйники совершали дальние путешествия к Белому морю, откуда привозили клыки моржей - «рыбий зуб» высоко ценившийся на Новгородском торгу. В раскопе найдено много высокохудожественных изделий из кости - подвески в виде русалки, накладки с изображением драконов, рукоятки ножей и гребни (рис. 20).

Рис. 20. Изделия из кости, XI - XII вв. 1 - дракон; 2, 3 - гребни

Очень часто на усадьбах встречаются копылы, полозья и другие детали саней, но почти не встречались предметы от колесных повозок. Сани были основным средством сухопутного транспорта в Новгороде. На санях ездили зимой и летом. Как известно, княгиня Ольга путешествовала из Киева в Новгород тоже в санях. В Новгороде найдены самые различные типы саней - от тяжелых дровней до детских санок.

Для перевозки небольших грузов использовались волокуши. Это длинные жерди, вырубленные с крюками-корневищами. Пара таких жердей, соединенных поперечными планками, образовывала хотя и не очень удобную, но легкую повозку, на которой могли уместиться два человека.

Такими волокушами еще и в настоящее время пользуются в Архангельской области, когда приходится ездить по сырым или заболоченным местам.

На каждой усадьбе в большом числе встречались обломки деревянной посуды - чашки, ложки, ковши. Чашки были и резные, т. е. вырезанные от руки специальным ножом-ложкорезом, и точеные. Последние изготовлялись уже на токарных станках, приводимых в движение ногой.

Почти все найденные в Новгороде ковши имели какое-либо украшение. Чаще всего ручка ковша оформлялась в виде головы лошади или какого-либо фантастического животного. Найдено несколько костяных ложек. Из деревянной посуды, пожалуй, ложки больше всего отличаются от современных: они с короткими ручками и более плоские, такими ложками очень неудобно есть жидкую пищу (например, супы). И это вполне понятно: основную пищу новгородцев составляли разного рода каши (пшенная, ячменная, гречневая, пшеничная и т. д.), а также горох и овощи, в первую очередь репа.

На всех новгородских усадьбах найдено большое количество костей диких и домашних животных - коров, свиней, овец, лосей, медведей и т. д., а также птиц и рыб. По-видимому, рыбу новгородцы употребляли в пищу гораздо больше, чем мясо. В древности Волхов и Ильмень изобиловали рыбой, причем здесь водились лососи, сиг, налим. Огромных размеров достигали сомы и щуки.

Варили пищу в горшках. Обломков этой посуды найдено огромное количество. Почти вся новгородская керамика в X в. делалась уже на гончарном круге специалистами-гончарами. Лепная посуда, которую могла изготовить у себя дома любая хозяйка и прокалить в своей же печке, встречается в Новгороде, но очень редко.

Интересно отметить, что большую часть кухонной посуды в X в. составляли маленькие толстостенные горшочки диаметром 10 - 12 см и такой же высоты. Каши в таком горшочке можно было сварить разве только для одного человека. Были горшки и значительно больших размеров - диаметром 25 - 35 см и такой же высоты.

Много найдено в Новгороде частей бондарной посуды от крупных клепок и днищ бочек до небольших кадок и ведер (ведра в древнем Новгороде были все деревянные), а также посуда из луба (лукошки) и из бересты… Берестяные туесы часто бывают украшены резьбой и росписью, а на некоторых встречаются надписи. Принадлежностью каждого новгородца (и, разумеется, нов-городки) был гребень (рис. 20). Карманов в древности не знали и носили необходимые предметы привязанными к поясу (гребни носили обычно в кожаных чехлах). Гребни изготовляли в древности из одного лишь материала - рога лося. Примерно с XI в. в Новгороде стали появляться деревянные гребни. Они делались только из одной породы дерева - самшита. Дерево это привозили с Кавказа, а обработкой занимались местные новгородские мастера.

Нужно ли говорить, что в Новгороде работали свои сапожники, ювелиры, косторезы, стеклоделы, свои игрушечники, свои мастера по изготовлению музыкальных инструментов и т. д. Мы не раз еще встретимся с их изделиями, так как к находкам нам придется возвращаться и в дальнейшем.

Путешествие в XII в. Усадьба К. Хоромы феодала

XII век - один из наиболее ярких периодов в истории Новгорода.

Почти каждое десятилетие этого столетия отмечено каким-нибудь крупным сооружением, большинство из которых сохранилось до настоящего времени.

В 1103 г. князь Мстислав заложил церковь Благовещения, в 1113 г. заложен Никольский собор на Дворище, в 1116 г. князь Мстислав заложил новый кремль. В 1117 и 1119 гг. заложены церкви Богородицы в Анто-ниевом монастыре и величественный Георгиевский собор Юрьева монастыря. В 1127 г. князь Всеволод заложил огромную церковь Ивана на Опоках, рядом с Торговой площадью. Через три года постройка была завершена, а церковь передана крупнейшей купеческой организации - вощинникам. В 1156 г. построена церковь Параскевы-Пятницы, а в 1167 г. Сотко Сытинич начал строительство церкви Бориса и Глеба в кремле, уступавшей по размерам только Софийскому собору. В 1198 г. князь Ярослав Владимирович строит замечательную церковь Спаса Преображения на Нередице.

В столетие летописи отметили несколько крупных пожаров и неурожаев. Особенно бедственными неурожайными для новгородцев были 1128, 1158, 1161 гг. Трудными для Новгорода были конец 60 - начало 70-х годов XII в., когда произошло «размирье» Новгорода с Андреем Боголюбским. Суздальцы перерезали пути подвоза хлеба в Новгород с Волги, чем была вызвана страшная дороговизна (за кадь ржи платили по четыре гривны). Установление мира прекратило это бедствие. Укрепление экономического и политического могущества Новгорода нашло отражение и в ярчайших событиях политической истории того времени.

С 1117 г. новгородцы добились права самим избирать посадников, а не получать их из Киева, а всего через 8 лет, в 1125 г., они избирали себе и князя.

Особенно драматические события разыгрались в 30-х годах XII в. Это было одно из самых ярких проявлений классовой борьбы в Новгороде, борьбы «меньших» людей против «больших». Но как и во время многих подобных событий главный выигрыш получили новгородские бояре. Новгородский князь Всеволод Мстиславович вынужден был бежать из города в Псков. С этого времени новгородские князья были значительно ограничены в своих правах. Им отведена была резиденция на Рюри-ковом городище. Роль князя в Новгороде была сведена лишь к функции предводителя новгородского войска и рассмотрению некоторых судебных дел. Главным лицом в городе стал посадник, избиравшийся из представителей крупнейших боярских родов.

Как же выглядели знакомые нам усадьбы в этом столетии? Размеры усадеб оставались, естественно, теми же, что и раньше, но застройка их достигла наивысшего расцвета. В это же время мы встречаем и самые большие (односрубные) дома, площадь которых превышала 130 - 140 м2. К концу столетия застройка усадеб несколько сократилась, и размеры построек стали меньше. На усадьбе К в начале XII в. появились хоромы. Они состояли из двух срубов: один размером 8,5 X 11 м, второй 7 X б м. Срубы поставлены были с промежутком около 2 м, но они, несомненно, соединялись между собой крытым переходом (рис. 21). Парадное крыльцо обращено было в восточную сторону, где, по нашим предположениям, находился фруктовый сад. На рисунке дана реконструкция этих хорем, и мы не будем описывать их подробно (рис. 22).

Рис. 21. Центральная часть Неревского конца Новгорода середины XII в. Общий вид макета. Вид с юга.

(реконструкция автора, фото Ю. В. Несквернова)

Эти хоромы просуществовали довольно долго, очевидно больше полстолетия, и в 60-х годах были заменены другими постройками. Новый дом имел несколько меньшие размеры - 7,5 X 11 м и по расположению уже не был связан с клетью, отнесенной в северо-западный угол усадьбы.

Эти постройки просуществовали недолго, около десятилетия, и в начале 70-х годов XII в. были уничтожены пожаром. После этого события облик усадьбы совершенно изменился. Вся территория усадьбы была засыпана 30-сантиметровым слоем ила и занята фруктовым садом.

Рис. 22. Усадьба К. Вид с востока. Реконструкция автора

Сады в новгородских летописях и других документах упоминаются часто, особенно в связи с пожарами. Раскопки на Славне, на Ярославовом Дворище, да и в Неревском конце убедительно доказывали, что в раскапываемых местах садов не было и не могло быть. Почва здесь включала слишком большое количество навоза, щепы и вообще неперегнившего дерева, так что культурным растениям негде было зацепиться. Только в самых нижних ярусах, в начале застройки этой части города на некоторых усадьбах существовали, по всей вероятности, огороды. В дальнейшем эти участки были застроены. Остатки сада, раскопанные на усадьбе К, показывают, чего стоило развести такой сад на усадьбе, где существовала многовековая застройка. По-видимому, сады в Новгороде занимали более возвышенные места, холмы, которые застраивались обычно в последнюю очередь и на которых благодаря этому культурный слой почти отсутствует. Сейчас эти холмы уже снивелирова-лись наросшим культурным слоем и обнаруживаются лишь при шурфовке. От раскопанного сада сохранилось пять корней яблонь, как определили специалисты-садоводы. Все эти деревья располагались в южной стороне раскопанной части усадьбы и погибли при пожаре. Но так как илистым слоем была покрыта вся территория и он простирался за пределы раскопа, то, по всей вероятности, сад занимал всю усадьбу. После пожара (в конце XII в.) уцелевшие яблони были пересажены, очевидно, в другое место, а усадьба застроена домами.

Купец Кулотка и безымянный canoжник.

Усадьба Е с самого начала застройки выглядела очень внушительно, но то, что предстало перед нами в слоях XII в., превосходило все прежние масштабы. В северо-восточном углу усадьбы, как обычно, стояли хоромы. Они раскопаны лишь частично, но раскопанная часть, состоявшая из трех срубов, имела размеры примерно 9 X 20 м. Интересная деталь: одним фасадом эти хоромы обращены были во двор усадьбы Е, а другим на усадьбу Б и в восточной стороне не было между этими усадьбами разделяющего частокола.

А вот какая картина была в северо-западном углу усадьбы. Здесь почти вплотную друг к другу стояли две постройки: одна размером 6 X 5 м жилая и вторая, вероятно хозяйственная, немного меньших размеров - 6 X 4 м. Внутри жилой постройки и рядом с ней, кроме обычных бытовых предметов - бус, стеклянных браслетов, деревянных чашек и ложек и различной берестяной посуды, было собрано свыше 4000 обрезков кожи и обнаружено много шерсти. Среди находок было бронзовое стремя. Это одна из самых крупных раскопанных в Новгороде мастерских сапожника-кожевника.

Рис 23. Усадьба Е. Вид с юга. Реконструкция автора

В 30-х годах XII в. на этом месте стоял уже другой дом, размером 7,4 X 6,5 м, иного назначения: здесь жил купец (рис. 23). Конструкция дома была обычная - сени, отделенные бревенчатой стеной, печь в заднем правом углу, хорошие полы. Вероятнее всего, дом был двухэтажным.

Особый интерес здесь представляли находки. Найдены были железные ключи и ножи, сложный лук, наконечники стрел, ножны кожаные, куски войлока, бусы янтарные, хрустальные и стеклянные, 17 обломков стеклянных браслетов, бронзовые подвески и браслеты, каменный крестик, стеклянный сосудик (флакон), пять костяных гребней, два деревянных самшитовых гребня, поливная керамика, куски медной проволоки и т. д. В одном месте компактной группой лежали 23 шиферных пряслица. Количество пряслиц и многих других предметов явно превышало потребности одной семьи.

Внутри этого дома была найдена берестяная грамота № 105, которая и помогла определить назначение этих пряслиц. Грамматическое построение ее очень своеобразно и затруднительно для понимания, поэтому изложим ее содержание современным языком: От Семка к Кулотке. Ты говорил Несде о моем долге. Но когда ты приходил в Русь с Лазовком, я отдал этот долг Лазовку в Переяславле.

Словом «Русь» многие летописи обозначали Киевскую землю, а точнее Киевское, Черниговское и Переяславское княжества в противоположность Новгородской, Смоленской, Владимиро-Суздальской и другим землям. Имя Несда встречается в новгородских летописях XII в. Имена Кулотка и Лазовк встретились впервые. Из грамоты явствует, что Кулотка ездил в Переяславль, очевидно, по торговым делам, и Семок (Семен) был его торговым клиентом. Шиферные пряслица, изготовлявшиеся в Овруче, неподалеку от Киева, были одним из самых распространенных предметов торговли во всех русских землях. Несомненно, что и Кулотка привез их в таком количестве для продажи. Но может быть и другое толкование. В. Л. Янин считает, что в XII - XIII вв., когда на Руси не было чеканки монет (так называемый «безмонетный» период), шиферные пряслица, имевшие постоянную рыночную стоимость, играли роль денег.

Кулотка не был владельцем этой усадьбы. Он жил здесь, очевидно, на правах арендатора или на каких-то иных условиях.

Усадьба Б - владение богатого феодала

Известно, что новгородские феодалы, получив какую-либо важную должность, приносящую им соответствующий доход, старались не упускать ее из своих рук, а передавать по наследству. Несомненно, должность сборщика дани принадлежала к числу именно таких. Поэтому мы не удивились бы, если бы встретили на усадьбе Б во второй половине XI в. потомков уже знакомого нам лица.

Новая перепланировка и перестройка произошла в середине 7С-х годов (ближе всего она привязывается к настилу мостовой 22 яруса, сооруженному в 1076 г.).

Граница усадьбы в западной стороне резко отодвинулась к югу за счет территории соседней усадьбы. В отличие от всех других усадеб Неревского раскопа с 70-х годов XI в. и до 70-х годов XII в., т. е. на протяжении целого столетия, эта усадьба имела наиболее парадный облик. Въездные ворота выходили на Великую. Ширина их была обычная - 2,2 - 2,3 м (от них сохранились две толстые вереи). Дом владельца стоял в юго-восточном углу усадьбы, в глубине двора. Через весь двор, от ворот к дому, шла мощеная дорожка. Подобные дорожки встречались и на других усадьбах, но эта была самая совершенная из них. Она устроена подобно новгородским мостовым. Ширина ее - 2,2 м. Настил из горбылей был уложен на три продольные лаги, причем крайние лаги выбраны в «четверть», образуя по краям настила барьеры.

За столетие, в течение которого существовал этот строительный период, основной дом сменился четыре или пять раз (по причине пожаров), и каждый раз повторялась одна и та же конструкция: прямоугольный в плане сруб с отделенными бревенчатой стеной сенями. Менялись только их размеры: в начале периода их площадь не превышала 70 м2, а в середине XII в. достигла 120 м2. Они построены из толстых, добротных бревен. Широкие половицы хорошо обструганы и подогнаны. По расположению дворовой вымостки можно было определить, что у дома имелось, по-видимому, крыльцо с наружной лестницей на верхние этажи. Можно полагать, что это крыльцо служило также для архитектурного оформления парадного фасада дома. Но самой отличительной чертой этих построек было устройство фундаментов. Только на этой усадьбе в Новгороде и только в слоях второй половины XI - начала XII в. встречались такого рода фундаменты. Это фундаментные площадки, имевшие сложное устройство.

Такое устройство фундаментов чуждо новгородской строительной технике. Вот как выглядела застройка этой усадьбы в 30-е годы XII в. На обычном месте, в юго-восточном углу, возвышался дом владельца усадьбы. Его размеры 9,5 X 13 м - едва ли не предел, какой допускает длина бревен. Конструкция его нам уже известна: под домом фундаментная площадка, в западной стороне, обращенной к дворовой вымостке, сени, отделенные бревенчатой стеной. Их ширина 3 м. Рядом с этим домом второй, размером 9,5 X 11 м, но также повторяющий особенности предшествующих построек, стоявших рядом с домом владельца, - это большие жилые дома, но по отделке и по конструкции они как бы разрядом ниже.

Второй дом также однокамерный, несомненно двухэтажный, нижний этаж также представлял собой большой общий зал.

В северо-западном углу усадьбы стояла постройка очень знакомой нам конструкции: двухкамерная, с отделенными сенями, с печью в середине большего помещения и тоже, несомненно, двухэтажная. Но размеры ее (как и всех других на усадьбе) были в полтора раза большими, чем предшествующей (8 X 10 м). Эта постройка имела важное значение в хозяйстве усадьбы, так как к ней вела мощеная дорожка, соединявшаяся с главной дворовой вымосткой (рис. 24).

В северной стороне усадьбы стояли еще две небольшие постройки. Одна из них, площадью около 16 м2, без сеней, определена нами как баня.

В летописи бани в Новгороде (да и в других древнерусских городах) упоминаются неоднократно. Несомненно, что среди построек, открытых и в Неревском раскопе, и в других местах Новгорода, бани встречались часто, но выявить их очень трудно. Ведь бани практически ничем не отличались от небольших изб: любая изба могла быть превращена в баню без существенных переделок (нужно было соорудить лишь полок) точно так же, как любая баня могла служить жилищем.

Постройку, о которой идет речь, мы с большей уверенностью назвали баней лишь потому, что в ней имелась печь-каменка и очень мало было находок бытового назначения.

В юго-западном углу усадьбы, который в предшествующее время пустовал, в середине XII в. появился любопытный производственный комплекс. Он состоял из избы размером 5 X 5 м с печью в углу и без сеней и, несомненно, производственной постройки. Размеры этой постройки 5 X 7 м. Ее стены имели столбовую конструкцию. В землю были вкопаны 10 столбов с таким расчетом, что по длинным стенам стояли по четыре столба, а по коротким - по три. В пазы этих столбов закладывались жерди. В постройке был дощатый пол, а в северной стороне располагалась огромная печь, размером 2,5 X 2,5 м. Эта печь, в отличие от домовых, не имела столбового фундамента, а была сложена прямо на земле, и только нижняя часть ее, до уровня пола, ограничивалась небольшим срубом. Печь стояла не в углу, а отступя от стен так, что к ней со всех сторон имелся доступ. Несомненно, что эта печь (как и вся постройка) имела какое-то производственное назначение. Производственный процесс был связан с использованием печи, вернее котла, либо вмазанного в свод печи, либо подвешенного на цепи. Не случайно постройка расположена рядом с избой, где, очевидно, жили ремесленники. На восточной стороне усадьбы, перед фасадом главного дома, мог быть либо огород, либо небольшой сад. Семена ириса свидетельствуют, что на этой усадьбе были и цветники.

Рис. 24. Усадьба Б. Вид с запада. Реконструкция автора

Мы описывали застройку усадьбы, теперь коснемся находок. Находки на этой усадьбе многочисленны, но, кроме обычных, уже знакомых нам бытовых предметов, здесь трудно что-либо выделить. Многочисленны также грамоты, но большинство их сохранилось в обрывках. Однако найдены и целые. Одна из них, обнаруженная в слоях середины XII в., содержит только одно слово «Лазоря» и точечные рисунки, изображающие, по-видимому, каких-то животных. Эта надпись и изображения сделаны на довольно большом куске бересты. Вторая грамота, относящаяся к началу XII в., представляет собой распоряжение. Текст ее гласит: «От Твердяты к Зуберу. Возьми у госпожи 13 резан». Имя Твердяты (Твердислав) было распространено в Новгороде. Зубер встретился впервые, но это имя известно в документах Западной Руси XVI в. (Зуберко). Указанная в грамоте сумма 13 резан - очень небольшая. Повелительный тон письма, отсутствие почтительного обращения («господину») говорит о том, что это скорее всего распоряжение господина своему слуге. Можно высказать различные предположения, почему такое письмо было послано, как оно оказалось на территории усадьбы и т. д. Ограничимся лишь предположением, что на данной усадьбе, кроме самого владельца и его семьи (принадлежащих, несомненно, к феодальному сословию), жили также и слуги. Зубер, несомненно грамотный, был, вероятно, старшим из слуг.

Неменьший интерес представляет и грамота № 9, найденная в 1951 г. в слоях 60-х годов XII в. Грамота целая, написана очень четким почерком, но до сих пор окончательно не расшифрована. Вот ее полный текст: «От Гостяты к Васильеви. Еже ми отьць даял и роди содаяли, а то за нимь. А ныне водя новую жену, а мне не въдаст ничьтоже, изби в рукы пустил же мя, а иную поял. Доеди добре сотворя».

У исследователей нет единого мнения относительно того, кем считать Гостяту - мужчиной или женщиной. В первом случае жалобщиком является, очевидно, сын, во втором - покинутая жена. Мы не собираемся вступать в спор, хотя признаемся, что второе толкование нам кажется более приемлемым. Но при всех условиях несомненным остается одно: Василий - важное должностное лицо, которому подсудны семейные дела. Семейные дела находились в ведении архиепископа, но Василий (как и многие должностные лица при архиепископе), вероятно, был светским лицом.

В одних слоях с грамотой № 9 на этой же усадьбе была найдена свинцовая печать, на лицевой стороне которой было изображение св. Лазаря в рост; по сторонам надписи: «оагиос Лазарь». На оборотной стороне - изображение святого Василия также в рост и с надписями «оагиос Василий». Печать пробита в верхней части небольшим отверстием. В. Л. Янин полагает, что печать эта относится к началу XII в. Она могла использоваться Василием как нательная иконка. Лазарь мог быть отцом Василия, так как грамота с его именем была найдена в более ранних слоях. Таким образом, на иконке изображены святые - покровители отца и сына.

Примерно в том же слое, что и грамота № 9, обнаружена грамота № 156. Содержание ее не совсем ясно. Приводим ее текст в толковании А. В. Арциховского: «От Завида к Мои… (может быть, к Мануйле? - П. 3.) к жене и детям. Жену твою били, жаль, что совсем не замучили. Иди к Луке». В этой грамоте отголосок какой-то семейной неурядицы.

И в этих же слоях на усадьбе найдено несколько грамот, в которых говорилось о различных торговых делах.

Грамота № 160: «От Василия (опять Василий! - П. 3.) к Ростиху. Продайте полового (светло-желтого. - П. 3.) коня. А проценты… (слово в грамоте оборвано. - П. 3.). А Бурорую напишите. Пошлите мужа. Вложите явно».

Имена Буроруй и Ростах в Новгороде не встречались. Интересно отметить очень вежливый тон грамоты и обращение на вы, довольно редкое в берестяных грамотах.

И, наконец, грамота № 78. Она совершенно целая, но не указан ни автор, ни адресат. Возможно, она была дополнением к другой грамоте, в которой имелись все необходимые сведения: «Возьми у Тимоши одиннадцать гривен, у Воицына шурина на коне расписной хомут и вожжи и оголове (уздечку) и попону». Упомянутая здесь сумма - одиннадцать гривен - довольно крупная по тому времени. Интересен также перечень конской сбруи, особенно расписной (очевидно раскрашенный) хомут.

Почему-то во всех перечисленных грамотах речь идет главным образом либо о лошадях, либо о конском снаряжении.

Итак, застройка усадьбы, находки на ней и берестяные грамоты рисуют нам владение зажиточного феодала. Для середины XII в. нам известно имя владельца этой усадьбы и его социальное лицо: это был крупный чиновник Василий, находившийся на службе новгородского владыки и ведавший разбором семейных дел. Но ряд грамот, найденных на этой усадьбе, говорит о торговых операциях.

И во всех ярусах этого периода на усадьбе жили ремесленники, несомненно находившиеся в зависимости от владельца.

«Лихе есте»

Пожар 1177 г. очень пагубно отразился на усадьбе Б. Конечно, пожар - страшное бедствие, и, как правило, коренные изменения на усадьбах происходили после пожаров, но, разумеется, далеко не после каждого, даже опустошительного пожара. К бедствию приурочивались, несомненно, и какие-то иные причины, приводившие либо к смене владельца усадьбы, либо к изменению хозяйственной деятельности ее жителей.

После пожара 1177 г. усадьба Б, до этого одна из самых богатых и благоустроенных на территории Нерев-ского раскопа, на несколько десятилетий явно захирела.

Границы усадьбы не изменились, но новая застройка уже не составляла, как раньше, единого комплекса. Постройки располагались тремя обособленными группами, не связанными между собой.

Само собой напрашивается сравнение с данными Писцовых книг XVI в. и другими документами, в которых часто упоминаются арендаторы, «дворники», проживавшие на дворах, принадлежавших другим владельцам.

Одна группа построек, расположенная в юго-восточном углу усадьбы, принадлежала самому владельцу. Здесь стояли две жилые постройки - одна размером 6 X 7,5 м и вторая размером 5 X 5,5 м, сени ни у той, ни у другой постройки не прослеживались, возможно, по причине плохой сохранности дерева.

Рядом с ними на расстоянии около 2 м одна от другой стояли две хозяйственные постройки, обе размером 4 X 4,5 м; промежуток между ними был превращен в соединительную камеру. В постройке, расположенной ближе к среднему дому, где, несомненно, должен был находиться общий вход, пола не было. В дальней постройке пол настлан из хороших, ровных досок. Нам представляется, что это была кладовая. В дальней камере, где был хороший пол и куда можно было попасть только из первой постройки, хранились более ценные вещи.

Вторая группа построек располагалась в северо-западном углу усадьбы. Она состояла из трех построек: двух жилых (размером 4,5 X 5,5 м и 4 X 4 м) и хозяйственной, расположенной между ними. Ее размеры 3 X 4 м, пол был настлан из жердей. В жилых помещениях прослежены печи (у одной в северо-восточном углу, у другой в юго-восточном, т. е. в восточной стороне, ближе к входу), но сеней определенно ни у той, ни у другой постройки не было.

В 90-х годах XII в. одна из жилых построек этой группы была заменена постройкой производственного назначения. Из этого можно предполагать, что и в конце 70-х годов в этом углу усадьбы жили какие-то ремесленники.

В северо-восточном углу усадьбы также обособленной группой стояли три постройки. Жилая имела размеры 5 X 5 м, две хозяйственные - 4 X 4 м и 3,5 X 3,5 м. Около жилой постройки прослеживалась довольно обширная дворовая вымостка, которая вела, очевидно, к воротам, выходившим на Холопью улицу. Дворовая вымостка подчеркивает важность этой группы построек. Можно предположить, что здесь расположилась (также, очевидно, на правах аренды) какая-то канцелярия, присутственное место некоего чиновного лица.

Комплекс находок этого времени невыразителен. Но несколько берестяных грамот определенно говорит о лихолетье. Текст грамоты № 163 в переводе на современный язык гласит: «Поклон от Демьяна…е (Здесь обрыв, очевидно, было написано «ко Даниле». - П. 3.)… А ты продай коня за любую цену. А что на этом потеряешь, то помни. А от Кузьки требуй, чтобы он не растерял кун (т. е. денег. - П. 3.). Он плох». В подлиннике последние два слова такие. «Лихе есте». А. В. Арцихов-ский полагает, что эти слова характеризуют лишь Кузьку (он плох, т. е. ненадежен). Но, может быть, в них отзвук лихой годины, обрушившейся на жителей данной усадьбы.

Подтверждением этому, как нам представляется, может служить найденная в этом же ярусе грамота № 82. Вот ее текст: «От Творимира ко Фоме. Кланяются брат. Прихожай во двор. Если ты приедешь верхом, то передай…» (далее обрыв. - П. 3.).

Слово прихожай во двор (т. е. приходи) следует понимать, очевидно, как приглашение на жительство. Обе грамоты сближает то, что они представляютсобой переписку родственников. Правда, в грамотах указаны разные имена адресатов (в одной грамоте Фома, в другой очевидно, Данила). Но ведь на усадьбах проживало по нескольку семей, и среди них, разумеется, были близкие родственники.

И, наконец, совсем слезная грамота № 296. Она залегала уже в слое конца XII в., но по особенностям написания относится к более раннему времени. Начало грамоты оборвано. Можно прочитать следующие слова «…поклоняние к братьям…Отдай ради бога пять гривен… кланяюсь тебе… Я в погребе (т. е. в тюрьме. - П. 3.)… Иду ко святым». А. В. Арциховский расшифровывает последние слова, как умираю.

В конце XII в. картина застройки на усадьбе мало изменилась. Но мы более определенно можем говорить, что здесь жили и работали ремесленники. В середине усадьбы в 90-х годах XII в. появилась постройка, несомненно, производственного назначения. По залеганию она находилась почти на одном уровне с жилыми постройками, расположенными в северо-западном углу усадьбы, но одновременно эти постройки существовать не могли: новая постройка полностью закрывала вход в одно из жилых помещений этой группы. Следовательно, произошла замена одной постройки другой.

Новое здание имело размеры 6,2 X 6,2 м. Сени отсутствовали. В середине его стояла печь размером 1,8 X 2,5 м. От нее сохранился срубный опечек и развал глины. Грубо настланный из горбылей пол был обычен для такого рода помещений. Но здесь мы встретили уже хорошо знакомую картину: сочетание производственной постройки с обычными бытовыми находками (чашки, ложки, бондарная посуда, большое количество бус и обломки стеклянных браслетов). Следовательно, постройка была двухэтажная, с верхним жилым этажом.

Сменились жилые постройки и в юго-восточной стороне усадьбы, где жил ее владелец. Два новых дома и по размерам были несколько больше предшествующих (размеры одного 6,5 X 5,5 м и второго 7X9 м), конструктивно они выглядели более совершенными: у домов хорошо определялись сени, отделенные врубленными стенами, и оба дома были, несомненно, двухэтажными.

Сменились постройки и в северо-восточном углу усадьбы. Теперь стоявшие здесь два небольших строения своим расположением были согласованы с домами владельца усадьбы и не выглядели обособленными.

Одним словом, лихая година, постигшая жителей этой усадьбы в 70-х годах, к концу XII в. постепенно заглаживалась, и усадьба снова стала приобретать признаки зажиточного владения.

Усадьба А. Потомки дружинников

В 30-х годах XII в. на усадьбе А начался новый строительный период. От предшествующего этот период отличался не столь существенно: если раньше жилой дом, стоявший в углу усадьбы у перекрестка, располагался вдоль Холопьей улицы, то теперь он повернулся на 90° и стоял вдоль мостовой Великой. Но такое расположение дома сохранилось до конца XII в., следовательно, это было вызвано какими-то причинами неслучайного характера. Размеры построек в этот период заметно сократились, но это можно было с уверенностью проследить лишь на постройках одного 19-го яруса, сооружения которого относятся к середине 30-х годов. В остальных же ярусах этого строительного периода сохранность остатков построек была очень плохая. Отчасти это объясняется тем, что все прослеженные здесь постройки погибли от огня. Дом, построенный в 30-х годах, тоже представлен невыразительными остатками. Он состоял, по-видимому, из двух срубов, соединенных сенями. Общая длина дома около 13 м, ширина примерно 6,5 м. Жилое помещение имело площадь около 30 м2. Печь располагалась справа от входа. Ширина сеней примерно 3 м. Второй сруб, немного меньший по размерам, чем первый, представлял собой неотапливаемую клеть (рис. 25). Впрочем, эта постройка была, вероятнее всего, двухэтажной, и верхний этаж был жилым.

Рис. 25. Усадьба А. Вид с востока. Реконструкция автора

Вторая постройка, располагавшаяся в предшествующий период к северо-востоку от дома, переместилась теперь к мостовой Холопьей. В общем расположение построек на усадьбе на протяжении полувека было в виде буквы Г.

В 1177 г. в Новгороде был сильный пожар. В Неревском конце, как сообщает летописец, сгорело пять церквей. Пожар коснулся и усадьбы А. После этого пожара и до конца XII в. на усадьбе стоял только один дом у перекрестка мостовых, а хозяйственная постройка переместилась снова к северной стороне.

О находках этого периода следует заметить, что они стали более многочисленными, что можно объяснить прежде всего увеличением количества жителей на усадьбе. И вторая особенность - среди находок почти не было каких-либо, особо выделяющихся предметов, которые свидетельствовали бы о зажиточности жителей этой усадьбы. Но из этого наблюдения еще не следует делать поспешных выводов об обеднении этой усадьбы. Кстати заметим, здесь по-прежнему встречалось очень много вишневых косточек, семена ириса. Было найдено и несколько ценных предметов: серебряный колт (височная подвеска), бронзовые браслеты и фибулы, воск, куски меди и медной проволоки, а также костяные и деревянные гребни (форма которых теперь уже несколько изменилась), в огромном количестве попадались обломки стеклянных браслетов - излюбленного украшения горожанок того времени.

Кроме того, найдены были железные наконечники стрел, кожаные ножны (для ножей), топоры долота, стамески и другой инструмент. Мы полагаем, что особо глубоких изменений в положении владельцев этой усадьбы не произошло: они все также принадлежали к феодальному сословию. Но, возможно, что их имущественное положение стало более скромным.

К этому периоду относятся три берестяные грамоты. Текст грамоты № 87 гласит «От Дрочки от попа, поклон к Демьяну и к Мине и к Вануку и ко всем вам, добро сотворя». Поп по имени Дрочка (очевидно, сокращение от имени Дрочило, известного по новгородским летописям) извещает, судя по тону грамоты, своих близких родственников (возможно, в их кругу его так принято было называть) о том, что он выполнил какое-то важное для них поручение (добро сотворил). Вполне возможно, что один из представителей этого феодального рода стал попом.

В грамоте № 115 читается только начало: «От Прокши к Нестеру. Шесть гривен плати, а виры не плати». Вира - денежная пеня, которая платилась по суду.

Грамота № 117 тоже найдена в обрывках. Она интересна тем, что написана тем же почерком, что и грамота 115, и в ней упоминается имя Нестера. Следовательно, и автор, и адресат обеих грамот одни и те же люди. Из обрывка текста можно понять, что Прокша советует Нестеру не ходить к Шедре (имя Шедра встречено впервые).

По этим грамотам можно предположить, что Нестер (по-видимому, владелец усадьбы) был достаточно состоятельный человек, если он мог заплатить такой штраф (шесть гривен).

Усадьба И. Двор ремесленников

К концу XI столетия жизнь на усадьбе замерла. Кузница прекратила свое существование. Не было и разделяющего частокола. Там, где был въезд на усадьбу И-1 со стороны Великой, прослеживались очень плохо сохранившиеся остатки, по-видимому, жилой постройки площадью около 20 - 22 м².

В юго-западном углу территории прослежены были только подкладки под стены и остатки пола какой-то, вероятно, все же жилой постройки, размером не более 20 м².

После этого запустения, продолжавшегося, по-видимому, недолго, в начале XII в. территория была снова застроена. Усадьба разделялась на этот раз частоколом, и в обеих частях была удивительно одинаковая застройка. На обеих усадьбах было по три совершенно однотипных здания: жилой дом площадью около 50 м², рядом с ним небольшая хозяйственная постройка, а в северной стороне также однотипные строения производственного назначения. Разница была совсем незначительная. Производственная постройка на усадьбе И-1 состояла из сруба, размером 6 X 6 м и пристроенных к нему сеней. Размер печи 2 X 2 м. От печи сохранился только проем в полу и столбы от фундамента. Пол был настлан из горбылей, но в северо-восточном углу, между печью и стеной, пола не было. Здесь было отгорожено пространство размером примерно 3,5 X 2 м, по углам которого стояли столбы с заложенными в них горизонтальными забирками. Что представлял собой этот отгороженный угол, пока остается неясным. Но такие устройства в XII в. прослеживались и в других производственных зданиях, находившихся на других усадьбах. По-видимому, этот угол (может быть, своего рода чулан или какое-то сооружение, необходимое для производственной деятельности) не был случайным в данной постройке. В этом огороженном углу найдены следующие предметы: крипа, дужка от ведра, брусок, куски шлака, два пряслица, заготовка литейной формы, сверло, металлические пластинки, поливная керамика, деревянные предметы различного назначения, войлок. Обнаружены также два костяных гребня, ручка амфоры, берестяные поплавки, медная проволока, пуговица, железная скребница и обрывки двух берестяных грамот. Они, к сожалению, очень невыразительны и ничего не дают нам для характеристики усадьбы и построек. Несомненно, что это строение было двухэтажным, с жилым верхом.

Производственная постройка на усадьбе И-2 имела сени, но не пристроенные, а отделенные внутренней стеной от общего сруба. Общие размеры ее были такими же. Так же была расположена печь, но вот чулан не был здесь прослежен. У нас нет оснований категорически утверждать, что этого чулана (или какого-то иного столбового сооружения) здесь не было вообще, тем более, что здесь не было никаких остатков пола, следовательно, могли не сохраниться и столбы чулана. Судя по находкам, постройка также была двухэтажная, с жилым верхом.

В середине XII в. все постройки на обоих дворах сменились. Характер застройки сохранился прежний, но все строения сооружены из более добротного материала (остатки их сохранились гораздо лучше), а размеры жилых домов несколько увеличились.

Жилой дом на восточном дворе имел размеры 9,5 X 11 м. Он сохранился на два венца. По сохранности - это одна из лучших построек Неревского раскопа. Дом стоял в самом юго-западном углу двора. В западной стороне дома были отделены бревенчатой стеной сени шириной 3 м.

Рис. 26. Усадьба И. Вид с севера. Реконструкция автора

Дом был срублен из толстых, добротных бревен диаметром 25 - 26 см. В жилом помещении, слева от входа, стояла печь. От нее сохранились четыре дубовых столба опечка диаметром 0,45 - 0,5 м и развал крупных валунов, до 0,4 м в поперечнике. Ни в одном, кроме этого, новгородском доме таких огромных камней в печных развалах не встречалось. Размер печи был довольно большой: 3 X 3 м.

В жилом помещении и в сенях были настланы полы из одинаковых широких, прекрасно обработанных досок. В южной стороне сеней, противоположной входу, отгорожен чулан, шириной 2,5 м. К сеням со стороны двора примыкало просторное крыльцо. От него сохранилась нижняя площадка размером 2,5 X 6 м. Она устроена на столбах и настлана из таких же половиц, что и в жилом помещении, и в сенях (рис. 26).

Этот дом, несомненно, был двухэтажным, чулан в заднем углу сеней находился, вероятно, в подлестничном пространстве. Находки, связанные с этим домом и вообще с этим слоем на усадьбе, свидетельствуют о зажиточности ее обитателей. Это прежде всего большое количество скорлупы грецких орехов, совершенно не попадавшихся здесь в слоях XI в. Кроме того, найдено несколько обрывков шерстяной ткани, топор, точило, ключи и замки, костяные и деревянные гребни, бронзовая пуговица, медная проволока, осколок стеклянного кубка, литейная формочка, медный шлак, бронзовая рукоятка ножа, свинцовая печать, янтарный крестик, скребница, шпора, наконечник стрелы, ножи, браслеты бронзовые, медная проволока, куски красной краски, слюда, куски смальты, воск, куски меди и т. д.

Усадьба Д. Постройки ремесленников и двор боярыни

Нам уже знакома застройка некоторых усадеб в XII в. На каждой мы видели огромный односрубный дом или целые хоромы владельцев усадеб, жилые и хозяйственные постройки дворовой челяди, и почти всюду мы встречали постройки ремесленного назначения. Все раскопанные усадьбы в этот период предстают перед нами как боярские владения с наиболее внушительной, наиболее богатой застройкой. Так же внушительно выглядела в это время и территория между Холопьей и Кузьмодемьянской улицами, усадьбы Д - В. Но вот что удивительно: среди больших и добротно отделанных построек этого периода самой большой и занявшей к тому же центральное место на усадьбе Д была постройка производственного назначения. Мы видели подобные постройки и на других усадьбах, самые близкие по конструкции постройки этого типа стояли на соседней усадьбе И. Но постройка на усадьбе Д была и больших размеров и более сложной конструкции. Ее размеры 7,8 X 9,5 м. В западной стороне были отделены бревенчатой стеной сени шириной 2,5 м. К сеням, во всю их протяженность, примыкала мощенная горбылями площадка. И на площадке, и в сенях, и в главном помещении настилы полов имели одно направление. То, что постройка эта была двухэтажной, убедительно доказывали нижние концы лестниц, находившиеся в сенях (рис. 12).

Печь размером 2 X 2,4 м находилась в середине главного помещения, северо-восточный угол которого был отгорожен, как и в подобных постройках на соседних усадьбах.

Находки в этой постройке - обычные бытовые предметы.

Рядом с этой постройкой стоял жилой дом размером б X 9 м с сенями и с крылечком. Это крылечко было и нижней площадкой лестницы, которая снаружи вела на второй этаж.

Второй дом, примерно таких же размеров, стоял рядом с мостовой Великой. Около него находилась небольшая жилая постройка площадью около 16 м2 с печью в юго-восточном углу и, по-видимому, без сеней. Наконец, еще одна постройка, также, вероятно, жилая, стояла в самом углу усадьбы, у перекрестка мостовых. Размер ее 5,7 X 7,8 м. Сени и печь не прослежены.

Такого характера застройка прослеживалась на усадьбе до 70-х годов XII в. К северу от этой компактной группы построек оставалось довольно обширное незастроенное пространство и у самого перекрестка мостовых Великой и Холопьей - средних размеров дом. Мы не будем останавливаться на находках этого времени на усадьбе - они обычны для зажиточных усадеб этого времени. Упомянем лишь несколько наконечников стрел и седло, единственное в Новгороде (найден деревянный остов седла). Оно относится к началу XI в. В этом же слое найден кожаный кошелек с шестью западноевропейскими монетами и бронзовыми пуговицами. Особый интерес здесь представляли берестяные грамоты.

Грамота № 109 найдена в слое самого конца XI в. Она совершенно целая и читается полностью. Перевод: «Грамота от Жизномира к Микуле. Ты купил рабыню в Пскове. А ныне меня за это задержала княгиня. А ныне за меня поручилась дружина. Пошли к тому мужу грамоту и узнай, есть ли у него рабыня. А я хочу, купив коня, послать на нем княжого мужа на свод. А ты, если не взял еще у него денег, то не бери у него ничего».

Несмотря на всю четкость написания и полную сохранность, грамота не совсем ясна по смыслу. Ключ к ее пониманию дает слово свод: это по Русской Правде, очная ставка при розыске краденого имущества.

Микула купил в Пскове рабыню и уже продал ее другому человеку. Но рабыня оказалась краденой, владелец опознал ее и пожаловался княгине. По распоряжению княгини был арестован Жизномир и потребовалось поручительство дружины, чтобы его освободили из-под ареста. Но дело это еще не прекращено, и Жизномир собирается купить коня и отправить на нем «княжого мужа» на свод, чтобы окончательно разрешилось это дело.

В данном случае нас больше всего интересует, кто были такие Жизномир и Микула. Из текста грамоты получается, что Жизномир - это дружинник и, очевидно, не рядовой: для него (или от его имени) покупают рабынь. По мнению А. В. Арциховского, Микула - его компаньон. Нам представляется, что Микула - это управляющий, старший слуга Жизномира, и Жизномир, находясь в отсутствии (может быть в походе), прислал это распоряжение своему слуге.

Три грамоты, найденные в слое начала XII в., представляли собой деловую переписку.

В одной грамоте (№ 118) говорится: «От Рознега. Я отдал Юрьевичу без девяти кун две гривны. Он взял их и роздал людям». А. В. Арциховский полагает, что Юрьевич - приказчик или староста артели. Деньги были выданы, очевидно, за какую-то выполненную работу.

Грамота № 335 не целая. В ней интересно упоминание золотых серег (колтов) - четыре золотых колта по полугривне за колт.

Вся эта переписка ясно свидетельствует, что данная усадьба представляла собой в XII в. владение не просто зажиточного новгородца, но и, несомненно, феодала, княжеского дружинника.

Рис. 27. Усадьба Д. «Чистый двор». Вид с юга. Реконструкция автора

В 70-х годах XII в. усадьба Д выглядела несколько необычно: в юго-восточном углу ее, у перекрестка мостовых, был огорожен частоколом своего рода внутренний двор, имевший собственный выход на Кузьмодемьянскую улицу. Размеры этого двора не так-то уж малы: 30 X 30 м. Постройки на этом дворе располагались вдоль северной и западной границ, а значительная часть двора оставалась свободной. Уже сама застройка этого двора показала, что здесь проживало важное лицо. В северо-западном углу двора стоял дом площадью около 70 м², с печью, сенями, несомненно, двухэтажный и украшенный снаружи резьбой. Прямо у сеней этого дома стояла еще одна жилая постройка значительно меньших размеров (площадью около 20 м2), также с сенями и печью, но, вероятнее всего, одноэтажная. Рядом с этой постройкой, в самом северо-восточном углу усадьбы, располагалась небольшая хозяйственная постройка размером 4 X 4 м. Остатки проса подсказывают, что здесь был амбар. И еще одна постройка размером 4 X 4 м стояла в юго-западном углу усадьбы. Это была, вероятно, баня. Итак, определился комплекс построек: барский дом, изба дворовых слуг, амбар, баня. Посмотрим находки. Среди обычных бытовых вещей - деревянных чашек, ложек, ножей - здесь встречаются и особенные: обломки амфор, поливной керамики, стеклянных кубков (рис. 27).

Кто же жил на этом дворе? Ответ на этот вопрос дает грамота № 227, найденная здесь. Вот ее перевод: «По-клоняние ко матери. Выдай ему (подателю грамоты) две гривны… не моги же…, если не сможешь, то займи… Отдай непременно, от этого нам будет благо…». Дальше читаются лишь отдельные слова (грамота порвана). Это деловое письмо. Сын находится где-то в отъезде и занимается, возможно, коммерческими делами. Мать, живущая в Новгороде, также принимает участие в этих делах. Она, очевидно, главная хозяйка на усадьбе и она-то и выделила на огромной территории для себя особый двор. В ее доме имеется дорогая привозная посуда из стекла и поливной керамики.

Но приведенная здесь грамота говорит как будто совсем о другом, скорее о бедности, чем о богатстве хозяйки. Две гривны, которые так настоятельно выпрашивает сын, в сущности не такая уж значительная сумма. Но сын опасается, что и этой суммы у матери может не быть, так он просит ее занять у кого-нибудь, но прислать ему деньги.

Читатель вправе сделать свой вывод из этой грамоты, но нам кажется, что мать не так уж бедна, а скорее скупа или, что тоже вполне допустимо, сын не очень умело или даже не очень разумно распоряжается деньгами и ему не так-то легко выпросить гривны у матери. Если бы мы знали, что ответила мать своему чаду на это письмо!

А что творилось в это время на остальной территории усадьбы, за частоколом чистого двора? У перекрестка мостовых Великой и Холопьей, в северо-восточном углу усадьбы, также был огорожен двор размером примерно 30 X 40 м. В самом углу усадьбы стоял внушительных размеров дом (площадью около 65 м²), квадратный в плане. У южной стены его прослеживались либо остатки сеней, либо парадного крыльца. На этот двор с Великой улицы вели ворота, а около ворот стояла небольшая изба, площадью около 12 м². Нам представляется, что этот двор, хотя и походил в какой-то степени на двор главной хозяйки, но был гораздо скромнее. Грамот здесь не было. Остальная территория усадьбы была также основательно застроена: к западу и к северу от двора хозяйки располагались четыре дома площадью от 30 до 60 м².

Рис. 28. Улица Великая в XII в. Вид с юга. Реконструкция автора

Внушительные размеры усадьбы, ее застройка, находки - все это позволяет считать усадьбу не только собственностью зажиточного владельца, но владельца-феодала. В 70-х годах XII в. главным лицом здесь была хозяйка (может быть, вдова феодала) - этот вывод можно сделать даже на основании одной берестяной грамоты.

В конце XII в. усадьбу постигло новое несчастье - пожар, уничтоживший все постройки, за исключением одной, которая была, по-видимому, баней. Пожар уничтожил и частокол, ограждавший чистый двор (рис. 28). Новая застройка почти повторила предшествующую. Только теперь уже не было чистого двора боярыни (да,, по-видимому, и ее самой). Новый дом семьи владельца усадьбы был и по размерам и по конструкции такой же, как и предшествующий, только он переместился ближе к мостовой Великой улицы. И еще новая черта: у самого перекрестка мостовых Великой и Кузьмодемьянской появилась постройка производственного назначения уже знакомой нам конструкции. Амбара уже не было, но баня стояла на своем месте.

Путешествие в XIII в.

XIII век был одним из самых драматических периодов в русской истории. Феодальная знать вышла из повиновения киевскому великому князю, олицетворявшему центральную государственную власть. Но и власть местных князей в своих землях становилась все более призрачной, особенно в Новгороде.

Новгород стал уже огромным для своего времени городом. В пожар 1211 г., как сообщает летопись, сгорело 4300 дворов. Но едва ли не более страшным бедствием для Новгорода были неурожайные годы. В неурожайный 1215 г. разразился страшный голод.

В 1218 г. произошла острая распря между посадником Твердиславом и князем Мстиславом. В нее были втянуты и новгородцы. Неревляне выступили на стороне посадника, жители Торговой стороны - на стороне князя. Это продолжалось около недели. Враждующие стороны собирали свои войска, жители Торговой стороны у Святого Николы, т. е. на Ярославовом Дворище, неревляне - у Сорока святых, церкви, находившейся на Кузьмодемьянской улице, рядом с территорией Неревского раскопа.

В этой распре неревляне одержали верх. Через 2 года летопись сообщает о новой междоусобице. В 1225 и 1228 гг. новгородцы выступили против архиепископа Арсения. Борьба завершилась изгнанием Арсения и возвращением прежнего архиепископа, Антония, к которому для управления были приставлены «два мужа: Якун

Моисеевич и Никифор Щитник». Исключительно важна запись под 1229 г.: «князь Михаил пришел из Чернигова и освободил от дани беглых смердов на пять лет». Настолько это была острая проблема, что летописец не мог пройти мимо нее.

1230 г. Вымерзли все посевы. Голод и мор и совершенно необычайное явление: «3 мая (по ст. ст. - П. 3.) тряслась земля в Новгороде». И снова усобицы.

1238 г. Татаро-монгольские полчища идут на Новгород «селигерским путем». Но в 100 верстах от Новгорода, у Игнача креста, они повернули обратно. Новгород избежал участи многих древнерусских городов и не подвергся непосредственному опустошению. Впоследствии новгородцам пришлось иметь дело уже с татарскими баскаками.

Но, избежав прямого опустошения со стороны татар, новгородцы должны были приложите огромные усилия для отражения других завоевателей, шедших с запада. В 1240 г. произошла битва на Неве со шведами, а в это время немцы заняли Копорье и были в 30 верстах от Новгорода.

В 1241 г. новгородцы под предводительством Александра Невского отбили Копорье, а в следующем, 1242 г., устроили немцам знаменитое Ледовое побоище на льду Чудского озера.

События первой половины XIII в. в значительной мере, предопределили собой дальнейший ход исторического развития, по крайней мере на целое столетие.

Монгольское нашествие служит рубежом, который делит средневековую историю нашей страны на домонгольский период и послемонгольский. Но хотя экономическое развитие Новгорода также было заторможено татаро-монгольским нашествием, деление средневековой истории на домонгольский и послемонгольский периоды к Новгороду применить почти невозможно.

В годы татаро-монгольского нашествия в Новгороде настилаются новые мостовые. Застройка усадеб сохраняет в основном прежние черты, сложившиеся в конце XII - первой четверти XIII в.

Если же мы будем сравнивать хотя бы застройку раскопанной (т. е. известной нам) части Новгорода, то увидим большую разницу между застройкой XII и XIII вв. Какой-то единой временной грани на всем рас-

копанном участке провести невозможно: на одних усадьбах такая перемена произошла примерно в 70-х годах XII в. (усадьбы Б, К) и была очень резкой, на других процесс происходил постепенно и занял более длительное время.

Основное отличие в облике усадеб XI - XII вв. от XIII и последующих столетий было следующим.

Во второй половине XI и XII вв. большинство раскопанных усадеб (как мы уже видели) представляли собой боярские владения. Между владельцами усадеб как бы шло соревнование за увеличение размеров своих домов. Уже в XII в. стали появляться постройки явно производственного назначения, но они занимали еще скромное место так же, как и дома дворовой челяди, слуг (и, очевидно, ремесленников), резко отличались и по размерам, и по тщательности отделки, и по конструктивным особенностям от владельческих домов. Если размеры последних достигли в это время площади 120 - 140 м2 (едва ли не предел, который допускают цельные, не составные бревна и обычные балки перекрытий), то черный люд ютился на тех же усадьбах в домах площадью 12 - 16 м², и домики были скорее всего одноэтажными, в отличие от 2- или 3-этажных владельческих домов. Прослежены были и хоромы, состоявшие из нескольких вместе составленных срубов. Их размеры еще больше. Новгородцы явно предпочитали односрубные дома, разделенные внутренними стенами (по крайней мере, во всех таких домах прослежены сени, но вполне вероятно, что и обширные жилые помещения делились внутренними перегородками на отдельные комнаты; археологическими раскопками такая перегородка отмечена только один раз, да и то уже в более позднее время, в постройке середины XIII в.). И еще напомним: у подавляющего большинства новгородских домов более раннего времени имелись сени, отделявшиеся бревенчатой стеной от общего объема сруба. В более позднее время (XIII - XV вв.) такие дома уже составляли меньшинство, а многие, в том числе явно владельческие, были значительно меньших размеров и без сеней. Удовлетворительного объяснения этому факту мы пока не нашли. Наиболее впечатляющей особенностью усадеб XIII - XV вв. было обязательное наличие производственных построек на каждой усадьбе и даже по своему

Местоположению (не говоря уже о размерах) эти постройки занимали наиболее удобные места на усадьбах, т. е. жизнь усадьбы, оставшейся, как и раньше, боярским владением, как бы в первую очередь приноравливалась к потребностям производственной деятельности.

В характере бытовых предметов не произошло особенно резких изменений. Мы не имеем здесь возможности детально сопоставить комплексы вещей более поздних с более ранними. В больших количествах появились здесь берестяные грамоты, содержание которых имеет непосредственное отношение к характеристике усадеб.

Усадьба К. Богатые владельцы бедных построек

Мы снова начинаем наше путешествие от усадьбы К. После пожара, уничтожившего фруктовый сад, застройка усадьбы стала значительно более скромной. Можно было подумать, что на смену прежним зажиточным владельцам пришли другие, гораздо более бедные. Скромнее стали и бытовые находки. Или же владелец усадьбы переселился куда-то на соседнюю усадьбу, превратив эту территорию в ремесленный и хозяйственный двор? Но найденные здесь грамоты убедительно говорили, что они могли быть адресованы только самому владельцу. В конце XII в. глубокие изменения произошли в застройке всех раскопанных усадеб. Вот как выглядела в это время застройка усадьбы. На месте пожарища стояли четыре постройки: три жилые и одна, несомненно, производственная. Самая большая жилая постройка, где и жила, очевидно, семья владельца усадьбы, находилась в юго-восточном углу двора. Размеры ее были всего лишь 5,5 X 6 м, с восточной стороны были пристроены сени шириной около 2,5 м, и, судя по всем признакам, постройка была двухэтажной. Две другие постройки, стоявшие почти рядом с этим домом, имели площадь по 12 - 13 м². Немного зажиточнее выглядела застройка этой части усадьбы в 20-х годах XIII в. Жилой дом, располагавшийся на прежнем месте, у южной границы усадьбы, имел размеры примерно 7 X 8 м. У северной стены постройки прослеживались остатки настила, очевидно, здесь были сени. Производственная постройка в северо-западном углу имела такие же размеры, что и в предыдущем ярусе, - 7 X 7 м. Сенями она была связана с рядом расположенной клетью размером 5 X б м. Вероятно, все эти постройки были двухэтажными. Еще две хозяйственные постройки площадью по 14 - 15 м² стояли в юго-западном углу усадьбы. Обыкновенная рядовая усадьба. А вот что свидетельствуют грамоты этих слоев. Грамота № 222 (перевод): «От Матвея к Юрию. Во-первых, сюда пришлет… встречу тебя… если правильно запираются. А я даю княжему денскому гривну серебра, еду с ним. Если меня вор… поставили. Если не бежали колбяги, у тебя жребий, скот по людям… ни одной векши» Здесь не ясно, кто такие колбяги, которые могли убежать. Очевидно, это были жители какой-то деревни. Речь идет о каком-то судебном разбирательстве.

А вот грамота № 219: «У Ивана возьми девять гривен, возьми три с половиной гривны, овса пятьдесят дежек. Овса у Буякова брата на две гривны пять кун. У Данешевича за три гривны возьмите вершу на низ Сяси. У Ярошевича два берковца за две гривны и десять кун. У Тущуя гривна соли и две ногаты. На Неревьях семь». Один документ, и столько в нем важных хозяйственных распоряжений на общую сумму, превышающую 20 гривен.

В последующих ярусах - в слоях середины XIII в. и в более поздних на усадьбе встретилось еще несколько грамот, и все они представляли собой либо важные деловые распоряжения, либо записи долгов, причем долги эти выражались то непосредственно в денежных единицах, то в коробьях ржи или другого зерна, то в рыбе (лососи, лещи). Здесь не гнушались ничем.

Усадьба Е. «Чистый двор» и ремесленники

Более скромной в XIII в. выглядела и застройка усадьбы Е. Самой характерной для этого времени была застройка 15 яруса, мостовые которого сооружены были в 1224 г., а постройки - около этого времени. Это последний домонгольский ярус. Как и раньше, восточная сторона усадьбы соединялась с соседней усадьбой Б, а западная сторона, огороженная частоколами, была разделена на две части. В той части, которая примыкала и мостовой Великой, был тесно застроенный ремесленный двор. Тут были и две жилые постройки, одна площадью 36 м², другая, с сенями, - свыше 60 м². Обе они, несомненно, были двухэтажными. В XIII в. построек с бревенчатыми сенями становилось меньше с каждым десятилетием, и во второй половине столетия они были уже редким исключением.

В южной стороне усадьбы стояла ремесленная постройка без сеней и с печью в середине. Другая часть усадьбы, отделенная частоколом, представляла собой «чистый двор», где жила, очевидно, семья владельца усадьбы. Здесь стоял просторный двухэтажный дом, площадью около 70 м², и рядом с ним небольшая клеть. В середине и второй половине XIII в. количество построек на этих дворах даже несколько увеличилось, но размеры их сократились, самые большие дома здесь уже не превышали по площади 35 - 40 м². Несомненно, что эти постройки неизбежно тянулись вверх, т. е. были, как правило, двухэтажными.

Усадъба Б. Новый подъем

После явного упадка и разорения, наблюдавшегося на этой усадьбе в 70-х годах XII в., в последующих ярусах наметилось постепенное, но неуклонное улучшение и в планировке, и в застройке этой усадьбы. В этом отношении очень показательна картина застройки 15 яруса, мостовые которого были сооружены в 1224 г. и просуществовали до 1238 г. У самого перекрестка мостовых стояли хоромы из трех соединенных в одну линию срубов. Общая длина этих хором равна была 20 м, а ширина самого большого сруба 6 м, а два другие имели несколько меньшую ширину. Хоромы были, несомненно, 2-этажные (а возможно, и 3-этажные). Со стороны Холопьей улицы к среднему срубу, где имелось, очевидно, крыльцо подходила широкая мощенная бревнами дорога. От края этой дорожки и дальше вся восточная сторона усадьбы была очень тесно застроена, но все постройки расположены были по периметру этой части двора. Самый большой дом находился в юго-восточном углу усадьбы. Его размеры 7 X 9 м, он однокамерный, без сеней, но, несомненно, двухэтажный. По одну сторону от него стояла клеть размером 4 X 4 м, а по другую - жилая, но тоже небольшая постройка размером 4 X 4,5 м.

Далее у южной же границы усадьбы стояла несколько необычная двухкамерная постройка. Общие размеры ее 6,5 X 4,5 м. Она была срублена из хороших толстых бревен и разделена бревенчатой стеной на две равные камеры. В западной камере настлан хороший дощатый пол, а в восточной камере пол земляной. Этой постройке предшествовала подобная ей, только состоявшая из двух отдельных срубов связанных небольшим соединительным тамбуром. По-видимому, назначение этих построек было одинаково.

Еще один сравнительно большой дом размером 7 X 7 м занимал юго-западный угол этой группы построек. Этот дом интересен тем, что в нем прекрасно сохранился дощатый пол, настланный из хорошо подогнанных, но нешироких досок и занимавший все пространство сруба. Отсутствие печи говорит о том, что нижний этаж дома был нежилой. (Вообще же дом был, несомненно, двухэтажный.)

Средняя часть пола равномерно прогнулась, явно под воздействием какого-то тяжелого груза. Поперек основного настила пола вся средняя часть сруба была заложена еще одним рядом точно таких же досок. Поскольку все доски были равномерно погнуты и не имели каких-либо следов других повреждений, весьма возможно, что второй настил сделан прямо на новый, еще не прогнувшийся пол с учетом тяжести груза, который предполагалось здесь хранить.

Какой же это мог быть груз?

Убедительный ответ на этот вопрос дает грамота № 147, найденная около дома владельца усадьбы. Вот ее текст: «Поклон от подвойского к Филиппу. Не посетуй, господин, насчет сигов. Еще сигов нет по подходящей для тебя цене. А я тебе кланяюсь». Подвойский, как явствует из летописи, - значительное должностное лицо. Грамота носит частный характер и написана в очень почтительных тонах, как и подобает в переписке зависимого лица с господином. А. В. Арциховский предполагает, что, возможно, в хозяйстве новгородских землевладельцев были свои должностные лица, называвшиеся подвойскими.

Сейчас сигов в Волхове нет, но до XX в. они составляли главное богатство этой реки. Филипп вел, очевидно, крупную торговлю этой рыбой. Пол в упомянутой выше постройке мог быть продавлен именно под тяжестью бочек с рыбой.

Следует отметить находку здесь в нескольких местах скоплений рыбьей чешуи. Два деревянных обруча, несколько клепок от бочек и большое количество ножей, а также около десятка замков и ключей непосредственного отношения к торговле рыбой не имеют, но две чашечки от карманных весов, несомненно, принадлежали торговцу (на весах взвешивались серебряные деньги при расчетах).

Интересно отметить среди многочисленных находок на усадьбе две деревянные шахматные фигурки.

Мы не останавливаемся на постройках в северной и северо-восточной сторонах усадьбы. Там стояли три жилые и четыре хозяйственные постройки. Их размеры были в пределах 12 - 16 м². Эти постройки имели подсобное значение в хозяйстве феодала.

В 1268 г. была настлана новая мостовая (следует заметить, что мостовая настлана через 30 лет после предшествующей - это самый длительный период времени между сооружением новых мостовых в Новгороде).

Постройки этого яруса на усадьбе Б были расположены самым рациональным образом - по периметру усадьбы.

На усадьбе было 12 построек, четыре из них располагались у южной границы - это жилой комплекс владельца усадьбы, четыре (также жилые) - вплотную к мостовой Холопьей и четыре - у мостовой Великой улицы. В этом последнем ряду две постройки (точнее, нижние этажи этих построек) имели производственное назначение. Наиболее характерно для этого яруса то, что каждая постройка в основе своей представляла однокамерный сруб; почти все постройки (за исключением, может быть, только одной, о ней мы будем говорить особо) были по меньшей мере двухэтажными, а некоторые постройки могли иметь и три этажа.

Основной жилой дом состоял из двух срубов размерами 8 X 8 м. Они стояли вплотную один к другому, на многочисленных подкладках и были срублены из хороших толстых бревен. В одном срубе прослеживался печной развал. Рядом с этими же срубами на расстоянии около 1 м стояла еще одна жилая постройка, размером б X б м. В ней прекрасно сохранился настил пола с печным проемом в северо-западном углу (ее размеры 1,8 X 1,6 м).

Перед фасадом этой постройки прослеживался хороший дощатый настил шириной около 3 м, подходивший вплотную к рядом стоявшему дому. Несомненно, что здесь находился вход, но невозможно сказать, были ли здесь какие-то сени или же этот настил был снаружи помещений.

К западной стене этой постройки примыкала еще одна, размером 6 X 5 м. Она несколько худшей сохранности, но также имела жилое назначение.

Итак, в южной стороне усадьбы стояли хоромы, состоявшие из четырех, по меньшей мере двухэтажных срубов. Неподалеку от этих построек найдено около десятка пластин лемеха - кровельного материала, употреблявшегося для покрытия фигурных поверхностей (до сего времени в Новгороде церковные купола покрывают лемехом, форму которого архитекторы взяли с образцов, найденных в Неревском раскопе).

Правда, нужно заметить и одну существенную разницу: лемех, известный по этнографическим данным, делался из осины. Покрытый олифой такой лемех первое время имел необыкновенно красивый золотистый оттенок. С течением времени этот оттенок менялся и становился серебристым. (К сожалению, в наше время такое покрытие оказывается непрактичным: даже немногочисленные промышленные предприятия, существующие сейчас в Новгороде, выбрасывают такое количество гари и копоти, что купол Петра и Павла в Кожевниках, покрытый таким лемехом, уже через год почернел.)

Лемех, найденный на усадьбе Б, был дубовый. Он не был в употреблении.

Можно предполагать, что таким лемехом покрыты были хоромы владельца усадьбы, а эти пластины остались неиспользованными.

В северной стороне усадьбы постройки несколько меньших размеров, но сделаны также из добротного материала. Две постройки размерами 5 X 5 м соединены были сенями шириной около 4 м. Эта типичная трехкамерная связь (изба - сени - изба), хотя и встречалась и в более ранних, и в более поздних слоях, но не очень характерна для Новгорода.

Особый интерес представляла постройка, стоявшая у самого перекрестка мостовых. Размеры этого строения б X 5,2 м. Срублена она была из хороших бревен, стояла на подкладках. Эта постройка имела одну особенность, до сих пор не встречавшуюся ни в Новгороде, ни в других древнерусских городах. Нижние венцы ее были как бы стянуты четырьмя переводинами, врубленными параллельно стенам. Эти переводины явно исключали возможность расположения печи в нижнем этаже, постройка, несомненно, имела значительную высоту, а комплекс находок говорит о том, что верхний этаж (и, может быть, не один) был жилым.

Почти вплотную к этой постройке стояла вторая, размером 4,5 X 5 м и тоже на многочисленных подкладках. Вероятно, эти две постройки также составляли единый комплекс. Они располагались также уступом, как и постройки в хоромах владельца усадьбы.

Итак, на усадьбе прослеживались три жилых комплекса, трое хором. И хотя хоромы владельца усадьбы являлись, несомненно, самыми обширными, остальные постройки мало в чем уступали этим хоромам. Находки, связанные с этими постройками, также трудно как-то различить и обособить. Все это говорит о том, что на усадьбе, кроме семьи владельца, жили не просто дворовые люди, зависимые от него, а люди, достаточно обеспеченные, но в силу каких-то причин не имевшие собственных усадебных владений. Нам представляется, что здесь могли поселиться переселенцы из других городов, ушедшие под напором татаро-монгольских полчищ. Возможно, они были родственниками владельца усадьбы или просто арендаторами части двора. Во всяком случае интенсивная застройка этой усадьбы, как нам представляется, свидетельствует о притоке беглого населения в Новгород.

Еще с конца XII в. обязательным элементом этой усадьбы была производственная постройка. Эти постройки органически входили в планировку усадьбы, занимая здесь центральное положение. Во второй половине XIII в. на усадьбе было уже две постройки явно производственного назначения. Обе они располагались вплотную к мостовой Великой, так что средняя часть двора была свободной. То, что производственные постройки не были обособлены от остальных частей усадьбы, особенно наглядно подчеркивала дворовая вымост-ка, проходившая от этих построек через весь двор к хоромам владельца усадьбы.

Самая большая из этих построек имела размеры 7,8 X 7,1 м. В середине ее стояла печь размером 2 X 2,5 м на срубном основании. Это самая долговечная постройка в Неревоком раскопе. Построенная в 60-х годах XIII в., она простояла около 80 лет, несмотря на пожары, неоднократно сметавшие все постройки на этой усадьбе.

Дворовая вымостка подходила вплотную к восточной стене этой постройки, из чего следует, что сеней здесь не было. Можно полагав, что нижний этаж строения был разделен перегородками на отдельные помещения, возможно, такие же чуланы, какие прослеживались (правда, только по одному) в подобных постройках предшествующего времени. В одном чулане лежали три жернова.

Верхний этаж этого дома был, несомненно, жилым. Характер производственной деятельности остается неясным.

Вторая производственная постройка имела несколько меньшие размеры - 6,5 X 4,5 м. Назначение этого строения нам удалось установить более определенно. Внутри постройки, сооруженной из тонких бревен (около 19 см в диаметре), стоял другой сруб, занимавший весь юго-западный угол. Его размеры 2,6 X 3,6 м. Он был срублен также в обло, как и основной сруб, из таких же по толщине бревен. Наружный сруб сохранился на высоту до 4 венцов, а внутренний - на 6. Верхние венцы обгорели, очевидно, во время пожара 1281 г.

В середине внутреннего сруба была сложена печь из сырцовых кирпичей, найден железный крюк, какие и до настоящего времени применяются вкоптильнях. Учитывая эту находку и общую конструкцию постройки, нам представляется, что это скорее всего могла быть коптильня. Постройка, вероятно, не имела жилого верхнего этажа.

В юго-западном углу усадьбы обнаружены еще два строения. Одно из них уже привычного типа размером 6X6 м. Нижний этаж его представлял собой нежилую клеть, верхний - жилой.

Второе же строение имело отличительную конструкцию. Его размеры 9,2 X 9,8 м. Врубленными стенами пост ройка разделена на три равные камеры. Во всех камерах сохранились остатки полов. В средней камере доски лежали в направлении запад - восток, в северной и южной камерах они лежали перпендикулярно к этому настилу.

Рис. 29. Азбука

Этот сруб сооружен из тонких бревен (до 20 см в диаметре). Нижний этаж его имел явно какое-то хозяйственное назначение. Однако не могло быть сомнений, что эта постройка имела не менее двух этажей, а в средней части, возможно, даже и три. Приходится сожалеть, что найденные в этих слоях на усадьбе несколько обрывков грамот очень невыразительны. Но одна находка, связанная также с грамотами, представляет огромный интерес. Это азбука (рис. 29). Мы привыкли к тому, что азбука - это книжка с картинками. Новгородские дети таких книжек не имели. Их азбука представляла собой дощечку размером 18 X 7 см, вырезанную из можжевельника (прекрасное дерево; оно поддается обработке как липа, но совершенно не гниет в земле). На одной стороне ее были вырезаны в алфавитном порядке 36 букв тогдашнего славяно-русского алфавита (больше, чем в современном алфавите). Буквы вырезаны ножом на верхней части дощечки, а нижняя часть (примерно 1/3 длины) была свободна и ее можно было держать в руке, не закрывая букв. На обратной стороне дощечки, по всей ее плоскости, была сделана выемка глубиной около 3 мм (оставалась лишь небольшая рамочка по краям дощечки). Это углубление заполнялось воском, на котором ученики обучались письму. Чтобы воск был в сохранности, дощечки делались парными и соединялись ремешками или шнурками. Поскольку карманов в средневековье не делали, школьных сумок также не было, эти дощечки ученики привязывали к поясу. На них писали главным образом металлическими стерженьками - стилями. Таких стерженьков в Новгороде найдено уже несколько десятков. Характерная особенность их - на верхнем конце имелась лопаточка для заглаживания неправильно или недостаточно аккуратно написанных букв. Стили также носили привязанными к поясу, иногда на них надевали специальные кожаные чехольчики.

Усадьба А. Дом ювелира

В начале XIII в. в восточной стороне усадьбы была сооружена вымостка, настланная из плах на продольных лагах. По краям ее ограничивали бревна, выбранные в четверть. Вымостка вела, несомненно, к какой-то важной постройке, расположенной за пределами раскопа. Что же касается обычного местоположения построек на усадьбе у перекрестка мостовых, то здесь картина очень усложнилась. Почти все остатки построек сильно обгорели, сохранность дерева довольно плохая, и расшифровка этих построек представляет нелегкую задачу. Можно лишь сказать, что в начале XIII в. весь этот угол на усадьбе был занят остатками пяти срубов. Их легко можно было соединить в один строительный комплекс и возвести огромные хоромы. Один сруб, самый большой, стоял у перекрестка, и к нему примыкали по два сруба, расположенных вдоль Великой и Холопьей улиц. Протяженность всего комплекса по Холопьей составляла около 18 м, по Великой - 16 м. Ширина срубов - по б м. К сторонам этих хором, обращенным во двор, примыкала галерея на столбах (или сени) шириной около 3 м. Площадь пяти срубов, составлявших хоромы, достигала 170 м2. Под стенами были уложены многочисленные подкладки, и высота этих хором могла быть очень большой. Внутри срубов прослеживались остатки настилов добротных полов, в угловом срубе было большое скопление глины от развала печи (или печей), в срубе, расположенном вдоль Великой, обнаружено большое количество обгорелого зерна ржи, части бочек, посуды и прочее. Находки, как и обычно на этой усадьбе в слое первой половины XIII в., были многочисленны. Отметим среди них тисненую кожу, восковые свечи, куски воска, много кусков меди, железный молоток, медную и свинцовую проволоку, створчатый свинцовый браслет, куски синей и красной краски, желтые поливные черепки, наконечник копья, два наконечника дротиков, наконечники стрел, топор, обрывок кольчуги, коса-горбуша, весло, несколько ножей, ножницы, гребни, огромное количество обломков стеклянных браслетов и скопления вишневых косточек. Итак, перед нами снова и по застройке, и по комплексу находок предстает усадьба зажиточного феодала.

Описанная нами картина застройки сохранилась и в середине XIII в. Также несколько срубов образуют Г-образный в плане комплекс построек, также прослеживались многочисленные столбы со стороны двора. Но в этих слоях расположение столбов было несколько иное: они образовывали прямоугольник размером примерно 8 X 10 м. Вполне возможно, что они служили опорами центральной постройки, стены которой не сохранились. В таком случае хоромы выглядели еще внушительнее.

Мы не будем предлагать здесь каких-либо новых вариантов реконструкции хором (этих вариантов может быть едва ли не бесконечное число). Особо следует отметить, что в срубе, примыкавшем к угловому со стороны Великой, прослежен сложенный из камней очаг. Он не мог служить отопительной печью, а имел производственное назначение, вероятно, служил горном ювелира.

И в нижележащих слоях мы встречали довольно многочисленные куски меди, медной и свинцовой проволоки, молоток, большое количество точильных брусков, бронзовые предметы и т. д. (рис. 30; 31; 32).

В слоях середины XIII в. подобных находок обнаружено еще больше, но, кроме того, найдены обломок литейной формы, ручка железной льячки и золотая печать. Эта уникальная находка, по определению В. Л. Янина, является княжеской печатью Ярополка Ростиславовича, княжившего в Новгороде в 1178 г.

Рис. 30. Медные ножны, XIII в.

Рис. 31. Бронзовые застежки, XI в. 1 - скандинавская фибула; 2, 3 - поясные пряжки

Рис. 32. Бронзовые браслеты, XI - XII вв.

Вообще золотые печати на древних документах встречаются крайне редко и лишь на документах исключительной важности. Вполне возможно, что документ с этой печатью в свое время и был получен кем-то из владельцев данной усадьбы. Но в середине XIII в. эта печать представляла, по-видимому, ценность как драгоценный металл и была передана ювелиру, а возможно, утеряна самим владельцем.

В этих слоях на усадьбе найдены три костяных стиля для писания на бересте. Ближайшая по времени грамота относилась уже к рубежу XIII - XIV вв. Это два обрывка письма (№ 55). Грамота интересна тем, что в ней два раза упомянуто слово господине и два раза употреблено не совсем понятное слово дворнюю. А. В. Арциховский предполагает, что, возможно, речь идет о «дворных людях».

Усадьба Онфима (И)

Вернемся снова к южному краю раскопа и заглянем на усадьбу И. Эта усадьба, в отличие от других усадеб этого времени, дольше сохранила особенности застройки, сложившиеся еще в середине XII в. Вот как выглядела застройка 20-х годов XIII в., представленная в 15 ярусе. Усадьба разделена частоколом на два двора. В юго-западном углу восточного двора - дом. Дом построен по старому образцу, уже исчезнувшему на других усадьбах. Размер сруба 7 X 10 м. В северной стороне его отделены бревенчатой стеной сени шириной около 3 м, справа от входа печь - 2 X 2 м. Все сделано добротно, обстоятельно. Дом срублен из толстых бревен и, конечно, не был одноэтажным. Рядом с домом стояла вторая жилая постройка, размером 4 X 5 м, но уже без сеней. Остатки частокола намечали южную границу усадьбы, но в самом юго-восточном углу двора стоял как раз на этой границе еще один дом, размером примерно 4 X б м. Сени этого дома находились на территории усадьбы И, а остальная часть влезла на соседнюю территорию, которая в этом ярусе была занята огородом. И снова были найдены семена огурцов. Судя по предыдущему ярусу, эта территория не была чужой для владельца усадьбы И.

В отгороженном частоколом западном дворе сохранилась прежняя картина: в южной стороне двора стояли два дома средних размеров (площадью 35 и 45 м2), а в северо-восточном углу двора, как и раньше, - постройка с печью в середине, предназначенная для производственных целей. Постройка была немного меньше своих предшественниц - 5 X б м и без сеней.

Кроме обычных бытовых находок, на этой усадьбе обнаружены осколки стеклянных сосудов, поливная (привозная с юга) керамика, несколько наконечников стрел и берестяные грамоты. В самом большом доме, на восточном дворе, найдена грамота № 332. Она сохранилась в обрывках, но и в таком виде представляет несомненный интерес. Вот ее текст: «От Кирьяка к Вышене: Если князь пойдет, пришли Ивана Хроушьки… шелом, и броню и щит, копье, а воронца в…». Далее обрыв.

Рис. 33. Рисунок Онфима

Эта грамота дружинника, возможно, даже княжеского. Он находится в отъезде по каким-то делам и не имеет при себе необходимого снаряжения. Узнав, что князь собирается в поход, он пишет распоряжение своему управляющему (к родственникам обращались обычно в более уважительных выражениях) по имени Вышеня, чтобы тот, если поход князя действительно состоится, выслал бы щит, шлем, броню, копье и вороного коня. Возможно, в грамоте были указаны и другие предметы.

В этих же слоях на восточном дворе найдены 10 грамот и 5 рисунков новгородского мальчика Онфима (рис. 33). Эти грамоты написаны и на листах бересты, предназначавшейся для письма, и на разных обрывках той же бересты, и на крышках берестяных туесов. По всему видно, что их писал б - 7-летний мальчик, обучавшийся письму. На одной грамоте он изобразил какое-то не совсем понятное животное с четырьмя ногами и закрученным кверху спирально хвостом. Чтобы было понятнее, над этим животным надпись: «я зверь». А у головы очерчен прямоугольник и в нем написано: «Поклон от Онфима ко Даниле». Эта грамота написана на крышке туеса. А на оборотной ее стороне почерком того же Онфима сначала написаны в алфавитном порядке все буквы, а затем, также подряд, слоги: бе, ве, ге, де (и т. д.), би, ви, ги… Эти ученические упражнения рассказали нам о том, как обучались новгородские дети в начале XIII в. Это само по себе исключительно интересно. Но для нас гораздо важнее другое. На одной грамоте в очень условной манере изображен конь. Под ногами у него распростертый противник. Воин, стоящий на коне, пронзает лежащего противника копьем. Чтобы не было сомнений, кто скачет на коне и повергает противника, около верхового написано: «Онфиме» (рис. 33).

На другой грамоте написано заклинание: «Господи, помози рабу своему Онфиму», а еще на нескольких нарисованы батальные сцены: сходятся рати, и тучи стрел летят навстречу воинам. Но ведь эти грамоты непосредственно перекликаются с приведенной выше грамотой № 332 (от Кирьяка к Вышене). По залеганию грамота Кирьяка несколько ниже грамот Онфима. Так что если доверяться стратиграфии, то Кирьяк мог быть отцом Онфима. Конечно, опираться только на глубину залегания грамот нельзя, тут могли быть и разного рода случайности. Но смысловая связь между рисунками Онфима и грамотой Кирьяка несомненна.

Трудно сказать, о каком князе упоминал в своей грамоте Кирьяк? Но можно смело утверждать, что Онфим был примерно сверстником Александра Ярославича Невского и мог принимать непосредственное участие и в войне со шведами, и в Ледовом побоище.

К середине XIII в. усадьба И приняла такой же примерно облик, как уже знакомые нам соседние усадьбы Е и К. Граница, разделявшая восточный и западный дворы, переместилась к западу, так что на долю западного двора осталась лишь полоса шириной 13 - 14 м, примерно четвертая часть общей территории.

В 60-х годах XIII в. застройка имела следующую картину. На восточном дворе самый большой дом размером 8 X 8 м стоял в северо-восточном углу, на том месте, где более двух столетий находились обычно постройки производственного назначения. Трудно сказать, имел ли этот дом какое-либо производственное назначение - археологически этого проследить не удалось. Особенность этого дома состояла в том, что он был поделен внутренними перегородками (не врубленными в стены) на три камеры: узкую, шириной около 2,5 м, в западной стороне и две одинаковые по размерам камеры в восточной стороне. Постройка была, по-видимому, двухэтажной. Вторая жилая и, несомненно, двухэтажная постройка стояла в юго-восточном углу усадьбы. Ее размеры 5,5 X 5 м. Между южной стеной постройки и частоколом усадьбы оставался промежуток шириной около 3 м. В нем сохранились остатки настила. По-видимому, здесь находились сени. Примыкающая к западной стене дома небольшая вымостка, вероятнее всего, была нижней площадкой лестницы, ведшей на второй этаж. Далее вдоль южной границы усадьбы располагались три жилые постройки, размерами 3,5 X 4,5 м, 4,5 X 5 м и 3,5 X 3 м. К восточной стене последней постройки примыкало столбовое сооружение размером 2 X 4 м, а с южной стороны были сени шириной около 2 м. Еще одна срубная постройка размером всего 1,5 X 1,8 м стояла у входа в сени этого домика. Несомненно, эти постройки и пристройки имели какое-то важное целевое назначение, оставшееся для нас загадкой. Две жилые постройки, размерами 4Х4 м и 4Х5 м, стояли вдоль разделяющего дворы частокола. Обе они были без сеней, в углах имелись печи. Третья постройка, стоявшая в этом же ряду, размером 4 X 4 м, возможно, тоже жилая, но печь здесь не прослежена. И, наконец, последнее строение на усадьбе, тоже небольшое, размером всего 3,5 X 3 м, имело почти таких же размеров сени.

Мы перечислили все это, чтобы нагляднее показать, как тесно и в то же время какими невзрачными постройками была заполнена восточная часть усадьбы. На западном дворе было, естественно, меньше сооружений (только 4), но они были примерно таких же размеров и, по-видимому, такого же назначения. По облику этих построек ясно, что усадьба была заселена каким-то мелким ремесленным людом. Куда же девался владелец усадьбы?

Конечно, он мог поселиться в доме у перекрестка мостовых, но могло быть и иначе.

В предыдущем разделе мы уже отмечали, что с конца XII в. территория, примыкавшая к усадьбе И с юга, вероятнее всего, принадлежала этому же владельцу. В середине XIII в. усадьба И была отделена частоколом от южной территории, но в западной стороне эта граница вдавалась уступом в южную часть усадьбы И, и на расширенном таким образом пространстве были поставлены три постройки. Две из них составляли большой производственный комплекс, одна имела огромные для такого типа сооружений размеры - 8,1 X 8,2 м. В юго-западном углу этой постройки была отгорожена бревенчатыми, рублеными в угол стенами камера. Сруб этой камеры образовывал только угол, концы которого были врублены в наружные стены. Размер отгороженного угла составлял 3,6 X 5,2 м. Все пространство внутри этого сруба было заполнено глиной, вероятно от печного развала. Сама печь, расположенная в южной части камеры, имела размеры 2,9 X 2 м. Она была сложена из сырцовых кирпичей очень плохого обжига, толщиной по 5 см. Под печи выложен из двух слоев таких кирпичей, а между ними имелась прослойка песка толщиной 2 см. Вероятнее всего это была коптильня.

Около этой постройки было собрано много рыбьей чешуи, что служило также немаловажным основанием для определения ее назначения.

От пола этой постройки сохранились лишь переводины, уложенные в два яруса. По ним можно было определить, что настил пола шел параллельно стенкам встроенной камеры и неоднократно ремонтировался.

Это строение нам напоминало подобное же сооружение на усадьбе Б, которое мы также считаем коптильней. Но здесь размах был гораздо шире. К восточной стене этой постройки примыкал другой сруб, размером 4 X 5 м, с печью в углу, который был связан внутренней дверью с коптильней.

Рядом с этими постройками прослеживалась часть жилого дома старого типа, с сенями, отделенными бревенчатой стеной. Размер сеней 7 X 3 м, из чего можно сделать вывод, что общие размеры дома составляли примерно 7 X 10 м. Печь располагалась оправа от входа.

Итак, в середине XIII в. территория обоих дворов усадьбы И представляется нам заселенной многочисленными семьями мелкого люда, вероятно, ремесленниками или дворовыми людьми. Владелец усадьбы, очевидно, жил на территории, примыкавшей к усадьбе с южной стороны. Только одна берестяная грамота была найдена на усадьбе И в слоях 60 - 70 годов XII в. - № 377. Это начало любовного письма. Вот его текст: «От Микиты к Ульянице. Пойди за меня. Я хочу тебя, а ты меня. А на то свидетель Игнат…».

Мы не знаем, к сожалению, всего письма, но все основное здесь сказано.

Поповские грамоты

К концу XIII в. картина застройки усадьбы И изменилась очень незначительно. По той же линии проходило разделение восточного и западного дворов, такими же точно постройками были застроены дворы. Такой же производственный комплекс на территории к югу от границы этих дворов и также рядом с этим комплексом стоял большой дом с сенями. Изменения можно отметить лишь такие: новый дом в северо-восточном углу усадьбы, ранее состоявший из одного сруба, разделенного внутренними перегородками на три камеры, теперь состоял из двух небольших срубов и примыкавших к ним просторных сеней столбовой конструкции. Два сруба, небольшой чулан между ними и сени составляли единый комплекс, общие размеры которого не превышали 8,5 X 8,5 м. Кроме тех построек, которые мы перечисляли в предшествующем разделе, здесь появилась еще одна жилая постройка в самом центре восточного двора. Ее размеры 6 X 7 м.

Но среди находок появилось нечто новое. В слоях конца XIII в. на усадьбе найдено пять грамот, связанных с духовенством. Три грамоты найдены в юго-восточном углу усадьбы. Две из них - простые ярлыки, приложенные к каким-то предметам. На одной грамоте (№ 319) значилось: «Еванове попове», т. е. что-то, принадлежавшее попу Ивану, на другой (№ 323) - «Марии Черницы» (т. е. монахине). Третья грамота представляла собой обрывки слов, в которых улавливалась церковная манера письма.

Еще две грамоты были найдены около дома, расположенного в середине восточного двора. Это небольшие обрывки, на которых можно было прочитать: «господи, помози рабу своему…»

Итак, у нас есть все основания полагать, что в конце XIII в. два дома на усадьбе И принадлежали попам. Это подтверждается, кроме грамот, еще находкой серебряной масленки. Масленка имела вид уплощенной груши, разделенной внутри перегородкой. Против одной стороны была надпись: миро, против другой - масло. Масленка закрывалась сверху аккуратно подогнанной крышечкой.

Что же касается других домов на восточном дворе, то там сохранились все характерные особенности построек, по которым можно предположить ремесленное население. Дом владельца усадьбы по-прежнему находился на южной территории.

Усадьбы А-В. Наплыв ремесленников

Производственные постройки и раньше занимали видное место на этой усадьбе. Но в начале XIII в. они заняли здесь едва ли не главенствующее положение: из тринадцати построек, остатки которых лежали в 15 ярусе (20-е годы XIII в.), четыре, притом самые выразительные, имели производственное назначение. В это время на усадьбе не было никаких внутренних дворов, никаких разделяющих частоколов, а все пространство между Холопьей и Кузьмодемьянской составляло единую территорию, постройки на которой теснились к восточной стороне, ближе к мостовой Великой, а западная - оставалась незастроенной. Конечно, были и в это время на усадьбе большие дома. Так, самый большой из них, площадью свыше 70 м2, стоял у перекрестка Великой и Холопьей. Но кроме размеров этого дома и подкладок под его стенами, мы о нем ничего сказать не можем. А чуть южнее этого дома стояли почти впритык друг к другу две постройки-близнецы. Обе они имели одинаковую площадь по 65 м2, у обеих были сени и у обеих печи располагались в середине, можно добавить, что и полы были совершенно одинаковые, и обе они, несомненно, были двухэтажными. Комплекс этих построек выглядел даже более внушительным, чем дом в углу усадьбы. Немного южнее этих строений, также рядом с мостовой Великой, стоял еще один производственный комплекс, состоявший из двух смежных построек. Одна из них имела размеры 5,5 X 5,5 м. А ее юго-восточный угол был отгорожен срубными стенками. Размеры отгороженной камеры 3,5 X 3,5 м, и вокруг нее в помещении оставались лишь неширокие проходы. Внутри камеры был пол из жердей, покрытых листами бересты, а поверх бересты - глина. Такие постройки нам уже встречались на соседних усадьбах, и мы определили, что это коптильни. К северной стене постройки примыкала другая, чуть меньших размеров, соединявшаяся с ней внутренним проходом и служившая как бы ее продолжением. Западнее этих сооружений стоял дом площадью около 60 м2 с сенями и с печью в левом заднем углу. Еще два дома площадью 40 и 60 м2 и четыре хозяйственные постройки стояли в разных местах усадьбы, а в юго-восточном углу ее приткнулась небольшая избушка площадью около 18 м2.

Исключительно тесно была застроена эта усадьба в середине XIII в. И в это время существовали производственные постройки, но все же большинство составляли большие жилые дома. Интересно отметить, что в середине XIII в. произошла резкая перемена конструкции домов: из десяти жилых домов только у двух были сени, а все остальные представляли собой однокамерные квадратные срубы без сеней. Особый интерес представляет дом, расположенный у самого перекрестка Холопьей и Великой. Сруб его имел размеры 8,2 X 8,2 м. Под стенами лежали сплошные, ряды подкладок - в этом нет ничего особенного. Но важно другое: мы знаем, откуда были взяты эти подкладки. Это были плахи с мостовой Холопьей улицы, взятые около дома. Разумеется, эти плахи были взяты, когда сооружался новый настил. Их брали не подряд, а через одну, так что для новой мостовой урона никакого не было. Правда, как правило, настилы новгородских мостовых сохранились в целости, и такая разрядка встречается редко. Конечно, взять плахи с уличной мостовой мог только человек, имевший право распоряжаться этой собственностью. Но мы не склонны видеть здесь акта хищения. У перекрестка мостовых образовалось довольно топкое место. Разрядка мостовых на Холопьей могла быть сделана с той целью, чтобы облегчить сток дождевым водам.

Этот дом простоял около 80 лет, и стены его в раскопе сохранились на четыре венца. За такой длительный срок он не раз капитально ремонтировался: подводились новые подкладки под осевшие стены, менялись и поднимались выше переводы пола и т. д. Когда же он был раскопан, то оказалось, что все внутреннее пространство его было заполнено (на толщину более метра!) навозом. Конечно, в таком доме и на таком месте усадьбы не могло быть конюшни. Но откуда же взялся навоз?

А очень просто. Культурный слой нарос вокруг дома почти на метр. Четыре венца его оказались в земле. Когда дом разобрали, то внутреннее пространство его представляло собой яму. Эту яму и заполнили навозом, по-видимому, собранным с мостовых.

Около этого дома было найдено большое количество вещей, причем многие из них представляли особенный интерес. Во-первых, здесь обнаружено около десятка лодочных шпангоутов (в разных слоях), но, что особенно примечательно, в слоях начала XIII в. найдены две деревянные тележные оси - редчайшие находки, связанные с колесным транспортом. Под полом дома был спрятан в свое время боевой топор с прекрасно сохранившимся топорищем, конец которого был украшен резным орнаментом. Найдено несколько шахматных фигурок, наконечники стрел и дротиков, детали ткацкого станка, пяльцы, санные полозья и копылы. Но, пожалуй, самой интересной находкой была резная голова мужчины. Она вырезана из корневища и имела, по-видимому, самостоятельное значение как произведение искусства. В свое время она была раскрашена (сохранилась красная краска на губах), а зрачки глаз обозначены гвоздиками. Бритое удлиненное лицо имело суровое и надменное выражение (рис. 34).

В южной стороне усадьбы стояли вплотную друг к другу два сруба площадью около 60 м2 каждый. Естественнее всего предположить, что именно здесь и находились хоромы владельца усадьбы. Мы не будем описывать всех построек, стоявших на усадьбе в середине XIII в., укажем лишь, что большой дом, площадью около 70 м2, с сенями стоял в юго-восточном углу усадьбы. В сенях этого дома имелся небольшой сруб, размером 0,7 X 0,8 м не выясненного назначения. Здесь же, в южной стороне, была, по-видимому, баня.

В средней части усадьбы, там, где в начале XIII в. была коптильня, из яруса в ярус, сменяя друг друга, на протяжении всего XIII в. стояли производственные постройки. У этих построек была такая особенность: их сруб (имевший размеры примерно 5X6 м) разделен на две половины: в одной настлан дощатый пол, в другой пол отсутствовал, но там стояла печь. Печь была сложена прямо на земле, без фундамента и примыкала к перегородке, разделявшей сруб. Топка печи производилась из замощенной половины.

Рис. 34. Резная скульптура из дерева, XIII в.

В слоях середины и второй половины XIII в. здесь найдено было несколько грамот. Что они собой представляли? Деловые распоряжения, запись долгов, список крестьянских повинностей. Несомненно, что на этом месте находилось владение крупного феодала-вотчинника.

Путешествие в XIV в. От Кузьмодемьянской до Холопьей

Новгород раньше других древнерусских городов начал преодолевать хозяйственный застой, вызванный татаро-монгольским нашествием. Уже в конце XIII в. новгородцы возобновили каменное строительство, прерванное почти на целое столетие. В 1292 г. строится каменная церковь Николы на Липне, восстанавливается обрушившаяся церковь Федора. В 1297 г. новгородцы строят каменный город Копорье. В 1302 г. в Новгороде заложен новый кремль.

Мы не будем перечислять многочисленные постройки этого времени и останавливаться на исторических событиях. Вспомним лишь, что XIV век - время наивысшего расцвета города, именовавшегося в ту эпоху в официальных документах Господином Великим Новгородом.

Естественно было ожидать, что раскопки откроют нам картину города, значительно отличную от предшествующих столетий. Однако то, что открылось в Неревском раскопе, стоит как будто в прямом противоречии с этим бесспорным фактом. Застройка усадеб этого времени была не только неизмеримо скромнее XII в., но и уступала по размерам постройкам XIII в. Правда, количество построек на усадьбах даже увеличилось, тесноты стало больше, но сами постройки стали значительно меньшими по размерам, и большинство их были одноэтажными.

Так же, как и раньше, мы начнем от усадьбы К. Уже в XIII в. эта усадьба была очень тесно застроена, но то, что открылось в слоях XIV в., было почти неправдоподобно. Постройки, преимущественно небольших размеров, так тесно заполняли территорию усадьбы, что между ними трудно было отыскать проходы с одной части двора в другую. К тому же в XIV в. восточная граница усадьбы проходила в пределах раскопа, и размеры усадьбы (или этой части двора) составляли всего-навсего 24 X 15 м. И на этом пространстве в XIV в. умещалось по 7 - 8 построёк.

Мы перечислим здесь постройки только одного 9 яруса, сооружения которого относятся к середине XIV в.

Конструктивные особенности построек этого времени нам уже хорошо знакомы. В северо-западном углу усадьбы стояла производственная постройка размером 6 X 6 м. Рядом с ней располагалась классическая трехчленная связь - изба - сени - клеть. Изба и клеть имели площадь по 25 м², а ширина связывавших их сеней - около 3 м. Вероятно, эти постройки были двухэтажными. Дальше стояли небольшие жилые и хозяйственные постройки, и лишь у восточной границы усадьбы обращал на себя внимание аккуратный домик с бревенчатыми сенями, общая площадь которого едва превышала 25 м² (примерно такая же картина наблюдалась здесь и в XV в.).

На соседней усадьбе Е мы увидели подобную же картину застройки. Если бы мы судили об этой усадьбе только по застройке и по обычным бытовым находкам, могло бы сложиться впечатление, что это скромная усадьба рядовых горожан, среди которых были и ремесленники (в конце XIV в. здесь жил и работал ювелир). Но берестяные грамоты дали иную характеристику усадьбе.

В. Л. Янин, исследуя эти грамоты, установил, что на усадьбе Е с середины XIII в. и до конца XIV в. жили должностные лица, ведавшие сбором дани в северных областях. Вот грамота № 248 (найдена в слое рубежа XIV - XV вв.): «Бьют челом карелы из погостов Кюлолакского и Кирьяжского Господину Новугороду. Обижены мы с немецкой половины. Земля отцов наших и дедов… У Вымолцов господа отняли кречетов… Верши рыболовные пограбили, а сами мы…» Смысл даже оборванной грамоты совершенно ясен: карелы двух погостов (сел) жалуются на соседей-шведов (немецкую половину). Жалоба, адресованная не совсем обычно - Господину Новугороду, обращена была к определенному лицу, проживавшему на этой усадьбе.

Из других грамот явствовало, что таким лицом был сборщик дани.

В слоях середины XIV в. на этой же усадьбе найдены пять грамот, адресатом которых был Максим. В. Л. Янин пришел к неоспоримому выводу, что этот Максим был братом известного посадника Юрия Онцифоровича, роду которого по крайней мере с XIV в. принадлежали соседние усадьбы И и Д. Теперь выяснилось, что и усадьба Е принадлежала этим же владельцам. Тогда многое становится понятней. Боярская семья, даже и многочисленная, не разбрасывалась по всем принадлежавшим им дворам, а жила на каком-то одном. На других же дворах жили слуги, ремесленники, приказчики, управляющие, которые могли вести деловую переписку с подвластными вотчинами и около домов которых могли встретиться грамоты, адресованные их сюзеренам, но доставленные сюда, в канцелярию, с соответствующими распоряжениями.

В слоях второй половины XIV в. была прослежена одна особенность, относящаяся уже не столько к расположенным здесь усадьбам, сколько к службе охраны улиц.

По Писцовым книгам и другим документам известно, что в Новгороде существовала специальная ночная стража - решетники.

Теперь мы увидели, что представляли собой сами решетки и где они располагались. У перекрестка Великой и Кузьмодемьянской частокол, ограждавший усадьбу Е со стороны Великой, был смещен таким образом, что оставался свободный клин, размером (в основании) около 1 м и высотой около 6 м, опиравшийся основанием на мостовую Кузьмодемьянской улицы. И здесь, у перекрестка мостовых, в самом широком месте клина, вкопан был толстый столб. На противоположной стороне мостовой Великой, у самого ее края, тоже стоял столб, но там не было никакого сноса частокола. Нам представляется, что эти столбы - остатки ночного заграждения. На столбе, что стоял у частокола усадьбы Е, были укреплены ворота, которые днем бывали открытыми (они примыкали к частоколу усадьбы), не мешая проезду, а на ночь запирались. Возможно, что такая стража стояла не на всех перекрестках, а только в наиболее важных местах. Нет никакого сомнения, что перекресток у боярских усадеб принадлежал к числу важнейших мест.

На усадьбе Б в первой половине XIV в. картина застройки сохранялась в основном та же, что и в XIII в., поэтому мы не будем на ней останавливаться. Обратимся непосредственно к социальной характеристике усадьбы, которую позволяют сделать найденные здесь берестяные грамоты.

Грамота № 142 (перевод): «От Есифа к Онфиму. Если пришлет от Марка к тебе людей Олекса или к жене моей, отвечай ему так: как ты, Марк, договорился со мною, я выеду к тебе на Петров день (29 июня ст. ст. - П. 3.) и осмотрю свое село, а ты снимешь свою рожь, а я отдам тебе проценты, а основной капитал отдан. А если я пришлю сошники, тогда вы им дайте моих голубых коней, с людьми дайте, не запрягая в сохи. А если он не возьмет, пустите их в стадо перед людьми. Пусть он начинает тяжбу, а не я. А я сам с ним сговорюсь». Имя Есифа встречалось и в других грамотах. У него есть свои села, люди, кони. В этой грамоте речь идет о его тяжбе с другим феодалом. Круг его хозяйственных интересов очень обширен. На его усадьбе живут и работают ремесленники, о которых мы можем знать лишь по остаткам построек.

Из грамоты № 286 явствует, что на этой усадьбе жили данники новгородские, т. е. сборщики дани в северных новгородских землях.

Во второй половине XIV в. на усадьбе Б уже не было той тесноты в застройке, какая была здесь в первой половине столетия и какая сохранилась на других усадьбах. Хоромы владельца усадьбы, также состоявшие из трех срубов, стояли на обычном месте, в юго-восточном углу усадьбы. Хоромы примерно таких же размеров, как и в предыдущих ярусах. Об их конструкции можно судить по рисунку (рис. 35).

Выше мы рассказывали об устройстве заградительной решетки на перекрестке Великой и Кузьмодемьянской улиц.

По-видимому, такого же назначения устройство было и на перекрестке Великой и Холопьей. Вот, что оно представляло собой.

В северо-западном углу усадьбы, у самого перекрестка мостовых от территории усадьбы была выгорожена частоколом небольшая площадка размером 7X5 м. Со стороны мостовой она не была огорожена частоколом - этим как бы подчеркивалось общественное назначение территории. В начале XV в. здесь сооружена постройка размером 3 X 4,6 м. Стены ее срублены из толстых бревен, но признаков печи не было. Бытовые находки также отсутствовали. По-видимому, эта постройка предназначалась для уличной стражи (решетников), охранявшей в ночное время улицы.

Как уже говорилось в начале этой книги, в культурном слое Новгорода дерево сохраняется не во всей его толще, а включая лишь наслоения XV в. Хорошая же сохранность дерева начинается лишь в первой половине XV в. По этой причине мы не будем совершать отдельного путешествия в XV в., тем более, что на ряде усадеб застройка в первой половине XV в. практически ничем не отличается от застройки XIV в. Но на тех усадьбах, где в XV в. было что-либо интересное, мы выйдем за рамки XIV столетия и заглянем в XV в.

Застройка этого времени на усадьбе Б очень скромная и не вызывает особого интереса, но берестяные грамоты по-прежнему многочисленны и позволяют рассматривать владельца этой усадьбы как представителя феодального сословия. В этих грамотах чаще других фигурируют три имени: Грикша (т. е. Григорий), Фома и Есиф. Вот грамота № 122: «Слово добро от Есифа брату Фоме. Не забудь вызвать Льва насчет ржи. А вызвал Родион Падиногин. А иное все добро здорово. А ты то помни».

Но в другой грамоте (№ 124) уже несколько иной тон. Грамота сохранилась целиком, но в ней нет ни имени адресата, ни отправителя. Написана она очень коряво и не была закончена (и, следовательно, не была отослана). Вот ее текст: «Пришлите мне парубка Б оран а или Уду (очевидно, прозвища парубков. - П. 3.). Мне неможется. А лодку дай Павлу Соболецеву». И дальше начало непонятного слова.

В грамоте № 124 некая Марина просит своего сына Григория купить ей хорошей хлопчатобумажной ткани.

И вот еще грамота (№ 129): «Челобитье от Есифа брату своему Фоме, чтоб ты прислал воска, да меда, да овчины добросошье. По шубе сошьем… Да следи за Таней, чтоб она не блудила чего зря. Только начнет продавать… и ты у нее купи. А иное все добро здорово здесь».

Рис. 35. Вид перекрестка Холопьей и Великой улиц в XIV в. Реконструкция Ц. И. Засурцева и И. В. Маковецкого

Здесь же были найдены два письма от старост. В одном письме староста просит у господина каких-то распоряжений относительно села Пытарева. Вторая грамота (№ 242) содержит более конкретный текст: «Челобитье от Кащея и от половников. У кого кони, те плохи, а у иных нет. Как, господин, жалуешь крестьян? А рожь, господин, велишь мне молотить, как укажешь». Кащей, очевидно, ключник. Половники - крестьяне, работающие в барщинном хозяйстве на определенных условиях. Половники ждут, что вотчинник пришлет им коней.

Все эти грамоты убедительно показывают, что владелец имел свои вотчины, но ни облик усадьбы, ни приведенные здесь грамоты не говорят о зажиточности этого владельца. К концу XV в. усадьба окончательно захирела.

На усадьбе А, раскопанной лишь наполовину, нам трудно говорить об изменениях в планировке, и вообще о застройке ее мы судим по раскопанной стороне. В первой половине XIV в. эта сторона была по-прежнему застроена тесно, но застройка выглядела здесь значительно скромнее, чем в предшествующем периоде. Основной комплекс состоял из трех срубов - два площадью по 4С м2 и один площадью 20 м2. Это были хоромы, где жила семья владельца усадьбы и его слуги.

На расстоянии 2 м от этой линии построек проходила дворовая вымостка, начинавшаяся от мостовой Холопьей и тянувшаяся через весь двор. Ширина этой вымостки 3 м. От вымостки в восточном направлении отходила другая дорожка такой же ширины и мощенная такими же плахами. Она вела к небольшой хозяйственной постройке размером 4,5 X 4,3 м, расположенной вплотную к мостовой Холопьей.

Среди находок этого периода были обычные предметы домашней утвари, деревянная посуда, ножи, пряслица, гребешки. Довольно скромны были женские украшения - исключительно стеклянные бусы и браслеты.

В крайней северной постройке было собрано большое количество горелого зерна (все постройки погибли от пожара). Обращает на себя внимание довольно большое количество деревянных бирок, которые, как мы уже отмечали выше, служили своего рода долговыми расписками. Упоминаем еще одну находку - коса-горбуша. С этой находкой удивительно перекликается берестяная грамота № 53, найденная здесь же. Вот ее текст в подлиннике: «Поклонъ от Петра к Марье. Покосиле есмь пожню и Озерици сено отъяли. Спиши списокъ с куп-ной грамоте, да пришли семо. Куды грамота поведе, дать ми розумно». Здесь могут быть не совсем понятны два слова: семо, что означает сюда, и пожня в новгородской летописи употребляется в смысле покос. Озеричи (или в новгородском произношении озерици) - жители села Озеры или Озерцы. В новгородских писцовых книгах XV - начала XVI в. сел с такими названиями упомянуто более десятка.

Содержание грамоты и весь тон ее замечательны своей простотой, житейским характером. А. В. Арцихов-ский, публикуя эту грамоту, пишет совершенно правильно, что Петра никак нельзя считать феодалом, даже мелким. Он, по мнению А. В. Арциховского, если не крестьянин, то рядовой горожанин. Не возражая по существу против такого определения социальной принадлежности Петра, мы хотели бы сделать небольшое уточнение. По нашему мнению, и в первой половине XIV в., когда здесь жил Петр, усадьба не меняла своего владельца. Следовательно, Петра скорее всего можно рассматривать как доверенное лицо, управляющего этой усадьбой. Об этом, как нам кажется, красноречиво говорят и многочисленные бирки. Интересно отметить, что Марья, очевидно жена Петра, тоже была грамотна. Грамота написана четким красивым почерком человека, привычного к письму.

Во второй половине XIV в. и картина застройки, и комплекс находок мало чем отличались от только что описанного. Характер усадьбы оставался, по-видимому, таким, как и при Петре.

Несколько берестяных грамот этого слоя представляли собой запись о мехах. В них упоминаются, видимо, некоторые районы новгородской земли, населенные карелами и, может быть, эстонцами. Вторая грамота (№ 50) была документом сельскохозяйственной отчетности.

Очень интересна третья грамота (№ 4), у которой, к сожалению, была оторвана правая сторона, и поэтому чтение ее затруднительно. Приведем ее начало: «От Никиты ко Церту (т. е. к черту. - П. 3.). Что есмь… ру-цил у Петра на Городище… Юрги (т. е. Юрий, - П. 3.) был, выдал со двора…». И заканчивалась она словами: «взмисапозе», т. е. возьми сапоги. Адресат очень странный. Но, конечно, черт в данном случае - прозвище управляющего имениями феодала. Прозвище для такого лица вполне подходящее. Кто такие Микита, Юрий и Петр, упоминаемые в грамоте, определить трудно. Интересно упоминание Рюрикова Городища (здесь оно названо просто Городище).

В начале XV в. застройка этой усадьбы снова приобретает на какое-то время очень внушительный вид. Снова мы сможем сказать, что это было не только владение, но и местожительство зажиточного феодала. У перекрестка мостовых в самом конце XIV в. были построены обширные хоромы, уничтоженные пожаром в 20-х годах XV в.

Хоромы состояли из двух срубов. Один размером примерно 7 X 6,5 м, второй несколько меньший - 4,5 X 6 м. Эти срубы соединялись сенями шириной около 2,5 м. Так что общая длина этих хором составляла около 14 м. В северо-западном углу большего сруба стояла печь, а в противоположном от входа конце сеней, прямо на земле, был сложен из камней очаг. Несомненно, он имел какое-то производственное назначение. В этом доме найдены обломки двух тиглей, более десятка ножей (многие с костяными рукоятками), шилья, янтарные и стеклянные бусы, несколько свинцовых печатей, предназначенных, очевидно, для переплавки, и точильные бруски. Непонятное назначение имели глиняные шарики величиной с лесной орех (их найдено здесь около двух десятков). Они довольно аккуратно сделаны и хорошо обожжены. И в этом же доме обнаружены печные изразцы. Перед нами, несомненно, хоромы зажиточного новгородца.

Одна из интереснейших грамот (№ 43), найденная на этой усадьбе, имела текст: «От Бориса ко Настасий. Како приде ся грамота, тако пришли цоловек на жерепце, за не ми здесе делъ много. Да пришли сороцицю, сороцице забыле». Из этой грамоты мы узнаем не только имя хозяина усадьбы и его жены, но и то, что у Бориса было, несомненно, много слуг (он просит жену послать кого-либо из них на ее усмотрение) и несколько лошадей. И он просит прислать человека именно на жеребце, поскольку там много дел.

В этом же доме был найден обрывок другой грамоты, на котором в первой строке отчетливо читается: «…от Нестерка господину Ивану Борисовичу». Первое слово можно предположительно прочитать как челобитье. Конец грамоты таков: «господине, еси пожаловал». Трудно предположить, чтобы «господин Иван Борисович» и Борис, жившие в одном доме, не были отцом и сыном. Поэтому мы считаем, что почтительный титул господин относится и к Борису.

Вряд ли нужно подчеркивать, что дом Бориса нам представляется очень благоустроенным, с изразцовыми печами, топившимися уже не по-черному, что дом этот был по меньшей мере двухэтажным.

Неподалеку от него стояла еще довольно обширная постройка, состоявшая из двух срубов, связанных сенями. По конструкции она напоминала хоромы Бориса, но несколько уступала по размерам. (Срубы имели размеры примерно 5,5 X 5 м, а ширина сеней около 4 м. Здесь, по-видимому, жили дворовые люди). Вероятнее всего, и эта постройка была двухэтажной.

Находки здесь были почти исключительнобытового характера: деревянные чашки и ложки, части бондарной посуды, мутовка, лопатка, ручка деревянного ковша, различные предметы невыясненного назначения и несколько глиняных шариков.

На соседней усадьбе, тоже в слоях XV в., была найдена грамота (№ 49), в которой также встретились имена Бориса и Настасьи. В грамоте Настасья извещала своих братьев о смерти Бориса. Интересно начало этой грамоты: «Поклон от Настасьи к господину ко моей ко братье. У меня Бориса в животе нет…» (т. е. Борис умер. - П. 3.). Обращение даже к родственникам с почтительным титулом «к господину» встречалось и в других новгородских берестяных грамотах, связанных с боярскими родами. Отсюда можно сделать вывод, что родственники Настасьи тоже принадлежали к феодальному сословию.

После пожара 20-х годов XV в. количество построек на усадьбе резко сократилось, а размеры их уменьшились. Облик усадьбы стал очень скромным. Сохранность дерева в этих и последующих слоях очень плохая, что свидетельствует о медленном росте культурного слоя. Количество находок намного уменьшилось. Все это верные признаки того, что усадьба утратила свое прежнее значение. Во всяком случае, в слоях начиная с 20-х годов и позже мы не найдем никаких признаков, которые позволяли бы отнести ее жителей к феодальному сословию. Берестяные грамоты этих слоев - это деловая переписка рядовых горожан. Особенно характерна в этом отношении грамота № 21. Начало ее не сохранилось, а конец текста таков: «холстинку выткала и ты ко мне пришли, а не удается с кем прислать, то избели у себя». Это переписка ткачихи, может быть, с ее заказчиком.

Владения Онцифоровичей-Мишиничей

Еще в 1958 г. на усадьбах Д и Е были найдены грамоты, адресованные известному деятелю новгородской истории посаднику Юрию Онцифоровичу, представителю одного из крупнейших новгородских боярских родов.

А. В. Арпиховский установил, что самое раннее упоминание о представителях этого рода в новгородской летописи относится к 1240 г. В битве со шведами на Неве в войске Александра Невского особо отличились шесть мужей. Среди них был Миша, очевидно, по молодости лет носивший уменьшительную форму имени. Но эта форма имени утвердилась не только за ним, но и за его потомками, которых и в конце XIII в. летописец именует Мишиничами. О предках Миши нам ничего не известно.

Потомки Миши играли видную роль в новгородской истории. Михаил Мишинич был посадником с 1273 по 1280 г. Другой сын, Юрий Мишинич, был посадником с 1290 г. В 1316 г. он был убит в бою с тверичами.

Сын Юрия, Варфоломей Юрьевич, был посадником с 1331 г., а в 1342 г. умер. Упоминается Лука Варфоломеевич, ходивший в поход на Двину, основавший город Орлец и погибший в бою с заволочанами в том же 1342 г. Далее в летописи упоминается Онцифор Лукинич.

Рис. 36. Ложка Ивана Варфоломеевича

Грамот с именами Онцифора Лукинича, его отца Луки Варфоломеевича и представителей последующих поколений на усадьбах И и Д найдено более двух десятков.

В слоях рубежа XIII-XIV вв. на усадьбе Д была найдена деревянная ложка (рис. 36). Деревянных ложек в Неревском раскопе обнаружено более сотни. Но эта ложка особенная. Вся ее поверхность покрыта сложными узорами, выполненными иглой, и раскрашена желтой и красной красками. На выпуклой стороне ее изображены головы чудовищ, соединенные змеиным туловищем, а на вогнутой - изображение молодого воина в доспехах, с мечом, круглым щитом и в богатой шапке. Мы сразу вспомнили грамоту Кирьяка и рисунки Онфима. Но на ложке была надпись: «Еванова Олъфоромеевича». Расписывавший ложку художник (возможно, он же ее и вырезал из дерева) был замечательным рисовальщиком, но плохим писцом. Буквы у него плясали, а в написании громоздкого отчества он допустил ошибки. Следует читать: Варфоломеевича.

Имя Варфоломея нам уже было известно и из грамот, и по летописи.

В 1323 г. от его имени заключены два важнейших новгородских акта: договор с Ливонским орденом и Ореховецкий договор со шведами. В 1331 г. он упомянут в летописи как посадник. Иван Варфоломеевич в летописи не упоминается. Но принадлежность его к роду Мишиничей не вызывает сомнений. Берестяные грамоты донесли до нас имена потомков Юрия Онцифоровича, также не упомянутых в летописи.

Представителям этого рода принадлежала не одна, а целый ряд усадеб в этом районе. На раскопанной территории им принадлежали, кроме усадьбы Е, огромные пространства усадеб И, Д, В и смежных с ними территорий.

Таким образом, протяженность владений этого рода (только достоверно известных) по западной стороне Великой составляла около 140 м с севера на юг (от Холопьей до Розважи) и 65 - 70 м - с запада на восток. Это почти гектар. Не менее 2000 м2 занимала территория усадьбы Е. У Онцифоровичей были свои попы.

Известна, например, тесная связь новгородского боярства с монастырями. В Новгороде и его окрестностях в XV в. насчитывалось более 50 монастырей, многие из которых были построены боярами. Один монастырь - Колмов - построен был на средства Мишиничей. Там похоронены были представители этого рода начиная с Юрия Онцифоровича.

В. Л. Янин детальнейшим образом проследил родословную этого рода, их связь с монастырями и духовенством. В упоминаемой нами книге «Я послал тебе бересту» он разобрал и, что называется, разложил по полочкам все грамоты, связанные с родом Мишиничей-Онцифоровичей. Летописная канва убедительнейшим образом переплелась с этими грамотами.

Переулок, проходивший западнее усадеб И и Д, оказался внутри владений Онцифоровичей и в конце XIV в. прекратил свое существование. Но поскольку мостовая Кузьмодемьянской по-прежнему разделяла территории усадеб И и Д, мы будем говорить о них отдельно.

В середине XIV в. на огромной территории усадьбы И был отгорожен сравнительно небольшой двор размером 30 X 40 м, примыкающий к перекрестку мостовых.

В 40-х годах XIV в. этот двор был застроен двумя, по-видимому, не связанными между собой группами построек - одна в западной, другая в восточной части двора.

В западной стороне стояли компактно расположенные семь построек. Нетрудно заметить, что они были соединены в три строительных комплекса. Самый внушительный комплекс, состоявший из трех соединенных срубов, занимал юго-западный угол двора. Вероятно, к этой же группе построек следует отнести и еще две, расположенные в северной стороне двора.

Большинство построек в этой группе были жилыми, и площадь их составляла в среднем 25 - 30 м². От мостовой Кузьмодемьянской в глубину двора шла вымостка, связывавшая воедино все постройки этой группы.

Вторая группа построек, в восточной стороне двора, состояла из трех жилых, почти смыкавшихся между собой построек, расположенных в юго-восточном углу усадьбы, и одной хозяйственной, стоящей несколько на отшибе. Все постройки здесь однокамерные, без сеней. Самый большой дом в этой группе имел размеры 7 X 5,5 м, две другие постройки примерно по 4 X 4 м.

На территории двора, между обеими группами построек, были найдены три грамоты, связанные с духовенством. Грамота № 177: «Поклон от Максима ко попу. Дай ключи Фоме. А ты пошли Григория Онфимова…» Далее обрывы. Ключи, о которых идеть речь в грамоте, вероятно, церковные.

Вторая грамота (№ 367) читается так: «Се благослови, попе Максиме… село, а земля тому сему по заруб…» (рубеж. - П. 3.). Возможно, это тот же Максим, что упомянут в предыдущей грамоте.

И, наконец, последняя грамота (№ 317). Ее текст можно назвать слезным. Грамота оборвана: «…слезы проливаются перед богом. Зато бог на вас мечет свой гнев, поганые. А вы бы лучше постыдились…» Автор письма был явно кем-то обижен и жаловался кому-то, жившему на этой усадьбе.

Но вместе с поповскими на этом же дворе были найдены грамоты иного содержания. Вот одна из них (№ 318, приводим в переводе): «Михаил купил у княжеского сборщика дани Василия кузнеца Ондреяна и четыре деревни: Токову, Острову, Ротковицы и Ведрово…» Это уже письмо крупному феодалу. Для нас оно особенно важно еще тем, что кузнец поставлен здесь на первое место, как наиболее важное приобретение. Становится понятнее, каким образом на усадьбах бояр появляются ремесленники.

Берестяные грамоты не оставляли сомнения, что на усадьбе, точнее на огороженном дворе, живет феодал. Но застройка вызывала удивление.

В северо-западном углу усадьбы стоял сложный комплекс построек: три сруба соединены были вместе промежуточными сенями, имевшими очень сложную конфигурацию. Самый большой сруб имел размеры 5,6 X X 5,8 м. В юго-восточном углу его, прямо на земле, т. е. без какого-либо фундамента, была сложена печь. Под ее был выложен из сырцовых кирпичей, а стенки из валунов. Пол в этой постройке не прослежен, да его и не могло быть, уровень пода печи оказался бы ниже пола. Но что самое непонятное - на улице, у юго-восточного угла этой постройки, вплотную к ее стене был сложен еще один очаг. То, что и наружный и внутренний очаги имели сугубо производственное назначение, совершенно ясно. Непонятно, как можно было пользоваться наружным очагом, не боясь могущего каждую минуту вспыхнуть пожара?

Два других сруба, связанных в этом комплексе построек, были меньших размеров, но они имели скорее всего какое-то производственное назначение.

На расстоянии 2 м от этого комплекса построек стоял самый большой дом на усадьбе размером 8 X 8 м, несомненно, двухэтажный. Сеней не было.

Этот дом также представлял довольно сложную загадку. По размерам постройки, по местоположению его вполне можно было бы принять за жилище владельца усадьбы. В доме и вокруг него было много находок бытового характера. Но одна деталь осталась непонятной. В северо-западном углу дома стояла невероятных размеров и необычной формы печь. От нее сохранился, правда, только фундамент и несколько валунов, из которых она была сложена. Печь не примыкала к самому углу, а отстояла на 0,5 - 0,6 м от северной стены постройки и на 0,3 м от западной. Фундамент ее состоял из шести толстых дубовых столбов. Размер печи 2 X 4 м. Связать такую печь с жилым помещением совершенно невозможно.

Значит, нижний этаж этой постройки также имел производственное назначение. Трудно представить себе, чтобы в нижнем этаже дома калилась такая огромная печь (для каких-то производственных надобностей), а в верхнем жила семья боярина. Тем более, что этому боярину (точнее этой, возможно, даже очень многочисленной боярской семье) принадлежали и территории соседних усадеб. В юго-восточном углу усадьбы стояли, тесно примкнув одна к другой, три жилые постройки: одна размером 5,5 X 4,8 м, другая 4 X 5 м, а втиснутая между ними - 3,2 X 3,8 м. Все они были без сеней, во всех прослеживались печи в углах.

За пределами этого огороженного двора, с южной и западной стороны стояли шесть небольших жилых построек, которые лепились вплотную к частоколу.

Застройка усадьбы в конце XIV в. выглядела очень скромно. На территории двора были разбросаны з каком-то непонятном порядке шесть построек. В середине двора, на месте строения с огромной печью, стояла постройка несколько меньших размеров, чем предшествующая, - 7 X 7,5 м, без каких-либо индивидуальных особенностей. Две жилые постройки площадью примерно по 30 м² стояли одна в северо-восточном, другая в юго-восточном углах двора. Между ними располагались два жилых дома размерами по 4X4 м каждый, соединенные сенями примерно в 3,5 м ширины и замощенными полом из горбылей. Около этих построек и около постройки в северо-восточном углу двора были небольшие вымостки. Вероятнее всего, и в это время усадьба была заселена зависимым ремесленным людом и дворовой челядью.

В первой половине XV в. облик усадьбы явно свидетельствовал, что здесь жила семья боярина. Частоколы прослеживались только со стороны мостовых Великой и Кузьмодемьянской. Вся территория от Кузьмодемьянской до Розважи и от Великой до церкви Кузьмы и Демьяна составляла один двор.

В средней части этого двора, ближе к мостовой Кузьмодемьянской, стоял дом - самый большой для этого времени. Сруб имел размеры 9 X 9 м. К западной стене его примыкал настил, который соединялся с обширной дворовой вымосткой площадью более 200 м2. Эта вымостка сооружена была очень капитально: на бревенчатых лагах были уложены массивные плахи, плотно подогнанные одна к другой. Вымостка имела два яруса. Нижний ярус относился к началу XV в., верхний был настлан в 20 или 30-х годах XV в. У западной стены дома имелось, очевидно, крыльцо и лестница, которая вела на верхние этажи. Нам представляется, что этот дом, вероятнее всего, был трехэтажным. Нижний этаж его представлял собой, очевидно, парадный зал. Печи здесь не было. Около дома найдены пластинки слюды от окон, а также красные изразцы. Печи были, следовательно, в верхних этажах.

На усадьбе прослеживались еще четыре жилых постройки, размером 16 - 20 м2. Но они были у самой мостовой Великой и в южной стороне, на значительном удалении от главного дома.

Для чего же могла служить такая вымостка во дворе? Она не связывала какие-либо постройки и не нужна была для пользования проживавшей здесь семье. Единственно возможное, как нам представляется, объяснение может быть такое: вымостка эта предназначалась для общественных собраний.

Правда, ни в летописях, ни в берестяных грамотах мы не имеем никаких сведений о таких собраниях. Но вот одна грамота (№ 298), найденная здесь, возможно, проливает некоторый свет на характер собраний. Эта грамота представляла собой небольшой кусок бересты размером 10,5 X 5 см, на которой стояли только имена: «Костка, сына Лукина, Офремова сына, Купра, Иванова сына, Онитвька Купра Фомина сына Игнатья Юрьева сына». Не совсем понятное имя Онитвька, возможно Антип Купр - Киприан. В грамоте поименованы официально, т. е. по имени и отчеству, четыре человека. Что же это могло означать?

А. В. Арциховский выдвинул предположение, что это может быть избирательный бюллетень. Это очень правдоподобно. Можно представить себе, как жители Кузьмодемьянской улицы (а может быть, и всего Нерев-ского конца) собирались на этот двор по зову посадничьих биричей.

Мы уже знаем, что с начала XIV в. усадьба Д принадлежала боярскому роду Мишиничей. В слое самого начала XIV в. была найдена и самая ранняя грамота, связанная с Мишиничами, автором которой был Варфоломей. Этот Варфоломей был сыном посадника Юрия Мишинича и внуком героя Невской битвы Миши, от которого ведется родословная этого боярского рода. Сам Варфоломей был также посадником. До нас дошли важные акты, заключенные этим лицом: в 1323 г. союз с Ливонским орденом против Литвы, в том же году мир со Швецией, в 1326 г. мир с Норвегией и др.

Что же представляла собой усадьба Д в начале XIV в. и как выглядела ее застройка?

Прежде всего в начале XIV в. усадьба Д была разгорожена частоколами на три отдельных двора. Самый большой двор, размером примерно 30 X 40 м, занимал юго-западный угол усадьбы. Здесь на том же месте, что и в предшествующее время, стояли хоромы. От них сохранилось основание сруба размером 8 X 8 м и подкладки под второй такой же смежный сруб. В северозападном углу этого двора стоял еще дом площадью около 70 м2. Три постройки меньших размеров размещались в восточной стороне двора.

Второй двор находился у перекрестка мостовых Великой и Кузьмодемьянской. Он имел какое-то служебное назначение. Размеры этого двора всего 16 X 30 м. Он огорожен был прочным частоколом и имел отдельный въезд. На этом дворе стояла только одна постройка, примерные размеры которой составляли 4X4 м. Нижний венец ее был срублен из бревен диаметром около 40 см и лежал на подкладках. Какие-либо находки (кроме керамики) около этой постройки отсутствовали. Несомненно, что это была какая-то башня. Но каково ее назначение? Может быть, здесь было нечто вроде камеры предварительного заключения, куда сажали подозрительных лиц? Нетрудно представить себе, как стража высматривает с верхних этажей башни лиц, оказавшихся в неурочное время близ посадничьих владений, и без долгих рассуждений запихивает в тесную, но прочную клеть. Может быть, к этой башне имели какое-то отношение и найденные на посадничьей усадьбе кандалы?

Третий двор имел совсем непонятное назначение. В середине его стояла одна лишь небольшая жилая постройка, все остальное пространство (по крайней мере, в восточной стороне) было совершенно свободным.

Среди находок на этой усадьбе, конечно, нужно отметить обрывки кольчуги, стальные пластины от доспехов, наконечники стрел.

В середине XIV в. усадьба Д была перепланирована и перестроена. Частоколы, делившие территорию усадьбы на отдельные дворы были убраны. Застроена усадьба была тесно, причем в юго-западном углу усадьбы, где стояли боярские хоромы, группировались большие дома, а к северной границе теснились небольшие постройки. Хоромы, как и в предшествующем ярусе, состояли из двух срубов таких же размеров. Но рядом с этими хоромами стояли три дома площадью от 50 до 70 м2 и еще два дома площадью по 30 м2 с пристроенными столбовыми сенями.

Необычную для Новгорода картину представляла застройка северной стороны усадьбы. Небольшие жилые постройки здесь были окружены всевозможными пристройками, соединялись сенями с другими постройками. И около этих строений также разбросаны были грамоты, адресованные посадникам. По-видимому, это были служебные дома, связанные с выполнением административных функций посадника.

В самом конце XIV в. застройка усадьбы очень упростилась. В южной стороне ее располагались четыре довольно больших дома площадью от 50 до 70 м2. Дома стояли с промежутками в 15 - 20 м. Три дома однокамерные в плане, т. е. без сеней, но один сохранил старую, уже редко в это время встречающуюся конструкцию - с сенями и печью в углу (слева от входа). Между двумя домами, расположенными в южной стороне, была сооружена довольно солидная дворовая вымостка площадью около 100 м2. Она была сооружена из длинных, слегка обтесанных бревен. Такая вымостка не могла служить дорожкой, соединявшей между собой дома. Она явно предназначалась для каких-то собраний: на дворе посадника могли собираться и жители Кузьмодемьянской улицы и, может быть, представители всего Неревского конца, жители которого, естественно, «тянули» за своего посадника.

Рис. 37. Фундамент дома Юрия Онцифоровича

Мы уже знаем, что в XIV - XV вв. Мишиничам принадлежало несколько усадеб в пределах Неревского раскопа. Но в XV в. среди этих владений особенно выделялась усадьба Д. Здесь стоял каменный дом, построенный в самом начале XV в., т. е. во времена Юрия Онцифоровича, - единственный во всем Неревском раскопе. Наружные размеры дома очень невелики: 9,7 X 7,7 м. Деревянные постройки встречались гораздо больших размеров. Если же учесть, что толщина его стен была около 0,8 м, т. е. в несколько раз толще деревянных, то размеры его (внутренние) окажутся еще более скромными (рис. 37).

Остатки дома впервые обнаружили в 1953 г., на очень небольшой глубине от поверхности. Конечно, никому не могло прийти в голову, что эта постройка окажется, во-первых, столь древней и, во-вторых, связанной с конкретным историческим лицом. На месте пустыря до войны было несколько небольших каменных домов, не представлявших интереса, и остатками одного из них считался первое время и раскапываемый фундамент.

По мере углубления раскопа обнажился фундамент сложной конструкции, Он был сложен из крупных валунов без цементирующей связки горизонтальными рядами. Толщина фундамента достигала 1,6 - 1,7 м.

Тогда же, в 1953 г., на соседней усадьбе Е была найдена грамота № 94: «Биють целом крестьяне господину Юрию Онцифоровичу о клюцнике, зандо, господине, не можем ни цим ему удобритися. Того, господин, с села… господине, буянить. А себе господине…». Можно ли было предполагать какую-нибудь связь между этой грамотой и каменным домом? И вот через несколько дней эта связь была установлена: неподалеку от дома была найдена грамота № 97. Это тоже обрывок: «Господину Юрию челом бее Ортьмъка и Деица. Рожь продають по…» А еще через несколько дней были обнаружены и другие грамоты, адресованные посаднику. Владелец дома определился. Но что было делать с фундаментом? Часть валунов уже была убрана из раскопа. Конечно, следовало их вернуть обратно и прекратить здесь раскопки. Но это не было сделано, и раскопки продолжались, и фундамент был разобран. Фундамент оказался исключительным: он залегал на глубину 3,5 м! Такого фундамента нет ни у одной из новгородских церквей. По-видимому, строители этого дома хотели дойти до материка, но не дошли до него на целый метр.

Под валунами была выложена подстилка из толстых бревен лиственницы, которые в свою очередь лежали на сплошных рядах плах, наколотых из обрубков таких же бревен. Что же это была за постройка? Башня? И ни одного слова в летописи о ней.

О верхних частях этого дома мы можем лишь предположительно гадать, но нижняя часть его выяснилась отчетливо. В основании дом был двухкамерным: его разделяла внутренняя (тоже каменная) стена, которая имела гораздо менее глубокий фундамент (1,7 м), а следовательно, и меньшую высоту (вероятно, высоту только одного этажа). Нижний этаж представлял собой кладовую. В обеих камерах имелся пол. Нижний ярус пола был настлан из жердей, перекрытых для гидроизоляции листами березовой коры. Вдоль южной и западной стен дома прослеживались столбы, очевидно, остатки сеней (или галереи вокруг дома) шириной около 3 м.

В начале XIX в. на одной из новгородских улиц стоял каменный дом, построенный в XV в. Наружные размеры его примерно соответствовали дому Юрия Онцифоровича. Этот дом был двухэтажным, с деревянными сенями на столбах и наружной деревянной лестницей. Дом Юрия Онцифоровича нам представляется более высоким.

В последующие годы несколько каменных домов XV - XVI вв. были открыты в Новгороде при разного рода земляных работах. Дома эти невелики по размерам и выложены из кирпича. В 1964 - 1965 гг. на новом Ильинском раскопе новгородская экспедиция обнаружила еще один дом, относящийся к XV в. и сложенный из известняковых плит. По размерам он примерно такой же, как и дом Юрия Онцифоровича, но конструкция его несколько отлична. Дом законсервирован, и пока неизвестна точная глубина залегания его фундамента. Он также принадлежал крупным феодалам - владычным наместникам (это светские чиновники, находившиеся на службе у новгородского архиепископа). Эти феодалы ведали сбором дани с одной из подвластных Новгороду северных территорий - Заволоцкой пятины.

В общем, в XV в. на усадьбах крупных феодалов каменные дома уже не были большой редкостью.

Мы рассказали только о каменном доме Юрия Онцифоровича. Добавим лишь, что он простоял около столетия и был разрушен в начале XVI в. Возможно, он был разрушен не полностью, а частично и окончательно прекратил свое существование в XVII в., когда его стены были разобраны и из уцелевших плит сложена была кладовая.

На усадьбе Д в XV в., кроме каменного дома, прослеживались только две постройки. Одна площадью около 45 м², жилая с сенями, примыкала вплотную к галерее (или сеням) дома, а другая, таких же размеров, стояла к северу от дома. Вся остальная территория усадьбы была свободна от застройки.

До сих пор мы говорили преимущественно о Неревском раскопе. Это естественно. Ведь именно здесь впервые открылся довольно значительный участок древнего города с его улицами, усадьбами, домами и иными постройками. Здесь с небывалой до сих пор полнотой собраны орудия труда, домашняя утварь, украшения, совершенно по-новому осветившие быт древних новгородцев. Наконец, здесь же впервые найдены берестяные грамоты, ставшие теперь одним из важнейших исторических источников. Грамоты не только дали новые ценнейшие сведения, но и помогли определить социальное лицо владельцев раскопанных усадеб. Среди этих владельцев оказались представители крупного боярского рода Мишиничей, игравшие видную роль в новгородской истории. Археологические материалы вступили в непосредственный контакт с письменными источниками. На долгие годы Неревский раскоп будет отправным пунктом для исследователей не только Новгорода, но и древнерусского города вообще.

И все же Неревский раскоп - это одно лишь окно в таинственный мир прошлого. Поэтому раскопки в Новгороде продолжаются и будут продолжаться до тех пор, покуда можно будет находить участки, представляющие для археологов интерес и доступные раскопкам. Нельзя не пожалеть, что таких участков с каждым годом становится все меньше и меньше.

Раскопки продолжаются

В 1962 г., когда еще полным ходом шли работы на Неревском раскопе, экспедиция начала раскапывать новый участок на другой стороне города, на углу улиц 1-го Мая и Ильинской, около Знаменского собора. В древности эта территория входила в Славенский конец, игравший ведущую роль в управлении Новгородом. На этой же Ильинской улице, только на южном конце ее, в 1932 г. начинал А. В. Арциховский свои раскопки в Новгороде. И вот через 30 лет руководимая им экспедиция снова возвратилась на Славенский холм. Возвратилась обогащенная огромным опытом и знаниями и все-таки с тревогой и опасениями (рис. 38),

Но данным геологической шурфовки (о ней мы выше упоминали), в этой части Новгорода был мощный культурный слой - более 6 м. Древняя Ильинская (или Ильина) улица проходила под современной улицей 1-го Мая и в том же направлении, т. е. перпендикулярно к современной Ильинской. Но точное местонахождение мостовой древней улицы зафиксировано не было.

Участок для раскопок на Ильинской улице был невелик - лишь немногим более 1500 м2. Это почти в семь раз меньше Неревского раскопа, соответственно меньше было шансов на успех.

Археологи рассчитывали обнаружить здесь мостовую древней Ильинской улицы, вскрыть какое-то количество построек, обнаружить новые интересные находки. Предполагалось, что могут быть найдены и новые берестяные грамоты (к 1962 г. в различных местах Новгорода, за пределами Неревского раскопа, было найдено десять берестяных грамот, из них шесть - на территории Славенского конца). Но все это были только предположения.

Вскоре после начала раскопок выяснилось, что расчеты найти мостовую были ошибочны: все указывало на то, что мостовая древней Ильинской улицы лежит где-то под мостовой современной улицы 1-го Мая. Впоследствии было установлено, что эта мостовая проходила в 12 м севернее раскопа.

Но эта неудача (не такая уж большая!) с лихвой компенсировалась тем, что весь раскапываемый участок оказался в пределах одной огромной усадьбы. С запада на восток (т. е. по фасаду) она имела протяженность около 50 м. Поперечный размер раскопанного участка составлял 35 м. До мостовой, т. е. до северной границы усадьбы, было еще 12 м. Если учесть, что и южная граница ее находилась за пределами раскопа, то поперечный размер также будет не менее 50 м. Следовательно, площадь усадьбы была не менее 2500 м2.

Раскопанная территория с XI по XV в. (в более поздних слоях дерево и здесь не сохранилось) была тесно застроена. В большинстве своем - это были уже знакомые по Неревскому раскопу большие дома, принадлежавшие семьям зажиточных феодалов. Найдены были и грамоты. Их значительно меньше, чем в Неревском раскопе (за пять лет работ их найдено здесь всего около двух десятков), но научная ценность их исключительно велика.

По ряду обстоятельств раскопки на этом участке ведутся более медленными темпами, и в настоящее время работы еще не закончены. На Ильинском раскопе, расположенном около церквей, естественно, можно было ожидать находок, связанных с духовенством. Это подтвердила первая же грамота, найденная здесь. Вот ее текст (№ 413): «Челобитье от Смена к попу Ивану. Чо-би еси моего москотья моего пересмотрела дадбы хорь не попортиль. А я тоби, своему осподину, челом бию в коробки. А послал есмь клучь Стопаном. А помитка горносталь».

На первый взгляд грамота кажется довольно странной: некий Семен обращается к попу Ивану, которого он величает господином, с просьбой пересмотреть, т. е. проверить, не попортил ли хорь москотье, принадлежавшее Семену. Москотье лежит в коробке, на которой пометка, очевидно надпись, горностай (горносталъ). А ключ от этой коробки Семен послал со Степаном. Недоумение вызывали два слова: хорь и москоть. Но, как оказалось, москотьем в древности называли пушной товар, которым Новгород славился на международных рынках, а слово хорь имело два значения: хищный зверек (хорек) и платяная моль. Вот все и разъяснилось.

Но причем здесь поп? В древнем Новгороде каменные церкви служили не только для выполнения обрядов, но и в качестве надежных складских помещений, в которых можно было хранить ценности. Знаменский собор, основанный в XIV в., был построен для хранения одной из главнейших новгородских реликвий - Знаменской иконы. Эта икона 1169 г. во время осады Новгорода Андреем Боголюбским находилась в стане новгородского войска. Новгородцы отстояли свой город, а честь этой победы была приписана иконе. Поп Иван служил, очевидно, в Знаменском соборе и жил на раскапываемой усадьбе.

В Новгороде было много церквей и монастырей, и духовенство составляло значительную часть населения города. В документах XVI - XVII вв. упоминаются поповские дворы в городе. В частности, на плане части Новгорода конца XVlI в., о котором упоминалось выше, показан двор вдовой попадьи Овдотьи - один из самых маленьких дворов, обозначенных на плане. Несколько домов, где жили попы, раскопано в Неревском конце, но эти дома стояли на боярских усадьбах. Целой усадьбы, принадлежавшей духовенству, еще не раскопано. Раскапываемая усадьба тоже принадлежала светскому феодалу, хотя и связанному с духовенством.

В слоях первой половины XlV в. была найдена вторая грамота (№ 414), автором которой был некий Феликс. Он обращался к Семену и Юрию с просьбой вложить в церковь какой-то прибыток в весе, дав предварительно из этого прибытка Феликсовой жене столько, сколько ей будет нужно.

Имя Феликса повторилось и в грамоте № 415: «Поклоно от Фовронее к Филиксу с плацомо. Убиле мя пасынке и выгонили мя изо двора. Велише ми ехате в гоородо или сам поеди семо. Убита есемо». Пасынок избил Февронью и прогнал со двора, и вот она обратилась с жалобой к Феликсу, ведавшему, как это можно понять по смыслу грамоты, семейными тяжбами. Мы уже встречались с подобной грамотой. Вспомните грамоту № 9 «От Гостяты к Васильеви». В ней тоже шла речь о семейных раздорах, и она заканчивалась подобной же просьбой: «приеде добро сотворя». Как уже говорилось, такого рода тяжбами в Новгороде ведал архиепископ. Правда, грамота № 9 была на два столетия старше. Мы отмечали, что Василий был, по всей вероятности, светским чиновником на службе у архиепископа. Феликс принадлежал, несомненно, к этой же категории людей, но мы знаем о нем гораздо больше.

В тех же слоях, что и грамота № 415, была найдена свинцовая печать, на одной стороне которой был изображен кентавр, а на другой надпись: «Печать Филикса». Эта находка не менее важна для характеристики Феликса, чем и грамоты. Круг лиц, имевших право скреплять официальные документы свинцовыми печатями, был строго ограничен: князья и княжеские наместники, владыки (архиепископы) и владычные наместники, посадники, тысяцкие, особые чиновники - «тиуны новгородские». Феликс, несомненно, принадлежал к высшей государственной администрации.

В. Л. Янин занялся розыском в письменных источниках и в договоре Новгорода с немецкими купцами, заключенном 17 мая 1338 г., и обнаружил это имя. Договор начинается словами: «Да будет ведомо всем людям, которые эту грамоту слышат и видят. Приехали заморские послы, от Любека господин Маркворт фан Косфельде, от Готланда господин Венемер фан Эссен, от великого князя (новгородского. - П. 3.) Филипп, от новгородцев Андрей и Филипп, и Павел, и Анисим, и Микула, наместник Феликс…».

Княжеским наместником был в это время Филипп, следовательно, Феликс мог быть только владычным наместником. Но владычные наместники были связаны с определенными районами Новгородской земли: владычный наместник ладожский, псковский, новоторжский, двинский. Был ли Феликс связан с каким-либо из этих районов? Да, был. Об этом свидетельствует грамота № 417, найденная в 1963 г. В ней говорится о сборе дани с Заволочья (так называлась Двинская земля). В договорных грамотах начала XIV в., которые Новгород заключал с приглашенными на новгородский стол князьями, специально оговаривалось: «А за Волок ти своего мужа не слати, слати новгородца; а тебе серебро емати…» Полновластным хозяином в Заволочье был владычный наместник. Он же контролировал и сбор дани.

Итак, круг доказательств замкнулся.

В начале XIV в. владельцем раскапываемой усадьбы был владычный наместник Феликс. Владычными наместниками были светские люди, по рангу они стояли на следующей ступени за княжескими наместниками, т. е. в одном ряду с посадниками или даже выше последних.

Вся высшая администрация в Новгороде выбиралась из представителей крупных боярских родов. Пока родословная Феликса нам неизвестна, но не приходится сомневаться в том,что и он был знатным боярином.

Раскапываемая усадьба с начала ее возникновения (XI в.) и до самых верхних ярусов и по застройке, и по находкам представляется крупным феодальным владением. Все говорит в пользу того, что род Феликса владел, видимо, этой усадьбой с давних времен. Но это пока только предположение.

Посмотрим теперь, что представляла собой эта усадьба в начале XIV в., т. е. во времена Феликса.

Особенно выразителен по застройке шестой ярус, постройки которого были сооружены на 30-х годах XIV в. Семь срубов этого яруса соединялись в один хоромный комплекс.

Фасад этих хором, обращенный к Ильинской улице, составляли три сруба. Один из них имел размеры 7,5 X 8 м. В нем имелся бревенчатый черный пол. Печи здесь не было, она находилась, очевидно, во втором этаже. В нижнем этаже было, вероятно, парадное неотапливаемое помещение.

Второй сруб был немногим меньше первого: 7 X 7 м. У этого сруба в заднем (юго-западном) углу была печь. Оба эти сруба были связаны с третьим, размерами 5 X 5 м, служившим для первых двух сенями. Несомненно, что второй сруб был также двухэтажным, но здесь жилыми были оба этажа.

От этих хором к мостовой Ильинской улицы, где находились, очевидно, въездные ворота, вела мощеная дорожка, настланная из горбылей.

Второй сруб скорее всего был основным жилым помещением в этом комплексе. К задней стене этого сруба был прирублен небольшой бревенчатый коридор, связывавший дом с очень просторной и довольно благоустроенной баней. Размеры бани 4 X 5 м. Вплотную к этой бане примыкала вторая постройка таких же размеров и также, вероятнее всего, баня. Но половицы в ней были настланы из 6о\ее узких досок и вход вел со двора. По-видимому, она предназначалась для слуг.

К западной стене второго сруба примыкала еще одна срубная, трехстенная постройка, служившая кладовой. Около дома была обширная площадка, мощенная бревнами: сюда, по-видимому, также был выход из парадной залы. К северо-востоку от этих хором стояла еще одна жилая постройка, у которой раскопан только юго-западный угол. Полные размеры ее нам неизвестны, трудно также говорить об ее этажности. Но это было, несомненно, жилое помещение, с хорошим полом. К западной стене ее подходила дворовая вымостка.

Так выглядела застройка этой усадьбы, не похожая ни на одну из известных нам усадеб Неревского конца.

Находки на этой усадьбе были так же многочисленны, как и в других местах Новгорода. Кроме уже упоминавшихся берестяных грамот и печати, здесь, в слоях первой половины XIV в., была найдена медная золото-ордынская монета Джанибека, чеканенная в 744 г. хиджры (1343 - 1344 гг.) в г. Мохша-ал-Мгаруса (Наровчат, определение С. А. Яниной). Не менее интересна находка поливной посуды, подобной той, какая встречалась на усадьбе Юрия Онцифоровича. Здесь же обнаружена редчайшая для Новгорода находка - ступица колеса, предназначавшаяся для повозки с деревянной осью. По сравнению с современными колесами, эта ступица короче примерно на одну треть (рис. 39).

Свинец в Новгороде - в виде слитков или изделий - встречается довольно часто. Но на усадьбе Феликса был найден большой слиток свинца весом 151,3 кг. Этот слиток представлял собой обрубок, примерно четвертую часть огромной чушки. На одном конце слитка был вырублен крюк для его транспортировки. На слитке были два клейма, знаки на которых, по мнению В. Л. Янина, можно сопоставить с изображениями на польских грошах Казимира Великого. Можно представить себе, какое огромное количество свинца проходило через эту усадьбу, если была забыта или потеряна такая глыба.

Остальные находки на усадьбе также представляют интерес, но они обычны для Новгорода. Это санный полоз, шахматная фигурка, весло, берестяные поплавки от рыболовных сетей, подпятники веретена, бусы (янтарные, стеклянные, сердоликовые), витые бронзовые браслеты, деревянные чашки и ложки, берестяные туесы, мутовки, ножи, наконечники стрел, кресала, замки, ключи и т. д.

Мы перечислили лишь находки из слоев первой половины XIV в. Из других слоев необходимо остановиться на трех предметах.

Когда берестяные грамоты стали уже привычными находками, у археологов появилась затаенная мечта - найти книжку с картинками. И такая книжка была найдена в 1963 г. в слоях второй половины XIII в. Книжка была очень маленькой, размером всего 5 X 5 ом и в ней было всего 12 страниц, прошитых по середине, как тетрадка. На первой странице, служившей обложкой, была нарисована незамысловатая виньетка. Тем не менее это была картинка. Первые четыре страницы и последняя были пустые, а семь внутренних страниц содержали запись вечерней молитвы, исполнявшейся один раз в восемь недель. Владелец книжки был, очевидно, любителем церковного пения и записывал наиболее трудно запоминающиеся места молитвы. Многочисленные ошибки в написании слов молитвы ясно показывают, что он не был духовным лицом.

Вторая находка, о которой хотелось упомянуть, также имела отношение к религиозному культу. Это была сосновая дощечка величиной меньше ладони и толщиной около 1 см. Обе плоскости дощечки были углублены, а по краям оставлены бортики высотой по 2 - 3 мм. Углубленные поверхности были разделены крестообразными линиями, а в каждой четвертушке были сделаны надписи: «Иисуса ту написи», «Богородицу написи» и т. д., т. е. сделаны указания, где какой святой должен был быть изображен. Это небольшая икона, какие брали с собой в дальние путешествия и, судя по обтертости дощечки, она была в длительном употреблении. Никаких изображений на ней не сохранилось. По предположению авторитетных специалистов, иконка могла быть написана яичными красками, которые в сырой почве растворяются, не оставляя заметных следов.

И, наконец, третья находка - курица. Это деревянный крюк, вырубавшийся из корневой части ели, с отходящим в сторону от ствола корневищем. Подобные крюки имелись у каждого дома, крытого тесом. Они врубались в слеги кровли, а на крюк укладывались желоба, в которые опирались нижние концы кровельных тесин. Крюков этих найдено в Новгороде несколько десятков. По своей конфигурации они очень напоминали куриную голову, почему и назывались курицами. Часто искусные плотники с помощью резца довершали это сходство (рис. 39).

Найденная курица (она лежала в слоях XII в.) является уникальной по своей художественной отделке. Резчик придал ей форму хищного зверя с изогнутой спиной и оскаленной мордой. Такая курица предназначалась для какого-то очень богатого дома.

Мы полагаем, что и в последующее время этой усадьбой владели потомки Феликса. Этим потомкам принадлежал и каменный дом, построенный в конце XIV - начале XV в. (т. е. в то же примерно время, что и дом Юрия Онцифоровича на Неревском конце, о котором мы уже писали). Дом располагался в северо-западном углу раскопа, следовательно, в средней части усадьбы.

Фасадом он выходил на безымянный переулок, проходивший перпендикулярно к Ильинской улице. Наружные размеры этого дома - 10,5 X 10,3 м (это значительно больше, чем дом Юрия Онцифоровича). Фундамент дома состоял из валунов, стены были сложены из плит того же розового ракушечника, что и дом Юрия Онцифоровича. Кладка стен сохранилась местами на высоту 1-1,3 м.

Конструктивно эти два дома очень близки между собой. В плане оба они двухкамерные. Но в доме Юрия Онцифоровича средняя стена делила дом на две равные части, тогда как на усадьбе Феликса внутренняя стена отделяет как бы небольшие сени шириной около 2 м. В большей (северной) камере прослежены остатки кирпичного пола, что определенно свидетельствует о назначении нижнего этажа: как и в доме Юрия Онцифоровича, он служил складским помещением для хранения ценных вещей, в первую очередь пушнины.

Мы рассказали о застройке нескольких новгородских усадеб, о том, какие типы построек бытовали в Новгороде в тот или иной исторический период, о мостовых, частоколах и других сооружениях. Рассказывали о планах древнего Новгорода и о местах с наиболее мощным культурным слоем, о том, как заселялся Новгород, как разрастались первоначальные поселки и сливались в крупные городские районы, или концы.

Заключение

Можем ли мы ответить теперь на вопрос, каков был облик древнего Новгорода.

Да, можем. Это показано на макетах.

Скажем сразу, работа оказалась не из легких.

Если, допустим, несложно изобразить новгородскую мостовую, частоколы, ворота, небольшие избы ремесленников и дворовой челяди, то большие дома зажиточных новгородцев, хоромы бояр и т. д. не только отличались друг от друга размерами, но и каждый такой дом имел свое индивидуальное лицо. Угадать это лицо очень трудно, и если мы угадали его хотя бы для половины построек, мы будем считать себя вполне удовлетворенными,

Рис. 38. Ильинский раскоп

Что имеется в нашем распоряжении для воссоздания облика построек? Их размеры, устройство фундамента (на чем в значительной мере основано определение этажности), кровельный материал (тес, дрань, лемех), двери (в Неревском раскопе найдено несколько дверных щитов от изб, сеней, амбаров), слюда от окон, развалы печей (отсутствие кирпича в этих развалах говорит о том, что печи не имели труб и топились по-черному). В нескольких случаях прослежено устройство крылец.

Бытовые предметы: гребни, рукоятки ножей, чашки, ложки, тарелки, ковши т. д. - новгородцы очень часто украшали резьбой. Украшалась и праздничная кожаная обувь.

А как с архитектурным декором? И здесь мы имеем все основания утверждать: подавляющее большинство новгородских построек было лишено декоративного убранства. Впрочем, если посмотреть новгородские церкви XII в. (Георгиевский собор Юрьева монастыря, Николодворищенский собор, церковь Ивана на Опоках, церковь Спаса на Нередице), ведь и они начисто лишены внешнего декора. И в то же время насколько каждый памятник выразителен! И даже в более позднее время в XIV - XV вв., когда в строительстве новгородских церквей стали применять архитектурный декор (особенно в церкви Спаса на Ильине), оноставался очень скромным, что не мешало ему быть исключительно выразительным. Нам представляется, что и новгородские плотники, строившие дома, держались таких же традиций.

Декоративные убранства, конечно, были. Детали их найдены были и на усадьбе Д в слоях XII в., и на усадьбе И (в слоях XIV - -XV вв.), и на некоторых других усадьбах. Но этих деталей было немного.

Конечно, это обстоятельство не облегчило, а наоборот, усложнило процесс реконструкции. Макеты реконструкции древнего Новгорода сделаны для ярусов X, XII и XIV вв.

Наиболее завершенным мы считаем макет, на котором представлен 19 ярус раскопанного участка (середина XII в.) (рис. 12 и 21 - 28).

Пройдем по Великой улице от земляного вала к кремлю. Недавно настланная мостовая еще блестит на солнце и пахнет свежим деревом. Мостовая широкая, почти 4,5 м, но она зажата с обеих сторон частоколами, через которые даже всадник не везде может заглянуть во двор. Но вот налево, вплотную к мостовой, поднялась стена двухэтажных хором усадьбы А. Впрочем, эта стена также неприветлива, как и частокол: лишь несколько волоковых окон прорезаны на высоте 2 - 2,5 м. Во втором этаже окон больше и, кроме волоковых, там есть косящатые, со вставленной слюдой.

Перекресток Великой и Холопьей немного просторней. Правда, мостовая Холопьей всего 3,5 м ширины, но улицы пересекались здесь под острым углом (справа холм, нужно было его обогнуть) и на усадьбе В, что расположена по диагонали от усадьбы А, дом не мог притиснуться к самому перекрестку, так что мостовая Великой расширилась у перекрестка чуть ли не до 7 м. У перекрестка стоял двухэтажный дом площадью около 50 м2. Как хоромы на усадьбе А, так и этот дом, выходили двумя сторонами на улицы, но с улицы они были недоступны. Попасть в них можно было только со двоpa. Пройдем еще немного по Великой улице. Здесь прямо друг против друга ворота: налево - в усадьбу Б, направо - в усадьбу В. Днем ворота не заперты, можно войти. Зайдем сначала на усадьбу В. Ворота здесь добротные. Ширина их, как и везде, немногим более 2 м.

Рис. 39. Вещи из Ильинского раскопа, XI в. наверху - резная курица; внизу - колесо

Дом (мы уже видели его с улицы) со двора выглядит более приветливо. Здесь и крыльцо и гораздо больше светлых окон. Но во дворе грязновато. Слева от ворот небольшая одноэтажная изба, а вся остальная территория усадьбы, вплоть до забора (за которым идет безымянный переулок), занята огородом. Дальше там видны вторые этажи и кровли домов на соседних усадьбах. По левой стороне (от входа во двор) - частокол, отделяющий эту усадьбу от соседней усадьбы Д. Но частокол новый, не очень высокий и в нем калитка. Эти усадьбы сообщаются между собой, да и владелец у них, по всей вероятности, один. Он живет на усадьбе Д, а здесь выращивают для него огурцы. Впрочем, и за огородом, наверное, присматривает кто-то из близких родственников владельца. На огороде видны грядки огурцов, моркови, капусты и других овощей.

Рис. 40. Кожаные ножны, XI в.

Удержимся от соблазна встретить кого-нибудь из обитателей этой усадьбы, поскольку это не входит в наши планы, и пройдем в другую усадьбу, занумерованную литером Б, ворота которой напротив. Они такие же по ширине, из которых мы только что вышли, укреплены на таких же вереях и над ними сделан такой же небольшой навес. Но вокруг большой круглой скобы прибиты выкованные из железа узорчатые пластины - жиковины (или жуковины, вероятно, потому, что чем-то напоминают жука). Здесь не бойтесь запачкать обувь: аккуратная, чисто выметенная дорожка, замощенная частично плахами чуть помельче, чем на мостовой, ведет с улицы прямо к дому хозяина, расположенному в глубине двора. Дом состоит из одного сруба размером 9,5 X 13 м и от этого кажется еще внушительнее. Дорожка подводит нас к парадному крыльцу. Дом трехэтажный. От парадного крыльца поднимается лестница на второй этаж. Там широкий балкон, откуда хозяин осматривает свое владение. Обойдем вокруг дома. Косящатые слюдяные окна во всех этажах. В нижнем этаже самые большие: здесь парадный зал. Перед домом, в той части двора, куда, кроме семьи хозяина, никому не положено было заходить, был цветник и аккуратно утоптанные дорожки. Поднимемся теперь на балкон. Двор отсюда виднее. С левой стороны (если смотреть с балкона) большой двухэтажный дом. Здесь тоже косящатые окна, но они меньше по размерам, и вообще весь дом имеет более скромный вид. Здесь ни сеней, ни парадного крыльца. Хозяин усадьбы заглядывает сюда очень редко: даже плохонькой дорожки сюда не проложено. Дом загораживает весь левый угол усадьбы. Туда тоже нет мощеной дорожки. Зато в правом углу усадьбы стоит важная постройка. Об этом говорят и ее размеры - 8 X 10 м, и мощеная дорожка. Но это же производственное помещение.

Правда, постройка была двухэтажной, и верхний этаж жилой, но и в нижнем этаже работало, очевидно, несколько человек. А жили они, по-видимому, в большом доме, рядом с домом хозяина.

В дальнем левом углу была еще одна производственная постройка, но работавшие в ней люди жили здесь же рядом, в избе. И рядом с господским домом стояла постройка, которая, вероятнее всего, была баней.

Такова была одна из самых богатых усадеб Неревского раскопа в середине XII в.

Если выйти из ворот этой усадьбы и направиться снова в сторону кремля, то до самого перекрестка с Кузьмодемьянской по обе стороны мостовой потянутся частоколы. От перекрестка с Кузьмодемьянской улица уже без извилки идет прямо к кремлю. Направо за частоколом тесно застроенная и, возможно, не менее богатая усадьба Д. Там большая производственная постройка и несколько жилых домов средних размеров. Но в западной, неполностью раскопанной стороне, угадывается большой дом владельца усадьбы (раскопан лишь угол этого дома).

Но вход на усадьбу был с безымянного переулка, и заходить мы туда не будем.

Налево за частоколом усадьба Е. В это время по застройке она еще соперничала с соседней усадьбой Б. Как раз в это время на усадьбе жил купец Кулотка, ходивший в Переяславль.

За перекрестком остались лишь две знакомые нам усадьбы. Налево - усадьба К. Даже из-за высокого частокола виден огромный трехэтажный дом, почти такой же, как на усадьбе Б (только определенно без парадных сеней и лестницы, здесь они были ни к чему, так как сени позади дома).

Через 15 - 20 лет этот дом сгорит, и на его месте появится яблоневый сад. Но мы не знаем (и теперь уже никогда не узнаем), что было к востоку от дома, за краем раскопа. Может быть, там уже и в это время был сад? На макете мы его посадили.

Итак, мы прошли по отрезку Великой всего каких-нибудь 185 м. Заглянули еще раз на некоторые усадьбы (все они уже были нами подробно описаны). Продолжим, уже мысленно, наш путь до кремля. Это еще каких-нибудь 250 м. Здесь улицы Розважа, Щеркова, Янева, Росткина. Позднее на месте Росткиной встала стена кремля. На всем протяжении мы увидели бы знакомую нам картину: мостовая, частоколы и за их стенами - усадьбы.

Усадьбы, несомненно, отличные, но и во многом сходные с теми, которые нам теперь хорошо знакомы. Что наиболее характерного на всех усадьбах? По всем признакам - это, несомненно, владения феодалов - более значительных или менее. На каждой усадьбе выделяется своими размерами дом владельца, как правило еще односрубный. Но встречаются и хоромы, состоящие лз 2 - 3 небольших срубов. И на каждой усадьбе, территория которой раскопана достаточно полно, обязательно производственные постройки примерно одного и того же типа, двухэтажные, с жилым верхом. И тут же дома, где жили ремесленники, дворовая челядь, слуги.

Середина XII в. - это высший этап в развитии одно-срубных построек, когда они достигли и максимальных размеров и, возможно, высоты. Дома были двухкамерные, с отделенными врубленной стеной сенями. Конструктивно эти дома мало отличались от подобных построек X - XI вв., но они значительно увеличились в размерах.

Нам представляется, что в середине XII в. Новгород выглядел наиболее внушительно. Границы его очерчены земляным валом, увенчанным башнями и деревянной крепостной стеной. Кремль (в то время еще несколько меньший теперешнего) с Софийским собором окружали стены из прочного дикого (т. е. необтесанного) камня. С севера на юг территорию кремля пересекала Пискупля (т. е. Епископская) улица. Это главная улица кремля. Были здесь и другие улицы. Они замощены точно так же, как и остальные улицы в городе. Раскопанные здесь постройки - небольших размеров.

Впрочем, исследованная площадь в кремле пока не достаточна, и по ней невозможно судить о застройке всей территории.

В кремле находился двор архиепископа. Новгородские архиепископы были теснейшими узами связаны с местным боярством. Уже по одному этому можно предполагать, что в кремле находились и боярские дворы. Но в письменных источниках сведений об этом нет. Но, как и на всех новгородских дворах, здесь, несомненно, жило много ремесленников и разного рода зависимых людей.

На Ярославовом Дворище, на площади белокаменного Никольского собора и тогда еще деревянной Параскевы-Пятницы бурлило новгородское вече. Эта площадь, в отличие от всех других, была вымощена аккуратно обрубленными коровьими челюстями. Существовала, по-видимому, какая-то традиция, согласно которой сходившиеся на вече новгородцы несли с собой заранее заготовленные челюсти. Рядом, на торговой площади, стоял огромный суровый сруб церкви Ивана на Опоках.

Нам представляется, что большие односрубные дома этого времени должны были чем-то напоминать и пропорции, и суровый облик этих церквей.

В последующие столетия облик Новгорода сильно изменился. В XIV в., в период своего наивысшего расцвета, жилые дома города выглядели гораздо скромнее. Еще более скромно выглядел город в XV в.

ЛИТЕРАТУРА

Г. А. Авдусина, П. И. 3асурцев. Раскопки на древней Ильиной улице в Новгороде в 1962 - 1963 гг. Краткие сообщения Института археологии АН СССР, вып. 104, 1965.

А. В. Арциховский. Раскопки на Славне в Новгороде. Материалы и исследования по археологии СССР, № 11, 1949.

А. В. Арциховский. Археологическое изучение Новгорода. Материалы и исследования по археологии СССР, № 55, 1956.

А. В. Арциховский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1952 г.). М., 1954.

А. В. Арциховский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1958-1961 гг.). М., 1963.

А. В. Арциховский, М. Н. Тихомиров. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1951 г.). М., 1953.

А. В. Арциховский и В. И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1953 - 1954 гг.). М., 1958.

А. В.Арциховский и В. И. Борковский. Новгородские гра. моты на бересте (из раскопок 1955 г.). М., 1958.

А. В. Арциховский и В. И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956 - 1957 гг.). М., 1963.

Е. Э. Бломквист. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов. Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956.

Н. Н. Воронин. Жилище. История культуры Древней Руси, т. I. М., 1948.

Р. М. Габе. Карельское деревянное зодчество. М., 1941.

Б. Д. Греков. План части Новгорода конца XVII в. М., 1927.

И. Е. Забелин. Черты самобытности в русском зодчестве. Древняя и новая Россия, т. I. M., 1887.

П. И. Засурцев. Усадьбы и постройки древнего Новгорода. Материалы и исследования по археологии СССР, № 123, М., 1963.

С. А. Изюмова. Кожевенное и сапожное ремесла древнего Новгорода. Материалы и исследования по археологии СССР, №65. М., 1963.

М. К. Каргер. Новгород Великий. Л., 1966.

А. В. Кирьянов. История земледелия Новгородской земли. Материалы и исследования по археологии СССР, № 65. М., 1963.

Б. А. Колчин. Топография, стратиграфия и хронология Нерев-ского раскопа. Материалы и исследования по археологии СССР, № 55. М., 1956.

Б. А. Колчин. Дендрохронология Новгорода. Материалы и исследования по археологии СССР, № 117. М, 1963.

B. В. Майков. Книга писцовая по Новгороду Великому конца XVI в. СПб, 1911.

А. Ф. Медведев. Оружие Новгорода Великого. Материалы и исследования по археологии СССР, № 65. М, 1959.

А. Мейерберг. Виды и бытовые картины России XVII в Альбом. СПб., 1903.

А. Л. Монгайт. Оборонительные сооружения Новгорода Великого. Материалы и исследования по археологии СССР, № 31. М, 1952.

Новгородская первая летопись старшего и младшего извода. М. - Л, 1950.

М. Д. Полубояринова. Стеклянные браслеты древнего Новгорода. Материалы и исследования по археологии СССР, № 117. М., 1963.

Б. А. Рыбаков. Первые века русской истории. М., 1964.

Б. А. Рыбаков. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М, 1963.

Н. В. Рындина. Технология производства новгородских ювелиров X - XV вв. Материалы и исследования по археологии СССР, № 117. М, 1963.

М. В. Седова. Ювелирные изделия древнего Новгорода. Материалы и исследования по археологии СССР, № 65. М., 1959.

М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. М, 1956.

A. Строков, В. Богусевич. Новгород Великий. Л, 1939.

Ю. Л. Щапова. Стеклянные изделия древнего Новгорода. Материалы и исследования по археологии СССР, № 117. М., 1963.

C. А. Янина. Неревский клад куфических монет X в. Материалы и исследования по археологии СССР, № 55. М, 1956.

С. А. Янина. Второй Неревский клад куфических монет. Материалы и исследования по археологии СССР, № 117. М, 1963.

B, Л, Янин. Я послал тебе бересту… М., 1965.

Содержание

От преданий до летописи

Прошлое и настоящее

Надежное хранилище - сырая земля

Стена посадника Федора Даниловича

Ярославово Дворище

Неревский раскоп

Холопья и Великая

Дендрохронология

Новгородские постройки

Неревский поселок

Путешествие в X в. Дружинники и огородники

Усадьба И. Древний огород

Усадьба Д. Незадачливый купец

Путешествие в XI в.

Усадьба К. Токарь по дереву.

Усадьба дружинников на Кузьмодемьянской

Первые поселенцы на Холопьей

Дружинники на Холопьей

Усадьба И. Огородники и кузнецы

Усадьбы Д - В. Еще огороды

О чем говорят находки

Путешествие в XII в.

Усадьба К. Хоромы феодала

Купец Кулотка и безымянный сапожник

Усадьба Б - владение богатого феодала

«Лихе есте»

Усадьба А. Потомки дружинников

Усадьба И. Двор ремесленников

Усадьба Д. Постройки ремесленников и двор боярыни

Путешествие в XIII в

Усадьба К. Богатые владельцы бедных построек

Усадьба Е. «Чистый двор» и ремесленники

Усадьба Б. Новый подъем

Усадьба А. Дом ювелира

Усадьба Онфима (И)

Поповские грамоты

Усадьбы Д - В. Наплыв ремесленников

Путешествие в XIV в. От Кузьмодемьянской до Холопьей

Владения Онцифоровичей-Мишиничей

Раскопки продолжаются

Заключение

Литература

Петр Иванович Засурцев

Новгород, открытый археологами

Утверждено к печати

Институтом археологии

Академии наук СССР

Редактор издательства Л. С. Кручинина Художник Ю. Алексеев Технический редактор В. Д. Прилепская

Сдано в набор 2 VI-1967 г. Подписано к печати 2/Х-1967 г.

Формат 84х108 1/32. Бумага № 1 Усл. печ. л. 10,92 уч.-изд. л. 10,5(10,3 + 0,2 вкл.) Тираж 16000 экз. Т-14740 Тип. зак. 2893

Цена 67 к.

Издательство «Наука» Москва, К-62, Подсосенский пер., 21 2-я типография издательства «Наука» Москва, Г-99, Шубинский пер., 10

Издательство

«НАУКА»

Готовятся к печати

Если Вы хотите приобрести эти или другие книги издательства «Наука», направляйте заказы в магазин «Книга - почтой» Центральной конторы «Академкнига» (Москва, В-463, Мичуринский проспект, 12) или в ближайший магазин «Академкнига» по адресу: Алма-Ата, ул. Фурманова, 139; Баку, ул. Джапаридзе, 13; Киев, ул. Ленина, 42; Ленинград, Литейный пр., 57; Москва, ул. Горького, 8; Москва, ул. Вавилова, 55/5; Новосибирск, Красный пр., 51; Свердловск, ул. Белинского, 71-в; Ташкент, ул. К. Маркса, 29; Ташкент, ул. Шота Руставели, 43; Уфа, пр. Октября, 139; Уфа, Коммунистическая ул., 49; Фрунзе, пр. Дзержинского, 41; Харьков, Уфимский пер., 4/6. Иркутск, 33, ул. Лермонтова, 303, Душанбе, пр. Ленина, 95.

ГРИГОРЬЕВ Г. П.

Начало верхнего палеолита и возникновение Homo sapiens в Европе и на Ближнем Востоке. 20 л. 1 р. 50 к.

В книге излагается конкретная история племен Передней Азии и Европы в конце мустьерского времени и в первой половине эпохи верхнего палеолита. Автор стремится доказать в противоположность широко распространенной точке зрения, что основная часть населения Европы имела автохтонное происхождение, и подробно анализирует случаи миграции племен в верхнем палеолите.

Темплан 1968 г. I полугодие, № 64

ГУРЕВИЧ Ф. Д. и др.

Восточное стекло в Древней Руси. 4 л. 35 к.

В работе впервые публикуются ранее почти неизвестные образцы художественного стекла, добытые при раскопках древнерусского Новогрудка (БССР). Она состоит из текста, в котором в достаточно популярной форме дается научное обоснование публикуемого материала, и альбома, состоящего из 20 таблиц, в котором приводятся фото уникальных сосудов.

Темплан 1968 г. I полугодие, № 65 - 66.

Древности Сибири и Дальнего Востока. Краткие сообщения Института археологии. Вып. 114. 10 л. 80 к.

Настоящий выпуск посвящен древностям Сибири, Дальнего Востока и Средней Азии эпохи камня, бронзы и железного века. Новые материалы, публикуемые в выпуске, содержат сведения по истории развития ремесла и торговли на Древнем Востоке, древней добыче и обработке металлов, древней эпиграфике.

Темплан 1968 г. I полугодие, № 67

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

07.02.2023

Оглавление

От преданий до летописи

Прошлое и настоящее

Надежное хранилище - сырая земля

Стена посадника Федора Даниловича

Ярославово Дворище

Неревский раскоп

Холопья и Великая

Дендрохронология

Новгородские постройки

Неревский поселок

Путешествие в X в. Дружинники и огородники

Усадьба И. Древний огород

Усадьба Д. Незадачливый купец

Путешествие в XI в.

Усадьба К. Токарь по дереву

Усадьба дружинников на Кузъмодемъянской

Первые поселенцы на Холопьей

Дружинники на Холопьей

Усадьба И. Огородники и кузнецы

Усадьбы Д - В. Еще огороды

О чем говорят находки

Путешествие в XII в. Усадьба К. Хоромы феодала

Купец Кулотка и безымянный canoжник.

Усадьба Б - владение богатого феодала

«Лихе есте»

Усадьба А. Потомки дружинников

Усадьба И. Двор ремесленников

Усадьба Д. Постройки ремесленников и двор боярыни

Путешествие в XIII в.

Усадьба К. Богатые владельцы бедных построек

Усадьба Е. «Чистый двор» и ремесленники

Усадъба Б. Новый подъем

Усадьба А. Дом ювелира

Усадьба Онфима (И)

Поповские грамоты

Усадьбы А-В. Наплыв ремесленников

Путешествие в XIV в. От Кузьмодемьянской до Холопьей

Владения Онцифоровичей-Мишиничей

Раскопки продолжаются

Заключение

ЛИТЕРАТУРА